автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Новый Завет и Псалтирь в русской поэзии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Новый Завет и Псалтирь в русской поэзии"

На правах рукописи

Барышникова Ирина Юрьевна

Новый Завет и Псалтирь в русской поэзии

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

005537717

14 ПОЯ 2013

Москва-2013

005537717

Работа выполнена в федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Литературный институт имени А.М.Горького» на кафедре русской классической литературы и славистики

Научный консультант доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ

[ Минералов Юрий Иванович ]

доктор филологических наук, доцент Васильев Сергей Анатольевич

Официальные оппоненты

Злобина Надежда Федоровна

доктор филологических наук, профессор, НОУ ВПО «Православный Свято-Тихоновский Гуманитарный университет», филологический факультет, кафедра современного русского языка, профессор кафедры

Алексеева Любовь Федоровна

доктор филологических наук, профессор, ГОУ ВПО «Московский государственный областной университет», кафедра русской литературы XX века, профессор кафедры

Пономарева Татьяна Александровна

доктор филологических наук, профессор, ФГБОУ ВПО «Московский педагогический государственный университет», кафедра русской литературы и журналистики ХХ-ХХ1 веков, профессор кафедры

Ведущая организация

ФГБОУ ВПО «Московский государственный гуманитарный университет имени М.А.Шолохова»

Защита диссертации состоится «11» декабря 2013 года в 15-00 ч. на заседании диссертационного совета Д 212.109.01 при ФГБОУ ВПО «Литературный институт имени А.М.Горького по адресу: 123104, Москва, ул. Тверской Бульвар, д. 25.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Литературного института им. А.М.Горького по адресу: 123104, Москва, ул. Тверской Бульвар, д. 25.

Автореферат разослан «8» ноября 2013 года.

Учёный секретарь диссертационного совета

Стояновский М.Ю.

Общая характеристика работы

Изучение русской литературы в контексте культуры, на чем настаивал Ф.И.Буслаев, чему посвятил целый ряд трудов Ю.М.Лотман, естественно, необходимо и продуктивно при изучении роли религиозной православной, шире - христианской культуры в формировании художественного стиля в современном научно-исследовательском филологическом пространстве.

Смена социально- идеологической парадигмы в России 1990-х годов пробудила естественный интерес к идеологии и эйдологии православной культуры, в лоне которой формировалась отечественная художественная словесность. Филологи сегодня объясняют функции самых разных феноменов христианской культуры в индивидуальном стиле русских писателей, принадлежащих к различным литературным направлениям, школам, группам.

К настоящему времени создалась уже целая научная литература по проблеме, защищены кандидатские и докторские диссертации, написаны монографии, систематически проводятся научные и научно-практические конференции: «Рождественские чтения», «Глинские чтения», а также «Пасхальные чтения» в МПГУ, Покровские чтения в Рязани, другие в Арзамасе, Курске и др.; появляются сборники научных трудов «Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (Петрозаводск), «Христианство и русская литература» (Санкт- Петербург) и др.; проводятся многочисленные исследования по данной проблематике, в которых выявляются функции образа христианской веры, быта, жизненного уклада в ткани художественной словесности. Таковы работы Ю.И. Минералова, С.А. Васильева, В.П.Зверева, Н.Ф. Злобиной, A.M. Камчатнова, И.Г. Минераловой, Б.Н. Тарасова, А.Н. Ужанкова, О.Ю. Юрьевой1

' Минералов Ю.И. Филология и православное богословие о силе слова // Русский язык, культура, история. - М., 1997. - С.156 и далее; Васильев С.А. Державинская традиция в русской литературе XIX- начала XX века. — М.: Издательство Литературного института им. A.M. Горького, 2007; Зверев В.П. Творчество Ф.Н.Глинки в контексте православной традиции русской литературы первой половины XIX века. Диссертация ... доктора филологических наук. М., 2002; Злобина Н.Ф. Концепция историзма в филологическом наследии Ф.И. Буслаева. — М.: Литера, 2010; Камчатнов A.M. История и герменевтика славянской Библии. - М.: Наука, 1998; Минералова И.Г. Библия как Книга Книг и книга как художественно-семантическое целое // II Пасхальные чтения. Сб. трудов научно-метод. конф. - М.: МПГУ, 2004. - С. 3-10; Тарасов Б.Н. Куда движется история? (Метаморфозы идей и людей в свете христианской традиции). — 2-е изд. СПб.: Алетейя, 2013; Ужанков А.Н. Стадиальное развитие русской литературы XI - первой трети XVIII века. Теория литературных формаций. - М.: Издательство Литературного института им. A.M. Горького, 2008; Юрьева О.Ю. Идеи и образы Ф.М. Достоевского в русской литературе начала XX века. — Иркутск: Издательство Иркутского государственного педагогического университета, 2002.

При этом совершенно очевидно, что и спустя более чем четверть века исследовательски не исчерпаны как частные проблемы обращения русской художественной словесности к феноменам христианства, так и самые общие.

С одной стороны, это объясняется тем, что все еще вырабатывается научный инструментарий исследования, ведется серьезная работа по освоению самой христианской культуры, которая и сегодня понимается порой поверхностно, дискретно. Семантика и символика книг Священного Писания, церковный календарь, церковная служба, прежде чем быть объясненными в художественном мире литературного произведения, должны быть адекватно культуре объяснены сами по себе исследователем. Кроме того, «увлеченность» исследователей религиозно-церковной стороной художественного произведения, понятой отчасти субъективно, вносит «перекос» в анализ произведения, которое интерпретируется религиозно-символически, а не эстетически и не филологически.

Все эти обстоятельства побуждают обратить внимание на весь комплекс культурных компонентов, побуждавших и побуждающих писателей, поэтов в нашем случае, обратиться к отражению христианского мира в художественном произведении.

В этот комплекс «отражения» и «интерпретации» прежде всего входят книги Священного Писания (интерпретация аллюзий, реминисценций книг Ветхого и Нового Завета находит своих исследователей как среди филологов, так и культурологов).

С другой стороны, «книжность» входит определенным составом в круг жизни христианина и приобретает дополнительные смыслы и значения в зависимости от места и времени чтения (личное, домашнее, ежедневное, праздничное, на Литургии, на других службах). Особое место приобретает книжность, запечатленная в иконографии, росписях и архитектуре соборов, в обустройстве религиозного пространства дома и храма.

Именно эти обстоятельства побуждают к изучению Псалтири и Евангелия в русской поэзии, причем важно осознать не только сами факты обращения поэта к книжному изводу Священного Писания, констатировать сам этот факт и показать «частотность» обращения к нему, что до некоторой степени уже сделано, но, исходя именно из культурного контекста, изучить причины обращения и формы обращения поэтов к Псалтири, к конкретным псалмам, к евангельским притчам, образам, идеям, а также к образному строю и смыслу Апокалипсиса.

За последние десятилетия появилось издание стихотворных переложений псалмов, осуществленных в XVII - XX вв., а также целый ряд других подобных сборников: «Поэтическая псалтирь в переложении русских поэтов» (М., 2006), «Псалмы царя Давида в устах поэтов» (М., 2007), «Молитвы русских поэтов XI - XIX вв.» (Антология. М., 2010), где представлено творчество не только известных поэтов, но мало знакомых читателю, таких как свящ. Гавриил Пакатский и др. В статье В.М. Живова «К предыстории одного переложения псалма в русской литературе XVIII века» указывается на универсальность библейских псалмов. Автор пишет о

4

воздействии французской и библейской литературы на русскую светскую поэзию, которое «может служить своего рода символом того синтеза традиций, из которого в XVIII веке рождается новая поэзия»2.

Основательным исследованием обращения к Псалтири в русской литературе можно назвать монографию Л.Ф.Луцевич «Псалтырь в русской поэзии». Автор стремится определить роль псалмов в становлении и развитии русской лирики. Рассмотрение истории переложения псалмов в русской и европейской литературе позволяет представить особенности жанра на примере разных культур. Описание и изучение парафразирования Псалтири у Л.Ф. Луцевич начинается с «опыта» Симеона Полоцкого (конец XVII века) и заканчивается псалтирной поэзией Г.Р. Державина (начало XIX века). Особое значение уделено «проблеме отношения русских поэтов XVIII века к Церкви, религии, христианству, православию, книгам Священного. Писания и, в частности, к Псалтыри...».3

При всей значимости Псалтири для русской культуры, поэзии, в частности, роль Нового Завета, Евангелий в особенности, является основополагающей. За последние 20 лет издано значительное количество поэтических сборников, где переложения и интерпретации Евангельских притч, тем, образов являются доминирующими. В их числе: «Святая лампада» (М., 2000); «Евангелие от русских поэтов» (М., 1994); «Рифма, обращенная к Богу. Антология русской молитвенной поэзии XIX - XX веков» (СПб., 2005); «Слово и дух: антология русской духовной поэзии (XXX вв.)» (Минск, 2009); В конце 2010 года вышло в свет первое издание уникального проекта Храма Христа Спасителя, подготовленного по благословению почившего Святейшего Патриарха Алексия II Антология русской поэзии «Круг лета Господня. Времена года. Православные праздники (для семейного чтения)». Собрание поэтических произведений -от Симеона Полоцкого до Иосифа Бродского (94 автора и более 700 стихотворений) - представляет образ русской поэзии «как поэзии православного народа», «небывалое доныне по объему и охвату», по словам профессора B.C. Непомнящего, научного консультанта антологии. Исследовательский интерес простирается как на всю русскую поэзию в контексте христианства, так и на творчество отдельных авторов: A.C. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, A.A. Фета, A.C. Хомякова, поэтов Серебряного века, а также современных стихотворцев: иеромонаха Романа (Матюшина), С.С. Аверинцева, Л. Кононовой, Н. Карташевой и др. В этом смысле интересна монография Т.А. Кошемчук «Русская поэзия в контексте православной культуры» (СПб., 2006), где оспорены такие штампы-характеристики, как пантеизм Ф.И.Тютчева, романтизм и пантеизм

2 Живов В. М. К предыстории одного переложения псалма в русской литературе XVIII века // Jews & Slavs / Jerusalem; — St.Petersburg: Nauka Publishers, 1993. — Vol. 1. — P. 148.

3 Псалтирь в русской поэзии XVII - XX вв. / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и примеч.

Б.Н. Романова. — М.: Ключ; Свято-Троицкая Сергеева Лавра, 1995. — С. 30; Луцевич Л.Ф. Псалтырь в русской поэзии. — СПб.: Дмитрий Буланин, 2002. — С. 22.

5

A.C. Хомякова, романтизм A.K. Толстого, атеизм A.A. Фета; исследование

B.C. Непомнящего «Лирика Пушкина как духовная биография» (М., 2001), в котором автор впервые вводит в научный обиход определение творчества Пушкина как «духовной биографии» поэта; исследование игумена Нестора (Кумыша) «Поэмы Лермонтова как основные вехи его духовного пути» (Свято-Алексиевская пустынь, 2008) и многие другие, где особо подчеркивается христианская направленность творчества указанных поэтов, которая зачастую микшировалась в исследованиях XX века.

Актуальность исследования. Значительный корпус литературоведческих работ о влиянии сюжетов и образного строя Священного Писания на русскую литературу многое проясняет, но не исчерпывает всей филологической полноты проблемы. В данном исследовании рассматривается, с одной стороны, степень влияния книг Нового Завета и Псалтири на индивидуальный стиль русских поэтов XVII -XX веков, а с другой, анализируются Псалтирь, Евангелия и Апокалипсис в русской поэзии. Избирательное обращение русских поэтов к «песням Давида» и к Новому Завету дает возможность для выявления разных форм выражения авторских идей, помогает проследить способы индивидуального художественного освоения Священной истории. Актуальным является обращение к образному строю Апокалипсиса св. Иоанна Богослова, Евангелий, Псалтири, литургической святоотеческой традиции и целостно-контекстное изучение русской поэзии, которая активно и одновременно по-разному осваивает слово, звучащее на службах в храме, слово, которому ежедневно внимал верующий человек в истории русской культуры.

Объект исследования:

- парафразирование богослужебных текстов: псалмы 18, 50, 136, евангельский сюжет о жене, взятой в прелюбодеянии (Ин. 8,3-11), Покаянный канон св. Андрея Критского, главы 1, 3, 4, 6, 8, 9, 12-22 (или их отдельные стихи) Апокалипсиса св. Иоанна Богослова. Опираясь на определение парафраза Ю.И. Минераловым4, мы уточняем это определение применительно к нашему материалу: «Парафраз - творческое переосмысление и изложение сакральной истории с полным или частичным сохранением внешней формы и актуализацией внутреннего содержания;

- художественные интерпретации псалмодических и новозаветных образов, символов, мотивов, тем;

- индивидуальный стиль русских поэтов XVIII - XX веков: Симеона Полоцкого, В.К. Тредиаковского, И.Ф. Богдановича, Е.И. Кострова, Г.Р.Державина, Ф.Н. Глинки, В.А.Жуковского, А.С.Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, A.A. Фета, А.Н. Майкова, И.А. Бунина, A.A. Блока, М.А. Волошина, С.С. Аверинцева, иеромонаха Романа и др., в частности, жанровые доминанты (духовная ода, гимн, стихотворная молитва, исповедь, элегия, проповедь), динамика обращения к Псалтири, Евангелию, Апокалипсису.

4 Минералов Ю.И Теория художественной словесности. — М.: Владос, 1999. — С. 211.

6

Предмет исследования: историко-литературные, стилевые способы парафразирования псалмов в истории русской поэзии, функции библейских, в частности, апокалиптических образов, мотивов, тем. Предмет исследования определяется общностью духовного начала, содержащегося в Псалтири, новозаветных текстах, и привнесенного в поэтическое творчество поэтов XVIII - XX веков, с одной стороны, и, напротив, различием авторских идей, и способов их претворения, изложенных в переложениях, с духовными основами Священного Писания.

Сюжеты и образы Откровения св. Иоанна Богослова всегда привлекали внимание русских писателей, не стало исключением и наше переломное время Существует значительное количество современных исследований, посвященных данной проблематике5. Однако большинство работ посвящено изучению прозаических произведений и публицистики, в то время как тема Апокалипсиса в русской поэзии остается недостаточно освещенной. Не издано ни одного поэтического сборника парафразов текстов Откровения. Исследовательский интерес простирается в основном на апокалиптические мотивы, образы и т.д. в контексте творчества отдельных поэтов6 или в контексте одного / нескольких художественных произведений7.

Между тем Апокалипсис как целостное явление в истории русской поэзии практически не изучался. Поэтому в работе уделяется особое внимание различным парафразам последней пророческой книги Нового Завета в индивидуальном стиле русских поэтов, проводится подробный историко-литературный анализ поэтических произведений в сопоставлении с оригиналом, устанавливается взаимосвязь с текстами поэтических соперников.

Научная новизна. Как целостное явление в работе рассматривается: поэтические переложения псалмов, Евангельских текстов, христианских молитв, канонов, глав и образов Откровения; Апокалипсис в русской поэзии. Мы исследуем Псалтирь и книги Нового Завета не только как явление

' Варламов А.Н. «О дне же том и часе никто не знает... »: Апокалиптические мотивы в русской прозе конца XX века // Лит. учеба. - 1997. - Кн. 5-6; Владимиров И. «Алый мах» всадника из Апокалипсиса // Булгаков М.А. Белая гвардия: роман. - М. Наш дом - L'âge D'homme, 1998. - С. 265-278.

6 Михаленко Н.В. Небесный Град в творчестве С.А. Есенина: поэтика и философия. Дисс...канд. филол. наук. — М., 2009; Руденко М.С. Художественное осмысление религиозных образов и мотивов в поэзии Анны Ахматовой Автореф. дисс.... канд. филол. наук. — М.,1995; Скиба А. Апокалиптические прозрения Максимилиана Волошина [электронный ресурс] URL.: http://lit.lseptember.m/200S/21/6.htm (дата обращения 10.05.2013); Юнгеров Юрий. Лирический герой Игоря Северянина: мессия или предтеча антихриста [электронный ресурс] URL.: http://www.velykoross.ru/52/ (дата обращения 10.05.2013).

'Василия Владимир, диакон. Образ Наполеона - антихриста в русском общественном сознании первой трети XIX века [электронный ресурс]: URL.: http://www.pravoslavie.nl/arhiv/34419.htm/ (дата обращения 10.05.2013); Эпштейн М. Фауст и Петр на берегу моря. От Гете к Пушкину [электронный ресурс]: URL.: http://www.bestreferat.ru/referat- 4785.html (дата обращения 10.05.2013).

7

книжности, но как явление русской духовной культуры, духовного и речевого обихода. Такой подход дает возможность обосновывать причину обращения и к тексту, и к звучанию его на церковной службе. Евангелия и Псалтирь читаются на службах, прежде всего на Литургии, а также являются предметом индивидуального, личного чтения.

Поэтические переложения евангельских текстов идут вслед за переложениями псалмов и функционируют, естественно, иначе, чем парафразированный стихотворный текст Псалтири. В лирике сходятся сакральное событие и личное переживания этого события, которое представляется как праздник каждого и всех, - соборно. Кроме того, происходит переосмысление человеческой истории в свете истории Священной, и в ней угадываются события дня сегодняшнего. В душеполезных книгах, постигаемых на службах, содержится и сиюминутный, и вечный духовно-нравственный смысл.

То же относится и к парафразисам Апокалипсиса. Апокалипсис мировоззренчески выстроен как конец времен, конец пути от начала времен, от сотворения мира. Псалтирь, как и Евангелия, позволяют выразить суть земного пути. В нашем исследовании мы обращаем внимание главным образом на Апокалипсис в словесно-культурологическом аспекте.

Целью работы является комплексное историко-литературное исследование парафразисов «песен Давида», евангельских текстов, текста Апокалипсиса, христианских молитв, канонов, а также псалмодических и новозаветных эпиграфов, аллюзий, реминисценций в русской поэзии. Для достижения этой цели определяется круг задач:

• установить соотношение авторского начала и принципов подражания образцам в парафразах Псалтири, текстов Нового Завета;

• исследовать индивидуальный стиль поэтов, опираясь на анализ поэтических переложений;

• указать на собственно художественное содержание произведений, широко использующих и интерпретирующих религиозные тексты.

На защиту выносятся следующие положения:

• обращение к переложениям псалмов, столь частые в русской поэзии, имеющие традицию, начиная с «Псалтири рифмотворной» Симеона Полоцкого, объясняется собственно стилем Псалтири и ее композицией, с одной стороны, а с другой, - ее местом в личном культурном пространстве русского человека и той ролью, которая отводится отдельным псалмам и Псалтири в духовном окормлении христиан, в частности, в церковной службе;

• формы и способы цитирования, парафразирования, использование соответствующих аллюзий на Евангелия диктуются семантикой притч и символикой евангельских образов с одной стороны, а с другой -провоцируются лироэпической, собственно литературной семантикой, закрепляемой в прозе и драматургии, и внутрицерковными обстоятельствами их чтения во время службы;

• Апокалипсис, обращение русских поэтов к отдельным его главам и стихам становится предметом осмысления в переломные культурно-исторические эпохи, использование отдельных глав Откровения св. Иоанна Богослова может толковаться желанием поэта объяснить собственное трагическое время через образы, известные всем и каждому, чем многократно усиливается художественно-эмоциональный фон поэтического произведения; живописно-выразительные картины Страшного Суда и других событий Апокалипсиса запечатленные религиозной храмовой живописью, живописью классиков изобразительного искусства и находящие свое отражение в поэзии, имеют отношение к истории жизни каждого человека, поэта в том числе, и переживаются как малый, личный Апокалипсис.

• художественное, в частности, поэтическое освоение Евангелия, Псалтири и Откровения св. Иоанна Богослова выступает в качестве своеобразного культурного маркера, свидетельствующего об особенностях индивидуального стиля и авторской стилистики, с одной стороны, а с другой - о характерных чертах стиля эпохи;

• наиболее привлекательным материалом для портретирования в течение многих веков развития русской художественной словесности является Псалтирь, несущая в себе важный лирико-молитвенный потенциал и самими культурными обстоятельствами побуждающая к личностному освоению послания к Богу;

• форма и характер переложений христианских священных текстов, Псалтири и Апокалипсиса в особенности демонстрируют уровень версификационного и стилистического, стилевого мастерства поэта и в принципе часто являются предметом состязания во владении пиитикой и риторикой, но не обусловливают создание самостоятельного высокохудожественного произведения;

• использование различных форм переложения, парафразирования, разнообразных способов включения образов, мотивов, сюжетов Священных книг имеет свою специфическую динамику: в одни эпохи художники идут от Книги Книг к художественному воплощению заимствованного материала (формируя тем самым одни узнаваемые приметы стиля эпохи), в другие - от собственного индивидуального художественного замысла к использованию названного семантического культурного наследия в целях усиления эпического и патетического звучания произведения;

• современное освоение образно-смыслового и духовно-нравственного потенциала Евангелия и Псалтири объясняется вниманием именно к книжному их изводу и церковно-служебному употреблению в силу высокого уровня включенности писателей и читателей в христианское культурное пространство в настоящее время.

Методологическую основу исследования составили труды Ф.И.Буслаева, А.А.Потебни, В.В.Виноградова, А.ФЛосева, и другие филологические и богословские исследования, позволяющие выявить сложную природу поэтических переложений библейских текстов, интерпретаций сакральных сюжетов и образов как искусства художественной словесности. Многие наблюдения современных ученых над стилем поэтических произведений оказали влияние на ход нашего исследования. Среди них статьи Е.Е.Завьяловой, Ф.З.Кануновой, В.А. Котельникова, Н.П. Саблиной, посвященные общим проблемам взаимодействия христианства и русской поэзии, литературы в целом, а также исследования, о творчестве отдельных поэтов в контексте христианской культуры: A.B. Архиповой, Д.А.Вересова, JLB. Занковской, С.Н.Колосовой, Т.Г. Мальчуковой, Н.И. Милевской, И.Г. Минераловой, Е.П. Пиотровской. Существенную помощь при написании данной диссертации оказали работы: Ю.И. Минералова «Теория художественной словесности» (М., 1999), докторская диссертация И.Л. Бражникова «Историософский текст русской революции в литературе 1900-1930 годов» (М., 2011); указанные работы Л.Ф. Луцевич, Т.А. Кошемчук.

В работе творчески, и не только в отношении псалмов, но и Нового Завета, применяется классификация английского филолога и философа Клайва Стейплза Льюиса, разделившего в своем трактате «Размышления о псалмах»8 тексты псалмов на несколько идейно-тематических групп:

Путь праведных и путь нечестивых;

Закон, Суд и мщение;

Закон, Суд и Милость;

Свобода, рабство;

Страдание;

Красота Господня;

Покаяние;

Хвала и славословие Господа человеком и природой.

Практическая значимость. Результаты исследования могут быть использованы в преподавании систематического курса истории русской литературы, в организации специальных курсов и семинаров, посвященных проблемам взаимодействия христианства и русской литературы, изучению поэзии в контексте национальной культуры, индивидуальному стилю того или иного из исследуемых поэтов, а также при руководстве курсовыми и дипломными работами указанной тематики.

Апробация. Основные положения диссертации были изложены в монографиях «Раскрою я Псалтирь Святую...» Русская поэзия от Симеона Полоцкого до иеромонаха Романа» (М., 2008, 13,6 п.л.) и «Апокалипсис в русской поэзии XIX - XX веков» (М., 2013, 15 п.л.), в 9 статях,

8Льюис К.С. Размышление о псалмах. -М.: Фазенда-Дом надежды, 2008.

10

опубликованных в журналах, рецензируемых ВАК РФ, а также в других публикациях и в докладах, прочитанных на конференциях: «Пасхальные чтения» (Москва, МПГУ, 2003- 2011), «Синтез в русской и мировой художественной культуре» (Москва, МПГУ, 2003, 2011, «Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения, лингводидактики» (Москва, МГПУ, 2010, 2011), «Современная православная школа: стратегии развития» (Переяславль Залесский, 2009), «Новое в современной филологии» (Москва, 2011), «Перспективы развития науки и образования» (Тамбов, 2013), «Художественная словесность: теория, методология исследования, история» (Москва, Литинститут, 2013), в Елецком ГУ им. И.А. Бунина, в ЯГПУ им. К.Д. Ушинского и др.

Диссертация состоит из введения, шести глав, заключения и библиографии.

Основное содержание работы

Введение состоит из двух частей: в первой содержится обоснование темы и проблематики диссертации, излагаются ее цели, задачи, определяется актуальность и научная новизна исследования; во второй излагается значение Псалтири, Евангелий и Апокалипсиса св. Иоанна Богослова для русской книжности и культуры, дается обзор поэтических произведений, парафразирующих сакральные тексты, и художественных интерпретаций псалмодических и новозаветных образов, символов, мотивов.

Глава 1. «Образно-мотивное пространство Евангелия и Псалтири, запечатленное русской лирикой» содержит анализ комплекса образов и мотивов, наиболее часто используемых поэтами для решения художественных задач. Обращается внимание на то, что важнейшие аксиологические темы зачастую побуждают поэтов обратиться к Евангелию, в котором в афористической форме запечатлены священные подсказки для человеческой жизни. Использование евангельских образов в поэзии может выполнять двоякую роль: с одной стороны, они напоминают «сакральные словесные формулы», с другой, формируют не только образно-мотивный, но и ритмико-интонационный план произведения. Более того, присутствие христианского образно-символического наполнения в стихотворении объясняет и мировидение поэта, и способы его обхождения с религиозным содержанием используемых образов, и то, как организуется «вторичный» по отношению к Священному Писанию художественный текст.

В «Образ пути в русской поэзии (М.Ю. Лермонтов, иеромонах Роман)» анализируется идея Пути и смысл Пути, заложенного в Евангелии, как она переосмыслена поэтами разных эпох, свидетельствует об особенностях индивидуальности поэта, и об общих тенденциях времени, запечатленных в рассматриваемых стихах.

Так, особенное обхождение русского романтика М.Ю. Лермонтова и современного поэта иеромонаха Романа (А. Матюшина) с евангельским

п

текстом дает представление о направлении творческих исканий художников. Образ пути человека к Богу на примере двух стихотворений -М.Ю.Лермонтова «Парус» (1832) и иеромонаха Романа «Ты воздохнул: -"Так хочется покоя!.."» (2001) - указывает на то, что многое заложенное в поэтическом произведении не осознано современным читателем и не востребовано именно потому, что культурный контекст, в котором создавались названные произведения, не вполне актуализирован даже филологами. С другой стороны, исследование, например, лермонтовского контекста требует осмысления его романтической позиции. Тривиальный для романтического героя разлад мечты и реальности в стихотворении «Парус» выписан в системе координат земного бытия. Велик соблазн объяснить «мятущуюся натуру» героя гордыней и соблазнами «движения», но это именно соблазн, поскольку «счастия не ищет» и «не от счастия бежит». Образ счастья в принципе антиномичен по отношению к образу «блаженство». Хотя в древнегреческом языке это одно слово, у Лермонтова то же счастье - земные радости и утехи (Ср. со стихотворением «Ангел» (1831)). Так что корить его героя невозможно: ему чуждо «счастье-довольство» людей, с которыми он общается, но куда бы ни направил свои стопы, нигде не найдет он душевно-духовного расположения. Символические составляющие образа «бури» указывают на жажду борьбы с довольством земной жизни, как раз бури-треволнения могут обещать душевный покой там, за видимыми штампами «лазури» и «золота». Иеромонах Роман не просто апеллирует к евангельскому тексту, он вступает в полемику с собственным пониманием лермонтовского произведения, выстраивая его на создании антитезы по-разному понимаемых в разные историко-культурные эпохи одних и тех же феноменов. Антиномия «вдаль» и «вглубь» помогает выявить вектор пути лирического героя. Покой, как он понимается в Евангелии и транслируется иеромонахом Романом, - есть победа над бурей внутри себя. «Готов ли сам к тому, что сердце просит?» -вопрошает иеромонах Роман. Его стихи, в отличие от стихотворения Лермонтова содержат выраженный проповеднический, учительский настрой, хоть бы он был обращен и к самому себе, и к читателю и слушателю. Ответ же о. Романа на вздох своего пасомого есть указание пути духовного самосовершенствования, «Ибо вот, Царствие Божие внутри вас есть» (Лк. 17,21).

§2. Закон, Суд и Милость в Евангелии: образ грешницы, обращенной ко Христу в русской лирике (A.A. Фет, А.И.Полежаев, С.С. Аверинцев, иеромонах Роман). Другой важный евангельский эпизод, привлекавший поэтов разных эпох, эпизод о блуднице, которую надлежит побить камнями (Ин. 8, 3-11), (А.А.Фет «Блудница» (1843), А.И.Полежаев «Грешница» (1837), С.С. Аверинцев «Стих о жене, ятой в блудодеянии» (1992), иеромонах Роман «Благовестил Наперсник Божий...» (1999)). Так, у А.А.Фета преобладает яркое, колористическое, эмоционально-чувственное, психологическое начало. Вместе с тем слишком вольная трактовка уводит автора далеко от сути первоисточника, и формирует выразительное

12

лирическое самостоятельное его толкование. «Грешница» А.И. Полежаева, наоборот, бедна красками и несколько схематична, это фактически пересказ евангельского сюжета. С.С. Аверинцев антиномичен в своем осмыслении данного отрывка. Поэт старается сосредоточиться на духовной реальности, представить себя на месте грешницы, предстоящей Христу, Однако эмоциональный накал, надрыв, присутствующий в ткани стиха, никак не соответствует тексту Евангелия. У иеромонаха Романа правда художественная близка правде евангельской. Оттого поэт кажется более реалистичным и философически глубоким, невольно учительствующим. Четыре автора выступают в разных ролях. Если A.A. Фет - психолог и лирик, то А.И. Полежаев - просто рассказчик, С.С. Аверинцев - непосредственный участник события, а иеромонах Роман - богослов, поэт и одновременно христианский проповедник.

Образ евангельской грешницы - один из наиболее разработанных в русской поэзии. Мы обращаемся к художественным интерпретациям главы 8, 3-11 Евангелия от Иоанна потому, что тема жены, взятой в прелюбодеянии разработана менее, чем тема Марии Магдалины. Кроме того, в названных евангельских стихах речь идет не только о грешнице как таковой, но в них заложены широкие мифологические, более того, символические планы, отражающиеся в многочисленных поэтических вариациях на заданную тему.

§3. Полисемия и антиномия слова «свобода» в переложениях 136 псалма русскими поэтами XVII - XX веков. Рассматривая формы парафразирования Псалтири русскими поэтами, следует выявить причины, побуждающие художников слова к переосмыслению и лирическому переживанию отдельных ее стихов. Несомненно особенное внимание русских поэтов к псалмам царя Давида. Более того, частое переложение отдельных псалмов и Псалтири в целом объясняется тем, что «поэтический потенциал» священных текстов и их форма («послание» Богу, постоянная адресация именно к Нему) близки каждому находящемуся в культурном русском пространстве и тем, что это послание молитвенное, содержащее лично-лирическое парафразирование общих для всякого верующего «обращений». Как показывают и анализ литературы вопроса, и исследование творчества русских поэтов, наиболее часто перелагаемые псалмы это 1, 90, 136 и др. Тексты, принадлежащие по времени создания к Ветхому Завету, являются по характеру обращения к ним в культуре православия органической составляющей современной религиозной жизни. Именно это делает псалмы наиболее привлекательными для переложений их как произведений христианской книжности и христианского обихода. Конкретные жизненные обстоятельства побуждают Г.Р. Державина, Ф.Н. Глинку и других поэтов обращаться к лирическому их пересозданию в собственном поэтическом творчестве.

Так, переосмысление псалма 136 индивидуальным стилем русских поэтов в историко-культурной ретроспективе указывает на специфичность переложений, с одной стороны, а с другой — на стремление поэтов остаться в узнаваемом духовно-культурном пространстве. В процессе исследования

13

учитывается сложный процесс взаимодействия духовного и светского начал, профетического и литературного.

Псалом 136 «На реках вавилонских...» - один из наиболее известных, это плач иудеев, плененных вавилонянами. Христианский подтекст псалма подразумевает пленение души грехом. Не случайно «На реках вавилонских...» читается в неделю о блудном сыне, подготовительную к Великому Посту. Псалом стал излюбленным и в русской поэзии. Симеон Полоцкий («Псалом 136») (1680) вносит незначительные изменения в текст; В.К.Тредиаковский («Парафразис псалма 136») (1752) уже обмирщает слог. Вместо глагола «плакахом», например, употребляется перифраз «точили слезный ток». Вводится совершенно нехристианский образ рока: «зря наш нестерпимый рок». Именно таким - могущественным, великим, но не оставляющим ничего воле и разуму человека, представляется Бог эпохи Просвещения, в то время как в ветхозаветной и в христианской традициях свободная воля человека имеет огромное значение.

В переложениях сентименталистов и романтиков усиливается лирическое начало. Ср. «лозы бледных ив» и «томные лиры» И.И. Дмитриева («Подражание 136 псалму») (1822), «вещие органы» и «веселый тимпан» у Ф.Н. Глинки («Плач пленных иудеев») (1822) с лаконичным «молчанием горьким» у Н.М. Языкова («Подражание псалму 136») (1830), который в этой строфе даже не упоминает названия музыкальных инструментов. Вавилонским рекам И.И. Дмитриев дает собирательное и при этом географически определенное название «Евфрат». Евфрат пленные сравнивают с родным Иорданом, который здесь вместо Сиона (в псалме) символизирует их родину. У Ф.Н. Глинки, напротив, вавилонские реки называются «волнами чуждыми». В переложениях 136 псалма романтиками сильны гражданские мотивы. Русские романтики находились под влиянием идей декабристов. В то же время и И.И. Дмитриев, и Н.М. Языков, и Ф.Н. Глинка оставались русскими православными людьми. Какое влияние в данном случае было сильнее, сказать трудно. Очевидна лишь «декабристская» трактовка псалма в «Плаче пленных иудеев» В.Н. Глинки. Под несбывшимися надеждами «И те надежды были - сон» подразумевается, скорее всего, надежда Ф.Н. Глинки на изменение социально-политического строя в России. В другом переложении этого же псалма Ф.Н. Глинкой «Псалом 136» (между 1826-1830 г.), написанном уже после поражения декабристского восстания, очевиден мотив богооставленности, приобретающий покаянное звучание.

Современное переложение псалма иеромонахом Романом «Это песня плененных, гонимых врагом» (1987) возвращает к церковнославянскому тексту псалма. Фактически это одновременно и возвращение к псалму как к песне. Конечно, для поэта-монаха первостепенное значение имеет тот аспект псалма, который относится к внутренней жизни христианина. Однако гражданское начало также сильно. Вавилонский плен - это, говорит о. Роман, - состояние современной России. «Путь, которым ведут, как ты страшен!» -это не только о душе, побеждаемой грехом, это и о нашей стране, стоящей на

14

краю гибели. Поэт устанавливает параллель между пленением иудеев вавилонянами и римским владычеством в Иудее во времена Христа. «Отдавайте кесарево кесареву, а Божие Богу» (Мф. 22, 21) - повелел Христос, тем самым навсегда определив отношения между притеснителями и притесненными. «... в житейских отношениях и во внешних делах должно подчинятся Царю (кесарю), а во внутренних и духовных - Богу»9, - писал блаженный Феофилакт Болгарский. Опираясь на закон, данный Христом, и проецируя события древности на современную Россию, поэт констатирует: «Можно и нужно "воспевать песнь Господню" независимо от внешних условий». Гражданский пафос усиливается призывной интонацией: «Так возьми же органы, плененный народ». Песнь Господня, исполняемая на церковнославянском языке, у о. Романа есть, таким образом, оппозиция песни «князя мира сего». Воспеть песнь Господню, т.е. укрепиться в вере, -значит уже противостоять врагам и быть внутренне свободным от них. Основная тема 136 псалма - стремление к свободе. Полисемия и антиномия смыслов этого понятия оказались созвучными настроениям и переживаниям многих поколений русский художников слова, и потому этот псалом стал аксиологически значимым в русской поэзии.

§4.Соположение и взаимообусловленность семантики и символики псалмов 50-ого и 18-ого у русских поэтов. Псалом 50 привлек внимание Г.Р. Державина (XVIII в.), Ф.Н. Глинку (XIX в.), а также иеромонаха Романа (XX в.). Державин в своем стихотворении «Покаяние» (1813) осуществил переложение последовательно от 3-го до 19-го стиха. Ф.Н. Глинка лишь создал по мотивам псалма стихотворения «Помилуй, Господи, меня» (1828). У иеромонаха Романа «Что ты спишь, восстань, душе моя» (1987) - тоже скорее стихотворение по мотивам, нежели переложение, хотя дух псалма сохраняется в точности. В псалме и у всех трех авторов понятия «грех» и «беззаконие» являются абсолютными синонимами, так как грех есть преступление против Закона Божия. Основная идея псалма - идея очищения от греха, беззакония выражена свойственными молитвенной лирике императивами «очисти» (псалом), «покайся» (иеромонах Роман), «пошли чистоту» (Глинка). У Державина находит отражение тема частного Суда Божия над человеческой душой - шире - тема Страшного Суда. Тема покаяния звучит и в 18-м псалме, но только не в начале, а в конце. И здесь она не есть результат конкретного грехопадения, а следствие осознания человеческого недостоинства при виде красоты творения Божия и нравственной красоты Божиего Закона. Более лаконичный вариант И.Ф. Богдановича четче демонстрирует связь между частями псалма -стихами о Законе и молитвой. Понятие Закона вписывается в текст молитвы. Здесь нет раскаяния в содеянных уже грехах, но при помощи риторической конструкции и сослагательного наклонения автор подчеркивает твердость и непреложность нравственного устава, надежду на его благодатную помощь в

9 Толкование на Евангелие блаженного Феофилакта Болгарского: В 2 ч. - М.: Скит, 1993. -С. 200.

избавлении от козней врага. У К.Д. Бальмонта, который тоже обращается к 18 псалму в одноименном стихотворении, тема грехопадения и вины перед Законом Божиим отсутствует вовсе.

Глава 2. Роль Псалтири и Евангелия в развитии жанров русской поэзии.

В §1 «Покаянный канон св. Андрея Критского: два варианта парафразирования» рассмотрен жанр стихотворной молитвы в контексте поэтического парафразирования одного из наиболее известных произведений византийской гимнографии - Покаянного канона св. Андрея Критского (читаемого в храме на первой неделе Великого Поста) на примере стихотворений А.Н.Апухтина «Из Великого канона» (1884) и иеромонаха Романа «Пост с молитвой сердце отогреет» (1987). Переложение канона, предпринятое иеромонахом Романом, точнее отражает суть оригинала. Это связано прежде всего с широким использованием церковнославянского языка (включая реминисценции), который у А.Н. Апухтина «модернизирован». Оппозиция «окаянный» - «покаяние», отражающая спасительный путь человека и его нравственный выбор, многократное употребление обращения к собственной душе в звательном падеже церковнославянского языка, а также императивов с церковнославянской приставкой воз- (вое-), побуждающих к реальному изменению своей греховной жизни, к действенному покаянию, - все это свидетельствует о более глубоком постижении идеи канона иеромонахом Романом. Кроме того, стихотворение современного поэта представляется и более завершенным. В переложении помимо стихов, посвященных библейским персонажам, использованы и другие важные части канона: умилительный кондак «Душе моя, душе моя, восстани», молитвы к Божией Матери и к преп. Андрею, что у А.Н. Апухтина совершенно опущено. Творение иеромонаха Романа можно было бы назвать «каноном св. Андрея Критского в миниатюре», чего не скажешь о стихотворении А.Н. Апухтина, где многие важные духовно-нравственные «ключи» отсутствуют. Нужно отметить также, что у А.Н.Апухтина малоощутима энергетика непосредственной молитвы, Его «Из Великого Канона» воспринимается как поэтическое произведение, тогда как стихотворение иеромонаха Романа «Пост с молитвой сердце отогреет» есть живая молитва, обращенная к Богу, указывающая на молитвенное великопостное стояние человека.

В §2. «Элегия, исповедь и стихотворная молитва в создании поэтического целого (на примере стихотворения A.C. Пушкина «Воспоминание» и покаянной лирики иеромонаха Романа)» указывается, что стихотворных молитв в чистом виде, вне синтеза с другими жанрами практически не бывает. Покаянная молитва близка к исповеди как таковой, к жанру церковному. И в том, и в другом случае автор «впускает» читателя в сокровенные глубины собственной духовной жизни. Только в молитве присутствует осознание своего недостоинства и обращение к Адресату с просьбой о помощи, а исповедь - это повествование о пройденном пути, о своих несовершенствах и падениях с искренним покаянием в грехе и

16

стремлением исправиться. Очевидно, поэтому изначально исповедь - жанр прозаический. Молитвенное и исповедальное начало, в свою очередь, тяготеет к жанру элегии. Доминантная печаль в духовной поэзии - это печаль, плач о своих грехах. Элегический и исповедальный жанры в творчестве иеромонаха Романа находятся в тесной взаимосвязи с молитвенной лирикой, поэтому целесообразно рассмотрение этих жанров в контексте жанра молитвы. Под общим названием «Покаянная лирика» мы подразумеваем синтез всех трех упомянутых выше жанров. Сильное влияние православно-аскетической традиции, псалмодики на всю покаянную лирику иеромонаха Романа (часто встречающиеся образы двойственности, непостоянства человеческой души, сокрушенного и смиренного сердца, тишины, безмолвия, слезы, воспоминание о своих грехах «грехов рукописанье», переживание катарсисного состояния, плача о грехах) прослеживается при сопоставлении произведений о. Романа с шедевром A.C. Пушкина «Воспоминание» (1828).

В §3 «Традиции духовной оды в описаниях природных образов (И.Ф.Богданович, Г.Р.Державин, Е.И. Костров, К.Д. Бальмонт)» рассматривается одическое начало в поэтических переложениях псалма 18. Славословие Господа природой в трех переложениях 18 псалма (И.Богданович «Из псалма 18. Небеса поведают славу Божию» (1795), Е.И. Костров «О славе творческой нам небеса вещают» (1786), Г.Р. Державин «Доказательство творческого бытия» (1796)) происходит в лучших традициях духовной оды. Все три варианта близки к оригиналу, точнее к христианскому толкованию псалма Отцами Церкви. У Е.И. Кострова и Г.Р.Державина яснее выражена идея творческого бытия (Бог - Творец, природа - творение, которое возвещает о Творце и славословит Его). Переложение Е.И. Кострова, на наш взгляд, ближе к псалму и, по сравнению с другими вариациями, более пространно и поэтично. Стихотворения И.Ф. Богдановича и Г.Р. Державина лаконичнее. «Музыкальное» славословие в большей степени проявлено у Е.И. Кострова и Г.Р. Державина. У Богдановича отсутствует понятие «тверди», которое в данном случае является одним из ключевых. Поэт четко разграничивает мир горний и мир дольний. В его переложении гораздо больше внимания уделяется славословию Господа именно миром дольним. Во всех трех стихотворениях самый яркий и, безусловно, самый важный природный образ - это образ солнца, которое, с одной стороны, есть символ Бога и Закона Божия, а с другой - солнце является посланником Бога, Его служителем. Восхищаясь нравственной красотой Закона Божия, царь Давид говорит, что он «слаще меда». «Текущий», «лиющийся» образ солнца и теплоты становится синонимом «лиющегося» образа меда и сота и предвосхищает его. В переложениях это, по нашему мнению, очевиднее, чем в самом псалме. Совершенно иное, обмирщенное восприятие псалма являет собой стихотворение представителя Серебряного века К.Д. Бальмонта «18 псалом». Кратковременная земная жизнь человека поэту важнее Господа и Его Закона.

Псалом и славословие Бога - лишь форма, в которую Бальмонт облекает свое личное переживание, мимолетное впечатление.

В §4. «Образ природы и семантика пейзажа в лирике иеромонаха Романа» анализируется образ природы и семантика пейзажа в лирике иеромонаха Романа и показывается, как всем образным строем пейзажной лирики поэт иеромонах Роман реализует определение св. Иоанна Дамаскина «Природа - это икона Бога». Икона по определению о. Павла Флоренского «всегда или больше себя самое, когда она - небесное видение, или меньше, если она некоторому сознанию не открывает мира сверхчувственного»10. Другими словами, природа всегда или «мастерская» или «храм», или бездушная материя или язык Господа. Но чтобы понять этот язык, созерцающий природу - икону должен обладать особым духовным даром, только тогда она оживет и будет свидетельствовать о горнем мире. Таким даром, безусловно, обладает иеромонах Роман: «Природа помнит звание свое, / К небесному подъемля человека. / Молчание, зовущее ее, / Восходит к Тайне Будущего Века...»

Принцип обратной перспективы, используемый в православной иконописи, свидетельствует о том, что природа в произведениях автора не самоценна. Ее служение жертвенное. Такое же служение несет и лирический герой.

Лирическому герою о. Романа (а в большинстве его стихотворений автор и лирический герой - образы автобиографические) свойственно быть «Божьей каплей на лугу земном», «Пустынной безымянною рекой плыть по Небу, в Небеса впадая». Но это не пантеистическое тяготение к небытию, к беспредельной безликости, не желание слиться с беспредельным, тем самым дерзновенно уподобляя себя Творцу. Это желание жертвенности, подсказанное и внушенное о. Роману самой природой, это жажда служить Богу и уменьшать зло в мире, именно так в поэтической форме открывается лирический герой.

В главе 3 «Апокалипсис св. Иоанна Богослова и русская поэзия Х1Х-ХХ веков: парафразирование и жанровое воплощение» исследуются парафразы первой (явление Спасителя), некоторых стихов третьей (послание ап. Иоанна), четвертой (описании Сидящего на престоле Творца) и шестой (кони и всадники Откровения) глав Апокалипсиса.

§1. Первая глава Откровения св. Иоанна Богослова в произведениях русских поэтов (В.А. Жуковский, И.А. Бунин, иеромонах Роман)

Наиболее интересным является парафраз И.А.Бунина - стихотворение «Сын Человеческий» (1903-1906). Церковнославянский текст Откровения у И.А.Бунина приобретает новую внутреннюю форму. Более того, поэт дает ему заглавие «Сын Человеческий». Стиховая форма играет принципиально важную роль. Первая глава парафразируется Буниным трехстишиями, отсылающими к «Божественной комедии» Данте, нерифмованным, белым стихом, пятистопным ямбом с пиррихиями, стилизующим интонацию

10 Флоренский П.А. Иконостас. — М.: Искусство, 1994. — С. 64.

18

Священного Писания. Автор не стремится «модернизировать» лексический состав исходного текста. Переложение практически дословное, однако, есть несколько изменений и добавлений. «Я был в духе» меняется на « Я осенен был духом», «громкий голос» - на «могучий глас». Благодаря таким «заменам», можно сказать, стихи предстают более даже, чем перевод, архаичными, более соответствующими строю Священного Писания.

Парафраз Бунина в данном случае оказывается ближе к первоисточнику, и, с другой стороны, более конкретным. Автор стремится воссоздать духовно прозреваемый образ Того, кто принял страдания как Сын Человеческий, и обрел несказанный образ Света: «и лик Его - как солнце, блистающее в славе сил своих» - так в Апокалипсисе. Весь образно-изобразительный план стихотворения Бунина призван воссоздать живой образ света и сияния: «волосы сияли», меч из уст «струился». Этот образ имеет место и в стихотворении «Саваоф»: «Был вечер, март, сияла синева». В этих стихотворениях общий для бунинского слога ритмико-интонационный рисунок: патетическое, хоральное звучание, аллитерационный рисунок: «пламенников, сияли, белая ярина, халколиван, раскаленные в горниле, струился, солнце, блистающая, в славе» («Сын человеческий»), «блеск атласа, золотой, вечер, март, сияла синева» («Саваоф»), трехстишия, напоминающие о твердой форме сонета, - все вместе призвано напомнить и одическое, и псалмодическое.

Опираясь на первую главу Откровения, Бунин называет свой парафраз «Сын Человеческий», тем самым указывая и на родство ветхозаветного и новозаветного в Апокалипсисе, ибо Сыном Человеческим называется Господь Иисус Христос по единству Его человеческой природы с нашей и по Его уничиженному состоянию, в котором Он был на земле: «Лисицы имеют норы и птицы небесные - гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову» (Мф. 8, 20). Это подтверждается и первой строфой, где автор указывает не только на царское достоинство Христа, но и на скорбное человеческое: «...ваш брат и соучастник / В скорбях и царстве Господа». Для Бунина-поэта это принципиально важно: в стихотворении «У птицы есть гнездо, у зверя есть нора...» - тоже переложении, он заключает: «Сын человеческий не знает, где преклонить ему главу», в Сыне Божьем на этот раз прозревая свои собственные земные, человеческие, страдания.

§2. Способы художественного освоения Апокалипсиса: третья и четвертая главы Откровения у русских поэтов. В стихотворении Н. Карташовой «Российской церкви» «портретируется» древний жанр послания (например, послания к семи малоазийским церквам, в данном случае к Филадельфийской церкви), Послания Апостолов, которые является частью Нового Завета). В отличие от других обращений 2- ой и 3- ей глав Откровения, послание к Филадельфийской церкви почти не содержит критики. Основная мысль, которую хочет донести Н. Карташева: «Ты совершила подвиг искупленья» и «Ты столп и утвержденье веры» (перефразирование о. Павла Флоренского о том, что церковь есть «Столп и утверждение истины»). Апокалиптический образ разрушенного храма,

19

частотный в русской (и особенно в современной) поэзии символизирует с одной стороны, глубокое падение народа, отказ от Бога и Его заповедей, а с другой - через это падение и следующее за ним покаяние и искупление -новый этап духовного возрождения, преображения, возвращения к вере и хранения ее. Отсюда «На место, где взорвали светлый храм, / Грядет с небес Храм Нерукотворенный». «Храм Нерукотворенный» является одновременно и прообразом Нового Небесного Иерусалима, который появляется в последних главах Откровения. Поэтесса призывает российскую церковь «хранить венцы от помысла худого» и «пребывать покорной, но не покоренной». «Покорной» значит смиренной в самом высоком христианском смысле этого слова, «не покоренной» врагам, внешним и внутренним, то есть свободной, свободной прежде всего от греха, ведь с точки зрения христианства, именно такая свобода является истинной. Императивы -побуждения и императивы - предостережения «храни», «пребудь», «не бойся» - являются характерными признаками жанра послания, который по сути есть книжный вариант проповеди.

В данной главе также исследуется семантика выражений «открытая дверь» и «закрытая дверь» в Апокалипсисе и в его поэтических переложениях (Ф.И. Тютчев, А.Н. Майков, K.P., И.А. Бунин, Н. Карташова) и делается вывод, что открытие двери есть, с одной стороны, открытие двери Царствия Небесного и раскрытие сокровищницы знаний и пророчеств. Поэт призывается быть пророком и проповедовать тайны Царствия (А.Н. Майков, И.А. Бунин - «Из Апокалипсиса»). И закрыть эту дверь не могут никакие искушения (Н.Карташова «Российской церкви»), С другой стороны -открытие двери означает открытие двери сердца. K.P. в стихотворении «Из Апокалипсиса» развивает идею ненасильственного присутствия Господа у двери человеческого сердца. Выбор открытие - закрытие этой двери зависит от самого человека. Отвержение кроткого призыва «Впусти Меня»! приводит к отчаянному тютчевскому: «Впусти меня! Приди на помощь моему неверью!»

Явление Сидящего на престоле Господа, о котором говорится в 4-й главе Откровения и в парафразах В.А. Жуковского «Из Апокалипсиса» (1851-1852), А.Н. Майкова «Из Апокалипсиса» (1868), A.A. Фета «Аваддон» (1883), И.А.Бунина «Из Апокалипсиса 4 глава» (1901) представляет собой открытие пророку некоторых тайн Царствия и еще в большей степени, чем видение Бога в первой главе, соединяет Ветхий Завет с Новым и предуготовляет Страшный Суд и все события Апокалипсиса. Об этом свидетельствуют упоминающиеся в текстах оригинала и поэтических переложениях символические образы (драгоценные камни яспис и сердоник, громы и молнии, радуга вокруг престола, четыре ангельских существа, 24 старца и др.), а также «псалтирное» звучание данных стихов. Все три парафраза - В.А. Жуковского, А.Н. Майкова и И.А. Бунина - и очень близки к оригиналу, по сути это пересказ Откровения со сложным синтаксисом, с некоторыми лишь изменениями, отступлениями и добавлениями. Особняком

стоит лаконичное, экспрессивное стихотворение A.A. Фета «Аваддон», где, однако, основные образы сохраняются.

§3. «Шестая глава Апокалипсиса в творчестве русских поэтов». Устойчивый библейский мотив призвания пророка в поэме иеромонаха Романа «Глаголы вещие» (1991) приобретает евангельское и апокалиптическое толкование в контексте парафразирования шестой главы Апокалипсиса и облекается в форму проповеди, так как пророк по определению не может не быть проповедником. Само название поэмы уже указывает на пророческий характер описываемых событий. Автор делает достаточно лаконичное и несколько вольное переложение. Из церковнославянских фраз «Отверзе Агнец дланию десной печати, возглашая» и «Виждь и внемли» (пушкинская реминисценция) наиболее интересна последняя. Этимология глагола «внемли» гораздо шире, чем глагола «иди» или даже славянского «гряди». В поэме иеромонаха Романа Господь предлагает св. Иоанну, а в его лице и всем людям не просто «идти и смотреть», но «внимать» событиям Апокалипсиса, то есть следить за собой, за своим духовным состоянием, остерегаться греха, с тем, чтобы встретить грядущего Спасителя чистыми, в брачных одеждах. Поэт выступает в данном случае и как священнослужитель (ср. «вонмем» в церковных службах), и как проповедник, о чем свидетельствует и императивная форма глаголов. Очевидна и параллель с пушкинским «Пророком». Т.Г. Мальчукова в контексте «Пророка» отмечает, что в этом случае «открываются пути для осмысления пророка как поэта, воплощающего все, что он видит и слышит. Было бы заманчиво увидеть здесь указание на соединение разных литературных традиций: Греко-римской с ее мимесисом - воспроизведением зримого мира... и экспрессивной библейской, рассчитывающей прежде всего на эмоциональное слуховое восприятие»11. Ветхозаветный пророк Исайя обращается к еврейскому народу, пушкинский пророк должен идти ко всем людям: «Нет различия между Иудеем и Еллином, потому что один Господь у всех» (Рим. 10,12), он должен «обойти моря и земли»: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари» (Мк. 16, 15). Апостол и евангелист Иоанн, автор пророческого Откровения, дает наставление семи малоазийским церквям, а иеромонах Роман устами св. Иоанна обращается и к своим пасомым, современным православным христианам, и — шире — ко всем людям, читающим его поэму: «И белый конь, и рыж, и вороной,/ Почуяв волю, понеслись на землю» (ср. с пушкинским «обойти моря и земли»), И если пушкинский поэт должен «внимать небесному» («Велению Божию, о муза, будь послушна»), что само по себе уже связано с внутренней борьбой, с самоотречением, со страданием, то поэт иеромонаха Романа идет дальше. Он должен за свою проповедь претерпеть именно апостольское мученичество за Христа. Последнюю строку «Пророка» «Глаголом жги сердца людей» нужно

" Мальчукова Т.Г. Лирика Пушкина 1820-х годов // Евангельский текст в русской литературе. — Вып. 2. — Петрозаводск: Издательство Петрозаводского государственного университета, 1998.

понимать не только в ветхозаветном смысле как обличение пороков, но и в новозаветном, евангельском как обновление и очищение душ. В этом смысле «Глаголы вещие» о. Романа тоже должны «жечь сердца людей».

Если в Откровении св. Иоанна, в поэмах В.А.Жуковского, А.Н. Майкова, иеромонаха Романа события новозаветной истории совершаются в хронологическом порядке: вначале появляется всадник на белом коне (мирная и победная апостольская проповедь), затем на рыжем (нарушение мира, разделение людей, война), далее - на вороном (плач об отпавших от христианской веры), и, наконец - на бледном (смерть и все ужасы конца времен), то в стихотворении нашего современника К. Кинчева «Всадник» хронология нарушается: белый конь скачет вслед за рыжим, вороным и бледным. Именно всадник на белом коне наиболее важен художнику, другие лишь подготавливают его приход, отсюда и единственное число существительного в названии стихотворения. Данная последовательность наряду с параллельными конструкциями и повторами делает стихотворение оптимистичным и динамичным, что так важно поэту и певцу, который выступает в качестве миссионера, пытающегося, насколько это для него возможно, донести до современной молодежи христианские истины. По сути это тоже своеобразный вид проповеди, хотя не все признаки данного жанра имеют место, например, отсутствуют прямые обращения. В стихотворении находит убедительное отражение как христианская идея Любви и Милости Божией (четырехкратный повтор параллельных конструкций «По вере - Любовь / По религии - Крест»), так и ветхозаветная идея Суда и Закона («По имени - Суд») - о всаднике на вороном коне; «По жизни - Закон» - о всаднике на белом коне; перифраз «Опричник Небес», упоминающийся также четырехкратно и относящийся ко всем четырем всадникам). И в утверждении «Свет Откровения Свят» под Откровением можно понимать не только произведение св. Иоанна, но и Евангелия, - шире все Священное Писание.

§4. Эсхатологический пейзаж в русской поэзии XIX - XX веков (шестая, восьмая, шестнадцатая главы Откровения св. Иоанна). Если в городском эсхатологическом пейзаже A.C. Пушкина и Ф.И. Тютчева предвосхищением грозных событий Апокалипсиса является описание реальных исторических событий (наводнение), то у A.A. Блока пейзаж психологизируется. Стихийное бедствие как таковое отсутствует, но умонастроения людей таковы, что город уже духовно мертв (символ смерти -кроваво-красные апокалиптические тона), и именно этот факт предвосхищает всеобщую катастрофу. Лермонтовские апокалиптические картины природы безысходны, будь то собственно природное явление (гроза) и его воздействие на лирического героя или результат варварского вмешательства человека; в то время как Тютчев гораздо оптимистичнее. По его мнению, природный катаклизм, в том числе и последний, промыслителен, это есть форма обновления и преображения действительности. Символические образы и явления природы, описанные непосредственно в 6-й, 8-й, 16-й главах Откровения св. Иоанна Богослова, такие как палящее солнце, окровавленная

22

луна, падающие звезды, землетрясения и др., интерпретируются И.А. Буниным и нашим современником иеромонахом Романом. Если для Бунина эсхатологический пейзаж есть своего рода эстетическая игра, обусловленная общими апокалиптическими настроениями той эпохи, то для иеромонаха Романа такой поэтический пейзаж представляет, собой вариант проповеди, в которой поэт-священнослужитель не просто напоминает о предстоящей катастрофе, но указывает на ее причину: природа безвинно будет страдать и уже страдает сейчас от человеческого беззакония.

В главе 4 диссертации «Образно-мотивиое пространство Апокалипсиса св. Иоанна Богослова и русская лирика» исследуется образная система восьмой и девятой глав Апокалипсиса, метафоры горя, несчастья, страдания, плача, в частности персонифицированный образ предводителя «саранчи» - демона Аввадоны, актуализирующий мотив войны, апокалиптический образ падающей звезды (кометы).

Нейтральный глагол «отворять» по отношению к бездне (Откровение и В.А. Жуковский) или «бысть открыта» (иеромонах Роман) трансформируется у А.Н. Майкова в более экспрессивный «вскрывать»: «и вскрылся кладезь», а глаголы «выходить», «взыти» («вышел», «взыде») (Откровение и иеромонах Роман) и «пойти» («пошел») (В.А. Жуковский) по отношению к дыму в поэме А.Н. Майкова выглядят как «изойти» («исшел»): «И исшел из оной дым», а у A.A. Фета как «вырваться»: «Вырвался дым как из печи большой». В Откровении и в «Аввадоне» A.A. Фета саранча просто «выходит» («изыдоша») на землю, в то время как у А.Н. Майкова она «выпадает»: «И выпала с тем дымом саранча». Экспрессивен здесь и В.А. Жуковский. Саранча у него «исторглась из дыма». «Взыти» означает идти наверх»12, а глаголы с приставкой из- / ис- («исшел», «исторглась») - «движение из пределов чего-либо»13. «Бездна - геенна»14. Отсюда сравнение с большой печью. Таким образом, дым и саранча выходит из ада, покидает его пределы или идет наверх, на землю. У иеромонаха Романа один и тот же глагол «взыде» используется как в отношении дыма, так и в отношении саранчи («прузи»), поскольку то и другое есть принадлежность бездны.

Меняется пейзаж: «И помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя» (Откр. 9, 2), «И помрачилося от дыма солнце / И все воздушное пространство» (Жуковский), «солнце и небеса... потускли» (А.Н. Майков). «Помрачение солнца и воздуха означает душевное ослепление людей»15. А.Н. Майков в данном случае несколько отходит от первоисточника, так как лексема «небеса» относится к миру горнему, а «воздух», «воздушное пространство» - к дольнему, что гораздо более соответствует душевному

12 Дьяченко Г. Полный церковнославянский словарь. - М.: Издательство Московской Патриархии, 2005. - С.76.

13 Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М.: Русский язык, 1985.-С. 289.

14 Толкование на Апокалипсис св. Андрея, архиепископа Кесарийского. - М: Правило веры, 2008.-С. 100.

15 Там же.

состоянию людей. Кроме того, «помрачение» семантически ближе «ослеплению», нежели «потускнение». Саранча призвана вредить людям, но не убивать их, а только мучить. Поэты выстраивают следующий синонимический ряд глаголов, обозначающих мучение, причиняемое саранчой: «причинять (делать) вред», «вредить», «мучить», «язвить», «уязвлять», «жалить», «терзать». Страдания людей будут столь сильными, что «И возжаждут смерти люди» (А.Н. Майков). «Смерть призовете, и смерть не придет» (A.A. Фет), «И в тыя дни взыскуют смерти вси» (иеромонах Роман). По сути «возжаждать смерти» или «взыскать смерти» - это оксюморон, поскольку славянизм «возжаждать» означает «захотеть воды», а вода тесно связана с жизнью, поэтому «возжаждать» можно только жизнь в физическом и, главное, духовном смысле. Ср.: «Возжада душа моя к Богу Крепкому, Живому» (Пс.41,3). То же со славянским глаголом «взыскать» (искать). «Взыскать Господа» значит обратиться ко Господу и всем сердцем прилепиться к Нему как к источнику жизни»16. Ср.: «Взысках Господа и услыша мя, и от всех скорбей моих избави мя» (Пс. 33, 5). С помощью данных глаголов А.Н. Майкову и иеромонаху Роману удается усилить впечатление от ужасов, связанных с нашествием полчищ саранчи. Отец Роман здесь почти дословно перелагает церковнославянский вариант 6-го стиха 9-й главы, и это еще раз доказывает преимущества церковнославянского перевода Апокалипсиса перед русским. Важно отметить, что страдания, о которых идет речь, касаются лишь людей, «Не получивших знаменья печати / Бога Живаго» (В.А. Жуковский), у иеромонаха Романа они названы лаконично: «неверна». «Неверный» - «не исповедующий христианской веры, язычник; недоверчивый, колеблющийся в вере»17.

Отчетливо звучат военные мотивы, появляются лексемы, связанные с войной: «сраженье», «бегущие кони», «стук», «колесницы» (В.А. Жуковский), «снаряжение», «битва», «стальные брони», «брань», «шум» (А.Н. Майков). В «Аваддоне» A.A. Фета мотив сражения обозначен не столько лексически, сколько ритмически и фонетически. Динамика, ритм стихотворения создаются словами, обозначающими движение, звук: «проносящийся», «летит», «прошибла», «трубит», «треск», «грозный стук». На уровне фоники - это сонорный «р», шипящие «ч», «щ». Предводитель саранчи «гордой сияет красой», что подчеркивает демонскую гордыню. Господь здесь тоже воинственный И грозный: «Молнии с громом по небу летят», что свидетельствует о том, что Он попускает эту брань и желает помимо чисто карающей функции, еще испытать людей: «Пусть же изведает всякая плоть / Что испытания хочет Господь!».

Интересно в данном контексте стихотворение B.C. Соловьева «Панмонголизм», где пробудившийся Восток - апокалиптический народ Гога и Магога, сравнивается с саранчой Апокалипсиса.

16 Дьяченко Г. Указ. изд. — С. 76.

17 Дьяченко Г. Указ. изд. — С. 341.

Далее в этой главе диссертации исследуется художественная дихотомия поэтической интерпретации В.А. Жуковским, А.Н. Майковым, A.A. Фетом, иеромонахом Романом Ангела бездны и Ангела-звезды в Откровения св. Иоанна Богослова. Падающая звезда в данном случае, по мнению св. Андрея Кесарийского, есть Ангел, который по попущению Божию, выпустит из бездны осужденных злых демонов. Христос, воплотившись, связал их, чтобы они, сделавши свое перед кончиной, подверглись потом бесконечным мукам. Бездна - геенна, дым — мрак, предшествующий злым делам, производимых по их наушению, после которых они получают власть мучить людей. Прузи или саранча, уязвляющие людей подобно скорпионам, указывают на душевную смерть, которой подлежат все, неотмеченные на лицах Божественной печатью18.

Данное пояснение св. Андрея видится нам как весьма важное. Подчеркнем, что здесь действуют три силы: 1. Божественная; 2. Ангельская (трубящие ангелы и Ангел-звезда), послушная Божией воле; 3. Демоническая (саранча, возглавляемая Аваддоном), причиняющая страдания, как это ни парадоксально, только грешникам, не имеющим печати Святого Духа, и действующая по попущению Божию. В данных художественных произведениях, как и в литературе в целом, эти силы или не представлены в полной мере, или между ними нет четкой границы. Ясного, четкого образа Ангела - падающей звезды нет нигде. Вот как они обозначены в работах, рассматриваемых нами поэтов: 1. В.А.Жуковский «Из Апокалипсиса» -трубящий Ангел, падающая звезда, Аваддон; 2. А.Н. Майков «Из Апокалипсиса» - трубящий Ангел, падающая звезда, слова «И сказано ей (саранче - И.Б.) было» (сказать эти слова мог как Господь, так и Ангел), Аваддон; 3. Иеромонах Роман «Глаголы вещие» - трубящий Ангел, падающая звезда, прузи (саранча); 4. A.A. Фет «Аваддон» - Господь в тетраморфе, падающая звезда, Аваддон, Господь, испытующий людей. Однако образ звезды совсем не ангельский: «С треском звезда к нам на землю летит / Землю прошибла до бездны глухой», он не просто ассоциируется, а почти сливается с образом саранчи. Неразличение духовных сил ведет к соблазну вплоть до отождествления Ангела с демоном или, наоборот, демона с Ангелом, как это происходит иногда с Аваддоном. По сути образ Ангела-звезды тождественен образу Ангела смерти в одноименной поэме М.Ю. Лермонтова. Вообще, тема смерти, хорошо развитая в русской поэзии, это апокалиптическая тема, если уход из жизни рассматривать как малый Апокалипсис.

Зыбкий, текучий образ дрожащей звезды из стихотворения «И вижу в окровавленной луне...» иеромонаха Романа - есть не только символ приближающегося Конца, великих событий, которые вот-вот должны совершиться, но и символ хрупкости, непрочности человеческого пребывания на земле. «Она дрожит, пока еще дрожит, / Желанный свет бросая пешеходу». У М.А. Волошина встречается образ «неверной кометы»,

18 Феофилакт Болгарский. Указ. изд. — С. 100-101.

25

семантически схожий с «дрожащей звездой» поэта-монаха. Но, если «дрожащая звезда» — это символ лукавства земного времени, которое рано или поздно закончится, и покаяние уже будет невозможно, то «неверная комета» есть метафора лукавого человека. Образ падающей звезды (кометы) подробно анализируется в данной главе нашего исследования. Этот образ встречается в Откровении св. Иоанна четыре раза, столько же в его литературно-художественном переложении «Из Апокалипсиса» В.А. Жуковского и три раза в поэмах А.Н. Майкова и иеромонаха Романа -всегда с семантикой «смерти», будь то смерть физическая или духовная. Однако в традиционной русской православной культуре «смерть» понимается не только как «утрата», «боль», «скорбь», «горе» (A.A. Фет, A.A. Блок, М.А.Волошин, С.А. Есенин и др.), но и ассоциируется с будущим воскресением, преображением, новой жизнью (В.А.Жуковский,

A.A. Григорьев, А.Н. Майков, Н.С. Гумилев, иеромонах Роман). Таким образом, падающая звезда (комета) становится в русской поэзии символом всего Апокалипсиса.

В главе 5 диссертации «Русская культура в поэзии через призму Апокалипсиса» дается подробный анализ поэтических переложений образов двенадцатой, тринадцатой, семнадцатой и восемнадцатой глав Откровения св. Иоанна Богослова в контексте русской культуры.

§1. Глава двенадцатая Откровения св. Иоанна в русской поэзии. Поэма иеромонаха Романа «Глаголы вещие», являясь преемницей и наследницей христианских традиций русской поэзии (в данном случае поэзии В.А. Жуковского в интерпретации апокалиптического образа «Жены, облеченной в солнце»), следует святоотеческой его трактовке. Жена есть Церковь и Царство. Между тем, в русской «апокалиптической» поэзии и публицистике доминирует символистская идея Вечной Женственности (B.C. Соловьев, A.A. Блок, А. Белый и др.). Никто из символистов не занимался полным или хотя бы частичным стихотворным переложением Апокалипсиса, и «апокалиптическая Жена» для них есть только главный символ конца света, понимаемый весьма специфически через соединение, а точнее неразделение образа религиозного и художественного.

B.А. Жуковский и иеромонах Роман перелагают в стихах все произведение св. Иоанна Богослова, и исследуемый образ дается в контексте всего Откровения.

Если в поэмах Д. Мильтона, В.А. Жуковского, иеромонаха Романа, а также в «Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества» (1812) Г.Р. Державина сильно эпическое начало - св. Архангел Михаил в окружении ангельского войска сражается с силами зла, являясь участником событий метаистории, то в стихотворениях И.А. Бунина, М.Ю. Лермонтова, A.A. Фета восприятие св. Михаила оказывается очень личностным, сугубо авторским. Ярко выписанная иконографическая военная атрибутика присутствует в основном у И.А. Бунина: «латы», «меч», «копье». В поэтических произведениях A.A. Фета говорится о любви св. Михаила к земному и подчеркивается его посредничество между миром горним и дольним.

26

§2. Двуликость образа антихриста в русской поэзии (тринадцатая глава Апокалипсиса). В тринадцатой главе Апокалипсиса и в шестой главе поэмы иеромонаха Романа «Глаголы вещие» речь идет о двух ипостасях антихриста «зверь» и «иной зверь». «Зверь» означает «нижайшую силу сатаны», то есть демонов-помощников антихриста, «иной зверь» - самого антихриста. Впрочем, Отцы Церкви под «зверем» могут подразумевать антихриста, а под «иным зверем» наоборот - демонов-помощников. Сатана и антихрист - одно и то же. Иеромонах Роман в своей поэме ярче и эмоциональнее оригинала в описании врага рода человеческого. В частности ему дается эпитет «мерзок», выражающий авторское отношение к персонажу, вместо «начертания» антихристовой печати используется лексема «клеймище», подчеркивающая лишение человека свободы. Сатанинская гордыня, превозношение усиливаются благодаря изменению приставки иена приставку вое- (исходящий - восходящий) (о. Роман) и глаголу «стояли» (В .А. Жуковский). Поэт-монах делает акцент на ложных чудесах, которые сотворит антихрист: «язва смерти чудом исцеле». Автором подчеркивается не столько огромная власть зверя над людьми, сколько человеческое стремление ко злу, соглашательство со злом: «И все колена потекли ко злу». Во зло использует человечество данную свободу выбора. Вместо Царствия Божия оно выбирает огонь, геенну. Поэтому «огонь с небес» - весьма уместное авторское добавление. Причастие прошедшего времени совершенного вида «исшедший» (по отношению к «иному зверю») свидетельствует о том, что создатель поэмы - наш современник, живущий на пороге апокалиптических событий. Использование императивов указывает на контекст проповеди.

В произведениях русских поэтов первой трети XIX века, прежде всего «Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества» Г.Р. Державина, образ французского императора Наполеона Бонапарта явственно отражает черты антихристианского правителя, о которых свидетельствует Апокалипсис. Это сатанинская гордыня, жестокость, цинизм, беспринципность, стремление к мировому господству (образы «железной короны» и «железного сердца»). Наполеон действует по наущению сатаны и с помощью сатаны и сатанинских сил («зверь» Апокалипсиса и «другой зверь», свидетельствующие о двуликости антихриста). О принадлежности Наполеона царству сатаны-антихриста говорят такие лексемы, как «угли» с эпитетом «кровавы», «вепрь», «мрак». Русскими художниками слова раскрывается тема порабощения христианских монархических государств Европы антихристианским завоевателем — грядущим вселенским правителем. Об этом прежде всего свидетельствует атицерковная политика Наполеона. Во-вторых, находит отражение и тема противостояния христианского царя (царства) антихристианскому правителю (государству) и победы над ним (ними). Падение Бонапарта подобно низвержению антихриста в «бездну», в «озеро огня». Поражение Франции в Отечественной войне 1812 года сравнивается с

падением «адской державы». Само авторское жанровое определение «Гимн лироэпический...», а также черты оды и псалма, присутствующие в указанных поэтических произведениях, свидетельствуют не только о величии исторической битвы с Наполеоном, но и о грядущей всемирной, апокалиптической битве Христа с антихристом.

Онтологический дуализм, борьба христианского и антихристианского начал в душе человека в полной мере отражена в русской классической литературе, поэзии в частности (Г.Р. Державин, Ф.И. Тютчев и др.). Эту же традицию продолжает наш современник иеромонах Роман. Серебряный век внес свои коррективы. Трилогия Д.С. Мережковского «Христос и Антихрист», повлиявшая на поэтическое творчество русских символистов и поэтов Серебряного века в целом, способствовала размыванию границ между добром и злом. Перелом эпох отразился в кризисе веры, которая отражена и в художественно-поэтических исканиях. Анализ стихотворений A.A. Блока «Люблю высокие соборы...» (1902) и иеромонаха Романа «Боюсь елейных глаз...» (2001) не только подтверждает данные положения, выявляя две принципиально различные трактовки понятия «двуликая душа», но указывает на особенности парафразирования известного образа в индивидуально-авторском стиле.

§3.Семантическое поле «Вавилон» и «вавилонская блудница»: главы семнадцатая и восемнадцатая Откровения св. Иоанна в произведениях русских поэтов.

Достаточно широко в русской культуре, литературе, поэзии в частности, семантическое поле «Вавилон» и «вавилонская блудница». Во-первых, это «нечестие, грех» (псалом 136 и его поэтические интерпретации). Во-вторых, «земное царство или же город, который будет господствовать над другими до антихриста» (Петербург Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, Париж времен Наполеона у Г.Р.Державина). У иеромонаха Романа в поэме «Глаголы вещие», с одной стороны, это тоже город или царство, образ которого поэт психологизирует, выявляя тем самым личное авторское к нему отношение. Появляются эпитеты «безстыдна и презревша наказанье». Указывается на грех гордости, который обычно сопутствует греху блуда, но упоминание о котором отсутствует в оригинале: «И златом, и каменьями гордясь». Интересен глагол «падати», используемый по отношению к пяти царствам: «пало» (в оригинале страдательный залог) и «падоша» (у о. Романа залог действительный). То есть в оригинале царства пали, пострадали в результате внешних исторических событий; в переложении же подчеркивается, что они, вероятно, пали не столько из-за внешних причин, сколько из-за внутреннего морального разложения и опустошения. Отсюда и образ пепла: «Да всяк обрящет пепел вместо града». Описание разорения и опустошения города схоже с описанием гибнущего от наводнения Петербурга в поэме A.C. Пушкина «Медный всадник». С другой стороны, «вавилонская блудница» - это «лже-церковь», «экуменизм», смешение вер и религий в стихотворении иеромонаха Романа «Молись, народ!»: «Экуменизм - постылая блудница».

В главе 6 «Символы настоящего, грядущего и Сущего в Апокалипсисе и в лирике XIX — XX веков» анализируются ключевые образы четырнадцатой, пятнадцатой, девятнадцатой, двадцатой, двадцать первой, двадцать второй глав Апокалипсиса - Страшного Суда и Нового Иерусалима в интерпретациях русских поэтов.

§1. Оппозиция «скорбь - радость» и идея воздаяния в восприятии Страшного Суда русскими поэтами (В.А. Жуковский, М.Ю. Лермонтов, А.Н. Апухтин, А.Н. Майков, Д.С. Мережковский, Н.С. Гумилев, иеромонах Роман и др.) (главы четырнадцатая, пятнадцатая, девятнадцатая, двадцатая Откровения св. Иоанна). Поэтические переложениях указанных глав Апокалипсиса В.А. Жуковского (14, 15, 19, 20 главы поэмы «Агасфер») и иеромонаха Романа (7-9 главы поэмы «Глаголы вещие»), близкие к тексту оригинала, представляют достаточно красочную и образную картину Страшного Суда. Во-первых, это оппозиция праведные - нечестивые; райское блаженство и адские мучения; идея воздаяния. Во-вторых, гнев Божий и Жатва как символ Страшного Суда. Иеромонах Роман привносит евангельский контекст при описании как праведных (на них «ризы непорочные»), так и грешных (Кто поклонился зверю - станет слева). Оба поэта используют семантически емкий символ «печать», отсутствующий в данных стихах Откровения. Жуковский - по отношению к праведным: «запечатленные / Печатию Его Отца»; о. Роман - к нечестивым: «запечатленные смертною печатью». У В.А. Жуковского человек с печатью зверя отождествляется с сатаной. Праведные в поэме Жуковского поют райскую песнь, подобную хвалебному псалму, в поэме иеромонаха Романа они лишь восклицают: «Благословен Дающий оправданье!». Повествование иеромонаха Романа, очевидно, лаконичнее, живее, ярче и образнее. При всей сюжетной схожести произведений, их христианской направленности есть некоторые авторские различия в восприятии Страшного Суда. Драматизм явления Сына Человеческого миру для осуществления Суда над этим миром, гнев Божий, усиливается в стихах поэта-монаха сиянием золотого венца и отблеском острого серпа, напоминающего острый сверкающий, «струящийся» меч из первой главы, с одной стороны; с другой -ангельскими, как бы трубными возгласами, свидетельствующими о Конце времен. Символ Жатвы Господней здесь серп. Атрибутика ада, идея вечности мучений в поэме «Глаголы вещие» также выписана ярче и проникновеннее, поэту-проповеднику важно донести эту идею до читателя, показать воздаяние нечестивым, конец, к которому приводит жизнь без Бога. Жуковскому, кажется, наоборот, важнее идея воскресения из мертвых, символом которого становится «книга жизни» («книга животных»). Символ Жатвы Господней в данном случае - хлеб, в свою очередь символизирующий праведников.

В русской литературе существует целый ряд стихотворений с доминантой Страшного Суда, отражающих особый, не только книжный, но шире - культурологический и глубоко личный интерес к данной проблематике. Схожие названия подразумевают иногда совершенно разный

29

контекст (разные главы Откровения, Евангельскую притчу о Страшном Суде). У некоторых авторов отношение драматично-скорбное. Страшный Суд ассоциируется с предварительным, частным посмертным судом над человеком (Малый Апокалипсис) (А.Н. Апухтин). У других - отношение более оптимистичное (А.Н. Майков, Н.С. Гумилев). Большое значение придается суду совести (А.Н. Апухтин, М.А. Волошин). Идея воздаяния от Господа иногда трансформируется в идею дара Господу от человека (Н.С. Гумилев). Ключевыми символами Суда Божия являются «труба архангела», «трубный глас» с вариациями (А.П. Сумароков, И.А. Бунин, М.А. Волошин, Д.С. Мережковский) и «книга жизни» (М.Ю. Лермонтов, А.Н. Апухтин).

§2. Концепция «Новый Иерусалим» в наследии русских поэтов (главы двадцать первая и двадцать вторая Апокалипсиса). Концепция Нового Иерусалима в поэме В.А. Жуковского «Агасфер» и во всем поэтическом творчестве иеромонаха Романа трехпланова и соответствует традиционно христианскому представлению. С одной стороны, Новый Иерусалим - это грядущий Град Божий, с другой - этот град, это царство существует в конкретных исторических условиях. Кроме того, он незримо пребывает есть здесь и сейчас, в человеческой душе, воскрешающей от греховной смерти к жизни вечной.

Россия и Москва представлены во многих поэтических произведениях, у Г.Р.Державина в «Гимне лироэпическом...» и у иеромонаха Романа в стихотворении «Россия - Свет, Россия - Предстоянье!» (1998), в частности, как последнее эсхатологическое царство «Святая Русь» (и его столица «Третий Рим»), удерживающее приход антихриста. В державинском гимне Россия побеждает не просто врага Отечества, французского императора, но врага Божия - предтечу антихриста. В стихотворении иеромонаха Романа «препона плоти» - метафора «удерживающего» царства.

Заключение

Все вышесказанное позволяет сделать следующие выводы. Обращения к Псалтири, Евангелиям, Апокалипсису в русской поэзии носят своеобразный миметический характер. В Псалтири сильно лирическое начало. Почти все поэты XVIII века и многие в XIX веке обращались к парафразированию псалмов. В них отражаются личные драматические коллизии и в лирико-философском и в лирико-ассоциативном плане. Сама форма послания в псалме, где Адресат - Бог, побуждает поэта и солидаризироваться с псалмопевцем, и создавать образ собственного молитвенного стояния (переложения 136 псалма, представленные в ретроспективе). Псалом как песня побуждает автора сохранять в своих произведениях сюжетно-мелодический потенциал псалма. «Воспеть песнь Господню» для иеромонаха Романа («Это песня плененных...») значит внешне и внутренне противостоять врагам, быть свободным. Обращение к псалмам демонстрирует уровень версификационного мастерства поэта, так как превзойти сакрально-духовное содержание Псалтири вряд ли возможно, и художник слова не ставит это своей целью.

30

Обращение к учительной составляющей евангельских притч, афористичности речений Евангелий не столь частотны в поэзии, как обращение к Псалтири, что имеет свои эстетические и культурно-исторические объяснения. Поэтическое воплощение опыта освоения священных христианских книг осложняется и обуславливается конкретными культурно-ритуальными условиями их звучания и чтения в церковных службах, участия в храмовом действе, с одной стороны, и через общий культурно-речевой контекст, с другой. Лирический герой парафразов о грешнице, которую хотят побить камнями (Ин. 8, 3-11), и рассказчик (А.И. Полежаев), и психолог (A.A. Фет), и непосредственный участник события (С.С. Аверинцев), и богослов, философ, проповедник (иеромонах Роман). Наибольший интерес у русских поэтов вызывает Страстная неделя и предшествующий ей Великий Пост, дающие мощный трагико-эмоциональный план, побуждающий к исповеди. Отсюда стремление переосмыслить христианские молитвы, византийскую гимнографию, например, Покаянный канон св. Андрея Критского, в суть которого глубже проникает поэтическая мысль иеромонаха Романа («Пост с молитвой сердце отогреет...») с ее энергетикой непосредственной молитвы. Основные жанровые доминанты в данном случае - стихотворная молитва, исповедь, элегия, ода, пейзажная лирика.

Художники (прозаики и поэты) обращаются к содержанию Священного Писания, прежде всего к Апокалипсису, к отдельным символическим образам, объясняя суть мощных исторических катаклизмов, войн, революционных событий (Г.Р. Державин «Гимн лироэпический на прогнание французов из Отечества», М.А. Волошин «Заклятие о русской земле»), что формирует в стихотворной форме эпический, даже эпопейный план поэмы с выраженной исторической доминантой.

Апокалипсис имеет экзистенциальный смысл, всегда напоминает о переходе из жизни в смерть, о границе предопределенности. Переход человека в жизнь вечную есть малый Апокалипсис. Так, в стихотворении А.Н. Апухтина «Реквием» смерть близкого человека переживается лирическим героем сквозь призму картин Страшного Суда. В стихотворениях М.Ю. Лермонтова апокалиптический образ «книги жизни» носит фатальный характер. Герою страшна эта книга, он видит в ней свое осуждение. Мотив посмертного воздаяния присутствует во многих «апокалиптических» стихотворениях, в том числе «День гнева» И.А. Бунина, «Страшный Суд» Д.С. Мережковского и др. Поскольку Откровение св. Иоанна Богослова читается и воспринимается как малый Апокалипсис, имеющий прямое и непосредственное отношение к настоящему, грядущему, Сущему вообще и их преломлению в личной, индивидуальной истории, то образы Страшного Суда, снятие печатей таинственной Книги и т.д. приобретают в художественно-поэтических толкованиях эпическое, даже эпопейное звучание (В .А. Жуковский «Агасфер» и переложение «Из Апокалипсиса»).

Апокалипсис - узел церковной истории, конец пути от сотворения мира. В то же время он всегда «здесь и сейчас», везде, где происходит метаисторическая схватка с древним змием. В глобальном, эсхатологическом пути - отражение истории жизни отдельного человека. Апокалипсис не замкнут сам в себе, он развивает важнейшие духовно-символические темы и идеи, изложенные и псалмопевцем Давидом и апостолами в Евангелиях. Так, образ пути представлен в русской поэзии многопланово. В данной диссертации путь «вглубь», путь духовного самосовершенствования в стихотворении «Ты воздохнул: - "Так хочется покоя!.."» иеромонаха Романа сравнивается с романтическим путем «вдаль», в «страну далекую» М.Ю. Лермонтова. Конечная цель пути, Царствие Божие сополагается с грядущим Небесным Иерусалимом, образ которого ярко выписан в поэме В.А. Жуковского «Агасфер», где «мертвая» душа героя через покаяние постепенно оживает, воскрешается для Града Божия. Этот путь семантически схож с путем от окаянства к покаянию в каноне св. Андрея Критского и его парафразах, а также с триадой личина - лицо - Лик (икона Божия) в стихотворениях о. Романа. Здесь важны мотивные образы чистого сердца, покаянной слезы, одновременно псалтирные и евангельские (переложения псалма 50-го Г.Р. Державиным, Ф.Н. Глинкой, иеромонахом Романом, стихотворение A.C. Пушкина «Воспоминание»).

Апокалипсис представлен как целостное явление в русской поэзии. События изложены в хронологическом порядке, по главам и большинству глав дано соответствующее поэтическое воплощение. В разные времена русских поэтов привлекали разные главы, стихи и символические образы. Среди них есть наиболее частотные и излюбленные. Помимо Страшного Суда и Нового Иерусалима (финальные главы Откровения), «Жена, облеченная в солнце» (глава 12), получившая у символистов название «Вечной Женственности». Русские поэты, как и живописцы, склонны к особенной специальной интерпретации апокалиптических образов, которые в поэзии зачастую носят характер риторического упражнения, содержат художественно-речевые афоризмы, функционирующие сегодня как поэтизм, (стихотворения Д.С. Мережковского)

Популярны в русской поэзии природные апокалиптические образы окровавленной луны, палящего солнца, высохшей травы, деревьев (М.А. Волошин). Менее известен природный образ падающей звезды, который в данном исследовании рассмотрен подробно. Интересно соположение самого образа природы в Псалтири («Небеса проповедуют славу Божию»: Псалом 18 и переложения И.Ф. Богдановича, Е.И. Кострова и др.), в традиционно-христианском контексте (Служение) (иеромонах Роман) и апокалиптическом (эсхатологический пейзаж - символ страдания за грехи людей и проповедь покаяния.

Некоторые главы, например, 2-я, оказались совсем вне поля зрения русских поэтов, видимо, из-за своего назидательного характера. Образы глав 5, 7, 10, 11 отражены в поэзии слабее, видимо, они находили свои аналоги в других главах или не казались достаточно яркими для стихотворцев.

32

Парафразы глав и стихов Откровения написаны чаще в жанре эпическом или лироэпическом. «Агасфер» В.А.Жуковского (с приложением «Из Апокалипсиса») представляет собой поэму-исповедь, где доминантным фоном является идея воскресения; поэма иеромонаха Романа «Глаголы вещие» - это поэма-проповедь, проповедь покаяния, обращенная к современным людям; Г.Р. Державин в «Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества» сополагает вневременное пространство Откровения с конкретными историческими событиями в России - Отечественной войной 1812 года.

В тех случаях, когда автор использует образ Апокалипсиса не как лирическое переосмысление будущего, конца времен, а как аллегорию современности, этот образ приближается к индивидуально-авторскому. Однако это происходит крайне редко, по-видимому, в силу того, что апокалиптический образ несет сам по себе сильнейшие священные смыслы и значения, вбирающие то, что каждый поэт хотел бы вместить в свою интерпретацию («Ленинградский Апокалипсис» Д.Л. Андреева).

Поэты чаще прибегают к аллюзиям, реминисценциям из Апокалипсиса не для того, чтобы описать историческое время, прибегнув к апокалиптическим аналогиям и образам, которые стали давно узнаваемыми культурно-историческими образами. Отдельные «указания», «ассоциативные ходы», поэтические намеки берутся поэтами для выражения жизненных ситуаций, и автор не предполагает внести известные смыслы Откровения в свое произведение, где он решает частную, локальную художественную задачу (К.Д. Бальмонт «Скифы»). Подобные ассоциации органически вписаны в систему координат индивидуально-авторского стиля и могут быть филологически осмысленны внутри него. Подробный специальный «разбор» апокалиптического без анализа художественно-стилевого контекста способен игнорировать как замысел, так и само художественное решение эстетической задачи, искажать собственно стилевую картину, как это происходит зачастую с произведениями поэтов рубежа XIX - XX веков в интерпретации некоторых современных исследователей, берущих на себя роль явно не филологических судей.

Апокалиптическое приходит в литературу, поэзию в частности, несколькими путями: прямые парафразы глав и стихов Откровения св. Иоанна Богослова (В.А. Жуковский «Из Апокалипсиса», А.Н. Майков «Из Апокалипсиса», И.А. Бунин «Сын Человеческий», иеромонах Роман «Глаголы вещие»); переосмысление отдельных образов Откровения, символизирующих у поэта Апокалипсис в целом (М.А. Волошин «Армагеддон»); использование апокалиптических природных образов (М.А. Волошин «Красная пасха»); обращение к выразительным религиозно-живописным образам, иконам, росписям храма (например, икона св. Архистратига Михаила в стихотворении И.А. Бунина «Михаил», иконография Страшного Суда в стихотворениях А.П. Сумарокова «О Страшном Суде», А.Н. Апухтина «Реквием», И.А. Бунина «Судный день») через их экфрасис; благодаря использованию образов, закрепленных в

33

культурно-речевой реальности, то есть в обыденной речи и фольклорных образах устной народной словесности (апокрифы, духовные стихи и т.д. в произведениях СЛ. Есенина, H.A. Клюева)

Филологическое осмысление характера, форм и обстоятельств использования в индивидуальном творчестве русскими поэтами Псалтири и Евангелий, Апокалипсиса дает представление о приоритетном месте и приоритетной потребности в использовании именно священных христианских текстов в сравнении с творческим подражанием фольклорным образцам и образам и сюжетам Античности.

Как показывает анализ почти исчерпывающего корпуса переложений псалмов, в большинстве своем они представляют собой упражнение в пиитике и риторике и не «вырастают» в художественное произведение высокого ранжира. Зачастую именно переложения псалмов становятся материалом для творческого состязания, указывающего на то, что переложение псалма выступало и в качестве доказательства версификаторского мастерства, поэтической состоятельности литератора, однако и с течением времени не приобрело собственно художественной ценности.

С другой стороны, очевидно, что с течением времени, к 1910-м годам, эта традиция практически иссякает, получив новый взлет в конце 1990-х годов в поэтическом творчестве священнослужителей и их круга. В целом XX век апеллирует к отдельным образам, афористическим речениям, притчам, имея своей задачей не переложение на современный язык священного текста, а привнесение патетических смыслов в художественное произведение, не долженствующее коррелировать с христианской тематикой априори, поскольку и сами образы «приходили» в художественное произведение не из книг, не из услышанного на службе, а из обыденной речи или художественной литературы, уже зафиксировавших их.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора:

Монографии

1.Барышиикова И.Ю. «Раскрою я Псалтырь Святую...» Русская поэзия от Симеона Полоцкого до иеромонаха Романа. - М.: Литера, 2008. - 13,6 п.л;

2.Барышникова И.Ю. Апокалипсис в русской поэзии XIX- XX веков. -М.: Литера, - 2013. - 15 п.л.;

3. Сила слова: история литературы, стиль, художественная практика / Минералов Ю.И., Минералова И.Г. и др. - М.: Изд-во Литературного института им. A.M. Горького, - 2013. - 25,5 п. л. / 0,5 пл.

Статьи, опубликованные в зкурналах, рецензируемых ВАК РФ

4.Барышникова И.Ю. Черты религиозного символизма в эсхатологическом пейзаже русской поэзии // Вестник Брянского государственного университета. История. Литературоведение. Право. Философия. Языкознание. - Брянск, 2010. - № 2. - С.67-72. - 0,6 п.л.;

5.Барышникова И.Ю. Первая глава Откровения св. Иоанна Богослова в творчестве русских поэтов (на примере стихотворений И.А. Бунина и иеромонаха Романа) // Вестник университета российской академии образования. - М., 2010. - № 2. - С.36 -39. - 0,6 п.л.;

6.Барышникова И.Ю. Образ евангельской грешницы в произведениях русских поэтов XIX - XX веков // Вестник университета российской академии образования. - М., 2010. - № 3. - С.44 -46. - 0,3 пл.;

7.Барышникова И.Ю. Шестая глава Апокалипсиса в песенном творчестве Константина Кинчева II Вестник Московского государственного областного университета. Сер. «Русская филология». -М., 2010. - № 5. - С. 62 -65. - 0,5 п.л.;

8.Барышникова И.Ю. Апокалипсис в русской поэзии XIX - XX веков // Проблемы истории, филологии и культуры. - Москва - Магнитогорск -Новосибирск, 2010. - № 3. - С.171-177. - 0,7 п.л.;

9.Барышникова И.Ю. Способы парафразирования покаянного канона в поэзии // Гуманитарные исследования. - Астрахань, 2010. - № 3(35). - С. 114-119.-0,5 п.л.;

Ю.Барышникова И.Ю. Идея пути и образ пути в лирическом стихотворении: грани сопоставительного анализа // Вестник Пятигорского лингвистического университета. — Пятигорск, 2010. - № 3. -С.192-193.-0,3 п.л.;

Н.Барышникова И.Ю. Апокалиптический образ падающей звезды (кометы) в русской поэзии // Теория и практика общественного развития. - Краснодар, 2012. - № 2. - С. 382-386. - 0,75 п.л.;

12.Барышникова И.Ю. Роль христианской символики в поэтическом описании сидящего на престоле Творца (Откр. 4, 2-11) (на примере произведений В.А. Жуковского, А.Н. Майкова, И.А. Бунина, А.А.Фета)//Теория и практика общественного развития. - Краснодар, 2012. - № 3. - С. 392 -397. - 0,8 п.л,

Работы, опубликованные в других изданиях

13.Барышникова И.Ю. Художественный синтез в духовной поэзии иеромонаха Романа // Синтез в русской и мировой художественной культуре. Материалы X научно- практической конференции, посвященной памяти А.Ф. Лосева. - М., 2003. - С.42-43. - 0,3 п.л;

Н.Барышникова И.Ю. Роль церковнославянизмов в поэзии иеромонаха РоманаУ/Гуманитарные науки и православная культура. Сб. науч. трудов по

мат-лам науч.-метод. конф. - Москва - Ярославль, 2003. - С. 221-222. - 0,3 п.л;

15.Барышникова И.Ю. Образ природы в лирике иеромонаха Романа // Гуманитарные науки и православная культура. II Пасхальные чтения. Сб. науч. трудов по мат-лам науч.-метод. конф. - М., 2004. - С.79-82. - 0,4 п.л;

16.Барышникова И.Ю. «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень» (глава 8, 3-11Евангелия от Иоанна в произведениях русских поэтов XIX -XX веков) // Гуманитарные науки и православная культура. III Пасхальные чтения. Сб науч. трудов по мат-лам науч.-метод. конф. - М., 2005. - С.134-139.-0,5 п.л;

17.Барышникова И.Ю. Псалом 136 в русской поэзии XVIII - XX веков. (Пути парафразирования и внутренняя форма.) // Три века русской литературы. Материалы Всеросс. науч.-практ. конф. - Иркутск, 2006. - С.84-101. - 0,8 п.л;

18.Барышникова И.Ю. «Покой» и «Свет» в поэтическом мировидении иеромонаха Романа и М.Ю.Лермонтова // «Живое слово разбудит уснувшую душу...». Материалы Всеросс. науч.-практ. конф. - Липецк, 2007. - С.158-161.-0,3 п.л;

19.Барышникова И.Ю. Покаянный канон святого Андрея Критского: два варианта поэтических переложений // VII Пасхальные чтения. Сб науч. трудов по мат-лам науч.-метод. конф. - М., 2010 . - С.121-131. - 0,5 п.л.;

20.Барышникова И.Ю. Природа как выразитель славы Божией в поэтических переложениях 18 псалма // VIII Пасхальные чтения. Сб науч. трудов по мат-лам науч.-метод. конф. - М., 2011. - С. 21-24. - 0,5 п.л.;

21.Барышникова И.Ю. Снятие шестой таинственной печати Апокалипсиса в стихотворениях И.А.Бунина и иеромонаха Романа // Молодой ученый. -Чита, 2011. - № 12. - С. 217-219. - 0,5 п.л.;

22.Барышникова И.Ю. Иконографический образ св. Архангела Михаила в поэзии.//Новое в современной филологии. Сб. науч. трудов по мат-лам 4 Международной науч.-практ. конф. - М., 2011. - С.14—18. - 0,4 п.л.;

23 .Барышникова И.Ю. Портретирование жанра послания в стихотворении Н. Карташовой «Российской церкви» // Гуманитарные науки и православная культура (XI Пасхальные чтения). Сб науч. трудов по мат-лам науч,-метод.конф. - М., 2013. - С. 39^14. - 0,2 п.л.;

24.Барышникова И.Ю. Призвание пророка: современная интерпретация устойчивого библейского мотива // Перспективы развития науки и образования: сб. науч. тр. по мат-лам междунар. науч.-практ. конф.: Часть 4. Тамбов, 2013. - С. 16-19. - 0,3 п.л.

Подписано в печать: 06.11.13

Объем 2,3 п.л. Тираж: 100 экз. Заказ № 129 Отпечатано в типографии «Реглет» г. Москва, ул. Ленинский проспект, д.2 8(495)978-66-63, www.reglet.ru

Текст диссертации на тему "Новый Завет и Псалтирь в русской поэзии"

ФГБОУ ВПО «Литературный институт им. А.М.Горького»

На правах рукописи

05201450069

Барышникова Ирина Юрьевна

Новый Завет и Псалтирь в русской поэзии

Специальность 10.01.01 - русская литература

Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук

Научный консультант :

д.ф.н., профессор Минералов Ю.И.

д.ф.н., доцент Васильев С.А.

Москва

-2013

ВВЕДЕНИЕ

Оглавление

7

ГЛАВА 1. Образно-мотивное пространство Евангелия и Псалтири,

запечатленное русской лирикой....................................................28

1.1. Образ пути в русской поэзии (М.Ю. Лермонтов, иеромонах

Роман) ...............................................................................................................28

1.2. Закон, Суд и Милость в Евангелии: образ грешницы, обращенной ко Христу, в русской лирике (А.И.Полежаев, А.А.Фет, С.С.Аверинцев, иеромонах

Роман) ....................................................................................................35

1.3. Полисемия и антиномия слова «свобода» в переложениях

136-го псалма русскими поэтами XVII — XX веков.........................42

1.4. Соположение и взаимообусловленность семантики и

символики псалмов 50-ого и 18-ого у русских поэтов ........................73

ГЛАВА 2. Роль Псалтири и Евангелия в развитии жанров

русской поэзии..............................................................................96

2.1. Покаянный канон св. Андрея Критского: два варианта

парафразирования........................................................................96

2.2.Элегия, исповедь и стихотворная молитва в создании поэтического целого (на примере стихотворения А.С.Пушкина «Воспоминание» и покаянной лирики иеромонаха Романа)............................................................................. 107

2.3. Традиции духовной оды в описаниях природных образов (И.Ф. Богданович, Г.Р. Державин, Е.И.Костров,

К.Д.Бальмонт) ..................................................................................... 116

2.4. Образ природы и семантика пейзажа в лирике

иеромонаха Романа............................................................................. 125

ГЛАВА 3. Откровение св. Иоанна Богослова и русская поэзия XIX — XX веков: парафразирование и жанровое воплощение .............................................................. 148

3.1. Первая глава Откровения св. Иоанна Богослова в произведениях русских поэтов (В.А. Жуковский, И.А.

Бунин, иеромонах Роман).................................................................. 148

3.2. Способы художественного освоения Апокалипсиса:

третья и четвертая главы Откровения у русских поэтов................. 158

3.2.1. «Портретирование» жанра послания в стихотворении Н.Карташевой «Российской церкви» ............................................ 158

3.2.2. Семантика и символика выражений «открытая дверь» и «закрытая дверь» в Апокалипсисе и в его поэтических переложениях (Ф.И.Тютчев, А.Н.Майков,

K.P., И.А.Бунин и др.) ................................................................... 161

3.2.3. Черты религиозного символизма в поэтическом описании сидящего на престоле Творца

(В.А.Жуковский, А.Н.Майков, А.А.Фет, И.А.Бунин) ................. 166

3.3. Шестая глава Апокалипсиса у русских поэтов................................ 180

3.3.1. Способы создания экспрессии в поэтических описаниях коней и всадников Апокалипсиса............................... 180

3.3.2. Новозаветное (евангельское и апокалиптическое) переосмысление мотива призвания пророка в поэме-проповеди иеромонаха Романа «Глаголы вещие» ....................... 184

3.3.3.Стилизация жанра проповеди в стихотворении

К.Кинчева «Всадник».................................................................... 187

3.3.4.«Бледный конь» как символ смерти и ада в поэмах В.А.Жуковского «Агасфер» («Из Апокалипсиса»),

A.Н.Майкова «Из Апокалипсиса», иеромонаха Романа «Глаголы вещие» и в стихотворениях И.А.Бунина

«День гнева» и В.Я.Брюсова «Конь блед» ................................... 194

3.3.5.Образы «жертвенник», «алтарь», «престол» как выразители идеи жертвы и мести в переложениях

B.А.Жуковского, А.Н.Майкова, И.А.Бунина, иеромонаха Романа ......................................................... 197

3.4. Эсхатологический пейзаж в русской поэзии XIX — XX веков (шестая, восьмая, шестнадцатая главы Откровения св. Иоанна)............................................................................................200

ГЛАВА 4. Образно-мотивное пространство Апокалипсиса и

русская лирика ..........................................................................228

4.1.Образно-семантический план мотивов «горе», «страдание», «слезы», «плач» в русской поэзии (главы восьмая и девятая Апокалипсиса)......................................................228

4.1.1.«Разграничение» и «взаимопроникновение» миров при снятии седьмой печати Апокалипсиса в поэмах В.А.Жуковского, А.Н.Майкова и иеромонаха Романа................228

4.1.2 .«Звезда полынь» как метафора горечи и страданий последних времен (В.А.Жуковский, А.Н.Майков, М.А.Волошин, иеромонах Роман) .................................................232

4.1.3. «Саранча» как метафора горя: персонификация ее образа и актуализация мотива войны (В.А.Жуковский, А.Н.Майков, А.А.Фет, иеромонах Роман и др.)...........................237

4.1.4. Ангел бездны и Ангел-звезда в Откровении св. Иоанна Богослова: художественная дихотомия поэтической интерпретации (В.А.Жуковский, А.Н.Майков, А.А.Фет, иеромонах Роман)..................................247

4.1.5. Апокалиптический образ падающей звезды

(кометы) в русской поэзии .......................................................250

ГЛАВА 5. Русская культура в поэзии через призму

Апокалипсиса...................................................................... 268

5.1. Глава двенадцатая Откровения св. Иоанна в русской

поэзии ..............................................................................................268

5.1.1.«Жена, облеченная в солнце» в поэме В.А.Жуковского «Агасфер (Из Апокалипсиса)», иеромонаха Романа «Глаголы вещие» и в поэтическом наследии символистов ..................................................................................268

5.1.2.Иконографический образ св. Архангела Михаила в произведениях Г.Р.Державина, В.А.Жуковского, М.Ю.Лермонтова, А.А.Фета, И.А.Бунина, иеромонаха Романа............................................................................................277

5.2.Двуликость образа антихриста в русской поэзии (тринадцатая глава Апокалипсиса)..................................................289

5.2.1.Зверь-антихрист и его пособник-лжепророк в поэме

иеромонаха Романа «Глаголы вещие» ........................................289

5.2.2.Наполеон Бонапарт как историческая предтеча антихриста в «Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества» Г.Р.Державина .................................298

5.2.3.Христос и антихрист: способы интерпретации

образов.........................................................................................309

5.3.Семантическое поле «Вавилон» и «вавилонская блудница»: главы семнадцатая и восемнадцатая Откровения св. Иоанна в произведениях русских поэтов...............313

5.3.1.Вавилонская блудница и падение Вавилона: псалтирное звучание апокалиптического образа в

поэмах В.А.Жуковского и иеромонаха Романа..........................315

5.3.2. «Вавилонская блудница» в стихотворении иеромонаха Романа «Молись, народ!»........................................321

ГЛАВА 6. Символы настоящего, грядущего и Сущего в

Апокалипсисе и в лирике XIX — XX веков...........................328

6.1. Оппозиция «скорбь — радость» и идея воздаяния в восприятии Страшного Суда русскими поэтами (В.А.Жуковский, М.Ю.Лермонтов, А.Н.Апухтин, А.Н.Майков, Н.С.Гумилев, иеромонах Роман и др.; главы четырнадцатая, пятнадцатая, девятнадцатая,

двадцатая Откровения св. Иоанна).................................................328

6.1.1. Страшный Суд: парафразирование текста Апокалипсиса в поэмах В.А.Жуковского «Агасфер (Из Апокалипсиса)» и иеромонаха Романа «Глаголы вещие»............................................................................................328

6.1.2. Образ «Страшный суд» («Судный день», «День гнева» и др. вариации) в наследии поэтов-классиков и

опытах поэтов Серебряного века...................................................341

6.1.3. Образ «книги жизни» в стихотворениях М.Ю.Лермонтова............................................................................349

6.2. Концепция «Новый Иерусалим» в наследии русских поэтов (главы двадцать первая и двадцать вторая Апокалипсиса) ....................................................................................351

6.2.1. «Новый Иерусалим» в поэтическом видении Ф.Н.Глинки, К.Р., иеромонаха Романа........................................351

6.2.2. Концепция Нового Иерусалима В.А.Жуковского в

поэме «Агасфер» ...........................................................................356

6.2.3. «Святая Русь» и «Москва — Третий Рим» в произведениях Г.Р.Державина и иеромонаха Романа...............362

Заключение ..................................................................................................383

Библиография...............................................................................................389

ВВЕДЕНИЕ Общая характеристика работы

Изучение русской литературы в контексте культуры, на чем настаивал Ф.И.Буслаев, чему посвятил целый ряд трудов Ю.М.Лотман, в последние десятилетия XX века обретает объяснимый интерес к религиозной православной, шире - христианской культуре и ее роли в формировании стиля русской литературы.

Смена социально-идеологической парадигмы в России 1990-х годов пробудила естественный интерес к идеологии православной культуры, в лоне которой формировалась отечественная художественная словесность. Филологи сегодня объясняют функции самых разных феноменов этого явления в индивидуальном стиле русских писателей, принадлежащих к различным литературным направлениям, школам, группам.

К настоящему времени создалась уже целая научная литература по проблеме, защищены кандидатские и докторские диссертации, написаны монографии, систематически проводятся научные и научно-практические конференции: «Рождественские чтения», «Глинские чтения», а также «Пасхальные чтения» в Mill У, Покровские чтения в Рязани и т.д.; появляются сборники научных трудов «Евангельский текст в русской литературе XVIII — XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (Петрозаводск), «Христианство и русская литература» (Санкт-Петербург) и др.; проводятся многочисленные исследования по данной проблематике, в которых выявляются функции образа христианской веры, быта, жизненного уклада в ткани художественной словесности. Таковы работы Ю.И. Минералова, С.А. Васильева, В.П.Зверева, Н.Ф. Злобиной, A.M. Камчатнова, И.Г. Минераловой, Б.Н.Тарасова, А.Н.Ужанкова, О.Ю. Юрьевой.1

1 Минералов Ю.И. Филология и православное богословие о силе слова // Русский язык, культура, история. — М., 1997. - С. 156 и далее; Васильев С.А. Державинская традиция в русской литературе XIX — начала

XX века. — М.: Издательство Литературного института им. A.M. Горького, 2007; Зверев В.П. Творчество

Ф.Н.Глинки в контексте православной традиции русской литературы первой половины XIX века. Дисс ...

доктора филологических наук. — М., 2002; Злобина Н.Ф. Концепция историзма в филологическом наследии

Ф.И.Буслаева. — М.: Литера, 2010; Камчатнов A.M. История и герменевтика славянской Библии. — М.:

Наука, 1998; Минералова И.Г. Библия как Книга Книг и книга как художественно-семантическое целое // II

7

При этом совершенно очевидно, что и спустя более чем четверть века исследовательски не исчерпаны как частные проблемы обращения русской художественной словесности к феноменам христианства, так и самые общие.

С одной стороны, это объясняется тем, что все еще вырабатывается научный инструментарий исследования, ведется серьезная работа по освоению самой христианской культуры, которая и сегодня понимается порой поверхностно, дискретно. Семантика и символика книг Священного Писания, церковный календарь, церковная служба, прежде чем быть объясненными в художественном мире литературного произведения, должны быть адекватно культуре объяснены сами по себе. Кроме того, «увлеченность» исследователей религиозно-церковной стороной художественного произведения, понятой отчасти субъективно, вносит «перекос» в анализ произведения, которое интерпретируется религиозно-символически, а не эстетически и не филологически.

Эти обстоятельства заставляют обратить внимание на весь комплекс культурных компонентов, побуждавших и побуждающих писателей, поэтов в нашем случае, к отражению христианского мира в художественном произведении.

В этот комплекс «отражения» и «интерпретации» прежде всего входят книги Священного Писания (интерпретация аллюзий, реминисценций книг Ветхого и Нового Завета находит своих исследователей как среди филологов, так и культурологов).

С другой стороны, «книжность» входит определенным составом в круг жизни христианина и приобретает дополнительные смыслы и значения в зависимости от места и времени чтения (личное, домашнее, ежедневное, праздничное, на Литургии, на других службах). Особое место занимает

Пасхальные чтения. Сб. трудов научно-метод. конф. — М.: МПГУ, 2004. — С. 3-10; Тарасов Б.Н. Куда движется история? (Метаморфозы идей и людей в свете христианской традиции). — 2-е изд. СПб.: Алетейя, 2013; Ужанков А.Н. Стадиальное развитие русской литературы XI — первой трети XVIII века. Теория литературных формаций. — М.: Издательство Литературного института им. A.M. Горького, 2008; Юрьева О.Ю. Идеи и образы Ф.М. Достоевского в русской литературе начала XX века. - Иркутск: Издательство Иркутского государственного педагогического университета, 2002.

книжность, запечатленная в иконографии, росписях и архитектуре соборов, в обустройстве религиозного пространства дома и храма.

Именно эти обстоятельства побуждают к изучению Псалтири и Евангелия в русской поэзии, причем важно осознать не только сами факты обращения поэта к книжному изводу Священного Писания, констатировать сам этот факт и показать «частотность» обращения к нему, что до некоторой степени уже сделано, но, исходя именно из культурного контекста, изучить причины и формы обращения поэтов к Псалтири, к конкретным псалмам, к евангельским притчам, образам, идеям, а также к образному строю и смыслу Апокалипсиса.

За последние десятилетия появился целый ряд изданий стихотворных переложений псалмов, осуществленных в XVII — XX вв: «Поэтическая псалтирь в переложении русских поэтов» (М., 2006), «Псалмы царя Давида в устах поэтов» (М., 2007), «Молитвы русских поэтов XI — XIX вв.» (Антология. М., 2010), где представлено творчество не только известных поэтов, но мало знакомых читателю, таких как свящ. Гавриил Пакатский и др. В статье В.М. Живова «К предыстории одного переложения псалма в русской литературе XVIII века» указывается на универсальность библейских псалмов. Автор пишет о воздействии французской и библейской литературы на русскую светскую поэзию, которое «может служить своего рода символом того синтеза традиций, из которого в XVIII веке рождается новая поэзия» .

Основательным исследованием обращения к Псалтири в русской литературе можно назвать монографию Л.Ф. Луцевич «Псалтырь в русской поэзии». Автор стремится определить роль псалмов в становлении и развитии русской лирики. Рассмотрение истории переложения псалмов в русской и европейской литературе позволяет представить особенности жанра на примере разных культур. Описание и изучение парафразирования Псалтири у Л.Ф. Луцевич начинается с «опыта» Симеона Полоцкого (вторая

2 Живов В. М. К предыстории одного переложения псалма в русской литературе XVIII века // Jews & Slavs / Jerusalem; - St.Petersburg: Nauka Publishers, 1993. — Vol. 1. — P. 148.

половина XVII века) и заканчивается псалтирной поэзией Г.Р. Державина (конец XVIII — начало XIX века). Особое значение уделено «проблеме отношения русских поэтов XVIII века к Церкви, религии, христианству, православию, книгам Священного Писания и, в частности, к Псалтыри...».3

При всей значимости Псалтири для русской культуры, поэзии, в частности, роль Нового Завета, Евангелий в особенности, является основополагающей. За последние 20 лет издано значительное количество поэтических сборников, где переложения и интерпретации Евангельских притч, тем, образов являются доминирующими. В их числе: «Святая лампада» (М., 2000); «Евангелие от русских поэтов» (М., 1994); «Рифма, обращенная к Богу. Антология русской молитвенной поэзии XIX — XX веков» (СПб., 2005); «Слово и дух: антология русской духовной поэзии (X — XX вв.)» (Минск, 2009); В конце 2010 года вышло в свет первое издание уникального проекта Храма Христа Спасителя, подготовленного по благословению почившего Святейшего Патриарха Алексия II — Антология русской поэзии «Круг лета Господня. Времена года. Православные праздники (для семейного чтения)». Собрание поэтических произведений — от Симеона Полоцкого до Иосифа Бродского (94 автора и более 700 стихотворений) — представляет образ русской поэзии «как поэзии православного народа», «небывалое доныне по объему и охвату», по словам профессора B.C. Непомнящего, научного консультанта антологии. Исследовательский интерес простирается как на всю русскую поэзию в контексте христианства, так и на творчество отдельных авторов: A.C. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, A.A. Фета, A.C. Хомякова, поэтов Серебряного века, а также современных стихотворцев: иеромонаха Романа (Матюшина), С.С. Аверинцева, JI. Кононовой, Н. Карташевой и др. В этом смысле интересна монография Т.А. Кошемчук «Русская поэзия в контексте православной культуры» (СПб., 2006), где оспорены такие

3 Псалтирь в русской поэзии XVII — XX вв. / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и примеч. Б.Н. Романова. — M.: Ключ; Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1995. — С. 30; Луцевич Л.Ф. Псалтырь в русской поэзии. — СПб.: Дмитрий Буланин, 2002. — С. 22.

штампы-характеристики, как пантеизм Ф.И.Тютчева, романтизм и пантеизм

A.C. Хомякова, романтизм А.К. Толстого, атеизм A.A. Фета; исследование

B.C. Непомнящего «Лирика Пушкина как духовная биография» (М., 2001), в к