автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Основания социального генезиса

Полный текст автореферата диссертации по теме "Основания социального генезиса"

На правах рукописи

Кузнецова Аюна Мэлсовна

Основания социального генезиса: варианты репрезентаций

Специальность 09.00.! 1 - социальная философия

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

Улан-Удэ - 2006

Работа выполнена на кафедре философии Бурятского государственного университета

Научный консультант: доктор философских наук, профессор

Осинский Иван Иосифович

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор

Антонов Владимир Иосифович

доктор философских наук, профессор Емельянов Борис Владимирович

доктор философских наук, профессор Фомина Марина Николаевна

Ведущая организация: Иркутский государственный университет

Защита диссертации состоится 20 апреля 2006 г. в 10.00 часов на заседании диссертационного совета Д. 212. 022.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Бурятском государственном университете по адресу: 670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 «а», конференц-зал.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Бурятского государственного университета.

Автореферат разослан 16 марта 2006 года.

Ученый секретарь

диссертационного совета, доктор философских наук, профессор

Цыревдоржиева Д.Ш.

1. Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования. При выявлении социальных перспектив люди постоянно сталкиваются с необходимостью получения знания о совокупности ' возможностей, открывающей перед ними горизонты самореализации. Человечество пытается рационально обустроить мир. Для этого ' оно целенаправленно стремится приобрести информацию об основных направлениях своей жизнедеятельности. Особую значимость это знание приобретает в эпоху коренных социальных преобразований.

Для России рубеж тысячелетий стал временем переоценки главных жизненных приоритетов, которые задают регламент и масштаб мировоззренческих ротаций. Научное сообщество усилило внимание к проблемам, связанным с пересмотром базисных положений в экономической, идеологической и политико-правовой сферах. Значительная нагрузка выпала на долю и мировоззренческой составляющей, понесшей существенный

урон от девальвации и дискредитации еще совсем недавно сакральных, аксиоматично безусловных социальных и культурных ценностей.

В рамках гуманитарных наук назрела необходимость разработки концепций преодоления негативных социальных последствий, вызванных легитимацией и возвышением материальных потребностей, на протяжении ряда десятилетий затененных идеалами бескорыстия и самопожертвования. Общество начинает все острее ощущать ошибочность преклонения перед стихией рынка, меркантилизацией жизни, вещной идеологией, несущих в себе колоссальный деструктивный потенциал.

В связи с этим возникла насущная потребность в определении социальных перспектив и дееспособных прикладных методик, способных помочь эксплицировать познавательные установки, вычленить культурное ядро, описать динамические векторы грядущих общественных изменений и алгоритмов последующего развития, как для России, так и для мира в целом. Успешность решения подобной задачи зависит от того, насколько полно будут учтены все возможные варианты общественного развития, имеющиеся в цивилизационном арсенале.

Данный исследовательский поиск получает особую актуальность в силу его направленности на интеграцию познавательных социально-философских усилий, нередко подразумевающих взаимоисключение, обрекающее на бесполезность любые попытки концептуальной кооперации. На выбор темы исследования повлиял уже оформившийся социальный заказ, требующий завершения работы по снятию концептуальной дискретности доминирующих смыслов социально-философского дискурса, способного системно унифицировать регламент демонстрации основных содержаний и направлений общественного генезиса и соответствующих форм его репрезентации.

В последние десятилетия обществоведческие дисциплины нацелены на проблему диалога и аутентичного понимания феномена инокультурности. Распространение угрозы массового террора и, ' как следствие, исламофобия, экспансия западного образа жизни, институализация глобалистской идеологии вызывают недовольство со стороны многих, в том числе густонаселенных стран. Воспитание симпатии к другому, живущему по своим, существенно отличным от твоих (осознаваемых в качестве общепринятых), правилам, нахождение обоюдоприемлемых норм взаимодействия, выработка

транскультурных форматов международной кооперации - все это нуждается в теоретическом осмыслении.

Актуальность темы исследования определяется тем, что современная философия пытается преодолеть вековой раскол между Востоком и Западом, традицией и инновацией, локализацией и глобализацией, позиционируя самоидентификацию посредством культурного синкретизма. В связи с этим создание общего цивилизационного абриса с соразмерно вписанными культурными инвариантами, определение императивов «исторической неизбежности», выявление транснациональных фарватеров с особыми социальными параметрами, становится первостепенной задачей.

Предъявляемые в качестве архетипических, идеология и практика прогрессистской поступательной стратегии развития социума,' основанной на сакрализации темпов экономической экспансии, привели человечество к порогу глобальной катастрофы. Поэтому наряду с обозначением линейных модусов общественного

развития, пропагандой тезиса о неизбежности воцарения инструментально-техногенной и субстанциальной

(универсалистской) цивилизационных парадигм, видится необходимой манифестация других ' возможных маршрутов социальной динамики, базирующихся на иных идейных основаниях.

Степень научной разработанности проблемы. Общество, как подчеркивал К. Маркс, не состоит из индивидов, а выражает сумму тех связей, в которые они совместно вовлечены. Социальная теория рассматривает мир не столько в его особенных проявлениях, сколько с точки зрения присутствия в нем всеобщего. Современное состояние социально-философской ' науки характеризуется значительным разнообразием подходов, направлений и стилей рассуждения. Данная методологическая диверсификация не может считаться дисциплинарным дефектом или следствием недостаточной исследовательской культуры. Анализ содержательного наполнения любого познавательного дискурса, нацеленного на рассмотрение витальной человеческой природы и модусов ее социальной интеграции, не оставляет сомнения, что в процессе получения результатов будет объективно присутствовать ряд антропологических допущений (культурных, физиологических, этических).

Проблема выбора исходной познавательной установки и выявление динамической составляющей мировой ойкумены поднимается в философии с самого раннего времени. Вопрос же о природе культурной уникальности, «особости», автономности и, как следствие, цивилизационной дисперсии возникает намного позже. Только в Новое время встал вопрос о внутренне различных уникальных культурах. Одним из первых ученых в этой области явился И.Г. Гердер, ставший новатором в деле анализа феномена содержательной непохожести отдельных культур'.

Возникновение интереса к антропологической проблематике заставило воспринимать «чужака» как другого самоценного человека, что потребовало научно оформить возможность сопоставления различных вариантов человеческого. Создаваемые теории продвижения от дикости через варварство к цивилизации ускоряли процесс освоения европейским сознанием наследия иных,

1 Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества.- М., 1977.

в том числе и архаичных. культур. В момент расцвета европоцентристского сознания в XIX веке делались различные прогнозы, отражающие тревогу за судьбу Европы (Дж. Миль, Ф. Ницше, А. Токвиль). Потрясения первой' половины XX века открыли западному сознанию познавательную перспективу для широких философско-исторических и социапьно-культурных построений, ускорив процесс демонтажа европоцентристских представлений.

Попытки философов новейшей эпохи в рамках различных синкретичных версий обозначить некую монолитную схему всех возможных социальных динамик и содержаний, превосходящих социокультурные условия, не увенчались успехом. Иллюстрацией чему служат работы О. Хаксли2 и Ф. Шоуна3, обозначившие главные проблемы комплексного социально-философского дискурса.

По мнению американского ученого И. Валлерстайна, в настоящее время социальные науки состоят из некоторого числа «дисциплин». Они представляют собой интеллектуально единые группировки предметов исследования, которые есть специальные разделы этой науки, с общим объектом исследования. Так, социальная наука в отличие от истории, изучающей события прошлого и настоящего, есть установление всего универсального комплекса законов, в соответствии с которыми объясняется человеческое (общественное) поведение4..

По мнению А.И. Ракитова, существуют такие части исторического знания, как эмпирическая историография (собственно история), теоретическая историография (историография), историческая эпистемология (историческое познание), историософия (философия истории), теория и методология исторического процесса5.

В отечественной литературе советского периода вопросы социального развития приоритетно рассматривались в рамках

2 Huxley A. Perennial Philosophy. - London, 1945.

3 Shoun F.De l'unité transcendante des religions. - Paris, 1948.

4 Глобальные и региональные проблемы в работах Иммануила Валлерстайна. - М., 1998. -С. 26.

5 Ракитов А.И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. - М., 1982.

исторического материализма, объединявшим в себе функции философии общества и общей социологии. Как писал в то время B.C. Барулин: «исторический материализм есть наука о соотношении общественного' бытия и общественного сознания, о наиболее общих законах структуры, развития, функционирования общества, его движущих силах»6.

Долгое время в отечественном обществознании преобладала позиция, в соответствии с которой вектор генезиса социальной эволюции носит ярко выраженный линейно-поступательный характер7. Данная теория имела солидную доказательную базу и внушительный перечень исторических примеров. Несмотря на то, что силы, имеющие иррациональную природу, основанные на стихийной соборности и человеческих страстях, оказывались подчас в нашем обществе заметно влиятельнее, чем любые иные социальные составляющие, большинство попыток кардинальной перестройки общественной системы "было связано с реализацией той или иной рационально-ориентированной программы. К примеру, рекомендации по внедрению социалистического уклада общежития носили известный догматический характер, отягощенный еще и социальными издержками. Навязываемая же сейчас в нашей стране глобальная историческая дилемма, призывающая к выбору между тотальной модернизацией, с одной стороны, гипотетически способной реабилитировать геополитическую - репутацию России, или смещением на периферию мирового цивилизационного процесса, с другой, неконструктивна, так как не исчерпывает весь спектр возможных политологических сценариев, беря за основу только один из возможных вариантов социальной динамики — линейный.

На данный момент в отечественной и зарубежной гуманитарных науках нет доминирующей программы типологизации социально-философских версий. А без этого достаточно трудно выработать критерии селекции логических инвариантов внутри самой науки. Несмотря на широкий интерес к данной проблеме, ученые, вне

6 Барулин B.C. Исторический материализм: современные тенденции развития. - М., 1986. - С. 99.

Панарин A.C. Возвращение в цивилизацию или «формационное одиночество»? // Философские науки. - № 8. - 1991. - С. 4.

зависимости от идеологических предпочтений, постоянно ощущали ее остроту и открытость.

Практика диверсификации познавательных фокусов и социальных установок, сложившаяся в качестве системы в новейшее время, удачно справлялась с экспликацией отдельных фрагментарных событий, но оказалась слабо применимой при создании целостной цивилизационной панорамы. Это указывает на широкие возможности по занятию вакантной исследовательской ниши, вмещающей в себя решение проблемы интеграции познавательных универсалий, снимающей концептуальную дискретность базовых форматов социально-философского дискурса, что рефлексируется в выявлении генеральных оснований и направлений общественного генезиса, а также соответствующих форм его репрезентации.

Так, П.П. Гречко защищает гипотезу о наличии целого множества вариантов социальной генеалогии8. В его понимании общества имеют самые различные траектории (линейную, циклическую, спиралевидную, ризомную и другие). Каждая модель социального генезиса имеет собственное культурное содержание и специфические особенности. Для доказательства ученый привлекает широкий спектр научных материалов, ссылаясь на наиболее авторитетные, по его мнению, социально-философские проекты.

Весомый вклад в разработку данной проблемы внес A.A. Ивин. В его работах, имеющих философско-историческую направленность, подробно освещаются вопросы, связанные с трактовкой профетических концепций. Большее место он отводит разбору тоталитарных планов человеческого общежития9.

Анализу европоцентристского сознания и связанного с ним особого мироощущения посвящены работы С.Г. Кара-Мурзы10.

Значительный вклад в разработку проблем взаимоотношения культур Востока и Запада внесли такие авторы, как А. Андрияускас, А. Вежбицкая, М.Я. Корнеев, Б.В.Марков, В.Ю. Сухачев, В.К.

8 Гречко П.К. Концептуальные-модели истории. - М., 1995.

9 Ивин A.A. Введение в философию истории. - М., 1997.

,0 Кара-Мурза С.Г. Евроцентризм - эдипов комплекс интеллигенции. -М., 2002.

Шохин, М. Юлен11, позиционирующие себя в рамках цивилизационной компаративистики. Данная тематика стала одной из ведущих при обсуждение вопросов, связанных с определением глобальных перспектив XXI века12.

В русле диссертационной проблематики, отличаются своей оригинальностью построения социальные программы: Ф. Фукуямы, Е. Шацкого, В.Ф. Шаповалова и других13.

Э. Гидденс и П. Штомка выделяют несколько теоретических направлений исследования перспектив развития общества. Одно из них исходит из того, что в человеческой истории на смену эпохе современности должна прийти иная, качественно отличная эпоха14.

П. Уинч настаивает на необходимости включения в любое теоретическое осмысление проблем общественного функционирования вопросов социальной психологии. Он считает, что только с учетом тем психологического профиля можно обсуждать природу социального феномена15.

п Андрияускас А. Восток - Запад в зеркале современной компаративистской методологии // Четвертый междунар. Философ, симпозиум «Диалог цивилизаций: Восток - Запад». Вып. 1. Материалы круглого стола. «Кризис современной философской компаративистики: логика истории и будущее современных цивилизаций». - М., 2000. - С. 51 - 77; Вежбицкая А. Понимание культур через посредничество ключевых слов. - М., 2001; Корнеев М.Я. Сравнительная философия И Компаративистика: Альманах сравнительных социогуманитарных исследований. - СПб., 2001. - С. 27 - 33; Марков Б.В., Сухачев В.Ю. Понятие Чужого в компаративистских исследованиях // Рабочие тетради по компаративистике. Вып. 3. - СПб., 2001. - С. 17 - 19; Шохин В.К. Становление и развитие сравнительной философии как научной дисциплины: сравнительная философия. - М., 2000.

12 Диалог цивилизаций: Исторический опыт и перспективы XXI века. Российско-иранский международный научный симпозиум. 1 - 2 февраля 2002 г. Доклады и выступления. - М., 2002.

13 Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 9; Шаповалов В.Ф. Основы философии от классики к современности. - М., 1999.; Шацкий Е. Утопия и традиция. - М., 1990; Agnes - H. Theory of History. - L., 1982; Znaniecki F. The method of sociology. - N.Y., 1934.

14 Современная теоретическая социология: Энтони Гидденс. - M., 1995; Штомпка П. Социология социальных изменений. - М., 1996.

15 Уинч. П. Идея социальной науки и ее отношении к философии. - М., 1996.

Большие заслуги в решении означенной проблемы принадлежат как основоположникам цивилизационной теории О. Броделю, Н. Данилевскому, П. Сорокину, А. Тойнби, О. Шпенглеру, так и их духовным преемникам - Д. Уилкинсону, Э. Хантингтону, Ш. Эйзенштадту, Н. Элиасу и другим.

Один из способов наработки профессионального социально-философского опыта может быть основан на выделении ведущих аспектов социально-исторического развития, его векторов и доминантных составляющих. Результаты, полученные при таком рассмотрении, могут выступить в качестве несущей конструкции, вмещающей наряду с матрицами понятийного аппарата и корпус логико-методологических инструментов. Анализ становления социальной науки как теоретической кристаллизации системы философской мысли дает возможность выявления сущности рассматриваемого объекта сквозь историю его изучения. В этом плане большой интерес представляют работы таких ученых как, П.В. Алексеев, А..Т. Горяев, А.Ф. Зотов, В.А7. Ильин, И.А. Ильин, Б.Г. Капустин, А.Н. Кочергин, В.А. Кувакин, В.М. Лейбин, В.А.. Лекторский, В.М. Межуев, В.Н. Порус, М.Н. Руткевич, Ю.Н. Солонин, B.C. Степин, В.М. Тишков В.М, И.Т. Фролов, А.Н. Чумаков.

На сегодняшний день в силу различных обстоятельств ни одна из существующих (а не только указанных) теорий не смогла добиться всеобщего признания, что придает работе в этом направлении дополнительный стимул и эвристический потенциал. Несмотря на значительные успехи в изучении модусов и репрезентаций социального генезиса, некоторые темы, имеющие принципиальное значение, выпадают из сферы внимания научного сообщества. В это число входит, поднимаемая в диссертации, проблема соотношения культурного содержания социума с его цивилизационной динамикой и эпистемологической платформой.

Объектом исследования является социальный генезис, его цивилизационные модусы и динамические траектории развития.

Предметом исследования выступили социально-философские, культурологические и историко-философские инварианты, задающие рисунок описания моделей социального генезиса.

Гипотеза исследования. Магистральные направления социального развития и их содержательное наполнение культурно и динамически диверсифицировано, что выражается в наличии

разных социальных траекторий, имеющих заданные векторы, подшефные прогностической идентификации, ответственной за планетарное благополучие человеческой ойкумены.

Цель работы автор видит в выявлении сущности' и основных тенденций социального генезиса, его культурного наполнения и динамических репрезентаций. Достижение этой цели опирается на решение следующих задач:

1. Систематизацию исторических типов социально-философского рассмотрения направлений общественного генезиса.

2. Определение базовых конституэнтов и интерпретаторских линий процессов социального движения.

3. Выявление полярных культурологических параметров, инициирующих механизмы цивилизационной дисперсии.

4. Нахождение социально-деятельностных приоритетов в различных культурных системах.

5. Определение цивилизационных перспектив российской государственности с учетом ее духовной составляющей, а также конфессиональных и политических традиций.

6. Апробация системы «моделей социальной динамики» и классификационная обработка историко-философского материала в данном ракурсе.

Теоретическую и методологическую основу исследования составили: диалектический метод, объективирующий оценки всей совокупности анализируемых в работе явлений, взятых в многообразии их противоречивых отношений, взаимосвязи и динамики; в фундамент работы положены системный подход и структурный анализ, включающие в себя принципы целостности, системной организации и структурности; большое значение для диссертации имели общенаучные методы познания — анализ, синтез, экстраполяция, абстрагирование, обобщение и другие.

Также, наряду с общенаучными стратегиями, важным для работы явился принцип элевационизма, контраверсии редукционизма, который кристаллизировался в рамках постнеклассической парадигмы науки. Задавая направление анализа не «снизу вверх» по рецептам редукционизма, а «сверху вниз», от позднейших к ранним формам взаимодействия, элевационизм позволил полнее и точнее находить в протоформах свойства, которые выступят в качестве онтологических условий будущего.

В элевационизме адекватная дескрипция физических, биологических или социальных состояний содержит указание на те параметры, которые сделают возможным последующие события. При таком ' подходе реализуется типично постнеклассйческая программа- управление настоящим из будущего.

Методология элевационизма эксплицировала проблему социального бытия к вопросу о выявлении условий его функционирования. С точки зрения элевационной методологии важно, в первую очередь, определять не то, как и когда в истории возникает новое, а то, на какой эволюционной ступени и почему оно было извлечено после его латентного наличия в системе.

Выбор необходимых методов исследования зависел от требований целесообразности и полноты проводимого дискурса.

Большое значение для автора имели работы видных ученых, занимавшихся проблемами истории социальной философии," философии истории, истории и философии культуры, а также конкретные научные изыскания и монографические исследования.

В результате исследовательской работы были получены следующие новые результаты:

1. Обобщены исторические типы социально-философского рассмотрения направлений общественного генезиса.

2. Выявлены базовые параметры и интерпретаторские сюжеты процессов социального движения.

3. Установлены полярные культурологические параметры, инициирующие механизмы цивилизационной дисперсии.

4. Определены социально-деятельностные приоритеты в различных культурных системах.

5. Обозначены цивилизационные перспективы российской государственности с учетом ее духовной составляющей в свете конфессиональных и политических традиций.

6. Понятийно эксплицирован термин «модель социальной динамики» и проведена классификационная обработка историко-философского материала в его формате.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Человеческая история имеет заданные координаты и цивилизационный каркас социальных действий, но одновременно она лишена предопределенности и фатализма. Безальтернативной истории не существует. Альтернативы

присутствуют постоянно в каждом историческом моменте. Но наука способна выявить те процессы и закономерности, что суммируются из воплотившихся альтернатив, из выборов, которые делает общество, обращаясь к оправдавшим себя, имеющимся в общественном опыте, социальным программам.

2. Несмотря на то, что человеческая цивилизация имеет генеральные векторы развития, между культурами существуют принципиальные расхождения в понимании и способах достижения социального блага. Это выражается в различных деятельностных архетипах, доминирующих в рамках отдельных культур.

3. Современный этап развития науки характеризуется активизацией деятельности с саморегулирующимися системами, что активизирует процесс взаимопроникновения между инструментальной культурой Запада и традиционной культурой Востока. Необходим отход от приоритетного согласования содержания мировой культуры с западной системой ценностей. Реформа западного технологического развития должна быть скоординирована с отличными от западных ценностей аксиологическими концепциями.

4. Взаимоотношения культуры и цивилизации могут быть рассмотрены как взаимоотношения содержания и формы социальной эволюции. Культура во всем многообразии есть совокупность отношений людей к окружающему миру. Она представляет собой содержание всемирно-исторического процесса. Являясь одновременно способом существования и совокупностью социальных норм и ценностей, культура содержит в себе континуум смыслов, модели поведения, образы сознания, частично овеществляющихся в продуктах «второй природы». Цивилизация выступает в роли одного из способов реализации отношений человека к природе и самому себе. Она есть технология производства материальных и духовных продуктов или форма социально-исторического процесса.

5. В пределах одного общества могут сосуществовать конкурирующие цивилизационные типы как с ориентацией на восточную традиционность, так и на западный инструментализм, когда деятельностный архетип на

сохранение достигнутой эффективности социального воспроизводства системно ограничивает стремление непрерывного повышения общественной эффективности. Парадоксально переплетаясь в теле одного социума, данные цивилизационные типы порождают особые типы ментальности, поведенческие эталоны, программы

сосуществования и программы собственного

самосохранения.

6. Сопоставляя восточные традиционные архетипы жизнедеятельности с западными инструментальными техногенными образцами, можно определить консервативные аскриптивные (приписанные) и партикулярные статусы и смыслы традиционной культуры, которые смогут выдержать конкуренцию с любыми моделями эгалитарного, основанного на персонально приобретаемых статусах и функциональных достижениях, западного инструментализма.

7. Наряду с обострением противоречий, в современном мире происходит нивелирование культурных противостояний. Этот процесс сопровождается различными интеграционными вариациями. Идет социальная интеграция, в которой осуществляется социализация индивидов и легитимация форм общения, основанных на их стремлении к взаимопониманию. Она реализуется через ценности, нормы и общие значения действующих субъектов, что предполагает опосредованность их сознанием и пониманием. Также усиливается системная интеграция, идущая при помощи символических средств, закрепляющих установленный порядок и сохраняющих целостность вне зависимости от сознания людей, а иногда и вопреки их установкам и потребностям.

8. Исходя из того, что усложнение системной структуры, выражающееся в образовании новых параметров порядка и беспорядка, определенности и неопределенности, не нарушает их оптимальное соотношение, оставаясь постоянным, заключаем, что цивилизационно-векторные координаты каждого социума (как системы) также подчиняются данным закономерностям. • Таким образом, существует локализованный перечень возможных динамических проекций, в рамках которых предвосхищение

социально-значимых актов деятельности становиться возможным.

Теоретическая и практическая значимость работы.

Разрешение проблем, поднятых в работе, способствует формированию новой системы взглядов на социальный генезис, развитию теорий межкультурного взаимодействия. Значимость диссертации определяется тем, что работа может выступать как один из источников, исследующих и классифицирующих

содержание корпуса подшефных социально-философскому дискурсу общественных дисциплин, способствуя

репрезентативному выбору стратегии возможного социального развития. Диссертация также может послужить в качестве учебного материала при изучении философских, социологических, культурологических, эпистемологических проблем

обществознания.

Прикладной аспект исследования' состоит в . том, что полученные результаты могут быть применены при разработке учебных курсов социальной философии, философии истории, культурологии, истории в вузах и школах. Кроме того, содержание и полученные выводы могут найти применение в общетеоретических и специальных курсах по социально-философским и философско-историческим проблемам.

Апробация результатов работы. Основные положения и результаты исследования изложены при обсуждении диссертации на заседании кафедры философии Бурятского государственного университета, а также нашли отражение в монографиях «Местное самоуправление в Сибири» (Иркутск, 2000), «Основания социального генезиса: варианты репрезентаций» (Улан-Удэ, 2005). Выводы и результаты диссертационного исследования использованы в докладах и сообщениях на Международной научно-практической конференции «Человек, экология, культура» (Челябинск, 1997); на международной научно-теоретической конференции «Интеллигенция в современном обществе» (Улан-Удэ, 1997); международной научно-теоретической конференции «Народы Центральной Азии на пороге XXI века» (Улан-Батор, 1997); международной научно-теоретической конференции «Философия Восточно-Азиатского региона (Китай, Япония, Корея) и современная цивилизация» (Москва, 1998); международной научно-практической конференции «Возрождение традиционных

культур народов Бурятии» (Улан-Удэ, 1998); республиканской научно-практической конференции «Роль гуманитарного образования в процессе обучения» (Улан-Удэ, 1998); региональной научной конференции «Биология" на пороге XXI века»; международной научной конференции «К культуре мира — через диалог религий, диалог цивилизаций» (Омск, 2000); международной научно-практической конференции «Образование и культура XXI века» (Улан-Удэ, 2000); Третьей международной традиционной конференции «Байкальские встречи» (Улан-Удэ, 2000); на международной научно-практической конференции «Антропологические конфигурации современной философии» (Москва, 2004). '

Структура диссертации. Структура диссертации определяется целью работы, логикой решения поставленных задач и состоит из введения, трех глав (12 параграфов), заключения и списка литературы.

II. Основное содержание работы Во введении обосновывается актуальность диссертационной темы, анализируется степень ее разработанности, определяются объект, предмет, цель и задачи исследования, методологические основания, раскрывается научная новизна, приводятся данные по апробации полученных . результатов, характеризуется их теоретическая и практическая значимость.

В первой главе «Методологические аспекты исследования: философско-культурологические интерпретации социального генезиса», включающей пять параграфов, определяется методологический каркас работы, осуществляется анализ различных исследовательских подходов, прописываются векторы социальной истории, раскрываются механизмы моделирования культурно-деятельностных архетипов.

Первый параграф «Алгоритмы социального познания: элевационный подход» посвящен изложению методологической основы диссертации, рассматриваемой через призму конкуренции редукционистской и элевационной познавательных стратегий.

. Стирание граней между объектом и субъектом вынудило ученых первой половины XX века признать зависимость знания от его носителя, применяемых методик и верификационных процедур.

Наиболее болезненный удар по конструкции чисто аналитического позитивного знания нанесло доказательство К. Геделем второй теоремы о неполноте. Резонансом этого события стал не только ' пересмотр математических и формальнологических оснований науки, но и перлюстрация проблемного корпуса гуманитарных дисциплин. Превращение субъекта знания из пассивного отражателя в главного деятеля окончательно легитимизировало статус интуитивистских, конструктивистских и ценностных подходов в социальных науках.

Таким образом, предмет исследования элевационизма — будущее, хотя свои рассуждения он базирует на прошлом. Предузнавание всегда содержит в себе значительный элемент экстраполяции, поэтому главным становится правильное обнаружение тех из наличествующих тенденций, которые следует экстраполировать.

Постнеклассическая научная парадигма тесно увязывает дефиниции управления, конкуренции, отбора с понятиями субъект, цель, ценность и др. Все указанные категории равновесно стянуты в комплексную системно-синергетическую модель. В рамках элевационного подхода как нигде более уместно синергетику как науку о самоорганизации конверсировать в науку об устойчивом неравновесии.

Расчет эвентуальных сценариев упрощает систематику социальной истории и позволяет использовать полученные данные для выбора реалистических траекторий и своевременного опознавания утопических маршрутов.

Анализ профетических моделей, нередко противоречащих друг другу, опора на материалы историко-социальных и философско-исторических отраслей, способствует прояснению задач ретроспективного анализа и закладывает фундамент для селекции возможных футурологических проектов.

В параграфе делается вывод, что даже самый мягкий сценарий, исходящий из констант экстраполяции с линейными параметрами, грозит человечеству неисчислимыми бедами. Поэтому цель -разработать как можно большее число программ, направленных на выживание цивилизации, должна дополняться требованием разработки механизма отбора оптимальных стратегий, способных сохранить ойкумену при минимальных издержках. А это напрямую

зависит от достоверности базовых представлений об общих векторах социального развития.

Вопросы о том, имеются ли в действительности сквозные векторы и механизмы, связывающие историю в единый процесс, а если да, то каково его направление, являются для исследования ключевыми. И в этом научном поиске главная роль отводится элевационной методологии, хотя и направленной на системное изучение прошлого, но призванной найти в виртуальном пространстве будущего если не идеальные, то хотя бы приемлемые для социума решения.

Во втором параграфе «Социальная эпистемология: исследовательские подходы и векторы социальной истории» рассматривается коллекс подходов, нацеленных на интерпретацию генеральных направлений социальной истории. Приводится детальная историко-философская экспозиция сюжетных форматов и содержаний.

Диссертант приходит к выводу, что только с XVII века с подрастающим поколением стали связываться надежды на достижение лучшего общественного состояния, чем это когда-либо было ранее. До этого стержневая фигура Бога (демиурга, идеала, творца и т.п.) как центра мироздания находилась у основания времени, вокруг которого все кружилось и к которому, в итоге, все возвращалось.

Перелом в умах наступает с передислокацией Бога (а также иных инфернальных персонажей) из прошлого в будущее. Образ развития от простого к сложному и от сбывшегося плохого к лучшему грядущему стал воплощаться в социально-исторических проектах. Личность фетишизированного предка замещается образом нуменозного потомка, носителя идеалов светлого будущего. Потомок становится доминирующей ценностью и психологическим компенсатором сегодняшних лишений.

Центр мироздания и адресат деятельности начинает усматриваться в людях следующих эпох, нравственно чистых, всесторонне образованных, экономически независимых, политически свободных, религиозно раскрепощенных. В дискурсе равнения на новых людей - носителей абсолютного знания и высшей морали - мыслимы высказывания: «история меня оправдает», «время расставит все по своим местам», «будущие

поколения оценят (не простят)», выражающие мотивационный компас жизненных смыслов и социальной активности.

Параграф завершает мысль, что мыслители Нового времени инициировали новое прочтение атласа человеческой истории, наложенного на особый культурный и интеллектуальный фон. Несмотря на сильную конкуренцию между сторонниками традиционных моделей исторического развития (регресса и цикличности) и прогрессистами, социальная наука, в лице последних, приобрела не только теоретиков, но и практиков общественного строительства. С другой стороны, эта же общественная практика заставила предположить, что поступательность конечна. Развитие неминуемо упирается- в объективные пределы, сменяясь на стагнацию и регресс, что опять приводит к заворачиванию в цикл.

Третий параграф «Проблемы социальной векторности в обществознанни XX века» посвящен рассмотрению практики решения вопросов социальной эволюции в социальных науках новейшего времени.

Несмотря на регулярное оживление эсхатологических мотивов и предостережений об окончательном крушении веры в человечество, суммарный вектор настроений скорее положителен. Решающую роль в таком оптимистичном диагнозе сыграли последние два века. Расцветом прогрессистских умонастроений стал рубеж XIX и XX столетий. Прошлые «ретроградные» и пессимистические представления о времени уступали место идеологии прогресса и отодвигались за кулисы гражданской эволюции. Казалось, что всего один шаг отделяет современного человека с секуляризованным мировоззрением, политически

эмансипированным, со знанием последних тайн природы от жизни в обществе, управляемом Разумом, от достижения всеобщего благоденствия.

На волне нарастания экологических и энергетических проблем в 70-е годы вновь наблюдается интерес к позициям противников прогрессизма. Основатели Римского клуба, опираясь на неомальтузианские выкладки, используя очевидные слабости дарвинизма (противоречие между законами термодинамики и эволюционными постулатами), способствовали ■ созданию у • сторонников эволюционизма репутации научно-неблагонадежных деятелей. Но, в отличие от своих предшественников, отдавших

предпочтение статистическим и циклическим моделям, они делали упор на нисходящий вектор развития (уготованный людям законами природы), грозящий гибелью человеческой цивилизации. Родоначальником этой концепции был Л. Винарски, описавший закон «социальной энтропии», когда социокультурная нивелировка классов, страт, сословий, рас и индивидов указывает на стремление системы к равновесию, итогом которого станет коммунизм как неизбежная тепловая смерть общества.

В 80-90-ые годы набирает обороты волновая теория исторического развития А. Тоффлера. Становится популярной концепция Э. Янча, интерпретирующая историю как продолжение универсальных негэнтропийных процессов. А Э. Джонс прогресс объявляет отличительной чертой человечества как биологического вида. Хотя общая тенденция предпочтений англоязычных авторов явно нацелена на дискредитацию различных версий социальной поступательной эволюции.

Ослабление коммунистической идеологии стимулировал интерес ко всему, что было выдержано в духе неприятия эволюционизма. Особую известность получили выводы А.Тойнби, во многом созвучные О. Шпенглеру. Наиболее категоричны в отрицании единого вектора цивилизационных изменений этнографы, погруженные в мир самобытных культур, которые на самом деле достаточно трудно поддаются уровневой иерархизации.

В параграфе делается вывод, что для того чтобы решить вопрос о наличии или отсутствии сквозных векторов человеческой истории, достаточно доказать наличие хотя бы одного магистрального направления или аргументировать его принципиальную невозможность. Социальная наука XX века оставила вопрос открытым.

В четвертом параграфе «Типологическая система координат: субстанциальный и экзистенциальный подходы» анализируется дихотомия исследовательских решений, заключенная в дилемме выбора между субстанциальной или экзистенциальной установками. Как правило, иногда даже без четкой артикуляции, в качестве операциональных версий, обозначающих разные эпистемологические позиции, используются полярные интерпретаторские кальки, основанные, соответственно, на «субстанциальном» (универсалистском) и «экзистенциальном» (патерналистском) прочтении истории.

Первая (субстанциальная) разновидность трактует

цивилизацию в терминах универсалистской обществоведческой герменевтики, выискивая в ее генезисе единую мировую логику осуществления некоторых исторических закономерностей, принципов или формирования определенных институтов, являющихся для «человека разумного» общезначимыми. Такие теории рефлексируют не собственное изменение социума из одного состояния в другое, а отслеживают его развитие по «ключевым» направлениям, к примеру, политическому, экономическому, идеологическому или по их комбинации.

При экзистенциальном подходе динамика человечества объясняется с точки зрения категорий «уникального», «индивидуального», «неповторимого», ориентируясь на такие понятия, как человек, личность, душа, благо, персона, духовность и другие экзистенциальные инварианты. Такая теория предписывает интерпретировать события в рамках конкретной культуры, выявляя изменения в понимании конкретным социумом смысловых констант, фундирующих организацию человеческого общежития. Здесь историческая реальность любого социума изучается как равноправный самостоятельный цивилизационный конструкт со своими специфическими алгоритмами развития и особым способом бытия, что подразумевает отказ от универсалистской рубрикации по шаблонам «всемирных» стандартов.

В случае верховенства субстанциального варианта, общество, «выстроенное» по ранжиру «магистральных» эталонов, предстанет не самостоятельным оригинальным предметом исследования, а будет лишь девиантным состоянием произвольной модели, избранной в качестве мирового эталона.

В соответствии с этим, рассматриваемая общность оценивается либо как полноправный самостоятельный организм со своим режимом жизнедеятельности, либо как несовершенная социальная конструкция, нуждающаяся в активной помощи в период цивилизационного становления.

В результате сравнительных операций делается вывод, что историческая герменевтика, выстроенная по экзистенциальным образцам, является более адекватным способом проникновения в предметную область социума по сравнению с любым структурно-функциональным анализом, на котором базируется значительная

часть социоведческих концепций, ориентированных на «субстанциальный» познавательный регламент,

В пятом параграфе «Механизмы моделирования культурно-деятельностных арехстипов» указывается, что деятельность по общественному признанию тех или иных идей и превращению их в самоочевидную реальность не имеет единого алгоритма реализации. Но процессы моделирования культурно-

деятельностных архетипов необходимо заключают в себе

порядок действий, при помощи которых становится возможным некоторую систему знания преобразовать в социально признанную реальность.

В ситуации с восточной культурой, когда общество долговременно стабильно функционирует, социальный порядок поддерживается воспроизведением традиции, привычными действиями, родовой памятью. В этом случае, даже при недовольстве собственной жизнью, люди полагают это состояние естественным. Общество, где традиция доминирует над инновацией, устойчивость во многом обеспечивается коллективным неприятием любых процедур сопоставления «своего» с «чужим». Но даже если, когда инновация преобладает, то ее перманентное воспроизводство неизбежно когда-либо сформирует традицию, налагающую запрет на сопоставление «своего» и «чужого», а, следовательно, влекущее относительное удовлетворение наличным порядком.

Западная культура находится в ситуации нестабильного инновационного функционирования, когда воспроизводство традиции затруднено. Идет непрерывная смена ценностных маяков: ценности, ранее являющиеся самоочевидными и поддерживающими общественный порядок, постоянно девальвируются. Бывшая как бы рутинной и гомогенной реальность, на самом деле вмещавшая в себя бесконечное число аксиологических меток, превращается в набор социальных сегментов с конечным числом значений. Добро, справедливость, сострадание теряют статус всеобщих обыденных смыслов и помещаются на уровень метафизических представлений.

Таким образом, можно сделать вывод, что современное разнообразие научных практик и алгоритмов раздвигает горизонты мировоззренческих оснований социальных стратегий. Стратегия деятельности с саморегулирующимися системами инициирует

перекличку между инструментальной культурой Запада и традиционной культурой Востока. Продолжительное время наука и техника инструментальной культуры согласовывалась только с западной системой ценностей! Сегодня становится ясным — грядущий реформированный тип технологического развития нуждается в координации с отличными от западных ценностей концепциями традиционной культуры.

Вторая глава «Варианты репрезентаций «русского» пути» посвящена анализу цивилизационных особенностей исторической генеалогии России. При этом в сферу научного поиска попали вопросы, связанные с выбором познавательной проекции, которая бы оптимальным образом соответствовала спектру решаемых в главе задач.

В первом параграфе «Особенности экзистенциальной проекции: специфика «русского» пути» рассматриваются проблемы, связанные с определением особых форматов цивилизационного развития России.

Культы коллективизма и служения обществу катализировались мессианской саморефлексией, присущей российской интеллигенции. И если Запад пестовал индивидуалистическую мотивацию эвристического достижения, в виде потребности в персональном успехе, что существенно секвестрировало и локализовало симптомы мегаломании научного сообщества, то в России преобладала мотивация коллективного достижения в виде потребности совершить нечто архиважное, эпохальное, но не для себя лично, а для державы, вовлеченной в общее дело.

Таким образом, снятие мессианского мироощущения, нахождение оптимального сбалансированного пути цивилизационного продвижения, является для современной России непреложным фактором экономического и политического роста.

Второй параграф «Аксиология культурного двоемирия: феномен евразийства» посвящен анализу особых ценностных предпочтений российской ментальности.

Особая географическая дислокация России обусловила формирование ее специфической культурологической ориентации. Находясь между Востоком и Западом, размещаясь и в Европе и в Азии, Россия непрерывно 'вбирает в себя разнообразный цивилизационный материал, адаптируя его в соответствии с определенными общезначимыми идеями и предписаниями.

У истоков евразийства стояли авторитетнейшие экономисты и философы: Алексеев H.H., П.Н. Савицкий, П.П. Сувчинский, Н.С. Трубецкой, Г.В. Флоровский и другие.

Всех этих разноплановых мыслителей объединяло ощущение того, что концепция евразийства способна приоритетным образом выразить их чаяния и надежды. Не стоит забывать, что в качестве идейного течения евразийство возникло внутри русской эмигрантской интеллигенции, испытавшей глубокое разочарование результатами нескольких революций, когда череда надежд безвозвратно сменилась шоком, а затем глубоким разочарованием от итогов гражданской войны, когда рухнули не только идеалы, питавшие Россию, но рухнула, по их соображению, и сама Россия, обрекшая на участь изгнанников своих лучших представителей. Очутившись в результате добровольно-принудительной эмиграции в экстремальных условиях, не понятая за рубежом и не принятая на родине, удрученная интеллигенция искренне способствовала укреплению евразийской идеологии, видя в ней отдушину для себя и реальную возможность вывода России из тупика социальной реакции.

Стержневыми положениями евразийской доктрины стали: -утверждение особого пути развития России как Евразии; -учение об идеократическом государстве; -обоснование идеалов на столпах православной веры. Полемизируя со славянофилами, евразийцы полагали, что славянский этнос не исчерпывает содержания понятия «русская нация», ибо в ее образовании значительная роль принадлежала тюркским и угро-финским племенам.

Понимая историю России как историю Евразии, сторонники евразийства наряду с признанием для нее позитивного характера славянской генеалогии, всячески подчеркивали и значение восточного, «чингисханного» наследия. По их мнению, именно монголы сформулировали историческое кредо Евразии, положили начало ее единству и основам политического строя.

Такая модальность развития являет собой радикальный способ адаптации социально-экономической системы к реальностям окружающего мира и заключается в перманентном обращении в условиях кризиса к чрезвычайным' мерам для достижения экстраординарных . целей, репрезентирующих собой выражение крайних форм выживания общества и его институтов. На практике

это выражалось в гипертрофировании роли государства, которое в лице правительства систематически при решении возникавших проблем брало инициативу на себя, используя при этом всю палитру принудительных и репрессивных мер.

Все попытки скрещения евразийства с большевистской идеологией имели печальную перспективу. Внутренний кризис ослабил евразийство. И хотя в конце 20-х годов эмигрантское движение пыталось сохранить себя и консолидироваться в политическую организацию, которая была бы способна участвовать в социальных процессах в СССР, но это обернулось трагедией, большинство «возвращенцев» оказалось в ссылках и лагерях.

Таким образом, несмотря на значительный международный авторитет, евразийство не смогло добиться заметных политических результатов и широкого общественного признания.

В третьем параграфе «Исходные положения утопизма: особенности русской интерпретации» рассматриваются вопросы, связанные с разработкой профетических сценариев возможного развития России.

Утопия (как идеал) становится утопическим проектом (как технико-практической задачей преобразования мира в соответствии с идеалом), когда ценности становятся целями. Но ценности задают смысл, они не могут выступать целями, в силу их неисчерпаемости и недостижимости. Цели всегда конечны и исчерпаемы, заменяемы.

Оконечить же ценность — значит представить ее в виде «квадратуры круга». Поэтому утопический проект каждый раз является «положительной переартикуляцией» существующего общества, у которого прерывается «неистинная» история и начинается история «подлинная».

Утрачивание понимания идеала как горизонта, недостижимой перспективы или ценностного ориентира превращает эталон в предполагаемый факт эмпирической действительности в «будущий факт». Превращение категорического императива в историческое предсказание, приравнивание ценности и факта трансформирует идеал в действительность.

Уравнивание ценности и факта, «натурализация» ценностей, соподчинение идеальной действительности с естественной в пределах одного и того же плоского бытия приводит к пониманию

«идеального строя» (как одного из многих возможных эмпирических), хотя и наилучшего.

Потребность в осмыслении идеала, в озвучивании образа желаемого будущего, жажда совершенства — неотъемлемые качества человека. Нежелание видеть перспективы, отрицание утопии по причине порочности утопизма как проектной деятельности, ведет к искажению оценки настоящего.

В русской философской и литературной мысли проблема кризиса, способного стать началом конца если не человеческой, то европейской цивилизации, описана в самом широком спектре — от оптимистических утопических теорий (Н. Федоров), до глубочайшей трагичности и мировой катастрофы, «банкротства» культуры и цивилизации (М. Гершензон).

Утопическая и апокалипсическая тематика характерна не только для русской философии. Обсуждение конца истории, крах кумиров и ' надежд, появление утопических оазисов не менее свойственны всей мировой социософии. Важное, что отличает большую часть отечественных ученых, - это антизападные умонастроения. К главным «грехам» Запада причислялись:

— «измена» истинной вере, расколовшая христианство и позволившая ереси заполонить духовную ойкумену;

— «гуманистические» гиперболы Возрожденческого антропоцентризма, дезавуировавшие роль Творца, что закономерно привело к Реформации и атеизму;

— кровь буржуазных революций и торжество идеалов торгашества, мещанства и индустриализма, как последствия предыдущих явлений.

«Русская» апокалиптика (откровение) не призывает пассивно ожидать окончательного торжества эсхтологического финала, она призывает к дальнейшему возрождению. Цикличность, перепад эпох, преодоление кризиса и поступательное движение, в перспективе венчаемое торжеством совершенной жизни, — вот отличительные черты русского понимания.

При всем обилии трагичности, утопизм не покидает русскую философскую традицию. Хотя русская утопия, в отличие от западной, широко не встречается в отдельных произведениях, подобные идеи широко представлены в философских сочинениях, социальных романах, публицистике. С европейским вариантом ее роднят мотивы осмысления социального идеала, социальная

критика, стремление угадать будущее и преобразовать действительность по загаданному образцу. Но есть и существенная разница: если для западноевропейского утопизма преобладающей темой является поиск путей рационалистического переустройства общества в соответствии с принципами разума, то для русского утопизма — преображение общества в соответствии с законами социальной правды как единства истины и справедливости.

Русская философская утопия переплетается с

эсхатологическими смыслами. Наиболее полно расцвет и угасание утопического мировосприятия представлен в творчестве Вл. Соловьева и Н. Федорова. После космистов «русский» утопизм перестает претендовать на научность, уйдя, в основном, в сферу литературного творчества (ВЛ. Брюсов и др.) и научной фантастики.

Можно заключить, что утопизм как вариант социально-философского проектирования оказал серьезное влияние на формирование российской гуманитарной традиции. Но реальная практика оказалась сильней любой самой строгой теории. Хотя желание сконструировать «эталонную» социальную программу, вероятно, никогда не покинет человечество.

Третья глава диссертации «Элевационпые модели социальной динамики» содержит в себе перечень вопросов, обозначающих спектр вероятных маршрутов общественного генезиса.

Элевационный анализ позволяет отмечать, что за границами событийной мозаики мировой истории и конкурирующими гипотезами о направленности социального генезиса все-таки существуют в обществе паллиативные закономерности, заставляющие признать наличие некоторых сходных элементов, пронизывающих человеческую цивилизацию пусть не магистральным, но локальным образом. В исторической ретроспективе человечество становилось сложнее, инструментально могущественнее, многочисленнее. Несмотря на несводимое культурное разнообразие, экзистенциальную «изюминку», философы постоянно обсуждают и описывают осевые динамические составляющие того или иного социума.

Как-известно из теории систем, усложнение структуры влечет за собой образование новых параметров порядка и беспорядка, определенности и неопределенности, но их оптимальное

соотношение, обеспечивающее эффективное функционирование, остается постоянным. В этом ряду цивилизационно-векторные координаты каждого социума также демонстрируют стохастическую стабильность. Таким образом, существует локализованный перечень (набор синергетических вариаций) возможных динамических проекций, в рамках которых предвосхищение социально-значимых актов деятельности становится возможным. Векторное обозначение социального генезиса в масштабах планетарной цивилизации можно обозначить термином «модель социальной динамики». Модели социальной динамики выступают в качестве онтологических архетипов, прообразов векторов исторического генезиса. Это не значит, что они исчерпывают всю виртуальность действительного и возможного. Может существовать неизмеримое количество «частных» случаев, но это тот самый вариант, когда факты оказываются слабее теории, указывая не столбовые, а проселочные дороги исторической неизбежности. Метафизический статус моделей обращает наше внимание на эволюционную диспозиционность истории, ее пластичность и многомерность.

Предметная онтологизация моделей происходит

посредством определенных народов, культур, цивилизаций, по-своему уникальных и неповторимых. Некоторые уже давно канули в Лету и принадлежат прошлому, другие застыли в стагнации, третьи в ускоренном темпе набирают цивилизационные «обороты», четвертые претендуют на скорый прогресс, пятые начали инволюционировать и т.д. Однако большинство вариантов развития исторически когерентны.

Если попытаться некоторым образом обобщить результаты социально-философских поисков, то нельзя не заметить, что предложенные проекты общественного генезиса, несмотря на внешнюю полифоничность, довольно успешно могут быть систематизированы. Ведь, как и любая овеществленная единица, социум подвержен определенным динамическим закономерностям. Значнт, его траектория (конечно, с определенными ограничениями) вполне может быть графически отображена. Расчет параметров вектора социальной динамики, подобно любому научному прогнозу, является концептуально обоснованным предвидением. Социальный прогноз, несмотря на определенные сложности,

может быть описан на основе асимптотических составляющих, которые указывают на определенный режим самоорганизации. Наблюдение за изменением некоторой функции, при знании значения нужного показателя в некоторое' время, может дать довольно точный прогноз относительно п-го года на основе обычного среднеарифметического в случае, если в п-ом году не будет отмечено никаких стохастических возмущений социальной системы, вызванных стихийным бедствием, кризисом, появлением гения, рождением пророка.

Но научный прогноз чаще всего дается в случаях, когда условие г = оо не задано. Простая экстраполяция на полупрямой (0 < I < оо) заключается в построении полинома ]-ой степени, все ] производных которого равны заданным производным в точке I = 0. Экстраполяция нулевого порядка, имеющая место при 3 = 0 является константой, первого порядка при 3=1— прямой, второго порядка при} =2- параболой.

Указанная зависимость наблюдается лишь в случаях, когда 3 < 2 или на отрезке действия экстраполяции не наблюдалось никаких экстраординарных обстоятельств. В противном случае, прогноз теряет корректность (силу) или будет корректным только до возникшего «возмущения».

Прогноз осуществляется на основе информации о некоторой функции в точке 1 = 0, позволяющей сделать выводы о ее поведении при I > 0. Корректный (сильный) прогноз, наблюдаемый при] < 2, обладает такими характеристиками, как единственность и устойчивость по отношению к малым возмущениям. Классические примеры корректного асимптотического прогноза описываются или в виде прямой или в виде периодической кривой, имеющей колебательный режим, подчиняющийся циклическим закономерностям.

Кроме этого, возможно выделить еще и особый (слабый) прогноз, когда }> 2 или в некоторой критической точке накапливается непредсказуемость, обусловленная случайными факторами или дефицитом исходной информации. В данном случае может быть реализовано несколько вариантов, неразличимых друг от друга из-за отсутствия качественной информации об их свойствах. График ■ подобного прогноза чувствителен даже к незначительным возмущениям, которые способны заметно влиять на динамику происходящих процессов.

Такая гиперрезонабельность именуется «эффектом бабочки» и приводит к эвентуализации (вероятностности) процессов.

Приведенный вариант прогностических расчетов не единственный. Существуют и менее ' устойчивые прогностические модели, в которых экстраполяционная логика не правомочна. К примеру, в ряде моделей прошлое и будущее задаются асимметричными функциями, а настоящее выступает как коррелят прошлого и ближайшего будущего. Определенный отрезок будущности выступает в качестве зоны влияния на настоящее, которое уже не остается точкой I = 0, а приобретает дополнительные пролонгированные параметры с

неустойчивыми характеристиками, что являет собой значительное препятствие для использования подобных схем на практике16.

Как видно из предыдущих рассуждений, динамично развивающиеся социально-исторические процессы " могут осуществляться по трем магистральным траекториям: а) по линейной или незамкнутой (графически изображается в виде прямой); б) по циклической или замкнутой (на графике -периодическая кривая); а также иметь в) эвентуальный, вероятностный маршрут (графический рисунок задается стохастическими параметрами), зависящий от специфических условий исторического процесса, к примеру, сначала вытягивающийся в линию, а затем сворачивающийся в цикл и т.д. Любая иная траектория движения будет, в конечном счете, лишь частным случаем указанных.

В первом параграфе «Линейная модель» зафиксировано, что линейная разновидность достаточно популярна в социально-историческом проектировании. В соответствии С ней отстаивается идея о перманентной поступательности общественного развития, что связано с использованием образа линии в исторической реальности. Линейность не указывает четкого направления развития, а лишь задает определенную непрерывность его течения, не исключая возможных девиаций. Подобная динамика

16 _ См. напр.: Whitehead AVN. Process and Reality: an Essay in Cosmology. - N.Y., 1969.

ассоциируется с переходом от низшего к высшему, от простого к сложному, приобретая черты четко оформленной последовательности, устремленной в будущее.

Одним из последовательных приверженцев линейной модели социального генезиса был крупнейший философ раннего средневековья Августин Блаженный. Он был убежден, что вся человеческая история продетерминнрована борьбой двух институтов — божьего царства и земного царства. Вследствие этого, высшее назначение человека состоит в его спасении, которое невозможно без религиозной морали. История, в трактовке Августина, предстает в особом свете, решительно незнакомом, к примеру, для греков. Она имеет начало и конец сотворенного мира с переломным моментом в виде воскрешения и страшного суда. Три знаковых события размечают бег времени — первородный грех с весьма мрачными последствиями, ожидание прихода Спасителя, приход и страдания Сына Божьего с последующим образованием церковных институтов. Не менее четко проявляются тенденции линейного подхода в социальной философии французского мыслителя Кондорсе.

Центральная мысль его системы состоит в обосновании закономерности прогресса человеческого разума. Он пытается найти в истории некоторые принципы, определяющие вектор единого исторического процесса. Для этой цели мыслитель старается нарисовать точную картину цивилизационного движения человечества, включив в нее дескрипцию напряженной борьбы разума с невежеством и предрассудками. Разум постоянно преодолевает непрерывно возникающие препятствия. Драма разума неотвратима, мифологические торосы неизбывны, их возобновление неизбежно при каждом новом прогрессе, ибо они обусловлены самой организацией нашего ума или отношением, установленным природой, между нашими средствами открывать истину и сопротивлением, которое оно противопоставляет нашим усилиям.

Мера развития разума является критерием общественного развития. Разум катализирует все социальные процессы, с его помощью любые препятствия на пути Истории рано или поздно преодолеваются. Историческое движение связано с совершенствованием общества, с развитием духа гуманности и свободы. Разум выступает фундаментом онтологического

единства счастья, истины и добродетели. Прогресс просвещения неразрывно связан с прогрессом свободы и уважения к естественным правам человека.

В параграфе также анализируются 'позиции Г.Ф. Гегеля, Г.Ф. Маркса, О. Конта, считающиеся классическими приверженцами линейной версии социального генезиса.

Во втором параграфе «Циклическая модель» рассматривается полярная версия, модель цикла, которая рассматривает историю как круговорот культурных общностей. Культурно-исторический тип как высшая цивилизационная единица характеризуется родственностью языка, политической независимостью, неповторимостью, разнообразием входящих в него этнографических элементов, независимостью цивилизационных начал, всегда ограниченной суммой сил для самореализации, практического осуществления идеалов правды, свободы, благосостояния. В каждом культурном типе можно различить определенные фазы или ступени. Закрепляя за историей статус прафеномена цивилизации как совокупности всех форм духовной стихии человеческого бытия, культурно-историческая типология становится фундаментом для всех остальных его дифференциаций. Весьма популярна в этой теории аналогия с витальным циклом живых существ. При такой экстраполяции составляющие конкретный тип этносы рождаются, взрослеют, стареют, дряхлеют и умирают.

Ярким представителем циклической теории был Д. Вико. Он выделяет три возраста в циклическом потоке истории - это время богов, время героев и время людей. Стартовав с дорациональных форм отражения, индивиды в процессе социализации трансформировались в полноценные персоны, способные к логическому и философскому дискурсу.

Вектор истории не прямолинеен, триумф разума не безусловен. История ничего не доказывает, но может карать. Отрешенный от своих истоков разум впадает в стагнацию, соответственно становится слабым как сам индивид, так и его учреждения. Но даже на излете социального следования не прекращает свою работу Провидение, указывая фарватер Идеального проектирования.

Трансцендирование одной эпохи в другую осуществляется путем общественного переворота, происходящего в результате

стихийной борьбы людей за свои цели, идеалы. Каждая из трех эпох необходимо венчается кризисом и распадом всего общественного организма. Это неизбежно, так было и так будет, ведь данный порядок предписан Божественным Провидением, императивы которого безусловны.

Отправной момент размышлений Н .Я. Данилевского угадывается в проблеме разнообразия культур и непохожести их внутреннего наполнения. В качестве методологической основы исследований, лежащих в области философии истории, русский ученый внедрял принципы естественнонаучной эпистемологии, когерентной витальным концепциям в биологии.

Основная самодовлеющая единица истории — обособленный локальный культурно-исторический тип (цивилизация). Н.Я. Данилевский выделяет четыре базовых формы деятельности самопроявления цивилизаций - религиозную, культурную, политическую и социально-экономическую.

Каждая культурная единица вносит свой локальный, ограниченный вклад в общую копилку человечества. Прогресс, по Н.Я. Данилевскому, состоит не в нахождении единого вектора цивилизационной динамики, а в кооперативном устремлении всех культурных социумов, в освоении всех виртуальных граней общественного бытия.

Концепция Данилевского во многом предопределила будущие социально-философские проекты, рассматривающие историю как совокупный продукт локально-ограниченных культурных образований, не имеющих общих генетических корней, но объединенные сквозными циклическими цивилизационными законами.

В параграфе также рассматриваются системы О. Шпенглера, А. Тойнби, Л.Н. Гумилева, по праву считающимся классиками цивилизационного подхода.

В третьем параграфе «Эвентуальная модель», анализируется позиция, предполагающая развитие социальной системы в соответствии со стахостическими значениями. Социальная история здесь имеет спорадический, случайный характер. Общество, как резонабельная структура, способно двигаться по любой социальной траектории, зависящей от конкретных геополитических, экономических, культурно-исторических условий. Темп, направление, специфика общественного генезиса строго не

детерминированы. На их формирование кардинально влияют традиции и обычаи народа, способ государственного правления, образовательный уровень населения и множество иных социальных корреляторов, обретающих значимость в точках культурного разлома, бифуркационных узлах, в моменты максимальной неустойчивости общественной системы. Социум, в контексте этой модели, имеет стохастический (вероятностный) маршрут развития, в отличие от поступательного (линейного) и вращательного (циклического).

Платон являлся одним из первых приверженцев эвентуальной модели социального генезиса. Не уделяя много вниманию ранним достаточно спорным предположениям Платона об оптимальном социальном функционировании, в диссертации обсуждается его более зрелый социальный эскиз. Он представляет собой результат компромисса между порочной реальностью и идеалом. Достижение согласия и свободы "реализуется полноправным участием всех граждан в управлении, так изгоняется зависть и вражда, воцаряется мир и свободное согласие.

Игравшие прежде важную роль воинские добродетели оцениваются крайне низко, как препятствующие господству разума, свободы и дружбы. В новой конституции органично соединены свобода и порядок, монархические, аристократические и демократические принципы.

Наряду с разумом и благом в мире наличествует зло, которое онтологизировано во Вселенной. Поэтому, заключает Платон, при учреждении любой общественной конструкции необходимо учитывать мощное влияние деструктивных составляющих, соизмеряя свои возможности с учетом затрат на компенсацию негативных оппозиций. Траектория исторического развития под влиянием указанных моментов может принимать самые разные направления, а формы государственного правления могут всячески чередоваться.

Так же, находящаяся в рамках эвентуальной модели социальная система Аристотеля предполагает серьезную критику основных положений предыдущей концепции. Заявленное Платоном единство, Аристотель считает иллюзорным. Государство по своей природе есть "-нечто множественное, состоящее из различного рода членов, и только индивид есть неделимая единица. По его мнению,- траектория развития и политический

климат полиса зависят от того, в чьих руках находится верховная власть.

Аристотель обращается к проектированию социального эталона, плану образцового государства. Такая модель предполагает жесткую аналогию с греческим республиканским полисом. Для этого необходимо сочетание свободы и порядка, новаторства и традиционных культурных ценностей. Подобное может быть реализовано только в условиях аристократической республики.

Идеальное государство должно иметь оптимальное количество жителей, необходимое для его нормального функционирования. Возрастные критерии не носят принципиального характера и направлены на извлечение максимальной эффективности от профессиональной

специализации — молодые используются для военного дела, пожилые — для богослужений, но участвовать в управлении могут и те, и другие.

Образцовое государство в качестве идеала имеет созерцательную активность и мирную жизнь. Мир многополярен, одни склонны к заботам, иные к свободе, следующие к войне, другие к миру, получается, что в подобном обществе поступки могут быть или полезными, или прекрасными.

Будучи реалистом, он отлично понимал, что одно дело - знать благо, а другое - актуализировать его. Он подтверждает, что добродетельный человек умеет в чем угодно разглядеть благо и добро, поскольку это правило и мера любой вещи. Но, однако, неясно, почему некто становится добродетельным. Возможно, он приходит к утверждению: если нечто стало порочным, то уже не может не быть таким, даже если в источнике оно порочным не было. Поэтому прогресс в обществе маловероятен, но при известном стремлении и удаче его достижение возможно.

К данной традиции примыкают также теории Н. Макиавелли, Т. Гоббса, Ж.-Ж. Руссо.

Резюмируя изложенное, необходимо указать, что не все социально-философские рассуждения могут быть без концептуальной нивелировки пронизаны указанной логикой. Существуют некоторые хрестоматийные образцы, которые могут служить в качестве опорных, так как предполагают громоздких вспомогательных интерпретаций для адаптирования к излагаемой системе. А для части теоретических систем процесс вписывания

в титульную модель требует еще и ряд дополнительных методологических комментаторских мероприятий, расшифровка которых может стать предметом отдельного изучения. Но такая «неточность» является необходимым параметром для сохранения условия строгости гуманитарной науки. Как указывал М. Хайдеггер, «Неточность ... гуманитарных наук не порок, а лишь исполнение существенного для этого рода исследований требования»17.

В заключительном параграфе диссертации «Эвентуальные стратегии элевационизма» защищается идея, что многомерность истории, ее открытость и пластичность трудно совместить с представлениями о неукоснительном схождении всех цивилизационных единиц в некую усредненную точку, обозначающую магистральный путь всего человечества. Навязывание всем народам единых информационного, технического или бытового укладов безвозвратно обеднило бы многообразие общественной динамики, что подвело бы черту под процессом реализации потенциалов различных культур, которые только все вместе могут сформировать организованный опыт человечества. Даже внутри одного социума одновременно может складываться несколько маршрутов развития,

вырабатывающих собственную логику развития, особый проект жизнеустройства. Это находит свое воплощение в социальных институтах и традициях, имеющих собственную рациональность.

Взаимоотношения культуры и цивилизации могут быть рассмотрены как взаимоотношения содержания и формы социально-исторического процесса. Культура во всем многобразии есть совокупность отношений людей к окружающему миру. Значит, культура представляет собой содержание всемирно-исторического процесса. Являясь одновременно способом существования и совокупностью социальных норм и ценностей, культура содержит в себе континуум смыслов, модели поведения, образы сознания, частично овеществляющихся в продуктах «второй природы». Цивилизация здесь выступает в роли одного из способов реализации отношений человека к природе и самому себе. Она

17 Хайдеггер М. Время картины мира // Время и бытие. - М., 1993. С. 44.

есть технология производства материальных и духовных продуктов или форма социально-исторического процесса.

Человеческая история имеет цивилизационный каркас 'социальных действий. Но она лишена предопределенности, ее фаталистское прочтение некорректно. Не существует безальтернативной истории. Альтернативы всегда есть, они присутствуют постоянно в каждом историческом моменте, но это не мешает выявить те процессы и закономерности, что суммируются из воплотившихся альтернатив, из выборов, которые делает общество, обращаясь к оправдавшим себя, имеющимся в социальном опыте альтернативным программам.

Нахождение подлинных, инициирующих развитие социальной истории сил и дезавуирование мнимых персоналистских, мифологических и т.п. трактовок, которые очень прочно укоренены в общественном сознании (как-то: наивная вера в сермяжную правоту" большинства или его исконные социальный потенциал и творческую мощь), представляет собой колоссальную по важности и сложности задачу.

С известной долей приближения возможные модели корреляции между культурой и цивилизацией могут быть

элевационно описаны. Особый статус элевационного прогноза проистекает из того, что он анализирует не результаты деятельности общества, а движущие (внутренние и внешние) силы, воплотившиеся и нереализованные возможности преобразиться, потенциальные и актуальные функции изменяющегося социального субъекта.

Ретропрогноз, не претендующий на прорицание виртуального будущего, но обращенный на выявление • опорных социальных потенций и культурных ресурсов, имеет значительный спектр исследовательских полномочий. В компетенцию элевацнонизма входит рассмотрение процессов разворачивания грандиозной по масштабам, мозаичной социальной стихии, когда умысел оказывается слабее случайности, и где, на первый взгляд, не существует единого смысла, пути или точки, стягивающей бесконечное разнообразие. Однако глубинные социальные ритмы никогда не угасают, просто иногда их зримая сущность при определенных обстоятельствах, переходит -на иной латентный уровень пульсации. Распознавание структуры цивилизационных

ритмов, их ретропрогиозирование становится научным базисом попыток исследований будущего.

В заключении диссертации подводятся итоги работы. Фиксируются главные содержательные моменты. 'Определяются перспективные направления последующих исследований.

Основное содержание диссертации отражено в следующих опубликованных работах автора: Монографии:

1.Степаненко A.C., Кузнецова A.M. Местное самоуправление в Сибири. - Иркутск, Изд-во ИГУ, 2000. - 10,1 п.л. (авторских 6,5 п.л.).

2.Кузнецова A.M. Основания социального генезиса: варианты репрезентаций. - Улан-Удэ, Изд-во БГУ, 2005. — 11,6 п.л.

Статьи:

3.Кузнецова A.M. Диалектика национального и универсального: опыт самосознания отечественной интеллигенции // Материалы международной научно-теоретической конференции «Интеллигенция в современном обществе». - Улан-Удэ, Изд-во БГУ, 1997.-0,4 п.л. С. 28-34.

4.Кузнецова A.M. К проблеме методологических приоритетов. Сборник научных трудов. - Улан-Удэ, Изд-во БГСХА, 1997. -0,7 п.л. С. 68-75. .

5.Кузнецова A.M. Религиозно-философские аспекты культурной самоидентификации отечественной интеллигенции // Материалы международной научно-теоретической конференции «Народы Центральной Азии на пороге XXI века». - Улан-Батор, 1997. - 0,4 п.л. С. 98-103.

6.Кузнецова A.M. Эсхатологические перспективы в антропософии // Материалы международной научно-практической конференции «Человек, экология, культура». - Челябинск, Изд-во ЧПГУ, 1997. — 0,3 п.л. С. 67-71.

7.Кузнецова A.M. Эзотерические тенденции в философии буддизма // Материалы международной научно-теоретической конференции «Народы Центральной Азии на пороге XXI века». - Улан-Батор, 1997.-0,4 п.л. С. 77-82.

8. Кузнецова A.M. Культурологические основания сибирского областничества // Материалы международной научно-практической конференции «Народы Центральной Азии на

пороге XXI века». - Улан-Удэ, Изд-во БГСХА, 1998. - 0,5 п.л. С. 68-74.

9. Кузнецова A.M., Кузнецов А.Е. Стратегия конфессионального ренессанса: буддизм — ламаизм'// Материалы международной научно-практической конференции «Возрождение традиционных культур народов Бурятии». - Улан-Удэ, Изд-во БНЦ, 1998. - 0,7 п.л. (авторских 0,4 пл.). С. 112-121.

10. Кузнецова A.M. Архетипы социальности // Материалы международной научно-практической конференции «Народы Центральной Азии на пороге XXI века». - Улан-Удэ, Изд-во БГСХА, 1998.-0,4 п.л. С. 53-58.

11. Кузнецова A.M. Общественная эволюция сибирского федерализма. Гуманитарные исследования молодых ученых Бурятии. - Улан-Удэ, Изд-во БНЦ. Вып. 2. Часть 2. 1999. - 0,2 п.л. С. 34-36.

12. Кузнецова A.M. Методологические проблемы социальной философии // Материалы республиканской научно-методической конференции «Социально-экономические, естественно-научные и общепрофессиональные дисциплины в системе «Школа - ВУЗ». - Улан - Удэ, Изд-во БГСХА, 1999. - 0,3 п.л. С. 23-27.

13. Кузнецова A.M. Мировоззренческие доминанты Востока // Материалы региональной научной конференции «Биология на пороге XXI века». - Улан-Удэ, Изд-во БГСХА, 2000. - 0,3 п.л. С. 89-93.

14. Кузнецова A.M. Социальные перспективы конфессионального синкретизма // Материалы международной научной конференции «К культуре мира — через диалог религий, диалог цивилизаций». - Омск. 2000. - 0,3 п.л. С. 79-83.

15. Кузнецова A.M., Кузнецов А.Е. Дидактические аспекты образовательной стратегии // Материалы международной научно-практической конференции «Образование и культура XXI века». - Улан-Удэ, Изд-во ВСГАКИ, 2000. - 0,5 п.л. (авторских 0,2 п.л.). С. 127-134.

16. Кузнецов А.Е., Кузнецова A.M. Культурологические особенности цивилизационного диалога // Материалы международной научно-практической конференции «Образование и культура XXI века». - Улан-Удэ, Изд-во ВСГАКИ, 2000. - 0,5 п.л. (авторских 0,3 п.л.). С. 51-59.

17. Кузнецова A.M. «Сибирская парадигма» региональной идентичности. Народы Центральной Азии XXI века // Материалы V-ой международной научно-практической конференции. - Улан-Удэ, Изд-во БГСХА, 2000. - 0,5 п.л. С. 12-19.

18. Кузнецов А.Е., Кузнецова A.M. Онтологическая когерентность основ конфессионального мировидения в буддийской и православной традициях // Материалы международной научно-практической конференции «Народы Центральной Азии на пороге XXI века». - Улан-Удэ, Изд-во БГСХА, 2000. - 0,5 п.л. (авторских 0,2 п.л.). С. 56-62.

19. Кузнецов А.Е., Кузнецова A.M. Конфессиональные аспекты социально-философского анализа. - Улан-Удэ, Изд-во БГУ, Вестник БГУ. № 4. Серия 5. 2000. - 1 п.л. (авторских 0,5 п.л.). С. 89-105.

20. Кузнецова A.M. Социокультурные детерминанты образовательного процесса // Материалы региональной научно-методической конференции «Непрерывное образование — основа повышения качества профессиональной подготовки специалистов». - Улан-Удэ, Изд-во БГСХА, 2000. - 0,3 п.л. С. 1720.

21. Кузнецова A.M. Философия социального гностицизма // Материалы региональной научно-методической конференции «Непрерывное образование — основа повышения качества профессиональной подготовки специалистов». - Улан-Удэ, Изд-во БГСХА, 2000. - 0,3 п.л. С. 45-48.

22. Кузнецова A.M. Философская дидактика социально-исторического дискурса (в контексте современного отечественного обществознания) // Материалы региональной научно-методической конференции «Непрерывное образование — основа повышения качества профессиональной подготовки специалистов». - Улан-Удэ, Изд-во БГСХА, 2000. - 0,3 п.л. С. 119-121.

23. Кузнецова A.M., Кузнецов А.Е. Культурологические модели: экзистенциальные и субстанциальные теории // Материалы Третьей международной традиционной конференции «Байкальские встречи». - Улан-Удэ, Изд-во ВСГАКИ, 2000. - 0,5 п.л. (авторских 0,3 п.л.). С. 35-41.

24. Кузнецова A.M., Кузнецов А.Е. Религиозно-философские аспекты культурной реформации в России // Материалы

международной научно-практической конференции «Образование и культура XXI века». - Улан-Удэ, Изд-во ВСГАКИ, 2002. - 0,5 п.л. (авторских 0,2 п.л.). С. 87-93.

25. Кузнецова А.М'., Кузнецов А.Е. Цивилизационная дивергенция: анализ состояний // Материалы международной научно-практической конференции «Образование и культура XXI века». - Улан-Удэ, Изд-во ВСГАКИ, 2002. - 1 п.л. (авторских 0,6 п.л.). С. 3-18.

26. Кузнецова A.M. Культурологические аспекты философии науки // Сборник трудов, посвященных 70-летию кафедры философии Б ГУ. - Улан-Удэ, Изд-во БГУ. 2002. - 0,5 п.л. С. 23-31.

27. Кузнецова A.M. Философские аспекты образовательного процесса // Сборник трудов преподавателей БГУ. - Улан-Удэ, Изд-во БГУ, 2002. - 0,3 п.л. С. 23-29.

28. Кузнецова A.M. Содержательные концепты философского знания // Сборник трудов преподавателей БГУ. - Улан-Удэ, Изд-во БГУ, 2002. - 0,5 п.л. С. 87-96.

29. Кузнецова A.M., Кузнецов А.Е. Социально-философская природа региональной автономии: опыт «сибирского» федерализма // Проблемы сибирской ментальности. - СПб.: Астерион, 2004 г. - 1 п.л. (авторских 0,6 п.л.). С. 34-44.

30. Кузнецова A.M. Алгоритмы социального познания: элевационный подход. Вестник БГУ. - Улан-Удэ, Изд-во БГУ, -Серия 5.-Вып. П.- 2006. -0,7 п.л. С. 21-30.

31. Кузнецова A.M. Модели социальной динамики. Вестник БГУ. - Улан-Удэ, Изд-во БГУ. - Серия 5. - Вып. 11. - 2006. - 0,8 п.л. С. 35-46.

Подписано в печать 15.03.06. Формат 60 х 84 1/16. Усл. печ. л. 2,44. Тираж 100 экз. Заказ № 1646.

Издательство Бурятского госуниверситета 670000, г. Улан-Удэ, ул. Смолина, 24 а

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора философских наук Кузнецова, Аюна Мэлсовна

Оглавление.

Введение.

Глава 1. Методологические аспекты исследования: философскокультурологические интерпретации социального генезиса.

§1. Алгоритмы социального познания: элевационный подход.

§2. Социальная эпистемология: исследовательские подходы и векторы социальной истории.

§3. Проблема социальной векторности в обществознании XX века.

§4. Типологическая система координат: субстанциональный и экзистенциальный подходы.

§5. Механизмы моделирования культурно-деятельностных архетипов.

Глава 2. Варианты репрезентаций «русского» пути.

§1. Особенности экзистенциальной проекции: специфика «русского пути»

§2. Аксиология культурного двоемирия: феномен евразийства.

§3. Исходные положения утопизма: особенности «русской» интерпретации.

Глава 3. Элевационные модели социальной динамики.

§ 1. Линейная модель.

§2. Циклическая модель.

§3. Эвентуальная модель.

§4. Эвентуальные стратегии элевационизма.

Введение диссертации2006 год, автореферат по философии, Кузнецова, Аюна Мэлсовна

Актуальность темы исследования. При выявлении социальных перспектив люди постоянно сталкиваются с необходимостью получения знания о совокупности возможностей, открывающей перед ними горизонты самореализации. Человечество пытается рационально обустроить мир. Для этого оно целенаправленно стремится приобрести информацию об основных направлениях своей жизнедеятельности. Особую значимость это знание приобретает в эпоху коренных социальных преобразований.

Для России рубеж тысячелетий стал временем переоценки главных жизненных приоритетов, которые задают регламент и масштаб мировоззренческих ротаций. Научное сообщество усилило внимание к проблемам, связанным с пересмотром базисных положений в экономической, идеологической и политико-правовой сферах. Значительная нагрузка выпала на долю и мировоззренческой составляющей, понесшей существенный урон от девальвации и дискредитации еще совсем недавно сакральных, аксиоматично безусловных социальных и культурных ценностей.

В рамках гуманитарных наук назрела необходимость разработки концепций преодоления негативных социальных последствий, вызванных легитимацией и возвышением материальных потребностей, заслонивших идеалы бескорыстия и самопожертвования. Общество начинает все острее ощущать ошибочность преклонения перед стихией рынка, меркантилизацией жизни, вещной идеологией, несущих в себе значительный деструктивный потенциал.

В связи с этим возникла насущная потребность в определении социальных перспектив и дееспособных прикладных методик, способных помочь эксплицировать познавательные установки, вычленить культурное ядро, описать динамические векторы грядущих общественных изменений и алгоритмов последующего развития, как для России, так и для мира в целом. Успешность решения подобной задачи зависит от того, насколько полно будут учтены все возможные варианты общественного развития, имеющиеся в цивилизационном арсенале.

Данный исследовательский поиск получает особую актуальность в силу его направленности на интеграцию познавательных социально-философских усилий, нередко подразумевающих взаимоисключение, обрекающее на бесполезность любые попытки концептуальной кооперации. На выбор темы исследования повлиял уже оформившийся социальный заказ, требующий завершения работы по снятию концептуальной дискретности * доминирующих смыслов социально-философского дискурса, способного системно унифицировать регламент демонстрации основных содержаний и направлений общественного генезиса и соответствующих форм его репрезентации.

В последние десятилетия обществоведческие дисциплины нацелены на проблему диалога и аутентичного понимания феномена инокультурности. Распространение угрозы массового террора и, как следствие, исламофобия, экспансия западного образа жизни, институализация глобалистской идеологии вызывают недовольство со стороны многих, в том числе густонаселенных стран. Воспитание симпатии к другому, живущему по своим, существенно отличным от твоих (осознаваемых в качестве общепринятых), правилам, нахождение обоюдоприемлемых норм взаимодействия, выработка транскультурных форматов международной кооперации - все это нуждается в теоретическом осмыслении.

Актуальность темы исследования определяется тем, что современная философия пытается преодолеть вековой раскол между Востоком и Западом, традицией и инновацией, локализацией и глобализацией, позиционируя самоидентификацию посредством культурного синкретизма. В связи с этим создание общего цивилизационного абриса с соразмерно вписанными культурными инвариантами, определение императивов «исторической неизбежности», выявление транснациональных фарватеров с особыми социальными параметрами, становится первостепенной задачей.

Предъявляемые в качестве архетипических, идеология и практика прогрессистской поступательной стратегии развития социума, основанной на сакрализации темпов экономической экспансии, привели человечество к порогу глобальной катастрофы. Поэтому наряду с обозначением линейных модусов общественного развития, пропагандой тезиса о неизбежности воцарения инструментально-техногенной и субстанциальной (универсалистской) цивилизационных парадигм, видится необходимой манифестация других возможных маршрутов социальной динамики, базирующихся на иных идейных основаниях.

Степень научной разработанности проблемы. Общество, как подчеркивал К. Маркс, не состоит из индивидов, а выражает сумму тех связей, в которые они совместно вовлечены. Социальная теория рассматривает мир не столько в его особенных проявлениях, сколько с точки зрения присутствия в нем всеобщего. Современное состояние социально-философской науки характеризуется значительным разнообразием подходов, направлений и стилей рассуждения. Данная методологическая диверсификация не может считаться дисциплинарным дефектом или следствием недостаточной исследовательской культуры. Анализ содержательного наполнения любого познавательного дискурса, нацеленного на рассмотрение витальной человеческой природы и модусов ее социальной интеграции, не оставляет сомнения, что в процессе получения результатов будет объективно присутствовать ряд антропологических допущений (культурных, физиологических, этических).

Проблема выбора исходной познавательной установки и выявление динамической составляющей мировой ойкумены поднимается в философии с самого раннего времени. Вопрос же о природе культурной уникальности, «особости», автономности и, как следствие, цивилизационной дисперсии возникает намного позже. Только в Новое время встал вопрос о внутренне различных уникальных культурах. Одним из первых ученых в этой области явился И.Г. Гердер, ставший новатором в деле анализа феномена содержательной непохожести отдельных культур (1).

Возникновение интереса к антропологической проблематике заставило воспринимать «чужака» как другого самоценного человека, что потребовало научно оформить возможность сопоставления различных вариантов человеческого. Создаваемые теории продвижения от дикости через варварство к цивилизации ускоряли процесс освоения европейским сознанием наследия иных, в том числе и архаичных, культур. В момент расцвета европоцентристского сознания в XIX веке делались различные прогнозы, отражающие тревогу за судьбу Европы (Дж. Миль, Ф. Ницше, А. Токвиль). Потрясения первой половины XX века открыли западному сознанию познавательную перспективу для широких философско-исторических и социально-культурных построений, ускорив процесс демонтажа европоцентристских представлений.

Попытки философов новейшей эпохи в рамках различных синкретичных версий обозначить некую монолитную схему всех возможных социальных динамик и содержаний, превосходящих социокультурные условия, не увенчались успехом. Иллюстрацией чему служат работы О. Хаксли (2) и Ф. Шоуна (3), обозначившие главные проблемы комплексного социально-философского дискурса.

По мнению американского ученого И. Валлерстайна, в настоящее время социальные науки состоят из некоторого числа «дисциплин». Они представляют собой интеллектуально единые группировки предметов исследования, которые есть специальные разделы этой науки, с общим объектом исследования. Так, социальная наука в отличие от истории, изучающей события прошлого и настоящего, есть установление всего универсального комплекса законов, в соответствии с которыми объясняется человеческое (общественное) поведение (4).

По мнению А.И. Ракитова, существуют такие части исторического знания, как эмпирическая историография (собственно история), теоретическая историография (историография), историческая эпистемология (историческое познание), историософия (философия истории), теория и методология исторического процесса (5).

В отечественной литературе советского периода вопросы социального развития приоритетно рассматривались в рамках исторического материализма, объединявшим в себе функции философии общества и общей социологии. Как писал в то время B.C. Барулин: «исторический материализм есть наука о соотношении общественного бытия и общественного сознания, о наиболее общих законах структуры, развития, функционирования общества, его движущих силах» (6).

Долгое время в отечественном обществознании преобладала позиция, в соответствии с которой вектор генезиса социальной эволюции носит ярко выраженный линейно-поступательный характер (7). Данная теория имела солидную доказательную базу и внушительный перечень исторических примеров. Несмотря на то, что силы, имеющие иррациональную природу, основанные на стихийной соборности и человеческих страстях, оказывались подчас в нашем обществе заметно влиятельнее, чем любые иные социальные составляющие, большинство попыток кардинальной перестройки общественной системы было связано с реализацией той или иной рационально-ориентированной программы. К примеру, рекомендации по внедрению социалистического уклада общежития носили известный догматический характер, отягощенный еще и социальными издержками. Навязываемая же сейчас в нашей стране глобальная историческая дилемма, призывающая к выбору между тотальной модернизацией, с одной стороны, гипотетически способной реабилитировать геополитическую репутацию России, или смещением на периферию мирового цивилизационного процесса, с другой, неконструктивна, так как не исчерпывает весь спектр возможных политологических сценариев, беря за основу только один из возможных вариантов социальной динамики -линейный.

На данный момент в отечественной и зарубежной гуманитарных науках нет доминирующей программы типологизации социально-философских версий. А без этого достаточно трудно выработать критерии селекции логических инвариантов внутри самой науки. Несмотря на широкий интерес к данной проблеме, ученые, вне зависимости от идеологических предпочтений, постоянно ощущали ее остроту и открытость.

Практика диверсификации познавательных фокусов и социальных установок, сложившаяся в качестве системы в новейшее время, удачно справлялась с экспликацией отдельных фрагментарных событий, но оказалась слабо применимой при создании целостной цивилизационной панорамы. Это указывает на широкие возможности по занятию вакантной исследовательской ниши, вмещающей в себя решение проблемы интеграции познавательных универсалий, снимающей концептуальную дискретность базовых форматов социально-философского дискурса, что рефлексируется в выявлении генеральных оснований и направлений общественного генезиса, а также соответствующих форм его репрезентации.

Так, П.П. Гречко защищает гипотезу о наличии целого множества вариантов социальной генеалогии. В его понимании общества имеют самые различные траектории (линейную, циклическую, спиралевидную, ризомную и другие). Каждая модель социального генезиса имеет собственное культурное содержание и специфические особенности. Для доказательства ученый привлекает широкий спектр научных материалов, ссылаясь на наиболее авторитетные, по его мнению, социально-философские проекты (8).

Весомый вклад в разработку данной проблемы внес А.А. Ивин. В его работах, имеющих философско-историческую направленность, подробно освещаются вопросы, связанные с трактовкой профетических концепций. Большее место он отводит разбору тоталитарных планов человеческого общежития (9).

Анализу европоцентристского сознания и связанного с ним особого мироощущения посвящены работы С.Г. Кара-Мурзы (10).

Значительный вклад в разработку проблем взаимоотношения культур Востока и Запада внесли такие авторы, как А. Андрияускас, А. Вежбицкая, М.Я. Корнеев, Б.В.Марков, В.Ю. Сухачев, В.К. Шохин, М. Юлен, позиционирующие себя в рамках цивилизационной компаративистики (11). Данная тематика стала одной из ведущих при обсуждение вопросов, связанных с определением глобальных перспектив XXI века (12).

В русле диссертационной проблематики, отличаются своей оригинальностью построения социальные программы: Ф. Фукуямы, Е. Шацкого, В.Ф. Шаповалова и других (13).

Э. Гидденс и П. Штомка выделяют несколько теоретических направлений исследования перспектив развития общества. Одно из них исходит из того, что в человеческой истории на смену эпохе современности должна прийти иная, качественно отличная эпоха (14).

П. Уинч настаивает на необходимости включения в любое теоретическое осмысление проблем общественного функционирования вопросов социальной психологии. Он считает, что только с учетом тем психологического профиля можно обсуждать природу социального феномена (15).

Большие заслуги в решении означенной проблемы принадлежат как основоположникам цивилизационной теории О. Броделю, Н. Данилевскому, П. Сорокину, А. Тойнби, О. Шпенглеру, так и их духовным преемникам -Д. Уилкинсону, Э. Хантингтону, Ш. Эйзенштадту, Н. Элиасу и другим.

Один из способов наработки профессионального социально-философского опыта может быть основан на выделении ведущих аспектов социально-исторического развития, его векторов и доминантных составляющих. Результаты, полученные при таком рассмотрении, могут выступить в качестве несущей конструкции, вмещающей наряду с матрицами понятийного аппарата и корпус логико-методологических инструментов. Анализ становления социальной науки как теоретической кристаллизации системы философской мысли дает возможность выявления сущности рассматриваемого объекта сквозь историю его изучения. В этом плане большой интерес представляют работы таких ученых как, П.В. Алексеев, А.Т. Горяев, А.Ф. Зотов, В.А. Ильин, И.А. Ильин, Б.Г. Капустин, А.Н. Кочергин, В.А. Кувакин, В.М. Лейбин, В.А. Лекторский, В.М. Межуев, В.Н. Порус, М.Н. Руткевич, Ю.Н. Солонин, B.C. Степин, В.М. Тишков В.М, И.Т. Фролов, А.Н. Чумаков.

На сегодняшний день в силу различных обстоятельств ни одна из существующих (а не только указанных) теорий не смогла добиться всеобщего признания, что придает работе в этом направлении дополнительный стимул и эвристический потенциал. Несмотря на значительные успехи в изучении модусов и репрезентаций социального генезиса, некоторые темы, имеющие принципиальное значение, выпадают из сферы внимания научного сообщества. В это число входит, поднимаемая в диссертации, проблема соотношения культурного содержания социума с его цивилизационной динамикой и эпистемологической платформой.

Объектом исследования является социальный генезис, его цивилизационные модусы и динамические траектории развития.

Предметом исследования выступили социально-философские, культурологические и историко-философские инварианты, задающие рисунок описания моделей социального генезиса.

Гипотеза исследования. Магистральные направления социального генезиса и их содержательное наполнение культурно и динамически диверсифицированы, что выражается в наличии разных социальных траекторий, имеющих заданные векторы, подшефные прогностической идентификации.

Цель работы автор видит в выявлении сущности и основных тенденций социального генезиса, его культурного наполнения и динамических репрезентаций. Достижение этой цели опирается на решение следующих задач:

1. Систематизацию исторических типов социально-философского рассмотрения направлений общественного генезиса.

2. Определение базовых конституэнтов и интерпретаторских линий процессов социального движения.

3. Выявление полярных культурологических параметров, инициирующих механизмы цивилизационной дисперсии.

4. Нахождение социально-деятельностных приоритетов в различных культурных системах.

5. Определение цивилизационных перспектив российской государственности с учетом ее духовной составляющей, а также конфессиональных и политических традиций.

6. Апробация системы «моделей социальной динамики» и классификационная обработка историко-философского материала в данном ракурсе.

Теоретическую и методологическую основу исследования составили: диалектический метод, объективирующий оценки всей совокупности анализируемых в работе явлений, взятых в многообразии их противоречивых отношений, взаимосвязи и динамики; в фундамент работы положены системный подход и структурный анализ, включающие в себя принципы целостности, системной организации и структурности; большое значение для диссертации имели общенаучные методы познания - анализ, синтез, экстраполяция, абстрагирование, обобщение и другие.

Также, наряду с общенаучными стратегиями, важным для работы явился принцип элевационизма, контраверсии редукционизма, который кристаллизировался в рамках постнеклассической парадигмы науки. Задавая направление анализа не «снизу вверх» по рецептам редукционизма, а «сверху вниз», от позднейших к ранним формам взаимодействия, элевационизм позволил полнее и точнее находить в протоформах свойства, которые выступят в качестве онтологических условий будущего.

В элевационизме адекватная дескрипция физических, биологических или социальных состояний содержит указание на те параметры, которые сделают возможным последующие события. При таком подходе реализуется типично постнеклассическая программа - управление настоящим из будущего.

Методология элевационизма эксплицировала проблему социального бытия к вопросу о выявлении условий его функционирования. С точки зрения элевационной методологии важно, в первую очередь, определять не то, как и когда в истории возникает новое, а то, на какой эволюционной ступени и почему оно было извлечено после его латентного наличия в системе.

Выбор необходимых методов исследования зависел от требований целесообразности и полноты проводимого дискурса.

Большое значение для автора имели работы видных ученых, занимавшихся проблемами истории социальной философии, философии истории, истории и философии культуры, а также конкретные научные изыскания и монографические исследования.

В результате исследовательской работы были получены следующие новые результаты:

1. Обобщены исторические типы социально-философского рассмотрения направлений общественного генезиса.

2. Выявлены базовые параметры и интерпретаторские сюжеты процессов социального движения.

3. Установлены полярные культурологические параметры, инициирующие механизмы цивилизационной дисперсии.

4. Определены социально-деятельностные приоритеты в различных культурных системах.

5. Обозначены цивилизационные перспективы российской государственности с учетом ее духовной составляющей в свете конфессиональных и политических традиций.

6. Понятийно эксплицирован термин «модель социальной динамики» и проведена классификационная обработка историко-философского материала в его формате.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Человеческая история имеет заданные координаты и цивилизационный каркас социальных действий, но одновременно она лишена предопределенности и фатализма. Безальтернативной истории не существует. Альтернативы присутствуют постоянно в каждом историческом моменте. Но наука способна выявить те процессы и закономерности, что суммируются из воплотившихся альтернатив, из выборов, которые делает общество, обращаясь к оправдавшим себя, имеющимся в общественном опыте, социальным программам.

2. Несмотря на то, что человеческая цивилизация имеет генеральные векторы развития, между культурами существуют принципиальные расхождения в понимании и способах достижения социального блага. Это выражается в различных деятельностных архетипах, доминирующих в рамках отдельных культур.

3. Современный этап развития науки характеризуется активизацией деятельности с саморегулирующимися системами, что активизирует процесс взаимопроникновения между инструментальной культурой Запада и традиционной культурой Востока. Необходим отход от приоритетного согласования содержания мировой культуры с западной системой ценностей. Реформа западного технологического развития должна быть скоординирована с отличными от западных ценностей аксиологическими концепциями.

4. Взаимоотношения культуры и цивилизации могут быть рассмотрены как взаимоотношения содержания и формы социальной эволюции. Культура во всем многообразии есть совокупность отношений людей к окружающему миру. Она представляет собой содержание всемирно-исторического процесса. Являясь одновременно способом существования и совокупностью социальных норм и ценностей, культура содержит в себе континуум смыслов, модели поведения, образы сознания, частично овеществляющихся в продуктах «второй природы». Цивилизация выступает в роли одного из способов реализации отношений человека к природе и самому себе. Она есть технология производства материальных и духовных продуктов или форма социально-исторического процесса.

5. В пределах одного общества могут сосуществовать конкурирующие цивилизационные типы как с ориентацией на восточную традиционность, так и на западный инструментализм, когда деятельностный архетип на сохранение достигнутой эффективности социального воспроизводства системно ограничивает стремление непрерывного повышения общественной эффективности. Парадоксально переплетаясь в теле одного социума, данные цивилизационные типы порождают особые типы ментальности, поведенческие эталоны, программы сосуществования и программы собственного самосохранения.

6. Сопоставляя восточные традиционные архетипы жизнедеятельности с западными инструментальными техногенными образцами, можно определить консервативные аскриптивные (приписанные) и партикулярные статусы и смыслы традиционной культуры, которые смогут выдержать конкуренцию с любыми моделями эгалитарного, основанного на персонально приобретаемых статусах и функциональных достижениях, западного инструментализма.

7. Наряду с обострением противоречий, в современном мире происходит нивелирование культурных противостояний. Этот процесс сопровождается различными интеграционными вариациями. Идет социальная интеграция, в которой осуществляется социализация индивидов и легитимация форм общения, основанных на их стремлении к взаимопониманию. Она реализуется через ценности, нормы и общие значения действующих субъектов, что предполагает опосредованность их сознанием и пониманием. Также усиливается системная интеграция, идущая при помощи символических средств, закрепляющих установленный порядок и сохраняющих целостность вне зависимости от сознания людей, а иногда и вопреки их установкам и потребностям.

8. Исходя из того, что усложнение системной структуры, выражающееся в образовании новых параметров порядка и беспорядка, определенности и неопределенности, не нарушает их оптимальное соотношение, оставаясь постоянным, заключаем, что цивилизационно-векторные координаты каждого социума (как системы) также подчиняются данным закономерностям. Таким образом, существует локализованный перечень возможных динамических проекций, в рамках которых предвосхищение социально-значимых актов деятельности становиться возможным.

Теоретическая и практическая значимость работы. Разрешение проблем, поднятых в работе, способствует формированию новой системы взглядов на социальный генезис, развитию теорий межкультурного взаимодействия. Значимость диссертации определяется тем, что работа может выступать как один из источников, исследующих и классифицирующих содержание корпуса подшефных социально-философскому дискурсу общественных дисциплин, способствуя репрезентативному выбору стратегии возможного социального развития. Диссертация также может послужить в качестве учебного материала при изучении философских, социологических, культурологических, эпистемологических проблем обществознания.

Прикладной аспект исследования состоит в том, что полученные результаты могут быть применены при разработке учебных курсов социальной философии, философии истории, культурологии, истории в вузах и школах. Кроме того, содержание и полученные выводы могут найти применение в общетеоретических и специальных курсах по социально-философским и философско-историческим проблемам.

Апробация результатов работы. Основные положения и результаты исследования изложены при обсуждении диссертации на заседании кафедры философии Бурятского государственного университета, а также нашли отражение в монографиях «Местное самоуправление в Сибири» (Иркутск, 2000), «Основания социального генезиса: варианты репрезентаций» (Улан-Удэ, 2005). Выводы и результаты диссертационного исследования использованы в докладах и сообщениях на Международной научно-практической конференции «Человек, экология, культура» (Челябинск, 1997); на международной научно-теоретической конференции «Интеллигенция в современном обществе» (Улан-Удэ, 1997); международной научно-теоретической конференции «Народы Центральной Азии на пороге XXI века» (Улан-Батор, 1997); международной научно-теоретической конференции «Философия Восточно-Азиатского региона (Китай, Япония, Корея) и современная цивилизация» (Москва, 1998); международной научно-практической конференции «Возрождение традиционных культур народов Бурятии» (Улан-Удэ, 1998); республиканской научно-практической конференции «Роль гуманитарного образования в процессе обучения» (Улан-Удэ, 1998); региональной научной конференции «Биология на пороге XXI века»; международной научной конференции «К культуре мира - через диалог религий, диалог цивилизаций» (Омск, 2000); международной научно-практической конференции «Образование и культура XXI века» (Улан-Удэ, 2000); Третьей международной традиционной конференции «Байкальские встречи» (Улан-Удэ, 2000); на международной научно-практической конференции «Антропологические конфигурации современной философии» (Москва, 2004).

ПРИМЕЧАНИЯ 1. Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. - М., 1977.

2. Huxley A. Perennial Philosophy. - London, 1945.

3. Shoun F.De l'unite transcendante des religions. - Paris, 1948.

4. Глобальные и региональные проблемы в работах Иммануила Валлерстайна. - М., 1998.-С. 26.

5. Ракитов А.И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. -М., 1982.

6. Барулин B.C. Исторический материализм: современные тенденции развития. - М., 1986. - С. 99.

7. Панарин А.С. Возвращение в цивилизацию или «формационное одиночество»? // Философские науки. - № 8. -1991. - С. 4.

8. Гречко П.К. Концептуальные модели истории. - М., 1995.

9. Ивин А.А. Введение в философию истории. - М., 1997.

10. Кара-Мурза С.Г. Европоцентризм - эдипов комплекс интеллигенции. - М., 2002.

11. Андрияускас А. Восток - Запад в зеркале современной компаративистской методологии // Четвертый междунар. Философ, симпозиум «Диалог цивилизаций: Восток - Запад». Вып. 1. Материалы круглого стола. «Кризис современной философской компаративистики: логика истории и будущее современных цивилизаций». - М., 2000. — С. 51 — 77; Вежбицкая А. Понимание культур через посредничество ключевых слов. - М., 2001; Корнеев М.Я. Сравнительная философия // Компаративистика: Альманах сравнительных социогуманитарных исследований. - СПб., 2001. - С. 27 - 33; Марков Б.В., Сухачев В.Ю. Понятие Чужого в компаративистских исследованиях // Рабочие тетради по компаративистике. Вып. 3. - СПб., 2001. -С. 17 - 19; Шохин В.К. Становление и развитие сравнительной философии как научной дисциплины: сравнительная философия. - М., 2000.

12. Диалог цивилизаций: Исторический опыт и перспективы XXI века. Российско-иранский международный научный симпозиум. 1 - 2 февраля 2002 г. Доклады и выступления. - М., 2002.

13. Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 9; Шаповалов В.Ф. Основы философии от классики к современности. - М., 1999; Шацкий Е. Утопия и традиция. - М., 1990; Agnes Н. Theory of History. -L., 1982; Znaniecki F. The method of sociology. - N.Y., 1934.

14. Современная теоретическая социология: Энтони Гидденс. - М., 1995; Штомпка П. Социология социальных изменений. - М., 1996.

15. Уинч. П. Идея социальной науки и ее отношении к философии.

-М., 1996.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Основания социального генезиса"

Выводы П.Я. Чаадаева имели под собой довольно устойчивый онтологический и гносеологический каркас. Его, по выражению А.И. Герцена, «эксцентричная» личность стоит особняком в русской философии XIX века. Симпатизируя католицизму (по крайней мере, в период написания «Философических писем»), П.Я. Чаадаев был проповедником идеи религиозного возрождения, способного помочь установлению «царства Божия на земле». С этой идей, которую мыслитель противопоставлял рядоположенным идеям Просвещения XVIII века, связано и решение им проблемы разума.

П.Я. Чаадаев не считал разум принципиальным антагонистом веры. Для него это два различных пути к единому Богу: где вера избирает путь чувства, а разум путь размышления. Их корреляция содействует взаимному укреплению. Глубокое действие на душу религиозного чувства помогает индивиду освободиться от личных устремлений и пристрастий, могущих помешать его влечению к добру, когда становятся доступными самые высокие истины. Разум же укрепляет веру логическими аргументами.

Знание, дарованное разумом, и вера, как момент познавательного процесса, предполагают обоюдное дополнение. П.Я. Чаадаев уверен, что «знание всегда предполагает известную долю веры точно так же, как вера всегда предполагает известную долю знания» (3). Отталкиваясь от неких первичных фактов, знание не в состоянии вывести их из предшествующих, а потому эти факты есть предмет веры, а сама вера наличествует на протяжении всего процесса познания, будучи особой логической формой, в которую упаковывается правомочность достигнутого знания.

Но сказанное ни в коей мере не умаляет эпистемологические заслуги разума в версии П.Я. Чаадаева. Человеческий разум есть божий дар, полагает философ, но только как конечная, секвестрированная форма бесконечного и всемогущего божественного разума. В этом положении содержится важная мысль, касающаяся трактовки разума, мысль, оказавшая влияние и на философию истории П.Я. Чаадаева.

По мнению исследователя, разум человека неоднороден, он существует в двух разновидностях. Один разум дан Богом человеку при сотворении, второй создан самим человеком как носителем свободной воли. Дуалистическая концепция разума наблюдается на всем протяжении написания «Философических писем». Историк критикует схоластику - школьную мудрость, для которой есть только единственный разум, а человек всегда один и тот же (4).

Первоначально разум человека был подобен разуму Бога, являясь воспроизведением Божественной мысли (5). Но, ослушавшись, человек злоупотребил свободой и втянул свой разум в сети «субъективности» и «искусственности». Последняя разновидность разума кардинально отличается от предыдущей, располагаясь во времени и пространстве, сопрягая познаваемое с персональными мерками, канонизированные конечностью. Разум же Бога ничем не скован, ему чужды конечность и ограниченность.

Свободная воля отколола человека от Полноты бытия, от Божественного разума, привела его к обособлению и противопоставлению своего Эго мировому порядку Бога. Эгоизм и обособленность трансформировали разум, воспроизводящий Божественную мысль, в разум порочный и извращенный, заставляющий человека видеть предметы в искаженном виде (6).

Философия Нового времени, убежден ученый, порочно исследовала разум именно в его искусственной неподлинной форме. А ведь это «скопление мыслей, неполных, фантастических, несогласованных» (7) не имеет ничего общего с чистой разумной эманацией, исходящей из самого Бога (8).

П.Я. Чаадаев критикует и И. Канта за его попытки изучить «чистый», отвлеченный разум. И. Кант берет разум в его тепершнем состоянии искусственности, а, следовательно, опирается на ошибочные основания (9).

Но печать конечности и порока не будет вечной. Человек способен перестроить себя сызнова по идеальному образцу. Именно демонстрации путей такой реформаторской деятельности и посвящен анализ разума в «Философических письмах».

Рецепт исправления разума П.Я. Чаадаев усматривал в подчинении того нравственным предписаниям Откровения, даже за счет ущемления индивидуальной свободы. Для исправления «конечного» разума человеку необходимо преодолеть его субъективность, дистанцированность от общего мирового порядка. Но это достижимо только на пути тотальной деперсонификации человеческого разума, превращении личного разума в безличный, что предполагает полную эмансипацию от эгоистических устремлений в пользу социальности.

Знание траектории такого изменения человечеству может даровать христианство. Ведь разум имеет общественную природу, а индивидуальный разум является частью исторически развивающегося разума социального. Следовательно, возвращение человеческого разума к божественному лежит на путях исторического развития. Истинный смысл духовной природы человека состоит в освобождении от индивидуализма и эгоизма, которые препятствуют окончательному просветлению, открытию конечной цели - легитимизации царства Божия на земле. Именно такую задачу поставило перед собою христианство, а восстановление разума в своих первоначальных правах стало возможным благодаря искупительной жертве Христа.

Естественно, реставрация человеческого разума еще не гарантирует от его будущих заблуждений, так как воля субъекта остается свободной. Но индивидуальный разум уже смыл с себя грязь грехопадения и испорченности и стал вновь обладать полнотой возможностей с тем, чтобы осуществить свое предназначение. Таким образом, проблема возрождения ограниченного, падшего разума, а вместе с ним и «испорченного» человека, по мнению Чаадаева, оказывается решенной самой историей.

Другой вариант русской идеи наиболее рельефно реализовал себя в полемике западников и славянофилов. Общество любомудров, возглавляемое В.Ф. Одоевским, ставшее основой для организации будущей «партии» славянофилов, в качестве узлового вопроса обозначили проблему отношения России к Европе. На этой почве и укоренилась мысль об уникальном, особом предназначении России как некой цивилизационной посреднице между Востоком и Западом. Каркас указанной мессианской теории, которой не был чужд и П.Я. Чаадаев, составили три ключевых положения:

• о благодатности исторического прогресса, последовательно охватывающего один народ за другим;

• о всечеловеческом братстве, когда культуры отдельных народов дополняют друг друга;

• об исторической перспективности и преимуществе запоздавших в развитии народов, по сравнению с историческими фаворитами, которые отягощены грехами и мыслительными стереотипами.

Несмотря на почтительное отношение к «старой» Европе, славянофилы сумели рассмотреть «ущербность» Запада, которая необходимо приведет к его гибели, если только не будет найдено соответствующее противоядие. Духовный кризис Европы явился, по их мнению, следствием торжества латинского католицизма, способствующего развитию материального формального начала и уничижению начала духовного. В результате такой деформации право возвысилось над правдой, эгоизм над любовью к ближнему, рассудок над цельностью живого знания, ритуал над живительной верой. В соответствии с этими рассуждениями, Православная Русь стала отождествляться с единственным оплотом подлинной святости, исконно тяготеющей к сермяжной народной правде, совершенно чуждой лукавства и корысти, заполонивших все поры общественного сознания «чистых» европейцев.

Только Россия, настаивали славянофилы, двигаясь по особой исторической траектории, реализуя свое высокое предназначение, способна стать цитаделью правой веры, объединяя все устремленные к ней славянские народы, содействуя тем самым примирению Запада с Востоком.

Политически окрашенная, изначально религиозная концепция «третьего Рима», дополнив себя аргументами «избранности» русского народа как следствия многотрудности его цивилизационной судьбы, превратилась в мировоззренческую систему мессианского толка, значительно искажающую, как замечал Н.А. Бердяев, науку и религию в угоду бытовым симпатиям (10).

После политических унижений, принесенных Крымской войной (1853 - 1856), в развитии русской идеи обозначились два направления, одно, представленное Н.Я. Данилевским и К.Н. Леонтьевым, базировалось на утверждении абсолютной самоценности и самобытности русского типа культуры, а также путей ее развития, второе, заявленное Ф.М. Достоевским и B.C. Соловьевым, выдвигало аргументы в пользу универсальности русской культуры и ее всечеловеческой устремленности.

Лишая смысла понятие «общечеловеческое», Н.Я. Данилевский провозглашает особый культурно-исторический тип -славянство, который еще не раскрыл мощь своих потенций, но содержит в себе зачатки великого народа. Н.Я. Данилевский уповает на русскую общину, которая способна стать стержнем экономического развития России. Данная позиция впоследствии оказала значительное влияние на евразийство.

Продолжателем традиции, отстаиваемой Н.Я. Данилевским, выступил К.Н. Леонтьев. Его позиция более масштабна, чем у предшественника. Он полагает, что русская идея не должна замыкаться исключительно на славянскую составляющую, ибо это подавляет всемирную душу России. К.Н. Леонтьев писал: «Россия -не просто государство, Россия, взятая во всецелости со всеми своими азиатскими владениями, это целый мир особой жизни, особый государственный мир, не нашедший еще своеобразного стиля культурной государственности. Это. должно быть не чем иным, как развитием своей собственной оригинальной славянско-азиатской цивилизации.» (11).

Историософская система К.Н. Леонтьева базируется на положении, в соответствии с которым все индивиды, как природные, так и социальные, проходят три фазы развития: 1. первичной простоты;

2. цветущей сложности, опирающейся на разделение функций;

3. вторичной простоты, несущей застой и гибель.

В соответствии с данной классификацией Западная Европа уже вступила в конечную фазу «вторичной простоты», что свидетельствует о ее неспособности создавать новое, творить. Позитивную же альтернативу европейской цивилизации может составить славянско-православная культура, поддержанная авторитетом крепкой государственной власти.

В оппозиции к консервативному направлению в развитии русской идеи находилось универсалистское направление, наиболее репрезентативно представленное B.C. Соловьевым. Сквозная мысль его концепции заключалась в попытке синтезировать идею исторической универсальности с идей ведущей роли России в этом процессе. В таком разрезе не имело смысла концептуально разграничивать Запад и Восток, ввиду их взаимной корреляции и взаимодополнения (12).

По его соображениям, западная культура при попустительстве латинского католицизма приобрела явно секуляризаторскую устремленность, что привело ее к разрыву с Богом. В свою очередь, восточная культура, оставив в неприкосновенности учение Христа, не смогла на его основе создать полноценной христианской культуры, что повлекло за собой образование разлома между церковным и мирским. Удел же России в данном противостоянии заключается в посредничестве и примирении оппозиционных сторон (13).

Никакая мессианская идея, полагает B.C. Соловьев, не должна выпячивать национальную исключительность, ибо тем самым она неизбежно провоцирует получение в свой адрес аналогичных контраргументов от возможных конкурентов, и, что еще более опасно, ведет к распаду человечества как единого организма. Подлинное величие русской идеи заключено в том, что она, вооруженная

Евангелием, призывает народы к всеединству. По словам B.C. Соловьева, все «народы должны оставаться на деле обособленными членами вселенского организма. Но и сам этот организм должен также существовать на деле; великое человеческое единство не должно существовать лишь в виде скрытой силы или абстрактного существа, но должно воплотиться в видимом социальном теле, явная и непрестанная центростремительная сила которого могла бы противодействовать множеству центробежных сил, раздирающих человечество» (14).

Много времени посвятил размышлениям над исторической судьбой России и Ф.М. Достоевский. Не давая зациклиться общественному сознанию на противостоянии православного Востока и латинского Запада, писатель всячески обращал внимание читающей публики на азиатский Восток. Он постоянно напоминал: «Россия не в одной только Европе, но и Азии; потому русский не только европеец, но и азиат. Мало того: в Азии, может быть, еще больше наших надежд, чем в Европе. Мало того: в грядущих судьбах наших, может быть, Азия-то, и есть наш главный исход» (15).

Значительный вклад в разработку русской идеи внес Н.А. Бердяев, который отслеживал и талантливо изобличал пороки российской действительности. Отвергнув «языческий национализм, упакованный в формулу «Россия для русских», Н.А. Бердяев затем критикует и «христианский мессианизм» формулы «Россия для мира». По его мнению, Россия только тогда сможет выполнить порученную ей Провидением объединительную миссию консолидации Запада и Востока, Европы и Азии, когда преодолеет свою старую националистическую политику, не согласную с духом русского народа, и вступит на новый путь, где щедрый дух русского народа победит дух провинциальной исключительности и самоутверждения (16).

Но для окончательной кристаллизации русской идеи понадобился, как указывает А. Авторханов, эксперимент национальной политики большевиков, при негативном посредничестве которых проблема «Европа-Азия» «обогатилась» геоэтническим, культурно-историческим, социально-политическим и философским аспектами. Именно на пересечении русской идеи и большевистской идеологии сформировалась идеология евразийства (17).

Реформированный вариант русской идеи составил костяк евразийства. У истоков евразийства стояли авторитетнейшие экономисты и философы: Н.Н. Алексеев, П.Н. Савицкий, П.П. Сувчинский, Н.С. Трубецкой, Г.В. Флоровский и другие.

Всех этих разноплановых мыслителей объединяло ощущение того, что концепция евразийства способна приоритетным образом выразить их чаяния и надежды. Не стоит забывать, что в качестве идейного течения евразийство возникло внутри русской эмигрантской интеллигенции, испытавшей глубокое разочарование результатами нескольких революций, когда череда надежд безвозвратно сменилась шоком, а затем глубоким унынием от итогов большевистского переворота, когда рухнули не только идеалы, питавшие Россию, но рухнула, по их соображению, и сама Россия, обрекшая на участь изгнанников своих лучших представителей. Очутившись в результате добровольно-принудительной эмиграции в экстремальных условиях, не понятая за рубежом и не принятая на родине, удрученная интеллигенция искренне способствовала укреплению евразийской идеологии, видя в ней отдушину для себя и реальную возможность вывода России из тупика социальной реакции.

Заявив о себе специальным сборником, посвященным проблемам евразийства (18), его авторы пытались как бы вернуться к себе, намереваясь жить, не отрываясь от своих корней. По наблюдению Н.А. Бердяева, евразийство представляет собой единственное постреволюционное течение, возникшее в эмигрантской среде, и течение очень активное. Все остальные направления, «правые» и «левые», являются дореволюционными и потому безнадежно лишены творческой жизни и значения в будущем. Евразийцы стоят вне обычных «правых» и «левых» (19).

В представлении евразийцев, революция ознаменовала собой как этап завершения европеизации России, так и обозначила ее разрыв с традициями европейского опыта. Но в то же время они не спорили с теми, кто утверждал, что революционный ураган сумел расчистить почву для развития новой русской культуры. Сторонники евразийства считали своим долгом участвовать в данном процессе. Они старались оценить происходящие в России события с точки зрения сохранения русской культуры и ее могущества, чтобы выработать на этой основе стратегию и тактику своих действий. Последний момент явился стержневым в теоретических построениях евразийцев.

Обновленная разновидность русской идеи содержала в себе несколько положений, главными из которых были:

- утверждение особого пути развития России как Евразии;

- учение об идеократическом государстве;

- обоснование идеалов на столпах православной веры.

Как можно заметить, очередной модус означенной идеи не внес каких-либо кардинальных поправок в узловой посыл евразийской доктрины, касающийся отстаивания исключительности российской миссии в деле совершенствования мировой культуры.

Базовая тема евразийства - отношение к славянофильству и западничеству - завязана на тезис об особой географической дислокации России. Активно критикуя западничество практически по всем статьям, евразийцы, симпатизируя славянофильству, усматривали слабость последнего в неразработанности вопросов государства и права. В «Евразийской хронике» отмечалось: «Россия представляет собою особый мир. Судьбы этого мира в основном и важнейшем протекают отдельно от судьбы стран к западу и северу от нее (Европа), а также к югу и востоку от нее (Азия). Особый мир этот должно называть Евразией. Народы и люди, проживающие в пределах этого мира, способны к достижению такой степени взаимного понимания и таких форм братского сожительства, которые трудно достижимы для них в отношении народов Европы и Азии» (20).

Полемизируя со славянофилами, евразийцы полагали, что славянский этнос не исчерпывает содержания понятия «русская нация», ибо в ее образовании значительная роль принадлежала тюркским и угрофинским племенам. Инициировав объединение разноязычных этносов в единую нацию, русский народ сумел создать мощное государство - Россию. По словам Н.С. Трубецкого, «национальным субстратом того государства, которое прежде называлось Российской империей, а теперь называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая своим национализмом» (21).

Ратуя за евразийский национализм, Н.С. Трубецкой подвергает обструкции национализм ложный, который, по его мнению, питается великодержавным шовинизмом «исторических» народов, с одной стороны, и духовной мимикрией исторических «попутчиков», с другой. Вторые вызывают наибольшее раздражение мыслителя, по его словам: «Чаще всего приходится наблюдать таких националистов, для которых самобытность, национальная культуры их народа совершенно неважно. Они стремятся лишь к тому, чтобы их народ во что бы то ни стало получил государственную самостоятельность, чтобы он был признан «большими» народами, «великими» державами, как полноправный член «семьи государственных народов» и в своем быте во всем походил именно на эти «большие народы»., В таком национализме самосознание никакой роли не играет, ибо его сторонники вовсе не желают быть «сами собой» а, наоборот, хотят именно быть «как другие». Суверенитет, утверждаемый на такой основе, сохраняет самобытным разве что язык, да и тот, превратившись в государственный, искажается управленческими структурами» (22).

Пытаясь утвердить право на самобытность, споря как с западниками, так и со славянофилами, евразийцы провозглашали свою серединную цивилизационную траекторию: «Культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других. Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную евразийскую культуру» (23).

В соответствии с данной позицией, Россия не должна считать себя захудалой провинцией Европы, тем более, что «богиня Культуры, чья палатка столько веков была раскинута среди долин и холмов Европейского Запада» устремлена в сию пору на Восток» (24).

Евразийцы пытались освободить общественное сознание от кумиров, заимствованных на Западе. По их соображениям, никакая культура, в том числе и европейская, не может претендовать на статус общечеловеческой. Тем более, что означенная культура явно имеет тупиковый вектор, чему наглядная иллюстрация - ужасы Первой мировой войны и деструктивные силы революций, разлагающие идеи которых зародились именно в Западной Европе.

Понимая историю России как историю Евразии, сторонники евразийства наряду с признанием для нее позитивного характера славянской генеалогии, всячески подчеркивали и значение восточного, «чингисханного» наследия. По их мнению, именно монголы сформулировали историческое кредо Евразии, положили начало ее единству и основам политического строя.

Возможно, полагали они, что азиатское общество было первой цивилизационной формой постпервобытной эволюции общины. В ней были сохранены авторитарно-административная система и лежащий в ее основе принцип редистрибуции. Деспотические государства Востока отличались отсутствием частной собственности и экономических классов. Такие общества характеризовались господством административного аппарата, а указанный принцип централизованного сбора налогов (редистрибуции) сочетался с автономией общин и других социальных образований.

Социальный генотип азиатского общества обладал завидной устойчивостью, которая наиболее явно проявлялась в способности к регенерации. На месте исчезнувшего по какой-либо причине государства почти мгновенно зарождалось новое с аналогичными параметрами.

В процессе эволюции в азиатских обществах возникала и частная собственность. Но все агенты рынка были зависимы от центральной власти, любой проступок мог повлечь за собой потерю всего имущества. При таком миропорядке власть рождала собственность. Социальная значимость гражданина во многом определялась не наличием богатства, а принадлежностью к власть имущим. Собственность без власти не обладала устойчивостью. Потеря власти, как правило, влекла за собой и потерю собственности, потерю привычного стиля жизни, что делало ее последующее продолжение мучительным.

А.С. Ахиезер, анализируя социокультурные проблемы развития России (25), различает два типа цивилизаций: традиционную и либеральную. В его понимании, традиционной цивилизации присуще господство статичного типа воспроизводства, который нацелен на поддержание общества, всей системы социальных отношений, личности в соответствии с некоторым идеализирующим представлением. А в либеральной цивилизации господствующее положение занимает интенсивное воспроизводство, которое характеризуется стремлением обновлять общество, культуру, постоянно углублять ее содержание, повышая социальную эффективность, жизнедеятельность. В соответствии с такой позицией современная Россия смогла вырваться за рамки традиционной цивилизации, но не смогла преодолеть границу либеральной, избрав путь примитивного утилитаризма.

Это является лишним подтверждением того, что Россия оккупирует промежуточное положение между двумя цивилизациями, занимая промежуточное положение, сочетающее элементы культуры обеих цивилизаций.

В качестве промежуточного исторического сегмента Россию, полагает А.С. Ахиезер, характеризуют такие понятия социокультурной динамики, как инверсия и медиация. Если медиация программирует человеческую деятельность на основе отказа от абсолютизации культурологических полярностей и усиления внимания к их конвергенции и сосуществованию друг через друга. То инверсия диктует напряженную направленность деятельности на воспроизводство определенного типа общества. Она не требует долгой и мучительной работы над открытием новых решений, делая возможным прорыв к ним при помощи мгновенного перехода от настоящей ситуации к идеальной, которая, возможно, в измененном качестве воспроизводит известный элемент уже имеющегося культурного достояния.

Еще одной отличительной чертой промежуточного положения России является, как полагает А.С. Ахиезер, раскол культур и социальных отношений. Такой раскол есть патологическое состояние общества, инициированное стагнационным противоречием между культурой и социальными отношениями, между субкультурами одной культуры. Раскол чреват «порочным» кругом - индуцирование позитивных ценностей в одной из частей расколотого общества приводит в действие силы другой части общества, не принимающей эти ценности. Раскол нарушает нравственное единство общества, подрывает саму основу для воспроизводства этого единства, открывая дорогу социальной дезорганизации.

Приняв за точку отсчета позиции Н.А. Бердяева, В.О. Ключевского, Г. П. Федотова, надо признать, что в российском обществе неизбежно сказывается как западное, так и восточное влияние. Россия при этом представляет собой культурно несамостоятельное, неоднородное образование, как бы дрейфующий айсберг в море существующих цивилизаций. Это специфический, исторически сложившийся конгломерат народов, имеющих различные типы развития, но объединенный мощным, централизованным государством с великорусским ядром.

Явным диссонансом в общем потоке историософских размышлений над судьбой России звучат слова О. Платонова, который считает, что русская цивилизация принадлежит к числу древнейших. По его взглядам, эта цивилизация возникла задолго до принятия христианства, в I тыс. до н.э. Ключевыми чертами русской цивилизации являются, к примеру, преобладание духовно-нравственных основ над материальными, культ добролюбия и правдолюбия, нестяжательство, развитие самобытных коллективистских форм демократии, реализовавшихся в общине и артели.

Все это стимулировало складывание в России самобытного хозяйственного механизма, функционирующего по своим внутренним, уникальным законам, самодостаточного для обеспечения государства, что делало страну независимой от заграничных поставщиков.

Большинство исследователей рассматриваемой проблемы считают, что предельно рельефно дивергенция в развитии между Востоком и Западом стала наблюдаться с эпохи Возрождения (26). Одновременно с этим в России начинает прогрессировать процесс культурно-религиозной самоидентификации по отношению прежде всего к Западу. Это, как утверждают отечественные ученые, ознаменовало собой период зарождения российско-евразийской цивилизации.

Эпоха Возрождения в Европе (XIV - XVII вв.) характеризовалась коренной перестройкой социально-экономических и духовных структур. Социоцентристское, аграрное общество сменялось обществом торгово-промышленным, инновационным, антропоцентрическим, в пределах которого индивид как обретал мировоззренческую и политическую свободу, так и по мере экстенсификации технологического потенциала трансформировался в орудие экономической деятельности.

Изменение аксиологического мироощущения в Европе происходило в ходе религиозной протестантской реформации, которая привела к тому, что доминирующей социальной матрицей данной цивилизации стал либерализм, создавший обновленное нормативно-правовое пространство, легитимизировавшее автономное отношение Европы к национальным государствам.

Либерализм повлек усиление общественного внимания к частной, неповторимой судьбе «простого» человека. В процессе подобной мировоззренческой ротации гражданин начинает испытывать социальный голод без гражданских свобод и права индивидуального выбора. Узловым моментом исторической эволюции либерализма явилась идея свободы, подразумевающая необходимость выбора и ответственность за него.

Ко всему прочему, серьезным изменениям подверглась сама динамика развития западноевропейской цивилизации. Ранее преобладавший эволюционный тип генезиса постепенно уступил место инновационному, основанному на полярных предыдущему культурологических и технологических установках. Эти установки подразумевают поощрение вмешательства субъектов в социальные процессы, расширение и интенсификацию сфер влияния науки и техники. Стимулирование этих факторов привело к мощнейшему спурту западноевропейской цивилизации и возникновению особой формы политического устройства- либеральной демократии.

Протестантизм значительно ускорил переход к инновационной социальной траектории, обусловив появление особой трудовой этики, превратившей труд из бытовой нормы в одну из главных ценностей культуры. Протестантские идеалы способствовали распространению «духа» капитализма, подталкивая человека к самостоятельному решению своих мирских проблем, что оказало влияние и на отношение человека к государству, которое стало рассматриваться как результат общественного договора.

Примерно в это же время (XV - XVI вв.) в России проходит процесс становления централизованной формы государственности. Претенциозность подобной цели стимулировала деятельность бюрократического аппарата по овладению не только политическим, но и духовным пространством, что вылилось в задачу генерирования единого национального самосознания. Как указывается в некоторых источниках, государство в России постоянно стремилось к трансформации национально-исторического сознания, этнокультурных архетипов, стремясь создать соответствующие структуры, легитимизирующие деятельность центральной власти (27). Данная идеологическая работа в качестве своих сквозных составляющих избрала этатизм и патернализм, которые придавали унитаристским проектам статус законосообразных. Постепенно этатизм и патернализм как фундаментальные мировоззренческие конституэнты, обосновывающие покровительственную роль государства, стали универсальными структурами в общественном сознании евразийского государства.

Государственная власть в России имела двуединую природу -идеологическую (русская идея) и этатистскую. Поэтому вывод о необходимости сохранения политического единства как залога социального порядка и сбалансированных взаимоотношений между разнообразными культурами не вызывал серьезных возражений. Следует отметить, что базовые параметры общественного бытия в России значительно отличались от аналогичных на Западе. Но из этого положения вовсе не следует, как полагают некоторые исследователи (28), что в России конфликт между государственностью (как универсализмом) и регионализмом (как локализмом) превращался в противоборство между государственностью и национальными традициями, между государственностью и социальными общностями, которое приводило к глубокому социальному расколу, а потому не могло быть снято с помощью компромисса, и, значит, указанное противостояние возможно подавить только путем уничтожения одной из сторон. Хотя вытекающая из этого положения трактовка свободы «по-русски», как признания собственного права на выбор и отказ другим в таком праве, то есть свобода для себя и подавление для других, не вызывает особых возражений.

По соображениям В.О. Ключевского, узловой характеристикой российской государственности являлся мобилизационный путь развития, базу которого составляли внеэкономические формы хозяйствования, экстенсивное использование природных ресурсов, ставка на принудительный труд, внешнеполитическая экспансия и колонизация.

Такая модальность развития являет собой радикальный способ адаптации социально-экономической системы к реальностям окружающего мира и заключается в перманентном обращении в условиях кризиса к чрезвычайным мерам для достижения экстраординарных целей, репрезентирующих собой выражение крайних форм выживания общества и его институтов. На практике это выражалось в гипертрофировании роли государства, которое в лице правительства систематически при решении возникавших проблем брало инициативу на себя, используя при этом всю палитру принудительных и репрессивных мер.

Россия, Восток, Запад явили миру различные типы общественной ментальности со специфическими стилями мышления. Если в России, во многом под воздействием православия, сложилась мессианская мировоззренческая парадигма, для которой характерны фатализм, нигилизм, чуткое отношение к справедливости, идеализация добрых дел, то для западного человека характерен меркантилизм, жажда власти, кипучая энергетика, подталкивающая индивида к активной преобразующей деятельности. Мессианству России и экспрессивности Запада противостоит традиционность Востока, тяготеющая к консерватизму и гармонии. По одной из версий, организация пространства в зависимости от движения Солнца выявляла присущие его различным сторонам качественные различия. Восток противостоял Западу, как рождение и жизнь противостоят смерти. Восток ассоциировался с мужским началом, с правой стороной, со здоровьем, тогда как Запад - с началом женским, с левой стороной и болезнью. Возникало как бы два полюса, становящихся точками притяжения противоположных, действующих в Космосе сил. При этом полного равенства между двумя этими полюсами не существовало: Восток осознавал себя сильнее Запада, как правая сторона - сильнее левой, а мужское начало в мироздании - выше и значительнее женского. Из этих базовых представлений вырастало множество идей и образов, которые накладывали на культуру неизгладимый отпечаток. Возникло немало культур с явной мужской доминантой, где все женское отодвигалось на второстепенные роли, затушевывалось.

Будущее же евразийской культуры связывалось с возможностью реализации на разных исторических этапах альтернативных социальных методик - восточной или западной, в зависимости от конкретных обстоятельств. Но доминирующим элементом всегда признавался «азиатский», «степной», который хоть и заставлял признать обидное заключение - «без моноголо-татар не было бы и России», но в то же время давал обильную пищу для последующих рассуждений.

Несмотря на весь негатив татарского ига, азиатская культура посредством подобной принудительной экспансии оказала существенное влияние на быт и социальную организацию Руси. Евразийцы полагали, что данное влияние не замутило чистоты национальных истоков. Поэтому и основателями русского государства ими признавались не киевские князья, а московские цари, ставшие «наследниками» монгольских ханов. Итогом свержения ига явился переезд центральных властей из Сарая в Москву, сопровождавшийся распадом Золотой Орды и последующим покорением Казани, Астрахани, Сибири, что способствовало появлению в возрожденном виде Московского царства. Такой ренессансный вариант заметно отличался от былого военно-политического образования, созданного татарами, наличием крепкой духовной связи, цементируемой православием.

Обосновывая мессианскую роль России, евразийцы опирались на ряд культурологических положений. Например, одно из них постулировало евразийскую концепцию личности как органическое многообразие ее состояний, то есть индивидуальных явлений, существующих только в когерентной симфонической форме.

Автономная личность здесь признается ущербной, а ее шанс обрести полноценность может быть реализован только в компании эквивалентов. Целокупность личности подразумевает под собой соборность, которая не исключает индивидуальность, а, наоборот, способствует ее раскрытию. Культура материализует моменты соборности, конкретизировав их содержание в отдельных личностях, что делает последние симфоническими личностями. Такая личность наиболее резонабельна евразийской культуре, душой же последней является православная церковь.

Православие, в понимании евразийцев, являет суть русской культуры, представляющей собой сложную смесь, содержащую вместе с язычеством влиятельные нарративы буддийской и мусульманской культур. Не вступая в полемику с представителями параллельных православию конфессий, евразийцы наделяли восточную разновидность христианства ореолом непогрешимости и единственной истинности.

Концепция евразийства исходила из того, что ни отдельный индивид, ни их механическое единство не в состоянии адекватно выразить реальную панораму интересов народа. Удовлетворение такого требования достигается исключительно при содействии совокупного культурного наследия, выработанного всей историей нации. При соблюдении данного условия персональная воля субъекта может обрести значимость только как индивидуализация симфонического целого, становящегося его самореализацией во внешний мир.

Несмотря на то, что вышеизложенные утверждения содержат значительную долю истины, в них скрыт и весьма опасный соблазн заблуждения. Ведь наделение православия статусом «всеобщности» влекло за собой возложение на него политической функции, которая для евразийцев являлась прерогативой государства.

По замыслу евразийцев, государство должно воплощать в себе многогранное единство социальных норм, выступающее в виде дериватной формы личного бытия культуры. Стремление государства возложить на себя, помимо светских, и церковные обязанности влечет за собой узурпацию права на свободу вероисповедания, что чревато для граждан потерей духовной самостоятельности. Но, действуя таким образом, государство выбирает из возможных меньшее зло, ибо самый страшный грех для него бездействие, а оно равносильно самоубийству. Государство есть силовой аппарат. Для него не должны быть характерны мягкость и сентиментальность, провоцирующие произвол и анархию. По убеждению евразийцев, чем жизнеспособнее и здоровее культура и народ, тем большей жестокостью и безаппеляционностью отличается его государственность.

Максимизируя роль церкви в духовной жизни, евразийцы тем самым способствовали абсолютизации функций государства в общественном бытии. На их взгляд, государство репрезентирует культуру в ее единстве, покрывая собой все сферы общественной жизнедеятельности. Даже допуская частную собственность, евразийцы настаивали на верховенстве распорядительной власти государства в важнейших отраслях хозяйствования, ибо, являясь ставленником общества, оно должно регулировать, планировать, координировать все жизненно важные социальные функции.

Идеолог евразийства Л.П. Карсавин полагал, что для успешного решения возложенных на государство задач последнему необходимо обладать всей полнотой власти. Сама же власть реализуется демотическим правящим слоем, комплектуемым путем селекции из простого народа, что обеспечивает соответствие его мировоззрения с публичным. Такое государство может быть понято как идеократическое, и в нем «единая культурно-государственная идеология правящего слоя так связана с единством и силою государства, что ее нет без них, а их без нее» (29).

Правящий слой, возвышаясь силой делегированных ему полномочий над массой, обязан противостоять ей, ввиду ее склонности к нерациональной и деструктивной деятельности. Приоритеты государственной элиты находятся в области организации хаотичных действий толпы и подавления ее асоциальных позывов, что требует от управляющих мобилизации усилий для соблюдения единства и согласованности. В таком государстве нет места для идеологического плюрализма и многопартийности.

Идеократический строй чутко относится к обоснованию своей легитимности, потому, как правило, широко опирается на мажоритарные выборные принципы.

Евразийская система государственного устройства во многом копировала положения партийного строительства в СССР. Большевистская партия в целом отвечала духу прообраза идеократической партии нового типа, хотя и «искаженного» коммунистическим «вирусом», а Советы были аналогом представительного органа власти, старающегося устранить стихийный элемент из политического творчества масс, координируя их усилия в генеральном фокусе доминирующей идеи. Для некоторых сторонников евразийства (Н.С. Трубецкой, Н.Н. Алексеев и др.) существующая советская модель служила, хоть и со значительными оговорками, базовой рамкой выстраивания межнациональных отношений мира Евразии. В соответствии с учением об идеократическом государстве евразийцы выстраивали свое отношение к большевикам и проводимым ими реформам.

Последствия революции, длинный мартиролог ее жертв евразийцы считали исторической компенсацией за принудительную европеизацию России, начатую Петром I и продолженную его наследниками. Гражданская война, пусть и нецивилизованными методами, очистила место для строительства принципиально нового государственного здания. В сборнике «Евразийство» можно прочесть: «Политический результат революции выразился в том, что полнота власти в России оказалась в руках коммунистической партии, которая, по их оценке, есть организованная, сплоченная и строго дисциплинированная группа. Приход к власти организованной подобным образом группы в принципе соответствует положению и условиям России-Евразии» (30).

Стоит заметить, что большевистская партия, по мнению наблюдателей, не смогла удовлетворительно выдержать требования, предъявляемые к партиям демотического типа, так как исповедовала атеизм и была неспособна к эффективной хозяйственной деятельности. А ведь каждая легитимная власть должна опираться на народ, а он не способен жить вне идеи Бога. Роль же правящей партии евразийцы отводили себе, но без отказа от использования готовых большевистских органов. Национальное согласие и братство народов в границах России-Евразии евразийцы думали поддерживать при помощи исполнения принципов федерализма. Означенное делало евразийцев в глазах соплеменников «православными большевиками».

Евразийцы не принимали коммунистическую идеологию, считая ее прозападной и атеистической. Своей первоочередной задачей они полагали дело вытеснения данной идеологии и замены ее на евразийскую. Большевизм же воспринимался не так негативно. Его очистительная заслуга в процессе устранения влияния западной культуры несколько реабилитировали агрессивное большевистское реноме. Но главный идеологический диссонанс оставался -большевики оценивали культуру с точки зрения классового подхода, евразийцы же - с точки зрения национального.

Несмотря на это, взаимная идеологическая корреляция была весьма заметной. К примеру, видный идеолог евразийства Г.В. Флоровский указывал: «Как бы ни относиться к программе большевиков в смысле ее соответствия реальным потребностям исторической жизни, необходимо признать верность руководившего ими инстинкта: они поняли, что нужно ломать и создать заново» (31). Н.С. Трубецкой был еще более категоричен: «Евразийство сходится с большевизмом в отвержении не только тех или иных политических форм, но и всей той культуры, которая существовала в России непосредственно до революции и продолжает существовать в странах романо-германского запада, и в требовании коренной перестройки всей этой культуры. Евразийство сходится с большевизмом и в призыве к освобождению народов Азии и Африки, порабощенных колониальными державами» (32).

Все попытки синтеза евразийства с большевизмом закончились неудачей. Внутренний кризис ослабил евразийство. И хотя в конце 20-х годов эмигрантское движение пыталось сохранить себя и консолидироваться в политическую организацию, которая была бы способна участвовать в социальных процессах в СССР, но это привело к драматическим событиям, большинство «возвращенцев» оказалось в заключении. Таким образом, несмотря на значительный международный авторитет, евразийство не смогло добиться заметных политических результатов и широкого общественного признания.

Заключение

Современный уровень развития человеческой цивилизации характеризуется значительным разнообразием культур, политических и государственных устройств, направлением и динамикой социального развертывания. Не менее представителен и список научных школ, направлений и исследовательских подходов, направленных на изучение и систематизацию всего перечня социальных практик. Определение магистральных траекторий развития, ритмических рисунков, культурного содержания различных общественных образований всегда представляло для ученого сообщества определенную сверхзадачу, актуальность которой резко обострялась в период социальных и культурных реформаций, ротаций экономических систем, перестройки идеологического базиса.

Рубеж тысячелетий стал для России очередным эпохальным тестом на государственную выживаемость, социальную зрелость, комплексной проверкой на цивилизационную состоятельность. Это не могло не отразиться на выборе познавательных сюжетов и тем социального, исторического, политического, экономического, культурологического и т.п. дискурсов. В этом ряду уникальность философского подхода, помимо прочего, состоит в том, что здесь не дается готового рецепта, описывающего весь набор культурных и общественно-экономических мероприятий, необходимых для коррекции или поддержания социального тонуса. Философия предлагает свой язык, устоявшийся эпистемологический инструментарий, антологию гениальных прозрений и теоретическое осмысление апробированных деятельностных моделей. И одновременно демонстрирует, что нужно опасаться слепого отбрасывания мировоззренческих альтернатив. Не следует избегать идейного противостояния, полезно искать социальные компромиссы, ведь все эти явления неизбежны и продуктивны в такого рода вопросах. Снимая напряжение с мировоззренческих и идеологических споров, проясняя их смысл, философия обнаруживает свой эвристический, неисчерпаемый и открытый характер.

Когда философия обращает свое внимание на вопросы социального генезиса, то берет на себя методологические обязательства непротиворечивого (насколько возможно) сочетания различных предметных содержаний научных дисциплин, напрямую связанных с изучением социально-исторических, философско-исторических, социально-культурных, социально-политических, историко-философских и т.п. вопросов. Рефлексия исходных базовых площадок истории социального развития и социальной истории в целом сталкивается, на первый взгляд, с парадоксальными вопросами - как возможна человеческая история вообще?

Вмещает ли она в себя интеллигибельную основу, умопостигаемую суть? И если есть в планетарной социально-исторической саге смысл, то откуда он родом, т.е. его носитель вплетен в ткань события или он репрезентирует плоды нашей его интерпретации? Имеет ли планетарная цивилизация генеральный/генеральные векторы движения и возможно ли оценивать ее в контуре прогрессивно/регрессивных понятий. Существуют ли принципиальные расхождения между различными культурами в понимании и способах достижения социального блага. И, наконец, как вычислить меру социально-исторического успеха?

По-видимому, ответ на все эти глобальные вопросы поможет более четко обозначить особенности российского цивилизационного пути и подсказать: где искать причину извечных отечественных исторических «запаздываний»?

В известном смысле любая концепция, берущая на себя обязательства аутентично отрефлексировать социальный процесс, неполна. История не может быть исчерпана какой-либо таблицей или схемой. Но вынужденное огрубление виртуальности общественного бытия - это сознательное научное допущение, принципиально не снижающее ценность попыток решения осевых мировоззренческих вопросов через призму социально-исторического и историко-философского материала.

В данном исследовании вышеперечисленные вопросы рассматривались посредством анализа нескольких исследовательских версий, что сопровождалось привлечением материала из соответствующих социально-философских источниковедческих баз.

Методологическим стрежнем работы стал элевационный познавательный алгоритм, функциональные параметры которого, на наш взгляд, оптимально соответствуют целям и задачам исследования. Методология элевационизма (от лат. elevatio - возведение), предписывающая рассмотрение событий не «снизу вверх» по правилам редукционизма, а «сверху вниз», от позднего взаимодействия к раннему, способствует точнее фиксировать в протоформах свойства, которые обретают в настоящем «взрослую» доминантную форму, становясь фундаментом для кристаллизации будущего. В качестве примера можно рассмотреть эволюционные истоки субъектных качеств, четко выраженных в структуре высокоорганизованных систем. Но будущее здесь не выступает в качестве эталона для прошлого. Данное означает, что ценность значения прежнего мира не исчерпывается его «подготовительными» функциями, а прошлое имеет самодостаточный индекс. В части обоснования устойчивого присутствия и эвристического потенциала дихотомического социально-эпистимологического фокуса были взяты для рассмотрения две сюжетные схемы с альтернативными установками. Первая касается разновидности познавательного варианта, направленного на социальную реальность, и обозначается в виде субстанциальной или экзистенциальной проекции. Субстанциальная установка предписывает находить общую логику мирового движения, единый цивилизационный вектор, неизбежно сводящий все «особые стати» к унифицированной эталонной форме. Здесь цивилизационный путь отслеживается в формате стандартизированных социально-культурных приоритетов, причем любые «самость» и «инаковость» маркируются как девиации и подлежат скорейшей исторической элиминации, а при необходимости и репрессивному искоренению.

Экзистенциальная установка пропагандирует право на паритетное присутствие в мире всех социальных образований. Учитывание культурных особенностей и толерантность к любым формам цивилизационного существования (за исключением агрессивных) - основной пафос данного подхода. Соответственно, при этом аморфизируется представление о цели, пути и логике исторического движения, наделяя последнее статусом дискретного, самобытного и неповторимого события.

Нахождение в видовом, локальном, признаков как генерального, родового, так и свойств экзистенциального, уникального порядка и их рефлексивная артикуляция - вот задача с элевационными неизвестными.

Позиционирование данной проблемы отсылает нас к рассмотрению второй дихотомической матрицы. Анализу подвергается различие между деятельностными архетипами, доминирующими в рамках отдельных культур. В качестве альтернатив обозначены - восточная (традиционная) разновидность и ее западный (инструментальный) аналог. Восток и Запад -это условные обозначения. Вопрос упирается в различие в понимании социальных приоритетов. В соответствии с постулатами традиционной культуры человек не имеет планетарных привилегий, а даже наоборот, его непрерывные устремления к безраздельной экспансии и насильственному покорению окружающего мира ставят его в ряд опасных биологических видов, способных уничтожить все живое. Восточные, в частности, буддийские максимы, призывают к принципиальному секвестру и онтологической коррекции направленность человеческих желаний, а принцип разумного недеяния У-вэй объявляется базовым положением любой социальной концепции.

Техногенная западная культура, разрушающая природу посредством орудийной инструментальной практики, предпочитает освоению мира его покорение, экстраполируя данный подход на все стороны цивилизационной (в том числе и социальной) деятельности. При этом данный способ планетарной «прописки» наделяется субстанциальным статусом, а его контраверсии априорно объявляются нелегитимными.

В диссертации делается вывод о том, что на современном этапе разнообразие научных практик и алгоритмов расширяет онтологический фундамент мировоззренческих оснований социальных стратегий. Востребованность деятельности с саморегулирующимися системами инициирует перекличку между инструментальной культурой Запада и традиционной культурой Востока. Необходимо выправление ситуации, когда мировая культура согласовывается только с западной системой ценностей. Реформа западного технологического развития должна быть скоординирована с отличными от западных ценностей концепциями традиционной культуры. Этот процесс подразумевает:

- коррекцию инструментальной технологический парадигмы и разработку механизма ее интеграции с деятельностными архетипами традиционной культуры;

- формулирование особых стратегий преобразующей деятельности, учитывающих специфику работы с человекоразмерными системами, в которых ключевую роль должны играть несиловые взаимодействия и кооперативные эффекты;

- контроль за деятельностью комплексных систем на основе данных социальных экспертиз, включающих этические компоненты, что санкционирует новые идеалы рационального действия, ориентирующиеся на модернизированные типы сочетания истины и нравственности.

Наложение данной исследовательской кальки на процесс анализа цивилизационных особенностей России позволил резюмировать, что в рамках субстанциального подхода сложно корректно учесть уникальные аспекты ее исторического развития. Культурные, религиозные, идеологические и т.п. реформации обернулись для России не только серьезными социальными потрясениями, но и срезонировали такими особыми явлениями как евразийство, синкретизм православия и язычества, стремление к практической реализации утопических проектов и т.д. Экзистенциальная проекция социальной истории России показала, что преодоление назревшего кризиса в современном российском обществе видится не только в свете эмансипирования от меркантильной и прагматической мотивации, захлестнувшей все социальные сферы, но и в контексте снятия утопической идеи субстанциального миропонимания, мифологизирующего ее цивилизационную самоидентификацию.

При рассмотрении проблемы нахождения константных динамических составляющих, подчиняющих логику развития любого социального организма, было определено, что за внешней мозаичностью мировой истории и массивом конкурирующих версий о направленности социального генезиса в обществе присутствуют паллиативные закономерности, заставляющие признать наличие некоторых сходных элементов, системно пронизывающих человеческую цивилизацию. В исторической ретроспективе человечество становилось сложнее, инструментально могущественнее, многочисленнее. Несмотря на несводимое культурное разнообразие, экзистенциальную «изюминку», философы постоянно находят, обсуждают и описывают различные устойчивые динамические составляющие того или иного социума.

Как было указано, прогноз является неотъемлемой частью биологической и социальной активности, направленной на достижение некоторых результатов. Таков механизм опережающего отражения (моделирования), свойственный каждому живому организму. Чем выше тип организации, тем выше потребность в прогнозировании. Общество как самоорганизующаяся «живая» система всегда работает на опережение. Взращивание потомства, получение образования, летописное протоколирование удач и промахов - все это заделы на будущее.

В теории систем существует положение, что любое усложнение структуры влечет за собой образование новых параметров порядка и беспорядка, определенности и неопределенности, но их оптимальное соотношение, обеспечивающее эффективное функционирование, остается постоянным. В этом ряду цивилизационно-векторные координаты каждого социума также подчиняются этим закономерностям. Таким образом, существует локализованный перечень возможных динамических проекций (синергетических вариаций), в рамках которых предвосхищение социально-значимых актов деятельности становиться возможным.

В качестве рабочего термина элевационной теории было использовано понятие «модель социальной динамики», которое отразило векторное обозначение социального генезиса в планетарных масштабах. Модели социальной динамики выступили в качестве онтологических архетипов, прообразов векторов социально-исторического генезиса. Не исчерпывая всю виртуальность действительного и возможного, модели допускают существование любого количества «частных» случаев, но это тот самый вариант, когда факты оказываются слабее теории, указывая не столбовые, а проселочные дороги социально-исторической неизбежности.

Попытка систематизации результатов работы мировой философской мысли в социально-историческом, философско-историческом, историко-философском аспектах дала возможность заключить, что предложенные проекты социального генезиса, несмотря на внешние отличия, скреплены единой логикой и могут быть научно обобщены.

Как и каждая овеществленная единица, социум является подшефным определенных динамических закономерностей. В силу этого его траектория (конечно, с определенными ограничениями) вполне может быть математически выражена. Расчет параметров вектора социальной динамики, подобно любому научному прогнозу, является концептуально обоснованным предвидением. Прогноз социальной динамики не носит абсолютного характера, он только обозначает горизонт, внутри которого легитимна выбранная математическая модель. Предугадывая, человек способен скорректировать невыгодный сценарий развития событий с помощью наличных средств воздействия.

Было зафиксировано, что социальный прогноз, несмотря на определенные сложности, наиболее успешно может быть описан при помощи математической модели, задающей для него асимптотическое решение, которое выходит на особый режим самоорганизации. Научный прогноз чаще всего дается в случаях, когда условие t = оо не задано. Простая экстраполяция на полупрямой (0 < t < со) заключается в построении полинома j-ой степени, все j производных которого равны заданным производным в точке t = 0. Экстраполяция нулевого порядка, имеющая место при j = 0, является константой, первого порядка при j = 1 - прямой, второго порядка при j = 2 - параболой.

Указанная зависимость наблюдается в случаях, когда j < 2 или на отрезке действия экстраполяции не наблюдалось никаких экстраординарных обстоятельств (стихийное бедствие, кризис, появление гения, рождение пророка и т.п.). В противном случае, прогноз теряет корректность (силу), или будет верным только до возникшего «возмущения».

Прогноз осуществляется на основе информации о функции F(t) в точке t = 0, позволяющей сделать выводы о ее поведении при t > 0. Корректный (сильный) прогноз, наблюдаемый при j <2, обладает такими характеристиками, как единственность и устойчивость по отношению к малым возмущениям. Классические примеры корректного асимптотического прогноза описываются или в виде прямой, или в виде периодической кривой, имеющей колебательный режим, подчиняющийся циклическим закономерностям.

Кроме этого, выделяют еще и особый (слабый) прогноз, когда j > 2 или в некоторой критической точке накапливается непредсказуемость, обусловленная случайными факторами или дефицитом исходной информации. В данном случае уравнение имеет несколько решений, неразличимых друг от друга из-за отсутствия качественной информации об их свойствах. График подобного прогноза чувствителен даже к незначительным возмущениям, которые способны заметно влиять на динамику происходящих процессов. Такая гиперрезонабельность именуется эффектом бабочки и приводит к эвентуализации (вероятностности) процессов.

Следовательно, перечень возможных направлений социальной динамики может быть описан в формате трех магистральных траекторий: а) линейной или незамкнутой (графически изображается в виде прямой); б) циклической или замкнутой (на графике периодическая кривая); в) эвентуальной, с вероятностным маршрутом развертки (графический рисунок задается стохастическими параметрами), зависящий от специфических условий исторического процесса, к примеру, сначала вытягивающийся в линию, а затем сворачивающийся в цикл и т.д. Любые иные траектории движения (ризомные, спиралевидные и т.п.) будут, в конечном счете, лишь частным случаем указанных.

Линейная модель отстаивает идею перманентной поступательности общественного развития и связана с использованием образа линии в исторической реальности, где линейность не указывает четкого направления развития, а лишь задает определенную непрерывность его течения, не исключая возможных девиаций (отклонений).

Модель цикла описывает социальную историю как круговорот культурных общностей. Культурно-исторический тип, как высшая цивилизационная, единица характеризуется уникальностью и неповторимостью этнографических элементов, независимостью цивилизационных начал, всегда ограниченной суммой сил для самореализации. В каждом культурном типе можно различить определенные фазы или ступени. История здесь выступает как прафеномен цивилизации во всей совокупности форм духовной стихии человеческого бытия. В результате развития составляющие конкретный тип этносы рождаются, взрослеют, стареют, дряхлеют и умирают.

Третья модель - эвентуальная, что значит возможная, зависящая от случая, обстоятельств. В соответствии с ней, развитие в истории носит спорадический, спонтанный характер. Общество способно двигаться по любой траектории, находясь в зависимости от конкретных условий. Темп и направление цивилизационного развития строго не заданы, на их формирование кардинально влияют традиции и обычаи народа, способ государственного правления, образовательный уровень населения и множество иных социальных корреляторов, обретающих значимость в точках культурного разлома, бифуркационных узлах, в моменты максимальной неустойчивости общественной системы. Социум, в контексте этой модели, имеет стохастический (вероятностный) маршрут развития, в отличие от поступательного (линейного) и вращательного (циклического).

В качестве иллюстративных материалов в диссертации были использованы определенные хрестоматийные образцы, которые послужили в качестве опорных, что не предполагало громоздких вспомогательных интерпретаций для адаптирования к излагаемой системе. Для части теоретических систем процесс вписывания в титульную модель требует еще и ряд дополнительных методологических комментаторских мероприятий, расшифровка которых может стать предметом отдельного изучения.

Подытоживая результаты исследования, необходимо отметить, что любое социальное изменение не ограничено внешним, явленным. Основное, как правило, зашифровано в недрах обычаев, традиций и культур, что при известном аккумулировании придает системе новые импульсы развития. Выявляя пределы интеграции зримых и скрытых социальных сущностей, элевационная методология использует свои широкие эвристические возможности, претендуя на статус социально-эпистемологической программы.

Споры о взаимоотношениях будущего с прошлым и настоящим еще далеки от завершения. Само будущее является открытой системой. Но каким оно будет, во многом зависит от того, насколько успешно мы сможем определить и сориентировать свою деятельность именно на те силы и процессы, которые несут в себе доминантные потенции.

Список научной литературыКузнецова, Аюна Мэлсовна, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Августин Аврелий. Исповедь. История моих бедствий. - М.: Республика, 1992.-332 с.

2. Аверинцев С.С. Судьбы культурной европейской традиции в эпоху перехода от античности к средневековью // Из истории культуры Средних веков и Возрождения. М., 1976. - С. 17-64.

3. Авторханов А. Империя Кремля // Дружба народов. 1991. № 1 -5.

4. Александров Г.Ф. Аристотель. М.: Соцэкгиз АН СССР, 1940. - 276 с.

5. Алексеев А.С. Макиавелли как политический мыслитель. М., 1980 -389 с.

6. Амрекулов Н.К. Маркс идеалист? // Радуга. Таллинн, 1991. № 11, С. 5965.

7. Андреев Д.Л. Роза Мира. М.: Товарищество «Клышников, Комаров и Ко», 1993.-302 с.

8. Андреева Т.А. Некоторые аспекты проблемы «язык и мораль»: на примере учения Кондорсе // Вопросы философии. 1981. № 10. С. 138141.

9. Анникский Л. Теперь все знают, куда деть марксизм. Но куда деть Маркса?//Дружба народов. 1993. № 12. С. 202-205.

10. Анохин П.К. Опережающее отражение действительности // Вопросы философии, 1962, № 7 С. 97-111

11. Антология мировой философии: В 4 т. М.: Мысль, 1969-1972.

12. Аристотель. Соч. в 4-х томах. М.: Мысль, 1976-1984. Т. 4 - 1983. 830 с.

13. Арманд А.Д. и др. Анатомия кризисов. М.: Наука, 1999.-238 с.

14. Аршинов В.И. «Самоорганизующаяся Вселенная» Э. Янча. В кн.: Глобальный эволюционизм. М.: ИФАН, 1987.

15. Асмус В.Ф. Античная философия. М.: Высшая школа, 2003. - 400 с.

16. Ахиезер А.С. Социокультурные проблемы развития России. М.: Изд-во ИНИОН РАН, 1992. - 82 с.

17. Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика России). В 2-х томах. 2-е изд. Новосибирск. «Сибирский хронограф». 1997.-С. 804.

18. Барбер Б. Структура социальной стратификации и тенденции социальной мобильности // Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы. М.: Прогресс, 1972. - С.235-247.

19. Барулин B.C. Социальная философия. В 2-х частях. МГУ, 1993.

20. Белла Р.Н. Социология религии // Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы. М.: Прогресс, 1972. - С. 265-281.

21. Бердяев Н.А. Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы. Париж: YMCA-PRESS, 1969. - 268 с.

22. Бердяев Н.А. Евразийцы//Путь. Париж, 1925. № 1-с.136-138.

23. Бердяев Н.А. Истоки и смысл и русского коммунизма. М.: Наука, 1990.-224 с.

24. Бердяев Н.А. и др. Освальд Шпенглер и «Закат Европы». М.,1992.

25. Бердяев Н.А. Смысл истории. Новое средневековье. М.: КАНОН+: Реабилитация, 2002. - 448 с.

26. Бердяев Н.А. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. Репринт воспроизведение изд. 1918 г. - М.: Филос. о-во СССР, 1990.-240 с.

27. Бетяев С.К. Научный прогноз: сущность и возможности. Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 1999. №2.

28. Библер B.C. О гражданском обществе и общественном договоре // Через тернии. -М.: Прогресс, 1990. С. 335-361.

29. Богомолов А.С., Ойзерман Т. Основы теории историко-философского процесса. М.: Наука, 1983. - 286 с.

30. Борн М. Физика в жизни моего поколения. М.: Изд-во иностр. лит., 1963.

31. Бохеньский Ю. Сто суеверий. -М., 1993.

32. Бубер М. Два образа веры. М.: ACT, 1999. - 590 с.

33. Буржуазная философия XX в. М.: Политиздат, 1974. - 335 с.

34. Бурлацкий Ф.М. Загадка и урок Н. Макиавелли: Драматург., ист. И социол. новеллы. -М.: «Молодая гвардия», 1977.-255 с.

35. Буцениеце Э.А. Критика иррациональной концепции «заката культуры» О. Шпенглера // Вопросы философии. 1978.№ 12. С.81-89.

36. Быкова М.Ф., Кричевский А.В. Абсолютная идея и абсолютный дух в философии Гегеля. М.: Наука, 1993. - 269 с.

37. В: Ницше Ф. Избр. произв. в 3-х томах. М.: REFL-book, 1994, Т. 1.

38. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма// Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. - 804 с.

39. Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. Д.: Худож. лит., 1940. - 604 с.

40. Витгенштейн Л. О достверности // Вопросы философии. 1984. № 8 -с.142-149.

41. Волгин В.П. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII в. М.: Наука, 1977.-375 с.

42. Волков Э.Т. Карл, ты не прав! О переоценке полемики К. Маркса с Г. Гегелем и М. Бакуниным по проблеме «правящие управляющие -управляемые» // Кентавр. 1994. № 1. - С. 104-118.

43. Гайденко П.П. Эволюция понятия науки XVII-XVIII вв.: Формирование научных программ нового времени. М.: Наука, 1987. - 447 с.

44. Гайденко П.П. Экзистенциализм и проблема культуры. М.: Высшая школа, 1963. - 121 с.

45. Гегель Г.В. Работы разных лет: В 2 т. М.: Мысль, 1972-1973.

46. Гегель Г.В.Ф. Соч. М.-Л., 1929-1958. Т.VIII.

47. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. М.: Мысль, 1977. Т. 3. С. 370.

48. Гегель. Г.В.Ф. Философия права. М.: Мысль. 1990. - 524 с.

49. Геде А. Постистория?// Общество и культура: проблемы множественности культур. М., 1988.

50. Геде А. Философия и <не-философия> в трудах Гегеля // Вопр. Философии. 1982. № 2. С.113-119.

51. Гелбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М.: Прогресс, 1969. -480 с.

52. Гердер И.Г. Идеи к философии истории человечества. М.: Наука, 1977.-703 с.

53. Герцен А.И. Prolegomena // Русская идея. М., 1992. - с. 118-128.

54. Глобальные и региональные проблемы в работах Иммануила Валлерстайна. Реф. сборник. М.: РАН ИНИОН, 1998.

55. Глобальный эволюционизм: философский анализ. М.: ИФРАН, 1994. -149 с.

56. Гоббс Т. Избр. произв. В 2-х томах. М.: Мысль, 1964. Т. 1. - 583 с.

57. Гомперц Т. Греческие мыслители. Минск: Харвест, 1999. - 750 с.

58. Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. М.: Высшая школа, 1980.-239 с.

59. Гречко П.К. Концептуальные модели истории. М.: Логос, 1995. - 144 с.

60. Грибов B.C. О К. Марксе и не только о нем: Подход с позиций историзма.

61. Григорий Палама. Триады в защиту священнобезмолствующих. М.: Канон, 1995.

62. Григорьева Т.П. Встреча культур. М.: Наука, 1992. - 423 с.

63. Гринин Л.Е. Философия и социология истории: Некоторые закономерности истории человечества (Опыт Философско-социологического анализа всемирного исторического процесса): В 3 ч. -Волгоград: Учитель, 1995-1996.

64. Гулыга А.В. Немецкая классическая философия. М.: Мысль, 1986. -332 с.

65. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало. М.: Танаис ДИ-ДИК, 1994. -542 с.

66. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М.: ACT, 2002. - 560 с.

67. Гумилев Л.Н. Этносфера: История людей и история природы. СПб.: Кристалл, 2002. - 576 с.

68. Давыдов Ю.Н. Философия культуры // Философская энциклопедия. Т. 5. -М., 1970.-740 с.

69. Давыдов Ю.Н. Маркс и Конт: социология или утопия? // Диалог. 1991. № 17.-С.78-85.

70. Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. -М.: Известия, 2003. 608 с.

71. Дионисий Ареопагит. О божественных именах; О мистическом богословии. СПб.: Глаголъ, 1995. - 370 с.

72. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30-ти томах. Л., 1984. Т. 27.-463 с.

73. Дюркгейм Э. Социология: ее предмет, метод, предназначение. М.: Канон, 1995.-349 с.

74. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда; Метод социологии. -М.: Наука, 1991.-572 с.

75. Евразийство (Формулировка 1927 г.). Прага, 1927 15с // Евраз. хроника. Париж, 1927, Вып IX, с. 3-14.

76. Евразийство: опыт систематического изложения. Париж: Евраз. кн. изд-во, 1926.-80с.

77. Зиммель Г. Как возможно общество?// Избранное. М., 1996. Т. 2.

78. Зиммель Г. Общение. Пример чистой, или формальной социологии // Избранное. М.: Юристъ, 1996. Т. 2: Созерцание жизни. - 607 с.

79. Зиновьев А. Зияющие высоты. М.: ПИК; Свердловск: Урал, отд-ние МШКМАДПР, 1990. Кн. 1. -314 с.

80. Зотов А.В., Мельвиль Ю.К. Буржуазная философия сер. XIX- нач. XX в. -М.,1988.

81. ИвинА.А. Введение в философию истории. М.: Владос, 1997.-287 с.

82. Ивин А.А. Триединство, диалектика и другие особенности коллективисткого мышления // Проблема сознания в философии и науке. -М., 1996.

83. Изгоев А.С. Социализм, культура и большевизм // Из глубины. -М., 1991. -С.361-387.

84. Ильин А.И. О русской идее // Русская идея: Сборник произведений русских мыслителей. М.: Айрис-Пресс, 2002. - 512 с.

85. Ильин И.А. Основы христианской культуры // Одинокий художник: статьи, речи, лекции. М.: Искусство, 1993. - 323 с.

86. Ильин И.А. Собр. соч. в 10 томах. М.: Рус. кн., 1993. Т. 2. Кн. 1. - 478 с.

87. Исторический метод в биологии. Десять общедоступных чтений. В кн.: Избр. Соч. в 4-х томах, т.Ш. М.: Сельхозгиз, 1949.

88. История буржуазной социологии первой половины XX в. М.: Наука, 1979.-306 с.

89. История политических и правовых учений / Под ред. Нересянца B.C. -М.: Наука, 1986.-346 с.

90. История философии / Под. Ред. Александрова Г.Ф. и др.: В 5 т. М.: ОГИЗ Госполитиздат, 1941.

91. История философии в кратком изложении / Пер. с чеш. И.И.Богужа М.: Мысль, 1995.-590 с.

92. История философии в кратком изложении. / Пер. с чеш. Вошагликова П., Соучек В., Ваврушек П. и др. М.: Мысль, 1991. - 592 с.

93. История философии: Запад Россия - Восток. Под. ред. проф. Н.М. Мотрошиловой. М.: «Греко-латинский кабинет» Ю.А. Шичалина, 1996. Кн. 2.

94. Источник мудрецов. Тибетско-монгол. терминол. словарь буддизма. Парамита и Мадхьямика. Подготовка текста, пер. и примеч. Р.Е.Пубаева и Б.Д.Дандарона Улан-Удэ: Бурят, кн. изд., Вып. I. 1968.- 166 с.

95. Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. София, 1921.

96. Исход к востоку. Под ред. О.С.Широкого М.: Добросвет, 1997. - 264 с.

97. Казанский Б.В. Аристотель о началах трагедии // Вестник ЛГУ. 1947. № 7.

98. Кант И. Собрание сочинений в 8 т. М.: Чоро, Т. 7: К вечному миру; Спор факультетов; Антропология; Успехи метафизики. 1994.- 495с.

99. Кант И. Соч. в 6-ти томах. М., 1963-1966.

100. Капустин Б.Г. Современность как принуждение и как свобода // Вопросы философии. 1998. № 4.

101. Кара-Мурза С.Г. Евроцентризм эдипов комплекс интеллигенции. -М.: Алгоритм, 2002. - 255 е.

102. Ю2.Кареев Н.И. О духе русской науки // Русская идея: Сборник произведений русских мыслителей. М.: Айрис-Пресс, 2002. - 512 с.

103. Карсавин Л.П. Основы политики//Евразийский временник. Кн. 5. -Париж, 1927.

104. Карсавин Л.П. Философия истории. Спб.: АО «Комплект», 1993. - 350 е.

105. Ю5.Каспэ С. Российская цивилизация и идеи Тойнби А. Дж. // Свободная мысль. 1995. № 2. С. 71-83.

106. Киссель М.А. Джамбаттиста Вико. М.: Мысль, 1980. - 197 с.

107. Ключевский В.О. Методология русской истории // Цивилизация: прошлое, настоящее и будущее человека. М., 1988.

108. Коган Л.Н. Человек и его судьба. М.: Мысль, 1988. - 283 с. Ю9.Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. - М.: Наука, 1980.485 с.

109. ПО.Кондорсе Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М.: Соцэкгиз, 1936. - 266 с.

110. Конт О. Курс положительной философии: В 6 т. СПб.: Экономическая типография, 1899. - 347 с.

111. Конт О. Дух позитивной философии. Спб.: Вестник знания, 1910. - 167 с.

112. Конт О. Курс позитивной философии. СПб.: Посредник, 1900. - 238 с.

113. Крапивенский С.Э. Социальная философия. М., 1998.

114. Краткая философская энциклопедия / Редакторы-составители: Губский Е.Ф. и др. М.: Прогресс, 1994. - 576 с.

115. Кузнецов А.Е., Кузнецова A.M. Культурологическая стратегия конфессионального ренессанса: опыты анализа буддизма-ламаизма // Возрождение традиционных культур народов Бурятии. Материалы научно-практической конференции. Улан-Удэ, 1998.

116. Леви-Строс К. первобытное мышление. М.: Республика, 1994. - 384 с.

117. Леонтьев К.Н. Собр. соч.: В 9 т. М.: изд-во Саблина, 1912. Т. 5.

118. Лесков Л.В. Чего не делать? Футоросинергетика России. М.: «Н.П.», 1998. - 172 с.

119. Лоренц К. Агрессия (так называемое «зло»). М.: Прогресс. Изд. фирма «Универс», 1994. - 269 с.

120. Лосев А.Ф. Словарь античной философии. М.: Мир идей: АО «АКРОН», 1995.-228 с.

121. Макиавелли Н. Государь. Рассуждение о первой декаде Тита Ливия. О военном искусстве. М.: РОССПЭН, 2002. - 544 с.

122. Макиавелли Н. Избр. соч. М., 1982. С. 344-345.

123. Макиавелли Н. Сочинения. СПб.: Кристалл, 1998. - 654 с.

124. Марков Б.В. Философская антропология: очерки истории и теории. -Спб.: Лань, 1997-384 с.

125. Маркович М. Маркс об отчуждении // Вопросы философии. 1989. № 9. -С. 36-51.

126. Маркс К. Капитал: Критика полит, экономии. М.: Политиздат, 1988.

127. Маркс К. Предисловие к «Критике политической экономии» // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Госполитиздат. Т. 13, 1959. 770 с.

128. Маркс К., Энгельс Ф. ПСС. Т. 42,1974. 535 с.

129. Маркс К., Энгельс Ф. ПСС. Т. 46. Ч. I, 1968. 559с.

130. Меринг Ф. Карл Маркс: История его жизни. М.: Политиздат, 1990. -559 с.

131. Меркулов И.П. Истоки сакрализации теоретической науки // Вопросы философии. 1998. № 10.

132. Мечников Л.И. Цивилизация и великие исторические реки. М.: Прогресс. Пангея, 1995. -459с.

133. Милль Д.С. Опост Конт и позитивизм. Спб.: Типография Б.М.Вольфа, 1906.

134. Моисеев Н.Н. Универсальный эволюционизм. (Позиция и следствия) // Вопросы философии, 1991, № 3 С.3-28 .

135. Молодцов Е.Н. Энергия мира и человека в буддизме и исихазме // Философские науки. 1998. № 2.

136. Назаретян А.П. Социальные стереотипы в информационно-смысловой системе личности. В кн.: Материалы всесоюзного симпозиума «Актуальные проблемы социальной психологии». Часть I. -Кострома: ИПАН КГПИ, 1986.

137. Назаретян А.П. Цивилизационные кризисы в контексте универсальной истории. М.: Изд-во ПЕР СЭ, 2001.-239 с.

138. Народ и политика. Фонд «общественное мнение» // Политические исследования. 1993. №4.

139. Ницше Ф. Воля к власти. М.: ЭКСМО, 2003. - 864 с.

140. Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Вопросы философии. 1989. № 3 -С.119-154.

141. Памятники литературы древней Руси. Конец XV первая половина XVI века. - М.: Художеств, лит. 1984. - 768 с.

142. Панарин А.С. Возвращение в цивилизацию или «формационное одиночество»? // Философские науки. № 8. 1991.

143. Певзнер Я.А. К. Маркс и современная социалистическая идея // Мировая экономика и международные отношения. 1993. № 8. С.3-16

144. Першиц А.И. и др. Война и мир в ранней истории человечества. В двух томах. Том. 1. М.: ИЭиА РАН, 1994. - 176 с.

145. Пивоваров Д.В. Вера и знание в религии и науке. Екатеринбург: УрГУ, 1994.

146. ПопперК. Нищета историцизма. М.: Прогресс VIA, 1993. - 187 с.

147. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги: В 2 т. М.: Междунар. фонд «Культурная инициатива» - Soros foundation: Открытое о-во «Феникс», 1992. Т.1. - 446 с. Т. 2. - 525 с.

148. Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории. Проблемы палеопсихологии. М.: Мысль, 1974. - 487 с.

149. Пригожин И. От существующего к возникающему. Время и сложность в физических науках. М.: Наука, 1985. - 327 с.

150. Проблема человека в западной философии. М.: Прогресс, 1988. - 544 с.

151. Ракитов А.И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. М.: Политиздат, 1982. -303 с.

152. Рапопорт А. Мир созревшая идея. Дармштадт: «Драмштадт Блеттер», 1993.

153. Родоночальники позитивизма. СПб.: Брокгауз - Ефрон, 1910. Вып. 2.

154. Родоночальники позитивизма. СПб.: Брокгауз - Ефрон, 1912. Вып. 4.

155. Российское сознание: психология, феноменология, культура. -Самара: Сам ГПИ, 1994.-303 с.

156. Россия и Германия: опыт философского диалога. М.: Медиум, 1993. -352 с.

157. Руссо Ж.-Ж. Избранные сочинения: В 3-х томах. М., 1961.

158. Руссо Ж.-Ж. Сочинения. Калининград: Янтарный сказ, 2001.- 416 с.

159. Савицкий П.Н. Два мира // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. М., 1993.

160. Сапов В.В. Социологические знания в социальной утопии Платона // Социологические исследования. 1993. № 9. С. 120-126.

161. Современная западная философия: Словарь. М.: Политиздат, 1991. -414 с.

162. Современный антропогенез и цивилизационные разломы. М.: МНЭПУ, 1994.-47 с.

163. Соколов В.В. Европейская философия XV-XVII вв. М.: Высшая школа, 2003.-428 с.

164. Соловьев B.C. Прошлое толкует нас: Очерки по истории философии и культуры. М.: Политиздат, 1991.-432 с.

165. Соловьев B.C. Соч., В 2-х томах. М.: Правда, 1989. Т.1. Философская публицистика. - 1989. -687 е.;

166. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992.-542 с.

167. Социология: Наука об обществе. Под ред. Андрущенко В.А., Гордача Н.И. Харьков: ИМП «Рубикон», 1996. - 688 с.

168. Социология: Словарь-справочник: в 2 т. М.: Наука, Т.1. 1990. 203 е.; Т.2.-231 с.

169. Степин B.C. Философская антропология и философия науки. М., 1992.

170. Степин B.C. Наука и культура. Материалы круглого стола // Вопросы философии. 1998, № 10.-C.3-38

171. Струве П.Б. Интеллигенция и революция // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991. - С.136-152

172. Творения Блаженного Августина Епископа Иппонийского. -Киев: Типография И.И.Горбунова, Ч. I-XI. 1905-1914, 363 с .

173. Тиллих П. Избранное: Теология культуры. М.: Юристъ, 1995. - 479 с.

174. Тойнби А. Дж. Постижение истории: Избранное. М.: Айрис-Пресс, 2002. - 640 с.

175. Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории. М.: Прогресс; Культура, 1996.-480 с.

176. Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии. М.: Владос: Русский двор, 1997. - 576 с.

177. Трубецкой Н.С. Мы и другие // Евразийский временник. Кн. 4. -Берлин, 1925.-С. 66-81

178. Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме // Исход к Востоку. София, 1921. - С. 71 -85

179. Универсальная история: междисциплинарные подходы. Сборник статей. Сыктывкар: АГРК, УГТУ, СГУ, 2001.

180. Файвишевский В.А. О существовании неосознаваемых негативных мотиваций и их проявлении в поведении человека. В кн.: Бессознательное. Природа, функции, методы исследования. Т. III. Тбилиси: Мецниереба, 1978. С. 433-445

181. Федотов Г.П. Революция идет // Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Т. 1. -Спб., 1991.

182. Философия: Уч. пособ. для ВУЗов. Под ред. Кохановского В.П. -Ростов-на-Дону: Феникс, 2002. 576 с.

183. Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи. СПб.: Изд. Жуковского, 1906.

184. Фиш С. Теория ассоциаций у Маркса // Общественные науки и современность. 1991. № 2 . С. 96-104.

185. Флоровский Г.В. О патриотизме праведном и греховном//На путях. Утверждение евразийцев. Книга вторая. Москва Берлин, 1922. -С.231-292

186. Фрагменты ранних греческих философов. М.: Наука, 4.1. 1989. - 575 с.

187. Франк C.JI. Духовные основы общества. М.: Республика, 1992. - 510 с.

188. Франк СЛ. Крушение кумиров. Париж: The YMCA-PRESS Ltd. Берлин, 1924.- 103 с.

189. Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 9. С. 134-148

190. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность: Лекции и интервью -М.: Наука, 1992.- 175 с.

191. Хайдеггер М. Время картины мира // Время и бытие. М.: Республика, 1993.- С.41-63

192. Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика, 1993.-С. 192-220

193. Хейзинга И. Homo ludens; В тени завтрашнего дня. М.: Прогресс. Прогресс-Академия, 1992. - 458 с.

194. Хесле, Витторио. Гении философии нового времени. М.: Наука, 1992.-223 с.

195. Хорев Н.В. Философия как фактор развития науки. М.: Изд-во МГУ, 1979.-264 с.

196. Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. -М.: Наука,. Т. 1. 1991.-798 е.; Т.2.-671 с.

197. Чаадаев П.Я. Философические письма // Россия глазами русского. -Спб., 1991.

198. Шаповалов В.Ф. Основы философии от классики к современности. Уч. Пособие для вузов. М.: ФАИР-ПРЕСС 1999. - 576 с.

199. Шацкий Е. Утопия и традиция. М.: Прогресс, 1990. - 454 с.

200. Шестов Л.И. Апофеоз беспочвенности: Опыт адогмат. мышления. Л.: Изд-во ЛГУ, 1991.-213 с.

201. Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск: Наука. Сиб. изд. фирма, 1993.-584 с.

202. Шпенглер О. Пессимизм ли это? М.: «Задруга», 1922. - 40 с.

203. Шютц А. Формирование понятия и теории в общественных науках // Американская социологическая мысль: Тексты. Под ред. Добренькова В.И.- М.: МГУ, 1994.-С. 481-196.

204. Юркевич А.В. Психологические особенности российской науки // Вопросы философии. 1999. № 4.

205. Ярошевский М.Г. Наука о поведении: русский путь. М.: Воронеж: НПО «Модэк», 1996. - 380 с.

206. ЬЯсперс К. Смысл и назначение истории. М.: Политиздат, 1991. - 527 с.

207. Baynes, J. Bohman, and Т. McCarthy. Cambridge (Mass.): MIT Press, 1987.

208. Berdyaev N. The Russian idea. Boston, 1962.

209. Caird E. The critical philosophy of Kant and out modern world, ed. by C.W. Hendel, New-York, 1957.

210. Christian D. The case for «Big History» // Journal of World History, 1991, Vol. 2, №2.

211. Encyclopedia of Philosophy. New-York & London, 1967.

212. Findlay J.N. Hegel. London, - New-York, 1958.

213. Gauthier D.P. The Logic of Leviathan. The Moral & Politic Theory of Thomas Hobbes. Oxford, 1969.

214. Gavin W.J., Blakeley T.J. Russia and America: A philosophical comparison. -Boston, 1976.

215. Glover W.B. God & Thomas Hobbes.- In: Hobbes studies\ Ed. by K.C. Brown. Oxford, 1965.

216. Goldmith M.M. Hobbes's Science of Politics. New-York & London, 1966.

217. Habermas J. The Dialectics of Rationalization. In.: J. Habermas. Autonomy and Solidarity. Ed. P. Dews. L.- N.Y.: Verso, 1992.

218. Heller A. Beyond Justice. Oxford: Basil Blackwell, 1987.

219. Hobbes Th. Opera philosophica. London, 1839-45, vol. 1-5.

220. Hood F.C. The Divine Politics of Leviathan. Oxford, 1964.

221. Huxley A. Perennial Philosophy. London, 1945.

222. Jantsch E. The self-organizing Universe. Scientific and human implications of the emerging paradigm of evolution. N. Y.: Pergamon press, 1980.

223. Kenny A. The God of the Philosophers. Oxford, 1979.

224. Kristeller P.O. Eight Philosophers of the Italian Renaissance. Stanford, 1964.

225. Kristeller P.O. Renaissance Thought. New-York, 1961-1965,vol. 1-2.

226. Martin G., Kant's metaphysics and Theory of science. Manchester, 1955.

227. Meyer H.W. Leibniz Logic & the seventeenth century revolution. -Cambridge, 1953.

228. Parkinson G. Logic & reality in Leibniz's metaphysics. Oxford, 1965.

229. Parsons T. The Social Sistem. N.Y.: Free Press, 1951.

230. Peters R. Hobbes. London, 1967.

231. Resher N. The philosophy of Leibniz . New Jersey, 1967.

232. Samuel M. The profession and the Possil. Some observations on A.J. Toynbee's " A study of history", №. 9, 1956.

233. Shoun F. De 1'unite transcendante des religions. -Paris, 1948.

234. Spier F. The structure of Big History. From the Big Band until today. Amsterdam: Amsterdam Univ. press, 1996.

235. Stace W.T. Philosophy of Hegel. London, 1956.

236. Strauss L. The political Philosophy of Thomas Hobbes. Its Basis & its Genesis. Chicago, 1963.

237. Taylor C. Overcoming Epistemology. In: After Philosophy? End or Transformation. Ed. K. Baynes, J. Bohman, and T. McCarthy. Cambridge (Mass.): MIT Press, 1987.

238. The English works of Thomas Hobbes of Malmesbury; now first collected & edited by Mollesworth. London, 1893-1845, vol. 1-11.

239. The Philosophy of Leibniz & the Modern World / Ed. by I. Lecrec. Nashwill, 1973.

240. Toynbee A.J.A. Study of History. Vol. ХП. Reconsiderations. -L.: Oxford Univ. Press, 1961.

241. Toynbee A. Nationality and war. London, 1915.

242. Toynbee A. Study of History. Vol. XII. Reconsiderations. L.: Oxford Univ. Press, 1961.

243. Toynbee A. The new Europe. London,1915.

244. Toynbee A. The Western question in Greece and Turkey. London , 1922.

245. Toynbee A. The world after the peace conference. London, 1925.

246. Toynbee and history, ed. by M.E.A. Montagu. Boston, 1956.

247. Warrender I.H. The political Philosophy of Thomas Hobbes. New-York & London, 1957.

248. Whitehead A.N. Process and Reality: an Essay in Cosmology. N.Y., 1969.

249. Agnes H. Theory of History. L., 1982.