автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: "Новая проза" Валентина Катаева

Текст диссертации на тему ""Новая проза" Валентина Катаева"

Томский государственный университет

Рытова Татьяна Анатольевна

УДК 882.09

«НОВАЯ ПРОЗА» ВАЛЕНТИНА КАТАЕВА (ПОЭТИКА ВОПЛОЩЕНИЯ АВТОРСКОГО САМОСОЗНАНИЯ)

10.01.01 -русская литература

Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

/

На правах рукописи

Научный руководитель кандидат филологических наук доцент

Т.Л.Рыбальченко

Томск 1998

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение 3

1. «Я» и история. (Лирический герой. - Автор-читатель, интерпретатор. - «Другие» как феномены сознания, закрепленного в тексте.) 30

2. «Я» и бытие. (Автор-творец и автор-герой. - Лирический герой. - «Другой» как двойник лирического героя, маска, персонаж-функция.) 69

3. «Я» и культура.(Автор-повествователь, «скриптор». -Сосуществование лирического и автобиографического героев. -«Другой» как феномен реальности.) 111

4. «Я» и творчество. (Автор в образе повествователя. - Автор-творец, трансгредиентный герою. - Герой как овнешненный «другой». - Структурная тождественность героя автору.) 139

Заключение 160

Список использованных источников и литературы 163

ВВЕДЕНИЕ

«Новая проза» В. Катаева 1960-х-80-х г.г., вызывавшая острый интерес в литературных кругах, сегодня не воспринимается как актуальное литературное явление. Однако, пытаясь вписать весь открывшийся объем русской литературы XX века в общий мировой художественный процесс, нельзя обойти молчанием творчество позднего Катаева. Наше обращение к «новой прозе» связано, во-первых, с осмыслением литературной ситуации второй половины XX века как ситуации кризиса прежнего «языка» литературы, кризиса реализма. Развитие постмодернистской литературы, «взрыв» игровой прозы, искусства соц-арта обусловили поиск культурных источников современной литературы и, как следствие, вызвали переосмысление наследия русских писателей (прежде всего XX века).1 В связи с общей тенденцией поздняя проза В.П.Катаева получила новые определения. Например, М. Липовецкий называет Катаева «социалистическим модернистом» [245; с.196], В. Новиков «неприкрытым модернистом» [271; с. 192]. Во-вторых, в современной духовной ситуации актуальным стал вопрос о феномене самого Катаева. В прозе Катаева 1960-х-80-х годов видят проявление эстетического фрондерства: учитывая место Катаева в советской литературе, его упрекают то в сервилизме (потому диссидентский слой интеллигенции не принимал Катаева), то в

эгоцентризме, в утрате традиционной учительности, социальности;

2

подвергается сомнению художественная ценность его «новой прозы».

Сегодня на позднего Катаева можно взглянуть как на проявление той смены статуса писателя, которая происходит в русской литературе конца XX века: разрушается образ художника как духовного лидера. Современное исследование творчества В.Катаева требует тщательного и непредвзятого анализа не политической или этической позиции, а его прозы в полноте и динамике. Тогда появится возможность объективного истолкования художественной эволюции писателя, около 70 лет занимавшего заметное место в литературном процессе.

В целом, динамика творчества Катаева совпадает с общими тенденциями развития русской литературы XX века. Ранний период -(1920-е - начало 30-х годов) - время экспериментаторства, когда Катаевым были опробованы, кажется, все существующие жанры. В эти годы им создаются многочисленные рассказы (см. сборники «Новая жилищная политика» - М., 1922; «Сэр Генри и черт» - Берлин, 1923; «Бездельник Эдуард» - Л., 1925 и пр.), повести («Отец - 1925 г.;

1 См. книгу А.Жолковского «Блуждающие сны» (1994 г.), монографию Ю.Мальцева о творчестве Бунина (1994 г.), монографию Б.Сарнова о Зощенко (1996 г.)

2 См., в частности, последние статьи о Катаеве О.Михайлова [79]. и Б.Сарнова [89].

«Растратчики» - 1926 г.); авантюрный роман «Повелитель железа» (1925 г.) и производственный роман «Время, вперед!», написанный в экспрессивном кинематографическом стиле. Он экспериментирует как стихотворец и как драматург (сатира «Растратчики - 1927 г., водевиль «Квадратура круга» - 1928г.). Период 1930-х - 50-х годов характеризуется в творчестве Катаева перерывом новаторских поисков, однако профессиональная зрелость его воплотилась в создание «канонических» повестей «Белеет парус одинокий» (1936 г.), «Сын полка» (1945 г.), а затем завершении тетралогии «Волны черного моря», в которую помимо повести «Белеет парус одинокий» были включены романы «За власть советов!» (1949 г.), «Хуторок в степи» (1956 г.) и «Зимний ветер» (1960г.). С начала 1960-х годов возникает поздняя волна экспериментальной прозы Катаева:

«Маленькая железная дверь в стене» (1960 - 1964 г.г.);

«Святой колодец» (1962 -65 г.г.);

«Трава забвенья» (1964 — 67 г.г.);

«Кубик» (1967 - 68 г.г.);

«Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона» (1969 - 72 г.г.);

«Кладбище в Скулянах» (1973 -75 г.г.);

«Алмазный мой венец» (1975 - 77 г.г.);

«Уже написан Вертер» (1979 г.);

«Юношеский роман» (1980 -81);

«Спящий» (1984 г.);

«Сухой лиман» (1985 г.).

Эти произведения воплощают поворот к ярко выраженному субъективному изображению мира, хотя появление рассказа «Фиалка» (1973г.) свидетельствовало, что объективный повествовательный стиль и традиционная фабульность вполне доступны позднему Катаеву.

Творчеству Катаева посвящено значительное число журнальных, газетных статей, критико-биографических очерков и литературоведческих исследований. Среди тех, кто пристально следил за Катаевым, следует назвать Л. Скорино («Писатель и его время» - М., 1965 г.), Б.Галанова (монографии «Души изменчивой приметы» - М., 1982; «Валентин Катаев: Размышления о Мастере и диалог с ним» - М., 1989 г.), Б. Сарнова (см. его работу «Бремя таланта» - М.,1987 г.), В. Кардина (см. его книгу «Обретение: Литературные портреты» - М., 1989 г.). Тем не менее, нет ни серьезного монографического исследования творчества Катаева, ни даже литературоведческой статьи, где была бы дана филологическая интерпретация менявшейся эстетики и поэтики В.Катаева, связи его творчества с художественными поисками и советской, и русской, и официозной, и оппозиционной литературы. Немного и статей, дающих анализ художественности отдельных произведений, особенно это касается прозы 1920-50-х годов. «Новую

прозу» литературоведы анализируют более глубоко, хотя до сих пор нет целостной концепции этой прозы.

Первая попытка дать литературоведческую интерпретацию поздних произведений Катаева была связана с определением щ жанровой специфики. Критика вписывала «новую прозу» Катаева в круг «модной» с конца 1950-х «лирической» прозы (В. Солоухин «Капля росы», О.Берггольц «Дневные звезды», К.Паустовский «Золотая роза»). Была усмотрена неординарность жанровой структуры «новой прозы»: «... смесь коротких новелл, путевых заметок, воспоминаний и не до конца прямых рассуждений». (В. Смирнова [96]); «Трава забвения» -произведение того же сложного, смешанного жанра, что и «Святой колодец» (Б. Сарнов [90]); «Новое произведение Катаева («Трава забвения») даже отдаленно не подходит ни к какому известному литературному жанру» (В. Перцов - [84]).

Была поставлена и более широкая проблема поэтики нового

Катаева. Пытаясь разобраться, что стоит за жанровыми экспериментами

Катаева: изменение концепции «личности» (Д. Затонский - [195]) или

«демонстрация мастерства» (Н. Денисова - [55]) и «следование за

наиболее распространенными веяниями» (Б. Сарнов - [90] ), критика

формировала представление о катаевской прозе 1960-х как об

эксперименте Мастера слова, стремящемся следовать веяниям времени.

Под «веяниями времени» подразумевалась и мода, и конъюнктура, и та

«переходность» общественной ситуации и литературного развития на

рубеже 1950-х-60-х г.г., которая, по мнению критики, означала

«перестройку литературы», 1 «расширение художественного диапазона 2

нашей прозы».

В книге «Герой и стиль» (1983 г.) В. Гусев, во-первых, подчеркнул, что переходность культурной ситуации в литературе 1960-х и в позднем творчестве В. Катаева выразилась «в стилевых, стилистических моментах», «в технике творчества» [53;с.121]; во-вторых, за чертами «технического мастерства» критик увидел те качества, которые «объективно способствовали росту большей душевной свободы, художественной раскованности в нашей прозе»3 [ 53; с.124]. В-третьих, Гусев отметил противоположность позднего Катаева тому направлению, которому «присуща строго реалистичная манера, обнаженность социальной проблематики, объемная монолитность и пространственная дистанция в обрисовке характеров, преобладание «форм самой жизни» при описаниях и в стилистике» [53;с.123]. Имеется в виду

1 см. статью Г. Белой «О природе эксперимента» [42]

2 См. статью В.Гусева о стилевых поисках прозы рубежа 1960-х-70-х г.г. [54; с. 188].

" А.Немзер в 1994 г. скажет так: «Аксенов, проза «Юности», по-своему Битов выгрызали зубами свободу, квазизападный дух, элегантный легкий жест» (имя В.Катаева скрыто здесь в подтексте) [12; с. 188].

доминировавшая эстетика «новомирской прозы» с ее нацеленностью на «правду жизни» с возрождением традиций критического реализма, т.е. проза Ю.Казакова, В.Белова, Е.Носова, В.Астафьева, М.Рощина, В.Шукшина. В этой атмосфере «обнаженно социальной прозы» Катаев, по мнению Гусева, «выпячивает» свою «эстетическую одержимость». «Новый Катаев весь «выпячен» в эстетику и в познание... У Катаева ... видна сознательная - порою до фанатизма - ориентация на постижение сложности, динамики мира, сжатого в напряженной и тесной душе человека» [53;с. 124]. В.Гусев в работе начала 80-х годов опускает тот литературный контекст, который был отнесен на периферию или в андеграунд: эксцентрическую прозу А.Синявского, В.Войновича, А.Зиновьева, Б.Вахтина и др.

В 1970-ые годы с выходом «Травы забвения» (1967г.) и «Кладбище в Скулянах» (1975 г.), «Разбитой жизни...» (1972г.) и « Алмазного венца» (1978г.) появилась тенденция оценивать «новую прозу» Катаева как мемуарную литературу. Две проблемы, которые критика решала в анализе произведений Катаева: достоверность (право на субъективность) и нравственность (право на оценку). Или, как писал И. Шайтанов, «насколько точно помнит автор, и имеет ли он право вспоминать то, о чем пишет» [348;с.50].

Критика этого периода осуждала эгоцентризм прозы Катаева. Неточное введение документальных фактов и исторических персонажей в вымышленное повествование трактовалось как «нарушение меры тактичности по отношению к историческим именам и судьбам» (Т. Геворкян). Такая характеристика применима к мемуарной литературе. Была и другая точка зрения: как отметил И.Шайтанов, проза Катаева основывается на условных допущениях автора, «прошлое у Катаева - это не то прошлое, которое принадлежит независимой от ее сегодняшнего восприятия истории. Прошлое у Катаева - это... собственность его памяти, меняющейся с течением времени» [ 348; с.54 ].

В 1970-х начале 80-х появилось несколько работ, которые образовали фундамент непредвзятого и основательного изучения позднего творчества В. Катаева: Л. Сокол «Анализ жанра художественного произведения» (1972 г.), Е. Иванова «Открытая авторская позиция как особый художественный прием в мемуарно-автобиографических произведениях нового типа» (1972 г.) и «Слово в «Траве забвения» (1978 г.), И. Шайтанов «Как было и как вспомнилось» (1981 г.), А. Старцева «Поэтика современной советской прозы»(1984 г.),. Эти исследователи, анализируя те или иные стороны лирической структуры прозы Катаева, окончательно (в рамках советского литературоведения) вписывают ее в круг «лирической прозы».

Указанные работы обнаруживают в прозе Катаева 1960-х - 70-х г.г. выражение общих тенденций литературного процесса: с середины 1950-х

годов автор проявляется в прозе как саморефлектирующий субъект, часто осознает себя равновеликим объективному миру.

Исследуя взаимодействие жанровой и стилевой структур повести Катаева «Святой колодец», Н. Лейдерман в работе 1984 года предложил теоретическую основу для трактовки поздних произведений Катаева в рамках лирической прозы: это «художественное целое», в котором полностью совмещаются «стилеобразующие и жанрообразующие структуры» [72;с.78]. Своеобразие системы художественного целого ставится в зависимость от особой стиле - и жанрообразующей позиции автора. С одной стороны, создаётся иллюзия «полнейшей свободы повествования от власти автора-творца, от «умысла», с другой стороны, «мир в лирической прозе обретает сюжетный смысл... лишь, будучи организован психологически мотивированными ассоциациями лирического героя» [72; с.77]. «Внутри этого внешне мотивированного мира снов и воспоминаний владычествует сознание героя» [72; с.73]. Таким образом, был сделан шаг к осознанию взаимопроникновения структур автора-творца и лирического героя, которое определяет специфику поздних катаевских повестей.

«Новая проза» В.П.Катаева стала объектом диссертационного изучения примерно с начала 1980-х годов.

Диссертация И. Смольниковой «Советская мемуарно-автобиографическая проза 70-х годов» (Вологда — 1980 г.), включает повесть Катаева «Алмазный мой венец» в широкий круг мемуарных произведений 70-х годов, куда входят произведения В. Каверина, В. Кетлинской, В. Шефнера, Л. Мартынова. И.Смольнякова тем не менее оговаривает, что «новые» произведения Катаева отличаются от других мемуарно-автобиографических повестей: а) Катаев исключает установку на подлинность; б) нет хронологического стержня, рассказа о постепенном становлении автобиографического героя; в) точка зрения повествователя вклинивается в текст автобиографического героя без паузы; г) в книге Катаева нет фабульной интриги.

Диссертации, посвященные стилю «новой прозы», выводят некоторые черты поэтики В.Катаева, позволяющие понять мироощущение писателя. В.В.Петровский в работе «Семантико-стилистическая функция слов-ключей в «новой прозе» Катаева» (Днепропетровск - 1984 г.) показывает «систему ключевых слов» у В.Катаева.

Круч А.Г. в диссертации «Малый абзац как композиционно-стилевая единица текста (на материале «новой прозы» Катаева)» (Санкт-Петербург - 1991 г.) вписывает позднюю прозу Катаева в традицию «монтажной» прозы: «...Стиль «короткой» (усеченной) строки распространяется на рубеже веков благодаря экстраполяции монтажных принципов в сферу культуры в самом широком диапазоне» [69].

Значительными представляются исследования Т. Геворкян и М. Литовской, опубликованные в 1985 году. Т. Геворкян в работе «Жанрово-стилевые особенности прозы В.П. Катаева 60-х - 70-х г.» (Москва - 1985 г.) предлагает достаточно стройную концепцию. Акцентируя стилевую сложность, раздробленность организации произведений Катаева, Геворкян, главным образом, стремится обосновать целостность жанра «новой прозы» и рассматривает «стилевой поиск Катаева в русле лирической прозы 50-х- 60-х годов»:

- эффект присутствия автобиографического героя;

- типичное проявляется в единичном, характерном;

- единая авторская точка зрения.

Многосоставность жанра, по мнению Геворкян, связана со стремлением Катаева к аналитичности во имя постижения целостности, разумности мира, его подвластности творческой воле человека. Однако материал сопротивляется подобной трактовке: Т. Геворкян указывает, что иногда Катаев «ошибочно» допускает аналитичность во имя утверждения непостижимости, нерегулируемости мировоззрения, «как дань модернизму». Тем не менее, диссертант вводит в работу альтернативные реализму тенденции, прочитывая у Катаева прустовскую традицию «поисков утраченного времени».

Диссертация М.А. Литовской «История и современность в художественной прозе 60-х - 80-х гг.» (Свердловск - 1985 г.) представила наиболее завершенную трактовку «новой прозы» Катаева. Как и Т.Геворкян, М. Литовская отвергает чисто мемуарное толкование произведений Катаева. «В мемуарной литературе главное - факт... Катаев компонует факты, чтобы раскрыть ведущую идею произведения»,

- отмечает исследовательница. Автобиографический материал у Катаева связан с элементами вымысла. Литовская говорит о «взаимопроникновении воображаемого и действительного измерений», которые «сосуществуют, но не сливаются до конца» [73].

Работы Т. Геворкян и М. Литовской отграничили «новую прозу» от собственно мемуарной литературы. Однако поздний Катаев -совершенно особое явление и в том кругу лирико-исповедальной литературы, в который они его пытаются включить. Например, М.Литовская предполагает, что «произведения Катаева находятся на границе художественной и документальной прозы, в зоне взаимопереплетения мемуаров, автобиографических и лирических повестей». Однако диссертация Литовской дает возможность трактовать «новую прозу» иначе, чем заявлено в данном тезисе, а именно, как явление нереалистической литературы XX века:

«Катаев творит в своих книгах вторую реальность, реальность сознания человека» [73;с.186];

«он воспроизводит действительность уже переосмысленную и познанную» [73;с.187];

«эмоции становятся отдельной самостоятельной единицей текста» [73;с.189] и т.д.

Эти наблюдения все же не влияют на принципиальную позицию диссертанта: «выделят�