автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Мифопоэтика Вячеслава Иванова в контексте идей русского символизма

Полный текст автореферата диссертации по теме "Мифопоэтика Вячеслава Иванова в контексте идей русского символизма"

ФГБО ВПО «САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

На правах рукописи

Титаренко Светлана Дмитриевна

МИФОПОЭТИКА ВЯЧЕСЛАВА ИВАНОВА В КОНТЕКСТЕ ИДЕЙ РУССКОГО СИМВОЛИЗМА: ИСТОКИ, ГЕНЕЗИС, СТРАТЕГИИ

Специальность 10.01.01. - Русская литература

Автореферат диссертации

на соискание ученой степени доктора филологических наук

' I . ; )

) ■ 1 ¿.О

005061380

Санкт-Петербург - 2013

005061380

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет»

Официальные оппоненты: Топорков Андрей Львович

доктор филологических наук, профессор, член-корр. РАН, главный научный сотрудник Института мировой литературы им. A.M. Горького РАН

Исупов Константин Глебович

доктор философских наук, профессор РГПУ им. А.И. Герцена

Зобиин Юрий Владимирович

доктор филологических наук, профессор, старший научный сотрудник Российской Национальной Библиотеки

Ведущая организация Новгородский государственный

университет им. Ярослава Мудрого

Защита состоится «20» июня 2013 года в 16 часов на заседании совета Д 212.232.26 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 11, филологический факультет, ауд. 191.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7/9.

Автореферат разослан «_»_мая_2013 г.

Председатель диссертационного совета д.ф.н. профессор А. А. Карпов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ.

Предлагаемая работа представляет собой первый опыт целостного анализа творчества Вячеслава Ивановича Иванова (1866-1949) в аспекте становления мифопоэтических стратегий - модальностей формирования символического языка. Выдвижение мифопоэтики как ведущего принципа художественного мышления поэта-мыслителя закономерно. Оно диктуется потребностями изучения литературы Серебряного века и самой природой творчества теоретика русского символизма. Миротворческий опыт Вяч. Иванова оказывается уникальным в силу глобальности им поставленных задач и его стремления к «высшему синтезу» в области философии творчества и поэтики мифа. Подобный подход к мифу являет собой «опыт предела» в процессе мифологизации литературы. «Я, - говорил Вяч. Иванов, по свидетельству М. Альтмана, - быть может, как никто из моих современников, живу в мифе - вот в чем моя сила. Вот чем я человек нового начинающегося периода. Ибо, если по Конту, мир в своем развитии проходит через фазы: мифологическую, теологическую и научную, то ныне наступают сроки новой мифологической эпохи. И я являюсь, быть может, одним из самых первых вестников этой грядущей эпохи. И тогда, когда она настанет, меня впервые должным образом оценят...»'

Дар Вяч. Иванова стал предметом осмысления еще при его жизни, вызывая неоднозначные оценки у современников соединением философского и художественного начал, сложностью «иератического» архаизированного языка, вызывавшего «конфликт интерпретаций». Андрей Белый определял Вяч. Иванова как «Фауста нашего века», «поэта словарей», виртуозно соединяющего «мысли Ницше с учением Августина», где «мифы суть гнозисы»2. «Конфликт интерпретаций» - настоятельная проблема изучения творческого наследия поэта, существующая в истории русской литературы до настоящего времени. Она актуализируется в последние десятилетия в связи со стремлением осмыслить творчество поэта на современных методологических основаниях и в русле различных подходов: психоанализа, семиотики, герменевтики, структурализма, постструктурализма, мифопоэтики и других.

Усиление интереса к неомифологизму и «мифопоэтическому» слою в русской литературе наметилось в конце XX века. Этот интерес вызвал, начиная с работ Д. Е. Максимова, 3. Г. Минц, В. Н. Топорова, А. Ханзена-Леве, появление целого ряда исследований мифопоэтики как художественного метода и текстопорождающей стратегии. Были проанализированы различные пути и способы осмысления индивидуально-авторского мифологизма, динамики мотивно-образной и жанровой системы литературы Серебряного

1 Альтман М.С. Разговоры с Вячеславом Ивановым / Сост. и подгот. текстов В.А. Дымшица, К.Ю. Лаппо-Данидевского; ст. и коммент. К.Ю. Лаппо-Данилевского. -СПб., 1995.- С. 61.

2Белый А. Вячеслав Иванов // Русская литература XX века: 1890-1910 / Под ред. проф. С .А. Венгерова. - М., 2004. - С. 472-473.

века, рассмотрены проблемы мифопоэтического, символического и архетипического как соединение «универсальных модусов бытия в знаке»3. Наиболее плодотворно на уровне художественной системы исследовалось творчество А. Блока, А. Белого, Д. Мережковского, Ф. Сологуба, А. Ремизова. Системного изучения всего творчества Вяч. Иванова в этом аспекте не проводилось.

Современные исследователи как в России, так и за рубежом констатируют, что при всем значительном интересе к наследию Вяч. Иванова и множественности направлений, по которым ведется изучение его творчества, в настоящее время практически нет обобщающих работ, не систематизированы как целое его религиозно-философские, эстетические и литературоведческие идеи, без чего невозможно понимание сложной природы его произведений. На одной из последних конференций в докладе Д. Н. Мицкевича была сформулирована проблема настоятельной необходимости систематизации идей Вяч. Иванова с целью объяснения пробелов и связанности всех его текстов: мифопоэзии, философии искусства и религиозно-мистических работ4.

Основанием разработки проблемы системного и целостного анализа явился также тот факт, что в нашей стране и за рубежом неуклонно растет интерес к многогранному творчеству теоретика русского символизма, о чем свидетельствуют материалы Международных научных конференций, сборники, посвященные проблемам публикации его наследия и изучению его биографии и творчества5, а также готовящееся впервые в России в ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН Малое собрание сочинений писателя.

Историко-литературные и теоретические исследования творчества Вяч. Иванова осуществлялись в русле междисциплинарного подхода «на стыке» философии, религиозной антропологии, культурологии, эстетики, искусствознания, литературоведения, подтверждая сложность его

3 Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. - М., 1995. С. 4.

4 Мицкевич Д. Н. Проблема систематизации идей Вячеслава Иванова // Образы Италии в России - Петербурге - Пушкинском Доме: Материалы Междунар. науч. конф. 16-19 февраля 2012 года. - СПб., 2013 (в печати).

5 См.: Вячеслав Иванов: Материалы и публикации / Сост. Н.В. Котрелев // Новое литературное обозрение. - М., 1994. - №. 10; Вячеслав Иванов: Материалы и исследования / Ред. В.А. Келдыш, И.В. Корецкая. - М., 1996; Вячеслав Иванов: Архивные материалы и исследования / Отв. ред. JI.A. Гоготишвили, А.Т. Казарян. - М., 1999; Вячеслав Иванов — новые материалы / Сост. Даниэла Рицци и Андрей Шишкин. - Салерно, 2001; Вячеслав Иванов: между Св. Писанием и поэзией: VIII междунар. конф. (28 окт.— 1 нояб. 2001, Рим). -Salemo, 2002 (Europa Orientalis; XXI, № 1-2); Вячеслав Иванов — Петербург — мировая культура: материалы междунар. науч. конф., 9-11 сент. 2002 г. / Рос. Акад. Наук. Ин-т рус. лит. (Пушкинский дом); Ред. кол.: В.Е. Багно и др. - Томск; М., 2003; Башня Вячеслава Иванова и культура Серебряного века / Ред. А. Б. Шишкин, Ю. В. Галанина. С. Д. Титаренко - СПб., 2006; Вячеслав Иванов: Несобранное и неизданное // Символ: журнал христианской культуры. - Париж; М., 2008. № 53-54; Вячеслав Иванов: Исследования и материалы / Отв. ред. К.Ю. Лаппо-Данилевский, А. Б. Шишкин. - М., 2010,- Вып. 1; и др.

4

художественной системы, о чем свидетельствуют работы С. С. Аверинцева, М. М. Бахтина, Р. Бёрда, Н. А. Богомолова, М. Вахтеля, Т. Венцловы, М. К. Гидини, Е. В. Глуховой, П. Дэвидсон, А. Дудека, Т. В. Игошевой, К. Г. Исупова, Н. В. Котрелева, И. В. Корецкой, А. В. Лаврова, А. Ф. Лосева, Д. М. Магомедовой, 3. Г. Минц, Д. Мицкевича, Г. В. Обатнина, В. В. Полонского, И. С. Приходько, Л. Силард, Е. А. Тахо-Годи,

A. Л. Топоркова, М. Цимборской-Лебоды, А. Б. Шишкина и других.

Приоритетным направлением в изучении творчества поэта в последние десятилетия в России и за рубежом стали архивные разыскания, которые позволяют более полно и глубоко представить его художественную систему. В трудах Н. А. Богомолова, Г. М. Бонгард-Левина, М. Вахтеля, Ю. Е. Галаниной, Ю. К. Герасимова, Л. Н. Ивановой, Ю. В. Зобнина, Г. Карпи, Н. В. Котрелева, О. А. Кузнецовой, А. В. Лаврова, К. Ю. Лаппо-Данилевского, Г. В. Обатнина,

B. В. Сапова, Д. Сегала, О. Л. Фетисенко, А. Б. Шишкина и других было введено в научный оборот многое из сохранившегося художественного, религиозно-философского, критико-публицистического и эпистолярного наследия Вяч. Иванова. Изданы книги Н. А. Богомолова, составившего документированные хроники жизни теоретика русского символизма и осуществившего при участии М. Вахтеля и Д. О. Солодкой публикацию его многолетней переписки с Л. Д. Зиновьевой-Аннибал. Существует традиция написания интеллектуальной биографии Вяч. Иванова, намеченная еще его современниками - Ф. Ф. Зелинским, А. Белым, Ф. А. Степуном,

C. К. Маковским, - а также О. А. Шор (Дешарт), С. С. Аверинцевым, Н. В. Котрелевым, А. Б, Шишкиным.

Исследователями были определены пути осмысления природы творчества Вяч. Иванова, что позволило поставить проблему изучения его мифопоэтики. Большую роль в этом плане сыграли труды А. Ф. Лосева, который, считая себя учеником Вяч. Иванова, разработал принципы изучения диалектики символа и мифа. Он показал, что осознание творчества как сферы сотворения мифа-логоса, а не «болезни языка», было присуще поэту. Именно миф стал у Вяч. Иванова формой взаимосвязи религиозного и философского начал, научного познания и художественного творчества, соединения «родного и вселенского»6.

В книгах Н. А. Богомолова, Г. В. Обатнина и Л. Силард было намечено изучение мистической и эзотерической составляющей творчества теоретика русского символизма7, что очень важно для разработки проблем его мифопоэтики.

6 Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. - М., 1976. - С. 241-246; А.Ф. Лосев о Вяч. Иванове: Краткая антология / Сост. и предисл. Е. Тахо-Годи // Вячеслав Иванов. Архивные материалы и исследования. - М., 1999. - С. 134-172.

1 Богомолов Н.А. Русская литература начала XX века и оккультизм. - М., 2000; Обатнин Г. В. Иванов-мистик: Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вяч. Иванова (19071919). - М., 2000; Силард Л. Герметизм и герменевтика. - СПб., 2002.

5

Важным этапом в изучении проблемы традиций в творчестве Вяч. Иванова явились исследования Р. Бёрда, М. Вахтеля, П. Дэвидсон, М. Цимборской-Лебоды8, а также Л. В. Павловой, А. Л. Топоркова, Л. А. Гоготишвили, А. Г. Грек. Л. В. Павловой была проделана работа по парадигматическому изучению определенных тематических групп символов в сборниках стихов поэта9. Лингвофилософский аспект и принцип «непрямого говорения» стал предметом научного анализа в трудах Л. А. Гоготишвили, семантика и символика архаического поэтического языка плодотворно изучалась в работах А. Г. Грек'". Ф. Вестбруком были рассмотрены филологические идеи Вяч. Иванова в области изучения мифологии Диониса", появился целый ряд интересных исследований дионисийского, орфического и софийного мифа в творчестве поэта (А. А. Асояна, Н. В. Дзуцевой, Г. П. Козубовской, Л. Силард, И. Тюриной).

Было сделано многое и в развитии принципов анализа поэтики отдельных произведений Вяч. Иванова. Автобиографический план поэмы «Младенчество» и ее художественные особенности стали предметом внимания Б. В. Аверина, Ю. В. Шатина. С. С. Аверинцев, Р. Бёрд, А. Л. Доброхотов, А. Б. Шишкин, С. В. Федотова наметили пути осмысления философской поэмы «Человек». А. Л. Топорков исследовал мифологический слой одного из центральных произведений писателя - «Повести о Светомире царевиче» и осуществил разыскание источников произведения12. Образцы мифопоэтического анализа были представлены в работах М. Цимборской-Лебоды и Т. Венцловы. Определенные в этих и других работах принципы освоения художественного мира и языка поэзии, прозы и драматургии Вяч. Иванова и его исканий достаточно продуктивны и в то же время создают возможность перспективной научной полемики в целях разработки целостной модели его творчества.

В рамках обобщающего исследования возможно также изучение мифокритики Вяч. Иванова, так как в настоящее время одним из спорных является вопрос о значимости его литературно-критического наследия для литературоведения XX века. Исследователи пишут о его влиянии на различные научные школы. Кроме философской эстетики Бахтина и трудов представителей «школы Бахтина» называют также философию имени, символа

8 BirdR. The Russian Prospéra: The Creative World of Viacheslav Ivanov. - Madison, 2006; Wachtel M. Russian Symbolism and Literary Tradition: Goethe, Novalis and the Poetics ofV. Ivanov. -Madison, 1934; Davidson P. The Poetic Imagination of V. Ivanov: a Russian Symbolist's Perception of Dante. - Cambridge, 1989; Цимборска-Лебода M. Эрос в творчестве Вячеслава Иванова: на пути к философии любви. - Томск; М., 2004.

9 Павлова Л. В. «У каждого за плечами звери»: Символика животных в лирике Вячеслава Иванова. - Смоленск, 2004.

10 Гоготишвили Л.А. Непрямое говорение. - М., 2006. - С. 104-138; Грек А.Г. Поэтический язык Вячеслава Иванова. - Диссертация ... д. ф. н. - М., 2004.

11 Вестбрук Ф. «Дионис и дионисийская трагедия: Вячеслав Иванов (филологические и философские идеи о дионисийстве)». - Амстердам, 2007. - С. 256.

12 Топорков А.Л. Источники «Повести о Светомире царевиче» Вячеслава Иванова: древняя и средневековая книжность и фольклор. - М., 2012.

6

и мифа А. Ф. Лосева, работы по поэтике древнегреческой литературы С. С. Аверинцева. Очевидна актуальность влияния на Вяч. Иванова уже в период его начального становления как мифолога и историка религии идей русской мифологической школы и прежде всего трудов А. Н. Веселовского.

Эта проблема была обозначена в обобщающем исследовании А. Л. Топоркова, наметившего также связь творчества Вяч. Иванова с влиянием А. А. Потебни,13 и ставилась К. Ю. Лаппо-Данилевским в связи с Бакинскими лекциями Вяч. Иванова 1920-х годов14, но ее специальное рассмотрение на материале раннего творчества поэта только начинается, примером чего может послужить кандидатская диссертация А. А. Варошчич5. Представляется обоснованным мнение Н. А. Богомолова, который, указывая на ряд существенных проблем в исследовании дионисийской религии, подчеркивает, что филологические занятия Иванова явились «важнейшей составной частью его творческого сознания, в том числе и художественного», что в настоящее время «не описан метод, которым пользовался Иванов в работе над изучением греческой религии, мало известны и источники, которыми он пользовался»16.

Кроме того, существует не изученная проблема связи методологии Вяч. Иванова с идеями англо-американской школы мифокритики и аналитической психологии К. Г. Юнга, на что было указано в ряде работ (С.С. Аверинцевым, Ф. Вестбруком, Л. Силард, Т. Венцлова, М. Юнггреном, А. Ханзен-Леве и др.). Специального исследования этой проблемы не проводилось. Отмечая тяготение Вяч. Иванова к идеям русской и зарубежной ритуально-мифологической школы в связи с его работами о дионисийской религии и прежде всего книгой «Дионис и прадионисийство», Е. М. Мелетинский указывает, что эта тема «требует особой разработки»17. Поэтому проблемы редукции языка мифа в литературоведение, намеченные Вяч. Ивановым, рассматриваются нами как магистральные при сохранении историко-литературного подхода.

Актуальность и новизна работы заключается в том, что в ней впервые осуществлен целостный и системный подход к изучению принципов мифопоэтики и мифокритики Вяч. Иванова в контексте идей русского символизма. Работа была нацелена также на устранение лакун в творчестве

13 Топорков А. Л. Теория мифа в русской филологической науке XIX века. - М., 1997. -

С. 399.

14 Лстпо-Данипевский К. Ю. Труды А. Н. Веселовского и бакинские лекции Вяч. Иванова по поэтике // Александр Веселовский. Актуальные аспекты наследия: Исследования и материалы,- СПб., 2011. - С. 96-109.

15 Варошчич А. А. Стихотворные диалоги Вячеслава Иванова (поэтика, эволюция, типология) (1900-1910). Автореф. дисс.... к.ф.н. - М., 2012.

16 Богомолов Н. А. Вячеслав Иванов между Римом и Грецией // Богомолов H.A. Сопряжение далековатых: О Вячеславе Иванове и Владиславе Ходасевиче. - М., 2011. - С. 18-19.

17 Мелетинский Е.А. Поэтика мифа. - М., 2012. - С. 111.

7

писателя, каким является, его раннее творчество 1880-х-1890-х годов - мало изученный период с точки зрения эволюции. В центре внимания оказываются не рассмотренные в аспекте метатекстового единства сборники стихов поэта «Кормчие Звезды» (1903), «Прозрачность» (1904), «Cor Ardens» (1911-1912), «Нежная Тайна.- Аеша» (1912). Нами также актуализируются принципы символизации, циклообразования и интермедиальности как принципиальные открытия в области мифопоэтики Вяч. Иванова на материале его философской лирики, поэм 1910-х годов («Человек», «Младенчество»), поздней прозы

/• . л т______ ГУ___________-___________N

^uiiuuc^ib и \_,beiuivLkipc uopcimj.

Объектом исследования является творчество Вяч. Иванова 1884-1940-х годов, представляющее интерес с точки зрения изучения стратегий мифотворчества и формирования метода мифокритики. Основной акцент сделан на изучении поэзии и прозы. Драматургия Вяч. Иванова привлекалась лишь для выявления специфики его мифологизма. Впервые объектом анализа становятся опубликованные нами: 1) фрагменты ранней художественной прозы 1887 года, предваряющие «Интеллектуальный дневник» 1888-1890-х годов, введенный в научный оборот Н. В. Котрелевым; 2) ранняя поэма «Ars Mystica» (1889), к которой нами был сделан комментарий; 3) малоизвестные тексты «автоматических записей» 1900-1910-х гг., фрагменты черновых автографов, рисунков, сохранившихся в личном фонде Вяч. Иванова в ИР ЛИ (Пушкинский дом) РАН, РНБ (г. Санкт-Петербург), РГБ (г. Москва).

Предметом анализа являются индивидуально-авторские принципы мифопоэтики, которые развивались и функционировали в контексте исканий русских символистов. Мифопоэтика как генерирующий принцип текстов и метод художественного мышления поэта анализируется на различных уровнях: 1) генетическом (истоки, традиции); 2) полигетерогенном (в синтезе мифологии, религии, литературы, истории, философии, антропологии, психологии); 3) организации мифогенного текста; 4) динамики стратегий мифотворчества; 5) создания метаязыка философской поэзии и прозы.

В методологическом плане работа основывается на идеях представителей русской мифологической школы, исторической и семантической поэтики:А. Н. Веселовского, А. А. Потебни, О. М. Фрейденберг, В. Н. Топорова, Вяч. Вс. Иванова, представителей зарубежной ритуально-мифологической и психоаналитической школы - Дж. Фрезера, Дж. Харрисон и К. Г. Юнга, находившихся в сфере внимания Вяч. Иванова, а также их последователей: М. Бодкин, К. Кереньи, Н. Фрая, М. Элиаде и др. Поскольку ритуально-мифологический метод соприкасается с феноменологией и философской герменевтикой, основой нашего анализа стали работы М. Хайдеггера и Г. Гадамера. Методологически значимыми являются также труды А. Ф. Лосева и Я. Э. Голосовкера по философии мифа и античному символизму и мифологии, а также обобщающие работы по истории мифологических учений Е. М. Мелетинского, А. Л. Топоркова и исследования Н. В. Брагинской. Наиболее адекватным мифотворческим построениям Вяч. Иванова оказывается методология, основанная на мотивном,

мифопоэтическом и семиотическом принципах анализа символистской поэзии, репрезентацию эффективности которой подтверждают работы А. Ханзена-Лёве. Исключительную важность представляют идеи С. С. Аверинцева, наметившего принципы системного анализа языка символов Вяч. Иванова, и исследователей русского символизма, разработавших понятие неомифологизма применительно к символистскому типу художественного текста.

Поэтому цель предпринятой работы - рассмотреть историю формирования и природу мифопорождающих стратегий и мотивно-образных символических структур в творчестве Вяч. Иванова в их динамике на основе культурно-исторического и сравнительно-типологического методов; изучить природу художественных открытий теоретика русского символизма в области мифопоэтики; разработать типологию развития мифопоэтической системы в хронологических рамках всего творчества.

Основные научные задачи:

1. провести целостный анализ творчества Вяч. Иванова для определения внутренних механизмов развития его мифопоэтического мышления, охарактеризовать основные принципы его мифопоэтики на основе понятий «архетип», «символ», «миф», «мифологема», «мифема», «мифомышление», «неомифологизм», «мифотектоника», «метаязык», «метатекст», «метаописание», «мифопоэтический модус художественности», «мифогенность» сюжета, жанра, мотива, цикла;

2. выявить природу ритуально-мифологического метода Вяч. Иванова, показать точки его соприкосновения с англо-американской школой мифокритики (Дж. Фрэзер) и русским литературоведением (А. Н. Веселовскин, О. М. Фрейденберг, В. Н. Топоров и др.); осуществить разработку темы «К.Г. Юнг и Вяч. Иванов» в сравнительно-типологическом аспекте, показать параллельность их исканий и оригинальность Вяч. Иванова в понимании им природы архетипа и мифа;

3. исследовать истоки, генезис и функционирование мифопоэтики Вяч. Иванова в контексте духовных и эстетических идей русского символизма; проследить трансформацию мифопоэтических принципов и их воплощение на уровне поэтики циклообразования, формирования системы ведущих образов-символов и мифологических сюжетов и их трансформации;

4. рассмотреть интермедиальность в творчестве Вяч. Иванова как мифопорождающую стратегию, ввести понятия: «интермедиальный образ», «интермедиальная поэтика»; выявить неизученные визуальные и музыкальные источники интермедиальных образов;

5. проанализировать религиозно-философскую прозу Вяч. Иванова как вид метаописаний и тип художественности, используя понятия «мономиф» (Дж. Фрэзер), «архетипический комплекс представлений» (К. Г. Юнг, М. Бодкин), «основной миф» (В. Н. Топоров, Вяч. Вс. Иванов), «мифологический код» (Ю.М. Лотман); показать, что понятие «основной миф» было введено Вяч. Ивановым как теоретиком русского символизма в русле разрабатываемого им ритуально-мифологического метода;

6. изучить специфику развития мифопозтических принципов Вяч. Иванова, характерных для различных периодов его творчества: 1) раннего - периода поиска и формирования метафизической символической образности (1884-1900 гг.), 2) зрелого - расцвета символизма и манифестации мифопоэзии (1900-е - 1910-е гг.), позднего - периода эмиграции и создания метатекстов и метаописаний русского символизма на основе трансформации символических образов в топосы мысли и мифо-метафизические знаки- коды (1920-е - 1940-е гг.).

Основные научные положения, вынесенные на защиту:

1. Мифопоэтические принципы формируются у Вяч. Иванова в раннем, пока еще не достаточно изученном творчестве 1880-1890-х годов и определяют вектор его дальнейших художественных исканий. Эти годы можно считать в творчестве Вяч. Иванова раннесгшволистскгш периодом, то есть временем становления мифопоэтики и метафизической образности, в существенных чертах определивших принципы его философской поэзии.

2. Мифопоэтика оказывается в творчестве Вяч. Иванова динамической системой, в каждый период творчества поэта выявляя специфический характер. Процесс «перетекания» мифа в литературу осуществляется в парадигме: переживание - подражание — реконструкция — стилизация — трансформация - формирование индивидуально-авторских мифов. Как способ текстопорождения мифопоэтика в статьях и книгах 1900-1940-х годов оказывается у Вяч. Иванова оборотной стороной его мифокритики, когда миф становится и языком текста, и способом его интерпретации.

3. Развивая философию мифа и утверждая бытийственный статус слова, Вяч. Иванов стремится создать то, что в теоретическом аспекте А. Ф. Лосев определит как «абсолютный миф». Глобальность его замысла - объединить дискурсивные практики различных искусств и гуманитарного мышления на уровне понятий единого сокровенного символического языка, создать тезаурус, ставящий литературу на новый уровень отражения не реальности жизни, а реальности познающего сознания. Высшая цель его теории - соединение мифа, религии, философии, или мифа и логоса, как в античности и прежде всего у Платона. Образ-символ в этой системе — не рациональное понятие, а реалия мысли.

4. Мифотворческие стратегии Вяч. Иванова - это тип ритуально-мифологической теории, являющейся его открытием, согласно которому дионисийский ритуал не «инсценировка мифа», а способ его переживания и порождения. Он впервые в отечественной научной традиции выявил многообразные символы религиозных состояний («переноса», в терминологии К. Г. Юнга), или «перехода» (в терминологии А. ван Геннепа и В. Тэрнера) и показал, что они соотносятся с обрядами инициации, что религиозный мистический опыт может носить символическую форму и быть моделью теургического искусства и основой мифологических мотивов, сюжетов и символических образов.

5. Индивидуально-авторская мифология Вяч. Иванова, воплотившаяся в центральных книгах его лирики и поэмах 1900-1910-х гг. периода расцвета символизма, статьях и эссе, книгах-исследованиях, - метатекстовое построение, которое можно трактовать как особую форму коммуникации, при помощи которой функционирует индивидуально-значимая художественная система взаимосвязанных и взаимоотражающих друг друга образов-символов, укрупняющихся в форме циклических образований, метатекстов, гипертекстов, основных и инвариантных, взаимодополняющих друг друга мифологических структур, генерирующих и «тексты жизни», и «тексты искусства».

6. Лирическое Я в этой системе выступает в функции позиционирования объединяющего субъекта высказывания, в функции некоего многоголосого Сверх-Я, осложняясь различными типами «полисубъектного высказывания» (теоретическое понятие С. Н. Бройтмана), реализуясь в особом типе диалога и полилога «отраженных культур» и отражая ритуально-магическое начало лирического мистического дискурса как его изначальную «перформативность» (понятие В, И. Тюпы). Основой этого явился свойственный теоретику символизма неосинкретизм как следствие возврата к архаическим обрядовым представлениям и мифологическому мышлению.

7. Мифопоэтика Вяч. Иванова, с одной стороны, сохраняет преемственность традициям русской мифологической школы и прежде всего А. Н. Веселовского и А. А. Потебни, с другой - является параллельной разработкой мифокритжи, близкой англо-американской ритуально-мифологической школе и юнгианскому психоанализу в связи с открытием Вяч. Ивановым - до К. Г. Юнга и параллельно с ним - понятия «архетипа» («прамифа» как «схемы представления»).

8. Важнейшей особенностью философии мифологии Вяч. Иванова является устанавливаемая им научно связь мифа с религиозными обрядами, берущими свое начало в архаических культах и наиболее полно воплотившимися в мистериях. Основой этого являются архетипические представления о пути и испытании, воплотившиеся в символических фигурах мышления (и прежде всего таких, как круг, крест, спираль, треугольник, лабиринт, Мировое Древо, числа и др.) и образующие в результате своего развития инициационные сюжеты, мотивы и образы.

9. В целях развития мифопоэтики Вяч. Иванов использует важнейшие для русского символизма и углубленные им в процессе творческих исканий различные стратегии мифотворчества: жанрово-родовой и интермедиальный синтез и циклообразование. Они способствуют укрупнению «текстов творчества» и «текстов жизни» в единый метатекст-миф на основе религиозно-философских и мистических мотивов: памяти (анамнезиса), проникновения и перерождения (метанойи), «перехода» за «границы искусства», восхождения/нисхождения, мистического воссоединения (unió mystica), вечного возвращения и других.

10. Вяч. Ивановым на протяжении всего творчества: с 1880-х и до 1940-х гг., - ведутся поиски универсальных мифологических инвариантов

литературных форм и жанров, воплощающих метасюжеты пути и поиска человеком сокровенной истины, тайны бытия, связи человека и Бога. Он осуществляет гибридизацию жанров, используя различные архаические формы. Гибридизация происходит на основе конверсии мистериального начала и модернистского неосинкретизма, при которых жанр или жанровая модификация моделируются творческим сознанием и рефлексией автора с опорой на понятие «внутренняя форма». В процессе развития творчества принцип мистериальноста, на котором основаны некоторые ранние произведения (поэмы «Ars Mystica», «Сфинкс»), а также книги лирики («Кормчие Звезды», «Прозрачность», «Cor Ardens», «Нежная Тайна.-Леята») углубляется и способствует формированию жанровой формы мистерии (поэмы «Человек», «Младенчество», «Повесть о Светомире царевиче»).

Теоретическое значение работы состоит в разработке последовательной и целостной концепции творчества Вяч. Иванова как реализации его мифотворческих установок. Выработаны методологические подходы для современного анализа его лирики, поэм, философской и исследовательской прозы как единого метатекста и показана включенность открытий Вяч. Иванова в литературоведение XX века.

Практическое значение работы заключается во введении в научный оборот материала, в его концептуальном и целостном анализе, что необходимо для изучения истории русской литературы при разработке современных технологий литературного образования. Текстологическая работа и публикация отдельных произведений и статей Вяч. Иванова и впервые составленный к ним комментарий могут быть учтены при подготовке к изданию сочинений Вяч. Иванова.

Апробация работы осуществлялась: на Международных научных конференциях «Русский символизм в зеркале XX столетия: итоги и проблемы изучения» (1999 г., Санк-Петербург, ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН); «Литературный Петербург: 1703-2003» (2003. Санкт-Петербург. ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН, Всероссийский музей A.C. Пушкина и др.); «Языки страха: женские и мужские стратегии поведения» (2003 г., Санкт-Петербург, Пропповский центр); «"Башня" Вячеслава Иванова и культура Серебряного века. 1905-2005» (2005 г., Санкт-Петербург, Музей-квартира A.A. Блока, ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН); «Великие темы культуры в славянских литературах» ( 2005 г.; 2009 г. - Вроцлав, Польша); «К 140-летию со дня рождения Вячеслава Иванова» (2006. Москва Библиотека-фонд „Русское Зарубежье", Исследовательский центр Вячеслава Иванова в Риме и др.); Блоковских чтениях - 2003; 2006 (Санкт-Петербург. Музей-квартира A.A. Блока); ряде конференций, проводившихся в Государственном музее-заповеднике A.C. Пушкина «Михайловское»: «Пушкин и Андерсен: философия, поэтика и история литературной сказки» (2002 г.), «Пушкин и сны: сны в фольклоре, искусстве и жизни человека» (2003 г.); «Пушкин и Калиостро: внушение в жизни и литературе» (2004); «Дело случая... Случай и случайность в литературе и жизни» (2005 г.); «Зависть: формы ее оправдания и разоблачения

в культуре (2006 г.); на XII Лосевских чтениях «Античность и русская культура Серебряного века»: К 85-летию A.A. Тахо-Годи (2007, Москва. Библ. истории русской философии и культуры «Дом Лосева», Музей Серебряного века и др.); конференциях «Литература русского зарубежья (1920-1940-е гг.): Взгляд из XXI века» (2007. Санкт-Петербург, СПбГУ, ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН); «Изображение и слово: формы экфрасиса в литературе» (2008 г. Санкт-Петербург, ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН); Юбилейной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения М.В. Гоголя (2009 г., Москва-Санкт-Петербург, ИМ ЛИ РАН, ИРЛИ РАК, СПбГУ, РГПУ им. А. И. Герцена и др.); конференциях «Книгоиздательство "Мусагет": история, мифы, результаты» (2009, Москва. РГГУ, музей Серебряного века, Библ. истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева» и др.); «Русское зарубежье в мировом культурном контексте» (2010. Санкт-Петербург, ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН); «Актуальные проблемы изучения и преподавания литературы: взгляд из России - взгляд из зарубежья» (2010 г., Санкт-Петербург, СПбГУ); Филологических мартовских конференциях (2003, 2010, 2013 г., Санкт-Петербург. Филолог, ф-т СПбГУ); конференциях: «Блок и Италия» (2009. Москва, ИМЛИ РАН); «Биография как источник и контекст творчества А. Блока: к 130-летию со дня рождения» (2010 г. Москва. ИМЛИ РАН); «Ф.М. Достоевский и культура Серебряного века: традиции, трактовки, трансформации»: к 190-летию со дня рождения и 130-летию со дня смерти Ф.М. Достоевского (2010. Москва. Библ. истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева»); «Россия и гнозис: Раннехристианский гностический текст в российской культуре» (2011 г., Москва, ВГБИЛ им. М.И. Рудомино); на Международном конгрессе «Русская литература в формировании современной языковой личности» (2007 г., Санкт-Петербург, СПбГУ); И, III и IV Международных симпозиумах «Русская словесность в мировом культурном контексте» (2006, 2009, 2012 гг.) (Москва - Фонд Ф. М. Достоевского); а также в цикле международных семинаров «Литературный XX век», проводившихся в ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН: «Статус незавершенного в художественной практике и культуре XX века» (2006), «Писатель в маске» (2007) и др. Апробация материалов исследования осуществлялась в курсах лекций по истории русской литературы Серебряного века и русского зарубежья, по теории литературы, в спецкурсах и на спецсеминарах, в рамках исследовательской темы «Европейские основы и русский вклад в моделях возрождения культуры (Творческое наследие Вячеслава Иванова и авторов его круга в материалах Римского архива)» Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы. Апробация была проведена в разработке тем учебно-методического комплекса «Литература русского зарубежья (1920-1940)» (учебник, практикум-хрестоматия, программа), поддержанного фондом «Русский мир» по целевой программе «Учебники для высшей школы».

СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Структура диссертации отражает логику исследования творчества Вяч. Иванова с точки зрения его эволюции и динамики развития мифопоэтических стратегий. Каждая глава посвящена анализу наиболее существенной малоизученной проблемы мифопоэтики Вяч. Иванова в аспекте ее динамики: от раннего творчества (1880-1890-х годов) - до творчества периода эмиграции (1920-1940-х годов). Общий объем работы - 514 страниц.

Наведение содержит анализ проблемы актуальности и разраиотанности темы в отечественном и зарубежном литературоведении и раскрывает цели и задачи исследования. Здесь выдвигается научная гипотеза о специфике мифопоэтики Вяч. Иванова и обосновывается новизна работы и ее методология с учетом насущных проблем современного литературоведения.

Глава первая «На пути к символизму: поиски мифопоэтического языка в ранний период творчества» посвящена рассмотрению раннего малоизученного периода творчества Вяч. Иванова 1884-х-1890-х г. В центре внимания проблема становления художественного мира начинающего поэта и формирующаяся в его творчестве система символических сюжетов, мотивов и образов, В § 1.1 «Истоки метафизической и абстрактно-символической образности в ранней лирике 1884-го - начала 1900-х годов» сделан акцент на изучении мистических истоков творчества Иванова 1880-х -1890-х гг. и природы символической метафизической образности в его поэзии. В рамках юношеских опытов рассмотрен интерес начинающего поэта к одному из самых сложных религиозно-философских и мифопоэтических сочинений древности -«Бхагавадгите», проанализирован его юношеский перевод 1884 года, выявлены его связи с последующим творчеством. Показано, что религиозный, философский и художественный синтез станет для Иванова-поэта важнейшим для его творчества и сделает целенаправленными занятия санскритом и древними языками. Этот перевод, как и другие ранние опыты Вяч.Иванова, свидетельствует о формировании у него особого типа философской поэзии, которую можно определить как условно-символическую, переходящую в метафизически-символическую и развивающуюся на основе абстрактных метафизических образов: дух, хаос, небо, земля, сущее, которые тяготеют к философским понятиям. Метафизически-символическая поэзия ярко проявится в первых сборниках «Кормчие Звезды» и «Прозрачность».

§ 1.2 «Фрагментарная проза конца 1880-х - годов и проблема метатекстового единства» посвящен анализу ранней прозы Вяч. Иванова 1887-начала 1890-х годов. Была рассмотрена хранящаяся в РГБ в личном фонде Вяч. Иванова «Тетрадь стихотворений и прозаических этюдов», датирующаяся 1887 годом. Она включает автографы стихотворений и прозаических набросков, часть из которых была издана самим Ивановым или введена в научный оборот М. Вахтелем, Н. В. Котрелевым, О. А. Кузнецовой, а также нами. Ранняя проза Вяч. Иванова, опубликованная нами, рассматриваемая в структуре всей тетради, представляет интерес для понимания процессов

духовного и творческого самоопределения поэта. Она является частью более сложного целого, имея с ним несомненную хронологическую связь и идейно-тематические переклички. О связи прозы 1887 года с «Интеллектуальным дневником», опубликованным впервые Н. В. Котрелевым, говорит хронологическая последовательность набросков. Почти все отрывки объединяются автобиографической рефлексией. Предмет рефлексии - модели и типы человеческого поведения, религиозные ценности, исторические законы, метафизика сознания, пространство бесконечности, Я как субъект и объект познания. Некоторые сюжеты его прозы, изложенные через оорьоу ^рмузда и Аримана, формировали космогоническую модель мира, подкрепляемую идеями философии B.C. Соловьева. Намечается отчетливая попытка синтеза религии, философии, историософии, литературы и искусства. В плане поиска формы объединяющим понятием для начинающего поэта и мыслителя становится этюдность, присущая Б. Паскалю, а также форма философского фрагмента, близкая немецким романтикам. Сохраняется установка на незавершенность текста, сказывается предсимволистская тенденция к иносказательности. Образы богов, мифологических героев и духов находятся в едином поле осмысления космологической картины мира, наряду с образами христианского предания и славянской мифологии, они функционируют и как типы культурно-исторического обобщения, и как символы сознания. Этот принцип находит отражение и в формирующихся лиро-эпических жанрах.

Этой проблеме посвящен § 1.3. «Религия как мистерия и архетип соборного сознания в незавершенной поэме "Ars Mystica"» (1889). Замысел поэмы «Ars Mystica» относится к раннему периоду творчества Вяч. Иванова. Она была создана, согласно авторской датировке, с 8/20 февраля по 8/20 августа 1889 года и связана с кругом чтения и интеллектуального общения начинающего поэта в годы его обучения в Берлинском университете. Автограф поэмы хранится в архиве Вяч. Иванова в Рукописном отделе РГБ1 . Относящаяся к числу текстов, не опубликованных самим автором при жизни, поэма может быть определена как незавершенный проект. В ней предвосхищаются устремления символистской эстетики, основанной на обосновании необходимости теургического искусства как теории мистического преображения жизни. Этот замысел основан, во-первых, на идее сближения искусства с религией, и, во-вторых, на попытке репрезентации теургического искусства прошлого, начиная с синкретической по своей природе архаики - до современности, в виде проекта мистического искусства. Поэма имеет смысл эсхатологического пророчества: в заключительных эпизодах представлены картины мировых катаклизмов, так как искусство утратило свой религиозный характер и теургическую цель. Поэму «Ars Mystica» следует отнести к числу важнейших для творческой эволюции Вяч. Иванова произведений, так как в ней намечается формирование символистской поэтики и архетипа соборности. Для начинающего поэта характерно обращение к различным культурным

18 Полная публикация поэмы осуществлена нами совместно с Е. В. Глуховой (Символ: журнал христианской культуры. 2008. № 53-54. С. 38-63).

15

традициям, особенно в плане жанрового синтеза (поэма, послание, трактат) и разработка архаизированного поэтического языка, основанного на приемах использования «готового слова» в риторических целях.

§ 1.4. «Архетипическая идея Рима как Музея Памяти в раннем творчестве поэта и миф о вечном возвращении» посвящен рассмотрению одной из центральных тем творчества Вяч. Иванова, возникших уже в юношеский период - теме Рима. Рим на протяжении всей жизни сохранял для Вяч. Иванова свое значение не только в силу биографических, важных для поэта фактов еш жизни, свершившихся именно здесь, но и как основа жизнетворческого мифа о состоявшемся посвящении в древнейшую римскую культуру, воспринятую им как Музей Памяти. В этом плане можно говорить о римской теме как мифическом символизме Иванова. Рим сыграл в становлении Иванова-поэта роль пространства «перехода» в священную историю. Здесь осуществилась связь человека и места, встреча во времени и пространстве. Сфера символического была осознана как знаки судьбы, а Рим был увиден как место предназначения, как пространство будущего спасения и вечного возвращения. Идея вечного возвращения, возникшая в глубокой древности и актуализированная Ницше, привлекала Д. С. Мережковского, 3. Н. Гиппиус. К.Д.Бальмонта, Ф. Сологуба, А. Белого, A.A. Блока и других символистов. На основе этой идеи в раннем творчестве Вяч. Иванова наблюдается мифологизация образа Рима. Основой этого становится осмысление Рима как первофеномена и формирование в раннем творчестве категорий сакрального и профанного. Об этом свидетельствует ранняя поэма «Ars Mystica», уже рассмотренная нами. Другая ранняя поэма Иванова, которую трактуют также и как стихотворное послание, - «Laeta» (1892) - посвящена теме Рима как Вечного Города. Поиски Рима, который бы "врастал" в пространство другого города, присущи Иванову. В этом плане мифологема Рима была центральной для его художественного мира и определяла логику судьбы и жизнестроительства. Пространственный образ Петербурга и Москвы в его последующем творчестве либо содержит «отблеск» Рима христианского, либо моделируется образом Рима языческого. Универсализм Вяч. Иванова диктуется идеей мирового всеединства, что объясняется влиянием В.С.Соловьева, а также постижением мироустройства как мистического единства всего человечества.

Глава вторая «Ритуализованный космос дионисийского мифа: от эстетики религии - к прамифу, мистерии и репрезентациям символической образности» посвящена анализу истоков, генезиса и функций дионисийского мифа в структуре мифопоэтических представлений и творчества Вяч. Иванова 1900-1910-х гг. В § 2.1 «Миф о Дионисе: проблема истолкования и анализа» ставится задача изучения природы дионисийского начала как мифопоэтического в лекциях Вяч. Иванова, прочитанных в Парижской высшей школе общественных наук в 1903 году, позднее переработанных в публикации, состоявшиеся в журнале «Новый путь» (1904) и «Вопросы жизни» (1905), а также в книги: «Эллинская религия страдающего бога» (1917) и «Дионис и прадионисийство» (1923). Философия мифа Вяч.

Иванова воспринималась современниками и как «игра в религию», и как форма индивидуального мифа. Теоретик символизма отстаивал научный принцип своего подхода и свое философское понимание мифа как формы глубинного, укорененного в структуре сознания мистического опыта. В этом плане Иванов предвосхитил открытия Юнга, который шел от секулярной модели сознания -к религиозной и символической. Кроме того, Вяч. Иванов считал, что дионисийский миф нельзя считать формой индивидуальной религии, в нем заложен принцип связи мифологии, обряда и религии, которые имеют единый исток — мистическое переживание божественного. Специфика теории Иванова заключается в том, что суть мифа он видел в его символической обрядово-магической и мистериапьной функции. Здесь есть явная перекличка с К.Г. Юнгом и предвосхищение этой теории у Вяч. Иванова, видящего в дионисийстве аналог того, что К.Г. Юнг назовет «коллективным бессознательным». Именно на этой основе поэт разрабатывает вводимые им категории религиозного опыта, актуальные в состоянии символического «перехода», такие, как «восхождение» и «нисхождение».

В своих работах Вяч. Иванов намечает следующие аспекты понимания мифа: 1) обрядово-ритуальный, раскрывающийся в трудах о дионисийстве и утверждаемый понятием «прамиф»; 2) символический, предполагающий множественное истолкование обрядового значения на основе герменевтической эксегезы; 3) теургический, связанный с понятиями «дионисийская эпифания» и «аполлинийское видение». Все эти и другие аспекты намечены не только в трудах о дионисийстве, но и в статьях о символизме, где они сопровождаются графическими схемами, например, в статье «О границах искусства».

С осмыслением дионисийского экстаза связано религиозно-философское и мифопоэтическое учение Вяч. Иванова - пневматология. Начиная с Платона, с пневматической сферой связывали вдохновение, наитие сверху, поэтическое безумие, о чем Иванов пишет во многих своих статьях. Функция образов духа-пневмы у Вяч. Иванова - воплощение гностического со фи о логического мифа, который является для его творчества сакральным и развивается на основе дионисийского. Это отличает его трактовку от B.C. Соловьева и русских символистов - последователей Соловьева. Публикации статьи Вячеслава Иванова «Орфей» (1912) и главы «О Дионисе орфическом» (1913) из будущей книги «Дионис и прадионисийство» в 1910-е годы говорили об углублении дионисийско-софийного мифа орфическим. Эстетика религии, созданная Ивановым, давала возможность переводить религиозное представление на язык прасюжета мифа. В книге «Диалектика мифа» А.Ф.Лосев проанализировал структуру мифа как диалектическую формулу - «магическое развернутое имя», стремящееся преодолеть свои границы и стать феноменом диалектики становления сознания и воплощением метаморфоз. Этот принцип утвердил Вяч. Иванов как символистский канон в статьях и книгах о дионисийстве.

Вяч. Иванов понимал структуру мифа как модель религиозного сознания и объяснял его природу из обрядового синкретизма, поэтому его идеи совпадают с концепциями представителей англо-американской школы

мифокритики и прежде всего - Дж. Фрэзера. Параллельное развитие Ивановым уникальных для литературоведения идей представляет большой интерес как предвосхищение теорий О.М.Фрейденберг и В.Н. Топорова. Поэтому наша задача в последующих параграфах этой главы и главах работы - показать, каким образом в результате изучения первоначального религиозного синкретизма, отразившегося в дионисийском культе и сопровождающей его мифологии, Вяч Иванов извлек продуктивную для него идею «прамифа», сделав ее «внутренней формой» или, говоря словами А.Ф. Лосева, «первичной порождающей моделью».

В § 2.2 «Дионисийский прамиф как архетипический сюжет и модус художественности: преодоление Ницше» анализируется проблема преодоления Ницше в творчестве Вяч. Иванова. В центре нашего внимания в этой части работы был набросок «О многобожии», написанный Ивановым, по предположению Г. Карпи, незадолго до лекций, прочитанных в парижской Русской высшей школе и состоящий из восемнадцати небольших пронумерованных главок. Преодоление Ницше идет у Вяч. Иванова за счет того, что он понимает религиозные корни древнейших форм синкретизма, из которых вычленились религия, фольклор, миф, обряд и ритуал.

Поиски «прамифа» ведутся им на основе сравнительно-сопоставительного метода и метода аналогии, как он сам его называет, сближая комплекс религиозных представлений, лежащих в основе дионисийского мифа, с верованиями и мифами Древнего Египта, Индии и другими, восходящими к некоему общему для всех «прамифу», основанному на мифологеме «смерть-возрождение». Вяч. Иванову оказывается близка работа А. Н. Веселовского «Синкретизм древней поэзии и начала дифференциации поэтических родов». Она публиковалась в «Журнале Министерства народного просвещения» в 1899 году, где в июле-августе была опубликована «Первая пифийская ода» Пиндара в переводе Иванова. Отсылая к книге Ницше «Рождение трагедии из духа музыки», где сущность трагического выводится из дионисийского мифа, Веселовский использует один из возможных вариантов религиозного синкретизма в целях исследования сюжета «смерть-возрождение». Вызванные феноменом Ницше, исследования Веселовского и Иванова о первобытном синкретизме и роли в нем дионисийского культа имеют различные цели, но связаны подходом к истолкованию мифа из ритуальных форм обряда. Иванова также интересуют обрядовые истоки лирики, эпоса и драмы (преимущественно трагедии), он исследует дионисийский архетип, к которому, по его мысли, восходят мировые религии. В центре его внимания - сюжет трансформации, поэтому он ставит задачу выделить дионисийский элемент как основу христианского сознания, а, следовательно, - начало становления религиозных основ искусства через идею «страдающего бога». Н.В.Брагинская, исследуя мистериальные обряды древности, определила этот комплекс как шнициационный».

Визуальный и эстетический опыт, накопленный в процессе религиозной жизни человека, в системе мифотворческого сознания приобретает

символическую функцию. Этой проблеме посвящен § 2.3 «Пергамский Аптарь Зевса как источник дионисийского прамифа и его визуальные репрезентации в книгах Вяч. Иванова "Эллинская религия страдающего бога" и "Дионис и прадионисийство"». Рассматривая исследования Иванова «Эллинская религия страдающего бога» и «Дионис и прадионисийство», мы выдвинули предположение, что основой для создания в них образа «страдающего бога» мог быть реальный историко-культурный памятник, в том числе и Пергамский алтарь Зевса из Берлинского музея. Проблема влияния визуального источника возникла в связи с упоминаниями Пергамского алтаря в переписках Иванова, его черновых набросках лекций по дионисийству, сохранившихся в архиве, ссылках на него, сделанных в книгах. В книге «Дионис и прадионисийство» он указывает, что на понятие «прадионисийства» его натолкнула пергамская надпись «Зевс-Вакх». Вяч. Иванов учился в Берлинском университете в то время, когда древнейший скульптурно-архетектурный памятник был привезен из древнего Пергама и установлен на Музейном острове. Алтарь интересен в связи с формированием в творчестве поэта образа «страдающего бога» как «внутреннего изображения» или «внутренней формы», обусловившей некоторые мифопорождающие стратегии. Вместе с тем у Иванова нет развернутого описательного экфрасиса Пергамского жертвенника, но есть упоминания, образы-цитаты, образы-символы, близкие иконическому типу экфрасиса. Здесь реализуется задача перевода архитектурно-скульптурного произведения на язык символических соответствий. Метаморфозы и трансформации визуального образа «страдающего бога» - реализация важнейшей для символистов теургической установки, в русле которой осуществлялась эстетизация и мифологизация различных религиозных переживаний божественной «телесности» на основе артефактов искусства, когда произведения античности и христианства, накладываясь друг на друга, становились носителями авторского мифа. «Видимый миф», то есть «телесность» божества, может восприниматься через пороговые экстатические психологические состояния страха, ужаса, ощущения гибели, с одной стороны, восторга и опьянения - с другой. Не принимая точку зрения Виламовица - Меллендорфа, считающего, что в дионисийстве нет идеи страдания, Иванов утверждает эту идею как одну из центральных для формирования визуальной образности и сводит многочисленные мифологические образы к их протоформе - архетипу Единого Бога, имеющего дуалистический характер в архаической мифологии. «Эллинская религия...» стала явлением знаменательным для символистов и не менее значимым, чем работы Ницше и Соловьева. Поэтому важно рассмотреть эту работу с точки зрения неосинкретизма, то есть нового мифологизма, в русле которого религиозные представления становятся основой мифотворческих стратегий.

Эта проблема ставится в § 2.4 «Философствование в форме мифа: неогностицизм у B.C. Соловьева и Вяч. Иванова». Дионисийский миф как форма философии «натуральной» или природной, а не «духовной религии», какой Соловьев считает христианство, складывается у Вяч. Иванова в форме

авторского космологического мифа, что подтверждают сопоставления «Эллинской религии...» с работами B.C. Соловьева и прежде всего с его сочинением «Мифологический процесс в древнем язычестве» (1878), идеи которого отразились в его лекциях по истории философии 1880-1881 гг. Некоторые идеи этого сочинения о древней мифологии как аналоге религиозных верований предвосхищались Соловьевым в его раннем незавершенном мистическом трактате «София» (1876). У Соловьева происходит актуализация стиля гностического философствования (использование сюжета мифа в философии, появление философских концептов-мифов, мифологизация поэзии). Философ указывает на метаморфозы и трансформации образа женского божества как ипостаси Бога-отца в религиях мира. Аналог этого находим в работах Иванова о дионисийстве, где центральной идеей стало становление природно-космического в многообразных вариациях сюжетов о трансформациях мужеженского образа Диониса. Таким образом, у Вяч. Иванова уже в первых работах о дионисийстве намечен аспект трансформации дионисийского хаотического начала - в высшее -софийное.

Поэтому дионисийский мономиф Вяч. Иванова можно условно считать инвариантом гностического философствования в форме символистского мифа. Это подтверждают источники его формирования и аспекты его восприятия А. Блоком. Этот вопрос рассматривается в § 2.5 «Эллинская религия страдающего бога» как тип неогностического философствования в форме мифа и проблема ее восприятия А.Блоком». Отношение Блока к идеям Иванова в самый ранний период его знакомства с работами поэта-мыслителя было неоднозначным. Читая «Новый путь» за 1904 год, где издавалась «Эллинская религия...», Блок оставил свои заметки в виде подчеркиваний, отчеркиваний, выделений отдельных слов и фраз, постановки крестиков или знаков NB на полях этого сочинения. Пометы Блока на полях «Эллинской религии...» позволяют прояснить характер первоначального восприятия Блоком комплекса идей сложной религиозно-философской работы Иванова, которая не только выразила его миросозерцание, но и воплотила особенности его методологии. В ее рамках, как уже указывалось выше, сформировался основной мономиф Иванова о Дионисе и мифологема Диониса/Христа как воплощение универсального религиозного сюжета смерти/возрождения и как символистский художественный канон осмысления природы мифа.

В следующей части работы - § 2.6 «Дионисийский мистериальный архетип и мифопоэтика: поэма "Сфинкс"» анализируется формирование дионисийского сюжета в раннем творчестве. Показательны в этом отношении ранние поэмы Вяч. Иванова, такие, как «Сфинкс» и «Миры возможного». Идея зеркального дионисийского раздвоения воплощена поэтом в ранней поэме «Миры возможного» (1890), произведении, в котором глубоко представлен дионисийский архетип, лежащий в основе сознания героя, раздвоившегося на свидетеля и убийцу. Появление образа многоликого Диониса и его служительницы - менады является глубоко символичным. Это одно из первых

свидетельств мистической разработки трагической темы дионисийского сознания в творчестве Вяч, Иванова, Поэма «Сфинкс» также важна для обозначенной проблемы понимания дионисийского сюжета как инициационного. В ней показывается путь непросветленных людей к свету и спасению, так как слепые (непосвященные) погибнут и не обретут бессмертия. Мистическое воскрешение символизируется образом восходящего развоплощенного духа, несущегося в эфирной б!ездне космического пространства. Последующие блуждания души - символический сюжет поэмы. В период, начинающийся с исследования Ивановым мистической дионисийской религии в цикле лекций «Эллинская религия страдающего бога» и создания сборников «Кормчие Звезды» и «Прозрачность», мистериальный архетип в его творчестве становится основой сюжетных и мотивных трансформаций.

Глава третья «Поэтическая онтология: мифопоэтика книг лирики 1900-1910-х годов и проблема метациклического единства» посвящена анализу центральных для русского символизма сборников стихов Вяч.Иванова «Кормчие Звезды», «Прозрачность», «Cor Ardens», «Нежная Тайна.- Аетшх» в мифопоэтическом аспекте с точки зрения становления символических образов и формирования доминантного и инвариантных мифов. Подход к анализу намечен в § 3.1: «Мифопоэтическая природа лирики и ее онтологизм как свойство "отраженных культур": принцип "двойного зрения"». В рамках данной части работы рассматривается метатекстовая природа лирики поэта и космологические авторские мифы. К основным следует отнести важнейший для Вяч. Иванова дионисийский миф и его инвариант — орфический. Также можно выделить и взаимодополняющие мифы: софиологический (о духе-пневме), гераклитовский (огня), пифагорейские (чисел, души-гармонии и музыки сфер), платоновские (о теле как гробнице души, пещере, солнечном восхождении, андрогине), гностико-герметические (сизигии, иерогамии) и основанные на христианской мистической традиции (преображения, пресуществления) и другие. Многогранно развивается платоновский миф о бессмертии души, Эросе, вписанный в христианские контексты. В основе выделения мифов лежит сюжет жертвоприношения, намеченный самим Ивановым в «Эллинской религии страдающего бога» и обозначенный как сюжет об умирающем и воскресающем божестве, умирающей и возрождающейся религии, культуре, природе - Душе Мира, а также уподобляющейся ей душе человека.

О мифологическом характере лирики Вяч. Иванова говорит специфичность природы лирического Я. Не личное, а сверхличное, некое вселенское, соборное, многоголосое «Я» - смысловой центр художественного мира поэта в 1900-е годы. Это сверхличное и соборное «Я», распадающееся на множество голосов, возникает на основе космологичности лирики поэта-символиста и неосинкретизма. Наличие Сверх-Я говорит об особом типе мифопоэтического онтологизма Иванова. В лирике Иванова онтологизм всеединства диктуется символистским принципом теургии как божественной

игры, автор создает «бытие в бытии». Принцип игры и «перебирания» культурных кодов носит медиальный характер. В этой модели мира актуализируются идеи тождества микрокосма и макрокосма, воссоздание мира реального происходит на языке символов сверхреального, осуществляется мифологизация времени и пространства, становление мира определяет некий природно-космический закон, большая роль принадлежит семантике универсальных символов сознания и космологическим образам.

Лирика Иванова в силу ее неосинкретического характера тяготеет к художественному воплощению античных обрядово-мифологических прототеатральных действ, описанных Н.В. Брагинской. Основой для этого явился ритуально-мифологический метод реконструкции функций масок в древнейших культурах, предложенный Ивановым в работах «Новые маски», «Эллинская религия страдающего бога», «Дионис и прадионисийство» и др. Образ-символ основан на античной традиции уподобления его понятию. Эта традиция исследована О.М. Фрейденберг. Уподобление образа понятию играет большую роль в переходе от прототеатральных «картин» и «зрелищ» к театру самосотворения на основе воспроизведения художественных образов как символов сознания.

В § 3.2 «Функция символа и мифа в процессе циклообразования: религиозно-философская и ритуально-мифологическая традиции» на основе анализа сборников Вяч. Иванова показано, что каждая книга стихов основана на универсальных символах, повторяемость которых вызывает циклические мифопоэтические сюжеты и мотивы. Эта модель предполагает сознательную установку на мифоритуальные идеи циклического и символы сознания. Древнейшие символы сознания были в центре внимания современника Иванова - П.А. Флоренского. Он обозначил их как символы-идеограммы в работе «8утЬо1апит». Подобный опыт обобщения архаических символов был выполнен нашим современником - Вяч. Вс. Ивановым в работе «8ушЬо1апиш (Предложения к словарю символов)», предпринимался Б. Успенским в его книге «Крест и круг: Из истории христианской символики», был намечен Ю.М. Лотманом в работе «Символ в системе культуры».

В лирике Вяч.Иванова подобные символы многообразны. Это могут быть архаические мыслительные формы символического пространства и его освоения: круга, кругообразного, спирали, сферы, восхождения - нисхождения, лабиринта, лестницы, Мирового Древа, Мирового Центра, горы, башни, храма, пещеры и т.п. Их нельзя понимать, сводя к однозначной формуле, так как интерпретирующий текст, по мысли С.С. Аверинцева, сам все же есть новая символическая форма, требующая интерпретации19. Кроме того, для поэта большую роль играли мифоритуальные и христианские обрядовые или литургические циклы, основанные на сюжетах смерти - возрождения, инициации, жертвоприношения, трансформации, воссоединения, прозрения и поиска божественного начала. Центральное значение имел повторяющийся

19Аееринцев С. С. Символ // Аверинцев С.С. София - Логос: Словарь. Киев, 2006. С.

характер обрядовых представлений, например, «смерти-возрождения», «вечного возвращения», «вечного круговращения».

Создаваемый Вяч. Ивановым мифопоэтический космос находится в непрерывном становлении. Он определяется принципами циклизма античного космоса и прорывающей его кольцо линейностью Священного Предания, поэтому дионисийские темы в книгах лирики сменяются христианскими, символы приобретают функции выражения сокровенного знания. В книгах лирики: от «Кормчих Звезд» до «Нежной Тайны» - движение мысли в создании поэтической модели мира идет от кругового движения космоса (первоначал Вселенной - макрокосма) - к душе человека - микрокосму) и постижению тайны пресуществления («Прозрачность»), борьбы и мистического единения Солнца (мужского начала) и Луны (женского начала) («Cor Ardens», «Нежная Тайна.-Аетста»). При циклообразовании в книгах лирики большую роль играет принцип противопоставления, претворенный в творчестве поэта в принцип диады. Принцип диады трансформируется у Иванова в принцип становления.

В следующем параграфе § 3.3 «Индивидуально-авторский миф и фаустовская природа сюжета искушения познанием» в центре внимания находится задача реконструкции одного из индивидуально-авторских мифов Вяч. Иванова. Его можно было бы определить как гете-фаустовский метатекст - миф поиска. Основой поиска становится миф «внутренней» духовной жизни, или духовного странствия. Фаустовский миф был для Иванова важнейшим, судя по множественным на него ссылкам в «Интеллектуальном дневнике», «Автобиографическом письме», статьях, поэтических произведениях и литературно-философской прозе. О поисках Иванов пишет, анализируя тип Фауста как человека, искушенного познанием, стремящегося обрести истину о Боге, мире и человеке, вечную тайну Матерей, Вечную Женственность, вечную Истину. Для подобного поиска важен архетип блуждания по лабиринту. Поиск связан у Иванова с реалиями утраты религиозных ценностей в юности (период нигилизма) и их обретения. Искания поэта многогранны, они свойственны представителям Серебряного века, включают антропософские и розенкрейцерские увлечения, обогащающие мир символического восприятия жизни. Большую роль здесь сыграл опыт жизни в театральной культуре «Башни», влияние А.Р. Минцловой и Р.Штайнера в этот период, о чем свидетельствуют архивные материалы и публикации H.A. Богомолова, Г.В. Обатнина, Г.В. Нефедьева, Е.В. Глуховой и др.

Мифы у Иванова, как и у других символистов, могут носить литературный характер и определяться влиянием Гете (Фауста и Мефистофеля, Матерей, Вечно-Женственного), Данте, Новалиса, Лермонтова, Достоевского и многих других. Кроме того, поэт использует философскую традицию Платона, Соловьева, Ницше (мифы о пещере, андрогине, Душе Мира, Софии, Сверхчеловеке). В процессе творчества формируются алхимические мифы и символы (дух, Ветхий Адам, царь и царица, золотая прозрачность, Солнце, Луна), гностические (о Софии-Ахамот), герметические, идущие от

эзотерической традиции (Путь Посвящения, Высшее Я (Атман и Сам), Не-Я, совершенный человек, Адам Кадмон, внутренний человек (демон), Великая Печать, Храм-Башня, Анима-Психея, Царь Мира, Святой Грааль). Мифологическим кодом поиска у Иванова вслед за Гете и Новалисом становится образ покрова/ покрывала Исиды - «богини Саисской». Покрывало богини - «запрет» познания тайн природы, вечных истин. В системе взаимосвязи восхождения и нисхождения как принципов осознания пути оказываются необходимыми поиски человеком новой символической реальности, метафорой которых становится маска (Я — не Я), зеркало, отражающее Я как не Я, круг, возвращающий не Я к Я и обратно, а также лабиринт, в котором человек ищет самого себя, Мировое Древо - символ познания, становления и связи Я и Сверх-Я. Поэтому мотивы странствия, плавания, посвящения, восхождения-нисхождения становятся доминантными для Вяч. Иванова.

В многогранном мифе поиска у Иванова большую роль играет философия числа, восходящая к пифагорейству. На ней основан музыкальный миф как «миф внутренней жизни», который рассматривается в § 3.4 «От мелоса - к логосу: музыка как основа художественного единства лирики». Здесь показано, что в структуре книг лирики Вяч. Иванова важны не только символические фигуры мышления как интеграторы циклического, но и другие мифопорождающие стратегии и прежде всего фигуры мысли как музыкальные структуры и композиции. Вяч. Иванову принадлежит определение полифонии как общего свойства музыкального и словесного искусств. В статье «Две стихии в современном символизме» (1908) он писал о господстве в искусстве двух начал: ознаменовательного и преобразовательного. Господство дионисийского принципа он связывал с экстатической природой музыкальных состояний души, аполлоновского - с визионарной: Двуединство дионисийского и аполлоновского и их синтез - аналог мировой гармонии, отражающейся в состояниях души, пережившей хаос становления (титаническое начало). Функция синэстетизма, в связи с этим — теургическая: трансформация сознания творца-художника или писателя, чувствующего ритмы гармонии в многообразии реальных явлений и желании передать их через действенное искусство лирики как воплощения «духа музыки», раскрытие тайны «феноменального воплощения». Отталкиваясь от идей А. Н. Веселовского об абсолютном преобладании ритмико-мелодического начала в обрядовых формах поэзии, где ритмический звукообраз становится носителем смысла, Иванов понимает лирику как сплав мелоса и логоса. Принцип организации лирического текста на основе хоровых партий показателен для таких книг лирики, как «Кормчие Звезды» и «Прозрачность». Излюбленные жанры поэта - гимны, оды, дифирамбы, псалмы. Они имеют подчеркнуто мелодическую основу и основаны на поэтике экстатического говорения, дифирамбического восторга, музыкального звучания хоров, голосового мелодизма.

§ 3.5 «"Кормчие Звезды": миф о воссоединении с первоначалами и поэтика музыкального синтеза» посвящен анализу первой книги лирики Вяч.

Иванова в мифопоэтическом аспекте. Наша задача - показать, каким образом философия B.C. Соловьева претворилась в космологический дионисийско-софиологический миф поиска «направляющих начал» и определила поэтику музыкального синтеза, восходящую к орфико-пифагорейской философии. Главную роль в объединении стихотворений в циклы и книги стихов сыграла установка на создание музыкальной космологии, в системе которой возникает мифопоэтический сюжет блужданий как поиска воплощения. В ряде произведений «Кормчих Звезд» показана устремленность от хаоса - к слиянию с безмерным, как, например, в стихотворении «Воплощение». Принципиально важным в системе целого становится пифагорейский образ гармонии сфер, понятие «созвучий», «отзвука», «голоса», «голосов», «эха» как выражения космической природы музыки и ее соответствия высшим духовным импульсам. Всепроникающий образ эфира-мелоса становится символическим пространством трансформации, получая в каждой книге и каждом цикле специфическую мифопоэтическую трактовку. Слово «эфир» многократно повторяясь в структуре книги лирики «Кормчие Звезды», как потом и в сборнике Иванова «Прозрачность», становится направляющим символом софиологического мифа, соединяя стихотворения в циклы, циклы - в книги.

Для понимания связующей функции этого образа-символа в книгах лирики и прежде всего в «Кормчих Звездах» и «Прозрачности» важна не только мифопоэтическая и философская, но и герметическая традиция. Множественность значений делает образ эфира обозначением философского понятия «пневма» в художественной системе Вяч. Иванова. Его инвариантами становятся «храм эфирный» («Утренняя звезда»), «воинство эфирное» («Missa solemnis, Бетховена») и др. Появление образов - понятий, которые имеют и чувственный план содержания, и абстрактно-метафизический - показательно уже для первого сборника. Циклическое как возврат возникает в тех случаях, когда Вяч. Иванов намечает границы «перехода» от одной культуры или религии - к другой. Поэт претворяет религиозные символы в знаки духовных исканий. Единство книги обеспечивается как лейтмотивным образом музыки, так и способами создания полифонической музыкальной структуры на основе многоголосия (звучания хоров, двух и более голосов, космических отзвуков, внутреннего голоса, скрытого двухголосия, шумов, движения, потока) и диалогических стихотворных форм.

§ 3.6 «Мифопоэтика книги "Прозрачность": проблема "внутреннего зрения" и поиск мистериального синтеза». Принцип интермедиальности нашел глубокое выражение в книге стихов Вяч. Иванова «Прозрачность» (1904). Если в первой книге лирики на основе идеи «кормчих звезд» как первоначал божественного в мире и человеке поиск подкреплялся музыкальной пифагорейской философией, состояниями и образами «звучащего» космоса, так как по замыслу поэта, книга была «вся сплошь музыкально продумана», то в «Прозрачности» акцент сделан на мистическом опыте «духовного» зрения, приобщающего к священной религиозной традиции через визионарные и визуальные образы. Поэт-медиум должен был обладать

особым слухом и зрением, чтобы стать ясновидцем. Мистериальный посвятительный сюжет и структура инициационных образов-видений являются для книги лирики показательными. Они определяют композицию и внутреннюю логику развития образов-символов: от античных визионарных образов - до христиански трактованного образа света как божественного принципа преображения. Визионарная природа книги «Прозрачность» основана на платоновско-аристотелевских, средневековых и возрожденческих световых и цветовых теориях, анализируемых в работе. Символика прозрачности в этой книге стихов близка символике эфира в «Кормчих Звездах». Их связь обусловлена развитием софиологического мифа, ключевыми образами которого они являются. Трансформацию этой идеи находим в ключевых стихотворениях: «Поэты духа», «Прозрачность», «Долина — храм», «Увенчанные», «Лето Господне» и других. В стихотворении триптиха «Подражания Платону» говорится об особой мудрости обретших «внутреннее зрение». Вяч. Иванов обращается к философской и мифопоэтической традиции «внутреннего зрения» как умения «опрозрачнивать» мир и восходить к вечным сущностям или «бестелесным» идеям. Она подкрепляется идеями «внутреннего» слуха - гармонии сфер, который присущ человеку, достигшему посвящения. Сюжет о «внутреннем» «духовном зрении» становится также одним из важнейших этапов поиска сокровенного знания в системе следующих книг лирики Вяч. Иванова.

§ 3.7 «Книга лирики "Cor Ardens" как сверхциклическое единство и палимпсест: многослойность символов и мифопоэтических сюжетов» посвящен анализу одной из самых сложных книг лирики Вяч. Иванова. В ней им был осуществлен уникальный синтез на мифопоэтическом и архитектоническо-композиционном уровне. Она основана на единстве солнечного, или, в классификации О.М. Фрейденберг, «солярно-хтонического» мифа, коррелирующего с лунарным, или «плодородия-смерти». Присутствие доминантных мифов делает книгу единой. Солярные мифы, как и лунарные, принадлежат к астральным, поэтому сборники «Cor Ardens» и «Нежная Тайна.-Ае7гш» связаны с предшествующими им по времени создания книгами «Кормчие Звезды» и «Прозрачность» космологической символикой и мифологией Солнца и Луны, проецирующимися на антиномику женского и мужского начал. Здесь также наблюдается развитие инициационного сюжета, который был намечен в предшествующих книгах лирики. Если в двух первых мифологический сюжет был связан с испытаниями, который претерпевает человек духовно-душевный, то в двух последующих испытание познанием затрагивает духовно-душевно-телесного человека. Претерпевает изменение и эзотерический миф о духе-пневме. Темой книги становится всеохватывающий Эрос как сюжет схождения духа-пневмы в плоть. Идея жизнетворчества как искушения познанием, выявляющаяся уже в первых книгах, в «Cor Ardens», была актуализирована поэтом в связи с тем, что создание сборника и его выход в свет совпали не только с «башенным», «симпосиональным» периодом творчества Иванова, но и с самыми трагическими и мистическими событиями

его жизни и прежде всего неожиданной смертью второй жены поэта - Л.Д. Зиновьевой-Аннибал, которой посвящена книга.

Кроме того, эта книга создавалась в период, когда русский символизм испытал большое влияние со стороны современных мистических движений: теософии, антропософии, розенкрейцерства и различных оккультных идей, что не могло не сказаться на общей направленности сборника к художественному синтезу и усложненному герметизму. Книга является единственным в своем роде опытом мифотворчества, опыта создания жизнестроительного мифа как отражения Simbolarium'a мировой культуры и свода мифологий и религий. Функцию отражения мировой культуры играют также и стихотворные формы, начиная от античных дистихов, гномической поэзии, пеанов и дифирамбов — до стилизаций средневековой (сонет, канцона, секстина) и восточной поэзии.

Эта книга стихов Вяч. Иванова привлекает интерес в связи с многозначной природой ее центрального символа, к которому отсылает его необычное латинское заглавие «Cor Ardens» («Пламенеющее Сердце»). В силу религиозных и философских традиций, образ сердца становится символом unió mystica - мистического брака или мистического единения с божественным. Мистический 6paik основан на посвятительных мистико-эротических сюжетах духовно-телесного андрогинизма, преодолением которых становится мистический брак преображенной души человека с Христом (Церковью). Это один из центральных религиозно-мифологических и философских сюжетов книги. Делая установку на множественные христианские смыслы центрального образа, Вяч. Иванов сделал акцент на философии сердца-солнца как символе преображенного Божественной мудростью и красотой Эроса, Эроса любви к человеку и к Богу. Поэтому центральный метафизический сюжет книги «Cor Ardens» - это сюжет познания в себе божественного начала, связанный с «башенными» экспериментами и масочной театрализованной жизнью. В нем воплотилась мистика исканий божественной и андрогинной природы человека, тайны плоти и пола, широко обсуждавшиеся в символистской среде.

Сюжет искушения и блужданий основывается tía архетипе мистического солнечного восхождения: от сердца-солнца Эроса-Диониса и Эроса-Христа -к сердцу-солнцу человека как носителю божественных лучей и сердцу-солнцу-розе как многозначному образу в христианской и герметической традиции (пятая книга-глава «Rosarium»). Образ розы, возникающий уже на страницах книг «Кормчие Звезды» и «Прозрачность» и соотносящийся с темой красоты, любви и смерти, андрогинности («Лунные розы»), Девы Марии («Мадонна высот»), вознесения Христа («Горная весна»), углубляется и трансформируется в книге «Rosarium». Он символизирует мистический поиск души, ищущей спасения. Поэтому сюжет странствия в поисках тайны символа розы, как у Данте и Новалиса, составляет единство книги. «Rosarium». Поиск начинается с обращения к розам Франциска Ассизского и Данте («Ad rosam»), а заканчивается тайной мистической розы в поэме «Феофил и Мария».

Сборник «Cor Ardens», состоящий из двух томов с включением ранее вышедшего «Эроса», представляет собой различные планы постижения поэтом

философии Платона в определенной последовательности жизненного пути: от «башенных» симпосионов и тройственных союзов - к переживанию мистического брака с дочерью Зиновьевой-Аннибал - В.К. Шварсалон.

§ 3.8 «Мифопоэтическое начало в сборнике "Нежная Тайна.-Лепта "» посвящен истолкованию мифопоэтического сюжета элевсинского мифа, проецируемого поэтом на свою судьбу. В развитии мифологического сюжета сборника нашли отражение реальные события, связанные с женитьбой Вяч. Иванова на своей приемной дочери - В. А. Шварсалон после смерти ее матери - Л. Д. Зиновьевой-Аннибал. О.А.Шор в своей мифологизированной истории жизни Вяч. Иванова писала, что он видел в Вере дочь Деметры -Персефону элевсинских мистерий. Сюжет мифа в различных вариациях встречается в мировой литературе. Классическим образцом является гомеровский гимн «К Деметре», строки из которого Вяч. Иванов использовал в качестве эпиграфа к стихотворению «Красота», открывающему книгу стихов «Кормчие Звезды». Поэтому миф о Деметре и Персефоне начинает формироваться уже в первых сборниках поэта. В книге «Прозрачность» он находит глубокое воплощение в стихотворении «Персефона». В «Нежной Тайне» символическим становится число три. Число три в одной из версий элевсинского мифа означает лунную богиню Гекату и двух богинь, связанных с культом Великой Матери. Это триединое божество: Гея - Мать Земля, которую олицетворяет Деметра, Персефона - богиня подземного царства и Луна-Геката

- богиня лунного мира.

Лунный мир с древнейших времен связан с властью женского начала. Мать и Дочь символизируются в мифологии луной как воплощением ночной стороны души. Предвосхищением лунарного элевсинского мифа было также стихотворение «Целящая» из книги «Cor Ardens». Оно имело посвящение: «Диотиме», то есть Л. Д. Зиновьевой-Аннибал. Сюжет священного брака позволяет проводить мифологические уподобления жены и матери, матери и дочери. Слово «тайна» - ключевое в мифопоэтике книги. Оно имеет множество значений, в том числе и восходящих к сокровенным элевсинским мистериям. Элевсинские мистерии были связаны с культом мертвых и с надеждой на их будущее воскрешение. Воскрешение символизировала Кора-Персефона, возвращающаяся каждой весной из царства Плутона к матери Деметре. Она связывала подземный (хтонический) и земной мир.

В книге лирики «Нежная Тайна,- Лгяха» этот сюжет разрастается в миф священного брака - иерогамии, где героями становятся царь и царица, и носителями этой тайны являются многие близкие Иванову люди, дружеские послания к которым входят в состав второй части сборника - «Лепты».

Мифология священного брака была известна Иванову по многим источникам, в том числе и книгам Дж. Фрэзера, Дж. Харрисон и другим, на труды которых он ссылается в книге «Дионис и прадионисийство». У Фрэзера и Харрисон мифологический образ священного царя связан с архетипом Мирового Древа. Поэтому Великая Богиня-Мать (Земля, Деметра, Богородица)

- божество всеединства - Душа Мира. Тайна воплощается в символических

образах античных богинь: Деметры и Персефоны элевсинских мистерий, которые являются отражениями Вечной Женственности и Души Мира (цикл «Материнство», «Примитив»). В последних стихотворениях первой части книги («Уста зари» и «Радуга») лунный мир просветляется «огненным безмолвием» солнца. Солнечным восхождением завершается выход из лабиринта лунного мира и венчается образом испепеленного Диониса как Древа Жизни («Конь Арион»). Древо - мыслительная форма человеческого существования, спроецированная на понятие жизнь и неразрывно связанная с символом Диониса. Таким образом, формирование жизнестроительного мифа в книге «Cor Ardens» и примыкающей к ней «Нежной Тайне» основано на сакральном мифологическом сюжете священного брака, восходящем к таинствам древнейших мистерий.

Глава четвертая «Интермедиальность как стратегия мифотворчества в лирике и поэмах 1910-х годов» основана на анализе произведений Вяч. Иванова 1910-х годов, написанных на «закате» русского символизма, а также поэм: «Человек», «Младенчество». Нас интересовала в творчестве поэта этого периода интермедиальная система иконических образов, интермедиальные композиции: экфрасис, эмблема, палимпсест, мелопея и другие как стратегии мифотворчества. В § 4.1 «Абсолютный миф" Вяч. Иванова и интермедиальность как способ его репрезентации» рассматриваются теоретические основания принципа интермедиальности в структуре философии мифа у Вяч. Иванова. Решение проблем «расширения» границ мифотворчества анализируется в контексте проблем кризиса русского символизма 1910-х гг. Вяч. Иванов провозгласил закон «расширения» понятия «литература», так как литература должна воспроизводить не события жизни, а события мысли некоего всемирного человечества. В результате через язык мысли поэзия приобщается к онтологическим основаниям бытия и приобщается к «хороводу искусств»: музыке, живописи, то есть стихиям иррационального и становится философией. Важнейшими работами Вяч. Иванова этих лет, отражающими философию искусства в аспекте мифотворчества и проблем интермедиальности, являются статьи «О границах искусства» (1913), «Чурленис и проблема синтеза искусств» (1914), «Взгляд Скрябина на искусство» (1915), «Скрябин и дух революции»(1918). Его искания оказываются близки П.А. Флоренскому.

Герметизм поэзии Вяч. Иванова был обусловлен не только рефлексией о Софии-пневме, на первый взгляд, не выявленной, но и теорией реалиоризма и идеей создания языка поэзии как выходящего за свои «границы». При этом актуализируется функция мифологического кода, символ становится знаком-указателем «провидимой» и творимой поэтом-теургом реальности сознания, усиливается его изобразительно-выразительная функция. Язык символов объединяет у Вяч. Иванова понятия наук и искусств и развивается по законам философской мысли. Цель интермедиации у него - эстетическая и антрополого-психологическая, поэтому она связана со сферой религиозного сознания. Ее функции: 1) софийно-теургическая - самосозидание через посредничество

мифического художественного образа; 2) мистериальная - формирование психологических сюжетов и мотивов «перехода»; 3) художественно-эстетическая - создание жанров и жанровых форм на основе мистериально-мифологического принципа. Логика развития философии мифа у Вяч. Иванова заключается в постижении «имагинативного абсолюта» (понятие Я.Э. Голосовкера) и движении к «абсолютной мифологии» (понятие А.Ф. Лосева). «Внутренняя форма» как софийно-энергийное начало стала у него способом создания герметически истолкованных эпифаний или теофаний - видений божественного, претворения их через визуальную и музыкальную образность. Особенность мифотворчества Иванова заключается в этот период в соединении науки, мифа и религии в некоем творческом синтезе, на что обратил внимание П.А. Флоренский в своих письмах к Вяч. Иванову. Искомый принцип познания сверхчувственного вобрал в себя специфические формы того «перехода» за «границы искусств», который Иванов наметил в статье «О границах искусства», а П.А. Флоренский в статьях «Иконостас» и «Не восхищение непщева» (1912).

В § 4.2 «Экфрасис-эмблема у Вяч. Иванова и П.А. Флоренского и эзотерическая традиция» рассматриваются некоторые интермедиальные формы в творчестве поэта-символиста и писателя-богослова. Это религиозный экфрасис-эмблема. В творчестве символистов и представителей русской религиозной философии была поставлена задача визуализации метафизических идей в экспериментальных формах. К последним, безусловно, относится книга П.А. Флоренского «Столп и утверждение истины» (1914), а также поэтические опыты Вяч. Иванова. В классической эмблеме вербальный образ «надписи» и визуальный образ «картинки» подводят к метафизической «идее идей». В результате их взаимодействия формируется особый символический язык, при помощи которого эта «идея идей» репрезентируется в целостном образе, где взаимодействуют визуальное и вербальное. Становление символического образа идет от иконического знака (то есть чистой непроявленной сущности) -к эмблематическому (конвенциональному). Эмблематический «симболяриум», в котором, на наш взгляд, осуществляется этот процесс перевода, был намечен в книге П. А. Флоренского «Столп и утверждение истины», где эмблема вместо трехчастной классической структуры: надписи (лемма, inscriptio), картинки (pictura) и эпиграмматической подписи (subscriptio) - имеет двухчастную структуру: картинка и эпиграмматическая надпись. Они предваряют каждую главу, в которой в образно-аллегорической и символической форме развивается эмблематизированная надписью и картинкой метафизическая идея, восполняя утрату необходимой части. В связи с этим книга приобретает барочную жанровую форму средневековой эмблемы - компендиума религиозных и философских знаний, где тесно взаимодействует визуальный и вербальный ряды, когда всегда есть взаимоперевод или взаимоинтерпретация, что составляет сущность любой эмблемы, по мнению ее теоретиков, например Е. Григорьевой. У Вяч. Иванова эмблематизация как результат интермедиального синтеза представлена в ряде стихотворений, например, «Transcende te ipsum» из сборника «Прозрачность», «Turris Ebúrnea» - из книги

«Cor Ardens», «Голубь и чаша», «Греческая ваза», «Икона», написанных в 1910 - е годы и опубликованных в составе сборника «Свет вечерний». Текст стихотворения - не просто эксплификация живописного или скульптурного образа, а синтез вербального и визуального. Этот синтез определяется стремлением выразить метафизическую «идею идей», которая воплощается в образности заключительных строк, являющихся своеобразным эпиграмматическим «ключом».

В § 4.3 «Символический язык автобиографического мифа в поэме "Младенчество" и проблема интермедиального синтеза» рассматривается сложная палимпсестная структура поэмы и иконологический план образной системы. Акцент в поэме сделан на истории становления и самовозрастания души человека, что переключает сюжет в контекст философско-теологический и отсылает к христианской традиции. При формировании единого образа рассказчика возникают две повествовательные стратегии. Первая определяет реальное отражение жизни, что обеспечивает автобиографизм произведения и введение конкретно-исторического пространства. Вторая точка зрения скрыта в мистических снах, видениях, прозрениях, пророчествах.' Она способствует созданию мистериального времени и пространства и , выходу к интермедиальным образам. С учетом «скрытых» символов автобиографической сюжет поэмы трансформируется в символический, углубляющийся введением христианских мотивов, перекликающихся с мотивами «Исповеди» Августина. Мистические христианские мотивы формируют символический сюжет восхождения просветленной души к Богу. Это явление у Августина определяется понятием самотрансцендирование. Оно ведет человека от Града Земного к Граду Божию.

Для анализа сакрального сюжета поэмы, который формируется на основе герметических и христианских мистических мотивов и образов, важен автобиографический миф, создаваемый поэтом. Его разгадка содержится в беседах Вяч. Иванова с М. Альтманом. В них поэт говорил о своем желании создать о себе миф, о том, что человек имеет не только реального отца, но и высшего. Показательно, что в «Исповеди» Августина также используется мотив божественного/двойного отца. Образ избранной матери формируется в поэме также на основе представлений о совмещении в одном образе двух матерей - земной и небесной. В христианской и гностико-герметической традиции они основаны на взаимоотражении Марии и Софии. Избранность матери выражается в проявлении священного в мирской жизни в форме теофаний - «священных реальностей», то есть за счет вторжения в жизнь потустороннего и мистического. В поэме этот мотив вводится событием знамения: крика ребенка во чреве матери во время гадания по Псалтири. Этот образ вызывает ассоциации с символикой знаменитых икон «Знамения». Вторым важным символическим событием жизни матери становится ожидание Благой Вести. Этот эпизод поэмы является своего рода «телесным видением», явлением софийного начала в виде светового луча. В связи с этим образ реальной матери - А. Д. Преображенской - в структуре автобиографического

мифа получает статус Вечной Женственности: она становится носительницей божественного начала и путеводительницей, как в книге Я. Еёме «Христософия, Или путь ко Христу». Показательно, что присутствие матери в поэме связано с образами софийного света. Образ Девы-Матери -путеводительницы, на который проецируются розенкрейцерские мифологемы и чаемое ожидание «второго рождения», был очень важен для Иванова. Большую роль в поэме играет гностическая мифология и герметическая традиция, а также христианская религиозная живопись, что определяет интермедиальный характер произведения и его сложную мистериальную природу.

§ 4.4 «Жанрово-родовой и интермедиальный синтез в философской поэме-мистерии "Человек": пифагорейский числовой символизм и влияние Л.Н. Скрябина» посвящен анализу одного из самых герметичных по своей природе произведений Вяч. Иванова. Поэма определялась как мистерия (Вяч. Иванов), лирический цикл (Вяч. Иванов, С.К. Маковский), симфония (С.Н. Булгаков, М. О. Гершензон) и мелопея (Вяч. Иванов). К спорным принадлежат проблемы жанра, истолкования мелопеи как музыкальной композиции, проблемы числового символизма, трактовки некоторых мифопоэтических и символических образов и особой интермедиальной природы произведения. Нашей задачей было рассмотрение мистериально-мифопоэтической природы поэмы, заключающейся в ее специфической художественности, основанной на идеях античной музыкальной эстетики и трансформации идеи мелоса в структуру композиции. Одна из важнейших идей, которую мы здесь отстаиваем. - это идея реконструкции античной формы мелопеи в форме мистерии-мифа.

Выдвижение на первый план жанровой формы мистерии и античной мелопеи в творчестве поэта было обусловлено символистским пониманием синкретического искусства как теургического. Композиция поэмы имеет подобие музыкальной структуры, основанной на принципе симметрии, ритмического и метрического контраста, так как поэт пытается реконструировать античную форму мелопеи - музыкальной композиции. Она основана на символизме числа как «внутренней идее» композиции и пифагорейской системе антиномий в общей структуре частей (I. Аз Есмъ. II. Ты Еси. III. Два Града. IV. Человек един. V. Эпилог), то есть на принципе, близком античной прикладной музыкальной эстетике. Это принцип строения мотивов, говоря словами А. Ф. Лосева, как «мелодий (melopoüa), ритмов (rythmopoiia), отдельных стихотворений (poiesis)...»20.

Выделенная в заглавии проблема Человека - вечная тема философствования. Она возникла в русле общечеловеческих исканий сокровенного знания: познания самого себя и преодоления самого себя еще в античности и прежде всего у Платона: Поэтому личное как человеческое и божественное, вселенское как любовь к человеческому «Ты» и «Божьему "Ты"» становятся темами произведения. Это позволяет говорить о метафизическом

20Лосев А. Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. - Харьков; Москва, 2000.

С. 624.

сюжетс позмы и символических знаках-кодах этого сюжета. Космогонический миф в поэме развивается на основе языка символов Ветхого и Нового Заветов, Каббалы, гностической философии, «Двух Градов» Августина и завершается в Эпилоге мистериальной эпифанией - утопическим образом-видением ангельского воинства - соборного тела человечества, символизирующего собой Церковь Мистическую или Вселенскую. Центральными образами в мистерии пересоздания души являются храм Аполлона в Дельфах (ч. II. «Ты Еси») и Церковь Мистическая в круговом видении Эпилога. Именно этот образ является посвятительным и свидетельствует о завершении мистерии теофанией-эпоптией.

Тематически «Божественная поэма» Скрябина соотносится с основными темами первой «Аз есмь» («Борения») и второй «Ты еси» («Наслаждения») частями философской поэмы «Человек», состоящей, как и поэма-симфония Скрябина, первоначально из трех частей. Первая часть в словесном эквиваленте у Скрябина основана на самоутверждении: «Аз есмь». Исследователи отмечают двухсоставность этой темы в «Божественной поэме» у Скрябина как философской («Я» и «есмь», явление и сущность), так как ее ведут две мелодические линии, организованные участием духовых и струнных инструментов по контрасту. В финале темы сливаются, перестают быть противоположностью, так как творящий субъект познает себя через борьбу и преодоление чувственных соблазнов и наслаждений в акте свободного творчества как божественной игры. И у Иванова, и у Скрябина представлена платоновско-пифагорейская космология. Показательно, что в замысле «Мистерии» Скрябина, как и в «Поэме экстаза», появляется в финале образ загадочного храма и восходящих вверх фимиамов, после чего вступает хор. Это был теургический проект мистериального соборного искусства, достигаемый интермедиальными методами, как и у Вяч. Иванова в Эпилоге поэмы.

Глава пятая. Архетипы и универсалии как стратегии мифотворчества и эзотерическая традиция» посвящена рассмотрению проблемы влияния на мифопоэтику Вяч. Иванова философии Платона, в русле увлечения которой он оказывается близок к исканиям и открытиям К.Г. Юнга. § 5.1 «Философия Платона как источник мифотворческих идей и стратегий: диалог "Федр" в заметках и комментариях Вяч. Иванова» посвящен анализу сохранившегося среди рукописного наследия Вяч. Иванова экземпляра русского издания перевода диалога «Федр» Платона, выполненного В.Н. Карповым и изданного в 1863 году. Заметки Иванова, сделанные на полях диалога, можно рассматривать как подтверждение метода философского мышления Иванова (диалог, вопрошание), истоком которого могла быть платоновская диалектика, основанная на герменевтической эксегезе (толковании как получении тайного знания). Он выделяет те фрагменты, которые связаны с путями постижения Эроса, поэтического вдохновения-экстаза, посвящения души в созерцание истинно-сущего, познания эйдосов, анамнесиса, метемпсихоза и др. Поэтому заметки интересны для понимания

мифопоэткческих стратегий, платоновских сюжетов и образов в творчестве Вяч. Иванова.

Среди многих мифов, которые имели своим истоком философию Платона, наиболее актуализированными в творчестве Вяч. Иванова и системе русского символизма начала XX века стали следующие: миф об андрогине, основанный на архетипе «круглого человека» или первочеловека («Пир»), миф об анамнесисе (припоминании) души как способе получения сокровенного знания, связанный с архетипом Памяти Предвечной или Первопамяти («Федр», «Федон», «Менон»), мифы об Эросе, вобравшие в себя комплекс архетипических представлений о воссоединении или сакральной целостности человека («Пир», «Федр»), миф о Душе Мира, воплощающий представления о Первоидее («Федр», «Тимей»), миф о пещере, в основу которого положен архетип Тени и представления о ее преодолении («Государство»), миф о бессмертии Души человека (Божественного посредника между мирами) и некоторые другие. Эти архетипы были актуализированы в русском символизме.

Этой проблеме посвящен § 5.2 «Понятие архетипа и символов трансформации в русском символизме и эзотерической традиции: Вяч. Иванов - Э.К. Метнер - К.Г. Юнг». Так как рядом исследователей выдвинуто предположение о совпадении значений понятия архетипического образа у Юнга и Иванова, нами было предпринято исследование этой проблемы в теоретическом и культурно-историческом аспектах. Юнгом архетипы как содержание коллективного бессознательного были открыты в 1910-е годы. Вяч. Иванов в «Эллинской религии страдающего бога» выделяет дионисийское как аналог хаотического уже в 1900-е годы. Юнг в своей теории архетипов «коллективного бессознательного» опирался не только на учение об «идеях» Платона, но также использовал понятие «первообраз», которое встречается в неоплатонизме, герметизме, у христианских мистиков и прежде всего у Августина и Дионисия Ареопагита. Эти же самые источники были предметом пристального внимания теоретиков русского символизма и прежде всего Вяч. Иванова, а также Флоренского и их предшественника Соловьева. Понятие архетипа разрабатывалось русскими символистами параллельно с Юнгом, хотя они использовали чаще всего такие наименования, как «идея», «первообраз», «первоначало» (В. Соловьев), «прамиф», «архетип» (Вяч. Иванов»), «первоформа», «схема человеческого духа» (П. Флоренский).

Анализируя схоластический термин - рппЫршт тётёиайошэ в «Эллинской религии страдающего бога», «воскрешенный», по его мнению, А.Шопенгауэром, Иванов писал о его соответствии представлениям о бессознательном дионисийском начале. Это аналог того, что Юнг называл индивидуацией, происходящей в результате нахождения спасительного архетипа. Юнг, как свидетельствуют его ранние работы, начинал работать с понятием праформы, а затем различал собственно архетипы, которые являются бессознательной установкой или «предсуществующей формой», архетипические идеи, укорененные в архетипе как формы представления, и архетипические образы - синтез бессознательного и художественной фантазии.

В контексте манифестов русского символизма оказалась пока не представленной и не изученной работа Э.К. Метнера «Миф, мистерия, символ и мистика», являющаяся второй частью его заметок «Вагнериана. Наброски к комментарию» (Труды и дни. 1912. № 4/5). Черновые наброски к ней, содержащиеся в личном архиве Метнера в РГБ и датированные 1910-ми годами, озаглавлены «Миф, мистерия, символизм и мистицизм». Проведенный нами анализ показал, что здесь последовательно изложена позиция Метнера, сблизившая его с Юнгом в 1914 году, и символистская теория архетипов, близкая к открытиям Вяч. Иванова. Таким образом, искания символистов и К.Г.Юнга были параллельными.

Этой проблеме посвящен § 5.3 «Архетип башни в структуре "текста жизни" и творчества Вяч. Иванова и К.Г. Юнга». Анализ одного из наиболее значимых символов у Иванова и Юнга - башни - позволяет, во - первых, приблизиться к специфике ивановского понимания природы архетипического символа. Во - вторых, это дает возможность включить «Башню» Иванова в многомерную реальность сакрально - традиционной культуры, связанную с мифом и ритуалом. Наконец, архетипный метод, разработанный Юнгом и его последователями, представителями мифо-ритуального метода и мифокритики, понимающийся как разновидность литературной герменевтики, помогает выйти к истолкованию сложных гетерогенных символов «башенного текста» в мифопоэтике Вяч. Иванова. С этой позиции реальная «Башня» Вяч. Иванова на Таврической, 25 в Санкт-Петербурге понимается как символическая форма, которая является глубоко внутренней и сквозной темой интуиции, философствования и творчества поэта. Постановка проблемы обусловлена не столько близостью модернистских проектов у основоположника аналитической психологии, мифолога и философа К.Г. Юнга и поэта, теоретика русского символизма Вяч. Иванова, основавшего свою «Башню» в Петербурге в 1905 году как реальное пространство, сколько тем, что оба они воспринимают пространство «Башни» как символическое и предпринимают попытку обобщения в своем творчестве поистине уникального опыта развития человеческих представлений, связанных с религиозно-мифологическими традициями, воплощающими сокровенные знания и мистические прозрения. В этом плане их искания были параллельными и, несмотря на различие методов, у них была общая цель возрождения многих утраченных символов человеческого сознания, берущих начало не только в мифе, обряде, религиозных таинствах, закрепленных в Ветхом или Новом Завете, но и в гностико-герметической литературе и сочинениях христианских мистиков. Анализ символики и семантики «Башни» Вяч. Иванова и К.Г. Юнга осуществляется в этой части работы на основе символических и архетипических образов сознания и центральных произведений Вяч. Иванова. «Башенный» жизнестроительный миф Вяч. Иванова оказывается созвучен мистическому опыту К.Г. Юнга.

В § 5.4 «Автоматическое письмо у Вяч. Иванова как тип символистского текста: функция архетипических образов и мотивов» анализируется близкий В. С. Соловьеву случай автоматического письма у

Вяч. Иванова, практиковавшего его в период приблизительно с 1907 года (после смерти жены - JI. Д. Зиновьевой-Аннибал) и до начала 1920-х годов. Он непосредственно примыкает во времени к типу письма, узаконенному сюрреалистами во Франции в 1919 году первым сборником-манифестом «Магнитные поля» А. Бретона и Ф. Супо. Опубликованная переписка Иванова с Л. Д. Зиновьевой-Аннибал, охватывающая долгий период взаимоотношений: с 1894-го по 1903-й годы, говорит о том, что именно в ее контексте начинают формироваться представления о реальных и мистических отношениях супругов, речевые приемы автоматизма. Полное отождествление «Я» и «Другого» произойдет у Иванова только в практике автоматического письма. Для понимания этого явления большую роль играют теории глоссолалических текстов, складывающиеся в религиозных практиках и творчестве символистов, например, у Андрея Белого, автора книги «Глоссолалия» (1917; опубл.: Берлин, 1922) и философия заумного языка, возникшая в русле русского авангарда. Очевидна общность истоков: спиритизм, оккультные и эзотерические искания, увлечение мистикой и магией, философией и психологией бессознательного (Э. Гартмана, Дю Преля, Э. Шюре), антропософией Р.Штайнера, что приводило к вере в сверхчувственную реальность, в которую погружается сознание, получая возможность обладания спасительным знанием. Опубликованные O.A. Шор, Г. В. Обатниным, М. Вахтелем, нами и другими исследователями «автоматические» послания Иванова, рассматриваются нами в автобиографическом аспекте, в сопоставлении с неопубликованными, сохранившимися среди дневниковых записей, • черновых вариантов стихотворений, статей и переводов сонетов Петрарки и трагедий Эсхилаэ. Они являют собой неоднозначный тип текстов в системе символистской культуры. «Автоматические» послания представляют стратегию символистского художественного дискурса, принципиально важную для символизма модель текста, реализующую в себе принцип «Я как Другой». Ивановым утверждается понимание глоссолалии как некоей идеи текста, воплощающей идею абсолютной свободы субъекта сознания на основе принципа «выхода из себя», экстаза или трансцендирования, «восхождения» без «нисхождения», на что он указывал в статье «О границах искусства». Признаки художественности -наличие определенной жанровой «памяти», риторическая избыточность приемов, повторяемость архетипических мотивов и образов, ритмическая организация, иконичность звука в тексте. Все это ставит проблему необходимости специального изучения указанных текстов, воплотивших важнейшие символистские жизнетворческие и мифопоэтические стратегии.

Глава шестая «Древо и лабиринт: мифы и сюжеты философской и исследовательской прозы 1920-1940-х г.» . посвящена исследованию литературно-критических, религиозно-философских статей и эссе Вяч. Иванова, его книги «Достоевский: трагедия - миф - мистика» и художественной прозы в аспекте анализа мифопоэтических стратегий, сформировавшихся на основе редукции мифа. § 6.1 «Философская природа художественной и исследовательской прозы Вяч. Иванова и современные

методы ее анализа» основан на анализе методологии Вяч. Иванова. Символизм приобретает у Вяч. Иванова уже в 1900-1910-е годы значение универсального метода не только в области художественного творчества, но и мифокритики и герменевтики. Литературоведение Иванова отличается тем, что в нем предпринята попытка осуществления художественного, религиозного-философского и научного синтеза. Многие его поздние эссе («Anima», «Мысли о поэзии»), книга («Достоевский: трагедия - миф - мистика») приобретают характер метаописаний, на языке которых можно понять некоторые его произведения, например, поэму «Человек» или «Повесть о Светомире царевиче». При анализе философской прозы Вяч. Иванова важно учитывать, что ее специфика заключается в прямой и последовательно реализуемой аналогии между литературоведением и творчеством, отражающим его рефлексию о методологии творчества. Принципиальная особенность литературоведения и творчества Вяч. Иванова - создание им языка топосов.

В этом плане большое значение представляет герменевтическо-риторическая традиция - важнейшая для литературоведения XX века. Об этом свидетельствует опубликованная М. Вахтелем переписка Иванова с Э. Р. Курциусом, продолжавшаяся с февраля 1932 года по июль 1949 года. Курциуса и Иванова как мыслителей объединял, во-первых, глубинный интерес к античности как истоку человеческой культуры, во-вторых, понимание связи времен, непрерывности литературной и философской традиции, в-третьих -отстаивание идеи надличного статуса языковых форм, наконец - стремление создать новую теорию литературы, альтернативную аристотелевской поэтике, где каноны извлекаются «изнутри» традиции. Основа этого - сокровенный язык топосов, то есть всеприсутствие принципиально значимых для всех эпох «формул мысли». Анализ этой проблемы показал, что взаимовлияние идей Курциуса и Вяч. Иванова было обусловлено их стремлением к созданию сокровенного языка.

Анализ этой гипотезы подтверждается в § 6.2 «"Основной миф" Достоевского в свете идей мифокритики и герменевтики Вяч. Иванова». Достоевский был в центре внимания Вячеслава Иванова долгие годы, начиная с его юношеских прозаических набросков до итоговой книги «Достоевский. Трагедия-миф-мистика», вышедшей в Тюбингене на немецком языке в 1932 году. Эта книга состоит из трех частей: «Tragodumena», «Mythologumena» и «Theologumena». Основной корпус текстов, вошедших в нее и составивший первую и третью главы, складывался в 1910-е годы. Центральное место второй главы, написанной специально для издания книги и отведенной анализу мифологической природы романов Достоевского, - показательно. Обращение к мифу выводит исследование, по мысли Иванова, на метафизический уровень. В исследованиях о Достоевском метаязык формируется у Иванова на пересечении традиций. Так язык поэтики представлен понятиями: «род», «жанр», «сюжет», «фабулизм», язык философии - понятиями Платона, неоплатоников, немецкого идеализма, Ф. Ницше, B.C. Соловьева и русской религиозной философии

(«философское умирание», «трансцендентное/имманентное», «онтологическая сущность», «соборность», «Вечная Женственность», «Богочеловек /Человекобог»). Он также использует образы и понятия Ветхого и Нового Заветов, Каббалы, герметических трактатов, сочинений христианских богословов и мистиков («внутренний человек», «внешний человек», «микрокосм и макрокосм», «Ахамот», «восхождение-нисхождение», «небесный Жених»), а также «священный язык», говоря его же словами, то есть язык мистических формул, который особенно сложен: «азъ есмь», «ты еси», «transcende te ipsum», «умри и стань» и др. «мифологический код» задается этими и другими ключевыми словами, а также понятиями, обозначающими действие: «священнодействие», «мистическое единение», «духовное перерождение», «проникновение», «смерть в духе», «смерть ветхого человека в личности», «умирание и возрождение», «искупление», «преображение». Подобный тип языковых новаций возникает на основе религиозно-мистической и эзотерической традиций в европейской культуре в связи с поисками совершенного языка, как об этом писал У. Эко.

Сформулированное Вяч. Ивановым понятие «основной миф» («Экскурс: основной миф в романе "Бесы"») применительно к творчеству Достоевского, отсылает к открытиям Вяч. Иванова в области мифа и ритуала, сделанным им в «Эллинской религии...». Поэтому он анализирует тексты романов Достоевского в терминологии, близкой ритуально-мифологическому методу, например, Дж. Фрэзеру. Вяч. Иванов находит в романах Достоевского универсальные сюжеты, укорененные в архаических представлениях. У него происходит расширение понятия «миф», так как он рассматривает его не только в его чисто нарративной функции (как ядро сюжета и основу повествования) или в психологическом плане, как Юнг (у которого миф - функция сознания), а в религиозно-философском смысле, восходящем к древнейшим ритуалам и отражающем природу дуализма архаического сознания.

Эта же проблема является центральной в § 6.3 «Миф Гоголя в интерпретации символистов и Вяч. Иванова». Проблему соединения эстетического и художественного у Гоголя пытается разгадать Вяч. Иванов в статье «"Ревизор" Гоголя и комедия Аристофана». Центральная трагическая проблема пути Гоголя — «конфликт между художником и христианином в его душе» — была сформулирована Ивановым в одном из черновых набросков этой статьи. По цензурным соображениям эта запись не была включена в текст, что позволяло «зашифровать» и скрыть проблему. Аналогия между эстетическим («Гоголем-художником») и религиозным («Гоголем — стражем над художником») составляет суть понимания Вяч. Ивановым и пути Гоголя, и преобразования в его творчестве эстетики - в религию на основе универсализации категории комического катарсиса. Именно комический катарсис у Гоголя, по мысли Иванова, стал воплощением мистериального значения («очищение») в комедии как форме истинного всенародного искусства, восходящего к античным корням и одновременно сохраняющего «характерные черты средневекового действа». Речь идет не только о том, что

высокая комедия Аристофана вобрала в себя «религиозный» опыт мистерий, по и о том, что средневековые формы драмы сохранили в себе «память» о сакральном смысле действа, направленного на трансформацию души человека. Поэтому комедия «Ревизор» понимается Вяч. Ивановым как религиозно-морализаторская мистерия, цель которой — преображение, а основа — комический катарсис, исцеляющий на основе всенародного смеха и страха.

§ 6.4. «Символическая природа религиозно-философского эссе "Анима": сюжет трансформаций как лабиринт» основан на анализе

,____________________ _гг_____________________м __т г-\___..а_________ /.. а хттх к а .. \

1 срмстчс1ж.ил иирсиии и шмиилин лии раиитЫ. jccc «лнима» ^«лхчüvi/\»)

было написано на немецком языке в 1935 году и опубликовано в немецко-швейцарском журнале «Корона» («Corona»). Здесь воплощается в форме символического лабиринта метафизический опыт пути человека к Богу как борьба двух антиномических начал в сознании. Сюжет Анимы-Психеи восходит к архаическим мифологическим представлениям о скитаниях человеческой души, стремящейся обрести божественного возлюбленного или целостность, обозначенную в учении Платона понятием андрогинности. Тезаурус эссе восходит к мистическим формулам и мифологемам посвящений и архетипическим образам трансформации, которые являются метафорами и символами сознания. Они близки обозначенному Э.Р. Курциусом понятию «топоса» и являются художественными образами: Анима, Анимус, Психея, Ева, Адам, Самость, Троица, Христос, Святой Дух, Лабиринт. Нетрудно убедиться, что некоторые топосы - это параболические фигуры сознания или душевного состояния, в определении К.Г.Юнга, - архетипы коллективного бессознательного, например, Анима, Анимус, Самость, восходящие к общечеловеческим представлениям. В качестве топосов Ивановым используются «формулы» из сочинений Августина («Transcensus sui»), Ветхого и Нового Заветов, патристики. Некоторые выражения заимствованы из контекста жизни и творчества Ф. Ницше («Распятый Дионис»), речей Ф.М.Достоевского («Всечеловек»), сочинений B.C. Соловьева («всеединство», «Богочеловечество») и др. На основе трансформации образа-цитаты в топос осуществляется перевод мифопоэтического сюжета в мифо-метафизический как отражение в образах-символах пути познающего сознания к Богу. Сюжет развивается на основе аллегорической образности и представлен символикой лабиринта.

§ 6.5 «Миф о сакральной функции поэзии и мессианской роли поэта ("Мысли о поэзии"): архетип Мирового Древа и жанровая форма эмблемы». посвящен анализу поздней статьи Вяч. Иванова 1938-1940-х гг. Она интересна как образец религиозно-философской эссеистики. На основе глубинной реконструкции мифологического сознания, истоки которого важны, по мнению Иванова, для становления души современного человека, он создает миф о священной роли поэта и сакральности поэтического слова. Автор уподобляется боговдохновенному жрецу, посвященному в традицию, противопоставляя себя толпе «непосвященных» (profani). Его функция - создание бытия поэзии как Древа Познания в образах-символах познания, то есть поэтической онтологии.

В то же время в эссе образ мировой поэзии представлен как непрерывное поле развития и расцвета творчества, поэтому в нем используются многократно повторяющиеся глаголы роста, перетекания, трансформации и метаморфоз. Специфическая художественность возникает на стыке философского и художественного. Происходит как бы балансирование «на границе». Отсюда -недоговоренность как прием повествования, приемы «узрения» внутреннего опыта, визионерство, воспоминания, комментарий, этимологизация слова, афористичность интертекстов, их многослойность. Эссе Иванова присущ орнаментальный тип повествования. Поэтому образы-мысли, образы-эмблемы осуществляют как бы движение по кругу. Круг - древнейший символ сознания, восхождение и нисхождение происходит как бы спиралевидно по стволу -лестнице Мирового Древа. Таким образом, задача эссе как метаописания - не столько изложение готовой истины, сколько репрезентация возможного мыслительного пути к ней как некое откровение.

Соединение эстетического, философского и религиозного начал глубоко проявляются в итоговом произведении Вяч. Иванова - «Повести о Светомире царевиче» (1928-1949). Его анализу посвящен § 6.6 «Жанрово-родовой и мифологический синкретизм в теологической утопии Вяч. Иванова "Повесть о Светомире царевиче": проблема иконологии и архетип Крестного Древа». Современные исследователи наметили плодотворные подходы к изучению мифологической природы текста, его фольклорных источников, жанровой и повествовательной структуры (А. Л. Топорков, Т. Венцлова и др.). Благодаря этим и некоторым другим исследованиям возникает возможность провести целостный анализ уникальной художественной природы произведения через исследование авторского приема введения религиозного экфрасиса и иконологический слой произведения, который основан на мифологизации архетипа Мирового Древа. Образы и реминисценции сюжетов и мотивов византийской и древнерусской иконописи («Георгий Победоносец», «Чудо Георгия о змие», «Покров Богоматери», «София Премудрость Божия», «Мария Оранта», «Параскева Пятница» и др.), храмовой живописи являются не просто интертекстуальными вкраплениями или экфразами, но определяют «образ» повествования от лица старца-инока, мотивно - образный строй произведения, систему именования персонажей и принцип их «возрастания»: от портрета - к иконе, от «личины» - к образу-Лику. Иконологический слой произведения скрепляет эпическое и лирическое, пронизывает их отсылками к религиозному смыслу сюжетов, мотивов и образов. Связь мифологических представлений древности (прежде всего славянского язычества) и христианства осуществляется на основе архетипа Мирового Древа, трансформирующегося в структуре сюжета в Крестное Древо. Эта модель помогает понять архетип Мирового Древа и как Древо Познания, Древо Желания, Древо Восхождения (к высшим религиозным образам и первообразам), Древо Нисхождения (к миру предков и первоначал), Древо Христа, Древо Богоматери. Магическое пространство древа в структуре произведения становится пространством «перехода». Это ведет к изменению

ситуации или просветлению героев. Поэтому закономерен тот факт, что «Повесть о Светомире царевиче» является мифолога- теологической утопией, в центре которой - некое идеальное христианское царство Пресвитера Иоанна. Вяч. Иванов использует фольклорно-мифологическую образность, традиции средневековой русской и западноевропейской книжности. Если говорить о центральной идее - создании богочеловеческого единства на основе единой Вселенской Церкви - замысел смог воплотиться только частично. O.A. Шор завершает повествование в духе жития св. Серафима Саровского и романа о поиске св. Грааля.

В Заключении подводятся итоги исследованию и делаются выводы. Новаторство теоретика русского символизма заключается в расширении сферы понимания мифа и мифопоэтического. Присущая поэту интуиция универсализма и единства мировой культуры нашла в мифе идеальную форму для выражения сложнейшей системы символических смыслов. Миф приобретает онтологический статус и становится имманентной самосознанию поэта категорией мысли, «бытием личностным», как писал А.Ф. Лосев. Мифопоэтику Вяч. Иванова отличает от других символистов ее генезис, полигетерогенность доминантных символов и мифов, динамика стратегий мифотворчества, создание особого метаязыка мифопоэтического мышления, глубина погружения в архетипические структуры сознания, синтез обрядово-мифологического и немифологического интеллектуального начала, эйдетическая природа символических образов, умение переводить художественный образ в понятие и фигуру сознания, способы организации мифопоэтического дискурса. Мифопоэтическая реальность текста реализуется как проект особой полижанровой, гиперциклической, имагинативно-рефлексивной, интермедиальной текстуальности. Процесс циклообразования осуществляется как реализация мифопоэтической стратегии автора. Наблюдается гибридизация жанров. Она осуществляется в его ранних поэмах-посланиях («Ars Mystica» и др.), в книгах лирики как мистериально-мифологических единствах («Кормчие Звезды», «Прозрачность», «Cor Ardens», «Нежная Тайна.-Аеята»), в экспериментальных типах «автоматических посланий», в философской поэме-мистерии «Человек», в мифо-теологической утопии «Повесть о Светомире царевиче», в религиозно-философских эссе -параболах («Anima»), Процесс гибридизации затронул и исследовательскую прозу Вяч. Иванова и прежде всего книги «Эллинская религия страдающего бога», «Дионис и прадионисийство», «Достоевский: трагедия - миф - мистика», характеризующиеся соединением в них научного анализа и философской рефлексии на основе мифологизации. Мифологизм становится в творчестве Вяч. Иванова полем взаимодействия языков поэзии, философии и религии, что является важной составляющей гуманитарной парадигмы и методов литературоведения XX века.

ПУБЛИКАЦИИ, ОТРАЖАЮЩИЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ:

I. Монографические и отдельные научные комментированные издания:

1. «Фауст нашего века»: Мифопоэтика Вячеслава Иванова: Монография / С. Д. Титаренко. - СПб.: ИД. «Петрополис», 2012. - 654 с.

2. Иванов Вяч. АНИМА / Подг. текста, предисл., примеч., коммент. и исследование С. Д. Титаренко / С. Д. Титаренко. - СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ. 2009. - 142 с.

II. Публикации в журналах и сборниках, рекомендованных в перечне рецензируемых изданий ВАК:

3. К истокам ранних мифопоэтических исканий Вячеслава Иванова: перевод из «Бхагавадгиты» (1884) / С.Д. Титаренко // Русская литература. - 2013. - № 1. -С. 137-153.

4. Философская поэзия Вячеслава Иванова: проблема метатекстового единства /С.Д. Титаренко // Вестник СПбГУ. - Серия 9: Филология. Востоковедение. Журналистика. - 2013.- Вып. 1.- С. 26-34.

5. «Основной миф» Достоевского в интерпретации Вячеслава Иванова / С.Д. Титаренко // Вестник СПбГУ. - Сер. 9: Филология. Востоковедение. Журналистика. - 2012. - Вып. 1.- С. 47-55.

6. Из ранней прозы Вячеслава Иванова 1887 года (к проблеме истоков «Интеллектуального дневника» 1888-1890-х гг.) / С.Д. Титаренко // Русская литература. - 2011. - № 4. - С. 38-44; Приложение. Иванов Вяч. Прозаические этюды. Публ. и коммент. / С. Д. Титаренко// Там же. - С. 45-51.

7. Интермедиальность в поэтике символистов: метаморфозы сюжета Благовещения у А. Блока и Вяч. Иванова / С. Д. Титаренко // Вестник КЕМГУКИ, 2011. - № 16. - С. 125-131.

8. Иконология «Повести о Светомире царевиче» (О связи мифологии и христианской религии в творчестве Вячеслава Иванова) / С. Д. Титаренко // Христианство и русская литература. - СПб.: Наука, 2010. - Вып. 6. - С. 343-382.

9. Экфрасис-эмблема в творчестве Вячеслава Иванова / С. Д. Титаренко // Вестник СПбГУ. - Сер. 9: Филология. Востоковедение. Журналистика. - 2010. -Вып. 1.-С.75-84.

10. Об одном незавершенном замысле Вячеслава Иванова (поэма «Ars Mystica» в контексте ранних творческих исканий) / С. Д. Титаренко // Русская литература.- 2009. - №1. - С. 162-177. Приложение. Иванов Вяч. Ars Mystica. Публикация фрагмента поэмы / Е. В. Глухова, С.Д. Титаренко // Там же. - С. 178-182; Комментарии / С.Д. Титаренко // Там же. - С. 182-184.

11. Мистериально-мифологическая природа жанра мелопеи «Человек» в творчестве Вячеслава Иванова / С. Д. Титаренко // Вестник СПбГУ. - Сер. 9: Филология. Востоковедение. Журналистика. - 2009.- Вып. 2,-4.2. - С. 55-65.

12. Римский претекст в мифопоэтической картине мира у Вячеслава Иванова (Петербург, Москва, Рим) / С.Д. Титаренко // Вестник СПбГУ. - Сер. 9: Филология. Востоковедение. Журналистика. - 2009. -Вып. 1. - С. 3-13.

42

13. Литература русского зарубежья: Международная научная конференция: итоги и перспективы / С. Д. Титаренко // Вестник СПбГУ. Сер. 9: Филология. Востоковедение. Журналистика. - 2008. - Вып. 3. - С. 234-241.

14. «"Башня" В. И. Иванова в культуре Серебряного века. 1905-2005». Международная научно-практическая конференция / С.Д. Титаренко // Русская' литература. - 2005. - № 3. - С. 240-246.

15. Вячеслав Иванов в «зеркале зеркал» Русско-итальянского архива / С.Д. Титаренко // Русская литература. - 2003. - № 3. - С. 191-198.

III. Публикации в сборниках научных трудов и материалов Международных конференций, в научных комментированных изданиях.

16. Экфрасис у Вяч. Иванова как «внутреннее изображение» («Пергамский алтарь Зевса и образность книг «Эллинская религия страдающего бога» и «Дионис и прадионисийство» /С.Д. Титаренко // «Невыразимо выразимое»: экфрасис и проблемы репрезентации визуального в художественном тексте: Сб. ст./ Сост. и научн, ред. Д.В. Токарев. - М.: Новое литературное обозрение, 2013.

- С. 423-440.

17. Мифокритика Вяч. Иванова как метаязык описания творчества Ф.М. Достоевского / С. Д. Титаренко // Ф.М. Достоевский и культура Серебряного века: традиции, трактовки, трансформации: К 190-летию со дня рождения и к 130-летию со дня смерти Ф. М. Достоевского/ Под ред. Е.А. Тахо-Годи. - М.: Водолей, 2013. - С. 194-206.

18. Автоматические записи Вячеслава Иванова: проблема понимания и интерпретации / С.Д. Титаренко // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета технологии и дизайна: Научный журнал. - 2012.

- Серия 2: Искусствоведение. Филологические науки. - №3. - С. 28-32.

19. Теоретическое наследие Вячеслава Иванова й литературоведение XX века / С. Д. Титаренко // Актуальные проблемы изучения и преподавания русской литературы: взгляд из России - взгляд из зарубежья: Материалы Междунар. научно-практич. конф., поев. 190-летию кафедры истории русской литературы СПбГУ / Под ред. А. А. Карпова. - СПб.: Скрипториум, 2011. - С. 366-378.

20. Пометы А. Блока на «Эллинской религии страдающего бога» Вяч. Иванова (к проблеме неогностической мифологии) / С. Д. Титаренко // Шахматовский вестник, - Вып. 12 / Под. ред. И. С. Приходько. - М.: Наука, 2011. -С. 232-249.

21. Мистические аспекты интерпретации жизни и творчества Н. В. Гоголя в интерпретации русских символистов / С. Д. Титаренко // Феномен Гоголя: Материалы Междунар. конф., поев. 200-летию со дня рожд. Н. В. Гоголя / Под ред. М. Н. Виролайнен, А. А: Карпова. - СПб., 2011. - С. 601-614.

22. Визуальная поэтика женского тела у Александра Блока и средневековый канон красоты / С. Д. Титаренко // Wielkie tematy kultury w literaturach slowianskich // Slavica Wratislaviensia. Wroclaw, 2011. - CLIII:9. - C. 317-326.

23. А. Блок и прерафаэлиты (О некоторых визуальных источниках и природе трансформаций архетипического образа Вечной Женственности) /

С. Д. Титаренко // Александр Блок: Исследования и материалы / Отв. ред. Н. Ю. Грякалова. - СПб.: Изд-во «Пушкинский Дом», 2011. - С.113-141.

24. К истолкованию заметок Вяч. Иванова на полях диалога Платона «Федр» / С.Д. Титаренко // Вяч. Иванов: Исследования и материалы / Под ред. К. Ю. Лаппо-Данилевского и А. Б. Шишкина. - СПб.: Изд-во Пушкинского дома, 2010. - Вып. 1. -С. 402-416.

25. Мелопея Вяч. Иванова «Человек» и античная орфико-пифагорейская и платоновская традиция / С. Д. Титаренко // Античность и культура Серебряного века: К 85-летию А. А. Тахо-Годи /' Отв. ред. и сост. Е. А. Тахо-Годи. - М.: Наука,2010. -С. 169-176.

26. Поэма Вяч. Иванова «Младенчество»: символический язык автобиографического мифа и его христианские и розенкрейцерские истоки / С. Д. Титаренко // Судьбы литературы Серебряного века и русского зарубежья: Сб. ст. и материалов / Под ред. Ю. М. Валиевой, С. Д. Титаренко. - СПб.: «Петрополис», 2010. - С. 183-201.

27. Проблема интермедиальности и традиции «Эмблемат» у Павла Флоренского и Вячеслава Иванова / С. Д. Титаренко // Mistrzowi I Przyjacielowi: Pami^ci Profesora Zbigniewa Baraáskiego / Red. Anna Paszkiewicz. - Wroctaw, 2010.-C. 411-422.

28. Поэтика визуального образа у А. Блока и традиции итальянской живописи Средневековья и Возрождения/ С. Д. Титаренко // Шахматовский вестник / Под ред. И. С. Приходько. - М.: Наука, 2010. - Вып. 10-11. - С. 228-246.

29. Бальмонт К. Д. Из ночи. Мысли о поэзии. Вступ. заметка и научн. коммент. / С. Д. Титаренко // Современные записки: Общ.-пол. и литературный журнал. Репринтн. коммент. издание: В 70 т. Т. 1 / Под. ред. М. Н. Виролайнен. -СПб.: Петрополис, 2010.-С. 367-368; 374-380.

30. Жизнетворческий миф о Вечной Женственности в поэзии и философии В. С. Соловьева / С. Д. Титаренко // Серебряный век русской литературы: Сб. ст. / Под ред. О. В. Богдановой. - СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2009. - С. 30-50.

31. Петербург и Москва в мифопоэтической картине мира Вяч. Иванова / С. Д. Титаренко// Там же. - С. 105-113.

32. Поэма Вяч. Иванова «Ars Mystica» и античная традиция / С. Д. Титаренко // Античность и русская культура Серебряного века: К 85-летию А. А. Тахо-Годи. Предварительные материалы / Отв. ред. Е. А. Тахо-Годи, М. Ю. Эделыптейн. - М.: Издательство ФАИР, 2008. - С. 65-82.

33. Архетип Небесной Девы в поэзии В. С. Соловьева / С. Д. Титаренко // Homo Universitetus / Сб. статей: Памяти А. Б. Муратова / Под ред. А. А. Карпова. - СПб.: Филологический ф-т, 2008. - С. 235-256.

34. Искусство как теургия (неопубликованная поэма-послание Вячеслава Иванова «Ars Mystica» ) / С. Д. Титаренко // Символ: журнал христианской культуры. - Париж; М., 2008. - № 53-54. - С. 23-37.

35. Иванов Вяч. «Ars Mystica. Публикация текста; подготовка текста к публ. и текстологическая заметка / Е. В. Глухова, С. Д. Титаренко // Символ: журнал

христианской культуры. - Париж; М., 2008. - № 53-54. - С. 38-41; 42-53; Иванов Вяч, «Ars Mystica». Коммент. / С.Д. Титаренко // Там же. - С. 54-62.

36. Письмо А. М. Дмитревского к Вяч. Иванову от 20 ноября 1889 г. Иванов Вяч. «Осенние мысли» / Подг. текстов и публ. / С. Д. Титаренко // Там же. - С. 63-65; 66-67.

37. Иванов Вяч. Эхо / Подг. текста, предисл. и коммент. / К.Д. Лаппо-Данилевский, С. Д. Титаренко // Символ: журнал христианской культуры. -Париж; М., 2008. - № 53-54. - С. 220-228.

38. Иванов Вяч. Мысли о поэзии /' Подг. текста, предисл. и коммент. i С. Д. Титаренко// Там же. - С. 229-275.

39. Архетипы Платона и их трансформация в русском символизме / С. Д. Титаренко // Slavica Wratislaviensia. - Wroclaw, 2008. - CXLVI. - С. 317-326.

40. Последние метаописания русского символизма (жанровая форма эмблемы в поздней эссеистике К. Бальмонта и Вяч. Иванова) / С. Д. Титаренко // Литература русского зарубежья (1920-1940-е годы) : Взгляд из XXI века: Материалы Междунар. научно-практической конф. 4-6 октября 2007 г. / Под ред. Л. А. Иезуитовой, С. Д. Титаренко. - СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2008. - С. 134-149.

41. От архетипа к мифу: Башня как символическая форма у Вяч. И. Иванова и К. Г. Юнга / С. Д. Титаренко // Башня Вячеслава Иванова и культура Серебряного века / Под ред. А. Б. Шишкина, Ю. Е. Галаниной, С. Д. Титаренко. - СПб.: Филологический ф-т СПбГУ, 2006. - С. 235-277.

42. «Книга Иова» и ее интерпретации в психоанализе и русском символизме («Ответ Иова» К. Юнга и «Человек» Вяч. Иванова) / С. Д. Титаренко // Зависть. Формы ее оправдания и разоблачения в культуре: Материалы межд. научн. конф. 12-14 июля 2006 г. / Под ред. В. М. Марковича. - СПб.: КПО «Пушкинский проект», 2007. - С. 131-146.

43. Автоматическое письмо у Владимира Соловьева и Вячеслава Иванова: архетипы мистического сознания и традиции глоссолалии / С. Д. Титаренко // Русская антропологическая школа. Труды / Под ред. Вяч. Вс. Иванова. - Вып. 4. - Ч. 1. - М.: РГГУ, 2007. - С. 147-189.

44. «Случай Э. Сведенборга»: природа автоматического письма у В. Соловьева и Вяч. Иванова / С. Д. Титаренко // Случай и случайность в литературе и жизни. Материалы Межд. научн. конф. 6-10 июля 2005 г. / Под ред. В. М. Марковича. - СПб.: КПО «Пушкинский проект», 2006. - С. 126-141.

45. Суггестивная.природа звукообразов А. С. Пушкина и мистическое начало в поэтике символизма / С. Д. Титаренко // Пушкин и Калиостро : внушение в искусстве и в жизни человека. Материалы межд. научн. конф., 13-17 июля 2004 г./ Под ред. В. М. Марковича. - Санкт-Петербург: КПО «Пушкинский проект», 2004. - С. 194-208.

46. «Поэзия ужаса»: метафизика страха у К. Д. Бальмонта / С. Д. Титаренко // Языки страха: мужские и женские стратегии поведения. Ст. и материалы междушр. научно-практической конф. 3-5 октября 2003 г. / Под. ред. И. М. Герасимовой, Е. Л. Мадлевской. - СПб., 2004. - С. 241-252.

47. Экфрасис как основа сновидчсского дискурса в поэзии символистов: от стилистики прерафаэлитов до сюрреализма / С. Д. Титаренко // Пушкин и сны. Статьи и материалы Междунар. научн. конф. 4-7 июля 2003 года. Пушкинские Горы / Под ред. В. М. Марковича. - СПб.: КПО «Пушкинский проект», 2004. -С. 184-198.

48. Мифологический нарратив сказок А. С.. Пушкина и его актуализация в прозе русского символизма и авангарда / С. Д. Титаренко // Язык Пушкина (Пушкин и Андерсен: поэтика, философия, история литературной сказки): Материалы Междунар. научной конф. 2-7 июля 2002 г. /' Под ред.

B. М. Марковича. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 2003. - С. 292-309.

49. Серебряный век и языковая ситуация в поэзии постмодернизма /

C.Д. Титаренко // Актуальные направления функциональной лингвистики / Под ред. JI. А. Араевой. - Томск: ТГУ, 2001. - С. 245-252.

50. Лирика И. А. Бунина в контексте Серебряного века / С. Д. Титаренко // Бунин и мировой литературный процесс: материалы международной научной конференции. - Орел, 2000. - С. 3-13.

51. О соотношении предсимволизма и символизма в русской поэзии конца XIX века / С. Д. Титаренко // Проблемы литературных жанров: Материалы IX Международной научной конференции 8-10 декабря 1998 г. / Под ред. А. С. Янушкевича, Т. Л. Рыбальченко. - Томск, 1999. - С. 56-59.

52. Поэзия Д. С. Мережковского как тип переходной художественной системы / С. Д. Титаренко // Филологический анализ текста. Сб. статей / Под ред. Г.П. Козубовской. - Барнаул, 1999.- Вып. III. - С.120-125.

53. Миф как универсалия символистской культуры и поэтика циклических форм / С. Д. Титаренко // Серебряный век: философско-эстетические и художественные искания / Под ред. С. Д. Титаренко. - Кемерово: КемГУ, 1996. -С. 3-15.

54. Мотивы и образы Ф. Ницше в поэтике раннего творчества В. Я. Брюсова / С.Д. Титаренко // X Брюсовские чтения. Материалы докладов межвуз. научной конф. - Ставрополь: СГПУ, 1994. - С. 43-45.

55. Функция символа и мифа в процессе циклообразования у Вячеслава Иванова: (На материале книги "Cor Ardens") / С. Д. Титаренко // Циклизация литературных произведений: системность и целостность. Межвуз. сб. научных трудов / Под ред. М. Н. Дарвина. - Кемерово: КемГУ, 1994. - С. 57-69.

56. Серебряный век и проблема литературного модерна (к постановке вопроса) / С. Д. Титаренко // Время Дягилева. Универсалии серебряного века. Третьи Дягилевские чтения: Материалы / Сост. В.В. Абашеев. - Вып. 1. -Пермь: Изд-во «Арабеск», 1993. - С. 120-129.

57. Понятие «внутренний канон» в эстетике Вяч. Иванова / С. Д. Титаренко // Проблема традиций в истории культуры. - Череповец, 1992. - С 82-85.

58. Сонет В. Я. Брюсова «К форме» и эстетические идеи русского символизма / С. Д. Титаренко // Валерий Брюсов: Проблемы творчества: Межвуз. сб. / Под ред. О. К. Страшковой и др. - Ставрополь: СГПУ, 1989. - С. 3-11.

IV. Учебники, учебные пособия, словарные статьи

59. ТС.Д, Бальмонт / Титарентсо С. Д. // Литературный Санкт-Петербург. XX век: прозаики, поэты, драматурги, переводчики: Энциклопедический словарь: В 2-хт. - СПб.: Филологический факультет, 2011. - Т. 1. - С. 79-83.

60. Л. Д. Зиновьева-Аннибал / Титаренко С. Д. // Там же. - С. 435-437.

61. Вяч. Иванов. Ч. II / С. Д. Титаренко //Литература русского зарубежья (1920-1940): учебник для высших учебных заведений Российской Федерации / Отв. ред. Б. В. Аверин, С. Д. Титаренко / СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2010. - С. 428-453.

62. К. Д. Бальмонт / С. Д. Титаренко // Там же. - С. 454-477.

63-68. И. С. Шмелев; Д. С. Мережковский; 3. Н. Гиппиус; Вяч. Иванов; К. Д. Бальмонт; Б. Ю. Поплавский / С. Д. Титаренко // Литература русского зарубежья (1920-1940): практикум-хрестоматия / С. Д. Титаренко (редактор-составитель). - СПб.: Филологический ф-т СПбГУ, 2010. - С.140-148, 203-215, 216-226,227-242,243-251,341-355.

69. Литература русского зарубежья (1920-1940). Программа / С. Д. Титаренко. -СПб.: Филологический ф-т СПбГУ, 2010. - 80 с.

70. Сонет в поэзии Серебряного века: художественный канон и проблема стилевого развития: пособие по спецкурсу / С.Д. Титаренко. - Кемерово: КемГУ, 1998.- 106 с.

Титаренко Светлана Дмитриевна

Мифопоэтика Вячеслава Иванова в контексте идей русского символизма: истоки, генезис, стратегии

Автореферат Диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук'

Тираж 100 экз. Отдел новых учебных технологий СПбГУ 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д.11

Текст диссертации на тему "Мифопоэтика Вячеслава Иванова в контексте идей русского символизма"

ФГБО ВПО «САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ

УНИВЕРСИТЕТ»

МИФОПОЭТИКА ВЯЧЕСЛАВА ИВАНОВА В КОНТЕКСТЕ ИДЕЙ РУССКОГО СИМВОЛИЗМА: ИСТОКИ, ГЕНЕЗИС, СТРАТЕГИИ

Специальность 10.01.01. - Русская литература

Диссертация

на соискание ученой степени доктора филологических наук

На правах рукописи

Титаренко Светлана Дмитриевна

Санк т-Пе тербург -2013

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ.................................................................................... 5-21

ГЛАВА I. На пути к символизму: поиски мифопоэтического

языка в ранний период творчества.................................................

1.1. Истоки метафизической и абстрактно-символической

образности в ранней лирике 1884-го— 1900-х г..................................................22-41

1.2. Фрагментарная проза конца 1880-х — годов и проблема метатекстового единства....................................................... 42-58

1.3. Религия как мистерия и архетип соборного сознания в незавершенной поэме «Ars Mystica» (1889)..............................................................58-76

1.4. Архетипическая идея Рима как Музея Памяти в раннем творчестве поэта и миф о вечном

возвращении............................................................................................................................................76-87

ГЛАВА II. Ритуализованный космос дионисийского мифа: от эстетики религии - к прамифу, мистерии и

репрезентациям символической образности..........................................

2.1. Миф о Дионисе: проблема истолкования

и анализа........................................................................... 88-104

2.2. Дионисийский прамиф как архетипический сюжет

и модус художественности: преодоление Ницше.........................104-113

2.3. Пергамский Алтарь Зевса как источник дионисийского прамифа и его визуальные репрезентации в книгах «Эллинская религия страдающего бога» и

«Дионис и прадионисийство»................................................. 113-122

2.4. Философствование в форме мифа: неогностицизм у

B.C. Соловьева и Вяч. Иванова.............................................. 123-133

2.5. «Эллинская религия страдающего бога» как тип неогностического философствования в форме мифа и

проблема ее восприятия А.Блоком.......................................... 134-141

2.6. Дионисийский мистериальный архетип и мифопоэтика:

поэма «Сфинкс».................................................................. 141-147

ГЛАВА III. Поэтическая онтология: мифопоэтика книг лирики 1900-1910-х годов и проблема метациклического единства..................

3.1. Мифопоэтическая природа лирики и ее онтологизм

как свойство «отраженных культур»: принцип

«двойного зрения».......................................................... 148-165

3.2. Функция символа и мифа в процессе циклообразования: религиозно-философская и

ритуально-мифологическая традиции................................. 166-177

3.3. Индивидуально-авторский миф и фаустовская

природа сюжета искушения познанием.................................. 178-193

3.4. От мелоса — к логосу: музыка как основа

художественного единства лирики..................................... 193-200

3.5. «Кормчие Звезды»: миф о воссоединении

с первоначалами и поэтика музыкального синтеза................. 201-216

3.6. Мифопоэтика книги «Прозрачность»: проблема «внутреннего зрения» и поиск

мистериального синтеза.................................................. 217-230

3.7. Книга лирики «Cor Ardens» как сверхциклическое единство и палимпсест: многослойность символов и мифопоэтических

сюжетов........................................................................ 231-260

3.8. Мифопоэтическое начало в сборнике «Нежная

Тайна. - Аеята»................................................................ 261-269

ГЛАВА IV. От космологии — к космософии: Интермедиальность как стратегия мифотворчества в

лирике и поэмах 1910-х годов...................................................

4.1. «Абсолютный миф» Вяч. Иванова и

интермедиальность как способ его репрезентации.................. 270-283

4.2.Экфрасис-эмблема у Вяч. Иванова и

П.А. Флоренского и эзотерическая традиция........................... 284-292

4.3.Символический язык автобиографического мифа в поэме «Младенчество» и проблема

интермедиального синтеза................................................ 293-301

4.4. Жанрово-родовой и интермедиальный синтез в философской поэме-мистерии «Человек»: пифагорейский числовой символизм и влияние

А.Н. Скрябина............................................................... 302-329

ГЛАВА V. Архетипы и универсалии как стратегии

мифотворчества и эзотерическая традиция.......................

5.1. Философия Платона как источник мифотворческих идей и стратегий: диалог «Федр»

в заметках и комментариях Вяч. Иванова.................

5.2. Понятие архетипа и символов трансформации в русском символизме и эзотерической традиции: Вяч. Иванов - Э.К. Метнер - К.Г. Юнг.....................

5.3. Архетип башни в структуре «текста жизни»

и творчества Вяч. Иванова и К.Г. Юнга...................

5.4. Автоматическое письмо у Вяч. Иванова как тип символистского текста: функция архетипических образов и мотивов..............................................

ГЛАВА VI. Мифы и сюжеты философской художественной и исследовательской прозы 1920-1940-х годов..................

6.1. Философская природа художественной и исследовательской прозы Вяч. Иванова и современные методы ее анализа.............................

6.2.«Основной миф» Достоевского в свете идей мифокритики и герменевтики Вяч. Иванова..............

6.3.Миф Гоголя в интерпретации символистов и

Вяч. Иванова.....................................................

6.4.Символическая природа религиозно-философского эссе «Анима»: сюжет трансформаций как лабиринт.....................................................

6.5. Миф о сакральной функции поэзии и мессианской роли поэта («Мысли о поэзии»): архетип Мирового Древа и жанровая форма эмблемы..,

6.6. Жанрово-родовой и мифологический синкретизм в мифо-теологической утопии Вяч. Иванова «Повесть о Светомире царевиче»: проблема иконологии и архетип Крестного Древа...................

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ... БИБЛИОГРАФИЯ

330-344

345-357 357-372

372-389

390-403 404-410 411-417

417-426

426-430

431-459

460-463 464-514

ВВЕДЕНИЕ

Мифологизм - универсалия мышления, так как, по мнению А. Ф. Лосева, «в основе каждой культуры лежат те или иные мифы, разработкой и проведением которых в жизнь и является каждая данная культура» [Лосев 1990, 163]. Изучение мифологизма в литературе, - писал он в заметках «О мифологии в литературе», -важнейшая задача постижения особой природы художественности произведения и творчества писателя [Лосев 2013], это «высший синтез» как «счастье и ведение», достигаемые через всеохватывающее мировоззрение, то есть через «синтез всего, что образует собою духовную жизнь человека» [Лосев 2005, 14].

Мифотворческий опыт Вячеслава Ивановича Иванова (1866-1949) оказывается уникальным в силу гобальности задач, им поставленных, и его стремления к «высшему синтезу» в области философии творчества и поэтики мифа. Этот подход к мифу являет собой «опыт предела» в процессе мифологизации литературы. «Я, - говорил Вяч. Иванов, по свидетельству М. Альтмана, - быть может, как никто из моих современников, живу в мифе - вот в чем моя сила. Вот чем я человек нового начинающегося периода. Ибо, если по Конту, мир в своем развитии проходит через фазы: мифологическую, теологическую и научную, то ныне наступают сроки новой мифологической эпохи. И я являюсь, быть может, одним из самых первых вестников этой грядущей эпохи. И тогда, когда она настанет, меня впервые должным образом оценят...» [Иванов-Альтман, 61].

Дар Вяч. Иванова как явление «высшего синтеза» стал предметом осмысления еще при его жизни, вызывая неоднозначные оценки у современников соединением религиозного, философского и художественного начал и сложностью «иератического» архаизированного языка, вызывавшего «конфликт

интерпретаций» и непонимание его новаций (И. Анненский, Д. Философов, К. Маковский). Символисты (А. Блок, В. Брюсов, А. Белый ) и русские философы (И. Бердяев, П. Флоренский, Ф. Степун, В. Эрн, Л. Шестов) отмечали «неотмирность» дара Вяч. Иванова и невозможность перевода его поэзии и прозы на язык рациональных понятий.

Это во многом определило направленность междисциплинарного изучения творчества поэта в XX - начале XXI веков. Историко-литературные и теоретические исследования развивались в русле стратегий и дискурсов философии, религиозной антропологии, культурологии, эстетики,

искусствознания, литературоведения, подтверждая сложность его художественной системы, о чем свидетельствуют работы С.С. Аверинцева, М.М. Бахтина, Р. Бёрда, Г. Бобилевич, H.A. Богомолова, М. Вахтеля, Т. Венцловы. Ф. Вестбрука, М.К. Гидини, А.Г. Грек, А. Дудека, П. Дэвидсон, Т.В. Игошевой, К.Г. Исупова, Н.В. Котрелева, И.В. Корецкой, O.A. Кузнецовой, A.B. Лаврова, К.Ю. Лаппо-Данилевского, Д.М. Магомедовой, З.Г. Минц, Д. Мицкевича, Г.В. Нефедьева, В. А. Никитина, Г.В. Обатнина, Л.В. Павловой, В.В. Полонского, И.С. Приходько,

Jl. Силард, Е.А, Н.Д. Тамарченко, Тахо-Годи, A.JI. Топоркова, В. П. Троицкого, С. В. Федотовой, А.Б. Шишкина, М. Цимборской-Лебоды и других исследователей.

Создаваемая Вяч. Ивановым мифо-теургическая философия реалистического символизма возникала в контексте символистских проектов, но противостояла гносеологизму В.Я. Брюсова и множественным исканиям К. Бальмонта, А. Белого, Эллиса (Л. Кобылинского), М.Волошина. Для Иванова-символиста был важен собирательный опыт культуры всего человечества и его обрядово-мифологические истоки, явленные в слове как онтологической реальности. Метафизика сознания становится у него основой художественного мышления, символический язык создается через миф, понимаемый как «динамический вид (modus) символа», а символ «как движение и двигатель, как действие и действенное слово» [Иванов: II, 595-596]1. Это позволяет говорить о мифопоэтическом дискурсе как аналоге философского дискурса, объединяющего личное и сверхличное, «родное» и «вселенское» начала. Поэтому творчество Вяч. Иванова оценивается как тип художественности, в котором наблюдается, говоря словами А.Ф. Лосева, «синтез науки, религии, искусства и философии» [Лосев 2005, 14] через мифологические архетипы, о чем писали С.С. Аверинцев, Л. Силард, А. Ханзен-Леве, Т. Венцлова.

Подобная мифологизация философии, поэзии и религии была задана вектором развития русской и западной мысли и прежде всего творчеством B.C. Соловьева и Ф. Ницше и нашла воплощение в русской и европейской литературе. Исследователи философии оценивают это явление как мифопоэтику мысли или «опыт топологической рефлексии» [Исупов 2001; 2010; 2012; Кребель]. Подобный опыт фиксирует «не столько способ организации письма, сколько указывает на целостность эстетического опыта» [Кребель, 9]. Это, по классификации В. Подороги, тип «другой» литературы, «экспериментирующей», в которой «определяющую роль начинает играть внутрипроизведенческий мимесис» [Подорога, 10-11], то есть поэтика определяет онтологизм в широком смысле этого слова: и как бытие, и как размышление о нем, и как художественную картину мира [Карасев, 293]. Поворот к «другой литературе» через понимание поэтики Вяч. Иванова как альтернативной аристотелевской был намечен в работах Л. Силард, как отмечают М.Н. Виролайнен и С. Г. Бочаров [Виролайнен, Бочаров, 6].

Речь идет о возврате к глубинным духовным истокам понимания литературы. В этом плане религия, философия и художественное творчество в научных попытках объяснения этого явления накопили немалый опыт, восходящий к глубокой древности, к синкретизму «мусических искусств», как писал Вяч. Иванов. Поэтому диалогизм как постоянное вопрошание и

1 Иванов Вяч. Собр. соч. / Под ред. Д. В. Иванова и О. Дешарт; введ. и примеч. О. Дешарт. Брюссель: Foyer Oriental Chrétien, 1971-1987. T. I-IV. Изд. не окончено. В дальнейшем сноски в тексте работы даются по этому изданию с указанием тома (римской цифрой) и страницы (арабской).

обращенность к общечеловеческому опыту осознания бытия человека в пространстве культуры - основание этого типа «другой» литературности как опыта создания языка символических соответствий.

У Вяч. Иванова, как показали исследования, мифологизм вызван попыткой решить «гносеологическую сторону проблемы кризиса европейской культуры», как в феноменологии Э. Гуссерля [Грабар 2002]. Он обусловленстремлением создать поэтический язык как переживание сакрального слова и сакральной традиции и желанием сделать объектом познания не столько существование индивидуального человека, сколько «изначального», «всеобщего», «единого Адама», постигшего весь путь обретений и утрат «всемирного человечества», что ярче всего воплотилось в философской поэме «Человек». Поэтому опыт бессознательного (дионисийского) как архетипический пласт представлений становится доминантой его научных и художественных исканий и трансформируется в систему универсальных символов, раскрывающих его художественную картину мира.

Предлагаемая работа представляет собой первый опыт доминантного анализа творчества Вяч. Иванова в аспекте становления универсальных символов и мифопоэтических стратегий - модальностей формирования символического языка, который становится выражением метафизики художественного сознания и делает его творчество полем экспериментаторства для рождения «другой» литературы с точки зрения теории мимесиса как подражания не реальности жизни, а реальности художественного сознания. Основанием разработки проблемы является прежде всего стремление осмыслить творчество теоретика русского символизма на адекватных его мифопоэтике методологических основаниях и опыт публикации малоизученного наследия поэта и теоретика символизма.

Трудность исследования творчества поэта заключается в том, что в России до сих пор нет Академического или Малого собрания его сочинений и научного комментария к ним. Всеохватывающий анализ поэзии в различных аспектах поэтики - задача будущего. Он возможен на основе современного научного комментария. Пока мы имеем неполное Брюссельское издание сочинений поэта в четырех томах, которое включает комментарий О.А.Шор и примечания самого поэта, двухтомное собрание лирики и драматургии Иванова, составленное Р.Е. Помирчим и изданное в Большой серии Библиотеки поэта (СПб., 1995) и некоторые другие. Недавно вышедшие комментированные издания произведений Вяч. Иванова [Иванов 2006; 2006Ь; 2007; 2008; 2008Ь; 2009; 2011а; 2012] важны для плодотворного изучения его творчества.

Приоритетным направлением в изучении творчества поэта в последние десятилетия в России и за рубежом стали архивные разыскания, которые позволяют более полно и глубоко представить художественную систему Вяч. Иванова. В трудах Н. А. Богомолова, Г. М. Бонгард-Левина, М. Вахтеля, Е.В. Глуховой, Ю.К. Герасимова, Ю.В. Зобнина, Г. Карпи, Н. В. Котрелева, О. А.

Кузнецовой, А. В.Лаврова, К. Ю. Лаппо-Данилевского, Г. В. Обатнина, В. В. Сапова, Д.Сегала, Н. Сегал, О. Л. Фетисенко, А.Б. Шишкина и других было введено в научный оборот многое из сохранившегося художественного, религиозно-философского, критико-публицистического и эпистолярного наследия Вяч. Иванова. Изданы книги H.A. Богомолова, составившего документированную хронику жизни теоретика русского символизма и осуществившего при участии М. Вахтеля и Д.О. Солодкой публикацию его переписки с Л.Д. Зиновьевой-Аннибал [Богомолов 2000; Богомолов 2009; Иванов-Зиновьева-Аннибал]. Проведенные в последние десятилетия архивные разыскания позволяют ставить проблему активного творческого развития поэта уже в 18801890-е годы, когда он был не известен читателю как поэт и мыслитель, а был известен как историк [Иванов-Гревс].

Были намечены также пути осмысления мифологизма Вяч. Иванова и принципы его жизнетворчества-жизнестроительства, что позволило поставить проблему системного изучения его мифопоэтики. Большую роль в этом плане сыграли труды А.Ф. Лосева, который, считая себя учеником Вяч. Иванова, разработал проблемы изучения диалектики символа и мифа, а также представил образцы анализа его произведений, например, мифологической трагедии «Прометей»: Он показал, что осознание творчества как сферы сотворения мифа-логоса было присуще поэту. Именно миф стал у Вяч. Иванова формой взаимосвязи религиозного и философского начал, научного познания и художественного творчества [Лосев 1976, 241-246; Лосев 1999, 134-172].

В теоретическом аспекте проблема мифологизма Вяч. Иванова разрабатывалась исследователями как «наследие орфизма», «теургического постулата» и «дантова кода», катарсической природы искусства [Асоян 2003; 2004; 2005; Силард 2002]. В контексте традиций Данте художественный мир Вяч. Иванова осмыслен П. Дэвидсон, А. Асояном [Davidson 1982; 1989; Асоян 1989], в русле влияния Гете и немецкой литературы - М. Вахтелем [Wachtel 1994а]. Мысль о значимости мифа и обряда в творчестве Вяч. Иванова является конструктивной при анализе творчества поэта Р. Бердом [Бёрд 2003; 2009; Bird 2006] и М. Цимборской-Лебоды [1993; 2010]. Важным этапом постижения мифопоэтики Иванова явились исследования А.Г. Грек, Г.П. Козубовской, Л.В. Павловой, А.Л. Топоркова, В.А. Устиновой, М.Ю. Стояновского, И.И. Тюриной, В.В. Полонского, Н.Г. Арефьевой.

А.Г. Грек наметила плодотворные пути исследования мифологизации через проблемы лингвопоэтики, архаизированного языка, аспекты диалогизма в лирике, категорий «хаоса» и «космоса», отдельных групп словоупотребления, например, в «рождественском тексте», циклах и сборниках стихов и в «Повести о Светомире царевиче». Ею была исследована также пушкинская и тютчевск�