автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Мотивы и образы власти в художественных и публицистических текстах 1920-х годов

Полный текст автореферата диссертации по теме "Мотивы и образы власти в художественных и публицистических текстах 1920-х годов"

На правах рукописи

005047208

БАБКИН Сергей Вадимович

МОТИВЫ И ОБРАЗЫ ВЛАСТИ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ И ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОМ ТЕКСТЕ 1920-Х ГОДОВ (НА МАТЕРИАЛЕ САРАТОВСКИХ ИЗДАНИЙ)

10.01.01 - русская литература 10.01.10 - журналистика

АВТОРЕФЕРАТ Диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

13 СЕН 2012

Саратов - 2012

005047208

Работа выполнена на кафедре общего литературоведения и журналистики ФГБОУ ВПО «Саратовский государственный университет имени Н.Г. Чернышевского»

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор

Елииа Елена Генраховна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, доцент,

заведующий кафедрой логопедии и психолингвистики ФГБОУ ВПО «Саратовский государственный университет имени Н.Г. Чернышевского» Крючков Владимир Петрович

Кандидат филологических наук, доцент, доцент кафедры журналистики и связей с общественностью ФГБОУ ВПО «Орловский государственный университет» Дмитровский Андрей Леонидович

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Башкирский государственный

университет»

Защита состоится «•//»С&с&МлЛ.012 г. в час. на заседании

диссертационного совета Д 212.243.02, созданного на базе Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского, по адресу: 410012, г. Саратов, ул. Астраханская, 83, корпус XI, ауд. 301.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского.

Автореферат разослан «$3 »12 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Ю.Н. Борисов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В последнее десятилетие наметился устойчивый научный интерес литературоведов и ученых-журналистов к периоду 1920-х годов, к его культурной ситуации и общественно-политическим тенденциям. Во многом обращение к этой интереснейшей эпохе именно в наше время объясняется тем, что теперь между событиями рассматриваемого исторического периода и XXI веком образовался почти 90-летний промежуток, предоставляющий возможность объективно и беспристрастно дать оценки различным аспектам литературной ситуации «двадцатых», выявить ряд пропагандистских и творческих тенденций.

Особенно часто внимание исследователей привлекают такие феномены 1920-х годов, как установление партийной цензуры, значительный пропагандистский пафос литературы, разработка и применение методов мощнейшего воздействия на массовое сознание. В современных трудах Г.А. Белой, М.М. Голубкова, Е.А. Добренко, Е.Г. Елиной, М.О. Чудаковой рассматриваются главные научные вопросы литературоведения, обращенного к «двадцатым». Наибольшее внимание уделено становлению агитационной составляющей литературы, ярким моментам противостояния различных литературных групп, роли литературной критики в социокультурном пространстве эпохи. Философские предпосылки теоретического базиса литературного процесса 1920-х годов рассмотрены в работах А.Г. Гачевой, O.A. Казниной, С.Г. Семеновой. Научную ценность представляют методологические разработки Я. Шафира и М.Ю. Левидова, которые на протяжении всей эпохи «двадцатых» анализировали вопросы, связанные с газетной культурой.

Исследователи четко разделяют столичный и провинциальный литературный процесс в 1920-е годы, при этом литературоведы не только не разграничивают литературу и журналистику в этот период, но и подчеркивают тесный симбиоз данных культурных отраслей. Такая конструкция литературной ситуации характерна для периодов, идеологический фон которых связан с общественно-политическими революционными переменами. Соответственно одной из главных творческих доминант писателей и журналистов становится образ власти и мотивы, порожденные переосмыслением политической ситуации. В Саратовской губернии в 1920-е годы литературная борьба складывалась иначе, чем в столице. Если в целом по стране Пролеткульт постепенно подавлялся РАПП,

то в крупной Поволжской провинции эти организации существовали совершенно бесконфликтно, причем литературные материалы, опубликованные П.А. Бугаенко, Е.Г. Елиной, Л.Е. Герасимовой, Е.Г. Трубецковой, иллюстрируют тот факт, что РАППовское отделение в Саратове 'было лишь дочерним подразделением местного Пролеткульта.

Власть в литературе и журналистике Саратова 1920-х годов подразделялась на три уровня: верховная, губернская и уездная, не менее отчетливо детерминировался пласт врагов режима. Для литературных и публицистических текстов, в которых упоминалась власть высшего уровня, где располагались руководители советского государства В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий, Н.К. Крупская, была характерна мифологизация и идеализация образов вождей. Образы власти губернского уровня уже не были столь архетипическими, однако авторитет этой группы персоналий оказывался незыблемым и критика в адрес руководителей Губисполкома явно негласно запрещалась. Наиболее уязвимым для идеологической атаки оказывались враги власти (растратчики, бывшие помещики) и уездное начальство. Если внутри категории «власть» саратовскими литераторами и журналистами выделяются три уровня, то сами творческие деятели образуют две категории: профессиональные писатели и корреспонденты, а также участники рабселькоровского движения. Именно эти разделения во многом и предопределили особенности архитектуры провинциальных изданий и способы создания и формы существования мотивов и образов власти.

Изучение различных аспектов литературно-журналистской ситуации 1920-х годов в настоящее время является одним из наиболее перспективных исследовательских направлений. Более 20 лет прошло со времени краха СССР, демократическая волна 1990-х годов с развенчанием ряда мифов советской эпохи, с переоценкой устоявшихся в российском обществе характеристик крупнейших политических событий также стала достоянием истории, поэтому обращение к мотивам и образам власти в эпоху становления советского государства в 1920-е годы сейчас приобретает особую актуальность.

В настоящем исследовании впервые предпринята попытка провести комплексный анализ творческого осмысления власти саратовскими журналистами и литераторами 1920-х годов, составить типологию образов региональной и верховной власти в губернской прессе, определить универсальность приемов создания портретов советских руководителей различного уровня в художественных и публицистических произведениях.

Универсализм в изображении нэпманов, буржуа, религиозных деятелей позволил выявить газетные штампы, постоянные лексические константы, способы создания художественных образов врагов власти,,а также вычленить характерный для губернской прессы мотив, связанный с негативным изображением деятельности волостных исполнительных комитетов. Все; это определяет научную новизну работы.

Цель диссертационного исследования - показать роль и функцию мотивов и образов власти в литературных и публицистических текстах; продемонстрировать универсальные методы изображения представителей власти, сравнить формы художественной интерпретации революционных перемен участниками рабселькоровского движения и известными литераторами. Такая постановка вопроса определяет следующие задачи работы:

структурировать литературно-публицистический материал, исходя из свойств образа власти;

- выявить объекты художественной рефлексии рабселькоров и профессиональных литераторов в связи с различными общественно-политическими явлениями;

- осознать методы создания образов представителя власти и врага режима.

Объектом исследования стали газеты и журналы, выходившие в Саратовской губернии в 1920-е годы - «Известия Саратовского Губисполкома», «Большевистский молодняк», «Горнило», «Художественный Саратов», «Саррабис», произведения для детей, а также вошедшие в книги сборники А. Винокурова, Л. Гумилевского, П. Орешина.

Предмет исследования - формы создания образов представителей советского руководства и его врагов, характеристики мотивов власти в художественном и журналистском тексте.

Методологическая основа исследования предполагает использование таких методов, как комплексный анализ художественных и публицистических текстов в контексте литературно-общественной ситуации 1920-х годов, изучение мотивно-образной структуры литературных, паралитературных и журналистских произведений, сопоставительное исследование текстов, относящихся к различным видам творческой деятельности.

Теоретическую базу исследования составляют работы М.М Бахтина, П.А. Бугаснко, А.Н. Веселовского, И.И. Виноградова, Е.А. Добрснко, Е.Г.

Елиной, В.М. Жирмунского, Ю.М. Лотмаиа, Ю.В. Манна, Н.К. Пиксанова,

В.В. Прозорова, В.Я. Проппа и др.

Теоретическая значимость предпринятого исследования определяется выявлением новых жанровых разновидностей литературных текстов 1920-х годов на газетной полосе вплоть до их ухода из области литературы в область паралитературы и в область газетной публицистики.

Практическая значимость. Результаты проведенной аналитической работы могут найти применение при дальнейшем изучении отечественной литературы и журналистики 1920-х годов, а также в учебном процессе: в курсах лекций по истории отечественной журналистики и литературной критики, в спецкурсах ; по вопросам пропаганды и формирования общественного мнения, истории журналистики.

Положения, выносимые на защиту:

1. Образы новой власти в литературе и журналистке Саратова 1920-х годов отличаются значительностью и конкретностью, воплощенной через показ таких человеческих качеств, как честность, чистота помыслов, благородство.

2. Мотив власти в детской литературе Саратова раскрывается через однолинейность трактовки революционных событий, примитивность композиционной структуры, заведомое устранение социальных противоречий, экспрессию, направленную на формирование четких идеологических установок.

3. Паралитература в газетном контексте Саратова 1920-х годов эксплуатирует некоторые черты фольклора, при этом отчетливо выражена

■'"' вторичность этой группы текстов: требуемый властью пафос, назойливое декларирование идеологических оппозиций. Изображение власти в паралитературе отличается скупостью средств художественной выразительности, компенсируемой обилием восклицательных предложений* отрывочностью фраз, плакатностью письменной речи.

4. В прозе Л. Гумилевского мотив власти сопряжен с хаосом и социальным диссонансом. Конфликт обывателей и власти дан через разность идеологических горизонтов, отсутствие общих интересов, невозможность диалога.

5. Находясь под влиянием пролеткультовской поэзии, А. Винокуров и П. Орешин лишают понятие «власть» семантики, связанной с управлением

людьми. Власть в саратовской поэзии и прозе 1920-х годов - понятие абстрактное, обладающее космическим звучанием, насыщенное символикой дореволюционной морали, архетипическими мотивами, экспрессивной образностью.

6. Саратовская журналистика 1920-х годов позиционирует себя как одна из ипостасей новой, справедливой, строгой, монолитной власти. Для саратовской журналистики этого периода характерна диалектика «власть центральная» - «власть губернская». В изображении главных героев центральной власти - В.И. Ленина и М.И. Калинина - используется идиллическая тональность, оценки, выдержанные в превосходных степенях, былинная образность. Аналогичные художественно-публицистические приемы используются в показе образов местной власти - И.П. Ерасова, К.И. Плаксина, П.А. Галанина.

7. Враги власти изображаются в саратовской периодике 1920-х годов с широким использованием сатирических форм (историческая параллель, средства визуализации, идеологические клише и штампы, педалирование оппозиции «противник и сторонник власти», вульгарное масштабирование справедливой власти и ее врага, символика смерти, застоя, роскоши) и жанров (фельетон).

8. В литературных произведениях, созданных в Саратове 1920-х годов, враг советской власти чаще всего ассоциируется с мотивом монархизма. Отмечается устойчивость мифологемы, связанной со снижением образов людей, симпатизирующих «царскому режиму».

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, Заключения и библиографического списка.

Материалы диссертации прошли апробацию на научных конференциях 2009, 2010, 2011-го годов «Филология и журналистика в начале XXI века» в Саратове, III Международной научно-практической конференции «Современная филология: теория и практика», 2011 в Москве.

Основное содержание работы

Во Введении рассматривается история вопроса, цель и задачи, работы, обозначается понятийный аппарат диссертации, уточняются семантические горизонты терминов «мотив» и «образ», устанавливается четкое определение влгети, характеризуется методика исследования, принцип отбора материала, формулируются положения, выносимые на защиту, приводятся сведения об

апробации научных результатов и их возможном применении.

В первой главе «Мотивы и образы власти в литературном и паралитературном тексте» аналитическому обзору подвергаются литературные материалы, печатавшиеся в саратовских периодических изданиях, отдельные прозаические и поэтические сборники П. Орешина, А. Винокурова и Л. Гумилевского, а также образцы детской литературы и журналистики 1920-х годов. Автор диссертационного исследования подробно останавливается на выявлении характерных мотивов и образов власти в произведениях, печатавшихся в литературно-художественных журналах «Художественный Саратов», «Горнило», альманахе «Взмахи».

На основании анализа различных литературных материалов выявляются универсалии в изображении советского руководства, в становлении значительную роль играют идеологические установки Пролеткульта, пользовавшегося господствующим положением в литературном Саратове 1920-х годов. Отмечается такая характерная черта функционирования образа власти, как архетипичность: второе рождение в литературе, получают образы волжских бунтарей - Степана Разина и Емельяна Пугачева, которые подвергались в обозначенный период определенной идеализации.

На протяжении всех 1920-х годов рабоче-крестьянские авторы, помещавшие материалы в литературно-художественных изданиях Саратова, при изображении представителей власти, активно использовали мотив, связанный с внедрением в производство новых механизмов. По природе этот писательский ход не является новаторским, поскольку впервые появился в программном поэтическом сборнике одного из идеологов Пролеткульта А. Гастева «Поэзия рабочего удара». В значительной степени способы создания образа власти,,в, сатирических саратовских журналах был калькирован с московских аналогрв. Вместе с тем региональные авторы создали мотив, свойственный многим юморескам 1920-х годов: почти во всех недоработках обвинялись местные власти, в особенности волостные исполнительные комитеты (ВИКи). В остальном формы существования образа власти в сатирических изданиях соответствовали столичной публицистической традиции, налицо был конфликт атрибутов: с одной стороны, образу нэпмана и буржуа соответствовали такие детали, как цилиндр, фрак, брюшко, рабочий изображался человеком с развитой мускулатурой, из характерных примет !.пролетария выделялись молот, рабочий комбинезон.

Оставаясь в том же русле Пролеткультовской традиции, что и создатели сатирических изданий, редакторы и журналисты других губернских литературно-художественных журналов, тем не менее, многогранно переосмысляли революционные события в Саратове. Это стало причиной того, что у образа власти, создаваемом кругом авторов «Горнила», «Художественного Саратова» и других журналов и альманахов явно отмечается двойственность природы. Литераторы, сотрудничавшие ■ в литературно-художественных изданиях Саратова, писали о власти как в положительном, так и в отрицательном ключе. Рассматривая позитивный образ, можно выделить его характерные свойства: собирательность либо индивидуальность в зависимости от контекста, архетипичность, экспрессивность. Основным средством художественной выразительности были антитеза (противопоставление старой и новой власти), сравнения (которые зачастую приобретали форму литературных клише: «пауки», «цепи», «оковы»), система новых символов, предполагавшая как отрицательные, так и положительные элементы (к первой группе относятся элементы роскоши, быта аристократии, ко второй - молот, серп, станок). Сотрудники литературно-художественных журналов Саратова при изображении власти во многом следовали Пролеткультовским традициям, что делало выступления в печати различных поэтов практически идентичными по ритмике и образно-символической структуре.

Вместе с тем представленный в диссертации материал подтверждает тезис о том, что изображение власти в литературно-художественных журналах Саратова 1920-х годов было преимущественно тенденциозным. Ставшие сквозными мотивы огня, мирового пожара, подчинения сложной техники рабочему становились даныо литературной моде, поэтому мотивно-образный ряд стихов и рассказов в губернской периодике не отличался разнообразием.

Оригинальной формой бытования образов власти стала стилизация идеологического текста под литературный фольклор. Шуточные песни, частушки, басни стали неотъемлемой частью газеты 1920-х годов. Практически каждый первополосный материал, рассказывающий об экономических и политических преобразованиях^ сопровождался стихотворением сомнительного литературного качества. Данный феномен имеет очевидное сходство с явлением, описанном в литературоведении как паралитература, то есть произведения, рассчитанные на массовость в ущерб художественности. Фабула таких текстов предельно проста, очевиден расчет

на простоту восприятия малообразованным потребителем информации. Образ власти в шуточных песенках и частушек обычно уходил иа второй план, и правильность позиции советского руководства раскрывалась посредством диалогов простых людей, на которых направлены реформы. Вместе с тем, налицо именно стилизация под фольклор, поскольку от подлинно народных текстов газетные литературные поделки отличает отсутствие вариантов и перепевов - характерных черт произведений народного творчества. В целом бытование мотивов и образов власти в пролетарском художественном творчестве на страницах саратовских газет напрямую зависели, во-первых, от публицистического контекста, во-вторых, от функции отдельного паралитературного образца. Поэтапная эволюция народного сегмента в газетной журналистике характеризовалась изменением жанрово-стилевых особенностей данной категории текстов. В зависимости от литературной формы, в которую были обличены авторские идеи, трансформировался и образ власти. Так, в подобных текстах, выступавших в роли иллюстративного материала и дополнения к собственно журналистской статье, образ власти наделялся чертами мифологического героя, вместе с тем он не персонифицировался и отождествлялся с читателем. Героями частушек становилось мелкое начальство, которое подвергалось критике со стороны неопределенного круга лиц.

При этом важно заметить, что начальный этап развития газетной паралитературы совпал с периодом укоренения детской литературы и журналистики в Саратове. Авторы идеологического фольклора и текстов для детей и юношества пользовались во многом схожими приемами в изображении образа власти, особенно на этапе становления массовой пролетарской литературы и литературы для самых маленьких. В отличие от массовой пролетарской литературы, литература для юношества находилась в определенном идеологическом вакууме, и на первые образцы детской журналистики директивы Наркомпроса еще не распространялись. В обозначенный период в Саратове под руководством известного в губернии литератора и публициста Леонтия Котомки (настоящее имя - В. Зеленский) издавалась газета «Детская правда», составленная преимущественно из сказок, рассказов и стихов участников пионерского движения. Из представленных текстов видна степень проникновения официальной пропаганды в жизнь молодежи. Образ власти в «Детской правде» присутствует в различных формах практически в каждой публикации. Ассоциации с официальной идеологией государства проявляются в детских

текстах па уровне бытовых деталей: например, в одном из эссе одним из положительных достижений новой советской власти представляется то, что ученики больше не обязаны вставать, приветствуя вошедшего в класс учителя.

Самобытный образ власти создается в произведениях П. Орешина и Л. Гумилсвского. В поэтических сборниках Орешина впервые в Саратовской губернии получил второе рождение архетип Степана Разина как бунтаря, который по своей поэтической природе сходен с образом революционера. Бунтарская поэтика в творчестве П. Орешина во многом и определяет свойства образа власти, не наделенного конкретными очертаниями. В ,его стихах и поэмах власть - это некая абстракция, окруженная романтическим ореолом. Лирический герой Орешина не стремится к постижению физических параметров будущего, связанного со сменой общественно-политического строя, для него главное - ощущение праведности пути. Наиболее противоречивый образ власти создается в рассказах и ранних романах Л. Гумилевского, относящихся к саратовскому периоду творчества. Герои писателя - преимущественно крестьяне, не понимающие и потому с трудом принимающие общественно-политические перемены. При описании власти и советских реалий на первый план у Л. Гумилевского выходит мотив социального диссонанса: персонажи его произведений не способны к распознаванию высоких, морально-нравственных аспектов революции, их общественно-политический кругозор ограничен бытовыми трудностями: нуждой, голодом, гибелью детей на фронтах гражданской войны. Трагедия, по мысли Л. Гумилевского, заключается в том, что интеллигенция прекрасно осознает печальную истину: люди, руками которых творится революционный террор, сами четко не представляют генеральной идеи революции.

В книжных сборниках другого популярного саратовского автора А. Винокурова власть изображается в соответствии с традициями Пролеткульта. Лирические герои тождественны читателям — это такие же пролетарии, рядовые строители социализма. Высшей ценностью власти декларируется способность к борьбе за права трудящихся, при этом конечный результат противоборства социализма с атавистическими явлениями монархизма для лирического героя не имеет решающего значения, эффект первичности борьбы достигается за счет высокой концентрации описательных моментов, а на лексическом уровне — посредством отказа от глаголов будущего времени. В целом на лирику А. Винокурова и на особенности его творческого переосмысления революционных событий огромный отпечаток наложила

Пролеткультовская традиция. Особенно ярко это проявляется в ранней лирике, где образ власти трактуется как эфемерная субстанция, создаваемая посредством широко распространенных в ранней пролетарской поэзии

мотивов огня и пожара.

Главным объектом исследования во второй главе «Образы региональной и центральной власти в восприятии саратовских журналистов» стали политические материалы ведущих региональных общественно-политических газет 1920-х годов «Известия Саратовского Губисполкома» и «Большевистский молодняк». В диссертации проводится разделение форм трактовки мотивов и образов власти не только в связи со степенью официозности изданий, но и в связи с разделением журналистского сообщества в первые годы советской власти на профессиональных корреспондентов и участников рабселькоровского движения.

Диалектика «власть центральная» - «власть региональная» лежит в основе архитектуры и содержания саратовских газет. Объем печатной площади, отводимой под международную и всероссийскую информацию, значительно превышал региональный новостной блок, сводившийся подчас к подборке рабселькоровских заметок, нескольким рекламам и объявлениям. Кроме того центральная власть обладала монолитностью и во многих случаях не подлежала разделению на персоналии. Исключением служили только в значительной степени мифологизированные образы вождей советского государства В.И. Ленина, Н.К. Крупской, М.И. Калинина, Л.Д. Троцкого. Одним из важнейших свойств верховной власти считалась строгость: неусыпный и усердный контроль за всеми сторонами жизни народа, контроль, предполагающий некую высшую справедливость. Мотив строгости власти располагал пролетарского читателя: изучая сообщения о тщательном надзоре за власть имущими среднего звена, рабочий и крестьянин получал ударную дозу пропагандистского наркотика, вызывающего мираж биполярного пространства - распорядители средств находились на одном полюсе, бедный народ России или Германии - на другом, а между ними, на правах верховного судьи, располагалась сила, контролирующая все процессы, но не имеющая отношения к Богу, советская власть.

Помимо строгости центральная власть в изображении саратовских журналистов 1920-х годов приобретала такую постоянную черту, как приближенность к народу. Одним из проявлений публицистической мимикрии высшего советского руководства было добавление обращения

«дедушка» к фамилиям партийных лидеров В.И. Ленина и М.И. Калинина. Уже спустя два года после смерти Владимира Ульянова (Ленина) в печати закрепилось сокращенное обозначение его персоналии - Ильич. Данные приемы позволяли журналистам-агитаторам создать эффект близкого присутствия справедливого властителя: стоило написать письмо или просто протянуть руку, казалось потребителю идеологически обработанной информации, как можно почувствовать рядом вождя. Смерть родоначальника большевизма сделала его фамилию и связанные с ней символы легендарными и священными.

Что касается представителей региональной власти, то руководители саратовского Губисполкома К.И. Плаксин и И.П. Ерасова позиционировались проводниками заветов Ильича на губернском уровне. Официальные отчеты с различных политических мероприятий выстраивались журналистами в том ключе, что завершающее слово, в котором сосредоточивались похвалы вождям и конструктивная критика в адрес вечно недорабатывающей местной власти, всегда принадлежало председателям Губисполкома, эти речи соответствующим образом выделялись, что выгодно отличало их от остальных элементов газетной полосы. Как центральная, так и высшая региональная власть была свободна от критических замечаний, однако образы руководителей губернского уровня не подвергались мифологизации.

Наиболее уязвимым для критиков оказался местный уровень власти. Чиновники, руководившие ВИКами, представители дирекции небольших промышленных предприятий, все время находились под неусыпным контролем рабселькоров, то есть обычных работающих людей, жаждавших литературной славы и ожидающих возможности отомстить неугодному начальству. Значительно раскрепощало «народных корреспондентов» то, что писать в газету можно и под псевдонимами, но при этом губернские следственные органы, как сообщается в альманахе-справочнике «Весь Саратов на 1925-й год», все равно реагировали на каждое сообщение о чиновничьих недоработках.

Рабселькоры активно пользовались мнимой свободой слова, тем более что газеты часто печатали заметки авторов с явно суженным творческим кругозором. Данная особенность позволила сформировать собирательный негативный образ местной власти, имевшей широкий круг полномочий, но практически лишенной защитных ресурсов от огромной наступающей армии рабселькоров. О массовости этого движения в Саратовской губернии говорит хотя бы тот факт, что текстов от рабочих и крестьянских корреспондентов

официальной газеты «Известий Саратовского Губисполкома» хватало практически на всю третью полосу, это при том, что в печать шли далеко не все предложенные заметки. По данным альманаха-справочника «Весь Саратов за 1925 год», газета получала до сотни писем от рабселькоров ежедневно. В статье "Рабкор - детище революции", опубликованной в номере «Известий Саратовского Губисполкома» от 7 ноября 1925 года, по этому поводу говорится: "С Октябрьской революцией в газете появился новый человек... Рабкор стал постоянным гостем на страницах газеты. Через него газета укрепила свою непосредственную связь с рабочей массой, стала подлинно рабочей газетой, а не газетой для рабочих".

Представитель власти, изображаемый рабселькорами, - это типологический представитель органа местного самоуправления, который должен был стать рядовым строителем социализма в отдельно взятом уголке Саратовской земли. Характерен для рабселькоровского движения при формировании образа власти был мотив «дуэли»: с одной стороны барьера был провокатор, с другой — ответчик; реализовывался данный принцип в виде полемики, но не глобальным, а по бытовым, житейским поводам. Распространены были заметки, вызывавшие полемику: при этом рабкоры и герои их материалов высказывали на газетных полосах противоположные взгляды на те или иные события. Эффективным для рабселькоров были «разоблачения» чиновников, публиковавших в газете бравурные отчеты о проведенных социально значимых мероприятиях.

Значительный пласт политического содержания региональной газеты был связан с информацией из-за рубежа. Нестабильность международного положения советской страны в первые годы ее существования вынуждала руководство государства проводить масштабную агитационную кампанию, направленную на создание негативных ассоциаций с рядом иностранных лидеров. Существительные или словосочетания, подменявшие собственные имена мировых политических игроков, повторялись в текстах журналистов и дублировались в карикатурах, преимущественно они носили гастрономический характер. Например, имя главы французского правительства Раймона Пуанкаре употреблялось вместе с сочетанием «красная икра» - символом чуждой советскому человеку роскоши, а рядом с гетманом Пилсудским литературные сотрудники и редакционные художники, как правило, изображали хромую кобылу. За конкретными персоналиями не были закреплены такие ассоциации, как черные цилиндры,

фраки, веера - эти атрибуты служили маркерами для определения любого представителя власти в буржуазных странах.

Во время обострения отношений советской России со странами Антанты популярной фигурой на страницах саратовских газет стал Пуанкаре. Наиболее востребованной при описании фигур такого масштаба у газетчиков была художественно-публицистическая группа жанров журналистики. Фельетоны, памфлеты и зарисовки на международные темы органично вписывались в газетный контекст, так как архитектура первой полосы «Известий Саратовского Губисполкома» требовала соседства короткого информационного сообщения с расширенным материалом, который давал аналитический отклик на то или иное международное событие.

Мощнейший критический вал литературных и журналистских произведений обрушился на противников режима, выявлению и разбору методов художественного и публицистического «разгрома» посвящена третья глава «Образ врага власти и критические мотивы в публицистических и художественных текстах». Очевидно, что идеология новой общественно-политической и культурной формации; такой, которая была создана в России в 1920-е годы, предполагала наличие неких критериев, определяющих отношение власти к тому или иному классу. К врагам режима были отнесены религиозные деятели, растратчики, бывшие помещики, кроме этого в процессе литературной жизни зародились явления-враги: огромными мишенями стали религия и самогоноварение.

Говоря о собирательной составляющей образа врага власти, следует прежде всего обратиться к творческому наследию саратовских литераторов, относящемуся к 1921 — 1922-м годам, когда Поволжье потряс Страшный голод. Произведения Н.Архангельского, Л. Гумилевского, П. Орешина, И. Советского давали читателю возможность точечного взгляда на действительность, их произведения отличало соседство бытописания с лирическими деталями. Широкий простор тема голода дала и начинающим деятелям пролетарского искусства, писавшим, по их собственному выражению, «не ради творчества, а ради идеи». Однако именно на примере образцов прозы и поэзии выдающихся саратовских авторов Можно вычленить характерные черты описания голода как врага не только власти, но и вообще всего живого. В дальнейшем многие из средств, использованных писателями, откликнувшихся на события упомянутого периода, были взяты на вооружение и при создании других собирательных вражеских образов.

Основополагающей формой изображения негативного явления

служило относительное отождествление художественного повествования с газетным репортажем, для которого характерны фактурность, лаконичность фраз, отсутствие элементов аналитики, быстрое развитие действия, вытеснение авторского «я» и его замещение яркими образами непосредственных участников описываемых событий. Голод в Поволжье 1921-1922 годов изменил идейное содержание и публицистических, и художественных текстов: В газетах того времени неурожай вкупе с порожденными им негативными явлениями (спекуляцией на социально значимых товарах, мародерством и.т.д.) недвусмысленно трактовался как враг трудового народа, а следовательно, и как враг власти. В газете «Известия Саратовского Тубисполкома» появилась постоянная первополосная рубрика, освещавшая хронику трагических событий.

Сухие, несмотря на нарочитый остро социальный пафос газетные отчеты о трагических событиях, не могли дать объемной картины происходящего в саратовских деревнях. На фоне скупой хроники «Известий Саратовского Тубисполкома» сюжеты Л. Гумилевского, связанные с темой голода, создают эффект присутствия читателя в голодном селе. О голоде Гумилевский писал в «Известия Саратовского Тубисполкома», поэтому стиль этих произведений очень близок к репортажному. Безусловно, Гумилевский не писал репортажи в чистом виде. В его текстах, несмотря на их реальную фактическую основу, присутствовали элементы художественного вымысла. Кроме того, в контексте губернского литературного процесса его рассказы ярко констатировали трансформацию народного сознания от эйфории в связи со сменой власти до отчуждения всех общепринятых морально-нравственных установок, и такой перемены репортаж, помещаемый в рамки и клише газетного формата, показать не может.

Более конкретный образ врага советской власти, связанный с некоей отдельной личностью, у литераторов и журналистов Саратова, как правило, был связан с мотивом монархизма: явление, класс или отдельный человек заносился в негласный «черный список» газетчика и писателя, если выявлялось его сходство с теми или иными проявлениями и пережитками царизма. Избирательность в подборе исторических фактов при описании революционных событий позволяло выставить в черном свете фигуры многих российских самодержцев, но сильнее всего критический огонь был направлен по адресу людей с верноподданническими настроениями. Например, литературные сотрудники журнала «Горнило» создали образ маркелыча - имя этого персонажа одного из рассказов стало иарицагельным,

оно обозначало гражданина, грезящего реставрацией старых порядков, неприемлемых в советской стране.

Широко распространенным способом изображения врага власти стало педалирование оппозиции «сторонник - противник режима», а также вульгарное масштабирование бытовых различий жизни пролетария и буржуа. Настойчиво пропагандировался культ скромной жизни, однако монашество отвергалось категорически. Любой упомянутый в тексте атрибут «сытого» существования немедленно становился объектом идеологической атаки, а некоторые вещественные атрибуты врага власти стали однозначными маркерами сомнительной репутации персонажа - к этой группе относились некоторые аристократические танцы, любые элементы праздного отдыха, веера, лорнеты и пр.

В Заключении подводятся итоги диссертационной работы, намечаются векторы перспективного развития темы.

Выявленные стилистические черты творчества А. Винокурова, Л. Гумилевского и П. Орешина выходят на первый план как в их книжных сборниках, так и в журнальных и газетных публикациях. Произведения этих литераторов, которых в рамках диссертации относятся к категории профессиональных писателей (в противовес рабселькорам), соседствовали в саратовской периодике 1920-х годов с паралитературными элементами: псевдофольклорными стихами, частушками, песенками, служившими в большинстве случаев наглядными иллюстрациями пользы той или иной властной реформы. Очевидно изготовленные по заказу представителей губернского руководства, стилизованные под фольклор паралитературные тексты изображали власть исключительно в положительном ключе, а «народная» форма по сути позволяла директиве правительства мимикрировать под понятные неграмотному населению напевы и сказания.

Положительный образ власти активно создавался в детской литературе и журналистике. Оказавшись в определенном идеологическом вакууме, саратовские писатели-энтузиасты получили возможность пестовать новые формы творчества для детей вне идеологических рамок. Результатом свободы от догм становились довольно причудливые пролетарские сказки, в которых элемент художественного вымысла сводился практически к нулю, а основным мотивом оказывалась революционная реалистичность, борьба рабочего класса с сочувствующими монархизму. При этом изображающая власть детская литература не отходила от классических принципов создания текста для ребенка. В соответствии со сказочной эстетикой тиражировались

положительные образы животных (собака, лошадь), которые в духе времени наделялись чертами угнетенных зарубежной буржуазией пролетариев.

Рассмотренные в диссертации газетные материалы рабселькоров и профессиональных журналистов позволяют говорить о тенденциозном и многоуровневом изображении власти. Образ советского и губернского руководства в газетах был как абстрактным, так и соответствующим конкретным политическим персоналиям. Власть абстрактная для журналистов и рабселькоров была священным монолитом, свободным от критики, достойным аналогом угнетаемой на высшем уровне религии. Ключевые исторические фигуры 1920-х годов В.И. Ленин и М.И. Калинин, а также председатели Саратовского Губисполкома К.И. Плаксин и И.П. Ерасов постоянно присутствовали на страницах газет. Секретари Губисполкома изображались в роли наместников Ильича, мудрых ретрансляторов и компетентных интерпретаторов директив верховной власти. Об этих персонах писали только профессиональные журналисты, в то время как творческий кругозор участников рабселькоровского движения не выходил за пределы цеха или родного уезда. Заметки «народных корреспондентов» были преимущественно критическими и направленными против местного начальства. Аналогичным свойством обладали саратовские сатирические журналы «Метла» и «Клещи», в значительной степени калькированные с московских аналогов.

Одним из возможных направлений дальнейшей разработки темы диссертационного исследования считаются образцы литературной критики. Помимо этого в качестве перспективного обозначается исследование способов создания и бытования мотивов и образов власти в художественных и публицистических текстах Саратова 1927 - 1930-х годов.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Бабкин C.B. Мотивы и образы власти в книжных сборниках П. Орешина, Л. Гумилевского и А. Винокурова // Известия Саратовского университета. Новая серия. Саратов, 2011. Т. 11: Серия Филология. Журналистика. Вып. 4. С. 70-75.

2. Бабкин C.B. Формирование образа власти в детской литературе и журналистике Саратова в 1920-е годы // Научная перспектива: научно-аналитический журнал. Уфа, 2010. № 12. С. 65-68.

3. Бабкин C.B. Мотивы и образы власти в паралитературных текстах саратовской периодики 1920-х годов // Современная филология: теория и практика: материалы 111 научно-практической конференции 29-30 декабря 2010 г. Москва, 2010. С. 13-16.

4. Бабкин C.B. Жанрово-стилевые особенности заметок селькоров и рабкоров в «Саратовских известиях» 1920-х гг. // Научные исследования студентов Саратовского государственного университета: материалы итоговой студенческой научной конференции 15 мая 2008 г. Саратов, 2008. С. 113-115.

5. Бабкин C.B. Формирование образа власти саратовскими журналистами 1920-х годов // Институты власти в языке, литературе и журналистике России: сборник научных статей. Саратов, 2009. С. 11-15.

Подписано к печати 04.07.2012 г. Формат 60x48 1/16. Бумага офсетная. Гарнитура Тайме. Печать цифровая. Усл. печ. л. 1,25 Тираж 100 экз. Заказ № 184-Т

Отпечатано в типографии СГУ Саратов, Большая Казачья 112-а Тел. (8452)27-33-85

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Бабкин, Сергей Вадимович

Введение.

Глава 1. Мотивы и образы власти в литературном и паралитературном тексте.

1.1. Особенности формирования мотивов и образов власти в детской литературе и журналистике.

1.2. Особенности формирования мотивов и образов власти в паралитературном тексте.

1.3. Особенности формирования мотивов и образов власти в саратовских книжных изданиях.

1.4. Особенности формирования мотивов и образов власти в литературно-художественных периодических изданиях.

Глава 2. Образы региональной и центральной власти в восприятии саратовских журналистов.

2.1. Формирование образов политиков международного уровня.

2.2. Формирование собирательного образа советской власти.

2.3. Формирование образов региональной власти.

2.4. Критическое восприятие власти саратовскими журналистами.

Глава 3. Образ врага власти и критические мотивы в публицистических и художественных текстах.

3.1. Образ врага власти в произведениях саратовских литераторов.

3.2. Образ врага власти в литературных материалах периодики.

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Бабкин, Сергей Вадимович

В последние десятилетия наметился устойчивый научный интерес литературоведов и ученых-журналистов к эпохе 1920-х годов. В этот период советская страна испытала ряд политических и социальных потрясений, что не могло не найти отражения в газетах и журналах, начавших свою деятельность в первый год Октябрьской революции. Не только газеты и общественно-политические журналы, но и литературно-художественные издания, а также учебные и детские книги в это время выполняют функцию прежде всего пропагандистско-просветительскую. Книга, журнал, газета становятся важнейшим инструментом воспитания, образования, атрибутом, вмененным в качестве обязательного в быт «нового человека». Расширению воздействия литературной и общественно-политической печати на массовое сознание способствует процесс активной национализации типографий, пристальное и неослабное внимание большевистских лидеров к книге и газете как главному воспитательному средству, интерес к чтению со стороны массовой публики, недавно преодолевшей порог собственной неграмотности.

Опубликованные исследования, посвященные литературе и журналистике 1920-х годов, затрагивают различные аспекты культурной ситуации этого времени: борьбу литературных групп, соотношение роли провинции и столицы в публицистическом контексте эпохи, инструменты воздействия верховной власти на общественное сознание. В данной диссертационной работе будет предпринята попытка охарактеризовать формы представления новой власти в художественных и публицистических текстах. Материалом для анализа служат образцы творчества саратовских авторов, которые по ряду причин могут претендовать на самобытность, даже учитывая директивность и относительную жесткость политики верховной власти в области литературы после Октября 1917-го года.

Результаты художественной рефлексии в связи с теми или иными 3 изменениями общественно-политической обстановки в данном исследовании будут систематизированы с помощью вычленения мотивов и образов власти в литературе и публицистике. Пришедший в литературоведение из области музыки термин «мотив» с 1920-х годов считался наиболее верным определением для элементарной структурной единицы композиции. Такой

1 2 подход применялся в работах А.Н. Веселовского , В.Я. Проппа и А. А. Реформатского3. Собственно текст понимался как продукт, полученный методом соединения двух или несколько мотивов, и литературоведы описывали различные варианты их взаимодействия. Так, A.A. Реформатский выделял в числе прочих следующий вариант: побочный мотив одновременно и сопутствует и противоречит главному, состоя в отношении ступенчатом и контрастирующем. В том же ключе проблему мотива раскрывал Б.А. Ларин, трактовавший термин как процесс взлета «роя символов» над словами и синтаксической структурой произведения при создании определенных условий.4

Развивая идеи исследователей, разрабатывавших теорию мотива в русле сравнительно-исторического литературоведения5, В.М. Жирмунский рассматривал данное понятие как некий скрепляющий материал для композиции, ритма и синтаксических средств. «Соответствие тематического построения с композицией ритмических и синтаксических единиц характерно как признак художественного развертывания темы», - писал В.М.

1 Веселовский А. Поэтика сюжетов // Веселовский А. Историческая поэтика. М., 1989.

2 Пропп В. Морфология сказки. М., 1969.

3 Реформатский А. Опыт анализа новеллистической композиции. М., 1922.

4 См. об этом: Ларин Б. «Чайка» Чехова (стилистический этюд). Новаторство и традиции // Исследования по эстетике слова и стилистике художественной литературы. Л., 1964. С. 17 - 18.

5 В рамках этого направления литературоведения исследователи стремились найти общие признаки, объединяющие литературу различных стран. Применительно к теории мотива в русле сравнительно-исторического литературоведения выделялись, в частности, характерные для сказок повторявшиеся сюжеты чудесного спасения главного героя. См.

06 этом: Жирмунский В. Проблемы сравнительно-исторического изучения литератур // Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. 1960. № 3. С. 177-186. 4

Жирмунский.6 Схожая трактовка мотива встречается и в работах Б.В. Томашевского, который под мотивировкой понимал «систему приемов, оправдывающих введение отдельных приемов и их комплексов».7

В современной филологической науке семантические горизонты термина существенно расширились. Так, В.В. Прозоров рассматривает мотив как имманентный элемент литературного произведения, заключающий в себе «зримо и звучно обозначенную память о теме текста, о его межтекстовых отношениях и связях, о внетекстовой действительности». 8 В трактовке литературоведов XXI века мотив объединил в себе комплекс архетипических представлений, который позволяет делать выводы о специфике как национальной литературы, так и ее отдельно взятых периодов. Определение мотива с данной точки зрения позволяет говорить о его связи с темой, символом, архетипом, что является методологической основой ряда современных литературоведческих работ.9

Усматривается также устойчивый симбиоз мотива с художественным образом. Сходство данных литературоведческих категорий заключается в том, что и мотив, и образ могут быть детерминированы не только через авторскую призму, но и посредством герменевтического и эмпирического познания, изучения общественно-исторического контекста описываемых событий. Вследствие этого литературоведы при очерчивании того или иного образа и подготовки его характеристики стремятся «увидеть и то, что в тексте отсутствует, но реконструируется метонимическим путем, что включается в структуру образа через сравнение и метафору, с помощью

6 Жирмунский В. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. JL, 1977. С. 27.

7 Томашевский Б. Теория литературы. Л., 1925. С. 147 - 155.

8 Прозоров В. Мотивы в сюжете // Прозоров В. Другая реальность: очерки о жизни в литературе. Саратов, 2005. С. 67 - 68.

9 См. об этом: Кулакова Т. Мотив услужения-службы в русской сатирической традиции // Ф1Л1А ЛОГОУ: Сборник научных статей в честь 70-летия профессора Валерия Владимировича Прозорова / Сост., отв. редактор проф. И.Ю. Иванюшина. Саратов, 2010. С. 140 - 145; Лысенко Е. Мотив дождя в лирическом сюжете произведения A.A. Тарковского // Там же. С. 184 - 189. ритма и лексики, графически и пунктуационно». 10 О природе понятия «образ» М.М. Бахтин писал так: «Он [образ человека] сплошь завершен и закончен. Он завершен на высоком героическом уровне, но он завершен и безнадежно готов, он весь здесь, от начала до конца, он совпадает с самим собою, абсолютно равен себе самому».11 Основная же сложность природы понятия «образ» заключается в его способности к бесконечной эволюции,

12 описанной, в том числе, в работах Ю.В. Манна. Художественный образ, существуя как объективная авторская конструкция, тем не менее, способен перевоплощаться в субъективную категорию, и его интерпретация имеет свойство выходить за пределы авторского замысла. 13 Параллельно в современной филологической науке идет процесс осмысления свойств образа в публицистике, ставится вопрос о его соотношении с художественным образом. Однако авторы ряда работ, отмечая особенности поэтики публицистического текста, подчеркивают зыбкость его самостоятельной природы и зависимость от факта, на котором строится публицистический текст.14 Учитывая современный опыт анализа публицистического текста, а также симбиотическое существование литературы и журналистики в 1920-е годы, при исследовании мы будем опираться именно на литературоведческие исследования, посвященные природе художественного образа. При этом проведение четкой демаркационной линии между понятиями «мотив» и «образ» не всегда представляется возможным и зависит от статичности или

10 Фокин П. Литературовидение // Литературоведение как проблема. Труды Научного совета «Наука о литературе в контексте наук о культуре». Памяти Александра Викторовича Михайлова посвящается. М, 2001. С. 423 - 424.

11 Бахтин М. Эпос и роман. СПб., 2000. С. 225.

12 Манн Ю. Диалектика художественного образа. М., 1987.

13 См. об этом: Веселовский А. Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля // Веселовский А. Историческая поэтика. М., 1989; Виноградов И. Образ и средства изображения // Виноградов И. Вопросы марксистской поэтики: Избранные работы. М., 1972; Гачев Г. Жизнь художественного сознания. Очерки по истории художественного образа. М., 1972. 4.1.

14 См. об этом: Прохоров Е. Искусство публицистики. М.: Сов. Писатель, 1984; Стюфляева М. Поэтика публицистики. Воронеж, 1975. динамичности композиций рассматриваемых текстов. Однако в нашем случае, когда мы анализируем тексты, созданные в Саратове в эпоху 1920-х годов, можно говорить о том, что точки пересечения семантических горизонтов мотива и образа, лежащие в плоскости художественного переосмысления феноменов революции, гражданской войны, неурожая в Поволжье, смен генеральной идеологической линии и ротации партийных кадров в губернии и т.д. подлежат достаточно отчетливому выявлению и аналитическому комментарию.

Еще один важный для диссертации термин связан с семантической доминантой «власть». Власть понимается нами как государственный институт управления, разделенный на несколько уровней: верховное руководство страны, губернское начальство, чиновники волостных исполнительных комитетов, деятели революции и.т.д. Властная верхушка и «наместники» верховных правителей постоянно находятся в фокусе внимания писателей и журналистов, актуальность политических выступлений в печати тем выше, чем напряженнее становится общественно-политическая обстановка. Неслучайно расцвет журналистики и литературы приходится на период, предшествовавший восстанию декабристов 15 , и реакции на протестное выступление 16 . Многочисленны исследования литературоведов, выявлявших роль и функцию власти в контексте творчества

17 18

Н.В. Гоголя и М.Е. Салтыкова-Щедрина .

15 См. об этом: Архипова А. Литературное дело декабристов. Л., 1987; Базанов В. Поэты-декабристы. М.; Л., 1950; Тынянов Ю. Пушкин и его современники. М., 1969.

16 Например, переоценке устоявшихся взглядов на наследие П.А. Вяземского посвящены следующие работы: Гиллельсон М. П.А. Вяземский. Жизнь и творчество. Л., 1969; Белова Н. Последние могикане декабристско-пушкинского поколения. Саратов, 2009.

17 См. об этом: Рюпина С. Власть вещи в повести Гоголя «Шинель». Признаки властности в пространстве гоголевских произведений // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых. Саратов, 2004. Вып.7. Ч. 1-2. С. 27-31; Рюпина С. Мотив праведного монарха в художественной прозе Н.В. Гоголя // Междисциплинарные связи при изучении литературы: Сб. науч. тр. Саратов, 2006. Вып.2. С. 70-75.

18 См. об этом: Прозоров В. «Суд истории» в идейно-художественной трактовке М.Е.Салтыкова-Щедрина // Классическое наследие и современность. Л., 1981. С. 224-231; 7

Рассматриваемое нами литературное наследие авторов 1920-х годов также было существенно переосмыслено сквозь призму мотивов власти и пропаганды 19 , достаточно четко разграничены философские аспекты 20 пролетарского искусства.

Материалом для анализа в диссертации послужили художественные и публицистические тексты, издававшиеся или переиздававшиеся в

Саратовской губернии в 1920-е годы. Речь пойдет о периоде, когда литературная культура провинции в значительной степени обособилась от столичных художественных тенденций. 21 Изучаемая эпоха стала полем идеологической борьбы двух организаций: созданного на базе Наркомпроса в

1917-м году Пролеткульта и Российской ассоциации пролетарских 22 писателей. Противостояние в значительной степени было основано на догматическом характере идеологических линий Пролеткульта и РА1111: если пролеткультовцы разрабатывали концепцию «чистой» пролетарской литературы, которая выносила суровый приговор забвения классическому

Самосюк Г. Н.Е. Лебедев - цензор М.Е. Салтыкова-Щедрина («За рубежом», «Письма к тетеньке») // Феноменология власти в сатире: коллективная монография / под ред. В.В. Прозорова, И.В. Кабановой. Саратов, 2008.

19 См.: Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и исторические попытки рецепции советской литературы. СПб., 1997; Окороков А. Октябрь и крах русской буржуазной прессы. М., 1970; Кучерова Г. Большевистская печатная пропаганда в войсках и тылу противника 1917-1920. Ростов н/Д, 1989; Привалова Е. В союзе с белогвардейской прессой. Американское бюро печати в Советской России. (1917-1920 гг.). М., 1990.

20

Одной из наиболее подробных коллективных монографий по данному вопросу является: Гачева А., Казнина О., Семенова С. Философский контекст русской литературы 19201930-х годов. М., 2003.

21 Об этом феномене 1920-х годов в российском литературном процессе было заявлено в книге: Пиксанов Н. Областные культурные гнезда: историко-краеведный семинар. М.; Д., 1928. Периодом же активного исследования провинциальной культуры уместно считать конец 1990-х годов. См.: Мир русской провинции и провинциальная культура. СПб., 1997; Русская провинция и мировая культура: Тезисы межвуз. конф. Ярославль, 1998; Провинциальная ментальность России в прошлом, настоящем и будущем: A.C. Пушкин и российское историко-культурное сознание. Самара, 1999; Провинциальный город: Культурные традиции, история и современность: По материалам науч. конф. «Культура русской провинции». М., 2000; Самара в контексте мировой культуры: Динамика культуры и художественного сознания. Самара, 2001.

22 Далее в тексте работы будет применяться сокращение РАПП. 8 эстетическому наследию 23 , то РАППовцы, впоследствии вышедшие победителями в битве идей, выдвигали лозунг «учебы у классиков», не принимая нигилистических воззрений оппонентов на опыт предшественников24. На фоне мировоззренческих баталий Пролеткульта и РАПП в тот же период разворачивалась деятельность огромного количества литературных групп, среди которых наибольший вклад в литературную борьбу 1920-х годов внесли: «Кузница», «Перевал», «Октябрь», ЛЕФ, «Серапионовы братья».

Литературная ситуация в Саратовской губернии складывалась совсем не по столичному сценарию. В марте 1918-го года был образован отдел искусств при совете народного образования25 Саратовского Губисполкома. Через несколько месяцев в его структуре появилась литературная секция (литературная коллегия), участники которой встали у истоков пролетарской литературы в Саратове. Создавая идеологический базис для новых периодических литературно-художественных изданий, сотрудники отдела искусств изучали журналы «Пламя», «Грядущее», «Творчество», «Рабочий мир», «Народное образование». Результатом работы секции стало проведение губернской конференции отдела искусств с 20 по 23 июня 1918

23 См. об этом: Горбунов В. В. И. Ленин и Пролеткульт. М., 1974; Горбунов В. Ленин и социалистическая культура. М., 1972; Бугаенко П. А. В. Луначарский и литературное движение 20-х гг. Саратов, 1967.

24 См. об этом: Шешуков С. Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов. М., 1970.

25 Кроме ряда секций, в составе Саратовского губоно существовал губполитпросвет, которым заведовал главный цензор губернии Ефим Борисович Шульман. По аналогии с Главлитом на территории региона действовал гублит, ведению которого подлежал «предварительный и последующий просмотр всей выходящей в губернии печати, не исключая реклам и объявлений, и всех драматических, концертных и.т.п. постановок. Этот просмотр имеет своей целью не только вести учет литературы и драматическим постановкам, по количеству и качеству каковых можно судить о степени роста и о направлении культуры страны, но и давать им то направление, которого требует рабочий класс, его задачи, его культура, борясь с извращениями его идей и с разглашением его тайн. Поэтому без разрешения Гублита какое бы то ни было печатание произведений, реклам, постановок, вечеров и.т.п. не допускается» (Цит. по: Весь Саратов: Альманах-справочник на 1925 год. Саратов, 1925. С. 336.). 9 го года, на которой была принята «Резолюция», напечатанная во вновь учрежденном журнале «Горнило» 26 . Основной мыслью программного документа было повсеместное внедрение искусства, поиск людей, имевших склонность к литературному творчеству.27

Литературная секция, будучи государственной структурой, стояла на позициях Пролеткульта, идеологические позиции которого в саратовском литературном процессе 1920-х годов были незыблемы. Первый пролеткультовский сборник «Взмахи» появился в региональной печати в 1919-м году. Впервые лучшие литературные силы губернии были объединены в одном издании: «Взмахи» напечатали стихи и рассказы В. ло

Александровского, А. Винокурова, В. Бабушкина . Основной темой «Взмахов» стали дифирамбы революции и ее вождям , что соответствовало эстетике первых лет существования советского государства.

В 1921-м году тональность выступлений в саратовской печати резко поменялась в связи с наступившим в Поволжье голодом. Многие ведущие литераторы, чья творческая судьба в эти годы была связана с Саратовом,

26

Этот литературно-художественный журнал, издававшийся в Саратове в 1918-м году, неслучайно становится одним из объектов исследования в диссертации: авторы, сотрудничавшие с «Горнилом», подвергали творческому переосмыслению вопросы революции и роли юношества в актуальной классовой борьбе.

Эта директива вполне соответствует тенденциям литературной жизни первых послереволюционных лет, отличительными чертами которой стали призыв ударников труда в литературу, становление и укрепление базы рабселькоровского движения. Подробнее см.: Елина Е. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов. Саратов, 1994; Литературные организации Саратова в 1920-е годы // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920-х годов / Под ]эед. Е.Г. Елиной, Л.Е. Герасимовой, Е.Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 11—21.

8 Творчество В. Александровского, А. Винокурова и В. Бабушкина впоследствии определило фон литературной жизни Саратова 1920-х годов. Перед этими пролетарскими авторами открылось широчайшее поле для творчества: их произведения регулярно печатались в центральных саратовских газетах, известно также несколько поэтических сборников А. Винокурова, выходивших в губернии отдельными изданиями.

См.: Первый сборник саратовского Пролеткульта «Взмахи» // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920-х годов / Под ред. Е.Г. Елиной, Л.Е. Герасимовой, Е.Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 22 - 58.

10 считали своим долгом откликнуться на постигшее людей бедствие30 : писатели выражали намерение мощью своего таланта обратить внимание жителей относительно благополучных регионов страны на гуманитарную

Л 1 катастрофу. Можно считать, что голод 1921-1922-го годов существенно изменил магистральную линию саратовских литераторов: восторженно-революционный пафос сменился трагическими репортажами, глубоко психологичными зарисовками жизни людей в голодающих районах. Соответственно менялось восприятие власти героями произведений -романтика первых послереволюционных лет уступила место тревоге; надежды на светлое будущее при советском режиме ушли в прошлое, а на первом плане оказались мотивы ликвидации моральных ценностей в угоду биологической возможности выживания в экстремальных условиях.

Хронику голода и других важнейших общественно-политических событий Саратовской губернии в 1920-е годы отслеживали крупнейшие газеты этого периода - «Известия Саратовского Губисполкома» и

3 2

Большевистский молодняк». Для того времени тираж периодических изданий был необычайно велик: «Известия» - 20-25 тысяч экземпляров в

33 день, «Большевистский молодняк» - 8-10 тысяч. Оба печатных органа

30 Голоду 1921-1922-го годов посвящена в частности значительная часть творческого наследия известных в столице литераторов, чья биография связана с Саратовской губернией, П. Орешина и Л. Гумилевского.

31 См.: Голод 1921 года в художественной литературе и публицистике Саратова // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920-х годов / Под ред. Е.Г. Елиной, Л.Е. Герасимовой, Е.Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 58 - 106.

32 Имеются в виду издания, выходившие в губернии дольше других. Возможности для появления разнообразных печатных органов в Саратовской губернии в 1920-е годы расширялись, однако это не обеспечивало стабильной жизни газетам. В частности, недолгой оказалась судьба многообещающего (первого в советской стране) издания для юношества «Детская правда». См. об этом: Галаган А. Саратов - родина первой детской газеты // Заря молодежи. 1970. 25 августа.

33 Подробнее см.: Власть и общественное сознание в саратовских газетах 1920-х годов («Саратовские Известия» и «Большевистский молодняк») // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920-х годов / Под ред. Е.Г. Елиной, Л.Е. Герасимовой, Е.Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 162 - 191; Бельков Р.В. Газетная и

11 издавались под эгидой высшего органа региональной законодательной власти, поэтому являлись главными ретрансляторами и интерпретаторами

34 директив советского руководства .

Как только последствия засухи в Саратовской губернии были ликвидированы, провинциальная литературная жизнь начала входить в привычное русло. В 1924-м году в соответствии с рядом директив верховной власти35 и по инициативе местных отделений Пролеткульта и литературной группы «Октябрь» была создана Саратовская ассоциация пролетарских писателей. Исследователи региональной литературной культуры отмечают, что САПП входила в структуру РАПП лишь номинально, фактически следуя параллельным идеологическим курсом с Пролеткультом36, не раз вызывая на себя огонь беспощадной критики на страницах журнала «На литературном литературная культура Саратова (на материале периодики 1920-х годов) Дисс. канд. филол. наук: 10.01.01, 10.01.10 Саратов, 2005.

34 Аналогичную оценку роли центральных газет давали советские идеологи 1920-х годов. Одной из первых статей, посвященных определению важности агитационной функции прессы, можно считать публикацию В.И. Ленина «С чего начать?». «Роль газеты, - писал Ленин, - не ограничивается одним распространением идей, одним политическим воспитанием и привлечением политических союзников. Газета - не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор». (Искра. 1901. № 4) В более поздней работе Я. Шафира (Шафир Я. Вопросы газетной культуры. М.; Л., 1927.) отмечалась необходимость скорейшего изучения читателя, классификации потребителей информации. Ставилась задача приблизить газетный язык к разговорному, чтобы облегчить процесс воздействия власти на массовое сознание. Свою концепцию газеты предлагали и идеологи ЛЕФа. Например, Михаил Левидов (формально не входивший в Левый фронт искусств, но поддерживавший его основополагающие установки) склонялся к мысли о том, что концепцию советской пролетарской газеты можно калькировать с «желтой» буржуазной. С точки зрения М. Левидова, важна была форма подачи информации - в частности, яркие и краткие заголовки и подзаголовки -содержание такой газеты могло быть любым, в том числе, и «пролетарским». См. об этом: Левидов М. Мысли вслух // Журналист. 1925. № 5. С. 41.

35 См.: О партийной и советской печати: Сб. документов. М., 1954.

36 Уместным представляется добавить, что в середине 1920-х годов в РАПП произошел серьезный идеологический раскол, из-за которого впоследствии одним из объектов критики РАППовцев стал крупный поэт и литературный критик Г. Лелевич (настоящее имя - Лабори Гилелевич Калмансон), который был подвергнут ссылке в Саратов за свои публичные высказывания о необходимости борьбы с писателями-«попутчиками». См. об этом: Шешуков С. Неистовые ревнители. М., 1970. С. 23; Г. Лелевич на страницах «Саратовских Известий» // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920-х годов / Под ред. Е.Г. Елиной, Л.Е. Герасимовой, Е.Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 152- 162. посту».37

Отличаясь самобытностью, саратовская литературная жизнь, тем не менее, не ушла в сторону от общих тенденций, характерных для всей страны. В середине 1920-х годов Саратов подхватил волну учреждения сатирических журналов38: под эгидой газеты «Известия Саратовского Губисполкома»39 открылись журналы «Клещи» и «Метла». 40 Несмотря на то, что концептуально эти издания были калькой с московских аналогов, содержание все же претендовало на оригинальность, поскольку выпуск сатирических приложений было доверено лучшим саратовским литераторам.41 Желающих поместить свои сатирические произведения оказалось так много, что редколлегии приходилось жестко и подчас довольно грубо отвечать рабселькорам42.

37 Саратовская писательская организация критиковалась в основном за невыполнение директив руководства РАПП. См. об этом: Литературные организации Саратова в 1920-е годы // Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920-х годов / Под ред. Е.Г. Елиной, Л.Е. Герасимовой, Е.Г. Трубецковой. Саратов, 2003. С. 11 — 21.

•5 о

К этому времени относится выпуск сатирических приложений к центральным газетам и отдельных юмористических изданий, среди которых выделяются «Крокодил», «Смехач», «Комар», «Перец». См. об этом: Солдаты слова // Рассказывают ветераны советской журналистики. Кн. 4. М., 1983.

39 Это обстоятельство позволяет говорить о высокой степени концентрации идеологии в провинциальной сатире: «Клещи» и «Метла», по сути, выступали от имени власти, поэтому по публикациям можно отследить главные вражеские мишени регионального руководства.

40 Подробнее об этом см.: Зюзин А. Саратовские сатирические журналы периода НЭПа // НЭП в истории культуры: от центра к периферии: сборник статей участников международной научной конференции (Саратов, 23-25 сентября 2010 г.) / Под ред. И.Ю. Иванюшиной, И.А. Тарасовой. Саратов, 2010. С. 302 - 307.

41 Например, редакцию «Метлы» возглавлял один из постоянных фельетонистов «Известий Саратовского Губисполкома» Леонтий Котомка (настоящее имя - В. Зеленский), «Клещами» руководил К. Панков, который в течение нескольких лет параллельно координировал работу редакционной коллегии официальной губернской газеты.

42 В газетах и журналах существовала рубрика, в которой редакции давали краткие (порой в два-три предложения) рецензии на присылаемые рабселькорами творения. В диссертации будут приведены сведения о подобных откликах как о фильтрах, позволяющих не пропускать в печать нежелательный, с точки зрения власти, информационный поток.

Отмеченные основные вехи литературной жизни позволяют говорить об ее четкой периодизации в 1920-е годы. Идеологические рамки эпохи «двадцатых» не совпадают с хронологическими43: анализируя саратовскую историко-литературную ситуацию, представляется логичным считать стартовой точкой исследования 1918-й год: в это время появилась первая творческая резолюция, напечатанная в журнале «Горнило». В качестве верхней границы саратовских «двадцатых» предлагается 1927-й год - год закрытия газеты «Известия Саратовского Губисполкома», определявшей в течение 10 лет политическую и культурную жизнь губернии.

1920-е годы как первый период становления молодого советского государства были связаны не только с литературной, но и с общественно-политической нестабильностью. Великая Октябрьская революция возвела на высшие государственные посты В.И. Ленина, М.И. Калинина, Л.Д. Троцкого и породила в этот период острейшую борьбу за верховную власть в стране. Народонаселение было обеспокоено последствиями Гражданской войны, особенно процессом перехода от политики «военного коммунизма»44 к НЭПу45. В Саратовской губернии эта трансформация воспринималась менее

43 Такой подход, в частности, применяется в работе Е.Г. Единой «Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов», где литературные «двадцатые годы» определяются как период между 1917-м годом (годом революционного перелома) и 1932-м (год коренного изменения литературной и политической жизни). Существуют и другие подходы к периодизации: например, в учебном пособии по истории отечественной журналистики для вузов его автор И.В. Кузнецов (Кузнецов И.В. История отечественной журналистики (1917 - 2000). Учебный комплект: Учебное пособие. Хрестоматия. М., 2002.) датирует окончание «двадцатых» в журналистике 1928-м годом, когда в связи с изданием ряда постановлений ЦК ВКП(б), в том числе «Об отделе партийной жизни «Правды», «О мероприятиях по улучшению юношеской печати», «О реорганизации радиовещания», «Об обслуживании книгой массового читателя» контроль власти над литературой и журналистикой стал тотальным.

44 Политика «уравнения», проводившиеся в 1918-1921-е годы, отличительными чертами которой стали милитаризация производства, свертывание товарно-денежных отношений. См. об этом: Кондратьев Н. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1991.

5 Новая экономическая политика, пришедшая на смену «военному коммунизму», открывала возможности для существования частного капитала, имела окончательной целью восстановление народного хозяйства после войны, предполагала замену

14 болезненно, поскольку пришлась на годы восстановления хозяйства после голода в Поволжье; НЭП в начале своей реализации трактовался саратовским обывателем как возможность свободно приобрести многие товары первой необходимости.46 Однако к середине 1920-х годов появилась тенденция к критике нэпманов47, заимствованная из московских сатирических журналов48. На протяжении изучаемого периода в прессе чаще всего встречаются портреты двух руководителей Саратовского Губисполкома - К.И. Плаксина и И.П. Ерасова. Первый возглавлял исполком в течение нескольких месяцев в 1921-м году, после чего уступил место Ерасову, хотя и при нем занимал в структуре губернской власти высокие посты. Принято считать, что К.И. Плаксин был смещен с должности вследствие тяжелых социальных последствий голода в Поволжье, вызвавших порицание со стороны верховной власти. Несмотря на эту неудачу, К.И. Плаксин не утратил доверия советского руководства и продолжал занимать весомые должности, в том числе, и в других регионах. С именем И.П. Ерасова связывают удачную реализацию НЭПа в губернии. И он, и К.И. Плаксин были коммунистами со стажем, стоявшими у истоков революционного движения, считались проверенными временем большевиками.49 Изучение различных аспектов литературно-журналистской ситуации 1920-х годов в настоящее время является одним из наиболее перспективных продразверстки продналогом. Восприятие НЭПа было неоднозначным вследствие усталости граждан от многочисленных экономических перемен и непонимания его основных положений. См. об этом: Голанд Ю. Кризисы, разрушившие НЭП. М., 1991; Голанд Ю. Дискуссии об экономической политике в годы денежной реформы 1921—1924. М., 2006.

46 См. об этом: Краеведческие чтения. Доклады и сообщения 4-6 чтений. Саратов, 1994.

47 В диссертации будут рассмотрены примеры журнальных характеристик, посвященных отношениям между пролетариями и нэпманами. Специализировались на этой теме сатирические саратовские издания «Метла» и «Клещи».

48 Закат советской сатирической журналистики совпал со временем свертывания НЭПа. См. об этом: Блюм А. За кулисами «Министерства правды». Тайная история советской цензуры. СПб, 1994.

49 См. об этом: Семенов В. Начальные люди Саратова. От первого воеводы до последнего первого секретаря. Саратов, 1998. исследовательских направлений. Почти 90-летний промежуток между изучаемым периодом и нашим временем позволяет объективно и беспристрастно подойти к накоплению и обобщению знаний о богатейшем литературном и журналистском наследии раннего советского государства. Более 20 лет прошло после краха СССР, демократическая волна 1990-х годов с развенчанием ряда мифов советской эпохи, с переоценкой устоявшихся в российском обществе характеристик крупнейших политических событий также стала достоянием истории, поэтому обращение к мотивам и образам власти в эпоху становления советского государства в 1920-е годы сейчас приобретает особую актуальность.

В настоящем исследовании впервые предпринята попытка провести комплексный анализ творческого осмысления власти саратовскими журналистами и литераторами 1920-х годов, вычленить типологию образов региональной и верховной власти в губернской прессе, выявить универсальность приемов создания портретов советских руководителей различного уровня в художественных и публицистических произведениях. Универсализм в изображении нэпманов, буржуа, религиозных деятелей позволил выявить газетные штампы, постоянные лексические константы, способы создания художественных образов врагов власти, а также вычленить характерный для губернской прессы мотив, связанный с негативным изображением деятельности волостных исполнительных комитетов. Все это определяет научную новизну работы. Объектом исследования стали газеты и журналы, выходившие в Саратовской губернии в 1920-е годы - «Известия Саратовского Губисполкома», «Большевистский молодняк», «Горнило», «Художественный Саратов», «Саррабис», произведения для детей, а также вошедшие в книжные сборники П. Орешина, А. Винокурова, Л. Гумилевского, а предметом - формы создания образов представителей советского руководства и его врагов, характеристики мотивов власти в художественном и журналистском тексте.

Цель диссертационного исследования - показать роль и функцию мотивов и образов власти в литературных и публицистических текстах; продемонстрировать универсальные методы изображения представителей власти, сравнить формы художественной интерпретации революционных перемен участниками рабселькоровского движения и известными литераторами. Такая постановка вопроса определяет следующие задачи работы:

1) структурировать литературно-публицистический материал, исходя из свойств образа власти;

2) выявить объекты художественной рефлексии рабселькоров и профессиональных литераторов в связи с различными общественно-политическими явлениями; 3) вычленить методы создания образов представителя власти и врага режима.

Методология исследования предполагает использование таких подходов, как комплексный анализ художественных и публицистических текстов в контексте литературно-общественной ситуации 1920-х годов, изучение мотивно-образной структуры литературных, паралитературных и журналистских произведений, сопоставительное исследование текстов, относящихся к различным видам творческой деятельности.

Теоретическая значимость предпринятого исследования определяется выявлением новых жанровых разновидностей литературных текстов 1920-х годов на газетной полосе вплоть до их ухода из области литературы в область паралитературы и в область газетной публицистики.

Результаты проведенной аналитической работы могут найти практическое применение при дальнейшем изучении отечественной литературы, журналистики 1920-х годов, а также в учебном процессе: в курсах лекций по истории отечественной журналистики и литературной критики, в спецкурсах по вопросам пропаганды и формирования

17 общественного мнения, истории журналистики.

Материалы диссертации прошли апробацию на научных конференциях 2009, 2010, 2011-го годов «Филология и журналистика в начале XXI века», III Международной научно-практической конференции «Современная филология: теория и практика». По материалам диссертации опубликовано 5 статей, в том числе 1 - в издании, рекомендованном ВАК.

Положения, выносимые на защиту:

1. Образы новой власти в литературе и журналистке Саратова 1920-х годов отличаются значительностью и конкретностью, воплощенной через показ таких человеческих качеств, как честность, чистота помыслов, благородство.

2. Мотив власти в детской литературе Саратова раскрывается через однолинейность трактовки революционных событий, примитивность композиционной структуры, заведомое устранение социальных противоречий, экспрессию, направленную на формирование четких идеологических установок.

3. Паралитература в газетном контексте Саратова 1920-х годов эксплуатирует некоторые черты фольклора, при этом отчетливо выражена вторичность этой группы текстов: требуемый властью пафос, назойливое декларирование идеологических оппозиций. Изображение власти в паралитературе отличается скупостью средств художественной выразительности, компенсируемой обилием восклицательных предложений, отрывочностью фраз, плакатностью письменной речи.

4. В прозе Л. Гумилевского мотив власти сопряжен с хаосом и социальным диссонансом. Конфликт обывателей и власти дан через разность идеологических горизонтов, отсутствие общих интересов, невозможность диалога.

5. Находясь под влиянием пролеткультовской поэзии, А. Винокуров и П. Орешин лишают понятие «власть» семантики, связанной с управлением

18 людьми. Власть в саратовской поэзии и прозе 1920-х годов - понятие абстрактное, обладающее космическим звучанием, насыщенное символикой дореволюционной морали, архетипическими мотивами, экспрессивной образностью. 6.

Саратовская журналистика 1920-х годов позиционирует себя как одна из ипостасей новой, справедливой, строгой, монолитной власти. Для саратовской журналистики этого периода характерна диалектика «власть центральная» - «власть губернская». В изображении главных героев центральной власти - В.И. Ленина и М.И. Калинина - используется идиллическая тональность, оценки, выдержанные в превосходных степенях, былинная образность. Аналогичные художественно-публицистические приемы используются в показе образов местной власти - И.П. Ерасова, К.И. Плаксина, П.А. Галанина.

7. Враги власти изображаются в саратовской периодике 1920-х годов с широким использованием сатирических форм (историческая параллель, средства визуализации, идеологические клише и штампы, педалирование оппозиции «противник и сторонник власти», вульгарное масштабирование справедливой власти и ее врага, символика смерти, застоя, роскоши) и жанров (фельетон).

8. В литературных произведениях, созданных в Саратове 1920-х годов, враг советской власти чаще всего ассоциируется с мотивом монархизма. Отмечается устойчивость мифологемы, связанной со снижением образов людей, симпатизирующих «царскому режиму».

Поставленная цель и задачи послужили инструментом создания структуры работы. Диссертационное исследование состоит из Введения, трех аналитических глав, Заключения и библиографического списка. В первой главе рассматриваются книжные издания для взрослых и детей, литературные материалы в газетах и журналах, в которых феномен власти подвержен художественному переосмыслению. Заметки рабкоров и статьи

Заключение научной работыдиссертация на тему "Мотивы и образы власти в художественных и публицистических текстах 1920-х годов"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В ходе представленного исследования творческое наследие саратовских журналистов и литераторов 1920-х годов было разделено на три относительно автономных категории. К первой были отнесены литературные и паралитературные тексты, в которых создавался образ власти или формировались характерные для ее изображения мотивы. Статьи профессиональных журналистов и рабселькоров, явившиеся откликами на те или иные общественно-политические преобразования, составили вторую категорию, а третья объединила литературу и публицистику, посвященную врагам советского режима. Такой подход к структурированию материала был обусловлен поставленными целями и задачами, связанными с дифференцированием восприятия власти различными участниками литературного процесса.

Роль и функции мотивов и образов власти варьировалась в зависимости как от уровня руководства, так и от степени художественного осмысления происходивших в обществе в 1920-х годах политических изменений. Представив в качестве отправной точки трехступенчатую иерархию советского руководства (власть верховная - местная - уездная) и исследовав в этом ключе литературные саратовские тексты, мы посчитали возможным вычленить еще одну ипостась власти. Рассмотренные нами произведения Л. Гумилевского, А. Винокурова, П. Орешина позволяют говорить о наличии монолитного и в то же время абстрактного образа, сочетающего в себе некоторые последствия революции, характерные изменения массового сознания, поэтапное становление народных представлений о перспективах страны и жизни на ее территории. Несмотря на то, что литературная власть в Саратовской губернии оказалась узурпирована Пролеткультом, литераторы, произведения которых оказались в фокусе научного интереса, не стремились к трафаретности текстов.

Наиболее ярким и противоречивым собирательный образ власти представлен в творчестве JI. Гумилевского. На саратовский период его насыщенной литературной жизни приходится время тяжелого, поэтапного и не всегда однозначного народного осмысления революции. Герои JI. Гумилевского - это крестьяне, преимущественно не понявшие сути политических метаморфоз и оказавшиеся вследствие этого на периферии властного интереса. Однако автор не стремится вынести революции приговор на основании однобокой и неприязненной трактовки властных перемен безграмотным сельским людом. К 1922-му году относится появление в саратовской печати романа JI. Гумилевского «Эмигранты», главными героями которого оказались советские интеллигенты, мечтавшие уехать за границу. Морально-этической основой охоты к перемене мест служило вовсе не неприятие пролетарской диктатуры, не смена культурных и политических парадигм, а именно непонимание сущности революции ее рядовыми солдатами, представителями пролетариата и крестьянства.

Саратовский литератор П. Орешин в своих поэтических сборниках, изданных в Саратове, нередко обращался к теме революции. Как показало изучение литературно-краеведческих материалов, именно его поэма «Степан

Разин» дала стимул для обретения прочных позиций архетипа бунтаря времен царского режима в губернской литературной традиции 1920-х годов.

Абстрактный образ власти обнаруживают и характерные для лирики П.

Орешина волжские мотивы. Автор часто обращается к революционной ситуации 1905-го и 1917-го годов, насыщая общественные настроения патриархального Саратова всеобщей социалистической романтикой. Орешин в годы своего творческого расцвета участвовал в агитационных кампаниях, публикуя стихи и сказы «на злобу дня», однако во многом его творческий портрет был лишен догматических, иногда вульгаризированных пролеткультовских черт. Творческая автономность Орешина от уникальной саратовской литературной ситуации обусловила оригинальное представление

188 образа власти. Понятие «власть» трактуется саратовским поэтом не как управление людьми, а как одна из форм общественной свободы и высшей социальной справедливости. Мотивно-образная конструкция произведений другого саратовского автора А. Винокурова позволяет говорить о всецело пролеткультовской рефлексии на тему власти. Винокуров является идеальным интерпретатором законов пролетарской культуры. В течение нескольких лет его активного творчества в стихах господствовал мотив огня и пожара, традиционный для поэтической эстетики первых послереволюционных лет. Власть рассматривается героями Винокурова как своеобразный инструмент восстановления народных прав на достойную жизнь. Параметры светлого будущего у лирических героев поэта во многих случаях обладают гастрономическими свойствами, то есть стабильность существования определяется в основном отсутствием нужды и голода. Сквозными мотивами в стихах А. Винокурова оказываются сюжеты, основанные на демонстрации способностей пролетария управлять сложными механизмами, во власти рабочего над новыми машинными технологиями. Эта характерная особенность не является новаторской, поскольку аналогичная сюжетная единица была смысловой доминантой программного для пролеткультовских поэтов сборника А. Гастева «Поэзия рабочего удара».

Выявленные стилистические черты творчества Л. Гумилевского, П. Орешина и А. Винокурова выходят на первый план как в их книжных сборниках, так и в журнальных и газетных публикациях. Произведения этих литераторов, которых в рамках диссертации мы относим к категории профессиональных писателей (в противовес рабселькорам), соседствовали в саратовской периодике 1920-х годов с паралитературными элементами: псевдофольклорными стихами, частушками, песенками, служившими в большинстве случаев наглядными иллюстрациями пользы той или иной властной реформы. Очевидно изготовленные по заказу представителей губернского руководства, стилизованные под фольклор паралитературные

189 тексты изображали власть исключительно в положительном ключе, а «народная» форма по сути позволяла директиве правительства мимикрировать под понятные неграмотному населению напевы и сказания.

Активно создавался положительный образ власти в детской литературе и журналистике. Оказавшись в определенном идеологическом вакууме, саратовские писатели-энтузиасты получили возможность пестовать новые формы творчества для детей вне идеологических рамок. Результатом свободы от догм становились довольно причудливые пролетарские сказки, в которых элемент художественного вымысла сводился практически к нулю, а основным мотивом оказывалась революционная реалистичность, борьба рабочего класса с сочувствующими монархизму. При этом изображающая власть детская литература не отходила от классических принципов создания текста для ребенка. В соответствии со сказочной эстетикой тиражировались положительные образы животных (собака, лошадь), которые в духе времени наделялись чертами угнетенных зарубежной буржуазией пролетариев. Рассмотренные в диссертации газетные материалы рабселькоров и профессиональных журналистов позволяют говорить о тенденциозном и многоуровневом изображении власти. Образ советского и губернского руководства в газетах был как абстрактным, так и соответствующим конкретным политическим персоналиям. Власть абстрактная для журналистов и рабселькоров была священным монолитом, свободным от критики, достойным аналогом угнетаемой на высшем уровне религии.

Ключевые исторические фигуры 1920-х годов Ленин и Калинин, а также председатели Саратовского Губисполкома Плаксин и Ерасов постоянно присутствовали на страницах газет. Секретари Губисполкома изображались в роли наместников Ильича, мудрых ретрансляторов и компетентных интерпретаторов директив верховной власти. Об этих персонах писали только профессиональные журналисты, в то время как творческий кругозор участников рабселькоровского движения не выходил за пределы цеха или

190 родного уезда. Заметки «народных корреспондентов» были преимущественно критическими и направленными против местного начальства. Аналогичным свойством обладали саратовские сатирические журналы «Метла» и «Клещи», в значительной степени калькированные с московских аналогов.

Широкое распространение в литературе и журналистике 1920-х годов получил образ врага власти. Культивирование персонажей, обладающих чертами оппонента режима, стало масштабным, поскольку понятие «враг власти» не имело четких идеологических горизонтов. К тому же к данной категории писатели и публицисты относили не только реальных исторических деятелей, но и негативные общественные явления. Произошедшее в Поволжье в 1921 - 1922-м годах гуманитарное бедствие породило огромное количество писательских откликов и создало один новый, не свойственный центральной прессе образ голода как врага власти. Безусловно, о неурожае в губернии писали и в Москве, но именно в саратовской литературе ужасный катаклизм был серьезно демонизирован вследствие шокирующего бытописания, особенно яркие образцы которого принадлежат перу Л. Гумилевского. Добавляло черных красок в образ голода как врага власти издание новых журналов, посвященных только социальному бедствию. Например, живописную и трагическую хронику голода вело издание с красноречивым названием «Черная година». В остальном портрет среднестатистического врага саратовской власти не отличался от собирательного образа оппонента власти верховной: под суровый публицистический прессинг попадали, прежде всего, нэпманы, чиновники среднего и низшего звена, растратчики, бандиты.

Что касается перспектив исследования, то необходимо выделить две магистральных линии продолжения работы. Далеко не все писатели, работавшие в 1920-е годы в Саратовской губернии, попали на страницы диссертации. Речь, прежде всего, идет о В. Бабушкине, имя которого

191 упоминается нами в связи с рядом литературных материалов в газете «Известия Саратовского Губисполкома». Необходимо отметить, что перу В. Бабушкина принадлежат как взрослые, так и детские произведения. В обозначенный период отдельные издания книг этого автора в Саратовской губернии не печатались, однако архив писателя позволяет говорить о том, насколько серьезный пласт его творческого наследия приходится на 1920-е годы. Безусловно, анализ природы и функции образа власти в произведениях В. Бабушкина представляется актуальным объектом научного интереса.

Перспективным представляется также аналитическое рассмотрение саратовской литературной критики сквозь призму рефлексии на тему власти. Затронутые в связи с творчеством Л. Гумилевского и П. Орешина литературно-критические выступления в местной печати дают отчетливое представление о том, что этот пласт литературной жизни в провинции, как и в целом в молодой советской стране, служил одним из способов воздействия на массовое сознание, проводя демаркационную линию между «своими» и «чужими» писателями.

И, наконец, среди многих возможных перспектив исследования следует назвать ту, которая касается способов изображения власти в саратовской литературной и газетной периодике следующего, принципиально нового этапа литературно-общественной жизни Саратова - конца 1920-х - начала 1930-х годов.

Список научной литературыБабкин, Сергей Вадимович, диссертация по теме "Русская литература"

1. Саратовского губкома РЖСМ. 1924- 1928.

2. Весь Саратов: Альманах-справочник на 1925 год. Саратов, 1925.

3. Винокуров А. Проломы. Стихотворения. Балашов, 1920.1. Горнило. 1918.

4. Гумилевский Л. Исторические дни. Рассказы. Саратов, 1922.

5. Гумилевский Л. Может быть. Рассказы. Саратов, 1922.

6. Гумилевский Л. Чужие крыши. Рассказы 1914 1924. М., 1991.1. Детская правда. 1919.

7. Дошкольное воспитание. 1917. № 1-2.1. Журналист. 1922 1926.1. Известия ВЦИК. 1926.

8. Известия Саратовского Губисполкома. Газета саратовского совета рабочих и красноармейских депутатов, Губисполкома, Губкома РКП, губсовета и оргбюро Нижневолжской области. 1918 1927. Клещи. 1924 - 1926. Метла. 1923.

9. Народное просвещение. 1922.

10. Новое знание. Журнал народного самовоспитания. 1919.

11. Орешин П. Как с вредителями огорода и сада бороться надо. Сказ в стихах.1. Саратов, 1925.

12. Орешин П. Радуга. М., 1922.

13. Орешин П. Родник. М.; Л., 1927.1. Правда. 1918 1924.

14. Приват Г. Воспоминания собаки Мускуби. М., 1924.

15. Пролетарская культура. 1919. № 9 10.193

16. Художественный Саратов. 1922.

17. Аристотель. История животных. М., 1996. Архипова А. Литературное дело декабристов. Л., 1987. Базанов В. Поэты-декабристы. М., Л., 1950. Бахтин М. Эпос и роман. СПб., 2000.

18. Белая Г. Дон Кихоты 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей. М., 1989. Беленькая Л. Ребёнок и книга. М., 1969.

19. Белецкий А. Избранные труды по теории литературы. М., 1964.

20. Белова Н. Последние могикане декабристско-пушкинского поколения.1. Саратов, 2009.

21. Бельков Р. Газетная и литературная культура Саратова (на материале периодики 1920-х годов) Дисс. канд. филол. н.: 10.01.01, 10.01.10 Саратов, 2005.

22. Блюм А. За кулисами «Министерства правды»: Тайная история советской цензуры. СПб, 1994.

23. Бонч-Бруевич М. Вся власть Советам. М., 1964.

24. Бугаенко П. А. В. Луначарский и литературное движение 20-х гг. Саратов, 1967.

25. Веселовский А. Историческая поэтика. М., 1989.

26. Вильяме А. О Ленине и Октябрьской революции. М., 1960.

27. Виноградов И. Вопросы марксистской поэтики: Избранные работы. М., 1972.

28. Волошинов В. Философия и социология гуманитарных наук. СПб., 1995.

29. Вопросы философии. 1990. № 6.

30. Выходцев П. Русская советская поэзия и народное творчество. М.; Л., 1963. Галин В. Интервенция и гражданская война. М., 2004.

31. Гачев Г. Жизнь художественного сознания. Очерки по истории художественного образа. М., 1972.

32. Гачева А., Казнина О., Семенова С. Философский контекст русскойлитературы 1920-1930-х годов. М., 2003.

33. Гиллельсон М. П.А. Вяземский. Жизнь и творчество. Л., 1969.

34. Го ланд Ю. Дискуссии об экономической политике в годы денежной реформы1921—1924. М., 2006.

35. Голанд Ю. Кризисы, разрушившие НЭП. М., 1991.

36. Горбов Д. Поиски Галатеи. Статьи о литературе. М., 1929.

37. Горбунов В. В. И. Ленин и Пролеткульт. М., 1974.

38. Горбунов В. Ленин и социалистическая культура. М., 1972.

39. Губернская власть и словесность: литература и журналистика Саратова 1920х годов / Под ред. Е.Г. Елиной, Л.Е. Герасимовой, Е.Г. Трубецковой. Саратов,2003.

40. Гумилевский Л. Судьба и жизнь. Воспоминания. М., 2005. Дементьев А. В.И. Ленин и советская литература. М., 1990. Деникин А. Поход на Москву («Очерки русской смуты»). М., 1989. Дети Гулага. 1918 1956. М., 2001.

41. Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и исторические попытки рецепции советской литературы. СПб., 1997.

42. Елина Е. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов. Саратов, 1994.

43. Жирмунский В. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. Заря молодежи. 1970 1971.

44. Землянский Д. М. И. Калинин как пропагандист и агитатор. М., 1960. Зоркая Н. На рубеже столетий: У истоков массового искусства в России 1900—1910 гг. М., 1976.

45. Кайда Л. Стилистика текста: от теории композиции к декодированию. М.,2004.

46. Кучерова Г. Большевистская печатная пропаганда в войсках и тылупротивника 1917-1920. Ростов н/Д, 1989.195

47. Колобаева Л. Концепция личности в русской литературе рубежа Х1Х-ХХ вв. М., 1990.1. Коммунист. 1967 1968.

48. Кондратьев Н. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1991.

49. Культура и искусство Поволжья: Межвузовский сб. науч. ст. Саратов, 2002. Кушева Ю. Гумилевский Лев Иванович (1890-1976) // Русские детские писатели XX века: Биобиблиографический словарь / Под ред. Г.А. Черной. М., 1998. С. 146-147.

50. Литературоведение как проблема. Труды Научного совета «Наука олитературе в контексте наук о культуре». Памяти Александра Викторовича

51. Михайлова посвящается. М, 2001.

52. Логинов В. Неизвестный Ленин. М., 2010.

53. Лотман Ю. О русской литературе. СПб., 1997.

54. Луначарский А. Статьи о литературе. М., 1988.

55. Лунц Л. Литературное наследие. М., 2007.

56. Мазепа В. Искусство: художественная реальность и утопия. Киев, 1992. Манн Ю. Диалектика художественного образа. М., 1987. Массовая культура на рубеже XX-XXI веков: Человек и его дискурс: Сб. науч. трудов. М., 2003.

57. Междисциплинарные связи при изучении литературы: Сб. науч. тр. Саратов, 2006. Вып.2.

58. Потебня А. Эстетика и поэтика. М., 1976

59. Привалова Е. В союзе с белогвардейской прессой: Американское бюро печати в Советской России. (1917-1920 гг.). М., 1990.

60. Реформатский А. Опыт анализа новеллистической композиции. М., 1922. Родов С. В литературных боях. М., 1926.

61. Русская провинция и мировая культура: Тезисы межвуз. конф. Ярославль, 1998.

62. Русские писатели в Саратовском Поволжье: Сб. очерков. / Под ред. Е.И. Покусаева. Саратов, 1964.

63. Семенов В. Начальные люди Саратова:. От первого воеводы до последнего первого секретаря. Саратов, 1998.

64. Сироткин В. Почему Троцкий проиграл Сталину? М., 2004.

65. Сушицкий В. Саратов в беллетристике: Библиогр. указ. / Под ред. А.П.

66. Скафтымова и В.А. Бочкарева. Саратов, 1934.

67. Томашевский Б. Теория литературы. М., 2002.

68. Тынянов Ю. Пушкин и его современники. М., 1969.

69. Ульянова М. Рабкоровское движение за границей и международная связь. М., 1928.

70. Фарбер Л. Советская литература первых лет революции (1917—1922). М., 1966.

71. Феноменология власти в сатире: коллективная монография / под ред. В.В. Прозорова, И.В. Кабановой. Саратов, 2008.

72. Ф1Л1А ЛОГОУ: Сборник научных статей в честь 70-летия профессора Валерия Владимировича Прозорова / Сост., отв. редактор проф. И.Ю. Иванюшина. Саратов, 2010.

73. Фрезинский Б. Писатели и советские вожди. Избранные статьи 1919 1960 годов. М., 2008.

74. Фрезинский Б. Судьбы Серапионов (Портреты и сюжеты). СПб., 2003. Цензура как социокультурный феномен: Науч. докл. Саратов, 2007. Черняк М. Феномен массовой литературы XX века. СПб., 2005. Шафир Я. Вопросы газетной культуры. М.; Л., 1927.198

75. Шешуков С. Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов. М., 1970.

76. Энциклопедия Саратовского края. Саратов, 2002. Ямпольский М. Беспамятство как исток (читая Хармса). М., 1988.