автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Мотив одиночества в лирике М.Ю. Лермонтова и М.И. Цветаевой

Полный текст автореферата диссертации по теме "Мотив одиночества в лирике М.Ю. Лермонтова и М.И. Цветаевой"

На правах рукописи

Ситдикова Гузель Фидарисовна

мотав ОДИНОЧЕСТВА

I

В ЛИРИКЕ М. Ю.ЛЕРМОНТОВА И М. И. ЦВЕТАЕВОЙ

10 01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

ООЗ 16538"?

Самара-2008

003165387

Работа выполнена в государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Стерлитамакская государственная педагогическая академия»

Защита состоится 10 апреля 2008 года в 12 00 часов на заседании диссертационного совета Д 212 218 07. при Самарском государственном университете по адресу 443011, г Самара, ул Академика Павлова, 1

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Самарского государственного университета.

Автореферат разослан « $ » марта 2008 г

Научный руководитель-

доктор филологических наук, профессор Зарецкий Валентин Айзикович

Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор Савинков Сергей Владимирович кандидат филологических наук, доцент Кузнецова Елена Робертовна

Ведущая организация -

ГОУ ВПО «Мордовский государственный университет им Н.П Огарева»

Ученый секретарь диссертационного совета

Карпенко Г Ю.

Общая характеристика работы

Для чуткого читателя несомненна близость наследия М И Цветаевой художественной системе М ЮЛермонтова, однако в литературоведении мало работ, посвященных изучению типологических схождений, обнаруживаемых в их творчестве Мотив одиночества, исследуемый нами в парадигматическом аспекте, в определенной мере позволяет рассматривать лирику М И Цветаевой как продолжение интертекстуального диалога, существующего в воспринимающем сознании, в том числе и благодаря творчеству М Ю.Лермонтова. Актуальность работы определена дискуссионностью поставленных в ней проблем, а также недостаточной степенью изученности данной темы Полагаем, одиночество лирической героини Цветаевой столь же трагично, характеризуется теми же абсолютными категориями вселенского масштаба и вместе с тем столь же личностно и глубоко интимно по сути, как одиночество лермонтовского человека. Однако развитие парадигмы одиночества у каждого поэта происходит по-своему

Работ, специально посвященных изучению парадигмы мотива одиночества в лирике М Ю.Лермонтова и М И Цветаевой, до настоящего времени нет, однако можно выделить несколько групп исследований, в которых так или иначе обозначены определенные подходы, позволяющие сформулировать и рассмотреть данную тему

Сходство мироотношений Лермонтова и Цветаевой подробно рассматривается в работе Т Геворкян «Поэт с историей или поэт без истории9 Читая "Сводные тетради" Марины Цветаевой», об этом же говорится в обширной статье ЛЛ Вельской «Мотав одиночества в русской поэзии от Лермонтова до Маяковского» О космической масштабности интонации в стихах Цветаевой, родственной клятвам лермонтовского Демона, упоминается в книге И. Кудро-вой «Просторы Марины Цветаевой1 Поэзия, проза, личность»

Среди многочисленных трудов, посвященных изучению биографии М Ю.Лермонтова, отметим книгу авторского коллектива А А Герасименко, Н В.Маркелова, С М Телегиной и Л Н Шаталовой, исследования В И Коровина, В А Мануйлова, А Марченко, А Труайя и др Особо укажем значимость для лермонтоведения фундаментального труда - Лермонтовской энциклопедии, ставшей результатом творческих усилий большого числа ученых В данной энциклопедии собран материал и по мотиву одиночества в творчестве Лермонтова, однако статья носит ориентировочно-справочный характер, поскольку в задачу автора не входило подробное исследование основных художественных воплощений интересующего нас мотива

Серьезные литературоведческие труды по поэтике Лермонтова связаны с именами Л Я Гинзбург, С И Ермоленко, СВЛоминадзе, ЮМЛотмана, Д Е Максимова, Ю В Манна, В М Марковича, Л В Пумпянского, С В Савинкова, П Н Сакулина, И Сермана, Б М Эйхенбаума, Е Г Эткинда и др В этих исследованиях достаточно хорошо изучены особенности лермонтовского романтизма, связи поэта с философией и культурой тридцатых годов XIX века, жанровые процессы в лирике Лермонтова, а также развитие творческой логики художника

Из работ о Марине Цветаевой историко-биографического характера отметим книги М Белкиной, Т Геворкян, И Кудровой, В Лосской, А Павловского, А Саакянц, В Швейцер и др Авторы исследований подробно говорят об одиночестве Цветаевой и ее героини, не прослеживая, однако, эволюции этого состояния и не выделяя при этом основных образов, определяющих парадигму мотива одиночества Из преимущественно интертекстуальных исследований выделим работы С Н Лютовой, М Мейкина, богатство возможностей мифопо-этического пути изучения творчества Цветаевой демонстрируют книги Е Айзенштейн, Р Войтеховича, С Ельницкой, М Полехиной, Е.Фарыно, О Хейсти и др Структурно-семантический подход к изучению наследия поэта представлен в работах НГДацкевич и МЛГаспарова, НООсиповой, О Ревзиной, И Шевеленко, Е Г Эткинда и др Данное направление литературоведческой мысли наиболее нам близко статьи «Тема дома в поэзии Марины Цветаевой» (Н Г Дацкевич и М Л Гаспаров) и «Семантика взрыва в творчестве М Цветаевой» (Н О Осипова) стали значимыми при разработке отдельных разделов нашей работы

Как известно, М Цветаева не входила ни в одну литературную группу и не считала себя причастной к какому-либо определенному художественному направлению В эссе «История одного посвящения» этот принцип «невмещаемо-сти» обоснован, исходя из физиологических особенностей человека поэт говорит о родовой черте «большеголовости» — о голове, «не вмещающейся ни в один головной убор» «Невмещаемость» цветаевской героини в заданные жизнью рамки представлена в стихотворениях «Роландов рог» (1921), «Рассвет на рельсах» (1922), «Вскрыла жилы неостановимо » (1934), «О, слезы на глазах' » (1939) и др Той же энергией «невмещающейся» в мир личности полон и рефлектирующий лермонтовский человек, трагически переживающий свое одиночество («Нет, я не Байрон, я другой », 1832, «Дума», 1838 и др ) Именно эта «выключенность» героев Лермонтова и Цветаевой из общепринятых устоев и традиций жизни и обусловила кажущийся нам чрезвычайно важным феномен промежуточности бытия и сознания лирических субъектов Исследователи

художественного мира Лермонтова уже отмечали это свойство героя применительно к историческому времени (Э Г.Эгкинд), универсальному космическому пространству и времени (М Гиршман, С Н.Ермоленко, Ю В.Манн, И Роднянская, С В Савинков), в натурфилософском смысле (А А Дякина, П Н Сакулин) Феномен промежуточности в модели мира Цветаевой характеризовался в исследовании С Бабушкиной, о «невмещаемости» цветаевской героини в устоявшиеся рамки жизненных ценностей и литературных направлений писали А Акбашева, И.Кудрова, А Саакянц, В Швейцер, И.Шевеленко Однако во всех этих работах промежуточность лермонтовского человека и героини Цветаевой не становится специальным предметом изучения и потому разрабатывается недостаточно основательно

Научная новизна нашей работы обусловлена выбранным ракурсом исследования и состоит в раскрытии типологии индивидуальных творческих систем М Ю Лермонтова и М И Цветаевой на материале художественных воплощений лирического мотива одиночества Впервые совершен опыт определения модели мира М Ю Лермонтова и М И Цветаевой в рамках смысловых оппозиций странник — дом, дом — Вселенная, сон (бессонница) —реальность, становящееся пространство — статичное пространство, выделены разные типы состояния одиночества (одиночество среди людей и метафизическое одиночество)

Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что методика структурно-семантического анализа конкретного мотивно-образного комплекса может быть применена при изучении творчества других художников слова Результаты исследования могут быть использованы при изучении общих и специальных курсов по истории русской литературы XIX— XX вв, теории литературы, культурологии Материалы диссертации могут найти применение при написании обобщающих исследований о русской литературе Х1Х-ХХвв

Гипотеза диссертационного исследования заключается в следующем мы считаем, что мотив одиночества в лирике М ЮЛермонтова и М.И.Цветаевой является одним из парадигмообразуюгцих в модели мира поэтов Объектом диссертационной работы является лирика М Ю Лермонтова и М И Цветаевой, предмет исследования составляет парадигма образных комплексов мотива одиночества в лирике поэтов. В центре нашего внимания оказываются образы дома, странника, сна, промежутка — конкретные воплощения мотивной сферы одиночества

Цель работы представляет собой анализ художественных воплощений парадигмы мотива одиночества в лирике М Ю Лермонтова и М.И Цветаевой

Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

1) выявить основные текстуальные и интертекстуальные образы, определяющие парадигму мотива одиночества в лирике поэтов;

2) проследить эволюцию развития мотива одиночества в раннем и зрелом периодах творчества М Ю Лермонтова и М И Цветаевой,

3) обратиться к осмыслению вопроса о демонизме как значимом элементе «взрывной» модели мира поэтов

Поставленные задачи обусловили и выбор методологии исследования В работе мы руководствовались типологическим, сравнительно-историческим и структурно-семантическим методами исследования художественных произведений

Теоретико-методологической основой диссертации послужили работы М М Бахтина о диалогической природе образотворчества, Ю М Лотмана - о законах функционирования и развития культуры, работы Б О Кормана- о субъектной организации художественных произведений, В А Зарецкош - о природе и свойствах художественного образа

Главными методологическими предпосылками для нас явились исследования, посвященные проблеме мотивики художественного текста (А Н Веселовский, В И Тюпа, Б М Гаспаров), парадигматики текста (Ю М Лотман, Г А Лесскис), а также семиотические идеи А Ф Лосева и Ю М Лотмана

На защиту выносятся следующие положения:

- Мотив одиночества в ранней лирике обоих поэтов связан с романтическим противопоставлением «верха» и «низа», а в зрелом творчестве вовлечен в лирическую ситуацию осознания онтологического статуса одиночества лермонтовского человека и героини Цветаевой

- Парадигма мотива одиночества в лирике Лермонтова и Цветаевой представлена системой текстовых и интертекстуалъных оппозиций (странника дома, дома - Вселенной, сна (бессонницы) - реальности, промежутка (горы, пустыни) — статичного пространства и др ), располагающихся на одной смысловой инвариантной оси, характеризующихся структурными отношениями повтора и отличающихся друг от друга «веером» потенциальных интерпретаций

- Дом зрелого Лермонтова одухотворен и полон поэзии Природа (горизонтальный мир), космос (вертикальный мир) и творчество (одухотворяющая сила) образуют смысловые координаты дома лермонтовского человека. Образ дома у Цветаевой претерпевает значительную эволюцию в раннем творчестве дом наделяется земными приметами, далее образ развивается до понимания

дома как небесного дома-смерти, в зрелом творчестве мы встречаемся уже с трансформированным образом Дома-словесности, способного к вечному разрастанию

- В том же промежутке третьей реальности (между землей и небом, жизнью и смертью) находится и значимый для картины мира Лермонтова и Цветаевой образ сна Сон героя раннего Лермонтова ужасен, натуралистичен и походит скорее на кошмар, чем желанный отдых, в зрелый период творчества сон-медитация способствует растворению лирического «я» в окружающем мире У Цветаевой сон - творческий и коммуникативный акт, предпочтительный и совершеннейший вид общения (в письме к Пастернаку находим признание поэта-«мой любимый вид общения - потусторонний сон видеть во сне. » [СС в 7т Т 6 кн 1 -С 225])

- Кате! ория «взрыва», определяющая в структурном отношении художественное бытие героев Лермонтова и Цветаевой, находится в тесной связи с мотивом демонизма - проявлением одного из начал личности лермонтовского человека и героини Цветаевой

- В лирическом универсуме художников слова становящееся пространство промежутка обладает огромной смысломоделирующей силой, которая реализуется в особом пространственно-временном поле возможностей Лермонтовский человек и героиня Цветаевой определяют свое существование между небом и землей, жизнью и смертью, и значимым элементом этой картины мира становится длящийся звук, вбирающий в себя свое же эхо и наделенный потому качествами вездесущности

Апробация результатов исследования Основные положения диссертации представлены на грех Международных научных конференциях: «Филология и культура» (Тамбов, 2005), «Восток - Запад, пространство русской литературы и фольклора» (Волгоград, 2006), «Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной литературах» (Волгоград, 2006) Результаты исследования обсуждались на шести Всероссийских научных конференциях «Русский язык и литература рубежа XX - XXI веков Специфика функционирования» (Самара, 2005), «Антропоцентрическая парадигма лингвистики и проблемы лингвокультурологии» (Стерлитамак, 2005), «Виноградовские чтения» (Тобольск, 2005), «Кормановские чтения» (Ижевск, 2006), «Бочкаревские чтения» (Самара, 2006), «Проблемы диалогизма словесного искусства» (Стерлитамак, 2007), а также на заседаниях аспирантского семинара в Стерлитамакской государственной педагогической академии (СГПА) в 2005 - 2007 гг и на ежегодных вузовских конференциях молодых ученых СГПА.

Особенно значимым для апробации положений диссертации стало участие в работе Ш-их Международных Цветаевских чтений (Елабуга, 2006) и ежегодных научно-тематических конференций в Доме-музее М Цветаевой в Москве в 2006 («Добро и зло в мире Марины Цветаевой») и 2007 гг («Семья Цветаевых в истории и культуре России»)

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы из 297 наименований

Основное содержание работы Во введении рассмотрены продуктивные направления современной литературоведческой мысли по проблемам творчества М Ю Лермонтова и М И Цветаевой, обоснованы актуальность темы диссертации, ее научная новизна, методологическая и теоретическая базы, сформулированы цели и задачи работы, определены предмет, объект и методы исследования, представлены гипотеза исследования, положения, выносимые на защиту, теоретическая и практическая значимость работы, а также формы апробации результатов исследования

В первой главе - «Значимость мотива одиночества в лирике М.ЮЛермонтова и М. И. Цветаевой» - из большого числа предлагаемых литературоведческой наукой точек зрения на понятие «мотив» мы выбираем наиболее близкие и значимые для нашего исследования В этой главе исследуется парадигматическая природа мотива одиночества в поэзии Лермонтова и Цветаевой, выявляется типологическое родство мироощущений лермонтовского человека и героини М И Цветаевой

В первом разделе - «Специфика функционирования лирического мотива» - подчеркивается, что мотив присутствует в произведении в самых разных формах он может являть собой повторяемое и варьируемое отдельное слово или словосочетание, выступать в виде заглавия либо эпиграфа или же оставаться лишь угадываемым, ушедшим в подтекст В литературоведении о мотивах принято говорить как достояниях жанров, направлений, литературных эпох, всемирной литературы как таковой Кроме того, категория мотива обусловлена спецификой родов литературы, поэтому функционирование мотива в лирике отличается от функционирования повествовательного и драматического мотивов Б В Томашевский подчеркивает, что в стихотворении развитие темы идет путем развития основного мотива, «путем подбора < > вторичных мотивов к одной и той же основной теме» (Томашевский Б В Теория литературы Поэтика - М, 1996 - С 231) Иными словами, в лирике тема и мотив определяют друг друга Разделяя эту точку зрения, добавим, что мотив — категория текстуальная и мноте/лекстуальная, тема - шдтекстуальная, мотив воплощается в ка-

ждом новом тексте по-новому, сохраняя общее внутреннее ядро смысла, тема -лишь называет, указывает на этот смысл (См нас 176 в указанном исследовании «Тема (о чем говорится) является единством значений отдельных элементов произведений») Тема может сближать произведения одного автора или разных писателей, одного жанра или литературной эпохи, мотив же не объединяет, а связывает тексты изнутри, при помощи микромотивов (вторичных мотивов, субмотивов), образов и «ключевых слов»

Во втором разделе — «Парадигматический аспект мотива одиночества» - дается оггределение мотива одиночества в парадигматическом ключе Термин парадигма понимается нами в русле концепций ЮМЛотмана и Г А Лесскиса т е как «со-противопоставление элементов, которые на определенном уровне образуют взаимно дифференцированные варианты Текст выбирает из них в каждом конкретном случае один» (Лотман Ю М Анализ поэтического текста. Структура стиха - Л, 1972 - С 40) Парадигматическое отношение - это отношение между реальным элементом текста и потенциальной множественностью других форм Лесскис определяет ассоциативные (парадигматические) отношения как «отношения между элементами или любым множеством элементов текста, с одной стороны, и любым элементом или множеством элементов, находящимся вне данного текста, с другой» (Лесскис Г А Синтагматика и парадигматика художественного гекста // Известия АН СССР Сер литературы и языка. - 1982 - №5 - С 432) Исследователь подчеркивает, что пара-ди1 матические отношения всегда виртуальны «второго члена корреляции нет в самом тексте, хотя возможносгь возникновения ассоциации в сознании читателя в нем задана» (там же)

В художественном тексте сам факт схождения различных компонентов смысла «под одной рамкой» делает их взаимодействие неизбежным и необходимым. Происходит, по замечанию Б М Гаспарова, тотальная фузия смыслов, в результате которой каждый отдельный компонент обнаруживает такие паген-циалы значения и смысловых ассоциаций, которых он не имел вне и до этого процесса Мотив одиночества таким образом, помимо основного непосредственного смысла, обнаруживает свое значение и через мотивы странничества, дома и др Переплетаясь друг с другом, выступая то как фигура, то как фон, эти мотивы представлены единой системой - мотивным комплексом, «мерцающие» образы которого сокрыты в еле уловимых изменениях ритма или же ярко проступают в ткани произведения Значит, в тексте «колеблющиеся значения» (Ю НЛ ынянов) вариантов могут пересекаться, образуя новые микропарадигмы Образы странника, дома и сна как воплощения мотива одиночества в лирике М Ю Лермонтова и М И Цветаевой диалогичны не только в силу своей

художественной природы, но и в контексте стихотворения Необходимый член оппозиции скрыто или явно присутствует в лирическом тексте или в сознании воспринимающего Таким образом, парадигма мотива одиночества в лирике Лермонтова и Цветаевой представлена системой текстовых и штертексту-алъных оппозиций, располагающихся на одной смысловой инвариантной оси, характеризующихся структурными отношениями повтора и отличающихся друг от друга «веером» потенциальных интерпретаций

В третьем разделе — «Одиночество героев М.ЮЛермонтова и М.И.Цветаевой в свете романтической эстетики» — выявляется общность романтического мировоззрения поэтов Романтизм представил миру личность сильную, неординарную и одинокую, далекое и экзотическое сделал близким и родным, а родное и близкое, напротив, максимально отдалил Преломленные символизмом и философией Вл Соловьева идеи романтизма на рубеже XIX-ХХвв восторженно приняли многие художники Серебряного века. Ориентацию на романтизм как художественный метод мы найдем уже в раннем творчестве М Цветаевой («Не смейтесь вы над юным поколеньем' » (<1906>), «Лесное царство» (<1908>), «Дикая воля» (<1909 - 1910>), «В раю» (<1911-1912>) и

др)

Феномен одиночества — одна из базовых универсалий, являющаяся смыс-лообразующей для человеческого существования Этой проблемой интересовались многие философы разных эпох, однако наиболее последовательно тему одиночества разрабатывали экзистенциалисты (Н Бердяев, Л Шестов, М Хайдеггер, С Кьеркешр, Ж П Сартр, А Камю и др ) В данном исследовании мы опираемся на точку зрения современного мыслителя А Н Нечаева, понимающего одиночество как состояние субъекта, при котором происходит разрушение его интенционального поля возможностей При этом система социальных связей человека необязательно должна быть разрушенной, он может обладать отличным здоровьем и ясностью ума, но будет бесконечно одинок

Одиночество героями Лермонтова и Цветаевой понимается амбивалентно С одной стороны, мы наблюдаем так называемое одиночество среди людей Лермонтовский человек и миропорояедающий субъект Цветаевой чувствуют себя иными, отличными от других, а потому изгоняются из духовного пространства сообщества Такое одиночество оценивается в резко отрицательных тонах У М Ю Лермонтова это, как правило, обозначается словами «тоска» и «скучно» («Один среди людского шума », 1830, «Одиночество», 1830, «Что толку жить' Без приключений », 1832, «И скучно и грустно », 1840, «Как часто, пестрою толпою окружен », 1840 и др) В раннем творчестве мотив одиночества у Лермонтова представлен в абстрактном, традиционно-

элегическом ключе романтической парадигмы Однако за декоративной условностью уже тогда прятались напряженные поиски своего места в мире Постепенно к художнику приходит осознание одиночества вселенского масштаба («Смерть поэта», 1837, «Воздушный корабль», 1840, «Пророк», 1841 и др) и стремление раствориться в окружающем природном мире («Когда волнуется желтеющая нива . », 1837; «Ветка Палестины», 1837, «Выхожу один я на дорогу », 1841 идр)

Отказ от единения с другими служит верным доказательством своей непохожести и избранности, и одиночество становится метафизической составляющей в лирике М Ю Лермонтова и М И Цветаевой. Появляется фигура Поэта одинокого странника у Лермонтова и гостя у Цветаевой («Нынче я гость небесный. .», 1916). Образ лишнего гостя Цветаева вспомнит в одном из последних своих стихотворений («Все повторяю первый стих. », 1940), в котором представлены неожиданные трансформации лирической героини (лишний гость—душа - стихия—жизнь - смерть)

Во второй главе - Странник и дом: к типологии образных реализаций мотива одиночества в лирике М. Ю. Лермонтова и М. И. Цветаевой - исследуются художественные воплощения интересующего нас мотива посредством образов странника и дома В первом разделе - «Динамит развертывания образа поэта-странника» - говорится о значимости образа странника в картине мира Лермонтова и Цветаевой. В письмах Лермонтов неоднократно признавался, что он по натуре «ужасный бродяга» и только в дороге чувствует себя хорошо. Эта любовь к странствованиям отразилась и в творчестве зримыми воплощениями странничества лермонтовского героя становятся «Тучки небесные, вечные странники» («Тучи»), дубовый листок, оторвавшийся «от ветки родимой» («Листок»), «мятежный» парус, ищущий бури («Парус») По замечанию И 3 Сермана, лейтмотивом сборника Лермонтова, опубликованного при жизни поэта в 1840 году, стала тема странника.

Героиня Цветаевой воспринимает окружающее как тюрьму, препятствующую ей в странствованиях, и даже собственное тело не становится исключением: « В теле — как в трюме, // В себе — как в тюрьме . » («Жив, а не умер », 1925) Более того, и состояние счастья не может удержать героиню рядом с другим человеком «.. Но тесна вдвоем // Даже радость утр // Оттолкнувшись лбом // И подавшись внутрь // (Ибо странник - Дух, // И идет один) » («Берегись», 1922) В лирике Цветаевой странничество также тесно связано с процессом творчества. В цикле «Стол» (1933) прямо указано, что написание стихов есть буквальное освоение пространства белого листа, и перо-пахарь странствует по бумаге

Мы обращаем внимание на «невмещающуюся» и от того изгоняемую ритмом лирическую стихию в связи с функционированием приема переноса. Поэты часто использовали анжамбеманы для передачи динамики стиха или неожиданного изменения лирической ситуации (у Лермонтова - «Утес», 1841, «На севере диком стоит одиноко . », 1841, у Цветаевой - особенно наглядно в стихотворении «Тоска по родине' Давно », 1934 и др) Промежуточное положение анжамбемана позволяет говорить о его одновременной принадлежности двум стихам (строкам), и в этом случае перенос выступает своего рода проводником лирической стихии В концептуальном плане прием анжамбемана актуализирует общее значение неудобства (ритмического и интонационного) -качества, которое свойственно в одинаковой мере лирическим героям Лермонтова и Цветаевой

Странничество лермонтовского человека и героини Цветаевой обусловлено также и поиском того края вселенной, где наконец-таки обрела бы покой их душа И в доме - казалось бы, самом безопасном месте в мире - поэты отказывают себе в пристанище Именно образ дома окажется в центре внимания во втором разделе - «Дом как организующий центр мира: эволюция образа»

Дом в сознании человека обладает огромной смысломоделирующей силой В культуре дом интерпретируется как некая «точка сборки», в которой сходятся существеннейшие показатели самоощущения человека в мире Как правило, образ дома сополагается с мотивом детства В творчестве Лермонтова мотивы детства, чистоты и открытой доверчивости связаны с образами Кавказских гор По мнению Т Т Уразаевой, образ гор как ориентира в пути, имеет философско-символический план, трансформируясь в мифологему горных вершин - неба как родины души - рая Последнее замечание диктует понимание рая как утраченного Дома В творчестве Лермонтова находим стихотворения, лирический герой которых напрямую ассоциирует себя с падшим ангелом «Я не для ангелов и рая », «Мой демон», «Демон» и др

В поэзии Лермонтова встречается также образ дома, тесно связанный с пространством смерти - «подземный дом», гроб («Письмо», 1829, «Могила бойца», 1830, «Смерть» («Оборвана цепь жизни молодой »), 1830 - 1831 и др ) В словаре В И Даля указывается, что в старину гроб именовали домовиной Поэтому соотнесение дома и гроба в лирике Лермонтова вполне обосновано общностью семантического поля Связь дома и гроба в лирике Цветаевой трансформируется в пару дом-смерть («Чердачный дворец мой », 1919, «Высоко мое оконце »,1919, «Балкон», 1922 и др), причем этот дом располагается в небесном пространстве

Н Г Дацкевич и М Л Гаспаров, исходя из романтической парадигмы, выделяют в лирике Цветаевой два дома — земной (предстает в двух обликах — «дом хороший» и «дом плохой») и небесный Для поэзии ранней Цветаевой характерен образ уютного, волшебного, открытого дома («В зале», <1908 - 1910>, «Мирок», <1908 - 1910>, «Книги в красном переплете», <1908 - 1910> и др) Антидомом («домом плохим») заявлен «мертвый», «бездетный дом» историка Иловайского («Дом у Старого Пимена») Прорыв в пространство небесного дома происходит в 1919 году (об этом сказано чуть выше) В итоге цветаевская героиня выбирает не земной дом Жизни, не небесный дом Смерти, а вечное движение прочь от самой себя («Новогоднее», 1927, «Поэма Воздуха», 1927, цикл «Надгробие», 1935 и др)

Дом в сознании Цветаевой очень часто ассоциировался с бытом, с мещанским сытым счастьем Даже в момент своей, пожалуй, самой сильной любви М Цветаева отказывается от привычного дома в пользу Дома-Словесности (« Дом - в сердце моем1 //-Словесность' » - «Поэма Конца», 1924) Для Цветаевой реальность Слова была всегда значимее, чем «жизнь, как она есть» («Поэма Горы», 1924) Искусство осознавалось поэтом как особый мир, «третье царство», и рабочая тетрадь была именно «домом» «Тетрадь кончена < > с благодарностью и с грустью, - эти дома (обратно иным земным') покидаются нелегко'» (Цветаева М Неизданное Сводные тетради -М, 1997 - С 139)

Для лермонтовского человека домом является вся вселенная «Мой дом везде, где есть небесный свод, // Где только слышны звуки песен, // Все, в чем есть искра, в нем живет, // Но для поэта он не тесен » («Мой дом», 1830 -1831) «Крест реальности» (О Розеншток-Хюсси) представлен открыто даны точки отсчета - земля, кровля (небесный свод) и стены, расстояние между которыми равно далекому пути, который проходит в одно мгновение душа. В этом доме в сердце лермонтовского человека сливаются в одно «пространство без границ» и «теченье века», и в этом слиянии, в святом зерне вечности — смысл бытия дома Еще один важный момент в доме-вселенной должны обязательно звучать песни

Итак, образ дома в лирике Лермонтова и Цветаевой представляет собой открытое, не замкнутое пространство Природа (горизонтальный мир), космос (вертикальный божественный мир) и творчество (одухотворяющая сила) образуют смысловые координаты дома зрелого лермонтовского человека Дом Цветаевой трансформируется в образ Дома-словесности, находящегося в третьем мире (не в смерти и жизни, а в реальности творчества), где невозможно говорить о какой-либо остановке, ибо «поэт - это тот, для кого всякое слово не конец, а начало мысли, кто, произнеся «рай» или «тот свет», мысленно должен

сделать следующий шаг и подобрать к ним рифму» (Бродский И Об одном стихотворении // Бродский И Меньше единицы Избранные эссе - М , 1999 -С 248) По мысли Цветаевой, два мира (земной и небесный, реальный и творческий) напряжено сосуществуют рядом, благодаря связи, которую выполняет поэзия «Есть рифмы в мире том // Подобранные Рухнет //Сей -разведешь ..» («Есть рифмы в мире сём.. », 1924), Об этом и пойдет речь в третьей главе «Мир сей и мир тот в парадигме мотива одиночества в лирике М.ЮЛермонтова и М. И. Цветаевой»

Здесь рассматриваются феномен сна в пространстве интересующего нас мотива, категория «взрыва» в картине мира поэтов и демонизм как значимый элемент этой модели бытия, определяются координаты промежутка в поэтической онтологии художников слова. В первом разделе - «Мотив одиночества в структуре образа сна» - указывается, что сон мыслится поэтами как особая реальность, не равная существующей действительности и отдохновенному состоянию обычного сна Образ сна - элемент текстового и одновременно интертекстуального уровня, образующий парадигматические отношения в пространстве инвариантного мотива одиночества.

Сон как «отец семиотических процессов» (Ю М Лотман) является резервом знаковой неопределенности, который в зависимости от истолковывающего его лица каждый раз приобретает новый смысл В культуре, как указывает К.Г Исупов, сон понимается как культурная универсалия, образ и мифологема альтернативной реальности, как специфично пограничное состояние сознания, описанное в терминах инобытия и теологии успения, и как эстетический аналог условной смерти. В литературе уделяется огромное внимание вопросу сна Во многом именно сон выполняет сюжетообразующую функцию в произведениях А С Пушкина, Н В Гоголя, Ф М Достоевского, Л.Н Толстого, Н Г Чернышевского, И.А Гончарова и др Символизм - благодарный потомок романтизма - мифологизирует сон и предпочитает его, по слову К.Г Исупова, иным типам реальности как Дар онтологической и духовной свободы

В ранней лирике М Ю. Лермонтова находим, казалось бы, все романтические штампы, сопровождающие образ сна. сну уподобляются сама жизнь («года уходят, будто сны» - строчка из стихотворения «Одиночество», 1830), как сон, быстротечна любовь («промчался легкой страсти сон » - из стихотворения «Дереву», 1830), наконец, сама смерть оборачивается сном («он спит последним сном давно, // Он спит последним сном . » - стихотворение «Могила бойца», 1830) Однако в лирике Лермонтова встречаются стихотворения, в которых романтические метафоры и словесные клише теряют свою банальность и получают неожиданную интерпретацию полнокровно ощущаемое бытие воспринима-

ется героем как антитеза сну (« И сном никак не может быть // Все, в чем хоть искра есть страданья' » -строки из стихотворения «11 июля», 1830- 1831)

Лермонтов уделяет особое внимание также и разработке образа бессонницы, обозначая тем самым свою непохожесть на других людей «Один я в тишине ночной » («Ночь», 1830), «Уснуло все - и я один лишь не спал » («Ночь II», 1830), «В чугун печальный сторож бьет, // Один я внемлю » («Ночь», 1831) и др Бессонница - своего рода воплотившийся «минус-прием» Ю М Лотмана «нематериализованный» сон вполне реален и входит в структуру художественного произведения Сон и бессонница по своей внутренней структуре изоморфны, поскольку бессонница тоже является преодолением границы, причем в удвоенном варианте, ибо бессонница - это не только отсутствие сна, но и отсутствие обычного бодрствования Бессонница воспринимается лермонтовским человеком как наказание (невозможность познать отдых, прервать работу тоскующей мысли) или же является своего рода знаком перехода героя из одного мира в другой В стихотворении «Смерть» («Ласкаемый цветущими мечтами », 1830- 1831) лермонтовский человек просыпается в какой-то одной жизни, но по-прежнему спит в другой Идея о двух зеркальных снах позднее найдет свое воплощение в зрелом шедевре Лермонтова «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана », 1841) Кольцевая композиция «Сна» -распространенное явление в лирике Однако особость лермонтовского произведения в том, что композиционное «кольцо» образуется неоднородное, более похожее на виток спирали, на которую смотрят сверху Это иллюзия, что «кольца» совпадают, в действительности это не так, поскольку начало и финал стихотворения принадлежат не одному (как обычно), а двум сознаниям (наблюдающему и наблюдаемому)

Словно в продолжение лермонтовской мысли о сне как многомерной реальности (неизвестно, где проснешься) звучат строки Цветаевой из цикла «Бессонница» (1916) Бессонный мир героини Цветаевой богат и разнообразен Его населяют младенцы и старцы, влюбленные молодые люди, воры и сторожа, лес и поле, и, конечно, поэты Думается, Цветаева следует традиции, введенной в литературу Тютчевым («Бессонница», 1830) и Пушкиным («Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы», 1830), - видеть в бессоннице промежуточное пространство, сополагающееся с творчеством, пророчеством и смертью Для Цветаевой все коннотации, связанные с образом сна, и даже его отсутствие (бессонница), являются приметами творческой личности («Стихи растут, как звезды и как розы », 1918, «Восхищенной и восхищенной », 1920, «С моря», 1926 и др)

Д ля М Ю. Лермонтова сон обретает онтологический статус Сознание лермонтовского человека полностью охвачено пространством сна « . Я тихо спал, и вдруг я пробудился, // Но пробужденье тоже было сон » («Смерть, 1830 -1831») Сон героя раннего Лермонтова ужасен, натуралистичен и походит скорее на кошмар, чем желанный отдых Зрелый период творчества определяется становящимся в вечности сном-медитацией, растворенностью лирического «я» в окружающем мире («Выхожу один я на дорогу », 1841), близкой состоянию «все во мне, и я во всем» (Ф И Тютчев) Герой сохранит свою «телескопическую» (термин С В Савинкова) изоляцию, однако каждой клеточкой своего бытия окажется вовлеченным в мировую ткань единого жизнепорождающею процесса, каковым предстанет третье — промежуточное творческое состояние (появление сладкого голоса, поющего о любви, свидетельствует именно об этом, ибо песня - атрибут поэтического мира)

У Цветаевой сон - творческий и коммуникативный акт, предпочтительный и совершеннейший вид общения «Весна наводит сон Уснем // Хоть врозь, а все ж сдается всё // Разрозненности сводит сон // Авось увидимся во сне. » («Весна наводит сон », 1923») И сон, и его отсутствие - бессонница — становятся Музами поэта, диктующими, по слову И Бродского, следующую строчку

Во втором разделе - «Взрывная» модель мира: к вопросу о демонизме в лирике М. Ю. Лермонтова и М. И. Цветаевой» - выявляется связь между общекультурным феноменом взрыва и образом поэта в лирике названных художников По мысли Ю М Лотмана, любое движение вперед в культуре характеризуется диалоговыми отношениями «азрыва» и «постепенного развития» В диссертации проводится мысль о том, что взрыв как физическое явление, переносимое на религиозные, социальные, интеллектуальные, творческие процессы, формирует один из важных аспектов художественной картины мира. В одном из писем Цветаева признается «Лирическое стихотворение построенный и туг же разрушенный мир Сколько стихов в книге - столько взрывов, пожаров, обвалов < > Из лирического стихотворения я выхожу разбитой» [СС в 7 т Т 6 Кн 1 — С 323] В сознании Цветаевой поэт — олицетворение состояния взрыва, тесно сопряженного с мотивом безумия Скажем, музыка, которой чарует детей Крысолов, у Цветаевой уподоблена безумию, болезни и стихийному бедствию («Крысолов», 1925)

Для лермонтовского человека, как и для поэта Цветаевой, слово обладает «взрывной» силой и описывается в кодах пламени, жара («Поэт» («Отделкой золотой блистает мой кинжал »), 1838, «Есть речи - значенье . », 1840) В диссертации подчеркивается, что если пламенное слово характеризуется как внушенное Богом и описывается в «водной» метафорике, то жар этого слова не

разрушает лермонтовского человека («Поэт» («Когда Рафаэль вдохновенный »), 1828, «Молитва» («Не обвиняй меня, Всесильный »), 1829 и др) В «Молитве» (1829) встретим еще один образ пламенного слова - всесожигающе-го костра Песнь становится грешной, вдохновенье - клокочущей лавой, дикие волненья порождают страшную жажду В стихотворении «Мой демон» (1830 -1831) прямо указывается, что чудесный огонь - примета падшего ангела Уже в самом начале творческого пути Лермонтов решает вечные вопросы, и его спор с Богом не отдаляет поэта от Творца, а напротив, максимально приближает к Нему Зрелый лермонтовский человек признает великую силу слова, рожденного из пламени и света « Не кончив молитвы, // На звук тот отвечу, // И брошусь из битвы // Ему я навстречу»

Сходный путь порождения образа назревающего «взрыва» открывается нам в стихотворении Лермонтова «Нет, не тебя так пылко я люблю » (1841) и лирическом тексте Цветаевой «О, слезы на глазах' » (1939) В этих произведениях взгляд героев служит орудием мгновенного проникновения в суть вещей Анализ показывает, что в цветаевском стихотворении физическая точка зрения лирической героини определяется космической высотой сначала взгляд сверху на «безумный мир» «нелюдей», затем взор останавливается на площадях и равнинах, и звучит отказ быть среди волков и акул Образ «вещих глаз» прямо отсылает к пушкинскому произведению «Пророк» (1826) « Отверзлись вещие зеницы, // Как у испуганной орлицы » Однако выделенное анжамбеманом словосочетание «дыр // Ушных» снижает образ Поэта как провидца будущего и других миров Ушные «дыры» с помощью рифмы отнесены к «безумному миру», и проникновение цветаевской героини в пространство поэта-пророка оборачивается «взрывом» этой модели мира «Ответ один - отказ»

В названном выше стихотворении Лермонтов дает ретроспективно картину «взрыва» сначала «взрыв», а лишь затем - в следующих строфах - его начало и нарастание лермонтовский человек смотрит героине в глаза, проникая тем самым в ее духовный мир Взгляд становится тем мостом, который одновременно обеспечивает связь двух людей и разрушает, «взрывает» ее «нет, это не та женщина»

В картине мира М Ю Лермонтова и М И Цветаевой значимыми представляются мотивы демонизма, напрямую связанные с категорией «взрыва» В работе демонизм рассматривается как одно из проявлений личности героев, как «форма, трагически переживаемого индивидуализма, < > утверждающего превде всего неограниченную личную свободу» (Максимов Д Е Поэзия Лермонтова -М,Л, 1964 -С 257) Лермонтовский Демон в художественном сознании людей начала XX века воспринимался как поэтическая личность Цветае-

ва в цикле стихотворений, посвященных Блоку, наделяет образ поэта чертами Демона и Орфея

При анализе орфического мифа мы обращаем внимание на парадоксальное сочетание в Орфее роли вожатого и сущности ведомого• ведь, по существу, это Эвридика (Психея, душа поэта, его Муза) ведет певца, хотя в реальности, казалось бы, женщина лишь следует за мужчиной И вот когда Орфей внешнее (роль) присвоил и принял как внутреннее (сущность), Эвридика исчезает То же самое, думается, можно сказать и о союзе лермонтовского Демона с Тамарой: когда Демон присваивает (целует) Тамару, она умирает, и ее душу забирает Ангел. Попытка вернуться к прежнему существованию и одновременный буш-Демона, так же, как и поворот Орфея, изнутри «взрывают» первоначальное движение смысла произведений Кроме того, следует учитывать пороговый хронотоп - «взрывной» момент поворота головы структурно меняет дальнейшее развитие мифа У Цветаевой физическая гибель Блока-Орфея, не отказавшегося от творческой стихии, дарует ему песню («Стихи к Блоку», 1916), у Лермонтова отказ от стихии добра и «безумных мечтаний» порождает пустое («без упованья и любви») существованье Демона

В сознании Цветаевой поэтическая личность присутствует одновременно в двух своих ипостасях — ведомого и Вожатого с одной стороны, служитель, поэт, зверь, с другой, — Демон, Гений, Орфей Перемена в структуре «двойной личности» (Р.Войтехович) совершается путем взрыва в воспринимающем сознании- в пределах пространства текста один и тот же элемент занимает разное место в иерархии понятий, перемена осуществляется сразу и вдруг, и восприятие текста происходит уже в новом смысловом поле

В третьем разделе - «Координаты промежутка в поэтической онтологии ММЛермонтова и М. И. Цветаевой (пространство и время, жизнь и смерть)» - описывается образный комплекс рубежа, промежутка, погранин-ности, явленный в биографическом и метафизическом времени лермонтовского человека и героини Цветаевой. М. Лермонтов осознавал свое время как время утраченного, потерянного поколения, которое «выпало» из цепи времен и «глядит на будущность с боязнью», а потому пребывает в «дурном» настоящем («Дума», 1838) Цветаева полагала, что Поэт обречен жить в современности, которую следует понимать как есевременность и вневременность, потому реальное время для нее не имело значения и характеризовалось как «злободневность», с точки зрения которой «завтрашняя газета уже устарела» (статья «Поэт и время»)

Феномен промежутка подразумевает существование явления в пространстве между двумя границами. Граница отделяет свое от чужого и одновременно

соединяет их, образуя зыбкое пространство пограничья, в котором насыщенно концентрируются «"горячие" точки семиобразовательных процессов» (Лотман Ю М Семиосфера. - СПб, 2004 - С 262) На примере стихотворения Цветаевой «Поэт - издалека заводит речь » (1923) в диссертации проанализировано состояние промежутка, в котором пребывает героиня, в дискурсивном (поэт находится «Между да и нет»), временном (« Поэтовы затменья Н Не предугаданы календарем »), пространственном аспектах (« Планетами, приметами окольных // Притч рытвинами »)

Особый — промежуточный — статус в этой связи обретает посмертное письмо поэта у Цветаевой, адресованное другому художнику слова («Новогоднее», 1927) В поэзии Лермонтова встречается еще более зыбкий в определении вид письма - предсмертное, последнее письмо («К » - «Простите мне, что я решился к Вам », 1830) По замечанию С В Савинкова, для людей, разделенных абсолютно, метафизически, почтовая связь не годится Поэтому дойти в этом случае может только предсмертное письмо, которое предстает одновременно и как последний знак здешнего пребывания, и как первая весть из иного

В лирике раннего Лермонтова душа отчаянно сопротивляется смерти, рисуя весь ужас тления «родного друга» - тела. Скитания человека при жизни не прекращаются вместе с его кончиной душа вновь и вновь возвращается к своей могиле («Ночь I») Однако понимание смерти у Лермонтова меняется с течением времени В позднем творчестве лермонтовский человек подходит целостно к осмыслению последнего рубежа смерть приносит долгожданное успокоение от духовного странничества и позволяет обернуться на пройденный жизненный путь («Памяти А И О<доевско>го», 1839, «Из Гете» («Горные вершины»), 1840)

В синкретичном пространстве инобытия значимая роль в картине мира Лермонтова и Цветаевой принадлежит звуку, одушевляющему письмо, портрет, стихи, подобно тому, как душа оживляет тело По своему смыслу действие звучащего слова шире функционирования слова написанного, и звук при этом выступает своего рода приметой, если пользоваться философемами Шеллинга, проявления бесконечного в конечном

Подковообразная модель мира поэтов, которую независимо друг от друга прослеживают М Л Гаспаров (на материале поэзии Цветаевой), С В Савинков (анализируя творческую логику Лермонтова), на наш взгляд, точно отражает онтологическую сущность одиночества, за пределы которого первоначально силились вырваться герои раннего периода творчества Лермонтова и Цветаевой и с необходимостью приятия которого согласились в финале своего творческого пути На полюсах подковы представлены два взаимоотрицающих и одновре-

менно ищущих друг друга начала (тело - душа, мать - отец, материальное - духовное, земля - небо и пр.).

Для лермонтовского человека осознание одиночества оборачивается стремлением растворить свое «я» в окружающем огромном мире («Когда волнуется желтеющая нива. .», 1837; «Ветка Палестины», 1841, «Выхожу один я на дорогу », 1841). Что касается Цветаевой, то поэтическое воображение ее героини даже в пространстве смерти не оставляет навязчивая идея вечного пути («Крысолов», 1925; «Новогоднее», 1927, «Поэма Воздуха», 1927, «Стол», 1933 идр)

В заключении подводятся итоги исследования, формулируются выводы, намечаются перспективы дальнейшей работы по развитию концепции диссертации

Цель исследования представляется достигнутой, на основе анализа выявлено, что осмысление поэтами своего одиночества на разных этапах развития претерпевает определенные изменения В ранней лирике М Ю Лермонтова и М.И Цветаевой мотив одиночества разрабатывается в романтическом ключе, в зрелом творчестве одиночество принимается как органичная часть бытия Если восходить по «лестнице контекстов» (термин Е Г.Эгкинда), то становится очевидным, что функционирование парадигмы одиночества у Лермонтова и Цветаевой меняется, от художественного воплощения в образах странника и дома до использования концептуально понятых культурных универсалий сна, «взрыва», промежутка Установлено, что образ дома у Лермонтова расширяется до размеров Вселенной, а в лирике Цветаевой — представляет собой третье пространство Словесности, способное к вечному разрастанию В диссертации проведен обстоятельный анализ образа «взрыва» в картине мира Лермонтова и Цветаевой, выявлено, что поэтическое слово у художников определяется в кодах пламени и жара Доказано, что «взрыв» - значимый структурный элемент в понимании смысла лирического произведения и целостной картины мира поэтов. В диссертации проанализирован феномен промежутка - особой пространственной зоны, в которой пребывают герои, находясь в сумеречном состоянии диалога с потусторонним миром.

Развитие мотива одиночества приводит Лермонтова и Цветаеву к разным финалам: зрелый лермонтовский человек стремится к успокоению и гармонии с Космосом, путь героини М. И Цветаевой представляет собой непрекращающийся бег. Ее мир—вечное движение

Основные положения диссертации отражены в публикациях:

I. Статья в ведущем рецензируемом научном журнале, утвержденном ВАК РФ.

1 Ситдикова, Г Ф Смысловые координаты одиночества в лирике М Ю Лермонтова и М И Цветаевой [Текст] / Г Ф Ситдикова // Известия Российского государственного педагогического университета им А И Герцена Аспирантские тетради Научный журнал -№13 (36) - 2007 -С 120- 123

II. Монография.

2 Акбашева, А, Ситдикова, Г, Латыпова, И, Осипова, О «Есть такие голоса » Диалоги Марины Цветаевой [Текст] / А Акбашева, Г Ситдикова, И Латыпова, О Осипова. - Стерлитамак США, 2007 - 249с (разделы Ситдико-войГ С 135-233)

III. Статьи, опубликованные в других научных сборниках.

3 Фаткуллина (Ситдикова), Г Ф Встреча с собой как организующий мотив в лирике М И Цветаевой [Текст] / Г Ф Фаткуллина (Ситдикова) // Русский язык и литература рубежа XX - XXI веков Специфика функционирования всероссийская научная конференция языковедов и литературоведов (5-7 мая 2005 года) -Самара СГПУ,2005 -С 600-604

4 Ситдикова, Г Ф Мотив одиночества в лирике М Ю Лермонтова и М И Цветаевой (К постановке проблемы) [Текст] / Г Ф Ситдикова // Антропоцентрическая парадигма лингвистики и проблемы лингвокультурологии материалы всероссийской научной конференции с международным участием 14 октября 2005г В2-хт -Стерлитамак США, 2006 - Том 1 -С232-233

5 Ситдикова, Г Ф К вопросу о небе Михаила Лермонтова и Марины Цветаевой [Текст] / Г Ф Ситдикова // Филология и культура материалы V международной научной конференции 19-21 октября 2005 года - Тамбов ТГУ им Г Р Державина, 2005 - С 578 - 580

6 Ситдикова, Г Ф Мотив одиночества и образ дома в лирике М И Цветаевой [Текст] / Г Ф Ситдикова // Виноградовские чтения материалы всероссийской научно-практической конференции 23 - 24 ноября 2005 года. -Тобольск, ТГПИ им Д И Менделеева, 2005 - С 181 -183

7 Ситдикова, Г Ф Мотив одиночества и образ странника в лирике М Ю Лермонтова и М И Цветаевой [Текст] / Г Ф Ситдикова // Восток - Запад пространство русской литературы и фольклора материалы Второй международной научной конференции (заочной) — Волгоград Волгоградское научное издательство, 2006 - С 361 - 367

8 Ситдикова, Г Ф Образ странника как реализация мотива одиночества в лирике М Ю Лермонтова и М И Цветаевой [Текст] / Г Ф Ситдикова // Корма-новские чтения материалы межвузовской конференции (Ижевск, апрель, 2006) Вып6-Ижевск Изд-воУдГУ, 2006 - С356-359

9 Ситдикова, Г- Ф. Образ дома и мотив одиночества в лирике МЮ Лермонтова и МИ Цветаевой [Текст] / Г.Ф Ситдикова // Бочкаревские чтения- материалы XXX зональной конференции литературоведов Поволжья В 4т Т 2 - Самара. Изд-во СГПУ, 2006. - С 170-179.

10. Ситдикова, Г. Ф. Сон как реализация мотива одиночества в лирике М.Ю Лермонтова и М.И.Цветаевой [Текст] / Г Ф Ситдикова // Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной литературах, материалы международной научной конференции, г Волгоград, 12-15 апреля 2006г. / Институт рус лит. (Пушкинский Дом) РАН, ВолГУ - Волгоград Изд-во ВолГУ, 2006 -С 554-559.

И Ситдикова, Г Ф. Диалог с собой в лирике МЮ Лермонтова и М.И Цветаевой [Текст] / Г Ф Ситдикова // Труды Стерлитамакского филиала Академии наук Республики Башкортостан Серия «Филологические науки» Выпуск3 -Уфа: Гилем,2006 -С 95-98

12 Ситдикова, Г Ф. Поэтика лейтмотива одиночества в лирике М.Цветаевой и МЛермонтова [Текст] / ГФ Ситдикова // Творчество М И.Цветаевой в контексте европейской и русской литературной традиции, материалы Третьих международных Цветаевских чтений - Елабуга ЕГПУ, 2006 -С 224 - 230.

13 Ситдикова, Г Ф. Мир сей и мир тот в парадигме мотива одиночества в лирике М.Цветаевой [Текст] / Г Ф Ситдикова // Добро и зло в мире Марины Цветаевой- XIV международная научно-тематическая конференция (Москва, 9 - 12 октября 2006). - М: Дом-музей Марины Цветаевой, 2007 - С 413 - 427

14 Ситдикова, Г Ф М Ю Лермонтов и М И Цветаева два сна и два взгляда на мир [Текст] / Г Ф Ситдикова // Проблемы диалогизма словесного искусства" Сборник материалов всероссийской (с международным участием) научно-практической конференции 18-20 октября 2007г - Стерлитамак СГПА, 2007. -С 206 - 209

Подписано в печать 14 02 08 Тираж 100 экз Заказ № Я^/О

Бумага ксероксная Печать оперативная Объем-1,0 уел п л Формат 60x84 1/16

Отпечатано в ГУЛ «Стерлитамакская городская типография» 453124, ул Комсомольская, 82, тел (3473) 25-10-59

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Ситдикова, Гузель Фидарисовна

Введение

Содержание

Глава 1. Значимость мотива одиночества в лирике М.Ю. Лермонтова и М.И. Цветаевой

1.1 Специфика функционирования лирического мотива

1.2 Парадигматический аспект мотива одиночества

1.3 Одиночество героев М.Ю. Лермонтова и М.И. Цветаевой в свете романтической эстетики

Глава 2. Странник и дом: к типологии образных реализаций мотива одиночества в лирике М.Ю. Лермонтова и М.И. Цветаевой

2.1 Динамика развертывания образа поэта-странника

2.2 Дом как организующий центр мира: эволюция образа

Глава 3. Мир сей и мир тот в парадигме мотива одиночества в лирике М.Ю. Лермонтова и М.И. Цветаевой

3.1 Мотив одиночества в структуре образа сна

3.2 «Взрывная» модель мира: к вопросу о демонизме в лирике М.Ю.Лермонтова и М.И. Цветаевой

3.3 Координаты промежутка в поэтической онтологии М.Ю. Лермонтова и М.И. Цветаевой (пространство и время, жизнь и смерть)

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Ситдикова, Гузель Фидарисовна

Универсальные мотивы, берущие начало из архетипических представлений, встречаются в художественных текстах в великом разнообразии. Интересно находить точки соприкосновения творческих систем разных авторов через анализ подобных мотивов. Это позволяет говорить о диалогичности искусства и семантической неисчерпаемости индивидуального художественного произведения. К таким мотивам, определяющим путь поиска авторской идентификации, можно отнести мотив одиночества. Наиболее ярко, самобытно и вместе с тем удивительно созвучно историко-литературной эпохе своего времени мотив одиночества воплощен в лирике М. Ю. Лермонтова и М. И. Цветаевой.

Для чуткого читателя несомненна близость наследия М.И.Цветаевой: художественной системе М.ЮЛермонтова. Наверняка не случайно современный поэт Андрей Вознесенский вспомнил об этих художниках слова в пределах одного катрена: Скрымтымным - это не силлабика.

Лермонтов поэтому непереводим.

Вьюга безликая пела в Елабуге1.

Что ей померещилось? - скрымтымным.

5; 149]

Не станем вдаваться в подробный анализ «Зауральской пляски» Вознесенского, лишь отметим то общее, что роднит Лермонтова с Цветаевой в пространстве процитированной строфы. Скрымтымным - слово, звучавшее в каждом двустишии этого лирического произведения, всякий раз возрождается в стихе с обновленным смыслом и принципиально1 новым отношением к художественной действительности. Именно скрымтымным и является, на наш взгляд, для Вознесенского мостиком, соединяющим картины мира Цветаевой и Лермонтова на основе какого-то мистического

1 Существует вариант третьего стиха («Лучшая Марина зарыта в Елабуге»), прямо указывающий на связь двух поэтов в сознании Вознесенского. Не касаясь проблемы авторского замысла, заметим, что строка «Вьюга безликая пела в Елабуге», на наш взгляд, является более предпочтительной по своей смыслонагруженности. начала. Стихийное, универсальное, природное, сумеречное — именно таким нам открывается значение этого окказионализма. Смысловой рубеж скрьштымным образует становящееся1 пространство промежутка, подчиненного стихийным силам взрыва в картинах мира Лермонтова и Цветаевой. Общность этих поэтических вселенных базируется, полагаем, на сходном понимании художниками слова феномена одиночества.

Литературные дебюты М'. Лермонтова и М. Цветаевой, на наш взгляд, обладают сходным структурным принципом — «дневниковостью». Первые сборники Цветаевой («Вечерний альбом», 1910; «Волшебный фонарь» 1912) продемонстрировали читателю сознательный отказ автора от принципа избирательности стихотворений. Первый сборник включил в себя 111 лирических произведений, второй — 128. Юная Цветаева, посвятив «Вечерний альбом» «блестящей памяти Марии Башкирцевой», «Дневником» которой на рубеже XIX—XX веков зачитывалось огромное число людей, обозначила тем самым свою литературную позицию — представить как можно полнее свой внутренний мир**. Второй сборник по существу дополнил предыдущую книгу, восстановил выпавшие звенья из прежней публикации «дневника» [257; 15 -25].

Однако если Цветаева открыто декларировала свою установку на «дневниковость» («Все это было. Мои стихи - дневник, моя поэзия — поэзия собственных имен <.>» [V, 1; 230] ), то Лермонтов прямо не обозначил своей позиции по этому поводу. Но анализ раннего творчества поэта позволяет говорить о «дневниковом» принципе изложения материала.

В эпоху сентиментализма и романтизма возникла эстетическая потребность целостного изображения внутреннего мира человека, что отразилось в появлении огромного количества искренних, личностно

1 Здесь и далее наиболее значимые для нашей работы слова и словосочетания выделяются курсивом. Курсив или выделение шрифтом чужой речи (цитаты из художественных произведений, статей, исследовательских работ и др.), кроме особо оговоренных случаев, принадлежат авторам.

2 Многие критики (Брюсов, Гумилев, Волошин) подчеркивали в своих рецензиях интимность, «дневниковость» цветаевских стихов.

3 Тексты М. Цветаевой цитируются по изданию: Цветаева М. И. Собрание сочинений: В 7 т. — M.: ТЕРРА, Книжная лавка — РТР, 1997 - 1998 с указанием тома, книги и страницы в скобках. 4 окрашенных произведений. Солидаризуемся с мнением С. И. Ермоленко, которая считает, что внутреннее единство лермонтовской лирики (особенно раннего периода) обусловливается таким метажанровым образованием, как «лирический дневник». Лермонтовский «дневник» включает в себя стихотворения разных жанров (как традиционных — элегия, послание, романс, песня, так и собственно лермонтовских — монолог, отрывок) [101; 73

74]. Внешним признаком дневниковости юношеской лирики Лермонтова «является дата, иногда вместе с обозначением места, которая либо выносится в заглавие: «1830. Майя. 16 число», «1830 год. Июля 15-го (Москва)», «1831-го января», «1831-го июня 11 дня», «Сентября 28», «11 июля», - либо сопровождает заглавие в автографе в качестве пометы, выступающей в роли подзаголовка: «1830 года августа 15 дня» («Чума в Саратове») <.>» [101; 76

77]. Дата входит в структуру произведения и оформляет его как «страницу», «дневника», тем самым выступая знаком подлинности духовной жизни личности. «Дневник» воспроизводит переживания лермонтовского человека «как процесс в его наиболее напряженно-вершинных проявлениях, что порождает ощущение длящегося драматизма как внутреннего состояния; в котором пребывает лирический герой» [101; 77 - 78].

Одной из эстетических примет «дневниковости» можно считать особый тип выражения внутреннего мира личности - поток сознания, отражающий прогресс мышления, наспех закрепленный в письме. Скажем, в ранней лирике Лермонтова в стихотворениях «Ночь. I» (1830), «Смерть» («Ласкаемый цветущими мечтами.», 1830 — 1831), «1831-го июня 11 дня» и др. один образ, сцепляясь с другим, углубляется, интегрируется и «как бы «движется», обрастая ассоциациями; один мотив «перетекает» в другой, подготавливая последующий, наполняясь дополнительным смыслом» [101; 89]. И если в зрелой лирике Лермонтова практически уже не встретятся произведения, в которых каскад ассоциаций формирует орбиту размышлений героя, то в лирике Цветаевой на всех этапах развития данный принцип

1 Термин «интеграция образа» введен в науку В. А. Зарецким. 5 сохранится. А. С. Акбашева, анализируя раннее стихотворение Цветаевой «Идешь, на меня похожий.» (1913), отмечает, что самим строем стихи поэта ив ранние, и поздние годы — «напоминают черновик, наскоро написанный и отложенный, потому что возникла надобность в другом черновике1» [25; 332]. В 1916 году Цветаева скажет о своем стихе как о невоспитанном [I, 1; 252] и написанном наспех [I, 1; 249].

Одним из оснований для типологического сопоставления творческих систем Лермонтова и Цветаевой является, на наш взгляд, сходная энергетика их героев. В большинстве лирических произведений ранний лермонтовский человек и героиня Цветаевой активны, дерзновенны и преисполнены мятежной силы. Обратимся к строчкам Лермонтова: Я молод; но кипят на сердце звуки, И Байрона достигнуть я б хотел; У нас одна душа, одни и те же муки, -О, если б одинаков был удел!.

I; 125]2 Мне нужно действовать, я каждый день Бессмертным сделать бы желал, как тень Великого героя, и понять Я не могу, что значит отдыхать.

I; 172] Я рожден, чтоб целый мир был зритель Торжества иль гибели моей.

I; 325]

В зрелой лирике Лермонтов скрадывает в своем герое столь открытое мятежное начало. Что касается Цветаевой, то ее героиня демонстрирует полноту и жажду жизни на всех этапах своего развития. Правда, жизнь при этом понимается не как бытовое ежедневное существование с насущными заботами (здесь прямо обозначается позиция неприятия), а как полнокровное творческое преображение мира, важная роль в котором принадлежит стихии

1 Мысль о собственных стихах как части единого и бесконечного творческого процесса находим у многих поэтов. Скажем, свое «Посвящение» к «Поэме без героя» А. Ахматова начинает строчками: «. А так как мне бумаги не хватило, // Я на твоем пишу черновике. // И вот чужое слово проступает // И, как снежинка на моей руке, // Доверчиво и без упрека тает.» [1; 305]. Комментаторы связывают это «Посвящение» с именем Пушкина, над черновиками которого в то время работала Ахматова [1; 430]. Эту же идею о непрерывности словесного искусства находим и у И. Бродского — автора книги стихов «Часть речи».

2 Здесь и далее тексты М. Ю. Лермонтова цитируются по: Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений в 4 томах.

JI.: Наука, 1979— 1981 с указанием тома и страницы в скобках. 6 искусства. «Стихия-демон у Цветаевой — порождение и продолжение избытка и полноты жизненно-природной субстанции <.>», — замечает Н.В.Дзуцева [89; 94]. В стихотворении «Вскрыла жилы: неостановимо.» (1934) жизнь уподоблена стиху, питающему землю и тростник. Жизнь, как и стих, невозвратна, неостановима, но и бесконечна в бытовом понимании, ибо стремится мимо быта («Всякая тарелка будет — мелкой, // Миска — плоской.») [И; 315]. Жажда полнокровной жизни (той, которая должна быть) цветаевской героини переводит смерть в пространство этой жизни, в то время как в привычном понимании смерть — условность:

Сказать? — Скажу! Небытие — условность.

I, 2; 168]

В ранних и поздних лирических текстах Цветаева останется верной этому пониманию смерти как продолжению жизни, активное начало своей личности сохранит и ее героиня («Идешь, на меня похожий.», 1913; цикл «Бабушка», 1919; «Любовь! Любовь! И в судорогах и в фобе.», 1920; «Кто создан из камня, кто создан из глины.», 1920; цикл «Поэты», 1923; «Новогоднее», 1927 и др.).

Для Лермонтова, так же, как и для Цветаевой, характерно свое понимание привычных слов1. У Лермонтова, по мысли Е. Г. Эткинда, значение общеязыковых метафор раскрывается читателю не в. одном стихотворении, а в контексте, который можно назвать «контекст "Лермонтов"» [272; 43]. На примере лексем «холод» и «холодный» исследователь прослеживает разницу в словоупотреблении Пушкина и Лермонтова и делает вывод о том, что у Пушкина выражения с эпитетом «холодный» (или «хладный») более или менее привычные, близкие к фразеологическим сочетаниям — холодный сеет, холодный блеск, хладный сон. У Лермонтова некоторые сочетания допустимы с точки зрения общего словоупотребления — с холодным вниманьем, холодные руки, холодная земля (хотя и в этих случаях смысл обогащен дополнительными оттенками), другие

1 Вспомним строчки Цветаевой: «. Какмы вероломны, то есть—//Как сами себе верны.» [I, 1; 247]. 7 же отличаются необыкновенностью, а потому особой силой воздействия: холодная печать, картины хладные, холодная полумаска, полны холодом привычным. Е. Г. Эткинд подчеркивает, что структура пушкинского слова, сложна, «однако не субъективна, она рождена не внутренним контекстом, а внешним» [272; 49]. Принимая во внимание сказанное, подчеркнем, что лермонтовский контекст слова одиночество особенный. Слова один, одинокий, одиночество насчитывают в лирике Лермонтова 532, 51 и 3 употребления соответственно. Обратим внимание, ранний лермонтовский-человек гораздо больше размышляет о проблеме одиночества (частота семантической группы «одиночество» составляет 12,8), чем герой зрелой лирики (частота 9,5)'. «Никто из русских поэтов не писал об одиночестве с таким постоянством, с такой мучительной тоской и отчаянием, как М.Ю.Лермонтов, и ни у кого оно не носило такого всеобъемлющего, вселенского и в то же время личного характера, как у него» [46; 3].

По словам Л. Л. Вельской, первые жалобы на одинокое существование появляются, у сентименталистов и ранних романтиков в элегиях и песнях («Среди долины ровныя» (1810) А. Ф: Мерзлякова; «Ночь в чухонской избе на пустыре» (1797) Н. А. Львова; в творчестве В. А. Жуковского; «Стансы» (1824) К. Ф. Рылеева; в художественном наследии раннего Пушкина) [46; 4 — 6]. Исследовательница подчеркивает, что стихотворения об одиночестве в творчестве указанных поэтов разрабатывают темы единственности (но не исключительности, как у Лермонтова), временности этого чувства. Об одиночестве как отчужденности от человеческого общества (социальный, а не вселенский аспект) пишет Рылеев, не без влияния европейских романтиков творит молодой Пушкин («Осгар», 1814; «Князю А. М. Горчакову», 1817; «Я пережил свои желанья.» 1821 и др.) [46; 5]. В то же время о трагическом чувстве одиночества, связанном с бедностью, сиротством и неволей, пишет А.В.Кольцов.

1 Ср.: Пушкин лишь 7 раз употребил отвлеченное понятие одиночество и 30 раз слово одинокий во всем творчестве [46; 6].

Художники Серебряного века в своих романтических устремлениях часто ощущали родство с Лермонтовым, посвящали ему книги («Сестра моя — жизнь» Б. Л. Пастернака) и стихи (цикл «Лермонтов» К. Д. Бальмонта; «Лермонтову» М. Кузмина и др.), активно использовали творческое наследие великого предшественника в качестве эпиграфов и реминисценций1. Наиболее напряженно мотив одиночества разрабатывается в творчестве Ивана Бунина и Марины Цветаевой. На наш взгляд, одиночество лирической! героини Цветаевой столь же трагично, характеризуется теми же абсолютными категориями вселенского масштаба и вместе с тем столь же личностно и глубоко интимно по сути, как и одиночество лермонтовского » человека.

Литература по творчеству М. Ю. Лермонтова уникальна своей особенной полемичностью, высказанной еще при. жизни поэта. Эту полярность точек зрения на личность художника слова и его произведения' отразило издание «Лермонтов: pro et contra» [136], составители которого собрали в одном томе различные по своей оценке мнения критиков, философов, историков, литературоведов. В. М. Маркович отмечает, что острота полемики возле имени Лермонтова и его наследия обусловлена «самым непосредственным (как в смысле прямоты, так и в смысле эмоциональности) художественным выражением индивидуализма. <.> Дерзкая наступательность его самоутверждения воплощалась в неудержимой агрессии его поэтического стиля» [170; 30, 31].

Одним из первых критиков, отделивших Лермонтова от его героев, и защищавших художника от обвинений в эгоизме и любви ко злу, был В.Г.Белинский. Его статья, посвященная анализу стихотворений поэта, выявила в лермонтовском герое свойственный человеку того времени

1 См. примеры стихотворных строчек в статье Л. Л. Вельской [48; 4]. Мотив одиночества в начале XX века реализуется и в названиях произведений: «Одиночество» (Брюсов, Блок, Бунин, Гумилев), «Трилистник одиночества» (Анненский), «Один» (Белый), «Одинокий лицедей» (Хлебников), «Одинокая» (Ходасевич) и др. сосредоточенный самоанализ, неотвязную рефлексию и трагическое одиночество [44].

Наши размышления об одиночестве Лермонтова развиваются в системе суждений современников поэта — Белинского и Герцена. «Глубокий и могучий дух! <.> Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и непосредственный вкус изящного! <.> Чудная натура! <.> Каждое его слово — он сам, вся его натура во всей глубине и целости своей. Я с ним робок, - меня давят такие целостные, полные натуры, я перед ними благоговею и смиряюсь в сознании своего ничтожества», - писал В.Г.Белинский Боткину в 1840 году после встречи с Лермонтовым в ордонанс-гаузе [43; 364]. Человеку, перед которым-робел Белинский, в то время было неполных 26 лет.

Нам импонирует гнев Б. Эйхенбаума, высказанный в статье «Живой образ Лермонтова», по поводу «опошления благородного образа великого поэта» [264; 312]. Исследователь, опровергая клишированное мнение многих современников и потомков Лермонтова о горделивом и презрительном отношении поэта к жизни и людям, солидаризуется с мыслями П: Анненкова, который связывает эти черты в поведении Лермонтова со «стечением обстоятельств», то есть с местом во времени самого художника слова [264; 314]. «Понятие личности, характера, поведения - понятие вовсе не только психологическое или биологическое, но и историческое, — подчеркивает Эйхенбаум. — Это прекрасно понимал Герцен, когда писал об этой самой гордости или «презрительности» Лермонтова следующие замечательные строки: «Веневитинов родился неспособным к. жизни в новой русской атмосфере <т.е. после разгрома декабризма>. Нужен был другой закал, чтобы вынести воздух этой мрачной эпохи; нужно было с детства привыкнуть к этому резкому и непрерывному ветру; надо было приспособиться к неразрешимым сомнениям, горчайшим истинам, к собственной немощности, к постоянным оскорблениям каждого дня; надо было с самого нежного детства приобрести навык скрывать все, что волнует душу, и не растерять того, что хоронилось в ее недрах, — наоборот, надо было дать вызреть в немом гневе всему, что ложилось на сердце. Надо было уметь ненавидеть из любви, презирать из гуманности; надо было обладать беспредельной гордостью, чтобы высоко держать голову, имея цепи на руках и ногах» [264; 314 — 315]. Добавим, что мысль о соотнесении личности Лермонтова с эпохой окажется еще более справедливой, если обратиться к личной истории поэта — раннее сиротство, странная внешность, так больно- ранившая, его самолюбие в юности, трагическое одиночество, необыкновенно остро переживаемое художником слова.

Личность Лермонтова несет в себе причастность к высшим сферам бытия. Потомки- поэта находили в нем признаки, превышающие человеческие способности. Как, пишет А. А. Дякина, это связано и с его персонажами, которых отождествляли с автором, и с интенсивностью-творческого духа, и с некоторой «несообразностью» гениальности произведений и молодости* их сочинителя [94; 55]. Исследовательница справедливо полагает, что лермонтовское- влияние ощутимо по» всему духовному пространству Серебряного века русской культуры: «Причины» масштабного воздействия предшественника на потомков скрываются в, специфике самой атмосферы рубежной поры» [94; 55].

Безусловно, в эпоху сдвигов и переломов в базовых сферах бытия художественно одаренные люди чувствуют себя особенно одинокими. Однако острота переживания катастрофы одиночества, ощущение тотального неуюта среди людей, о которых так часто говорит герой ранней лермонтовской лирики, по нашему мнению, с той же интенсивностью отражается в поэзии Марины Цветаевой. Особенность- мироощущения лермонтовского человека пограничного- времени родственна восприятию действительности героиней Цветаевой. Именно это осознание своей трагической обособленности трансформирует статус одиночества Лермонтова и Цветаевой в онтологический.

Работ, специально посвященных изучению парадигмы мотива одиночества в лирике М.Ю.Лермонтова и М.И.Цветаевой, до настоящего времени нет, однако можно выделить несколько групп исследований, в которых так или иначе обозначены определенные подходы, позволяющие сформулировать и рассмотреть данную тему.

Сходство мироотношений Лермонтова и Цветаевой подробно исследуется в работе Т.Геворкян «Поэт с историей или поэт без истории? Читая "Сводные тетради" Марины Цветаевой» [76], об этом же говорится и в обширной статье Л.Л.Бельской «Мотив одиночества в русской поэзии: от Лермонтова до Маяковского» [46, 47, 48]. О космической масштабности интонации в стихах Цветаевой, родственной клятвам лермонтовского Демона, упоминается в книге И. Кудровой «Просторы Марины Цветаевой: Поэзия, проза, личность» [124].

Среди многочисленных трудов, посвященных изучению биографии М.Ю.Лермонтова, отметим книгу авторского коллектива А. А. Герасименко, Н.В.Маркелова, С.М. Телегиной и Л.Н. Шаталовой [78], исследования А.Марченко [172], А. Труайя [239] и др. Особо укажем значимость* для лермонтоведения фундаментального труда — Лермонтовской энциклопедии [291], ставшей результатом творческих усилий большого числа ученых. В данной энциклопедии собран материал и по мотиву одиночества в творчестве Лермонтова, однако статья носит ориентировочно-справочный характер, поскольку в задачу автора не входило подробное исследование основных художественных воплощений интересующего нас мотива.

Серьезные литературоведческие труды по поэтике Лермонтова связаны с именами Л.Я.Гинзбург [80, 81, 82], С.И.Ермоленко [101], С.В.Ломинадзе [143, 144, 145], Ю.М.Лотмана [149, 150, 155, 156], Д.Е.Максимова [165], Ю.В.Манна> [168], В.М.Марковича [170, 171], Л.В.Пумпянского [203], С.В.Савинкова [217, 218], П.Н.Сакулина [219], И.Сермана [225], Б.М.Эйхенбаума [264, 265, 266], Е.Г.Эткинда [269, 272] и др. В этих исследованиях достаточно хорошо изучены особенности лермонтовского романтизма, творческие связи поэта с философией и культурой тридцатых годов XIX века. Литературные традиции Лермонтова в контексте культуры Серебряного века оказались в поле зрения П.М. Бицилли [51], А.А.Блока [52], Л. Я. Гинзбург [81], А. А. Дякиной [94], Д.Е. Максимова [165] и др.

Из работ о Марине Цветаевой историко-бгюграфического характера отметим книги М.Белкиной [45], Т.Геворкян [75], И.Кудровой [123, 124], ВЛосской [148], АЛавловского [196], А.Саакянц [214,215,216], В.Швейцер [256] и др. Авторы исследований подробно говорят об одиночестве Цветаевой и ее героини, не прослеживая, однако, эволюции этого состояния и не выделяя при этом основных художественных воплощений интересующего нас мотива. Из преимущественно интертекстуальных исследований выделим книги С.Н.Лютовой- [157], М.Мейкина [176], богатство мифопоэтического пути изучения творчества Цветаевой демонстрируют работы Е.Айзенштейн [21], Р.Войтеховича [66], С.Ельницкой [97, 98, 99, 100], И.О. Осиповой [193], М.Полехиной [201,202], О.Хейсти [280] и др. Структурно-семантический подход к изучению наследия поэта представлен в работах Н.Г.Дацкевич и М.Л.Гаспарова [87], Н.О.Осиповой [192], О.Ревзиной [211], И.Шевеленко [257, 258], Е.Г.Эткинда [271] и др. Данное направление литературоведческой мысли наиболее нам близко: статьи «Тема дома в поэзии Марины Цветаевой» (Н.Г.Дацкевич и МЛ.Гаспаров) и «Семантика взрыва в творчестве М.Цветаевой» (Н.О.Осипова) стали значимыми при разработке о тдельных разделов нашей работы1.

Как известно, М.Цветаева не входила ни в одну литературную группу и не считала себя причастной к какому-либо определенному художественному направлению. В эссе «История одного посвящения» этот принцип «невмещаемости» обоснован, исходя из физиологических особенностей человека: поэт говорит о родовой черте «большеголовое™» - о голове, «не вмещающейся ни в один головной убор» [IV, 1; 139]. «Невмещаемость» цветаевской героини в заданные жизнью рамки представлена в стихотворениях «Роландов рог» (1921), «Рассвет на рельсах» (1922), «Вскрыла жилы: неостановимо.» (1934), «О, слезы

1 Оговорим особо, что вне нашего поля зрения останутся специальные стиховедческие работы и исследования психоаналитического направления по проблемам творчества Лермонтова и Цветаевой. на глазах!.» (1939) и др. Той же энергией «невмещающейся» в мир личности полон и рефлектирующий лермонтовский человек, трагически переживающий свое одиночество («Нет, я не Байрон, я другой.», 1832; «Дума», 1838 и др.). Именно эта «выключенность» героев Лермонтова и Цветаевой из общепринятых устоев и традиций жизни и обусловила кажущийся нам чрезвычайно важным феномен промежуточности бытия и сознания лирических субъектов. Исследователи художественного мира Лермонтова уже отмечали это свойство героя применительно к историческому времени (Э.Г.Эткинд [269]), универсальному космическому пространству и времени (М.Гиршман [83], С.НЕрмоленко [101], Ю.В.Манн [168], КРоднянская [213], СБ.Савинков [218]), в натурфилософском смысле (А.А.Дякина [94], П.Н.Сакулин [219]). Феномен промежуточности в модели мира Цветаевой характеризовался в исследовании С.Бабушкиной [36], о «невмещаемости» цветаевской героини в устоявшиеся рамки жизненных ценностей и литературных направлений пишут ААкбашева [24], И.Кудрова [123, 124, 125, 126], А.Саакянц [214, 215, 216], В.Швейцер [256], И.Шевеленко [257]. Однако во всех этих работах промежуточность лермонтовского человека и героини Цветаевой не становится специальным предметом исследования и потому разрабатывается недостаточно основательно.

Дополнительным стимулом к всестороннему изучению творчества М.Ю. Лермонтова и М. И. Цветаевой служит проведение ежегодных научно-тематических конференций и издание материалов этих форумов. Богатство* подходов к исследованию творчества М. Цветаевой демонстрируют юбилейные цветаевские международные симпозиумы [97, 191]. В конце 90-х годов XX века опубликован Словарь поэтического языка Марины Цветаевой, а также книги серии «Марина Цветаева. Неизданное»1 [15, 16, 17]. В те же 90-е годы прошлого столетия вышло» собрание сочинений М.Цветаевой' в 7 томах (13 книгах), составители которого постарались включить в издание все произведения художника слова. В 2000 году, наконец, открыт, согласно завещанию А. С. Эфрон, архив поэта. В последнее время все больше и

1 Серия «Марина Цветаева Неизданное» состоит из 8 книг.

14 больше представляются к защите кандидатские и докторские диссертации как по проблемам творчества М. Ю. Лермонтова, так и по изучению наследия Цветаевой.

Современный подход исследователей в рассмотрении лермонтовских сочинений заслуживает особого упоминания. Авторы диссертаций обращаются к осмыслению мотивной сферы поэтики Лермонтова [59], [63], [183]; к анализу субъективного пафоса [62] и содержанию эстетического идеала поэта [95], осмыслению феномена Дома и лирического универсума художника слова [127], [207].

Солидаризуемся с мнением C.B. Савинкова, который исходит из того, что без включения в поле исследования авантекстов — различных редакций, набросков, черновиков, заметок, писем, дневников - «невозможно обнаружить и структурировать дискурс авторского переживания, а значит, и понять глубинные «механизмы», обусловившие его возникновение» [218; 14]. К сожалению, М. Ю. Лермонтов не оставил после себя статей, достаточного количества писем и дневниковых записей, позволяющих восстановить движение мысли и чувств поэта. Исследователям творчества Цветаевой в этом отношении повезло больше: сохранились великолепные письма Цветаевой, ее записные книжки и сводные тетради, куда она записывала все, что считала нужным, - сны, черновики писем и подробные планы будущих произведений. В нашей работе эти авантексты активно используются, поскольку полагаем, что, обращаясь к исследованию творческой модели мира художника, недопустимо пренебрегать материалом, открывающим для читателя более целостный образ поэта.

В диссертационном сочинении активно используется, термин . «лермонтовский человек», введенный в научный оборот Д. Е. Максимовым: это герой, имеющий страстное чувство личности, герой-избранник, бунтарь, сочетающий в себе «непримиримый протест» и «гнетущее сознание одиночества» [165; 21, 123 — 125]. О единстве героя Лермонтова пишет и Л.Я.Гинзбург: лирический герой не существует в отдельном стихотворении, это непременно единство если не всего творчества, то периода, цикла, тематического комплекса» [81; 146]. Наше понимание категории «лермонтовский человек» основывается на мнении С. В. Савинкова: «Можно сказать, что автор невидимо, имплицитно и существует в переживании, образующем все объединяющую глубинную индивидуально-неповторимую психологическую структуру (которую и можно называть «лермонтовским человеком»), — в переживании, знаковые следы которого кристаллизуются в самых разных по жанровой и сюжетно-тематической природе текстах, обнаруживая подспудную логику, придающую внешнему разнообразию и внешней противоречивости внутреннее единство» [218; 16].

Гипотеза диссертационного исследования такова: мы считаем, что мотив одиночества в лирике М. Ю. Лермонтова и М. И. Цветаевой является одним из инвариантных в модели мира поэтов. Именно координатами онтологического одиночества определяется художественное бытие* М.Ю.Лермонтова и М. И. Цветаевой. i

Объектом диссертационного исследования является лирика М.Ю.Лермонтова и Mï И. Цветаевой, предмет нашего исследования составляет парадигма образных комплексов мотива одиночества*, в лирике поэтов. В центре нашего внимания оказываются образ дома, странника, сна, промежутка - конкретные реализации мотивной сферы одиночества.

Цель диссертационной работы определяется предметом и объектом исследования и представляет собой анализ парадигмы мотива одиночества в лирике М. Ю. Лермонтова и М. И. Цветаевой.

В соответствии с целью определены следующие задачи исследования:

1) выявить основные текстуальные и интертекстуальные образы, определяющие парадигму мотива одиночества в лирике поэтов;

2) проследить эволюцию развития мотива одиночества в раннем и зрелом периодах творчества М.Ю. Лермонтова и М.И. Цветаевой;

3) обратиться к осмыслению вопроса о демонизме как значимом элементе «взрывной» модели мира поэтов.

Поставленные задачи обусловили и выбор методологии исследования. В работе мы руководствовались типологическим, сравнительно-историческим и структурно-семантическим методами исследования художественных произведений.

Теоретико-методологической основой диссертации послужили работы М. М. Бахтина о диалогической природе образотворчества [39], Ю.М.Лотмана - о законах функционирования и развития культуры [153], работы Б. О. Кормана — о субъектной организации художественных произведений [118, 119, 120], В. А. Зарецкого - о природе и свойствах художественного образа [106, 107].

Главными методологическими предпосылками для1 нас явились исследования, посвященные проблеме мотивики художественного текста (А.Н. Веселовский [64], Б. М. Гаспаров [69, 70], В. И. Тюпа [245]), парадигматики текста (Ю. М. Лотман [150; Г54], Г. А. Лесскис [139]), а также семиотические идеи А. Ф: Лосева-[146] и Ю. М. Лотмана [151].

Актуальность работы определена дискуссионностью поставленных в ней проблем, а-также недостаточной степенью изученности данной темы. В-литературоведении мало работ, посвященных исследованию типологических схождений, обнаруживаемых в творчестве Лермонтова и Цветаевой. Мотив одиночества, изучаемый в парадигматическом аспекте в предлагаемом сочинении, в определенной мере позволяет рассматривать лирику Цветаевой как продолжение интертекстуального диалога, существующего в воспринимающем сознании, в том числе и благодаря творчеству Лермонтова.

Научная* новизна работы обусловлена выбранным ракурсом исследования и состоит в раскрытии типологии индивидуальных творческих систем М. Ю. Лермонтова и Mi И. Цветаевой на материале художественных воплощений лирического мотива одиночества. В итоге впервые совершен опыт определения модели мира М. Ю. Лермонтова и М. И. Цветаевой в парадигматическом ключе мотива одиночества, выделены разные типы этого состояния (одиночество среди людей и метафизическое одиночество), определены основные художественные воплощения инвариантного мотива одиночества («странник — дом, дом — Вселенная, сон (бессонница) — реальность, промежуток (гора, пустыня1) — статичное пространство и ДР-)

На защиту выносятся следующие положения:

Мотив одиночества в ранней лирике М.Ю.Лермонтова и М.И.Цветаевой связан с лирической ситуацией противопоставления «верха» и «низа», а в зрелом творчестве искомый мотив вовлечен в лирическую ситуацию осознания онтологического статуса одиночества лермонтовского человека и героини Цветаевой.

Парадигма мотива одиночества в лирике1 Лермонтова и Цветаевой представлена системой текстовых и интертекстуальных оппозиций, (странника — дома, дома - Вселенной, сна (бессонницы) — реальности, промежутка (горы, пустыни) — статичного пространства и др.), располагающихся на одной смысловой оси инварианта, характеризующихся» структурными отношениями повтора и отличающихся друг от друга «веером» потенциальных интерпретаций.

Дом зрелого Лермонтова одухотворен и полон поэзии. Природа (горизонтальный мир), космос (вертикальный мир) и творчество (одухотворяющая сила) образуют смысловые координаты дома лермонтовского человека. Дом Цветаевой, пройдя сложную эволюцию земных домов, небесного дома-смерти, представляется нам Домом-словесностью, третьим миром, способным к вечному разрастанию.

В том же промежутке третьей реальности находится и значимый для картины мира Лермонтова и Цветаевой образ сна. Потусторонний мир героям раннего Лермонтова ужасен, натуралистичен, и сон походит скорее на

1 На первый взгляд отнесение горы и пустыни к динамическому пространству может представиться нелогичным. Однако, как показывает настоящее исследование, гора в лирике Цветаевой, а также горы и пустыня в поэтическом мире Лермонтова наделены особенными коннотациями: эти пространства «богоподобны», по слову Ю.М. Лотмана. По нашему мнению, названные выше образы по своей промежуточной природе относятся к становящемуся — динамическому — пространству, нашедшему воплощение в лирике Лермонтова и Цветаевой. кошмар, чем желанный отдых; в зрелый период творчества сон-медитация способствует растворению лирического «я» в окружающем мире. У Цветаевой сон - творческий и коммуникативный акт, предпочтительный и совершеннейший вид общения. И сон, и его отсутствие - бессонница -становятся Музой поэта, диктующей, по слову И. Бродского, следующую строчку [4; 765].

- Категория «взрыва», определяющая' в структурном отношении художественное бытие героев М. Ю: Лермонтова и М. И. Цветаевой, находится в тесной связи с мотивом демонизма, который в работе трактуется как проявление одного из начал личности лермонтовского человека и героини, Цветаевой.

- В лирическом универсуме художников слова становящееся' пространство промежутка обладает огромной смысломоделирующей силой, которая реализуется в особом пространственно-временном- поле возможностей. В координатах промежутка.описывается пребывание героев в сумеречном состоянии диалога с потусторонним миром. Лермонтовский человек и героиня Цветаевой определяют свое существование между небом и землей, жизнью и смертью, и значимым элементом этой картины мира становится длящийся звук, вбирающий в себя свое же эхо и наделенный потому качествами вездесущности.

- Развитие мотива одиночества приводит героев Лермонтова и Цветаевой к разным финалам: лермонтовский человек стремится к успокоению и гармонии с Космосом и в итоге принимает свое одиночество, растворяя его в звучащем макропространстве; путь героини Цветаевой представляет собой непрекращающийся бег, ее мир — вечное движение.

Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что методика структурно-семантического анализа конкретного мотивно-образного комплекса может быть применена при изучении творчества других художников слова. Результаты исследования могут быть использованы при изучении общих и специальных курсов по истории русской литературы XIX

XX веков, теории литературы, культурологии. Материалы диссертации могут найти применение при написании обобщающих исследований о русской литературе Х1Х-ХХ веков.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации представлены на трех Международных научных конференциях: «Филология и культура» (Тамбов, 2005), «Восток — Запад: пространство русской литературы и фольклора» (Волгоград, 2006), «Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной литературах» (Волгоград, 2006). Результаты исследования обсуждались на шести Всероссийских научных конференциях: «Русский язык и литература рубежа XX - XXI веков: Специфика функционирования» (Самара, 2005), «Антропоцентрическая парадигма лингвистики и проблемы^ лингвокультурологии» (Стерлитамак, 2005), «Виноградовские чтения» (Тобольск, 2005), «Кормановские чтения» (Ижевск, 2006), «Бочкаревские чтения» (Самара, 2006), «Проблемы диалогизма словесного искусства»-(Стерлитамак, 2007), а также на заседаниях аспирантского семинара1 в» Стерлитамакской государственной педагогической академии (СГПА) в 2005 — 2007 гг. и на ежегодных вузовских конференциях молодых ученых СГПА.

Особенно значимым для апробации положений диссертации стало участие в работе Ш-их Международных Цветаевских чтений (Елабуга, 2006) и ежегодных научно-тематических конференций в Доме-музее М. Цветаевой в Москве в 2006 («Добро и зло в мире Марины Цветаевой») и 2007 гг. («Семья Цветаевых в истории и культуре России»).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы из 297 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Мотив одиночества в лирике М.Ю. Лермонтова и М.И. Цветаевой"

Заключение

Наше исследование мы постарались- построить как своего рода восхождение по «лестнице контекстов» (термин Е. Г. Эткинда). Обратившись к осмыслению мотива одиночества в лирике М. Ю. Лермонтова и М.И.Цветаевой, мы- предложили^ свое понимание функционирования парадигмы этого мотива: от художественного воплощения в образах (странник, дом) до концептуально понятых культурных универсалий' {сон, «взрыв», промежуток).

Одиночество лермонтовского человека носит абсолютный и глубоко личный характер. Герой одинок среди людей, даже целый мир ему кажется; пустыней. М: И. Цветаева до конца своего творческого^ пути, думается, не отказалась от максимализма заявленных еще в юности позиций. Одиночество ее лирической героини трагически непреодолимо, оно сродни экзистенциальному одиночеству, неизбывно переживаемому человеком * просто, оттого, что он существует. И жажда родственной — по слову лермонтовского Мцыри, «незнакомой, но родной» — души воплощается уже в юношеском стихотворении «Идешь, на меня похожий.» (1913), где' умершая героиня окликает прохожего в надежде, что он на нее похож. То же необыкновенно остро переживаемое чувство одиночества наблюдаем мы и в зрелой лирике Цветаевой («Тоска по родине! Давно.», 1934; «О, слезы на глазах!.», 1939; «Все повторяю первый стих.», 1941). На наш взгляд, на всех этапах творческого пути, для- Цветаевой мотив одиночества является-одним из наиболее часто разрабатываемых и напряженно осмысливаемых. Одиночество как Божий^ дар открывается «во всей своей плодоносящей глубине избранным, возвышая их над миром, людьми и собой» [105; 174]. Что касается Лермонтова, то неутомимый поиск родственной души и жажда быть услышанным, наблюдаемые в его творчестве до 1837 года, в итоге сменяются лгетяромантическим1 осмыслением этих проблем и обращением к темам Божественной гармонии в стихотворениях «Когда волнуется желтеющая нива.» (1837), «Молитва» («Я, матерь Божия, ныне с молитвою.», 1837; «В минуту жизни трудную.», 1839), «Выхожу один я на дорогу.» (1841), к теме простого человека" в лирических произведениях «Сосед» (1837), «Завещание» (1840), «Валерик» (1840) и др.

Одним из художественных воплощений мотива одиночества в. лирике Лермонтова является- образ странника, совершающего свое путешествие в пустынной земле. Образ пустыни рассматривается в диссертации как становящееся пространство между раем и адом, добром и злом, небом и землей. Эта метафизическая*тюрьма промежутка, по мысли С. В. Савинкова, порождает в человеке демоническую силу, обрекающую его на безнадежную отверженность и абсолютное одиночество [218; 20]. Однако зрелый лермонтовский человек пытается выйти за пределы, земных просторов; растворяя» свое трагическое «я» в природном и космическом мирах,, наделяя тем самым образ пустыни «богоподобными» (Ю. М. Лотман) свойствами.

Странничество героини Цветаевой представляется нам как онтологическое свойство ее личности. Даже собственное тело цветаевской героиней воспринимается как тюрьма, единственный выход из которой — «топор» [II; 254]. Как вечное странствие пера-пахаря по бумаге видится Цветаевой акт творчества — освоение пространства белого листа.

Прослеженный в диссертации диалог Лермонтова и Цветаевой на интонационном и ритмическом уровнях выявил особую функцию поэтического переноса. Поскольку анжамбеман позиционно располагается в самых сильных местах стиха — в его начале и конце, этот прием олицетворяет вечное движение, непрекращающееся «лиение» поэтического слова.

1 Мысль о метаромантической позиции Лермонтова, высказанная в ходе личной беседы с автором работы, принадлежит Г.М.Ибатуллиной: «Здесь мы сталкиваемся с проявлением феномена самопознающей рефлексии, свойственной авторскому сознанию, но не всегда и не в полной мере доступной сознанию «лермонтовского человека»; автор отождествляется с ним, но одновременно оказывается и на значительной смысловой дистанции, что открывает герою принципиально иные возможности самоопределения в мире». См. подробнее о поэтике рефлексий, прослеживаемых, правда, на чеховском материале, в книге исследователя [113].

2 В терминологии Д.Е. Максимова. См. подробнее об этом в его книге' [165; 123 — 177].

155

Концептуально прием анжамбемана; актуализирует общее значение неудобства (ритмического и интонационного) — качества, которое свойственно в; одинаковой мере лирическим героям Лермонтова и Цветаевой.

Онтологический статус обреченных на одиночество героев Лермонтова и Цветаевой имеет глубинную- основу, коренным образом связанную с автобиографическими реалиями жизни поэтов. Поэтому привычный образ уютного и безопасного дома; в их творчестве претерпевает значительную трансформацию.

В поэзии М. Ю; Лермонтова и М: И. Цветаевой образ? традиционного дома неразрывно связан с дорогой: и вовлечен в непривычные координаты негативной и враждебной: героям« силы. Феномен дома; представленный в лирике М. Лермонтова и М£. Цветаевой; несет множество семантических нагрузок: от привычного уютного дома; антидома до дома; понимаемого как синтетический космос духа, поэзииш: природного * мира. В связи с последним, заметим, что в- поэтической- моделж вселенной. Лермонтова, и Цветаевой значимым становится» образ Горы: В творчестве Лермонтова мифологема горных: вершин - неба< как родины души — рая: [247; 168] важна, в аспекте: понимания рая как утраченного Дома. Однако и образ кавказских гор не помогает лермонтовскому человеку идентифицировать, себя с каким-то определенным миром: герой одновременно причастен:сразу к двум мирам (к небу иземле).

В> стихотворении. Лермонтова «Мой дом» (1830 - 1831) находим идеальный дом, соотнесенный с гармоничным космическим пространством. В этом доме в сердце лермонтовского, человека сливаются в одно «пространство без границ» и «теченье века», и в этом; слиянии, в святом зерне вечности - смысл- бытия дома: Еще один важный момент: в доме-вселенной должны обязательно звучать песни. Творческое начало необыкновенно значимо для поэта. Эту мысль Лермонтов повторит в одном из своих поздних шедевров — в стихотворении «Выхожу один я на дорогу.».

На вершине горы находится и дом героини Марины Цветаевой, где обитают истинные художники. Ибо, по мнению поэта, гора — верх земли и низ неба. Этот горний дом полон высокой поэзии и недоступен для других, поэтому цветаевская героиня вынуждена обитать там в одиночестве.

Итак, дом зрелого Лермонтова одухотворен и полон поэзии. Природа (горизонтальный мир), космос (вертикальный мир) и творчество (одухотворяющая сила) образуют смысловые координаты дома лермонтовского человека. Дом Цветаевой, пройдя сложную эволюцию земных домов, небесного дома-смерти, трансформируется в образ Дома-словесности, находящегося в третьем мире, способном к вечному разрастанию.

В том же промежутке третьей реальности (между жизнью и смертью, настоящим сном и реальностью) находится и значимый для картины мира Лермонтова и Цветаевой образ сна. Пограничное состояние героев подчеркивается поэтами бессонным существованием. В лирике Лермонтова бессонница героя выявляет его исключительность, непохожесть на других — спящих — людей. Бессонница также воспринимается лермонтовским человеком как наказание (невозможность познать отдых, прервать работу тоскующей мысли). Кроме того, бессонница является своего рода знаком перехода из одного мира в другой — лермонтовский человек просыпается в какой-то одной жизни, но по-прежнему спит в другой. О.В .Московский синтетическое состояние неразличения сна, жизни и смерти определяет как «триаду сна-смерти-жизни» лермонтовского субъекта: «лирический герой выпадает из того, что называется реальной жизнью, и обнаруживает себя в таинственном состоянии сна-смерти-жизни, сохраняя способность мыслить и чувствовать» [183; 16].

Бессонный мир героини Цветаевой, как и у лермонтовского человека, богат и разнообразен. «Нематериализованный» сон вполне реален и входит в структуру художественного произведения. Бессонница является подругой

Музой, действующей благотворно на героиню: обостряются все чувства, и мир воспринимается синкретично — через звук и запах.

Снообразные тексты Лермонтова и Цветаевой представляют собой многоуровневую структуру сложного сна-«матрешки». Стихотворение Лермонтова «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана.», 1841) интегрирует в смысловом пространстве три реальности, каждая из которых явлена как сон. В поэме Цветаевой «С моря» (1926) лирическая героиня отправляет вместо письма ответный сон в Москву. Во сне и встречаются, наконец, героиня и ее адресат: «Мой любимый вид общения — потусторонний: сон: видеть во сне», - писала Цветаева Пастернаку [VI, 1; 225].

Для М. Ю. Лермонтова сон обретает онтологический статус: это пространство или точка зрения, с которой смотрит на мир лермонтовский человек. Потусторонний мир1 героя Лермонтова ужасен, натуралистичен, и сон походит скорее на кошмар, чем желанный • отдых. Это представление характерно для ранней лирики Лермонтова, зрелый период творчества определяется сном-медитацией, растворенностью лирического «Я» в окружающем мире («Выхожу один я на дорогу.»), близкой состоянию «все во мне, и я во всем» (Ф. И. Тютчев). У Цветаевой сон - творческий и коммуникативный акт, предпочтительный и совершеннейший вид общения. И сон, и его отсутствие - бессонница - становятся Музой поэта, диктующей, по слову И.Бродского, следующую строчку [4; 765].

В диссертации показано, что картины мира Лермонтова и Цветаевой плотно насыщенны чередованием динамических (взрывных) и постепенных процессов. Вечная промежуточность образа поэта в лирике Лермонтова и Цветаевой - проявление ситуации между моментом взрыва и «возникающим на его основании новым этапом постепенного развития» [153; 21].

Поэзия мыслится Цветаевой как взрыв: «Лирическое стихотворение: построенный и тут же разрушенный мир. Сколько стихов в книге - столько взрывов, пожаров, обвалов. Лирическое стихотворение - катастрофа. Не началось и уже сбылось <.>. Из лирического стихотворения я выхожу разбитой» [192; 125].

Лермонтов так же, как и Цветаева, описывает свое поэтическое слово в кодах пламени и жара. Пламенное слово в лирике Лермонтова амбивалентно на протяжении всего творчества. В раннем творчестве пламенное слово, характеризуясь «водной» метафорикой, является Божественным, если же в образе слова преобладают огненные коннотации, то оно оказывается соприродным демоническому лучу. Зрелый лермонтовский человек не отрицает власти над собой рожденного из пламени и света слова, в то же время его душа остается открытой Божественному миру.

В картине мира М.Ю. Лермонтова и М.И. Цветаевой «взрывная» модель творческого семиозиса включает в себя мотивы демонизма. Демонизм мы рассматриваем как одно из значимых проявлений личности лермонтовского человека и героини Цветаевой. Кроме того, нас интересует та область взаимодействия поэтов со сферой искусства, которая характеризуется динамическими связями, часто определяемыми как нечеловеческие.

Образ лермонтовского Демона мы трактуем в русле орфического мифа. Отчаянное стремление падшего ангела вернуться в небесный дом и в то же время невозможность этого возвращения (Демон не желает отказаться от своей сумеречной природы), и дают, на наш взгляд, основания для такого сопоставления. Точно так же Орфей, не желая отказаться от своей песенной природы, оборачивается к своей Музе и теряет Эвридику. По мысли, Вяч.Иванова, в образе Демона соединились два стремящихся друг к другу, но противоположных начала — мужское и женское. Примечательно, что именно таким увидел Демона Михаил Врубель: по словам отца художника, «Миша <. .> говорит, что Демон — это дух, соединяющий в себе мужской и женский облик» [135; 189].

Однако в финале происходит идентификация Демона с силами ада: «Взвился из бездны адский дух». Думается, тем самым Лермонтов выстраивает определенную закономерность: чем дольше Демон остается в промежуточном состоянии, тем вернее оказывается его гибель. Можно предположить, пользуясь образными наименованиями темных сил Вяч.Иванова, что светозарный Люцифер оборачивается «тлетворным и злобным Ариманом» в ситуации невозможности приобщиться к добру.

Категории «взрыва» и демонизма — проявления» пограничного положения Поэтов Лермонтова и Цветаевой. Образный комплекс рубежа, промежутка представлен в судьбе художников слова уже в биографическом времени. Эпоха Серебряного века русской культуры выламывается из цепи времен так же, как и переходное время Лермонтова.

В картине мира поэтов промежуток обладает огромной смысломоделирующей силой. В координатах промежутка Лермонтов и Цветаева описывают пребывание своих героев в сумеречном состоянии диалога с потусторонним миром. Особую значимость в связи с этим приобретает роль звука в поэтической системе художников слова, отождествленного с душой и наделенного качествами вездесущности.

Творчество для поэтов связано с некоей третьей реальностью, приближенной более к небу, нежели к земле. Однако человек при этом остается в некотором распятом состоянии — помыслами и всей энергией души он устремлен к небу — слушающему, звучащему (у Лермонтова), разрастающемуся и звучащему (у Цветаевой), но жить, следовательно, и мыслить обречен в малом времени (М. М. Бахтин), в злободневности (М.Цветаева).

В диссертационном исследовании вслед за М. Л. Гаспаровым и С.В.Савинковым прослеживается параллель в- определении- модели поэтического мира Лермонтова и Цветаевой - это подкова. Полюсами «подковы» Лермонтова можно* считать в самом общем виде материнское и отцовское начало, проявленные в картине мира поэта как противостояния земли — неба, родины — отчизны, тела - духа [218; 118 - 190]. Лермонтовский человек онтологически обречен находиться в положении между этими полюсами. Лишь в зрелой лирике поэта наблюдаем надежду на синтез и слияние этих двух сторон кольца: в стихотворении «Выхожу один я на дорогу.» (1841) сладкий голос как проявление материнского начала и склоняющийся над героем дуб (отцовское начало) навевают лермонтовскому человеку сон.

Полюсами «подковы» Цветаевой, по мысли М. Л. Гаспарова, можно считать в самом общем виде материальное и духовное начала, ищущие друг друга: « <. .> Прежде всего, конечно, - по кратчайшему пути, через разрыв; но этот путь (столкновение двух самоутверждений) гибелен и кончается трагедией. Верен только противоположный путь (двух самоотрицаний), дальний, в обход всего кольца - к слиянию в Боге («где даже слов-то нет: Тебе — моей.»). Отсюда — вечная цветаевская тема разлуки и разминовения как единственной должной (по крайне мере, для нее) формы существования. [71; 158-159].

Развитие мотива одиночества приводит Лермонтова и Цветаеву к разным финалам: зрелый лермонтовский человек стремится к успокоению и гармонии с Космосом, путь героини М. И. Цветаевой представляет собой непрекращающийся бег. Ее мир — вечное движение. Однако герои обоих поэтов при этом по-прежнему остаются одинокими. Д .П. Муравьев отмечает, что и в редкие минуты просветления в душе лермонтовского человека присутствует какая-то неполнота. Исследователь имеет в виду некоторую условность и непрочность, скоротечность светлых переживаний [291; 294]. Скажем, в стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива.» (1837) абсолютно прозрачна формула условия «когда — тогда», в лирическом произведении «Выхожу один я на дорогу.» (1841) звучит императивная» интонация в словах «Я хочу, чтоб .». Иными словами, лермонтовский человек обретает гармонию не в реальном, а в воображаемом мире.

Романтическая парадигма не столько как метода изображения, сколько как способа общения с миром во многом обусловливает общность сознаний лермонтовского человека и героини Цветаевой. Оппозиции «верха» и «низа», неба» и «земли», мотив одиночества и его контекстуальные реализации в образах рябины, бездомного странника, лишнего гостя у М. И. Цветаевой, сосны, утеса, листка, Поэта у М. Ю. Лермонтова, - все это свидетельствует о том, что диалогические связи между интеллектуально-творческими вселенными указанных авторов бесконечно многообразны.

В качестве перспективных линий последующего развития нашей темы обозначим осмысление феномена одиночества на протяжении всего творчества поэтов (в прозе, мемуарном и эпистолярном наследии). Кроме того, весьма плодотворным кажется более подробное рассмотрение образов и культурных универсалий, разрабатываемых в третьей главе диссертации. Обращение к темам жизни и смерти, феноменам «взрыва», промежутка и образу сна в картине мира Лермонтова и Цветаевой обещает в дальнейшем богатую в отношении смыслопорождения работу.

Список научной литературыСитдикова, Гузель Фидарисовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Ахматова, А. А. Сочинения: в 2 т. Текст. / A.A. Ахматова. Т. 1. — М.: Правда, 1990.-448 с.

2. Батюшков, К. Н. Сочинения в двух томах. Текст. / К.Н. Батюшков. Т.1: Опыты в стихах и в прозе. Произведения, не вошедшие в «Опыты.»; сост., подгот. текста, вступит, статья и коммент. ^ В. Кошелева. — М.: Художественная литература, 1989. 511с.

3. Библия. Текст. Книги Священного Писания, Ветхого и Нового Завета. — М.: Российское Библейское общество, 2004. — 1338с.

4. Бродский, И. Сочинения Текст.: Стихотворения. Эссе. / И. Бродский. — Екатеринбург: У-Фактория, 2002. 832с.

5. Вознесенский, А. Дубовый лист виолончельный. Избранные стихотворения и поэмы. Текст. / А. Вознесенский. — М.: Художественная литература, 1975. 604с.

6. Гоголь, Н. В. Собрание сочинений: в 8 т. Текст. / Н.В. Гоголь. Т.5. Мертвые души. М.: Правда, 1984. - 318с.

7. Жуковский; В. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Текст. / В.АЖуковский; вступит, статья В. Я. Лазарева. — М.: Современник, 1983. 399с.

8. Лермонтов, М. Ю. Собрание сочинений в 4 томах. Текст. / М.Ю.Лермонтов; 2-е изд. испр. и доп. Л.: Наука, 1979 — 1981.

9. Мандельштам, О. Э. Собрание сочинений в 4-х томах. Текст. / О.Э.Мандельштам. Т. 1. Стихотворения. Проза; сост. и коммент. П. Нерлера и А. Никитаева. -М.: Арт-Бизнес-Центр, 1993. 368с.

10. Ю.Мономах, В. Поучение. Текст. / В.Мономах // Лаврентьевская летопись. Полное собрание русских летописей. Т.1. — М.: Языки русской культуры, 1997.-С. 240-255.

11. П.Пушкин, А. С. Сочинения. В 3-х т. Текст. / А.С Пушкин. Т. 1. Стихотворения; Сказки; Руслан и Людмила: Поэма. — М.: Художественная, литература; 1988.— 735с.

12. Тютчев, Ф. И. Волшебная струна: Стихотворения. Текст. / Ф.И. Тютчев. — М.: Летопись, 1996. 463с.

13. Улицкая, Л. Казус Кукоцкого. Текст. / Л.Улицкая. М.: Эксмо, 2006. — 736с.

14. Цветаева, М. И. За всех противу всех!: Судьба поэта: В стихотворениях, поэмах, очерках, дневниковых записях, письмах. Текст. / М.И. Цветаева; сост. Л. В. Поликовской. - М.: Высшая школа, 1992. — 384с.

15. Цветаева, М. И. Неизданное. Записные книжки: в 2 т. Текст. / М.И.Цветаева. Т.1: 1913 1919; подгот. текста, предисл. и примеч. Е.Б.Коркиной и М. Г. Крутиковой. - М.: Эллис Лак, 2000. - 560с.

16. Цветаева, М. И. Неизданное. Записные книжки: в 2 т. Текст. / М.И.Цветаева. Т.2: 1919 1939; подгот. текста, предисл. и примеч. Е.Б.Коркиной и М. Г. Крутиковой. - М.: Эллис Лак, 2001. - 544с.

17. Цветаева, М. И. Неизданное. Сводные тетради. Текст. / М.И. Цветаева; подгот. текста, предисл. и примеч. Е. Б. Коркиной и И. Д. Шевеленко — М.: Эллис Лак, 1997.-640с.

18. Цветаева, М. И. Собрание сочинений: в 7 т. Текст. / М.И. Цветаева. — М.: ТЕРРА; «Книжная лавка РТР», 1997, 1998.1.. Научная литература

19. Айзенштейн, Е. О. После «Вершины великого треугольника» Иосифа Бродского. Текст. / Е.О. Айзенштейн // Звезда. 1997. - №5. - С. 219 - 225.

20. Айзенштейн, Е. О. Символика «стекла» в творчестве М. Цветаевой. Текст. / Е.О. Айзенштейн // Филологические науки. 1990 - №6. - С. 10 -17.

21. Айзенштейн, Е.О. Сны Марины Цветаевой. Текст. / Е.О. Айзенштейн. — СПб.: Академический проект, 2003. 464с.

22. Акбашева, А. С. Марина Цветаева: «в проявленном сила». Текст. / А.С.Акбашева // Русская литература XX века [сборник статей]. — Стерлитамак: Стерлитамакск. гос. пед. институт, 1998. — С. 80 — 98.

23. Акбашева, А. С. Марина Цветаева: слова и смыслы. Текст. / А.С.Акбашева // Литература в школе. — 1996. — №3. — С. 84 — 92.

24. Акбашева, А. С. Поэзия и проза Марины Цветаевой. Текст. / А.С.Акбашева Стерлитамак: Стерлитамакск. гос. пед. ин-т, 1999. - 102с.

25. Андреевский, С. А. Лермонтов. Текст. / С.А. Андреевский // Лермонтов:' pro et contra; сост. В. М. Маркович, Г. Е. Потапова. СПб.: РХГИ, 2002. - С. 295-313.

26. Анненкова, Е. И. «Дума» М. Ю. Лермонтова в литературно-философском контексте 1830-х годов. Текст. / Е.И. Анненкова // Литература в школе. -1997.-№6.-С. 8-19.

27. Анненский, И. Об эстетическом отношении Лермонтова к природе Текст. / И.Анненский // Анненский, И. Книги отражений. М.: Наука, 1979. - С. 242 -251.

28. Анненский, И. Символы красоты у русских писателей. Текст. / И.Анненский // Анненский, И. Книги отражений. М.: Наука, 1979. — С. 128 — 135.

29. Анненский; И. Юмор Лермонтова. Текст. / И. Анненский // Анненский, И. Книги отражений. М.: Наука, 1979. - С. 136 - 140.

30. Аннинский, Л. Марина Цветаева: «Мы коронованы. одну с тобою мы землю топчем.». Текст. / Л. Аннинский // Аннинский, Л. Серебро и чернь. М.: Книжный сад, 1997. - С. 149 - 170.

31. Арлауекайте, Н: Поэтика частного пространства Марины Цветаевой: пространство неповседневности. Текст. / Н. Арлаускайте // Новое литературное обозрение. — 2004. №68. - С. 148 - 154.

32. Асоян, А. А. Орфические мотивы в русской поэзии XX века. Текст.' / A.A. Асоян // Русская литература XX — XXI вв.: направления- и течения: Вып.6. Екатеринбург: УрГПУ, 2002. - С.67 - 78.

33. Афанасьев, В. «Печальный Демон, дух изгнанья.»: Размышления над поэмой М.Лермонтова( «Демон»: Текст. / В .Афанасьев // Литературная-учеба. 2000. - №3. - С. 98 - 106.

34. Бабушкина, С. В. Поэтическая онтология Марины Цветаевой (1926? — 1941). Текст.: дисс. . к.ф.н. / С.В. Бабушкина Екатеринбург, 1-998.

35. Баевский, В. С. Тематические парадигмы. Текст. / B.C. Баевскийг // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2000. - Т.59. — №6. - С. 19 — 30.

36. Барт, Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. Текст. / Р. Барт — М-.: Прогресс, 1989.-615с.

37. Бахтин, М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных» лет. Текст. / М.Бахтин — М:гХудожественная литература, 1975. — 504с.

38. Бахтин; М. М. Автор и герой: К философским основам»гуманитарных наук Текст.7 М.М. Бахтин СПб.: Азбука, 2000. - 332с.

39. Белецкий, А. И. В мастерской художника слова Текст. / А.И! Белецкий // Белецкий, А. И. Избранные труды по теории литературы. — М.: Просвещение, 1964.-С. 51 -233.

40. Белинский, В. Г. Герой нашего времени. Сочинение Лермонтова Текст. / В:Г. Белинский // Белинский, В. Г. Собрание сочинений: в 9-ти томах. Т.З: Статьи, рецензии, заметки. Февраль 1840 — февраль 1841. — М.: Художественная литература, 1978. С. 78 - 150.

41. Белинский, В. Г. Собрание сочинений: в 9-ти томах. Текст. / В.Г. Белинский. Т.9. Письма 1829 1848 годов. - М.: Художественная литература, 1982.-863с.

42. Белинский, В. Г. Стихотворения Лермонтова. Текст. / В.Г. Белинский // Белинский, В. Г. Собрание сочинений: в 9-ти томах. Т.З: Статьи, рецензии, заметки. Февраль 1840 февраль 1841. - М.: Художественная литература, 1978.-С. 216-277.

43. Белкина, М. И. Скрещение судеб: Попытка Цветаевой, двух последних лет ее жизни. Попытка*детей ее. Попытка времени, людей, обстоятельств. Текст.' / М.И. Белкина. М.: Книга, 1988. - 447с.

44. Бельская, Л. Л. Мотив одиночества, в русской, поэзии: от Лермонтова до?

45. Маяковского Текст. / Л.Л.Бельская // Русская речь. 2001. - №4. - С. 3 - 11.

46. Бельская, Л. Л. Мотив одиночества в русской поэзии: от Лермонтова до-Маяковского (продолжение) Текст. / Л.Л. Бельская // Русская речь. — 2001. — №5.-С. 47-53.

47. Бельская, Л. Л. Мотив одиночества в русской поэзии: от Лермонтова до Маяковского (окончание) Текст. / Л.Л. Бельская // Русская,речь. 2001. — №6. - С. 3 - 8.

48. Бердяев, Н. А. О назначении человека. Текст. / H.A. Бердяев М.: ТЕРРА - Книжный клуб; Республика, 1998. - 384с.

49. Бердяев, Н. А. Философия свободного духа. Текст. / H.A. Бердяев>- М.: Республика, 1994. 480с.

50. Бицилли, П. М. Место Лермонтова в истории русской поэзии. Текст. /

51. П.М. Бицилли // Лермонтов: pro et contra; сост. В. М. Маркович,

52. Г.Е.Потапова. СПб.: РХГИ, 2002. - С. 825 - 839.167

53. Блок, А. А. О лирике. Текст. / A.A. Блок // Блок, А. А. Собрание сочинений: в 8* т. Т.5. Проза 1903 — 1917 гг. — М., JL: Художественная литература, 1962.-С. 130-159.

54. Бродский, И. Об одном стихотворении. Текст. / И. Бродский // Бродский,И. Меньше единицы: Избранные эссе; пер., с англ., под ред. В.Голышева. -М.: Независимая газета, 1999. С. 191 — 250.

55. Бродский, И. Поэт и проза. Текст. / И. Бродский // Бродский, И. Меньше единицы: Избранные эссе; пер. с англ., под ред. В. Голышева. — М.: Независимая газета, 1999. С. 175 - 190.

56. Бродский о Цветаевой: интервью, эссе. Текст. — М::( Независимая газета, 1997.-205с.

57. Брунева, Ю. А. Мотив в системе автокоммуникации в лирике; М.Ю.Лермонтова (слово, молчание, взгляд). Текст.: дисс. . к.ф.н. / Ю.А.Брунева Барнаул, 2004.

58. Бугрова, Л. В. Мотив дома в русской романтической прозе 20-х 30-х годов XIX века. Текст.: дисс. . к.ф.н. / Л.В. Бугрова - Тверь, 2004.

59. Бурачок, С. О. «Герой нашего времени». М. Лермонтов (Разговор в, гостиной) / С.О. Бурачок // Лермонтов: pro et contra; сост. В. М. Маркович, Г.Е. Потапова. СПб.: РХГИ, 2002. - С. 53 - 65.

60. Бургин, Д. Марина Цветаева и трансгрессивный эрос / Д. Бургин; пер. с англ. С. Сивак. СПб.: ООО ИНАПРЕСС, 2000. - 240с.

61. Бурцева, Е. А. Субъективный пафос в лирике М. Ю. Лермонтова 1837 — 1841 гг. (проблемы поэтики). Текст.: дисс. . к.ф.н. / Е.А. Бурцева — Пенза, 2000.

62. Васильева, О. В. Функция мотива в лирике М. Ю. Лермонтова. Текст.: дисс. . к.ф.н. / О.В. Васильева Псков, 2004.

63. Веселовский, А. Н. Историческая поэтика Текст. / А.Н. Веселовский — М.: Высшая школа, 1989. 408с.

64. Викулина, Л. А., Мещерякова, И. А. Творчество Марины Цветаевой: Проблемы поэтики. Текст. / Л.А. Викулина, И.А. Мещерякова — М.: Эребус, 1998.-96с.

65. Войтехович, Р. Психея в творчестве М.Цветаевой: Эволюция образа и сюжета. Электронный ресурс. / Р. Войтехович. Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/document/536533.html

66. Волошин, М. А. Лики творчества. Текст. / М. А. Волошин — Л.: Наука, 1989.-848с.

67. Галаева, М. В. Образ «дома» в поэзии Анны Ахматовой. Текст.: автореф. дисс. . к.ф.н. / М.В. Галаева М., 2004.

68. Гаспаров, Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. Текст. / Б.М. Гаспаров — М.: Новое литературное обозрение, 1996.-352с.

69. Гаспаров, Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита». Электронный ресурс. / Б.МГаспаров. — Режим доступа: http://mlis.ru/science/context/litera/bulggasparov/01

70. Гаспаров, М. Л. «Поэма Воздуха» Марины Цветаевой: Опыт интерпретации Текст. / М.Л. Гаспаров // Гаспаров, М. Л. О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики. — СПб.: Азбука, 2001. — С. 150 — 175.

71. Геворкян, Т. «Дарующий отлив» весны 1926 года: Истоки и подтексты поздних статей Цветаевой об искусстве. Текст. / Т. Геворкян- // Вопросы литературы. 2002. - №5. - С. 17 - 44.

72. Геворкян, Т. На полной свободе любви и дара. Индивидуальное и типологическое в литературных портретах Марины Цветаевой. Текст. / Т.Геворкян. — М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2003. 384с.

73. Геворкян, Т. Поэт с историей или поэт без истории? Читая «Сводные тетради» Марины Цветаевой Текст. / Т. Геворкян // Вопросы литературы. — 2000. -№1. С. 74 -94.

74. Герасименко, А. А. Сын страданья. Текст. / А.А, Герасименко. — М.: Три' Л, 2002. 208с.

75. Герасименко, А. А., Маркелов, Н. В., Телегина, С. М., Шаталова, Л.Н.«Люблю Отчизну я.» (М. Ю. Лермонтов патриот, офицер, художник, поэт). Текст. / A.A. Герасименко, Н.В. Маркелов, С.М. Телегина, Л.Н.Шаталова. -М.: Три Л, 2004. - 288с.

76. Герасименко, Н. Энергетика цвета в цветаевском «Молодце» Текст. / Н.Герасименко // Имя сюжет — миф: межвуз. сб.; под ред. Н.М.Герасимовой. - СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1996. — С.159 — 178.

77. Гинзбург, Л. Я. Лирика Лермонтова Текст. / Л.Я. Гинзбург // Лермонтов: pro et contra; сост. В. М. Маркович, Г. Е.Потапова. — СПб.: РХГИ, 2002. — С. 556-580.

78. Гинзбург, Л .Я. О лирике. Текст. / Л.Я. Гинзбург. — М.: Интрада, 1997. — 416с.

79. Гинзбург, Л.Я. Творческий путь Лермонтова. Текст. / Л.Я. Гинзбург — Л.: Художественная литература,1940. — 224 с.

80. Гиршман, М. М. Анализ поэтических произведений А. С. Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Ф. И. Тютчева. Текст. / М.М. Гиршман. — М.: Высшая школа, 1981.-111с.

81. Гиршман, М. М. Литературное произведение: Теория и практика анализа. Текст. /М.М, Гиршман. -М.: Высшая школа, 1991. 159с.

82. Головенкина, Е. В. Поэтика двоемирия в формировании художественной концепции личности у М. Ю. Лермонтова. Текст.: дисс. . к.ф.н. / Е.В.Головенкина. Новосибирск, 1996.

83. Данилова, И. Е. О пути-дороге Текст. / И.Е. Данилова // Романтизм: , вечное странствие; отв. ред. Н. А. Вишневская, Е. Ю. Сапрыкина; Институт мировой литературы им. А. М. Горького. М.: Наука, 2005. — С. 375—382.

84. Дацкевич, Н. Г., Гаспаров, М. Л. Тема дома в поэзии Марины Цветаевой. Текст. / Н.Г. Дацкевич, М.Л. Гаспаров // Здесь и теперь. 1992. — №2. — С.116-130.

85. Демиденко, Е. Философская лирика Лермонтова Текст. / Е. Демиденко // Литература. 1996. - №9. - С. 8 - 9.

86. Дзюба, Е. В. Концепты жизнь и смерть в поэзии М. И. Цветаевой. Текст.: дисс. . к.ф.н. / Е.В. Дзюба Екатеринбург, 2001.

87. Добро и зло в мире Марины Цветаевой: XIV международная научно-тематическая конференция (Москва, 9 — 12 октября 2006) Текст.: [сб.докладов.; отв. ред. И. Ю. Белякова. — М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2007. 560с.

88. Достоевский, Ф. М. Об искусстве Текст. / Ф.М. Достоевский — М.: Искусство, 1973. 632с.

89. Духанина, М. «Нецелованный крест» Текст. / М. Духанина // Новый мир. — 2005.-ЖЗ.-С. 157-166.

90. Дякина, А. А. Духовное наследие М. Ю. Лермонтова и поэзия Серебряного века. Текст. / A.A. Дякина М.: МПУ, Елец: ЕГУ им. И.А.Бунина, 2001. - 239с.

91. Евчук, О. П. Этико-философская содержательность эстетического идеала М. Ю. Лермонтова. Текст.: дисс. . к.ф.н. / О.П. Евчук- Омск, 1998.

92. Егоров, Б. Ф. Структурализм. Русская поэзии. Воспоминания. Текст. / Б.Ф. Егоров — Томск: Водолей, 2001. 511с.

93. Ельницкая, С. Две «Бессонницы» Марины Цветаевой. Текст. / С. Ельницкая // Ельницкая, С. Статьи о Марине Цветаевой. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2004. - С. 54 - 72.

94. Ельницкая, С. Мотив 'отрешение' в поэтическом мире Цветаевой. Текст. / С. Ельницкая // Ельницкая, С. Статьи о Марине Цветаевой. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2004. - С. 257 - 292.

95. Ельницкая, С. Цветаева и Чорт. Текст. / С. Ельницкая // Ельницкая, С. Статьи о Марине Цветаевой. — М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2004. — С. 9-32.

96. Ермоленко, С. И. Лирика М. Ю. Лермонтова: жанровые процессы. Текст. / С.И. Ермоленко — Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 1996. — 420с.

97. Есаулов. И. А. Спектр адекватности в истолковании литературного произведения («Миргород» Н. В. Гоголя). Текст. / И.А. Есаулов — М.: РГТУ, 1997. 102 с.

98. Ефимов, И. Жемчужина страданья (Лермонтов глазами русских философов). Текст. / И. Ефимов // Звезда. 1991. - №7. - С. 189 - 196.

99. Зарецкий, В. А. Народные исторические предания в творчестве Н.В.Гоголя: История и биографии. Текст. / В.А. Зарецкий — Стерлитамак: СГПИ, Екатеринбург: УрГПУ, 1999. 463 с.

100. Зарецкий, В. Образ как информация. Текст. / В. Зарецкий // Вопросы литературы. 1963. - №2. - С.71 - 91.

101. Зеньковский, В. В. М. Ю. Лермонтов. Текст. / В.В. Зеньковский // Лермонтов: pro et contra; сост. В. М. Маркович, Г. Е. Потапова. — СПб.: РХГИ, 2002. С. 874 - 883.

102. Золотцев, С. Сын русской вечности: О поэзии М. Ю. Лермонтова. [Текст] / С. Золотцев // Литература в школе. 1991. — №5. - С. 7 — 18.

103. Зубова, Л. Небо Марины Цветаевой: Слово в контексте творчества. Текст. / Л. Зубова // Марина Цветаева и Франция. Новое и неизданное; под ред. В. Лосской и Ж. де Пройар. М.: Русский путь; Париж: Институт Славяноведения (Париж), 2002. - С. 42 т 54.

104. Зубова, Л. Поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. Текст. / Л. Зубова Л.: ЛГУ, 1989. - 262с.

105. Зыкова, Е. П. Романтическое странствие как проклятие: путь в никуда. Текст. / Е.П. Зыкова // Романтизм: вечное странствие; отв. ред Н.А.Вишневская, Е. Ю. Сапрыкина; Институт мировой литературы им.

106. A.М.Горького. -М.: Наука, 2005. С. 51 - 73.

107. Ибатуллина, Г. М. Человек в параллельных мирах: художественная рефлексия в поэтике чеховской прозы. Текст.' / Г.М. Ибатуллина — Стерлитамак: США, 2006. 200с.

108. Иванов, В. В. Родное и вселенское. Текст. / В.В. Иванов; сост., вступ. ст. и прим. В. М. Толмачева. М.: Республика, 1994. - 428с.

109. Казарина, Т. В. Три эпохш русского1 литературного авангарда. Текст. / Т.В. Казарина. Самара: Издательство, «Самарский' университет», 2004. — 620.

110. Пб.Клинг, О. А. Поэтический мир Марины Цветаевой. В помощь преподавателям, старшеклассникам* и абитуриентам. Текст. / O.A. Клинг — М.: Издательство МГУ, 2001.- 112с.

111. Клинг, О. Поэтический- стиль М. Цветаевой' и приемы символизма: притяжение и отталкивание. Текст. / О. Клинг //• Вопросы литературы. — 1992.-№3.-С. 74-93.

112. Корман, Б. О. Избранные труды по теории и истории литературы. Текст. / Б.О. Корман — Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 1992.-236с.

113. Корман, Б. О. Избранные труды. Теория литературы. Текст. / Б.О.Корман; ред.-сост. Е. А. Подшивалова, Н. А. Ремизова, Д. И. Черашняя,

114. B. И. Чулков. Ижевск: Институт компьютерных- исследований; 2006. —552с.

115. Корман, Б. О. Изучение текста художественного произведения. Текст. / Б.О. Корман -М.: Просвещение, 1972. 112с.

116. Косяков, Г. В. Проблема смерти и бессмертия в лирике М.Ю.Лермонтова. Текст.: дисс. . к.ф.н. / Г.В. Косяков — Омск, 2000.

117. Кресикова, И. Пророк и Сивилла (Пушкин и Цветаева). Политеизм Пушкина и Цветаевой как необходимость- их творческой свободы: художественно-исследовательские эссе. Текст.' / И. Кресикова — М.: РИФ «РОЙ», 2004. 184с.

118. Кудрова, И. В! Версты, дали. Марина Цветаева: 1922 — 1939. Текст. / И.В. Кудрова -М.: Советская Россия, 1991. 368с.

119. Кудрова, И. В. Просторы Марины Цветаевой: Поэзия, проза; личность. Текст. / И.В. Кудрова СПб.: Вита Нова; 2003.- 528с.

120. Кудрова; И. Лев Шестов1 и Марина Цветаева: творческие переклички. Текст. / И. Кудрова // Звезда. 1996: - №4. - С. 191 - 202.

121. Кудрова, И. Поговорим о странностях любви: Марина Цветаева. Текст. / И. Кудрова// Звезда. 1999. -№10. - С. 201-217.

122. Кузнецова, А. В. Лирический универсум М. Ю. Лермонтова: семантика и поэтика. Текст.: дисс. . д.ф.н. / A.B. Кузнецова — Ростов, 2003.

123. Кузнецова, Т. Сны Марины Цветаевой: Текст. / Т. Кузнецова // Наука и религия. 1996. - №5. - С. 50 - 52.

124. Курганов, Е. К описанию одного цветаевского символа. Текст. / Е.Курганов // Курганов, Е. «Анекдот — Символ — Миф». Этюды по теории литературы. — СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2002. — С. 92 93.

125. Курганов, Е. Миф и символ в творчестве Марины Цветаевой. Текст. / Е.Курганов // Курганов, Е. «Анекдот Символ - Миф». Этюды по теории литературы. — СПб.: Издательство журнала «Звезда». 2002. — С. 89 — 92.

126. Лаврова, Е. Л. Марина Цветаева: человек поэт — мыслитель. Текст. J Е.Л. Лаврова - Донецк: Лебедь, 2001. — 328с.

127. Лаврова, Е. Л. Поэтическое миросозерцание М. И. Цветаевой. Текст. / Е.Л. Лаврова Горловка: ГГПИИЯ, 1994. - 368с.

128. Лариева, Э. В. Концепт семейного дома в авторском сознании' Л.Улицкой (на материале романа. «Медея и ее дети»). Текст. / Э.В. Лариева

129. Кормановские чтения: материалы межвуз. конференции — Ижевск: Удмуртский государственный университет, 2006. — С. 273 — 280.

130. Левин, Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. Текст. / Ю.И.Левин — М.: Языки русской культуры, 1998. 819с.

131. Лермонтов: pro et contra. Текст. / сост. В. М. Марковича, коммент Г.Е.Потаповой и Н. Ю. Заварзина. СПб.: РХГИ, 2002. - 1080с.

132. Лермонтовский сборник. Текст. / отв. ред. И. С.Чистова. — Л.: Наука, 1985.-344с.

133. Лермонтовский текст в пространстве времени: материалы межвузовской студенческой научно-практической конференции. Текст. — Пятигорск: Издательство ПГЛУ, 2002. 176с.

134. Лесскис, Г. А. Синтагматика и парадигматика художественного текста. Текст. / Г.А. Лесскис // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. — 1982. т.41. - №5. - С.430 - 441.

135. Лики Марины Цветаевой: XIII международная научно-тематическая конференция (Москва, 9-12 октября 2005). Текст.: [сб. докладов] / отв. ред И. Ю. Белякова. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2006. — 640с.

136. Литературные архетипы и универсалии. Текст. / под ред. Е.М.Мелетинского. М.: РГГУ, 2001. - 431с.

137. Лихачев, Д. С. Очерки по философии художественного творчества. Текст. / Д.С. Лихачев. — СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 1999. 192с.

138. Ломинадзе, С. В. Тайный холод. Текст. / C.B. Ломинадзе // Лермонтов: pro et contra; сост. В. M. Маркович, Г. Е. Потапова. СПб.: РХГИ, 2002. — С. 742 - 765.

139. Ломинадзе, С. В. Небеса Маяковского и Лермонтова. Текст. / C.B.Ломинадзе //Вопросы литературы. — 1993. №.5. - С. 149 - 169.

140. Ломинадзе, С. В. Поэтический мир Лермонтова. Текст. / С.В:Ломинадзе-М.: Современник, 1985. -288с.

141. Лосев, А. Ф. Диалектика мифа. Текст. / А.Ф. Лосев; сост., подгот текста, общ. ред. А. А. Тахо-Годи, В. П. Троицкого. М.: Мысль, 2001. - 558с.

142. Лосев, Л. Перпендикуляр (Еще к вопросу о поэтике переноса у Цветаевой). Текст. / Л. Лосев // Норвические симпозиумы по русской литературе и культуре. Т.П. М. Цветаева. 1892—1992; под ред. Св. Ельницкой и Е. Эткинда, 1992. С. 100-109.

143. Лосская, В. Марина Цветаева в жизни. Неизданные воспоминания современников. Текст. / В. Лосская — М.: Культура и традиция, 1992'. — 348с.

144. Лотман; Ю. Mí M. Ю. Лермонтов. Анализ стихотворений.' [Текст] / Ю.М. Лотман // Лотман, Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство-СПБ, 1996.-С.810-828с.

145. Лотман, Ю. М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. Текст. / Ю.М. Лотман Л.: Просвещение, 1972. - 271с.

146. Лотман, Ю. М. Внутри мыслящих миров. Текст. / Ю.М. Лотман // Лотман, Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПБ, 2004. - С. 150 - 391.

147. Лотман, Ю. М. и Лотман, М. Ю. Между вещью и пустотой (Из наблюдений над поэтикой сборника Иосифа Бродского «Урания»). Текст. / Ю.М. Лотман и М.Ю. Лотман // Лотман, Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство - СПБ, 1996. - С. 731 - 746.

148. Лотман, Ю. М. Культура и взрыв. Текст. / Ю.М. Лотман // Лотман, Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПБ, 2000. - С. 12 - 148.

149. Лотман, Ю. M. О поэтах и поэзии. Текст. / Ю.М. Лотман — СПб.: Искусство-СПБ, 1996. 848с.

150. Лотман, Ю. М. Поэтическая декларация Лермонтова («Журналист, читатель и писатель»). Текст. / Ю.М. Лотман // Лотман, Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство-СПБ, 1996. - С.530 - 542с.

151. Лотман, Ю. М., Минц, 3. Г. О стихотворении М. Ю. Лермонтова «Парус». Текст. / Ю.М. Лотман, З.Г. Минц // Литературный процесс: внутренние законы и внешние воздействия. Ученые записки Тартуского университета. Вып. 897. - 1990. - С.171 - 174.

152. Лютова, С. Н. Марина Цветаева и Максимилиан Волошин: Эстетика смыслообразования. Текст. / С.Н. Лютова — М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2004. 192с.

153. Ляшева, Р. П. Жанровое своеобразие поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон». Текст. / Р.П. Ляшева // Филологические науки. — 1983. — №5. — С. 10—18.

154. М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. Текст. — М.: Художественная литература, 1972. -568с.

155. М. Ю. Лермонтов. Исследования и материалы. Текст. Л.: Наука, 1979. -430с.

156. М. Ю. Лермонтов: Проблемы типологии и историзма. Сборник научных трудов. Текст. Рязань: РГПИ, 1980. - 104с.

157. Магомедова, Д. М. Филологический анализ лирического стихотворения. Текст. / Д.М. Магомедова М.: Академия, 2004. - 187с.

158. Майленова, Ф. Г. Два лика одиночества. Текст. / Ф.Г. Майленова // Человек. 2002. - №2. - С. 129 - 135.

159. Макогоненко, Г. П. Лермонтов и Пушкин. Проблема преемственного развития литературы. Текст. / Г.П. Макогоненко Л.: Советский писатель, 1987.-398с.

160. Максимов, Д. Е. Поэзия Лермонтова. Текст. / Д.Е. Максимов — М., Л.: Наука, 1964.-268с.

161. Малинкович, И. Своя чужая песнь. «Крысолов» Марины Цветаевой. Текст. / И. Малинкович // Литературное обозрение. — 1992. №11/12. — С. 20 -30.

162. Малкова, Ю. В. Своеобразие мифологизма в творчестве М. И. Цветаевой 20-х годов («После России» — «Молодец» — «Федра»). Текст.: дисс. . к.ф.н. / Ю.В. Малкова СПб., 2000.

163. Манн, Ю. В. «Над бездной адскою блуждая» (Романтические поэмы Лермонтова). Текст. / Ю.В. Манн // Манн, Ю. В. Русская литература XIX века: Эпоха романтизма. М.: Аспект Пресс, 2001. — С. 206 — 237.

164. Марина Цветаева: «Берегите Гнездо и Дом.». Страницы русского лихолетья в творчестве поэта. Текст., / авт.-сост. Т. И. Радомская. М.: Совпадение, 2005. - 240с.

165. Маркович, В. М. Лермонтов и- его интерпретаторы. Текст. / В.М.Маркович // Лермонтов: pro et contra; сост. В. М.Маркович, Г.Е.Потапова. СПб.: РХГИ, 2002. - С. 7 - 50.

166. Маркович, В. М. Миф о Лермонтове на рубеже ХЗХ—XX веков. Текст. / В.М. Маркович // Имя сюжет - миф: межвуз. сб.; под ред. Н.М.Герасимовой. — СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1996. — С. 115 — 139.

167. Марченко, А. С подорожной по казенной* надобности. Текст. /

168. A.Марченко М.: Книга, 1984. - 335с.

169. Маслова, В. Марина Цветаева: Над временем и тяготением. Текст. /

170. B.Маслова Минск: Экономпресс, 2000. - 224с.

171. Маслова, М. И. Мотив родства в творчестве Марины Цветаевой. Текст. / М.И. Маслова Орел: Вешние воды, 2001. - 154с.

172. Медведева, Н. Г. Поэтическая метафизика И. Бродского и О. Седаковой в контексте культурной традиции. Текст.: автореф. . д.ф.н. / Н.Г.Медведева Ижевск, 2007.

173. Мейкин, М. М. Цветаева: поэтика усвоения. Текст. / М.М. Мейкин — М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 1997. 312с.

174. Мережковский, Д. С. М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества. Текст. / Д.С. Мережковский // Лермонтов: pro et contra; сост. В.М.Маркович, Г. Е.Потапова. СПб.: РХГИ, 2002. - С. 348 - 386.

175. Минц, 3. Г. Поэтика Александра Блока. Текст. / З.Г. Минц — СПб.: Искусство-СПБ; 1999.-727с.

176. Миркина, 3. Невидимый собор. Текст., / 3. Миркина М. — СПб.: Университетская книга, 1999. - 271с.

177. Миркина, 3. Сплошное аэро: О «Поэме Воздуха» Марины Цветаевой. [Текст] / 3. Миркина // Звезда. 1992. - №10. - С. 131 - 138.

178. Михайлова, Е. Н. Идея личности у Лермонтова и особенности ее художественного воплощения. Текст. / Е.Н. Михайлова // Лермонтов: pro et contra; сост. В.М.Маркович, Г.Е.Потапова. СПб.: РХГИ, 2002. - С. 620 -633.

179. Москвин, Г. В. Ранняя проза Лермонтова и европейская традиция. Текст. / Г.В. Москвин // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2003. - №1. - С. 7 - 23.

180. Московский, О. В. Мотив тайны в лирике М. Ю. Лермонтова. Текст.: автореф. дисс. . к.ф.н. / О.В. Московский Самара, 2004.

181. Мусатов, В. В. История русской литературы первой половины XX века (советский период). Текст. / В.В. Мусатов М.: Высшая школа; Издательский центр Академия, 2001. - 310с.

182. Невзглядова, Е. «Чем? Крылами». По поводу переписки Цветаевой с Рильке и Пастернаком. Текст. / Е. Невзглядова // Звезда. — 1996. — №9. — С. 228-233.

183. Нестор, иеромонах (Кумыш, В. Ю.). Пророческий смысл творчества М.Ю. Лермонтова. Текст. / Иеромонах Нестор (В.Ю. Кумыш) — СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. — 212с.

184. Нечаев, А. В. Онтология одиночества: Рассуждения о природе человеческого одиночества. Текст. / А.В. Нечаев — Самара: Издательство «Самарский университет», 2004. 282с.

185. Нечаев, А. Н. Онтология одиночества. Текст. / А.Н. Нечаев // Пространство и время в литературном произведении: Тезисы и материалы международной научной конференции 6-8 февраля 2001 года. Часть 2. — Самара: Издательство СамГПУ, 2001. — С. 28 — 41.

186. Ничипоров, И. Б. «Московский текст» в русской поэзии XX века: М.Цветаева и Б. Окуджава. Текст. / И.Б. Ничипоров // Вестник Московского университета. Сер.9: Филология. — 2003. №3. - С. 58 - 71.

187. Орлов, В. Н. Марина Цветаева: Судьба. Характер. Поэзия. Текст. / В.Н.Орлов// Цветаева, М. Избранное; сост., коммент. Л. А. Беловой. — М.: Просвещение, 1990. С. 5 - 46.

188. Орлова, К. Поэтическое пространство в поэзии М. Цветаевой. Текст. / К. Орлова // Марина Цветаева: Труды I Международного симпозиума; под ред. Р. Кембалла. Bern: PETER LANGS А, 1991. - С. 339 - 343.

189. Осипова, Н. О. Творчество Марины Цветаевой в контексте мифологии Серебряного века. Текст. / Н.О. Осипова Киров: ВГПУ, 2000. — 272с.

190. Павлович, Н. В. Язык образов. Текст. / Н.В. Павлович — М.: Азбуковник, 2004. 528 с.

191. Павловская, Г. Ч. Проблемы психологии творчества в художественном мире. Текст. / Г.Ч. Павловская — Минск: Пропилеи, 2003. — 108с.

192. Павловский, А. И. Куст рябины: О поэзии М. Цветаевой. Текст. / А.И.Павловский JI.: Советский писатель, 1989. - 350с.

193. Панн, JI. Из любви пешеходов. Текст. / JI. Панн // Новый мир. — 2005. — №3.-С. 143 -156.

194. Переславцева, Р. С. Поэтика трагического в творческой эволюции М.Цветаевой. Текст.: дисс. . к.ф.н. / P.C. Переславцева Воронеж, 1998.

195. Петрова, Н. В. Демон в творчестве Лермонтова и Врубеля. Текст. / Н.В.Петрова // Литература в школе. 2001. - №8. - С. 9 - 13.

196. Подольская, И. «Окно в ночи.» О поэзии М. Цветаевой. [Текст] / И.Подольская//Литературная учеба.- 1981. -№5. -С. 211 -213.

197. Полехина, М. М. Прерванный полет в «огнь-синь». Марина Цветаева: художественная космогония. Текст. / М.М. Полехина — М.: Прометей, 2000. 183с.

198. Полехина, М. М. Художественные искания в русской поэзии 1-ой трети XX века (М. Цветаева и В. Маяковский. Художественная космогония). Текст. / М.М. Полехина М.: Прометей, 2002. - 308с.

199. Пумпянский, Л. В. Стихотворная речь Лермонтова. Текст. / Л.В.Пумпянский // Лермонтов: pro et contra; сост. В. М. Маркович, Г.Е.Потапова. СПб.: РХГИ, 2002. - С. 581 - 606.

200. Пухначев, Ю. В. Пространство Цветаевой. Текст. / Ю.В. Пухначев // Пухначев, Ю. В. Число и мысль. Вып. 4. — М.: Знание, 1981. С. 55 - 80.

201. Пьяных, М. Ф. Трагический XX век в зеркале русской литературы: сборник статей. [Текст] / М.Ф. Пьяных — СПб.: Издательский «Русско-Балтийский информационный центр «Блиц», 2003. — 512с.

202. Рабинович, В. Маски смерти, играющие жизнь (Тема и вариации: Пастернак, Мандельштам, Цветаева). Текст. / В. Рабинович // Вопросы литературы. 1998. - №1. С. 298 - 310.

203. Радомская, Т. И. Феномен Дома и поэтика его воплощения в русской литературе первой трети XIX века (А. С. Грибоедов, А. С. Пушкин, М.Ю.Лермонтов). Текст.: автореферат . д. ф. н. / Т.И. Радомская — М., 2007.

204. Разумовская, М. Марина Цветаева. Миф и действительность. Текст. / М.Разумовская; пер. с нем. Е. Разумовской-Сайн-Витгенштейн; Письма М.Цветаевой; сост. писем Л. Мнухина —М.: Радуга, 1994. — 576с.

205. Рапопорт, А. Три бессонницы (Пушкин, Тютчев, Анненский): аспект 'границы'. Текст. / А. Рапопорт // Литературоведение XXI века. Анализ текста: Метод и результат. Материалы международной конференции студентов-филологов. СПб.: РХГИ, 1996. - С. 194 - 201.

206. Ревзин, Е. Марина Цветаева: Текст жизни — текст поэзии — текст интерпретации. Текст. / Е. Ревзин // Новое литературное обозрение. — 1997. — №24.-С. 378-382.

207. Ревзина, О. Г. Число и количество в поэтическом языке и поэтическом мире М. Цветаевой. Текст. / О.Г. Ревзина // Лотмановский сборник. — М.: ИЦ-Гарант, 1995. С. 619 - 641.

208. Резник, Н. А. М. Ю. Лермонтов и его спутники: жизненные и творческие связи. Текст.: дисс. . д.ф.н. / H.A. Резник —М., 2004.

209. Роднянская, И. Демон ускользающий. Текст. / И. Роднянская // Лермонтов: pro et contra; сост. В. М. Маркович, Г. Е. Потапова. — СПб.: РХГИ, 2002. С. 766 - 791.

210. Саакянц, А. Жизнь Цветаевой. Бессмертная птица-феникс. Текст. / А.Саакянц — М.: Центрполиграф, 2002. — 827с.

211. Саакянц, А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. Текст. / А. Саакянц -М.: Эллис Лак. 1999. 816с.

212. Саакянц,, А. Марина Цветаева: Страницы жизни и творчества (1910 — 1922). Текст./А. Саакянц —М.: Советский писатель, 1986.— 352с.

213. Савинков, С. В. Отцовское и материнское- в творческой мифологии М.Ю.Лермонтова. Текст. / C.B. Савинков // Вестник Воронежского университета. Сер. Гуманитарные науки. — 2002. — №2. — С. 82 — 106.

214. Савинков, С. В. Творческая логика Лермонтова. Текст. / C.B. Савинков — Воронеж: Воронежский государственный университет, 2004. 288 с.

215. Сакулин, П. Н: Земля и небо в поэзии Лермонтова. Текст. / П.Н.Сакулин // Венок Лермонтову. Юбилейный сборник. — М., Пг.: В. В. Думнов, 1914. — С. 1-55.

216. Сапрыкина, Е. Ю. Отступить, чтобы приблизиться. Текст. / Е.Ю.Сапрыкина// Романтизм: вечное странствие; отв. ред Н. А. Вишневская, Е. Ю. Сапрыкина; Ин-т мирровой литературы им. А. М. Горького. — М.: Наука, 2005. С. 230 -274.

217. Сацюк, И. Г. «Странники» в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Текст. / И.Г. Сацюк // Литература в школе. — 1986. №1. — С. 63 — 65.

218. Семенова, С. Г. Вестничество Лермонтова (начало). Текст. / С.Г.Семенова // Человек. 2002. - № 1. - С. 169 - 185.

219. Семенова, С. Г. Вестничество Лермонтова (окончание). Текст. / С.Г.Семенова // Человек. 2002. - №2. - С. 160 - 177.

220. Семиотика: Антология. Текст. / сост. Ю. С. Степанов. Изд. 2-е, испр. и доп. М:: Академический проект, Екатеринбург: Деловая,книга, 2001. - 702с.

221. Серман, И. Михаил Лермонтов: Жизнь в литературе: 1836-1841. Текст. / И. Серман М.: РГГУ, 2003. - 278с.

222. Серова, М. В. Поэтика лирических циклов в творчестве Марины Цветаевой. Текст. / М.В. Серова Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 1997. - 160с.

223. Силади, Ж. Двойное «я» Печорина — фазисы самопознания // Литературоведение XXI века. Анализ текста: Метод и результат. Материалы международной конференции студентов-филологов. СПб.: РХГИ, 1996. — С. 56-61.

224. Силантьев, И. В. Поэтика мотива. Текст. / И.В. Силантьев — М.: Языки славянской культуры, 2004. 296с.

225. Соловьев, В. С. Лермонтов // Лермонтов: pro et contra; сост. В.М.Маркович, Г. Е. Потапова. СПб.: РХГИ, 2002. - С. 330 - 347.

226. Сумеркин, А. Цветаева и Бродский — своевольные поэты века. Текст. /

227. A. Сумеркин // Марина Цветаева и Франция. Новое и неизданное; под ред.

228. B.Лосской и Ж. де Пройар. М.: Русский путь; Париж: Институт Славяноведения (Париж), 2002: - С. 196-205.

229. Теоретическая поэтика: Понятия и определения: Хрестоматия для студентов. Текст. / авт.-сост. Н. Д. Тамарченко — М.: РГТУ, 2002. 467с.

230. Теория литературы: Учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений: в 2 т. Текст. / под ред. Н. Д. Тамарченко. — Т.2: С. Н. Бройтман. Историческая поэтика. М.: Издательский центр «Академия», 2004. — 368с.

231. Титова, Е. В. Жанровая типология поэм М. И. Цветаевой. Текст.: дисс. . к.ф.н. /Е.В. Титова Вологда, 1997.

232. Томашевский, Б. В. Теория литературы. Поэтика. Текст. / Б.В.Томашевский М.: Аспект Пресс, 1996. - 334с.

233. Тропою Лермонтова: Материалы научной конференции, посвященной 180-летию со дня рождения М. Ю. Лермонтова. Текст. / [сб. докладов, тезисов, сообщений]. — Воронеж: ВИТО «Генезис», 1994. 54с.

234. Труайя, А. Марина Цветаева. Текст. / А. Труайя М.: Эксмо, 2004. — 480с.

235. Труайя, А. Странная судьба Лермонтова. Текст. / А. Труайя — СПб.: Академический проект, 2000. — 267с.

236. Тынянов, Ю. Н. Блок. Текст. / Ю.Н. Тынянов // Тынянов,i

237. Ю.Н.Литературная эволюция: Избранные труды. М.: Аграф, 2002. — С. 354 -362.

238. Тынянов, Ю. Н. О литературной эволюции. Текст. / Ю.Н. Тынянов // Тынянов, Ю. Н. Литературная эволюция: Избранные труды. М.: Аграф, 2002.-С. 189-204.

239. Тынянов, Ю. Н. Проблема стихотворного языка. Текст. / Ю.Н. Тынянов // Тынянов, Ю. Н. Литературная эволюция: Избранные труды. М.: Аграф, 2002.-С. 29-166.

240. Тынянов, Ю. Н. Промежуток. Текст. / Ю.Н. Тынянов // Тынянов, Ю. Н. Литературная эволюция: Избранные труды. М.: Аграф, 2002. - С. 415 — 452.

241. Тюпа, В. И. Аналитика художественного (введение в литературоведческий анализ) Текст. / В.И. Тюпа М.: Лабиринт, РГГУ, 2001.- 192с.

242. Тюпа, В. И. Тезисы к проекту словаря мотивов. Текст. / В.И. Тюпа // Дискурс. 1996. - №2. - С.52 - 55.

243. Тюпа, В.И. Бахтин как парадигма мышления. Электронный ресурс. / В.И. Тюпа. — Режим доступа: http://www.nsu.ru/education/virtual/discourse 13 .htm

244. Уразаева, Т. Т. Лермонтов: История души человеческой. Текст. / Т.Т.Уразаева Томск: Издательство Томского университета, 1995. — 236с.

245. Фохт, У. Р. Лермонтов: Логика творчества. Текст. / У.Р. Фохт — М1: Наука, 1975.- 192с.

246. Фрейд енберг, О. М. Поэтика сюжета и жанра. Текст. / О.М.Фрейденберг М.: Лабиринт, 1997. - 445с.

247. Хализев, В. Е. Теория литературы. Текст. / В.Е. Хализев М.: Высшая школа, 2000. - 398с.

248. Ходанен, Л. А. Поэтика Лермонтова. Аспекты мифопоэтики. Текст. / Л.А. Ходанен Кемерово: Кемеровский^государственный университет, 1995. -93с.

249. Ходасевич, В. Ф. Фрагменты о Лермонтове. Текст. / В.Ф. Ходасевич // Лермонтов: pro et contra; сост. В. М: Маркович, Г. Е. Потапова. — СПб.: РХГИ, 2002. С. 434 - 443.

250. Хрулев, В. И. Романтизм как тип художественного мышления. Текст. / В.И. Хрулев — Уфа: Издательство Башкирского университета, 1985. — 80с.

251. Цветаева, А. И. Воспоминания. Текст. / А.И. Цветаева М.: Советский писатель. 1983.-766с.

252. Швейцер, В. А. Быт и Бытие Марины Цветаевой. Текст. / В.А. Швейцер М.: СП Интерпринт, 1992. - 536с.

253. Шевеленко, И. Литературный путь Цветаевой: Идеология — поэтика — идентичность автора в контексте эпохи. Текст. / И. Шевеленко М.: Новое литературное обозрение, 2002. - 464с.187

254. Шевеленко, И. По ту сторону поэтики: К характеристике литературных взглядов М. Цветаевой. Текст. / И: Шевеленко // Звезда. — 1992. — №10. — С. 151-161.

255. Шевырев, С. П. Стихотворения М. Лермонтова. Текст. / С.П. Шевырев // Лермонтов: pro et contra; сост. В. М. Маркович, Г. Е. Потапова. — СПб.: РХГИ, 2002.-С. 131-142.

256. Шевякова, Э. Н. Долгое эхо романтических идей. Текст. / Э.Н.Шевякова // Романтизм: вечное странствие; отв. ред. Н. А. Вишневская, Е. Ю. Сапрыкина; Ин-т мировой литературы им. А. М. Горького. М.: Наука, 2005. -С. 344-374.

257. Шеллинг, Ф. В. Философия искусства. Текст. / Ф.В. Шеллинг — М.: Мысль, 1966.-496 с.

258. Шишкина, О. Ю. Художественный концепт «Поэт» в идиостиле М.И.Цветаевой и его лингвистическая репрезентация (на материале поэзии). Текст.: дисс. . к.ф.н. / О.Ю. Шишкина Череповец, 2003.

259. Щеблыкин, И. П. Мир символов, пророчества и грез: Из цикла «Этюды о Лермонтове». Текст. / И.П. Щеблыкин // Литература в школе. — 2000. — №4. -С. 30-37.

260. Эйхенбаум, Б. М. Живой образ,Лермонтова. Текст. / Б.М. Эйхенбаум // Эйхенбаум, Б. М. О поэзии. Л.: Советский писатель, 1969. — С. 311—318.

261. Эйхенбаум, Б. М. Лермонтов как историко-литературная проблема. Текст. / Б.М. Эйхенбаум // Лермонтов: pro et contra; сост. В. М. Маркович, Г.Е. Потапова. СПб.: РХГИ, 2002. - С. 475 - 505.

262. Эйхенбаум, Б. М. Художественная проблематика Лермонтова. Текст. / Б.М. Эйхенбаум // Эйхенбаум, Б. М. О поэзии. Л.: Советский писатель, 1969.-С.181 -214.

263. Эпштейн, М. Н. «Природа, мир, тайник вселенной.»: Система-пейзажных образов в русской поэзии. Текст. / М.Н. Эпштейн М.: Высшая школа, 1990.-303с.

264. Эпштейн, М. Н. Отцовство: метафизический дневник. Текст. / М.Н.Эпштейн СПб.: Алетейя, 2003. - 248с.

265. Эткинд, Е. Г. Поэтическая личность Лермонтова. Текст. / Е.Г. Эткинд // Лермонтов: pro et contra; сост. В. М. Маркович, Г. Е. Потапова. — СПб.: РХГИ, 2002. -С. 900 927.

266. Эткинд, Е. Г. Проза о стихах. Текст. / Е.Г. Эткинд СПб.: Знание, 2001. -448с.

267. Эткинд, Е. Г. Строфика Цветаевой: Логаэдическая метрика и строфы. Текст. / Е.Г. Эткинд // Эткинд, Е. Г. Там, внутри. О русской поэзии XX века. СПб.: Максима, 1995. - С. 371 - 391.

268. Эткинд, Е.Г. Разговор о стихах. Текст. / Е.Г. Эткинд — СПб.: ДЕТГИЗ, 2004. 240с.

269. Эфрон, А. С. О Марине Цветаевой: Воспоминания дочери. Текст. / А.С.Эфрон М.: Советский писатель, 1989. - 480с.

270. Якобсон, Р. О. Работы по поэтике. Текст. / P.O. Якобсон; сост. и общ. ред. М. Л. Гаспарова М.: Прогресс, 1987. - 460с.

271. Яковченко, С. Б. Драматургическое начало в творчестве М. Цветаевой. Текст.: дисс. .к.ф.н. / С.Б. Яковченко Вологда, 1994.

272. Andrew J. «The blind will see»: narrative and gender in «Taman». Текст. / J. Andrew // Russian Literature. 1992. - Vol. XXXI - IV. - P. 449 - 476.

273. Chester P. Engaging Sexual Demons in Marina Tsvetaeva's «Devil»:The Body and the Genesis of the Woman Poet. Текст. / P. Chester // Slavic Review. -1994.-Vol. 53 (4).-P. 1025-1045.

274. Gove A. The Feminine Stereotype and Beyond: Role Conflict and Resolution in the Poetics of Marina Tsvetaeva. Текст. / A. Gove // Slavic Review. — 1977. — Vol. 36 (2).-P. 231-255.

275. Hasty O. P. Tsvetaeva's on Omastic Verse. Текст. / О. P. Hasty // Slavic Review. Stanford 1986. - Vol. 45. - № 2.- P. 245 - 256.

276. Hasty O. P. Tsvetaeva's Orphic Journeys in the Worlds of the Word. Текст. / О. P. Hasty -Evanston, 1996.

277. Kroth A. Androgyny as an Exemplary Feature of Marina Tsvetaeva's Dichotomous Poetic Vision. Текст. / A. Kroth // Slavic Review. 1979. — Vol. 38 (4).-P. 563 -582.

278. Smith G.S. Marina Tsvetaeva's «Poema gory»: An Analysis. Текст. / G.S.Smith // Russian Literature. 1978. - Vol. VI (4). - P.365 - 388.

279. Vishevsky A. Demonic games or the hidden plot of Michael lermontov's «Knjagna Meri». Текст. / A. Vishevsky // Wiener Slawistischer Almanach. — 1991 -№27.-P. 55-71.1.I. Словари и справочники

280. Брагинская, Н. В. Небо. Текст. / Н.В. Брагинская // Мифы народов мира. Энциклопедия. В 2 т. Т.2.; гл. ред. С. А. Токарев. — М.: Советская Энциклопедия, 1982. С. 206 - 208.

281. Грамматика русского языка. Т.2. Синтаксис. 4.1. Текст. — М.: Издательство АН СССР, 1960. 704с.

282. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Текст. / В.И. Даль. В 4тт. Т. 4. М.: Русский язык, 1991. - 684с.

283. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Текст. / В.И. Даль. В 4тт. Т. 2. -М.: Русский язык, 1989. 780с.

284. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Текст. / В.И. Даль. В 4тт. Т. 1. М.: Русский язык, 1989. - 699с.

285. Исупов, К.Г. Сон. Электронный ресурс. / К.Г. Исупов. Режим доступа: http://www.velikanov.ru/culturology/es.asp

286. Культурология. XX век. Словарь. Текст. СПб.: Университетская книга, 1997. - 640с.

287. Лермонтовская энциклопедия. Текст. / гл. ред. Мануйлов В. А. — М.: Советская энциклопедия, 1981. -784с.

288. Литературная энциклопедия терминов и понятий. Текст.; гл. ред.и сост.

289. A. Н. Николюкин. — М.: Интелвак, 2001. — 1595с.

290. Майоров, Ф. П. Сон. Текст. / Ф.П. Майоров // Большая Советская Энциклопедия; гл. ред. Б. А. Введенский — М.: Государственное научное издательство «Большая Советская Энциклопедия», 1958. С.74 - 76.

291. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. Т. 1. Текст. / гл. ред. С.А.Токарев. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1998. — 672с.

292. Огурцов, А. П. Парадигма. Текст. / А.П. Огурцов // Философский энциклопедический словарь. М: Советская энциклопедия, 1989. — С. 460 — 461.

293. Руднев, В. П. Энциклопедический словарь культуры XX века. Текст. /

294. B.П. Руднев-М.: Аграф, 2001. 599с.

295. Языкознание. Большой энциклопедический словарь. Текст. / гл. ред. В.Н. Ярцева — М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. 685с.