автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.06
диссертация на тему: Памятники кочевников XIII-XIV вв. Южного Зауралья (к вопросу обэтнокультурном составе улуса Шибана)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Памятники кочевников XIII-XIV вв. Южного Зауралья (к вопросу обэтнокультурном составе улуса Шибана)"

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК УФИМСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР ИНСТИТУТ ИСТОРИИ, ЯЗЫКА И ЛИТЕРАТУРЫ

Р Г 7} С Л

1 3 М/;!-1 1ЯЯ7 На правах рукописи

Костюков Владимир Петрович

ПАМЯТНИКИ КОЧЕВНИКОВ Х1П-Х1У ВВ. ЮЖНОГО ЗАУРАЛЬЯ (К ВОПРОСУ ОБ ЭТНОКУЛЬТУРНОМ СОСТАВЕ УЛУСА ШИБАНА)

Исторические науки 07.00.06 - археология

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

)

УФА-1997

Работа выполнена в Отделе археологии Института истории, языка и литературы УНЦ РАН

Научный руководитель - доктор исторических наук В.А.Иванов

Официальные оппоненты: доктор исторических наук . М.Ф.Обыденнов, кандидат исторических наук А.Ф.Яминов

Ведущая организация - Кафедра археологии и социоестественной истории Челябинского государственного университета

Защита состоится 15 мая 1997 г. в __ часов в заседании диссертационного Совета К.002.57.02 по защите кандидатских диссертаций при Отделе народов Урала УНЦ РАН по адресу: 450000, г.Уфа, ул. Аксакова, 7

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Уфимского Научного Центра РАН (г.Уфа, пр.Октября, 71).

Автореферат разослан "

Ученый секретарь специализи]р1Шш({н()гх>'рЬвета кандидат исторических наук Г.Т.Обыденнова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ.

Актуальность исследования. Этногенегический аспект истории государства Джучидов. и прежде пользовавшийся вниманием исследователей, в последнее время вызывает повышенный интерес. Однако возможности достоверных реконструкций этнических процессов, протекавших на территории этого крупнейшего государства средневековья. ограничиваются единичностью и отрывочностью письменных источников. Особенно это ощутимо для глубинных районов Золотой Орды, к которым относится Южное Зауралье и сопредельные степные территории, входившие в административно-политическую единицу, известную как улус Шибана. При малочисленности письменных сообщений на первый план в решении дискуссионных проблем выходят археологические источники. Собственно золотоордынская археология оформилась сравнительно недавно и пока еще не создала всесторонне аргументированных подходов к пониманию реалий Золотой Орды. Вместе с тем. произошедшее в последние годы существенное расширение фонда археологических материалов по золотоордынскому периоду, наметившиеся новые подходы в интерпретации источников позволяют вновь вернуться к рассмотрению спорных вопросов происхождения и состава населения восточного крыла государства Джучидов.

Цель и задачи. Основной целью работы является реконструкция этнокультурного состава населения региона в ХШ-Х1У вв. Исходя из поставленной цели и состояния источников, решались следующие задачи:

1. Суммирование и группировка материалов погребальных памятников, выявление их типических признаков и взаимосвязей.

2. Определение позиции ритуальных объектов в фонде золотоор-дынских памятников и их информационного потенциала.

3. Сведение данных всех доступных письменных источников по истории улуса Шибана, проверка достоверности известий, касающихся статуса и границ улуса, племенного состава населения.

4. Взаимокорреляция результатов анализа археологических материалов и данных письменных источников.

Хронологические и территориальные рамки. Временной диапазон исследования - от учреждения улуса Шибана до начала широкого распространения и утверждения среди кочевого населения Золотой Орды ислама. Этот период, получивший в литературе наименование золото-ордынского языческого (или монгольского), продолжался примерно от середины XIII в. до середины XIV в. Большая часть обобщенных в работе материалов происходит из степной зоны Южного Урала. В анализ йключены также все известные погребальные памятники золотоордын-ского времени с сопредельных территорий, входивших, как можно судить по письменным источникам, в улус Шибана, - Западного, Центрального и Северного Казахстана, а также Устюрта.

з

Источники. Представлены погребальными и ритуальными памятниками, изученными в разные годы в ходе работ многочисленных экспедиций в степной зоне Южного Урала, а также в Западном, Северном и Центральном Казахстане, на Устюрте. В работе использованы материалы из раскопок Ф.Д.Нефедова, И.А.Кастанье, Б.Н.Гракова, О.А.Кривцовой-Граковой, М.Г.Мошковой, К.Ф.Смирнова, Н.А.Мажитова, С.М.Васюткина, А.Х.Пшеничнюка, М.Г.Садыковой, Ю.А.Морозова, К.А.Акишева, А.Х.Маргулана, Г.Б.Здановича, В.Н.Ягодина, Г.А.Кушаева, Г.И.Багрикова, В.А.Иванова,

B.А.Кригера, Б.Ф.Железчикова, СН.Заседателевой, Э.Р.Усмановой,

C.Ю.Гуцалова, С-.Г.Боталова, В.ГЛомана, Ф.А.Сунгатова. Половина погребений и большая часть ритуальных объектов, включенных в работу с территории Челябинской области, исследована отрядом археологической экспедиции ЧГПУ-ДТУМ под руководством автора.1 В фонде использованных письменных источников - сведения об улусе Шибана, содержащиеся в сочинениях европейских, персидских, тюркских и арабских авторов.

Новизна и практическая ценность исследования. Впервые этнокультурный состав улуса Шибана рассмотрен монографически, на основе перекрестного анализа наиболее полной сводки археологических памятников и отраженного в литературе корпуса письменных источников. Даны новые оценки этнической ситуации, сложившейся в регионе в монгольское время. Полученные результаты могут быть использованы в обобщающих работах по истории Золотой Орды, в публикациях, популяризирующих средневековую историю Южного Урала, а также в учебных программах исторических факультетов, в оформлении музейных экспозиций и т.п.

Апробация. Основное содержание работы изложено автором в докладах на XII и XIII Уральских археологических совещаниях (1993 и 1996 гг.), на II Берсовских чтениях в г.Екатеринбурге (1994 г.). на археологической секции 3-й Международной научной конференции "Россия и Восток: проблемы взаимодействия" в г. Челябинске (1995 г.), а также в 5 публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографического указателя, приложений. Приложения включают список памятников (с кодовым перечнем признаков

1 Выражаю глубокую благодарность Н.Б.Виноградову - руководителю ЛАИ ЧГПУ и Л.В.Туфленкову - бессменному организатору совместной экспедиции ЧГПУ-ДТУМ за дружеское содействие в работе. Сердечно признателен А.В.Епимахову, Н.М.Меньшенину, Д.В.Нелину.

A.Д.Таирову и всем сотрудникам ЛАИ ЧГПУ за помощь в поиске и раскопках золотоордынских памятников, а также С.Г.Боталову

B.Н.Васильеву, С.Ю.Гуцалову, В.Н.Логвину, позволившим воспользоваться еще не опубликованными материалами.

каждого погребального комплекса), описания ритуальных сооружений, иллюстративные материалы.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Введение. Обосновывается актуальность темы, формулируются цель и задачи исследования, уточняются его хронологические и территориальные рамки. Здесь же дается обзор существующих точек зрения на этнокультурную принадлежность памятников золотоордынского времени.

После выхода в свет монографии Г.А.Федорова-Давыдова, в которой золотоордынский период истории приуральских степей, в силу ограниченности материала, был обозначен в тезисной форме, тема получала освещение в общих и специальных работах Н.А.Мажитова. Р.Г.Кузеева, В.А.Иванова, В.А.Кригера, С.М.Васюткина. С.Г.Боталова, А.Ф.Яминова. Центральным пунктом разногласий между исследователями стало присутствие в степи башкирских памятников. Н.А.Мажитов, а позднее и С.М.Васюткин придерживались позиции, согласно которой часть степного населения составляли башкиры. По мнению же Р.Г.Кузеева, В.А.Иванова и В.А.Кригера, курганы оставлены, по преимуществу, кыпчакскими племенами, массовое расселение которых в регионе пришлось именно на ХШ-Х1У вв. В одной из недавних работ к признанию принадлежности кыпчакам большей части степных погребений склонился и Н.А.Мажитов, оставляя за башкирами серию погребений, совершенных по мусульманскому обряду. На три этнокультурные группы - башкирские, кыпчакские и монгольские - делит приуральские памятники С.М.Васюткин. В.А.Ивановым и В.А.Кригером проблема разрабатывалась с учетом своеобразия памятников западной и восточной зон приуральской степи, обнаруживающимся прежде всего в предпочтительном использовании для возведения надмогильных конструкций земли или камня. По мнению исследователей, различия между "каменными" и "земляными" курганами следует понимать как отражение этнографической индивидуальности племен, населявших западную и восточную области региона. В общем виде "земляные" курганы соотнесены с кыпчаками. а "каменные" - с племенами, вышедшими из восточных областей евразийской степи. В самое последнее время проблема на обновленном фонде источников была проанализирована А.Ф.Яминовым, пришедшим к выводу, что население Южного Приуралья, практиковавшее погребения под земляными курганами, было представлено половцами, огузо-печенегами и восточными переселенцами (среди которых вероятны канглы), а население Южного Зауралья, характеризующееся погребениями под сооружениями с использованием камня, - это местные кимако-кыпчаки и пришлые тюркско-монгольские племена Алтая и Центральной Азии.

При всей разности взглядов на количество этнокультурных групп, проживавших в регионе в ХШ-Х1У вв., и на конкретные археологические проявления "этничности", исследователи, как видно, сходятся в одном: основу населения составляли автохтонные племена. Наибольшую поддержку получило мнение о количественном (и тем самым - культурном) доминировании в регионе кыпчаков. Поскольку исследователи проявляли чаще всего сдержанное отношение к поиску прямых подтверждений выдвигаемым положениям в письменных источниках, вывод о доминировании кыпчаков в регионе оказывается как бы экстраполяцией одного из стержневых тезисов золотоордын-ской историографии - тезиса о подавляющем численном превосходстве в улусе Джучи покоренного населения над завоевателями.

В главе I анализируются погребальные комплексы. Безынвентарные могилы (их суммарная доля, считая и ограбленные погребения, равняется 35,3%) включались в базу данных лишь в тех случаях, когда они являлись частью комплексов, надежно датированных Х1Н-Х1У вв. В оценке датирующих возможностей инвентаря автор опирался на результаты работ Г.А.Федорова-Давыдова, В.А.Иванова, В.А.Кригера, А.Ф.Яминова. В выборку сведены данные о 282 курганах (степная зона Южного Урала - 186, Западный Казахстан - 57, Северный Казахстан -18, Центральный Казахстан - 8, Устюрт - 13 курганов). Происходят они из 96 точек. Могильники, как правило, содержат 1-3 кургана (в выборке 16 одиночных курганов и 25 курганов, исследованных поодиночке на разновременных могильниках), больше 3 курганов дали 22 могильника. Самым крупный некрополь - Новый Кумак, в котором к 1983 г. было исследовано 27 курганов золотоордынского времени, в числе крупных можно назвать также Покровский IV (14 курганов), Ишкулов-ский II (14), Жаман-Каргала I (11) и Линевский (11), Агаповский (11) могильники.

В норме курган сооружался над одиночной могильной ямой, только под 8 курганами было по 2 могилы и под 1 курганом - 3. Погребения в подавляющем большинстве одиночные - в 292 могилах зафиксированы останки 296 индивидов. Все захоронения совершены по обряду трупоположения.

В анализе памятников были задействованы 172 признака, распределенные по 7 фазам, характеризующим наземные сооружения, могильные ямы, погребальный обряд и инвентарь. Суммарно выборка характеризуется следующими параметрами. По материалу, использованному в надмогильных сооружениях, курганы делятся на 3 крупные группы: каменные - 38,3%, земляные - 32,1% и каменно-земляные -26,4%; 3,2% наземных конструкций возведены из кирпича. Исключительно каменные надмогильные сооружения были возведены над погребениями в 12 могильниках, располагавшихся преимущественно в верхнем и среднем течении Урала. Только из земляных курганов со-

стояли 16 могильников, концентрировавшиеся, в основном, у западной излучины Урала, а также в Петропавловском Приишимье. В 14 могильниках земляные курганы соседствовали с каменными и каменно-земляными. Линейные размеры 64,8% наземных конструкций не превышали 6,0 м (при высоте до 0,5 м), только 13,9% имели размеры больше 10.0 м (при высоте до 1,0 м). Преобладают простые могильные ямы (73,3%)); ям других форм значительно меньше: со ступенькой слева от человека - 7,9%, со ступеньками вдоль длинных стенок - 7.1%, с подбоем без уступа - 5,7%, со ступенькой у входа и подбоем - 2,8%. со ступенькой справа от человека - 1,8%, со ступенькой по всему периметру ямы - 1,4%. В 45,2%о ям зафиксировано перекрытие (как правило, деревянное, очень редко - каменное, саманное). В 13.0%) могил,умершие лежали в гробах, в 5,1% - в колодах, в 4,8%> - в дощатых рамах; в 2,7%) могил умершие были завернуты в бересту. В 29,8% погребальных комплексов встречены кости жертвенных животных (в 8.6% - только в насыпи, в 17.8% - только в могиле, в 3,4% - и в насыпи, и в могиле). Видовые определения, как правило, есть только для костей, найденных в могилах. В большинстве (79,2%) это кости овцы, значительно реже встречаются кости лошади, крупного рогатого скота. Следы огненного ритуала сравнительно нечасты. В виде остатков кострищ, прокалов или отдельных углей они встречены в 3,2%) насыпей и в 7.2% могил. Обломки керамики еще более редкая находка: они зафиксированы лишь в 1.8%. насыпей и в 0,3%) могил.

Среди умерших 13,2'''« - дети. Половая принадлежность установлена более чем для половины взрослых индивидов, при этом часть женских погребений определена по характерному инвентарю. Регистрация ориентировок производилась по 8 румбам (при меридиональном кочевании сезонные флуктуации ориентировок можно считать минимальными). Ориентировка известна в 266 погребениях у 269 умерших: 51,7% индивидов были положены головой на запад. 17.Г'" -на СЗ. 10.4% - на север. 10,1% - на ЮЗ. 7.8%, на СВ. На восток были ориентированы 1,5%, на юг и ЮВ - по 0.7"". Стандартное положение покойных - вытянуто на спине, руки простерты вдоль туловища, либо одна или обе кисти покоятся на тазе. Все особенности позы зафиксированы у 181 умершего. Наиболее часто встречались следующие комбинации положения рук и черепа: "череп на затылке, руки вытянуты" (28,2%), "череп на правом виске, руки вытянуты" (21.6%); доля каждой из других возможных комбинаций составляла менее 7,0%.

Уже при общем обзоре признаков в выборке внимание привлекли некоторые выразительные взаимосвязи. В первую очередь они касались бриентировок. Выяснилось, например, что среди погребений с северной и СВ ориентировкой (в общей сложности 49 единиц, или 18,4%) всего 1 безынвентарное погребение (2,0%), в то время как доля безынвентарных комплексов среди наиболее многочисленных погребений с

западной ориентировкой равнялась 41,7%. Погребения, в которых умершие положены головой на север или СВ, характеризуются также сравнительно малым числом детских захоронений (всего 3, или 6,1%, причем 2 из них с инвентарем), отсутствием сопогребений коня, большим процентом простых могильных ям (более 80,0% погребений с северной и СВ ориентировкой совершены в простых ямах; в комплексах с иными ориентировками простых ям 73,0%), большей долей могил с костями жертвенных животных (17, или 34,7% против 44, или 18,1% по остатку выборки), очень заметной разницей в доле погребений в гробах, колодах и рамах (22, или 44,9% против 45, или 18,5%), сравнительно большим количеством бронзовых и железных сосудов (8 на 49 погребений, или 16,3% против 12, или 4,9%). Могилы с северной и СВ ориентировкой располагались преимущественно под сооружениями с применением камня. Под земляными курганами было исследовано 15 таких погребений (30,6%), что, в общем, пропорционально доле земляных курганов в выборке.

Выделяется также группа погребений с СЗ ориентировкой (45 могил, или 15,4%), где безынвентарных было 62,2%. Детские захоронения в этой группе составляют 20,0%, практически все они не содержали вещей. Внутримогильные конструкции имелись только в 19,8% комплексов, причем погребений в колодах не было совсем, а остатки жертвенных животных были встречены лишь в 15,6% могил. Под земляными насыпи исследовано 28,9%) погребений с СЗ ориентировкой.

Достаточно однородную группу составили погребения с конем. Всего в выборке, включая и несколько разрушенных погребений с оставшимися неясными деталями, 35 таких комплексов (12,0%). Целым остовом конь представлен в 21 погребении. Последние почти все локализуются на сравнительно небольшой территории в районе восточной излучины р.Урал. В этой подгруппе 4 погребения (19,0"/)) были совершены под земляными насыпями, 17 (81,0%) - под конструкциями, в которых использован камень. В 18 погребениях конь уложен на ступеньке в могиле слева от человека, единично представлены варианты с расположением остова коня у могилы на подкурганной площадке, в засыпи, на дне могилы. Ориентировка человека и коня всегда одинаковы; в 17 могилах (81,0%) это западная ориентировка. Только в 1 могиле (остов коня в засыпи) был погребен ребёнок, в 20 - взрослые (10 женщин, 9 мужчин, пол 1 индивида не определен). Лишь в 1 погребении с конем (с тушей коня на дне ямы) в инвентаре был металлический сосуд.

Остатки шкуры коня (череп и кости ног) зафиксированы только в 7 погребениях; почти все они располагались в верховьях Урала. В этой подгруппе 5 погребений (71,0%) были совершены под земляными насыпями, 2 - под каменными. В 5 могилах шкура коня была уложена на ступеньке, в 2 - на перекрытии (эти погребения располагались близ устья Илека). Ориентировка коня и человека всегда совпадали; в 6 мо-

гилах умершие ориентированы на 3. Все погребения мужские. Кроме того, под земляными курганами исследованы 2 погребения с костями ног коня; оба они, как и 5 погребений с неустановленными параметрами захоронения коня, принадлежали взрослым.

Определенным своеобразием характеризуются также комплексы без останков коня, но с деталями сбруи. Всего их 56 (19,2%), рассредоточены они по всей рассматриваемой территории. 32 таких погребения (57,1%) совершены под конструкциями с использованием камня, 21 (37,5%) - под земляными насыпями (1 впускное), 3 (5,4%) - под кирпичными сооружениями. Могильные ямы, как правило, простые (40, или 72,7% от 55 прослеженных ям); 10 ям (18,2%) характеризуются наличием ступенек вдоль длинных стенок, в 5 ямах (9,1%) были устроены подбои. В могилах с элементами сбруи захоронены только взрослые (30 мужчин, 9 женщин, для 17 индивидов пол не определен). Спектр ориентировок разнообразен. Преобладает положение головой на запад (19, или 35,8% от 53). далее следуют ориентировки на север (9, или 17,0%), ЮЗ (8. или 15.1%), СВ (7, или 13,2%), СЗ (6, или 11,3%), восток (3, или 5,7%). юг (1. или 1,9%). Инвентарь 10 погребений со сбруей (17.9%) включал металлические сосуды. • ■

Исходя из предпосылки о вероятной обусловленности сущностных характеристик надмогильных конструкций причинами этнокультурного порядка, основные параметры погребальных комплексов рассматривались отдельно в группах земляных, каменных и каменно-¡емляных курганов (в последней группе отдельно по каждой и; разновидностей, насчитывающей не менее 10 единиц). Во внутригруппо-вом анализе прослеживались связи и отношения между такими признаками, как форма могильной ямы, характер сопогребений коня, ориентировка, детали позы погребенных, наличие внутримогильных сооружений, костей жертвенных животных, инвентаря и некоторых категорий вещей.

В группу земляных курганов включены 8 впускных погребений, в итоге группа состоит из 89 объектов. Среди конструкций, изготовленных только из камня (106 единиц), абсолютно преобладают небольшие каменные наброски и вымостки разнообразных форм - 93 объекта (особенности формы каменных сооружений вследствие сложности интерпретации значительной части полевых материалов в расчет не принимались); 6 конструкций, благодаря сравнительно большим размерам, могут быть определены как каменные курганообразные насыпи, а 7 представляют собой прямоугольные оградки. Каменно-земляные сооружения (73 единицы) весьма разнообразны. Самую большую подгруппу здесь образуют насыпи из земли вперемешку с камнем - 36 единиц. Однако в ней только 16 курганов представляли собой простые каменно-земляные насыпи; 7 курганов были перекрыты каменным "панцирем", в 5 курганах зафиксированы надмогильные наброски, в 4

курганах - каменные кольца, в 1 - оградка из сырцового и жженогс кирпича, в 1 кургане зафиксированы "панцирь" и кольцо, а в 1 - кольце и каменная наброска над могилой. В числе каменно-земляных сооружений также 15 земляных насыпей, покрытых каменным "панцирем", 1 земляных насыпей с кольцом из камня по основанию, 7 земляных насыпей, перекрывающих каменные наброски над могилами, 4 земляных насыпи с кольцом из камня и каменной наброской над могилой, 2 земляных насыпи с "панцирем" и каменной наброской над могилой, 2 земляных насыпи с "панцирем" и каменным кольцом-оградой.

Проведенное сопоставление характеристик погребений под каменными и каменно-земляными курганами показало, что различи} между ними прослеживаются преимущественно в тех чертах, которые обычно трактуются как знаки социальной или имущественной диффе ренциации. В погребениях под каменно-земляными (и кирпичными сооружениями сравнительно с погребениями под каменными кон струкциями заметно меньше доля безынвентарных погребений и боль ше доля погребений с конем или со сбруей, в них чаще встречалис! остатки гробовищ, кости жертвенных животных. Красноречивым фак том является практически полное отсутствие под каменно-земляным! сооружениями детских погребений. Последние исследованы почти ис ключительно под каменными вымостками и характеризуются крайне! простотой и скромностью обряда. Естественно, что возведение камен но-земляных надгробий, как правило, имевших сравнительно крупны' размеры, требовало больших трудозатрат, чем устройство небольши: выкладок из камня (кстати, и в группе земляных курганов отсутстви вещей обнаруживает зависимость от размеров насыпи). В то же время ни в группе каменно-земляных курганов в целом, ни в подгруппах п< отдельности нет существенных отличий от каменных курганов по та ким признакам, как ориентировка умерших и форма могильных ям.

В силу выявленных закономерностей, каменно-земляные надмо гильные конструкции понимаются нами преимущественно как симво лы престижа. Вместе с тем, учитывая несомненность сосуществования регионе одновременно двух традиций оформления надмогильных со оружений - только из земли и только из камня - мы не можем игнори ровать и вероятное влияние на этот элемент обрядности аккультураци онных процессов.

Вывод, согласно которому каменно-земляные курганы в абсс лютном большинстве необходимо отнести на счет населения, имевшег традицию сооружения каменных надмогильных конструкций, явилс основанием для проведения сравнения между всеми курганами, в коте рых использован камень, с одной стороны, и земляными курганами, другой. Поскольку в группе каменных курганов доля детских захорс нений оказалась существенно выше, чем в группе земляных кургано (27,0% против 5,3%). то для обеспечения чистоты сравнения детски

погребения, по существу образующие особую подгруппу, из подсчетов были исключены. Итак, каменных и каменно-земляных курганов в общей сложности 151 (земляных курганов 86), под ними было исследовано 155 погребений взрослых (под земляными курганами 88). Проявления культа огня в насыпях - 2,0% (5,8%), в могилах - 5,2% (12,0%). Керамика в насыпях - 2,6% (1,2%), в могильных ямах - 0,6% (нет). Кости животных в насыпях - 9,9% (15,1%), в могильных ямах - 25,2% (19,3%). Остатки деревянных конструкций в насыпях - 0,7% (2,3%). Могильные ямы простой формы - 75,7% (65,5%), со ступенькой слева от человека -11,8% (4,8%), со ступенькой справа - 2,30% (1,2%), с продольными ступеньками - 2,6% (16,7%), со ступенькой по всему периметру - 0.7%) (3.6%). с подбоем без уступа - 4,6% (5,9%), с подбоем и ступенькой у входа - 2,6% (2,4%>). Перекрытия на засыпи, - 32,3% (29,6%), в том числе деревянные - 25.8% (29,6%), каменные - 5,8% (нет), сырцовые - 0.6% (нет); перекрытия на заплечиках 1,9% (18,2%), на одной ступеньке -3.9% (2,3%), перекрытия подбоя - 1,3% (6,8%). Погребения с конем -14,2% (10,2%), из них с целой тушей на подкурганной площадке - 0.6% (нет), с целой тушей на ступеньке - 9,0% (4,6%). с целой тушей на дне -0.6% (нет), со шкурой - 1,3% (3,4%). с костями ног коня - нет (2,3%). с невыясненным обрядом сопогребения коня - 2,6% (нет). Погребений со сбруей коня -20,0% (22,8%). Умершие лежат в дощатых гробах - 12.3% (17.0%). в колодах - 3.2% (11,4%), в "рамах" - 5.8% (3,4%), завернуты в бересту - 1.9"" (4.6%). Погребенные положены головой на 3 - 47.9% (53.8"I.). на В - 1.4",, (2.5" „). на С - 10.7% (11.2%). на Ю - нет (2.5" „). на ЮЗ - 12,1% (7.2%), на ЮВ - 0,7% (1.3%), на СЗ - 16,4%. (15,0%). на СВ -10,7% (6,3%). Кости животных в головах умерших - 11,6% (9,1%), в ногах - 4.5% (5.7%), в заполнении могилы - 9,0% (4,6%). Безынвентарных погребений - 31,3%. (25,0%).

Как видно из приведенных цифр, отличие погребений под земляными насыпями от погребений под каменными сооружениями сводится к следующему: в группе земляных курганов как под насыпями, так и в могилах чаще зафиксированы следы огня: под насыпями также чаще встречаются кости животных (но они реже встречаются в могилах); среди форм могильных ям заметно большую долю составляют, ямы с двумя и четырьмя ступеньками, меньшую - ямы со ступенькой слева от человека; несколько скромнее представлены погребения с конем (в целом и иная структура этой категории погребений); умершие чаще положены в гроб, и еще более часто - в колоду; в примерно равных соотношениях ориентировок несколько преобладает доля западной ориентировки (за счет меньшей доли ориентировок на ЮЗ и СВ); несколько Меньше процент безынвентарных погребений.

С нашей точки зрения, итоги сопоставления не обязывают к проведению жесткой грани между каменными и земляными курганами. Возведению в абсолют различий между ними препятствуют несколько

обстоятельств. Действительно, сравнение основных признаков демонстрирует расхождения не столь резкие, чтобы им можно было придавать значение принципиально несводимых к общей традиции. Кроме того, каменные и земляные курганы, находящиеся в одних могильниках, обычно не обнаруживают существенных различий в погребальном обряде, а земляные курганы, располагающиеся на восточном фланге рассматриваемого нами региона, не обладают сколько-нибудь заметными особенностями сравнительно с западным массивом земляных курганов. И наконец, если придерживаться мнения, что возведение либо каменного, либо земляного надгробия всегда оставалось одним из самых твердых и неотступных принципов погребального обряда той или иной этнокультурной группы кочевников, строго соблюдаемым в любом окружении и в любых ландшафтных условиях, то невозможно, например, объяснить отсутствие каменных курганов на огромной территории, включающей Волго-Уральское междуречье и правобережье Волги.

Таким образом, проведенный анализ обнаружил, что характер наземных сооружений, будучи, вообще, несомненно важным культурным определителем, в данном контексте сам по себе не является достаточным условием выделения групп, пригодных для этнокультурных интерпретаций. Разнородность надмогильных сооружений в нашей выборке предстает, по существу, одиночным, не обнаруживающим сильных связей явлением. Пространственно дисперсное распределение других учитываемых признаков, разнообразие сочетаний признаков в пределах одного некрополя и, по-видимому, предпочтительно социальная, а не этническая окраска многих из выявленных различий в конечном счете заставляют оценить выборку как внутренне однородный массив памятников, оставленный населением, очень близким в культурном отношении.

После констатации общей ситуации в фонде погребальных памятников нами была проведена оценка этнодиагностирующего потенциала каждого из основных признаков. Внимание обращалось не только на поиск этнокультурных ареалов, для которых эти признаки были наиболее характерны в предмонгольское время (количество памятников XII - начала XIII в. на, рассматриваемой территории крайне ограничено), но также и на информационные возможности и устойчивость этих признаков. Основные выводы, сделанные на этом этапе исследования, сводятся к следующему: 1) большинство признаков находит соответствия в памятниках восточной части степи (от Иртыша да Байкала); 2) некоторые детали обряда, по всей вероятности, не являются эт-нодиагностирующими и имеют "технологический" оттенок; 3) отдельные признаки своим происхождением и распространением обязаны мировым религиям, в первую очередь - исламу; 4) этнокультурная особость с достаточной рельефностью наблюдается лишь в одной раз-

новидности погребений - в комплексах с северной и СВ ориентировкой, обнаруживающих связь с монгольской культурной традицией.

Глава П посвящена рассмотрению ритуальных сооружений. Серия ритуальных объектов в целом очень немногочисленна, наибольшую группу в ней составляют объекты, известные в литературе как тюркские поминальные оградки. Кратко излагаются основные итоги изучения оградок в восточной части евразийской степи, приводятся мнения исследователей относительно их назначения, семантики и датировки. Констатируется, что, согласно господствующей точке зрения, верхняя дата оградок ограничивается X в., а расширительная датировка - до XIV в. - еще не снабжена необходимой аргументацией.

Поминальные оградки - в общей сложности около 3 десятков -исследованы в 7 точках Южного Зауралья, а также в 2 точках на территории Северного и Центрального Казахстана. Все сооружения, в классификации В.Д.Кубарева, характеризуются как малые, юстыдского и яконурского типов. Одна из самых важных особенностей анализируемых оградок, - унифицированность. Она обнаруживается в общих и частных приемах оформления ограждения (размеры, распределение плит по сторонам, способ крепления стенок, наличие столбовых ямок вокруг оград, характеристики деталей интерьера и т.п.), отсутствии балбалов, проявлении огненного ритуала и наборе остеологических остатков, в облике изваяний человека (иконография, способы и манера передачи изображения) и других чертах. Одинаковость и малочисленность оградок понимаются как свидетельство сравнительной кратковременности обитания в Южном Зауралье этнического подразделения, практиковавшего столь выразительный обряд поминовения усопших сородичей.

В дальнейшем главное внимание уделяется доказательству поздней хронологической позиции оградок - в пределах ХШ-Х1У вв. Мобилизованы 2 группы аргументов. Первая объединяет ряд археологических фактов: а) неоднократно засвидетельствована планиграфиче-ская связь оградок и погребальных комплексов монгольского времени (в то же время в регионе практически неизвестны погребения, которые бы можно было датировать древнетюркским временем); б) среди каменных оградок зарегистрирована деревянная, имеющая надежно датированные ХШ-Х1У вв. аналоги в Новосибирском Приобье; в) при оградках найдены только лицевые изваяния и стелы без изобрахения, с полным основанием считающиеся самыми поздними в эволюции тюркской скульптуры; г) в относительно поздних погребальных комплексах засвидетельствованы черты, которые можно понять как трансформацию традиционной поминальной обрядности. Во второй группе аргументов - ряд исторических и этнографических указаний на

бытование в Дешт-и-Кьщчаке реликтов традиционной тюркской обрядности от XIII в. до нового времени.

Кроме поминальных оградок, появление которых на территории улуса Шибана обязано расселению здесь выходцев из центральноази-атского региона (в генетическом отношении, очевидно, наиболее близких тюркютам), в фонде ритуальных объектов есть также группа объектов, по конструктивным особенностям и следам обрядовых действий сопоставимых с кимако-кыпчакскими святилищами, известными на территории Восточного Казахстана, а также и с половецкими святилищами. До недавнего времени считалось, что с покорением монголами обитателей Дешт-и-Кыпчака практика возведения святилищ немедленно пресеклась. Однако, как следует из последних исследований, можно с большой долей уверенности говорить о сохранении традиции и в монгольское время. Несмотря на сложности, обычно возникающие в связи с датировкой открытых комплексов, к каковым, как правило, принадлежат святилища, позиция в пределах монгольского времени части из них с достаточной определенностью поддерживается несколькими фактами. Во-первых, она следует из вещевых находок, сделанных на ряде святилищ (керамика золотоордынского облика, стремя, обломки чугунного котла). Во-вторых, о том же свидетельствуют поздний вариант иконографии изваяний и планиграфическая связь большинства святилищ с погребальными комплексами, имеющими несомненные черты раннемусульманских.

Помимо ритуальных комплексов, по-видимому, целиком связанных с миром тюркоязычных кочевников, в работе рассматривается объект (святилище Анненское-12), имеющий ряд черт, сближающих его с известными угорскими ритуальными сооружениями. В частности, наибольшие соответствия ему обнаруживаются в материалах святилища Сопка-2 из Центральной Барабы. До раскопок этого памятника в степной зоне уже были известны несколько случайных находок, имеющих аналоги в угорских древностях начала }1 тыс. н.э. Их появления здесь, по-видимому, наиболее вероятно именно в эпоху монгольских завоеваний, в ходе которых перекройку претерпела карта расселения не только степных тюркоязычных, но и лесостепных угорских и самодийских племен.

Введение в фонд памятников монгольского времени указанных ритуальных объектов оправдано еще и тем обстоятельством, что в регионе практически не известны погребения древнетюркской эпохи, а погребения Х1-ХИ вв. составляют ничтожную часть общего количества средневековых погребений. Следование в датировке этих памятников общеупотребительным схемам создает несомненно парадоксальную ситуацию: на длительном отрезке средневековья регион характеризуется сравнительным обилием ритуальных комплексов при почти полном отсутствии погребальных, а в монгольское время складывается прямо

противоположная картина. Такая ситуация, очевидно, неправдоподобна еще и по той причине, что есть множество свидетельств, характеризующих население казахских степей вплоть до середины прошлого века как мусульманское лишь номинально и описывающих многочисленные пережитки язычества, сохранившиеся именно в поминальной обрядности.

В главе ГП рассматриваются письменные сообщения об улусе Шибана. Надо признать, что исторических свидетельств мало вообще (по данным А.Г.Нестерова, известия о юрте Шибана содержат всего 13 источников), еще меньше среди них тех, что относятся непосредственно ко времени существования улуса Шибана. Более пространная и содержательная информация об улусе содержится как раз в сочинениях поздних авторов, повествующих об утверждении в Средней Азии потомков Шибана - Абулхайра и Шейбани. Поскольку не все исследователи склонны относиться к этой информации с доверием, резонно подозревая авторов в прошибанидских симпатиях, соответствующие сообщения были рассмотрены нами на предмет достоверности. В результате мы пришли к выводу, что сравнительно невысокий уровень политических и территориальных притязаний, содержащихся в поздних исторических свидетельствах об улусе, вкупе с краткими, но чрезвычайно денными упоминаниями о нем, имеющимися в записках П.Карпини и Г.Рубрука, не дают серьезных оснований сомневаться в известиях, передаваемых Кухистани, б.Вали и Абулгази. С достаточной уверен-шстыо можно утверждать, что улус Шибана, учрежденный по оконча-ши похода на Европу в определенных географических границах и об-тадавший конституированным монгольской традицией административным статусом. - не выдумка позднейших прошибанидских историо--рафов.

Вопрос о границах, вообще очень сложный, если иметь ввиду сочсвую природу улуса Шибана и переменчивость политической ситуации в Золотой Орде, был рассмотрен нами с особой тщательностью, гак как от результата его разрешения зависело формирование археологической выборки. Анализировались не только данные источников, но I довольно пестрый спектр взглядов исследователей на эту проблему, в тстности, весьма спорные предположения об обусловленности границ /л у со в функционирующими пастбищно-кочевыми системами. В итоге лы можем сказать, что урало-аральские и центрально-казахстанские ггепи, безусловно, являлись частью территории улуса, однако, его конфетные границы по вышеуказанным причинам установить трудно. Наименее определенными они остаются на востоке, а также и на юге. ¡ападная граница владений Шибана и его потомков первоначально, ю-видимому, проходила по р.Урал.

Следующий, еще более важный вопрос, к разрешению которого ¡ыли привлечены данные письменных источников, - состав населения в

улусе Шибана. Найман, карлук, кушчи, буйрак - этот список "омаков", переданных во владение Шибану и составивших основу населения улуса, известен тоже только из сочинений поздних авторов. И здесь критика источников убеждает в том, что серьезных оснований для сомнений в подлинности списка нет. Особое значение для истолкования списка как документального имеет упоминание в нем именно четырех племен, поскольку четырехчленность структуры государственных образований является одной из особенностей политической культуры монголов. Судя по списку народов, составлявших армию Бату, Шибану была передана часть войска, бывшего под его началом в походе на запад. "Омаки", разумеется, включали не только представителей эпо-нимных племен. Источники, повествующие о деяниях потомков Шибана в XV - начале XVI в., подтверждают укоренелость названных племен, особенно найманов и кушчи. в Восточном Даште.

Глава завершается кратким очерком домонгольской истории племен - "родовых владений" Шибана. Эта часть работы не претендует на оригинальность, она необходима, в первую очередь, для того, чтобы обозначить родовые территории, которые занимали будущие "шибаниты" перед монгольской экспансией, а также показать их в реальном историческом контексте и тем самым облегчить понимание особенностей археологических памятников, оставленных ими в тех местах, где они оказались по воле своих победителей. Лучше всего известен исторический путь, пройденный найманами и карлуками, меньше ясности в отношении кушчи. и почти ничего не известно о происхождении и этнокультурных связях племени буйрак, история которого, вероятно, протекала на периферии тюркского мира.

В начале главы IV, в целом посвященной этнокультурной интерпретации погребальных комплексов на территории улуса Шибана, обозначаются проблемы, встающие на пути выделения памятников средневековых народов Центральной Азии и сопредельных регионов. Все эти проблемы, прямо касающиеся и племен, включенных в XIII в. в улус Шибана, обусловлены целым рядом факторов (частые войны, результатом которых обычно становились значительные перемены в расселении победителей и побежденных, постоянные перемещения политических центров и давление культуры этносов-элиты, тесное контакты тюркских и монгольских этнических групп, влияние со стороны мировых религий), в совокупности оказывавших мощное нивелирующее воздействие на все стороны культуры, включая и погребальную практику. Поэтому археологическая индивидуальность в восточной части евразийской степи установлена лишь для очень немногих народов. В частности, памятники племен, вошедших в состав улуса Шибана, не идентифицированы.

Есть основания полагать, что тенденция к нивелировке культуры у "шибанитов" сохранилась и после их расселения на территории улу-

са. Основным фактором, способствующим унификации культуры племен в улусе, были аккультурационные процессы, к которым позже добавилось утверждение ислама в качестве господствующей религии. Надо думать, что в самом начале существования улуса у его населения в более или менее чистом виде сохранялась индивидуальность той погребальной практики, которой придерживались крупные и мелкие подразделения переселенцев на своей родине. Но вряд ли этот этап мог быть достаточно долгим. Совокупность указанных выше факторов (аккультурационных, прозелитических и, учитывая общепризнанную веротерпимость монголов, в меньшей степени "имперских"), по нашему мнению, должна были ускорить сближение во всех сферах культуры новопоселенцев, в том числе и в погребальном обряде. Поэтому, очевидно, было бы напрасным искать в массиве курганов ХШ-Х1У вв. большие однородные сконцентрированные в ограниченном локусе группы погребений, которым нам оставалось бы только найти столь же однородные аналоги на исходных территориях. В действительности, речь может идти только о частных аналогиях, причем в каждом конкретном случае круг признаков, находящих соответствия в домонгольских или синхронных комплексах других территорий, может быть различным.

В связи с имеющим давнюю традицию отождествлением большей части кочевого населения Золотой Орды с кыпчаками особого рассмотрения потребовал вопрос о кыпчаках в улусе Шибана. Данных о вхождении поименованных выше племен на каком-либо этапе их истории в кыпчакские объединения в источниках нет. Что же касается собственно кыпчаков, то внимательное прочтение источников склоняет к выводу, что в домонгольское время степные пространства между Уралом и Иртышом принадлежали скорее канглам, нежели кыпчакам. При этом кочевья канглов и присырдарьинских кыпчаков, вовлеченных в политическую жизнь Хорезма и Мавераннахра, вероятно, лишь изредка достигали северных пределов степи (переживавшей, по мнению исследователей, период крайней сухости), чем, видимо, и объясняется малочисленность предмонгольских памятников на рассматриваемой территории. Другой причиной археологической невыразительности XI - начала XIII в., когда канглы и кыпчаки являлись действительными хозяевами Восточного Дашта, может быть сравнительно ранняя исла-мизация этих племен. Однако, как бы ни объяснялись причины малочисленности памятников, и каким бы ни был в действительности племенной состав Восточного Дашта в первые века II тыс. н.э., ясно, что после захвата монголами Средней Азии в степи возникла совершенно ■йовая ситуация. Она с достаточной определенностью отображена во множестве свидетельств современников. Значительная часть канглов и кыпчаков, состоявших на службе у хорезмшаха была уничтожена в ходе кампании 1219-1221 гг. Другие должны были либо сражаться с вра-

гами и погибнуть, либо искать спасения в дальних странах. Покорившиеся включались в монгольское войско и, разумеется, могли пережить все опасности долгой и жестокой войны длившейся, по меньшей мере, еще два десятилетия. Но о спонтанном возвращении на привычные кочевья никого из прежних хозяев, очевидно, не могло быть речи. Возможно, что какая-то часть автохтонного населения территорий, вошедших в улус Шибана, все-таки вернулась сюда, но масштабы возвращения в рамках рассматриваемого нами периода не могли быть сколько-нибудь заметными. Приведем только два факта. Г.Рубрук, пересекший значительную часть улуса в восточном направлении, о кып-чаках и канглах по существу ничего не знает, упоминая только татар и монголов. Практически не представлены кыпчаки и канглы в перечнях племен, населявших территорию улуса в начале XV в.

В итоге мы приходим к выводу о невозможности интерпретации сколько-нибудь представительной группы степных памятников XIII-XIV вв. как кыпчакской. В свою очередь, указанные особенности культуры племен, составивших основу населения улуса, в целом объясняют выявленное нами отсутствие в выборке достаточно крупных однородных серий памятников, сосредоточенных на ограниченной территории.

В целом выборка погребальных памятников, как мы убедились в ходе анализа ее статистических характеристик, создает весьма аморфную картину распределения и взаимосвязей признаков. Выявленная ситуация в свете данных письменных источников представляется вполне естественной. Она адекватно отражает следующие аспекты: а) население улуса было если не целиком, то в абсолютном большинстве неавтохтонным; б) в его составе были преимущественно выходцы из Центральной Азии (тюркский и монгольский элементы), а также, возможно, из Западной Сибири; в) социальное ранжирование имело этнический оттенок; г) традиционная культура разноплеменного населения улуса испытывала давление со стороны мировых религий, в первую очередь, ислама.

В завершающей части главы автор рассматривает несколько погребальных памятников, содержащих несомненные свидетельства южносибирского и центральноазиатского происхождения (Сарбулат-2, Третий Плес, Каменный Амбар-3 и др.).

В заключении подводятся общие итоги работы, намечаются перспективы дальнейших исследований по теме.

Список работ, опубликованных автором по теме диссертации:

1. Погребения поздних кочевников в могильнике Система-1. // Востоковедение в Башкортостане. Международная научная конферен-

ция по проблеме: "История и культура народов Евразии: древность, средневековье и современность" /"Первые Валидовские чтения"/. Часть П.Уфа, 1992, с.72-75.

2. Тюркские поминальные комплексы на Южном Урале. // Этнокультурные процессы в Южной Сибири и Центральной Азии в 1-П тысячелетии н.э. Кемерово: Кузбассвузиздат, 1994, с. 138-156.

3. К этнической ситуации в Южном Зауралье в монгольское время (ХШ-Х1У вв.). // II Берсовские чтения. Материалы научной конференции. Екатеринбург, 19-21 декабря 1994 г. Екатеринбург: Банк культурной информации, 1994, с.54-57.

4. Этническая ситуация в Южном Зауралье в монгольское время (ХШ-Х1У вв.). II Культуры древних народов степной Евразии и феномен протогородской цивилизации Южного Урала (материалы 3-й Международной научной конференции "Россия и Восток: проблемы взаимодействия"). Часть V, книга 2, Челябинск, 1995, с.40-43.

5. К вопросу об улусе Шибана (Х111-Х1У вв.). // XIII Уральское археологическое совещание. Тезисы докладов. Часть II. Уфа, 1996, с.86-87.

}