автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Образ смиренного человека в древнерусской агиографии XI - первой трети XVII века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Образ смиренного человека в древнерусской агиографии XI - первой трети XVII века"

На правах рукописи

ДОРОФЕЕВА Людмила Григорьевна

Образ смиренного человека в древнерусской агиографии XI - первой трети XVII века

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

2 9 АВГ ДМ

Москва 2013

005532378

Работа выполнена на кафедре русской классической литературы и славистики ФГБОУ ВПО «Литературный институт им. A.M. Горького»

Научный консультант — доктор филологических наук, профессор Ужанков Александр Николаевич

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, советник Российского гуманитарного научного фонда Гребенюк Василий Петрович

доктор филологических наук, профессор, и.о. декана факультета иностранных языков, профессор кафедры лингвистики и межкультурной коммуникации факультета иностранных языков МГППУ Дергачева Ирина Владимировна

доктор филологических наук, доцент кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин Филиала РГГУ в г. Великий Новгород Гаричева Елена Алексеевна

ГОУ ВПО «Московский государственный областной университет» (МГОУ). Защита диссертации состоится «25» сентября 2013 г. на заседании диссертационного совета Д 212.109.01 при Литературном институте им. A.M. Горького по адресу:

123104, Москва, ул. Тверской бульвар, д. 25., ауд. 23.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Литературного института им. A.M. Горького по адресу: 123104, Москва, ул. Тверской бульвар, д. 25.

Автореферат разослан «_»_2013 года.

Ученый секретарь

Ведущая организация:

диссертационного совета

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В книжности Древней Руси, относящейся к средневековой литературе «традиционалистского типа»1 образ человека занимает особо значимое место, т.к. является одной из «"скреп", связующих эту систему в единое целое»2. При этом исследований, специально посвященных проблеме человека в древнерусской словесности, совсем немного. Началом литературоведческого изучения образа человека в литературе Древней Руси можно считать известную статью Ф. Буслаева «Идеальные женские характеры Древней Руси»3, после которой долгое время специальных трудов по этой проблеме не было - вплоть до появления в 1958 году книги Д.С. Лихачева «Человек в литературе Древней Руси», в которой он поставил задачу рассмотреть «художественное видение человека в древнерусской литературе и художественные методы его изображения» . В этом исследовании образ человека рассматривается ученым в системе литературных стилей эпохи. При всей фундаментальности этого труда и широте решаемых задач, сам Д.С. Лихачев не считал книгу итоговой, завершающей исследование человека, а сказал о ней как о «попытке» решения поставленной им перед собой - и литературоведением - задачи. О том, что сложность этой проблемы осознавалась советскими медиевистами, свидетельствуют труды В.П. Адриановой-Перетц, обратившейся к проблеме «внутреннего человека». Ее работы также остаются актуальными в настоящее время, отмеченное сложностью и разнонаправленностью исследовательских интенций, методологических установок в области изучения средневековой книжности.

Последние два десятилетия отмечены новыми именами ученых-медиевистов, новыми тенденциями и усиливающимся интересом к смысловой стороне произведений. В недавнее время появились монографические исследования проблемы человека, но не в

'Аверинцев С. С. Историческая подвижность категории жанра: опыт периодизации // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М.: Наука, 1986. С. 106

г Михайлов A.B. Методы и стили литературы / ред.-сост., послесл. и комм. Л.И. Сазонова. М. : ИМЛИ РАН, 2008. С. 38.

3 Буслаев Ф. О литературе: Исследования; Статьи / сост., вступ. ст., примеч. Э. Афанасьева. M. : Худож. лит., 1990. С. 262-293

4 Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси // Избранные работы : в 3 т. Л. : Худож. лит., 1987. Т. 3. С. 3.

5 Лихачев Д.С. Указ соч. С. 3

6 См. : Адрианова-Перетц В.П. К вопросу об изображении «внутреннего» человека в русской литературе XI— XIV вв. II Вопросы изучения русской литературы XI-XX вв. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958.С. 1524 ; Она же, Адрианова-Перетц В.П. Человек в учительной литературе Древней Руси // ТОДРЛ / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский дом) ; отв. ред. A.M. Панченко. Л. : Наука. Ленингр. отд-ние, 1972. Т. 27. С. 3-68.

литературоведческом, а в философско-культурологическом направлении, и в этих работах есть разделы, посвященные древнерусской книжности7.

В поисках адекватных изучению средневековой книжности принципов и подходов исследователи сегодня все чаще обращаются к феномену средневекового христианского сознания, изучают тип мышления писателя, особенности его мировосприятия и рождаемый древнерусской литературой образ человека (см.: В.Н. Топоров, А.Н. Ужанков, A.M. Ранчин, О.В. Бахтина, E.JI. Конявская, О.В. Гладкова, С.А. Семячко, и мн. ДР-)-

И все же необходимо признать, что в отношении древнерусской литературы мы не можем говорить о наличии разработанной методологии, принципов анализа образа человека. По-видимому, системное исследование проблемы человека в древнерусской литературе остается тем «заданием», которое сформулировал еще в 1950-е годы Д.С. Лихачев.

В этом плане особый интерес вызывает агиография, составляющая едва ли не основной пласт всей книжности Древней Руси.

Агиография - особая область изображения человека с присущими ей законами; ее изучение, а, соответственно, и изучение образа святого, проходит свои этапы. Поступательное развитие этого направления медиевистики, начавшееся с середины XIX в., связанное с именами П. Казанского, Е.С. Голубинского, А.П. Кадлубовского, Хр. Лопарева, В. Яблонского, Д.И. Абрамовича, Н. Серебрянского и др., как и издание Великих Миней Четий, было прервано в 1917 г. Восстановление процесса изучения агиографии начинается в 1930-е -1940-е годы в связи с появлением серийного издания «Труды Отдела древнерусской литературы» (ТОДРЛ) и с выпуском в свет Истории русской литературы в 10-ти томах. Заметим, что при всей идеологизации, свойственной тому времени, главы о житиях, написанные М. О. Скрипилем, С.А. Бугославским, Д.И. Абрамовичем8, представляют полезный материал в плане характеристики агиографического стиля и образной его стороны. Но исследования агиографии советского периода не были направлены к смысловой стороне жития в целом и образа святого, которому, как историческому лицу, усваивалась в качестве главной характеризующей -социальная принадлежность, с одной стороны, и, с другой, как святому, -принадлежность к сфере идеальной, абстрактной, схематизирующей его образ. Образы святых и по сей день традиционно принято изучать преимущественно в плане их соответствия агиографической схеме, понимаемой часто как ограничение в изображении личности святого. Основная тенденция изучения житий сегодня находится в области

См.: Черная Л.Л. Антропологический код древнерусской культуры. М. : Языки славянских культур, 2008; Чумакова Т.В. «В человеческом жительстве мнози образы зрятся». Образ человека в культуре Древней Руси. СПб. : Санкт-Петербургское философское общество, 2001.

8 См.: История русской литературы : В 10 т. М.; Л. : Изд-во АН СССР, 1941. Т. 1

выявления повторяемости мотивов, общих мест, топосов9 - т.е. форм проявления схематизма, что само по себе необходимо, но не должно ограничивать изучение образа человека в житии в его смысловом аспекте. При этом изучение общих мест может и должно явиться условием дальнейшего, более глубокого проникновения в смыслы этих устойчивых форм.

Параллельно развивается и другая тенденция, как раз и

заключающаяся в выявлении смысловой, содержательной составляющей

образа святого, его личностных особенностей, уникальности его духовного

опыта и религиозного подвига, который одновременно связан с

историческими процессами. Начало такому ракурсу в исследовании

святости положил Г.П. Федотов, далее мощно развил В.Н. Топоров, и

продолжают развивать исследователи сегодня, пусть по-разному, исходя

-10

из различных методологических установок при единстве целей .

И все же степень изученности агиографии, безусловно, недостаточна. В.О.Творогов пишет, что «даже оригинальная русская агиография, к изучению которой на протяжении последних двух веков обращались десятки исследователей, в настоящее время представляется областью, требующей нового, более репрезентативного и глубокого изучения»11. Русская по происхождению агиография лишь сейчас начинает более интенсивно . изучаться и в текстологическом (пока преимущественно), и в содержательном плане (см. труды Г.М. Прохорова, С.А. Семячко, Е.В. Крушельницкой, два выпуска сборников «Русская агиография» 2005 и 2011 гг., О.Н. Бахтиной, О.В. Гладковой, Ю.Г. Фефеловой, и др., а также немалое количество диссертаций по агиографии, появившихся в 2000-е годы). Более сложная ситуация сложилась в области переводной агиографии, о чем пишет и Д.М. Буланин12, и В.О. Творогов,

9 См.: Руди Т.Р. Топика русских житий (вопросы типологии). // Русская агиография. Исследования. Публикации. Полемика. СПб. : Дмитрий Буланин, 2005. С. 59-101 (и др.ее работы); Антонова Ы.В, Семенюк Ю.В. Общие принципы композиционного строения славяно-русских переводных житий Киевского периода // Ученые записки Орловского государственного университета : научный журнал. Сер. «Гуманитарные и социальные науки». Орел, 2008. № 1. С. 147-155; Панченко О. В. Поэтика уподоблений (к вопросу о «типологическом» методе в древнерусской агиографии, эпидейктнке и гимнографии) // ТОДРЛ СПб. ; Дмитрий Буланин, 2003. Т. 54: Памяти Д.С. Лихачева. С. 491-534.

10 См.: Ужанков А.Н. Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций. М. : Издательство Литературного института им. А. М. Горького, 2011; Бахтина О.Н. Проблемы анализа житийных текстов русской литературы (культурно-историческая традиция и код культуры) // Вестник Томского государственного университета. Сер. Филология. 2009. № 4 (8). С. 47-61; Левшун Л.В. История восточнославянского книжного слова XI — XVII вв. Минск : Экономпресс, 2001; Плюханова М.Б. Сюжеты и символы Московского царства. М. : Акрополь, 1995; Каравашкин А.В., Юрганов А. Л. Опыт исторической феноменологии: Трудный путь к очевидности. М. : РГТУ, 2003; Гладкова О.В. Тема ума и разума в «Повести от жития Петра и Февронии» (XVI в.) // Герменевтика древнерусской литературы. М.: Наследие, 1998. Сб. 9. С. 223-235, и др.

11 Творогов О.В. Переводные жития святых в древнерусской книжности XI—XV вв. // ТОДРЛ / Российская академия наук. Институт русской литературы (Пушкинский дом) / отв. ред. Н.В. Понырко. СПб. : Наука, 2008. Т. 59. С. 115.

12 Буланин Д.М. Древняя Русь // История русской переводной художественной литературы: Древняя Русь. XVIII век. Проза. СПб.: Издательство «Дмитрий Буланин», 1995. Т. 1. С. 20.

который констатирует: «Мы располагаем лишь единичными исследованиями и изданиями переводных житий...»13.

В этих условиях, избрав объектом исследования образ человека в агиографии, мы не ставим задачи выявления типологии героев агиографии в целом. Из всех возможных типов личности, явленных в образах древнерусских житий, мы выбираем один тип личности: центральный образ — человека смиренного в идеальном его воплощении — святости. Образ смиренного человека и является самым распространенным, он воплощает идеал человека для древнерусского книжника, это и есть идеальный герой древнерусской словесности, и его изучение составляет весьма обширную самостоятельную область.

В связи с этим — в отношении к изображению человека — нуждаются в осмыслении два основных понятия: образа и смирения.

Образ человека, воссозданный в агиографии, нужно рассматривать не как художественный образ в привычном понимании для литературы Нового времени, поскольку образ в древней книжности не отвечает главному признаку художественного образа — его «искусственности», его «специальной созданности» художником в процессе особого творческого акта14. Перед нами в житии предстает икона, лик, и, соответственно, как икону в слове мы и можем анализировать агиографический образ святого, понимая всю меру символичности, вернее иконичности15, как этого образа, так и всего изображаемого в житии, вплоть до бытовых деталей. Такова поэтика жития.

В соответствии с антропологическими представлениями древнерусского писателя, категория образа в агиографии неотделима от категории подобия. Человек призван к полноте «осуществления в лице (т.е. в себе - Л.Д.) подобия Божия»16. И этой полноты, связанной с метафизической, богоподобной свободой человека, а не с природной необходимостью, достигают только святые, что и может быть изображено либо в иконописном образе, либо в житии. Здесь уместно говорить с известной долей условности об определенном характере, или образе поведения, сформированном особым типом мировоззрения и ценностного отношения человека к миру и ориентированном на Первообраз как Абсолютную ценность. В христианской средневековой литературе -отечественной или западноевропейской — таким идеалом мог быть только

13 Творогов О.В. Указ.соч. С. 115.

14 См. об этом: Бычков В.В. Духовно-эстетические основы древнерусской иконы. М. : Ладомир, 1995; Ужанков А.Н. «Хытрець» или «Художникъ»? (Осмысление писательского труда древнерусскими книжниками) //Вестник Литературного института им. A.M. Горького. М. : Изд-во Лит. института им. A.M. Горького, 2008. С. 226-230; Левшун Л., указ соч.; Лепахин В.В. Икона и образ // Икона в русской словесности и культуре : сб. ст. / сост. В.В. Лепахин. M.: Паломник, 2012. С. 1—71, и др.

" «Иконичный образ - это образ, насыщенный Божественными энергиями своего небесного первообраза, это явленное (курсив В. Лепахина. - Л.Д.) благодатное двуединство видимого образа и невидимого Первообраза» см.: Лепахин В.В. Икона и образ... С. 31.

16 Флоренский П.А. Имена: Сочинения. М.: ЭКСМО-Пресс ; Харьков : Фолио, 1998. С. 357.

Христос. А потому и уподобление Ему становилось целью и смыслом жизни и творчества. Уподобление и является общим принципом изображения человека в литературе Древней Руси, что неоднократно отмечено исследователями житий17. Этот принцип определяет и способ создания древнерусским автором произведения, и содержание образа человека-идеала, возникающего по мере чтения текста у читателя как некое целостное представление о личности. В связи с тем, что в средневековом произведении нет образа героя как результата целенаправленной эстетической деятельности, а есть воплощенный жизненный идеал, некая определенная ценность, - интерпретация (или понимание) образа должна носить не сугубо эстетический, а аксиологический характер, который определяется и особым типом средневековой эстетики.

Принцип уподобления Христу предполагает смирение — и как идею, и как способ жизни. Словари, описывающие значения слова смирение, дают нам, скорее, материал для размышления, т.к. не вполне согласуются друг с другом в сути определения. Общее для всех — противопоставление смирения гордости18. Но лишь словарь Фасмера указывает на происхождение этого слова от «мера»19, словарь Срезневского говорит о присутствии в этом слове двух значений: и меры, и мира20. Разные значения этого слова, фиксируемые словарями, все же не раскрывают понятия, которое этим словом выражается. О необходимости разделять слово и понятие пишет A.M. Камчатнов, который утверждает, что в древнерусских текстах, «...слово характеризуется анархической многозначностью, усугубленной влиянием греческих текстов, переводимых в Древней Руси»21.

В этих условиях особую роль обретает контекст, к которому принадлежит слово. Здесь это контекст христианский. Смирение же в христианском понимании относится к категориям, до конца невыразимым, так как принадлежит духовной сфере, почему и святые отцы, богословы его не определяют, но, стремясь все же обозначить его сущность, описывают, выделяя признаки, действие, плоды, и указывают на главный способ его «приобретения»: «Основной путь к приобретению смирения -подражание Иисусу Христу»22 в соответствии с евангельскими словами

17 Руди Т.Р. Указ соч.; Патент О.В. Указ соч., и др.

18 Толковый словарь русского языка: в 4 т. / под ред. проф. Д.Н. Ушакова. Т. 4. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. слов., 1940. Стб. 304.

19 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / пер. с нем. М.: Прогресс, 1971. Т. 3.

20 Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка : в 4 т. СПб. : Типография Императорской Академии наук, 1912. Т. 3. Р-Я. Стб. 763-766.

21 Камчатнов A.M. О семантическом словаре древнерусского языка // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2000. № 1(1). С. 61.

22 Схииг. Савва. Близок к нам Господь: Жизнеописание, воспоминания духовных чад и труды схиигумена Саввы (Остапенко) / сост. М.Г. Жуковой. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2010. С. 342.

Спасителя: «... научитеся от мене, яко кроток есмь и смирен сердцем ...» (Мф.: 11,29).

Категория смирения неразрывно связана с понятием воли, так как это и есть условие смирение - отказ от воли своей, отдельной от воли Божественной. В этом выражается теоцентричность сознания смиренного человека и реализуется принцип синергии, который и становится ведущим в организации образа святого и агиографического сюжета как такового.

Но это качество — смирение — является общим свойством всех святых. Означает ли универсальность этой добродетели единообразие в изображении святых? С. Аверинцев сказал применительно к ранневизантийской литературе, указывая на ее строгую каноничность и на «несвободу самого человека и закрытость его внутренней жизни», что все же «человеческое содержание может найти в литературном слове не только прямой, но и косвенный, парадоксальный выход»23.

Г.П. Федотов в книге «Святые Древней Руси» исходил из мысли о личностном характере творчества как такового, и о гармоничном соотношении общего и личного в русской традиционной культуре: «В православии преобладает традиционное, общее. Но это общее дано не в безликих схемах, а в живых личностях»24. Вот это содержание «живой личности» в агиографии Древней Руси и является основанием для поиска вариантов типа поведения смиренного человека и соответственно — типологии этого образа.

Мы исходим в своем исследовании из того, что любая модель схематична и универсальна, а образ человека личностей и уникален. Поэтому, при всей универсальности святости, формы выражения ее -конкретны: жизнь, которую проходит святой, связана с конкретно-историческим контекстом; агиограф, который пишет житие, связан с современным ему литературным контекстом и свойственными ему формами, как и с типом писательского мышления25, определяющим специфику поэтики (форм выражения) изображения человека.

Данная работа находится в широком научном контексте - в русле типологических исследований сравнительно-исторического характера и является первой ступенью исследования образа человека, идеального с точки зрения его ценностного содержания, занимающего этически центральное положение среди героев русской литературы и никогда не подвергавшегося системному изучению в содержательно-формальном плане.

Предмет исследования — образ человека в древнерусской агиографии XI — первой трети XVII в. в его идеальном воплощении —

23 Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М : Наука, 1977. С. 7.

24 Федотов Г.П. Святые Древней Руси / Предисл. Д.С. Лихачева и A.B. Меня ; Комм. С.С. Бычкова. М.: Моск. рабочий, 1990. С. 28-29.

25 Об эволюции писательского мышления в Древней Руси см. указ. труды А.Н. Ужанкова.

святости, принцип организации образа смиренного человека, его типологические черты, варианты, формы выражения, поэтика образа святого в контексте агиографического канона.

Объект исследования - агиографические тексты древнерусской словесности: переводные ранневизантийские жития и оригинальные русские жития XI - первой трети XVII в.; основные типы агиографических памятников: мученические, страстотерпческие, преподобнические, святительские, жития благоверных князей, святых жен, юродивых.

Основной целью диссертационной работы является исследование образа смиренного человека, выявления его генезиса и типологических черт, главного принципа (условно говоря, «модели») поведения, его содержания и поэтики на материале древнерусской агиографии — переводной и оригинально-русской с помощью метода герменевтического прочтения.

Целью определяются и задачи исследования:

- выявить принцип, лежащий в основе изображения смиренного человека в агиографических текстах;

- проанализировать смысловое наполнение образа смиренного человека - идеального образа святого — в контексте Предания;

- раскрыть антропологические представления древнерусского автора, причастность писательского сознания агиографа Церковному Преданию, с тем, чтобы выйти на те уровни изображения человека в средневековом тексте, которые не поддаются вычленению при позитивистском подходе к анализу средневековой религиозной литературы;

- выявить основные ценностно-смысловые категории (концепты), определяющие содержание образа смиренного человека;

- определить критерии типологизации образа смиренного человека с привлечением основных типов агиографических памятников переводной и оригинальной русской литературы разных периодов;

- наметить типологию образа смиренного человека и выявить особенности каждого типа.

- проанализировать поэтику образа смиренного человека в контексте историко-литературного процесса с учетом изменений, происходивших в развитии древнерусской словесности на протяжении XI - первой трети XVII в.

Все это обусловливает отбор и распределение исследуемого материала по следующим принципам:

1. Принцип репрезентативности текста. Мы подвергаем герменевтическому прочтению самые известные, самые распространенные и читаемые в Древней Руси жития, вершинные в эстетическом и значимые в историко-литературном плане.

2. Принцип жанровой и внутрижанровой дифференциации. Агиография имеет внутрижанровую градацию, основанную на типологии святости. И поскольку тип святости определяет содержание и поэтику образа, то рассматриваются выборочно памятники нескольких основных агиографических типов (жития о мучениках, преподобных, святителях, праведных, благоверных князьях, юродивых).

3. Принцип происхождения памятника. Вся древнерусская агиография разделяется на переводную и собственно русскую агиографию, что связано с происхождением житий. Соответственно мы разделяем весь корпус рассматриваемых житий на две части и посвящаем им две отдельные главы.

4. Принцип хронологический. Все произведения собственно русской житийной литературы26, независимо от места рассмотрения в тексте данного исследования, анализируются в контексте мировоззрения той эпохи, к которой относится текст с учетом специфики писательского восприятия мира и художественного метода, им определяемого (в соответствии с теорией литературных формаций и стадиального развития А.Н. Ужанкова). Таким образом, на протяжении всего исследования сохраняется перекрестный - жанрово-хронологический принцип изучения текста.

Теоретико-методологическим основанием диссертационной работы явились концептуальные положения трудов Ф. И. Буслаева, А. Н. Веселовского, П. Флоренского, Г.П. Федотова, А. Ф. Лосева, М.М. Бахтина, С.С. Аверинцева, Д.С. Лихачева, В.П. Адриановой-Перетц, современных ученых - В.Н. Топорова, Р. Пиккио, В.В. Бычкова, А.Н. Ужанкова, А. М. Камчатнова, В.В. Колесова, И.А. Есаулова, Л. Левшун, В. Лепахина, и др.

Главным методом данного исследования является метод герменевтического прочтения в сочетании с антропологическим и аксиологическим методами. Соответственно, основой методологии и затем методики анализа текста стали теоретические положения Библейской герменевтики, труды Х.-Г Гадамера, Р. Пиккио, а также результаты исследований современных медиевистов-герменевтиков - A.C. Демина, А.Л. Юрганова, A.B. Каравашкина, А.Н. Ранчина, О.Н. Бахтиной, и др.

Герменевтика как направление исследовательской мысли, ориентированное на поиск смысла произведения словесности в контексте предания, является естественной составляющей исторической поэтики и шире - сравнительно-исторического метода в литературоведении. Принципиальным для герменевтического исследования является рассмотрение произведений в общем контексте Предания, каковым для древнерусской книжности является предание Церковное, или Священное.

26 Хронологический принцип мы не применяем в отношении к переводной литературе в силу ее специфики, связанной с проблемой перевода, которая не является предметом нашего исследования.

Это то условие прочтения, которое и обеспечивает искомое понимание древнерусского произведения в герменевтическом смысле, встречу с его автором и открытие сокровенных для внешнего взгляда смыслов, заключенных в произведении. Напомним, что категория предания является одной из ключевых, если не главной, в концепции А.Н. Веселовского, который ставил перед исторической поэтикой задачу «определить роль и границы предания в процессе личного творчества»27.

Герменевтика как самостоятельное исследовательское направление XX и уже XXI веков устойчиво связывается с именем Х.-Г. Гадамера, который также утверждает авторитет предания, необходимость толкования текста не только из «современного горизонта», но и в родном для него историческом контексте, что даст толкователю возможность «расслышать тот собственный, иной по отношению к нам смысл предания...»28.

Литературоведческая герменевтика представлена в целом ряде исследований, к каковым мы относим и исследования Р. Пиккио. Итальянский ученый, исследуя литературу восточнославянского мира, названного им термином 57ауг'а огМоЛоха, стремился именно к ее пониманию, открытию смыслов, заключенных в текстах, для чего ввел понятия «духовного кода», «тематического ключа» (или «смыслового ключа», или «библейского ключа»), которыми являются цитаты Священного Писания29. «Библейские ключи», по разумению известного ученого-медиевиста, призваны открыть читателю средневекового текста не столько исторический уровень текста, сколько духовный, те контексты, которые только и могут быть «узнаны» благодаря этому «ключу» как современниками автора, так и читателем любой другой эпохи. Это и есть то герменевтическое понимание, которое основано на причастности читателя и автора — независимо от принадлежности своему времени -одному духовному контексту Предания, в котором и возможна их встреча.

Принципы герменевтического изучения текста стали предметом активной рефлексии современных исследователей древнерусской литературы. Медиевисты в последние годы все чаще обращаются к герменевтическому методу толкования текстов. Об этом говорят недавние монографические издания Н.И. Данилевского, А. Л. Юрганова, А. В. Каравашкина, публикации А. Н. Ужанкова, О. Н. Бахтиной, О. В. Гладковой, А. М. Ранчина30 и др. Все это свидетельствует о

27 Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М.: Высшая школа, 1989. С. 300.

28 Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / пер. с нем.; общ. ред и вступ. ст. Б.Н.Бессонова. М.: Прогресс, 1988. С. 362.

29 Пиккио P. Slavia orthodoxa: Литература и язык / отв. ред. H.H. Запольская, предисл. В.В. Калугин. М.: Знак, 2003.

30 Данилевский И.Н. Повесть временных лет. Герменевтические основы изучения летописных текстов. M. : Аспект Пресс, 2004; Каравашкин A.B., ¡Органов А.Л. Указ. соч.; Ужанков А.Н. Повесть о Петре и Февронии Муромских (Герменевтический опыт медленного чтения) // Русский литературоведческий альманах : сб. науч. тр., посвященный 75-летию B.H. Аношкиной (Касаткиной). М. : Пашков дом, 2004. С. 7-35; Бахтина О.В. Указ соч.; Ранчин A.M. Вертоград Златословный: Древнерусская книжность в

герменевтическом изучении текстов русского средневековья как тенденции в современной медиевистике.

Основополагающими для нашего исследования стали герменевтические категории - смысла31, понимания, интерпретации, предания, концепта (или его синонимы - понятия, ценностной категории, имени) и литературоведческие категории образа, типа, сюжета, поэтики (форм выражения образа).

Структура работы выстраивается следующим образом. В начале каждой главы дается общий обзор литературной ситуации в мировоззренческом и эстетическом аспектах. Затем идет герменевтический анализ образа смиренного человека в репрезентативных текстах с выявлением поэтики образа. Обзорная часть, в которой рассматриваются разные типы памятников, но только в одном аспекте: доминирующего типа поведения героя, - помещается либо в начале, либо в конце главы.

Актуальность и научная новизна — Актуальность исследования обусловлена значимостью проблемы человека как таковой для литературоведения и одновременно отсутствием системных монографических исследований образа человека на материале древнерусской литературы в содержательно-типологическом его аспекте. Первым и последним таким исследованием на сегодняшний день остается монография Д.С. Лихачева «Человек в литературе Древней Руси». Но идеальный тип личности древнерусской словесности не рассматривался как смиренный и не подвергался системному изучению.

Впервые в русском литературоведении предметом герменевтического исследования становится образ смиренного человека как самостоятельный тип героя древнерусской литературы, занимающий центральное положение в системе образов, т.е., по сути, являющийся идеальным героем средневековой русской словесности. В процессе исследования выявлен главный принцип организации образа смиренного человека, его генезис, описаны его типологические черты и намечена типология образа смиренного героя древнерусской агиографии.

Впервые проводится анализ образа святого в содержательно-типологическом аспекте на материале переводных житий, которые не подвергались ранее подобному исследованию (великомученика Дмитрия Солунского, преподобных Алексея человека Божия, Марии Египетской, Саввы Освященного и Антония Великого, святителя Николая Мирликийского, великомучениц Екатерины и Варвары, Галактиона и Епистимии, блаженных Симеона Эмесского и ряда других), а также

интерпретациях, разборах и комментариях. М. : Новое литературное обозрение, 2007. Гладкова О.В. Указ. соч.

31 Как пишет В. Е. Хализев, опираясь на А.Ф. Лосева, «значение слова «смысл» сопряжено с представлением о некой всеобщности, о первоначале бытия и его глубинной ценности». См. : Хализев В.Е. Теория литературы. M. : Высшая школа, 2002. С. 143.

собственно русских житий (мученических, княжеских, монашеских, праведнических), при рассмотрении которых делается попытка выявления основных ценностных категорий (или концептосферы) образа смиренного человека через поэтический анализ текста.

Новой является сама попытка дифференцировать образы святых не только в соответствии с типом святости, но с учетом личностных особенностей каждого святого, проявляющихся в типе поведения и ценностно-смысловом пространстве каждого образа.

Теоретическая значимость

Вследствие того, что данное исследование является первым опытом герменевтического изучения образа смиренного человека на материале переводной ранневизантийской и оригинальной русской литературы XI -первой трети XVII в., теоретическая значимость заключается, прежде всего, в открытии закономерностей формирования этого типа героя в русской литературе, выявлении его генезиса и типологических свойств, описании универсальной «модели» поведения, рождающей соответствующие формы и приемы его изображения. Данное исследование в значительной мере восполняет теоретический пробел в области литературоведческого анализа образа человека в средневековой литературе, о сложности которого писал в свое время С.С.Аверинцев, искавший в ранневизантийском «литературном слове» «человеческое содержание»32.

Работа также ценна своей аналитической частью, развивающей основные положения герменевтического анализа в сочетании с антропологическим и аксиологическим подходами, что отвечает одному из самых приоритетных направлений в современной медиевистике, обратившейся в последние десятилетия к поиску смыслов, или к пониманию - в герменевтическом смысле этого слова - средневековых текстов.

Практическая значимость

Практическая значимость диссертации заключается в возможности использования ее материалов в разных сферах научной и педагогической деятельности: в научных исследованиях древнерусской книжности, истории русской литературы, в междисциплинарных исследованиях по проблеме человека, в области теории и практики анализа литературного героя, в учебных пособиях по древнерусской литературе, в методических разработках по анализу агиографических текстов, в общих и специальных курсах для бакалавриата и магистратуры, и проч.

32 Лверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. M. : Coda, 1997. С. 7.

Положения, выносимые на защиту

1. Специфика и содержание древнерусской агиографии определяется ее церковным происхождением, включенностью в Церковное Предание, связью с Типиконом, что обусловливает и ее функциональную направленность.

2. История русской агиографии начинается с переводных житий, давших Древней Руси идеал образа человека, воплощенный в разных типах агиографических памятников и, соответственно, разных образах святых. Главной типологической чертой всех рассмотренных образов святых переводной агиографии является смирение, что говорит об универсальности закона, организующего образ смиренного человека. При этом обнаруживается (по доминанте) два основных типа поведения смиренного человека -кроткого и дерзновенного.

3. Идеал человека как человека смиренного в древнерусской литературе восходит к евангельскому Образцу и формируется под влиянием переводной агиографии в соответствии с принципом уподобления. Выявлены также два основных типа поведения святых — кроткого и дерзновенного - при большей проявленности их личностных особенностей в конкретно-исторических реалиях, но в любом случае доминирующей остается религиозная мотивация поведения святого.

4. Историко-литературное развитие собственно русских житий, изменения в способе изображения, проявляющиеся в типе повествования, стилевых особенностях, характере образности, - не влияют на типологию святости как таковой, и мы не видим процессов «обмирщения» в образах святых второй половины XVI -начала XVII в. на уровне ценностно-смыслового их содержания, в частности, в образе Ульянии Осорьиной. Остаются вне воздействия исторических стилевых процессов главные критерии определения характера смиренного поведения, позволяющего отнести образ святого к какому-либо типу, а именно: сам факт святости и соответствие его поведения христианским заповедям.

5. Основным принципом, определяющим универсальность закона, организующего образ смиренного человека, является принцип синергии, которая есть «соединение тварных энергий человека и нетварной Божественной энергии»33, осуществляемое только в свободном соединении воли человека с волей Бога. Этот антропологический закон свободы предопределяет вариативность типов смиренного поведения, которые не ограничены двумя, названными выше — дерзновенным и кротким (в чистом виде почти

33 Хоружий С. С. Аналитический словарь исихастской антропологии // Синергия. Проблемы аскетики и мистики. Православие : сб.ст. / под общ. ред. С.С. Хоружего. М.: Ди-Дик, 1995. С. 109.

не встречающимися), — а дают множество вариантов, не поддающихся перечислению и структурированию, но поддающихся описанию и выделению ценностно-смысловой доминанты образа.

6. В характеристике типа поведения святого определяющими являются: 1) личностные особенности, «характер» типа личности, даже его психофизический тип, насколько он вычленим из текста; 2) обстоятельства, в которых находится святой (тип подвига, историческая и биографическая составляющие его жизни), при неизменности главного условия - следования святым воле Бога. Отсюда смирение может выражаться во внешне-пассивной (при внутренней активности), созерцательно-молитвенной, и в активно-деятельностной формах, причем, в разных типах подвига, а также в парадоксальных формах юродского поведения, главным образом, дерзновенного по своему типу.

7. Ценностно-смысловое содержание образа святого выявляется при помощи ценностных категорий (концептов), что помогает находить индивидуальные отличия в образах святых, в характере их духовно-душевного устроения, и в то же время благодаря этому выходить еще на один уровень типологизации, который отвечает святоотеческой градации духовных состояний подвижника34. И тогда определяющими могут стать категории кротости, умиления, тишины, мира, радости, терпения, любви и прочие.

8. Главный принцип организации образа смиренного человека выражает себя в весьма специфическом характере конфликта человека с миром, который заключается в идее преодоления противостояния — любовью, смирением, приводящим к гармонизации мира внутреннего и - как следствие - мира внешнего.

9. Поэтика образа смиренного человека определяется, безусловно, общими законами жития, которое является «словесной иконой» и включает в себя две составляющие: константные черты, выражающиеся в каноничности, иконичности, синергийности и провиденциальности сюжета, и переменные черты, выражающиеся в типе повествования, особенностях стиля, образных средствах, присущих литературной эпохе.

Апробация результатов исследования

Основные положения диссертации излагались в докладах и сообщениях на 6 всероссийских и 14 международных научных и научно-

34 См.: Иоанн Лествичник. Лествица, или Скрижали духовные. М. : Сибирская Благозвонница, 2013; Тихон Задонский, святитель. Творения иже во святых отца нашего Тихона Задонского : в 5 т. Издание Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, 1994.

практических конференциях, в том числе таких, как Всероссийские Никитские чтения (Великий Новгород. 2007, 2008, 2009, 2010 гг.); Международные конференции «Евангельский текст в русской литературе» (Петрозаводск, 2005, 2008, 2011 гг.); «Кирилл и Мефодий: духовное наследие» (Калининград, ежегодные с 2000 по 2011 гг.), «Икона в русской словесности и культуре» (Дом русского зарубежья им. А.И. Солженицына. 2009, 2010, 2011, 2012 гг.), «Русская словесность и Православие» (РПУ, Москва, 2012 г.); «Шмелевские чтения» (Украина, Алушта, 2009 г.); «Андрей Рублев и мир русской культуры» (Калининград-Клайпеда-Вильнюс, 2010 г.); «Поэтика хронотопа: языковые механизмы и когнитивные основания» на базе Института литовского языка и Русского центра Вильнюсского педагогического университета (Вильнюс, 2010 г.); «"Палея толковая" в контексте древнерусской культуры XI - XVII вв.» (Москва. Литературный институт им. A.M. Горького, 2013 г.) и др.

По материалам диссертации опубликованы 2 монографии, 2 коллективные монографии и 52 научные статьи (3 из них в соавторстве), в том числе 11 статей в рецензируемых изданиях, рекомендуемых ВАК.

Структура работы. Диссертация объемом 468 с. состоит из Введения, трех глав, Заключения, Библиографии и Списка сокращений.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении дается обоснование темы, формулируются цель и задачи исследования, говорится о его актуальности и новизне, о теоретической и практической значимости, дается обзор исследований в данной области и обосновывается выбор метода исследования -герменевтического анализа текста в сочетании с антропологическим и аксиологическим подходами.

Первая глава - «Проблема человека: некоторые вопросы истории и теории» решает ряд историко-теоретических вопросов методологического характера, призванных обеспечить дальнейший ход исследования, и содержит в себе два параграфа. В первом параграфе (1.1.) — «К истории изучения проблемы человека в советской медиевистике» — проводится сопоставительный анализ взглядов исследователей советского периода - Д.С. Лихачева. В.П. Адриановой-Перетц и С.С. Аверинцева -касающихся цели средневекового писателя, способа изображения им человека и его содержания. В результате устанавливается внутреннее -неявное, но принципиальное — различие в понимании этими учеными природы образа человека и способа его изображения. Можно говорить о внутренней полемике с общепринятой концепцией классового характера литературы со стороны Адриановой-Перетц и позже — С.С. Аверинцева (которые, заметим, совсем не близки друг другу в своих концепциях развития средневековой книжности). .Главная мысль Д.С. Лихачева

заключается в указании на зависимость способа литературного изображения человека от его принадлежности определенному стилю эпохи и жанру. Историческая действительность понимается здесь сугубо в политическом, классовом ее содержании. Основной способ изображения человека с XI по XVI век, при всех его изменениях (от исторического монументализма к идеализирующему биографизму), остается в рамках идеализации35. В основание типологии героя в древнерусской литературе, предложенной Д.С. Лихачевым, а также способа и форм его изображения, положен принцип социально-сословной и классовой принадлежности, т.е. внешних по отношении к личности мотиваций и характеристик. Внутренняя сторона жизни человека — жизнь души — оставалась без специального изучения.

На это обратила внимание В.П. Адрианова-Перетц36 и, по сути, первая в советской медиевистике обозначила тему «внутреннего человека»; но в условиях советской школы изучения средневековья она и не могла раскрыть ее во всей целостности. Говоря о психологии человека, его морали и нравственности, В.П. Адрианова-Перетц подошла вплотную к духовному аспекту личности. Она указывает на христианские ценности как основу личности и, говоря о составе «внутреннего человека», осторожно вводит в форме цитирования терминологию из контекста аскетической литературы: «ум», «воля», «помыслы», «страсти», «добродетели». В.П. Адрианова-Перетц пришла к выводу о главной цели «учительной» литературы — обратить человека внутрь себя, в глубины своей души, чтобы узреть свои пороки, страсти и встать на путь исправления. Но это и есть задача аскетики.

Книга С.С. Аверинцева «Поэтика ранневизантийской литературы, вышедшая в свет в 1977 году, при всей сосредоточенности на ранневизантийской литературе, обращена в полемическом аспекте к методологии советской медиевистики и отчасти к трудам Д.С. Лихачева, в частности его концепции стиля и идее социальной детерминированности в изображении человека. С.С. Аверинцев указывает — в принципе, так же, как и В.П. Адрианова-Перетц — на несомненное присутствие в средневековых (а, следовательно, и в древнерусских) текстах собственно «человеческого содержания», свободного от саркофага сугубо социальной принадлежности. И «условность» вместе с «церемониальностью» не помеха для - пусть и «парадоксального» в каком-то смысле - выхода в «человечность». Подобный акцент на «человечности», не снимающий принадлежности святого иной - Высшей - реальности и символическому ее изображению, актуализирует саму необходимость исследования «поэтики нюансов» в житиях.

35 Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси... С. 160.

36 См.: указ.выше труды В.П. Адриановой-Перетц.

Второй параграф (1.2.) - «Агиография: теоретический аспект и основные категории» - отвечает задаче терминологического и категориального выбора как основы дальнейшего анализа текстов.

Рассматриваются понятия агиографии и агиологии, их различие, но и необходимость соположения в ходе анализа агиографического текста, который по своему происхождению и природе принципиально религиозен и, следовательно, «соотнесен со всей системой религиозных воззрений»37. Поднимается проблема этикетности, роли топосов (устойчивых мест, мотивов, образов) в житийном произведении, их понимание разными учеными, и подвергается сомнению во-первых, слишком жесткая зависимость содержания древнерусского произведения от литературного этикета, а, во-вторых, унифицированность и абстрактизирующая функция топосов.

В этом параграфе рассмотрены следующие основные категории: средневековый канон, предание, образ, и концепт смирения

Вторая глава — «Образ смиренного человека в переводной агиографии» - рассматривает переводные жития четырех типов святости: мучеников, преподобных, блаженных-юродивых, и святительское житие, -именно те тексты, которые были на Руси наиболее распространенными и влиявшими как на сознание народа, так и на формирование собственно русской агиографии. Необходимость изучения переводных памятников обосновывается в первом параграфе второй главы (2.1.) - «Переводная агиография в литературе Древней Руси: место и значение», в котором дается общая характеристика переводной агиографии, раскрывается ее происхождение и связь с церковно-литургическими текстами, с Типиконом, что обусловило широкое и достаточно быстрое влияние на особенности сознания древнерусского человека. Здесь же развивается и идея Д.С. Лихачева о «трансплантации» византийской литературы, которая связывается со спецификой передачи и восприятия этих текстов как формы Церковного Предания.

Следующие четыре параграфа с внутренним делением на части в соответствии с рассматриваемыми произведениями, представляют собой опыт герменевтического прочтения переводных житий. Второй параграф (2.2.) — «Жития-мартирии: к типологии образа смиренного человека» содержит герменевтический анализ Житий Евстафия Плакиды и Дмитрия Солунского, а также целого ряда переводных житий-мартирий (вмц. Екатерины, Варвары, Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, Галактиона и Епистимии, и ряда других), в которых прослеживается тип поведения святого и тип сюжета.

Третий параграф (2.3.) - «"Подобные Богу". Образ смиренного человека в житиях преподобных» — посвящен трем житиям и трем образам

37 Живов В. М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов. М.: Гнозис, 1994. С. 11.

византийских святых, наиболее часто цитируемых в русских житиях преподобных - Житиям Антония Великого, Саввы Освященного и Марии Египетской.

Четвертый параграф (2.4.) - «"Божьи люди". Образ смирения в житиях юродивых» - обращен к двум классическим переводным житиям юродивых Симеона Эмесского и Андрея Юродивого, а также к оригинальному, названному преподобническим, но относимым в то же время к житиям блаженных - Житию Алексея человека Божия, находящегося на первом месте в своеобразном «рейтинге» распространенности на Руси житий, составленном О.В. Твороговым.

Наконец, пятый параграф (2.5.) - «"Правило веры и образ кротости...". Образ святителя Николая» - посвящен двум текстам, получившим также самое широкое распространение на Руси: это сочинение Симеона Метафраста «Жизнь и деяния святого отца нашего Николая» и анонимное житие «Слово иже во святых отца нашего Николы, о житьи его и о хожении его и погребении».

Все рассмотренные переводные жития значительно отличаются друг от друга по способу изложения, типу повествования и пр. Жития преподобных, составленные св. Кириллом Скифопольским или Афанасием Александрийским, а также житие Симеона Эмесского, составленное епископом Леонтием, и житие Марии Египетской отличаются строго выдержанной каноничностью, и при стилевом различии, все же обладают общей стилевой агиографической доминантой с ее риторичностью повествования, дидактизмом, необходимой агиографической топикой. Другой ряд житий, прежде всего мартирии, которые, естественно, анонимны, а также Житие Андрея Юродивого и Алексея человека Божия, отличаются легендарностью, остросюжетностью, известной беллетристичностью, восходящей к греческому роману, о чем неоднократно писали исследователи. Но анализ сюжетно-композиционной структуры, символики образов, визуальности и других форм в ценностном пространстве агиографического текста позволяет говорить о том, что при всем разнообразии форм, при всей беллетристичности повествования, сюжетной разветвленности, и т.д., мы не видим разрушения агиографического канона. В каждом случае имеем дело с жанром жития, и именно потому, что неразрушимым остаётся изображаемый образ святого. Везде изображен лик, а не лицо, икона, а не портрет. В соответствии с законами жанра, иконичен не только этот образ, но все пространство текста, все образы, присутствующие в нем.

Понимая, что любая классификация обедняет, сужает, усекает богатство содержания и произведения, и самого образа, мы все же проводим классификацию поведенческого типа святых, по которому можно типологизировать и образ смиренного человека.

Совершенно очевидно в рассматриваемых нами переводных житиях представлены два основных типа смиренного человека, полноценным воплощением которого является святой: кроткий смиренный и дерзновенный смиренный. Сразу оговоримся: в каждом образе святого мы встречаем и кротость и дерзновенность, выделяются эти типы по поведенческой доминанте. А тип поведения определяется все же в значительной мере личностными особенностями святого, что, в конечном итоге, и сказывается в типе образа смиренного человека — святого.

Образ Евстафия Плакиды явно определяется идеей кротости и кротким типом поведения, что обусловливается и библейским образцом его личного пути к спасению - он идет путем Иова Многострадального. Именно поэтому его смерть от мучителя сопоставима в большей степени с закланием жертвы, на которую в кротости своей отдает себя добровольно святой, нежели с подвигом более героического плана, свойственного дерзновенному типу святого, каковым является великомученик Дмитрий Солунский. Сюжет Евстафия выстраивается на последовательном принятии воли Божией, явленной в обстоятельствах, он не оказывает на обстоятельства активного влияния, ограничиваясь лишь молитвой, в которой мы видим борьбу, прежде всего, с самим собой. Он обретает свободу от привязанностей к земному (даже если это привязанность к своей семье) путем испытания его терпения, веры и надежды. Его мученичество несет характер кроткого принятия воли Божией.

Рисунок сюжета в житии Дмитрия Солунского иной. Здесь активный тип поведения, святой героичен, он жаждет подвига в защиту веры, в ее утверждение, и являет собой дерзновенность веры, которая делает его бесстрашным и свободным от всего земного. Нужно заметить, что именно дерзновенный тип поведения характеризует большинство житий-мартирий. Действительно, в большинстве своем святые внешне дерзки в отношении к мучителю (с точки зрения мучителя, конечно), потому что дерзновенны в вере и молитве к Богу. Они часто сами идут на мучение, объявляют себя христианами, чтобы принять это мучение во имя Христово. На эту особенность подвига уже не раз указывали исследователи, но и выводили ее как основную черту всех переводных житий, не намечая различий внутри одного и того же типа святости. Между тем, уже житие Евстафия Плакиды говорит нам и о другом типе поведения святого-мученика, что не изменяет при этом внешне того же образа (схемы) мучения: требования поклонения ложным богам, отказ святого поклониться и изменить Христу, и предание его мучениям и смерти. Можно утверждать, что в этой общей неотменяемой схеме, как это мы видели, возможны разные типы поведения и разные типы образов смирения.

Образы преподобных также содержат эти две доминанты поведенческого типа - кротости (в большей мере Савва Освященный) и

дерзновения (Антоний Великий), при всей одинаковости типа жития и типа подвига, здесь - монашеского.

Особняком стоит житие Марии Египетской, тип поведения которой можно охарактеризовать словом «покаяние». И тут трудно определить, чего же в нем больше — кротости или дерзновения.

При всем том, что образ святого Алексея человека Божия также не укладывается вполне и в эти выделенные типы поведения - кротости и дерзновенности, доминирует в нем кротость. Но все же не это качество определяет специфику сюжета, а тот особый характер подвига, те неповторимые нюансы его внутреннего человека, его внутреннего облика, который так полюбился на Руси. Он очень близок блаженным по степени самоотречения, по глубине той нищеты духа, которой он достиг. Его можно назвать самоотреченным, т.к. его путь весь выстраивается из этой цели - предания себя всего целиком без остатка, - своего ума, души, тела, — Богу.

Рассмотрение образов юродивых Симеона Эмесского и Андрея Юродивого, самых сложных с точки зрения выявления специфики поведенческого типа, позволило нам выделить их в отдельную группу, которую характеризует сочетание самоотреченности с дерзновенностью, выраженной в самой «взрывной» форме.

Образ святителя Николая дает нам образец подвига святительского в миру, для которого характерна активность, энергичность, деятельный характер поведения при максимальной самоотреченности. Таково служение пастыря. При этом образ святого Николая в метафрастовском житии отмечен и кротостью, которая выражается через концепт беззлобия.

Третья глава - «Идеал человека в русской агиографии XI -первой трети XVII века» - вся основана на материале собственно русской агиографии, построена по принципу хронологически-жанровому, с учетом тех изменений в способе познания=отражения, которые претерпевало на протяжении более чем шести веков сознание древнерусского книжника, что сказывается на поэтике изображения человека в житиях (см. концепцию литературных формаций и периодизацию, предложенную А.Н. Ужанковым38). Но главным в этой части работы является исследование процесса формирования образа идеального человека - святого, являющего собой историческую личность в идеальном ее воплощении и агиографическом выражении. Мы включаем в эту часть исследования не только агиографические тексты, но и «Слово о Законе и Благодати», «Память и похвалу князю русскому Владимиру»,

38 См.: Ужанков А.Н. О принципах построения истории русской литературы XI - первой трети XVIII в. м. : Б. и., 1996; Он же. О проблемах периодизации и специфике развития русской литературы XI -первой трети XVIII в. Калининград : Изд-во РГУ им. И. Канта, 2007; Он же. О специфике развития русской литературы XI - первой трети XVIII в.: Стадии и формации. М. : Языки славянской культуры, 2009; Он же. Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций. М. : Изд. Лит ин-та, 2011.

«Поучение» Владимира Мономаха, некоторые летописные статьи, посвященные князьям, впоследствии канонизированным. Параграф первый третьей главы (3.1.) — «Формирование идеального образа человека в древнерусской словесности (XI — XII вв.) — содержит два подпараграфа и выявляет на основе перечисленных произведений, относящихся к самому начальному этапу формирования русской словесности, идеальные образы русских князей, доминантой которых является смирение. И в образе Владимира Крестителя уже явлено главное условие смиренного поведения — принцип синергии — предания своей воли — воле Божьей. Но важно, что при этом раскрывается концепт свободы, как главный, характеризующий образ Владимира в «Слове о Законе и Благодати»: это не абстрактная свобода, а свобода во Христе, и деятельность князя — это уже сотворчество, являющее синергию воль человека и Творца. В «Памяти и похвале князю русскому Владимиру» автором сохраняется идея свободного выбора. Таким образом, «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона положило начало развитию русской словесности, выразив мировоззренческую, идеологическую, ценностную концепцию мира и человека, открыв самую суть и смысл русской истории, одновременно определив и развитие русской культуры как таковой, и изображение князя Владимира как первого образа равноапостольного князя — идеала человека в древнерусской литературе. Вслед за ним написанное произведение «Память и похвала князю русскому Владимиру» только развило этот образ по означенным координатам, ни в чем не изменив его идейно-ценностной направленности в сравнении с текстом митрополита Илариона.

В этой же главе герменевтически исследуется текст «Поучения» Владимира Мономаха (часть 3.1.2.), выявляются идеальные черты князя, доминанта этого образа, которая заключается в идее покаяния, черты смиренного поведения, которые находят разные формы выражения — и в активной деятельности, и в покаянном плаче, и в кротком смирении перед волей Божьей. Обнаруживается и особенность формы повествования, выражающей синергетичность как способ создания текста - это форма «поступка» и «исповеди-самоотчета»39, в котором довлеет слово синергийное, а не авторское. Рождаемый «Поучением» идеальный образ князя говорит о том, что в нем отнюдь не механически, а органично и иерархически соединены церковные добродетели: вера, покаяние, молитвенность, стремление жить по заповедям, - все, что включает в себя смирение перед волей Бога, - и так называемые светские добродетели, или идея княжеского — светского — служения с чертами, ему присущими: храбростью, доблестью, политической волей и мудростью

39 Бахтин АО/. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. С. 124.

государственного правителя, нацеленного на сохранение единства Русской Земли.

Принцип поведения Владимира Мономаха как идеального героя определяется, как и в житиях, свободным стремлением к уподоблению как соединению со своим Первообразом, что проявляется в поступках, в формах самой жизни - внутренней и внешней.

Второй параграф третьей главы (3.2.) «Княжеские жития: типология смиренного героя» - посвящен подробному герменевтическому анализу «Сказания о Борисе и Глебе» (3.2.1.) и ряду русских княжеских житий XI - XIV веков (3.2.2), среди которых особо выделяются образы св. Андрея Боголюбского, Василька Ростовского, Михаила Черниговского, Михаила Тверского, Александра Невского.

«Сказание о Борисе и Глебе» как один из наиболее репрезентативных текстов, являет особый тип святости страстотерпчества - «вольного мучения» в «подражание Христу»40, и та доминанта в их поведении, которую отмечает Г.П.Федотов, а вслед за ним В.Н. Топоров и многие другие,- позволяет говорить о смиренной кротости как главной идее этих образов. Мы наблюдаем этапы внутреннего выбора Бориса как процесс духовного восхождения от мира земного к миру Горнему. Логика, или «рисунок» поведения, определяется соотношением внешнего и внутреннего, видимого, изображаемого и невидимого, но раскрываемого словом. Характер (условно, «модель») поведения св. Бориса выглядит следующим образом: на внешнем - физическом - плане мы видим пассивность, отсутствие деятельности, видимый отказ от проявления силы: слезы, молитва, роспуск дружины, возвращение в Киев навстречу своей смерти. Вся активность, все основные «события» разворачиваются на внутреннем, духовном уровне и проявляются в движении мысли и чувства святого, в разрешении основного внутреннего конфликта, неизбежного для падшей природы человека - конфликта духа и плоти. Последовательность этапов духовного выбора святого Бориса, имеет, безусловно, главными ценностные основания. И выбор идет по линии - «дух»/«плоть». Житие святых Бориса и Глеба (в любом его варианте - «Сказании» или «Чтении») открывает для русской словесности особый тип конфликта, рождаемый смиренным типом «героя». Этот тип конфликта можно назвать парадоксальным: противоречие между добром и злом приобретает не форму противостояния, борьбы двух сторон, а имеет совершенно иной рисунок: это противостояние ненависти - любовью: любовь «гасит» в себе ненависть, преобразуя, или преображая, мир вокруг себя на ином, духовном уровне. Борис и Глеб являют собой идеальный, совершенный образец кротости как беззлобия и любви к врагам в уподобление Первообразу - Христу.

40 См.: Федотов Г.П. Указ соч.; Топоров ВН. Святость и святые в русской духовной культуре. В 2 т. М. : Школа: «Языки русской культуры», 1995. Т 1. Начало христианства на Руси.

Анализ ряда русских княжеских житий говорит о развитии страстотерпческого подвига, который назван был Г.П. Федотовым «национальным русским подвигом...»41. Этот тип кроткого поведения в страстотерпческом подвиге проявляется не только в повторении подобной ситуации убийства святого его ближними - родственниками или подданными (Повесть об убиении Андрея Боголюбского, летописный рассказ об убиении князя Игоря Ольговича киевлянами в 1147 г.), но и в житиях мучеников за веру (Повести о Михаиле Тверском, Повести о Васильке (Василии Константиновиче), убитом в Шеренском лесу, Повести о Михаиле Черниговском). Жития князей-мучеников периода татаро-монгольского нашествия несут в себе не только новые исторические реалии времени нашествия, предопределившие тип подвига мученичества за веру, но и одновременно уже сохраняют черты образа князя-страстотерпца, явленные в Борисоглебском цикле, что проявляется по-разному: в особенностях поведения, мотивировках поступков и некоторых чертах образов святых. Тип дерзновенного поведения практически не встречается в чистом виде, везде в житиях русских мучеников за веру присутствует кротость и идея страстотерпчества.

Иным по типу поведения является образ благоверного князя Александра Невского. Анализ текста показал, что смирение св. князя Александра в рассматриваемой «Повести о житии Александра Невского» носит активно-деятельный характер и проявлено в поступках, которые по внешнему их выражению нельзя назвать смиренными, но, с другой стороны, их невозможно назвать и дерзкими, основанными на гордыне. В образе св. Александра явлено дерзновение веры, основанное на любви — к Богу и Русской земле. Отмеченное Г.П. Федотовым преобладание «светского и воинского элемента», а также сам образ князя, лишенный аскетических черт, присущих другого типа житиям, в структуре агиографического текста не разрушает основных свойств поэтики образа святого — его иконичности, синергийности и провиденциальности сюжета, и — главное для нас — основного принципа организации образа смиренного человека: предания своей воли — воле Бога.

Практически в одно время с «Повестью о житии Александра Невского» появляется «Сказание об убиении в орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора». В нем тип поведения св. Михаила Черниговского и Феодора, в котором проявляется мужество, достоинство и бесстрашие, определяется дерзновенностью веры. Отметим, что существуют различия в способе проявления веры этим святым от проявления веры святыми в других, рассматриваемых нами житиях. Здесь практически мы не видим молитвы, не считая отпевания себя святыми перед убиением. Отсутствуют монологи, характерные для житий

41 Федотов Г.П. Указ.соч. С. 49.

страстотерпцев Бориса и Глеба, Михаила Тверского и др. Все построено на диалогах, в которых выражена позиция святого и других действующих лиц, приводятся цитаты из Священного Писания как основание поступков.

Образ еще одного святого князя-мученика - Михаила Тверского, представленный в его Житии, носящем полное название «Убиение благоверного и христолюбивого великого князя Михаила Ярославича, месяца ноября въ 22 день»

близок образам и страстотерпцев Бориса и Глеба, Андрея Боголюбского, мученика Василька Ростовского и благоверного князя Александра Невского. Мы видим здесь очень интересное соединение в области тематики - политической, исторической, и собственно агиографической, и в типе подвига - княжеского служения миру - отчизне, своему народу, страстотерпческого — как жертвы предательства и лукавства князя Юрия, племянника его, и мученического в защиту веры.

В целом жития благоверных князей - мучеников или воинов, дают не созерцательно-молитвенный, а активно-деятельный тип поведения. Формы выражения идеи смирения и смиренного поведения как такового зависят от типа служения: княжеское служение направлено в мир и к миру. Но соборность христианского мышления (сознания), которое и воплощает святой князь, соединяет неразрывно служение миру и Богу, отчизне земной и Отчизне Небесной. Это характеризует и мученический и воинский подвиг князей.

Следующий, третий параграф (3.3.) - Образ смиренного человека в монашеских житиях XI - XVI обращен к русским житиям преподобных святых, также особо чтимых и наиболее распространенных. В первом подразделе (3.3.1) рассматривается развитие идеи смирения и варианты типов смиренного поведения на материале «Киево-Печерского патерика».

Первый по времени составления и основной по объему и количеству описанных преподобных святых агиографический памятник Киевского периода, Киево-Печерский патерик, свидетельствовал о глубоком проникновении в жизнь русского монашества традиции монашеской жизни «двух потоков»: «аскетико-героического» и «смиренно-послушного, социально-каритативного»42. Это определяет и формирование типов смиренного поведения, источником которых является (по доминанте) или чрезвычайность аскезы и самоотречение в духе суровой любви (Марк Гробокопатель, Иоанн "Многотерпеливый", затворники), или смиренная кротость милующей, все покрывающей любви (сам Феодосий, Агапит -"безмездный" врач, Алимпий (Алипий) иконописец). Рассмотрение образов святых Киево-Печерского патерика говорит о разности их подвигов, несходстве их обликов, «характеров», личностных свойств, в конце концов - просто биографий, происхождения, выбора типа подвига -

42 Федотов Г.П. Указ. соч. С. 76-77.

при единстве в главном - вере, любви, смирении как основной черте поведения, пре-дсш-ности воле Божией.

Центральными для герменевтического изучения стали жития преподобных Феодосия Печерского и Сергия Радонежского, которым посвящены отдельные подразделы (3.3.2 и 3.3.3).

Главная черта Феодосия, и личностная, и характеризующая особенности его подвига, — смирение, причем, именно кроткое смирение. На протяжении всего текста наиболее частотными в характеристике, приводимой Нестором, являются слова - «блаженный» (это постоянный эпитет, что говорит о достигнутом святым блаженства — т.е. святости), затем «смирение», «послушание», «кротость», «покорность», «простота», «труд» (и все синонимы, связанные с отношением Феодосия к труду).

Подробность жизнеописания, «живой» — жизненный — материал заполняет и переполняет страницы Жития Феодосия, что дает возможность увидеть те нюансы пути святого, те жизненные реалии и личностные его особенности, которые воплотились в особый характер святости, сказавшийся затем на формировании русского типа положительного героя — смиренного человека. Образ преподобного Феодосия предстает цельным, противоречия, которые внешне выглядят как обычные конфликты (с матерью, или с князем Святославом, или с иноками монастыря), являются для преподобного Феодосия не личностными, или «душевными», а духовными. В них святой являет в своем поведении именно волю Божью, а не свою собственную, и разрешаются они на духовном плане, восстанавливая целостность мира, преображенного Благодатью.

Житие Феодосия стало еще одним образцом подвига смирения, вслед за Житием Бориса и Глеба, но с иным типом подвига, иным характером и рисунком сюжета, иной линией поведения при единстве общего универсального принципа организации образа смиренного человека, что говорит о таком качестве смирения, как свобода. Те акценты его поведенческого типа, которые выделены ранее исследователями -подвижничество и труженичество, позволяют определить тип смиренного поведения преподобного Феодосия как подвижнический и труднический.

Параграф третий (3.3.3) - «Концепт «тишины» в Житии преподобного Сергия Радонежского - посвящен исследованию поэтики образа преп. Сергия, а именно проявлению концепта «тишины» как главного в характеристике образа святого. Исследователи, конечно, замечали это свойство образа преп. Сергия - его тихость, но не рассматривали подробно с точки зрения связи этой категории с содержанием образа святого. Мы, анализируя текст в его последовательности, наблюдали, как Епифаний-агиограф вводит читателя в пространство тишины его образа, которое выражает состояние духовного мира.

Проведенное нами толкование одного из самых важных житий древнерусской агиографии, в ходе которого мы выявляли наполнение концепта тишины и формы его выражения, позволяет сделать вывод об определяющем значении этого концепта в характеристике образа преп. Сергия и приблизиться к пониманию смысла его подвига как творческого служения Богу-Троице. Это творчество в Духе называется аскетикой, приводящей человека к той глубине смирения, в которой открывается и полнота любви, и истинная красота, и свобода, и гармония души, тот внутренний мир, который и определяется духовным понятием тишины.

Следующий, посвященный преподобным святым, раздел (3.3.4.) -«Смиренные старгрг "Северной Фиваиды"» - говорит о развитии русской святости, особенности который открыл еще Г.П. Федотов. Они и стали основанием для изучения ряда житий преподобных т.наз. «Северной Фиваиды» - т.е. последователей подвижничества преподобного Сергия Радонежского - святых Кирилла Белозерского, Сергея Обнорского, Сергея Нуромского, Дионисия Глушицкого и др.

Рассмотренные образы святых этой северно-русской Сергиевой плеяды являют собой разные варианты духовного вектора, заданного преп. Сергием, и, соответственно, обнаруживают свои акценты в типе поведения: кротость и созерцательность одних (Кирилла Белозерского, Павла Обнорского), активно-деятельностный характер других (Дионисия Глушицкого, Александра Куштского), что связано не с типом святости, а с личностными особенностями святых.

Обратим также внимание на особенности, свойственные для агиографии начала XVI в. (а именно к этому периоду относятся большей частью эти жития), заключающиеся в характере повествования, исполненного конкретно-исторических деталей, а также - в наличии портретного описания, чего в более ранних житиях мы не встречаем. И заметим, что ни одна из этих особенностей (даже биографизм повествования и психологизация), не оказывает принципиального влияния на содержание образа святого, на тип его поведения, напротив, способствуют проявлению личностных свойств святого, характерности его духовного, и отчасти душевного, облика.

Завершает третью главу и все исследование четвертый параграф (З.З.4.), в котором рассматриваются образы святых жен XVI - первой трети XVII в. - «Повесть о Петре и Февронии Муромских» и «Повесть об Ульянии Осоръиной», - с точки зрения процессов так называемого «обмирщения», и конкретно - проблемы соотношения агиографического канона и форм его выражения. Анализ текста позволяет утверждать, что происходит не трансформация, или «обмирщение», или тем более не расцерковление, а встреча жанрового канона с новыми формами повествования благодаря включенности этих текстов в контекст вечно Живого Предания.

Итак, проведенный герменевтический анализ памятников русской агиографии также говорит о двух основных типах образа смиренного человека: кротком и дерзновенном, каждый из которых может быть в свою очередь в равной мере либо пассивным, внешне недеятельным (при внутреннем сильном движении, как это мы видим в образа Бориса и Глеба), либо активным и внешне деятельным, что не исключает внутренней напряженной жизни.

Многое - но не все - определяется типом подвига. Кроткий тип поведения, восходящий к Образу кроткого Христа - Агнца, отдаваемого на заклание, сопровождает страстотерпцев. (Образы князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, убиенного киевлянами князя Игоря Ольговича, благоверного князя Андрея Боголюбского, черты страстотерпца несет в себе и образ св. князя Михаила Тверского). Дерзновенность как тип поведения отличает образы русских князей-мучеников — Василька Ростовского, Михаила Черниговского, и др. Деятельная активность естественна для типа княжеского подвига, подобно св. князю Александру Невскому. Тип монашеского жития дает нам образы смиренной кротости (доминантное качество в образах преп. Феодосия Печерского, Сергия Радонежского, Кирилла Белозерского, Павла Обнорского и др.) и одновременно внешне активно-деятельный тип поведения в ряде житий, связанных не столько со строительством монастырей, (т.к. на Руси почти все святые монахи создавали обители), сколько с характерными чертами личности святого (например, преп. Дионисия Глушицкого, Александра Куштского и др.). Кроткое смирение - черта женских образов святых, раскрываемых через концепт «помощницы» и т.д.

Но и эта градация также слишком универсальна и схематична и не раскрывает всей глубины индивидуальных отличий в смиренных образах святых. Тут на помощь приходят концепты, или ценностные категории, выражающие особенности духовно-душевного типа личности святого и одновременно характерную черту его внутреннего облика и духовного склада.

Категория смирения в агиографическом контексте в целом, и ценностном пространстве образа святого обладает своей концептосферой, в которую входят на условиях взаимосвязи и взаимозависимости основные ценностные понятия: свободы — любви — терпения — кротости — тишины -покаяния — плача (слез) — умиления — радости, и др., выражающих духовное состояние человека в душевно-эмоциональных переживаниях, что проявляется на стилевом уровне, в типе повествования, в передаваемых агиографом внутренних и внешних монологах святого. Так, с категорией тишины связан образ преп. Сергия, и она является основной в характеристике его духовного облика и идеи служения Троице. Концепт умиления является главным при характеристике внутреннего облика преп.

Кирилла Белозерского. С концептами плача и одновременно радости связаны образы Бориса и Глеба, и т.д.

Важнейшее значение для выявления поэтики образа святого имеет агиографический канон, который заключается в самом факте святости, явленном в лике святого и в исполнении им христианских заповедей. Образ святого в житии, подобно образу святого в иконе, подчинен поэтике иконичности вне зависимости от времени создания жития. Подобно иконе, житие обладает схемой, которая выражается в сюжетно-композиционных формах, целом ряде устойчивых и повторяющихся в житиях топосов, которые при этом могут отличаться - и, как правило, отличаются - такими содержательными нюансами, которые указывают на конкретного святого, а не абстрактно-мученика или абстрактно-преподобного и т.д.

Поэтика композиции житий определяется именно смиренным типом и агиографа как писательского типа, и святого, как смиренного человека. Дистанция «предстояния» и ощущение собственного несовершенства агиографа рождает вступления с формулами смирения. Образ святого раскрывается по принципу обратной перспективы, «сверху», от той точки святости, которая уже явлена в его лике. Отношения смиренного человека к миру и с миром дают нам особый тип конфликта, в котором мир обретает гармонию в результате смиренного типа поведения святого. Поэтому и категория смирения со временем обретает смысл не только «меры», но и «мира» как умирения, утишения, гармонизации.

При неизменности канона, литературные формы, в которые облекается житие святого, меняются в соответствии с историко-литературным процессом. Анализ житий в хронологическом плане показал, что формальные изменения, которые претерпевают агиографические тексты (ведь очевидна разница в формах изображения святого в житиях одного типа, но разных веков, например, см.: стиль житий преп. Феодосия Печерского, преп. Сергия Радонежского) вполне объяснимы принадлежностью жития особому типу писательского сознания, которые выявил в своем исследовании А.Н. Ужанков . И символизм мышления писателя XI - XIII веков проявлен в характере символики житий этого периода и внешней статичности образов при внутреннем духовном гармоничном движении в вечности, которое только и можно выразить символически. В XIV - XV вв. жития, созданные преп. Епифанием Премудрым и Пахомием Логофетом в период второго южнославянского влияния, проникновения на Русь исихазма, отмечены особым типом созерцательности, выражаемой в стиле плетения словес, который имеет характеристики внешние «экспрессивно-эмоционального стиля» (Д.С. Лихачев), но направленного не на украшательство и абстрактизацию образов, а на открытие духовного содержания святости,

43 Ужанков А.Н. Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций. С. 242.

что отвечает именованию литературной формации как синергетической, и типу писательского мышления как идеалистического, когда «мир познается «умом» - «очами духовными» через Божественную благодать -веру»44 . В XVI - первой трети XVII в. наблюдаются изменения в агиографическом стиле, что неоднократно отмечали исследователи. Эти изменения заключаются в «повышенном интересе к биографиям», в «самостоятельном интересе к жизни исторического лица», в «развитии повествовательности» и т.д.45. Однако заметим, что исследователи связывали эти процессы в основном с социально-историческими причинами. Между тем, именно неизменность житийного канона и в этот период при изменениях в стиле повествования и образной системе, свидетельствует о причинах изменений в типе творчества, которые кроются в рационализации способа познания и все большей прагматизации типа писательского сознания, как и мышления древнерусского человека того времени, относимого А.Н. Ужанковым к эпохе антропоцентризма46.

Выводы диссертационного исследования в самом кратком, общем виде, заключаются в следующем (при осознании всей меры условности и предварительности этой представленной ниже классификации типов смиренного человека):

Универсальность модели образа смиренного человека основана на принципе синергии - взаимодействия воль — человека и Творца. Эта модель обусловливает свободу форм выражения смиренного типа поведения и разность этих форм.

Мы выделяем два основных типа смиренного поведения {по доминанте)- кроткого и дерзновенного. Кротость выражает в качестве основной идею беззлобия, дерзновенность — идею крепкой, непоколебимой и радостно-уверенной веры. Но и то и другое не исключает друг друга и исходит из любви.

На другом уровне, связанном с сочетанием личностных особенностей человека и внешних обстоятельств, мы видим также две основных поведенческих формы: 1. внешне пассивного, созерцательно-молитвенного (при внутренней активности) поведения, когда внешнее зло, казалось бы, торжествует, но в результате проигрывает, побежденное кроткой любовью (Алексей человек Божий, Евстафий Плакида, св. Борис и Глеб, св. Михаил Черниговский и др.). 2. Внешне активного, деятельностного поведения (также не исключающего, а предполагающего внутреннюю активность человека), часто с проявлением внешней силы, но при этом всегда - смиренного (Дмитрий Солунский,

44 Там же.

45 Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси... С. 98.

46 Ужанков А.Н. Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций. С. 510.

Владимир Креститель, Александр Невский, Владимир Мономах, преп. Сергий второй половины своей жизни, Дионисий Глушицкий, и др.)

Каждый тип образа смиренного человека обладает своим ценностно-смысловым пространством, выражающемся в системе ценностных категорий, или концептосфере, концентрирующейся вокруг главного концепта — ценностно-духовной доминанты личности — кротости, или умиления, радости, или тишины, покаяния, плача или благодарения, и т.д.

Поэтика образа смиренного человека включает в себя две составляющие:

1. Константные черты, выражающиеся в каноничности, иконичности, синергийности и провиденциальности сюжета

2. Переменные черты, выражающиеся в типе повествования, особенностях стиля, образных средствах, присущих литературной эпохе.

И все же смиренного человека невозможно заключить в схему при всем схематизме агиографического канона, и это связано с законом свободы, выражающемся в свободе от действия страстей и принадлежности человека к Истине. В образах святых мы и видим свободу проявления их личностных свойств, того «человеческого», которое находит свое выражение в «универсальном», что дает нам разные типы смиренного поведения.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

Монографии:

1. Дорофеева Л.Г. Человек смиренный в агиографии Древней Руси XI -первой трети XVII века. Монография. Калининград : ООО «Аксиос», 2013. 436 с. (27,25 п.л.)

2. Дорофеева Л.Г. Образ человека в переводной агиографии XI - XV вв. : опыт герменевтического прочтения. Калининград : ООО «Аксиос», 2013. 194 с. (12 п.л.)

Коллективные монографии:

3. Дорофеева Л.Г., Жилина Н.П., Павляк О.Н. Творчество A.C. Пушкина: христианский аспект прочтения / коллективная монография. Калининград : Изд-во РГУ им. И. Канта, 2005. 143 с. (3,0 п.л.)

4. Дорофеева Л.Г. Путь в Живое предание. Роль иконы в книге В. Солоухина «Черные доски» // Теория Традиции: христианство и русская словесность / коллективная монография. Ижевск: Изд-во «Удмуртский университет», 2009. С. 324 -332. (0,7 п.л.)

Статьи, опубликованные в журналах, входящих в перечень рецензируемых научных журналов и изданий:

5. Дорофеева Л.Г. Всероссийская научная конференция «Духовный потенциал русской классической литературы» // Вестник РГУ им. И. Канта. Калининград, 2007, № 6. С. 113-115. (0,4 п.л.)

6. Дорофеева Л.Г. Лики и лица (о книге В. Солоухина «Черные доски») // Вестник Российского государственного университета им. Имманула Канта. Вып. 8 : сер. Филологические науки. Калининград : Изд-во РГУ им. И. Канта, 2009. С. 83-86. (0,4 п.л.)

7. Дорофеева Л.Г. Роман А.И. Солженицына «В круге первом» в контексте Священного Предания. Тезисы доклада. // Русская литература, 2009, № 4, С. 185. (0,3 п.л.)

8. Дорофеева Л.Г. «Поучение» Владимира Мономаха как исповедь-самоотчет: к проблеме интерпретации // Вестник Российского государственного университета им. Имманула Канта. Вып. 8 : сер. Филологические науки. Калининград : Изд-во РГУ им. И. Канта, 2010. С. 97-101.(0,4 п.л.)

9. Дорофеева Л.Г. К вопросу о роли переводных текстов в литературе Древней Руси. Журнал лингвистики и литературоведения. Studia Slavica Savarensia (Венгрия) №1-2, 2011. С. 93-98. (0,5 п.л.)

10 Дорофеева Л.Г. Мотив покаяния и сюжетные особенности «Автобиографии» Владимира Мономаха // Вестник БФУ им. И. Канта. Калининград : Изд-во РГУ им. И Канта, 2011. С. 128-132. (0,4 п.л.)

11. Дорофеева Л.Г. Генезис типа смиренного человека в повести Ф. Абрамов «Деревянные кони»: новозаветная традиция II Евангельский текст в Русской литературе XVIII - XX вв: цитата, реминисценция. Мотив, сюжет, жанр: сборник науч.трудов. вып. 6, Петрозаводск, СПб, 2011. С. 353-363. (1,0 п.л.)

12.Дорофеева Л.Г Образ Святополка в «Сказании о Борисе и Глебе»: предопределение или свобода выбора? // Вестник БФУ им. И. Канта. Калининград : Изд-во РГУ им. И Канта, 2012. С. 108-111. (0,5 п.л.)

13. Дорофеева Л.Г. Образ смиренного человека в Житии Феодосия Печерского: к проблеме поэтики жития // Научное мнение: научный журнал / Санкт-Петербургский консорциум. СПб., 2013. № 5. С. 2225. (0,5 п.л.)

14 .Дорофеева Л. Г. Визуальность в Житии Алексея, человека Божия // Знание. Понимание. Умение. 2013. № 2. С. 200-205. (0,7 п.л.)

15.Дорофеева Л.Г. «Ангел во плоти». Образ святой в Житии преподобной Марии Египетской: к проблеме понимания // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов : Грамота, 2013. № 5 (23) : в 2-х ч. Ч 1. С. 58-61. (0,5 п.л.)

Учебные и методические пособия

16. Дорофеева Л.Г. (в соавт). Практические занятия по русской литературе классического периода / сост. Л.Г. Дорофеева, Н.П. Жилина, О.Н. Павляк, Л.В. Рубцова. Калининград : Изд-во КГУ, 2003. Раздел 1. С. 6-20. (1,0 п.л.) 17 .Дорофеева Л.Г. (в соавт.) История русской литературы классического периода : Учебно-методическое пособие / сост. Л.Г. Дорофеева, Н.П. Жилина, О.Н. Павляк, Л.В. Рубцова. Калининград : Изд-во РГУ им. И. Канта, 2006. Раздел 1. С. 7-22. (1,0 п.л.)

18. Дорофеева Л.Г. ( в соавт.) Живое слово : Методическое пособие для учителя (Русская словесность. 5-6 классы) / Коллектив авторов / под общей ред. Дорофеевой Л.Г. Калининград.: Изд-во «НЭТ», 2007. 350 с. (7,0 п.л.)

19. Дорофеева Л.Г. Живое слово : Хрестоматия по курсу регионального компонента : Русская словесность. 5-6 классы / сост. Л.Г. Дорофеева. Калининград : ООО «Новые электронные технологии», 2007. 418 е., ил. (25 п.л.)

Статьи в других изданиях

20. Дорофеева Л.Г. Православие и русская литература // Святые Кирилл и Мефодий и современная культура : Сборник / Рус. Православ. Церковь. КГУ. Калининград : изд.-полигр. об-ние, 1996. Вып. 1. С. 15-18.(0,3 п.л.)

21 .Дорофеева Л.Г Воля в аксиологическом пространстве «Слова о полку Игореве» (к проблеме традиции-предания) // Кирилл и Мефодий: духовное наследие : Материалы Международной научной конференции. Калининград : Изд-во КГУ, 2000. С. 18-25. (0,75 п.л.)

22.Дорофеева Л.Г. Воля в сюжетной судьбе героя в повести A.C. Пушкина «Капитанская дочка»: К проблеме традиции // Кирилл и Мефодий: духовное наследие : материалы Международной научной конференции. Калининград : Изд-во КГУ, 2001. С. 42-50. (1,0 п.л.)

23. Дорофеева Л.Г. Копы сова М. Функции Священного Предания в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» // Кирилл и Мефодий: Духовное наследие : материалы Международной научной конференции. Калининград : Изд-во КГУ, 2002. С. 25-38. (в соавт.) (0,5 п.л.)

24.Дорофеева Л.Г. Современная агиография: постановка проблемы // Кирилл и Мефодий: Духовное наследие : материалы Международной конференции. Калининград : Изд-во КГУ, 2004. С. 39-55. (1,0 п.л.)

25. Дорофеева Л.Г. Проблема бунта и смирения в «Капитанской дочке» А. С. Пушкина // Война и мир в русской словесности, истории и культуре : материалы Международной научной конференции. Калининград : Изд-во РГУ им. Канта, 2005. С.43-63. (1,0 п.л.)

26.Дорофеева Л.Г. «Повесть о Петре и Февронии Муромских» в контексте Священного Предания // Кирилл и Мефодий : духовное наследие : Материалы Международной научной конференции. Калининград : Изд-во РГУ им. И. Канта, 2005. С. 33-51. (1,2 п.л.)

27.Дорофеева Л.Г. Христианские символы в антихристианском мире (роман А.И. Солженицина «В круге первом») // Образы России в отечественной и мировой словесности, истории и культуре : Материалы Международной научной конференции. Калининград : Изд-во РГУ им. Канта, 2006. С. 101-116. (1,0 п.л.)

28.Дорофеева Л.Г., Кукса И.Ю. Международная научная конференция «Война и мир в русской словесности, истории и культуре»: региональный и общероссийский аспекты (Калининрад 12-14 мая 2005). Статья, рецензия // Вестник Российского гуманитарного научного фонда, 2006, № 1. С. 220-229. (0,75 п.л.)

29.Дорофеева Л.Г. Идея спасения и воля героя в «Слове о полку Игореве» и «Капитанской дочке» А. С. Пушкина: к проблеме традиции-предания // Евангельский текст в русской литературе XVIII - XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр : Сборник научных трудов. Вып. 5 / отв. Ред. В.Н. Захаров. Петрозаводск : ПетрГУ, 2008. С. 226-245. (1,0 п.л.)

30. Дорофеева Л.Г. Повесть Ф. Абрамова «Деревянные кони» в контексте статьи И. Ильина «Основы христианской культуры» // Аксиологические категории национальной культурной традиции в русской словесности : Материалы Международного научного семинара. Калининград : Изд-во РГУ им. И. Канта, 2008. С. 108-114. (0,7 п.л.)

31. Дорофеева Л.Г. Пасхальность как основа русской литературы // Эпоха. Текст. Контекст. Калиниград : Изд-во РГУ им. И. Канта, 2007. С. 26-33. (0,5 п.л.)

32. Дорофеева Л.Г. Плоть к Дух в романе А. Солженицына «В круге первом». Антропологический аспект // Феномен русской духовности: словесность, история, культура : Материалы Междунар. науч. конф. Калининград : Изд-во РГУ им. И. Канта, 2007. С. 131-146. (1,25 п.л.)

33. Дорофеева Л.Г. «И врата ада не одолеют ее»: церковь в романе А.И. Солженицына «В круге первом» // Вестник литературного института им. A.M. Горького. М. : Изд-во Литературного института им. A.M. Горького, № 1, 2007. С. 145-153. (1,0 п.л.)

34. Дорофеева Л.Г. Образ Церкви в духовном пространстве романа А.И. Солженицына «В круге первом» // Духовный потенциал русской классической литературы : сб.науч.тр. / Моск.гос.обл.ун-т. М. : Русскш м1р, 2007. С. 562-581. (1,5 п.л.)

35. Дорофеева Л.Г. Слово и ценностные ориентиры ребенка: опыт интеграции духовно-нравственного содержание в экспериментальном курсе «Живое слово» // Духовно-нравственное воспитание на материале русской словесности. Материалы Первых Международных образовательных Кирилло-Мефодиевских чтений. Калининград : изд-во НЭТ, 2008. С. 3-10. (0,5 п.л.)

3 6. Дорофеева Л.Г. Ценностное пространство древнерусской словесности // Духовно-нравственное воспитание на материале русской словесности. Материалы Первых Международных образовательных Кирилло-Мефодиевских чтений. Калининград : изд-во НЭТ, 2008. С. 99-105. (0,5 п.л.)

37. Дорофеева Л.Г. Сюжеты испытания и искушения в прозе Н. Гарина-Михайловского: проблемы ценностного выбора // Духовно-нравственное воспитание на материале русской словесности. Материалы Первых Международных образовательных Кирилло-Мефодиевских чтений. Калининград: изд-во НЭТ, 2008. С.156-163. (0,5 п.л.)

38. Дорофеева Л.Г. Идея любви и смирения как жанровая доминанта рождественских рассказов (В. Никифоров-Волгин «Серебряная метель» // Духовно-нравственное воспитание на материале русской словесности. Материалы Первых Международных образовательных Кирилло-Мефодиевских чтений. Калининград : изд-во НЭТ, 2008. С. 164-171. (0,5 п.л.)

39. Дорофеева Л.Г., Белоусова Е.В. Татаро-монгольское нашествие и его осмысление в древнерусской литературе // Духовно-нравственное воспитание на материале русской словесности. Материалы Первых Международных образовательных Кирилло-Мефодиевских чтений. Калининград: изд-во НЭТ, 2008. С. 106-115. ( в соавт.) (0,5 п.л.)

40. Дорофеева Л.Г. Идея спасения и категория святости в «Повести об Ульяне Осорьиной» // Национальная духовная традиция в русской литературной классике XIX - XX вв. / Сборник научных трудов. Калининград : ООО «НЭТ», 2008. С. 3-11. (0,75 п.л.)

41. Дорофеева Л.Г. Духовная природа народного типа героя: образ Милентьевны в рассказе Ф. Абрамова «Деревянные кони» // Национальная духовная традиция в русской литературной классике XIX - XX вв. / Сборник научных трудов. Калининград : ООО «НЭТ», 2008. С. 197-206. (1,0 п.л.)

42. Дорофеева Л.Г. Идея смирения в «Повести об Ульянии Осорьиной» // Духовные начала русского искусства и просвещения : Материалы VIII Международной научной конференции «Духовные начала русского искусства и просвещения» («Никитские чтения»). Великий Новгород. : НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2008. С. 119-123. (0,5 п.л.)

43. Дорофеева Л.Г. Формы житийного канона в современной агиографической литературе // Вестник литературного института им. A.M. Горького. М. : Изд-во Литературного института им. A.M. Горького, № 1, 2008. С. 135-144. (0,7 п.л.)

44. Дорофеева Л.Г. Идея смирения в повестях XVI - начала XVII веков: к вопросу о каноне и свободе формы // Аксиоанализ как метод исследования художественного произведения. Материалы Международного научного семинара. Калининград, май, 2009. -Калининград: изд-во РГУ им. Канта, 2009. С. 60-70 (1,0 п.л.).

45 .Дорофеева Л.Г. Священное Предание: к проблеме изучения традиции в русской литературе. // Аксиоанализ как метод исследования художественного произведения. Материалы Международного научного семинара. Калининград, май, 2009. -Калининград: изд-во РГУ им. Канта, 2009. С. 4-12. (0,75 п.л.)

46.Дорофеева Л.Г. Подвиг смирения: жанровый канон в «Повести об Ульянии Осорьиной» // Вестник литературного института им. A.M. Горького. М. : Изд-во Литературного института им. A.M. Горького, № 1, 2009. С. 5-18. (1,0 п.л.)

47. Дорофеева Л.Г. Образ смиренного человека в романе И.С.Шмелева "Лето Господне" // И.С.Шмелев и писатели литературного зарубежья. XVIII Крымские международные Шмелевские чтения : Сборник научных статей Международной конференции 17-20 сентября 2009. Алушта : Антиква, 2011. С. 125-136. (1,0 п.л.)

48 .Дорофеева Л.Г. Функция цитаты в «Поучении» Владимира Мономаха // Духовные начала русского искусства и просвещения : Материалы X Международной научной конференции «Духовные начала русского искусства и просвещения» («Никитские чтения»). Великий Новгород. : НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2010. С. 41-44. (0,4 п.л.)

49 .Дорофеева Л.Г. Особенности жанровой формы «Поучения» Владимира Мономаха // Вестник литературного института им. A.M. Горького. М. : Изд-во Литературного института им. A.M. Горького, 2010, № 2. С. 19-24. (0,5 п.л.)

50.Дорофеева Л.Г. Трафарет или модель: к проблеме изучения житийного канона // Модели в современной науке: единство и многообразие. Сб. науч. трудов. Калининград : Изд-во РГУ им. И. Канта, 2010. С. 298-302. (0,4 п.л.)

51. Дорофеева Л.Г. «Черные доски» В. Солоухина в контексте Священного предания: к проблеме интерпретации // Русский литературоведческий альманах : Сборник статей к юбилею В.Н. Аношкиной (Касаткиной). Выпуск второй. М. : МГОУ, 2011. С. 321— 328. (0,5 п.л.)

52 .Дорофеева Л.Г. Образ смиренного человека в «Поучении Владимира Мономаха» //Андрей Рублев и мир русской культуры: к 650-летию со дня рождения : Материалы международной научной конференции Клайпеда-Вильнюс 17-22 октября 2010. г. Калининград : ООО «Аксиос», 2011. С. 184-214. (2 п.л.)

53. Дорофеева Л.Г. Образ смиренного человека в «Житии Алексея человека Божия» // Вестник литературного института им. A.M. Горького. М. : Изд-во Литературного института им. A.M. Горького, №2, 2011.С. 52-73.(2,0 п.л.)

54.Дорофеева Л.Г. Выбор Бориса в «Сказании о Борисе и Глебе» // Вестник литературного института им. A.M. Горького. М. : Изд-во Литературного института им. A.M. Горького, № 2, 2011. С. 78-103. (2,4 п.л.)

55.Дорофеева Л.Г. Категория смирения как доминанта идеального образа человека в литературе Древней Руси // Духовные начала русского искусства и просвещения : Материалы XI Международной научной конференции «Духовные начала русского искусства и просвещения» («Никитские чтения»). Великий Новгород. : НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2011. С. 34-39. (0,5 п.л.)

56.. Дорофеева Л.Г., Юрявичиене Л. Андрей Рублев и мир русской культуры. Рецензия И Слово. Ру: Балтийский акцент 2011, №1-2. Калининград: Изд-во БФУ им. И. Канта, 2011. С. 233-238. (в соавт.) (0,4 п.л.) .

Дорофеева Людмила Григорьевна

ОБРАЗ СМИРЕННОГО ЧЕЛОВЕКА В ДРЕВНЕРУССКОЙ АГИОГРАФИИ XI—XVII ВЕКА

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Подписано в печать 11.07.2013 г. Формат 60x90 '/i6. Усл. печ. л. 2,5 Тираж 150 экз. Заказ 101

Отпечатано отделом компьютерной верстки и полиграфии Издательства Балтийского федерального университета им. И. Канта 236041, г. Калининград, ул. А. Невского, 14