автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: "Нескладные фигуры" и возвышенные человеческие образы "Прелюдии" Вильяма Вордсворта в свете персоналистической философии свободы Н.А. Бердяева

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Халтрин-Халтурина, Елена Владимировна

Данная работа посвящена исследованию идей и изобразительных методов английского романтизма. Понятие термина «романтизм» менялось и на протяжении всего XX века, а вместе с ним несколько менялся и список главных представителей этого течения1. Интерес к индивидуальному человеку, к его жизненной истории, тем не менее, не отвергает ни одно из определений романтизма. Именно под знаком такого интереса создавалась и переводилась настоящая диссертация. Что касается главных фигур английского романтизма, то примерно с 1940-1950 гг. в англоязычных литературно-философских кругах укоренился термин «Крупная Шестерка Английских Романтиков» ("The Big Six") — термин, широко используемый в критике и сегодня. Поэт-художник-офортист-мыслитель Вильям Блейк обычно считается «предромантиком» в этой Шестерке. Вильям Вордсворт и Сэмьюэль Кольридж — признанные основатели английского романтизма, которые величаются еще представителями «старшего поколения» романтиков. «Младшее поколение» представлено атеистичными Байроном и П. Шелли, а также — самым сенсуальным и музыкальным из всей Шестерки — Джоном Китсом. Таковы гиганты среди десятков знаменитых имен (в числе которых сегодня насчитывают множество поэтесс) литературной эпохи Туманного Альбиона XVIII-XIX веков.

Вильям Вордсворт (1770-1850), родившийся и проживший большую часть жизни в Озерном крае Англии (Кэмберленд), граничащим с Шотландией, оказал огромное влияние на всех последующих поэтов английского языка и считается в англоязычных странах литературным классиком наравне с Чосером, Шекспиром и

1 Среди наиболее читаемых критических работ, определяющих терминологию, см.: А. О. Lovejoy, "On the Discrimination of Romanticisms." 1924; M. Sherwood, Undercurrents of Influence in English Romantic Poetry. 1934; R. Wellek, A History of Modern Criticism: 1750-1950. Vol 2: The Romantic Age. 1955; Т.Е. Hulme, Т. E. "Romanticism and Classicism." Pp. 34-44 of Romanticism: Points of View. Edited by Robert F. Gleckner, Gerald E. Enscoe.1962; M.H. Abrams, Natural Supernaturalism: Tradition and Revolution in Romantic Literature. 1973; J. Arac, Critical Genealogies: Historical Situations for Postmodern Literary Studies. 1987; K. R. Johnston and Gene W. Ruoff, eds. The Age of William Wordsworth: Critical Essays on the Romantic Tradition.!987; M. Gaull, English Romanticism: The Human Context. 1988; A. Day, Romanticism. 1996; S. Curran,(ed.), The Cambridge Companion to British Romanticism. 1998; D. Wu, (ed.), A Companion to Romanticism. 1999; J. L. Mahoney, Wordsworth and the Critics: The Development of a Critical Reputation. 2001.

Мильтоном. Именно год издания его сборника «Лирических баллад» (впервые издан в Бристоле в 1798 году), созданного вместе с С. Т. Кольриджем (из 23 стихотворений только четыре принадлежали перу Кольриджа, но сборник возник в результате долгих бесед и творческих споров двух друживших поэтов), считается годом рождения английского романтизма. Разделение труда между Кольриджем и Вордсвортом на момент создания сборника заключалось в том, что Вордсворт должен был описывать самые обычные вещи и инциденты так, чтобы они открывались совершенно в новом свете; а Кольридж должен был описывать невероятные вещи и события так, чтобы они казались реальными. Второе, двухтомное, издание «Лирических баллад», где имя Кольриджа уже не появилось на титульном листе, Вордсворт снабдил Предисловием (шлифовавшимся от издания к изданию, вплоть до 1815 года), поныне изучающимся и постоянно цитирующимся как первый и определяющий манифест романтизма в Великобритании.

Эта диссертация обращается, главным образом, к другой работе Вордсворта — к поэме «Прелюдия или взросление сознания поэта», написанной белым пятистопным стихом и представляющей собой творческую автобиографию Вильяма Вордсворта, которая также часто называется эпосом. Считается, что если Джон Мильтон преобразил жанр эпоса, сделав героем «Потерянного Рая» и «Возвращенного Рая» не мускулистого легендарного героя-воина, а нового Адама — Христа, смиренного и любящего, то Вордсворт продвинул жанр эпоса на новую ступень, сделав героем сознание реального человека-поэта, развивающееся до творческой зрелости. Интересно, что Вордсворт так и не дал название этому своему эпосу, чаще всего величая его просто «поэмой для Кольриджа». «Прелюдией» его назвала восьмидесятилетняя вдова Вордсворта, Мэри, которая опубликовала поэму в 1850 году (уже после смерти мужа). Мэри Вордсворт, видимо, руководствовалась тем, что поэма задумывалась Вордсвортом как подготовительное вступление — вроде портика — к грандиозной философской поэме о природе, человеке и обществе «Отшельник» (The Recluse). «Отшельник» (на идею создания которого Вордсворт вдохновился в 1797-98 гг.) так и остался в проекте, оставив, правда, множество фрагментов и черновиков. Самым большим из них является девятикнижная «Экскурсия» (The Excursion), опубликованная в 1 814 году, которая остается самым объемным произведением Вордсворта из всех, когда-либо им созданных. В предисловии к «Экскурсии» 1814 г. Вордсворт называл ее преддверием к

Отшельнику», который, в том контексте, сравнивался поэтом с готическим собором. «Экскурсия» повествует о совместном хождении Странника (the Wanderer) и поэта к Затворнику (the Solitary), Пастырю (the Pastor) и другим, где герои ведут разговоры на политические, житейские и нравственные темы. Но «Экскурсия», всегда получавшая самые противоположные отзывы (от неодобрения Кольриджа до восхищения Китса), так никогда и не завоевала в английской литературе той славы, которая выпала, начиная с XX века, повсеместно цитирующейся «Прелюдии».

Современные читатели обычно знают «Прелюдию» в трех разных вариантах: двухчастный вариант 1799 года (впервые опубликован в 1973 г.); тринадцатикнижная поэма 1 805 г. (отредактированная с авторских рукописей Эрнестом де Селинкортом в 1926 г.); и окончательный четырнадцатикнижный вариант 1 839 г., опубликованный в 1 850 г., (который теперь чаще называется по дате публикации). Поскольку «Прелюдия» создавалась, разрасталась и постоянно шлифовалась Вордсвортом на протяжении более чем сорока лет, она имеет сложную и богатую текстовую историю. Масса отрывочных черновиков и семнадцать основных манускриптов «Прелюдии» (вместе с поправками) находятся в Озерном крае, в Грасмирской библиотеке Вордсворта (Грасмир — местечко, где он проживал вместе с сестрой Дороти с 1799 по 1800 гг.). В настоящей диссертации я работаю преимущественно с последней версией поэмы, так называемой, «Прелюдией» 1850 года.

Прелюдия» 1850 г. состоит из четырнадцати книг, которые придерживаются хронологического порядка не всегда и только условно: (1 ) «Вступление: детство и школьные годы»; (2) «Школьные годы (продолжение)»; (3) «Жизнь в Кембридже»; (4) «Летние каникулы»; (5) «Книги»; (6) «Кембридж и Альпы»; (7) «Жизнь в Лондоне»; (8) «Ретроспект: Любовь к Природе, ведущая к Любви к Человеку»; (9) «Жизнь во Франции»; (10) «Жизнь во Франции (продолжение)»; (11) «Франция (заключение)»; (12) «Воображение и Вкус: как подорваны и восстановлены»; (13) «Воображение и Вкус: как подорваны и восстановлены (заключение)»; (14) «Заключение»2.

2 (1) "Introduction—Childhood and School-time;" (2) "School-time (Continued);" (3) "Residence at Cambridge;" (4) "Summer Vacation;" (5) "Books;" (6) "Cambridge and the Alps;" (7) "Residence in London;" (8) "Retrospect.—Love of Nature Leading to Love of Man;" (9) "Residence in France;" (10) "Residence in France—Continued;" (11) "France—Concluded;"

Оригинал настоящей диссертации был написан для аудитории вордсвортоведов американской и английской школ, что отразилось как на выборе критической литературы, так и на распределении фактического материала и на манере изложения. Так, например, многие детали из биографии Вордсворта излагать здесь было нецелесообразно, в то время как потребовалась биографическая справка о Бердяеве, которая оставлена и на страницах перевода. В связи со сменой аудитории и языка в данном варианте диссертации, английские переводы из Бердяева были отсюда исключены, но их русские эквиваленты остались нетронутыми. Ко всем оригинальным цитатам критиков, напрямую перекликающимся с текстом Вордсворта, добавились подстрочники. Снабжена подстрочниками и добрая доля вордсвортовских отрывков, здесь анализируемых. Добавились некоторые комментарии, необходимые для русского перевода. Для удобства чтения таких комментариев, все сноски были сделаны здесь постраничными.

По допущению ГОСТ 7.1—84 библиографические описания в библиографических ссылках и прикнижном списке оставлены в настоящем переводе в том виде, в каком они были в издании-оригинале. В цитатах, где остался латинский шрифт, осталась и стандартная английская пунктуация. Не закрепленное традицией написание имен англоязычных критиков в кириллической транслитерации я старалась давать по фонетическому принципу: как эти имена мне довелось слышать в среде романтиковедов; например, имена "L. Lujan" и "A. Mellor" я привожу здесь как «Л. Лухан» и «Э. Меллёр». Часто употребляемые Вордсвортом термины представлены в переводе с прописной буквы (например: Природа, Воображение, Фантазия, Пятна Времени). Некоторые термины с большой смысловой нагрузкой переведены мною рядом синонимов. Так, слово "mind", часто употребляемое Вордсвортом, означает нечто более широкое и душевное, чем просто «ум». В разных контекстах оно переводится по-разному: «ум», «душа», «сознание», даже «внутреннее представление» и «мысль». Все многообразие этих оттенков узнается во второй части заглавия «Прелюдии» — в формулировке, которая принадлежит не вдове Мэри, а самому Вильяму Вордсворту: The Prelude or Growth of a Poet's Mind.

Автор.

12) "Imagination and Taste, How Impaired and Restored;" (13) "Imagination and Taste, How Impaired and Restored—Concluded;" (14) "Conclusion."

НЕСКЛАДНЫЕ ФИГУРЫ» И ВОЗВЫШЕННЫЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ «ПРЕЛЮДИИ» ВИЛЬЯМА ВОРДСВОРТА В СВЕТЕ ПЕРСОНАЛИСТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ СВОБОДЫ Н. А. БЕРДЯЕВА

Here might I pause, and bend in reverence

To Nature, and the power of human minds,

To men as they are men within themselves.

How oft high sen/ice is performed within,

When all the external man is rude in show,—

Not like a temple rich with pomp and gold,

But a mere mountain chapel, that protects

Its simple worshippers from sun and shower.

Of these, said I, shall be my song; of these,

If future years mature me for the task,

Will I record the praises, making verse

Deal boldly with substantial things; in truth

And sanctity of passion, speak of these.

That justice may be done, obeisance paid

Where it is due: thus haply shall I teach,

Inspire, through unadulterated ears

Pour rapture, tenderness, and hope,—my theme

No other than the very heart of man,

As found among the best of those who live,

Not unexalted by religious faith,

Nor uninformed by books, good books, though few,

In Nature's presence: thence may I select

Sorrow, that is not sorrow, but delight;

And miserable love, that is not pain

To hear of, for the glory that redounds

Therefrom to human kind, and what we are.

The Prelude, 1850, Book Thirteen, 224-49)з.

Помедлю здесь и поклонюсь в почтеньи / Природе и величью человеческих умов, / И людям — людям как те есть внутри. / Как часто служба служб идет в душе, / Хоть с виду человек и груб на вид — / Совсем не благолепный храм златой, / А просто горная часовня, что хранит / Своих молящихся от солнца и дождя. / Вот о таких, — сказал я, — буду петь; о них — / Если грядущий век даст зрелость мне для этого труда — / Я запишу хвалы, заставив вирши / Дееписать о подлинном, по правде / И по святой любви гласить о них, / Чтоб дань воздать по чести, там / Где должно: так, верно, буду вдохновлять я / И внушать, и в непорочны уши / Вливать пыл, умиленье и надежду; тема моя — / Ни что иное как суть сердце человека, / Какое есть у лучших из живых, / Не непроникшихся святою верой, / Не обошедших книг, хороших и немногих, / В присутствии Природы: там я могу найти / Печаль, что не печаль а светла радость, / Несчастную любовь, что и не боль, / Когда о ней поют, ведь славой озаряет / Она людской наш род и что мы есть»).

3 «Прелюдия» 1850, книга XIII, стихи 224-49.

It begins to be clear, to me at least, why Wordsworth wears so well. There are in our world currents of thought that are central, and others that are merely contributaries, or wander off into the bogs and deserts of philosophy. That stream which first became defined in Kant's philosophy, and continued to flow however irregularly through the minds of Schelling, Coleridge, Kierkegaard, Hegel, Nietzsche, Husserl, Heidegger, divided by a watershed from the contrary stream to which we can attach the names of Locke, Condillac, Hartley, Bentham, Marx and Lenin — that first stream to which we give the fashionable name of Existentialism, but which is really the main tradition of philosophy itself — in that stream Wordsworth is confidently carried. Other poets of his time and since his time may give us keener thrills of pure aesthetic pleasure. Wordsworth can move us in that way, too, but his singular distinction is the centrality and traditional validity of his philosophical faith. We go to Wordsworth's poetry for something more lasting than pleasure, and for something more human than beauty (Herbert Read, The True Voice of Feeling: Studies in English Romantic Poetry, pp. 210-11)4.

Становится ясно, по крайней мере мне, почему Вордсворт всегда остается современным. В нашем мире есть основные течения мысли и всего лишь притоки, или те, что ответвляясь, теряются в трясинах и пустынях философии. Течение, которое впервые оформилось в философии Канта и продолжало двигаться, пусть и нерегулярно, через умы Шеллинга, Кольриджа, Кьеркегора, Гегеля, Ницше, Гуссерля, Хейдеггера, отделенное водоразделом от противоположного течения, которое можно обозначить именами Локка, Кондильяка, Хартли, Бентама, Маркса и Ленина — это первое течение, которое мы называем модным словом экзистенциализм, но которое на самом деле основная традиция самой философии; и в этом течении Вордсворт чувствует себя уверенно. Другие поэты — его современники и потомки — могут дать нам более острые ощущения чистого эстетического наслаждения. Вордсворт может тревожить нас также глубоко, но его исключительная особенность в существенности и классичности его философского воззрения. Мы обращаемся к поэзии Вордсворта за чем-то более вечным, чем наслаждение и за чем-то более человечным, чем красивость»).

4 Герберт Рид, «Истинный голос чувства: исследования в области английской романтической поэзии», 210-11 оригинала.

АННОТАЦИЯ

В дополнение к социоисторическим направлениям литературной критики, с позиций которых концепция «свободы» в поэзии Вильяма Вордсворта рассматривается как формирующаяся под влиянием факторов внешних — будь то социоисторические условия, детерминированная психология пола, либо привнесенная извне идеология — я опираюсь на положения из системы философии Николая Бердяева, одного из ведущих континентальных экзистенциалистов XX в., чтобы на материале вордсвортовской творческо-автобиографической поэмы «Прелюдия» проанализировать развитие появляющегося там понимания свободы вплоть до возникновения «genuine liberty» («истинной свободы»), которая в значительной мере формируется под влиянием усилий внутренних. Таким образом, исходя из примата «экзистенции» (existentia) над «эссенцией» (essentia), в этой работе я заостряю внимание на том, как в «Прелюдии» показан рост личности и сознания поэта как творца. Рост этот проявляется в поэме через совершенствующуюся способность поэта мысленно проницать и образно обрисовывать им увиденное. Вордсворт утверждает, что его «тема / Не что иное как суть сердце человека». Чтобы постичь сердце человека, для Вордсворта становится необходимым разобраться в вопросе: что такое человеческая свобода. И только когда он начинает лучше ориентироваться в этом понятии, ему лучше дается понимание людских сердец, а вместе с этим приходит и умение видеть и делать видимой для других «наружность человека». То есть в «Прелюдии», особенно ее последнем доработанном варианте 1 850 г., я нахожу прямую связь между углубившимся пониманием человеческой свободы, достигнутым поэтом, и улучшением человеческих «гештальтов», образов, которые он изображает. Именно детальному рассмотрению этой взаимосвязи и посвящена настоящая диссертация.

Диссертация представлена следующими

главами: (1) Введение. «Небесно было юным быть»: два мыслителя, взращенные двумя революциями, — Вордсворт и Бердяев; (2) Человеческие форма и независимость в поэзии Вордсворта: их взаимосвязь; (3) «Человек, облагороженный внешне на моих глазах»; (4) «Нескладные фигуры» и их путь от трансгрессии до трансцендентности; (5) Преображение Вордсворта на горе Сноудон и «истинная свобода»: заключение.

Настоящая работа приводит к выводу, что на уровне образов, через постепенное улучшение человеческих гештальтов от одного «Пятна Времени» (Spot of Time) к следующему, в «Прелюдии» проявляется возрастание свободы личности, достигаемая совершенствующимся поэтом и, возможно, следующим по его стопам читателем. В последней книге поэмы поэт сам оказывается в положении образа, в котором читатель, подготовленный всем ходом произведения, может узнать совершенный облик: то, что Вордсворт называл «указателем к светлому восторгу». В более широком смысле, использование в этой работе сравнения Вордсворта с Бердяевым подтверждает схожесть моей критической позиции со школой Герберта Рида, который видел романтика Вильяма Вордсворта среди поэтов раннего экзистенциализма. Итак, согласно данной диссертации, в «Прелюдии» совершенная, возвышенная (то, что на языке английских романтиков называется «sublime»5) человеческая форма является визуальным показателем границы перехода к трансцендентному и обратно. А само трансцендентное, как было показано во многих предшествующих исследованиях вордсвортоведов, и есть у Вордсворта «истинная свобода».

5 «The sublime» переводится на русский именно как «возвышенное», а не «сублимальное», поскольку в английском этот термин, хоть и совпадает с фрейдовским «Sublimierung», но преимущественно фигурирует в английских переводах таких работ и терминов, связанных с возвышенным, как «торг Ууоо^» Псевдо-Лонгина, «Erhaben» Канта, а также в истинно английских работах о возвышенном Э. Берка и его последователей, не говоря уже о романтиках. См. также таких критиков как Twitchell, pp. 1-39; N. Trott; Monk; M. Nicolson. (Прим. к переводу — Е.Х.).

1. ВВЕДЕНИЕ. «НЕБЕСНО БЫЛО ЮНЫМ БЫТЬ»: ДВА МЫСЛИТЕЛЯ, ВЗРАЩЕННЫЕ ДВУМЯ РЕВОЛЮЦИЯМИ, — ВОРДСВОРТ И БЕРДЯЕВ

Вильям Вордсворт (1770-1850) никогда, разумеется, не был знаком с трудами ни одного выдающегося представителя философии экзистенциализма, потому что экзистенциализм как философское направление сформировался лишь в начале двадцатого века. Экзистенциалист Николай Бердяев (1874-1948), с глубоким знанием немецкой, французской и русской литератур, рассматривал преимущественно тех английских писателей, которые были хорошо известны в Европе на рубеже 1 9-20 вв., и Вордсворт едва ли был одним из самых читаемых. Так или иначе, каждый мыслитель — и Вордсворт и Бердяев — на опыте соприкоснулся с одной из наиболее кровавых революций современной истории: с Французской 1789-94 гг. и Русской 1917 г., соответственно. Трагические последствия революций несколько охладили революционный пыл обоих борцов за справедливость. И хотя ни Вордсворт, ни Бердяев так никогда и не приняли политическое и социальное притеснение, в глазах радикальных кругов оба прослыли как консерваторы, эгоисты и фактически предатели революционных идей. В их послереволюционных трудах, будь то поэзия или философские эссе, есть много похожего, несмотря на то, что имя Бердяева обычно не упоминают в связи с Бардом горы Райдал.

Между Французской и Русской революциями есть и схожесть и преемственность, однако в этом труде я не ставлю цели провести структурный, черта за чертой, сравнительный анализ двух этих событий или двух биографий вышеназванных мыслителей: подобное сравнение подходит доскональному историческому или биографическому исследованию, которое выходит за рамки этой конкретной работы. С экзистенциальной позиции, которая задает тон многих последующих страниц, именно время кризиса, переживаемое во время революций имеет значение. Когда во время революций внешние структуры рушатся до основания, то, что казалось стабильным и надежным, расшатывается, справедливые революционные теории оказываются практически несостоятельными и выходят из-под контроля. Мужчины и женщины, и особенно молодежь, часто начинают умственно и духовно искать стабильности в другом: в своем собственном существовании. Говоря экзистенциалистическим языком, в «пограничных ситуациях», люди прозревают свое конкретное существование («экзистенцию») с необыкновенной ясностью и научаются отдавать ей приоритет перед бытием («эссенцией»). После установления первичности существования, экзистенты, т.е. существующие, начинают толковать такие экзистенциальные модусы как ужас, абсурдность, небытие, смерть, отчуждение1. Все эти темы связаны с восприятием и чувствами человеческого субьекта, который пытается преодолеть отчуждение от внешнего мира.

Эта диссертация сопоставляет несколько экзистенциальных тем, раскрытых в работах двух мыслителей — поэта и философа, — которые лично пережили революционные кризисы. Вордсворт не только посетил Францию в бурное для этой страны время, но и выстрадал последующую войну между его родной Англией и Францией, в то время когда Аннет Валлон (Annette Vallon), его возлюбленная француженка, родила ему дочь по другую сторону Ла-Манша, который он, будучи англичанином, не волен был в те годы пересечь, чтоб достичь «вражественной» англичанам Франции. Бердяев тоже пережил многое в связи с революционными переворотами. И вопросы что есть свобода и как остаться свободным,

1 См.: Т. Z. Lavine, From Socrates to Sartre: The Philosophic Quest, pp. 322-34. несмотря на все непреложные ограничения, наложенные извне, стал жизненно важен для обоих: и для Вордсворта и для Бердяева 2.

Николай Александрович Бердяев 3 родился в Киеве в старинной дворянской семье, многие поколения которой служили военными. Но Бердяев рано отошел от военных традиций и проявил большую активность в социально-интеллектуальной жизни Киева. С раннего отрочества он чрезвычайно много читал, и эта привычка осталась с ним до последнего дня. Библиотека его отца хранила работы Гегеля, Шопенгауэра, Вольтера, Канта, которые Николай читал уже с четырнадцати лет. Как и многие дворяне тех лет, будучи с детских лет предоставлен знакомству с иностранными языками, он достаточно бегло читал по-французски и по-немецки. С 1894 года он учился в Киевском университете: сначала на естественном факультете, а затем перевелся на юридический. Во время студенчества Бердяев присоединился к левым марксистам и принимал участие в демонстрациях. В 1 898 г. он дважды был арестован за участие в социалистическом движении, и был исключен из университета. После участия в нелегальных публикациях он был выслан на три года в Вологодскую губернию.

2 См., в частности: Дмитрий Лисин, "Philosopher of Freedom": http://molmed.umassmed.edu/~dal/mytexts/suff.html (1995 / 2002);

Отец А. Мень о Бердяеве: http://home.earthlink.net/~amenpage/berdfrmn.htm, 2002; R. М. Baird's note "Nikoiay Berdyev [sic.] Memorial," etc.

3 Поскольку оригинал диссертации писался на факультете английской филологии и традиционно нацелен был на аудиторию вордсвортоведов, то общие биографические справки о Вордсворте вписывать было нецелесообразно. Напротив, Бердяев оказался известен преимущественно славистам. По просьбе комиссии здесь была включена и краткая биографическая справка о Николае Бердяеве. (Прим. к переводу — Е.Х.).

Английское написание имени Николая Бердяева не стандартизировано. В диссертации я систематически использовала Nicholas A. Berdyaev. Еще встречаются следующие: Nikolai Alexandrovich Berdyaev (транслитерация); Nicolas Berdiaev (во многих английских переводах); Nikolaj Berdjajev (см.: М. Н. Abrams in Natural Supernaturalism, 501 п.17); Nicolas Berdyaev (см.: Th. McFarland's Romanticism arid the Forms of Ruin, 323, 336, 337n.; D. Gutierrez's Subject-Object Relations in Wordsworth and Lawrence, 113-15); Nicolas Berdiaeff (см. эпиграф в: Aldous Huxley, Brave New World; эпиграф этот взят из французской версии бердяевской книги «Новое средневековье».); etc.

В 1 904 г. Николай Бердяев вернулся в Киев, где женился на Лидии Юдифовне Трушевой (1874-1945), с которой он прожил до самой ее смерти. Вскоре, в этом же 1904 году, молодая чета переехала в Санкт-Петербург, центр интеллектуальной, философской, литературной и революционной деятельности императорской России. Бердяев стал регулярным участником философских, религиозных и политических встреч и кружков. В этот период он окончательно отошел от радикального марксизма, который ставил себе целью вооруженное восстание против царского режима. Внимание Бердяева теперь было поглощено духовно-философскими исканиями, а не политической борьбой.

Несмотря на достаточную революционность своих взглядов, Бердяев так и не принял большевистский режим, начавший повсеместно устанавливаться в стране с 1917 года, поскольку он подавлял личностную свободу. Однако некоторое время ему было позволено продолжать читать лекции и писать. Он даже был профессором в Московском Государственном Университете. Но за его философские взгляды и критику большевиков Бердяев, все же, в 1922 г. был арестован и выслан из России, наряду с сотней других профессоров и писателей, расходившихся с советской идеологией. В Берлине он основал Академию Философии и Религии, которую в 1 924 г. переместил в Париж. В Париже также он принял участие в основании влиятельного религиозно-философского журнала «Путь» (1925-1940), который он и редактировал. Во Франции он продолжал активно преподавать и издавать новые свои работы. В 1947 г. Кембриджский университет присвоил Николаю Бердяеву почетное звание doctor honoris causa. Его работа была частично прервана ходом Второй Мировой Войны и фашистской оккупацией Франции. Умер Бердяев 23 марта 1 948 г. за своим письменным столом 4.

Н. А. Бердяев оставил множество работ, написанных как до высылки из России, так и позже на Западе, вплоть до своей смерти в 1948 г. Самая полная печатная библиография работ Бердяева от 1978 г. (YMKA Press) Т. Клепининой приводит 483 работы Бердяева, т.е. его книги и статьи, включая те, которые были им не подписаны, либо были под псевдонимом. Значительная часть его работ еще не переведена на английский язык. Но интернет и здесь приходит на помощь: многое появляется на свет через компьютерную сеть.

Из своих книг сам Бердяев особенно положительно выделял такие как «Смысл творчества» (1916; перевод 1 955), «О назначении человека» (1931; перевод 1 937), «Одиночество и общество» (1934; перевод 1939), «Дух и реальность» (1937; перевод 1939), «О рабстве и свободе человека» (1939; перевод 1944).

В этой диссертации я использую английский перевод «О рабстве и свободе человека: опыт персоналистической философии» Бердяева, сделанный Робертом Френчем (Robert French) и изданный в 1944 году под заглавием Slavery and Freedom 5.

Хотя философские идеи Бердяева со временем и претерпевали изменения, что приводило к некоторому расхождению между его ранними и поздними трудами (и это обусловливает мое использование лишь одной книги Бердяева, написанной в его зрелые годы), его главный

4 Среди стандартных критических биографий Бердяева по-английски следующие: Oliver Fielding Clarke, Introduction to Berdyaev (1950); Matthew Spinka, Nicolas Berdyaev: Captive of Freedom (1950); and Donald Alexander Lowrie, Rebellious Prophet (1960). Из написанных по-русски здесь я более всего использовала: О.Д. Волкогонова, «Н. Бердяев: интеллектуальная биография».

5 В оригинале настоящей диссертации за цитатами из Бердяева по-русски везде следуют параллельные отрывки из перевода Р. Френча. Здесь перевод Френча не появляется, т.к. в нем отпала необходимость. (Прим. к переводу — Е.Х.). интерес к свободе оставался всегда неизменно сильным на протяжении многих лет. Сам Бердяев говорит о некоторых непоследовательностях своей мысли во вступлении к «О рабстве и свободе человека» от 1939 года, опираясь на контрасты между двумя однокоренными русскими словами, «изм^нете» и «измЬга», переведенные как "change" и "treason" Робертом Френчем. Как утверждает Бердяев, со времени буйной юности его мысль получила некоторую коррекцию и развитие, т.е. изменение, нежели чем полный реверс, измену:

Подлинное единство мысли, связанное съ единствомъ личности, есть единство экзистенщальное, а не логическое. Экзистен-щальность же противорьчива. Личность есть неизменность въ измененш. Это одно изъ существенныхъ опредЬпенш личности. Изъйнешя происходить въ одномъ и томъ же субъекте. Если субъектъ подменяется другимъ субъектомъ, то нЬтъ въ настоящемъ смысле и измШешя. Издаете разрушаетъ личность, когда оно превращается въ измену. Философъ совершаетъ измьну, если меняются основныя темы его философствовашя, основные мотивы его мышлешя, осново-положная установка ценностей. Можетъ меняться взглядъ на то, гдь и какъ осуществляется свобода духа. Но если любовь къ свободе залйняется любовью къ рабству и насилио, то происходить измша (с. 10).

Бердяев описывает свой философский метод как интуитивный и афористический, нежели чем дискурсивный и систематический. В основе его мировоззрения лежит концепция Ungrund, таинственное первичное «ничто», в котором коренится иррациональная свобода и из которого рождается Бог-Творец. Эта концепция заимствована у Якова Беме (1574-1624), хотя имеет она и отличия. По Бердяеву, Ungrund не является темной стороной Бога; скорее, из этого первичного хаоса Бог создает свои творения, включая людей, духовных существ, чья свобода и способность к творчеству особенно важны в глазах Бердяева. Бердяева часто называют философом свободы, ибо его в особенности занимала проблема освобождения личности от всего, что ущемляет творческую свободу. Конфликт между личностью (творческий акт) и объективацией (в результате которой самовыражения духа в субъекте принимают форму отчужденных мертвых продуктов, подчиняющихся законам необходимости) ведет философа к борьбе против доминирования идеи объективированного, коллективизированного и механизированного общества, за отстаивание позиции, при которой общество со всеми религиозными, социальными и политическими отношениями — не самоцель, а есть часть личности, способствующая развитию личности, или, по крайней мере, не притясняющая это развитие.

Именно четко сформулированная Бердяевым философия свободы помогает мне в этой диссертации по-новому осветить стадии интеллектуальной биографии Вильяма Вордсворта, «Прелюдии».

Любопытно что многие из бердяевских мыслей о свободе и человеческой личности, равно как и его постепенный отход от радикальной революционности в сторону того, что некоторые называют консерватизмом, очень напоминает аналогичный отход от революционности Вордсворта. Более того, как и Бердяев, Вордсворт мог и пытался объяснить и оправдать такое свое изменение, нежели измену в своих работах, о чем убежденно пишет и Джон Биэр, целенаправленно изучавший постепенное изменение вордсвортовского определения свободы:

Wordsworth's position might have been better understood if the account of his upbringing and youth in The Prelude had been available to his contemporaries. That poem is about many things; but one of its subjects, the gradual definition of the idea of liberty in Wordsworth's mind during his boyhood and youth, charts in more detail the development just described. The matter had not been in the forefront of Wordsworth's mind as he looked back on his earliest youth, and in the 1799 version there is little or no reference to it. But by 1805, he had added the famous opening in which he presented himself as a figure who sees a period of liberty opening before him and is deciding how best to employ it: "Now I am free, enfranchised and at large, / May fix my habitation where I will. With a heart / Joyous, nor scared at its own liberty, / I look about, and should the guide I chuse / Be nothing better than a wandering cloud / I cannot miss my way." The discussion of liberty in The Prelude continues into the revisions, so that by 1850 the opening emphasizes it still more e.

В добавок к вышесказанному, в поздних, послереволюционных записях и Вордсворта, и Бердяева наблюдается особый интерес к идеалистическим идеям Беме и Канта 7. б John Beer, "Nature and Liberty," p. 207.

Подстрочник: «Позицию Вордсворта было бы легче понять, если бы его описания своих воспитания и молодости в "Прелюдии" были бы доступны его современникам. Эта поэма охватывает многое, но одна из ее тем — постепенно вырабатываемое понимание свободы в мыслях Вордсворта-мальчика и Вордсворта-юноши — раскрыта с большею детальностью, чем выше описанное мной развитие этой мысли. Этот вопрос не был для Вордсворта на первом плане, когда он оглядывался на свои ранние годы, и в варианте поэмы 1799 года практически нет упоминания свободы. Но к 1805 году он добавляет знаменитое начало, в котором он представляет себя провидцем периода свободы, открывающимся перед ним и он пытается решить как лучше это время использовать: "Теперь мне воля вольная, раздолье, / могу обитель выбрать где хочу. с сердцем / веселым, без страха пред своей свободой, / кругом гляжу, и пусть в проводники/ возьму всего лишь облако летучее,/ я не собьюсь с пути." Рассуждения о свободе в "Прелюдии" продолжаются и в последующих переработках поэмы, так что к 1850 г. первые строки поэмы еще больше усиливают эту тему».

1 И Вордсворт, и Бердяев в своем понимании трансцендентного находились под впечатлением Якоба Беме и его понимания единства природы, космоса. Дункан By (Duncan Wu) предположительно относит знакомство Вордсворта с работами Беме к 1797-98 гг. By пишет в хронологии «Чтение Вордсворта за 1770-1779 гг.»: W[ordsworth] may nave learnt about Boehme from C[oleridge], who had known Aurora since childhood. The Rydal Mount library contained Ellistone's translation of De Signatura Rerum (1651), and Edward Taylor's commentary on Boehme. (Wordsworth's Reading 1770-1779, p. 17)

Вордсворт вполне мог узнать о Беме от Кольриджа, который знал "Аврору" с детства. Библиотека в доме на горе Райдал имела перевод "О рождении и обозначении всех сущностей" (1651), сделанный Эллистоном, и комментарии Эдварда Тэйлора о Беме»).

О влиянии идей Беме на Вордсворта см. также: N. Stallknecht, Strange Seas of Thought (1958), pp. 44-71, 73, 101-34; M. H. Abrams, Natural Supernaturalism (1971, 1973), pp. 161-63; Will Christie, "Wordsworth and the Language of Nature," TWS 14: 1 (1983), 40-47; Peter Malekin, "Wordsworth and the Mind of Man," pp. 1 -25 of An Infinite Complexity: Essays in Romanticism, Edinburgh: U. of Durham (1983).

Что касается Бердяева, он сам неоднократно в различных работах упоминает о влиянии Беме на свои концепции, равно как и свое переосмысление этих идей. Особенно интересно может быть и предисловие, написанное Бердяевым к сборнику работ Беме: Bohme, Jakob, Six Theosophic Points, and Other Writings, Ann Arbor: U. of Michigan Press, 1958.

Влияние мысли Иммануила Канта на философию и литературу, начиная с восемнадцатого века, тщательно исследовано. Бердяев сам часто делает ссылки на Канта. Вордсворт же познакомился с работами Канта уже к 26 сентября 1798, как сообщает в своей хронологии Д. By:

I asked him what he thought of Kant,' W[ordsworth] recorded of his last meeting with Klopstock, which took place on 26 Sept. 1798. Trott suggests

Принимая во внимание подобные соответствия между Вордсвортом и одним из русских постреволюционных мыслителей, который пришел к экзистенциализму, я рассмотрю некоторые экзистенциалистические аспекты «Прелюдии». Определение экзистенциализма для этой работы я заимствую у Бердяева, согласно которому экзистенциализм противоположен онтологизму, в том смысле что для экзистенциалистов первична не эссенция (essentia), а экзистенция (existentia)8. Для Вордсворта зачастую человеческое существование тоже было более важно, чем его материальные атрибуты, что и будет видно из последующих глав этой диссертации. Следовательно, Бердяев принимает постулат: личность (которая существует) первичнее бытия («эссенции» в его терминологии) 9. Вордсворт тоже, в «Прелюдии» 1 850 г., описывает себя не как эссенцию, а как существование: «Поднялся я / Как будто на крылах, и видел под собою / простертый бесконечым видом мир того, that W[ordsworth] may have read F. A. Nitsch's defence of Kant, Monthly Magazine 2 (1796) 702-5; Nitsch's A General and Introductory View of Professor Kant's Principles (1796), or A. F. M. Willich's Elements of the Critical Philosophy (1798), a copy of which Willich presented to Cottle in 1798. Kant's Project for a Perpetual Peace was published 20 Feb. 1797. W[ordsworth] had the Critique of Judgement in mind while composing his Guide to the Lakes, 1811-12 (Prose Works ii 456-7). Significantly, C[oleridge]'s earliest marginalia on Kant may date from as early as 1800. (Wordsworth's Reading 1770-1779, pp. 80-81).

Яросил его, что он думает о Канте," — записал Вордсворт ооей последней встречеКлопштоком, котораястоялась 26нтября 1798 г. Тротт предполагает, что Вордсворт мог прочестьатью в защиту Канта, написанную Ф.А. Нитшем, опубликованную в "Monthly Magazine" №2 за 1796 г., 702-05, работу Нитша "Общий и вводный обзор принципов профессора Канта" (1796) или книгу А.Ф.М. Виллиха "Начала критической философии" (1798), один экземпляр которой Виллих подарил Коттлу в 798 г. Кантовский Проект постоянного мира" был опубликован 20 февраля 797 г. Вордсворт хранил в уме "Критикуособностиждения" во время работы надоим "Руководством к Озерному краю" (1811-12 гг.), (см. том 2 "Собрания прозы Вордсворта", 456-57). Важно также отметить, что пометки на полях трудов Канта былиеланы Кольриджем уже в 1800. ("Чтение Вордсворта за 1770-1779 гг.", 80-81 оригинала)»).

8 N. Berdyaev, Slavery and Freedom, pp. 73-81.

9 Ibid., p. 75. что есть я / и того что был» 10. Отсюда — продолжает Бердяев — персонализм — это позиция, когда «коммюнотарность»11 идет не извне, от общества, а изнутри, от личности. Иными словами, не человек должен безоговорочно подчиняться обществу, а общество должно становиться все более человечным, ориентируясь на духовные и личностные ценности самых что ни на есть конкретных людей. Не человек должен быть социализирован посредством сведения себя к материалистическому измерению всего лишь еще одного заменимого «винтика» в большом механизме, но общество должно стать более ориентировано на человечность 12. В тексте Вордсворта, особенно к концу «Прелюдии», достаточно строк, подтверждающих аналогичные персоналистические взгляды. Абстрактный «Тот идол, горделиво нареченный / "Богатство народов",»13 из Адама Смита больше не увлекает дум поэта; напротив, интерес поэта начинают вызывать конкретные люди, и поэт приобретает

A more judicious knowledge of the worth And dignity of individual man, No composition of the brain, but man Of whom we read, the man whom we behold With our own eyes w.

В данном исследовании «Прелюдии» я иду по следам Вордсворта в его попытке увидеть конкретных людей своими собственными глазами. В основном я буду обращать внимание на человеческую форму, нежели тело (второе часто характеризуют материальность, возраст, пол, класс, ю The Prelude, Book XIV, 381 -84; курсив мой — Е.Х.

В оригинале: "I rose / As if on wings, and saw beneath me stretched / Vast prospect of the world which I had been / And was"

11 H. Бердяев, «О Рабстве и Свободе человека», 41.

12 N. Berdyaev, Slavery and Freedom, p. 47.

13 В оригинале: "That idol proudly named / 'The Wealth of Nations.'"

14 The Prelude, Book XIII, 80-84.

Подстрочник: «Разумней понимание цены, / Достоинства отдельного человека, / Не отвлеченной выдумки мозгов, а человека, / О ком собственно читаем и на кого глядим / Своими же глазами». имущество). Современная критика сделала многое для объяснения романтического «тела» с онтологической позиции, т.е. исходя из примата «эссенции», как с использованием социо-исторического направления, так и психологии полов 15. Хотя, несомненно, вопросы пола, класса и национальности жизненно важны для понимания литературы и ее приема читателями, экзистенциальный подход к Романтизму не может не быть дополняющим. Здесь я оставляю эмпиризм, т.к. эмпиризм ограничивает познание чувственным восприятием. И эта смена угла зрения дает возможность дать определение человеческому возвышеному с иной позиции, чем телесно-физиологическая, экономическая или психоаналитическая. Так, признавая существование в критике, в том числе и романтической, многочисленных версий плотски-физического человеческого возвышенного16, таких как: «возвышенное гермафродийное», «возвышенное партриархальное», или «возвышенное перформативное» у Алтиери, или «возвышенная отцеубийственно-освободительная борьба художника против своих предшественников» у Харольда Блюма, или «гротескное человеческое возвышенное», или

15 См. об этом: F. Barker, The Tremulous Private Body, J. Butler, Gender Trouble: Feminism and the Subversion of Identity; J. M. Q. Davies,"Apollo's 'Naked Human Form Divine': The Dynamics of Meaning in Blake's Nativity Ode Designs;" J. Ellison, Delicate Subjects: Romanticism, Gender, and the Ethics of Understanding; Do-Seon Eur, "The Politics of Body Images: Jacques Lacan and William Wordsworth's 'The Old Cumberland Beggar';" J. H.Hagstrum, The Romantic Body: Love and Sexuality in Keats, Wordsworth, and Blake; J. M. Labbe, Romantic Visuaiities: Landscape, Gender and Romanticism; C. Paglia, Sexual Personae: Art and Decadence from Nefertiti to Emily Dickinson; D.P. Watkins, Sexual Power in British Romantic Poetry.

16 в оригинале эти версии человеческого возвышенного называются так: the "androgynous sublime," the "patriarchal sublime," (об обеих версиях см.: Warren Stevenson), Altieri's "performative sublime," Bloom's "parricidal struggle of the artist with his precursor,"the "grotesque human sublime" (см.: Andrew Wilton, "Sublime or Ridiculous?" и Ronald Paulson "Versions of a Human Sublime." Thomas Weiskel's The Romantic Sublime рассматривает возвышенное с использованием психоанализа), the "obscure, uncertain human sublime" (см. у Lucy Newlyn, которая в книге "Questionable Shape": The Aesthetics of Indeterminacy," обсуждает возвышенность неопределенности, которая сродни возвышенности Берка.), etc. туманное, неопределенное возвышенное», и других (которые однако не дают удовлетворяющего объяснения человеческим фигурам изображенным в «Прелюдии», т.к. Вордсворт — не тот поэт, который любит изображать чувственность или анатомичность тела), — я рассматриваю поэму в свете иного человеческого возвышенного, которое восходит ко взглядам Канта. Как заметила Ива Волш Штоддард, между Кантом и Вордсвортом наблюдается — если не сказать преемственность, то — схожесть.

Despite their differences in culture and mode of thought, Kant and Wordsworth face the same philosophical issues with equal passion. Both reject the materialistic and mechanistic paradigms of eighteenth-century empiricism, both seek an epistemology that recognizes the interdependence of the mind and the external world, and both seek a firm basis for morality

В третьей главе настоящей диссертации я обращаюсь заново к философско-полемическому фрагменту Вордсворта «О возвышенном и прекрасном» ("The Sublime and the Beautiful"), по-новому для вордсвортоведения анализируя, как в книге VIII «Прелюдии» природное возвышенное (the natural sublime), с его тремя составляющими, выделенными Вордсвортом в вышеназванном фрагменте, — индивидуальной формой (individual form), силой / могуществом (power), и длительностью (duration) — помогает в понимании человеческого возвышенного у этого же поэта. С помощью персоналистического экзистенциализма Бердяева появляется возможность подойти к объяснению одной из составляющих этого человеческого возвышенного, к человеческой индивидуальной форме и, благодаря этому прояснению, и Eve Walsh Stoddard, "Flashes of the Invisible World," p. 32.

Подстрочник: «Несмотря на всю разницу культур и мысли, Кант и Вордсворт реагируют на одни и те же философские проблемы с одинаковой пылкостью. Оба отрицают материалистические и механистические парадигмы эмпиризма восемнадцатого века, оба ищут эпистемологию, которая признает взаимозависимость мысли и внешнего мира, и оба обращаются к незыолимости морали». увидеть в «Прелюдии» множество ясных человеческих обликов, которые доселе в мировой вордсвортовской критике считались стушеванными.

После анализа возвышенной формы пастухов из восьмой книги поэмы, с учетом трех составляющих по Вордсворту, становится ясно, что иные версии человеческого возвышенного, связанные с плотско-физическим восприятием человека и перечисленные здесь на предыдущей странице, на самом деле, если и вызывают возвышенное впечатление, то не благодаря особо выразительной человеческой форме18 (допустим, форме гермафродита), а благодаря второй составляющей возвышенного по Вордсворту: силе. Тем не менее, критики не всегда отдают себе отчет в том, какая именно составляющая ответственна за общую возвышенность впечатления. И даже порой рассуждая о силе чувственного воздействия в возвышенных сценах и произведениях, они пытаются объяснять общую возвышенность впечатления обсуждением человеческих анатомических форм и полов.

Так, один из теоретиков романтизма Эйдан Дэй в своей главе «Вопросы пола и Возвышенное» (Aidan Day, "Gender and the Sublime") одобрительно цитирует известного романтического критика от феминизма Энн К. Меллёр (Anne К. Mellor) с ее характеристикой «типично мужской романтической апроприации женственного». Жалуясь на отсутствие искреннего признания романтиками «эротической силы и духовного равноправия» изображаемых ими прекрасных женщин, Меллёр печалится о стирании романтиками-мужчинами женственности. Причем женственность Меллёр понимает преимущественно вкупе с половыми признаками. Однако, эта дискуссия совершенно игнорирует совершенство цельных человеческих образов, в которых нет акцента на физиологию. is Подробно о различии между формой и телом см. третью главу настоящей диссертации.

Given the central role played by passionate love in masculine Romanticism, where love is the means by which the poet attempts to rise on an almost Platonic ladder to the most transcendent and visionary of human experiences, and the explicit valorization of the beloved woman contained within this secular myth, we might expect a recognition of the erotic power and spiritual equality of the female to be essential to their poetry. But when we look closely at the gender implications of romantic love, we discover that rather than embracing the female as a valued other, the male lover usually effaces her into a narcissistic projection of his own self 19.

В вышеприведенной работе Энн Меллёр эротическая сила (и сила индивидуума вообще) приравнивается к выраженности присущих ему / ей половых признаков. По Меллёр, если выраженная женская фигура затеняется мужским отражением, то женщина смещается в подчиненное состояние. Но сила женского персонажа может-таки проявляться даже если ее анатомия изменена: нет жесткой причинно-следственной связи между сохранением своих половых особенностей и сохранением силы. Свидетельством тому проницательная дискуссия Шарон А. Вельтман о Китсовской Ламии 20. У Джона Китса мистичная фаллическая женщина постоянно меняет свою форму, имитируя совершенно разную анатомию: «Даже когда Ламия обитает в фаллосообразной "камере заточения" (1.203), она использует свое змеевидное тело для свивания традиционно женских форм» чтобы обольщать, чтобы манипулировать другими, чтобы w Anne К. Mellor процитирована в: Aidan Day, "Gender and the Sublime," in Romanticism, p. 192.

Подстрочник: «Поскольку страстная любовь занимает центральное место в мужском романтизме (т.к. любовь является средством, при помощи которого поэт пытается подняться по почти платонической лестнице к наиболее трансцендентным и мистическим из человеческих переживаний) и поскольку возлюбленная женщина, заключенная внутри такого секулярного мифа явно превозносится, мы вправе ожидать, что признание эротической силы и духовного равноправия женщины будет в той поэзии само собой разумеющимся. Но когда мы внимательно приглядываемся к динамике взаимоотношения полов, проявляющейся в романтической любви, мы обнаруживаем, что вместо полного приятия женщины как ценимого "другого", мужчина-любовник обычно стушевывает ее до своего собственного нарцисстического отражения». го См.: Sharon A. Weltman, '"Swift Counterchange': The Androgyny of Keat's Lamia," pp. 79-86 of Ruskin's Mythic Queen. царить 21. Ламия сильна и могущественна, но как раз форма Ламии, заметим, ее «гештальт» несовершенен; я бы сказала даже по-вордсвортовски: «нескладен», как нескладен был вечно меняющий свой внешний вид Араб-Кихот (Arab-Quixote) из пятой книги «Прелюдии». И возвышенность Ламии — не в отточенности и совершенстве формы, а в притягательной силе ее анатомии. Возвышенность Ламии иная, чем та, к которой Вордсворт когда-либо прибегает в своей «Прелюдии». По сути дела, в поэзии Вордсворта мужчины и женщины выглядят весьма схоже, когда они испытывают одинаково сильные переживания. В так называемых «Лондонских сценах умиления» (the"tender scenes of London") в шестой книге поэмы, поэт описывает человека: отца с ребенком на руках. Поза мужчины напоминает женское иконное изображение Девы Марии с маленьким Иисусом. Тело с его анатомией не доминирует, хоть и не стерто окончательно. И различение Эдмунда Бёрка (Edmund Burke, 1729-1797) между возвышенным ужасом (мужское) и красотой (женское) не проливает проясняющего света на строки в этом случае. Из этих сцен

One will I select; A Father — for he bore that sacred name — Him saw I, sitting in an open square, Upon a corner-stone of that low wall, Wherein were fixed the iron pales that fenced A spacious grass-plot; there, in silence, sate This One Man, with a sickly babe outstretched Upon his knee, whom he had thither brought For sunshine, and to breathe the fresher air. Of those who passed, and me who looked at him, He took no heed; but in his brawny arms (The Artificer was to the elbow bare, And from his work this moment had been stolen) He held the child, and, bending over it, As if he were afraid both of the sun

2i Ibid., p. 81.

В оригинале: «even while Lamia lives within a phallic "prison house" (1.203), she uses her serpentine body to create traditionally feminine forms».

And of the air, which he had come to seek, Eyed the poor babe with love unutterable 22.

Чтобы дать определение такому асексуальному возвышенному Вордсворта, я отхожу от чувственного эмпиризма к экзистенциализму, особенно к религиозной вариации последнего.

Намереваясь читать Вордсворта через призму экзистенциализма и персонализма, я не помещаю себя в интеллектуальную изоляцию. В ряде статей и книжных глав с разными контекстами Вордсворт уже сравнивался с некоторыми экзистенциалистами, как-то: Кьеркегором, Ясперсом, Достоевским и Хейдеггером 23. Герберт Рид, например, совсем недвусмысленен в своем причислении Вордсворта к экзистен-циалистическому крылу:

In the preceding essay I tried to make out a case for regarding Coleridge as an early existentialist. The considerable identity which exists between Wordsworth's philosophical faith and that of Karl Jaspers now compels me to make a similar claim for Wordsworth. The identity is far more extensive than I can demonstrate here, but it is not so astonishing if we remember that the common source of all these varieties of existentialism is undoubtedly Kant, a source to which Wordsworth could have had access only through the intermediaries of Schelling and Coleridge. But Wordsworth was a philosophical poet, and not a poetical philosopher. This implies that his faith was based on intuitions rather than on processes of reasoning. No doubt he received some guidance from Coleridge:

22 The Prelude, Book VII, 594-618.

Возьму одну; / Того Отца — а он носил это святое имя — / Увидел я сидящим на открытом месте, / На камне угловом той низенькой стены, / В которую впиралась железная ограда, обнесшая / Большой газон; там, в молчаньи, сиживал / Тот Человек: с хворающим дитем, раскинувшемся / На колене у него, которого туда он вынес / На солнышко и воздух посвежей. / На тех кто проходил и на меня, смотрящего в упор, / Вниманья он не обращал; но в жилистых руках / (Ремесленник по локоть был открыт, / Ведь от работы миг он улучил) / Ребенка он держал и, наклонясь над ним, / Словно опасался и солнышка, / И воздуха, которых он искал, / Глаз не сводил с болезного дитя с любовью несказанною»).

23 См.: Geoffrey Н. Hartman, "Wordsworth before Heidegger," pp. 194-206 в книге The Unremarkable Wordsworth; Stephen Prickett, "Wordsworth and Kierkegaard," pp. 268-78 в книге Romanticism and Religion; Herbert Read о Вордсворте и Ясперсе, pp. 208-10 в книге The True Voice of Feeling; Lionel Trilling, "The Fate of Pleasure: Wordsworth to Dostoevsky," Partisan Review 30: 2 (Summer 1963), 167-91; Geoffrey H. Hartman о Вордсворте и Достоевском в статье "Wordsworth, The Borderers, and 'Intellectual Murder'," Journal of English and Germanic Philology 62: 4 (October 1963), 761-68.

Coleridge may have defined for him the philosophical problem. But the solution came in such flashes as that which fell upon his vision when he reached the crest of Snowdon, and saw that 'universal spectacle', 'shaped' for his 'admiration and delight' 24.

Когда читаешь Вордсворта в сопоставлении с персоналистической философией свободы Бердяева, свобода понимается в сочетании с существованием и развитием личности. Существующий имеет видимый человеческий образ. И именно на человеческих образах — особый упор данной диссертации.

Вторая

глава диссертации, «Человеческие форма и независимость в поэзии Вордсворта: их взаимосвязь», показывает как поэт, пытающийся добиться верного прочтения природного ландшафта в эпизоде перевала через Альпы (the Crossing of the Alps episode), в результате оказывается вынужден искать способ преодолеть одновременно и свое бесчувственное, полное объективированности, мышление и эскейпистский субъективизм, т.е. он должен трансцендировать. Попутно он пытается вступить в общение с другими существующими. Наконец, поэт замечает крестьянина на фоне Природы и задает ему вопросы, причем информация, которую он получает в ответ, в момент истинного общения — какое бы мимолетное это человеческое общение ни было — приводит к

24 Herbert Read, The True Voice of Feeling: Studies in English Romantic Poetry, p. 210.

Подстрочник: «В предыдущем очерке я пытался доказать, что Кольридж является ранним экзистенциалистом. Впечатляющая схожесть, существующая между философскими воззрениями Вордсворта и Карла Ясперса вынуждает меня здесь доказывать аналогичное в отношении Вордсворта. Схожесть идет гораздо глубже, чем я имею возможность тут продемонстрировать, и она не столь ошеломляет, если мы вспомним, что общим источником всех этих разновидностей экзистенциализма является, безусловно, Кант, источник к которому Вордсворт имел доступ исключительно через посредство Шеллинга и Кольриджа. Но Вордсворт был философствующим поэтом, а не пишущим поэзию философом. Из этого следует, что его воззрения базировались скорее на интуиции, нежели на цепочке логических рассуждений. Без сомнения, он получил некоторое руководство от Кольриджа: Кольридж мог сформулировать для него и философскую проблему. Но само решение приходило такими вспышками как та, которая озарила его видение, когда он достиг вершину горы Сноудон и прозрел там "вселенское зрелище", "сформировавшееся" для его "восхищения и яркого восторга"». трансценденции. Эта

глава дает подробный разбор Альпийского эпизода с сопутствующими биографическими и критическими комментариями, наглядно демонстрирующий, что между умением видеть человека и способностью чувствовать себя свободно в окружающем мире есть у Вордсворта взаимосвязь. Теоретическое обоснование взаимосвязи, однако, появится в диссертации в последующих

главах.

Третья

глава, «Человек облагороженный внешне на моих глазах», описывает как в книге VIII человеческое возвышенное Вордсворта развивается из природного возвышенного и превосходит его. В этой теоретической главе также рассматриваются разные формы времени — пасторальное, историческое и экзистенциальное — и дается определение возвышенной человеческой форме, которая представляет из себя совершенный гештальт (что противопоставляется сравнительно плохим гештальтам «нескладных фигур»).

Энтони Флю в "Философском Словаре" дает следующее определение гештальту:

An organized, coherent whole whose parts are determined by laws intrinsic to the whole rather than being randomly juxtaposed or associated. The concept gives its name to the 20th-century school of psychology founded by Max Wertheimer, Wolfgang Kshler, and Kurt Koffka.

Gestalt theory was originally set up on general principles in opposition to the prevailing psychological atomism of the empiricist tradition. But its most significant contributions have occurred in the field of psychology of perception, in virtue of a number of classic experiments designed to show how the eye naturally tends to organize, for example, a series of lines or dots into coherent patterns. For Gestalt theory, seeing is essentially a phenomenological process in so far as what is 'seen' is what appears to the seer rather than what may actually be there 25.

25 Antony Flew, ed, A Dictionary of Philosophy, p. 131.

Подстрочник: «Это организованное, связное целое, части которого подчиняются законам, определяемым всей целостной структурой, а не случайным отдельным противопоставлениям или ассоциациям. Термин этот дал имя направлению психологии XX века, основанной Максом Вертгеймером, Вольфгангом Келером и Куртом Коффкой.

Теория гештальта изначально появилась как общая реакция на преобладающий

Прямое отношение к моему обсуждению гештальтов в поэзии Вордсворта имеет определение термина, данное Лоренсом Дж. Луханом. Лухан в диссертации о применении структурных принципов взятых из гештальтпсихологии к интерпретации английской романтической поэзии и критики (Калифорния, Беркли, 1977), прокладывает дорогу для исследований сосуществования двух философий: романтизма и гештальта. Несмотря на то, что критик применяет теорию гештальта к обсуждению поэтических форм и риторики, нежели чем к фигурам и образам описанных романтиками людей, его позиция не запрещает