Огонь в зеркале русского языка

Верхотурова, Ксения Сергеевна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Огонь в зеркале русского языка

Год: 2009
Автор научной работы: Верхотурова, Ксения Сергеевна
Ученая cтепень: кандидата филологических наук
Место защиты диссертации: Екатеринбург
Код cпециальности ВАК: 10.02.01

Диссертация по филологии на тему 'Огонь в зеркале русского языка'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Огонь в зеркале русского языка"

На правах рукописи

Верхотурова Ксения Сергеевна

ОГОНЬ В ЗЕРКАЛЕ РУССКОГО ЯЗЫКА

Специальность 10.02.01 - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

003453432

Екатеринбург 2009

003459432

Работа выполнена на кафедре русского языка и общего языкознания ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им. A.M. Горького»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Рут Мария Эдуардовна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Дмитриева Лидия Михайловна кандидат филологических наук, доцент Леонтьева Татьяна Валерьевна

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Уральский государственный

педагогический университет»

Защита состоится « » 2009 г. в тУ час, на заседании дис-

сертационного совета Д 2tl. 186.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук в Уральском государственном университете им. A.M. Горького (620083, г. Екатеринбург, К-83, пр. Ленина, 51, комн. 248).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Уральского государственного университета им. A.M. Горького.

Автореферат разослан "7^" -¿/-¿У^/У_200 5 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор филологических наук, профессор

IY1.A. Литовская

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Предлагаемое диссертационное исследование сфокусировано на изучении лексики, семантически либо генетически связанной с идеей горения. Актуальность работы видится в ее включенности в контекст когнитивно ориентированных лингвистических исследований.

Человек, столкнувшись лицом к лицу с природой, вынужден либо подчиняться ей, либо находить пути ее освоения. Приручение огня, открытие способов его добывания для человечества стало настоящей революцией. При этом огонь - как и любая стихия - не может быть до конца подчинен человеку, он всегда заключает в себе потенциальную опасность. Закономерно, что огонь является очень притягательным объектом для культурного и языкового осмысления. Сам характер реалии обусловливает неоднозначность ее восприятия: с одной стороны, без использования огня жизнь человека не возможна, именно с огнем ассоциируются тепло, свет, приготовление пищи, подсечно-огневое земледелие, огромное количество ремесел и т. д. С другой стороны, человек не должен забывать о стихийной природе огня, о том, что огонь в любой момент может выйти из-под контроля и обернуться катастрофой. С третьей стороны, огонь наделяется огромным количеством мифологических, сакральных смыслов, активно включается в обряды, используется в народной медицине. Безусловно, эти три ключевые «ипостаси» огня находят свое отражение в языковом образе, обладающим колоссальными ресурсами для экспликации этнолингвистической информации. Обозначение их соотношения и прояснение логики языкового осмысления каждой из них мы видим одной из задач данной работы.

Объектом исследования стали, во-первых, общенародные и диалектные лексические единицы русского языка, номинирующие ситуацию горения, ее стадии и компоненты, во-вторых, дериваты корней с исходным значением 'огонь', 'гореть', 'жечь', 'тлеть', находящиеся на первой ступени производно-сти.

Выбор объекта обусловлен несколькими факторами. Во-первых, образ огня как первоэлемента, освоение которого стало для человечества важнейшей вехой в развитии, является одним из базовых компонентов национальной картины мира. Во-вторых, привлечение в качестве материала исследования лексико-семантической группы обеспечивает некую целостность, непрерывность реконструируемого фрагмента языковой картины мира, позволяет обозначить логику языкового осмысления ситуации горения, выделить наиболее значимые ее компоненты. В-третьих, изучение левой и правой мотиваций дает возможность проследить логику семантической эволюции изучаемого понятия.

Предметом анализа стали особенности семантической организации и основные векторы семантической эволюции лексики горения как своего рода транслятор этнолингвистической информации.

научный оборот вводится новый лексический материал, в том числе собранный в полевых условиях.

Целью настоящей работы воссоздание портрета огня средствами русского языка.

В соответствии с поставленной целью формируются задачи работы:

• выявить корпус лексики с семантикой горения;

• проанализировать структуру лексико-семантического поля, установление его границ и связей с другими полями;

• разработать классификацию номинативных моделей, лежащих в основе лексем, формирующих ядро изучаемого поля;

• определить круг донорских сфер;

• обозначить реципиентные денотативные сфер, в которые заимствуется лексика горения;

• прояснить мотивационные возможности лексики горения.

Материал для исследования извлечен из различных лексикографических источников: диалектных словарей (Словарь русских народных говоров, Толковый словарь живого великорусского языка В. И. Даля, Архангельский областной словарь. Новгородский областной словарь, Словарь русских говоров Среднего Урала (и дополнения), Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей, Словарь вологодских говоров, Опыт областного великорусского словаря, изданный Вторым отделением Императорской академии наук, Словарь пермских говоров, Псковский областной словарь с историческими данными и др.), словарей общенародной лексики, полевые материалы картотеки Словаря говоров Русского Севера. В ходе работы также привлекались этнографические справочники и словари.

Для анализа материала используются следующие методы: полевый анализ семантики, метод семантической реконструкции, ономасиологического и этимологического анализа.

Теоретической базой стали труды российских и зарубежных лингвистов, работающих в рамках системной семантики (Ю. Д. Апресяна, Н. Д. Арутюновой, В. Г. Гака, Е. С. Кубряковой, В. Лайнза и др.), когнитивной лингвистики (Дж. Лакоффа, Р. Лангакра, Ч. Филлмора, У. Чейфа, Э. Рош, Ю. Д. Апресяна, Н. Д. Арутюновой, Е. С. Кубряковой, Е. В. Рахилиной и др.), этнолингвистики (Т. А. Агапкиной, Е. Бартминского, Е. Л. Березович, О. В. Беловой, А. Ф. Журавлева, С. Е Никитиной, М. Э. Рут, С. М. Толстой, Н. И. Толстого, Е. И. Якушкина и др.). Если учесть принятое в современной отечественной науке разграничение широкой и узкой этнолингвистики, то предлагаемое исследование может быть вписано в контекст последней, которая сосредоточивает свое внимание на собственно языковых фактах и видит своей задачей реконструкцию этнокультурного знания, верифицируемого в языке. Основными источниками этнокультурной информации при таком подходе становятся внутренняя форма слова, его мотивационные связи (как правые, так и левые), типовые синтагматические «сцепки», парадигматические отношения, коннотация и пр.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней разработана методика комплексного анализа лексико-семантической группы в синхронном и диахронном аспектах.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования полученных результатов в учебной практике при подготовке курсов по этнолингвистике, этимологии, ономасиологии, при лексикографическом описании русской диалектной лексики.

Положения, выносимые на защиту

1. Этимологический и семантический анализ группы лексики, объединенной общностью семантики и/или генетической связью, является перспективным видом исследования, поскольку позволяет реконструировать фрагмент языковой картины мира в ее синхронической и диахронической сложности.

2. Семантическое поле горения имеет четкое ядро и достаточно разработанную периферию. Оно имеет радиальную структуру: связи между секторами периферии ощутимо слабее, нежели связи между каждым периферийным сектором и ядром.

3. Лексика, номинирующая огонь/пламя, с точки зрения происхождения делится на 2 группы: это дериваты корней с исходным значением 'гореть' и лексика, этимологически не связанная с указанными корнями. Огонь оказывается тем объектом, при освоении которого язык обращается по большей части к сопряженным с ним мифологическим мотивам.

4. При номинации определенных стадий горения или процесса горения в целом языковое сознание обращается ко всем перцептивно воспринимаемым симптомам горения, а также к рациональному знанию человека об объекте. Концептообразующие смыслы эксплицируются номинациями, основанными на идее интенсивности и корреляции горения и жизненного цикла.

5. Лексика, генетически связанная с идеей горения, входит в 19 реципи-ентных сфер: онтология, цветообозначения, метеорология, животные, растения, почва и водоемы, анатомические характеристики человека, физиологические характеристики, перцепция, межличностное взаимодействие, характер и поведение, чувства и эмоции, элементарные действия человека, движение и перемещение, общая оценка, быт, труд, обстоятельства жизни, культура.

6. Наиболее активно лексика горения проникает в антропологические сферы, в том числе в физиологическую сферу, включающую наименования болезней, воспалительных процессов.

Особо выделяется эмоциональная сфера, в своей структуре повторяющая структуру ядра семантического поля горение.

7. Дериваты лексики горения регулярно используются в функции интенсивов.

чтения 2007: V научная конференция по изучению народной культуры Русского Севера»; Петрозаводск, 2007. Результаты исследования были представлены и обсуждались на заседаниях кафедры русского языка и общего языкознания УрГУ (Екатеринбург), а также на проблемной группе кафедры русского языка и общего языкознания УрГУ «Язык и мир».

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, 4 глав, заключения и библиографии.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается выбор темы, ее научная новизна, определяются цель работы, задачи и методы исследования, кратко характеризуются состояние разработки вопроса, материал и структура работы.

В первой главе «Полевый анализ как метод исследования лексико-семантпческой группы: к обоснованию методики» рассматриваются теоретические аспекты исследования, определяются ключевые термины. Конструирование поля начинается с построения понятийного поля, на которое проецируется лексический пласт, образующий семантическое поле, определенным образом отражающее и интерпретирующее тот или иной фрагмент действительности. Главная особенность полевой структуры — наличие ядра и периферии. На уровне понятийного поля связи ядра с тем или иным сектором периферии выделяются на логическом основании. Таким образом конструируется объективная матрица исследуемого феномена, определяется необходимый и достаточный набор элементов, описывающих ситуацию. Иначе говоря, очерчивается круг идеограмм, релевантных для конкретного семантического поля. На этом этапе исследования важно понять, во-первых, принципы выделения секторов и включения каждого конкретного языкового факта в тот или иной сектор, во-вторых, обосновать степень абстракции, необходимой для выделения сектора поля. Иначе говоря, важно определить, какие из идеограмм могут быть объединены в один сектор так, чтобы за частными случаями не потерялась общая логика номинативного освоения понятия. Решение этих проблем стоит искать в компонентном анализе семантики слов, формирующих ЛСГ, обозначающей ключевой феномен.

В терминах семантики в ядре поля находится лексика, в семантической структуре которой сема, соотносимая с исследуемым понятием, является категориальной, для лексики, формирующей сектора периферии - дифференциальной. Статус семы и является основанием для дистрибуции лексики относительно секторов понятийного поля. Например, в семантической структуре лексем с значениями 'готовить пищу на огне', 'прижигать огнем', 'дезинфицировать огнем', 'выжигать' и подобных сема «огонь» имеет инструментальное значение. Это позволяет объединить перечисленные идеограммы в один сектор поля.

Открытым остается вопрос о включении в состав поля той части лексики. в семантической структуре которой интересующая нас сема является кон-нотатнвной. В. Г. Гак включает такую лексику в дальнюю периферию (см. Гак, 1998, 662-669). Соответственно возникает ставший почти вечным для лингвистов вопрос, можно ли считать мотивировочный признак, зафиксированный во внутренней форме слова, коннотативной (либо иной) семой. Если

согласиться с теми учеными, которые придерживаются точки зрения о том. что мотивировочный признак должен быть включен в семантическую структуру слова, мы окажемся перед необходимостью объединения и синхронизации семантического поля в узком смысле термина и этимолого-семантического поля. Безусловным достоинством такого подхода является полнота изучения феномена.

Принципы выделения секторов поля могут быть также прояснены и в терминах семантического синтаксиса. С этой точки зрения ядром поля являются элементы, образующие предикат ситуации, а сектора выделяются по тому же принципу, что и актанты. Таким образом, в один сектор поля попадает лексика, объединенная семантической ролью при синтаксическом членении ситуации. Возвращаясь к вопросу о критериях выбора понятия, способного стать ядром семантического поля, отметим, что наименее уязвимым в качестве ядерного элемента представляется предикативный центр определенной ситуации.

При таком подходе возможно обосновать и обеспечить единые основания построения понятийного поля и однолорядковый характер связи между его секторами.

На уровне семантического поля связи между ядром и периферией (обусловленные логически в рамках понятийного поля) должны поддерживаться собственно языковыми маркерами, то есть должны верифицироваться в самом языке. Один из признаков верификации этой связи - этимологическое родство лексики, формирующей периферийный сектор поля с обозначениями ключевого понятия, потому что именно оно демонстрирует, какую роль в процессе номинативного освоения того или иного фрагмента действительности сыграла его связь с ключевым феноменом. Чем выше процент лексем, включенных в тот или иной сектор периферии поля, этимологически связан с лексикой, формирующей ядро, тем прочнее собственно языковые связи между компонентами семантического поля.

Другим важным маркером языковой связи является параллелизм моти-вационных моделей для лексики разных секторов поля. Так, если в секторах «огонь», «симптомы горения» и «результат воздействия огня» встречается лексика, мотивированная запахом, мы можем говорить о том, что идея запаха является одной из ключевых для реконструкции языкового образа огня, и подтверждаем собственно языковую связь между элементами поля.

В зависимости от того, насколько прочны связи между ядром и периферией в сравнении со связью секторов периферии друг с другом, выделяют центростремительный и центробежный типы семантических полей.

Структурирование каждого конкретного сектора поля тесно связана с идеографией и теорией номинации. Организация секторов на уровне понятийного поля представляет собой перечень базовых идеограмм, необходимый и достаточный для описания фрагмента поля. По сути, эго должен быть полный список идеограмм, способных замещать одну и ту же роль в семантическом членении исследуемой ситуации. Очевидно, что уже сам набор идеограмм содержит в себе этнокультурное значение: «создание понятийно-логической, идеографической схемы для группировки лексики зависит от конкретного языкового материала, определенных исследовательских или прп-

кладных задач. Невозможность существования универсальной схемы обусловлена разнообразием языковых систем и, соответственно, способов отражения объективной действительности, а также тем, что в любой идеографической классификации неизбежно отражается точка зрения на язык и культуру ее автора - носителя определенной культуры и языка. Проблема осложнится еще более, если принять во внимание диахроническую изменчивость всех переменных, могущих влиять на такую схему: языка, культуры, способа восприятия действительности, а также самой действительности, отражаемой в языке» [Липина 2002, 6].

Языковое наполнение этих идеограмм и отражает языковое освоение изучаемого феномена, позволяет обозначить некоторые доминанты, актуальные для языкового сознания. Показательными являются, во-первых, дистрибуция лексики относительно идеограмм (количественный маркер), во-вторых, степень разработанности идеограммы, или количество и характер модификаций, которым подвергается идеограмма. Как уже говорилось, количественный фактор демонстрирует значимость объекта для носителя языка и позволяет обозначить доминанты реконструируемого образа. Что касается типовых модификаций идеограммы, они могут быть разделены на две основные группы -заимствуя термины синтаксиса, назовем их диктумные (объективные) и мо-дусные (субъективные). К первым относятся фазовые и количественные модификации, в рамках второго противопоставляется нейтральная лексика и лексика, содержащая оценочный компонент (образные номинации, экспрес-сивы и т. д.). Их принципиальное отличие состоит в том, что каждая диктум-ная модификация так или иначе порождает новый объект номинации, тот или иной элемент обособляется из явления как целостности настолько, что может стать самостоятельным объектом называния, лексикализуется, т. е. для номи-натора является отдельной идеограммой, отдельным понятием. В терминах ономасиологии, это номинация первичная. При модусных модификациях смысла объект остается тем же. Это всегда вторичная номинация, которая, как правило, обладает большей коннотативной нагруженностью и зачастую отличается от первичной номинации по значимости. Количество и характер этих модификаций, безусловно, добавляют весьма существенные штрихи к реконструируемому фрагменту картины мира.

Важным маркером «языковой реальности» изучаемого поля являются этимологические связи между лексикой, формирующей тот или иной сектор, а также воспроизведение в различных номинациях одного и того же образа и общность могивациоиных моделей. Все эти факторы являются собственно лингвистическими доказательствами правомерности логического конструкта, демонстрируют общность логики номинативного освоения, а значит, связь между объектами в языковом сознании.

Отметим, что, анализируя дистрибуцию лексики относительно идеограмм, мы получаем семантическое поле феномена в его синхронном срезе. Мотивациопные и этимологические корреляции элементов поля позволяют исследовать семантическое поле в диахронном аспекте.

Во второй главе «Структура семантического поля горение» мы рассматриваем лексику, номинирующую элементы процесса горения, сжигания. Цель этой главы - структурировать и описать лексику, связанную с идеей

горения, определить границы семантического поля, его внутреннюю логику, обозначить ассортимент понятий и реалий, включенных в ситуацию горения, степень их лингвистической освоенности. Критерием отбора материала служило наличие семы огня, горения в денотативном и сигнификативном значении слова.

1. Ядро поля. В центре поля находится лексика со значением 'огонь', 'гореть', 'жечь'. Вопрос о месте сектора сжигание в структуре семантического поля остается наиболее проблемным. С одной стороны, логично рассматривать сжигание как применение огня (поскольку сжигание предполагает осмысленное участие человека) и в таком случае этот сектор поля нужно помещать в число секторов периферии. И такой способ решения проблемы, безусловно, правомерен. С другой стороны, нельзя не учитывать, что горение и сжигание по сути являются составляющими единого синкретичного процесса, легко переходят друг в друга. Исходя их этих соображений мы помещаем сектор сжигание в ядро поля.

Мы противопоставляем идеи огня ~ горения, сжигания по принципу субстанция / процесс и идеи горения ~ сжигания - по принципу наличия / отсутствия инициатора (отметим, что данные оппозиции, выделенные на логических основаниях, подкрепляются и разнящимися способами номинативного воплощения, разными принципами номинации). Едва ли не более значимым основанием для противопоставления идей сжигания и горения является их разграничение по принципу действие ~ состояние. Именно этим, на наш взгляд, объясняется специфическая субъектно-объектная организация рассматриваемого процесса: элементы, которые замещают позицию объекта при глаголе жечь, трансформируются в субъект при глаголе гореть, хотя, с точки зрения внеязыковой логики, продолжают оставаться объектом действия (гореть— поддаваться действию огня, уничтожаться огнем [MAC 1, 333]).

1.1. Огонь

Данный сектор поля представлен 74 лексемами с общим значением 'огонь, пламя'. Поскольку семантика этого сектора предметна (а не процессуальна), фазовых модификаций здесь быть не может. Диктумные модификации представлены количественным типом. В семантической структуре ряда лексем к базовому значению добавляется сема интенсивности (ср.: пламенный огонь 'яркий огонь, пламя' Ворон. [СРНГ 27, 79], пыл 'сильный жар, пламя' [MAC 3, 568] и др.), то есть сильный яркий огонь (соотносимый с разгара, наиболее активной фазы, кульминацией горения - см. ниже) обособляется номинатором и становится самостоятельной идеограммой.

На основании идеи интенсивности из всего корпуса лексем со значением 'огонь, пламя' выделяются лексемы со значением 'пожар'. (Включая лексемы со значением 'пожар' в этот сектор поля, мы опирались на следующее толкование: пожар - сильное пламя, охватывающее и уничтожающее все. что может гореть, создающее опасность для жизни людей, а также самое горение, уничтожение чего-л. огнем [MAC 3, 234]). Очевидно, что пожар является крайней стадией развития семы интенсивности для образа огня и внутри этой лексической группы дальнейшая иерархия на основании количественного проявления признака не возможна. Более того, пожар (в отличие от сильного, яркого огня) представляет собой переход количества и качество: попятно, что

пожар - это не просто сильный огонь, это и с точки зрения семантики, и с точки зрения логики качественно иная ситуация горения, доминантой для которой становится имея уничтожения, угрозы для жизни, бедствия и т. д.

Количество образных номинаций огня сравнительно не велико, при этом чаще всего донорской сферой становится зоологический код: ср. кочеток 'о пожаре'; волог., яросл. зай; волог, яросл., костром., влад., твер. зайка; волог. зайко\ твер. заинька и заенька; волог. заинько и зЛенько с общим значением 'об огне (в языке детей)' [СРНГ 10. 105-106]. Сюда же должна быть включена лексема лиуя 'о снопе огня, пламени1 Смол. [СРНГ 17, 44]. Среди номинаций огня встречаются лексемы с затемненной внутренней формой, несущих в себе экспрессивный заряд на уровне фоносемантики (ср., например, смага 'жар, пыл. огонь, полымя' [Даль 4, 230]) либо с внутренней формой, «удобной» для народной этимологии (ср., например, красота 'огонь' Калуж. [СРНГ 15, 199], богатье 'огонь' Дон. [СРНГ 3, 46] багатье, багатьтя 'огонь' Дон., Ворон., Иоворосс. (Более употребительно об огне, еще не вырубленном или тлеющем под пеплом.) [СРНГ 2, 33]), поэтому воспринимаемые как оценочные и, вероятно, на современном этапе действительно обладающие определенной коннотацией, спровоцированной внутренней формой.

1.2. Горение

Данный сектор ядра формируют 172 лексемы (мы взяли для рассмотре-' ния только глаголы, исключив отглагольные существительные со значениями, сводимыми к формулам 'действие, состояние по глаголу ...', отглагольные прилагательные и наречия, поскольку при деривации такого рода изменения значений происходят на уровне грамматических сем и имеют абсолютно предсказуемые результаты.)

Лексикализация идеи интенсивности для организации данного сектора является базовой. В языке очевидно противопоставлены образы горения и тления. При этом полюс, связанный с горением, разработан куда более тщательно (это подтверждается и количеством лексем (порядка 70%), и ассортиментом корней, развивающих эту семантику, и количеством идеограмм, обособляемых внутри каждого понятия). Образ тления более целостен и в каком-то смысле аутентичен: вся лексика со значением 'тлеть' этимологически восходит к шаять, тлеть, знеть, плеть (ср. знеть 'чуть-чуть гореть, тлеть' Олон., Новг. [СРНГ 11, 315], тлеть 'гореть под спудом, без пламени, обугливаться и превращаться в пепел' (без указ. места). [Даль 4, 40В], дотлеть 'кончить тлеть; тлея, догореть' [MAC 1, 440], прошаить 'закончить тлеть (о дровах в печи); прогореть' Забайкал. [СРНГ 33, 44] и др.) Важная особенность, связанная с тлением, - потенциальная способность разгореться (ср. расшаи-ваться "тлея, постепенно разгораться' Новг., Яросл., Волог., Мурман., Олон., Г1ерм.. Сиб. [СРНГ 34, 318], зазниять 'начать гореть, загореться (о начале горения, когда еще не появилось пламя)' Костром. // 'начать гореть, разгореться (о горячих углях)' Костром. [СРНГ 10, 94] и др.) С этим, на наш взгляд, связан тот факт, что дериваты корней с исходным значением 'тлеть' развивают значение 'гореть' и даже 'пылать' (ср. зиёять и знеять 'гореть пламенем' Пек.. Твер. [СРНГ 11, 315], зниять 'гореть огнем, пылать' Пек., Твер. [СРНГ 11, 317] и др.), при том, что дериваты корней с исходным значением 'гореть' семантику тления, как ни парадоксально, не развивают.

Для языкового образа горения важнейшим, на наш взгляд, является обособление стадий процесса.

В языке отражены 2 типа появления пламени: постепенному возникновению огня из тлеющих углей противопоставлено мгновенное вспыхивание (ср. пыхать 'вспыхнуть, загореться'' Вят., Урал., Новосиб., Том., Алт., Сиб., Арх. [СРНГ 33, 203] и др.)

Кульминация процесса, очевидно, является исключительно важной для субъекта номинации - нам встретилось 49 лексем со значением 'ярко гореть, пылать'- и 8 лексем с близким значением 'разгораться'. Следует отметить, что большой процент этого корпуса лексики составляют глаголы с неясной внутренней формой и достаточно богатой фоносемантикой, несущие мощный экспрессивный заряд, например, заполыганить 'разгореться, заполыхать' Олон. [СРНГ 10, 341]; безл. расфурайдапо 'разгорелось (об огне)' Олон. [СРНГ 34, 289] и т. д. Столь высокую степень эмоциональности порождает восприятие огненной стихии как несущей опасность и разрушение. Уже сама реалия определяет модус номинативного освоения. Сопряжение собственно языковой и внеязыковой коннотаций (в другой терминологии коннотаций на уровне формы и на уровне содержания) удваивает значимость эмоционального компонента. Именно такой пульсацией экспрессии и объясняется номинативная избыточность, возникновение такого количества вторичных номинаций.

Ситуация прекращения процесса горения разработана не менее тщательно, чем ситуация его начала и кульминации. Стадия тления представлена 31 лексемой, стадия прекращения горения - 48. Отметим, что завершение горения часто не является окончательным: огонь может разгореться вновь из тлеющих углей (ср. отдохнуть (уд?) 'разгореться вновь', огонь отдохнул -«огонь снова запылал» Иркут. [СРНГ 24, 168].)

Еще одним лексикализованным параметром ситуации горения является характер протекания процесса. Номинации стабильного, ровного горения раритетны (разгореться 'начать сильно или хорошо, ровно гореть' [MAC 3, 599]. Количество лексем, обозначающих интенсивное, полыхающее горение, значительно превосходит номинации ровно протекающего процесса (ср. садить 'сильно гореть, с силой бить, выходить (о пламени, дыме)' Яросл., Влад., Новг. [СРНГ 36, 27], хмылать 'жарко гореть, пламенеть, полыхать, пылать' Мск., Ряз. [Даль 4, 555] и др.)

Образ прерывающегося, периодически появляющегося огня запечатлен в номинациях попьживать 'вспыхивать время от времени (при затухании пламени)' Вят. [СРНГ 30, 23],] мизюкатъ 'слабо, прерывисто гореть, мигать' [СРНГ 18, 156] и др.

1.3. Сжигание

Поскольку, повторимся, принципиальным отличием сжигания от горения является наличие человека, инициирующего процесс, одна из семантических оппозиций внутри данного сектора связана с интенциями номинатора: на уровне семантики различается сжигание «во благо», то есть сжигание кон-

тролируемое. осмысленное, не приносящее вред (ср.: сдувать 'зажечь, раздуть огонь' Вят., Костром.. Новг. [СРНГ 37, развести 'разжечь, растопить, довести до нужной степени (пары, огонь)' [MAC 3, 592] и др.) и сжигание «во вред», связанное с учинением пожара. При этом в данном случае противопоставляется случайное поджигание (ср. поджог 'умышленное учинение пожара' [MAC 3, 188], поджога 'поджог' Смол., Пек., Брян. [СРНГ 28, 11], подсвёчи-вать 'поджигать, устраивать поджог чего-л' Том., Свердл., Мурман., Арх.. [СРНГ 28, 173] и др.) и случайный поджог (ср. зарои 'случайный поджог от чего-либо горящего' Арх. [СРНГ 10, 388]; заршшвать 'нечаянно поджигать' Сев.-Двин., Свердл. [СРНГ 10, 378] и др.)

Что касается номинаций стадий процесса, так же, как и в рамках сектора горение, маркируется начало действия (ср.: запаливать 'зажигать' Арх., утушить 'прекратить горение; погасить' [MAC 4, 537] и др.) При этом прекращение процесса всегда носит осознанный характер, случайное завершение горения в языке не отражается (хотя с точки зрения внеязыковой логики понятно, что затушить огонь случайно возможно).

2. Периферия поля. Секторы периферии поля выделяются на логическом основании и отражают основные компоненты ситуации горения, сжигания. Мы выделяли сектора поля, опираясь на то, какое место в структуре значения слова имеет сема 'огонь'. Мы обозначили б секторов периферии: топливо, инструменты инициирования, симптомы горения, продукты горения, применение и результаты воздействия огня. Очевидно, что каждый из секторов периферии содержит какое-то количество более частных смыслов, но такое обобщение необходимо, чтобы за деталями не потерялась общая логика структуры ситуации горения. Рассматривая периферию поля, мы сосредоточили свое внимание на семантической организации каждого сектора, обращаясь к мотивации лишь в исключительных случаях. Мы разделили всю лексику, формирующую каждый сектор, всего на 2 группы: производную от корней с исходным значением 'гореть' и всю остальную. Для нас важно именно такое разделение, потому что оно демонстрирует, что связи между ядром поля и каждым сектором не только установлены на уровне внеязыковой логики, но и подкреплены лингвистическим материалом, т.е. заданы самим языком. Обособление дериватов корней с исходным значением 'гореть' дает возможность представить, какую роль в процессе номинативного освоения того или иного фрагмента действительности сыграла его связь с огнем. В рамках данной работы мы не ставили перед собой задачу прояснить семантическую эволюцию оставшейся лексики, поскольку для понимания языкового образа процесса горения это в известной степени факультативно. Исходя из этого был выработан критерий описания лексики, формирующей секторы периферии, предполагающий 3 основных момента:

1) обозначение места конкретного сектора в структуре поля, объяснение его связи с ядром и другими секторами периферии;

2) составление перечня базовых идеограмм;

3) обособление лексики, генетически восходящей к корням с исходным значением 'гореть', выявление ее соотношения с лексикой иного происхождения.

Проведенный анализ позволяет говорить, что поле горения представляет собой четко очерченное поле с очень разработанным ядром и достаточно разработанной периферией, причем связи между секторами периферии ощутимо слабее, нежели связи между каждым периферийным сектором и ядром, что позволяет охарактеризовать данное поле как центростремительное, имеющее радиальную структуру.

Задача третьей главы «Донорские семантические сферы лексики горения (Ядро поля горение: ономасиологический аспект)» - систематизировать и проинтерпретировать лексику, формирующую ядро семантического поля горение в ономасиологическом аспекте, выявить основные мотивы, положенные в основу номинаций огня (во всей сложности образа), горения и сжигания, обозначить донорские сферы и, в конечном счете, реконструировать те черты языковых образов рассматриваемых феноменов, которые эксплицируются левой мотивацией. Ономасиологический анализ материала позволит выявить логику языкового осмысления огня, обозначить интерпретирующие коды.

3.1. Лексико-семантическая группа огонь: ономасиологический аспек-т. Для реконструкции языкового образ огня мотивационный аспект анализа лексики является едва ли не более значимым, нежели собственно семантический, поскольку внутренняя форма традиционно расценивается как базовый источник этнолингвистической информации.

Лексика, номинирующая огонь, пламя, с точки зрения происхождения делится на 2 группы: это дериваты корней с исходным значением 'гореть': *ogn-, *gor-, *zeg- и *ра1-, что вполне предсказуемо, а также существительные от глагола пылать) и лексика, этимологически не связанная с указанными корнями, принадлежащая иным кодам.

Первая группа не нуждается в особом комментировании, поскольку представляет собой результат закономерной семантической эволюции, а семантическое расстояние между мотивирующим и мотивированным звеном является минимальным).

Отметим лишь, что для обозначения огня, пламени наиболее активно эксплуатируются корни *ogn- и *ра1-; почти не представлены дериваты *zeg-и *§ог-, которые развивают по преимуществу процессуальную семантику.

Для второй группы лексики мы попытались восстановить логику развития семантики, обозначить мотивационные модели. Огонь оказывается тем объектом, при освоении которого язык обращается в первую очередь к сопряженным с ним мифологическим мотивам. Номинации, опирающиеся на реальные свойства объекта, нечастотны и связаны в большинстве случаев с цветообозначениями либо с образом языков пламени.

Представления о божественном, небесном огне в славянской традиции связаны, прежде всего, с молнией. Интерпретация молнии как божественного огня (ср.: божья воля 'молния' Нижегор., Костром [СРНГ, 3, 63]; божья мтостъ (мтость божья) - о молнии Яросл., Арх., Олон., Онеж., Том.; божье милосердие 'гроза' Волог. [СРНГ, 3, 63]; божья благодать 'гроза' Самар., Арх., Сев.-Двин. [СРНГ, 3, 63]; небесный огонь 'молния' (без указ. места)' [СРНГ, 22, 340] и др.) соотносится с христианскими легендами о борьбе бога и сатаны, в которой «бог или его помощники (ангелы, архангелы

Михаил и Гавриил, св. Илья) поражают дьявола молниями» [СД, 3, 280]. Вероятно. представлениями о том, что в момент удара молнии бог поражает дьявола, и объясняется восприятие грозы как божьей милости. Этот мотив, очень распространенный в фольклорных текстах (например: И как по божьей милости гром гремит и стрела летит да дьяволом, так бы такая же стрела пала на злого человека. Волог. [СРНГ, 25, 121]), в ряде случаев отражается и в языковом коде.

В языке (как впрочем и в других кодах) обособляется огонь, добытый трением: деревянный огонь 'огонь, добытый трением одного куска дерева о другой (обычно с последующим использованием при совершении суеверных обрядов)' Камч., Енис., Иркут., Кемер., Том., Тобол., Перм., Олон., Арх. [СРНГ 8, 16]; трудовой огонь 'добытый трением' Костром. [СРНГ 22, 340]: живой огонь 'огонь, добываемый из дерева посредством трения (в суеверных представлениях - помогает от эпидемий): огонь, разводимый во время эпидемий или эпизоотий' Астрах., Олон., Костром., Иркут. [СРНГ 9, 154]. Такой огонь также может называться древесным, лесным, новъш, лекарственным, трудовым. А. Ф. Журавлев объясняет номинацию трудовой огонь народной этимологией, в результате которой изначальный корень трут трансформировался в труд [Журавлев 1978, 233]. (О разнообразии и противоречивости наименований этой реалии см. ниже). Именно такой огонь наделяется магическими свойствами, используется в обрядах для защиты от болезней, падежа скота и т. д.

В противопоставление огню небесному и огню стихийному в языковом коде маркируется так называемый хтонический огонь. Этот образ эксплицирован номинациями мышиный огонь 'гнилушка (которая светится в темноте)'. Нижегор. [СРНГ 22, 340]; мышиный огонь 'светящаяся гнилушка'. Ряз. [СРНГ 19, 70]; мышёвий огонь 'бледный свет в темноте от сгнившего в сыром лесу дерева'. Пек., Твер. // 'гнилое дерево, испускающее в темноте бледный свет'. Пек., Твер. [СРНГ 19, 68]. Мышиный в данном случае обозначает, вероятно, 'не человеческий (и не небесный)', 'принадлежащий чужому миру'. Думается, что в данном случае, с одной стороны, важен образ огня холодного, огня, который светит, но не греет, с другой стороны — образ огня неясного происхождения.

Практически весь корпус лексики с семантикой пожара составляют дериваты корней с исходным значением 'гореть', при этом для обозначения пожара наиболее активно используются дериваты корня *pal-. Незадейство-ванность корня *zeg- может быть объяснена тем, что в данном секторе поля произошла специализация семантики: дериваты корней *gor- и *pal- обозначают пожар стихийный, не контролируемый, в то время как дериваты корня

обозначают контролируемое, осознанное выжигание.

3.2. Лексико-семантическая группа горение: ономасиологический аспект

Данную лексико-семантическую группу формируют 172 лексемы. Так же, как и в предыдущем случае, мы оставили дериваты корней с исходным значением 'гореть', без внимания. Для лексики, генетически не связанной с идеей горения, мы реконструировали 17 номинативных моделей.

Опираясь на данные левой мотивации и восстанавливая эксплицируемые ее семы, мы можем реконструировать для языкового образа горения следую-

щие черты. Во-первых, при номинации определенных стадий горения или процесса горения в целом языковое сознание обращается ко всем перцептивно воспринимаемым симптомам горения: ср. модели 'источать свет' —» 'гореть' (рассвечаться 'разгораться, разжигаться (о свече, лучине и т. д.)'. Север [СРНГ 34, 204]), 'дымить' —» 'гореть' (раскуривать безл. 'разгораться (о дровах)' Твер., Пек. [СРНГ 34, 147] ('дымить' —> 'гореть') и др.), 'издавать звук' —♦ 'гореть' (заглыхать 'затухать' Новосиб. [СРНГ 10, 8] и др.) и аптонимич-иая модель 'прекращать издавать звук' —> 'гаснуть'). Апеллирование к этим параметрам горения объясняется значимостью эмпирического опыта взаимодействия человека с огнем, горение в данном случае номинируется через объективные, познаваемые в непосредственном наблюдении компоненты ситуации горения. Такой модус номинативного освоения не предполагает оценочное™, поэтому все лексемы, восходящие к перечисленным моделям, нейтральны, изначально объективны (за исключением тех случаев, где идея экспрессии сопряжена с фоносемантикой - как правило, это номинации, связанные со звуком).

Реальные физические особенности процесса горения обусловили и появление моделей, сопрягающих огонь и воздух и огонь и воду: 'дуть' —» "вспыхивать, гореть', 'дуть' —> 'поддерживаться за счет воздуха (о горении)' и 'быть сырыми' —> 'плохо гореть (о дровах)', 'заливать' —» 'тушить'. С образом моментально вспыхивающего пламени связано возникновение модели 'охватываться огнем' —» 'загораться' (зашшться 'загораться' Ворон., Смол., Тул. [СРНГ 10, 103] и др.). Как и в предыдущем случае, логика подобных семантических переходов связана с объективными знаниями человека об огне, какие бы то ни было метафорические или, тем более, мифологические смыслы здесь усмотреть невозможно.

В номинации горения весьма стабильно эксплуатируется идея движения, причем движения быстрого и резкого: ср. 'быстро двигаться, дергаться' —» 'гореть' (легандать 'ярко гореть, мелькать, взметаться вверх (об огне, пламени)' Олон. [СРНГ 16, 309] (< прасл. *leg- 'качаться, шататься, трястись' [Фас-мер 2, 548]) и др.) и антонимичная модель 'медленно двигаться' —> 'угасать' (попыхивать 'вспыхивать время от времени (при затухании пламени)' Вят. [СРНГ 30, 23] (ср. смол, пыкать 'запинаться, медлить' [Фасмер 3, 419] и др.). Очевидно, для номинатора важна динамичность огня, связанная, во-первых, с характером движения языков пламени, во-вторых, со способностью огня быстро распространяться, мгновенно перекидываться с объекта на объект. Наличие модели 'медленно двигаться' —> 'угасать' еще раз подчеркивает стойкую связь идей фазы и интенсивности: чем менее быстро и интенсивно двигаются языки пламени, тем ближе процесс к завершению, угасанию. Сопоставимы по логике семантического развития модели 'бросать (выбрасываться)' —♦ "гореть' (вылукивать 'выбрасываться (о пламени)' Вят. [СРНГ 5, 306] (ср. лукать 'бросать, метать' [Фасмер 2, 532] и др.), 'виться' —» 'гореть' (вьять 'об огне, пламени - пылать, полыхать' Волог. [СРНГ 6, 71] и др). Идеей интенсивного и нередко деструктивного действия объясняется возникновение модели 'драть (раздирать, сечь, распластывать)' —> 'гореть' паздирать 'ярко гореть, пылать (об огне)' Волог., Арх., Перм. [СРНГ 25, 145] (ср. ср. паздера 'кора, лыко' Костром.. Волог. [СРНГ 25, 144] < прасл. *рсч-с1ег от деру, драть [Фасмер 3,

186] и др.). Эти модели также связаны с объективными особенностями горения, однако (если представлять осмысление феномена как движение от фиксирования эмпирических наблюдений к порождению концептообразующих смыслов, где каждый когнитивный шаг предполагает более высокую степень абстракции) относительно предыдущих групп моделей последние находятся чуть дальше от полюса первичного освоения.

Концептообразующие смыслы эксплицируются номинациями, основанными на идее интенсивности и корреляции горения и жизненного цикла. Однако лексические факты, реализующие эти модели, раритетны.

Обращение к объективным параметрам процесса горения при левой мотивации кажется закономерным, поскольку левая мотивация демонстрирует первичное языковое осмысление феномена, она позволяет обозначить, через какие коды язык интерпретирует горение (в отличие от правой мотивации, при которой лексика горения является интерпретирующим кодом), поэтому более активное эксплуатирование коннотативных сем при правой мотивации по сравнению с левой вопросов не вызывает. Обращает на себя внимание разительная асимметричность ономастических портретов горения и огня: повторимся, для последнего количество моделей номинации, связанных с реальными характеристиками явления, минимально при более чем частотных номинациях, обусловленных различными метафорами и мифологемами. Вероятно, это объясняется тем, что при номинациях горения не происходит размежевания процесса, в то время как земному, стихийному, «осязаемому» огню в языке противопоставляется огонь небесный, огонь трудовой, огонь хто-нический, А противопоставление этих «огней» уже само по себе концептуально, это уже не эмпирическое восприятие реалии. Парадоксальным кажется тот факт, что оговоренное противопоставление различных огней остается в рамках лексики, связанной с огнем, и не пролонгируется на остальные секторы семантического поля.

3.3. Лексико-семантическая группа сжигание: ономасиологический аспект.

Языковой образ сжигания, реконструируемый на основе левой мотивации, даже по сравнению с образом горения (не говоря уже об огне) куда более прозаичен. Общим для горения и сжигания является комплекс перцептивных мотивов, ср.: 'засветить' —» 'зажечь' (рассвечать 'зажигать, разжигать (лучину, огонь)' Костром. [СРНГ 34, 204] и др.), 'обогревать, инициировать выделение тепла' —> 'зажигать' (теплить 'жечь, палить' (без указ. места). [Даль 4, 399] и др.), 'делать видимым' —> 'зажигать' (проявлять 'зажигать что-л' Том. [СРНГ 33, 60] и т. д.) и 'делать невидимым' —» 'гасить' (затулйть 'залить (пожар)' Енис. [СРНГ 11, 111] (ср. тулйть 'укрывать, прятать, закрывать' [Фасмер 4, 117] и др.), 'окуривать, обдавать дымом' —» 'зажигать' (подкуривать 'поджечь, зажечь' Новосиб. [СРНГ 28, 52] и др. Эти модели несут в себе эмпирическое знание человека об огне, исключительно важное для номинато-ра хотя бы в силу своей первичности. Во многом именно зафиксированный эмпирический опыт и создает почву для дальнейшей концептуализации феномена.

Абсолютное большинство моделей, формирующих эту сферу, отталкиваются от рационального знания и связаны со способом получения или туше-

ния огня, например, 'выдувать огонь' —► 'зажигать' {раздуть 'притоком воздуха усилить горение чего-л.; разжечь' [MAC 3, 607] и т. д.) и многие другие. Зачастую эти номинации связаны с древнейшими способами добывания огня трением или высеканием.

По сути, эти два блока номинативных посылов покрывают практически всю сферу сжигания. За пределами остается спорадически проявляющаяся идея случайного инициирования горения, поджога, опять же маркирующая начальную стадию процесса. Очевидно, актуальность этого мотива объясняется страхом человека перед огнем, пониманием опасных последствий неосторожного с ним обращения или недостаточного контроля. Также раритетно встречаются номинации, опосредованные представлениями об огне как живом организме, параллелизмом процесса горения и жизненного цикла.

Мотивационная организация данной лексико-семанти ческой группы по смысловым доминантам идентична структуре соответствующего сектора семантического поля, что подчеркивает справедливость выводов о том, что в языковой картине мира горение и сжигание явно разграничены, к сжиганию человек относится весьма рационально и прагматично, он не склонен его поэтизировать, ассортимент концептообразующих смыслов сжигания весьма ограничен и пересекается с идеями, формирующими концепт горения (при реконструкции языкового образа сжигания на основе левой мотивации не выявляется ни одного самостоятельного «концептуального» мотива), что наводит на мысль о пролонгировании этих смыслов с горения на сжигание.

В четвертой главе «Реципиентные денотативные сферы лексики горения» производится реконструкция этимолого-семантического поля лексики горения. Материал организуется по идеографическому принципу1 и далее, внутри каждой сферы, выявляются основные модели семантического развития. Идеографический принцип организации материала позволяет представить все многообразие реципиентных денотативных сфер, или ассортимент кодов, интерпретируемых сфер при единстве интерпретирующей сферы горения, обозначить основные реалии, которые в языке могут кодироваться через огонь; другими словами, если в предыдущей главе мы попытались показать, через что может номинироваться огонь, с чем он сополагается при первичном освоении, в данной главе ставим своей целью продемонстрировать, что кодируется через апелляцию к горению и какие параметры горения наиболее активно эксплуатируются при правой мотивации.

В результате нами выявлено 19 сфер, реципиентных для сферы горение (онтология, цветообозначения, метеорология, животные, растения, почва и водоемы, анатомические характеристики человека, физиологические характеристики, перцепция, межличностное взаимодействие, характер и поведение, чувства и эмоции, элементарные действия человека, движение и перемещение, общая оценка, быт, труд, обстоятельства жизни, культура).

В основу была положена классификация, предложенная авторами этнондеографпче-ского диалектного словаря, см.: Лнпина, В.В. Региональный диалектный идеографический словарь: принципы построения и семантическая структура (на материале бытовой лексики говоров Среднего Урала) [Текст]/ В.В. Липина// Дисс. . . канд. фил. наук. Екатеринбург, 2000.

Существует стойкая связь процесса горения и жизненного цикла вообще: лексика горения системно используется для обозначения жизни и смерти, существования и исчезновения: изгаснуть 'погибнуть, пропасть, околеть' Калуж., Ульян., Пенз. [СРНГ 12, 115]; сгаснуть 'умереть, погибнуть' Смол., Пек. // 'постепенно зачахнуть и умереть' Пек., Смол., Калуж. [СРНГ 37, 15], сгаснуть 'пропасть без вести, исчезнуть (о человеке)' Твер., Пек. // 'потеряться, пропасть (о домашнем животном, вещи)' Калуж., Краснояр. [СРНГ 37, 15] и др. При этом векторы мотивационного движения двунаправлены (ср. отродиться 'воспламениться; загореться', морилка, морильнииа, морйльня и морельня 'тушилка для углей' и др.) Для возникновение подобной семантики важен сам характер протекания процесса (постепенно, с явной сменой стадий), что позволяет говорить о том, что процесс горения обобщается до уровня абстрактной семантики". Таким образом, горение воспринимается как один из эталонов жизненного цикла и, в конечном счете, процесса вообще.

Поскольку наиболее активно лексика горения заимствуется в антропологические сферы, остановимся на ней подробнее. Абсолютное большинство лексем, формирующих физиологическую сферу, - это обозначение воспалительных процессов, болезней, сопровождающихся повышением температуры тела (с разной степенью конкретизации): жара 'повышенная температура тела при болезни' [СВГ 2, 77], гореть 'страдать белой горячкой' [АОС 9, 344 и др. Физиологические предпосылки такого номинативного освоения понятны: логика мотивации базируется на идее повышенных температур. Так же в качестве предпосылок на уровне коннотации можно обозначить изоморф-ность протекания процессов болезни и горения (протяженный во времени процесс, с явной сменой стадий). Среди номинаций болезненных состояний всего 3 деривата корня *zeg-: зажигать 'о начале жара, повышении температуры у кого-либо' Свердл. [СРНГ 10, 85], разжигать 'повышать температуру тела, разогревать (при болезни)' Яросл., Свердл., Груз. ССР. [СРНГ 33, 343], вь'жечь 'испытать острую боль, почувствовать себя плохо' [КСГРС], Все три глагола являются безличными. Эта деталь высвечивает некоторые представления номинатора о болезни: больной человек является субъектом состояния при имеющемся, но неясном инициаторе. Вероятно, для данных номинаций релевантен также мотив «гореть —► истощаться, растрачивать свои ресурсы». Обращает на себя внимание тот факт, что через сферу горения обозначаются, скажем так, измененные состояния человека (болезни, чрезмерные эмоции, интенсивные действия и т. д.), т. е. горение в антропологическом коде проецируется на разного рода девиации, на то, что за пределами нормы. Показательно, что в данной сфере базовая идеограмма так же получает дальнейшее развитие (в качестве базовой обозначим идеограмму «воспалительный процесс, болезнь, сопровождающаяся повышением температуры» и глагольные соответствия), значение конкретизируется, появляется денотативная соотнесенность, что может быть рассмотрено как свидетельство языковой неслучайности номинации.

" Феоктистова. Л.А. Номинативное воплощение абстрактной идеи [Текст]/ Л.А.Феоктистова// Дисс... канд. фил. наук. Екатеринбург, 2003. С. 27-28.

Большинство лексем сферы «межличностное взаимодействие» обладают негативной коннотацией и обозначают агрессивное действие, влекущее за собой неприятные последствия. Правая мотивация в абсолютном большинстве случаев обращается к образу огня как деструктивной силы, данная сфера -не исключение. Единственным примером развития положительно маркированной семантики в этой сфере являются дериваты глагола греть (в них реализуется специализированное значение глагола греть, связанное с теплом): согреть 'утешить, ободрить участливым, заботливым и т. п. отношением' [MAC 4, 180]; пригрев 'забота, уход' Омск. [СРНГ 31, 178].

Из всех этапов процесса горения в данной сфере маркирована только стадия начала, инициирования сжигания, горения, при этом момент инициирования процесса весьма активно эксплуатируется при правой мотивации, момент контроля, сознательного прекращения процесса через сферу горение не номинируется (ср. сферу «эмоции»). Кажется, что в языке воплощается образ инициатора горения, скорее, как поджигателя. Идеограммы 'заводила' и 'подстрекатель' (загар 'заводила' [СРГК 2, 102], зажигатель 'заводила' [СРГК 2, 122], зажигало 'заводила' [КСГРС], зажигатель 'подстрекатель' Волог. [СРНГ 10, 85], нажога 'подстрекатель, зачинщик' Пек., Твер. [СРНГ 19, 272], зажигать 'подзадоривать, начинать ссору' Арх., Яросл. [СРНГ 10, 85] и др.) заметно разнятся на уровне коннотаций: во втором случае экспрессия явно негативная (лексем с такой семантикой большинство). Соответственно, это накладывает отпечаток и на понятийную валентность: о подстрекательстве можно говорить, опять же, в связи с процессом, имеющим негативные, разрушительные последствия. Данная группа лексем образована по модели «зажигать (инициировать горение) —> инициировать действие»; в реализации этой модели очень активно эксплуатируется корень *zeg-, что соотносится с актантной организацией процесса сжигания - только для нее релевантен инициатор.

Во всех остальных случаях дериваты интересующих нас корней обозначают такое поведение в коммуникации, которое наносит вред, задевает, уязвляет. Практически во всех случаях логика мотивации так или иначе сводится к модели «обжигать —> уязвлять огнем». Закономерно, что для экспликации такого рода семантики очень активно эксплуатируется корень *zeg~: ожигать 'делать язвительные замечания, вмешиваясь в разговор' [СРГК 4, 163], нажигаться 'издеваться' [СРГК 3, 320], жегануть и жегонуть 'задеть, озлобить' Яросл. [СРНГ 9, 98], опаливать 'унизить, оскорбить человека словами' Курск. [СРНГ 23, 231] и др.

Корни с исходным значением 'гореть' развивают модель «жечь —> обманывать, красть, похищать» (отметим, что данная модель противопоставлена модели «морозить —> прятать, охранять, оберегать»^): ожаривать 'надуть, обмануть' Пек., Твер. [СРНГ 23, 72], огревать 'обмануть, надуть' Яросл., Смол., Костром. [СРНГ 22, 354], нагреть 'обмануть; обыграть' Смол., Пек., Ленингр. [СРНГ 19, 214], огревать 'обворовать' Костром. [СРНГ 22, 354],

J Горячева, Т.В. К семантической интерпретации некоторых русских фразеологизмов [Текст]/ Т.В.Горячева// Этимология 2000- 2002. М., 2003. С 147-164.

жегануть и жегонуть 'нечаянно причинить неприятность кому-либо' Ниже-гор. [СРНГ 9, 98]

Семантическое расстояние между этими значениями и горением огромно, думается, что точка семантического пересечения лежит в области коннотации, поэтому однозначно восстановить модель семантического развития крайне сложно. Комплекс номинативных а интенций складывается из мотивов «уязвить», «лишить имущества («—уничтожить огнем)», также общей негативной экспрессии.

Дериваты рассматриваемых корней, составляющие эту сферу «Черты характера; поведение» эксплицируют традиционное представление о связи темперамента с температурными характеристиками. Образ человека холерического типа связан с огнем (горячий, способный мгновенно вспыхнуть, взорваться, накаляющий атмосферу вокруг себя и т. д.), в то время как флегматичного человека часто сравнивают со льдом (замороженный). Общим для всех корней является значение 'бойкий, резвый человек', возникшее на базе семы быстроты, присущей всем гнездам с исходным значением 'гореть', 'палить', 'жечь': огняный, огнянный и огнянбй 'ловкий, быстрый в работе' Ряз. [СРНГ 22, 332], огонь 'о бойком, расторопном, быстром в работе человеке' Смол., Новг. [СРНГ 22, 340], огневой 'вспыльчивый, горячий (о человеке)' Твер., Ряз., Влад., Яросл., Петерб., Новосиб., Енис. [СРНГ 22, 325], горичйна 'вспыльчивый, неуравновешенный человек' [НОС 2, 42], горячий 'пылкий, страстный' [ПОС 7, 144; КСГРС], жаровать 'играть, шалить' [СРНГ 9, 82], загара 'бойкий, удалой молодец, удалец' [СРНГ 9, 354], вспьпиь 'вспыльчивый, горячий человек' Свердл. [СРНГ 5, 212]. Лексемы, формирующие данную сферу, не наделены негативной коннотацией (единственное возможное исключение - 'вспыльчивый'). В этих номинациях отражены способность огня быстро возникать, быстро распространяться, а также, возможно, образ подвижных языков пламени, который достаточно часто сопряжен с идеей игривости, удальства. В лексеме горятливый 'беспокойный (о человеке)' зафиксировано, вероятно, представление о том, что беспокойство жжет человека изнутри. Очевидно, здесь может быть проведена параллель с обозначением через дериваты корней со значением 'гореть' болезненных состояний - у беспокоящегося человека душа «воспалена» (ср. фразеологизм душа болит).

Исключительно активно лексика поля «Горение» используется для обозначения эмоций: разгоряться 'приходить в состояние сильного возбуждения, разгораться' Олон.. Беломор. [СРНГ 33, 313разгораться 'оказываться в состоянии сильного гнева, расходиться, распаляться' Киров. [СРНГ 33, 311], пригорёться 'влюбиться' Олон. // 'прийти в сильное возбуждение, распалиться' Олон. [СРНГ 31, 173]. изгорать 'испытывать сильное чувство, страдать' Приурал. [СРНГ 12, 121], опалиться 'сильно рассердиться, разгневаться, разгорячиться' Курск., Перм., Арх. [СРНГ 23, 232], нажогаться 'разгорячиться' Сев. [СРНГ 19, 272], с огневы говорить 'говорить раздраженно, запальчиво, несправедливо' Олон. [СРНГ 22, 323] и т. д. Эмоциональная сфера в своем роде уникальна, поскольку в своей организации она повторяет структуру ядра семантического поля горение. Закономерно возникает вопрос, почему эмоциональное переживание кодируется через огонь. Мы попытались обозначить

основные, с нашей точки зрения, предпосылки появления такого рода семантики.

Физиологические предпосылки. Вероятно, сыграл свою роль тот факт, что человек на волне эмоционального подъема способен раскраснеться, разгорячиться (в физиологическом смысле). Ср. опалиться 'раскраснеться (от гнева, досады)' Тамб. [СРНГ23, 232].

Мифологические предпосылки. Возможно, в таком модусе номинативного освоения отразилось представление о божественном огне, о божьей искре, которая способна снизойти на человека и его воспламенить, одухотворить, с одной стороны, (ср. небесный огонь 'жар, искра духовная, наитие' [Даль 2, 644]) и представления о страсти как о грехе, который сжигает человека изнутри, с другой.

Когнитивные предпосылки. Существует целый ряд стойких параллелей между обозначениями эмоций и обозначениями болезненных состояний: жар 'горячность, страстность, душевный подъем' [MAC 1, 472]; горячка 'страстное увлечение, воодушевление; азарт' [MAC 1, 338]; воспалиться 'прийти в сильное возбуждение от чего-л.' [MAC 1, 215] и др., что позволяет говорить о том, что одной из метафор эмоциональных состояний можно считать метафору болезни. Такой способ освоения эмоций связан, думается, с представлениями об эмоциях как о ненормальном, болезненном состоянии, (ср. гнев < гнить [Фасмер 1, 420])4. Коннотативные предпосылки. На уровне коннотации общей для процесса горения и процесса эмоционального переживания является корреляция с идеей жизненного цикла (ср. переживать - букв, проживать эмоциональное состояние). Это связано, очевидно, с самим характером протекания обоих процессов - постепенно, с очевидной сменой стадий. Вероятно, возводимость к общему архетипу дает дополнительные основания для сопоставления.

Самим модусом номинативного освоения эсплицируется представление о божественном огне, о божьей искре, которая способна снизойти на человека и его воспламенить, одухотворить, с одной стороны, (ср. небесный огонь 'жар, искра духовная, наитие') и представления о страсти как о грехе, который сжигает человека изнутри, с другой, и о «горящем» состоянии человека, об эмоциональном накале как о болезненном состоянии, с третей.

Для сфер быт, труд наиболее частотными являются номинации, сводимые к идее порчи, уничтожения. В сфере обстоятельства жизни лексика горения развивает антонимичную семантику: 'удаваться, получаться (о деле)' и 'потерпеть неудачу, обанкротиться'.

4 См. также Якубович, М. Физиологические мотивации в названиях эмоций [Текст]/ М. Якубович// Этимология. 2000-2002. М., 2003. - С. 187-193.

видимому, перетягивает внимание номинатора на себя. Даже если в тексте появляется вторичное значение, скорее всего, это не самостоятельная метафора, а явная или подразумевающаяся антитеза горению.

Так или иначе, практически все дериваты лексики горения проникнуты идеей интенсивности (если действие, то интенсивное, если цвет, то яркий и т. д.). Непосредственно огнем как субстанцией мотивированы только цветообо-значения. Общим для процесса горения и сжигания при правой мотивации является мотив интенсивности, экспрессии. Резко разнится сам характер протекания процесса: если для горения актуальна протяженность во времени, явная смена стадий, для сжигания важна обособленность во времени, как правило, это мгновенное действие. Правая мотивация достаточно часто апеллирует к кульминации горения и к началу жжения, остальные стадии процесса маркируются реже.

В заключении обобщаются результаты проведенного исследования и намечаются перспективы дальнейшей разработки вопроса.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ

I. Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах:

1. Верхотурова, К.С. Огонь и вода: структура семантических полей (на материале лексики уральских говоров) [Текст]/ К.С. Верхотурова // Известия Уральского университета. 2008. № 59. Серия 2. Гуманитарные науки. Вып. 16. С. 137-153.

2. Верхотурова, К.С. Огонь в зеркале языка [Текст]/ К.С. Верхотурова // Человек и филология. 2008. № 4. С. 149-158.

II. Другие публикации:

3. Верхотурова, К.С. Лексические архаизмы из Двиноважья [Текст]/ К.С. Верхотурова //Живая старина. 2003. № 1. С. 51-53. В соавторстве с К. В. Пьянковой.

4. Верхотурова, К.С. Семантическое поле горения в русском языке [Текст]/ К.С. Верхотурова // Ономастика и диалектная лексика. Вып. 5. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2004. С. 119-140.

5. Верхотурова, К.С. Дериваты корней с исходным значением «гореть» в игровой терминологии северно-русских говоров [Текст]/ К.С. Верхотурова// Язык, литература и культура в региональном пространстве: Материалы Всероссийской научно-практической конференции, посвященной памяти И. А. Воробьевой. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2007. С. 233-239.

6. Верхотурова, К.С. Процесс доместикации пространства в зеркале топонимии (на материале топонимов, образованных от корней с исходным значением 'гореть' [Текст]/ К.С. Верхотурова //Рябининские чтения 2007: Материалы V научной конференции по изучению народной культуры Русского Севера. Петрозаводск, 2007. С. 214-216.

7. Верхотурова, К.С. Молния в зеркале диалектной номинации [Текст]/ К.С. Верхотурова // Ономастика и диалектная лексика. Вып. 6. Екатеринбург, 2007. С. 87-92.

8. Верхотурова, К.С. Огонь в зеркале русского языка. [Текст]/ К.С. Верхотурова//Кодови словенских култура. Београд, 2008. № U.C. 149-157.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Верхотурова, Ксения Сергеевна

Введение.

Глава I. Полевый анализ как метод исследования лексико-семантцческой группы: к обоснованию методики.

1. Контекст проблемы.

2. К истории вопроса.

3. Типы полей.'.

4. Принципы организации семантического поля.

5. Структура сектора поля.

6. К вопросу о мотивационном поле.

7. К вопросу об этимолого-семантическом поле.

Выводы по главе 1.

Глава И. Структура семантического поля горение.

1. Ядро поля.

1.1. Огонь.

1.2. Горение.

1.3. Сжигание.

2. Периферия поля.

2.1. Инициаторы и инструменты инициирования горения.

2.2. Топливо.

2.3. Симптомы.

2.4. Продукты горения.

2.5. Применение.

2.6. Результат воздействия.

Выводы по главе II.

Глава III. Донорские семантические сферы лексики горения. Ядро поля горение: ономасиологический аспект.

1. Лексико-семантическая группа огонь: ономасиологический аспект.

2 Лексико-семантическая группа горение: ономасиологический аспект.

Лексико-семантическая группа сжигание: ономасиологический аспект.

Выводы по главе III.

Глава IV. Реципиентные денотативные сферы лексики горения.

Этимолого-семантическое поле лексики, производной от корней с исходным значеннем 'огонь', 'гореть', 'жечь'.

1. Бытие.

1.1. Онтология.

1.2. Цветовые характеристики.

2. Природа.

2.1. Метеорология.

2.2. Животные, насекомые.

2.3. Растения.

2.4. Почва, водоемы.

3. Человек.

3.1. Анатомия.

3.2. Физиология.

3.3. Перцепция.

3.4. Межличностное взаимодействие.

3.5. Черты характера; поведение.

3.6. Эмоции, чувства.

3.7. Действия общего характера.

3.8. Движения и перемещения.

3.9. Общая оценка.

4. Быт, труд, обстоятельства жизни.

4.1. Быт.

4.2. Труд.

4.3. Обстоятельства жизни.

5. Культура.

Портрет огня по данным правой мотиваци.

Выводы по главе IV.

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Верхотурова, Ксения Сергеевна

Предлагаемое диссертационное исследование сфокусировано на изучении лексики, семантически или этимологически связанной с идеей горения. Человек, столкнувшись лицом к лицу с природой, вынужден либо подчиняться ей, либо находить пути ее освоения. Приручение огня, открытие способов его добывания для человечества стало настоящей революцией. При этом огонь - как и любая стихия — не может быть до конца подчинен человеку, он всегда заключает в себе потенциальную опасность. Закономерно, что огонь является очень притягательным объектом для культурного и языкового осмысления.

Сам характер реалии обусловливает неоднозначность ее восприятия: с одной стороны, без использования огня жизнь человека невозможна, именно с огнем ассоциируются тепло, свет, приготовление пищи, подсечно-огневое земледелие, ремесла и т. д. С другой стороны, человек не может забывать о стихийной природе огня, о том, что огонь в любой момент может выйти из-под контроля и обернуться катастрофой. С третьей стороны, огонь наделяется немалым количеством мифологических, сакральных смыслов, активно включается в обряды, используется в народной медицине. Безусловно, эти три ключевые «ипостаси» огня находят свое отражение в языковом образе, обладающем колоссальными ресурсами для экспликации этнолингвистической информации. Обозначение их соотношения и прояснение логики языкового осмысления каждой из них мы видим одной из задач данной работы.

Объектом исследования стали, во-первых, общенародные и диалектные лексические единицы русского языка, номинирующие ситуацию горения, ее стадии и компоненты, во-вторых, дериваты корней с исходным значением 'огонь', 'гореть', 'полыхать', 'тлеть', 'жечь' находящиеся на первой ступени производности.

Отметим, что лексика горения уже подвергалась разноаспектному анализу в лингвистических работах российских и зарубежных исследователей. Анализу этимологических корней с исходным значением 'гореть' в славянских языках посвящена диссертация украинской исследовательницы Т. А. Черныш [Черныш 1985, 2003]. Автор рассматривает гнезда корней *gor-/zer~, * zeg-/zig~, *(pel-)/pol~), проясняет их семантическую организацию и механизмы деривации, проводит контрастивный анализ гнезд, выявляет точки пересечения и лакуны.

Попытка этимологического анализа индоевропейских корней, объединенных значением 'гореть', предпринята и в статье М. М. Маковского «Индоевропейский корень: Форма и значение» [Маковский, 2002].

Лексике подсечно-огневого земледелия в этимолого-семантическом аспекте посвящена статья Л. В. Куркиной «От terra inculta к terra culta» [Куркина, 2003].

Статья Е. И. Якушкиной «К реконструкции структуры праславянского лексико-семантического поля» посвящена реконструкции праславянского поля температурных воздействий, объединяющего лексемы *paliti, *zegti, *zariti, *goreti, *greti, *pariti, *pekti, *variti, *smaziti, *praziti и др. Автор «обращает внимание на возможность применения к праславянской семантической реконструкции методов семантических школ, занимающихся синхронным описанием элементов современной лексической системы, основу которого представляет разграничение дистрибуции близких по значению лексем» [Якушкина, 2008].

Закономерностям концептуализации огня посвящено исследование О. О. Борискиной и А. А. Кретова, выполненное на текстовом материале [Борискина, Кретов, 2003].

Среди исследований, нацеленных на описание концепта огня по данным русского языка, следует отметить диссертацию А. В. Трофимовой «Концепт огонь в современном русском языке» [Трофимова, 2005]. Работа выполнена на материале современного русского языка, жаргона, данных ассоциативиого эксперимента. Используя компонентный анализ, анализ лексической сочетаемости, автор выявляет ключевые концептообразующие смыслы и приходит к выводу, что современное наполнение концепта согласуется с архаичными смыслами, которыми наделялся огонь.

К концепту огня обращается и В. Г. Приходько в статье «Концепт "огонь" в картине мира русского народа». На основе анализа дефиниций лексических значений лексемы огонь в толковых словарях, а также анализа словообразовательных дериватов, фразеологизмов, употребления различных лексико-семантнческих вариантов лексемы огонь в художественных текстах исследователь выделяет следующие параметры концепта: 'сила', 'яркость', 'свет', 'высокая температура', 'разрушительность', 'утилитарность', 'война', 'нездоровье', 'место', 'устремленность вверх', 'жизнь', 'электричество', 'древность', 'всеохватность'. По наблюдениям автора, для словообразовательных дериватов лексемы огонь наиболее важными являются семы 'цвет', 'нездоровье', 'высокая температура', 'война'; для фразеологизмов, пословиц, поговорок и устойчивых выражений - семы 'война', 'опасность', 'свет', 'утилитарность'; в контекстных употреблениях чаще всего реализуются семы 'сила', 'блеск', 'свет', 'яркость', 'уничтожительность' [Приходько, 2005].

Если говорить о работах, в которых исследуется образ огня в других языковых и культурных традициях, нужно упомянуть дртссертацию М. Н. Галаевой «Лексико-семантическая мотивированность слов со значением "огонь" в германских языках». Автором исследуется группа слов, обозначающих огонь либо процессы, с ним связанные {гореть, зажигать и т. п. и их эквиваленты), в германских языках. Основным инструментом этого анализа является сравнительно-этимологическое исследование с привлечением материала древнегерманских языков. Исследуются межъязыковые синонимы как в древних, так и в новых языках. Автор выделяет коннотации, свойственные обозначениям огня в германских языках. Часть из них (по нашим данным) совпадает с маркерами образа огня в русском языке (например, стойкие корреляции огонь - страх, огонь -жизнь, огонь - судьба, гореть - резать - подниматься вверх, вздыматься -выгибаться, гнуться и др.), а часть для русского языка не релевантна (например, огонь - птица, огонь - молчание, огонь — праздник, пир, застолье и др.) [Галаева, 2004].

На материале германских языков выполнена и диссертация А. К. Протасовой «Вербализация концепта "огонь" в древнегерманских языках». В работе производится анализ функционирования в древнегерманских текстах слов, обозначающих огонь. Рассматриваются также некоторые индоевропейские корни как основа древнегерманской лексики, связанной с концептом огня, и их этимологические связи как пример проявления образного мышления, характерного для людей древних культур. Исследование подкрепляется данными мифологического и культурологического характера. Также производится анализ лекспко-семантической сочетаемости слов, обозначающих огонь. По наблюдениям автора, огонь древними германцами воспринимался как живое существо (что подтверждается на уровне грамматики специализированными суффиксами, на уровне синтагматики - определенными ограничениями на лексическую сочетаемость и пр.) [Протасова, 2004].

Мотив огня в комплексе представлений о черте становится предметом исследования Е. JL Березович, И. В. Родионовой [Березович, 2007].

Ритуалам, включающим в себя разжигания костров, посвящена статья Т. А. Агапкиной «Очерки весенне-летней обрядности Полесья: ритуальные костры» [Агапкина, 1996]. Автор обращается к тем культурным смыслам, которые связаны с традицией уничтожения чего бы то ни было в огне, разжиганию костров, связанных с народной магией и медициной (например, традиция сжигания волос в костре, призванная уберечь человека от сглаза и головной боли).

А. Ф. Журавлёв в своей статье «Из русской обрядовой лексики: "живой огонь"» [Журавлев, 1976] обращается к наименованиям огня, добытого трением, объясняет сложность образа трудового, деревянного огня, в котором сопрягаются «представление об огне, добываемом трением как о небесном даре, с одной стороны, - и как о творении человеческих рук, с другой; представление о его божественном происхождении - и возможная мифологическая связь с нечистой силой, лесной сволочью» [Там же, 226].

Научная новизна исследования определяется комплексным подходом к изучению языковых фактов, связанных с идеей горения, который позволяет реконструировать фрагмент русской народной языковой картины мира. В научный оборот вводится новый лексический материал, в том числе собранный в полевых условиях.

Цель настоящей работы - воссоздание портрета огня по данным русского языка.

В соответствии с поставленной целью формируются задачи работы:

• выявить корпус лексики с семантикой горения;

• проанализировать структуру лексико-семантического поля, установить его границы и связи с другими полями;

• определить круг донорских сфер;

• обозначить реципиентные денотативные сфер, в которые заимствуется лексика горения;

• прояснить мотивационные возможности лексики горения.

Материал для исследования был извлечен из диалектных словарей

Опыт областного великорусского словаря, изданный Вторым отделением Императорской академии наук, Толковый словарь живого великорусского языка В. И. Даля, Словарь русских народных говоров, Архангельский областной словарь, Новгородский областной словарь, Словарь русских говоров Среднего Урала (и дополнения), Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей, Словарь вологодских говоров, Словарь пермских говоров, Псковский областной словарь с историческими данными и др.), а также материалов картотеки Словаря говоров Русского Севера (Уральский У государственный университет, г. Екатеринбург). В ходе работы также привлекались этимологические словари и этнографические источники.

Цель и задачи работы определили ее структуру, работа состоит из введения, четырех глав, заключения и 2 приложений. Первая глава «Полевый анализ как метод исследования лексико-семантической группы: к обоснованию методики» посвящена теоретическому обоснованию методологической базы, в ней определяются основные термины, обосновывается адекватность методов для данного исследования, и проясняются принципы анализа материала.

Вторая глава «Структура семантического поля горение» посвящена структурированию лексики, связанной с идеей горения, и конструированию семантического поля горения: определяются границы семантического поля, его внутренняя логика, ассортимент понятий и реалий, включенных в ситуацию горения, степень их лингвистической освоенности.

Третья глава «Донорские семантические сферы лексики горения (Ядро поля горение: ономасиологический аспект)» призвана систематизировать и проинтерпретировать лексику, формирующую ядро семантического поля горение в ономасиологическом аспекте, выявить основные мотивы, положенные в основу номинаций огня, горения и сжигания, обозначить донорские сферы и, в конечном счете, реконструировать те черты языковых образов рассматриваемых феноменов, которые эксплицируются левой мотивацией.

Четвертая глава «Реципиентные денотативные сферы лексики горения (этимолого-семантическое поле лексики, производной от корней с исходным значением 'огонь', 'гореть', 'жечь')» представляет собой попытку реконструкции этимол о го-семантического поля лексики горения. Задача этой главы - представить все многообразие реципиентных денотативных сфер, или ассортимент кодов, интерпретируемых сфер при единстве интерпретирующей сферы горения, обозначить основные реалии, которые в языке могут кодироваться через огонь, продемонстрировать, что кодируется через апелляцию к горению и какие параметры горения наиболее активно эксплуатируются при правой мотивации.

Для анализа материала используются следующие методы-, полевый анализ семантики, методы семантической реконструкции, ономасиологического и этимологического анализа.

Предлагаемое исследование может быть вписано в контекст узкой этнолингвистики, которая сосредоточивает свое внимание на собственно языковых фактах и видит своей задачей реконструкцию этнокультурного знания, верифицируемого в языке. Основными источниками этнокультурной информации при таком подходе становятся внутренняя форма слова, его мотивационные связи (как правые, так и левые), типовые синтагматические «сцепки», парадигматические отношения, коннотация и пр. Теоретической базой стали труды российских и зарубежных лингвистов, работающих в рамках системной семантики (Н. Д. Арутюновой, В. Г. Гака, Е. С. Кубряковой, Дж. Лайнза и др.), когнитивной лингвистики (Дж. Лакоффа, Р. Лангакра, Ч. Филлмора, У. Чейфа, Э. Рош, Ю. Д. Апресяна, Н. Д. Арутюновой, Е. С. Кубряковой, Е. В. Рахилиной и др.), этнолингвистики (Т. А. Агапкиной, Е. Бартминского, Е. Л. Березович, О. В. Беловой, А. Ф. Журавлева, С. Е Никитиной, М. Э. Рут, С. М. Толстой, Н. И. Толстого, Е. И. Якушкиной и др.).

Положения, выносимые на защиту

1. Комплексный анализ группы лексики, объединенной общностью семантики и\или генетической связью, является перспективным видом исследования, поскольку позволяет реконструировать фрагмент языковой картины мира в ее синхронической и диахронической сложности.

4. При номинации определенных стадий горения или процесса горения в целом языковое сознание обращается ко всем перцептивно воспринимаемым симптомам горения, а также к рациональному знанию человека о явлении. Концептообразующие смыслы эксплицируются номинациями, основанными на идее интенсивности и корреляции горения и жизненного цикла.

5. Лексика, генетически связанная с идеей горения, входит в 19 реципиентных сфер: онтология, цветообозначения, метеорология, животные, растения, почва и водоемы, анатомические характеристики человека, физиологические характеристики, перцепция, межличностное взаимодействие, характер и поведение, чувства и эмоции, элементарные действия человека, движение и перемещение, общая оценка, быт, труд, обстоятельства жизни, культура.

7. Дериваты лексики горения регулярно используются в функции интенсивов.

Апробация. Отдельные положения диссертационного исследования были представлены в докладах и сообщениях на научно-практических конференциях, среди которых: международная конференция «Язык. Система. Личность», г. Екатеринбург, 2006; всероссийские конференции «Язык, литература и культура в региональном пространстве», Барнаул, 2007; «Рябининские чтения 2007: V научная конференция по изучению народной культуры Русского Севера», Петрозаводск, 2007. Результаты исследования были представлены и обсуждались на заседаниях кафедры русского языка и общего языкознания УрГУ (Екатеринбург), а также на проблемной группе кафедры русского языка и общего языкознания УрГУ «Язык и мир».

Заключение научной работыдиссертация на тему "Огонь в зеркале русского языка"

Выводы

В предыдущей главе мы постарались очертить отраженный в языке образ ситуации горения, обозначить ее денотативное пространство, актантную организацию. В данной главе для нас было важно проследить дальнейшее развитие этого образа, выявить закономерности концептуализации огня. С этой целью мы попытались проанализировать мотивационный потенциал лексики горения, обращаясь к правой мотивации.

На уровне правой мотивации поддерживается устойчивая связь процесса горения и жизненного цикла. Отношения между онтологической сферой и сферой горения являют собой исключительный пример двунаправленности движения заимствований, что свидетельствует об особой значимости этой корреляции для номинатора.

Для освоения сфер животные и растения наиболее значимыми оказываются перцептивный (мотив ощущения жжения) и цветовой компоненты исходной семантики.

Наиболее активно лексика горения заимствуется в антропологические сферы. Среди них особенно выделяется физиологическая сфера, включающая в себя существенное количество наименований болезней, воспалительных процессов; эмоциональная сфера, в своей структуре повторяющая структуру ядра семантического поля горение, очевидно, именно эмоции наиболее полно и последовательно соотносятся с горением. Причем в обоих случаях человек замещает позицию субъекта состояния, т.е. человек «горит» изнутри и физиологически, и эмоционально. А в интеракции человек по преимуществу «жжет»: большинство лексем, формирующих эту сферу, обладают негативной коннотацией и обозначают агрессивные действия, имеющие негативные последствия. Что касается таких сфер, как элементарные действия и движение, перемещение, то они (при всей своей многочисленности) образованы по одной модели и эксплицируют одну архисему: «интенсивность, чрезмерность действия»; причем у подобной лексики денотативный и сигнификативный компоненты значения сведены к минимуму, а коннотативный, напротив, акцентирован; т.е. семантика таких глаголов не столько процессуальна, сколько атрибутивна. Подобного рода лексика несет в себе мощный экспрессивный заряд, причем в большинстве случаев экспрессия сопряжена с аксиологией: как правило, обозначаемое дериватами корней с исходным значением 'гореть' действие оценивается явно негативно.

Для сфер быт, труд наиболее частотными являются номинации, сводимые к идее порчи, уничтожения. В сфере обстоятельства жизни лексика горения развивает антонпмичную семантику: 'удаваться, получаться (о деле)' и 'потерпеть неудачу, обанкротиться'.

На уровне правой мотивации эксплицируется ряд коннотативных сем, дополняющих языковой образ горения. Они сводятся к 4 архисемам: способность быстро распространяться (отметим, что эта, казалось бы, денотативная черта напрямую не лексикализована), интенсивность, чрезмерность действия и общая экспрессия. Так или иначе, вся правая мотивация базируется на идее интенсивности (даже если это не процессуальная номинация, ср., например: огненный цвет — яркий, интенсивный оттенок красного).

В качестве языкового парадокса нужно отметить, что, как ни странно, корни с исходной семантикой 'тлеть' не развивают вторичных значений (хотя на уровне текстовой метафоры мы легко можем себе представить подобные переносы значения, тем не менее, они не лексикализуются). Очевидно, это связано с тем, что тление как процесс всегда сопряжен с горением и в некотором смысле несамостоятелен. В силу своей интенсивности горение, по-видимому, перетягивает внимание номинатора на себя. Даже если в тексте появляется вторичное значение, скорее всего, это не самостоятельная метафора, а явная или подразумевающаяся антитеза горению.

Так или иначе, практически все дериваты лексики горения проникнуты идеей интенсивности (если действие, то интенсивное, если цвет, то яркий и т. д.). Непосредственно огнем как субстанцией мотивированы только цветообозначения. Общим для процесса горения и сжигания при правой мотивации является мотив интенсивности, экспрессии. Резко разнится сам характер протекания процесса: если для горения актуальна протяженность во времени, явная смена стадий, для сжигания важна обособленность во времени, как правило, это мгновенное действие. Правая мотивация достаточно часто апеллирует к кульминации горения и к началу жжения, остальные стадии процесса маркируются реже.

Итак, мы обозначили основные векторы семантической деривации. Лексика горения простирается во все номинативные сферы (безусловно, при определенных ограничениях на смыслопроизводство). При этом необходимо отметить значительный мотивационный потенциал коннотативных сем.

Заключение

Данное исследование представляет собой опыт анализа лексики, семантически и/или генетически связанной с идеей горения в синхронном и диахронном аспектах. Предметом анализа стали особенности семантической организации и основные векторы семантической эволюции лексики горения как своего рода транслятор этнолингвистической информации.

Применение методики полевого анализа лексико-семантической группы позволило структурировать и описать лексику, связанную с идеей горения, определить границы семантического поля, его внутреннюю логику, обозначить ассортимент понятий и реалий, включенных в ситуацию горения, степень их лингвистической освоенности. В центре поля находится лексика со значением 'огонь', 'гореть', 'жечь'. Мы противопоставляем идеи огня ~ горения, сжигания по принципу субстанция / процесс и идеи горения ~ сжигания - по принципу наличия / отсутствия инициатора. Едва ли не более значимым основанием для противопоставления идей сжигания и горения является их разграничение по принципу действие ~ состояние. Именно этим, на наш взгляд, объясняется специфическая субъектно-объектная организация рассматриваемого процесса: элементы, которые замещают позицию объекта при глаголе жечь, трансформируются в субъект при глаголе гореть.

Языковой образ огня по своей структуре не однороден: в противопоставлении огню земному, стихийному в языке маркируется небесный огонь {небесный огонь 'молния' (без указ. места)' [СРНГ, 22, 340)), так называемый л:тонический огонь {мышиный огонь 'гнилушка (которая светится в темноте)'. Нижегор. [СРНГ 22, 340] и под.), и живой огонь -огонь, добытый трением (такой огонь может называться древесным, лесным, новым, живым, лекарственным, трудовым.) В номинациях небесного, живого и хтонического огня отражается целый комплекс мифологических мотивов, апеллирующих к целому ряду разнообразных мифологем, генетически связанных с христианской или славянской мифологической традициями. Если говорить о реконструкции образа земного, стихийного огня, нужно отметить определенную целостность образа, дальнейшее развитие которого в абсолютном большинстве случаев сопряжено с количественной оценкой. На основании идеи интенсивности из всего корпуса лексем со значением 'огонь, пламя' выделяются лексемы со значением 'пожар'. Среди номинаций огня встречаются лексемы с затемненной внутренней формой, несущих в себе экспрессивный заряд на уровне фоносемантики (ср., например, смага 'жар, пыл, огонь, полымя' [Даль 4, 230]) либо с внутренней формой, «удобной» для народной этимологии (ср., например, красота перенос, 'огонь' Калуж. [СРНГ 15, 199], богатъе 'огонь' Дон.[СРНГ 3, 46] багатье, багатътя 'огонь' Дон., Ворон., Новоросс. (Более употребительно об огне, еще не вырубленном или тлеющем под пеплом.) [СРНГ 2, 33]), и поэтому воспринимаемых как оценочные и, вероятно, на современном этапе действительно обладающие определенной коннотацией, спровоцированной внутренней формой.

Семантический анализ лексики со значением 'гореть' позволил выделять ряд ключевых оппозиций. Лексикализация идеи интенсивности для организации данного сектора является базовой. В языке очевидно противопоставлены образы горения и тления. При этом полюс, связанный с горением, разработан куда более тщательно - это подтверждается и количеством лексем (порядка 70%), и ассортиментом корней, развивающих эту семантику, и количеством идеограмм, обособляемых внутри каждого понятия. С интенсивностью горения связано и обособление стадий процесса. В языке отражены два типа появления пламени: постепенному возникновению огня из тлеющих углей противопоставлено мгновенное вспыхивание. Кульминация процесса, очевидно, является исключительно важной для субъекта номинации - нам встретилось 49 лексем со значением 'ярко гореть, пылать' (именно лексем, а не корней) - и 8 лексем с близким значением 'разгораться' (8 лексем). Следует отметить, что большой процент этого корпуса лексики составляют глаголы с неясной внутренней формой и достаточно богатой фоносемантикой, несущие мощный экспрессивный заряд, например, заполыганить 'разгореться, заполыхать' Олон. [СРНГ 10, 341]; безл. расфурайдало. 'разгорелось (об огне)' Олон. [СРНГ 34, 289]. Ситуация прекращения процесса горения разработана не менее тщательно, чем ситуация его начала и кульминации. Отметим, что завершение горения часто не является окончательным: огонь может разгореться вновь из тлеющих углей - ср. отдохнуть (уд?) 'разгореться вновь' «огонь отдохнул, огонь снова запылал» Иркут. [СРНГ 24, 168]. Еще одним лексикализованным параметром ситуации горения является характер протекания процесса. Наиболее часто в языке маркируется интенсивное, полыхающее горение, значительно превосходит номинации ровно протекающего процесса (ср. садить 'сильно- гореть, с силой бить, выходить (о пламени, дыме)' Яросл., Влад., Новг. [СРНГ 36, 27], пластать 'сильно гореть, полыхать' Волог., Арх., Новг., Перм., Свердл., Курган., Тобол., Новосиб., Том.; 'разгораться, хорошо гореть; давать яркий свет' Урал., Перм., Арх., Краснояр. [СРНГ 27, 87] и др.). Образ прерывающегося, периодически появляющегося огня запечатлен в номинации попыкивать 'вспыхивать время от времени (при затухании пламени)' Вят. [СРНГ 30, 23] и под.

Если для горения основополагающей является идея интенсивности, то для сжигания она вообще не актуальна: этот сектор не содержит ни одного примера количественной модификации основного значения. Одна из базовых семантических оппозиций внутри данного сектора связана с интенциями номинатора: на уровне семантики различается сжигание «во благо», то есть сжигание контролируемое, осмысленное, и сжигание «во вред». При этом в последнем случае противопоставляется случайное поджигание (ср. поджог 'умышленное учинение пожара' [MAC 3, 188], поджога 'поджог' Смол., Пек., Брян. [СРНГ 28, 11], подсвечивать 'поджигать, устраивать поджог чего-л' Том., Свердл., Мурман., Арх. [СРНГ 28, 173] и др.) и случайный поджог (ср. зардн 'случайный поджог от чего-либо горящего' Арх. [СРНГ 10, 388]). Что касается номинаций стадий процесса, так же, как и в рамках сектора горение, маркируется начало действия (ср.: запаливать 'зажигать' Арх. [СРНГ 10, 300] и др.) и его прекращение (ср. угасить 'прекратить горение чего-л.; потушить, погасить' [MAC 4, 455]; затушатъ 'тушить, гасить' Моск., Яросл., Арх., Том., Тул. [СРНГ 11, 115] и др.) Идеографический ряд, сопряженный со стадиями процесса, включает в себя номинации различных способов добывания огня и его тушения.

Секторы периферии поля выделяются на логическом основании и отражают основные компоненты ситуации горения, сжигания. Мы выделяли их, опираясь на то, какое место в структуре значения слова имеет сема 'огонь'. Таким образом формируется 6 секторов периферии: топливо, инструменты инициирования, симптомы горения, продукты горения, применение и результаты воздействия огня. Рассматривая периферию поля, мы сосредоточили свое внимание на семантической организации каждого сектора, обращаясь к мотивации лишь в исключительных случаях. Лексика, формирующая каждый сектор, делится всего на две группы: производную от корней с исходным значением 'гореть' и всю остальную. Для нас важно именно такое разделение, потому что оно демонстрирует, что связи между ядром поля и каждым сектором не только установлены на уровне внеязыковой логики, но и подкреплены лингвистическим материалом, т. е. заданы самим языком.

Следующим этапом работы стало рассмотрение левой и правой мотивации лексики горения. Анализ левой мотивации показал, что огонь оказывается тем объектом, при освоении которого язык обращается в первую очередь к сопряженным с ним мифологическим мотивам. Номинации, опирающиеся на реальные свойства объекта, малочастотны и связаны в большинстве случаев с цветообозначениями либо с образом языков пламени.

При номинации определенных стадий горения или процесса горения в целом языковое сознание обращается ко всем перцептивно воспринимаемым симптомам горения (ср. модели 'источать свет' —» 'гореть', 'источать тепло' —> 'гореть', 'дымить' —» 'гореть', 'издавать звук' —» 'гореть' и антонимичная модель 'прекращать издавать звук' —» 'гаснуть'). Реальные физические особенности процесса горения обусловили и появление моделей, сопрягающих огонь и воздух и огонь и воду: 'дуть' —» 'вспыхивать, гореть', 'дуть' —'поддерживаться за счет воздуха (о горении)' и 'быть сырыми' —> 'плохо гореть (о дровах)', 'заливать' —» 'тушить'. С образом мгновенно вспыхивающего пламени связано возникновение модели 'охватываться огнем' —» 'загораться'. В номинации горения весьма стабильно эксплуатируется идея движения, причем движения быстрого и резкого: ср. 'быстро двигаться, дергаться' —» 'гореть' и антонимичная модель 'медленно двигаться' —» 'угасать'. Очевидно, для номинатора важна динамичность огня, связанная, во-первых, с характером движения языков пламени, во-вторых, со способностью огня быстро распространяться, мгновенно перекидываться с объекта на объект. Наличие модели 'медленно двигаться' —» 'угасать' еще раз подчеркивает стойкую связь идей фазы и интенсивности: чем менее быстро и интенсивно двигаются языки пламени, тем ближе процесс к завершению, угасанию. Сопоставимы по логике семантического развития модели 'бросать (выбрасываться)' —» 'гореть', 'виться' —» 'гореть'. Идеей интенсивного и нередко деструктивного действия объясняется возникновение модели 'драть (раздирать, сечь, распластывать)' —> 'гореть'. Концептообразующие смыслы эксплицируются номинациями, основанными на идее интенсивности и корреляции горения и жизненного цикла. Однако лексические факты, реализующие эти модели, раритетны.

Языковой образ сжигания, реконструируемый на основе левой мотивации, разработан менее детально, нежели образ горения. Абсолютное большинство моделей, формирующих эту сферу, отталкиваются от рационального знания и связаны со способом получения или тушения огня (ср. 'выдувать огонь' —» 'зажигать' и многие другие). Зачастую эти номинации связаны с древнейшими способами добывания огня трением или высеканием. Общим для горения и сжигания является перцептивный комплекс мотивов, ср.: 'засветить' —» 'зажечь', 'обогревать, инициировать выделение тепла' —» 'зажигать', 'делать видимым' —» 'зажигать' и 'делать невидимым' —> 'гасить', 'окуривать, обдавать дымом' —» 'зажигать'. По сути, эти два блока номинативных посылов покрывают практически всю сферу сжигания. За пределами остается спорадически проявляющаяся идея случайного инициирования горения, поджога, опять же маркирующая начальную стадию процесса. Также раритетно встречаются номинации, опосредованные представлениями об огне как живом организме, параллелизмом процесса горения и жизненного цикла.

На третьем этапе работы мы сконцентрировались на анализе мотивационного потенциала корней с исходной семантикой 1 огонь', 'гореть', 'жечь\ В результате нами выявлено 19 сфер, реципиентных для сферы горение (онтология, цветообозначения, метеорология, животные, растения, почва и водоемы, анатомические характеристики человека, физиологические характеристики, перцепция, межличностное взаимодействие, характер и поведение, чувства и эмоции, элементарные действия человека, движение и перемещение, общая оценка, быт, труд, обстоятельства жизни, культура).

Для освоения сфер животные и растения особо значимыми оказываются перцептивный (мотив ощущения жжения) и цветовой компоненты исходной семантики.

Наиболее активно лексика горения заимствуется в антропологические сферы. Среди них выделяются физиологическая сфера, включающая в себя огромное количество наименований болезней, воспалительных процессов и эмоциональная сфера, в своей структуре повторяющая структуру ядра семантического поля горение - очевидно, именно эмоции наиболее полно и последовательно соотносятся с горением. Причем в обоих случаях через лексику горения номинируются разного рода девиации, болезни, то, что за пределами нормы.

Несмотря на многообразие реципиентных семантических сфер и широкий ассортимент идеограмм, покрывающихся дериватами рассматриваемых корней, количество моделей номинации не потрясает масштабностью. К образу огня, пламени апеллируют две модели: 'подобный цвету огня, пламени'. Огонь выбирается эталоном алого, красного или рыжего цвета, непременно яркого. Несмотря на то, что лексика, образованная по этой модели, проникает в большое количество сфер, практически везде модель реализуется спорадическими фактами.

Моделей, апеллирующих к процессу горения, значительно больше, при этом часть из них эксплуатирует объективные параметры процесса, а часть обращается к идеальным параметрам, иначе говоря, мотивационной базой служит не сам объект, а его ментальный образ.

К мотивам, соотнесенным с денотативной составляющей горения, следует отнести модели, актуализирующие перцептивный аспект. Таких моделей две: 'гореть' —> 'быть видимым' и 'гореть' —> 'источать тепло'. При этом для лексики, вошедшей в сферу «онтология», обе модели возводятся к более абстрактному значению 'существовать', то есть перцептивные компоненты семантики горения воспринимаются как симптом существования вообще.

Семантически достаточно близка к последней модели модель 'гореть' —> 'нагреваться, обладать повышенной температурой'. Способность огня моментально перекидываться с объекта на объект отразилась в модели 'гореть' —> 'легко, быстро распространяться' и дальнейшей актуализации семы быстроты, выродившейся в модель 'гореть' —> 'делать что-либо быстро'. Отметим, что если идея мгновенного распространения напрямую связана с объективными параметрами процесса горения, то развитие этой модели до более абстрактного уровня уже является знаком концептуализации образа и, на наш взгляд, в числе прочих составляющих создает почву для активной эксплуатации коннотативных сем при правой мотивации. С физическими параметрами процесса горения связано и возникновение следующей модели: 'гореть' —>■ 'испытывать недостаток кислорода'. Вероятно, на стыке предыдущего мотива и мотива уничтожения образуется модель 'гореть' —> 'испытывать острую нехватку чего-либо' («обстоятельства жизни»), опять же связанного с деструктивным воздействием огня, с идеей разрушения, уничтожения. Еще один блок моделей может быть объединен общей идеей перехода под действием огня в качественно иное состояние. Все они апеллируют не собственно к процессу, а уже к результатам ситуации горения (соответственно, семантически они связаны уже не с ядром поля горение, а с его периферией). Здесь мы объединили модели, в которых заключено представление об огне как о преображающей силе: 'гореть' —> 'изменять цвет под действием огня', 'гореть' —> 'высыхать под действием огня', 'гореть' —> 'становиться твердым', 'гореть' —» 'портиться, становиться непригодным', 'гореть' —> 'истощаться, растрачивать свои ресурсы', 'гореть' —> 'исчезать'.

Представление о горении как о своего рода эталонном rtp завершенном цикле порождает номинации, обусловленные и, процессуальности, самим характером протекания процесса. Вероятна именно особенности горения как процесса позволяют интерпретировать через горение абстрактный протяженный во времени процесс.

К определенной стадии горения, а именно к кульминации, апеллируют номинации, в основу которых положена идея интенсивности действия - о стойкой связи фазы и интенсивности и даже их синкретичности мы уже говорили. Как видно из перечня сфер, содержащих образованные по этой модели дериваты, эта черта горения является одной из самых разработанных, стабильно воспроизводимых, что позволяет говорить о ее особой значимости для номинатора. Заметим, что кульминация — единственная стадия горения, маркируемая при правой мотивации.

С кульминацией горения связана и эксплицируемая правой мотивацией сема чрезмерности. Очевидно, что развитие этой модели является логичным продолжением предыдущей. В данном случае к идее интенсивности добавляется и представление об огне, вышедшем из-под контроля.

На максимально абстрактном уровне переплетение мотивов чрезмерности и способности уязвлять порождает идею общей негативной экспрессии.

Языковой образ сжигания (по данным правой мотивации) разработан менее детально, нежели горения (что, впрочем, соотносится и с логикой организации семантического поля, и с левой мотивацией). Наиболее активной является перцептивная модель 'жечь' —> 'вызывать жжение'. Для ряда перечисленных сфер эта модель становится если не единственной, то базовой. Логика смыслового перехода не вызывает вопросов: тактильные ощущения при ожоге обусловливают этот номинативный вектор. Количество лексем, образованных по этой модели, подчеркивает ее важность для номинатора, что весьма закономерно, поскольку с ожога и начинается осознание огня как опасной стихии.

Из всех стадий сжигания правая мотивация маркирует только начало. Модель 'зажигать (инициировать горение)' —> 'инициировать действие' коррелирует и с обозначениями через горение процесса вообще.

Во всех остальных случаях при деривации эксплицируются неге, последствия от воздействия огня: 'жечь' —» 'уничтожать огнем', 'жечх. 'уязвлять огнем', 'жечь' —» 'повреждать огнем'. Несмотря на то, ч, уничтожение огнем может носить и осознанный, контролируемый характер, правая мотивация обращается только к негативному компоненту семантики уничтожения. Вероятно, для возникновения мотива уязвления огнем важным оказалась корреляция с идеей ожога.

Единственным примером обращения к ментальному являются номинации, в основу которых положен образ быстрого, одномоментного действия. Обязательной компонентой для семантической структуры лексем, образованных по этой модели, является негативная коннотация, что заставляет связывать эту модель именно с идеей ожога, а, например, не с образом вспышки.

Таким образом, если обобщить данные трех типов анализа, можно реконструировать следующие параметры языкового образа горения: обладает ярким (алым, красным, желтым) цветом, источает тепло, свет, издает звук, поддерживается воздухом, может быть протяженным во времени с очевидной сменой стадий, может моментально вспыхивать и гаснуть, разгорается вновь из тлеющих углей, динамично, выбрасывается, вьется, легко и быстро распространяется с объекта на объект, интенсивно, опасно, часто деструктивно, агрессивно, способно качественно преобразовать или уничтожить, вызывает чувство жжения, способно уязвлять и повреждать.

Список научной литературыВерхотурова, Ксения Сергеевна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Алексеев, К.И. Эскиз теории метафоры. Текст. / К.И. Алексеев // Языковое сознание: Формирование и функционирование. — М. : Институт языкознания РАН, 1998. С. 68-76. Аникин, А.Е. К семантическому анализу некоторых славянских слов. [Текст]

2. Семиотика и информатика. Вып. 32. - М. : ВИНИТИ, 1991. - С. 16-33. Апресян, Ю.Д. Избранные труды : в 2-х т. Текст. / Ю.Д. Апресян. - М. :

3. Арутюнова, Н.Д. Аномалии и язык (к проблеме "языковой картины мира"). Текст. / Н.Д. Арутюнова // Вопросы языкознания. 1987. - № 3. - С. 319.

4. Арутюнова, Н.Д. Метафора и дискурс Текст. / Н.Д. Арутюнова // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. - С. 5-32.

5. Арутюнова, Н.Д. О стыде и стуже Текст. / Н.Д. Арутюнова // Вопросы языкознания. 1997. - №2. - С. 59-70.

6. Арутюнова, Н.Д. О стыде и совести. Текст. / Н.Д. Арутюнова // Логический анализ языка: Языки этики. М. : Языки русской культуры, 2000. - С. 54-78.

7. Бабенко, Л.Г., Воронина, Т.М. Концептуальный анализ в курсе лексикологии русского языка. Текст. / Л.Г. Бабенко, Т.М. Воронина // Аванесовские чтения : Международная научная конференция. Тез. докл. М. : МАКС Пресс, 2002.-С. 19-21.

8. Бартминьский, Е., Небжеговская, Ст. Языковая картина польского рая и ада. Текст. / Е. Бартминьский, Ст. Небжеговская // Славянские этюд : сб. к юбилею С.М. Толстой. М. : Индрик, 1999. - С. 58-69.

9. Бартминьский, Е., Панасюк, И. Языковые стереотипы. Текст. / Е. Бартминьский // Языковой образ мира : очерки по этнолингвистике. М. : Индрик, 2005. - С. 158-187.

10. Белова, О.В. Народное православие Полесья. Текст. / О.В. Белова // Живая старина. 1994. - №3. - С. 46^17.

11. Белова, О.В. О "грешных" животных в славянских легендах. Текст. / О.В. Белова // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. М. : Пробел-2000, 2000. - С. 163-178.

12. Белова, О.В. Кот наплакал: мотивационная семантика в свете народных легенд. Текст. / О.В. Белова // Русская диалектная этимология : Материалы IV Междунар. науч. конф. Екатеринбург : Изд-во Урал. Унта, 2002. - С. 82-85.

13. Белова, О.В. Этнокультурные стереотипы в славянской народной традиции. Текст. / О.В. Белова. -М. : Индрик, 2005. 288 с.

14. Бельчиков, Ю.А. О культурном коннотативном компоненте лексики. Текст. / Ю.А. Бельчиков // Язык : система функционирования. М. : Наука, 1988.-С. 30-35.

15. Бельчиков, Ю.А. Культуроведческий аспект филологических дисциплин. Текст. / Ю.А. Бельчиков // Филологические науки. 1990. - №4. - С. 4855.

16. Беляевская, Е.Г. Когнитивные основания изучения семантики слова. Текст. / Е.Г. Беляевская // Структуры представления знаний в языке : сб. науч.-аналит. обзоров. М. : ИНИОН РАН, 1994. - С. 87-111.

17. Бенвенист, Э. Семантические проблемы реконструкции. Текст. / Э. Бенвенист // Общая лингвистика. М. : Прогресс, 1974. — С. 331-349.

18. Березович, E.JI. Русская национальная личность в зеркале языка: в поисках объективной методики анализа Текст. / E.JI. Березович // Русский язык в контексте культуры. — Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 1999. С. 31— 42.

19. Березович, E.JI., Рут, М.Э. Ономастический портрет реалии как жанр лингвокультурного описания. Текст. / Е.Л. Березович, М.Э. Рут // Известия УрГУ. 2000. - №17. - С. 33-38.

20. Березович, Е.Л. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. Текст. / Е.Л. Березович. Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та, 2000. - 532 с.

21. Березович, Е.Л. Язык и традиционная культура. Текст. / Е.Л. Березович. -М. : Индрик, 2007. 600 с.

22. Березович, Е.Л. «Текст черта» в русском языке и традиционной культуре (в соавторстве с И. В. Родионовой). Текст. / Е.Л. Березович // Язык и традиционная культура. — М. : Индрик, 2007. — С. 467-493.

23. Блинова, Л.А., Купина, Н.А. Нравственные концепты в лексическом освещении. Текст. / Л.А. Блинова, Н.А. Купина // Функциональная семантика слова. — Екатеринбург : Урал. гос. пед. ун-т, 1993. С. 20—31.

24. Бондарко, А.В. Опыт лингвистической интерпретации соотношения системы и среды. Текст. / А.В. Бондарко // Вопросы языкознания. 1985. - №1. С. 13-23.

25. Борискина, О.О., Кретов, А.А. Категоризация огня. Текст. / О.О. Борискина, А.А. Кретов // Теория языковой категоризации: Национальное языковоесознание сквозь призму криптокласса. Воронеж : Воронеж, ун-т, 2003. — С. 24-42.

26. Борухов, Б.А. «Зеркальная» метафора в истории культуры. Текст. / Б.А. Борухов // Логический анализ языка. Культурные концепты. М. : Наука, 1991.-С. 150-162.

27. Брагина, А.А. Синонимы и метафоры. Текст. / А.А. Брагина // Русский язык в школе. 1975. - №6. - С. 93-101.

28. Брутян, А.Г. Язык и картина мира. Текст. / А.Г. Брутян // Философские науки. 1973.-№1. с. 108-121.

29. Варбот, Ж.Ж. Заметки по этимологии русской диалектной лексики (жгуль, нача). Текст. / Ж.Ж. Варбот // Этимологические исследования. — Свердловск, 1978. С. 4-10.

30. Варбот, Ж.Ж. Морфо-семантическое поле лексемы в этимологическом словаре и возможности его реконструкции. Текст. / Ж.Ж. Варбот // Известия АН. Серия литературы и языка. — Т. 54. — № 4. — М. : Наука, 1995.-С. 60-65.

31. Варбот, Ж.Ж. Из семантического опыта этимологии. Текст. / Ж.Ж. Варбот // Белорусский и другие славянские языки: семантика и прагматика. Междунар. науч. конф. II Супруновские чтения. Минск : Изд-во БГУ, 28-29 сентября 2001 г. - Минск, 2001. - С. 14-22.

32. Варбот, Ж.Ж. Диахронический аспект проблемы языковой картины мира. Текст. / Ж.Ж. Варбот // Русистика на пороге XXI в.: Проблемы и перспективы : мат-лы Междунар. конф. 8-10 июня 2002. М., 2003. — С. 343-347.

33. Варбот, Ж.Ж. К типологии взаимодействия этимологических гнезд. Текст. / Ж.Ж. Варбот // Studia etymologica Brunensia. Brno, 2003. — С. 57-62.

34. Васильев, Л.М. Теория семантических полей. Текст. / Л.М. Васильев // Вопросы языкознания. — 1971. — № 5. С. 105-113.

35. Вежбицка, А. Восприятие: семантика абстрактного словаря. Текст. / А. Вежбицка // Новое в зарубежной лингвистике. М. : Прогресс, 1986. -Вып. XVIII. - С. 336-370.

36. Верещагин, Е.М., Костомаров, В.Г. Приметы времени и места в идиоматике речемыслительной деятельности. Текст. / Е.М. Верещагин, В.Г. Костомаров // Язык: система и функционирование. М. : Наука, 1998.-С. 54-61.

37. Виноградов, В.В. Историко-этимологические заметки. III. Текст. /

38. В.В. Виноградов // Этимология. 1965. М. : Наука, 1967. - С. 161-176. Виноградов, В.В. Лексикология и лексикография. Избранные труды. Текст. /

39. B.В. Виноградов М. : Наука, 1977.-312 с.

40. C.Г. Воркачев // Филологические науки. 2001. - №1. - С. 64-72. Воробьев, В.В. Язык и культура в лингвокультурологии. Текст. /

41. Гак, В.Г. Языковые преобразования. Текст. / В.Г. Гак — М. : Школа «Языки русской культуры», 1998. 678 с.

42. Галаева, М.Н. Лексико-семантическая мотивированность слов со значением 'огонь' в германских языках : автореф. дисс. . канд. филол. наук. М., 2004.

43. Галинова, Н.В. Этимолого-словообразовательные гнезда корней со значением 'гнуть', 'вертеть', 'вить' в говорах Русского Севера : дисс. . канд. филол. наук. Екатеринбург, 2000.

44. Герд, А.С. Ведение в этнолингвистику : курс лекций и хрестоматия. Текст. / А.С. Герд СПб. : Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2001.

45. Горячева, Т.В. К семантической интерпретации некоторых русских фразеологизмов. Текст. / Т.В. Горячева // Этимология 2000-2002. М. : Наука, 2003.-С. 147-164.

46. Гридина, Т.А. Проблемы изучения народной этимологии. Текст. / Т.А. Гридина — Свердловск : Свердлов, гос. пед. ин-т, 1989. — 70 с.

47. Гулик, Д.П. Языковой портрет цыгана (на материале русского и английского языков). Текст. / Д.П. Гулик // Язык. Система. Личность. — Екатеринбург : Урал. гос. пед. ун-т, 2000. С. 38-48.

48. Гультяева, Н.В. Язык заговора: основные параметры. Текст. / Н.В. Гультяева // Ономастика и диалектная лексика : сборник научных трудов. Вып.З. / Под ред. М.Э. Рут. Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 1999. - С. 241246.

49. Демьянков, В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода. Текст. / В.З. Демьянков // Вопросы языкознания. 1994. - №4. - С. 17-33.

50. Демьянков, В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века. Текст. / В.З. Демьянков // Язык и наука конца XX века. М. : Изд. Центр РГГУ, 1995.-С. 239-320.

51. Демьянков, В.З. Лингвопсихология. Текст. / В.З. Демьянков // Вопросы лингвистики и лингводидактики на современном этапе : Материалы VII научно-практической конференции. — М. : Моск. пед. ун-т, 1999. С. 45— 51.

52. Долгих, Н.Г. Теория семантического поля на современном этапе развития семасиологии. Текст. / Н.Г. Долгих // Филологические науки. 1973. -№1.-С. 89-98.

53. Дубровская, О.Г. О наивной картине мира русских. Текст. / О.Г. Дубровская // Язык. Время. Личность : материалы международной конференции. — Омск : Омск. гос. ун-т, 2002. С. 37-43.

54. Еремина, М.А. Лексико-семантическое поле «Отношение человека к труду» в русских народных говорах: этнолингвистический аспект : автореф. дисс. . канд. фил. наук. Екатеринбург, 2003.

55. Ермакова, О.П. Существует ли в русском языке энантиосемия как регулярное явление? Вспоминая общую этимологию начала и конца. Текст. / О.П. Ермакова // Логический анализ языка. Семантика начала и конца. -М. : Индрик, 2002. С. 61-68.

56. Журавлев, А.Ф. Из русской обрядовой лексики: 'живой огонь'. Текст. / А.Ф. Журавлев // Общеславянский лингвистический атлас : материалы и исследования. М. : Наука, 1976. - С. 204-228.

57. Журавлев, А.Ф. Домашний скот в поверьях и магии восточных славян: Этнографические и этнолингвистические очерки. Текст. / А.Ф. Журавлев -М. : Индрик, 1994. 256 с.

58. Журавлев, А.Ф. Древнеславянская фундаментальная аксиология в зеркале праславянской лексики. Текст. / А.Ф. Журавлев // Славянское и балканское языкознание. Проблемы лексикологии и семантики. Слово в контексте культуры. М. : Индрик, 1999. — С. 7-32.

59. Журавлев, А. Ф. Наивная этимология и «кабинетная мифология» (Из наблюдений над мифологизмом А. Н. Афанасьева). Текст. / А.Ф. Журавлев // Этимология. 1997-1999. М. : Наука, 2000. - С. 45-58.

60. Зализняк, Анна А. Глагол говорить: Три этюда к словесному портрету. Текст. / Анна А. Зализняк // Язык о языке : сб. статей / Под ред. Н.Д. Арутюновой. М. : Языки русской культуры, 2000. - С. 381-402.

61. Земскова, И.П. Концептуальное поле порядка. Текст. / И.П. Земскова // Логический анализ языка. Языки динамического мира. Дубна : Ин-т языкознания РАН, Междунар. ун-т природы, общества и человека, 1999.-С. 321-329.

62. Карасик, В.И. Культурные доминанты в языке. Текст. / В.И. Карасик // Языковая личность. Культурные концепты Волгоград; Архангельск : Перемена, 1996. - С. 3-16.

63. Кибрик, А.Е. Когнитивные исследования по дискурсу. Текст. / А.Е. Кибрик // Вопросы языкознания. 1994. - №5. - С. 126-139.

64. Кобозева, И.М. «Смысл» и «значение» в «наивной семиотике». Текст. / И.М. Кобозева // Логический анализ языка. Культурные концепты. — М. : Наука, 1991.-С. 183-187.

65. Кобозева, И.М. Лингвистическая семантика. Текст. / И.М. Кобозева М. : Едиториал УРСС, 2000. - 352 с.

66. Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции : сборник статей. М. : Пробел-200, 2000. - 232 с.

67. Кошелев, А.Д. О языковом концепте 'долг'. Текст. / А.Д. Кошелев // Логический анализ языка: Языки этики. — М. : Языки русской культуры, 2000.-С.119-124.

68. Кривощапова, Ю.А. Домашние насекомые-паразиты в языке и фольклоре. Текст. / Ю.А. Кривощапова // Живая старина. 2005. - № 4. - С. 40^43.

69. Крылов, С.А., Падучева, Е.В. Общие вопросы дейксиса. Текст. / С.А. Крылов, Е.В. Падучева // Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, дейксис. -М. : Наука, 1992. С. 154-194.

70. Кубрякова, Е.С. Начальные этапы становления когнитивизма: лингвистика -психология — когнитивная наука. Текст. / Е.С. Кубрякова // Вопросы языкознания. 1994. - №4. - С. 34^17.

71. Кубрякова, Е.С. Язык пространства и пространство языка (к постановке проблемы). Текст. / Е.С. Кубрякова // Известия РАН: Серия литературы и языка. М., 1997. - Т.56. - №3. - С.22-31.

72. Кубрякова, Е.С. Когнитивные аспекты в исследовании семантики слова. Текст. / Е.С. Кубрякова // Семантика языковых единиц : Доклады VI Международной конференции. Т. I. — М.: Моск. гос. открытый пед. ун-т, 1998.-С. 47-51.

73. Кубрякова, Е.С. О понятиях места, предмета и пространства. Текст. / Е.С. Кубрякова // Логический анализ языка. Языки пространств. — М.: Языки русской культуры, 2000. — С. 84-92.

74. Кузнецов, A.M. Проблемы и методы лексико-семантических исследований: Научно-аналитический обзор. Текст. / A.M. Кузнецов // Проблемы лингвистической семантики. М. : ИНИОН АН СССР, 1981. - С.5-58.

75. Куркина, Л.В. Славянские этимологии. Текст. / Л.В. Куркина // Этимология 1986-1987. М.: Наука, 1989. - С. 71-79.

76. Куркина, JI.B. От terra inculta к terra culta (на материале лексики подсечно-огневого земледелия). Текст. / JI.B. Куркина // Общеславянский лингвистический атлас 1997-2000. М., 2003. - С. 50-78.

77. Лакофф Дж. Женщина, огонь и опасные вещи. Текст. / Дж. Лакофф — М. : Языки славянской культуры, 2004. 792 с.

78. Леонтьева, Т.В. Интеллект человека в зеркале языка : дисс. . канд. филол. наук. Екатеринбург, 2003.

79. Лингвистика на исходе XX века: итоги и перспективы : тезисы международной конференции: В 2 т. -М. : Изд-во МГУ, 1995.

80. Липина, В.В. Региональный диалектный идеографический словарь: принципы построения и семантическая структура : дисс. . канд. филол. наук. Екатеринбург, 2002.

81. Лихачев, Д.С. Концептосфера русского языка. Текст. / Д.С. Лихачев // Изв. РАН Сер. лит. и яз. 1993. Т.52. - №3. - С. 3-9.

82. Логический анализ языка. Культурные концепты. М.: Наука, 1991. - 204 с.

83. Макеева, Е. Ю. Функционально-семантическое поле как средство репрезентации концепта 'желание' в английском языке (В синхронии и диахронии) : автореф. дисс. . канд. филол. наук. Самара, 2006

84. Макридина, М.А. Опыт анализа мотивной структуры концепта «трудолюбие» в русских народных говорах. Текст. / М.А. Макридина // Ономастика и диалектная лексика : Сб. науч. статей / Под ред. М.Э.Рут. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1999. - С. 233-237.

85. Мурзин, Л.Н. Язык, текст и культура. Текст. / Л.Н. Мурзин // Человек -текст — культура : коллект. монография. Екатеринбург : Ин-т развит, регион, образ, 1994. - С. 160-169.

86. Меркулова, В.А. Проблема семантической реконструкции в этимологическом словаре. Текст. / В.А. Меркулова // Этимологические исследования. — Свердловск : Изд-во Урал, ун-та, 1988. Вып. 4. - С.4-7.

87. Меркулова, В.А. Диалектная лексика и этимология. Текст. / В.А. Меркулова // Этимологические исследования. Вып. 6. - Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1996. - С. 18-26.

88. Михайлова, О.А. Национально-культурная информация в толковом словаре. Текст. / О.А. Михайлова // Русский язык в контексте культуры. -Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 1999. С. 42-54.

89. Морковкин, В.В. Опыт идеографического описания лексики: (Анализ слов со значением времени в русском языке). Текст. /В.В. Морковин М. : Изд-во Моск. ун-та, 1977.

90. Никитина, С.Е. О концептуальном анализе в народной культуре. Текст. / С.Е. Никитина // Логический анализ языка: Культурные концепты. — М. : Наука, 1991.-С. 117-123.

91. Никитина, С.Е. Концепт судьбы в русском народном сознании (на материале устно-поэтических текстов). Текст. / С.Е. Никитина // Понятие судьбы в контексте разных культур. М.: Наука, 1994. - С. 130-136.

92. Никитина, С.Е. «Русскую душу лучше выяснять на русском языке». Текст. / С.Е. Никитина // Живая старина. 1999. - № 1. - С. 36-39.

93. Падучева, Е.В. Пространство в обличии времени и наоборот (к типологии метонимических переносов). Текст. / Е.В. Падучева // Логический анализ языка. Языки пространств. — М. : Языки русской культуры, 2000. — С. 239-254.

94. Пеньковский, А.Б. Заметки о категории одушевленности в русских говорах. Текст. / А.Б. Пеньковский // Очерки по русской семантике. — М. : Языки славянской культуры, 2004. С. 84-100.

95. Пеньковский, А.Б. К изучению степеней качества в русском языке. Текст. / А.Б. Пеньковский // Очерки по русской семантике. М. : Языки славянской культуры, 2004. С. 121-131.

96. Петлева, И.П. Архаичные префиксы в русских говорах. Текст. / И.П. Петлева // Этимологические исследования. Вып. 6. - Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та, 1996. - С. 31-39.

97. Петрухин, В.Я. Древо жизни. Библейский образ и славянский фольклор. Текст. / В.Я. Петрухин // Живая старина. 1997. - № 1. - С. 8-9.

98. Плотникова, A.M. Денотативно-референциальное пространство русского глагола. Текст. / A.M. Плотникова // Русская глагольная лексика: денотативное пространство. Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та, 1999.-С. 99-139.

99. Потебня, А.А. Этимологические заметки. Текст. / А.А. Потебня // Русский филологический вестник. — 1880. Т. 4. - С. 168-183.

100. Протасова, А.К. Вербализация концепта "огонь" в древнегерманских языках : автореф. дисс. . канд. филол. наук. Текст. / А.К. Протасова. Томск, 2004

101. Пьянкова, К.В. Об одном случае «пищевой» мотивации в русской терминологии игр. Текст. / К.В. Пьянкова // Этимологические исследования : сб. науч. тр. Вып.8 . - Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та, 2003. - С. 199-207.

102. Рахилина, Е.В. О концептуальном анализе в лексикографии А. Вежбицкой. Текст. / Е.В. Рахилина // Язык и когнитивная деятельность. М. : Ин-т языкознания АН СССР, 1989. - С. 46-51.

103. Рахилина, Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: семантика и сочетаемость. Текст. / Е.В. Рахилина. — М. : Русские словари, 2000. -416 с.

104. Родионова, И.В. К вопросу о трансформации библейско-христианской традиции в народной картине мира Текст. / И.В. Родионова // Язык. Система. Личность. Екатеринбург : Урал. гос. пед. ун-т, 1999. - С. 51— 63.

105. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. — М. : Наука, 1988.213 с.

106. Русская изба. Иллюстрированная энциклопедия. СПб. : Искусство - СПб, 2004. -376 с.

107. Рут, М.Э. Образная номинация в русском языке. Текст. / М.Э. Рут. М. : Изд-во ЛКИ, 2008. - 192 с.

108. Симашко, Т.В. Денотативный класс как основа описания фрагмента мира. Текст. / Т.В. Симашко. Архангельск : Изд-во Поморского гос. ун-та, 1998.-337 с.

109. Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М. : Эллис Лак, 1995.-416 с.

110. Суспицына, И.Н. О семантических регистрах в метеорологической лексике говоров русского Севера. Текст. / И.Н. Суспицына // Этимологические исследования. Екатеринбург : Изд-во Урал, ун-та, 1996. - Вып. 6. - С. 97-114.

111. Телия, В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. Текст. / В.Н. Телия. М. : Языки русской культуры, 1996. - 288 с.

112. Толстая, С.М. Сретенская и четверговая свечи. Текст. / С.М. Толстая // Славянское и балканское языкознание. Духовная культура Полесья на общеславянском фоне. -М. : Наука, 1986. С. 27-30

113. Толстая, С.М. Звуковой код традиционной народной культуры. Текст. / С.М. Толстая // Мир звучащий и молчащий. Семиотика звука и речи в традиционной культуре славян. М. : Индрик, 1999. - С. 9-16.

114. Толстая, С.М. Грех в свете славянской мифологии. Текст. / С.М. Толстая // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. — М. : Пробел—2000, 2000. С. 9-44.

115. Толстая, С.М. Слово в контексте народной культуры. Текст. / С.М. Толстая // Язык как средство трансляции культуры. — М. : Наука, 2000. С. 101111.

116. Толстая, С.М. Мотивационные семантические модели и картина мира. Текст. / С.М. Толстая // Русский язык в научном освещении. — № 1 (3). — М., 2002.-С. 112-127.

117. Толстой, Н.И. Православие и народная культура. Текст. / Н.И. Толстой // Живая старина. 1994. - № 3. - С.2.

118. Толстой, Н.И. Народная этимология и «этимологическая» магия. Текст. / Н.И. Толстой // Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистика. — М. : Индрик, 1995. С. 317—332.

119. Толстой, Н.И. Этнолингвистика в кругу гуманитарных дисциплин Текст. / Н.И. Толстой // Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М. : Индрик, 1995. - С. 27-41.

120. Топоров, В.Н. К интерпретации некоторых мотивов русских детских игр в свете «основного» мифа (прятки, жмурки, горелки, салки-пятнашки). Текст. / В.Н. Топоров // Studia myphologika Slavika. Ljubljana, 2002.

121. Трофимова, A.B. Метафорическое поле лексемы огонь. Текст. / А.В. Трофимова // Вопросы филологических наук. №5. — М., 2004. - С. 40-44.

122. Трофимова, А.В. Огонь как гештальт внутреннего мира человека. Текст. / А.В. Трофимова // Вопросы гуманитарных наук. №6. — М., 2004. - С. 119-134.

123. Трофимова, А.В. Концепт «огонь» в современном русском языке : автореф. дисс. . канд. филол. наук. Текст. / А.В. Трофимова. -М., 2005

124. Трубачев, О.Н. 'Молчать' и 'таять': о необходимости семасиологического словаря нового типа. Текст. / О.Н. Трубачев // Проблемы индоевропейского языкознания. Этюды по сравнительно-исторической грамматике индоевропейских языков. М.: Наука, 1964. — С. 102.

125. Трубачев, О.Н. Реконструкция слов и их значений. Текст. / О.Н. Трубачев // Вопросы языкознания. 1980. - № 3. - С. 3-14.

126. Трубачев, О.Н. Приемы семантической реконструкции. Текст. / О.Н. Трубачев // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей: Теория лингвистической реконструкции. М., 1988. - С. 197-223.

127. Трубачев, О.Н.Славянская филология и сравнительность: От съезда к съезду. Текст. / О.Н. Трубачев // Вопросы языкознания. 1998. - №3.

128. Урысон, Е.В. Проблема исследования языковой картины мира: Аналогия в семантике. Текст. / Е.В. Урысон. М. : Языки славянской культуры, 2003.-С. 137-170.

129. Феоктистова, JI.A. Номинативное воплощение абстрактной идеи (на материале лексики со значением "пропасть, исчезнуть") : дисс. . канд. фил. наук. Текст. / JI.A. Феоктистова. Екатеринбург, 2003.

130. Фефелова, Ю.Г. «Я на улице мешен, я на солнышке печен.» (Сказочный текст на границе ритуала и игры). Текст. / Ю.Г. Фефелова // Традиционные модели в фольклоре, литературе, искусстве. СПб. : Европейский дом, 2002. - С. 192-205.

131. Филлмор, Ч. Фреймы и семантика понимания. Текст. / Ч. Филмор // Новое в зарубежной лингвистике. — М. : Прогресс, 1988. Вып. XXIII. - С. 52-67.

132. Фрумкина, P.M. Лингвист как познающая личность. Текст. / P.M. Фрумкина // Язык и когнитивная деятельность. — М. : Ин-т языкознания АН СССР, 1989.-С. 38-46.

133. Фрумкина, P.M. Концепт, категория, прототип. Текст. / P.M. Фрумкина // Лингвистическая и экстралингвистическая семантика : сб. обзоров. М. : ИНИОН РАН, 1992. - С. 28^4.

134. Фрумкина, P.M. «Куда ж нам плыть?» Текст. / P.M. Фрумкина // < Московский лингвистический альманах. — Вып. 1. М., 1996. - С. 67-82.

135. Хараева, Л.Х. Когнитивное моделирование этимологических гнезд в разносистемных языках (на материале французского и кабардино-черкесского языков) : автореф. дисс. . докт. фил. наук. Текст. / Л.Х. Харлова. Махачкала, 2007.

136. Ченки, А. Современные когнитивные подходы к семантике: сходства и различия в теориях и целях. Текст. / А. Ченки // Вопр. языкознания. -1996.-№2. -С. 68-78.

137. Черданцева, Т.З. Идиоматика и культура: Постановка вопроса. Текст. / Т.З. Черданцева // Вопросы языкознания. 1996. - № 1. - С. 58-70.

138. Черниш, Т.О. Компаративно-типолопчне дослщжуння слов'янськоТ лексики в контекст1 етимолопчних гшзд i3 близькозначними коренями (пел. *рек~, пел. *vir-/*vor~, пел. *kyp-/*kvap-f*kop~) : автореф. дисс. . док. фил. наук. Текст. / Т.О. Черниш. Киев, 2003.

139. А.Д. Шмелев. — М. : Языки славянской культуры, 2002. 224 с. Щур, Г.С. Теории поля в лингвистике. Текст. / Г.С. Щур. - М. : Изд-во ЛКИ, 1974.-264 с.

140. Яковлева, Е.С. Фрагмент русской языковой картины времени. Текст. / Е.С.

141. Яковлева // Вопр. языкознания. 1994. — №5. - С. 73-90. Яковлева, Е.С. О понятии «культурная память» в применении к семантике.

142. Текст. / Е.С. Яковлева // Вопросы языкознания. — 1998. №3. - С. 43-73. Якубович, М. Физиологические мотивации в названиях эмоций. Текст] / М.

143. В географи ческих названиях1. Алтай. — Алтайское1. Амур. — Амурский край

144. Арх. Архангельская губерния (область)

145. Астрах. — Астраханская губерния (область)

146. Башк. АССР Башкирская АССР1. Беломор. Беломорское1. Брян. Брянская область

147. Бурят. АССР Бурятская АССР

148. Влад. Владимирская губерния (область)

149. Волог. Вологодская губерния (область)

150. Ворон. — Воронежская губерния (область)1. Вят. Вятская губерния

151. Горно-Алт. Горно-Алтайское

152. Горьк. Горьковская область1. Груз. ССР Грузинская АССР1. Дон. Донское

153. Енис. — Енисейская губерния

154. Забайкал. Забайкальская область1. Зап. Западное

155. Зап. Брян. — Западно-Брянское

156. Иван. — Ивановская область

157. Иван.-Вознес. • — Ивановско-Вознесенская губерния (область)

158. Иркут. Иркутская губерния (область)1. Казан. Казанская губерния

159. Калин. — Калининская область

160. Калуж. — Калужская губерния (область)1. Камч. Камчатское1. КАССР Карельская АССР

161. Кемер. Кемеровская область

162. Киргиз. ССР Киргизская ССР1. Киров. Кировская область

163. Костром. Костромская губерния (область)

164. Краснодар. Краснодарский край

165. Краснояр. — Красноярский край1. Кубан. Кубанская область

166. Куйбыш. Куйбышевская область

167. Курган. Курганская область

168. Курск. Курская губерния (область)

169. Ленингр. Ленинградская область1. Латв. ССР Латвийская ССР1. Лит. ССР Литовская ССР

170. Моск. Московская губерния (область)

171. Мурман. Мурманская область

172. Нижегор. Нижегородская губерния

173. Новг. Новгородская губерния (область)

174. Новоросс. — Новороссийский край

175. Новосиб. — Новосибирская область1. Олон. Олонецкая губерния1. Омск. — Омская область

176. Онеж. Онежский район Архангельской области

177. Оренб. Оренбургская область

178. Орл. Орловская губерния (область)

179. Пенз. Пензенская губерния (область)

180. Перм. — Пермская губерния (область)

181. Пегерб. — Петербургская область

182. Петрогр. — Петроградская губерния

183. Печор. — Печорское (по р. Печоре)

184. Приурал. — Приуральский район Тюменской области

185. Пек. Псковская губерния (область)1. Рост. Ростовская область

186. Ряз. Рязанская губерния (область)1. Самар. Самарская губерния

187. Сарат. Саратовская губерния (область)

188. Свердл. Свердловская область

189. Сев.-Двин. Северо-Двинское1. Север. Северное1. Сиб. Сибирь

190. Смол. — Смоленская губерния (область)

191. Тамб. — Тамбовская губерния (область)1. Твер. Тверская губерния

192. Терек. Терская губерния (область)

193. Тобол. — Тобольская губерния

194. Том. — Томская губерния (область)

195. Тул. Тульская губерния (область)

196. Тюмен. — Тюменская область1. Урал. — Уральское1. Хабар. Хабаровский край

197. Челяб. — Челябинская Область

198. Черепов. Череповецкий район Вологодской области1. Черномор. Черноморское1. Эст. ССР Эстонская ССР1. Южн. Южное1. Южн.-Сиб. Южно-Сибирское1. Южн.-Урал. Южно-Уральское1. Якут. — Якутская область

199. Яросл. — Ярославская губерния (область)