автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Метаморфозы христианского кода в поэзии Н. Заболоцкого и А. Тарковского

Полный текст автореферата диссертации по теме "Метаморфозы христианского кода в поэзии Н. Заболоцкого и А. Тарковского"

На правах рукописи

□□348212Э

КЕКОВА СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА

МЕТАМОРФОЗЫ ХРИСТИАНСКОГО КОДА В ПОЭЗИИ Н. ЗАБОЛОЦКОГО И А. ТАРКОВСКОГО

Специальность 10.01.01 - Русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

5 ['£[7 ^гп

Саратов 2009

003482129

Работа выполнена на кафедре истории культуры и искусства Саратовского государственного социально-экономического университета

Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор Иванюшина Ирина Юрьевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Едина Елена Геприховна

доктор филологических наук, профессор Сухих Игорь Николаевич

доктор филологических наук, профессор Тропкина Надежда Евгеньевна

Ведущая организация:

Ивановский государственный университет

Защита состоится 25 декабря 2009 года в 14-00 на заседании диссертационного совета Д 212.243.02 ГОУ ВПО «Саратовский государственный университет им. Н.Г.Чернышевского» по адресу: 410012, г.Саратов, ул. Астраханская, 83, XI корпус.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке им. В.А.Артисевич Саратовского государственного университета им. Н.Г.Чернышевского.

Автореферат разослан Л У С?1* _ 2009 года

Ученый секретарь диссертационного совета

Ю. Н. Борисов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Поэзия Н.Заболоцкого и А.Тарковского принадлежит к вершинным явлениям литературы XX века. Для творчества этих поэтов характерна метафизическая напряжённость и глубина философского осмысления тайн бытия мира и человека.

Изучение и анализ творчества Н.Заболоцкого представляет собой уже довольно обширное и разнообразное по направлениям «заболоцковедение» -это работы А.Туркова, А.Македонова, И.Ростовцевой, Б.Филиппова, Ю.Лотмана, И.Минераловой, Т.Игошевой, С.Руссовой, А.Пурина, Е.Эткинда, И.Волгина, Н.Степанова, Е.Красильниковой, Ф.Бьорлинг, Д.Голдстейн и др. Современные исследователи включают поэзию Н.Заболоцкого в разные мировоззренческие парадигмы: оккультную (И.Лощилов), гностическую (С.Беляков), мифо-ритуальную (К.Пчелинцева), в традицию космизма (С.Семёнова) и евразийства (О.Мороз), что открывает новые горизонты исследования.

Изучение творческого наследия А.Тарковского пока ещё пребывает в стадии становления, несмотря на то что существует целый ряд критических, литературоведческих и лингвистических трудов, в которых рассматриваются различные стороны его поэтического мира (С.Рассадин, С.Чупринин, Ю.Кублановский, Е.Джанджакова, К.Ковальджи, Д.Бак, С.Руссова, Е.Елина, НТропкина, С.Мансков, Е.Лысенко, И.Павловская, Т.Воронова, М.Черненко, Т. Чаплыгина, О.Столяров и др.).

Личности и Н.Заболоцкого, и А.Тарковского формировались в тот период, когда происходил слом всей русской жизни, когда разрушались основы христианской веры и тех ценностей, которые были порождением этой веры. Господствующая идеология и «религия» этого времени - атеизм; сфера духовного становится запретной, что формирует своего рода феномен - «катакомбную» поэтику, характерную для обширного пласта русской культуры XX века. Христианские темы, мотивы, смыслы, образы, так или иначе связанные с христианской верой, или отрицаются и поругаются, или начинают звучать прикровенно, неявно, уходить в подтекст. Писатели, поэты, художники вынуждены прибегать к «шифру» для передачи христианских смыслов, и они, таким образом, превращаются в христианский код, требующий расшифровки.

С другой стороны, читатель, сформировавшийся в силовом поле атеистической идеологии, утрачивает способность адекватно понимать и воспринимать даже несокрытый «христианский текст», который и в своём явном виде становится «шифром» с утерянным ключом.

Кроме того, процесс секуляризации приводит к десакрализации исконных христианских форм в искусстве: они перестают выполнять свою миссию и порой начинают выражать диаметрально противоположный смысл.

Все три аспекта этой проблемы - преодоление идеологического табу на христианскую тему, утрата читателем религиозного образования, десакрализация и искажение христианских форм в искусстве - приводят к

з

возникновению определённого христианского кода в культуре XX века, требующего расшифровки. В современном литературоведении существует плодотворное направление, связанное с изучением «христианского текста» русской литературы. Это направление представлено именами С.Аверинцева,

B.Непомнящего, В.Воропаева, И.Виноградова, М.Дунаева, И.Есаулова, Р.Гальцевой, Н.Струве, И.Роднянской, И.Юрьевой, В.Лепахина, Л.Левшун, Т.Горичевой, С.Семёновой, О.Николаевой, О.Седаковой, С.Бочарова, Л.Герасимовой, Н.Ильинской, Н.Кошемчук, К.Степаняна, В.Котельникова.

В поэзии Н.Заболоцкого и А.Тарковского мы часто встречаемся с христианскими аллюзиями, мотивами, образами, библейскими именами, скрытыми и явными цитатами из Священного Писания. Как правило, все эти элементы встроены в ткань поэтического текста посредством сложной метафорической трансформации. Без выявления христианского слоя и постижения законов его метаморфоз мы не достигнем адекватного понимания творчества Н.Заболоцкого и А.Тарковского. Но в данном ракурсе их поэзия практически не исследована, хотя и существует ряд работ, так или иначе касающихся этой проблемы (Б.Филиппов, И.Роднянская, Т.Сотникова, А.Смоленский, Е.Степанян, Н.Корниенко, Е.Кибешева, О.Столяров,

C.Мансков, И.Павловская, Е.Павловская).

Исследование религиозного вектора в творчестве того или иного поэта происходит, как правило, в двух «системах координат»: изучается, во-первых, модель мира, воплощённая в художественном универсуме, во-вторых, система мировоззрения автора. Но для наиболее адекватного постижения сути и специфики поэтического мира необходимо обратиться к категории мироощущения.

Обширная смысловая область, обозначающая взаимоотношения и взаимодействия человека и мира, порождает целую шкалу, единицы градации которой (мирочувствие, миропонимание, мироотношение, миросозерцание и т. п.) связаны, во-первых, с понятиями разной степени слитности мира и человека, во-вторых, с разной степенью участия интуитивных и рациональных моментов в восприятии реальности. Понятие мироощущения выражает наибольшую степень слияния, сращения человека и мира. Именно из этой предельной слитности и вырастает искусство. Мироощущение является консчитуирующим фактором как для духовно-эстетической сферы, так и для поэтики. Особенно важным понятие мироощущения становится в тех случаях, когда мы сталкиваемся с эстетическими объектами повышенной сложности, какими являются, в частности, поэтические миры Н.Заболоцкого и А.Тарковского.

Всё это обусловливает актуальность нашего исследования.

Объект исследования — поэтическое творчество Н.Заболоцкого и А.Тарковского.

Предмет исследования — христианский код и его метаморфозы в мироощущении и поэтических текстах Н.Заболоцкого и А.Тарковского.

Материалом исследования являются поэтические произведения Н.Заболоцкого (как раннего, так и позднего периодов), его теоретические

работы, воспоминания и письма; поэтическое наследие участников группы ОБЭРИУ Д.Хармса и А.Введенского; поэзия А.Тарковского, статьи, эссе и письма поэта.

Цель диссертационного исследования - реконструкция категорий мироощущения Н.Заболоцкого и А.Тарковского, воплощённых в их поэтических мирах, и интерпретация этих категорий в свете христианской онтологии, космологии, антропологии, сотериологии и аксиологии.

Цель исследования диктует следующие задачи:

1) показать конституирующее начало мироощущения для формирования поэтического языка и поэтического мира Н.Заболоцкого и

A.Тарковского;

2) обосновать возможность и важность духовно-эстетического анализа поэтического мира в целом и поэтического текста в частности, определив особенности религиозно-философской и богословской традиций в исследовании литературы;

3) выявить доминантные категории мироощущения Н.Заболоцкого и А. Тарковского в разные периоды творчества и рассмотреть их в духовно-эстетическом аспекте;

4) проанализировать метаморфозы христианского кода в мироощущении и поэзии Н.Заболоцкого и А.Тарковского;

5) раскрыть обусловленность художественного мышления и мироощущения раннего Н.Заболоцкого кризисом искусства;

6) исследовать специфику библейского мышления и поэтическую философию слова А.Тарковского;

7) определить принципы трансформации реальности в поэзии Н.Заболоцкого и А. Тарковского.

Методологию нашего анализа художественного мира и мироощущения поэта мы определяем как духовно-эстетическую.

Данная методология в основных своих положениях основывается на трудах русских религиозных философов и богословов, посвященных анализу литературы, философии творчества, природы художественного акта, мироощущению и миросозерцанию писателей, проблемам кризиса искусства и культуры. Работы русских философов, богословов и культурологов

B.Соловьёва, С.Булгакова, Н.Бердяева, П.Флоренского, Н.Лосского, И.Ильина, С.Франка, Г.Флоровского, Г .Федотова, П.Муратова, П.Бицилли, В.Зеньковского, В.Вейдле, А.Лосева, Б.Вышеславцева, Ф.Степуна, В.Ильина, архимандрита Киприана (Керна), архиепископа Иоанна (Шаховского), епископа Варнавы (Беляева), архимандрита Рафаила (Карелина), игумена Антония (Логинова), протоиерея Михаила (Труханова), протопресвитера Александра (Шмемана) и др., а также ряда западных исследователей, опирающихся в своих построениях на духовный потенциал произведения искусства (Х.Ортега-и-Гассет, Ж.Маритен, Х.Зедльмайр и др.), являются теоретической базой нашего диссертационного исследования.

Научная новизна диссертации состоит в следующем:

— обоснована теория, согласно которой мироощущение представляет собой систему категорий и их знаков, обладающих поэтикопорождающим потенциалом;

— разработана методика анализа поэтического текста с точки зрения воплощения в нём мироощущения поэта;

- впервые категория мироощущения рассмотрена в контексте философских, культурологических и эстетических теорий, определён её духовно-эстетический статус и значение для теоретической поэтики;

- через анализ целостных поэтических миров Н.Заболоцкого и А.Тарковского реконструировано мироощущение поэтов;

- обнаружена связь мироощущения Н.Заболоцкого и А.Тарковского с христианской онтологией, космологией, антропологией, сотериологией и аксиологией; выявлен христианский код и его метаморфозы в творчестве поэтов;

— показано, что христианский код в поэзии Н.Заболоцкого и А.Тарковского имеет смыслообразующей и текстообразующий характер.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Мироощущение поэта представляет собой определённую систему категорий, среди которых выделяются доминанты, формирующие предметно-образный, сюжетный, тропеический и другие уровни текста. Категории мироощущения представляют собой своего рода «каналы» смысловой энергии, воплощающейся не только в них самих, но и в их знаках.

2. Мироощущение Н.Заболоцкого и А.Тарковского невозможно понять вне соотношения с христианской онтологией, космологией, антропологией, сотериологией и аксиологией. В их поэтических мирах в разной степени экспликации присутствует христианский код, обнаружение и интерпретация которого возможна только при условии использования методов духовно-эстетического анализа.

3. Художественная практика Н.Заболоцкого 20-х - 30-х годов, а также творчество поэтов его круга является следствием и продолжением того духовного и культурного явления, которое обозначено и в русской, и в западной философии как кризис культуры. Суть этого кризиса заключается в утрате веры и отходе от христианских основ миропонимания.

4. Основные категории мироощущения раннего Н.Заболоцкого -«безумие» и «смерть». Само восприятие мира сквозь призму этих категорий обусловлено распадом той картины мира и системы ценностей, которая была задана христианством. Доминирующие категории мироощущения позднего Заболоцкого - «жизнь», «разум», «гармония», что является возвращением к христианским ценностям в их секулярном варианте.

5. Одним из главных принципов трансформации действительности в реальность поэтического текста в творчестве раннего Н.Заболоцкого является принцип смысловой метатезы и аксиологической инверсии, который можно рассматривать как одно из частных проявлений принципа «антипреображения», характерного для целого массива художественных явлений XX века.

6. Доминантные категории мироощущения А.Тарковского - категории «земное» и «небесное», семантический и аксиологический потенциал которых сформирован христианской картиной мира.

7. Центральным принципом художественного метода А.Тарковского, обусловливающим способ трансформации мира, является принцип преображения. Сквозь вещи и явления земного мира в поэзии А.Тарковского просвечивает иное, священное измерение бытия, а человек в его поэзии находится в постоянном поиске этой реальности.

8. «Философия слова» А.Тарковского в своих основных интуициях совпадает с положениями философии языка, разработанной в трудах русских религиозных философов С.Булгакова, П.Флоренского, А.Лосева, суть которой заключается в утверждении онтологического статуса языка.

Теоретическая значимость диссертационной работы заключается в разработке методов духовно-эстетического анализа произведения искусства и создании особой поэтапной стратегии исследования поэтического мира и текста, которые позволяют:

1) через исследование законов трансформации предметно-образного мира реконструировать категории мироощущения поэта;

2) вскрывать глубинные процессы смыслопорождения (формирование образов времени и пространства, образа человека, образа языка, способов сюжетного разворачивания текста и т. д.), обусловленные мироощущением поэта;

3) определять духовную природу того или иного типа мироощущения;

4) распознавать духовно-эстетический вектор творческого акта, суть которого заключается в том или ином типе использования поэтом христианского кода;

5) выявлять воплощение и метаморфозы христианского кода в поэтическом тексте.

Результаты исследования имеют и практическое значение: они могут быть использованы в ходе разработки новых программ и учебных пособий по русской литературе XX века, в спецсеминарах и спецкурсах, при подготовке курсовых и дипломных работ студентов, а также в ходе дальнейшей разработки концепции истории развития русской литературы XX века.

Апробация работы: основные результаты исследования были обсуждены на международных, всероссийских, межвузовских конференциях и симпозиумах. Международные: II Международный симпозиум «Русская словесность в мировом культурном контексте» (Москва, Фонд Достоевского, 2006); VII Международный Форум русистов Украины «Русистика Украины и проблемы сохранения языков и культур малых народов мира в эпоху глобализации» (Ялта, Крымский центр гуманитарных исследований, Таврический национальный университет им. В.И.Вернадского, 2007); «Философское наследие С.Л.Франка и современность» (Саратов, СГУ, 2007); «Литературно-художественный авангард в социокультурном пространстве российской провинции: история и современность» (Саратов, Институт филологии и журналистики СГУ, 2008); «XIII научные Чичибабинские

чтения» (Украина, Харьков, Международный фонд памяти Б.Чичибабина, 2009); «Славянский мир: общность и многообразие» (Саратов, СГУ, 2009). Всероссийские: «Проблемы художественного творчества» (Саратов, СГК, 2007, 2008, 2009); VIII и IX «Дальневосточные образовательные чтения, посвященные памяти святых Кирилла и Мефодия» (Владивосток, Дальневосточный государственный университет, 2008, 2009). Межрегиональные: I, II, 111, IV, V, VI «Пименовские чтения» (Саратов, СГУ и Саратовская епархия, 2003, 2004, 2005, 2006, 2007, 2008). Межвузовские: «Междисциплинарные связи при изучении литературы» (Саратов, Педагогический институт СГУ, 2006,2008).

Основное содержание исследования отражено в монографиях «Мироощущение Николая Заболоцкого: опыт реконструкции и интерпретации» и «Небо и Земля Арсения Тарковского: метаморфозы христианского кода», учебном пособии «Сохранившие традицию. Заболоцкий. Тарковский. Бродский» и 39 статьях.

Структура диссертации определяется спецификой её цели, задач и методов. Работа состоит из Введения, четырёх глав, Заключения и библиографического списка (457 наименований).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность темы диссертации, выявляется степень ее разработанности, определяются цель и задачи работы, излагаются её методологические и теоретические основы, показывается научная новизна и практическая значимость проведенного исследования.

Первая глава «Мироощущение и духовно-эстетические основы творчества: к методологии анализа художественного мира и текста» носит теоретико-методологический характер и состоит из трёх параграфов. В первом параграфе «Мироощущение как категория теории культуры и искусства, эстетики и поэтики» рассмотрены эстетико-философские, культурологические и филологические концепции, в которых отмечается важность, значимость и необходимость категории мироощущения для анализа явлений культуры и искусства.

Мироощущение принадлежит как творцу произведения искусства, так и самому произведению. Оно представляет собой некий глубинный артефакт, который на более поверхностном уровне являет себя как систему саморазворачивающихся частных феноменов. При таком взгляде мироощущение является одним из важных объектов поэтики. Именно оно выступает в качестве порождающего начала, которое создаёт хронотоп произведения искусства, формирует облик его вещного мира, определяет структуру как целого «духовного тела» произведения, так и его отдельных образов, определяет степени и ступени метафорической трансформации и её общий характер и т. д. Разворачиваясь в образной системе отдельного произведения или всего творчества того или иного художника в целом,

к

мироощущение воплощается в символической по своей природе системе, элементы которой могут выполнять многообразные функции.

Через анализ концепций А.Лосева, И.Ильина, Б.Вышеславцева, Ж.Маритена мы, во-первых, уточняем статус категории мироощущения в гуманитарной науке, во-вторых, выясняем соотношение понятия «мироощущение» с понятиями, выработанными в психоаналитической традиции и в традиции русской и западной религиозной мысли, в-третьих, находим ту методологическую базу, благодаря которой мироощущение необходимо рассматривать в духовно-эстетическом аспекте.

Второй параграф «К методологии духовно-эстетического анализа литературы» посвящен философским и богословским аспектам интерпретации художественного мира и текста.

В своих первичных интуициях религиозно-философская мысль, обращённая к исследованию литературы, базируется на следующих принципах:

- произведение словесного искусства есть органическое целое;

- целостность художественного произведения имеет иерархическую структуру, главная составляющая которой - духовная;

- жизненный и творческий путь писателя или поэта рассматриваются как путь духовный;

- акт творчества воспринимается как исполнение богоподобия человека;

- осмысление творчества происходит в рамках христианской онтологии, антропологии, сотериологии и аксиологии.

Эти принципы выведены на основе анализа работ русских религиозных философов и богословов, посвящённых проблемам искусства, культуры и литературы. Особую методологическую ценность имеют труды С.Франка, в которых философ исследует творчество А.Пушкина, Ф.Тютчева и Ф.Достоевского. С.Франк приходит к выводу, что, во-первых, важнейшей задачей познания любого писателя и поэта является целостный анализ духа творца; во-вторых, вектор духовных интересов русских писателей идёт от психологического онтологизма к онтологизму религиозному; в-третьих, все великие русские поэты всегда были религиозными мыслителями или занимались богоискательством. Все эти положения во многом приложимы и к русской литературе XX века, в частности, к творчеству Н.Заболоцкого и А.Тарковского.

В третьем параграфе «Проблема кризиса искусства в свете духовно-эстетического анализа» рассмотрены различные проявления кризиса искусства первой трети XX века. Именно в работах религиозных философов (Н.Бердяев, С.Булгаков, П.Муратов, В.Вейдле, Ф.Степун, Х.Зедльмайр и др.) мы находим наиболее точный диагноз тому состоянию культуры и искусства, которое начало складываться с появлением таких направлений, как кубизм, футуризм, экспрессионизм, сюрреализм и т. д. Кризис искусства явился результатом антропологического кризиса, который, в свою очередь, есть следствие кризиса религиозного.

Проблема кризиса искусства остро и глубоко анализируется в статьях Н.Бердяева «Кризис искусства» и С.Булгакова «Труп красоты. По поводу картин Пикассо». Бердяев, выделяя синтетические и аналитические искания в современном ему искусстве, показывает, что суть аналитических исканий, которые проявляются прежде всего в творчестве П.Пикассо и А.Белого, -разложение всякого органического синтеза, искажение прекрасного, разрушение «кристальных форм плоти мира». Но если Н.Бердяев в исканиях аналитического толка видит прорыв к новому творчеству, к новому искусству, предвосхищение перехода в новый мировой зон, то С.Булгаков однозначно оценивает творчество П.Пикассо как плод демонической одержимости.

Классические работы Н.Бердяева и С.Булгакова рассматривают кризисные явления в области искусства в широком историческом, философском, культурологическом контексте. Так, Н.Бердяев одной из причин кризиса считает вхождение «машины» в мир человека. Целый ряд статей и эссе П.Муратова («Антиискусство», «Искусство и народ», «Кинематограф», «Искусство прозы») продолжает мысли, высказанные Н.Бердяевым. Он говорит о возникновении антиискусства, первые признаки которого появились в новых течениях искусства начала XX века. П.Муратов завершает статью «Антиискусство» цитатой из Апокалипсиса, вводя проблему кризиса искусства и возникновения антиискусства в сферу религиозного осмысления этого вопроса.

В названном ракурсе рассматривает проблему умирания искусства и младший современник Н.Бердяева, С.Булгакова и П.Муратова искусствовед, культуролог и философ В.Вейдле. В книге «Умирание искусства» он анализирует обширный материал - литературу, живопись, музыку Х1Х-ХХ веков и, размышляя о судьбе художественного творчества, в своём анализе кризисных процессов искусства обращает внимание прежде всего на причины духовные.

Логика искусства, с точки зрения В.Вейдле, есть логика религии, и условием бытия искусства является именно приятие этой логики, поэтому «отторженность» искусства от религии, от религиозного мышления, от укоренённого в религии мироощущения и миропонимания не просто отдаляет искусство от церкви, делает его нерелигиозным, «светским»; она отнимает у него жизнь.

Огромную работу по формированию нового мироощущения, отходящего от религиозных христианских истоков, проделал Серебряный век русской литературы. Механизмы нового мирочувствия и жизнеу строения человека, стоящего на позициях эстетизма и артистизма, философски обоснованно раскрываются в антропологических построениях Ф.Степуна. С точки зрения Ф.Степуна, только артистический тип души (в отличие от мещанского и мистического) способен реализовать всё богатство внутреннего мира. Основная черта душевного строя артистизма - любовь к творчеству; радость артистической души - богатство его «многодушия». Однако в философской антропологии Ф.Степуна отсутствует иерархическое

ю

понимание строя человеческой души, ибо в артистической душе, которая столь привлекательна для философа, равноценны все эстетические проявления личности (в чём и заключается сущность «положительного богатства» многодушия). В результате эстетическая привлекательность «многодушия» не выдерживает проверки этическим началом, без которого человека не существует.

«Многодушие» артистического человека постулируется Степуном-теоретиком как положительное качество, как особая избранность - прежде всего, к творчеству. Но реальное воплощение этой идеи и её художественная экспликация в романе Ф.Степуна «Николай Переслегин» демонстрирует нам возникновение особого антропологического типа на оси «богозданный человек» — «абсурдный человек». Звенья, формирующие эту ось, -своеобразную «лестницу падения» человека - возникают в процессе секуляризации. Обозначить их можно следующим образом: богозданный человек - возвышенный человек - автономный человек — раздвоенный человек - артистический (расколотый) человек - изуродованный человек -абсурдный человек.

В антропологическом измерении проблема кризиса искусства приобретает свою истинную глубину: кризис искусства и культуры имеет своей причиной кризис человеческой личности, суть которого - в отходе человека от Бога.

Теоретико-методологическое исследование, предпринятое в первой главе, создаёт ту базу, на которой строится анализ поэтических миров Н.Заболоцкого и А.Тарковского.

Категория мироощущения самым тесным образом связана с понятием «модели мира», «поэтического мира», «художественного мира». Мироощущение порождает художественный мир (хотя оно является не единственной «порождающей инстанцией»). Мироощущение есть «natura naturans», а художественный мир - «natura naturata». В творчестве того или иного поэта нам даны «одновременно» и причина, и результат - и мироощущение, и сам мир.

Мироощущение и «модель мира» соотносятся друг с другом как «логос» и «эйдос». Явлен нам «эйдос», поэтому первую ступень анализа художественных миров Н.Заболоцкого и А.Тарковского в их данности можно назвать имманентной феноменологией текста и поэтического мира. Задача этого типа анализа - выявить те механизмы смыслопорождения и текстопорождения, те закономерности строения и формирования художественных предметов и образов, которые обусловлены мироощущением поэта.

Мироощущение - «сетка» категорий, своеобразная «преломляющая среда», «семантический инвентарь», вне которых невозможно восприятие мира. Выявление категорий мироощущения - это вторая ступень нашего анализа, которую можно назвать экзистенциально-феноменологической. Смещение оптики анализа есть своего рода фазовый переход, который условно можно назвать опытом реконструкции. Мы реконструируем не

только мироощущение, но и тот поэтический язык, который условно можно определить как совокупность средств и способов трансформации действительности в реальность поэтического текста. Эта реконструкция позволяет мотивировать те элементы текстов (это могут быть отдельные образы, тропы, категории художественного времени и художественного пространства и т. д.), которые не поддаются мотивации и интерпретации в рамках традиционного типа анализа.

Существуют разные типы мотивации внешне не мотивированных элементов текста: биографическая, социальная, культурологическая, интертекстуальная и т. д. Мотивация текста мироощущением - особый тип мотивации, который раскрывает нам «молекулярный уровень» текста, его «квантовую механику».

Третью ступень нашего анализа условно можно назвать уровнем «горизонтальной трансценденции». Постижение мироощущения поэта и, соответственно, его поэтического мира осуществляется в сопоставлении с другими художественными мирами.

И последний этап анализа можно назвать «вертикальной трансценденцией». Мироощущение поэта само нуждается в мотивации. Глубинные, подпочвенные воды, формирующие мироощущение поэта, находящегося в поле христианской культуры, несут в себе насыщенный раствор христианской онтологии, аксиологии, сотериологии.

Постижение «вертикальной трансценденции» возможно только при особом духовно-эстетическом подходе к универсалиям поэтического мира. Как было показано, этот подход разработан в разных направлениях религиозно-эстетической мысли. Без проникновения в духовную глубину мироощущения художника невозможно адекватное понимание его творчества в целом и отдельного произведения в частности. Использование духовно-эстетического подхода и приводит нас к выявлению христианского кода и его метаморфоз в поэтических мирах.

Один из главных методов выявления и анализа христианского кода состоит в погружении элементов христианского богословия в исследуемые тексты. Вокруг них, как вокруг магнитов, выстраиваются определённые смысловые линии.

Вторая глава диссертационного исследования «Категории мироощущения раннего Н.Заболоцкого в контексте духовно-эстетического анализа» состоит из восьми параграфов.

Исследователи поэзии Н.Заболоцкого 20-х - начала 30-х годов отмечают такие её качества, как экспрессивно-гротескное изображение действительности, затруднённость и сложность формы, ориентация на алогизм, загадочность отдельных образов и стихов в целом. Насыщенность текстов раннего Н.Заболоцкого сложными для понимания сдвигами смысла, метаморфозами, трансформациями реальной действительности отмечается всеми, кто писал о его поэзии периода «Столбцов» и ранних поэм. Усложнённость смысловой структуры стихотворений раннего Н.Заболоцкого проявляется на разных уровнях.

В первом параграфе «Специфика формирования предметно-образного мира Н.Заболоцкого периода «Столбцов» и поэм»

осуществляется первый уровень анализа - имманентно-феноменологический, в процессе которого рассматриваются основные макрообразы поэтического мира раннего Н.Заболоцкого - «ребёнок», «женщина», «конь», «дерево». Проведённый анализ макрообразов позволяет сделать следующие выводы.

1. Тот или иной макрообраз представляет собой определённым способом организованную смысловую структуру.

2. В плане номинативной представленности любой макрообраз связан с целым номинативным гнездом, в состав которого входят и нулевые номинации. Каждый из членов этого номинативного гнезда является конкретной словесной манифестацией макрообраза.

3. Функционирование того или иного макрообраза в пределах определённой совокупности поэтических текстов позволяет говорить о наличии парадигмы, элементами которой являются конкретные реализации данного образа в отдельных текстах. Каждый элемент парадигмы можно рассматривать как манифестацию некоего инвариантного представления, осложнённую теми или иными частными характеристиками.

4. Сопоставление нескольких макрообразов приводит к выводу о наличии общих элементов в их составе. Мы назвали такое совпадение пересечением парадигм образов.

5. Различные образы и макрообразы в мире раннего Н.Заболоцкого формируются из определённого набора элементов, что свидетельствует о системном устройстве поэтического мира «Столбцов». Образы здесь создаются из общего строительного материала, по одним и тем же регулярным моделям. Пересекающиеся элементы парадигм, образующие особые смысловые сферы, являются единицами того поэтического языка, который необходимо реконструировать.

Во втором параграфе «Категория «безумие» и её знаки» анализируются смысловые сферы громкого звука, интенсивного движения, полёта, пространственной приуроченности к верху, элементы которых имеют знаковую природу и связаны с представлениями о безумном, хаотическом устройстве мира.

Как показал наш анализ закономерностей формирования предметно-образного уровня поэтического мира, безумие - не просто сквозной мотив, а категория мироощущения раннего Н.Заболоцкого. Именно сквозь призму этой категории мир воспринимается, оформляется в поэтическом сознании, воплощается в сюжетной и образной реальности. Подобное воплощение мы наблюдаем в стихах «Белая ночь», «Красная Бавария», «Свадьба», «Игра в снежки», «На рынке», «Обводный канал», «Фокстрот», «Лето», «Офорт», «Фигуры сна», «На лестницах», «Меркнут знаки Зодиака», «Пир» и многих других.

В третьем параграфе «Категория «смерть» и её знаки»

анализируются смысловые сферы угасания звука и движения, пространственной приуроченности к низу, геометрических фигур, еды и

питья, элементы которых являются знаками смерти. Смерть - вторая важнейшая категория мироощущения раннего Н.Заболоцкого. Сам выбор сюжетных ситуаций в «Столбцах» и примыкающих к ним стихотворениях зачастую предопределён, тем или иным способом связан со смертью. Такие стихи, как «Офорт», «Черкешенка», «Баллада Жуковского», «Искушение», «Футбол», «Подводный город», «На лестницах», «Рыбная лавка», «На даче», «Обед», «Пир», «Детство Лутони» и ряд других, дают нам картину смерти в разных её вариантах. Детально разработанная «могильная анатомия» также является одной из характерных черт некоторых стихотворений в «Столбцах». Сквозь призму категории смерти показаны в «Столбцах» самые заурядные бытовые ситуации.

Во втором и третьем параграфах показано, что элементы смысловых сфер являются теми средствами, с помощью которых происходит своеобразный «перевод» с «языка» реального мира на язык поэтический. В четвёртом параграфе «Механизм «смысловой метатезы»: «перевёрнутый мир» Н.Заболоцкого» выявляется один из основных образных «механизмов», определяющих логику трансформации внетекстовой реальности в реальность текста. Механизм этот мы определяем как смысловую метатезу. Этим термином мы обозначаем любую взаимную мену элементов как на образно-смысловом, так и на других уровнях текста. Пространственная инверсия («Белая ночь», «Футбол» «Ивановы», «Народный дом», «Пир», «Цирк», «Безумный волк» и др.); закон изображения человека в категориях животного мира («Игра в снежки», «Цирк», «Человек в воде», «Осень», «Бродячие музыканты» и др.); напротив, изображение животных с лицами, руками, пальцами, ртами («Рыбная лавка», «Змеи», «Пекарня», «На лестницах», «Лицо коня», «Цирк», «Движение» и др.); «мена» между живыми существами и предметами («На даче», «Красная Бавария», «На рынке», «Пир» и др.); «метатетическая» рифма и семантика слова и т. д. позволяют говорить о том, что логика метатезы имеет тотальный характер, а сам механизм смысловой метатезы связан с категорией безумия.

Таким образом, во втором, третьем и четвёртом параграфах осуществлён второй уровень анализа поэтического языка раннего Н. Заболоцкого, который дал нам возможность реконструировать мироощущение поэта, главными категориями которого являются категории «безумие» и «смерть».

В пятом и шестом параграфах диссертационного исследования «Предметный мир в поэзии раннего Н.Заболоцкого, Д.Хармса, А.Введенского» и «Антропологический тупик: «человек наизнанку» в поэзии обэриутов» осуществляется третий уровень нашего анализа - уровень «горизонтальной трансценденции».

У всех членов ОБЭРИУ было отчетливо выражено представление о том, что окружающий человека мир в своем истинном, сущностном смысле совсем не таков, каким он представляется «здравому» человеческому взгляду. Необходимо поэтому онтологическое ядро каждого явления - будь то безгласная вещь, событие, растение, человек или животное - очистить от

«ветхой литературной позолоты», взглянуть на предмет «голыми глазами», как говорит Н.Заболоцкий. В таком случае предмет есть манифестация того таинственного мира, который поэт должен познать.

Поэтические вселенные А.Введенского и Д.Хармса поражают читателя тем же нарушением обыденной логики, отказом от привычного для всех здравого смысла, изощренными семантическими экспериментами, что и поэтический мир раннего Н.Заболоцкого. Предметы, существующие в этих мирах, живут по особым законам, их строение и смысл подчиняются логике творческой. Общим качеством поэтики обэриутов является трансформация предметов реального мира.

Предметная среда у А.Введенского и Д.Хармса неоднородна, и её элементы существуют на разных уровнях бытия. Есть предметы, обладающие особой значимостью и особой способностью воздействия на другие предметы. В поэтической вселенной А.Введенского этот тайный смысл предмета связан, прежде всего, с эсхатологическим и эротическим измерениями мира, и можно предположить, что эротическая и эсхатологическая оси мира представляют собой систему координат, внутри которой каждая точка имеет свои сущностные смысловые показатели (подобное представление, хотя и в меньшей степени, характерно и для поэтического мира Д.Хармса). Вещи, которые в наибольшей степени концентрируют в себе указанные мотивы, обладают способностью к магическому воздействию на другие вещи. В поэзии обэриутов происходит тотальное опредмечивание непредметного, материализация идеальных сущностей и понятий.

В центре поэтического мира Н.Заболоцкого находится человек, мучимый страшной религиозной мукой - мукой Богооставленности. В поэзии Д.Хармса и А.Введенского Бог, скрытый за предметами, явлениями и существованиями, влечет к себе поэта, пытающегося открыть тайну Его существования через познание тайны предмета. Но сама «методология» этого познания заражена сюрреалистической «гносеологией», познанием через разложение, что ведёт к искажённому пониманию истины, что отражается и в антропологическом измерении творчества Н.Заболоцкого, Д.Хармса, А.Ввсдснского: в их поэтических мирах явлен человек, загнанный в антропологический тупик, ибо «он заключён в себя, как в темнице, оторван от других людей, неспособен на человеческие чувства и отношения, в нём нет любви, в нём только ненависть, ужас и тоска, потому что, лишившись Бога, он лишается и всего, что есть в нём человеческого, - образа Божия» (С.Роуз).

В седьмом и восьмом параграфах «Категории «безумие» и «смерть» в контексте духовно-эстетического анализа» и «П.Брейгель, П.Филонов, Н.Заболоцкий: к типологии творческого метода» осуществляется та стадия анализа, которую мы определили как «вертикальная трансценденция». В этих параграфах в философско-богословском и искусствоведческом аспектах выявляется природа той духовной реальности, которая в

поэтическом мире раннего Н.Заболоцкого манифестируется категориями безумия и смерти.

Наш анализ показывает, что это реальность ада. Впервые связала «Столбцы» с реальностью ада И.Роднянская в статье «"Столбцы" Николая Заболоцкого в художественной ситуации двадцатых годов». Используя «демонологическую притчу» В. Иванова о Люцифере и Аримане, исследователь высказывает мысль о том, что в стихах Блока властвует Люцифер, придающий злу мира прельстительную красоту, а в «Столбцах» Н. Заболоцкого явлен демон разрушения Ариман, преемник Люцифера, не имеющий собственного лица и действующий исподтишка, словно мир качается и разваливается сам собою.

Корни мироощущения, которое стоит под знаком смерти и безумия и является своего рода эманацией реальности ада, рассмотрены в трудах философа и искусствоведа Х.Зедльмайра. Анализируя художественные миры И.Босха и П.Брейгеля, исследователь приходит к выводу, что в творчестве этих художников предстаёт «зримая психология ада», которая отождествляется с миром сумасшествия. На картинах П.Брейгеля осуществляется не только манифестации мира как ада, но и происходит его трансформация гротесково-комическим началом, в результате чего возникает грандиозный образ «перевёрнутого мира».

Поэтический мир раннего Н.Заболоцкого - это тоже мир перевёрнутый, и выявленный нами механизм смысловой метатезы, являющийся частным случаем принципа антипреображения, действует на всех «этажах» вселенной НЗаболоцкого. Кроме того, стратегию «перевёрнутого мира» мы можем обнаружить в разных художественных мирах - прежде всего в мире П.Филонова.

Утрата христианского взгляда на мир есть и утрата смысла, поэтому место разума занимает безумие; утрата веры в бессмертие души и грядущее телесное воскресение мёртвых приводит к «вере» в абсолютность смерти. Именно такая «вера» и является тем интимным, сверхразумным корнем мироощущения Н.Заболоцкого, который определяет образ мира, явленный нам в «Столбцах». В мире этом, как мы показали в процессе нашего анализа, Бога нет, но есть «князь мира сего», который и определяет ход событий; человек превращен в животное или в безгласную вещь; истина, добро и красота уступают место безобразию, обманчивой призрачности, «прелести бесовской». Вселенная в целом и отдельные образы «Столбцов» - это «демонические испарения небытия».

Поэтика и мироощущение Н.Заболоцкого формировались в период колоссального слома всей мировой жизни. Сама русская революция была результатом религиозного кризиса и носила богоборческий характер. Поэтому разгул зла достиг небывалого размаха. В этом «царстве антихриста» перед человеком, который задумывается о смысле мировой жизни, поневоле встаёт проблема теодицеи. Именно эта проблема, с нашей точки зрения, и была особенно мучительной для Н.Заболоцкого. Невозможность примирения идеи всемогущества и благости Божией с разгулом зла, безумия, сам факт

существования в мире немыслимых страданий - тот источник муки поэта, из которого и рождались иррациональные, фантасмагорические образы «Столбцов».

Третья глава диссертационного исследования «Метаморфозы христианского кода в поэзии Н.Заболоцкого» состоит из четырёх параграфов.

Первый параграф «"Христиаиский след" в поэзии раннего Н.Заболоцкого» посвящен выявлению метаморфоз христианского кода в «Столбцах».

В словаре раннего Н.Заболоцкого мы находим целый пласт лексики, относящейся к христианской сфере (ноп, конклав, паникадило, кропило, свечка-пятерик, тиара, икона, обедня, отшельник, монах, лампада, келья, чернец, святая, пречистая, пресветлая, пречестная, Саваоф, Мадонна, Ева, Иуда, Параскева и т. д.). Слова этого лексического пласта употребляются как в прямом, так и в переносном смысле, представляя своего рода «следы» разрушенного и поруганного христианского мира. Подобные «следы» существуют не только на уровне лексики, но определяют развитие сюжета стихотворения, строение его отдельных образов, логику тропов. Обнаружить эти «следы» достаточно сложно, ибо они представляют собой гот самый «код», который спрятан от читателя и нуждается в расшифровке. Суть его - в выстраивании поэтических образов на основе искажения, деформации и кощунственного пародирования основных христианских таинств, догматов, образов, ценностей. Анти-крещение («Купальщики», «Человек в воде»), лжерождество («Пекарня», «Новый Быт») псевдо-евхаристия («Рыбная лавка», «Пир»), демоническая «троичность» («Фигуры сна», «На рынке», «Бродячие музыканты», «Обводный канал»), Иуда как новый мессия («Фокстрот», «Пир») и другие подобные образы являются своего рода «центрами силы» в художественном мире «Столбцов». Их возникновение - результат отрицания христианской онтологии, космологии, антропологии, сотериологии и аксиологии. Это отрицание принимает, с одной стороны, форму аксиологической инверсии, с другой, - демонической интерпретации.

В «Красной Баварии» такую интерпретацию претерпевает образ Христа, в «Народном доме» и «Пекарне» - образ Богородицы, в «Купальщиках» - образ святой Параскевы. Демоническая интерпретация происходит во всех стихотворениях, где появляется образ «попа».

Наш анализ выявил, что в большинстве стихотворений периода «Столбцов» пересекаются, переплетаются, сложно взаимодействуют три смысловых слоя и три вида сюжетов: эмпирически-бытовой, экзистенциальный и метафизический. Именно в метафизическом слое текста и происходят метаморфозы христианского кода.

Метафизические сюжеты «Столбцов» во многом носят стихийный характер и обладают «мерцающей» семантикой. Кроме того, следует отметить их аксиологическую двойственность: при общей тенденции к отрицанию святыни итогом является осознание невозможности бытия в мире, превратившемся в ад.

Второй параграф третьей главы «Стихотворение «Искушение» в контексте христианской онтологии, антропологии и сотериологии»

посвящен анализу двух вариантов стихотворения «Искушение».

С нашей точки зрения, это стихотворение является своеобразным центром поэзии Н.3аболоцкого, и от его понимания зависит интерпретация не только раннего, но и позднего творчества поэта. Поскольку центральной темой «Искушения» является тема смерти (то есть именно здесь доминантная категория мироощущения поэта организует тематический и сюжетный уровни текста), необходимо рассмотреть это стихотворение с точки зрения воплощения христианского кода; а сделать это возможно, поместив его в силовое поле христианской философской и богословской мысли. Стихотворение «Искушение», входящее в состав сборника «Смешанные столбцы», имеет два варианта. Первый вариант, впоследствии существенно переработанный Н.Заболоцким, состоял из двух частей, в первой из которых перед нами разворачивается своеобразная мистерия искушения героини стихотворения «смехом», вторая же часть содержит сюжет искушения героя стихотворения смертью. Окончательный вариант стихотворения - своего рода контаминация двух сюжетов, которые претерпевают значительную трансформацию.

Сквозь эротическую фантасмагорию первой части первого варианта стихотворения проглядывают основные координаты библейской истории: «искушение» героини «врагом», «искусителем», которого она (героиня) не выдерживает: совершается падение, результат которого — смерть. Дальнейшее разворачивание сюжета — это явленное для читателя торжество смерти. «Искуситель-убийца» девы выступает и в качестве её «воскресителя». В акте «воскрешения», данном Н.Заболоцким, происходит полный распад человеческой плоти. В каком-то смысле это страшное в своей кощунственной пародийности обыгрывание сюжета о воскрешении праведного Лазаря. Но первая часть «Искушения» не заканчивается полным торжеством смерти, тления и распада. В ткань повествования вторгается голос автора: «Смех, не смейся, подожди!», он как бы «восстаёт» против тотального захвата смертью всего пространства существования человека.

Вторая часть первого варианта стихотворения «Искушение» сюжетно-схематически напоминает первую, только «объект» и «субъект» искушения -другие. Старика-калеку искушает смерть, которая вошла в мир через грехопадение, произошедшее в первой части. Смерть предлагает человеку вступить в её владения, ибо они лучше жизни. Такой взгляд калека называет «хулой»: «Смерть, не трогай человека, / не хули прекрасный свет, - / отвечает ей калека, / бедным рубищем одет». Хула на Божье творение - дело противника Бога, поэтому смех и смерть в пределах данного стихотворения являются своеобразными синонимами, что поддерживается и фонетическим совпадением первых трёх звуков этих слов. Диалог человека и смерти осложняется тем, что на авансцене стихотворения появляется новый загадочный герой («Друг далёкий, друг прекрасный»), который является антиподом и смеха, и смерти. «Друг далёкий, друг прекрасный» -

единственная надежда калеки, который является «пленником» в «каземате природы», и именно он спасает старика-калеку от смерти. Но от смерти может спасти только Тот, Кто Сам победил смерть. Характерно, что в христианской традиции Христа называют Другом; слово же «Другой» - одно из имён Бога в религиозно-философской традиции. Призывание этого Имени разрушает козни нечистой силы, искушающей человека.

В стихотворении в сдвинутой, зашифрованной, метафорической форме даны как трагедия грехопадения, так и мистерия спасения. Характерно, что во второй части стихотворения появляется словосочетание «медный крестик», («ты же, опытом научен, / будешь белым и могучим / с медным крестиком квадратным / спать во гробе аккуратном»). Это словосочетание -знак того, что во второй части, в отличие от первой, «ветхозаветной», мы сталкиваемся с «новозаветной» парадигмой.

Несмотря на сложность, зашифрованность стихотворения, его сакральный смысл поддаётся расшифровке, и потому, с нашей точки зрения, Н.Заболоцкий не стал публиковать его в первоначальном варианте, а сильно сократил и изменил. Более того, эти изменения приводят к тому, что стихотворение приобретает смысл, противоположный первоначальному. В результате полностью изменяется логика разворачивания текста: сюжетные коллизии, которые «разрешались» в рамках библейского контекста, оказались упразднёнными. Мужской персонаж второго варианта диаметрально противоположен мужскому персонажу первого варианта. Оба они поставлены в одну и ту же экзистенциальную ситуацию: человек перед лицом смерти. Разрешение этой ситуации идёт по двум совершенно разным сценариям: в первом случае перед нами разворачивается противостояние человека смерти, и это не просто стоическая смелость (стоицизм не боится смерти, но и не побеждает её), а смелость человека, наделённого верой и надеждой на конечное торжество жизни, обетованием которой служит образ «далёкого друга», в котором, как мы показали, в зашифрованном виде присутствует образ Христа. Во втором варианте «сценарий» поведения человека совершенно иной: противостояние здесь отсутствует, человек боится смерти, отдавая в её руки «единственную дочку», тем самым выворачивая наизнанку евангельскую мысль о том, что «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13).

В двух вариантах анализируемого стихотворения различны не только характеры героев, но и характер самого искушения. Если в первом варианте искушение распространяется прежде всего на героев, формируя сюжет-каждой части в отдельности и всего стихотворения целиком («деву» искушает «смех», «человека» искушает смерть), то во втором варианте не столько герои, сколько читатель - главная «мишень» искушения. Можно сказать, что в первом варианте стихотворения «действие искушения» имеет внутритекстовый характер, во втором же случае «внетекстовый» характер искушения своим острием направлен в сторону христианской веры в воскресение мёртвых. Детально разработанная «могильная анатомия» призвана уничтожить у читателя мысль о возможности воскресения.

«Анатомия распада» человеческого тела присутствует в обоих вариантах «Искушения», но во втором варианте происходит замена всего одного слова в строке: вместо слова «смех» мы читаем слово «смерть» («Смерть над холмиком летает»). В результате описанное действие «воскрешения» начинает соотноситься с пасхальным песнопением «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ», но Н.Заболоцкий по-своему переосмысливает эту формулу, упраздняя её первую часть («Христос воскресе из мертвых») и трансформируя вторую: поэт отделяет от «персоны» смерти её действие (энергию) - смертный процесс, распад, и именно «персона» смерти выступает в качестве «воскрешающего» субъекта. В результате - кощунственная пародия на пасхальное благовестие.

Анализ обоих вариантов стихотворения приводит нас к выводу, что первый вариант не укладывался в рамки поэтической феноменологии «Столбцов» и поэтому был существенно переработан поэтом. Надежда на спасение от смерти в первом варианте достаточно ясно отсылала к христианской сотериологии и эсхатологии, причем они выступали хотя и в зашифрованном, но не в «перевёрнутом» виде. Второй же вариант «Искушения» построен по принципу композиционного «переворачивания» и «выворачивания наизнанку» христианских ценностей и представлений. Именно в таком виде стихотворение «Искушение» становится своеобразным центром поэтического мышления Н.Заболоцкого периода «Столбцов».

В третьем параграфе «Утопия Н.Заболоцкого 30-х годов и поздний период творчества» рассматривается, во-первых, процесс формирования новой системы категорий мироощущения и, во-вторых, своеобразие утопии Н.Заболоцкого, представленной в его стихотворениях и поэмах.

В 30-е годы начинает складываться новая система категорий мироощущения Н.Заболоцкого. В таких стихотворениях, как «Утренняя песня», «Искусство», «Венчание плодами», маленькой поэме «Лодейников», появляется некое положительное, разумное, живое начало, которое связывается с деятельностью человека, преобразующего дикий и своевольный мир природы. Это начало полностью отсутствовало в «Столбцах» 1929 года. В «Лодейникове» противопоставление дикой природы, «где от добра неотделимо зло», и преобразующей деятельности человека выражено отчетливее всего. Именно это противопоставление не только является содержанием стихотворений тридцатых годов, но и в последующий период определяет сюжетно-образный уровень многих произведений Н.Заболоцкого.

В отличие от раннего периода творчества Н.Заболоцкого, порождающими началами его поэтического мира становятся категории «жизнь», «разум», «гармония».

В раннем творчестве мир, изображенный поэтом, как бы утратил ощущение границы между жизнью и смертью; по улицам этого мира ходят покойники, которые, кажется, ничем не отличаются от живых людей, а то, что должно быть живо, изначально тронуто тленьем. Перед нами проходит призрачный парад мертвецов, совершающийся в иррациональном,

хаотическом, демоническом мире. В позднем творчестве тоже нет границы между живым и мертвым, ибо живо все («и злак живой, и мертвый мой гербарий»). Так же, как в раннем творчестве категория «смерть» является своего рода «призмой», сквозь которую рассматривается каждое явление, категория «жизнь» в позднем творчестве окрашивает в цвета своего смыслового спектра любой предмет или явление, попавшие в поэтический кругозор.

Одним из наиболее выразительных знаков жизненного начала в позднем творчестве Н.Заболоцкого является стихия музыки («Слепой», «Соловей», «Ночной сад», «Утро», «Творцы дорог», «Бетховен», «Уступи мне, скворец, уголок», «В этой роще берёзовой», «Тбилисские ночи», «На рейде», «Светляки», «Болеро», «Гомборский лес» и т. д.). Природа, звери, птицы, деревья, растения - все наделяется у Н.Заболоцкого способностью петь. Гармония жизни во всех ее проявлениях связана с понятием хора. Задача поэта теперь понимается как прорыв к музыке миров. Вселенная - это стройный хор, исполняющий музыку благодарения. Слово само должно стать этой музыкой, которая нераздельно слита с мыслью: «Откройся мысль! Стань музыкою, слово, / Ударь в сердца, чтоб мир торжествовал!» («Бетховен»). Другие знаки категории «жизнь» — это мотивы света и архитектуры.

Жизнь в поэзии зрелого Н.Заболоцкого пронизывает в пространстве и времени все предметы и явления, приобретая качество бессмертия. Ключевой для всего творчества позднего периода можно назвать строчки из стихотворения «Вчера, о смерти размышляя»: «И все существованья, все народы / Нетленное хранили бытие». Новая система категорий мироощущения формируется на фундаменте утопии Н.Заболоцкого.

Грандиозная утопия Н.Заболоцкого воплощается прежде всего в поэмах «Школа жуков», «Торжество Земледелия», «Безумный волк», «Деревья», «Птицы».

Мир природы, как его живописует Н.Заболоцкий 30-х годов, - это мир, в котором всюду слышатся стон и мука, это мир страданий, которые претерпевает тварь. Мы постоянно сталкиваемся с образами «повреждённости» природного бытия, с интуицией «больной» природы. Категория «болезни» в применении к природному бытию - одна из основополагающих для Н.Заболоцкого. Но именно категория «болезни» имеет универсальный характер в христианском учении о мире и человеке. Взгляд на природу как на вместилище боли и муки, которая возникла в мире из-за грехопадения человека, с исключительной силой и глубиной выражен у апостола Павла в послании к Римлянам: «Тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь поклонилась суете не добровольно, но по воле покорившего её, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим. 8, 19-22). Мысль о том, что «рабство тлению» в природе не окончательно, что существует надежда на выздоровление, совпадает с поэтической интуицией Н.Заболоцкого, на основе которой возникают его утопические поэмы. Мир

жаждет спасения, избавления от «рабства тлению», и это спасение должно прийти через человека - так же, как и искажение «порядка бытия» вошло в мир через грехопадение человека.

Утопия Н.Заболоцкого есть секуляризация христианской мысли о спасении твари через спасение человека, которое стало возможным благодаря жертвенной смерти Христа. Именно поэтому образы жертвы и жертвоприношения являются одним из важнейших смысловых элементов в «утопическом тексте» Н.Заболоцкого.

Идея пересоздания мира в утопии Н.Заболоцкого воплощается в христианских категориях спасения и преображения, которые имеют не духовный, а условно-фантастический характер. Христианская сотериология профанируется до уровня веры в технический прогресс в духе К.Циолковского и Н.Фёдорова.

Для того чтобы наступил новый эон бытия, где происходит кардинальное преображение мира природы (вся тварь получает человеческий разум), необходима очистительная и искупительная жертва. В маленькой поэме «Школа жуков» описывается своеобразный «кенозис»: в христианстве Бог становится человеком, чтобы человек стал богом по благодати, у Н.Заболоцкого человек «становится» животным, отдавая ему свой мозг, чтобы животное поднялось до уровня человека, происходит своего рода «антропозис» (по аналогии с «теозисом» - обоженьем).

В поэме «Торжество Земледелия» в образе Солдата есть черты «мессии», который приносит освобождение миру и спасение животным. Для этого тоже необходимо совершить жертвоприношение, и в качестве жертвы выбирается соха.

В поэме «Безумный волк» иная смысловая конструкция: для возникновения нового зона бытия в жертву себя приносит Безумный волк. Уже не человек «спасает» лежащий во зле животный мир, а внутри этого мира находится тот, кто способен на жертву и кто, таким образом, становится «рекою, породившей новый мир». Само определение «безумный» по отношению к волку, с одной стороны, связано с понятием «юродивый», с другой, находит свою опору в семантическом поле этого слова в контексте Нового Завета. По словам Апостола Павла, крестная смерть Христа «для Иудеев соблазн, а для Еллинов - безумие» (Жор. 1, 23).

В творчестве 40-х - 50-х годов мифопоэтика утопии трансформируется. В «Школе жуков» жертва «ста безголовых героев», отдавших свой разум для того, чтобы «сияло животных разумное царство», становится опорой для сюжетной конструкции. В стихотворении же «Читайте, деревья, стихи Гезиода» приобщение природы к миру человеческого разума совершается через метафоры «ученичества» и через посредство особого семантического механизма, воплощающегося в разнообразных смысловых конструкциях, обозначающих телесный контакт человека и явлений природного мира, который обозначает таинственный метафизический «акт» передачи разума природе («И бабочки, в солнечном свете играя, / Садятся на лысое темя Сократа»).

Творя свой поэтический универсум, Н.Заболоцкий открывает мифологему «панантропизма», согласно которой каждая частица мироздания обретает человеческую ипостась, «воипостазируется». Эта мифологема является определённой редукцией христианского понимания человека и его места в сотворённом Богом универсуме.

Четвёртый параграф главы называется «Христианский «след» в позднем творчестве Н.Заболоцкого». В творчестве Н.Заболоцкого конца сороковых - пятидесятых годов мы сталкиваемся с классической ясностью и «простотой» стиха, но в этой простоте при глубоком погружении в текст обнаруживается сложность, порой превосходящая «криптограммы» «Столбцов». Н.Заболоцкий как бы «обманывает» читателя «простотой» лирического сюжета стихотворения; как кажется читателю, поэт не выходит за рамки конкретного материального мира, обладающего качеством «реальнейшей реальности». Но так же, как во фламандских натюрмортах «изобилие плодов земных» есть символ того, что у Бога всего много, так и изобильная пейзажная живописность Н.Заболоцкого таит в себе не только натурфилософскую напряжённость, но скрытый, трансформированный, претерпевший метаморфозы христианский смысл.

В стихотворении «Светляки» мы находим зашифрованный парафраз евангельских слов: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 5). Конечно, перед нами не буквальное следование евангельскому смыслу этой фразы. Скорее речь идёт об аналогии, а точнее о секуляризации евангельской мысли, которая превращается в реализованную метафору.

В стихотворении «Бетховен» Н.Заболоцкий создаёт образ музыки великого композитора, постигая при этом, с одной стороны, сущность музыки, слова и творчества в целом, с другой, давая в метафорическом виде слепок своей собственной человеческой и поэтической судьбы. Особое значение имеет для понимания стихотворения «Бетховен» трактовка трагизма как мироощущения. Такое понимание трагизма характерно для философско-эстетической системы А.Лосева. Согласно мысли философа, в трагическом мироощущении фиксируются два главных плана бытия; план мировой, запредельной, бесформенной жизни (эту тёмную глубину жизни -бессознательную, аморальную, имеющую свою нечеловеческую организацию, А.Лосев называет «хаокосмосом») и план человеческой личности. Трагическая личность переживает грань указанных планов бытия, совершая своего рода прорыв из мира видимого, оформленного и стройного в «бесформенное, мятущееся множество, содержащее в себе неизъяснимые ужасы». Именно такой прорыв и осуществляется в стихотворении «Бетховен», причём он является движущей силой сюжетного разворачивания стихотворения. Кроме двух планов бытия, незримо и прикровенно существует в трагическом мироощущении, по мысли философа, ещё один план: это «план преображённой и воскресшей жизни» (курсив А.Лосева), с точки зрения которой «реальная человеческая жизнь и реальные удары судьбы квалифицируются именно как нравственно небезразличные». В стихотворении «Бетховен» присутствует и этот «третий план» мировой

жизни, воскресшей и преображённой («В рогах быка опять запела лира, / Пастушьей флейтой стала кость орла, / И понял ты живую прелесть мира, / И отделил добро его от зла»).

В творчестве позднего Н.Заболоцкого мы встречаемся с некоторыми (немногочисленными) произведениями, в которых напрямую проявляется христианская «прививка», полученная ещё в детстве. Такие стихотворения, как «Бегство в Египет», «Это было давно», «На вокзале» и некоторые другие дают нам возможность увидеть, что внутренняя духовная работа шла в некоей непостижимой глубине души поэта.

Для христианского мироощущения основополагающими являются три основных интуиции: мир сотворён, и сотворён «добро зело»; мир пал; мир спасён. Реконструкция мироощущения Н.Заболоцкого и анализ христианского кода в его поэзии позволяет соотнести три этапа творчества поэта с тремя интуициями христианского восприятия мира. В «Столбцах» представлена грандиозная мистерия падшего мира, погружённого в демонический хаос. Мир «Столбцов» есть «бытие» небытия, то есть меон. Главная мысль утопического периода - спасение и преображение падшего и неразумного мира, существующего по законам безумия и смерти. В «утопическом тексте» Н.Заболоцкого поэтическая сотериология заключается в «антропозисе» (в параллель христианскому понятию «теозис») природного мира. Человек наделяется демиургическим могуществом («В какое-то котороткое мгновенье / Я наполняюсь тем избытком сил, / Той благодатной жаждою творенья, / Что поднимает мёртвых из могил») и вездесущностью («Я жизнь мою прожил, я не видал покоя: / Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я»). Подобное мироощущение приводит к формированию мифологемы «панантропизма», которая присутствует и в позднем периоде творчества.

С середины 30-х годов в поэзии Н.Заболоцкого открывается интуиция «каллософании» - откровения райской красоты в природе. Христианская онтология знает два образа рая: первозданный рай, который человек утратил, и чаемое Царствие Небесное. Творческая интуиция и мироощущение Н.Заболоцкого открыты к восприятию и воплощению «следов» первозданного рая.

Четвёртая глава диссертационного исследования «Основные категории мироощущения и метаморфозы христианского кода в поэзии А.Тарковского» состоит из пяти параграфов.

Первый параграф главы - «"Земное" и "небесное" как категории мироощущения А.Тарковского». Две центральных категории мироощущения А.Тарковского неразрывно связаны с двумя основополагающими, фундаментальными топосами его поэтического мира -топосом земли и топосом неба. Они являются непосредственным воплощением двух центральных категорий мироощущения А.Тарковского -«земного» и «небесного» начал бытия. Их можно охарактеризовать как материальное и духовное, человеческое и божественное, восходящее и нисходящее. Генеалогически подобное соотношение земного и небесного восходит к библейской онтологии, которая вошла в плоть и кровь

христианской культуры. Именно из этого источника А.Тарковский черпает ту смысловую энергию, которая пронизывает и сами топосы земли и неба, и формирующие их категории «земное» и «небесное».

С «земным» началом мира в поэзии А.Тарковского связаны представления о надёжности, прочности, устойчивости. Земное начало в мире и человеке - это их материальность, телесность, осязаемость, видимая красота природы, это любовь и страдание, детство и смерть, это ценность и чудо отдельного мига существования, это искание смысла и цели бытия. Перечисленные «приметы» категории «земное» в поэзии А.Тарковского высвечивают её ценностный ореол и аксиологический потенциал. Этот ценностный ореол представляет собой некую энергию, которая может быть «усвоена» элементами поэтической системы, входящими в соприкосновение с категорией «земное». Кроме того, в сокровенный смысл этой категории в поэтической системе мироощущения А.Тарковского входит постижение величия Творца через Его творение - мир и человека. Поэтому категория «земное» может «освящать» собой как реалии природного, космического бытия, так и отдельные моменты человеческой жизни.

«Небесное», в противовес «земному», - это полюс бытия, одаряющий человека другим (по сравнению с земным измерением), райским аспектом существования, привлекающий к себе изначальной, незамутнённой духовностью, возможностью испытать блаженство, святостью.

К знакам категории «земное» в поэзии А.Тарковского принадлежат понятия, обозначающие объекты «растительного ряда» (трава, деревья, цветы); «термины» растительной анатомии (корни, листья, ствол, ветви и т. д.). Среди других знаков категории «земное» можно указать такие как камень, соль, хлеб, вода.

Закон формирования знаков категории «небесное» аналогичен закону формирования знаков категории «земное»: в состав этих знаков входят слова, так или иначе «физически» соотнесённые с небом.

Категории «небесное» соответствует свой ряд знаков-представителей. Это, во-первых, ряд собственно «небесный» (звезды, облака, дождь, туман, радуга, снег и проч.). Она формирует и целый ряд цветовых эпитетов, которые тоже выступают в качестве знаков этой категории. Все оттенки голубого и белого цвета знаменуют собой «излучение» категории «небесное» (цвета же земли - прежде всего зелёный и цвет опавших листьев - знаки категории «земное»), К знакам категории «небесное» относится и ряд «небесных жителей» (птицы, мотыльки, бабочки, стрекозы), что нашло отражение в названиях стихотворений («Ласточки», «Мамка птичья и стрекозья...», «Ночная бабочка «Мертвая голова»», «Бабочка в госпитальном саду», «Мотылек»).

Категории «земное» и «небесное» вместе со всеми знаками образуют как бы «сетку», накладывающуюся на мир окружающих человека явлений, которые, оказавшись в «фокусе» поэтического сознания, с помощью этой «сетки» оформляются, формируются, приобретают свой поэтический облик.

В частности, концепция человеческого тела в творчестве А.Тарковского практически всецело определяется указанными категориями. «Узловые пункты» человеческого тела с этой точки зрения - ступни (стопы), иначе говоря, то, посредством чего осуществляется реальное соприкосновение человека с землей, а следовательно, и приобщение к земному началу, и руки - то, что связывает человека с небом, дает человеку возможность выйти «за свои пределы».

Но не только внешние «физические» характеристики человека соотносятся с выделенными нами категориями. Сам человек, его «изнутри-бытие» тоже осмысляется через отношение к двум указанным полюсам. С одной стороны, его неотвратимо влечет к себе небесное духовное начало, а с другой - человеку страшно отрываться от земли.

Пространственное положение человека во вселенной, которое осознается как прикреплённость к двум полюсам - земли и неба - в поэзии А.Тарковского, как правило, непременно претерпевает метафорическую, аллегорическую или символическую метаморфозу, переводящую пространственные координаты в тот культурный слой, который пропитан христианскими смыслами. Особо показательны с этой точки зрения стихотворения А.Тарковского «Руки», «Я учился траве, раскрывая тетрадь...», «К стихам», «Степь», «Ода».

Своеобразную «матрицу» диалектики соотношения двух выделенных категорий даёт нам стихотворение «Первые свидания». Начало и конец стихотворения представляют «взвихренный», головокружительный образ пространства, узловые пункты которого - земля и небо. В первых строках стихотворения поэт являет образ схождения неба на землю, в конце же стихотворения перед нами - своего рода вознесение, восхождение от земли к небу («И небо развернулось пред глазами»). В метафизическом пространстве этого пути происходит метаморфоза: горизонтальная линия земного пути («сама ложилась мята нам под ноги») превращается в вертикальную линию небесного пути («и птицам с нами было по дороге»). Особое значение здесь имеет строка «И рыбы подымались по реке». В реальном плане бытия она означает, что рыбы плывут против течения к верховью реки, то есть поднимаются вверх в метафорическом значении этого выражения. Но глагол «подымались» в контексте диалектики категорий «земное» и «небесное» одновременно реализует и свой буквальный смысл; перед нами движение вверх, к небу не только двух любящих друг друга людей, но и всего их мироздания.

Образ земли в этом стихотворении дан через её знаки: в природном аспекте земля - это мята, река, рыбы. Но кроме космического, природного облика земли в стихотворении присутствует и её «историческое» измерение. Это образ дома, в котором происходит таинство любви. Тот факт, что перед нами - некие «владенья / с той стороны зеркального стекла», не отменяет реальной основы образа.

Мы видим, что одной из основ сюжетного каркаса стихотворения является сложное и причудливое взаимодействие категорий «земное» и

«небесное». Но в этом же стихотворении представлено не только диалектическое взаимодействие этих категорий, но и их живое слияние в символе хрустальной сферы, которую держит на ладони возлюбленная лирического героя стихотворения.

Разные типы взаимодействия, взаимоотношения, переплетения двух центральных категорий мироощущения А.Тарковского мы находим как в стихотворениях раннего периода его творчества («Колыбель», «Река Сугаклея уходит в камыш...», «Зелёные рощи, зелёные рощи...», «Под сердцем травы тяжелеют росинки...», «Ночной дождь», «25 июня 1935 года», «Игнатьевский лес», «Дождь», «25 июня 1939 года»), так и в стихотворениях зрелого и позднего периодов («Звёздный каталог», «Цейский ледник», «Только грядущее», «Руки», «Я учился траве, раскрывая тетрадь...», «Степь», «Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был...», «Вы, жившие на свете до меня...», «Земное», «Земля», «Словарь», «После войны», «Предупреждение», «Титания», «Мне в чёрный день приснится...», «В последний месяц осени...», «Хвала измерившим высоты» и т. д.). Само восприятие сквозь призму категорий «земное» и «небесное» свидетельствует о сохранении христианской картины мира и системы ценностей, христианского взгляда на мир. Именно поэтому центральным принципом художественного метода А.Тарковского, обусловливающего способ трансформации действительности в реальность текста, является принцип преображения. Сквозь вещи и явления обыденного мира в поэзии А.Тарковского просвечивает иное, священное измерение бытия, а человек в его поэзии находится в постоянном поиске этой священной реальности.

Во втором параграфе «Принцип преображения - основная составляющая творческого метода А.Тарковского» анализируется важнейшее понятие художественного мира А.Тарковского, являющееся основой его творческого метода.

В поэтическом языке А.Тарковского довольно часто мы встречаемся с употреблением слова «преображение», его производных и синонимов. Целый пласт творчества А.Тарковского даёт возможность увидеть преображённый мир, живущий по законам любви и красоты. Такие стихотворения, как «Белый день», «Река Сугаклея уходит в камыш...», «Первые свидания», «Словарь», «Я учился траве, раскрывая тетрадь...», «Ода», «Посредине мира», «Шиповник», «До стихов», «Явь и речь», «Надпись на книге» («Ты ангел и дитя, ты первая страница...»), «Городской сад», «Приглашение к путешествию», поэма «Чудо со щеглом» и многие другие, пронизаны светом преображения, который бросает свой отблеск на всё творчество в целом. Преображённый мир явлен поэту в трёх состояниях: в переживании любви, в воспоминаниях о детстве, в творчестве. Наиболее яркий «вариант» преображённого мира раскрывается перед нами в стихотворении «Первые свидания». Оно является ключевым текстом не только в контексте анализа категорий «земное» и «небесное», но и для адекватного понимания категории преображения в разных её аспектах.

Образы преображения мира, человека и слова пронизывают всю ткань стихотворения. Мы наблюдаем ряд трансформаций отдельных художественных предметов. В первой части, например, появляется лестница, по которой спускаются в сад герои этого стихотворения. Но это не просто лестница, а некий мост, соединяющий землю и небо. Поток нисходящего движения присутствует уже в слове «богоявление», образ же лестницы материализует это схождение неба на землю. Пространство дома тоже преображено: оно превращается в царство, существующее в особом мире «с той стороны зеркального стекла», владычицей которого является возлюбленная поэта. Мы можем восстановить гипотетический реальный план стихотворения, план действительности: сначала происходит встреча влюблённых, потом - их путь сквозь заросли влажной сирени к дому, дверь которого — стеклянная или зеркальная, а за этой дверью - комната. Но главное здесь не сам реальный план, а его преображение - та символическая реальность, внутри которой сирень - не просто сирень, а сгусток синего света вселенной, тело возлюбленной - это алтарь, врата которого отворены, а сама она - Царица и Владычица мира. В каком-то особом сакральном плане стихотворения образ возлюбленной соотносится не только с образом царицы. Отталкиваясь от представления А.Потебни о стихотворении как слове и от понятия этимологии слова, можно попытаться установить «духовную этимологию» этого стихотворения. Как мы видим, весь словесный рисунок, передающий духовно-телесные отношения с возлюбленной («Когда настала ночь, была мне милость / Дарована, алтарные врата / Отворены, и в темноте светилась / И медленно клонилась нагота») восходит к библейской священной эротике «Песни песней» Соломона. В «Первых свиданиях» вслед за процитированными выше строками мы читаем: «И, просыпаясь: «Будь благословенна!» -/Я говорил и знал, что дерзновенно / Моё благословенье: ты спала, / И тронуть веки синевой вселенной / К тебе сирень тянулась со стола». Этим строкам можно найти параллель в «Песни Песней»: «Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно» (Песн. 3, 5). Далее в стихотворении мы встречаемся с чудом преображения слова, и даже самое простое местоимение «ты», относящееся к герою, «открывает свой новый смысл» и означает - царь.

В «Песни Песней» мы читаем: «Влеки меня, мы побежим за тобою: -царь ввёл меня в чертоги свои, - будем восхищаться и радоваться тобою, превозносить ласки твои больше, нежели вино...» (Песн. 1,3).

Возлюбленная изображена сидящей на троне с хрустальной сферой в руке, в которой заключено всё мироздание. Так изображают цариц, но так изображается и Богородица (например, образы «Всецарица», «Державная» и др.). Богородица, соткавшая человеческое тело Христу, и Церковь как Тело Христово соотносятся. Примечательно, что возлюбленную поэта звали Мария, и это имя, не названное в стихотворении, таинственным образом присутствует в проанализированных нами символах. Это не кощунство и не снижение непостижимых христианских истин, а осмысление и возвышение

земной любви до небесных высот, её преображение. «Преображённая» любовь сама становится источником преображения.

Композиция стихотворения в духовном плане имеет кольцевой характер. Если в первых строках стихотворения перед нами богоявление, то в конце — теозис, обожение. Осуществляется основная цель богоявления -преображение человека и мира. Интуиция связи Боговоплощения и Преображения у А.Тарковского не случайна.

Человек - и его телесная природа, и духовная ипостась тоже предстают перед нами в поэзии А. Тарковского в свете преображения.

Третий параграф «Эонотопос в поэтическом мире А.Тарковского» посвящен анализу священного времени и пространства.

В трудах литературоведа и богослова В.Лепахина, исследующих искусство иконописи, по аналогии с термином «хронотоп», введённым в филологию М.Бахтиным, используется другой термин - «эонотопос». Чтобы обозначить особенности понимания и изображения времени и пространства в Православии и древнерусской литературе, можно было бы говорить просто о «сакральном хронотопе», но такое словосочетание не отражает сущности явления, поэтому исследователь предлагает термин эонотопос (от греч. «эон» - вечность и «топос» — место, пространство). В.Лепахин считает, что понятие «эонотопос» применимо не только для изучения средневековой, но и для анализа современной литературы.

Хронотоп, как было показано в трудах М.Бахтина, присутствует в любом произведении искусства, эонотопос же бывает явлен отнюдь не всегда. Но если художественное произведение воплощает эонотопос, то в его силовом поле происходит преображение слова. Суть этого преображения в том, что слово приобретает духовную составляющую (кроме семантической и эстетической).

Зачастую эонотопос в художественной литературе появляется в текстах, в которых так или иначе представлена библейская тематика (хотя простое наличие библейской темы отнюдь не гарантирует «автоматическое» появление эонотопоса). В творчестве А.Тарковского можно выделить целый пласт текстов, в которых всплывают так или иначе библейские мотивы, образы, реминисценции, а имена Адама, Давида, Иакова (Израиля), Исайи, Даниила, Лазаря, Петра и т. д. являются своеобразными коррелятами «домостроительства» поэтического мира А.Тарковского. Можно сказать, что в его стихах решается проблема сублимации как проблема «...возведения бытия по ступеням иерархии ценностей снизу вверх» (Б.Вышеславцев). Библейские имена в поэзии А.Тарковского - это «центры силы», своеобразные каналы, через которые вечность входит во время, а хронотоп поэтического текста преображается в эонотопос.

В стихотворении «Я по каменной книге учу вневременный язык» таким «каналом» является имя величайшего библейского пророка Исайи. Его имя -духовно-энергетический центр стихотворения, от которого расходятся своеобразные «круги», «волны вечности», воплощённые в конкретных словесных образах «вневременного языка», плёнки «без времени, верха и

низа». Эонотопос имени «Исайя» порождает и сложные, неоднозначные образы «каменной книги», «каменных жерновов», «камневерти», камней пустыни, на которых собирается народ. Эти образы находятся между собой в особых отношениях, которые становятся понятными только благодаря тому, что происходит преображение хронотопа стихотворения в эонотопос. Так, образ каменной книги, который можно интерпретировать и как Скрижали Завета, данные Моисею, и как Священное Писание в целом - это одновременно и образ каменных жерновов, которые размалывают зерно человеческого тела. Жернова - это страницы Великой Книги, и в такую страницу «проникает», превращается в неё, пройдя через немыслимые страдания, герой стихотворения («и уже я по горло в двухмерную плоскость проник»). «Двухмерная плоскость» священного «листа» каменной книги -это воплотившаяся вечность, о которой А.Тарковский пишет: «тоньше волоса плёнка без времени, верха и низа».

В стихотворении «Григорий Сковорода» возникновение эонотопоса задано не только тем, что в тексте возникает образ Библии; само название стихотворения, то есть имя христианского философа и богослова, порождает особое духовное пространство. Библейское имя в поэзии А.Тарковского является сигналом присутствия эонотопоса в тексте. Но и имя христианского философа-праведника обладает такой же порождающей силой.

Подобным же образом воплощение эонотопоса через имя святого иконописца происходит в стихотворении А.Тарковского «Феофан Грек». Его имя становится священным микрокосмом, стягивающим воедино все теофании Ветхого Завета, благовестие Нового Завета и Богообщение в Церкви, от её начала до конца времён. Именно оно создаёт эонотопос стихотворения, обладающего силой пророческого слова.

Слова Священного Писания, Священного Предания, литургического языка обладают в поэзии А.Тарковского подобным же «эонотопическим потенциалом». Но таким потенциалом обладают и определённые экзистенциальные состояния и переживания поэта. Состояние любви, переживание творчества, воспоминание о детстве — это тоже своеобразные «каналы», через которые в стихотворение входит вечность.

«Проводником» эонотопоса в поэтическом мире Тарковского являются также и страдание, и смерть. Смерть - это тоже вхождение вечности во время. Об этом - стихотворение А.Тарковского «Полевой госпиталь», сюжет которого - пребывание на грани смерти и возвращение к жизни. Тарковский пишет: «Мне губы обметало, и ещё / Меня поили с ложки, и ещё / Не мог я вспомнить, как меня зовут, / Но ожил у меня на языке / Псалом царя Давида». В другом варианте стихотворения вместо слова «псалом» мы читаем слово «словарь». Можно сказать, что именно «словарь царя Давида» - это и есть истинный источник поэтического слова А.Тарковского.

Такие слова, как хлеб и вода, небо и земля, соль и желчь, плоть и кровь, нищета и тщета, царь и нищий, степь и пустыня, птица и камень, зерно и посох и т. д., имеют в поэзии А.Тарковского особую природу. Сквозь них

просвечивает иная, священная реальность, внутри которой отчётливо осознаётся живая связь Бога и мира.

В четвёртом параграфе «"Философия слова" А.Тарковского» прослеживается параллелизм «философии слова» А. Тарковского с некоторыми аспектами русской религиозной философии языка.

А.Тарковский не философ, а поэт, но его чувство слова зиждется на интуиции, которая раскрывает особую роль слова в бытии мира. Интуитивные прозрения поэта, связанные с его пониманием природы слова и языка в целом, касаются той области философии, которая получила сильнейший импульс в десятые-двадцатые годы XX века в России и представлена прежде всего именами А.Лосева, П.Флоренского и С.Булгакова.

Философия слова, имени, языка в целом, разработанная этими мыслителями, имеет своим истоком интеллектуальный и духовный посыл философски обосновать имяславие - течение, которое возникло в русской монашеской среде XX века. Эта философия в своём развитии выходит далеко за рамки сугубо богословских проблем и создаёт оригинальную философско-лингвистическую концепцию языка, интуитивно «исповедуемую» многими поэтами, в том числе и А.Тарковским.

Так, стихотворение А.Тарковского «Имена» представляет собой своеобразный парафраз тех мыслей, которые высказывает П.Флоренский в одноименной работе. Основная мысль философа состоит в том, что имя есть субстанциальная или эссенциальная форма личности, особая личностная категория, через которую можно познать носителя имени. Философский символизм П.Флоренского, явленный в анализе имён Якова и Варфоломея, своеобразно «рифмуется» с символическим реализмом А.Тарковского. В стихотворении «Имена» в стяжённом виде присутствует как идея исторической типологии имени, так и идея неразрывности имени и личности. Важным для нас является и тот факт, что имена собственные в творчестве А.Тарковского обладают особой силой, которая может порождать текст или элементы текста.

В стихотворении «Имена» присутствует и философско-антропологический аспект размышлений поэта. Мысль А.Тарковского здесь заключается в том, что человек XX века утратил свою цельность, и «скрепа» имени распалась; метафорически это выражено в именовании каждой части тела человека. Перед нами - ещё один поэтический «вариант» проблемы распада, раздробленности личности.

Существуют параллели между восприятием слова как онтологической основы мира в миросозерцании А.Тарковского и философии С.Булгакова.

В стихотворении «Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был» А.Тарковский пишет: «Больше сферы подвижной в руке не держу, / И ни слова без слова я вам не скажу. / А когда-то во мне находили слова / Люди, рыбы и камни, листва и трава». Последние две строки имеют свой философский аналог в работе С.Булгакова «Философия имени». Философ

говорит о том, что слово имеет антропокосмическуго природу, что язык - это язык самих вещей, их собственная идеация.

Стихотворение «Я учился траве, раскрывая тетрадь...» - своеобразный сгусток поэтической философии слова А.Тарковского. В первой части стихотворения перед нами поэтическая картина самооткровения бытия, его лицо, некие голоса природного мира, живые клетки организма вселенной. Выстраивание определённых метафорических соответствий (трава - флейта, стрекоза - комета, крыло стрекозы - радуга, росинка - слеза) даёт нам целостную картину единства мироздания, в котором звучит гимн Творцу (отсюда - музыкальные образы зелёных ладов травы, травы-флейты). В этом сложном единстве не исчезает, однако, индивидуальный смысл каждого явления, напротив, он оформляется и выявляется посредством метаморфозы. Логосы тварного мира, оставаясь самими собой, сливаются в едином гармоническом аккорде «осанны». При этом каждый логос всецело отдаёт себя другим (в этом и заключается суть метаморфозы) и становится возможной метафорическая связь росинки со слезой, стрекозы с радугой и кометой, травы с флейтой. Закон единства вообще, а метафорического единства в частности, таким образом, опознаётся нами как закон взаимной любви. Познание человеком мира, логосов бытия, происходит через слово.

Именно так эта проблема решается в философии слова С.Булгакова. Истоки же такого подхода лежат в святоотеческой традиции. Св. Григорий Богослов говорит: «Я беседую с Творцом и постигаю логосы творения». «Вникая в логосы тварей» св. Григорий описывает «весь этот мир, небо, землю, море, эту великую и преславную книгу Божию, в которой открывается... Бог». Для св. Максима Исповедника весь мир логосен и всё в мире логосно. Бог создал первые логосы вещей и сущностей всего существующего. Св. Максим призывает к «исследованию этих духовных логосов видимых тварей». Он высказывает мысль о том, что «надо расшифровывать таинственную криптограмму бытия». Своеобразную расшифровку таинственной книги природы мы находим в стихотворении А.Тарковского «Я учился траве, раскрывая тетрадь...».

«Горящее слово пророка» - расшифрованная криптограмма бытия. Это слово пророка и является раскрытием Адамовой тайны, о которой говорит А.Тарковский. Суть её - в наречении имён, когда имя-слово всецело выражает логос. Конечно, поэт может только приближаться в своём творчестве к этой тайне, но никогда после грехопадения в своей земной жизни человек не может обрести той духовной незамутнённости взора, которая была у первозданного Адама. Оказывается, что даже слово поэта ущербно, оно не обладает той силой и властью, которая некогда была изначально дана человеку. Отсюда - строка «В четверть слуха я слышал, в полсвета я видел».

Одним из ключевых мотивов поэзии А.Тарковского является осознание того, что язык природы, своеобразные «логосы» листьев, воды, травы, звёзд, бабочек, стрекоз и т. д. недоступны и неподвластны человеку и его слову. В некоторых стихотворениях А.Тарковский делает попытку прорваться сквозь

пелену, отделяющую человека от сокровенной тайны природы. Эта попытка преодолеть расколотое состояние мира даёт возможность передать своё слово в наследство природе.

Тайна слова, как и тайна преображения, в поэзии А.Тарковского может раскрываться в опыте творчества, в опыте страдания и смерти, в опыте любви. Человек может произнести настоящее слово, когда он царь, пророк или священник в одном лице.

Следует отметить «псалмический мелос» поэзии А.Тарковского. Его слово - это своего рода «слово не от мира сего». Сама возможность существования такого слова связана, как нам представляется, с особым духовно-лингвистическим феноменом, суть которого раскрыта Г.Флоровским. Говоря о языке Священного Писания, богослов отмечает, что величайшее чудо и тайна Библии состоит в том, что она содержит Слово Божие на человеческом языке, причём человеческий язык нисколько не ослабляет абсолютность Откровения, не ограничивает силу Божьего слова.

В пятом параграфе «Опыт «типологической экзегезы» в поэзии А.Тарковского» рассматривается один из художественных методов древнерусской словесности, который используется и в поэзии А.Тарковского. Этот художественный метод определяется как типологическая экзегеза, суть которой состоит в том, что «Библия воспринимается как собственно субъект осмысления и на этой основе — изображения окружающей действительности, как то, чем и на основании чего действительность может быть объяснена, получает свой смысл и место в человеческой истории» (Л.Левшун). Библейский текст в рамках этого художественного метода является «первоявленным образом» той истинной Реальности, которая порождает земное бытие и к которой это земное бытие стремится. Художник, использующий метод типологической экзегезы, описывает не эмпирическую реальность в её бесконечной изменчивости, а её «онтологический портрет».

Метод типологической экзегезы не является атрибутом только древнерусской словесности. Он свойствен и литературе нового и новейшего времени. В разных стихотворениях А.Тарковского мы встречаемся с использованием метода типологической экзегезы.

Библия является камертоном для многих стихов А.Тарковского, поэта, который свою судьбу воспринимает как отражение трансцендентной реальности, находя для неё прообразы в Священном Писании. Справедливость этого положения подтверждается всем творчеством А.Тарковского. Но особенно отчётливо и ясно метод типологической экзегезы в поэзии А.Тарковского явлен в некоторых ключевых текстах. В стихотворениях «Надпись на книге» и «Рукопись» Священное Писание - это источник и коррелят поэтической мысли. И в «Надписи на книге», и в «Рукописи» имя Иаков (Израиль) появляется рядом с другими библейскими, евангельскими образами: блудным сыном из известной притчи и Иоанном Крестителем, чья проповедь покаяния в Евангелии названа «гласом вопиющего в пустыне». А.Тарковский производит не «трансплантацию» того или иного библейского образа, а использует своеобразную стратегию

«сдвига». В сонете «Надпись на книге» строки первого катрена «И гласом вопиющего в пустыне / Мой каждый стих звучал в краю родном» составляют нераздельное единство с двумя завершающими строками второго катрена: «И мой язык стал языком гордыни / И для других невнятным языком». Они также связаны с образами истинного и замутнённого слова поэта («И - Боже правый! - разве я пою?» и далее: «А я горел, я жил и пел - когда-то...»). Этот контекст «переводит» евангельский образ и евангельские слова в другой регистр, так что истинный смысл затушёвывается; происходит процесс, внешне похожий на процесс образования фразеологизма, внутренняя форма которого теряет связь со своим источником. Семантический сдвиг происходит и с понятием, имеющим огромный смысловой потенциал в рамках христианской культуры. Речь идёт о притче (Лк. 15, 11-32), в которой раскрывается судьба и путь блудного сына, возвращающегося к своему отцу. Строка «Так блудный сын срывает с плеч сорочку» благодаря действию, которое в ней происходит, может читаться в метафорическом плане, который «приглушает» звучание евангельского смысла.

С методом типологической экзегезы мы встречаемся и в стихотворении «К стихам», в котором поэтическое творчество осмысляется в свете идеи божественного творения и пророческого призвания.

«Эсхатологический вариант» типологической экзегезы явлен во многих стихах А.Тарковского (цикл «Чистопольская тетрадь», «Портной из Львова, перелицовка и починка»). Но особенно ярко эсхатологизм выражен в стихотворениях «Степь» и «Предупреждение».

Стихотворение «Степь» представляет собой авторский эсхатологический миф, созданный на основе библейской - в широком смысле слова - картины мира. Стихотворение «сюжетно» делится на две части: первая, собственно эсхатологическая, говорит нам о гибели всего живого. Вторая повествует о возникновении «нового неба» и «новой земли». Но сюжетное движение разворачивается не в традиционном христианском эсхатологическом ключе, а в категориях циклического, спирального возвращения к первозданному Адаму. В этом эсхатологическом мифе А.Тарковского Адам не только нарицает имена, он их «пересоздаёт». Подобное пересоздание - спасение творения, строй которого повреждён, искажён грехопадением. Новый Адам «вдыхает» в «корни трав» личностное начало - «любовный бред самосознанья». Происходит своеобразное «ипостазирование» Адама во всё творение, и таким образом достигается цель этого нового неба и новой земли - спасение.

В стихотворении «Предупреждение» в авторском эсхатологическом мифе явлен технократический вариант Апокалипсиса, в нём содержится парадоксальное сочетание «библейского» и «эволюционного».

Библейский архетип здесь намеренно скрыт (строка о первородном грехе появляется только в третьей строфе), но именно он, помещённый в эволюционную перспективу, является энергетическим центром стихотворения. На первом плане в данном тексте - своего рода «точка ничтожества», а за ней, в глубине, - человек (именно он и вопиет о полном

уничтожении мира). Всю полноту человеческой ответственности берёт на себя «ранняя проба природы», отправная точка эволюционного ряда, в которой потенциально заложены всё величие и весь ужас человеческого гения. Время в этом стихотворении иллюзорно: в «точке ничтожества» присутствует в свёрнутом виде весь временной ряд до его возможного конца. Первая строфа, говорящая о том, что ещё не свершилось, и последняя строфа, повествующая о том, чего уже нет, находятся в отношениях, которые мы могли бы назвать «онтологической рифмой».

Сама возможность воплощения подобного сюжета определяется антропологической концепцией А.Тарковского, которая находится вне текста, «за скобками» стихотворения. Человек — это микрокосм, в котором содержится весь сотворённый мир. Согрешила в человеке, согласно библейской антропологии, тоже вся тварь. Умножение же греха - причина Апокалипсиса, огонь которого должен этот грех испепелить.

Принцип типологической экзегезы постоянно осуществляется в стихах исторической темы. Одно из таких стихотворений - «Голуби На площади». В начале стихотворения мы встречаем «уподобление» лирического героя Христу-отроку. Дальнейшее развитие стихотворного сюжета являет нам соотнесение подвига человека и народа в целом с крестным подвигом Христа. Перед нами в анализируемом стихотворении - лирический сгусток религиозной философии, одним из важнейших аспектов которой является аспект экклезиологический. «Экклесия» по-гречески означает Церковь, человек в экклезиологическом аспекте предстаёт перед нами как нераздельное и неслияиное соборное единство. А.Тарковский прежде всего поэт, он не использует в стихотворении философской или богословской терминологии, но сложнейшие богословские понятия выражены в этом тексте через самые простые слова или их сцепления.

Подобно тому, как в художественном тексте может происходить оживление внутренней формы слова, в стихах А.Тарковского происходит оживление «библейского», священного слоя в слове. В стихотворении своеобразный процесс «усвоения» евангельского смысла происходит со словосочетанием «штыковые раны». С одной стороны, именно это словосочетание является единственным «знаком» той страшной войны, которую пережил русский народ, в языковой плоти стихотворения. Но в контексте нашего анализа «штыковые раны» преображаются в «язвы гвоздинные» и «прободенное ребро» Христа, и это тоже тайна соборности и тайна Церкви.

Можно сказать, что в стихотворении «Голуби на площади» явлен экклезиологический аспект поэтической антропологии А.Тарковского. Конечно, следует оговориться, что А.Тарковский отнюдь не ставил себе задачу выразить в поэтической форме своё понимание Церкви. Но его поэтическая интуиция проникает в такие духовные глубины, касается таких религиозно-мистических высот, что происходит самораскрытие и самооткровение высшей реальности. В стихотворении «Голуби на площади» раскрывается священный реализм истории.

Итак, экспликация доминантных категорий мироощущения («земное» и «небесное») А.Тарковского имеет различную степень выраженности в разных стихотворениях поэта, однако само восприятие реальности сквозь призму категорий «земное» и «небесное» свидетельствует о сохранении христианского взгляда на мир. Наш анализ выявил, что топосы земли и неба в поэзии А. Тарковского имеют библейские корни, а категории «земное» и «небесное» сформированы христианской системой ценностей. Сквозь вещи и явления мира в поэзии А.Тарковского просвечивает иное, священное измерение бытия. Одним из главных «каналов», посредством которых вечность входит во время, является имя собственное (это может быть имя библейского персонажа, святого иконописца, христианского мыслителя-праведника и т. п.). Подобное отношение к имени соединяет поэтическую философию слова А.Тарковского с русской религиозной философией языка.

В Заключении подводятся итоги диссертационной работы.

Теоретико-методологические и феноменологические аспекты проведённого нами исследования позволяют сделать вывод о том, что мироощущение поэта определённым образом структурировано в его поэтическом языке; «верхний» ярус составляют категории мироощущения, «нижний» - знаки категорий. Благодаря такому подходу становится возможным сравнение творчества поэтов с точки зрения «набора» доминантных категорий мироощущения. Уже на этом уровне проявляется индивидуальность каждого поэта. При совпадении же «верхнего» яруса поэтического языка индивидуальность выкристаллизовывается на уровне «набора» знаков той или иной категории мироощущения.

Сравнение поэтических систем Н.Заболоцкого и А.Тарковского приводит к следующему заключению: в творчестве Н.Заболоцкого происходит смена доминантных категорий мироощущения, которая заключается в антиномической трансформации («смерть» — «жизнь», «безумие» - «разум»); категории мироощущения А.Тарковского («земное» и «небесное») на всём протяжении его творчества остаются неизменными.

Воплощение мироощущения поэта в художественном мире есть акт миропреображения. В «Столбцах» и примыкающих к ним произведениях уродливые деформации мира и человека - результат действия принципа анти-преображения, порождённого духовным кризисом, крушением ценностных ориентиров, сформированных христианской культурой. Поздний период творчества Н.Заболоцкого и поэзия А.Тарковского существуют под знаком преображения. Преображение как творческий принцип А.Тарковского действует в силовом поле христианской картины мира, он спроецирован на космическую, историческую и эсхатологическую «оси» существования человека. В поэзии Н.Заболоцкого преображение осуществляется на космической (природной) «оси» его поэтического мира, сохраняя религиозную энергию в секуляризованной форме.

В русской поэзии XX века советского периода Николай Заболоцкий и Арсений Тарковский (две самые метафизически напряжённые поэтические

ойкумены) в своём творчестве воплощают два типа духовного опыта: духовный опыт атеизма и выбор в пользу реальности Абсолюта.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях: Монографии:

1. Кекова C.B. Мироощущение Николая Заболоцкого: опыт реконструкции и интерпретации / Кекова C.B. - Саратов: Изд-во СГСЭУ, 2007. - 160 с. ISBN 978-5-87309-695-4.

2. Кекова C.B. Небо и Земля Арсения Тарковского: метаморфозы христианского кода / Кекова C.B. - Саратов: Изд-во СГСЭУ, 2009. - 164с. ISBN 978-5-87309-785-2.

Учебные пособия:

1. Кекова C.B. Сохранившие традицию. Заболоцкий. Тарковский. Бродский / Кекова C.B. - Саратов: Изд-во «Лицей», 2003. - 192с. (В соавторстве с Измайловым P.P.) ISBN 5-8053-0287-Х.

Публикации в ведущих научных изданиях, определенных ВАК:

1. Кекова, С. В. Концепция «артистической души» Ф. Степуна как «ключ» к постижению абсурдного человека в творчестве поэтов-обэриутов» / С. В. Кекова // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Тамбов, 2008. Вып.11 (67). С. 265-268. ISSN 1810-0201.

2. Кекова, С. В. «Эсхатологический миф» и «священный реализм истории» в стихотворениях Арсения Тарковского «Степь» и «Голуби на площади» / С. В. Кекова // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Тамбов, 2008. Вып. 12 (68). С. 265-268. ISSN 1810-020.

3. Кекова, С. В. К вопросу об основном духовно-эстетическом принципе в поэзии А. Тарковского / С. В. Кекова // Известия Саратовского университета. Серия социология. Политология. Саратов, 2009. Т. 9. Вып. 1. С. 82-85. ISSN 1814-733Х, ISSN 1818-9601.

4. Кекова, С. В. Метаморфозы слова в эонотопосе поэтического текста (на материале поэзии А. Тарковского) / С. В. Кекова // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия Филологические науки. Волгоград, 2009. № 2 (36). С. 210-214. ISSN 18159044.

5. Кекова, С. В. К методологии анализа поэтического текста раннего Заболоцкого / С. В. Кекова // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия Филологические науки. Волгоград, 2009. № 5 (39). С. 202-206. ISSN 1815-9044.

6. Кекова, С. В. Метаморфозы библейского кода в стихотворении Арсения Тарковского «К стихам» / С. В. Кекова // Известия Самарского Научного центра Российской академии наук. Серия Филология и искусствоведение. Самара, 2009. Т. 1 (3). С. 195-199. ISSN 1990-5378.

7. Кекова, С. В. Некоторые аспекты функционирования поэтического образа в раннем творчестве Н. Заболоцкого / С. В. Кекова // Известия

Саратовского университета. Серия Социология. Политология. Саратов, 2009. Т. 9. Вып. 2. С. 76-81. ISSN 1814-733Х, ISSN 181-9601.

Статьи в коллективных монографиях, научных журналах, сборниках научных трудов и материалов научных конференций:

1. Кекова, С. В. Способы организации повествования (стилистические наблюдения) / С. В. Кекова // Анализ литературного произведения : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГУ, 1983. С. 53-61.

2. Кекова, С. В. К специфике функционирования слова в поэтическом языке (на материале раннего творчества Н. Заболоцкого) / С. В. Кекова // Функционирование языковых единиц : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГУ, 1986. С. 84-92.

3. Кекова, С. В. Смысловые метатезы в художественном мире «Столбцов» Заболоцкого / С. В. Кекова // Проблемы истории культуры, литературы, истории и экономической мысли : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГУ, 1986. С. 35-45.

4. Кекова, С. В. Поэтический язык раннего Заболоцкого (реконструкция категорий мироощущения) / С. В. Кекова // Функционирование языка в разных видах речи : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГУ, 1986. С. 93-99.

5. Кекова, С. В. К вопросу о поэтическом языке А. Тарковского / С. В. Кекова // Вопросы стилистики : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГУ, 1988. С. 55-65.

6. Кекова, С. В. Категория смерти в поэтическом языке раннего Заболоцкого / С. В. Кекова // Научно-теоретическое обеспечение профессиональной подготовки студентов педвуза. Саратов : Изд-во СГПИ, 1990. С. 16-17.

7. Кекова, С. В. Способы формирования денотативной сферы текста в поэтическом языке / С. В. Кекова И Принципы изучения художественного текста. Саратов : Изд-во СГПИ, 1992. С. 24-25.

8. Кекова, С. В. Категория вещи в творчестве В. Набокова / С. В. Кекова // Человек. Культура. История : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во ПАГС, 1997. С. 180-185.

9. Кекова, С. В. Художественный предмет в творчестве обэриутов / С. В. Кекова // Интерпретация художественных отношений текста : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГПИ, 1998. С. 18-26. ISBN 5-87077-102-1.

10. Кекова, С. В. «Незримые лучи» в поэзии Владислава Ходасевича / С. В. Кекова // Интерпретация семантических отношений текста : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГПИ, 2000. С 113-123. ISBN 5-87077-125-0.

11. Кекова, С. В. Метафизика вещи в художественном мире В. Набокова / С. В. Кекова // Русская литературная классика XX века : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГУ, 2000. С. 37-44. ISBN 5-87-077-034-3.

12. Кекова, С. В. Образ слова в поэтическом мире А. Тарковского / С. В. Кекова // Труды педагогического института Саратовского

госуниверситста им. Н.Г. Чернышевского. Филология. Лингвистика. Саратов : Изд-во СГУ, 2003. Вып. 2. С.174-181. ISBN 5-292-03092-9.

13. Кекова, С. В. Поэтический текст как коммуникативная проблема / С. В. Кекова // Проблема социально-культурных коммуникаций : сб. науч. тр. Саратов, 2004. С. 107-116. ISBN 5-292-03092-9.

14. Кекова, С. В. Христианский «след» в поэзии Н. Заболоцкого / С. В. Кекова // Православие в контексте истории и культуры. Саратов : Изд-во Саратовской епархии РПЦ, 2005. С. 123-128. ISBN 978-5-98599-049.

15. Кекова, С. В. Слово и логос в поэзии А. Тарковского / С. В. Кекова // Интерпретация семантических отношений текста : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во «Сателлит», 2006. С. 78-85. ISBN 5-901459-54-7.

16. Кекова, С. В. Особенности строения макрообразов в поэзии раннего Заболоцкого. Макрообраз «ребенок» / С. В. Кекова // ГПвденний apx¡B. Фшолопчш науки: Зб1рник наукових праць. Випуск XXXV11I. Херсон: Видавництво ХДУ, 2007. С.52-62.

17. Кекова, С. В. Принцип преображения как основная составляющая творческого метода Арсения Тарковского / С. В. Кекова // П1вденний apxiß. Фшолопчш науки: 36ipHiuc наукових праць. Випуск XXXIX. Херсон: Видавництво ХДУ, 2007. С. 68-76.

18. Кекова, С. В. Преподавание литературы в вузе как форма духовного образования студентов / С. В. Кекова II Формирование гражданской личности в современной России : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГТУ, 2007. С. 116-121. ISBN 978-5-91272-197-7.

19. Кекова, С. В. От «битвы слов» к «живой основе смысла»: философия творчества Н. Заболоцкого / С. В. Кекова // Философские проблемы художественного творчества : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГК, 2005. С. 45-50. ISBN 5-84841-036-6.

20. Кекова, С. В. «Рыбная лавка» и «Пир» Н. Заболоцкого: опыт «метафизического» анализа / С. В. Кекова // Вопросы структурной, функциональной и когнитивной лингвистики : теория и практика : сб. науч. тр. Саратов : ИЦ «Наука», 2007. С. 148-154. ISBN 978-5-91272-232-2.

21. Кекова, С. В. Стихотворения Н. Заболоцкого «Фигуры сна» и «Бродячие музыканты: опыт «метафизического» анализа / С. В. Кекова // Иностранные языки в контексте межкультурной коммуникации : сб. науч. тр. Саратов : ИЦ «Наука», 2008. С. 87-93. ISBN 978-5-91272-482-4.

22. Кекова, С. В. Антропологический тупик: «человек наизнанку» в искусстве XX века / С. В. Кекова // Философские проблемы художественного творчества : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГК, 2007. С. 62-67. ISBN 978-564841-056-2.

23. Кекова, С. В. Литературная критика С. Л. Франка // Философское наследие С. Л. Франка и современность : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГУ, 2008. С. 46-56. ISBN 978-5-91272-475-6.

24. Кекова, С. В. Православное обоснование художественного творчества / С. В. Кекова, Р. Р. Измайлов // Художественное образование :

преемственность и традиция : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СПС, 2008. С. 296-301. ISBN 978-5-94841 -054-8.

25. Кекова, С. В. Кризис искусства в концепции В. Вейдле / С. В. Кекова // Церковь и образование : значение православных духовно-нравственных ценностей в современной России : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во Саратовской епархии, 2008. С. 75-83. ISBN 978-5-98599-049-2.

26. Кекова, С. В. Стихотворение Н. Заболоцкого «Искушение» : опыт прочтения / С. В. Кекова // Интерпретация семантических отношений текста : сб. науч. тр. Саратов : ИЦ «Наука», 2008. С. 39-66. ISBN 978-5-91272-725-2.

27. Кекова, С. В. Крушение миражей. Философская антропология Федора Степуна / С. В. Кекова // Сибирские огни. № 6. 2008. С. 151-154. ISSN 0131-643.5

28. Кекова, С. В. «Перевернутый мир» Николая Заболоцкого: духовно-эстетический аспект / С. В. Кекова // Литературно-художественный авангард в социокультурном пространстве российской провинции : история и современность : сб. науч. тр. Саратов : ИЦ «Наука», 2008. С. 121-131. ISBN 978-5-91272-571-5.

29. Кекова, С. В. Эонотопос в поэтическом мире А. Тарковского: к проблеме религиозно-философской герменевтики поэтического текста / С. В. Кекова // Известия Саратовского университета. Серия Философия. Психология. Педагогика. Саратов : Изд-во СГУ, 2008. С. 27-32. ISSN 1814-733Х, ISSN 1819-7671.

30. Кекова, С. В. Образ неба в финалах «Столбцов» Николая Заболоцкого / С. В. Кекова // Поэтика финала : межвуз. сб. науч. тр. Новосибирск : Изд-во НГУ, 2009. С. 99-104. ISBN 978-5-903978-03-8.

31. Кекова, С. В. Стихотворения А. Тарковского «Надпись на книге» и «Рукопись» : опыт «типологической экзегезы» / С. В. Кекова // Церковь, образование, наука: православная культура - основа духовно-нравственного здоровья общества : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во Саратовской епархии, 2009. С. 235-242. ISBN 978-5-98599-072-0.

32. Кекова, С. В. Мироощущение как категория эстетики и теории искусства / С. В. Кекова // Проблемы художественного творчества : сб. науч. тр. Саратов : Изд-во СГК, 2009. С. 87-91. ISBN 978-5-94841-054-8.

Подписано в печать 25.09.2009 г. Формат 60х 84 1/16. Бумага офсетная. Печать трафаретная. Объем 2,5 ус.печ.л. Тираж 100 экз. Заказ 114

Типография АВП «Саратовский источник» г. Саратов, ул. Университетская, 42,оф. 106 т. 52-05-93

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Кекова, Светлана Васильевна

Введение.

Глава I. Мироощущение и духовно-эстетические основы творчества: к методологии анализа художественного мира и текста.

1.1 .Мироощущение как категория теории культуры и искусства, эстетики и поэтики.

1.1.1. Категория мироощущения в эстетической концепции

A.Лосев а.

1.1.2.Мироощущение и созерцание: теория художественного Предмета» И.Илъина.

1.1.3.Мироощущение как «духовное бессознательное».

1.1.4. Мироощущение как методологическая составляющая теории культуры.

1.1.5.Мироощущение как категория поэтики.

1.2. К методологии духовно-эстетического анализа художественной литературы.

1.2.1. Проблема философского анализа художественной литературы в трудах С.Франка.

1.2.2. Богословская мысль о художественном творчестве, искусстве и литературе.-.

1.3.Проблема кризиса искусства в свете духовно-эстетического анализа.

1.3.1. Синтетические и аналитические искания в искусстве: Н.Бердяев и С.Булгаков.

1.3.2. Проблема кризиса искусства в концепции П.Муратова и

B.Вейдл е.

1.3.3. «Артистическая антропология» Ф.Степуна как симптом кризиса искусства и человека.

Глава И. Категории мироощущения раннего Н.Заболоцкого в контексте духовно-эстетического анализа.

2.1.Специфика формирования предметно-образного мира Н.Заболоцкого периода «Столбцов» и поэм.

2.1.1. Макрообраз «ребёнок».

2.1.2. Макрообраз «женщина».

2.1.3. Макрообраз «конь».

2.1.4. Макрообраз «дерево».

2.2.Категория «безумие» и её знаки.

2.2.1 Смысловая сфера громкого звука.

2.2.2. Смысловая сфера полёта.

2.2.3. Смысловая сфера интенсивности движения.

2.2.4. Смысловая сфера «Пространственная приуроченность к верху».

2.3 .Категория «смерть» и её знаки.

2.3.1. Смысловая сфера «Угасание звука и движения. Сон. Пространственная приуроченность к низу».

2.3.2. Смысловая сфера еды и питья.

2.3.3. Смысловая сфера геометрических фигур.

2.4.Механизм «смысловой метатезы»: «перевёрнутый мир» Н.Заболоцкого.

2.5. Предметный мир в поэзии раннего Н.Заболоцкого, Д.Хармса, А.Введенского.

2.6. Антропологический тупик: «человек наизнанку» в поэзии обэриутов.

2.7. Категории «безумие» и «смерть» в контексте духовно-эстетического анализа.

2.8. П.Брейгель, П.Филонов, Н.Заболоцкий: к типологии творческого метода.

Глава III. Метаморфозы христианского кода в поэзии

Н.Заболоцкого.

3.1 «Христианский след» в поэзии раннего Н.Заболоцкого.

3.1.1. «Житийный» след в стихотворении «Болезнь».

3.1.2. «Тринитарньгй» след в стихотворениях «Фигуры сна», «Бродячие музыканты», «На рынке».

3.1.3. «Евхаристический» след в стихотворениях «Рыбная лавка» и «Пир».

3.1.4. Лже-рождество и лже-крещение в стихотворениях «Пекарня» и «Купальщики».

3.2.Стихотворение «Искушение» в контексте христианской онтологии, антропологии и сотериологии.

3.3. Утопия Н.Заболоцкого 30-х годов и поздний период творчества.

3.3.1. Формирование новой системы категорий мироощущения.

3.3.2.Категория «жизнь» и её знаки.

3.3.3.0т «битвы слов» - к «живой основе смысла».

3.3.4. Явление «технократической Музы».

3.3.5. Утопия Н.Заболоцкого. Теозис и «антропозис».

3.3.6.«Панантропизм» как религиозно-философская основа поэзии Н.Заболоцкого конца тридцатых-пятидесятых годов.

3.4. Христианский «след» в позднем творчестве Н.Заболоцкого.

3.4.1. Свет слова в стихотворении Н.Заболоцкого «Светляки».

3.4.2. Стихотворение Н.Заболоцкого «Бетховен» и философия музыки А.Лосева.

3.4.4. «Открытое исповедание» в поэзии Н.Заболоцкого.

Глава IV. Основные категории мироощущения и метаморфозы христианского кода в поэзии А.Тарковского.

4.1 .«Земное» и «небесное» как категории мироощущения Тарковского.

4.1.1. Доминантные категории мироощущения А. Тарковского и библейская онтология.

4.1.2. Знаки доминантных категорий.

4.1.3. Антропология А.Тарковского в свете категорий «земное» и «небесное».

4.1.4. Стихотворение «Первые свиданья» как «матрица» взаимодействия категорий «земное» и «небесное».

4.1.5. «Евхаристическое эхо» в поэзии А. Тарковского.

4.1.6. Великое «двуединство» человека.

4.2.Принцип преображения - основная составляющая творческого метода А.Тарковского.

4.2.1. «Преображение» в поэтическом мире

А. Тарковского.

4.2.2.Преображение человека в поэзии

А. Тарковского.

4.3.Эонотопос в поэтическом мире А.Тарковского.

4.3.1.Библейское имя в стихотворениях А.Тарковского как источник эонотопоса.

4.3.2. Эонотопичностъ имени «странствующего философа» в стихотворениях А. Тарковского.

4.3.2. «Теофания» в стихотворении А.Тарковского «Феофан Грек».

4.3.3. Экзистенциальные состояния «детство», «любовь», «смерть» как источники эонотопоса в поэтическом мире

А. Тарковского.

4.4. «Философия слова» А.Тарковского.

4.4.1. Некоторые аспекты русской религиозной философии языка.

4.4.2. Поэтическая «философияязыка» А.Тарковского в контексте философии языка о.П. Флоренского и о. С.Булгакова.

4.4.3. «Откровение» триединства в поэтическом мире А.Тарковского: Поэт - Пророк-Царь.

4.5.Опыт «типологической экзегезы» в поэзии А.Тарковского.

4.5.1. «Библейское мышление» в сонетах А. Тарковского: «Рукопись» и «Надпись на книге».

4.5.2. « Слово-свиток» в стихотворении «К стихам».

4.5.3. «Эсхатологический миф» в стихотворениях «Степь» и «Предупреждение».

4.5.4. Священный реализм истории в стихотворении «Голуби на площади».

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Кекова, Светлана Васильевна

Поэзия Н.Заболоцкого и А.Тарковского принадлежит к вершинным явлениям литературы XX века. Для творчества этих поэтов характерна метафизическая напряжённость и глубина философского осмысления тайн бытия мира и человека. Хотя Н.Заболоцкий и А.Тарковский принадлежат практически к одному поколению, их творческие судьбы мало похожи: Н.Заболоцкий становится знаменитым поэтом сразу же после выхода сборника «Столбцы» в 1929 году; первый сборник А.Тарковского увидел свет в 1962 году, уже после смерти Н.Заболоцкого. Творчество Н.Заболоцкого, его поэтический язык и мироощущение претерпели сложную эволюцию, но его поэзия после почти десятилетнего перерыва (в 1938 году поэт был репрессирован) стала одним из ярчайших явлений русской послевоенной литературы. Поэзия А.Тарковского росла и развивалась в одной и той же системе координат, без сломов и потрясений, но его поздняя слава ставит его в один ряд с Н.Заболоцким. Характерно, что сам А.Тарковский из всех русских советских поэтов выделял именно Н.Заболоцкого. Это свидетельствует об определённой общности их творческих принципов. Изучение и анализ творчества Н.Заболоцкого представляет собой уже довольно обширное и разнообразное по направлениям «заболоцковедение». Однако исследователю поэзии Н.Заболоцкого приходится сталкиваться с самыми разнообразными сложностями.

Во-первых, критическое и литературоведческое «наследие» включает в себя отдельные, зачастую мало связанные друг с другом «филологические ойкумены». Прижизненная критика в адрес «Столбцов» и поэмы «Торжество земледелия» в Советском Союзе и критика Русского Зарубежья, литературоведение советского и постсоветского периода, зарубежная славистика и т.д. зачастую исходят из прямо противоположных идеологических и аксиологических установок, что сказывается как в общей оценке творчества Заболоцкого, так и в решении конкретных проблем его поэзии. С этой точки зрения основным «болевым центром» в литературоведческих трудах, посвященных Заболоцкому, является проблема эволюции (или революции), произошедшей в его художественном мире, стиле, поэтическом языке.

Во-вторых, по мысли одного из проницательных истолкователей творчества Н.Заболоцкого поэта Ю.Колкера1, до сих пор тайна поэзии Заболоцкого не раскрыта. Тайна и загадка - вот ключевые слова, которые использует Ю.Колкер для характеристики мира Н.Заболоцкого. Исследователь пишет, что перед нами сфинкс: обладатель и воплощение непрочитанного послания. Сравнивая поэзию Н.Заболоцкого с поэзией О.Мандельштама, Ю.Колкер высказывает мысль о том, что если сложнейшая поэзия Мандельштама в читательском восприятии и в литературоведческих исследованиях всё-таки существует в своих окончательных координатах, то с Н.Заболоцким дело обстоит иначе: его послание двоится, над ним словно бы тяготеет квантовый принцип дополнительности. Раскрыть тайну Н.Заболоцкого можно только в том случае, если проникнешь в тайну этого раздвоения. Ю. Колкеру принадлежит и замечательная формула соотношения «старого» (периода «Столбцов») и «нового» стиха Н.Заболоцкого: «Новый стих был не отказом от старого, а его пресуществлением. Колоссальный разряд метафизической энергии совершился и был пережит в поистине онтологическом масштабе»". Ю.Колкер использует для решения сугубо литературоведческой проблемы термин «пресуществление», употребляющийся в литургическом богословии, что переводит проблему в особый план и требует для своего разрешения использования философского и богословского инструментария.

Именно метафизическая напряжённость творчества поэта развела по разным сторонам баррикад критиков и литературоведов, обращающихся к первому сборнику поэта «Столбцы». Интерес у критиков к Н.Заболоцкому

1 Колкер Ю. Два Заболоцких // Крещатик. 2003. № 3 (21). С. 285-309.

2 Там же. С. 302. возник сразу же после выхода этой книги стихов. Да и в постсоветском и зарубежном литературоведении эта книга является наиболее изучаемым объектом.

Книга Н.Заболоцкого «Столбцы» вышла в свет в Ленинграде в 1929 году. После выхода сборника разразился настоящий критический бум. Достаточно ознакомиться только с названием статей - «Система девок», о

Распад сознания», «Система кошек» и т. д., чтобы понять, что книга вызвала настоящий скандал, а сам Н.Заболоцкий, которого авторы статей характеризовали как «полового психопата», «юродивого», «дефективного», оказался в зарождающейся советской литературе персоной поп grata. Поэмы Н.Заболоцкого (особенно «Торжество Земледелия») тоже подверглись уничтожающей критике в статьях Е.Усиевича4, С.Розенталя5, В.Вихлянцева6,

7 8

Р.Миллер-Будницкой , С.Малахова и многих других.

Советские критики, идеологически уничтожая Н.Заболоцкого как врага советской власти, отмечали именно метафизичность его поэзии. Зачастую в этом-то они и видели главную «вину» поэта. О метафизичности поэзии Н.Заболоцкого пишет А.Селивановский в статье «Система кошек». Он же сравнивает поэзию Н.Заболоцкого с творчеством Дж.Свифта, живописью Поля Гогена, с творчеством дадаистов, джазбандной музыкой, вводя, таким образом, тему кризисных явлений в искусстве. Мир «Столбцов», по мысли критика, конструируется по законам отражения каких-то уродливых зеркал, люди в его стихах напоминают сгустки мяса, вселенная погружена в первобытный звериный мрак. А.Горелов высказывает мысль о том, что за псевдоматериалистической вещностью мира поэт нащупывает какое-то иное

См.: Горелов А. Распад сознания // Стройка. 1930. № 1. С. 16; Незнамов П. Система девок // Печать и революция. 1930. № 4. С.77-80; Селивановский А. Система кошек (О поэзии II. Заболоцкого) // На литературном посту. 1929. № 15. С. 31-35.

4 Усиевич Е.Ф. Под маской юродства// Литературный критик. 1933. № 4. С.78-91.

5 Розенталь С. Тени старого Петербурга // Правда. № 236. 1933. С. 4.

6 Вихлянцев В. Социология бессмыслинки // Сибирские огни. 1930. № 5. С. 143-144.

7 Миллер-Будницкая Р. Потомки луддитов // Звезда. 1934. № 4. С. 177-193. g

Малахов С. Поэзия социалистического реализма // Борьба за стиль. - JL, 1934. С. 116177.

- неведомое, ужасающее - бытие. Предметы земного мира в поэзии Н.Заболоцкого, по мысли критика, - только знаки, таинственные иероглифы мира потустороннего. Нельзя отказать в проницательности и статье П.Незнамова, где одна из главок называется «Задом наперёд» и где автор показывает, что поэт «увидел всё наоборот». Такой взгляд на мир, по мнению критика, естественно, неприемлем для советского поэта.

Критика Русского Зарубежья не сразу рассмотрела подлинную природу поэзии раннего Н.Заболоцкого (М.Кемшис, Г.Адамович, Ант. Ладинский, Ю.Терапиано и др.9.). Даже В.Ходасевич принимает Н.Заболоцкого за графомана10. Но в пятидесятые годы появляется работа Б.Филиппова11 псевдоним - Петров), который наиболее адекватно интерпретирует сущность поэтического мира и мироощущения Н.Заболоцкого. Он выявляет метафизическое ядро творческого посыла поэта, сравнивая мир раннего Н.Заболоцкого с миром И.Босха, с его виденьями бесовщины. Жизнь в «Столбцах», по мнению Б.Филиппова, - меон, небытие, а предмет поэтической рефлексии Н.Заболоцкого - обезбоженный мир.

Через девять лет после выхода первого сборника стихов Н.Заболоцкий был репрессирован, и только в 1946 году он возвращается в Москву. Новая волна интереса к творчеству Н.Заболоцкого приходится на 60-70-е годы XX века. Исследования этого периода больше касались позднего творчества Заболоцкого. Но тогда же начинается и своеобразная «реабилитация» его ранней поэзии. Однако в большинстве литературоведческих исследований период «Столбцов» и поэм рассматривается как формально-экспериментаторский (А.Турков, А.Македонов, И.Ростовцева). Один из

9 См.: Кемшис М. Новейшая русская поэзия // Darbai ir dienos. Literatures skyriaus /.urnalas. Humanitariniii Mokslij Fakultcto leidinys. Kaunas, 1931. Т. II. P. 221-247; Адамович Г. Отклики // Последние Новости. Париж. 1931. С. 4; Ладинский Ант. Стихи о Европе. Н. Заболоцкий. Новые стихи // Последние новости: Ежедневная газета. Париж. 1937. № 5872. С. 2; Терапиано Ю. О поэзии Заболоцкого // Новое Русское Слово. Нью-Йорк. 1951. Vol. XVI. № 14450. С. 4.

10 См.: Гулливер. Поэзия Заболоцкого (Ходасевич В.) // Возрождение - Vozrojdenie — La Renaissance: Ежедневная газета. Париж. 1933. № 2935.С. 4.

11 Филиппов Б. (Георгий Петров). Кандидат былых столетий. Поэзия Николая Заболоцкого // Мосты. Munchen. 1958. № 1. С. 193-222. первых исследователей поэзии Н.Заболоцкого и его близкий друг Н.Степанов пишет: «Однако и «Торжество земледелия», и «Столбцы» ознаменованы экспрессионистически-гротескным изображением действительности, приводившим к затруднённости и сложности формы. Это были трудные и далеко не бесспорные поиски, своего рода «экспериментальное» стихотворчество, и Н.Заболоцкому пришлось на горьком опыте убедиться в творческой ограниченности, бесплодности модернизма, в порочности избранных им изобразительных средств»12.

В исследованиях же зарубежных славистов именно поэтический опыт раннего периода творчества Н.Заболоцкого определяется как наиболее

13 значимый и ценный (Ф.Бьорлинг, Дж.Петерс, Д.Голдстейн).

Ситуация в советском литературоведении меняется в 80-е годы, когда возрастает интерес не к позднему, а именно к раннему творчеству Н.Заболоцкого (Ю.Лотман, Б.Сарнов, Е.Красильникова, Н.Н.Заболоцкий, И.Роднянская, С.Семёнова, В.Васильев, А.Герасимова, И.Волгин, Т.Мальчукова и др.14). Наблюдается и известная переоценка тех положений, которые были выдвинуты в 60-е - 70-е годы и которые, так или иначе, представляли собой некоторое видоизменение первоначального критического подхода к «Столбцам» в 20-е - 30-е годы. Степанов Н. Николай Заболоцкий// Заболоцкий Н. Избранные произведения: в 2-х гг. -М„ 1972. Т.1.С. 14-15.

13 Bjorling F. Stolbcy by Nikolaj Zabolockij: Analysis. - Stockholm, 1973; Peters J. A Study of early Poetry Nikolaj Zabolockij. - Washington Ph.D, 1974; Goldstein D. Nikolaj Zabolockij: Play for Mortal Stakes. - Cambridge University Press, 1993.

14 См.: Лотман Ю. «Прохожий» Н. Заболоцкого// Анализ поэтического текста: Структура стиха. - JL, 1972. С.256-270; Красильникова Е. Николай Заболоцкий («Столбцы») // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Опыты описания идиостилей. - М., 1995. С. 449-480; Семенова С. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика -Видение мира - Философия. - М., 2001. С. 212-247; Васильев, И. «И грянул на весь оглушительный зал.» (О стихотворении Н. Заболоцкого «Офорт») // Филологический класс. - Екатеринбург, 2000. № 8. С. 38-41; Герасимова А. Младенец кашку составляет: (Иронический инфантилизм раннего Заболоцкого) // «Scribantur haec.»: Проблема автора и авторства в истории культуры. - М., 1993. С. 75-78; Волгин И. «Чтоб кровь моя остынуть не успела» // Заболоцкий Н. Стихотворения и поэмы. - М., 1985. С.5-24; Мальчукова Т. Природа и культура в поэзии Н.А.Заболоцкого // Север. 1987. №2. С. 106-112.

В последние годы творчество Н.Заболоцкого рассматривается с самых разных точек зрения: с точки зрения особенностей его поэтического языка, авангардной природы художественного мира, анализируются отдельные мотивы, образы, тексты, выявляются фольклорная, мифо-ритуальная, оккультная, гностическая традиции. Целое направление в исследованиях раннего творчества Н.Заболоцкого связано с проблемой установления литературных традиций, которые наследует ранний Н.Заболоцкий (в этой области исследования рассматривается широкий спектр направлений - от классицизма восемнадцатого века до символизма, акмеизма, модернизма и постмодернизма). Особый интерес исследователей привлекает связь поэзии Н.Заболоцкого с поэзией В.Хлебникова. Отдельная проблема, которая ставится самыми разными исследователями, - связь раннего творчества Н.Заболоцкого с живописью в целом и с авангардными исканиями художников-современников (особенно с творчеством П.Филонова) (Ю.Золоткова, И.Карабутенко, К.Золотарёва, Е.Степанян и др.15).

Характерной чертой литературоведческих трудов последних лет, посвященных поэзии Н.Заболоцкого, является, как нам представляется, расширение горизонта исследования за счёт включения творчества поэта в широкий контекст философских исканий. Исследователи творчества Н.Заболоцкого в советский период не всегда были достаточно «чутки» (на то были «объективные» причины) к особенностям поэтико-философских построений поэта, которые воспринимались довольно прямолинейно. Но всё равно мы имеем ряд замечательных работ, вполне адекватных объекту исследования. Это работы Е.Эткинда, И.Роднянской, Ю.Лотмана,

Золоткова Ю.Творческий диалог П.Филонова и Н.Заболоцкого в свете натурфилософских идей рубежа XIX-XX века // «Arhitecton». Известия вузов. -Екатеринбург, 2003. № 4-5. С. 135-140; Карабутенко И. Заболоцкий и живопись // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. - М., 2005. С.236-244; Золотарева К. «Кристаллическая техника»: Н Заболоцкий и П.Филонов // Русская филология. - Тарту, 2004. С. 122-127; Степанян Е. Мы поставим на улице сто изваяний: Н. Заболоцкий и П. Филонов // Творчество. 1989.№ 12. С. 1-3.

И.Смирнова, Г.Филиппова и др. 16 Среди современных исследований хотелось бы отметить работы С.Семёновой, Н.Корниенко, И.Минераловой, М.Стояновского, Т.Игошевой, И.Лощилова, А.Кобринского, Е.Степанян, К. Пчелинцевой, С.Руссовой, В.Редькина, В.Фёдорова, С.Слободнюка, О.Мороза, А.Пурина, В.Микушевича и др.17

Адекватное постижение творчества Н.Заболоцкого, проникновение в тайну его поэтического мира, решение загадки его «двоения» (Ю.Колкер) невозможно без понимания законов порождения поэтической реальности, связанных с мироощущением поэта. Но являются ли законы порождения

16 См.: Эткинд Е. Заболоцкий. «Прощание с друзьями» // Поэтический строй русской лирики. - JL, 1973. С.298-310; Лотман Ю. «Прохожий» Н. Заболоцкого// Анализ поэтического текста: Структура стиха. - Л., 1972. С.256-270; Смирнов И. Заболоцкий и Державин // Державин и Карамзин в литературном движении XVIII - начала XIX веков. -Л., 1969. С. 145-161; Филиппов Г. О «Лодейникове» Н. Заболоцкого: (К проблеме эволюции творческих принципов) // Советская литература: Проблемы мастерства. -Л., 1968. С.167-181; Филиппов Г. Стихотворение Н. Заболоцкого «Змеи»: Пространственно-временные аспекты // Лирическое стихотворение: Анализы и разборы. -Л., 1974. С.94-98.

17 См.: Семенова С. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика - Видение мира -Философия. - М., 2001. С. 212-247; Корниенко Н. «И любовь, и песни до конца» // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. - М., 2005. С. 113-133; Минералова И. Традиции Серебряного века как стилеобразующие в творчестве Н.А.Заболоцкого // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. - М., 2005. С. 252-262; Стояновский М. Николай Заболоцкий и образный мир русского символизма // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. - М., 2005. С. 171-177; Игошева Т. Проблемы творческой эволюции Н.А.Заболоцкого. - Новгород, 1999; Пчелинцева К. Фольклорная и мифо-ритуальная традиция в «Городских столбцах» Н. Заболоцкого. Автореф. дис. . канд. филол. наук. -Волгоград, 1995; Лощилов И. Феномен Николая Заболоцкого. - Хельсинки, 1999; Кобрииский А. Даниил Хармс и поэтика ОБЭРИУ (природа-человек-пространство) // Хармсиздат представляет: Сборник материалов. - СПб., 1995. С.68-75; Степанян Е. Об изобразительности в поэзии: (Н. Заболоцкий, Д. Самойлов, А. Вознесенский) // Взаимодействие искусств. Советское изобразительное искусство в контексте современной художественной культуры.- М., 1989. С. 142-170; Пчелинцева К. Об одном стихотворении Н. Заболоцкого // Филологические науки. - Волгоград, 2001. № 1. С. 111 — 113; Руссова С. Философская поэзия Н.А. Заболоцкого и А.А. Тарковского. - М., 1990; Редькин, В. Миф и история в поэмах Н. А. Заболоцкого // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. - СПб., 2003. С. 56-64; Федоров, В. Натурфилософские аспекты поэзии Н. А. Заболоцкого // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. - СПб., 2003. С. 93-99; Слободнюк С. «Сны разума» в художественном мире Н. А. Заболоцкого // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. - СПб., 2003. С. 75-82; Мороз О. Генезис поэтики Н.А. Заболоцкого. Автореф. дисс. . докотора филол. наук. - Ставрополь, 2008; Микушевич В. «Только лепет и музыка крыл» // Труды и дни Николая Заболоцкого. - М., 1994. С. 101-113; Пурин А. Метаморфозы гармонии: Заболоцкий // Воспоминания о Евтерпе,- СПб, 1996. С. 189-204. поэтической реальности в раннем творчестве теми же, что и в позднем? Здесь следует, прежде всего, отметить, что уровень семантической сложности «Столбцов», прилегающих к ним стихотворений и поэм по сравнению со стихами 40-50-х годов «на порядок» выше. Понимание некоторых стихотворений, таких, как «Офорт», «Фигуры сна», «Море», «Лето», «Незрелость» и др. не просто затруднено, но оно фактически невозможно. На эту особенность ранней поэзии Заболоцкого было обращено внимание, как в прижизненной критике, так и в литературоведческих трудах. Ещё А.Селивановский в уже упомянутой нами статье «Система кошек» писал о том, что многие стихотворения «Столбцов» кажутся ребусами. Ему вторит эмигрантская критика: так, в статье М.Кемшиса говорится о том, что стихи Заболоцкого местами кажутся простым набором слов, которые не имеют никакой реальной связи между собой, кроме синтаксической.

Однако и поздняя поэзия Н.Заболоцкого проста только на первый взгляд. Сложность её не в странных, сдвинутых, перевёрнутых образах, символах и знаках, а в неоднозначности соотношения «физического» и «духовного» «тела» стихотворения. Проблема, которая возникает в связи с этим, состоит в следующем: возможно ли подобрать универсальный «ключ», который бы подходил к произведениям Н.Заболоцкого разных периодов?

Исследователи предлагают различные пути решения этой задачи, но так или иначе это решение связывается с включением творчества Заболоцкого в особые мировоззренческие парадигмы. Так, например, С.Семёнова вводит поэзию Н.Заболоцкого в контекст философии «общего дела» Н.Фёдорова и философии космизма.

В диссертации О.Мороза, посвящённой исследованию генезиса поэтики Н.Заболоцкого, также проводится сопоставление взглядов поэта с учением русского космизма, но кроме этой философской традиции рассматриваются и взгляды А.Липавского, В.Кандинского и философов-евразийцев, которые, с одной стороны, , повлияли на поэта, с другой, типологически схожи с философскими и аксиологическими установками

Н.Заболоцкого. Особый интерес в контексте нашего исследования представляет раздел работы «"Плохое письмо" ранней поэзии Н.А.

Заболоцкого и система художественных сдвигов "Столбцов" как поэтическая реализация методологических принципов авангардной живописи».

Исследователь высказывает мысль о том, что «Заболоцкий позиционирует свое стихотворение (как целостную структуру) в роли некоего предмета: в нем просматриваются установки на "великую реалистику" В. Кандинского,

18 позволяющие выявить предметность самого произведения искусства» .

О.Мороз анализирует столбец «Движение» с точки зрения принципа великой абстракции" В.В. Кандинского, нацеленного на выявление предметности форм, входящих в состав художественных структур, этими формами образованных»19. Однако анализ творческого замысла

Н.Заболоцкого, воплощённого в этом стихотворении, на наш взгляд, мало сообразуется с природой творческого акта.

Интересное и плодотворное в целом исследование О.Мороза, позволяющее расширить представление о мировоззренческих основах поэтики Н.Заболоцкого, не учитывает, по нашему мнению, тех факторов смыслопорождения, которые связаны с мироощущением поэта, что порой приводит к затемнению и искажению как общего смысла творчества

Н.Заболоцкого, так и его отдельных произведений.

Особо следует выделить оригинальную попытку воссоздать универсум поэтического мира Н.Заболоцкого, предпринятую в монографии новосибирского исследователя И.Лощилова «Феномен Николая 20

Заболоцкого» . Автор исследования избирает в качестве методологии анализа особую «герменевтику текста», позволяющую, по мысли исследователя, выявить подлинную, сокрытую (сакральную) основу «Столбцов» и поэм. И.Лощилов утверждает, что «феномен Заболоцкого

18

Мороз О. Генезис поэтики Н.А. Заболоцкого. Автореф. дисс. . доктора филол. наук. -Ставрополь, 2008. С. 18.

19 Там же.

20 Лощилов И. Феномен Николая Заболоцкого. - Хельсинки, 1999.

15 детерминирован мифопоэтической картиной мира. <.> В наиболее развёрнутом виде этот миф содержится в «Столбцах» и поэмах. <.>

Истинное знание в этой системе координат, по определению, вечно и запредельно миру. Миф развёртывается в сюжет о передаче этого знания в

21 виде зашифрованного сообщения в результате инициационных операций» . «Столбцы», таким образом, являются своеобразным авторским мифом, доступным для понимания «посвященных» и совершенно закрытым для «профанов», которые прочитывают лишь внешний «экзотерический» слой. При этом И.Лощилов не претендует на абсолютную объективность своей концепции. Анализируя мифопоэтику «Столбцов», исследователь сам создают свой «исследовательский миф» о Н.Заболоцком: «Мы отчётливо сознаём, что в процессе исследования мы будем формировать мифологический образ поэта, который, возможно, весьма далёк от истины»"". Одной из главных составляющих этого мифа является мысль о том, что 22 стихотворения «Столбцов» соотносятся с 22 картами Таро и 22 буквами еврейского алфавита, связаны с иудаистическим гностицизмом Каббалы и европейской алхимической оккультной традицией. Таким образом, «Столбцы» Н.Заболоцкого представляют собой своеобразный «синкретический» миф, построенный на оккультных основаниях, несущий «весть» об особом мировом универсуме.

Гностической традиции в творчестве Н.Заболоцкого посвящена статья С.Белякова «Гностик из Уржума. Заметки о натурфилософских взглядах Н.Заболоцкого». Автор довольно подробно показывает, что через всю поэзию Н.Заболоцкого так или иначе проходит сквозной линией «гностическая» натурфилософия в различных вариантах (Симон Волхв, Василид, манихейство и др.), хотя, конечно, «гностицизм» Н.Заболоцкого «профильтрован» концепциями Н.Фёдорова, К.Циолковского, В.Вернадского. С.Беляков пишет: «Под познанием (т.е. гнозисом)

21 Там же. С.27.

22 Там же. С.29.

Заболоцкий понимал, прежде всего, познание тайн природы, мироздания (не столько человеком, сколько животными). Познание становилось и средством спасения, т.к. преображенная разумом природа должна превратиться в свою противоположность. В этой антиприроде не будет ни поедания животными друг друга, ни тяжкого труда, ни, очевидно, полового размножения. Главное же, не будет смерти. Тема спасения страдающей природы гнозисом — центральная тема натурфилософских поэм «Торжество земледелия», «Безумный волк» и стихотворений «Школа жуков», «Венчание плодами»»" .

Включение творчества Н.Заболоцкого в оккультную, гностическую, мифо-ритуальную традицию, а также в традицию космизма и евразийства, безусловно, открывают новые горизонты исследования. Однако на фоне подобных исследований закономерным представляется обращение к выявлению христианской традиции в мировоззрении, мироощущении и поэзии Н.Заболоцкого.

Один из исследователей творчества Н.Заболоцкого пишет: «Неизученным осталось и отношение Заболоцкого к церкви, православию. Те фрагменты, которые встречаются в «Столбцах» и поэмах, говорят, скорее, об индифферентном отношении автора к религии, как к культу, и негативном к служителям культа. <.> А ведь Заболоцкий неплохо знал Библию, относился благочестиво к Священному писанию, был чувствителен к народному обряду поминовения. Назвать его атеистом было бы ошибкой, скорее это старообрядческая традиция отношения к служителям культа.»24. Н.Чуковский в своих воспоминаниях о Н.Заболоцком рассказывает об одном из стихотворений поэта, которое он прочёл мемуаристу; содержание стихотворения Н.Чуковский передаёт так: "Помню, сидя у меня, прочёл он стихотворение о Боге, играющем на рояле, и привёл меня в восторг. Я всё позабыл, в памяти у меня остались только, что строчки были длинные,

23 Беляков С. Гностик из Уржума // Урал, 2003, № 5. http://magazines.russ.ru/ural/2003/5/bel.html.

24

Петров М. Социальная утопия Н.Заболоцкого // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. - М., 2005. С. 88-89. поющие, что старый сломанный рояль стоял где-то на чердаке, где было очень сухо и жарко, где пахло пылью, рассохшимся деревом, паутиной, и что Бог иногда по ночам спускался с небес на чердак, садился за тот рояль и играл".25

О личной религиозности Н.Заболоцкого мы можем судить лишь по некоторым фрагментам писем и воспоминаний поэта. В мемуарной прозе «Ранние годы» поэт вспоминает об одном эпизоде, проливающем свет на его детские религиозные переживания: «Однажды зимой, в лютый мороз, в село принесли чудотворную икону, и мой товарищ, марийский мальчик Ваня Мамаев, в худой своей одежонке, с утра до ночи ходил с монахами по домам, таская церковный фонарь на длинной палке. Бедняга замёрз до полусмерти, измучился и получил в награду лаковую картинку с изображением Николая Чудотворца. Я завидовал его счастью самой чёрной завистью»26. Там же Н.Заболоцкий пишет о своей любви к всенощному бдению: «.Тихие всенощные в полутёмной, мерцающей огоньками церкви невольно располагали к задумчивости и сладкой грусти. Хор был отличный, и когда девичьи голоса пели «Слава в вышних Богу» или «Свете тихий», слёзы подступали к горлу, и я по-мальчишески верил во что-то высшее и милосердное, что парит высоко над нами и, наверное, поможет мне добиться настоящего человеческого счастья»(1,506). Из этих воспоминаний мы узнаём, что Н.Заболоцкий имел опыт алтарника, прислуживающего во время богослужения.

Однако выхолощенная казённая мертвечина религиозного воспитания в реальном училище, да и в начальной школе, начинала приносить свои плоды. Н.Заболоцкий вспоминает о том, что священник на уроках Закона Божьего бил учеников линейкой по рукам и ставил на колени на горох, а за литургией

25

Николай Чуковский. Встречи с Заболоцким. // Воспоминания о Заболоцком. - М., 1997, С. 221.

Заболоцкий Н. Собрание сочинений: в 3-х т. - М., 1983. T.I. С.497. В дальнейшем все цитаты даются по этому изданию; в скобках указывается номер тома и страница. мудрено было жить божественными мыслями, если каждую минуту можно было ожидать замечания за то, что не крестишься и не кланяешься там, где это положено правилами» (1,506). Кризис религиозного сознания Н.Заболоцкого закладывался ещё в детстве; молодость же поэта совпала с трагическим временем для России: революционная смута, гражданская война, разруха, голод. Казалось, все силы зла обрушились на Россию. По всей видимости, Заболоцкого в этот период мучила проблема теодицеи. Теодицея, или оправдание Бога, — название одного из сочинений философа Лейбница. Он поставил перед собой задачу объяснить, примирить существование зла в мире с благостью, премудростью, всемогуществом и правосудием его Творца. Впоследствии этот термин стал общим для философов и богословов, занимающихся данной проблемой. В своей работе «Бог и мировое зло» Н.Лосский пишет: «Теряясь перед загадкой мирового зла и отношения к нему Бога, ум множества людей приходит к решению трагически безутешному, именно к мысли, что Бог есть существо сравнительно слабое, не абсолютно совершенное и не всеведущее. <. .> Ещё проще мысль тех людей, которые, наблюдая мировое зло, приходят к атеизму».27

Безбожие начинает насаждаться сверху и становится официальной "религией" Советского государства. Всё это не могло не сказаться на становлении души молодого поэта, который из города Уржума Вятской губернии в 1920 году приезжает в Москву продолжать своё образование.

Но христианское «семя», посеянное в детскую душу, всё же оставалось живым среди терний и плевел.

Сын Н.Заболоцкого Н.Н.Заболоцкий в книге «Жизнь Н.А.Заболоцкого» пишет: «Многое из впечатлений раннего детства навсегда осталось в душе Заболоцкого. Были воспоминания радостные, поэтические. Вот — Рождество, домашняя ёлка. Топится печка, из открывшихся дверей валит пар. Появляются мальчишки, все в инее, замёрзшие: «Можно пославить?» И

27 Лосский Н. Бог и мировое зло. - М., 1994. С. 110.

19 начинают петь: «Рождество Твое, Христе Боже наш.»" . Рождественская благодать вспоминается поэтом в холодном и голодном Петрограде 1921 года. В письме М.Касьянову от 11 ноября Заболоцкий пишет: «Лежал в постели и пел про себя: - Рождество Твое Христе Боже наш .» (3,301). Не случайно тема Рождества - сквозная в творчестве Н.Заболоцкого. Ещё в ранней молодости он пытался написать драму «Вифлеемское перепутье», о которой он пишет своему другу:

Писал я драму. Были люди,

Средневековый, мрачный пыл,

Но я, мой друг, увы, - застыл

На «Вифлеемском перепутье».

Зовётся драма так моя,

29

Конца же ей не вижу я! Эта тема не оставляла Н.Заболоцкого на протяжении всей его жизни.

Сын поэта пишет о том, что у отца был замысел трилогии из поэм, одна из которых называлась «Поклонение волхвов». И после смерти поэта на его письменном столе «остался лежать чистый лист бумаги с начатым планом новой поэмы:

1 .Пастухи, животные, ангелы.

2.

30

Второй пункт заполнить он не успел».

Вообще проблема религиозного осмысления мира и жизни постоянно присутствовала в мироощущении Н.Заболоцкого — с юности до смерти.

Так, в письме М.Касьянову от 7 ноября 1921 года Н.Заболоцкий пишет: «Родина, мораль, религия, - современность, - революция, - точно тяжкая громада висят над душой эти гнетущие вопросы» (3, 304). И далее: «Божественный Гёте матовым куполом скрывает от меня небо, и я не вижу через него Бога. И бьюсь. Так живёт и болит моя душа» (3, 304). Фактически в этом письме мы встречаемся с первым и последним прямым высказыванием Н.Заболоцкого о боли своей души, теряющей Бога и

28 Заболоцкий, Н. Жизнь Н. А.Заболоцкого. - М., 1998. С. 19

29 Там же. С. 54.

30 Там же. С. 533. мучающейся от «непосредственной бессмысленности существования»(3, 303).

Религиозные по сути проблемы впоследствии раскрываются лишь в творчестве Н.Заболоцкого, но всегда не в прямом, а в зашифрованном виде, в причудливом иероглифе поэтического текста.

Исследований, посвящённых проблеме существования особого религиозного слоя в поэзии Н.Заболоцкого, пока очень немного. В советском литературоведении существовала всего одна работа С.Поляковой, в которой рассматривалась проблема соотношения с «Комедией на Рождество Христово» св. Димитрия Ростовского неоконченного стихотворения

3 1

Н.Заболоцкого «Пастухи» . Это и понятно, ибо атеистическая доктрина не позволяла исследовать творчество поэта в духовно-эстетическом аспекте. Но и в эмигрантской критике и литературоведении подобный подход - редкость. Пожалуй, своего рода исключение составляют труды Б.Филиппова, который рассматривает творчество раннего Н.Заболоцкого сквозь призму положения о том, что стихи «Столбцов» - это стихи человека, утратившего веру32.

Одна из первых работ, посвящённых христианскому тексту Н.Заболоцкого, - статья Т.Сотниковой «Религиозные мотивы и образы в

33 поэзии Николая Заболоцкого» . Хотя эта статья и является, по мысли автора, только попыткой в тезисной форме наметить направление будущих размышлений о роли религиозных мотивов в поэтическом мире Н.Заболоцкого и о тех задачах, которые ставил перед собой поэт, используя христианские и - шире - библейские образы и ситуации, тем не менее, она фиксирует исключительно важные для понимания поэтики Н.Заболоцкого внутренние духовные установки поэта.

31

Полякова С. «Комедия на Рождество Христово» Дмитрия Ростовского - источник «Пастухов» Н. Заболоцкого // Труды Отдела древнерусской литературы. Древнерусские литературные памятники. - Л., 1979. Т.ЗЗ. С. 385-387.

Филиппов Б. (Георгий Петров). Кандидат былых столетий. Поэзия Николая Заболоцкого //Мосты. 1958. № 1. С. 193-222.

Сотникова Т. Религиозные мотивы и образы в поэзии Николая Заболоцкого // Труды и дни Николая Заболоцкого. Материалы литературных чтений. - М., 1994. С. 83-88.

Во-первых, исследователь отмечает «потаённость религиозных мотивов в поэзии Заболоцкого»34. Эта спрятанность, зашифрованность религиозной составляющей связана у Н.Заболоцкого с несколькими причинами. Т.Сотникова отмечает одну из них. Обращаясь к воспоминаниям о Заболоцком Н.Сбоева, исследователь цитирует следующие строки: «Н.А.Заболоцкий как-то раз сделал даже попытку повлиять на меня в сторону отвлечения от религиозных настроений и высказал тот практический аргумент, что атеистическое естественнонаучное мировоззрение недоступно для насмешки, тогда как верующего оскорбить очень легко» . Замечая, что религиозные мотивы недоступны в творчестве Н.Заболоцкого не только для насмешки, но и для исследования, Т.Сотникова тем не менее пытается усмотреть и расшифровать трансформированные поэтом христианские образы в таких произведениях поэта, как «Царица мух», «Купальщики», «Венчание плодами», «Время», «Поэма дождя», «Торжество Земледелия».

Основной тезис исследователя состоит в том, что все события в стихотворениях Н.Заболоцкого «происходят на отдалённом фоне вечности»36); божественное бытие, по мысли Т.Сотниковой, «постоянно просвечивает сквозь земные события, но бывает искажено ими до неузнаваемости»37. о п

Называя Н.Заболоцкого «крупным поэтом христианского мира» , исследователь высказывает мысль о том, что в поэзии Н.Заболоцкого остранение образов в таких стихах, как «Лицо коня», «Школа жуков», «Прогулка» связано с тем, что «герои» этих стихотворений - обитатели рая, то есть с ними уже произошло своего рода преображение. Но автор статьи говорит и об «анти-преображении» в поэтическом мире Н.Заболоцкого. В

34 Там же. С. 86

•7 С

Сбоев Н. Мансарда на Петроградской (Заболоцкий в 1925-1926 годах) // Воспоминания о Николае Заболоцком - М.,1977. С. 43-44.

36 Сотникова Т. Религиозные мотивы и образы в поэзии Николая Заболоцкого // Труды и дни Николая Заболоцкого. Материалы литературных чтений. - М., 1994. С. 84.

37 Там же. С. 84.

38 Там же. С. 87. частности, стихотворение «Время», которое по своему началу напоминает, по мысли Т.Сотниковой, картину Тайной Вечери, демонстрирует нам антипреображение, так же, как и Пролог поэмы «Торжество Земледелия», где за образом «неторопливого мужика», как отмечает автор статьи, скрывается Бог.

Интересный и многоплановый анализ проблемы соотношения художественного мира Н.Заболоцкого с миром Библии дан в статье А. Смоленского «Художественный мир творчества Заболоцкого в контексте

2 Q художественного мира Библии» . Автор статьи намечает линии будущих исследований поэзии Заболоцкого, которые связаны и с пониманием закономерностей его творческой эволюции, и с особенностями поэтики, и с «отблесками» библейской образности в разных стихотворениях поэта. А.Смоленский рассматривает разные аспекты жизненного и творческого пути Н.Заболоцкого, которые так или иначе соотносятся с христианской традицией. Так, автор статьи отмечает, что истоком консервативного чувства в судьбе поэта является православие. Особое значение, на наш взгляд, имеет мысль исследователя о том, что логику судьбы Н.Заболоцкого (а, следовательно, и его творчества) необходимо рассматривать в координатах Божественного Промысла. В этом аспекте А.Смоленский сопоставляет арест и лагерный период жизни Заболоцкого со ссылкой Пушкина, каторгой Ф.Достоевского, эмиграцией И.Бунина.

Рассматривая конкретный вопрос о соответствии образного мира Библии и образного мира поэзии Н.Заболоцкого, исследователь отмечает некоторые совпадающие мотивы. Так, анализируя стихотворение «Вчера, о смерти размышляя», А.Смоленский обращает внимание на образ камня, в котором проступает «лик Сковороды». Исследователь замечает, что А.Пушкин, В.Хлебников, Г.Сковорода, о которых речь идёт в стихотворении, живы для его лирического героя. Но если «голос Пушкина» и «птицы

39

Смоленский А. Художественный мир творчества Заболоцкого в контексте художественного мира Библии. - http:// filgrad.narod.ru.

Хлебникова» в художественном пространстве стихотворения слиты с обликом «живой природы», то камень - это уже природа неживая. Однако в мире Библии, как показывает исследователь, и камень может быть живым. А.Смоленский приводит следующие тексты: «Ибо вот тот камень, который Я полагаю перед Иисусом; на этом одном камне семь очей; вот, Я вырежу на нем начертания его, говорит Господь Саваоф, и изглажу грех земли сей в один день» (Зах.З,9); «И с дерева будет капать кровь, камень даст голос свой, и народы поколеблются» (Ездр.5,5); «И сказал Иисус всему народу: вот, камень сей будет нам свидетелем, ибо он слышал все слова Господа, которые Он говорил с нами» (Иис.Нав.24,27). Таким образом, камень может быть явлением живой природы в разных библейских контекстах. То же явление, по мысли А.Смоленского, мы находим и в поэзии Н.Заболоцкого.

Ещё один образ Н.Заболоцкого, который А.Смоленский сопоставляет с образом библейским, связан со стихотворением «Бетховен». Анализируя строфу «Дубравой труб и озером мелодий / Ты превозмог нестройный ураган, / И крикнул ты в лицо самой природе, / Свой львиный лик просунув сквозь орган», исследователь приводит следующий библейский контекст: «И перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу; и посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади. И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему» (Откр. 4, 6-7). Другой исследователь творчества Заболоцкого И.Минералова в статье «Традиции Серебряного века как стилеобразующие в творчестве Н.А.Заболоцкого» также пишет о том, что в стихотворении «Бетховен» поэт «создаёт образ музыканта-творца через образ Апокалипсиса»'40.

Религиозный шифр поэзии Н.Заболоцкого анализируется в статье Н.Корниенко «И любовь, и песни до конца». Анализируя песенные

10 Минералова И. Традиции Серебряного века как стилеобразующие в творчестве Н.А.Заболоцкого // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. - М., 2005. С. 257. контексты советской литературы 20-х - 50-х годов в целом и соотношение с песенно-музыкальной стихией этого времени поэзии Н.Заболоцкого, автор демонстрирует глубокое понимание метаморфоз мира Н.Заболоцкого от его раннего творчества к поэзии конца 40-50-х годов. «Безлюбовный беспесенный мир» «Городских столбцов», пребывающий в бесконечных «метаморфозах оборотничества», является таковым, с точки зрения автора, потому, что закон его существования «безблагодатен», ибо в нём отменяются все традиционные ценности: Бог (небо), любовь, лирика, природа, народ41. «Звучащие в «Городских столбцах» прежние старые мелодии почти все искалечены, как искалечена и сама жизнь», - пишет автор42.

В «Городских столбцах» торжествует новый закон мирового бытия, который, по мнению Н.Корниенко, сформулирован Н.Заболоцким в финале стихотворения «Свадьба» и в стихотворении «Рыбная лавка». Мысль исследователя противоречит тому взгляду на мир раннего Н.Заболоцкого, который был высказан в статье Т.Сотниковой. Как мы уже отмечали выше, Т.Сотникова считает, что именно в ранних произведениях Н.Заболоцкого «библейские образы и ситуации <.> часто создают отдалённый фон

43 вечности» . Эта противоположность интуиций и интерпретаций христианских мотивов и образов в поэзии Н.Заболоцкого ставит перед исследователем сложную, требующую разрешения задачу.

Н.Корниенко, обращаясь к новому этапу в творчестве Н.Заболоцкого (от некоторых стихотворений «Смешанных столбцов» к лирике конца тридцатых - конца пятидесятых годов), анализирует традиции А.Фета в поэзии Н.Заболоцкого и, в частности, традицию «Утренней песни» А.Фета, которая, как показывает автор статьи, религиозно укоренена в символике Утрени. Н.Корниенко пишет: «Хрестоматийно школьное - «Я пришёл к тебе

41 Корниенко Н. И любовь, и песни до конца // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. - М., 2005. С. 119.

42 Там же. С. 118.

43 Сотникова Т. Религиозные мотивы и образы в поэзии Николая Заболоцкого // Труды и дни Николая Заболоцкого. Материалы литературных чтений. - М., 1994. С. 83. с приветом.» - поэтическая Утреня, выражающая радость твари, благословляющей утренней песней Создателя, картина мира во всём её великолепии: небо, земля, мир видимый и невидимый, человек, исполняющий творческий промысел»44. Автор отмечает, что начиная с «Утренней песни» (1932), в творчестве Н.Заболоцкого формируется особый метасюжет лирики, воплощающий в себе хвалебные молитвы Утрени. Именно они «разбросаны в «Смешанных столбцах и в лирике рубежа десятилетий и вписываются в поэтику литургики мира «первой природы» -Богом созданного тварного мира», - пишет Т.Корниенко45.

Анализируя признанный шедевр лирики Н.Заболоцкого стихотворение «В этой роще берёзовой», исследователь называет его «своеобразным лирическим шестипсалмием»46, одним из высочайших образцов духовной поэзии XX века, продолжающим главную тему пушкинского «Пророка».

Христианская составляющая анализируется в статье Е.Кибешевой «Библейский текст» ранней лирики Н.Заболоцкого в контексте синтеза литературных направлений в первой трети XX века»47. Автор статьи, замечая, что данная тема в литературоведении практически не разработана, подробно анализирует такие столбцы Н.Заболоцкого, как «Болезнь», «Фокстрот», «Рыбная лавка», «На лестницах». Отмечая, что «осваивая символистскую традицию и отталкиваясь от нее, Н. Заболоцкий вносит новые смыслы в такие религиозные мотивы, как мотив жертвоприношения,

48 отсеченной головы, тайной вечери и т.д.» , исследователь, как нам представляется, в некоторых моментах «вчитывает» в тексты Н.Заболоцкого те смыслы, которых там нет. Так, в частности, в стихотворении «На

44 Корниенко Н. И любовь, и песни до конца // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. - М., 2005. С. 121.

45 Там же. С. 122.

46 Там же. С. 125.

47 Кибешева Е. Библейский текст» ранней лирики Н. Заболоцкого в контексте синтеза литературных направлений первой трети XX века // Электронный вестник ЦППК ФЛ СПбГУ. 2006. № 3. -http://cvcppk.ru/index3.php; http://www.evcppk.ru/files/pdf/64.pdf.

48 Там же. лестницах» в образе кота Е.Кибешева находит черты божественного и дьявольского начал. Но если дьявольское начало действительно присутствует в этом образе, то о «светлом» начале говорить нельзя. Выстроенная автором статьи схема «развития образа кота» («кот - человек - богочеловек»), во-первых, никак не подкрепляется текстом. Во-вторых, коль скоро исследователь говорит о «жертве», которую приносит кот (сама эта идея весьма проблематична, можно ли вообще говорить здесь о жертве?), и сопоставляет её с жертвой Христа, необходимо дать уже не литературоведческую, а этическую оценку подобным сопоставлениям. Указания на «амбивалентность образа»49 явно недостаточно.

Кроме названных исследователей, проблемы христианских, библейских образов и мотивов в поэзии Н.Заболоцкого в той или иной степени затрагиваются и в других работах (И.Ростовцевой, Е.Степанян, С.Семёновой, И.Минераловой, М.Стояновского, Т.Игошевой, О.Мороза, А.Кобринского, И.Лощилова, Л.Кациса и др.).

Итак, все исследователи данной темы отмечают своеобразие использования Н.Заболоцким христианских образов. Эти образы так или иначе представлены в свете «сдвинутой» логики и не поддаются однозначной интерпретации. Порой можно говорить не о самом образе, мотиве или символе, имеющем христианскую природу, а о «следе», который оставляет этот образ, мотив или символ. Но без выявления и понимания этих «следов» невозможно адекватное понимание и интерпретация как поэтического мира Н.Заболоцкого, так и отдельных текстов. «Христианский текст» в поэзии Н.Заболоцкого подвергается различным метаморфозам, в результате чего перед нами разворачивается зашифрованная, закодированная криптограмма поэтической мысли. Выявляя христианский «след» в текстах разных периодов творчества Н.Заболоцкого, мы можем расшифровать те метаморфозы христианского кода, которые порождены как мироощущением, так и мировоззрением поэта.

49 Там же.

С точки зрения метафизической напряжённости, внутренней сложности, включённости в поле библейских, христианских смыслов и образов поэзия Н.Заболоцкого может быть соотнесена прежде всего с поэзией А.Тарковского.

Прямое свидетельство веры А.Тарковского — его письма и записи в записных книжках, которые цитирует дочь поэта М.Тарковская в своей книге «Осколки зеркала». Так, находясь в Туркмении, А.Тарковский делает такую запись в записной книжке: «Единственное, что ещё остаётся, это вера в Бога - душа хотела б, как Мария. Господи, спаси меня и помоги мне в этой трудной, непосильно трудной жизни - я не властен справиться с ней и смертельно боюсь своего будущего. Как печальна, непостижима и безнадёжна моя жизнь. Душа хотела б, как Мария. .»50.

О проблемах личной веры, о совести, о понимании сущности искусства вообще и церковного искусства в частности говорится в письме сыну Андрею Тарковскому по поводу сценария фильма «Андрей Рублёв». Отрывки из черновика этого письма цитирует М.Тарковская. Отрывок начинается с размышлений о творчестве Марины Цветаевой, о художнике-творце. А.Тарковский пишет: «.для меня неприемлема творческая и философская концепция поэзии Марины Цветаевой, личной самостихии художника. О нет, художник - сосуд скудельный того, кому он подчинил (заранее) свой дух (или кто подчинил его дух) — Богу, 3-му Интернационалу и т.п. В начале творчества — подчинение своей души руководителю превыше тебя <. .> Доверься себе как художнику и осуществляй слитность своей-чуждой художественной воли (отсюда - ты сам свой высший суд), памятуя, что ты будешь прав, найдя в себе силы и право на «высший суд».

Нельзя понимать совесть как олимпийское право не нарушать равнодушия к добру и злу. Правда в сочетании равновесном морального и эстетического законов.»51. Далее в отрывках письма мы видим историко

50 Тарковская М. Осколки зеркала. - М., 2006. С. 191.

51 Там же. С. 254-255. церковную и богословскую образованность А.Тарковского, которая проявляется в анализе отдельных эпизодов сценария фильма «Андрей Рублёв». Так, например, А.Тарковский пишет, что отречение апостола Петра в фильме трактуется ошибочно, а основная идея фильма (исключительность личности Андрея Рублёва) находится, по мнению поэта, «вне религиозной идеи»52. Поэт считает, что исключительность личности Рублёва в сценарии строится на противопоставлении художественного дара иконописца и религиозной идеи, в то время как, по мнению Арсения Тарковского, «эта исключительность именно в этой идее. Разлада как основного <. .> двигателя души у него не могло быть. Разлад этот — явление 20 века, он основа декадентства. .»53.

Исследование творческого наследия А.Тарковского, одного из крупнейших поэтов XX века, по сравнению с уже сформировавшимся «заболоцковедением», обширным как по количеству трудов, так и по глубине поставленных проблем, пока ещё пребывает в стадии становления, несмотря на то, что существует целый ряд критических54, литературоведческих и лингвистических трудов, в которых рассматриваются различные стороны его поэтического мира. Все исследователи констатируют тот факт, что поэзия А.Тарковского представляет определённую сложность для понимания и интерпретации (Д.Бак, Е.Джанджакова, Е.Елина, Ю.Кабанков, К.Ковальджи, Ю.Кублановский, Е.Лысенко, С.Мансков, И.Павловская, С.Рассадин, Н.Тропкина, Т.Чаплыгина, М.Черненко, С.Чупринин и др.55.). Так, в одном из последних исследований поэтического

52 Там же. С. 256.

53 Там же.

54 Подробный и тщательный анализ критических работ, посвященных творчеству поэта, а также работ, в которых сопоставляются художественные миры Арсения и Андрея Тарковского, дан в статье: Мансков С. Изучение поэзии Арсения Тарковского в критике и литературоведении // Филологический анализ. - Барнаул, 2001. Вып. 4.

55 См.: Бак Д. Рукописное наследие Арсения Тарковского: предварительные заметки к типологии источников // Лесная текстология: труды III летней школы на Карельском перешейке по текстологии и источниковедению русской литературы. - СПб. 2006. С. 5-11; Джанджакова Е. Семантика слова в поэтической речи (Анализ словоупотребления А.Тарковского и А.Вознесенского). Автореф. дисс. . канд. филол. наук. - М., 1974; языка А.Тарковского, посвященного принципам создания словаря лирики Тарковского, Т.Воронова пишет: «Одна из отличительных черт поэзии А.Тарковского - сложность и многоплановость семантики»56.

А.Тарковский, безусловно, - продолжатель классических традиций русской литературы, но для его поэзии характерен, как нам представляется, особый феномен «прозрачной непрозрачности». Кажущаяся простота некоторых его стихотворений оборачивается при более пристальном рассмотрении головокружительной глубиной и сложностью, истоки которой - в особом характере его поэтического мышления, в специфическом способе организации поэтического текста, в своеобразии его мироощущения.

Особый интерес для нашего исследования представляют, во-первых, работы, рассматривающие творчество поэта в контексте поэзии Серебряного века, во-вторых, в контексте русской философской лирики в целом и лирики XX века в частности, и, в-третьих, исследования, посвященные «библейскому» слою его поэзии. Названные аспекты отражены в работах

Едина Е. Предмет и вещь в поэзии А.А.Тарковского // Язык художественной литературы. Литературный язык: Сб. статей к 80-летию М.Б. Борисовой. - Саратов, 2006. С. 172-178; Кабанков Ю. Одухотворение текста. Дискурсивный срез стихотворения Арсения Тарковского «Первые свидания» // Одухотворение текста. Литература в контексте религиозного сознания. Избранные статьи, трактаты, эссе. - Владивосток, 2006. С.114-118; Ковальджи К. «Загореться посмертно, как слово.» // Тарковский А.Собр. соч.: в 3 т. - М., 1991. Т. 1. С. 5-24; Кублановский Ю. Предисловие // Тарковский А. Благословенный свет. - СПб., 1993, С.5-12; Лысенко, Е. Звук и звучание в лирике А.А.Тарковского. Автореф. дис. . канд. филол. наук. - Саратов, 2008; Мансков С. Поэтический мир А.Тарковского (Лирический субъект. Категориальность. Диалог сознаний). Автореф. дис. . канд. филол. наук Тарковского. - Барнаул, 2001; Павловская

И. Образы пространства и времени в поэзии Арсения Тарковского. Автореф. дис.канд. филол. наук. - Волгоград, 2007; Рассадин С. Советская литература. Побежденные победители. Почти учебник. - СПб., 2006; Тропкина Н. Образы исторического пространства в поэзии Арсения Тарковского // Мир России в зеркале новейшей художественной литературы. - Саратов, 2004. С.95-99; Чаплыгина Т. Лирика Арсения Тарковского в контексте поэзии серебряного века. Автореф. дис. . канд. филол. наук. -Иваново, 2007; Черненко М. Поэзия Арсения Тарковского: диалог культур и времён. Автореф. дис. . канд. филол. наук. - Киев, 1992; Чупринин С. Арсений Тарковский: путь и мир // Тарковский А.А. Избранное. Стихотворения, поэмы, переводы. - М.: Художественная литература, 1982. С.3-14.

56 Воронова Т. Принципы словаря лирики Арсения Тарковского. Автореф. дис. . канд. филол. наук. - Воронеж, 2007. С.5.

С.Манскова57, С.Руссовой, М.Черненко, Т.Чаплыгиной, Е.Павловской, И.Павловской58, О.Столярова59.

В ряде работ С.Манскова подвергается анализу мифопоэтический пласт творчества А.Тарковского, явленный через предметный мир и через категории времени и пространства. Интересный и глубокий подход к выявлению глубинных уровней поэтического мира А.Тарковского представлен в работе этого исследователя «Поэтический мир Арсения Тарковского (Лирический субъект. Категориальность. Диалог сознаний)»60. Рассматривая модель художественного мира А.Тарковского как знаковую систему, так или иначе соотносящуюся со Священным Писанием, автор исследования показывает, что в лирическом герое поэзии А.Тарковского одновременно сосуществуют поэт и пророк.

Плодотворным, с нашей точки зрения, является введение исследователем понятия «бытийный предмет». «Бытийные предметы» распадаются на несколько групп в зависимости от тех функций, которые они выполняют в мире А.Тарковского. Особо значимой группой, по мысли С.Манскова, являются «бытийные предметы», транслирующие библейские смыслы. Однако способ раскрытия исследователем библейского слоя в поэзии А.Тарковского превращает его в голый приём. Язык описания в работах С.Манскова мало соответствует объекту исследования и скорее разрушает поэтический текст, чем раскрывает закономерности устройства поэтического мира: «Библейский претекст лепешки-глины (курсив наш - С.К)

57

Мансков С. Книга Бытия Арсения Тарковского: Диалог сознаний Тарковского // Молодежь- Барнаулу. Барнаул, 1999. С. 96-99; Мансков С. О Функционировании отношения «тело - Душа - Дух» в поэзии Арсения Тарковского // Интерпретация художественного текста. - Бийск, 1998. С. 27-28; Мансков С. От «нулевого уровня» к творению мира Тарковского // Studia Litteraria Polono- Slavica, 5 Sow. - Warszawa, 2000. C.253-267.

58

Павловская И. Образы пространства и времени в поэзии Арсения Тарковского. Автореф. дис. . канд. филол. наук. - Волгоград, 2007.

59 Столяров О. Библейская символика в творчестве Б. Пастернака, А. Ахматовой, А. Тарковского: дис.канд. филол.наук. - Москва, 2006.

60Мансков С. Поэтический мир Арсения Тарковского (Лирический субъект. Категориальность. Диалог сознаний). Автореф. дие. . канд. филол. наук. - Барнаул, 2001. позволяет говорить об особом способе творения предметов: они не являются артефактами, так как сотворены Богом, или лирическим субъектом в ипостаси Бога - Демиурга, и создаются из единого универсального материала мира. Процесс творчества в художественном мире непосредственно связан с руками лирического субъекта и Бога. Создание собственного мира лирическим субъектом мыслится в ипостаси Демиурга как «творение из глины»; в ипостаси пророка как создание звуковой и графической упорядоченности, но в том и в другом случае поэт подчеркивает рукотворный характер творчества»61.

В кандидатской диссертации С.Руссовой «Философская поэзия Н.А.Заболоцкого и А.А.Тарковского» "ив книге «Н.Заболоцкий и А.Тарковский. Опыт сопоставления»63 автор исследует специфику философской поэзии, прослеживает её истоки и традиции, устанавливает место Н.Заболоцкого и А.Тарковского в контексте этой традиции. Наиболее важным и интересным в рамках данной работы является сам факт соединения двух этих имён и раскрытие определённой общности их поэтических миров.

Проблема наличия библейского, христианского кода в поэзии Н.Заболоцкого и А.Тарковского в исследовании С.Руссовой так или иначе поднимается в следующих параграфах книги «Н.Заболоцкий и А.Тарковский. Опыт сопоставления»: «Аллюзия в философской поэзии Н.А.Заболоцкого и А.А.Тарковского», «Истоки натурфилософских концепций поэтов», «Категории Пространства и Времени в «моделях мира» Н.А.Заболоцкого и А.А.Тарковского». Исследователь выделяет особую значимость библейских образов, парафраз, аллюзий в поэтических мирах Заболоцкого и Тарковского. К сожалению, этот пласт' творчества анализируется на недостаточно глубоком уровне, причиной которого является несовпадение методологии

61 Мансков С. Предметный мир поэзии А.Тарковского // Вестник БГПУ(Современные гуманитарные науки). 2001. №1. С. 66.

62 Руссова С. Философская поэзия Н.А.Заболоцкого и А.А.Тарковского. Автореф. дис. . канд. филол. наук. - М, 1990.

63

Руссова С. Н.Заболоцкий и А.Тарковский. Опыт сопоставления. - М.,1999. анализа с объектом исследования. Во-первых, исследователь говорит о традиционной библейской мифологии64, к которой обращаются и Н.Заболоцкий, и А.Тарковский. Но для А.Тарковского Библия вовсе не была мифологией, а отношения Заболоцкого с Библией, как было уже нами показано в процессе анализа работ, посвящённых религиозному слою в поэзии Заболоцкого, лежали вовсе не в сфере культурно-мифологической, а в области экзистенциально-онтологической.

Совершенно неправомерно, как это делает С.Руссова, редуцировать смысл библейских образов в поэзии А.Тарковского, сводя их лишь к этическим идеалам поэта65. Далеко не всё однозначно с пантеизмом Н.Заболоцкого и А.Тарковского, и совсем уж большой натяжкой выглядит анализ натурфилософии обоих поэтов в контексте милетской школы66.

В диссертационном исследовании М.Черненко «Поэзия Арсения Тарковского: диалог культур и времён»67 также отмечается, что большое значение для поэта имеет Библия. В библейских книгах, по мысли автора, «поэт черпает источник мудрости и красоты, по ним учится понимать историю и культуру, к ним обращается за разгадкой самых сокровенных загадок жизни и смерти»68. Особенно важной представляется нам мысль исследователя о том, что А.Тарковскому «свойственно библейское мироотношение, насыщенное антитезами добра и зла»69.

Библейскому слою и религиозным мотивам в поэзии А.Тарковского посвящена глава кандидатской диссертации О.Столярова «Библейская символика в творчестве Б.Пастернака, А.Ахматовой, А.Тарковского». Исследователь отмечает, что многие стихотворения А.Тарковского можно отнести к жанру духовной поэзии, понимая последнюю не только в русле

64 Там же. С.18.

65 Там же. С. 24.

66 Там же. С. 26.

67 Черненко М. Поэзия Арсения Тарковского: диалог культур и времён. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. - Киев, 1992.

68 Там же. С. 5.

69 Там же. С. 6. традиционного подхода, но и в смысле выражения особого творческого

7П сознания . Искание и обретение Бога, по мнению О.Столярова, - один из важнейших путей формирования внутреннего мира автора и лирического героя. Этот путь мотивируется прежде всего биографически. Исследователь отмечает: «Обращение А. Тарковского к религии и появление религиозных мотивов и символов в его творчестве происходит в самые сложные, самые тяжелые минуты жизни поэта, когда его сознание находится между жизнью и смертью не только метафизически, но и реально, когда он действительно находится на грани полного отчаяния и разочарования. В эти моменты возникновения реальной угрозы и поэт, и его лирический герой находили свое духовное спасение именно в православии»71.

Интересными представляются мысли исследователя о цикле стихотворений, посвящённых памяти А.Ахматовой, как своеобразном «чине отпевания», соотнесённом с церковной службой, о темах круговой поруки, предательства, Тайной Вечери в поэзии А.Тарковского, о семантических символах времени, пространства, смерти, бессмертия72. Однако анализ библейской символики, уникальности «библейского мышления» А.Тарковского в исследовании О.Столярова только намечается.

Христианской теме в творчестве А.Тарковского посвящена статья Е.Павловской «Христианские идеи в поэзии А. А. Тарковского». Павловская пишет: «Обращение к теме влияния христианских идей на творчество А. А. Тарковского закономерно. Оно обусловлено не только художественными особенностями его произведений, но и личностными качествами их автора. По свидетельству ученика поэта М.Синельникова, «Тарковский был церковно религиозен». Сам Арсений Александрович отмечал, что его наставником в вере был академик Вернадский: «Вернадский развивал у меня теологическое мышление - для этого давал читать много книг, в том числе

70Столяров О. Библейская символика в творчестве Б.Пастернака, А.Ахматовой, А.Тарковского. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. - М., 2006. С. 14.

71 Там же. С. 15.

72 Там же. С. 16.

Павла Флоренского, Сергия Булгакова. Они и оказали на меня решающее влияние.»73

Исключительно важным является для нас выявление того факта, что А.Тарковский обладал «теологическим мышлением» и читал труды русских религиозных философов. Несомненно, следы «выучки» В.Вернадского мы находим в стихах поэта.

Есть и ещё один важный методологический аспект, требующий привлечения к анализу поэзии А.Тарковского трудов русских философов, как об этом свидетельствует Т.Чаплыгина в своём диссертационном исследовании «Лирика Арсения Тарковского в контексте поэзии Серебряного века»74. Называя А.Тарковского «последним поэтом Серебряного века», исследователь отмечает, что «в настоящее время подход к изучению русской философской поэзии не может быть полным без включения религиозно-философского аспекта, который предполагает расстановку акцентов в таких сложных проблемах, как соотношение знания и веры, ума и сердца, богопознания и богообщения, поступка и воздаяния за него, границ свободы духа и заблуждения, смерти и бессмертия п с человека.» . Эти мысли, высказанные в связи с творчеством А.Тарковского, в полной мере являются справедливыми и по отношению к поэзии Н.Заболоцкого, да и ко всей русской поэзии, русской литературе.

Таким образом, анализ исследовательских работ, посвящённых творчеству Н.Заболоцкого и А.Тарковского, приводит нас к выводу, что их поэтические миры основываются на определённом религиозно-философском фундаменте, связанном с христианским миропониманием. Каждый из поэтов «возводит» на этом фундаменте своё здание, но без проникновения в его уз

Павловская Е. Христианские идеи в поэзии А. А. Тарковского // Русская культура на пороге третьего тысячелетия: Христианство и Культура. - Вологда. 2001. С. 234.

74 Чаплыгина Т. Лирика Арсения Тарковского в контексте поэзии серебряного века. Автореф. дис. . канд. филол. наук. - Иваново, 2007.

75 Там же. С. 5. основание невозможно адекватно понять и интерпретировать творчество в целом.

Личности и Н.Заболоцкого, и А.Тарковского формировались в тот период, когда происходил слом всей русской жизни, когда разрушались основы христианской веры и тех ценностей, которые были порождением этой веры. Господствующая идеология и «религия» этого времени — атеизм; сфера духовного становится запретной, что формирует своего рода феномен -«катакомбную» поэтику, характерную для обширного пласта русской культуры XX века. Христианские темы, мотивы, смыслы, образы, так или иначе связанные с христианской верой, или отрицаются и подвергаются поруганию, или начинают звучать прикровенно, неявно, уходить в подтекст. Писатели, поэты, художники вынуждены прибегать к «шифру» для передачи христианских смыслов, и они, таким образом, превращаются в христианский код, требующий расшифровки.

С другой стороны, читатель, сформировавшийся в силовом поле атеистической идеологии, утрачивает способность адекватно понимать и воспринимать даже несокрытый «христианский текст», который и в своём явном виде становится «шифром» с утерянным ключом.

Кроме того, процесс секуляризации приводит к десакрализации исконных христианских форм в искусстве: они перестают выполнять свою миссию и порой начинают выражать диаметрально противоположный смысл.

Все три аспекта этой проблемы — преодоление идеологического табу на христианскую тему, утрата читателем религиозного образования, десакрализация и искажение христианских форм в искусстве - приводят к возникновению определённого христианского кода в культуре XX века, требующего расшифровки. В современном литературоведении существует плодотворное направление, связанное с изучением «христианского текста» русской литературы. Это направление представлено именами С.Аверинцева, В.Непомнящего, В.Воропаева, И.Виноградова, М.Дунаева, И.Есаулова, Р.Гальцевой, Н.Струве, И.Роднянской, И.Юрьевой, В.Лепахина, Л.Левшун,

Т.Горичевой, С.Семёновой, О.Николаевой, О.Седаковой, С.Бочарова, Л.Герасимовой, Н.Ильинской, Н.Кошемчук, К.Степаняна, В.Котельникова.

В поэзии Н.Заболоцкого и А.Тарковского мы часто встречаемся с христианскими аллюзиями, мотивами, образами, библейскими именами, скрытыми и явными цитатами из Священного Писания. Как правило, все эти элементы встроены в ткань поэтического текста посредством сложной метафорической трансформации. Без выявления христианского слоя и постижения законов его метаморфоз мы не достигнем адекватного понимания творчества Н.Заболоцкого и А.Тарковского. Но в данном ракурсе, как было показано выше, их поэзия практически не исследована, хотя и существует ряд работ, так или иначе касающихся этой проблемы (Б.Филиппов, И.Роднянская, Т.Сотникова, А.Смоленский, Е.Степанян, Н.Корниенко, Е.Кибешева, О.Столяров, С.Мансков, И.Павловская, Е.Павловская).

Исследование религиозного вектора в творчестве того или иного поэта происходит, как правило, в двух «системах координат»: изучается, во-первых, модель мира, воплощённая в художественном универсуме, во-вторых, система мировоззрения автора. Но для наиболее адекватного постижения сути и специфики поэтического мира необходимо обратиться к категории мироощущения. Особенно важным понятие мироощущения становится в тех случаях, когда мы сталкиваемся с эстетическими объектами повышенной сложности, какими являются, в частности, поэтические миры Н.Заболоцкого и А.Тарковского.

Всё это обусловливает актуальность нашего исследования.

Объект исследования - поэтическое творчество Н.Заболоцкого и А. Тарковского.

Предмет исследования — христианский код и его метаморфозы в мироощущении и поэтических текстах Н.Заболоцкого и А.Тарковского.

Материалом исследования являются поэтические произведения Н.Заболоцкого (как раннего, так и позднего периодов), его теоретические работы, воспоминания и письма; поэтическое наследие участников группы ОБЭРИУ Д.Хармса и А.Введенского; поэзия А.Тарковского, статьи, эссе и письма поэта.

Цель диссертационного исследования - реконструкция категорий мироощущения Н.Заболоцкого и А.Тарковского, воплощённых в их поэтических мирах, и интерпретация этих категорий в свете христианской онтологии, космологии, антропологии, сотериологии и аксиологии.

Цель исследования диктует следующие задачи:

1) показать конституирующее начало мироощущения для формирования поэтического языка и поэтического мира Н.Заболоцкого и А.Тарковского;

2) обосновать возможность и важность духовно-эстетического анализа поэтического мира в целом и поэтического текста в частности, определив особенности религиозно-философской и богословской традиций в исследовании литературы;

3) выявить доминантные категории мироощущения Н.Заболоцкого и А.Тарковского в разные периоды творчества и рассмотреть их в духовно-эстетическом аспекте;

4) проанализировать метаморфозы христианского кода в мироощущении и поэзии Н.Заболоцкого и А.Тарковского;

5) раскрыть обусловленность художественного мышления и мироощущения раннего Н.Заболоцкого кризисом искусства;

6) исследовать специфику библейского мышления и поэтическую философию слова А.Тарковского;

7) определить принципы трансформации реальности в поэзии Н.Заболоцкого и А.Тарковского.

В настоящее время существуют разные подходы к анализу текста: идейно-тематический, историко-литературный, семиотический, социологический, психологический, интертекстуальный, дискурсный, когнитивный, нарратологический и т.д. Исследователь, исходя из задач, которые он ставит перед собой, использует те или иные методы. Если пас интересует история создания произведения, мы прибегаем к историко-литературному методу, желание увидеть, как устроено художественное произведение, приводит к использованию структурно-семиотических методов и.т.д. Каждый из вышеперечисленных методов «отвечает», если можно так выразиться, за определённый «феноменологический» сектор или уровень художественного текста. Но исследователь не должен ограничиваться феноменологией, необходим выход на бытийный, онтологический уровень. Именно здесь возможно приближение к постижению тайны личности и сотворённого этой личностью художественного мира; эта тайна выходит за пределы «феноменологического калейдоскопа».

Все эти разновидности анализа художественного текста, безусловно, могут и должны быть составными частями целостного анализа художественного мира поэта или писателя, но взятые по отдельности, они имеют предел, обусловленный методологической заданностью. Анализ же духовного мира (явленного в художественном тексте) исходит из понятия Абсолюта, что делает его наиболее глубоким и адекватным самой сущности художественного творчества.

Современный исследователей русской литературы И.Есаулов пишет: «К сожалению, нужно признать, что истории русской литературы как научной дисциплины, которая бы хоть в какой-то степени совпадала в своих основных аксиологических координатах с аксиологией своего описания, пока

76 ещё не существует» . Два фундаментальных исследования И.Есаулова i-ji-t

Категория соборности в русской литературе» и «Пасхальность русской

78 словесности» чрезвычайно важны для восстановления «аксиологического баланса». Современный пушкинист В.Непомнящий пишет: «Нужна духовная

76 Есаулов И. Литературоведческая аксиология: опыт обоснования понятия. // Евангельский текст в русской литературе 18-20 веков. - Петрозаводск, 1994. С. 382.

77 Есаулов И. Категория соборности в русской литературе. — Петрозаводск, 1995.

78 Есаулов И. Пасхальность русской словесности. - М., 2004.

39 история русской литературы, которая может составить основу для целостной концепции русской культуры как мирового феномена и тем самым - для осмысления нашего духовного пути. Такое осмысление невозможно <.> вне соотнесения с вероисповедной природой «русской духовности» (без лобового же, конечно, сталкивания светской культуры с догматикой, понятой как буква)»79.

Методологию нашего анализа художественного мира и мироощущения поэта мы определяем как духовно-эстетическую.

Данная методология в основных своих положениях основывается на трудах русских религиозных философов и богословов, посвящённых анализу литературы, философии творчества, природы художественного акта, мироощущению и миросозерцанию писателей, проблемам кризиса искусства и культуры. Работы русских философов, богословов и культурологов В.Соловьёва, С.Булгакова, Н.Бердяева, П.Флоренского, Н.Лосского, И.Ильина, В.Ильина, С.Франка, Г.Флоровского, Г.Федотова, П.Муратова, П.Бицилли, В.Зеньковского, В.Вейдле, А.Лосева, Б.Вышеславцева, Ф.Степуна, В.Ильина, архимандрита Киприана (Керна), архиепископа Иоанна (Шаховского), епископа Варнавы (Беляева), архимандрита Рафаила (Карелина), игумена Антония (Логинова), протоиерея Михаила (Труханова), протопресвитера Александра (Шмемана) и др., а также ряда западных исследователей, опирающихся в своих построениях на духовный потенциал произведения искусства (Х.Ортега-и-Гассет, Ж.Маритен, Х.Зедльмайр и др.) являются теоретической базой нашего диссертационного исследования.

Научная новизна диссертации состоит в следующем:

- обоснована теория, согласно которой мироощущение представляет собой систему категорий и их знаков, обладающих поэтикопорождающим потенциалом;

- разработана методика анализа поэтического текста с точки зрения воплощения в нём мироощущения поэта;

79 Непомнящий В. Пушкин. Русская картина мира. - М., 1999. С.488.

40

- впервые категория мироощущения рассмотрена в контексте философских, культурологических и эстетических теорий, определён её духовно-эстетический статус и значение для теоретической поэтики;

- через анализ целостных поэтических миров Н.Заболоцкого и А.Тарковского реконструировано мироощущение поэтов;

- обнаружена связь мироощущения Н.Заболоцкого и А.Тарковского с христианской онтологией, космологией, антропологией, сотериологией и аксиологией; выявлен христианский код и его метаморфозы в творчестве поэтов; показано, что христианский код в поэзии Н.Заболоцкого и А.Тарковского имеет смыслообразующей и текстообразующий характер.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Мироощущение поэта представляет собой определённую систему категорий, среди которых выделяются доминанты, формирующие предметно-образный, сюжетный, тропеический и другие уровни текста. Категории мироощущения представляют собой своего рода «каналы» смысловой энергии, воплощающейся не только в них самих, но и в их знаках.

2. Мироощущение Н.Заболоцкого и А.Тарковского невозможно понять вне соотношения с христианской онтологией, космологией, антропологией, сотериологией и аксиологией. В их поэтических мирах в разной степени экспликации присутствует христианский код, обнаружение и интерпретация которого возможна только при условии использования методов духовно-эстетического анализа.

3. Художественная практика Н.Заболоцкого 20-х - 30-х годов, а также творчество поэтов его круга является следствием и продолжением того духовного и культурного явления, которое обозначено и в русской, и в западной философии как кризис культуры. Суть этого кризиса заключается в утрате веры и отходе от христианских основ миропонимания.

4. Основные категории мироощущения раннего Н.Заболоцкого -«безумие» и «смерть». Само восприятие мира сквозь призму этих категорий обусловлено распадом той картины мира и системы ценностей, которая была задана христианством. Доминирующие категории мироощущения позднего Н.Заболоцкого - «жизнь», «разум», «гармония», что является возвращением к христианским ценностям в их секулярном варианте.

5. Одним из главных принципов трансформации действительности в реальность поэтического текста в творчестве раннего Н.Заболоцкого является принцип смысловой метатезы и аксиологической инверсии, который можно рассматривать как одно из частных проявлений принципа «антипреображения», характерного для целого массива художественных явлений XX века.

6. Доминантные категории мироощущения А.Тарковского - категории «земное» и «небесное», семантический и аксиологический потенциал которых сформирован христианской картиной мира.

7. Центральным принципом художественного метода А.Тарковского, обусловливающим способ трансформации мира, является принцип преображения. Сквозь вещи и явления земного мира в поэзии А.Тарковского просвечивает иное, священное измерение бытия, а человек в его поэзии находится в постоянном поиске этой реальности.

8. «Философия слова» А.Тарковского в своих основных интуициях совпадает с положениями философии языка, разработанной в трудах русских религиозных философов С.Булгакова, П.Флоренского, А.Лосева, суть которой заключается в утверждении онтологического статуса языка.

Теоретическая значимость диссертационной работы заключается в разработке методов духовно-эстетического анализа произведения искусства и создании особой поэтапной стратегии исследования поэтического мира и текста, которые позволяют:

1) через исследование законов трансформации предметно-образного мира реконструировать категории мироощущения поэта;

2) вскрывать глубинные процессы смыслопорождения (формирование образов времени и пространства, образа человека, образа языка, способов сюжетного разворачивания текста и т.д.), обусловленные мироощущением поэта;

3) определять духовную природу того или иного типа мироощущения;

4) распознавать духовно-эстетический вектор творческого акта, суть которого заключается в том или ином типе использования поэтом христианского кода;

5) выявлять воплощение и метаморфозы христианского кода в поэтическом тексте.

Результаты исследования имеют и практическое значение: они могут быть использованы в ходе разработки новых программ и учебных пособий по русской литературе XX века, в спецсеминарах и спецкурсах, при подготовке курсовых и дипломных работ студентов, а также в ходе дальнейшей разработки концепции истории развития русской литературы XX века.

Апробация работы: основные результаты исследования были обсуждены на международных, всероссийских, межвузовских конференциях и симпозиумах. Международные: II Международный симпозиум «Русская словесность в мировом культурном контексте» (Москва, Фонд Достоевского, 2006); VII Международный Форум русистов Украины «Русистика Украины и проблемы сохранения языков и культур малых народов мира в эпоху глобализации» (Ялта, Крымский центр гуманитарных исследований, Таврический национальный университет им. В. И. Вернадского, 2007); «Философское наследие С.Л.Франка и современность» (Саратов, СГУ, 2007); «Литературно-художественный авангард в социокультурном пространстве российской провинции: история и современность» (Саратов, Институт филологии и журналистики СГУ, 2008); «XIII научные Чичибабинские чтения» (Украина, Харьков, Международный фонд памяти Б.Чичибабина, 2009); «Славянский мир: общность и многообразие» (Саратов, СГУ, 2009). Всероссийские: «Проблемы художественного творчества» (Саратов, СГК, 2007, 2008, 2009); VIII и IX «Дальневосточные образовательные чтения, посвященные памяти святых Кирилла и Мефодия» (Владивосток,

Дальневосточный государственный университет, 2008, 2009). Межрегиональные: I, II, III, IV, V, VI «Пименовские чтения» (Саратов, СГУ и Саратовская епархия, 2003, 2004, 2005, 2006, 2007, 2008). Межвузовские: «Междисциплинарные связи при изучении литературы» (Саратов, Педагогический институт СГУ, 2006, 2008).

Основное содержание исследования отражено в монографиях «Мироощущение Николая Заболоцкого: опыт реконструкции и интерпретации» и «Небо и Земля Арсения Тарковского: метаморфозы христианского кода», учебном пособии «Сохранившие традицию. Заболоцкий. Тарковский. Бродский» и 39 статьях.

Структура диссертации определяется спецификой её цели, задач и методов. Работа состоит из Введения, четырёх глав, Заключения и библиографического списка (457 наименований).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Метаморфозы христианского кода в поэзии Н. Заболоцкого и А. Тарковского"

Заключение

Проведённое нами исследование позволяет сделать следующие выводы.

Реконструкция миросозерцательных систем Н.Заболоцкого и А.Тарковского, мироощущений, явленных в их поэтическом языке, позволяет утверждать, что центральными категориями мироощущения раннего Н.Заболоцкого являются категории «безумие» и «смерть», позднего -«жизнь», «разум», «гармония». Доминантными категориями мироощущения А.Тарковского на всём протяжении его творчества являются категории «земное» и «небесное». Как мы видим, уже сам «набор» категорий, их экзистенциальная и языковая определённость даёт нам возможность говорить о характере поэтической индивидуальности.

Категории мироощущения представляют собой своеобразные «каналы» смысловой энергии, обладающие ценностным потенциалом. Этот ценностный потенциал может быть как положительным (категории «земное», «небесное» «жизнь», «разум», «гармония», так и отрицательным (категории «безумие», «смерть»).

Энергетическая и ценностно-ориентированная природа категорий мироощущения не может не проявляться в своеобразных «излучениях», эманациях. Они оформляются в образной и эстетической материи поэтических текстов, образуя некие «тайные единства» (С.Франк), смысловые сферы, единицы которых становятся знаками доминантных категорий мироощущения. Именно при помощи этих знаков происходит формирование макрообразов, образов, художественных предметов; категории и знаки категорий мироощущения организуют развитие сюжета, пространственно-временные координаты поэтического текста, обусловливают логику метафор и других тропов.

Однако реконструкция мироощущения требует и его интерпретации. Мы показали, что адекватная интерпретация миросозерцательных систем Н.Заболоцкого и А.Тарковского возможна лишь при использовании особой методологии - духовно-эстетического анализа, позволяющего вскрыть метафизическую природу мироощущения. Эта методология разработана в разных направлениях русской и западной религиозно-философской мысли, суть же её состоит в рассмотрении того или иного факта искусства с точки зрения христианской онтологии, космологии, антропологии, аксиологии и сотериологии. Такие идеи христианского миропонимания, как идея тварности мира, представляющего собой живое целое, идея иерахической структуры бытия, учение о соотношении Бога и мира и о повреждённости природы, являющейся следствием грехопадения человека, учение о смысле человеческой жизни как теозисе, обожении, и многие другие позволяют выявить и оценить сокровенную суть мироощущений и творческих миров художников, поэтов, писателей, композиторов.

Эта методология позволила нам выявить и расшифровать тот христианский код, который присутствует в поэтических мирах Н.Заболоцкого и Н.Тарковского.

Категории «безумие» и «смерть», доминантные для раннего творчества Н.Заболоцкого, являются не только выражением состояния окружающего поэта мира, но и следствием распада системы христианских идей и ценностей в мироощущении Н.Заболоцкого. Распад этот связан с нерешённой поэтом проблемой теодицеи, и приводит он к формированию особой поэтики, основанной на использовании христианских образов, аллюзий, мотивов, которые претерпевают различные трансформации. Среди них главными являются аксиологические инверсии и смысловые метатезы. В результате возникают такие образы, как лже-рождество и анти-крещение, псевдо-троица и лже-мессия, кощунственная евхаристия и т.д.

Механизм смысловой метатезы можно рассматривать как частный случай «анти-преображения», свойственный целому пласту художественных явлений искусства XX века, в частности, творчеству поэтов-обэриутов и художнику П.Филонову.

Авангардные формы искусства XX века в целом являются следствием кризиса, суть и смысл которого состоят в утрате веры и отказе от христианского миропонимания. Антропологическая составляющая этого кризиса заключается в распаде целостности человеческой души (визуальным выражением этого процесса является художественная практика кубизма и других направлений).

Н.Заболоцкий ищет выход из ада «Столбцов» и находит его в пространстве утопии. Эта утопия миметически строится по образцу христианской сотериологии, однако приобретает статус «секулярной религии». Одним из главных элементов «сотериологической» системы Н.Заболоцкого является спасение мира природы посредством возведения его на новую ступень бытия. Обретение человеческого разума, уподобление человеку - вот цель развития природного мира. По аналогии с христианским теозисом в утопии Н.Заболоцкого совершается «антропозис». Другой стороной этого процесса является своеобразный «панантропизм», то есть растворение в природе человека, занявшего место бога.

В позднем творчестве Н.Заболоцкого мы наблюдаем процесс возвращения к христианской системе ценностей, что отражается как в самих категориях мироощущения поэта («жизнь», «разум», «гармония»), так и в их знаках (смысловые сферы музыки, архитектуры, света в его различных проявлениях). Происходят изменения и на тематическом уровне творчества, что свидетельствует о возвращении христианских ценностей (пусть даже в их секулярном варианте) в область не только мироощущения, но и мировоззрения поэта.

Целостный взгляд на мироощущение, воплощённое в поэтическом мире Н.Заболоцкого в разные периоды творчества, позволяет сделать вывод о том, что его поэзия являет собой своеобразную триадологическую «систему», типологически соответствующую представлениям средневековой западной культуры о структуре загробного мира (наиболее ярко эти представления нашли своё воплощение в «Божественной комедии» Данте).

Три периода творчества поэта метафорически соотносятся с адом, чистилищем и раем. Но в отличие от топографии загробного мира, описанной Данте, в поэзии Н.Заболоцкого эти три духовных, метафизических локуса находятся в посюстороннем мире.

Экспликация доминантных категорий мироощущения А.Тарковского имеет различную степень выраженности в разных стихах поэта, однако само восприятие реальности сквозь призму категорий «земное» и «небесное» свидетельствует о сохранении христианского взгляда на мир. Наш анализ выявил, что топосы земли и неба в поэзии А.Тарковского имеют библейские корни, а категории «земное» и «небесное» сформированы христианской системой ценностей. В силу этого центральным принципом художественного метода А.Тарковского, обусловливающего способ трансформации действительности в реальность текста, является принцип, напрямую соотнесённый с христианским принципом преображения. С уверенностью можно сказать, что сквозь вещи и явления мира в поэзии А.Тарковского просвечивает иное, священное измерение бытия. Это священное измерение бытия, явленное в поэтической вселенной А.Тарковского, представляет собой эонотопос. Одним из главных «каналов», посредством которых вечность входит во время, порождая эонотопос, является имя собственное (это может быть имя библейского персонажа, святого иконописца, христианского мыслителя-праведника и т.п.). Подобное отношение к имени роднит поэтическую философию слова А.Тарковского с русской религиозной философией языка. Имя собственное в поэзии А.Тарковского тесно связано с принципом преображения: в ткани поэтического текста оно является своего рода преображающим началом.

В целом принцип преображения - главный творческий принцип не только в поэзии А.Тарковского, но и в позднем творчестве Н.Заболоцкого. Принцип преображения в поэзии А.Тарковского действует в космическом, историческом и эсхатологическом измерениях мира и человеческой души. В поэзии Н.Заболоцкого преображение осуществляется прежде всего на космической «оси» его поэтического мира. Исторические и эсхатологические координаты в поэзии Н.Заболоцкого так или иначе спроецированы на космическую ось. В поэзии же А.Тарковского эсхатологическое измерение пронизывает и космическую, и историческую «отнесённости».

Метафорически используя понятия «спасающей благодати» и «предваряющей благодати», можно спроецировать их на образы преображения в поэтических мирах и мироощущениях А.Тарковского и Н.Заболоцкого. Преображение как творческий метод А.Тарковского находится в поле действия «спасающей благодати», образ преображения в творчестве позднего Н.Заболоцкого - в зоне «благодати предваряющей». Эта аналогия остаётся не более чем аналогией, но сама её возможность зиждется на основополагающей двуединой интуиции христианского мироощущения: во-первых, мир сотворён «добро зело», слава Божия наполняет мир. Во-вторых, в определённый момент человеческой истории произошло Боговоплощение, которое ввело в состав мира силу Божества.

Для мироощущения позднего Н.Заболоцкого более характерна первая часть этого двуединства: вектор его творчества направлен на выявление первозданной красоты тварного мира. В мироощущении А.Тарковского преобладает вторая часть двуединой интуиции: поэт находится в постоянном поиске священной реальности. В поэзии А.Тарковского мы находим особый художественный метод, свойственный древнерусской словесности, - метод типологической экзегезы, позволяющий поэту осмыслять исторические события и факты личной биографии с точки зрения вечности.

Воплощая в своей поэзии разные типы преображения, и Н.Заболоцкий, и А.Тарковский свидетельствуют «от противного», что реальный мир есть мир недолжный, искажённый, больной, требующий исправления и исцеления. Таким образом, перед нами открывается третья составляющая христианского мироощущения - страдание о падшем состоянии мира.

Список научной литературыКекова, Светлана Васильевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Введенский, А. Полное собрание произведений: в 2 т. Текст. / Введенский, А. М., 1993.

2. Заболоцкий, Н. http://magazines.russ.rU/zvezda/2003/5/zabol.html

3. Заболоцкий, Н. Избранные произведения: в 2 т. Текст. / Заболоцкий, Н. М., 1972.

4. Заболоцкий, Н. Полное собраний стихотворений и поэм Текст. / Заболоцкий, Н. М., 2002. - 768 с.

5. Заболоцкий, Н. Собр. соч.: в 3 т. Текст. / Заболоцкий, Н. -М., 1983-1984.

6. Степун, Ф. Николай Переслегин Текст. / Степун, Ф. Томск, 1997.-224 с.

7. Тарковский, А. Избранное Текст. / Тарковский, А. Смоленск, 2000.-448 с.

8. Тарковский, А. Избранное. Стихотворения, поэмы, переводы Текст. / Тарковский, А. А. М., 1982. - 736 с.

9. Тарковский, А. Собр. соч.: в 3 т. Текст. / Тарковский, А. -М., 1993

10. Тарковский, А. Благословенный свет Текст. / Тарковский, А. СПб.,1993. - 368 с.

11. Тарковский, А. Собеседник. Стихотворения разных лет Текст. / Тарковский, А. М., 2003. - 384 с.

12. Тарковский, А. Стихотворения Текст. / Тарковский, А. М., 2007. - 480 с.

13. Хармс, Д. Собр. соч.: в 2 т. Текст. /Хармс, Д. М., 1994.1. С 1

14. В I разделе списка указаны художественные тексты; во II — исследования и критическая литература; в III теоретические работы; в IV - мемуары, воспоминания, письма; в V -справочная литература.

15. Ходасевич, В. Собр. соч.: в 4 т. Текст. / Ходасевич, В. М., 1997.1. И.

16. Адамович, Г. Отклики Текст. / Адамович, Г. // Последние Новости. Париж. 1931. С. 4.

17. Авдеева, А. Некрасовские традиции в изображении человека в лирике Н.А. Заболоцкого 1940-1950-х годов Текст. / Авдеева, А. // Русская литература XX века: образ, язык, мысль. М., 1995. С. 87-95.

18. Александров, В. Мифопоэтические мотивы в ранней лирике Н.А. Заболоцкого (анализ одного стихотворения) Текст. / Александров, В. // Литература и фольклорная традиция: Тезисы докладов научной. Волгоград, 1993. С. 77-79.

19. Алешка, Т. «Всё, что было в душе» Текст. / Алешка, Т. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 263267.

20. Антонов, А. «Торжество земледелия» Н.Заболоцкого как альтернатива «крестьянской поэзии» Текст. / Антонов, А. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. - С. 178184.

21. Ахматова, А. Рецензия на сборник А.Тарковского Текст. / Ахматова, А. //День поэзии. М., 1976. С. 166-168.

22. Баранова-Гонченко, JI. «.Только старые люди и дети» Текст. / Баранова-Гонченко, Л. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 43-46.

23. Бек, Т. Николай Заболоцкий: далее везде Текст. / Бек, Т. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 27-42.

24. Бровар, В. «А бедный конь руками машет.» Текст. / Бровар, В. //Русская речь. 1991. № 2. С. 27-32.

25. Валиева, Ю. Пьеса А. Введенского «Куприянов и Наташа»: гностический аспект Текст. / Валиева, Ю. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 156164.

26. Васильев, И. «И грянул на весь оглушительный зал.» (О стихотворении Н. Заболоцкого «Офорт») Текст. / Васильев, И. // Филологический класс. Екатеринбург, 2000. № 8. С. 38-41.

27. Вельская, Л. «Твои ледяные А»: О цикле А.Тарковского «Памяти А.А.Ахматовой» Текс. / Вельская, Л. // Русская речь. 2002. №2. С. 27-33.

28. Вельская, Л. Жизнь чудо из чудес Текст. / Вельская, Л. // Русская речь. 1994. №5. С. 20-23.

29. Вершинина, Л. Об особенностях употребления глаголов звучания в ранней лирике Заболоцкого Текст. / Вершинина, Л. // Молодая филология.- Новосибирск, 1996. Вып.1. С. 138-142.

30. Винонен, Р. Переводческие уроки Заболоцкого Текст. / Винонен, Р. // Труды и дни Николая Заболоцкого. М., 1994. С. 76-82.

31. Вихлянцев, В. Социология бессмыслинки Текст. / Вихлянцев, В. // Сибирские огни. 1930. № 5. С. 143-144.

32. Волгин, И. «Чтоб кровь моя остынуть не успела» Текст. / Волгин, И. // Заболоцкий, Н. Стихотворения и поэмы. М., 1985. С. 5-24.

33. Волкова, И. Арсений и Андрей Тарковские Текст. / Волкова, И. М., 2004. - 384 с.

34. Волкова, И. Арсений Тарковский: Жизнь семьи и история рода Текст. / Волкова, И. М., 2002. - 222 с.

35. Воронова, Т. Принципы словаря лирики Арсения Тарковского. Автореф. дис. . канд. филол. наук Текст. / Воронова, Т. Воронеж, 2007. - 19 с.

36. Воронова, Т. Словарь лирики Арсения Тарковского. Ч. 1. (А-Йота). Текст. / Воронова, Т. Воронеж, 2004. - 296 с.

37. Ганиев, С. Переводы классиков восточной поэзии Текст. / Ганиев, С. // Труды и дни Николая Заболоцкого. М., 1994. С. 89-93.

38. Гашева, Н., Рыбьякова, О. Заболоцкий и Филонов: (К проблеме типологических схождений в творчестве) Текст. / Гашева, Н., Рыбьякова, О. // Типология литературного процесса и творческая индивидуальность писателя. Пермь, 1993. С. 47-57.

39. Горелов, А. Распад сознания Текст. / Горелов, А. // Стройка. 1930. № 1.С.16.

40. Гулова, И. «Гармонии стиха божественные тайны.» (О поэтике А.Тарковского) Текст. / Гулова, И. // Русский язык в школе. 2002. №3. С. 66-71.

41. Гулливер (Ходасевич, В). Поэзия Заболоцкого Текст. / Гулливер (Ходасевич, В) // Возрождение Vozrojdenie - La Renaissance: Ежедневная газета. Париж. 1933. № 2935.С.4.

42. Гусев, В. Заболоцкий и Тютчев Текст. / Гусев, В. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 134-138.

43. Гусев, В. Заболоцкий и Тютчев Текст. / Гусев, В. // Труды и дни Николая Заболоцкого. М.,1994. С. 66-69.

44. Дейч, Е. Штрихи Текст. / Дейч, Е. //Апрель. М., 1995. Вып. 8. С. 312-315.

45. Джанджакова, Е. Семантика слова в поэтической речи (Анализ словоупотребления А.Тарковского и А.Вознесенского). Автореф. дис. . канд. филол. наук Текст./ Джанджакова, Е. -М., 1974.-20 с.

46. Джимбинов, С. Ранний и поздний Заболоцкий Текст. / Джимбинов, С. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. -М., 2005. С. 57-59.

47. Дозорец, Ж. «Можжевеловый куст» Н.А. Заболоцкого: (Опыт комплексного анализа) Текст. / Дозорец, Ж. // Филологические науки. 1979. № 6. С. 51-58.

48. Долинский, В. Заболоцкий и метафизика сознания Текст. / Долинский, В. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества.- М., 2005. С. 90-101.

49. Друскин, Я. Материалы к поэтике Введенского Текст. / Друскин, Я. II Введенский А.И. Полное собрание произведений: в 2-х т.-М., 1993. Т 2. С. 164-174.

50. Дьячкова, Е. «Желаю знать величину вселенной.» Текст. / Дьячкова, Е. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества.- М., 2005. С. 158-166.

51. Евлампиев, И. Андрей Тарковский и новая философия человека Текст. / Евлампиев, И. // Вопросы философии. 1996. №12. С. 48-61.

52. Елина, Е. Предмет и вещь в поэзии А.А.Тарковского Текст. / Елина, Е. // Язык художественной литературы. Литературный язык: Сб. статей к 80-летию М.Б. Борисовой. -Саратов, 2006. С. 172-178.

53. Ермоленко, Г. Поэмы Н. Заболоцкого 1920-1930-х годов и древнеримская философская поэзия Текст. / Ермоленко, Г. // «Странная» поэзия и «странная» проза. М., 2003. С. 129-137.

54. Есин, С. О Н.А.Заболоцком Текст. / Есин, С. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 6-8.

55. Жаккар, Ж. Даниил Хармс и конец русского авангарда Текст. / Жаккар, Ж. СПб, 1995.-471 с.

56. Заболоцкий, Н. Понятие «Душа природы» в поэзии Н.А.Заболоцкого Текст. / Заболоцкий, Н. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 9-16.

57. Заболоцкий, Н. Поэзия, завещанная потомкам Текст. / Заболоцкий, Н. // Столбцы и поэмы. Стихотворения. М., 1989. С. 3-10.

58. Заболоцкий, Н. Путь Заболоцкого Текст. / Заболоцкий, Н. // Заболоцкий, Н.А. Избранные сочинения. М., 1991. С. 5-14.

59. Заболоцкий, Н. Мысль и слово молодого Заболоцкого Текст. / Заболоцкий Н. // Заболоцкий, Н. А. Вешних дней лаборатория: Стихотворения (1926-1937 гг.). М., 1987. С. 5-16.

60. Зайцев, В. «Образ мирозданья». Поэзия Н. Заболоцкого Текст. Зайцев, В. // Русская словесность. 1997. № 2. С. 38-46.

61. Запевалов, В. «История моего заключения» Н. А. Заболоцкого в литературном контексте 1970-1990 годов Текст. / Запевалов,

62. В. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. -СПб., 2003. С. 32-39.

63. Золотарева, К. «Кристаллическая техника»: Н. Заболоцкий и П. Филонов Текст. / Золотарева, К. // Русская филология. Вып. 15. Тарту, 2004. С. 122-127.

64. Ильинская, Н. Религиозно-философские искания в русской поэтической традиции рубежей XX века: специфика сознания, концептосфера, типология Текст. / Ильинская, Н. Херсон, 2005. - 468 с.

65. Казначеев, С. Литературно-критические элементы в поэзии Н.А.Заболоцкого Текст. / Казначеев, С. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С.231-235.

66. Карабутенко, И. Заболоцкий и живопись Текст. / Карабутенко,И. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 236244.

67. Каратоцолло, М. Некоторые замечания по форме и семантике существительного в «Столбцах» Текст. / Каратоцолло, М. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 268275.

68. Кекова С. Мироощущение Николая Заболоцкого: опыт реконструкции и интерпретации Текст. / Кекова, С. Саратов, 2006.- 160 с.

69. Кекова, С. «Незримые лучи» в поэзии Владислава Ходасевича Текст. / Кекова, С. // Интерпретация семантических отношений текста. Саратов, 2000. С. 113-123.

70. Кекова, С. Категория вещи в творчестве В. Набокова Текст. / Кекова, С.//Человек. Культура. История. Саратов, 1997. С.180-185.

71. Кекова, С. Метафизика вещи в художественном мире В. Набокова Текст. / Кекова, С. // Русская литературная классика XX века. Саратов, 2000. С. 37-44.

72. Кекова, С. Николай Александрович Заболоцкий Текст. / Кекова, С. // Кекова, С., Измайлов, Р. Сохранившие традицию. Заболоцкий. Тарковский. Бродский. Саратов, 2003. С.3-54.

73. Кекова, С. Арсений Александрович Тарковский Текст. / Кекова, С. // Кекова, С., Измайлов, Р. Сохранившие традицию. -Саратов, 2003. С.55-79.

74. Кекова, С. К вопросу о поэтическом языке А.Тарковского Текст. / Кекова, С. // Вопросы стилистики. Саратов, 1988. С. 55-65.

75. Кекова, С. К специфике функционирования слова в поэтическом языке: На материале раннего творчества Н. Заболоцкого Текст. / Кекова, С. // Функционирование языковых единиц.-Саратов, 1986. С. 84-92.

76. Кекова, С. Небо и Земля Арсения Тарковского: метаморфозы христианского кода Текст. / Кекова, С. -Саратов, 2008. 164 с.

77. Кекова, С. Образ слова в поэтическом мире А. Тарковского Текст. / Кекова, С. // Труды педагогического института Саратовского госуниверситета им. Н.Г. Чернышевского. Филология. Лингвистика. Саратов, 2003. Вып.2. С. 174-181.

78. Кекова, С. Особенности строения макрообразов в поэзии раннего Заболоцкого. Макрообраз «ребёнок» Текст. / Кекова, С. // ГИвденний apxiB. Фшолопчт науки: Зб1рник наукових праць.- Херсон, 2007. Випуск XXXVIII. С. 52-61.

79. Кекова, С. Поэтический текст как коммуникативная проблема. Текст. / Кекова, С. // Проблема социально-культурных коммуникаций.- Саратов, 2004. С. 107-116.

80. Кекова, С. Принцип преображения как основная составляющая творческого метода Арсения Тарковского Текст. / Кекова, С. // Швденний apxiB. Фшолопчш науки: Зб1рник наукових праць. Херсон, 2007. Випуск XXXIX. С. 68-76.

81. Кекова, С. Слово и логос в поэзии А.Тарковского Текст. / Кекова, С. // Интерпретация семантических отношений текста.- Саратов, 2006. С. 78 -85

82. Кекова, С. Смысловые метатезы в художественном мире «Столбцов» Николая Заболоцкого Текст. / Кекова, С. // Проблемы истории, культуры, литературы, социально-экономической мысли. Саратов, 1986. С. 152-160.

83. Кекова, С. Христианский «след» в поэзии Н.Заболоцкого Текст. / Кекова, С. // Православие в контексте истории и культуры. Саратов, 2005. С. 134-139.

84. Кекова, С. Поэтический язык раннего Заболоцкого: Реконструкция системы категорий мироощущения Текст. / Кекова, С. // Функционирование языка в разных видах речи. -Саратов, 1986. С .93-99.

85. Кекова, С.В. Концепция «артистической души» Ф.Степуна как «ключ» к постижению абсурдного человека в творчестве поэтов-обериутов» Текст. / Кекова, С.В. // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Тамбов, 2008. Вып. 11 (67). С.265-268.

86. Кекова, С.В. К вопросу об основном духовно-эстетическом принципе в поэзии А.Тарковского» Текст. / Кекова, С.В. // Известия Саратовского университета. Серия социология. Политология. Саратов, 2009.Т.9. Вып.1. С. 82-85.

87. Кекова, С.В. К методологии анализа поэтического текста раннего Заболоцкого Текст. / Кекова, С.В. // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия Филологические науки. Волгоград, 2009. №5 (39). С. 202-206.

88. Кекова, С.В. Метаморфозы библейского кода в стихотворении Арсения Тарковского «К стихам» Текст. / Кекова, С.В. // Известия Самарского Научного центра Российской академии наук. Серия Филология и искусствоведение. Самара, 2009. Т. 1.(3). С. 195-199.

89. Кекова С.В. Некоторые аспекты функционирования поэтического образа в раннем творчестве Н. Заболоцкого Текст. / Кекова С.В. // Известия Саратовского университета. Серия Социология. Политология. Саратов, 2009. Т.9. Вып.2. С. 76-81.

90. Кемшис, М. Новейшая русская поэзия Текст. / Кемшис, М. // Darbai ir dienos. Literattiros skyriaus zurnalas. Humanitariniij Mokslij Fakulteto leidinys. Kaunas, 1931. Т. II. P. 221-247.

91. Кибешева, Е. Раннее творчество Н.Заболоцкого и символизм. Автореф. дис. . канд. филол. наук Текст. / Кибешева, Е. -М., 2007. 22 с.

92. Кихней, Л. Корреляция «Слова» и «Вещи» в акмеистической традиции (О. Мандельштам, А. Тарковский) Текст. / Кихней, Л. // Постсимволизм как явление культуры. М., 2003. Вып. 4. С. 66-71.

93. Климанова, Е. Единство образа. Сын и отец Текст. / Климанова, Е. // Искусство кино. 1992. №4. С. 122-126.

94. Ковалёва, Д. «Звёзды», «Розы» и «Квадраты» в поэзии Н.А.Заболоцкого Текст. / Ковалёва, Д. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 276-279.

95. Ковальджи, К. «Загореться посмертно, как слово.» Текст. / Ковальджи, К. // Тарковский А. Собр. соч.: в 3 т. М., 1991. Т. 1. С. 5-24.

96. Кожинов, В. Русская поэзия середины XX века как откровение о «конце Нового времени» Текст. / Кожинов, В. // Русская литература. 1994. № 4. С.57-66.

97. Кормилов, С. Творчество Н. А. Заболоцкого в литературоведении рубежа XX—XXI веков Текст. / Кормилов, С. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 165-181.

98. Корниенко, Н. «И любовь, и песни до конца» Текст. / Корниенко, Н. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. -М., 2005. С. 113-133.

99. Красильникова, Е. «Скоро проснутся деревья» // Язык как творчество: к 70-летию В.П. Григорьева. М., 1996.С. 190-193.

100. Красильникова, Е. Душа и тело. Мир поэзии Н.А.Заболоцкого Текст. / Красильникова, Е. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 280-289.

101. Красильникова, Е. О некоторых линиях эволюции поэтического языка Н.А. Заболоцкого Текст. / Красильникова, Е. // Проблемы структурной лингвистики. М., 1986. С. 163-181.

102. Красильникова, Е. Об устойчивом и изменчивом в поэтическом языке Н.А. Заболоцкого Текст. / Красильникова, Е. // Язык русской поэзии XX века: Сборник научных трудов. М., 1989. С. 223-237.

103. Красильникова, Е. Николай Заболоцкий («Столбцы») Текст. / Красильникова, Е. // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Опыты описания идиостилей. М., 1995. С. 449-480.

104. Красильникова, Е. Птицы. Образные связи в поэзии Н. Заболоцкого Текст. / Красильникова, Е. // Поэтика и стилистка. 1988-1990. М., 1991. С. 165-172.

105. Красильникова, Е. Эволюция идиостиля. Текст. / Красильников, Е. // Очерки истории языка русской поэзии XX века. Принципы описания идиостиля. Звуковая организация. М., 1990. С. 81-95.

106. Крылова, Н. Тендерный модус ранней поэзии Н. А. Заболоцкого Текст. / Крылова, Н. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 83-92.

107. Кублановский, Ю. Предисловие Текст. / Кублановский, Ю. // Тарковский А. Благословенный свет. СПб., 1993. С. 5-12.

108. Кубо, X. Трава как медиа: Андрей Платонов и Арсений Тарковский Текст. / Кубо, X. // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. СПб., 2004. Кн. 3. С. 242-250.

109. Кузьмина, Н. «Как мимолётное виденье.» Текст. / Кузьмина, Н. // Русская речь. 1987. №3. С. 48-52.

110. Куняев, С. Победивший косноязычье мира Текст. / Куняев, С. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С.47-56.

111. Ладинский, Ант. Стихи о Европе. Н. Заболоцкий. Новые стихи Текст. / Ладинский, Ант. // Последние новости: Ежедневная газета. Париж. 1937. № 5872. С. 2.

112. Лотман, М., Нахимовский, А. Об одном стихотворении Н.А. Заболоцкого Текст. / Лотман, М., Нахимовский, А // Русская филология. Тарту, 1971. Вып. 3. С. 62-75.

113. Лотман, Ю. «Прохожий» Н. Заболоцкого Текст. / Лотман, Ю.// Анализ поэтического текста: Структура стиха. Л., 1972. С. 256-270.

114. Лошманова, К. «Детское видение» в поэтике Н.Заболоцкого и А.Платонова Текст. / Лошманов, К. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 207-218.

115. Лощилов, И. «Царица мух» Николая Заболоцкого: буква, имя и текст Текст. / Лощилов, И. // «Странная» поэзия и «странная» проза.-М., 2003. С. 86-104.

116. Лощилов, И. О работе Н. Заболоцкого в кино Текст. / Лощилов, И. // «Странная» поэзия и «странная» проза. М., 2003. С. 324-328.

117. Лощилов, И. К вопросу о «высоком примитивизме» обэриутов Текст. / Лощилов, И. Е. // Молодая филология.- Новосибирск, 1996. С. 57-59.

118. Лощилов, И. Николай Заболоцкий и кино Текст. / Лощилов, И. //Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 245251.

119. Лощилов, И. О принципах работы Н. Заболоцкого с хлебниковской поэтической традицией Текст. / Лощилов, И. // Тезисы докладов Третьих Хлебниковских чтений. Астрахань, 1989. С.32-34.

120. Лощилов, И. Поэма Н. Заболоцкого «Безумный волк» на уроке внеклассного чтения Текст. / Лощилов, И. // Проблемы художественности и анализ литературного произведения (в вузе и в школе). Пермь, 1989. С. 48-49.

121. Лощилов, И. Три фрагмента о Николае Заболоцком Текст. / Лощилов, И. // Модернизм и постмодернизм в русской литературе и культуре. Slavica Helsingensia 16. Studia Russica Helsingensia et Tartuensia V. Helsinki, 1996. C.249-264.

122. Лощилов, И. Феномен Николая Заболоцкого Текст. Helsinki, 1997.-311с.

123. Лощилов, И. О принципах работы Н. Заболоцкого с хлебниковской поэтической традицией Текст. / Лощилов, И. Е. // Поэтический мир Велимира Хлебникова. Астрахань, 1992. Вып.2. С.111-119.

124. Лощилов, И. Цитирование фольклорных текстов в поэзии Николая Заболоцкого Текст. / Лощилов, И. // Литература и фольклорная традиция. Волгоград, 1993. С.79-81.

125. Лысенко, Е. Звук и звучание в лирике А.А.Тарковского. Автореф. дис. . канд. филол. наук Текст. / Лысенко, Е. Саратов, 2008. 20 с.

126. Малахов, С. Поэзия социалистического реализма Текст. / Малахов, С // Борьба за стиль. Л., 1934. С. 116-177.

127. Македонов, А. Николай Заболоцкий: Жизнь, творчество, метаморфозы Текст. Л., 1987. - 368 с.

128. Мансков, С. «Болезни горла» в художественном мире Арсения Тарковского Текст. / Мансков, С. // Studia Litteraria Polono-Slavica, 6 Sow. Warszawa, 2001.С. 425-433.

129. Мансков, С. «Двуединое сознание» лирического героя Арсения Тарковского Текст. / Мансков, С. // Лингвистический и эстетический аспекты анализа текста. Соликамск, 1997. С. 201-203.

130. Мансков, С. «Пророк» А. Пушкина в «пророческом тексте» А.Тарковского Текст. / Мансков, С. // А. Пушкин и культура. Самара, 1999. С. 154-156.

131. Мансков, С. Предметный мир поэзии А.Тарковского Текст. / Мансков, С. // Вестник БГПУ(Современные гуманитарные науки). №1. 2001. С. 63-70.

132. Мансков, С. Преодоление «телесности» в поэзии Арсения Тарковского Текст. / Мансков, С.А. // Диалог культур. -Барнаул, 1998. С. 64-70.

133. Мансков, С. «Нулевой уровень» поэзии Арсения Тарковского Текст. / Мансков, С. // Славистика. Кн. III. Белград, 1999. С. 255-266.

134. Мансков, С. Древесный код поэзии А.Тарковского Текст. / Мансков, С. //Филологический анализ. Барнаул, 1999. Вып.З. С. 86-95.

135. Мансков, С. Изучение поэзии Арсения Тарковского в критике и литературоведении Текст. / Мансков, С. // Филологический анализ. Барнаул, 2002. Вып.4. С. 140-154.

136. Мансков, С. Книга Бытия Арсения Тарковского: Диалог сознаний Текст. / Мансков, С. // Молодежь Барнаулу. Барнаул, 1999. С. 96-99.

137. Мансков, С. О Функционировании отношения «Тело Душа -Дух» в поэзии Арсения Тарковского Текст. / Мансков, С. // Интерпретация художественного текста. - Бийск, 1998. С. 27-28.

138. Мансков, С. От «нулевого уровня» к творению мира Текст. / Мансков, С.// Studia Litteraria Polono-Slavica, 5 Sow. Warszawa, 2000. С. 253-267.

139. Мансков, С. Поэтический мир А.Тарковского (Лирический субъект. Категориальность. Диалог сознаний). Автореф. дис. . канд. филол. наук Текст. / Мансков, С. Барнаул, 2001. -20с.

140. Мансков, С. Руки в художественном мире Арсения Тарковского Тарковского Текст. / Мансков, С. // Культура и текст. Литературоведение. Барнаул, 1998. С. 26-30.

141. Мансков, С. Цикл «Чистопольская тетрадь» Арсения Тарковского (опыт аксиологического прочтения) Тарковского

142. Текст. / Мансков, С. // Теоретические и методические аспекты освоения гуманитарного знания в школе. Барнаул, 1998. С. 124-127.

143. Махнева, М. Коллекция материалов о Н.А.Заболоцком в собрании Кировского краеведческого музея Текст. / Махнева, М. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 311-315.

144. Машевский, А. О дадаизме «Столбцов» Заболоцкого Текст. / Машевский, А. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 133-142.

145. Микушевич, В. «Только лепет и музыка крыл» Текст. / Микушевич, В. // Труды и дни Николая Заболоцкого. М., 1994. С. 101-113.

146. Миллер-Будницкая, Р. Потомки луддитов Текст. / Миллер-Будницкая, Р. // Звезда. 1934. № 4. С. 177-193.

147. Миллер, Л. «А если был июнь и день рождения» Текст. / Миллер, Л. // Смена. 1991. №4. С.96-109.'

148. Минералова, И. Традиции Серебряного века как стилеобразующие в творчестве Н.А.Заболоцкого Текст. / Минералова, И. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 252-262.

149. Михайлов, А. И. Н. А. Заболоцкий и Н. А. Клюев Текст. / Михайлов, А. И. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 112-124.

150. Мкртчян, Л. «Так и надо жить поэту.»: (Воспоминания об Арсении Тарковском) Текст. / Мкртчян, Л. // Вопросы литературы. 1998. №1. С. 311-331.

151. Мороз, О. Генезис поэтики Н.А. Заболоцкого. Автореф.дис. . доктора филол. наук Текст. / Мороз, О. Ставрополь, 2008.-57 с.

152. Мороз, О. Генезис поэтики Николая Заболоцкого: Монография Текст. / Мороз, О. Краснодар, 2007. - 532 с.

153. Муромский, В. «Я живой»: поэт и время Текст. / Муромский,

154. В. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СГК5Г 2003. С. 5-10.

155. Мхитарян К. Заболоцкий. «Все, что было в душе.» Текст. / Мхитарян К. // Декабрьские литературные чтения. Ереват^ 1989. Вып. 2. С. 15-21.

156. Мхитарян, К. Поэтическая традиция и формировать^ творческого метода раннего Н. Заболоцкого Текст. у Мхитарян К. // Вестник Ереванского ун-та. Общественные Hayicu 1987. № 2. С. 181-187.

157. Незнамов, П. Система девок Текст. / Незнамов, П. // Печать, ^ революция. 1930. № 4. С.77-80.

158. Нейман, Ю. Особая примета (Об Арсении Тарковском) Текст. / Нейман, Ю. // Вопросы литературы. 1991. №4. С. 225-233.

159. Николай Заболоцкий и его литературное окружение Текст. / Материалы юбилейной научной конференции посвящённой 100-летию со дня рождения Н.А.Заболоцкого. СПб, 2003.-182 с.

160. Николай Заболоцкий. Проблемы творчества Текст. / Материалах научно-литературных чтений. М, 2005. - 336 с.

161. Огрызко, В. Мне моего бессмертия довольно Текст. / Огрызгсо В. // Литературная Россия.2006. №38. С. 1-3.

162. Озеров, Л. Труды и дни Текст. / Озеров, Л. // Труды и дци Николая Заболоцкого. М, 1994. С. 27-65.

163. Павловская, Е. Христианские идеи в поэзии А. А. Тарковского Текст. / Павловская, Е. // Русская культура на пороге третьего тысячелетия: Христианство и Культура. Вологда, 2001. С. 234- 243.

164. Павловская, И. Образы пространства и времени в поэзии Арсения Тарковского. Автореф. дис. . канд. филол. наук Текст. / Павловская, И. Волгоград, 2007.- 19 с.

165. Павловский, А. Н. А. Заболоцкий и Ф. И. Тютчев Текст. / Павловский, А. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 100-106.

166. Панфилов, А. Заболоцкий против Заболоцкого Текст. / Панфилов, А. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 74-78.

167. Перемышлев, Е. В «двойном освещении» Текст. / Перемышлев, Е. // Труды и дни Николая Заболоцкого. М., 1994. С. 70-75.

168. Перемышлев, Е. Н.Заболоцкий: от «Лодейникова» до «Прощания с друзьями» Текст. / Перемышлев, Е. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 185-191.

169. Петров, М. Социальная утопия Н.Заболоцкого Текст. / Петров, М. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 79-89.

170. Подкольский, В. В. Даниил Хармс и Григорий Сковорода Текст. / Подкольский, В. В. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 148-155.

171. Полякова, С. «Комедия на Рождество Христово» Дмитрия Ростовского источник «Пастухов» Н. Заболоцкого Текст. / Полякова, С. // Труды Отдела древнерусской литературы. Древнерусские литературные памятники. - Л., 1979. Т.ЗЗ. С. 385387.

172. Поморцева, Е. Парадигма культуры в эстетике Арсения Тарковского Текст. / Поморцева, Е. // Дергачёвские чтения -1996. Русская литература: Национальное развитие и региональные особенности. Екатеринбург, 1996.С. 80-82.

173. Пурин, А. Метаморфозы гармонии: Заболоцкий Текст. / Пур^ ^^^ А. // Воспоминания о Евтерпе.- СПб, 1996. С. 189-204.

174. Пчелинцева, К. Фольклорные и мифоритуальные традицц^^ «Городских столбцах» Н.А. Заболоцкого. Автореф. дис канд. филол. наук Текст. / Пчелинцева, К. Волгоград, 1 S^^ 22 с.

175. Пчелинцева, К. Об одном стихотворении Н. Заболоц^-^^ Текст. / Пчелинцева, К. // Филологические науки. 2001. ЛЧЦ"^ ^ С.111-113.

176. Пчелинцева, К. Отражение народно-мифологичее^ мироощущения в «Столбцах» Н.Заболоцкого ТексхД j Пчелинцева, К. Волгоград, 1989.

177. Пчелинцева, К. Персонажи «Столбцов» Н.Заболоцкого ^ ^ связи с обрядом инициации Текст. / Пчелинцева, ц Литература и фольклорная традиция. Волгоград, 1993. С^ gj 83.

178. Пьяных, М. Трагическое в метаморфозах Николая Заболоц^^^ Текст. / Пьяных, М. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 50-55.

179. Раскина, Е. Влияние художественной системы акмеизм:^.напоэзию Н. А. Заболоцкого Текст. / Раскина, Е. // Нитсол1ад Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 107 111.

180. Рассадин, С. Советская литература. Побежденные победц-г^ли Почти учебник Текст. / Рассадин, С. СПб., 2006. — 316 с.

181. Редькин, В. Миф и история в поэмах Н. А. Заболоцьс:ого Текст. / Редькин, В. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 56-64.

182. Рейн, Е. Под сфинксами Текст. / Рейн, Е. // Hhicojj^ Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 297-300.

183. Роднянская, И. «Сердечная озадаченность» Текст. / Роднянская, И. //Россия/Russia, Vol. 7, Torino, 1991. Р.181-203.

184. Роднянская, И. «Столбцы» Николая Заболоцкого в художественной ситуации 1920-х годов Текст. / Роднянская, И. // Россия. Франция. М., 1988. С.238-266.

185. Роднянская, И. Единый текст Текст. / Роднянская, И. // Новый мир. 1996. № 6. С.221-227.

186. Розенталь, С. Тени старого Петербурга Текст. / Розенталь, С. // Правда. №236. 1933. С.4.

187. Ростовцева, И. Мир Заболоцкого. В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам Текст. / Ростовцева, И. М., 1999.- 104 с.

188. Ростовцева, И. «Слова как светляки с большими фонарями.»: (Н. Заболоцкий) Текст. / Ростовцева, И. // Между словом и молчанием. - М., 1989. С.50-107.

189. Ростовцева, И. Дети мыслей Текст. / Ростовцева, И. // Поэзия. 1986. № 44. С. 103-110.

190. Ростовцева, И. Заболоцкий Традиция. Текст. / Ростовцева, И. //Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. - М., 2005. С. 1726.

191. Ростовцева, И. Николай Заболоцкий: Литературный портрет Текст. / Ростовцева, И. М., 1978. - 246 с.

192. Ростовцева, И. Николай Заболоцкий: Опыт художественного познания Текст. / Ростовцева, И. М., 1984. - 352 с.

193. Руссова, С. Философия поэзии Н.А. Заболоцкого и Арсения Тарковского. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Текст. / Руссова, С. М., 1990. - 21 с.

194. Руссова, С. Н.Заболоцкий и А.Тарковский. Опыт сопоставления Текст. / Руссова, С. М., 1999. - 118 с.

195. Савченко, Т. Гротеск у Н.А. Заболоцкого Текст. / Савченко, т.// Гуманитарные науки. Караганда, 1975. Вып. 2. С. 3-10.

196. Савченко, Т. Лирический герой в ранних произведениях Н.Заболоцкого Текст. / Савченко, Т. // ФилолопЕз^еский сборник. Министерство высш. и ср. спец. образования Казахской ССР. 1968. Вып. 8/9. С.160-170.

197. Сарнов, Б. Восставший из пепла: Поэтическая судьба Г^1иколая Заболоцкого Текст. / Сарнов, Б. // Октябрь. 1987. № 2. С. 188202.

198. Седакова, О. Арсений Александрович Тарковский. Прощание Текст. / Седакова, О // Проза. М., 2001. С.652-665.

199. Селивановский, А. Система кошек (О поэзии Н. Заболоцкого) Текст. / Селивановский, А. // На литературном посту. 1929. № 15. С. 31-35.

200. Семенова, С. «Благодатная жажда творенья.»-Натурфилософская поэзия Н. Заболоцкого Текст. / Семенова С. // Литературная учеба. 1989. № 4. С. 106-112.

201. Семенова, С. Человек, природа, бессмертие в поэзии Ыиколая Заболоцкого Текст. / Семенова, С. // Преодоление трагедии. -М., 1989. С.299-317.

202. Семибратов, В. Новгородцы или гагары? Предки н А Заболоцкого в Уржумской округе Текст. / Семибратов, В // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб. 2003. С. 11-14.

203. Синельников, М. Игра в снежки. Главы из воспоминаний Текст. / Синельников, М. // Вопросы литературы. 2002. №5. С. 226-272.

204. Сиротин, Н. Поглощение и извержение: еда, женщИНЫ5 деньги, музыка и смерть Текст. / Сиротин, Н. // «Странная» поэзия и «странная» проза. М., 2003. С. 70-85.

205. Скандура, К. Систематизация авторских редакций и вариантов сборника Заболоцкого «Столбцы» Текст. / Скандура, К. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 139-157.

206. Скоропанова, И. Загадки поэмы «Птицы» Н.Заболоцкого Текст. / Скоропанова, И. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. -М., 2005. С. 102-112.

207. Слободнюк, С. «Сны разума» в художественном мире Н. А. Заболоцкого Текст. / Слободнюк, С. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 75-82.

208. Смирнов, В. «Пел петух.» Текст. / Смирнов, В. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 202-206.

209. Смирнов, И. Заболоцкий и Державин Текст. / Смирнов, И. // Державин и Карамзин в литературном движении XVIII начала XIX веков. - Л., 1969. С. 145-161.

210. Смоленский, А. Художественный мир Заболоцкого в контексте Библии Текст. / Смоленский, А. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С.60-73.

211. Соколова, Л. Идея гармонии и пути ее художественной реализации в поэзии С. А. Есенина и Н. А. Заболоцкого Текст. / Соколова, Л. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 125-132.

212. Соловьёв, В. Двойное тяготение времени: (О стихотворениях Арсения Александровича Тарковского в фильме Андрея Арсеньевича Тарковского «Зеркало») Текст. / Соловьёв, В. // Искусство кино. 1989. №10. С. 40-49.

213. Солоневич, Е. Заболоцкий и Италия Текст. / Солоневич, Е. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 305310.

214. Солоневич, Е. Итальянский эпизод Текст. / Солоневич, Е. // Труды и дни Николая Заболоцкого. М., 1994. С. 94-100.

215. Сорокина, А. Н.Заболоцкий и Е.Замятин: соотношение человека и природы Текст. / Сорокина, А. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 219-223.

216. Сотникова, Т. «Странные образы дум» Николая Заболоцкого Текст. / Сотникова, Т. // Литературное обозрение. 1994. № 9-10. С. 68-72.

217. Сотникова, Т. Религиозные мотивы и образы Николая Заболоцкого Текст. / Сотникова, Т. // Труды и дни Николая Заболоцкого. М., 1994. С. 83-88.

218. Степанова, К. Концепция музыки в творчестве Н. Заболоцкого Текст. / Степанова, К. // Художественная традиция в историко-литературном процессе. Л., 1988. С.82-92.

219. Степанова, К. Лубочный стих раннего Заболоцкого Текст. / Степанова, К. // Творческая индивидуальность писателя и фольклор. Элиста, 1985. С.64-77.

220. Степанян, Е. Метаморфозы зрения Текст. / Степанян, Е. // Заболоцкий Н. Полное собраний стихотворений и поэм. М., 2002. С. 5-30.

221. Степанян, Е. «Мы поставим на улице сто изваяний.»: (Н. Заболоцкий и П. Филонов) Текст. / Степанян, Е. // Творчество. 1989. № 12. С.1-3.

222. Степанян, Е. Об изобразительности в поэзии: (Н. Заболоцкий, Д. Самойлов, А. Вознесенский) Текст. / Степанян, Е. // Взаимодействие искусств. Советское изобразительное искусство в контексте современной художественной культуры.-М., 1989. С. 142-170.

223. Сухих, И. Евангелие от Михаила (1928-1940. «Мастер и Маргарита» М.Булгакова) Текст. / Сухих, И. // Звезда. 2000. №6. С. 34-52.

224. Сырнева, С. Ещё один мальчик из Уржума Текст. / Сырнева, С. //Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М, 2005. С. 167170.

225. Таратута, Е. «Гори, гори моя звезда.» Текст. / Таратута, Е. // Юность. 1991. №7. С. 82-83.

226. Тарковская, М. Арсений Тарковский. Жизнь и творчество Текст. / Тарковская, М. // Тарковский А.А. Стихотворения. -М, 2007. С.5-24.

227. Терапиано, Ю. О поэзии Заболоцкого Текст. / Терапиано, Ю. // Новое Русское Слово. Нью-Йорк. 1951. Vol. XVI. № 14450. С. 4.

228. Тропкина, Н. Образы исторического пространства в поэзии Арсения Тарковского Текст. / Тропкина, Н. // Мир России в зеркале новейшей художественной литературы. Саратов, 2004. С.95-99.

229. Труды и дни Николая Заболоцкого Текст. / Материалы литературных чтений. М., 1994. - 114 с.

230. Турков, А. Николай Заболоцкий Текст. / Турков, А. М, 1966. -136 с.

231. Турков, А. Николай Заболоцкий: Жизнь и творчество. Пособие для учителя Текст. / Турков, А. М, 1981. - 84 с.

232. Усиевич, Е. Под маской юродства Текст. / Усиевич, Е. // Литературный критик, 1933. № 4. С.78-91.

233. Фарыно, Е. "Метаморфозы" Заболоцкого Текст. / Фарыно, Е. // Studia Rossica Posna-niensia, Zeszy.t4. Poznan, 1973. P. 93-114.

234. Фарыно, E. Введение в литературоведение. Текст. / Фарыно, Е. -Warszawa: 1991.-е. 725.

235. Федоров, В. Натурфилософские аспекты поэзии Н. А. Заболоцкого Текст. / Федоров, В. //Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 93-99.

236. Федякин, С. «Геометрия» художественного пространства Николая Заболоцкого Текст. / Федякин, С. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 290-296.

237. Филиппов, Г. Библиография литературы о Заболоцком Текст. / Филиппов, Г. // Советская поэзия 20-х годов. Уч. зап. Ленинградского гос. пед. института им. А.И. Герцена. Л., 1971. Т. 419. С. 181-202.

238. Филиппов, Г. Николай Заболоцкий — поэт Петрограда Текст. / Филиппов, Г. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 15-19.

239. Филиппов, Г. О «Лодейникове» Н. Заболоцкого: (К проблеме эволюции творческих принципов) Текст. / Филиппов, Г. // Советская литература: Проблемы мастерства. Л., 1968. С. 167181.

240. Филиппов, Г. Жизнь и судьба Николая Заболоцкого Текст. / Филиппов, Г. // Заболоцкий Н.А. Столбцы. Стихотворения. Поэмы. Л., 1990. С.5-16.

241. Филиппов, Г. Стихотворение Н. Заболоцкого «Змеи»: Пространственно-временные аспекты Текст. / Филиппов, Г. // Лирическое стихотворение: Анализы и разборы. Л., 1974. С. 94-98.

242. Филиппов, Б. (Георгий Петров). Кандидат былых столетий. Поэзия Николая Заболоцкого Текст. / Филиппов, Б. // Мосты. 1958. № 1.С. 193-222.

243. Филиппова, Б. «Путь поэта» Текст. / Филиппова, Б. // Заболоцкий Н. Стихотворения. New York, 1965. С. XXVII-LVIII.

244. Фоняков, И. Николай Заболоцкий и поэзия российской «глубинки» Текст. / Фоняков, И. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 143-147.

245. Чагин, А. Н.Заболоцкий и Б.Поплавский Текст. / Чагин, А. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 224230.

246. Чаплыгина, Т. Лирика Арсения Тарковского в контексте поэзии серебряного века. Автореф. дис. . канд. филол. наук.Текст. / Чаплыгина, Т. Иваново, 2007. - 16 с

247. Черкасова, Л. Слово «трава» в поэтической речи А.Тарковского Текст. / Черкасова, Л. // Вопросы стилистики. 1992. Вып. 24. С. 58-63.

248. Черненко, М. Поэзия Арсения Тарковского: диалог культур и времён. Автореф. дис. . канд. филол. наук Текст. / Черненко, М. Киев, 1992. - 18с.

249. Чупринин, С. Арсений Тарковский: путь и мир Текст. / Чупринин, С. // Тарковский А.А. Избранное. Стихотворения, поэмы, переводы. М., 1982. С. 3-14.

250. Чупринин, С. Крупным планом. Поэзия наших дней: проблемы и характеристики Текст. / Чупринин, С. М., 1983. — 287 с.

251. Шелухина, С.В. Self-Portrait on the Dome of the Universe: On Nikolai Zabolotskij's Later Poetry Текст. / Шелухина, С.В. // «Странная» поэзия и «странная» проза. М., 2003. С. 167-182.

252. Шилова, К. Мотив метаморфоз в творчестве М. Пришвина и Н. Заболоцкого // Известия Воронежского пед. ин-та. Воронеж, 1986. Т. 243. С. 110-121.

253. Шошин, В. Николай Заболоцкий и Грузия Текст. / Шошин, В. // Николай Заболоцкий и его литературное окружение. СПб., 2003. С. 40-49

254. Шром, Н. «Столбцы» Н. Заболоцкого в историко-литературном контексте 1920-х годов Текст. / Шром, Н. // Методология и методика историко-литературного исследования: Тезисы докладов. Рига, 1990. С. 127-130.

255. Эткинд, Е. В поисках человека: Путь Николая Заболоцкого от неофутуризма к «поэзии души» Текст. / Эткинд, Е. // Там, внутри. О русской поэзии XX века. Очерки. СПб, 1996. С. 485-529.

256. Эткинд, Е. Два «Движения» две эстетики Текст. / Эткинд, Е. // Литературная учеба. 1990. № 6. С. 155-157.

257. Эткинд, Е. Заболоцкий и Хлебников Текст. / Эткинд, Е. // Там, внутри. О русской поэзии XX века: Очерки. СПб, 1996. С.530-542.

258. Эткинд, Е. Н. Заболоцкий. «Прощание с друзьями» Текст. / Эткинд, Е.//Поэтический строй русской лирики. Л., 1973. С.298-310.

259. Юнггрен (Ljunggren), А. Обличья смерти: к интерпретации стихотворения Н. Заболоцкого «Офорт» Текст. / Юнггрен (Ljunggren), А. // Scando-Slavica, Tomus 27, 1981. P. 171-177.

260. Яблоков, Е. «Безумный волк» Н. Заболоцкого и «волчьи» мотивы в литературе 1920-х годов Текст. / Яблоков, Е. // «Странная» поэзия и «странная» проза. М., 2003. С. 275-288.

261. Яблоков, Е. В поисках души («Юбилейные» стихи Н. Заболоцкого начала 1950-х годов) Текст. / Яблоков, Е. // «Странная» поэзия и «странная» проза. М., 2003. С. 156-166.

262. Bjorling, F. «Ofort» by Nikolaj Zabolockij Текст. / Bjorling, F. // The Poem and the Title. Scando-Slavica, Tomus 23, 1977. P. 7-16.

263. Bjorling, Fiona. 'Stolbcy' by Nikolaj Zabolockij. Almqvist & Wiksell. Текст. Stockholm, 1973.

264. Goldstein, D. Biodynamics and the Dynamics of Zabolotskij Thought Текст. / Goldstein, D. // «Странная» поэзия и «странная» проза. М., 2003. С. 124-128.

265. Piatt, К. N.A.Zabolotskij and the Stalist Sumblime Текст. / Piatt, К. // «Странная» поэзия и «странная» проза. М., 2003. С. 105-123.

266. Pratt, S. A Mad Wolf, Faust, Jesus Christ and a Holy Fool: Zabolotskij's «Bezumnyj volk», Salvation and Transfiguration Текст. / Pratt, S // «Странная» поэзия и «странная» проза. М., 2003. С. 138-155.1.I.

267. Аверинцев, С. Другой Рим Текст. / Аверинцев, С. СПб., 2005.366 с.

268. Аверинцев, С. Между «изъяснением» и «прикровением»: ситуация образа в поэзии Ефрема Сирина Текст. / Аверинцев С. // Другой Рим. СПб., 2005. С.144-196.

269. Александр, (Шмеман) протопресвитер. Дневники Текст. / Александр, (Шмеман) протопресвитер. М., 2005.- 720 с.

270. Антоний, (Блум) митрополит Сурожский. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Проповеди Текст. / Антоний, (Блум) митрополит Сурожский. Клин, 1999. - 416 с.

271. Антоний, (Логинов) игумен. Свет и тьма в искусстве Текст. / Антоний, (Логинов) игумен // Обитель слова. Альманах. М, 2000. С. 226-263.

272. Апокрифы древних христиан Текст. М.: Мысль, 1989. - 142с.

273. Бахтин, М. Вопросы литературы и эстетики Текст. / Бахтин, М.-М, 1975.-425 с.

274. Бахтин, М. Вопросы самосознания и самооценки Текст. / Бахтин, М. // Автор и герой. СПб, 2000. С.241-248.

275. Бахтин, М. Риторика в меру своей лживости Текст. / Бахтин, М. // Автор и герой. СПб, 2000. С.232-239.

276. Белый, А. Поэзия слова. Пушкин, Тютчев и Баратынский в зрительном восприятии природы Текст. / Белый, А. // Семиотика. М, 1983. С. 245-278.

277. Бердяев, Н. О русских классиках Текст. / Бердяев, Н. М, 1993.-365 с.

278. Бердяев, Н. Философия творчества, культуры и искусства: в 2 т. Текст. / Бердяев, Н. М, 1994.

279. Бицилли, П. Элементы средневековой культуры Текст. / Бицилли, П. СПб, 1995. - XXVIII + 244 с.

280. Булгаков, С. Избранные статьи Текст. / Булгаков, С. М, 1993.-731 с.

281. Булгаков, С. Свет невечерний Текст. / Булгаков, С. М, 1994. -415 с.

282. Булгаков, С. Тихие думы Текст. / Булгаков, С. М, 1996. -509 с.

283. Булгаков, С. Философия имени Текст. / Булгаков, С. М.,1998. -326 с.

284. Бычков, В. Русская теургическая эстетика Текст. / Бычков, В.-М., 2007.-743с.

285. Варнава, (Беляев) епископ. Основы искусства святости: в 4 т. Текст. / Варнава, (Беляев) епископ. Нижний Новгород, 1998.

286. Вейдле В. Умирание искусства Текст. / Вейдле, В. М., 2001. -447 с.

287. Вениамин, (Федченков) Митрополит. Мысли о Литургии верных Текст. / Вениамин, Митрополит (Федченков) // О богослужении Православной церкви. М., 1999. С.71-360.

288. Виноградов, В. Избранные труды. Поэтика русской литературы Текст. / Виноградов, В. М., 1976. - 512 с.

289. Винокур, Г. Понятие поэтического языка Текст. / Винокур, Г. // Избранные работы по русскому языку. М., 1959. С. 388-393.

290. Вышеславцев, Б. Этика преображённого эроса Текст. / Вышеславцев, Б. М., 1994. - 368 с.

291. Гак, В. К проблеме семантической синтагматики Текст. / Гак, В. // Проблемы структурной лингвистики. М., 1972. С. 367- 395.

292. Герасимова, Л. Духовный опыт человека в литературе рубежа веков Текст. / Герасимова, Л. // Мир России в зеркале новейшей художественной литературе. Саратов, 2004. С.76-87.

293. Герасимова, Л. О соотношении духовного и эстетического критериев в оценке художественного произведения Текст. / Герасимова, Л. // Православие в контексте истории, культуры и общества. Саратов, 2005. С.212-219.

294. Герасимова, Л. Духовные и эстетические критерии в оценке современной литературы Текст. / Герасимова, Л. // Изменяющаяся Россия изменяющаяся литература: художественный опыт XX - XXI веков. - Саратов, 2006. С.15-23.

295. Герасимова, Л. Этюды о Солженицыне. Текст. / Герасимова, Л. -Саратов, 2007. 130 с.306.307,308.309,310311312313314315316317318

296. Гершензон-Чегодаева Н. Брейгель Текст. / Гершензон-ЧегодаеваН. М., 1983. - 276с.

297. Гинзбург, JT. О лирике Текст. / Гинзбург, JI. Л., 1974. - 408 с. Гоготишвили, JI.A. Религиозно-философский статус языка [Текст] / Гоготишвили, JI.A. // Лосев А.Ф. Бытие - Имя -Космос. - М., 1993. С. 906-923

298. Голосовкер, Я. Логика мифа Текст. / Голосовкер, Я. М., 1987. -85 с.

299. Григорьев, В. Хлебников: «Настоящий голод пространства» Текст. / Григорьев, В. // Язык и пространство. — М., 2000. С. 400-405.

300. Гуревич, А. Категории средневековой культуры Текст. / Гуревич, А. М., 1984. - 350 с.

301. Дунаев, М. Православие и русская литература: в 6 т Текст. / Дунаев, М. М., 2000.

302. Жирмунский, В. Валерий Брюсов и наследие Пушкина: опыт сравнительно-стилистического исследования Текст. / Жирмунский, В. // Теория литературы. Поэтика. Стилистика. -Л., 1977. С. 142-204.

303. Жирмунская, Т. «Ум ищет Божества»: Библия и русская поэзия XVIII-XX веков Текст. / Жирмунская, Т. М., 2006. - 432 с. Зедльмайр, X. Искусство и истина [Текст] / Зедльмайр, X. -СПб., 2000. - 272 с.

304. Зедльмайр, X. Утрата середины Текст. / Зедльмайр, X. // Утрата середины. М, 2008. С. 31-244.

305. Зедльмайр, X. Революция современного искусства Текст. / Зедльмайр, X. // Утрата середины. М, 2008. С. 245-370.

306. Зедльмайр, X. Смерть света Текст. / Зедльмайр, X. // Утрата середины. М, 2008. С. 371-630.

307. Зеньковский, В. Основы христианской философии Текст. / Зеньковский, В. М., 1996.- 550 с.

308. Зеньковский, В. Принципы православной антропологии Текст. / Зеньковский, В // Русское зарубежье в год 1000-летия крещения Руси. М., 1989. С.115-148.

309. Зеньковский, В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии Текст. / Зеньковский, В. М., 1996. - 272 с.

310. Зеньковский, В. Философские мотивы в русской поэзии Текст. / Зеньковский, В. // Поэзия как жанр русской философии. М., 2007. С. 29-57.

311. Иванов, В. Две стихии в современном символизме Текст. / Иванов, В. // Родное и вселенское. М., 1994. С. 143-169.

312. Иванюшина И. Творчество В.В.Маяковского как феномен утопического сознания. Дис. . канд. филол. наук Текст. / Иванюшина И. — Нижний Новгород, 1992. 285 с.

313. Ильин, В. Арфа Давида. Религиозно-философские искания русской литературы Текст. / Ильин, В. СПб., 2009. - 550 с.

314. Ильин, И. О тьме и просветлении. Текст. / Ильин, И. // Собр. соч.: в 10 т. М.,1996. Т.6, Книга I. С. 183-406.

315. Ильин, И. Одинокий художник Текст. / Ильин, И. М., 1994. -348с.

316. Ильин, И. Основы художества. О совершенном в искусстве Текст. / Ильин, И. // Собр. соч. : в 10 т. М., 1996. Т.6, Книга I. С. 51-182.

317. Иоанн (Шаховской), архиепископ Сан-Францисский. Тайна Иова. О страдании Текст. / Иоанн (Шаховской), архиепископ Сан-Францисский. // Избранное: в 2 т. Нижний Новгород, 2000. Т. 1.С. 252-269.

318. Иоанн (Снычёв), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. Русская симфония Текст. / Иоанн (Снычёв), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. СПб., 1998. -496 с.

319. Иулиания (Соколова), монахиня. Труд иконописца Текст. / Иулиания (Соколова), монахиня. М., 1995. - 158 с.

320. Кацис, Л. Русская эсхатология и русская литература Текст. / Кацис, Л. М., 2000.- 656 с.

321. Кесич, В. Первый день нового творения. Воскресение и христианская вера Текст. / Кесич, В. Киев, 2006. -226 с.

322. Киприан (Керн), архимандрит. Евхаристия Текст. / Киприан (Керн), архимандрит. М., 1999. - 336 с.

323. Киприан (Керн), архимандрит. Антропология св. Григория Паламы Текст. / Киприан, (Керн) архимандрит. М.,1996. -LXXVIII + 451 с.

324. Ковтун, Е. Филонов и его дневник Текст. / Ковтун Е. // Филонов П. Дневник. СПб., 2000. С. 13 - 76.

325. Кожевникова, Н. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века Текст. / Кожевников, Н. М., 1986.— 253 с.

326. Кошемчук, Т. Русская поэзия в контексте православной культуры Текст. / Кошемчук, Т. СПб., 2006. - 639 с.

327. Ларин, Б. О лирике как разновидности художественной речи: семантические этюды Текст. / Ларин, Б. // Эстетика слова и язык писателя. Л., 1974. С. 54-101.

328. Левшун, Л. История восточно-славянского книжного слова Текст. / Левшун, Л. Минск, 2001. - 352 с.

329. Лепахин, В. Икона в русской художественной литературе. Текст. /Лепахин, В. М., 2002. - 736 с.

330. Лепахин, В. Икона и иконичность Текст. / Лепахин, В. СПб., 2002. - 400 с.

331. Лосев, А. Бытие. Имя. Космос Текст. / Лосев, А. М., 1993. -958с.

332. Лосев, А. Мироощущение Эсхила Текст. / Лосев А. // Форма. Стиль. Выражение. М., 1995 С. 782-880.

333. Лосев, А. О музыкальном ощущении любви и природы // Лосев, А. Форма. Стиль. Выражение. М., 1995. С. 603-621.

334. Лосев, А. Строение художественного мироощущения // Лосев, А. Форма. Стиль. Выражение. М., 1995.С. 297-320.

335. Лосев, А. Миф. Число. Сущность Текст. / Лосев, А. М., 1994.919 с.

336. Лосев, А. Очерки античного символизма Текст. / Лосев, А. М., 1993.-959 с.

337. Лосев, А. Имяславие Текст. / Лосев, А. // Алексей Фёдорович Лосев: из творческого наследия; современники о мыслителе. -М., 2007. С.87-97.

338. Лосский, Н. Бог и мировое зло Текст. / Лосский, Н. М., 1994. -432 с.

339. Лосский, Н. Типы мировоззрений Текст. / Лосский Н. // Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. -М.,1995. С. 4-134

340. Лотман, Ю. Анализ поэтического текста Текст. / Лотман, Ю. -Л., 1972. 270 с.

341. Лотман, Ю. О поэтах и поэзии Текст. / Лотман, Ю. СПб.,1996.-848 с.

342. Лотман, Ю. О русской литературе Текст. / Лотман, Ю. СПб.,1997.-848 с.

343. Лотман, Ю. Семиосфера Текст. / Лотман, Ю. СПб, 2000. -704 с.

344. Максимов, Д. Поэзия и проза А.Блока Текст. / Максимов, Д . -Л, 1975.- 142 с.

345. Максимов, Д. Идея пути в творческом сознании Блока Текст. / Максимов, Д. // Блоковский сборник. Тарту, 1972. Вып.2. С.230-232.

346. Мандельштам, О. Пушкин и Скрябин Текст. / Мандельштам, О. // Об искусстве. М, 1995. С. 194-198.

347. Маритен, Ж. Творческая интуиция в искусстве Текст. / Маритен, Ж. М, 2004. - 400 с.

348. Медушевский, В. Внемлите ангельскому пенью Текст. / Медушевский, В. Минск, 2000. - 320 с.

349. Мелетинский, Е. Поэтика мифа Текст. / Мелетинский, Е. М, 1976.-407 с.

350. Мельников, М. Русский детский фольклор Текст. / Мельников, М. М, 1987. - 268 с.

351. Мень, А. Магизм и Единобожие: религиозный путь человечества до эпохи великих Учителей Текст. / Мень, А. // История религии: В поисках Пути, Истины и Жизни: в 7 т. М, 1991. Т.2.- 462 с.

352. Михаил (Труханов), протоиерей. Православный взгляд на творчество Текст. / Михаил (Труханов), протоиерей // Собр. соч.: в 3 т. М, 1999. Т. 1. С. 107-328.

353. Мочульский, К. А. Блок. А. Белый. В. Брюсов Текст. / Мочульский, К. М, 1997. - 570 с.

354. Мочульский, К. Достоевский Текст. / Мочульский, К. Гоголь. Соловьёв. Достоевский. М, 1995. - 607 с.

355. Муратов, П. Ночные мысли Текст. / Муратов, П. М, 2000. -320 с.

356. Николаева, О. Современная культура и Православие Текст. / Николаева, О. М., 1999. - 282 с.

357. Мислер, Н., Боулт, Э. Филонов. Аналитическое искусство Текст. / Мислер, Н., Боулт, Э. М., 1990. - 247 с.

358. Непомнящий, В. Пушкин. Русская картина мира Текст. / Непомнящий, В. М., 1999. - 544 с.

359. Ортега-и-Гассет, X. Дегуманизация искусства Текст. / Ортега-и-Гассет, X. // Эстетика. Философия культуры. М., 1991. С.218-260.

360. Потебня, А. Эстетика и поэтика Текст. / Потебня, А. М., 1976. -615 с. '

361. Потебня, А. Слово и миф Текст. / Потебня, А. М., 1989. -624 с.

362. Поцепня, Д. Проза А.Блока: Стилистические проблемы Текст. / Поцепня, Д. Л., 1976. - 136 с.

363. Преподобный Иустин (Попович). Православная философия истины. Статьи. Текст. / Преподобный Иустин (Попович). -Пермь, 2003. 192 с.

364. Преподобный Иустин (Попович). Философские пропасти Текст. / Преподобный Иустин (Попович). М., 2004. - 288 с.

365. Рафаил (Карелин), архимандрит. О науке, искусстве и спорте Текст. / Рафаил (Карелин), архимандрит // Церковь и мир на пороге апокалипсиса. М., 1999. С. 346-360.

366. Роуз, С. Приношение православного американца Текст. / Роуз, С.-М., 2003.-612 с.

367. Сергеев, С. Православный код русской литературы: на путях к расшифровке Текст. / Сергеев, С. // Москва. 1996. №5. С. 160162.

368. Сиземская, И. Русская философия и лирическая поэзия: «Согласие ума и сердца» Текст. / Сиземская, И. // Поэзия как жанр русской философии. М., 2007. С. 5-28.

369. Сковорода, Г. Сочинения: в 2 т Текст. / Сковорода, Г. М., 1973.

370. Соловьёв, В. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина Текст. / Соловьёв, В. // Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С.316-370.

371. Соловьёв, В. Общий смысл искусства Текст. / Соловьёв В. // Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 7390.

372. Софроний (Сахаров), архимандрит. Рождение в Царство Непоколебимое Текст. / Софроний (Сахаров), архимандрит. -М., 2001. -224с.

373. Степун, Ф. Бывшее и несбывшееся Текст. / Степун, Ф. СПб., 1995.-651 с.

374. Степун, Ф. Встречи Текст. / Степун, Ф. М., 1998. - 256 с.

375. Степун, Ф. Встречи и размышления Текст. / Степун, Ф. -Лондон, 1990. 287 с.

376. Степун, Ф. Жизнь и творчество Текст. / Степун, Ф. М., 2009. -807 с.

377. Струве, Н. Осип Мандельштам Текст. / Струве, Н. Лондон, 1990. -336 с.

378. Трифон (Туркестанов), митрополит. Акафист «Слава Богу за всё» Текст. / Трифон (Туркестанов), митрополит. СПб., 1999. -16с.

379. Трубецкой, Е. Смысл жизни Текст. / Трубецкой, Е. // Избранное. М., 1995. С. 7-298.

380. Успенский, Л. Богословие иконы Православной Церкви Текст. / Успенский, Л. СПб., 1997. - 560 с.

381. Федотов, Г. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам) Текст. / Федотов, Г. М., 1991. - 192 с.

382. Федотов, Г. Судьба и грехи России: в 2 т. Текст. / Федотов, Г.-СПб., 1991.

383. Флоренский, П. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях Текст. / Флоренский, П. М., 1993. - 324 с.

384. Флоренский, П. Иконостас Текст. / Флоренский, П. // Избранные труды по искусству. М.,1996. С.73-183.

385. Флоренский, П. Имена Текст. / Флоренский, П. М.,2003. -330 с.

386. Флоренский, П. Имяславие как философская предпосылка Текст. / Флоренский, П. // У водоразделов мысли. М., 1990. С.281-321.

387. Флоренский, П. Столп и утверждение истины: в 2 частях Текст. / Флоренский, П. М., 1990.

388. Флоровский, Г. Богословские отрывки Текст. / Флоровский, Г. // Вера и культура. СПб., 2002. С.441-459.

389. Флоровский, Г. Догмат и история Текст. / Флоровский, Г. М., 1998.-487 с.

390. Флоровский, Г. Из прошлого русской мысли Текст. / Флоровский, Г. М., 1998.-380 с.

391. Флоровский, Г. Пути русского богословия Текст. / Флоровский, Г.-Киев, 1991.-600 с.

392. Флоровский, Г. Соборность Церкви Текст. / Флоровский, Г. // Вера и Культура. СПб, 2002. С.524-542.

393. Франк, С. Космическое чувство в поэзии Тютчева Текст. / Франк, С. //Русское мировоззрение. СПб., 1996. С.ЗЗ 1-340.

394. Франк, С. Миросозерцание Константина Леонтьева Текст. / Франк, С. // Русское мировоззрение. СПб., 1996. С. 399-404.410.411.412.413.414.415,416417418419420421422423424

395. Франк, С. О задачах познания Пушкина Текст. / Франк, С. //Русское мировоззрение. СПб. , 1996. С.248-273. Франк, С. Реальность и человек [Текст] / Франк, С. - М., 2007. -383 с.

396. Франк, С. Религиозность Пушкина Текст. / Франк, С. //

397. Русское мировоззрение. СПб., 1996. С.213-226.

398. Франк, С. Русское мировоззрение Текст. / Франк, С. //

399. Русское мировоззрение. СПб., 1996. С.161-196.

400. Франк, С. С нами Бог Текст. / Франк, С. // Духовныеосновы общества. М., 1992. С.217-403.

401. Франк, С. Саратовский текст Текст. / Франк, С. Саратов, 2006. -288 с.

402. Ходасевич, В. Перед зеркалом Текст. / Ходасевич, В. М., 2002. - 480 с.

403. Языкова, И. Богословие иконы Текст. / Языкова, И. М., 1995. -212 с.

404. Greimas, A.-J. Semantique structurale. Paris, 1966. Guiraud, P. Essais de stilistiqui. - Paris, 1969.

405. Mauron Ch.P. Des metaphors obsedant au myth, personel: introduction a la psycyocritiqut. Paris, 1963.

406. Spitzer, L. Linguistics and Literary History: Essays in Stylistics. -Prinston, 1948.1..

407. Воспоминания о Заболоцком Текст. М., 1977. - 350 с.

408. Воспоминания о поэте Арсении Тарковском его друга и коллеги С.И.Липкина. Электронный ресурс.: http://a 88. narod. ru/ars 767654. htm.

409. Воспоминания о Заболоцком. Изд. 2-е, дополненное Текст. М., 1984.-464 с.

410. Заболоцкий, Н. После возвращения Текст. / Заболоцкий, Н. // Труды и дни Николая Заболоцкого. М., 1994. С. 4-26.

411. Заболоцкая, Н. В Тарусе Текст. / Заболоцкая, Н. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 323-328.

412. Заболоцкий, Н. Жизнь Н. А.Заболоцкого Текст. М., 1998. -592 с.

413. Заболоцкий, Н. Заболоцкий пишет «Столбцы»: Глава из биографии поэта Текст. / Заболоцкий, Н. // Аврора. 1992. № 3. С. 80-91; № 4-6. С. 186-208.

414. Заболоцкий, Н. Московское десятилетие: Глава биографии Н. Заболоцкого. Текст. / Заболоцкий, Н. // Московский вестник. 1991. № 1. С. 253-313.

415. Заболоцкий, Н. Н.А. Заболоцкий после создания «Столбцов»: Конец 20-х начало 30-х годов Текст. / Заболоцкий, Н. // Театр. 1991. № п. с. 153-160.

416. Кривомазов, А. Воспоминания о поэте Арсении Тарковском Текст. / Кривомазов, А. // Компьютеры в учебном процессе. 1998. №6. С. 103-160.

417. Лаврин А., Педиконе, П. Отец и сын Текст. / Лаврин, А. Педиконе, П // Юность. 1993. №1. С.68-73; №2. С.50-55; №4. С.78-83; №5. С.76-81; №6. С.26-29.

418. Лаврин, А. Записки об Арсении Тарковском Текст. / Лаврин, А. // Компьютеры в учебном процессе. 1998. №7. С. 113-144.

419. Лебединская, Л. Воспоминания о встречах с Николаем Заболоцким Текст. / Лебединская, Л. // Николай Заболоцкий. Проблемы творчества. М., 2005. С. 301-304.

420. Медведев, Ф. «Судьба моя сгорела между строк»: Десять вечеров у Арсения Тарковского Текст. / Медведев, Ф. // Огонек. 1987. №3. С. 18-21.

421. Митина С. Из бесед с Арсением Тарковским Текст. / Миллер, Л. //Искусство кино. 1992. №10-11. С. 20-32; 73-83.441. «Надо аккумулировать душевную энергию.». Письма Арсения Тарковского к Евдокии Ольшанской текст. // Знамя. 1999. №4. С. 154-167.

422. Письма Арсения Тарковского к Г.В. Глекину (1966-1971) Текст. //Вопросы литературы. 1992. №3. С. 372-374.

423. Письма Арсения Тарковского Л. Григорьяну (1969) Текст. // Дон. 1991. №8. С. 170-172.

424. Ратгауз, Г. «Рыцарь бедный.»: Три встречи с Арсением Тарковским Текст. / Ратгауз, Г. // Дружба народов. 1996. №5. С. 199-203.

425. Тарковский, А. «Я ваш поздний ученик.»: Из писем к А.Ахматовой. 1958-1965 Текст. / Тарковский, А. // Вопросы литературы. 1094. №6. С. 326-338.

426. Тарковская, М. Осколки зеркала Текст. / Тарковская, М. М., 2006.-416с.

427. Чуковский, Н. Встречи с Заболоцким Текст. / Чуковский, Н. // Воспоминания о Заболоцком. М., 1977. С.218-233.1. V.

428. Даль, В. Словарь живого великорусского языка: в 4 т. Текст. / Даль, В. -М., 1955.449.450.451.452.453.454.455.456.457.

429. Библейская энциклопедия Текст. М,1990. - 902 с. Георгий (Дьяченко), протоиерей. Полный церковно-славянский словарь [Текст] / Георгий (Дьяченко), протоиерей. - М, 1993. -1120 с.

430. Жития святых: в 12 т. Текст. М.,1991.

431. Загадки русского народа: Сборник загадок, вопросов, притч и задач Текст. М, 1996. - 335 с.

432. Квятковский, А. Поэтический словарь Текст. / Квятковский, А. -М, 1998. 464 с.

433. Ожегов, С. Толковый словарь русского языка Текст. / Ожегов, С. -М, 1981.-750 с.

434. Толковая Библия: в 3 т. Текст. Стокгольм, 1987. Христианство. Энциклопедический словарь: в 3 т. [Текст].-М, 1993.

435. Христианство и новая русская литература XVIII-XX веков: Библиографический указатель. 1800-2000. СПб, 2002. - 896 с.