автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Мужские союзы в социокультурной традиции горцев Кавказа, XIX - начало XX в.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Карпов, Юрий Юрьевич

ВВЕДЕНИЕ

Глава

ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ РЕАЛИИ И РЕТРОСПЕКТИВЫ

1.1. О традиционной системе социализации .

1.2. Мужские объединения: Дагестан

1.3. Мужские объединения: горная Грузия

1.4. fcfy-жекие объединения: Северный Кавказ

1.5. Некоторые общие сюжеты и замечания.

Глава

МУЖСКИЕ СОЮЗЫ И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

В ГОРСКИХ ОБЩЕСТВАХ КАВКАЗА

2.1. Социально-политические аспекты традиционных обычаев

2. 2. Военный отряд и его предводитель ------.

2.3. Потестарные структуры и институты.

Глава

МУЖСКИЕ СОЮЗЫ В ОБРЯДОВО-КУЛЬТОВОЙ ЖИЗНИ

ГОРЦЕВ КАВКАЗА

3.1. Символы-атрибуты

3. 2. Ритуал

3.2.1. Ритуал С продолжение)

3.2.2. Ритуал (окончание)

3.3. Обрядовые игры

3. 4. Модели эволюции религиозно-культовой функции »»i»«»»««»»»»»«»»»«»!»«»»««»!*»*!*«!*» 3.4.1. Модели эволюции религиозно-культовой функции (окончание)

Введение диссертации1999 год, автореферат по истории, Карпов, Юрий Юрьевич

История развития общества, его эволюционирования от сравнительно примитивных форм к сложным социально-политическим системам во многом связана с функционированием некоторых универсальных общественных институтов и механизмов, проявлявших в конкретных условиях неповторимые черты своеобразия. В этом смысле всемирная история есть целостная картина множества частных отражений общих законов, выявление которых, в свою очередь, невозможно без анализа совокупности отдельных примеров. Сказанное характерно и для этнологических исследований, нацеленных на изучение тех или иных социальных феноменов. Здесь этническая, культурно-историческая среда обусловливает оригинальные формы выражения известного потенциала, содержание которых становится понятным через обобщение опыта вариантов. Число таких универсальных институтов и механизмов не ограничивается одним десятком. Интерес равно представляет их взаимодействие в масштабах разных уровней и такой же разноуровневый анализ отдельных явлений.

Надлежащее место в ряду универсалий отмеченного типа занимает институт мужских союзов, создававший действенные рычаги влияния на ход, а отчасти и направления общественного развития. Опыт изучения традиционных, а нередко и современных обществ Африки, Океании, А?ии, Америки показывает значимый вклад мужских союзов в формирование классовых и политических структур, выступавших в качестве проводников или катализаторов соответствующих процессов. В обществах со сложившимися классово-политическими системами ранних типов (древние Передняя Азия и Китай, античное Средиземноморье, ран-несредневековая Европа и др.) дериваты мужских союзов, тайных обществ исполняли функции неформальных судов, органов охраны порядка, военных дружин, корпоративных групп по выполнению хозяйственных работ и т. д. Наследие данной традиции прослеживается на материалах "этнографической эпохи", в том числе у народов Европы, Передней и Средней Азии, в порядке организации и отправления календарных обрядов, что при учете значимости этой сферы жизнедеятельности социума, позволяет предполагать былую активную включенность мужских союзов в культовую практику и такую же роль в "организации" его функционирования в масштабах макрокосма.

Под мужскими союзами принято понимать социальный институт, зародившийся в процессе разложения первобытного общества и ставший действенным средством утверждения в обществе мужского господства. Генетически мужские союзы связаны с мужскими домами позднеродовой общины, чьей задачей была социализация мужской молодежи. После возникновения мужских союзов такие общественные дома стали их опорными пунктами. С мужскими союзами непосредственно связаны тайные союзы (часто эти термины употребляются синонимично), обладавшие более сложной структурой и облекавшие свою деятельность таинственностью, нередко весьма условной [182, с. 238; 316, с.192-1963. Будучи включенными в сложную систему социальных связей, мужские союзы взаимодействовали с другими общественными механизмами и институтами. К числу таковых в первую очередь относятся половозрастная структуризация общественной среды, придававшая последней пластичность, жизнестойкость и динамизм, и община в ее различных вариантах, являвшаяся одним из главных системообразующих звеньев социальных моделей. Их взаимодействие отличала диалектич-ность, предполагавшая обоюдное влияние, динамика которого варьировала в зависимости от разных обстоятельств. Мужские союзы, с создаваемой ими широкой сетью межличностных корпоративных связей, в известном смысле противосталли связям кровнородственным, и это тоже оказывало глубокое влияние на жизнедеятельность общественной системы.

Предметом настоящей работы являются мужские союзы горцев Кавказа. Точнее даже говорить не об изучении мужских союзов как таковых , а об их месте и значении в социокультурной истории региона. Такая постановка вопроса позволяет избежать довольно умозрительных реконструкций неких проформ этих образований, что важно, ибо имею-пщхся в распоряжении современной науки материалов для полноценных реконструкций недостаточно. Так как в исследовании придется в основном оперировать материалами второй половины XIX - первой половины XX в. , очевидно, что речь может идти о дериватах указанного института, т. е. производных от ранее существовавших союзов -мужских объединениях, частично утрачивавших по сравнению со своими предшественниками свойства институциональности. Предпочтение структурно-историческому анализу функционально-исторического подхода в изучении явления делает обоснованной попытку определения роли мужских союзов в феномене местных социокультурных традиций.

Слагаемые этих традиций многочисленны и разнообразны. Их истоки правомерно видеть в памятниках археологических культур! эпохи бронзы и раннего железа, в особенностях исторической судьбы Кавказа, расположенного на стыке Европы и Азии, на перекрестке торговых путей, маршрутов походов завоевателей, трасс миграций народов. Корни традиций резонно усматривать в особенностях природно-географической среды и хозяйственно-экономических укладов жизни населения, в его предельной этнической пестроте и др. Но разнообразие истоков и многомерность самих традиций не сделали горный Кавказ в указанном плане эклектичной массой. Напротив, сторонние влияния органично воспринимались и адаптировались местной средой с ее собственным богатым наследием, так что в итоге сформировалось единое целостное явление, не нивелировавшее своеобразия локальных вариантов.

Отмеченное обстоятельство служит одной из причин выбора объектом исследования мужских союзов именно у горских народов Кавказа. Другая причина подобного выбора заключается в особенностях общественного устройства и быта, местного населения., сохранявшихся вплоть до XX в., при которых и мужские союзы/ объединения относительно долго удерживали свои оригинальные функции и оригинальный облик. Это существенно отличает социокультурные традиции горцев от традиций населения других частей региона, где, например, опосредованную связь с мужскими союзами имели цеховые "братства", бывшие в то же время предельно измененными новообразованиями. Б горской среде сохраняли значимость принципы половозрастной структуризации общественного пространства, немаловажное значение имели пережитки воєнно-демократического уклада и быта, наконец, сельская община оставалась самодовлеющей общественной системой. Все это не могло не отразиться на особенностях функционирования таких корпоративных структур, каковыми были мужские союзы.

Целью настоящей работы является изучение региональной специфики мужских союзов в контексте местных социокультурных традиций. В задачи исследования входит составление по возможности целостной характеристики данного института, при параллельном выявлении особенностей его локальных форм.

Цель диссертации определяет необходимость рассмотрения материалов в следующих аспектах:

- применительно к участию мужских союзов в процессах сложения потестарно-политических и классовых структур,

- их взаимодействия с другими значимыми общественными системами, в первую очередь с общиной и порожденными ею институтами,

- относительно связи мужских союзов с культовой практикой местного населения, как традиционной, так и видоизмененной в условиях нового времени,

- позднейших трансформаций данного института в плане выявления их закономерностей.

Решение поставленных задач и достижение соответствующей цели позволит вполне конкретно обозначить один из факторов, определявших, а отчасти и в настоящее время продолжающих влиять на особенности социально-политической истории народов, проживающих в горной зоне Кавказского региона. Апелляция к современности в данном случае не условна. Знание основных закономерностей функционирования социальных институтов и механизмов традиционных обществ позволяет более объективно подходить к оценке явлений, имеющих место в жизни современного общества, тем более в среде, отмеченной сохранением тех или иных черт традиционности. Не случайно модели ныне действующих или складывающихся в регионе общественных структур, лежапре в их основе принципы, формы идеологического обеспечения и сопутствующий антураж вызывают исторические ассоциации, а порой и аналогии. Отмеченное определяет актуальность выдвигаемой в диссертации проблемы. тк * А

Тема мужских союзов для этнологии (социальной антропологии) является традиционной проблематикой. Достаточно упомянуть ставшие классическими труды Г. Шурца, Г. Уэбстера, Ф. Бет-Томпсона и др. В отечественной науке она плодотворно исследовалась Г. К Снесаревым на среднеазиатских материалах. Не нова она и для кавказоведения.

Впервые данная проблематика была обозначена в наблюдениях за общественным бытом хевсур, произведенных в конце 1920-х гг.

В. А. Гурко-Кряжиным. В работе этого автора [110] промелькнуло сравнение общественных клубов-"говорилен" с мужскими домами народов Океании. Исследователь обозначил вопрос об их историю-типологическом соответствии, но дальше провозглашения тезиса не пошел. Развил его другой ученый - Марк Осипович Косвен, активно изучавший социокультурные аспекты архаических обществ как таковых и одновременно хорошо знавший кавказскую действительность недавнего прошлого. Перу М. О. Косвена принадлежит статья о кунацнпй (доме для гостей) С2113. Использовав большое количество сравнительных материалов, он убедительно обосновал типологическое и функциональное тождество первоначальной формы кунацкой с классическими вариантами мужских домов, а также наметил основную линию ее эволюционирования. фугой значительной вехой в изучении данной проблематики стало составленное видным кавказоведом Евгением Михайловичем Шиллингом описание социальных институтов батирте, чине, гулала-ану-бунон в дагестанском селении Кубачи [412]. В местной традиции "союз неженатых", союз богатырей-воинов представлены не в качестве известных лишь по преданиям и воссоздаваемых лишь с помощью сравнительно-исторического анализа общественных структур, но как реалии, дожившие едва ли не до современности, активно влиявшие на социальные процессы и предопределившие многие стороны общественной жизни. Собранные Е. М. Шиллингом материалы говорили сами за себя, они со всей отчетливостью обозначили наличие в традиции народов Кавказа развитых форм мужских союзов. Но уникальность кубачинских материалов имела и иную грань, а именно "местечковую" уникальность на региональном фоне. Правда, в последующих экспедициях у даргинцев и андийцев Шиллинг фиксировал общественные структуры, близкие куба-чинским [411], но обобщенной картины на эту тему, хотя бы в рамках Дагестана, ему составить не удалось. Лишь спустя годы начали комплектоваться сведения, собранные в разных уголках Страны гор, о явлениях, имеющих отношение к мужским союзам.

Это материалы Е А. Дибирова по народной физической культуре и спорту [125,126,127,1283 и А. Г. Булатовой по традиционным праздникам и обрядам С 70, 71, с. 113-1343, в которых прямо или опосредованно представлены характеристики мужских объединений в Дагестане и произведен их первоначальный анализ. Небольшие статьи по данной проблематике были написаны Б. И Егоровой, А. К Исламмагомедовым, С. А. Лугуевым [132,159,2333, ей же С. Е Гаджиева уделила особые страницы в своей книге о семье у народов Дагестана в XIX - начале XX в. [90, с.115-1193. В работах по традиционному общественному быту [160,234,235,294 и др. 3 также содержатся сведения, имеющие отношение к указанной теме.

В историко-этнографическом изучении других регионов Кавказа настоящая проблематика почти не затрагивалась. Исключение составляет Армения, где мужским возрастным группам в местной социокультурной традиции поздней исторической поры адресовано обширное исследование Л. В. Варданян [743. Эти же явления у осетин, но в более пространном контексте рассматриваются в книге А. Р. Чочиева [3973. Хевсурскому сапехно (упомянутому выше клубу-"говорильне"), именно как реликтовой измененной форме мужского дома, посвятил в свое время диссертационное сочинение Г. "Чачашвили [3843. Вместе с тем, ценная информация, проливающая свет на многие аспекты функционирования мужских объединений в XIX - начале Ж в., содержится в работах В. В. Бардавелидзе [37,38,39,403, Б. X. Бгажнокова [ 44,453, а А, Брегадзе [633 , Б. А. Калоева [ 172,1733, М. Б. Канделаки [ 1753, А. С. Кишева [2003, 3. А. Мадаевой [2453, 0. Л Макалатия [247,2483, С. ХМафедзева [260,261,2623 , И. Е Саидова [3143, Г. Тедорадзе [ 3363 , В. С. Уарзиати С 355,3563, Г. Д. Чиковани [ 391,392,3933,

Ж, Г. Эриашвили С 427,428] и др., направленных на изучение бытовой, обрядовой и т. п. культуры населения горных районов Кавказа.

Работы подобного плана стали одной из основ фактологической базы настоящего исследования. Другим ценным источником для изуче-. ния означенной проблематики являются материалы, содержащиеся в сочинениях просветителей народов Кавказа XIX в., больших знатоков местных традиций и обычаев - М. Абаева С 33, С. Т. Званбы С1391, А. Г. Кешева С1861, С. В. Кокиева С208], А. Омарова [279,280], Хан-Ги-рея Е3723; в кавказской периодике второй половины XIX - начала XX в.

В круге использованных архивных материалов особо выделяются неопубликованные статьи Е. Е Шиллинга и Л. Б. Шнек (Рукописный фонд Института истории, археологии и этнографии Дагестанского филиала РАН, Архив Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого РАН), содержащие информацию, собранную авторами в экспедициях 1940-х гг. по Дагестану, полевые дневники поездок Е. Е Студенецкой в Карачай, Балкарию, Северную Осетию (1930-е - 1970 гг.; Архив Российского этнографического музея), диссертационные работы М. А. Агларова и С. А. Лугуева [445,462], освещающие различные аспекты функционирования мужских объединенией у андийцев и лакцев преимущественно на основании полевых наблюдений исследователей.

Мною также осуществлялся сбор материалов по означенной проблематике во время экспедиций в Дагестан, Чечню, Ингушетию, осуществленных в период с 1981 по 1990 гг. Они были обобщены, изложены и проанализированы в нескольких статьях [186,187,190,192,193] и монографии ("Джигит и волк. Мужские союзы в социокультурной традиции горцев Кавказа". СПб. ,1996).

Настоящая работа посвящена исследованию конкретных форм функцианирования мужских объединений в социальной практике горцев Кавказа позднего исторического периода, их влияния на протекание глобальных общественных процессов в местной среде, закономерностей складывания тех или иных типов корпоративных сообществ и их эволюции в измененных условиях нового времени. Предваряя изложение материалов в означенных ракурсах, кратко охарактеризую социокультурный фон, в условиях которого мужские союзы обрели жизнеспособность, и выскажу несколько замечаний о закономерностях общесоциологического порядка, вводивших данный институт в орбиту действенных общественных явлений.

А А А

Человеку, даже поверхностно знакомому с Кавказом и кавказцами, не составит большого труда дать пояснения к образам горца и горянки. "Он" - горяч, порывист, смел и чрезвычайно щепетилен в отношении собственного имени. В эталонном варианте мужчину именуют джи-зитом - термином не вполне ясного происхождения, но однозначного и общепонятного содержания. "Она" - скромна, часто застенчива, домовита, ее роль - быть достойной спутницей героя. Образы как бы несут в себе разные заряды потенциала одной культуры, дополняя и уравновешивая друг друга. Показателен в подобном плане горский обычай, в соответствии с которым женщина способна остановить борьбу двух враждуюпщх групп мужчин, даже если она достигла апогея. Для этого она бросает между дерущимися свой головной платок или только угрожает сделать это.1) Выступая в данном случае миритель-ницей мужчин, женщина в конкретной ситуации реализует предписываемую ей биологической и социальной природой роль хранительницы мира, стабильности, а соответственно и процветания собственного дома, домов своих родных и соседей, составляющих "ближний" мир социума. В иевестном смысле, ее действия выражают энергию "благополучной стагнации", предполагающей наличие крепкого дома, с большим хозяйством и семьей. Иная энергия, точнее, иной ее заряд заложен в мужчине. Рамки дома ему тесны. Он не может в них поместиться. Он вечный воин, странник. Его амплуа - герой, удалец. Взаимоотношения полов строятся на комплиментарной основе. При выборе невесты молодой человек, обращая внимание на внешние данные девушки, нередко предпочитает им свойства домовитости. В свою очередь ни одна уважающая себя горянка не выйдет замуж за человека, не зарекомендовавшего себя отважным воином, не завоевавшего доброго имени.

Жесткое разграничение мужских и женских ролей в жизни общества имеет глубокие корни, в том числе биологические. Согласно выводам В. А. Геодакяна, двуполая структура биологической популяции вида явилась важным эволюционным преобразованием в мире природы, обеспечивавшим большую пластичность вида. В подобной структуре женский пол ориентирован на сохранение выработанной генетической информации, тогда как мужской реализует тенденцию изменчивости, в большей степени способен к выработке новых видовых свойств и признаков Е103, с. 105-108]. Функции полов в этом случае дополняют друг друга, действуя параллельно и гарантируя жизнеспособность вида. Аналогичное свойство переносится и в диалектику половых различий поведения. В животном мире модели поведения самок и самцов также строятся по принципу параллельности. У приматов самки образуют коалиции для защиты "друзей" и родственников, а самцы - для достижения более высокого "социального" положения в группе. При этом отсутствует сколь-либо значимо выраженная тенденция к доминированию мужского пола над женским на внутригрупповом уровне £86, о. 721.

Половой параллелизм биологического уровня переносится в общественную среду. Здесь он преимущественно воспринимается как естественная, природная данность, хотя в новых условиях его социальная обусловленность гораздо более значима. Степень выраженности различий поведения лиц разного пола определяется параметрами конкретной общественной модели, ее социальным, культурным и экономическим базисом. По мере эволюционирования общества, развития сложного механизма классои политогенеза значение полового параллелизма уменьшается и маскулинное начало выходит на первый план. Фиксируется это не только по внешним показателям С102, с. 91]. Однако параллелизм не исчезает, он обретает новый облик, новые оттенки содержания, которые поддерживают целостность и пластичность социальной модели.

Системные связи первичного социума, базирующиеся в том числе на дифференциации полов, представляют собой схему, в которой микрокосм женщины составляют ее собственные дом и очаг, для представителей же мужского пола таким микрокосмом служит община в целом. "Мужчины создают корпоративность, целостность первичного социума, в то время как женщины придают ему структуру, внутреннюю дискретность, а тем самым и способность к сегментации и развитию" [105, о. 154 - 155]. По мнению R К Гиренко, оппозитом индивидуальным (женским) жилищам выступает бытующий во многих культурах так называемый мужской дом, служащий материальным воплощением корпоративности мужской части населения первичного социума [105, с. 179].

Для традиционных социальных моделей чрезвычайно большое значение имеет и другая шкала структурированности, выраженная критерием возраста. Последний работает на уровнях индивидуальном и групповом. В силу особенностей функционирования системных связей, возраст индивида определяется преимущественно через его отношение к данному критерию, фиксируемому на групповом уровне. Реальный, биологический возраст часто несет подчиненную нагрузку по отношению к возрасту социальному, который лежит в основе образования социально значимых корпоративных групп, состоящих из лиц, физически готовых к общественной деятельности. Чаще всего критерием социального возраста является вхождение индивида и его группы в возрастную систему через инициацию, что служит признаком социальной зрелости [169, о. 73-74; 170, о. 60-61]. Инициация формально определяет возрастную группу, придает ей конкретный социальный статус в структурированном общественном пространстве. Через нее происходит окончательная самоидентификация индивида относительно окружающего его мира, других членов общества, признание последними позиции инициируемого.

Однако возрастные категории в жизни общества не имеют самодовлеющего значения. Их реальное положение - во взаимодействии с критерием пола. В корпоративных группах эти принципы интегрируются.

Изначально присущая социальной модели поведения мужского населения специфика делает более дееспособными в микрокосме общинного и надобщинного уровней мужские корпоративные группы. Среди принципов их формирования должное место занимает критерий возраста, сегментирующий мужское сообщество и дифференцирующий мужские роли и функции. Жэнские группы, складывающиеся в системе общинных связей с учетом того же возрастного фактора, обычно менее значимы. Их внешняя схожесть с мужскими группированиями, дублирование структуры и функций последних часто объяснимы подражанием. Специфика хозяйственно- экономических, общественных, культурных функций двух частей социума, разделенных по признаку пола, не делает их равноценными в системе общественных связей, так же как и до конца внешне подобными друг другу, функционально равнозначными по отношению к целостной системе общественных связей. Схожие мужские и женские институты обычно выступают выражением параллелизма двух миров в рамках социального макрокосма - мира мужчин и мира женщин.

Взглянув с этих позиций на социокультурную диалектику пола в модели организации жизнедеятельности горцев Кавказа, мы без особого труда обнаружим проявление отмеченных принципов. Причем в традиции кавказцев дихотомия мужского и женского начал выражена предельно отчетливо и первому придается доминантное положение, по крайней мере внешне.

Для ориентации и измерения окружающего пространства, как и социума, наряду с такими системами координат, как "верх - низ", "правое - левое", "плохо - хорошо" и т. п., столь же значимой оказывается координатная ось "мужской - женский". В соответствии с ней моделируется окружающая среда. Так, у хевсур правая сторона от очага считалась мужской, а левая - женской. Женщина не должна сидеть на мужской половине, иначе мужчину покинет его божественный покровитель. Отдельно располагались мужские и женские места для сна, причем появление женщины на мужском ложе могло разгневать покровителя дома. Мужчина нередко питался отдельно от других членов семьи, а его пища имела существенные отличия. Убой скота и приготовление блюд из мяса были прерогативой мужчины.

Вообще, в женщине, по оценкам мужчин, заключена некая сакральная нечистота, некое зло. "Церковь осквернена, если в нее войдет женщина. Ей разрешено входить лишь в придел, никак не дальше. Она сама сознает, что . не чиста и что образ (божественный покровитель. - Ю. К.) не вынесет ее присутствия". Дело доходило до умерщвления младенцев женского пола, что, по убеждениям сванов, вознаграждалось рождением сыновей [35, 0.45-46; 247, с. 112,114-1153. 2) Ситуация могла быть и не столь конфликтно-драматической, но внешнее предпочтение явно было на стороне мужчин. Совершались особые умилостивительные обряды с целью обеспечить мужское потомство. Для этого же женщины носили специальные амулеты. Соответственно появление на свет ребенка мужского пола если и не сопровождалось ликованием, то уж, по крайней мере, отмечалось по возможности пышно. Хевсурская поговорка гласила: "Как бычку надо давать больше молока и больше ухаживать за ним, так и мальчик должен быть окружен большими заботами, видеть больше радости". Подобная установка, как правило, реализовалась. Девочку мать кормила грудью до 1 - 2, тогда как мальчика - до 3 - 4, а нередко и 6 - 7 лет.

Дихотомия мужского и женского начал имела и конкретные символические выражения. У народов Западного Дагестана различаются сроки наречения именем и первого укладывания в колыбель мальчиков и девочек С211а, с. 62-633. По представлениям горцев Восточной Грузии, мужскому началу соответствовали светлые тона, белый цвет и мир живых, тогда как женскому - темные тона, черный цвет и мир мертвых С176, с. 37]. Могила для женщины нередко делалась немного глубже мужской, могло быть различным и количество саванов, надеваемых на покойников в зависимости от пола. Эти данные опосредованно соотносятся со сведениями античных авторов об обычаях колхов, согласно которым местные жители мужчин хоронили на деревьях, женщин же зарывали в землю [228, о. 283,2923.

Список примеров аналогичного разграничения мужского и женского миров в традиционной культуре горцев Кавказа без труда можно продолжить. Однако ограничусь приведенными, так как другие будут упомянуты позже. В настоящем случае важно подчеркнуть, что диспозиция мужского и женского начал далеко не всегда характеризовалась жестким противопоставлением. В целом резонно говорить об их взаимодополняемости, формировавшей гибкую, а через это и жизнеспособную общественную модель.

В то же время гибкость не исключала обретения одной из сторон приоритетных позиций, своеобразного лидерства. Довольно медленные темпы эволюции общественных отношений в местной среде способствовали консервации патриархальных устоев быта. В условиях, когда при ограниченности земель военные экспедиции в соседние районы обеспечивали заметный процент необходимых ресурсов жизнедеятельности, сохранялись пережитки военно-демократического уклада, естественна ситуация, при которой лидерство принадлежало мужчинам, мужскому началу. Мужские сферы деятельности, статус мужчины-воина, удальца, джигита обрели чрезвычайную престижность. Это приводило к нарушению своеобразного паритета между полами, их общественных функций в структуре социальных связей.

В данной связи вспомним легенды об амазонках, которые, согласно античным авторам, жили где-то на Кавказе. Сообщества женщин-воительниц, социокультурная модель которых была однозначно смещена из оригинальной женской сферы и уподоблена мужским братствам, очевидно не только плод фантазии. Легенды, схожие с античными, до настоящего времени бытуют в горных районах Кавказа. Так, чеченские воительницы-мекшри обязаны были делать все, что запрещалось обычным женщинам: носить мужской головной убор, пользоваться оружием, ездить верхом Е375, с. 23-243. Примеры "амазонства" в конце XIX - начале XX в. были известны в Дагестане, в горных районах Грузии (ср.: "девушки одевались в мужское платье и занимались исключительно мужскими делами" или - "некоторые из девушек "моцминдари" отказывались даже принадлежать своему полу, одевались в мужское платье и вооруженные являлись на собраниях, кутежах и проч. словом, вели себя положительно как мужчины. ") [378, с. 132; 447, л. 153.3)

- 18

В подобных фактах, даже признавая известные последствия их фольклоризации, нельзя не усмотреть таких важных моментов, как притягательность образа воина в социокультурных приоритетах, попытки копирования представителями женского мира специфических мужских ролей в собственной среде, наконец, относительную лояльность общественного мнения к указанным действиям женщин. Примечательно отсутствие прецедентов обратного порядка, т. е. восприятия мужчинами женских функций и ролей. В этом правомерно усматривать избирательность подхода к оценке разграничения полоролевых функций двух частей коллектива, в чем-то близкую имущественно-правовой ранжированности. Узаконение подобной расстановки оценок могло произойти в условиях действительно особого значения мужских полоролевых функций в обеспечении жизнедеятельности общества, а впоследствии и придании им специфического семантического статуса. При подобных обстоятельствах практически все сферы деятельности мужского населения актуализировались особо, что предполагало возможность сложения специфических институтов, выражавших внутренний потенциал общественно-исторической эпохи.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Мужские союзы в социокультурной традиции горцев Кавказа, XIX - начало XX в."

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мужские союзы известны в различных концах Ойкумены, Многое сближает между собой их региональные варианты - вплоть до атрибутики и аксессуаров, В традициях народов, территориально крайне удаленных друг от друга символами подобных союзов, их прародителями и одновременно образами перевоплощения их членов во время ритуалов и иных действ, как правило, становились животные, наделенные особыми свойствами и качествами, и, возможно, чаще других -бесстрашный волк. Члены союзов облачались в звериные шкуры, надевали маски, наводившие страх на окружающих, пользовались непонятными для остальных языками, а с посторонними, женщинами, вели себя агрессивно. Их братства жили строго регламентированной жизнью, порядок которой предъявлял к каждому жесткие требования. Социальные, идеологические приоритеты культивировали эталонную модель поведения, В развивающихся и развитых классовых обществах средневековья восприемниками данной модели стали рыцарские братства, придавшие ей утонченные этикетные ширмы Сем,: 184, 282, 3773, При утрате мужскими объединениями прочих социорегулирующих функций их позднейшие модификации сохраняли за собой прерогативу отправления календарных обрядов, т, е, весьма активного воздействия на ход и ритм жизнедеятельности социума,

Сколь ни различаются между собой мужские союзы островитян Меланезии, жителей африканских саванн, североамериканских прерий, передней среднеазиатских оазисов и городских центров, а также варианты таковых в поздней европейской традиции - всех их объединяет связь с оригинальной первоосновой. Сопоставление, сравнительно-исторический анализ вариантов располагают их в векторной цепочке эволюционного развития, отмеченного начальной прогрессирующей мобильностью, смененной б последующем регрессом основных структур и механизмов. Какое же место в кроне подобного эволюционного древа занимает горско-кавказский опыт? Обладает ли он сколь-либо выраженной особенностью, и если да, то в чем ее причины9

При чтении работы должны были обратить на себя внимание композитные соотношения материала по различным зтнотрадициям региона, вариативность их социологической и культурологической объемности и полновесности, "Пальма первенства" явно принадлежит Дагестану, Даже отстраняясь от экстраординарного опыта истории мужских союзов в Кубачах, мы не сможем не признать, что наиболее Функционально развитая модель исследуемого социального феномена в масштабах региона отмечается в традициях жителей Страны гор, И для этого, очевидно, имелись причины.

Уровень социально-экономического развития горных районов Кавказа к порогу нового времени и на протяжении этого периода в целом был одинаковым, Он характеризуется становлением феодальных отношений при сохранении важного значения патриархально-родовых институтов, Феодальные структуры, наиболее полно развившиеся в Кабарде, части Осетии, примерно на половине территории Дагестана, также несли зримые отпечатки этого наследия. Функционирование в подобных условиях мужских объединений представляет примеры их включения в классовые структуры, вплоть до адаптации последними. Явления, сохранявшие оригинальность форм, известны, как правило, вне границ ханств, княжеств и т, п.

Общественная среда бытования основных вариантов мужских объединений была отмечена значимостью сельской общины и семей-но-родственных институтов, трансформировавшихся из постродовых. Пример Дагестана, где система сельски-общинных связей в масштабах горной зоны Кавказа являлась максимально устоявшейся и развитой

- 336 ср.: абсолютное преобладание полигенных поселений» классическая для Кавказа модель межобпщнных объединений - "вольных" обществ), а равно наибольшее развитие получили мужкие корпоративные группирования, позволяет располагать данные факты в одной плоскости и говорить о взаимосвязи корпоративных структур обоих типов. Настоящий пример обретает выразительность при сравнении с другими областями и зтнотрадициями региона» Вместе с тем излишне большого значения указанному фактору придавать все-таки не следует, ибо общий социально-исторический фон во всем регионе был схожим» везде сельски-общинным структурам принадлежало ведущее значение» В рассматриваемом аспекте не ощущалось явных различий и между обществами, связанными с древней земледельческой традицией и выросшими в результате органического взаимодействия традиции земледельческой и скотоводческо-кочевой. Одним словом, местные факторы не являются решающим аргументом в определении причин наблюдаемых различий. Поэтому резонно апеллировать к фактору внешнему, ко не ограниченному рамками поздних влияний и заимствований.

Регулярно приводившиеся в предыдущей главе отсылки к сравнительным материалам по народам Европы, и в первую очередь Балкан, могут интерпретироваться в контексте глубинных ареальных связей, архаического социокультурного наследия» Косвенных оснований для этого достаточно.

Наиболее древний пласт связей датируется 5-м тысячелетием до н, э. и отразился в активном взаимодействии языков протоиндоевропейского и протосевернокавказского. Последнее определяется существенными лексическими заимствованиями протоиндоевропейским языком из словарного Фонда протосевернокавказского» Характер заимствований позволяет строить предположения не только о культурных контактах их древних носителей, но об отношениях субстратного порядка

331, о, 152 - 1541, Проводимые в настоящее время историко-лингвистические исследования древней Передней Азии констатируют также родство севернокавказских языков с хуррито-урартским и хаттским языками и соответственно культурные связи их носителей [130; 141], Кавказско-индоевропейские и уже - кавказско-европейские связи и контакты в эпоху бронзового века, в 4 - 3-м тысячелетиях до н, з= , Фиксируются на археологическом материале массового порядка, свидетельствующем "о поразительной близости" изделий с Кавказа, из Центральной Европы, с Балкан, т, е, на всей территории циркумпон-тийской зоны. Это дает основания говорить "об установлении ареаль-ных контактов между группами, далеко не всегда генетически родственными, но территориально сближавшимися вплоть до взаимопроникновения и влияния друг.на друга в течение продолжительного времени", об ареальной интеграции, имевшей "значительные последствия экономического, культурного, этнического, общеисторического характера", Связь Кавказа с европейскими регионами осуществлялась северным - степным и южным - анатолийским путями. Роль Анатолии не ограничивалась посредническими, связующими функциями, так как сама она оказывала интенсивное культурное влияние на сопредельные регионы [263, о, 10 - 32],

На этом фоне параллелизм рассмотренных аспектов мифологического и социокультурного наследия индоевропейцев и народов Кавказа обретает новое звучание. Так, изображение ритуальной процессии в волчьих масках и шкурах на кубке эпохи бронзы из Южной Грузии -редчайшее свидетельство древних культов и ритуалов - частично утрачивает свою уникальность при сопоставлении с данными о традициях древних хеттов, В "царских" ритуалах хеттов устраивались "звериные" пляски, в которых принимали участие "волчьи", "собачьи", а также "медвежьи" и "львиные" люди. Волк играл особую роль в вереваниях хеттов, выступая в качестве воплощения сакральных качеств. Волк и волчья стая олицетворяли единство и всеведение С 26, о. 34 -35; 96, о, 4933, Те же истоки имеют представления об оборотничест-ве, поздние яркие образчики которого широко представлены у народов Европы, часто в контексте традиции мужских, воинских братств.

Вместе с тем культ волка присущ не только древним и средневековым индоевропейцам. Культурные традиции кочевников тюрко-монголов являют пласт верований аналогичного порядка. Это возведение волка/собаки в статус тотемного животного, прародителя народов и отдельных родоплеменных групп, связь с солярным культом, наделение разнообразными апотропейнымн функциями, наконец, соотнесенность с "мужским миром", в связи с чем волк рассматривался как "олицетворение ыуж кой части коллектива" [см,: 52, т, 1, с, 214 - 221; 297, о, 136 - 142; 304, о, 183; 318, о, 174 - 175; 344, с, 12 - 33; 359, о, 68 - 73 и др, 1,

Кавказский мир с присущими ему представлениями о данном сакра-лизованном животном располагается между этими традициями. Только ли территориально? В литературе, касающейся указанных сюжетов, отмечается сходство мевду индоевропейской и южнокавказской (картвельской) традициями [96, о, 4961, Действительно, грузинские материалы - археологические, фольклорные, этнографические - представ-, ляют соответствующие сюжеты наиболее ярко и комплексно. Но ограничение темы, связанной с образом волка у кавказских народов, лишь ее закавказскими (картвельским) вариантами, неоправданно. Она имеет региональный характер в целом с не слишком значительными вариациями, В начале четвертой главы я стремился показать необоснованность приписывания излишне большой роли скифо-сарматскому влиянию на Формирование культа волка/собаки в кавказской среде. Не следует делать аналогичных попыток и применительно к возможному влиянию со стороны кочевников-тюрков, что видно на Примере тюркоязычных народов Кавказа, В карачаево-балкарской среде, сформировавшейся из нескольких этнических компонентов, в ряду которых тюркский и аланский имели ведущее значение, "волчья тема" по сравнению с соседними народами менее выразительна. При возможной поправке на недостаточную полноту информации нельзя не отметить наличие в местной традиции преемственности по сармато-аланской линии, выразившейся в почитании Тотура и связанных с этим явлениях, при отсутствии ожидаемых схождений по линии тюркской. Кавказская традиция в целом вписывается в контур обшеевразийской традиции, отмеченной характерными представлениями о волке, а в свете лингвистических, Фольклорных, религиоведческих и других данных сближается с малоазиатской и балканской в контексте ареальных связей [145, о, 407; 146, с, 611,

Ориентируясь на подобные факты как основу для более частных построений, выскажу предположение о не случайном, более того, не типологическом, а ареальном сходстве обрядовых действ у народов Балкан и Кавказа, участниками которых выступали члены мужских объединений, Наиболее рельефно - по концептуально-семантической основе обрядов, их структуре, формам отправления, вплоть до атрибутики, - сходство проявляется при сравнении болгарских сурвакаров и кукеров с цезскими боци. Предположение покажется менее неожиданным и произвольным при учете иных фактов балкано-кавказских связей, зримые примеры которых представлены в музыке, народной хореографии, Фольклоре, календарных обрядах. Лучше известны болгаро-грузинские или балкано-грузинские схождения, но отмечаются и болгаро-дагестанские [164, с,16; 383; 432, с, 83 - 106; 4363, не привлекавшие пока особого внимания специалистов. Баш пример, и не только конкретно он, но весь комплекс рассмотренных обрядовых действ,

- 340 расширяет и углубляет проблему ареальных связей. Ее буду перечислять конкретные линии соответствий, так как осуществленное ранее параллельное изложение материалов отчетливо их Фиксирует, Аре-альные связи простираются далее Балканского полуострова, в области Центральной Европы, в чем косвенным порядком можно также усматривать отголоски наследия культурной общности циркумпонтийской зоны, В данном случае не следует углублять их до нижнего, наиболее архаического пласта. Связи существовали и в более поздние периоды истории, В их реализации большая роль принадлежала Малой Азии и сопредельным территориям, где в хеттских и гораздо более поздних византийских ритуалах прослеживается линия преемственности, Особая роль культурного наследия малой Азии выявляется в сложении модели европейского рыцарства, так как образ воинов-святых пришел в Европу из Византии С 358, о, 19 - 20], Возможно, те же истоки он имеет и на Кавказе, Балкано-византийско-кавказские связи раннесредневеко-вого периода, по мнению С, П, Толстива, способствовали распространению обряда колядования в Средней Азии С 345, с, 88 - 89],

И все ж кавказский материал, суммарно укладывающийся в рамки подобных ареальных социокультурных связей, неоднороден. Он представляет варианты, в большей и меньшей степени согласованные с их основным контекстом. Опираясь на данные этнографии, горные районы Грузии и Дагестан можно выделить в качестве области, наиболее полно в региональном масштабе акумулировавшей и сохранившей наследие рассматриваемого типа. Но содержание сохраненного было разноплановым, В поздней грузинской традиции более всего впечатляют представления о сакральном волчьем воинстве, покровительствующем реальному мужскому воинству. Б дагестанской - акцент смешен в обрядовую и социальную практику мужских объединений, члены которых на время тех или иных акций облачались в звериные маски и особые

- 341 костюмы, перевоплощаясь в волков, воинов-псов, В ряду прочих примеров праздник игби и его персонажи занимает экстраординарную позицию, Вряд ли Западный Дагестан был центром этой области, но то, что он составлял ее ближайшую периферию, вполне вероятно.

Соответствие содержанию ареальных связей указанного плана просматривается в соотнесенности обрядовой практики мужских объединений с культом вегетативного божества. В этом аспекте к грузино-дагестанской общности примыкает адыгская традиция, в которой, впрочем, социальные моменты несколько изменены, В традициях других горских народов Кавказа контур связей более расплывчат, хотя они несут явные их следы,

На сложение моделей мужских объединений в горско-кавказской среде оказали воздействие и другие инокультурные влияния, В осетинской традиции зримо наследие ираноязычных кочевых народов поздней античности и раннего средневековья, отголоски которого видны также в культуре карачаевцев и балкарцев. Тюркское влияние опушается у разных народов Северного Кавказа эпизодически. Зато значителен пласт ирано-персидский, Я пытался это показать на примере обрядовых игр, Иран и шире - Передняя Азия на протяжении столетий являлись для большей части Кавказа своего рода культурной метрополией, Поэтому далеко не случайным выглядит сходство мужских молодежных объединений в древней Персии, описанных Ксенофонтом, с реалиями соответствующего плана в армянской, грузинской, азербайджанской, дагестанской среде. Иранское влияние прослеживается до этнографической действительности Сем,: 29; 403], В целом схожая ситуация фиксируется применительно к Среднеазиатскому региону. Дагестано-среднеазиатские параллели вводят их во взаимосвязь с ирано- переднеазиатской традицией, В известной мере это объясняет особенности мужских союзов у народов Дагестана, С учетом иноэтничных

- 342 влияний может интерпретироваться и уникальный кубачинский их вариант (загадку феномена культуры кубачинцев до сих пор нельзя считать полностью решенной).

Фактор связей с соседними и более отдаленными регионами уточняет некоторые причины особенностей мужских объединений на Кавказе, Во и ему не следует придавать самодовлеющего значения. Стороннее влияние могло быть воспринято лишь при наличии благопрятных условий, Горско-кавказская среда должна была быть подготовленной, в социокультурном плане аналогично ориентированной, дабы не просто заимствовать конкретное явление из "чужих рук" (а ввиду его сложного характера это вообще вряд ли было возможно), но органично включить в собственную систему жизнедеятельности. Из этого следует вывод, что мужские союзы обладали в местной среде собственным потенциалом, который при его реализации нередко корректировался сторонним воздействием. Совмещение и взаимодействие благоприятных факторов разного порядка приводило к формированию структурно и Функционально наиболее развитых моделей, обеспечивало их жизнестойкость, Примеры этому мы наблюдаем в Дагестане,

Проводить более строгую типологизацию кавказских вариантов (этновариантов) мужских союзов затруднительно. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы характеризуют то состояние явления, когда оно уже утратило ряд институциональных свойств. Поэтому часто его конкретные Формы доеольно расплывчаты, хотя сохраняют общность социального контекста, Введение материала в более жесткие рамки и такое же его структурирование не столь уж и необходимы, ибо в этом случае вне поля зрения могут оказаться те специфические оттенки Феномена, которые во многом и определяют его кавказский колорит. Равно и возможные детализированные реконструкции, моделирования по тем или иным направлениям (вариантам) чреваты излишней произволаностью,

Горско-кавказский опыт представляет интерес в различных отношениях, Он по-своему выявляет и иллюстрирует закономерности сложения и позднейшей эволюции мужских союзов, В частности, им определяется значение особенностей хозяйственно-экономического и общественного укладов, актуализировавших структурирование общественной среды по поло- и социовозрастным принципам, институализированность соответствующих категорий, социальный примат категории "мужчина" -"взрослый/зрелый мужчина", обретавшей полновесность не столько на индивидуальном уровне, сколько в рамках корпоративных образований. Вместе с тем поздние образчики мужских союзов горцев, даже в вариантах относительно полного сохранения социокультурного потенциала, являют глубоко трансформированные модели. В них почти исчезает градация по возрастным группам. Как правило, отсутствует социальная ранжированность, а имущественно-правовая выражена в целом слабо, Исключение составляют параллельно функционирующие корпоративные образования представителей сословий "благородных" и "неблагородных" в феодальных владениях и обособленные структуры полноправных общинников - потомков первопоселенцев у хевсур. Вследствие подобных общих причин наблюдается сильное видоизменение и исчезновение обрядов посвящения, вступления в союз, перехода из одной соци-овозрастной группы в другую, Основное направление позднейшей эволюции вело к ограничению функций данного института, сведению их к бытовым аспектам жизнедеятельности индивида и всей мужской части населения,

Впрочем, ретроспективный взгляд на социально-политические процессы, происходившие в горском обществе, отдает должное данному специфическому институту, С учетом очевидного воздействия мужских союзов конкретизируются отдельные моменты сложения классовых отно

- 344 тений, политических структур на разных уровнях. Оригинальные варианты так называемого полюдья, формирование мобильных боевых дружин, вызревание политической власти лидера и сложение потестарных структур общинного самоуправления служат тому очевидными примерами»

Кавказские материалы зримо вырисовывают связь мужских союзов с древними культами, их значение в идеологическом обеспечении жизнедеятельности социума. При утрате либо деформации прочих социальных прерогатив настоящая функция сохраняла оригинальность и значимость (с небольшими изменениями) дольше других» Сопутствующий ей антураж оттеняет некоторые аспекты традиционного мировоззрения, в том числе характеризуя диалектическую целостность макрокосма» делимого на мужскую и женскую половины, в которой одной из половин придана особая роль» В измененных условиях исламизированного общества данное направление функциональности сохранило линию преемственности»

Наконец, кавказские фольклооно-этнографические и религиоведческие сюжеты дают основания для уточнения вопросов о древних и более поздних культурно-исторических связях этого региона с другими регионами Евразии»

Список научной литературыКарпов, Юрий Юрьевич, диссертация по теме "Этнография, этнология и антропология"

1. Центральный зосударетвенный исторический архив России (СПб)442» Исторический очерк владычества русских за Кавказом» Ч, 2 // Ф, 1268, on» 1, д, 951,

2. Центральный государственный военно-исторический архив (М)443, Бутков П. Г» Описание ингушей // Ф» 482, д, 192,

3. Архив Оеверо-Осетинского научш-исследоватежстго института455, Пчелина Е Г, Местность Уаллагир и шесть колен рода Осиба-гатара // Ф, 6, оп, 1, д, 21,