автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.06
диссертация на тему: Мировоззрение древних обществ юга Западной Сибири в эпоху бронзы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Мировоззрение древних обществ юга Западной Сибири в эпоху бронзы"

На правах рукописи

МИХАЙЛОВ Юрий Иннокентьевич

МИРОВОЗЗРЕНИЕ ДРЕВНИХ ОБЩЕСТВ ЮГА ЗАПАДНОЙ СИБИРИ В ЭПОХУ БРОНЗЫ

Специальность 07.00.06 - Археология

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Диссертация выполнена на кафедре археологии, этнографии и источниковедения Алтайского государственного университета.

Научный консультант - доктор исторических наук, профессор

Кирюшин Юрий Федорович

Официальные оппоненты - доктор исторических наук, профессор

Матвеев Александр Васильевич

доктор исторических наук, профессор Матющенко Владимир Иванович

доктор исторических наук, профессор Шер Яков Абрамович

Ведущая организация - Томский государственный университет

Защита состоится 10 декабря 2004 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета Д 212.088.04 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук по специальности 07.00.06 - археология при Кемеровском государственном университете (650043, г. Кемерово, ул. Красная, 6.)

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Кемеровского государственного университета.

Автореферат разослан «_» ноября 2004 г.

Ученый секретарь совета, кандидат исторических наук, доцент

З.П. Галаганов

На правах рукописи

МИХАЙЛОВ Юрий Иннокентьевич

МИРОВОЗЗРЕНИЕ ДРЕВНИХ ОБЩЕСТВ ЮГА ЗАПАДНОЙ СИБИРИ В ЭПОХУ БРОНЗЫ

Специальность 07.00.06 - Археология

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

та/

Диссертация выполнена на кафедре археологии, этнографии и источниковедения Алтайского государственного университета.

Научный консультант - доктор исторических наук, профессор

Кирюшин Юрий Федорович

Официальные оппоненты - доктор исторических наук, профессор

Матвеев Александр Васильевич

доктор исторических наук, профессор Матющенко Владимир Иванович

доктор исторических наук, профессор Шер Яков Абрамович

Ведущая организация - Томский государственный университет

Защита состоится 10 декабря 2004 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета Д 212.088.04 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук по специальности 07.00.06 - археология при Кемеровском государственном университете (650043, г. Кемерово, ул. Красная, 6.)

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Кемеровского государственного университета.

Автореферат разослан «_» ноября 2£Ю.4»глциоиМЫ1а|

| БНбЛИфТСМ

! ЯГЯЖ

Ученый секретарь совета,

кандидат исторических наук, доцент ^^ З.П. Галаганов

Актуальность избранной темы определяется общей логикой археологических исследований, конечной целью которых являются историко-культурные реконструкции. Очевидно, что на современном уровне развития археологической науки всесторонний анализ мировоззренческих представлений принципиально возможен не только для обществ, обладавших письменной традицией, но и для тех древних этносов, история которых письменными памятниками не документирована. В связи с этим, изучение культурных контактов в среде древнего населения юга Западной Сибири не должно ограничиваться рамками этногенетических и хронологических схем. Объективное осмысление культурных традиций и инноваций невозможно без исследования взаимовлияний в сфере мировоззрения.

Изучение особенностей мышления в среде древних обществ важно не только для понимания процессов развития духовной культуры. Неоспоримым является факт влияния мифоритуальных представлений на характер организации производственных процессов. В пользу этого свидетельствуют многочисленные свидетельства сакрализации технологий, которые обеспечивали материальные потребности древних обществ.

Исследование мировоззрения играет принципиально важную роль в па-леосоциологических изысканиях. Объективная реконструкция социальной структуры невозможна без учета мировоззренческих и культурных установок. Палеосоциологический анализ материалов погребальных комплексов свидетельствует о том, что в системе погребального культа отражались представления об «идеальном обществе». С учетом этого возникает необходимость изучения способов и принципов, с помощью которых общество «портретировало» собственные представления об идеальном социуме.

Степень изученности темы. Исследование мировоззрения древнего населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы началось после того, как на этой территории были выделены археологические культуры этого времени. Принципиальное значение получила схема последовательной смены археоло-

гических культур: афанасьевской, андроновской и карасукской (Теплоухов СА, 1927). Вместе с тем, специальные исследования, посвященные духовной культуре, появились сравнительно поздно, а в первых обобщающих работах характеристика мировоззренческих представлений сводилась к общим формулировкам и гипотетическим суждениям о существовании определенных культовых представлений. Так, например, предполагалось, что в эпоху бронзы существовал культ солнца и культ быка (Киселев СВ., 1951, с.99, 100). Наиболее перспективный путь исследования мировоззрения населения эпохи бронзы был связан с изучением памятников искусства (Грязное М.П., 1950; Формозов А.А., 1967,1969). Весьма важные наблюдения были сделаны в ходе изучения образной системы окуневской художественной традиции (Вадец-кая Э.Б., 1965,1967; Вадецкая и др., 1980; Леонтьев Н.В., 1970,1978; Мартынов А.И., 1983; Пяткин Б.Н., Мартынов А.И., 1985). Именно она послужила источником для реконструкции мифологических представлений эпохи бронзы (ХлобыстинаМ. Д., 1971).

Реконструкция мировоззренческих трХциций на основе широкого привлечения этнографических данных была представлена в монографии М.Ф. Косарева «Бронзовый век Западной Сибири» (1980). Сложившийся подход к изучению культовых представлений получил в ней дальнейшее развитие. Еще одно важное направление научного поиска было связано с исследованием памятников художественного творчества в контексте индоевропейских культурных традиций (Шер Я.А., 1980; Подольский М.Л., 1987,1988).

Новые аспекты в изучении духовной культуры были очерчены в публикациях уникальных материалов могильников Сопка-2; Елунино I; Каракол и Бешозек, а также поселения Торгажак (Молодин В.И., 1985; Кирюшин Ю.Ф.; Кубарев В.Д., 1988; Суразаков А.С., Ларин О.В., 1994; Савинов Д.Г., 1996). Детальный анализ материалов поселений и могильников позволил В.И. Мо-лодину всесторонне охарактеризовать древнее искусство населения Обь-Иртышской лесостепи. В этой работе специально рассматривались художест-

венные традиции и духовная культура западносибирского населения в эпоху бронзы (Молодин В.И., 1992).

Самостоятельное направление исследований связано с осмыслением памятников художественного творчества как изобразительного фольклора (Грязное М.П., 1961; Jacobson, 1990; Шер Я.А, 1997; Михайлов Ю.И., 2001).

Отдельно следует отметить сборники статей и публикации материалов конференций, тематика которых была целиком определена проблемами изучения памятников искусства и мировоззренческих представлений: «Окунев-ский сборник» (1997); «Наскальное искусство Азии» (1997); «Международная конференция по первобытному искусству» (2000).

В целом следует сказать, что изучение мировоззрения населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы шло не только за счет накопления фонда источников, но и благодаря использованию новых исследовательских подходов. Тем не менее, несмотря на значительные успехи, в этой области исследований сложилась определенная диспропорция. Большинство реконструктивных построений базируются, прежде всего, на результатах исследования памятников художественного творчества. В этих реконструкциях данным па-леосоциологического анализа отводится второстепенная роль. Невелико количество работ, в которых бы комплексно использовались археологические, этнографические, фольклорные источники, а также данные сравнительно-исторического языкознания. Такое важное направление как исследование способов и принципов самоописания древних обществ эпохи бронзы находится на начальной стадии разработки. Дальнейшего теоретического осмысления требует круг проблем, связанных с изучением механизмов сохранения и трансформации мировоззренческого опыта в контексте общеисторической динамики развития традиционных обществ.

Объектом изучения являются мировоззренческие представления древних обществ.

Предмет исследования - мировоззрение населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы, когда формировались специфические способы и принципы «портретирования» общества.

Задачи исследования были сформулированы исходя из основной цели работы, которая заключается в реконструкции мировоззрения древнего населения юга Западной Сибири в ее тесной связи с различными формами социальной организации древних обществ в эпоху бронзы.

К задачам исследования относятся:

- исследование иконографии и семантики основных образов наскального искусства юга Западной Сибири, а также принципов композиционного построения изобразительных сюжетов;

- выявление структуры содержания различных видов художественного творчества и связанных с ними форм ритуальной практики в системе культовых представлений древнего населения юга Западной Сибири и сопредельных территорий;

- реконструкция мифо-ритуальных представлений по результатам сравнительного анализа материалов поселенческих комплексов II тысячелетия до н.э.;

- определение особенностей мировоззренческих представлений, связанных с характером половозрастной и социальной организации древних обществ юга Западной Сибири по материалам погребальных комплексов II - начала I тысячелетия до н.э.;

- изучение символики каменных изваяний конщ II - начала I тысячелетия до н.э. в контексте культурных традиций древнего населения Евразийских степей;

- реконструкция способов «портретирования» представлений о социальных характеристиках общества, воплощенных в памятниках художественного творчества и в свидетельствах ритуальной практики;

- сравнительная характеристика основных способов и принципов «портретирования» общества в культурных традициях населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы.

Территориальные рамки исследования определяются общепринятым пониманием пространственных границ Западной Сибири, которые охватывают территорию, ограниченную Уральским хребтом на западе и рекой Енисей на востоке. С учетом этого территориальные рамки работы включают южнотаежные и лесостепные зоны Западно-Сибирской равнины, а также горы Кузнецкого Алатау и Саяно-Алтая. При более дифференцированном подходе это районы Урало-Иртышской лесостепи, лесостепное Приобье, Средний Иртыш, Новосибирско-Томское Приобье, Верхняя Обь, Кузнецкая котловина, Мариинско-Ачинская лесостепь, территория Среднего Енисея. Метод районирования, использованный для определения территориальных рамок исследования, отражает взаимосвязь географического и культурно-исторического подходов. Это означает признание неравномерности исторического развития населения разных географических районов и предполагает объективное возникновение региональных особенностей материальной и духовной культуры древних обществ.

В ходе типологических сопоставлений по материалам археологических комплексов территориальные ограничения снимались, однако преимущественное значение имели материалы сопредельных территорий. Это было продиктовано тем, что на интересующем нас хронологическом срезе мировоззрение населения юга Западной Сибири было тесно связано не только с духовным творчеством древних этносов Северо-Западной Азии, но и с обширной историко-культурной зоной степного пояса евразийского континента.

Хронологические рамки исследования соответствуют существующим ныне научным представлениям об исторической динамике развития духовной культуры, которая формировалась в условиях традиционных систем жизнеобеспечения древних этносов юга Западной Сибири, освоивших металлургию

бронзы и металлообработку бронзовых изделий. В публикациях по археологии Западной Сибири используется определение «эпоха раннего металла». Ее подразделяют на два основных этапа. Первый - энеолит - характеризуется употреблением собственно медных орудий, а второй отличает использование бронзы (Черных Е.Н., 1965,1978). Определение «эпоха раннего металла» широко применялось для характеристики западносибирских памятников конца Ш - начала II тысячелетия до н.э. (Косарев М.Ф., 1974; Молодин В.И., 1975; Кирюшин Ю.Ф., 1976 и др.).

Верхняя гранила исследований объективно ограничена временем появления на юге Западной Сибири комплексов переходного времени от поздней бронзы к раннему железному веку. Поскольку специалисты по-разному датируют эти комплексы, в качестве хронологического ориентира выступали памятники раннескифского культурного облика, распространение которых в начале I тысячелетия до н.э. стало свидетельством новых эпохальных процессов социогенеза в среде номадов как Центральной Азии, так и всего евразийского пояса степей.

Источниковый фонд диссертационной работы составил фактический материал, полученный в ходе исследований археологических памятников на территории юга Западной Сибири. Были проанализированы уже опубликованные источники, а также материалы полевых исследований, которые пока еще не получили отражения в научной печати. Это неопубликованные материалы В.В. Боброва (могильник Танай-7), ВА Борисова (могильник Чуди-новка), B.C. Горяева (могильник Танай-12), В.В. Иванчука (могильник Косо-голь-Ш), А.Б. Шамшина (могильник Фирсово-XIV).

Для решения поставленных задач привлекались различные виды археологических источников: поселения и погребальные комплексы; петроглифы и каменные изваяния; клады, а также случайные находки. Применительно к интересующей нас проблематике они обладают различной степенью информативности, поэтому основой для реконструктивных построений служили пре-

жде всего погребальные комплексы, которые самым непосредственным образом отразили мировоззренческие представления. Наряду с этим существенно важные сведения были получены в ходе анализа поселенческих комплексов. В данном случае учитывались не только свидетельства культовой практики на территории поселений, но и особенности их планировочной организации. В исследовании мировоззренческих представлений, прямо или косвенно связанных с хозяйственной деятельностью, привлекались данные палеозоологии, представленные в работах А.В. Гальченко, Н.М. Ермоловой, ПА Косинцева.

В интересах наиболее полной и объективной реконструкции основных черт, характеризующих мировоззренческие концепции населения юга Западной Сибири, в тех случаях, где это было возможно и даже необходимо, привлекались данные сравнительно-исторического языкознания. Использование этих данных осуществлялось в соответствии с современными научными представлениями об этнической принадлежности культурно-исторических общностей и отдельных археологических культур.

Составной частью источниковой базы диссертационной работы стали данные изучения фольклорных традиций, которые в сочетании с этнографическими свидетельствами плодотворно используются для реконструкции древнейших пластов мировоззренческих представлений. В богатейшем фонде фольклорных источников предпочтение было отдано тем, которые отразили представления стадиально и культурно близкие к духовной культуре населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы.

Этнографические источники, представленные в диссертационной работе, использовались в целях комплексного исследования мировоззренческих традиций. Предпочтение было отдано материалам, полученным в ходе изучения традиционной культуры этносов Северной Азии. Это прежде всего данные угорской и самодийской этнографии. Кроме того, специально рассматривались те этнографические комплексы, по материалам которых были реконструированы отдельные проявления древнеиранских традиций.

Методология диссертационной работы основана на комплексном применении методов исследования археологических источников. Для реконструкции и изучения мировоззренческих представлений древнего населения применялся сравнительно-исторический анализ, позволивший проследить и сопоставить особенности их развития на различных культурно-хронологических срезах. В рамках этого метода процедура сравнения осуществлялась на двух уровнях: индивидуализирующем и синтезирующем. Таким образом, мировоззренческие традиции изучались не только на основании фактических свидетельств жизнедеятельности конкретного социума, но и в контексте формирования эпохальных культурных достижений. Вместе с тем, для решения проблем, определенных темой диссертации, использовался метод структурно-генетического анализа, позволяющий исследовать мировоззрение общества исходя из требований, которые вырабатываются определенными социальными группами (Гольдман Л., 1987, с.335-336). Сочетание сравнительно-исторического и структурно-генетического анализа представляется вполне правомерным, поскольку уже достаточно давно было высказано обоснованное мнение о том, что исторический метод и структурный подход вполне совместимы (Леви-Стросс К., 2001, с.301,302).

Именно поэтому настоящее диссертационное исследование методологически было ориентировано на поиск структур и методов развертывания содержания различных форм деятельности социальных образований в контексте их историко-культурного развития. Подобная установка была продиктована спецификой археологических источников, которые фрагментарно и лишь в общих чертах отражают духовную культуру древних обществ, хотя и объективно свидетельствуют о многогранности представлений, связанных с динамикой развития различных сфер культурной деятельности на широком историческом срезе. В одной из своих работ А.Ф. Лосев предложил основание для сопоставления различных «слоев исторического процесса». В частности, указывая на возможность сравнения философии со способом производ-

ства, он подчеркнул, что между философией и экономикой нет ничего общего по содержанию, но вместе с тем «очень много сходного и даже тождественного по структуре разных содержаний, т.е. по методу развертывания разных содержаний.» (Лосев А.Ф., 1988, с.28). Данное методологическое положение определило направленность источниковедческих процедур и послужило критерием для соотнесения источников, характеризующих как материальную, так и духовную сферы общественного производства.

Исходя из этого, была определена общая методологическая направленность исследования: реконструкция способов и принципов развертывания мировоззренческих представлений в среде древних обществ юга Западной Сибири эпохи бронзы. На наш взгляд, этот методологический подход позволяет приблизиться к адекватному пониманию основного содержания духовного творчества. Его суть составляет изучение способов, посредством которых древнее общество описывало и, соответственно, осознавало себя. Для обозначения этих способов самоописания в бесписьменных обществах наиболее приемлемым представляется термин «портретирование», хотя его использование требует уточнения.

Ныне накоплен богатый опыт «портретирования» древних обществ. Практически все исследования, в которых он представлен, роднит более или менее твердая уверенность в объективности авторского видения общих черт и особенностей историко-культурных явлений. Не подвергая сомнению правомерность подобного подхода, укажем, что еще большего внимания достойны проблемы реконструкции способов и принципов «портретирования» человека и общества, которые являлись господствующими для определенной исторической эпохи или были присущи конкретному этносу. Речь идет о том, что одной из важнейших форм символического поведения было создание текстов, ориентированных на традицию, их породившую. Точнее, они были ориентированы на то, как она мыслит, «сознает» самое себя. Эти тексты представляют собой автометоописание данной традиции (см. Топоров В.Н., 1987.

с.278-288; он же 1988, с.ЗЗ). Отказ от создания портретов древних обществ в пользу исследования свойственных им принципов «портретирования» - одно из возможных направлений в области изучения духовного творчества. Эти принципы самоописания, или «портретирования», в конечном итоге являются проявлением единого метода развертывания содержания различных областей культурной деятельности, который наличествовал у каждого общества, создавался и совершенствовался им на протяжении своей истории.

Методика исследования строилась с учетом традиционных процедур критики археологических источников. При анализе конкретных археологических комплексов использовались методические принципы археологической стратиграфии и планиграфического анализа. Последний, как известно, весьма эффективен для реконструкции социальных характеристик древних обществ, однако, наш взгляд, результаты его применения могут быть также использованы и для изучения мировоззренческих представлений. Это объясняется тем, что планиграфическое изучение археологических памятников позволяет реконструировать особенности социальной организации древних обществ, которая во многом определяла содержание и специфику мировоззренческих представлений. В общем виде содержание его процедур сводится к выявлению определенного набора признаков погребального обряда с последующим анализом соотношений между отдельными объектами на могильном поле, выявлением его площади и границ (Кирюшин Ю.Ф. и др., 2001, с.40).

Для анализа материалов из курганных могильников использовался подход, предложенный Д.Г. Савиновым и В.В. Бобровым. В соответствии с ним, курган рассматривается не только как вертикально-стратиграфическая структура, но и как пространственная система, формирование которой связано с разметкой сакрализованного пространства посредством оград, ровиков и ям (Савинов Д.Г., Бобров В.В., 1989). Изучение системы и способов разметки имеет принципиальное значение, поскольку создание погребального комплекса, как правило, это процесс структурирования пространства древним

населением путем наложения последовательных ограничений (Епимахов А.В, 1995, с.45).

Кроме того, в диссертационном исследовании была использована методика реконструкции половозрастной структуры древних обществ на базе комплексного анализа археологических и антропологических данных. Ее основное содержание составляет поэтапный анализ фактических данных. На первом этапе исследования формируется банк данных по достоверным половозрастным определениям. Затем, в целях верификации полученных наблюдений привлекались антропологические наблюдения по единокультурным могильникам соседних территорий. После этого полученные количественные характеристики сопоставлялись с аналогичными показателями по другим территориально и хронологически близким археологическим культурам.

Кроме того использовалась традиционная методика анализа совстре-чаемости отдельных категорий сопроводительного инвентаря в погребальных комплексах. Результаты подобного комплексного анализа дали объективные основания для определения социального статуса погребенных. Окончательным итогом последовательного осуществления различных методических процедур является реконструкция мировоззренческих представлений, связанных с социальным статусом и набором общественных функций для выявленных половозрастных группирований. Реконструкция половозрастной структуры и особенностей социальной организации служила основанием для сопоставления археологических и этнографических данных.

В исследовании образцов художественного творчества использовался формально-стилевой метод анализа. Иконографическое изучение памятников художественного творчества осуществлялось посредством выявления ключевых элементов построения композиций. Так, для анализа орнаментальных композиций был использован принцип дифференциации декоративных схем по формальным признакам, а именно, по количеству орнаментальных зон и

комбинации сходных или несходных сюжетов внутри них (Ковтун И.В., Михайлов Ю.И., 1998, с.257).

При изучении семантики наскальных изображений важную роль играют данные фольклористики. Возможность их привлечения обусловлена тем, что одной из характерных черт фольклора является использование формул. Выявление этих изобразительных формул опиралось на определенную последовательность исследовательских процедур в соответствии с методикой реконструкции семантики и функций изобразительных и словесных символов, которую предложил Н.И. Толстой (1990, с.47-67). Она предполагает рассмотрение материала в одной системе, в одной локальной традиции, в один хронологический период, с последующим расширением территории научного наблюдения от отдельных зон до макроареала. На практике это означает поиски определенного символа или группы символов во всех областях обрядовой, обрядово-трудовой, хозяйственной и художественной деятельности.

Научная новизна исследования заключается в том, что автор предложил собственное обоснование гипотезы о тесной связи иконографических сюжетов с устным творчеством в культурных традициях древнего населения юга Западной Сибири. В частности, были выявлены изобразительные сюжеты, которые являлись производными от устойчивых формул устной традиции. С учетом этого в диссертационной работе предлагается классификация сюжетов наскального искусства и семантическая интерпретация основных сюжетных повествований, актуальных для мировоззренческих традиций населения юга Западной Сибири во II тысячелетии до н.э.

В ходе исследования археологических памятников II - начала I тысячелетия до н.э. была реконструирована система представлений, связанных с погребальным культом в среде андроновского населения. Обоснована принадлежность раннеандроновского населения к древнеиранскому этносу. По материалам поселенческих и погребальных комплексов исследована система

его мировоззренческих представлений с привлечением данных сравнительно-исторического языкознания.

Впервые были выявлены различия в сфере мировоззренческих представлений культур юга Западной Сибири, генетически связанных с циркум-понтийской и евразийской металлургическими провинциями.

Осуществлен палеосоциологический анализ андроновских и ирменских палеопопуляций, благодаря чему впервые была реконструирована система половозрастных группирований и связанные с ней культурные установки и мировоззренческие представления.

Автором предложена относительная хронология андроновских могильников северо-восточной части культурного ареала, на основании которой были реконструированы культовые представления, связанные с обрядами кремации и ингумации.

В соответствии с новым методологическим подходом в диссертационном исследовании были предложены единые принципы сопоставления различных мировоззренческих концепций, бытовавших у древнего населения юга Западной Сибири. Предлагается также реконструкция способов и принципов «портретирования» социума, под которыми понимаются общие и частные структуры развертывания идеологического содержания. Способы «по-третирования» социума, свойственные древним культурам юга Западной Сибири, проанализированы в диахронном срезе, благодаря чему выявлена в общих чертах динамика изменения мировоззренческих представлений на протяжении II - начала I тысячелетия до н.э.

Практическая ценность диссертационного исследования заключается в возможности использования полученных научных результатов для подготовки обобщающей работы, посвященной развитию духовной культуры населения юга Западной Сибири в конце Ш - начале I тысячелетия до н.э.

Самостоятельно основное содержание работы может быть использовано для подготовки специальных учебных курсов и учебных пособий для сту-

дентов, обучающихся по программе специализаций «Археология», «История и теория мировой культуры».

Данные реконструктивного анализа архаического мировоззрения могут быть использованы при создании археологических, этнографических и краеведческих музейных экспозиций, посвященных духовной культуре древнего населения Западной Сибири.

Апробация. Основные положения диссертации опубликованы в 44 научных работах, в том числе в трех монографических исследованиях: «Андроновские памятники Обь-Чулымского междуречья». - Деп. в ИНИОН, 26.06.89., № 38518.- 10 п.л. (в соавторстве с В.В. Бобровым); «Могильник эпохи поздней бронзы Журавлево-4».- Новосибирск, 1993.- 157 с (в соавторстве с В.В. Бобровым и Т.А. Чикишевой). «Мировоззрение древних обществ юга Западной Сибири (эпоха бронзы)».- Кемерово, 2001.- 363 с. По теме исследований в печати вышло 9 статей. По результатам исследований были сделаны доклады на международных, всероссийских, региональных и областных научных конференциях. Тезисы 32 из них опубликованы.

Работа состоит из введения, пяти глав, заключения, списка литературы и иллюстративного приложения.

Основное содержание работы

Во введении определяются актуальность темы исследования, его объект, предмет, анализируются состояние научной разработки проблемы, формулируются цель и задачи диссертации, дается характеристика ее теоретико-методологических основ, источников, хронологические и территориальные рамки исследования, выявляются научная новизна и практическое значение работы, излагаются моменты апробации основных положений диссертации, определена ее структура.

В первой главе - «Феномен окуневского искусства: происхождение сюжетов и образов» - исследуется круг вопросов, связанных с реконструкцией

мировоззренческих представлений населения окуневской культуры по результатам изучения памятников художественного творчества.

Параграф первый: «Центральные образы окуневского искусства» содержит анализ иконографии изображений, которые передают образы «личины-маски» и «фантастического хищника». Общий смысловой план этих образов связан с реализацией фундаментальной оппозиции «подвижное - неподвижное». В соответствии с этим личина-маска предстает как композиционный центр, к которому было направлено движение. Фантастический хищник наделялся функциональными характеристиками, которые передавали способность этого персонажа хватать / глотать и соответственно извергать - порождать. Эти характеристики глубоко метафоричны. Устойчивое сочетание иконографических деталей позволяет видеть в них воплощение словесных формул, которые также повлияли на правила композиционного соотнесения с персонажами окуневского искусства. Фантастические хищники показаны в движении, тянущимися к добыче, актуализируя представления о поглощении как условии возрождения. Если фантастический хищник функционально близок стражу на границе живого и неживого, то личина символизирует собственно проход - отверстие, канал между миром мертвых и миром живых. Личины-маски выступали как воплощение женского, порождающего начала. Изображения животных, «переступающих» через личины, передают мотив движения-возрождения, который связан с представлениями о неиссякаемых, животворных силах природы.

Во втором параграфе: «Анализ композиционного построения изобразительных сюжетов» петроглифы и рисунки окуневского времени были сопоставлены с ритуальными комплектами мелкой скульптуры из окуневских погребальных комплексов. Количественный состав этих комплектов определялся троичной символикой. В наскальных изобразительных композициях также прослежен прием троичной группировки животных. Композиции данного типа в диссертационной работе определены через отношение или принцип со-

четания: 2-1. Кроме того в окуневских наборах мелкой скульптуры реализован прием противопоставления «объем - плоскость».

Наскальные изображения окуневского времени по манере исполнения могут быть разделены на контурные, силуэтные и т.п. Наскальные изображения, выполненные посредством приема частичной или полной проработки силуэта, могли восприниматься как условно объемные. Композиционное сочетание силуэтных и контурных фигур на скальных плоскостях соответствует приему противопоставления «объем - плоскость» в комплектах скульптурных изображений.

Пространственное расположение изображений в наскальных композициях в ряде случаев (Шалаболинская писаница и др.) отражает повествовательную динамику. Подчеркнутое внимание древних художников к различным формам движения было обусловлено стремлением придать изобразительным композициям повествовательный характер. Это обстоятельство предполагает следующую классификацию изобразительных сюжетов: сюжет - повествование (слагается из ряда эпизодов); сюжет - эпизод (слагается из нескольких сюжетов - мотивировок); сюжет - мотивировка действия, движения или состояния - исходная классификационная ячейка (Рязанцев И.В., 1994, с.98, 99). Согласно этой классификации, самые сложные сюжетные образования с необходимостью включают в себя исходный, элементарный уровень - действие, движение. Отдельные изображения, стилистически аналогичные тем, что представлены в многофигурных композициях, определялись как «сюжет - мотивировка» действия или состояния. Устойчиво повторяющаяся композиция из двух или нескольких стилистически сходных изображений рассматривалась как «сюжет - эпизод». Как правило, при общности стилистических черт, изображения, составляющие «сюжет - эпизод», различаются по манере изображения. Композиционная связь двух и более «сюжетов-эпизодов» определялась как «сюжет-повествование».

В окуневском искусстве активно взаимодействовали две художественные традиции. Одна из них, воплощенная в мелкой скульптуре, генетически связана с изобразительным творчеством неолитического населения. Вторая традиция, представленная изображениями «фантастических» образов на плитах-стелах и изваяниях, отразила синтез изобразительных и словесных приемов в создании отдельных образов и композиций. Она формировалась под влиянием пришлого индоевропейского населения афанасьевской культуры.

Третий параграф: «Изображения окуневского времени в контексте ритуальной практики древнего скотоводческого населения». На данный момент среди петроглифов Енисея известно несколько изображений колесного транспорта, которые могут быть датированы окуневским временем, в частности, изображение повозки на Знаменской стеле. Профильные изображения фургонов, подобные тому, что представлен на стеле, снабжались дисковыми колесами. В композиции на Знаменской стеле профильное изображение колесного экипажа нанесено уже после того, как была изображена личина сложного типа с трехчастным делением по вертикали. Трехчастная схема деления округлой или овальной личины-маски могла разрабатываться под влиянием традиции изготовления колесных транспортных средств. В качестве рабочей гипотезы можно допустить опосредованную связь между трехча-стной композиционной схемой «личин-масок» и конструкцией дисковых колес из трех планок, которые широко использовались в повозках степных культур в III тысячелетии до н.э. Иконография «личин-масок» в окуневском искусстве была уже достаточно далека от исходной сакральной модели, но семантика ее композиционной схемы еще сохраняла смысловой план, восходящий к ритуалам, в которых использовались трехчастные колеса. В связи с этим отметим изображения бычьих рогов в оформлении трехчастных «личин-масок». Возможно, трехчастное колесо и бычьи рога в качестве изобразительной формулы могли символически воплощать повозку с упряжкой.

В катакомбной ритуальной традиции трехчастными колесами закрывали вход в погребальную камеру, а также «запечатывали» отверстия на черепе умершего с помощью масок или специальных вставок. В контексте погребального обряда колесо и маска были наделены сходной символикой. Эти ритуальные атрибуты символически перекрывали каналы сообщения между двумя мирами. Существенно, что предполагаемая нами ритуальная связь маски и дискового колеса из трех планок представлена именно в катакомб-ных памятниках, которые уже давно рассматриваются исследователями в связи с генезисом окуневской культуры.

Четвертый параграф: «Личина-маска» и символика, связанная с почитанием огня и света». В большинстве специальных работ предполагалась либо непосредственная связь «личин-масок» с образом огня-солнца, либо их соотнесенность с образом материнского чрева. Символическая связь огня очага с рождением - это универсалия, широко представленная в мировоззрении традиционных обществ. Изображения крестов, кругов, квадратов на смысловом уровне были весьма близки «личинам-маскам». Они также передавали идею отверстия, сквозь которое проходит свет-огонь, обозначали канал, связывающий мир мертвых и мир живых. Ориентировка погребенных в центральных могилах окуневских оград головой в западный сектор, в сторону заката, предполагает ассоциативные связи между погребальным обрядом и природным окружением - солнце как небесный огонь, уходящий в лоно Матери-земли.

Глава вторая: «Духовная культура населения юга Западной Сибири во II тысячелетии до н.э.». В этом разделе диссертации мировоззренческие представления древнего населения реконструировались по результатам анализа погребальных комплексов, а также рассматривались в контексте особенностей организации производственной деятельности, прослеженных в ходе исследования поселений.

Параграф первый: «Некоторые аспекты мифо-ритуальных представлений по данным погребального обряда». В данном разделе мировоззренческие представления населения юга Западной Сибири рассмотрены на фоне формирования Евразийской металлургической провинции. В западносибирских могильниках Ростовка и Сопка II исследованы погребения «мастеров-литейщиков». В этих захоронениях обнаружены «полуторные наборы» литейных форм - пара и половина другой пары. В погребальном ритуале они имели магическое значение. Их использование предполагает знакомство населения юга Западной Сибири с сакральной символикой кузнечного ремесла, бытовавшей в степной полосе Северного Причерноморья в III - II тысячелетиях до н.э. Это следует рассматривать как результат непрямой передачи культурных навыков при посредничестве синташтинского и петровского населения. В пользу этого предположения свидетельствуют находки кристаллов хрусталя в могильнике Ростовка, а также в синташтинских, петровских и ала-кульских памятниках. В синташтинских погребальных комплексах хрусталь обнаружен вместе с металлургическим сырьем и. продуктами металлообработки. Состав погребенных в этих могилах позволяет предположить, что орудия металлообработки, руда и хрусталь были символически связаны с идейным комплексом: смерть - рождение. Ярко выраженный «воинский» облик некоторых погребений, с учетом отмеченных фактов сакрализации металлургического производства, позволяет поставить вопрос о существовании образа божества - покровителя воинов и владыки металлов. Процесс плавки металла в контексте погребального обряда мог иметь эсхатологические коннотации. Представления о гибели мира в огне и образ потоков расплавленного металла известны в древнеиранской традиции.

Нам представляется безусловным факт глубокого синтеза различных культурных традиций в среде населения юга Западной Сибири в первой половине II тысячелетия до н.э. Одним из итогов культурного взаимодействия стало формирование нового комплекса мировоззренческих представлений.

Можно говорить о двух мировоззренческих традициях. Одна из них, восходящая к обрядовой практике синташтинского населения, формировалась на фоне окончательного распада Циркумпонтийской металлургической провинции и возникновения новой - Евразийской. В рамках последней происходило сложение агрессивных этнокультурных объединений. Их военную мощь составляли колесницы, форпостами служили укрепленные городища, а символом консолидации стали курганы-святилища. Распространение новой идеологии на территории юга Западной Сибири прослеживается по материалам памятников середины II тысячелетия до н.э., в которых обнаружены комплекты предметов вооружения из бронзы. Вероятно, распространение этих представлений на восток ограничено ареалом окуневских памятников. В окуневских могильниках неизвестны захоронения литейщиков, а исследованные погребальные комплексы, наряду с изобразительной традицией, достаточно отчетливо демонстрируют иную идеологическую концепцию. Ее содержание составляют культ родового очага и символика огня, света как жизнетворного начала. В своих наиболее архаических истоках эта идеология восходит к представлениями местного сибирского населения, хотя и испытала ощутимое влияние пришлой афанасьевской культурной традиции. С ней связаны многие сюжеты и образы окуневского искусства (бык, богиня-мать, повозка и

др.).

Второй параграф: «Зооморфная символика в культурных традициях II тысячелетия до н.э.». Содержание данного раздела составляет анализ культовой роли животных в среде западносибирского населения в первой половине II тысячелетия до н.э. В составе андроновских погребальных комплексов обнаружены останки различных животных, в том числе скелеты собак. Анализ обрядовых ситуаций позволяет установить, что практически во всех случаях собака была помещена «стратиграфически» выше погребенного или погребенных. Вероятно, это животное в погребальной практике андроновцев, а

также в родственных традициях выполняло роль посредника между миром мертвых и миром живых.

В андроновских погребальных комплексах известна представительная серия захоронений, где в составе украшений головного убора и одежды погребенных обнаружены низки и ожерелья с клыками и резцами собак, лис, выдр, барсуков, соболей. Отделка головных уборов и обуви, а также ожерелья из зубов соболя, сурка, собаки, лисы - традиция, хорошо известная по материалам женских и детских погребений в окуневских памятниках юга Западной Сибири. Выбор для ритуальных целей зубов соболя, собаки и других животных мог быть обусловлен комплексом представлений о мужской потенции и женском плодородии. В этом же контексте можно упомянуть обряд «возвращения зуба». Семантическое ядро данного обряда составляют представления о том, что выпавший зуб может быть отправлен тому существу, в образе которого является зародыш. По существующим наблюдениям, у многих народов молочные зубы отдавали собаке для того, чтобы их сменили крепкие зубы.

Третий параграф: «Водный символизм в синташтинской и андронов-ской культурных традициях» содержит реконструкцию культовых представлений, реконструированных как по материалам погребальных, так и поселенческих комплексов. В ходе полевых исследований на андроновских поселениях Западной Сибири и Казахстана обнаружены колодцы (Черемуховый куст, Тасты- Бутак I, Атасу I и др). Стенки колодцев укреплялись плетнем, каменной кладкой или деревянными плахами. Эти гидротехнические сооружения обнаружены в синташтинских жилищах, где располагались рядом с очагами. Установлено, что наземные купольные печи могли специально пристраиваться к уже существовавшему колодцу, который служил для нагнетания воздуха (Григорьев СА, 1995, с. 123 и др.). Эти производственные комплексы подразумевают существование определенной системы ритуалов. Печь для плавки металла, так же как колодец в мифо-ритуальной практике, рас-

сматривались в качестве своеобразного канала - прохода из одной сферы в другую, где добываются необходимые блага - вода, металл. Технологические процессы ассоциировались с актами создания и воссоздания вселенной. Таким образом, технологическое совмещение печи и колодца на символическом уровне обнаруживает сходство с мифологической схемой. Это позволяет говорить о единстве структур развертывания содержания производственной деятельности и мифологических представлений.

В андроновских могильниках и в культурно близких тазабагьябских погребальных комплексах Южного Приаралья зафиксирована практика установки сосудов вверх дном. Анализ учтенных случаев показывает, что вверх дном помещался лишь один сосуд, в то время как остальные сосуды, если их было несколько, устанавливались устьем вверх. Подобный способ установки сосудов связан с реализацией фундаментальной оппозиции верх - низ, а в более узком смысле передавал образ поднимающихся на поверхность и уходящих под землю вод.

Параграф четвертый: «Культ кабана и символика колесниц в погребальных комплексах II тысячелетия до н.э.». Среди остеологических материалов синташтинских городищ обнаружены кости свиньи, а в погребальных комплексах представлены кости дикого кабана и подвески из клыков этого животного. Астрагалы этого животного также обнаружены в погребениях колесничих доно-волжской абашевской культуры могильника Селезни-2. Данную обрядовую черту связывают с охотой на кабана, которая выступала в качестве развлечения для элиты абашевского общества (Пряхин А.Д. и др., 1998, с.29).

Как арийские заимствования в финно-угорских языках специалисты определяют лексемы со значением «южный, юго-западный», «свинья». По мнению Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванова, для лексемы «арья» значение «юг» отразило взаимную пространственную ориентацию двух групп носителей контактирующих языков, а значение «раб» является указанием на социальное

положение носителей раннеиранского языка среди финно-угров (Гамкрелид-зе Т.В., Иванов В.В., 1984, с.924). Согласно мнению Л.А. Лелекова, древние финны, где-то не позже середины П тысячелетия до н.э., общаясь с индоа-риями, улавливали и стремились попрать в термине «арья» идею благородства крови и личной свободы, однако в самой древнеиранской среде этот термин отразил оппозицию между различными племенами (Лелеков Л.А., 1982, с.157, 161). Присутствие погребений колесничих в разных культурных образованиях степной и лесостепной полосы в первой половине II тысячелетия до н.э. позволяет реконструировать ситуацию, способствовавшую росту амбиций древнеиранской (синташтинской) знати, которая, возможно, только себя идентифицировала с настоящими «арья». В этой ситуации мог приобрести специфические черты древний культ кабана, поскольку охота на это животное как проявление воинской доблести и собственного превосходства органично вписывается в общую историко-культурную ситуацию.

Существенно, что в синташтинских могильниках (СМ, С4, С-Ш) известны случаи ориентации колесниц дышлом на юг. Возможно, это свидетельствует об особом сакральном значении данного направления в обряде погребения лидеров синташтинского общества. Дышло колесницы могло указывать на некий пространственный ориентир - сакральный объект, к которому пролегал путь колесничего после смерти.

Параграф пятый: «Песты и жезлы с фигурными навершиями: проблемы хронологии и семантики». Проведенный анализ позволяет предположить, что скульптурные головки животных на жезлах и изображения на бронзовых ножах следует рассматривать как разные проявления единой изобразительной традиции. Исходя из этого, фигурные песты следует датировать тем хронологическим горизонтом, к которому относятся ножи с зооморфными навершия-ми из Елунино и Усть-Муты. Последние надежно синхронизированы с сей-минско-турбинскими бронзами.

Фигурные жезлы были не только сакральными инструментами, но и обладали социальной символикой. Превращение пестов - фаллических символов в фигурные жезлы вполне закономерно. Фаллические обряды были связаны не только с культом плодородия, но и с жреческими функциями со-ццальных лидеров. Таким образом, зооморфная скульптура на каменных жезлах, символизируя сакральную силу вождя-жреца, одновременно укрепляла авторитет его «светской» власти. Незыблемость этого авторитета наглядно демонстрировало бронзовое оружие, украшенное аналогичными зооморфными образами. Сила оружия, помноженная на авторитет сакральной традиции, - мировоззренческая доминанта сейминско-турбинского культурного феномена.

Глава третья: «Мировоззрение и социальная структура андроновских обществ» посвящена проблемам реконструкции мировоззренческих представлений, связанных с социальными установлениями в среде древнего населения юга Западной Сибири.

Параграф первый: «Половозрастная структура андроновских палеопо-пуляций». На основании результатов сравнительного анализа было установлено возрастное деление детей: до 1 года; от 1 до 5-7 лет; с 7 до 15 лет. По материалам женских погребений установлена следующая градация возрастных когорт: 15-20 лет; 20-30 лет; 30-45 лет. Можно предполагать, что женщины старше 45 лет, представленные в андроновских могильниках весьма незначительным числом, вероятно, не обладали фиксированным социачьным статусом. Применительно к мужской части андроновских палеопопуляций реконструирована следующая схема возрастных когорт: 15-20 лет; 20-30 лет; 30-40 лет; 40-45 лет. Исходя из этого можно предложить единую последовательность возрастных когорт, которая определялась всей совокупностью культурных традиций и мировоззренческих представлений: 0-1 год; 1 - 5-7 лет; 7-15 лет; 15-20 лет; 20-30 лет; 30-40 лет; 40-45 лет; старше 45 лет. Эта последовательность объективно прослежена по материалам мужских погре-

бений. Именно социально-возрастные статусы мужчин, которые они приобретали на протяжении полного жизненного цикла, определяют ее основное содержание. В предполагаемой градации соседние возрастные когорты могут быть объединены в более крупные подразделения. С учетом предполагаемого возраста наступления социальной зрелости - 15 лет, возраста обретения статуса наставника - 30 лет (с этого возраста мужчин могли погребать вместе с детьми) и гипотетического возраста утраты фиксированного социального статуса - свыше 45 лет для мужчин, могут быть определены ритуально фиксированные возрастные границы, особо значимые для общей социально-демографической стратегии: 15-30-45 лет. Границы этих двух крупных возрастных подразделений могут быть сопоставлены с границами возрастных классов. Суть этого разделения заключается в разнице социальных функций, которые предписывалось выполнять. В одном возрастном классе - обеспечение постоянного воспроизводства коллектива, в другом - социализация подрастающих поколений и, соответственно, функции общего управления общественной жизнью.

Параграф второй: «Служители культа в андроновском обществе». До сих пор социальный статус, равно как и сакральная специализация персон, руководивших отправлением андроновских ритуалов, остаются не вполне ясными. Полученные нами данные позволяют говорить о том, что зачастую способ захоронения лиц с особым социальным статусом (кремация или ингу-мация) выступал как обрядовая альтернатива по отношению к господствовавшим нормам погребальной практики. Изменение последних влияло на выбор новых способов погребения лидеров андроновского общества Тем не менее, для выделения погребений именно служителей культа необходимы дополнительные критерии. Возможным указанием на особый статус погребенных в андроновских могильниках юга Западной Сибири могут служить бараньи лопатки. Эту категорию сопроводительного инвентаря можно рассматривать как атрибутику, связанную с культовой практикой, хотя ее могли

использовать не только «профессиональные» служители культа, но и те члены коллектива, которые были допущены к участию в культовой сфере.

Исследователи андроновских памятников пользуются определением «неполное трупосожжение», когда совместно с кальцинированными костями залегают кости, не подвергшиеся термическому воздействию. Это могло произойти лишь в том случае, если сжигался не труп умершего, а лишь кости скелета. Не исключено, что существовала практика освобождения костей от мягких тканей с тем, чтобы не осквернять священный огонь. Следовательно, обряд «кремации на стороне» мог иметь достаточно сложный сценарий, включавший в себя подготовительный цикл - очищение костей от мягких тканей. Независимо от наших наблюдений, к сходному выводу пришла Э.Р. Усманова на основании материалов могильника Лисаковский (Усманова Э.Р., 2001, с.14). С учетом этого можно предположить, что соблюдение всех необходимых предписаний погребальной обрядности обеспечивали специальные лица (служители культа?), обладавшие точным и детальным знанием этой области сакральных предписаний. Однако не исключено, что отправлением ритуалов занимались главы семей или лица высокого социального ранга.

Параграф третий: «Ритуальная символика женских погребений». Присутствие в женских погребениях предметов вооружения и, в частности, наконечников копий может служить свидетельством высокого статуса их владелиц в системе семейно-брачных связей и имущественных отношений. Это, впрочем, не исключает их возможное участие в сфере военной практики. На ритуальном уровне наконечники копий как символы власти могли быть связаны с образом женского божества - воплощения Власти, который известен в индоевропейских мифологических традициях и прежде всего в тех, которые сохранили арийское культурное наследие. Наконечники стрел и их символические подобия - металлические ножевидные подвески были связаны с культом плодородия, а также могли воплощать идею магического полета (стрела -

перо птицы). Эта идея, возможно, связана с комплексом шаманистских представлений, которые сложились в среде доандроновского населения юга Западной Сибири, но, вместе с тем, бытовали у древних иранцев, если иметь ввиду скифские и сакские традиции. Находки руды и предметов бронзоли-тейного производства демонстрируют реальную причастность женщин к металлургии. Их ритуальная символика может быть связана с образом женского божества - покровительницы кузнецов. Этот мифологический образ был как в индоевропейских традициях, так и у народов Северной Азии и Северной Америки. Таким образом, ритуальная символика женских погребений на уровне сакральных представлений тесно пересекалась с «текстами» шамана, воина и кузнеца.

Глава четвертая: «Мировоззренческие традиции начала I тысячелетия до н.э.» посвящена широкому кругу представлений, связанных с символикой пространственной ориентации погребальных сооружений и святилищ, а также с семантикой каменных изваяний в составе ритуальных комплексов.

Параграф первый: «Символика пространственной ориентации в погребальных комплексах VIII - VII вв. до н.э.». В погребальной обрядности населения ирменской культуры широко использовалась ориентировка погребенных головой на юг. Эти погребальные комплексы, среди которых особо следует выделить коллективные захоронения, обнаруживают точные обрядовые параллели в казахстанских некрополях. Кроме того, южная ориентировка получает распространение в хронологически близких могильниках восточной Европы. При строгом методическом подходе комплексы юга Западной Сибири и Казахстана, с одной стороны, и западные (восточноевропейские) - с другой, следует рассматривать в рамках независимых культурно-генетических моделей. Вместе с тем, подчеркнем очевидное сходство некоторых культурных черт: преобладание южной ориентировки в сочетании с традицией совершения скорченных погребений на фоне четко выраженных свидетельств социальной дифференциации. Последняя проявилась в возникновении спе-

цифических обрядовых черт для разных групп погребений, совершенных на территории общих могильников, а также в появлении обособленных некрополей знати. О процессах социальной дифференциации в среде ирменского населения свидетельствуют размеры и конструктивные особенности погребальных сооружений, захоронения мужчин с камнями-обелисками, конскими черепами и шкурами, которым в идеологической и символической сфере противостоят коллективные, безинвентарные захоронения рядовых членов общества. Археологическая ситуация в западном и восточном культурных ареалах в диахронном срезе характеризуется не только независимым параллельным распространением скорченных погребений на правом боку с южной ориентацией, но и последующим появлением вытянутых погребений с западной ориентировкой при сохранении особого сакрального статуса южного направления. В погребениях на территории Северного Причерноморья западную ориентировку считают свойственной для погребальной традиции ираноязычного (скифского) населения. Весьма показательно, что в погребениях раннего железного века Средней и Восточной Европы упряжь и повозка находились всегда к югу от погребенного (Эрлих В.Р., 1994а, с.48-50). Нам представляется допустимым связать расположение транспортного средства (повозки, колесницы, верховой лошади) в южном секторе погребальной площади с представлениями о посмертном путешествии социального лидера на юг к священному водоему. Их формирование относится как минимум к син-таштинскому времени. В начале I тысячелетия до н э. этот ритуальный сценарий был актуализирован в престижных погребениях воинской аристократии. Ирменский погребальный культ также отразил престижную символику южного направления.

Параграф второй: «Каменные изваяния начала I тысячелетия до н.э. и мифо-ритуальный образ колесницы». В андроновском погребении на реке Чарыш находился каменный столб, возвышавшийся над уровнем древней поверхности Кроме того, там была обнаружена круглая золотая серьга с фигур-

ками двух коней, аналогичная той, что была найдена в могильнике Мын -Шункур в северо-западном предгорье Джунгарского Алатау (Кирюшин Ю.Ф., Шульга П.И., 1996, с.ЗЗ, 34; рис. 1, 2). Изображения лошадей в круге зафиксированы на «оленных камнях». Установленная связь иконографического образа коня в круге с каменной стелой в андроновской традиции имеет принципиально важное значение для понимания генезиса саяно-алтайских «олен-ных» камней, лишенных изображений животных. Согласно наблюдениям Д.Г. Савинова, их функциональное назначение как погребальных памятников обусловлено ощутимым влиянием андроновской традиции. Наиболее ранние из них имеют поясок и изображения кружков в верхней части (Савинов Д.Г., 1994, с. 15 5). Парные фигурки коней на серьгах из андроновских погребений передают образ солнечной колесницы. К этому же образу восходят изображения коней в круге на оленных камнях (конь - колесо - солнце). Пряжки в виде парных противопоставленных друг другу конских головок из могильника Южный Тагискен также рассматриваются как изображения передней части колесницы, а их иконографической аналогией является изображение «пароконной двухколесной повозки» на оленном камне из Дарви Сомона с территории Западной Монголии (Членова Н.Л., 1999, с.232-234). Установлено, что южносибирское население было знакомо с колесничной практикой Древнего Китая. Это подтверждается материалами каменоложских погребений, где обнаружены коромыслообразные предметы, именуемые как «модель ярма» или «предмет неизвестного назначения». Их изображения известны на оленных камнях. Происхождение наиболее ранних из них связывают с китайским центром (см. Савинов Д.Г., 1995, с.61). Анализ текста из древнейшего литературного памятника Китая «Шицзин» позволил установить, что они служили своеобразным поручнем для знатных лиц при езде стоя. Именно поэтому в погребениях их находят в районе пояса, как если бы погребенный ехал стоя, опираясь на них. Способ помещения погребенных в каменоложских комплексах вполне позволяет допустить подобный семантический нюанс. Эта особая

категория знатных воинов-колесничих вызывает ассоциации с теми, кого ин-доиранцы называли «стоящие на колеснице». Отмечено, что конструкция хе-рексуров, в составе которых представлены и оленные камни, в плане напоминает колесо с осью и спицами, расположение скелетов на боку в вытянутом положении напоминает людей, стоящих на колеснице (Худяков Ю.С., 2002, с. 139). Предполагается, что в культуре херексуров представлены индоиранские традиции (Чугунов К.В., 2002, с.149).

Параграф третий: «Оленные камни, стелы и обелиски в контексте па-леосоциологических изысканий». В рамках своего историко-культурного контекста оленные камни демонстрируют лишь один из многочисленных способов воплощения мировоззренческих представлений, формирование которых началось задолго до их появления. В связи с этим принципиально важное значение приобретает культурно-генетическая схема, согласно которой олен-ные камни, стелы в бегазы-дандыбаевских гробницах и камни-обелиски на территории ирменских кладбищ обнаруживают свое исходное родство в деревянных и каменных столбах из андроновских могил (Бобров В.В., 1992, с.54-57). Поэтому оленные камни, а также хронологически близкие им каменные стелы и камни-обелиски составляют единый типологический ряд. Типологическое родство вертикальных каменных знаков обнаруживает себя там, где они выступают как часть сложных объемно-пространственных систем. В святилищах, где были обнаружены оленные камни, прослежен руководящий принцип их расположения - «в ряд по три» (Ушкийн-Увэр, Зуны-Гол и др.). Тот же принцип группировки известен для каменных стел с территории Казахстана (Бегазы-1, Сартабан, Аксай). В ирменском могильнике Жу-равлево-4 курганные насыпи располагались тремя цепочками. Камни-обелиски обнаружены только в двух курганных цепочках, причем эти престижные каменные знаки в большинстве случаев устанавливались только в трех мужских захоронениях кургана. Результаты исследований позволяют утверждать, что могильник Журавлево-4 был общим некрополем для трех ир-

менских объединений, причем представители одного из них отличались по своему культурному облику. В отличие от ирменских камней-обелисков, оленные камни использовались не только для оформления погребальных комплексов, но и для других видов ритуальных сооружений. Поэтому очевидно, что связанный с ними пласт мировоззренческих представлений имеет куда большую социальную глубину, а набор изображенных реалий отражает качественно новый уровень использования коммуникативной символики. Тем не менее, есть основания предполагать, что структура развертывания идейного содержания была сходной, особенно с учетом сакральной символики числа три. Принцип трехчастной пространственной композиции кладбищ, погребальных сооружений, святилищ и ритуальных оградок, вероятно, связан с особенностями структурной организации обществ начала I тысячелетия до н.э. В рассмотренных выше случаях они представляли собой культурно, а возможно и этнически, неоднородные трехчастные территориальные объединения. Именно в этом контексте следует рассматривать и принцип троичной группировки ирменских, бегазы-дандыбаевских каменных стел и оленных камней. Ряды этих вертикальных каменных знаков могли воплощать генеалогические цепочки, к которым принадлежали лидеры территориальных ассоциаций и их локальных подразделений. Таким образом, троичная символика служила удобной формой передачи достаточно сложных идеологических представлений и несла важную информацию о социальной структуре общества.

Параграф четвертый: «Антропоморфная символика каменных изваяний: опыт реконструкции соматического кода». Представления о воплощенности антропоморфных образов в оленных камнях прочно утвердились в подходах исследователей. Поскольку анатомические подробности, за редким исключением, отсутствуют на этих каменных изваяниях, их антропоморфизм аргументируется особенностями композиционного размещения изображений вещественных атрибутов. Тем

ЧНМ1еиХЙ1й>Ш1&1Й{УТатъ> что на некоторых ММйОТСКА I

спемит I зз

Ф» » т |

оленных камнях представлены символические изображения позвоночника с ребрами, так называемые «домики». В древнеиранской традиции именно позвоночник мыслился как вместилище жизненной силы. Не случайно бог войны Вертрагна сокрушал позвоночник врага. Вероятно, в этих изображениях на оленных камнях заключена семантическая связка «смерть - возрождение». В процессе создания изваяния она могла актуализироваться в оснащении (оживлении) человеческого «каркаса» необходимыми функциональными деталями - изображениями украшений, оружия и другой вещной атрибутикой. В этом случае смерть - это, прежде всего, разрушение вертикальной оси телесного «каркаса» (позвоночника, хребта). Предпринятый опыт исследования оленных камней с позиций реконструкции одного из аспектов соматического кода, на наш взгляд, может свидетельствовать о том, что рассмотренные выше изображения на оленных камнях являются существенной художественно-семантической деталью композиции, которая в общем смысловом контексте символизировала «грудную клетку», «позвоночник», «спинную кость» и с учетом этих значений рассматривалась как символ жизненного начала. По нашему мнению, в традиции изготовления оленных камней соматический код был подчинен, в первую очередь, новой идеологической концепции, в которой уже не тело первосущества служило материалом для моделирования мироздания и социума, а прочный «каркас» социального и сакрального лидера становился арматурой новых общественных связей и отношений.

Глава пятая: «Основные способы и принципы «портретирования» общества в культурных традициях II -1 тысячелетия до н э » В рамках данного раздела рассматривались приемы изображения общества в культурных традициях эпохи бронзы на территории юга Западной Сибири.

Параграф первый: «Особенности изображения общества в окуневской культурной традиции». На юге Западной Сибири в окуневское время существовали не только устойчивые изобразительные сюжеты, но и связанные с ними устные формулы обозначения человеческой жизни как пространственного

перемещения - прохождения. Возможно, именно этот аспект семантизации шага обусловил популярность изображений шагающих и бегущих антропоморфных персонажей. Многие из них наделены видовыми признаками животных (хвосты, бычьи рога, птичьи перья). Исходя из этого резонно допустить, что прохождение жизненного цикла рассматривалось как смена определенных психосоматических состояний. Благодаря новым исследованиям оку-невских памятников установлено, что погребенный в центральной могиле всегда развернут головой в западный сектор, а другие захоронения образуют две цепочки к северу и к югу от него. Таким образом, центральное погребение символически определяло направление движения - «перехода», и в этом смысле погребенный в нем субъект вполне сопоставим с лицом, руководящим обрядовым действом. Во время этих обрядовых действий могли использоваться различные маски и, в том числе, птичьи. Об этом свидетельствуют находки клювов журавля-красавки в окуневских погребениях, которые могли быть деталями масок. О том, что во время этих обрядов участники перевоплощались в различных птиц и животных, свидетельствуют наскальные рисунки. Наиболее убедительным примером являются многочисленные изображения «личин-масок» с бычьими рогами. Изображения парных персонажей, сочетающих в себе черты человека и животного, хорошо известны и в центральноазиатских петроглифических комплексах, которые заслуживают отдельного рассмотрения. Многочисленные изображения антропоморфных персонажей, наделенных рогами и хвостами, свидетельствуют о том, что в ходе регулярно повторявшихся ритуальных действий их участники могли копировать поведение животных, уподобляться им. Иконография парных антропоморфных персонажей Саймалы-Таш позволяет предполагать, что они изображают в одних случаях противостоящих быков, а в других - бычью запряжку.

Среди изображений окуневского времени на территории юга Западной Сибири нет точных иконографических аналогий центральноазиатским пар-

ным хвостатым антропоморфным существам. Тем не менее, сама установка на изображение обрядовых сцен, в ходе которых имитировалось поведение животных и особенности их движения, прослеживается вполне отчетливо. Это подтверждает композиция на стеле из села Аскиз, где помимо двуколки и быков, изображен антропоморфный персонаж, шествующий на четырех конечностях. В данном случае совершенно очевидно, что антропоморфный персонаж уподоблен упряжному животному - быку. Еще более явно ритуальная инсценировка представлена в изображении «бегунов» из Кара-Оюк. Другим убедительным аргументом существования практики ритуальных имитаций являются «личины-маски» с бычьими рогами. По всей вероятности, кроме изображений могли изготавливаться и соответствующие атрибуты для масочной пантомимы.

В совокупности различные виды движения должны были передавать образ окружающего мира, находящегося в постоянном становлении и растворении органических форм. В этой картине бытия человек и общество в зооморфном облике представали как «подвижное в подвижном». Вместе с тем, в бесконечной чреде трансформаций угадывается идея, которая определяла ведущий принцип «портретирования» человека и общества. Погребальный обряд окуневского времени, а также сюжеты и образы окуневского искусства свидетельствуют о том, что изобразительные средства были призваны «портретировать» отнюдь не реальное общество с присущими ему социальными структурами. Сцены масочной пантомимы на скальных плоскостях и стенках погребальных ящиков указывают на исключительное значение того особого состояния, когда «живые и мертвые составляют особое сообщество, которое находится между миром живых, с одной стороны, и миром мертвых - с другой» (Ван Геннеп А., 1999, с. 135). Речь идет о так называемой «лиминальной фазе» обрядов перехода. В. Тернер, характеризуя свойства лиминальности, особо подчеркнул, что ее носители увертываются или выскальзывают из сети классификаций. Они могут наряжаться чудовищами, носить лохмотья или

ходить голыми, демонстрируя отсутствие статуса, имущества, знаков отличия, секулярной одежды, указывающей на их место или роль, положение в системе родства. Поэтому именно в «лиминальной фазе» общество предстает как неструктурное или рудиментарно структурное, как общность равноправных личностей, подчиняющихся верховной власти ритуальных старейшин (Тернер В., 1983, с. 168-171). На наш взгляд, «портретированию» именно этой модели общества отдавало предпочтение население юга Западной Сибири в первой половине II тысячелетия до н.э.

Параграф второй: «Идеальный социум в представлениях андроновского населения». Основная идейная установка, определявшая принципы «портре-тирования» андроновского общества, может быть определена в следующих итоговых суждениях. Если рассматривать андроновские кладбища как идеализированный «портрет» общества, то следует признать, что андроновский погребальный обряд опосредованно отражал социальную реальность. Он, по мере возможностей и зрелости общества, репрезентировал его идеальную модель. В частности, андроновский погребальный обряд был ориентирован, прежде всего, на демонстрацию жестко обусловленной половозрастной дифференциации общества. Причем за рамками этого общества оставалась значительная часть палеопопуляции. На юге Западной Сибири андроновское общество предстает как круг лиц (прежде всего мужчин), способных обеспечить его полноценное воспроизводство. С учетом этого становится объяснимым социальное установление, согласно которому 45-летний рубеж для членов андроновских сообществ был обозначен как предельный, и лиц, перешагнувших его, уже не погребали на общем кладбище. По этим же соображениям для умерших детей сооружали отдельные могильники. Поэтому на андроновских кладбищах или, во всяком случае, на их центральных участках погребения удостаивались взрослые субъекты в возрасте от 15 до 45 лет. Благодаря этому установлению андроновское кладбище с его регулярной планировкой (принцип ряда) представляло собой идеализированный «портрет»

отобранного с учетом эсхатологической перспективы социума. Именно в этом контексте социальная реальность может быть соотнесена с мировоззренческими представлениями древнего населения.

Параграф третий: «Образ социального и сакрального лидера в культурных традициях конца П - начала I тысячелетия до н.э.».Новый этап в развитии способов и принципов «портретирования» общества демонстрируют материалы начала I тысячелетия до н.э. Применительно к этой историко-культурной ситуации вполне допустимо говорить о сформировавшемся культе героев - предков. Среди вещных атрибутов этого культа особо следует выделить вертикальные каменные знаки. Широкое распространение стел, обелисков и оленных камней позволяет предполагать единство идеологических представлений в среде населения юга Западной Сибири и Центральной Азии в начале I тысячелетия до н.э. Воинская экипировка и знаки социального статуса, изображенные на плоскостях этих оленных камней, не только придавали им ритуально необходимый антропоморфизм, но и детализировали обязательный набор качественных характеристик, формировавших образ героя-предка. Отказ от изображения анатомических подробностей выглядит идеологически обусловленным. Объединяющим началом стал культурный облик населения, который был представлен новыми и старыми элементами материальной культуры. Именно эта мировоззренческая установка обусловила появление новой изобразительной традиции, ориентированной на изображение реальных предметов - социальных знаков. Их актуализация в изобразительном творчестве происходила на фоне становления и укрепления новой идеологической концепции, в которой центральное место занимала смысловая параллель: «господин-слуга» - «хозяин-вещь».

Каменная стела с изображениями обладала двумя важнейшими ассоциативными пластами. Порядок в расположении изображений предметов вооружения и других аксессуаров не только подчеркивал ее антропоморфизм, но и отражал характеристики социального порядка. Кроме того, каменные

стелы и изваяния выступали как элементы пространственных структур, воплощавших универсальные представления, связанные с картиной мира. В традиционном обществе человек мог жить только в пространстве, «открытом» вверх, где символически обеспечивался раздел уровней. Выступая как интегрирующий элемент, как вертикальная ось архитектурно-планировочной системы ритуальных комплексов, каменная стела с изображениями соответствовала представлениям о предводителе как идеальном воплощении всех членов социума. Кроме того, вертикальный каменный знак определял центр и, соответственно, периферию сакральной архитектурно-планировочной структуры. Эти обрядовые черты приобретают особый смысл, если учесть, что их широкое проявление происходило на фоне четко обозначившихся свидетельств социальной дифференциации и формирования достаточно сложной системы общественных связей. Представления, которые группировались вокруг мифо-ритуального образа «царства - плоти» в обрядовой практике населения Центральной Азии и юга Западной Сибири начала I тысячелетия до н.э., важны для нас прежде всего в диахронном срезе. В окуневской мифо-ритуальной традиции одним из ключевых был зооморфный образ пожирателя («фантастического хищника»), черты которого угадываются в изображениях хищных животных и птиц в «сценах терзания» скифского времени. Исходя из этого можно предполагать глубокую преемственность представлений, связанных с этим образом. Если в начале II тысячелетия до н.э. изобразительные воплощения пожирателей передавали идею «проглатывания - извержения» как непременное условие возрождения в общем контексте обрядов перехода, то в начале I тысячелетия до н.э. сцены терзания были наполнены новым содержанием, сгущавшимся вокруг образа «царства-плоти». В совокупности различные способы «портретирования» общества в этот период были ориентированы на его образное уподобление телу социального лидера.

Представленные в диссертационной работе реконструкция и интерпретация различных аспектов мировоззренческих представлений населения юга

Западной Сибири в эпоху бронзы могут быть систематизированы в следующих основных положениях, выносимых на защиту.

1. Процесс формирования новых мировоззренческих представлений был связан с распространением культурных традиций, которые принесло с собой афанасьевское население. Это обстоятельство обусловило синкретизм мировоззренческих систем коренного населения юга Западной Сибири. Если рассматривать контакты окуневцев и афанасьевцев как модель взаимодействия разных этнических групп, то можно предположить, что изобразительное творчество выполняло роль своеобразного «общего языка» в диалоге древних культур, в котором были представлены культурные традиции индоевропейского мира. На основании имеющихся наблюдений можно говорить о том, что в окуневском искусстве активно взаимодействовали две художественные традиции. Одна из них наиболее явно воплотилась в мелкой скульптуре. Она была генетически связана с изобразительным творчеством местного сибирского населения. Возможно, что ее основной художественно-семантический принцип противопоставления объема и плоскости в сочетании с приемом соотнесения части и целого, первоначально разработанный в скульптурных изображениях, отразился и в наскальных композициях. Вторая художественная традиция прослеживается по изображениям «фантастических» образов. В различных вариантах своего проявления эта традиция отразила синтез изобразительных и словесных приемов как в создании отдельных образов, так и композиций.

2. Древних художников юга Западной Сибири, вероятно, вдохновляли различные виды «эмпирического» движения, которые воспринимались как процесс креативной, созидательной деятельности, связанной с идеей движения-перемещения. На наш взгляд, это не только композиционная, но и важная семантическая особенность изображений окуневского времени. Под этим углом зрения животные, «переступающие» через личины, передают мотив движения-возрождения, который может рассматриваться как еще один ико-

43

нографический вариант передачи идейного комплекса, связанного с представлениями о неиссякаемых, животворных силах природы.

3. Новое содержание мировоззренческих традиций в среде населения юга Западной Сибири было во многом связано с распространением навыков металлообработки. «Полуторные наборы» литейных форм в погребениях могильника Ростовка позволяют предполагать знакомство населения юга Западной Сибири с системой представлений о сакральных аспектах кузнечного ремесла, бытовавших в степной полосе Северного Причерноморья в III - II тысячелетиях до н.э. в среде культур катакомбного круга. Предполагаемая близость в сфере обрядовой практики не означает прямой генетической преемственности между катакомбными традициями и культурными особенностями западносибирских памятников. Вероятнее всего, отмеченное соответствие следует рассматривать как результат непрямой передачи культурных навыков и представлений в среду насельников юга Западной Сибири.

4. Влияние синташтинских традиций проявилось в сфере культовых представлений. Свидетельство тому - находки кристаллов горного хрусталя в ростовкинских и синташтинских погребениях. Хрусталь и руду в составе погребальных комплексов гипотетически можно рассматривать в контексте минералогической символики, которая отразила представления близкие к тем, которые позднее вошли в эсхатологическую доктрину зороастрийцев. Ярко выраженный «воинский» облик некоторых синташтинских и ростовкинских погребений, с учетом свидетельств сакрализации металлургического производства, позволяет предполагать наличие образа божества - покровителя воинов и владыки металлов. Разветвленная мифоритуальная символика была связана с колесницами. Их помещение в могилах дышлом на юг указывает на особое сакральное значение этого направления в системе погребального культа.

5. Мировоззренческие представления населения юга Западной Сибири были во многом обусловлены особенностями половозрастной организации.

41

Так в частности, ацдроновская возрастная стратификация (15-30-45 лет) позволяет предполагать наличие двух возрастных классов, пребывание в которых определялось системой возрастных степеней с интервалом в 5 лет. Ан-дроновский погребальный обряд опосредованно отражал социальную реальность. Он репрезентировал его идеальную модель общества. В представлениях, связанных с погребальным культом, андроновское общество предстает как круг лиц (прежде всего мужчин), способных обеспечить его полноценное воспроизводство. Андроновское кладбище с его регулярной планировкой (принцип ряда) представляло собой идеализированный «портрет» отобранного с учетом эсхатологической перспективы социума.

6. Особо следует отметить символику женских погребений с предметами вооружения. Наконечники копий в составе этих комплексов не могут рассматриваться только как показатель причастности погребенных к военной практике. Вполне возможно, что с этой категорией изделий хоронили женщин, которые при жизни пользовались особыми и весьма широкими правами в системе семейно-брачных отношений. Стрелы в составе сопроводительного инвентаря, вероятно, символизировали идею «магического полета». Находки руды и предметов бронзолитейного производства демонстрируют участие женщин в металлургическом производстве. Их ритуальная символика может быть связана с образом женского божества - покровительницы кузнецов.

7. Еще один весьма существенный аспект мировоззренческих представлений связан с вертикальными каменными знаками, которые ведут свое происхождение от андроновской традиции установки деревянных столбов и каменных стел над перекрытием могил. Эта традиция получила свое продолжение в ирменских погребальных памятниках, где зафиксированы деревянные столбы и камни-обелиски. С наибольшей очевидностью типологическое родство каменных вертикальных знаков обнаруживает себя там, где они выступают как часть сложных объемно-пространственных систем и являются ключевым элементом предметной коммуникации. Принцип трехчастной про-

странственной композиции кладбищ, погребальных сооружений, святилищ и ритуальных оградок, вероятно, связан с особенностями структурной организации обществ начала I тысячелетия до н.э., которые представляли собой культурно, а возможно и этнически, неоднородные трехчастные территориальные объединения. Именно в этом контексте следует рассматривать и принцип троичной группировки ирменских, бегазы-дандыбаевских каменных стел и оленных камней. Ряды этих вертикальных каменных знаков могли воплощать генеалогические цепочки, к которым принадлежали лидеры территориальных ассоциаций и их локальных подразделений. Таким образом, троичная символика служила удобной формой передачи идеологических представлений и несла важную информацию о социальной структуре общества.

8. Представления, которые группировались вокруг мифо-ритуального образа «царства - плоти» в обрядовой практике населения Центральной Азии и юга Западной Сибири начале I тысячелетия до н.э., важны прежде всего в диахронном срезе. В окуневской мифо-ритуальной традиции одним из ключевых был зооморфный образ пожирателя. Его черты представлены в изображениях хищных животных и птиц в «сценах терзания» скифского времени. Следовательно, можно говорить о глубокой преемственности представлений, связанных с этим образом. Если в начале II тысячелетия до н.э. изобразительные воплощения пожирателей передавали идею «проглатывания - извержения» как непременного условия возрождения в общем контексте обрядов перехода, то в начале I тысячелетия до н.э. сцены терзания были наполнены новым содержанием, связанным с образом «царства-плоти». Различные способы «портретирования» общества в этот период были ориентированы на его образное уподобление телу социального лидера. В целом становление и развитие различных способов «портретирования» социума в широкой исторической перспективе происходило в условиях постепенного замещения кровно-родственных связей социально-иерархическими.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях:

1. Михайлов Ю.И. Особенности композиционного построения андроновской орнаментации. Тез. докл. конф. // Проблемы археологии степной Евразии. -Кемерово, 1987.- С.134-137.

2. Бобров В.В., Михайлов Ю.И. Комплекс андроновской культуры поселения на берегу Тамбарского водохранилища // Проблемы археологических культур степной Евразии. - Кемерово, 1987.- С. 17-27.

3.Михайлов Ю.И. К вопросу об особенностях федоровских комплексов в межгорных котловинах Южной Сибири. Тез. докл. конф. // Историография и источники исторического опыта освоения Сибири. Вып.1.- Новосибирск, 1988.- С.43-44.

4. Михайлов Ю.И. Семантика андроновской орнаментации. Тез. докл. конф. // Проблемы археологии скифо-сибирского мира. Социальная структура и общественные отношения. Ч.2.- Кемерово, 1989.- С.22-24.

5. Бобров В.В., Михайлов Ю.И. Андроновские памятники Обь-Чулымского междуречья // Деп. ИНИОН №38518.26.06.89.10 п.л.

6. Михайлов Ю.И. Орнамент андроновского керамического комплекса (Проблемы анализа и интерпретации).- Автореф. канд. дисс- Кемерово, 1990.18 с.

7. Михайлов Ю.И. Собака в ритуальной практике андроновского населения. // Маргулановские чтения. Сб. мат. конф. Ч.1.-М., 1992.-С. 110-116.

8. Бобров В.В., Михайлов Ю.И. Половозрастная структура ирменского общества (по материалам головного убора). Тез. докл. конф. // Вторые исторические чтения памяти М.П. Грязнова Ч.1.- Омск, 1992.- С.70-72.

9. Бобров В.В., Чикишева Т.А., Михайлов Ю.И. Могильник эпохи поздней бронзы Журавлево-4.-Новосибирск, 1993.-157 с.

10. Михайлов Ю.И. «Обряды перехода» в культурных традициях древнего населения Южной Сибири // Годовая итоговая сессия института археологии и этнографии СО РАН. Тез. докл. конф.- Новосибирск, 1995.- С.84-87.

11. Бобров В.В., Михайлов Ю.И. Проблемы использования методов реконструкции в системе палеосоциологических исследований древних обществ. // Социальная организация и социогенез первобытных обществ: теория, методология, интерпретация.- Кемерово, 1997.- С.7-11.

12. Михайлов Ю.И. Изобразительная интерпретация и «язык культа» в социальной структуре древних обществ // Социальная организация и социогенез первобытных обществ: теория, методология, интерпретация. - Кемерово, 1997.-С.101-104.

13. Бобров В.В., Михайлов Ю.И. К вопросу о социокультурных контактах ан-дроновских коллективов восточных районов // Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири. - Барнаул, 1997.- С.56-59.

14. Михайлов Ю.И. Парные захоронения в погребальной практике населения Южной Сибири в эпоху бронзы // Четвертые исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова.- Омск, 1997.- С. 104-106.

15. Михайлов Ю.И. Особенности семантики образа змеи в культурных традициях бронзового века древнего населения Западной Сибири. // Проблемы

археологии, этнографии, антропологии Западной Сибири и сопредельных территорий.- Новосибирск, 1997.- С.226-229.

16. Михайлов Ю.И. О некоторых аспектах реконструкции обществ эпохи развитой и поздней бронзы Западной Сибири // Сибирь в панораме тысячелетий.- Новосибирск, 1998.- С.117-120.

17. Михайлов Ю.И. Погребальный комплекс могильника Карасук-2 и окунев-ская композиция Шалаболинской писаницы // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Т.ИУ- Новосибирск, 1999.-С.282-286.

18. Михайлов Ю.И. К вопросу о «геральдических композициях» в окуневском искусстве // Международная конференция по первобытному искусству. -Кемерово, 1998.- С.68-69.

19. Ковтун И.В., Михайлов Ю.И. Композиционные структуры в декоративном оформлении андроновской посуды // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Т.ИУ- Новосибирск, 1999.- С.253-258.

20. Михайлов Ю.И. Еще раз о функциональном назначении моделей ярма // Природные условия, история и культура Западной Монголии и сопредельных регионов. Тез. докл. IV международной конференции. - Томск, 1999.-С.87-90.

21. Михайлов Ю.И. Семантика зернотерок и пестов в погребальных и ритуальных комплексах К-УП вв. Саяно-Алтайского нагорья // Итоги изучения скифской эпохи Алтая и сопредельных территорий. Сб. науч. ст. международной научной конференции. - Барнаул, 1999.- С.132-134.

22. Михайлов Ю.И. Коллективные погребения и идеологические аспекты погребальной обрядности населения ирменской культуры // Краеведение Сибири. История и современность. Материалы областной конференции. - Кемерово, 1999.-С.12-15.

23. Михайлов Ю.И. Опыт реконструкции соматического кода в традиции использования оленных камней // Археология, этнография и музейное дело. -Кемерово, 1999.- С.74-85.

24. Михайлов Ю.И. Божество «Хрустального неба» в культурных традициях древнеиранского населения // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Т.У - Новосибирск, 1999.-С.427-433.

25. Михайлов Ю.И. Ритуальные умерщвления и жертвоприношения в погребальной практике андроновского населения юга Западной Сибири // Экология древних и современных обществ. Тез. докл. конференции, посвященной 275-летию РАН.- Тюмень, 1999,- С.175-177.

26. Бобров В.В., Михайлов Ю.И. Демографический аспект изучения андро-новского общества в восточных районах культурного ареала (по детским погребениям) // Экология древних и современных обществ. Тез докл. конференции, посвященной 275-летию РАН. - Тюмень, 1999.- С.94-98.

27. Михайлов Ю.И. «Фантастический хищник» и «личина-маска» в древних памятниках Хакасии // Международная конференция по первобытному искусству. Труды. Т.2. - Кемерово, 2000.- С. 173-177.

28. К вопросу о коллективных захоронениях в ирменской погребальной традиции // Сохранение и изучение культурного наследия Алтая. - Вып. XI.-Барнаул,2000.-С.156-158.

29. Михайлов Ю.И. Авестийская Вара и архитектурная композиция Большого Синташтинского кургана // Пятые исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова. - Омск, 2000.- С.90-92.

30. Опыт реконструкции исходной мифо-ритуальной схемы для одного фольклорного сюжета // Пространство культуры в археолого-этнографическом измерении. - Томск, 2001.- С.242-244.

31. К проблеме исследования коммуникативной символики каменных стел и изваяний в контексте палеосоциологического анализа комплексов эпохи поздней бронзы юга Западной Сибири // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Т.VI. - Новосибирск, 2000.-С.334-342.

32. Михайлов Ю.И. Символика образа «чудесной упряжки» в петроглифах Монголии и Тянь-Шаня // Природные условия, история и культура Западной Монголии и сопредельных регионов. - Томск, 2001.- С.137-138.

33. Ковтун И.В., Михайлов Ю.И. Искусство и ремесло: к проблеме нефигуративного характера андроновского изобразительного творчества // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий Т. VII.- Новосибирск, 2001.- С.316-322.

34. Михайлов Ю.И. Особенности погребального обряда предскифских и ран-нескифских комплексов VIII -VII вв. до н.э. в степной зоне Евразии // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. ТМГ- Новосибирск, 2001.- С.408-414.

35. Михайлов Ю.И. Мировоззрение древних обществ юга Западной Сибири (эпоха бронзы). - Кемерово, 2001.- 364 с.

36. Михайлов Ю.И. Жанровый сюжет в окуневских петроглифах и мелкой пластике // Вестник Сибирской ассоциации исследователей первобытного искусства Сибири. Вып. 4,- Кемерово, 2001.- С.18-20.

37. Михайлов Ю.И. Хронология афанасьевских комплексов могильника Бер-тек - 33 // Сохранение и изучения культурного наследия Алтайского края. Материалы конференции. Вып.ХП. - Барнаул, 2001.- С.226-229.

38. Михайлов Ю.И. К проблеме определения этнокультурной принадлежности синташтинских памятников // Степи Евразии в древности и средневековье. Материалы Международной научной конференции посвященной 100-летию со дня рождения М.П. Грязнова. Книга 1.- СПб., 2002.- С.200-204.

39. Михайлов Ю.И. Образ «чудесной упряжки» и символика движения-перемещения в культурных традициях юга Западной Сибири и Центральной Азии // Первобытная археология. Человек и искусство. - Новосибирск,

2002.- С.54-58.

40. Михайлов Ю.И. Песты и жезлы с зооморфными навершиями: проблемы хронологии и ритуальная символика // Северная Евразия в эпоху бронзы. Пространство. Время. Культура. - Барнаул, 2002.- С.106-109.

41.Иванчук В.В., Михайлов Ю.И. Обряд кремации и андроновская погребальная архитектура: проблемы культурно-исторической интерпретации // Северная Евразия в эпоху бронзы. Пространство. Время. Культура. - Барнаул, 2002.-С.45-47.

42. Михайлов Ю.И. Женские погребения с оружием в евразийских комплексах эпохи бронзы и раннего железного века // Вестник НГУ. Серия: история, филология. Том. 2. Вып. 3: Археология и этнография. - Новосибирск,

2003.- С.40-43.

43. Михайлов Ю.И. Проблемы хронологии позднеафанасьевских комплексов Горного Алтая // Археолого-этнографический сборник. - Кемерово, 2003.-С.63-81.

44. Михайлов Ю.И. Колесо и бычья шкура в ритуальной практике скифского мира // Археология Южной Сибири. - Новосибирск, 2003.- С.92-95.

Подписано в печать 22.10.2004 г. Формат А5. Бумага офсетная. Уч.-изд. Усл.иеч.л.3,1 Заказ ЬУЗТираж 100 экз. Из-во 000»Компания ЮНИТИ»

»22 38 3

РНБ Русский фонд

2005-4 23862

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Михайлов, Юрий Иннокентьевич

Введение

Глава 1. Феномен окуневского искусства: происхождение сюжетов и образов

1.1 Центральные образы окуневского искусства.

1.2 Анализ композиционного построения изобразительных сюжетов

1.3 Изображения окуневского временй в контексте ритуальной практики древнего скотоводческого населения

1.4 «Личина - маска» и символика, связанная с почитанием огня и света

Глава 2. Духовная культура населения юга Западной Сибири во II тыс. до н.э.

2.1 Некоторые аспекты мифо-ритуальных представлений по данным погребального обряда

2.2 Зооморфная символика в культурных традициях II тыс. до н.э. ~

2.3 Водный символизм в синташтинской и андроновской культурных традициях

2.4 Культ кабана и символика колесниц в погребальных комплексах II тыс. до н.э. 130 2.5Песты и жезлы с фигурными навершиями: проблемы хронологии и семантики

Глава 3. Мировоззрение и социальная структура андроновских обществ.

3.1 Половозрастная структура андроновских палеопопуляций

3.2 Служители культа в андроновском обществе

3.3 Ритуальная символика женских погребений

Глава 4. Мировоззренческие традиции начала I тыс. до н.э.

4.1 Символика пространственной ориентации в погребальных комплексах VIII - VII вв. до н.э.

4.2 Каменные изваяния начала I тыс. до н.э. и мифо-ритуальный образ колесницы

4.3 Оленные камни, стелы и обелиски в контексте палеосоциологических изысканий

4.4 Антропоморфная символика каменных изваяний: опыт реконструкции соматического кода

Глава 5. Основные способы и принципы «портретирования» общества в культурных традициях II - I тыс. до н.э.

5.1 Особенности изображения общества в окуневской культурной традиции

5.2 Идеальный социум в представлениях андроновского населения

5.3 Образ социального и сакрального лидера в культурных традициях конца II - начала I тыс. до н.э. 327 Заключение 334 Литература

Введение диссертации2004 год, автореферат по истории, Михайлов, Юрий Иннокентьевич

Актуальность избранной темы определяется общей логикой археологических исследований, конечной целью которых являются историко-культурные реконструкции. Очевидно, что на современном уровне развития археологической науки всесторонний анализ мировоззренческих представлений принципиально возможен не только для обществ, обладавших письменной традицией, но и для тех древних этносов, история которых письменными памятниками не документирована. В связи с этим, изучение культурных контактов в среде древнего населения юга Западной Сибири не должно ограничиваться рамками этногенетических и хронологических схем. Объективное осмысление культурных традиций и инноваций невозможно без исследования взаимовлияний в сфере мировоззрения.

Изучение особенностей мышления в среде древних обществ важно не только для понимания процессов развития духовной культуры. Неоспоримым является факт влияния мифоритуальных представлений на характер организации производственных процессов. В пользу этого свидетельствуют многочисленные свидетельства сакрализации технологий, которые обеспечивали материальные потребности древних обществ.

Исследование мировоззрения играет принципиально важную роль в палеосоциологических изысканиях. Объективная реконструкция социальной структуры невозможна без учета мировоззренческих и культурных установок. Палеосоциологический анализ материалов погребальных комплексов свидетельствует о том, что в системе погребального культа отражались представления об «идеальном обществе». С учетом этого возникает необходимость изучения способов и принципов, с помощью которых общество «портретировало» собственные представления об идеальном социуме.

Степень изученности темы. Исследование мировоззрения древнего населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы началось после того, как на этой территории были выделены археологические культуры этого времени. Принципиальное значение получила схема последовательной смены археологических культур: афанасьевской, андроновской и карасукской (Теплоухов С.А., 1927). Вместе с тем, специальные исследования, посвященные духовной культуре, появились сравнительно поздно, а в первых обобщающих работах характеристика мировоззренческих представлений сводилась к общим формулировкам и гипотетическим суждениям о существовании определенных культовых представлений. Так, например, предполагалось, что в эпоху бронзы существовал культ солнца и культ быка (Киселев С.В., 1951, с.99, 100). Наиболее перспективный путь исследования мировоззрения населения эпохи бронзы был связан с изучением памятников искусства (Грязнов М.П., 1950; Формозов А.А., 1967, 1969). Весьма важные наблюдения были сделаны в ходе изучения образной системы окуневской художественной традиции (Вадецкая Э.Б., 1965, 1967; Вадецкая и др., 1980; Леонтьев Н.В., 1970, 1978; Мартынов А.И., 1983; Пяткин Б.Н., Мартынов А.И., 1985). Именно она послужила источником для реконструкции мифологических представлений эпохи бронзы (Хлобыстина М.Д., 1971).

Реконструкция мировоззренческих традиций на основе широкого привлечения этнографических данных была представлена в монографии М.Ф. Косарева «Бронзовый век Западной Сибири» (1980). Сложившийся подход к изучению культовых представлений получил в ней дальнейшее развитие. Еще одно важное направление научного поиска было связано с исследованием памятников художественного творчества в контексте индоевропейских культурных традиций (Шер Я.А., 1980; Подольский М.Л., 1987, 1988).

Новые аспекты в изучении духовной культуры были очерчены в публикациях уникальных материалов могильников Сопка-2; Елунино I; Каракол и Бешозек, а также поселения Торгажак (Молодин В.И., 1985; Кирюшин Ю.Ф., 1987; Кубарев В.Д., 1988; Суразаков А.С., Ларин О.В., 1994; Савинов Д.Г., 1996). Детальный анализ материалов поселений и могильников позволил В.И. Молодину всесторонне охарактеризовать древнее искусство населения Обь-Иртышской лесостепи. В этой работе специально рассматривались художественные традиции и духовная культура западносибирского населения в эпоху бронзы (Молодин В.И., 1992).

Самостоятельное направление исследований связано с осмыслением памятников художественного творчества как изобразительного фольклора (Грязнов М.П., 1961; Jacobson, 1990; Шер Я.А., 1997; Михайлов Ю.И., 2001).

Отдельно следует отметить сборники статей и публикации материалов конференций, тематика которых была целиком определена проблемами изучения памятников искусства и мировоззренческих представлений: «Окунев-ский сборник» (1997); «Наскальное искусство Азии» (1997); «Международная конференция по первобытному искусству» (2000).

В целом следует сказать, что изучение мировоззрения населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы шло не только за счет накопления фонда источников, но и благодаря использованию новых исследовательских подходов. Тем не менее, несмотря на значительные успехи, в этой области исследований сложилась определенная диспропорция. Большинство реконструктивных построений базируются, прежде всего, на результатах исследования памятников художественного творчества. В этих реконструкциях данным па-леосоциологического анализа отводится второстепенная роль. Невелико количество работ, в которых бы комплексно использовались археологические, этнографические, фольклорные источники, а также данные сравнительно-исторического языкознания. Такое важное направление как исследование способов и принципов самоописания древних обществ эпохи бронзы находится на начальной стадии разработки. Дальнейшего теоретического осмысления требует круг проблем, связанных с изучением механизмов сохранения и трансформации мировоззренческого опыта в контексте общеисторической динамики развития традиционных обществ.

Объектом изучения являются мировоззренческие представления древних обществ.

Предмет исследования - мировоззрение населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы, когда формировались специфические способы и принципы «портретирования» общества.

Задачи исследования были сформулированы исходя из основной цели работы, которая заключается в реконструкции мировоззрения древнего населения юга Западной Сибири в ее тесной связи с различными формами социальной организации древних обществ в эпоху бронзы.

К задачам исследования относятся:

- исследование иконографии и семантики основных образов наскального искусства юга Западной Сибири, а также принципов композиционного построения изобразительных сюжетов;

- выявление структуры содержания различных видов художественного творчества и связанных с ними форм ритуальной практики в системе культовых представлений древнего населения юга Западной Сибири и сопредельных территорий;

- реконструкция мифо-ритуальных представлений по результатам сравнительного анализа материалов поселенческих комплексов II тысячелетия до н.э.;

- определение особенностей мировоззренческих представлений, связанных с характером половозрастной и социальной организации древних обществ юга Западной Сибири по материалам погребальных комплексов II -начала I тысячелетия до н.э.;

- изучение символики каменных изваяний конца II - начала I тысячелетия до н.э. в контексте культурных традиций древнего населения Евразийских степей;

- реконструкция способов «портретирования» представлений о социальных характеристиках общества, воплощенных в памятниках художественного творчества и в свидетельствах ритуальной практики;

- сравнительная характеристика основных способов и принципов «портретирования» общества в культурных традициях населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы.

Территориальные рамки исследования определяются общепринятым пониманием пространственных границ Западной Сибири, которые охватывают территорию, ограниченную Уральским хребтом на западе и р. Енисей на востоке. С учетом этого территориальные рамки работы включают южнотаежные и лесостепные зоны Западно-Сибирской равнины, а также горы Кузнецкого Алатау и Саяно-Алтая. При более дифференцированном подходе это районы Урало-Иртышской лесостепи, лесостепное Приобье, Средний Иртыш, Новосибирско-Томское Приобье, Верхняя Обь, Кузнецкая котловина, Мариинско-Ачинская лесостепь, территория Среднего Енисея. Судя по имеющимся данным, ландшафтные границы эпохи бронзы не совпадали с современными, тем более что для северного полушария вторая половина II -начало I тыс. до н.э. были временем сухого и теплого климата, который определяется как ксеротермический период суббореальной эпохи. Существует мнение, что в связи с засушливым климатом произошел сдвиг растительных зон, и на территории Западно-Сибирской равнины степи существовали значительно севернее их современного предела. Справедливости ради следует отметить, что у этой точки зрения есть и противники. Высказывалось мнение о том, что значительных сдвигов между лесом и степью во второй половине голоцена на юге Западной Сибири не происходило (Нейштадт М.И., 1957, с.370; Хотинский Н.А., 1977, с.105). Так, в частности, последние исследования в Верхнем Приобье, свидетельствуют о том, что в этом регионе, как и в целом по Сибири, во II тыс. до н.э. наблюдались колебания климата в сторону потепления и большей сухости. Тем не менее существенных изменений в природной обстановке лесостепной части Верхнего Приобья, скорее всего, не было (Кирюшин Ю.Ф., 2002, с. 8, 9).

Независимо от окончательного решения этой проблематики сам метод районирования, использованный для определения территориальных рамок исследования, отражает взаимосвязь географического и культурно-исторического подходов. Это означает признание неравномерности исторического развития населения разных географических районов и предполагает объективное возникновение региональных особенностей материальной и духовной культуры древних обществ. В более широком понимании этот подход заключается в рассмотрении природы как части общества, которая, будучи преобразована человеком, становиться компонентом его производительных сил (Косарев М.Ф., 1979, с.6; обзор литературы по этой проблематике применительно к археологическим исследованиям в Западной Сибири - Бобров В.В., Соколов П.Г., 2001, с. 6-8; Кирюшин Ю.Ф., 2002, с. 5, 6)

В ходе типологических сопоставлений по материалам археологических комплексов территориальные ограничения снимались, однако преимущественное значение имели материалы сопредельных территорий. Это было продиктовано тем, что на интересующем нас хронологическом срезе мировоззренческие традиции населения юга Западной Сибири было тесно связаны не только с духовным творчеством древних этносов Северо-западной Азии, но и с обширной историко-культурной зоной степного пояса евразийского континента. Особое значение придавалось анализу археологических материалов с территории Центральной Азии, однако в отдельных случаях для исследования кросскультурных взаимодействий привлекались материалы и из более удаленных регионов евразийского континента.

Хронологические рамки исследования соответствуют существующим ныне научным представлениям об исторической динамике развития культурных традиций, которые формировались в условиях традиционных систем жизнеобеспечения древних этносов юга Западной Сибири, освоивших металлургию бронзы и металлообработку бронзовых изделий. Здесь следует отметить, что сам переход к производству изделий из бронзы у населения обширной территории юга Западной Сибири совершался не одновременно. Также следует оговорить, что в публикациях по археологии Западной Сибири широко используется термин «эпоха раннего металла». Ее разделяют на два основных этапа. Первый характеризуется употреблением собственно медных орудий - энеолит, второй - характеризуется использованием бронзовых орудий (Черных Е.Н., 1965, 1978). Термин «эпоха раннего металла» широко использовался для характеристики западносибирских памятников конца III -начала II тыс. до н.э. (см. Косарев М.Ф., 1974; Молодин В.И., 1975; Кирюшин Ю.Ф., 1976 и др.). Тем не менее, следует признать, что этот термин фактически объединяет две эпохи: энеолит и раннюю бронзу (Кирюшин Ю.Ф., 1991, с.70).

С учетом этого, абсолютные хронологические рамки диссертационного исследования были ограничены рубежом III - II тыс. до н.э. - началом I тыс. до н.э. В системе относительной хронологии древних культур юга Западной Сибири нижняя граница этого исторического периода совпадает с заключительной фазой бытования населения афанасьевской культуры, благодаря которому на интересующей нас территории распространяются навыки ведения производящего хозяйства в среде древних охотников и рыболовов. В этот период традиции населения юга Западной Сибири были тесно связаны с традициями населения такой обширной культурно-географической зоны как Евразийский пояс степей, где шел интенсивный процесс формирования новых мировоззренческих систем.

Верхняя граница исследований объективно ограничена временем появления на юге Западной Сибири комплексов переходного времени от поздней бронзы к раннему железному веку. Поскольку специалисты по-разному датируют эти комплексы, в качестве хронологического ориентира выступали памятники раннескифского культурного облика, распространение которых в начале I тыс. до н.э. стало свидетельством новых эпохальных процессов со-циогенеза в среде номадов Центральной Азии и шире всего евразийского пояса степей.

Источниковый фонд диссертационной работы составил фактический материал, полученный в ходе исследований археологических памятников на территории юга Западной Сибири. Кроме того, для реконструкции и сравнительно-исторических сопоставлений мировоззренческих систем древних обществ юга Западной Сибири были использованы археологические комплексы, изученные на сопредельных территориях Сибири и Центральной Азии. Были проанализированы уже опубликованные источники, а также материалы полевых исследований, которые пока еще не получили отражения в научных публикациях. Это неопубликованные материалы В.В. Боброва (мог. Танай 7), В.А. Борисова (мог. Чудиновка), B.C. Горяева (мог. Танай 12), В.В. Иванчука (мог. Косоголь III), А.Б. Шамшина (мог. Фирсово XIV).

В качестве структурных аналогий привлекались репрезентативные выборки археологических источников и из других регионов. Именно поэтому, наряду с археологическими комплексами, отразившими различные аспекты духовной культуры древнего населения Северо-западной Азии, в работе использован широкий круг археологических памятников, характеризующих культурные традиции древнего населения Китая, Передней Азии и Восточной Европы.

Для реализации поставленных задач привлекались различные виды археологических источников: поселения и погребальные сооружения; петроглифы и каменные изваяния; клады, а также случайные находки. Применительно к интересующей нас проблематике они обладают различной степенью информативности, поэтому основой для реконструктивных построений служили, прежде всего, погребальные комплексы, которые самым непосредственным образом отразили культовые и шире мировоззренческие представления. Это объясняется также и тем, что некоторые археологические культуры эпохи бронзы на территории юга Западной Сибири были выделены и наиболее полно изучены именно по материалам погребений (афанасьевская, оку-невская, елунинская и др.). Наряду с этим, существенно важные сведения были получены в ходе анализа поселенческих комплексов. В данном случае учитывались не только свидетельства культовой практики на территории поселений, но и особенности их планировочной организации.

Петроглифы Хакасско-Минусинской котловины и Саяно-Алтая использовались выборочно. Это объясняется тем, что в соответствии с задачами исследования привлекались не отдельные изображения, а достоверно установленные композиции, отразившие те или иные аспекты мировоззренческих представлений в развернутом виде. Вместе с тем привлекались и отдельные рисунки, в частности те, которые обнаруживают стилистическое сходство с изображениями в составе композиций. Особое внимание было уделено образцам мелкой пластики и скульптуры, а также каменным изваяниям, ареал распространения которых выходит далеко за пределы территории юга Западной Сибири. Массовым и весьма важным источником для реконструкции мировоззренческих представлений послужил орнамент керамической посуды. Особое внимание было уделено декоративным построениям на сосудах из погребальных комплексов, которые наиболее ярко отразили специфику орнаментальных традиций культур эпохи бронзы юга Западной Сибири.

Для осуществления палеосоциологических реконструкций использованы данные антропологических наблюдений А.В. Громова, В.А. Дремова, Т.А. Чикишевой и др., которые были сделаны по материалам погребальных комплексов эпохи бронзы изученных на территории Западной Сибири и Саяно-Алтая. В исследовании мировоззренческих представлений, прямо или косвенно связанных с хозяйственной деятельностью, привлекались данные палеозоологии, представленные в работах А.В. Гальченко, Н.М. Ермоловой, П.А. Косинцева. В работах названных исследователей содержатся результаты анализа остеологических коллекций из могильников и поселений эпохи бронзы, исследованных на юге Западной Сибири, в Южном Зауралье и Северном Казахстане.

В интересах наиболее полной и объективной реконструкции основных черт, характеризующих мировоззренческие концепции населения юга Западной Сибири, в тех случаях, где это было возможно и даже необходимо, привлекались данные сравнительно-исторического языкознания. Использование этих данных осуществлялось в соответствии с современными научными представлениями об этнической принадлежности культурно-исторических общностей и отдельных археологических культур. В этом случае фокус исследования был направлен на анализ культурно-исторического содержания лексем и словесных формул. Основной акцент был сделан на результатах исследования письменных текстов, в которых непосредственно представлены мировоззренческие представления или засвидетельствовано их косвенное отражение.

Составной частью источниковой базы диссертационной работы стали данные изучения фольклорных традиций, которые в сочетании с этнографическими свидетельствами плодотворно используются для реконструкции древнейших пластов мировоззренческих представлений. В богатейшем фонде фольклорных источников предпочтение было отдано тем, которые отразили представления стадиально и культурно близкие к духовной культуре населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы.

Этнографические источники, представленные в диссертационной работе, использовались в целях комплексного исследования мировоззренческих традиций. Предпочтение было отдано материалам, полученным в ходе изучения традиционной культуры этносов Северной Азии. Это, прежде всего данные угорской и самодийской этнографии. Кроме того, специально рассматривались те этнографические комплексы, по материалам которых были реконструированы отдельные проявления древнеиранских традиций.

Методология диссертационной работы основана на комплексном применении методов исследования археологических, этнографических и лингвистических источников. Для реконструкции и изучения мировоззренческих представлений древнего населения был использован метод сравнительно-исторического анализа. В рамках этого метода процедура сравнения осуществлялась на двух уровнях: индивидуализирующем и синтезирующем. Таким образом, мировоззренческие традиции изучались не только на основании фактических свидетельств жизнедеятельности конкретного социума, но и в контексте формирования эпохальных культурных достижений. Вместе с тем, для решения конкретных проблем, определенных темой диссертации, использовался метод структурно-генетического анализа, позволяющий исследовать мировоззрение общества исходя из требований, которые вырабатываются определенными социальными группами (Гольдман Л., 1987, с.335-336). Было высказано мнение о том, что отделенный от социальной истории структурный анализ может дать блестящие результаты в области классификации мифов, однако при этом существует опасность попасть под влияние заданной схемы. С другой стороны, социально-экономическая история будет полноценной лишь в том случае, если она дополняется анализом всего ментального (Видаль-Наке П. 2001, с. 25, 26). Сочетание сравнительно-исторического и структурно-генетического анализа представляется вполне правомерным, поскольку уже достаточно давно было высказано обоснованное мнение о том, что исторический метод и структурный подход вполне совместимы (Леви-Стросс К., 2001, с.301, 302).

Именно поэтому настоящее диссертационное исследование методологически было ориентировано на поиск структур и методов развертывания содержаний различных форм деятельности социальных образований в контексте их историко-культурного развития. Подобная установка была продиктована спецификой археологических источников, которые фрагментарно и лишь в общих чертах отражают духовную культуру древних обществ, хотя и объективно свидетельствуют о многогранности представлений, связанных с динамикой развития различных сфер культурной деятельности на широком историческом срезе. В одной из работ А.Ф. Лосев предложил основание для сопоставления различных «слоев исторического процесса». В частности, указывая на возможность сравнения философии со способом производства, он подчеркнул, что между философией и' экономикой нет ничего общего по содержанию, но вместе с тем «очень много сходного и даже тождественного по структуре разных содержаний, т.е. по методу развертывания разных содержаний.» (Лосев А.Ф., 1988, с.28). Данное методологическое положение определило направленность источниковедческих процедур и послужило критерием для соотнесения источников, характеризующих как материальную, так и духовную сферу общественного производства. Тем более, как известно, в архаическую эпоху ритуал воспринимался как не менее существенная и «практическая» деятельность, чем собственно трудовой процесс. В то же время о своей деятельности человек мыслил мифологически (Дьяконов И.М., 1990, с. 61).

Исходя из этого, была определена общая методологическая направленность исследования: реконструкция способов и принципов развертывания мировоззренческих представлений в среде древних обществ юга Западной Сибири эпохи бронзы. На наш взгляд, этот методологический подход позволяет приблизится к адекватному пониманию основного содержания духовного творчества. Его суть составляет изучение способов, посредством которых древнее общество описывало и, соответственно, осознавало себя. Для обозначения этих способов самоописания в бесписьменных обществах наиболее приемлемым представляется термин «портретирование», хотя его использование требует уточнения.

А. Оппенхейм свою работу «Древняя Месопотамия», посвященную политической истории этого региона, снабдил подзаголовком «Портрет погибшей цивилизации», стремясь изначально обозначить методологию исследований, которую он определил следующим образом: «Портретирование, т.е. выборочное изображение самого главного, - вот, как мне кажется, единственный путь к цели. Портрет, опуская подробности, передает индивидуальное, стремиться уловить в человеке главное» (Оппенхейм А., 1990, с.З).

С точки зрения исследователя, это была трудная, но вполне выполнимая задача, с чем можно согласиться, если принять во внимание весьма представительный корпус разнообразных источников и, прежде всего, клинописные тексты. Тем не менее, наличие аутентичных письменных текстов, не является обязательным условием для реализации данного метода. В.А. Сафро-нов для одного из разделов своей работы «Индоевропейские прародины» дал весьма показательный, хотя и пространный заголовок: «Портрет праиндоев-ропейского общества по данным лингвистики и археологии (Сравнительный анализ культурно-хозяйственного типа позднеиндоевропейской общности и культур Винча, Льендел и культуры воронковидных кубков)». В самом же тексте раздела исследователь лаконично пояснил, что портрет праиндоевро-пейской культуры и общества может быть достаточно полно составлен на основании усилий лингвистов многих поколений, имея в виду результаты анализа общеиндоевропейской лексики (Сафронов В.А., 1989, с. 136).

Список работ, где представлен опыт «портретирования» древних обществ, довольно обширен, однако все эти исследования роднит более или менее твердая уверенность в объективности авторского видения общих черт и особенностей историко-культурных явлений. Не подвергая сомнению правомерность подобного подхода, укажем, что еще большего внимания достойны проблемы реконструкции способов и принципов «портретирования» человека и общества, которые являлись господствующими для определенной исторической эпохи или были присущи конкретному этносу. Речь идет о том, что одной из важнейших форм символического поведения было создание текстов, ориентированных на традицию, их породившую. Точнее они были ориентированы на то, как она мыслит, «сознает» самое себя. Эти тексты представляют собой автометоописание данной традиции (Топоров В.Н., 1987. с.278-288; он же, 1988, с. 33). Отказ от создания портретов древних обществ в пользу исследования свойственных им принципов «портретирования» - одно из возможных направлений в области изучения духовного творчества. Эти принципы самоописания, или «портретирования» в конечном итоге являются проявлением единого метода развертывания содержаний различных областей культурной деятельности, который создавался и совершенствовался каждым обществом на протяжении своей истории.

Данная методологическая позиция тесно связана с вышеуказанным структурно-генетическим подходом, который предполагает, что коллективный характер творчества (что для древних эпох очевидно) раскрывается в том, что структуры, образующие и воплощающие практическую деятельность, гомологичны мыслительным структурам социальных групп. Вместе с тем, диахронное сопоставление методов портретирования присущих древним культурам соответствует общей направленности метода сравнительно-исторического анализа.

Методика исследования строилась с учетом традиционных процедур критики археологических источников. При анализе конкретных археологических комплексов использовались методические принципы археологической стратиграфии и планиграфического анализа. Последний, как известно, весьма эффективен для реконструкции социальных характеристик древних обществ, однако, на наш взгляд, результаты его применения могут быть также использованы и для изучения мировоззренческих представлений. Это объясняется тем, что планиграфическое изучение археологических памятников позволяет реконструировать особенности социальной организации древних обществ, которая во многом определяла содержание и специфику мировоззренческих представлений. В общем виде содержание его процедур сводится к выявлению определенного набора признаков погребального обряда с последующим анализом соотношений между отдельными объектами на могильном поле, выявлением его площади и границ (Кирюшин Ю.Ф. и др., 2001, с.40).

Для анализа материалов из курганных могильников использовался методический подход, предложенный Д.Г. Савиновым и В.В. Бобровым. Согласно этому подходу, курган рассматривается не только как вертикально-стратиграфическая структура, но и как пространственная система. Ее первый уровень формирования связан с разметкой сакрализованного пространства посредством оград, ровиков и ям (Савинов Д.Г., Бобров В.В., 1989). После определения внешних границ сакрализованного пространства, исследовался принцип взаиморасположения отдельных погребальных сооружений по отношению к его центру и периферии. Последовательная реализация данного подхода предоставляла возможность определить не только порядок совершения захоронений, но и установить их символическую иерархию в рамках сакрализованного пространства. Изучение системы и способов разметки имеет принципиальное значение, поскольку создание погребального комплекса, как правило, это процесс структурирования пространства древним населением путем наложения последовательных ограничений (Епимахов А.В., 1995, с.45). Здесь же следует отметить, что методика анализа планиграфических структур для реконструкции мировоззренческих представлений может быть с успехом реализована для поселенческих комплексов. Поскольку этнографическими исследованиями установлено, что если в одних случаях, план поселения отражает связь между пространственной структурой и социальной, то в других - представляет собой некую иллюзорную модель, отличную от социальной реальности (Леви-Стросс К., 2001, с.303). В целом именно религиозные догмы определяли действие соционормативной системы (Массон В.М., 1996, с.95).

Выявление связей между различными аспектами социальной практики и системой мировоззренческих представлений обусловило необходимость реконструкции социальных структур древних обществах юга Западной Сибири. К настоящему моменту сложился целый ряд методических подходов палеосоциологического анализа (Алекшин В.А., 1975, 1987; Бунятян Е.П., 1985; Генинг В.Ф. 1989 и др.). Для наших целей наиболее предпочтительным является привлечение антропологических данных уже на ранних этапах исследования (об этом см. Тишкин А.А., Дашковский П.К., 2003, с.53). В настоящем диссертационном исследовании была использована методика реконструкции половозрастной структуры древних обществ на базе комплексного анализа археологических и антропологических данных. Она уже была апробирована по материалам андроновских могильников юга Западной Сибири (Бобров В.В., Михайлов Ю.И., 1999, с.94-98). Ее основное содержание составляет поэтапный анализ материала.

На первом этапе исследования формируется банк данных по достоверным половозрастным определениям. Эти данные систематизируются в таблицах, где отдельно по каждому могильнику раздельно учитывалось количество мужчин и женщин, входивших в условную возрастную группу. За основу выделения условных возрастных групп был принят пятилетний интервал (15- 20; 20 - 25 и т. д.). Выбор интервала был обусловлен тем, что при последующих калькуляциях полученные результаты могут быть сопоставлены с границами половозрастных групп по классификации А.П. Рославского - Петровского. Затем, в целях верификации полученных наблюдений привлекаются антропологические наблюдения по единокультурным могильникам соседних территорий. После этого, полученные количественные характеристики сопоставляются с аналогичными показателями по другим территориально и хронологически близким археологическим культурам. На последнем этапе исследования анализируются нестандартные форм погребальной практики, которые позволяют выявить и интерпретировать специфические черты половозрастной и социальной структуры общества.

Так, в частности, половозрастные характеристики субъектов из парных разнополых погребений эпохи бронзы дают основания для установления возрастных когорт у мужчин и женщин, выступавших потенциальными брачными партнерами. Совместные захоронения мужчин и детей, совершенные в одной могиле позволяют, с учетом других данных, выделить возрастную когорту «наставников».

Сопоставление полученных результатов позволяет выявить начало брачного возраста; период активного участия в репродуктивной сфере и возраст полного исключения (женщин) из репродуктивной сферы; возрастную когорту мужчин, непосредственно руководивших процессом социализации подрастающих поколений; возрастную границу, определявшую утрату фиксированного социального статуса. Этот методика была использована и для реконструкции половозрастной структуры андроновских и ирменских сообществ на юге Западной Сибири (Михайлов Ю.И., 2003, с. 100-125).

Отметим, что охарактеризованная методика поэтапной реконструкции половозрастной структуры может дополняться и другими процедурами. Например, при наличии антропологических определений для реконструкции социально обусловленной возрастной градации мужчин и женщин была использована традиционная методика анализа совстречаемости отдельных категорий сопроводительного инвентаря в погребальных комплексах. Результаты подобного комплексного анализа дают объективные основания для определения социального статуса погребенных. Окончательным итогом последовательного осуществления различных методических процедур является реконструкция культовых и шире мировоззренческих представлений, связанных с социальным статусом и набором общественных функций для выявленных половозрастных группирований.

Массовый археологический материал подвергался статистической обработке, направленной на составление статистического ряда. Использовались два способа представления статистических рядов: табличный и графический. Если для реконструкции половозрастных группирований, как было отмечено выше, использовался табличный способ, то для реконструкции относительной хронологии андроновских могильников был использован графический способ представления. В последнем случае объектом анализа были избраны метрические характеристики горшковидных сосудов. Поскольку во многих случаях сосуды в могилах представлены фрагментарно и достоверно определяется лишь диаметр венчика, эта метрическая характеристика была определена в качестве ведущей. На основе статистических данных были построены гистограммы, отражающие прямой ряд значений мерного признака «диаметр венчика сосуда». Как показывает существующая практика, для того, чтобы получить общую картину распределения мерных признаков необходимо взять наибольшее количество интервалов, т.е. нанести значения признаков через небольшие промежутки (Генинг В.Ф. и др., 1990, с.50). С этой целью в качестве минимального был выбран интервал 1 см. Для, чтобы повысить достоверность наблюдений и изначально реализовать дифференцированный подход к анализу источников, порознь рассматривались серии сосудов из погребальных комплексов, где представлены разные способы обращения с умершим.

Корреляция результатов статистического анализа с вариантами сочетания других элементов погребального обряда позволяет выявить захоронения персон, обладавших особым социальным статусом, который подчеркивался сосудами особо крупных размеров. В археологических исследованиях достаточно часто используется методика определения социального статуса по составу сопроводительного инвентаря, однако зачастую специалисты опираются на оценочные суждения «богатый», «бедный» и т.п. В данном случае был взят объективный показатель, который позволил проанализировать даже те погребальные комплексы, в которых представлена только одна категория сопроводительного инвентаря - посуда.

Реконструкция половозрастной структуры и особенностей социальной организации служила основанием для сопоставления археологических и этнографических данных. По мнению В.И. Матющенко, на больших по площади и многослойных археологических памятниках возможно выделение комплексов, оставленных автономными социальными организмами. Этнография в качестве объекта изучения также может выявить аналогичный автономный социальный организм. Таким образом, археологические и этнографические исследования сближает то, что обоих случаях исследователь имеет дело с одним и тем же объектом своего внимания - автономным, нуклеарным организмом. Лингвистические источники позволяют выявить локальную языковую общность в пределах более широкой. Эта локальная общность также является свидетельством существования автономного социального организма, аналогичного тем, что были выявлены по археологическим и этнографическим данным (Матющенко В.И., 2001, с.34-37).

Охарактеризованный методический подход открывает широкие возможности для комплексного использования археологических, этнографических и лингвистических источников. В рамках данного диссертационного исследования он был реализован посредством выявления структурных аналогий. Благодаря этому учитывалось не только морфологическое, но и структурное сходство различных проявлений социальной практики. Результаты реконструктивного анализа, осуществленного на базе археологических источников, сопоставлялись не просто с этнографическими, фольклорными и лингвистическими данными, а с социальными и культурно-историческими реалиями, реконструированными по этим источникам.

В исследовании образцов художественного творчества использовался формально-стилевой метод анализа, который может с равным успехом базироваться на данных иконографического, культурно-исторического, историко-археологического, историко-филологического изучения памятников (Никулина Н. М., 1985, с. 124). Иконографическое изучение памятников художественного творчества осуществлялось посредством выявления ключевых элементов построения композиций. Так, для анализа орнаментальных композиций была использован принцип дифференциации декоративных схем по формальным признакам, а именно, по количеству орнаментальных зон и комбинации сходных или несходных сюжетов внутри них (Ковтун И.В., Михайлов Ю.И., 1998, с.257). Общие и специфические черты декоративной традиции, выявлялись посредством соотнесения конкретной орнаментальной схемы с «композиционным каноном». Последний реконструировался на основании сопряженных признаков, а именно, на установленных фактах сочетания различных способов зонального членения орнаментального поля с определенным набором мотивов (Михайлов Ю.И., 1990, с.7). Реконструкция семантики орнаментальных построений осуществлялась как на уровне орнаментальных композиций, так и на базовом уровне формирования декоративных схем - варианты сочетания орнаментальных элементов. Так, например, анализ использования такого ключевого орнаментального элемента как «уточка» позволил установить, что различные способы его соединения в пределах горизонтального регистра - зоны позволял конструировать все типы меандровых мотивов. Это позволило сравнивать устное творчество и узоро-творчество. Звукопись и конструирование орнаментальных элементов роднит принцип обыгрывания ключевых элементов. Феномен анаграммирования, исследованный Ф. де Соссюром, сопоставим с комбинаторикой орнаментальных мотивов (Михайлов Ю.И., 1990, с. 15).

При изучении семантики наскальных изображений важную роль играют данные фольклористики. Возможность их привлечения обусловлена тем, что одной из характерных черт фольклора является использование формул. Выявление этих изобразительных формул опиралось на определенную последовательность исследовательских процедур в соответствии с методикой реконструкции семантики и функций изобразительных и словесных символов, которую предложил Н.И. Толстой (1990, с.47-67). Она предполагает рассмотрение материала в одной системе, в одной локальной традиции, в один хронологический период, с последующим расширением территории научного наблюдения от отдельных зон до макроареала. На практике это означает поиски определенного символа или группы символов во всех областях обрядовой, обрядово-трудовой, хозяйственной и художественной деятельности.

Научная новизна исследования заключается в реализации комплексного подхода с целью реконструкции универсальных структур развертывания мировоззренческого содержания в разных формах духовной практики древнего населения.

Автор настоящей диссертационной работы предложил собственное обоснование гипотезы о тесной связи иконографических сюжетов с устным творчеством в культурных традициях древнего населения юга Западной Сибири. В частности, были выявлены изобразительные сюжеты, которые являлись производными от устойчивых формул устной традиции. С учетом этого диссертационной работе предлагается классификация сюжетов наскального искусства и семантическая интерпретация основных сюжетных повествований, актуальных для мировоззренческих традиций населения юга Западной Сибири во II тыс. до н.э.

В ходе исследования археологических памятников II - нач. I тыс. до н.э. была реконструирована система представлений, связанных с погребальным культом в среде андроновского населения. Обоснована принадлежность раннеандроновского населения к древнеиранскому этносу. По материалам поселенческих и погребальных комплексов исследована система его мировоззренческих представлений с привлечением данных сравнительно-исторического языкознания.

Впервые были прослежены различия в сфере мировоззренческих представлений культур юга Западной Сибири, генетически связанных с циркум-■ понтийской и евразийской металлургическими провинциями.

Осуществлен палеосоциологический анализ андроновских и ирменских палеопопуляций, благодаря чему впервые была реконструирована система половозрастных группирований и связанные с ней культурные установки и мировоззренческие представления.

Впервые была предложена относительная хронология андроновских могильников северо-восточной части культурного ареала, на основании которой были реконструированы культовые представления, связанные с обрядами кремации и ингумации. ' В соответствии с новым методологическим подходом в диссертационном исследовании были предложены единые принципы сопоставления различных мировоззренческих концепций, бытовавших у древнего населения юга Западной Сибири. Предлагается реконструкция способов и принципов «портретирования» социума, под которыми понимаются общие и частные структуры развертывания идеологического содержания. Способы «портретирования» социума, свойственные древним культурам юга Западной Сибири, проанализированы в диахронном срезе, благодаря чему выявлена в общих чертах динамика изменения мировоззренческих представлений на протяже-1 нии II - нач. I тыс. до н.э.

Практическая ценность диссертационного исследования заключается в возможности использования полученных научных результатов для подготовки обобщающей работы, посвященной развитию духовной культуры населения юга Западной Сибири в конце III - нач. I тыс. до н.э.

Самостоятельно основное содержание работы может быть использовано для подготовки специальных учебных курсов и учебных пособий для студентов, обучающихся по программе специализаций «Археология», «История и теория мировой культуры».

Данные реконструктивного анализа архаического мировоззрения могут быть использованы при создании археологических, этнографических и краеведческих музейных экспозиций, посвященных духовной культуре древнего населения Западной Сибири.

Апробация. Основные положения работы опубликованы в 57 научных работах, в том числе в трех монографических исследованиях: «Андроновские памятники Обь-Чулымского междуречья» - Деп. В ИНИОН, 26.06.89., № 38518.- 10 п.л. (в соавторстве с В.В. Бобровым); «Могильник эпохи поздней бронзы Журавлево-4.» - Новосибирск, 1993. - 157 с (в соавторстве с В.В. Бобровым и Т.А. Чикишевой). «Мировоззрение древних обществ юга Западной Сибири (эпоха бронзы)» - Кемерово, 2001. - 363 с. По результатом исследований были сделаны доклады на международных, всероссийских, региональных и областных научных конференциях гг. Кемерово (1987, 1989, 1991, 1996, 1998, 1999, 2000, 2002, 2003), Новосибирск (1995-2002), Алма-Ата (1990), Омск (1991, 1994, 2000), Барнаул (1986, 1999, 2002), Томск (1999, 2001, 2003), Тюмень (1999), Санкт-Петербург (2002).

Структура работы состоит из введения, пяти глав, заключения, списка литературы и иллюстративного приложения.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Мировоззрение древних обществ юга Западной Сибири в эпоху бронзы"

Заключение

Представленные в диссертационной работе результаты реконструкции и интерпретации различных аспектов мировоззренческих представлений населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы могут быть систематизированы в рамках следующих основных положений.

Процесс активного формирования новых мировоззренческих представлений начинается уже в конце III тыс. до н.э. и был связан с распространением культурных традиций, которые принесло с собой афанасьевское население. Если рассматривать контакты окуневцев и афанасьевцев как модель взаимодействия разных этнических групп, то можно предположить, что изобразительное творчество на каменных плоскостях выполняло роль своеобразного «общего языка» в диалоге древних культур, в котором участвовали культурные традиции и достижения индоевропейского мира. Свидетельством этому являются изображения колесного транспорта и связанная с ним символика. Возможно, трехчастная схема деления округлой или овальной личины в окуневской изобразительной традиции восходит к практике изготовления колесных транспортных средств. Безусловно, иконография «личин-масок» в окуневском искусстве была достаточно далека от исходной сакральной модели, но, возможно, семантика ее композиционной схемы еще сохраняла смысловой план, восходящий к ритуалам, в которых использовались трехчастные колеса.

Применительно к окуневскому искусству существует аргументированное мнение о возможном соответствии некоторых изобразительных композиций языковым формулам.

В этом смысловом контексте находят свое объяснение и особенности изображения «фантастических хищников». Устойчивое сочетание некоторых иконографических деталей позволяет видеть в них воплощение словесных формул. Вероятно, «формульная» природа интересующего нас образа отразилась не только в устойчивом наборе изобразительных признаков, обеспечивающих его узнаваемость, но также и в правилах композиционного соотнесения «фантастического хищника» с фигурами копытных. Для подготовленного зрителя был очевиден изоморфизм реальных и фантастических образов, а вместе с этим и универсальный характер мотива движения - действия.

Под этим углом зрения животные, «переступающие» через личины, передают мотив движения-возрождения, который может рассматриваться как еще один иконографический вариант передачи идейного комплекса, связанного с представлениями о неиссякаемых, животворных силах природы. Отмеченная особенность позволяет предложить один из возможных вариантов классификации изобразительных сюжетов окуневского искусства: сюжет -повествование (слагается из ряда эпизодов); сюжет - эпизод (слагается из нескольких сюжетов - мотивировок); сюжет - мотивировка действия, движения или состояния - исходная классификационная ячейка. Согласно этой классификации, самые сложные сюжетные образования с необходимостью включают в себя исходный, элементарный уровень - действие, движение.

Изображения шагающих и бегущих антропоморфных персонажей, наделенных видовыми признаками животных (хвосты, бычьи рога, птичьи перья), позволяют допустить, что жизненный цикл рассматривался как смена психосоматических состояний. Если в мифологических повествованиях смена состояний определялась механизмом символических превращений человека в животное, то в архаических обществах процесс социального становления регулировался обрядами инициации. Новые поколения приобщались к социальным нормам и к мифологической истории рода, которая иллюстрировались масочной пантомимой. Правомерность предложенной интерпретации подтверждается тем, что в центрально-азиатских петроглифах также представлены многочисленные антропоморфные персонажи, наделенные рогами и хвостами.

Особо следует отметить символику числа в культурных традициях древнего населения юга Западной Сибири. Трехчастные композиции могут быть определены через отношение или принцип сочетания: 2-1. Данный числовой комплекс представлен в комплектах каменной и костяной скульптуры. Сочетание зооморфных образов по принципу 2 - 1 вкупе со способом изображения "часть вместо целого" характеризуют художественный и семантический прием, уходящий корнями в неолитическое искусство Сибири. В костяной и каменной мелкой скульптуре он приобретал особую выразительность посредством противопоставления "плоскость-объем".

На основании имеющихся наблюдений, можно говорить о том, что в окуневском искусстве активно взаимодействовали, как минимум, две художественные традиции. Одна из них наиболее явно воплотилась в мелкой скульптуре. Она была генетически связана с изобразительным творчеством местного сибирского населения и представлена реалистическими изображениями.

Вторая художественная традиция прослеживается по изображениям «фантастических» (точнее синкретичных, с точки зрения анатомической достоверности) образов на плитах-стелах и изваяниях. В различных вариантах своего проявления эта традициях отразила синтез изобразительных и словесных приемов как в создании отдельных образов, так и композиций.

Новое содержание мировоззренческих традиций в среде населения юга Западной Сибири определило распространение навыков металлообработки. «Полуторные наборы» литейных форм в ростовкинских погребениях позволяют предполагать знакомство населения юга Западной Сибири с системой представлений о сакральных аспектах кузнечного ремесла, бытовавших в степной полосе Северного Причерноморья в III - II тыс. до н.э., в среде культур катакомбного круга. Тем не менее, предполагаемая близость в сфере обрядовой практики не означает прямой генетической преемственности между катакомбными традициями и культурными особенностями западносибирских памятников. Вероятнее всего, отмеченное соответствие следует рассматривать как результат непрямой передачи культурных навыков и представлений в среде насельников юга Западной Сибири. Возможно, она осуществлялась при посредничестве синташтинского и петровского населения.

Влияние синташтинских традиций проявилось в сфере культовых представлений. Свидетельство тому - находки кристаллов горного хрусталя в ростовкинских и синташтинских погребениях. Хрусталь и руду в составе погребальных комплексов гипотетически можно рассматривать как вещественную (минералогическую) символику, которая отразила представления близкие к тем, что позднее вошли в эсхатологическую доктрину зороастрицев. Ярко выраженный «воинский» облик некоторых синташтинских и ростовкинских погребений, с учетом свидетельств сакрализации металлургического производства, позволяет предполагать наличие образа божества - покровителя воинов и владыки металлов.

Предпринятый анализ мировоззренческих представлений позволяет также предполагать, что производственные процессы ассоциировались с общей космологической схемой. Технологическое совмещение металлургической печи и колодца на символическом уровне обнаруживает сходство со структурой мифологической.

Анализ символики металла и хрусталя в евразийских комплексах первой половины II тыс. до н.э. позволяет связать ее с одной стороны, с представлениями о божестве - покровителе воинов и кузнецов, а с другой - установить связь с представлениями о божестве атмосферного неба, холодного ветра, снежной бури с учетом символического единства (рождение в недрах) и одновременно противопоставления двух сакральных материалов: металл (жар) - хрусталь (холод).

Можно также говорить о бытовании двух мировоззренческих традиций. Одна из них наиболее полно отразилась в обрядовой практике синташ-тинского населения. Ее формирование происходило на фоне окончательного распада Циркумпонтийской металлургической провинции и возникновения новой - Евразийской. В рамках этой новой провинции происходило сложение агрессивных этнокультурных объединений. Их военную мощь составляли колесницы, форпостами служили укрепленные городища, а символом консолидации стали курганы-святилища. Распространение новой идеологии на территории юга Западной Сибири прослеживается по материалам памятников середины II тыс. до н.э., в которых обнаружены комплексы предметов вооружения из бронзы.

В окуневских могильниках неизвестны захоронения литейщиков, а исследованные погребальные комплексы, наряду с изобразительной традицией, достаточно отчетливо демонстрируют иную мировоззренческую концепцию. Ее содержание составляет культ родового очага и символика огня, света как жизнетворного начала. В основе этой концепции просматривается весьма архаичный комплекс представлений - миф о происхождении огня, в котором главным действующим лицом является животное. В своих наиболее архаических истоках она, несомненно, восходит к представлениям местного сибирского населения, хотя и испытала ощутимое влияние пришлой афанасьевской культурной традиции. К афанасьевской традиции, на наш взгляд, восходят многие сюжеты и образы окуневского искусства (бык, богиня-мать, повозка и др.). Поэтому не случайно феномен окуневского искусства выглядит столь контрастно на фоне синхронных и территориально близких художественных традиций. В частности, сейминско-турбинской, тесно связанной с производством предметов вооружения.

Разветвленная мифо-ритуальная символика складывается вместе с распространением колесниц. Так, в частности, их помещение в могилах дышлом на юг указывает на особое сакральное значение этого направления в системе погребального культа. Дышло колесницы могло указывать на некий пространственный ориентир - сакральный объект, к которому пролегал путь колесничего после смерти.

Мировоззренческие представления населения юга Западной Сибири были во многом обусловлены особенностями половозрастной организации. Так в частности, андроновская возрастная стратификация (15 - 30 - 45 лет) позволяет предполагать наличие двух возрастных классов, пребывание в которых определялось системой возрастных степеней с интервалом в 5 лет. Использование пятилетних интервалов для андроновцев вполне реально, если учесть, например, возраст наступления социальной зрелости - 15 лет и получение особого статуса в системе семейно-брачных отношений в 20 лет. Еще один пример - интервал между предельным возрастом для наставника - 40 лет и окончательная утрата социальных прерогатив после 45 лет.

Особо следует отметить символику женских погребений с предметами вооружения. Наконечники копий в составе женских погребений не могут рассматриваться только как показатель их причастности к военной практике. Вполне возможно, что с копьями хоронили тех женщин, которые при жизни пользовались особыми и весьма широкими правами в системе семейно-брачных отношений. Стрелы в составе сопроводительного инвентаря, вероятно, символизировали идею «магического полета».

Находки руды и предметов бронзолитейного производства демонстрируют реальную причастность женщин к металлургии. Их ритуальная символика может быть связана с образом женского божества - покровительницы кузнецов.

Еще один весьма существенный аспект мировоззренческих представлений связан с вертикальными каменными знаками, которые ведут свое происхождение от андроновской традиции установки деревянных столбов и каменных стел над перекрытием могил. Это традиция получила свое продолжение в ирменских погребальных памятниках, где зафиксированы деревянные столбы и камни - обелиски. Оленные камни в своей родословной восходят к андроновским каменным стелам. Они, как и синхронные им стелы и камни-обелиски, составляют единый типологический ряд. С наибольшей очевидностью типологическое родство каменных вертикальных знаков обнаруживает себя там, где они выступают как часть сложных объемно-пространственных систем и являются ключевым элементом предметной коммуникации.

Принцип трехчастной пространственной композиции кладбищ, погребальных сооружений, святилищ и ритуальных оградок, вероятно, связан с особенностями структурной организации обществ начала I тыс. до н.э. В рассмотренных выше случаях они представляли собой культурно, а возможно и этнически, неоднородные трехчастные территориальные объединения. Именно в этом контексте следует рассматривать и принцип троичной группировки ирменских, бегазы-дандыбаевских каменных стел и оленных камней. Ряды этих вертикальных каменных знаков могли воплощать генеалогические цепочки, к которым принадлежали лидеры территориальных ассоциаций и их локальных подразделений. Таким образом, троичная символика служила удобной формой передачи достаточно сложных идеологических представлений и несла важную информацию о социальной структуре общества.

Комплексный анализ мировоззренческих представлений позволил реконструировать принципы «портретирования» социума в культурных традициях населения юга Западной Сибири в эпоху бронзы. Так в окуневской масочной пантомиме и в изобразительном творчестве развертывание содержания мировоззренческих представлений достигалось посредством изображения различных видов эмпирического движения - перемещения, которые в мифо-ритуальном контексте демонстрировали осуществление и возобновление жизненного цикла и, одновременно, способствовали преодолению дистанции между сакральным и профанным. В совокупности все эти конкретные виды движения должны были передавать образ окружающего мира, находящегося в постоянном становлении и растворении органических форм. В этой картине бытия человек и общество в зооморфном облике представали как «подвижное в подвижном».

Вместе с тем, в бесконечной чреде трансформаций прослеживается ведущий принцип «портретирования» человека и общества. Погребальный обряд окуневского времени, а также сюжеты и образы искусства свидетельствуют о том, что изобразительные средства были призваны «портретировать» отнюдь не реальное общество с присущими ему социальными структурами. Сцены масочной пантомимы на скальных плоскостях и стенках погребальных ящиков указывают на исключительное значение того особого состояния, когда живые и мертвые составляют особое сообщество, которое находится между миром живых и миром мертвых. Они отражали «лиминальную фазу» обрядов перехода, когда общество предстает как неструктурное или рудиментарно структурное, как общность равноправных личностей, подчиняющихся верховной власти ритуальных старейшин. В них актуализировалась родовая связь между людьми.

Андроновский погребальный культ был тесно связан с обширным пластом водного символизма. Особенности погребального культа и варианты его воплощения позволяют реконструировать важную идеологическую установку, определявшую способ «портретирования» представлений о социуме. Планиграфически выраженная половозрастная градация мужских и женских, детских и взрослых погребений на территории могильников передает образ идеального социума как структурной целостности, противопоставленной образу водной стихии - воплощению всего неоформленного, находящегося в потенциальном состоянии. Это противопоставление выражалось посредством символического развертывания социальной структуры: цепочки курганов или системы пристроенных оград; ряды или компактные группы могил. Таким образом, планиграфическая структура обнаруживает символическое соответствие структуре социальной. Вместе с тем, цепочка курганов, ряд погребений могли воплощать идею преодоления хаотической узости, демонстрировать торжество космического над хаотическим.

Мощи стихий могла противостоять только прочная арматура социальных связей. Если рассматривать андроновские кладбища как идеализированный «портрет» общества, то следует признать, что он весьма опосредованно отражал социальную реальность. По мере возможностей и зрелости общества он репрезентировал его идеальную модель и был ориентирован, прежде всего, на демонстрацию жестко обусловленной половозрастной дифференциации социума. За рамками этого символического общества оставалась значительная часть палеопопуляции. На юге Западной Сибири андроновское общество предстает как круг лиц (прежде всего мужчин), способных обеспечить его полноценное воспроизводство.

Новый этап в развитии способов и принципов «портретирования» общества демонстрируют материалы нач. I тыс. до н.э. Применительно к этой историко-культурной ситуации вполне допустимо говорить о сформировавшемся культе героев - предков. Среди вещных атрибутов этого культа особо выделим вертикальные каменные знаки. Широкое распространение каменных стел, обелисков и оленных камней позволяет предполагать единство идеологических представлений в среде населения юга Западной Сибири и Центральной Азии в начале I тыс. до н.э. В этой связи обратим внимание на следующее. Расположенные рядами в составе сложных объемно-планировочных структур, оленные камни являлись важным элементом вещной коммуникации, которая обслуживала достаточно сложные социальные институты. Воинская экипировка и знаки социального статуса, изображенные на плоскостях этих каменных изваяний, не только придавали им ритуально необходимый антропоморфизм, но и детализировали обязательный набор качественных характеристик, формировавших образ героя-предка.

Отказ в подавляющем большинстве случаев от изображения человеческого лица, а равно и других анатомических подробностей, выглядит идеологически обусловленным. В начале I тыс. до н.э., когда социальные объединения (трехчастные ассоциации) возникали в среде этнически разнородного населения, сакральный образ, воплощавший конкретный антропологический тип, не отвечал задачам консолидации. Объединяющим началом стал культурный облик населения, который, прежде всего, был представлен новыми и старыми элементами материальной культуры. Именно эта мировоззренческая установка обусловила появление новой изобразительной традиции, ориентированной на изображение реальных предметов - социальных знаков. Их актуализация в изобразительном творчестве происходила на фоне становления и укрепления новой идеологической концепции, в которой центральное место занимала смысловая параллель: «господин - слуга» - «хозяин - вещь».

Выступая как интегрирующий элемент, как вертикальная ось архитектурно-планировочной системы ритуальных комплексов, каменная стела с изображениями соответствовала представлениям о предводителе как идеальном воплощении всех членов социума.

Представления, которые группировались вокруг мифо-ритуального образа «царства - плоти» в обрядовой практике населения Центральной Азии и юга Западной Сибири нач. I тыс. до н.э., важны для нас, прежде всего, в диа-хронном срезе. В окуневской мифо-ритуальной традиции одним из ключевых был зооморфный образ пожирателя («фантастического хищника»), черты которого угадываются в изображениях хищных животных и птиц в «сценах терзания» скифского времени. Исходя из этого, можно предполагать глубокую преемственность представлений, связанных с этим образом. Если в нач. II тыс. до н.э. изобразительные воплощения пожирателей передавали идею 'проглатывания - извержения' как непременное условие возрождения в общем контексте обрядов перехода, то в начале I тыс. до н.э. сцены терзания были наполнены новым содержанием, сгущавшимся вокруг образа «царства-плоти». В совокупности различные способы «портретирования» общества в этот период были ориентированы на его образное уподобление телу социального лидера. В целом становление и развитие различных способов «портретирования» социума в широкой исторической перспективе происходило в условиях постепенного замещения кровнородственных связей социально-иерархическими.

345

Список научной литературыМихайлов, Юрий Иннокентьевич, диссертация по теме "Археология"

1.Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. T.1. М.-Л., 1949. 601 с.

2. Абаев В.И. Нартовский эпос осетин // Сказания о нартах. М., 1978. С.5-42.

3. Абаев В.И. Доистория индоиранцев в свете арио-уральских языковых контактов // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности (II тысячилетие до н.э.). М., 1981, С.84-89.

4. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. IV. М.-Л., 1958-1989.

5. Абаев В. Нартовский эпос осетин // Избранные труды. Религия, фольклор, литература. Владикавказ, 1990., 230 с.

6. Абдулганеев М.Т., Папин Д.В. Памятники раннескифского времени в междуречье Бии и Катуни // Итоги изучении скифской эпохи Алтая и сопредельных территорий. Барнаул, 1999. С.5-13.

7. Абельдиль М.Ф. Проиндийская цивилизация. Очерки культуры. М., 1994. 295 с.

8. Абельдиль М.Ф., Мисюгин В.М. Этноисторическая основа сюжета о трех братьях (по материалам древнеиндийского эпоса) // Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л., 1984. С.102-110.

9. Абрамзон С.М. Этнографические исследования С.Е.Малова // Тюркологический сборник 1975. М., 1978. С.12-25.

10. Ю.Абрамян Л.А. Первобытный праздник и мифология. Ереван, 1983.232 с.11 .Абрамян Л.А. Змей у источника (к символике универсального ритуально-мифологического образа) // Историко-этнографические исследования по фольклору. М., 1994. С.20-34.

11. Аванесова Н.А. Жаман-Узен-2 атасуйский могильник Центрального Казахстана//КСИА. 1975. Вып.142. С.109-115.

12. З.Авдеев А.Д. Маска. Опыт типологической классификации по этнографическим материалам // МАЭ.1957. XVII. С.40-85.

13. М.Аверинцев С.С. Рай // МНМ. М., 1988. С.363-366.

14. Аверкиева Ю.П. К истории металлургии у индейцев Северной Америки // СЭ. 1959. № 2. С.61-79.

15. Авеста в русских переводах (1861-1996). СПб., 1998. 477 с.

16. Агапов С.А., Васильев И.Б., Кузьмина О.В., Семенова А.П. Срубная культура лесостепного Поволжья // Культуры бронзового века Восточной Европы. Куйбышев, 1983. С.7-59.

17. Акишев А.К. Искусство и мифология саков. Алма-Ата, 1984. 176с.

18. Акишев К.А., Акишев А.К. Происхождение и семантика иссыкского головного убора // Археологические исследования древнего и средневекового Казахстана. Алма-Ата, 1980. С. 14-31.

19. Акишев К.А., Акишев А.К. К интерпретации символики иссыкского погребального обряда // Культура и искусство древнего Хорезма. М., 1981. С.144-152.

20. Акишев К.А., Хабдулина М.К. Аркаим. Памятники его типа. Архитектурно-планировочные параллели и функции // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Материалы III международной конференции. Челябинск, 1995. 4.V, кн.1. С.7-13.

21. Алексеев В.П. Палеоантропология Алтае-Саянского нагорья в эпохи неолита и бронзы // ТИЭ. М., 1961. T.XXI. С. 107-206.

22. Алексеев В.П. Антропология андроновской культуры // С А. 1967. №1. С.22-26.

23. Алексеев В.П. Палеодемографии СССР // СА. 1972. №1. С.3-21.

24. Алексеев Н.А. Ранние формы религии тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск, 1980. 317с.

25. Алекшин В.А. К изучению социальной структуры ранних кочевников Средней Азии (по материалам могильников) // Ранние кочевники Средней Азии и Казахстана. Тез. докл. конф. Д., 1975. С. 74-80.

26. Алекшин В.А. К вопросу о методике реконструкции социальной структуры по данным погребального обряда // Предмет и объект археологии и вопросы методики археологических исследований. Л., 1975. С.49-53.

27. Алекшин В.А. Погребальные обряды древних народов Евразии как источник по реконструкции представлений о смерти // Религиозные представления в первобытном обществе. М., 1987. С. 14-16

28. Алехин Ю.П., Гальченеко А.В. К вопросу о древнейшем скотоводстве Алтая ( по материалам поселения Колыванское I ) // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Материалы III международной конференции. Челябинск, 1995. 4.V, кн. 1. С.22-26.

29. Алексеев Н.А. Традиционные религиозные верования якутов. Новосибирск, 1975. 170 с.31 .Алексеенко Е.А. Представления кетов о мире // Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера. Л., 1976. С.67-105.

30. Алексеенко Е.А. Шаманство у кетов // Проблемы истории общественного сознания аборигенов Сибири. Л. 1981. С.90-128.

31. Алиев И. Рец. на.: Э.А. Грантовскйй. Ранняя история иранских племен Передней Азии. М., 1970. 394 с. // ВДИ. 1973. № 3. С. 172-183.

32. Андреев Ю.В. Греческая цивилизация в системе варварских культур Евразии I тыс. до н.э. // Скифия и Боспор. Новочеркасск, 1989. С.28-30.

33. Андреев Ю.В. Минойский Дедал // ВДИ. 1989а. №3. С.29-46.

34. Андроновская культура Памятники западных областей // САИ. 1966. Вып. ВЗ-2. 144 с.

35. Андросов А.В. Курган эпохи бронзы у с.Новый мир // Проблемы археологии Поднепровья. Днепропетровск, 1986. С.67-77.

36. Аникович М.В. Методические следствия определения археологической культуры как системы традиций // Смены культур и миграции в Западной Сибири. Томск, 1987. С.78-80.

37. Анисимов А.Ф. Религия эвенков в историко-генетическом изучении и проблемы происхождения первобытных верований. М.-Л., 1958. 335 с.

38. Антонова Е.В. Антропоморфная скульптура древних земледельцев Передней и Средней Азии. М., 1977. 150 с.

39. Антонова Е.В. О некоторых особенностях мировосприятия в эпоху раннего производящего хозяйства // ВДИ. 1989. № 1. С.119-121.

40. Анучин В.И. Очерк шаманства у енисейский остяков // Сб. МАЭ. Т.П. Вып.*2. СПб., 1914. С.3-125.

41. Анфимов Н.В. Новый памятник древнемеотской культуры (могильник у хут.Кубанского) // Скифский мир. Киев, 1975. С.35-51.

42. Аполлодор Мифологическая библиотека. М., 1993. 214 с.

43. Ардзинба В.Г. Хеттский строительный ритуал // ВДИ. 1982. № 1. С.109-119.

44. Ардзинба В.Г. Ритуалы и мифы древней Анатолии. М., 1982а. 252 с.

45. Ардзинба В.Г. К истории культа железа и кузнечного ремесла (почитание кузницы у абхазов) // Древний Восток: этнокультурные связи. М.,1988. С.263-306.

46. Арсланова Ф.Х. Погребальный комплекс VIII-VII веков до нашей эры из Восточного Казахстана // В глубь веков. Алма-Ата, 1974. С.46-60.

47. Артамонов М.И. Совместные погребения в курганах со скорченными и окрашенными костяками. ПИДО. 1934. №7-8. С. 108-125.

48. Атхарваведа: Избранное. Пер., ~ коммент. и вступит, статья Т.Я.Елизаренковой. М. 1989. 406 с.

49. Ахинжанов С.М., Макарова JI.A., Нурумов Т.Н. К истории скотоводства и охоты в Казахстане. Алма-Ата, 1992. 218 с.

50. Айхенвальд А.Ю., Петрухин В.Я., Хелимский Е.А. Реконструкции мифологических представлений финно-угорских народов // Балтославянские исследования 1981. М., 1982. С.162-192 с.

51. Бабаева Н.С. Древние верования горных таджиков Южного Таджикистана в похоронно-погребальной обрядности (конец XIX начало XX в.). Душанбе, 1993. 156 с.

52. Бадер О.Н. Древнейшие металлурги Приуралья. М., 1964. 180 с.

53. Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983. 188с.

54. Байбурин А.К. Ритуал: свое и чужое // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Л., 1990. С.3-16.

55. Байбурин А.К., Левинтон Г.А. К проблеме «этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов» // Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л., 1984. С.229-244.

56. Басилов В.Н. Яда // МНМ. М., 1988. С.681.

57. Басилов В.Н. Смерть Салын-Газана (среднеазиатско-кавказские параллели) // ЭО. 1997. № 2. С.38-50.

58. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990. 543 с.

59. Белокобыльский Ю.Г. Лугавский храмовый комплекс // Исследования памятников древних культур Сибири и-Дальнего Востока. Новосибирск, 1987. С.85-92.

60. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М., 1995.456 с.

61. Березанская С.С., Отрощенко В.В., Чередниченко Н.Н., Шарафутди-нова И.Н. Культуры эпохи бронзы на территории Украины. Киев, 1986. 140 с.

62. Березкин Ю.Е. Аркаим как церемониальный центр: взгляд американиста // Конвергенция и дивергенция в развитии культур эпохи энеолита -бронзы Средней и Восточной Европы. СПб., 1995. С.29-39.

63. Бернштам А.Н. Историко-археологические очерки Центрального Тянь-Шаня и Памиро-Алтая // МИА. 1952. №26. 346 с.

64. Берс Е.М. Из раскопок в Горном Алтае у устья р.Куюм //Древняя Сибирь. Вып.4. Новосибирск, 1974. С. 18-31.

65. Бессонова С.С. Религиозные представления скифов. Киев, 1983.138 с.

66. Бируни Абурейхан Избранные произведения // Памятники минувших поколений. Ташкент, 1957. Т. 1.

67. Бобомулоев С. Раскопки погребального сооружения из Зардчахали-фы // Известия Академии Наук Республики Таджикистан. Серия: Востоковедение, История, Филология. 1993. С.56-63.

68. Бобров В.В. Особенности погребального обряда ирменской культуры в Кузнецкой котловине // Древние погребения Обь-Иртышья. Омск, 1991. С.60-72.

69. Бобров В.В. К проблеме вертикально установленных объектов в погребениях эпохи бронзы Сибири и Центральной Азии // Северная Евразия от древности до средневековья. Тез. конф. к 90-летию со дня рождения М. П. Грязнова. СПб., 1992. С.54-57.

70. Бобров В.В. Социологические реконструкции в археологии и метод планиграфии // Новейшие археологические и этнографические открытия в Сибири. Материалы IV Годовой итоговой сессии ИЛИЭ СО РАН. Новосибирск, 1996. С. 19-22.

71. Бобров В.В. Ареал археологической культуры и территория природопользования // Система жизнеобеспечения традиционных обществ в древности и современности. Теория. Методология. Практика (тез. докл. конф.). Томск, 1998. С.38-41

72. Бобров В.В., Михайлов Ю.И. Андроновские памятники Обь-Чулымского междуречья. Деп. В ИНИОН, 26.06.89., № 38518. 10 п.л.

73. Бобров В.В., Михайлов Ю.И. Половозрастная структура ирменского общества (по материалам головного убора) // Вторые исторические чтения памяти М. П. Грязнова. Омск, 1992. 4.1. С.70-72.

74. Бобров В.В., Чикишева Т.А., Михайлов Ю.И. Могильник эпохи поздней бронзы Журавлево-4. Новосибирск, 1993. 157 с.

75. Бобров В.В., Кузьминых С.В., Тенейшвили Т.О. Древняя металлургия среднего Енисея (лугавская культура). Кемерово, 1997. 99 с.

76. Бобров В.В., Кузьминых С.В. Химический состав металла в аспекте локальной специфики развития ирменской культуры // Четвертые исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова. Мат-лы науч. конф. Омск, 1997 С.9-12.

77. Бобров В.В., Михайлов Ю.И. К вопросу о социокультурных контактах андроновских коллективов восточных районов // Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири (мат-лы всероссийской науч. конф.). Барнаул, 1997. С.56-59.

78. Бобров В.В., Мыльникова Л. Н., Горяев B.C. Новые исследования в ■ I могильнике Танай-7 // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск, 1997. С.144-149.

79. Бобров В.В., Горяев B.C. Гипотеза об инкорпорантах в ирменском обществе Кузнецкой котловины // Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири. Мат-лы всероссийской науч. конф. Барнаул, 1997. С.67-70.

80. Бобров В.В., Горяев B.C. Лошадь в погребальном обряде ирменской культуры // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. T.IV. Новосибирск, 1998. С.182-186.

81. Бобров В.В., Соколов П.Г. Тенденции развития палеоэкономическихисследований в археологии Западной Сибири (историографический аспект) // Историко-культурное наследие Северной Азии. Барнаул, 2001. С.3-10.

82. Бойс М. Зороастрийцы. Верования и обычаи. М., 1987. 303 с.

83. Бози Ф. Античные источники о савроматах // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Савроматская эпоха. М., 1994. Вып. 1. С.131-154.

84. Боковенко Н.А. Проблема реконструкции религиозных систем номадов Центральной Азии в скифскую эпоху // Жречество и шаманизм в1 скифскую эпоху. Мат-лы международной конференции. СПб., 1996. С.43-45.

85. Боковенко Н.А., Заднепровский Ю.А. Ранние кочевники Восточного Казахстана // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992. С.140-148.

86. Боковенко Н.А., Сорокин П.И. Новые погребальные памятники на юге Хакасии // Южная Сибирь в древности. СПб., 1995. С.76-84.

87. Болыиаков Н.А. Рец. на.: Н.А.Померанцева. Эстетические основы искусства Древнего Египта. М.: Искусство, 1985 // ВДИ. 1988. №1. С.201-211.

88. Бонгард-Левин Г.М., Грантовский Э.А. От Скифии до Индии. М., 1983.206 с.

89. Бородаев В.В. Местонахождение Вакулиха 1 // Охрана и изучение культурного наследия Алтая. Барнаул, 1993. 4.1. С.150-155.

90. Бородаев В.Б., Кунгуров А.Л. Новые материалы к археологической карте Барнаульского Приобья // Древняя история Алтая. Барнаул, 1980. С.73-92.

91. Бородкин Ю.М. Произведения изобразительного искусства из неолитических погребений Васьковского могильника // ИЛАИ. 1976. вып.7. С.99-109.

92. Боталов С.Г., Григорьев С.А., Зданович Г.Б. Погребальные комплексы эпохи бронзы Болынекараганского могильника (публикация результатов археологических раскопок 1988 г.) // Материалы по археологии и этнографии Южного Урала. Челябинск, 1996. С.64-88.

93. Бочкарев B.C. Погребения литейщиков эпохи бронзы // Проблемы археологии. Вып. 2. Л., 1978. С.48-53.

94. Бочкарев B.C. К вопросу о хронологическом соотношении Сеймин-ского и Турбинского могильников // Проблемы археологии Поднепровья. Днепропетровск, 1986. Вып.З. С.78-110.

95. Бочкарев B.C. Карпато-Дунайский и Волго-Уральский очаги куль-турогенеза эпохи бронзы (опыт сравнительной характеристики) // Конвергенция и дивергенция в развитии культур эпохи энеолита бронзы Средней и Восточной Европы. СПб., 1995. С. 18-29.

96. Брагинская Н.В., Леонов Д.Н. Титаресий, Стикс и Коцит (к интерпретации Каталога кораблей, Иллиада II, 748-755) // Палеобалканистика и античность. М., 1989. С. 132-144.

97. Братченко С.Н. Нижнее Подонье в эпоху средней бронзы. Киев, 1976.251 с.

98. Бунятян Е.П. Методика социальных реконструкций в археологии (на материале скифских могильников IV-II вв. до н.э.). Киев, 1985. 320 с.

99. ЮЗ.Бурханов А.А. Сооружения с круглой планировкой на средней Аму-Дарье // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Материалы III международной конференции. Челябинск, 1995. 4.V, кн.1. С.27-31.

100. Бутанаев В.Я. Воспитание маленьких детей у хакасов // Традиционное воспитание детей у народов Сибири. Л., 1988. С.206-221.

101. Бухонина Т.А. Могильник эпохи бронзы Куропаткино-2 на р.Чаглинка // Бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1984. С.44-58

102. Юб.Вадецкая Э.Б., Изображения зверя-божества из Хакасии // Новое в советской археологии. М.,1965. С. 174-176.

103. Вадецкая Э.Б. Древние идолы Енисея. Л., 1967. 79с.

104. Ю8.Вадецкая Э.Б., Леонтьев Н.В., Максименков Г.А., Памятники окуневской культуры. Л., 1980. 174 с.

105. Ю9.Вадецкая Э.Б. Афанасьевский могильник Красный Яр // Проблемы западносибирской археологии. Эпоха камня и бронзы. Новосибирск, 1981. С.33-62.

106. ПО.Вадецкая Э.Б. Проблемы интерпретации окуневских изваяний // Пластика и рисунки древних культур. Новосибирск, 1983. С.86-97.

107. Вадецкая Э.Б. Археологические памятники в степях Среднего Енисея. Л., 1986. 178 с.

108. Вальчак С.Б. К вопросу о датировке комплекса из Черногоровского кургана//РА. 1994. №2. С. 131-133.

109. ИЗ.Вальчак С.Б. Предскифские колесницы и «новочеркасские» клады (некоторые дополнения к проблеме) // Памятники предскифского и скифского времени на юге Восточной Европы. М., 1997. С.40-56.

110. М.Ванштейн С.И. История народного искусства Тувы. М., 1974. 194 с.

111. Варенов А.В. Иньские колесницы // Изв. СО АН СССР. 1980. № 1. С.112-123.

112. Пб.Варенов А.В. О функциональном назначении «моделей ярма» эпохи Инь и Чжоу // Новое в археологии Китая. Исследования и проблемы. Новосибирск, 1984. С.42-51.

113. Варфоломеев В.В. О культурно-исторической ситуации в Сары-Арке в эпоху поздней бронзы // Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири. Барнаул, 1988. С.132-134.

114. Варфоломеев В.В. О культурной принадлежности памятников валиковой керамики Сары-Арки // Проблемы- археологии урало-казахстанских степей. Челябинск, 1988. С.80-99.

115. Варфоломеев В.В. Погребения эпохи поздней бронзы могильника Шоиндыколь // Вопросы археологии Центрального и Северного Казахстана. Караганда, 1989. С.76-84.

116. Варфоломеев В.В. Кент как поселение городского типа // Маргула-новские чтения. Петропавловск, 1992. С.59-62.

117. Васильев В.И. О статье Н.Л. Членовой «Волга и Южный Урал в представлениях древних иранцев и финно-угров во II начале I тыс. до н. э.» //СА. 1990. №З.С.150-151.

118. Васильев В.П. Очерки истории китайской литературы // Всеобщая история литературы. СПб., 1880. Т.1.123 .Васильев И.Б. Лузановский курганный могильник (материалы раскопок) // Средневолжская археологическая экспедиция. Куйбышев, 1977. С.5-43.

119. Васильев К. В. Истоки китайской цивилизации. М., 1998. 319 с.

120. Васильев Л.С. Этика и ритуал в тракте «Ли цзы» // Этика и ритуал в традиционном Китае. М.Д 988. С. 173-201.

121. Васильев С.К., Гребнев И.Е. Остеологическая характеристика лошадей из курганов Бертекской долины // Древние культуры Бертекской долины. Новосибирск, 1994. С. 183-186.

122. Васильков Я.В. Древнеиндийский вариант сюжета о «безобразной невесте» и его ритуальные связи // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М., 1988. С.83-127.

123. Васютин С.А., Михайлов Ю.И. Новые результаты исследований ирменского могильника Ваганово II. // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Т. V. Новосибирск, 1999. С.341-344.

124. Великая Н.Н., Виноградов В.Б. Доисламский религиозный синкретизм у вайнахов // СЭ. 1989. № 3. С.39-47.

125. Вельмезова Е.В. «Кузнечные заговоры» и текст кузнеца в чешской фольклорной традиции // Славяноведение. 1999. № 6. С.104-108.

126. Вербицкий В. Алтайцы. Томск, 1870. 224 с.

127. Видаль Наке П. Черный охотник. М., 2001, 419 с.

128. Винник Д.Ф., Кузьмина Е.Е. Второй Каракольский клад Киргизии // КСИА. № 167. М., 1981. С.48-53

129. Виноградов А.В., Итина М.А., Яблонский Л.Т. Древнейшее население низовий Амударьи. М., 1986. 200 с.

130. Виноградов Н.Б. Кулевичи-VI новый алакульский могильник в лесостепях Южного Зауралья // СА. 1984. №3. С. 136-153.

131. Виноградов Н.Б. Могильник бронзового века Кривое озеро в Южном Зауралье. Челябинск, 2003. 360 с.

132. Вирсаладзе Е.Б. Грузинский охотничий миф и поэзия. М., 1976.360 с.

133. Витт В.О. Лошади Пазырыкских курганов // СА. 1952. Вып.ХУГ С. 163-205.

134. Владимиров В.Н., Цыб С.В. Афанасьевское культовое место у с.Кара-Коба// Археология Северной Азии. Новосибирск, 1982. С.130-135.

135. Власкин М.В., Ильюков Л.С. Каменные песты и ступы катакомб-ной культуры Нижнего Дона// РА. 1992. №3. С.178-194.

136. Волков В.В. Бронзовый и ранний железный век Северной Монголии. Автореф. канд. дис. М., 1965. 19 с.

137. ВолковВ.В. Оленные камни Монголии. Улан-Батор, 1981. 254 с.

138. ИЗ.Волков В.В., Новгородова Э.А. Оленные камни Ушкийн-Увэра

139. Монголия) // Первобытная археология Сибири. Л., 1975. С.78-84.

140. Волокитин А.В Разведочные работы в Братском районе // OA-1978 года. М, 1979. С.215-216

141. Воронин В.Т., Бородовский А.П. Возрастные группировки в палео-демографии (демографический подход) // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Том.Ш. Новосибирск, 1997. С.434-437.

142. Гаврилюк Н.А. Местные и заимствованные компоненты киммерийской культуры (по материалам керамики) // ВДИ. 1999. №1. С.85-97.

143. Галанина Л.К. Келемесские курганы. «Царские» погребения ранне-скифской эпохи. М., 1997. 269 с.

144. Галанина Л.К., Алексеев А.Ю. Новые материалы к истории Заку-банья в раннескифское время (По данным келермесских комплексов) // АС-ГЭ. 1990. Вып.ЗО. С.

145. Гальченко А.В. Фаунистический анализ остеологического материала из андроновских поселений Алтайского края // Проблемы археологии и этнографии Южной Сибири. Барнаул, 1990. С.57-62.

146. Гей А.Н. Погребение литейщика новотиторовской культуры из Нижнего Прикубанья //Археологические открытия на новостройках. М., 1986. С.13-32.

147. Гей А.Н. Новотиторовская культура // СА. 1991. №1. С.54-71.

148. Гей А.Н. О некоторых символических моментах погребальной обрядности степных скотоводов Предкавказья в эпоху бронзы // Погребальный обряд. Реконструкция и интерпретация древних идеологических представлений. М., 1999. С.78-113.

149. Гей А.Н., Каменецкий И.С. Северо-Кавказская экспедиция в 19791983 гг.//КСИА 1988. С.36-51.

150. Генинг В.Ф. Могильник Синташта и проблема ранних индоиранских племен // СА. 1977. № 4. С.53-73.

151. Генинг В.Ф. Структура археологического познания. Проблемы социально-исторического исследования. Киев, 1989. 296 с.

152. Генинг В.Ф., Бунатян Е.П., Пустовалов С.Ж., Рычков Н.А. Формализованно-статистические методы в археологии (анализ погребальных памятников). Киев, 1990. 304 с.

153. Генинг В.Ф., Стефанов В.И. Могильники андроновской культурной общности Ишимской степи // Древние погребения Обь-Иртышья. Омск,1991. С.52-59.

154. Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В. Синташта. Челябинск,1992. 4.1. 408 с.

155. Георгиевская Г.М. Китойская культура Прибайкалья. Новосибирск, 1989. 152 с.

156. Геродот История в девяти книгах."Л., 1972. 600 с.

157. Герценберг Л.A. Xamici-Fird. // Актуальные вопросы иранистики и сравнительного индоевропейского языкознания. М. 1970. С. 23-33.

158. Гесиод Труды и дни // О происхождении богов. М., 1990. С. 167190.

159. Гиндин Л.А. Некоторые ареальные характеристики хеттского. II (к балкано-хетто-лувийским изоглоссам в преданатолийский период) // Этимология 1970. М., 1972. С. 148-159.

160. Гиндин Л.А. Население гомеровской Трои. М., 1993. 210 с.

161. Гиндин Л.А., Цымбурский В.Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. 328 с.

162. Гинзбург В.В. Материалы к антропологии населения Западного Казахстана в эпоху бронзы //МИА. М., 1962. №120. С. 186-198.

163. Гиренко Н.М. Социология племени. Л., 1991. 303 с.

164. Гиршман Р. Иран и миграции индо-ариев и иранцев // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности. М., 1981. С. 140-144.

165. Головнев А.В. Говорящие культуры. Традиции самодийцев и угров. Екатеринбург, 1995. 606 с.

166. Гольдман JI. Структурно-генетический метод в истории литературы // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. Трактаты, статьи, эссе. М., 1987. С.335-348.

167. Горелик М.В. Боевые колесницы Переднего Востока III II тыс. до н.э. //Древняя Анатолия. М., 1985. С.183-193.

168. Горюнова О.И., Смотрова В. Погребальные комплексы могильника Шумилиха (анализ материалов и датировка памятника) // Бронзовый век Приангарья. Иркутск, 1981. С. 17-28.

169. Гошко Т.Ю., Отрощенко В.В. Погребения киммерийцев в катакомбных и подбойных сооружениях // СА. 1986. №1. С. 168-183.

170. Граков Б.Н. Пережитки матриархата у сарматов // ВДИ. 1947. № 3. С.90-110.

171. Грантовский Э.А. Индо-иранские касты у скифов // Доклад на XXV международном конгрессе искусствоведов. М., 1960. 22 с.181 .Грантовский Э.А. Ранняя история иранских племен Передней Азии. М., 1970. 396с.

172. Грантовский Э.А. «Серая керамика», «расписная керамика» и ин-доиранцы // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности. М., 1981. С.245-273.

173. Грантовский Э.А. Иран и иранцы до Ахеменидов. Основные проблемы. Вопросы хронологии. М., 1998. 343с.

174. Грачева Г.Н. Человек, смерть и земля мертвых у нганасан // Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера. Л., 1976. С.44-66.

175. Грачева Г.Н. Следы ранних представлений о природных связях у нганасан // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Л., 1990. С.98-113.

176. Греймас А. К теории интерпретации мифологического нарратива // Зарубежные исследования по семиотике фольклора. М., 1985. С. 109-114.

177. Григорьев С.А. Металлургическое производство эпохи бронзы Южного Зауралья // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Челябинск, 1995. ч.У. кн. 1. С.122-126.

178. Григорьев С.А. Металлургические комплексы поселения Синташта // Материалы по археологии и этнографии Южного Урала. Труды музея-заповедника Аркаим. Челябинск, 1996. С. 106-116.

179. Гринцер Древнеиндийский эпос. М., 1974. 419 с.

180. Гринцер П.А. Тайный язык «Ригведы» // Чтения по истории и теории культуры. М., 1998. Вып.22. 72 с.

181. Гришин Ю.С. Бронзовый и ранний железный века Восточного Забайкалья. М., 1975. 135с.

182. Громов А.В. Население юга Хакасии в эпоху поздней бронзы // Антропология сегодня. Вып.1. СПб., 1995. С.130-150.

183. Громов А.В. Происхождение и связи окуневского населения Минусинской котловины // Окуневский сборник. СПб., 1997. С.301-321.

184. Громов А.В., Моисеев В.Г. Древние популяции Западной и Южной Сибири и их роль в формировании современного населения // Древние культуры Центральной Азии и Санкт-Петербург. СПб., 1998, с.241-245.

185. Грошев В.А. К вопросу о возникновении гидротехнических сооружений Центрального Казахстана // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Челябинск, 1995. ч.У. кн.1. С.36-38.

186. Грязнов М.П. Погребения бронзовой эпохи в Западном Казахстане //Казаки. Вып.2. Л., 1927. С. 172-221.

187. Грязнов М.П. История древних племен Верхней Оби по раскопкам близ с. Большая Речка // МИА. 1956. № 48. 228с.

188. Грязнов М.П. Этапы развития хозяйства скотоводческих племен Казахстана и Южной Сибири в эпоху бронзы. КСИЭ. 1957. Вып.26. С.24-34.

189. Грязнов М.П. Писаница эпохи бронзы из д.Знаменка в Хакассии // КСИИК. 1960. Вып.80. С.85-89.

190. Грязнов М.П. Древнейшие памятники героического эпоса народов Южной Сибири // Археологический сборник. Л., 1961. С.7-31.

191. Грязнов М.П. О чернолощеной керамике Кавказа, Казахстана и Сибири в эпоху поздней бронзы // КСИА. 1966. Вып. 108. С.87-97.

192. Грязнов М.П. Пастушеские племена Средней Азии в эпоху развитой и поздней бронзы. // КСИА. 1970. №122. С.37-43.

193. Грязнов М.П. Бык в обрядах и культах древнейших скотоводов // Проблемы археологии Евразии и Северной Америки. М., 1977. С.80-88.

194. Грязнов М.П. Таштыкская культура // Комплекс археологически памятников у г.Тепсей на Енисее. Новосибирск, 1979. С.89-146.

195. Грязнов М.П. Аржан. Л., 1980. 61 с.

196. Грязнов М.П. Афанасьевская культура на Енисее. СПб., 1999. 136с.

197. Грязнов М.П., Шнейдер Е.Р. Древние изваяния минусинских степей // Материалы по этнографии. Л., 1929. Вып.2. Т.4. С.63-93.

198. Гурвич И.С. Ареальное изучение эпических произведений народов Северной Сибири и Дальнего Востока СССР // Фольклор и историческая этнография. М., 1983. С.152-169.

199. Гуревич А.Я. Изучение ментальностей: социальная история и поиски исторического синтеза // СЭ. 1988. №6. С. 16-24.

200. Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М., 1989. 367 с.

201. Гуревич JI.JI. Авестийская «Вара» // Бактрия Тохаристан на древнем и средневековом Востоке. Тез. докл. конф., посвященной десятилетию Южно-Таджикистанкой археологической экспедиции. М., 1983. С.31-32.

202. Данилова Е.И., Корпусова В.Н. Катакомбное погребение с трепанированным черепов в Крыму // СА. 1981. №3. С. 163-170.

203. Дворниченко В.В. Некоторые вопросы развития культуры пред-скифского периода // Древние культуры Поволжья и Приуралья. Том.221. Куйбышев, 1978. С.96-97.

204. Дворниченко В.В., Федоров-Давыдов Г.А. Памятники сарматской аристократии в Нижнем Поволжье // Сокровища сарматских вождей и древние города Поволжья. М., 1989. С.5-13.

205. Дворниченко В.В., Федоров-Давыдов Г.А. Сарматское погребение скептуха I в. н.э. у с.Косика Астраханской области // ВДИ. 1993. №3. С.141-179.

206. Деревянко А.П., Молодин В.И. Денисова пещера. Часть1. Новосибирск, 1994. 262 с.

207. Дзюбас С.А., Друлис М.В. Костяные подвески Усть-Илирского могильника // Проблемы археологии, истории, краеведения и этнографии Прие-нисейского края. Красноярск, 1992. С.57-60.

208. Добжанский В.Н. К вопросу о хронологии и культурной принадлежности оленных камней Монголии // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. Новосибирск, 1987. С.99-103.

209. Добжанский В.Н. Наборные пояса кочевников Азии. Новосибирск, 1990. 164с.

210. Довгяло Г.И. Становление идеологии раннесклассового общества (на материале хеттских клинописных текстов). Минск, 1980. 162 с.

211. Долгих О.Б. Матриархальные черты в верованиях нганасан // Проблемы антропологии и исторической этнографии Азии. М., 1968. С. 190-260.

212. Дорж Д., Новгородова Э.А. Петроглифы Монголии. Улан-Батор, 1975.4.1.232 с.

213. Древние культуры Бертекской долины (Горный Алтай, плоскогорье Укок). Новосибирск, 1994. 224 с.

214. Дрезден М. Мифология Древнего Ирана // Мифологии Древнего Мира. М., 1977. С.337-365.

215. Дремов В.А. Население Верхнего'Приобья в эпоху бронзы (антропологический очерк). Томск, 1997. 264 с.

216. Дубовская О.Р. К интерпретации комплексов типа Новочеркасского клада//СА. 1989. №2. С.61-71.

217. Дубовская О.Р. Локальные зоны черногоровской культуры (по материалам скорченых погребений) // РА. 1994. №4. С. 15-29.

218. Дьяконов И.М. К методике исследований по этнической истории (киммерийцы) // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности. М., 1981. С.90-100.

219. Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада. М., 1990.247с.

220. Дьяконов М.М. Сложение классового общества в Северной Бак-трии // СА. 1954. Вып. XIX. С.121-140.

221. Дьяченко В.И. Воспитание детей у якутов // Традиционное воспитание детей у народов Сибири. Л., 1988. С.186-205.

222. Дэвлет М.А. О южных связях окуневской культуры // Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Тез. докл. конф. Томск, 1973. С.35-37.

223. Дэвлет М.А. Большой Салбыкский курган могила племенного вождя //Из истории Сибири. Томск, 1976. Вып. 21. С.146-155.

224. Дэвлет М.А. О загадочных изображениях на оленных камнях // СА. 1976а. №2. С.232-236.

225. Дэвлет М.А. Личины-маски и проблема древних культурных связей // Археология и этнография Монголии. Новосибирск, 1978. С.152-158.

226. Дэвлет М.А. Бегущие звери на "скалах г.Суханиха на Енисее // КСИА. №169. 1982. С.53-60.

227. Дэвлет М.А. О семантике загадочных изображений на оленных камнях // Скифо-сибирский мир (социальная структура и общественные отношения). Кемерово, 1989. 4.II. С.66-68.

228. Дэвлет М.А. Изображения матерей-родоначальниц на скалах Би-жиктиг Хая близ Кызыл-Мажалыка в Туве // Маргулановские чтения. Алма-Ата. 1989. С.89-90.

229. Дэвлет М.А. Изображение женщины и быка в искусстве петроглифов Саяно-Алтая // Археология и этнография Южной Сибири. Барнаул, 1990. С.34-41.

230. Дэвлет М.А. Загадки грозной мистерии // Атеистические чтения. 1990а. №19. С.29-50.

231. Дэвлет М.А. Окуневские антропоморфные личины в ряду наскальных изображений Северной и Центральной Азии // Окуневский сборник. СПб., 1997. С.240-250.

232. Дэ влет М.А. Петроглифы и первобытная магия // Древние культуры Центральной Азии и Санкт-Петербург. Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 79-летию со дня рождения Александра Даниловича Грача. СПб., 1998. СЛ 64-169.

233. Дэвлет М.А., Джан Со Хо Изображения лыжников в наскальном искусстве Сибири и центральной Азии // Археология Южной Сибири. Новосибирск, 2003. С.59-63.

234. Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и мифология. М., 1976. 276 с.

235. Дюмезиль Ж. Верховные боги индоевропейцев. М., 1986. 234 с.

236. Дюмезиль Ж. Скифы и Нарты. М., 1990. 229 с.

237. Евдокимов В.В., Усманова Э.Р. Знаковый статус украшений в погребальном обряде (по материалам могильников андроновской культурной общности из Центрального Казахстана) // Археология Волго-Уральских степей. Челябинск, 1990. С.66-80

238. Елизаренкова Т.Я. Примечания // Ригведа. Мандалы I-IV. М., 1989. С.544-757.

239. Елизаренкова Т.Я. Язык и стиль ведийских риши. М.,1993. 314с.

240. Елизаренкова Т.Я. О Соме в Ригведе // Ригведа. Мандалы IX-X. М., 1999. С.323-353.

241. Елизаренкова Т.Я., Топоров В.Н.О древнеиндийской Ушас (Usas) и ее балтийском соответствии (Usins) // Индия в древности. М., 1964. С.66-84.

242. Елизаренкова Т.Я., Топоров В.Н. Мир вещей по данным Ригведы // Ригведа. Мандалы V-VIII. М., 1995. С.487-525.

243. Елькин М.Г. Памятники андроновской культуры на юге Кузбасса // ИЛАИ. Вып. 1. Кемерово, 1967. С.89-95.

244. Емельянов Н.В. Сюжеты якутских олонхо. М. 1980. 375 с.

245. Епимахов А.В. Погребальные памятники синташтинского времени (архитектурно-планировочное решение) // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Челябинск, 1995. С.43-48.

246. Епимахов А.В. Курганный могильник Солнце II некрополь укрепленного поселения Устье эпохи средней бронзы // Материалы по археологии и этнографии Южного Урала. Челябинск, 1996. С.22-42.

247. Епимахов А.В. Погребальная обрядность населения Южного Зауралья эпохи средней бронзы. Автореф. канд. дисс. 07.00.06. Новосибирск, 1998. 38с.

248. Епимахов А.В. Южное Зауралье в эпоху средней бронзы. Челябинск, 2002, 170 с.

249. Ермолаева А.С. Памятники переходного периода от эпохи бронзы к раннему железу // Археологические памятники в зоне затопления Шуль-бинской ГЭС. Алма-Ата, 1987. С.64-94.

250. Ермолаева А.С., Ермоленко JI.H., Кузнецова Э.Ф., Тепловодская Т.М. Поселение древних металлургов VIII-VII вв. до н.э. на Семипалатинском правобережье Иртыша // Вопросы археологии Казахстана. Алматы -Москва, 1998. С.39-45.

251. Ермолов Л.Б. К вопросу о происхождении культа кабана в скифское время // Скифо-сибирское культурно-историческое единство. Кемерово, 1980. С. 156-164.

252. Ермолова И.Е. Об эпиклезе таврского божества у Аммиана Мар-целлина// ВДИ. 1998. № . С.129-134

253. Ермолова Н.М. Новые данные по истории охоты и скотоводства на юге Сибири //Древние культуры Евразийских степей. Л., 1983. С.103-107.

254. Ермолова Н.М. Гробница III тысячелетия до нашей эры в Прикуба-нье. Природа. 1981. №7. С.58—59.

255. Жауымбаев С.У. Древняя металлургия и горное дело Центрального Казахстана (эпоха бронзы). Автореф. канд. дис. Кемерово, 1984. 19 с.

256. Жирмунский В.М. Тюркский героический эпос. Л., 1974. 263 с.

257. Зданович Г.Б. Бронзовый век Урало-Казахстанских степей. Свердловск, 1988. 184 с.282.3данович Г.Б. Аркаим: арии на Урале или несостоявшаяся цивилизация // Аркаим: Исследования. Поиски. Открытия. Челябинск, 1995. С.21-42.

258. Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1901-1913. М., 1994. 260 с.292.3еленин Д.К. Пережитки древних воззрений о демонических птицах у народов Кавказа. ЭО. 1990. №2. С.69-81.

259. Золотарев A.M. Родовой строй и первобытная мифология. М., 1964.328 с.294.3убов А.Б., Павлова О.И. Религиозные аспекты политической культуры древнего Востока: образ царя // Религии древнего Востока. М., 1995. С.34-84.

260. ЗОО.Иванов В.В. Происхождение имени Кухулина // Проблемы сравнительной филологии. Сборник статей к 70-летию члена-корреспондента АН СССР В.М. Жирмунского. М.- Л., 1964. С.451-461.

261. Иванов В.В. Заметки о типологическом и сравнительно-историческом исследовании римской и индоевропейской мифологии // Труды по знаковым системам. Тарту, 1969. Bbin.IV. С.44-54.

262. Иванов В.В. Об одном типе архаических знаков искусства и пиктографии //Ранние формы искусства. М., 1972. С.105-148.

263. Иванов В.В. Древнебалканский и общеиндоевропейский текст мифа о герое-убийце пса и евразийские параллели // Славянское и балканское языкознание. М., 1977. С. 181-213.

264. Иванов В.В. К балкано-балто-славяно-кавказским параллелям // Балканский лингвистический сборник. М., 1977а. С. 143-164.

265. Иванов В.В. Разыскания в области анатолийского языкознания 15а, 18а, 19а, 20-24//Этимология 1979. М., 1981. С. 130-138.

266. Иванов В.В. Разыскания в области анатолийского языкознания. 1719 // Этимология 1978. М., 1980. С.170-177.

267. Иванов В.В. История славянских и балканских названий металлов. М., 1983. 197 с.

268. Иванов В.В. Античное переосмысление архаических мифов // Жизнь мифа в античности. Мат-лы науч. конф.«Випперовские чтения -1985». М., 1988. ч.1. С.9-26.

269. Иванов В.В., Топоров В.Н. К вопросу о реконструкции кетского эпоса и его мифологических основ // Симпозиум по структурному изучению знаковых систем. Тез. докл. М., 1962. С.8-12.

270. Ю.Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. М., 1974. 341с.

271. Иванов В.В., Топоров В.Н. Проблема функций кузнецов в свете семиотической типологии культур // Материалы Всесоюзного симпозиума по вторичным моделирующим системам. I (5). Тарту, 1974а. С.11-22.

272. Иванов В.В. Древние культурные и языковые связи южнобалканского, эгейского и малоазийского (анатолийского) ареалов // Балканский лингвистический сборник. М., 1977. С.3-18.

273. З.Иванов В.В., Топоров В.Н. Свентовит // МНМ. М., 1988. С.420-421.

274. Н.Иванов Т.Е. К вопросу об абсолютной и относительной хронологии памятников с валиковой керамикой Степного Алтая // Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири. Барнаул, 1988. С.101-104.

275. Иванов Г.Е. Некоторые итоги изучения археологических памятников в зоне алтайских ленточных боров // Археологические исследования в Сибири. Барнаул, 1989. С.23-26.

276. Иванов Г.Е. Поселение Крестьянское-9 памятник финальной бронзы степного Алтая // Проблемы археологии и этнографии Южной Сибири. Барнаул, 1990. С.86-103.

277. Иванов Г.Е. Два поселения эпохи поздней бронзы в степном Алтая // Культура народов евразийских степей в древности. Барнаул, 1993. С. 132146.

278. Иванов Г.Е. Поселение эпохи поздней бронзы Крестьянское 4 // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Барнаул, 1998. С.99-102.

279. Ильинская В.А. Культовые жезлы скифского и предскифского времени // Новое в советской археологии. М., 1965. С.206-211.

280. Илюшин A.M., Ковтун И.В. Аварийные раскопки ирменских курганов у с.Шабаново // Вопросы археологии Алтая и Западной Сибири эпохи металла. Барнаул, 1992. С. 11-17.

281. Илюшин A.M., Ковалевский С.А., Сулейменов М.Г. Аварийные раскопки курганов близ с.Сапогово. Кемерово, 1996. 206 с.

282. Илюшин A.M., Ковалевский С.А. Курганный могильник Шабаново -ЛИ Вопросы археологии Северной и Центральной Азии. Кемерово Гурь-евск, 1998. С.15-53.

283. Исмагилов Р.Б. Каменная стела и золотые олени из Гумарово // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. Новосибирск, 1987. С.89-93.

284. Исмагилов Р.Б. О некоторых тенденциях в развитии современной отечественной скифологии // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1989. С.265-283.

285. Исмагилов Р.Б. Сатана и Агунда: К этимологии имен и интерпретации образов главных Нартских героинь // Скифо-сибирский мир (социальная структура и общественные отношения. ТДК. Кемерово, 1989. С.97-100.

286. Исмагилов Р.Б. К проблеме происхождения новочеркасской культуры // Древние культуры и археологические изыскания (Материалы к пленуму ИИМК 26-28 ноября 1991 г.). Санкт-Петербург, 1991. С.57-58.

287. Исмагил Р.Б. Сарматское окно в Европу // Вопросы археологии Западного Казахстана. Самара, 1996. С. 176-211.

288. Итина М.А. К вопросу об отражении общественного строя в погребальных обрядах первобытных народов // СЭ. 1954. №3. С.34-44.

289. Итина М.А. Могильник бронзового века Кокча 3. МХЭ. 1961. Вып.5. 155 с.

290. Итина М.А. История степных племен Южного Приаралья (II начало I тысячелетия до н.э.). ТХЭ. Вып.Х. 1977. 239 с.

291. Итина М.А. Ранние саки Приаралья // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992. С.31-46.

292. Итина М.А., Яблонский М.Т. Мавзолеи Северного Тагискена. Поздний бронзовый век Нижней Сырдарьи.-М., 2001. 295 с.

293. Йеттмар К. Религии Гиндукуша. М.,1986. 524с.

294. Кабанов Ю.Ф., Кожин П.М., Черных Е.Н. Андроновские находки на р.Алтынсу // Памятники древнейшей истории Евразии. М., 1975. С.230-240.

295. Кадырбаев М.К. Могильник Сангуыр II // Тр. ИИАЭ АН Каз.ССР. Т.12. 1961. С.48-56.

296. Кадырбаев М.К. Шестилетние работы на Атасу I // Бронзовый век степной полосы Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1983. С. 134142.

297. Кадырбаев М.К., Курманкулов Ж. Культура древних скотоводов и металлургов Сары-Арки. Алма-Ата., 1992. 247 с.

298. Калиева С.С., Колбин Г.В., Логвин В.Н. Могильник у поселения Бестамак // Маргулановские чтения. Петропавловск, 1992. С.57-59.

299. Калиновская К.П. К характеристике системы возрастных групп у галла в Эфиопии//СЭ. 1969. №4. С. 128-132.

300. Калиновская К.П. К вопросу о соотношении функций и структуры системы возрастных групп у галла (Эфиопия) // СЭ. 1972. №4. С.136-142.

301. Калиновская К.П. К проблеме возрастных систем // СЭ. 1982. №1. С.59-62.

302. Качалова Н.К. О заключительном периоде бронзового века на территории Нижнего Поволжья (к постановке проблемы) // СА. 1989. №1. С.33-47.

303. Калиц Н. Новая находка модели повозки эпохи энеолита их окрестностей Будапешта // С А. 1976. № 2. С. 106-117.

304. Катулл Гай Валерий Книга стихотворений. М., 1986.

305. Кейпер Ф.Б.Я. Древний арийский словесный поединок // Труды по ведийской мифологии. М., 1986. С.47-100.

306. Кейпер Ф.Б.Я. Космогония и зачатие: к постановке вопроса // Труды по ведийской мифологии. М., 1986. С. 112-146.

307. Кеменцеи Т. Культура полей погребальных урн // Археология Венгрии (конец II тысячелетия до н.э. I тысячелетие н.э.). М., 1986. С.52-71.

308. Килуновская М.Е., Семенов Вл.А. Оленные камни Тувы // Археологический Вестник. СПб., 1998. №5. С. 143-154.

309. Киреев С.М. Работы на Майминском комплексе в 1990-1991 гг. // Проблемы сохранения, использования и изучения памятников археологии. Горно-Алтайск, 1992. С.56-57.

310. Кирюшин Ю.Ф. Бронзовый век Васюганья: Автореф. канд. дис. М., 1976. 23 с.

311. Кирюшин Ю.Ф. Изображения птиц и животных на керамической посуде из Южнотаежного Приобья // Пластика и рисунки древних культур. Новосибирск, 1983. С.112-116.

312. Кирюшин Ю.Ф. О культурной принадлежности памятников пре-дандроновской бронзы лесостепного Алтая // Урало-Алтаистика. Археология. Этнография. Язык. Новосибирск, 1985. С.72-77.

313. Кирюшин Ю.Ф. Новые могильники ранней бронзы на Верхней Оби //Археологические исследования на Алтае. Барнаул, 1987. С. 100-125.

314. Кирюшин Ю.Ф. Работы в лесостепном Алтае // Исследования памятников древних культур Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1987а. С.32-35.

315. Кирюшин Ю.Ф. Периодизация культур неолита и бронзы Верхнего и Среднего Приобья // Хронология и культурная принадлежность каменного и бронзового веков Южной Сибири. Тезд. докл. конф. Баранаул, 1988. С.59-63.

316. Кирюшин Ю.Ф. О хронологии термина «энеолит» и его значении // Проблемы хронологии в археологии и истории. Барнаул, 1991, С.64-75.

317. Кирюшин Ю.Ф. Миграционные процессы в Верхнем Приобье в эпоху энеолита и бронзовом веке // Палеодемография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и средневековье. Барнаул, 1994. С.56-59.

318. Кирюшин Ю.Ф. Особенности погребального обряда и погребальной посуды андроновской культуры // «Моя избранница наука, наука, без которой мне не жить.». Сборник посвященный памяти этнографов Г.Н.Грачевой и В.И.Васильева. Барнаул, 1995. С.58-74.

319. Кирюшин Ю.Ф. Эпоха развитой и поздней бронзы на юге Западной Сибири // Доно-донецкий регион в системе древностей эпохи бронзы восточноевропейской степи и лесостепи. Воронеж^ 1996. С.20-24.

320. Кирюшин Ю.Ф. Некоторые аспекты социальной организации андроновского общества // Социальная организация и социогенез первобытных обществ: теория, методология, интерпретация. Кемерово, 1997. С.29-34.

321. Кирюшин Ю.Ф. Энеолит и ранняя бронза юга Западной Сибири. Барнаул, 2002, 294 с.

322. Кирюшин Ю.Ф., Малолетко AJVI. Бронзовый век Васюганья. Томск, 1989.

323. Кирюшин Ю.Ф., Шамшин А.Б. Елунинское культовое место // Культура народов евразийских степей в древности. Барнаул, 1993. С. 161-180.

324. Кирюшин Ю.Ф., Гальченко А.В., Тишкин А.А. Результаты анализа остеологического материала из поселений Березовая Лука // Изучение памятников археологии Алтайского края. Барнаул, 1995. С.52-55.

325. Кирюшин Ю.Ф., Тишкин А.А. Изучение курганов раннескифского времени раскопанных на могильнике Тыткескень-VI в Горном Алтае // Актуальные проблемы древней и средневековой истории Сибири. Томск, 1997. С.162-171.

326. Кирюшин Ю.Ф., Тишкин А.А. Скифская эпоха Горного Алтая. Часть 1. Культура населения в раннескифское время. Барнаул, 1997. 232с.

327. Кирюшин Ю.Ф., Удодов B.C. Некоторые вопросы хронологии памятников бронзового века Алтая // Маргулановские чтения. 1990. Сб. мат-лов конф.М., 1992. 4.1. С.84-90.

328. Кирюшин Ю.Ф., Шульга П.И. Андроновское погребение на р.Чарыш // Известия Алтайского государственного университета. Барнаул, 1996. С.33-38.

329. Кирюшин Ю.Ф., Шамшин А.Б. Погребения ирменской культуры из могильника Староалейка II // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Вып.ГХ. Барнаул, 1998. С. 105-110.

330. Кирюшин Ю.Ф., Иванов Г.Е. Новый сейминско-турбинский могильник Шипуново-V на Алтае // Историко-культурное наследие Северной Азии. Барнаул, 2001. С.43-52.

331. Кирюшин Ю.Ф., Тишкин А.А., Грушин С.П. Некоторые планигра-фические наблюдения на погребально-поминальных комплексах Верхнего Приобья эпохи ранней бронзы // Проблемы изучения древней и средневековой истории. Барнаул, 2001. С.40-49.

332. Киселев С.В. Андроновские памятники близ с.Усть-Ерба в Хакасии//СЭ. 1935. №4-5. С.206-209.

333. Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951. 364 с.

334. Клейн JI.C. Ямные и катакомбные погребения Калмыкии. Культурная детерминация и восстановление социальных структур. // Проблемы археологии Поволжья и Приуралья. Куйбышев, 1976. С.27-30.

335. Клейн JI.C. Откуда арии пришли в Индию? // Вестник ЛГУ. 1980. №20. С.35-39.

336. Клейн Л.С. От Тигровой балки до Матсья пураны // Бактрия То-харистан на древнем и средневековом Востоке. Тез. докл. конф. М., 1983. С.47-49.

337. Клейн Л.С. Индоарии и скифский мир: общие истоки идеологии // НАА. 1987. №5.С.63-82.

338. Клейн Л.С. Рец. на: Е.Е Кузьмина. Древнейшие скотоводы от Урала до Тянь-Шаня. Фрунзе, 1986. 134 е., 38 рис. // НАА. 1988. №3. С.201-207.

339. Клейн Л.С. Данайская Илиада (К характеристике источников формирования гомеровского эпоса) // ВДИ. 1990. № 1. С.22-53.

340. Клейн Л.С. Анатомия «Илиады». СПб., 1998. 560 с.

341. Кляшторный С.Г. Мифологические сюжеты в древнетюркских памятниках // Тюркологический сборник 1977. М., 1981. С.117-138.

342. Кляшторный С.Г. Древнетюркские тексты как источник для изучения древнетюркской культуры // Бартольдовские чтения. М., 1987. С.47-48.

343. Кнабе Г.С. Древний Рим история и повседневность. М., 1986.206 с.

344. Ковалев А.А. О датировке оленного камня кургана Аржан // Ски-фо-сибирский мир. Искусство и идеология. Новосибирск, 1987. С.93 98.

345. Ковалев А.А. Могильник Верхний Аскиз 1, курган 1 // Окуневский сборник. Культура. Искусство. Антропология. СПб., 1997. С.80-112.

346. Ковалев А.А. Резепкин А.Д. Курильница из дольмена в урочище Клады и проблема происхождения курильниц афанасьевской культуры // Проблемы изучения окуневской культуры. СПб., 1995. С. 16-20.

347. Ковалев А.А. Древнейшие датированные памятники скифо-сибирского звериного стиля (тип Наньшаньгэнь) // Древние культуры Центральной Азии и Санкт-Петербург. СПб., 1998. С. 122-131.

348. Ковалева В.Т. Проблема этнической идентификации ташковской культуры // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Челябинск, 1995. ч.У. кн.1. С.69-72.

349. Ковалева И.Ф. Волкобой С.С. Костенко В.И. Шалобудов В.Н. Археологические исследования в зоне строительной системы учхоза «Самарский» // Курганные древности степного Поднепровья III -1 тыс. до н.э. Днепропетровск, 1970. Вып.Ш. С.4-31.

350. Ковальова I. Ф., Волкобой С.С. Маевский локальний вар1ант зруб-Hoi культури //Археолопя, 1976. Вип.20. С.3-22.

351. Ковалева И.Ф., Ромашко В.А., Андросов А.В. Срубные курганные могильники Среднего Присалья // Курганные древности степного Поднепровья III-I тыс. до н. э.- Днепропетровск, 1979. Вып. III. С. 17-27.

352. Ковалева И.Ф., Костенко В.И., Марина З.П., Горлач Н.В., Ромашко

353. B.А. Исследования в Орельско-Самарском междуречье // АО-1978. М., 1979.1. C.338-339.

354. Ковалева И.Ф., Волкобой С.С., Марина З.П. Исследование курганных могильников у с.В.Маевка в степном междуречье рек Орели и Самары // Курганные древности Степного Поднепровья (III—I тыс. до н.э.). Днепропетровск, 1982.

355. Ковтун И.В. Петроглифы Висящего Камня и хронология Томских писаниц. Кемерово, 1993. 140 с.

356. Ковтун И.В. Изобразительные традиции эпохи бронзы Центральной и Северо-Западной Азии. Новосибирск, 2001. 184 с.

357. Ковтун И.В., Михайлов Ю.И. Композиционные структуры в деко-раттивном оформлении андроновской посуды // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Т. IV. Новосибирск, 1998, С.253-257.

358. Кожин П.М. Гобийская квадрига Н СА. 1968. № 3. С.35-42.

359. Кожин П.М. К вопросу о происхождении иньских колесниц // Культура народов Зарубежной Азии и Океании. Л., 1969. Т.25. С.29-40.

360. Кожин П.М. Значение материальной культуры для диагностики процессов доисторического этногенеза // Историческая динамика расовой и этнической дифференциации населения Азии. М., 1987. С.80-107.

361. Кожин П.М. Этнокультурные контакты на территории Евразии в эпоху энеолита раннего железного века (палеокультурология и колесный транспорт). Автореф. докт. дисс. 07.00.06. Новосибирск, 1990. 36 с.

362. Кожомбердыев И. Раскопки Токтогульского отряда // АО 1971 года. М, 1972. С.546-547.

363. КозенковаВ.И. Оружие, воинское и конское снаряжение кобанской культуры (систематизация и хронология) // САИ. 1995. Вып. В2-5. 83 с.

364. Козинцев А.Г., Громов А.В., Моисеев В.Г. Американоиды на Енисее? (антропологические параллели одной гипотезе) // Проблемы изучения окуневской культуры. Тез. докл. конф. СПб., 1995. С.74-77.

365. Козлов В.И. Динамика численности народов. Методология исследования и основные факторы. М., 1969. 407 с.

366. Комарова В.Я. Учение Зенона Элбйского. Л., 1988. 264 с.

367. Комарова М.Н. Памятники андроновской культуры близ улуса Орак//АСГЭ. 1961. №3. С.32-73.

368. Комарова М.Н. Своеобразная группа энеолитических памятников на Енисее // Проблемы западносибирской археологии. Эпоха камня и бронзы. Новосибирск, 1981. С.76-90.

369. Комиссаров С.А. Комплекс вооружения Древнего Китая. Эпоха поздней бронзы. Новосибирск, 1988. 120с.

370. Кон И.С. Ребенок и общество (историко-этнографическая перспектива). М., 1988. 271 с.

371. Коршунков В.А. Культ Ахилла в Северном Причерноморье и хвойные растения // Скифия и Боспор (Археологические материалы к конференции памяти академика М.И. Ростовцева). Новочеркасск, 1989. С.32-34.

372. Косарев М.Ф. Древние культуры Томско-Нарымского Приобья. М., 1974. 168 с.

373. Косарев М.Ф. Производительные силы общества как средство превращения географической среды в социальную // Особенности естественно-географической среды и исторические процесс в Западной Сибири. Томск. 1979.-С.5-7.

374. Косарев М.Ф. Западная Сибирь в древности. М., 1984. 245с.

375. Косинцев П.А. Начальный этап эволюции животноводства андроновского типа // Доно-донецкий регион в системе древностей эпохи бронзы восточноевропейской степи и лесостепи. Воронеж, 1996. С.83-87.

376. Косинцев П.А. Костные останки животных из Чистолебяжинского и Хрипуновского могильников // Матвеев А.В. Первые андроновцы в лесах Зауралья. Новосибирск, 1998. С.405-411.

377. Кочеев В.А. Раннескифские памятники средней Катуни // Проблемы использования и изучения памятников археологии. Мат-лы конф. Горно-Алтайск, 1992. С.51-53.

378. Кошеленко Г.А. Ранние этапы развития культа Мифры // Древний Восток и античный мир. М., 1972. С.75-84.

379. Кравец Д.П., Посредников В.А. Результаты полевых исследований курганных групп у с.Миньковка (Бахмутская котловина, эпоха бронзы). // Донецкий археологический сборник. Вып.6. Донецк, 1996. С.76-108.

380. Кравцова М.Е. Поэзия Древнего Китая. СПб., 1994. 544с.

381. Кривцова-Гракова О.А. Алексеевское поселение и могильник // Тр. ГИМ. 1948. Вып. 17. С.57-172.

382. Кривцова-Гракова О.А. Степное Поволжье и Причерноморье в эпоху поздней бронзы. МИА. 1955. № 46. 167с.

383. Круглов А.П., Подгаецкий Г.В. Родовое общество степей Восточной Европы. ИГАИМК. 1935. Вып. 119.

384. Крюков В.М. Дары земные и небесные (к символике архаического ритуала в раннечжоуском Китае) // Этика и ритуал в традиционном Китае. М., 1988. С.56-84.

385. Крюков В.М. Надписи на западночжоуских бронзовых сосудах из Фуфэна// ВДИ. 1988. №1. С.96-112.

386. Крюкова В.Ю. Первод с авестийского, вступительная статья и комментарии // Авеста. Видевдат. Фрагард восьмой. ВДИ. 1994. №1. С.238-249.

387. Ксенофонт Киропедия. М., 1976. 233 с.

388. Ксенофонтов Г.В. Эллейада. М., 1977. 247 с.

389. Кубарев В.Д. Древние изваяния Алтая. Оленные камни. Новосибирск, 1979. 120с.

390. Кубарев В.Д. Антропоморфные хвостатые существа Алтайских гор // Первобытное искусство. Антропоморфные изображения. Новосибирск, 1987. С.150-169.

391. Кубарев В.Д. Древние росписи Каракола. Новосибирск, 1988. 173 с.

392. Кубарев В.Д. Курганы Юстыда. Новосибирск, 1991. 190 с.

393. Кубарев В.Д. Оленный камень с р. Катуни // Охрана и изучение культурного наследия Алтая. Барнаул, 1993. 4.1. С.79-91

394. Кубарев В.Д. Древние росписи Озерного (каракольская культура Алтая) // Сибирь в панораме тысячелетий. 4.1. Новосибирск, 1998. С.277-289.

395. Кубарев В.Д. Портативный «алтарь» из Чичкеши // Древности Алтая. Горно-Алтайск, 1998а. №3. С.55-58.

396. Кубарев В.Д. Древние росписи Бешозека // Гуманитарные науки в Сибири. Сер. археологии и этнографии. 19986. №3. С.51-56.

397. Кубарев В.Д. Образ кабана в петроглифах Алтая // Археология Южной Сибири. Новосибирск, 2003. С.72-77.

398. Кубарев В.Д., Черемисин Д.В. Образ птицы в искусстве ранних кочевников Алтая // Археология юга Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1984. С.86-100.

399. Кубышев А.И. Раскопки курганов в Присивашье // АО 1981 года. М., 1982. С.270.

400. Кубышев А.И., Черняков И.Т. Грунтовый могильник белозерской культуры у села Чернянка (Херсонская обл.) // СА. 1986. №3. С.139-157.

401. Кузьмина Е.Е. Андроновские могильники на реке Байту // КСИА. 1964. Вып. 97. С.39-49.

402. Кузьмина Е.Е. О некоторых вопросах андроновской демографии // Изв. СО АН СССР. Вып. 2. 1974. С. 102-106.

403. Кузьмина Е.Е. Распространение коневодства и культа коня у ираноязычных племен Средней Азии и других народов Старого Света // Средняя Азия в древности и средневековье. М., 1977. С.28-52.

404. Кузьмина Е.Е. Связи евразийских степей и Средиземноморья во второй четверти II тыс. до н. э. // Древние культуры Поволжья и Приуралья. Куйбышев, 1978. Т.221. С.21-23.

405. Кузьмина Е.Е. Сцена терзания в искусстве саков // Этнография и археология Средней Азии. М., 1979. С.78-83.

406. Кузьмина Е.Е. Происхождение индоиранцев в свете новейших археологических данных // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности. М., 1981. С. 101-125.

407. Кузьмина Е.Е. О «прочтении текста» изобразительных памятников искусства евразийских степей скифского времени // ВДИ. 1983. № 1. С.95-105.

408. Кузьмина Е.Е. Опыт интерпретации некоторых памятников скифского искусства//ВДИ. 1984. № 1. С.93-108.

409. Кузьмина Е.Е. Гончарное производство у племен андроновской культурной общности. Восточный Туркестан и Средняя Азия в системе культур древнего и средневекового Востока. М. 1986. С. 152-182.

410. Кузьмина Е.Е. Древнейшие скотоводы от Урала до Тянь-Шаня. Фрунзе, 1986а. 132 с.

411. Кузьмина Е.Е. Сюжет борьбы хищника и копытного в искусстве «звериного» стиля евразийских степей скифской эпохи // Скифо-сибирский мир. Новосибирск, 1987. С.3-12.

412. Кузьмина Е.Е. Откуда пришли индоарии? Материальная культура племен андроновской общности и происхождение индоиранцев. М., 1994. 463 с.

413. Кузьмина Е.Е. Предыстория Великого Шелкового пути: контакты населения евразийских степей и Синьцзяна в эпоху бронзы // ВДИ. 1999. №2. С.163-176.

414. Кузьмина Е.Е. Первая волна миграции индоиранцев на юг // ВДИ. 2000. №4. С.3-20.

415. Кузьмина О.В. Абашевская культура в лесостепном Волго-Уралье. Самара, 1992. 128 с.

416. Куйбышев А.И., Черняков И.Т. Грунтовый могильник белозерской культуры у с. Черняки (Херсонской области) // СА. 1986. № 3. С.139-157.

417. Куклина И.В. Этногеография Скифии по античным источникам. Л., 1985.206 с.

418. Кукушкин И.А. Основы социальной организации андроновских племен // Социально-демографические процессы на территории Сибири (древность и средневековье). Тез. докл. науч. конф. Кемерово, 2003. С.52-56.

419. Курочкин Г.Н. К интерпретации некоторых изображений раннего железного века с территории Северного Ирана//СА. 1974. №2. С.34-47.

420. Курочкин Г.Н. Искусство звериного стиля ранних кочевников евразийских степей и луристанские бронзы // Проблемы археологии степной Евразии. Т.2. Кемерово, 1987. С.96-99.

421. Курочкин Г.Н. Ранние этапы формирования скифского искусства (новый фактический материал и необходимость построения эффективной теоретической модели) // Кочевники евразийских степей и античный мир (проблемы контактов). Новочеркасск, 1989. С. 102-119.

422. Курочкин Г.Н. Свернувшийся в кольцо хищник и «летящий» олень // Античная цивилизация и варварский мир. Новочеркасск, 1992 ч.Н. С.92-104.

423. Курочкин Г.Н. Миграции индоиранских народов II—I тысячелетий до н.э.: перемещение вещей, идей и людей // Динамика культурных традиций: механизм передачи и формы адаптации. СПб., 1993. С.22-24.

424. Курочкин Г.Н. «Генератор» кочевых народов в Центральной Азии и механизм его функционирования // Палеодемография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и средневековье. Барнаул, 1994. С.89-92.

425. Кучера С. Китайская археология 1965-1974 гг.: палеолит эпоха Инь. Находки и проблемы. М., 1977. 268 с.

426. Кучера С. Инскрипции на бронзовых изделиях особый вид источников по древней истории Китая. 4.1 //Восток. 2001. №2. С.121-133.

427. Кущ Г.А. Могильник Аир-Тау в Восточном Казахстане // Маргула-новские чтения 1989 года. Сб. мат-лов конф. Алма-Ата, 1989. С.227-229.

428. Кущ Г.А. Археологические исследования Восточно-Казахстанского мисторико-краеведческого музея // Маргулановские чтения. Тез. докл. конф. Петропавловск, 1992. С.77-79.

429. Кызласов JI.P. Древняя Тува. М., 1979. 207 с.

430. Кызласов JI.P. 1985. Тагарская ручная мельница и ее значение // СА. 1985. №3. С.65-71.

431. Кызласов JI. Р. Древнейшая Хакасия. М., 1986. 295 с.

432. Кьодо Э. Гарил: жертвоприношение предкам в культе Чингисхана // ЭОЛ993. № 2. С.97-103.

433. Лазаретов И.П. К вопросу о валиковой керамике Южной Сибири // Охрана и изучение культурного наследия Алтая. Баранул, 1993. 4.1. С. 129132.

434. Лазаретов И.П. К вопросу о компонентном составе окуневской культуры // Палеодемография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и средневековье. Барнаул, 1994. С.52-53.

435. Лазаретов И.П. К вопросу о ямно-катакомбных связях окуневской культуры // Проблемы изучения окуневской культуры. СПб., 1995. С.14-16.

436. Лазаретов И.П. Окуневские памятники в долине реки Уйбат // Оку-невский сборник. Культура. Искусство. Антропология. СПб., 1997. С. 19-64.

437. Левашева В.П. Раскопки могильника окуневской культуры в Абакане в 1945 г. // Археология Северной и Центральной Азии. Новосибирск, 1975. С.99-104.

438. Леви Стросс К. Структурная антропология. М., 2001. 512 с.

439. Левинтон Г.А. Предания и мифы // МНМ. М., 1988. С.332-333.

440. Лелеков Л.А. К истолкованию погребального обряда в Тагискене // СЭ. 1972. № 3. С.128-131.

441. Лелеков Л.А. Отражение некоторых мифологических воззрений в архитектуре восточноиранских народов в первой половине I тыс. до н.э. // История и культура народов Средней Азии. М., 1976. С.7-18.

442. Лелеков Л.А. Современное состояние и тенденции в зарубежной авестологии // НАА. 1978. № 2. С.189-207.

443. Лелеков Л.А. Проблема индоиранских аналогий к явлениям скифской культуры // Скифо-сибирское культурно-историческое единство. Кемерово, 1980. С.118-125.

444. Лелеков Л.А. К новейшему решению индоевропейской проблемы // ВДИ. 1982. №З.С.31-37.

445. Лелеков Л.А. Термин «арья» в древнеиндийской и древнеиранской традициях // Древняя Индия. Историко-культурные связи. М., 1982а. С. 148163.

446. Лелеков Л.А. Рец. на.: Т.В.Гамкрелидзе, Вяч.ВС.Иванов. Индоевропейский язык и индоевропейцы. 4.1-2. Тбилиси, Изд-во Тбил. Ун-та, 1984, 1328 с. // НАА. 1986. № 6. С.177-184.

447. Лелеков Л.А. Дискуссия. Круглый стол. // НАА. 1987. № 5. С.86-88.

448. Лелеков Л.А. О символизме погребальных облачений («золотые люди» скифо-сакского мира») // Скифо-сибирский мир. Кемерово, 1987. С.25-31.

449. Леонтьев Н.В. Каменные фигурные жезлы Сибири // Первобытная археология Сибири. Л., 1975. С.63-67.

450. Леонтьев Н.В. 1978. Антропоморфные изображения окуневской культуры (Проблемы хронологии и семантики) // Сибирь, Центральная и Восточная Азия в древности. Неолит и эпоха металла. Новосибирск, 1978. С.88-118.

451. Леонтьев Н.В. Работы в Минусинском районе // АО 1978 года. 1979. С.242-243.

452. Леонтьев Н.В. Колесный транспорт эпохи бронзы на Енисее // Вопросы археологии Хакасии. Абакан, 1980. С.65-84.

453. Леонтьев Н.В. К вопросу хронологии петроглифов Минусинской котловины эпохи энеолита и бронзы // Наскальное искусство Азии. Вып.1. Кемерово, 1995. С.57-58.

454. Леонтьев Н.В. Два окуневских кургана долины реки Уйбат // Проблемы изучения окуневской культуры. Тез. докл. конф. СПб., 1995. С.27-29.

455. Леонтьев Н.В. Стела с реки Аскиз (образ мужского божества в окуневском изобразительном искусстве) // Окуневский сборник. Культура. Искусство. Антропология. СПб. 1997. С.222-236.

456. Леонтьев Н.В., Наглер А. Раскопки под горой Суханихой // АО -1995 года. М., 1996, с.340-342.

457. Леонтьев С.Н. Мелкая пластика окуневской культуры из кургана Черновая XI // Вестник Сибирской ассоциации исследователей первобытного искусства. Кемерово, 2000. № 3. С. 15 17.

458. Лесков A.M. Курганы: находки, проблемы. Л., 1981. 168 с.

459. Линкольн Б. Эпизод с Терситом в «Иллиаде» // ВДИ. 1994. № 2. С. 17-33

460. Линь Юнь. Некоторые итоги изучения ранних бронзовых изделий Китая // Проблемы хронологии в археологии и истории. Барнаул, 1991. С.76-83.

461. Липский А.Н.Афанасьевские погребения в низовьях рек Еси и Теи //КСИИМК. 1954. Вып.64. С.89-98.

462. Литвинский Б.А. Древние кочевники «крыши мира». М., 1972.269 с.

463. Литвинский Б.А. Семантика древних верований и обрядов памир-цев (1) // Средняя Азия и ее соседи в древности и средневековье. М., 1981. С.90-121.

464. Литвинский Б.А. «Золотые люди» в древних погребениях Центральной Азии (опыт истолкования в свете истории религии) // СЭ. 1982. № 4. С.34-43.

465. Литвинский Б.А. Семиреченские жертвенники (индоиранские истоки сакского культа огня) // Проблемы интерпретации памятников культуры Востока. М., 1991. С.66-87.

466. Ломан В.Г. Донгальский тип керамики // Вопросы периодизации археологических памятников Центрального и Северного Казахстана. Караганда, 1987. С. 115-129.

467. Ломан В.Г. Об эволюции валиковой керамики Центрального Казахстана (по данным гончарной технологии) // Актуальные проблемы методики западносибирской археологии. Новосибирск, 1989. С.78-80.

468. Лопатин В.А., Малов Н.М. Срубные погребения в подбоях на Еруслане//СА. 1988. № 1. С. 130-139.

469. Лосев А.Ф. Античная философия и общественно экономическая формация. Два очерка // Античность как тип культуры. М., 1988. С.6-77.

470. Лукина Н.В. Формы почитания собаки у народов Северной Азии // Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Язык и этнос. Л., 1983. С.226-233.

471. Луконин В.Г. Древний и раннесредневековый Иран. М., 1987. 296с.

472. Луна, упавшая с неба. Древняя литература Малой Азии. Пер. с древнемалоазийских языков Вяч.Вс.Иванова. М., 1977. 317с.

473. Львова Э.Л., Октябрьская И.В., Сагалаев A.M., Усманова М.С. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Человек и общество. Новосибирск, 1989. 243 с.

474. Маадай-Кара. Алтайский героический эпос. Пер. С.С. Суразакова. М., 1973. 474 с.

475. Мажюлис В. И.-е. *GHEI- 'светить, сверкать' // Этимология 1984. М., 1986. С.124-128.

476. Макаров И.А. Орфизм и греческое общество в VI-IV вв. до н.э. // ВДИ. 1999. №2. С.8-19.

477. Макаров Н.П., Мандрыка П.В. Каменное кольцо с рисунками из Восточного Саяна // Наскальное искусство Азии. Вып.1. Кемерово, 1995. С.49-51.

478. Максименков Г.А. Окуневская культура в Южной Сибири // История Сибири. Т. 1. 1965. С. 168-174.

479. Максименков Г.А. Погребальные памятники Минусинской котловины источник изучения семейных и общественных отношений // Бронзовый и железный век Сибири. Новосибирск, 1974. С. 8-17.

480. Максименков Г.А. Окуневская культура. Автореф. докт. дисс. Новосибирск, 1975. 40с.

481. Максименков Г.А. Андроновская культура на Енисее. Л., 1978.190 с.

482. Максименков Г.А. Сюжеты окуневского искусства // Древний Восток и мировая культура. М., 1981. С.35-41.

483. Максименков Г.А., Исаева М.В. О работах второго отряда Красноярской экспедиции // АО 1972, М., 1973. С.226-227.

484. Максимова А.Г. Могильник эпохи бронзы в урочище Каракудук // Тр. ИИАЭ АН КазССР. Алма-Ата, 1961. Т. 12. С.61 -71.

485. Максимова А., Ермолаева А., Марьяшев А. Наскальные изображения урочища Тамгалы. Алма-Ата, 1985. 144 с.

486. Максимова А.Г., Ермолаева А.С. Памятники эпохи бронзы // Археологические памятники в зоне затопления Шульбинской ГЭС. Алма-Ата, 1987. С.24-63.

487. Маламуд Ш. Отрицание насилия в ведическом ритуале жертвоприношения // ВДИ. 1993. № 3. С.79-88.

488. Малов Н.М. Памятники хвалынской культуры валиковой керамики Поволжья и некоторые проблемы их связи с восточными культурами эпохи поздней бронзы // Исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязно-ва. Т.1. Омск, 1987. С.141-143.

489. Малов С.Е. Шаманский камень «яда» у тюрков Западного Китая // СЭ. 1947. № 1.С.151-160.

490. Малютина Т.С., Зданович Г.Б. Куйсак укрепленное поселение протогородской цивилизации Южного Зауралья // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Материалы III международной конференции. Челябинск, 1995. 4.V, кн. 1. С. 100-106.

491. Манай-оол М.Х. Итоги археологических исследований ТНИИЯЛИ в 1961г. // УЗ ТНИИЯЛИ. Вып. 10. Кызыл, 1963. С.321-322.

492. Манай-оол М.Х. Погребение эпохи ранней бронзы в Туве // Вопросы истории социально-экономической и культурной жизни Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1968. С.21-26.

493. Мандельштам A.M. Памятники эпохи бронзы в Южном Таджикистане. Л., 1968. 184с.

494. Маранда П. Метаморфные метафоры // От мифа к литературе. М., 1993. С.81-90.

495. Маргулан А.Х. Горное дело в Центральном Казахстане в древние и средние века // Поиски и раскопки в Казахстане. Алма-Ата, 1972. С.3-30.

496. Маргулан А.Х. 1979. Бегазы-дандыбаевская культура Центрального Казахстана. Алма-Ата, 1979. 360 с.

497. Маргулан А.Х., Акишев К.А., Кадырбаев М.К., Орозбаев A.M. Древняя культура Центрального Казахстана. Алма-Ата, 1966. 435 с.

498. Марина З.П., Ромашко В.А., Фещенко E.JI. Курганы эпохи бронзы Среднего Присамарья // Проблемы археологии Поднепровья. Днепропетровск, 1986. С.4-35.

499. Марсадолов JI.C. Памятники ранних кочевников в Усть-Куюме на Алтае (по раскопкам Г. П. Сосновского и-Г. П. Сергеева) // АСГЭ. 1981. Вып.22. С.11-22.

500. Марсадолов JI.C. Керамические сосуды в памятниках Горного Алтая VIII VII вв. до н. э. // Проблемы археологии степной Евразии. Кемерово, 1987. С.62-66.

501. Марсадолов JI.C. 1992. Комплекс археологичесих памятников у скалы Кара-Бом (Пункт Семисарт 1) в Горном Алтае // Северная Евразия от древности до средневековья. Тез. конф. к 90-летию со дня рождения М. П. Грязнова. СПб., С.114-118.

502. Мартынов А.И. Андроновская эпоха в Обь-Чулымском междуречье //Из истории Кузбасса. Кемерово, 1964. С.227-245.

503. Мартынов А.И. Лесостепная тагарская культура. Новосибирск, 1979. 208 с.

504. Мартынов А.И. Растительная символика на изваяниях окуневской культуры // Археология Южной Сибири. Кемерово, 1983. С.19-33.

505. Мартынов А.И. О датировке памятников наскального искусства Сибири // Наскальное искусство Азии. Кемерово, 1997. Вып. 2. С. 17-24.

506. Мартынов А.И., Марьяшев А.Н., Абетеков А.К. Наскальные изображения Саймалы-Таш. Алма-Ата, 1992. 111 с.

507. Маршак Б.И. Воины в искусстве Согда и Центральной Азии // Северная Евразия от древности до средневековья. Тезисы докладов конференции к 90-летию со дня рождения Михаила Петровича Грязнова. СПб., 1992. С.208-211.

508. Марьяшев А.Н., Рогожинский А.Е. Вопросы периодизации и хронологии петроглифов Казахстана // Скифо-сибирский мир. Новосибирск, 1987. С.55-59.

509. Марьяшев А.Н., Рогожинский А.Е. «Звериный» стиль в петроглифах Казахстана // Скифо-сибирский мир. Новосибирск, 1987. С.121-124.

510. Марьяшев А.Н., Горячев А.А. К вопросу типологии и хронологии памятников эпохи бронзы Семиречья // РА. 1993. №1. С.5-20.

511. Марьяшев А.Н., Потапов С.А. Некоторые вопросы хронологии и семантики петроглифов эпохи бронзы // Современные проблемы изучения петроглифов. Кемерово, 1993. С. 133-142.

512. Массон В.М. Алтын-депе // ТЮТАКС. T.XVIII. Л., 1981. 175 с.

513. Массон В.М. Идеологические системы древней Средней Азии // Из истории и археологии древнего Тянь-Шаня. Бишкек, 1995. С. 12-23.

514. Матвеев А.В., Сидоров Е.А. Ирменские поселения Новосибирского Приобья // Западная Сибирь в древности и средневековье. Тюмень, 1985. С. 29-54.

515. Матвеев А.В. Ирменская культура в лесостепном Приобье. Новосибирск, 1993. 181 с.

516. Матвеев А.В. Семья в ирменском обществе: некоторые аспекты па-леодемографического изучения по материалам поселений // Археология вчера, сегодня, завтра. Новосибирск, 1995. С.25-41.

517. Матвеев А.В. Первые андроновцы в лесах Зауралья. Новосибирск, 1998.417 с.

518. Матвеев А.В. Лесостепное Зауралье во II начале I тыс. до н.э. Ав-тореф. доктор, дисс. Новосибирск, 2000.

519. Матвеев А.В., Аношко М.О. К вопросу о палеодемографии ала-кульской культуры Зауралья // Экология древних и современных обществ.-ТДК посвященной 275-летию РАН. Тюмень, 1999. С. 163-165.

520. Материалы по фольклору хантов. Томск, 1978. 216 с.

521. Матюшин Г.Н. Энеолит Южного Урала. М., 1982. 328 с.

522. Матющенко В.И. Древняя история населения лесного и лесостепного Приобья (неолит и бронзовый век). 4.2. Самусьская культура // ИИС. Томск, 1973. Вып.10. 118 с.

523. Матющенко В.И. Древняя история населения лесного и лесостепного Приобья (неолит и бронзовый век). Ч.З. Андроновская культура на Верхней Оби // ИИС. Томск, 1973. Вып. 11.118с.

524. Матющенко В.И. Могильник у д.Ростовка // Археология Северной и Центральной Азии. Новосибирск, 1975. С. 129-137.

525. Матющенко В.И. Могильник эпохи поздней бронзы у д.Иштан на Оби // Археология и этнография Южной Сибири. Барнаул, 1984. С.63-68.

526. Матющенко В.И. Об этнической интерпретации самусьско-ростовкинских памятников // Проблемы этногенеза и этнической истории аборигенов Сибири. Кемерово, 1986. С. 14-17.

527. Матющенко В.И. Эпоха бронзы. Лесная и лесостепная полоса // Очерки культурогенеза народов Западной Сибири. Томск, 1994. С.73-112.

528. Матющенко В.И. Археологический микрорайон (AMP) и проблема археологического источника // Интеграция археологических и этнографических исследований. Нальчик Омск, 2001, С.34-37.

529. Матющенко В.И., Синицина Г.В. Могильник у деревни Ростовка вблизи Омска. Томск, 1988. 136 с.

530. Махабхарата. Книга Третья Лесная (Араньякапарва). Перевод с санскрита, предисловие и комментарий Я.ВтВасилькова и С.Л.Невелевой. М., 1987. 799 с.

531. Махортых С.В. О культурно-хронологической интерпретации памятников типа новочеркасского клада. // Исторические чтения памяти М.П.Грязнова. Омск, 1987. С.163-166.

532. Махортых С.В. Кочевники и вопросы происхождения кладов VIII-VII вв. до н.э. на юге Европейской части СССР // Античная цивилизация и варварский мир. Материалы Ill-го археологического семинара. Ч. 1. Новочеркасск, 1992. С.37-43.

533. Махортых С.В. Рец. на кн.: М.Н. Погребова, Д.С. Раевский. Ранние скифы и древний Восток. // РА. 1994. №3. С.230-235.

534. Махортых С.В. Рец. на кн.: Jan Chochorowski. Ekspansja kimmery-jska na tereny Europy Srodkowej. Krakow: Universitytet Jageiellonski, 1993. 327 p. // PA. 1996. №3. C.221-229.

535. Мачинский Д.А. Земля аримаспов в античной тридиции и «простор ариев» в «Авесте» // Жречество и шаманизм в скифскую эпоху. Материалы международной конференции. СПб., 1996. С.3-14

536. Мачинский Д.А. Уникальный сакральный центр III середины I тыс. до н. э. в Хакасско-Минусинской котловине // Окуневский сборник. СПб., 1997. С.265-287.

537. Маяк И.Л. Рим первых царей. Генезис римского полиса. М., 1983.272 с.

538. Медникова М.Б. К определению понятия и критериев палеопопу-ляции в антропологии // РА. 1995. № 3. С.92-96.

539. Медникова М.Б., Лебединская М.В. Пепкинский курган: данные антропологии к интерпретации погребений // Погребальный обряд. Реконструкция и интерпретация древних идеологических представлений. М., 1999. С.200-216.

540. Мелетинский Е.М. Происхождение героического эпоса. М., 1963.462с.

541. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976. 96 с.

542. Мелетинский Е.М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. М., 1986.320с.

543. Мелюкова А.И. Скифия и фракийский мир. М., 1979. 256 с.

544. Мерперт Н.Я. Материалы по археологии Среднего Заволжья. МИА. №42. 1954.

545. Мерперт Н.Я. К вопросу о древнейших круглоплановых укрепленных поселениях Евразии // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Челябинск, 1995. ч.У. кн. 1. С.116-119.

546. Мерц В.К., Куропятникова С.В. Поселение Есенбай в Казахстанском Прииртышье // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Барнаул, 1998. С.82-85.

547. Миллер В. Очерки арийской мифологии в связи с древней культурой. Ашвины-Диоскуры. T.l. М., 1876.

548. Милчев А. О культе Сабазия в Нижней Мезии и Фракии // ВДИ. 1977. №2. С.58-76.

549. Мифы и предания средневековой Ирландии. М., 1991. 284с.

550. Мифы, предания, сказки хантов и манси. М., 1990. 568 с.

551. Михайлов Н.А. рец. на.: Govanni Reale. Per una nuova interpretazione di Platone/ Rilletural della metafisica dei grandi dialogi alia luce delle @Djnnrine non scritte. Milano, 1986 // ВДИ. 1990. '3. C. 190-195.

552. Михайлова T.A. «Боевая колесница с серпами» как памятник, как текст, как реалия.// Эпос Северной Европы. Пути эволюции. М., 1989. С.119-142.

553. Михайлов Ю.И. Орнамент андроновского керамического комплекса (Проблемы анализа и интерпретации). Автореферат канд. дисс. Кемерово, 1990. 18 с.

554. Михайлов Ю.И. Собака в ритуальной практике андроновского населения // Маргулановские чтения. Материалы конференции. М., 1992. С.110-116.

555. Михайлов Ю.И. Семантика образов и композиций в таштыкской изобразительной традиции (опыт анализа тепсейских плакеток) // Древнее искусство Азии. Петроглифы. Кемерово, 1995. С. 17-21.

556. Михайлов Ю.И. «Обряды перехода» в культурных традициях древнего населения Южной Сибири // III годовая сессия Института Археологии и Этнографии СО РАН. Новосибирск, 1995. С.84-86.

557. Михайлов Ю.И. Сакрализованное пространство как источник по реконструкции социальной структуры ирменского общества // Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири. Мат-лы всероссийской науч. конф. Барнаул, 1997. С.64-66.

558. Михайлов Ю.И. Особенности семантики образа змеи в культурных традициях древнего населения Западной Сибири // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск, 1997а. С.226-229.

559. Михайлов Ю.И. О некоторых аспектах реконструкции половозрастной структуры обществ эпохи развитой и поздней бронзы Западной Сибири // Сибирь в панораме тысячелетий. Мат-лы международного симпозиума. Новосибирск, 1998. ч.1. С.405-409.

560. Михайлов Ю.И. Семантика зернотерок и пестов в погребальных и ритуальных комплексах IX-VII вв. Саяно-Алтайского нагорья // Итоги изучения скифской эпохи Алтая и сопредельных территорий. Барнаул. 1999. С.132-134.

561. Михайлов Ю.И. Мировоззрение древних обществ юга Западной Сибири (эпоха бронзы). Кемерово, 2001, 363 с.

562. Могильников В.А. О восточной границе памятников с валиковой керамикой // Проблемы археологии Поволжья и Приуралья. Куйбышев, 1976. С.81-82.

563. Могильников В.А. Курганы Чистолебяжье // Бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1984. С.27-37.бЮ.Могильников В.А. К этнокультурной ситуации на Алтае в скифское время // Скифская эпоха Алтая. Барнаул, 1986. С.29-32.

564. Могильников В.А. К характеристике раннего железного века северо-западных предгорий Алтая // Итоги изучения скифской эпохи Алтая и сопредельных территорий. Барнаул, 1999. С.134-138.

565. Могильников В.А. Некоторые аспекты этнокультурного развития Горного Алтая в раннем железном веке // Материалы по археологии Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1986. С.35-67.

566. Могильников В.А. Курганы Карболиха I памятник андроновской культуры в предгорьях Алтая // Древности Алтая. Известия лаборатории археологии. №3. Горно-Алтайск, 1998. С.29-43.

567. Могильников В.А. Суразаков А.С. Раскопки памятников Большой Яломан I и II // Археологические и фольклорные источники по истории Алтая. Горно-Алтайск, 1994. С.38-48.

568. Могильников В.А., Елин В.Н. Курганы Карасу I // Известия лаборатории археологии №1. Горно-Алтайск, 1995. С.102-118.

569. Моисеева Т.А. Царская власть у фригийцев (К интерпретации легенды о Гордиевом узле) // ВДИ. 1982. №1. С. 119-129.

570. Молодин В.И. К вопросу о соотношении кротовской и андроновской культур // Новое в археологии Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1979. С.75-79.

571. Молодин В.И. Косторезное искусство кротовской культуры // Проблемы археологии и этнографии Сибири. Иркутск, 1982. С.88-90.

572. Молодин В.И. Особенности погребального обряда детских захоронений андроновцев Барабинской лесостепи (по материалам могильника Пре-ображенка-3) // Бронзовый век Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1984. С.37-44.

573. Молодин В.И. Бараба в эпоху бронзы. Новосибирск, 1985. 200 с.

574. Молодин В.И. Социально значимые захоронения кротовской культуры // Религиозные представления в первобытном обществе. М., 1987. С.140-144.

575. Молодин В.И. К вопросу о культурно-хронологическом соотношении кротовской и окуневской культур // Исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова. Омск, 1987а. С.3-5.

576. Молодин В.И. К вопросу о встречаемости андроновских элементов материальной культуры в кротовских комплексах и кротовских элементов в андроновских комплексах // Проблемы археологии степной Евразии. Кемерово, 19876. С.109-1 И.

577. Молодин В.И. Древнее искусство Западной Сибири (Обь-Иртышская лесостепь). Новосибирск, 1992. 190 с.

578. Молодин В.И. Еще раз о датировке Турочакских писаниц // Культура древних народов Южной Сибири. Барнаул, 1993. С.4-25.

579. Молодин В.И. Наскальные изображения афанасьевской культуры (к постановке проблемы) // Новейшие археологические и этнографические открытия в Сибири. Новосибирск, 1996. С. 178-182.

580. Молодин В.И. Палеодемография русского населения Илимского острога (по данным археологии) // Интеграция археологических и этнографических исследований. Новосибирск-Омск, 1996а. С.61-63.

581. Молодин В.И., Соболев В.И. Андроновские погребения памятника Преображенка -3 // Изв. СО АН СССР. Сер. Обществ, наук. 1975. №1. С.113-119.

582. Молодин В.И., Чикишева Т.А. Курганный могильник Преображенка -3 памятник культуры эпохи бронзы Барабинской лесостепи // Палеоантропология и археология Западной и Южной Сибири. Новосибирск, 1988. С. 125-206.

583. Молодин В.И., Ламина Е.В. Керамика могильника Сопка -2 II Керамика как исторический источник. Новосибирск, 1989. С. 103-118.

584. Молодин В.И., Нескоров А.В. О связях населения западносибирской лесостепи и Казахстана в эпоху бронзы // Маргулановские чтения. Сб. мат-лов конф. М., 1992. С.93-97.

585. Молодин В.И., Черемисин Д.В. К вопросу о связях населения Казахстана и Саяно-Алтая в эпоху раннего железа (по материалам петроглифов) // Маргулановские чтения. Петропавловск, 1992. С.89-92.

586. Молодин В.И., Чикишева Т.А., Рыбина Е.В. Палеодемография иг-рековской культуры // Социальная организация и социогенез первобытных обществ: теория, методология, интерпретация. Кемерово, 1997. С.43-49.

587. Монгайт А.Л. Археология Западной Европы. Бронзовый и железный века. М., 1974. 408 с.

588. Моргунова Н.Л. К вопросу о полтавкинской культуре Приуралья // СА. 1991. №4. С.123-131.

589. Моруженко А.А. Историко культурная общность лесостепных племен междуречья Днепра и Дона в скифское время // СА. 1989. № 4. С.25-40.

590. Мунчаев P.M. Майкопская культура // Эпоха бронзы Кавказа и Средней Азии. Ранняя и средняя бронза Кавказа. М., 1994. С. 194-197.

591. Мунчаев P.M., Мерперт Н.Я., Бадер Н.О., Большаков О.Г. Работы советской археологической экспедиции в" Сирии (Первые результаты). // ВДИ. 1989. №3. С.181-185.

592. Мунчаев P.M., Мерперт Н.И., Бадер Н.О. Исследования Сирийской археологической экспедиции АН СССР в 1989 г. // ВДИ. 1990. №3. С.113 -117.

593. Мыльникова JI.H., Бобров В.В. 1995. Раскопки могильника Танай-7 // III годовая итоговая сессия Института археологии и этнографии СО РАН. Тез. докладов. Новосибирск, 1995. С. 90-92.

594. Мыльникова JI.H., Бобров В.В. Раскопки могильника ирменской культуры Танай-7 // Новейшие археологические и этнографические открытия в Сибири. Новосибирск, 1996. С. 199-201.

595. Нам Е.В. Сибирский шаманизм и «шаманский комплекс» в античной культурной традиции: опыт сравнительного анализа. Автореф. канд. дис. Томск, 1999.19 с.

596. Нарты. Кабардинский эпос. М., 1951. 502 с.

597. Нарты. Осетинский эпос. М., 1989. Кн. 1-3.

598. Нарты. Героический эпос Балкарцев и Карачаевцев. М., 1994. 656 с.

599. Невелева C.JI. Контекстные связи эпической шлоки // Литература и культура древней и средневековой Индии. М., 1987. С.97-129.

600. Невелева С.Л. О композиции древнеиндийского эпического текста в связи с архаическими обрядовыми представлениями. М.,1988. С. 128-160.

601. Неймайр М. История Земли. Санкт-Петербург, 1896-1898. т. I II.

602. Нейхардт А.А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. Л., 1982. 240 с.

603. Неклюдов С.Ю. Особенности изобразительной системы в долите-ратурном повествовательном искусстве // Ранние формы искусства. М., 1972. С.191-220.

604. Неклюдов С.Ю. Мифология тюркских и монгольских народов. Тюркологический сборник 1977. М., 1981. С.183-202.

605. Неклюдов С.Ю. Образы потустороннего мира в народных верованиях и традиционной словесности // Восточная демонология. От народных верований к литературе. М., 1998. С.6-43.

606. Нелин Д.В. Погребения эпохи бронзы с булавами в Южном Зауралье и Северном Казахстане // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Челябинск, 1995. ч.У. кн.1. С.132-135.

607. Нечитайло A.J1. Суворовский курганный могильник. Киев, 1979. 86с.

608. Никулина Н.М. Художественная культура древнего Востока (Искусство передневосточных государств. Вопросы методики) // ВДИ. 1985. №4. С.122-136.

609. Никулина Н.М. Ритуальные молоты-топоры из троянского клада L //ВДИ. 1999. №2. С.218-228.

610. Нильссон М. Греческая народная религия. СПб., 1998, 219 с.

611. Николаев Р.В. Некоторые аспекты проблемы этногенеза и ранней этнической истории кетов // проблемы этногенеза и этнической истории аборигенов Сибири. Кемерово, 1986. С.113-120.

612. Новиков А.В. Канисовые в изобразительном искусстве древнего населения таежной зоны Западной Сибири // Сибирь в панораме тысячелетий. Мат-лы международ, симпозиума. Новосибирск, 1998. С.461-469.

613. Новгородова Э.А. К вопросу о древнем центральноазиатском защитном снаряжении // Соотношение древних культур Сибири с культурами сопредельных территорий. Новосибирск, 1975. С.23-28.

614. Новгородова Э.А. Памятники изобразительного искусства древне-тюрского времени // Тюркологический сборник 1977. М., 1981. С.203-218.

615. Новгородова Э.А. Древнейшие изображения колесниц в горах Монголии // СА. 1978. № 4. С. 192-206.

616. Новгородова Э.А. Новые данные о культе матери-прародительницы в Центральной Азии // Центральная Азия. Новые памятники письменности и искусства. М., 1987. С.249-252.

617. Новгородова Э.А. Древняя Монголия. М. 1989. 383 с.

618. Новгородова Э.А. Периодизация памятников эпохи бронзы Западной Сибири в сравнении с памятниками Монголии и Китая // Проблемы хронологии и периодизации археологических памятников Южной Сибири. Барнаул, 1991. С.80-83.

619. Новик Е.С. Архаические верования в свете межличностной коммуникации // Историко-этнографические исследования по фольклору. М., 1994. С.110-163.

620. Новикова Л.А. Шилов Ю.А. Погребения с лицевыми накладками эпохи бронзы Херсонская область // СА. 1989. № 2. С.127-135.

621. Окладников А.П. Петроглифы Ангары. М Л., 1966. 96 с.

622. Окладникова Е.А. Петроглифы Кара-Оюка // Урало Алтаистика. Археология. Этнография. Язык. Новосибирск, 1985. С.85-88.

623. Окладникова Е.А. Граффити Кара-Оюка, Восточный Алтай (характеристика изобразительных особенностей и хронология) // Материальная и духовная культура народов Сибири. Сборник МАЭ. XLII . Л., 1988. С. 140158.

624. Памятники срубной культуры Волго-Уральского междуречья // Археология России: Свод археологических источников. В1-10. Т. 1.1993. 200 с.

625. Папин Д.В., Шамшин А.Б. Поселения переходного времени от эпохи бронзы к железному веку в лесостепном Алтайском Приобье // Древние поселения Алтая. Барнаул, 1998. С.85-109.

626. Паульс Е.Д. Два окуневских памятника на юге Хакасии // Окунев-ский сборник. СПб., 1997. С. 123-127.

627. Пекарчик С. Сакральный характер королевской власти в Скандинавии и историческая действительность // Скандинавский сборник. X. Таллин, 1965. С.171-201.

628. Пелих Г.И. Материалы по селькупскому шаманству // Этнография народов Северной Азии. Новосибирск, 1980. С.5-70.

629. Периханян А.Г. Общество и право Ирана в парфянский и сасанид-ский периоды. М., 1983. 383 с.

630. Петренко В.Г. Стравропольская экспедиция // АО-1974 года. М., 1975. С.125.

631. Петренко В.Г. Скифская культура на Северном Кавказе // АСГЭ. № 2. С.43-48.

632. Петров А.И. О семантике зооморфных изображений из погребений эпохи неолита-ранней бронзы в Западной Сибири // Вторые исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова. Часть вторая. Омск, 1992. С.93-96.

633. Печатнова Л.Г. Заговор Кинадона // ВДИ. 1984. № 2. С. 133-140.

634. Плутарх Сравнительные жизнеописания. М., 1961-1964. T.I-III.

635. Погодин Л.И. О планиграфии Еловского II могильника // Источники по истории Западной Сибири. История и археология. Омск, 1987. С.26-38.

636. Погодин Л.И., Полеводов А.В., Плешаков Е.А. Курганный могильник Батаково XXI новый погребальный памятник сузгунской культуры // Четвертые исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова. Омск, 1997. С.121-126.

637. Погребова М.Н., Раевский Д.С. Ранние скифы и Древний Восток. М., 1992. 260 с.711 .Подгаецкий Г.В. Могильник эпохи бронзы близ г.Орска. МИА. 1940. №1. С.69-82.

638. По дольский М.Л. Окуневские изваяния и оленные камни // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. Новосибирск, 1987. С.127-133.

639. По дольский М.Л. «Душа быка» на окуневских стелах // Историко-культурные связи народов Южной Сибири. Абакан, 1988. С. 159-169.

640. Подольский М.Л. Овладение бесконечностью (опыт типологического подхода к окуневскому искусству) // Окуневский сборник. СПб., 1997. С.168-201.

641. Полеводов А.В., Труфанов А.Я. О погребальном обряде сузгунской культуры // Россия и Восток: Археология и этническая история. Омск, 1997. С.19-21.

642. Полосьмак Н.В. Бараба в эпоху раннего железа. Новосибирск, 1987. 144 с.

643. Полосьмак Н.В. Исследование памятников скифского времени на Укоке // ALTAIC А. Новосибирск, 1993. № 3. С.21-31.

644. Полосьмак Н.В. «Стерегущие золото грифы» (ак-алахинские курганы). Новосибирск, 1994. 125 с.

645. Полосьмак Н.В., Чикишева Т.А., Балуева Т.С. Неолитические могильники Северной Барабы. Новосибирск, 1989. 104 с.

646. Полосьмак Н.В., Шумакова Е.В. Очерки семантики кулайского искусства. Новосибирск, 1991. 92 с.

647. Померанцева Н.А. Эстетические основы искусства Древнего Египта. М., 1985. 225 с.

648. Попова Т.Б. Дольмены станицы станицы Новосвободной. М., 1963.96 с.

649. Посредников В.А. О ямных миграциях на Восток и афанасьевско-прототохарская проблема // Донецкий археологический сборник. 1992. С.9-20.

650. Посредников В.А., Цыб С.В. Афанасьевский могильник у с.Кара-Коба // Археологические и фольклорные источники по истории Алтая. Горно-Алтайск, 1994, с.26-30.

651. Потапов В.В. Погребения кобяковской культуры на станции Хапры //РА. 1993. №З.С.218-221.

652. Потапов Л.П. Материалы по этнографии тувинцев районов Мон-гун-Тайги и Кара-Холя.// Труды Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции. Т.1. М.-Л., 1960. С.57-93.

653. Потапов Л.П. Исторические связи алтае-саянских народов с якутами (по этнографическим материалам) // СЭ. 1978. № 5. С.85-95.

654. Потапов Л.П. Мифология саяно-алтайских тюркоязычных народов //МНМ. 1988. С.538-540.

655. Потапов JI.П. Алтайский шаманизм. Л., 1991. 320 с.

656. Потемкина Т.М. Бронзовый век лесостепного Притоболья. М., 1985.376 с.

657. Потемкина Т.М. О факторах предшествующих сложению памятников типа Аркаим в Урало-Западносибирском регионе // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Челябинск, 1995. ч.У. кн.1. С. 144-153.

658. Потемкина Т.М., Корочкова О.Н., Стефанов В.И. Лесное Тоболо-Иртышье в конце эпохи бронзы. М., 1995. 151 с.

659. Похищение быка из Куальнге. М., 1985. 495 с.

660. Прокофьева Е.Д. Старые представления селькупов о мире // Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера. Л., 1976. С.106-128.

661. Прокофьева Е.Д. Материалы по шаманству селькупов // Проблемы истории общественного сознания аборигенов Сибири. Л., 1981. С.42-68.

662. Пряхин А.Д. Погребальные абашевские памятники. Воронеж, 1977.168 с.

663. Пряхин А.Д., Захарова Е.Ю. Знаки на сосудах средней бронзы до-но-донецкого региона // Доно-донецкий регион в системе древностей эпохи бронзы восточноевропейской степи и лесостепи. Воронеж, 1996. С.58-63.

664. Пряхин А.Д., Моисеев Н.Б., Беседин В.И. Селезни-2. Курган доно-волжской абашевской культуры. Воронеж, 1998. 44 с.741 .Псевдо-Аристотель Рассказы о диковинах // ВДИ. 1988. № 3-4

665. Публий Корнелий Тацит Сочинения. Л., 1969. Т. I-II.

666. Публий Овидий Назон Любовные элегии. Метаморфозы. Скорбные элегии. М., 1983

667. Пухов И.В. Алтайский героический эпос // Маадай Кара. Алтайский героический эпос. М., 1973. С.8-60.

668. Пшеницина М.Н. Курганы и могилы на дне Красноярского водохранилища // АО 1973 года. М., 1974. С.218-220.

669. Пшеницина М.Н., Завьялов В.А., Пяткин Б.Н. Раскопки на территории Красноярского водохранилища // АО-1974 года. М., 1975. С.228-230.

670. Пьерар М. Вода и засуха в аргосских мифах // ВДИ. 1994. № 3. С.114-120.

671. Пьянков И.В. Восточный Туркестан в свете античных источников // Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. М., 1988. С. 190-222.

672. Пьянков И.В. Зороастр в истории Средней Азии: проблема места и времени (Опыт семантической реконструкции) // ВДИ. 1996. № 3. С.3-23.

673. Пяткин Б.Н. Некоторые вопросы датировки петроглифов Южной Сибири // Археология Южной Сибири. Кемерово, 1977. С.60-67.

674. Пяткин Б.Н. Камень с рисунками в урочище Кизань (гора Оглахты) // Проблемы древних культур Сибири. Новосибирск, 1985. С.116-127.

675. Пяткин Б.Н. Повозка-колесница- «скифский Арес» (трансформация семантики мотива) // Проблемы археологии степной Евразии. Кемерово, 1987. С. 124-126.

676. Пяткин Б.Н. Замечания по поводу интерпретации образа фантастического хищника // Окуневский сборник. Культура. Искусство. Антропология. СПб., 1997. С.263-264.

677. Пяткин Б.Н., Курочкин Г.Н. Новое изображение зверя-божества окуневской культуры // Древнее искусство Азии. Петроглифы. Кемерово, 1995. С.72-74.

678. Пяткин Б.Н., Мартынов А.И. Шалаболинские петроглифы. Красноярск, 1985. 192 с.

679. Пяткин Б.Н., Миклашевич Е.А. Сейминско-турбинская изобразительная традиция: пластика и петроглифы // Проблемы изучения наскальных изображений в СССР. М., 1990. С.146-153.

680. Рабинович Е.Г. Мифологема нектара опыт реконструкции // Па-леобалканистика и античность. М., 1989. С.111-118.

681. Равдоникас В.И. Наскальные изображения Белого моря. М.-Л., 1938. 130 с.

682. Раевский Д.С. Скифо-авестийские мифологические параллели и некоторые сюжеты скифского искусства // Искусство и археология Ирана. М., 1971. С.71-72.

683. Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. Опыт реконструкции скифской мифологии. М., 1977. 216 с.

684. Раевский Д.С. Из области скифской космологии (Опыт семантической интерпретации пекторали из Толстой могилы) // ВДИ. 1978. № 3. С.115-133.

685. Раевский Д.С. Скифские каменные изваяния в системе религиозный представлений ираноязычных народов евразийских степей // Средняя Азия, Кавказ и Зарубежный Восток в древности. М., 1983. С.40-60.

686. Раевский Д.С. Модель мира скифской культуры. М., 1985. 255 с.

687. Раевский Д.С. К статье Н.Л. Членовой «Волга и Южный Урал в представлениях древних иранцев и финно-угров во II начале I тыс. до н. э.» //СА. 1990. № 3. С.150-151.

688. Рапопорт Ю.А. Из истории религии древнего Хорезма (оссуарии). М., 1971. 127с.

689. Рапопорт Ю.А. Космогонический сюжет на хорезмийских сосудах // Средняя Азия и ее соседи в древности и средневековье. М., 1977. С.58-71.

690. Рассамакин Ю.Я. Исследования на р.Молочной // АО-1982. М., 1984. С.322.

691. Рахимов С.А. Андроновская стоянка и могильник на р.Сыде (Красноярский край) //КСИА.1968. Вып. 114. С.70-75.

692. Резепкин А.Д. Курган 31 могильника Клады. Проблемы генезиса и хронологии Майкопской культуры // Древние культуры Прикубанья. Л., 1991. С.167-198.

693. Ригведа. Мандалы I-IV. Издание подготовила Т.Я.Елизаренкова. М., 1989. 768 с.

694. Ригведа. Мандалы V-VIII. Издание подготовила Т.Я.Елизаренкова. М., 1995. 743 с.

695. Рифтин Б.Л. Новые записи мифологических преданий // Юань Кэ Мифы древнего Китая. М., 1987. С.З86-403.

696. Романов В.Н. Древнеиндийские представления о царе и царстве // ВДИ. 1978. № 4. С.26-33.

697. Романовская М.А. Находки повозок эпохи бронзы в Ставрополье // КСИА. №169. С.102-108.

698. Ростовцев М.И. Государство, религия и культура скифов и сарматов // ВДИ. 1989. № 1. С. 192-206.

699. Рохлин Д.Г. Болезни древних людей (кости людей различных эпох, нормальные и патологические изменения). М., 1965.

700. Рудковский И.В. Резная кость поселения Кент // Маргулановские чтения. Сборник материалов конференции. Алма-Ата, 1989. С. 104-106.

701. Русанова И.П., Тимощук Б. А. Збручское святилище // С А. 1986. № 4. С.90-99.

702. Рязанцев И.В. Русская скульптура второй половины XVIII начала XIX века (Проблемы содержания). М., 1994. 220 с.

703. Савватеев Ю.А. Петроглифы Карелии и наскальное искусство лесной полосы Евразии // СЭ. 1969. № 1. С.87-104

704. Савинов Д. Г. 1977. О культурной принадлежности северокавказских камней-обелисков // Проблемы археологии Евразии и Северной Америки. М., 1977. С.123-129.

705. Савинов Д.Г. Южная Сибирь // Первобытная периферия классовых обществ до начала Великих географических. М., 1978. С. 140-160.

706. Савинов Д. Г. Изображения собак на оленных камнях (некоторые вопросы семантики) // Скифо-сибирское культурно-историческое единство. Кемерово, 1980. С.319-328.

707. Савинов Д.Г. Окуневские могилы на севере Хакасии // Проблемы Западно-Сибирской археологии. Эпоха камня и бронзы. Новосибирск, 1981. С.111-117.

708. Савинов Д.Г. Владение Цигу древнетюркских генеалогических преданий и таштыкская культура // Историко-культурные связи народов Южной Сибири. Абакан, 1988. С.64-74.

709. Савинов Д.Г. Проблема оленных камней (в историческом аспекте) // История археологических исследований Сибири. Омск, 1990. С. 106-133.

710. Савинов Д.Г. 1992. Реконструкция погребального комплекса кургана Аржан, его компоненты и аналогии // Северная Евразия от древности до средневековья (тез. конф. к 90-летию со дня рождения М. П. Грязнова.). СПб., 1992. С.108-112.

711. Савинов Д.Г. К изучению социогенеза населения Южной Сибири в эпоху бронзы // Проблемы археологии, истории краеведения и этнографии Приенисейского края. Красноярск, 1992. С.38-42.

712. Савинов Д. Г. Оленные камни в культуре кочевников Евразии. СПб., 1994. 208с.

713. Савинов Д.Г. Могильник Бертек-33 // Древние культуры Бертекской долины. Новосибирск, 1994а. С.39-49.

714. Савинов Д.Г. Афанасьевская культура // Древние культуры Бертекской долины. Новосибирск, 19946. С.39-49.'

715. Савинов Д.Г. Государства и культурогенез на территории Южной Сибири в эпоху раннего средневековья. Кемерово, 1994в. 215 с.

716. Савинов Д.Г. ПНН: новые материалы и наблюдения // Южная Сибирь в древности. Санкт-Петербург, 1995. С.57-66.

717. Савинов Д.Г. Проблемы изучения окуневской культуры (в историографическом аспекте) // Окуневский сборник. СПб. 1997. С.7-18.

718. Савинов Д.Г. К вопросу о формировании окуневской изобразительной традиции // Окуневский сборник. СПб. 1997а. С.202-212.

719. Савинов Д.Г. «Идея» ряда в древних и средневековых памятниках Центральной Азии и Южной Сибири // Четвертые исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова. Материалы конференции. Омск, 1997Б. С.126-128.

720. Савинов Д.Г. Образ фантастического хищника, окуневская культурная традиция и звериный стиль // Скифы. Хазары. Славяне. Древняя Русь. К 100-летию со дня рождения М.И. Артамонова. СПб., 1998. С.70-73

721. Савинов Д.Г., Бобров В.В. Титовский могильник (к вопросу о памятниках эпохи поздней бронзы на Юге Западной Сибири) // Древние культуры Алтая и Западной Сибири. Новосибирск, 1978. С.47-62.

722. Савинов Д.Г., Членова H.JI. Западные пределы распространения оленных камней и вопросы их культурно-этнической принадлежности // Археология и этнография Монголии. Новосибирск, 1978. С.72-94.

723. Савинов Д.Г., Бобров В.В. Титовский могильник эпохи поздней бронзы на реке Ине // Проблемы западносибирской археологии. Эпоха камня и бронзы. Новосибирск, 1981. С.122-135.

724. Савинов Д.Г., Бобров В.В. Устинкинский могильник // Археология Южной Сибири. Кемерово, 1983. С.34-71.

725. Савинов Д.Г., Бобров В.В. Курган как сакрализованное пространство в системе погребального обряда // Актуальные проблемы методики западносибирской археологии. Тез. докл. региональной конф. Новосибирск, 1989. С.160-164.

726. Савинов Д.Г., Бобров В.В. Курганы андроновской культуры могильника Юрман 1 в Западной Сибири // Археологические вести. СПб., 1995. № 4. С.83-90.

727. Савинов Д.Г., Рева Л.И. К вопросу о ритуальных памятниках эпохи бронзы Южной Сибири // Культура древних народов Южной Сибири. Барнаул, 1993. С.45-51.

728. Сагалаев A.M. Урало-Алтайская мифология. Символ и архетип. Новосибирск, 1991. 155 с.

729. Сагалаев A.M. Миграции народов и «миграция» идеологии // Па-леодемография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и средневековье. Барнаул, 1994. С.146-147.

730. Сайко Э.В. Рец. на Kultepe-Kanis II, New Researche at trading Center of Ancient Near East. Tahsin Ozgus ( Turk Tarih Kurumu Basimevi 7). Ankara,1986.//ВДИ. 1990. №3.C. 178-183.

731. Ю.Сальников K.B. Андроновский курганный могильник у с.Федоровки // МИА. 1940. № 1. С.58-67.811 .Сальников К.В. Курганы на озере Алакуль // МИА. 1952. № 24. С.51-71.

732. Сальников К.В. Очерки древней истории Южного Урала. М., 1967.408 с.

733. Самашев З.С. Наскальные изображения Верхнего Прииртышья. Алма-Ата, 1992. 288 с.

734. Самашев З.С. Словесные мифопоэтические формулы и их изобразительные параллели в петроглифах Саяно-Алтая и Тянь-Шаня // Маргула-новские чтения. Мат-лы конф. Алма-Ата, 1989. С. 107-111.

735. Самашев З.С., Шер Я.А. Некоторые аспекты изучения петроглифов Южного Казахстана // Проблемы археологии степной Евразии. Кемерово,1987. С. 103-105.

736. Самашев 3., Жумабекова Г. К вопросу о культурной атрибуции некоторых случайных находок из Казахстана // Известия Национальной Академии Наук Республики Казахстан. Серия: Общественные науки 5(191). Алма-Ата, 1993. С.23-33.

737. Санжаров С.Н. Охра в изобразительной деятельности племен эпохи средней бронзы Донетчины // СА. 1989. № 2. С.87-107.

738. Санжаров С.Н., Бритюк А.А. Краснозоринский курганный могильник в бассейне Лугани // Древние культуры Восточной Европы. Луганск, 1996. С.58-132.

739. Сарианиди В.И. Памятники позднего энеолита Юго-Восточной Туркмении. САИ. 1965. Вып. Б№-8, ч.4. 146с.

740. Сарианиди В.И. Коллективные погребения и изучение общественного строя раннеземледельских племен // Успехи среднеазиатской археологии. Л., 1972. Вып.1. С.22-26.

741. Сарианиди В.И. Степные племена эпохи бронзы в Маргиане // С А. 1975. №2. С.31-41.

742. Сатлаев Ф.А. К вопросу о происхождении северных алтайцев (ку-мандинцев) // Этническая история тюркоязычных народов Сибири и сопредельных территорий. Омск, 1984. С.25-28.

743. Сафронов В.А. Индоевропейские лрародины. Горький, 1989. 398 с.

744. Сегал Д.М. Мифологические изображения у индейцев северозападного побережья Канады // Ранние формы искусства. М., 1972. С.321-372.

745. Седов В.В. Восточные славяне в VI XIII вв. М., 1982. 327 с.

746. Седов В.В. Древнеевропейцы // РА. 1993. № 3. С.18-36

747. Семенов В.А. Курган Аржан пространственная картина мира и церемониальный центр ранних кочевников Тувы // Северная Евразия от древности до средневековья. Тез. конф. к 90-летию со дня рождения М.П. Грязнова. СПб., 1992. С.112-114.

748. Семенов В.А. Неолит и бронзовый век Тувы. Санкт-Петербург., 1992. 152 с.

749. Семенов В.А. Древнейшая миграция индоевропейцев на Восток (к 100-летию открытия тохарских рукописей) // Петербургский археологический вестник. СПб., 1993. № 4. С.25-30.

750. Семенов В.А. Два знака-индекса в наскальном искусстве Фенно-скандии // Международная конференция к 100-летию В.И. Равдоникаса. СПб., 1994. С.90-92.

751. Семенов В.А. Некоторые шаманистические элементы в культуре ранних кочевников Тувы // Жречество и шаманизм в скифскую эпоху. СПб., 1996. С.27-29.

752. Семенов В.А. Окуневские памятники Тувы и Минусинской котловины (сравнительная характеристика и хронология) // Окуневский сборник. СПб., 1997. С.152-160.

753. Семенов В.А. Знаки-индексы в наскальном искусстве Северной Евразии // Международная конференция по первобытному искусству 3-8 августа 1998. Кемерово, 1999. T.l. С.180-186.

754. Серкина А.А. Значение охоты в Китае в эпоху гадательных костей //КСИНА. 1963. № 61. С.88-95.

755. Серкина А.А. Символы рабства в Древнем Китае. Дешифровка гадательных надписей. М., 1982. 207 с.

756. Сидоров Е.А. О земледелии ирменской культуры (по материалам лесостепного Приобья ) // Палеоэкономика Сибири. Новосибирск, 1986. С.54-66.

757. Синицин И.В. Памятники предскифской эпохи в степях Нижнего Поволжья // СА. 1948. X. С.143-160.

758. Синицин И.В., Эрдниев У.Э. Элистинский могильник. Элиста, 1971. 142 с.

759. Сказания о нартах. Осетинский эпос. М., 1978. 512 с.

760. Скалон В.Н. Речные бобры Северной Азии. М., 1951. 208 с.

761. Смагина Е.Б. Истоки и формирование представлений о царе демонов в манихейской религии // ВДИ. 1993. №1. С.40-58.

762. Смирнов К.Ф. Савроматы. Ранняя история и культура сарматов. М., 1964.378 с.

763. Смирнов К.Ф. Сарматы на Илеке. М., 1975. 176 с.

764. Смирнов Ю.А. Культ черепа и нижней челюсти в раннем палеолите // Религиозные представления в первобытном обществе. М., 1987. С.66-69.

765. Снесарев Г.П. Реликты домусульманских верований у узбеков Хорезма. М., 1969. 336 с.

766. Советова О.С. Сюжет с великанами на скалах Тепсея // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. Новосибирск, 1987. С. 173-176.

767. Советова О.С. О своеобразных изображениях коней со скал Оглах-ты (бассейн Среднего Енисея) // Скифо-сибирский мир. Новосибирск, 1987. С.139-143.

768. Соколова JI.A. К вопросу о захоронениях в колыбели // Археологические вести. №4. СПб. 1995. С.87-91.

769. Соловьев А.И. Военное дело коренного населения Западной Сибири. Эпоха средневековья. Новосибирск, 1987. 193 с.

770. Соломатина С.Н. Тувинцы: символическое поведение связанное с ребенком // Этносы и этнические процессы. М., 1993. С.119-128.

771. Сорокин B.C. Новые археологические данные к вопросу о развитии древней семьи. СА. 1959. №4. С. 11-22.

772. Сорокин B.C. Жилища поселения Тасты-Бутак // КСИА. 1962. Вып.91. С.51-60.

773. Сорокин B.C. Могильник бронзовой эпохи Тасты-Бутак-I в Западном Казахстане. М., 1962. 207 с.

774. Сорокина А.И. Курганные могильники низовьев р.Сал в срубное время // Древности Дона. М., 1983. С. 198-220.

775. Сотникова С.В. Количественная характеристика ритуала жертвоприношения в погребальном обряде андроновцев // Исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова. Тез. докл. науч. конф. Омск, 1987. С. 121125.

776. Ссорин-Чайков Н.В. К вопросу об историко-археологической основе некоторых эпических стереотипов (Описание вооруженного воина в ирландском героическом эпосе) // ВДИ. 1987. № 4. С. 141-151.

777. Стеблин-Каменский И.М. Флора иранской прародины // Этимология 1972. М., 1974. С. 138-140.

778. Стеблин-Каменский И.М. Памирские языки о мифологии древних иранцев// Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности. М., 1981. С.238-241.

779. Стеблин-Каменский И.М. Арийско-уральские связи мифа об Йиме // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Челябинск, 1995. 4.V. кн.1. С.166-168.

780. Стеблин-Каменский И.М. Вступительная заметка, перевод, примечания // Авеста в русских переводах (1861-1996). СПб., 1998. С.377-401.

781. Степанова Н.Ф. Куюмский тип памятников VIII-VI вв. до н.э. // Скифская эпоха Алтая. Тез. докл. науч. конф. Барнаул, 1986. С.79-81.

782. Степанова Н.Ф. Способы орнаментации афанасьевской керамики (по материалам погребальных комплексов Горного Алтая) // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск, 1997. С.296-299.

783. Стоколос B.C. Культура населения бронзового века Южного Зауралья (периодизация и хронология). М., 1972. 168 с.

784. Страбон. География. Д., 1964.

785. Студзицкая С.В. Образ зверя в мелкой пластике сибирских племен в эпоху энеолита и ранней бронзы // Экспедиции государственного Исторического музея. М., 1969. С.37-47.

786. Студзицкая С.В. Искусство енисейских племен в эпоху неолита и ранней бронзы // Проблемы археологии Урала и Сибири. М. 1973. С.183-190.

787. Студзицкая С.В. Тема космической охоты и образ фантастического зверя в изобразительных памятниках окуневской культуры // Окуневский сборник. Культура. Искусство. Антропология. СПб., 1997. С.251-262.

788. Студзицкая С.В. Семантика культовых предметов из погребения шамана в могильнике Шумилиха // Первобытная археология. Человек и искусство. Новосибирск, 2002. С.141-146.

789. Студзицкая С.В., Кузьминых С.В. Галичский «клад»: (К проблеме становления шаманизма в бронзовом веке Северной Евразии) // Мировоззрение древнего населения Евразии. М., 2001. С. 123-165.

790. Суждения Духа разума (Дадестан и меног - и храд). Введение, транслитерация пехлевийского текста, перевод и комментарий О.М. Чунако-вой //Зороастрийские тексты. М., 1997. с. 10-138.

791. Сотворение основы (Бундахишн) и другие тексты. Ввведение, транслитерация пехлевийского текста, перевод и комментарий О.М. Чунако-вой // Зороастрийские тексты. М., 1997. с. 140-351.

792. Суразаков А.С. Ирбисту I // Проблемы изучения культуры населения Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1988. С.73-76.

793. Суразаков А.С. Раскопки памятников Курота II и Кор Кобы I // Проблемы древней и средневековой истории Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1990. С.56-96.

794. Суразаков А.С., Ларин О.В. К семантике каракольских писаниц // Археологические и фольклорные источники по истории Алтая. Горно-Алтайск, 1994. С.31-37.

795. Сыркин А.Я., Топоров В.Н. О триаде и тетраде // III Летняя школа по вторичным моделирующим системам. Тез. докл. науч. конф. Кяэрику, 1968. С.109-119.

796. Табалдиев К.М. Новые сведения из области духовной и материальной культуры сакского времени Тянь-Шаня // Древний и средневековый Кыргыстан. Бишкек, 1996. С. 173-177.

797. Таиров А.Д., Гаврилюк А.Г. К вопросу о формировании раннесар-матской (прохоровской) культуры // Проблемы археологии Урало-Казахстанских степей. Челябинск, 1988. С.141-159.

798. Таскин B.C. 1968. Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). М., 1968. Т.1. 176 с.

799. Телегин Д.Я. Неолитические могильники мариупольского типа. Киев, 1991. 96с.

800. Теплоухов С.А. Древние погребения в Минусинком крае // Материалы по этнографии. Л., 1927. Т.З. Вып. 2. С.57-112

801. Тереножкин А.И. Киммерийцы. Киев, 1976. 223 с.

802. Тимофеева Н.К. Религиозно-мифологическая картина мира этрусков. Новосибирск, 1980. 112 с.

803. Тимощук Р.А. Отдельный комплекс культовых сооружений святилища Звенигород//РА. 1996. № 1. С. 133-143.

804. Тимощук Р.А., Русанова И.П. Славянские святилища на среднем Днестре и в бассейне Прута// СА. 1983. № 4. С.161-173

805. Тит Ливий История Рима от основания города. М., 1989. Т. I III.

806. Тихонов С.С. Об одном критерии социальной дифференциации // Проблемы исторической интерпретации археологических и этнографических источников Западной Сибири. Томск, 1990. С.42-44.

807. Тишкин А.А. Погребальные сооружения курганного могильника Бийке в Горном Алтае и культура населения, оставившего их // Погребальный обряд древних племен Алтая. Барнаул, 1996. С.20-54.

808. Ткачев А.А. Половозрастная характеристика нуртайских комплексов Северной Сары-Арки // Экология древних и современных обществ. Тез. докл. науч. конф., посвященной 275-летию РАН. Тюмень, 1999. С.146-149.

809. Ткачев А.А., Ткачева Н.А. Социальная структура андроновского общества // Социально-экономические структуры древних обществ Западной Сибири. Барнаул, 1997. С.49-52.

810. Ткачев А.А., Ткачева Н.А. Итоги исследований археологических памятников Усть-Каменогорского микрорайона (1994-1998 гг.) // Вестник археологии, антропологии и этнографии. Тюмень, 1999. Вып.2. С.136-145.

811. Токарев С.А. Религия в истории народов мира. М., 1986. 576 с.

812. Толстая С.М. Акциональный код символического языка культуры: движение в ритуале // Концепт движения в языке и культуре. М., 1996. С.89-103.

813. Толстая С.М. Магические функции отрицания в сакральных текстах // Славяноведение. 1996а. № 1. С.39-43.

814. Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. M.-JL, 1948.327 с.

815. Толстой Н.И., Толстая С.М. О вторичной функции обрядового символа (на материале славянской народной традиции) // Историко-этнографические исследования по фольклору. М., 1994. С.238-255.

816. Топоров В.Н. О некоторых кетско-селькупских типологических параллелях // Вопросы структуры языка. М., 1964. С.117-129.

817. Топоров В.Н. Из наблюдений над этимологией слов мифологического характера//Этимология 1967. М., 1969. С.11-21.

818. Топоров В.Н. Авест. Trita, Traetaona, др.-инд. Trita и др. и их индоевропейские истоки. «Paideia». 1977. Bd. 16. №3. (Serie orientale, 8).

819. Топоров В.Н. К семантике троичности (слав. *trizna и др.). // Этимология 1977. М., 1979. С.3-20.

820. Топоров В.Н. Ведийское rta- : к соотношению смысловой структуры и этимологии // Этимология 1979. М., 1981. С.139-156.

821. Топоров В.Н. Из индоевропейской этимологии II (1-3) // Этимология 1980. М., 1982. С.134-157.

822. Топоров В.Н. Marginalia К семантике троичности // Этимология 1980. М., 1982а. С.167.

823. Топоров В.Н. К семантике четвертичности (анатолийское *meu- и др.)//Этимология 1981. М., 1983. С.108-130.9Ю.Топоров В.Н. Тезисы к предистории «портрета» как особого класса текстов // Исследования по структуре текста. М., 1987. С.278-288.

824. Топоров В.Н. Заметки по реконструкции текстов // Исследования по структуре текста. М., 1987. С.99-132.

825. Топоров В.Н. О ритуале. Введение в проблематику // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М., 1988. С.7-60.

826. Топоров В.Н. Трита // МНМ. 1988. С.526.

827. Топоров В.Н. Миф о Тантале (об одной поздней версии трагедии Вячеслава Иванова) // Палеобалканистика и античность. М., 1989. С.61-110.

828. Топоров В.Н. Конные состязания на похоронах // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М., 1990. С.12-46.

829. Топоров В.Н. Об одном из парадоксов движения. Несколько замечаний о сверх-эмпирическом смысле глагола «стоять», преимущественно вспециализированных текстах // Концепт движения в языке и культуре. М.,1996. С.7-88.

830. Топоров В.Н. К этимологии др.- инд. kram- 'шагать, ступать' // Этимология 1994-1996. М., 1997. С.147-165.

831. Тревер К.В. Древнеиранский термин «рагпа» (К вопросу о социально-возрастных группах) // Изв. АН СССР. Серия истории и философии. 1947. № 1. С.73-84.

832. Трифонов В.А. Степное Прикубанье в эпоху энеолита средней бронзы (периодизация) // Древние культуры Прикубанья. Л., 1991. С.92-166.

833. Трифонов В.А. К абсолютной хронологии евро-азиатских культурных контактов в эпоху бронзы // Радиоуглерод и хронология. Вып.2. СПб.,1997. С.94-97.

834. Троицкая Т.Н. Некоторые вопросы социальной стратификации общества болыпереченской культуры (V-I вв. до н.э.) // Скифо-сибирский мир. Кемерово, 1989. С.73-76.

835. Троицкая Т.Н. К вопросу о распространении ручных жерновов // Археологические культуры и культурно-исторические общности Большого Урала. Екатеринбург, 1993. С.204.

836. Трубачев О.Н. О синдах и их языке // ВЯ. 1976. № 4. С.39-63.

837. Трубачев О.Н. Indoarica в Северном Причерноморье // Этимология 1979. М., 1981. С.111-130.

838. Труфанов А.Я. Ирменский курган могильника Калачевка II // Древние погребения Обь-Иртышья. Омск, 1991. С.72-77.

839. Удодов B.C. Эпоха поздней бронзы Кулунды // Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового веков Сибири. Тез. докл. науч. конф. Барнаул, 1988. С.107-110.

840. Удодов B.C. Некоторые закономерности развития валиковой традиции на Алтае // Археологические исследования в Сибири. Барнаул, 1989. С.55-57.

841. Удодов B.C. Эпоха развитой и поздней бронзы Кулунды. Автореф., канд. дисс. ист. наук. Барнаул, 1994. 21 с.

842. Узянов С.А. Ардвисура Анахита и Большая Медведица // Бактрия -Тохаристан на древнем и средневековом Востоке. М., 1983. С.82-83.

843. Уманский А.П. Случайные находки предметов скифо-сарматского времени в Верхнем Приобье. СА. 1970. № 2. С. 169-179.

844. Уманский А.П. К вопросу о демографической обстановке в Верхнем Приобье в конце эпохи бронзы // Палеодемография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и средневековье. Барнаул, 1994. С.77-80.

845. Уманский А.П. Братская могила ирменцев у станции Плотинная // Источники по истории республики Алтай. Горно-Алтайск, 1997. С.118-125.

846. Усманова Э.Р. Андроновский могильник Лисаковский // Маргула-новские чтения. Сборник материалов конференции. Алма-Ата, 1989. С.116-119.

847. Усманова Э. Ветер вечности. Алматы, 2001. 52 с.

848. Усманова Э.Р., Ткачев А.А. Головной убор и его статус в погребальном обряде (По материалам андроновских некрополей ) // ВДИ. 1993. № 2. С.75-83.

849. Усманова Э.Р., Логвин В.Н. Женские накосные украшения Казахстана: (эпоха бронзы). Караганда, 1998. 64 с.

850. Федорова-Давыдова Э.А. Новые памятники эпохи неолита и бронзы в Оренбургской области // Вопросы археологии Урала. Свердловск, 1962. С.16-21.

851. Федосова В.Н. Развитие современной палеодемографии (палеоэкологические аспекты анализа фактических данных) // РА. 1994. № 3. С.71-82.

852. Фелдхаус Э. Вода и женское естество. Религиозное значение рек Махараштры // ЭО. 1997. № 3. С.59-73.

853. Филиппова Е.Е. Погребальная колесница карасукского времени // Проблемы изучения наскальных изображений в СССР. М., 1990. С.166-168.

854. Франкфор А-П. Печати Окса: разнообразие форм и изменяемость функций // ВДИ. 1997. № 4. С.60-68.

855. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1978. 605 с.

856. Ферсман А.Е. Очерки по истории камня. М., 1954. Т. 1. 371с.

857. Формозов А.А. Камень «Щеглец» близ Новогорода и камни-«следовики» // СЭЛ 965. № 5. С.130-138. '

858. Формозов А.А. О наскальных изображениях эпохи камня и бронзы в Прибайкалье и на Енисее // СЭ. 1967. № 3. С.68-82

859. Формозов А.А. Очерки по первобытному искусству. М., 1969.225 с.

860. Формозов А.А. Наскальные изображения и каменные изваяния эпохи камня и бронзы на территории СССР. М., 1980. 134 с.

861. Формозов А.А. Строительные жертвы на поселениях и в жилищах эпохи раннего металла // СА. 1984. № 4. С.238-241.

862. Фрезер Д. Золотая ветвь. М., 19837 703 с.

863. Фролов Э. Д. Жизнь и деятельность Ксенофонта // Ученые записки ЛГУ. Серия общественных наук, Вып. 28. Л., 1958. № 251. С.41-74.

864. Фролов Я.В., Папин Д.В. Коллективное погребение ирменской культуры в Барнаульском Приобье // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Вып.ГХ. Барнаул, 1998. С.102-105

865. Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю., Кривошеев Ю.В. Введение христианства на Руси и языческие традиции // СЭ. 1988. № 6. С.25-34.

866. Хабарова С.В. К вопросу об обряде трупосожжения в алакульской погребальной традиции (по материалам могильника Ермак-4) // Культурно-генетические процессы в Западной Сибири. Томск, 1993. С.47-49.

867. Хабдулина М.К. Погребальный обряд населения раннего железного века Северного Казахстана (VIII II вв. до н.э.) // Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышского междуречья. Челябинск, 1986. С.3-25.

868. Хаврин С.В. Памятники андроновской культуры на территории Северного Китая // Северная Евразия от древности до средневековья. Тез. докл. науч. конф. к 90-летию со дня рождения М.П. Грязнова. СПб., 1992. С.45-46.

869. Хаврин С.В. Окуневские бронзы // Проблемы изучения окуневской культуры. СПб., 1995. С.67-70.

870. Хаврин С.В. Могильник Верхний Аскиз 1, курган 2 // Окуневский сборник. Культура. Искусство. Антропология. СПб., 1997. С.65-79.

871. Хазанов А. М. Социальная история скифов. М., 1975. 343 с.

872. Хазанов A.M., Шкурко А.И. Социальные и религиозные основы скифского искусства // Скифо-сибирский звериный стиль в искусстве народов Евразии. М., 1976. С.40-51.

873. Хангалов М.Н. Собр. соч. Улан-Удэ, 1958. Т. 1. 280 с.

874. Хлобыстина М.Д. Южносибирская торевтика в карасукских бронзах // Сибирь и ее соседи в древности. Новосибирск, 1970.

875. Хлобыстина М.Д. Могильник Черемушный Лог и эпоха раннего металла на Среднем Енисее // СА. 1971. № 4. С.23-35.963 .Хлобыстина М.Д. Древнейшие южносибирские мифы в памятниках окуневского искусства // Первобытное искусство. Новосибирск, 1971. С.173-178.

876. Хлобыстина М.Д. Некоторые особенности андроновской культуры Минусинских степей. СА. 1973. № 4. С.50-63.965 .Хлобыстина М.Д. Древнейшие могильники Горного Алтая // С А. 1975. № 1. С. 17-34.

877. Хлобыстина М.Д. Вопросы изучения структуры андроновских общин «алакульского типа» // СА. 1975а. № 4.

878. Хлобыстина М.Д. Андроновские детские могильники как палеосо-циологический источник // Археология Южной Сибири. Кемерово, 1985. С. 18-27.

879. Хлобыстина М.Д. Древнейшие могильники Восточной Европы как памятник социальной истории. Археологические изыскания. СПб., 1993. № 8. 147 с.

880. Хлобыстина М.Д. Погребальные ритуалы первобытных эпох. СПб., 1995. 138 с.

881. Хлопин И.Н. Юго-Западная Туркмения в эпоху поздней бронзы. JL, 1983.242 с.

882. Хомич JI.B. Реальность и фантазия в фольклоре ненцев // Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л., 1984. С. 142-149.

883. Хотинский Н.А. Голоцен Северной Азии. М., 1977. 280 с.

884. Худяков И.А. Краткое описание Верхоянского округа. Л., 1969.439 с.

885. Худяков Ю.С. Херексуры и оленные камни // Археология, этнография и антропология Монголии. Новосибирск, 1987. С. 150-154.

886. Худяков Ю.С. Боевые колесницы в Центральной Азии в эпоху становления номадизма // Проблемы археологии степной Евразии. Тез. докл. науч. конф. Кемерово, 1987а. С.26-28.

887. Цивьян Т.В. Змея = птица: к истолкованию тождества // Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л., 1984. С.47-56.

888. Цимиданов В.В. Мясная пища в погребениях срубной общности как проявление дифференцированной культуры // Древние культуры Восточной Украины. Луганск, 1996. С.198-214.

889. Цыб С.В. относительная хронология афанасьевских погребальных памятников Южной Сибири // Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири. ТДК. Барнаул, 1988. С.162-164.

890. Цыбиктаров А.Д. Центральная Азия в эпоху бронзы и раннего железа (проблемы этнокультурной истории Монголии и Южного Забайкальясередины II — первой половины I тыс. до н.э.) // Археология, этнография и антропология Евразии. I (XIII). 2003. С.80-97.

891. Ченченкова О.П. О Стилистическом единстве древней каменной скульптуры западносибирской лесостепи и сопредельных территорий // Археология Сибири: историография и источники. Омск, 1996. С. 150-180.

892. Чередниченко Н.Н. Колесницы Евразии эпохи поздней бронзы // Энеолит и бронзовый век Украины. Киев, 1976. С. 13 5-149.

893. Черемисин Д.В. К интерпретации изобразительных сюжетов из па-зырыкских комплексов // ИИФ. 1993. Вып.2., С.32-36.

894. Черемисин Д.В. Петроглифы левого берега р. Чуй (Горный Алтай) // Наскальное искусство Азии. Вып.2. Кемерово, 19976. С.78-88.

895. Черемисин Д.В. Стиль оленных камней в петроглифах Алтая // Сибирь в панораме тысячелетий. Материалы международного симпозиума. Новосибирск, 1998. 4.1. С.609-614.

896. Черемисин Д.В., Слюсаренко И.Ю. Бертекская писаница // Древние культуры Бертекской долины. Новосибирск, 1994. 224 с.

897. Чернецов В.Н. Древняя история Нижнего Приобья // Древняя история Нижнего Приобья. МИА. №35. М., 1953. 226 с.

898. Чернецов В.Н. Периодические обряды и церемонии у обских угров, связанные с медведем // «Congressus secundus internationalis fenno-ugristorum» Helsinki. 1965. Part.II.

899. Чернецов В.Н. Наскальные изображения Урала. Автореф. доктор, дисс. М., 1970.

900. Черников С.С. Восточный Казахстан в эпоху бронзы. МИА. № 88. 1960. 272 с.993 .Черных Е.Н. Спектральный анализ и изучение древнейшей металлургии Восточной Европы // Археология и естественные науки. М., 1965. С.96-110.

901. Черных Е.Н. Древнейшая металлургия Урала и Поволжья. МИА. 1970. № 172. 182 с.

902. Черных Е.Н. Металлургические провинции и периодизация эпохи бронзы раннего металла на территории СССР // СА. № 4. 1978. С.53-82.

903. Черных Е.Н., Кузьминых С.В. Памятники сейминско-турбинского типа в Евразии // Эпоха бронзы лесной полосы СССР. М., 1987. С.84-106.

904. Черных Е.Н., Агапов С.А., Кузьминых С.В. Азиатская зона Евразийской металлургической провинции // Проблемы исторической интерпретации археологических и этнографических источников Западной Сибири. Тез. докл. науч. конф. Томск, 1990. С.34-37.

905. Черных Е.Н., Кузьминых С.В. Древняя металлургия Северной Евразии. М., 1989. 320 с.

906. Ю29.Шамшин А.Б., Дуда Я.В., Изоткин С.А., Ситников С.М., Цивцина О.А., Ченских О.А. Поселение Рублево VI новый памятник эпохи поздней бронзы на юге Кулунды // Михайловский район: Очерки истории и культуры. Барнаул, 1999. С.29-41.

907. Ю52.Шульга П.И. Группа раннескифских захоронений на реке Чарыш // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. T.IV. Новосибирск, 1998. С.379-385.

908. Ю53.Шульга П.И. Этнокультурная ситуация в Горном Алтае и северозападных предгорьях в VII-III вв. до н.э. // Итоги изучения скифской эпохи Алтая и сопредельных территорий. Барнаул, 1999. С.245-250.

909. Ю54.Элиаде М. Космос и история. М., 1987. 312 с.

910. Ю55.Элиаде М. От Залмоксиса до Чингиз-хана // «Кодры». 1991. № 7. С.104-135.

911. Ю56.Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. 144 с.

912. Ю57.Элиаде М. Шаманизм: архаические техники экстаза. Киев, 1998.384 с.1058.Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения. М., 1999. 488с.1059.Эргис Г.У. Очерки по якутскому фольклору. М., 1974. 278 с.

913. Ю65.Янковская Н.Б. «День спасения день милосердия» (um etarim -urn gama-) // ВДИ. 1994. № 3. C.3-19.

914. Юбб.Яншина Э.М. Формирование и развитие древнетюркской мифологии. М., 1984. 248 с.

915. Ю67.Ярлыкапов А.А. Рец. на.: Бабаева Н.С. Древние верования горных таджиков Южного Таджикистана в похоронно-погребальной обрядности (конец XIX начало XX в.). Душанбе, 1993. 156 с.//ЭО. 1996. №6. С. 154-157