автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Максим Грек в контексте русской книжности. Некоторые черты русской книжности конца XV - середины XVI вв. как симптомы кризиса средневекового сознания

Полный текст автореферата диссертации по теме "Максим Грек в контексте русской книжности. Некоторые черты русской книжности конца XV - середины XVI вв. как симптомы кризиса средневекового сознания"

На правах рукописи

Кабанков Юрий Николаевич

МАКСИМ ГРЕК В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ КНИЖНОСТИ. НЕКОТОРЫЕ ЧЕРТЫ РУССКОЙ КНИЖНОСТИ КОНЦА XV - СЕРЕДИНЫ XVI ВВ. КАК СИМПТОМЫ КРИЗИСА СРЕДНЕВЕКОВОГО СОЗНАНИЯ

Специальность 10. 01. 01 — Русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Владивосток — 2004

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы Института русского языка и литературы Дальневосточного государственного университета.

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

кандидат филологических наук, доцент Свиридова Любовь Михайловна

доктор филологических наук, профессор Дунаев Михаил Михайлович;

кандидат филологических наук, доцент Телицына Татьяна Васильевна.

Уссурийский государственный педагогический университет

Защита состоится 14 декабря 2004 г. в ^ часов на заседании диссертационного совета ДМ 212. 056. 04 при Дальневосточном государственном университете по адресу: Владивосток, ул. Алеутская, 56, Институт русского языка и литературы.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Дальневосточного государственного университета по адресу: Владивосток, ул. Мордовцева, 12.

Автореферат разослан ноября 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Первушина Е. А.

1. Общая характеристика работы

Актуальность исследования определяется, прежде всего, концептуальной постановкой вопроса об истоках русской литературы, древо которой взросло на духовной почве Православного христианства. Русская литература ставит человека перед реальным выбором между добром и злом, поднимает проблему противостояния таких полярных понятий, как гедонизм и сотериология, что указывает на возможность её практического воздействия на мотивацию поведения, волю и мировоззрение человека. Необходимо иметь в виду, что русская литература не только описывает реальные отношения между людьми, их поиски (или отвержение) Абсолютной Ценности (Бога) и возможности воссвязи с Ней, но и стремится обозначить определённый идеал этих отношений и возможностей. Русская литература как никакая другая не только отражает видимую реальность, но и намечает очертания должного.

Русская литература есть специфическая сфера культуры, в которой реализуется потребность человека в идеалах и ценностях; отсюда её близость и сопоставимость с литературой духовной. При сопоставимости необходимо, однако, четкое разграничение таких понятий, как книжность духовная и книжность светская. Различие проявляет себя уже на уровне целей и устремлений, т. е. в сфере задач, изначально, онтологически, стоящих перед той и другой литературами: в первом случае — служение Абсолюту как Творцу, во втором — служение человеку как некоему абсолюту. Отсюда: если первая в сугубой соборности своей устремляется к стяжанию целостности мира в феномене Творца, то вторая в сугубой же своей раз-влека-тельности стремится к раздроблению, рассеянию, расточению и расщеплению этой целостности. Отметим, что функция «расщепительности» зачастую проявляет себя как чрезмерная художественность, как пристальное внимание к деталям в ущерб целому. Конечно же, категории «духовности» и «светскости» литературы на деле подобны сообщающимся сосудам. И точно так же, как духовное начало может размываться и нивелироваться началом мирским, так и мирское, в свою очередь, растворяясь в духовном, тормозя мельтешение развлекательности, может вознестись при случае на, казалось бы, недосягаемую духовную высоту. Ближайшие примеры последнего — классические образцы русской книжности девятнадцатого столетия, соединившие в себе крестообразно горизонталь светского,' мирского начала с вертикалью начала духовного. Русская словесность изначально подвержена некоему духовному размышлению, исполненному смятения и сомнений, разрешение которых входит

гиозно-художественном анализе» определённых психических (душевных) состояний человека. В феномене восприятия русской книжности мы можем быть свидетелями (и участниками) определённой метаморфозы, когда мирская душевность становится синонимом горней духовности, заменяя и, в конце концов, отменяя последнюю. Речь идёт о тенденции к секуляризации («обмирщению») религиозного сознания человека, истоки которого на Руси возможно отыскать уже на рубеже ХУ-ХУГ столетий. Секуляризация средневекового сознания напрямую связана с влиянием Реформации и других процессов, протекающих в это время в западном социуме. Это относится ко многим сферам умственной жизнедеятельности человека, но наиболее обострённо ощущается именно в русской словесности, где — в исторической тысячелетней перспективе — рефлексия религиозная сменяется умозрительной, философической, на смену которой приходит рефлексия эмпирическая, чувственная. Как следствие — крест духовного и эстетического служения деформируется, упомянутая нами духовная вертикаль сжимается до точки, горизонталь же растекается необозримо.

В любом случае необходимо видеть, что русская художественная словесность берёт своё начало в словесности духовной. Это — прежде всего — Священное Писание и Священное Предание. Более того: мы должны отчетливо осознавать, что и само «изобретение» славянской азбуки Кириллом и Мефодием диктовалось задачей возможности прочтения, прежде всего, духовной литературы.

Объект исследования. Русская книжность исследуемой эпохи, будучи по своим функциям и назначению духовной литературой, уже начинает претерпевать определенные метаморфозы, связанные с процессом секуляризации сознания, являя симптомы кризиса средневекового (религиозного) мировосприятия. В контексте этой книжности и заключена попытка нашего исследования жизни, концепций и творений выдающегося русского писателя XVI в. Максима Грека.

Предмет исследования. В вышеозначенном аспекте указанный период развития русской литературы исследован не столь пристально, как того заслуживает. В частности, важно понять, каким образом принятие Москвою духовного наследия Византии вступает в противоречие со всесторонней экспансией Запада, в какой мере Ренессанс, Реформация, географические открытия, зарождение капиталистических отношений и т. п. явления оказали воздействие на «средневековое» сознание русских книжников.

Духовная целостность сознания человека русского средневековья зиждилась на концепции Бога как меры всех вещей; вокруг Него и через Него осмысливались-все- коренные-вопросы человеческого существования. Ви-

зантийское(и южнославянское) влияние—фундамент этой концепции. Духовное проявление этого влияния связано — прежде всего — с именами Кирилла Белозерского, Нила Сорского, Максима Грека.

В работе акцентируется внимание на исследовании указанного процесса обмирщения (секуляризации), напрямую связанного с влиянием процессов, характерных, как уже было сказано, прежде всего для западного мировосприятия. Анализируя тексты, мы можем понять, какими путями дух «мирского» антропоцентризма (в противовес христианскому теоцентриз-му), заполонив весь XVI в. религиозными и социальными катаклизмами, проникал на «Святую Русь». Потому одним из важнейших аспектов нашего исследования является изучение ересей (стригольники, «жидовств>ю-щие») как индивидуального бунтарства, нашедшего отражение в литературе исследуемого периода.

Цель исследования. Максим Грек в данной ситуации фигура узловая, многозначная. Грек по рождению, православный по крещению, воспитанию и мировоззрению, «гуманист» по образованию, он вместил в себя все противоречия эпохи, став в определённом смысле жертвой этих противоречий. Противостояние иосифлян и нестяжателей, споры о переводах и исправлениях богослужебных книг, завершившиеся в конце концов церковным «расколом», многолетнее заточение Максима Грека в застенках родных православных монастырей — всё это не мёртвая буква «истории литературы» Московской Руси, но живое её свидетельство, заключённое в феномене личности и писаний преподобного Максима-Святогорца.

Потому одной из важнейших целей диссертации является исследование творчества преподобного Максима Грека как феномена целостности средневекового сознания, в котором гармонично сочетались Православная вера с западноевропейской пытливостью ума.

Задачи исследования. Литературная деятельность Максима Грека многогранна: переводы на русский язык с греческого и латыни, исправления уже существующих переводов, публицистика (послания, обличения, увещевания), теоретические разработки поэтики церковно-славянской гимног-рафии, в которой он преуспел и как практик (назовем здесь наиболее выдающееся произведение этого жанра — «Канон Божественному и покланяе-мому Пресвятому Духу Параклиту»). Исключительное место в литературной деятельности Максима Святогорца занимают переводы, среди которых на первом месте стоят книги Священного Писания и толкования на них, затем — сочинения древних церковных авторов: Василия Великого,

Григория Богослова, Иоанна Златоуста; многое перевел Максим Грек из сборника житий святых Симеона Метафраста и из византийской энциклопедии X в. — Лексикона Свиды.

Немалая часть наследия Максима Грека — исправление уже существо -вавших переводов, в том числе богослужебных книг. Свою практику «книжной справы» ученый Святогорец обосновал в специальных сочинениях («Слово отвещательно о исправлении книг русских; здесь и противу говорящих, что плоть Господня по Воскресении из мертвых стала неописуема», «Слово отвещательно о книжной справе, написанное скудоумным иноком Максимом Святогорцем»), которые, кроме того, должны были опровергнуть возводимые на него обвинения в «порче книг». Развернутое обоснование Максимом Греком своих принципов перевода позволило С. Матхаузеровой связать с его именем новую в Древней Руси — «грамматическую» теорию перевода. Максим Грек указывает здесь на требования, которые должны предъявляться к тем, кто мнит себя знатоками греческого языка («О пришельцах философех»).

Максим Грек является автором сочинения по ономастике — «Толкования именам по алфавиту», которое было по достоинству оценено и использовано составителями Азбуковников. Неслучайно Российская Академия наук в 1794 г. при издании новой грамматики постановляет руководствоваться трудами М. В. Ломоносова и сочинениями Максима Грека.

Из оригинальных сочинений Максима Грека наибольший литературный интерес представляют его публицистические произведения, в частности, доказывающие недопустимость монастырского землевладения («Прение о твердом иноческом жительстве, где лица спорящие суть: Филоктимон и Актимон, то есть любостяжательный и нестяжательный», «Слово душеполезное зело внимающим ему. Беседует ум к душе» и др.); как пример для подражания однажды указываются и западные нищенствующие монашеские ордены («Повесть страшна и достопаметна; здесь же и о совершенном иноческом жительстве»), что указывает на итальянское прошлое Святогор-ца: увлечение идеями Джироламо Савонаролы и двухлетнее католическое монашество в доминиканском монастыре Сан-Марко.

В других «Словах» и «Посланиях» Максим Грек раскрывает свои взгляды на государственную власть («Главы поучительны начальствующим правоверно» или «Послание к православным правителям об управлении и о том, чтобы они судили богоугодно и вместе милостиво», «Слово к начальствующему на земли» или «Послание к благоверному царю и великому князю всея России Иоанну Васильевичу», «Послание к царю Иоанну Васи-

льевичу веся Руси» и др.). Его политическим идеалом является гармония между светской и духовной властями (симфония власти); эта идея восходит к византийским теоретикам (Юстиниан, Агапит).

В публицистике Максима Грека особой известностью пользуется «Слово, пространне излагающе с жалостию нестроения и безчиния царей и властей последнего жития», написанное в смутный период после смерти Василия III и представляющее собой развернутую аллегорию.

С точки зрения Евангельского учения о Промышлении Божием принципиально важна для Максима Грека борьба против астрологии и веры в фортуну («О том, что Промыслом Божиим, а не звездами и кругом счастия устраивается человеческая судьба», «Слово противу тщащихся звездозре-нием предрицати о будущих и о самовластии человеком», т. е. «Против тех, которые усиливаются посредством рассматривания звезд предсказывать будущее, и о свободной воле человека», «Поучительное послание к некоторому князю о лживости звездочетства и утешительное для живущих в скор-бях», «Послание к некоему иноку, бывшему во игуменех, о немецкой прелести, глаголемой фортуне, и о колесе ея», «Против Николая немчина обманщика и зведочетца» и др.). Здесь Максим Грек отстаивает свободу воли человека («самовластный дар») в рамках Божественного Промысла, ибо, по его мысли, свобода эта упраздняется зависимостью человеческой судьбы от звезд.

Не прошли мимо внимания Святогорца и всевозможные апокрифы, весьма популярные в средневековой Руси (Сказание Афродитиана, Луцидари-ус; последнему Максим Грек дает оценку в своем «Послании поучительном к некоторому мужу против ответов некоего латинского мудреца», Апокриф о иерействе Иисуса Христа и др.).

В «Слове обличительном, вкупе и развращательном, лживаго писаниа Афродитиана, персиянина зломудреннаго» Максим Грек указывает на ка-нонически-патристические требования, которым должно удовлетворять истинное, неапокрифическое произведение: оно должно быть написано авторитетным церковным автором, должно согласовываться со Священным Писанием, и, наконец, в нем самом не должно быть противоречий и домыслов в отношении к канону («Послание к некоторому другу, где объясняются некоторыя неудопонятныя изречения Священного Писания»).

Немалое место среди публицистического наследия Максима Грека занимают его сочинения, направленные против неправославных христиан — католиков, лютеран, армян-григориан — («Слово похвальное апостолам Петру и Павлу; здесь же и обличение против латинских трех больших ересей», «Против латинян о том, что следует ничего ни прибавлять, ни убав-

лять в Божественном исповедании непорочной христианской веры», «Против лютеран — слово о поклонении Святым Иконам», «Слово против армянского зловерия») и адептов других религий: иудеев, магометан, эллинов-язычников («Слово на Рождество Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа; здесь же и против иудеев», «Совет собору православному против еврея Исаака волхва и обманщика», «Возражение против глав Самуила ев-реянина», «Слово обличительное против агарянскаго заблуждения и против измыслившаго его сквернаго пса Магомета», «Ответы христиан против агарян, хулящих нашу православную христианскую веру», «Слово обличительное против еллинскаго заблуждения»), характеризующие его как правоверного мыслителя-ортодокса. «Толерантность» же, ставшая ныне знаменем окончательно секуляризировавшегося миропонимания, проявлялась у Максима Грека прежде всего на «человеческом», житейском уровне: в категорическом несогласии, например, с казнью еретиков, постоянными призывами к милосердию со стороны властей предержащих и т. п.

Яростно выступает Максим Грек против полемиста «немчина» Николая Булева, подвизавшегося при великом князе Василия III в качестве придворного медика. Николай «немчин», следуя Флорентийской унии 1439 г., ратовал за соединение православной и католической церквей, — бесспорно, под эгидой папы («Против лживаго сочинения Николая немчина о соединении православных с латинянами» и др.). Здесь, в призываниях придворного медика, мы может отметить зачатки современного «экуменизма», этого «религиозного эсперанто», как рукотворной, искусственной «религии», долженствующей споспешествовать (в лучшем случае) решению мирских задач, оставляя Небо вне сферы забот и видимости религиозного сознания.

Обращаясь к классическим памятникам византийской догматической публицистики, Максим Грек приводит всё новые аргументы, доказывающие основные, на его взгляд, заблуждения католической церкви: учение об исхождении Святого Духа от Отца и от Сына (filioque), веру в чистилище, употребление опресноков — «латыньскыя три большия ереси» («Против Николая латинянина — слово об исхождении Святаго Духа». К антилатинским произведениям афонского инока (в особенности к его «Слову на латинов») не раз обращались западнорусские полемисты 2-й половины XVI-XVII вв.

Велико эпистолярное наследие Максима Грека, причем, — как замечает Д. М. Буланин, — в его посланиях сказывается знакомство с византийской теорией письма. До нас дошли послания Святогорца как высокопоставленным особам — Василию III, Ивану Грозному, митрополитам Даниилу и Макарию («Нравоучительныя наставления для владеющих над истиннове-

рующими», «Послание к преосвященнейщему Макарию, митрополиту всея Руси», «Послание о примирении к бывшему митрополиту Даниилу, уже изверженному»), — так и послания неизвестным по имени инокам («Поучение для монашествующих о прохождении иноческой жизни и о значении великой схимы», «Послание к некоторому желающему отречься от мира и идти во иночество, но медлящему...»).

Методологическая база исследования.

Самое раннее Сказание о Максиме Греке И. Денисов атрибутирует А. М. Курбскому. С. Ф. Моховиков, автор пространного Жития Максима Грека, написанного в начале XVIII в., был старообрядцем; среди старообрядцев Святогорец и его творения стали популярны прежде всего потому, что два его (спорные) сочинения (о сугубой аллилуйи и двуперстном крестном знамении) укрепляли их позиции по отношению к Православной Церкви.

В середине XIX в. составитель «Настольной книги для священно-цер-ковно-служителей» С В . Булгаков писал, что хотя «оригинальные сочинения прп. Максима многочисленны и разнообразны по своему содержанию, но большею частию незначительны по объёму, так что вместе (около 134) составляют небольшие три книги (данные на середину XIX в., — Ю. К.). Они изложены то в форме размышлений и рассуждений, то в форме церковных слов и бесед, то в виде посланий, разговоров, исторических рассказов, молитв и св. песнопений, отрывков, заметок — иногда в несколько строк». Автор указывает, что сочинения эти пользовались большим уважением: собирались в сборники, списывались в XVI и XVII вв., цитировались последующими писателями наряду со святоотеческими творениями и вносились в другие сборники.

И всё же рукописное наследие Максима Грека велико — свыше 350 оригинальных и переводных произведений (данные на 1996 г., — Ю. К.). Известно более 100 единиц собраний различного вида, более 200 сборников, находящихся в российских и зарубежных архивах и в частных коллекциях. В Санкт-Петербурге в Российской национальной библиотеке хранятся «Псалтирь» и «Апостол», а в парижской национальной библиотеке — энциклопедический труд «Геопоника», все три — на греческом языке, переписанные рукой Максима Грека.

Д. М. Буланин отмечает, что первые рукописные собрания сочинений Максима Грека (т. е. сборники с определенным набором его произведений, расположенных в определенной последовательности) составлялись еще при его жизни и под его непосредственным наблюдением; в четырех из них, как установила Н. В. Синицына, сохранились автографы писателя — правка, написанные его рукой заглавия статей, маргинальные глоссы.

После смерти Максима появляются новые собрания сочинений, которые включают новые произведения, в том числе приписываемые Максиму Греку (последнее, самое обширное собрание составлено во 2-й половине XIX в. Т. Ф. Большаковым).

Первую попытку дать археографический обзор рукописей, содержащих творения Максима Грека, предпринял в конце прошлого века С. А. Белокуров. В книгах Н. В. Синицыной и Д. М. Буланина (в Приложении, составленном совместно с А. Т. Шашковым) распределены по типам и описаны 128 сборников сочинений писателя (точнее назвать их единицами хранения, т. к. в одних случаях под тем же переплетом существует несколько собраний сочинений Максима Грека, в других — они разделены на две книги, а иногда собрание сочинений занимает лишь часть рукописи). Еще два сборника сочинений афонского старца хранятся: один — в Парижской Национальной библиотеке, другой, содержащий выборку текстов из первого, — в Венской Национальной библиотеке. Из числа учтенных С. А. Бе-лоусовьш сборников сочинений Максима Грека в современных хранилищах не выявлено лишь три. Списки статей Максима Святогорца, рассеянные по сборникам смешанного содержания, пока не поддаются учету, — считает Д. М. Буланин.

Яркое дарование, разнообразие тематики сочинений и трагическая судьба писателя обусловили интерес к его писаниям и его личности со стороны многих исследователей-медиевистов. В конце 70-х гг. прошлого столетия Максим Грек стал героем и художественного произведения — романа Ми-цоса Алексанропулоса «Сцены из жизни Максима Грека». А ранее, в 1943 г., в Париже, в трудах Лувенского университета, появилась книга, автору которой, И. Денисову, в результате разысканий в итальянских, французских, афонских архивах удалось найти документы, подтверждающие и раскрывающие краткие и не всегда достаточно определенные сведения о жизни Максима Грека в Италии, сообщенные им самим. Были установлены светское имя монаха — Михаил Триволис, дата его рождения, даты пребывания в разных итальянских городах, опубликованы тексты написанных по-гречески писем и кратких сочинений (эпитафии, надписи к ракам). Обнаружились переписанные им греческие рукописи (ранее был известен лишь один греческий автограф Максима Грека — переписанная им в Твери в 1540 г. Псалтырь). Благодаря открытиям И. Денисова Михаил Триволис — Максим Грек сделался фигурой не только русской, но и западноевропейской истории и культуры. Вслед за упоминавшейся французской монографией И. Денисова «Максим Грек и Запад. К исследованию религиозно-философской мысли Михаила Триволиса» книги о нем появились на многих

языках. В Риме на немецком языке был опубликован труд Б. Шультце «Максим Грек как теолог» (1963), в Милане — на итальянском — исследование М. Баракки «Язык Максима Грека» (1968), в Мюнхене — на английском — работа Д: Хейни «Из Италии в Московию. Жизнь и труды Максима Грека» (1973); в Гарвардском университете защищена X. Олмстедом (1977) диссертация, посвященная ранней рукописной традиции собраний сочинений Максима Грека. Дополнительный перечень расширил бы круг имен исследователей.

Активно исследовалось творчество Максима Грека и в России: изданы книги А. И. Иванова, Л. С. Ковтун, значительная часть которой посвящена филологической практике Максима Грека, Н. В. Синицыной «Максим Грек в России», Д. М. Буланина «Переводы и послания Максима Грека. Неизданные тексты». В 1983 г. вышла замечательная по философской глубине книга М. Н. Громова «Максим Грек». Обнаруживались всё новые источники, делались новые открытия. Н. Н. Покровский нашел в далеком сибирском селе рукописный сборник конца XVI в., содержащий полный текст «Судного списка» Максима Грека, публицистически обработанных материалов судебных процессов 1525 и 1531 гг. П. Бушкович в 1986 г. сообщил, что в Венском государственном архиве хранятся греческие тексты двух сочинений Максима Грека, ранее известных лишь на русском. Во Владимире выявлен греческий текст послания Максима Грека П. И. Шуйскому, опубликованного лишь в русском варианте. Б. Л. Фонкич установил греческие и русские автографы Максима Грека. Н. В. Синицына выявила в рукописном наследии Святогорца собрания избранных сочинений, составленные им самим в конце жизни и собственноручно правленые.

Непрекращающийся поток исследований и открытий уже сам по себе может служить доказательством незаурядности этой личности, масштабов и роли в истории культуры, но к сему следует добавить остроту дискуссий о нем, начатых при его жизни и не затухающую до сих пор.

Историографические обзоры литературы о Максиме Греке, вышедшей в советское время, можно найти в статьях Р. Ризалити и Н. А. Казаковой, «досоветские» — в трудах Н. М. Сперанского. Хуже обстоит дело с изданием литературного наследия Максима Грека. Выпущенное в Казани в середине XIX в. трехтомное собрание его творений не вполне соответствует современным научным требованиям и давно уже стало раритетом. Раритетом также можно считать и репринт 1996 г. «Преподобный Максим Грек. Творения» с издания 1910 г. «Сочинения преподобного Максима Грека» (оба издания Свято-Троицкой Сергиевой лавры), три части которого обозначены как: 1. Нравоучительные сочинения; 2. Догматико-полемические

сочинения; 3. Разные сочинения. Современное издание предваряется «Житием преподобного отца нашего Максима Грека», одним из множества.

Отдельные сочинения писателя печатались разными исследователями в разное время; но часть из них появлялась в малодоступных журналах, другие — издавались без предварительной текстологической работы, а значительное количество оригинальных текстов и переводов, вышедших из-под пера Максима Грека, и по сию пору остаются в рукописях.

Помимо работ вышеозначенных авторов в исследовании использованы труды таких филологов, историков, философов, богословов как М. Бахтин, В. Бычков, В. Виноградов, И. Ильин, Л. Карсавин, И. Киреевский, А. Кли-банов, Д. Лихачев, Я. Лурье, В. Ржига, И. Срезневский, епископ Феофан (Затворник), П. Флоренский, Г. Флоровский, М. Хайдеггер, Л. Шестов, Эразм Роттердамский, И. Ягич и др.

Основной метод исследования. Как видим, для того, чтобы расставить верные акценты восприятия, понимания и анализа феномена Максима Свя-тогорца, необходимо разрешить определенные вопросы не только филологического порядка, но и углубиться в проблематику исторического, философского, теологического свойства. Без подобной объемности основной вопрос исследования может быть решен лишь отчасти, односторонне, что неминуемо уведет исследователя от эпицентра проблемы.

Научная новизна исследования. Для того, чтобы объемнее высветить проблематику исследования, необходимо посильное стремление стать на точку зрения «исследуемого объекта». При всём «научном подходе» к заявленной проблеме, мы должны помнить и понимать, что любой перекос в сторону «рационального рассмотрения» предмета может дать возможность его «музейного» рассматривания, но никак не ощутительную форму его постижения. Более того: в подавляющем большинстве исследований феномена Максима Грека проблематика секуляризации средневекового сознания (и литературы) выявлена слабо или совсем отсутствует. В данном исследовании делается попытка восполнения этого пробела.

Практическое значение исследования. Результаты нашего исследования возможно и необходимо использовать в вузовских курсах лекций по истории литературы, византинистике, медиевистике, истории христианской и церковной письменности, патристике, истории культуры, книжности, религии и Церкви русского Средневековья. Результаты работы могут быть использованы для ведения спецкурсов и спецсеминаров по исследуемой тематике, для подготовки студентов к научно-практическим конференциям, для школьной работы при изучении курса «Основы православной культуры».

Положения, выносимые па защиту

V Византия и ее духовное наследие: диалог и проблема синтеза культур. Проблема сакральности восприятия текста и его истолкования. Мировоззренческая проблематика последствий падения Константинополя: феномен Савонаролы и вопрос иночества Михаила Триволиса в Сан-Марко и на Афоне.

V Практическая проблематика текстологии, переводов и «книжной справы». Первый русский филолог Максим Грек у истоков славянского книгопечатания: проблема истолкования текста и его перевода как методология смысла. Максим Грек — литератор в заточении: судный контекст.

V Рационализация религиозного мышления как ересь и симптом кризиса русского средневекового мировосприятия: Максим Грек и проблематика секуляризации религиозного сознания. Ересь «жидовствующих» как первое русское диссидентство: литература эпохи — pro и contra.

V Иосифлянство и нестяжательство: Максим Грек и проблематика апологии Православия в контексте концепции «Москва — Третий Рим».

Структура диссертации, определяемая целями и задачами исследования, а также логикой развертывания его предмета, включает в себя три главы (первая и третья главы состоят из трех параграфов, вторая глава имеет два параграфа), заключение, библиографический список использованной литературы, а также приложение. Общий объем диссертации — 175 страниц.

2. Основное содержание диссертации

Во Введении дается обоснование актуальности темы через анализ имеющихся в конкретно-научной литературе подходов к исследуемой проблематике, формулируется авторская позиция по этому вопросу, определяются цели и задачи исследования, его методологические основы.

Глава первая «Максим Грек — последний византиец русской книжности» развивает и предметно разворачивает определенные положения, высказанные во Введении. В первом параграфе «Византия и ее духовное наследие: диалог и проблема синтеза культур» изложены конкретные методологические подходы к исследуемой проблематике. В частности, акцентируется внимание на том, что после своего крещения Русь традиционно входила в сферу влияния Византии, которая была и родоначальницей «второго южнославянского влияния», наложившего отпечаток на духовное, литературное и художественное творчество Руси. Даются примеры существен-

ного литературного влияния домонгольской Руси на южных славян, и это говорит о том, что славянский православный мир вместе с Византией составлял многонациональную религиозную и культурную общность, сознающую своё единство. Указывается на уникальность феномена Максима Грека в истории не только русской, но и европейской культуры; уникальность состоит в том, что в нем воплощен синтез трех культурных традиций — греко-византийской, итальянской и русской. Живую ткань своего жизненного пути Греция-Италия-Афон-Россия Максим Грек воплотил диалог и синтез культур.

Во втором параграфе исследуется «Проблема сакральности восприятия текста и его истолкования». Следуя Свящ. Писанию, основываясь на авторитете патриотической литературы, русские мыслители обращались к сложной диалектике человеческого бытия. Отвлечённое теоретическое знание переводилось в практическую плоскость (например, тема судьбы как практическая философия русского народа), и лишь постольку в нём акцентировалось то, что потом назовется «гуманистическим» началом. Феномены Достоевского и Толстого — в немалой степени результат идущей со времён Древней Руси традиции христианского отношения к жизни. Неслучайно расцветом русского средневековья (на фоне зарождающегося кризиса религиозного мироощущения) стал период конца XV—середины XVI вв., отразившийся в концептуальных постулатах и «духовной практике» Нила Сорского и в «практической словесности» Максима Грека.

Уже к концу XVI в, книжное писание, в секуляризирующейся части своей, обретает свойства игры и художественности, чего мы не могли наблюдать ранее. Во многом это были плоды европейского «Возрождения», искаженным эхом отозвавшиеся в русском религиозном сознании. Отметим, однако, что Максим Святогорец первым среди мыслителей русского средневековья показал пример научного истолкования текста. Мы можем утверждать, что Максим Грек — фигура узловая в русской средневековой культуре, писатель, мыслящий, несмотря на свою глубоко осознанную «православную ортодоксальность», вполне «европейскими» категориями.

Третий параграф «Мировоззренческая проблематика последствий падения Константинополя: феномен Савонаролы и вопрос иночества Михаила Триволиса в Сан-Марко и на Афоне». После падения Константинополя в 1453 г. греческая иммиграция в итальянские города оказала неоценимое влияние на развитие итальянского гуманизма; усилия греков были направлены на глубокое ознакомление итальянских гуманистов с греческой культурой. С другой стороны, глубокое влияние на взгляды Максима Грека в ключевом вопросе исторического христианства — вопросе оскуде-

ния святости как духовной энергии, вопросе нарастающей секуляризации религиозного сознания оказал Иероним Савонарола Неслучаен факт пострижения Михаила Триволиса в доминиканском монастыре Сан-Марко, где Савонарола был приором до самого момента его казни. Точки соприкосновения особенно ощутительны в их общих представлениях о христианском аскетизме, восходящем к идеалу первых веков христианства. Савонаролу и Максима Грека роднило стремление постичь дух христианства, а не его лишь внешнюю обрядность. Влияние Савонаролы сказалось и во всем складе ученых воззрений Максима Грека.

Глава вторая «Максим Грек: практическая проблематика текстологии, перводов и "книжной справы"» открывается параграфом «Первый русский филолог Максим Грек у истоков славянского книгопечатания: проблема истолкования текста и его перевода как методология смысла», являющимся стержневым в данном исследовании, поскольку главным мотивом приглашения на Русь Максима Грека (тогда уже инока Ватопедского монастыря на Афоне) была глубоко осознанная Москвою потребность сделать новые переводы некоторых нужных церковных книг, правильно поставить дело исправления уже имеющихся русских книг, служебных и духовных. Максим Грек, приверженец и знаток византийской культуры, истинно православный, не отвергал западноевропейскую образованность эпохи Возрождения, оценивая ее, конечно же, с точки зрения идеалов византийского Православия. «Такое сочетание западной образованности и убежденности в правоте православной науки и восточной веры — явление довольно редкое в XVI веке и в самой Греции», — считает М. Н. Сперанский.

Особый акцент ставится на проблематике исправления Священных и церковных книг: это вопрос не только литературный, но и общегосударственный для того времени, если иметь в виду практическое значение его в борьбе с ересями, которая велась уже на более или менее «научной» основе. В XVI в этот вопрос становится литературным по сути, поскольку касается преимущественно церковной литературы: точный, правильный текст книги, особенно церковной, является практической необходимостью при борьбе за чистоту и истинность догмата.

Возникновение в Москве книгопечатания (1563-1564 гг.) зависело в значительной степени от этого сознания необходимости исправления книг: стремление иметь однообразный правильный текст Свящ. Писания и богослужебных книг побудило власти устроить в Москве печатное дело. Максим Святогорец переводил и исправлял именно те книги, которые стоят у истоков славянского книгопечатания.

Максим Грек при переводе «Толковой Псалтыри» смотрел на свое дело с точки зрения филологической и научно-критической, а его окружающие — с буквалистической, т. е. попросту не понимали оснований его исправлений. Здесь важно указать на теорию перевода, с которой Максим подходил к переводческой практике. Эта теория детально изучена в трудах Л. Ковтун и С. Матхаузеровой. Труды эти дают возможность убедиться в том, что древнерусская литература обладала не только художественными текстами, но и теоретическим мышлением. В своих переводческих воззрениях и филологической практике Максим Грек опирался, прежде всего, на византийский опыт. Переводческая же практика итальянского гуманизма питалась традицией, начатой ученым греком Мануилом Хрисолором.

Немаловажный аспект переводческой теории Максима Грека — национальный, народный, направленный теперь уже против второго южнославянского влияния. Однако здесь являет себя проблема осмысления сакрализации языка Священных книг и вопрос о начале постепенного разделения литературы на духовную и светскую.

Максим Грек переводил памятники крупного масштаба, энциклопедического характера, и эта сторона его деятельности совпала с тем направлением развития русской культуры XVI в., которое состояло в собирании предшествующего культурного наследия.

Во втором параграфе «Максим Грек — литератор в заточении. Судный контекст» исследуется цепь причин и последствий почти двадцатилетнего заточения Святогорца в русских монастырях. Так на Соборе 1525 г. «филологической» проблематике обвинения сопутствует претензия к Максиму, состоящая в том, что он «о поставлении митрополитов развращал множество народа». Однако заметим, что проблема статуса Русской Церкви была решена в 1589 г. по модели, близкой той, которую он предлагал. Среди обвинений было еще одно, которое Максим частично признал, и это весьма показательно для его социального учения, главного в его социальной позиции — нестяжательских убеждений.

Приговор Максиму Греку не соответствовал тяжести предъявленных ему обвинений. И в заточении Максим продолжал судебный процесс. ЗО-е и 40-е годы, в особенности конец 40-х — первая половина 50-х годов — второй этап творчества Максима Грека. Он составил собрание своих избранных сочинений (многие из них специально написаны для включения в это собрание), где расширил задачу и доказывал свою полную невиновность, изложил свою истинную позицию, свое credo не только по догматическим,

но также политическим и этическим проблемам; это Summa его мировоззрения. В ней Максим Грек акцентирует внимание на проблематике свободы воли и со всей полнотой разворачивает нестяжательскую аргументацию.

С именем Максима Грека связано становление авторского начала в русской литературе. Он не только составил собрания своих избранных сочинений, но и собственноручно правил их тексты. Ему же принадлежит их структура и композиция. Доказывая правомерность своих исправлений, Максим высказал идеи, совершенно новые в истории русской общественной мысли, свидетельствующие о зарождении авторского самосознания, а именно: мысли о самоценности литературного дарования и литературного труда. И это, при всех безусловно положительных моментах, свидетельствовало о кризисе средневекового сознания, о секуляризации и гуманизации (или — лучше сказать — индивидуализации) религиозного мировосприятия.

Осуждение Максима Грека ограничивало пределы византийского влияния на русскую религиозную мысль. Эти гонения подрывали авторитет Церкви, самые основы ее благотворного влияния на развитие русской культуры и государственности. Однако заметим, что многие его оригинальные произведения, ставшие классикой древнерусской литературы, написаны именно в годы заточения. Литературная деятельность Максима Грека была направлена главным образом на пересмотр и приведение в порядок той части русской литературы, на которой покоилось традиционное христианское миросозерцание русского человека — это труды по исправлению и переводу священных и служебных книг. Другая группа его сочинений касается религиозной стороны русской жизни, современного ее состояния. Эти сочинения направлены против суеверной литературы, как «консервативной», так и «либеральной», привносимой рационалистами-западниками, против «испровращенного» понимания церковных обычаев. Ещё один ряд произведений Максима Грека касался общественных отношений: речь о самом строе русского государства, нестроениях в нем. Четвертая группа касалась просвещения и образования в России: это долженствовавшие иметь практическое назначение труды Святогорца по изучению греческого языка в России, по русской грамматике.

Максим Грек был одним из образованнейших православных писателей своего времени, и потому гонения на него оказывали мертвящее влияние на развитие русской религиозной мысли и книжной культуры в целом.

Третья глава «Максим Грек: кризис русского средневекового сознания и апология Православия» является завершительной в исследовании контекста жизни и творчества Максима Грека. В названии первого пара-

графа уже заключены и его идея, и основное содержание: «Рационализация религиозного мышления как ересь и симптом кризиса русского средневекового мировосприятия: Максим Грек и проблематика секуляриза-иии религиозного сознания».

П. Флоренский точно определяет ер » и как «злое само-утверждение», как рассудочную односторонность, утверждающую себя как всё. Отсюда: ересь есть расщепление целостности мышления, а это — одна из главных проблем, постулируемая современной философией. В параграфе подчеркивается, что уже в начале XVI в. «непревзойденная логика» рационализма становится движителем и катализатором глобального процесса секуляризации сознания.

Киевский период не выработал практических мер, которые ограждали бы православное сознание от экспансии западного рационализма. Московская Русь, можно сказать, делает в этом отношении шаг вперед. Но при всем отрицательном отношении к Западу, к латинянам, западное влияние не могло быть устранено из самоей жизни, по сути своей подверженной духу времени. Рациональное начало заявляет о своем праве — покуда еще — наравне с верой быть руководителем жизни. Общим стержнем для всех ересей исследуемой эпохи был воинствующий рационализм.

Второй параграф «Ересь жидовствующих как первое русское диссидентство: литература эпохи — pro и contra» конкретизирует и углубляет проблематику первого параграфа. Здесь отмечается, что ересь стригольников, привнесенная с Запада в XIV в., имела характер, прежде всего, про-тивоцерковный. А с 70-х гг. XV в. на ее место заступает ересь «жидовствующих», неся в себе сугубо рационалистический характер и резко отрицательное отношение к церковной традиции. По сути это была настоятельная рационализация христианского сознания, приправленная элементами иудейских верований и воззрений. Богословие евреев являлось наукой ученого еврейства и давало простор для своемыслия, коего искали умы, «стремящиеся к самостоятельному мышлению», которое, в свою очередь, несло в себе мощный расщепительный заряд, направленный против Целого и Единого, онтологически мыслившегося как Абсолют или Бог.

Иудействующие ссылались на такие книги Ветхого Завета, которые не были доступны московскому православному читателю, ибо их не было в славянском переводе. В конце XV в., «пестрый», зато полный по составу текст Ветхого Завета изготовлен стараниями и энергией архиепископа Геннадия. Однако первое крупное столкновение с представителями западного

течения свелось для Православных к уступке и отчасти влиянию в их среде того же Запада. Так возникал на Руси рационализм религиозный и «научный», возникал так же, как и в Западной Европе эпохи Возрождения.

Наряду с трудами епископа Геннадия по переводу Священного Писания отметим работы представителей рационалистического направления: «жи-довствующие» пытались внести «свое новое» даже в такую область, как литература сугубо церковная. В других областях русской литературы ересь «жидовствующих» и их литература сыграли роль возбудителя, а потому и не лишена некоторого исторического значения: во-первых, она увеличила число литературных «памятников», обращавшихся на Руси, на этот раз идущих из источников западных, еврейских; и, во-вторых: эта ересь положила начало новому веянию и в литературе, и вообще в русском мировидении, которое переходит и в XVI в., и далее, знаменуя собою начало глобального процесса секуляризации сознания и являясь неточным материалом для дальнейших ересей, а — в перспективе — нигилизма и атеизма как таковых.

Явление на Руси Максима Грека было как нельзя кстати. Он ставит жирную точку над «i» в деле опровержения ереси «жидовствующих» и апологии — в этом плане — неточного христианства. Максим Грек пишет небольшую, но ёмкую «рецензию» на «Главы Самуила евреянина, переведенные с латинскаго на русский язык Николаем немчином». Это жанр «возражения». Самуил утверждает: евреи, в каком бы ни находились состоянии, продолжают оставаться [«избранным»] народом Божиим. «Против этого и против других заблуждений Самуила и возражают настоящие главы». — говорится в примечании к «Возражению». Здесь постулируется не своеволие пытливого ratio, но свобода духа, смирившего (-ся!) в Господе непостижимостью Его Промысла. Так мыслил Максим Грек. Таково неточное восприятие Целостности мира русским религиозным сознанием.

Литература же «новая», «прогрессистская», отринувшая элемент духовного долженствования и потому стремящаяся, в лучшем случае, к «отражению жизни как она есть» (элемент «неизбежной случайности»), расщепляя и фрагментируя соборное сознание на отдельные индивидуумы (даже внутри самоей личности), уже в начале XVI в. постепенно выходила на путь одностороннего сообщения с прагматически секуляризирующимся Западом, горький урок которого Максим Грек прошел много ранее того, что пришлось пройти стране и русской книжности, в контексте которых ему предстояло повторить судьбу пророков, опередивших «дух времени» и потому оказавшихся «вне зоны досягаемости» для слуха и разумения современников.

Исследование третьего параграфа связано с контекстом узловой проблемы «Иосифлянство и нестяжательство как двуликий Янус эпохи: Максим Грек и проблематика апологии Православия в русле идеи "Москва — Третий Рим"». В параграфе особо подчеркивается, что основатель движения нестяжателей Нил Сорский, видевший в монашестве наиболее высокую степень приближения к Богу — как возможности спасения и цели истинного христианства, — является представителем особого, строгого, «умного» (на этом термине и споткнулись прогрессисты, отождествив его с «ratio») аскетизма, ставившего первой и прямой целью монашества самоуглубление человека, ведущее к единению с Божеством. Н. М. Сперанский прав в том, что рационализм был общим признаком времени падения средневекового миросозерцания, предвестником «нового», но сопряжение рационализма с учением Нила Сорского, на наш взгляд, не имеет под собой почвы.

Проблематика совместимости монастырского землевладения с идеей монашества стала обсуждаться — прежде всего — в литературе. В ней-то наиболее рельефно обозначено противостояние «иосифляне — нестяжатели».

Преемником Нила Сорского в качестве главы нестяжателей стал Вас-сиан Патрикеев. Он же — зачинатель нового, обличительного, политического направления в литературе нестяжательства, характерной чертой которого являлось неприятие насилия как средства «исправления» — монашества или вообще человека. Секуляризация (земель) могла стать спасительной мерой лишь тогда, когда монахи сами пришли бы к сознанию ее необходимости.

Споры между нестяжателями и иосифлянами отразили в себе перемены в отношении русского духовенства к византийскому наследию. Нил Сорский и его последователи держались за византийскую традицию. В общин -ножительстве же осифлян явилось много невизантийских черт: Иосиф Во-лоцкий рассматривал монашескую жизнь, прежде всего, как некое социальное служение. Осифлянский идеал не выдерживал столкновения с жизнью: богатство превращалось в самоцель, и тогда народ, нуждавшийся в благотворительности, становился объектом притеснения и поборов.

Тема «нищих и убогих», «униженных и оскорбленных» в русской литературе привычно связывается в нашем сознании с творениями Гоголя и Достоевского. Корни ее — в древнерусской литературе. Нестяжательская нота выросла из аскетической литературы, и ее требования были осмыслены так, что стали нравственными идеалами и для мирского общества.

Вассиан Патрикеев придавал аскетическому обету острейшее социальное звучание. Максим же Грек предложил иной способ разрешения противоречий. Он познакомил своего Вассиана с приемами филологической критики текста, когда полемика с утверждением, имеющимся в тексте, строится на основе выяснения происхождения и степени подлинности самого теста. Таким образом Максим обнаружил, что упоминание монастырских сёл появилось на каком-то этапе славянской традиции, в оригинальном греческом тексте оно отсутствовало. Протест против того, что мы называем ныне «социальной несправедливостью», известный нам по лучшим образцам русской классической литературы нового времени, зарождается в литературе нестяжательского направления.

Максим Грек в своем собрании сочинений отводит большое место главам, посвященным религиозной полемике в защиту Православия, и это свидетельствует о том, что данную полемику Максим Грек считал чрезвычайно важной задачей своей писательской деятельности. Осуждая стяжательства монастырей, Грек в то же время резко осуждал попытки конфискации монастырских сел. Позиция Максима Грека, обратившего внимание на правовую сторону проблемы, оставалась его глубоким внутренним убеждением в течение всей жизни. На втором суде, в 1531 году, он публично подтвердил ее.

Максим отвергал идею о «порушении» греческого Православия под властью турок и отстаивал мысль о неоскверняемой (вечной) чистоте греческой Церкви. Мысль же о превосходстве русского Православия над греческим приобрела после падения Византийской империи многих сторонников в России. Так, старец псковского Елеазарова монастыря Филофей в послании Василию III сформулировал взгляд на московскую державу как средоточие всего Православного мира: Москве суждена роль третьего Рима: «Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не бывать».

В Заключении постулируется мысль о том, что в лице Максима Грека образованная Россия впервые столкнулась с ученым-энциклопедистом, филологом и писателем, получившим в итальянских университетах глубокие и многосторонние познания в области богословия, а также философии, филологии и других светских наук. Ситуацию Максима Грека в России не объяснить лишь отсутствием достаточных условий и предпосылок для восприятия его идей. Дело в сложности взаимодействия культур, их диалога, который представляет собою не акт, а процесс — длительный и сложный. Максим Грек был деятелем, прежде всего, русской культуры, обогащая ее переводными трудами и создавая оригинальные сочинения, которые имели корни в древней христианской традиции и служили заботам и нуждам не

только своей эпохи. Доказательство — их многочисленные списки, включая и крупные собрания его сочинений, переписанные в нескольких экземплярах еще при жизни писателя, и рукописные сборники конца XVI-XVII вв.

Посвященный Максиму Греку международный научный симпозиум (Арта, октябрь 1988 г.) констатировал мировую значимость как личности, так и творений Святогорца, выявил необходимость нового, научного издания его трудов как на языке оригинала, так и в переводе на греческий и другие языки.

3. Апробация исследования и библиографическое описание публикаций по теме диссертационного исследования

В течение 1996-2004 гг. основные положения данного исследования прошли апробацию в курсе лекций «Религиозный аспект русской литературы» на кафедре филологии ПИППКРО, в 2000-2004 гг. — в курсе лекций «Христианство и русская литература», «Религиозно-философская проблематика русской литературы», «История христианской письменности и патристика» на кафедре теологии и религиоведения Института истории и философии ДВГУ. Непосредственно по теме исследования прочитаны 8 докладов на научно-практических конференциях, в том числе — на всероссийской и международной. По результатам исследования автор избран действительным членом Общества памяти преподобного Максима Грека-Святогорца (Санкт-Петербург).

Опубликованы следующие научные материалы по теме исследования:

1. Симонов монастырь в судьбе Максима Грека// Гуманитаризация высшего образования: Сб. материалов науч.-практ. конф.—Владивосток: Даль-невост. фил. С.-Петербург. Гуманит. ун-та, 2002. — С. 163-167.

2. Апология искупления : Симонов монастырь в судьбах русского Православия. Максим Грек: обратная перспектива // Дальний Восток. — 2003. — № 1 . — С. 185-195.

3. Максим Грек: апология искупления // Лит. Россия. — 2003. — № 8. — С. 10-11.

4. Максим Грек: апология искупления // II Приморские образовательные чтения памяти святых Кирилла и Мефодия : Сб. тезисов и материалов. — Владивосток : ДВГУ, 2003. — С. 80-82.

5. Максим Грек: апология искупления // Православие: ответ на вызовы XXI века: Сб. материалов I науч.-практ. конф. Собора православной интеллигенции во имя святого преподобного Серафима Вырицкого / С.-Петербург. Духовная академия. — СПб.: СПбГУ, 2003. — С. 143-145.

6. Максим Грек — последний византиец русской книжности: К размышлению о русском национальном самосознании // Право-политика-закон : Политико-правовые тетради. — Владивосток, 2003. — № 4. — С. 13-22.

7. Максим Грек и кризис русского средневекового сознания // 85 лет высшему историческому и филологическому образованию на Дальнем Востоке России: Материалы науч. конф., Ч. 1.—Владивосток: ДВГУ, 2003. — С.305-312.

8. Максим Грек в контексте православного самосознания // Право-политика-закон : Политико-правовые тетради. — Владивосток, 2004. — № 3. — С. 18-27.

9. Максим Грек как феномен русской литературы // III Приморские образовательные чтения памяти святых Кирилла и Мефодия : Сб. тезисов и материалов. — Владивосток : ДВГУ, 2004. — С. 159-164.

10. Максим Греку истоков славянского книгопечатания: Вопрос «книжной справы», переводов и толкования текстов на Руси в XVI столетии // Б1блиотека «Слобщського краю». — Харьюв, 2004. — С. 10-13

11. Одухотворение текста // 85 лет высшему историческому и филологическому образованию на Дальнем Востоке России : Материалы науч. конф., нояб. 2003, Ч. 2. — Владивосток : ДВГУ, 2004. — С. 48-52.

»238 7 б

Кабан ков Юрий Николаевич

МАКСИМ ГРЕК В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ КНИЖНОСТИ. НЕКОТОРЫЕ ЧЕРТЫ РУССКОЙ КНИЖНОСТИ КОНЦА XV — СЕРЕДИНЫ XVI ВВ. КАК СИМПТОМЫ КРИЗИСА СРЕДНЕВЕКОВОГО СОЗНАНИЯ.

Автореферат

Подписано в печать 9.11.2004 г. Формат 60x84 1/16. Усл. печ. л. 1,39. Уч. изд. л. 1,32. Тираж 120 экз. Заказ Ш

Издательство Дальневосточного университета 690950, г. Владивосток, ул. Октябрьская, 27.

Отпечатано в типографии Издательско-полиграфического комплекса ДВГУ 690950, г. Владивосток, ул. Алеутская, 56.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Кабанков, Юрий Николаевич

Введение.

Глава I. Максим Грек — последний византиец русской книжности.

1. Византия и ее духовное наследие: диалог и проблема синтеза культур.

2. Проблема сакральности восприятия текста и его истолкования.

3. Мировоззренческая проблематика последствий падения Константинополя: феномен Савонаролы и вопрос иночества

Михаила Триволиса в Сан-Марко и на Афоне.

Глава II. Максим Грек: практическая проблематика текстологии, переводов и «книжной справы».

1. Первый русский филолог Максим Грек у истоков славянского книгопечатания: проблема истолкования текста и его перевода как методология смысла.

2. Максим Грек - литератор в заточении. Судный контекст.

Глава III. Максим Грек: кризис русского средневекового сознания и проблематика апологии Православия.

1. Рационализация религиозного мышления как ересь и симптом кризиса русского средневекового мировосприятия: Максим Грек и проблематика секуляризации религиозного сознания.

2. Ересь «жидовствующих» как первое русское диссидентство: литература эпохи - pro и contra.

3. Иосифлянство и нестяжательство как двуликий Янус эпохи: Максим Грек и проблематика апологии Православия в русле идеи «Москва - Третий Рим».

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Кабанков, Юрий Николаевич

Актуальность исследования. Древо русской литературы взросло на духовной почве Православного христианства; объектом её отражения (рефлексии) изначально был человек как микрокосм, его психология, возможность воссвязи («ре-лигия») или реальность разрыва с Творцом. Русская литература ставит человека перед реальным выбором между добром и злом, поднимает проблему противостояния таких полярных понятий, как гедонизм (апология наслажденчества) и сотериология (учение о спасении), что указывает на возможность её практического воздействия на мотивацию поведения, волю и мировоззрение человека. Необходимо иметь в виду, что русская литература не только описывает реальные отношения между людьми, их поиски (или отвержение) Абсолютной Ценности (Бога) и возможности воссвязи с Ней, но и стремится обозначить определённый идеал этих отношений и возможностей. Русская литература как никакая другая не только отражает видимую реальность, но и намечает очертания должного упорядочивания микро- и макрокосма - человека и вселенной.

С этой спецификой обычно связаны некоторые трудности при восприятии и изучении русской литературы: возникает желание если не отторжения, то оспоривания её постулатов лишь на том основании, что она якобы мало совместима с реальной, текущей, всегда несовершенной жизнью, призыв к «реализму», «натурализму» и т.п. Здесь необходимо учитывать следующее: русская литература есть специфическая сфера культуры, в которой реализуется потребность человека в идеалах и ценностях; отсюда её близость и сопоставимость с литературой духовной. При сопоставимости необходимо, однако, четкое разграничение таких понятий, как книжность духовная и книжность светская. Различие проявляет себя уже на уровне целей и устремлений, т.е. в сфере задач, изначально, онтологически, стоящих перед той и другой литературами. Здесь важно отметить разнонаправленность векторов служения: в первом случае - служение Абсолюту как Творцу, во втором - служение человеку как некоему абсолюту. Иными словами, есть необходимость говорить о функциональной центростремительности духовной литературы и центробежности литературы светской. Отсюда: если первая в сугубой соборности своей устремляется к стяжанию целостности мира в феномене Творца, то вторая в сугубой же своей развлекательности стремится к раздроблению, рассеянию, расточению и расщеплению этой целостности. Отметим, что функция «расщепительности» зачастую проявляет себя как чрезмерная художественность, как «любование» эстетическими эффектами, как пристальное внимание к деталям в ущерб целому.

Конечно же, категории «духовности» и «светскости» литературы на деле подобны сообщающимся сосудам. И точно так же, как духовное начало может размываться и нивелироваться началом мирским, так и мирское в свою очередь, растворяясь в духовном, тормозя мельтешение развлекательности, может вознестись при случае на, казалось бы, недосягаемую духовную высоту. Ближайшие примеры последнего - классические образцы русской книжности девятнадцатого столетия, соединившие в себе крестообразно горизонталь светского, мирского начала с вертикалью начала духовного. Русская литература - в отличие от многих проявлений словотворчества -одержима некоей обострённой рефлексией (буквально с латыни «reflexio» -«отражение», «обращение назад»). Иными словами, русская словесность изначально подвержена некоему духовному размышлению, исполненному смятения и сомнений, разрешение которых входит в её задачу; т.е. речь идёт о «религиозно-художественном анализе» определённых психических (душевных) состояний человека. В феномене восприятия русской книжности мы можем быть свидетелями (и участниками) определённой метаморфозы, когда мирская душевность становится синонимом горней духовности, заменяя и, в конце концов, отменяя последнюю. Речь идёт о тенденции к секуляризации («обмирщению») религиозного сознания человека, истоки которого на Руси возможно отыскать уже на рубеже XV-XVI столетий. Секуляризация средневекового сознания напрямую связана с влиянием

Реформации и других процессов, протекающих в это время в западном социуме. В общем-то, это относится ко многим сферам умственной жизнедеятельности человека, но наиболее обострённо и пронзительно ощущается именно в русской словесности, где — в исторической тысячелетней перспективе - рефлексия религиозная сменяется умозрительной, философической, на смену которой приходит рефлексия эмпирическая, чувственная. Как следствие — крест духовного и эстетического служения деформируется, упомянутая нами духовная вертикаль сжимается до точки, горизонталь же растекается необозримо.

Другими словами, уподобив запечатленную словесность некоему древу, можно представить постепенно ослабевающие духовные корни и донельзя разросшуюся эстетическую крону, в момент метафизической бури увлекающую к падению всё тысячелетнее древо.

В любом случае необходимо видеть, что русская запечатленная художественная словесность берёт своё начало в словесности духовной. Это -прежде всего - Священное Писание и Священное Предание. Более того: мы должны отчетливо осознавать, что и самоё «изобретение» славянской азбуки Кириллом и Мефодием диктовалось задачей возможности чтения, прежде всего, духовной литературы.

Объект исследования. Русская книжность эпохи, будучи по своим функциям и назначению духовной литературой, начинает претерпевать метаморфозы, связанные с процессом секуляризации сознания, являя нам симптомы кризиса средневекового (религиозного) мировосприятия. В контексте этой книжности и заключена попытка нашего исследования жизни, концепций и творений выдающегося русского писателя XVI в. Максима Грека.

Предмет исследования. В вышеозначенном аспекте указанный период развития русской литературы («московский» - по классификации Ф.И. Буслаева [25, 422-424] исследован не столь пристально, как того заслуживает. В частности, важно понять, каким образом принятие Москвою духовного наследия Византии вступает в противоречие со всесторонней экспансией

Запада, в какой мере Ренессанс, Реформация, географические открытия, зарождение капиталистических отношений и т.п. явления оказали воздействие на «средневековое» сознание русских книжников.

Духовная целостность сознания человека русского средневековья зиждилась на концепции Бога как меры всех вещей; вокруг Него и через Него осмысливались все коренные вопросы человеческого существования. Византийское (и южно-славянское) влияние - фундамент этой концепции. Духовное проявление этого влияния связано — прежде всего — с именами Кирилла Белозерского, Нила Сорского, Максима Грека.

В диссертации предполагается проследить, каким образом «бытийное миропонимание постепенно уступает место бытовому с его нарождающейся конкретикой и пристальным вниманием к деталям - в ущерб Целому, охватить которое внутренним своим взором бытовое сознание было уже не в силах, ибо центр созерцания перенесён был из духовной сферы на глазной хрусталик». [150, 190]1 В работе необходимо акцентировать вектор исследования указанного процесса обмирщения (секуляризации), напрямую связанного с влиянием процессов, характерных, как уже было сказано, прежде всего для западного мировосприятия. Анализируя тексты, мы сможем понять, какими путями дух «мирского» антропоцентризма (в противовес христианскому теоцентризму), заполонив весь XVI в. религиозными и социальными катаклизмами, проникал на «Святую Русь». В связи с этим одним из важнейших аспектов нашего исследования должно стать изучение ересей (стригольники, жидовствующие) как индивидуального бунтарства, нашедшего отражение в литературе исследуемого периода.

Цель исследования. Максим Грек в данной ситуации фигура узловая, многозначная. Грек по рождению, православный по крещению, воспитанию и мировоззрению, «гуманист» по образованию, он вместил в себя все противоречия эпохи, став в определённом смысле жертвой этих противоречий. Противостояние иосифлян и нестяжателей, споры о переводах и исправлениях

1 См. также: Кабанков Ю. Обращение // Литературная учеба, - 1991. - № 3. - С. 48-52. богослужебных книг, завершившиеся в конце концов церковным «расколом», многолетнее заточение Максима Грека в застенках родных православных монастырей - всё это не мёртвая буква «истории литературы» Московской Руси, но живое её свидетельство, заключённое в феномене личности и писаний преподобного Максима-Святогорца. Именно потому одной из важнейших целей диссертации является исследование творчества преподобного Максима Грека как феномена целостностности средневекового сознания, в котором гармонично сочетались Православная вера с западноевропейской пытливостью ума.

Задачи исследования. Литературная деятельность Максима Грека многогранна: переводы на русский язык с греческого и латыни, исправления уже существующих переводов, публицистика (послания, обличения, увещевания), теоретические разработки поэтики церковно-славянской гимнографии, в которой он преуспел и как практик (назовем здесь наиболее выдающееся произведение этого жанра - «Канон Божественному и покланяемому Пресвятому Духу Параклиту»). [3, 192-205] Исключительное место в литературной деятельности Максима Святогорца занимают переводы, среди которых на первом месте стоят книги Священного Писания и толкования на них, затем — сочинения древних церковных авторов: Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста; многое также перевел Максим Грек из сборника житий святых Симеона Метафраста и из византийской энциклопедии X в. - Лексикона Свиды. [16, 5-6; 17, 275-289; 18, 119-125; 19,257-285]

Немалая часть наследия Максима Грека - исправление уже существовавших переводов, в том числе богослужебных книг. Как отмечает Д.М. Буланин [114, 92], свою практику «книжной справы» ученый Святогорец обосновал в специальных сочинениях («Слово отвещательно о исправлении книг русских; здесь и противу говорящих, что плоть Господня по Воскресении из мертвых стала неописуема», «Слово отвещательно о книжной справе, написанное скудоумным иноком Максимом Святогорцем» [3, 39-60]), которые, кроме того, должны были опровергнуть возводимые на него обвинения в «порче книг».

Развернутое обоснование Максимом Греком своих принципов перевода позволило С. Матхаузеровой [82, 203-208] связать с его именем новую в Древней Руси - «грамматическую» теорию перевода. Максим Грек указывает на требования, которые должны предъявляться к тем, кто мнит себя знатоками греческого языка («О пришельцах философех» [3, 190-191]). К этой статье он приложил стихотворение «О том, како подобает входити во святыя Божия храмы» [3, 191], причем претендующему на роль учителя греческого языка предлагалось перевести его и определить размер.

Максим Грек является автором сочинения по ономастике - «Толкования именам по алфавиту», которое было по достоинству оценено и использовано составителями Азбуковников. В рукописях ученому греку приписывается также целый ряд статей по вопросам грамматики. Неслучайно Российская Академия наук в 1794 г. при издании новой грамматики постановляет руководствоваться трудами М.В. Ломоносова и сочинениями Максима Грека.

Из оригинальных сочинений Максима Грека наибольший литературный интерес представляют его публицистические произведения, в частности, доказывающие недопустимость монастырского землевладения («Прение о твердом иноческом жительстве, где лица спорящие суть: Филоктимон и Актимон, то есть любостяжательный и нестяжательный» [1, 56-75], «Слово душеполезное зело внимающим ему. Беседует ум к душе» [1, 1-32] и др.); в качестве примера для подражания однажды указываются и западные нищенствующие монашеские ордены («Повесть страшна и достопаметна; здесь же и о совершенном иноческом жительстве» [3, 116-135], послание о францисканском и доминиканском орденах), что указывает на итальянское прошлое Святогорца: увлечение идеями Джироламо Савонаролы и двухлетнее католическое монашество в доминиканском монастыре Сан-Марко.

В других «Словах» и «Посланиях» Максим Грек раскрывает свои взгляды на государственную власть («Главы поучительны начальствующим правоверно» или «Послание к православным правителям об управлении и о том, чтобы они судили богоугодно и вместе милостиво» [1, 214-219], «Слово к начальствующему на земли» или «Послание к благоверному царю и великому князю всея России Иоанну Васильевичу» [1, 219-226], «Послание к царю Иоанну Васильевичу всея Руси» [1, 238-240] и др.). Его политическим идеалом является гармония между светской и духовной властями (симфония власти); эта идея восходит к византийским теоретикам (Юстиниан, Агапит). Максим исходит из того, что властодержец необходимо должен прислушиваться к мнению своих советников и приближенных; образец правителя он видит в идеальном образе Александра Македонского.

В публицистике Максима Грека особой известностью пользуется «Слово, пространне излагающе с жалостию нестроения и безчиния царей и властей последнего жития» [1, 203-214], написанное в смутный период после смерти Василия III и представляющее собой развернутую аллегорию. Россию символизирует здесь жена, сидящая при пути в черной одежде вдовицы, окруженная дикими зверями. Жена объясняет автору, что имя ее Василия (т.е. царство), и она плачет, потому что ею правят властолюбцы и славолюбцы, не пекущиеся о благе подданных.

С точки зрения евангельского учения о Промышлении Божием принципиально важна для Максима Грека борьба против астрологии и веры в фортуну («О том, что Промыслом Божиим, а не звездами и кругом счастия устраивается человеческая судьба», «Слово противу тщащихся звездозрением предрицати о будущих и о самовластии человеком», т.е. «Против тех, которые усиливаются посредством рассматривания звезд предсказывать будущее, и о свободной воле человека», «Поучительное послание к некоторому князю о лживости звездочетства и утешительное для живущих в скорбях», «Послание к некоему иноку, бывшему во игуменех, о немецкой прелести, глаголемой фортуне, и о колесе ея», «Против Николая немчина обманщика и зведочетца» [2, 225-276], и др.). Здесь Максим Грек отстаивает свободу воли человека самовластный дар») в рамках Божественного Промысла, ибо, по его мысли, свобода эта упраздняется зависимостью человеческой судьбы от звезд.

Не могли пройти мимо внимания Святогорца и всевозможные апокрифы, весьма популярные в средневековой Руси (Сказание Афродитиана, Луцидариус; последнему Максим Грек дает оценку в своем «Послании поучительном к некоторому мужу против ответов некоего латинского мудреца» [3, 149-156], Апокриф о иерействе Иисуса Христа и др.), а также разного рода суеверия. В «Слове обличительном, вкупе и развращательном, лживаго писаниа Афродитиана, персиянина зломудреннаго» [3, 81-82] Максим Грек выставляет канонически-патристические требования, которым должно удовлетворять истинное, неапокрифическое произведение: оно должно быть написано авторитетным церковным автором, должно согласовываться со Священным Писанием, и, наконец, в нем самом не должно быть противоречий и домыслов в отношении к канону. (См., например, «Послание к некоторому другу, где объясняются некоторыя неудопонятныя изречения Священного Писания». [3, 3-14])

Немалое место среди публицистического наследия Максима Грека занимают его сочинения, направленные против неправославных христиан -католиков, лютеран, армян-григориан - («Слово похвальное апостолам Петру и Павлу; здесь же и обличение против латинских трех больших ересей» [2, 100-121], «Против латинян о том, что следует ничего ни прибавлять, ни убавлять в Божественном исповедании непорочной христианской веры» [2, 134-191], «Против лютеран - слово о поклонении Святым Иконам» [2, 293299], «Слово против армянского зловерия» [2, 93-100]) и адептов других религий: иудеев, магометан, эллинов-язычников («Слово на Рождество Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа; здесь же и против иудеев» [2, 13-21], «Совет собору православному против еврея Исаака волхва и обманщика», «Возражение против глав Самуила евреянина» [2, 21-28], «Слово обличительное против агарянскаго заблуждения и против измыслившаго его сквернаго пса Магомета», «Ответы христиан против агарян, хулящих нашу православную христианскую веру» [2, 38-93], «Слово обличительное против еллинскаго заблуждения» [2, 28-38]), характеризующие его как правоверного мыслителя-ортодокса. «Толерантность» же, ставшая ныне знаменем окончательно секуляризировавшегося миропонимания, проявлялась у Максима Грека на «человеческом», житейском уровне: в несогласии, например, с казнью еретиков, постоянными призывами к милосердию со стороны властей предержащих и т.п.

Яростно выступает Максим Грек против полемиста «немчина» Николая Булева, подвизавшегося при великом князе Василия III в качестве придворного медика, который, следуя пресловутой Унии 1439 г., ратовал за соединение православной и католической церквей, бесспорно, под эгидой папы («Против лживаго сочинения Николая немчина о соединении православных с латинянами» [2, 121-134] и др.). Здесь, в призываниях придворного медика, мы может отметить зачатки современного «экуменизма», этого «религиозного эсперанто», как рукотворной, искусственной «религии», долженствующей споспешествовать (в лучшем случае) решению мирских задач, оставляя Небо вне сферы забот и видимости религиозного сознания.

Обращаясь к классическим памятникам византийской догматической публицистики [20], Максим Грек приводит всё новые и новые аргументы, доказывающие основные, на его взгляд, заблуждения католической церкви: учение об исхождении Святого Духа от Отца и от Сына (filioque), веру в чистилище, употребление опресноков - «латыньскыя три большия ереси» («Против Николая латинянина — слово об исхождении Святаго Духа». [2, 191202] К антилатинским произведениям афонского инока (в особенности к его «Слову на латинов») не раз обращались западнорусские полемисты 2-й половины XVI-XVII вв.

Велико также эпистолярное наследие Максима Грека, причем, - как замечает Д.М. Буланин, - в его посланиях сказывается знакомство с византийской теорией письма. [21] До нас дошли послания Святогорца как высокопоставленным особам — Василию III, Ивану Грозному, митрополитам

Даниилу и Макарию («Нравоучительныя наставления для владеющих над истинноверующими» [1, 99-107], «Послание к преосвященнейщему Макарию, митрополиту всея Руси», «Послание о примирении к бывшему митрополиту Даниилу, уже изверженному» [1, 226-238], - так и неизвестным по имени инокам послания, в которых он просит о помощи, сам предлагает советы и утешения, истолковывает разные понятия церковного и светского обихода («Поучение для монашествующих о прохождении иноческой жизни и о значении великой схимы», «Послание к некоторому желающему отречься от мира и идти во иночество, но медлящему.». [1, 140-147])

Настоящий византийский книжник-энциклопедист, Максим Грек оказал огромное влияние на культуру Древней Руси, на русских книжников, как на своих современников, общавшихся с ученым старцем, так и на последующие поколения, читавшие и чтившие его творения.

В разные годы обучал он греческому языку русских людей — инока Силуана, В.М. Тучкова-Морозова, Нила Курлятева. Д.М. Буланин отмечает, что «сохранилась греческая Псалтирь (ГПБ, Соф. собр., № 78) - автограф Максима Грека, по которой он обучал Вениамина, ризничего тверского епископа Акакия». [114, 93]

За разрешением всевозможных вопросов — философско-богословского, филологического, а также житейского порядка - к Максиму обращались такие начитанные его современники, как Вассиан Патрикеев, Ф.И. Карпов и др. Горячими поклонниками Максима Грека были и Троицкий игумен Артемий, и князь A.M. Курбский, рассматривавший свою переводческую деятельность на Волыни как выполнение заветов ученого грека.

Методологическая база исследования. Когда, вскоре после смерти, Святогорец был канонизирован, появляются Сказания о Максиме Греке, самое раннее из которых И. Денисов атрибутирует A.M. Курбскому. [154]

С.Ф. Моховиков, автор пространного Жития Максима Грека, написанного в начале XVIII в., был старообрядцем; среди старообрядцев Святогорец и его творения стали популярны прежде всего потому, что два его (спорные) сочинения (о сугубой аллилуии и двуперстном крестном знамении) укрепляли их позиции по отношению к Православной Церкви. (Об отношении старообрядцев к Максиму Греку см. также: [140].)

В середине XIX в. составитель «Настольной книги для священно-церковно-служителей» [23, 42] С.В. Булгаков писал, что хотя «оригинальные сочинения прп. Максима многочисленны и разнообразны по своему содержанию, но большею частию незначительны по объёму, так что вместе (около 134) составляют небольшие три книги (данные на конец XIX в., -Ю.К.). Они изложены то в форме размышлений и рассуждений, то в форме церковных слов и бесед, то в виде посланий, разговоров, исторических рассказов, молитв и св. песнопений, отрывков, заметок — иногда в несколько строк». Автор указывает, что «сочинения эти пользовались большим уважением: собирались в сборники, списывались в XVI и XVII вв., цитировались последующими писателями наряду со святоотеческими творениями и вносились в другие сборники» \

И всё же рукописное наследие Максима Грека велико - свыше 350 оригинальных и переводных произведений (данные на 1996 г., - Ю.К.). Известно более 100 единиц собраний различного вида, более 200 сборников, находящихся в российских и зарубежных архивах и в частных коллекциях. В Санкт-Петербурге в Российской национальной библиотеке хранятся «Псалтирь» и «Апостол», а в парижской национальной библиотеке — энциклопедический труд «Геопоника», все три - на греческом языке, переписанные рукой Максима Грека.

Говоря о численности рукописей и хронологии изданий касательно сочинений Максима Грека, весьма полезно сравнить их оценку. С одной стороны - с точки зрения исследователя первой половины XIX в., автора «Словаря исторического о святых, прославленных в российской церкви и о некоторых подвижниках благочестия, местно чтимых» [116], хвалебно рецензированного А.С. Пушкиным [101, 307-309], и с другой стороны оценка

1 См. об этом, например, у A.T. Шашкова: [141, 5-11].

- через сто с лишком лет - современного исследователя, имя которого уже озвучено в нашей работе, - Д.М. Буланина.

Так, в статье «Максим, преподобный, Грек.» Словаря русских святых А.С. Пушкин мог прочесть следующее: «Из сочинений его (т.е. Максима Грека, - Ю.К.) сохранились рукописными в патриаршей Московской и других библиотеках под именем слов и главизн: Послание к царю Иоанну о еже не брити брады; Канон молебен к Божественному и покланяемому Параклиту (св. Духу) воспеваемый; а из переводов: слово о покаянии, Кирилла архиеп. Александрийского и список с перевода Толковой Псалтири. Из сочинений его напечатаны: слово на латинов о св. Духе (1618 г.), кроме того четыре слова: о еже како подобает блюсти Символ веры (1656 г.), исследование Православной веры и о исправлении книг Русских (1805 г.), рассуждение о пользе грамматики, риторики, философии (1782 г.). Переведены Максимом (вместе с учеником его, иноком Селиваном) 80 бесед Златоустовских на Евангелие Иоанново (1665 г.). В Новогородской Софийской библиотеке хранится собственноручный Максимов Греческий список Псалтири. Кроме того, много писал Максим сочинений догматических, филологических, нравоучительных, ответных на разные вопросы и собеседований с самим собою или молитв». [116] (Курсив источника, - Ю.К.)

Д.М. Буланин говорит о том, что «первые рукописные собрания сочинений Максима Грека (т.е. сборники с определенным набором его произведений, расположенных в определенной последовательности) составлялись еще при его жизни и под его непосредственным наблюдением; в четырех из них (ГБЛ, ф. 173, собр. МДА фунд., № 42; ф. 173.III, собр. МДА, № 138 /по временному каталогу/; ф. 37, собр. Большакова, № 285; ф. 256, собр. Румянцева, № 264), как установила Н.В. Синицына [111, 57-59], сохранились автографы писателя - правка, написанные его рукой заглавия статей, маргинальные глоссы». [114, 94]

После смерти Максима появляются новые собрания сочинений, которые включают новые произведения, в том числе ошибочно приписываемые

Максиму Греку (последнее, самое обширное собрание составлено во 2-й половине XIX в. Т.Ф. Большаковым). Первую попытку дать археографический обзор рукописей, содержащих творения Максима Грека, предпринял в конце прошлого века С.А. Белокуров. [114, 94]

В настоящее время эта работа продвинулась вперед: в книгах Н.В. Синицыной [112, 9-10] и Д.М. Буланина (в Приложении, составленном совместно с А.Т. Шаыпсовым) распределены по типам и описаны 128 сборников сочинений писателя (точнее назвать их единицами хранения, замечает Д.М. Буланин, так как в одних случаях под тем же переплетом существует несколько собраний сочинений Максима Грека, в других — они разделены на две книги, а иногда собрание сочинений занимает лишь часть рукописи). Еще два сборника сочинений афонского старца хранятся: один - в Парижской Национальной библиотеке, Slave 123 (постатейно описан в книге А. Лангелера), другой, содержащий выборку текстов из первого, - в Венской Национальной библиотеке, Cod. slav. 162 (постатейно описан в статье Г. Биркфеллнера). Оказалось, что из числа учтенных С.А. Белоусовым сборников сочинений Максима Грека в современных хранилищах не выявлено лишь три. Списки статей Максима Святогорца, рассеянные по сборникам смешанного содержания, пока не поддаются учету, - считает Д.М. Буланин. [114, 94]

Яркое дарование, разнообразие тематики сочинений и трагическая судьба писателя обусловили интерес к его писаниям и его личности со стороны многих исследователей-медиевистов. В конце 70-х гг. прошлого столетия Максим Грек стал героем и художественного произведения - романа Мицоса Алексанропулоса «Сцены из жизни Максима Грека». [6]

Трудно писать, - не однажды замечает Н.В. Синицына, - и об итальянском, и о московском периоде жизни Максима Грека. О московском -из-за обилия материала, об итальянском - из-за скудости источников. До самого недавнего времени можно было наметить лишь самые общие контуры его итальянского прошлого, основываясь на кратких упоминаниях в его русских сочинениях.

В 1943 г. в Париже, в трудах Лувенского университета, появилась книга, автору которой, И. Денисову, в результате длительных разысканий в итальянских, французских, афонских архивах удалось найти несколько документов, подтверждающих и раскрывающих краткие и не всегда достаточно определенные сведения о жизни Максима Грека в Италии, сообщенные им самим. Были установлены светское имя монаха - Михаил Триволис, дата его рождения, даты пребывания в разных итальянских городах, опубликованы тексты нескольких написанных по-гречески писем и кратких сочинений (эпитафии, надписи к ракам). Обнаружились переписанные им греческие рукописи (ранее был известен лишь один греческий автограф Максима Грека - переписанная им в Твери в 1540 г. Псалтырь). Благодаря открытиям И. Денисова Михаил Триволис - Максим Грек сделался фигурой не только русской, но и западноевропейской истории и культуры. Вслед за упоминавшейся французской монографией И. Денисова «Максим Грек и Запад. К исследованию религиозно-философской мысли Михаила Триволиса» [154] книги о нем появились на многих языках.

В Риме на немецком языке был опубликован труд Б. Шультце «Максим Грек как теолог» (1963) [162], в Милане - на итальянском - исследование М. Баракки «Язык Максима Грека» (1968), в Мюнхене - на английском - работа Д. Хейни «Из Италии в Московию. Жизнь и труды Максима Грека» (1973) [156]; в Гарвардском университете защищена X. Олмстедом (1977) диссертация, посвященная ранней рукописной традиции собраний сочинений Максима Грека [159]. Это лишь некоторые книги; дополнительный перечень расширил бы круг имен исследователей. [155; 157; 158; 160; 161; 163]

Активно исследовалось, разумеется, творчество Максима Грека и в нашей стране: изданы книги А.И. Иванова [50], JI.C. Ковтун [68], значительная часть которой посвящена филологической практике Максима Грека, Н.В. Синицыной «Максим Грек в России» [107], Д.М. Буланина «Переводы и послания Максима Грека. Неизданные тексты» [22]. В 1983 г. в издательстве «Мысль» вышла замечательная по философской глубине книга М.Н. Громова

Максим Грек» [37]. Обнаруживались всё новые источники, делались новые открытия. Н.Н. Покровский нашел в далеком сибирском селе рукописный сборник конца XVI в., содержащий полный текст «Судного списка» Максима Грека, публицистически обработанных материалов судебных процессов 1525 и 1531 гг. [123]. П. Бушкович в 1986 г. сообщил, что в Венском государственном архиве хранятся греческие тексты двух сочинений Максима Грека, ранее известных лишь на русском. Во Владимире выявлен греческий текст послания Максима Грека П.И. Шуйскому, опубликованного лишь в русском варианте. Б.Л. Фонкич установил греческие и русские автографы Максима Грека. [134, 153-158] Н.В. Синицыной посчастливилось в богатом рукописном наследии Святогорца выявить собрания избранных сочинений, составленные им самим в конце жизни и собственноручно правленые.

Непрекращающийся поток исследований и открытий уже сам по себе может служить доказательством незаурядности этой личности, масштабов и роли в истории культуры, но к этому следует добавить остроту дискуссий о нем, начатых при его жизни и не затухающую до сих пор. Историографические обзоры литературы о Максиме Греке, вышедшей в советское время, можно найти в статьях Р. Ризалити и Н.А. Казаковой. Хуже обстоит дело с изданием литературного наследия Максима Грека. Выпущенное в Казани в прошлом (то есть, уже позапрошлом) столетии трехтомное собрание его творений не вполне соответствует современным научным требованиям и давно уже стало раритетом. Раритетом также можно назвать и репринт 1996 г. «Преподобный Максим Грек. Творения» с издания 1910 г. «Сочинения преподобного Максима Грека» (оба издания Свято-Троицкой Сергиевой лавры), три части которого обозначены как: 1. Нравоучительные сочинения; 2. Догматико-полемические сочинения; 3. Разные сочинения. Первая часть современного издания предваряется «Житием преподобного отца нашего Максима Грека», подписанным: «послушник Моисей». Текстами этих изданий мы и будем пользоваться в своей работе.

Отдельные сочинения писателя печатались разными исследователями в разное время; но часть из них появлялась в малодоступных журналах, другие -издавались без предварительной текстологической работы, а значительное количество оригинальных текстов и переводов, вышедших из-под пера Максима Грека, и по сию пору остаются в рукописях.

Кроме вышеозначенных авторов, в работе использованы труды таких филологов, историков, философов, богословов как М. Бахтин, В. Бычков, В. Виноградов, М. Громов, И. Ильин, JI. Карсавин, И. Киреевский, А. Клибанов, Д. Лихачев, Я. Лурье, В. Ржига, В. Соловьев, М. Сперанский, И. Срезневский, епископ Феофан (Затворник), П. Флоренский, Г. Флоровский, М. Хайдеггер, О. Шпенглер, Л. Шестов, Эразм Роттердамский, И. Ягич и др. Основной метод исследования. Как видим, для того, чтобы расставить верные акценты восприятия, понимания и анализа судьбы и творчества Максима Святогорца, необходимо разрешить определенные вопросы не только филологического порядка, но и углубиться в проблематику исторического, философского, теологического свойства. Без подобной объемности проблема, именуемая «Максим Грек в контексте русской книжности» может быть решена лишь отчасти, односторонне, что неминуемо уведет исследователя от эпицентра проблемы.

Научная новизна исследования. Для того чтобы как можно объемнее высветить заявленную проблему, необходим не просто «научный анализ жизни и творчества Максима Грека», но и посильное стремление стать на точку зрения «исследуемого объекта», ибо, перефразируя Пушкина, скажем, что и «объект» сей должно судить по законам, им самим над собой признанным. Ибо мы смотрим, мыслим, понимаем, читаем «несколько» не так, как смотрел, мыслил, понимал и читал человек русского средневековья. В дальнейшем, при всём «научном подходе» к заявленной проблеме, мы не должны упускать из поля зрения этот немаловажный вопрос, то есть мы должны понимать, что любой перекос в сторону «рационального рассмотрения» предмета может дать возможность его «музейного» рассматривания, но никак не ощутительную форму его постижения. Кроме того, в подавляющем большинстве исследований феномена Максима Грека проблематика секуляризации средневекового сознания (и литературы) выявлена слабо или совсем отсутствует. В данном исследовании делается попытка восполнения этого пробела.

Практическое значение исследования. Результаты нашего исследования возможно и необходимо использовать в вузовских курсах лекций по истории литературы, византинистике, медиевистике, истории христианской и церковной письменности, патристике, истории культуры, книжности, религии и Церкви русского Средневековья.

Апробация основных положений диссертации. В течение 1996-2004 гг. основные положения данного исследования прошли апробацию в курсе лекций «Религиозный аспект русской литературы» на кафедре филологии ПИППКРО, в 2000-2004 гг. - в курсе лекций «Христианство и русская литература», «Религиозно-философская проблематика русской литературы», «История христианской письменности и патристика» на кафедре теологии и религиоведения Института истории и философии ДВГУ. Кроме того, по теме исследования были прочитаны доклады «Симонов монастырь в судьбе Максима Грека» - на науч.-практ. конф. «Гуманитаризация высшего образования» (Дальневост. филиал С.-Петербург. Гуманит. ун-т, окт. 2000 г.); «Максим Грек: апология искупления» - в рамках II Приморских образовательных чтений памяти святых Кирилла и Мефодия (ДВГУ, май 2002 г.); «Максим Грек: апология искупления» - на I науч.-практ. конф. Собора православной интеллигенции во имя святого преподобного Серафима Вырицкого «Православие: ответ на вызовы XXI века» (СпбГУ - С.-Петербургская Духовная академия, февр. 2003 г.); «Максим Грек как феномен русской литературы» - в рамках III Приморских образовательных чтений памяти святых Кирилла и Мефодия (ДВГУ, май 2003 г.); «Максим Грек и кризис русского средневекового сознания» - на региональной науч. конф. «85 лет высшему историческому и филологическому образованию на Дальнем

Востоке России» (ДВГУ, нояб. 2003 г.); «Максим Грек у истоков славянского книгопечатания: вопрос «книжной справы», переводов и толкования текстов на Руси в XVI столетии» - на III региональной науч.-практ. конф. «Библиотека ВУЗа в контексте гуманитаризации образования» (ДВГУ, май 2004 г.); «Максим Грек и духовные корни русской книжности» - на науч.-практ. конф. «Библиотека и духовная культура общества» (Примор. краевая гос. публ. б-ка им. М. Горького, май 2004 г.); «Феномен Максима Грека в русле рационализации русского религиозного сознания на рубеже XV-XVI столетий» - в рамках IV Приморских образовательных чтений памяти святых Кирилла и Мефодия (ДВГУ, май 2004 г.).

Опубликованы следующие научные материалы по теме исследования:

1. Симонов монастырь в судьбе Максима Грека // Гуманитаризация высшего образования : Сб. материалов науч.-практ. конф. — Владивосток: Дальневост. фил. С.-Петербург. Гуманит. ун-та, 2002. - С. 163-167.

2. Апология искупления : Симонов монастырь в судьбах русского Православия. Максим Грек: обратная перспектива // Дальний Восток. -2003.-№ i.c. 185-195.

3. Максим Грек: апология искупления // Лит. Россия. - 2003. - № 8. - С. 10-11.

4. Максим Грек: апология искупления // II Приморские образовательные чтения памяти святых Кирилла и Мефодия : Сб. тезисов и материалов. — Владивосток : ДВГУ, 2003. - С. 80-82.

5. Максим Грек: апология искупления // Православие: ответ на вызовы XXI века : Сб. материалов I науч.-практ. конф. Собора православной интеллигенции во имя святого преподобного Серафима Вырицкого / С.Петербург. Духовная академия. - СПб. : СПбГУ, 2003. - С. 143-145.

6. Максим Грек - последний византиец русской книжности : К размышлению о русском национальном самосознании // Право-политика-закон : Политико-правовые тетради. - Владивосток, 2003. - № 4. - С. 13-22.

7. Максим Грек и кризис русского средневекового сознания // 85 лет высшему историческому и филологическому образованию на Дальнем Востоке

России : Материалы науч. конф., Ч. 1. - Владивосток : ДВГУ, 2003. - С. 305312.

8. Максим Грек в контексте православного самосознания // Право-политика-закон : Политико-правовые тетради. - Владивосток, 2004. - № 3. - С. 18-27.

9. Максим Грек как феномен русской литературы // III Приморские образовательные чтения памяти святых Кирилла и Мефодия : Сб. тезисов и материалов. - Владивосток : ДВГУ, 2004. - С. 159-164.

Ю.Максим Грек у истоков славянского книгопечатания : Вопрос «книжной справы», переводов и толкования текстов на Руси в XVI столетии // Б1блиотека «Слобщського краю». - Харыав, 2004. - С. 10-13

11. Одухотворение текста // 85 лет высшему историческому и филологическому образованию на Дальнем Востоке России : Материалы науч. конф., нояб. 2003, Ч. 2. - Владивосток : ДВГУ, 2004. - С. 48-52.

12.Рационализация религиозного сознания на рубеже XV-XVI веков и ересь «жидовствующих» как первое русское диссидентство : Максим Грек и литература эпохи: pro и contra // Сихотэ-Алинь. - 2004. - № 1. С. 178-200.

В 2005 г. работы по теме нашего исследования будут опубликованы в различных изданиях Владивостока, Хабаровска, Иркутска, Москвы, Санкт-Петербурга, Харькова.

Структура и основное содержание исследования. Текст исследования состоит их трех глав: первая и третья главы делятся на три параграфа, вторая глава имеет два параграфа.

В первой главе явлена попытка исследования духовного наследия Византии в связи с феноменом Максима Грека; вкупе с этим освещается вопрос последствий окончательного падения Константинополя, ставится вопрос о влиянии идей Савонаролы на взгляды Михаила Триволиса (Максима Грека), а также вопрос иночества последнего в Сан-Марко и на Афоне; в связи с вышеозначенными вопросами делается попытка научного решения проблемы сакральности восприятия текста и его истолкования.

Во второй главе ставится вопрос практической проблематики текстологии, переводов и «книжной справы» в связи с деятельностью Максима Грека по его прибытии в Московию, освещается проблематика существования библиотеки Василия III и задача перевода Максимом Греком «Толковой псалтири», исследуется его роль как первого русского филолога в становлении славянского книгопечатания, а также вопрос, причины и последствия его заточения в Волоколамском и Тверском Отроче монастырях.

В третьей главе освещается проблематика кризиса русского средневекового сознания в контексте рационализации и секуляризации религиозного мышления и в связи с творчеством Максима Грека; в частности, делается попытка исследования ереси «жидовствующих» как первого русского диссидентства и дается оценка указанного явления литературой эпохи; исследуется роль и место Максима Грека в вопросе противостояния иосифлян и нестяжателей, и в связи с этим ставится вопрос апологии Максимом Греком Православия в русле идеи «Москва — Третий Рим».

Вышеозначенные вопросы решаются в контексте русской книжности конца XV — первой половины XVI вв.

I. МАКСИМ ГРЕК -ПОСЛЕДНИЙ ВИЗАНТИЕЦ РУССКОЙ КНИЖНОСТИ

Заключение научной работыдиссертация на тему "Максим Грек в контексте русской книжности. Некоторые черты русской книжности конца XV - середины XVI вв. как симптомы кризиса средневекового сознания"

Выводы. В данной главе освещается проблематика кризиса русского средневекового сознания в контексте рационализации и секуляризации религиозного мышления и в связи с творчеством Максима Грека. Отмечается, что общим стержнем для всех ересей исследуемой эпохи был воинствующий рационализм, что Именно в ересях берут своё начало процесс секуляризации и кризис религиозного сознания, о которых и стремился поведать Максим Грек.

Наряду с этим исследуется явление ереси «жидовствующих» как первого русского диссидентства и дается оценка данного явления литературой эпохи. Отмечается, что по сути это была настоятельная рационализация христианского сознания, приправленная элементами иудейских верований и воззрений.

Наряду с трудами епископа Геннадия по переводу Свящ. Писания указываются работы «жидовствующих», стремившихся внести нечто «свое новое» и в литературу сугубо церковную, являясь тем самым неточным материалом для дальнейших ересей, а - в перспективе - нигилизма и атеизма.

Максим Грек ставит точки над «i» в деле опровержения означенной ереси. Он пишет «рецензию» на «Главы Самуила евреянина, переведенные с латинскаго на русский язык Николаем немчином». [2, 23-28] Это жанр «возражения», в котором постулируется не своеволие пытливого ratio, но свобода духа, смирившегося в Господе непостижимостью Его Промысла. Литература же «новая», «прогрессистская», расщепляя и фрагментируя соборное сознание на отдельные индивидуумы, уже в начале XVI в. постепенно выходит на путь одностороннего сообщения с прагматически секуляризирующимся Западом.

Наряду с этим исследуется роль и место Максима Грека в вопросе противостояния иосифлян и нестяжателей. Прав М.Н. Сперанский, говоря о том, что рационализм был общим признаком времени падения средневекового миросозерцания, предвестником «нового» [119, 395], но сопряжение рационализма с учением Нила Сорского - на наш взгляд не имеет под собой почвы. Акцентируется внимание на проблематике монастырского землевладения, которая обсуждается, прежде всего, в литературе. Отмечается, что споры между нестяжателями и иосифлянами отразили перемены в отношении русского духовенства к византийскому наследию. Нил Сорский и его последователи крепче держались за византийскую традицию. В общинножительстве осифлян явилось много невизантийских черт: монашескую жизнь Иосиф Волоцкий рассматривал, прежде всего, как некое социальное служение. Однако и Вассиан Патрикеев придавал аскетическому обету острейшее социальное звучание. Максим Грек предложил иной способ разрешения противоречий: он познакомил Вассиана с приемами филологической критики текста. Таким образом обнаружилось, что упоминание монастырских сёл появилось на каком-то этапе славянской традиции, в оригинальном греческом тексте оно отсутствовало.

Отмечается, что Максим Грек в своем собрании сочинений отводит большое место главам, посвященным религиозной полемике в защиту Православия. Однако он отвергал идею о «порушении» греческого Православия под властью турок и отстаивал мысль о неоскверняемой (вечной) чистоте греческой Церкви. Мысль же о превосходстве русского Православия приобретает после падения Византии многих сторонников в России.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

После своего крещения Русь традиционно входила в сферу влияния Византии, которая оказалась и родоначальницей «второго южнославянского влияния», наложившего глубокий отпечаток на миросозерцание русских книжников и русское сознание в целом. Существенны примеры литературного влияния домонгольской Руси на южных славян, и это говорит о том, что славянский православный мир вместе с Византией составлял многонациональную религиозную и культурную общность, сознающую своё единство.

Расцветом русского средневековья (на фоне зарождающегося кризиса религиозного мироощущения) стал период конца XV - середины XVI вв., отразившийся в «практической словесности» Максима Грека. В частности, отмечается, что Святогорец первым среди мыслителей русского средневековья показал пример научного истолкования текста. Отсюда: Максим Грек есть фигура узловая в русской средневековой культуре, писатель, мыслящий, несмотря на глубоко осознанную «православную ортодоксальность», вполне «европейскими» категориями.

Акцентируется внимание на том, что падение активной жизни Византии оказало неоценимое положительное влияние на Запад, ставится вопрос о влиянии идей Савонаролы на взгляды Михаила Триволиса (Максима Грека), а также вопрос иночества последнего в Сан-Марко и на Афоне. Подчеркивается уникальность Максима Грека в истории не только русской, но и всей европейской культуры: живую ткань своего жизненного поиска, своего пути Греция-Италия-Афон-Россия Максим Грек воплотил диалог и синтез культур.

Основным мотивом приглашения Максима Грека на Русь была глубоко осознанная Москвою потребность сделать новые переводы церковных книг, правильно поставить дело исправления уже имеющихся русских книг, служебных и духовных. В связи с вышеозначенными вопросами освещается проблематика сакральности восприятия текста и его истолкования.

Вопрос исправления Священных и церковных книг - не только литературный, но и общегосударственный, если иметь в виду практическое его значение в борьбе с ересями. Освещается проблематика существования библиотеки Василия III и задача перевода Максимом Греком «Толковой псалтири», исследуется его роль как первого русского филолога в становлении славянского книгопечатания. Особо акцентируется внимание на теории перевода, с которой Максим Грек подходил к переводческой практике; немаловажный аспект переводческой теории Максима Грека - национальный, народный, направленный уже против второго южнославянского влияния.

Освещаются причины и последствия его многолетнего заточения в Волоколамском и Тверском Отроче монастырях. На Соборе 1525 г. «филологической» проблематичности обвинения сопутствует претензия к Максиму, состоящая в том, что он «о поставлении митрополитов развращал множество народа». Однако проблема статуса Русской Церкви была решена в 1589 г. по модели, близкой той, которую предлагал Святогорец. Отмечается, что признание Максимом обвинений в нестяжательских убеждениях весьма показательно для его социального учения.

Приговор Максиму Греку не соответствовал тяжести предъявленных ему обвинений, однако многие его оригинальные произведения, ставшие классикой древнерусской литературы, написаны именно в годы заточения.

Святогорец постулировал идеи, совершенно новые в истории русской общественной мысли, свидетельствующие о зарождении авторского самосознания, а именно: мысли о самоценности литературного дарования и литературного труда.

Максим Грек был одним из образованнейших православных писателей своего времени, и потому гонения на него оказывали мертвящее влияние на развитие русской религиозной мысли и книжной культуры в целом. Тем более - если учитывать реальную опасность экспансии западного рационализма и отсутствие филологической практики как средства борьбы против ересей.

Общим стержнем для всех ересей исследуемой эпохи был воинствующий рационализм. Именно в ересях берут своё начало процесс секуляризации и кризис религиозного сознания, о которых и стремился поведать Максим Грек в своих духовных прозрениях.

Исследуется явление ереси «жидовствующих» как первого русского диссидентства и дается оценка данного явления литературой эпохи. Отмечается, что, по сути, это была настоятельная рационализация христианского сознания, приправленная элементами иудейских верований и воззрений. Наряду с трудами епископа Геннадия по переводу Свящ. Писания указываются работы «жидовствующих», стремившихся внести нечто «свое новое» и в литературу сугубо церковную, являясь тем самым неточным материалом для дальнейших ересей, а - в перспективе - нигилизма и атеизма как таковых.

Максим Грек ставит точки над «i» в деле опровержения означенной ереси. Он пишет «рецензию» на «Главы Самуила евреянина, переведенные с латинскаго на русский язык Николаем немчином». [2, 23-28] Это жанр «возражения», в котором постулируется не своеволие пытливого ratio, но свобода духа, смирившегося в Господе непостижимостью Его Промысла.

Литература же «новая», «прогрессистская», расщепляя и фрагментируя соборное сознание на отдельные индивидуумы, уже в начале XVI в. постепенно выходит на путь одностороннего сообщения с прагматически секуляризирующимся Западом, горький урок которого Максим Грек прошел много ранее того, что пришлось пройти стране и русской книжности, в контексте которых ему предстояло повторить судьбу многих пророков, опередивших «дух времени» и потому (отчасти) оказавшихся «вне зоны досягаемости» для слуха и разумения многих современников.

Наряду с этим исследуется роль и место Максима Грека в вопросе противостояния иосифлян и нестяжателей. Прав М.Н. Сперанский, говоря о том, что рационализм был общим признаком времени падения средневекового миросозерцания, предвестником «нового» [119, 395], однако сопряжение рационализма с учением Нила Сорского - на наш взгляд не имеет под собой почвы.

Акцентируется внимание на проблематике монастырского землевладения, которая обсуждается, прежде всего, в литературе. Отмечается, что споры между нестяжателями и иосифлянами отразили перемены в отношении русского духовенства к византийскому наследию. Нил Сорский и его последователи крепче держались за византийскую традицию. В общинножительстве осифлян явилось много невизантийских черт: монашескую жизнь Иосиф Волоцкий рассматривал, прежде всего, как некое социальное служение. Однако и Вассиан Патрикеев, возглавивший движение нестяжательства после смерти Нила Сорского, придавал аскетическому обету социальное звучание. Максим Грек предложил иной способ разрешения противоречий: он познакомил Вассиана с приемами филологической критики текста. Таким образом обнаружилось, что упоминание монастырских сёл появилось на каком-то этапе славянской традиции, в оригинальном греческом тексте оно отсутствовало.

Отмечается, что Максим Грек в своем собрании сочинений отводит большое место главам, посвященным религиозной полемике в защиту Православия. Однако он отвергал идею о «порушении» греческого Православия под властью турок и отстаивал мысль о неоскверняемой (вечной) чистоте греческой Церкви.

Мысль же о превосходстве русского Православия приобретает после падения Византии многих сторонников в России. Старец псковского Елеазарова монастыря Филофей в послании Василию III сформулировал взгляд на московскую державу как средоточие всего Православного мира: «Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не бывать».

Как бы то ни было, в лице Максима Грека образованная Россия впервые столкнулась с ученым-энциклопедистом, филологом и писателем, получившим в итальянских университетах глубокие и многосторонние познания в области богословия, а также философии, филологии и других светских наук. По замечанию А.И. Клибанова, Максим «пытался обратить на пользу христианства ту эрудицию, какую он получил во время своего общения с гуманистами». [66, 209] Ситуацию Максима Грека в России нельзя объяснить лишь отсутствием достаточных условий и предпосылок для восприятия его идей. Дело здесь в сложности взаимодействия культур, их диалога, который представляет собою не акт, а процесс - длительный и сложный; в нем возможны как достижения, так и срывы. Новые идеи, концепции, подходы, прежде чем быть широко воспринятыми на практике, могут в течение какого-то времени (иногда достаточно длительного) пребывать в звании еретических. Так произошло отчасти и с Максимом Святогорцем.

Подчеркнем главное: он был деятелем русской культуры, обогащая ее переводными трудами и создавая оригинальные сочинения, которые имели корни в древней христианской традиции и служили заботам и нуждам не только своей эпохи. Доказательство — их многочисленные списки, включая и крупные собрания его сочинений, переписанные в нескольких экземплярах еще при жизни писателя, и рукописные сборники конца XVI-XVII вв., общее число которых пока не поддается учету.

Посвященный Максиму Греку международный научный симпозиум (Арта, октябрь 1988 г.) констатировал мировую значимость как личности, так и творений Святогорца, выявил необходимость нового, научного издания его трудов не только на языке оригинала, но и в переводе на греческий и другие языки.

Список научной литературыКабанков, Юрий Николаевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Максим Грек, преподобный. Творения. Ч. 1. Свято-Троицкая Сергеева лавра, 1996. - 287 с.

2. Максим Грек, преподобный. Творения. Ч. 2. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1996. - 332 с.

3. Максим Грек, преподобный. Творения. Ч. 3. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1996. - 205 с.

4. Максима Грека преподобного сочинения. Ч.1.- Казань, 1858. 269 с.

5. Азбука о голом и небогатом человеке. Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн. 2. М. : Худож. лит., 1989. - С. 185-187

6. Алексанропулос М. Сцены из жизни Максима Грека М. : Худож. лит., 1980.-335 с.

7. Архангельский, А.С. Нил Сорский и Вассиан Патрикеев. Их литературные труды и идеи в Древней Руси / А.С. Архангельский. М. ; Л., 1969.-293 с.

8. Архангельский, А.С. Нил Сорский и Вассиан Патрикеев. Их литературные труды и идеи в Древней Руси. Ч. 1. Преподобный Нил Сорский / А.С. Архангельский. СПб., 1882. - 263 с.

9. Арьес, Ф. Человек перед лицом смерти / Ф. Арьес. М.: Прогресс-Академия, 1992. - 528 с.

10. Бахтин, М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках : (Опыт философского анализа) // Эстетика словесного творчества. М. : Искусство, 1979. - С. 281-308.

11. Белинский, В.Г. Письмо к Н.В.Гоголю // Русская критика. Л. : Лениздат, 1973.- С. 179-189.

12. Белоброва, О.А. К вопросу об иконографии Максима Грека // ТОДРЛ. Т. 15.-М.; Л., 1958.- С. 69-81.

13. Белокуров, С.А. О библиотеке Московских государей в XVI столетии / С.А. Белокуров. М., 1898. - 166 с.

14. Бергсон, А. Материя и память // Собр. соч. Т. I. М., 1992. - С. 273-301.

15. Борхес, X.JI. История вечности // Коллекция. СПб., 1992. - С. 76-94.

16. Буланин, Д.М. Максим Грек — комментатор Григория Богослова // Древнерусская книжность. Д., 1975. - С. 2-27.

17. Буланин, Д.М. Комментарии Максима Грека к словам Григория Богослова // ТОДРЛ. Т.32. Л., 1977. — С. 275-289.

18. Буланин, Д.М. К изучению переводческой деятельности Максима Грека // Рус. лит. 1978. - № 3. - С. 119-125

19. Буланин, Д.М. Лексикон Свиды в творчестве Максима Грека // ТОДРЛ. Т. 34. Л., 1979. - С. 257-285.

20. Буланин, Д.М. «Окружное послание» константинопольского патриарха Фотия в древнерусских рукописях XVI-XVII вв. // Старобългаристика. 1981.- № 2. С. 35-54.

21. Буланин, Д.М. Максим Грек и византийская литературная традиция : Автореф. дис. . канд. филол. наук / Д.М. Буланин. Л., 1978. - 26 с.

22. Буланин, Д.М. Переводы и послания Максима Грека. Неизданные тексты / Д.М. Буланин. Л. : Наука, 1984. - 277 с.

23. Булгаков, С.В. Настольная книга для священно-церковно-служителей. Ч.1. / С.В. Булгаков. Репринт. - М., 1993. — 127 с.

24. Булгаков, С.В. Настольная книга для священно-церковно-служителей. Ч.2. / С.В. Булгаков. Репринт. - М., 1993.- 133 с.

25. Буслаев, Ф.И. История русской литературы / Ф.И. Буслаев. М. : Худож. лит., 1990.-511 с.

26. Былинин, В. Древнерусская духовная лирика / В. Былинин // Прометей.- М. : Мол. гвардия, 1990. С. 54-100.

27. Бычков, В.В. Малая история византийской эстетики / В.В. Бычков. -Киев, 1991.- 406 с.

28. Бычков, В.В. Словесность в оценке древнерусских книжников // Рус. речь.- 1988.-№ 4.-С. 95-100

29. Вебер, М. Протестантская этика и дух капитализма // Современная западная философия. М. : Политиздат, 1991. - С. 57-64.

30. Вилинский, С.Г. Послания старца Артемия / С.Г. Вилинский. Одесса, 1906.- 183 с.

31. Виноградов, В.В. Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка /В.В. Виноградов. М. : Высш. шк., 1958.-354 с.

32. Гачев, Г. Российская ментальность // Вопр. философии. 1994. - № 1. - С. 27

33. Герберштейн, С. Записки о Московии / С. Герберштейн. М. : Радонеж, 1988.-216 с.

34. Голубинский, Е. История русской церкви. Т. 2. / Е. Голубинский. М., 1900. — 966 с.

35. Государев печатный двор. М.: Синод, типогр., 1903. - 86 с.

36. Григорьева, Т. Дао и логос. М.: Наука, 1992. — 423 с.

37. Громов, М.Н. Максим Грек. М.: Мысль, 1983. - 198 с.

38. Громов, М.Н. Максим Грек философ. - М.: Наука, 1984. - 189 с.

39. Громов, М.Н. Русская философская мысль XI -XVII веков / Человек. М. : Политиздат, 1991. - С. 203-214.

40. Гумилев, Н. Слово // Стихотворения. М., 1989. - С. 138.

41. Державин, Г.Р. На смерть князя Мещерского // Соч. М. : Правда, 1985. -С. 29-31.

42. Домострой. Ярославль, 1991. - 143 с.

43. Достоевский, Ф.М. Братья Карамазовы. Ч. 2. / Ф.М. Достоевский. JI. : Худож. лит., 1970. - 527 с.

44. Евгений (Болховитинов), митрополит. Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской Церкви. Т. 1. / Евгений (Болховитинов). 2-е изд. - СПб., 1827. - 263 с.

45. Зелинский, А. Конструктивные принципы древнерусского календаря // Контекст-78. М.: Наука, 1978. - С. 62-136.

46. Зеньковский, С.А. Русское старообрядчество: духовное движение XVII века/ С.А. Зеньковский. Мюнхен, 1969.- 215 с.

47. Зимин, А. Россия на пороге нового времени / А. Зимин.- М., 1972.-386 с.

48. Зимин, А. Источниковедческие проблемы раннего нестяжательства // Вопросы историографии и источниковедения. — Казань, 1974. С. 95

49. Зиновий Отенский. Истины показание к вопросившим о новом учении. -Казань, 1863, С. 90.

50. Иванов, А.И. Литературное наследие Максима Грека. Характеристика, атрибуции, библиография / А.И. Иванов. Л.: Наука, 1969. - 198 с.

51. Избранные места из творений святаго Иоанна Златоустаго М. : Синод, типография, 1897. - 94 с.

52. Ильин, И. Аксиомы религиозного опыта / И. Ильин. М. : ACT, 2002. -587 с.

53. Иннокентий (Просвирнин), архимандрит. Тысячелетие русской книжности // Прометей. М.: Мол. гвардия, 1990. - С. 31-41.

54. Иоанн Дамаскин. Точное изложение Православной веры / Иоанн Дамаскин. М., 1992. - 167 с.

55. Исторический вестник. СПб., 1883. - Декабрь. - 582 с.

56. История русской литературы. Т. 2. Ч. 1. М.; Л., 1946. — 534 с.

57. Казакова, Н.А. Очерки по истории русской общественной мысли. Первая треть XVI века / Н.А. Казакова. Л.: Наука, 1970. - 298 с.

58. Казакова, Н.А. Вассиан Патрикеев и его сочинения / Н.А. Казакова. М. ; Л. : Акад. наук, 1960. - 360 с.

59. Казакова, Н.А. Книгописная деятельность и общественно-политические взгляды Гурия Тушина // ТОДРЛ. Т. 17. М.; Л., 1961. - С. 185-199.

60. Казакова, Н.А. Нестяжательство и ереси // Вопросы научного атеизма. Вып. 25. М. : Мысль, 1980. — С. 62-80.

61. Казакова, Н.А. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV -начала XVI вв. / Н.А. Казакова, Я.С. Лурье. Д., 1955. - 416 с.

62. Кальвин, Ж. Наставление в христианской вере. Т. 3. М. : Весть, 1999. -- 563 с.

63. Карсавин, JI. Святые отцы и учители Церкви / JI. Карсавин.- М. : МГУ, 1994. 176 с.

64. Киреевский, И. Критика и эстетика / И. Киреевский. М. : Искусство, 1979.-439 с.

65. Клибанов, А.И. Реформационные движения в России в XIV первой половине XVI в. / А.И. Клибанов. - М.: Политиздат, 1960. - 322 с.

66. Клибанов, А.И. К изучению биографии и литературного наследства Максима Грека // Византийский временник. Т. 14. М., 1958. — С. 188-212.

67. Ковтун, Л.С. Русская лексикография эпохи средневековья / JI.C. Ковтун. -М. ;Л., 1963.- 183 с.

68. Ковтун, Л.С. Лексикография в Московской Руси XV-XVI вв. / Л.С. Ковтун. М. : Высш. шк., 1975. - 122 с.

69. Корецкий, В.И. Христологические споры в России (середина XVI в.) // Вопросы истории религии и атеизма. Т. 11. М., 1963. - С. 334-361.

70. Кормчая Вассиана // Центральный государственный архив древних актов, ф. 181, № 1597, л. За.

71. Кураев Андрей, диакон. Человек перед иконой // Квинтэссенция. М. : Политиздат, 1992.-С. 237-263.

72. Ларин, Б.А. Лекции по истории русского литературного языка / Б.А. Ларин. М. : Высш. шк., 1975. - 382 с.

73. Лихачев, Д.С. Поэтика древнерусской литературы / Д.С. Лихачев. Л. : Худож. лит., 1971. -412 с.

74. Лихачёв, Д.С. Культура Руси времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого / Д.С. Лихачев. М. ;Л. : Просвещение, 1962. - 282 с.

75. Лихачев, Н.П. Библиотека и архив Московских государей XVI в. / Д.С. Лихачев. СПб., 1894. - 183 с.

76. Лощиц, Ю. Наша первая книга // Материалы 190-го заседания клуба книголюбов ЦДЛ от 26 окт. 1988 г. «Слово. История. Книга. К тысячелетию отечественной письменности». М., 1988. - С. 38-47.

77. Лурье, Я.С. Иосиф Волоцкий // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 1.- Л. : Наука, 1988. — С. 433-437.

78. Лурье, Я.С. К вопросу об идеологии Нила Сорского // ТОДРЛ. Т. 13. -1957. С. 206-210.

79. Лурье, Я.С. Идеологическая борьбы в русской публицистике конца XV -начала XVI вв. / Я.С. Лурье. М.; Л. : Политиздат, 1960. - 396 с.

80. Макарий, архимандрит. Московский митрополит Макарий и его время / Макарий, архимандрит. М. : Моск. Патриархия, 1996. - 238 с.

81. Малявин, В.В. Чжуан-цзы / В.В. Малявин. М. : Наука, 1985. - 171 с.

82. Матхаузерова, С. Древнерусские теории искусства слова // Рус. лит. -1981.-№3.-С. 203-208.

83. Мейендорф Иоанн, протоиерей. Введение в святоотеческое богословие / Мейендорф Иоанн, протоиерей. Вильнюс ; М. : Весть, 1992. - 359 с.

84. Мещерский, Н.А. Источники и состав древней славяно-русской переводной письменности IX-XV веков / Н.А. Мещерский. Л. : Высш. шк., 1978.-220 с.

85. Моисеева, Г.Н. «Валаамская беседа» памятник публицистики середины XVI века / Г.Н. Моисеева. - М.; Л., 1958. - 186 с.

86. Неверов, Н. Логика жидовствующих // Киевские университетские известия. 1909. - № 7. - С. 16-22.

87. Никита Хонаит. История. // История крестовых походов в документах и материалах. М. : Высш. шк., 1977. - С. 244-268.

88. Никитин, В.А. Богословские воззрения преподобного Максима Грека // Тысячелетие крещения Руси. М., 1989. - С. 224-238

89. Нила Сорского Предание и Устав / вступит, ст. М.С. Боровковой-Майковой. СПб., 1912. - 96 с.

90. Памятники древнерусской церковно-учительной литературы. Вып. 1. -СПб., 1894.-С. 26-46

91. Письмо о нелюбках иноков Кириллова и Иосифова монастырей : Послания Иосифа Волоцкого. М.; Л., 1959. - 367 с.

92. Плигузов, А.И. Василий Тучков — собеседник Максима Грека // Исследования по источниковедению истории СССР XIII-XVIII вв. М., 1988. -С. 96-107.

93. Плигузов, А.И. Памятники раннего «нестяжательства» первой трети XVI в. М., 1986. -213 с.

94. Покровский, Н.Н. Максим Грек: загадки судьбы // Знание сила. - 1973. - № 5. - С. 42-44.

95. Покровский, Н. Н. Сибирская находка : Новое о Максиме Греке // Вопр. истории. 1969. - № 11. - С. 128-138.

96. Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 2. -Репринт. СПб. : Изд-во П. Сойкина. - М. : Возрождение, 1992. — С. 11212464.

97. Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. 1. -Репринт. СПб.: Изд-во П. Сойкина. - М. : Возрождение, 1992. — 1120 с.

98. Порфирьев, И.Я. Апокрифические сказания о новозаветных лицах и событиях // Сборник отделения русских древностей и словесности Академии Наук. Т. 52. СПб., 1891. - С. 417-423.

99. Послания старца Артемия XVI века // Русская историческая библиотека. Т.4. Спб., 1878. - Стб. 1360-1437.

100. Просветитель или обличение ереси жидовствующих : Творение преподобного отца нашего Иосифа, игумена Волоцкого. Казань, 1892.-186 с.

101. Пушкин, А.С. Мысли о литературе / А.С. Пушкин. М., 1988. - 639 с.

102. Раушенбах, Б. Неперспективные методы передачи пространственности : Геометрия картины и зрительное восприятие / Б. Раушенбах. СПб. : Азбука-классика, 2001. - 313 с.

103. Раушенбах, Б. Четырехмерное пространство // Пристрастие. М. : Аграф, 2000.-С. 158-169.

104. Ржига, В.ф. Неизданные сочинения Максима Грека. Т. 6. Praha : Byzantinoslavica, 1935-1936. — 236 с.

105. Сапунов, Б. Книга в России XI-XIII веков / Б. Сапунов. JI. : Просвещение, 1978. - 268 с.

106. Сартр, Ж.-П. Первичное отношение к Другому // Проблемы человека в западной философии. М: Мысль, 1988. - С. 207-228.

107. Синицына, Н.В. Максим Грек в России / Н.В. Синицына. М. : Наука, 1977.-332 с.

108. Синицына, Н.В. Гипербореец из Эллады, или Одиссея Максима Грека // Прометей. М.: Мол. гвардия, 1990. - С. 214-237.

109. Синицына, Н.В. Земных богатств нестяжание II Прометей. М. : Мол. гвардия, 1990. - С. 226-230.

110. Синицына, Н.В. Языком разум и сказание // Прометей. М. : Мол. гвардия, 1990. - С. 220-226.

111. Синицына, Н.В. Приемы текстологического анализа собраний сочинений Максима Грека XVI-XVII вв. // Тез. докл. на конф. по вопросам археологии и изучения древних рукописей. Тбилиси, 1969. - С. 57-59

112. Синицына, Н.В. Максим Грек и его место в литературе XVI-XVII вв. // Древнерусская литература и проблемы истории русской культуры XVIII-XX вв. : Тез. докл. Л., 1969. - С. 9-10.

113. Скрынников, Р.Г. Государство и церковь на Руси XIV-XVI вв. / Р.Г. Скрынников. Новосибирск : Наука, 1991. - 394 с.

114. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. 4.2. Л.: Наука, 1989. - 528 с.

115. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 1. — Л. : Наука, 1989.-516 с.

116. Словарь исторический о святых, прославленных в российской церкви и о некоторых подвижниках благочестия, местно чтимых. — Репр. воспроизведение изд. 1836 г. М. : Книга, 1991. - 260 с.

117. Соболевский, А.И. Переводная литература Московской Руси / А.И. Соболевский. СПб., 1908. - 232 с.

118. Соловьев, B.C. Три разговора // Избранное. М. : Сов. Россия, 1990. - С. 381-422.

119. Сперанский, М.Н. История древней русской литературы / М.Н. Сперанский. СПб. : Лань, 2002. - 540 с.

120. Сперанский, М.Н. Начало рационализма // История древней русской литературы. СПб.: Лань, 2002. - С. 338-345.

121. Сперанский, М.Н. Из истории отреченных книг / М.Н. Сперанский. -СПб. : Изд. О-ва любителей древней письменности, 1908. 204 с.

122. Срезневский, И.И. Повесть о Царьграде / И.И. Срезневский. СПб., 1855.- 187 с.

123. Судные списки Максима Грека и Исака Собаки / Изд. подг. Н.Н. Покровский. М.: 1971. - 169 с.

124. Тихонравов, Н.С. Сочинения / Н.С. Тихонравов. М., 1898. - 426 с.

125. Толстой, Н.И. Старинные представления о народноязыковой базе древнеславянского литературного языка XVI -XVII вв. // Вопр. рус. языкознания. М., 1976. - Вып 1. - С. 186-189.

126. Трубачев, О.Н. В поисках единства // Прометей. М. : Мол. гвардия, 1990.- С. 6-31.

127. Трубецкой, Е.Н. Умозрение в красках : Два мира в древнерусской иконописи // Избранное. М.: Канон, 1995. - С. 324-386.

128. Трубецкой, Н. Общеславянский элемент в русской культуре / Н. Трубецкой. М.: Дрофа, 1995. - 185 с.

129. Феофан, епископ. Мысли на каждый день по церковным чтениям из слова Божия / Феофан, епископ. М. : Моск. Патриархия, 1991. - 196 с.

130. Флоренский, П.А. Столп и Утверждение Истины / П.А. Флоренский. Т. 1. М. : Правда, 1990. - 490 с.

131. Флоренский, П.А. Некоторые понятия из учения о бесконечности // Столп и Утверждение Истины. Т. 2. М. : Правда, 1990. - С. 493-499.

132. Флоровский, Г., протоиерей. Пути русского богословия / Флоровский Г., протоиерей. Репр. воспроизведение изд. 1937 г. — Вильнюс, 1991. - 599 с.

133. Фома Кемпийский. О подражании Христу // Богословие в культуре средневековья. Киев : Путь к истине, 1992. - С. 227-383.

134. Фонкич, Б.Л. Русский автограф Максима Грека // История СССР. 1971. - № 3. - С. 153-158

135. Хайдегтер, М Бытие и время / М. Хайдеггер. М : Прогресс, 1997. - 343 с.

136. Хожение Зосимы в Царьград, Афон и Палестину // Книга Хожений : Записки русских путешественников XI-XV вв. М., 1984. - С. 120-136 ; 298315 ; 406-409.

137. Цзо чжуань // Древнекитайская философия. Т. 2. М. : Мысль, 1973. — С. 5-13.

138. Чернов, С.Н. К ученым несогласиям о суде над Максимом Греком // Сб. ст. по русской истории. — Петроград, 1922. С. 68-79.

139. Чтения Общества истории и древностей. Кн. 3. СПб., 1902. - 230 с.

140. Шашков, А.Т. Сочинения Максима Грека в старообрядческой рукописной традиции и идеологическая борьба в России во второй половине XVII первой половине XVIII вв. : Автореф. дис. . канд. ист. наук / А.Т. Шашков - Новосибирск, 1982. - 23 с.

141. Шашков, А.Т. Сборники сочинений Максима Грека в составе библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря в XVI-XVII вв. // Литература и классовая борьба эпохи позднего феодализма в России. Новосибирск, 1987. — С. 5-21.

142. Шестов, Л. Афины и Иерусалим // Соч. : в 2 т. Т. 1. М. : Наука, 1993. -С. 317-664.

143. Шпенглер, О. Закат Европы / О. Шпенглер. М. ; Петроград, 1923. -256 с.

144. Щапов, Я.Н. Церковь в Древней Руси И Русское Православие, вехи истории. М. : Политиздат, 1989. - С. 10-70.

145. Энгельс, Ф. Происхождение семьи и частной собственности // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 8. М. : Политиздат, 1938. - 386 с.

146. Эразм Роттердамский. Философские произведения / Эразм Роттердамский. М. : Наука, 1986. - 702 с.

147. Юрьева, И. Пушкин и христианство / И. Юрьева. М. : Муравей, 1999. -279 с.

148. Ягич, И.В. Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке // Исследования по русскому языку. Т. 1. СПб., 1895.-С. 582-633.

149. Кабанков, Ю. Третье искушение // Дальний Восток. 1995. - № 9. - С. 182-196.

150. Кабанков, Ю. Камни преткновенные. Владивосток : Уссури-Лавка языков, 1999. - 255 с.

151. Кабанков, Ю. Нефилософические письма // Рубеж. 1998. - № 3. - С. 247258.

152. Кабанков, Ю. Исход // Дальний Восток. 2004. - № 3. - С. 163-215.

153. Denissoff, Е. Maxime le Grec et l'Occident: Contribution a l'histoire de la pensee religieuse et philosophique de Michel Trivolis.- Paris; Louvain, 1943.-231 c.

154. Denissoff, E. Une biographie de Maxim le Grec par Kourbski. Orientalia Christiana periodica (Roma) 1954, vol. XX. N 1 - 2.

155. Haney, J.V. From Italy to Muscovy. The Life and Works of Maxim the Greek. -Munchen, 1973.

156. Klostermann, R. A. Maxim Grec in der Legende. Zeitschrift fur Kirchengeschichte. - Stuttgart, 1934.

157. Maxim le Grec. Grand dictionnaire universel du XIX-е siecle. Par P. Larousse. 10. Paris, 1974.

158. Olmsted, H. A. I.Ivanov on Maksim Grek. Problems of Attribution and Manuscript Study. - Kritika. Vol VIII, N 1. - Cambrige (Mass.), 1971.

159. Palmieri, A. Un"opera polemica di Massimo il Greco (XVI secolo) tradotta in latino da Giorgio Krijanitch. Bessarion, Serie III. Vol. IX, AnnoXVI, fasc. 119, 121, 122.-Roma, 1912.

160. Papamichael Gr. Maximos ho Graicos ho protos photistes ton Rosson. -Athenai, 1950.

161. Schultze, B. Maksim Grec als Theologe. Orientalia Christiana analecta. T. VII, N. 167. - Roma, 1963.

162. Vernadskij, G., Lo Gatto E. Massimo el Greco. Enciclopedia Italiana di scienze, lettere ed arti. Т. XXII. - Roma, 1934.