автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Охотники и собиратели: кросс-культурное исследование социальных систем

Полный текст автореферата диссертации по теме "Охотники и собиратели: кросс-культурное исследование социальных систем"

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ ЭТНОЛОГИИ И АНТРОПОЛОГИИ им. Н.Н.МИКЛУХО-МАКЛАЯ

На правах рукописи

АРТЁМОВА Ольга Юрьевна

ОХОТНИКИ И СОБИРАТЕЛИ: КРОСС-КУЛЬТУРНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМ (по австралийским, африканским и южноазиатским материалам)

Специальность: 07.00.07 — этнография, этнология и антропология

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Москва 2004

Диссертация выполнена в Отделе азиатских и тихоокеанских исследований Института этнологии и антропологии имени Н.Н.Миклухо-Маклая Российской Академии Наук

Официальные оппоненты:

член корреспондент РАН, доктор исторических наук, профессор С.А.Арутюнов

доктор исторических наук, профессор С.Р.Кучера доктор исторических наук, профессор В.А.Попов

Ведущая организация (учреждение): Институт Африки РАН

Защита состоится 1 июня 2004 года в Щ ч.ЪОмин. на заседании Диссертационного совета Д.002.76.01. на соискание ученой степени доктора исторических наук при Институте этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН по адресу: 117334, Москва, Ленинский проспект 32а, кор.В.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ИЭА РАН. Автореферат разослан

Ученый секретарь Диссертационного совета доктор исторических наук

А.Е.Тер-Саркисянц

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Проблемы, объекты и задачи исследования. Диссертация представляет собой кросс-культурное исследование социальных структур и механизмов функционирования ведущих социальных институтов охотников и собирателей, изучавшихся этнографически в XIX - XX вв.

В качестве объектов исследования выбраны социальные системы охотников и собирателей Австралии, Африки — бушменов (сан), пигмеев, хадза — и Южной Азии — бирхор и палийан. Выбор этот обусловлен следующими объективными обстоятельствами.

1. Все названные общества развивались в условиях жаркого пояса, между северным и южным тропиками. Лишь бушмены и австралийцы в значительной своей части расселялись южнее тропика Козерога, но не далее 38-й параллели. Иными словами, на макроуровне экологические зоны, в которых развивались изученные группы охотников и собирателей, характеризуются базовым сходством, хотя на микроуровнях они варьировали. Однако принципиально важно, что при всех локальных отличиях именно экологические факторы обусловливали сравнительную простоту материальной культуры австралийских, африканских и южноазиатских охотников/собирателей, а также фундаментальное сходство их хозяйственных стратегий.

2. Все изученные общества относятся к категории так называемых неспециализированных охотников и собирателей. Иногда их весьма неудачно именуют низшими охотниками и собирателями, простыми или даже простейшими охотниками и собирателями. Эти наименования призваны противопоставить их охотникам и собирателям, специализировавшимся на различных формах интенсифицированного присвоения, которое развилось в особо благоприятных экологических условиях, позволявших поддерживать оседлый или полуоседлый образ жизни и создавать значительные запасы пищи и других материальных ценностей. Неспециализированные же охотники и собиратели вели высоко подвижный образ жизни и не делали никаких запасов. Быстро потребляли все, что добывали, и обходились минимумом орудий и утвари. В настоящее время их хозяйственные системы все чаще обозначаются предложенным британским соци-

альным антропологом Дж.Вудберном термином «системы немед-

1

ленного возврата».

3. Относительная простота материальной культуры и трудовых процессов, задействованных в жизнеобеспечении, удивительным образом сочетались у австралийских, африканских и южноазиатских охотников и собирателей со значительной сложностью социальных отношений и институтов, регулирующих духовную жизнь. Фундаментальное сходство приемов жизнеобеспечения сочеталось со значительным разнообразием организационных структур и культурных стереотипов человеческого взаимодействия. Оба сочетания представляют собой большой теоретический интерес как с точки зрения изучения процессов социальной эволюции — в частности, так и с точки зрения изучения организации человеческого общежития — в целом.

4. К настоящему времени мировая этнология (социальная/культурная антропология) накопила чрезвычайно обширные материалы по африканским, австралийским и южноазиатским охотникам и собирателям. Большая часть этих материалов собрана и опубликована на высоком профессиональном уровне по одним и тем же стандартным схемам, проверена и перепроверена в одних и тех же районах разными авторами, и потому как нельзя лучше пригодна для широких сопоставлений и открыта для критического источниковедческого анализа — в силу высокой степени унификации концептуального аппарата и научного языка.

В соответствии с завоевывающими все большее и большее признание в мировой этнологии (социальной/культурной антропологии) — а также и в философии истории — теоретическими воззрениями на процессы эволюции человечества во всемирном масштабе, автор реферируемой диссертации исходит из, того, что за точку отсчета

1 Woodburn, J. C. Hunters and Gatherers Today and Reconstruction of the Past // E.Gellner (ed.). Soviet and Western Anthropology. L., Duckworth,1980, pp. 95-117; Idem. Egalitarian Societies // Man, vol.17, 1982, pp. 431-451; Idem. African Hunter-Gatherer Social Organization. Is it Best Understood as a Product of Encapsulation? // T.Ingold, D.Riches and J.Woodburn (eds.). Hunters and Gatherers I. Histoiy, Evolution and Social Change. Oxford et al., Berg Publishers, 1988, pp.43-64; Idem. Some Connections between Property, Power and Ideology // T.Ingold, D.Riches and J.C.Woodbum (eds ). Hunters and Gatherers II. Property, Power and Ideology. Oxford et al., Berg Publishers, 1988. (Introduction, part 2, pp. 10-31).

социального развития следует брать истоки человеческой истории, а не современное исследователям состояние европейско-американской цивилизации (как это делалось в классических эволюционистских построениях XIX в. и неоэволюционистских концепциях XX в.). Согласно этой новой парадигме, из общих истоков человеческой социальности развилось все многообразие человечества, и изначально у человечества имелось неограниченное число эволюционных альтернатив, которые оно во множестве реализовало и продолжает реа-лизовывать. В различных районах Земного шара человеческие сообщества эволюционировали и эволюционируют различными путями,

создав и продолжая создавать множество альтернативных друг другу

2

социально-экономических и политических систем.

Если последовательно придерживаться этой парадигмы (что не всегда наблюдается даже у ее создателей и самых преданных приверженцев), то следует признать, что из одного «пункта отправления» разными путями можно было идти в разных направлениях и что у древних человеческих обществ были возможности не только не двигаться к государственности, цивилизациям, городским культурам и индустриальным экономикам, но и уйти в сторону от производящего хозяйства. Тогда мы не сможем говорить об отсталости одних обществ и «прогрессивности» других, а также о разных уровнях или стадиях социального развития. Тогда охотников и собирателей или безгосударственных мотыжных земледельцев мы не сможем поставить на более низкую ступень воображаемой всемирно-исторической лестницы, чем, скажем, современное население США. Ведь никто не определял для человеческих обществ «пунктов назначения». И тогда мы также должны будем в первобытности видеть не стадию социальной эволюции, не уровень социально-экономического развития, не форму

2 Hallpike C.R. The Principles of Social Evolution. Oxford, Clarendon Press, 1986; Yoffee N. Too many chiefs? - or. Safe texts for the 90s // N.Yoffee and A.Sherrat (eds). Archaeological theoiy: Who sets the agenda? Cambridge, Cambridge University Press, 1993, pp.60-78; Claessen H.J.M. Structural Change. Evolution and Evolutionism in Cultural Anthropology. Leiden, Leiden University, 2000; см. также: Классен Х.Дж.М. Проблемы, парадоксы и перспективы эволюционизма // Альтернативные пути к цивилизации. М., Логос, 2000, с.6-23; Коротаев А.В., Крадин Н.Н. и Лынша В.А. Альтернативы социальной эволюции (вводные замечания) // Там же, с.198-206; Бондаренко Д.М. «Гомологические ряды» социальной эволюции и альтернативы государству в мировой истории (постановка проблемы) // Там же, с.198-206; и др.

социальной жизни, а историческую эпоху, которую все без исключения современные человеческие общества оставили далеко позади, каким бы способом жизнеобеспечения они ни обладали сегодня или сто лет назад.

Выделение исторических эпох — это всегда научная условность. Историки договариваются между собой о том, какие события, имевшие глобальное значение в истории человечества в целом, считать вехами, отделяющими исторические эпохи друг от друга. Следуя этой практике, можно предложить считать концом первобытности то время, когда впервые на Земле появились общества, вступившие на путь развития в направлении цивилизации, а у других обществ появилась альтернатива от этого пути уклоняться.

Как показывают специальные этнологические исследования, охотники и собиратели, уцелевшие до нашего или до сравнительно недавнего времени, имели вполне жизнеспособные, эффективные социально-экономические системы. Ни их хозяйственные стратегии, ни стереотипы их социального общежития и повседневного взаимодействия не позволяют делать заключений о переживавшихся ими процессах стагнации или деградации. А археологические материалы, полученные в местах их современного расселения, позволяют судить об их эволюции, самостоятельном развитии. Так, общества аборигенов Австралии тридцать тысяч лет тому назад и общества аборигенов Австралии, изучавшиеся этнографически в XIX-XX веках, — это разные общества с заметно отличающимися культурными комплексами.3 Вместе с тем, нет никаких свидетельств о том, что тот эволюционный путь, который аборигены Австралии проделали на своем материке, вел их в том же направлении, в котором двигалось, скажем, западноевропейское население с эпохи верхнего палеолита до раннего средневековья. И дело не в том, что шли они медленно. А в том, что шли они в «другую сторону». То же относится и к остальным обществам неспециализированных охотников и собирателей.

3 См., напр.: White J.P. Prehistory // D.Horton (ed.). The Encyclopaedia of Aboriginal Australia, vol.2, Canberra, 1994, pp. 893-897; Smith M.A. Archaeology of Australian Hunters and Gatherers // R.B.Lee and R.Daly (eds.). The Cambridge Encyclopedia of Hunters and Gatherers. Cambridge, Cambridge University Press, 1999, pp. 324-327; Idem. Archaeology and Evolution of Hunters and Gatherers II Ibid., pp.384-390; Peterson N. Introduction: Australia// Ibid., pp. 317-323.

Именно как производные альтернативных по отношению к производящим системам и цивилизациям путей и направлений исторического развития рассматриваются в реферируемой работе социальные системы охотников и собирателей, изучавшихся этнографически в XIX и XX столетиях. Все они расцениваются автором как системы непервобытные, созданные сообществами людей, которые уклонились не только от «цивилизационных» путей эволюции, но и от производящей экономики и от тех далеко ведущих возможностей социологического свойства, которые производящая экономика дает.

Мы постоянно слышим и читаем, что уцелевшие до нашего или сравнительно недавнего времени охотники и собиратели только потому и уцелели, что были загнаны в самые неблагоприятные, непригодные для обладателей других способов жизнеобеспечения экологические ниши. Но при этом как-то забывается, что все или почти все известные этнологии охотники и собиратели на протяжении многих столетий контактировали с земледельцами или скотоводами и у них была альтернатива тем или иным способом раствориться в ино-культурном окружении, перестать существовать в качестве охотников и собирателей, оставшись в более благоприятных нишах, как это сделали многие другие, не уцелевшие до нашего времени охотники и собиратели. Уцелевших охотников и собирателей не столько загоняли в глушь, сколько они сами туда удалялись, чтобы развиваться в русле предпочитаемого образа жизни.

Исследователи многократно отмечали сознательное стремление охотников и собирателей оберегать свою изоляцию и автономию, избегать или жестко ограничивать взаимодействие с более «продвинутыми» соседями, их нежелание признавать подчиненное положение, сотрудничать с администрацией любого уровня, а также и упорное уклонение от налогообложения. Современных охотников и собирателей этнологи, изучавшие их в поле, часто называют «историческими беженцами». Особую же популярность среди специалистов по изучению охотничье-собирательских культур получила метафора Дж.Вудберна «автономия дефолта», которой обозначаются изощренные поведенческие стратегии, направленные на поддержание культурной обособленности.4 Стратегии эти были вполне успешными на

4 Woodbum, J. С. Minimal Politics: The Political Organization of the Hadza of North Tanzania.) // W. A. Shack and P. S. Cohen (eds). Politics in Leadership: A

протяжении веков или даже тысячелетий, пока охотники и собиратели не испытали прямого натиска современной индустриальной («глобализирующей») цивилизации. Но такого натиска не выдерживают и никакие другие эволюционные альтернативы.

Как было сказано выше, все рассматриваемые в реферируемой работе охотничье-собирательские общества (за исключением некоторых групп аборигенов внутренних районов Австралии) имели более или менее длительную (от нескольких сотен до нескольких десятков лет) историю взаимодействия с автохтонными земледельческими или скотоводческими культурами, или с культурами европейских колонистов, иногда же — и с теми, и с другими. Поэтому все эти общества не являют собой образцов так называемых чистых охотничье-собирательских социальных систем. Таковых этнологическая наука практически не знает. Вопросы о том, насколько современные или еще недавно существовавшие общества с присваивающей экономикой репрезентативны не только для реконструкции ранних этапов социальной эволюции, но и для заключений о социально-экономических системах этого типа per se, многократно дискутировались как в отечественной, так и в зарубежной этнологической литературе.5

Наиболее взвешенным представляется подход, согласно которому люди, обеспечивающие себя исключительно или преимущественно охотой и собирательством, только потому и способны поддерживать свою жизнь таким способом, что практикуют адекватные ему формы социального взаимодействия. Инокультурные влияния могут быть весьма значительными, и в каждом конкретном случае должны пристально изучаться и учитываться. Но сам факт, что люди продолжают опираться на присваивающее хозяйство, показывает, что эти

Comparative Perspective. Oxford, Clarendon Press, 1979, pp. 244-266; Idem. Hunters and Gatherers Today...; Idem. Egalitarian Societies...; Idem. African Hunter-Gatherer Social Organization...

5 См. напр. Этнография как источник реконструкции истории первобытного общества. М., 1979; Wilmsen E.N. The Ecology of Illusion: Anthropological Foraging in the Kalahari // Reviews in Anthropology, 1983, vol.10, pp.9-20; Idem. Land Filled with Flies: A Political Economy of the Kalahari. Chicago, University of Chicago Press, 1989; Wilmsen E.N., Denbow J. Paradigmatic History of San-Speaking Peoples and Current Attempts at Rivision // Current Anthropology, 1990, vol.31, pp.489-507. Comments — pp.507-524; Barnard A. The Kalahari Debate: A Bibliographical Essay. Edinburgh, Center for African Studies, Edinburgh University, 1992 и др.

влияния не разрушили социальных институтов охотников и собирателей кардинально, а лишь видоизменили их. При кардинальном же разрушении адекватных неспециализированной присваивающей экономике социальных систем она перестает существовать как способ жизнеобеспечения.6

Далее, представляется очевидным, что ни одна из изучавшихся этнографически охотничье-собирательских социальных систем не может быть спроецирована в глубокую древность, но любое жизнеспособное, удовлетворяющее базовые материальные и духовные потребности людей общество с присваивающей экономикой показывает, какие формы социальной жизни в принципе возможны при таком способе жизнеобеспечения, а кросс-культурное сравнение ряда таких обществ способно показать, какие формы социального взаимодействия безусловно необходимы для их функционирования, а какие могут варьировать или даже отсутствовать. Исходя из этого, именно различия в культурах социального взаимодействия у разных групп неспециализированных охотников и собирателей концентрируют максимум исследовательского внимания автора настоящей работы. Изучаемые социальные системы не только альтернативны социальным системам, основанным на производящей экономике, и цивилизационным моделям социального развития, но они также альтернативны друг другу. Даже при базовом сходстве способов жизнеобеспечения эти общества могли следовать неодинаковыми путями в своей социальной эволюции.

В соответствии со всем вышесказанным можно очертить три основных круга задач диссертации:

1. Выявление общих и специфических черт социальной жизни конкретных охотничье-собирательских культур, избранных в качестве объектов изучения.

6 См напр.: Martin J. Optimal Foraging Theoiy: A Review of Some Models and Their Applications // American Anthropologist, 1983, pp. 612-629; Bird-David N. 'Single Persons and Social Cohesion in a Hunter-Gatherer Society* // P Hockings (ed.). Dimensions of Social Life: Essays in Honor of David Mandelbaum. Berlin and N.Y., Mouton de Gruyter, 1987; Idem. Hunter-gatherers and Other People: A Reexamination // T.Ingold, D.Riches and J.Woodbum (eds). Hunters and Gatherers I, pp. 17-30; Idem. The Giving Environments: another Perspective on the Economic System of Gatherer-Hunters// Current Anthropology, 1990, vol. 31, pp.183—196.

2. Анализ выводов, полученных при изучении конкретных современных или еще недавно существовавших охотничье-собирательских обществ, с целью выработки суждений о том, какие формы социальной жизни могли быть весьма вероятны, маловероятны и совсем невероятны на ранних этапах социальной эволюции, в первобытную эпоху.

3. Поиск в социальных системах современных охотников и собирателей структурных черт, которые имеют явные соответствия в социальных системах, основанных на различных способах жизнеобеспечения и характеризующихся различными уровнями экономической интеграции — от мотыжного земледелия с натуральным обменом до современных индустрии с рыночной глобализацией в широчайших масштабах. Иными словами, поиск таких структурных соответствий, которые хотя и не являются универсальными и даже регулярными, но все же свидетельствуют о неких общечеловеческих формах взаимодействия, имеющих как бы сквозной характер — пересекающих границы эпох, культур, цивилизаций.

Научная новизна, актуальность и практическая значимость работы. Изучение современных или существовавших до недавнего времени охотников и собирателей в качестве обществ непервобытных, развивавшихся особыми эволюционными путями — альтернативными эволюционным путям земледельческо-животноводческих, городских и индустриальных культур — может положить начало новому направлению теоретической мысли в отечественной этнологии. Это представляется тем более актуальным на настоящем этапе развития отечественной этнологической науки, что в последние годы в печати и на научных собраниях нередко высказывается мнение о теоретическом кризисе или даже упадке в этой области гуманитарного знания.

В отечественной этнологической литературе имеется лишь две монографии7, авторы которых представляют широкие кросс-культурные сравнения этнологических данных по охотникам и собирателям. Однако ни в одной из них, в отличие от реферируемой работы, не анализируются системы родства и системы статусных отношений в этих обществах. В зарубежной этнологической литературе исследова-

7 Кабо В.Р. Первобытная доземледельческая община. М., 1986; Казанков А.А. Агрессия в архаических обществах. М.,2002.

ния, посвященные охотникам и собирателям, в том числе и кросс-культурного характера, чрезвычайно многочисленны и разнообразны. В то же время, автору настоящей работы не известно ни одной индивидуальной монографии с аналогичной постановкой исследовательских проблем и аналогичным набором обществ, выступающих в качестве объектов изучения.

Реферируемая диссертация вводит в оборот отечественной этнологии не только новый подход к охотничье-собирательским культурам, но и солидный объем новой информации о них. И то и другое весьма актуально на настоящем этапе развития отечественного гуманитарного знания, когда в различных высших учебных учреждениях нашей страны открылись и продолжают открываться новые структуры, которые готовят профессиональных социальных антропологов. Выводы и мате-иалы характеризуемой работы могут сослужить хорошую службу преподавателям вузов, равно как и популяризаторам этнологии (социальной/культурной антропологии) при подготовке и чтении таких курсов, как «Основы этнологии», «Социальная антропология. Теоретические основы», «Экономическая антропология», «Политическая антропология», «Антропология пола», «Эволюция социальных институтов» и др. В этом, прежде всего, заключается практическая значимость диссертации. Кроме того, в ней опровергаются — «с фактами в руках» — многие досадные и все еще бытующие в кругах широкой общественности, интересующейся гуманитарным знанием, заблуждения как относительно эпохи первобытности, так и относительно изучавшихся этнологически охотников и собирателей. Это также может иметь практическое просветительское значение.

Источники и литература. Хотя автору реферируемого исследования и не довелось вести стационарную полевую работу среди охотников и собирателей, сохранивших традиционный уклад жизни, все же определенный экспедиционный опыт, полученный на Чукотке, в том числе среди чукчей и чуванцев, которые до сравнительно недавнего времени в значительной мере опирались на присваивающее хозяйство, у автора имеется. Нельзя не отметить и того обстоятельства, что если бы даже автору удалось собрать более обширный оригинальный материал в одном из глухих уголков планеты, где люди все еще обеспечивают себя охотой и собирательством, этот материал вряд ли бы кардинально повлиял на результаты реферируемой работы. Ее задачи предполагают

широкое кросс-культурное сравнение и использование такого количества данных, какое могло быть получено и аналитически обработано только многолетними усилиями множества ученых.

Информация, положенная в основу реферируемой работы, черпалась преимущественно из исследований профессиональных этнологов (социальных антропологов), которые работали в поле среди охотников и собирателей, сохранявших традиционную систему жизнеобеспечения, и которые теоретически осмысляли свои полевые данные в широком кросс-культурном контексте. Следовательно, источники и литература, используемые в диссертации, неразделимы. Их обзору посвящена значительная часть ее первой главы.

Методы. Основные методы характеризуемого исследования следует определить как структурно-функциональный анализ социальных институтов и кросс-культурные сопоставления результатов такого анализа. Но, в то же время, нельзя не учитывать, что в процессе работы каждый исследователь создает свои собственные аналитические методики, которые нелегко подвести под уже имеющиеся категории.

Сплошь и рядом исследователю приходится самостоятельно решать, откуда и как черпать доказательства своих положений, не руководствуясь каким-нибудь единым принципом, а исходя лишь из самых общих методических установок, большая часть которых, — на базе прошлого опыта, — ориентирует лишь на то, как не следует вести научный поиск и строить аргументацию.

Именно в этом ключе автор характеризуемой работы рассматривает упорно повторяющиеся в последние десятилетия и в нашей, и в зарубежной литературе утверждения, что обязательным условием успеха кросс-культурных исследований является количественный анализ специально обработанных данных (в частности, М. Эмбер, К. Эмбер, А.В.Коротаев и др).8 В своем большинстве задачи, стоящие

* Ember C.R. Comment (to N. Bird-David. Beyond "the Original Affluent Society": a Culturalist Formulation) // Current Anthropology, 1992, vol. 33, p. 37-38; Ember C.R. and Ember M. Cross-Cultural Research И Handbook of Method in Cultural Anthropology. N.Y., 1999; Коротаев A.B. О соотношении систем терминов родства и типов социальных систем: опыт количественного кросс-культурного анализа (к дискуссии между Н.М.Гиренко и О.Ю.Артемовой II Алгебра родства. Родство. Системы родства. Системы терминов родства. Вып.З, СПб,

перед теоретической этнологией, относятся к числу тех, для решения которых данные из подготовленных для количественного анализа сводок безусловно слишком грубы и фрагментарны. Полученные с помощью формальных количественных методик цифры и построенные на их основе диаграммы и графики в большинстве случаев ничего не доказывают, потому что выводятся в результате оперирования с сомнительными «начальными» данными.

Ведь, как правило, на начальных этапах математических процедур подсчитывается количество «обществ» («социумов», «культур», «культурных единиц», «этносов»), в которых такие-то черты социальной или духовной жизни сочетаются с такими-то. В качестве основных «операциональных единиц» масштабного категориального этносоциологи-ческого или историко-социологического мышления понятия «общества», «социумы», «культуры» и «этносы» весьма удобны, но они, в сущности, — академическая условность. Для количественных же методов требуются конкретные, дискретные, соизмеримые единицы.

Представляется, что количественные методы в науках о человеке могут давать надежные результаты, ведущие к номотетическим заключениям, только тогда, когда (при корректно поставленных задачах) основными единицами счета являются индивиды, дома, дворы, автомобили или что угодно еще, соизмеримое и исчисляемое. Теоретическая же этнология чаще всего оперирует обществами и культурами, а они не поддаются выделению в дискретные и соизмеримые единицы.

Это в полной мере относится к культурам или обществам, являющимся объектами реферируемого исследования. Анализируя, скажем, типы номененклатур родства, характерные для исследуемых культур, соблазнительно было бы определить количественно степень распространенности тех или иных из них, а также корреляцию типов номенклатур, например, со стереотипами резидентности. Но оказывается совершенно невозможным соотносить культуры носителей номенклатур или стереотипов резидентности в качестве соизмеримых дискретных единиц. Нельзя даже подсчитать, сколько обществ или культур рассматриваются в диссертации. Количественные же данные или подсчеты привлекаются в ней только тогда, когда дело касается

РАН, Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (кунсткамера), 1999, с.117-146.

человеческих индивидов или единиц времени. Например, количество членов клана, которые на определенном отрезке времени пребывают на определенной территории, или количество членов тотемической группы, которые могут принять участие в том или ином обряде. В целом, статистических данных очень немного и в используемых источниках, и, тем более, в самой работе.

Это, однако, вопреки утверждениям некоторых наших оппонентов (например, А.В. Коротаева9), отнюдь не обрекает используемые в диссертации методики изучения и обобщения фактов оставаться сугубо иллюстративными. Гуманитарное мышление по сути своей концептуально. При хорошем знании материала ему доступно «схватывать» сложные и тонкие взаимосвязи и взаимозависимости; его характеризует умение рассуждать и находить не иллюстрации, а убедительные факты и доводы. Абсолютными же наши выводы и заключения не могут быть в силу самой специфики предмета.

Обращаясь к материалам этнологии охотников и собирателей, исследователь сталкивается с рядом специфических методических трудностей. В нашем случае главная из них связана с проблемой деформации их культур под влиянием различных инокультурных воздействий. Исследований, в которых отражена жизнь охотников и собирателей, не имевших или почти не имевших контактов с местными земледельцами, скотоводами или пришлыми колонизаторами, чрезвычайно мало. Поэтому почти всякое исследование, посвященное тому или иному явлению их традиционной жизни, во многом представляет собой реконструкцию, и автору его приходится вырабатывать свой метод реконструкции, соответствующий задачам работы. Большая часть использованных в реферируемой диссертации сведений о характерных явлениях социальной жизни охотников и собирателей взята из публикаций, авторы которых уже ставили перед собой задачу проделать такую реконструкцию, отслоить в своих полевых материалах все то, что могло быть результатом контактов с иными культурами.

Кроме того, существуют специальные этнологические работы, изучающие те формы и направления, в которых обычно происходят изменения в образе жизни и поведении охотников и собирателей, происходящие при контактах с местными земледельцами, скотоводами

9 Коротаев А.В. О соотношении систем..., сс.119-120.

или представителями европейских культур. Выводы таких исследований в ряде случаев помогают сделать критический отбор фактов. Вместе с тем, такие исследования показывают, что охотники и собиратели, ведущие традиционное хозяйство на своей исконной земле, где жили многие поколения их предков, даже при постоянных контактах с представителями иных культур длительное время сохраняют приверженность традиционным обычаям. В диссертации используются факты, относящиеся преимущественно к тем группам охотников и собирателей, которые жили на земле своих предков. В отдельных случаях, однако, привлекаются и данные, полученные у людей, которые оказались вынужденными покинуть привычные места проживания и уже не обеспечивали себя охотой и собирательством, но были еще хорошо осведомлены о жизни предшествующих поколений. Такие случаи специально оговариваются, и соответствующие данные интерпретируются с особой осторожностью.

В отдельных случаях в интересах сравнения привлекаются сведения о жизни охотников и собирателей, не включенных в круг основных объектов исследования (эскимосов-нетсилик и эскимосов-карибу, индейцев Калифорнии и Огненной Земли, эвенков, кубу Суматры, батеков Малакки и др.), а также о жизни некоторых бесписьменных народов, обладавших производящим хозяйством (чукчей и коряков, папуасов Новой Гвинеи, меланезийцев, полинезийцев и др.).

Апробация работы. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на расширенном заседании Отдела азиатских и тихоокеанских исследований в Институте этнологии и антропологии РАН 22 декабря 2003 г. Основные положения диссертации нашли отражение в двух индивидуальных монографиях и 56 иных публикациях общим объемом более 90 ал., а также в целом ряде докладов, прочитанных и обсуждавшихся на всероссийских и международных конгрессах и конференциях, в том числе на XII Международном конгрессе антропологических и этнологических наук (Загреб, 1988; доклад «Предписанный обман в традиционной магии», на англ. яз.), на Международном коллоквиуме «Советская антропология и традиционные общества» (Париж, 1989, доклад «Изучение традиционных обществ аборигенов Австралии в советской антропологии»), на Интерконгрессе антропологических и этнологических наук (Лиссабон, 1990; доклад «О некоторых формах социального неравенства», на англ. яз.),

на VI, VIII и IX Международных конференциях по изучению охотников и собирателей (соответственно: Фербанкс, 1991; Осака, 1998; Эдинбург, 2002; доклады «О соотношении статусов полов у охотников и собирателей», «Чуванцы Чукотки: два этноса, один этноним», «Изучение охотников и собирателей в России и Советском Союзе», на англ. яз.), на Втором и Третьем конгрессах этнографов и антропологов России (соответственно: Уфа, 1997 и Москва, 1998; доклады «Структурный, стадиальный и функциональный подходы к проблеме родовой организации» и «О возможности упрощения терминологии при изучении проблем родства»), на XVШ Ежегодном собрании членов Общества кросс -культурных исследований (Санта-Фе, 1998; доклад «Монополизация информации и социальное неравенство: кросс-культурное исследование», на англ. яз.) и др.

Основные положения диссертации, вынесенные на защиту.

1. Проведенный в диссертации сравнительный анализ этнографических данных по австралийским, южноазиатским и африканским охотничье-собирательским культурам продемонстрировал весьма разнообразные стереотипы общежития, землепользования, родственных структур и повседневного взаимодействия людей, что не исключает, однако, возможности выделить ряд универсальных черт и — на их фоне — различные варианты и отдельные особые случаи.

1.1. В социальной организации мобильных (бродячих, подвижных) и не имевших не только политических, но и сколько-нибудь развитых потестарных институтов, охотников и собирателей, отсутствовали механизмы, способные обеспечить формирование локализованных социальных групп с устойчивым фиксированным составом. Не было также социально-экономических факторов, способных обеспечить коллективную территориальную корпоративность: групповой собственности на землю, а также коллективных форм производства или хотя бы просто регулярных коллективных трудовых процессов.

Малочисленность и непостоянство — текучесть — состава резидентных групп выступают как высоко адаптивная черта обществ с присваивающей экономикой.

Предлагается применительно к охотникам и собирателям ведущую категорию «социальная группа (ячейка)» заместить — в том же

качестве ведущей — категорией «социальная сеть индивидуальных

связей». На весьма обширных географических пространствах люди были связаны между собой сложными, пересекающимися, перекрывающими друг друга сетями взаимных прав и обязанностей, упорядоченность которым придавали во многих — хотя и не во всех — обществах индивидуальные наследственно передаваемые по принципам родства права на определенные участки земли, и во всех обществах — системы родства.

1.2. В условиях бесписьменных культур охотников и собирателей универсальной осознаваемой организационной парадигмой было родство. Оно было универсальной структурообразующей основой и объективно существовавших социоцентрических кровно-родственных группировок, и эгоцентрических ментальных моделей, которые культура предоставляла индивидам как средства для субъективного структурирования их социального окружения.

В то же время, эта универсальная парадигма, или универсальный структурообразующий принцип, преломляясь в конкретных экологических и социально-исторических контекстах, проявляли себя в весьма разнообразных формах. Кроме объективных условий вариативность форм родственных структур обеспечивалась еще и вариативностью интеллектуальных творческих процессов, сопровождавших их инсти-туализацию и функционирование, а также всевозможные перестройки в динамике.

1.3. Социоцентрические кровнородственные группировки обеспечивали в условиях бесписьменных культур ограничительные принципы передачи из поколения в поколение прав на достояния, используемые коллективно. Этим объясняется хотя и не универсальное, но весьма широкое их распространение в обществах охотников и собирателей.

Получившие отражение в использованных в диссертации источниках и характеризующиеся разнообразием структурных и функциональных свойств кровнородственные группировки не укладываются в концепцию рода как стадиальной или типологической универсалии. В контексте проведенного исследования понятие «род» оказалось нерелевантным.

1.4. Все эгоцентрические родственные структуры — номенклатуры родства, — представленные в использованных источниках, строятся так, чтобы полностью охватывать социальное пространство индивида и расширять это пространство настолько, насколько потребуется, порой включая в него и «нечеловеческие факторы»: территории, природные объекты, атмосферные явления, животные или

растительные виды и т.п. Однако разные общества решали эту задачу неодинаковыми средствами.

1.5. Круг родственников у каждого человека в охотничье-собирательской культуре был чрезвычайно широк и мог постоянно расширяться в течение его жизни, но все же наиболее социально значимыми были близкие, подлинно кровнородственные связи и реальные связи по бракам. Они терминологически выделялись с помощью особых языковых средств и были ядром коллективизма изученных охотничье-собирательских обществ

1.6. Коллективизм, взаимопомощь или генерализованная реци-прокация (нормативная моральная экономика) — неотъемлемые признаки всех рассмотренных охотничье-собирательских обществ — не исключали специфических форм социального неравенства.

1.7. Во многих районах Австралии в традиционных условиях у аборигенов существовали выраженные различия в социальных статусах. Они носили как индивидуальный, так и групповой характер и — что особенно важно — получили весьма отчетливое закрепление в нормативной культуре, были институалшированы. Важнейшую роль в австралийской системе дифференциации статусов играли институт инициаций и явление, которое предлагается именовать монополизацией социально значимой информации отдельными группами людей. Это важнейший — в контексте австралийских культур — механизм структурирования социального неравенства. Второй, тесно связанный с первым механизм структурирования социального неравенства — предписанная, или санкционированная, дезинформация: освященный религиозно-магическими представлениями, считавшийся — в отличие от обычной лжи — правильным и необходимым обман, который служил средством поддержания и усиления социального преобладания тех, кто к нему прибегал.

Для развития социального неравенства такого типа технологическая основа культуры охотников и собирателей была вполне достаточна.

1.8. Южноазиатские и африканские общества охотников и собирателей были лишены сколько-нибудь значительных нормативно закрепленных — интституализированных — различий в статусах — как групповых, так и индивидуальных. В них, напротив, действовали особые нормы, которые исследователи называют механизмами социального выравнивания. В противовес большей части австралийских, азиатские и африканские общества охотников и собирателей следует считать эгалитарными в полном смысле этого термина.

1.9. Охарактеризованные в диссертации культуры охотников и собирателей нельзя выстроить в некоей эволюционной последовательности, т.е. считать, австралийские культуры стадиально более высокими, чем культуры южноазиатских и африканских охотников и собирателей. Напротив, эгалитарность последних, так же как и неэгалитарность первых, представляются не проявлением разных уровней развития, а результатом разных его направлений и разных путей, обусловленных сложным сочетанием многообразных причин, из которых далеко не все, видимо, доступны научному формулированию. Механизмы социального выравнивания создавались, скорее всего, в ходе не менее сложных и длительных эволюционных процессов, чем механизмы социальной дифференциации. Эгали-тарность нужно создавать, вырабатывать, развивать точно так же, как и иерархические структуры.

2. Ни одна из охарактеризованных в диссертации культур охотников и собирателей, изучавшихся этнографически, не дает достоверных данных для реконструкции форм социальной жизни первобытной эпохи. Но отдельные более или менее обоснованные предположения возможны при опоре на проанализированные материалы.

2.1. Древние первобытные общества, так же как и современные общества охотников и собирателей, не были единообразны. Скорее всего, они были значительно более многообразны, хотя бы потому, что занимали гораздо более разнообразные экологические ниши на более обширных пространствах, и число таких обществ было несравненно большим. По крайней мере, так должно было быть в Евразии и на обоих американских континентах в эпоху мезолита после отступления ледников. Однако способ жизнеобеспечения обусловливал некоторые типологические черты социальной жизни. Их немного, и они поддаются лишь самому обобщенному формулированию.

2.2. С большой долей вероятности можно полагать, что древние охотники и собиратели следовали нормам генерализованной реци-прокации, сознательно сдерживали демографический рост и, в силу самой специфики присваивающей экономики, не наносили непоправимого ущерба среде обитания.

2.3. Модели резидентности, вероятно, были связаны с распределением между небольшими группами участков земли, не имевших четких границ, а фиксировавшихся в сознании людей по отдельным ландшафтным особенностям и скоплениям ценных ресурсов. Вместе с

тем, нельзя исключить и такой ситуации — по крайней мере, в некоторых районах ойкумены с чрезвычайно низкой плотностью населения, — когда люди не контролировали каких-либо конкретных территорий, но их группы просто стремились эксплуатировать землю и ее ресурсы так, чтобы не сталкиваться с другими группами.

2.4. Состав резидентных групп должен был быть в большей или меньшей мере текучим, изменчивым, а взаимопомощь, коллективизм, регуляция землепользования, воспроизводство людей, обмен духовными ценностями и многое другое должно было осуществляться в рамках весьма широких сетей социальных связей.

2.5. Родство, вероятнее всего, было универсальной организационной парадигмой, с помощью которой люди осознавали и упорядочивали все свои связи, а также и отношение к земле с ее ресурсами. Однако конкретные формы социоцентрических и эгоцентрических структур должны были быть значительно более многообразными, чем те, что зафиксированы у современных охотников и собирателей. О том, что это были за структуры, трудно даже догадываться. Можно только полагать, что концепция рода как универсального типологического явления для древних охотников и собирателей столь же неудовлетворительна, как и для современных.

2.6. Нет также никаких оснований приписывать древним охотникам и собирателям такую форму социальной жизни, как «первобытное равенство», или «первобытный эгалитаризм», в качестве социологической универсалии.

Низкий технологический уровень экономических систем неспециализированного присваивающего хозяйства не исключал условий для развития специфических форм социального неравенства.

2.7. Поскольку исследования по социобиологии и этологии животных показывают, что сообщества высших приматов, как правило, имеют более или менее сильно выраженную систему доминирования-подчинения и поскольку предполагается, что люди унаследовали от

своих животных предков какие-то формы иерархических отношений

10

т.е. социальное неравенство , постольку следует искать не истоки или

ю «г

У этологов, изучающих социальные отношения высших приматов, а также у эволюционных антропологов, пытающихся реконструировать социальные отношения ископаемых видов homo, в настоящее время также принято разграничивать эгалитарные и неэгалитарные, или «демократические» и «деспотические», формы взаимодействия, однако применительно к животным и предкам человека термины «эгалитарность» и «демократизм» употребляются весьма условно. Ими просто обозначаются сравнительно более мягкие формы отношений доминирования-подчинения или соотношения

корни (т.е. происхождение) социального неравенства, но причины и факторы, которые могли обусловить специфические формы или типы социального неравенства, а также механизмы, которые могли сформировать специфические структурные черты иерархических социальных систем в человеческих сообществах, равно как и причины, которые могли повести к формированию подлинно эгалитарных социальных систем.

Эгалитарные и неэгалитарные структуры были возможны при одинаковом способе жизнеобеспечения. Как эгалитарные, так и неэгалитарные структуры не могут быть теоретически сопряжены с какими-то едиными комплексами экологических и историко-социологических условий.

3. Ряд обобщений, сделанных на основе изученных материалов, выходит за рамки этнологии современных охотников и собирателей, а также проблем изучения человеческой социальности в эпоху первобытности.

3.1. Различные формы или типы институализации социального неравенства могут, по-видимому, корениться в различных явлениях: в особых экономических условиях, создающихся при определенном уровне материального производства и сопряженных с развитием соответствующей системы отношений собственности, с одной стороны, и в иных сферах — с другой. Типов институализации социального неравенства много. В диссертации выделен только один. Главной его основой служит специфическая организационная активность, а главным механизмом структурирования — монополизация определенных видов информации и деятельности отдельными социальными группами — замкнутыми корпорациями.

ранговых позиций. «Эгалитарные» сообщества приматов — это все равно сообщества ранжированные (пусть и гораздо менее жестко, чем «неэгалитарные») в силу действия неких биологических механизмов, и в них отсутствуют такие присущие сухубо человеческой социальности явления, как нормативы социального выравнивания или же институализация авторитетов (см. напр.: Butovskaya M.L. The Social Organization and the Adaptations of Early Hominids to Various Environments Düring the Plio-pleistocene //Anthropo-logy,1999, vol.37, No. 1, pp. 27-31; Бутовская МЛ. Этология человека: история возникновения и современные проблемы исследования // Этология человека на пороге 21 века. М.,1999, сс.12-71; она же. Мы и они: эволюция социальности в отряде приматов и проблема происхождения человеческого общества // OPUS: междисциплинарные исследования в археологии. М., 2002. Вып. 1-2, сс.7-25).

3.2. Сильные и престижные замкнутые корпорации, имеющие монополию на социально значимые знания и занятия, могут существовать и не существовать в обществах с одинаковым способом жизнеобеспечения или способом производства (принадлежащих, по марксистским понятиям, к одной социально-экономической формации). И в то же время, подобные корпорации могут формироваться в обществах совершенно разных типов: у охотников и собирателей, в современных индустриальных обществах с классовыми отношениями, равно как и в тех, которые сделали попытку уничтожить у себя классы и частную собственность на средства производства.

3.3. Поскольку подобные корпорации имеют тенденцию возникать при весьма разных условиях, постольку можно предположить, что их существование связано с какими-то явлениями социально-психологического характера, пересекающими границы исторических эпох, культур, цивилизаций и т. п. И быть может, они чаще всего представляют собой полную или почти полную монополию мужской части общества, так как создаются именно в процессе мужской организационной активности, отвечающей каким-то особым психическим потребностям, характерным главным образом для мужчин.

Структура работы, приемы изложения материала и терминология. Работа состоит из «Введения», четырех глав, «Заключения», списка цитируемой литературы, составленного по гарвардской библиогра-ической системе, и «Приложения». Отдельно сформулированы поло-ения, выносимые на защиту диссертации.

Поскольку образ жизни охотников и собирателей, явившихся объектами изучения, либо уже ушел, либо стремительно уходит в прошлое, постольку весь дескриптивный материал излагается в прошедшем времени.

Терминология, используемая в диссертации, в основном, соответствует современным отечественным и международным этнологическим (социально-антропологическим) практикам. Однако в ряде случаев смысл используемых терминов раскрывается и анализируется в контекстах релевантной проблематики и связанного с ней конкретного материала. Для того чтобы можно было при необходимости уточнить содержание наиболее употребительных терминов, небольшой предметный указатель имеется в «Приложении».

В «Приложению) также представлен иллюстративный материал. Карты расселения изучавшихся групп охотников и собирателей, а также схемы, характеризующие их номенклатуры родства, даны в том

виде, в каком они содержатся в источниках. Не только технические трудности, но и опасение внести искажения и ошибки удержали автора от попыток графической и стилистической унификации, равно как и передачи географических названий, а также терминов родства и их кодов по-русски.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Первая глава — «Заблуждения, знания и возможности» — носит по преимуществу историографический и источниковедческий характер.

Первый раздел главы, названный «Типичные предрассудки», отражает взгляды и суждения, распространенные среди тех представителей современного российского гуманитарного мира, которые не владеют профессиональными знаниями ни о современных, ни о первобытных охотниках и собирателях. Автору было важно охарактеризовать публикуемые и передающиеся новым поколениям гуманитариев заблуждения, которые косвенным образом свидетельствуют как о недостаточной влиятельности подлинных профессионалов, так и о слабостях и изъянах их мышления.

Анализу путей развития и критике основных теоретических положений, а также общих концептуальных установок отечественных исследований по первобытной истории (они в значительной мере базировалось на этнографических материалах по охотникам и собирателям), посвящен второй раздел главы — «Гипотезы и методология».

Кратко проследив развитие представлений о ранних этапах социальной эволюции в годы, предшествовавшие Октябрьской революции, а также в первое послереволюционное десятилетие, автор сосредотачивается на жестко идеологизированной догматической схеме «классической первобытности», т.е. первобытной, или первичной, социально-экономической формации — схеме, созданной советскими этнографами и археологами в сталинскую эпоху, с трудом и медленно преодолевавшейся с начала 1950-х гг. и до сих пор полностью не преодоленной.

Главным и все еще не вытесненным окончательно пороком этой схемы автор диссертации считает однолинейный эволюционизм: исходную установочную концепцию единообразия путей ранней социальной эволюции и вытекающее из нее убеждение в возможности мысленно прочертить некую генеральную линию, выявить некий

общий путь, на отдельных этапах которого универсальные организационные системы и культурные стереотипы последовательно сменяли друг друга. В отечественной специальной литературе, отмечает автор диссертации, все еще бытуют, или по крайней мере бытовали вплоть до самого недавнего времени, представления о «первобытном стаде», «праобщине», «первичном социуме»; о «групповом браке», в котором состоят два коллективных «супруга» (группа-«муж» и группа-«жена»); об «эпигамном браке» как об универсальной первичной форме организации брачных отношений; о «первобытно-коммуналистических» «разборно-дележных» отношениях, сменившихся «даче-дележными»; о материнском роде, сменившемся отцовским; о единообразной последовательности смены типов счета родства: билатеральность унилатеральность унилинейность билинейность; о «направленной» поступательной эволюции номенклатур родства: дравидийская ирокезская (или насупо) китайская (или малайская) английская; о «первичных» и «вторичных» системах родства, соответствующих универсальным стадиям социально-экономического развития человечества; о последовательно сменявших друг друга стадиально обусловленных типах «систем терминов родства»: бифуркативный бифуркативно-линейный (либо генерационный) линейный; или же о некоем единообразном исходном их типе (Н.М. Гиренко, И.Ж.Кожановская, М.В.Крюков, В.А.Попов, Ю.И. Семенов и др.). 11

По убеждению автора реферируемой работы, стоящая за этими и им подобными представлениями парадигма однолинейного эволюционизма никуда не денется, если мы станем говорить о «единстве в многообразии» или о «многоликости форм, при однотипности сути»

11 См. напр.: Семенов Ю.И. На заре человеческой истории. М.,1989; Он же. О первобытном коммунизме, марксизме и сущности человека // Этнологическое обозрение, 1992, № 3; Крюков М.В. Синхронно-диахронный метод и концепция трансформационной многолинейности систем родства //Алгебра родства. Родство. Системы родства. Системы терминов родства. Вып.1, СПб, 1995, сс. 111-137; Кожановская И.Ж. О тетраидной теории Н.Дж.Аллена: Некоторые предварительные замечания // Там же, сс.7-25; Попов В.А. Системы родства. Системы терминов родства// Народы и религии мира. Энциклопедия. М.,1998. Раздел: «Общие понятия и термины», с.899; Гиренко Н.М. Латералыюсть и линейность как дифференцирующие признаки социального организма родства // Алгебра родства. Родство. Системы родства. Системы терминов родства. Вып.З, СПб, РАН, 1999, сс.5-20.

или о том, что в «главном» человечество шло одними и теми же путями, расходясь во второстепенном. Ведь никто до сих пор не вывел никакого подлинного «единства» и не определил, что есть «суть» или «главное», а что «второстепенное» в жизни человека и в его истории.

За этими представлениями, утверждает далее автор диссертации, стоит и один и тот же метод — метод преимущественно умозрительных реконструкцией, построенных на недостаточных или просто непригодных основаниях. Метод гипотез, выведенных логически из ограниченного числа данных, часть которых бездоказательно — априорно — рассматривается в качестве реликтов реконструируемого.

И то, и другое (и парадигма, и метод) в отечественной этнологии ни разу по-настоящему не пересматривалось и даже не подвергалось подлинно целостной, системной, критике. Критиковались и пересматривались — с большим скрипом — лишь отдельные производные этой парадигмы и этого метода, вроде матриархата и кровнородственной семьи. Вместо них предлагались новые. И велись споры об отдельных составляющих упрощенных схем.

Конечно, новые однолинейно-стадиальные конструкты учитывали некоторые новые этнографические данные и поэтому, как правило, выглядели солиднее. Но по существу они мало чем отличались от старых. Исходная посылка была все та же: на определенной стадии социальной эволюции существовали такие-то универсальные формы организации человеческих отношений. Именно эта посылка представляется неприемлемой автору диссертации.

Человек уже в позднем плейстоцене заселил основную часть Земного шара, а в голоцене освоил практически все имеющиеся на земле экологические ниши, при этом он даже сходные практические задачи в одинаковых или сходных экологических условиях несомненно решал не одинаковыми путями — как в силу разнообразия мыслительных процессов, так и в силу с неизбежностью разнообразно стекавшихся обстоятельств. Его древние культуры и организационные структуры с неизбежностью должны были быть не менее, а более многообразны, чем известные этнологии формы безгосударственной жизни. А его «первобытную» жизнь хотят либо втиснуть в какие-то произвольно выдернутые из этнографической копилки специфические формы, либо унифицировать в «единственно возможных» моделях абстрактных социумов с абстрактными групповыми отношениями.

Однако, переходя к следующему разделу главы — «Отечественный историографический "бэкграунд"», — автор особо подчеркивает, что полемический запал предшествующего раздела не должен создать у читателя впечатление о сугубо негативном или неуважительном отношении к трудам отечественных предшественников. Это совершенно не так.

Неприемлемыми представляются автору лишь стремление выстроить явления мировой культуры и социальной жизни в универсальной стадиальной последовательности, а также традиция видеть своего рода слепок доисторических народов, например, в австралийских племенах или африканских пигмеях, или же рассматривать современных охотников и собирателей как «более примитивных», нежели, скажем, мотыжные земледельцы, либо связывать различные этнографически изучавшиеся безгосударственные общества с различными «стадиями» социальной эволюции, располагая их в определенном, как бы поступательном, порядке.

Этим грешили все или почти все советские исследователи первобытности, включая, к сожалению, и автора реферируемой диссертации, воспитанного в соответствующей методологической традиции. Тем не менее, подлинные заслуги перед наукой многих советских ученых, занимавшихся изучением «первобытности» с помощью этнологии, таких как A.M. Золотарев, М.О.Косвен, М.ГЛевин Д.А.Ольдерогте, С.А.Токарев, Ю.П.Аверкиева, С.А.Арутюнов, В.М.Бахта, Ю.Е.Берез-кин, В.В.Бочаров, Н.А.Бутинов, С.И.Вайнштейн, Г.М.Василевич, Б.О.Долгих, В.Р.Кабо, К.П.Калиновская, М.В.Крюков, Л.Е.Куббель, А.И.Першиц, В.А.Попов, Ю.И.Семенов, З.П.Соколова, Д.Д.Тумаркин, Л.А.Файнберг, А.М.Хазанов, М.А.Членов, В.АШнирельман, а также авторов совсем уже недавних публикаций постсоветского периода — Е.П.Батьяновой, ПЛ.Белкова, Д.М.Бондаренко, А.А.Казанкова, И.Ж.Кожановской, А.В.Коротаева, Д.А.Функа и многих, многих других, — велики, и, в полном объеме все еще скрыты от внимания коллег.

Заслуги эти, по убеждению автора диссертации, состоят не в глобальных теоретических построениях, а в аналитической обработке, систематизации и во внедрении в научный оборот гигантской этнографической информации, а также в рассыпанных в их публикациях аналитических заключениях, прозрениях и догадках, высказанных по самым разнообразным проблемам этнологии беспись-

менных обществ, — заключениях, прозрениях и догадках, впоследствии блестяще подтвердившихся. По глубокому убеждению автора диссертации, именно отдельные заключения, догадки и прозрения, вкрапленные, как жемчужины, в ткань конкретных эмпирических исследований, а не безнадежные попытки протянуть одну красную нить через всю раннюю историю человечества, обеспечивают подлинный прогресс этнологической науки.

Не имея возможности сколько-нибудь полно охватить достижения отечественных исследований, посвященных проблемам бесписьменных культур, автор далее останавливается лишь на ряде трудов, наиболее близко связанных по тематике с ее работой и составивших этой работе надежную опору. Анализируя основанные на материалах по охотникам и собирателям, в первую очередь по аборигенам Австралии, труды отечественных ученых, автор показывает, что многие из них представляли собой обширные аналитические сводки эмпирических данных — сводки, настолько подробные и полные, насколько позволяли источники, которыми располагали отечественные библиотеки. Такая работа, кроме того, нередко вела к созданию «кабинетных» исследований, предвосхищавших достижения более поздних английских и австралийских социальных антропологов, многие годы работавших в поле. В особенности это относится к трудам А.Н.Максимова, A.M. Золотарева и С.А.Токарева (1900—50-е).

Далее внимание автора диссертации концентрируется на исследованиях В.М.Бахты, Н.А.Бутинова, В.Р.Кабо, М.В.Крюкова, А.М.Ха-занова, М.А.Членова и ряда других советских этнологов, которые в 1960-70-е годы последовательно выступали против «первобыт-ноисторической» догматики и сумели пробить несколько ощутимых брешей в ее броне, а также — на некоторых теоретических дискуссиях, связанных с их публикациями.

1980—90-е годы представлены в диссертации как новый этап «первобытно-исторических» штудий, когда — помимо материалов по аборигенам Австралии, американским индейцам и сибирским охотникам и собирателям — рядом исследователей в отечественный научный оборот вводятся систематизированные этнографические данные по африканским и южно-, а также юго-восточноазиатским группам охотников и собирателей.

А начало 2000-х отмечено тем, что появляются исследования, в которых изучавшиеся этнографически культуры охотников и

собирателей уже выступают не как экзотические реликты глубокого прошлого человечества, а как современные варианты бесчисленных возможностей социальной адаптации человека к различным природным нишам Земного шара, да и как источник информации об общечеловеческих, не приуроченных исключительно к ранним стадиям эволюции, формах социального взаимодействия. В этом автор диссертации видит свидетельство существенного прогресса теоретической мысли в отечественной этнологии.

Следующий раздел — «Зарубежное изучение "социальности" охотников и собирателей» — содержит обзор наиболее значимых вех и направлений в развитии полевых исследований среди охотников и собирателей, а также идейного осмысления результатов этих исследований в европейской, американской, австралийской, японской и, отчасти, индийской социальной антропологии.

В особую — в значительной мере автономную — отрасль социальной антропологии изучение охотников и собирателей выделилось сравнительно недавно: во второй половине 60-х гг. прошлого столетия, хотя идейные истоки этого направления возводятся к шотландским просветителям XVIII века: Генри Кеймсу, Адаму Смиту, Адаму Ферпоссону, Джону Миллару и др. Именно эти мыслители, как полагают современные авторы (в частности А.Барнард12), сформировали «экономическую идею» об охоте и собирательстве как способе жизнеобеспечения, создавшем культуру и общество — в противовес идеям Жан-Жака Руссо и Томаса Гобса о естественном, т.е. дообщественном и докультурном состоянии человека, полагавшегося на дары природы. И именно подход шотландских просветителей оказался особенно созвучен современным теоретическим установкам социальных антропологов, специализирующихся на изучении охотничье-собирательских народов.

Автор диссертации показывает, как рецидив интереса к ранним этапам социальной эволюции, возникший на фоне неоэволю-ционистких теоретических построений 1950-х — начала 1970-х (Дж. Стюард, Л.Уайт, М.Фрид, М.Салинз, Э.Сэрвис), стимулировал организацию систематических полевых работ в самых глухих уголках

12 Barnard A. Hunting-and-Gathering Society: an Eighteenth-century Scottish Invention. Paper presented at the Ninth International Conference on Hunting and Gathering Societies, Edinburgh, 9-13 September 2002 (to we b: Hunter-Gatherers in Histoiy, Archaeology and Anthropology. Oxford et a].. Berg Publishers, 2004).

планеты. Начиная с 1966 г., результаты этих работ стали регулярно обсуждаться на международных конференциях по изучению охотников и собирателей. К настоящему времени проведено девять таких конференций, на последних встречах число участников достигло нескольких сотен. Эти ученые составили сплоченное сообщество, выработавшее комплекс интеллектуальных и этических принципов.

Среди этих принципов в диссертации отмечаются установки на то, что у современных охотников и собирателей была своя длительная история, что они развивались своими особыми путями, возможно, в конечном счете, не менее «прогрессивными» в эволюционном смысле, чем любые другие; что их исторические судьбы и их современные социально-экономические отношения следует изучать не в целях создания спекулятивных кабинетных ретроспектив, но в целях общечеловеческих перспектив — понимания универсалий человеческого общежития и поисков здоровых практик человеческого взаимодействия, а также выходов из современных социально-психологических кризисов.

К этому добавились распространившиеся в широких кругах зарубежной общественности жесткие идеологические требования «политической корректности» по отношению к народам, пострадавшим в результате мировой европейской экспансии, а также профессиональные этические заповеди социальных антропологов, работающих в поле.

Очевидно, во многом именно такая идейная платформа способствовала практически полному (до совсем недавнего времени) отходу специалистов по изучению охотников и собирателей от разработки теоретических проблем социальной эволюции. Сюда же присовокупились и академические аргументы: очевидная нехватка фактических данных и, соответственно, необходимость не столько теоретизировать, сколько как можно тщательней и напряженней собирать конкретный этнографический материал, пока на Земле еще остается тот образ жизни, который создал человеческую «социальность».

Специалистами по охотникам и собирателям был собран и опубликован поистине необъятный материал. Исследовательские ракурсы тоже столь многообразны, что их невозможно даже перечислить: от традиционных этнологических сюжетов, таких как системы родства, брачные нормы, виды поселений, хозяйственная деятельность и ее экологические аспекты, системы землепользования,

формы собственности, статусы полов, музыка, обряды и фольклор, — до «способов конструирования себя» (личности, индивидуальности), проблем «взаимодействия ума и тела», «речевых актов и символических жестов в межличностном общении», а также «искусства обмана».

Идейный, или теоретический, поиск также проделал огромный путь, на котором диссертанткой отмечены лишь некоторые, наиболее важные для понимания сущности социальных отношений у охотников и собирателей, вехи: концепции «общества первоначального изобилия» («original affluent society») и «генерализованной реципрокности (реципрокации)» как «крайней формы солидарности» (М.Салинз)13; понятие «всеобщего предписанного дележа» (demand sharing) и «моральной экономики» (Р.Ли, Н.Берд-Дэвид, Дж.Вудберн, Т.Инголд, М.Коли, Дж.Мерфи, Н.Петерсон, Д.Чил и др.)14; концепция «отсроченного и немедленного возврата» (Дж.Вудберн); концепции «эгалитаризма» и «автономии личности как одной из главных социальных ценностей» (personhood — Э.Беглер, Н.Берд-Дэвид, Дж.Вудберн, Т.Инголд, Р.Ли, Дж.Мартин, Ф.Мэйерс, Дж.Макдональд, Н.Пирсон, Дж.Прайс и др.)15, а также целый ряд иных.

15 Sahlins M. Stone Age Economics. Chicago, 1972.

14 Lee R.B. Reflections on Primitive Communism // Hunters and Gatherers I, pp.252268; Bird-David, N. Hunter-gatherers and other people: a re-examination // Ibid., pp. 17-30; Ingold T. The Appropriation of Nature: Esays on Human Ecology and Social Relations. Manchester, Manchester University Press, 1996; Cheal, D. Moral Economy// E.AKomter (ed). The Gift: an Interdisciplinary Perspective. Amsterdam, Amsterdam University Press, 1996, pp.81-94; Peterson N. From Mode of Production to Moral Economy: Sharing and Kinship in Fourth World Social Orders // Paper presented at Ninth International Conference on Hunting and Gathering Societies, 9,h - 13th September, 2002, Edinburgh, h ap.

15 Begler E.B. Sex, Status and Authority in Egalitarian Society // American Anthropologist, 1978, vol.80 (3), pp. 571-596; Myers F. Pintupi Country, Pintupi Self. Berkeley and al., University of California Press, 1991; Martin J. Optimal Foraging Theory: A Review of Some Models and their Applications // American Anthropologist, 1983, pp.612-629; MacDonald G. Economies and Personhood: Demand Sharing among the Wiradjuri of New South Wales // G. Wenzel et al. (eds). The Social Economy of Sharing. Osaka, National Museum of Ethnology, 2000, pp.87-111; Pearson N. Our Right to Take Responsibility. Cairns, Queensland: Noel Pearson and Associates, 2000; Price J.A. Sharing: the Integration of Intimate Economies II Anthropologica, 1975, Vol.17, pp.3-27.

Во второй половине 1980-х и особенно в 1990-е годы центр тяжести в изучении охотников и собирателей явно переместился с проблем их традиционных культур на проблемы аккультурации. Многие исследователи направили свои усилия на поиски решений всевозможных прикладных задач, связанных с текущими нуждами изучаемых народов, адаптирующихся к инокультурному окружению.

К началу XXI столетия таких сообществ охотников и собирателей, которые вели бы недеформированный экзогенными влияниями образ жизни, осталось на Земле очень мало. И в этой связи перед исследователями встали новые проблемы. Уходя в быту все дальше от традиционных форм и получая основную часть средств к жизни уже не от охоты и собирательства, люди все равно продолжают сохранять особого рода ментальность — ментальность охотников и собирательниц, ментальность кочевников и приверженцев генерализованной реципрокности. И исследователи — в соответствии с этим — переходят от изучения охотничье-собирательского образа жизни к изучению охотничье-собирательского «образа мысли». Предложенная А.Барнардом формулировка «hunter-gatherer mode of thought»16 постоянно фигурирует в названиях конференций, симпозиумов, книг и статей последних лет. Естественно, что такой ракурс требует пристального внимания к проблемам личности, индивидуального самосознания, «конструирования» групповой и индивидуальной «идентичности».

Наконец, наблюдения, сделанные автором диссертации, на последней - девятой — Международной конференции по изучению охотников и собирателей, оставили впечатление, что теоретической мысли представителей характеризуемого научного сообщества стало тесно в тех рамках, которые они сами для себя установили. В сложившейся ситуации высвечиваются две возможности. Первая — угасание «охот-ничье-собирательских штудий» как особой сферы современной социальной антропологии. Вторая — использование огромного накопленного материала для осмысления проблем ранних этапов социальной эволюции в каком-то новом ключе. По мнению автора диссертации, именно второй сценарий начинает обозначать себя.

16 Barnard, A. The Hunter-Gatherer Mode of Thought // Annals de La Academia National de Cadencies de Buenos Aires, 2000.

Вторая, третья и четвертая главы диссертации содержат собственно исследовательскую ее часть, более чем втрое превосходящую по объему охарактеризованные выше части. Все три главы построены по одной схеме. При рассмотрении любой из поставленных проблем последовательно излагаются фактические данные по аборигенам Австралии, африканским и азиатским охотникам и собирателям, анализируются взгляды на проблему предшествующих исследователей, высказываются заключения, суждения или предположения автора.

В дальнейшем изложении приводятся только авторские выводы и предположения.

Во второй главе — «Проблема территориальных социальных объединений Системы землепользования» — автор приходит к заключению, что в использованных источниках отсутствуют надежные свидетельства о племенной организации. Предположительно единственным исключением были аборигены наиболее густо населенных районов Юго-Восточной Австралии. Там, возможно, во второй половине XIX века племенная организация имелась или, по крайней мере, была в процессе формирования.

В рассмотренной выборке лишь одно общество охотников и собирателей — бирхор — определенно обладало надсемейными социальными объединениями, которые характеризуются в источниках в качестве дискретных и корпоративных социальных единиц с фиксированным, более или менее устойчивым составом. Эти объединения, полагает автор, можно с достаточным основанием признать общинами. Нельзя также, по ее мнению, исключить, что в силу относительно высокой численности и стабильности поселений, статус общин можно было бы приписать части надсемейных объединений Юго-Восточной Австралии, хотя определенными данными на этот счет этнология не располагает.

Вместе с тем, в главе отмечается, что два других рассмотренных автором общества — хадза Восточной Африки и пинтупи Центральной Австралии — вообще не обладали никакими хоть сколько-нибудь устойчивыми надсемейными объединениями.

При этом подчеркивается, что в случаях с бирхор и хадза нельзя исключить вероятности значительного искажения традиционных моделей общежития, связанных с внешними воздействиями последнего столетия или нескольких последних столетий.

Во всех остальных случаях (за исключением одного) источники дают сведения о фокусно фиксированных участках земли, использовавшихся в качестве кормовых угодьев группами в большей или меньшей степени непостоянного, текучего состава. Непостоянство и текучесть состава этих групп выступают как высоко адаптивная черта обществ с присваивающей экономикой. Равно адаптивным представляется автору диссертации и наличие в этих группах некоего структурирующего ядра близких родственников, обладавших первостепенными правами на используемую территорию и остававшихся на этой территории большую часть жизни — «крепко сидевших», по выражению бушменов !кунг.

В одном случае — палийан Южной Индии — источники характеризуют непостоянные по составу надсемейные объединения, не имевшие никаких фиксированных территорий, а равно и сколько-нибудь устойчивых структурирующих родственных ядер. Случаи отсутствия фиксированных территорий отмечены и в других обществах охотников и собирателей, а также у некоторых кочевников-скотоводов. Это побудило автора удержаться от отнесения данной ситуации к числу искаженных «синполитейностью».

Автору диссертации пришлось признать, что группы совместно проживавших семей и индивидов, характеризовавшиеся изменчивым, текучим составом, не обладали ни корпоративностью, ни дискретностью — признаками, обязательно присущими, по ее убеждению, объединениям, которые соответствуют понятию «община». Поэтому она предпочла считать и именовать такие скопления семей и индивидов неспециализированных охотников и собирателей не общинами, а локальными, или резидентными, группами, что предполагает как раз тот диапазон неустойчивости и изменчивости, в котором в реальности варьировали модели общежития в рассмотренных ею обществах.

Далее, автор делает заключение, что для описания составных элементов таких социально-экономических систем, какие существовали у охотников и собирателей в традиционном контексте, не подходит понятие «собственность на землю». Это категория, выработанная при анализе экономических и юридических отношений людей к земле в культурах совершенно иного типа. Возможно, в тесной взаимосвязи с отсутствием такого феномена, как собственность на землю, находится тот факт, что для охотников и собирателей были нетипичны столь

* ОЭ ТОО иг

РОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА СПетсрвург

частые в более развитых (технологически) обществах территориальные конфликты.

Человек в обществе охотников и собирателей — лишь хранитель «места» и его ресурсов.

Традиционные модели землепользования у охотников и собирателей объективно представляют собой, на взгляд диссертантки, не отношения собственности, а особые организационно-нормативные системы, регулирующие в пределах достаточно широких ареалов распределение населения и использование природных ресурсов.

Передававшаяся индивидуально — по родству — го поколения в поколение связь людей с определенными участками территории и осмыслялась этими людьми скорее как родство, нежели как владение. Этой связью индивиды были как бы наследственно прикреплены к той земле, которую называли своей, и земля эта в той же мере принадлежала им, в какой сами они «принадлежали» земле.

Родственное «прикрепление» людей к земле упорядочивало их жизнедеятельность в условиях мобильного образа жизни. Оно создавало своего рода стержневые, или каркасные, структуры, с помощью которых легко было определить, кто с кем и где может жить, кочевать, охотиться и собирать пищу, проводить обряды и устраивать праздники, «кому и куда можно или нельзя пойти» (ведь локальная, или резидентная, группа охотников и собирателей не могла существовать без более или менее регулярного взаимодействия с другими).

Порядок соблюдался и сохранялся в первую очередь благодаря тому, что имелись подробно разработанные и проверенные многовековым опытом правила, которые всякий человек усваивал с детства, но, кроме того, были еще и определенные лица, выполнявшие функции хранителей этого порядка, несшие ответственность за рациональное использование территории. Они лучше других знали состояние ее ресурсов в каждый конкретный период года и должны были следить, чтобы эти ресурсы не исчерпались. Именно поэтому им принадлежало главное слово во всех вопросах эксплуатации земли, в частности, они принимали решения не только о доступе на свою землю пришельцев с других территорий, но иногда и о необходимости для части людей уйти в другое место.

Возможность пользоваться природными ресурсами различных территорий, благодаря связям родства и свойства между членами разных резидентных групп, позволяла компенсировать природные

недостатки тех или иных участков земли и вместе с тем «разгружать» землю в неблагоприятные периоды, чтобы не возникала угроза ее плодородию. Таким образом, это была сбалансированная система, в которой отношения родства и свойства (а у аборигенов Австралии еще и тотемические верования) сплелись воедино с хозяйственной и экологической целесообразностью.

В целом ряде случаев этнологи располагают сведениями о том, что особыми правами на некоторые земельные участки или ценные ресурсы обладали отдельные семьи или индивиды. Но при этом они не являлись их исключительными использователями и не могли отказать в доступе к своим «уделам» обширному числу родственников и свойственников. Это побуждает видеть в таких наделенных особыми правами индивидах и семьях, так же, как и в более широких категориях «прикрепленных» к тем или иным земельным участкам людей (связанных родством), лишь хранителей, распорядителей, радетелей ресурсов. Здесь — на более мелком уровне — сказывается все тот же принцип возложения преимущественной ответственности на конкретных лиц, который был сформулирован, когда внимание автора фиксировалось на локализованном ядре родственных групп, на людях «крепко сидевших» и на отдельных местных лидерах, обладавших полномочиями регулировать доступ людей к тем или иным более крупным участкам территории, а также распределение людей по ней.

Именно личная ответственность за отдельные доли социального наследия обеспечивает его сохранность, особенно в бесписьменной культуре.

Общий вывод о моделях резидентности и землепользования в рассмотренных обществах таков: проанализированные материалы не содержат убедительных данных о существовании у охотников и собирателей в традиционном контексте дискретных корпоративных локализованных социальных объединений. Это представляется вполне логичным ввиду мобильности образа жизни, отсутствия сколько-нибудь развитых властных структур, коллективной собственности на землю и слабого развития коллективных трудовых процессов. Дискретные корпоративные локализованные социальные объединения, утверждает автор, — признак обществ, обладающих оседлостью, корпоративными формами собственности и производства, потестарной организацией или политической властью. В особенности же способствуют укреплению дискретности территориальных соци-

альных единиц формирование государственности и систем регулярного налогообложения. Социальные единицы с устойчивым, фиксированным составом необходимы более всего для сбора податей и наложения всевозможных повинностей на население.

По предположению автора диссертации, именно ментальность, сформированная в условиях государственности, побуждала и побуждает исследователей искать у охотников и собирателей и приписывать им дискретные корпоративные территориальные объединения. Отказавшись от привычного «группового ракурса», считает она, этнологи смогут куда лучше понять основные принципы социального взаимодействия и общежития охотников и собирателей.

Такой подход уже нашел отражение в ряде публикаций.17 «Подвижность», мобильность индивидов и нуклеарных семей, текучесть и изменчивость состава резидентных групп как раз и были залогом коллективизма, взаимной поддержки, сплоченности охотников и собирателей в широких социальных сферах, не поддающихся «обрамлению».

В третьей главе — «Родство» — представлены материалы о различных формах объективно существовавших социоцентрических кровнородственных группировок, и об эгоцентрических ментальных моделях, которые культуры охотников и собирателей предоставляли

17 См напр: Bird-David N. 'Single Persons and Social Cohesion ..., p.163 et al; Myers F. Pintupi Country, Pmtupi Self..., pp.25-127; Ingold T. The Appropriation of Nature..., pp.110,229 et al; Idem. Hunting and Gathering as Ways of Perceiving the Environment // R.Ellen and K.Fukui (eds.). Beyond Nature and Culture, Oxford, Berg Publishers, 1998; Idem. On the Social Relations of the Hunter-Gatherer Band // Cambridge Encyclopedia of Hunters and Gatherers, pp. 399-410; Андерсон Д. Тундровики. M.,1998, сс.46-72. Такому подходу во многом соответствует развиваемая А.У .Джонсоном и Т.Эрлом концепция «семейного уровня социальной организации» неспециализированных охотников и собирателей: семьи рассматриваются как единственные более или менее стабильные социальные союзы, которые, однако, не могут существовать вне широких и «эластичных» сетей социального взаимодействия. К сожалению, вызывает несогласие явная тенденция названных авторов помещать — в духе однолинейного эволюционизма или, в лучшем случае, неоэволюционизма —этот «семейный уровень» на нижней ступени социальной эволюции (Johnson A.W. and Earle Т. The Evolution of Human Societies. From Foraging Group to Agrarian State. Stanford, Stanford University Press, 2000, pp 41-82).

индивидам в качестве способов субъективного структурирования их социального окружения — номенклатурах родства.

Как в разнообразных социоцентрических, так и в разнообразных эгоцентрических родственных структурах автор диссертации выделяет генерализирующие логические основания, отвечающие конкретным человеческим потребностям.

Так, людям нужно передавать из поколения в поколение права на некое достояние, используемое коллективно, — дискретное имущество, дискретный участок земли, конкретные формы культа, магии, специальные навыки, знания и т.п. Количество родственников у каждого столь велико, что разделить достояние между всеми невозможно. Нужен ограничительный принцип, хотя бы для передачи первостепенных прав на то или иное коллективно используемое достояние. Принцип передачи прав в соответствии с унилинейным десцентом, как это показал еще А.Рэдклифф-Браун18, — самый строгий, логичный и самый удобный. Поэтому этот принцип в бесписьменных обществах и наиболее распространен, хотя и не универсален, так как различные особые обстоятельства делают его иногда неприемлемым. Самый простой пример таких обстоятельств — некоторый требующий более гибких и дифференцированных подходов дефицит чего-то, на что права передаются по наследству. Но это далеко не единственный вариант.

У аборигенов Австралии в огромном большинстве их общностей наличествовал патрилинейный десцент, определявший первостепенные права индивидов на коллективно используемые дискретные поименованные участки земли. Унилинейный же десцент (патри- или матри-) определял — по преимуществу — права на тотемические центры и культы конкретных тотемических предков. В самых неблагоприятных для жизни человека районах, где остро ощущались напряженность с водой или пищей, первостепенные права на землю у аборигенов наследовались амбилинейно. Однако ни амбилинейность связанных с земельными участками групп бушменов, ни отступления от строгой патрилинейности у пигмеев нельзя, по мнению автора диссертации, однозначно приписать дефициту ресурсов. Там, по край-

18 Radcliffe-Brown A.R. Matrilineal and Patrilineal Succession // The Iowa Law Review, VoI.XX, No.2, January 1935. Цит по: Рэдклифф-Браун A.P. Структура и функция в примитивном обществе. Очерки и лекции. М.,2001, сс.43-62.

ней мере в части случаев, действовали другие факторы, пока исследователям неясные.

Наконец, не было десцентных групп в тех обществах, где отсутствовало коллективно используемое дискретное достояние, прежде всего, конечно, поименованные дискретные участки земли — у пали-йан, у кубу, у некоторых групп эскимосов. Не было у них и особых специфических «поделенных» между группами культовых или магических практик. А вот у бирхор, хотя и не было поделенных земель, имелся заимствованный (скорее всего) у соседних земледельцев культ предков и были патрилинейные линижди. У хадза не было десцентных групп, но имелись поименованные дискретные участки земли, что побуждает думать об утрате социоцентрических родственных структур.

Получившие отражение в использованных в диссертации источниках и характеризующиеся разнообразием структурных и функциональных свойств кровнородственные группировки — патрилинейные локальные десцентные группы значительной части австралийских общностей; амбилинейные локальные десцентные группы австралийских же питьянтьятьяра; билатеральные нисходящие локальные киндреды австралийских пинтупи; матрилинейные и патрилинейные половины множества общностей австралийцев; матрилинейные экстерриториальные кланы их же общностей; их же патрилинейные и матрилинейные тотемические группы; имеющие тенденцию к патри-линейности локальные кланы пигмеев яка (ака) и линиджи пигмеев мбути; патрилинейные, не имеющие территориальной привязки, линиджи бирхор, амбилинейные локальные десцентные группы !кунг и некоторых других этнических общностей бушменов — не укладываются в концепцию рода как стадиальной или типологической универсалии.

Не подтверждаются проанализированными в диссертации данными также концепции латерального счета родства и латеральных родственных объединений (разработчики — В.М.Мисюгин и Н.М.Ги-ренко19) как стадиального, относимого, в частности, к охотничье-соби-

19 Мисюгин В.М. Суахилийская хроника средневекового государства Пате // Africana. Африканский этнографический сборник. Bun.VI. Труды Инстшуга этнографиии АН СССР, М.-Л., 1969; Он же. Об отношении австралийских брачных классов к турано-ганованской системе родства // Основные проблемы африканистики. М, 1973; Гиренко Н М. Система терминов родства и система

рательским культурам, явления. Эти концепции представляются автору диссертации исключительно плодом историко-социологических реконструкций, производимых научно некорректным методом. В живой ткани этнографической реальности «латеральному счету родства» и «латеральным социально-родственным образованиям» либо ничего не соответствует, либо соответствуют линейные структуры — матри-линейные, патрилинейные и амбилинейные.

Переходя к эгоцентрической перспективе, к номенклатурам родства, автор диссертации прежде всего констатирует, что у охотников и собирателей этнографически зафиксированы все основные — выделяемые исследователями во всемирно-историческом масштабе — типы номенклатур родства, — кроме арабского (суданского, китайского, бифуркативно-коллатерального). Это противоречит бытующим или бытовавшим до недавнего времени в этнологической литературе, преимущественно в отечественной, представлениям о направленной поступательной исторической эволюции номенклатур родства («систем терминов родства») или о последовательно сменявших друг друга стадиально обусловленных типах «систем терминов родства» (номенклатур родства).

Типы номенклатур родства, относимые отечественными авторами к разным социально-экономическим стадиям или, по крайней мере, выстраиваемые в некую историческую последовательность, на самом деле встречаются в обществах с одинаковым способом жизнеобеспечения, причем таким, какой в указанных теоретических построениях связывается с ранними стадиями социальной эволюции. Этого не должно было бы быть, если бы эволюционно-стадиальные конструкты соответствовали действительности.

Показывая, что представленные в использованных источниках номенклатуры родства организованы так, чтобы полностью охватывать социальное пространство индивида и расширять это пространство практически беспредельно, автор анализирует конкретные способы решения этой задачи.

социальных категорий // Советская этнография, 1974, № 6.; Он же. К вопросу об эволюции систем родства у некоторых народов экваториальной и тропической Африки // Africana.. Вып. XI. Труды Института этнографии АН СССР. Т. 105. М.-Л., 1978; Он же. Классификаторский принцип и периодизация эволюции систем родства // Africana. Вып.ХИ. Труды Института этнографии АН ССР. Т. 109. М.-Л., 1980.

Значительная часть номенклатур родства охотников и собирателей демонстрирует такой способ расширения социального пространства индивида, при котором все родственные (а также, в конечном счете, и не родственные) связи Эго как бы подводятся под ограниченный круг выработанных на базе отношений нуклеарной семьи и близкого родства-свойства терминов: множество лиц классифицируется по немногим категориям, обозначаемым небольшим числом терминов. А чтобы отличать подлинных родственников от тех, что в соответствующую категорию как бы условно включены — классифицированы, — применяются особые словесные приемы.

Значительная часть классифицирующих номенклатур охотников и собирателей относится к типу бифуркативно-сливающих, некоторые обладают также генерационным скосом. Имеются, однако, и номенклатуры генерационного типа. Не во всех случаях наличие бифуркации в номенклатурах родства коррелировало в рассмотренных обществах охотников и собирателей с наличием унилинейных родственных структур, а генерационных — с отсутствием таковых. Неодинаковые ментальные конструкты и неодинаковые реальные условия функционирования были сопряжены также с явлением генерационного скоса.

В то же время у некоторых охотников и собирателей функционировали иные номенклатуры родства. В приведенной в диссертации выборке у бушменов !кунг действовала номенклатура родства линейного типа: термины, употреблявшиеся !кунг по отношению к родителям, сиблингам и детям Эго, внукам и дедам, а также и коллатеральным родственникам, соответствовали индивидуальным кровнородственным связям. Но !кунг расширяли сферу родства, т.е. квалифицировали все возникающие контакты как родственные уникальным способом, — по принципу «родства тезок» — и сохраняли при этом обособленное положение терминов, прилагавшихся к ближайшим кровным родственникам. По-видимому, ту же задачу можно было решать и другими способами, о чем свидетельствуют материалы по эскимосам-нетсилик.

Уникальным дополнительным средством расширения «родственного пространства» обладали многие (но далеко не все) общности аборигенов Австралии. Это были системы секций и подсекций. Они нужны были для распространения классификационного родства и соответствующих поведенческих стереотипов на представителей удаленных общностей. Названия секций и подсекций коррелировали

между собой на огромных пространствах континента. Широкое межгрупповое взаимодействие было важнейшей и отличительной — в контексте анализировавшихся в реферируемой работе этнографических данных — чертой культуры аборигенов Австралии в традиционных условиях, с распространением же европейцев на континенте оно вынужденно интенсифицировалось.

Автор диссертации особо подчеркивает, что номенклатуры родства охотников и собирателей, как типичные, так и своеобразные, кажутся сложными только со стороны, сами носители номенклатур легко постигали их с детства, потому что за терминами стояли конкретные человеческие отношения, каждый термин был наполнен жизненно важным содержанием и нес с собой серию традиционных прав и обязанностей, регулировавших поведение людей во взаимодействиях друг с другом: раздел охотничьей добычи, заключение браков, роли в возрастных посвятительных обрядах и т.п.

В Главе четвертой — «Проблема "первобытного равенства". Эгалитаризм и дифференциация статусов» — анализируются факты, свидетельствующие о специфических формах социального неравенства, существовавшего в значительной части сообществ коренных австралийцев, и об эгалитарных социальных отношениях у африканских и азиатских охотников/собирателей.

Показана принципиальная роль института инициаций в функционировании австралийской системы дифференциации статусов. Инициации — возрастные и знахарские — делили общество на категории людей посвященных и непосвященных, а его духовную жизнь, весь багаж копившихся из поколения в поколение знаний, верований, фольклорных сюжетов, творческих стилей (музыкальных, поэтических, изобразительных) — на экзотерические (общедоступные) и эзотерические (тайные, скрытые от непосвященных) комплексы. Каждый из эзотерических комплексов был доступен только какому-то ограниченному кругу лиц: один был доступен только инициированным мужчинам; другой — только «старшим», полностью посвященным в тайны тотемических культов, третий — лишь религиозным лидерам; четвертый — лишь инициированным знахарям и колдунам. Это явление автор именует монополизацией информации и усматривает в нем важнейший — в контексте австралийских культур — механизм структурирования социального неравенства.

Охране тайны эзотерических комплексов способствовали подробно разработанные жестко санкционированные табуации, а также особый прием, который в реферируемой работе назван предписанной, или санкционированной, дезинформацией: посвященные сознательно внушали непосвященным ложные представления о тех сферах культуры, которые от последних были скрыты. Строгая секретность некоторых видов деятельности и санкционированная дезинформация о них оказывали глубокое психологическое воздействие как на непосвященных, так и на посвященных, на последних — скорее всего даже более глубокое. Они проникались сознанием собственной важности, особой социальной ценности, которую им придавало обладание "подлинным знанием". Представление о собственном социальном превосходстве, особой социальной значимости оправдывало и пользование некоторыми реальными, хотя и сравнительно незначительными — в условиях уклада жизни неспециализированных охотников и собирателей они не могли быть большими — привилегиями.

Азиатские и африканские общества охотников и собирателей предстают в использованных диссертанткой источниках лишенными сколько-нибудь значительных нормативно закрепленных — инсти-туализированных — различий в статусах — как групповых, так и индивидуальных. В них, напротив, действовали особые нормы, правила, моральные установки, которые социальные антропологи определяют как механизмы социального выравнивания.

В эталитарных обществах различными средствами блокировались конкуренция между людьми, дух соперничества или соревнования, подавлялась агрессия и поощрялась независимость, автономия личности. В них — в отличие от обществ неэгалитарных — почти все социальные санкции имели моральный характер. Общественное осуждение, порицание, высмеивание — главная и едва ли не единственная форма наказания, так как не было ни лиц, ни групп, уполномоченных в силу особого статуса применять к кому-либо более суровые меры. У австралийцев такими полномочиями в определенных случаях обладали советы «старших» мужчин, религиозные лидеры, колдуны и знахари, главы семейств.

Вопрос о том, почему при одинаковом способе жизнеобеспечения в рассматриваемых обществах сформировались столь отличные друг от

друга культуры человеческого взаимодействия, не может, на взгляд автора диссертации, получить однозначный ответ.

Несомненно, эти различия сопряжены с целым комплексом многообразных факторов. По-видимому, одну из первостепенных ролей играла интенсивность общественной жизни, в том числе коллективной культовой практики, а также межгрупповых контактов.

Ни в одном из рассмотренных в диссертации эгалитарных обществ эти сферы деятельности не достигали такой степени развития и такой степени сложности, как у австралийских аборигенов северных, восточных и юго-восточных районов континента. Длительные, составлявшие целые циклы религиозные церемонии, привлекавшие несколько, а иногда и много тотемических групп, сложная система межгруппового обмена материальными и духовными ценностями, сеть которой охватывала обширные районы страны, сравнительно частые вооруженные столкновения воинов, составлявших хотя и небольшие, но тем не менее отряды (чаще всего мстителей), — все это требовало организационных усилий. А там, где происходило деление на руководителей, организаторов, активных участников, пассивных участников, формировались и отношения субординации, которые постепенно приобретали силу обратного влияния.

Этнологи и историки порой недооценивают то, насколько мощным фактором социального развития являются такие виды деятельности, которые психологи связывают с проявлениями неутилитарной или неадаптивной активности человека — активности, не диктующейся реальными нуждами сегодняшнего дня, но выводящей людей на новые уровни духовной жизни и культуры общения.

У аборигенов Австралии, в отличие от обществ, имевших или имеющих более развитые технологически культуры, почти вся деятельность сверх необходимого была связана с духовной жизнью — религией, магией, художественным творчеством нерелигиозного назначения. Получив особое развитие, эти виды деятельности позволили коренным австралийцам "разработать" и "накопить" такой интеллектуальный багаж, каким; кроме них, по-видимому, не обладало ни одно другое общество бродячих охотников и собирателей, да и далеко не все земледельческие общества могли с ними в этом отношении сравниться.

Однако помимо интеллектуального «багажа» эти сферы деятельности дали аборигенам и средства выработать иерархические

взаимоотношения, а также механизмы социального разграничения. То, что эти сферы оказались преимущественно сферами мужской активности, очевидно, поначалу складывалось как бы вполне естественным путем. Специфика женского собирательского труда, требующего гораздо больше времени, чем охота, а также связывающие женщин материнские обязанности не позволяли им проявлять одинаковую с мужчинами степень социальной и интеллектуальной активности. Эти традиционные занятия соответствующим образом формировали и духовные интересы женщин, и их психологию, и самосознание, что прослеживается даже в таком эгалитарном обществе, как общество !кунг. Поэтому интенсификация общественной активности, в частности коллективной культовой практики, осуществлялась главным образом мужчинами, а неизбежные в таких случаях разделение функций, появление некоторой специализации и формализация того и другого — формирование регулирующих нормативов — закрепляли за ними ведущие позиции и способствовали постепенному вытеснению женщин из определенных сфер ритуала и искусства. Монополизация отдельных видов информации и деятельности, превращение их в строго секретные, а также санкционированная дезинформация вели к ограничению свободы волеизъявления женщин и их подчинению мужчинам, что позволяло последним хотя бы отчасти эксплуатировать труд женщин, их брачные связи и сексуальный потенциал.

Внутри мужской половины общества действовали сходные, хотя, очевидно, более сложные механизмы социального разграничения. Первостепенной важности условием сравнительно интенсивной общественной жизни, и в том числе межгруппового взаимодействия австралийцев, несомненно было наличие таких структурных единиц, как экзогамные унилинейные родственные объединения, а также разветвленных систем классификационного родства и систем секций и подсекций, коррелирующих между собой на больших пространствах. Все это очень существенно отличало австралийских аборигенов от мбути и !кунг, хадза и палийан. Однако само это условие, как представляется, создавалось в процессе интенсификации социальной жизни австралийцев. Регулярное межгрупповое взаимодействие требовало определенной организационной системы и способствовало созданию специфических родственных «макроструктур», действовавших в пределах широких географических ареалов и основывавшихся на локальных родственных «микроструктурах». Так что здесь скорее можно

говорить о взаимообусловленности, нежели о причинно-следственной зависимости.

Важнейшим условием сравнительно интенсивной социальной жизни австралийцев, в особенности межгруппового взаимодействия, было, несомненно, наличие обширных пространств, по которым люди могли свободно, не встречая непреодолимых природных преград и без страха столкнуться с более сильным и враждебным инокультурным населением, передвигаться, чтобы вступать в контакты друг с другом.

Все другие изученные в диссертации группы охотников и собирателей имели в своем распоряжении гораздо более тесные «жизненные пространства», ограниченные либо в большей или меньшей мере плотным инокультурным населением, либо какими-то естественными барьерами (джунглями, безжизненными пустынями, горами), либо и тем и другим с разных сторон.

Представляется также вполне вероятным, что сходные черты социальных отношений, в частности их эгалитарность, в разных обществах могли быть связаны с различными обстоятельствами: например, в одних случаях с экологически неблагоприятной ситуацией, требовавшей постоянной дисперсии людей, как это, вероятно, было у' некоторых групп бушменов; в других — со слишком тесным взаимодействием с инокультурным окружением, которое как бы принимало или забирало на себя значительную часть социальной активности представителей охотничье-собирательской культуры, что, возможно, произошло с пигмеями мбути.

Однако как ни велико значение экологических и историко-социо-логических факторов, исчерпывающих объяснений они, по-видимому, не дадут даже и при самом тщательном исследовании — ни взятые в совокупности, ни по отдельности.

Общества охотников и собирателей, характеризовавшиеся эгали-тарностью социальных отношений и рядом других сходств социальной жизни, существовали в разных экологических ситуациях: мбути — во влажных тропических и экваториальных лесах, !кунг, наро, г//ви и другие этнические группы бушменов — в полупустыне, хадза — в гористой саванне, палийан — в сухих горных лесах и т.п. По-разному складывались их отношения с соседями, среди которых к тому же были и оседлые земледельцы, и кочевые скотоводы.

Австралийские сообщества, характеризовавшиеся дифференциацией социальных статусов, обитали как в тропическом лесу, так и в

саваннах и полупустынях и даже в почти безжизненных пустынях. Некоторые из них — на северном побережье — в течение нескольких сотен лет имели контакты с индонезийцами, регулярно посещавшими материк, а также (на Кейп-Йорке) — с папуасами, другие же развивались в полной изоляции.

В целом перед нами чрезвычайно сложная, мозаичная картина, которая вряд ли позволит и в будущем вывести какие-либо универсальные и четко сформулированные зависимости между историческими судьбами, внешним окружением — природным и социокультурным — и интересующими нас явлениями социальной жизни различных групп охотников и собирателей.

Разные народы создают разные культуры не только потому, что живут в разных средах (экологических и культурных) и имеют разную историю, но и в силу каких-то иных труднодоступных пониманию обстоятельств, частично связанных со сферой малоизученных психологических явлений. Метафорически говоря, каждая культура, как и каждая личность, уникальна, и уникальность эта есть производное сложного сочетания факторов, некоторые из этих факторов, возможно, не поддаются научному выявлению и определению.

Эгалитарные и неэгалитарные структуры, по выводам автора диссертации, возможны при одинаковом способе жизнеобеспечения. Весте с тем, ни эгалитарные, ни неэгалитарные структуры не могут быть теоретически сопряжены с какими-то едиными комплексами экологических и историко-социологических условий.

Предположив, что у первобытных - верхнепалеолитических и мезолитических — охотников и собирателей тоже существовали как эгалитарные так и неэгалитарные социальные структуры, автор считает возможным связывать эгалитарность или неэгалитаность социальных отношений древних охотников и собирателей, как и современных, с целом рядом других культурных традиций социального взаимодействия — характерных для каждого их двух названных типов систем: гашением агрессии или ее институализацией; подавлением конкуренции или атмосферой соперничества и борьбы за престиж; «разреженностью» социальной среды (атомизацией индивидов и семей) или ее «плотностью» (спайкой и тесной взаимозависимостью отдельных семей и индивидов).

Теоретически также следует предположить, что только неэгалитарные структуры могли трансформироваться в более сложные (чем

зафиксированные у неспециализированных охотников и собирателей) типы иерархических систем, так как условием такой трансформации являлись, по всей вероятности, прочные социальные связи внутри коллективов, инстнтуализация авторитетов и атмосфера межличностной и межгрупповой конкуренции.

Однако предположив, что только неэгалитарные социальные системы могли трансформироваться в более сложные иерархические структуры, которые, в свою очередь, создавали условия для ускоренного развития производственных технологий и всего им сопутствующего, автор диссертации особо отмечает, что она далека от того, чтобы считать неэгалитарные общества в целом более прогрессивными с точки зрения историко-социологической перспективы. Напротив, она убеждена, что эгалитарные общества охотников и собирателей, сумев выработать механизмы подавления имманентных человеку стремлений к доминированию над ближним и к периодическому «выплескиванию» агрессии, сделали наивысшие культурные достижения и создали самые стабильные — из известных науке — социальные системы. Эти системы не несли в себе задатков саморазрушения, да еще и продемонстрировали способность к многотысячелетнему самосохранению в инокультурном и, нередко, агрессивном окружении, а в ряде случаев — в тяжелых для жизни человека природных условиях.

В заключении основные выводы работы разделены на две части. В первой изложены те из них, которые относятся только к проанализированным этнографическим материалам. Во второй — суммированы некоторые суждения и предположения более широкого характера. И те, и другие концентрированно представлены выше в разделе «Основные положения диссертации, вынесенные на защиту».

ОСНОВНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

Индивидуальные монографии

Личность и социальные нормы в раннепервобытной общине (по австралийским этнографическим материалам). М., Наука, 1987. 199 с.

Охотники/собиратели и теория первобытности. М, ИЭА РАН, 2004.251с.

Главы и разделы в коллективных монографиях

Искусство // История первобытного общества. Эпоха классообра-зования. М., Наука, 1988; сс.376-416.

Современное этническое развитие аборигенов Австралии // Пучков П.И. Современное этническое развитие Австралии. М., 1987, сс.200-257 (в соавторстве с В.Р.Кабо)

Monopolization of information and social inequality // N.N. Kradin, A.V. Korotayev, D.M. Bondarenko and P.K. Wason (eds). Alternatives of Social Evolution. Vladivostok, FEB RAS, 2000, pp. 132-137.

Начальные фазы политогенеза // Цивилизационные модели поли-тогенеза. М, Институт Африки РАН, 2002, сс.58-76 (то же на англ. яз : Initial stages of politogenesis // D.M.Bondarenko and A.V.Korotayev (eds.), Civilizational Models of Politogenesis. Moscow, Russian Academy of Sciences, 2000, pp.54-70).

Hunter-Gatherer Studies in Russia and the Soviet Union // Hunter-Gatherers in History, Archaeology and Anthropology. Oxford et al., Berg Publishers, 2004, pp.77-88.

Статьи и доклады

Миф и мораль (по австралийским материалам) // Фольклор и этнография. Связи фольклора с древними представлениями и обрядами. Л., Наука, 1977, сс.38-51.

Прошлое и настоящее коренных австралийцев // Расы и народы, М., 198О.Вып.1О,сс.86-1О6.

Индивидуальное поведение и общественная регламентация у аборигенов Австралии // Страны Южных морей (история, экономика, этнография, география). М., Наука, 1980, сс. 191-204.

Мужчины и женщины в обществе аборигенов Австралии // Пути развития Австралии и Океании. История, экономика, этнография. М, Наука, 1981, сс.220-238.

Индивидуальная специализация в обществе аборигенов Австралии // Советская этнография, 1984, № 3, сс.40-50.

Аборигены Австралии: новый этап борьбы за земельные права // Советская этнография, 1986, № 1, сс.32-46. (в соавторстве с Ф.Роузом).

Международный коллоквиум «Советская антропология и традиционные общества» в Париже // Советская этнография, 1989, № 6, сс.133-141.

Проблемы пола и марксистский формационный подход к ним // Советская этнография, 1990, № 6, сс.61-65

Забытые страницы отечественной науки: А.Н.Максимов и его исследования по исторической этнографии // Советская этнография, 1991,№4,сс.45-64.

Первобытные эгалитарные и неэгалитарные общества // Узловые проблемы социологии развития архаических обществ. М., Институт истории СССР АН СССР, 1991; сс.44-91.

Дети в обществе аборигенов Австралии // Этнография детства. Традиционные методы воспитания детей и подростков у народов Австралии, Океании и Индонезии. М., Наука, 1992; сс. 17-56

К проблеме собственности на землю у первобытных охотников и собирателей (по австралийским и африканским материалам) // Исследования по первобытной истории. М., РАН, 1992, сс.43-55.

Первобытный эгалитаризм и дифференциация статусов у охотников и собирателей // Там же, сс.56-82.

Первобытный эгалитаризм и ранние формы социальной дифференциации // Ранние формы социальной стратификации. Сборник статей, посвященный памяти Л.Е.Куббеля. М., Издательская фирма "Восточная литература", 1993; сс.40-70.

А.Н.Максимов и его исследования. Нетускнеющее обаяние критического ума // Максимов А.Н. Избранные труды. М., Издательская фирма "Восточная литература", 1997, с.451 -496.

Лукавство или самообман? (О "латеральностн" счета родства и о некоторых историко-социологических реконструкциях) // Алгебра род-

ства. Родство, системы родства, системы терминов родства. Вып.З, СПб, Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (кунсткамера), 1999, сс.21-81.

Отклик второй степени // Там же, ее. 188-202.

Post Scriptum // Там же, сс.203-206.

В очередной раз о теории "родового быта" и об "австралийской контроверзе" // Ранние формы социальной организации. Генезис, функционирование, историческая динамика. СПб, Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (кунсткамера) РАН, 2000, сс.25-50.

Времена карандаша, листа бумага и острого ума миновали? // Этнологическое обозрение, 2002, № 5, с. 17-24.

А.М.Золотарев: трагедия советского ученого // Репрессированные этнографы. Вып.2. М.,2003, с. 193-226.

Отечественная теория «первобытности» и социальная организация австралийских аборигенов // Этнологическое обозрение, 2004, № 1, сс.134-153.

Prescribed Deception in Traditional Magic (Paper presented at the 12th International Congress of Anthropological and Ethnological Sciences, Zagreb, Yugoslavia, July 24-31, 1988). Moskva, Nauka, 1988.9 с

La societe traditionnelle des aborigines d'Australie dans Panthro-pologie sovietique // Cahiers du monde russe et sovetique, XXXI (2-3), avril-septembre 1990, pp.431-440.

Monopolization of Knowledge, Social Inequality, and Female Status: A Cross-Cultural Study // Cross-Cultural Research. The Journal of Comparative Social Science, 2003 vol. 37, Feb., pp. 62-80.

Monopolization of information and Female Status: A Cross-Cultural Test// Ibid., pp.81-86, (в соавторстве с А.В.Коротаевым).

Подготовка к изданию трудов классиков этнологии: составление, переводы, научное редактирование и научные комментарии

У.Макконнел. Мифы мункан. М., Главная редакция восточной литературы издательства "Наука", 1981; 156 с. Перевод с англ., предисловие и заключение.

Р.М.Берндт и К.Х.Бepндт. Мир первых австралийцев. М., Главная редакция восточной литературы издательства "Наука", 1981. 431 с. Сверка и редактирование перевода.

А.Н.Максимов. Избранные труды. М., Издательская фирма "Восточная литература", 1997. 541 с. Составление, комментарии, аннотированный именной указатель, послесловие.

М.Элиаде. Религии Австралии. СПб., Издательство Санкт-Петербургского университета, 1998. 318 с. Научное редактирование и сверка перевода.

Б.Малиновский. Магия, наука, религия и другие труды. Киев-М, Издательство «Rafl-Book», 1998. 289 с. Научное редактирование, комментарии.

М.Салинз. Экономика каменного века. М., Объединенное гуманитарное издательство, 1999.294 с. Перевод с английского (совместно с Ю.А.Артемовой и Л.М.Огородновым), комментарии и научное редактирование.

А.Р.Рэдклифф-Браун. Структура и функция в примитивном обществе. Очерки и лекции. Москва «Издательская фирма "Восточная литература"», 2001. 303 с. Перевод с англ. и научные комментарии.

Энциклопедические статьи

Народы и религии мира. Энциклопедия. М., Большая Российская энциклопедия, 1998. 20 теоретических статей в разделе «Общие понятия и термины», сс.881-901.

Институт этнологии и антропологии им. Н.Н.Мнклухо-Маклая Российской Академии Наук

Ольга Юрьевна Артёмова

ОХОТНИКИ И СОБИРАТЕЛИ: КРОСС-КУЛЬТУРНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ

СИСТЕМ

(по австралийским, африканским и южноазиатским материалам)

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Подписано в печать 15 апреля 2004 г. Формат 60x84 1/16 Тираж 100 экз. Заказ № 5

Участок оперативной полиграфии ИЭА РАН 117334 Москва, Ленинский пр., 32а

»114 16

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Артемова, Ольга Юрьевна

ВВЕДЕНИЕ.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ, ВЫНЕСЕННЫЕ НА ЗАЩИТУ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЗАБЛУЖДЕНИЯ, ЗНАНИЯ И ВОЗМОЖНОСТИ.

Типичные предрассудки.

Гипотезы и методология.

Отечественный историографический «бэкграунд».

Зарубежное изучение «социальности» охотников и собирателей.

Цели и возможности изучения охотников и собирателей.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ПРОБЛЕМА ТЕРРИТОРИАЛЬНЫХ СОЦИАЛЬНЫХ ОБЪЕДИНЕНИЙ.СИСТЕМЫ ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЯ.

Проблема племени.

Проблема «надобщинных» формирований у африканских и южноазиатских охотников и собирателей.

Проблема общины.

Проблема собственности на землю.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. РОДСТВО.

Социоцентрические родственные группировки.

Проблема рода.

Эгоцентрическая перспектива: номенклатуры родства. Билатеральные киндреды.

Отношения по бракам и семья.

Проблема "латеральности" счета родства и использования номенклатур родства для историко-социологических реконструкций.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПРОБЛЕМА "ПРЕРВОБЫТНОГО РАВЕНСТВА". ЭГАЛИТАРИЗМ И ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ СТАТУСОВ.

Дифференциация статусов у аборигенов Австралии.

Санкции и наказания в обществе аборигенов Австралии.

Монополизация информации как средство структурирования социального неравенства.

Эгалитарные общества африканских и азиатских охотников и собирателей.

Некоторые черты социальной жизни, тесно сопряженные с эгалитаризмом или дифференциацией статусов.

Некоторые соображения о причинах «эгалитарности» и «неэгалитарности» социальных отношений при одинаковом способе жизнеобеспечения.

Архаический синдром?.

Введение диссертации2004 год, автореферат по истории, Артемова, Ольга Юрьевна

Проблемы и объекты исследования. В опубликованной недавно на русском языке работе «Проблемы, парадоксы и перспективы эволюционизма» виднейший голландский специалист по политической антропологии X. Дж. Классен пишет: в XIX столетии было обнаружено огромное количество обществ, которые не достигли государственного уровня развития. Они были современниками и были полны жизни, но в эволюционных схемах они классифицировались как представители недоразвитых, отсталых или даже деградировавших типов общества». Между тем, «не было ни малейшего признака деградации или стагнации этих обществ; они были абсолютно жизнеспособны и явно шли по иным путям развития. Интересно, что ни Сервис, ни Салинз, ни Фрид, ни Карнейро не сделали этого очевидного вывода из имеющихся в наличии данных» (Классен, 2000а, с. 14).

Удивительно, что ни сам Классен, ни другие авторы безусловно теоретически авангардного сборника «Альтернативные пути к цивилизации» (2000), где помещена цитируемая работа, тоже не сделали этого вывода до конца, со строгой логической последовательностью.

Так, Классен пишет далее о своей методологической платформе: «Предлагаемая здесь модель противоположна упомянутым в начале работы схемам [классическому эволюционизму XIX века и неоэволюционизму XX века — O.A.], поскольку за точку отсчета берутся истоки человеческого общества, а не высшие уровни (как обычно делалось). Из этих истоков развивалось все многообразие человечества. внутренняя динамика вела к возникновению различных линий развития, часто связанных с особенностями регионов, в которых развитие культуры и, следовательно, социально-политической организации шло различными путями» (там же, с.14-15)1. Но в вышеприведенной цитате, а также на следующих страницах той же публикации, мы читаем о достижении государственного уровня развития или о племенном уровне организации, о более и менее высоких уровнях развития, и о том, что некоторые из путей эволюции «демонстрируют лишь ограниченное развитие; это относится, например, к охотникам и собирателям, представляющим последних участников первого эволюционного потока.» (там же, с. 20; выделение в цитате мое — O.A.).

1 Дается ссылка на Холпайка, который в работе «Принципы социальной эволюции» (1986) уже систематизировано изложил такой же взгляд; см. также: Иоффе, 1993.

Логика требует спросить: ограниченное развитие относительно чего и уровни по отношению к чему? При таком формулировании где-то непременно должна быть верхняя планка. Для Классена это, очевидно, государство, к которому можно идти разными путями и до которого просто можно не дойти, застряв где-то по дороге (см. также: Классен, 2000 Ъ). Для некоторых других участников цитируемого сборника это цивилизация, которая может быть безгосударственной, т.е. организационной системой, альтернативной государственным системам, но которая должна быть обязательно непервобытной (см. например, Бондаренко, 2000, с.200 и др.; Коротаев, 2000, с.265-291). Это как бы подразумевается и самим названием издания: «Альтернативные пути к цивилизации».2 Трудно удержаться от того, чтобы не перефразировать известный лозунг и не сказать иронически: «наша цель — государство» или некая сложная альтернативная непревобытная политая (ср. Коротаев, Крадин, Лынша, 2000, с.37). И уж в любом случае «наша цель — цивилизация». Иными словами, получается, что пути у разных обществ земного шара разные, а направление одно — цивилизация, и те общества, которые к ней не пришли, остались в первобытности. Первобытность же в такой парадигме оказывается уровнем или стадией социальной эволюции, как это и было в классическом эволюционизме, а также в марксистском учении о социально-экономических формациях.

Между тем, не только то важно, что этнографические материалы по таким обществам, как общества папуасов Новой Гвинеи, жителей Маркизских островов или аборигенов Австралии в доколониальное время, не позволяют говорить ни о стагнации, ни о деградации. Но и особенно важно то, что археологические материалы, полученные в местах их современного расселения, позволяют говорить об их эволюции, самостоятельном развитии. Общества Аборигенов Австралии тридцать тысяч лет тому назад и общества, аборигенов Австралии изучавшиеся этнографически в Х1Х-ХХ веках, — это разные общества с заметно отличающимися культурными комплексами (например: Уайт, 1994; Смит, 1999а; 1999Ь; Петерсон, 1999а). Вместе с тем, нет никаких свидетельств о том, что тот эволюционный путь, который аборигены Австралии проделали на своем материке, вел их в том же направлении, в котором двигалось, скажем, западноевропейское население с эпохи верхнего палеолита до раннего средневековья. И дело не в том, что шли они медленно. А в том, что шли они в другую сторону.

2 Правда, авторский коллектив, ядро которого составляют те же исследователи, издал (на английском языке) и книгу с более концептуально глубоким названием «Альтернативы социальной эволюции» (2000), но исследовательские парадигмы и ход авторских мыслей там те же.

Если последовательно придерживаться цитированной выше парадигмы Классена, согласно которой точкой отсчета могут быть лишь истоки человеческой истории, а также формулируемых А.В.Коротаевым, Н. Н. Крадиным и В.А.Лыншей теоретических установок, согласно которым у человечества имелось «неограниченное число эволюционных альтернатив» и «выбор в конкретных исторических условиях» совершало «само общество» (2000, с.47;54), то следует признать, что из «одного пункта отправления» разными путями можно было идти не только к цивилизации, но и в других направлениях, и у древних человеческих обществ были возможности не только не двигаться к цивилизации, гродским культурам и индустриальным экономикам, но и уйти в сторону от производящего хозяйства. Тогда мы не сможем говорить об ограниченном развитии охотников и собирателей или «бесполитийных» мотыжных земледельцев, а также о разных уровнях или стадиях социального развития. Тогда охотников и собирателей или безгосударственных мотыжных земледельцев мы не сможем поставить на более низкую ступень воображаемой всемирно-исторической лестницы, чем, скажем, современное население США. Ведь никто не определял для человеческих обществ «пунктов назначения». И тогда мы также должны будем в первобытности видеть не стадию социальной эволюции, не уровень социально-экономического развития, не форму социальной жизни, а историческую эпоху, которую все без исключения современные человеческие общества оставили далеко позади, каким бы способом жизнеобеспечения они ни обладали сегодня или сто лет назад.

Конечно, сразу же хочется определить то историческое время, когда эпоха первобытности кончилась. Однако выделение исторических эпох — это всего лишь научная условность. Историки договариваются между собой о том, какие события, имевшие глобальное значение в истории человечества в целом, считать вехами, отделяющими исторические эпохи друг от друга. Следуя этой практике, можно предложить считать концом первобытности то время, когда впервые на Земле появились общества, вступившие на путь развития в направлении цивилизации, а у других обществ появилась альтернатива от этого пути уклоняться.

Именно как производные альтернативных по отношению к цивилизации путей и направлений исторического развития рассматриваются в настоящей работе социальные системы охотников и собирателей, изучавшихся этнографически в XIX и XX столетиях. Все они расцениваются нами как непервобытные, созданные сообществами людей, которые уклонились не только от «цивилизационных» путей эволюции, но и от производящей экономики и от тех далеко ведущих возможностей социологического свойства, которые производящая экономика дает.

Нам также весьма импонируют цитированные выше установки Коротаева, Крадина и Лынши, согласно которым общества сами выбирают себе пути. В их формулировках можно, конечно, усмотреть известную персонификацию обществ и как бы указание на сознательное целеполагание на дальнюю перспективу, что, разумеется, нереалистично и, очевидно, не имелось в виду. Однако исторический выбор, осуществлявшийся из поколения в поколение в расчете на ближнюю перспективу индивидами, ассоциированными в те или иные сообщества, представляется несомненным фактом.

Ограничимся суждениями об объектах настоящего исследования. Мы постоянно слышим и читаем, что уцелевшие до нашего или сравнительно недавнего времени охотники и собиратели только потому и уцелели, что были загнаны в самые неблагоприятные, непригодные для обладателей других способов жизнеобеспечения экологические ниши, в которых можно было влачить лишь весьма убогое существование. Но при этом как-то забывается, что все или почти все известные этнологии охотники и собиратели на протяжении многих столетий контактировали с земледельцами или скотоводами и у них была альтернатива тем или иным способом раствориться в инокультурном окружении, перестать существовать в качестве охотников и собирателей, оставшись в более благоприятных нишах, как это сделали многие другие, не уцелевшие до нашего времени охотники и собиратели. Уцелевших охотников и собирателей не столько загоняли в глушь, сколько они сами туда уладялись, чтобы развиваться в русле предпочитаемого образа жизни, отнюдь не представлявшегося им убогим.

Танзанийские охотники и собиратели хадза, писал М.Салинз, «обученные жизнью, а не антропологами, отвергают неолитическую революцию, чтобы сохранить свой досуг. Окруженные земледельцами, они вплоть до недавнего времени отказывались слишком много тяжелой работы' [устное свидетельство Дж.Вудберна, приводимое М.Салинзом]. В этом они подобны бушменам, которые на неолитический вопрос отвечают своим вопросом: 'Почему мы должны выращивать растения, когда в мире так много орехов монгонго?'» (Салинз, 1972, с.42; см. также: Ли, 1968, с.ЗЗ). Земледелие, как заметил уже очень давно Поль Лафарг, было первым примером рабского труда в истории человека.

Исследователи многократно отмечали сознательное стремление охотников и собирателей оберегать свою изоляцию и автономию, избегать или жестко ограничивать взаимодействие с более «продвинутыми» соседями, их нежелание признавать подчиненное положение, сотрудничать с администрацией любого уровня, а также и упорное уклонение от налогообложения. Современных охотников и собирателей этнологи, изучавшие их в поле, часто называют «историческими беженцами». Особую же популярность среди специалистов культивировать растения 'главным основании, что это потребовало бы по изучению охотничье-собирательских культур получило выражение Дж.Вудберна «автономия дефолта» (1980; 1982; 1988а), которым обозначаются изощренные поведенческие стратегии, направленные на поддержание культурной обособленности. Стратегии эти были вполне успешными на протяжении веков или даже тысячелетий, пока охотники и собиратели не испытали прямого натиска современной индустриальной (глобализирующей) цивилизации. Но такого натиска не выдерживают и никакие другие эволюционные альтернативы.

В качестве объектов изучения в настоящей работе выбраны охотники и собиратели Австралии, Африки (бушмены, или сан, пигмеи и хадза) и Южной Азии (бирхор и палийан)3. Выбор этот обусловлен следующими объективными обстоятельствами.

1. Все названные общества развивались в условиях жаркого пояса, между северным и южным тропиками. Лишь бушмены и австралийцы в значительной своей части расселялись южнее тропика Козерога, но не далее 38-й параллели. Иными словами, на макроуровне экологические зоны, в которых развивались изученные группы охотников и собирателей, характеризуются базовым сходством, хотя на микроуровнях они варьировали. Однако принципиально важно, что при всех локальных отличиях именно экологические факторы обусловливали сравнительную простоту материальной культуры австралийских, африканских и южноазиатских охотников/собирателей, а также фундаментальное сходство их хозяйственных стратегий.

2. Все изученные общества относятся к категории так называемых неспециализированных охотников и собирателей. Иногда их весьма неудачно именуют низшими охотниками и собирателями, простыми или даже простейшими охотниками и собирателями. Эти наименования призваны противопоставить их охотникам и собирателям, специализировавшимся на различных формах интенсифицированного присвоения, которое развилось в особо благоприятных экологических условиях, позволявших поддерживать оседлый или полуоседлый образ жизни и создавать запасы пищи и других материальных ценностей. Неспециализированные же охотники и собиратели вели высоко подвижный образ жизни и не делали никаких запасов. Они быстро потребляли все, что добывали, и обходились минимумом орудий и утвари. В настоящее время их хозяйственные системы все чаще обозначаются предложенным британским социальным антропологом Дж.Вудберном термином «системы немедленного возврата» (подробнее см. ниже, сс. 104-105).

3. Относительная простота материальной культуры и трудовых процессов, задействованных в жизнеобеспечении, удивительным образом сочетались у австралийских,

3 См. карты в «Приложении». африканских и южноазиатских охотников и собирателей со значительной сложностью социальных отношений и институтов, регулирующих духовную жизнь. Фундаментальное сходство приемов жизнеобеспечения сочеталось со значительным разнообразием организационных структур и культурных стереотипов человеческого взаимодействия. Оба сочетания представляют собой большой теоретический интерес как с точки зрения изучения процессов социальной эволюции — в частности, так и с точки зрения изучения организации человеческого общежития — в целом.

4. К настоящему времени мировая этнология (социальная/культурная антропология) накопила чрезвычайно обширные материалы по африканским, австралийским и южноазиатским охотникам и собирателям. Большая часть этих материалов собрана и опубликована на высоком профессиональном уровне по одним и тем же стандартным схемам, проверена и перепроверена в одних и тех же районах разными авторами, и потому как нельзя лучше пригодна для широких сопоставлений и открыта для критического источниковедческого анализа — в силу высокой степени унификации концептуального аппарата и научного языка.

Как уже упоминалось, все рассматриваемые в настоящей работе охотничье-собирательские общества (за исключением некоторых групп аборигенов внутренних районов Австралии) имели более или менее длительную (от нескольких сотен до нескольких десятков лет) историю взаимодействия с автохтонными земледельческими или скотоводческими культурами, или с культурами пришлых колонистов, иногда же — и с теми, и с другими. Поэтому все эти общества не являют собой образцов так называемых чистых охотничье-собирательских социальных систем. Таковых этнологическая наука практически не знает. Вопросы о том, насколько современные или еще недавно существовавшие общества с присваивающей экономикой репрезентативны не только для реконструкции ранних этапов социальной эволюции, но и для заключений о социально-экономических системах этого типа per se, многократно дискутировались как в отечественной, так и в зарубежной этнологической литературе (например: Этнография как источник, 1979; Уилмсен, 1983, 1989а, 1989b; Уилмсен, Денбоу, 1990 и комментарии; Солуэй, Ли, 1990 и комментарии; Барнард, 1992b).

Наиболее взвешенным представляется подход, согласно которому люди, обеспечивающие себя исключительно или преимущественно охотой и собирательством, только потому и способны поддерживать свою жизнь таким способом, что практикуют адекватные ему формы социального взаимодействия. Инокультурные влияния могут быть весьма значительными, и в каждом конкретном случае должны пристально изучаться и учитываться, но они не разрушают социальных институтов охотников и собирателей кардинально, а лишь видоизменяют их. Но сам факт, что люди продолжают опираться на присваивающее хозяйство, показывает, что эти влияния не разрушили социальных институтов охотников и собирателей кардинально, а лишь видоизменили их. При кардинальном же разрушении адекватных неспециализированной присваивающей экономике социальных систем она перестает существовать как способ жизнеобеспечения, (например: Мартин, 1983; Берд-Дэвид, 1987,1990а, 1990Ь; Барнард, 1992Ь).

Что же касается проблемы реконструкции «подлинно первобытных», т.е. давно исчезнувших, форм социальной жизни, то представляется очевидным, что ни одна из изучавшихся этнографически охотничье-собирательских социальных систем не может быть спроецирована в глубокую древность, но любое жизнеспособное, удовлетворяющее базовые материальные и духовные потребности людей, общество с присваивающей экономикой показывает, какие формы социальной жизни в принципе возможны при таком способе жизнеобеспечения, а кросс-культурное сравнение ряда таких обществ способно показать, какие формы социального взаимодействия безусловно необходимы для их функционирования, а какие могут варьировать или даже отсутствовать. Исходя из этого, именно различия в культурах социального взаимодействия у разных групп неспециализированных охотников и собирателей концентрируют максимум иследовательского внимания автора настоящей работы. Изучаемые социальные системы не только альтернативны социальным системам, основанным на производящей экономике, и цивилизационным моделям социального развития, но они также альтернативны друг другу. Даже при базовом сходстве способов жизнеобеспечения эти общества могли следовать неодинаковыми путями в своей социальной эволюции.

В соответствии со всем вышесказанным можно очертить три основных круга задач диссертации:

1. Выявление общих и специфических черт социальной жизни конкретных охотничье-собирательских культур, избранных в качестве объектов изучения.

3. Анализ выводов, полученных при изучении конкретных современных или еще недавно существовавших охотничье-собирательских обществ, с целью выработки суждений о том, какие формы социальной жизни могли быть весьма вероятны, маловероятны и совсем невероятны на ранних этапах социальной эволюции, в первобытную эпоху.

2. Поиск в социальных системах современных охотников и собирателей структурных черт, которые имеют явные соответствия в социальных системах, основанных на различных способах жизнеобеспечения и характеризующихся различными уровнями экономи-ческой интеграции — от мотыжного земледелия с натуральным обменом до современных индустрий с рыночной глобализацией в широчайших масштабах. Иными словами, поиск таких структурных соответствий, которые хотя и не являются универсальными и даже регулярными, но все же свидетельствуют о неких общечеловеческих формах взаимодействия, имеющих как бы сквозной характер — пересекающих границы эпох, культур, цивилизаций.

Более развернуто познавательный смысл изучения социальных систем современных или недавно существовавших охотников и собирателей мы сочли целесообразным сформулировать в конце первой главы, в историографическом контексте.

Новизна, актуальность и практическая значимость работы. Изучение современных или существовавших до недавнего времени охотников и собирателей в качестве обществ непервобытных, развивавшихся особыми эволюционными путями — альтернативными эволюционным путям земледельческо-животноводческих, городских и индустриальных культур — может положить начало новому направлению теоретической мысли в отечественной этнологии. Это представляется тем более актуальным на настоящем этапе развития отечественной этнологической науки, что в последние годы в печати и на научных собраниях нередко высказывается мнение о теоретическом кризисе или даже упадке в этой области гуманитарного знания (см., например, Соловей, 2003: ср.Тишков, 2003, сс.27-34).

В отечественной этнологической литературе имеется лишь две монографии (Кабо, 1986: Казанков, 2002), непосредственной задачей которых были широкие кросс-культурные сравнения этнологических данных по охотникам и собирателям. Однако ни в одной из них, в отличие от предлагаемой работы, не анализируются ни системы родства, ни системы статусных отношений в этих обществах. В зарубежной этнологической литературе исследования, посвященные охотникам и собирателям, в том числе и кросс-культурного характера, чрезвычайно многочисленны и разнообразны. В то же время, автору настоящей работы не известно ни одной индивидуальной монографии с аналогичной постановкой исследовательских проблем и аналогичным набором обществ, выступающих в качестве объектов изучения.

Предлагаемая диссертация вводит в оборот отечественной этнологии не только новый подход к охотничье-собирательским культурам, но и солидный объем новой информации о них. И то и другое весьма актуально на настоящем этапе развития отечественного гуманитарного знания, когда в различных высших учебных учреждениях нашей страны открылись и продолжают открываться новые учебные структуры, которые готовят профессиональных социальных антропологов. Выводы и материалы характеризуемой работы могут сослужить хорошую службу преподавателям вузов, равно как и популяризаторам этнологии и социальной антропологии, при подготовке и чтении таких курсов, как «Основы этнологии», «Социальная антропология. Теоретические основы», «Экономическая антропология», «Политическая антропология», «Антропология пола», «Эволюция социальных институтов» и др. В этом, прежде всего, заключается практическая значимость диссертации. Кроме того, в ней опровергаются — «с фактами в руках» — многие досадные и все еще бытующие в кругах широкой общественности, интересующейся гуманитарным знанием, заблуждения как относительно эпохи первобытности, так и относительно изучавшихся этнологически охотников и собирателей. Это также может иметь практическое просветительское значение.

Источники, литература и методы исследования. Хотя автору настоящего исследования не довелось вести стационарную, непрерывную, многомесячную полевую работу среди охотников и собирателей, сохранивших традиционный уклад жизни, все же некоторый экспедиционный опыт — в том числе полученный на Чукотке, среди чукчей и чуванцев, которые в относительно недавнем прошлом в значительной мере опирались на присваивающее хозяйство, — имеется. Однако если бы даже автору удалось собрать более обширный оригинальный материал в одном из глухих уголков планеты, где люди все еще обеспечивают себя охотой и собирательством, этот материал вряд ли бы кардинально повлиял на результаты настоящей работы. Ее задачи предполагают широкое кросс-культурное сравнение и использование такого количества данных, какое могло быть получено и аналитически обработано только многолетними усилиями множества ученых.

К предлагаемой работе с полным основанием можно отнести следующие высказывания Ю.И.Семенова4:

Не может быть и речи о замене эмпирического знания теоретическим, так же как теоретического эмпирическим. Без эмпирии нет и не может быть никакой теории. Сбор и накопление фактического материала и фактический материал, взятый сам по себе, — абсолютно необходимое условие существования науки. Но это отнюдь еще не сама наука в точном смысле слова. Для того, чтобы та или иная область знания стала настоящей наукой, настоятельно нужна теория.

А теория не представляет собой простого индуктивного обобщения фактических данных, ни даже простой первичной их систематизации. Индукция относится к эмпирическому уровню научного познания. И не всякая систематизация представляет собой выход за пределы эмпирии. Важно подчеркнуть, что никакая теория не может быть создана

4 Они цитируются с тем большим удовлетворением, что в дальнейшем нам придется весьма критически высказываться о некоторых взглядах этого автора. на базе данных, полученных при исследовании одного индивидуального объекта (в случае с этнологией — одной группы людей или одного целого общества). Даже если человек, поставивший задачу создать теорию, сам занимался работой в поле, он никогда не может ограничиться использованием лишь им собранного полевого материала. Он с неизбежностью должен обратиться к материалам, добытым другими исследователями, т.е. знать всю литературу вопроса. И здесь неоценимое значение имеет историография. Без знакомства с нею человек обречен на изобретение велосипеда. Сбор материала и его теоретическое осмысление — качественно отличные формы исследования, требующие далеко не одинаковых качеств. Поэтому прекрасный полевик вполне может оказаться неспособным к теоретическим конструкциям, а человек, никогда не работавший в поле, стать хорошим теоретиком. Теория может быть создана только на базе фактического материала, относящегося к массе объектов» (Семенов, 2003, с.207-208). И, добавим мы от себя, — только при опоре на теоретическую мысль многих предшественников.

Поэтому информация, на которой базируется предлагаемая работа, черпалась преимущественно из исследований профессиональных этнологов, которые работали в поле среди охотников и собирателей, сохранявших традиционную систему жизнеобеспечения, и которые теоретически осмысляли свои полевые данные в широком кросс-культурном контексте. Следовательно, источники и литература, положенные в основу настоящей работы, неразделимы. Их обзору посвящена значительная часть первой главы. Здесь оговорим только одно существенное обстоятельство.

Как нетрудно будет заметить читателю, подавляющее большинство публикаций, использованных в настоящей работе, вышло в свет в период между концом 1950-х и началом 1990-х годов. Немногочисленность более поздних литературных источников лишь отчасти объясняется фатальными лакунами в комплектовании отечественных библиотек в последнее десятилетие. Более или менее регулярное участие (с 1989 по 2002 гг.) в международных научных мероприятиях, на которых обсуждались проблемы изучения традиционной жизни охотников и собирателей, и хорошие личные контакты со специалистами в этой области позволили автору во многом восполнить эти лакуны. Однако у развития науки и у тематических издательских потоков есть своя логика.

Рубеж 1950-х —1960-х — это время, в которое стала разворачиваться интенсивная полевая работа среди охотников и собирателей в мировой социальной антропологии. За этим последовали горы публикаций, посвященных реконструкции их традиционных культурных характеристик. Конец 1980-х — это время, когда традиционный образ жизни охотников и собирателей в разных частях света стал исчезать с огромной скоростью. На злобу дня явились проблемы их адаптации к изменившимся условиям. Именно они сконцентрировали на себе исследовательское внимание авторов работ, издававшихся в 1990-е и в начале 2000-х.

Кроме того, в этой научной сфере, как и в любой другой, заметны некие «веяния моды», истоки которых иногда можно, а иногда нельзя понять (см. Главу первую, сс.86-114). В 1960-е — 1980-е годы особенно интенсивно изучались системы жизнеобеспечения, а также модели резидентное™, территориальности и социальные структуры, включая номенклатуры родства и кровнородственные объединения, т.е. то, что находится в центре внимания настоящего исследования. В последние годы наблюдается всплеск интереса к традиционной «ментальности», личности и индивидуальности.

Далее отметим, что в отличие от прежних работ автора, в первую очередь от могорафии «Личность и социальные номы в ранне первобьггнгой общине» (Артемова, 1987), в этой диссертации — ввиду ее специфики — в весьма ограниченных масштабах используется так называемый сырой эмпирический материал: записки, воспоминания, отчеты миссионеров, путешественников, администратавных служащих и других наблюдателей-неспециалистов. Это, в основном, публикации, выходившие до 1950-х.

Сравнительно мало привлекаются также свидетельства носителей изучаемых культур — их автобиографические рассказы, записанные и опубликованные ими самими или этнографами, а также фольклорные произведения. Не слишком значительную роль играют в нашем исследовании и данные так называемых case studies — исследований этнологов, которые анализировали отдельные конкретные примеры поведенческих стереотапов и повседневных взаимоотношений людей, — все то, чем мы широко пользовались в прежних публикациях.

Обращаясь к материалам этнологии охотников и собирателей, исследователь сталкивается с рядом методических трудностей. В нашем случае главная из них связана с проблемой деформации их культур под влиянием различных инокультурных воздействий. Исследований, в которых отражена жизнь охотников и собирателей, не имевших или почти не имевших контактов с местными земледельцами, скотоводами или пришлыми колонизаторами, как уже дважды говорилось, почти нет. Поэтому практически всякое исследование, посвященное тому или иному явлению их традиционной жизни, представляет собой в той или инрой мере реконструкцию, и автору его приходится вырабатывать свой метод реконструкции, соответствующий задачам работы. Большая часть использованных в предлагаемой диссертации сведений о характерных явлениях социальной жизни охотников и собирателей взята из публикаций, авторы которых уже ставили перед собой задачу проделать такую реконструкцию, отслоить в своих полевых материалах все то, что могло быть результатом контактов с иными культурами.

Кроме того, существуют специальные этнологические работы, изучающие те формы и направления, в которых обычно происходят изменения в образе жизни и поведении охотников и собирателей, происходящие при контактах с местными земледельцами, скотоводами или представителями европейских культур. Выводы таких исследований в ряде случаев помогают сделать критический отбор фактов. Вместе с тем, такие исследования показывают, что охотники и собиратели, ведущие традиционное хозяйство на своей исконной земле, где жили многие поколения их предков, даже при постоянных контактах с представителями иных культур длительное время сохраняют приверженность традиционным обычаям. В настоящей работе используются факты, относящиеся преимущественно к тем группам охотников и собирателей, которые жили на земле своих предков. В отдельных случаях, однако, привлекаются и данные, полученные у людей, которые оказались вынужденными покинуть привычные места проживания и уже не обеспечивали себя охотой и собирательством, но были еще хорошо осведомлены о жизни предшествующих поколений. Такие случаи специально оговариваются, и соответствующие данные интерпретируются с особой осторожностью.

В отдельных случаях в интересах сравнения привлекаются сведения о жизни охотников и собирателей, не включенных в круг основных объектов исследования (эскимосов-карибу и эскимосов-нетсилик, индейцев Калифорнии и Огненной Земли, эвенков Таймыра, кубу Суматры, батеков Малакки и др.), а также о жизни некоторых бесписьменных народов, обладавших производящим хозяйством (чукчей и коряков, папуасов Новой Гвинеи, меланезийцев, полинезийцев др.).

Задавшись целью определить методы настоящего исследования в контексте принятой в международной этнологии терминологии, мы бы должны были именовать их структурно-функциональным анализом социальных институтов и кросс-культурными сопоставлениями результатов такого анализа. Но, в то же время, мы придерживаемся той точки зрения, что в процессе работы каждый исследователь создает свои собственные аналитические методики, которые нелегко подвести под уже имеющиеся категории. Да это и необязательно.

Как писал в свое время А.Н.Максимов, ни на один из предложенных этнологами методов нельзя смотреть как «на панацею от всех зол. универсального лекарства от старых болезней пока не найдено. да мы думаем, что такое открытие не составляет безусловно необходимого элемента для возможности успеха. Откуда черпать доказательства своих положений, это приходится решать в каждом отдельном случае по-своему, не руководствуясь каким-нибудь одним правилом», а учитывая лишь самые общие методические установки, большая часть которых, — исходя из прошлого опыта, — ориентирует лишь на то, как не следует вести научный поиск и строить аргументацию (1898, с.34-35).

Именно в этом ключе мы рассматриваем упорно повторяющиеся в последние десятилетия и в нашей, и в зарубежной литературе утверждения, что обязательным условием успеха кросс-культурных исследований является количественный анализ специально обработанных данных (например: Эмбер, 1992; Эмбер и Эмбер, 1999; Коротаев, 1999Ь; Коротаев, Халтурина, Кунашева, 2002 и др.). В другом месте (Артемова, 2002) нам уже приходилось более подробно представлять точку зрения, согласно которой в своем большинстве задачи, стоящие перед теоретической этнологией, относятся к числу тех, для решения которых данные из подготовленных для количественного анализа сводок, безусловно, слишком грубы и фрагментарны. Есть немало информации первостепенной важности, которую не ранжируешь, не закодируешь и не исчислишь. Кросс-культурные сопоставления с помощью подсчетов и сравнений закодированных и унифицированных данных осложняются еще и тем, что в этнологии сплошь и рядом сходные явления оказываются — при ближайшем рассмотрении — обусловленными весьма различными факторами или их разнообразными совокупностями, а одни и те же условия порождают очень разные явления. Известны также и случаи, когда совершенно очевидные, доступные "невооруженному глазу" корреляции и взаимозависимости компьютерными подсчетами парадоксальным образом не подтверждаются. Часто же сложными математическими процедурами подтверждается то, что и так ясно.

Обычно на подобные возражения приверженцы количественных методов отвечают, что раньше мы имели лишь ненадежные поверхностные обобщения, а теперь получили доказательства в виде точных цифр, убедительных диаграмм и т.п. Но в том то и дело, что цифры и построенные на их основе диаграммы в этнологии сплошь и рядом не являются доказательством, потому что «конечные» цифры выводятся в результате оперирования с сомнительными «начальными» цифрами.

Ведь что подсчитывается на начальных этапах процедур? Количество «обществ» («социумов», «культур», «культурных единиц», «этносов»), в которых такие-то черты социальной или духовной жизни сочетаются с такими-то. В качестве основных «операциональных единиц» масштабного категориального этносоциологического или историко-социологического мышления понятия «общества», «социумы», «культуры» и «этносы» весьма удобны, но они, в сущности, — академическая условность. Для количественных же методов требуются конкретные, дискретные, соизмеримые единицы.

Представляется, что количественные методы в науках о человеке могут давать надежные результаты, ведущие к номотетическим заключениям, только тогда, когда (при корректно поставленных задачах) основными единицами счета являются индивиды, дома, дворы, автомобили или что угодно еще, соизмеримое и исчисляемое. Теоретическая же этнология чаще всего оперирует обществами и культурами, а они не поддаются выделению в дискретные и соизмеримые единицы.

Это в полной мере относится к культурам или обществам, являющимся объектами настоящего исследования. Анализируя, скажем, типы номененклатур родства, характерные для исследуемых культур, соблазнительно было бы определить количественно степень распространенности тех или иных из них, а также корреляцию типов номенклатур, например, со стереотипами резидентное™. Но оказывается совершенно невозможным соотносить культуры носителей номенклатур или стереотипов резидентное™ в качестве соизмеримых дискретных единиц. Как аборигенов Австралии количественно сопоставить с индийскими палийан? Рассматривать первых как 250, или 300, или 500 разных общностей и противопоставлять одной, выбрать среди австралийцев одну как типичную, но какую? Сопоставлять ли тридцатипятитысячных !кунг с тысячей аборигенов аранда (аррернтре) как соизмеримые единицы, или выделить среди !кунг одну общность, но какую? А аранда рассматривать как целостность или как четыре различные формирования (ведь южные, северные и центральные аранда отличаются по многим культурным параметрам)? Ответов на эти вопросы, по нашему убеждению, нет и не может быть. Мы должны сознаться, что не знаем (и не можем знать) даже, сколько обществ или культур рассматриваются в предлагаемой работе. Количественные же данные или подсчеты привлекаются в ней только тогда, когда дело касается человеческих индивидов или единиц времени. Например, количество членов клана, которые на определенном отрезке времени пребывают на определенной территории, или количество членов тотемической группы, которые могут принять участие в том или ином обряде. В целом статистических данных очень немного и в наших источниках, и, тем более, в настоящей работе.

Это, однако, вопреки утверждениям некоторых наших оппонентов (ср. Коротаев, 1999Ь, с. 119-120), отнюдь не обрекает используемые в предлагаемой работе методики изучения и обобщения фактов «считаться просто иллюстративными». Гуманитарное мышление по сути своей концептуально. При хорошем знании материала ему доступно «схватывать» сложные и тонкие взаимосвязи и взаимозависимости; его характеризует умение рассуждать и находить не иллюстрации, а убедительные факты и доводы. Абсолютными же наши выводы и заключения не могут быть в силу самой специфики предмета. Мы, как никто другой, вынуждены следить за тем, чтобы никогда не говорить «никогда» и всегда избегать говорить «всегда». И посмотрим, как далеко заведут нас охотники собиратели.

Структура работы, приемы изложения материала и терминология. Работа состоит из «Введения», четырех глав, «Заключения» и «Приложения». Отдельно сформулированы положения, вынесенные на защиту диссертации.

Специального обоснования требует, на наш взгляд, лишь первая глава, особенно первый ее раздел. Он может показаться нерелевантным серьезному научному исследованию, так как отражает взгляды и суждения, распространенные среди тех представителей нашего гуманитарного мира, которые не владеют профессиональными знаниями ни о современных, ни о первобытных охотниках и собирателях. Тем не менее, нам было важно охарактеризовать публикуемые и передающиеся новым поколениям гуманитариев заблуждения, которые косвенным образом свидетельствуют как о недостаточной влиятельности подлинных профессионалов, так и о слабостях, изъянах их мышления. Кроме того, опровергая эти заблуждения, мы использовали возможность представить такую информацию о культурах современных и первобытных охотников и собирателей, которая специально не рассматривается в собственно исследовательских главах работы, но важна для понимания их содержания.

Еще больше такой информации вкраплено в те разделы первой главы, которые непосредственно посвящены обзору развития отечественных и зарубежных исследований по охотникам и собирателям.

И, наконец, только проследив развитие идей и изысканий предшествующих лет, мы сочли возможным изложить авторскую методологическую парадигму, а также свои представления о познавательном смысле, эвристических возможностях и конкретных задачах изучения социальной организации охотников и собирателей, чему посвящен последний раздел первой главы.

Структура остальных глав, в основном, как представляется, соответствует существующим в этнологии стандартам организации материала при изучении социальных систем различных народов.

Поскольку образ жизни охотников и собирателей, явившихся объектами изучения в настоящей работе, либо уже ушел, либо стремительно уходит в прошлое, постольку весь дескриптивный материал излагается в прошедшем времени.

Терминология, используемая в предлагаемой диссертации, в основном соответствует современным отечественным и международным этнологическим (социально-антропологическим) практикам. Однако в ряде случаев смысл используемых терминов раскрывается и анализируется в контекстах релевантной проблематики и связанного с ней конкретного материала. Для того, чтобы можно было при необходимости уточнить содержание наиболее употребительных терминов, небольшой предметный указатель имеется в «Приложении».

В «Приложении» также представлен иллюстративный материал. Карты расселения изучавшихся групп охотников и собирателей, а также схемы, характеризующие их номенклатуры родства, даны в том виде, в каком они содержатся в источниках. Не только технические трудности, но и опасения внести искажения и ошибки удержали нас от попыток графической и стилистической унификации, равно как передачи географических названий, а также терминов родства и их кодов по-русски.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ, ВЫНЕСЕННЫЕ НА ЗАЩИТУ

1. Проведенный в диссертации сравнительный анализ этно-графических данных по австралийским, южноазиатским и африканским охотничье-собирательским культурам продемон-стрировал весьма разнообразные стереотипы общежития, землепользования, родственных структур и повседневного взаимодействия людей, что не исключает, однако, возможности выделить ряд универсальных черт и — на их фоне — различные варианты и отдельные особые случаи.

1.1. В социальной организации мобильных (бродячих, подвижных) и не имевших не только политических, но и сколько-нибудь развитых потестарных институтов, охотников и собирателей, отсутствовали механизмы, способные обеспечить формирование локализованных социальных групп с устойчивым фиксированным составом. Не было также социально-экономических факторов, способных обеспечить коллективную территориальную корпоративность: групповой собственности на землю, а также коллективных форм производства или хотя бы просто регулярных коллективных трудовых процессов.

Малочисленность и непостоянство — текучесть — состава резидентных групп выступают как высоко адаптивная черта обществ с присваивающей экономикой.

Предлагается применительно к охотникам и собирателям ведущую категорию «социальная группа (ячейка)» заместить — в том же качестве ведущей — категорией «социальная сеть индивидуальных связей». На весьма обширных географических пространствах люди были связаны между собой сложными, пересекающимися, перекрывающими друг друга сетями взаимных прав и обязанностей, упорядоченность которым придавали во многих — хотя и не во всех — обществах индивидуальные наследственно передаваемые по принципам родства права на определенные участки земли, и во всех обществах — системы родства.

1.2. В условиях бесписьменных культур охотников и собирателей универсальной осознаваемой организационной парадигмой было родство. Оно было универсальной структурообразующей основой и объективно существовавших социоцентрических кровнородственных группировок, и эгоцентрических ментальных моделей, которые культура предоставляла индивидам как средства для субъективного структурирования их социального окружения.

В то же время, эта универсальная парадигма, или универсальный структурообразующий принцип, преломляясь в конкретных экологических и социально-исторических контекстах, проявляли себя в весьма разнообразных формах. Кроме объективных условий вариативность форм родственных структур обеспечивалась еще и вариативностью интеллектуальных творческих процессов, сопровождавших их институализацию и функционирование, а также всевозможные перестройки в динамике.

1.3. Социоцентрические кровнородственные группировки обеспечивали в условиях бесписьменных культур ограничительные принципы передачи из поколения в поколение индивидуальных прав на достояния, используемые коллективно. Этим объясняется хотя и не универсальное, но весьма широкое их распространение в обществах охотников и собирателей.

Получившие отражение в использованных в диссертации источниках и характеризующиеся разнообразием структурных и функциональных свойств кровнородственные группировки не укладываются в концепцию рода как стадиальной или типологической универсалии. В контексте проведенного исследования понятие «род» оказалось нерелевантным.

1.4. Все эгоцентрические родственные структуры — номенклатуры родства, — представленные в использованных источниках, строятся так, чтобы полностью охватывать социальное пространство индивида и расширять это пространство настолько, насколько потребуется, порой включая в него и «нечеловеческие факторы»: территории, природные объекты, атмосферные явления, животные или растительные виды и т.п. Однако разные общества решали эту задачу неодинаковыми средствами.

1.5. Круг родственников у каждого человека в охотничье-собирательской культуре был чрезвычайно широк и мог постоянно расширяться в течение его жизни, но все же наиболее социально значимыми были близкие, подлинно кровнородственные связи и реальные связи по бракам. Они терминологически выделялись с помощью особых языковых средств и были ядром коллективизма изученных охотничье-собирательских обществ

1.6. Коллективизм, взаимопомощь или генерализованная реципрокация (нормативная моральная экономика) — неотъемлемые признаки всех рассмотренных охотничье-собирательских обществ — не исключали специфических форм социального неравенства

1.7. Во многих районах Австралии в традиционных условиях у аборигенов существовали выраженные различия в социальных статусах. Они носили как индивидуальный, так и групповой характер и — что особенно важно — получили весьма отчетливое закрепление в нормативной культуре, были институализированы. Важнейшую роль в австралийской системе дифференциации статусов играли институт инициаций и явление, которое предлагается именовать монополизацией социально значимой информации отдельными группами людей. Это важнейший — в контексте австралийских культур — механизм структурирования социального неравенства. Второй, тесно связанный с первым механизм структурирования социального неравенства — предписанная, или санкционированная, дезинформация: освященный религиозно-магическими представлениями, считавшийся — в отличие от обычной лжи — правильным и необходимым обман, который служил средством поддержания и усиления социального преобладания тех, кто к нему прибегал.

Для развития социального неравенства такого типа технологическая основа культуры охотников и собирателей была вполне достаточна.

1.8. Южноазиатские и африканские общества охотников и собирателей были лишены сколько-нибудь значительных нормативно закрепленных — интституализированных — различий в статусах — как групповых, так и индивидуальных. В них, напротив, действовали особые нормы, которые исследователи называют механизмами социального выравнивания. В противовес большей части австралийских, азиатские и африканские общества охотников и собирателей следует считать эгалитарными в полном смысле этого термина.

1.9. Охарактеризованные в диссертации культуры охотников и собирателей нельзя выстроить в некоей эволюционной последовательности, т.е. считать, австралийские культуры стадиально более вы-сокими, чем культуры южноазиатских и африканских охотников и собирателей. Напротив, эгалитарность последних, так же как и неэгалитарность первых, представляются не проявлением разных уровней развития, а результатом разных его направлений и разных путей, обусловленных сложным сочетанием многообразных причин, из которых далеко не все, видимо, доступны научному форму-лированию. Механизмы социального выравнивания создавались, скорее всего, в ходе не менее сложных и длительных эволюционных процессов,чем механизмы социальной дифференциации. Эгали-тарность нужно создавать, вырабатывать, развивать точно так же, как и иерархические структуры.

2. Ни одна из охарактеризованных в диссертации культур охотников и собирателей, изучавшихся этнографически, не дает достоверных данных для реконструкции форм социальной жизни первобытной эпохи. Но отдельные более или менее обоснованные предположения возможны при опоре на проанализированные материалы.

2.1. Древние первобытные общества, так же как и современные общества охотников и собирателей, не были единообразны. Скорее всего, они были значительно более многообразны, хотя бы потому, что занимали гораздо более разнообразные экологические ниши на более обширных пространствах, и число таких обществ было несравненно большим. По крайней мере, так должно было быть в Евразии и на обоих американских континентах в эпоху мезолита после отступления ледников. Однако способ жизнеобеспечения обусловливал некоторые типологические черты социальной жизни. Их немного, и они поддаются лишь самому обобщенному формулированию.

2.2. С большой долей вероятности можно полагать, что древние охотники и собиратели следовали нормам генерализованной реци-прокации, сознательно сдерживали демографический рост и, в силу самой специфики присваивающей экономики, не наносили непоправимого ущерба среде обитания.

2.3. Модели резидентности, вероятно, были связаны с распределением между небольшими группами участков земли, не имевших четких границ, а фиксировавшихся в сознании людей по отдельным ландшафтным особенностям и скоплениям ценных ресурсов. Вместе с тем, нельзя исключить и такой ситуации — по крайней мере, в некоторых районах ойкумены с чрезвычайно низкой плотностью населения, — когда люди не контролировали каких-либо конкретных территорий, но их группы просто стремились эксплуатировать землю и ее ресурсы так, чтобы не сталкиваться с другими группами.

2.4. Состав резидентных групп должен был быть в большей или меньшей мере текучим, изменчивым, а взаимопомощь, коллективизм, регуляция землепользования, воспроизводство людей, обмен духовными ценностями и многое другое должно было осуществляться в рамках весьма широких сетей социальных связей.

2.5. Родство, вероятнее всего, было универсальной организационной парадигмой, с помощью которой люди осознавали и упорядочивали все свои связи, а также и отношение к земле с ее ресурсами. Однако конкретные формы социоцентрических и эгоцентрических структур должны были быть значительно более многообразными, чем те, что зафиксированы у современных охотников и собирателей. О том, что это были за структуры, трудно даже догадываться. Можно только полагать, что концепция рода как универсального типологического явления для древних охотников и собирателей столь же неудовлетворительна, как и для современных.

2.6. Нет также никаких оснований приписывать древним охотникам и собирателям такую форму социальной жизни, как «первобытное равенство», или «первобытный эгалитаризм», в качестве социологической универсалии.

Низкий технологический уровень экономических систем неспециализированного присваивающего хозяйства не исключал условий для развития специфических форм социального неравенства.

2.7. Поскольку исследования по социобиологии и этологии животных показывают, что сообщества высших приматов, как правило, имеют более или менее сильно выраженную систему доминирования-подчинения и поскольку предполагается, что люди унаследовали от своих животных предков какие-то формы иерархических отношений т.е. социальное неравенство5, постольку следует искать не истоки или корни (т.е. происхождение) социального неравенства, но причины и факторы, которые могли обусловить специфические формы или типы социального неравенства, а также механизмы, которые могли сформировать специфические структурные черты иерархических социальных систем в человеческих сообществах, равно как и причины, которые могли повести к формированию подлинно эгалитарных социальных систем.

Эгалитарные и неэгалитарные структуры были возможны при одинаковом способе жизнеобеспечения. Как эгалитарные, так и неэгалитарные структуры не могут быть теоретически сопряжены с какими-то едиными комплексами экологических и историко-социологических условий.

3. Ряд обобщений, сделанных на основе изученных материалов, выходит за рамки этнологии современных охотников и собирателей, а также проблем изучения человеческой социальности в эпоху первобытности.

3.1. Различные формы или типы институализации социального неравенства могут, по-видимому, корениться в различных явлениях: в особых экономических условиях, создающихся при определенном уровне материального производства и сопряженных с развитием соответствующей системы отношений собственности, с одной стороны, и в иных сферах — с другой. Типов институализации социального неравенства много. В диссертации выделен только один. Главной его основой служит специфическая организационная активность, а главным механизмом структурирования — монополизация определенных

5 У этологов, изучающих социальные отношения высших приматов, а также у эволюционных антропологов, пытающихся реконструировать социальные отношения ископаемых видов homo, в настоящее время также принято разграничивать эгалитарные и неэгалитарные, или «демократические» и «деспотические», формы взаимодействия, однако применительно к животным и предкам человека термины «эгалитарность» и «демократизм» употребляются весьма условно. Ими просто обозначаются сравнительно более мягкие формы отношений доминирования-подчинения или соотношения ранговых позиций. «Эгалитарные» сообщества приматов — это все равно сообщества ранжированные (пусть и гораздо менее жестко, чем «неэгалитарные») в силу действия неких биологических механизмов, и в них отсутствуют такие присущие сугубо человеческой социальности явления, как нормативы социального выравнивания или же институализация авторитетов (см. например: Бутовская, 1999а; 1999b; 2002). видов информации и деятельности отдельными социальными группами — замкнутыми корпорациями.

3.2. Сильные и престижные замкнутые корпорации, имеющие монополию на социально значимые знания и занятия, могут существовать и не существовать в обществах с одинаковым способом жизнеобеспечения или способом производства (принадлежащих, по марксистским понятиям, к одной социально-экономической формации). И в то же время, подобные корпорации могут формироваться в обществах совершенно разных типов: у охотников и собирателей, в современных индустриальных обществах с классовыми отношениями, равно как и в тех, которые сделали попытку уничтожить у себя классы и частную собственность на средства производства.

3.3. Поскольку подобные корпорации имеют тенденцию возникать при весьма разных условиях, постольку можно предположить, что их существование связано с какими-то явлениями социально-психологического свойства, имеющими как бы сквозной характер — пересекающими границы исторических эпох, культур, цивилизаций и т. п. И быть может, они чаще всего представляют собой полную или почти полную монополию мужской части общества, так как создаются именно в процессе мужской организационной активности, отвечающей каким-то особым психическим потребностям, характерным главным образом для мужчин.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Охотники и собиратели: кросс-культурное исследование социальных систем"

ВЫВОДЫ

1. Нет никаки! оснований приписывать ни древним, ни изучавшимся этнографически охотникам и собирателям такую форму социальной жизни, как «первобытное равенство», или «первобытный эгалитаризм», в качестве социологической стадиальной универсалы. .Низкий технологический уровень экономических систем неспециализированного присваивающего хозяйства не исключал условий для существования специфических форм социального неравенства.

3. Поскольку исследования по социобиологии и этологии животных показывают, что сообщества высших приматов, как правило, имеют более или менее сильно выраженную систему доминирования-подчинения и поскольку предполагается, что люди унаследовали от своих животных предков какие-то формы иерархических отношений, т.е. социальное неравенство, постольку следует искать не истоки или корни (т.е. происхождение) социального неравенства, но причины и факторы, которые могли обусловить специфические формы или типы социального неравенства, а также механизмы, которые могли сформировать специфические структурные черты иерархических социальных систем в человеческих сообществах, равно как и причины, которые могли повести к формированию подлинно эгалитарных социальных систем.

4. Различные формы или типы структурирования и институализации социального неравенства могут, по-видимому, корениться в различных явлениях. В частности: в особых экономических условиях, создающихся при определенном уровне материального производства и сопряженных с развитием соответствующей системы отношений собственности, с одной стороны, и в сфере социально-психологических явлений — с другой. Типов институализации социального неравенства, как нам представляется, много. Но в наших выводах мы считаем возможным, пока, говорить лишь об одном. Главной основой этого типа институациализации социального неравенства служит специфическая организационная активность, а главным механизмом структурирования —монополизация некоторых видов информации и деятельности отдельными социальными группами, превращающимися в замкнутые корпорации.

5. Поскольку подобные корпорации имеют тенденцию возникать при весьма разных условиях, постольку можно предположить, что их существование связано с какими-то явлениями социально-психологического свойства, имеющими как бы сквозной характер — пересекающими границы эпох, культур, цивилизаций и т. п. И бьггь может, они чаще всего представляют собой полную или почти полную монополию мужской части общества, так как создаются именно в процессе мужской организационной активности, отвечающей каким-то особым психическим потребностям, характерным главным образом для мужчин.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы разделим выводы этой работы на две части. В первой изложим те из них, которые относятся только к проанализированным этнографическим материалам. Во второй — суммируем некоторые соображения и предположения более широкого характера. I

Проведенный нами сравнительный анализ этнографических данных по астралийским, южноазиатским и африканским охотничье-собирательским культурам продемонстрировал весьма разнообразные стереотипы общежития, землепользования, родственных структур и повседневного взаимодействия людей. Можно, тем не менее, выделить ряд универсальных черт и — на их фоне — различные варианты и отдельные особые случаи.

В использованных источниках отсутствуют надежные свидетельства о племенной организации. Предположительно единственным исключением были аборигены наиболее густо населенных районов Юго-Восточной Австралии. Там, возможно, во второй половине XIX века племенная организация имелась, или, по крайней мере, была в процессе формирования.

В рассмотренной выборке лишь одно общество охотников и собирателей — бирхор — обладало надсемейными социальными объединениями, которые определенно характеризуются в источниках в качестве дискретных и корпоративных социальных единиц с фиксированным, более или менее устойчивым составом. Эти объединения, очевидно, можно с достаточным основанием признать общинами. Нельзя также исключить, что в силу относительно высокой численности и стабильности поселений, статус общин можно было бы приписать части надсеменйых объединений Юго-Восточной Австралии, хотя определенными данными на этот счет мы не располагаем.

Вместе с тем, два других общества — хадза и пинтупи — вообще не обладали никакими хоть сколько-нибудь устойчивыми надсемейными объединениями.

В случаях с бирхор и хадза мы не можем исключить вероятности значительного искажения традиционных моделей общежития, связанных с внешними воздействиями последнего столетия или нескольких последних столетий.

Во всех остальных случаях (за исключением одного) мы имели сведения о фиксированных участках земли, использовавшихся в качестве кормовых угодьев группами в большей или меньшей степени непостоянного, текучего состава. Непостоянство и текучесть состава этих групп выступают как высоко адаптивная черта обществ с присваивающей экономикой. Равно адаптивным представляется и наличие в этих группах некоего структурирующего ядра близких родственников, обладавших первостепенными правами на используемую территорию и остававшихся на этой территории большую часть жизни — «крепко сидевших», по выражению бушменов !кунг.

В одном случае — палийан — источники характеризуют непостоянные по составу надсемейные объединения, не имевшие никаких фиксированных территорий, а равно и сколько-нибудь устойчивых структурирующих родственных ядер. Случаи отсутствия фиксированных территорий отмечены и в других обществах охотников и собирателей, а также у некоторых кочевников-скотоводов. Это побуждает нас удержаться от отнесения данной ситуации к числу искаженных «синполитейностью», хотя исключить этого мы и не можем.

Представляется, что к таким социально-экономическим системам, какие существовали у охотников и собирателей в традиционном контексте, не приложимо понятие «собственность на землю». Это категория, выработанная при анализе экономических и юридических отношений людей к земле в культурах иного типа. Человек в обществе охотников и собирателей — лишь хранитель «места» и его ресурсов.

Традиционные модели землепользования у охотников и собирателей представляют собой, на наш взгляд, не отношения собственности, а особые организационно-нормативные системы, регулирующие в пределах достаточно широких ареалов распределение населения и использование природных ресурсов.

Передававшаяся индивидуально — по родству — из поколения в поколение связь людей с определенными участками территории и осмыслялась этими людьми скорее как родство, нежели как владение. Родственное «прикрепление» людей к земле упорядочивало их жизнедеятельность в условиях мобильного образа жини. Порядок соблюдался и сохранялся в первую очередь благодаря тому, что имелись подробно разработанные и проверенные многовековым опытом правила, которые всякий человек усваивал с детства, но, кроме того, были еще и определенные лица, выполнявшие функции хранителей этого порядка, несшие ответственность за рациональное использование территории. Именно личная ответственность за отдельные доли социального наследия обеспечивает его сохранность, особенно в бесписьменной культуре.

Возможность пользоваться природными ресурсами различных территорий, благодаря связям родства и свойства между членами разных резидентных групп, обеспечивала компенсирование природных недостатков тех или иных участков земли, а также восстановление их плодородия при угрозе его нарушения.

В условиях бесписьменных культур охотников и собирателей универсальной осознаваемой организационной парадигмой являлось родство. Оно было универсальной структурообразующей основой и объективно существовавших социоцентрических кровнородственных группировок, и эгоцентрических ментальных моделей, которые культура предоставляла индивидам как средства для субъективного структурирования их социального окружения.

Как в разнообразных социоцентрических, так и в разнообразных эгоцентрических родственных структурах можно выделить генерализирующие логические основания, отвечающие конкретным человеческим потребностям.

Людям нужно передавать из поколения в поколение индивидуальные права на некое достояние, используемое коллективно. Количество родственников у каждого столь велико, что разделить достояние между всеми невозможно. Нужен ограничительный принцип, хотя бы для передачи первостепенных прав. Принцип передачи прав в соответствии с унилинейным десцентом — самый строгий, логичный и самый удобный. Поэтому он в бесписьменных обществах и наиболее распространен, хотя и не универсален, так как различные особые обстоятельства делают его иногда неприемлемым. Самый простой пример таких обстоятельств — некоторый требующий более гибких и дифференцированных подходов дефицит чего-то, на что права передаются по наследству. Но это далеко не единственный вариант.

Мы видели, что у аборигенов Австралии в огромном большинстве их общностей наличествовал патрилинейный десцент, определявший первостепенные права индивидов на коллективно используемые дискретные поименованные участки земли. Унилинейный же десцент (патри- или матри-) определял — по преимуществу — права на тотемические центры и культы конкретных тотемических предков. В самых неблагоприятных для жизни человека районах, где остро ощущались напряженность с водой или пищей, первостепенные права на землю у аборигенов наследовались амбилинейно. Однако ни амбилинейность связанных с земельными участками групп бушменов, ни отступления от строгой патрилинейности у пигмеев мы не можем однозначно приписать дефициту ресурсов. Там, по крайней мере в части случаев, действовали другие факторы, нам пока неясные.

Наконец, не было десцентных групп в тех обществах, где отсутствовало коллективно используемое дискретное достояние, прежде всего, конечно, поименованные дискретные участки земли — у палийан, у кубу, у некоторых групп эскимосов. Не было у них и особых специфических «поделенных» между группами культовых или магических практик. А вот у бирхор, хотя и не было поделенных земель, имелся заимствованный (скорее всего) у соседних земледельцев культ предков и были патрилинейные линиджи. У хадза не было десцентных групп, но имелись поименованные дискретные участки земли, что и побуждает нас думать об утрате социоцентрических родственных структур.

Получившие отражение в наших источниках и характеризующиеся разнообразием структурных и функциональных свойств родственные группировки — патршинейные локальные десцентные группы значительной части австралийских общностей; амбилинейные локальные десцентные группы питьянтьятьяра; билатеральные нисходящие локальные киндреды пинтупи; матрилинейные и патршинейные половины австралийцев; матрилинейные экстерриториальные кланы некоторых общностей австралийцев; их патршинейные и матрилинейные тотемические группы; имеющие тенденцию к патршинейности локальные кланы яка (ака) и линиджи мбути; патршинейные, не имеющие территориальной привязки, линиджи бирхор, амбилинейные локальные десцентные группы !кунг и некоторых других этнических общностей бушменов — не укладываются в концепцию рода как стадиальной или типологической универсалии. В контексте нашего исследования понятие «род» оказалось нерелевантным.

Не подтверждаются проанализированными нами данными также концепции латерального счета родства и латеральных родственных объединений как стадиального, относимого, в частности, к охотничье-собирательским культурам, явления. Эти концепции представляются исключительно плодом историко-социологических реконструкций, производимых научно некорректным методом.

Переходя к эгоцентрической перспективе, к номенклатурам родства, мы, прежде всего, констатируем, что у охотников и собирателей этнографически зафиксированы все основные — выделяемые исследователями во всемирно-историческом масштабе — типы номенклатур родства, — кроме, арабского (суданского, китайского, бифуркативно-коллатерального). Это противоречит бытующим или бытовавшим до недавнего времени в этнологической литературе, преимущественно в отечественной, представлениям о направленной поступательной исторической эволюции номенклатур родства («систем терминов родства») или о последовательно сменявших друг друга стадиально обусловленных типах «систем терминов родства» (номенклатур родства). Типы номенклатур родства, относимые отечественными авторами к разным социально-экономическим стадиям, или, по крайней мере, выстраиваемые в некую историческую последовательность, на самом деле встречаются в обществах с одинаковым способом жизнеобеспечения, причем таким, какой в указанных теоретических построениях связывается с ранними стадиями социальной эволюции. Этого не должно было бы быть, если бы эволюционно-стадиальные конструкты соответствовали действительности.

Вместе с тем, все представленные в наших источниках номенклатуры родства строятся так, чтобы полностью охватывать социальное пространство индивида и расширять это пространство настолько, насколько потребуется, порой включая в него и «нечеловеческие факторы»: территории, природные объекты, атмосферные явления, животные или растительные виды и т.п. (при тотемизме, например).

Значительная часть номенклатур родства охотников и собирателей демонстрирует такой способ расширения социального пространства индивида, при котором все родственные (а также, в конечном счете, и не родственные) связи Эго подводятся под ограниченный круг выработанных на базе отношений нуклеарной семьи и близкого родства-свойства терминов: множество лиц классифицируется по немногим категориям, обозначаемым небольшим числом терминов. А чтобы отличать подлинных родственников от тех, что в соответствующую категорию как бы условно включены — классифицированы, — применяются особые словесные приемы.

В то же время, у некоторых охотников и собирателей не зафиксированы классифицирующие номенклатуры родства. В нашей выборке у бушменов !кунг функционировала номенклатура родства линейного типа: термины, употребляемые !кунг по отношению к родителям, сиблингам и детям Эго, внукам и дедам, а также и коллатеральным родственникам, соответствовали индивидуальным кровнородственным связям. Но !кунг расширяли сферу родства, т.е. квалифицировали все возникающие контакты как родственные, уникальным способом, — по принципу «родства тезок» — и сохраняли при этом обособленное положение терминов, прилагавшихся к ближайшим кровным родственникам. По-видимому, ту же задачу можно было решать и другими способами, о чем свидетельствуют материалы по эскимосам-нетсилик.

Уникальным дополнительным средством расширения «родственного пространства» обладали многие (но далеко не все) общности аборигенов Австралии. Это были системы секций и подсекций. Они нужны были для распространения классификационного родства и соответствующих поведенческих стереотипов на представителей удаленных общностей.

Номенклатуры родства охотников и собирателей, как типичные, так и своеобразные, были связаны с подробно разработанными поведенческими нормативами, каждый термин был наполнен жизненно важным содержанием и нес с собой серию традиционных прав и обязанностей, регулировавших поведение людей во взаимодействиях друг с другом.

Круг родственников у каждого человека был чрезвычайно широк и мог постоянно расширяться в течение его жизни, но все же наиболее социально значимыми были близкие, подлинно кровнородственные, связи и реальные связи по бракам. Они были ядром коллективизма изученных охотничье-собирательских культур.

Коллективизм, взаимопомощь, или генерализованная реципрокация (или нормативная моральная экономика) — как неотъемлемые характеристики культур всех рассмотренных нами охотничье-собирательских обществ (а равно и многих других, оставшихся вне поля зрения нашего исследования) — не исключали специфических форм социального неравенства.

Во многих районах Австралии в традиционных условиях у аборигенов существовала институализированная дифференциация статусов. Важнейшую роль в австралийской системе дифференциации статусов играл институт инициации. Инициации — возрастные и знахарские — делили общество на категории людей посвященных и непосвященных, а его духовную жизнь, весь багаж копившихся из поколения в поколение знаний, верований, фольклорных сюжетов, творческих стилей (музыкальных, поэтических, изобразительных) — на экзотерические (общедоступные) и эзотерические (скрытые от непосвященных) комплексы. Каждый из эзотерических комплексов был доступен только какому-то ограниченному кругу лиц. Это явление мы назвали монополизацией информации и усмотрели в нем важнейший — в контексте австралийских культур — механизм структурирования социального неравенства.

Охране тайны эзотерических комплексов способствовали подробно разработанные жестко санкционированные табуации, а также особый прием, который в настоящей работе назван предписанной, или санкционированной, дезинформацией: посвященные сознательно внушали непосвященным ложные представления о тех сферах культуры, которые от последних были скрыты.

Для развития социального неравенства такого типа не нужно никаких материальных накоплений. В частности, технологическая основа культуры охотников и собирателей для него вполне достаточна, и корни его лежат в сфере социально-психологического, а не экономического характера.

Вместе с тем, азиатские и африканские общества охотников и собирателей предстают в наших источниках лишенными сколько-нибудь значительных нормативно закрепленных — интституализированных — различий в статусах — как групповых, так и индивидуальных. В них, напротив, действовали особые нормы, которые исследователи называют механизмами социального выравнивания. В противовес большей части австралийских, азиатские и африканские общества охотников и собирателей сочтены эгалитарными в полном смысле этого термина.

В эгалитарных обществах различными средствами блокировались конкуренция между людьми, дух соперничества или соревнования, подавлялась агрессия и поощрялась независимость, автономия личности. В них — в отличие от обществ неэгалитарных — почти все социальные санкции имели моральный характер. Общественное осуждение, порицание, высмеивание — главная и едва ли не единственная форма наказания, так как не было ни лиц, ни групп, уполномоченных в силу особого статуса применять к кому-либо более суровые меры. У австралийцев такими полномочиями в определенных случаях обладали советы «старших» мужчин, религиозные лидеры, колдуны и знахари, главы семейств.

Вопрос о том, почему при одинаковом способе жизнеобеспечения в рассматриваемых обществах сформировались столь отличные друг от друга культуры человеческого взаимодействия, не может, на наш взгляд, получить однозначный ответ. Несомненно, эти различия сопряжены с целым комплексом многообразных факторов. По-видимому, одну из первостепенных ролей играла интенсивность общественной жизни, в том числе коллективной культовой практики, а также межгрупповых контактов. Ни в одном из рассмотренных эгалитарных обществ эти сферы деятельности не достигали такой степени развития и такой степени сложности, как у австралийских аборигенов северных, восточных и юго-восточных районов континента.

Важнейшим условием сравнительно интенсивной социальной жизни австралийцев, в особенности межгруппового взаимодействия, было, несомненно, наличие обширных пространств, по которым люди могли свободно, не встречая непреодолимых природных преград и без страха столкнуться с более сильным и враждебным инокультурным населением, передвигаться, чтобы вступать в контакты друг с другом. Все другие изученные нами группы охотников и собирателей имели в своем распоряжении гораздо более тесные «жизненные пространства».

Представляется также вполне вероятным, что сходные черты социальных отношений, в частности их эгалитарность, в разных обществах могли быть связаны с различными обстоятельствами: например, в одних случаях с экологически неблагоприятной ситуацией, требовавшей постоянной дисперсии людей, как это, вероятно, было у некоторых групп бушменов; в других — со слишком тесным взаимодействием с инокультурным окружением, которое как бы принимало или забирало на себя значительную часть социальной активности, что, возможно, произошло с пигмеями мбути.

Однако как ни велико значение экологических и историко-социологических факторов, исчерпывающих объяснений они, по-видймому, не дадут даже и при самом тщательном исследовании — ни взятые в совокупноещни по отдельности. Вряд ли удастся и в будущем вывести какие-либо универсальные и четко сформулированные зависимости между историческими судьбами, внешним окружением — природным и социокультурным — и интересующими нас явлениями социальной жизни различных групп охотников и собирателей.

Разные народы создают разные культуры не только потому, что живут в разных средах (экологических и культурных) и имеют разную историю, но и в силу каких-то иных труднодоступных пониманию обстоятельств, частично связанных со сферой малоизученных психологических явлений. Метафорически говоря, каждая культура, как и каждая личность, уникальна, и уникальность эта есть производное сложного сочетания факторов, некоторые из этих факторов, возможно, не поддаются научному выявлению и определению.

Охарактеризованные в нашей работе культуры охотников и собирателей нельзя выстроить в некоей эволюционной последовательности: считать, например, австралийскую культуру стадиально более высокой, чем культуру !кунг или мбути. Напротив, эгалитарность последних двух, так же как и неэгалитарность первых, представляются не проявлением разных уровней развития, а результатом разных его направлений и разных путей. Механизмы социального выравнивания создавались, скорее всего, в ходе не менее сложных и длительных эволюционных процессов, чем механизмы социальной дифференциации, действовавшие в неэгалитарных обществах охотников и собирателей.

II

Ни одна из охарактеризованных выше культур охотников и собирателей, изучавшихся этнографически, не может быть спроецирована в древность, в «настоящую первобытность». Но отдельные более или менее обоснованные предположения возможны при опоре на проанализированные материалы. Следует думать, что древние первобытные общества, так же как и современные общества охотников и собирателей, не были единообразны. Скоре всего, они были значительно более разнообразны, хотя бы потому, что занимали гораздо более разнообразные экологические ниши на более обширных пространствах, и число таких обществ было несравненно большим. По крайней мере, так должно было быть в мезолите на обширных простраствах Евразии и обеих Америк.

Однако способ жизнеобеспечения обусловливал некоторые типологические черты социальной жизни и даже, возможно, духовной культуры. Мы с большой долей вероятности можем полагать, что древние охотники и собиратели следовали нормам генерализованной реципрокации, сознательно сдерживали демографический рост и, в силу самой специфики присваивающей экономики, не наносили непоправимого ущерба окружающей среде.

Их модели резидентности, вероятно, были связаны с распределением между небольшими группами фокусно фиксируемых участков земли. Вместе с тем, нельзя исключить и такой ситуации — по крайней мере, в некоторых районах земного шара, изобиловавших территориями с крайне низкой плотностью населения, — когда люди не имели контролируемых участков земли, но их группы просто стремились эксплуатировать землю и ее ресурсы так, чтобы не сталкиваться с другими группами.

Состав резидентных групп должен был быть в большей или меньшей мере текучим, изменчивым, а взаимопомощь, коллективизм, регуляция землепользования, воспроизводство людей, обмен духовными ценностями и многое другое должно было осуществляться на базе весьма широких сетей социальных связей. В условиях мобильного образа жизни охотников и собирателей именно такие модели взаимодействия представляются высоко адаптивными.

Родство, вероятнее всего, было универсальной организационной парадигмой, с помощью которой люди осознавали и упорядочивали все свои связи, а также и отношение к земле с ее ресурсами. Однако конкретные формы социоцентрических и эгоцентрических структур должны были быть значительно более многообразны, чем те, что зафиксированы у современных охотников и собирателей. О том, что это были за структуры, нам трудно даже догадываться. Мы только можем полагать, что концепция рода как универсального типологического явления для древних охотников и собирателей столь же не удовлетворительна, как и для современных.

Нет также оснований приписывать древним охотникам и собирателям такую форму социальной жизни, как «первобытное равенство», или «первобытный эгалитаризм», в качестве социологической универсалии. Тогда тоже могли формироваться и эгалитарные и неэгалитарные структуры.

Как эгалитарные, так и неэгалитарные структуры не могут быть теоретически сопряжены с какими-то едиными комплексами экологических и историко-социологических условий. Но можно полагать, что эгалитарность или неэгалитаность социальных отношений у древних охотников и собирателей, как и у современных, сочеталась с целом рядом других культурных традиций социального взаимодействия, — характерных для каждого их двух названных типов систем: гашением агрессии или ее институализацией; подавлением конкуренции или атмосферой соперничества и борьбы за престиж; «разреженностью» социальной среды (атомизацией индивидов и семей) или ее «плотностью» (спайкой и тесной взаимозависимостью отдельных семей и индивидов).

Можно также предположить, что только неэгалитарные структуры были способны трансформироваться в более сложные (чем зафиксированные у неспециализированных охотников и собирателей) типы иерархических систем, так как условием такой трансформации являлись, по всей вероятности, прочные социальные связи внутри коллективов, институализация авторитетов и атмосфера межличностной и межгрупповой конкуренции.

Различные формы или типы институализации социального неравенства могут, по-видимому, корениться в различных явлениях: в особых экономических условиях, создающихся при определенном уровне материального производства и сопряженных с развитием соответствующей системы отношений собственности, с одной стороны, и в иных сферах — с другой. Типов институализации социального неравенства много. Но мы выделяем только один. Главной его основой служит специфическая организационная активность, а главным механизмом структурирования — монополизация некоторых видов информации и деятельности отдельными социальными группами — замкнутыми корпорациями

Сильные и престижные замкнутые корпорации, имеющие монополию на социально значимые знания и занятия, могут существовать и не существовать в обществах с одинаковым способом жизнеобеспечения или способом производства (принадлежащих, по марксистским понятиям, к одной социально-экономической формации). И в то же время, подобные корпорации могут формироваться в обществах совершенно разных типов: у охотников и собирателей, в современных индустриальных обществах с классовыми отношениями, равно как и в тех, которые сделали попытку уничтожить у себя классы и частную собственность на средства производства.

Предположив, что только неэгалитарные социальные системы могли трансформироваться в более сложные иерархически выстроенные социальные организмы, которые, в свою очередь, создали условия для ускоренного развития производственных технологий и всего им сопутствующего, мы далеки от того, чтобы считать неэгалитарные общества в целом более прогрессивными с точки зрения историко-социологической перспективы. Напротив, мы убеждены, что эгалитарные общества охотников и собирателей, сумев выработать нормативные механизмы подавления имманентных человеку стремлений к доминированию над ближним и к периодическому «выплескиванию» агрессии, продемонстрировали наивысшие культурные достижения и создали самые стабильные — из известных науке — социальные системы. Эти системы не несли в себе задатков саморазрушения, да еще и продемонстрировали способность к многотысячелетнему самосохранению в инокультурном и, нередко, агрессивном окружении, а в ряде случаев — в тяжелых для жизни человека природных условиях.

Список научной литературыАртемова, Ольга Юрьевна, диссертация по теме "Этнография, этнология и антропология"

1. Алаев, 1981 — Алаев Л. Б. Сельская община в Северной Индии. Основные этапы эволюции. М., Наука, 1981.

2. Аллен, 1995 — Аллен Н.Дж. Начальный этап эволюции терминологии родства дравидийского типа // АР. Вып.1, СПб, 1995, с.26-42.

3. Алмейда, 1965 — Almeida A. de. Bushmen and other non-Bantu peoples of Angola: three lectures. Johannesburg, Witwaterstrand University Press for the Institute for the Study of Man in Africa, 1965. Цит. по: Барнард, 1992a.

4. Альтернативные пути к цивилизации, 2000 // АПЦ.

5. Альтернативы социальной эволюции, 2000 // ASE.

6. Альтман, 1979 — Altman J. С. The Question of Affluence: Yolngu Economy in Northeast Arnhem Land // Canberra Anthropology, vol. 2., No. 1.

7. Андерсон, 1996 — Anderson E.N. Ecologies of the Heart. N.Y., Oxford University Press, 1996.

8. Андерсон, 1998— Андерсон Д.Дж. Тундровики. Новосибирск, 1998.

9. Арсеньев, 1997а — Арсеньев В.Р. Общности по "клановому имени" ("джаму") у населения верховьев Сенегала и Нигера // Этническая история Африки. М., 1997.

10. Арсеньев, 1997b —Арсеньев В.Р. Бамбара: люди в переходной экономике. СПб, 1997.

11. Арсеньев, 1998 — Арсеньев В.Р. От редактора // В.М.Мисюгин. Становление цивилизации. О вещах и представлениях. СПб, 1998.

12. Артемова, 1980 —Артемова О.Ю. Прошлое и настоящее коренных австралийцев. Расы и народы. Вып. 10., М., 1980.

13. Артемова, 1987 —Артемова О.Ю. Личность и социальные нормы в раннепервобытной общине (по австралийским этнографическим материалам). М., 1987.

14. Артемова, 1988 — Artemova O.Yu. Prescribed Deception in Traditional Magic I I Paper presented at the 12th International Congress of Anthropological and Ethnological Sciences, Zagreb, 1988.

15. Артемова, 1990 —Артемова О.Ю. Проблемы пола и марксистский формационный подход к ним // Советская этнография (далее СЭ), 1990, № 6.

16. Артемова, 1991а — Артемова О.Ю. Первобытные эгалитарные и неэгалитарные общества// АО. Часть 1. М., 1991.

17. Артемова, 1991b — Артемова О.Ю. Забытые страницы отечественной науки: А.Н.Максимов и его исследования по исторической этнографии // СЭ, 1991, № 4.

18. Артемова, 1997 —Артемова О.Ю. А.Н.Максимов и его исследования. Нетускнеющее обаяние критического ума // Максимов А.Н. Избранные труды. М., 1997, сс.451-496.

19. Артемова, 1998 — Артемова О.Ю. Клан. Линидж. Род. Счет родства. Экзогамия // НРМ. М., 1998. Раздел «Общие понятия и термины», сс. 886-888; 897-897; 900-901.

20. Артемова, 2000а — Артемова О.Ю. В очередной раз о теории «родового быта» и об «австралийской контроверзе» // Ранние формы социальной организации. СПб, 2000, сс.25-50.

21. Артемова, 2000b — Artemova О. Yu. Monopolisation of Information and Social Inequality // ASE, pp. 132-137.

22. Артемова, 2002 — Артемова О.Ю. Времена карандаша, листа бумаги и острого ума миновали? // Этнологическое обозрение (далее ЭО), 2002, № 5, с. 17-24.

23. Артемова, 2003а — Артемова О.Ю. М.Золотарев: трагедия советского ученого // Репрессированные этнографы. Вып.2. М., 2003, с. 193-226.

24. Артемова, 2003 b — Artemova О. Yu. Monopolization of Knowledge, Social Inequality, and Female Status: A Cross-Cultural Study // Cross-Cultural Research. The Journal of Comparative Social Science, 2003, vol. 37, Feb., pp.62-80.

25. Артемова, 2004a — Артемова О.Ю. Отечественная теория «первобытности» и социальная организация австралийских аборигенов // ЭО, 2004, № 1, с. 114-133.

26. Артемова, 2004 b — Artemova O.Yu. Hunter-gatherer Studies in Russia and the Soviet Union // A.Barnard (ed.) Hunter-Gatherers in History, Archaeology and Anthropology. L., Berg Publications, 2004, pp. 77-88.

27. Артемова, Роуз, 1986 — Артемова О.Ю., Роуз Ф. Аборигены Австралии: новый этап борьбы за земельные права // СЭ, 1986, №1, сс.32-46.

28. Арутюнов, 1983 — Арутюнов С.А. Культура жизнеобеспечения и этнос. Ереван, АН Арм. ССР, 1983.

29. Арутюнов, Чебоксаров, 1972 — Арутюнов СЛ., Чебоксаров Н.Н. Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества // Расы и народы. Вып. 2. М., 1972.

30. Асмолов, 1986 — Асмолов А.Г. Историко-эволюционный подход к пониманию личности: проблемы и перспективы исследования // Вопросы психологии, 1986, № 1.

31. Базедов, 1925. — Basedow Н. The Australian Aboriginal. Adelaide, 1925.

32. Бакли, 1966—Бакли. У. Австралийский робинзон. М., 1966.

33. Балыкчи, 1968 — Balikci А.А. Comparative Study on Subsistence Ecology and Social Systems: the !Kung Bushmen and Netsilik Eskimos // Proceedings of the VIIIth International Congress of the Anthropological and Ethnological Sciences, Tokyo, pp.261-262.

34. Банников, 2002 — Банников КЛ. Антропология экстремальных групп. Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской армии. М., 2000.

35. Барнард, 1976 — Barnard A. Nharo Bushmen Kinship and the Transformation of Khoi Kin Categories, Phd Thesis, University of L., 1976. Цит по: Барнард, 1992a.

36. Барнард, 1978 — Barnard A. The Kin Terminology System of the Nharo Bushmen // Cahiers d'études africaines, vol.l8(4), no.72, pp.607-629,652.

37. Барнард, 1979 — Barnard A. Nharo Bushmen medicine and medicine men // Africa, 1979, vol.49, pp.68-80.

38. Барнард, 1983 —Barnard A. 1983. Contemporary hunter-gatherers: current theoretical issues in ecology and social organization // Annual Review of Anthropology, vol. 12, pp. 193-214.

39. Барнард, 1987 — Barnard A. Khoisan kinship: regional comparison and underlying structures // Comparative Anthropology. Oxford, 1987.

40. Барнард, 1992a — Barnard A. Hunters and Herders of Southern Africa. A Comparative Ethnography of the Khoisan Peoples. Cambridge, N.Y. et al., 1992.

41. Барнард, 1992b — Barnard A. The Kalahari Debate: A Bibliographical Essay. Edinburgh: Centre for African Studies, Edinburgh University, 1992.

42. Барнард, 1997 — Barnard A. Hunter-gatherers and Bureaucrats: Reconciling Opposing Worldviews. Paper presented at the Conference "Indigenous Peoples in Modern Nation States: Perceptions on Being and Belonging". Tromso, Norway, October 1997.

43. Барнард, 2000 — Barnard A. The Hunter-gatherer Mode of Thought // Annales de La Academia Nacional de Ciencias de Buenos Aires, 2000.

44. Барнард, 2002 — Barnard A. Hunting-and-gathering Society: an Eighteenth-century Scottish Invention // Paper presented at CHAGS 9.

45. Барнард, 2002 — Barnard A. Hunting-and-gathering Society: an Eighteenth-century Scottish Invention // Hunter-Gatherers in History, Archaeology and Anthropology. L.,Berg Publishers, 2004.

46. Батьянова, 1992 — Батьянова ЕЛ. Архаические элементы в этническом самосознании коряков // Ранние формы религии народов Сибири. СПб, 1992.

47. Бахта, 1960 — Вахта В.М. К вопросу о структуре первобытного производства // Вопросы истории, 1960, № 7.

48. Вахта, 1963 — Вахта В.М. Общественное производство аборигенов Австралии и папуасов Восточной Новой Гвинеи (Диссертация на соискание степени кандидата исторических наук). М., 1963.

49. Бахта, 1968 — Вахта В.М. Папуасы Новой Гвинеи: производство и общество // ПИДО, М., 1968.

50. Бахта, Сенюта, 1972 — Бахта В.М., Сенюта, Т. В. Локальная группа, семья и узы родства в обществе аборигенов Австралии // Охотники, собиратели, рыболовы. М., 1972.

51. Баюше, 1999 — BahuchetS. Aka Pigmies // CEHG, pp.190-194.

52. Беверидж, 1889 —Beveridge P. The Aborigines of Victoria and Riverina. Melbourne, 1889.

53. Беглер, 1978 — Begler E.B. Sex, Status and Authority in Egalitarian Society // American Anthropologist, 1978, vol.80 (3), pp. 571-596.

54. Беккет, 1977 — Beckett J. Preface // Elkin A. Aboriginal Men of High Degree. Sydney, 1977.

55. Белков, 1989 — Белков П.Л. Этнос аборигенов Австралии (Диссертация на соискание степени кандидата исторических наук). М., 1989.

56. Белков, 1999 — Белков П.Л. Патрилокальность и патрилинейность // АР. Вып.З, СПб, 1999, сс. 148-152.

57. Белл, 1993 — Bell D. Daughters of the Dreaming. Sydney, 1993.

58. Бендер, 1989 — Bender B. The Roots of Inequality // Domination and Resistance. L. et al., 1989.

59. Бенедикт, 1923 — Benedict R. The Concept of Guardian Spirit in North America // MEMOIRES, American Anthropological Association, 29,1923.

60. Берд-Дэвид, 1987 — Bird-David N. Single Persons and Social Cohesion in a Hunter-Gatherer Society // Dimensions of Social Life: Essays in Honor of David Mandelbaum. P Hockings (ed.). Berlin and N.Y., Mouton de Gruyter, 1987.

61. Берд-Дэвид, 1990a — Bird-David N. Hunter-gatherers and Other People: A Reexamination // HG I, pp. 17-30.

62. Берд-Дэвид, 1990b — Bird-David N. The Giving Environments: Another Perspective on the Economic System of Gatherer-Hunters // Current Anthropology, 1990, vol. 31, pp.183—196.

63. Берд-Дэвид, 1992 и комментарии — Bird-David N. Beyond "the Original Affluent Society": A Culturalist Formulation // Current Anthropology, 1992, vol. 33, pp. 25-47. Comments — pp.34-45.

64. Берд-Дэвид, 1994 — Bird-David N. Sociality and Immediacy: Or Past and Present Conversations on Bands // Man, (NS), vol.29, pp.523-603.

65. Бердсел, 1970 — Birdsell J.B. Local Group Composition Among the Australian Aborigines // Current Anthropology, 1970, vol.11, No. 2.

66. Бердсел, 1976 — Birdsell J. В. Realities and Trasformations: The Tribes of the Western Desert of Australia // ТВ A, pp.95-120.

67. Берндт, 1950 — Berndt C.H. Women's Changing Ceremonies in Northern Australia. P., 1950.

68. Берндт, 1965a — Berndt C.H. Women and Secret Life // Aboriginal Man in Australia. Sydney, 1965.

69. Берндт, 1965b — Berndt R. M. Law and Order in Aboriginal Australia // Aboriginal Man in Australia. Sydney, 1965.

70. Берндт, 1970 — Berndt C.H. Digging Sticks and Spears, or Two-sex Model // Woman's Role in Aboriginal Society. Canberra, 1970.

71. Берндт, 1982 — Berndt C.H. Sickness and Health in Western Arnhem Land: A Traditional Perspective // BLS.

72. Берндт и Берндт, 1942-1945 — Berndt R.M., Berndt С.H. A Preliminary Report of Field Work in the Ooldea Region, Western South Australia // Oceania, vol.12, No. 4; vol.13, No. 1-4; vol. 14, No. 1-4; vol. 15, No. 1-3.

73. Берндт и Берндт, 1964 — Berndt R.M., Berndt C.H. The World of the First Australians. Sydney, Ure Smith, 1964.

74. Берндт и Берндт, 1970 — Berndt R.M., Berndt C.H. Man, Land and Myth in North Australia: the Gunwinggu People. Sydney, 1970.

75. Берндт и Берндт, 1977 — Berndt RM., Berndt C.H. The World of the First Australians. Sydney, Ure Smith, 1977.

76. Берндт и Берндт, 1981 — Берндт P.M., Берндт К.Х. Мир первых австралийцев, М., 1981.

77. Бернем, 2000 — Burnham P. Whose Forest? Whose Myth? Conceptualizations of Community Forests in Cameroon // Land, Law and Environment. Mythical Land, Legal Boundaries. A.Abramson and D.Theodossopoulus eds. L., Pluto Press, 2000, pp.31-58.

78. Берреман, 1999 — Berreman G.D. The Tasaday Controversy // CEHG, pp. 457-464.

79. Бехера, 2002 — Behera M.C. A Critique of Forager Mode of Thought and Understanding Sulungs' Social Self// Paper presented at CHGS 9.

80. Бизеле, 1999 — Biesele M. The Ju/'hoansi of Botswana and Namibia // CEHG, pp.205-209.

81. Биркет-Смит, 1931 —Birket-Smith К. The Caribu Eskimos, vol. 1. Copenhagen, 1931.

82. Бирноф, 1982 — Biernoff D. Psychiatric and Anthropological Interpretations of «Aberrant» Behaviour in an Aboriginal Community // Body, Land and Spirit. Health and Healing in Aboriginal Society. St. Lucia et al.,1982.

83. Бланделл, 1980 — Blundell V. Hunter-gatherer Territoriality: Ideology and Behavior in Northwest Australia // Ethnohistory, vol. 27 (2), pp. 103-117.

84. Блейк, 1928 — Bleek D.P. The Naron: A Busman Tribe of Central Kalahari. Cambridge, Cambridge University Press, 1928.

85. Блейк, 1929 — Bleek D.P. Comparative Vocabularies of Bushman Languages. Cambridge, Cambridge University Press, 1929.

86. Блейк, Ллойд, 1870-1884 — Bleek W.H.I, and Lloyd L.C. Notebooks. J.W. Jader Library. University of Cape Town.

87. Блейк, Лойд, 1911 — Bleek W.H.I. and Lloyd L.C. Specimens of Bushman Folklore. L., George Allen and Co., 1911.

88. Блэйк, 1994 — Blake B. Language Evolution // EAA, vol.1, pp.598-600.

89. Блэйк, 1994 — Blake B. Language // EAA, vol.1. Canberra, 1994, pp .592-595.

90. Бондаренко, 2000 — Бондаренко Д.М. «Гомологические ряды» социальной эволюции и альтернативы государству в мировой истории (постановка проблемы) // Альтернативные пути к цивилизации. М., Логос, 2000, сс. 198-206.

91. Боткин, 1990 — Botkin D. Discordant Harmonies: A New Ecology for the Twenty-First Century. N.Y., Oxford University Press, 1990.

92. Брабандер, 1994a — Brabander Dallas de. Descent // EAA, vol. 1, pp. 271 -273.

93. Брабандер, 1994b — Brabander Dallas de. Moities // EAA, vol.2, pp. 711-712.

94. Брайдвуд, 1957 — BriadwoodR.J. Prehistoric Men. Chicago, 1957.

95. Братерс, 1897 — Brothers R. Travelling Teeth — An Aboriginal Custom // The Australian Anthropological Journal, vol.1. February 1897:

96. Брукс, 1984 — Brooks A.S. San Land-use Patterns, Past and Present: Implications for South African Prehistory // British Archaeological Report, vol. 207. Oxford, 1984.

97. Бурх, Эллана, 1994 — Burch E.S.Jr. and EllanaLJ. Social Stratification, Editorial // E.S.Jr.Burch and L.J.Ellana (eds.). Key Issues in Hunter-Gatherer Research. Oxford, Berg Press, 1994, pp.219-221.

98. Бутинов, 1960 — Бутинов H.A. Разделение труда в первобытном обществе // Проблемы истории первобытного общества. ТИЭ, нов. сер, Т.54, М., 1960, сс.109-150.

99. Бутинов, 1968 — Бутинов НА. Первобытнообщинный строй (основные этапы и локальные варианты) // ПИДО, 1968.

100. Бутинов, 1995 — Бутинов Н.А. С.А.Токарев — австраловед и океанист // Благодарим судьбу за встречу с ним. О Сергее Александровиче Токареве — ученом и человеке. М, 1995.

101. Бутовская, 1999а — Butovskaya M.L. The Social Organization and the Adaptations of Early Hominids to Various Environments During the Plio-pleistocene // Anthropologic, vol.37, No. 1, pp. 27-31.

102. Бутовская, 1999b — Бутовская M.JI. Этология человека: история возникновения и современные проблемы исследования // Этология человека на пороге 21 века. М.,1999, сс.12-71.

103. Бутовская, 2002 — Бутовская M.JI. Мы и они: эволюция социальности в отряде приматов и проблема происхождения человеческого общества // OPUS: междисциплинарные исследования в археологии. М.,2002. Вып. 1-2, сс.7-25.

104. Бутовская, 2004 — Бутовская M.JI. Язык тела: природа и культура.М.,2004.

105. Бутовская, Файнберг, 1993 — Бутовская M.JL, Файнберг J1.A. У истоков человеческого общества. М., 1993.

106. Быковский, 1931 — Быковский С.Н. Предисловие в: Золотарев A.M. Происхождение экзогамии // ИГАИМК. Т. 10, вып. 2-4,1931, сс.3-7.

107. Вальенте Ноайлес, 1988 — Valiente Noailes С. El circulo у el fuego: sociedad у derecho de los kua. Buenos Aires, Ediar, 1988. Цит. по: Барнард, 1992a.

108. Верещагин, 1981 — Верещагин H.K. Записки палеонтолога (по следам предков). JL, 1981.

109. Видлок, 1999 — Widlok Т. Living on Mangetti. Oxford University Press, 1999.

110. Видлок, 2002 — Widlok T. Direct vs remote access to recources: going beyond the immediate vs delayed return distinction // Paper presented at CHGS 9.

111. Видьярти, 1958 — Vidyarti L.P. Cultural types in tribal Bihar // Journal of Social Research, vol. 1, No.l., 1958.

112. Воэн, 1973 — Woenne S.T. Children's Games // Tbe Australian Aboriginal Heritage. Sydney, 1973.

113. Вудберн, 1968a — Woodburn J.C. Stability and Flexibility in Hadza Residential Groupings // MH, pp. 103-110.

114. Вудберн, 1968b — Woodburn J.C. An Introduction to Hadza Ecology // MH, pp.49-54.

115. Вудберн, 1979 — Woodburn J.C. Minimal Politics: The Political Organization of the Hadza of North Tanzania // W.A. Shack and P.S. Cohen (eds.). Politics in Leadership: A Comparative Perspective. Oxford, Clarendon Press, 1979, pp. 244-266.

116. Вудберн, 1980 — Woodburn J.C. Hunters and Gatherers Today and Reconstruction of the Past // E.Gellner (ed.). Soviet and Western Anthropology. L., Duckworth, 1980, pp.95-117.

117. Вудберн, 1982 — Woodburn, J.C. Egalitarian Societies // Man, vol.17, 1982, pp. 431-451.

118. Вудберн, 1988b — Woodburn J.C. Some Connections between Property, Power and Ideology // HG II. (Introduction, part 2, pp. 10-31).

119. Вудберн, 2001 — Woodburn J.C. Egalitarian Societies Revisited // Paper for Workshop on Property and Equality. Max Plank Institute for Social Anthropology in Halle, 2001.

120. Вьегаш Геррейру, 1968 — Viegas Guerreiro M. Bochimenes !khu de Angola: estudo ethnolgráfico. Lisboa, Instituto de Investigado Científica de Angola, Junta de Investigares do Ultramar, 1968. Цит. по: Барнард, 1992a, pp.103-110.

121. Гамильтон, 1979 — Hamilton A. Timeless Transformation: Women, Men, and History in the Australian Western Desert. Ph.D. Thesis, University of Sydney, 1979.

122. Гамильтон, 1982 — Hamilton A. Descended from Father, Belonging to Country; Rights to Land in the Australian Western Desert // E.Leacock and R.Lee (eds.). Politics and History in Band Societies. Cambridge, Cambridge University Press, 1982.

123. Гарднер, 1965 — Gardner P.M. Symmetric Respect and Memórate Knowledge: The Structure and Ecology of Individualistic Culture // South-western Journal of Anthropology, 1965, vol. 22, pp. 389-415.

124. Гарднер, 1972 — Gardner P.M. The Paliyans // M.C.Bicchieri (ed.). Hunters and Gatherers Today. Socio-economic Study of Eleven Such Cultures in the Twentieth Century. N.Y., Holt, Rinehart and Winston Inc., 1972, pp. 404-450.

125. Гарднер, 1991 — Gardner P.M. Foragers Pursuit of Individual Autonomy // Current Anthropology, vol., 1991, pp. 543-572.

126. Гарднер, 1999 — Gardner P.M. The Paliyan // CEHG, pp. 261-264.

127. Гарднер, 2000 — Gardner P.M. Bicultural Versatility as a Frontier Adaptation among Paliyan Foragers of South India. Lewiston, N. Y., The Edwin Mellen Press, 2000.

128. Гарднер, 2002 — Gardner P.M. Rethinking Foragers' Handling of Environmental and Subsistence Knowledge // Paper presented at CHGS 9.

129. Геннеп, 1909 — Gennep A.van. Rites de Passage. P., 1909.

130. Гиренко, 1973 — Гиренко H. M. Недельный разговор II Основные проблемы африканистики. M., 1973.

131. Гиренко, 1974 — Гиренко Н.М. Система терминов родства и система социальных категорий // СЭ, 1974, № 6.

132. Гиренко, 1975 — Гиренко Н.М. Традиционная социальная организация ньямвези. Автореф. канд. дис. JL, 1975.

133. Гиренко, 1978 — Гиренко Н.М. К вопросу об эволюции систем родства у некоторых народов экваториальной и тропической Африки // Africana. Вып.11. ТИЭ АН СССР., Т. 105. М.-Л., 1978.

134. Гиренко, 1980 — Гиренко Н.М. Классификаторский принцип и периодизация эволюции систем родства // Africana. Вып.12. ТИЭ АН СССР., Т.109. М.-Л., 1980.

135. Гиренко, 1986 — Гиренко Н.М. Синхрония и диахрония. (К вопросу об интерпретации явлений культуры) // Древние системы письма. Этническая семиотика. М,.1986.

136. Гиренко, 1991а — Гиренко Н.М. Социология племени. Л., 1991.

137. Гиренко, 1991 в —Гиренко Н.М. Динамика биосоциальной системы // Africana. Вып. 15. ТИЭ АН СССР., Т. 116. Л., 1991.

138. Гиренко, 1994а — Гиренко Н.М. Экзогамия // Кунсткамера. Этнографические тетради. Вып.4. СПб, 1994.

139. Гиренко, 1994b — Гиренко Н.М. О двумерном и многомерном мышлении (Заметки по поводу недоумений сердитого критика) // ЭО, 1994, № 2.

140. Гиренко, 1998 — Гиренко Н.М Предисловие // В.М.Мисюгин. Становление цивилизации. О вещах и представлениях. СПб, 1998.

141. Гиренко, 1999а — Гиренко Н.М. Латеральность и линейность как дифференцирующие признаки социального организма родства // АР. Вьш.З, СПб., 1999, сс.5-20.

142. Гиренко, 1999b — Гиренко Н.М. Госпожа Артемова познала все // АР. Вьш.З, 1999, сс.82-96.

143. Гиренко, 1999с — Гиренко Н.М. Что в сухом остатке? // АР. Вьш.З, СПб., 1999, сс.188-202.

144. Гирц, 1973 — Geertz С. The Interpretations of Cultures. N.Y., Basic Books, 1973.

145. Головнев, 1999 — Golovnev A. V. Nia (Nganasan) // CEHG, pp. 166-169.

146. Гоулд, 1969 — Gould R.A. Yiwara. Foragers of the Australian Desert. N.Y., 1969.

147. Гриббл, 1930. — Gribble E.R.B. Forty Years with the Aborigines. Sydney, 1930.

148. Гринвей, 1972 — Greenway G. Down among the Wild Man. Boston, 1972.

149. Гринкер, 1994 — Grinker R. Houses in Rainforest: Ethnicity and Inequality among Farmers and Foragers in Central Africa. L., University of California Press, 1994.

150. Гросс, 1984 — Gross D.R. Time Allocation: A tool for the Study of Cultural Behaivior // Annual Review of Anthropology, 1984, vol.13, pp.519-558.

151. Грубер, 1973 — Gruber J.S. Hoa Kinship Terminology // Linguistic Inquairy, vol.4, pp. 427449. Цит. по: Барнард, 1992a.

152. Губерман, 1991 —Губерман И. Прогулки вокруг барака. М., 1991.

153. Гудейл, 1971. — Goodale J. С. Tiwi Wives. A Study of the Women of Melville Island, North Australia. Seattle, 1971.

154. Гэсон, 1874 — Gason S. The Dieyerie Tribe of the Australian Aborigines: their Manners and Customs. Adelaide, 1874.

155. Гюнтер, 1976 — Guenter M. From Hunters to Squatters: Social and Cultural Change among the Farm San of Ghanzi, Botswana // KGH, pp.120-133.

156. Гюнтер, 1986 — Guenter M. The Nharo Bushmen of Botswana: Tradition and Change. Hamburg, 1986.

157. Гюнтер, 1989 — Guenter M. Bushmen Folktales. Oral traditions of the Nharo of Botswana and the /Xam of the Cape. Stuttgart, Franz Steiner Verlag Weisbaden GMBH, 1989.

158. Даль, 1926. — Dahl K. In Savage Australia. L., 1926.

159. Дарк, 1876. — Дарк П. У австралийских дикарей // Среди дикарей. Кэтлш. У американских индейцев. Перрон Дарк. У австралийских дикарей. СПб., 1876.

160. Джонсон, Эрл, 2000 — Johnson A.W. and Earle Т. The Evolution of Human Societies. From Foraging Group to Agrarian State. Stanford, Stanford University Press, 2000.

161. Джоунс, 1974 — Jones R. Tasmanian Tribes // Tindale N.B. Aboriginal Tribes of Australia: Their Terrain, Environmental Controls, Distribution, Limits and Proper Names. Berkeley, University of California Press, 1974, pp.317-354.

162. Джоунс, Коннер, 1978 — Jones N.B. and Konner M.J. The !Kung Knoweledge of Animal Behaviour // KHG, pp.325-348.

163. Дзибель, 1994 —Дзибель Г. В. О системном подходе к феномену родства // Кунсткамера. Этнографические тетради. Вып. 4, СПб, 1994.

164. Долгих, 1960 —Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири. М., 1960.

165. Доусон, 1881 —Dawson J. Australian Aborigines. Melbourne, 1881.

166. Драпер, 1976 — Draper P. Social and Economic Constrains on Child Life among the !Kung // KHG, pp. 199-217.

167. Дюссар, 2002 —Dussart F. The Right to Know and the Right to Perform // Paper presented at CHGS 9.

168. Зибер, 1899 — Зибер Н.И. Очерки первобытной экономической культуры. СПб, 1899. Зильбербауэр, 1972 —Silberbauer G.B. The G/wi Bushmen // Hunters and Gatherers Today. N.Y., 1972.

169. Зильбербауэр, 1981 — Silberbauer G.B. Hunter and Habitat in Cental Kalahari Desert. Cambridge, Cambridge University Press, 1981.

170. Зильбербауэр, 1982 — Silberbauer G.B. Political Process in G/wi bands // Politics and History in Band Societies. E.Leacock and R.Lee (Eds.) Cambridge, Cambridge University Press. P., Editions de la Maison des Sciences de l'Homme, 1982, pp.23-35.

171. Золотарев, 1931a — Золотарев A.M. Происхождение экзогамии // ИГАИМК. Т. 10, вып. 2-4,1931, с. 1-67.

172. Золотарев, 1931b — Золотарев A.M. Проблема австралийской культуры // СГАИМК, 1931, №2, с.34-36.

173. Золотарев, 1932а — Золотарев A.M. Кардинал Шмидт и Омар Шпан // СГАИМК, 1932, № 1-2, сс. 18-21.

174. Золотарев, 1932b — Золотарев A.M. Общественные отношения дородовой коммуны // Первобытное общество. М., 1932, сс.87-90.

175. Золотарев, 1933 — Золотарев A.M. Буржуазная наука и вопрос о первобытном коммунизме // Под знаменем марксизма, 1933, № 5, сс.212-224.

176. Золотарев, 1934 — Золотарев A.M. Пережитки тотемизма у народов Сибири. JI., 1934. Золотарев, 1940а — Золотарев A.M. "Происхождение семьи, частной собственности и государства" Ф.Энгельса и современная наука // Историк-марксист, 1940, № 12, сс.27-46.

177. Золотарев, 1940b — Золотарев A.M. К истории ранних форм группового брака // Ученые записки Московского областного педагогического института. Т.2. М., 1940, с.154.

178. Золотарев, б/г, а — Золотарев A.M. Каменные орудия австралийцев. Рукопись, личный фонд А.М.Золотарева в архиве ИЭА РАН.

179. Золотарев, б/г, b — Золотарев A.M. Патрилинейность и матрилинейность у аборигенов Австралии. Рукопись, личный фонд А.М.Золотарева в архиве ИЭА РАН.

180. Золотарев, б/г, с — Золотарев A.M. Матриархат и патриархат у аборигенов Австралии. Рукопись, личный фонд .М.Золотарева в архиве ИЭА РАН.

181. Инглис, 1993 — Inglis J. Т. Traditional Ecological Knowledge: Concepts and Cases. Ottava, Canadian Museum of Nature, 1993.

182. Инголд, 1990 — Ingold Т. Comment on: Solway J.S. and Lee R.B. Foragers, Genuine or Spurious? Situating the Kalahari San in History // Current Anthropology, 1990, vol. 31, pp. 130131.

183. Инголд, 1993 — Ingold T. From Trust to Domination: An Alternative History of Human-Animal Realtions // A.Manning and J.Serlell (eds.). Animals and Human Society: Changing Perspectives. L., Routledge, 1993, pp.1-22.

184. Инголд 1996 — Ingold T. The Appropriation of Nature: Esays on Human Ecology and Social Relations. Manchester, Manchester University Press, 1996.

185. Инголд, 1998 — Ingold T. Hunting and Gathering as Ways of Perceiving the Environment // R.Ellen and K.Fukui (eds.). Beyond Nature and Culture, Oxford, Berg, 1998.

186. Инголд, 1999 — Ingold T. On the Social Relations of the Hunter-Gatherer Band // CEHG, pp. 399-410.

187. Иоффе, 1993 — Yoffee N. Too Many Chiefs? Or, Safe Texts for the 90-s // N.Yoffee and A.Sherrat (eds.). Archaeological Theory: Who Sets the Agenda? Cambridge, Cambridge University Press, 1993, pp.60-78.

188. Итикава, 1978 — Ichikawa M. The Residential Groups of the Mbuty Pygmies 11 Africa 1 Senri Ethnological Studies 1. Osaka, National Museum of Ethnology, 1978.

189. Итикава, 1984 — Ichikawa M. An Examination of the Hunting-Dependent Life of the Mbuti Pygmies, Eastern Zaire // African Study Monographs, vol. 4,1984.

190. Итикава, 1996 — Ichikawa M. The Co-existance of Man and Nature in the Cental African Rain Forest // R.F.Ellen and K. Fukui (eds.). Redefining Nature. Oxford and Washington, Berg, 1996, pp.467-492.

191. Итикава, 1999 — Ichikawa M. The Mbuti of Northern Congo // CEHG, pp.210-214. Кааре, Вудберн, 1999 — Kaare В., WoodburnJ.C. The Hudza of Tanzania // CEHG, pp.200204.

192. Каберри, 1939 — Kaberry Ph.M. Aboriginal Woman, Sacred and Profane. L., Routledge, 1939.

193. Кабо, 1962 — Кабо В.Р. Каменные орудия австралийцев // Проблемы истории и этнографии народов Австралии, Новой Гвинеи и Гавайских островов. Труды Института этнографии АН СССР, Т. 80, М.-Л., 1962.

194. Кабо, 1968 — Кабо В.Р. Первобытная община охотников и собирателей // ПИДО, М.,1968, сс.223-265.

195. Кабо, 1969 — Кабо В.Р. Происхождение и ранняя история аборигенов Австралии. М.,1969.

196. Кабо, 1975 —Кабо В.Р. Тасманийцы и тасманийская проблема. М.,1975.

197. Кабо, 1979а — Кабо В.Р. Австралийская община // Прошлое и настоящее Австралии и Океании. М., 1979.

198. Кабо, 1979b — Кабо В.Р. Теоретические проблемы реконструкции первобытности // Этнография как источник реконструкции первобытного общества. М., 1979.

199. Кабо, 1986 — Кабо В.Р. Первобытная доземледельческая община. М., 1986.

200. Кабо, 1988 — Kabo V.R. Model of the World in the Traditional Conceptions of Hunters and Gatherers // Proceedings of the 12th International Congress of Anthropological and Ethnological Sciences, Zagreb, Yugoslavia, July 24-31,1988.

201. Кабо, 1990 — Кабо В. P. Структура лагеря и архетипы сознания // СЭ, 1990, № 1.

202. Кабо, 2001а — Kabo V.R. Australian Aboriginal Art and Russian Icon Painting // Histories of Old Ages: Essays in Honour of Rhys Jones. Canberra, 2001, pp.267-275.

203. Кабо, 2001b — Кабо В.Р. Письма издалека // www.aboriginals.narod.ru.

204. Кабо, 2002а — Кабо В.Р. Происхождение религии: История проблемы. Канберра, Алчеринга, 2002.

205. Кабо, 2002b — Кабо В.Р. Размышления этнолога о первобытной духовности. Канберра: Алчеринга, 2002.

206. Кабо, 2002с — Кабо В.Р. Ванджина и икона. Живопись аборигенов Австралии и русская иконопись. Канберра, Алчеринга, 2002.

207. Кабо, 2002е — Кабо В.Р. В редакцию журнала «Этнографическое обозрение» // www.aboriginals.narod.ru.

208. Казанков, 2000 — Казанков А.А. Особенности адаптаций охотников-собирателей в полупустынных зонах: эгалитаризм как эволюционная альтернатива // Альтернативные пути к цивилизации. М., Логос, 2000, сс. 207-218.

209. Казанков, 2002 —Казанков А.А. Агрессия в архаических обществах. М., 2002.

210. Калганов, 1962 —Калганов М. В. Собственность. Докапиталистические формации. М., 1962.

211. Кашдан, 1980а — Cashdan Е. Property and Social Insurance among the Gil та. II Second International Conference on Hunting and Gathering Societies. Quebek, Dept. d'anthropologie, Universitite Laval, 1980, pp. 717-734.

212. Кашдан, 1980b — Cashdan E. Egalitarianism among Hunters and Gatherers // American Anthropologist, 1980, vol. 82, pp.116-120.

213. Кашдан, 1983 — Cashdan E. Territoriality Among Human Foragers // Current Anthropology, 1983, vol. 24, pp. 47-66.

214. Кашдан, 1984 — Cashdan E. G//ana Territirial Organization // Human Ecology, 1984, vol. 12, pp. 443-463.

215. Кембриджская энциклопедия., 1999 — CEHG.

216. Кент, Файрих, 1989 — Kent S., Veirich Н. The Myth of Ecological Determinism-Ancicipated Mobility and Site Spatial Organization // S.Kent (ed.) Farmers and Hunters — the Implication of Sedentism. Cambridge, Cambridge University Press, 1989.

217. Кин, 1988 — Keen I. Twenty-five Years of Aboriginal Kinship Studies // Social Anthropology and Australian Aboriginal Studies. A Contemporary Overview. Canberra, 1988.

218. Кин, 1997 — Keen, I. Knowledge and Secrecy in an Aboriginal Religion. Youlngu of the Noth-East Arnhem Land. Melbourne, Oxford University Press, 1997.

219. Кин, 2002 — Keen, I. "In the World of hunter-gatherers.". Variation in Aboriginal Marriage Systems // Paper presented at CHGS 9.

220. Кларк, Хасуэлл, 1964 — Clark С. and Haswell M. The Economics of Subsistence Agriculture. L., Macmillan, 1964.

221. Классен, 2000a — Классен Х.Дж. Проблемы, парадоксы и перспективы эволюционизма //АПЦ, сс. 6-23.

222. Классен, 2000b — Claessen H.J.M. Structural Change. Evolution and Evolutionism in Cultural Anthropology. Leiden, Leiden University, 2000.

223. Кнабенханс, 1919 — Knabenhans A. Die Politische Organization bei den Australischen Eingeborenen. Berlin, 1^919. i

224. Ковалевский, 1910 — Ковалевский M.M. Социология. Т. 2. СПб., 1910.

225. Кожановская, 1993 — Кожановская И.Ж. Что мы знаем о формах социальной организации в Полинезии (Обзор зарубежной и отечественной литературы) // ЭО, 1993, № 2.

226. Кожановская, 1995 — Кожановская И.Ж. О тетраидной теории Н.Дж.Аллена: Некоторые предварительные замечания // АР. Вып.1, СПб, 1995, сс. 7-25.

227. Кожановская, 1998а — Кожановская И.Ж. Билатеральностъ // НРМ. Раздел «Общие понятия и термины», сс.882.

228. Кожановская 1998b — Кожановская И.Ж. Амбилинейность. Билинейность. Латеральность. Рэмидж. Сиб. Септ. // НРМ. Раздел «Общие понятия и термины», сс.881-882; 888; 897;899.

229. Коли, 1991 — Kohli М. Retirement and the Moral Economy // M.Minkler and C.Estes (eds). Critical Perspectives on Aging: the Political and Moral Economy of Growing Old. N.Y., Baywood Publishers, 1991, p.273-292.

230. Коннер, 1978 — Konner M.J. Maternal Care, Infant Behaviour and Development among the !Kung // KHG, pp.218-245.

231. Коротаев, 1992 — Коротаев А. В. Введение//AO.

232. Коротаев, 1999a — Коротаев А.В. Предисловие // Салинз М. Экономика каменного века. М., 1999, сс. 6-14.

233. Коротаев, 1999b — Коротаев А.В. О соотношении систем терминов родства и типов социальных систем: опыт количественного кросс-культурного анализа (к дискуссии между Н.М.Гиренко и О.Ю.Артемовой) // АР.Вып.3, СПб, 1999, сс.117-146.

234. Коротаев, 2000 — Коротаев А.В. Племя как форма социально-политической организации сложных непервобытных обществ (в основном по материалам СевероВосточного Йемена) // АПЦ, сс.198-206.

235. Коротаев, Крадин, Лынша, 2000 — Коротаев А.В., Крадин Н.Н. и Лынша В.А. Альтернативы социальной эволюциии (вводные замечания) // Альтернативные пути к цивилизации. М., Логос, 2000, сс. 198-206.

236. Коротаев, Кунашева, Халтурина, 2002 — Коротаев А.В., Кунашева М.Б., Халтурина Д.А. Мировые религии и семейно-родственная организация // ЭО, 2002, №5, сс.3-16.

237. Коротаев, Оболонков, 1989 — Коротаев А.В., Оболонков А.А. Родовая организация в социально-экономической структуре классовых обществ // СЭ, 1989, № 2.

238. Корчагина, 1997 — Корчагина И. Парадоксы души русской женщины. М.,1997

239. Кот, 1963-1964 — Cawte J.E. Tjimi and Tjagolo // Oceania, vol. 34, No. 3.

240. Кот, 1974. — Cawte J.E. Medicine is the Law. Studies in Psychiatric Anthropology of Australian Tribal Societies. Honolulu, 1974.

241. Кот, Кидсон, 1964 — Cawte J.E., Kidson M.A. Australian Ethnopsychiatry: The Walbiri Doctor // Medical Journal of Australia, vol. 2, No. 25.

242. Коулман, 1982 — Coleman J. A New Look at the North Coast: Fish Traps and "Villages"// Coastal Archaeology in Eastern Australia. Canberra, Australian National University, 1982, pp. 110.

243. Кричевский, 1934 — Кричевский Е.Ю. Рец. на: С.А.Токарев. Родовой строй в Меланезии // ПИДО, 1934, № 4.

244. Крюков, 1967 — Крюков М.В. О соотношении родовой и патронимической (клановой) организации // СЭ, 1967, № 6.

245. Крюков, 1972 — Крюков М.В. Система родства китайцев. М., 1972. Крюков, 1974 — Крюков М.В. Дает ли система брачных классов ключ к разрешению "австралийской контроверзы"? // СЭ, 1974, № 3, сс.60-70.

246. Крюков, 1988 — Крюков М.В. Системы родства // Народы мира. Историко-этнографический справочник. Раздел: «Общие понятия и термины». М., 1988.

247. Крюков, 1989 — Крюков М.В. Этничность, безэтничность, этническая непрерывность // Расы и народы. Вып. 19. М., 1989, сс.5-18.

248. Крюков, 1995 — Крюков М.В. Синхронно-диахронный метод и концепция трансформационной многолинейности систем родства // АР. Вып.1, СПб., 1995, сс. 111-137.

249. Куббель, 1988а — Куббелъ JI.E. Возникновение частной собственности, классов и государства // История первобытного общества. Эпоха классообразования. М., 1988.

250. Купер, 1977 — Kuper A. (ed.) The Social Anthropology of Radcliff-Brown. L., Routledge and Kegan Paul, 1977.

251. Кучера,1996 — Кучера С.P. Древнейшая и древняя история Китая. Древнекаменный век. М„1996.

252. Лав, 1935 — Love J.R.B. Mythology, Totemism and Religion of the Wo'rora Tribe ofi

253. Northwest Australia // Reports of the Australian Association for the Advancement of Science, vol. 22, pp. 222-231.

254. Лангло-Паркер, 1905 — Langloh-Parker K. The Eualayi Tribe. L., 1905. Ламилами, 1974. — Lamilami Speaks, The Cry Went Up. A Story of the Goulburn Islands, North Australia. Sydney, 1974.

255. Лаурандес, 1977 — Lourartdos H. Aboriginal Spatial Organization and Population: Southwestern Victoria Reconstructed // Archaeology and Physical Anthropology in Oceania, vol.12, pp. 202-225.

256. Лев Самойлов (Клейн), 1990 —Лее Самойлов. Этнография лагеря // СЭ, 1990, №1. Леви, 1969 — Леей В. Я и мы. М., 1969.

257. Ли, 1965 — Lee R.B. Subsistence Ecology of !Kung Bushmen. Ph.D. Thesis, University of California, 1965. Цит. по: Петерсон, Лонг, 1986.

258. Ли, 1968 — Lee R.B. What Hunters Do for a Living, or, How to Make Out on Scarce Resources 11MH, pp. 30-49.

259. Ли, 1972 — Lee R.B. Work Effort, Group Structure and Land Use in Contemporary Hunter-gatherers // P.J.Ucko, R.Trighamand, G.W.Dimbley (eds.). Man, Settlement and Urbanism. L., Duckworth, 1972.

260. Ли, 1979 — Lee R.B. !Kung San: Men, Women and Work in a Foraging Society. Cambridge,1979.

261. Ли, ДеВор, 1968 — Lee R.B., De Vor e I. Problems in the Study of Hunters and Gatherers // MH, pp. 3-12.

262. Ликок, Ли, 1982 — Leacock E., Lee R. Introduction // Politics and History in Band Societies. P., 1982.

263. Локвуд, 1971 —Локвуд Д. Я абориген. М. 1971.

264. Локвуд, 1980 — Lockwood D. I, the Aboriginal. Adelaide et al., Rigby Publishers Limited,1980.

265. Ломмель, 1952. — Lommel A. Die Unamnbal. Ein Stamm in Nordwest-Australien. Monographien zur Völkerkunde. Hamburg, 1952.

266. Лоуи, 1925 — Lowie R.H. Primitive Society. N.Y., 1925.

267. Лэве, 1964-1965 — Leeuwe J. de. Male Right and Female Right among the Autochthons of Arnhem Land // Acta Ethnographica Academiae Scientianim Hungaricae, vol.13, No. 1-4; vol. 14, No. 3-4.

268. Льюис, 2001a — Lewis J. Forest People or Village People. Whose Voice Will be Heard? // A.Barnard and J.Kenrick (eds.). Africa's Indigenous Peoples: 'First peoples' or 'Marginalized Minorities'? Edinbourgh, CAS, 2001.

269. Льюис, 2001b — Lewis J. Whose Forrest is It Anyway? Mbendjele Pygmies, the Ndoki Forest and the Wider World // Paper presented on Workshop on Property and Equality. Max Plank Institute for Social Anthropology in Halle, 2001.

270. Лэй., 1821. — The Reverend Samuel Leigh's Account of the Aborigines of New South Wales, Sydney District (Written c. October 1821) // Australian Reminiscences and Papers of L.E.Threlkeld. Canberra. 1974., vol. 2.

271. Лэйтон, 1983 — Layton R. Ambilineal Descent and Traditional Pitjantjatjara Rights to Land // N.Peterson and M.Langton (eds.). Aborigines, Land, and Land Rights. Canberra, Australian Institute of Aboriginal Studies, 1983, pp. 15-32.

272. Лэйтон, Роуэлл, 1979 — Layton R., Rowell M. Ayers Rock — Mount Olga National Park and Lake Amadeus Traditional Land Claim. Alice Springs, Central Land Council, 1979.

273. Майерс, 1982 — Myers F. Always Ask: Resource Use and Land Ownership among Pintupi Aborigines of the Australian Western Desert // N.M.Williams and E.S.Hunn (eds.) Resourse Managers. Colorado, Westview Press, 1982, pp. 173-195.

274. Майерс, 1987 — Myers F. Always Ask: Resource Use and Land Ownership among Pintupi Aborigines // W.Edwards (ed.) Traditional Aboriginal Society. Melbourne, Macmillan, 1987, pp. 96-126.

275. Майерс, 1988 — Myers F. Burning the Truck and Holding the Country: Property, Time, and the Negotiation of Identity among Pintupi Aborigines // HG П, pp. 52-74.

276. Майерс, 1991 — Myers F. Pintupi Country, Pintupi Self. Berkeley and al., University of California Press, 1991. Первое издание: Washington DC, Smithsonian Press, 1991.

277. Макдональд, 2000 — MacDonald, G. Economies and Personhood: Demand Sharing among the Wiradjuri of New South Wales // G.Wenzel et al. (eds). The Social Economy of Sharing. Osaka: National Museum of Ethnology, 2000, pp. 87-111.

278. Маккарти, 1957 — McCarthy F.D. Australian Aborigines: Their Life and Culture. Melbourne, Melbourne University Press, 1957.

279. Макконнел, 1930 — McConnel U.H. The Wik-Munkan Tribe // Oceania, vol.1, No. 1.

280. Макконнел, 1934 — McConnel U.H. The Wik-Munkan and Allied Tribes of Cape York Peninsula // Oceania, 1934, vol.IV, No 3.

281. Макконнел, 1939-40 — McConnel U.H. Social organization of the tribes of Cape York Peninsula, North Queensland // Oceania, 1939-40, vol. X, No 1,4.

282. Макконнел, 1957 — McConnel U.H. Myths of the Munkan. Melburne, University Press, 1957.

283. Максимов, 1898 — Максимов А.Н. К вопросу о методах изучения семьи // ЭтнО, 1898, № 4 сс. 1-35. Цит. по: Максимов А.Н. Избранные труды. М., 1997.

284. Максимов, 1906 — Максимов А.Н. Мак-Леннан и Морган // ЭтнО, 1906, № 3-4, сс. 302311. Цит. по: Максимов А.Н. Избранные труды. М., 1997.

285. Максимов, 1907 — Максимов А.Н. Рец. на: М.А.Мошков. Новая теория происхождения человека и его вырождения // ЭтнО, 1907, № 3, сс. 106-107.

286. Максимов, 1908а — Максимов А.Н. Групповой брак // ЭтнО, 1909, № 3, сс. 1-48. Цит. по: Максимов А.Н. Избранные труды. М., 1997.

287. Максимов, 1908b — Максимов А.Н. Ограничения отношений между одним из супругов и родственниками другого // ЭтнО, 1908, № 1-2, сс. 1-77. Цит. по: Максимов А.Н. Избранные труды. М., 1997.

288. Максимов, 1909а — Максимов А.Н. Брачные классы австралийцев // ЭтнО, 1909, № 2-3, сс. 1-32.

289. Максимов, 1909b — Максимов А.Н. Современное положение этнографии и ее успехи // ЭтнО, 1909, № 4, сс. 9-22. Цит. по: Максимов А.Н. Избранные труды. М., 1997.

290. Максимов, 1912 — Максимов A. H. Системы родства// ЭтнО, 1909, № 1-2, сс. 35-100.

291. Максимов, 1913а — Максимов А.Н. Теория родового быта // Сборник в честь 70-летия Д.Н.Анучина. М., 1913. Цит по: Максимов А.Н. Избранные труды. М., 1997.

292. Максимов, 1913b — Максимов А.Н. Научные методы В.Ф.Миллера // ЭтнО, 1913, № 34, сс. 35-46.

293. Максимов, 1916 — Максимов A. H. Работы М.М.Ковалевского в области обычного права // ЭтнО, 1916, № 1-2, сс. 56-66. Цит. по: Максимов А.Н. Избранные труды. М.,1997.

294. Максимов, 1928 — Максимов А.Н. К вопросу о тотемизме у народов Сибири // УЗИИ. Т.7. М., 1928, сс. 3-14.

295. Максимов, 1929 — Максимов А.Н. Накануне земледелия // УЗИИ, Т.З, М., 1929, сс. 2134. Цит. по: Максимов А.Н. Избранные труды. М., 1997.

296. Максимов, 1930 — Максимов А.Н. Материнское право в Австралии. М., 1930. Цит. по: Максимов А.Н. Избранные труды. М., 1997.

297. Максимов, 1997 — Максимов А. Н. Избранные труды. М., 1997.

298. Малиновский, 1913 — Malinowski В. The Family among the Australian Aborigines. L.1913. Цит. по переизданию: N.Y., 1963.

299. Малиновский, 1998 — Малиновский Б. Магия, наука и религия. М., Киев, 1998.

300. Мартин, 1983 — Martin J. Optimal Foraging Theory: A Review of Some Models and Their Applications // American Anthropologist, 1983, pp. 612-629.

301. Маршалл, 1957 — Marshal L. The Kin Terminology System of the !Kung Bushmen //Africa, 1957, vol.27, pp.2-29.

302. Маршалл, 1957 — Marshal L. The !Kung Bushmen Bands // Africa, 1960, vol. 30, pp. 325355.

303. Маршалл, 1961 — Marshal L. Talking, Sharing and Giving: Relief of Social Tensions among the !Kung Bushmen // Africa, 1961, vol. 31, pp. 231-249.

304. Маршалл, 1976 — Marshall L. The !Kung ofNyae-Nyae. Cambridge, 1976.

305. Маслов, 1999 — Маслов A.A. Латеральностъ: определение понятия и области его применения // АР. Вып. 3, СПб., 1999, сс. 97-116.

306. Меггит, 1962 — Meggit M.J. Desert People. Sydney, Agnus and Robertson, 1962.

307. Меггит, 1964 — Meggit M.J. Indigenous Forms of Government among the Australian Aborigines // Bijragen Tot der Taaland en Völkerkunde, 1964. vol. 120. Part. 1

308. Меггит, 1965a — Meggit M.J. Desert People. A Study of the Walbiri Aborigines of Central Australia. Chicago, 1965.

309. Меггит, 1965b — Meggit M.J. Marriage among the Walbiri of Central Australia; a Statistical Examination // R.M.Berndt and C.H.Berndt (eds.) Aboriginal Man in Australia. Sydney, Agnus and Robertson, 1965, pp.146-166.

310. Мердок, 1949 — Murdock J.P. Social Structure. N.Y., 1949.

311. Мерфн, 1993 — Murphy J.B. The Moral Economy of Labour: Aristotelian Themes in Economic Theory. New Haven, Yale University Press, 1993.

312. Миган, 1982 — Meehan B. Shell Bed to Shell Midden. Canberra, Australian Institute of Aboriginal Studies, 1982.

313. Минг-Клевана, 1980 и комментарии — Minge-Klevana W. Does Labour Time Decrease with the Industrialization? A Survey of Time Allocation Studies // Current Anthropology, 1980, vol. 21, pp. 279-287. Comments — pp. 287-291.

314. Мисюгин, 1966 — Мисюгин B.M. Суахилийская хроника средневекового государства Пате // Africana. Вып.6. ТИЭ АН СССР. М.- Л., 1966.

315. Мисюгин, 1973 — Мисюгин В.М. Об отношении австралийских брачных классов к турано-ганованской системе родства // Основные проблемы африканистики. М., 1973.

316. Мисюгин, 1998 — Мисюгин В.М. Становление цивилизации. О вещах и представлениях. СПб., 1998.

317. Мифы и сказки Австралии, 1965 — Мифы и сказки Австралии. М., 1965.

318. Мишра, 1969 — Misra P.K. The Jenu Kuruba // Bulletin of the Anthropological Survey of India, vol. 18, No. 3, pp. 183-246.

319. Монгайт, Першиц, 1955 — Монгайт A.JI., Першиц А.И. Некоторые спорные вопросы первобытной истории в советской литературе послевоенных лет // Вопросы истории, 1955, №1.

320. Морган, 1907 — Morgan L.H. Ancient Society. N.Y., 1907.

321. Моррис,1982 — Morris В. Forest Traders: A Socio-economic Study of the Hill Pandaram. L., The Athlone Press, 1982.

322. Морфи, 1991 — Morphy H. Ancestral Connections. Art and Aboriginal System of Knowledge. Chicago and L., The University of Chicago Press, 1991.

323. Mocc, 1996 — Мосс M. Очерк о даре // Мосс М. Общества, обмен, личность. М.,1996.

324. Мунн, 1973. —Munn N. D. Walbiri Iconography. Ithaca, 1973.

325. Мэддок, 1972 — Maddok К. J. The Australian Aborigines. A Portrait of their Society. L., 1972.

326. Мэддок, 1980 — Maddok K.J. Anthropology, Law and the Definition of Australian Aboriginal Rights to Land. Nijmegen, 1980.

327. Мэддок, 1994 — Maddock K.J. Tribal Organization // EAA, vol. 2, pp. 1103-1104.

328. Мэтью, 1910 — Mathew J. Two Representative Tribes of Queensland with an Inquiry Concerning the Origin of the Australian Race. L., T.Fisher Unwin, 1910.

329. Мэтьюз, 1905 — Mathews R.H. Ethnological Notes on the Aboriginal Tribes of New South Wales and Victoria, Sydney, 1905.

330. Назаретян, 1996 — Назаретян А.П. Мораль, агрессия и исторический прогресс. М., 1996.

331. Народы и религии мира, 1998 — НРМ.

332. Никольский, 1926 — Никольский В. К. Очерки первобытного человечества. М., 1926.

333. Норстрём, 2002 — Norstrom Ch. Individualism, Collectivism and Flexibility: A Paliyan Ethos for Securing Autonomy // Paper presented at CHGS 9.

334. Нэйджи, Дэвис, Фокс, 1985 — Neidjie В., Davis S., Fox A. Kakadu Man. Canberra, 1985.

335. Нэнс, 1975 — Nance J. The Gentle Tasaday. A Stone Age People in the Philippine Rain Forrest. L., 1975.

336. Оливейра, 2002 — Oliveira A. de. The Value of Mebengokre Autonomy and Social Life // Paper presented at CHGS 9.

337. Ольдерогге, 1951 — Олъдерогге Д.А. Малайская система родства // Родовое общество. М., 1951, сс. 28-66.

338. Ольдерогге, 1983а — Ольдерогге Д.А. Эпигамия // Эпигамия. Избранные статьи. М., 1983. (Впервые работа была опубликована в 1978 г.).

339. Ольдерогге, 1983b — Ольдерогге Д.А. Система родства баконго в XVII в. Брущотто да Ветралла и его мисссия // Эпигамия. Избранные статьи. М., 1983.

340. Остин-Брус, 2002 —Austin-Broos D. 'Working for' and 'Working': The Western Arrernte (Aranda). Person in Kin-based and Market-based Society 11 Paper presented at CHGS 9.

341. Охотники, собиратели, рыболовы, 1972 — Охотники, собиратели, рыболовы. М, 1972.

342. Патерсон, 1990 — Pater son С. Comment on 'Foragers, Genuine or Spurious? Situating the Kalahari San in History' by Solway J.S. and Lee R.B. // Current Anthropology, 1990, vol., 31, pp.133.

343. Патнем, 1948 — Putnam P. The Pygmies of the Itury Forest // C.S.Coon (ed.) Reader in General Anthropology. N.Y., 1948.

344. Першиц, 1978 — Першиц А. И. Проблема типологизации общины в дореволюционной русской и советской этнографии // ТИЭ. Т.107. М., 1978, с. 148-159.

345. Першиц, 1979а — Першиц А.И. Этнография как источник первобытноисторических реконструкций // Этнография как источник реконструкции истории первобытного общества. М, 1979.

346. Першиц, 1979b — Першиц А.И. Проблемы нормативной этнографии // Исследования по общей этнографии. М., 1979, сс. 210-240.

347. Першиц, 1986 — Першиц А.И. Патронимия // Свод этнографических понятий и терминов. Соционормативная культура. М., 1986, сс. 133-134.

348. Першиц, 1988 — Першиц А. И. Заключение // История первобытного общества. Эпоха классообразования. М., 1988, сс.537-550.

349. Петерсон, 1969 — Peterson N. Secular and Ritual Links: Two Basic and Opposed Principles of Australian Social Organization as Illustrated by Walbiry Ethnography // Mankind, 1969, vol.7, No.l, pp. 27-35.

350. Петерсон, 1972 — Peterson N. Totemism Yesterday: Sentiment and Local Organization among the Australian Aborigines // Man (NS), vol.7, pp. 12-32.

351. Петерсон, 1976a — Peterson N. Introduction // ТВ A, pp. 1 -11.

352. Петерсон, 19?6b — Peterson N. The Statural and Cultural Areas of Aboriginal Australia: A Preliminary Analysis of Population Groupings with Adaptive Significance // TBA, pp.50-71.

353. Петерсон, 1979 — Peterson N. Territorial Adaptations among Desert Hunter-Gatherers: The !Kung and the Australians Compared // P.G.Burhnam and R.F.Ellen (eds.) Social and Ecological Systems. L. et al., 1979, pp.111-129.

354. Петерсон, 1994 — Peterson N. Land Ownership // EAA, vol. 1, pp. 582-587.

355. Петерсон, 1999a — Peterson N. Intriduction: Australia // CEHG, pp. 317-323.

356. Петерсон, 1999b — Peterson N. Hunter-Gatherers in First World Nation States: Bringing Anthropology Home // Bulletin of the National Museum of Ethnology (Osaka, Japan), vol.23, No.4,1999.

357. Петерсон, 2002 — Peterson N. From Mode of Production to Moral Economy: Sharing and Kinship in Fourth World Social Orders // Paper presented at CHGS 9.

358. Петерсон, Лонг, 1986 — Peterson N., Long J.P.M. Australian Territorial Organization: A Band Perspective. Oceania Monograph, No. 30. Sydney, 1986.

359. Петерсон, Тайлор, 2001 — Peterson N„ Taylor J. The Modernising of the Indigenous Australian Moral Economy: Sharing, Accumulation and Household Composition // Paper presented at the Conference on Property and Equality, Halle, Germany, June 25-27,2001.

360. Пиддингтон, 1952 — Piddington R. An Introduction to Social Anthropology, vol. 1. Edinburgh, 1952.

361. Пирсон, 2000 — Pearson N. Our Right to Take Responsibility. Cairns, Queensland, Noel Pearson and Associates, 2000.

362. Племена и границы в Австралии, 1975 — ТВ А.

363. Попов, 1982 — Попов В.А. Ашантийцы в XIX в. Опыт этносоциологического исследования. М., 1982.

364. Попов, 1990 — Попов В.А. Этносоциальная история аканов в XVI-XIX веках. М., 1990.

365. Попов, 1996 — Попов В.А. Символы власти и власть символов // Символы и атрибуты власти. СПб., 1996.

366. Попов, 1998 —Попов В.А. Системы родства. Системы терминов родства // НРМ. Раздел: «Общие понятия и термины», с.899.

367. Прайс, 1975 — Price J. A. Sharing: the Integration of Intimate Economies // Anthropologica, 1975, vol.17, pp. 3-27.

368. Преображенский, 1927 — Преображенский П.Ф. К вопросу о природе брачногрупповых отношений в Австралии // Труды этнографо-археологического музея 1-го МГУ, 1927, Вып.З.

369. Преображенский, 1929а — Преображенский П.Ф. Первобытный монотеизм у огнеземельцев // УЗИИ, 1929, Т.1, сс.201-253.

370. Преображенский, 1929b — Преображенский П.Ф. Курс этнологии. М.-Л., 1929.

371. Ревуненкова, 1980 — Ревуненкова Е.В. Народы Малайзии и Западной Индонезии (некоторые аспекты духовной культуры). М.,1980.

372. Рафси, 1978 —РафсиД. Луна и радуга. М., 1978.

373. Рой, 1925 — Roy, S.C. The Birhor. a Little Known Jungle Tribe of Chotanagpur. L., 1925.

374. Рот, 1897 — Roth W.E. Ethnological Studies among the North-West Central Queensland Aborigines. Brisbane, 1897.

375. Pot, 1903. — Roth W.E. Superstition, Magic and Medicine // North Queensland Ethnography Bulletin, No. 5. Brisbane, Government Printer, 1903.

376. Рот, 1906 — Roth W.H. Notes on government, morals and crime I I North Queensland Ethnology Bulletin, No. 8. Brisbane, Government Printer, 1906.

377. Роуз, 1991 — Rose D.B. Hidden Histories: Black Stories from Victiria River Downs, Humbert River, and Wave Hill Stations. Canberra, Aboroginal Studies Press, 1991.

378. Роуз, 1972 —Роуз Ф. Аборигены, кенгуру и реактивные лайнеры. М., 1972.

379. Роуз, 1976 — Rose F. Australian und seine Ureinwohner. Berlin, 1976.

380. Рэдклифф-Браун, 1913 — Radclijfe-Brown A.R. Three Tribes of Western Australia I I Journal of the Royal Anthropological Institute, 1913, vol. 42, pp.143-195.

381. Рэдклифф-Браун, 1918 — Radclijfe-Brown A.R. Notes on the Social Organization of Australian Tribes // Journal of the Royal Anthropological Institute, vol. 48, pp.222-253.

382. Рэдклифф-Браун, 1922 — Radclijfe-Brown A.R. The Andaman Islanders. Cambridge, 1922.

383. Рэдклифф-Браун, 1930-1931 — Radclijfe-Brown A.R. The Social Organization of Australian Tribes // Oceania, vol.1, No. 1-4.

384. Рэдклифф-Браун, 1941 — Radcliffe-Brown A.R. The Study of Kinship Systems // Journal of the Royal Anthropological Institute, 1941. Перепечатано в: Radcliffe-Brown A.R Srtucture and Function in Primitive Society. L., 1952. Цит. по: Рэдклифф-Браун, 2001.

385. Рэдклифф-Браун, 1947 — Radcliffe-Brown A.R. Australian Social Organization // American Anthropologist, vol.49, pp. 151 -154.

386. Рэдклифф-Браун, 1948 — Radcliffe-Brown A.R. The Andaman Islanders. Glencoe: The Free Press, 1948 (First edition 1922).

387. Рэдклифф-Браун, 1949 — Radcliffe-Brown A.R. On Joking Relations // Africa, vol. 19, 1949, pp. 133-140. Цит по: Рэдклифф-Браун, 2001.

388. Рэдклифф-Браун, 1952 — Radcliffe-Brown A.R. Srtucture and Function in Primitive Society. L., 1952.

389. Рэдклифф-Браун, 1954 — Radcliffe-Brown A.R. Australian Local Organization // American Anthropologist, vol.56, pp.105-106.

390. Рэдклифф-Браун, 2001 Рэдклифф-Браун A.P. Структура и функция в примитивном обществе. М., 2001.

391. Садр, 1997 — Sadr К. Kalahari Anthropology and Bushmen Debate // Current Anthropology, 1997, vol. 38, pp. 104-112.

392. Салинз, 1972 — Sahlins M. Stone Age Economics. Chicago, 1972. Цит. по: Салинз M. Экономика каменного века. M., 1999.

393. Саттон, 1978 — Sutton P.J. Wik: Aboriginal Society, Territoriality and Language at Cape Keerweer, Cape York Peninsula, Australia. Ph.D. thesis, University of Queensland, 1978. Цит. no: Петерсон, Лонг, 1986.

394. Саттон, 1982 — Sutton P. Personal Power, Kin Classification and Speech Etiquette in Aboriginal Ausrtalia // Languages of Kinship in Aboriginal Australia. Oceania Linguistic Monographs, No. 24. Sydney, 1982.

395. Сведения об аборигенах., 1824-1825 — Information Regarding the Aborigines of N.S-W. Collected by L.M.S. Deputation. 1824—1825 // Australian Reminiscences and Papers of L.E.Threlkeld, vol. 2. Canberra, 1974.

396. Семенов, 1959 — Семенов Ю.И. «Происхождение семьи частной собственности и государства» Ф.Энгельса и современные данные этнографии // Вопросы философии, 1959, №7, с.137-147.

397. Семенов, 1966 — Семенов Ю.И. Как возникло человечество. М., 1966.

398. Семенов, 1970 — Семенов Ю.И. Проблема перехода от материнского рода к отцовскому (опыт теоретического анализа) // СЭ, 1970, № 1, сс.57-71.

399. Семенов, 1971 — Семенов Ю.И. Проблема соотношения отцовской и материнской филиации у аборигенов Австралии // СЭ, 1971, № 6, сс. 101-111.

400. Семенов, 1974 — Семенов Ю.И. Происхождение брака и семьи. М., 1974.

401. Семенов, 1978 — Семенов Ю.И О некоторых теоретических проблемах экономики первобытного общества // СЭ, 1978, № 4.

402. Семенов, 1979 — Семенов Ю.И. Эволюция экономики раннего первобытного общества // Исследования по общей этнографии. М., 1979, сс. 61-124.

403. Семенов, 1986 — Семенов Ю.И. Завершение становления человеческого общества и возникновение первобытной родовой общины // История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М., 1986, сс.73-129.

404. Семенов, 1989 — Семенов Ю.И. На заре человеческой истории. М., 1989.

405. Семенов, 1992а — Семенов Ю.И. О первобытном коммунизме, марксизме и сущности человека // ЭО, 1992, № 3.

406. Семенов,1992b — Семенов Ю.И. О "социологии племени", теоретическом мышлении и многом другом // ЭО, 1992, № 5.

407. Семенов, 1992b — Семенов Ю.И. Экономическая этнология. Кн.1, части I-II, М,1993.

408. Семенов,1994 — Семенов Ю.И О различии между доказательствами ad veritatem и ad hominem, о некоторых моментах моей научной биографии и эпизодах из истории советской этнографии и еще раз о книге Н.М.Гиренко «Социология племени» // ЭО, 1994, № 6, с.3-19.

409. Семенов, 1997а — Семенов Ю.И. Формы общественной воли в доклассовом обществе: табуитет, мораль и обычное право // ЭО, 1997, № 4.

410. Семенов, 1997b — Семенов Ю.И. Введение во всемирную историю. Учебное пособие. Вып.1. М., 1997.

411. Семенов, 1999 — Семенов Ю.И. Введение во всемирную историю. Учебное пособие. Вып.2. М., 1999

412. Семенов, 2001 — Семенов Ю.И. Разработка проблем истории первобытного общества в Институте этнографии АН СССР в "эпоху" Бромлея (воспоминания и размышления) // ЭО, 2001, №6, с.3-20.

413. Семенов, 2003 — Семенов Ю.И. О моем «пути в первобытность» // Академик Ю.В.Бромлей и отечественная этнология в 1960-1990-е годы. М., 2003, сс. 164-211.

414. Семон, 1903 — Semon R. Im Australischen Bush. Leipzig, 1903.

415. Сервис, 1962 — Service E.R. Primitive Social Organization: an Evolutionary Perspective. N.Y., Random House, 1962.

416. Сервис, 1966 — Service E.R. The Hunters. Engelwood Cliffs, New Jersey, Prentice-Hall, 1966.

417. Сервис, 1975 — Service E.R. Origins of the State and Civilization. N.Y., 1975.

418. Симоне и Симоне, 1994 — Symons P. and Symons S. Bush Heritage. An Introduction to the History of Plant and Animal Use by Aboriginal People and Colonists in the Brisbane and Sunshine Coast Areas. Brisbane, Australian Geographic, 1994.

419. Синха, 1972 — Sinha D.P. The Birhor I I M.C.Bicchieri (ed.) Hunters and Gatherers Today. Socioeconomic Study of Eleven Such Cultures in the Twentieth Century. N. Y., Holt, Rinehart and Winston Inc.,1972, pp. 371-403.

420. Скарлетт, Уайт, Рид, 1982. — Scarlett N. White N. Reid J. «Bush Medicines». The Pharmacopeia of the Yolngu of Arnhem Land // Body, Land and Spirit. Health and Healing in Aboriginal Society. St. Lucia etal., 1982.

421. Смит, 1987 — Smith E.A. On Fitness Maximization, Limited Needs, and Hunter-Gatherer Time Allocation // Ethnology and Sociobiology, 1987, vol.8, pp.73-85.

422. Смит, 1999a — Smith M.A. Archaeology of Ausrtalian Hunters and Gatherers // CEHG, pp. 324-327.

423. Смит, 1999b — Smith M.A. Archaeology and Evolution of Hunters and Gatherers I I CEHG, pp.384-390.

424. Смит, Пэйл, 1920 — Smith E.W., Pale AM. The Ila Speaking Peoples of North Rhodesia, vol.1. L. 1920.

425. Соловей, 1998 — Соловей Т.Д. От "буржуазной" этнологии к "советской" этнографии: История отечественной этнологии первой трети XX века. М., 1998.

426. Соловей, 2001 — Соловей Т.Д. "Коренной перелом" в отечественной этнографии (дискуссия о предмете этнографической науки: конец 1920-х начало 1990-х годов) // ЭО, 2001, №3, сс.101-120.

427. Соловей, 2003 — Соловей Т.Д. О теоретическом кризисе в современной отечественной этнологии // Академик Ю.В.Бромлей и отечественная этнология в 1960-1990-е годы. М., 2003.

428. Соловьев, 1962 — Соловьев С.М. История России с древнейших времен, Т.1., кн.1, М., 1962 (первое издание первого тома вышло в 1851 г.).

429. Солуэй, Ли, 1990 и комментраии — Solway J.S. and Lee R.B. Foragers, Genuine or Spurious? Situating the Kalahari San in History I I Current Anthropology, 1990, vol., 31, p. 109-146. Comments — pp. 122-146.

430. Спенсер, 1928 — Spencer B. Wanderings in Wild Australia, vol. 2, L., 1928.

431. Спенсер, Гиллен, 1899 — Spencer В., Gillen F. The Native Tribes of Central Australia. L., Macmillan and Co, 1899. Цит. по полному переизданию: N.Y., Dover Publications, Inc, 1968.

432. Станнер, 1933 — Stanner W.E.H. The Daly River Tribes: a Report of Field Work in North Australia // Oceania, vol.3, pp. 377-405.

433. Станнер, 1965 — Stanner W.E.H. Aboriginal Territorial Organization: Estate, Range, Domain and Regime // Oceania, vol.36 (1), pp.1-26.

434. Станнер, 1979 — Stanner W.E.H. White Man Got no Dreaming. Essays 1938-1973. Canberra, Australian Institute of Aboriginal Studies, 1979.

435. Стюард, 1936 — Steward J.H. The Economic and Social Basis of Primitive Band // Issues in Honour of A.L.Kroeber. Berkeley, University of California Press, 1936, pp.331-350.

436. Стюард, 1955 — Steward J.H. Theory of Culture Change. Urbana, University of Illinois Press, 1955.

437. Сугавара, 1984 — Sugawara K. Spatial Proximity and Bodily Contact among the Cental Kalahari San // African Study Monographs, Supplementary Issue, No.3, pp.1-43.

438. Сугавара, 1988 — Sugawara K. Visiting Relations and Social Interactions between Groups of Cental Kalahari San // African Study Monographs, vol.8, pp. 173-212.

439. Сэндбект, 1988a; 1988b — Sandbukt 0. Tributary, Tradition and Relations of Affinity and Gender among the Sumatrian Kubu // HG I, pp. 107-116.

440. Сэндбект, 1988b — Sandbukt 0. Resource Constraints and Relations of Appropriation among Tropical Forest Foragers: The Case of Sumatrian Kubu // Research in Economic Anthropology, vol.10, pp.117-156.

441. Сэнсом, 1982 — Sansom B. The Aboriginal Commonality // R.M.Berndt (ed.). Aboriginal Sites, Rights and Resource Development. Perth, University of Western Australia Press, 1982, pp.117-138.

442. Танака, 1980 — Tanaka J. The San Hunter-gatherers of the Kalahari: a Study of Ecological Anthropology. Tokyo, University of Tokyo Press, 1980.

443. Танака, Сугавара, 1999 — Tanaka J., Sugawara K. The /Gui and G//ana of Botswana // R.B.Lee and R.Daly (eds.). The Cambridge Encyclopedia of Hunters and Gatherers. Cambridge, Cambridge University Press, 1999, pp. 195-199.

444. Танно, 1976 — Tanno T. The Mbuty Net-hunters in Itury Forest, Eastern Zaire: Their Hunting Activities and Band Composition // Kyoto University African Studies, vol.10,1976, pp. 101-135.

445. Тахтарев, 1924 — Тахтарев К. M. Очерки по истории первобытной культура. JL, 1924.

446. Тендрякова, 1992а — Тендрякова М.В. Мужские и женские возрастные инициации // ЭО ,1992, №4.

447. Тендрякова, 1992b — Тендрякова М.В. Первобытные и возрастные инициации и их психологические аспекты. Автореферат дисс. на соиск. степени канд. ист. наук. М.,1992.

448. Тендрякова, Артемова, 1998 — Тендрякова М.В., Артемова О.Ю. Инициации. Обряды перехода. Пубертатные обряды // НРМ. Раздел: «Общие понятия и термины», сс. 886, 892, 896.

449. Терасима, 2001— Terashima Н. Knowledge and Practice of Plant Medicines among the Itury Forest Foragers // The Paper presented at the conference "Property and Equality". Germany, Halle (Saale), 2001.

450. Тернбул, 1961 — Turnbull C.M. The Forest People: a Study of the Pygmies of the Congo. N.Y., Simon and Schuster, 1961.

451. Тернбул, 1965a — Turnbull C.M. The Mbuti Pygmies: An Ethnographic Survey // Anthropological papers of the American Museum of Natural History, 1965, vol. 50, pp. 139-282.

452. Тернбул, 1965b — Turnbull C.M. Wayward Servants: the Two Worlds of the African Pygmies, Garden City, Natural History Press, 1965.

453. Тернбул, 1965c — Turnbull C.M. The Mbuti Pygmies of the Congo // Peoples of Africa. N.Y., L., Holt, Reihart and Winston, 1965.

454. Тернбул, 1968 — Turnbull C.M. The Importance of Flux in Two Hunting Societies // MH, pp. 132-138.

455. Тернер, 1975 — Тернер В. Символ и ритуал. М., 1975.

456. Тернер, 1980 — Turner D.H. Australian Aboriginal Social Organization. Canberra, 1980.

457. Тиндейл, 1974 — Tindale N.B. Aboriginal Tribes of Australia: Their Terrain, Environmental Controls, Distribution, Limits and Proper Names. Berkeley, University of California Press, 1974.

458. Тиндейл, 1976 — Tindale N.B. Some Ecological Basis for Australian Tribal Boundaries // ТВ A, pp. 12-29.

459. Тишков, 2003 — Тишков B.A. Реквием по этносу. M., 2003.

460. Токарев, 1928 — Токарев С.А. Современное австраловедение (Библиографический очерк) // Этнография, 1928, №1. Цит. по: Токарев С.А. Избранное. Теоретические и историографические статьи по этнографии и религиям народов мира. T.l, М., 1999, сс.5-35.

461. Токарев, 1929а — Токарев С.А. О системах родства австралийцев // Этнография, 1929, №1.

462. Токарев, 1929b — Токарев С.А. Общественный строй меланезийцев // Этнография, 1929, №2.

463. Токарев, 1933 — Токарев С.А. Родовой строй в Меланезии // СЭ, 1933, № 2-6.

464. Токарев, 1951 — Токарев С.А. Энгельс и современная этнография // Известия Академии наук СССР, серия истории и философии, Т.З, № 1. М.,1951, сс.28-66.

465. Токарев, 1956 — Токарев С.А. Народы Австралии и Тасмании // Народы Австралии и Океании. М., 1956.

466. Токарев, 1958 — Токарев С.А. К вопросу о методике изучения терминологии родства // Вестник МГУ, 1958. Историко-филологич. серия, № 4.

467. Токарев, 1964 — Токарев С.А Ранние формы религии. М., 1964.

468. Токарев, 1967 — Токарев С. А. Три обоснования морали // Наука и религия, 1967, № 12.

469. Токарев, 1999 — Токарев С. А. Избранное. Теоретические и историографические статьи по этнографии и религиям народов мира, 2 т., М., 1999.

470. Токарев, Блинов, 1956 — Токарев С.А., Блинов А.И. Общественный строй полинезийцев в прошлом // Народы Австралии и Океании. М., 1956, сс. 607-621

471. Толстое, 1931 — Толстое С.П. Проблемы дородового общества // СЭ, 1931, №3-4.

472. Томас, 1959 — Thomas Е.М. The Harmless People. N.Y., Knopf., 1959.

473. Томсон, 1932 — Thomson D.F. Ceremonial Presentation of Fire in North Queensland: A Preliminary Note on the Place of Fire in Primitive Ritual // Man, vol.32, pp. 162-166.

474. Томсон, 1933 — Thomson D.F. The Hero Cult, Initiation and Totemism on Cape York // Journal of the Royal Anthropological Institute, vol. 63, pp.453-537.

475. Тонеманн, 1949 — Thonemann H.E. Tell the White Men. L., Sydney.

476. Трелкелд, 1974 — Australian Reminiscences and Papers of L.E. Threlkeld. Missionary to the Aborigines 1824—1859,2 vols. Canberra, 1974.

477. Трэйлл, 1974 — Traill A. The Complete Guide to the Koon. Johannensburg, African Studies Institute (Communication No. 1), 1974.

478. Тумаркин, 1954 —Тумаркин Д. Д. К вопросу о формах семьи у гавайцев в конце XVIII -начале XIX в. // СЭ, 1954, № 4, с. 106-166.

479. Тумаркин, 1970 —Тумаркин Д.Д. К вопросу о сущности рода // СЭ, 1970, № 5. сс.93-101.

480. Уайт, 1970 — White I.M. Aboriginal Wonan's Status Resolved: a Paradox // Woman's Role in Aboriginal Society. Canberra, 1970. '

481. Уайт, 1994 — White J.P> Prehistory // EAA, vol.2, pp. 893-897.

482. Уилмсен, 1983 — Wiliftsen E.N. The Ecology of Illusion: Anthropological Foraging in the Kalahari // Reviews in Anthropology, 1983, vol.10, pp. 9-20.

483. Уилмсен, 1989a — Wilmsen E.N. Those Who Have Each Other: San Relations to Land // E.N Wilmsen (ed.) We are Here: The Politics of Aboriginal Land Tenure. Berkeley, University of California Press, 1989.

484. Уилмсен, 1989b — Wilmsen E.N. Land Filled with Flies: A Political Economy of the Kalahari. Chicago, University of Chicago Press, 1989.

485. Уилмсен, Денбоу, 1990 и комментарии — Wilmsen E.N., Denbow J. Paradigmatic History of San-Speaking Peoples and Current Attempts at Revision // Current Anthropology, 1990, vol.31, pp.489-507. Comments — pp.507-524.

486. Уилсон, 1987 — Wilson E.O. Kin Recognition: An Introductory Synopsis // Kin Recognition in Animals. N.Y., 1987.

487. Уильяме, 1968 — Williams B.J. The Birhor of India and Some Comments on Band Organization // MH, pp. 126-131.

488. Уинтерхалдер, 1990 — Winterhalder B. "An ecological explanation for limited effort foraging"// The Sixth International Conference on Hunter-gatherers, Fairbanks, Alaska, May 1990 (Precirculated Papers and Abstracts), vol.1, pp. 489-503.

489. Уинтерхалдер, Смит, 1992 — Winterhalder В. and Smith E.A. Evolutionary Ecology and the Social Sciences // E.A.Smith and B.Winterhalter (Eds.), Evolutionary Ecology and Human Behavior. N.Y., Aldine de Gruyter, pp.3-23.

490. Уиснер, 1977 — Wiessner P. Hxaro: A Regional System of Reciprocity for Reducing Risk among the !Kung San, 2 vols. Ph.D. dissertation, University of Michigan, Ann Arbor. Цит. no: Барнард, 1992a.

491. Уиснер, 1982 — Wiessner P. Risk, Reciprocity and Social Influence on 'Kung San Economics // Politics and History in Band Societies. P., 1982.

492. Уолш, 1994 — Walsh M. Language Classification // EAA, vol.1, pp. 597-598.

493. Уорнер, 1937 — Warner W.L. Black Civilization. N.Y., 1937.

494. Уорнер, 1958 — Warner W.L. Black Civilization. N.Y., 1958. Second edition.

495. Уосон, 1998 — Wason P.K. Monuments, Status and Communication in the Neolithic // Paper presented at Prehistoric Communication Symposium. Seattle, March 27,1998.

496. Уэлс, Г963 — Wells A.E. Milingimbi. Ten Years in the Crocodile Islands of Arnhem Land. Sydney etal., 1963.

497. Файнберг, 1964 — Файнберг JI.А. Общественный строй эскимосов и алеутов. От материнского рода к соседской общине. М., 1964.

498. Файнберг, 1986 — Файнберг Л.А. Раннепервобытная община охотников, собирателей, рыболовов // История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М., 1986, с. 131-235.

499. Файсон, 1893 Fison L. The Nair Polyandry and the Dieri Pirrauru // Australian Association for the Advancement of Science, 4th Meeting, 1893.

500. Файсон, Хауит, 1880 — Fison L. and Howitt A. Kamilaroi and Kurnai. Their Customs in Peace and War. Melburne and al., 1880. Цит. по факсимильному изданию: Canberra, 1991.

501. Фалкенберг, 1962 — FalkenbergJ. Kin and Totem. Oslo, 1962.

502. Фицхью, 1998 — Fitzhugh В. Developing a Synthetic Theory of the Evolution of Complex Hunter Gatherers. Paper presented at the 8th Conference on Hunting and Gathering Societies, Aomori, Japan, Oct. 22,1998.

503. Фицхью, 2000 — Fitzhugh, B. Thoughts on the Evolution of Social Inequality: A Paradigmatic Analysis // ASE, pp. 103-117.

504. Флюэр-Лоббан, 1979 — Fluehr-Lobban C. A Marxist Reappraisal of the Matriarchate // Current Anthropology. June, 1979.

505. Фортес, 1950 — Fortes M. Kinship and Marriage among the Ashanti // African Systems of Kinship and Marriage. L., 1950.

506. Фортес, 1970 — Fortes M. Kinship and Social Order. L., 1970.

507. Фоулер, 1999 — Fowler C.S. Ecological/cosmological Knowledge and Land Management among Hunter-Gatherers // CEHG, pp. 419-425.

508. Фрид, 1967 — Fried M.H. The Evolution of Political Society. An Essay in Political Anthropology. N.Y., 1967.

509. Фрид, 1975 — Fried M.H. The Notion of Tribe. Meino Park, 1975.

510. Фридл, 1975. —Friedl E. Women and Men: an Anthropologist's View. N.Y., 1975.

511. Хазанов, 1973 — Хазанов A.M. Природно-хозяйственные различия в каменном веке и проблема первичного материнского рода // СЭ, 1973, № 1, сс.114-121.

512. Хазанов, 1974 —Хазанов A.M. О связи линейности и локальности с образом жизни // СЭ, 1974, №6, сс.58-61.

513. Хайнд, 1987 — Hinde R.A. Individuals, Relationships and Culture (Links between Ethology and Social Science). Cambridge, N.Y., 1987.

514. Хайнц, 1966 — Heinz H.J. The Social Organization of the !Ko Bushmen. M.A. Thesis, University of South Africa, 1966.

515. Хайнц, 1972 — Heinz H.J. Territoriality among the Bushman in General and the !Ko in Particular // Anthropos, 1972, vol. 67, pp. 405-416.

516. Хайнц, 1979 — Heinz H.J. The Nexus Complex among the !Xo Bushmen of Botswana // Anthropos, 1979, vol. 74, pp. 465-480.

517. Хайэт, 1962 — Hiatt L.R. Local Organization among the Australian Aborigines // Oceania, vol. 32, pp. 267-286.

518. Хайэт, 1965 — Hiatt L.R. Kinship and Conflict: A Study of Aboriginal Community in Northern Arnhem Land. Canberra, Australian National University Press, 1965.

519. Хайэт, 1968 — Hiatt L.R. Gidjingali Marriage Arrangements // Man the Hunter, Chicago, Aldine Publishing Company, 1968, pp. 165-174.

520. Хайэт, 1970. — Hiatt (Meehan) В. Woman the Gatherer // Woman's Role in Aboriginal Society. Canberra, 1970.

521. Хайэт, 1966 — Hiatt L.R. The Lost Hord // Oceania, vol.37, pp. 81-92.

522. Хайэт, 1984 — Hiatt L.R. Aboriginal Political Life. The Wentworth Lecture. Canberra, Australian Institute of Aboriginal Studies, 1984, pp.3-17.

523. Хайэт, 2002— Hiatt L.R. Edward Westermarck and the Origin of Moral Ideas // Paper presented at CGHS 9.

524. Харако, 1976 — Harako R. The Mbuty as Hunters // Kyoto University African Studies, vol.10,1976, pp. 37-99.

525. Харт, 1978 — Hart J. A. From Subsistence to Market: A Case Study of the Mbuty Net Hunters // Human Ecology, 1978, vol.6, pp.325-353.

526. Харт и Харт, 1986 —Hart J.A. and Hart T. The Ecological Basis of Hunter-gatherer Subsistence in the Itmy Forest of Zaire // Human Ecology, 1986, vol.14, pp.29-55.

527. Харт, Пиллинг, 1960 — Hart C. W.M. Pilling A.R. The Tiwi of North Attstralia. N.Y., 1960

528. Хауи-Уиллис, 1994a — Howie-Willis I. Cannibalism//EAA, vol. l,pp. 178-179.

529. Хауи-Уиллис, 1994b — Howie-Willis I. Warfare // EAA, vol. 2., pp. 1152-1154.

530. Хауит, 1889 — Howitt A.W. On the Organization of Australian Tribes // Transactions of the Royal Society of Victoria, vol. 1., part 2., 1889.

531. Хауит, 1904 — Howitt A.W. The Native Tribes of South-East Australia. L., 1904. Цит. no факсимильному изданию: Canberra, 1996.

532. Хауит, Файсон, 1985 — Howitt A. W. and Fison L. On the Deme and the Horde // Journal of the Royal Anthropological Institute, vol. 14, pp. 142-169.

533. Хендрикс, Лидем, 1992 — Hendricks J. and Leedham C. Towards a Political and Moral Economy of Aging: An Alternative Perspective // International Journal of Health Services, 1992, 22 (1), pp.125-137.

534. Херсковиц, 1952 — Herskovits M. J. Economic Anthropology. N.Y., Knopf, 1952.

535. Хорн, Эйстон, 1924 — Home G., Aiston C. Savage Life of Central Australia. L., 1924.

536. Хортой, 1994a — Horton D. Arrernte // EAA, vol.1, pp.59-60.

537. Хортон, 1994b — Horton D. Dingo // EAA, vol.1, pp.285-286.

538. Хортон, 1994c — Horton D. Clan // EAA, vol.1,1994, pp. 196-197.

539. Хортон, 1994d — Horton D. Yolngu // EAA, vol.2, pp.1230.

540. Хортон, 1994e — Horton D. Band // EAA, vol.1,1994, pp.90-91.

541. Хрустов, 1959 —Хрустов Г.Ф. К вопросу об отношениях собственности в первобытном обществе // СЭ, 1959, № 6.

542. Человек-охотник, 1968 —МН.

543. Чеслинг, 1961 — Чеслинг У. Среди кочевников Северной Австралии. М., 1961.

544. Чил, 1989 — Cheal D. Strategies of Resource Management in Household Economies: Moral Economy or Political economy? // R.Wilk (ed). The Household Economy: Reconsidering the Domestic Mode of Production. Colorado, Westview Press, 1989, pp. 11-22.

545. Чил, 1996 — Cheal D. Moral Economy // E.A.Komter (ed). The Gift: An Interdisciplinary Perspective. Amsterdam, Amsterdam University Press. 1996, pp. 81-94.

546. Чилдерс, 1976 — Childers G.W. Report on the Survey // Investigation of the Ghanzi farm Basarwa situation. Gabarone, Government Printer, 1976.

547. Членов, 1971 — Членов M.A. Можно ли считать "австралийскую контроверзу" разрешенной? // СЭ, 1971, № 4, сс. 68-71.

548. Членов, 1974 — Членов М.А. Еще раз об "австралийской контроверзе" и методике ее рассмотрения // СЭ, 1974, № 6, сс.51-57.

549. Шапера, 1930 — Schapera I. The Khoisan Peoples of South Africa. L., Routledge, 1930.

550. Шапиро, 1981 —Shapiro W. Miwuyt Marriage. Philadelphia, 1981.

551. Шарп, 1934 — Sharp L. The Social Organization of The Yir-Yoront Tribe // Oceania, 1934, vol. 4, pp. 404-431.

552. Шарп, 1934-35 — Sharp L. Ritual Life and Economics of the Yir-Yiront of Cape York Peninsula//Oceania, 1934-35, vol. 5, pp. 19-42.

553. Шарп, 1952 — Sharp L. Steel Axes for Stone Age Australians // Human Organiszation, 1952, vol.11, No. 2.

554. Шарп, 1958 — Sharp L. People Without Politics // Systems of Political Control and Bureaucracy in Human Societies. V. Rey (Ed.) Seattle, University of Washington Press, 1958.

555. Швейцер, 2000 — Schweitzer P.P. Hierarchy and Equality among Hunter-Gatherers of the North Pacific Rim: Toward a Structural History of Social Organization // N.N.Kradiun, A.V.Korotayev, D. M.Bondarenko and P.K.Wason (eds). ASE, pp. 123-131.

556. Шебеста, 1938-1948 — Schebesta P. Die Bambuti-Pygmaen vom Ituri. Bd.l, Briissel, 1938; Bd.2, T.l-2. Briissel, 1941-1948.

557. Шефлер, 1978 — Scheffler H.W. Australian Kin Classification. Cambridge, 1978.

558. Шефлер, 1994 — Scheffler H. W. Kinship // EAA, vol.1, pp.551-553.

559. Шипек, 1993 — Shipek F. Kumeyaay Plant Husbandry: Fire, Water and Erosion Control Systems // T.C.Blackburn and K.Anderson (eds.). Before the Wildness: Environmental Management by Native Californiens. Melno Park, С A, Ballena Press, 1993, pp. 379-388.

560. Шмидт, 1994 — Schmidt A. Language Maintenance I IEAA, vol.1, pp. 600-601.

561. Шнирельман, 1982 — Шнирелъман В.А. Протоэтнос охотников и собирателей. (По австралийским данным) // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М.,1982, сс.83-108.

562. Шнирельман, 1986 —Шнирелъман В.А. Демографические и этнокультурные процессы // История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М., 1986.

563. Шнирельман, 1994 — Шнирелъман В.А. У истоков войны и мира. Раздел II: Вооруженные конфликты у бродячих охотников и собирателей // Война и мир в ранней истории человечества. М., 1994, сс.72-101.

564. Штрелов, 1907-1920 — Strehlow С. Die Aranda- und Loritja-Stamme im Zentral-Australien, 5 Bd. Frankfurt, Baer, 1907-1920.

565. Штрелов, 1947 — Strehlow T.G.H. Aranda Traditions. Melbourne, 1947.

566. Штрелов, 1965 — Strehlow T.G.H. Culture, social structure, and environment in Aboriginal Central Australia // R.M.Berndt and C.H.Berntd (eds.). Aboriginal Man in Australia. Sydney, Agnus and Robertson, 1965, pp.121-145.

567. Штрелов, 1970 — Strehlow T.G.H. Geography and Totemic Landscape in Central Australia // R.M.Berndt (ed.). Australian Aboriginal Anthropology. Wesrern Australia, University of Western Australia Press, 1970, pp. 92-140.

568. Штрелов, 1964 — Strehlow T.G.H. The Art of Circle, Line and Square // Australian Aboriginal Art. Sydney, 1964.

569. Штюрмер, 1978 — Sturmer J.R. von. The Wik Region: Economy, Territoriality and Totemism in Western Cape York Peninsula, North Queensland. Ph.D. Thesis, University of Queensland, 1978. Цит. по: Петерсон, Лонг, 1986.

570. Эйдельман, 1923 — Эйделъман Г. Первобытный коммунизм и первобытная религия. М., 1923.

571. Элиаде, 1973 —Eliade М. Australian Religions. Ithaca; L., 1973.

572. Эллис, 1994 — Ellis C.J. Woman's Song // EAA, vol.2, pp.1192-1193

573. Элькин, 1931 — Elkin A.P. The Social Organization of South Australian Tribes // Oceania, vol.1, pp. 44-73.

574. Элькин, 1939 — Elkin A.P. Introduction // Kaberry Ph.M. Aboriginal, Woman Sacred and Profane. L., Routledge, 1939.

575. Элькин, 1940 — Elkin A. P. Kinship in South Australia: General Survey and Summary // Oceania, vol.10, pp.368-388.

576. Элькин, 1949 — Elkin A.P. Australian Aborigines: How to Understand Them. Sydney, 1949.

577. Элькин, 1952 — Элькин А.П. Аборигены Австралии. М., 1952

578. Элькин, 1956 — Elkin А P. Foreword in: F. McCarthy. Australian Aboriginal Art. Sydney, 1956.

579. Элькин, 1961 —Elkin A.P. The Yabuduruva// Oceania, vol.21, No. 3.

580. Элькин, 1964 — Elkin A.P. Australian Aborigines. N.Y., 1964.

581. Элькин, 1977 — Elkin A P. Aboriginal Men of High Degree. Sydney, 1977.

582. Элькин, 1979 — Elkin A.P. Australian Aborigines. Sydney, 1979.

583. Элькин, Берндт и Берндт, 1951 — Elkin A., Berndt R. and Berndt C. Social Organization of Arnhem Land // Oceania, vol.21, pp.253-301.

584. Эмбер, 1992 — Ember C.R. Comment to 'Bird-David, N. Beyond "the Original Affluent Society": a Culturalist Formulation' // Current Anthropology, 1992, vol. 33, pp. 37-38.

585. Эмбер и Эмбер, 1999 — Ember C.R. and Ember M. Cross-Cultural Research // Handbook of Method in Cultural Anthropology. N.Y., 1999.

586. Эндикотт, 1981 — Endicott Karen L. The Conditions of Egalitarian Male-Female Relationships in Foraging Societies // Canberra Anthropology, 1981, vol. 4, № 2.

587. Энднкотт, 1988 — Endicott Kirk. Property, Power and Conflict among the Batek of Malaysia // Hunters and Gatherers 2: Property, Power and Ideology. Oxford, 1988.

588. Эндикотт, 1999a — Endicott Kirk. The Batek of Peninsular Malaysia // CEHG, pp. 298-302.

589. Эндикотт, 1999b — Endicott Karen L. Gender Relations in Hunter-gatherer Societies // CEHG, pp. 411-418.

590. Энциклопедия Австралии аборигенов, 1994 — EAA.

591. Этнография как источник, 1979 — Этнография как источник реконструкции истории первобытного общества. М.,1979.

592. Языки, 1982 — Languages of Kinship in Aboriginal Australia. Oceania Linguistic Monographs, No. 24. Sydney, 1982.

593. Янг, Росс, Джонсон, Кестевен, 1991 — Young Е., Ross H., Johnson J. and Kesteven J. Caring for Country: Aborigines and Land Management. Canberra, Australian National Parks and Wildlife, 1991.

594. Янгоян, 1968a —Yengoyan A.A. Demographic and Ecological Influences on Australian Aboriginal Marriage Sections // MH, 1968, pp. 185-199.

595. Янгоян, 1975 — Yengoyan A. A Structure, Event and Ecology in Aboriginal Australia // ТВ A.