автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Образы времени и пространства в поэтическом сборнике Иосифа Бродского "Остановка в пустыне"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Образы времени и пространства в поэтическом сборнике Иосифа Бродского "Остановка в пустыне""

На правахрукописи

Халимбекова Марьям Сайпутдиновна

Образы времени и пространства в поэтическом сборнике Иосифа Бродского «Остановка в пустыне»

Специальность 10. 01.01. - «Русская литература».

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Махачкала - 2004

Работа выполнена в Дагестанском государственном университете на кафедре русской литературы

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Мазанаев Ш. Л.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Ханмурзаев К.Г.; доктор филологических наук, профессор Кадимов Р.Г.

Ведущая организация:

Институт ЯЛИ Дагестанского научного центра РАН им. Г. Цадасы.

/У >, 2004 года в Ж.

,оо

Зашита диссертации состоится <:<^ 7 » ^(.//¿^'ГК!^1'^ 2004 года в / 7 часов на заседании Диссертационного совета К. 212.053.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата филологических наук в Дагестанском государственном университете по адресу: Республика Дагестан, г. Махачкала, ул. М. Гаджиева, 37, ауд. 42.

С диссертацией 'можно о шакомиться в Научной библиотеке Дагестанского государственного университета.

Ав гореферат разослан

з » етш,

т

2004 года.

«

Ученый секретарь Диссертационного совета, кандидат филологических наук

О. Н. Ширванова

Общая характеристика работы

Актуальность исследования обусловлена весомым вкладом Иосифа Бродского в литературу 60-70-х годов, а также современную российскую и мировую культуру. Акцентирование же пространственно-временного аспекта в настоящей диссертации - следствие его определяющего значения для произведений данного и других авторов.

Время и пространство характеризуются тем, что включают отдельное произведение поэта в культурологический контекст всего его литературного наследия, а также творчества иных художников. В то же время интерес филологических наук и различных видов искусства к вышеназванным категориям неуклонно растет. Таким образом, отношения пространства и времени остаются объектом постоянного изучения.

Объект и предмет исследования. Объектом нашего исследования является первый поэтический сборник Иосифа Бродского «Остановка в пустыне» как источник почти всех основных лейтмотивов в его творчестве. Нами анализируются стихотворения и поэмы сборника («Исаак и Авраам», «Горбунов и Горчаков»), входящие в состав циклов «Холмы», «Anno Domini», «Фонтан», «Остановка в пустыне».

Предмет исследования - изучение образов времени и пространства в поэтическом сборнике Иосифа Бродского «Остановка в пустыне».

Цели и задачи. Целью данной диссертации является создание целостного представления об основных образах времени и пространства в первом поэтическом сборнике Иосифа Бродского. Достижение этой цели возможно при решении следующих задач:

определить главный критерий для классификации образов времени и пространства;

доказать актуальность их противопоставления по принципу «динамика - статика»;

выявить своеобразие динамичных и статичных типов времени и пространства;

проанализировать их причинно-следственные связи; охарактеризовать отношения категорий времени и пространства; проследит» закономерности их использования поэтом; установить особенности авторского понимания и реализации данных категорий;

описать идейно-тематическую и художественную оригинальность лирики Бродского.

Изученность темы. С М.М. Бахтина начинается отсчет в последовательном анализе категорий времени и ттрог.трянгли! | .щ ■у^туу^у^м^^.пмм. Начало же серьезному анализу творчества И. Бродскс rtf Ш1айля, Л. Ло-

БИБЛНОТЕКА С. Петер«/ ОЭ 300'

сева, Ю. Лотмана, что было продолжено и развито такими учеными, как В. Полухина, А. Ранчин, Ы. Стрижевская, Е. Келебай, М. Крепе и другие.

Пространственно-временной аспект поэтики Бродского не стал объектом специального монографического исследования, поэтому мы располагаем лишь отдельными статьями и главами из работ по интересующей нас теме. Имеющиеся труды не содержат достаточно всестороннего анализа образов времени и пространства. Также отсутствует соответствующая классификация как следствие неопределенности глубинного принципа противопоставления времени и пространства. Не обозначаются особенности их функционирования и закономерности их использования поэтом. Таким образом, имеется анализ отдельных инвариантов времени и пространства, но отсутствуют необходимые обобщения и выводы. Работы о Бродском можно условно разделить на исследования, где акцентируется мировоззрение поэта, выраженное посредством времени и пространства как неких абстрактных категорий, и труды с анализом конкретных образов времени и пространства.

Научная новизна представленной диссертации состоит в определении «динамики-статики» в качестве главного критерия в классификации образов времени и пространства в ранней лирике Иосифа Бродского; в целостном анализе динамичных и статичных образов; в описании своеобразных причинно-следственных отношений категорий времени и пространства. Дальнейшей разработке подвергается поэтика произведений данного автора и характеризуется их идейно-тематическое своеобразие.

Методологическая основа и методы исследования. Методологической основой работы являются структурно-функциональный, сравнительно-исторический и системный подходы научного анализа. Основной метод изучения поэзии Иосифа Бродского - аналитический. Применяются в работе и описательный, типологический, сравнительно-исторический методы. Исходный методологический принцип - анализ образов в единстве пространственных и временных составляющих, выявление особенностей внутренней организации стихотворений. От отдельного образа - к лирике в целом, - таков способ исследования, выявляющий целостность поэзии на всех ее уровнях.

В ходе работы использовались исследования известных теоретиков и историков литературы: М.М. Бахтина, Л. Веселовского, В. Виноградова, М.Л. Гас-парова, Л.Я. Гинзбург, В.М. Жирмунского, А.К. Жолковского, Ю. Лотмана, Е. Мелетинского, В.Н. Топорова, Б.О. Эйхенбаума, P.O. Якобсона; а также брод-сковедов: Д. Бетеа, П. Вайля, Е. Келебая, М. Крепса, В. Куллэ, Л. Лосева, В.А. Полухиной, А. Ранчина, Н. Стрижевской и других.

Теоретическая и практическая значимость диссертации. Теоретическая значимость работы состоит в исследовании идейно-художественных особенностей одного из самых малоизученных поэтов 20 века. Категории времени и пространства показаны в их тесной взаимосвязи, а в качестве дополнительных критериев поэтического стиля и изучения художественных образов выдвигается принцип «динамики-статики». Создается база для прогнозирования дальнейшего развития основных лейтмотивов в творчестве Иосифа Бродского, каковыми являются рассмотренные в диссертации образы времени и пространства. Рс-

зультаты исследования могут быть использованы для преподавания в общеобразовательных школах и в вузах (на курсах по истории русской литературы 20 века, при чтении специального курса по творчеству поэта), а также при составлении учебников и учебных пособий, при написании курсовых и дипломных работ по творчеству Бродского.

На защиту выносятся следующие основные положения диссертации.

1. Одной из главных в поэзии Бродского является оппозиция «динамика-статика».

2. Движение у Бродского реализует принцип линейности. Линейным временем у поэта считается время конечное, измеряемое, биографическое, - время одушевленного мира.

3. Статика у данного поэта соответствует принципу цикличности. Циклическое время - это время внеличностное, не измеряемое, - то есть речь идет о вечности.

4. Вещи сообщают свою статичность пространству, которое они собой символизируют. Отношения вещи и ее идеи отражают суть отношений пространства и времени.

5. Разделение образов по принципу «динамика-статика» в поэтике Бродского соответствует противопоставлению не только одушевленного и неодушевленного миров, но и линейного и циклического типов времени, а также самих категорий времени и пространства.

6. Динамичные образы времени являются инвариантами статичных образов времени, а пространство не имеет динамичных разновидностей.

7. Всегда статичное пространство есть инвариант линейного (динамичного) времени, которое, в свою очередь, есть разновидность времени циклического (статичного).

Апробация работы. Основные положения диссертации излагались на ежегодных научных конференциях на филологическом факультете Даггосунивер-ситета (2002, 2003, 2004), а также были опубликованы в виде шести статей в сборниках работ и в журналах.

Структура и объем диссертации. Они определены основными проблемами исследования и его целью. Работа состоит из введения, двух глав: «Динамичные образы поэтического сборника Иосифа Бродского «Остановка в пустыне»; «Статичные образы поэтического сборника Иосифа Бродского «Остановка в пустыне», заключения, библиографии. Диссертация представляет собой рукопись на 190 страницах в компьютерном варианте. Список использованной литературы включает 130 наименований.

Краткое содержание диссертации

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, рассматривается степень изученности проблемы, определяются цель и задачи диссертации, ее методологическая и теоретическая основа, указывается научная новизна и практическая значимость работы.

Глава I - «Динамичные образы поэтического сборника Иосифа Бродского «Остановка в пустыне» - посвящена образам движения. Глава состоит из 16 параграфов.

В параграфе первом Главы I - «Дорога» - исследуется хронотоп дороги -традиционный символ жизненного пути, духовного поиска и путешествия в пространстве культуры. Дорога связана с мотивом движения, которое является способом самоутверждения для героев Бродского и сближается по своему значению с романтическим подвижничеством. Сама жизнь понимается как хождение, а смерть как уход («последний путь»(148)). Способность к движению является для Бродского определяющей в противопоставлении миров живого и неживого.

Стихи-путешествия составляют основу творчества поэта до и после его отъезда за границу. Мотив кочевничества реализуется у Бродского в стихах-«скачках», являясь сюжетообразующим принципом и для большинства других его произведений («Ты поскачешь во мраке по бескрайним холодным холмам...», «Под вечер он видит, застывши в дверях...» и другие). Персонажи Бродского - это вечные странники, не ведающие приюта/покоя, что толкает их к новым открытиям. Например, поэма «Исаак и Авраам» представляет собой шествие героев по нехоженым тропам доисторических времен как духовное паломничество. Творчество же поэт характеризует как «чистый путь» (10), то есть путь, свободный от земных привязанностей. Но все значения дороги и движения сводятся к основному для поэта мотиву заполнения пространства, а в широком смысле, - заполнения пустоты. Поэт соотносит путешествия в пространстве с перемещениями во времени, понимая под движением линейное развертывание данной категории. Из этого следует определение динамики как свойства одного из типов времени, но не пространства, которое является лишь материальным (статичным) оформлением времени.

В параграфе втором Главы I - «Принцип линейности» - мы констатируем в лирике Бродского наличие динамичного линейного времени, отличающегося своей необратимостью и четкой последовательностью прошлого, настоящего и будущего. Причем, настоящему отводится ключевая роль, так как это единственная реальность, предоставленная человеку. Это конечное, и, следовательно, измеряемое (смертью) время, присущее человеку как символу одушевленного мира. Своим появлением оно обязано христианству с его летоисчислением от рождества Иисуса. Безвозвратность течения такого времени делает закономерностью потери, а хронотоп разлуки становится в лирике Бродского основным атрибутом линейного времени.

Поэт всегда интересовался временем и его влиянием на человека, на весь окружающий мир. Категории времени и производного от него пространства поэт считал основными не только для литературы, но и для всей жизни в целом. Отсюда внимание поэта к каждому мгновению: «Остановись, мгновенье! Ты не столь / прекрасно, сколько ты неповторимо». (130) Враждебность времени ко всему живому Бродский отражает в образе часов, тикающих, как бомба, или залитых кровью. Его любимое время суток - вечер и ночь (стихи «Вечером», «Зимним вечером в Ялте» и так далее), когда стираются границы между живым

и неживым, движимым и недвижимым, и мир возвращается в исходное состояние небытия. Вечер - пограничье и период откровений, близких религиозным. Это пора пробуждения всех первобытных страхов и особенно страха смерти, поэтому в стихах Бродского окончание дня часто совпадает с чьей-то смертью. Вечер перерождается в ночь, которая «пуста» (48): ночь - это и есть пустота, столь значимая для поэта. Герои Бродского ждут этого времени суток, «чтобы ночью дня порастрясти наследство» (176). В эту пору «послесловия» зажигаются свечи - символ творчества, и среди всеобщего хаоса рождаются гармонизирующие бытие стихи. Поэту интересны праздники (особенно религиозные) как свидетельства измеримости линейного времени, а также всевозможные даты как способы фиксации быстротечного времени.

В параграфе третьем Главы I - «Вертикали» - мы изучаем разнообразные векторы движения в лирике Бродского, исходя из направленности всякого пространства. Иногда направление дает Господь («...наш лоцман - Бог» (147)), но чаще тяжесть выбора курса ложится на самого героя. Это соответствует философии личной ответственности, которой придерживался поэт.

Движение в высоту, в понимании данного автора, демонстрирует стремление в сферы самых ценных структур, - души, Бога, Языка. Чем выше возносится голос (душа), тем более усугубляется его одиночество, так как небо - область обитания избранных (тому пример - «Большая элегия Джону Донну»). Таким образом, высота/качество звучания обеспечивается глубиной своего трагизма. Поэт за свое выстраданное право служить священному Логосу приравнивается Творцу, что обеспечивает ему особую широту кругозора и возможность предельного абстрагирования. Такой взгляд на мир извне охватывает и самый общий план, и каждую деталь и объясняет философский характер лирики Бродского.

В параграфе четвертом Главы I - «Холмы» - мы останавливаемся на основном «вертикальном» образе у Бродского - холме, высота которого позволяет поэту отстраниться от описываемых страданий, как и от всего земного. Этот образ дал название одноименному стихотворению и циклу сборника «Остановка в пустыне» и встречается в большинстве стихов Бродского. Гора имеет множество религиозных прототипов, что возвышает ее значение до некоего вневременного символа.

Холм - это острие (верхний предел пространства), волна, сердечная синусоида и все то, что отличается своей рельефностью/индивидуальностью. Поэтому люди в Библии сравниваются с верблюдами, а главный автобиографический герой Бродского обладает знаковой фамилией «Горбунов». Но холм - это и могильная насыпь, ведь жизнь и смерть идут рука об руку. Таким образом, холм - это вертикаль жизни, движение по склону которой приближает к горизонтали смерти.

В параграфе пятом Главы I - «Граница» - мы анализируем одноименный хронотоп, так как движение - это постоянное преодоление границ. В их качестве у Бродского выступают вечер (граница суток); глаз, окно, порог (границы между внешним и внутренним мирами); настоящее время (граница между прошлым и будущим); человек (грань межд) различными реальностями, всем и

ничем); река (граница между жизнью и смертью, одушевленным и неодушевленным, движимым и недвижимым), и так далее. Именно пограпичье открывает мир в необычном ракурсе, поэтому героя Бродского отличает тяга к самому краю, например, земли, на границе с водой, где почти физически ощущается течение воды/времени («Мы будем жить с тобой на берегу...» (76)).

Граница/ограниченность является, по Бродскому, основной характеристикой и мерилом вещей (то есть пространства) и линейного времени. Даже Бог ограничен в пространстве: «Ты Бога облетел и вспять помчался». (8) Отсутствие границ, например, между Добром и Злом, свидетельствует не о широте взглядов, а об их ограниченности, поэтому снег, стирающий контуры вещей, воспринимается Бродским как угроза. Потеря границ опасна смешением окружающего небытия и внутреннего мира человека. Поэт соединяет в своем творчестве высокое и низкое, стремясь выйти за пределы всякой системы, и олицетворяет такую прозрачность границ река. Это соответствует представлениям поэта об условности границ между отдельными произведениями, а также произведениями разных авторов.

В параграфе шестом Главы I - «Дом» - мы обращаемся к хронотопу дома, который символизирует у Бродского границу между разными мирами. Стена у поэта, как и весь дом, отделяет жизнь от смерти, поэтому разрушение ее вертикали имеет значение гибели всего мира. Стена - «воплощенье возражений» (204) на пути наступающего со всех сторон небытия. Семейный очаг - недостижимая цель героя-странника Бродского: «Назад. Домой. К родному оча-гу».(84) Дом понимается как тело для новой души (жилец - от слова «жить»); он одушевляется и оценивает героя. Данный хронотоп - нить, связующая предшественников и потомков: «Распадаются домы, / обрывается нить».(88) Его значение расширяется до значения семьи, родины, всего мира.

Если стены дома - это границы, то потолок - ограничение/усмирение желания высоты, например, в психбольнице: «Какие звезды?! Пол и потолок».(196) Окно же является композиционным центром дома и всего пейзажа, расположенного по обе стороны от него (окна): «...И весь квартал во сне, / разрезанный оконной рамой насмерть». (5) Через него герой наблюдает за внешним миром, что вызывает по инерции самосозерцание.

Дом начинается и кончается с порога и двери. Дверь как единство двух половинок/створок - символ влюбленных, и образ двери возле них (только для выхода) - обязательный атрибут любви: «А что тебе разлука?» «Трепотня... / Ну, за спиной закрывшиеся двери». (207) Если рождение - это «вход», то смерть -это «выход»: так, одна из глав поэмы «Горбунов и Горчаков», концентрирующая в себе суть авторского мировоззрения, называется «Разговор на крыльце».

В параграфе седьмом Главы 1 - «Изгнание» - объектом нашего внимания становится изгнание как предпосылка метафизической свободы в творчестве Бродского. Тема отторжения Родиной у данного поэта обретает значение вытеснения тела и пространства вообще, а также человека - из жизни. Поэт тя-

жело переживал в эмиграции свою пространственную отторгнутость от России, результатом чего явилось представление о пространстве как о ненадежной субстанции. Примером изгнаннических стихов Бродского являются «Новые стансы к Августе», где политическое изгнание трансформируется в небытие: «И вот бреду я по ничьей земле / и у Небытия прошу аренду». (156)

Возвращение невозможно, так как изгнание - процесс сугубо линейный. Однако вытссненность поэта, его место «вне» - это и позиция Бога. Тот, кто говорит о мире, должен созерцать его со стороны, а отстраняться нужно не только от внешнего мира, но и от самого себя: «Сумев отгородиться от людей, / я от себя хочу отгородиться». (122) Так что нельзя связывать постоянную для Бродского тему ухода только с обстоятельствами его частной жизни.

В параграфе восьмом Главы I - «Центробежность" - мы изучаем используемый Бродским прием пространственного отдаления от изображаемого как знак экзистенциального отчуждения (например, в поэме «Большая элегия Джону Донну»). Центробежное движение - это способ узнать все познаваемое, хотя вместе с перспективой растет и количество новых вопросов. В стихотворении «Исаак и Авраам» бесконечность враждебного мира передается расширением пространств (комната, дом, двор, ночь). Человек, в понимании Бродского, движется только в одну сторону — «от», что является особенностью линейной концепции времени. Центробежность означает безвозвратное движение из единой отправной точки и является основным законом жизни: «От рожденья на свет / ежедневно куда-то уходим...» (13).

Существование человека - это два параллельных процесса приобретений и потерь: «В этом мире разлука - / лишь прообраз иной».(86) Разлука - закономерное следствие любви: «Любовь есть предисловие к разлуке». (209) Материальный эквивалент разлуки - пространство, которое растет по мере ее увеличения, превращая временное расставание в вечное - смерть. Расставание неизбежно и потому, что поэт должен быть лишен всего человеческого. А чувство утраты у Бродского острее, чем чувство обретения уже потому, что опыт разлуки гораздо длительнее: «Впрочем, в сумме своей наших дней объятья / много меньше раскинутых рук распятья». (169) Вся жизнь, где «разбегаемся все» (13), - это одно всеобщее прощание. «В Раю не сойдемся, / не столкнемся в Аду» (86): разлука - это навсегда, хотя бы по силе своего воздействия. Вечность разлуки вероятнее сиюминутности встреч, так как «гарантирована» многими годами одиночества: «Величава наша разлука, ибо / навсегда расстаемся. Смолкает цитра».(172) Последствия разлуки разрушительны: так, Эней, покинув Дидону, основывает Рим, армия которого спустя века разрушит родной для царицы Карфаген. И если любовь - это «разлука с одиночеством» (179), то, следовательно, одиночество - результат расставания с любовью. Разные пути ждут и поэта с его стихами: «...Розно / с вами мы пойдем: вы - к людям, /я - туда, где все будем». (124) Творец смертен, в отличие от своих творений, и в них для него состоит счастливая возможность бесконечно продлиться, приходя к новому поколению читателей.

В параграфе девятом Главы I - «Юг - Прошлое» - мы выявляем аналоги направлений и разных времен в стихотворениях Бродского. У данного поэта имеется оппозиция «Север - Юг», причем первому направлению соответствует будущее время, а второму - время прошедшее. У корабля в стихотворении «Письмо в бутылке» тает обращенная на Юг корма, что означает скорый уход в прошлое, то есть гибель, что иллюстрирует линейную концепцию времени. Движение на юг - почти всегда возврат в прошлое, соотносимый с памятью и регрессией. О себе поэт писал, как правило, в прошедшем времени, хотя обыденность всегда в настоящем: Бродский - элегик по своей сути, и для него важнее всего именно былое, поэтому он называет себя «знатоком былого тон-ким»(73). Поэта привлекает анализ постфактум, что выдает в авторе больше философа, чем поэта. Единственный способ преодоления линейности времени для Бродского - воспоминания, в чем состоит надындивидуальный смысл Памяти, Текста, Культуры, Слова. Чем больше перегружена у человека память, тем он ближе к смерти, которая есть «убивание былого» (15).

Для Бродского характерно постоянное сопоставление различных времен. Прошлое - это проекция будущего, его причина: «И тебя в поздний час из земли воскресит, / если чудищем был ты, компания чудищ». Для данного поэта прошлое и будущее - две стороны одного целого, что поэт демонстрирует на примере Горбунова и Горчакова: они олицетворяют двуликого Януса - символа относительности разделения времен. Схожие отношения связывают и прошлое с настоящим: они постоянно накладываются одно на другое (к примеру, в «Рождественском романсе» или же в стихотворении «1 сентября 1939 года»). Так что настоящее - это всего лишь постскриптум к произошедшему, а не отдельная глава.

В параграфе десятом Главы I - «Настоящее» - мы имеем дело с феноменом неделимого времени в лирике Бродского, когда в настоящем просвечивают его прошлые и будущие воплощения: «Так мальчика прослеживают в му-же...»(181). То есть данное время - некая граница, промежуточное звено.

Все сентенции для большей актуализации Бродский выражает настоящим временем, что придает им обобщающий смысл. Например: «Как хорошо на свете одному / идти пешком с шумящего вокзала» (11), - об одиночестве каждого среди всех. Или: «Присно, вчера и ныне / по склону движемся мы» (27), - о том, что вся жизнь от самого рождения - это постоянное умирание. Есть только настоящее: «вот я иду» (19), «вот я живу» (19), - здесь и сейчас. Процесс рождения будущего в недрах настоящего Бродский сравнивает сдвижением волны (с творчеством), которая «достигая земли, / рождает гребни вдали». (69) То есть одна строка тянет за собой следующую: поэт не отличает явлений временных и пространственных от явлений языковых.

В параграфе одиннадцатом Главы I - «Север - Будущее» - мы продолжаем тему предыдущих разделов. Корабль в стихотворении «Письмо в бутылке» устремлен на Норд, - это будущее, где корабль окружен льдами, а пассажир замерзает: «Снег повалил тут, и я застрял, / задрав к небосводу свой левый борт...» (146). Будущее время в поэтической палитре Бродского в сочетании с двумя другими временами, обретает множество оттенков. Например, в стихо-

творении «1 января 1965 года» почти все глаголы употреблены в будущем времени и изображают перспективу дней, лишенных чуда: «Волхвы забудут адрес твой. / Не будет звезд над головой». (109) Бродский продлевает настоящее за счет отождествления его с будущим; настоящее и прошедшее, вероятно, наступят в будущем, как будущее уже наступало в прошедшем. Оттого поэт почти всегда знает будущее: «И все, что будет, зная назубок...»(73)

Будущее враждебно человеку и стремится его уничтожить. «В нашем прошлом величье, в грядущем - проза» (169), - утверждает поэт, подразумевая под «прозой» смерть. Прошлое всегда прибавляется за счет будущего, поэтому закономерностью становятся потери («от того, что мы все потеряем ...(14)). Будущее - это постоянное отрицание («Никто не придет / и никто не снимет...» (54)) Оно приравнивается у Бродского к «никогда», поэтому и враждует с памятью («Не забывай никогда ...» (69)). Грядущее - это забвение и смерть («Все будут одинаковы в гробу»(81)), и оно «знаменательно» нашим отсутствием: «Когда-нибудь, когда не станет нас...»(165) Единственное, что обогащает грядущее — это поэзия («...наследство дней не упрекнет в банкротстве / семейство Муз ...» (135)). Она обращена в бесконечность, и другого будущего, кроме обозначенного искусством, у человека нет.

В параграфе двенадцатом Главы I - «Вода» - мы рассматриваем данный инвариантный образ поэзии Бродского от 1960-х годов до последних лет. Бродского можно считать самым «водным» поэтом; он находит сходство в движении воды и мысли, почерка, переживаний, а течение воды напоминает ему движение времени: «Время - волна, а Пространство - кит»(148). Утекание воды/времени воплощает образ Водолея («Вон Водолей с кувшином наклонился...» (178)). В стихах Бродского вода обязательно присутствует хотя бы в виде водных метафор. Сборник «Остановка в пустыне» начинается с «Рождественского романса», изобилующего «речными» и «корабельными» образами. Даже «Исаак и Авраам» пестрит ими, хотя действие происходит в пустыне. Стихотворение «Фонтан» дало название одному из циклов сборника «Остановка в пустыне»: в «Фонтане» превращение статуи в живое существо возможно лишь благодаря воде, обладающей свойствами созидателя.

Время и вода серого цвета: бесцветность, серость - это качества рыбы, северного пейзажа и старых вещей. Вода отражает и преломляет все, меняет формы и содержание, и в этой способности на все влиять - еще одно сходство воды со временем. Вода - самое динамичное и изменчивое соединение в природе. Это кровь и пог: «Смерть - это наши силы, / наши труды и пот». (26) Это также дождь, похожий на слезы: «Где-то льется вода, только плакать и петь, вдоль осенних оград, / все рыдать и рыдать, и смотреть все вверх, быть ребенком ночью...» (59). Он, как и время, связывает различные стороны мироздания: «Холодный небосвод разрушен. / Дождь стягивает просвет». (154)

В параграфе тринадцатом Главы I - «Река» - мы анализируем хронотоп реки. Она символизирует линейное время, поэтому накладывает на тело волны-морщины: «Река его то молодит, то старит... » (128)

Главный прототип всех рек в стихах Бродского - Нева, и даже лучший его

друг обладает «речной» фамилией Рейн. Пму посвящает поэт свой «Рождественский романс», где местом действия является Замоскворечье. Сквозь реальный образ Невы проступают и мифические реки Лета и Стикс («Его душа плывет по темным водам ... » (30)), поэтому автор поздравляет себя «с этой вечной рекой» (15). В его стихах всегда присутствует «блестящая вода» (60) как напоминание о вечности, поэтому по реке проходит граница между жизнью и смертью (стихотворение «Подсвечник»).

В параграфе четырнадцатом Главы I - «Море» - в центре нашего внимания образ моря. Его коннотации - колыбель жизни, сама жизнь, будущее состояние земной жизни, время, простор, путешествие. Целая глава поэмы «Горбунов и Горчаков» посвящена этому образу и называется «Разговоры о море», что связывает речь/язык и воду/время.

Море связано у Бродского с мотивом ухода и страдания («И море обернулось морем слез» (91)). Даже плащ Энея, «обильем складок походивший на / остановившееся море» (91), ассоциируется с этим образом в его статичном (мертвенном) варианте. Но жить с любимой автор мечтает все же на берегу моря («Семь лет спустя», «Пророчество»), где ритм прибоя «нагнетает» поэтические строки, сближая/рифмуя влюбленных, как слова. Ведь волны символизируют жизнь, время, свободу, ритм бытия, источник ритма и рифм поэзии. Речевой процесс (то есть сама жизнь для поэта) - это утопление в морс-речи: «Я слух и желудок не смог сберечь: / я нахлебался и речью полн...» (153) Бродский пропитан водой/временем/творчеством, так как петь может только «увлажненное» горло: «... и пусть впиталась сырость / мне в бороду ...» (155)

Влечет поэта к морю и потому, что это традиционный символ свободы: Горбунова преследуют сны о море, так как он мечтает вырваться из психбольницы: «Я волны, а не крашеные наши / простенки узрю всюду...» (212). Упоминание моря, спасшего Моисея, - это свобода, которая должна образумить Горбунова и всю больную рабством страну. Но свобода моря - это и стремление к освобождению от тел: «Я тьму вытесняю посредством свеч, / как море - трехмачтовик, давший течь».(147) «...Море - это все же / есть впадина...» (211), - оно породило все «системы пространства» (212), но и засасывает их обратно, - это «пучина бытия» (212) и небытия одновременно. Море отсылает к экзистенциальным глубинам и выдвигает тему смерти: «тенденция к пучине» (200) обнаруживается у большинства героев Бродского.

В параграфе пятнадцатом Главы I - «Страница» - мы рассматриваем образ страницы. Чистая бумага - символ пространства у Бродского. Сочетание черного и белого цветов ассоциируется у поэта с бумагой и шрифтом (алфавитом), поэтому он называет себя «брюнетом иль блондином»(50). В стихотворении «Орфей и Артемида», изображая снег со звериными следами, Бродский на самом деле описывает страницу. Буквы - это следы, которые автор оставляет на чистом пространстве страницы, а заполняемый лист - мир, который он твори г по своему вкусу. Образ заполненной страницы становится отражением мира и началом, противостоящим смерти.

Буквы - материализованные знаки, каждому из которых соответствует точный пространственный словообраз, а также определенная геометрическая мо-

дель Пространства, так что азбука есть каталог мира. Поэт считает буквы хранителями времени, символами, которые надо расшифровать. Так,, например, буква «в» соответствует цифре «8», которая является перевернутым знаком бесконечности (буква «в» входит в слово «вода»). Значением бесконечности обладает также буква «о». Или, к примеру, слово «куст» в «Исааке и Аврааме»: «Кто? Куст. Что? Куст. В нем больше нет корней».(37) Это и корни растения, и корни слова, и корни генеалогического древа. «В нем сами буквы больше слова, шире»(37), - часть в этом сравнении (то есть буква) «больше» целого (слова). Буквы самодостаточны, и как бы ни менялись их комбинации, их первичный смысл остается нетронутым: поэзия Бродского возвращает к сотворению мира в слове. Подтверждение тому - весь последующий буквенный/буквальный анализ в поэме.

Значение слов у поэта вытекает из суммы значений отдельных букв: « Так вот что КУСТ: К, У и С, и Т».(40) Слово, как мозаика, обусловлено смыслом своих частей: так, в словах «куст» и «Исаак» уже заложено значение жертвы, и его реализация становится закономерностью. Бродский повествует о выпадении «вторых» «а» из имен обоих протагонистов: потеря «а», по Бродскому, - это ухудшение «качества» не только слова, но и нового поколения. Языковой процесс - то ли причина, то ли следствие изменений нравственных, антропологических. Речь же автора о ноже и доске - это рассуждения о творчестве, которое тоже есть жертвоприношение, и, описывая сопротивление материи, Бродский изображает и обуздание языковой стихии. Поэт разгадку бытия ищет в языке, и, конкретно, - в буквах, которые есть память о мире. Языку, таким образом, сообщаются свойства божества. Сходство структуры бытия, космоса и текста (языка) - лейтмотив творчества Бродского. Слово, человек и вещь у поэта одновременно и противопоставлены, и схожи. Они взаимообусловлены и соответствуют представлению Бродского о существовании некоего всеобъемлющего Текста культуры, подобного Святому Писанию.

В параграфе шестнадцатом Главы I - «Слово» - мы выявляем особенности образа слова в поэзии Бродского, считавшего, что искусство воплощается в материи слов. Сила слов физически ощутима: они могут превращаться в вещь (так, вещью становится слово «сказал» в «Горбунове и Горчакове»). У раннего Бродского существа и предметы природного мира противопоставлены, с одной стороны, мертвым вещам, а с другой, - слову, которое у данного поэта всегда предметно, материально. Когда автор заявляет, что «смерть уже в каждом сло-ве»(25), это означает, что она уже стала реальностью: то, что названо, начинает существовать («В словах я приобщаюсь бытия!»(197)) Язык делает веши частью себя: «Вещь, имя получившая, тотчас / становится немедля частью ре-чи».(202) Он материален и в то же время способен одухотворить вещь, превратив ее в часть речи, - в единицу структуры. Язык одновременно противостоит напору вещного, как идеализм - материализму: «Названия - защита от ве-щей».(203) У Бродского слова «пожирают» вещи, потому что вещи гибнут, а их названия (слова) остаются жить вечно: «Слова - почти подобие мощей!»(202) В словах заложена спасительная функция, ведь даже Христос использовал их в качестве своего главного орудия: « Он сам словами пользовал уста.../ Но он и

защитил себя словами». (203) Слова - надежда на воскресение: «Когда вокруг -лишь кирпичи и щебень, / предметов нет, и только есть слова».(143) Всеобщему разрушению противостоит только Слово, ведь вначале было именно оно, поэтому Бога Горбунов называет «Сказал»(189).

Слово - достояние и любовь Бродского: он всегда считал его важнейшей функцией людей, а дар речи - определяющим уникальность человека/поэта в мироздании. Слово у Бродского - это главное проявление его лирического героя: пока он говорит, он существует, так как речь для него отождествляется с жизнью, а жизнь - с речью. Словам нужен «продолжатель и наследник»(197), то есть речь «растягивает» жизнь говорящего в слушателе, «как эхо, продолжающее звуки...»(198) Горчаков - это «молчание» или «эхо» Горбунова. Для Бродского крайне важна «реальность высказанных слов»(192), которая «огромней, чем реальность недоверья». (192) Недоверие - это недосказанность, умолчание, и Горбунов стремится пробиться сквозь эту тишину, так как тишина есть одиночество: «Ушел...Мне остается монолог».(196) Одиночество по своей природе схоже с монологом, потому герои Бродского и тоскуют по диалогу- Поэма «Горбунов и Горчаков» строится согласно диалогической (диалектической) логике: одна строка противостоит другой. Так же и в музыке, где есть звук и его эхо. В итоге мы имеем дело с принципом двойничества, который лежит и в основе рифмы, и в основе пары «время-пространство», и в основе всего мироздания.

Особенность поэтики Бродского - повторяемость основных мотивов и художественных средств их выражения, что создает эффект восприятия его различных стихов как единого текста. Благодаря этому автор словно преодолевает Время, что наравне с утверждением бессмертия Языка и поэзии для Бродского очень важно. Самым святым он считал именно язык, средством которого является поэт. Язык больше, чем время, которое, в свою очередь, больше пространства; время, по убеждению Бродского, вбирает в себя Бога, следовательно, язык - это сосуд времени. Л любое стихотворение, речь с их ритмикой - это способ языка реконструировать время. Таким образом, стихотворение соединяет в себе мгновение и вечность, несовершенное и совершенство в миг своего творения. И в этот миг в человеке проявляется божественное. Параллель поэт/Бог проводится в «Стихах под эпиграфом»: мученичество поэта в обществе отождествляется со страстями Христовыми.

Подводя итог первой главе, следует отметить, что динамика у Бродского отождествляется именно с линейным временем мира живых. Пространство выполняет функцию материального воплощения различных временных значений, и, как всякая форма, оно статично. Если оно и меняется, то причины этих изменений - сугубо временные, а никак не пространственные.

Глава II - «Статичные образы поэтического сборника Иосифа Бролско-го «Остановка в пустыне» - посвящена образам покоя. Глава состоит из 11 параграфов.

В первом параграфе Главы II- «Остановка» - мы анализируем хронотоп остановки как логическое завершение всякого движения и его осмысление. О

важности данного образа говорит тот факт, что поэт вынес его в заглавие своего первого поэтического сборника.

Например, стихотворение «Дидона и Эней» - это несколько стоп-кадров, внешняя неподвижность которых усиливает внутренний драматизм. Апофеоз статичности - фотография в бронзе, в которую обращается после смерти Пан: «Шагнув за Рубикон, / он затвердел от пейс до гениталий». (111) Ведь то, что запечатлено в камне, то навеки остановлено и умерщвлено. Л жизнь воплощает динамику: «И жизнь бушует с двух сторон стены, / лишенная лица и черт гра-нита...»(142) Итак, остановка - это «новая среда»(111), приходящая на смену движению и жизни. Поэт стремится остановить мгновение для того, чтобы отсрочить наступление следующего: «Остановись, мгновенье! Ты не столь / прекрасно, сколько ты неповторимо».(131) Синтаксический знак точки - языковое выражение остановки. «Замена смиренья простым покоем»(168) сулит благоденствие Лврааму, удел которого - остановка и процветание. Само определение смерти у Бродского обязательно включает в себя оцепенение как бессилие перед ее лицом: «Смерть - это тот кустарник, / в котором стоим мы все».(26) Похожее состояние владеет Исаком (и Исааком), к которому обращаются несколько раз в течение всей поэмы с призывом не стоять, но двигаться.

Время останавливается и накапливается там, где его избыток томителен, - в тюрьме, например: в той стране, «где больше нет / ни января, ни февраля, ни марта».(62) Такая неподвижность присуща, по Бродскому, любому замкнутому пространству - тюрьме, психбольнице и так далее: «Да что там Апокалипсис! Лишь пять, / пять месяцев в какой-нибудь пустыне». (180) Следовательно, «остановка в пустыне» - это остановка в сумасшедшем доме, постоянное пребывание целой страны в сводящем с ума застое. Одноименное заглавие стихотворения и всего сборника Бродского - это перефразированное название ветхозаветного сюжета, популярного в европейской живописи, - «Отдых на пути в Египет» - метафора прекращения движения. Название означает задержку в развитии, за которой необратимо следует культурная дегенерация, а уничтожение греческой церкви - ее первый признак.

Вышеназванные хронотопы - это метафора пространства вообще: пространства как остановившегося времени (наподобие музыки и нотной записи). Время, в отличие от пространства, не ограничено в себе (подвижно), и, следовательно, более «живо» и ценно. Так что понимание пространства для Бродского в широком смысле близко его представлению об остановке.

Но втором параграфе Главы II - «Принцип цикличности» - мы останавливаемся на статике как основе циклического времени, которое, по сути, есть повторяемость, возвращение. Такое время характерно для неодушевленного мира.

Время «в чистом виде» - это абстракция, нечто абсолютно безличностное, непостигаемое. Его инварианты - статуи, неподвижность, холод, пустота, абсолютный ноль. «А время грандиознее, чем стрелки»(192), - утверждает Горбунов о неизмеримом времени, то есть о вечности, которую он называет «катастрофой» (201). Мотив времени - по своей сути неподвижного (вечного), стоящего над всем вещественным миром, проходит через все творчество Бродского.

Человек сливается с чистым Временем только посредством молчания-сна-смерти: «Уже не Бог, а только Время, Время / зовет его...» (136). Вечны смерть и небытие, а также разлука («...не на сутки, а навек расстаться».(128)). Человек способен преодолеть свою животную «бренность» только духовным усилием, которое у поэта, например, воплощается в «вечном ритме» (54) создаваемых строк. Иначе можно «разбиться» о Время, которое «не то, что плоть, а твердь». (38)

В третьем параграфе Главы II - «Возвращение» - мы исследуем названный хронотоп. Жизнь «глядит вперед, поскольку нет спины» (142), и только человеку свойственно оборачиваться назад: «Я обнял эти плечи и взглянул / на то, что оказалось за спиною...»(65) «Вперед» равно «назад», а Добро - Злу: все явления относительны и постоянно преобразуются в нечто противоположное себе. Чем больше странствий, тем больше возвратов. Возвращение - это повторение начала в конце, то есть заколдованный круг: «Нет, не думай, что жизнь - это замкнутый круг небылиц...» (29) Оно есть усилие заполнить пустоту, оставшуюся после собственного ухода, ибо каждый уход - это новая брешь в ткани мироздания. Из мрака пришли, в него же уйдем, - таков бессмысленный итог, казалось бы, целенаправленного движения. Но повтор не всегда является точной копией оригинала: так, в стихотворении «1 сентября 1939 года» слово «снова» буквально переворачивает смысл всего стихотворения, придавая мирному пейзажу военное звучание, и, наоборот. Так одно пространство проступает сквозь другое, а прошедшее время - сквозь настоящее.

Возможно, ухода вообще не было, так как наше прошлое только называется по-другому, а, по сути, приравнено в своих правах к современности. Подобные ретроспективы у Бродского имеют значение развития: все, что относится к области культуры (духа), нуждается в возврате к своим истокам, «хоть против правил / возвращаться за тем, что другой оставил». (167) Возврат противоречит линейному развитию жизни, которая постоянно прощается с пережитым: «Ведь если может человек вернуться / на место преступленья, то туда, / где был унижен, он придти не сможет». (83) Герой уходит, «чтоб больше никогда не возвращаться» (83).

Бродский различает собственное возвращение и возвращение своих стихов на Родину, ведь для лирики прошедшее и грядущее - одно и то же сплошное настоящее. Для Бродского поэты прошлого - не предшественники, а собеседники, поэтому он посвящает им многие свои стихи («Большая элегия Джону Донну», «Стихи на смерть Т.С. Элиота», «Развивая Крылова» и другие). В его творчестве нет противоречия между традиционным и модернистским: «Я заражен нормальным классицизмом...»(138)

Автор пытается осмыслить ветхозаветные мифы и связать их с современностью, ведь в эталоне Библии, например, заложены все варианты и ситуации прошедшего, настоящего и будущего. Так, в поэме «Исаак и Авраам» жертвоприношение представлено как постоянное событие, отсюда мотив бесконечности (бесконечного странствия и бесконечного повторения) в эпилоге поэмы Античность кажется поэту идеалом: прогресса нет, и очевидна общая деграда-

иия личности, что заставляет Бродского постоянно обращаться к мифу («По дороге на Скирос», «Великий Гектор стрелами убит...», «Дидона и Эией» и другие). Использование мифического героя вовлекает закрепленные за ним контексты; в «Дидоне и Энее» внешняя канва мифа сохраняется, а личные переживания поэта скрыты: архетипический характер ситуации создается самой простотой противопоставления полов. Миф становится частью личного поэтического опыта, а личный опыт поэта приобретает при этом мифические (культурно-значимые) черты. Стихотворение также рассматривается поэтом в качестве архетипа.

В четвертом параграфе Главы II - «Зима» - нами изучается образ данного времени года. Сезонное возвращение снега напоминает величавый покой небытия («Покуда снег, как из небытия, / кружит по незатейливым карнизам... » (19)). Значения этого образа - бумага, творчество, Время/Вечность, покой, постель, Рождество, пустыня, мрамор (статуя), одиночество, разрыв, свет, смерть.

Снег уничтожает своей белизной всякое разнообразие, поэтому мир живых становится царством мертвых, и, наоборот, как в «Большой элегии Джону Донну» и других стихах. Белизне снега созвучно безмолвие, а в своей «сдержанности» он соответствует стоицизму героя Бродского. Это также цвет отрешенности и бесчеловечности, то есть пустоты («Спят звери, птицы, мертвый мир, живое. / Лишь белый снег летит с ночных небес».(6)) Превращение поэта из брюнета в блондина (седого) означает приближение «исчерпанности» отпущенного срока: «Я был брюнет, а делаюсь блондин». (209)

Подобные сравнения превращают снег в средство забвения/смерти. Зима -это репетиция смерти и жизнь у грани ее исчезновения, поэтому стихи Бродского об умерших/уснувших «занесены» снегом, как саваном («Большая элегия Джону Донну», «Стихи на смерть Т.С. Элиота»). И тот, «кто предоставлен всей зиме» (7), наверняка, мертв. Кроме того, снег связан с холодом, а вечность есть холод. Снег и лед - орудия смерти: так, корабль в «Послании в бутылке» затирают льды, и он тонет. Превращение воды/времени в лед означает остановку движения - это итог линейной концепции времени, его победа над человеком. «Рождественский романс», «Зимняя свадьба», «Зимним вечером в Ялте», «Песни счастливой зимы» и другие - это лишь отдельные примеры «зимних» стихов Бродского. Для поэта данное время года - инвариант природы, ее «скелет» и самый «абстрактный» сезон, бедный красками. Но именно зимой рождаются стихи, как желанные дети (стихотворение «Пророчество»). Связь зимы и творчества у Бродского несомненна: «На дереве в разгар зимы, / скрипим, а не поем как раз». (97) Белый и черный цвета страницы и снега не входят в спектр и подтверждают ' исключительность зимы/творчества, стоящих за пределами обыденного.

В паршрафе пятом Главы II - «Горизонт(аль)» - мы рассматриваем родственные образы горизонта и горизонтали. Горизонт - это ограничение пути, а страсть к нему Бродского - это жажда новизны, событий. Так, Энея влекут новые горизонты и заветная цель - обретение новой родины. Для кочевника Энея роман с Дидоной - лишь эпизод; жизнь его проходит в пути. Л для царицы горизонт уподобляется ножу, знаку «минусу» как символу утраты. Горизонт- это

благовидный предлог для побега: бежит Эней, обольстившись открывающимися перспективами; готовится скрыться и автор, - если не от других, то от себя: «Горизонт на бугре / не проронит о бегстве ни слова». (105) Но горизонт постоянно отдаляется по мере приближения к нему героя, раздвигая пределы мира до бесконечности, и, стремясь к горизонту, герой возвращается к тому, от чего бежал. Линия горизонта - это реальность для остановившегося, но обман для идущего.

Родственным образом горизонта является горизонталь. Если жизнь, по Бродскому, - это вертикаль, то смерть - «это только равнины» (27). Горизонталь -свойство трупа («...кто лежит в темноте на спине в леденящем ручье» (29)), оттого в лексиконе Бродского «сровнять» - равносильно «убить»: «...И с гуденьем танки, / как ногтем - шоколадную фольгу, / разгладили улан». (123) Любой вид нивелирования губителен, так как превращает вертикаль духа и тела в безликую плоскость «ничто»: так, греческую церковь заменяет «безобразно плоская черта». (164) Но попытки разнообразить пространство лишь подчеркивают его изначальную плоскостность. Даже человек смиряется и «подстраивается» под нее, становясь частью «чистого» пространства после смерти. Молчание также имеет «горизонтальную» сущность, как и всякое явление, характеризующееся скорее отсутствием признаков, чем их наличием.

В параграфе шестом Главы II - «Центростремителыюсть» - мы обращаемся к связанному с возвращением мотиву центростремительности. Центр, по Бродскому, - место свершения главных событий, что обусловлено их положением в пространстве. Благополучие центра подкрепляется оседлостью его обитателей: центр неподвижен, так как внутри него, как в острие и точке, просто некуда двигаться. Так что значение чистых (неподвижных) времени и пространства применимы и к центру. Значит, этот образ содержит в себе угрозу всему одушевленному, и потому герой Бродского, двигаясь от окраины к центру, подвергает опасности себя и других. Символ динамичности окраины -странник, меняющий в своих путешествиях один отшиб на другой. Таким образом, изгнание страхует путника от застойности комфортного центра. Идею центра воплощает крест; крест и поня гие жертвы - это основа христианства и всего мира, то есть тема центра связана с темой смерти. «Смерть - это тот кустарник, / в котором стоим мы все»(26), - человек находится в самой сердцевине небытия и потому всегда причастен к нему.

В стихотворении «От окраины к центру» поэтом объясняется центростре-мительность: герой начинает свое путешествие с окраин (юности) и постепенно движется к центру: «Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает».(13) И далее - основная мысль стихотворения: «Значит, нету разлук. / Существует громадная встреча». (13) Итак, центростремительное движение - это движение к объединяющей всех смерти. Поэтом) короткие встречи при жизни воспринимаются как репетиции будущего воссоелинения навек, как это происходит у героев «Холмов». Хронотоп встречи у Бродского имеет, таким образом, «кровавую» окраску, поэтому в стихотворении «В тот вечер возле нашего огня... » встреча с черным конем означает разлуку с жизнью.

В седьмом параграфе Главы II - «Сон» - нами исследуется мотив сна. Для сновидений характерны специфические временные и пространственные искажения, и они имеют сюжетообразующую, формообразующую функции. Этим широко пользовался Бродский в своих произведениях («Большая элегия Джону Донну», «Исаак и Авраам», «Горбунов и Горчаков» и другие).

Сон - это пограничьс между явью и забытьём и средство познания одного через другое: «Сны обнажают тайную канву / того, что совершается в мужчине...» (200) Сны приравнивают друг к другу детали быта мелочи и самые возвышенные явления, как, например, в «Большой элегии Джону Донну», где перечень предметов подтверждает натурализм опустившегося на них сна/смерти. Власть сновидений такова, что подменяет собой настоящую жизнь, убогую на радости: «Не нужно жизни. Знай себе смотри. / Вот это сон! и вправду день не нужен...» (175). Сны - воплощение идеализма, поэтому они одолевают не материалиста Горчакова, а его полную противоположность - Горбунова. Горчаков -только двойник Горбунова, а существование последнего - лишь сон, так что мы настоящее подменяет искусственное. То ли бытие определяет сознание, то ли сознание - бытие; то ли реальность порождает сны, то ли они ее. Перед нами пример смешения последовательности причины и следствия, что соответствует принципу цикличности.

«Большая элегия Джону Донну» - это тотальный сон, в который погружен вместе с уснувшим/умершим поэтом весь мир. В этом произведении Бродский свел к минимуму прилагательные и глаголы в пользу существительных, что создает ощущение статичного мира сна/смерти. Предсмертный сон приходит и к герою «Письма в бутылке», замерзающему среди льдов: «Спилось мне также, что лошадь ржет. / Но смерть - это зеркало, что не лжет». (149) Бродский трактует сон как репетицию смерти и ее зеркальное отражение: «Уснуло все. Лежат в своих гробах / все мертвецы. Спокойно спят. В кроватях / живые спят в морях своих рубах». (6) Поэт ставит знак тождества между теми и другими, так как главный критерий их «жизнеспособности» - неподвижность - соблюдается обеими сторонами. Всякий раз, ложась спать, человек учится при жизни понимать, что будет «там»: «Уснуть бы... и вообще - самоубиться!» (196) Сон/смерть - участь всеобщая: это главное устье, в которое впадают разные реки-жизни («А что есть сон?» «Основа всех основ». / «И мы в него впадаем, словно реки». (213)) Сон Горбунова в конце поэмы подразумевает именно смерть: он (сон) настигает героя в разгар драки, что уже указывает на характер случившегося. На смерть намекают и разговоры о вечности, которые ведутся больными, и труба, напоминающая трубу архангела Гавриила из той же «Большой элегии...»: «Спи, Горбунов. Пока труба отбой / не пропоет... Всем предпочту наградам / стеречь твой сон... а впрочем, с ней, с трубой!» (216) Во всеобщем сонном царстве не спит только поэзия: «Уснуло все. Но ждут еще конца /два-три стиха и скалят рот щербато...»(10)

В восьмом параграфе Главы II - «Смерть» - мы акцентируем внимание на теме смерти, магистральной для творчества Бродского. «Нас ждет не смерть, а новая среда»(111), - в религии смерть и воскресение едины, воплощением чего янляется история Христа: «И смерть его - единственная вещь / двузначная». «И,

стало быть, синоним».(203) Смерть и жизнь - разные лики одного явления: смерть есть лишь для живых, а жизнь бы обесценилась, не имей она конца. Если жизнь - это всегда настоящее, то смерть - обязательное будущее; оба они постоянно трансформируются друг в друга: «Двуликий Янус, твое лицо - / к жизни одно и к смерти одно - / мир превращают почти в кольцо...» (146).

Нас ждет не вечная жизнь, а вечная смерть: «Отныне, как обычно после жизни, / начнется вечность». «Просто тишина». (201) Молчание - в смысле «вечность», вне «шума времени»: Бродский связывает речь, молчание, тишину, жизнь, смерть. Смерть и тишина - центральные идеи поэмы «Горбунов и Горчаков». Но тишина - это и память о произнесенных звуках и преддверие звуков новых, это «будущее дней».(203) Она есть усиленная работа мысли, своего рода творчество, так что амбивалентно не только слово, но и его отсутствие. Тишина похожа на чистое пространство, не заселенное вещами/звуками: «пространство, а не мертвая помеха, / лишающее бьющийся в крови / фальцет ее и отклика, и эха».(204) «Молчанье - настоящее для тех, / кто жил до нас...»(204), - тишина объединяет уже замолчавших и еще говорящих. Итог этих сложных отношений слова и тишины таков: «Жизнь - только разговор перед лицом / молчанья...»(204). Молчание - смерти подобная остановка, так что герои Бродского говорят и говорят, словно желая спасти себя. Поэтому главы «Горбунова и Горчакова» сплошь состоят из разговоров («Разговор на крыльце», «Разговоры о море», «Разговор в разговоре»).

Страх смерти усиливается оттого, что это личное дело каждого: «Ведь если можно с кем-то жизнь делить, / то кто же с нами нашу смерть разделит?»(10) Впереди - неизвестность, «Великое Может Быть»(151): смерть, таким образом, обезличена, что подтверждается безымянностью героев, например, «Холмов»: умер неизвестно кто, и оплакивается неизвестно кем. Одно утешение: человек никогда не знает даты своей кончины, в чем Бродский видит лучшее доказательство бытия Божия. Смерть - всегда неприятный «сюрприз»: «Я думал, ты не придешь. А1ав!»(153) Нельзя предсказать ни дату, ни образ своего умирания, «ибо у смерти есть варианты, / предвидеть которые - тоже доблесть».(169) Ее символ - черный конь, ищущий себе всадника (стихотворение «В тот вечер возле нашего огня...»). Главная черта этого коня - его чернота: «Не помню я чернее ничего».(17) «Я думаю: внутри у нас черно»(17), - означает естественность смерти и нас в ней. Л все потому, что поэт смотрит на мир с точки зрения Времени, а с этой точки зрения все смертно. Ведь смерть - главный критерий линейного времени, поэтому сознание времени есть сознание своей конечности: «Проплывают облака, это жизнь проплывает, проходит, / привыкай, привыкай, это смерть мы в себе несем...» (58).

Смерть становится обыденностью в силу своей повторяемости, - почти клише, вроде «старухи с косой» («Смерть не скелет кошмарный / с длинной косой в росе» (26)). Она множится, как вирус: у Бродского каждый причасген к совершенному преступлению и испытываемой боли. Поэт скорбит об умерших тем сильнее, что оплакивает одновременно и свою будущую кончину: «...Смерть выбирает не красоты слога, / а неизменно самого певца» (135) Выражение «смерть поэта» Бродский считает более определенным, чем «жизнь

поэта»: первая своей конкретностью напоминает произведение, где основной признак - стремление к последней строке-итогу. Творчество - это попытка отпугнуть смерть, так как автор «продолжается» в своих нетленных произведениях. Поэзия - это «что-то выше нас»(59): она выше смерти, поэтому все, что остается человеку — «только плакать и петь, только плакать и петь, только жигь».(59) Умирая, поэт празднует победу над временем, сливаясь с ним: «Уже не Бог, а только Время, Время / зовет его...»(136) Язык и Время противопоставляются: поэт сливается со Временем, посредством смерти и победы над Временем посредством языка.

В девятом параграфе Главы II - «Вещь» - мы исследуем мифологию вещи в поэзии Бродского, в которой даже человеческое тело и его части являются метафорой пространства. Тело - это своеобразная географическая карта: так, в поэме «Горбунов и Горчаков» Опочка (станция)- это почка (орган) Горбунова «в области»(193) то ли России, то ли тела. Аналогична распространенность тела (человека) и пространства (его родины), в которое это тело помещено. Тело есть уменьшенная копия этого самого пространства. «Распространенность» синонимична «пространности», то есть растянутости в речи: «А что тебе не нравится?» «Пространно»...(194)

Горчаков «физиологичнее» Горбунова, и все их споры в поэме - это споры плоти и духа, а, следовательно, пространства и времени. Горчаков с его натурализмом - символ всего воплощенного (пространства), а Горбунов - герой-идеолог (время как идея). Так что конфликт идеализма и материализма можно назвать конфликтом времени и пространства. Пространство у Бродского - это и различные территории, и весь вещный мир в целом. Человек по своей внешней форме относится к пространству, но по внутреннему содержанию - ко времени. Так что, смерть - это жертва формой (телом, пространством) во имя идеи (души, времени), распад их единства в человеке.

Вещи организуют пространство, одновременно являясь его частью. А предметный мир внутри художественного произведения осмысливается и соотносится с героем. У Бродского, как и у Чехова, мир вещей уравнен в правах с персонажами: например, кресло в стихотворении «Прощайте, мадмуазель Вероника», речь о котором - «только повод проникнуть в другие сферы». (170) В вещах преломляются характеры людей и их отношения: в стихотворении «Все чуждо в доме новому жильцу...» новый жилец воспринимается как чужак-пришелец, которому даже тени вещей «не к лицу» (12). Кровать - это горизонталь, уподобляющая себе вертикаль человеческого тела. Поэтому сон в кровати

- это репетиция лежания в гробу: «Сужается постель моя, как гроб».(182) Кровать - это «четвероногий друг», который сопровождает человека весь его земной путь. Так же и другое «четвероногое» - стол - не разлучается с писателем никогда; с ним связана тема творчества и «писания в стол». Стол, как и шкафы,

- это вещественное и духовное наследие; переходя к новому владельцу, стол символизирует преемственность поэтов.

Одушевленность - свойство временное, а граница между людьми и предметами условна. Подтверждение этому -стихотворение Бродского «Подсвечник» с его бесконечными метаморфозами: девушка-дерево, Пан-подсвечник, Фило-

мела-ласточка и так далее. Обездвиженность, по Бродскому, есть верный спутник безжизненного: «...и мертвецы стоят в обнимку / с особняками».(3) Стояние подобно трупному окостенению и часто сопровождает чужую смерть: «Коровы в кустах стояли / и жадно лизали кровь». (24) В поэтическом мире Бродского существует оппозиция «движимость-недвижимость», из которой следует соответствующая пара «живое-неживое». «Но мотылек по комнате кружил, / и он мой взгляд с недвижимости сдвинул» (65), - живая (движущаяся) бабочка существует ничтожно мало по сравнению со внешне мертвой, но вечной «недвижимостью». Последняя словно копит силы: вещи-скопидомы откладывают свои «сбережениями» «на счет» своего бессмертия.

У Бродского люди статичны, как памятники, а те, в свою очередь, динамичны (насколько это возможно для статуи), как люди: «...аканты, нимбы, купидоны, львы / смущенно прячут за спиной обрубки». (141) Скульптуры - это то, что увековечено в камне/остановке/смерти, - так что некогда живое продолжает свою жизнь в состоянии смерти. Если для людей время идет, то для вещи оно стоит, да и сами предметы статичны. Вещь заменяема, то есть циклична: она обезличена, и в этом, по Бродскому, ее основное отличие от человека. Л весь трагизм людей как раз в линейности их существования и самоценности каждого. Единственный способ «притвориться» недвижимостью - остановиться, замереть/умереть: это «апофеоз в нас самих предмета, / Замена смиренья простым покоем...(168) Состояние покоя и отсутствия желаний - залог долгой жизни, что проверено на вещах. Могильный холод обезличивает людей, превращает их в мертвые вещи, подобные статуям.

С точки зрения вечности, человек и вещь неразличимы - они одинаково обретают ее, прекратив свое существование в пространстве. Смерть дарует бессмертие, сообразное вещным представлениям. Бродский не оживил вещи, а показал, что разницы между ним и вещью нет: со временем тело человека станет предметом. Люди вносят в дом свои вещи, а потом их самих выносят оттуда, как вещи. В стихотворении «Большая элегия Джону Донну» Бродский перечисляет около шестидесяти различных «уснувших» предметов. Казалось бы, там, где метафизика, не должно быть вещного и земного. Однако у Бродского речь идет не столько о смерти, сколько об увековечении Донна. «Уснувший» Донн уподобляется вещи, и, следовательно, обретает ее бессмертие, хотя и не совсем понятно, почему именно вещь у поэта является носителем вечности.

В параграфе десятом Главы II - «Пустота» - мы рассматриваем хронотоп пустоты. Для Бродского смерть ассоциируется с остановкой и пустотой. Поэтому образ пустыни имеет ключевое значение в его творчестве и даже вынесен в заглавие сборника. Хронотоп пустыни является главным, в частности, для поэмы «Исаак и Авраам», расширяя свое метафизическое значение и в других стихах сборника. В «чистом» (безводном) пространстве этой пустыни и время чистое, не измеряемое, так как линейного времени еще нет. Метафизическая пустота у поэта находит своего реальною двойника в образе пустыни, которая упоминается и в поэме «Горбунов и Горчаков». Основной ее мотив - взаимное отчуждение и жажда понимания. Это «глас вопиющего в пустыне», но герой Бродского верит в силу слова.

Песок пустыни постоянно обрамляется в водные мегафоры, создавая оксюморон: «Холмы песка. Нельзя их счесть, измерить. / Верней - моря. Внизу, на дне, земля».(33) Сочетание «холмы песка» имеет двойной смысл: в нем и жизнь (холмы как жизнь), и смерть, так как песок безжизнен: перед нами одиночество человека в пустыне равнодушного мира. Зыбучие пески - это время, засасывающее все живое и уходящее сквозь пальцы. «Все зыбко, как песок, как тень отца»(37), - все подвержено сомнению, даже вера в справедливость Всевышнего. Песок засыпает следы чужого присутствия («Окурки, спички и вилка / прикрыты были песком»(23)), скрывая то, что на поверхности (в буквальном смысле) и делая чье-то наличие незримым. Главным же для нас является сообщничество песка и пустоты.

Для Бродского мир - это пустота, что обусловлено его взглядом на действительность с точки зрения времени, - то есть с точки зрения постоянных потерь. Его поэзия - это поэзия небытия, поэтому, обращаясь к другому (любимой, Богу), он, как правило, не получает отклика. В результате, монолог преобразуется в потенциальный диалог: тенденция к расколотости сознания, порожденная одиночеством, прослеживается почти во всех стихах поэта. Подобно божественному слову, пустое пространство содержит в себе все будущие творения и судьбы. Пустота созидательна и богоподобна, поэтому одно из определений Творца есть «Ничто», ибо он вбирает в себя все. По этой причине безжизненная пустыня в «Исааке и Аврааме» превращается в цветущий край, а уход в пустыню в стихотворении «Остановка в пустыне» - это собирание с силами, как у Моисея, покинувшего страну рабства.

Центральной темой сборника «Остановка в пустыне» является нашествие пустоты как отсутствия культуры. Психдом нарекается «вакуумом внутри миропорядка» (202), расширяя границы этой пустоты до всего города, страны и, наконец, Вселенной. Бродский приходит к выводу, что бытие - лишь частный случай небытия, как конечность - только инвариант вечности. Но именно в пустыне герой размышляет о возрождении культуры на новом (пустом) месте. Пустота для Бродского «полнее» полноты своей неисчерпаемостью. «...И полны темноты и покоя, / мы все вместе стоим над холодной блестящей рекою» (13), - полнота смертью - это заполненность пустотой и, одновременно, надежда на воскресение. За полнотой неизменно следует опустошение, и наоборот: «Наполняйся же хмелем, / осушайся до дна».(87) В связи с этим в поэтическом мире Бродского выделяются два противонаправленных образа: опустошаемого пространства и заполняемой страницы («Уснуло все. }\о ждут еще конца /два-три стиха и скалят рот щербато...»(10)) Потому Бродский и «речью полн» (153), что опустошен другими («внепоэтическими») переживаниями.

Пустота насыщена разнообразными свойствами и она есть главное свойство пространства. «Простор английский тих»(16), - просторность (пустота) имеет общий корень со словом «пространство». Что просторно, то и распространено, согласно Бродскому, поэтому он ставит в один смысловой ряд «пространство» и «голость» (36). Таким образом, пустота - это своего рода «чистое» пространство, не «запятнанное» наличием вещей. Тем более, что пустота у Бродского, как правило, посмертная, а вечность абсолютно исключает присутствие челове-

ка. Таким образом, пустота - это всегда отсутствие: тело со всеми органами, но без души, - все равно труп. Поэтому дом «не хочет больше пустовать» (21), а кресло без любимой - рама при отсутствии картины.

Ничто - это сводящая с ума бесконечность. Вечность у Бродского обязательно связывается с понятием пустоты, которая, в свою очередь, соотносится с категорией бесчеловечности. Эта цепочка приводит нас к основной проблеме в поэзии Бродского - соотношению бытия и небытия. Становится очевидным, что эти три категории (вечность, бесчеловечность, пустота) сопряжены со сферой небытия и, конечно же, пустота является у Бродского главным свойством чистых времени и пространства.

В параграфе одиннадцатом Главы II - «Отсутствие» - нами изучается названный образ. Бродский был уверен, что наиболее реально то, что так и не произошло. Так же отсутствие (героев, предметов, событий и так далее) является более действительным, чем их наличие, что соответствует представлению поэта о потенциальности пустоты: «...не большую правду скрывает земля, / чем та, что открыта для взора!» (79) Отрицать это - то же, что отрицать существование души: она, как Бог, везде и нигде, и, не материализуясь, оставляет вещественные (или вещные) доказательства своего существования. Как известно, первые главы книги Бытия повествуют о несказанном, о начале времен, не доступном для логического выражения. И в соответствии с этим, Бродский демонстрирует религиозные корни образа отсутствия как веру в то, что физически не проявляет себя или проявляется только опосредованно. Когда же поэт допускает отсутствие Бога вообще, он делает это для того, чтобы доказать наличие дьявола. А из доказательства последнего следует и признание его антипода: так, Бродский приходит к Господу от обратного, а к наличию - через отсутствие: «Даже если Творец на иконах своих не живет и не спешит, / появляется вдруг сквозь еловый собор что-то в виде копыт». (29) Существует ли реально собеседник Горбунова? Наверно, в какой-то мере, да: если кто-то «выдумывает» себе Бога и обращается к нему, то почему одиночка не может создать себе двойника для беседы?

Смерти тоже, как будто, нет: она воплощенное отсутствие, которое для каждого в свой срок становится единственной и неоспоримой явью. Но умерший есть «там» хотя бы потому, что «тут» его нет: «Ты ушел к другим. Но мы / называем царством тьмы / этот край, который скрыт».(137) Герои поэмы «Холмы» убиты почти в самом ее начале, и о них почти ничего не известно, но нет имен и у живых (электрика, шурина, невесты и других), столь же близких к исчезновению/смерти. Смерть - коллективное начало, не знающее предпочтений, так что реальность бытия ничтожна мала перед лицом небытия. «Смерть -это все, что с нами - / ибо они - не узрят» (26), - смерть существует только для живущих и ждущих ее. А для мертвых смерти нет, так как они в ней, собственно, и «живут»: «И мертвым я буду существенней для / тебя, чем холмы и озера...» (79). Так что все зависит от меняющейся точки зрения, а отличие присутствия от отсутствия столь же условно: «Это не мы их не видим - / нас не видят они». (26) Отсутствующее - это, как правило, былое, и Бродский предпочитает возвращаться к нему, чем заменять его другим, «ибо легче вспомнить / то, что

отсутствует, чем восполнить/это чем-то иным снаружи...» (169).

Пространство стремится к своей первозданной чистоте от всяких тел, поэтому из текста Бродского то и дело уходят вещи или сам герой. Отсутствие становится их обычным состоянием, и уже кто-то другой занимает их место («Он занял наше место. Что ж, он прав». (128)) Последствия этой замены не всегда прогрессивны, поэтому «когда-нибудь, когда не станет нас» (165), возникнет нечто, «чему любой, кто знал нас, ужаснется».(165) Пространство чаще всего враждебно к человеку: небытие целиком состоит из отсутствия. Например, стихотворение «От окраины к центру» - это сплошь отрицания («не жилец», «не мертвец», «не я», «никого» «ничего», «ни с чем» и так далее). Мир как тотальное отсутствие в нем человека, стремление избавиться от присутствия последнего всеми средствами, главное из которых - Время.

Из философии Бродского следует, что реальность вещи - это дыра, которую вещь оставляет после себя в пространстве. Мир является ареной постоянного опустошения: «Дыра в сей ткани. Всяк, кто хочет, рвет. / Со всех концов. Уйдет. Вернется снова».(10) Дыра - символ ухода: значительная часть сборника «Остановка в пустыне» посвящена «вычитанию» из мира того или иного предмета/явления. Дыра - это «дверь в темноту» (25), и из нее «сюда полезет посторонний мир. / Иль этот уползет наружу». (122) Символизирует нестабильность человеческих отношений «щербатый телефонный диск» (90), чьи дыры - следствие малых и крупных разрывов: «И пусть теперь меж чувств твоих провал / начнет зиять...» (143). Бродский то и дело констатирует новые бреши, и все, что он противопоставляет «дырявой» материи мироздания - это единый поэтический текст.

Подводя итог второй главы работы, можно констатировать, что статика является основополагающим свойством пространства и вещей, его представляющих. То есть неподвижность - это особенность неодушевленного мира, обладающего вечным (чистым) Временем.

В Заключении подводятся итоги исследования. Изучив основные образы сборника Иосифа Бродского «Остановка в пустыне», мы пришли к следующим выводам: 1) все эти образы можно противопоставить по принципу «динамика-статика»; 2) данный принцип лежит и в основе противопоставления линейного и циклического времени, и, наконец, самих категорий времени и пространства; 3) динамичное время - это разновидность статичного времени, а у пространства таких разновидностей нет, так как оно всегда статично, будучи формой, материей; 4) только личное .время у Бродского обладает пространственным (вещным) воплощением, в то время как вечность, будучи чистой идеей, в реализации не нуждается; 5) статичное время у Бродского больше времени динамичного, а динамичное время больше статичного пространства.

Таким образом, мы определили некоторые особенности пространственно-временной структуры образов в сборнике Иосифа Бродского «Остановка в пустыне», убедились в тесной взаимосвязи времени и пространства. Итогом нашей работы стало подтверждение ценности анализа образов с точки зрения именно данных категорий для поэтики Бродского, как и других авторов, так как всякий образ состоит из формы (пространства) и содержания (времени).

Основные публикации автора:

1. Категории времени и пространства в книге стихов Л. А. Ахматовой «Вечер» // Наш Дагестан. - Махачкала, 2001 - 2002. - № № № 202 - 204. - С. 57 -59.

2. Пушкин Анны Ахматовой // Женщина Дагестана. - Махачкала, 2002. - № 2.-С. 24-25.

3. «Любовь есть Бог...»: Иосиф Бродский // Женщина Дагестана. - Махачкала, 2003. - № 5. - С.8-9.

4. Иосиф Бродский: возвращение//Дагестан, 2004. - № 1(10). - С. 32-35.

5. В плену у времени. Иосиф Бродский // Научное обозрение. Сборник статей ассоциации молодых ученых Дагестана. - Махачкала, 2004. - Вып. 2. - С. 24-26.

6. Пространственно-временная структура образов растений в лирике Иосифа Бродского // Научное обозрение. Сборник стагей ассоциации молодых ученых Дагестана. - Махачкала, 2004. - Вып. 4. - С. 32 - 34.

Печать офсетная. Бумага офсетная. Формат 60x84 1/16. Заказ 637. Тираж 50 экз.

000 "Матрица"

Р1696 b

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Халимбекова, Марьям Сайпутдиновна

Введение.

Глава I. Динамичные образы поэтического сборника Иосифа Бродского

Остановка в пустыне».

Глава II. Статичные образы поэтического сборника Иосифа Бродского

Остановка в пустыне».

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Халимбекова, Марьям Сайпутдиновна

Актуальность исследования обусловлена весомым вкладом Иосифа Бродского в литературу 60-70-х годов, а также современную российскую и мировую культуру.

Наше внимание к образам времени и пространства в лирике Бродского объясняется тем, что это основа художественного мира всякого автора. Искусство - это мышление в образах, а художественный образ обладает пространственно-временной протяженностью. Именно пространство и время включают отдельное произведение в общественный, исторический и культурологический контекст всего творчества писателя, а также творчества других авторов.

Исследователи, анализируя время и пространство в лирике Бродского, не отметили особенности их инвариантов, не пытались их определенным способом классифицировать, а также не обозначили закономерности в их использовании поэтом. Таким образом, есть некоторые пробелы, которые требуют восполнения. Следует также отметить возрастающий интерес филологических наук к пространственно-временному аспекту произведения.

Объект и предмет исследования. Объектом нашего исследования является первый поэтический сборник Иосифа Бродского «Остановка в пустыне» как источник почти всех основных лейтмотивов в его творчестве. Мы анализируем стихотворения и поэмы сборника («Исаак и Авраам», «Горбунов и Горчаков»), входящие в состав циклов «Холмы», «Anno Domini», «Фонтан», «Остановка в пустыне».

Предмет нашего исследования — изучение образов времени и пространства в поэтическом сборнике Иосифа Бродского «Остановка в пустыне».

Цели и задачи. Целью данной диссертации является создание целостного представления об образах времени и пространства в первом поэтическом сборнике Иосифа Бродского. Достижение этой цели возможно при решении следующих задач: определить главный критерий для классификации образов времени и пространства; доказать актуальность их противопоставления по принципу «динамика - статика»; выявить своеобразие динамичных и статичных образов; проанализировать их причинно-следственные связи; охарактеризовать отношения категорий времени и пространства; проследить закономерности их использования поэтом; установить особенности авторского понимания и реализации данных категорий; описать идейно-тематическую и художественную оригинальность лирики Бродского.

Изученность темы. Следует отметить, что начало последовательному анализу категорий времени и пространства в литературоведении положил М.М. Бахтин. А более подробное изучение творчества Бродского связано с трудами Л.М. Баткина, П. Вайля, Е. Келебая, М. Крепса, Л. Лосева, Ю. Лотмана, а также В. Полухиной, А. Ранчина, Н. Стрижевской и других.

Работы о Бродском можно условно разделить на исследования с философским уклоном (в них акцентируется мировоззрение поэта, выраженное посредством времени и пространства как неких абстрактных категорий) и труды с анализом конкретных образов времени и пространства. Далее попытаемся охарактеризовать их в общих чертах.

В монографии М. Крепса «О поэзии Иосифа Бродского» противопоставляется в творчестве поэта простое (конечное) время и чистое (вечное) время. Автор также анализирует различные образы времени и особенности их пространственного решения: это пустота, вода, странствия, куст и так далее, а также мотивы двойничества, тишины/слова, разлуки и другие. Однако выбор данных хронотопов носит в работе Крепса произвольный характер и не соотносится с выделенными им же различными типами времени.

Диссертация В.А. Куллэ «Поэтическая эволюция Иосифа Бродского в России (1957 - 1972)» посвящена магистральной для поэта категории времени, причем пространство изучается как инвариант времени и средство его материального воплощения. Времени отводится роль главного героя лирики Бродского, в связи с чем анализируется хронотоп воды. В качестве лейтмотивов выделяются темы движения и смерти, подчеркивается метафизический аспект в изображении Петербурга, пустыни, образа куста, мотивов ухода, свободы. Наряду с достоинствами данного труда следует отметить нехватку обобщающего материала и его систематизации, а также изучения закономерностей использования тех или иных хронотопов.

Книга А. Ранчина «На пиру Мнемозины» содержит перечень коннотаций основных образов в лирике Бродского, что облегчает расшифровку их пространственно-временного содержания. Ранчин затрагивает тему памяти у Бродского, понимая ее как традицию и контекст всей мировой литературы. Но названный автор предпочитает описание анализу, и, следовательно, не предлагает общих критериев, способствующих классификации исследуемых образов.

П. Вайль в статье «Пространство как время» рассматривает тесную взаимосвязь данных категорий, подчеркивая вспомогательную роль пространства по отношению ко времени. Автор изучает характерный для творчества Бродского мотив странствия, приравнивая его мотиву заполнения страницы текстом, и шире, - заполнения пустоты как таковой. Данное исследование в определенной мере удовлетворяет наш интерес к причинно-следственным отношениям категорий времени и пространства в поэтике Бродского.

Пробштейн ЯЗ. в своей работе «Мотив странствия в поэзии О.Э. Мандельштама, В.В. Хлебникова и И.А. Бродского в контексте мировой поэзии» исследует мотивы странничества в лирике названных авторов.

Пробпггейн анализирует в связи с этим мотивы движения, возвращения и связанные с ними хронотопы изгнания, отсутствия и так далее. Работа привлекает своим сопоставительным характером, обогащающим нашу диссертацию сведениями о некоторых хронотопах Бродского в контексте предшествующей и современной ему литературы.

В сборнике «Иосиф Бродский. Размером подлинника» творчество Бродского рассматривается как пример постмодернистской литературы и содержатся статьи, исследующие понятия кочевничества и оседлости в его лирике, мотивы покоя и движения, и, что особо важно для нашей работы, анализируются принципы линейности и цикличности. Но понятия покоя и движения не соотносятся с разными типами времени и пространства, а линейность и цикличность изучаются лишь на примере образа Времени.

Якунин A.B. в своей диссертации «Функционально-коммуникативная организация текста в жанре эссе (на материале эссе И.А. Бродского «Путешествие в Стамбул»)» выделяет основные направления поэтического пространства, освоенные Бродским, и их временные эквиваленты: Юг и прошлое, Север и будущее. Также автор демонстрирует прогрессивность Запада и застойность Востока в понимании поэта. Примечательно, что все названные пространственно-временные аналогии зародились уже в сборнике «Остановка в пустыне», изучаемом нами. В то же время в данной диссертации настоящему времени и его пространственной реализации отводится совсем незначительная часть, что кажется нам недооценкой его значения для поэтики Бродского.

Статья И. Франка «Критические письма» посвящена вещному миру в стихах Бродского. Связь этого образа со временем и пространством рождает такие важные мотивы, как заполнение и опустошение, остановка, несвобода и так далее.

Следует выделить и монографию Кашиной М. «Вещный мир Иосифа Бродского (на материале сборника «Часть речи»: к вопросу о языковом мире поэта)», где поднимается тема взаимообратимости неодушевленного и одушевленного. Вещи выступают в качестве главной характеристики человека и являются символами различных типов времени и пространства. Кашина подробно рассматривает лексему «дом» и связанные с ней хронотопы окна, порога, стены, а также акцентирует мотивы молчания/несвободы/смерти. Названный труд интересен нам в связи с поднятой в нем проблемой соотношения живого и неодушевленного миров в творчестве Бродского, что подтолкнуло нас к дальнейшей разработке данного вопроса, хотя и с точки зрения его пространственно-временного аспекта.

Ю.М. Лотман в статье «Между вещью и пустотой» рассматривает творчество Бродского в соотнесении с поэтикой акмеизма. В связи с этим Лотман изучает конфликт вещи и пространства, вещи и пустоты, разрешаемых с помощью третьей составляющей - поэтического текста. Автор исследует границы вещи и другие ее важные характеристики. Он также отмечает постоянное соотнесение бытия и текста в произведениях Бродского, что является определяющим методом поэта. Ценность данной работы состоит в выявлении традиций и новаций в использовании названных образов и мотивов в лирике Бродского, а также в акцентировании параллели «мир/текст», характерной для его поэтики.

Абелинскене И.Ю. в своей диссертации «Художественное мироотношение поэта конца хх века (творчество Иосифа Бродского)» изучает отношения вещи и пространства и связанные с ними мотивы отсутствия, опустошения/заполнения, тишины/речи, смерти и небытия. Автор противопоставляет циклическое время неодушевленного мира и конечное время людей, а также отмечает приоритет прошедшего времени в лирике Бродского как пример его дани культурной традиции. Для нашей работы особенно важна предложенная Абелинскене характеристика разных типов времени одушевленного и неодушевленного миров, однако глубинный принцип их противопоставления, на наш взгляд, так и остался без определения.

Работа Лакербая Д.Л. «Поэзия Иосифа Бродского 1957 - 1965-го годов: опыт концептуального описания» освещает неодушевленный мир в его связи с образом Языка, его определяющей ролью для философии данного поэта. Язык изучается автором монографии как хранилище всех возможных пространственно-временных моделей, подтверждением чему становится анализ поэмы «Исаак и Авраам» и некоторых других произведений ранней лирики Бродского.

Наконец, хотелось бы особо выделить монографию Е. Келебая «Поэт в доме ребенка. Пролегомены к философии творчества Иосифа Бродского». Она посвящена главным оппозициям в лирике Бродского. Ученый выделяет особенности времени и пространства в понимании поэта, изучает их соотношение с категорией Языка.

Работа Келебая представляется нам наиболее адекватной, так как автор исследует многообразные типы отношений времени и пространства в лирике Бродского на примере тех или иных оппозиций, - в частности, оппозиции «движимое - недвижимое». По этой причине мы положили их в основу классификации образов времени и пространства в нашей диссертации. Однако, выдвигая пару «движимое - недвижимое», Келебай подразумевает противопоставление в лирике Бродского лишь одушевленного и неодушевленного миров. Мы же идем глубже, развивая данную идею до ее логического завершения.

Научная новизна. Она заключается в определении «динамики — статики» в качестве главного критерия в классификации образов времени и пространства в ранней лирике Бродского, в целостном анализе динамичных и статичных образов, в описании своеобразных причинно-следственных отношений категорий времени и пространства. Дальнейшей разработке подвергается поэтика произведений данного автора и характеризуется их идейно-тематическое своеобразие.

Методологическая основа и методы исследования. Методологической основой работы являются сравнительно-исторический и системный подходы научного анализа. Основной метод изучения поэзии Иосифа Бродского -аналитический. Применяются в работе и типологический, сравнительноисторический методы. Исходный методологический принцип - анализ образов в единстве пространственных и временных составляющих, выявление особенностей внутренней организации стихотворений. От отдельного образа — к лирике в целом, - таков способ исследования, выявляющий целостность поэзии на всех ее уровнях.

В ходе работы мы использовали исследования известных теоретиков и историков литературы: М.М. Бахтина, А. Веселовского, В. Виноградова, М.Л. Гаспарова, Л.Я. Гинзбург, В.М. Жирмунского, А.К. Жолковского, Ю. Лотмана, Е. Мелетинского, В.Н. Топорова, Б.О. Эйхенбаума, P.O. Якобсона; а также бродсковедов: Д. Бетеа, П. Вайля, Е. Келебая, М. Крепса, В. Куллэ, Л. Лосева, В.А. Полухиной, А. Ранчина, Н. Стрижевской и других.

Теоретическая и практическая значимость диссертации. Теоретическая значимость работы состоит в исследовании идейно-художественных особенностей одного из самых малоизученных поэтов хх века. Категории времени и пространства показаны в их тесной взаимосвязи, а в качестве дополнительного критерия поэтического стиля и изучения художественных образов выдвигается принцип «динамики - статики». Создается база для прогнозирования дальнейшего развития основных лейтмотивов в творчестве Бродского, каковыми являются рассмотренные в диссертации образы времени и пространства. Результаты исследования могут быть использованы для преподавания в общеобразовательных школах и в вузах (на курсах по истории русской литературы 20 века, при чтении специального курса по творчеству поэта), а также при составлении учебников и учебных пособий, при написании курсовых и дипломных работ по творчеству Бродского.

На защиту выносятся следующие основные положения диссертации.

1. Одной из главных у данного поэта является оппозиция «динамика -статика».

2. Движение в лирике Бродского реализует принцип линейности. Линейное (конечное) время характеризует мир людей.

3. Статика соответствует принципу цикличности. Циклическое (бесконечное) время - это время неодушевленного мира.

4. Вещи сообщают свою статичность пространству. Отношения вещи и ее идеи отражают суть отношений пространства и времени.

5. Разделение образов по принципу «динамика - статика» соответствует противопоставлению линейного и циклического типов времени, а пространство не имеет динамичных разновидностей.

6. Динамичные образы времени в поэтике Бродского являются инвариантами статичных образов времени, а пространство не имеет динамичных разновидностей.

7. Всегда статичное пространство есть инвариант линейного (динамичного) времени, которое, в свою очередь, есть разновидность времени циклического (статичного).

Апробация работы. Основные положения диссертации излагались на ежегодных научных конференциях на филологическом факультете Даггосуниверситета (2002, 2003, 2004), а также были опубликованы в виде шести статей в сборниках работ и в журналах.

Структура и объем диссертации. Они определены основными проблемами исследования и его целью. Работа состоит из введения, двух глав: «Динамичные образы поэтического сборника Иосифа Бродского «Остановка в пустыне»; «Статичные образы поэтического сборника Иосифа Бродского «Остановка в пустыне», заключения, библиографии. Диссертация представляет собой рукопись на 190 страницах в компьютерном варианте.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Образы времени и пространства в поэтическом сборнике Иосифа Бродского "Остановка в пустыне""

Заключение

Итак, первая глава настоящей диссертации называется «Динамичные образы поэтического сборника Иосифа Бродского «Остановка в пустыне». Ее начинает хронотоп дороги, - традиционный символ жизненного пути, духовного поиска. Бродский обогатил данный хронотоп значением заполнения пространства и пустоты. Поэт соотносит движение в пространстве с движением во времени, что привело нас к пониманию линейной сути перемещений в его стихах.

В лирике Бродского, таким образом, можно констатировать наличие динамичного линейного времени, отличающегося своей необратимостью и четкой последовательностью прошлого, настоящего и будущего. Это измеряемое и конечное время, присущее человеку и сопровождающееся потерями. Своим появлением оно обязано христианству, и отсюда интерес поэта к праздникам (особенно религиозным), всевозможным датам. Любимое Бродским время суток — вечер и ночь, когда стираются границы между живым и неживым, движимым и недвижимым.

Бродский изображает вертикальный срез пространства, причем человек и Бог находятся по разные стороны шкалы. В то же время поэт ставится на одну высоту с Творцом как служитель священного Языка. Вертикаль у Бродского показывает вектор души и Языка в противоположность горизонтали.

Основной «вертикальный» образ у Бродского - холм, высота которого расширяет необходимый поэту кругозор. Вершина холма - это угол, острие, волна и все то, что отличается своей рельефностью/индивидуальностью. Холм - это вертикаль жизни, а движение по его склону - приближение к горизонтали смерти.

Движение - это постоянное преодоление границ. В их качестве могут выступать глаз, окно, порог, река, вечер, человек, настоящее время и так далее. Граница является, по Бродскому, основной характеристикой вещей (то есть пространства) и линейного времени. Ее главные черты - условность, проницаемость, мобильность. Способы преодоления ограниченности -творчество, создание единого текста.

Особо выделяется у Бродского хронотоп дома, граничащего с внешним и внутренним мирами. Дом понимается как строение, человек, страна. Дом одушевляется и имеет функцию соединения, а его разрушение означает распад всех связей. Этот образ включает в себя вертикаль/возражение стены, ограничитель высоты потолок и окно - центр пространства. Традиционным является хронотоп порога, а дверь у Бродского символизирует начало и конец линейного времени.

Изгнание у данного поэта - результат вытеснения пространством (и жизнью) тела. Это репетиция безвозвратного ухода (смерти), то есть это процесс сугубо линейный. Но поэтическое изгойничество Бродского - это путь к желанной метафизической свободе.

Изгнание, как и всякое движение по линейному принципу, — это центробежное движение по направлению «от». Из этого следует неизбежность потерь, самая крупная из которых - смерть. Увеличение пространственного разрыва передает длительность разлуки, понимаемой Бродским как закономерность и освобождение.

Разные направления центробежного движения поэт наделяет особыми значениями. Так, Югу соответствует прошедшее время, и Бродский-элегик постоянно к нему обращается. Необратимость линейного времени он преодолевает с помощью памяти, используя прием перевернутой перспективы.

Настоящее (пространственный эквивалент - граница) представляет собой единство всех трех времен. Это единственная реальность, предоставленная человеку, и все свои основные философские сентенции для большей актуализации поэт облачает в форму настоящего времени.

Аналогия будущего времени у Бродского - Норд. Его льды и холод напоминают о переходе в чистые структуры после смерти - итога линейного времени, что превращает грядущее в антиутопию. Будущее - это наше отсутствие, речевой эквивалент которого - слово «никогда».

Понимание времени и пространства в творчестве Бродского невозможно без анализа образа воды. Со временем этот образ объединяет их серый цвет (цвет старых вещей, пыли, рыбы, северного пейзажа и так далее). Способность воды отражать соответствует памяти. Вода динамична и мутабельна: ее инварианты - кровь, дождь, снег и другие. Это первосубстанция, вездесущая, как время, и распространенная, как всякое пространство.

Линейному времени соответствует река. Это граница между жизнью и смертью и место перехода из личного времени в вечность. Ритм волн — это ритм самого бытия, перенимаемый Бродским для его поэзии.

Другой инвариант воды - море с его простором (пространственностью), свободой и призывом к странствиям. Для Бродского это колыбель и венец жизни, а также символ речи. Море, как и всякое пространство, вытесняет тела, будучи чревом бытия и небытия одновременно.

И, наконец, самые важные динамические образы в лирике Бродского, которым мы находим лингвопоэтические параллели. Так, чистая бумага символизирует у Бродского пространство, а ее заполнение поэтическими средствами противостоит опустошению этого самого пространства, то есть небытию. Поэт создает свой мир, получая статус Творца.

Каждой букве, по мнению Бродского, соответствует определенный пространственный образ. В буквах хранится память об эволюции мира, следовательно, они являются сосудами времени. Азбука - это каталог всех пространственно-временных моделей, так как бытие по своей структуре напоминает текст. Главная триада поэта, где каждый из элементов противопоставляется и сопоставляется друг с другом, - это «вещь-человек-слово».

Слово у Бродского имеет двойственную природу. Как совокупность букв -знаков шрифта - оно материально. Но каждая вещь, будучи названной, становится частью речи (вневременной абстракцией). Таким образом, слово имеет пространственную (статичную) оболочку и временное (динамичное) содержание.

Речь - способ самоутверждения и сама жизнь, поэтому столь важен для героев Бродского диалог. Из принципа диалога вырастает тема двойничества как основы рифмы и отношений времени и пространства. Бытие диалогично и относительно, и только Язык есть несомненная ценность, а поэзия - высшая форма его развития. Язык больше времени (а время — это Бог), которое, в свою очередь, больше пространства. Так что образ Логоса в философии Бродского включает в себя абсолютно все: время и пространство, статику и динамику, и так далее.

Подводя итог первой главе, следует отметить, что динамика у Бродского отождествляется именно с линейным временем мира живых. Пространство выполняет роль оформления различных временных значений, и как всякая форма, она статична. Если она и меняется, то причины этих изменений - сугубо временные, а никак не пространственные.

Вторая глава нашей работы - «Статичные образы поэтического сборника Иосифа Бродского «Остановка в пустыне» - посвящена статичным образам, важность которых отразилась в самом названии сборника. Рассмотрим их подробнее.

Итог движения - остановка, чему соответствует знак точки. Остановка - это способ накопления времени в замкнутых пространствах, подобных тюрьме, психбольнице и так далее. А остановленное время у Бродского и есть пространство как таковое, так как пространство - снимок мгновения. Так что основной принцип пространства — тавтология.

Остановка - это кружение на одном месте. Повторение (возвращение) лежит в основе принципа цикличности. Цикличность означает вечность, которая есть чистое Время. Такое время неподвижно, так как бесконечно. Это абстракция, присущая неодушевленному бессмертному миру, а для человека она наступает после его кончины. Таким образом, циклическое статическое Время - это продолжение времени линейного динамического. Это также продолжение пространства, которое есть порождение личного времени и кончается вместе с ним же.

Чем больше движений, тем больше возвратов, которые заполняют оставленную после себя пустоту. Так, прошлое возвращается в настоящее, которое повторится в будущем: история - это возвращение архетипов. К ним относятся мифы (стихи, в том числе) доказывающие единство времени культуры с ее вечным настоящим.

Сезонное возвращение присуще, как известно, зиме, - данное качество, как и черно-белая гамма, делают зиму в понимании Бродского символом творчества. Коннотации снега - бумага, покой, пустота, одиночество, забвение, смерть, вечность. Все это в сочетании с холодом (холод - свойство вечности) делают зиму абсолютной абстракцией, как и чистое Время.

Снег выравнивает пространство, а для Бродского горизонталь - это знак нивелирования, то есть смерть (горизонтальное положение трупа). А горизонт (родственный горизонтали образ), постоянно отодвигаясь, возвращает к старту, - это напоминает умирание как возвращение к месту исхода - небытию.

Смерть - это, по Бродскому, возвращение в центр, воссоединение. Центр -это точка (острие), олицетворяющая пространство и время в чистом виде. Вечность начинается со смертью, так что центростремительное движение - это путь к смерти. Воплощение центра - крест и, следовательно, жертва понимается как главная идея жизни.

Бродский почти не различает смерть и сон. Последний есть абстрагирование от яви, ее замена, и их смешение - то же смешение причины и следствия, как в цикле. То есть сон статичен, не отличим от смерти, или же является ее репетицией.

Смерть - магистральная тема в творчестве Бродского. Это переход из личного времени в безличную вечность. Линейное время создано именно смертью, так как она - мерило времени. Смерть - скачок из пространства во время, то есть из формы в идею, - это распад (тела и души, человеческих связей). Смерть анонимна и заразна, потому что не знает исключений. Символ смерти у Бродского - черный конь, так как она есть езда в неизвестность, а черный - цвет тени и небытия. Смерть поэт считает безмолвием в отличие от жизни-речи, и борется с ее разрушительностью посредством творчества.

Из динамики жизни человек переходит в статику неодушевленного, становясь трупом/вещью. У Бродского граница между ними прозрачна, что сближает члены оппозиции «одушевленное-неодушевленное». Являясь метафорой пространства, вещь отождествляется и с человеческим телом. Поэтому смерть человека - это распад единства пространства (тела) и времени (души). Тело и пространство конфликтуют, так что последнее вытесняет тело в стремлении к своей изначальной пустоте.

Вещь имперсональна и заменяема, и ее время неподвижно, так что она — носитель вечности. Вещи (стулья, кровати, столы, статуи и так далее) противопоставляются человеку, но и характеризуют его. Таким образом, паре «одушевленное-неодушевленное» соответствуют оппозиции «движимое-недвижимое» и «время-пространство».

Неподвижность - это отсутствие динамики, пустота. Образ метафизической пустоты Бродский воплощает в хронотопе пустыни. Пустыня — символ одиночества и непонимания, рабства как отсутствия культуры. Но это и неисчерпаемая потенция и возможность осмысления движения в состоянии покоя; Ничто вбирает в себя все, даже Бога. Пустота — это потери, и поэт смотрит на мир с этой точки зрения, освобождаясь от всех привязанностей. Заполняя страницы, Бродский борется с небытием: мир - это пустота и небытие, а бытие - только его частный случай. Следовательно, движимое - это только инвариант недвижимого, как пространство - инвариант времени.

Пустота — это отсутствие. Бродский считает действительностью не произошедшее, так как пустота (статика, вечность) больше полноты (динамики, времени). Поэтому прошлое для поэта ближе настоящего и будущего, а отсутствие реальнее наличия. Небытие состоит из отсутствия, напоминающего поэтическую фигуру эллипса. А реальностью вещи является дыра, оставляемая после ухода, и поэт противопоставляет ей единство своего текста (творчества).

Итак, мы изучили основные образы поэтического сборника Иосифа Бродского «Остановка в пустыне», в результате чего пришли к следующим выводам:

1) одной из главных у данного поэта является оппозиция «динамика-статика»;

2) движение в лирике Бродского реализует принцип линейности; линейное (конечное) время характеризует мир людей;

3) статика соответствует принципу цикличности; циклическое (бесконечное) время - это время неодушевленного мира;

4) вещи сообщают свою статичность пространству; отношения вещи и ее идеи отражают суть отношений пространства и времени;

5) разделение образов по принципу «динамика - статика» соответствует противопоставлению линейного и циклического типов времени, а также самих категорий времени и пространства;

6) динамичные образы времени в поэтике Бродского являются инвариантами статичных образов времени, а пространство не имеет динамичных разновидностей;

7) всегда статичное пространство есть инвариант линейного (динамичного) времени, которое, в свою очередь, есть разновидность времени циклического (статичного).

Таким образом, в ходе анализа поэтики Бродского мы обнаружили ряд особенностей в образной реализации времени и пространства. Мы выявили связь данных категорий с понятиями динамики и статики, и, как следствие, нами были раскрыты некоторые глубинные принципы противопоставления и соотнесения времени и пространства.

Список научной литературыХалимбекова, Марьям Сайпутдиновна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Бродский Иосиф. Большая книга интервью. - М., 2000.

2. Бродский И.А. Набережная неисцелимых: тринадцать эссе. М., 1992.

3. Бродский И. Пересеченная местность. Путешествия с комментариями: стихи. -М., 1995.

4. Бродский Иосиф. Остановка в пустыне. СПб., 2000.

5. Бродский И.А. Сочинения в четырех томах. СПб., 1992.

6. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998.

7. Державин Г.Р. Стихотворения. Л., 1957.

8. Хлебников В. Стихотворения и поэмы. JL, 1960.

9. Цветаева М. Собрание сочинений в семи томах. М., 1996. Ю.Шестов JI. Сочинения в двух томах. - М., 1993. И.Штерн JI. Ося, Иосиф, Joseph. - М., 2001.1.. Научная литература

10. Абелинскене И.Ю. Художественное мироотношение поэта конца хх века (творчество Иосифа Бродского): Дис. канд. филос. наук. Екатеринбург, 1997. - 204 с.

11. Аллой В. Прорыв в бесконечность (Читая стихи Иосифа Бродского) // Новый мир. 1995. - № 4. - С. 122-134.

12. Антонова Е.А. Пространство и время в ранней прозе Джеймса Джойса («Дублинцы» и «Портрет художника в юности»): Дис. канд. филол. наук. СПб., 1999. - 202 с.

13. Бабанина H.H., Миловидов В.А. «In memoriam» Иосифа Бродского: проблема автоперевода / Перевод как моделирование и моделированиеперевода. Тверь, 1991. — С. 19-25.

14. Баткин Л.М. Вещь и пустота // Октябрь. 1996. - № 1. - С. 163-169.

15. Баткин JI.M. Парапародия как способ выжить Н Новое литературное обозрение. 1996. - № 19. - С. 199-226.

16. Баткин JI.M. Тридцать третья буква: заметки читателя на полях стихов Иосифа Бродского. М., 1996.

17. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.,1975.

18. Бахтин М.М. Время и пространство в произведениях Гете / Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.

19. Ю.Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике / Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. -М., 1986.

20. Безродный М., Данилевский А., Минц 3. «Петербургский текст» и русский символизм // Семиотика города и городской культуры. Петербург. Труды по знаковым системам. Тарту, 1981.

21. Белодед И. Символика контраста в поэтическом мире А. Ахматовой // Поэтика и стилистика русской литературы. Л., 1971.

22. Бетеа Д. Изгнание как уход в кокон: образ бабочки у Набокова и Бродского // Русская литература. 1991. - №3. - С.167-175.

23. М.Бетеа Д. Мандельштам, Пастернак, Бродский: иудаизм, христианство и созидание модернистской поэтики / Русская литература хх века: исслед. амер. ученых. СПб., 1993.

24. Блажко A.M. О поэзии Иосифа Бродского // Звезда. 1994. - №7. - С. 205207.

25. Борецкий Р. «Искусству сопротивления я научился у поляков» (И. Бродский в Польше) // Новое время. 1993. - № 30. - С. 42-44.

26. Бродский о Цветаевой: интервью, эссе. М., 1997.

27. Бройтман С.Н. Блок и русская лирика 19-начала 20 веков (проблемы поэтики). Махачкала, 1982.

28. Вайль П. Вслед за Пушкиным // Знамя. 1996. - № 6. - С. 149-150.

29. Вайль П. Пространство как время / Бродский Иосиф. Пересеченная местность. Путешествия с комментариями: стихи. М., 1995. - С. 184195.

30. Вайль П., Генис А. В окрестностях Бродского // Литературное обозрение. -1990.-№8.-С. 23-29.

31. Ваншенкина Е. Острие (пространство и время в лирике Бродского) // Литературное обозрение. 1996. - №3. - С. 35-42.

32. Верхейл К. Кальвинизм, поэзия и живопись (об одном стихотворении Иосифа Бродского) // Звезда. 1991. - №8. - С. 195-198.

33. Верхейл К. Тишина русской лирики // Иностранная литература. — 1991. -№3. С. 248-253.

34. Веселовский А. Историческая поэтика. М., 1989.

35. Виноградов В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. М., 1976.

36. В мире Блока. Сборник статей. М., 1981.

37. Волкова М., Довлатов С. Не только Бродский. М., 1992.

38. Гадамер Г. Г. Актуальность прекрасного. М., 1991.

39. Гаспаров М.Л. Рифма Бродского / Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М., 1995. - С.83-92.31 .Гегель Г. Лекции по эстетике // Гегель Г. Сочинения. М., 1958.

40. Гей Н. Поэтическое время и пространство / Гей Н. Художественность литературы. Поэтика. Стиль. М., 1975.

41. Гинзбург К. Приметы: Уликовая парадигма и ее корни // Новое литературное обозрение. — 1994. № 8. — С. 32-61.

42. Гинзбург Л. О Лирике. Л., 1974.

43. Гинзбург Л. О психологической прозе. Л., 1971.

44. Глэд Д. Беседы в изгнании: Русское литературное зарубежье. М.,1991.

45. Голубев А. Читая Бродского // Русская словесность. 1994. - № 5. - С. 79-85.

46. Гордин Я. Дело Бродского // Нева, 1989. №2. - С.134-166.

47. Гордин Я. Странник / Предисловие к книге «Бродский Иосиф. Избранное. -M., 1993.

48. Егоров Б.Ф. Категория времени и пространства в русской поэзии 19 века / Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. JL, 1974.

49. Еремина В. Поэтический строй русской лирики. Л., 1978.

50. Жигачева М.В. Баллада в раннем творчестве Иосифа Бродского // Вестник Московского ун-та, сер. 9 «филология». 1992. - № 4. - С. 51-56.

51. Жирмунский В. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977.

52. Жолковский А.К. Место окна в поэтическом мире Пастернака / Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности. Инварианты Тема - Приемы - Текст. - М., 1996.

53. Жолковский А.К. «Я вас любил .» Бродского . / Жолковский А.К. «Блуждающие сны» и другие работы. М., 1994.

54. Зотов С.Н. Художественное пространство мир Лермонтова: Дис. канд. филол. наук. - Таганрог, 2001.

55. Иванов В. А. Ахматова и категория времени // А. Ахматова и русская культура начала хх века. М., 1989.

56. Иванов В.В. Бродский и метафизическая поэзия // Звезда. 1997. - № 1. — С. 194-199.

57. Иванов Вяч. О Джоне Донне и Иосифе Бродском // Иностранная литература. 1988. - №9. - С. 19-23.

58. Иваск Ю. (О книге) Иосиф Бродский. Остановка в пустыне // Новый журнал. 1971. - № 10. - С. 294-297.

59. Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М., 1998.

60. Иосиф Бродский и мир. Метафизика, античность, современность. СПб., 2000.

61. Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. Итоги трех конференций. СПб., 1998. - 320с.

62. Иосиф Бродский. Труды и дни. М., 1998.

63. Ирза И. Пространственно-временная организация художественного произведения и его видовая специфика / М.М. Бахтин и гуманитарное мышление на пороге 21 века. Саранск, 1995.

64. Искржицкая И. Ахматова и Чехов: черты нового психологизма // Ахматовские чтения. Тверь, 1991.

65. Ичин К. Бродский и Овидий // Новое литературное обозрение. — 1996. -№19. С.227-249.

66. Кашина М.А. «Вещный» мир Иосифа Бродского (на материале сборника «Часть речи»: к вопросу о языковом мире поэта). Череповец, 2000.

67. Келебай Е. Поэт в доме ребенка. Пролегомены к философии творчества Иосифа Бродского. М., 2000.

68. Кнабе Г.С. О специфике «Метаморфоз» Овидия. / Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1993.

69. Кравченко О. Слово и мир. (Над строками «Двадцати сонетов к Марии Стюарт» Бродского) // Вопросы литературы. 1999. - №4. - С.26-32.

70. Крепс М. О поэзии Иосифа Бродского. Анн Арбор, 1984.

71. Крохин Ю. Взмах маятника. Об Осипе Мандельштаме и Иосифе Бродском / «Сохрани мою речь.». Мандельштамовское общество. -М.,1993. Т.4. - № 2. - С. 116-126.

72. Кругликов В. Между эпохами и пространством. Подступы к поэтической философии Иосифа Бродского / Наказание временем. Философские идеи в современной русской литературе / Отв. Ред. И.Т.Касавин. М., 1992.

73. КудроваИ.В. «Это ошеломляет.»: Иосиф Бродский о Марине Цветаевой // Звезда. 1997. - № 1. - С. 210-216.

74. Кузнецов С. Иосиф Бродский: тело в пространстве // Начало. Сборник статей. вып. 3. - М.,1995. - С. 187-200.

75. Куллэ В. «Перенос греческого портика на широту тундры» // Литературное обозрение. 1996. - №3. - С.30-35.

76. Курганов Е.А. Бродский и Баратынский // Звезда. 1997. - № 1. - С. 200209.

77. Куллэ В. Поэтическая эволюция Иосифа Бродского в России (1957- 1972): Дис. канд. филол. наук. М., 1996. - 246 с.

78. Кузнецов С. Распадающаяся амальгама. (О поэтике Бродского) / Начало. Сборник статей. вып. 3. - М.,1995.

79. Лакербай Д.Л. Поэзия Иосифа Бродского 1957-1965-го годов: опыт концептуального описания: Дис. канд. филол. наук. Иваново, 1997. -327с.

80. Лекманов О. Акмеисты: Поэты круга Гумилева // Новое литературное обозрение. 1996. - № 20.

81. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.

82. Лосев А. «Ниоткуда с любовью.» Заметки о стихах Иосифа Бродского // Континент. Париж, 1977. - №14. - С. 307-331.

83. Лосев Л. Реальность зазеркалья: Венеция Иосифа Бродского // Иностранная литература. 1996. - №5.- С. 224-237.

84. Лосев Л. Иронический монумент: пьеса Иосифа Бродского «Мрамор» // Русская мысль. Париж, 1984. - №5. - С.10-18.

85. Лотман М. С видом на море // Таллин. 1990. - № 2. - С. 113-117.

86. Лотман Ю. Между вещью и пустотой. (Из наблюдений над поэтикой сборника Иосифа Бродского «Урания») / Избранные статьи: в 3-х т. -Таллин, 1993. Т.З. - С. 294-307.

87. Лотман Ю. Художественное пространство в прозе Гоголя / Лотман Ю. В школе поэтического слова. М., 1988.

88. Лурье С. Свобода последнего слова / Бродский И.А. Холмы. СПб., 1991.

89. Мазанаев Ш.А. Двуязычное художественное творчество в системе национальных литератур. Махачкала, 1997.

90. Малюкова Л.Н. Философская лирика (1946-1990). Ростов н /Д., 1992.

91. Мелетинский Е. Поэтика мифа. М., 1976.

92. Милош Ч. Борьба с удушьем // Часть речи. Нью-Йорк, 1983. - №4. -С. 169-180.

93. Мышалова Д.В. Очерки по литературе русского зарубежья.1. Новосибирск, 1995.

94. Назаров М. Два кредо: Этика и эстетика у Солженицына и у Бродского // Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси. М.,1991. - С. 417431.

95. Найман А. Г. Поэзия и неправда // Октябрь. 1994. - № 1. - С. 43-119.

96. Найман А. Пространство Урании // Октябрь. 1991. - №12. - С.34-45.

97. Нарбикова В. Последний великий // Литературная газета. 1996. - 9 окт. -№41.-С. 4.

98. Насрулаева С.Ф. Хронотоп в ранней лирике Анны Ахматовой: Дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2000. - 144с.

99. Очерки истории языка русской поэзии 20 века: тропы в индивидуальном стиле и поэтическом языке. М., 1994.

100. Петров М. О похоронах Иосифа Бродского в Нью-Йорке // Звезда. 1996. - № 3. - С.4-5.

101. Петрушанская Е.М. «Слово из звука и слово из духа»: Приближение к музыкальному словарю Иосифа Бродского // Звезда. 1997. - № 1. - С. 217-229.

102. Поженецкий К. Увенчание несломленной России // Русская мысль. -1987. №5. - С.11-19.

103. Поздние петербуржцы. Поэтическая антология / Сост. В. Топоров. — СПб.,1995.

104. Полухина В.А. Ахматова и Бродский (к проблеме притяжений и отталкиваний) / Ахматовский сборник. Вып.1, 1989.

105. Полухина В.А., Пярли Ю. Словарь тропов Бродского (на материале сборника «Часть речи»). Тарту, 1995.

106. Поэтика Бродского / Сб. статей под ред. Л.Лосева. ТепаАу, 1986.

107. Приходько И. Мифопоэтика А. Блока. Владимир, 1994.

108. Пробштейн Я.Э. Мотив странствия в поэзии О.Э. Мандельштама, В.В. Хлебникова и И.А. Бродского в контексте мировой поэзии хх века: Дис. канд. филол. наук. М., 2000.- 232с.

109. Радышевский Д. Дзэн поэзии Бродского // Новое литературное обозрение. 1997. - № 27. - С.287-326.

110. Разумова Н.Е. Пространственная модель мира в творчестве А.П. Чехова: Дис. канд. филол. наук. Томск, 2001. - 220 с.

111. Ранчин А. «На пиру Мнемозины». Интертексты Иосифа Бродского. -М, 2001.

112. Расторгуев А. Интуиция абсолюта в поэзии Иосифа Бродского // Звезда. 1993. - № 1. - С. 173-183.

113. Рейн Е. Иосиф. // Вопросы литературы. 1994.- вып.2.- С. 186-196.

114. Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Д., 1974.

115. Саськова Т.В. Историко-культурный миф в литературе рубежа веков / Русская классика хх века: Пределы интерпретации. Ставрополь, 1995. -С. 152-154.

116. Сборник научных статей. К 70-летию профессора Н.А.Горбанева / Под ред. К.И.Мегаевой, Ш.А.Мазанаева. Махачкала, 2001.

117. Сборник научных статей / Под ред. Н.А.Горбанева, отв. секр. Пашаева Т.Н.- Махачкала, 2003.

118. Семенова Е.А. Поэма-цикл в творчестве Иосифа Бродского (традиции А.Блока, М.Цветаевой, А.Ахматовой в поэме Иосифа Бродского «Часть речи»): Дис. канд. филол. наук. М., 2000. — 210 с.

119. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М., 1999.

120. Славянский Н. Из страны рабства в пустыню // Новый мир. - 1993. - № 12.-С. 236-243.

121. Смирнов И.К. К изучению символики А.Ахматовой (раннее творчество) // Поэтика и стилистика русской литературы. Л., 1971.

122. Степанян Е. «Ночной кораблик негасимый из Александровского сада» // Творчество. 1990. - №12. - С.32-39.

123. Стрижевская Н. Письмена перспективы. О поэзии Иосифа Бродского. М., 1997.

124. Топоров В. К символике окна в мифопоэтической традиции / Балтославянские исследования. М., 1984.

125. Топоров В. Пространство и текст. / Текст: семантика и структура. -М., 1983.

126. Уфлянд В. Один из витков истории питерской культуры // Петрополь: Альманах. — вып. 3. Аквилон, 1991. - С. 108-115.

127. Фаликова Н. Хронотоп как категория исторической поэтики. / Проблемы исторической поэтики. Петрозаводск, 1992.

128. Фейнберг М., Рейн Е. «И географии примесь к времени есть судьба» // Арион. 1994. - № 2. - С. 33-40.

129. Франк B.C. Водяной знак. Поэтическое мировоззрение Пастернака // Литературное обозрение. 1990. - № 2. — С. 72-76.

130. Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления. М., 1993.

131. Хронотоп. Межвузовский научно-тематический сборник. Махачкала, 1990.

132. Цурина И.В. Социально-политический контекст философии постмодернизма. М., 1994.

133. Шайтанов И. После «поэтического бума». Новое в поэзии: 70-80-е // Русская литература хх века. Очерки. Портреты. Эссе. Часть 2. 2-е издание. - М., 1994. .

134. Шайтанов И. Уравнение с двумя неизвестными. Поэты-метафизики Джон Донн и Иосиф Бродский // Вопросы литературы. — 1998. №7. -С.24-35.

135. Шевелев И. Изъяснение перспективы. Путешествия Иосифа Броского // Общая газета. 1995. - № 14 (90). - 6-12 апр. - С. 10.

136. Эйхенбаум Б. О поэзии. Л., 1969.

137. Якобсон P.O. Работы по поэтике. М., 1987.

138. Якунин A.B. Функционально-коммуникативная организация текста в жанре эссе (на материале эссе Иосифа Александровича Бродского «Путешествие в Стамбул»): Дис. канд. филол. наук. Череповец, 1998. -215с.