автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Мечтатель и его трансформации в творчестве Ф.М. Достоевского

Полный текст автореферата диссертации по теме "Мечтатель и его трансформации в творчестве Ф.М. Достоевского"

На правах рукописи

Косяков Сергей Алексеевич

Мечтатель и его трансформации в творчестве Ф. М. Достоевского

Специальность 10 01 01 - русская литература

Автореферат

диссертации

1 9 [-'ОТ

на соискание ученой степени ии,1 ^

кандидата филологических наук

Воронеж-2009

003483058

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы, теории и методики преподавания литературы ГОУ ВПО «Воронежский государственный педагогический университет»

Научный руководитель доктор филологических наук, доцент

Савинков Сергей Владимирович

Официальные оппоненты доктор филологических наук, профессор

Защита диссертации состоится 25 ноября 2009 г в 15 часов на заседании диссертационного совета Д 212 038 14 в Воронежском государственном университете по адресу 394006, г. Воронеж, пл Ленина, 10, ауд № 18

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Воронежского государственного университета

Автореферат разослан «¿3 » октября 2009 г

Ученый секретарь

Карпенко Геннадий Юрьевич

кандидат филологических наук Молодкнна Ольга Витальевна

Ведущая организация Удмуртский государственный

университет

диссертационного совета

О А. Бердникова

Общая характеристика работы

Несмотря на едва ли не всеохватный характер современной научной литературы о Достоевском, в творчестве этого писателя есть еще и малоизученные аспекты Как это ни удивительно, но специальному системно-типологическому анализу до сих пор не подвергался такой чрезвычайно значимый для Достоевского характер, как мечтатель (необходимо отметить, что кроме героев с характером мечтателя в творчестве Ф М Достоевского представлен Мечтатель - герой «Белых ночей», в самом имени которого содержится указание на его типичность) А между тем, этот персонаж по праву обладает статусом одной их ключевых фигур у Достоевского, и это право ему, прежде всего, обеспечивает его «долгожительство» Однажды возникнув (в «Хозяйке»), мечтатель Достоевского пройдет череду трансформаций и вновь о себе заявит в «Подростке» - в романе, имеющем для писателя особое значение хотя бы потому, что в нем неожиданно обнаруживается та особая внутренняя связь с ранним творчеством Достоевского, которой нет ни в «Идиоте», ни в «Бесах», ни в «Братьях Карамазовых»

Степень разработанности проблемы. В научной литературе о Достоевском, можно встретить работы, посвященные типологическому исследованию героев Ф М Достоевского, такие, как исследования В Г Одино-кова «Типология образов в художественной системе Достоевского» (Новосибирск 1981), А П Велика «Художественные образы Ф М Достоевского» (М , 19''4), ТА Касаткиной «Характерология Достоевского (М , 1996), однако среди них нет ни одной специально посвященной герою-мечтателю Пожалуй, единственное среди них исключение - работа А А Фаустова (в книге А А Фаустова и С В Савинкова «Очерки по характерологии русской литературы»), где мечтатель Достоевского представлен как характер, который, с одной стороны, унаследовал черты своих романтических пред-

шественников (в произведениях С К Аксакова, Н И Билевича, Н А Полевого и др), а с другой, логически их развил и довел до отточено-итоговой формы выражения Однако общетипологическая форма не дала возможности исследователю показать, как изменялась фигура мечтателя в творчестве писателя

Впрочем, под тем или иным углом зрения о мечтателе в литературе о Достоевском сказано немало, но сказано именно «в связи» - к примеру, в связи с романтическими или с сентиментальными традициями Наиболее обстоятельно пересечения с этими традициями раскрываются в монографии Э.М Житковой «Традиции сентиментализма в творчестве раннего Достоевского» (Томск, 1989) Заслуживает внимания указание исследователя на сосуществование в раннем творчестве Достоевского двух типов мечтателей - сентиментального толка («Слабое сердце») и романтического («Белые ночи») Так, повесть Ф М Достоевского «Белые ночи», получила не один, а два подзаголовка «сентиментальный роман» и «из воспоминаний мечтателя» Эта двоякость выразилась и в содержании сентиментальная по происхождению история отношений Мечтателя с Лизой преломляется уже не через сентиментальное, а через романтическое сознание А сама Лиза всегда у Достоевского будет «помнить» о своем карамзинском происхождении

В научной литературе о Достоевском и о его герое-мечтателе можно выделить еще одно направление, условно говоря, - культурно-психологическое Мечтатель в этом случае не просто герой, возросший на почве сентиментальной и романтической традиций Мечтатель в этом случае - образ, имеющий архетипическую национальную основу Одним из первых об этом пласте в творчестве Достоевского написал в своей известной статье К К Истомин («Из жизни и творчества Достоевского в молодости» в сборнике «Творческий путь Достоевского» Л , 1924) А затем эта линия продолжилась в работах В Н Топорова, Е М Мелетинского Вслед

за К К Истоминым Е М Мепетинский увидит в «Хозяйке» масштаб, присущий национальному российскому космосу И в этой перспективе герой «Хозяйки» предстанет как герой, спасающий не Катерину, а Россию «Герой-мечтатель в борьбе за «царь-девицу», символизирующую русскую национальную душу, греховную, психически неуравновешенную, но рвущуюся к добру, не в силах вырвать ее иг объятий порочного фанатика-старовера, демонического носителя зла » (Е М Мелетижжий О литературных архетипах М, 1994 С 88) То, что определяется ЕМ Мелетин-ским как «масштаб российского космоса», в свое время - в восприятии Вяч Иванова - обретало даже мировое значение В «Хозяйке», «Идиоте» и «Бесах» «Небесный посланец, каково бы ни было его имя, должен освободить Душу Мира» (Иванов Вяч Эссе, статьи, переводы Брюссель, 1985 С 63)

На родство ранних мечтателей Достоевского с «подпольным человеком» также отчасти указывалось в исследовательской литературе (см вышеуказанную монографию В Г Одинокова, а также работы Г К Щеннико-ва «Достоевский и русский реализм» (Свердловск, 1987), С В Белова «Петербург Достоевского» (СПб, 2002), а также статью Н В Самсоновой («Филологические записки» (2004 Вып 21), однако не было еще работы, в которой полномасштабно был бы сделан и следующий шаг, предполагающий рассмотрение «подпольного человека» и героя-идеолога как двух сво-ебразных трансформ мечтательного характера Этими обсшятельствами и определяется актуальность данного исследования

Научная новизна данной работы заключается в том, что в ней впервые комплексно определяются присущие мечтателю Достоевского типологические признаки, и на этой основе, выявляются произошедшие в структуре этого характера смысловые сдвиги, которые стали решающими для образования его трансформ — характера «подпольного)/ человека и характера «героя-идеолога»

Объектом диссертации стали те произведения (не только художественные, но и другого повествовательного статуса) Достоевского, в которых в той или иной форме герой идентифицируется как мечтатель Соответственно, предметом исследования являются трансформации героя-мечтателя, а материалом диссертации такие произведения Достоевского, как «Петербургская летопись», «Хозяйка», «Слабое сердце», «Белые ночи», «Неточка Незванова», «Записки из подполья», «Преступление и наказание», «Кроткая», «Подросток».

Цель исследования состоит в выявлении типологической основы и семантической конфигурации трансформ характера мечтателя, а также логики их модификации в творчестве Достоевского

Данная цель реализуется в следующих задачах

1 Выявить типологические признаки характера героя-мечтателя в раннем творчестве Достоевского

2 Обозначены особенности семантической структуры характера «подпольного человека» в перспективе героя-мечтателя

3 Обозначить особенности семантической структуры характера «подпольного человека» в перспективе героя-идеолога

4 Определить роль и значение «идеологического» комплекса в структуре характере героя-мечтателя

5 Определить роль и значение «мечтательного» комплекса е структуре характере героя-идеолога.

6 Рассмотреть характер мечтателя и его трансформы в сопряжении с категориальной парадигмой творчества Достоевского

Методологию работы послужили труды отечественных и зарубежных литературоведов в области изучения философии и идеологии творчества Ф.М Достоевского (М М Бахтин, В А Викторович, А С Долинин, Г Мейер, В Л. Комарович, Б М Энгельгардт, П М Бицилли, Я Э Голосов-кер, Г С Померанц, В А Свительский и др.), в области его историко-

литературных связей и отношений (Э М Жилякова, А А Фаустов, Р Г На-зиров и др), в области его архетипической образности (В Л Комарович, К К Истомин, Е М Мелетннский, В Н Топоров и др ), в области характерологической типологии (А П Велик, ТА Касаткина, В Г Одиноков, С В Савинков, А А Фаустов, X Блум и др ), в области изучения поэтики Достоевского (М М Бахтин, А Л Бем, А Ковач, Р Лахмап, Н Д Тамар-ченко, 3 В Викторович и др) В диссертации использованы историко-литературный, сравнительно-типологический и структурно-семиотический методы

Положения, выносимые ня защиту

- «Подпольный человек» и «идеолог» являются результатом трансформации характера мечтатепя, возникшего в раннем творчестве Достоевского

- Сюжет мечтателя у Достоевского развивается по двум направлениям Начатом одного из них можно считать «Белые ночи» (и оно ведет затем к «Запискам из подполья» и к «Преступлению и наказанию»), началом второго - «Неточку Незванову» (и оно ведет к «Подростку») Первое направление сосредоточено на раскрытии мечтателя с точки зрения его отдельности и исключитетьности, второе - на представлении мечтателя как порождения «случайного семейства»

- Мечтатель как «тип» («Петербургская летопись», «Белые ночи») обладает у Достоевского полемическим «антиромантическпм» пафосом Поданная в романтическом ключе исключительность мечтателя распознается и разоблачается как исключительность, лишенная подлинной индивидуальном основы, натуры

- Мечта о власти над жизнью порождается в душевном подполье А само образование душевного подполья коренится в обиде на жизнь -

главной причине, обусловливающей отвержение человека от «живой жизни» и, соответственно, его превращение в мечтателя-идеолога Подпольный человек - первый из героев Достоевского «мечтательной» ген галогии, в котором мечта, соединившись с обидой на жизнь, приобрела «безобразное» качество Раскольников - первый из героев этой формации, который установил с изменившейся мечтой новые - рациональные - отноше ния

- В отличие от Мечтателя и подпольного человека Раскольников -тот, у кого натура есть Натура у Достоевского обеспечивает связь человека с действительной жизнью, с почвой и с Богом и одновременно - связанность всех его сущностных сил Разрыв этих связей - следствие того, что человеком овладевает идея

- Семантическая структура героя-идеолога может быть выражена формульным образом герой-идеолог = обиженный на жизнь мечтатель + «разумный эгоист» Раскольников становится идеологом тогда, когда решается на то, на что не был способен ни один мечтатель, - осуществить «безобразную» мечту на рациональной платформе

- Мечта, сопрягавшаяся в элегической культуре с воспоминанием, у Достоевского соединяется с идеей, а идея - порождение рациональной культуры - обретает у него (в «Подростке») союз с чувством И если тандем мечты и идеи в отношении к жизни оказывается взрывоопас ным, то идея в соединении с чувством приводит к подлинному «художественному» постижению «живой жизни»

Теоретическая значимость работы заключается в освещении новых аспектов характерологии Ф.М Достоевского

Практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут найти применение в вузовских курсах истории русской литературы, введения в литературоведение, анализа и интерпретации текста, спецкурсах по поэтике Достоевского, в работе спецсеминаров

Апробация работы Основные положения и результаты исследования были представлены в виде научных докладов на аспирантских семинарах фак/тьтета русского языка и литературы Воронежского государственного педагогического университета, а также на конференциях «Эйхенбау-мовские чтения - 5» (2008) и «На пути к русским литературным универсалиям» (:>009)

Структура работы. Работа объемом 155 страниц состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы, включающего 213 наименований

Основное содержание работы

Во введении излагаются цели и задачи работы, определяется актуальность и новизна исследования, его теоретическая и практическая значимость, содержится краткая характеристика современного состояния разработки проблемы

Первая глава посвящена анализу образа мечтателя в раннем творчестве Достоевского Эта глава состоит из трех разделов «Мечтатель как тип», «Мечтатель и мечтательница генезис индивидуальности», «Мечтатель как «петербургский» тип»

В первом разделе этой главы герой-мечтатель характеризуется как тип не с точки зрения значения, приданного этому слову «натуральной шкочой'), а с точки зрения его «внутреннего» толкования в раннем творчестве Достоевского Семантический ореол этого понятия выявляется прежде всего на основе тех определений, которые вырабатываются в рефлексии «главного» героя-мечтателя этого периода — Мечтателя «Белых ночей»

В этом разделе подробно рассматриваются и персонажи-мечтатели таких произведений этого периода, как «Хозяйка» и «Слабое сердце»

Надо сказать, что в самом начале характер мечтателя был обрисован Достоевским не в художественном произведении, а в «Петербургских летописях» И многие черты этого летописного мечтателя были спроецированы на героев ранних повестей, хотя в различных сюжетных реализациях они (эти черты) высвечивались по-разному

Мечтатель, прежде всего, - характер, абстрагированный от действительности Как правило, он пребывает вне социальных связей и отношений Мечтатель обладает в высшей степени развитой художественной восприимчивостью Но одаренность эта - чисто абстрактная, лишенная, как сказал бы Достоевский, «беспрерывного самосозерцания в природе и насущной действительности» (Достоевский Ф М Полное собрание сочинений в тридцати томах» т 18 С 34)

Место обитания мечтателей Достоевского - петербургские углы Именно там порождаются на свет мечты, «мысли», «мыслишки» и «сокровенные идейки» героев

Мечтатель - фигура исключительная Однако такая исключительность - отнюдь не полнокровная исключительность индивидуальности, а то, что делает его для всех актуально живущих чужим, ненужным, неинтересным и незаметным и потому фатально одиноким Одиночество мечтателей имеет прежде всего метафизическое измерение, а уже затем «внешнее», социальное Мечтатель фигурирует не как субъект жизни, а как субъект сознания и мечты.

Как и положено исключительной фигуре, мечтатель у Достоевского противостоит толпе Но это противостояние, вопреки традиции, Достоевским подается с минусовым знаком В отличие от отвлеченного от жизни мечтателя, толпа живет подлинной действительной жизнью Пустынное однообразие мечтательского фантазийного существования («пугливая фантазия, раба тени, идеи», «уныла и до пошлости однообразна») противопоставляется ярко-пестрому разнообразию жизни толпы И если собственно

романтический мечтатель стремился во что бы то ни стало себя от толпы отгородить, то мечтатель Достоевского, в конечном счете, нацеливается на другое - на то, чтобы как-то вписаться в толпу и найти в ней себе место Однако сделать он это, как правило, оказывается не в состоянии его существования сместилось на периферию жизненного пространства, откуда он не способен выбраться

Мечтатель - тот, кто наделен «слабым сердцем» Мотив «слабого сердца>• - сердца, не способного выдержать испытания свободой, станет в тексте мечтателя Достоевского сквозным и развернется в полной мере в «Поэме о Великом инквизиторе» Отсутствие силы, необходимой для того чтобы жить действительной жизнью, - еще одна наиважнейшая характеристика мечтательного типа

Но если силы мечтателю не хватает, то прекраснодушия в нем предостаточно Мечтатель мечтает о счастье всего человечества, но сам своего счастья никогда обрести не может Главное событие «мечтательного» сюжета - фиаско, которое герой-мечтатель терпит в отношениях с героиней, и осмысливается оно как фатальная для него невозможность обрести реальное, действительное бытие и свою собственную историю У мечтателя, как об этом говорится в «Белых ночах», нет истории, и нет ее потому, что нет у него такой включенности в жизнь, которая предполагает движение, развитее, изменение, сопротивление материальной среды Тому, кому отказано и в том, чтобы меняться, и в том, чтобы быть деятелем, остается оз-начиват ь свое существование в обтасти мечты, воображения, литературности, книжности (как Мечтателю («Белые ночи»), Ордынову («Хозяйка»), Васе Шумкову («Слабое сердце»)), - в том семиотическом пространстве, которое располагается поверх действительной жизни и никак с ней не соприкасается

Во втором разделе первой главы («Мечтатель и мечтательница генезис индивидуальности») в центре внимания оказывается «Неточка Не-

званова» - произведение, которое задает, как показывается в диссертации, особое направление в тексте мечтателя у Достоевского «Неточка Незванова» представляет собой первую попытку Достоевского представит:, мечтателя не как готовую фигуру, а как фигуру становящуюся, и уже одно это обстоятельство не дает возможности такому персонажу стать типом в том значении этого слова, которое ему придал Достоевский в «Белых ночах» На формирование мечтательного склада Неточки Незвановой, девочки-подростка, оказывают влияние и события, и люди, и отношения - все то, что никоим образом не соприкасалось с мечтателем-типом

«Неточка Незванова», как позднее и «Подросток», внесу] новые обертоны в традицию семейного романа Ведущей становится тема не просто семейства, а «случайного семейства» Особым образом здесь представлена отцовская линия Именно отцовский комплекс рассматривается как решающий фактор в формировании мечтательного склада и в «Неточке Незвановой», а затем и в «Подростке» Двойственность в отношениях с отцом свойствена и Неточке Незвановой и Аркадию Долгорукому V мечтательных подростков и в «Неточке Незвановой» и в «Подростке» и отцы -мечтатели Мечтатель в начале жизни и в ее конце принципиально отличаются между собой Так, несомненно, что Ефимов, отец Неточки, является у Достоевского первым наброском характера «подпольного человека»

В третьем разделе первой главы («Мечтатель как «петербургский» тип») обозначаются характерные особенности в связях между городом и мечтателем Петербургский текст русской литературы — тема, получившая всестороннее изучение в таких крупномасштабных работах, как Анциферов Н П Непостижимый город (Л , 1991), Топоров В Н Петербург и Петербургский текст русской литературы (СПб , 2003), Белов С В Петербург Достоевского СПб , 2002, а также в работах Р Г Гальпериной более частного характера, посвященных топографии «Униженных и оскорбленных» или «петербургским мостам» Достоевского, и др

Мечтатель Достоевского - порождение Петербурга Неспроста писатель впервые о нем заговорил в «Петербургских летописях» Уже здесь между мечтателем и городом улавливается близкое родстзо Петербург -антропоморфный город В «Белых ночах» Петербург одновременно и фантастичен, и прозаичен, но таков и его герой Образ Петербурга, доходящий в свое прозаичности до фантастичности, станет ведущим и в «Преступлении и наказании»

Петербург - город, который для его персонажей играет роль, подобную той роли, которую по отношению к Катерине исполняет в «Хозяйке» Мурин Подобно Мурину, Петербург удерживает своих пленников всей мощью своей магнетической власти и, погружая героев в абстрактные идеи и мечты, лишает их возможности отличать реальное от ирреального

В то же время Петербург оказываете! для Мечтателя «Белых ночей» единственным близким «существом» Город-греза становится единственным близким знакомым для одинокого и грезящего наяву Мечтателя Петербург - город-марево и тогда, когда он ясно призрачен з белые ночи, и тогда, когда он погружен в мутность, дымность, мглистость В любом случае, его «атмосфера» никогда не предоставляет возможности чистого видения Наделенный чувствительной мечтательностью человек всегда объят в этом городе безотчетной тревогой И эта безотчетность нгредко и приводит его к сумасшествию Однако только в этом городе, где созданы все условия для искаженного видения, можно и прозреть

В «Записках из подполья» Петербург становится «самым отвлеченным и умышленным городом на всем земном шаре» и поро кдает одного из самых «умышленных» героев в мировой литературе, мыстительный процесс которого не может остановиться

В «Преступлении и наказании» внешний облик Петербурга утрачивает свою мечтательную легкость и обретает трущобную монументальность Разнообразные трактиры, грязные улицы с бедным населением - все

это оказывает влияние на Раскольникова, который, впрочем, смотрится органично на э гом петербургском полотне В то же время не в самом устройстве города, но над ним по-прежнему витает дух сумасшествия, который, по словам Свидригайлова, отпечатывается и на существовании Раскольникова Размытые критерии истинности проникают и в теорию Раскольникова

В «Подростке» Петербург - вновь город-греза, город мечтателей Подросток, оказывающийся в Петербурге, именно здесь чувствует свое единство с другими не лишенными мечтательной составляющей героями русской литературы (Германном из «Пиковой дамы», Скупым рыцарем) Именно Подросток - последний из мечтателей - смог отказаться от навеваемой Петербургом морочной жизни ради живой

Во второй главе - «От мечтателя к идеологу» - рассматривается переходная форма героя-мечтателя, т е тот случай, когда герой уже не мечтатель, но еще л не полновесный идеолог («"Подпольный" человек между мечтателем и идеологом») Отдельно и специально рассматриваются характерологические черты героя-идеолога («Герой-идеолог как трансформа мечтателя»), а также освещается вопрос об «идеологической» и сюжетной связи фигуры мечтателя со «случайным семейством» («Мечтатель и его отец на пути к живой жизни»)

В первом разделе второй главы («Подпольный человек между мечтателем и идеологом») предметом исследования становится фигура «подпольного» челе века и та тонка;! перегородка, по словам современного исследователя, которая лежит между «мечтательством» и «подпольем» (см вышеуказанную работу В Г Одинокова)

Несомненно, что подпольный человек имеет генетическую связь с мечтателями Достоевского Однако мечтательство его все-таки принципиальное иное - оно «подпольное» Кроме того, у этого героя появляется и то, чего ранее у мечтателя не было, - идея, имеющая принципиально иное

отношение к жизни, чем мечта Там, где идея, - там уже п мысль о ее воплощении и о силах, которые для этого необходимы

Очевидно, что и причины отчуждения от жизни у «подпольного» человека уже иные Первое, что отличает подпольного человека от мечтателя, это его обиженность на жизнь Раздражающими факторами для него становятся все от законов физики и математики («стены», в его терминологии)-до офицера, гремящего саблей, вследствие чего герой идеологически не может принять жизнь

Другая причина невхождения в жизнь подпольного героя - поглощенность рефлексией, теоретическим отношением к жизни Усиленное сознавание разлагает любые основания для действия до бесконечности Мечта и сознавание в чистом виде выпадают из причиннэ-спедственного мира, у них нет ни начала, ни конца Мечта легко подхватывает на своем бреющем полете все, что встречает, она не знает необходимости, но это незнание лишает присущую ей свободу статуса подлинное) и

Природа сознавания сложнее Сознавание оказывается сознаванием причин Потому оно само вне причин С другой стороны, оно порождено необходимостью Страдающий подпольный человек не может не сознавать В то же время «подпольный» человек не верит в возможность отбросить сознавание и начать жить «слепо», ведь с утратой со:нания лишается смысла и жизнь

Пдеоюгичность является тем качеством подпольного человека, которое отделяет его от жизни Все идеи, которыми оперир/ет в своих рассуждениях подпольный человек, суть реакции его самости на жизнь или на мнения оппонентов И все новые, представляемые подпольным человеком идеологии являются инерцией реакции

Как реакции на жизнь идеи внутренне зависимы от нее И выходом из этой полностью охватившей подпольного человека «реакционности» и зависимости от жизни могла бы быть легкая, возникающая из резервов

души фантазия, подхватывающая жизнь в своем полете И поэтому подпольный человек начинает мечтать

Вместе с природой рационального, усиленно рефлектирующего существа в подпольном человеке уживается природа пылко тоскующего по жизни и деятель ности мечтателя Но дискретный ум подпольного человека не может долго вынести чувства общности, которое возникало в мечтательном состоянии Невозможность начать жить и после мечтаний кроется в их порожденности прошлым Совсем готовая деятельность, о которой мечтает герой подполья, может возникнуть из проекции прошлого опыта в будущее При этом настоящее, в котором только и существует жизнь, исчезает Идеи, как и мечты, бегут формирующейся, не определенной до конца действите льности

История отношений подпольного человека с Лизой аналогична таким же ситуациям-историям, которые случались в жизни ранних мечтателей Непосредственное и наивное сознание Лизы оказывается куда ближе к пониманию правды жизни, чем изощренная литературно-книжная рефлексия подпольного героя

Во второй разделе второй главы «Герой-идеолог как трансформа мечтателя» главным объектом описания предстает герой романа «Преступление и наказание» Родион Раскольников

Раскольников - и тот, кто замыкает галерею персонажей-мечтателей у Достоевского и тот, кто открывает в его творчестве новый тип героя-идеолога Раскольников становится идеологом тогда, когда решается на то, на что не был способен ни один мечтатель, - мечту осуществить, перевести ее в жизнь Он первый из мечтателей, который увидел мечту в новом, незнакомом вще В «Преступлении и наказании» это уже не идеи, которыми во множестве оперирует подпольный человек, а Идея, единственная, завладевающая волей героя, толкающая его к практическому осуществлению Так происходит убийство Алены Ивановны и ее сестры Этот факт

становится вообще первым свидетельством единства воли героя-мечтателя с его замыслом

Однако после убийства Раскольников начинает все более и более убеждаться в том, что одного лишь математического расчета (пусть и наиточнейшего), на котором базируется уверенность в идее, недостаточно, чтобы рассчитать все последствия, к которым приводит действие «по идее» в действительности Идея оказывается столь же абстрактной, далекой от жизни сущностью, как и ранее мечта

Необходимо отметить, что в «Преступлении и наказании» идея действует как самостоятельный персонаж, к которому оказываются чувствительны множество персонажей Воздействию витающих в воздухе идей в романе подвергаются не тотько мечтатель Раскольников, нэ и такие совсем не мечтатели, как Лужин и Разумихин Как в идее Лужина, так и в теории Раскольникова перераспределение богатств и устройство большего числа частных дел - один из важных пунктов

Герои-мечтатели (Неточка Незванова, Мечтатель, Подпольным человек) становились у Достоевского авторами записок, которые, по сути, оказывались единственным способом их существования - существования на письме

Раскольников не становится автором (хотя по первоначальному замыслу Достоевский хотел и Раскольникова сделать автором записок), и это обстоятельство следует считать принципиально важным В отличие от ранних мечтателей Раскольников дается в связях и отношениях с другими персонажами, а для такой подачи нужна и другая, объективированная, форма повествования

Итак, главный герой «Преступления и наказания» - не автор, но склонности к сочинительству не лишен и он Его статья в юридическом журнале, по сути, станет таким же сочинением для жизни, как и теоретические выкладки подпольного человека

Только на каторге к Раскольникову приходит осознание враждебности любой идеи всей полноте жизни Так происходит отход героя от идейного мышления и начинается его движение навстречу живой жизни -окончательной цели эволюции героя-мечтателя Достоевского Но сама встреча героя-и цеолога с жизнью практически не изображается писателем,' а лишь предрекается

В данном разделе рассматривается также герой-мечтатель «Кроткой», который во многом представляет собой возврат к подпольному типу

Свойственная тексту мечтателя повествовательная перспектива от первого лица сохраняется и здесь герой вспоминает и уясняет смысл прошедших событий По сути своей, этот герой представляет собой еще один извод мечтателя, гротескно сочетающий в себе черты и мечтателя, и подпольного человека, и идеолога Раскольникова, и практика Лужина, и сладострастника Свидригайлова

Дьявольсьие коннотации связывают фигуру Закладчика, прежде всего, с традицион -шм сюжетом о закладе души Закладчик, овладевая не ему принадлежащей вещью, на самом деле овладевает не вещью, а - посредством нее - душом того, кому эта вещь принадлежит В этом сюжете - не раз обыгранном в романтической литературе - акт выкупления вещи выглядит как акт высвобождения и искупления души Подобно Лужину, Закладчик исполнен «преспадострастной» для него мыслью о таком изощренном господстве над жертвой, при котором жертва (сама не подозревая, что она жертва) всю жизнь должна будет испытывать жертвенную благодарность к тому, кто предложил ей руку помощи в тот крайний момент ее жизни, когда идти ей было решительно некуда

Но, поступая по-лужински, Закладчик одновременно поступает и не по-лужински потому, что с самого начала полюбил это кроткое существо В отличие от возлюбившего исключительно самого себя Лужина, у Закладчика вместе с мечтой о любви I? себе сочетается и мечта о любви к друго-

му Закладчик - по природе своей мечтатель Правда, теперь он не тот самый мечтатель из «Белых ночей», который не может удержать свою Настеньку, а такой, который, во-первых, взял на вооружение что-то вроде теории разумного эгоизма, а во-вторых, поставил свои мечтания на прочную материальную основу. Закладное золою мечтателя «Кроткой» должно обеспечить ему ьласть не только над Кроткой, но и в лице Кроткой над самой жизнью (обозначенная в пушкинском «Скупом рыцаре» связь золота и мечты приобретает у Достоевского новое смысловое наполнение) Мечта о власти над жизнью порождается (как и в случае с героем «Записок из подполья») в душевном подполье Закладчика А причины образования самого душевного подполья коренятся в обиде на минь - факторе, играющем, по Достоевскому, роль первого толчка в сторону отвержения человека от «живой жизни» и, как следствие, его превращения в мечтателя-идеолога

Закладчик не захотел половинчатого счастья (хотя оно шло к нему в руки), а Кроткая не согласилась на половинчатую любовь, потому что другой любви, после того, как была отвергнута ее открытая и полная любовь, дать не могла, и это осознание приходит к Закладчику у ее гроба ((Широкость», мгновенно привитая кроткому целомудренному характеру, потрясает его так, что он не выдерживает этого потрясения

Впрочем, вопрос о том, почему Кроткая покончила жизнь самоубийством, остается открытым, и вряд ли таким, на который возможно получить полный и обстоятельно мотивированный ответ Дело, п конечном счете, оказывается в другом Любые умозрительные системы и любой мечтательный материал загоняют живое чувство в угол, а если оно все же пробивается, то пробивается не непосредственно, не прямо, а искривленно И это искривление, которое только на мгновение способно задержать достижение живым чувством своей цели, может, как это и происходит в «Кроткой», привести к последней и ни чем не поправимой финальной черте Подпольщик в финальной части рассказа выглядит не Мефистофелем (ес-

ли вновь подключиться к гетенианскому плану рассказа), а Фаустом, упустившим главное мгновение в своей жизни

В третьем разделе второй главы («Мечтатель и его отец не пути к живой жизни») главным предметом исследования становится герой романа «Подросток» Аркадий Долгорукий

Как и Неточка Незванова, Аркадий - член «случайного семейства», а это благоприятная среда для развития мечтательства При этом Подросток не только ранний мечтатель, но и ранний идеолог Он живет с иде ей Однако его идея несколько иного «качества», чем идея Раскольникова Она, как и сам Аркадий, отличаются подростковой незрелостью, но именно это придает ей живой, чувствительный характер

Если связь Раскольникова с действительностью была абстрактной, а жизнь служила полем для идейного эксперимента, то Аркадий Долгорукий соединен с жизнью через живые чувства-эмоции

В жизни подростка-мечтателя (как это было и в «Неточке Незвановой») важную роль играет отец, с которым у него всегда напряженные («от любви до ненависти») отношения Будучи, как кажется Аркадию, одиноким, выброшенным из семьи, никому не нужным ребенком, он в своем уединении вынашивает свою собственную ротшильдовскую идею

Однако активное участие в самых разных событиях способствует тому, что подросток начинает постигать идеи общие, имеющие непосредственное отношение к жизни Общая идея оказывается у Аркадия (в его иерархии идей, которую он тщательно выстраивает) на самом высоком уровне, и там - между нею - этой высшей идеей - и самой «живой жизнью» уничтожается граница, на прежних уровнях их всегда разделявшая

Живое участие в главном со-бытии предопределяет то изменение, которое происходит с Подростком со времени завершения романного действия до времени описания Аркадий - мечтатель не застывший, но обновляющийся вместе с самой жизнью

Подростку, как и другим своим мечтателям, Достоевский доверяет роль рассказчика Однако перед нами рассказчик другого типа, не замкнутый, подобно Мечтателю или «подпольному» человеку, исключительно на своей личности Позодом для записок Аркадия становится его потрясен-ность случившимся, а причиной - способность удивляться жизни Этот новый повествователь смотрит на себя и на мир не из подполья н не из надземных высот, а изнутри самой жизни

В Заключении подводятся итоги работы и определяются перспективы дальнейшего исследования

По теме диссертации опубликованы следующие статьи

1 Косяков С А «Неточка Незванова» и «Подросток» о генезисе мечтатепя в творчестве Достоевского / С А Косяков // Известия Волгоградского государственного педагогического университета Серия «филологические науки» -2009 -№7 - С 191-194

2 Косяков С А «Книжность» и «жизнь» в «Записках из подполья» Достоевского / С А Косяков // Известия Российского государственного педагогического университета им А И Герцена №119 научный журнал - СПб , 2009 - С 229-232

3 Косяков С А , Савинков С В Трансформации характера мечтателя в «Преступлении и наказании» Достоевского / С А Косяков // Аспекты литературной антропологии и характерологии - Воронеж Воронежский государственный университет, Издательский дом Алейниковых, 2009 -С 226-230

4 Косяков С А Жизнь идеи в «Подростке» Ф М Достоевского / С А Косяков // Филологические записки Вып 28-2(> - Воронеж, 2009 -С 408-413

5. Косяков С А Раздраженная мечтательность о трансформации героя-мечтателя в «Записках из подполья» Достоевского / С А Косяков // Вестник Воронежского государственного университета Серия Филология Журналистика - 2009 - № 2 - С 62-66

Работы Ла 1, 2, 5 опубликованы в изданиях, входящих в перечень рецензируемых научных журналов ВАК РФ.

КОСЯКОВ Сергей Алексеевич

Мечтатель и его трансформации в творчестве Ф. М. Достоевского

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Подписано в печать 20 10 2009 Формат 60х84'/]б Печать трафаретная Гарнитура «Тайме» Уел печ л 1,38 Уч-изд л 1,3 Заказ 289 Тираж 100 экз

Воронежский госпедуниверситет Отпечатано в типографии университета 394043, г Воронеж, ул Ленина, 86

Научное издание

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Косяков, Сергей Алексеевич

I. ВВЕДЕНИЕ.

II. ГЛАВА I. ГЕРОЙ-МЕЧТАТЕЛЬ В РАННЕМ ТВОРЧЕСТВЕ ДОСТОЕВСКОГО

1. 1. Мечтатель как тип.

1. 2. Мечтатель и мечтательница: генезис индивидуальности.

1.3. Мечтатель как «петербургский» характер.

III.

ГЛАВА И. ОТ МЕЧТАТЕЛЯ К ИДЕОЛОГУ.

2. 1. «Подпольный» человек: между мечтателем и идеологом.

2. 2. Герой-идеолог как трансформа мечтателя.

2. 3. Мечтатель и его отец: на пути к живой жизни.

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Косяков, Сергей Алексеевич

Несмотря на едва ли не всеохватный характер современной научной литературы о Достоевском, в творчестве этого писателя есть еще и малоизученные аспекты. Как это ни удивительно, но специальному системно-типологическому анализу до сих пор не подвергался такой чрезвычайно значимый для Достоевского характер, как мечтатель. А между тем, этот персонаж по праву обладает статусом одной их ключевых фигур у Достоевского, и это право ему, прежде всего, обеспечивает его «долгожительство». Однажды возникнув (в «Хозяйке»), мечтатель Достоевского пройдет череду трансформаций и вновь о себе заявит в «Подростке» — в романе, имеющем для писателя особое значение хотя бы потому, что в нем неожиданно обнаруживается та особая внутренняя связь с ранним творчеством Достоевского, которой нет ни в «Идиоте», ни в «Бесах», ни в «Братьях Карамазовых».

В научной литературе о Достоевском, можно встретить фундаментальные работы, посвященные типологическому исследованию героев Ф. М. Достоевского (например, работы В.Г. Одинокова, А.П. Велика, Т.А. Касаткиной1), однако среди них нет ни одной специально посвященной герою-мечтателю. Пожалуй, единственное среди них исключение - работа А. А. Фаустова, где мечтатель Достоевского представлен как характер, который, с одной стороны, унаследовал черты своих романтических предшественников2, а с другой, логически их развил и довел до отточено-итоговой

1 В. Г. Одинокое. Типология образов в художественной системе Ф. М. Достоевского. Новосибирск, 1981'. - 144с. А. П. Велик. Художественные образы Ф. М. Достоевского. М., 1974. - 224с. Т. А. Касаткина. Характерология Достоевского. М., 1996. -336с.

2 Герой-мечтатель традиционен для романтического направления литературы. Этот персонаж неоднократно встречается и в русской литературе 30-40-х гг. XIX в., например, в произведениях Н. И. Билевича, С. К. Аксакова, В. Ф. Одоевского, Н. А. Полевого. См. А. А. Фаустов. Мечтатель / Фаустов А. А., Савинков С. В. // Очерки по характерологии русской литературы. - Воронеж, 1998. - с. 85-114. формы выражения. Однако общетипологическая форма не дала возможности исследователю показать, как изменялась фигура мечтателя в творчестве писателя. о

Среди специальных работ , посвященных герою-мечтателю, следует выделить статью Н. В. Самсоновой, в которой делается попытка установить для героев-мечтателей Достоевского «возрастную» градацию. Между Мечтателем «Белых ночей» (героем-тгшсш) и мечтателем «Кроткой» (героем с характером мечтателя), с точки зрения, Н.В. Самсоновой, есть существенное «возрастное» различие, и это несмотря на то, что между ними сохраняются и общие типологические черты, и главные среди них - «иллюзия», «гипертрофированность» и «максимализм». Нам представляется, однако, что между героями «Белых ночей» и «Слабого сердца» и героями «Записок из подполья» и «Кроткой» различие несколько другого рода. Дело в том, что мечтатели «Записок.» и «Кроткой» уже вовсе и не мечтатели как таковые, а их своеобразные трансформации. Обозначенные пары героев образуют в мечтательном типе определенные смысловые «гнезда».

Конечно, под тем или иным углом зрения о герое-мечтателе в литературе о Достоевском сказано немало, но сказано именно «в связи» — к примеру, в связи с романтическими или с сентиментальными традициями. Наиболее обстоятельно пересечения с этими традициями раскрываются в монографии Э.М. Жиляковой4.

3 См. Джакуинта Р. « У нас мечтатели и подлецы» // Русская литература. 2002. №3. с. 318; Киносита Т. Образ мечтателя: Гоголь, Достоевский, Щедрин // Достоевский: материалы и исследования, т.8. с. 21-38; Самсонова Н. В. Четыре «возраста» одного героя ( о трансформации образа мечтателя в творчестве Ф. М. Достоевского) // Филологические записки. Воронеж, 2004. Вып. 21. с. 37-45; Канадзава М. Мечта и воспоминание в «Белых ночах» Достоевского в сопоставлении с «Бедной Лизой» Карамзина // XXI век глазами Достоевского. М., 2002. с. 353-361; Манн Ю. В. Путь к открытию характера// Достоевский — художник и мыслитель. М, 1972. с. 284-311.

4 См. Жилякова Э. М. Традиции сентиментализма в творчестве раннего Достоевского. -Томск, 1989.-272с.

Заслуживает внимания указание исследователя на сосуществование в раннем творчестве Достоевского двух типов мечтателей - сентиментального толка («Слабое сердце») и романтического («Белые ночи»). Так, повесть Ф.М. Достоевского «Белые ночи», получила не один, а два подзаголовка: «сентиментальный роман» и «из воспоминаний мечтателя». Эта двоякость отразилась и на содержании: сентиментальная по происхождению история отношений Мечтателя с Лизой преломляется уже не через сентиментальное, а через романтическое сознание. А сама Лиза всегда у Достоевского будет «помнить» о своем карамзинском происхождении.

К числу работ, посвященных исследованию «рудиментарных» следов сентиментальной традиции в образах мечтателей Достоевского, следует отнести и статью М. Канадзава, с точки зрения которого героини «Хозяйки», «Слабого сердца» и «Белых ночей» имеют явно фантазийно-идеализированные черты (как и их предшественница - карамзинская Лиза), а вот их склонные к мечтательству сюжетные «партнеры» (как и Эраст у Карамзина), наделены, как это ни парадоксально, значительно большей степенью реалистичности. Эта мысль кажется нам и любопытной, и плодотворной. В самом деле, мечтатели Достоевского (и в особенности их трансформы) представляют собой некое гибридное образование, причудливо в себе сочетающее и сентиментальные, и романтические, и реалистические компоненты. Интересно и суждение японского ученого, касающееся вопроса о «местожительстве» мечтателей Достоевского. Петербург, с точки зрения М. Канадзавы, - это место, не где мечтатель родился, а куда он переселился. Исходное же его место — Москва (предтекстом текста мечтателя ученый считает «Бедную Лизу» Карамзина).

При этом бесспорно и то, что на мечтательство героев Достоевского Петербург наложил свою особую печать.

Взаимосвязь мечтательного и петербургского мотивов в творчестве Достоевского отмечалось, конечно, не раз. К примеру, Вячеслав Иванов 5 говорил, что «бред», «мечтание» и «морок» представляют собой genius loci Петербурга5. Петербург, по мнению С. В. Белова, не просто создавал «мороки», но и порождал самого героя-мечтателя. «Мечтатель и Раскольников - неизбежные порождения Петербурга, и Петербург такой же виновник преступления Раскольникова (он заражает Раскольникова преступной идеей), как и виновник самоубийства Кроткой»6.

На родство ранних мечтателей Достоевского с «подпольным человеком» также отчасти указывалось в исследовательской литературе. Как правило, их сопоставляют тогда, когда рассматривают вопрос об эволюции творческого метода писателя7. «Записки из подполья.» принято считать не просто переходным, а переломным произведением в творчестве Достоевского. Р. Г. Назиров написал об этом так: «Повестью «Записки из подполья» писатель в известном смысле рассчитался со своим собственным прошлым. Подпольный человек - это «перевернутый» тип романтика-мечтателя, цинически оплевывающего свои собственные романтические идеалы. Поэтому он сам в конце своей исповеди называет себя «антигероем»8. Высказанная ученым мысль о «перевернутости» героя «Записок.» интересна, но, думается, что не совсем точна. Герой «Записок.», как нам представляется, является не «перевернутым» героем-мечтателем, а его особой трансформой. Это герой, мечтательство9 которого парадоксально сочетается с тем, с чем оно, как будет показано в работе, ни при каких условиях не могло сочетаться ранее - с обидой на жизнь и расчетливостью.

5 Иванов Вяч. Достоевский / Иванов Вяч. // Эссе, статьи, переводы. С. 1-106. Брюссель, 1985.

6 Белов С. В. Петербург Достоевского. СПб, 2002. с. 14.

7 См. Г. К. Щенников. Достоевский и русский реализм. Свердловск, 1987. с.41, 51; В. Г. Одиноков. Типология образов в художественной системе Достоевского. Новосибирск, 1981. сс. 13-16.

8 Назиров Р. Г. Творческие принципы Достоевского. Саратов, 1982. С. 134.

9 См. вышеупоминавшуюся работу Р. Джакуинты.

Рассмотрению точек пересечения и противостояния мечтателя и «подпольного» человека посвящена и статья Р. Джакуинта. Пересечения между этими фигурами нет на уровне их стилевого самоопределения. Полемичность — то, что есть в стиле «подпольного» человека и то, что напрочь отсутствует в стиле мечтателя. Полемичность стиля подпольщика создается его двунаправленностью: на близких слушателей (определяемых местоимением «вы») и идеологических оппонентов (представляемых как «они»). (В «Преступлении и наказании», для сравнения, Достоевский прибегнет к иному способу создания напряжения вокруг фигуры мечтающего героя (Раскольникова). Этот способ — совмещение повествования от 3-го лица с внутренними монологами и несобственно прямой речью героя10).

Р. Джакуинта называет «записки» подпольного человека «ложной исповедью» на том основании, что их автор стремится не к открытию истины о самом себе и мире, а лишь к тому, чтобы убедить всех читателей в своей правоте. Другая особенность «ложной исповеди» — главенство в ней литературно-книжного над реальным. В диссертации будет последовательно и обстоятельно проводиться мысль о том, что характер трансформации героя-мечтателя в том или ином случае, в том или ином «возрасте» во многом определяется тем, каков тут или там характер соотношения «книжного» и «жизненного» аспектов. К примеру, Раскольников сначала приводит в исполнение свой «книжный» замысел так, словно действительность полностью бы зависела от его воли и подчинялась ей, и только потом убеждается в искусственности и выдуманности своего проекта.

В научной литературе о Достоевском и о его герое-мечтателе можно выделить еще одно направление, условно говоря, - культурно-психологическое. Мечтатель в этом случае не просто герой, возросший на

10 См. Ковач А. Поэтика Достоевского. М., 2008. 352с. 7 почве сентиментальной и романтической традиций. Мечтатель — образ, имеющий архетипическую национальную основу. Одним из первых об этом пласте в творчестве Достоевского написал в своей известной статье К.К. Истомин11. А затем эта линия продолжилась в работах В.Н. Топорова, Е.М. Мелетинского. Вслед за К.К. Истоминым Е.М. Мелетинский увидит в «Хозяйке» масштаб, присущий национальному российскому космосу. И в этой перспективе герой «Хозяйки» предстанет как герой, спасающий не Катерину, а Россию: «Герой-мечтатель в борьбе за «царь-девицу», символизирующую русскую национальную душу, греховную, психически неуравновешенную, но рвущуюся к добру, не в силах вырвать ее из объятий порочного фанатика-старовера, демонического носителя зла.»12. То, что определяется Е.М. Мелетинским как «масштаб российского космоса», в свое время — в восприятии Вяч. Иванова — обретало даже мировое значение. В «Хозяйке», «Идиоте» и «Бесах» «Небесный посланец, каково бы ни

1 "2 было его имя, должен освободить Душу Мира» .

Хозяйка» привлекает к себе и ученых, следующих психоаналитическому направлению. К примеру, японская исследовательница Го Косино называет эту повесть «психоаналитическим романом»14. В статье Го Косино «Хозяйка» рассматривается в связи с интересом Достоевского к такому популярному в XIX веке «психоаналитическому» явлению, как «гипнотизм», или же «магнетизм». Ссылаясь на А. Бема, Го Косино отмечает, что «психоаналитическая» атмосфера произведения проявляется в том, что

11 Истомин К. К. Из жизни и творчества Достоевского в молодости (введение в изучение Достоевского) // Творческий путь Достоевского. Л., 1924. С. 34.

12 Мелетинский Е. М. О Литературных архетипах. М., 1994. с. 88.

13 См. вышеупомянутую работу Вяч. Иванова, с. 63.

14 Косино Го. Достоевский и гипнотизм // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества. С 361-372. половина сюжета происходит не в действительности, а только в расстроенном воображении Ордынова»15.

Работы, касающиеся особой — идеологической — поэтики творчества Достоевского, относятся к числу тех, которые в силу их фундаментальности, научной авторитетности, и как следствие — общеизвестности, не нуждаются в каких-то особых комментариях. Это, прежде всего, «Проблемы поэтики Достоевского» М.М. Бахтина. Это работы B.JI. Комаровича16, Б.М.

17 18

Энгельгардта , П.М. Бицилли , размышления которых по поводу жизни идей в идеологическом романе Достоевского стали, безусловно, и для нашей работы чрезвычайно значимыми. Так или иначе способствовали написанию этой диссертации и работы исследователей, посвященные изучению отдельных произведений писателя. Среди работ, посвященных, к примеру, изучению «Преступления и наказания», особо следует отметить такие, как книга Георгия Мейера «Свет в ночи (о «Преступлении и наказании»)»19 или богатая идеями и наблюдениями книга Я. О. Зунделовича «Романы Достоевского. Статьи»20, а также работы A.C. Долинина21 и Л.Ф. Гроссмана . Из особо значимых для автора диссертации исследователей творчества Достоевского, совмещавших интерес к поэтике с интересом к его фило

15 Там же. С. 367.

16 Комарович B.JI. Роман Достоевского «Подросток» как художественное целое // Достоевский: статьи и материалы. Л., 1924. Сб. 2. С. 31 - 70.

17 Энгельгардт Б.М. Идеологический роман Достоевского // Б. М. Энгельгардт. Избранные труды. - СПб.: Издательство СПбУ, 1995.- с. 270-308.

18 Бицилли П.М. К вопросу о внутренней форме романа Достоевского. София, 1946. 72 с.

19 Мейер Г. «Свет в ночи». (О «Преступлении и наказании»). Опыт медленного чтения. Frankfurt / Main, Посев. 1967.

20 Зунделович Я.О. Романы Достоевского. Статьи. Ташкент, 1963.

21 Долинин A.C. Последние романы Достоевского. Как создавались "Подросток" и "Братья Карамазовы" .- M.-JL: Сов. писатель, 1963.- 344с.

22Гроссман Л.Ф. Ф. М. Достоевский.- М.: Молодая гвардия, 1965.- 605 с. софии, следует назвать также ЯЗ. Голосовкера23, Г. С. Померанца24, В. А. Свительского25.

Необходимо выделить, кроме того, два тематических сборника. Один вышел в Филадельфии под редакцией Харольда Блума, другой - в Коломенском педагогическом институте. Первый представляет собрание статей, посвященных двум героям одного романа — Раскольникову и Свидри-гайлову,26 которые рассматриваются и сопоставляются в характерологическом ключе. Второй — под редакцией В.А. Викторовича — все внимание сосредоточивает на романе «Подросток»27.

Нельзя не упомянуть и о недавних работах O.A. Богдановой, которые для нас чрезвычайно интересны тем, что в них делается попытка дифференцировать понятие «идеи» в творчестве Достоевского. В самом деле, у Достоевского идеи могут быть разными: они могут быть сопряжены как с умом, так и с сердцем. В последнем случае это уже не идеи, а - в соответствии со словоупотреблением самого Достоевского — «как бы идеи». Близкие Достоевскому «как бы идеи» рождаются в «сердце» человека, и потому не имеют ничего общего с идеологиями. Как бы идеями живет Алеша Карамазов, а вот его брат Иван обладает идеей совсем иной природы. Его

28 идея — чисто умственная, отвлеченная, оторванная от его же сердца

23 Голосовкер В.Я. Достоевский и Кант. Размышления читателя над романом «Братья Карамазовы» и трактатом Канта «Критика чистого разума». М.: Изд-во АН СССР, 1963.- 102 с.

24 Померанц Г.С. Открытость бездне. Встречи с Достоевским. М., 1990.

25 Свительский В.А. Что такое подполье? // Индивидуальность писателя и литературно-общественный процесс. Воронеж, 1979.

26 Bloom Н. Paskolnikov and Svidrigailov. Philadelfia, 2004.

27 Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. / Отв. ред. В.А. Викторович. Коломна, 2003. 262 с.

28 Богданова О. А. Под созвездием Достоевского / О. А. Богданова. - М.: Intrada, 2008. - 312с. См также: Богданова O.A. Еще раз об «идеологическом романе». «Идеи», «идеологии» и «как бы идеи» в романной структуре Ф.М. Достоевского // Поэтика русской литературы. Сборник статей / Отв. редактор Тамарченко Н.Д. - М., РГГУ, 2009. С. 240-263.

Подводя итоговую черту обзорной части, следует еще раз сказать, что, несмотря на многоаспектность изучения творчества Достоевского, работы, в которой бы специально ставилась задача изучения героя-мечтателя в творчестве Достоевского как особой чрезвычайно значимой фигуры, еще не было. До сих пор не было работы, в которой был бы задан такой ракурс, который позволял бы увидеть различные трансформы героя-мечтателя. Этими обстоятельствами и определяется актуальность данного исследования.

Его объектом стали те произведения (не только художественные, но и другого повествовательного статуса) Достоевского, в которых в той или иной форме герой идентифицируется как мечтатель, в настоящем или в прошлом: «Петербургская летопись», «Хозяйка», «Слабое сердце», «Белые ночи», «Неточка Незванова», «Записки из подполья», «Преступление и на/ казание», «Кроткая», «Подросток».

Соответственно, предметом исследования выступают трансформации героя-мечтателя.

Цель исследования состоит в выявлении типологической основы и семантической конфигурации трансформ характера мечтателя, а также логики их модификации в творчестве Достоевского.

Данная цель реализуется в следующих задачах:

1. Выявить типологические признаки характера героя-мечтателя в раннем творчестве Достоевского.

2. Обозначить особенности семантической структуры характера «подпольного человека» в перспективе героя-мечтателя.

3. Обозначены особенности семантической структуры характера «подпольного человека» в перспективе героя-идеолога.

4. Определить роль и значение «идеологического» комплекса в структуре характера героя-мечтателя.

5. Определить роль и значение «мечтательного» комплекса в структуре характера героя-идеолога.

6. Рассмотреть характер мечтателя и его трансформы в сопряжении с категориальной парадигмой творчества Достоевского.

Работа опирается на такие научные методы исследования, как историко-литературный, типологический и структурно-семантический.

Положения, выносимые на защиту:

- «Подпольный человек» и «идеолог» являются результатом трансформации характера мечтателя, возникшего в раннем творчестве Достоевского.

Сюжет мечтателя у Достоевского развивается по двум направлениям. Началом одного из них можно считать «Белые ночи» (и оно ведет затем к «Запискам из подполья» и к «Преступлению и наказанию»); началом второго - «Неточку Незванову» (и оно ведет к «Подростку»). Первое направление сосредоточено на раскрытии мечтателя с точки зрения его отдельности и исключительности; второе — на представлении мечтателя как порождения «случайного семейства».

- Мечтатель как «тип» («Петербургская летопись», «Белые ночи») обладает у Достоевского полемическим «антиромантическим» пафосом. Поданная в романтическом ключе исключительность Мечтателя «Белых ночей» распознается и разоблачается как исключительность, лишенная подлинной индивидуальной основы, натуры.

Мечта о власти над жизнью порождается в душевном подполье. А само образование душевного подполья коренятся в обиде на жизнь — главной причине, обусловливающей отвержение человека от «живой жизни» и, соответственно, его превращение в мечтателя-идеолога. Подпольный человек - первый из героев Достоевского «мечтательной» генеалогии, в котором мечта, соединившись с обидой на жизнь, приобрела «безобразное» качествование. Раскольников - первый из героев этой формации, который установил с изменившейся мечтой новые — рациональные — отношения.

- В отличие от мечтателя и подпольного человека Раскольников -тот, кто натурой обладает. Натура у Достоевского обеспечивает связь человека с действительной жизнью, с почвой и с Богом и одновременно -связанность всех его сущностных сил. Разрыв этих связей - следствие того, что человеком овладевает идея.

- Семантическая структура героя-идеолога может быть выражена формульным образом: герой-идеолог = обиженный на жизнь мечтатель + «разумный эгоист». Раскольников становится идеологом тогда, когда решается на то, на что не был способен ни один мечтатель, - осуществить «безобразную» мечту на рациональной платформе.

- Мечта, сопрягавшаяся в элегической культуре с воспоминанием, у Достоевского соединяется с идеей, а идея — порождение рациональной культуры - обретает у него (открыто в «Подростке») союз с чувством. И если тандем мечты и идеи в отношении к жизни оказывается взрывоопасным, то идея в соединении с чувством приводит к подлинному «художественному» постижению «живой жизни».

Поставленные задачи и выбранный материал определили структуру работы. Диссертационное исследование состоит из Введения, двух глав и Заключения, а также Списка литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Мечтатель и его трансформации в творчестве Ф.М. Достоевского"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В Заключении — жанре, требующем подведения итогов, — мы хотели бы придать полученным результатам более систематический вид. С этой целью обозначим несколько вытекающих из нашей работы принципиальных положений.

Прежде всего, следует указать на особый статус героя-мечтателя в раннем творчестве Достоевского. Мечтатель здесь представляется как тип, и это сделанное героем «Белых ночей» самоопределение представляется чрезвычайно существенным.

С одной стороны, мечтатель как тип обладает у Достоевского полемической заостренностью против «типованья» натуральной школы, в лабораториях которой субъект утрачивает свою субъективность и превращается в «готовый» объект. Достоевского же, в отличие от писателей-натуралистов, привлекает к себе не тип, а субъект (Человек, Личность, Индивидуальность), а в случае с Мечтателем «Белых ночей» — такой субъект, на «я» которого тип намертво наложил свой оттиск и превратил в отвлеченное существо. С другой стороны, Мечтатель как тип обладает у Достоевского и полемической заостренностью против романтического толкования категории исключительного. Поданная в романтическом ключе исключительность героя-мечтателя сюжетно разоблачается и распознается как исключительность, лишенная подлинной индивидуальной основы. И действительно, мечта в творчестве Достоевского перестает быть мостом в «мир иной», проявлением волшебной силы человеческой фантазии, а сам мечтатель остается в действительности «сиротой», покинутым всеми и не могущим найти утешения в своих способностях и талантах.

Мечта о власти над жизнью порождается (как в случае с героем «Записок из подполья») в душевном подполье. А причины образования самого душевного подполья коренятся в обиде на жизнь — главном, по Достоев

132 скому, факторе, обусловливающем отвержение человека от «живой жизни» и, соответственно, его превращение в мечтателя-идеолога. Подпольный человек - первый из мечтателей Достоевского, который обиделся на жизнь, и вместе с обидой обрел душевное подполье, первый из мечтателей Достоевского, в ком мечта, соединившись с обидой на жизнь, приобрела новое отвратительное «безобразное» качествование. Раскольников первый из мечтателей, который и открыл в изменившейся мечте новые возможности, и установил с ней новые - рациональные - отношения.

Отвлеченный и наделенный душевным подпольем человек бросается из крайности в крайность - «либо грязь, либо герой» - и не может понять, что подлинная жизнь - на середине, она — там, где человек ощущает себя находящимся не над жизнью и не под жизнью, а в самой жизни. И только в том случае, если человек ощущает себя находящимся в самой жизни, он всем существом своим познает жизнь подлинную, «живую жизнь».

Тип, представляя собой нечто условно-отвлеченное, не предполагает наличие натуры, которая есть только у того, кто имеет коренную связь с действительной жизнью. Раскольников — тот, кто натурой обладает. И это обладание есть одно из важнейших его отличий от всех предшествующих ему мечтателей и подпольных людей. Натура обеспечивает связь человека и с действительной жизнью, с почвой и с Богом и, одновременно, — связанность всех его сущностных сил — его воли, его сердца и его разума. От-секновение какого-либо органа влечет к разрыву связей внутри такого живого организма, а значит - и к его гибели. Идеолог, в отличие от Мечтате-\ ля, страдающего от отсутствия в нем натуры, стремится, напротив отделаться от нее.

Претендуя на звание сверхчеловека, герой-идеолог, находит для себя место уже и не в мечте, и не в жизни, а в своевольно им созданном мире-идеи. И так же, как и сам герой-идеолог, созданный им мир пребывает по

133 верх реальности. Однако, в отличие от безобидной мечты, мир идеи, будучи миром «ничто», стремится к тому, чтобы благодаря умственным и волевым усилиям героя-идеолога, из «ничто» превратиться в «нечто». В отличие от Мечтателя, герой-идеолог наделяется деятельной и властной силой.

Семантическая структура героя-идеолога может быть выражена формульным образом: герой-идеолог = обиженный на жизнь мечтатель + «разумный эгоист». Раскольников становится идеологом тогда, когда решается на то, на что не был способен ни один мечтатель, — осуществить «безобразную» мечту на рациональной платформе. Мечта, всегда сопрягавшаяся в элегической культуре с воспоминанием, у Достоевского соединяется с идеей, а идея - порождение рациональной культуры — обретает у него (открыто в «Подростке») союз с чувством. И если тандем мечты и идеи в отношении к жизни оказывается взрывоопасным, то идея в соединении с чувством приводит к подлинному «художественному» постижению «живой жизни».

Мечтатели оказываются связанными в творчестве Достоевского не только между собой, но и с другими типами героев. Но есть и другие примеры. Так состояние раздвоенности подпольного человека достается ему в наследство от героя повести «Двойник». Мечтательная не-социальность в подпольном человеке совмещается с подавленными социальными стремлениями Голядкина. И если Голядкин, со своей психологией «маленького человека», стремился протестовать против другой, «сильной личности», то в подпольном человеке в большой мере происходит обратное: самолюбивая личность, желающая проявить себя любыми средствами, давит «маленького человека». Но эта борьба в самом подпольном человеке осуществляется во многом из-за социальной подавленности, которой, например, был лишен Мечтатель «Белых ночей». В Мечтателе «Белых ночей», всем сердцем отдававшим себя мечте, стремление к социальной реализации практически полностью отсутствовало.

Сюжет мечтателя у Достоевского развивается по двум основным направлениям. Условной исходной точкой для одного из них можно считать «Белые ночи» (от них потянутся линии к «Запискам из подполья» и к «Преступлению и наказанию»). В этой сюжетной перспективе мечтатель представляется как одинокое и исключительное существо, не могущее обрести никаких привязанностей. Для второго направления условной точкой можно считать «Неточку Незванову», от которой линия протянется к «Подростку». Для этой, второй сюжетной перспективы важнее оказываются обстоятельства формирования мечтательного типа. Родословная мечтателя здесь связана с характером его семейства, которое Достоевский определил как «случайное семейство».

И Неточка Незванова, и Аркадий Долгорукий имеют схожие судьбы: и тот, и другой какое-то время пребывает в плену своих ярко-артистических отцов. При этом их матери, про которых можно сказать, что именно они любят своих детей подлинно, оказываются на периферии. Поэтому, как нам представляется, зарождение мечтательности в героях Достоевского так или иначе связано с разбалансировкой в «случайном семействе» мужского, отцовского и женского, материнского начал.

Следует сказать, что две линии сюжета мечтателя отнюдь не целиком параллельны друг другу. И в пространстве, ими очерченном, между мечтателями, как между членами одного семейства, обнаруживаются самые разные отношения. Так, есть несомненное родство между «подпольным» человеком и мечтателем «Кроткой»: оба выступают в роли обиженных на жизнь подпольных мыслителей. Возникшая в подпольном человеке обида на жизнь оборачивается мечтой о власти над жизнью, воплощающейся в Закладчике, персонаже «Кроткой».

Общие точки между Ордыновым и Подростком — их особо выделенная художническая составляющая. Однако в отличие от Ордынова, в Подростке явственно обозначился переход от «художника в мышлении» к «ху

135 дожнику жизни», от «отвлеченных идей» (еще, к счастью, как и сам Подросток, недооформившихся) - к проникнутым чувством «идеям жизни», к «высшей идеи».

Высшая идея», несмотря на то, что называется «идеей», в действительности у Достоевского отменяет все идеи. «Высшая идея» и «высшая мысль» по своей природе лишены формы. Но в то же время именно из-за отсутствия формы они могут пребывать в любых формах, в любых идеях. Проистекающая из «высшей идеи» «живая жизнь» есть само воплощение простоты, неподвластной рефлектирующему уму.

Список научной литературыКосяков, Сергей Алексеевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30-ти т. / Ф. М. Достоевский. Л.: Наука, 1972-1990.

2. Аврамец И. Поэтика новеллы Достоевского / И. Аврамец. — Тарту, 2001.- 143с.

3. Альми И.Л. О романтическом «пласте» в романе «Преступление и наказание» // Достоевский. Материалы и исследования. — т. 11. — СПб.: Наука, 1994. С. 28-40.

4. Андерсон Р. О композиции романа «Преступление и наказание» // Русская литература. 1993. №4. - С. 114-117.

5. Анциферов Н.П. Петербург Достоевского / Н. П. Анциферов. -СПб.: Брокгауз-Ефрон, 1923. 106 с.

6. Арсеньев Н. Н. О Достоевском: четыре очерка / Н. Арсеньев. — Брюссель, жизнь с Богом, 1972. 64 с.

7. Архипова А. В. Достоевский и Карамзин // Достоевский: материалы и исследования.—Вып.5.-Л.: Наука, 1983.-С. 101-112.

8. Афанасьев Э. С. «Я. реалист в высшем смысле»: О художественности романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Русская словесность. — 2005. №4. С. 7-11.

9. Ашимбаева Н. Т. Сердце в произведениях Достоевского и библейская антропология // Достоевский в конце XX века. М.: Издательство «Классика-плюс», 1996. - С. 378-387.

10. Бачинин В.А. Достоевский: метафизика преступления / В.А. Бачинин. СПб.: Издательство СПбУ, 2001. - 412 с.

11. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М. Бахтин. -М.: Советский писатель, 1963. 363 с.137

12. Велик А. П. Художественные образы Ф. М. Достоевского / А. П. Белик. -М.: Наука, 1974. С. 158-179.

13. Белкин А. А. О реализме Достоевского // Творчество Достоевского. М.: 1959. - С. 45-54.

14. Белкин А. Читая Достоевского и Чехова / А. Белкин. М.: Художественная литература, 1973. - 304 с.

15. Белов С. Достоевский и Карамзин // Русский архив. — 1990. Вып.1 С. 178-191.

16. Белов С. В. Петербург Достоевского / С. В. Белов. СПб.: Ал-летейя, 2002 - 372 с.

17. Белов С. В. Роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» / С. В. Белов. М.: Просвещение, 1985. - 240с.

18. Белый А. Трагедия творчества. Достоевский и Толстой // О Достоевском: творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. -М.: Книга, 1990.-С. 143-163.

19. Бельтраме Ф. О парадоксальном мышлении «подпольного человека» // Достоевский. Материалы и исследования. вып. 18. - СПб.: Наука, С.-Петербургская издательская фирма, 2007. - С. 135-142.

20. Бельчиков Н. Ф. «Золотой век» в представлении Ф. М. Достоевского // Проблемы теории и истории литературы. М.: 1971. - С. 357366.

21. Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского / Н. А. Бердяев. — М.: Захаров, 2001. 172с.

22. Бердяев Н. А. Откровение о Достоевском в творчестве Достоевского // О Достоевском: творчество Достоевского в русской мысли 18811931 годов. -М.: Книга, 1990. С. 46-53.

23. Бердяев Н. А. Ставрогин / Н. А. Бердяев // О русских классиках. М.: Высшая школа, 1993. - С. 46-53.

24. Бердяев Н. А. Философия свободного духа / Н. А. Бердяев. Диалектика божественного и человеческого. М.: ООО Издательство ACT; Харьков: Фолио, 2003. - С. 341-501.

25. Берядев Н. А. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого / Н. А. Бердяев. Диалектика божественного и человеческого. -М.: ООО Издательство ACT; Харьков: Фолио, 2003. С. 15-340.

26. Бицилли П. М. К вопросу о внутренней форме романа Достоевского / П. М. Бицилли. София: 1946. - 72 с.

27. Богданов Н. Н. Читая Достоевского. Загадка Ставрогина // Литература в школе. 2006. №5: - С. 20-22.

28. Богданова О. А. Еще раз об «идеологическом романе». «Идеи», «идеологии» и «как бы идеи» в романной структуре Ф.М. Достоевского // Поэтика русской литературы. Сборник статей М.: РГГУ, 2009. - С. 240 -263.

29. Богданова О. А. Под созвездием Достоевского / О. А. Богданова. М.: Intrada, 2008. - 312с.

30. Борисова В. В. Синтетизм религиозно-мифологического подтекста в творчестве Ф. М. Достоевского (Библия и Коран) // Творчество Ф. М. Достоевского: искусство синтеза. Екатеринбург, 1991. - С. 63-88.

31. Бочаров С. Достоевский у Бахтина (Бахтин-филолог) // Достоевский и XX век: в 2т. т.1 -М.: ИМЛИ РАН, 2007. С. 514-527.

32. Бочаров С. Г. От имени Достоевского // Новый мир. 1997. №7.-С. 197-204.

33. Бродский И. О Достоевском // Нева. 1991. №11-12. - С. 260262.

34. Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы / С. Г. Бочаров. -М.: 1999.-626с.

35. Буданова Н. Ф. «Подпольный человек» в ряду лишних людей // Русская литература. 1976. №3. - С. 110-122.

36. Буланов А. М. Святоотеческая традиция понимания «сердца» в творчестве Ф.М. Достоевского // Христианство и русская литература: Сб. статей. Вып. 1. / Отв. редактор В.А. Котельников. — СПб.: 1994. С.257 -278.

37. Булгаков С. Н. Русская трагедия // О Достоевском: творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М.: Книга, 1990. - С. 193-214.

38. Буянова Е. Г. Романы Ф. М. Достоевского / Е. Г. Буянова. 4-е изд. - М.: Издательство МГУ, 2002. - 104 с.

39. Бэлнеп P. JI. Генезис романа « Братья Карамазовы» / P. JI. Бэлнеп. СПб.: Академический проект, 2003. - 264 с.

40. Вересаев В.В. Живая жизнь: О Достоевском. О Льве Толстом. О Ницше / В. В. Вересаев. М.: Республика, 1999. - 447 с.

41. Ветловская В. Е. Способы логического опровержения противника в «Преступлении и наказании» Достоевского // Русская литература. 1994. №4. - С. 112-120.

42. Викторович В. А. Роман и познание веры // Роман Ф. М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. Коломна, 2003. - С. 17-27.

43. Вильмонт Н. Н. Достоевский и Шиллер / Н. Н. Вильмонт. М.: Советский писатель, 1984. - 280с.

44. Владимирова А. Достоевский во французской литературе 20 в. // Достоевский в зарубежных литературах. Л.: Наука, 1978. - С. 37-60.

45. Власкин А. П. От «Власа» к «Подростку»: развитие народного образа у Достоевского // Вестник Челябинского университета. Серия 2, Филология. 1996. №1. - С. 45-54.

46. Волгин И. Homo substitus: человек подмененный: Достоевский и языческий миф // Октябрь. 1996. №3. - С. 172-181.

47. Волгина О. В. Кротость и кроткие в текстах Пушкина и Достоевского // Слово Достоевского. 2000. сб. статей. — М.: Азбуковник, 2001.-С. 354-361.

48. Галкин А. Пространство и время в произведениях Ф. М. Достоевского //Вопросы литературы. 1996, вып.1. - С. 316-323.

49. Галкин А. Смерть или бессмертие? Достоевский против Толстого // Вопросы литературы. 1993, вып.1. - С. 157-172.

50. Гальперина Р. Г. Петербургские мосты Достоевского // Ф. М. Достоевский. Материалы и исследования. — Т. 13. — СПб.: Наука, С.-Петербургская издательская фирма, 1996. С. 222-233.

51. Гальперина Р. Г. Топография «Униженных и оскорбленных» // Ф. М. Достоевский. Материалы и исследования. Т. 10. - СПб.: Наука, 1992.-С. 147-170.

52. Гарин И. И. Многоликий Достоевский / И. И. Гарин. М.: Терра, 1997.-396с.

53. Гаричева Е. А. Слово героя в романе «Преступление и наказание» // Литература в школе. 2001. №5. - С. 30-35.

54. Гессен С. Трагедия добра в «Братьях Карамазовых» Достоевского // О Достоевском: творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов.-М.: Книга, 1990. С. 352-373.

55. Голосовкер В. Я. Достоевский и Кант. Размышления читателя над романом «Братья Карамазовы» и трактатом Канта «Критика чистого разума» / В. Я. Голосовкер. М.: Изд-во АН СССР, 1963.- 102 с.

56. Голубицкий Б. Три дороги Родиона Раскольникова // Искусство в школе. 1996, №2. - С. 50-55.

57. Гранин Д. Власть идеи // Достоевский и мировая культура: альманах №9. М.: Классика-плюс, 1997. - С. 36-39.

58. Гроссман Л. П. Достоевский художник // Творчество Достоевского. - М.: 1959. - С. 330-416.

59. Гроссман Л. П. Поэтика Достоевского / Л. П. Гроссман. М.: 1925. - 192с.

60. Гроссман Л. П. Ф. М. Достоевский / Л. П. Гроссман -М.: Молодая гвардия, 1965. 605 с.

61. Гус М. Рок и воля // Знамя. 1968, №7. - С. 226-237.

62. Джакуинта Р. «У нас мечтатели и подлецы». О «Записках из подполья» Ф. М. Достоевского // Русская литература. — 2002, №3. С. 3-18.

63. Джексон Р. Л. В несчастье яснеет истина: концовка «Кроткой» // Достоевский и мировая культура: альманах №9. — М.: Классика-плюс, 1997.-С. 100-106.

64. Дилакторская О. Г. Имена собственные в «Хозяйке» // Русская речь. 1995, №3.-С. 14-18.

65. Дилакторская О. Г. Петербургская повесть Достоевского / О. Г. Дилакторская. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. - 348с.

66. Дмитриев В. Н. Бердяев читатель Достоевского ( к проблеме «персонализм и революция») // Филологические записки. - 1998, вып.11 -С. 66-75.

67. Днепров В. Д. Идеи, страсти, поступки / В. Д. Днепров. Л.: Советский писатель, 1925. - 384с.

68. Долинин А. С. Достоевский и другие. / А. С. Долинин. Л.: Художественная литература, 1989. - 480с.

69. Долинин А. С. Последние романы Достоевского / А. С. Долинин. — М.-Л.: Советский писатель, 1963. — 344с.

70. Евнин Ф. И. Роман «Преступление и наказание» // Творчество Достоевского. М.: Издательство Академии наук СССР, 1959. - С. 128172.

71. Ельницкая Л. П. Исповедь антигероя ( «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского и « Распад атома» Г.Иванова) // Достоевский. Материалы и исследования. вып. 18. - СПб.: Наука, С.-Петербургская издательская фирма, 2007. - С. 227-240.

72. Енсен П. А. Парадоксальность авторства (у Достоевского) // Парадоксы русской литературы. — СПб.: 2001. С. 219-234.

73. Ермилов В. Ф. М. Достоевский / В. Ермилов. М.: Гослитиздат, 1956.-280 с.

74. Ерофеев В. Вера и гуманизм Достоевского // В. Ерофеев. В лабиринте проклятых вопросов. М.: Союз фотохудожников России, 1996. -С. 49-75.

75. Ерофеев В. Найти в человеке человека. ( Достоевский и экзистенциализм) / В. Ерофеев. М.: Зебра Е, ЭКСМО, 2003. - 287с.

76. Ефимов И. Несовместимые мифы: Достоевский и Толстой // Звезда. 2002, № 11. - С. 187-192.

77. Живолупова Н. Внутренняя форма покаянного псалма в структуре исповеди антигероя Достоевского // Достоевский и мировая культура: альманах №10. -М.: Классика-плюс, 1998. С. 99-106.

78. Жилякова Э. М. Традиции сентиментализма в творчестве раннего Достоевского (1844-49) / Э. М. Жилякова. — Томск, Издательство Томского университета, 1989. 272 с.

79. Задорожнюк И. Е. Феноменология творчества Ф. М. Достоевского // Вопросы психологии. 2005, №2. - С. 127-128.

80. Захаров В. Н. Система жанров Достоевского / В. Н. Захаров. Л.: Издательство ЛГУ, 1985. - 209с.

81. Злочевская А. В. Образ антигероя в повестях и рассказах Ф. М. Достоевского // Филологические науки. 1983. №2. - С. 22-29.

82. Зунделович Я. О. Художественно-логическое и отвлеченно-логическое в романе «Подросток» // Я. О. Зунделович. Романы Достоевского. Статьи. Ташкент, 1963. —С. 141-179.

83. Иванов В. Достоевский / В. Иванов // Эссе, статьи, переводы. -Брюссель, Жизнь с Богом, 1985. С. 1-106.

84. Иванов В. Достоевский и роман-трагедия // О Достоевском: творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М.: Книга, 1990.-С. 164-192.

85. Иванчикова Е. А. «Подросток»: повествование с лирическим рассказчиком //Вопросы языкознания. 1995. №3. - С. 70-76.

86. Изместьева Н. С. «Слово творящее» в романе «Подросток» // Роман Ф. М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. -Коломна, 2003. С. 159-168.

87. Истомин К. К. Из жизни и творчества Достоевского в молодости (введение в изучение Достоевского) // Творческий путь Достоевского. Л.: 1924.-С. 7-29.

88. Исупов К. О неисследованной черте художественного мышления Ф. М. Достоевского (понятие игры) // Вопросы историзма и реализма в русской литературе Х1Х-начала ХХвека. — Л.: Издательство ЛГУ, 1985. -С. 183-192.

89. Исупов К. Романтик свободы (русская классика глазами персоналиста) / Н. Бердяев // О русских классиках. — М.: Высшая школа,1993.-С. 7-22.

90. Итокава К. Хаотическое в романе «Подросток» // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества. М.: Грааль, 2002. — С. 498-507.

91. Канадзава М. Мечта и воспоминание в «Белых ночах» Достоевского в сопоставлении с «Бедной Лизой» Карамзина // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества. М.: Грааль, 2002. - С. 11-22.

92. Карасев Л. В. О символах Достоевского // Вопросы философии.1994. № 10.-С. 90-111.

93. Карякин Ю. Достоевский / Ю. Карякин. М.: 1984. - 48 с.

94. Карякин Ю. Ф. О философско-этической проблематике романа «Преступление и наказание» // Достоевский и его время. Л.: Наука, 1971. -С. 166-195.

95. Карякин Ю. Самообман Раскольникова / Ю. Карякин. М.: Художественная литература, 1976. - 160 с.

96. Касаткина Т. А. Категория пространства в восприятии личности трагического мироощущения (Раскольников) // Достоевский: материалы и исследования. т.11 - СПб., Наука, 1994. - С. 81-88.

97. Касаткина Т. Роман Ф. М. Достоевского «Подросток»: «Идея» героя и идея автора // Вопросы литературы. 2004. №1. - С. 181-212.

98. Касаткина Т. А. Характерология Достоевского / Т. А. Касаткина. -М.: 1996.-336с.

99. Като Д. Причинно-следственные связи в мире Достоевского в сопоставлении с японским понятием «эн» // Достоевский и XX век: в 2т. -т.2 М.: ИМЛИ РАН, 2007. - С. 456-465.

100. Катто Ж. Пространство и время в романах Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. т.З. - Л.: Наука, 1978. - С. 4153.

101. Кашина Н. Человек в творчестве Ф. М. Достоевского / Н. Кашина. М.: Художественная литература, 1986. - 318 с.

102. Киносита Т. Образ мечтателя: Гоголь, Достоевский, Щедрин // Достоевский. Материалы и исследования. т.8. - Л.: Наука, 1988. - С. 2138.

103. Киносита Т. Понятие «красоты» в свете идей эстетики Достоевского // Достоевский: материалы и исследования, т.11. СПб.: Наука, 1994.-С. 96-101.

104. Кирпотин В. Я. Достоевский / В.Я. Кирпотин // Избранные работы в 3-х томах. т.2. - М.: Художественная литература, 1978. - 485 с.

105. Кирпотин В. Мир Достоевского / В. Кирпотин. М.: Советский писатель, 1983. - 472 с.

106. Клейман Р. Я. Вселенная и человек в художественном мире Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. — т.З. — Л.: Наука, 1978.-С. 21-40.

107. Клейман Р. Я. Сквозные мотивы творчества Достоевского в историко-культурной перспективе / Р. Я. Клейман. Кишинев, Штиинца, 1985.-207с.

108. Ковач А. Поэтика Достоевского / А. Ковач. М.: Водолей Publishers, 2008. - 352с.

109. Ковсан М. Л. «Преступление и наказание»: «все» и «он» // Достоевский. Материалы и исследования. т.8. - Л.: Наука, 1988. - С. 7286.

110. Кожевникова Н. А. Сквозные слова в романе Ф. М. Достоевсокго «Преступление и наказание» // Слово Достоевского. 2000. Сб. статей. М.: Азубковник, 2001. - С. 146-171.

111. Комарович В. Л. Роман Достоевского «Подросток» как художественное целое // Достоевский: статьи и материалы. Л.: 1924. -Сб. 2.-С. 31-70.

112. Косино Г. Достоевский и гипнотизм ( «Хозяйка» и другие произведения) // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества. -М.: Грааль, 2002. С. 361-372.

113. Криницын А. Б. О притчевой основе идей в романах Ф. М. Достоевского // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. -1993. №5. -С. 54-59.

114. Кроо К. Исторический обзор венгерской достоевистики. // Достоевский и 20 век: в 2т. Т.2 - М.: ИМЛИ РАН, 2007. - С. 483-552.

115. Кудрявцев Ю. Три круга Достоевского (Событийное. Социальное. Философское) / Ю. Кудрявцев. М.: Издательство Московского университета, 1979. - 344 с.

116. Кулешов В. И. Жизнь и творчество Ф. М. Достоевского / В. И. Кулешов. М.: Детская литература, 1979. - 206 с.

117. Курабцев В. Л. Ангелы и бесы ( Лев Шестов и философия Ф. М. Достоевского) // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. -2003, №4.-С. 3-16.

118. Кушкин Е. Достоевский и Камю // Достоевский в зарубежных литературах. Д.: Наука, 1978. - С. 81-116.

119. Латынина А. Достоевский и экзистенциализм // Достоевский -художник и мыслитель. М.: Художественная литература, 1969. - С. 210259.

120. Лахманн Р. О «Слабом сердце» Достоевского: не кроется ли ключ к тексту в самом тексте? // Русская новелла. СПб.: 1983. - С. 135154.

121. Лебедев Ю. В. Диалог Ф. М. Достоевского с утопическим социализмом в творчестве 1840-х годов // Литература в школе. 2007. №2. -С. 2-8.

122. Линков В. Теория, сознание и жизнь в понимании Достоевского // Достоевский и мировая культура: альманах №9. М.: Классика-плюс, 1997.-С. 94-99.

123. Лодзинский В. Э. «Тайна» Свидригайлова // Достоевский. Материалы и исследования. т. 10. - СПб.: Наука, 1992. - С. 63-76.

124. Львова Н. «Душевное, не имеющее духа.»: «Подполье» Ф. М. Достоевского и О. И. Сенковский // Литературная учеба. 1986, №4. - С. 172-177.

125. Манн Ю. В. Путь к открытию характера // Достоевский -художник и мыслитель. М.: 1972. - С. 284-311.

126. Мейер Г. Свет в ночи. (О «Преступлении и наказании»). Опыт медленного чтения / Г. Мейер. Frankfurt/Main., 1967 - 515с.

127. Мелетинский Е. М. Заметки о творчестве Достоевского / Е. М. Мелетинский. -М.: РГГУ, 2001.- 190 с.

128. Мелетинский Е. Трансформации архетипов в русской классической литературе. Космос и хаос, герой и антигерой / Е. М. Мелетинский // О литературных архетипах. М.: 1994. - С. 86-118.

129. Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский / Д. Мережковский // Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995. -С. 5-350.

130. Миджиферджян Т. В. Раскольников Свидригайлов -Порфирий Петрович: поединок сознаний // Достоевский. Материалы и исследования. - вып.7. - Л.: Наука, 1987. — С. 65-80.

131. Милешин Ю. А. Достоевский и писатели-экзистенциалисты / Ю. А. Милешин // Достоевский и французские романисты первой половины 20 в. Челябинск, 1984. - С. 74-98.

132. Михновец Н. «Кроткая»: литературный и музыкальный контекст // Достоевский. Материалы и исследования. -Т.13. -СПб.: Наука, С.-Петербургская издательская фирма,1996 С. 143-67.

133. Михнюкевич В. А. Ф. М. Достоевский художник и русский фольклор // Творчество Ф. М. Достоевского: искусство синтеза. -Екатеринбург, 1991.-С. 89-124.

134. Мотылева Т. Грани всемирной славы / Т. Мотылева // Достояние современного реализма. М.: Советский писатель, 1973. - С. 291- 378.

135. Мочульский К. Достоевский: жизнь и творчество / К. Мочульский Париж, УМСА-РЫЕЗБ, 1980. - 564с.

136. Муравьева А. Н. О системе образов в романе Достоевского «Подросток» // Литература в школе. 1977, №1. - С. 15-20.

137. Нагина К. А. О Достоевском и русском романе XIX века // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. 2004, №1. - С. 46-49.

138. Назиров Р. Г. Достоевский и романтизм // Проблемы теории и истории литературы. М., 1971. - С. 346-356.

139. Назиров Р. Г. Проблемы художественности Достоевского // Творчество Ф. М. Достоевского: искусство синтеза. — Екатеринбург, 1991. -С. 125-156.

140. Назиров Р. Г. Творческие принципы Достоевского / Р. Г. Назиров. — Саратов, Издательство Саратовского университета, 1982 160с.

141. Наседкин Н. Н. Самоубийство Достоевского: тема суицида в жизни и творчестве писателя / Н. Н. Наседкин. М.: Алгоритм, 2002. - 448 с.

142. Недзвецкий В. А. Ф. М. Достоевский как художник-мессия. Ст. 1. Роман как крестный путь современного человека. // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. 2006, т.65. №1. — С. 12-29.

143. Недзвецкий В. А. Ф. М. Достоевский как художник-мессия. Ст. 2. Романист герой - читатель // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. — 2006, т.65. №2. — С. 23-32.

144. Никонова Е. А. Раскольников против Раскольникова: о романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Филологические записки: Вестник литературоведения и языкознания. 2005, вып. 23 - С. 253-257.

145. Новикова М. Не только о Достоевском // Новый мир. 1997. №7. - С. 204-208.

146. Одиноков В. Г. Типология образов в художественной системе Ф. М. Достоевского / В.Г. Одиноков. Новосибирск, Наука, 1981. - 144 с.

147. Осмоловский О. Н. Достоевский и русский психологический роман / О. Н. Осмоловский. — Кишинев, Штиинца, 1981. 167с.

148. Петров В. Живые люди Достоевского и мертвые души Гоголя // Наука и жизнь. 2005, №10. - С. 92-98.

149. Переверзев В. Ф. Гоголь. Достоевский. Исследования / В. Ф. Переверзев. — М.: Советский писатель, 1982. 512с.

150. Пискунова С.И. Донкихотская ситуация в ранней прозе Достоевского // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. -2006. №1.- С. 73-84.

151. Погорельцева А. В. Проблема детства в творчестве Ф. М. Достоевского //Советская педагогика. -1991, №12.-С. 111-115.

152. Поддубная Р. Двойничество и самозванство // Достоевский. Материалы и исследования. т. 11. - С. 28-40.

153. Полоцкая Э. А Человек в художественном мире Достоевского и Чехова // Достоевский и русские писатели. — М.: Советский писатель, 1971. -С. 184-245.

154. Померанц Г. Мыслители читают Достоевского // Октябрь -1993, №3.- С. 185-189.

155. Померанц Г. С. Открытость бездне: встречи с Достоевским / Г. С. Померанц. -М.: Советский писатель, 1990 384 с.

156. Преподобный Иустин (Попович). Достоевский о Европе и славянстве / Преподобный Иустин (Попович). М.: Сретенский монастырь, 2001.

157. Пруцков Н. И. Утопия или антиутопия? // Достоевский и его время.-Л.: 1971.-С. 88-107.

158. Реизов Б. Г. «Хозяйка» Ф.М. Достоевского ( к проблеме жанра) // Русская литература. 1976. №1. - С. 144-148.

159. Родина Т. М. Достоевский: повествование и драма / Т. М. Родина. М.: Наука, 1984. - 246с.

160. Розанов В. О Достоевском // О Достоевском: творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М.: Книга, 1990. - С. 6473.

161. Роман Ф.М. Достоевского «Подросток»: возможности прочтения. / Отв. ред. В.А. Викторович. Коломна, 2003. - 262 с.

162. Савельева В. В. Сны и циклы сновидений в произведениях Ф. Достоевского //Русская словесность. 2002, №7. - С. 24-31.

163. Савинков С. В. Идея идеи в творчестве Достоевского / С. В. Савинков. Dramatis personae. Статьи, заметки, эссе о русской литературе. -Воронеж, 1998.-С. 79-82.

164. Савинков С. В. На пути к роману Достоевского: типология героя // Поэтика русской литературы. Сборник статей. М.: РГГУ, 2009. -С. 211-224.

165. Самсонова Н. В. Четыре «возраста» одного героя ( о трансформации образа мечтателя в творчестве Ф.М. Достоевского) // Филологические записки. -Вып.21, 2004. С. 37-45.

166. Сараскина J1. Слово звучащее, слово воплощенное: Сочинители в произведениях Достоевского // Вопросы литературы. 1989. №12.-С. 99-130.

167. Свительский В. А. Самодостаточность личности и жизненные роли героев Достоевского ( от «Записок из подполья» к «Братьям Карамазовым») // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества. -М.: Грааль, 2002. С. 397-406.

168. Свительский В. А. Что такое подполье? // Индивидуальность писателя и литературно-общественный процесс. Воронеж, Издательство воронежского университета, 1979. - С. 71-80.

169. Семак О. «Человек из подполья» Достоевского как философ постмодернизма, или Искушение свободой // Достоевский и мировая культура: альманах №10. -М: Классика-плюс, 1998. С. 7-12.

170. Семенов Е. И. Об идейно-эстетических противоречиях романа Ф. М. Достоевского «Подросток» // Русская литература. 1968. №2. - С. 45-60.

171. Семенов Е. И. Роман Достоевского «Подросток» / Е. И. Семенов. Л.: Наука, 1979. - 167с.

172. Семенов Е. И. У истоков «Подростка» (о романе Ф. М. Достоевского) // Русская литература. 1973, №3. - С. 107-116.

173. Семенова С. Преодоление трагедии: «Вечные вопросы» в литературе / С. Семенова. -М.: Советский писатель, 1989. 140с.

174. Сергушева С. В. Тема детства в творчестве Ф, М. Достоевского // Литература в школе. — 2003, №5. С. 32-35.

175. Сердюченко В. Читая Достоевского. Раскольниковы и Разумихины // Нева. 2002, № 8. - С. 193-196.

176. Скафтымов А. П. «Записки из подполья» среди публицистики Достоевского // А. П. Скафтымов. Нравственные искания русских писателей. М.: Художественная литература, 1972. - С. 88-133.

177. Скафтымов А. П. Тематическая композиция романа «Идиот» // А. П. Скафтымов. Нравственные искания русских писателей. М.: Художественная литература, 1972. - С. 23-87.

178. Смирнова JI. Н. Концепция благодеяния в идейно-художественном мире романов Ф. М. Достоевского (от «Бедных людей к «Преступлению и наказанию») // Литература в школе. 2007. №2. - С. 812.

179. Соловьев В. Три речи в память Достоевского // О Достоевском: творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М.: Книга, 1990.-С. 32-54.

180. Станюта А. А. Постижение человека: Творчество Достоевского 1840-1860-х гг. / А. А. Станюта. Минск, Издательство ВГУ, 1976. - 159с.

181. Степанова Т.А. Тема детства в творчестве Достоевского // Вестник московского университета. Серия 9. Филология. 1988, № 4. - С. 88-93.

182. Степанян К. А. Реализм в высшем смысле и XX век // Достоевский и XX век: в 2т. т. 1. - М.: ИМЛИ РАН, 2007. - С. 217-243.

183. Степун Ф. Миросозерцание Достоевского // О Достоевском: творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М.: Книга, 1990.-С. 332-351.

184. Суворов А. Достоевский и Запад // Москва. 2001, №11. - С. 200-210.

185. Сыроватко Л. Символика времени в романе «Подросток» // Достоевский и мировая культура: альманах №10. — М.: Классика-плюс, 1998.-С. 107-115.

186. Сыроватко JI. В. Ф. М. Достоевский глазами «молодого поколения» русской эмиграции (1920-1940) // Достоевский и XX век: в 2т. т.2. - М.: ИМЛИ РАН, 2007. - С. 68-177.

187. Телегин С. М. Основной миф Достоевского // Литература в школе. 1998. №4. - С. 33-44.

188. Тихомиров Б. Н. Из наблюдений над романом «Преступление и наказание» // Достоевский: материалы и исследования. — т. 13. — СПб.: Наука, С.-Петербургская издательская фирма, 1996. С. 232-246.

189. Тихомиров Б. К осмыслению глубинной перспективы романа «Преступлению и наказанию // Достоевский в конце XX века. М.: Издательство «Классика-плюс», 1996. — С. 251-69.

190. Топоров В. Н. Петербургский текст русской литературы / В. Н. Топоров. СПб.: Искусство, 2003. — 616с.

191. Труайя А. Федор Достоевский / А. Труайя. — М.: Издательство Эксмо, 2005.-480 с.

192. Туниманов В. «Подполье» и «живая жизнь» // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества. М.: Грааль, 2002. - С. 11-22.

193. Туровский М. Достоевский и Бердяев // Философия науки. -1998, №1.- С. 107-117.

194. Фаустов А. А. Мечтатель / А. А. Фаустов, С. В. Савинков // Очерки по характерологии русской литературы. В.: 1998. - С. 85-144.

195. Фридлендер Г. М. Достоевский и мировая литература / Г. М. Фридлендер. — М.: Художественная литература, 1979. 423 с.

196. Фридлендер Г. М. Ценное исследование о молодом Достоевском // Русская литература. — 1991, №1. С. 213-214.

197. Фридлендер Г. М. Эстетика Достоевского // Достоевский — художник и мыслитель. М., Художественная литература, 1972. - С. 97164.

198. Хансен-Лёве О. Дискурсивные процессы в романе Достоевского «Подросток» // Автор и текст. СПб.: 1996. - С. 229-268.

199. Чичерин А. В. Достоевский искусство прозы // Достоевский -художник и мыслитель. — М.: 1972. — С. 260-283.

200. Шестов Л. Достоевский и Ницше (философия трагедии) // Л. Шестов. Избранные сочинения. -М.: Ренессанс, 1993. С. 159-327.

201. Шестов Л. Киргегард и экзистенциальная философия / Л. Шестов. -М.: Прогресс-Гнозис, 1992. 302с.

202. Шестов Л. О «перерождении убеждений» у Достоевского / Л. Шестов // Русская литература. 1991, №3. — С. 16-21.

203. Шестов Л. Пророческий дар // О Достоевском: творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов. М.: Книга, 1990. - С. 119-127.

204. Шкловский В. Б. За и против: заметки о Достоевском / В. Б. Шкловский. М.: Советский писатель, 1957. - 259с.

205. Щенников Г. К. Достоевский и русский реализм / Г. К. Щенников. Свердловск, Издательство Свердловского университета, 1987.-352 с.

206. Щенников Г. К. Человековедение Достоевского // Вопросы литературы. 1987. №8. - С. 247-252.

207. Энгельгардт Б.М. Идеологический роман Достоевского //Б. М. Энгельгардт. Избранные труды. СПб.: Издательство СПбУ, 1995 -С. 270-308.

208. Этов В. И. О художественном своеобразии социально-философского романа Достоевского // Достоевский — художник и мыслитель. М., 1972. - С. 312-343.

209. Юрьева О. Ю. Образ «русского семейства» в творчестве Ф. М. Достоевского и в русской литературе начла XX века // Достоевский и XX век: в 2т. -т.1. -М.: ИМЛИРАН, 2007.-С. 536-559.

210. Юрьева О. Ю. Синтез как мирообразующий принцип в творческом сознании Ф. М. Достоевского // Филологические науки. 2003, №1. — С. 10-18.

211. Якубова P. X. Сюжетно-композиционное единство романов Ф. М. Достоевского // Творчество Ф. М. Достоевского: искусство синтеза. -Екатеринбург, 1991. С. 157-181.

212. Якубович И. Д. Нравственно-философские искания Аркадия Долгорукого (Спиноза и Лейбниц в черновиках романа «Подросток») // Достоевский: материалы и исследования. т. 13. - СПб.: Наука, С.-Петербургская издательская фирма, 1996. - С. 98-105.

213. Raymond J. Wilson III. Raskolnikov's Dream in Crime and Punishment // Raskolnikov and Svidrigailov. NY: 2004. - C. 69-79.