автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Невербальные формы коммуникации как выражение эмоциональной жизни героев Л.Н. Толстого

Полный текст автореферата диссертации по теме "Невербальные формы коммуникации как выражение эмоциональной жизни героев Л.Н. Толстого"



КУЦАЯ Жанна Николаевна

НЕВЕРБАЛЬНЫЕ ФОРМЫ КОММУНИКАЦИИ КАК ВЫРАЖЕНИЕ ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ ЖИЗНИ ГЕРОЕВ Л. Н. ТОЛСТОГО (ПО РОМАНУ «ВОЙНА И МИР»)

Специальность 10.01.01 —русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Волгоград— 2010

- 9 ЛЕК 2010

004616480

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Волгоградский государственный педагогический университет».

Научный руководитель — доктор филологических наук, профессор

Жаравина Лариса Владимировна.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Демченко Адольф Андреевич (Педагогический институт Саратовского государственного университета);

кандидат филологических наук, доцент Карлик Надежда Анатольевна (Государственная полярная академия, г. Санкт-Петербург).

Ведущая организация — ГОУ ВПО «Арзамасский государственный педагогический институт им. А.П. Гайдара».

Защита состоится 17 декабря 2010 г. в 10 час. на заседании диссертационного совета Д 212.027.03 в Волгоградском государственном педагогическом университете по адресу: 400131, Волгоград, пр. им. В. И. Ленина, 27.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Волгоградского государственного педагогического университета.

Текст автореферата размещен на официальном сайте Волгоградского государственного педагогического университета: http: II www. vspu.ru 16 ноября 2010 г.

Автореферат разослан 16 ноября 2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор ' " Е.В. Брысина

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Человековедческий аспект прозы JI. Толстого практически неисчерпаем. Опираясь на понятие «диалектика души» (Н.Г. Чернышевский), литературоведение неизменно обращалось к изучению творческой лаборатории писателя-психолога, что в конечном счете сформировало системное представление о феномене толстовского человека как «бесконечной возможности»1. Что касается самого механизма формирования замысла и его трансформации в конкретные художественные образы, то благодаря коллективным усилиям выдающихся российских исследователей (М.М. Бахтин, Я.С. Билинкис, С.Г. Бочаров, A.M. Буланов, Б.И. Бурсов, Г.Я. Галаган, ЛЯ. Гинзбург, П.П. Громов, Н.К. Гудзий, В.Д. Днепров, E.H. Купреянова, К.Н. Ломунов, T.JI. Мотылева, В.Г. Одиноков, Л.Д. Опульская,В.Б. Ремизов, A.A. Сабуров, А.П. Скафтымов, О.В. Сливицкая, И.В. Страхов, Н.М. Фортунатов, В.Е. Хализев, М.Б. Храпченко, A.B. Чичерин, В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум и др.) доказано, что у Л. Толстого постижение внутреннего мира индивидуума предполагает его приобщенность к духовному универсуму, онтологическому макрокосмосу как в национально-историческом, так и мировом масштабе. Философско-лич-ностный аспект психологического искусства остро интересует и зарубежное толстоведение, представители которого говорят не только о философии истории, но и о «философии психологии» Л. Толстого (Г. Морсон).

И тем не менее поле для дальнейших научных разысканий остается достаточно широким. Прослеживая новейшие тенденции в отечественной филологии, методологи справедливо отмечают повышение удельного веса разработок интегративного плана, не только обогащающих терминологический аппарат традиционного анализа, но и принципиально изменяющих его методику в свете последних достижений современного гуманитарного знания. Еще романтики говорили о существовании специфической сферы «неизъяснимого» и «невыразимого», не поддающейся словесному описанию. Аналогичная идея неполного соответствия авторского слова и художественного объекта неоднократно звучит и у Л.Н. Толстого. В свете сказанного мы обращаемся к феномену, называемому современными гуманитариями языком тела.

' Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 т. 1928—1958. — Репринт, изд. — М.: ТЕРРА, 1992.— Т. 53. — С. 324. Далее по тексту даются ссылки на это издание с указанием в скобках номеров тома и страницы.

Действительно, поведение человека, а значит, и литературного героя («действия, положения») всегда семиотизировано. Средства се-миотизации могут быть разными, но среди них значимое место занимают невербальные способы передачи эмоционального состояния персонажа. Это закономерно: как считают психологи, даже в ситуации прямого диалога более восьмидесяти процентов информации поступает через «расшифровку» телесно-жестового кода движений человека. Во второй половине XX в. американский антрополог Р. Бердвистелл стал основателем кинесики (kinesics), «специализирующейся» на коммуникативности телесных движений в целом. Тем не менее мы иногда сталкиваемся с тем, что кинесике придается узкоконкретное значение («наука о жестах и жестовых движениях»), наряду с которой существуют паралингвистика, окулесика, гаптика, т.е. иные формы телесно-визуальной коммуникации2. На наш взгляд, столь разветвленная (и не всеми принятая) терминология неоправданно утяжеляет анализ художественного текста. Кроме того, в современной практике параллельно термину кинесика функционирует термин кинетика, который, по нашему мнению, более приспособлен к фонетическим особенностям русской речи. Этот вариант мы и будем использовать в нашей работе.

Разумеется, прежде всего нас интересует кинетика как раздел невербальной семиотики в ее соотношении с устным и письменным словом. В качестве исходных для нас важны новаторские работы Л.П. Якубинского и A.A. Реформатского, в которых выявлена роль апперцепции в невербальном коммуникативном акте. Неоценимую помощь оказали также труды Ю.Д. Апресяна, А. Вежбицкой, И.Н. Горелова, В.И. Екинцева, Г.Е. Крейдлина, Ю.С. Крижанской, В.П. Третьякова, В.П. Морозова, И. Щеголева и др., а также справочные издания: лингвострановедческий словарь «Жесты и мимика в русской речи» (A.A. Акишина, X. Кано, Т.Е. Акишина, 1991), «Словарь языка русских жестов» (CA. Григорьева, Н.В. Григорьев, Г.Е. Крейд-лин, 2001), «Словарь языка жестов» (Л.И. Дмитриева, JLH. Клокова, В.В. Павлова, 2003).

Следует также отметить, что в России особое внимание к телесно-жестовому языку проявилось в 20—30-е годы XX в., что связано с формированием киноискусства как «фабрики жестов». Именно в этот период тему значения жеста, «внутреннего и внешнего», в словесном

2Крейдлин Г.Е. Язык тела и кинесика как раздел невербальной семиотики (методология, теоретические идеи и некоторые результаты) // Тело в русской культуре. — М.: НЛО, 2005. — С. 22.

творчестве одним из первых поднял А. Толстой. Через несколько десятилетий понимание жеста как «всякого движения» (в плане семиотики искусства), значение которого — «замысел автора», сформулировал Ю.М. Лотман3. Нельзя сказать, что исследование невербальных форм поведения литературных героев находится на нулевой стадии. Существующие разработки в наибольшей степени касаются драматургии: ведь именно в этом роде литературы мимика и телодвижения персонажа — наиболее органичный способ адекватной передачи его душевного состояния в ситуации энергичных физических действий. Именно поэтому телесные техники актера находились под пристальным вниманием И. Гете, Н.В. Гоголя и, конечно же, К.С. Станиславского. Да и Л. Толстой еще при написании автобиографической повести «Детство», по его словам, придавал значение «самому простому движению» (5:168). Тем не менее в плане изучения лиро-эпических жанров в данном аспекте мы действительно находимся на начальной стадии, хотя в последнее десятилетие появились диссертационные исследования, посвященные некоторым художественным компонентам невербальной коммуникации. Но ни предложенный материал (частично иноязычный), ни сам анализ, естественно, не в состоянии исчерпать существа проблемы.

Подчеркнем еще один момент: раскрытию психологического механизма коммуникации посвящена специальная монография О.В, Сли-вицкой «"Война и мир" Л.Н. Толстого: проблемы человеческого общения» (1988), в которой великий роман определен как эпопея коммуникабельности. Нас же интересует не только психологическая подоплека коммуникативного акта, но и ее невербализованные поведенческие параметры: телесно-жестовый «портрет» эмоционального состояния толстовского героя, его поведенческий «почерк», информационные возможности «языка тела», отраженные автором.

Актуальность работы объясняется необходимостью расширения художественно-антропологической парадигмы Л. Толстого за счет комплексного изучения вербальной и невербальной комбинаторики, реализованной в тексте.

Объектом исследования является образная система романа «Война и мир» в ее сопряженности с аксиологией национального бытия и психологическими основами русского характера.

3 Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни (Бытовое поведение как исто-рико-психологическая категория) //Литературное наследие декабристов. — Л.: Наука, 1975. — С. 34.

Предмет исследования — формы соотношения и степень конгруэнтности (соотнесенности) эмоционально-духовных посылов с телес-но-жестовым поведением персонажей.

Вслед за исследователями мы полагаем, что эпическое полотно JI.H. Толстого, воспроизводящее целостную картину русской жизни первых десятилетий XIX в., значительно не только общей художественной концепцией, но и совершенством отдельных эпизодов и сцен. Поэтому материалом данной диссертации явились наиболее репрезентативные ситуации, позволяющие в аспекте нашей темы органично перейти к характеристике эмоциональной жизни героев как в повседневно-бытовых, так и в экстремально-«пограничных» состояниях.

Цель диссертационного исследования заключается в раскрытии феномена толстовского человека как единства духовно-эмоционального и телесно-жестового начал в контексте воззрений автора на природу личности.

Достижение указанной цели сопряжено с решением следующих задач:

— выявить семантику невербальных форм проявления основных эмоций и состояний (любовь, стыд, гнев, сомнение, храбрость, трусость и др.) в аспекте их соотношения с параметрами поведенческой модели главных и второстепенных героев романа, а также в свете межличностной коммуникации;

— охарактеризовать голосовой код и феномен молчания как важнейшие кинетические коммуникативные акты, предполагающие многовариантность исследовательских интерпретаций;

— раскрыть мимическую и телесно-жестовую технику манипуляции сознанием в духовно-нравственном и социальном ракурсах, а также в пограничных ситуациях и ситуациях толпы;

— углубить представления о природе толстовского психологизма через жестовое проявление витального начала его персонажей.

Методология работы сформировалась на основе систематизации исследований по вопросам мастерства JI. Толстого-психолога (С.Г. Бочаров, A.M. Буланов, Г.Я. Галаган, Л.Я. Гинзбург,П.П. Громов,О.В. Сли-вицкая, И.В. Страхов и др.), связям словесного искусства с социально-психологическими разработками проблем коммуникации (М.М. Бахтин, Л.С. Выготский). В раскрытии знаковой природы жестовых стереотипов, в выявлении художественных принципов и форм невербального выражения их эмоционально-нравственного содержания мы опирались на теоретико-методологические основы семиотики (Ю.М. Лот-ман), психологии и культуры общения, получившие освещение в работах философско-антропологического и психологического плана

(И.Л. Сикорский, К. Изард, В.А. Лабунская, М. Непп, А. и Б. Пиз, Я.В. Чеснов и др.). Говоря о соотношении кинетики с устным и письменным словом, мы опирались на работы А.А. Реформатского, Ю.Д. Апресяна, А. Вежбицкой, Г.Е. Крейдлина, реализуя принципы интегративного подхода к роману Л. Толстого, что предполагает синтез традиционного историко-литературного, культурно-исторического и социально-психологического методов с элементами герменевтики.

Научная новизна диссертации обусловлена комплексным анализом толстовской характерологии, дающим возможность раскрыть специфику и процесс формирования художественной антропологии писателя в аспекте соотношения вербальных и невербальных поведенческих параметров.

Теоретическая значимость исследования заключается во включении словесных образов в невербальный коммуникативный контекст, что позволяет внести коррективы в понимание природы художественного психологизма и форм его реализации в тексте.

Результаты исследования имеют практическое значение и могут быть использованы в учебных курсах по истории русской литературы XIX в., в спецкурсах и спецсеминарах, при разработке теоретических и методических рекомендаций по проблемам поэтики, связанным с вопросами специфики литературы как искусства слова.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Герои романа «Война и мир» неисчерпаемы как в своих душевно-эмоциональных переживаниях, так и в способах их телесно-жес-тового проявления. Автор не ограничивается констатацией результата психологических изменений, а воспроизводит внутреннюю кинетику чувств, поэтапно раскрывая процесс соотнесения основных эмоций с поведенческими параметрами характера. В итоге невербальный «язык» тела органично сопрягается со словесной природой «языка» души.

2. Невербальные поведенческие реакции конгруэнтны духовно-нравственной сущности персонажей. Являясь в разных конкретных случаях атрибутом правдоискательства (Пьер Безухов, Андрей Болконский), символом витальности и искренности (семья Ростовых), индикатором истины, лжи и фальши (Курагины, Друбецкой, Теля-нин и др.), они органично вписываются в антропологическую парадигму Л. Толстого и переводят образ толстовского человека в план визуальной конкретики. Катарсическое начало, присущее активной кинетике Наташи Ростовой, дает духовные силы для преодоления

греховно-телесного искуса, выявляя христианскую основу истинных любовных отношений.

3. Семантика мимико-жестовых знаков, отсылающая к психологической доминанте толстовского характера, определяет соответствующий тип межличностного общения как в позитивных, так и в негативных модификациях. Если искренние диалогические отношения персонажей (независимо от степени их вербализации) одушевляют бессловесный церемониал, то ложные знаково-жестовые посылы создают иллюзию контакта. Чрезвычайно велика роль молчания как характерологического и коммуникативного жеста.

4. Вербальные и невербальные элементы повествования в динамике составляют единство в случаях манипулятивного поведения персонажей, предполагающего заданность мимических, телесно-динамических и интонационно-голосовых «масок». Но и в границах стабильных моделей возможны варианты, обнаруживающиеся в процессе анализа образов русского и французского императоров, полководцев, дипломатов, сановников и других представителей властных структур. Особую остроту приобретает манипуляция сознанием в «ситуациях толпы» (граф Растопчин, Николай Ростов) и в «пограничных» ситуациях разного уровня (поведение Долохова).

Апробация результатов исследования. Основные идеи работы и полученные результаты нашли отражение в 17 публикациях (две из них — в изданиях, рекомендованных ВАК РФ), а также в докладах на международных научных и научно-практических конференциях: «Рациональное и эмоциональное в русской литературе и фольклоре» (Волгоград, 2007, 2008, 2010), «Коммуникативные технологии в образовании, бизнесе, политике и праве XXI века: Человек и его дискурс» (Волгоград, 2007), «Русская словесность в поисках национальной идеи» (Волгоград, 2007), «Русская словесность в контексте интеграционных процессов» (Волгоград, 2007), «JI.H. Толстой в мировом коммуникативном процессе» (СПб., 2008), «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие», «Кирилло-Мефодиевские чтения» (Москва, 2009,2010), «Пушкинские чтения» (СПб., 2009); на всероссийских научно-практических Конференциях «Художественный текст: варианты интерпретации» (Бийск, 2007—2008); межвузовских научных конференциях «Концептуальные проблемы литературы» (Ростов н/Д., 2007), «Художественная антропология» (Караганда, 2009), «Междисциплинарные связи при изучении литературы» (Саратов, 2009); региональной научно-практической конференции «Отечественная культурно-образовательная традиция в духовно-нравственном становлении человека» (Михайловка, 2007).

Структура работы. Работа состоит из трех глав, введения, заключения и списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении мотивируется комплексный характер темы, определяются ее актуальность, цели и задачи работы, обозначаются объект и предмет исследования, методологические основы диссертации, ее научная и теоретическая новизна, формулируются положения, выдвигаемые на защиту.

Первая глава «Телесно-жестовый код эмоциональной жизни героев Л.Н. Толстого» состоит из пяти разделов. Открывает главу анализ примеров соответствия (конгруэнтности) и несоответствия (неконгруэнтности) поведенческих параметров отдельных персонажей романа визуальной «репрезентации» их душевно-эмоционального состояния (параграфы 1.1 и 1.2). В большинстве случаев вербальные и невербальные поведенческие сигналы самосинхронизируются. Однако Л. Толстой акцентирует десинхронизацию процесса общения, связанную с оппозицией казаться и быть, которая находит выражение в различных мимически-жестовых стереотипах.

Наиболее показательны так называемые этикетные жесты. Этикет как «чин», «светский обык», «ломливая вежливость» (В.И. Даль) — основа аристократического церемониала (салон Шерер). Поэтому любые отступления от него экстраординарны, о чем свидетельствует жестовое поведение не только молодого графа Безухова (об этом достаточно написано), но и князя Ипполита Курагина, чья эмоциональная жестикуляция — скорее жестикуляция простолюдина. И Пьер, и Ипполит — своеобразные «юродивые», с которыми мирятся только в силу их высокого положения.

Иными принципами руководствовались Ростовы, о чем свидетельствуют, в частности, именины Наташи. О демократизме графа Ростова говорила его манера подходить ко всем «без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям» с одинаковым выражением лица, «с одинаково-крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами» (9: 43). В конце застолья «светский обык» смягчается и нарушается: «все громче и громче» звучат возбужденные мужские и нетерпеливые детские голоса. И напротив, мимико-жестовый «портрет» Андрея Болконского, как правило, несет оттенок неприязненного отношения ко всему и всем: скучающий усталый вид, презрительная улыбка, «сощурившийся» взгляд. Одна-

ко этикетное поведение молодого Болконского — в равной степени отражение его натуры и старинного родового стереотипа, где церемониал строже, его нарушения воспринимаются серьезнее, поскольку на страже стоит деспотическая воля екатерининского вельможи.

Тем не менее стереотип поведенческих параметров, предполагаемый этикетом, не мешает раскрытию неповторимых особенностей личности. Открытое слово автора и персонажей одушевляет бессловесный церемониал, вовлекая в него тонкости человеческих эмоций. Более того, канонические формулы поведения, выработанные в аристократических салонах, в экстремальных (военных) условиях заменяются формами общения, исходящими из глубин подсознательного, проявлением чего является раскрепощенная телесная кинетика — такие «витальные» кинемы, как «удар кулаком» по чему-либо, используемый персонажами различного социально-нравственного статуса, или «удар в грудь», намекающий на сакральность ситуации (на груди находится нательный крест), и др.

В параграфах 1.3 и 1.4 первой главы рассмотрены эпизоды жизни не только главных, но и второстепенных персонажей (Телянин, Жер-ков, французские офицеры), для которых остро стояла проблема адекватного телесно-жестового самовыражения, связанная с необходимостью преодоления эмоционально-нравственных барьеров в условиях самообмана или откровенной лжи. Знаковый параллелизм составляют сцены, описывающие взаимоотношения «Наташа Ростова — Марья Болконская» и «Пьер Безухов — Элен Курагина». Если первый приезд в дом Болконских породил в невесте князя Андрея и его сестре активную неприязнь друг к другу, то в предчувствии близкой смерти любимого человека обе героини переживают состояние метанойи (умоперемены). Чуткая княжна Марья «с горестным наслаждением» заплакала на плече той, которую еще совсем недавно не понимала и не принимала. Заметим: словесное общение получило не только мимическую и жестовую поддержку, но и телесно-касательную — это и есть одна из наиболее искренних форм вербально-невербальной коммуникации.

К противоположному результату приводят попытки насильственной синхронизации эмоционально-жестового поведения персонажей, духовно не совместимых друг с другом. Двусмысленные с нравственно-эстетической точки зрения телесно-жестовые движения Элен и стремление Пьера не замечать направленной на него откровенно негативной кинетической информации формируют феномен сознательного обмана. В подобных случаях невербальная поведенческая реакция рассматривается как индикатор лжи. Кстати, Л. Толстой пока-

зал, что гораздо легче «подделывать» негативные эмоции (гнев, злость, раздражение и пр.), чем имитировать позитивное отношение к чему-либо. В частности, к наиболее трудновоспроизводимой эмоционально-невербальной форме относится смех. Так, именно неестественность «радостного» смеха Долохова, выдававшего себя в лагере противника за француза, едва не стоила ему и Пете Ростову жизни.

Л. Толстой идет на дискредитацию лжи во всех ее невербальных проявлениях, акцентируя, например, наличие мимической «маски» страха: бегающий взгляд, постоянно «приподнятые» брови персонажа (Телянин). У лжеца, как правило, формируется телесная «техника запоминания чувств» (К.С. Станиславский), благодаря чему он может долгое время избегать разоблачения.

• Параграф 1.5 посвящен голосовым характеристикам толстовских персонажей, поскольку голосовые параметры мы считаем, наряду с телесными, разновидностью жестов. Интонационные перепады, возвышение и понижение тона, ускорение или замедление темпа речи и т. п. — существенные корреляты к «чисто» вербальной коммуникации, усиливающие семантически значимую информацию. Так, именно через голосовые жесты воссоздается психоповеденческая обстановка в штабе перед Бородинским сражением: автор акцентирует разнобой и нервную напряженность голосов, свидетельствующих о рассогласованности мнений и действий высшего командного состава русской армии. Нередки случаи, когда голосовой «рисунок» не соответствует физиологическим характеристикам персонажей, как, например, «слабый», «тоненький голосок» капитана Тушина — истинного героя.

Подобно голосовым жестам, своеобразным кодом для расшифровки вербальной информации и невербальной семантики поведения является феномен молчания (параграф 1.6). Через молчание, часто сопровождаемое жестом глаза в глаза, характеризуются персонажи Л. Толстого в противоположных ситуативно-эмоциональных состояниях (цепенящее чувство страха или переживание безотчетной радости). Обращает на себя внимание тот факт, что больше и дольше всех молчит княжна Марья Болконская, что можно интерпретировать как безмолвный призыв к всеобъемлющей любви к ближнему, исходящий от всего ее телесно-духовного облика. В то же время данный невербальный посыл приобретает совершенно иной смысл у человека, привыкшего доминировать при помощи затяжной паузы-молчания в коммуникативном акте, чтобы добиться своих целей (Борис Друбецкой, князь Курагин). Принципиально также, что, когда заходит речь об исторических катаклизмах общенационального масштаба, отсутствие

резких голосов и «безжестие» свидетельствуют о вершинной эмоциональной точке, что аналогично безмолвию народа в финальной сцене пушкинского «Бориса Годунова». В итоге—«нулевой речевой акт» (Н.Д. Арутюнова) несет у Л. Толстого глубокую и обширную информацию на всех уровнях.

Предметом анализа во второй главе «Мимика — жест — характер» является кинетика общения, обусловленная характерологическими параметрами толстовских героев. В частности, в параграфе 2.1 мы выделяем pro el contra в поведенческой модели Пьера Безухова, традиционно относимого к типу правдоискателей. Не подвергая сомнению данный тезис, при анализе семиотики мимико-жестовых проявлений мы приходим к мысли о своеобразии поведенческой проекции феномена истины. Ментальное «блуждание» (М. Хайдеггер) md-лодого графа — прямой путь к несоответствию вербального и невербального регистров, восходящих к разным уровням жизненного и духовного опыта. В качестве примеров речемыслительного и телес-но-жестового «блуждания» приводятся эпизоды из жизни героя, сопровождающиеся чувствами вины, стыда, гнева, заниженной самооценкой и др., объединенные общими физиологически-телесными манифестациями— покраснение лица, опускание глаз, отведение их в сторону, резкие повороты головы, торопливость движений и т.п. Симптоматично также, что кинетика Пьера включает феномен прикосновения как форму позитивного тактильного общения: рукопожатия, поцелуи, похлопывания, объятия и другие активные жесты, придающие речемыслительному процессу визуальную конкретику, что принципиально невозможно, например, для Андрея Болконского. Показателен опыт общения Пьера с французским офицером Рамбалем. Общечеловеческие эмоции как основа позитивной межкультурной коммуникации порождают единую «матрицу» невербального поведения с акцентом на тактильных жестах с дружественной семантикой.

В параграфе 2.2 дана эмоционально-поведенческая характеристика братьев Ростовых. Образ Николая Ростова, по традиционному представлению, «среднего» и даже заурядного человека, заслонен фигурами героев-правдоискателей. Однако не будем забывать, что этот молодой человек с открытым лицом является носителем ростовского менталитета, т.е. воплощением исконного уклада русской жизни с неисчерпаемым позитивным потенциалом. Поведенческие же проявления героя не менее разнообразны и интересны, чем у Пьера Безухова (не говоря уже об Андрее Болконском). Данный тезис подтвержден анализом поведения молодого графа как в «мирных» условиях армейского быта, так и на поле боя. Конечно, появившиеся во

время Аустерлицкого сражения негативные ощущения (рука дрожит; «со стуком» приливает кровь к сердцу, улетучивается желание «рубить» врага, бегство в общей массе солдат, гонимых страхом смерти) лишают образ героико-романтического ореола, но придают ему большую жизненность. На наш взгляд, Николай Ростов пережил свой этап «блужданий», но не в поисках абстрактной истины, а в выработке четких вербальных и невербальных принципов реакции на любые проявления лжи, фальши, карьеризма, как и добросердечия, милосердия, любви. Даже наивно-юношеская идеализация императора Александра I была необходима в общем процессе взросления героя, его перехода из мира ирреального (мечты) в мир реальный.

Конечно, самые пронзительные «ростовские» страницы толстовского текста связаны с образом Пети. Характеризуя поведение мальчика в отряде Денисова, мы отмечаем его стремление социализироваться в коллективе взрослых мужчин, что, естественно, сопряжено с трудностями психологического порядка, чем объясняются экзальтированность поведения и высокая степень его семиотизации: не находя нужных слов, он не спускает с кумира Долохова восхищенных глаз, «подергивая поднятой головой»; желая попасть в качестве лазутчика в лагерь неприятеля, вскрикивает, «покраснев почти до слез»; при виде часового, спросившего пароль, хватается за пистолет. А благополучно вернувшись к своим, целуется не только с Долоховым и Денисовым, но и со своей лошадью: «Ну, Карабах, завтра послужим, — сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее» (12: 145). Даже смертельно раненный, юный Ростов ощущает себя в роли командира. Такое позитивно-героическое поведение сформировалось не только благодаря общему укладу семейной жизни дома Ростовых, но и вопреки жестокости мира сего.

В параграфе 2.3 выделяется катарсическая доминанта в поведенческой модели Наташи Ростовой, которая не ограничивается конструктивной кинетикой, а включает в себя момент преодоления дест-руктивности. О последнем, в частности, свидетельствует посещение оперы, когда нелепость происходящего на сцене провоцировала на неприлично экстравагантные поступки: «вскочить на рампу», «зацепить веером» старичка, «защекотать Элен». Здесь деструктивная кинетика берет верх над гармоническим мироощущением, что в принципе для Наташи, «не испорченной» цивилизацией, не характерно. Напротив, именно она своим пением, т.е. голосовой кинемой, разрешает одну из самых безысходных ситуаций в семье Ростовых (проигрыш Николая). Но героине присуща и более активная телесно-поведенческая модель, в которой чистое движение выступает на первый

план. Это танец — и как индивидуальный способ выражения эмоций, и как коммуникативно-невербальное средство.

Определяя танцы Наташи как танцы-импровизации, мы имеем в виду тот случай, когда совокупность телесно-жестовых знаков несет информацию не о «выучке», а о сущности индивида. Для доказательства данного тезиса впервые привлекается повесть Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели». Можно сказать, что пляска Фалалея, которого природа наградила умением плясать комарин-ского до самозабвения, «до истощения последних сил», и спонтанные (холистические) танцы Наташи Ростовой зеркально отражаются друг в друге, подтверждая тем самым народность героини. В дочери помещика открывается то, что веками жило и в Анисье, отце, матери, тетке и, как видим, в дворовом мальчике-сироте Достоевского, т.е. во всяком русском человеке независимо от его социального статуса. Кинема танца визуализирует информацию, заложенную в «языке тела», дает максимально полный выход внутреннему во внешнее.

Кинетическая доминанта еще более присуща душевной (духовной) жизни Наташи, что наглядно обнаруживается в любовных переживаниях девушки. Разумеется, определяющими являются сложнейшие истории взаимоотношений с Андреем Болконским и Пьером Безухо-вым. Но в работе отводится центральное место сюжетной линии Наташа —Курагин, которой сам автор придавал «узловое» значение.

Если мимико-жестовое поведение Анатоля откровенно в своей циничности (смотрит «прямо в глаза» ласковым и «развратным» взглядом, восхищенно рассматривает девичьи плечи, принимает расслабленные непринужденные позы и т. п.), то Наташа, впервые попав в ситуацию столь откровенного обожания, не адекватна: ей то весело и радостно, то страшно и стыдно; отвечает невпопад; «на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась» (10: 350).

Обратим на очень значимую в аспекте нашей темы деталь: защищая Анатоля от нападок родных, Наташа приподнимается. Это замечание вполне может быть интерпретировано как попытка именно телесным языком сказать то, о чем она стыдливо догадывалась: о греховно-плотской основе влечения к Анатолю. Поэтому физические страдания Наташи являются формой выражения ее нравственного состояния, а не наоборот. Не случайно, что именно слезы, когда она, «исхудавшая», «с бледным лицом», «затряслась всем телом и села на стул», помогли преодолеть ей душевный кризис. Если исходить из вышеприведенной классификации Г. Крейдлина, слезы относятся к области окулесики и также формируют парадигму невербальной се-

миотики. Но в нашем случае речь должна идти о сакрализации слез, их исповедальной функции, т.е. о христианской направленности катарсиса, в основе которого — искреннее раскаяние. В истолковании толстовской «диалектики души» как трехчастной структуры акцент делается обычно на последней стадии как наиболее значимой. Этот уровень мы также выделяем в поведении главной героини романа, но уже на религиозной основе.

Третья глава «Невербальные модели манипулятивного поведения героев Л. Толстого» в основном посвящена манипулятивным технологиям людей, наделенных той или иной степенью власти: от императора Александра I и Наполеона до австрийского чиновника, принимающего Андрея Болконского в Брюнне (параграф 3.1). Несмотря на разное положение государственных мужей в иерархии социальных отношений, их поведенческие модели заданы и ритуализованы. Знаковый характер приобретают замедленные, но полные достоинства движения; должностному лицу вменяются в обязанность сдержанность в проявлении эмоций, минимум жестикуляции, отсутствие резких телодвижений, строго контролируемая мимика и т.п. Главная цель — не столько утвердиться самому в своем высоком статусе, сколько произвести должное впечатление на окружающих, манипулируя их сознанием и поведением. Тем не менее и в границах этих достаточно стабильных моделей возможны варианты, что обнаруживается в процессе анализа образов русского и французского императоров как мимико-жестовых антиподов.

Если Александр I в своих высказываниях сдержан и его невербальное поведение не нарушает нормы (рукопожатие не столько дружеское, сколько этикетное, эгалитарное), то Бонапарт откровенно театрализует ситуацию, становясь фокусником-манипулятором, прибегающим к «мелкой» жестикуляции: «игре» пальцами, например. Духовным содержанием собственной телесной техники он вряд ли озабочен, о чем свидетельствует неприятная для Наполеона аудиенция с Балашевым: император «прямо» смотрит на русского посла, нервно ходит по комнате, икра его левой ноги дрожит, он «жадно» потягивает носом из золотой табакерки, а прощаясь, с улыбкой слегка дергает за ухо сорокалетнего русского генерала, считая данный жест великой «честью и милостью».

Не менее показательны примеры межличностной манипуляции видного деятеля-реформатора Михаила Сперанского, данные через восприятие Андрея Болконского, т.е. в аксиологическом аспекте (параграф 3.2). Герой, переживший Аустерлиц, познавший горечь разочарования в Наполеоне, ищет в Сперанском «живой идеал того со-

вершенства, к которому он стремился» (10: 168). И первоначальное впечатление не обманывает: фигура Сперанского имеет «особенный тип», его неловкие движения выдержанны, спокойны и уверенны, на лице изображается твердость, хотя «взгляд полузакрытых и несколько влажных глаз» мягок. Он не перебегает «глазами с одного лица на другое», говорит тихо и подчеркнуто весомо.

Однако существенно, что захваченный красноречием реформатора, т.е. воспринимая его в границах логосферы, князь вначале игнорирует не вполне позитивные невербальные посылы, исходящие от оратора. Но постепенно (сначала на уровне подсознания) формируются эмоциональные контрдоводы, имеющие, кстати, телесно-жесто-вую мотивировку: раздражают нежность лица Сперанского, пухлая белизна его рук, напоминающая руки Бонапарта, открытое презрение к «недостойному» собеседнику, неприятный смех по поводу пус-тяшного анекдота и т.п. В итоге духовный мир князя Андрея отторгает холодный логос реформатора: разоблачение кумира состоялось.

Параграф 3.3 посвящен проблеме управления массовым сознанием. Как известно (труды Г. Лебона, 3. Фрейда, X. Ортеги-и-Гассета, С. Московичи, Э. Канетти), обращение к «идолам толпы» — важнейшее средство умелого управления людьми путем внедрения воли одного в сознание большинства, зачастую с губительными последствиями.

В данном аспекте в 3.3.1 анализируется сцена расправы над Верещагиным, спровоцированной графом Растопчиным. Собравшиеся во дворе его дома горожане («народец, эти подонки народонаселения, плебеи») требуют найти и наказать поджигателя столицы. Нужная жертва находится — молодой купеческий сын, совершенно непричастный к преступлению Верещагин. Характерно, что, не будучи вождем по природе, Растопчин интуитивно прибегает к традиционным вождистским жестовым приемам: в состоянии сильнейшего аффекта вскидывает руку вверх, усиливая жестокость своего решения активными движениями тела: «Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!» (11: 347). И хотя поведенческая модель графа теряет монолитность, когда он остается один, публично проявленная непоколебимость стала причиной пролития крови. Манипулятивная зона, которая формируется в условиях всеобщего страха,—всегда зона подавления индивида, снимающая с него личную ответственность за содеянное зло. Все это мы наблюдали в эпизоде убийства Верещагина.

Однако манипулятивные действия личности могут не только нагнетать, но и снимать агрессию толпы, что мы видим в сцене, традиционно толкуемой как «усмирение» Николаем Ростовым богучаров-ского бунта (см. 3.3.2).

Гонимые страхом неизвестности перед надвигающейся французской оккупацией, крестьяне идут к дому Марьи Болконской. Но ее заверения в том, что на новом месте люди не будут ни в чем нуждаться, что им «дадут и домы и хлеба», наталкиваются на стену недоверия. Происходит самоускорение негативных настроений, и от первоначального молчаливого несогласия, «безжестия» не остается следа. Тупиковая ситуация разрешается с приездом Николая Ростова, который вовсе не церемонится ни с управляющим Алпатычем, ни с остальными мужиками. Толстой не идеализирует поведение своего героя, но из самого хода событий очевидно, что искреннее выражение гнева конструктивнее манипулирования сознанием с помощью опробованных ораторско-жестовых приемов. Крестьяне интуитивно чувствуют, что «животная злоба» приезжего офицера, вставшего на защиту женщины, его «решительное, нахмуренное лицо», даже сильный удар, отчего у мужика «голова мотнулась набок» (11:161), положат конец массовому безумию. Так и получилось: гнев молодого графа, иногда чрезмерный, приостановил страшный по своим последствиям процесс толпообразования. В отличие от Растопчина, Николай Ростов не над толпой, а среди нее, и эта позиция лицо в лицо, глаза в глаза, подкрепленная искренностью вербальной и невербальной аффектации, в конечном счете привела мужиков к пониманию необходимости принять неизбежное.

Жертвой манипулятивной практики становится, к сожалению, и Пьер Безухов. В параграфе 3.4 мы раскрываем механизм воздействия масона Баздеева на интеллектуально развитого индивидуума. Из поведенческих параметров, обладающих манипулятивным воздействием, привлекает отсутствие суетливых жестов — явный признак духовной самодостаточности; настойчиво фиксируется склонность к повторению одних и тех же телодвижений. И только после такого невербального воздействия (спокойное выражение лица, твердый взгляд, поза, ободряющие жесты) масон обращается к слову: «Имею удовольствие говорить с графом Безуховым, ежели я не ошибаюсь ... Я слышал про вас,..» (10: 67). Опытный манипулятор открыто идет на коммуникативно-эмоциональный контакт, заставляя собеседника раскрыть «тайное тайных», чтобы лишить возможности личного волеизъявления, отключить здравый смысл. Свою непоколебимую «правоту» Баздеев подкрепляет не только жестами и мимикой, но и чередованием восторженно-строгого речевого потока с паузами — впечатляюще долгим молчанием. В итоге масонское «братство» начинает восприниматься Безуховым как сообщество истинных христиан,

способных обеспечить победу добра над злом в мировом масштабе. В самом же ритуале принятия в масоны жестовое поведение участников события приобретает черты театрализованной семиотики. И все же не будем преувеличивать манипулирующую силу Баздеева: духовно ослабевшая душа Пьера сама искала выход и потому с радостью ощутила «живительную влагу» умозаключений, воспринятых как Богооткровение. Жертва манипуляции — как правило, и ее соавтор, соучастник. Понять в конечном счете, что каждый человек духовно свободен и волен, дано не каждому. К счастью, толстовский персонаж понял.

Итак, Пьер Безухов привлек внимание манипулятора в ситуации духовного кризиса, которая относится к «пограничным». Но подобные моменты довольно часто возникают в повседневности и также требуют преодоления чужой воли. На наш взгляд, к испытаниям такого рода относится карточная игра — вполне обыденный для дворянской молодежи способ времяпровождения. Выше мы видели Николая Ростова в Богучарове. Перед нами был сильный человек, ощущающий свою внутреннюю правоту, русский офицер, для которого защита женщины — дело чести. Однако тот же персонаж оказывается неподготовленным к жесткости и цинизму, проявляющимся на бытовом уровне. Речь идет о позорном проигрыше во время «прощальной пирушки» по случаю отъезда Долохова в армию. Это тот случай, когда манипуляция превращает бывшего друга сначала в соперника, потом во врага (параграф 3.5). Долохов, как известно, любил и умел управлять людьми, «делать их своими послушными орудиями». Вот и на этот раз он, «глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать», предлагает картежную игру. И проигрыши Николая, не посмевшего отказаться, следуют один за другим. Напротив, примером антиманипулятивного поведения может служить последовавшая за проигрышем сцена объяснения Николая с отцом: «граф мельком взглянул в лицо сыну» и, понимая, что творится в душе последнего, вышел из комнаты.

Вообще же ситуация игры, как и сам феномен «человека играющего», является благодатной почвой для разработки манипулятив-ных техник (см.: Ги Дебор «Общество спектакля»). Игра, превращенная в спектакль, будучи эффективным методом обработки сознания, вытесняет реальный жизненный опыт, заменяет его ложными ценностями, целенаправленно внедряемыми манипулятором-«режиссером». Именно этот процесс мы и наблюдаем, рассматривая охарактеризованный эпизод «Войны и мира».

В заключении диссертации подводятся итоги исследования, делаются окончательные выводы в соответствии с поставленными целью и задачами, намечаются перспективы дальнейшей работы.

Основное содержание диссертационного исследования отражено в следующих публикациях:

Статьи в журналах, рекомендованных ВАК РФ

1. Куцая, Ж.Н. «Витальные» жесты толстовских героев (по роману «Война и мир») У Ж.Н. Куцая УУ Изв. Волгогр. гос. пед. ун-та. Сер.: Филологические науки. — 2009. — № 10 (44). — С. 158—161 (0,4 п. л.).

2. Куцая, Ж.Н. Невербальное проявление эмоций стыда и гнева у JI.H. Толстого (образ Пьера Безухова) / Ж. Н. Куцая // Гуманитарные исследования. — Астрахань : Изд. дом «Астраханский университет», 2009. — № 3 (31). — С. 151—154 (0,4 п. л.).

Статьи и тезисы докладов в сборниках научных трудов и материалов научных конференций

3. Куцая, Ж.Н. Эмоции и сердечные переживания в романе-эпопее JI. Толстого «Война и мир» / Ж.Н. Куцая /У Отечественная культурно-образовательная традиция в духовно-нравственном становлении человека: материалы Всерос. науч.-практ. конф. — Михайлов-ка : Изд-во «ИП Рогачев Д.В.», 2007. — С. 196—200 (0,3 п. л.).

4. Куцая, Ж.Н. Катарсис в эмоциональной жизни героев Льва Толстого / Ж.Н. Куцая // Коммуникативные технологии в образовании, бизнесе, политике и праве XXI века: Человек и его дискурс-3 : материалы Междунар. науч.-практ. конф. Волгоград, 17—19 мая 2007 г. — Волгоград: Изд-во «ПринТерра», 2007. — С. 47—53 (0,3 п. л.).

5. Куцая, Ж.Н. «Антикатарсис» в эмоциональной жизни героев Льва Толстого УУ Там же. — С. 125—130 (0,2 п. л.).

6. Куцая, Ж.Н. Андрей Болконский и Михаил Сперанский: от идеализации к эмоциям разочарования и отчуждения / Ж.Н. Куцая УУ Русская словесность в поисках национальной идеи : материалы Междунар. науч. симпоз. — Волгоград: Изд-во ФГОУ ВПО «ВАГС», 2007. —С. 126—131 (0,45 п. л.).

7. Куцая, Ж.Н. Танец-импровизация как форма эмоциональной жизни героев в изображении Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого У Ж.Н. Куцая УУ Русская словесность в контексте интеграционных процессов : материалы Второй Междунар. науч. конф. Волгоград, 24— 26 апр. 2007 г.: в 2 т. — Волгоград : Изд-во ВолГУ, 2007. — Т. 2,— С. 144—148 (0,3 п. л.).

8. Куцая, Ж.Н. Вербальные и невербальные сигналы эмоциональной жизни героев в романе Л.Толстого «Война и мир» / Ж.Н. Куцая // Художественный текст: варианты интерпретации: тр. XII Всерос. науч.-практ. конф. Бийск, 18—19 мая 2007 г.: в 2 ч. — Бийск : БПГУ им. В.М. Шукшина, 2007. — Ч. 2,— С. 68—75 (0,45 п. л.).

9. Куцая, Ж.Н. Эмоционально-психологические «пружины действия» толстовских героев (Пьер Безухов — Долохов) / Ж.Н. Куцая // Концептуальные проблемы литературы: типология и синкретизм жанров: междунар. сб. науч. тр. — Ростов н/Д.: ИПО ПИ ЮФУ, 2007. — С. 144—148 (0,3 п. л.).

10. Куцая, Ж.Н. Эмоция жеста в романе Л.Н. Толстого «Война и мир» / Ж.Н. Куцая II Рациональное и эмоциональное в литературе и фольклоре: сб. науч. ст. по итогам IV Междунар. науч. конф. Волгоград, 29 окт. — 3 нояб. 2007 г. — Волгоград: Изд-во ВГИПК РО, 2008, —С. 133—137 (0,3 п. л.).

11. Куцая, Ж.Н. Ложный разум как поведенческая категория (образ Растопчина в романе Л.Н. Толстого «Война и мир») / Ж.Н. Куцая // Художественный текст: варианты интерпретации : тр. XII Всерос. науч.-практ. конф. — Бийск : БПГУ им. В.М. Шукшина, 2008. — С. 173—180(0,45 п. л.).

12. Куцая, Ж.Н. Жест и слово в художественной коммуникации Л. Толстого (по роману «Война и мир») / Ж.Н. Куцая // Вопросы языка и литературы в современных исследованиях : материалы Междунар. науч.-практ. конф. «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. X Кирилло-Мефодиевские чтения». Москва, 12—14 мая 2009 г. — М.: Изд-во «Ремдер», 2009. — С. 83—87 (0,3 п. л.).

13. Куцая, Ж.Н. Невербальная кодификация манипулятивного поведения в романе Л. Толстого «Война и мир» (Баздеев — представитель «братства свободных каменщиков») / Ж.Н. Куцая // Стиль и традиции художественной речи. Пушкинские чтения: материалы XIV Междунар. науч. конф. Пушкин, 6 июня 2009 г. — СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2009. — С. 334—339 (0,4 п. л.).

14. Куцая, Ж.Н. Невербальные формы проявления сознательной и бессознательной лжи в произведении Л. Толстого «Война и мир» / Ж.Н. Куцая II Художественная антропология. — Караганда, 2009. — С. 55—63 (0,4 и. л.).

15. Куцая, Ж.Н. Своеобразие эмоционально-жестовой характерологии в романе Л. Толстого: Петя Ростов — Долохов — Денисов / Ж.Н. Куцая // Междисциплинарные связи при изучении литературы : сб. науч. тр. — Саратов : Наука, 2009. — Вып. 3. — С. 82—88 (0,3 п. л.).

16. Куцая, Ж.Н. Молчание как характерологический «жест» ( по роману Л. Толстого «Война и мир») / Ж.Н. Куцая // Филологическое образование в школе и вузе: материалы Междунар. науч.-практ. конф. «Славянская культура: истоки,традиции, взаимодействие. XI Кирил-ло-Мефодиевские чтения». Москва, 18—19 мая 2010 г. — М. — Ярославль: Ремдер, 2010. — С. 133—138 (0,3 п. л.).

17. Куцая, Ж.Н. Значение невербального элемента в описании эмоционального состояния героев (по роману Л.Толстого «Война и мир») / Ж.Н. Куцая // Проблемы «ума» и «сердца» в современной филологической науке : сб. науч. ст. по итогам V Междунар. конф. «Рациональное и эмоциональное в литературе и фольклоре». Волгоград, 26—28 окт. 2009 г. — Волгоград: Изд-во ВГПУ «Перемена», 2010. — С. 106—110(0,3 п. л.).

КУЦАЯ Жанна Николаевна

НЕВЕРБАЛЬНЫЕ ФОРМЫ КОММУНИКАЦИИ КАК ВЫРАЖЕНИЕ ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ ЖИЗНИ ГЕРОЕВ Л.Н. ТОЛСТОГО (ПО РОМАНУ «ВОЙНА И МИР»)

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Подписано к печати 12.11.10. Формат 60x84/16. Печать офс. Бум. офс. Гарнитура Times. Усл.-псч. л. 1,4. Уч.-изд. л. 1,5. Тираж 110 экз. Заказ ¿ГЛ.

ВГПУ. Издательство «Перемена» Типография издательства «Перемена» 400131, Волгоград, пр. им. В.И.Ленина, 27

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Куцая, Жанна Николаевна

ВВЕДЕНИЕ.

Глава 1. ТЕЛЕСНО-ЖЕСТОВЫЙ КОД ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ ЖИЗНИ ГЕРОЕВ Л. ТОЛСТОГО.

1.1. Язык тела и «репрезентация» души: проблема конгруэнтности.

1.2. Семантика этикетных жестов: салон Шерер, дома Ростовых и Болконских.

1.3. Эмоционально-нравственные барьеры телесно-жестового самовыражения персонажей.

1.4. Невербальная поведенческая реакция как индикатор лжи.

1.5. Жест и голос: голосовые «маски» и «лица» толстовских персонажей.

1.6. Молчание как коммуникативный жест.

Глава 2. МИМИКА - ЖЕСТ - ХАРАКТЕР.

2.1. Pro et contra Пьера Безухова: кинетика общения.

2.2. Эмоциональо-поведенческая характеристика братьев Ростовых.

2.2. 1. Николай Ростов: от иллюзий молодости к чувству реальности 88 2.2.2. Петя Ростов: поведенческо-эмоциональные аспекты социализации.

2.3. Наташа Ростова: катарсическая доминанта поведенческой модели.

2.3.1. Кинетические характеристики образа: динамика голоса и танца.

2.3.2. «Язык» тела и кинема духа: преодоленное искушение.

Глава 3. НЕВЕРБАЛЬНЫЕ МОДЕЛИ МАНИПУЛ ЯТИ ИНОГО

ПОВЕДЕНИЯ ГЕРОЕВ Л. ТОЛСТОГО.

3.1. Манипулятивные технологии представителей «высших сфер власти».

3.2. Межличностная манипуляция в аксиологическом аспекте: Михаил Сперанский и Андрей Болконский

3.3. Формы управления массовым сознанием и эмоционально-поведенческие стереотипы «человека массы».

3.3.1. Манипулятор и его жертвы: образ Растопчина.

3.3.2. Невербальные параметры коллективной агрессии: Николай Ростов в «ситуации толпы».

3.4. Личность как объект манипуляции и проблема свободного выбора: масон Баздеев и Пьер Безухов.

3.5. Невербальный механизм манипуляции в бытовых «пограничных» ситуациях: друг - соперник - враг.

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Куцая, Жанна Николаевна

Человековедческий аспект прозы Льва Толстого практически неисчерпаем. Опираясь на понятие «диалектика души», выдвинутое Н.Г. Чернышевским, современная писателю критика, как и литературоведение последующих периодов, неизменно обращались к изучению творческой лаборатории писателя-психолога, что, в конечном счете, сформировало системное представление о феномене толстовского человека, по определению автора, - «бесконечной возможности». «От этого-то он и дорог», — уточнял писатель1.

Что касается самого механизма формирования замысла и его трансформации в конкретные художественные образы, то, благодаря коллективным усилиям выдающихся российских исследователей (М.М.Бахтин, Я.С. Билинкис, С.Г. Бочаров, А.М Буланов, Б.И. Бурсов, Г.Я. Галаган, Л.Я. Гинзбург, П.П. Громов, Н.К. Гудзий, В.Д. Днепров, E.H. Купреянова, К.Н. Лому-нов, Т.Л. Мотылева, В.Г. Одиноков, Л.Д. Опульская, В.Б. Ремизов, A.A. Сабуров, А.П. Скафтымов, О.В. Сливицкая, И.В. Страхов, Н.М. Фортунатов, В.Е. Хализев, М.Б. Храпченко, A.B. Чичерин, В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум и др.), доказано, что у Л. Толстого постижение внутреннего мира индивидуума предполагает его приобщенность к духовному универсуму, онтологическому макрокосмосу, как в национально-историческом, так и мировом масштабах. Философско-личностный аспект психологического искусства остро интересует и зарубежное толстоведение, представители которого говорят не только о философии истории, но и о «философии психологии» Льва Толстого [Морсон, 1987; см. также: Серых, 1990, Николюкин, 1987]. Профессор Принстонского университета Ричард Ф. Густафсон, исходя из оппозиции обитатель - чужак, воспринимает роман «Война и мир» как «эпическую битву» между изолированным индивидуумом западного толка и лично

1 Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 тт. 1928-1958. Репринт, изд. - М.: ТЕРРА, 1992. Т. 53, с. 324. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы. стью, находящейся в «любовном согласии с другими» [Густафсон, 2003, с. 234-238].

И, тем не менее, поле для дальнейших научных разысканий остается достаточно широким. Прослеживая новейшие тенденции в отечественном литературоведении, многие методологи справедливо отмечают повышение удельного веса разработок интегративного плана, не только обогащающих терминологический аппарат традиционного анализа, но и принципиально изменяющих его методику в свете последних достижений современного гуманитарного знания.

Еще романтики говорили о существовании специфической сферы «неизъяснимого» и «невыразимого», не поддающейся словесному описанию. «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?» [Тютчев, 1966, т. 1, с. 46]; «Как беден наш язык! — Хочу и не могу, — Не передать того ни другу, ни врагу, Что буйствует в груди прозрачною волною» [Фет, 1966, с. 251]. Подобные признания хрестоматийно известны.

Аналогичная идея неадекватности авторского слова и художественного объекта звучит у Л. Толстого в письме к H.H. Страхову: «Каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна из того сцепления, и в котором она находится. Само же сцепление составлено не мыслью (я думаю), а чем-то другим, и выразить основу этого сцепления непосредственно словами никак нельзя; а можно только посредственно - словами, описывая образы, действия, положения» [т. 62, с. 269].

В свете сказанного мы обращаемся к феномену, называемому современными гуманитариями языком тела.

Действительно, поведение человека, а значит, и литературного героя («действия, положения») всегда семиотизировано. Средства семиотизации могут быть разными, но среди них неизбывно значимое место занимают невербальные способы передачи эмоционального состояния персонажа. Это закономерно: как считают психологи, даже в ситуации прямого диалога более 5 восьмидесяти процентов информации поступает к собеседникам посредством визуального канала, т.е. через «расшифровку» особенностей телесно-жестового кода «внутренних движений» человека [Пиз, 2000, с. 178]. Во второй половине XX века американский антрополог Р. Бердвистелл стал основателем особой науки кинесики (kinesics), «специализирующейся» именно на коммуникативности телесных движений. Отчасти в русле данной тенденции написана знаменитая книга Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы» (1975), в которой отчетливо проводится мысль о необходимости «карательной сдержанности» по отношению к телу и переносе репрессивных действий уголовного правосудия из сферы безвинно страдающей плоти в область «бестелесной реальности», т.е. реальности преступной души [Фуко, 1999, с. 22, 26].

Однако было бы исторически неверно абсолютизировать приоритет зарубежной науки: о неравнодушии русской мысли к проблематике тела свидетельствуют анализ карнавальной культуры, предложенный М.М. Бахтиным, и, к сожалению, менее известные антропологического плана статьи П.А. Флоренского в редактируемой им с 1927 года «Технической энциклопедии».

Более того, оценивая проблему тела как «одну из самых модных в социальных и филологических науках» [Тело. , 2005, с. 5], мы не можем игнорировать тот сложный путь развития, который прошла невербальная семиотика, прежде чем приняла настоящие формы. Это аристотелевское учение о темпераментах; средневековые трактаты по физиогномике (Ф. Бекон, Дж. Балвер), знаменитые «Физиогномические фрагменты» И. Лафатера, теории Ч. Белла, Ч. Дарвина, других психологов и физиологов XVIII - XIX вв., доказавших прямую взаимосвязь между мимикой лица, жестами, позами, телодвижениями и эмоционально-интеллектуальными особенностями личности. Чрезвычайно значима роль И.А. Сикорского, обращавшегося в описании «внешних знаков телесной и нервно-психической организации» к художественным текстам, где напрямую реализовалось «применение поэтических изображений душевных состояний» [Сикорский, 1912, с. 520]. Велик вклад 6 отечественных и зарубежных представителей психологической науки в разработку невербальных способов адаптации, на которые мы будем непосредственно опираться (А. Адлер, В.М. Бехтерев, A.A. Бодалев, JT.C. Выготский, Ю.В. Гранская, К.Э. Изард, В.А. Лабунская, А. Лоуэн, В.П. Морозов, М. Непп, Е.А. Петрова, A.B. Петровский, А. и Б. Пиз, В.Я. Чеснов, М.Г. Яро-шевский и др.). Кинетические аспекты невербального поведения, сопровождающие речевое общение, проанализированы А.А Леонтьевым, различавшим четыре вида невербальных компонентов общения: значимых для говорящего, значимых для реципиента, значимых для корректировки заключительной фазы общения и не имеющих коммуникативного выхода [Леонтьев, 1977].

Но, прежде чем приступать к собственным размышлениям, необходимо договориться о терминах, поскольку многообразие теоретических постулатов и концептуальных решений создало понятийный «хаос». Как отмечалось, Р. Бердвистелл был основателем кинесики {kinesics), общей науке о движении, породившей микрокинесику, макрокинесику, социокинесику и т.п. И такое понимание достаточно узаконено. Тем не менее, в одной из последних отечественных работ мы сталкиваемся с тем, что кинесике придается узко конкретное значение («наука о жестах и жестовых движениях»), наряду с которой существуют паралингвистика, изучающая «звуковые коды невербальной коммуникации», окулесика, выдвигающая визуальные формы общения, гаптика — «наука о языке касаний и тактильной коммуникации» и т.п. (всего 10 разновидностей) [Крейдлин, 2005, с. 22]. На наш взгляд, столь разветвленная (и не общепринятая) лингвистическая терминология неоправданно утяжелит анализ художественного текста. Более того, в современной практике, помимо исконного понятия кинесика, параллельно функционирует термин кинетика, по нашему мнению, более приспособленной к фонетическим особенностям русской речи. Признавая данную семантическую тождественность, мы будем использовать в нашей работе второй вариант.

Разумеется, прежде всего, нас интересует кинетика как раздел невербальной семиотики в ее соотношении с устным и письменным словом. Со7 временные лингвисты обычно ссылаются в этом плане на новаторские работы A.A. Реформатского, в которых остро поставлена проблема соотношения невербальной концептуализации мира с вербальной. Мы также считаем невозможным обойти роль ОПОЯЗовцев и прежде всего статью Л. П. Якубин-ского «О диалогической речи» (1923), в которой — с опорой на А.А Потебню - выявлена роль апперцепции в невербальном коммуникативном акте. Неоценимую помощь в нашем исследовании оказали работы Ю.Д. Апресяна, А. Вежбицкой, И.Н. Горелова, В.И. Екинцева, конечно же, Г.Е. Крейдлина, Ю.С. Крижанской, В.П. Третьякова, М.А. Можейко, В. П. Морозова, И. Щеголева и др. Для литературоведа, помимо специальных работ, бесценны справочные издания: лингвострановедческий словарь «Жесты и мимика в русской речи» (A.A. Акишина, X. Кано, Т.Е. Акишина, 1991), «Словарь языка русских жестов» (С.А. Григорьева, Н.В. Григорьев, Г.Е. Крейдлин, 2001), «Словарь языка жестов» (Л.И. Дмитриева, Л.Н. Клокова, В.В. Павлова, 2003). Лингвокульту-рологическая интерпретация соматической фразеологии предложена Д.Б. Гудковым и М.Л. Ковшовой в кн.: «Телесный код русской культуры: материалы к словарю» (2007).

Следует также отметить, что в России особое внимание к жесту проi явилось в 20 — 30-е годы XX столетия, что связано с формированием киноискусства как «фабрики жестов» на основе обращения к традиции пластичеI ских искусств [см.: Булгакова, 2005]. О значении жеста в словесном творчестве одним из первых поднял вопрос Алексей Толстой: «Вслед за мыслью и желанием является жест, внутренний и внешний, вплоть до движения руки, мимики лица, выражения глаз, затем уже этот жест подтверждается словом» [Толстой А., 1956, с. 168]. Более широкое (в плане семиотики искусства) понимание жеста через несколько десятилетий сформулировал Ю:М. Лотман: «Жест — это действие, поступок, имеющий не только и не столько практическую направленность, сколько отнесенность к некоторому значению. Жест всегда знак и символ. Поэтому всякое движение. есть жест, значение его -замысел автора» [Лотман, 1975, с. 34].

Нельзя сказать, что исследование невербальных форм поведения литературных героев находится на нулевой стадии изучения. Но существующие разработки в наибольшей степени касаются драматургии: ведь именно в этом роде литературы мимика и телодвижения персонажа — наиболее органичный способ адекватно передать его душевное состояние в ситуации энергичных физических действий. Именно поэтому поведению актера на сцене уделяли огромное внимание И. Гете («Правила для актеров»), Н.В. Гоголь («Преуве-домление для тех, которые пожелали бы сыграть, как следует "Ревизор"»), конечно же, К.С. Станиславский, обосновавший психологические основы сценических телесных техник. Но что касается изучения в данном аспекте лирики и эпоса, то мы действительно находимся в самом начале. Между тем еще в 1886 году А.П. Чехов в письме к брату, формулируя принципы эпического повествования, переносил на него некоторые законы драматургии: «Лучше всего избегать описывать душевное состояние героев: нужно стараться, чтобы оно было понятным из действий героев.» [Чехов, 1974, т. 1 (Письма), с. 242]. Да и сам Толстой еще при написании автобиографической повести «Детство», по его словам, придавал значение «самому простому движению» [т. 5, с. 168]. Что же тогда говорить о его великих эпических полотнах, в первую очередь о романе «Война и мир», пафос которого заключается в том, чтобы показать, что «в человеке есть подвижного, моментально возникающего и исчезающего: голос, взгляд, мимический изгиб, летучие изменения линий тела» [Скафтымов, 1972, с. 158]. Поистине опыт Льва Толстого во всех отношениях уникален.

Правда, должно отметить, что в последние годы появились диссертационные исследования, затрагивающие проблему выразительно-смысловой значимости невербальных средств художественного текста [Гранская, 1998; Ежова, 2002; Папулинова, 2003; Крым, 2004; Мишин, 2005; Пухачев, Горбенко, 2007 и др.]. Результаты этих исследований по мере возможности нами учтены, но, как и любые научные достижения, они не могут быть исчерпывающими.

При исследовании толстовского текста нас будет интересовать невербальное поведение персонажей, передающее скрытое (сокровенное) значение слова. Понимая, что эстетический потенциал романа неисчерпаем, мы выделяет два главных аспекта: 1) телесно-жестовый «портрет» эмоционального состояния героя; 2) коммуникативные возможности «языка тела», отраженные JI. Толстым. В отличие от первой, проблема художественной коммуникации в толстоведении не нова. Ее в той или иной степени затрагивали все вышеназванные исследователи. И это закономерно: толстовский человек вписан в макромир истории и общества, и чем ярче и многограннее его внутреннее «я», тем богаче и разностороннее связи с внешним миром, что с одной стороны, ставит естественный предел процессу самовыражения, но с другой - определяет степень самодостаточности. Эту диалектику писатель сформулировал в дневниковой записи 1896 года следующим образом: «. личность есть ограничение. Человек чувствует себя личностью только потому, что он соприкасается с другими личностями. Если бы человек был один, он был бы не личностью. Эти два понятия взаимно определяются: внешний мир, другие существа и личность. Не было бы мира других существ, человек не признавал, не чувствовал бы себя личностью, он не признавал бы существования других существ. И потому человек среди мира немыслим иначе как личность» [т. 53, с. 118].

Раскрытию психологического механизма коммуникации посвящена специальная монография О.В. Сливицкой «"Война и мир" JI. Н. Толстого: Проблемы человеческого общения» (1988), в которой великий роман определен как эпопея коммуникабельности. Нас же интересует не столько психологическая подоплека коммуникативного акта, сколько ее «внешние» невер-бализованные поведенческие параметры, поведенческий «почерк», изучение которых еще находятся на периферии научного внимания. Актуальность работы объясняется необходимостью расширения художественно-антропологической парадигмы JI. Толстого за счет такого комплексного изучения вербальной и невербальной комбинаторики, реализованной в тексте. ю

Объектом исследования является образная система романа «Война и мир» в ее сопряженности с аксиологией национального бытия и психологическими основами русского характера.

Предмет исследования - формы соотношения и степень конгруэнтности (соотнесенности) эмоционально-духовных посылов с телесно-жестовым поведением персонажей.

Вслед за исследователями, мы полагаем, что эпическое полотно Толстого, воспроизводящее целостную картину русской жизни первых десятилетий XIX века, значительно не только общей художественной концепцией, но и совершенством отдельных эпизодов и сцен. Материалом данной диссертации явились наиболее репрезентативные ситуации, позволяющие в аспекте нашей темы органично перейти к характеристике эмоциональной жизни героев как в повседневно-бытовых, так и в экстремально-«пограничных» состояниях.

Цель диссертационного исследования заключается в раскрытии феномена толстовского человека как единства духовно-эмоционального и телес-но-жестового начал в контексте воззрений автора на природу личности.

Достижение указанной цели сопряжено с решением следующих задач: - выявить семантику невербальных форм проявления основных эмоций и состояний (любовь, стыд, гнев, сомнение, храбрость, трусость и др.) в аспекте их соотношения с параметрами поведенческой модели главных и второстепенных героев романа, а также в свете межличностной коммуникации;

- охарактеризовать голосовой код и феномен молчания как важнейшие кинетические коммуникативные акты, предполагающие многовариантность исследовательских интерпретаций;

- раскрыть мимическую и телесно-жестовую технику манипуляции сознанием в духовно-нравственном и социальном ракурсах, а также в «пограничных» ситуациях и «ситуациях «толпы»;

- углубить представления о природе толстовского психологизма через жестовое проявление витального начала его персонажей.

11

Методология работы сформировалась на основе систематизации исследований по вопросам мастерства JI. Толстого-психолога (С.Г. Бочаров, А.М Буланов, Г.Я. Галаган, Л.Я. Гинзбург, П.П. Громов, О.В. Сливицкая, И.В. Страхов и др.), связям словесного искусства с социально-психологическими разработками проблем коммуникации (М.М. Бахтин, Л.С. Выготский). В раскрытии знаковой природы жестовых стереотипов, в выявлении художественных принципов и форм невербального выражения их эмоционально-нравственного содержания мы опирались на теоретико-методологические основы семиотики (Ю.М. Лотман), психологии и культуры общения и, получившие освещение в работах философско-антропологического, психологического плана (И.А. Сикорский, К. Изард, В.А. Лабунская, А. и Б. Пиз, Я.В. Чеснов и др). Говоря о соотношении кинетики с устным и письменным словом, мы опирались на работы A.A. Реформатского, Ю.Д. Апресяна, А. Веж-бицкой, Г.Е. Крейдлина, пытаясь реализовать принципы интегративного подхода к роману Л. Толстого, т.е. синтез традиционного историко-литературного, культурно-исторического и социально-психологического методов с элементами герменевтики.

Научная новизна диссертации обусловлена комплексным анализом толстовской характерологии, дающим возможность раскрыть специфику и процесс формирования художественной антропологии писателя в аспекте соотношения вербальных и невербальных поведенческих параметров.

Теоретическая значимость исследования заключается во включении словесных образов в невербальный коммуникативный контекст, что позволяет внести коррективы в понимание природы художественного психологизма и форм его реализации в тексте.

Результаты исследования имеют практическое значение и могут быть использованы в учебных курсах по «Истории русской литературы XIX века», в спецкурсах и спецсеминарах, при разработке теоретических и методических рекомендаций по проблемам поэтики, связанным с вопросами специфики литературы как искусства слова.

12

На защиту выносятся следующие положения:

1. Герои романа «Война и мир» неисчерпаемы как в своих душевно-эмоциональных переживаниях, так и в способах их телесно-жестового проявления. Автор не ограничивается констатацией результата психологических изменений, но воспроизводит внутреннюю кинетику чувств, поэтапно расI крывая процесс соотношения основных эмоций с поведенческими параметрами характера. В итоге невербальный «язык» тела органично сопрягается со словесной природой «языка» души.

2. Невербальные поведенческие реакции конгруэнтны духовно-нравственной сущности персонажей. Являясь в разных конкретных случаях атрибутом правдоискательства (Пьер Безухов, Андрей Болконский), символом витальности и искренности (семья Ростовых), индикатором истины, лжи и фальши (Курагины, Друбецкой, Телянин и др.), они органично вписываются в антропологическую парадигму Л. Толстого и переводят образ толстовского человека в план визуальной конкретики. Катарсическое начало, присущее активной кинетике Наташи Ростовой, дает духовные силы для преодоления греховно-телесного искуса, выявляя христианскую основу истинных любовных отношений.

3. Семантика мимико-жестовых знаков, отсылающая к психологической доминанте толстовского характера, определяется и определяет соответствующий тип межличностного общения как в позитивных, так и негативных модификациях. Если искренние диалогические отношения персонажей (независимо от степени их вербализации) одушевляют бессловесный церемониал, то ложные знаково-жестовые посылы создают иллюзию контакта. Чрезвычайно велика роль молчания как характерологического и коммуникативного жеста.

4. Динамика соотношения вербальных и невербальных элементов повествования составляет единство в случаях манипулятивного поведения персонажей, предполагающего заданность мимических, телесно-динамических и интонационно-голосовых «масок». Но и в границах стабильных моделей возможны варианты, обнаруживающиеся в процессе анализа образов русского и французского императоров, полководцев, дипломатов, сановников и других представителей властных структур. Особую остроту приобретает манипуляция сознанием в «ситуациях толпы» (граф Растопчин, Николай Ростов) и в «пограничных» ситуациях разного уровня (поведение Долохова).

Апробация диссертации. Основные идеи работы и полученные результаты нашли отражение в 17 публикациях (2 из них — в изданиях, рекомендованных ВАК РФ), а также докладах на международных научных и научно-практических конференциях: «Рациональное и эмоциональное в русской литературе и фольклоре» (Волгоград: 2007, 2008), «Коммуникативные технологии в образовании, бизнесе, политике и праве XXI века: Человек и его дискурс» (Волгоград: 2007), «Русская словесность в поисках национальной идеи» (Волгоград: 2007), «Русская словесность в контексте интеграционных процессов» (Волгоград: 2007), «Л.Н. Толстой в мировом коммуникативном процессе» (СПб.: 2008), «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. Кирилло-Мефодиевские чтения» (Москва: 2009, 2010), «Пушкинские чтения» (СПб.: 2009); всероссийских научно-практических конференциях «Художественный текст: варианты интерпретации» (Бийск: 2007,

2008); межвузовских научных конференция «Концептуальные проблемы литературы» (Ростов н/Д: 2007), «Художественная антропология» (Караганда:

2009), «Междисциплинарные связи при изучении литературы» (Саратов: 2009); региональной научно-практическая конференции «Отечественная культурно-образовательная традиция в духовно-нравственном становлении человека» (Михайловка: 2007).

Структура работы. Работа состоит из 3 глав, введения, заключения и списка литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Невербальные формы коммуникации как выражение эмоциональной жизни героев Л.Н. Толстого"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Основу эпического повествования Льва Толстого всегда составляли события общенационального значения, широкий поток бытия, в который вписываются судьбы персонажей. Но каждый из героев (как главных, так и второстепенных) раскрывается как субъект истории, со всей сложностью и подвижностью индивидуальных характеристик. Отсюда вытекает необходимость углубленного изучения эмоциональных «пружин действия», имеющих прямой выход на образно-поведенческий уровень.

По словам Т.А. Кузминской, писатель «ничего не рассказывает от себя. Он прямо выводит лица и заставляет их говорить, чувствовать и действовать, причем каждое слово и каждое движение верно до изумительной точности . как будто имеешь дело с живыми людьми . Когда он раз вывел их на сцену, он уже не вмешивается в их дела, не помогает им, предоставляя каждому из них вести себя сообразно со своею натурой» [Кузминская, 1976, с. 336].

В романе-эпопее «Война и мир» данный аргумент получает дополнительную поддержку последовательным обращением автора к невербальным художественным средствам передачи эмоционального состояния героев: полноте (или, напротив, скудости) чувств, интенсивности (или бедности) переживаний, свидетельством чего являются ситуативно-семиотизированный «язык тела» — мимика, позы, телодвижения и т.п.

Вообще у Л. Толстого нет персонажей, телесно невыразительных. Даже заурядные и просто безнравственные герои наделяются детально выписанным телесно-жестовым «портретом» и особым поведенческим «почерком». Демонстрируя механизм «превращения» мысли в жест и наоборот, Л. Толстой дает беспрецедентный образец взаимодействия слова с внесловесными конструкциями, что и определяет знаменитый метод «диалектики души».

Что касается поведенческих проявлений положительных героев, прежде всего героев-правдоискателей — Пьера Безухова и Андрея Болконского, то автор наделяет их внешне противоположным (размашистость — сдержанность), но, по сути, схожим жестовым комплексом в силу естественной склонности персонажей к искренности, способности видеть малейшие проявления фальши. Ростовы олицетворяют душевное и духовное здоровье и дают верный ключ к пониманию тех стабильных начал, которые представляют собой живительные константы национального бытия. Понятно, что все нити, ведущие от членов этой семьи, стягиваются к любимой толстовской героине. Но знаменательно, что именно в этом образе и преобладает телесно-жестовая кинесика, выражающаяся и в стремительности движений, и в динамике голосовых модуляций, и в танцевальных па Наташи. Еще более важно, что в данном, как и в других случаях, речь идет о «языке тела» как форме выражения «языка» души. А душа молодой графини Ростовой нацелена на утверждение любви как высшего катарсического начала. Это и выразительный пример того, как имевшее место внешнее несоответствие манер аристократическому церемониалу (например, принятому в доме Болконских) легко устраняется, если оно символизирует душевное и духовное здоровье и дает верный ключ к пониманию истинной сути характера. Аналогичная идея, на наш взгляд, заложена й в образе Пети Ростова, естественного и по-детски наивного в его кинетическом «почерке».

Позитивное отношение автора к вышеназванным героям не нуждается в пространной аргументации. Но мы считаем целесообразным обратить особое внимание на поведенческий «портрет» Николая Ростова, которому в нашем литературоведении явно не повело. Между тем этот персонаж, даже заслоненный фигурами Андрея Болконского и Пьера Безухова, очень интересен своими телесно-жестовыми параметрами, которые символизируют раскрепощенное проявление жизненной энергии, т.е. витальность.

Что же касается телесно-поведенческих комплексов, характеризующих персонажей, для которых казаться важнее, чем быть (семья Курагиных,

Анна Павловна Шерер, Борис Друбецкой и др.), то они сформировались как средство борьбы за материально-имущественное благополучие. Но и в этих случаях выявление реального смысла в словах и действиях людей, стре

184 мящихся этот смысл скрыть, требует от читателя, тем более исследователя не одного эмоционально-нравственного неприятия, но знания психологических тонкостей, понимания знаковой природы мимико-жестовых движений. Предложенное толкование невербального акта — лишь одна из версий, которая может быть дополнена и иногда пересмотрена.

И это закономерно: совпадение (конгруэнтность) знаков внешнего и внутреннего состояния далеко не всегда составляют психологическую доминанту поведения человека. Может быть и противоположный эффект, и часто характеры персонажей располагаются в параллельных, не сходящихся друг с другом плоскостях. Поэтому возможна и ситуация неконгруэнтности (несовпадения) внутреннего и внешнего. Но и такие случаи, когда форма явно берет верх над содержанием, не должны оцениваться только негативно. Текст романа доказывает, что один и тот же невербальный акт расшифровывается несколькими способами, каждый из которых имеет свою эмоциональную подоплеку. А что касается ритуализации этикетных жестов, то она может придавать жизни по крайней мере внешнюю стабильность. Данный тезис касается не только аристократических слоев изображенного в романе общества, но и социальных низов, что ощущается при изображении богучаровского крестьянского бунта.

На страницах романа читатель в изобилии находит примеры состояний аффекта, характеризующихся сложностью реакции и эксцессивным поведением. Это так называемые «пограничные» ситуации, когда «чин», т.е. порядок, уступает место хаосу, а здравый рассудок — инстинкту. Помимо упомянутой сцены «усмирения» крестьян в имении Болконских, к таким ситуациям относится эпизод расправы толпы над невинным Верещагиным. Но не будем забывать: толпа умело управляется манипулятором, в роли которого выступает слабый и трусливый граф Растопчин. Вообще манипуляция сознанием большого скопления людей или сознанием одного человека с помощью невербальных техник — проблема, не утратившая значения в наши дни. В романе Л. Толстого мы находим яркие примеры манипулятивного по

185 ведения как людей, стоящих на самом верху властных структур (император Александр I, Наполеон), так и чиновников разного уровня (австрийский военный министр, Михаил Сперанский). Под влиянием умного и целеустремленного манипулятора-масона попадает и Пьер Безухов, временно утративший способность противостоять духовному насилию. Более того, Л. Толстой на примере этого же персонажа показывает пагубность самообольщения, т.е. «самоманипуляции». Отождествив физическое влечение с любовью, персонаж впадает в состояние самообмана, а его связь с Элен Безуховой, не имеющая духовной основы, оказывается не более чем знаково-жестовым «обменом» (Ю.М. Лотман).

Однако в военных условиях толстовские герои освобождаются от всего внешнего, наносного, привнесенного бездуховной цивилизацией. Канонические формулы поведения, выработанные в аристократических салонах, заменяется естественным общением. Обнажается нутро человека, любящего или ненавидящего, безрассудного или осторожного, но только не равнодушно-бесстрастного. Так в состоянии любви и перед лицом смерти меняет свой поведенческий стереотип Андрей Болконский, нашедший в себе силу прощать и почувствовавший счастье быть прощенным.

Среди широкого круга вопросов, относящихся к изучению форм и способов невербальной коммуникации, интерес представляет тематика, связанная с речевыми «жестами», к которым можно отнести интонационно-голосовые модуляции и молчание. Важно не только «что сказано», но и «как сказано», в каких условиях, с каким выражением лица, в сопровождении каких телодвижений. Не менее важно понять «что не сказано и почему». Семантика слова, произнесенного и утаенного, и семантика телесного жеста часто выступают у Л. Толстого, как мы пытались доказать, в органическом единстве, в различных ситуативных контаминациях. В других случаях автор иллюстрирует молчанием различные формы взаимоотношений — коммуникативные, социальные, субординирующие и т.д.

Представленный в диссертации анализ телесно-жестовых параметров толстовских персонажей построен по принципу доминирующей тенденции. Она, разумеется, не исчерпывает всего многообразия личностных проявлений, но тем не менее дает общее представление о процессе художественного формирования синтетической модели поведения, в которой слиты воедино противоположные внутренние ощущения, и, следовательно, вербальные и невербальные способы ее реализации автором.

Выше мы говорили о том, что невербальная семиотика прошла тернистый путь развития, прежде чем приняла современные формы в понимании «внутренних движений» человека. Творчество Льва Толстого, великого знатока человеческой души, имеет в этой связи этапное значение, постижение которого (в аспекте поставленных вопросов) открывает перед исследователями широкую перспективу. В свое время М.М. Бахтин писал о глубокой и принципиальной неадекватности драматической формы художественным устремлениям Льва Толстого, аргументируя это положение руссоизмом молодого автора, перешедшим впоследствии в принципиальный отказ от «всякой условности и прежде всего художественной условности, в чем бы они ни выражались». В этом аспекте исследователь рассматривает и известные критические отзывы Толстого о Шекспире, и статью «Об искусстве», и проанализированное выше разоблачающее изображение оперного спектакля в «Войне и мире».

Но более глубокую причину неприятия Толстым художественной условности М.М. Бахтин видит в особенностях его эпического слова. Только оно, по мнению исследователя, дает свободу авторскому самоизъявлению. «Это не ремарка к диалогам героя, создающая лишь сцену и фон, и не стилизация чужого голоса, рассказчика («сказ»). Толстому важно это свободное и существенное повествовательное слово для осуществления своей авторской точки зрения, авторской оценки, авторского анализа, авторского суда, авторской проповеди» [Бахтин, 2000, с. 748 - 749].

Конечно, автор «Войны и мира» в первую очередь — эпик. Но элемент драматизации, на наш взгляд, хотя и является дополнительным художественным средством, не противостоит ни психологическим разысканиям, ни объективному воссозданию действительности. Именно с драматическим началом связано то богатство телесно-жестовых появлений характеров, которое являлось предметом наших раздумий. В проанализированном эпизоде карточной игры Л. Толстой как бы расщепляет душу молодого графа Ростова, представив каждую ее часть в ее правоте. На самом же деле двух правд не бывает, и за таким расщеплением стоит сложнейший психолого-эмоциональный и нравственный конфликт.

Толстовское слово (как ни парадоксально это звучит) включает в себя как вербализованные, так и невербализованные формы выражения. Именно поэтому зерно его поздней драматургии заложено в «Войне и мире». Но это уже тема другого самостоятельного исследования.

Список научной литературыКуцая, Жанна Николаевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Гете И.В. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 10. М.: Худ. лит., 1980. - 511 с.

2. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Т. 3. Л. : Наука, 1972. - 544 с.

3. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений: 10 т. Т. 5. М. : Изд-во АН СССР, 1957.-639 с.

4. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: в 90 т. М. : ТЕРРА, 1992. -Репринтное воспроизведение изд. 1928-1958 гг.

5. Толстой А.Н. О литературе. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 1. -М. : Сов. пис., 1956. 180 с.

6. Тютчев Ф.И. Лирика: в 2 т. Т. 1. М. : Наука, 1966. - 446 с.

7. Фет A.A. Вечерние огни. М. : Наука, 1966. - 816 с.

8. Чернышевский Н.Г. Собрание сочинений: в 15 т. Т.2. М. : Гослитиздат,1949.-530 с.

9. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Т. 1. Письма. — М. : Наука, 1974.-584 с.

10. Монографии, труды, исследования

11. Ю.Адлер А. Понять природу человека. — СПб. : Академический проект, 1997.-256 с.

12. Айсмонтас Б.Б. Педагогическая психология. М. : Владос-Пресс, 2002. -208 с.

13. Аленикова С.И. О жесте // Человек. 1991. -№ 3. - С. 157-165.

14. Альтман Я.А. Локализация звука. — Л. : Наука, 1972. 214 с.

15. Андрианов М.С. Анализ процессов невербальной коммуникации как паралингвистики // Психологический журнал. — 1995. — № 3. — С. 115-121.о»

16. Апресян Г.З. Ораторское искусство. — М. : Изд-во Моск. ун-та, 1972. -257 с.

17. Аристотель. Риторика // Античные риторики / пер. Н. Платоновой. М. : Изд-во Моск. ун-та. - 164 с.

18. Арутюнова Н.Д. Молчание: контексты употребления // Логический анализ языка: Язык речевых действий. М. : Наука, 1994. - С. 106-117.

19. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М. : Шк. «Языки русской культуры», 1999. - 869 с.

20. Архангельский A.A. Музыка и ритм сценического действия // Маски. -1912-1913. -№ 6. С. 47-56.

21. Бабенко Л.Г. Филологический анализ текста. Основы теории, принципы и аспекты анализа. М. : Акад. проект ; Екатеринбург : Деловая книга, 2004. - 464 с.

22. Бартосик М.Х. Выразительно-смысловая значимость несобственно-поэтических средств в романах Л.Н. Толстого : дис. . .канд. филол. наук. — М. : 1984.-214 с.

23. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М. : Худ. лит., 1990. - 453 с.

24. Бахтин М.М. Предисловие. Драматические произведения Л. Толстого // Л.Н. Толстой: pro et contra. СПб. : РХГИ, 2000. - С. 747-756.

25. Бахтин М.М. Статьи о Льве Толстом // Дон. 1988. - № 10. - С. 156-172.

26. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М. : Искусство, 1979. — 424 с.

27. Безменова Н.Л. Очерки по теории и истории риторики. М.: Наука, 1991. -215 с.

28. Берковский Н.Я. Мир, создаваемый литературой. — М. : Сов. пис., 1989. -494 с.

29. Бехтерев В.М. Избранные работы по социальной психологии / Коллективная рефлексология. М. : Наука, 1994. — 400 с.

30. Билинкис Я. С. О творчестве Л.Н. Толстого. — Л.: Сов. пис., 1959. 240с.190

31. Вирах А. Психология мимики. М. : Маркетинг, 2004. - 150 с.

32. Биркенбил В. Язык интонации, мимики, жестов. СПб. : Питер, 1997. -224 с.

33. Бицилли П. М. Проблема жизни и смерти в творчестве Толстого // JI.H. Толстой: pro et contra. СПб. : РХГИ, 2000. - С. 472-499.

34. Блум Ф. Мозг, разум и поведение. М. : Мир, 1988. - 248 с.

35. Богомолов А.Ю. Языковая личность персонажа в аспекте психопоэтики: на материале JI. Толстого «Анна Каренина» : дис. . канд. филол. наук. -Череповец, 2005. 207 с.

36. Бодал ев A.A. Восприятие и понимание человека человеком. — М. : Изд-во Моск. ун-та, 1982. 200 с.

37. Бодалев A.A. Психология общения. — М. : Изд-во «Институт практической психологии»; Воронеж: НПО «Модак», 1996. — 213 с.

38. Бойко М. Внутренний монолог в произведениях JI. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского // Лев Николаевич Толстой: сб. ст. о творчестве / ред. Н.К. Гудзий. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1959. - С. 83 - 98.

39. Болотнова Н.С. Филологический анализ текста: учеб. пособие. М. : Флинта, 2007. - 520 с.

40. Бонч-Томашевский М.М. Театр и обряд // Маски. 1912-1913. -№ 6. - С. 98-124.

41. Бочаров С.Г. «Война и мир» Л. Н. Толстого // Бочаров С.Г. Три шедевра русской классики. -М. : 1971. С. 7-103.

42. Бочаров С.Г. Научная психология на фоне Льва Толстого // Психологический журнал. Т. 20. - № 3. - 1999. - С. 119-123.

43. Бочаров С.Г. О художественных мирах. М. : Худ. лит., 1985. - 296 с.

44. Бочаров С.Г. Роман Л. Толстого «Война и мир». М. : Худ. лит., 1987. -156 с.

45. Бужинская Д.С. «Стихия вопрошания» в романе Л.Н. Толстого «Война и мир» : дис. . канд. филол. наук. Магнитогорск, 2004. - 203 с.

46. Буланов A.M. Художественная феноменология изображения «сердечной191жизни» в русской классике (A.C. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, И.А. Гончаров, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой): монография. — Волгоград : 2003. — 191 с.

47. Буланов A.M. Художественная феноменология стыда в романе Достоевского и Толстого («Идиот» и «Анна Каренина») // Русская литература. -2001.-№ 1.-С. 93-106.

48. Булгакова О. Фабрика жестов. М. : НЛО, 2005. - 304 с.

49. Бурсов Б. И. Лев Толстой. Идейные искания и творческий метод 1847— 1862.-М. : Гослитиздат, 1960. 190 с.

50. Бурсов Б. И. Национальное своеобразие русской литературы. Л. : Сов. пис., 1964.- 186 с.

51. Валгина Н.С. Теория текста: учеб. пособие. М. : Логос, 2004. - 280 с.

52. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. — М. : Шк. «Языки русской культуры», 1999. 780 с.

53. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. — М.: Рус. словари, 1996.-416 с.

54. Вельховер Е.Х., Вершинин Б. Тайные знаки лица. М. : Локид-Пресс, 2003.-320 с.

55. Вилсон Г. Язык жестов — путь к успеху. СПб. : Питер, 1999. - 224 с.

56. Виноградов В.В. О языке Толстого (50-е 60-е годы) // Литературное наследство. - М., 1939. - Т. 35/36. - С. 117-220.

57. Волконский С.М. Человек на сцене. СПб.: Аполлон, 1912. - С. 376.

58. Волконский С.М. Выразительный человек. СПб.: Аполлон, 1913. - 340 с.

59. Ворожбитова A.A. Теория текста: антропологическое направление: учеб. пособие. М.: Высш. шк., 2005. — 367 с.

60. Вудвортс Р. Экспериментальная психология. М.: ИЛ, 1950. - 798 с.

61. Выготский Л.С. Мышление и речь. Избранные психологические исследования. М. : АПН РСФСР, 1963. - 350 с.

62. Выготский Л.С. Психология искусства. — М. : Педагогика, 1987. 344 с.

63. Галаган Г.Я. Л. Толстой: художественно-эстетические искания. Л. : Наука, 1981.-174 с.

64. Гегель В.Ф. Сочинения. Лекции по эстетике. М. : ИФ АН СССР, 1958. Т. 14.-440 с.

65. Гинзбург Л. Я. О литературном герое. Л. : Сов. пис., 1979. - 221с.

66. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. Л. : Сов. пис., 1977. - 443 с.

67. Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности: Статьи. Эссе. Заметки. — Л. : Сов. пис., 1987. 399 с.

68. Гиппиус C.B. Гимнастика чувств. М. : Искусство, 1967. - 295 с.

69. Горбенко В.Д. Невербальные компоненты коммуникации как средство выражения модально-оценочного значения достоверности (проза XIX-XXI вв.) : дис. . канд. филол. наук. СПб. : 2007. - 240 с.

70. Горелов И.Н. Безмолвный мысли знак: рассказы о невербальной коммуникации. М. : Мол. гвардия, 1991. - 240 с.

71. Горелов И.Н. Невербальные компоненты коммуникации. М. : Наука, 1980.-103 с.

72. Городецкая А. Возвращение к дискуссии о жанре «Войны и мира» // Русская литература. 1991. -№ 31 - С. 181-186.

73. Горьковская Н.В. Художественная феноменология эмоциональной жизни в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина»: стыд и вина : дис. . канд. филол. наук. — Волгоград : 2005. — 1,76 с.

74. Гранская Ю.В. Распознавание эмоций-по выражению лица : дис. . канд. псих. наук. СПб. : 1998. - 268 с.

75. Граудина Л.К. Теория и практика русского красноречия. М. : Наука, 1989.-256 с.

76. Грачев Г.В. Манипулирование личностью. М. : 1999. — 235 с.

77. Григорьев A.A. Сочинения: в 2 т. Статьи. Письма / A.A. Григорьев; сост. Б.Ф. Егорова. М. : Худ. лит., 1990. - Т. 2. - 510 с.

78. Гринева И.Е. «Война и мир» Л. Н. Толстого (заметки о мастерстве и стиле). Тула : Приок. кн. изд-во, 1976. - 89 с.

79. Громов П.П. О стиле Льва Толстого «Диалектика души» в «Войне и мире». Л. : Худ. лит., 1977. - 488 с.

80. Громов П.П. О стиле Льва Толстого: Становление «диалектики души». — Л. : Худ. лит., 1971.-390 с.

81. Грузинский А.Е. К новым текстам из романа «Война и мир» // Новый мир. 1925. - № 6. - С. 3-19.

82. Грузинский А.Е. Первый период работы Толстого над «Войной и миром» // Голос минувшего. 1923. - № 1. - С. 93-94.

83. Гудзий Н.К. Как работал Л. Толстой. М. : Тр. Толстовского музея, 1936. -246 с.

84. Гудзий Н.К. Что считать «каноническим» текстом «Войны и мира»? // Новый мир. 1963. - № 4. - С. 234-239.

85. Гусев Н.Н. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого, 1828-1890. -М. : Худ. лит, 1958.-838 с.

86. Густафсон Р. Обитатель и чужак. Теология и художественное творчество Льва Толстого. СПб. : Академический проект, 2003. — 480 с.

87. Дарвин Ч. Выражение эмоций у человека и животных. — М. : АН СССР, 1953.-Т. 5.-С. 416-430.

88. Дебарроль А. Тайны руки. М. : Рипол Кл, 2001. - 480 с.

89. Дебор Г.Э. Общество спектакля. М.: Логос, 2000. - 184 с.

90. Днепров В.Д. Искусство человековедения. Из художественного опыта

91. Льва Толстого. Л.: Сов. пис., 1985. - 287 с.

92. Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. -М.: ЧеРо, 1997.-344 с.

93. Ежова Н.Ф. Способы языковой репрезентации эмоциональных концептов в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина» // Вестник ВГУ. Сер. Гуманитарные науки. Воронеж : 2003. - № 3. — С. 10-21.

94. Екинцев В.И. Жест как средство выражения смысловой позиции личности: дис. . канд. псих. наук. — СПб.: 2001. 202 с.

95. Еремина. Л.И. Рождение образа: (о языке художественной прозы Льва Толстого). М.: Наука, 1983. - 191 с.

96. Есаулов И.А. Идея соборности в романе Л.Н. Толстого «Война и мир» //194

97. Лепта. 1996. -№ 30. - С. 194-223.

98. Есин А.Б. Психологизм русской классической литературы. М.: Высш. шк., 2003.-176 с.

99. Жаравина Л.В. От Пушкина до Шаламова: русская литература в духовном измерении. Волгоград : Перемена, 2003. - 250 с.

100. Жихарев С.П. Записки современника. М.: Изд-во АН СССР, 1955. -837 с.

101. Заборова Р. Тетради М.Н. Толстой как материал для «Войны и мира» // Русская литература. 1961. - № 1. - С. 202-210.

102. Зайденшнур Э.Е. «Война и мир» Л. Н. Толстого: создание великой книги. М. : Наука, 1966. - 403 с.

103. Зайденшнур Э.Е. Принципы использования исторических материалов в романе «Война и мир» // Л.Н. Толстой. Сборник статей. — Горький : 1960.-С. 189-229.

104. Зарайский Д.А. Управление чужим поведением. Технология личного психологического влияния. Дубна : Феникс, 1997. - 272 с.

105. Зямзина Л.Л. Соотношение категорий стиля и жанра: на материале романа-эпопеи Л.Толстого «Война и мир» : дис. . канд. филол. наук. М., 2001.-219 с.

106. Иванова С.Ф. Специфика публичной речи. М. : Знание, 1978. — 122 с.

107. Изард К.Э. Психология эмоций. СПб. : Питер, 1999. - 464 с.

108. Изард К.Э. Эмоции человека. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1980. — 439 с.

109. Изучение наследия Л.Н. Толстого в школе и вузе. XXIV Международ.

110. Толстовские чтения: материалы пленарных заседаний науч. сессии, науч.-практ. конф. «Содружество поколений», Всероссийского семинара. 195

111. Тула : Изд-во Тул. гос. пед. ун-та им. JI.H. Толстого, 1998. 294 с.

112. Ионин Л.Г. Масса и власть сегодня (актуальность Э. Канетти) // Вопр. философии. 2007. - № 3. - С. 3-14.

113. История русской литературы: в 4-х т. /ред. A.C. Бушмин, Е.Н.Купреянова, Д.С.Лихачев. Л. : Наука, 1992. - Т. 3 (Расцвет реализма). - 878 с.

114. Кальянов В.И. Поэтический мир эпоса: о романе Л. Толстого «Война и мир». М. : Сов. пис., 1978. - 295 с.

115. Кандиев Б.И. Роман-эпопея Л.Н. Толстого «Война и мир»: комментарий. М. : Просвещение, 1967. - 392 с.

116. Канетти Э. Человек нашего столетия. М. : Прогресс, 1990. - 474 с.

117. Канетти Э. Человек нашего столетия: художественная публицистика. — М. : Прогресс, 1990. 474 с.

118. Канетти Э. Масса и власть // Вопр. философии. 2007. - № 3. - С. 14-28.

119. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. М. : Алгоритм, 2006. - 864 с.

120. Карлик Н. А. «Круг чтения» Л. Н. Толстого : дис. канд. филол. наук. -СПб. : 1998.-227 с.

121. Карлова Т.С. Вопросы психологического анализа в наследии Л.Н. Толстого (по материалам статей, писем, дневников). — Казань : Изд-во Казанского университета, 1959. 67 с.

122. Кассен Б. Эффект софистики. СПб. : Университетская книга, 2000. — 238 с.

123. Касьянова К. О русском национальном характере. —М. : Акад. проект ; Екатеринбург : Деловая книга, 2003. — 560 с.

124. Кедрова Е.Я. Вербальное обозначение жестов персонажей при передаче прямой речи в художественном тексте: на материале прозы А.П. Чехова. Ростов-на-Дону : Феникс, 1980. - 168 с.

125. Кириленко Г.Л. Проблемы исследования жестов в зарубежной психологии // Психологический журнал. 1987. - № 4. - С. 138-147.

126. Ковалев В.А. Поэтика Льва Толстого: Истоки. Традиции. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1985.- 175 с.

127. Козлова Г.В. Костюм как знаковая система. М. : МТИ, 1980. - 145 с.

128. Конт Ф. «Кончавшие правило, таки начах молитися Христу и Богородице со слезами» (Слезы в русской духовной культуре) // Тело в русской культуре: сборник статей. М.: НЛО. - 2005. - С. 112-118.

129. Кормилов С.И. К проблеме исторической достоверности в «Войне и мире» Л.Н. Толстого // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. М., 1988. — № 5.-С. 3-10.

130. Крейдлин Т.Е. Невербальная семиотика: Язык тела и естественный язык. -М. : НЛО, 2004. 592 с.

131. Крейдлин Г.Е. Иконические жесты в дискурсе // Вопр. языкознания. -2005.-№4.-С. 46-56.

132. Крейдлин Г.Е. Риторика позы // Язык и культура. Факты и ценности. К 70-летию Ю.С. Степанова. М.: 2001. - С. 207-216.

133. Крейдлин Г.Е. Язык тела и кинесика как раздел невербальной семиотики (методология, теоретические идеи и некоторые результаты) // Тело в русской культуре: сборник статей. М.: НЛО. — 2005. — С. 19-37.

134. Кречмер Э. Строение тела и характер. — М. : Педагогика-Пресс, 1994. — 336 с.

135. Крижанская Ю.С., Третьяков В.П. Грамматика общения. — Л. : ЛГУ, 1990.-206 с.

136. Крым И.А. Жестовые компоненты речевой коммуникации: Теоретико-экспериментальное исследование : дис. канд. филол. наук. — Кемерово, 2004.-153 с.

137. Кузминская Т. А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Киев : Мистец-тво, 1987.-485 с.

138. Кузнецова Е.В. Средства этикетного общения: внешность, мимика, жесты, взгляды. Прочие невербальные компоненты // Все об этикете. Ростов-на-Дону : 1995.-С. 312-315.

139. Кулаева С. Символика «телесного» подчинения в средние века // Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. М. : ИВИ РАН, 2006. - С. 329-338.

140. Купреянова Е. Н. Молодой Толстой. Тула : Тульское кн. изд-во, 1956. -216с.

141. Купреянова E.H. «Война и мир» и «Анна Каренина» Льва Толстого : в 2 т. // История русского романа / ред. A.C. Бушмин, Б.П. Городецкий, Н.И. Пруцков, Г.М. Фридлендера. М. -Л. : Наука, 1964. Т.2. - С. 270 - 350.

142. Л.Н. Толстой и A.C. Пушкин: сопричастность идей, образов, судеб: материалы XXV Международных Толстовских чтений. — Тула : Изд-во Тул. гос. пед. ун-та им. Л. Н. Толстого, 1999. — 320 с.

143. Лабунская В. А. Невербальное поведение. Ростов-на-Дону : Изд-во РГУ, 1986.- 136 с.

144. Лабунская В.А. О «практичности» социальной психологии невербального общения // Психологический вестник. Ростов-на-Дону : Изд-во РГУ, 1996.-С. 307-327.

145. Лабунская В.А. Экспрессия человека: общение и межличностное познание. Ростов-на-Дону : Феникс, 1999. - 608 с.

146. Лакшин В.Я. Возвращение Толстого-мыслителя // Вопр. литературы. — 1988. -№ 5. С. 104-117.

147. Лакшин В.Я. Пять великих имен: Пушкин, Островский, Достоевский, Лев Толстой, Чехов: Ст., исслед., эссе. — М. : Современник, 1988. 460 с.

148. Лебон Г. Психология народов и масс. СПб. : Макет, 1995. — 316 с.

149. Лев Николаевич Толстой: сб. ст. о творчестве / ред. Н.К. Гудзий. М. :

150. Изд-во Моск. ун-та, 1959. 188 с.198

151. Леонтьев A.A. Психология общения. М. : Смысл, 1997. - 365 с.

152. Леонтьев А.Н. Лекции по общей психологии. М. : Смысл, 2000. - 511 с.

153. Леонтьев К.Н. О романах Л. Толстого. М. : Тип. В.М. Саблина, 1911. — 152 с.

154. Лепешинская Т.А. Роман Л. Толстого «Война и мир» как исторический источник в изображении событий Отечественной войны 1812г. : дис. . канд. ист. наук. Омск : 2006. - 255 с.

155. Леушева С. И. Роман Л. Н. Толстого «Война и мир». М. : Просвещение, 1957.-312 с.

156. Леушева С.И. Образ Кутузова в свете историко-философских взглядов Толстого. -М. : Просвещение, 1961. С. 97-134.

157. Ликляйдер Дж. К. Р. Восприятие речи // Дж. К. Р. Ликляйдер, Дж. А. Миллер. Экспериментальная психология / ред. С.С. Стивене. М. : ИЛ, 1963.-Т. 2.-С. 643-681.

158. Лихачев Д.С. Избранные работы: в 3 т. Человек в литературе Древней Руси. Л.: Худ. лит., 1987. - Т. 3. - 520 с.

159. Ломов Б.Ф. Проблемы общения в психологии // Проблемы общения в психологии М. : Наука, 1981. - С.3-23.

160. Ломунов К.Н. Л.Н. Толстой: эстетические взгляды // История эстетической мысли: становление и развитие эстетики как науки: в 6 т. М. : Искусство, 1987. - Т. 4. - С. 3 06-319.

161. Лосский Н. О. Характер русского народа. — М. : Ключ, 1990. Кн. 1.-61 е.; Кн. 2. - 94 с.

162. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М. : Искусство, 1970.-384 с.

163. Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни (Бытовое поведение как историко-психологическая категория) // Литературное наследие декабристов: сб. /ред. В.Г. Базанов, В.Э. Вацуро. Л.: Наука, 1975. - С. 2574.

164. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Кн. для учителей. М. : Просвещение, 1988. - 352 с.

165. Лотман Ю.М. Роман A.C. Пушкина «Евгений Онегин». Л. : Просвещение, 1983.-416 с.

166. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб. : Искусство, 2000. - 704 с.

167. Лоуэн А. Предательство тела. — Екатеринбург : Деловая книга, 1999. — 326 с.

168. Лурия А.Р. Язык и сознание. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1998. - 335с.

169. Лурье Я.С. Об исторической концепции Льва Толстого: «Война и мир» // Русская литература. 1989. -№ 1. - С. 26-43.

170. Маймин Е.А. Лев Толстой. -М.: Наука, 1978. 192с.

171. Манеров В.Х. Проблемы взаимоотношения эмоционального и индивидуального в эмоциональной речи // Материалы 5-го Всесоюзного совещания. Акустика речи и слуха. Одесса : 1989. - С. 30-39.

172. Манеров В.Х. Успешность восприятия говорящего в зависимости от индивидуальных особенностей слушающего // Вопр. психологии. № 1. - 1990.-С. 30-38.

173. Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М. : Мысль, 1986. - 733 с.

174. Масленникова О.Н. Семантика жеста в прозе Андрея Белого : дис. . канд. филол. наук. — Иваново : 2000. — 178 с.

175. Мелешко Е.Д. Христианская этика Л.Н. Толстого. М. : Наука, 2006. — 309 с.

176. Меликян C.B. Речевой акт молчания в структуре общения : автореф. дис. канд. филол. наук. Воронеж : 2000. - 24 с.

177. Мировое значение русской литературы XIX века / ИМЛИ им. A.M. Горького АН СССР. М. : Наука, 1987. - 440 с.

178. Михайлов H.H. Теория художественного текста: учеб. пособие. — М. : Изд. центр «Академия», 2006. — 224 с.

179. Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны в1812 году. СПб. : Тип. Штаба Отдельного Корпуса Внутренней Стра200жи, 1839.-428 с.

180. Михайловский-Данилевский А.И. Описание первой войны императора Александра с Наполеоном в 1805 году. СПб. : Тип. Штаба Отдельного Корпуса Внутренней Стражи, 1844. - 292 с.

181. Мишин A.B. Невербальные средства коммуникации и их отражение в художественном тексте : автореф. дис. .канд. филол. наук. М. : РУДН, 2005. - 16 с.

182. Морозенко Л.Н. О психологизме Л.Н. Толстого и Н.Г. Чернышевского // Русская литература и общественно-политическая борьба XVII-XIX веков; Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А.И. Герцена. — Л. : 1971. -Т. 414.-С. 262-272.

183. Морозов A.B. Психология влияния. — СПб. : Союз, 2000. — 576 с.

184. Морозов В.П. Искусство и наука общения: невербальная коммуникация. М. : ИП РАН Центр «Искусство и наука», 1998. - 189 с.

185. Морозов В.П. К проблеме эмоционально-психологического воздействия музыки на человека // Вестник РГНФ. 1997. - № 3. - С. 234-243.

186. Морозов В П. Невербальный слух и эмпатия / В.П. Морозов, А.Г. Васильева // Тр. Института психологии РАН. Т. 1. — Кн. 2. - М. : 1995. -С. 253-260.

187. Московичи С. Век толп: Исторический трактат по психологии массы. -М. : Центр психологии и психотерапии, 1998. 480 с.

188. Мосс М. Техники тела // Общества. Обмен. Личность: труды по социальной антропологии. М. : Восточная литература, 1996. - С. 242-263.

189. Мочульский К.В. Великие русские писатели XIX в. СПб. : Алетейя, 2001.-158 с.

190. Мухина B.C. Реальность образно-знаковых систем // Развитие личности. -2006.-№1.-С. 8-39.

191. Мышковская Л.М. Мастерство Л.Н. Толстого. М. : Сов. пис., 1958. -435 с.

192. Набиев Н.Г. Проблема человека в творчестве Л.Н. Толстого : дис. .201канд. филол. наук. Баку, 1999. - 362 с.

193. Невербальное поле культуры. Тело. Вещь. Ритуал: материалы науч. конф. М.: РГГУ, 1996. - 368 с.

194. Непп М. Невербальное общение. СПб. : ПРАЙМ - ЕВРОЗНАК, 2007. -512 с.

195. Николюкин А.Н. Взаимосвязи литератур России и США: Тургенев, Толстой, Достоевский и Америка. М. : Наука, 1987. - 351 с.

196. Овсяннико-Куликовский Д.Н. JI.H. Толстой как художник. СПб. : Орионъ, 1905.-462 с.

197. Одиноков В.Г. Поэтика романов JI. Н. Толстого. — Новосибирск : Наука, 1978.-160 с.

198. Одиноков В.Г. Поэтика русских писателей XIX в. и литературный прогресс. Новосибирск : Наука, 1987. - 157 с.

199. Опульская Л.Д. Роман-эпопея Л.Н.Толстого «Война и мир». М.: Просвещение, 1987. - 175с.

200. Опульская Л.Д. «Война и мир» — роман-эпопея: комментарии // Толстой Л.Н. Война и мир: в 4 т. М. : Правда, 1986. - Т. 1. - С. 5-32; 398^14; Т. 2. - С. 386-399; Т. 3. - С. 413-430; Т.4. - С. 369-381.

201. Палиевский П.В. Русские классики: опыт общей характеристики. М. : Худ. лит., 1987.-239 с.

202. Папулинова И.Е. Языковая манифестация жестов рук в диалогическом дискурсе : на материале русского, немецкого и английского языков : дис. . .канд. филол. наук. Тамбов : 2003. - 185 с.

203. Петровский A.B., М.Г. Ярошевский. Психология М. : Изд. центр «Академия»; Высш. шк., 2001. - 512 с.202

204. Пиз А. Новый язык телодвижений. Расширенная версия. М. : Эксмо, 2010.-416 с.

205. Пиз А. Язык жестов. Воронеж : Модэк, 1992. - 218 с.

206. Пиз А. Язык телодвижений. Н. Новгород : «Ай кью», 1992. - 263 с.

207. Плахотишина В.Т. Мастерство JI.H. Толстого-романиста. — Днепропетровск : Кн. Изд-во, 1960. 330 с.

208. Плюханова М.Б. Творчество Толстого: лекция в духе Ю.М. Лотмана // Л.Н. Толстой: pro et contra. СПб. : РХГИ, 2000. - С. 822-857.

209. Полтавец Е.Ю. Основные мифопоэтические концепты «Войны и мира» Л. Толстого : дис. . канд. филол. наук. — М. : 2006. — 198 с.

210. Потебня A.A. Мысль и язык. Киев : СИНТО, 1993.-192 с.

211. Путило О.О. Рациональное и эмоциональное в прозе «молодого Толстого» : дис. . канд. филол. наук. Волгоград : 2008. - 185 с.

212. Пухачев С.Б. Поэтика жеста в произведениях Ф.М. Достоевского (на материале романов «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы») : дис. . канд. филол. наук. Великий Новгород : 2006.-210 с.

213. Рамишвили Д. К природе некоторых видов выразительных движений. -Тбилиси : Мецниереба, 1976. 126 с.

214. Рамишвили Д.И. Бессознательное в контексте речевой деятельности // Бессознательное, природа, функции, методы исследования. Тбилиси : Мецниереба, 1978.-С. 173-186.

215. Ремизов В. Б. Л. Н. Толстой: диалоги во времени Тула : Изд-во Тул. гос. пед. ун-та им. Л. Н. Толстого, 1999. — 302 с.

216. Роман Л.Н. Толстого «Война и мир» в русской критике / сост. И.И. Сухих. Л. : ЛГУ, 1989. - 408 с.

217. Сабуров A.A. «Война и мир» Л. Н. Толстого: проблематика и поэтика. — М. : Моск. ун-та, 1959. 602 с.

218. Савина Л.Н. Проблематика и поэтика автобиографических повестей одетстве второй половины XIX в. (Л.Н. Толстой «Детство», С.Т. Аксаков203

219. Детские годы Багрова-внука», Н.Г. Гарин-Михайловский «Детство Тё-мы»: монография. Волгоград : Перемена, 2002. - 283 с.

220. Санаева И.В. Аксиологический аспект языковой картины в романе JI.H. Толстого «Война и мир»: дихотомия «добро-зло» : дис. . канд. филол. наук. Калининград : 2007. - 188 с.

221. Сахаров В.И. К истории понятия «диалектика души»: Д. Писарев и Лев Толстой) // Вопр. литературы. М., 1990. - №11/12. - С. 147-160.

222. Семикина Ю.Г. Художественная танаталогия в творчестве Л.Н. Толстого 1850-1880-х годов: образы и мотивы : дис. . канд. филол. наук. Волгоград : 2002. - 179 с.

223. Серых Е. Новая книга о «Войне и мире» // Вопр. литературы. 1990. -№7.-С. 265-273.

224. Сикорский И.А. Всеобщая психология с физиогномикой. — Киев : Тип. C.B. Кульженко, 1912.-770 с.

225. Симонов П.В. Метод К.С. Станиславского и физиология эмоций. М. : Наука, 1962.- 139 с.

226. Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей. М. : Худ. лит., 1972. - 544 с.

227. Сливицкая О.В. «Война и мир» Л. Н. Толстого: проблемы человеческого общения. — Л. : ЛГУ, 1988. 192 с.

228. Смирнов М.А. Эмоциональный мир музыки. М. : Музыка, 1990. - 320 с.

229. Сопер П.Л. ,Основы искусства речи. М. : Прогресс, 1992. — 416 с.

230. Станиславский К.С. Из записных книжек: в 2 т. М. : ВТО, 1986. - 607 с.

231. Станиславский К.С. Собрание сочинений: в 8 т. -М. : Искусство, 1959. -398 с.

232. Страхов H.H. Критические статьи об И. Тургеневе и Л.Н. Толстом (1862-1885). СПб. : Тип. бр. Пантелеевых, 1885. - 484 с.

233. Страхов H.H. Литературная критика. -М. : Современник, 1984. 431 с.

234. Страхов H.H. Психологический анализ в литературном творчестве: в 2ч. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 1973. - 386 с.1. U4

235. Тело в русской культуре: сборник статей / сост. Г. Кабакова, Ф. Конт. -М. : НЛО, 2005.-400 с.

236. Толстовский сборник 2003: В 2. Ч.: материалы XXIX Между-нар.Толстовских чтений: — Тула : Изд-во Тул. Foe:, пед. ун-та им; Л.Н. Толстого, 2003. - 250 с.

237. Тумина Л.Е. Роль позы в невербальном общении // Дидакт. 2002. - № 1.-G. 16-24.244: Уфимцева А.А. Типы словесных знаков. М.: УРСС, 2004. - 208 с:

238. Фейн Г.Н. Роман Л.Н. Толстого «Война и мир». Целостный анализ. М: :205,; ■•'.'.,■'.1. Просвещение, 1966. 275 с.

239. Фейнберг Е.И. Некоторые аспекты исследования невербальных коммуникаций: за порогом рациональности / А.Л. Асмолов, Е.И. Фейнберг // Психологический журнал. Т. 10. - № 6. - 1989. - С. 46-72.

240. Фойер К. Генезис «Войны и мира». СПб. : Академический проект, 2002.-333 с.

241. Фортунатов Н.М. Творческая лаборатория Л.Толстого. М. : Сов. пис., 1983.-319 с.

242. Франк С.Л. Сочинения. М. : Правда, 1990. - 608 с.

243. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. — М. : Ad Nlargi-nem.-1999.-480 с.

244. Хайдеггер М. О сущности истины // Философские науки. 1989. — JNb 4. -С. 88-95.

245. Хализев В.Е. Теория литературы. Учеб. 2-е изд. М. : Высш. шк., 2000. -400 с.

246. Хендерсон Д.Л. Древние мифы и современный человек / К.Г. Юнг. Человек и его символы. СПб. : БСК, 1997. - с. 103-154.

247. Хоружий С.С. К феноменологии аскезы. М. : Изд-во гуманитарной литературы, 1998. - 352 с.

248. Храпченко М.Б. Л. Толстой как художник. — М. : Сов. пис., 1963. — 662 с.

249. Храпченко М.Б. Познание литературы: теория. Пути современного развития. М.: Наука, 1987. - 575 с.

250. Цимбаева Е. Исторический контекст в художественном образе (Дворянское общество в романе «Война и мир») // Вопр. литературы. 2004. — № 5.-С. 175-215.

251. Цявловский М.А. Как писался и печатался роман «Война и мир» // Толстой и о Толстом. Новые материалы: сб. 3 / ред. H.H. Гусев, В.Г. Чертков. М.: Тр. Толстовского музея, 1927. - С. 129-142.

252. Чеснов Я. В. Телесность человека: философско-антропологическое понимание. М. : ИФ РАН, 2007. - 213 с.206

253. Чернышевский Н.Г.: pro et contra. Личность и творчество Н.Г. Чернышевского в оценке русских писателей, критиков. Антология / сост., вступ. статья, коммент. A.A. Демченко. СПб. : РГХА, 2008. - 752 с.

254. Чичерин A.B. Возникновение романа-эпопеи. М.: Сов. пис, 1975. - 376 с.

255. Чичерин A.B. О языке и стиле романа-эпопеи «Война и мир». Львов : Изд-во Львовского ун-та, 1956. — 76 с.

256. Чичерин A.B. Очерки по истории русского стиля. Повествовательная проза и лирика. М. : Худ. лит., 1985. - 447 с.

257. Шаховский В.И. О роли эмоций в речи // Вопр. психологии. 1999. - № 6.-С. 111-116.

258. Шелгунова Л.М. Указания на рече-жестовое поведение персонажей как средство создания образа в русской повествовательной реалистической прозе. Волгоград : Перемена, 1979. - 73 с.

259. Шепелева З.С. Художественное мастерство Л.Н. Толстого: (роман «Война и мир»), Костромское книжное издательство : 1954. - 76 с.

260. Шкловский В.Б. Замётки о прозе русских классиков. М. : Сов. пис., 1955.-460 с.

261. Шкловский В.Б. Материал и стиль в романе Льва Толстого «Война и мир». -М.: Сов. пис., 1928. 345 с.

262. Шкловский В.Б. Художественная проза. Размышления и разборы. М. : Сов. пис., 1959. — 628 с.

263. Шмелев Д.Н. Слово и образ. М. : Наука, 1964. - 120 с.

264. Штильман Л.Н. Наблюдения над некоторыми особенностями композиции и стиля в романе Толстого «Война и мир» // American Contributions to the Fifth International Congress of Slavists. The Hague, 1964. P. 327-370.

265. Щербатых Ю. Психология страха. M. : Эксмо, 2007. - 400 с.

266. Эйзенштейн С.М. Психология искусства // Психология процесса художественного творчества. — Л. : Наука, 1980. — С. 173—202.

267. Эйхенбаум Б.М. О литературе: Работы разных лет. -М. : Сов. пис., 1987. -541 с.

268. Эйхенбаум Б.М. О прозе. О поэзии. JI. : Худ. лит., 1986. - 453 с.

269. Эйхенбаум, Б.М. Лев Толстой, 70-е годы. Л. : Худ. лит., 1974. - 360 с.

270. Экман П. Психология лжи. СПб. : Питер, 2000. - 272 с.

271. Юнг К.Г. Об отношении аналитической психологии к произведениям художественной литературы // Классический психоанализ и художественная литература. СПб. : 2002. - С. 106-130.

272. Юнг К.Г. Эмоционально-психологические типы // Психология эмоций. Тексты. -М. : 1984. С. 238-251.

273. Юнг К. Г. Человек и его символы. Спб.: БСК, 1997. - 454 с.

274. Якобсон П.М. Психологические проблемы мотивации поведения человека. М. : Просвещение, 1969. - 317 с.

275. Ямпольский М. Демон и лабиринт. (Диаграммы, деформации, мимесис). -М. : НЛО, 1996.-335 с.

276. Ямпольский М. Жест палача, оратора, актера // Ad Marginem '93. Ежегодник Лаборатории постклассических исследований Института философии РАН. M. : Ad Marginem, 1994. - С.21-70.

277. Morson G.S. Hidden in the plain view: Narrative and creative potentials in "War and Peace". Stanford : 1987.-213 p.1. Справочная литература

278. Акишина A.A. Жесты и мимика в русской речи. Лингвострановедческий словарь / А.А. Акашина, Т.Е. Акишина, X. Кано. — М.: Русский язык, 1991.-145 с.

279. Гудков Д.В. Ковшова М.Л. Телесный код русской культуры: материалы к словарю. М. : Гнозис. — 288 с.

280. Григорьева С.А., Григорьев Н.В., Крейдлин Г.Е. Языки русской культуры; Венский славистический Словарь языка русских жестов. М., Вена : Языки русской культуры; Венский славистический альманах, 2001. - 256 с.

281. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1955.

282. Дмитриева Л.И. Словарь языка жестов / Л.И. Дмитриева, Л.Н. Клокова, В.В. Павлова. М.: ООО «Издательство ACT», 2003. - 320 с.

283. Новейший философский словарь. Минск: Книжный дом, 2003. —

284. Лингвистический энциклопедический словарь /гл. ред. В.Н. Ярцева. М. : Сов. энцикл., 1990. - 685 с.

285. Литературная энциклопедия терминов и понятий /гл. ред. и сост. А.Н. Николюкин. М. : НПК «Интелвак», 2003. - 1600 ст.

286. Прохоров Н. Взгляды и жесты Электронный ресурс. URL.: htpp:// www.koob.ru. (дата обращения 07.10.08).1280 с.1. Электронные ресурсы