автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Мемуарно-автобиографическое начало в исторических повестях начала XVII века о смуте

Полный текст автореферата диссертации по теме "Мемуарно-автобиографическое начало в исторических повестях начала XVII века о смуте"

На правах рукописи

ДУДКО АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВНА

МЕМУАРНО-АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЕ НАЧАЛО В ИСТОРИЧЕСКИХ ПОВЕСТЯХ НАЧАЛА XVII ВЕКА О

СМУТЕ

Специальность 10.01.01 Русская литература Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

5 ДЕК 2013

Орел-2013

005542483

005542483

Диссертация выполнена на кафедре истории русской литературы XI - XIX вв. ФГБОУ ВПО «Орловский государственный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

ФГБОУ ВПО «Орловский государственный университет» Антонова Мария Владимировна

Официальные оппоненты: Ранчин Андрей Михайлович, доктор

филологических наук, профессор, профессор кафедры истории русской литературы ФГБОУ ВПО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова»

Никищенкова Галина Викторовна,

кандидат филологических наук, преподаватель кафедры гуманитарных дисциплин факультета среднего

профессионального образования

Технологического института им. H.H. Поликарпова ФГБОУ ВПО

«Государственный университет — учебно-научно-производственный комплекс»

Ведущая организация: НОУ ВПО «Университет Российской

академии образования»

Защита состоится «24» декабря 2013 года в 14.00 на заседании диссертационного совета Д 212.183.02 в ФГБОУ ВПО «Орловский государственный университет» по адресу: 302026, г. Орел, ул. Комсомольская, д. 41, корп. 3.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Орловского государственного университета по адресу: 302026, г. Орел, ул. Комсомольская, д. 95.

Автореферат разослан «_» ноября 2013 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук, доцент

J A.A. Вельская

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Общественно значимые события русской истории очень часто отличались драматическим характером отношений между обществом и государством и трагическими последствиями. Одним из самых серьезных испытаний для страны, повлекшим коренные преобразования в общественной и государственной жизни, кардинально изменившим сознание русского человека, стал период 1598-1613 годов, ознаменованный завершением правления сословно-представительной монархии Рюриковичей, воцарением династии Романовых и получивший выразительное и точное название -Смута.

Это время отразилось в литературе XVII века в виде уникального свода исторических повестей, которые характеризуются близостью тематики и проблематики, нацеленностью на отображение человеческой личности на фоне трагических событий эпохи Смутного времени и в этом отношении представляют собой качественно новый этап развития русской литературы.

Традиционно «Сказание» Авраамия Палицына, «Временник» Ивана Тимофеева, «Повесть известно сказуема» и ««Повесть о некоем мнисе» С.И. Шаховского, «Летописную книгу» И.М. Катырева-Ростовского, «Словеса дней, и Царей, и Святителей московских» И.А. Хворостинина медиевисты относят к жанру исторических повестей (Н.К. Гудзий, O.A. Державина, В.В. Кусков, Е.П. Семенова, O.A. Туфанова и др.), хотя подобное определение можно считать довольно условным, так как по своим художественным особенностям эти произведения, написанные сразу после завершения Смуты, не вписываются в рамки какого-либо канонического жанра древнерусской книжности.

От первых публикаций в XIX веке и вплоть до современных исследований изучение исторических повестей начала XVII века сопровождалось бурной полемикой и уникальными открытиями. В настоящее время большую часть проблем, связанных с идейной направленностью текстов исторических повестей, можно считать практически разрешенной. В трудах Д.И. Антонова, П.Г. Власенко, O.A. Державиной, М.А. Коротченко, JI.E. Морозовой, А.И. Яковлева и других исследователей убедительно доказано, что в основе всех указанных произведений лежала мысль о Смуте как закономерном наказании Руси за грехи правителей и народа.

В современных публикациях внимание сосредоточено на проблемах текстологии (JI.E. Морозова, Д. А. Рыбаков, Я.Г. Солодкин и др.) и частных вопросах поэтики исторических повестей о Смуте: выявлении особенностей функционирования авторского самосознания (Д.И. Антонов), анализе принципов создания образов правителей (Е.П. Семенова, O.A. Туфанова, Е.В. Логунова) и введения библеизмов в тексты исторических повестей (Е.В. Логунова).

Одной из самых дискуссионных в настоящее время является проблема автобиографизма, становление которого в русской литературе традиционно

связывается с «Житием» протопопа Аввакума (Н.К. Гудзий, В.П. Адрианова-Перетц, А.Н. Робинсон, Н.С. Демкова и др.). Новые исследования в этой области доказывают, что элементы автобиографического начала проявляются в самых разных жанрах древнерусской литературы (С. Зенковский, Т.Н. Копреева, Е.В. Крушельницкая). «Следы» автобиографизма обнаруживаются и в памятниках церковной литературы (A.M. Ранчин), и в русских и переводных житиях (М.В. Антонова, Е.И. Сарин).

Наиболее широко эта проблема рассмотрена в диссертации Е.Г. Июльской (2002), которая возводит автобиографическое начало в произведениях древнерусской литературы к античной и средневековой европейской традиции и определяет особенности его функционирования на огромном корпусе текстов: начиная от «Поучения» Владимира Мономаха и заканчивая «Сказанием» Авраамия Палицына, сочинениями Епифания и протопопа Аввакума. При этом анализу собственно исторических повестей о Смуте в работе уделено незначительное внимание.

В этом же контексте оказываются упоминания Д.С. Лихачевым и A.M. Панченко об автобиографическом начале в повестях Авраамия Палицына, Ивана Тимофеева, И.М. Катырева-Ростовского, С.И. Шаховского и И.А. Хворостинина. А.Ю. Мережинская прямо называет начало XVII века периодом рождения русской мемуарно-автобиографической прозы, что вступает в противоречие с идеями, высказанными в трудах A.B. Антюхова, Г.Г. Елизаветиной, Т.М. Колядич, H.A. Николиной, А.Г. Тартаковского, связывающих возникновение мемуарно-автобиографической литературы со становлением культуры Нового времени.

Интенсивностью научных поисков и дискуссионностью проблемы формирования мемуарно-автобиографической прозы в русской литературе и определяется актуальность нашего исследования.

Следует отметить, что личные чувства и впечатления авторов в литературе начала XVII века еще не до конца оформились в то субъективное повествование, которое характерно для мемуарно-автобиографической прозы последующих литературных эпох. При этом и черты автобиографизма (личный опыт автора), и черты мемуарности («овеществленная историческая память») во многом организуют текст рассматриваемых в работе памятников.

Степень разработанности темы исследования может быть охарактеризована как незначительная, так как до настоящего времени детальное изучение мемуарно-автобиографического начала во всем выделяемом исследователями корпусе исторических повестей начала XVII века не проводилось.

Подходы к воспроизведению исторических событий определяются творческими и мировоззренческими установками авторов. Именно потому в произведениях одних книжников доминирующим оказывается субъективное начало (Авраамий Палицын, И.А. Хворостинин, С.И. Шаховской), в других -проявляется стремление к объективности (Иван Тимофеев, И.М. Катырев-Ростовский). Мемуарно-автобиографические элементы в последнем случае

переносятся в повествовательный план, соотносимый с фабулой, событийным началом и событийной памятью и проявляются на формальном уровне.

В качестве основных признаков автобиографизма нами рассматриваются: прием хроникального построения повествования, прием объективированности повествования, прием исторической ретроспективной аналогии и способы выражения автобиографического начала - самооправдание, умолчание, исповедальность, особенности авторской модальности, а также — основные композиционные и художественные средства, используемые авторами исторических повестей при воспроизведении собственной биографии и наиболее значимых с их точки зрения исторических событий.

Объектом исследования является генезис мемуарно-автобиографического начала в исторических повестях Смутного времени.

Предмет исследования - формы и способы включения автобиографического начала в историческое повествование, особенности поэтики мемуарно-автобиографической прозы нового типа.

Материалом исследования послужили следующие произведения: «Сказание» Авраамия Палицына, «Временник» Ивана Тимофеева, «Повесть известно сказуема» и ««Повесть о некоем мнисе» С.И. Шаховского, «Летописная книга» И.М. Катырева-Ростовского, «Словеса дней, и Царей, и Святителей московских» И.А. Хворостинина. Кроме того, к анализу привлекались тексты «Повести временных лет», «Слова о полку Игореве», «Повести о разорении Рязани Батыем», «Задонщины», «Сказания о Мамаевом побоище», «Домашних записок» С.И. Шаховского, «Записок» И.А. Желябужского и A.A. Матвеева.

Основная цель исследования состоит в установлении приемов и способов представления мемуарно-автобиографического начала в текстах повестей о Смуте, выраженных на уровне структуры и композиции художественного текста.

Для достижения данной цели полагаем необходимым решить следующие задачи:

— исследование принципов автобиографизма и элементов мемуаристики в исторических повестях о Смутном времени;

— рассмотрение приемов передачи мемуарно-автобиографического начала в соотнесенности с летописной традицией и текстами Ветхого и Нового заветов;

— анализ особенностей поэтики мемуарно-автобиографических фрагментов текста с позиций выявления субъективности / объективности на уровне форм повествованиями и композиционных элементов (портрет, пейзаж)

Положения, выносимые за защиту:

1. Мемуарно-автобиографическое начало является окончательно сложившимся художественным элементом русской прозы «переходного» периода, что выводит произведения о Смуте за рамки собственно исторического повествования и способствует выражению авторского взгляда на историю, исторических деятелей и собственную роль повествователя в событиях Смутного времени.

2. Использование хроникального принципа повествования в исторических повестях о Смуте определяет развитие сюжета и пространственно-временную организацию художественного текста, когда концептуальное (логически обусловленное) восприятие действительности постепенно вытесняется перцептивным (личностным, основанным на индивидуальном опыте) воспроизведением истории, а использование приема объективизации повествования оказывается способом завуалированного представления взглядов автора на события Смуты и личную биографию.

3. Прием исторической ретроспективной аналогии вводится авторами исторических повестей не только для «вписывания» событий Смутного времени в общемировую историю, но и для художественного расширения описания, характеристики событий и исторических персонажей, выражения морально-этических представлений и раскрытия отдельных эпизодов собственной судьбы.

4. Особенности поэтики мемуарно-автобиографического плана повествования обусловлены двумя разнонаправленными тенденциями: наличием субъективного начала, связанного с потребностью авторов представить собственный взгляд на происходившие события, участниками и свидетелями которых они были, и стремлением к объективной исторической ретроспекции, придающей достоверность авторской трактовке истории.

5. Важнейшими элементами выражения мемуарно-автобиографического начала в исторических повестях начала XVII века являются словесный портрет и пейзаж, функционирующие в мемуарных фрагментах повествования на правах самостоятельных художественных феноменов.

Научная новизна работы состоит в формировании новых подходов к анализу мемуарно-автобиографического начала и способов его выражения в исторических повестях эпохи Смуты.

Методологической основой данного исследования послужили труды отечественных ученых по поэтике древнерусской литературы -М.В. Антоновой, A.C. Демина, Д.С. Лихачева, A.M. Панченко, A.M. Ранчина, А.Н. Робинсона, В.Н. Топорова, A.A. Шайкина и др., по проблемам изучения идейно-художественных особенностей исторических повестей XVII века о Смуте и автобиографического начала в древнерусской литературе Д.И. Антонова, П.Г. Васенко, O.A. Державиной, Э. Иглой,

Е.В. Крушельницкой, В.В. Кускова, JI.E. Морозовой, A.B. Никольской, A.C. Орлова, С.Ф. Платонова, Е.П. Семеновой, И.Ю. Серовой, O.A. Туфанова А.П. Яковлева и др.

В работе использованы историко-литературный, сравнительно-исторический и историко-генетический методы исследования.

Теоретическая значимость диссертационной работы заключается в том, что ее результаты углубляют научные представления об эволюции жанров древнерусской книжности, о специфике выражения приемов и способов мемуарно-автобиографического начала в литературе «переходного» периода, создании концепции трансформации летописной традиции в исторических повестях о Смуте.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в практике вузовского преподавания курса истории русской литературы, в специальных курсах и семинарах.

Апробация работы проводилась в форме выступлений на международных научных конференциях: XI и X Международных научных конференциях «Духовные начала русского искусства и образования» («Никитские чтения») (Новгород Великий, 2009, 2010); Международных конференциях «Славянские чтения» (Орел, 2010-2012); Международной научно-практической конференции «Социальное учение Церкви и современность» (Орел, 2011); межвузовской конференции «Орловский текст русской культуры» (Орел, 2010), III Всероссийской научной конференции «Русская литература и философия: постижение человека» (Липецк, 2011), межвузовской конференции «Кусковские чтения» (Орел, 2012).

По теме диссертации опубликовано 9 статей, в том числе 3 - в рецензируемых журналах, аккредитованных ВАК.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из Введения, двух глав, Заключения, списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обоснована актуальность темы, определены цель и содержание поставленных задач, представлена методология исследования, раскрыты актуальность, научная новизна и практическая значимость работы, изложены положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Приемы и способы выражения автобиографизма в повестях о Смутном времени» посвящена изучению различных форм введения автобиографического начала в тексты исторических повестей о Смуте.

В параграфе 1.1. - «Хроникальность и объективированность как формы выражения автобиографизма» — последовательно анализируются формы хроникального построения повествования в исторических повестях о Смуте, унаследованные от летописного канона (указание года, месяца и числа). Важность изучения особенностей хроникального принципа в исторических повестях определяется тем, что это один из важнейших параметров, отличающих литературу старого и нового типа: если в произведениях древнерусской литературы сюжет «не формируется, а берется из реальной жизни» (Е.Л. Конявская), то в исторических повестях о Смуте проявляется индивидуализированность восприятия времени и событий: произвольный отбор исторических фактов и обозначение дат, обусловленные личными целями и художественными установками авторов.

Летописный прием «въ лйго» с большей или меньшей частотностью присутствует во всех исторических повестях начала XVII века, посвященных Смуте, но при этом формы его использования и функциональность существенно отличаются. Следование за летописной традицией наиболее отчетливо выражается в «Сказании» Авраамия Палицына, который постоянно прибегает к точному указанию времени совершающегося события: из 77 глав «Сказания» 9-ть открываются точным указанием года. При этом Авраамий

Палицын хронологизирует свое повествование именно в тех случаях, когда речь идет о глобальных событиях, связанных с обстоятельствами жизни или смерти какого-либо исторического персонажа: о «кончине лет» Ивана Грозного, о ссылке в Углич Дмитрия, о паломничестве в Троицкий монастырь царя Федора, о смерти царя Федора и т. д.

При описании военных событий в начало главы или главки Авраамий Палицын, как правило, вводит точную дату (15-ть примеров) и таким образом уже на уровне конкретизации дат дифференцирует приемы хронологизации и маркирует исторические события, отделяя политический и военный планы. Точность датировки - прямое следование за летописной традицией — должна была подчеркнуть, что автор сочинения был свидетелем происходящего или знал о нем из первых уст.

Принцип строгой хронологической последовательности реализуется в «Летописной книге» И.М. Катырева-Ростовского, автор которой, выделяя наиболее значимые эпизоды, стремится показать историю как движущуюся панораму событий. При этом традиционной летописный принцип повествования по годам полностью игнорируется автором.

Во «Временнике» Ивана Тимофеева формула «въ ntTo» используется в тех случаях, когда автор стремится придать большую достоверность субъективно отмечаемым им событиям, при этом он детализирует время, указывая не только число, месяц, год, но и индикт, а также соотносит дату с церковным почитанием святых, раскрывая себя как человека, живущего не столько по светскому, сколько по церковному календарю. Летописный канон разрушается автором.

Хроникальным принципом обусловлено строение повести И. А. Хворостинина «Словеса дней» и повестей С.И. Шаховского, в которых события передаются в строгом соответствии с историческим временем, при этом формула «въ лЪто» не используется, что доказывает принципиальный отход указанных авторов от структуры летописного повествования и стремление создать произведения, построенные на новых, чисто художественных установках.

Особенно явно творческое переосмысление принципов традиционного летописного повествования обнаруживается в произведениях С.И. Шаховского, который в своих исторических повестях полностью отказывается от указания дат, однако в первом в истории русской литературы автобиографическом сочинении («Домашние записки») демонстрирует виртуозное владение летописными принципами структурирования текста и последовательно использует погодную сетку. Форма представления автобиографии, открытая С.И. Шаховским, позже активно использовалась и в литературе Нового времени: в мемуарно-автобиографических сочинениях A.A. Матвеева и И.А. Желябужского.

Сопоставление повестей И.С. Шаховского и ранних сочинений автобиографического жанра позволяет сделать вывод о том, что автор «Повести известно сказуема» и «Повести о некоем мнисе» сознательно отказывался от канонической формы исторического описания и определял

собственную роль в создании нового жанра - исторической повести, выполняющей, прежде всего, художественные задачи.

Нельзя не отметить, что по сравнению с канонической формой летописи погодный принцип в повестях о Смуте существенно трансформирован: авторами указываются лишь те даты, которые имеют принципиальное значение для самого книжника и позволяют ему, в соответствии с индивидуальным замыслом, представлять свою трактовку наиболее важных событий и поступков исторических лиц. Тяжелейший кризис, охвативший все стороны жизни и слои русского общества, не мог не отразиться на мировосприятии авторов исторических повестей, которые делегировали себе право на собственную трактовку специально отобранных для этого событий. Концептуальное восприятие времени как непрерывного и обусловленного Божественным промыслом в этой ситуации уступает место перцептивному, глубоко личностному переживанию эпохи, когда на первый план выходит субъективный опыт автора, связанный с его трагическими ощущениями истории.

Письменное слово оказалось свободным «от внелитературных запретов, от правительственного и церковного контроля» (A.M. Панченко), а автор получил возможность самостоятельно избирать форму повествования и способы структурирования текста. Отдельные эпизоды, в которых представлен персонаж, тождественный автору, все же не трансформируют доминирующий принцип описания с позиций наблюдателя, а имитация объективированности повествования сохраняется во всех рассматриваемых произведениях, как и форма представления авторского начала от 3-го лица, которая является доминирующей.

Усиливается объективированность повествования и за счет использования «коллективного авторского сознания» («мы»-позиция), также восходящего к летописной традиции и существенно не изменяющего позиции автора, который по-прежнему присутствует в тексте на правах стороннего наблюдателя за происходящим. Исключением из этого ряда являются фрагменты повествования от 1-го лица («я»-позиция) в «Словесах дней» И.А. Хворостина, в повестях С.И. Шаховского, во «Временнике» Ивана Тимофеева, которые, как правило, являются устойчивыми этикетными формулами реализации авторской топики.

Не последнюю роль в выражении авторского сознания играет использование избыточной детализации, позволяющей усилить впечатление личного присутствия автора, в которой также раскрывается повышенный интерес к личности.

В параграфе 1.2. — «Роль приема исторической ретроспективной аналогии в развитии автобиографического начала в повестях Смутного времени» — представлен анализ уникального приема расширения художественного пространства за счет цитирования текстов Священного Писания, получившего название «исторической ретроспективной аналогии» (В.В. Кусков).

Цитаты и реминисценции, выполняющие в повестях о Смуте ситуативную, проповедническую, характерологическую и автобиографическую функции,

являются приемом проявления личностной позиции автора, его взгляда на события, что ведет к усилению автобиографизма.

Ситуативная функция цитат и реминисценций заключается в выражении отношения автора к конкретному эпизоду через его соотнесение с мировой историей: реминисценции используются Авраамием Палицыным в эпизоде «О измене казначеа Иосифа Девочкина», во «Временнике» Ивана Тимофеева, где называются лишь номера псалмов (глава «О новгородцком пленении, о пролитии крови острия меча во гневе ярости царевы на град святый»).

Проповедническая функция цитат, напрямую апеллирующих к нравственно-этическим канонам христианства, обнаруживается во «Временнике» Ивана Тимофеева (цитата из Послания Иакова), «Сказании» Авраамия Палицына (цитаты из Псалтыри), «Словесах дней» И.А. Хворостинина (2, 35 Псалмы Давида, Книга пророка Иезекииля, Евангелие от Матфея и др.)

Значимым для понимания автобиографической функции цитат и реминисценций является использование приема ретроспективной аналогии в виде отсылки к Псалтыри в тексте Ивана Тимофеева, когда автор соотносит собственное состояние с поведением персонажей Библии. Не менее важным оказывается сложное взаимодействие Первого послания к Коринфянам с 7-й главой произведения С.И. Шаховского «Повесть известно сказуема», посвященного назидательным словам Апостола о семейных отношениях и оправданию законности своих детей от четвертого брака. С этим фактом биографии также связываются искажения текста цитат из Второй книги Царств и Евангелия от Матфея. Довольно точный пересказ Книги Бытия во вступлении к повести «Словеса дней» и многочисленные отсылки к различным событиям из жизни царя Давида позволяют И.А. Хворостинину обнаружить переклички жизни иудейского царя с собственной судьбой.

Автобиографическое начало скрыто в тексте «Сказания» Авраамия Палицына за многочисленными реминисценциями из Ветхого и Нового заветов, изложением фрагментов христианской истории (сюжет из Евангелия от Матфея о передаче денег рабам, предание о первом обретении головы Иоанна Предтечи и др.), позволяющих автору в очередной раз подчеркнуть собственную праведность и честность.

Параграф 1.3. - «Способы выражения автобиографического начала в исторических повестях о Смуте» - посвящен изучению таких специфических форм представления автобиографического материала, как умолчание, самооправдание и исповедальность. Каждый из этих способов, выделение которых продиктовано содержательным модусом конкретных произведений, является непосредственным результатом индивидуально-авторского осмысления истории и собственной жизни.

Особенность приема умолчания заключается в том, что автор, исходя из собственного жизненного опыта и идеологических установок эпохи, ограничивается лишь намеком на некоторые реальные события собственной биографии. Так, например, Иван Тимофеев с большой неохотой и довольно путано упоминает о своей приближенности к Василию Шуйскому, что дало

основания Р.Г. Скрынникову считать, что автор «Временника» был одним из участников избрания на престол царя Василия. Использование умолчания в рассказе о собственной роли в период правления Шуйского можно объяснить чисто политическими причинами: «Временник» создавался в период воцарения и правления Романовых, а новая власть явно не благоволила к сподвижникам своего гонителя.

В силу объективных и субъективных причин обходит молчанием автор «Временника» и другие сложные перипетии своей жизни (дело «об утайке образов из опального имущества М. Татищева», дело о пропаже церковных денег), так как считает, что объяснение обстоятельств личных неприятностей и их причин уводило бы в сторону от главной цели труда - описания событий Смутного времени.

Совершенно иными причинами объясняется функционирование приема умолчания в повести И.А. Хворостинина: слишком одиозными были его поступки, а поведение не могло не порицаться обществом и новым правительством. Воссоздавая и художественно интерпретируя множество подробностей собственной биографии, князь Иван замалчивает тот факт, что был кравчим при Лжедмитрии и участвовал во встрече Марины Мнишек, оставался в этом придворном чине во время свадьбы и «до конца дней самозванца» (С.Ф. Платонов).

Прием умолчания используется Авраамием Палицыным в сообщении о, вроде бы, на первый взгляд, обстоятельно описанном посольстве к Сигизмунду III. При этом сам автор «Сказания» ни словом не упоминает о своем участии в этом посольстве, чтобы не разрушать своего имиджа борца с польскими захватчиками.

Умолчание используется и в повести С.И. Шаховского о судьбе царевича Дмитрия, в которой усердно обойдены молчанием факты четвертой женитьбы и незаконнорожденности детей книжника. При этом именно С.И. Шаховской одним из первых в русской литературе осознал, что жизнь человека может представлять для потомков не меньший интерес, чем повествование об исторических событиях. И в этом заключается своеобразное «новаторство» его «Домашних записок».

Большую роль в оформлении принципов автобиографического повествования в исторических сочинениях о Смуте играл прием самооправдания, заключающийся в стремлении авторов скорректировать представление о собственной роли, на что неоднократно указывал Д.С. Лихачев. Именно самооправдание было одной из основных причин создания художественного образа келаря Авраамия, персонажа «Сказания», поступки которого часто были весьма далеки от деятельности реального Авраамия Палицына. Именно с этой целью автор повести значительно преувеличивает свою истинную роль в борьбе против завоевателей.

В тексте «Временника» в скрытой форме автор объясняет читателям, что видел ту ложь, которой окружил себя Борис Годунов, возмущался внутренне, но смирялся с происходящим, как и многие другие. При воссоздании эпизода клятвы на верность царю Борису он умышленно упоминает патриарха Иова,

который, якобы, также молчит и подчиняется греховным действиям Годунова из чувства страха. Так книжником навязывается представление об атмосфере всеобщего страха перед злым и мстительным царем, а рассказ о событиях февраля 1598 года превращается в своеобразную попытку самооправдания.

В описании жизни в Новгороде Иван Тимофеев не ограничивается констатацией факта своего пребывания в занятом шведами городе, а создает художественно оформленный образ «неволи». Своеобразными символами несвободы становятся сети на ногах («яко в сети, увязе ми нога») и вериги («яко о выи верига некая железна»). Но изображение страданий является отчасти и попыткой оправдаться перед читателями за неблаговидное поведение в период шведской оккупации.

Прием самооправдания в «Словесах дней» связан со стремлением скрыть такой неприятный для И.А. Хворостинина факт его биографии, как служба Лжедмитрию. Писатель стремится убедить читателей, в том, что поддался влиянию большинства. И это вступает в некоторое противоречие с дальнейшим повествованием: назидательной речью, которую произносит «юноша некий», в образе которого, предстает сам Хворостинин.

Книжник создает совершенно уникальный для своего времени образ героя. Это цельная личность, с непоколебимыми убеждениям, верный долгу и слову дворянин, живущий по законам нравственности и Божественным заповедям. Хотя, следует отметить, что образ этот весьма далек от морально-нравственного облика самого И.А. Хворостинина.

Достаточно сложно представлена система самооправданий в «Летописной книге». На первый взгляд может показаться, что ее автор хотел полностью избежать каких бы то ни было ссылок на свою биографию, обстоятельства собственной жизни. На стремление к предельно объективному повествованию указывает то обстоятельство, что книга написана от 3-го лица и в ней дается мало личных оценок. Но уже в самом факте создания этого произведения выражена потребность его автора в самооправдании. Известно, что именно И.М. Катырев-Ростовский подписал избирательную грамоту Годунова, служил при его дворе стольником, принимал участие в важнейших церемониях, затем служил Лжедмитрию I и был в числе приглашенных на свадьбе самозванца с Мариной Мнишек, и, наконец — приветствовал появление на престоле Василия Шуйского.

Стремление объяснить собственную жизнь, доказать невиновность, прояснить темные места биографии - основная цель произведений С.И. Шаховского. В исторических повестях о Дмитрии и Григории Отрепьеве автор лишь намекает на те страдания, которые ему пришлось испытать. Он прибегает к той же аргументации, что Иван Тимофеев и И.А. Хворостинин, подчеркивая, что не он один, а многие перешли на сторону тушинцев.

Возникновение исповедальности как жанрообразующего признака автобиографии большая часть исследователей связывает с повышением интереса к внутреннему миру личности в литературе XVIII века, но, по нашему мнению, уже во «Временнике» явно обнаруживаются элементы этого художественного способа выражения автобиографизма. Исповедальность в

сочинении Ивана Тимофеева раскрывается в двух тематических комплексах: в мироощущениях личности, находящейся в условиях несвободы, и в творческих исканиях книжника. При передаче описания собственных настроений, испытываемых в оккупированном Новгороде, автор «Временника» стремится донести до читателей целую гамму чувств, полностью подчиняющих себе человека. Причем последовательность переживаний представлена в восходящей градации: наивысшей точкой в передаче смятения и боли становится упоминание о сумасшествии. Внутренние переживания автора, представленные в форме исповеди, выливаются в осмысление всего того, что происходит в стране.

Эмоциональным авторским комментарием является и повествование Ивана Тимофеева о возникновении творческого замысла книги, в котором центральное место занимает персонифицированный образ мысли: от умозрительного образа летящей по воздуху птицы до образа, переходящего на физиологический уровень описания - «яко перстом тыкаше в моя ребра», мысль предстает как сила, полностью подчиняющая себе сознание и волю творческой личности. Иван Тимофеев понимает, что нарушает целостность своего повествования отступлениями о сущности сочинительства, но в то же время утверждает абсолютно новаторскую идею свободы творчества.

Исповедальность как художественный прием помогала автору «Временника» показать те чувства, которые испытывает человек в ситуации морального выбора. Он, прежде всего для себя, решает вопрос о допустимости представление перед читателями скрытых в глубинах сознания процессах мысли и творчества, и понимает, что такой подход к повествованию придает сочинению искренность, заставляет увидеть в авторе не всезнающего и всеведущего мудреца, а обыкновенного человека.

Более традиционны в способах представления авторского самосознания остальные авторы эпохи. «Повесть известно сказуема» С.И. Шаховского начинается с объяснения причин, заставивших книжника взяться за написание истории убийства царевича Дмитрия. После многословного размышления о «делах чювственныя» автор указывает, что создание произведения несет в себе творческое, по сути, иррациональное начало. «Я» книжника проявляется, когда автор, после череды намеков на обстоятельства собственной жизни,-на продолжение страданий и после воцарения Шуйского сообщает, что он не знает, как писать об этом страшном времени.

И.М. Катырев-Ростовский, используя форму 1-го лица, обосновывает свое право судить людей, но не всех, а лишь «славнии роди», на которых по праву рождения возложена задача защиты государства, т. е., по сути, вводит в текст «прямое высказывание от себя, дидактическое начало» (Е.Л. Конявская), Собственные оригинальные мысли о высоком предназначении своего труда, напрямую связанные с традиционными представлением о статусе книжника, выражены в «Сказании» Авраамия Палицына.

Во второй главе — «Поэтика мемуарно-автобиографического начала в исторических повестях о Смуте» — рассматриваются наиболее значимые

аспекты представления мемуарного начала, выраженные на уровне поэтики художественного текста.

В параграфе 2.1 — «Особенности художественной модальности в исторических повестях о Смуте» — исследуется соотношение субъективного и объективного в художественном высказывании. При всем стремлении к точной передаче событий писатели начала XVII века не могли сохранять полную объективность, так как в их повестях доминирует индивидуально-авторский взгляд на мир, обусловленный свойствами памяти индивида, пристрастиями автора, психологическими особенностями личности создателя сочинения.

Почти все авторы исторических повестей останавливаются на событиях, кардинально изменивших, как они считали, ход истории. Одним из них стало убийство царевича Дмитрия в Угличе.

Высокой степенью субъективности отличается воссоздание эпизода смерти царевича в повести С.И. Шаховского. Книжник не останавливается на описании события, так как гораздо более важной для него оказывается нравственная сторона преступления Годунова, по своей греховности тождественная предательству Каина. Этим же объясняется и высокая степень субъективности в описание избрания на престол Бориса Годунова.

Эпизод смерти царевича Дмитрия во «Временнике» Ивана Тимофеева опровергает сложившееся представление о писателе, как об одном из самых объективных авторов исторических сочинений. Восприятие факта убийства ребенка («младенца», «агнца непорочного») как страшного греха заставляет Ивана Тимофеева предельно эмоционально описывать события: такого насыщения текста лексикой с негативной семантикой нет ни в одной другой части книги. Эпизод воцарения Годунова автор «Временника» завершает введением прямой авторской оценки происходящего, обвиняя в случившемся не только Годунова, но и весь народ, допустивший его к власти.

Как и Иван Тимофеев, Авраамий Палицын утверждает, что все беды страны являются наказанием за убийство царевича Дмитрия. Он стремится объективировать свое повествование, придать ему достоверность, но в тексте «Сказания» нет точных сведений о том, как происходило убийство, что вполне объяснимо авторской позицией.

В «Летописной книге» И.М. Катырева-Ростовского организатором убийства Дмитрия назван Годунов. Освещение события является изложением официальной версии, принятой уже после начала правления Михаила Романова. Но при этом книжник стремится быть объективным: изложение официальной версии контрастирует с некоторыми положительными характеристиками, которые дает И.М. Катырев-Ростовский Борису Годунову.

Самой субъективной по форме представления мемуарного материала является повесть «Словеса дней» И.А Хворостинина. Эпизоды убийства Дмитрия и воцарения Годунова не получают в ней своего освещения, но позиция автора выражена достаточно четко: как человек, скептически относящийся к слухам и ко всему, чего не видел собственными глазами, он не разделяет и потому не хочет озвучивать официальную точку зрения.

Параграф 2.2 — «Портрет как средство выражения субъективного начала»

— посвящен анализу особенностей словесного портрета человека как одного из основных художественных средств выражения мемуарного начала в исторических повестях о Смуте.

При рассмотрении принципов портретирования в исторических повестях начала XVII века выделяются следующие элементы словесного портрета: визуальные (относящиеся к непосредственному зрительному восприятию), этикетные, восходящие к предшествующей летописной традиции, и характерологические.

Наиболее распространенным типом портретного описания, используемого авторами исторических повестей о Смуте, является визуально-характерологический портрет. В повести И.М. Катырева-Ростовского обнаруживается большое количество портретов, вынесенных автором в особый композиционный раздел - «Надписание вкратце о ЦарЪх Московских: и о образЪхъ ихъ, и о возрастЬхъ, и о нравехъ». Все части автор структурирует по единому принципу: сначала дается визуальное описание (не всегда точное), затем раскрываются черты характера персонажа и влияние личностных качеств исторического лица на его действия и поступки. Портреты группируются по принципу восходяще-нисходящей градации: разделы, посвященные Ивану Грозному и Борису Годунову, отличаются психологической натуралистичностью, посвященные Федору Борисовичу и Ксении Борисовне представляют собой развернутый тип живописных описаний внешней красоты и высоких душевных качеств, тогда как Самозванцу и Василию Шуйскому даются уничижительные, но довольно точные характеристики.

На страницах повести И.А. Хворостинина «Словеса дней» представлены характерологические портреты Бориса Годунова, патриарха Гермогена и Федора Годунова, в основе которых лежит перечисление личных качеств. Самым показательным и во многом уникальным в этой повести является психологический портрет самого автора. После описания воцарения на престоле «незаконного царя» Хворостинин вводит в повествование портрет, построенный на речевой характеристике: герой предстает здесь законопослушным, но в то же время чрезвычайно гуманным человеком, который от рождения «та^хъ нрав еже царя чтити и еже к нему благоразумие имЪтн» и при этом не согласился признавать в царе Бога. Появление развернутого автопортрета, на наш взгляд, знаменует собой качественно новый этап развития русской прозы. Особенно важным в этом отношении оказывается драматургическая основа, использованная книжником не только в прагматических целях (доказать, что он не был соучастником преступлений Лжедмитрия), но и в качестве особенного художественного приема.

Параграф 2.3 - «Поэтика пейзажа на страницах исторических сочинений»

- посвящен анализу функций пейзажных описаний в исторических повестях о Смуте, среди которых традиционно выделяются такие композиционные типы, как космографический, библейский, эсхатологический, провиденциальный,

календарно-аграрный пейзаж, «фенологические описания» климата, сезонных состояний природы, экстремальных природных явлений, ландшафтный, урбанистический, региональный, морской пейзаж (Т.Ф. Волкова).

Исторические повести являются тем литературным жанром, в котором отношение к природе полностью переосмысливается. Пейзажные зарисовки выполняют принципиально иную роль: происходит частичный отказ от религиозно-символического понимания природы, картина мира начинает использоваться как фон, на котором разворачивается действие художественного произведения, наконец - пейзаж приобретает черты самостоятельного эстетически значимого элемента композиции, хотя во многом и остается необычным художественным приемом для литературы начала XVII века.

В «Сказании Авраамия Палицына» в 46 главе «О третьемъ болшом приступе и о обманке над троецкими сиделцы» встречается пример «ландшафтного зрения» (Д.С. Лихачев), характеризующийся

провиденциальным планом изображения. Образы бурной реки и вырванных с корнями больших деревьев, гор из песка и камня при всей своей символичности все же несут на себе отпечаток непосредственных наблюдений над природной стихией и в этом отношении поражают своей реалистичностью. Не менее выразителен пейзаж в описании одного из штурмов монастыря: в образе упавшей с неба звезды, который связывается автором с небесным знамением и имеет провиденциальный характер, можно видеть воспроизведение реальных событий (например, падение метеоритов), случившихся ранее. Аналогичное видение есть и в главке «О Иване Рязанце» с той лишь разницей, что описание стихии связывается здесь с вещим сном. Этот прием вызывает устойчивые ассоциации с древнерусской традицией аллегорического пейзажного описания, примеры которого можно найти еще в «Слове о полку Игореве».

Встречаются в «Сказании» и примеры образного параллелизма, который А.Н. Веселовский называл психологическим, когда описания природных объектов и людей уравниваются: символическое значение уступает место изображению страшной трагедии.

Во «Временнике» Ивана Тимофеева пейзажные элементы встречаются чаще, и функция их в основном связана с художественным расширением временных характеристик дня и ночи, времен года и т. д. В таких описаниях часты плеоназмы, гиперболы, градации, элементы амебейности, не имеющие прямого отношения к изображению исторических событий, что позволяет предположить их эстетическую и прагматическую функцию в тексте. Обращает на себя внимание тот факт, что среди пейзажных зарисовок Ивана Тимофеева преобладают солярные описания, служащие фоном для изображения смерти или преступления.

В произведениях С.И. Шаховского «Повесть известно сказуема на память великомученика Димитрия» и «Повесть о некоем мнисе» пейзажные фрагменты, концентрация которых выше всего в начале текста, полностью подчинены символическому плану описания. С.И. Шаховской использует

библейские реминисценции для усиления богословской традиции символического описания мира: в связи с этим нельзя не отметить, что для своих аналогий писатель избирает довольно редкие или даже экзотические объекты (например, ласточки, олени и даже зайцы), а одним из самых распространенных у С.И. Шаховского оказывается восходящее к Библии описание птиц, серди которых особенное место занимает образ мифической птицы Феникс.

Другую линию эволюции пейзажного описания представляет «Летописная книга» И.М. Катырева-Ростовского, в которой, по мнению исследователей, представлено традиционное, символически-богословское описание природы. Соглашаясь с этими выводами, все же нельзя не отметить еще одну важную функцию этого пейзажного описания - ретардационную. Так, знаменитое отступление о весне, практически немотивированное хронологическим сюжетом повести, создает особенный эффект подготовки остро ощущаемого автором контраста между красотой природы и трагическими событиями в жизни людей. Важно также подчеркнуть, что, начиная именно с этого пейзажного отступления, в повести активизируется изобразительный фон. Если до этого отдельные пейзажные элементы используются только для обозначения времени суток, то в дальнейшем усиливается их включенность в событийный ряд. Метафоричность и гиперболичность батальных описаний возрастает, потому что за счет введения пейзажа создается эффект особенного художественного синтеза фантастических и натуралистических деталей. Усложняется и календарный пейзаж: часть картин дается глазами очевидца и имеет важное значение для понимания сюжетных коллизий.

Таким образом, для писателей исторических сочинений пейзаж становится не только способом отображения мира природы, аллегорическим средством передачи состояния окружающего мира, но и деталью, подтверждающей реальное присутствие человека на месте описываемого события.

Поэтические особенности исторических повестей о Смуте со всей очевидностью показывают, что они являются одним из важнейших этапов в развитии русской литературы. Авторами повестей были введены в историческое повествование формы субъективного и объективно-субъективного представления исторического материала, чего не знала русская летописная традиция. Именно в исторических повестях впервые в русской литературе появляются развернутые и разнотипные описания портрета персонажа и пейзажа, что во многом предвосхитило развитие данных форм выражения авторского подтекста.

В Заключении делаются выводы и обобщаются результаты исследования, актуализированные в положениях, выносимых на защиту.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

в изданиях, включенных в Перечень ведущих рецензируемых научных изданий, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ:

1. Функции цитат и реминисценций Псалтыри в исторических повестях XVII века о Смуте // Вестник Брянского государственного университета. -Брянск, 2013. - № 2. - С. 184-189 (0,7 пл.).

2. Автобиографическое начало в книге «Временник» Ивана Тимофеева // Вестник Воронежского государственного университета. Сер. Филология. Журналистика.-2013,-№ 1.-С. 37-43 (0,95 п.л.).

3. Формы выражения авторского начала во «Временнике» Ивана Тимофеева // Ученые записки Орловского государственного университета. -№ 2 (52). - Орел, 2012. - С. 150-158 (1,2 п.л).

в других изданиях:

4. Прием исторической ретроспективной аналогии как способ выражения автобиографического начала в «Повести известно сказуема на память великомученика благовернаго царевича Димитрия» С.И. Шаховского // Славянский сборник. - Орел, 2010. - Вып. 8. - С. 31-35 (0,4 п.л).

5. Художественный образ как способ выражения авторской позиции (эпизод воцарения Бориса Годунова в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина и в «Сказании Авраамия Палицына») // Гуманитарные науки глазами молодых исследователей: мат-лы I и II студенческих научно-практ. конф. - Орел: Изд. ОГОУ СПО «Мезенский педагогический колледж», 2010. -С. 45-51 (0,4 п.л).

6. Образ Авраамия Палицына в его «Сказании» и в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина // Русская литература и философия: постижение человека: мат-лы Третьей Всероссийской научной конференции. - Липецк, 2011. - Т. 1. - С. 114-118 (0,4 п.л).

7. Псалмы царя Давида в «Словесах дней» И.А. Хворостинина // Славянский сборник. - Орел, 2011. - Вып. 9. - С. 58-61 (0,3 п.л.).

8. Библейские реминисценции в историческом повествовании И. Хворостинина «Словеса дней и царей и святителей московских еже есть в России» // Социальное учение церкви и современность: мат-лы междунар. научно-практич. конф. - Орел: Изд. Александр Воробьёв, 2011. — С. 385-388 (0,3 п.л).

9. Библейские реминисценции в «Сказании» Авраамия Палицына (эпизод «предательства» Иосифа Девочкина) // Славянский сборник. - Орел 2012. -Вып. 10. - С. 25-28 (0,2 п.л.)

Подписано в печать 22.11.2013 г. Формат 60x80 1/16 Печать ризография. Бумага офсетная. Гарнитура Times Объем 1,25 усл. печ. л. Тираж 100 экз. Заказ № 467

Редакционно-издательекий отдел ГОУ ВПО «Орловский государственный университет» 302026, г. Орел, ул. Комсомольская, 95

Лицензия ПД № 8-0023 от 25.09.2000 г. Отпечатано с готового оригинал-макета в ООО Полиграфическая фирма «Картуш» г. Орел, ул. 2-я Посадская, 26. Тел./факс (4862) 44-51-46. E-mail: kartush@orel.ru www.kartush-orel.ru

Текст диссертации на тему "Мемуарно-автобиографическое начало в исторических повестях начала XVII века о смуте"

РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ ОРЛОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

04201 45351 0

ДУДКО АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВНА

МЕМУАРНО-АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЕ НАЧАЛО В ИСТОРИЧЕСКИХ ПОВЕСТЯХ НАЧАЛА XVII

ВЕКА О СМУТЕ

Специальность 10.01.01 Русская литература

Диссертация

на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор М.В. Антонова

Орел-2013

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ..................................................................................................................3

ГЛАВА 1. Приемы и способы выражения автобиографизма в повестях о Смутном времени......................................................................................................28

1.1. Хроникальность и объективированность как формы выражения автобиографизма.......................................................................................................28

1.2. Роль приема исторической ретроспективной аналогии в развитии автобиографического начала в повестях Смутного времени...............................51

1.3. Способы выражения автобиографического начала в исторических повестях

о Смуте.......................................................................................................................84

ГЛАВА 2. Поэтика мемуарно-автобиографического начала в исторических повестях о Смуте.....................................................................................................127

2.1. Особенности художественной модальности в исторических повестях о Смуте........................................................................................................................127

2.2. Портрет как средство выражения субъективного начала............................146

2.3. Поэтика пейзажа на страницах исторических повестей о Смуте...............164

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.......................................................................................................181

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ......................................................................................187

ВВЕДЕНИЕ

Российская история полна трагических страниц: природные катаклизмы, приводившие население на грань вымирания, бесконечные войны с многочисленными завоевателями и кровавая борьба за власть внутри страны -все это требовало напряжения всех народных сил для сохранения отечества. Одним из самых драматических испытаний, повлекшим коренные преобразования в общественной и государственной жизни и кардинально изменившим сознание русского человека, стал период 1598- 1613 годов, ознаменованный завершением правления сословно-представительной монархии Рюриковичей, воцарением династии Романовых и получивший выразительное и точное название - Смута (термин, очевидно, впервые используется в «Хронографе 1617 года»).

Как событие особой значимости, определившее «характер и динамику последующего развития страны» [Шалак, 2004: с. 3], история Смуты не только запечатлелась в народной памяти, но и отразилась в литературе XVII века в виде уникального свода исторических повестей, названных С.Ф. Платоновым «важнейшими» и объединенных по времени их написания [Платонов, 1887, № 10: с. 168]. Созданные очевидцами и участниками трагических событий, эти свидетельства по большей части были опубликованы еще в «Русской исторической библиотеке», издававшейся Археографической комиссией [далее РИБ, т. 13, 1891], но до сих пор вызывают пристальный интерес у политиков, историков, литературоведов и простых читателей.

Даже названия этих произведений отражают основные потрясения эпохи: «Истор1я въ память Предъидущимъ Родомъ, да не забвена будутъ благодЪяша, еже показа нам Мати Слова Бож1я, всегда от всея твари благословенная приснодЪвая Мар1а, и како соверши обЪщаше свое къ преподобному Серию, еже рече, яко, неотступна буду отъ обители твоея. Списано бысть тоя же великиа обители живоначалныя Троица Сергиева монастыря келарем иноком

Аврамием Палицыным» (далее - «Сказание») Авраамия Палицына (ок. 15501626), «Главы книги сей, глаголемому временнику по седьмой тысящи отъ сотворешя свЪта во осмой въ первые лЪта» (далее - «Временник») приказного дьяка Ивана Тимофеева (ок. 1555-1631), «Повесть книги сея отъ прежнихъ лЪтъ: о началЪ царствующаго града Москвы, и о корени Великихъ князей московскыхъ, и о пресЪченш корени царскаго отъ Августа Царя, и о началЪ инаго корени Царей, и о настатьЪ Царя Бориса, и о приходЪ богомерскаго еретика Гришки Отрепьева розтриги на царствующшй градъ, и о начал-Б его и о уб1енш его, и о мятежи, и о настаткВ Царя Васшпя Шуйскаго на царство, и о началЪ мятежи во царствующемъ градЪ, и о пришествш литвы, и о разоренш царствующеаго града Москвы отъ безбожныхъ ляховъ, и о взятш царствующаго града Москвы собрашемъ и попечешемъ всего православнаго росшскаго христ1янства, и о избранш на царствующш градъ Москву и на всВ росшсюе государства Царя Михаила Федоровичя; и о возрастЪ и о мужествЪ и о нравЪхъ прежнихъ царей царствующаго града Москвы» (далее «Летописная книга») князя ростовской ветви рода Рюриковичей Ивана Михайловича Катырева-Ростовского (? - ок. 1640); «Повесть известно сказуема на память великомученика БлаговЪрнаго Царевича Димитр1я, о убьенш его, и о преславномъ обрЪтенш тВлеси, и о язвЪ людстЬй, списано Сем1ономъ Шаховскимъ» (далее - «Повесть известно сказуема»), «ПовТзсть о нЪкоемъ мнисЪ како послася отъ Бога на Царя Бориса во отомщеше крове праведнаго Царевича Димитр1я (далее - «Повесть о некоем мнисе») князя ярославльской ветви рода Рюриковичей Семена Ивановича Шаховского (? - ок. 1654/55), «Словеса дней, и Царей, и Святителей московских, еже есть в Росш. Списано вкратцЪ предложеше историческо, написано бЪ ко исправлешю и ко прочиташю благочест1е любящих. Составлено Иваномъ дуксомъ» (далее -«Словеса дней») князя ярославльской ветви рода Рюриковичей Ивана

Андреевича Хворостинина (? - 1625). Все эти уникальные творения характеризуются близостью тематики и проблематики, нацеленностью на отображение человеческой личности на фоне трагических событий эпохи Смуты и в этом отношении представляют собой качественно новый этап развития русской литературы.

История изучения этих памятников новой русской литературы началась уже давно, но до сих пор характеризуется бурными полемиками и уникальными открытиями, свидетельствующими об их актуальности для процесса национальной самоидентификации. Еще В.О. Ключевский в своем «Курсе русской истории» писал о «тревожных временах» и об их значении для становления национального самосознания: «Как в бурю листья на деревьях повертываются изнанкой, так смутные времена в народной жизни, ломая фасады, обнаруживают задворки, и при виде их люди, привыкшие замечать лицевую сторону жизни, невольно задумываются и начинают думать, что они доселе видели далеко не все. <...> Из-за лица проглянула идея, и эта идея государства, отделяясь от мыслей о государе, стала сливаться с понятием о народе <...> К тому же порядку понятий подходили <...> и современные публицисты, писавшие о Смуте, А. Палицын, И.Тимофеев и другие...» [Ключевский, 1998: с. 63-64].

«Сказание» Авраамия Палицына стало предметом исследований еще в начале XIX столетия. На первых этапах изучения приоритетными являлись проблемы, находящиеся в поле научных интересов историков. Сочинение Авраамия Палицына послужило источником для изысканий Н.М. Карамзина [Карамзин, 1998: с. 227, 383-384, 400, 410, и 450 т.д.], С.Н. Глинки [Глинка, 1823, Ч. 5: с. 40, 156, 185, 197, 209; Глинка, 1823, Ч. 6: с. 5, 18-19, 49, 53, 59, 60, 100 и т. д.], Д.П. Бутурлина [Бутурлин, 1839, Ч. 1,: с. 32, 36, 45-46, 156 и т. д; Бутурлин, 1841, Ч. 2,: с. 38, 44, 150, 157 и т. д.]; И.Е. Забелина [Забелин, 1901: с. 18, 39, 69, 85, 191 и т. д.], С.М. Соловьева [Соловьев, 1989: с. 495, 497-499, 518 ит. д.]

Огромное число ссылок и цитат из «Сказания» Авраамия Палицына в сочинениях историков XIX века объясняется большим количеством списков трех редакций памятника и тем, что произведения остальных авторов еще не были широко известны даже в конце столетия.

Отношение к Авраамию Палицыну как историографу было далеко не однозначным. Если в начале века Палицына считали «беспристрастным» и знаменитым «своей государственной доблестью» [Карамзин, 1998: с. 227], называли «мужем достопамятным в списке первых патриотов, спасших Россию от бедствий» [Болховитинов, 1827: с. 4], то уже И.Е. Забелин отмечал, что «знаменитому летописцу» доверять нельзя из-за его притязаний на особую значимость в историческом процессе: «недостойными притязаниями <...> он совсем затемнил светлую личность архимандрита Дионисия, истинного представителя монастыря и истинного героя во всех тех подвигах, какими Авраамий хотел прославить только себя» [Забелин, 1901: с. 230]. Нельзя не отметить при этом, что на протяжении всего XX столетия историки продолжали использовать произведение Авраамия как историографический источник [Скрынников, 1978: с. 11, 19, 49; Скрынников, 1981: с. 40, 85; Скрынников, 1984: с. 57-64; Скрынников, 1988: с. 42, 199; Курганов, 2008: с. 91, 119, 148, 220; Баталов, 1994: с. 154-171].

Несколько позже историки стали обращаться и к другим сочинениям о Смуте: «Летописной книге» И.М. Катырева-Ростовского [Будовниц, 1947: с. 274; Тихомиров, 1962: с. 304-305 и др.], «Временнику» Ивана Тимофеева [Будовниц, 1947: с. 274; Буганов, 1976: с. 122; Скрынников, 1978: с. 46, 48; Скрынников, 1979: с.107, 111-113; Скрынников, 1981: с. 11, 115-116, 131, 133, 135-136, 144; Скрынников, 1988: с. 42, 44-45, Булычев, 2004: с. 97, 100 и др.], «Словесам дней» И.А. Хворостинина [Скрынников, 1981: с. 113; Булычев, 2004: с. 106 и др.]; повестям С.И.Шаховского [Скрынников, 1981: с. 135; Булычев, 2004: с. 97, 106 и др.].

Традиционно перечисленные произведения относят к жанру исторических повестей (В.В. Кусков, Е.П. Семенова, И.Ю. Серова,

O.A. Туфанова), хотя подобное определение можно считать довольно условным. Так, А.П. Яковлев считал «Сказание» «полубеллетристическим повествованием» [Яковлев, 1909: с. 663], П.Г. Васенко называл историческим сочинением и отрицал принадлежность произведения Авраамия Палицына к жанру мемуаров [Васенко, 1924: с. 146]. O.A. Державина отмечала «глубоко различную форму» исторических повестей и утверждала, что «Временник» -это «серия объединенных одной темой очерков», а «Летописная книга» -повесть [Державина, 1957: с. 80]; A.M. Панченко при характеристике жанра использует весьма нейтральный термин «исторические сочинения» [Панченко, 1980: с. 330].

Можно согласиться с Л. Боевой, которая считает сочинения о Смуте, написанные в начале XVII века, «историческими повествованиями», но как верно замечает исследовательница, «наиболее талантливые произведения чаще всего не укладываются в строгие жанровые рамки и тем самым способствуют жанрообразованию, процессу литературного обновления [Боева, 1981: с. 238]. В своей работе мы используем условное обозначение - «исторические повести» -как наиболее устоявшееся определение жанра.

Наиболее активно в отечественном литературоведении исследовались проблемы текстологии исторических повестей. O.A. Державиной установлено 137 списков «Сказания» Авраамия Палицына, 51 список был обнаружен и изучен Я.Г. Солодкиным.

До настоящего времени текстологами не решен вопрос о первых шести главах «Сказания». Начало дискуссии было положено статьями Д.П. Голохвастова [Голохвастов, 1842; 1844] и А.В.Горского на страницах журнала «Москвитянин». Именно A.B. Горским первые было высказано предположение о принадлежности глав «Сказанию» Авраамия Палицына и проведен сравнительный анализ двух редакций [Горский, 1842], одна из которых включена O.A. Державиной в ее публикацию памятника [Палицын, 1955].

Еще один черновой список первых шести глав был обнаружен П.Г. Любомировым [Любомиров, 1922], который доказал, что именно Забелинский список лежит в основе вариантов, рассмотренных A.B. Горским. O.A. Державина высказала предположение, что первые шесть глав (первая редакция), традиционно относимые к «Сказанию» Авраамия Палицына, на самом деле, созданы Дионисием Зобниновским (архимандритом Троицкой лавры) [Державина, 1955: с. 34-36]. Ю.Д. Кашкаров высказал категорическое неприятие этой идеи и на основе сопоставления двух редакций попытался доказать, что обе редакции по своим стилистическим особенностям и четко выраженной идейной позиции могут принадлежать перу только одного автора -Авраамия Палицына [Кашкаров, 1964].

К этому же научному спору присоединилась и Л.Е. Морозова, которая на сравнительном анализе трех редакций (Академической, Окончательной и рукописи из собрания Е.В. Барсова) доказала, что последняя, являясь промежуточной, «согласуется с редакцией окончательной», а это «дает возможность предполагать, что она является первоначальным вариантом окончательной редакции» [Морозова, 1985: с. 84]. Соловецкая же редакция является переделкой окончательной. В ней обнаруживается достаточно много разночтений с другими вариантами: отсутствуют порицания внешней и внутренней политики Годунова, опущен фрагмент о любви Бориса к иностранцам, «сделана большая вставка об измене жителей южнорусских городов» [Морозова, 1985: с. 84]. Наиболее кардинальным изменениям в Соловецкой редакции подверглись эпизоды царствования Годунова, его поступки «либо прославлялись, либо оправдывались» [Морозова, 1985: с. 85], отсутствуют описания гонений на Романовых-Юрьевых при Годунове, нет даже самой мысли о богоизбранности Михаила. «Вряд ли был способен на такой политический вызов новой династии Авраамий Палицын» [Морозова, 1985: с. 85], - пишет исследователь и высказывает предположение, что Соловецкая редакция могла быть написана в среде «рядового монашества», имеющего отношение к Троицкому монастырю. В основе же Соловецкой редакции, по

предположениям JI.E. Морозовой, мог быть большой рукописный труд, начатый еще при архимандрите Иосафе и продолженный при Дионисии. «Их записи попали в руки Авраамия<...> и под его руководством, вероятно, уже тогда было создано небольшое произведение о Троицкой осаде» [Морозова, 1985: с. 86]

Сложной и неразрешимой длительное время оставалась и проблема авторства двух исторических повестей: «Временника» и «Летописной книги»

Историк C.B. Дмитриевский считает, что «Временник» являлся плодом коллективного труда и мог не принадлежать полностью только перу Ивана Тимофеева, так как стиль памятника не соответствует обычному языку приказного дьяка. Обилие слов, переведенных с латинского и греческого, «привычка разбавлять греческими и латинскими словами свои выкладки», по мнению исследователя, более характерна для образованного духовного лица, чем для рядового дьяка, что позволяет сделать вывод о том, что «действительным автором «Временника» был митрополит Исидор, а Иван Тимофеев, близкий к нему в политических симпатиях и антипатиях, являлся писцом, который записывал и приводил в порядок различные высказывания митрополита» [Дмитриевский, 2000: с. 35]. Однако C.B. Дмитриевский не отказывает Тимофееву в образованности, знании фактов и считает его не «слепым орудием», а сотворцом.

Эдвард Кинан выдвинул версию, что «Временник» лишь приписывается Ивану Тимофееву [Кеепап, 1987: р. 202]. Д.А. Рыбаков утверждает, что проблема авторства «Временника» «не может быть выяснена сегодня исходя из прямых данных текста и имеющегося в распоряжении исследователей документального материала» [Рыбаков, 2007: с. 60], хотя и не отрицает того, что «наиболее вероятным» автором мог быть Иван Тимофеев [Рыбаков, 2007: с. 63]. Я.Г. Солодкин [Солодкин, 2002; 2007] и Н.М. Золотухина [Золотухина, 2011], напротив, не подвергают сомнению авторство дьяка Ивана Тимофеева. Позиция данных исследователей, на наш взгляд, выглядит наиболее убедительно.

До настоящего времени дискуссионным остается вопрос об авторстве «Летописной книги» (другие названия: «Повесть книги сея от прежних лет», «Книга, глаголемая кроник, сиречь летиописец о мятежных временах и летах...», «Кроника, сиречь летописец от великаго князя Василия Ивановича начало прия...»). М.П. Строев называл автором произведения И.А. Хворостинина [Строев, 1834: с. 175], А.Н. Попов приписывал текст тобольскому сыну боярскому Сергею Кубасову [Попов, 1869: с. 231-232], С.Ф. Платоновым было высказано аргументированное мнение, что произведение написано И.М. Катыревым-Ростовским [Платонов, 1888, № 2: с. 350-355].

М.В. Кукушкина на основании обнаруженной рукописи из фондов Соловецкого собрания пришла к выводу, что «Летописная книга» написана С.И. Шаховским [Кукушкина, 1975: с. 75-78], В.К. Зиборов настаивает на том, что вопрос об авторстве не может быть разрешен окончательно, хотя и склоняется к авторству С.И. Шаховского [Зиборов, 1980: с. 244-250]. Автор диссертационного исследования, посвященного «Летописной книге», И.Ю. Серова [Серова, 1992] использует нейтральное определение, предложенное О.Д. Державиной и В.В. Кусковым «"Летописная книга", приписываемая Катыреву-Ростовскому»[Державина, 1958: с. 9; Кусков, 2012: с. 242].

Мы же категорически отрицаем принадлежность «Летописной книги» перу С.И. Шаховского, так как его авторство было убедительно опровергнуто компьютерным анализом, проведенным Г.И. Саркисовой на основе сравнения текстов С.И. Шаховского, И.А. Хворостинина и «Летописной книги» [Саркисова, 1994: с. 282-287].

Не менее значимой для изучения исторических повестей проблема их датировки. Она важна для настоящего исследования, так как необходимо иметь четкое представление о том, является ли взгляд автора отнесенным ко времени, когда сфо�