автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Мотив метафизической смерти в русских романах В. Набокова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Мотив метафизической смерти в русских романах В. Набокова"

На правах рукописи

ЛЕБЕДЕВА Виктория Юрьевна

МОТИВ МЕТАФИЗИЧЕСКОЙ СМЕРТИ В РУССКИХ РОМАНАХ В. НАБОКОВА

Специальность 10 01 01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Елец-2009

003476866

Работа выполнена в государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Елецкий государственный университет им И А Бунина»

Научный руководитель доктор филологических наук, профессор

Борисова Наталья Валерьевна

Официальные оппоненты, доктор филологических наук, профессор

Есаулов Иван Андреевич,

Защита состоится 6 октября 2009 г в 10 00 часов на заседании дни ср-тационного совета Д 212 059 02 по защите докторских и кандидлских диссертаций в Елецком государственном университете им И А Бунина но адресу 399770, Липецкая область, г. Елец, ул Коммунаров, д 28, ауд №301

С диссертацией можно ознакомиться в научном отделе библиокччи Елецкого государственного университета им И А Бунина по адрау 399770, Липецкая область, г Елец, ул. Коммунаров, д 28, ауд № 300

Автореферат разослан « 2. » сентября 2009 г

Ученый секретарь

доктор филологических наук, профессор Хворова Людмила Евгеньевна

Ведущая организация Московский государственный

областной университет

диссертационного совета

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Русское и зарубежное набоковедение включает значительное количество исследований художественного дискурса писателя, имеющих два магистральных направления Первое акцентирует внимание на проблемах поэтики, стилистическом, лингвистическом и других аспектах Второе, метафизическое, связано с осмыслением философских основ творчества В Набокова, в котором особое значение приобретает проблематика потусторонности, художественно реализуемая в логике «иначе возможного»

Метафизическое направление во многом ориентировано на изучение произведений писателя с онтологических и гносеологических позиций Для такого подхода характерно соотношение его с философскими системами Гуссерля, Декарта, Камю, Лейбница, Платона, Сартра, Спинозы, Хайдеггера В этом направлении работают такие исследователи, как А Жолковский, С Семенова, Г Хасин, В Шевченко и т д Особое внимание уделяется также раскрытию «феномена» набоковского творчества Одни исследователи видят его истоки в трагедии разрыва писателя с Россией (А Битов), другие считают, что в основе художественной системы В Набокова лежит игра «самочинных» приемов (А Люксембург), и рассматривают его прозу как «феномен» языка Помимо этого, значительно расширился круг исследователей, утверждающих, что одной из основных тем произведений писателя является тайна потусторонности (Б Аверин, В Александров, А Мулярчик) Не менее актуальным сегодня является рассмотрение творчества В Набокова в различных контекстах в контексте русской литературы золотого и серебряного века (работы В Александрова, Н Букс, О Ворониной, А Злочевской, А Леденева, В Старка), в контексте мировой литературы (работы Б Бойда, О Сконечной, Л Тарви), в контексте современных литературных исканий, прежде всего, постмодернизма (работы П Басинского, М Липовецкого) Это обусловлено стремлением атрибутировать место и роль набоковского творчества в историко-литературном процессе

Можно полагать, что на сегодняшний день очерчен круг основных проблем, требующих, с одной стороны, их детального рассмотрения на материале конкретных произведений, а с другой, системного подхода, позволяющего выявить художественные особенности, характерные для творчества В Набокова в целом

Настоящая работа направлена на исследование танатологического дискурса писателя Потребность в самоопределении, поиск онтологической точки опоры обусловили неугасающий интерес В Набокова к терминальной проблематике В его философской концепции проблема смерти занимает одно из ведущих мест Физическая мортальность представляется писателю только переходом в трансцендентную сферу Набоков признает власть Абсолюта и наличие

двух антагонистичных измерений за пределами земной жизни, обитание в одном из которых станет загробным воздаянием человеку

В рамках нашего исследования особую значимость приобретает специфика художественного восприятия В Набоковым явления, которое он назвал «жизнь в смерти», а мы определяем как метафизическую смерть Писатель не только признавал факт духовной гибели человека при продолжающемся физическом существовании, но и осознавал ее крайнюю экзистенциальную значимость и опасность, ибо «смерть души» разрушает земную жизнь личности и лишает ее возможности обрести блаженное инобытие

В фокус наших интересов попадает проблема мотивной организации набоковских текстов в аспекте такого явления, как метафизическая смерть Значимость этого мотива-инварианта подтверждается его наличием в ткани повествования всех русских романов писателя Вместе с тем, особенности его реализации в настоящее время недостаточно изучены

Соответственно, актуальность диссертации обусловлена необходимостью целостного научного исследования принципиально важного в набоковском дискурсе мотива метафизической смерти в его функционально-семантической парадигме

Объектом исследования являются русские романы В Набокова Предметом исследования выступает функционирование мотива метафизической смерти как смыслосозидающего инварианта в русскоязычных романах писателя

Материалом исследования являются романы В Набокова «Машенька», «Король, дама, валет», «Защита Лужина», «Соглядатай», «Подвиг», «Отчаяние», «Камера обскура», «Приглашение на казнь» Мы не включили роман «Дар» ввиду незначительной функциональности в нем интересующего нас мотива Варианты мотива, встречающиеся в этом романе на периферии повествования, подробно рассматриваются при анализе указанных выше произведений

Цель работы состоит в выявлении семантической многомерности мотива метафизической смерти и способов его реализации в русских романах В Набокова

Достижение данной цели предполагает решение следующих задач

- исследовать историко-культурный, философско-психологический и литературный контексты осмысления проблемы смерти,

- проанализировать функции и варианты мотива метафизической смерти в сюжетах анализируемых произведений,

- проследить способы трансформации исследуемого мотива,

выявить ценностные ориентации писателя в процессе актуализации мотива метафизической мортальности,

- определить возможности сопротивления метафизической смерти, эксплицированные в сюжетных коллизиях

Теоретико-методологической основой исследования послужили труды М Бахтина, Н Бердяева, В Варавы, Б. Гаспарова, А Жолковского, Г Исупова, Л Карасева, Ю Лотмана, Г Лейбница, Т Мордовцевой, Б Успенского, Э Фромма, Й Хейзинги, Ю Щеглова и др При рассмотрении центральной проблемы диссертационного исследования мы опираемся на труды Б Аверина, В. Александрова, Г Барабтарло, Б Бойда, Н Букс, А. Долинина, А Злочевской, А Леденева, М Липовецкого, А Люксембурга, А Мулярчика, С Хасина, М Шульманаидр

В работе используются методы и приемы мотивного, структурно-семантического, мифопоэтического и интертекстуального анализа

Основные положения, выносимые на защиту:

1 Мотив метафизической смерти является постоянным смыслосозидающим элементом в художественном пространстве русских романов В Набокова

2 Мотив метафизической смерти вариативен и проходит сложную эволюцию в художественной системе исследуемой прозы

3 Способы его трансформации и типы взаимодействия с семантически и структурно близкими вариантами создают устойчивость и единство танатологического поля

4 В романах В Набокова он наиболее адекватно выражает центральную мысль писателя об ограниченности субъективного восприятия действительности, о трагизме несовпадения реальности и ее образа в гносеологической и онтологической картине мира его героев и о губительности душевного эскапизма, уводящего от реальности

5 Анализ мотива метафизической смерти помогает выявить ценностные ориентации писателя творческое восприятие мира, необходимость сохранения самоидентификации В. Набоков также выдвигает идею возмездия, идею губительности таких явлений как равнодушие, отказ от индивидуальности, поглощенность страстью, чрезмерная привязанность к материальному миру и стремление подчинить непредсказуемую действительность своему сознанию

6 В русских романах В Набокова нашло отражение своеобразие преодоления метафизической энтропии и представлена галерея персонажей, победивших духовную морталыюсть Каждый из этих героев в той или иной степени является протагонистом автора

Научная новизна. Настоящая работа представляет собой первое системное исследование реализации мотива метафизической смерти в творческом дискурсе В Набокова

Анализ данного мотива на разных уровнях художественной структуры (сюжетном, образном, словесном) уточняет онтологические представления писателя о бытии, которому присущи антагонистичные витальные и мортапьные процессы как на эмпирическом, так и на метафизическом уровнях В работе предлагаются новые варианты интерпретации некоторых характеров и коллизий романов

Теоретическая значимость: материалы и выводы работы могут быть использованы как для дальнейшего изучения творчества В Набокова, так и для исследования мортальной проблематики в художественном дискурсе других писателей Помимо этого, работа может представлять значимость для развития такого научного направления, как танатология

Практическая значимость: результаты диссертационного исследования могут быть применены в лекционных курсах по истории русской литературы XX века, литературы «русского зарубежья», в содержании спецкурсов по творчеству В Набокова

Апробация работы: Основные положения исследования отражены в 13 публикациях (в том числе 2 статьи опубликованы в изданиях, рекомендуемых ВАК РФ), а также в докладах на внутривузовских научно-практических конференциях Елецкого государственного университета им И А Бунина (2006, 2008) и в Школе молодых ученых по гуманитарным наукам ЕГУ им И А Бунина (2007), на Всероссийской конференции «Михаил Пришвин диалоги с эпохой» (Елец, 2008), а также на международных конференциях «Творчество И. А Бунина и философско-художественные искания на рубеже ХХ-ХХ1 веков» (Елец, 2006), «Липецкий потоп» и пути развития русской литературы» (Липецк, 2006), «Набоковские чтения» (Санкт-Петербург, 2008), «Человек и природа в русской литературе (к 95-летию С П Залыгина)» (Мичуринск, 2008)

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка, включающего 319 наименований

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении определяются цели и задачи исследования, объект и предмет анализа, дано обоснование актуальности темы и ее научной новизны, представлен обзор критической литературы, посвященной творчеству В Набокова В нем также уточняются понятия мотива, метафизической смерти, атрибутируются основные направления художественных изысканий танатологической философии писателя

Первая глава «Танатологический дискурс в парадигме культуры» включает в себя рассмотрение онтологической базы нашего исследования - танатологии - как отрасли научного знания Ввиду того, что творческое наследие В Набокова естественным образом включено в контекст пространства мировой культуры, в этой главе рассматриваются проблемы мортальности в европейской и отечественной философии и литературе

В первой части первой главы «Танатология как отрасль научного знания» освещаются история возникновения и статус танатологии, включающей как прикладные, так и теоретические изыскания Здесь представлена типология научных направлений, содержащая такие пункты,

как исследования в сфере эмпирической танатологии, философских аспектов смерти, основные вопросы англо-американской танатологии, тема смерти в русской философии, в художественной и эзотерической литературе

Танатология включает в себя, помимо медицинского и психологического, исторический, антропологический, этнологический, археологический, семиотический, культурологический,

литературоведческий и пр аспекты С ней также соотносятся иммортологические (касающиеся темы бессмертия) изыскания

Среди танатологических исследований особую значимость представляют труды А Демичева, В Варавы, В Рабиновича, Д Матяш, М Уварова, О Суворовой, К Исупова, Т Мордовцевой, М Шенкао и др В последнее время приобрел популярность постмодернистский дискурс смерти, для которого характерно отсутствие нравственных и зачастую философских осмыслений данного явления Решением этой проблемы видится глубинное освоение отечественной философской традиции, в которой представлены альтернативные постмодернистскому подходы к терминальному вопросу Недостаточно изученными в танатологическом аспекте, но представляющими безусловный интерес, являются труды Л Карсавина, С Булгакова, В Розанова, К Леонтьева, Д Мережковского, П Флоренского, Г Флоровского, И Ильина и др В целом, с точки зрения отечественной танатологии, многие философские тексты, значимые в мортальном аспекте, еще не введены в научный оборот и пока малоизвестны, что является проблемой, требующей скорого решения

Терминальная проблематика не могла не найти яркого выражения в художественной литературе Существует несколько направлений осмысления мортальности в литературе восприятие смерти как душевной утраты, отношение к ней как к некой данности, взгляд на смерть как на вход в инобытие, сущность которого каждый определяет в соответствии со своей аксиологической системой, восприятие мортальности как «длительного процесса умирания души», внутренней гибели при жизни, отношение к ней как к продолжению жизни, рассмотрение смерти как освобождения Сфера художественной литературы также обогатилась фольклорно-мифологическими образами мортальности, включающими в себя как различные предания и поверья, так и персонифицированные образы смерти

Во второй части первой главы «Проблемы взаимоотношения жизни и смерти в европейской философии и литературе» приводится история формирования представлений о смерти, начиная с античных времен и заканчивая нашим временем В ней отражены такие явления, как персонапизация смерти, специфическое влечение к ней, характерное для эпохи Средневековья, и смещение акцентов на витальность и телесность в период Ренессанса, религиозные представления о мортальности и попытки ее нивелирования посредством отвержения традиционных ценностей, внутреннее ориентирование индивидов на жизнь или смерть и

т. д В этой части рассматриваются труды А Ф де Сада, 3 Фрейда, С. Кьеркегора, Ж.-П. Сартра, Э Фромма, Ж Бодрийяра, Т С Элиота, Ф Кафки и др

В третьей части первой главы «Мортальный дискурс в русской философии и литературе» отражено художественное осмысление проблемы смерти в русской культуре в целом и в творчестве ведущих писателей и поэтов XIX и XX вв , в частности Представлено своеобразие художественного выражения мортальности в творческом дискурсе А Пушкина, Н Гоголя, Ф Тютчева, Л Толстого, Ф Достоевского, А Блока, Л Андреева, Ф Сологуба, А Платонова, И Бунина и др

Во второй главе «Эволюция мотива метафизической смерти в русских романах В. Набокова» рассматриваются следующие произведения «Машенька», «Король, дама, валет», «Соглядатай», «Подвиг», «Отчаяние», «Приглашение на казнь» Каждому из них посвящается соответствующий раздел

В первой части второй главы «Мотив метафизической смерти и его варианты в романе «Машенька» анализируется система вариантов исследуемого инвариантного единства Особое внимание уделяется специфике взаимодействия персонажа и пространства, которое организовывается таким образом, чтобы одной из его смысловых доминант была смерть Автор достигает подобного эффекта путем детализации вещного мира Она, в свою очередь, осуществляется посредством выверенного подбора предметов и специфики их описания, а также колористической символики, в которой знаком трагизма и смерти выступает черный цвет, в чем В Набоков остается верен традиции В романе представлены три типа некропространства - пансион, кинопавильон и вскользь упомянутая арка, возле которой встретились Ганин и Машенька, уже испытывавшие охлаждение друг к другу

Типы некропространств различаются между собой как в плане организации, так и по способу взаимодействия с персонажами В описании пансиона доминируют вещные детали, а его мрачность во многом обусловлена транслируемым на него внутренним состоянием героев В описании кинопавильона превалируют словесные образы, и в аспекте воздействия на душу именно пространство играет ведущую роль, будучи сформированным создателями процесса съемки - группой людей, генерирующих энергию пошлости и лжи Трагический смысл последнего типа некропространства, знаменующего распад любви героев, обусловлен отсылкой к «опере Чайковского» в ней под этой аркой «гибнет Лиза»

В качестве еще одного варианта исследуемого мотива выявляется мотив ухудшения здоровья Для набоковского дискурса характерно наличие чувственно-физических приемов, служащих целью показать душевное состояние персонажа Писателю импонируют подтянутая внешность и крепкое здоровье - этими качествами он наделяет близких себе героев Изменение физического самочувствия Ганина явственно

свидетельствует о процессе внутреннего разрушения его тело и душа изоморфны друг другу по степени своей витальности/мортальности

В число выявленных нами вариантов мотива метафизической смерти входят мотивы сна, сумерек, тумана, выражающие пограничное состояние человека, а также мотив лицедейства Последний представлен в двух сферах - кинематографе и повседневности Мотив кинематографа в «Машеньке» периферийный, однако специфика его реализации указывает на явный художественный интерес писателя к этому явлению В набоковской аксиологии оно - воплощение пошлости, формирующее ложные ценности Повседневное лицедейство представлено в романе как одна из сторон распада любви Важным вариантом анализируемого мотива является мотив разрушения внутренних связей (любовных, дружеских, родственных)

Преодоление главным героем состояния онтологической ущербности происходит поэтапно сначала он испытывает эйфорию от возможности встретиться с бывшей возлюбленной, потом неожиданно освобождается от призрака прошлого Последнее пространство романа является витальным, и знаками этого выступают образы света и стройки как созидательного процесса, а также колористическая символика в ее авторской оппозиции черного / синего

Мотив метафизической мортальности актуален в романе как в синхроническом, так и в диахроническом плане Минувшее представляет собой герметичное пространство, способное послужить хранилищем ценностей человеческой души или тюрьмой, в которой эта душа будет томиться в отрыве от настоящего, от жизни «здесь и сейчас» В «Машеньке» В Набоков не только признает, но и воспевает творческий потенциал памяти, показывая, однако, к чему приводит болезненная привязанность к прошлому, лишающая полноты бытия в действительности Прошедшее может оказаться как витальным пространством, помогающим жить и созидать, так и зоной смерти, если замкнуться в нем

Во второй части второй главы «Феномен духовного омертвения в романе «Король, дама, валет» исследуется аксиологическое измерение человека в материальном мире «Король, дама, валет» представляет собой первую попытку писателя подчинить композицию своего романа законам игры Заглавие, содержащее в себе намек на наличие в произведении игровой поэтики, также обладает усложненной семантикой ввиду своей метафоричности уподобление главных героев картам выступает знаком их онтологической безжизненности В отличие от «Машеньки», где метафизическая смерть представлена как процесс, в этом романе образы духовных мертвецов априорны и неизменны

Художественная эволюция Набокова проявилась в «Короле, даме, валете» сразу в нескольких направлениях аксиологическом, онтологическом и гносеологическом Важно отметить, что Набоков, уподобив главных героев картам, избрал себе полисимволичную маску Джокера, знаменующую как превосходство автора над персонажами, так и

выражение ценностных ориентации под прикрытием игровой поэтики и иронии (Джокер - шут)

В «Короле, даме, валете» реализована гносеологическая идея невозможности для человека объективного познания реальности и подчинения ее законам своего разума герои постоянно заблуждаются в своей интерпретации событий и людей В аксиологическом аспекте осуждаются приземленность и меркантильность, способные низвести человека до совершения преступления Главная составляющая трагического пафоса «Короля, дамы, валета» заключается, на наш взгляд, в идее безнадежной душевной разобщенности Проявление крайностей индивидуализма и предпочтение внешних связей (материальных, статусных, сексуальных и т д) внутренним формируют проблематику романа

Парадигма вариантов мотива метафизической смерти, представленных в «Машеньке», благодаря «Королю, даме, валету» обогащается мотивом куклы, реализованном в этом романе через образ движущихся манекенов Они, безусловно, обладают антропологической семантикой, являя собой подобие человека Набоков, сместив акценты, придает этому сходству трагический смысл в романе человек - подобие куклы Приведенная в произведении параллель «человек/манекен» роднит психологизм писателя с психологизмом Э Фромма, выявившего новую разновидность людей первой половины XX века «человека организации», человека-автомата, или «homo consumens» Фромм приводит еще одно определение - «homo mechanicus» - говоря о людях, испытывающих сильную тягу к механическим и техническим артефактам Такой тип личности нередко пытается подчинить окружающую реальность законам, противоречащим витальности

Мотив трагической разобщенности людей как вариант мотива метафизической смерти проходит через все дальнейшее творчество писателя параллельно с усложнением и усовершенствованием изобразительного мастерства В «Короле, даме, валете» Набоков еще не исследует эту проблему глубоко, однако факт написания произведения о специфике взаимоотношений духовных мертвецов говорит о значительном художественном интересе писателя к этому явлению

В третьей части второй главы «Онтологическое небытие и поиски себя в романе «Соглядатай» исследуется эволюция мотива метафизической смерти в ключе утраты/обретения самоидентификации Впервые в своей крупной прозе Набоков доверяет повествование самому персонажу, типичному «маленькому человеку», обладающему мучительным даром рефлексии

Герой находится в персоналистском конфликте с окружающей средой, для которой характерна онтологическая безжизненность По сути, метафизическая смерть воздействует на Смурова не изнутри, а извне, и подчинение ей представляется ему желанным конформистским шагом

Препятствием этому выступает перманентная «зрячесть», делающая душу героя разомкнутой по отношению к миру

Положение вещей в судьбе Смурова меняет неудачная попытка самоубийства, оказывающаяся онтологическим порогом Выживший герой, начав новую жизнь, с одной стороны, отчуждается от прошлого, с другой -испытывает потребность разобраться в «последствиях опрометчивых поступков», что на деле оказывается поиском себя. Мотив утраты самоидентификации - один из сквозных в набоковском дискурсе, и он является вариантом анализируемого инвариантного единства Вне обретения себя, а через это - гармонии с миром, - витальность невозможна Метафизически погибший Лужин доводит попытку самоубийства до конца, а Смурову, которого нельзя назвать абсолютным духовным мертвецом, автор дает еще один шанс, выводя его из парадигмы носителей мортального начала, обреченных на онтологическую неизменность

Главный герой «Соглядатая» идет по пути наименьшего сопротивления - стремится обрести себя через других, рассматривая их мнения о себе как собственные отражения Ему нужно испытать «посмертную муку грешника», побывать в метафизическом некропространстве, главной деталью которого являются «люди-зеркала» Такой путь поиска бесперспективен, потому что следствием формирования «зеркальных» пар становится уничтожение образа

В финале повествования Смуров и рассказчик сливаются воедино, что знаменует преодоление персонажем мучительной дихотомии Главный герой настойчиво повторяет, что абсолютно счастлив, и счастье это заключается в наблюдении за собой и другими, в «соглядатайстве» как способе постижения бытия Состояние катарсического прозрения в финале роднит Смурова с Ганиным, несмотря на их разные внутренние пути к нему и на различие метафизических преград, которые необходимо преодолеть

В набоковской онтологии обретение гармонии с миром, знаменующее победу над метафизической смертью, возможно благодаря состоянию «детской отрешенности» Избрав главным героем «Соглядатая» «пошловатого и подловатого» человека, писатель дает понять, что метафизическое «отверстое око» потенциально присуще всем, а не только отдельным избранным

В четвертой части второй главы «Утверждение права личности на самодостаточность в романе «Подвиг» отмечается редукция исследуемого мотива В своем пятом русском романе Набоков предлагает еще одну концепцию витальности в дополнение к предыдущим - к преодолению власти прошлого ради полноценного настоящего («Машенька») и к внутреннему прозрению навстречу окружающей действительности, исполненной гармонии («Соглядатай») На протяжении нескольких произведений автор проходит путь художественного познания реальности и внутреннего диалога с ней, а его персонажи с каждым разом все более деятельны и целеустремленны Мартын не просто принимает

действительность, он испытывает жажду подвига Впрочем, этот подвиг связан с преодолением прошлого - здесь Набоков тоже последователен

Мотив метафизической смерти в романе обретает звучание в нескольких аспектах Один из них - отношение к эпохе, выраженное дядей Генрихом, идейным антагонистом Мартына. Здесь рассматриваемый мотив реализуется в глобальном плане - в отношении XX века (если быть точными, его первой половины) Дядя Генрих воспринимает эту эпоху как инфернальную, причем, данное начало воплощается не в устрашающем мистицизме, а в реальных явлениях и артефактах, плодах человеческого разума Распад чувств, на смену которым приходит бездушная рациональность, замена органического механическим, культурная деградация - метафизическая смерть представлена почти во всей широте Этот мотив традиционно маркирован черным цветом, и, что характерно, внутренний «зверек» дяди Генриха - его страх перед эпохой -приравнивается к ней, формируя параллель «черный зверек» - черный век

Еще одним вариантом исследуемого инвариантного единства является в романе мотив распада душевных связей, явленный в отчуждении между бывшими лучшими друзьями Мартыном и Дарвином Антиномия героев воплощена через образы двух разных дорог, одна из которых «гладко мощенная» (что указывает и на ее искусственность), а другая - вьющаяся тропа, уходящая в загадочные дебри

В «Подвиге» функционален и мотив некропространства им предстает таинственная Зоорландия, прообраз Советской России Мартыну, мечтающему попасть туда, присуща внутренняя раздвоенность, проявляющаяся в борьбе здравого смысла и «самоцветной волны памяти», предлагающей свой сюжет Исходом встречи героя с жестокой реальностью по ту сторону границы может стать метафизическая слепота, когда настоящее уничтожит романтическое прошлое и «самоцветная волна» покроется тьмой Знаковыми для этого некропространства являются образы темноты и сумрака, а также запахи образ гари является отсылкой к мифологеме огня как уничтожающего начала, образ тлена говорит сам за себя Как уже отмечалось, набоковские типы некропространства не ограничиваются внешней мрачностью, а приобретают внутренние характеристики, главной из которых является активное уничтожающее начало В Зоорландии оно проявляется, в частности, в издевательстве над детством Логически предполагается, что в этой мортапьной зоне должно пострадать и детство Мартына, связанное с прежней Россией

Онтологическая схема стремления к некропространству находит специфическое выражение в романах «Защита Лужина» и «Камера обскура» В отличие от этих произведений, в «Подвиге» данный мотив не выступает как ведущий, а некропространство Зоорландии гораздо более опасно для тела, чем для души Подвиг героя состоит не только в его крайне рискованном поступке (который, возможно, и не закончится гибелью), но и в отстаивании своей системы ценностей вопреки всему Произведение стоит на защите прав личности на самодостаточность — нередко в пику

общественным идеалам и стереотипам Так в романе реализована одна из главнейших набоковских идей — идея индивидуализма

в пятой части второй главы «Специфика выражения авторского мировоззрения в романе «Отчаяние» рассматривается интересный авторский прием, заключающийся в том, что Набоков доверил повествование своему идейному антагонисту.

В «Отчаянии» писатель впервые позволяет типизированному носителю крайней степени пошлости выступить в полный голос Но «карт-бланш», предоставленный герою автором, на поверку оказывается хитроумным приемом Набоков заставляет Германа совершить нравственный самосуд, о котором тот не догадывается Догадаться следует читателю, в том случае, если он разделяет набоковскую аксиологию Впрочем, главный персонаж не остается без явного, ощущаемого им самим жестокого наказания, расплачиваясь за свои поступки отчаянием, одним из самых страшных душевных состояний, какие может испытать человек

В романе исследуется тема внутренней слепоты, наиболее остро заданная в одном из предыдущих произведений «Камера обскура» Эта тема сопрягается в «Отчаянии» с повествованием от первого лица, ранее представленном в «Соглядатае» Априорность духовной мертвенности героя ставит роман в один ряд с «Королем, дамой, валетом»

«Отчаяние» представляет собой стилизацию под чужое посредственное литературное произведение, иногда сумбурный рассказ героя становится явной пародией на «поток сознания» От первого лица версия событий изложена самонадеянным графоманом, и в пику ей произведение изобилует массой опровергающих улик, свидетельствующих об изъянах сознания персонажа Это ошибки памяти, восприятия (прежде всего, зрительного, в связи с чем обретает функциональность мотив слепоты), ошибки в интерпретации цитируемых литературных текстов и т д

Как уже отмечалось выше, особенность персонажа, метафизического мертвеца, состоит в том, что он представлен идеологом определенных эстетических, социальных и онтологических конструкций. Герман настолько сочувствует коммунизму, что его размышления даны практически в духе антиутопии Через образ главного героя Набоков сводит счеты также и с дарвинизмом, столь близким сердцу коммунистов, поставившим человека на одну планку с представителями животного мира В религиозном плане Герман предстает убежденным атеистом Подобное высказывание дало некоторым исследователям (С Семеновой, Н Макаричевой и др) повод считать и самого Набокова атеистом, дерзко прокламирующим свою антирелигиозную установку Однако едва ли писатель стал бы неожиданно выражать свою мировоззренческую позицию устами героя, изначально заявленного своим антагонистом, чья идейная несостоятельность доказывается уверенно и беспощадно Тем более, в конечном итоге Герман действительно оказывается «рабом Божьим», не постигшим своим слабым умом сложный рисунок жизни и должным

понести кару за преступление Развитие событий в набоковской логике не только не противоречит идее Божественного промысла, а, напротив, свидетельствует о влиянии трансцендентных начал на судьбу героя

В «Отчаянии» реализована заявленная автором еще в романе «Король, дама, валет» идея о бездарной и примитивной сущности преступлений, равно как и их исполнителей Авторскую позицию можно определить, руководствуясь принципом «от противного» Для прямого выражения своей точки зрения писатель выбрал противостоящего Герману в творческом плане подлинного художника - Ардапиона, формулирующего мысль о том, что одаренная личность «видит именно разницу», а сходство «видит профан», и тем самым утверждающего неповторимость, уникальность всего сущего Способность замечать эту уникальность является, по Набокову, основой цельного художественного восприятия

Шестая часть второй главы «Преодоление духовной смерти в романе «Приглашение на казнь» посвящена анализу мотива метафизической смерти в одном из самых сложных и зашифрованных произведений писателя, справедливо относимого к жанру антиутопии Игровая форма и трагифарс повествования роднят «Приглашение на казнь» с предшествующим ему «Отчаянием» Однако Цинциннат Ц, сидящий в тюрьме в ожидании терминальной расплаты за «непрозрачность», которую тщетно пытался скрыть с детских лет, в отличие от Германа Карловича, является протагонистом автора, сохраняя зоркость в мире метафизических слепцов

С самого начала романа и вплоть до его финала функционален мотив некропространства, которым является не только тюрьма, но и вся окружающая действительность условного государства Виной тому - люди, утратившие человечность и духовность Внутренняя безжизненность героев показана весьма отчетливо, этому способствует актуализация такого варианта исследуемого мотива, как мотив искусственности, представленный в образах маски, воска и т п Героям присущи суетливость, наигранность поведения и неустойчивость - они то и дело меняются ролями, придавая трагедии Цинцинната черты фарса

В фантасмагорическом повествовании особенно значимым выступает мотив разрушения душевных связей Наиболее ярким воплощением такого явления, как распад любви, предстает жена Цинцинната, воплощающая пошлость в ее женском варианте, точнее, являя одну из ее сторон Такого рода персонажей у Набокова отличают сексуальность, порой повышенная, и духовная ущербность, компенсируемая чем-либо из сферы ложных ценностей Людмиле из «Машеньки» присущи подверженность влиянию моды и лицедейство в повседневности, Марте из «Короля, дамы, валета» — меркантильность и холодная расчетливость, сочетаемая с приземленностью, Магда из «Камеры обскуры» - порождение идеологии массовой культуры, тоже меркантильна, тщеславна и жестока Образ Марфиньки гиперболизирован, что соответствует сюрреальности, в которую он помещен Героиня являет собой торжество самой искренней аморальности

Марфинька - еще одно подтверждение крайней искаженности понятий добра и зла в художественном мире романа Знаком неполноценности жены Цинцинната выступает также факт рождения ею ущербных детей (оба -плоды измен)

Однако Марфинька - порождение идеологии условного государства, уничтожающего личность с раннего возраста даже дети здесь отмечены знаком метафизической смерти Более того, образы мальчика и девочки символичны и знаменуют внутренний мир типичных взрослых представителей страны К той же Марфиньке применимы определения — тучная, тупая и практически слепая (онтологически), а персонажи-мужчины, разумеется, не способны к нормальным душевным движениям (хромы) и, вопреки показному добродушию, сущностно злы (Цинциннат для них - дикий «волчонок») Автор дает понять, что перспектива нормального с общечеловеческой точки зрения будущего для этого государства исключена Поэтому актуален мотив замкнутого круга, соотносимый с герметичностью, одной из сторон метафизической смерти, так как витальности присущи динамика и преображение Говоря о хронотопе повествования, следует указать на наличие как некропространства, так и циклической концепции времени

Обреченность Цинцинната Ц на гибель логична, потому что ему единственному из всех обитателей этого специфического мира присуще душевное развитие Остальные персонажи априорно заданы как духовные мертвецы, и их состояние останется неизменным Главный герой пребывает в процессе внутренней борьбы он должен совершить важное открытие, ведущее к катарсису и обновленному мировосприятию Этим Цинциннат Ц продолжает линию Ганина и Смурова, а его отличие заключается в том, что он находится в ядре сразу нескольких конфликтов, в том числе - конфликта плотского и душевного начал

Воплощением энтропии родственных связей предстает в романе Цецилия Ц, мать главного героя, однако она не идентична Марфиньке, потому что не превратилась в лицедейку до конца Она говорит о том, что Цинциннат своей «непрозрачностью» похож на мистического отца и рассказывает наполненную глубоким онтологическим смыслом историю о так называемых «нетках», подсказывая сыну выход, заключающийся в необходимости посмотреть на мир другими глазами На протяжении повествования готовность Цинцинната к этому шагу усиливается через обретение самоидентификации и предчувствия открытия гносеологического «третьего глаза»

Переход онтологического порога должен осуществиться посредством отрицания, метафорой которого предстают «нетки» Для этого Цинциннату потребовалось, уже на плахе, просто спросить себя «зачем я тут9 отчего так лежу9» - и окружающий мир рухнул, как театральная декорация. Герой, томившийся в некропространстве ложного мира, обретает свободу - эта онтологическая схема роднит образ Цинцинната Ц с образами Ганина и Смурова «Приглашение на казнь» является своего рода метафизической

квинтэссенцией, углубляющей проблематику «Машеньки» и «Соглядатая», и знаменующей творческую эволюцию писателя если Ганин и Смуров противопоставлялись персонажам покинутых ими пространств и оставались одинокими в финале, то Цинциннат направился туда, где стояли «существа, подобные ему»

Третья глава «Дорога к смерти в романах «Защита Лужина» и «Камера обскура» включает рассмотрение произведений, в которых онтологический распад личности предстает как процесс, приводящий к терминальному исходу

Первая часть третьей главы «Трагедия «замерзшей» души в романе «Защита Лужина» посвящена анализу произведения, наиболее интересного в ракурсе нашего исследования Это обусловлено тем, что «Защита Лужина» представляет собой жизнеописание персонажа, что отличает ее от других русских романов Набокова

Здесь психологизм писателя выходит на новый уровень читателю открываются бездны чужого сознания с его творческими устремлениями, пограничными состояниями, фантомами, играми разума

Набоков, отличающийся особой восприимчивостью к реалиям своей эпохи, создал весьма сложный образ Лужин одновременно совмещает в себе несколько ипостасей, характерных для героя века «homo ludens» («человек играющий») (И Хейзинга), безумец, «homo mechanicus» (Э Фромм) и духовный мертвец

Главный герой оказывается на пути разрушения после утраты имени, вызванной необходимостью социализации (поступления в школу) Имя будет возвращено ему только посмертно - но лишь номинально, а не метафизически Дальнейшее движение жизни, отдаляющее героя от счастливого детства, только усугубляет внутренний распад Лужина В романе актуализирован мотив рока фатальную роль поделили между собой шахматная игра и человек

Лужин не обрел взаимопонимания среди людей - он живет в атмосфере распада родственных связей и отчуждения семейный код, представленный в романе, лишен традиционных характеристик Агрессия одноклассников и равнодушие учителей усугубили у героя чувство страха перед жизнью, требовавшее поиска выхода и обретения защиты

Вхождение Лужина в мир игры сопоставляется автором с попаданием на некий «островок», и этот образ весьма ассоциативен. Кто может обитать на одиноком острове9 Скорее всего — отшельник, изгой, беглец или дикарь Лужин совмещает в себе эти ипостаси Он добровольно уходит от человеческого мира в сферу шахматных абстракций, в ту творческую для него среду, где люди предстают как помеха Он же изгнан на свой остров недоверием и страхом, но, одновременно, ищет там надежного укрытия и защиты от различных преследований Выведенный невестой в человеческое общество (светскую среду), он оказывается там дикарем, не знающим тонкостей поведения (многие из которых, безусловно, связаны с презираемым Набоковым понятием «пошлости»)

Фатальную роль в аспекте разрушения лужинской связи с реальностью сыграл антрепренер шахматного вундеркинда Валентинов, с появлением которого начинает отчетливо звучать мотив потребительства Возникает актуальная для набоковского мирообраза оппозиция человека / вещи, впервые представленная в «Короле, даме, валете» Образ Валентинова наделен в повествовании особыми знаками смерти перстень с черепом, «зеркально-черный» автомобиль и т д

В реализации анализируемого мотива значимую роль играет цветопись антиномия витальности / морталъности предстает в романе в классической бинарной оппозиции белого / черного В число вариантов мотива метафизической смерти входит мотив куклы, в связи с чем особое внимание уделяется образам марионеток, манекенов, шахматных фигур, статуй В целом, следует отметить, что в «Защите Лужина» наблюдается уплотнение символической структуры текста, знаки приобретают существенную глубину и выразительность Среди них особо выделяется образ ящика, выступающего символом гроба Система изобразительно-выразительных средств включает также мотивы, связанные с бинарной оппозицией зрения/слепоты (сумрак, туман, тьма, искусственный свет) и температурным состоянием (холод, мороз, ледяной воздух) Определенную значимость приобретают мотивы динамики и статики, воплощающие витальность и мортапьность Автор неоднократно подчеркивает, что жизнь проходит мимо застывшего Лужина, а смерть смотрит на него «в упор»

Главный герой находится на периферии двух миров - реального и иллюзорного, дихотомия присуща и его внешней жизни, и внутреннему состоянию Каменное бесчувствие и сердечные устремления, механическое существование машины и не до конца утраченная способность быть человеком воплощают онтологический антагонизм жизни и смерти

Шахматная звезда Лужина неуклонно гаснет, но ему предстоит своего рода «испытание любовью» Однако герой вновь не обретает душевного тепла, попадая в театр повседневности Жена окружает шахматиста заботой, однако по-настоящему не любит его и не понимает

Нервный срыв на турнире на некоторое время освобождает героя от шахматного безумия Лужину дается возможность прожить другую жизнь в обществе заботливой жены, которая будет старательно подыскивать ему развлечения Вскоре он обнаруживает маленький шахматный набор в прорехе кармана, символизирующей «трещину» во взаимоотношениях героя с действительностью Лужину начинает казаться, что его жизнь повторяется, и особую актуальность обретает в романе мотив déjà vu Герой попадает в ловушку собственного сознания, стремящегося все просчитать и схематизировать в непредсказуемой и выходящей за границы человеческого понимания реальности. Но не только Лужин виноват в сложившейся ситуации заботясь о психике шахматиста, его, частично утратившего память после срыва, помещают в искусственный мир Возвращение в детство иллюзорно, но герой не осознает этого, и по ходу повествования его больное сознание выстраивает комбинацию, сущность которой заключается

в том, что он якобы проживает свою жизнь заново, и, значит, в ней должны быть воспроизведены все этапы Лужин бессознательно противопоставляет линейно-финалистской модели бытия циклическую модель, реализующуюся в системе событийных повторений

Фактически главному герою было отпущено пребывание в двух герметичных пространствах — в «декорации», которой заботливо окружили его существование, и в повседневной игре по одним и тем же правилам Можно утверждать, что и сам Лужин обитал в герметичных пространствах одно было внутри его сознания, другое, созданное окружающими, - во внешнем мире Подобная замкнутость, изолируя от жизни, обрекает жертву на метафизическую смерть

В финале произведения - сцене самоубийства главного героя -возникает последний тип некропространства с хорошо знакомым по предыдущим зонам смерти антуражем Тут и искусственный свет, и окно, разделенное пополам нижняя часть как будто подернута морозом, в верхней чернеет ночь «с зеркальным отливом», как у машины Валентинова Геометрическая семантика, широко представленная в повествовании, не теряет своей актуальности и здесь ночь названа квадратной С учетом специфики реализации исследуемого инвариантного единства выстраивается параллель ночь - шахматная клетка - ограниченное пространство - смерть В разбитом Лужиным окне появилась «черная звездообразная дыра», призванная вызвать ассоциации с известным космическим явлением, местом, где все пропадает бесследно

По ходу повествования герой перемещается из одной мортальной зоны в другую, и каждая последующая все яснее указывает на финал Некропространства образуют своеобразную анфиладу, подобно анфиладе квартиры шахматиста и его жены (где имелись две из этих зон) Очевидно, предполагается, что за пределами земной жизни героя ожидало последнее, окончательное некропространство - ад, помимо того, что это слово не раз упомянуто в произведении, в рассматриваемом эпизоде приводится еще один его синоним - «бездна», которая раскинулась перед Лужиным «неумолимо» Увлечение шахматиста определяется Набоковым как «роковая страсть», а страсть, как известно из христианского вероучения, захватывая душу в плен, ведет ее к гибели Герой, оторванный от реальности, по словам автора, верит в существование «шахматных богов», то есть, творит себе кумиров

Определяя причину самоубийства Лужина, мы придерживаемся мнения, что ей послужили не только фатальная страсть к шахматам, но и человеческое равнодушие, и сложно определить, какой из этих факторов оказался более существенным

Во второй части третьей главы «Кинематографический мир как симулякр реальности в романе «Камера обскура» исследуется обращение писателя к кинематографической сфере. Название произведения имеет двойной смысл, указывая не только на предтечу современного кинематографа, устройство, позволившее проецировать на экран

перевернутое изображение, но и на упрощенное, искаженное мировосприятие «Камера обскура» строится на бинарной оппозиции подлинной жизни и ее иллюзии Мотив последней имеет разные виды реализации здесь и искусственный киномир, и «перламутровые шоры» страсти Антиномия истинного / ложного представлена в «Камере обскуре» через противопоставление зрения / слепоты Роман дан под знаком визуального восприятия, с которым связаны, в том числе, род занятий и увлечения главных персонажей живопись как сфера интересов искусствоведа Кречмара, карикатура (Горн), кинематограф (Магда с ее мечтами стать актрисой и жить как «в первоклассной фильме», Дорианна Каренина как воплощение актерства на экране через лицедейство и в жизни через лицемерие) и т. д

В произведении создается несколько типов некропространства. Первым становится карикатура на морскую свинку, несущая функцию сюжетного предуведомления, вторым - кинозал, место, где Бруно впервые увидел Магду. Знаком ложного мира в дискурсе писателя традиционно выступает искусственное освещение, и в «Камере обскуре» кинодейство определяется как «световая простокваша», способная затуманить разум Фильм, демонстрируемый с экрана, также обладает функцией сюжетного предуведомления, актуализируя в ткани повествования мотив рока

«Камера обскура» корреспондирует с «Защитой Лужина», потому что именно в этих двух произведениях проблема метафизической смерти поставлена наиболее остро В обоих романах показан процесс энтропии личности, щедро маркированный знаками мортальности В «Камере обскуре» Бруно Кречмар случайно попадает в зону смерти, и с этого момента начинается его падение - аналогичная ситуация представлена в «Защите Лужина» Однако оба героя были внутренне готовы к тем обстоятельствам, которые возникли в их жизни, и давно к ним шли История Кречмара отличается большей банальностью и большей адекватностью персонажа Искусствовед способен осознавать происходящее с ним параллельно с внутренним разрушением героя наблюдается его рефлексия. В частности, факт измены настолько потряс Бруно, что вызвал обостренное ощущение физического состояния, при котором тело, словно отчужденное от души, приобрело признаки некропространства Это чувство явилось знаком внутреннего разлада, психологического «раскола» героя Он оказывается между двух полюсов и необходимостью категоричного выбора, который воплотили две женщины, Аннелиза и Магда, не имеющие между собой ничего общего Первая героиня воплощает ясность и гармонию, вторая — утрату разума, замутнение сознания

Антиномия истинного/ложного реализована также в теме искусства. Жена Кречмара обладает довольно развитым художественным вкусом, а его любовница, представляя собой порождение массовой культуры, имеет лишь соответствующие притязания Как и Марта из «Короля, дамы, валета», Магда является воплощением пошлости Помимо низкого художественного вкуса и материалистичности во всех ее проявлениях, героинь роднит ограниченное восприятие окружающего мира.

Кречмар не является одиночкой, и люди, с которыми он связан, также попадают под воздействие ситуации В романе представлена параллель чувственная страсть / смерть, являющаяся своеобразным авторским синтезом Эроса и Танатоса, Набоков не менее явственно проводит также параллель измена / смерть, употребляя понятия и знаки из мортальной сферы Необходимо указать на то, что Эрос писателя многогранен он включает в себя как глубокие подлинные чувства, так и бездушное физическое влечение В творческом дискурсе писателя сексуальное притяжение находится между двумя извечными полюсами любовь / смерть, и чем дальше оно будет от первого, тем ближе окажется ко второму

В конечном итоге, перед Кречмаром возникает дилемма - муки совести, наличие которой указывает на то, что душа еще жива, или уход от них в дурманящую страсть И Лужин, и Кречмар — эскейперы, они оба бегут от реальности, наносящей им душевный ущерб, но первый является жертвой в значительно большей степени Шахматист очень смутно осознает свое состояние, а Бруно выбирает роль подлеца

Тенденция метафизической смерти, обладающей свойством цепной реакции, может привести к физической гибели — убийству или суициду В «Камере обскуре» жертвой стала дочь Кречмара Трагическая гибель Ирмы не образумила героя, однако он должен был понести наказание Мотив возмездия роднит этот роман с «Королем, дамой, валетом» Окончательным этапом расплаты стала слепота Кречмара физическое состояние персонажа сделалось изоморфным его мирочувствованию

Образ «человека, проснувшегося в могиле» становится метафорой душевного состояния героя Бруно пересматривает свою жизнь и осознает, что пребывал в «перламутровых шорах страсти» Однако мотив возмездия не утрачивает актуальности и в финале повествования Кречмар за прозрение платит смертью, так как он зашел слишком далеко, циничный сатир Горн неожиданно познал срам, Магде удалось бежать с места убийства Бруно, но ей оставлена улика В «Камере обскуре», так же, как в «Короле, даме, валете», и даже в большей степени, Набоков устраивает героям суд - каждому свой

В Заключении подводятся итоги проделанной работы и формулируются основные выводы

Метафизическая смерть изображается Набоковым, прежде всего, как внутреннее разрушение человека и как распад душевных связей Причиной первого являются утрата самоидентификации, порабощенность фатальной страстью, приверженность ложным ценностям и, соответственно, искаженное мировоззрение С этим согласуются причины распада внутренних связей, следствием чего становятся разочарование, охлаждение, отчуждение, забвение, изменение мировосприятия

Мы определили несколько способов реализации мотива метафизической смерти Была исследована широкая разноплановость вариантов исследуемого мотива, связанных с физическим или психологическими состояниями персонажа или с его мировоззренческим статусом (сон, дрема, нездоровье, тяга к нравственной деградации, к физической смерти (суициду или убийству), лицедейство, аморальность,

следование системе ложных ценностей и т д) Нами были рассмотрены варианты, относящиеся к предметам действительности или к их состоянию (статичность, герметичность, тьма, сумерки, искусственное освещение, тень, туман, холод, лед, скелет, кукла и ее модификации (манекен, шахматная фигура, марионетка, статуя и т п), воск, предметы и одежда черного цвета, ящик, некроатрибутика и т д) С этим символически связаны пространственно-временная атрибутика вариантов мотива и разнообразие тропов с семантикой мортальности, весьма характерных для набоковской танатологии

Помимо того, были исследованы способы сопротивления метафизической энтропии в русских романах представлена галерея образов персонажей, преодолевших мортапыюсть, - они в той или иной степени являются протагонистами автора

Мотив метафизической смерти играет в художественной системе писателя не частную роль, а является одним из компонентов, определяющих общий характер творчества В Набокова Через русскоязычный дискурс писателя проходит мысль о том, что витальность человека зависит от специфики его взаимодействия с окружающей реальностью, приверженность ложным аксиологическим системам, душевная замкнутость и недвижимость, тяга к статичным формам бытия ведут личность к распаду и уничтожению

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях

1. Лебедева В Ю «Мотив игры в романе В Набокова «Защита Лужина» [Текст] / В Ю Лебедева // Студенческий филологический вестник -Вып 2 -Елец ЕГУим И А Бунина2006 -С. 100-106

2 Лебедева В Ю «Бунин и Набоков к проблеме творческого диалога» [Текст] / В Ю Лебедева // Творчество И А Бунина и философско-художественные искания на рубеже ХХ-ХХ1 веков материалы Международной науч конф , посвященной 135-летию со дня рождения писателя - Елец ЕГУим И А Бунина2006 -С 216-221

3 Лебедева В Ю «Проблема разобщенности человеческих душ в романе В Набокова «Король, дама валет» [Текст] / В Ю Лебедева // «Липецкий потоп» и пути развития русской литературы сб науч статей по итогам Международной науч конф «Липецкий потоп» и пути развития русской литературы» (9-12 ноября 2006 г, Липецк) — Липецк, 2006 - С 201-205

4 Лебедева В Ю «Мотив повседневного лицедейства в романе В Набокова «Защита Лужина» [Текст] / В Ю Лебедева // Материалы научно-практической конференции докторантов и аспирантов 23 мая 2006 - Вып 1 - Елец ЕГУ им И А Бунина 2007 - С 54-55

5 Лебедева В Ю «Роман «Подвиг» в контексте русской прозы В Набокова» [Текст] / В Ю Лебедева // Вестник Елецкого государственного университета им И. А Бунина — Вып 14 Филологическая серия (3) - Елец ЕГУ им И А Бунина 2007 - С 234-243

6. Лебедева, В. Ю. «Мотив метафизической смерти в романе

B. Набокова «Защита Лужина» [Текст] / В. Ю. Лебедева // Известия Российского государственного университета им. А. И. Герцена. № 19 (45): Аспирантские тетради: Научный журнал. - СПб., 2007. -

C. 132-135.

7 Лебедева, В Ю «Мотив душевной слепоты в романе В Набокова «Камера обскура» [Текст] / В Ю Лебедева // Актуальные проблемы гуманитарного знания К 15-летию кафедры историко-культурного наследия - Елец ЕГУ им И А. Бунина, 2007 - С 39-42

8. Лебедева, В Ю «Особенности выражения авторского мировоззрения в романе В Набокова «Отчаяние» [Текст] / В Ю Лебедева // Студенческий филологический вестник - Вып 3 - Елец ЕГУ им И А Бунина, 2007 - С 24-29

9 Лебедева, В Ю «Антиномия «живого» - «мертвого» в романе В Набокова «Защита Лужина» [Текст] / В Ю Лебедева // Школа молодых ученых по гуманитарным наукам материалы регионального научно-практического семинара ученых Липецкой области, посвященного Году русского языка 14-15 июня 2007 г - Елец ЕГУ им И А Бунина,2008 -С 26-29

10 Лебедева, В Ю «Проблема авторской самореализации в «Предисловии к английскому изданию «Защиты Лужина» В Набокова и «Зайчике» М Пришвина» [Текст] / В Ю Лебедева // Михаил Пришвин диалоги с эпохой материалы Всероссийской науч конф, посвященной 135-летию со дня рождения писателя - Елец ЕГУ им И А Бунина, 2008.-С 56-60

П.Лебедева, В. Ю. «Трагедия одиночества в романе В. Набокова «Защита Лужина» [Текст] / В. Ю. Лебедева // Вопросы филологии: Научный журнал. Специальный выпуск. - М. — 2008. — №4. -С. 121-128.

12 Лебедева, В Ю «Своеобразие образов природы в романе В Набокова «Защита Лужина» [Текст] / В Ю Лебедева // Человек и природа в русской литературе (к 95-летию С. П Залыгина) материалы международной научно-практической конференции (г Мичуринск, 20-22мая2008г) -Мичуринск МГПИ,2008 -С 100-101

13 Лебедева, В Ю Мотив некропространства в романе В Набокова «Машенька» [Текст] / В Ю. Лебедева // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук журнал научных публикаций (Филологическиенауки) -М -2009 -№3 -С. 76-81

Работы под № 6, 11 опубликованы в изданиях, входящих в перечень

Высшей аттестационной комиссии

Лицензия на издательскую деятельность ИД № 06146 Дата выдачи 26 10 01 Формат 60 х 84/16 Гарнитура Times Печать трафаретная Усл-печл 1,0 Уч-издл 1,2 Тираж 500 экз (1-й завод 1-100 экз ) Заказ 75

Отпечатано с готового оригинал-макета на участке оперативной полиграфии Елецкого государственного университета им И А Бунина

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Елецкий государственный университет им И А Бунина» 399770, г Елец, ул Коммунаров, 28

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Лебедева, Виктория Юрьевна

Введение.

1. Танатологический дискурс в парадигме культуры

1.2.1. Танатология как отрасль научного знания.

1.2.2. Проблемы взаимоотношения жизни и смерти в европейской философии и литературе.

1.2.3. Мортальный дискурс в русской философии и литературе.

2. Эволюция мотива метафизической смерти в русских романах В. Набокова 2. 1. Мотив метафизической смерти и его варианты в романе «Машенька».

2. 2. Феномен духовного омертвения в романе «Король, дама, валет».

2.3. Онтологическое небытие и поиски себя в романе «Соглядатай».

2.4. Утверждение права личности на самодостаточность в романе «Подвиг».

2.5. Специфика выражения авторского мировоззрения в романе «Отчаяние».

2.6. Преодоление духовной смерти в романе «Приглашение на казнь».

3. Дорога к смерти в романах «Защита Лужина» и «Камера обскура»

3.1. Трагедия «замерзшей» души в романе «Защита Лужина».

3.2. Кинематографический мир как симулякр реальности в романе «Камера обскура».

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Лебедева, Виктория Юрьевна

Отечественное набоковедение ведет свой отсчет с конца 1980-х гг., когда творческое наследие писателя пришло в Россию в потоке «возвращенной литературы». Первой публикацией на Родине стал роман «Защита Лужина» (1986 г.), а уже в 1990 г. в московском издательстве «Правда» вышли собрание сочинений В. В. Набокова в 4 томах (составление, вступительная статья В. Ерофеева; послесловие, примечания О. Дарка) и два дополнительных тома с романами «Лолита» и «Ада». В данное время основными считаются выпущенные в 1999-2000-м гг. Санкт-Петербургским издательством «Симпозиум» два пятитомных собрания сочинений, в которых представлены русский и американский периоды писателя.

Исследовательский резонанс на Родине возник практически сразу: уже в 1987 г. вышло несколько критических статей. Самой первой книгой, посвященной Набокову, изданной в России, стала «В поисках Набокова; Отражения» 3. Шаховской (М., 1991), где сочетаются мемуары автора, лично знавшего писателя, и аналитические обзоры некоторых проблем его дискурса. Первым чисто литературоведческим исследованием явилась книга Н. А. Анастасьева «Феномен Набокова» (М., 1992). Становление отечественного набоковедения, пришедшееся на начало 1990-х гг., ознаменовалось также статьями Н. Анастасьева, Л. Аннинского, А. Битова, О. Дарка, А. Долинина, В. Ерофеева, В. Курицына, О. Михайлова, А. Мулярчика, Д. Урнова и т. д. Празднование столетнего юбилея писателя вызвало всплеск интереса к его творчеству в 1998-2001 гг., когда вышли в свет монографии В. Александрова, - Ж. Бло, Н. Букс, А. Люксембурга, Г. Рахимкуловой, Л. Рягузовой, Г. Хасина, Д. Шраера, М. Шульмана, и т.д.

Интерес к творчеству писателя, возникший с момента первых публикаций, неустанно растет и приносит все новые плоды. Необходимо отметить издание двух томов сборника «Владимир Набоков: «Pro et contra», вышедших в Санкт-Петербурге в издательстве РГХИ в 1997 и 2001 гг. В них опубликованы редкие библиографические материалы, а также научно-критические статьи ведущих зарубежных и отечественных набоковедов. В России имело место свое специализированное периодическое издание — «Набоковский вестник». Несколько раз выходили номера литературных журналов, целиком посвященные писателю; публикуются сборники статей по материалам научных конференций. С середины 1990-х гг. на базе Дома-музея В. В. Набокова в Санкт-Петербурге почти ежегодно проводятся «Набоковские, чтения», в которых принимают участие исследователи со всего мира.1

Однако говорить о том, что творчество В. В. Набокова достаточно изучено, преждевременно, учитывая его актуальность как для исследователей, так и для писателей. Последнее связано с тем, что в современной литературе оказалось востребованным то, что было слишком новаторским и потому недостаточно понятым в начале XX века.

Сразу после выхода первых романов «Машенька», «Король, дама, валет», «Защита Лужина» В. Набоков, тогда еще В. Сирин, попал под пристальное внимание критики. О нем писали Г. Адамович, М. Алданов, П. Бицилли, В. Варшавский, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, Ю. Терапиано, В. Ходасевич, М. Цетлин и др. «Многие им восхищались. почти все ему удивлялись» - выразил общий настрой Г. Струве. Однако больше всего поражал критиков не содержательный, а формальный аспект набоковского дискурса. Какой бы точки зрения не придерживались авторы,

1 За рубежом набоковское творчество привлекло неослабевающий интерес литературоведов еще при жизни писателя. Свидетельством тому служат, в частности, посвященные ему периодические издания — "The Nabokovian" и "Nabokov Studies", выходящие в США в течение нескольких десятилетий. Контуры зарубежной набоковианы обрисованы в библиографиях Schuman Samuel. Vladimir Nabokov: A Refernce Guide. (Boston: G.K. Hall, 1979); Juliar M. Vladimir Nabokov: A Descriptive Bibliography. (N.Y.: Garland, 1986), а также Bibliography // The Garland Companion to Vladimir Nabokov / Ed. E. Alexandrov. (N.Y. and Lnd.: Garland, 1995). Темы, проблемы, направления исследований Набокова за рубежом крайне разнообразны. За те десятилетия, в течение которых имя Набокова было под запретом в России, западное набоковедение ушло настолько далеко вперед, что «догнать» его отечественной науке представляется очень сложным. как бы не оценивали талант писателя, неизменно отмечалось повышенное внимание к этой стороне текста, в частности, новаторская смелость в использовании художественных приемов и средств. Так, М. Осоргин отмечал, что «превосходных «находок» у Сирина вообще немало: в них сила молодости его таланта. Иногда одно слово золотит все страницу» [234, 240].

В отношении содержания первые рецензенты нередко задавались вопросом, есть ли у Набокова за «всегда метко схваченной деталью», «умной насмешкой» (JI. Червинская) смысловая глубина, которой «все оправдывается и объясняется». Многие на этот вопрос отвечали отрицательно. Новизна формы выходила за рамки литературной традиции, что не могло не вызвать раздражения некоторых критиков. В частности, В. Варшавский, отдавая должное мастерству писателя, считал, что его творчество «ни к чему». Вопрос

0 соотношении формы и содержания стимулировал соответствующий исследовательский поиск, в результате которого на первый план была выдвинута идея пустоты и безжизненности, прикрытых блестящей оболочкой j набоковских текстов (Г. Адамович, П.Бицилли, В. Варшавский).

Из формально-содержательного противоречия естественным образом вытекал вопрос об истоках набоковского творчества. К примеру, М. Цетлин писал, что романы В. Набокова настолько «вне русла» традиционной русской литературы, что критики «невольно ищут влияний иностранных».1 Сам М. Цетлин указывает на возможные переклички с JI. Андреевым, поясняя при этом, что выделяемые им сходства («редкий дар фабулы», «впечатление искусственности», «склонность к трагическим уродствам жизни») весьма условны и не опровергают индивидуальности писателя.

1 Впоследствии В. Набоков выскажется по этому поводу так: «За минувшие три десятилетия в меня швырялись (ограничусь лишь немногими из артиллерийских игрушек) Гоголем, Толстоевским, Джойсом, Вольтером, Садом, Стендалем, Бальзаком, Байроном, Бирбомом, Прустом, Клейстом, Макаром Маринским, Мари Маккарти, Мэридитом (!), Сервантесом, Чарли Чаплиным, баронессой Мурасаки, Пушкиным, Рускиным и даже Себастьяном Найтом» / Набоков В. В. Предисловие к английскому переводу романа «Приглашение на казнь» ("Invitation to a Beheading") // В.В.Набоков: pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителен и исследователей: Антология. — СПб.: РХГИ, 1997. - С. 47.

В рецензиях того времени формировалось первоначальное, базовое отношение к набоковскому творчеству, тесным образом связанное с традициями русской литературы в целом. Однако при этом намечались векторы дальнейших исследований дискурса писателя.

Следующий период повышенного научного внимания к творчеству В. В. Набокова (с конца 80-х до сегодняшнего дня) связан с решением принципиально иных вопросов. Это обусловлено значительно меньшей актуальностью проблемы соотношения формы и содержания, равно как и иностранных; влияний. К яркой писательской индивидуальности Набокова теперь апеллируют современные постмодернисты от литературы.

Новый круг проблем ознаменовался тенденцией к постановке более конкретных вопросов, и, соответственно, подробным исследованием определенных текстов писателя. В современном набоковедении можно выделить два магистральных направления. Первое - метафизическое, включающее осмысление философских аспектов творчества и онтологической проблемы потусторонности. Второе — конструктивное, акцентирующее внимание на проблемах поэтики, стилистическом, лингвистическом и пр. аспектах. Таким образом, ниши формальной и содержательной сторон набоковского дискурса оказались равноценно занятыми и продолжают пополняться новыми исследованиями.

Обе тенденции были намечены еще в работах начала XX века, хотя и не стали тогда господствующими. В этом плане следует выделить труды В. Ходасевича и В. Вейдле. Первый сумел адекватно оценить поэтику писателя и отдал должное роли приемов в набоковском дискурсе: «Они строят мир произведения и сами оказываются его неустранимо важными персонажами. Сирин их потому не прячет, что одна из главных задач его -именно показать, как живут и работают приемы» [303, 461]. Ходасевич не обвиняет Набокова в «литературном щегольстве», чрезмерном увлечении формой, полагая, что в текстах писателя она адекватна содержанию. Эта позиция не теряет актуальности и сейчас. Существует уже достаточное количество работ, авторы которых считают, что «ядро его книг составляет ироническая игра приемов и повествовательной формы» [36, 7].

Метафизическое направление во многом связано со стремлением осмыслить произведения писателя с философских позиций, с попытками раскрыть гносеологические и онтологические проблемы его творчества. Первым попытался трактовать тексты писателя в философском ключе и очертить круг представленных в творчестве В. Набокова онтологических и гносеологических вопросов В. Вейдле. В настоящее время в этом направлении работают многие литературоведы: А.Жолковский, С. Семенова, Г. Хасин, В. Шевченко и др. Для метафизического подхода характерно соотношение набоковского дискурса с философскими системами Гуссерля, Декарта, Камю, Лейбница, Платона, Сартра, Спинозы, Хайдеггера.

Особое внимание уделяется также раскрытию «феномена» набоковского творчества. Одни исследователи видят его истоки в трагедии разрыва писателя с Россией (А. Битов, В. Ерофеев), другие считают, что в основе художественной системы В. Набокова лежит игра «самочинных» приемов (А. Люксембург), рассматривая его прозу как «феномен» языка. Помимо этого, значительно расширился круг исследователей, считающих, что основной темой произведений писателя является тема потусторонности (Б. Аверин, В. Александров, А. Мулярчик).

Не менее актуальным сегодня является рассмотрение творчества В. Набокова в различных контекстах: в контексте литературы золотого и серебряного века (работы В. Александрова, Н. Букс, О. Ворониной, А.Злочевской, А. Леденева, В. Старка), в контексте мировой литературы (работы Б. Бойда, О. Сконечной, Л. Тарви), в контексте современных литературных исканий, прежде всего, постмодернизма (работы П.Басинского, М. Липовецкого). Это обусловлено стремлением атрибутировать место и роль набоковского творчества в историко-литературном процессе.

Можно полагать, что на сегодняшний день очерчен круг основных проблем, требующих, с одной стороны, детального рассмотрения, опирающегося на конкретный материал, а с другой, системного подхода, позволяющего выявить особенности, характерные не только для отдельных произведений, но и для творчества писателя в целом.

Настоящая работа направлена на исследование танатологического дискурса В. Набокова. В фокус наших интересов попадает проблема мотивной организации текстов писателя в аспекте такого явления, как метафизическая смерть.

Необходимо отменить тот факт, что в современной теории литературы пока нет ни завершенной концепции мотива, ни общепринятого определения данного понятия. При этом в литературе XX века мотивная структура — одно из важнейших средств выражения мировоззрения автора.

Существует несколько подходов к изучению мотива: семантический, морфологический, тематический, дихотомический. Главное различие между ними заключается в том, как трактуется категория неразложимости мотива и как понимается соотношение целостности и элементарности в его статусе.

Главными представителями семантического подхода являются А. Веселовский и О. Фрейденберг («Система литературного сюжета», «Поэтика сюжета и жанра»). Они апеллируют к семантической целостности как главному конструктивистскому фактору мотива. Неразложимость обусловлена репрезентацией мотивом целостного образа, эстетичного по своей сути. Таким образом, мотив зарождается «из самой жизни», но отображенной в эстетическом ключе. Морфологический подход наиболее глубоко разрабатывался В. Проппом («Морфология сказки», «Исторические корни волшебной сказки»). Исследователь сводит мотив к набору элементарных логико-грамматических составляющих. Однако рассмотрение его исключительно с позиции формы в ущерб семантике приходит, в столкновение с проблемой вариативности в ее «дурной бесконечности».

Б. Ярхо («Методология точного литературоведения») обогащает морфологический подход семантическим, назвав инвариант функцией действующего лица, и выводит рассмотрение мотива на дихотомический уровень. Предшественниками дихотомической теории были также А. Белецкий («Избранные труды по теории литературы») и А. Бем («К уяснению историко-литературных понятий»). Первый сформулировал принцип двойственной природы мотива, выделив «схематическую» и «реальную» составляющие, соответствующие инвариантному и вариантному началам.

Исходя из этого, исследователь И. Силантьев в своей работе «Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии» определяет ведущее направление в отечественной теории мотива: «от семантической концепции («тезис») и морфологической («антитезис») к дихотомической («синтез»)» [266, 41].

Для тематического подхода критерием целостности мотива выступает его способность выражать смысловой итог фабулы. Внутри данного исследовательского направления имеются расхождения: Б. Томашевский («Теория литературы. Поэтика») определяет мотив как выразителя микротемы (темы фабульного высказывания), а А. Скафтымов («Поэтика и генезис былин. Очерки», «Нравственные искания русских писателей») и Б. Шкловский («О теории прозы») — как выразителя макро-темы (темы эпизода или всей фабулы). А. Жолковский и Ю. Щеглов указывают на взаимозависимость темы и мотива: первая представляет собой последовательное развертывание фабульно выраженных мотивов, последний утрачивает глубину смысла при отсутствии тематической составляющей.

В современном литературоведении мотив трактуется в трудах Б. Гаспарова, А. Жолковского, Г. Краснова, В. Тюпы, Ю. Шатина, Ю. Щеглова и т. д. Мотив как ведущую тему произведения рассматривает Г. Краснов: «Сюжет выявляется и своеобразно олицетворяется в мотиве произведения, в опосредованной от конкретных образов ведущей теме» [167, 48]. При этом отдельные эпизоды и главы тоже имеют мотивы в качестве магистральных тем. Г. Краснов также приводит примеры того, как символика мотива выражается в названии произведения: «Отцы и дети», «Война и мир», «Вишневый сад» [167, 49]. Произведением, где ведущими мотивами становятся названия глав, является, с позиции исследователя, «Капитанская дочка» А. Пушкина [166, 72].

Тематический подход реализуется и в аспекте трактовки мотива в рамках интертекстуальной теории. Начальным вектором здесь выступает отношение мотива не к фабуле, а к сюжету. Однако, по справедливому замечанию И. Силантьева, «интертекстуальный анализ «растворяет» понятие сюжета в понятии текста. В результате категория мотива в теории интертекста оказывается вписанной не в классическую парадигму «фабула-сюжет», а в парадигму «текст-смысл» [266, 72].

Одним из исследователей, ориентирующихся на интертекстуальную тенденцию в рамках мотивики, является Б. Гаспаров. В своих трудах он выводит «принцип лейтмотивного построения повествования», при котором «некоторый мотив, раз возникнув, повторяется затем множество раз, выступая при этом каждый раз в новом варианте, новых очертаниях и во все новых сочетаниях с другими мотивами. При этом в роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое «пятно» — событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и.т.д.; единственное, что определяет мотив, - это его репродукция в тексте, так что в отличие от традиционного сюжетного повествования, где заранее более или менее определено, что можно считать дискретными компонентами («персонажами» или «событиями»), здесь не существует заданного «алфавита» — он формируется непосредственно в развертывании структуры и через структуру» [93, 30-31].

Для такого вида анализа характерно также совмещение понятий лейтмотива и мотива, когда первый определяется как семантический повтор в пределах текста произведения (П. Богатырев «Функции лейтмотивов в русской былине»), а второй — как семантический повтор за пределами текста произведения (В. Тюпа, JI. Фуксон, М. Дарвин «Литературное произведение: проблемы теории и анализа»). А. Жолковский и Ю. Щеглов придерживаются близкой Б. Гаспарову точки зрения. В частности, в своей книге «Работы по поэтике выразительности» они практически совмещают понятия мотива и лейтмотива в понятии инвариантного мотива.

Что касается структурно-семантического подхода, то выход в прагматику мотива нашел обозначение в концепции Е. Мелетинского. Обращаясь к проблеме смыслового взаимодействия сюжета и мотива, автор приходит к выводу, что последний выступает важнейшим фактором «формирования смысла сюжетов» («О литературных архетипах»). Прагматическая концепция в той или иной мере близка взглядам Б. Гаспарова, А. Жолковского и Ю. Щеглова, однако в наибольшей степени этот подход разрабатывался Ю. Шатиным и В. Тюпой. Первый, используя аппарат дихотомической теории мотива в ее расширенном варианте (мотив-мотифема-алломотив), развивает идею о том, что в формировании сюжетного смысла алломотива на основе мотифемы главная роль отводится художественному контексту: «Вне контекста мотивы — это абстрактные единицы, смысл которых равен их лексическому значению без всякого намека на сюжетность» [309, 6]. В. Тюпа представил мотив коммуникативной основой сюжетного высказывания, а также трактовал его в системе художественного целого литературного произведения. Несмотря на существенность своих интертекстуальных свойств, мотив получает статус смыслового средоточия только в системе и в контексте целостного сюжета.

В нашем исследовании мы опираемся на определение, данное Б. Гаспаровым, и уже приведенное выше. В нем выделяются пять значимых моментов:

1. Признаком мотива является его постоянная репродукция в тексте.

2. Мотив, повторяясь, может иметь множество вариантов.

3. Семантическое наполнение мотива обуславливается, в том числе, его взаимодействием с другими мотивами, встречающимися в тексте.

4. Мотив является «смысловым пятном» произведения, так как обладает особой семантической значимостью.

5. Мотивом может служить и абстрактное понятие, и слово, и любой конкретный предмет.

Необходимо отметить, что Б. Гаспаров не рассматривает мотив как первооснову сюжета, однако выделяет такие его показатели, как устойчивость, повторяемость и вариативность.

Последнему стоит уделить особое внимание ввиду того, что в современных исследованиях способность мотива выступать в различных вариантах часто игнорируется. Соответственно, семантически близкие и выполняющие в произведении одинаковые функции мотивы рассматриваются как чуждые. Логичнее определить их как варианты, восходящие к одному общему инвариантному мотиву, тем более что теория мотива предоставляет все основания для подобных трактовок.

Идея вариативности мотива впервые возникла в работах А. Веселовского, где тот привел ряд примеров: «солнце кто-то похищает», «злая старуха изводит красавицу, либо ее кто-то похищает». Эти «кто-то», «либо» и предполагают наличие вариантов мотива. Идеи А. Веселовского развил А. Бем. В своей работе «К уяснению историко-литературных понятий» он сопоставил мотивный состав фабульно похожих произведений («Кавказский пленник» Пушкина и Лермонтова, «Атала» Шатобриана), выявив инвариант мотива, и определил семантику его вариантов, одним из первых акцентировав внимание на фабульной вариативности мотива.

Соотношение вариант / инвариант исследовал А. Белецкий в своей монографии «В мастерской художественного слова». Он выявил «схематический» и «реальный» мотивы, соответствующие семантическому инварианту и его фабульным вариантам. Позднее В. Пропп проанализировал мотивику волшебной сказки с позиции дихотомического подхода.

По наблюдениям И. Силантьева, «окончательное оформление дихотомическая концепция мотива получила во второй половине века [Дандес, Парпулова, Черняева]. При этом именно представление об обобщенном значении мотива, и в первую очередь понятие функции, трактуемой как инвариантная форма мотива, в сочетании с дихотомическими идеями структурной лингвистики, позволило' фольклористам и литературоведам прийти к строгому разграничению инварианта мотива и его фабульных вариантов» [266, 22].

В трактовке, предложенной Б. Гаспаровым, А. Жолковским и Ю. Щегловым, мотив уже не рассматривается как часть сюжета или фабулы, а «трактуется предельно широко: это практически любой смысловой повтор в тексте» [266, 61]. Однако три его существенные характеристики (повторяемость, устойчивость, вариативность) остаются неизменными. Подобный подход предполагает наличие некоего константного семантического ядра, которое обретает поливариантную реализацию в текстах, принадлежащих разным авторам. Такая модель может быть выделена и в рамках творчества одного писателя, значимым компонентом художественной системы которого является устойчивый набор мотивов, переходящий из произведения в произведение. В этом случае имеется возможность определить мотив-инвариант, раскрыть его функционально-семантическое значение и проследить реализацию в отдельных текстах писателя.

Объект нашего научного интереса — мотив метафизической смерти - мы определяем как мотив-инвариант, который репрезентативен для реализации важнейшей смысловой константы в творчестве В. Набокова — «смерти-внутри-жизни» — и способствует выражению онтологической сути творческой позиции писателя. Наша задача — выяснить содержательную наполненность образов, соотносимых с темой метафизической смерти, рассмотрев функционирование интересующего нас мотива в ряде русских романов В. Набокова.

Мы определяем несколько способов выделения мотива метафизической смерти. Во-первых, учитывается закрепленность семантики рассматриваемого мотива в культурной традиции (отчуждение, распад душевных связей, духовная деградация, слепота, забвение, поглощенность страстью, утрата самоидентификации и т. д.). Во-вторых, учитывается распространенность вариантов мотива, связанных с физическим или психологическими состояниями субъекта или с его мировоззренческим статусом (сон, дрема, нездоровье; тяга к нравственной деградации, к физической смерти (суициду или убийству), лицедейство, аморальность, следование системе ложных ценностей и т. д.). В-третьих, выделяются его варианты, выражающие предметы действительности или их состояние (статичность, герметичность, тьма, сумерки, искусственное освещение, тень, туман, холод, лед, скелет, кукла и ее модификации (манекен, шахматная фигура, марионетка, статуя и т. п.), воск, предметы и одежда черного цвета, ящик, некроатрибутика и т. д.). В-четвертых, выявляется пространственно-временная атрибутика вариантов. В-пятых, рассматриваются тропы с семантикой мортальности.

Основаниями для выделения данного мотива в романах В. Набокова являются повторяемость в ситуациях метафизической смерти образов и лексем, обладающих мортальной семантикой, а также знаковость событий и повествовательных образов и сюжетная последовательность в разрешении ситуации метафизической смерти.

Термин «метафизика» уходит корнями к Андронику Родосскому (I век до н. э.), который предложил такое название труду Аристотеля. Изначально под этим термином понималась наука, занимающаяся не тем, чем занимается физика, а тем, что лежит в основе физических явлений. Схоластическая философия метафизикой называла духовную природу предметов и явлений. В философии нового времени метафизика отождествлялась с абстрактными умозрениями. В философских вопрошаниях нашей эпохи термином «метафизика» обозначают учение о том, что пребывает за границами эксперимента, опыта, то есть эмпирики. В данной работе мы придерживаемся последнего варианта трактовки этого понятия.

Исследователь В. Александров определил термин «метафизика» в отношении творчества В. Набокова как «веру писателя в вероятное существование трансцендентального, нематериального, вневременного, благорасположенного, упорядоченного и привносящего порядок бытийного пространства, каковое, судя по всему, обеспечивает личное бессмертие и оказывает универсальное воздействие на посюсторонний мир» [36, 10]. Данное определение является достаточно пространным, но не входит в противоречие с тем смыслом, которое мы вкладываем в понятие «метафизический».

Исходя из этого, под метафизической смертью мы понимаем мортальность неэмпирического характера, способную распространяться на все, выходящее за рамки физического мира, в целом, и на человеческую душу и межличностные отношения, в частности.

В онтологической концепции Набокова проблема смерти занимает одно из ведущих мест. Даже свои мемуары «Другие берега» писатель начал размышлениями «перед лицом» конечности: «Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенный суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь — только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой мы летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час» [3, 364]. Выражение своей мортальной философии В. Набоков доверил вымышленному философу Пьеру Делаланду, образ которого фигурирует сначала в романе «Приглашение на казнь», где тот утверждает идею бессмертия, а затем — в «Даре»: «Я знаю, что смерть сама по себе никак не связана с внежизненной областью, ибо дверь есть лишь выход из дома, а не часть его окрестности, какой является дерево или холм. Выйти как-нибудь нужно, «но я отказываюсь видеть в двери больше, чем дыру, да то, что сделали столяр и плотник» [2, 277]. Далее: «Загробное окружает нас всегда, а вовсе не лежит в конце какого-то путешествия. В земном доме вместо окна — зеркало, дверь до поры до времени затворена; но воздух входит сквозь щели. «Наиболее доступный для наших домоседных чувств образ будущего постижения окрестности, долженствующий раскрыться нам по распаде тела, это - освобождение духа из глазниц плоти1 и превращение его в одно свободное сплошное око, зараз видящее все стороны света, или, иначе говоря: сверхчувственное прозрение мира при нашем внутреннем, участии» [2, 277]. И далее: «А я ведь всю жизнь думал о смерти, и если жил, то жил всегда на полях этой книги, которую не умею прочесть» [2, 278].

Нами приведена набоковская концепция физической мортальности, в которой последняя — только переход в трансцендентную сферу, обладающую несоизмеримо более мощным гносеологическим потенциалом по сравнению с посюсторонним бытием. Говоря о метафизической смерти в дискурсе писателя, необходимо указать на его особую восприимчивость к этому явлению. Подтверждением является интерпретация «Смерти Ивана Ильича», представленная Набоковым в лекции, посвященной JI. Толстому: «Это история жизни, а не смерти Ивана Ильича. Физическая смерть, описанная в рассказе, представляет собой часть смертной жизни, всего лишь ее последний миг. Согласно философии Толстого, смертный человек, личность, индивид, человек во плоти уходит в мусорную корзину Природы, дух же человеческий возвращается в безоблачные выси всеобщей Божественной любви, в обитель нирваны — понятия, столь драгоценного для восточной мудрости. Толстовский догмат гласит: Иван Ильич прожил дурную жизнь, а раз дурная жизнь есть не что иное, как смерть души, то, следовательно, он жил в смерти. А так как после смерти должен воссиять Божественный свети жизни, то он умер для новой жизни, Жизни с большой буквы» [Цит. по А. Злочевская: 140, 185]. На основе вышеизложенного мы можем сделать ряд важных выводов относительно набоковской танатологии. Уже отмечалось, что для писателя физическая смерть — явление, лишенное самостоятельной сущности и выступающее проводником в инобытие. Набоков также признает власть Абсолюта, что противоречит взгляду на писателя как на атеиста, характерному для некоторых исследователей (в частности, для С. Семеновой, идентифицировавшей автора с главным персонажем его романа «Отчаяние», Н. Макаричевой и т. д.). Также он признает наличие антагонистичных измерений за пределами земной жизни, обитание в одном из которых станет загробным воздаянием человеку. Подобное мировоззрение согласуется с христианской концепцией, а в произведениях писателя неоднократно упоминаются рай и ад как метафизические знаки витального и мортального пространств, сфер концентрации добра и зла.

Особо значимым для нас является констатация Набоковым явления, которое он назвал «жизнь в смерти», а мы определяем как метафизическую смерть. Очевидно, что писатель не только признавал факт духовной гибели человека при продолжающемся физическом существовании, но и осознавал его крайнюю экзистенциальную значимость и опасность, ибо «смерть души» не только разрушает земную жизнь личности, но и лишает ее возможности обрести блаженное инобытие.

Таким образом, мы обращаемся и к проблемам «онтологии текста», потому что, по справедливому суждению исследователя J1. Карасева, исходной, хотя и не обязательно всякий раз называемой точкой отсчета тут выступает сопоставление шансов двух противоборствующих сил: понятия «жизни» и «смерти» могут как угодно переиначиваться, переплетаться, маскироваться, но именно их конкретное сочетание определит собой то, что я называю «онтологической схемой» текста» [153, 59].

Сопоставляя онтологию Набокова с существующими философскими системами, мы считаем, что писатель в своей художественной системе близок экзистенциализму и персонализму.

Актуальность диссертации обусловлена необходимостью целостного научного исследования принципиально важного в набоковском дискурсе мотива метафизической смерти в его функционально-семантической парадигме.

Объектом исследования являются русские романы В. Набокова.

Предметом исследования выступает функционирование мотива метафизической смерти как смыслосозидающего инварианта в русскоязычных романах писателя.

Материалом исследования являются романы В. Набокова «Машенька», «Король, дама, валет», «Защита Лужина», «Соглядатай», «Подвиг», «Отчаяние», «Камера обскура», «Приглашение на казнь». Мы не включили роман «Дар» ввиду незначительной функциональности в нем интересующего нас мотива. Варианты мотива, встречающиеся в этом романе на периферии повествования, подробно рассматриваются при анализе указанных выше произведений.

Цель работы состоит в выявлении семантической многомерности мотива метафизической смерти и способов его реализации в русских романах В. Набокова.

Достижение данной цели предполагает решение следующих задач:

- исследовать историко-культурный, философско-психологический и литературный контексты осмысления проблемы смерти;

- проанализировать функции и варианты мотива метафизической смерти в сюжетах анализируемых произведений;

- проследить способы трансформации исследуемого мотива;

- выявить ценностные ориентации писателя в процессе актуализации мотива метафизической мортальности;

- определить возможности сопротивления метафизической смерти, эксплицированные в сюжетных коллизиях.

Теоретико-методологической основой исследования послужили труды М. Бахтина, Н. Бердяева, В. Варавы, Б. Гаспарова, А. Жолковского, К. Исупова, JI. Карасева, Ю. Лотмана, Г. Лейбница, Т. Мордовцевой, о

Б. Успенского, Э. Фромма, И. Хейзинги, Ю. Щеглова и др. При рассмотрении центральной проблемы диссертационного исследования мы опираемся на труды Б. Аверина, В. Александрова, Г. Барабтарло, Б. Бойда, Н. Букс, А. Долинина, А. Злочевской, А. Леденева, М. Липовецкого, А. Люксембурга, А. Мулярчика, С. Хасина, М. Шульмана и др.

В работе используются методы и приемы мотивного, структурно-семантического, мифопоэтического и интертекстуального анализа. Основные положения, выносимые на защиту:

1. Мотив метафизической смерти является постоянным смыслосозидающим элементом в художественном пространстве русских романов В. Набокова.

2. Мотив метафизической смерти вариативен и проходит сложную эволюцию в художественной системе исследуемой прозы.

3. Способы его трансформации и типы взаимодействия с семантически и структурно близкими вариантами создают устойчивость и единство танатологического поля.

4. В романах В. Набокова он наиболее адекватно выражает центральную мысль писателя об ограниченности субъективного восприятия действительности, о трагизме несовпадения реальности и ее образа в гносеологической и онтологической картине мира его героев и о губительности душевного эскапизма, уводящего от реальности.

5. Анализ мотива метафизической смерти помогает выявить ценностные ориентации писателя: творческое восприятие мира, необходимость сохранения самоидентификации. В. Набоков также выдвигает идею возмездия, идею губительности таких явлений, как равнодушие, отказ от индивидуальности, поглощенность страстью, чрезмерная привязанность к материальному миру и стремление подчинить непредсказуемую действительность своему сознанию.

6. В русских романах В. Набокова нашло отражение своеобразие преодоления метафизической энтропии и представлена галерея персонажей, победивших духовную мортальность. Каждый из этих героев в той или иной степени является протагонистом автора.

Научная новизна. Настоящая работа представляет собой первое целостное системное исследование реализации мотива метафизической смерти в творческом дискурсе В. Набокова.

Анализ данного мотива на разных уровнях художественной структуры (сюжетном, словесном, образном) уточняет онтологические представления писателя о бытии, которому присущи антагонистичные витальные и мортальные процессы как на эмпирическом, так и на метафизическом уровнях. В работе предлагаются новые варианты интерпретации некоторых характеров и коллизий романов.

Теоретическая значимость: материалы и выводы работы могут быть использованы как для дальнейшего изучения творчества В. Набокова, так и для исследования мортальной проблематики в художественном дискурсе других писателей. Помимо этого, работа может представлять значимость для развития такого научного направления, как танатология.

Практическая значимость: результаты диссертационного исследования могут быть применены в лекционных курсах по истории русской литературы XX века, литературы «русского зарубежья», в работе спецкурсов по творчеству В. Набокова.

Апробация работы: Основные положения исследования отражены в 13 публикациях (в том числе 2 статьи опубликованы в изданиях, рекомендуемых ВАК РФ), а также в докладах на внутривузовских научно-практических конференциях Елецкого государственного университета им. И. А. Бунина (2006, 2008) и в Школе молодых ученых по гуманитарным наукам ЕГУ им. И. А. Бунина (2007), на Всероссийской конференции «Михаил Пришвин: диалоги с эпохой» (Елец, 2008), а также на международных конференциях: «Творчество И. А. Бунина и философско-художественные искания на рубеже XX-XXI веков» (Елец, 2006), «Липецкий потоп» и пути развития русской литературы» (Липецк, 2006), «Набоковские чтения» (Санкт-Петербург, 2008), «Человек и природа в русской литературе (к 95-летию С. П. Залыгина)» (Мичуринск, 2008).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка, включающего 319 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Мотив метафизической смерти в русских романах В. Набокова"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Анализ романов В. Набокова позволил представить общую картину реализации мотива метафизической смерти в крупной прозе русского периода писателя. Метафизическая мортальность изображается Набоковым как внутреннее разрушение человека и как распад душевных связей. Причиной первого являются утрата самоидентификации, порабощенность фатальной страстью, приверженность ложным ценностям и, соответственно, искаженное мировосприятие. С этим согласуются причины распада внутренних связей, следствием которого становятся разочарования, охлаждение, отчуждение, забвение, изменение мировоззрения. Духовная смерть персонажей представлена у Набокова как априорное и неизменное состояние и как процесс. Вторая ситуация предполагает варианты развития событий: преодоление мортальности через обретение внутренней гармонии (душевное прозрение) или гибель.

Исследованный нами мотив выступает в романах писателя как элемент сюжетостроения и смыслосозидания. Мотив метафизической мортальности является также формой диалога с культурной традицией, и одним из способов его воплощения в художественном дискурсе писателя становится мифопоэтика. В исследованных романах были представлены мифологемы огня, воды, крови, рая, ада и т. д. В целом, обращаясь к архаическим сюжетным схемам смерти, болезни, игры, чувственного влечения, слепоты, убийства, суицида, преображения, В. Набоков корректирует их вариантами детерминированных реальностью событий.

Мотив метафизической мортальности организует сложную, многозначную систему, и необходимым условием ее успешного функционирования является поливариантность.

Анализ русских романов В. Набокова свидетельствует о наличии общих элементов, присутствующих в каждом из них, что в свою очередь позволяет нам говорить не об отдельных текстах, а о достаточно цельной художественной системе, сложившейся за период русскоязычного творчества В. Набокова.

Мотив метафизической смерти является постоянным и существенным элементом данной системы: проявившись уже в самом первом романе писателя, он проходит через все дальнейшие, трансформируясь и семантически обогащаясь. «Машенька» знаменательна тем, что в ней представлено значительное количество вариантов рассмотренного мотива, поэтому ее можно заявить «моделью всех последующих романов Набокова» [28, 267]. В «Машеньке» актуализировано значительное количество вариантов исследованного инвариантного единства: темнота, сумерки, туман, дрема, тень, физическое нездоровье, искусственный свет, кинематограф, черный цвет, воск, предметы с семантикой смерти (скелет, черепа) и т. д. Последующие произведения писателя обогащают его новыми вариантами: искусственное подобие человека (кукла, манекен, статуя, марионетка и т. д.), балаган, холод, лед, слепота, статичность; герметичность и т.д. В «Камере, обскуре» проходит мотив нежити: ряд героев уподобляются оборотню, вампиру, ожившему трупу, что привносит специфический колорит жанра хоррор в роман, подчиненный кинематографическим законам.

Мотив метафизической смерти функционален в описании внешности персонажей (акцентируются холодность, бездушная чувственность и т. д.), их здоровья (его качество соответствует степени витальности), внутреннего состояния (ясность / сумеречность, свет / тьма и т. д.), мировоззренческой системы (меркантильность, склонность к преступлению, стремление подчинить действительность законам разума и т. д.), а также окружающей обстановки.

В число ранее не изученных аспектов, затронутых в нашем исследовании, входит мотив некропространства — зоны, обладающей семантикой мортальности и снабженной соответствующей атрибутикой. В ходе анализа взаимодействия героя и некропространства мы пришли к выводу о наличии двух видов метафизического контакта между ними. Первый: персонаж транслирует свое тягостное душевное состояние на окружающую обстановку, и она становится его отображением. Второй: герой попадает в терминальную зону и оказывается в ее власти.

Специфика набоковских некропространств заключается в том, что автор наделяет семантикой мортальности пространства, изначально ей не обладающие. Писатель организует их на предметном, символическом и лексическом уровнях таким образом, чтобы одной из их смысловых доминант была смерть. В русских романах в качестве типов некропространств выступают реальные интерьеры: пансион, квартира, заброшенная комната, арка, съемочный павильон, кинозал. Экстерьер тоже может принять на себя мортальный исходный смысл: в системе набоковского художественного времени это традиционно связывается с зимой. Некропространствами могут быть не только конкретные территории, но и окружающая социальная среда, подчиненная губительной системе ценностей (мир мещанской пошлости в «Соглядатае», Зоорландия в «Подвиге», условное государство в «Приглашении на казнь»).

В романе «Камера обскура» признаки некропространства приобретает тело героя: после первой измены тот ощущает его отчужденность, граничащую с мертвенностью. Произведение интересно представленной в нем параллелью «чувственная страсть» — «смерть», являющейся своеобразным авторским синтезом Эроса и Танатоса. Набоков не менее явственно проводит также параллель: «измена» — «смерть», употребляя понятия и знаки из мортальной сферы. Эрос писателя многогранен: он включает в себя как глубокие подлинные чувства, так и бездушное физическое влечение. В творческом дискурсе писателя сексуальное притяжение находится между двумя извечными полюсами любовь / смерть, и чем дальше оно будет от первого, тем ближе окажется ко второму.

Некропространства в романах могут носить метафизический характер, сопрягаясь с феноменом творчества (сюжет, представший в писательском воображении отца Лужина и виртуальная реальность шахматной игры в «Защите Лужина», карикатура и художественное пространство рассказа Зегелькранца в «Камере обскуре» и т. д.).

Для набоковских романов характерно наличие нескольких типов некропространств в одном произведении. Особенно интересна в этом плане «Защита Лужина»: в ней мортальные зоны образуют своеобразную анфиладу и несут сюжетостроительную функцию. Последним типом некропространства в романе, на наш взгляд, становится ад.

В аспекте хроноса оппозиция витальности / мортальности представлена противодействием линейной и циклической моделей (когда последняя является замкнутым кругом), а также — антагонизмом движущегося времени и атемпоральности. Соответственно; в число характеристик хронотопа в романах входят антиномии динамики / статики, разомкнутости / герметичности. 1

Мотив метафизической смерти также находит свое воплощение в цветописи. Колористическая символика набоковского дискурса, включающая традиционную бинарную оппозицию белого / черного, наиболее ярко представленную в «Защите Лужина», обогащается авторской оппозицией синего / черного.

Исследованный мотив проходит сложный путь эволюции: в одних произведениях он семантически суггестируется (это в наибольшей мере относится к «Защите Лужина» и «Камере обскуре»), в других наблюдается его редукция («Подвиг»).

Необходимо указать, что писатель демонстрирует способы сопротивления метафизической энтропии: в русских романах представлена галерея персонажей, преодолевших мортальность: Ганин, Смуров, Цинциннат Ц. Они в той или иной степени являются протагонистами автора.

Каждый из них, в отличие от героев-эскейперов Лужина и Бруно Кречмара, а также духовных мертвецов Марты, Франца, Роберта Горна, Германа, Марфиньки и др., находится в процессе внутренней борьбы с собой и со средой. Исходом этого становится победа, сущность которой — обретение витального мирочувствования.

Таким образом, мотив метафизической смерти играет в художественной системе писателя не частную роль, а является одним из компонентов, определяющих общий характер творчества В. Набокова. Через русскоязычный дискурс писателя проходит мысль о том, что витальность человека зависит от специфики его взаимодействия с окружающей реальностью; приверженность ложным аксиологическим системам, душевная замкнутость и недвижимость, тяга к статичным формам бытия ведут личность к распаду.

Список научной литературыЛебедева, Виктория Юрьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Набоков, В.В. Американский период Текст.: собр. соч. в 5 т. / В.В. Набоков. — СПб.: «Симпозиум», 1999.

2. Набоков, В.В. Дар Текст. / В.В. Набоков // Собр. соч. в 4 т. М.: Правда, 1990. - Т. 3.-С. 12-330.

3. Набоков, В.В. Другие берега Текст. /В.В. Набоков // Романы. М.: Худож. лит., 1989.-С. 361-509.

4. Набоков, В.В. Защита Лужина Текст. / В.В. Набоков // Русское литературное зарубежье (Е.И. Замятин, В.В. Набоков, A.M. Ремизов). -Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 1997. — 496 с.

5. Набоков, В.В. «Знаете, что такое быть знаменитым писателем.?» Текст. / В.В. Набоков // Иностранная литература. — 2003. №7. - С. 208-219.

6. Набоков, В.В. Из интервью Бернару Пиво на французском телевидении. 1975 г. Текст. / В.В. Набоков // Звезда. 1999. - № 4. - С. 48-54.

7. Набоков, В. В. Камера обскура Текст. / В.В. Набоков // Романы. М.: Современник, 1990. - С. 257-392.

8. Набоков, В.В. Король, дама, валет Текст. / В.В. Набоков // Русский период. Собр. соч. в 5 т. — СПб.: «Симпозиум», 2000. — Т.2.- 838 с.

9. Набоков, В.В. Лекции по зарубежной литературе Текст. / В.В. Набоков. — М.: Независимая газета, 1998. 510 с.

10. Ю.Набоков, В.В. Машенька Текст. / В.В. Набоков // Романы. М.: Современник, 1990. - С. 19-101.

11. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе Текст. /В.В. Набоков. — М.: Изд-во Независимая Газета, 2002. — 704 с.

12. Набоков, В.В. Отчаяние Текст. / В.В. Набоков // Русский период. Собр. соч. в 5 т. СПб.: «Симпозиум», 2000. - Т.З. - С. 394-530.

13. Набоков, В.В. Pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей Текст. / В.В.

14. Набоков // Антология в 2 т. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. -Т.1.-973 с.

15. Набоков, В.В. Подвиг Текст. / В.В. Набоков // Русский период. Собр. соч. в 5 т. СПб.: «Симпозиум», 2000. - Т.З. - С. 94-249.

16. Набоков, В.В. Пошляки и пошлость / В.В. Набоков. (http: www.megalit.ru/biblio-techka/nabokovrus/nabokovrus26php).

17. Набоков, В.В. Предисловие к английскому переводу романа «Подвиг» ("Glory") Текст. / В.В.Набоков // Pro et contra: Личность и творчество

18. Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей: Антология. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. - Т.1. - С. 70-74.

19. Набоков, В.В. Приглашение на казнь Текст. / В.В. Набоков // Романы. -М.: Современник, 1990. С. 393-524.

20. Набоков, В.В. Русский период Текст.: собр. соч. в 5 т. / В.В. Набоков. -СПб.: «Симпозиум», 2000.

21. Набоков, В.В. Соглядатай Текст. / В.В. Набоков // Русский период. Собр. соч. в 5 т. СПб.: «Симпозиум», 2000. - Т.З. - С. 42-93.

22. Набоков, В.В. «Я был вовсе не фривольной птичкой в ярких перьях, а строгим- моралистом» Текст. / В.В. Набоков // Литературная газета. -1999.-№14.-С. 12.

23. Аверин, Б.В. Дар Мнемозины: Романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции Текст. / Б.В. Аверин. СПб.: Амфора, 2003.-399 с.

24. Агеносов, В.В. Соотношение отечественной культуры и культуры русского зарубежья Текст. / В.В. Агеносов // Культурология сегодня: основы, проблемы, перспективы. М., 1993. - С. 54-72.

25. Адамович, Г.В. Владимир Набоков Текст. / Г.В. Адамович // Одиночество и свобода. СПб., 1993. - С. 113-124.

26. Адамович, Г.В. Предисловие Текст. / Г.В. Адамович // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии. Сост. Н. Мельников. — М.: НЛО, 2000. С. 70-76.

27. Адамович, Г.В. Рецензия: «Современные записки», книга 58 Текст. / Г.В. Адамович // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии. Сост. Н. Мельников. М.: НЛО, 2000. - С. 134-136.

28. Айхенвальд, Ю. Рецензия: Король, дама, валет. Берлин: Слово, 1928 Текст. / Ю. Айхенвальд // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии. Сост. Н. Мельников. М.: НЛО, 2000. - С. 36-40.

29. Айхенвальд, Ю. Рецензия на сборники В. Набокова «Гроздь» и «Горний путь» Текст. / Айхенвальд Ю. // Руль 28.01.1923. П., 1926.

30. Акимова, И.И. Средства репрезентации языковой личности в дискурсе В. Набокова; метафора и символ Текст. / И.И. Акимова // Русский язык как иностранный: лингвистические проблемы. — М., 1997. — С. 57-63.

31. Александров, В.Е. Набоков и потусторонность: метафизика, этика, эстетика Текст. / В.Е. Александров. СПб.: Алетейя, 1999. - 313 с.

32. Александров, В.Е. Набоков и «серебряный век» русской культуры Текст. /В.Е. Александров // Звезда. 1996. - №11. - С. 216-230.

33. Александров, В.Е. Спасение от эмиграции у Набокова Текст. / В.Е. Александров // Диапазон. М. - 1993. - С. 27.

34. Анастасьев, Н.А. Бывают странные сближенья Текст. / Н.А. Анастасьев // Вопросы литературы. 1999. - Вып. №5. - С. 127-141.

35. Анастасьев, Н.А. Владимир Набоков. Одинокий король. Текст. / Н.А. Анастасьев. М.: Центрполиграф, 2002. - 523 с.

36. Анастасьев, Н.А. Дитя слова Текст. / Н.А. Анастасьев // Урал. 1988. -№6. -С. 136-140.

37. Анастасьев, Н.А. Феномен Набокова. Текст. /Н.А. Анастасьев. -М.: Сов. Писатель, 1993.-318 с.

38. Антонов, С.А. Эстетический мир Набокова: парадигмы прочтения Текст. / С.А. Антонов // Russian Studies: Ежеквартальник русской филологии и культуры. 1995. - №3. - С. 430-443.

39. Арнольд, И.В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность Текст.: сб.статей / И.В. Арнольд. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. - 444 с.

40. Арьев, А. И сны, и явь. (О смысле литературно-философской позиции В. В. Набокова) Текст. / А. Арьев // Звезда. 1999. - №4. - С. 204-213.

41. Аствацатуров, А.А. Проблема смерти в поэтической системе Т.С. Элиота Текст. / А.А. Аствацатуров // Фигуры Танатосаб Искусство умирания: сб. статей; под ред. А.В. Демичева, М.С. Уварова. СПб.: Изд-во СПбГУ. -1998.-С. 34-50.

42. Бабенко, Л.Г. Филологический анализ текста. Основы теории, принципы и аспекты анализа Текст. / Л.Г. Бабенко М.: Академический проспект; Екатеринбург: Деловая книга, 2004. — 462 с.

43. Бабич, Д. Каждый может выйти из зала: театрализация зла Текст. / Д. Бабич // Вопросы литературы. 1999. - №5. - С. 142-157.

44. Барабтарло, Г.А. Сверкающий обруч: О движущей силе у Набокова. Текст. / Г.А. Барабтарло. СПб.: Гиперион, 2003. - 324 с.

45. Барабтарло, Г.А. Призрак из первого акта Текст. / Г.А. Барабтарло // Звезда.-1996.-№11.-С. 140-145.

46. Барабтарло, Г.А. Ужас и благость Текст. / Г.А. Барабтарло // Звезда. -2002.-№7. -С. 188-193.

47. Барковская, Н.В. Художественная структура романа В. Набокова «Дар» Текст. / Н.В. Барковская // Проблема взаимодействия метода, стиля и жанра в советской литературе. — Свердловск, 1990. — С.30-42.

48. Батищев, Г.С. Особенности культуры глубинного общения Текст. / Г.С. Батищев // Вопросы философии. №3. - 1995. - С. 103-130.

49. Бахтин, М.М. Автор и герой: к философским основам гуманитарных наук Текст. / М.М. Бахтин. СПб.: Азбука, 2006. - 336 с.

50. Бахтин, М.М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. Текст. / М.М. Бахтин. М.: Художественная литература, 1975. - 502 с.

51. Бахтин, М.М. Литературно-критические статьи. Текст. / М.М. Бахтин. -М., 1986.-541 с.

52. Бахтин, М.М. Проблемы поэтики Достоевского. Текст. / М.М. Бахтин. — М., 1963.-382 с.

53. Берберова, Н. Набоков и его «Лолита» Текст. / Н. Берберова // В.В. Набоков: pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей: Антология. -СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. Т.1. - С. 284-307.

54. Бердяев, Н.А. Дух русской революции Текст. / Н.А. Бердяев // Литературная учеба. 1990. - №2. - С. 123-141.

55. Бердяев, Н.А. Опыт эсхатологической метафизики: Творчество и объективация Текст. / Н.А. Бердяев // Творчество и объективация. — Минск: Экономпресс, 2000. С. 241-295.

56. Березина, А.Г. Роман В.Набокова «Отчаянье», прочитанный германистом: (Пробл. цитирования) Текст. / А.Г. Березина // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер.2, история, языкознание, литературоведение. — СПб.,1994. Вып.1. -С. 92-105.

57. Бетея, Д. Изгнание как уход в кокон: образ бабочки у Набокова и Бродского Текст. / Д. Бетея // Русская литература. — 1991.-№3.-С. 121132.

58. Биргер, JI.А. «Страсти по Набокову»: творчество В. Сирина в эмигрантской критике Текст. / Л.А. Биргер, А.В. Леденев // Классика и современность в литературной критике русского зарубежья 1920-1930-х годов: Сб. науч. тр. Ч. 2. М., 2006. - С. 111-130.

59. Битов, А. Близкое ретро, или Комментарий к общеизвестному Текст. / А. Битов // Новый мир. 1989. - №4. - С. 135-164.

60. Битов, А. Ясность бессмертия Текст. / А. Битов // Звезда. 1996. - №11. -С. 134-139.

61. Бицилли, П.М. Возрождение аллегории Текст. / П.М. Бицилли // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии. Сост. Н.Мельников. -М.: НЛО, 2000. -С. 208-219.

62. Бицилли, П.М. Статьи: история, культура, литература Текст. / П.М. Бицилли // Русская литература. 1990. - №2. - С. 134-154.

63. Бланк, К. Петербург, Крым и миф вечного возвращения («Машенька» и «Евгений Онегин») Текст. / К. Бланк //А. С. Пушкин и В. В. Набоков в Сб. докладов международной конференции 15-18 апреля 1999 г. СПб.: Дорн., 1999.-С. 142-149.

64. Бло, Ж. Набоков Текст. / Ж. Бло. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр Блиц, 2000. - 240 с.

65. Блюм, А.В. «Поэтик белый, Сирин.»: (Набоков о цензуре и цензура о Набокове) Текст. / А.В. Блюм // Звезда. 1999. - №4. - С. 198-203.

66. Бодрийяр, Ж. Символический обмен и смерть Текст. / Ж. Бодрийяр. М.: Университет; Добросвет, 2006. — 389 с.

67. Бойд, Б. Владимир Набоков = Vladimir Nabokov: Американские годы: Биография. Текст. / Б. Бойд. М.: Независимая газета: Симпозиум, 2004. - 927 с.

68. Бойд, Б. Владимир Набоков: русские годы. Текст. / Б. Бойд. М.: Издательство Независимая Газета, 2001. - 695 с.

69. Бойд, Б. Метафизика Набокова: Ретроспективы и перспективы Текст. / Б. Бойд // Набоковский вестник. Вып.6. — СПб., 2001. — С. 146-155.

70. Болотова, М.А. Текст и смысл. Стратегия чтения: К. К. Вагинов «Козлиная песнь», В. В. Набоков «Дар», М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита» Текст. / М.А. Болотова. Новосибирск, 2004. - 191 с.

71. Бугаева, Л.Д. Логика тайны у Набокова (Достоевский, Кант, Иов и загадка бытия) Текст. / Л.Д. Бугаева // Набоковский вестник. Вып. 6. -СПб., 2001.-С. 189-203.

72. Букс, Н. Эшафот в хрустальном дворце: О русских романах В. Набокова Текст. / Н. Букс. — М.: Новое литературное обозрение, 1998. — 199 с.

73. Бурцев, А. Действующий айсберг: В. Набоков и споры о нем Текст. / А. Бурцев // Полярная звезда. 1991. - №2. - С.27-30.

74. Буслакова, Т.П. Литература русского зарубежья: Курс лекций Текст. / Т.П. Буслакова. М.: Высш. шк., 2003. - 364 с.

75. Варава, В.В. Современная российская танатология (опыт типологического описания) / В.В. Варава -(http://www.credonew.rU/credonew/0305/2.htm).

76. Вейдле, В.В. Рецензия на роман Набокова «Отчаяние» (Берлин: Петрополис, 1936) Текст. / В. Вейдле // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии. Сост. Н.Мельников. -М.: НЛО, 2000. С. 127-128.

77. Веселовский, А.Н. Историческая поэтика. Текст. / А.Н. Веселовский Л.: Гослитиздат, 1940. — 648 с.

78. Виноградова, В.Н. Словотворчество В. Набокова Текст. / В.Н. Виноградова, И.С. Улуханов // Язык как творчество. М., 1996 — С. 267-276.

79. Винокур, Г.О. О языке художественной литературы Текст. / Г.О. Винокур. — М.: Высшая школа, 1991. 447 с.

80. Воронина, О.Ю. «Акмеистическая ясность» романа В. Набокова «Защита

81. Лужина» Текст. / О.Ю. Воронина // Набоковский вестник. Вып. 6. Спб., 2001. - С. 99-108.

82. Воронина, О.Ю. «Игра миров» и художественная реальность: Онтологическая проблематика в творчестве В.В. Набокова Текст. / О.Ю. Воронина // Набоковский вестник. — СПб., 2001. — Вып.6. — С. 156-166.

83. Воскресенская, М.А. Символизм как мировидение Серебряного века: Социокультурные факторы формирования общественного сознания российской культурной элиты рубежа XIX-XX веков Текст. / М.А. Воскресенская. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2003. - 224 с.

84. Гаген, Т. Одинокий король Текст. / Т. Гаген // Учительская газета. — 1991.- № 40. — С. 11.

85. Галимова, С. Три карты («Пиковая дама» Пушкина и «Король, дама,валет» Набокова) Текст. / С. Галимова // Звезда. — 2003. № 1. — С. 110120.

86. Гальцева, Р. Помеха Человек: опыт века в зеркале антиутопий Текст. /

87. Р. Гальцева, И. Роднянская // Новый мир. 1988. - №12. - С. 217-230.

88. Гаспаров, Б.М. Литературные лейтмотивы: очерки русской литературы XX века Текст. / Б.М. Гаспаров. М., 1994. - 263 с.

89. Геллер, Л. Художник в зоне мрака Текст. / Л. Геллер // Слово мера мира. - М., 1994. - С. 44-53.

90. Генис, А. Модернизм как стиль XX века Текст. / А. Генис // Звезда. -200.-№11.-С. 202-209.

91. Гильманов, В.Х. Странствия русского эроса в творчестве В. Набокова Текст. / В.Х. Гильманов // Набоковский сборник. Мастерство писателя:

92. Калининградский государственный университет. Под. ред. М.А. Дмитровской. Калининград: Изд-во Калининградского гос. ун-та, 2001. - С. 68-86.

93. Глушанок, Б.Б. Из переписки В. В. Набокова с редакторами (вступительная заметка, публикация, комментарии) Текст. / Б.Б. Глушанок // Звезда. 2002. - №7. - С. 175-187.

94. Горковенко, А.А. Роман В. Набокова «Дар»: авторская интерпретация на фоне эмигрантской критики 30-х годов Текст. / А.А. Горковенко // Русская классика XX века: пределы интерпретации. Ставрополь, 1995. С. 73-76.

95. Григорьева, Н. Авангард в «Отчаянии» Текст. / Н. Григорьева // Империя

96. N. Набоков и наследники. Сборник статей / Редакторы-составители Ю. Левинг, Е. Сошкин. М.: НЛО, 2006. С. 363-384.

97. Гурболикова, О.А. Тайна Владимира Набокова. Процесс осмысления. Библиографические очерки Текст. / О.А. Гурболикова. — М.: РГБ, 1995. 249 с.

98. Гуревич, А.Я. Представления о времени в средневековой Европе Текст. / А.Я. Гуревич // История и психология. М.: Наука, 1971. - С. 159-198.

99. Гуревич, А.Я. Смерть как проблема исторической антропологии: О новом направлении в зарубежной историографии Текст. / А.Я. Гуревич // Одиссей. Человек в истории. Исследования по социальной истории и истории культуры. М., 1989. - С. 114 - 135.

100. Гусев, В. Вещий сон: Диалог Текст. / В. Гусев, П. Паламарчук // Лит. учеба. 1987. - №6. - С. 62-66.

101. Давыдов, С. «Гносеологическая гнусность» Владимира Набокова: Метафизика и поэтика в романе «Приглашение на казнь» Текст. / С. Давыдов // Логос. 1991. - Вып. №1. - С. 175-184.

102. Давыдов, С. Тексты-матрешки Владимира Набокова Текст. / С. Давыдов. СПб.: Кирцидели. - 2004. - 157 с.

103. Давыдов, С. Что делать с «Даром» Набокова? Текст. / С. Давыдов // Обществ, мысль: Исследования и публикации. М.,1993. — Вып.4. -С.59-75.

104. Даниэль, С. Оптика Набокова Текст. / С. Даниэль // Набоковский вестник. Вып. 4. СПб., 1999. - С. 168-172.

105. Дарк, О. Загадка Сирина: ранний Набоков в критике «первой волны» русской эмиграции Текст. / О. Дарк // Вопросы литературы. 1990. -№3. - С. 243-257.

106. Дарк, О. Комментарии Текст. / О. Дарк // Набоков В. В. Собр. соч. в 4 т. Т.2. - М. - 1990. - С. 444.

107. Двинятин, Ф. Набоков, модернизм, постмодернизм и мимесис Текст. / Ф. Двинятин // Империя N. Набоков и наследники. Сборник статей / Редакторы-составители Ю. Левинг, Е. Сошкин. М.: НЛО, 2006. С. 442481.

108. Демидова, О.Р. Владимир Набоков и журнал «Числа»: несостоявшийся диалог / О.Р. Демидова. —http:www.anthropology.rn/ru/texts/demidova/educdial-22.html).

109. Демичев, А.В. Беа&нейленд Текст. / А.В. Демичев // Фигуры Танатоса: Искусство умирания: сб. статей. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998. — С. 5157.

110. Денисова, Т.Ю. Проблема одиночества: варианты художественного осмысления / Т.Ю. Денисова. — (http: ciu.nstu.ru/nichportal/disserfiles/344291227029470.doc).

111. Десятое, В. Русский постмодернизм: полвека с Набоковым Текст. /

112. B. Десятов // Империя N. Набоков и наследники. Сборник статей / Редакторы-составители Ю. Левинг, Е. Сошкин. М.: НЛО, 2006.1. C. 210-256.

113. Дженуэй, Э. Маг Набоков Текст. / Э. Дженуэй // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критическиеотзывы, эссе, пародии. Сост. Н.Мельников. — М.: НЛО, 2000. — С. 562575.

114. Джонсон, Д.Б. Источники «Отчаяния» Набокова Текст. / Д.Б. Джонсон // Набоковский вестник. Вып. 5. Спб., 2000. - С. 37-46.

115. Дзядко, Т. Театральное начало в романе Владимира Набокова «Приглашение на казнь» / Т. Дзядко. (http: www.rusfil.com/fil/fO 12.shtml).

116. Долинин, А.А. Две заметки о романе В. Набокова «Дар» Текст. / А.А. Долинин // Звезда. 1996. - №11. - С. 168-180.

117. Долинин, А.А. «Двойное время» у Набокова (От «Дара» к «Лолите») Текст. / А.А. Долинин // Пути и миражи русской культуры. — СПб., 1994.-С. 283-322.

118. Долинин, А.А. Загадка недописанного романа Текст. / А.А. Долинин // Звезда. 1997.-№12.-С. 215-224.

119. Долинин, А.А. Истинная жизнь писателя Сирина: от «Машеньки» — к «Защите Лужина» Текст. / А.А. Долинин // Набоков В.В. Собр. соч. русского периода в 5 т. СПб.: Симпозиум, 2000. - Т. 2 — 838 с.

120. Долинин, А.А. Истинная жизнь писателя Сирина: от «Соглядатая» — к «Отчаянию» Текст. / А.А. Долинин // Набоков В.В. Русский период. Собр. соч. в 5 т. СПб.: «Симпозиум», 2000. - Т. 3 - С. 9-41.

121. Долинин, А.А. Примечания. Подвиг. Текст. / А.А. Долинин, Г.М. Утгоф // Набоков В.В. Собр. соч. русского периода в 5 т. — СПб.: Симпозиум, 2000.-Т. 3.-838 с.

122. Долинин, А.А. Удар и дар Владимира Набокова Текст. / А.А. Долинин // Новое время. 1997. - №26. - С. 40-41.

123. Долинин, А.А. Цветная спираль Набокова Текст. / А.А. Долинин // Набоков В. Рассказы. Приглашение на казнь: Роман. Эссе. Интервью. Рецензии. -М.: Книга, 1989. С. 438-439.

124. Дубровский, Д.И. Смысл смерти и достоинство человеческой личности Текст. / Д.И. Дубровский // Философские науки. 1990. - № 5. - С. 116 -120.

125. Елисеев, Н. Пристальное прочтение Текст. / Н. Елисеев // Постскриптум. 1999. - №1. - С. 210-215.

126. Елисеев, Н. Словарь литературоведческих терминов Текст. / Н. Елисеев -М., 2002.-320 с.

127. Ерофеев, В. В поисках потерянного рая (Русский метароман В. Набокова) / В.В. Ерофеев. — (http://aptechka.agava.ru/statyi/knigi/vlpv/vlpv6a.html).

128. Есаулов, И.А. Поэтика литературы русского зарубежья (Шмелев и Набоков: два типа завершения традиции) Текст. / И.А. Есаулов // Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1995. - С. 238-267.

129. Есаулов, И.А. Праздники. Радости. Скорби: Литература русского зарубежья как завершение традиции Текст. / И.А. Есаулов // Новый мир. 1992. - №10. - С. 232-242.

130. Жиличев, Е.В. Иронический дискурс В. Набокова: («Защита Лужина») Текст. / Е.В. Жиличев, В.И. Тюпа // Кормановские чтения. — Ижевск, 1994. -Вып.1. -С.191-201.

131. Жирмунский, В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика Текст. / В.М. Жирмунский. Л.: Наука, 1997. - 408 с.

132. Жолковский, А.К. Блуждающие сны и другие работы Текст. / А.К. Жолковский. М.: Наука, 1994. - 428 с.

133. Жолковский, A. Philosophy of composition: (К некоторым аспектам структуры одного литературного текста) Текст. / А.К. Жолковский // Культура русского модернизма. -М.,1993. С.390-399.

134. Зайцев, К. Рецензия: «Современные записки», книга 44 Текст. / К. Зайцев // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве

135. Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии. Сост. Н. Мельников. М.: НЛО, 2000. - С. 79-80.

136. Залыгин, С. О Набокове Текст. / С.О. Залыгин // Новый мир. 1987. -№4. -С. 173-174.

137. Заманская, В.В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий Текст. /В.В. Заманская. М.: Флинта: Наука, 2002. - 304 с.

138. Зверев, A.M. Набоков Текст. / A.M. Зверев. М.: Мол. гвардия, 2001. -453 с.

139. Злочевская, А.В. Художественный мир Владимира Набокова и русская литература XIX века Текст. / А.В. Злочевская. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2002.-185 с.

140. Иванова, Е. Владимир Набоков: выломавшее себя звено Текст. / . Е. Иванова // Литературная учеба. — 1989. №6. - С. 153-161.

141. Иванова, Н.И. Разнообразие включения гоголевских рецепций в , романные тексты В.В.Набокова Текст. / Н.И. Иванова // Набоковский вестник. Вып. 4. СПб., 1999. - С. 42-46.

142. Иваск, Ю. Мир Владимира Набокова Текст. / Ю. Иваск // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии. Сост. НМельников. М.: НЛО, 2000. - С. 557-562.

143. Ильин, С. Прибавляя нули: Кое-что о Набокове сверх школьной программы Текст. / С. Ильин, В. Шохина // Независимая газета. 1997. -№ 3. - С. 8.

144. Империя N. Набоков и наследники Текст.: сб. статей; редакторы-составители Ю.Левинг, Е.Сошкин. М.: НЛО, 2006. - 544 с.

145. Исахайя, Ю. Набоков и набоковедение: девяностые годы Текст. / Ю. Исахайя // Империя N. Набоков и наследники: сб. статей; редакторы-составители Ю.Левинг, Е.Сошкин. -М.: НЛО, 2006. С. 181-192.

146. Исупов, К.Г. Русская философская танатология / К.Г. Исупов. — (http://www.philosophy.ru/library/vopros/27.html).

147. Исупов, К.Г. Философия и литература «серебряного века» (сближения и перекрестки) Текст. / К.Г. Исупов // Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). - ИМЛН РАН. - М.: Наследие. - 2000. -Книга 1.-960 с.

148. Кайда, Л.Г. Композиционный анализ художественного текста: Теория. Методология. Алгоритмы обратной связи Текст. / Л.Г. Кайда. — М.: Флинта, 2000. 152 с.

149. Какинума, Н. Тяготение В. Набокова к «потусторонности» Текст. / Н. Какинума // Русский литературоведческий журнал. 1997. - №11. -С. 293-315.

150. Кантор, В.К. В поисках личности: опыт русской классики Текст. / В.К. Кантор. М., 1994. - 240 с.

151. Карасев, Л.В. Онтологический взгляд на русскую литературу / Л.В. Карасев. (http://www.poetica.m/fulltext.php?t=l 19).

152. Карасев, Л.В. Онтология и поэтика Текст. / Л.В. Карасев // Вопросы философии. 1996. -№ 7. - С. 55-82.

153. Карпович, И.Е. Роман В. Набокова «Машенька» в аспекте игрового начала Текст. / И.Е. Карпович // Культура и текст. — Вып. №1. Литературоведение. -42.- 1997. С. 32-33.

154. Кедров, К. Защита Набокова Текст. / К. Кедров // Московский вестник. 1990.-№2.-С. 272-288.

155. Келдыш, В.А. Русская литература «серебряного века» как сложная целостность Текст. / В.А. Келдыш // Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). - Книга 1. - ИМЛН РАН. - М.: Наследие, 2000. - С. 13-69.

156. Кекова, С.В. Метафизика вещи в художественном мире В. Набокова Текст. / С.В. Кекова // Русская литературная классика XX века:

157. В.Набоков, А.Платонов, JI. Леонов: Сб. науч. тр. Саратов, 2000. - С 3744.

158. Кетова, Т.Н. Жизнь и смерть в метафизическом и социальном пространстве / Т.Н. Кетова. — (http: www.portalus.ru/modules/philosophy/readme.php?subaction=showfull&id;=l 108).

159. Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии Текст.; сост. Н. Мельников. М.: НЛО, 2000. - 688 с.

160. Ковалева, С.Н. «Мошенничество, возведенное в колдовство»: поэтика романа В. Набокова «Защита Лужина» Текст. / С.Н. Ковалева // Филология. Вып. №3. - Саратов. — 1998. - С. 27-32.

161. Коваленко, А.Г. «Двоемирие» В. Набокова Текст. / А.Г. Коваленко // Вести Рос. ун-та дружбы народов. Серия: филология, журналистика. -Вып. №1. -М., 1994. С. 93-109.

162. Ковтунян, И.И. Поэтика контрастов в романе Набокова «Дар» Текст. / И.И. Ковтунян // Язык: система и подсистемы. М., 1990. - С. 140-161.

163. Колесникова, Л.А. Пространство смерти в измерениях одиночества Текст. / Л.А. Колесникова // Фигуры Танатоса: Искусство умирания: сб. статей; под ред. А.В. Демичева, М.С. Уварова. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998.-С. 95-102.

164. Конноли, Дж. Загадка рассказчика в «Приглашении на казнь» В. Набокова Текст. / Дж. Конноли // Рус. литература XX века. Исследования американских ученых. СПб., 1993. - С. 446-457.

165. Красавченко, Т.Н. «Защита Набокова» Текст. / Т.Н. Красавченко // Русское литературное зарубежье: сборник обзоров и материалов. М., 1991. - Вып. №1.-С. 217-232.

166. Краснов, Г.В. Мотив в структуре прозаического произведения. К постановке вопроса Текст. / Г.В. Краснов // Вопросы сюжета и композиции. Горький, 1980. - С. 69-81.

167. Краснов, Г.В. Сюжет, сюжетная ситуация Текст. / Г.В. Краснов // Литературоведческие термины (материалы к словарю). — Коломна, 1997. с. 47-49.

168. Крошина, В.А. Роман В. Набокова «Дар»: источниковедческая осведомленность и интерпретация Текст. / В.А. Крошина // Русская литературная классика XX века: В. Набоков, А. Платонов, Л. Леонов: Сб. науч. тр. — Саратов, 2000. — С. 52-56.

169. Крылова, Н.В. «Молчанье любви» или Владимир Набоков как зеркало русской революции / Н.В. Крылова. — (http: w\\^Jiiedia.karelia.m/~kspu/structur/kafedry/kaflit/Krylova-Nabokov.doc).

170. Кузнецов, И.В. Мотив театра как циклообразующее начало в сборнике новелл Вл. Сирина «Возвращение Чорба» Текст. / И.В. Кузнецов // Литературное произведение: сюжет и мотив. Новосибирск, 1999. -С. 198-207.

171. Кузнецов, П. Утопия одиночества: Владимир Набоков и метафизика Текст. / П. / Кузнецов / Новый мир. 1992. - №10. - С. 243-250

172. Кузьмина, С.Ф. В поисках традиции: Пушкин Мандельштам - Набоков Текст.: монографический цикл статей / С.Ф. Кузьмина — Минск, 2000. -174 с.

173. Курбатов, В. «Продленный призрак бытия.» Текст. / В. Курбатов // Нева,- 1999.-№11.-С. 197-199.

174. Кучина, Т. От АЗА до ИЖИЦЫ: алфавит «Приглашения на казнь» Текст. / Т. Кучина // XX век: Проза. Поэзия. Критика. А. Белый, И. Бунин, В. Набоков, Е. Замятин. и Б. Гребенщиков. М., 1996. -С. 49-58.

175. Кьеркегор, С. Болезнь к Смерти. Изложение христианской психологии ради наставления и пробуждения Текст. / С. Кьеркегор // Этическая мысль: научно-публицистические чтения. — М.: Политиздат, 1990. — С. 359-470.

176. Лайнер, И.Л. Узор Каиссы в романе «Защита Лужина» Текст. / И.Л. Лайнер // Набоковский вестник. Вып. 5. — СПб., 2000. — С. 112-121.

177. Ланин, Б.А. Русская литературная антиутопия Текст.: монография / Б.А. Ланин. -М., 1993.-199 с.

178. Лебедев, А. К приглашению Набокова Текст. / А. Лебедев // Знамя. -1989.-№10.-С. 203-213.

179. Лебедева, Е. Смерть Цинцинната Ц. (Опыт мифологической интерпретации романа «Приглашение на казнь» В. Набокова) Текст. / Е. Лебедева // Набоковский вестник. Вып. 4. СПб., 1999. - С. 154-159.

180. Левин, Ю.И. Вл. Набоков Текст. / Ю.И. Левин // Избранные труды. Поэтика, Семиотика. М., 1998. - С. 279-391.

181. Левинг, Ю. Вокзал. Гараж. Ангар: Владимир Набоков и поэтика русского урбанизма / Ю. Левинг. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2004. -398 с.

182. Левинг, Ю. Набоков на рынке ценных бумаг Текст. / Ю. Левинг, Е. Сошкин // Империя N. Набоков и наследники: сб. статей; редакторы-составители Ю. Левинг, Е. Сошкин. М.: НЛО, 2006. - С. 7-20.

183. Леденев, А.В. Набоков и другие: Поэтика и стилистика. Владимир Набоков в контексте художественных исканий первой половины XX века Текст. / А.В. Леденев. М.; Ярославль, 2004. - 255 с.

184. Лейдерман, Н.И. «Пространство вечности» в динамике хронотопа русской литературы XX века: направления и течения Текст. / Н.И. Лейдерман. Екатеринбург, 1995. - 128 с.

185. Линецкий, В. «Анти-Бахтин» лучшая книга о Владимире Набокове. Текст. / В. Линецкий. - СПб.: Тип. Им. Котлякова, 1994. - 216 с.

186. Линецкий, В. За что же все-таки казнили Цинцинната Ц.? Текст. / В. Линецкий // Октябрь. 1993. - №12. - С. 175-179.

187. Линецкий, В. Набоков, или портрет автора в зеркале Текст. / В. Линецкий // Даугава. 1993. - №4. - С. 141-147.

188. Липовецкий, М. Эпилог русского модернизма: (Художественная философия творчества в «Даре» В. Набокова) Текст. / М. Липовецкий // Вопросы литературы. 1994. - №3. - С. 72-95.

189. Лисицына, Т.А. Образы смерти в русской культуре: лингвистика, поэтика, философия / Т.А. Лисицына. -(http://anthropology.ru/ru/texts/lisiz/tanatos5 .html).

190. Литературный энциклопедический словарь Текст.; под общ. ред. В.М. Кожевникова. Ред. кол.: Л.Г. Агеев, Н.И. Балашов, А.Г. Богаров и др-М.: Сов энциклопедия, 1987. 752 с.

191. Лодж, Д. Метапроза Текст. / Д. Лодж // Иностранная литература. -1992.-№7.-С. 330.

192. Лотман, Ю.М. Семиосфера Текст. / Ю.М. Лотман. СПб.: Искусство-СПБ, 2000. - 704 с.

193. Люксембург, A.M. Амбивалентность как свойство набоковской игровой поэтики Текст. / A.M. Люксембург // Набоковский вестник. Вып.1. -СПб, 1998.-С. 16-25.

194. Люксембург, A.M. Игровое начало в прозе Владимира Набокова Текст. / A.M. Люксембург, Г.Ф. Рахимкулова // Поиск смысла. Ниж. Новгород, 1994.-С. 157-168.

195. Люксембург, A.M. Мастер игры Вивиан Ван Бок (игра слов в прозе В. Набокова в свете теории каламбура) Текст. / A.M. Люксембург. -Ростов н/Д: Изд-во Ин-та массовых коммуникаций, 1996. 202 с.

196. Люксембург, A.M. Отражения отражений: Творчество Владимира Набокова в зеркале литературной критики Текст. / A.M. Люксембург. -Ростов н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 2004. — 640 с.

197. Макаричева, Н.А. Экзистенциальные «уроки» Ф. М. Достоевского в творчестве Л. Андреева и В. Набокова Текст. / Н. Макаричева. -Магнитогорск: Изд-во Магнитогор. гос. ун-та, 2002. 60 с.

198. Маликова, М. Дар и успех Набокова Текст. / М. Маликова // Империя N. Набоков и наследники: сб. статей; редакторы-составители Ю.Левинг, Е. Сошкин. М.: НЛО, 2006. - С. 23-36.

199. Маликова, М. Сквозняк из прошлого / М. Маликова // Звезда. 1999. -№4.-С. 81-91.

200. Маневич, Г.И. Роман Набокова «Дар» и Пушкинская формула творчества Текст. / Г.И. Маневич // Оправдание творчества. — М., 1990. -С. 211-234.

201. Маркова, О.Б. Terra Incognita Владимира Набокова Текст. / О.Б. Маркова // Рус. речь. 1999. - №2. - С. 17-20.

202. Маркович, Я. Проза Набокова Текст. / Я. Маркович // Набоков В. Облако, озеро, башня: Романы и рассказы. М.: Московский рабочий, 1989.-С. 5-13.

203. Маслов, Б. Традиции литературного дилетантизма и эстетическая идеология романа «Дар» Текст. / Б. Маслов // Империя N. Набоков и наследники: сб. статей; редакторы-составители Ю.Левинг, Е. Сошкин. -М.: НЛО, 2006.-С. 37-73.

204. Медарич, М.В. Набоков и роман XX столетия Текст. / М.В. Медарич // В.В.Набоков: pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей: Антология. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. - С. 454-476.

205. Мельников, Н. «До последней капли чернил.»: Владимир Набоков и «Числа» Текст. / Н. Мельников // Литературное обозрение. — 1996. — №2.-С. 73-82.

206. Мельников, Н. Криминальный шедевр Владимира Владимировича и Генриха Карловича (о творческой истории романа В. Набокова «Отчаяние») Текст. / Н. Мельников // Волшебная гора. М.: РИЦ «Пилигрим». - №2. - 1994. - С. 151-165.

207. Мельников, Н. О Набокове, набоковедах и набокоедах Текст. / Н. Мельников // Кн. Обозрение. М. - 1997. - №50. - С. 8

208. Мескин, В.А. Грани русской прозы: Ф. Сологуб, Л. Андреев, И. Бунин. Текст. / В.А. Мескин. Южно-Сахалинск: Изд-во СахГУ, 2000. — 152 с.

209. Мескин, В.А. Кризис сознания и русская проза конца XIX начала XX века Текст. / В.А. Мескин // Реферативный журнал. Социальные и гуманитарные науки. Сер.7. Литературоведение. 1999. -№4. — С.31-41.

210. Методология анализа литературного произведения Текст.: сб. ст.; отв. ред. Ю. Б. Борев. М.: Наука, 1988. - 348 с.

211. Миллер, Л.И другое, другое, другое. Текст. / Л.И. Миллер // Вопросы литературы. 1995. - №6. - С. 86-102.

212. Минералов, Ю.И. Теория художественной словесности (поэтика и индивидуальность) Текст. / Ю.И. Минералов. М.: Владос, 1999. -360 с.

213. Митганг, Г. Владимир Набоков Текст. / Г. Митганг // Звезда. 1999. -№4. - С. 55-56.

214. Михайлов, О.Н. Король без королевства Текст. / О.Н. Михайлов // Набоков В. Романы. -М.: Художественная литература, 1988. С. 3-14.

215. Михайлов, О.Н. Литература русского зарубежья Текст. / О.Н. Михайлов. М., 1998. - С. 363-364.

216. Михайлов, О.Н. Разрушение дара: о В. Набокове Текст. / О.Н. Михайлов // Москва. 1986. - №12. - С. 66-72.

217. Млечко, А.В. Игра, метатекст, трикстер: пародия в «русских» романах В. В. Набокова Текст. / А.В. Млечко. Волгоград: Изд-во Волгоградского гос. ун-та, 2000. - 188 с.

218. Молчанова, Н.А. Концептуальность стилистического приема в ранней прозе В. Набокова Текст. / Н.А. Молчанова // Вести С.-Петерб. ун-та. -Серия №2: история, языкознание, литературоведение. — Вып. №4. -1992.-С. 83-86.

219. Мордовцева, Т.В. Идея смерти в культурфилософской ретроспективе Текст. / Т.В. Мордовцева. Таганрог: Изд-во ТИУиЗ, 2001. - 120 с.

220. Мордовцева, Т.В. Лики Танатоса в русском художественном слове / Т.В. Мордовцева. (http:sofik-rgi.narod.ru/avtori/dpf2004/mordovceva.htm).

221. Мочульский, К. Роман В. Сирина Текст. / К. Мочульский // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии; сост. Н. Мельников. М.: НЛО. -2000.-С. 29-31.

222. Мулярчик, А.С. Верность традиции: Рассказы В. Набокова 20-30-х гг. Текст. / А.С. Мулярчик // Литературная учеба. 1989. - № 1. - С. 167169.

223. Мулярчик, А.С. Набоков и «набоковианцы» Текст. / А.С. Мулярчик // Вопросы литературы М. - 1994. - №3. - С. 125-169.

224. Мулярчик, А.С. Постигая Набокова Текст. / А.С. Мулярчик // Набоков В.В. Романы. М.: Современник, 1990. - 542 с.

225. Мулярчик, А.С. Русская проза Владимира Набокова Текст. / А.С. Мулярчик. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1997. - 139 с.

226. Мулярчик, А.С. Феномен Набокова. Свет тени Текст. / А.С. Мулярчик // Лит. газета. 20 мая (№21). - М., 1987.

227. Мусин, М.З. B.C. Соловьев: танатос, эго, эрос / М.З. Мусин. (http:sofik-rgi.narod.ru/avtori/dpf2004/musin.htm).

228. Новик, Ал. Рец.: Защита Лужина Текст. / Ал. Новик // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии; сост. Н. Мельников. М.: НЛО, 2000. С. 67-70.

229. Носик, Б. М. Мир и дар Набокова: Первая русская биография писателя. Текст. / Б.М. Носик. — СПб.: Золотой век: Диамант, 2000. — 535 с.

230. Олчер, Р. От тиранов до бабочек размышления о Набокове Текст. / Р. Олчер//Америка (Вашингтон). - 1991. -№419. - С.37-41.

231. Осоргин, М.В. Рецензия: Король, дама, валет. Берлин: Слово, 1928 Текст. / М.В. Осоргин // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии; сост. Н. Мельников. М.: НЛО. - 2000. - С. 40-42.

232. Осоргин, М.В. Сирин «Камера обскура», роман Текст. / М.В. Осоргин // В.В.Набоков: pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей: Антология. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. - С. 240-241.

233. Паперно, И. Как сделан «Дар» Набокова Текст. / И. Паперно // Новое литературное обозрение. — 1993. -№5. — С. 138-155.

234. Пашкин, Д.А. Проекция смерти в культуре и литературе / Д.А. Пашкин. — (http:www.topos.ru/article/280).

235. Платек, Я.М. Три изгнанника, три избранника. Владимир Набоков, Иосиф Бродский, Александр Солженицын: Портреты в музейном интерьер. Текст. / Я.М. Платек, -М.: Композитор, 2003. 155 с.

236. Полищук, В.Б. Жизнь приема у Набокова Текст. / В.Б. Полищук // В.В.Набоков: pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей: Антология. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. - С. 815-828.

237. Полищук, В.Б. «Магический кристалл» (Оптика Набокова) Текст. / В.Б. Полищук // А.С. Пушкин и В.В. Набоков: сб. докладов. СПб., 1999. -С. 341-347.

238. Полищук, В.Б. В.В. Набоков и московские символисты Текст. / В.Б. Полищук // Набоковский вестник. — Спб., 2001. — Вып. 6. С. 14-22.

239. Полищук, В.Б. Роман В. Набокова «Защита Лужина» Текст. / В.Б. Полищук // Русская литература XX века: Школы, направления, методы творческой работы; под ред. С.И. Тиминой. СПб.: Изд-во «Logos». - М.: Высшая школа, 2002. - С.527.

240. Приходько, В. «Колыбель качается над бездной», или Тайна В. Набокова Текст. / В. Приходько // Литература в школе. 1991. - № 3. - С. 53-59.

241. Пуля, И.И. «Северная страна» в романах В.В. Набокова Текст. / И.И. Пуля. Киров, 1998.- 36 с.

242. Пурин, А. Воспоминания о Евтерпе Текст. / А. Пурин // Звезда. 1996. — №9. - С. 23-60.

243. Пурин, А. Пиротехник, или Романтическое сознание Текст. / А. Пурин // Нева.-1991.-№8.-С. 171-180.

244. Рабинович, В.Л. Memento viveri: «Есть в опыте больших поэтов.» Текст. / В.Л. Рабинович // Идея смерти в российском менталитете. -СПб.: РХГИ, 1999. С. 252-264.

245. Радугин, А.А. Философия: курс лекций Текст. / А.А. Радугин. М.: Центр, 2000. - 272 с.

246. Радько, Е.В. В. Набоков «Зашита Лужина»: Ситуация метафизического поиска Текст. / Е.В. Радько //Набоковский вестник. СПб., 2001. —Вып.6. -С. 167-181.

247. Рахимкулова, Г.Ф. Олакрез Нарцисса: проза Владимира Набокова в зеркале языковой игры Текст. / Г.Ф. Рахимкулова. — Ростов н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 2003 .-317с.

248. Рашидов, С.Ф. Смысл жизни и страх смерти как обнаружение феномена самосознания Текст. / С.Ф. Рашидов // Фигуры Танатоса. Символы смерти в культуре. СПб., 1991, С. 3-46.

249. Розин, В.М. Смерть как феномен философского осмысления: Культур-антропологические и эзотерические аспекты Текст. / В.М. Розин // Общественные науки и современность. 1997. - № 2. - С. 170-180.

250. Руднев, В. Словарь культуры XX века / В. Руднев. -(http://www.lib.ru/CULTURE/RUDNEW/slowar.txt).

251. Рягузова, Л.Н. Субстанциально-мифологические представления как элементы поэтического мира В. В. Набокова Текст. / Л.Н. Рягузова -Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2006. 91 с.

252. Савельев, А. Рецензия: «Современные записки», книга 40 Текст. / А. Савельев // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии; сост. Н. Мельников. М.: НЛО, 2000. - С. 55-56.

253. Савельев, А. Рецензия: «Современные записки», книга 42 Текст. / А. Савельев // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии; сост. Н. Мельников. М.: НЛО, 2000. - С. 62-64.

254. Савельев, А. Рецензия: «Современные записки», книга 44 Текст. / А. Савельев // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии; сост. Н. Мельников. М.: НЛО, 2000. - С. 84.

255. Савельева, В.В. Творчество и злодейство в романе В.Набокова «Отчаяние» Текст. / В.В. Савельева // Русская речь. 1999. - № 2. -С. 10-16.

256. Салиева, Л.К. Риторика «Дара» Набокова: реконструкция изобретения. Текст. / Л.К. Салиева. М.: Флинта: Наука. - 2005. - 134 с.

257. Сахаров, В. В.В. Набоков русский писатель / В. Сахаров. — (http://www. libraries.psu.edu/iasweb/nabokov/zembla.htm).

258. Семенова, В.А. О некоторых лексических символах в романах Набокова Текст. / В.А. Семенова // Набоковский вестник. Вып.6. — СПб., 2001. -С. 116-118.

259. Семенова, С.Г. Изнанка и лицо обезбоженного мира (экзистенциальное сознание в прозе Георгия Иванова и Владимира Набокова) Текст. / С.Г. Семенова // Метафизика русской литературы. М.: Издательский дом «ПоРог», 2004. - Т.2. - С. 164-199.

260. Сендерович, С.Я. Поэтика и этология Владимира Набокова (Предварительные тезисы) Текст./ С.Я. Сендерович, Е.М. Шварц // Набоковский вестник. СПб., 2000. - Вып.5. - С. 19-36.

261. Силантьев, И.В. Мотив как единица художественного повествования Текст. / И.В. Силантьев // Русская литература XIX-XX вв.: Поэтика мотива и аспекты литературного анализа. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2004.-374 с.

262. Силантьев, И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии Текст.: научное издание / И.В. Силантьев. — Новосибирск: Издательство ИДМИ, 1999. — 104 с.

263. Сконечная, О.Ю. Люди лунного света в русской прозе Набокова: К вопросу о набоковском пародировании мотивов Серебряного века Текст. / О.Ю. Сконечная // Звезда. 1996. - 11. - С. 207-214.

264. Сливинская, С.В. Владимир Набоков и кинематограф Серебряного века Текст. / С.В. Сливинская // Набоковский вестник. — СПб., 2001. Вып.6. -С. 136-145.

265. Смирнов, И.П. «Пиковая дама», «Отчаяние» и Великая французская революция Текст. / И.П. Смирнов // А.С Пушкин и В.В. Набоков: сборник докладов. СПб., 1999.-С 146-153.

266. Спивак, М. «Колыбель качается над бездной.»: Философия детства

267. B.Набокова Текст. / М. Спивак // Детская литература 1990. — № 7.1. C. 23-26.

268. Старк, В.П. А.А. Блок в художественных отражениях В.В.Набокова Текст. / В.П. Старк // Набоковский вестник . СПб., 1999. - Вып. 4. -С. 53-68.

269. Старк, В.П. Жизнь и творчество Себастьяна Найта = The life and works of Sebastian Knight Текст. / В.П. Старк СПб.: Изд-во журн. «Звезда», 1999.-72 с.

270. Столярова, С.О пограничной ситуации в призведениях Набокова Текст. / С.О. Столярова // Типология литературного процесса и творческаяиндивидуальность писателя: межвуз. сб. науч. трудов. Пермь, 1993. - С. 109-120.

271. Струве, Г. Русская литература в изгнании Текст. / Г.В. Струве. Париж; М.: YMCA-Press; Русский путь, 1996.-448 с.

272. Сугимото, К. В плену вымысла (По роману Набокова «Приглашение на казнь») Текст. / К. Сугимото // Набоковский вестник. Спб., 2000. -Вып. 5.-С. 47-58.

273. Сугимото, К. Горизонты повествователя у Пушкина и Набокова Текст. / К. Сугимото // А.С. Пушкин и В.В. Набоков: сборник докладов. -СПб., 1999.-С. 103-108.

274. Сугимото, К. Многослойное время у В.В. Набокова Текст. / К. Сугимото // Набоковский вестник. Спб., 1999. - Вып. 4. - С. 26-33.

275. Тарасова, Е. Проблема взаимодействия природы и культуры в творчестве В.В. Набокова / Е. Тарасова. (http: www.coolsoch.ru/arh/liter/arh/1041 .htm).

276. Тарви, JI. Писатели XX века: Судьба и билингвизм Текст. / J1. Тарви // Набоковский вестник. СПб., 2001. -Вып.6. - С. 125-135.

277. Толстая, Н. Тема Набокова Текст. / Н. Толстая, Г. Несис // Аврора. -1988.- №7. -С. 119-125.

278. Толстой, И. Несколько слов о «главном герое» Набокова Текст. / И. Толстой // Набоков В. Лекции по русской литературе. — М., 1996. -С. 7-12.

279. Трубецкова, Е.Г. Автор и герой в романе В.Набокова «Дар» Текст. / Е.Г. Трубецкова // Русская литературная классика XX века: В.Набоков, А.Платонов, Л. Леонов: сб. науч. тр. Саратов, 2000. - С. 44-52.

280. Трубников, Н.Н. Проблема смерти, времени и цели человеческой жизни (через смерть и время к вечности) Текст. / Н.Н. Трубников // Философские науки. 1990. - №2. - С. 104-115.

281. Тух, Б.И. Путеводитель по Серебряному веку: краткий популярный очерк об одной эпохе в истории русской культуры Текст. / Б.И. Тух. -М: Изд-во «Октопус», 2005. 208 с.

282. Урнов, Д. Приглашение на суд Текст. / Д. Урнов // Литературная учеба. -1987.-№6.-С. 59-62.

283. Успенский, Б.А. Семиотика искусства Текст. / Б.А. Успенский М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. — 360 с.

284. Фатеева, Н.А. От «отчаянного побега» А. С. Пушкина к «Отчаянию» В. В. Набокова Текст. / Н.А. Фатеева // А.С. Пушкин и В.В. Набоков: сборник докладов. СПб., 1999.-С. 154-169.

285. Федоров, В. Отчаянье и надежда Владимира Набокова Текст. /

286. B. Федоров // Набоков В. Соглядатай; Отчаяние: романы. — М., 1991.1. C. 6-20.

287. Филевский, Б. В поисках Набокова Текст. / Б. Филевский // Октябрь. -1992.-№2.-С. 202-204.

288. Филимонов, А.О. Набоков в зеркалах Серебряного века Текст. / А.О. Филимонов // Набоковский вестник. СПб., 2001. - Вып. 6. - С. 7988.

289. Фокин, С.Л. Образы литературы в «Истории безумия» М. Фуко Текст. / С.Л. Фокин // Фигуры Танатоса: Искусство умирания: сб. статей; под ред. А.В. Демичева, М.С. Уварова. СПб.: Изд-во СПбГУ. 1998. -С. 211-216.

290. Франк, С.Л. Этика пессимизма Текст. / С.Л. Франк // Вехи. Сб. статей о русской интеллигенции; 2-е изд. Франкфурт / М.: Посев, 1967. - С. 145211.

291. Фромм, Э. Анатомия человеческой деструктивности Текст. / Э. Фромм. М.: Республика, 1994. - 447 с.

292. Фромм, Э. Душа человека Текст. / Э. Фромм. М.: ООО «Изд-во ACT»: ООО «Транскнига», 2004. - 572 с.

293. Фромм, Э. Психоанализ и этика Текст. / Э. Фромм. — М.: Республика, 1993.-415 с.

294. Фуко, М. Безумие, отсутствие творения Текст. / М. Фуко // Фигуры Танатоса: Искусство умирания: сб. статей; под ред. А.В. Демичева, М.С. Уварова. СПб.: Изд-во СПбГУ. 1998. - С. 203-211.

295. Хализев, В.Е. Теория литературы Текст. / В.Е. Хализев. М.: Высш. школа, 1999,- 400 с.

296. Хасин, Г. Театр личной тайны. Русские романы В.Набокова Текст. / Г. Хасин. -М.; СПб.: Летний сад, 2001. 188 с.

297. Хейзинга, И. Homo Ludens; Статьи по истории культуры Текст. / Й. Хейзинга. М.: Прогресс - Традиция. - 1997. - 416 с.

298. Ходасевич, В. Рецензия: Защита Лужина Текст. / В. Ходасевич // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии; сост. Н. Мельников. -М.: НЛО, 2000.-С. 64-67.

299. Цетлин, М. Рецензия: Король, дама, валет. Берлин: Слово, 1928 Текст. / М. Цетлин // Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии; сост. Н. Мельников. М.: НЛО, 2000. - С. 43-44.

300. Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины Текст. / Л.В. Чернец [и др.]. М., 1999. - 122 с.

301. Чернышева, Н.Ю. Оппозиция естественного/неестественного в колористике В. В.Набокова (роман «Дар») Текст. / Н.Ю. Чернышева // Национальный гений и пути русской культуры: Пушкин, Платонов, Набоков в конце XX века. Омск, 1999. - С. 187-188.

302. Чирвинская, О.В. Пушкин, Набоков, Ахматова: метаморфизм русского исторического романа Текст. / О.В. Чирвинская. Черновцы: Рута, 1999.- 150 с.

303. Шатин, Ю.В. Мотив и контекст Текст. / Ю.В. Шатин // Роль традиции в литературной жизни эпохи: Сюжеты и мотивы. — Новосибирск, 1995. -С.5-16.

304. Шаховская, З.А. В поисках Набокова; Отражения Текст. / З.А. Шаховская. М.: Книга, 1991. - 317 с.

305. Швабрин, С.А. Полемика Владимира Набокова и писателей «парижской ноты» Текст. / С.А. Швабрин // Набоковский вестник. — СПб., 1999. -Вып. 4.-С. 34-41.

306. Шенкао, М.А. Основы философской танатологии / М.А. Шенкао. — (http: www.i-u.ru/biblio/download.aspx?id=2321).

307. Шохина, В. На втором перекрестке утопий Текст. / В. Шохина // Звезда. 1990.— №11.-С. 171-179.

308. Шульман, М.Ю. Набоков, писатель: Манифест Текст. / М.Ю. Шульман. -М.: Изд-во А и Б, 1998.-224 с.

309. Энциклопедия символов, знаков, эмблем Текст.; сост. В. Андреева и др.— М.: Локид; Миф. — 576 с.

310. Эрн, В. Идея катастрофического прогресса Текст. / В. Эрн // Литературная учеба. 1991.-№2.-С. 133-141.

311. Яблоков, Е.А. «Царство мнимости» в произведениях А. Платонова и В. Набокова начала 30-х годов Текст. / Е.А. Яблоков // «Страна философов» Андрея Платонова. М., 1999. - Вып. №3. — С. 332-342.

312. Яновский, А. О романе Набокова «Машенька» Текст. / А. Яновский // В.В.Набоков: pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей: Антология. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997. - С. 842-850.