автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Первая мировая война и русская литература 1914-1918 гг.: этические и эстетические аспекты

Полный текст автореферата диссертации по теме "Первая мировая война и русская литература 1914-1918 гг.: этические и эстетические аспекты"

На правах рукописи

ИВАНОВ Анатолий Иванович

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА 1914-1918 гг.:

ЭТИЧЕСКИЕ И ЭСТЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ

Специальность 10.01.01 —русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва 2005

Работа выполнена в Отделе теории и методологии литературоведения и искусствознания Института мировой литературы имени A.M. Горького РАН

Научный консультант:

доктор филологических наук ИМЛИ им. A.M. Горького РАН Евгения Викторовна Иванова

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор

Людмила Алексеевна Смирнова

доктор филологических наук, профессор

Валентин Иванович Фатющенко

Ведущая организация:

доктор филологических наук, профессор

Александр Петрович Ауэр

Саратовский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского

Защита состоится « XCdJL 2005 г. в /г часов на заседании Диссертационного совета Д 002. 209. 02 по филологическим наукам в Институте мировой литературы им. A.M. Горького по адресу 121069, Москва, ул. Поварская, д. 25а

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института мировой литературы им. A.M. Горького РАН.

Автореферат разослан

26» лг&рТа

2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук

А.В. Гулин

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Первая мировая война (1914-1918), которая началась для России как Великая, Вторая Отечественная, а завершилась бесславным Брестским миром, долгие годы занимала очень скромное место в памяти российских граждан. Несмотря на то, что за четыре года более миллиона русских солдат и офицеров были награждены орденами и медалями, в России, потерявшей свыше семи миллионов человек, нет ни одного памятника павшим в Перзой мировой войне. За десятилетия, прошедшие после войны, сложилось устойчивое представление о том, что она не оставила заметного следа в русской литературе, музыке и живописи. Надолго оказались забытыми имена писателей, ушедших добровольцами на фронт, ставших военными корреспондентами, забвению преданы произведения отечественных поэтов, музыкантов и художников, запечатлевших канун трагедии России и скорбь народов Европы.

Судьбу Первой мировой войны в национальной памяти разделила литература 1914-1918 гг. В работах по истории отечественной литературы начала XX в. этот период долгое время оставался пробелом, тогда как почти все писатели так или иначе откликнулись на это грандиозное событие. На фронтах войны в качестве военных корреспондентов находились В. Брюсов, В. Горянский, И. Жилкин, Н. Каржанский, С. Кондурушкин, Ф. Крюков, В. Муйжель, А. Толстой, Е. Чириков и другие. В военные годы появились первые литературные и публицистические опыты будущих мастеров слова В. Катаева, М. Пришвина, К. Тренева, И. Шмелева — авторов рассказов и очерков о Первой мировой войне. Без должного внимания со стороны читателей и исследователей остаются публицистика, дневниковые записи, эпистолярное наследие Л. Андреева, М. Волошина, 3. Гиппиус, М. Горького, Д. Мережковского. Пребывают в забвении произведения малоизвестных поэтов и писателей, погибших на войне или в годы революции.

К числу первых работ, посвященных этой проблеме, относится монография О. Цехновицера «Литература и мировая война 1914-1918 гг.»1. Ее бесспорным достоинством является обширный именной указатель авторов и произведений о Первой мировой войне. Спустя 35 лет появилась обстоятельная статья В.П. Виль-чинского «Литература 1914-1917 годов»2, в которой автор, преодолевая излишне политизированные суждения О. Цехновицера и учитывая опыт литературы о Великой Отечественной войне, выделил важнейшие темы в русской литературе периода 1914-1917 гг. И всё же в отечественном3 и зарубежном4 литературоведении надолго закрепилось мнение о том, что в силу многих объективных и

1 Цехновицер О. Литература и мировая война 1914-1918 гг. М., 1938.

2 Вильчинский В.П Литература 1914-1917 годов // Судьбы русского реализма начала XX века / Под ред. К.Д. Муратовой. М., 1972.

3 Чубаков С.Н. Слово и оружие (К проблеме антивоенной традиции в русской классической лигературе). Минск, 1975.

4 Геллер М. Литература периода Первой мировой войны // История русской литературы: XX век: Серебряный век / Под ред. Жоржа Нива. М., 1995. С. 603-609.

субъективных причин русская литература периода Первой мировой войны не сказала своего оригинального слова о величайшем событии начала XX в. Трудно представить, что это относится к литературе, имевшей огромный художественный опыт в исследовании человека на войне, в изображении войны как особого состояния общества. В 1995 г. за рубежом вышла монография Б. Хеллмана о поэзии русских символистов во время войны и революции «Poets of hope and despair. The Russian symbolists in war and revolution (1914-1918)». Однако в отечественном литературоведении работ концептуального характера о поэзии и прозе военного четырехлетия до сих пор нет.

Важность этой проблемы очевидна, она, прежде всего, является неотъемлемой частью вопроса о месте войны в нашей памяти, в общественном сознании, имеющем общенациональное значение. Возвращение к жизни художественных свидетельств о минувшей войне, изучение написанного в годы войны в России, осмысление роли и места литературы военных лет в духовной жизни страны должно, наконец, восполнить пробел, до сих пор существующий в сознании наших соотечественников. Обращение к этой проблеме, совершаемое в таком объеме впервые, определяет актуальность диссертационного исследования.

Предметом исследования является русская литература 1914-1918 гг., отразившая Первую мировую войну, т.е. синхронно изобразившая события войны. Особое внимание уделено художественно-философскому осмыслению войны (Ф. Степун), изображению российской деревни военного времени (И. Шмелев), изображении труженика войны (С. Федорченко), антивоенной публицистике (Л. Андреев, Д. Мережковский). Объектом научного внимания стали произведения не только известных мастеров слова (Л. Андреев, Ф. Сологуб, А. Толстой), но и так называемая второстепенная литература (Я. Годин, А. Липецкий, В. Пруссак, Д. Цензор) и «женская» поэзия (И. Гриневская, Н. Грушко, М. Моравская, Т. Щепкина-Куперник). Наряду с ведущими журналами («Вестник Европы», «Северные записки», «Русская мысль») исследованы периодические издания, не привлекавшие внимания литературоведов («Воин и пахарь», «Нива», «Журнал для всех», «Женская жизнь»). Для выявления определенных особенностей изображения войны в ходе исследования был изучен военный лубок и лубочная литература периода Первой мировой войны.

Целью диссертации является воссоздание целостной картины отражения Первой мировой войны в поэзии и прозе 1914-1918 гг., а также определение роли и места литературы в духовной жизни общества военного времени. Этим определяются конкретные задачи диссертации:

- исследовать литературно-общественную жизнь России военного времени во всей её сложности, противоречивости и своеобразии;

— выявить эстетические особенности «военных» произведений, их место в художественном решении проблемы «человек и война»;

— определить роль и место лигературы в формировании общественного сознания периода Первой мировой войны;

- рассмотреть особенности восприятия традиционных этических антивоенных проблем в литературе периода Первой мировой войны.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Первая мировая война представляет интерес не только как конкретное историческое событие планетарного масштаба - вооруженное столкновение ведущих держав начала XX столетия. Современные отечественные и зарубежные исследователи с полным основанием подчеркивают необходимость изучения ее духовной составляющей — не материальной, а моральной. Значение отечественной литературы военного времени заключается в том, что она сыграла огромную роль в культурно-историческом осмыслении начавшейся общеевропейской катастрофы. Поиски и наблюдения писателей и публицистов (М. Волошин, Вяч. Иванов, Г. Ландау, Д. Мережковский) в значительной степени обогащали, питали философскую мысль (Н. Бердяев, С. Булгаков, С. Франк, В. Эрн). «Фронтовая» литература (С. Кондурушкин, Ф. Крюков, В. Муйжель, Я. Окунев) первая привлекала внимание к этическим проблемам войны. Литература периода войны оказалась на высоте своего призвания в деле формирования отношения общества к войне.

2. Литература военных лет отразила духовный опыт российской интеллигенции в кризисное для страны время. Первая мировая война как преддверие революции стала для страны двойным испытанием. Сложное переплетение политических и социально-этических вопросов в литературе, воздействие на нее порой взаимоисключающих идейных течений и мировоззренческих установок таких, например, как интернационализм и патриотизм, героизм и гуманизм, объясняли сложность ее развития. Но в этих условиях литература сумела сохранить приоритет общечеловеческих ценностей, преданность национальным интересам. Не поражение «своего правительства», как того требовали большевики, а реальные проблемы «России сегодняшней» (А. Чеботаревская) стали главными для большей части публицистов, поэтов, художников. Свой гражданский и творческий долг многие писатели видели в материальной и духовной помощи наиболее пострадавшим от войны, во внимании к воюющим, в поиске путей к читателю-воину.

3. Литература 1914-1918 гг. способствовала сохранению духовной памяти о войне, фиксации ее в национальном самосознании. В поэзии А. Ахматовой, В. Брюсова, М. Волошина, С. Городецкого. Г. Иванова, Н. Клюева, С. Черного, рассказах и очерках Ф. Крюкова, В. Муйжеля, М. Пришвина, И. Шмелева отразилось общественное настроение на различных этапах войны, меняющееся и неизменное в менталитете воюющего народа, эти произведения позволяют и сегодня ощутить «нерв времени». На страницах военной прозы предстают и смиренное приятие войны деревней, в которой оставалось все меньше рабочих рук, растущая дороговизна, и первые похоронки, возвращение с фронта калек, и моральная усталость фронтовой и тыловой России. В то же время, изображая жизнь российского тыла, литература отразила не только горе, причиненное войной. Война стала «великой проявительницей» (Н. Бердяев), выявившей глубинные основы национального характера. Она позволила заново ощутить довоенные ценности российской повседневности. Война оттенила красоту обыденного мира, а красота жизни, в свою очередь, становилась антитезой войне.

4. Литература 1914-1918 гг. - это этап в художественном познании войны как таковой: открытие новых глубин человеколюбия и жестокости, попытки найти высокий оправдывающий смысл происходящего и «окопная» правда. В литературе военных лет сделан заметный шаг в познании российского воинства - непосредственного участника боевых действий: кадрового офицера или вчерашнего крестьянина или мастерового, ставшего «человеком с ружьем».

5. Для литературы и российского общества военное четырехлетие не было временем только отрицания или приятия войны, как это представлялось в работах 1930-1980-х годов. Внутри этого драматического периода выделяются: 1914-й год - всплеск интеллектуальной мысли и эмоциональной реакции на начало войны; 1915-й год - период «вхождения» России в войну, понимание ее затяжного характера; предреволюционный 1916 год - время, потребовавшее понимания опасности военного поражения и его последствий. В исследовании влияния этического опыта «фронтовой» литературы на духовную жизнь страны выявляется своеобразие каждого из этих периодов, а также характерные особенности отношения творческой интеллигенции к войне.

Научная новизна диссертации заключается в обозначении и конкретном решении историко-литературной и социально-этической проблематики русской литературы 1914-1918 гг.

Впервые предпринято изучение отечественной литературы о Первой мировой войне в контексте общественно-культурной жизни России военного времени: в единовременном освещении связей литературы с философской публицистикой, искусством, специальными науками о войне. Объектом исследовательского внимания стал этический опыт литературы, которой приходилось решать проблемы альтруизма и пацифизма в условиях военного времени. Впервые исследуются эстетика гражданской поэзии и военного лубка, их роль и место в литературном процессе 1914-1918 гг.

Теоретическая значимость работы состоит в комплексном исследовании такого явления, как литература о войне, созданная в военное время. Дифференцированное рассмотрение национального и общечеловеческого аспектов проблемы «война и литература» позволяет заново оценить художественное значение военных произведений, их связь с гуманистическими традициями предшествующей литературы, а также выявить специфику военного времени, которая игнорировалась советским литературоведением. Существенно конкретизировано историко-литературное понятие «литература военного времени».

Выбор методов изучения и анализа литературы о Первой мировой войне определяется спецификой объекта исследования (изображение войны) и особенностями времени создания литературы (в ходе войны). В процессе исследования феномена литературы военного времени возникла необходимость в синтетическом подходе, объединяющем различные методы и принципы, свойственные не только литературоведению, но и другим наукам о человеке и войне - военной психологии (Е.С. Сенявская), военной социологии (В.В. Серебрянников), военно-исторической антропологии (О.С. Поршнева).

Теоретико-методологической базой исследования стали работы по философии войны (П. Прудон), теории войны (К. Клаузевиц), истории Первой ми-ро-вой войны (A.M. Зайончковский, И.И. Ростунов), истории культуры начала XX века; труды о морали (ОТ. Дробницкий), этических проблемах войны (И.А Ильин), этике ненасилия (С.С. Гусейнов) и эстетике трагического, а также философская публицистика периода войны (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, С.Л. Франк, В.Ф. Эрн), монографические исследования творчества писателей начала XX века.

При обращении к художественным произведениям в диссертации использовался преимущественно историко-функциональный метод.

Практическое значение работы обусловлено возможностью применения основных ее положений в последующем исследовании истории русской литературы первой четверти XX в. — предвоенном и послевоенном десятилетии, а также использования художественно-нравственного наследия отечественной поэзии и прозы 1914-1918 гг. на лекционных и семинарских занятиях в вузе. Научно-исследовательская перспективность диссертации заключается в том, что проблемы, затронутые в ней, могут стать предметом исследования отдельных научных работ, освещающих особенности литературы о войне, художественное познание человека и общества в экстремальных обстоятельствах.

Апробация результатов исследования осуществлялась в течение десяти лет в ходе выступлений и обсуждений докладов на ежегодных «Державинских чтениях» в Тамбовском государственном университете (1995-2005), а также международных, всероссийских и региональных научных конференциях: «Война и общество» (Тамбов, 1999); «Современное литературоведение» (Воронеж, 2001); «Состояние и проблемы развития гуманитарной науки в центральной России» (Рязань, 2002); «Третий Толстой» и его семья в русской литературе» (Самара, 2002); «Максим Горький и литературные искания XX столетия. Горь-ковские чтения» (Нижний Новгород, 2002); «В.В. Верещагин. Мир. Семья. Война» (Череповец, 2003); «Русская литература и философия: постижение человека» (Липецк, 2003); «200-летие Ф.И. Тютчева» (Москва, 2003); «Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века» (Москва,

2003); «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, 2003 и

2004); «Межкультурное взаимодействие и его интерпретации» (Москва, 2004) и других.

Материалы диссертационного исследования уже используются для студентов-филологов Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина при чтении спецкурса «Художественное постижение войны после Л. Толстого» и при проведении спецсеминара «Человек и война» в прозе и поэзии начала XX века».

Основные направления исследования были поддержаны грантом Министерства образования РФ за 2001 и 2002 годы (ГОО - 1.5. - 524).

Результаты научного исследования обсуждались на методологическом семинаре кафедры истории русской литературы в Тамбовском государственном университете им. Г.Р. Державина (октябрь 2000, ноябрь 2002), на заседании

Отдела теории и методологии литературоведения и искусствознания ИМЛИ им. A.M. Горького РАН (октябрь 2004).

Материалы диссертации нашли отражение в 38 публикациях общим объёмом 36 п л., в том числе в монографии, а также сборнике поэзии военных лет, изданном в соавторстве.

Структура диссертационной работы включает введение, три главы и заключение. Приложен список использованной литературы, состоящий из 381 наименования. Помимо основного текста включены два приложения: 1) «Русские писатели и Первая мировая война. Опыт биобиблиографического указателя». 2) «Русский военный лубок периода Первой мировой войны (27 иллюстраций).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновываются актуальность темы диссертации, ее научная новизна, определяются предмет, цель и задачи исследования, а также основные методологические принципы, излагается теоретическая и практическая значимость, приводятся сведения об апробации основных результатов.

В главе первой «Отражение Первой мировой войны в литературе» исследуются особенности начального восприятия войны в поэзии и прозе военных лет, выявляются общие закономерности в литературе 1914-1918 гг. как искусстве военного времени: усиление ее связи с жизнью общества, возрастание роли гражданского, социального начала в творчестве, преобладание социально-этического над эстетическим.

В разделе «Писатель и война как историко-литературная проблема» впервые дифференцируются социально-политические, этические и индивидуальные начала в проблеме «война и литература».

В биографиях почти всех писателей начала XX века есть раздел, так или иначе касающийся их отношения к войне. Есть подобный раздел и в истории литературных объединений этого времени. Как правило, речь идет о войне как политическом явлении, суть которого художнику следовало бы «понимать» или «не понимать». Предельно чёткое идейное разграничение литературных течений заставляло историков литературы долгие годы повторять, что все акмеисты «воспевали войну» (хотя С. Городецкий, например, написал стихи о зверствах турок в Армении), а писатели демократического направления отразили нарастание общенародного протеста против войны (но это не было характерно, например, для военной прозы А. Куприна). В однозначности оценок, в лёгкости, с которой они раздавались, нам видится, прежде всего, недооценка сложности духовной жизни, специфики военного времени. Не лишне напомнить, что 19 июля 1914 г. началась война с Германией, где отдыхали, жили и учились тысячи российских граждан (в одном лишь Берлине оказалось тогда свыше 50 тысяч русских), свыше миллиона россиян получили винтовки и отправились вое-

1 Соколов А Г. Историа русской литературы конца XIX - начала XIX в М, 1984. С. 238.

8

вать с этой страной. Одновременно в России прозвучал большевистский призыв к «поражению своего правительства» для победы всемирной революции.

В первые дни войны для многих художников главным стал вопрос об отношении к войне, о положении художника и его обязанностях в этих условиях. Должен ли он молчать, как полагала 3. Гиппиус, или бить в набат, как считал Л. Андреев? Надо ли ему успокаивать читателя или успокоиться самому, не вмешиваясь в происходящее? Об этой сложной нравственной коллизии писал Д. Мережковский, утверждавший, что уйти от войны — быть может, больший грех, чем вместе со всеми участвовать1. Исследование литературы начала войны показывает, что стремление быть со своим народом, способствовать укреплению его духа и веры, не быть сторонним наблюдателем, и уж никоим образом не поддерживать лозунг поражения своего правительства — такова гражданская позиция подавляющего числа литераторов, выраженная в первых поэтических откликах и публицистических статьях.

Первая мировая война в который раз в истории литературы с особой остротой поставила вопрос о поэте и гражданине. В разделе анализируется полемика о сути и назначении искусства в военное время. В результате исследования прозвучавших мнений Л. Андреева, В. Брюсова, М. Волошина, 3. Гиппиус, Д. Мережковского, А. Чеботаревской и других в сопоставлении с поэзией первых месяцев войны делаются выводы о том, что литература о войне, созданная во время войны, ощущала свой долг перед обществом, которое ждало от нее моральной поддержки, готовой формулы для своих действий. Гражданская поэзия в этот момент была индикатором общественного настроения в воюющей стране. Но, различая по прошествии лет в литературе военного времени социальный заказ и эстетическое его осуществление, принципиально важно увидеть в ней неразрешимое противостояние долга художника перед обществом и долга перед искусством глазами читателя эпохи мировой войны. Исследование общественно-литературного резонанса, вызванного статьями 3. Гиппиус «В наши времена» и Л. Андреева «Пусть не молчат поэты», писательских ответов на анкеты «Литература и война» позволило четче обозначить как особенности восприятия написанного в военное время, так и специфику отклика на войну. На примере публицистики и творчества В. Брюсова, М. Волошина, Ф. Сологуба, В. Маяковского и других аргументируется неправомерность политизированных клише в оценке позиции того или иного писателя, когда отношение к «империалистической» войне корректировалось будущим отношением к революции.

Особое внимание уделено морально-политическим аспектам проблемы «Писатель и война». В условиях, когда в стране отсутствовало так необходимое во время катастрофы сплочение нации, когда различные течения в общественном сознании раскалывали и без того разобщенное, конфронтационное российское общество, художественная интеллигенция, прежде всего, могла бы способствовать объединению народа, мобилизации общественного мнения на победу.

1 Мережковский Д.С. Война и религия // Невоенный дневник. 1914-1916. Пг., 1917. С. 176.

Однако для российской литературы по ряду причин идеологического характера эта задача оказалась чрезвычайно осложненной. По инициативе левых революционеров в стране зазвучали дискуссии об интернационализме, слова о том, что «пролетарии не имеют своего отечества» и т.д. Классовые, партийные интересы пришли в противоречие с общенациональными. Исследование этих противоречий показывает, что в годы Первой мировой войны в российском обществе, быть может, впервые в истории страны, по крайней мере, в начале XX века, появилась возможность политического диалога. В устремлении к послевоенному завтра политики, художники, философы были едины. Одни видели спасение в революции, другие — в мире без войны. Это особенно ярко проявилось в публицистике и дневниковых записях Л. Андреева, декларировавшего уверенность в неизбежности очищающей революции как положительного итога войны. Для революционеров-прагматиков война виделась как этап в классовой борьбе. Заслуга творческой интеллигенции как раз и заключается в признании приоритетными не классовых, а общенациональных ценностей, во внимании к человеку сегодняшнему, изведавшему воину, в тревоге о нынешней, предреволюционной России.

Такой вывод обосновывается и в исследовании историко-культурных аспектов проблемы «Писатель и война». Исходя из фактов культурной жизни, общественной деятельности М. Горького, публицистики Л. Андреева, В. Брю-сова, Д. Мережковского и других, можно утверждать, что задачи русской литературы как части культуры состояли в том, чтобы: а) воспрепятствовать стихийному злу войны - национализму, антигерманизму - или, говоря словами Л. Андреева, «не разлюбить Шиллера, не перестать читать Канта, не забыть Лассаля и Маркса»; б) противопоставить стихийной воле к разрушению и смерти волю к творчеству и жизни; в) не допустить угасания культуры, препятствовать одичанию, озверению масс.

В выводах первого раздела утверждается, что русская литература и в конце войны стремилась нести в общество общечеловеческие идеи гуманности, справедливости, взаимопонимания. Поэзия и публицистика последнего, предреволюционного периода войны высветили аномалии в общественном сознании воюющей России, когда стремление к поражению своей армии не считалось изменой, а желание победы воспринималось как нечто ненормальное. Сопоставление взглядов писателей (Л. Андреев, В. Короленко), публицистов (Г. Ландау, Е. Сталинский) не только с левыми марксистами показывает, например, что литература ощущала пагубность унизительного для России выхода из войны, последствий военного поражения страны, опасность превращения войны в революцию. Гражданская позиция писателя, таким образом, проявлялась не только на уровне благих намерений, но и в конкретных усилиях по единению общества, сохранению гуманности, человечности.

Одна из задач второго раздела «Военный лубок и феномен «лубочности» в литературе» - преодолеть негативное отношение к массовой литературе о войне, увидеть в потоке «литературы для простого народа» определенные свойства искусства военных лет. Сопоставляя суждения о военном лубке и лубочной

литературе, высказанные в годы войны, с современными высказываниями, делается вывод о том, что в военное время в лубке и лубочной литературе в качестве отрицательного видели количественное и внешнее (массовость, напористость, оперативность), а в современных исследованиях превалирует однозначно негативная эстетическая оценка, зачастую высказанная мимоходом. При такой оценке военного лубка и лубочной литературы в сферу «лубочной культуры» попадают без дифференциации и военный лубок В. Маяковского, и «лубочно-плакатная поэзия» Ф. Сологуба, и народное искусство военного времени, имеющее свои цели и назначение.

В теоретическом аспекте проблемы «Литература и лубок» отсутствует необходимая терминология, понятийный аппарат, что вызвано во многом неизученностью особенностей взаимодействия изобразительного ряда, имеющего поклонников в среде искусствоведов, изучающих модернизм, и текста, который вызывает однозначно отрицательную оценку. Между тем исследование лубочной культуры показывает, что в этой художественной сфере происходили достойные научного интереса процессы, корни которых уходят в культуру городского романса и «городской песни» рубежа веков и далее в глубь XIX века, к лубку времен Отечественной войны 1812 г., отражающему военную тему в искусстве. Восполняя пробелы в изучении места и роли лубочной культуры в развитии военной литературы о Первой мировой войне, в диссертации выявляются социально-эстетические функции и особенности искусства военного времени, с одной стороны, и с другой — определяются точки координат в освоении военной темы в творчестве того или иного художника.

В лубочности, т.е. искусстве, восходящем к лубку, заложена установка на демократизм, нарочитое снижение лексики, разговорность, использование многослойного языка улицы. Лубок как искусство для народа, таким образом, открывал возможность диалога искусства с непосредственным участником войны — солдатом — читателем неискушенным. Кроме того, сопоставляя суждения о лубке времен русско-японской и Первой мировой войн, можно отчетливо увидеть, что к отрицательным чертам относились как раз родовые признаки, составлявшие специфику военного лубка, - то, что роднило его с пропагандой военного времени. Например, маленький, ничтожный, смешной враг и сильный, смелый защитник своего отечества — это не что иное, как элемент идеологии любой воюющей страны. Военный лубок в силу этого становится необходим для определенного периода - периода качала войны, когда так сильны надежды на ближайший успех, вне связи с реальным представлением о враге.

Искусство военных лет, запечатлевшее горький юмор и трагедию народа, радость мирной передышки и ужас войны, - это частушка и плач, лубочные открытки В. Маяковского, басни Д. Бедного и лирика Ф. Сологуба, представляющие собой сплав официозного и сердечно-задушевного. Поэтому в диссертации предпринята попытка выявить точки соприкосновения народного творчества и искусства для народа. Отмечая эволюцию отношения к лубку в начале XX века, линию «водораздела» между литературой и лубком, следует все-таки специально подчеркнуть, что в условиях военного времени взаимоотношения

лубка и искусства меняются. Ибо трансформируется социально-эстетическая функция искусства военных лет, одной из задач которого становится стремление быть вместе с воюющим народом. Исходя из этого, нами анализируется собственно военный лубок в сопоставлении с литературой о войне, в результате чего выявляется, что «быть с народом» в искусстве военных лет означает сочетать социальное, прикладное (способность поддержать настроение) и собственно эстетическое (понимание состояния воюющего, освоение новых пластов трагического). Узкий круг тем в лубке периода Отечественной войны 1812 г., русско-японской и Первой мировой войн, на наш взгляд, составляет тематическую доминанту и в литературе о войне: герой (воин), враг, сражение, народ, Бог. Это основные темы, возникающие при каждой войне, расширяющиеся круги, усложняющиеся сферы. Это начало изображения войны вообще, войны, про которую «легко слушать, да не дай Бог ее видеть» (В. Даль).

Лубочная, или «массовая», и «высокая» литература в годы войны не были автономными сферами. Военная лирика начала войны и ее восприятие в военные годы дают основание убедиться в этом. Через плакатно-лубочную культуру в поэзии начался процесс преодоления разрыва между высокой литературой и той народной массой, на чьи плечи во все времена ложатся главные тяготы войны. В качестве показательного примера в диссертации анализируется военная лирика Ф. Сологуба, совершенно не принятая современниками-символистами и не понятая последующими исследователями его творчества.

Тяготение к народному творчеству было характерно для всего искусства периода Первой мировой войны: в живописи (К. Малевич, Г. Нарбут, О. Шарлемань и другие, создававшие высокохудожественный лубок), в музыке (С. Василенко, написавший «Марш-фантазию на темы казачьих песен», А. Кастальский, включивший в реквием «Братское поминовение героев...» русские напевы) и, конечно, в литературе военного времени, где внимание к народному творчеству отмечено и «Солдатскими сказками» А. Толстого, С. Чёрного, И. Шмелёва, и пробуждением интереса к чисто фольклорным жанрам, стремлением записать и издать частушки, притчи, поверья. В соприкосновении литературы с народным искусством, лубком, фольклором обнаруживался основной смысл литературы военного времени: стремление говорить не только для народа, но и от имени народа. Высшим достижением в этом плане стала книга Софьи Федорченко «Народ на войне» (1917). Внимательное, уважительное отношение к лубку позволяет отличить глубинное и поверхностное в восприятии народом войны, например, народный юмор и взвинченную веселость рекрутов, провожаемых на войну.

Военная лирика и ее эволюция свидетельствуют о том, что лубочная культура во многих отношениях оказалась довольно продуктивной средой, в которой сформировалась весьма своеобразная, народная гражданская поэзия. Новая социально-эстетическая функция искусства военного времени выражена в словах одного из авторов так называемой лубочной поэзии: «Наш долг борцам за подвиг ратный / Ответить подвигом любви»1.

1 Копьпкин С. Песни о воине. Пг., 1915. С. 24.

12

Осмысление этой функции предпринято в разделе «Отклик на войну в «газетной» и гражданской поэзии». Долгое время в качестве наиболее распространенного недостатка поэзии военного времени называлась так называемая газетность - понятие, широко употреблявшееся в литературной критике военного времени. Под ним понималось переложение газетных сообщений в рифмы, свидетельствовавшее об отсутствии дарования у авторов стихов, о гонке за злободневностью и т.д. Нередко такого рода утверждения были бесспорными: в погоне за сиюминутными новостями с театра военных действий поэзия на страницах газет теряла собственное лицо, обретала барабанную однотонность, дискредитировала себя. Но вопрос об эстетических достоинствах гражданской лирики, поэзии, откликнувшейся на войну, имеет и другое измерение, он связан с проблемой совместимости гражданственности и злободневности с искусством как таковым. Откликнувшаяся на войну поэзия 1914-1918 годов, по словам 3. Гиппиус, - это и поверхность и глубина военной действительности. Если под поверхностью подразумевать первый эмоциональный отклик, то лирика последующих лет есть движение в глубь действительности, она связана с непреходящими ценностями.

В самом начале войны стали выходить различного рода альманахи, где публиковались стихи популярных и малоизвестных поэтов современности. Уже один из первых альманахов «Современная война в русской поэзии» (1914), изданный Б. Глинским, давал возможность судить о том, что же представляла собой военная лирика того времени. Этот сборник был спешно издан с благотворительной целью, обозначенной в подзаголовке: «На помощь Польше». Под одной обложкой - стихи 87 поэтов, среди которых А. Ахматова, А. Блок,

B. Брюсов, 3. Гиппиус, С. Городецкий, Дон-Аминадо, Г. Иванов, М. Кузмин,

C. Маковский, Н. Минский, Ф. Сологуб, И. Северянин, Н. Тэффи, Т. Щепкина-Куперник Обращают на себя внимание разделы сборника: «Славянство», «Война», «Родина», «Мать», «Сестра милосердия», «Галицкая Русь», «Польша», «Бельгия», «Англия», «Франция», «Казаки», «Герои». Как видим, главнейшими темами стали понятия: родина, мать, милосердие. Сквозной стала тема сострадания к сыновьям и братьям на полях сражения, к раненым и пленным, странам-сестрам, попавшим в беду или находившимся под угрозой оккупации. Стихи этого сборника, как, впрочем, и других подобных альманахов, разнятся по своим художественным достоинствам. Однако есть немало общего, что объединило популярных и малоизвестных, начинающих и опытных мастеров слова. Вполне объяснимо, что на первом месте в поэтических откликах на мировую бойню — горе матери, которой суждено пережить своего ребенка. Совершенно очевидно, что женщина-мать, как никто другой, первой ощущает бесчеловечность войны. В художественном воплощении материнского горя многие поэты испытали влияние некрасовской лирики и особенно ею шедевра «Внимая ужасам войны...», созданного во время Крымской кампании 1853-1856 гг. Эмоциональное, женское, материнское восприятие войны рождало ощущение, а затем и осознание нравственных противоречий войны. Внешне трудно соединимое — горе и гордость матери - одна из отличительных черт первых поэтических откликов на

войну И. Гриневской («Последнее прощание матери»), Н. Грушко («Я четыре сына в муках родила»), Т. Щепкиной-Куперник («Песня над рубашкой»), В. Воинова («Три») и др. Лирика военных лет вновь и вновь заставляла убеждаться, насколько сложно и деликатно само понятие — горе матери.

Своеобразие стихов на военную тему, написанных в 1914-1918 гг., заключается в том, что лирика, осваивая трагическое, была проникнута гуманизмом ко всем пострадавшим в ее огне: пленным, беженцам, оккупированным странам Европы. Об этом - одноименные стихотворения С. Михеева и С. Городецкого «Пленные», Г. Арельского «Беженцы», Т. Щепкиной-Куперник «Наша младшая сестра» и другие. В годы войны, когда счет убитым шел на тысячи, русская литература не утратила свой гуманистический пафос. Характерно, что в поэзии и прозе этого времени не встречаются образы жестокости по отношению к врагу. Примером истинно материнского гуманизма является эмоциональный поэтический рассказ Н. Тэффи «Белая одежда» (1914), повествующий о трех девах трех народов.

В первые же дни войны в так называемых лубочно-газетных стихах прозвучал отклик на разрушение немцами европейских святынь - Реймского собора в Бельгии (под угрозой был и Собор Парижской Богоматери). Поэтому к числу главных достоинств лирики на страницах газет, журналов и поэтических альманахов прежде всего следует отнести ее сопричастность трагическим событиям, как вне России, так и внутри страны. Примером растущего сочувствия, соучастия горю провожающих на фронт своих близких стала обычная для военного лихолетья сцена - проводы на фронт, увиденная А. Блоком («Петроградское небо мутилось дождём...»), С. Есениным («По селу тропинкой кривенькой...»), М. Цветаевой («Белое солнце и низкие, низкие тучи...»). Тихое горе и обреченность, вопль отчаяния, показная бодрость и ухарство - все это было не только увидено, но и прочувствовано такими поэтами, как С. Клычков («Прощай, родимая сторонка...»), Н. Клюев («Луговые потёмки, омёжки, стога...»), А. Нозд-рин («Война») В. Пруссак («Прощание»), В. Рябов-Бельский («Проводы») и др. В стихотворении Саши Черного «На фронт» выражена уже иная степень сопричастности поэта общероссийскому горю. Она передаётся через вопрос о причинах перемены в мелодии вагонных колёс, но совершенно очевидно, что отныне -это и перемены в творчестве самого поэта, бывшего, как известно, непосредственным участником мировой войны.

Современники, упрекавшие военную поэзию в газетности, игнорировали ее связь с днем завтрашним. И поэтому совсем не оцененным, на наш взгляд, остался вклад лирики военных лет в формирование представления о принципиально ином послевоенном мире. Ярким примером тому служит не только военная лирика, но и послевоенная публицистика Е. Кузьминой-Караваевой, будущей матери Марии.

Если современников в поэзии военных лет беспокоила её газетность, то у советских исследователей наибольшее неприятие вызывала ее гражданственность. Поясним, что под этим термином мы имеем в виду сознание своих прав и обязанностей по отношению к государству, обществу. За немногими исклю-

чениями стихотворения, содержащие гражданские (по сути, свойственные лицу, осознающему себя членом общества) мотивы, принято было именовать «ура-патриотическими». Трудно объяснить, почему в отечественном литературоведении 1960-1980-х годов гражданской поэзии военных лет принято было отказывать в праве на существование. Вероятно, в пафосе военной лирики усматривалось совпадение с официальной идеологией, поддержка правительства (естественно, царского). Но строки гражданской лирики военных лет - это строки, полные боли за наиболее пострадавшие в ходе Первой мировой войны народы и страны: Армению, Бельгию, Польшу. Это относится к поэзии В. Брюсова, С. Городецкого, М. Моравской и других.

Гражданственность лирики А. Блока, В. Брюсова, С. Городецкого, Г. Иванова, С. Клычкова, Е. Кузьминой-Караваевой и др. заключалась прежде всего в ответственном отношении как к славным, так и темным страницам истории страны; авторам важно было найти нравственную опору в том лучшем, что было в жизни довоенной России. Наиболее ярким в этом отношении является стихотворение В. Брюсова «Старый вопрос» (1914). Говоря словами литературного критика военного времени Е. Колтоновской, поэзия периода Первой мировой войны — это переход от крайнего и несколько уже забытого индивидуализма к яркой общественности. А обратившаяся к красоте мира до войны, передавшая тревогу военных будней лирика 1914-1918 гг. стала свидетельством тому, что ее авторы писали не только о войне, а начинали, говоря словами В. Маяковского, писать войною.

Глава вторая «Фронт и тыл в литературе военного времени» посвящена изображению военных и бытовых реальностей Первой мировой войны. В разделе «Художественная правда войны» исследуется вопрос о том, что же представляют собой «показания» современников войны — поэзия и проза, прямо или косвенно связанные с темой войны, составляющие сердцевину собственно военной литературы.

К числу проблем, нуждающихся в концептуальном рассмотрении, следует отнести проблему отражения войны во всех видах искусства 1914-1918 гг. И в этом ряду необходимо рассмотреть освещение, изображение, воплощение военной темы на страницах русской литературы военного времени. Довольно распространенным среди историков, например, является мнение о том, что если бы в качестве источника знаний о военных годах остались только литературные, драматические произведения, дневники и письма российских литераторов, то о факте Первой мировой войны и участии в ней России можно было бы догадаться с трудом. И первое, что пришлось доказывать в диссертации, так это то, что война на страницах поэзии и прозы четырех военных лет была не столь уж трудноуловимой. Современные ученые-историки считают также, что почти не исследованы вопросы о том, как воспринимали войну народные массы, понимали ли вообще ее природу, какова роль патриотизма на разных этапах войны, его распространённости в различных слоях населения и т.д. Думается, что в литературе военных лет не услышаны ответы на многие подобного рода вопросы. Между тем, один лишь роман Б. Тимофеева «Чаша скорбная» (1918) отразил вос-

приятие войны на разных ее этапах, в самых различных слоях населения. Сам вопрос о правде войны вызывает споры историков, обращающихся к свидетельствам художественной литературы, и литерагуроведов, которые исследуют творческие биографии прозаиков и поэтов, и даже социальных психологов.

Ощущая значимость события, писатели видели главную проблему в том, чтобы уловить в происходящем на их глазах самую суть, запечатлеть «нерв времени». Об этом размышляли Ф. Крюков в статье «В сфере военной обыденности» (1916), В. Брюсов в военной поэзии и репортажах с войны, А. Толстой и Ф. Степун. Поэтому не фактография войны, востребованная исторической наукой, а, говоря словами М. Волошина, «осознание совершающегося», выдвигалось тогда на первый план. Конечно же, страницы литературы о Первой мировой войне могут быть прочитаны как описание конкретных исторических событий. Но если историков интересует, что увидено современниками, то для литературоведов важнее, что почувствовали художники. Так, например, суть начавшейся 19 июля 1914 года трагедии, ее последствия для России были осознаны не сразу, но пророческий, провидческий пафос существовал с самого начала (А. Блок, А. Белый, М. Волошин, Вяч. Иванов, В. Ходасевич и другие).

Первая мировая война и накопленные к этому времени технические достижения поставили писателей перед новой реальностью. Впервые против человека было использовано химическое оружие, мощные чудовища-танки, необычайная плотность огня. Сила военной мысли человека нападающего столкнулась со слабостью человека обороняющегося. Бесчеловечность этого противостояния удалось передать В. Ропшину (Б. Савинкову), В. Муйжелю, Ф. Степуну. Новое, невиданное до сих пор в военных действиях заставляло писателей переоценить прежние представления о жестокости. Известно, например, что смерть в этой войне стала настигать человека не только на земле, как это было несколько веков, но и с воздуха и в воздухе. Восхищавшая в начале века авиация (стихи В. Брюсова) в годы войны стала источником смерти с воздуха. Строки стихотворения М. Зенкевича «Авиареквием» (1918) передали и остроту ощущения полета, и единоборство в атаке, и смерть в воздухе. Отношение к тому, что несут с собой крылья, поднявшие человека, выразили Л. Андреев, С. Кречетов (Соколов), В. Муйжель и др. Положение подводников, задыхающихся в железной посудине, изобразил А. Толстой. В его рассказе «Обыкновенный человек» впервые затронута тема «большой» и «малой» войны, необходимости жертвовать меньшим во имя главного военного успеха. Нехитрый окопный быт необычной по продолжительности позиционной войны, особенность которой состояла в длительном пребывании в окопах, траншеях, запёчатлён в прозе М. Пришвина и С. Федорченко, стихах С. Чёрного.

Проблема адаптации на войне, первые ее признаки, состояние новичка в бою, отношение к неприятелю, к пленному - эти чисто военные реалии встречаются на страницах прозы русских писателей. Своеобразным синтезом, обозначившим траекторию развития русской военной прозы, стал двухтомник Л. Войтоловского «По следам войны. Походные записки. 1914-1917».

Отдельные особенности художественного восприятия войны, различия между видеть и ведать войну вырисовываются, на наш взгляд, при сопоставлении прозы двух очевидцев событий - А. Толстого и Ф. Степуна, предпринятом в данном разделе. Основанием для сравнительного исследования их наблюдений о войне стало то, что А. Толстой был в военные годы корреспондентом «Русских ведомостей», где публиковались его «Письма с пути» а Ф. Степун, непосредственно участвовавший в боевых действиях артиллерийский офицер и философ, опубликовал в «Северных записках» свой философско-автобиографи-ческий роман «Из писем прапорщика-артиллериста» (1916). Немаловажным обстоятельством для единовременного обращения к творчеству этих писателей является один и тот же жанр, избранный ими - «Письма».

«Письма» Ф. Степуна - это познание войны мыслителем, аналитиком, в центре внимания которого был ее нравственный смысл. В «Письмах» А. Толстого война увидена не столько репортером, сколько художником, стремившимся передать ее облик. Эти письма с войны роднит не точное воспроизведение происходящих событий, а восприятие войны как иного бытия, включающее и наблюдение, и осмысление, и ощущение. Всё это - разные грани того, что чаще всего исследователями литературы о войне относится к изображению войны.

В постоянном интересе Ф. Степуна к этике на войне усматривается смещение центра внимания от объективно-отстранённого к индивидуально-психологическому в художественном познании войны. Именно свидетельства современников подтверждают мысль о том, что «Письма», «Дневники», «Очерки» интересны для потомков не точностью в изложении фактов, не достоверностью в описании действий своих и вражеских частей и соединений, не психологическими портретами участников войны и даже не стремлением проникнуть во внутренние психологические комплексы людей, для которых убийство стало их долгом. Значимость художественных свидетельств о войне — в том, что они сохранили переживания, передали их интенсивность. «Письма» Ф. Степуна, сближаясь с публицистикой, дневниками Л. Андреева, М. Волошина, Д. Мережковского, наглядно показывают, что знание войны передается не только через изображение. На наш взгляд, «Письма» А. Толстого, например, дают возможность говорить о первом этапе художественного осмысления войны, где отчетливо выделяется изобразить и почувствовать войну. А. Толстой, увидев войну, изобразил ее отдельные стороны. Отсюда и «фрагментарность картин», и «ос-колочность» художественной правды о войне, которые стали хрестоматийными примерами недостатков в работах о военной прозе А. Толстого. В «Письмах» с фронта А. Толстого и Ф. Степуна наблюдаются истоки проникновения отечественной литературы в непознаваемое на войне. В частности, можно сказать о начале постижения необъяснимого, иррационального вблизи от смерти. Непознаваемое в войне есть, прежде всего, сфера, находящаяся между войной и миром, сфера, где соприкасаются эти полярные понятия и состояния. Значительным шагом в развитии подлинно художественной прозы о войне является интерес к этой сфере в «Записках кавалериста» Н. Гумилева, «Дневнике» Л. Андреева, «Письмах» А. Толстого и Ф. Степуна. Сопоставление военной и мирной ре-

альности, с одной стороны, делает более рельефными неприглядности войны, а с другой, более тонко передает красоту обыденного в мирной жизни.

Литература 1914-1918 гг. не стала ждать, когда «остынут» и станут «объективными» пишущие о мировой бойне. Быстро сокращалась дистанция между идеальными представлениями о воображаемой войне и суждениями о ней непосредственных участников. И произошло это потому, что на первом плане для писавших о войне находилось самосознание тех, на чью долю выпали самые тяжёлые испытания войной. Постигая метафизику войны, отечественная литература вглядывалась прежде всего в солдат и офицеров действующей армии, изображала Первую мировую войну как человеческую реальность. Можно с уверенностью сказать, что основное внимание литературы было сосредоточено на изображении не войны, а человека на войне, о чем идет речь во втором разделе.

Лучшие страницы литературы 1914-1918 гг. запечатлели «субъективный» взгляд рядового воина и командира на боевые события. Значимость военной прозы заключается именно в том, что она представляла собой попытку передагь ощущение непосредственного участника боя, а не только картины сражения «откуда-то со стороны». Поэтому особого исследовательского внимания заслуживает изображение русского солдата и офицера Первой мировой войны.

К началу войны русская литература имела солидный опыт в освоении военной темы, в изображении армейской жизни, но следует признать, что все события и переживания давались от имени или с точки зрения офицера. Психология же человека, ставшего солдатом, «боевой единицей», оставалась «белым пятном». Ни полумифического суворовскою чудо-богатыря из исторических романов XIX в., ни загадочного для Пьера Безухова мужика Платона Каратаева, ни умирающего от болезней и побоев Хлебникова из «Поединка» А. Куприна, ни безмолвных или косноязычных денщиков из повестей С. Сергеева-Ценского «Бабаев» и Е. Замятина «На куличках» к художественному образу воюющего рядового отнести нельзя. Что представлял собой рядовой участник Первой мировой, о чем он думал и что чувствовал, открылись ли его неуловимость и загадочность отечественной литературе - вот вопросы, на которые сумела ответить проза молодых писателей - Ф. Крюкова, Я. Окунева, М. Пришвина, С. Подъячева, Б. Тимофеева, А. Толстого, К. Тренёва, С. Федорченко, И. Шмелева. Они получили возможность увидеть русского солдата на фронте, в лазарете или залечивающим раны дома. В их рассказах и очерках русская литература по сути впервые воссоздала облик вчерашнего крестьянина, а ныне - человека с ружьём.

Первые публикации о рядовом бойце запечатлели, пожалуй, не столько самого солдата, сколько авторский интерес к нему. Несомненно, большую роль в этом сыграли письма, которые передали первые впечатления рядовых участников войны от увиденного за границей, от неприятеля, выразили тревогу об оставшихся без кормильца домашних. Однако «немой заговорил» не только в письмах. Русская словесность военных лет успела услышать голос серошинель-ной массы, сначала в отдельных репликах, затем зазвучали солдатские суждения о храбрости, о неприятеле, о союзниках. Солдатские письма стали и частью художественного повествования о войне, и средством самораскрытия солдата.

Символичен в этом отношении рассказ К. Тренёва «Письма» (1914), основой которого стали фронтовые письма рядового Юхима Закутного. Молодая героиня рассказа, отвечавшая по просьбе неграмотных родственников, заново узнавала своего земляка, его глазами смотрела на окопную жизнь, вместе с ним переживала потерю фронтовых друзей. Именно через письма с фронта был впервые увиден русский солдат, никогда до этого самостоятельно не выражавший своих мыслей.

Писатели достаточно четко представляли сложность самой темы человек на войне. Если в одном из первых очерков русские солдаты — большие дети, которые впервые, быть может, увидели настоящие игрушки, то в очерках В. Ропши-на (Б. Савинкова) 1917 года - это уже измученные бессмысленной войной мужики, которые стараются понять, что же их ждет после многомесячного пребывания под пулями. И все это - российская армия, которая всегда была отражением, точным слепком своего народа, часть которого она составляла. Перед литературой военных лет стояла нелегкая задача — увидеть в солдатской массе, выступающей как единое целое, подчиняющейся долгу и приказу, какие-то главные черты народного характера. С другой стороны, литература, в силу своей природы, протестующая против одинаковости и обезличивания, должна была разглядеть в боевых единицах отдельные судьбы, характеры. Этот двуединый подход проявился уже в очерках начала войны. В самых первых военных кор-респонденциях бросается в глаза довольно широкий диапазон образов русского солдата. Это внушительный строй, еще не четко очерченный, где на одном фланге - лубочно-картинные молодцы, а на другом - «серый ползучий поток сотен упорно и сосредоточенно идущих по снегу людей, увешанных ранцами, котелками, ружьями, лопатами» (Я. Окунев). Однако вскоре в огромной перемещающейся массе людей в солдатских шинелях начинали появляться отдельные лица, из общего гула голосов — выделяться отдельные слова, суждения. Достоинство военной прозы в том, что рядовой воин — русский мужик, мастеровой, надевший солдатскую шинель, — не стал для отечественной литературы безликой боевой единицей, в нем неизменно проступали индивидуальные человеческие качества.

"Анализ военной прозы свидетельствует, что рядовых тружеников войны весьма трудно назвать солдатами, т.е. военнослужащими армии, воинами, сражающимися с врагом. Познавая человека в экстремальной ситуации, литература сосредоточила внимание именно на человеческом в своем герое, а не на том, как он владеет ружьём. Можно с уверенностью сказать, что в словосочетании «человек с ружьём» главным было первое слово. И здесь обнаруживается принципиальное различие в подходе к «человеку воюющему» между литературой и науками, изучающими поведение солдата в чрезвычайной обстановке. Не случайно в военной прозе основное внимание было уделено таким душевным качествам солдата, как детскость, простодушие, доброта и сочувствие по отношению к пленным, нерадивость и беззаботность. В итоге солдат выглядит не как человек с ружьём, а как человек, случайно оказавшийся с ружьём, труженик, оставивший нужное «домашнее дело: луга, пашни, скот, недостроенные избы».

Поэтому и настоящая, высшая правда для него не в войне, а «в родной земле и в привычном труде» (Ф. Степун).

Унаследовав гуманистические традиции предшествующей русской литературы в познании человека на войне, отечественная литература 1914-1918 гг. сказала и свое слово. Оно заключается в поисках духовного смысла войны, в осмыслении войны не только как совокупности боевых действий, но и события, не всегда подвластного пониманию; в изображении войны как явления, которое «перевернуло» человека, сделавшего первый выстрел в себе подобного. В многотысячной солдатской массе литература стремилась увидеть роль и место каждого воюющего человека, не снижая его нравственной ответственности за происходящее и за жизни других людей. Русский солдат, побывавший в огне мировой войны, - это уже другой человек по сравнению с уходившим на войну мужиком или мастеровым. Четыре года крови, ужаса артиллерийских обстрелов, смерти, настигающей с воздуха, из-за рядов колючей проволоки, в клубах ядовитого газа, не прошли бесследно, как не прошли бесследно большевистская агитация «против своего правительства» и лозунги «до победного конца». Русская литература военных лет не стала на путь умиленного изображения «солдатика», а передала и ожесточенность войной (С. Федорченко, В. Ропшин (Б. Савинков) и др.), растушую озлобленность на офицеров (Ф. Степуп).

Первая мировая война дала возможность увидеть не только солдата, но и русского офицера. И поначалу литература постаралась ответить на вопрос: в чём же состоит военное призвание, что же такое «зоенная косточка». Размышления на эгу тему есть в «Записках кавалериста» Н. Гумилева, «Письмах» Ф. Степуна, рассказах и очерках В. Муйжеля, Я. Окунева, И. Шмелева. В русской литературе 1914-1918 гг. стал появляться образ офицера, который делал свое дело грамотно, основательно, постоянно заботясь о подчинённых. Это мог быть кадровый офицер или бывший гражданский служащий, студент, но обнаруживший на войне свой талант командира. Так, например, в небольшом по объему рассказе А. Несмелова (А.И. Митропольского) «Короткий удар» такие типы русских офицеров представлены в образах комкора Нилова и вчерашнего московского студента прапорщика Янушевича. Этот интеллигентный военный профессионал будет характерен для рассказов, повестей и романов 1920-30-х годов С. Клычкова, Н. Тихонова, А. Толстого, С. Сергеева-Ценского, И. Шмелёва. Таким его облик будет запечатлен и в мемуарной литературе 1930-х годов о Первой мировой войне.

Оказавшись в боевой обстановке, русские офицеры в буквальном смысле реабилитировали себя. И, может быть, собственная переоценка у кадровых офицеров началась с изменения отношения народа к воину как к своему защитнику, как это показано в рассказе И. Шмелева «Лик скрытый». В очерках и рассказах В. Войтоловского, В. Муйжеля, С. Кречетова, «Письмах» Ф. Степуна началось художественное осмысление роли профессиональных военных, «особенности» людей, необходимость которых стала ощутима лишь в чрезвычайной, ненормальной жизни, т.е. во время войны. Художественная правда военной

литературы состоят в том, что она изобразила офицера, который умел делать свое дело, но не умел и не желал об этом говорить. В рассказе Ю. Слезкина «Денщик» таким офицером является раненый офицер Марченко. Задолго до научных изысканий литература 1914-1918 гг. показала профессиональных военных, по-разному относящихся к войне. Но для писателей важнее были не истоки хладнокровия и мужества в кадровом военном, а связь этих качеств с нравственностью - вопросы, которые в профессиональной среде в обстановке войны не принято обсуждать. Отношение к убийству человека «воинов по призванию» и «воинов по необходимости» стало одной из тем в романе Б. Тимофеева «Чаша скорбная». Спор кадрового офицера капитана Преснякова с офицером запаса поручиком Гжибовским, которого мучил вопрос, можно ли людей газами травить, выявил несовместимость вопросов этического характера с прагматикой войны.

Обращаясь к человеку воюющему, литература словно стирала знаки различия на погонах. Поэтому столь традиционная для литературы второй половины XIX века тема взаимоотношения офицера и солдата, сводившаяся, как правило, к взаимоотношениям барина и мужика, в литературе военных лет претерпела изменения. Главным стало не то, что разделяло их в силу социального положения, а то, что объединило людей, находившихся рядом со смертью: беззащитность под артиллерийским огнем, чувство фронтового братства, уверенность во взаимовыручке перед боем, результаты психологического воздействия войны.

В разделе «Российский тыл в литературе 1914-1918 годов» исследуются принципы отражения тыловой жизни воюющей страны в поэзии и прозе военных лет. Вполне естественно, что чаще всего изображались картины проводов на войну и дни, недели, месяцы ожиданий. Рассказ Ф. Крюкова «Ратник» (1915), например, можно считать хорошо прорисованным фрагментом большого полотна «Казачество и война». Некоторое оживление, царившее в начале войны, быстро исчезало. Реальность внесла изменения в отношение к войне, едва стали возвращаться домой первые раненые. Кому-то суждено было умирать дома, на глазах самых близких людей. К числу лучших рассказов о первых жертвах мировой войны относятся рассказы М. Пришвина, К. Тренёва, И. Шмелева и др. Их достоинства - не в изображении страданий ставших калеками хлебопашцев, а в передаче глубинного воздействия войны - отчуждения от земли, привычного труда, отрешенности от мирных забот. Другой темой «военной прозы» стали постоянное напряжение, жизнь без близких, без мужских рук, моральная усталость. В то же время рассказы и очерки И. Шмелёва, передавшие настроение деревни и состояние человека, живущего во время войны, свидетельствуют о том, что литература 1914-1918 гг. не может восприниматься только как отражение горя, принесённого войной. Изображая реальность военного времени, литература постигала другую жизнь, начавшуюся для всей страны. Ей предстояло увидеть изменения в обычной жизни на второй, третий, десятый день войны, и перемены в душах людей. Писатели стремились понять, что испытывает старик-отец, лишившийся помощника сына, и мать-солдатка, глядя на детей, ставшими безотцовщиной. Это были самые близкие круги войны, расходясь, они увеличи-

вались. В цикле рассказов и очерков «Суровые дни» И. Шмелёва выражена различная степень воздействия войны, до предела тонкие, почти невидимые нити, связующие военную и невоенную реальности. Четыре военных года в жизни страны, отразившиеся в литературе, — это видимое («Россия сдвинулась с места») и незаметное, будничное (угасающий интерес к жизни, быстро улетучившийся оптимизм первых дней войны и безысходная тоска, день и ночь грызущая душу). Этот двуединый взгляд на военную реальность, которому стал приоткрываться глубинный смысл происходящего, отличает не только прозу И. Шмелёва. Он характерен для запечатлевших тыловую повседневность повести Л. Андреева «Иго войны», рассказов и очерков В. Муйжеля и М. Пришвина, лирики Н. Клюева.

Отклик на горе тех, кто проводил на войну близких, был начальным этапом в освоении жизни во время войны. Следующим этапом стало внимание к реальности, опосредованной войной. Война обострила социальную зоркость молодого В. Маяковского, его новосатириконские «Гимны», созданные в 1915 г., направлены против тех, кто мог спокойно спать «не тревожась картиной крови / и тем, что пожаром мир опоясан». Первая мировая ускорила обогащение «жирных», отношение к которым поэт выразил с бескомпромиссной резкостью и художественной оригинальностью. Война расширила круг адресатов сатиры Д. Бедного, в который попали не только власть предержащие в высоких правительственных сферах, но также и финансовые тузы, фабриканты, наживающиеся на военных заказах. Стремление откликнуться на войну помогло Д. Бедному сочетать злободневную тематику и ее социальное осмысление, бытовую зарисовку и политический лозунг. Жизнь воюющей страны - разные стороны и различные глубины её - предстали в литературе в единстве лирического и сатирического, в сочувствии к тем, кто выносил тягогы войны, и негодовании к наживающимся на войне. Эти два начала — жалость к страдающим от войны и желчный смех над забывшими о ней - соединились в рассказе И. Бунина «Старуха» (1916), точнее, в заключительном его предложении-периоде о времени плача героини.

Литература 1914-1918 гг., запечатлевшая жизнь российского тыла, заслуживает внимания не только изображением самых различных сторон военной повседневности. На наш взгляд, ее значимость в том, что она уловила изменения, которые вносила война в отношение к главному в мирной жизни, - начавшуюся переоценку ценностей в довоенной жизни России. Обращение к предвоенной литературе, взгляд на нее из военной действительности позволяет понять это переосмысление. Десятилетие между русско-японской и Первой мировой войной в отечественной реалистической литературе начала XX века ознаменовано интересом к жизни деревенской, уездной России и ее армии: «Деревня» И. Бунина, «Городок Окуров» М. Горького, «Поединок» А. Куприна, «Бабаев» С. Сергеева-Ценского, «На куличках» Е. Замятина. О художественных особенностях каждого из этих произведений, их месте в литературе и творческих биографиях их создателей сказано немало. Но в свете событий Первой мировой войны, которая способствовала выстраиванию новых координат мироощуще-

ния, новых оценок недавнего мирного прошлого, эти произведения обрели новый интерес как картины русской довоенной жизни. Наступившая война сместила акценты в отношении к прошлому: интересным становилось не то, что было плохого в прежней жизни, а то хорошее, что не увидели в ней. О сути начавшейся в годы войны переоценки духовных ценностей высказались В. Розанов и Г. Федотов, выразившие справедливый упрек в адрес тех деятелей духовной культуры, которым важно было не созидание, не пафос творчества, а отрицание во имя грядущих социальных перемен. На наш взгляд, страшный вопрос войны «За что?», звучавший из уст умиравших в окопах солдат и офицеров, из уст матерей, потерявших своих сыновей, стал ощущаться литературой в глубоком тылу. Не без воздействия военных неудач началось осмысление основ духовной жизни воюющей нации. Но уже в декабре 1914 года прозвучало мнение о том, что от современного литератора требуется «труд духовный, т.е. исследование жизни своего собственного народа, самого себя, своего разума и своей совести»1.

«Смягчению» взгляда на обыденную жизнь способствовала военная реальность. В первые дни войны М. Пришвин писал в дневнике о своих впечатлениях от посещения в небольшом приграничном городке питательного и перевязочного пункта для беженцев, направлявшихся в Россию. Пункт возник совершенно спонтанно, неожиданно для самих обывателей: кто самовар принёс, кто деньги, кто-то изобрел термостат для подогрева воды... Проявилось что-то доброе, светлое в заботе о людях, попавших в беду: «у нас все нравственные силы, все запасы неиспользованных общественных чувств устремлены на помощь страдающим», - сделал вывод М. Пришвин2.

«Безнадежная серость русской жизни» (К. Чуковский), показанная в довоенной литературе, стала видеться совсем иначе в годы войны. Первыми вспомнили невозвратимую прелесть мирного быта те, кто провожал или уходил на фронт, кто в минуты боевого затишья вспоминал о самых незначительных мелочах прежней жизни. Очарование предвоенного быта в его многообразии и неповторимости ощутили те, кто прощался с ним, может быть, навсегда, как в стихотворении Г. Иванова «Прощание» (1915). Не менее остро красоту довоенной жизни ощущали вчерашние обыватели, попавшие в иную обстановку. Выражая мироощущение «вновь испеченного» воинства, Ф. Степун писал, что на войне «свеча, тень, чернила, перо, стол воспринимаются так же, как в мирной обстановке цветы, стихи и музыка, как вестники нездешнего мира. <...> Ныне мне коричневые ворота твоей московской квартиры гораздо дороже триумфальной арки Константина...»3. Война помогла высветить нечто незамеченное, трудноуловимое в довоенное, мирное время. Показательны характеры героев в рассказе И. Шмелёва «Развяза». У бабки Настасьи умер муж, а теперь, с началом войны, ушел единственный ее сын Василий, и остались они вдвоем с не-

1 Библиография // Северные записки. 1914. № 12. С. 64.

2 Пришвин М.М. Дневники. 1914-1917. М, 1991. С. 66.

3 Степун ФА [Н. Лугин] Из писем прапорщика-артиллериста. Томск, 2000. С. 15-16.

23

весткой, ожидая весточек с фронта. И чем дольше солдат был там, рядом со смертью, тем меньше изъянов в его характере припоминали обе женщины, которым доставалось когда-то от любившего выпить Василия. Тем более, что сказал он в одном из писем: «Ворочусь - по-другому у нас будет».

Повествуя о жизни российского тыла, литература зафиксировала изменения в реальности военного времени, ощутила необходимость нового, не только критического, отношения к российской действительности. Вот это — лучшее в том, что было до войны, с одной стороны, и худшее в случившемся со страной во время войны, с другой, - определило диапазон поисков настоящего, нетленного в России. Суть начинающегося переосмысления ценностей выразила А. Ахматова в стихотворении 1915 г.: «Думали: нищие мы, нету у нас ничего, / А как стали одно за другим терять, / Так, что сделался каждый день / Поминальным днем, - / Начали песни слагать / О великой щедрости Божьей / Да о нашем бывшем богатстве»1.

Литература 1914-1918 гг. не только откликнулась поэтическим словом на начало войны, запечатлела ее особенности, передала состояние человека на войне. Литературе военных лет предстояло решить этические проблемы так называемой «войны вообще» в условиях реальной войны. При этом она была литературой воюющей страны, не ставшей к тому же победительницей. Эти три особенности отечественной литературы военного периода стали предметом внимания в главе третьей «Литература и общественное сознание о войне».

Исследователи духовной жизни России военного времени, обращаются, как правило, к «крайним точкам» четырехлетней войны: или к первоначальному воодушевлению 1914-го или к революционному 1917 году, с его окончательными военными неудачами и развалом армии. На наш взгляд, в истории Первой мировой войны, общественно-культурной жизни общества исследовательского внимания заслуживают и 1915-й год - год «вхождения» России в затяжную войну, и 1916-й, в преддверии революции высветивший определенные противоречия в отношении общества к войне и некоторые особенности российской духовной элиты. Предреволюционный год стал той критической точкой, которую важно было почувствовать всем заинтересованным в судьбе России. Немалую роль в понимании опасности и необратимости процессов общественно-культурной жизни играет социально-этический опыт, который был запечатлен к этому времени в «окопной» литературе. Поэтому в главе предпринята попытка спроецировать опыт «фронтовой» литературы (войны «горизонтальной») на духовную жизнь общества военного времени (войну «вертикальную»).

В разделе «О «войне духа» исследуется российский интеллектуальный потенциал начального периода войны, место философской публицистики, этической мысли в познании истоков и характера общемировой трагедии. Внимание к философскому контексту литературы военных лет позволило не только констатировать расцвет гуманитарной мысли в начале войны, но и систематизировать историко-культурные взгляды отечественных мыслителей на войну. В мно-

1 Ахматова АА. Собрание сочинений: В 2-х т. М., 1990. Т. 1. С. 73.

24

гообразии проблем, привлекших внимание философов, наиболее важными представляются следующие.

1. Постижение духовного смысла войны. Так, по мнению Н. Бердяева, войну осмыслить можно лишь с монистической, а не с дуалистической точки зрения, т.е. увидеть в ней символику того, что происходит в духовной действительности. Можно сказать, что «война происходит в небесах, в иных планах бытия, в глубинах духа, а на плоскости материальной видны лишь внешние знаки того, что совершается в глубине. Природа войны, как материального насилия, чисто рефлективная, знаковая, символическая, не самостоятельная. Война не есть источник зла, а лишь рефлекс на зло, знак существования внутреннего зла и болезни»1.

2. Осмысление нематериальных причин войны. При этом особое внимание уделялось пангерманизму, общим и частным вопросам этого явления. Как создалась в самом сердце Европы та чудовищная и загадочная стихия, которая соединяет высокую культуру социального быта и личного духовного развития с первобытными, подлинно варварскими устремлениями и понятиями? «Откуда взялся этот, предреченный Герценом, «Чингисхан с телеграфами»?» - задавался вопросами С. Франк2. Немецкая нация последовательнее других шла по магистральному пути европейского развития. Именно там бунт человека против Бога принял самые вызывающие формы». Объяснения этому В. Эрном были найдены в протестантизме3.

3. Религиозные противоречия как причина войны. В связи с войной философы активно обсуждали вопрос об историческом противостоянии внутри христианских вероисповеданий - православия, католичества, - и всех вместе - исламу. Сложная религиозная ситуация заставила философов заново обратиться к Вл. Соловьеву, который много размышлял о воссоединении церквей. По мнению В. Эрна, первым шагом к этому был бы «акт церковного взаимопризнания»*.

4. Дегуманизация и секуляризация европейской культуры. Одним из главных зол предвоенной Европы В.В. Розанов назвал секуляризацию5, а В. Эрн писал, что разрыв с христианством начался еще в эпоху Возрождения, когда богословие, философия и естественные науки стали развиваться изолиро-ванно6. Религиозный фундамент европейской культуры был забыт, и его место заняли материализм и позитивизм. Человек стал надеяться не на Бога, а на науку и технический прогресс. Вера в собственные силы человека привела к созданию религии человекобожия7, когда человек обожествлял самого себя.

1 Бердяев Н.А. Мысли о природе войны // Бердяев Н. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1918. С. 179-180.

2 Франк С. О духовной сущности Германии // Русская мысль. 1915. № 10. (П). С. 1.

3 Эрн В. Меч и крест. Статьи о современных событиях. М., 1915. С. 61.

4 Эрн В.Ф. Меч и крест. Статьи о современных событиях. М., 1915. С. 58.

5 Розанов В.В. В чаду войны. Пг.-М., 1916. С. 56.

6 Эрн В. Время славянофилхэствует. Война, Германия, Европа и Россия. М., 1915. С. 31.

7 Иванов Вяч. Вселенское дело // Русская мысль. 1914. № 12. С. 100.

Эти культурно-исторические идеи, широко обсуждавшиеся во время войны философами, стали той основой, опираясь на которую мыслители смогли сформулировать ответ на главный вопрос - цели и задачи России в Первой мировой войне. Н. Бердяев главную задачу видел в освобождении страны не только от немцев, но и от влияния культуры Германии. Почти все свои национальные грехи, считал Бердяев, Россия получила от Германии. Корни политической реакционности и национализма, стремление к русификации были немецкими1. С ним солидаризировался С. Булгаков, который также считал, что война должна была положить конец низкопоклонству перед Германией. Вера в Запад, которая доминировала среди русской интеллигенции со времен Петра I, рухнула, и теперь ей предстоит «духовное возвращение на родину», прежде всего к религии, к православию2. Н. Бердяев назвал войну концом петербургского периода русской истории3. Философы считали также, что перед Россией стоит и более высокая освободительная задача: в войне Россия воевала за спасение всего культурного мира от германского духа с его милитаризмом и механистической культурой; о том, что война была борьбой русской или общеевропейской совести со злом германизма, писал С. Франк4. Россия защищала национальную независимость и международный порядок от хищнического эгоизма Германии, - вторил ему Н. Бердяев . Конечный смысл войны для России заключался в том, чтобы стать чистилищем европейской цивилизации. Опыт войны вынес приговор культуре Ренессанса, культуре нового времени. С. Франк видел смысл войны в борьбе между «истинно-христианской культурой» и «новым язычеством»6. Важным результатом войны должна быть победа религии над рационализмом и обожествлением человека: «На веки вечные вспомним, что мы живы только христианством и что жизнь наша струится только из церкви»7. В связи с войной роль России необычайно возросла. «Теперь Россия призвана духовно вести европейские народы, на нее возложена страшная ответственность за духовные судьбы человечества», - писал С. Булгаков8. Война предоставила России не только возможность выйти на политическую и экономическую арену мира, но и понять, что духовный центр истории переместился на Восток.

В литературе начального периода войны заметны созвучия, своего рода «переклички» с философской публицистикой. Так, в стихотворении В. Брюсова «Последняя война» (1914) передано ощущение свидетеля грандиозных перемен в судьбах всего мира, начала принципиально новой эпохи: ({Пусть, пусть из ог-

1 Бердяев Н. Война и национальное самосознание // Биржевые Ведомости. 1914. 9 октября.

2 Булгаков С. Война и русское самосознание (Публичная лекция). М, 1915. С. 42.

3 Бердяев Н. О дремлющих силах человека // Утро России. 1914.5 ноября.

4 Франк С. О духовной сущности Германии // Русская мысль. 1915. N° 10.

5 Бердяев Н. Империализм священный и империализм буржуазный // Биржевые ведомости. 1914.5 ноября.

6 Франк С. О духовной сущности Германии // Русская мысль. 1915. № 10. С. 17.

7 Розанов В. В чаду войны. Пг.-М., 1916. С. 38.

8 Булгаков С. Родине // Утро России. 1914.5 авг>ста.

ненной купели / преображенным выйдет мир!». Европейская война, по мысли

B. Брюсова, вызвана противоречиями, накапливавшимися в течение многих веков, и она призвана разрешить эти противоречия. Пророчествуя рождение нового мира, В. Брюсов пытался предугадать хотя бы самые общие его черты. Их две: мир без угнетения и мир без войн. И одна из чрезвычайно важных задач -освобождение «племен порабощенных», призыв которых «врывается в военный крик»1. Л. Андреев связывал надежды на устранение отдельных «исторических несправедливостей». В его статье «Восхождение» (1914) говорилось, что «польский вопрос» для России будет наконец-то разрешен: «Освободительница угнетенных народов, какою ныне признала и уважает ее Европа, Россия должна признать своими родными детьми тех, кто кровью своею щедро утучняет ее поля, кто жизнью своею служит ее могуществу и славе»2. В очерке Б. Никонова «Турецкие картинки» (1915) была выражена славянофильская мечта о возвращении храма св. Софии в Константинополе под лоно православия: «необходимо повернуть историю к ее логическому концу и пробудить св. Софию громом пушек

3

и пением молитв».

Эмоциональный подъем, как всеобщее в российском настроении начала войны, часто вызывал скептические комментарии исследователей. Но, анализируя духовную атмосферу первых месяцев войны, можно без политической оптики послеоктябрьских лет взглянуть на опубликованный 20 июля 1914 г. «Высочайший манифест», который призывал всех подданных империи забыть «внутренние распри» и единодушно отразить «дерзкий натиск врага». Созвучие словам манифеста слышно было повсюду. «Среди нас нет теперь ни национальностей, ни партий, ни различия мнений», - говорилось в предисловии к альманаху «В помощь пленным русским воинам»4. Авторы статей и редакторы активно поддерживали официальную позицию в отношении войны, шли в русле сложившегося общественного настроения5, «успехи русских войск в первые месяцы способствовали единению выступающих на политической арене сил и партий. Казалось, в стране установился «внутренний» или «гражданский» мир, к которому так стремилось правительство/6. И действительно, 1914 год - это время подъема в интеллектуальной жизни, время поиска мыслящей интеллигенцией объективного, общечеловеческого смысла начавшейся мировой войны, роли и места России в послевоенной действительности, время сближения интеллектуальных сил.

1 Брюсов В. Семь цветов радуги. М., 1916. С. 100.

2 Андреев Л. Восхождение // Около войны. Отражения. М., 1915. С. 134.

3 Никонов Б. Турецкие картинки // Около войны. Отражения. М., 1915. С. 30.

4 В помощь пленным русским воинам. / Под ред. Н.В. Давыдова и Н.Д. Телешова. М., 1916. С. 214-215.

5 Федотов А.С. Первая мировая война в русских литературно-художественных альманахах и сборниках (1914-1916) // Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн. X - начало XX в. / Сб. науч. трудов. Вып. II. М., 1990. С. 265.

6 Бережной А.Ф. Русская легальная печать в годы Первой мировой войны. Л., 1975.

C. 33.

Следующий 1915 год стал для российского общества годом «вхождения в войну». Заметно изменилась морально-психологическая обстановка в стране. Война начинала осознаваться как большое и серьезное испытание для каждого ее участника и для России в целом. Этот год мог бы стать годом подлинной мобилизации оборонного потенциала страны и, прежде всего, духовно-психологических его компонентов. Исходя из складывающейся ситуации, степени внешней угрозы, нуждались в уточнении ценностные ориентиры. Масштабы кровопролития высветили неуместность абстрактных размышлений о послевоенном мироустройстве, мессианстве России и т.д. Уже на исходе 1914 г. публицист Г. Ландау в статье «Сумерки Европы» провел грань между идеалистическими представлениями и реальной войной, сказав, что «в философических рассуждениях слишком часто происходит лишь обычное ремесленно-литературное функционирование профессионалов рассуждающего ремесла применительно к войне, как очередному объекту, попавшему в поле их обычного функциониро-вания»1. Находившийся в это время в окопах Ф. Степун подчеркнул значимость этического начала в решении вопросов о войне: «О если бы кто-нибудь из пламенных защитникоз войны с национально-культурной точки зрения должен был бы взять на свою единоличную ответственность все эти молодые жизни, если он своею волею должен был бы заморозить дыханием смерти все эти молодые жизни и навек задушить все эти звонкие голоса, то, я уверен, в мире не нашлось бы ни одного защитника войны. Потому она только и возможна, что все ее ужасы решительно никем не переживаются, как ужасы, причиняемые мною — тебе»2.

На наш взгляд, наибольшую сложность для исследователей литературы и духовной жизни 1914-1918 гг. составляло расхождение между метафизикой и прагматикой войны, философско-поэтической устремленностью в послевоенное завтра и насущными задачами военного времени. Историки отечественной литературы 1914-1918 гг. не разграничивали литературу, отражавшую сознание о войне и литературу, формировавшую отношение к войне. Не сразу (и видимо, не до конца) духовная элита осознала, что исторический оптимизм, излишнее упование на счастливый исход усыпляли мысль о возможности поражения. Скорее всего, в военное время интеллектуальной элите не хватило как раз прагматичности, нацеленности на защиту России. В центре внимания должно было оказаться, говоря словами С. Франка, «не то, что исторически интересно, но и практически необходимо» для воюющего общества. Примеров слишком мирного существования можно привести немало. В статье Л. Андреева «Крестоносцы» (1915), как с любовью назвал он офицеров, было сказано, что на втором году войны даже непосредственные ее участники, по сути, не знали толком, за что воюют. Публицистика ведущих журналов («Вестник Европы», «Русская мысль», «Северные записки») свидетельствует о значительном отрыве общественной мысли 1915-1916 гг. от реальных забот воюющей страны и нужд фронта. В упоминавшейся нами статье «Пусть не молчат поэты», написанной на втором

1 Ландау Г. Культурные зависимости // Северные записки. 1915. № 7. С. 319.

2 Степун Ф. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 45.

28

(!) году войны Л. Андреев призывал: «Главное заключается в том, чтобы заставить услышать войну, сосредоточить на ней и ее вопросах не только чисто внешнее внимание, но и внутренне глубоко ею заинтересовать, потрясти и взволновать. Пусть больно, пусть даже противно, но зато и полезно и даже не-обходимо...»1

Во время войны обществу пришлось преодолевать многие иллюзии, перестраиваться на «военное мышление». Сохраняя память о Германии Гете, Шиллера и Канта, в условиях войны следовало видеть уже другую, агрессивную по отношению к России страну, преодолевать идеалистические представления о стране-противнике. Публицистика начального периода войны способствовала трансформации мирного сознания. Это особенно ощутимо в решении вопросов о патриотизме и национализме в военное время, корректировке отдельных антивоенных убеждений, высказанных в поздней публицистике Л. Толстого. В начале войны, скорее всего, в противовес официальной, правительственной (во многом оправданной в условиях начавшейся войны) идеологии литература словно стеснялась «избытка» патриотизма. Патриотизм почти всегда отождествлялся с национализмом, которому и принято было противостоять. Толстовское понятие «патриотизм» в военное время получило свое развитие, уточнение в статье Л. Андреева «Отечество» (1914): «Излишек национально-сгущенного самочувствия хорош только при защите, когда слабому приходится отстаивать свою самобытность перед лицом сильнейшего, но при нападении с широкими целями он вреден»2. В этой статье привлекает внимание чуткость Андреева к градациям в патриотизме, ощущение призрачности границ, отделяющих его от национализма. В статье Андреева чувствуется также понимание того, как легко такое высокое чувство, как патриотизм может перейти в национализм и далее -в шовинизм. Во второй половине войны, когда замаячило поражение России, пришлось усваивать, к чему приводит «недостаток» патриотизма.

Общепризнанным среди исследователей духовной жизни военного времени является мнение о том, что в России национализм не приобрел такого масштабного и агрессивного характера, как, например, в Германии . Но для создания соответствующего военным условиям общественного настроения требовались интеллектуальные усилия, авторитет духовной элиты общества. Широко известным фактом духовной жизни воюющих стран стало обращение 93 немецких интеллектуалов «К культурному миру», получившее известность как «Воззвание 93-х», в котором была выражена поддержка своего правительства. Такого рода документы ставят под сомнение постулат о наличии «двух Германий» -страны поэтов и философов и державы победившего милитаризма. В свою очередь, опыт противника мог быть воспринят в России следующим образом: подтвердить, что война для «людей духа» - не только время утверждения провозглашенных всеохватывающих идеалов и ценностей, а время осмысления своего долга, подчинении себя целому. Соответствующий опыт единения интеллекту-

1 Андреев Л. Пусть не молчат поэты // Биржевые ведомости. 1915.18 октября.

2 Андреев Л. В сей грозный час. Статьи. СПб., [1915]. С. 98.

3 Мировые войны XX века: В 4-х кн. Кн. 1 .Первая мировая война. М., 2002. С. 123.

альных сил имелся и в странах-союзницах. Так, в статье «Франция и война» (1916) М. Волошин отмечал различия в оценках войны во Франции и России: «На Западе, а во Франции особенно, напряжены все мускулы, весь волевой организм доведен до высочайшего напряжения, в котором угасает всякое умозрение, всякая отвлеченная мысль...»'. О деятельном патриотизме французов говорилось в очерках И. Эренбурга. Работы для творческой интеллигенции было много, особенно в сфере военно-патриотической. Известный полководец А.А. Брусилов считал, что техническое оснащение русских войск было значительно хуже, чем у противника, но при этом отмечал, что народ совершенно не понимает причины и цели войны, «выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то 2

есть по капризу царя» .

Анализируя духовную жизнь середины войны, можно сказать, что и к 1916 году в России не возникло понятия «своя армия». Во всех воюющих странах в целях непосредственного психологического воздействия широко использовались кинофильмы, посвященные армейскому героизму, выпускались альбомы фотографий, создавались патриотические песни, устраивались официальные церемонии награждения. Все это способствовало превращению гражданина воюющей страны «в патриота-солдата, без колебаний и сомнений доверяющего властям и преисполненного веры в победу»3. Помимо лубочных открыток и плакатов, выпуск которых прекратился к началу 1915 г., было издано несколько сборников песен, а также стал выпускаться альбом «Великая война в образах и картинах» (1914-1917). К его изданию были привлечены лучшие художники, статьи писали видные военачальники, но тираж был незначительным и он оказался недоступным широким массам, В целом же чувствовалось более чем прохладное отношение к армии и войне, которую она вела. После патриотического порыва первых недель войны преобладало мнение, согласно которому война и все, что с нею непосредственно связано, - дело правительства, специальных ведомств. В свою очередь, государственные деятели и политики болезненно переживали какое-либо вмешательство в военные вопросы оппозиционных партий и прессы, что во многом объяснялось законами военного времени. Так или иначе, в России не были осознаны таившиеся в такой масштабной войне опасности социальных потрясений, политических эксцессов, причинами которых могло бы стать военное поражение страны. Дефицит внимания к тем, кто выполнял свой воинский долг, отчасти восполняла литература, рассказывавшая о фронтовых буднях, но для воюющего общества этого было явно недостаточно.

В разделе «Этический опыт «фронтовой» литературы» исследуются нравственные проблемы, с которыми пришлось столкнуться на войне ее участникам, духовный опыт воевавших и его значимость в военное время не только для комбагантов, но и для общества. Особого внимания заслуживает, на наш взгляд, предреволюционный 1916 год, ставший той точкой в истории войны для

1 Волошин М.А. Автобиографическая проза. М., 1991. С. 181.

2 Брусилов А.А. Мои воспоминания. М., 1963. С. 81-82, 83.

3 Яхимович З.П. Тотальная война как выражение цивилизационного кризиса // Мировые войны XX века: В 4-х кн. Кн. 1. Первая мировая война. М., 2002. С. 508.

России, когда о победе страны говорить уже не приходилось, а о поражении никто еще не думал. Примечательно, что именно в этом году в «Северных записках» стали публиковаться «Письма» Ф. Степуна - сокровищница «окопного» опыта русской литературы. Записи офицера-мыслителя, который к тому же знал жизнь литературно-философской Москвы военного времени, позволяют обозначить истоки открывавшейся в 1916 г. общероссийской трагедии.

Непосредственным участникам войны предстояло на практике решать многие «неразрешимые» в мирное время этические проблемы. В начале войны философ И. Ильин сказал о неразрешимости тех вопросов (о совместимости этики и войны, о бесценности человеческой жизни, незыблемости «не убий», о страданиях не только убиваемого, но и убивающего), с которыми столкнулись поэты и прозаики, ставшие военными корреспондентами, участниками войны: «Сознание беспомощно стоит перед непонятным и этически невозможным явлением: по-видимому, совесть дает сразу на один вопрос два противоречивых, два взаимоисключающих ответа»1. Эти «два взаимоисключающих ответа» в условиях войны прозвучали бы в другой редакции: «завтра, если мы пойдем на позицию, я снова буду стрелять, без всяких угрызений совести. И пусть мне не говорят, что причина этого противоречия в том, что мое отрицание войны поверхностный интеллигентский рационализм, что я в душе ее приемлю...»2. Эти слова философа и боевого офицера Ф. Степуна есть реализация в условиях войны главного ее принципа: действовать так, как в данном положении должно было действовать. Для размышлений о высшей справедливости и человеколюбии под вражеским огнем просто не было возможности.

На наш взгляд, решение общечеловеческих нравственных вопросов в соответствии с требованиями войны является главным уроком «фронтовой» литературы (или войны «горизонтальной») для тех, кто разрабатывал этические проблемы, находясь в тылу. Вопросы морали на войне - это вопросы о другой морали. Таков был второй урок «окопной» литературы. Человек, находившийся рядом со смертью, «получал» право судить и быть судимым по иным законам, война выстраивала свою этико-правовую систему. Пацифизм и христианские нормы морали, проповедуемые в антивоенной публицистике Л. Толстого, прозвучали в рассказе С. Подъячева «Дезертир». Убежавший с фронта человек объяснял рассказчику свою правоту нежеланием подчиняться начальникам, пославшим стрелять его в неведомых германцев, а следует слушаться Бога, не приказывавшего «людей бить». Нетрудно предположить, как могли отозваться слова этого человека, не понимавшего, зачем он от земной благодати должен был идти кого-то убивать, в сердцах тех тысяч русских мужиков, которые воевали второй год в галицийских краях. Во время войны пацифизм входил в неразрешимое противоречие со смыслом пребывания солдат и офицеров в окопах. И главный вывод, который побуждала сделать «военная» литература, - необходимо соотносить антивоенную мораль со временем и конечной целью. В очерке

1 Ильин Ив. Основное нравственное противоречие войны // Вопросы философии и психологии. 1914. Кн. 125 (V). С. 798.

2 Степун Ф. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 46.

В. Ропшина (Б. Савинкова) «Разговор» (1917) передан диалог, услышанный им во Франции. Суть этого диалога — стремление автора понять, почему и как вчерашний пацифист изменил свои взгляды. Ответ прост: любовь к Франции, которой объявлена война, заставила стать его «милитаристом». Очерк завершается такими словами автора: «Я не знаю, спорят ли об антимилитаризме в России. Но во Франции нет разногласий: есть один, общий враг, и есть борьба не на живот, а на смерть. А где есть такая борьба, там нет места для споров. Там есть одно желание — победы»1.

Ощущая сложную суть нравственных вопросов о войне, Ф. Степун сопрягал их с судьбой страны, которая ведет войну: «Очень легко, впрочем, отрицать войну как дело, совершаемое всем человечеством. Много труднее сказать, что нужно было делать России в ответ на объявление ей Германией войны»2. Такого рода вопросы не раз возникали в офицерских землянках, но, как правило, офицеры приходили к выводу, что их пока следует отложить «до победы».

В то же время на втором и третьем году войны и офицерам и солдатам необходимо было осознание «за что воевагь». Начатые С. Франком в 1914 г. поиски всеобщего «смысла войны»3 не дали ответа, в чем они заключаются для воюющей России. Признано, что русская пропаганда того времени была малоэффективна и почти не действовала собственно на солдат. Не случайно от непонятных для солдата-крестьянина идей защиты славянства, поддержки славы русского оружия и т.п. она нередко переходила к идее борьбы «за правду» как главной мотивировке войны с Германией. И хотя идея эта была столь же абстрактной, она находила отклик в русском менталитете и отвечала православным догматам4. Во второй половине войны, когда у солдатской массы накопилась усталость от боевых действий, усилились антивоенные настроения, упала дисциплина и возросла угроза разложения армии, вдвойне и втройне необходимо было верное ободряющее слово для защитника Отечества.

От интеллектуальной элиты требовалось деяние в области духа в соответствии с национально-историческими задачами военного времени. Следуя словам С. Франка, произнесенным им вскоре после выхода России из войны, «чисто этически эту задачу можно было бы определить, как пробуждение духовно умудренного и просветленного мужества - не разрушительной дерзости чисто отрицательной самочинности и отщепенства, а творческого мужества, основанного на смиренном сознании своей зависимости от высших сил и укорененности в них»5. В кризисное для страны время творческой интеллигенции недоставало

1 Савинков Б В (В. Ропшин) То, чего не было: Роман, повести, рассказы, очерки, стихотворения. М., 1992. С, 535-537.

2 Степун Ф. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 70.

3 Франк С. О поисках смысла войны // Русская мысль. 1914. № 12.

4 Сенявская Е.С., Миронов В.В. Человек на войне: <<свои» и «чужие» // Мировые войны XX века: В 4-х кн. М., 2000. Кн. 1. С. 519.

5 Франк С. Бе рго^пёв // Из глубины. Сб. статей о русской революции. Изд. 2-е. Нью-Йорк, 1991. С. 328.

«религиозно просветленной действенности»; духовная элита могла бы содействовать скорейшему вызреванию «в национально-государственном сознании «оздоровляющего умонастроения»1. Как воздух нужна была не безыдейная культурная работа, а осмысленная идея, которая крепила бы общее дело обороны страны.

Среди важнейших «уроков» фронтовой действительности необходимо отметить преодоление бывших социальных барьеров, начинающееся сплочение. В боевых условиях армия вольно или невольно преодолевала «атомизм», столь характерный для российской общественной жизни военного времени с ее разобщенностью, «непроницаемостью перегородок». Видимо, это же требовалось и от гражданского общества. Анализируя духовную жизнь страны в середине войны, нередко приходится убеждаться в том, что общество словно «забывало» о тех, кто воюет, что война для столичного тыла - это до сих пор еще что-то далекое. В связи с этим привлекают внимание публикации о положении дел в стране. В 1916-17 гг. в весьма солидных журналах появлялись статьи, написанные, скорее всего, для поддержания бодрого настроения самих авторов, быть может, и не покидавших редакционных кабинетов в поиске материалов. Не называя ни места, ни времени, ни сферы производства, ни одной цифры, их авторы констатировали, что не хуже, а лучше стали жить горожане: служащие и рабочие. Объяснение простое - стали больше и лучше работать. Говорилось о благотворном воздействии войны на крестьянскую Россию: благодаря тому, что пить стали меньше, потребление продуктов у жителей сельской России увеличилось. Можно объяснить это стремлением поддержать бодрое настроение в обществе. Но во второй половине 1916-го и в течение всего последующего года на страницах «Русской мысли», например, не было аналитических статей о внутренней жизни страны. Подчеркнем, что речь идет о журнале, политический отдел которого в годы войны возглавлял А.С. Изгоев, готовивший в то же время материалы о внутренней жизни страны для газеты «Речь». Не убаюкивало ли это узнававших о положении в стране лишь со страниц периодики и не свидетельствовало ли также о том, что Петроград был оторван не только от армии, но и от страны? Можно знакомиться с десятками подобных публикаций о положении российского тыла и не узнать, что деревенская Россия была уже на пределе своих возможностей. К числу исключений можно отнести правдивые корреспонденции И. Шмелева, о которых шла речь выше, и анализируемые в диссертации очерки М. Сивачева «Из деревенских впечатлений» (1917).

Растущее ожесточение солдат по отношению к командирам, неблагоприятные вести из дома, апатия офицеров, чувствующих безразличие столицы, позволили Ф. Степуну уже в 1916 г. сделать весьма осторожное предположение: «произошел, вероятно, какой-то не совсем благополучный сдвиг» в общероссийской жизни. «Не совсем благополучные факты» армейской и тыловой жизни, услышанные из писем, присыпаемых на фронт, могут сравниться с первыми

1 Франк С. Эе ргойш^ // Из глубины. Сб. статей о русской революции. Изд. 2-е. Нью-Йорк, 1991. С. 330.

ручьями перед весенним половодьем, которое в России всегда бывает «неожиданным». В военное время эти сливающиеся факты-ручьи невольно заставляли думать о нежелании замечать их. Гибель русских солдат и офицеров, их страданья и увечья, военная судьба России к 1916 г. требовали от общества скорейшей корректировки в отношении к войне. После двух лет войны могло уже и не быть войны «вообще», войны Вселенской, войны культуры и цивилизации, а мог бы и должен быть конкретный Восточный фронт; не Германия Бетховена и Моцарта, а конкретная страна, не только объявившая войну, но и начинающая завоевывать территории России; не бодрость лубочных открыток 1914 г., а мобилизация всех духовных сил страны, подчинение интеллекта задачам войны. Может быть, и не прозвучали бы впоследствии такие слова современного историка и публициста В. Неверова: «Победить в открытом бою ее (Россию. - А.И.) было невозможно, но удалось развалить изнутри, расколов и вывернув наизнанку общественное сознание»1.

Главная особенность 1916 г., выявляющаяся из сопоставления войны «вертикальной» и войны «горизонтальной», - это начало осознания необходимости действия; при этом важно не упустить время, чтобы, по словам П. Сорокина, не было слишком поздно. Именно экстремальные обстоятельства заставляли утверждать то, что отвергаюсь прежде, вводить меры, которые противны, прибегать к средствам, которые раньше отрицались. Как яркое проявление слишком поздно осознанной военной трагедии России — вновь вводимая на фронте смертная казнь летом 1917 г., о которой с болью писали П. Сорокин и В. Роп-шин (Б. Савинков).

В разделе «1916 год: преддверие трагедии» анализируется общественно-литературная жизнь предреволюционного военного года. В восприятии войны в 1916 г. возник труднообъяснимый парадокс: когда война начиналась, она привлекала большее внимание и интерес, хоть и не была оборонительной. Приняв затяжной характер, а потом, став оборонительной, война перестала интересовать общество. В таком отношении к войне можно увидеть особенности восприятия, нацеленного на слишком абстрактное ее видение. И тогда следует согласиться с послевоенными признаниями в том, что война была очередной идеей, увлечение которой у русской интеллигенции столь быстро прошло. Может, сказалась инерция миролюбивого национального характера, о котором говорилось в философской публицистике. Лишь в начале 1917 г. в «прохладном» отношении к воюющим были увидены опасные симптомы, и в одной из статей П. Сорокина была даже сформулирована социально-этическая задача: «активная, напряженная защита страны до установления справедливого мира»2. Он же сказал, что в сложившейся ситуации нужна «сильная воля к созданию новых общественных скреп, новых объединяющих связей»3.

1 Неверов В. Мир спасется верой // Родина. 1993. № 8-9. С. 23.

2 Сорокин ПА Пути к миру // Воля народа. 1917. 29 апреля.

3 Сорокин П. На распутьи // Воля народа. 1917. 30 апреля.

34

В 1916 г. на страницах «Русской мысли» прозвучала тревога по поводу «того факта, что в одной только России объявление войны не привело к общественно-правительственной консолидации. Пути правительственные и общественные не слились. Как и до войны, они остались параллельными»1. Если в начале войны можно было видеть совпадение государственных и общественных интересов, видна была общая точка, то во второй половине следовало бы говорить даже не о параллельных, а о все более расходящихся курсах. Ни одна из идей, звучавших в начале войны: «война против войн», «война с пангерманизмом» и т.д. - не стала «высшей и единящей» для российского общества. Разобщенность, какая-то оторванность от чего-то важного, «безобщественность» (Д. Мережковский) - как главное во времени - переданы в письмах, дневниках многих деятелей российской культуры. В каком-то «неправильном» соотношении оказались для художественной интеллигенции в годы Первой мировой общечеловеческие и российские проблемы, усложненные, в свою очередь, отсутствием понимания последствий грозящей опасности для всех.

Другая важная особенность ситуации в 1916 г. состоит в том, что не сомневавшимся в необходимости победы России (нормальное для воюющего общества состояние) соотечественникам нужно было уже перестраиваться на размышления об опасности поражения. 1916 год мог стать переломным. Кажется, в самом воздухе носилась идея сместить акцент с понятия «мировая» война, которую ведет правительство, на понятие «общероссийская», поражение в которой несет гибель стране. В литературе этого времени можно ощутить стремление не только осмыслить происходящее, дать нравственную оценку жестокости войны и т.д., но и найти достойные примеры деяния. Для того чтобы четче показать грань, разделяющую «глаголы» и «дела» в отношении к войне, в диссертации сопоставляются очерки скромного репортера войны С. Кондурушкина и статья поэта-символиста А. Белого с характерным названием «Горизонты сознания» (1916). У С. Кондурушкина, побывавшего в Армении, только что освобожденной от турок, мысль (бесчеловечность войны) и дело (противостояние вражде в Армении) являются содержанием разных очерков. У А. Белого, принимавшего участие в строительстве храма мира, находившегося в нейтральной Швейцарии, желание поэта понять в гуле орудий что-то значимое, важное для судеб воюющей Европы и напрашивающийся вывод из наблюдений над швейцарцами - уже в пределах одной статьи. Мысль и деяние сблизились, но не стали еще единством, о чем и свидетельствует пробел между частями статьи, резкий, не подготавливаемый переход от одной части газетной статьи к другой. Однако общим для поэта-символиста и скромного репортера войны стало сведение в единый фокус мысли и действия. И предпочтение было в пользу практического дела.

Несколько иначе дело обстояло в общественно-культурной жизни 1916 г., отмеченного спадом интереса к войне. Военная тема исчезает со страниц большинства литературных альманахов. Гуманизм литературы о войне, заключав-

1 Изгоев А. Общество, власть, бюрократия // Русская мысль. 1916. № 10 (П). С. 112.

35

шийся отчасти во внимании к вопросу «За что?», не получил должного социального резонанса. За что были изранены солдаты И. Шмелева, К. Тренева, калеки И. Эренбурга? Это «за что» звучало в словах Ф. Степуна о шести месяцах боев в Галиции, когда «6 самых тяжелых осенних и зимних месяцев мокла и стыла наша пехота в воде и грязи, мерзла в глубоких снегах <...> уставляя холмы за холмами белыми крестами братских могил»1. Теперь же, во второй половине войны он зазвучал как вопрос «Для чего?». Ответ на него был особенно важен в той точке войны, когда почувствовалась нравственная усталость, когда война превратилась в лучшем случае в механическое исполнение обязанностей.

Литература показала тяготы деревни (очерки и рассказы И. Шмелева, М. Пришвина), трудности рядового горожанина («Иго войны» Л. Андреева, «Чаша скорбная» Б. Тимофеева), но ведь важно было и объяснить, во имя чего эти лишения. Для того чтобы обратить общественное внимание к проблемам войны, сплотить российское общество в стремлении выстоять в войне, одних только литературных сил было явно недостаточно. Да и неправомерно требовать от литературы даже военного времени выполнения агитационно-пропагандистских функций. К тому же среди самих художников слова не было единомыслия по отношению к войне. В то же время с большой долей уверенности можно сказать, что опасность гибели России, а, следовательно, и самой литературы, в случае военного поражения страны не осознавалась в должной степени. О том, почему необходимо успешно завершить войну, говорили Л. Андреев, Н. Гумилев, В. Короленко. И об этом уже шла речь в разделе «Писатель и война». Но о последствиях военного поражения ярко сказал, наверное, один Л. Андреев в статье «Горе побежденным!» (1916).

В 1916 г. стала ощутима разъединенность общества, отечества и государства. Явственно обозначилась и какая-то разъединенность духа. Трагизм этой неслиян-иости путей в преддверии военной трагедии был осмыслен в 1918 г., когда появились статьи А. Блока «Интеллигенция и революция» и П.И. Новгородцева «О путях и задачах русской интеллигенции». В последней философом и публицистом было сказано: «Погруженная в свои теоретические мечты и разногласия, она (интеллигенция. - А.И.) жила в своем интеллигентском скиту, и когда пришло время действовать, ответственность перед своим скитом, перед своими догматами она поставила выше своей ответственности перед государством, перед национальными задачами страны. В результате государство разрушилось, и скит не уцелел». Жесткие слова, и совсем не справедливым было бы видеть в случившемся вину и беду только интеллигенции, но с одним высказыванием П.И. Новгородцева трудно не согласиться: «Из господствующего положение интеллигенции - в сфере духа — могло бы стать служебным»2. Имелись в виду подлинная заинтересованность в судьбе страны и приоритеты в сферах идеального и конкретного в условиях кризисной ситуации.

'Степун Ф. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 84.

2 Новгородцев П.И. О путях и задачах русской интеллигенции // Из глубины... С. 253.

36

«Фронтовая» литература показала конкретную войну, перевернувшую человека. В философской публицистике война была осмыслена как духовное событие мирового масштаба. Однако российская интеллектуальная элита в драматический период войны, не сумела спуститься с высот духа к «непопулярной» войне, не пожелала консолидироваться с тем здравым, что предлагалось и делалось в воюющем государстве. Напряженная реальность войны не разрушила отдельные иллюзорные ценности, а глубина надвигающейся общероссийской трагедии, вызванной военным поражением страны, была почувствована слишком поздно и далеко не всеми.

В Заключении изложены основные результаты исследования, сформулированные ранее как положения, выносимые на защиту'. Проведенный в диссертации комплексный системный анализ проблемы «Первая мировая война и русская литература 1914-1918 гг.» показал, насколько значимым и неоднородным было военное четырехлетие для отечественной поэзии, прозы и публицистики.

Возвращенная из «небытия» литература 1914-1918 гг. заслужила право занять соответствующее место в национальной памяти, истории литературы XX века, в культурном сознании соотечественников. Страницы поэзии и прозы военных лет запечатлели патриотический порыв первых месяцев войны, разочарование 1915-1916 гг. и начавшийся пересмотр системы ценностей к концу войны.

Литературу начального периода войны отличают стремление познать происходящее не из газетных столбцов, переход от декларативности и лозунговости (вполне закономерных для каждой воюющей страны) к заботам и тяготам тех, кто выносил главные тяготы войны. В гражданской поэзии выразились и противостояние пораженческой идеологии большевиков, возлагавших надежды на политический интернационализм, и поиск путей (В. Маяковский, Ф. Сологуб) к мыслям и чувствам нового читателя - солдата. Преодоление стереотипов в восприятии русской культуры и искусства периода Первой мировой войны позволило убедиться в правоте тех, кто ставил интересы Отечества выше узкополитических, тех, кто стремился не дать погибнуть человеческому в человеке. В годы войны русская литература делала то, что и подобает подлинному искусству военного времени: утешала, молилась, сострадала, надеялась, верила, отчаивалась, взывала к совести.

Гуманизм литературы 1914-1918 гг., связующий ее с предшествующей поэзии и прозой о войне, с наибольшей яркостью проявился в изображении непосредственных участников войны. Русская литература всматривалась в облик русского солдата - вчерашнего крестьянина, мастерового, студента-добровольца, чтобы увидеть воздействие войны на моральный облик «человека с ружьём». Его скупые, но такие ёмкие суждения о происходящем, о Боге, о царе, пославшем от родного дома, об увиденном за границей, его воспоминания о доме и мечты о завтрашней жизни стали основой рассказов В. Муйжеля, Я. Окунева, М. Пришвина, Б. Тимофеева, книги С. Федорченко «Народ на войне». На страницах этих произведений предстала не Вселенская, а конкретная война, реальная атака, перевернувшая человека, заставившая его забыть себя, но

вспомнить Бога, почувствовать в себе зверя и грешника Обращаясь к человеку на войне, литература увидела его незащищенность и человечность, набожность и растушую ожесточенность. Можно сказать, что в русской литературе был «реабилитирован» русский офицер - скромный «Тимохин XX века», - не только храбро воевавший, но и интересно мысливший, тонко чувствовавший. Русской литературе повезло тем, что на войне оказался писатель-философ Ф. Степун, передавший свои наблюдения и размышления в виде «Писем прапорщика-артиллериста». Его произведение сыграло значительную роль в «аккумуляции» фронтового опыта, позволившего понять некоторые процессы в общественно-культурной жизни России военного времени.

Подтверждая делом свою гражданскую позицию, писатели формировали общественное сознание о войне не столько мировой, сколько о войне, объявленной России. Война высветила внимание отечественных мыслителей к духовным ее причинам и интерес к послевоенному мироустройству, чрезмерную веру в некое очищающее начало мировой войны и высокое предназначение России. «Неожиданно» долгая война обнаружила мечтательность творческой интеллигенции, ее порыв и быстрое угасание. Имевшая опыт познания войны (Ф. Крюков, В. Муйжель, Я. Окунев, А. Толстой, И. Шмелев), литература ставила этические ориентиры, а иногда и нравственные «ограничители» в отвлеченно-абстракт-ных размышлениях. Говоря словами Л. Андреева, литература способствовала переводу войны из высоких сфер философской мысли в план человеческий. Литература заняла достойную позицию и в вопросе о выходе России из войны. В публицистике и в своем творчестве писагели выражали тревогу по поводу накапливающейся злобы, ожесточения «человека с ружьем», опасности «войны всех против всех». Литература 1914-1918 гг., отразившая войну, которая именовалась первоначально Великой, а завершилась Брестским миром, выявила отношение к ней общества: и величие духа, и истоки трагедии России.

В этом же разделе намечаются перспективы дальнейшей разработки темы. Продуктивным представляется комплексное исследование российской художественной культуры военного времени. Полагаем также, что проблемы мировой войны - духовные аспекты - не следует уже ограничивать собственно российскими. В исследовании проблемы «человек и война» видится продуктивным сопоставление и обобщение опыта русской литературы и европейской. Для начала он мог бы стать своего рода «взглядом из двух окопов». Есть основания и необходимость поиска закономерностей в предвоенной и военной духовной жизни европейских стран.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

1. Иванов А.И. Первая мировая война в русской литературе 1914-1918 гг. / Монография. Тамбов, 2005. 484 с.

2. Иванов А.И., Щербинин П.П. Женщина и война в поэзии и повседневности в период Первой мировой войны 1914-1918 гг. / Сборник. Тамбов, 2001. 132 с.

3. Иванов А.И. Военная тема в творчестве беллегристов 80-х годов XIX века // Метод, мировоззрение, стиль в русской литературе XIX века. М., 1988. С. 71-82.

4. Иванов А.И. Русская военная проза конца XIX - начала XX веков: этический и эстетические аспекты исследования // II Державинские чтения. Филология. Мат-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Тамбов, 1996. С. 9.

5. Иванов А.И. Первая мировая война в творчестве Б. Пильняка // III Державинские чтения. Филология. Мат-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Тамбов, 1998. С. 9-10.

6. Иванов А.И. Первая мировая война в русской периодической печати 1914-1918 годов. Этические и эстетические аспекты // Война и общество. Мат-лы междунар. научно-практической конф. преподавателей, аспирантов, студентов. 25 февраля 1999. Тамбов, 1999. С. 28-29.

7. Иванов А.И. Познавая прошлое, задумываясь о будущем (Русская периодика о Первой мировой войне) // IV Державинские чтения. Филология. Мат-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Тамбов, 1999. С. 26-27.

8. Иванов А.И. Поэты и война // Грани творчества. IV городская научно-практическая конференция. Тамбов, 2000. С. 47.

9. Иванов А.И. Русские писатели о Первой мировой войне // Воинский подвиг защитников Отечества: традиции, преемственность, новации. Мат-лы межрегион, научно-практической конф. Ч. 2. Вологда, 2000. С. 261-264.

10. Иванов А.И. Природа комического в русской прозе периода Первой мировой войны (лубок - юмористическая литература - фольклоризованная проза) // Модели успеха: развлекательность, популярность, массовость как явления культуры. Сб. мат-лов XI Ежегодной с международным участием конференции Российской ассоциации преподавателей английской литературы / Отв. ред. Н.Л. Потанина. Тамбов, 2001. С. 64-66.

11. Иванов А.И. Женщина и война в русской литературе периода Первой мировой войны (на примере отечественной поэзии 1914-1918 гг.) // От мужских и женских к тендерным исследованиям: Мат-лы междунар. научн. конф. 20 апреля 2001 г. / Отв. ред. П.П. Щербинин. Тамбов, 2001. С. 201-208.

12. Иванов А.И. Женщина и война в русской поэзии 1914-1918 гг. // Иванов А.И., Щербинин П.П. Женщина и война в поэзии и повседневности в период Первой мировой войны 1914-1918 гг. Тамбов, 2001. С. 5-17.

13. Иванов А.И. Образ русского офицера в отечественной литературе начала XX века // Армия и общество: Мат-лы междунар. науч. конф. 28 февраля 2000 г. / Отв. ред. П.П. Щербинин. Тамбов, 2002. С. 138-140.

14. Иванов А.И. Русская литература периода Первой мировой войны (1914-1918): взгляд из XXI века // Вузовская наука начала XXI века: гуманитарный вектор: Юридические науки. Литературоведение. Языкознание. Психология: Мат-лы I Всерос. науч. заочн. конф. Екатеринбург, апрель - май 2002 г. Екатеринбург, 2002. С. 45-48.

15. Иванов А.И. Русская литература и Первая мировая война (1914-1916): Политические и этические аспекты проблемы // Вестник Тамбовского университета. Серия: гуманитарные науки. Вып. 3 (27). Тамбов, 2002. С. 26-36.

16. Иванов А.И. Философские аспекты войны в русской литературе конца

XIX - начала XX вв. // Состояние и проблемы развития гуманитарной науки в центральной России. Труды 4-й регион, научно-практич. конф. Рязань, 2002. С. 124-126.

17. Иванов А.И. Русская литература периода Первой мировой войны (19141918): литературоведческие и междисциплинарные аспекты исследования // Три века русской литературы. Актуальные аспекты изучения. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 1. / Под ред. О.Ю. Юрьевой. Иркутск, 2002. С. 105-122.

18. Иванов А.И. О немцах, германизме и национальном вопросе в русской литературе и философии периода Первой мировой войны (1914-1918) // VII Державинские чтения. Филология и журналистика. Мат-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Тамбов, 2002. С. 20-21.

19. Иванов А.И. А.Н. Толстой и Первая мировая война // VIII Державин-ские чтения. Филология и журналистика. Мат-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Февраль 2003. Тамбов, 2003. С. 14.

20. Иванов А.И. Первая мировая война в восприятии фронтовика, художника, мыслителя // Человек в истории. Вып. 3: Мир в XIX - первой половине

XX в.: искания интеллектуальной элиты, положение аутсайдеров общества: Сб. науч. статей. Тамбов, 2003. С. 97-105.

21. Иванов А.И. Первая мировая война и русская художественная культура 1914-1918 годов // Грани творчества. VII городская научно-практическая конференция / Под ред. Е.И. Глинкина. Тамбов, 2003. С.43-44.

22. Иванов А.И. Этический опыт русской литературы периода Первой мировой войны (1914-1918 гг.) // Вестник Московского государственного университета им. М.А. Шолохова. Филологические науки. М., 2003. № 2. С. 12-16.

23. Иванов А.И. Лики неизвестной войны: Первая мировая война в русской литературе 1914-1918 гг. // Три века русской литературы. Актуальные аспекты изучения. Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 3. Москва - Иркутск, 2003. С. 163-181.

24. Иванов А.И. Ф. Шаляпин и Первая мировая война // Ф.И. Шаляпин и СВ. Рахманинов - вершины музыкального творчества XX века: Мат-лы конф. Тамбов, 2003. С. 14-27.

25. Иванов А.И. Синтез слова, мысли и факта: русская литература периода Первой мировой войны (1914-1918) в культурфилософском аспекте // Фундаментальные исследования в области гуманитарных наук: Конкурс грантов 2000 года: Сб. реф. избр. работ. Екатеринбург, 2003. С. 116-119.

26. Иванов А.И. Первая мировая война в книге Ф. Степуна «Из писем прапорщика-артиллериста» и в «Письмах с пути», очерках и набросках А.Н. Толстого // «Третий Толстой» и его семья в русской литературе»: Сб. науч. ст. Самара, 2003. С. 147-158.

27. Иванов А.И. Первая мировая война и русская поэзия 1914-1918: социокультурные и эстетические аспекты проблемы // Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века: Мат-лы междунар. науч. конф.: Москва, МГОУ, 24-25 июня 2003 г. Выпуск I. М., 2003. С. 23-29.

28. Иванов А.И. Достоевский о войне («Дневник писателя»). Парадоксы мечтателя и реальность // Русское литературоведение в новом тысячелетии. Мат-лы И-й междунар конф. «Русское литературоведение в новом тысячелетии: В 2-х т. Т. 1. М., 2003. С. 141-145.

29. Иванов А.И. Социально-гуманитарная роль русской публицистики 1914-1918 гг. // Литературоведение. Лингвистика. Лингводидактика. Сб. науч. трудов, поев. 85-летию проф. Л.С. Кауфман / Отв. ред. проф. Н.Л. Потанина. Тамбов, 2003. С. 99-103.

30. Иванов А.И. М. Горький и Первая мировая война (1914-1918 гг.) // Максим Горький и литературные искания XX столетия. Горьковские чтения: Мат-лы междунар. конф. Нижний Новгород, 2004. С. 454-460.

31. Иванов А.И. Национальное, интернациональное и общечеловеческое в исканиях русской художественной интеллигенции периода Первой мировой войны (1914-1918 гг.) // Межкультурное взаимодействие и его интерпретации Мат-лы науч. конф. 22-23 апреля 2004 г. М., 2004. С. 48-50.

32. Иванов А.И. Иванов А.И. Маяковский и Первая мировая война // Три века русской литературы: Владимир Маяковский и его традиции в поэзии. Меж-вуз. сб. кауч. тр. Вып. 7 / Под ред. Ю.И. Минералова и О.Ю. Юрьевой. М.-Иркутск, 2004. С. 81-94.

33. Иванов А.И. Русская литература 1914-1918 гг. в художественной жизни России военного времени // IX Державинские чтения. Институт филологии. Факультет журналистики. Мат-лы науч. конф. преподавателей и аспирантов. Февраль 2004 года. Тамбов, 2004. С. 14-15.

34. Иванов А.И. О защитниках уездной Руси (Повесть Е. Замятина «На куличках» в свете Первой мировой войны) // Творческое наследие Замятина: взгляд из сегодня. Научные доклады, статьи, очерки, заметки, тезисы: В XIII кн. Кн. XII / Под ред. проф. Л.В. Поляковой. Тамбов, 2004. С. 289-297.

35. Иванов А.И. Русско-турецкая война 1877-78 гг. в отечественной литературе XIX века (В.В. Верещагин, И.Л. Леонтьев-Щеглов, В.А. Тихонов): от изображения к постижению // В.В. Верещагин. Мир. Семья. Война. Мат-лы Всероссийской науч. конф., посвященной 161-й годовщине со дня рождения В.В. Верещагина и 125-летию окончания русско-турецкой кампании 1877-1878 годов. Череповец, 2004. С. 69-72.

36. Иванов А.И. «Человек на войне» в русской прозе периода Первой мировой войны (1914-1918) // Русская литература и философия: постижение человека: Мат-лы Второй Всероссийской науч. конф. (Липецк, 6-8 октября 2003 г.) Часть 2. / Отв. ред. В.А. Сарычев. Липецк, 2004. С. 3-10.

В журналах, соответствующих «Перечню ведущих научных журналов и изданий, выпускаемых в Российской Федерации, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученой степени доктора наук», опубликованы работы:

37. Иванов А.И. Первая мировая война и российская художественная интеллигенция: современные проблемы изучения // Вестник Тамбовского государственного технического университета. 2004. Т. 10. № 3. (0,5 п.л.)

38. Иванов А.И. Миротворческие идеи Л.Н. Толстого в русской литературе периода Первой мировой войны (1914-1918 гг.) // Интеграция образования. На-уч.-метод. журнал. 2004. № 4. (Окт.-дек.) С. 170-175. (0,4 п.л.)

Подписано в печать 11 02 2005 г Формат 60x84/16 Объем 2,44 п л Тираж 100 экз Заказ № 1046 Бесплатно 392008, Тамбов, ул Советская, 181 а Издательство ТГУ им ГР Державина

22

Mi. /.J

\

Г ~

V rj

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Иванов, Анатолий Иванович

Введение.

Глава I. ОТРАЖЕНИЕ ВОЙНЫ В ЛИТЕРАТУРЕ

1.1. Писатель и война как историко-литературная проблема.

1.2. Военный лубок и феномен «лубочности» в литературе.

1.3. Отклик на войну в «газетной» и гражданской поэзии

Глава II. ФРОНТ И ТЫЛ В ЛИТЕРАТУРЕ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ

2.1. Художественная правда войны.

2.2. Человек на войне.

2.3. Российский тыл.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Иванов, Анатолий Иванович

19 июля (1 августа по новому стилю) 1914 г. Россия вступила в Первую мировую войну, унесшую миллионы жизней. Эта война, которая вначале ^ называлась Великой, Второй Отечественной, в ходе которой более миллиона наших солдат и офицеров были награждены орденами и медалями, заняла необычайно скромное место в памяти российских граждан. В стране, потерявшей свыше семи миллионов человек, нет ни одного памятника павшим в Первой мировой войне.

Спустя несколько десятилетий после ее окончания, наш соотечественник, даже хорошо знающий историю России начала XX века, ее ^ культуру, едва ли сможет назвать то или иное произведение времен Первой мировой войны, запечатлевшее это событие, выразившее отношение художника к войне. Надолго оказались забытыми имена писателей, ушедших добровольцами на фронт, ставших военными корреспондентами, произведения отечественных поэтов, музыкантов и художников, запечатлевших канун трагедии России и скорбь народов Европы.

На исходе XX столетия вопрос о месте Первой мировой войны в общественном сознании стал все чаще привлекать внимание ученых. «Вероятно, ни с одной из великих войн, - писал А.П. Лиферов, - в которых Ф Россия участвовала в последние несколько столетий, не связано такое же молчание и сознательное искажение народного самосознания, как с войной 1914-1918 гг. Несмотря на огромное количество исторической литературы по этому периоду, изданной за последние десятилетия, Первая мировая война в исторической памяти россиян до сегодняшнего дня остается «белым пятном». <.> Все это говорит об отношении к Первой мировой войне, к ее памяти и к ее героям, господствовавшем в течение многих лет» [1].

Не лучшим образом обстоит дело с представлением о «военной # литературе». Совершенно справедливо сказал современный литературовед и публицист JI. Аннинский: «Вплоть до "Августа четырнадцатого" зиял в русской литературе провал; разрозненные сцены в горьковском "Самгине" и некоторые эпизоды у Шолохова и Федина лишь подчеркивали вакуум. Мы больше узнали об "августовских пушках" из Барбары Такман, чем из всей советской литературы. Да, Солженицын написал огромной силы книгу, достойную стать хрестоматийной, но, похоже, и его книга не была "дочитана", а вплелась в бесконечное "Красное колесо", где и увязла все в той же бесконечности революции» [2].

О том, что Первая мировая война представляет интерес не только как конкретное историческое событие планетарного масштаба, что важно внимание к ее духовной составляющей, говорили еще ее участники [3]. Однако историки, исследовавшие войну, долгое время игнорировали моральную, трудноуловимую для документалистики сторону войны. Сейчас даже непрофессиональный историк России XX столетия способен почувствовать разницу в освещении именно этой - нравственной составляющей - в работах о Первой мировой войне советских лет и последнего десятилетия. Всего один пример. В обстоятельной с точки зрения военной фактографии двухтомной истории Первой мировой войны, вышедшей в 1970-х гг., нет буквально ни слова о восприятии народом этого важнейшего для начала века события, о его отражении в народном сознании [4]. В современной монографии, посвященной этому же событию, подвергается осмыслению роль «блестящей русской элиты XIX - начала XX века», судьба идей гуманизма ("человечество выше нации") в первые месяцы войны и эволюция российского сознания в результате войны [5].

На международном коллоквиуме, посвященном изучению Первой мировой войны (Санкт-Петербург, июнь 1998 г.), неоднократно звучала мысль о том, что многочисленные исследования военных событий, действий армий и фронтов, причин побед и поражений, совершенно не передают духовную составляющую войны - состояние общества, отношение народов к войне и т.д. Нигде не зафиксирован духовный опыт войны, без внимания оказалась духовная память нации.

В течение восьми десятилетий исторический опыт Первой мировой войны, причины, ее породившие, явления, характеризующие экономическую, политическую и социальную жизнь как России, так и мировой цивилизации в эпоху военного противостояния, находятся в центре внимания отечественных и зарубежных ученых. Написаны сотни книг, однако вопросы жизни общества военного времени, его культуры, имеющие свою специфику, методику познания и анализа, до сих пор остаются на периферии [6].

Несколько десятилетий в советском литературоведении считалось чуть ли не общепринятым пренебрежительно судить о войне начала XX в. Особенно заметно это было в сопоставлении с последующими войнами -Гражданской и Великой Отечественной. Так, размышляя о литературе 192030-х годов, П.М. Топер писал, что художественная действительность в ней строится «не вокруг идеи справедливости или несправедливости войны империалистической, не вокруг судеб людей, оказавшихся на полях сражений чужой и непонятной им войны, а вокруг утверждения правоты войны революционной» [7]. «Великая цель и смысл Гражданской войны» по воле автора перечеркнули мучительные поиски смысла «непонятной» империалистической, ее место в истории России и человечества. Такое восприятие войны литературоведами скорректировано совершенно справедливым замечанием современного историка о том, что Первая мировая является одним из ключевых событий мировой истории, т.к. определила меняющийся облик мира всего последующего времени. «За четыре года произошла подлинная революция в экономике, коммуникациях, национальной организации, в социальной системе мира. Первая мировая придала современную форму национальному вопросу. Она вывела на арену общественной жизни массы народа, фактически не участвовавшие прежде в мировой истории. Она при этом открыла невиданные глубины гуманитарного падения, на которые оказался способным человек вопреки всем достижениям цивилизации. Она фактически разрушила оптимистическую культуру Европы, смяла все достижения посленаполеоновского мира, сделала насилие легитимным орудием разрешения международных споров и инструментом социальных перемен. Она оставила после себя невиданное озлобление народов, выплеснувшееся в отчуждение 20-30-х гг. и кровавую драму Второй мировой войны» [8].

В исследовании культурно-исторических аспектов проблемы «война и . литература» совместное внимание историков и литературоведов к поэзии и прозе военных лет позволило бы дать ответы на вопросы о том, как происходило гуманитарное падение в российском обществе и где та точка замерзания, разрушения человеческого, после которой стало невозможным возвращение к прежним этическим ценностям.

Историки считают вопрос о влиянии войны на русскую культуру не новым. Но, как справедливо отметила современный исследователь И.В. Купцова, эта проблема «изучалась выборочно, для выявления только двух аспектов: материального ущерба памятникам архитектуры, искусства и литературы и эволюции тематики произведений» [9]. Лишь в последние годы исследователи согласились с тем, что задача ученых заключается, прежде всего, в анализе всей гаммы деформаций в развитии русской культуры военного времени, реакции культуры на эти деформации, то есть в определении степени влияния войны на развитие культуры в целом и отдельные ее стороны [10].

Следует согласиться с историком Н.Н. Смирновым, что попытки вырваться из «прокрустова ложа» догм и стереотипов о роли интеллигенции в российском обществе 1914-1918 гг. все еще носят единичный и весьма осторожный характер [11]. Отвечая на вопрос: «какое наследство (из истории интеллигенции) мы принимаем сегодня и должны использовать в будущем?» - исследователи советуют «освоить громадное теоретическое поле немарксистских концепций места и роли в обществе интеллигенции вообще, и российской. в частности» [12].

На пробел в изучении связей между русской литературой и политической атмосферой 1917-1918 гг. обратил внимание Вяч. Вс. Иванов. [13]. В данном случае речь идет о нравственном противостоянии литературы революционным устремлениям политиков, о несостоявшемся полилоге в обществе кризисного, переломного периода, о роли литературы в становлении политической культуры.

По мнению современного зарубежного ученого, в социокультурной ситуации в России 1914-1917 гг. есть проблемы, которые «можно назвать метаисторическими из-за их метафизических и идеологических основ, а также из-за невозможности подтвердить их на базе каких-либо исторических источников» [14]. И в самом деле, написанное в годы войны нуждается в объективном прочтении с точки зрения исторического интереса к духовной жизни общества.

Отечественная поэзия и проза 1914-1918 гг. отразила общественное, настроение на протяжении различных этапов войны, меняющееся и неизменное в сознании воюющего народа, запечатлела «нерв времени». Литература как часть культуры военного времени тем самым способствовала сохранению духовной памяти о войне, фиксации ее в национальном самосознании. Поэтому она представляет, в свою очередь, научный интерес для исследователей социальной жизни России. Проблема «Первая мировая война и литература 1914-1918 гг.» объективно становится частью проблемы «Литература и общество». Исследование русской литературы 1914-1918 гг. в таком преломлении способствует уяснению сложнейших историко-культурных явлений, связанных с войной; помогает найти ответы на вопросы о формах и способах воздействия культурных установок общества на субъективное восприятие и толкование войны ее участниками и современниками, о том, как индивидуальный опыт войны трансформировался в коллективный опыт военного времени, и какова при этом была роль литературы. Особого внимания, на наш взгляд, заслуживает нравственная составляющая публицистики и литературы о войне, ее социально-этический потенциал.

Первая мировая война не была для литературы локальным событием, она воспринималась в контексте духовной жизни Европы и России конца XIX - начала XX в. (кризис «морали успеха», начало заката идеологии Просвещения и т.д.). Первая мировая война, может быть, впервые приоткрыла человечеству те «бездны» прогресса, которые заставят его потом содрогнуться и переосмыслить заново весь пройденный путь. Война обозначила начало передела мира, заставившего к концу века прийти к выводу о необходимости новой политической этики. Проблема войны как способа разрешения конфликтов между большими группами людей «ставит перед всем комплексом социально-гуманитарно-культурологических наук приобретшую особую остроту в наше время проблему природы войны и ее места в истории человечества» [15]. В то же время, эта война стала толчком для самопознания нации и познания российского «человека с ружьем».

Одной из причин недооценки написанного в годы войны является общее состояние современной научной истории России XX в.; недооценка имеющегося в литературе антивоенного нравственного потенциала, который противостоит современным исследованиям, стремящимся «увидеть войну, которая несет не только разрушительные тенденции, но и выступает мотором накопления нового опыта, выработки новых моделей поведения, трансформации культурных ориентиров и, таким образом, продолжает оказывать устойчивое влияние на человека и общество в мирное время» [16].

Без должного внимания до сих пор остаются творения художников, композиторов, литераторов и поэтов о войне, забытыми оказались работы отечественных философов, социально-этическая мысль периода Первой мировой войны. В данном случае речь идет не только о воскрешении в памяти тех или иных «военных» памятников культуры Серебряного века. Не исследована содержательная сторона культуры военного времени, ее гуманизирующие начала, значение и ценность которых не получили ^ общественного признания. Мало осмыслена роль творческой интеллигенции в формировании убеждений, идей и идеологий, воздействовавших на восприятие войны и отношение к послевоенному миру.

Период Первой мировой войны - время интенсивного интереса к народному искусству, к исконно русскому, национальному, что обусловило внимание к тем, на чьи плечи легли основные тяготы войны. Стремление увидеть в народе истоки самобытности и нравственных сил объясняет обращение к лубку, использование в творчестве мастеров слова исконно ф фольклорных видов творчества. В одном из самых первых поэтических сборников «Современная война в русской поэзии» (1914) есть раздел

Народное творчество», где помещены песни и частушки на темы: «Война»,

Мобилизация». Под одной обложкой оказались строки А. Ахматовой, 3.

Гиппиус и безымянной частушечницы:

Сдали Шурочку в солдаты И угнали на войну, Не успели срисоватъся С ним на карточку одну [17].

Ф «Великая война поставила новые проблемы перед обществом, - писал М.

Бонч-Томашевский в одной из статей о культурной жизни России военного времени. - И главная из них - проблема культурного самоопределения нации, идущая на смену волне интернационализма. Наши надежды, наши верования и наши силы развертываются ныне под великим стягом «нация». Не квасной патриотизм, не «ура-геройство» имеются при этом в виду, но подлинное любовное отношение к красотам национального духа, братский и дружественный подход к его могучей жизни и, главное, доверие к его # жизнеспособности и праву занять должное место в ряду иных культурных факторов» [18]. В статье М. Бонч-Томашевского шла речь о культурной значимости концертов хора М. Пятницкого в годы войны. Заслуживает внимания не только репертуар, но и благотворительная деятельность организатора хора, как и других русских музыкантов, помощь соотечественникам, ставшим жертвами войны [19].

Заслуга русского искусства - не только в помощи делом пострадавшим от войны, а во внимании к человеку, самоценности человеческой жизни. При всей очевидности последствий и тягот войны (наверное, никогда так не выступали они на первый план) художественная интеллигенция ставила вопрос глубже - ее интересовала цена человеческой жизни.

Многие задачи исследования проблемы «Война и литература» определяются современным состоянием изучения литературы военного четырехлетия. К числу первых работ о русской литературе периода Первой мировой войны относится монография О. Цехновицера «Литература и мировая война 1914-1918 гг.» [20]. Затем появилась обстоятельная статья В.П. Вильчинского «Литература 1914-1917 гг.» в коллективной монографии «Судьбы русского реализма начала XX века» [21]. Время опубликования монографии О. Цехновицера (1938) и статьи В.П. Вильчинского (1972) не могло не сказаться на этих работах. Достоинством монографии О. Цехновицера является тщательно собранный материал, обширный именной указатель авторов и произведений о Первой мировой войне.

В работе В.П. Вильчинского подвергнуты корректировке излишне политизированные суждения О. Цехновицера; автор учел опыт литературы о Великой Отечественной войне, выделил важнейшие темы в русской литературе периода 1914-1917 гг., отметил достоинства военной прозы А. Толстого. И все же в отечественном и зарубежном литературоведении надолго закрепилось представление о том, что в силу многих объективных и субъективных причин русская литература периода Первой мировой войны не сказала своего слова о величайшем событии начала XX в. Трудно представить, что это могло относиться к литературе, имевшей огромный художественный опыт в исследовании человека на войне, в изображении войны как особого состояния общества в драматические периоды русской истории. В итоге литература 1914-1918 гг. долгое время оставалась неизвестной, своего рода terra incognita.

Неизученным и неосвоенным был целый пласт периодической печати, сохранившей высокохудожественные свидетельства очевидцев событий -военных корреспондентов В. Брюсова, Ф. Крюкова, А. Толстого и др. Именно в эти годы появились первые литературные и публицистические опыты будущих мастеров слова М. Пришвина, И. Шмелева, К. Тренёва -авторов рассказов и очерков о войне. Без должного внимания со стороны исследователей остаются публицистика, дневниковые записи, эпистолярное наследие JT. Андреева, М. Горького, Е. Замятина, 3. Гиппиус, В. Короленко. Пребывают в забвении произведения малоизвестных поэтов и прозаиков, погибших на войне или в годы революции.

В современном отечественном литературоведении ни о русской военной лирике, ни о прозе обобщающих работ нет; до сих пор господствует мнение, что это была «лубочно-барабанная», «ура-патриотическая» или «шовинистическая» литература. Исключением можно назвать докторскую диссертацию Т.Н. Фоминых [22] и её же книгу [23], где анализируются романы С. Клычкова, J1. Славина, М. Слонимского, А. Толстого, К. Федина. Но, как видно уже из названий и круга авторов произведений, речь идет об исследовании литературы, написанной после войны. А первым серьезным исследованием этой темы за рубежом стала монография Бена Хеллмана «Поэзия надежд и отчаяния» [24], вышедшая в Хельсинки в 1995 г. Но она посвящена лишь поэзии русских символистов периода войны.

Своеобразие изучения отечественной литературы 1914-1918 гг. заключается в том, что к ней гораздо чаще сегодня обращаются не столько литературоведы, сколько философы, психологи, социологи, историки. Из произведений, писем и дневниковых записей черпаются примеры, которые нередко становятся наиболее весомыми доводами [25]. Проблемы «человек и война», «война и общество» стали объектом междисциплинарного исследования. Обращаясь к литературе военных лет как свидетельнице начавшейся общероссийской катастрофы, представители нелитературоведческих наук высказали немало ценнейших наблюдений, которые, несомненно, будут востребованы как современными, так и будущими историками литературы начала XX в. Но образ «человека с ружьем», особенности словесного искусства воюющей страны, общественно-литературная жизнь военного времени - все это является частью проблемы «литература и война», т.е. историко-литературной. И получилось так, что оказались размытыми границы и сферы исследований, необходимость которых признают представители других гуманитарных наук, в частности, исторической [26]. При этом вольно или невольно упрощаются, «выпрямляются» те вопросы, которые пока еще являются «белыми пятнами» в истории литературы. К их числу относятся вопросы об отношении писателей к войне, об особенностях художественной литературы военного времени и ее роли в жизни воюющей страны. Они, повторимся, чаще всего являются объектом научного внимания историков, исследующих духовную жизнь России периода Первой мировой войны. На наш взгляд, эти вопросы нуждаются в первоочередном внимании литературоведов именно в силу их «пограничности», нахождения на стыке наук, ибо это «соприкосновение», в свою очередь, помогает определить направления и методы их исследования историкам литературы.

Известно, например, что по отношению к Первой мировой войне русские писатели, как и другие деятели отечественного искусства, надолго были разделены на «оборонцев» и «пораженцев», «милитаристов» и «пацифистов», «националистов» и «шовинистов» и т.д. Внимание исследователей духовной жизни России военного времени привлекало не столько творчество того или иного писателя, его публицистика, сколько политическая позиция: поддержка или несогласие с большевистской линией, временные или принципиальные «заблуждения», которые были преодолены с помощью В.И. Ленина или в ходе послереволюционного развития [27].

За несколько десятилетий, прошедших после окончания войны, эти сугубо политические, а не искусствоведческие термины стали, по сути, универсальными и исчерпывающими. Несмотря на жесткую однозначность, такие термины-ярлыки употреблялись для характеристики как отдельного произведения и всего творчества в военные годы, так и общественно-культурной деятельности писателя во время войны и частного высказывания, и дневниковой записи. Некорректное употребление политической терминологии стало не исключением, а правилом. Так, например, имя М. Волошина чаще всего было связано с «пацифистами» и «непротивленцами», стоявшими «над схваткой», его высказывания и сейчас приводятся в качестве иллюстрации к характеристике отношения определенной части интеллигенции к войне. «С первых дней войны в интеллигентской среде заявили о себе и те, кто считал преступлением сам факт человекоубийства, кровопролития, террора. Чудовищной нелепостью называл войну М. Волошин и при этом замечал: «Поскорее бы кончилась эта мировая нелепица. Так всё нелепо кругом, такие грандиозно-нелепые формы принимают ее [войны] отражение в окружающей жизни»[28].

Но что на самом деле стоит за волошинским неприятием войны? В письме Военному министру М. Волошин так изложил свою позицию: «Я отказываюсь быть солдатом как европеец, как художник, как поэт: как европеец, несущий в себе сознание единства и неразделимости христианской культуры, я не могу принять участие в братоубийственной и междоусобной войне, каковы бы ни были ее причины. Ответственен не тот, кто начинает, а тот, кто продолжает. Наивным же формулам, что это война за уничтожение войны я не верю. Как художник, работа которого есть созидание форм, я не могу принять участия в деле разрушения форм - и в том числе самой совершенной - храма человеческого тела. Как поэт, я не имею права поднимать меч, раз мне дано Слово, и принимать участие в раздоре, раз мой долг - понимание. Тот, кто убежден, что лучше быть убитым, чем убивать, и что лучше быть побежденным, чем победителем, т.к. поражение на физическом плане есть победа на духовном - не может быть солдатом» [29].

Едва ли можно обойтись однозначной оценкой «пацифист», говоря об отношении М. Волошина к войне, зная о том, что у него есть стихотворение «Газеты», где говорится о противостоянии заразе сеемых повсюду «бродил мщения» и где вырывается молитвенное:

Не знать, не слышать и не видеть.

Застыть, как соль. уйти в снега.

Дозволь не разлюбить врага,

И брата не возненавидеть.

При сопоставлении публицистики, писем М. Волошина военных лет и его творчества становится очевидным, что это - отношение поэта к войне. Весьма точным представляется мнение современного исследователя о том, что волошинское противостояние стихии насилия, его примиряющая позиция в годы последующей Гражданской войны - факт хотя и известный, но ждущий своего объяснения. Истоки морального противостояния поэта человекоубийству ощутимы уже в годы Первой мировой войны. Они - в его размышлениях о погибших поэтах Европы, о назначении литературы военного времени и т.д. Сейчас есть все основания для того, чтобы слова, характеризующие позицию поэта во время Гражданской войны, отнести и к позиции М. Волошина во время Первой мировой: «Та позиция Волошина, которую клеймили как нейтралистскую позу «над схваткой», по сути, была, напротив, рискованным вмешательством в эту смертельную схватку с намерением ей помешать, уменьшить братоубийство» [30].

В суждениях о литературе как части художественной культуры военных лет смешиваются политические, философские, эстетические начала, не учитываются жанры, трансформация идей, условия времени. Вот один из примеров, взятый нами из работы о литературе 1914-1917 гг.: «Свойственные всем этим (первым публикациям о войне. - А.И.) произведениям «шапкозакидательные» настроения, идеализированное описание войны, нарочитое «бодрячество», махровый шовинизм особенно наглядно проявлялись в массовой, лубочной литературе (сборниках, альманахах и песенниках типа «Вторая Отечественная война по рассказам ее героев», «Рожок», «Штык», «Война за отчизну», «Война лихая» и многих других), а также в театральном репертуаре» [31].

Далее в статье В.П. Вильчинского, которую мы процитировали, говорится о театральном репертуаре, о направленности которого «в годы войны красноречиво говорят сами названия пьес, шедших тогда на столичной и провинциальной сценах: «Позор Германии», М. Дальского, «Реймский собор» Г. Ге, «За Русь святую» А. Ремизова, «Одураченный немец, или Вильгельм-колонист» В. Леонидова, «В царстве чертей и немцев» А. Дрождинина и т.д.

Все эти пьесы, как правило, не пользовались успехом у зрителей, а одна из них («Позор Германии») была даже названа в критическом обзоре «позором» соблазнившегося ею театра. Та же участь постигла и драму JI. Андреева «Король, Закон и Свобода», справедливо поставленную современниками в один ряд с барабанными пьесами, призванными будить патриотизм и ненависть к врагу». В.П. Вильчинский привел мнение О. Цехновицера, оценившего это произведение как сугубо монархическое, с чем сам Вильчинский не согласился: «Слабая в художественном отношении, эта плакатная пьеса была написана в определенных исторических условиях, о чем не следует забывать» [32].

В такой оценке печатной (литературной и театральной) продукции начала войны оказалось трудноразделимым, смешанным: пл'акатность как свойство искусства военного времени, идеология военного времени, ^ лубочность как непременное упрощение и т.д. Здесь же - недооценка творческой индивидуальности и в связи с этим неясность, чем же стала война в творчестве того или иного самобытного писателя, например, В. Брюсова, о котором сказано: «Для поэзии Брюсова военных лет характерны были панславистские, русофильские взгляды» [33]. Здесь же и ставшие штампами суждения о романтике войны у Н. Гумилева [34].

Обращаясь к дореволюционным работам общего характера об изображении войны в отечественной литературе конца XIX - начала XX вв. -ф будь то русско-турецкая (1877-1878), русско-японская (1904-1905) или

Первая мировая - видишь, что главное внимание в них уделялось психологии воина, месту человека на войне и т.д. [35]. В работах советского периода на первом месте — идеология: понимание или непонимание писателем характера войны, и лишь затем - анализ тех произведений, авторы которых были лояльны к власти, а «идея войны» соответствовала государственной идеологии. Но до сих пор нет ясного ответа на вопрос, как же называлась война 1914-1918 гг. - Второй Отечественной? Великой или бесславной? И если на эти вопросы нет ответов ни у историков, ни у политологов, то, • может, следует именовать ее просто Первой мировой, доверяя суждениям о ней ее современников, очевидцев и летописцев?

В суждениях об отношении писателей к войне накопилось немало погрешностей, неточностей. Естественно, что идеология не могла не сказаться в работах 1930-1980-х гг. Оказали воздействие на историков литературы судьбы поэтов, репрессированных или эмигрировавших из России. Сказывалось и общее негативное отношение к Первой мировой войне как войне империалистической, которую заклеймил еще В.И. Ленин. ® Десятилетия, прошедшие после войны, закрепили традицию - в качестве методологии использовать ленинские суждения о характере войны, а при анализе написанного о войне обращаться лишь к реалистическим произведениям, игнорируя творчество символистов и футуристов. И сейчас можно встретить легковесное обращение с терминологией - политической по своей сути. В работах литературоведов 1970-80-х гг. было принято, освещая творчество одних писателей, обвинять при этом других в «вопиющих прегрешениях»: шовинизме, политической незрелости и т.д. Так, например, исследуя историю ленинской статьи «Автору «Песни о Соколе», ее место в творческой биографии М. Горького, литературовед А. Нинов высказал попутно «исчерпывающее» замечание о публицистике JI. Андреева: «С момента объявления войны JI. Андреев развил необыкновенно интенсивную публицистическую деятельность. Его статьи «В сей грозный час», «Любите солдата, граждане!», «Торгующим в храме», «Франция, прости!» и др. перепечатывались в десятках изданий, русских и зарубежных. Они составляли весомый вклад в шовинистическую пропаганду, развёрнутую российской печатью».

Не менее «ёмким» оказалось и заключение о поэзии Ф. Сологуба: «Крупный русский поэт Ф. Сологуб уронил себя до сочинения таких военных виршей:

В победу мы смиренно верим Не потому, что мы сильней, Мы нашей верою измерим Святую правду наших дней».

Здесь же прозвучало такое суждение о военной лирике: «Военные стихи перелагали азы официозной публицистики, призывавшей «покарать Германию», водрузить крест на храме Святой Софии и т.д. и т.п.» [36].

На исходе XX столетия суждения об отношении писателей к Первой мировой войне стали более взвешенными, не столь однозначными. Так, в современном пособии о В. Маяковском говорится: «В первые месяцы войны

Маяковский работает над текстами для народных лубков в духе официальной гражданственности и патриотизма, пишет аналогичные статьи для газеты «Новь» [37]. (Выделено мной. - А.И.). Другой современный литературный критик как бы вскользь обронил, например, что во время войны М. Горький занял красивую пацифистскую позицию» [38]. (Выделено мной. - А.И.) Исследователи духовной жизни этого периода, видимо, забывают о том, что пацифизм в условиях военного времени был равносилен предательству, а отказ некоторых его сторонников «нести военную службу» воспринимался «патриотами» не как уход от опасности, а как измена Родине, нравственным идеалам интеллигенции.

Стремление помешать человекоубийству, каким бы наивным оно ни представлялось современникам мировой бойни (создание общества толстовцев или строительство «башни мира»), было свойственно подавляющему большинству русских писателей. Оно выражалось в культурно-просветительской деятельности, в моральной и материальной помощи раненым, пленным, пострадавшим от войны соотечественникам [39]. «Пацифизм» М. Горького, «ура-патриотизм» JL Андреева, «шовинизм» Ф. Сологуба и прочие «измы» литераторов обнаруживают свою неправомерность, когда русская литература исследуется в контексте общественно-культурной жизни, а позиция писателя - в единстве мысли, слова и дела. Такой подход позволяет лучше понять известные литературно-общественные явления. «Если меня спросят, «что я делал во время великой войны», - записал в это время А. Блок, - я смогу, однако, ответить, что я делал дело: редактировал Ап. Григорьева, ставил «Розу и крест» и писал «Возмездие» [40]. В военном Петрограде К. Чуковский прочел лекцию «Больная Россия и ее целитель Горький», в которой отводил писателю «важную роль в оздоровлении современной России» [41]. В лекции говорилось о культурно-просветительской деятельности М. Горького и его «Летописи». Мирное созидание (или - во имя мира) художника как противостояние безумию войны стало общим для поэта-символиста и писателя-реалиста.

Именно в силу «непопулярности» войны перед писателями возникали сложнейшие нравственные вопросы: что делать поэту? Молчать (3. Гиппиус) или бить в набат (Л. Андреев), воодушевлять или успокаивать общество? В чем найти нравственную «укрепу» (А. Ремизов) для россиян? Желать поражения «своему правительству» (как требовали того большевики во главе с В.И. Лениным), забыв об армии, народе?

Публицистика Л. Андреева, М. Волошина, Д. Мережковского и др. способствовала проникновению нравственных начал в общественное сознание. Поэтому этическое, а не политическое стало определяющим при выяснении гражданской позиции того или иного писателя по отношению его к войне, в оценке литературы военного времени. Это было ясно еще тогда, во времена общероссийской и общеевропейской беды тому же М. Волошину: «Поэту и мыслителю совершенно нечего делать среди беспорядочных хотений и мнений, называемых политикой. Но понятия современности и истории отнюдь не покрываются словом политика. Политика - это только очень популярный и бестолковый подход к современности. Но следует прибавить, что умный подход к современности весьма труден и очень редок» [42].

Исследователи литературы Серебряного века последних трех-четырех десятилетий проделали огромную работу по изучению поэтики, как отдельных авторов, так и эстетических направлений. Но получилось, что эстетическая проблематика полностью заслонила социально-этическую, что отчасти можно объяснить как своего рода реакцию на вульгарный социологизм предшествующих историков литературы. И, может быть, поэтому Первая мировая война как исторический факт в жизни страны не привлекла должного внимания современных ученых. Между тем, она оказала свое воздействие на духовную жизнь страны.

К концу XX в. некоторые пробелы в истории русской литературы периода 1914-1918 гг. стали постепенно заполняться. С одной стороны, благодаря исследованию творческих биографий писателей, некогда эмигрировавших или репрессированных, включению в научный обиход их «военного наследия». С другой стороны, вследствие более объективного освещения политической ситуации, культурной жизни, общественной мысли России во время войны. Современный анализ литературы военного времени, учитывающий роль войны в творчестве того или иного писателя, оценивающий место литературы в общественно-культурной жизни России, требует уже не экстенсивного подхода в освещении частных вопросов историко-литературного характера. Становится очевидным, что требуется концептуализация фактов и сведений, составляющих духовный опыт нации в кризисное для страны время. Комплексный подход позволит определить векторы исследования вопросов из сферы «Литература и общество», «Человек и война». Поэтому необходим взгляд на литературу четырех военных лет как на некую эстетическую автономность, т.е. литературу военного времени, авторы которой, говоря словами Н. Гумилева, «вопияли, пели, взывали, говорили зараз во тьме» [43].

Сложность проблемы «война и литература» заключается в двусторонности, двусоставности понятия «война»: она является объектом эстетического исследования и историческим фактом в жизни страны. В то же время, сама литература как часть культуры военного времени находилась по отношению к войне в сложном положении. Существует точка зрения, согласно которой, искусство, прославляющее героев войны, воспевающее их подвиги, участвует в войне. Но русская литература 1914-1918 гг., унаследовавшая человечность, гуманизм предшествующей батальной поэзии и прозы, содержала мощные антивоенные начала. Этот антивоенный потенциал русской литературы выявляется в соотношении с философской мыслью о войне, в сопоставлении с искусством военных лет.

Автор популярной в России 1860-х гг. работы «Война и мир» П.Ж. Прудон сказал: «Без сомнения, искусство не исключает науки <.> Оно обречено сообразовываться с нею, по мере того как оно развивается. Оно ^ предупреждает ее в своем расцветании, опережает науку в исходе, дает предчувствовать ее в своих вдохновениях, а порою, в эпохи невежества и у большей части слабых умов, даже заменяет ее. То же самое относится к праву и нравственности. Искусство, в своем пылком порыве, не дожидается права и закона, точно так же, как не дожидается науки; его развитие идет быстрее.» [44]. Слова французского мыслителя в полной мере можно отнести к литературе 1914-1918 гг., которая внесла свой вклад не только в отечественную баталистику, изображая новую по своим масштабам и ф способу ведения войну XX в., но и в осмысление происходящего. Продолжая традиции JI. Толстого, литература не давала увлечься ложными идеалами и представлениями о войне, способствовала становлению этики ненасилия, привнесению морали в политику.

В истории обращения к литературе Первой мировой было не только отрицание или забвение. Было и некорректное обращение со временем, вольное или невольное «выпрямление» позиции, ретуширование подлинного отношения писателя к войне. Для примера - освещение позиции А. Толстого в работе В.П. Вильчинского «Литература 1914-1917 гг.»: «Впоследствии, • выражая недовольство своим творчеством 1914-1917 гг., писатель признавался в автобиографии, что царская цензура не позволила ему сказать в полную силу обо всем том, что он увидел, пережил и перечувствовал в качестве военного корреспондента «Русских ведомостей». И далее говорится об изменении взглядов А. Толстого на войну в его трилогии «Хождение по мукам» и, в частности, в романе «Сестры», «который был написан вскоре после окончания мировой войны, в 1921 г., и в основном посвящен ее трагическим событиям». Обращая внимание на то, что «некоторые ситуации ^ и персонажи романа восходят к творчеству писателя 1914-1917 гг.», В.П.

Вильчинский сделал особый акцент все же на послевоенное освещение войны. «По-новому трактовались теперь А. Толстым такие характерные для литературы военных лет проблемы, как храбрость, геройство, жестокость, отношения между участниками сражения и многие другие. <.> Создать крупное реалистическое произведение о Первой мировой войне А. Толстому позволило, конечно, не только отсутствие цензуры, но и все направление его творческого развития, шедшего к признанию правды мира социализма.» [45].

Тот же алгоритм наблюдается и в суждениях о творчестве И. Шмелева, его романе «Солдаты»: «Реалистическая основа мировосприятия Шмелёва проявилась и в его незаконченном романе из эпохи Первой мировой войны «Солдаты», написанном уже в эмиграции, в 20-е годы». Далее много справедливого - для 1970-х гг.! - и объективного сказано об этом романе. Но как обобщение о русской армии, ее офицерах, прозвучало: «Несмотря на свою приверженность «белой идее», Шмелев не мог не осознать, что практика кадровых офицеров бесконечно далека от норм, которые содержались в напыщенных представлениях о царской армии капитана Бураева. <.> Несмотря на тенденциозность отдельных страниц романа, в нём правдиво передана атмосфера враждебности либеральной интеллигенции и народных масс к армии насилия и угнетения, стоящей на страже обреченного историей общественного и государственного строя» [46]. Ни слова о том, что слова Бураева - это реакция русского офицерства на все то негативное, что есть в русской литературе о защитниках отечества; или о том, что Ф. Степун, познавший в годы войны окопную правду, сказал впоследствии проникновенное слово об офицерах-фронтовиках. Но по традиции подчеркнуто, что либеральная интеллигенция и народ враждебно относились к своей армии (естественно, армии насилия и угнетения).

Не лучшим образом обстоит дело с освещением поэзии В. Брюсова, Н. Клюева, В. Маяковского, Ф. Сологуба, С. Черного, И. Эренбурга, прозы В.

Муйжеля, Я. Окунева, Б. Тимофеева, С. Федорченко, публицистики Л. Андреева, 3. Гиппиус, В. Короленко, Г. Ландау. Из произведений этих и многих других авторов отрывочно использовались отдельные строки, высказывания, фразы и предлагалась субъективная их интерпретация. Для восстановления подлинного смысла написанного о войне приходится использовать объёмное цитирование как известных, так и впервые (после войны) публикуемых произведений.

Велик соблазн максимально расширить круг авторов произведений о Первой мировой войне, отчасти это сделано в одном из приложений. Но задачи настоящего исследования - не создание антологии, а современный системный взгляд на литературу 1914-1918 гг.

В последнее десятилетие XX века заметно обозначился интерес к русской литературе периода Первой мировой войны. Вышли отдельным изданием лучшие произведения о войне, написанные в военные годы: «Записки кавалериста» Н. Гумилева, «Из писем прапорщика-артиллериста» Ф. Степуна, «Народ на войне» С. Федорченко; в сборники произведений С. Городецкого, Н. Клюева, М. Зенкевича, Г. Иванова и др. вошли стихи военных лет. Появившиеся сравнительно недавно работы о роли Первой мировой войны в творчестве М. Волошина [47], Н. Гумилева [48], Вяч. Иванова [49] и др. свидетельствуют о том, какой большое место занимала война в их творчестве и насколько не исследована еще литература периода Первой мировой войны.

Актуальность диссертационного исследования определяется обращенностью к проблеме «Первая мировая война и русская литература 1914-1918 гг.», прежде всего, как к общенациональному вопросу о месте войны в нашей памяти, в общественном сознании. Возвращение к жизни художественных свидетельств о минувшей войне, осмысление написанного в те годы в России в сопоставлении с работами историков о духовных факторах этого эпохального события должно восполнить пробел, до сих пор существующий в сознании соотечественников и в истории русской литературы начала XX века.

Теоретическая значимость диссертации заключается в комплексном исследовании русского культурного представления о Первой мировой войне как таковой. Русско-турецкая 1877-1878 гг., русско-японская 1904-1905 гг. и, наконец, Первая мировая война - это расширяющиеся сферы в познании войны и открытие новых глубин человеколюбия и жестокости, это попытки найти высокий оправдывающий смысл происходящего в соотношении с «окопной правдой». В то же время, до сих пор по достоинству не оценён вклад литературы 1914-1918 гг. в понимание общего смысла общеевропейской катастрофы; не определено место литературы и публицистики военного времени в интеллектуальной жизни 1914-1918 гг. Этические поиски философов в военное время напрямую перекликались с изображением войны в рассказах и очерках. Фактический материал «военной прозы» огненных лет опровергал или дополнял исследования военных историков, психологов, социологов. Поэтому предпринято изучение русской литературы о Первой мировой войне в контексте общественно-культурной жизни России военного времени: в единовременном освещении связей литературы с публицистикой, философией, искусством, специальными науками о войне.

Материалом диссертации является русская поэзия, проза и публицистика 1914-1918 гг. в культурно-философском контексте военного времени. К анализу привлечены статьи философов, общественных деятелей, документальные свидетельства о войне. Особое внимание уделено художественно-философскому осмыслению войны (Ф. Степун), изображению российской деревни военного времени (И. Шмелев), изображении труженика войны (С. Федорченко), антивоенной публицистике (Л. Андреев, Д. Мережковский). Объектом научного внимания стали произведения не только известных мастеров слова (Л. Андреев, Ф. Сологуб,

А. Толстой), но и так называемая второстепенная литература (Я. Годин, А. Липецкий, В. Пруссак, Д. Цензор) и «женская» поэзия (И. Гриневская, Н. Грушко, М. Моравская, Т. Щепкина-Куперник). Наряду с ведущими журналами («Вестник Европы», «Северные записки», «Русская мысль») исследованы периодические издания, не привлекавшие внимания литературоведов («Воин и пахарь», «Нива», «Журнал для всех», «Женская жизнь»). Для выявления определенных особенностей изображения войны исследован военный лубок и лубочная литература периода Первой мировой войны.

Отражение Первой мировой войны в творчестве современников войны стало объектом исследования.

Целью диссертации является этико-эстетический анализ литературы военных лет. Даже самое беглое знакомство с «марсианствующей» (так по имени бога войны Марса именовали написанное на военную тему) литературой военного четырехлетия позволяет увидеть в ней, прежде всего: эмоциональный отклик на начавшуюся войну, отражение восприятия её самыми различными кругами общества, изображение новых реалий войны XX века, осмысление ее метафизики. Очевидно различие между видеть и ведать войну, между войной, увиденной глазами воина и глазами художника или мыслителя. Понимая это различие, важно выделить этапы в постижении духовного смысла войны.

Научная новизна настоящего исследования определяется тем, что в силу значимости вопроса о месте литературы военного времени в духовной жизни общества, а также неправомерности идеологических терминов, впервые дифференцируются политические и этические начала в вопросе об отношении российских писателей к Первой мировой войне.

С точки зрения сегодняшнего дня, перед историей литературы начала XX века выявляются три конкретные задачи, которые стали в центре диссертационной работы:

1) исследование роли литературы о войне в жизни общества военного времени;

2) изучение места поэзии и прозы о Первой мировой войне в литературном процессе 1914-1918 гг.;

3) анализ прямого и опосредованного воздействия войны на творчество отдельных писателей.

Решение этих задач позволит объективно оценить этико-эстетическую значимость литературы 1914-1918 гг.: гражданскую позицию художника, познание человека на войне и общества военного времени.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Первая мировая война представляет интерес не только как конкретное историческое событие планетарного масштаба — вооруженное столкновение ведущих держав начала XX столетия. Значение отечественной литературы военного времени заключается в том, что она сыграла огромную роль в культурно-историческом осмыслении начавшейся общеевропейской катастрофы. Поиски и наблюдения писателей и публицистов (М. Волошин, Вяч. Иванов, Г. Ландау, Д. Мережковский) в значительной степени обогащали, питали философскую мысль (Н. Бердяев, С. Булгаков, С. Франк, В. Эрн). «Фронтовая» литература (С. Кондурушкин, Ф. Крюков, В. Муйжель, Я. Окунев) первая привлекала внимание к этическим проблемам войны. Литература периода войны оказалась на высоте своего призвания в деле формирования отношения общества к войне.

2. Литература военных лет отразила духовный опыт российской интеллигенции в кризисное для страны время. Первая мировая война как преддверие революции стала для страны двойным испытанием. Сложное переплетение политических и социально-этических вопросов в литературе, воздействие на нее порой взаимоисключающих идейных течений и мировоззренческих установок таких, например, как интернационализм и патриотизм, героизм и гуманизм, объясняли сложность ее развития. Но в этих условиях литература сумела сохранить приоритет общечеловеческих ценностей, преданность национальным интересам. Не поражение «своего правительства», как того требовали большевики, а реальные проблемы «России сегодняшней» (А. Чеботаревская) стали главными для большей части публицистов, поэтов, художников. Свой гражданский и творческий долг многие писатели видели в материальной и духовной помощи наиболее пострадавшим от войны, во внимании к воюющим, в поиске путей к читателю-воину.

3. Литература 1914-1918 годов способствовала сохранению духовной памяти о войне, фиксации ее в национальном самосознании. В поэзии А. Ахматовой, В. Брюсова, М. Волошина, С. Городецкого. Г. Иванова, Н. Клюева, С. Черного, рассказах и очерках Ф. Крюкова, В. Муйжеля, М. Пришвина, И. Шмелева отразилось общественное настроение на различных этапах войны, меняющееся и неизменное в менталитете воюющего народа, эти произведения позволяют и сегодня ощутить «нерв времени». На страницах военной прозы предстают и смиренное приятие войны деревней, в которой оставалось все меньше рабочих рук, растущая дороговизна, и первые похоронки, возвращение с фронта калек, и моральная усталость фронтовой и тыловой России. В то же время, изображая жизнь российского тыла, литература отразила не только горе, причиненное войной. Война стала «великой проявительницей» (Н. Бердяев), выявившей глубинные основы национального характера. Она позволила заново ощутить довоенные ценности российской повседневности. Война оттенила красоту обыденного мира, а красота жизни, в свою очередь, становилась антитезой войне.

4. Литература 1914-1918 гг. - это этап в художественном познании войны как таковой: открытие новых глубин человеколюбия и жестокости, попытки найти высокий оправдывающий смысл происходящего и «окопная» правда. В литературе военных лет сделан заметный шаг в познании российского воинства - непосредственного участника боевых действий: кадрового офицера или вчерашнего крестьянина или мастерового, ставшего «человеком с ружьем».

5. Для литературы и российского общества военное четырехлетие не было временем только отрицания или приятия войны, как это представлялось в работах 1930-1980-х годов. Внутри этого драматического периода выделяются: 1914-й год - всплеск интеллектуальной мысли и эмоциональной реакции на начало войны; 1915-й год - период «вхождения» России в войну, понимание ее затяжного характера; предреволюционный 1916 год - время, потребовавшее понимания опасности военного поражения и его последствий. В исследовании влияния этического опыта «фронтовой» литературы на духовную жизнь страны выявляется своеобразие каждого из этих периодов, а также характерные особенности отношения творческой интеллигенции к войне.

Целью и задачами обусловлен выбор методики исследования, в основе которой - социокультурный подход к литературной жизни военного времени, ибо он выявляет те подчас неразрешимые проблемы, с которыми столкнулась отечественная литература как искусство, не только отражающее, но и формирующее общественное сознание. При исследовании произведений, отразивших Первую мировую войну, в качестве основного нами использовался историко-функциональный метод.

Теоретико-методологической базой исследования стали работы по философии войны (П. Прудон), теории войны (К. Клаузевиц), истории Первой мировой войны (A.M. Зайончковский, И.И. Ростунов), истории культуры начала XX века; труды о морали (О.Г. Дробницкий), этических проблемах войны (И.А. Ильин), этике ненасилия (С.С. Гусейнов) и эстетике трагического, а также философская публицистика периода войны (Н.А.

Бердяев, С.Н. Булгаков, C.JL Франк, В.Ф. Эрн), монографические исследования творчества писателей начала XX века.

В процессе исследования феномена литературы о войне, созданной в военное время, возникла необходимость привлечения работ по военной социологии (В.В. Серебрянников), военной психологии (Е.С. Сенявская), военно-исторической антропологии (О.С. Поршнева).

Практическое значение работы обусловлено возможностью применения основных ее положений в последующем исследовании истории русской литературы первой четверти XX века - предвоенном и послевоенном десятилетии, а также использования художественно-нравственного наследия отечественной поэзии и прозы 1914-1918 годов на лекционных и семинарских занятиях в вузе. Научно-исследовательская перспективность диссертации заключается в том, что проблемы, затронутые в ней, могут стать предметом исследования отдельных научных работ, освещающих особенности литературы о войне, художественное познание человека и общества в экстремальных обстоятельствах.

Апробация результатов исследования осуществлялась в течение десяти лет в ходе выступлений и обсуждений докладов на ежегодных «Державинских чтениях» в Тамбовском государственном университете (1995-2005), а также международных, всероссийских и региональных научных конференциях: «Война и общество» (Тамбов, 1999); «Современное литературоведение» (Воронеж, 2001); «Состояние и проблемы развития гуманитарной науки в центральной России» (Рязань, 2002); «Третий Толстой» и его семья в русской литературе» (Самара, 2002); «Максим Горький и литературные искания XX столетия. Горьковские чтения» (Нижний Новгород, 2002); «В.В. Верещагин. Мир. Семья. Война» (Череповец, 2003); «Русская литература и философия: постижение человека» (Липецк, 2003); «200-летие Ф.И. Тютчева» (Москва, 2003); «Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века»

Москва, 2003); «Русское литературоведение в новом тысячелетии» (Москва, 2003 и 2004); «Межкультурное взаимодействие и его интерпретации» (Москва, 2004) и других.

Материалы диссертационного исследования уже используются для студентов-филологов Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина при чтении спецкурса «Художественное постижение войны после JI. Толстого» и при проведении спецсеминара «Человек и война» в прозе и поэзии начала XX века».

Основные направления исследования были поддержаны грантом Министерства образования РФ за 2001 и 2002 годы (ГОО - 1.5. - 524).

Результаты научного исследования обсуждались на методологическом семинаре кафедры истории русской литературы в Тамбовском государственном университете им. Г. Р. Державина (октябрь 2000, ноябрь 2002), на заседании Отдела теории и методологии литературоведения и искусствознания ИМЛИ им. A.M. Горького РАН (октябрь 2004).

Материалы диссертации нашли отражение в 34 публикациях общим объёмом 36 п.л., в том числе в монографии, а также сборнике поэзии военных лет, изданном в соавторстве.

Структура диссертационной работы включает введение, три главы и заключение. Приложен список использованной литературы, состоящий из 381 наименования. Помимо основного текста включены два приложения: 1) «Русские писатели и Первая мировая война. Опыт биобиблиографического указателя». 2) «Русский военный лубок периода Первой мировой войны (27 иллюстраций).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Первая мировая война и русская литература 1914-1918 гг.: этические и эстетические аспекты"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Пройдут столетия - какая легенда будет у людей о этой борьбе народов в Августовских лесах; эти огромные стволы деревьев, окропленных кровью человека, умрут, вырастут другие деревья, неужели новые стволы будут по-старому шуметь о старом человеке? Нет!

М. Пришвин

На Парижской мирной конференции, которая открылась 18 января 1919 г., Россия, понесшая самые значительные потери в завершавшейся мировой войне, не была представлена. Но «пустующее кресло России» [1] на международном форуме, решавшем судьбу послевоенного мира, не должно означать пустоту в нашем сознании о духовном опыте русской литературы. То, что в творческих исканиях писателей не могло по разным причинам быть по достоинству оценено современниками, во время войны, не может оставаться незамеченным в последующее время. Возвращенная из «небытия» литература 1914-1918 гг. заслужила право занять соответствующее место в национальной памяти, истории литературы XX века, в культурном сознании соотечественников. Страницы поэзии и прозы военных лет запечатлели патриотический порыв первых месяцев войны, разочарование 1915-1916 гг. и начавшийся пересмотр системы ценностей к концу войны.

Наверное, должно пройти еще какое-то время, чтобы окончательно ушли из жизни политические клише в суждениях о роли художественной культуры в общественном сознании военного времени, появляющиеся до сих пор: «Нельзя сказать, что отношение к войне было однозначным. Подавляющему большинству населения цели войны были плохо понятны, кроме, пожалуй, одной - поможем братьям-славянам. Но на первых порах, благодаря тому, что за войну выступили все политические силы страны кроме большевиков из РСДРП, правительству удавалось поддерживать псевдопатриотический настрой в народе» [2]. И, видимо, не раз придется еще напоминать, что российская художественная интеллигенция в сложнейших условиях военного времени, когда в обществе звучали призывы к поражению «своего правительства», стремилась препятствовать забвению общечеловеческих ценностей, предотвратить Гражданскую войну, направить революционные усилия в парламентское русло.

В самые первые дни войны писатели, художники, артисты выразили свою ответственность за происходящее, а также протест против зверств и жестокостей Германии. В годы войны в российском обществе, быть может, впервые в истории страны, по крайней мере, в первой половине XX века появилась возможность политического диалога, возможность услышать другого на основе не классовых, партийных, а общенациональных, общечеловеческих ценностей. И если для поэтов-идеалистов война представлялась «вселенским делом» (Вяч. Иванов) на пути к миру без войн, то революционеры-прагматики в войне видели лишь этап в классовой борьбе.

Литературу начального периода войны отличают стремление познать происходящее не из газетных столбцов, переход от декларативности и лозунговости (вполне закономерных для каждой воюющей страны) к заботам и тяготам тех, кто выносил главные тяготы войны. В гражданской поэзии выразились и противостояние пораженческой идеологии большевиков, возлагавших надежды на политический интернационализм, и поиск путей (В. Маяковский, Ф. Сологуб) к мыслям и чувствам нового читателя - солдата.

Освобождаясь от стереотипов в восприятии русской культуры и искусства периода Первой мировой войны, наш современник может не раз убедиться в правоте тех, кто ставил интересы Отечества выше узкополитических, тех, кто стремился не дать погибнуть человеческому в человеке. В годы войны русская литература делала то, что и подобает подлинному искусству военного времени: утешала, молилась, сострадала, надеялась, верила, отчаивалась, взывала к совести. И уже поэтому не может быть забыта окончательно.

Десятки писателей ушли на фронт, в действующую армию, став военными корреспондентами, в пекле войны постигая ее нечеловеческую сущность. Литераторы организовывали на свои средства лазареты, устраивали благотворительные вечера, выпускали альманахи и сборники, средства от которых шли на помощь раненым, военнопленным, семьям погибших. Можно с уверенностью сказать, что, подтверждая делом свою гражданскую позицию, писатели формировали общественное сознание о войне не столько мировой, сколько о войне, объявленной России. Исходя из высказываний Л. Андреева, В. Брюсова, М. Горького, Д. Мережковского, задачи русской литературы как части культуры состояли в том, чтобы найти нравственные устои для российских граждан (в особенности тех, кто потерял близких); в обращении к нравственно-религиозным основам, к лучшим страницам прошлого России, духовному опыту предыдущих поколений; противопоставить стихийной воле к разрушению и смерти волю к творчеству и жизни; не допустить угасания культуры; препятствовать одичанию, озверению масс.

Литература военных лет имеет полное право стать достойным звеном в истории русской литературы начала XX века. Поэзия А. Ахматовой, С. Городецкого, Н. Клюева и др. выразила эмоциональное восприятие войны женщиной - матерью, невестой, женой, передала горе человека, потерявшего близкого на войне. На страницах военной прозы предстали и смиренное приятие войны деревней, в которой оставалось все меньше рабочих рук, и растущая дороговизна, и первые похоронки, возвращение с фронта калек. В то же время, изображая жизнь российского тыла, литература отразила не только горе, причиненное войной. Война выявила глубинные основы национального характера, а также сместила угол зрения на довоенные ценности российской повседневности. Война оттенила красоту обыденного мира, а красота жизни, в свою очередь, становилась антитезой войне. Можно с уверенностью сказать, что война углубила представление о жизни во всей литературе военного четырехлетия.

В начале 1919 г. И. Эренбург сказал о военной литературе завершавшейся мировой войны: «О войне писали много, быть может, слишком много, большей частью это были только суждения о ней. Люди не признавали тайны, они заранее были «за» или «против». Одни стремились оправдать войну, другие поносили ее. Только немногие живым и трепетным голосом говорили о её неисчислимых ликах». Среди этих немногих Эренбург совершенно справедливо назвал Ф. Степуна и С. Федорченко [3]. Однако помимо авторов, непосредственно участвовавших в войне, были писатели, побывавшие на фронте в качестве корреспондентов: В. Брюсов, С. Кондурушкин, В. Муйжель, А. Толстой, которые внесли свою заметную лепту в создание образа войны. Были написаны очерки и рассказы о жизни российского тыла (М. Пришвин, И. Шмелев). Литература о войне - это не только малые формы, уже во время войны вышел замечательный роман Б. Тимофеева «Чаша скорбная» (1918) - первое высокохудожественное эпическое произведение, изобразившее жизнь самых различных слоев общества военного времени, рассказавшее о мужестве русских солдат и офицеров.

Характер и масштабы войны не позволяли свести задачи литературы даже как батального искусства лишь к ее изображению. Об этом писал во время войны искусствовед Я. Тугендхольд: «Многомиллионная, но почти невидимая, позиционная и маневренная, газовая и электрическая, растянутая на сотни верст - эта война - не может быть вмещена в эстетические рамки искусства» [4]. Но и характер отечественной литературы - ее гуманизм - не позволял бесстрастно живописать войну. Казалось бы, можно ограничиться описанием быстро совершенствующейся военной техники - плодом ума и рук человеческих, или выразить чувства гордости за человека, покорившего воздушную стихию. Однако и в отношении к военной технике выявилась социально-этическая направленность нашей литературы как литературы XX века. В статье JI. Андреева «Ношо» выражено радостное удивление по поводу того, как быстро было приспособлено войной летающее чудо для того, что называется «войной в воздухе», как быстро «перепутались и передрались и Homo sapiens, и Homo volans (человек летающий), стреляют, изобретают, падают: <.> не успев взлететь, уже вступил в воздушную войну человек; еще только вчера сам себя едва державший в воздухе и покорно падавший при первой случайности, сегодня он полным хозяином летает под градом пуль и шрапнелей, дерется, разрушает города». Выразив свое восхищение одним из русских Homo volans - невысокому по своему земному чину (поручику), «который летает так просто и спокойно, как если бы он действительно родился птицей», JI. Андреев задал вопросы: «Что же это за сила - старый Homo? Где границы его смелости? Где конец его вызовам на бой - есть ли враг во вселенной, кому он не бросил бы перчатку?» [5].

Восхищение человеком быстро сменилось пророческой тревогой за человека. На Восточном фронте не было танков, а на Западном в 1918 г. они были применены впервые. В книге «Лик войны» (1920) Эренбург передал впечатление от встречи с железным чудовищем, поводившим хоботками пулеметов в сторону беспомощно сновавших людей. Зрелище породило у него сравнение с джином, выпущенным из бутылки. Так в русской литературе впервые прозвучал вопрос, ставший одним из главных в отечественной и мировой литературе 1920-1930-х гг. о минувшей войне: «Человек или машина?»

Гуманизм литературы 1914-1918 гг., связующий ее с предшествующей поэзий и прозой о войне, с наибольшей яркостью проявился в изображении непосредственных участников войны. Русская литература всматривалась в облик русского солдата - вчерашнего крестьянина, мастерового, студента-добровольца, чтобы увидеть воздействие войны на моральный облик человека с ружьём». Его скупые, но такие ёмкие суждения о происходящем, о Боге, о царе, пославшем от родного дома, об увиденном за границей, его воспоминания о доме и мечты о завтрашней жизни стали основой рассказов В. Муйжеля, Я. Окунева, М. Пришвина, Б. Тимофеева, книги С. Федорченко «Народ на войне».

На страницах этих произведений предстала не Вселенская, а конкретная война, реальная атака, перевернувшая человека, заставившая его забыть себя, но вспомнить Бога, почувствовать в себе зверя и грешника. Обращаясь к человеку на войне, литература словно стерла знаки различия на погонах, увидев его незащищенность и человечность, набожность и растущую ожесточенность.

Можно сказать, что в русской литературе был «реабилитирован» русский офицер - скромный «Тимохин XX века», - не только храбро воевавший, но и интересно мысливший, тонко чувствовавший. Русской литературе повезло тем, что на войне оказался писатель-философ Ф. Степун, передавший свои наблюдения и размышления в виде «Писем прапорщика-артиллериста». По глубине ощущения и понимания войны как реального и экзистенциального явления они занимают не менее важное место, чем «Дневники» Э. Юнгера и Ж. Сартра. Но по художественности и отточенности мысли произведение нашего соотечественника превосходит написанное этими зарубежными мыслителями-фронтовиками. Более того, оно сыграло значительную роль в «аккумуляции» фронтового опыта, позволившего понять некоторые процессы в общественно-культурной жизни России военного времени.

В предисловии к своей монографии «История молодой России» (1908) М.О. Гершензон сказал: «Едва ли найдется еще другой род литературы, который стоял бы у нас на таком низком уровне, как история духовной жизни нашего общества. Все свалено в кучу: поэзия и политика, творческие умы и масса, мысль и чувство, дело и слово.» [6]. Не меньшая неразбериха бытовала и в суждениях о литературе военных лет.

Обращение к философской публицистике или «интеллектуальному миросозерцанию» (С. Франк) одновременно с «окопной правдой позволяет продемонстрировать тот огромный диапазон в мировосприятии войны, характерном для российской творческой интеллигенции. Война высветила внимание отечественных мыслителей к духовным ее причинам и интерес к послевоенному мироустройству, чрезмерную веру в некое очищающее начало мировой войны и высокое предназначение России. «Неожиданно» долгая война высветила мечтательность творческой интеллигенции, ее порыв и быстрое угасание. И может быть, в зарницах войны по-особому воспринималась красота мысли, например Вяч. Иванова о России, вступившей в войну: «Принуждением Божественного Промысла подвигнутая, взялась она за меч земной, за подвиг обороны своих и дружних очагов и вверенных ей святынь, и возложенных на нее упований, и данных ей обетований Духа, - а чрез то и за вселенское свое дело» [7]. Но война высветила не только красоту мысли, но и отрыв ее от реальности.

Имевшая опыт познания войны (Ф. Крюков, В. Муйжель, Я. Окунев, А. Толстой, И. Шмелев), литература ставила этические ориентиры, а иногда и нравственные «ограничители» в отвлеченно-абстрактных размышлениях. Говоря словами JI. Андреева, литература способствовала переводу войны из высоких сфер философской мысли в план человеческий. Но во второй половине войны ощущалась потребность во внимании и к общероссийской военной судьбе.

Приходится констатировать, что прозвучавшая благодаря литературе тревога из окопов, из глубины деревенской России не стала общенациональной тревогой. Известный филолог, профессор Петербургского университета Ф. Зелинский в статье «Алтарь милосердия» (1916) образно назвал действия интеллигенции по выполнению своего долга, ее служение правде «сентиментальной политикой». И подчеркнул при этом ее невидимую значимость в кризисное время: «.совокупность подобных деяний может обусловливать народное нравственное самочувствие, народное душевное здоровье, крепость, жизнеспособность <.> [8]. В 1916-1917 гг. следовало уже думать не о мессианстве России, а об ее спасении. И не только думать, но делать, противостоять большевистской агитации, развалу армии и т.д. Ибо в это время гибли молодые здоровые русские люди. Можно сказать, что «военная» литература не «сдетонировала», не вызвала должного резонанса в общественном сознании. Но это уже не вина тех, кто выражал озабоченность по поводу нарастающей напряженности и усталости в войсках и в тылу.

Литература заняла достойную позицию и в вопросе о выходе России из войны. В публицистике и в своем творчестве писатели выражали тревогу по поводу накапливающейся злобы, ожесточения «человека с ружьем», опасности «войны всех против всех». Об этом говорили Л. Андреев, М. Волошин, М. Горький, В. Короленко, В. Ропшин и др. Зазвучало и сомнение в бесконечной правоте пролетариата, от имени которого говорили левые социал-демократы. Сепаратный мир воспринимался как измена павшим, измена странам-союзникам. Но все это большевики считали «робинзонадой» и «путаньем под ногами» (В.И. Ленин). Время подтвердило правоту слов А. Чеботаревской, которые выразили суть основного нравственного конфликта между политиками и художниками на исходе войны: «Нельзя любить родину завтрашнюю, не любя родину сегодняшнюю». Война дала художнику драматическую возможность напомнить политику, что в заботе о будущем человечества никак нельзя забывать нынешнего человека. Едва ли можно усомниться в этом, спустя десятилетия.

Литература 1914-1918 гг., отразившая войну, которая именовалась первоначально Великой, а завершилась Брестским миром, выявила отношение к ней общества: и величие духа, и истоки трагедии России.

Список научной литературыИванов, Анатолий Иванович, диссертация по теме "Русская литература"

1. Колтоновская Е. Отстоявшееся. С. 95.

2. Библиография // Русские записки. 1915. № 12. С. 146.

3. Игнатов И. Новое в литературе // Русские ведомости. 1915. 2 декабря.

4. Колтоновская Е. Отстоявшееся . С. 97.

5. Шмелев И. Собр. соч.: В 5 т. Т. 8 (доп.): Рваный барин: Рассказы. Очерки. Сказки. М., 2000. С. 302.

6. Шмелев И. Суровые дни. М., 1916. С. 42.294. Там же. С. 43.

7. Шмелев И. Знамения. // Северные записки. 1915. № 11. С. 32.

8. Колтоновская Е. Отстоявшееся . С. 98.

9. Лиров М. М. Литваков. Литературная новь // День. 1916. 15 мая.

10. Шмелев И. У плакучих берез (Памяти павшего в бою Е.Е. Пиуновского) // В помощь пленным русским воинам. М., 1915. С. 84.299. Там же. С. 89.300. Речь. 1916. 28 марта.

11. Русская мысль. 1914. № 12. С. 137.

12. Степун Ф.А. Из писем прапорщика-артиллериста. Томск, 2000. С. 64-65.

13. Андреев Л.Н. Иго войны. Признания маленького человека о великих днях // Метель: Альманахи издательства «Шиповник». Пг., 1916. Кн. 25. С. 149.304. Там же. С. 151.305. Там же. С. 152.

14. Хеллман Б. Маленький человек и великая война: повесть Л.Н. Андреева «Иго войны» // «Свое» и «чужое» в литературе и культуре. / Сб. науч. тр. кафедры русск. литер. Тартуского ун-та. Тарту. 1995. С. 206-219.307. Там же. С. 218.

15. Андреев Л.Н. «Верните Россию!» М.,1994. С. 182.

16. Андреев Л. Иго войны. . С. 228.310. Там же. С. 229.

17. Хеллман Б. Маленький человек и великая война . С. 217.

18. Вильчинский В.П. Литература 1914-1917 годов. С. 267.

19. Колтоновская Е. Литература и война. (Параллели) // Вестник Европы 1914. № И. С. 241.

20. Антон Крайний 3. Гиппиус. Наше будущее // День. 1914. 25 ноября.

21. Пастернак Б.Л. Собр. соч.: В 5-ти т. М. 1989. Т. 1. Стихотворения и поэмы. 1912-1931. С. 21.316. Там же. С. 94.

22. Левицкий Д.А. Жизнь и творческий путь Аркадия Аверченко. М., 1999.С. 219225.

23. Перцов В.О. Маяковский. Жизнь и творчество (до Великой Октябрьской социалистической революции). М., 1951. С. 276.

24. Бунин И.А. Собр. соч.: В 9-ти т. Т. 4. С. 414-415.

25. Зайцев Б.К. Далекое. М., 1991. С. 403.321. Там же. С. 403.

26. Русская литература конца XIX начала XX в. 1908-1917. М., 1972. С. 623.

27. Колобаева J1.A. Проза И.А. Бунина. 2-е изд. М., 2000. С. 37.

28. Замятин Е.И. Избранные произведения. Повести, рассказы, сказки, роман, пьесы. М., 1989. С. 149.

29. Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития. М., 1990. С. 545-546.326. \ К. Чуковский. А.И. Куприн // Чуковский К. От Чехова до наших дней.

30. Литературные портреты. Характеристики. 3-е изд. СПб., М.,1914. С. 92.

31. Замятин Е.И. Избранные произведения. М., 1989. С. 180.328. Там же. С. 138.329. Там же. С. 142.

32. Режепо П.А. Офицерский вопрос в начале XX века // Офицерский корпус русской армии. Опыт самопознания. М., 2000. С. 112.

33. Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития. С. 546.

34. Пришвин М.М. Дневники. 1914-1917. М., 1991. С. 66.333. Там же. С. 94.

35. Иванов Г. Памятник славы. Стихотворения. Пг., 1916. С. 49.

36. Степун Ф.А. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 15-16.

37. Шмелев И. Собр. соч.: В 5 т. Т. 8 (доп.). М., 2000. С. 288.337. Там же. С. 290.

38. Андреев Л. Ив. Шмелев. «Суровые дни» // Русская воля. 1917. 9 января.

39. Осьминина Е.А. Про купца, мужика, солдата и барина // Шмелев И.С. Собрание сочинений: В 5т. Т. 8 (доп.): Рваный барин: Рассказы. Очерки. Сказки. М., 2000. С. 7.

40. Федотов Г.П. Лицо России // Федотов Г.П. Полн. собр. статей: В 6-ти т. Париж, 1988. Т. 1.С. 2-3.

41. Зенкевич М. Сказочная эра. М., 1994. С. 87.342. Там же. С. 134-135.

42. Ахматова А.А. Собр. соч.: В 2-х т. М., 1990. Т.1. С. 73.

43. Жирмунский В.М. Творчество Анны Ахматовой. Л., 1973. С. 65.

44. Федотов Г.П. Лицо России . С. 5, 6, 7.

45. Маяковский В.В. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1955. Т. 1. С. 309.

46. Пастернак Б.Л. Собр. соч.: В 5-ти т. М., 1989. Т. 1. Стихотворения и поэмы. 1912-1931. С. 21.

47. Библиография // Русские записки. 1915. № 6. С. 242.

48. Козловский Л. Киевская мысль. 1915. 16 января. Цит. по: Летопись литературных событий. 1908-1917 гг. // Русская литература конца XIX начала XX в. 1908-1917. М., 1972. С. 603.

49. Библиографический обзор // Русские записки. 1914. № 12.

50. Н.Суханов. Новое в литературе // Современник. 1915. № 5. С. 119.

51. Измайлов А. «Русью пахнет» // Биржевые ведомости. 1915. 15 января.

52. Львов-Рогачевский В. Великое ожидание (Обзор современной русской литературы) // Ежемесячный журнал. 1916. № 1. С. 230.354. Речь. 1916.23 мая.

53. Блок А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. С. 454.

54. Блок А. Записные книжки. 1901-1920. М.,1965. С. 283.

55. Дерман А. Литературно-общественные черты минувшего года // Южные ведомости. 1916. 1 января. Цит. по: Летопись литературных событий. 1908-1917 гг. // Русская литература конца XIX начала XX в. 1908-1917. М., 1972. С. 630.

56. Северные записки. 1914. № 12. С. 64.

57. ГЛАВА III. ВОЙНА И ОБЩЕСТВО

58. Блок А. А. О литературе. М., 1989. С. 308.

59. Шмырев М.В. Война и некоторые тенденции развития художественной культуры // Мировые войны XX века: В 4-х кн. Кн. 1. Первая мировая война: Исторический очерк / Отв. ред. Г.Д. Шкундин. М., 2002. С. 553,554.

60. Виноградов В.Н. 1914 год: Быть войне или не быть? // Новая и новейшая история. 2004. № 6. С. 24.

61. Мировые войны XX века: В 4-х кн. Кн. 1. Первая мировая война. Исторический очерк. М., 2002. С. 522.

62. Из глубины. Сборник статей о русской революции. Изд. 2-е. Нью-Йорк, 1991. С.118.31. О «войне духа»

63. Федотов Г.П. Война и ее происхождение. Пг., 1917. С. 8-9.

64. Русская мысль. 1914. № 12.

65. Как статья опубликовано: Русская мысль. 1914. № 12. С. 116-124.

66. Ребенщикова И.Г. Русские философы в поисках духовных истоков войны // Первая мировая война: история и психология. СПб., 1999. С. 17.

67. Русская мысль. 1916. № 4. С.119.

68. Бердяев Н.А. Мысли о природе войны // Бердяев Н. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1918. С. 179-180.

69. Франк С. О духовной сущности Германии // Русская мысль. 1915. № 10. II. С. 1.

70. Эрн В. Меч и крест. Статьи о современных событиях. М., 1915. С. 61.

71. Розанов В.В. Война 1914 года и русское возрождение. 2 изд. Пг., 1915. С. 150.

72. Франк С. О поисках смысла войны // Русская мысль. 1914. № 12. С. 130; Франк С. О духовной сущности Германии // Русская мысль. 1915. С. 9.

73. Франк С.Л. Сила и право // Русская мысль. 1916. № 1. С. 13.

74. Гершензон М. Турнир и война // Биржевые ведомости. 1915. 14 июня.

75. Булгаков С. Война и русское самосознание. М., 1915. С. 25.

76. Розанов В. Война 1914 года и русское возрождение. 2 изд. Пг., 1915. С. 152.20. Там же. С. 160-161.

77. Бердяев Н. Война и возрождение // Утро России. 1914. 17 августа.

78. Франк С. О поисках смысла войны // Русская мысль. 1914. № 12. С. 131.

79. Хеллман Б. Когда время славянофильствовало // Проблемы истории русской литературы начала XX века. Хельсинки, 1989. С. 217.

80. Эрн В.Ф. Меч и крест. Статьи о современных событиях. М., 1915. С. 58.

81. Франк С. О поисках смысла войны // Русская мысль. 1914. № 12. С. 130; Франк С. О духовной сущности Германии // Русская мысль. 1915. № 10. С. 9.

82. Булгаков С. Русские думы // Русская мысль. 1914. № 12. С. 111-112.

83. Розанов В.В. В чаду войны. Пг. М., 1916. С. 56.

84. Эрн В. Время славянофильствует. Война, Германия, Европа и Россия // М., 1915. С. 31.

85. Иванов Вяч. Вселенское дело // Русская мысль. 1914. № 12. С. 100.

86. Бердяев Н. Война и национальное самосознание // Биржевые ведомости. 1914. 9 октября.

87. Булгаков С. Война и русское самосознание. М., 1915. С. 42.

88. Бердяев Н. О дремлющих силах человека // Утро России. 1914. 5 ноября.

89. Франк С. О духовной сущности Германии // Русская мысль. 1915. № 10. С. 13.

90. Бердяев Н. Империализм священный и империализм буржуазный // Биржевые ведомости. 1914. 5 ноября.

91. Франк С. О духовной сущности Германии // Русская мысль. 1915. № 10. С. 17.

92. Розанов В. В чаду войны. Пг. М., 1916. С. 38.

93. Булгаков С. Родине // Утро России. 1914. 5 августа.

94. Ландау Г. Сумерки Европы // Северные записки. 1914. № 12. С. 33.

95. Ландау Г. Указ соч. С. 34.40. Ландау Г. Там же. С. 34.ф 41. Фоминых Т.Н. Первая мировая война в русской прозе 1920-1930-х гг.:

96. Историософия и поэтика. Пермь, 2001. С. 11.

97. Полежаев Д.В. «Золотой век» русской философии и Первая мировая война // Первая мировая война: история и психология. С. 13.

98. Дербенев Г.И. Валерий Брюсов в начале Первой мировой войны // Брюсовские чтения 1971 года. Ереван, 1973. С. 170.

99. Брюсов В. Семь цветов радуги. М., 1916. С. 100.

100. Андреев Л. Восхождение // Около войны. Отражения. М., 1915. С. 134.

101. Никонов Б. Турецкие картинки // Около войны. Отражения. М., 1915. С. 30.

102. Франк С. О поисках смысла войны // Русская мысль. 1914. № 12. С. 126-127.48. Там же. С. 127.49. Там же. С. 128.50. Там же. С. 130.51. Там же. С. 131.ф 52. Там же. С. 131-132.53. Там же. С. 131.54. Там же. С. 125-126.

103. Брюсов В. Путь на Запад <Александровская дорога. 15 августа> // Русские ведомости. 1914. 19 августа.56. Степун Ф. С. 6.

104. В помощь пленным русским воинам. М., 1916. С. 214-215.

105. Федотов А.С. Первая мировая война в русских литературно-художественных альманахах и сборниках (1914-1916) // Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн. X начало XX в. / Сб. научн. трудов. Вып. II. М., 1990. С. 265.

106. Бережной А.Ф. Русская легальная печать в годы Первой мировой войны. Л., 1975. С. 33.

107. Брусилов А.А. Мои воспоминания. М., 1983. С. 49.

108. Мировые войны XX века: В 4-х кн. Кн. 1. С. 121.ф 62. Франк С. О поисках смысла войны // Русская мысль. 1914. № 12. С. 125.

109. Франк С. Указ соч. С. 125.

110. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. (Юбилейное). Т. 90. С. 47-48.

111. Толстой Л.Н. Указ соч. Т. 55. С. 111.

112. М. Горький и русская журналистика начала 20 века. Неизданная переписка. Литературное наследство. Т. 95. М., 1988. С. 926.

113. Андреев Л.А. В сей грозный час. Статьи. СПб., 1915. С. 98.

114. Ландау Г. Культурные зависимости // Северные записки. 1915. № 7. С. 319.

115. Степун Ф. Из писем прапорщика артиллериста. С. 45. V.

116. Андреев Л. В сей грозный час. С. 68.

117. Андреев Л. Пусть не молчат поэты // Биржевые Ведомости. 1915. 18 октября.

118. Степун Ф. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 15.

119. Философия войны. М., 1995. С. 86.

120. Мировые войны XX в. . Кн. 1. С. 123. Ф 75. Мировые войны XX в. . Кн. 1. С. 125.

121. Русские ведомости. 1914.28 сентября.

122. Отечество. 1914. № 1. С. 8.

123. Мировые войны XX в. . Кн. 1. С. 126.

124. Волошин М.А. Автобиографическая проза. М., 1991. С. 181.

125. Биржевые ведомости. 1915. 4 января.

126. Отечество. 1914. № 1. С. 9.

127. Брусилов А.А. Мои воспоминания. М., 1963. С. 81-82, 83.

128. Яхимович З.П. Тотальная война как выражение цивилизационного кризиса // Мировые войны XX века: В 4-х кн. Кн. 1. М., 2002. С. 508.

129. Эренбург И. Две правды // Звезда. 1996. № 2. С. 179. 3.2. Этический опыт «фронтовой литературы»

130. Шмырев М.В. Война и некоторые тенденции развития художественной культуры // Мировые войны XX века: В 4-х кн. Кн. 1. М., 2002. С. 557.

131. Фоминых Т.Н. Первая мировая война в русской прозе 1920-1930-х гг.: Историософия и поэтика. Пермь, 2001.

132. Эренбург И. Две правды // Звезда. 1996. № 2. С. 198.

133. Цит. по кн.: Крутикова Л.В. А.И. Куприн. Л., 1971. С. 149.

134. Ильин И.А. Основное нравственное противоречие войны // Вопросы философии и психологии. 1914. Кн. 125. V. Ноябрь-декабрь. С. 799.

135. Ильин И.А. Указ. соч. С. 803.91. Там же. С. 825.

136. Федорченко С. Народ на войне. М., 1990. С. 71.

137. Степун Ф.Из писем прапорщика артиллериста. С. 17.

138. Яковлев А.С. Повольники. Саратов, 1986. С. 184-185.

139. Ильин Ив. Основное нравственное противоречие войны. С. 798.

140. Степун Ф. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 46.97. Там же. С. 20.

141. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. (Юбилейное). Т. 34. С. 283.

142. Подъячев С.П. Деревенские разговоры. М., 1975. С. 274-275.

143. Савинков Б.В. (В. Рогпнин). То, чего не было: Роман, повести, рассказы, очерки, стихотворения. М., 1992. С. 535-537.

144. Степун Ф. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 70.

145. Сенявская Е.С., Миронов В.В. Человек на войне: «свои и «чужие» // Мировые войны XX века: В 4-х кн. Кн. 1. М., 2002. С. 523.

146. Сенявская Е.С., Миронов В.В. Указ. соч. С. 519.

147. Франк С. De profundis // Из глубины. Сб. статей о русской революции. Нью-Йорк, 1991. С. 328, 330.

148. Биржевые Ведомости. 1916. 2 июля.

149. Степун Ф. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 128.107. Там же. С. 170.108. Там же. С. 179.

150. Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1993. Т. 1. С. 199.

151. Степун Ф. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 156-157.

152. Сивачев М. Из деревенских впечатлений // Вестник Европы. 1917. № 4,5,6. С. 286.

153. Степун Ф. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 141.

154. Неверов В. Мир спасется верой // Родина. 1993. № 8-9. С. 23.

155. Сорокин П. Трагедия революции // Воля народа. 1917. 13 июля. 3.3.1916 год: преддверие трагедии

156. Кондурушкин С. Вслед за войной. Пг., 1915. С. 231.116. Там же. С. 167-168.

157. Белый А. Горизонты сознания // Биржевые Ведомости. 1916. 17 марта.118. Там же.

158. Изгоев А. Общество, власть, бюрократия // Русская мысль. 1916. № 10. С. 111.

159. Федотов А.С. Первая мировая война в русских литературно-художественных альманахах и сборниках (1914-1916). С. 275.

160. Федотов А.С. Указ. соч.С. 276.

161. В тылу. Альманах. Пг., 1915. С. 22.

162. Федотов А.С. Первая мировая война в русских литературно-художественных альманахах и сборниках (1914-1916). С. 289.124. Там же. С. 289.

163. Степун Ф. Из писем прапорщика-артиллериста. С. 84.126. Там же. С. 92.127. Там же. С. 165-166.128. Там же. С. 167.

164. Сорокин П.А. Пути к миру // Воля народа. 1917.29 апреля.

165. Сорокин П. На распутьи // Воля народа. 1917.30 апреля.

166. Новая и новейшая история. 1993. № 5. С. 49.

167. Изгоев А. Общество, власть, бюрократия // Русская мысль. 1916. № 10. С. 112.

168. Пришвин М.М. Дневники. 1914 -1917. М., 1991. С. 70-71.

169. Бенуа А.Н. Мой дневник. 1916-1917-1918. М., 2003. С. 53.135. Там же. С. 87.

170. Штильман Г. Война и патриотизм // Вестник Европы. 1916. № 7. С. 227.

171. Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1993. Т. 1. С. 15.

172. Андреев JI.H. «Верните Россию!» М., 1994. С. 9.

173. Мировые войны XX века: В 4-х кн. Кн. 1. М., 2002. С. 520.

174. Эренбург И. Две правды // Звезда. 1996. № 2. С. 198.

175. Сапронов П.А. Русская культура IX-XX вв. Опыт осмысления. СПб., 2004. С.639,640.

176. Яковлев Н.Н. 1 августа 1914. М. 2002. С. 297.

177. Чубаков С.Н. Слово и оружие (К проблеме антивоенной традиции в русской классической литературе). Минск, 1975.

178. Современная война в русской поэзии. Пг., 1915. С. 111.

179. Эйхенбаум Б. Проблема «вечного» мира» // Русская ысль. 1914. № 7-8. С. 119.

180. Заславский Д. Война с немцами и травля немца // Северные записки. 1914. № 12(11). С. 1.

181. Савинков Б. В. (В. Ропшин). То, чего не было . М., 1992. С. 519.

182. Блок А. Собр. соч.: В 8 т. Т. III. Стихотворения и поэмы. 1907-1921. M.-JL, 1960. С. 277.

183. Новгородцев П.И. О путях и задачах русской интеллигенции // Из глубины. С. 253.

184. Шмырев М.В. Война и некоторые тенденции развития художественной культуры // Мировые войны XX века. Кн. 1. С. 549.151. Речь. 1916.15 октября.1. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

185. Уткин А.И. Первая мировая война. М., 2001. С. 564.

186. Костриков С.П. Россия в Первой мировой войне: Проблемная лекция. М., 2000. С. 16-17.

187. Эренбург И. Лик войны. 1919., (б.м.) С. 3.

188. Тугендхольд Я. Проблема войны в мировом искусстве. М., 1916. С. 161.

189. Андреев Л.Н. В сей грозный час. П., 1915. С. 74.

190. Гершензон М.О. Избранное. Т. 3. Образы прошлого. М. Иерусалим, 2000. С. 668.

191. Иванов Вяч. Вселенское дело // Русская мысль // 1914. № 12. С. 98.

192. Зелинский Ф. Алтарь милосердия // Русская мысль. 1916. № XI (II). С. 41.

193. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ1.

194. Агнивцев Н.Я. Под звон мечей. Пг., 1915. 112 с.

195. Андреев Л.Н. SOS: Дневник (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919). / Под ред. и со вступ. ст. Р. Дэвиса, Б. Хеллмана. М., СПб., 1994. 594 с.

196. Андреев Л.Н. «Верните Россию!»: Сборник / Сост. И.Г. Андреевой, послеслов. и коммент. В.Н. Чувакова. М., 1994. 268 с.

197. Андреев Л.Н. . Гибель (Что ждет Россию). М., 1917. 16 с.

198. Андреев Л.Н. В сей грозный час. Статьи. Пг., 1915. 110 с.

199. Андреев Л.Н. Иго войны. Признания маленького человека о великих днях // Метель: Альманахи изд-ва «Шиповник». Пг., 1916. Кн. 25. С. 145-162.

200. Андреев Л.Н. Пусть не молчат поэты // Биржевые Ведомости. 1915. 18 октября.

201. Белов В.М. Лицо войны. Записки офицера. Пг., 1915. 182 с.

202. Белый А. Горизонт сознания // Биржевые ведомости. 1916. 17 марта.

203. Белый А. Гремящая тишина // Биржевые ведомости. 1916. 15 марта.

204. Большаков К. Поэма событий. Пг., 1916. 16 с.

205. Брюсов В. Семь цветов радуги. Стихи 1912 1915 года. М., 1916. 247 с.

206. Брюсов В. Как прекратить войну. М., 1917. 31с.

207. В эти дни. Литературно-художественный альманах (М. Арцыбашев, А. Толстой, В. Брюсов, С. Городецкий, Н. Минский, И. Северянин и др.). М., 1915.234 с.

208. Великая война в образах и картинах / Под ред. Ив. Лазаревского. Вып. 1-14. М., 1914-1917.

209. Вишняков В. Наша армия. Рассказы в стихах. М., 1914. 48 с.

210. Военные песни. М., 1914. XVI с.

211. Воинов В.В. Сильные духом. Рассказы. Пг, 1915. 184 с.

212. Война в произведениях прозаиков и поэтов. М., 1915. 63 с.

213. Война в русской поэзии. Стихотворения. Пг., 1915. 119 с.

214. Волошин М. «Anno mundi ardentis 1915». М., 1916. 65 с.

215. Гиляровский В.А. Год войны. Думы и песни. М., 1915. 47 с.

216. Гиляровский В.А. Грозный год. Стихотворения. М., 1916. 85 с.

217. Гиляровский В.А. Казаки (1914 год). М., 1914. 12 с.

218. Гумилевский Л.И. Рассказы из современной войны. Саратов, 1915. 94 с.

219. Гумилевский Л.И. Рассказы 1914-1916 годов. Пг., 1917. 242 с.

220. Елпатьевский С.Е. Солдаты (Наброски) // Русские записки. 1915. № 2. С. 213-223

221. Ершов С.Ф. Страницы прошлого. Воспоминания старого солдата. Л., 1962. 187 с.

222. Зайцев Б.К. Беседа о войне. М., 1917. 16 с.

223. Захарова JI. Дневник сестры милосердия. На передовых позициях 19141915 гг. Пг., 1915. 154 с.

224. Клюев Н.А. Мирские думы. Пг., 1916.71 с.

225. Коллонтай A.M. Кому нужна война. Женева, 1916. 20 с.ф 33. Кондурушкин С.С. Вслед за войной. Очерки Великой европейскойвойны (август 1914-март 1915) Пг., 1915. 279 с.

226. Копыткин С. Песни о войне. Стихотворения. Пг., 1915. 32 с.

227. Копыткин С. Струны народные. Новые песни о войне. Пг., 1916. 64 с.

228. Кречетов С.А. (Соколов). С железом в руках, с крестом в сердце. Записки офицера. Пг., 1915. 156 с.

229. Ксюнин А. Народ на войне (Из записок военного корреспондента). Пг., 1916.242 с.

230. Лазаревский Б. Во время войны. Рассказы. П. 1916. 244 с.

231. Мережковский Д.С. Было и будет. Дневник 1910 1914 гг. Пг., 1915. 860 с.

232. Мережковский Д. С. Невоенный дневник. 1914-1916. Пг., 1917. 224 с. ф 41. Моравская М. Прекрасная Польша. Стихи. Пг., 1915. 87 с.

233. Муйжель В.В. С железом в руках, с крестом в сердце (На Восточно-Прусском фронте). Пг., 1915. 264 с.

234. Несмелов А. Военные странички. Рассказы и стихотворения. М., 1915. 48 с.

235. Нужна ли война? / Статьи В. Короленко, П. Кропоткина, Г. Плеханова, Б. Шоу. М., 1917.24 с.

236. ОкуневЯ. Воинская страда. Пг., 1915. 116 с.

237. Осоргин М. Про нынешнюю войну и про вечный мир. М., 1917. 18 с.

238. Панкратов А.С. Кровавое зарево. Очерки войны. Ярославль, 1915.279 с.

239. Ремизов A.M. За святую Русь: Думы о родной земле. Пг., 1915. 57 с.

240. Ремизов A.M. О судьбе огненной. Стихи. Пг., 1918. 8 с.

241. Ремизов A.M. Укрепа: Слово к русской земле родной, тайностях ® земных и судьбе. Пг., 1916. 140 с.

242. Ропшин В. (Савинков Б.В.) Из действующей армии (лето 1917). М., 1918. С. 3-112.

243. Скиталец С. (Петров). Война. Аринушка. На передовых позициях. Вблизи Перемышля. Пг., 1916. 28 с.

244. Сологуб Ф. Война. Стихи. М., 1915.185 с.

245. Сологуб Ф. Ярый год. Сборник рассказов. М., 1916.

246. Степун Ф. Лугин Н. Из писем прапорщика-артиллериста. Изд. Южнорусского общества печатного дела. 1919. 187 с.

247. Тимофеев Б. Чаша скорбная. М., 1918. 203 с.

248. Толстой А.Н. В Англии. На Кавказе. По Волыни и Галиции. Изд. 2-е доп. М., 1916.252 с.

249. Толстой А.Н. Военная публицистика. М., 1984. 318 с.

250. Толстой А.Н. Дни войны. Рассказы. 3-е изд. М., 1917. 182 с.

251. Толстой А.Н. Наваждение. Рассказы 1917- 1918 гг. Одесса, 1919. 167с.

252. Толстой А.Н. Неверный шаг. Рассказы. 2 изд. М., 1916. 224 с.

253. Толстой А.Н. Отечество. М., 1976. 478 с.

254. Тэффи. Дым без огня. Рассказы. М., 1918. 162 с.

255. Тэффи. Ничего подобного. Пг., 1916. 172 с.

256. Федорченко С. Народ на войне. Фронтовые записи. Киев, 1917.

257. Хлебников В.В. Битвы 1915 1917 гг. Новое учение о войне. Пг., 1915. 24 с.

258. Цензор Д. «Священный стяг. Стихи о войне 1914-1916. Пг., 1916. 85 с.

259. Чириков Е.Н. Душевный разговор про войну и революцию. Пг., 1917. 16 с.

260. Чириков Е.Н. Душевный разговор про свободу. Пг., 1917. 16 с.

261. Чириков Е.Н. Эхо войны. Изд. 2-е. М., 1916. 219 с.

262. Чуковский К.И. Англия накануне победы. П., 1917. 147 с.

263. Чуковский К.И. Заговорили молчавшие. М., 1918. 156 с.

264. Чулков Г.И Судьба России. Беседа о современных событиях. Пг., 1916. '45 с.

265. Шмелев Ив. Лик скрытый. Рассказы. 1915-1916 гг. (Т. VIII). М., 1917. 189 с.

266. Шмелев Ив. Суровые дни (В деревне). М., 1916. 232 с.

267. Щепкина-Куперник Т.Л. Отзвуки войны. Стихотворения. М., 1915. 96с.

268. Эренбург И. Две правды // Звезда. 1996. № 2. С. 148 -182.

269. Эренбург И.Г. Лик войны (Во Франции). Киев, 1919. 230 с.

270. Эренбург И.Г. Стихи о канунах. М., 1916. 142 с.1..

271. Гиппиус 3.. Антон Крайний. Литературное сегодня // Утро России. 1916. 2 апреля.

272. Гиппиус 3.. Антон Крайний. Наше будущее // День. 1914. 25 ноября.

273. Адрианов С. Критические наброски // Вестник Европы 1915. № 4. С. 228-231.

274. Алексинский Г. А. Франс о войне // Современная мысль. 1915. № 9. С. 143-154.

275. Андреев Л. Пусть не молчат поэты // Биржевые ведомости. 1915. 18 октября.

276. Апухтин А. Мировая война в 1917 г.// Современная мысль. 1918. № 1. С. 238-247.

277. Блох М. Война в изображении русских писателей (А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь, Л.Н. Толстой, В.М. Гаршин, Л.Н. Андреев, В.В. Вересаев, народная поэзия). Двинск, 1915. 104 с.

278. Бурнакин А. Четырнадцатый год. Трибуна патриотизма // Новое время.1915. 4 сентября.

279. Гершензон М.О. 1870 и 1914 //Русская мысль. 1914. № 12. С. 94-115.

280. Гуревич JI. Война и современная литература // Северные записки // 1914. № 12. С. 108-124.

281. Евгеньев Е. Русская поэзия и война // Журнал для всех. 1915. № 3. Стлб. 454-474.

282. Иванов Г. Военные стихи // Аполлон. 1915. № 1. С. 48-52.

283. Игнатов И. Деревенская поэзия. Сборник великорусских частушек. Под ред. Е.Н. Елеонской. М., 1914. 46 с.

284. Изгоев А. Просветы//Русская мысль. 1916. № 1. С. 114-121.

285. Измайлов А. Кабинетные баталисты // Биржевые ведомости. 1915.2 июня.

286. Клейнборт JI. Поэты-пролетарии о войне // Современный мир. 1916. № 3. С. 43-56.

287. Колтоновская Е. Война и писатели (О писательской психологии) // Русская мысль. 1914. № 12. С. 133-139.

288. Колтоновская Е. Литература и война (Параллели) // Вестник Европы. 1914. № И.С. 87-98.

289. Колтоновская Е. Отстоявшееся (Война и деревня) // Русская мысль.1916. №9. С. 92-98.

290. Кранихфельд В. Русская литература // Современное слово. 1915. 1 января.

291. Львов-Рогачевский В.Л. Великое ожидание (Обзор современной русской литературы // Ежемесячный журнал литературы, науки и общественной жизни. 1916. № 1. С. 23-31.

292. Неведомский М. Что сталось с нашей литературой? (О поэзии и прозе наших дней) // Современник. 1915. № 5. С. 37-42.

293. Ожигов Ал. Н.П. Ашешов. На бранной лире (Война и современная поэзия) // Современный мир. 1915. № 2. С. 53-56.

294. Ожигов Ал. Н.П. Ашешов. О беллетристической мобилизации // Современный мир. 1915. № 9. С. 49-56.

295. Ожигов Ал. Н.П. Ашешов. Романы пореволюционного краха // Современный мир. 1916. № 3. С. 42-47.

296. Ожигов Ал.Н.П. Ашешов. Литература, молчание и барабаны // Современный мир. 1915. № 12. С. 37-44.

297. От писателей, художников и артистов // Русские ведомости. 1914. 28 сентября.

298. Ответ русских писателей английским собратьям // Биржевые ведомости. 1915. 30 марта.

299. Полонский Вяч. Творчество Бориса Зайцева // Новая жизнь. 1915. № 4. С. 75-79.

300. Тальников Д. Литературные заметки // Современный мир. 1915. № 9. С. 52-57.

301. Тиняков А. В защиту войны // Речь. 1915. 26 октября.

302. Чеботаревская Ан. В защиту «военной» литературы // Биржевые ведомости. 1915. 4 декабря.1.I.

303. Аксельрод Л.И. Философия и общественность. Простые законы нравственности и права // Дело. 1916. № 1. С. 44-45.

304. Александров Е. Самая несчастливая война в России // Независимая газета. 1994. 29 июля.

305. Аугштайн Е. В далеком 1914 году, когда в Европе гасли огни // За рубежом. 1994. № 29. С. 1-11. N

306. Ауэрбах Э. Мимессис: Изображение действительности в западноевропейской литературе. Т. 1-2. Благовещенск, 1999.

307. Баран X. Первая мировая война в стихах Вячеслава Иванова. // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М., 1996. С. 171-191.

308. Барулин B.C. Российский человек в XX веке. Потери и обретения себя. СПб. 2000. 431 с.

309. Бахтин В., Молдавский Д. Русский лубок XVII XIX вв. М.-Л., 1962. 310 с.

310. Белоконский И.П. Лубочная литература о русско-японской войне // Образование. 1904. № 5, 7; 1905. № 1. С. 143-158.

311. Бердяев Н. А. Духовный кризис интеллигенции. Статьи по общественной и религиозной психологии (1907-1909). СПб.,1910. 128с.

312. Бердяев Н.А. Война и национальное самосознание // Биржевые ведомости. 1914. 9 октября.

313. Бердяев Н.А. Воля к жизни и воля к культуре // Слово. 1990. № 1. С. 1216.

314. Бердяев Н.А. Германия, Польша и Константинополь // Биржевые ведомости. 1915. 21 мая.

315. Бердяев Н.А. Душа России. М., 1915. 73 с.

316. Бердяев Н.А. Империализм священный и империализм буржуазный // Биржевые ведомости. 1914. 28 октября.

317. Бердяев Н.А. Интернационализм, национализм и империализм. М., 1917.30 с.

318. Бердяев Н.А. Конец Европы // Биржевые ведомости. 1915. 12 июня.

319. Бердяев Н.А. Народ и классы в русской революции. М., 1917. 15 с.

320. Бердяев Н.А. Ницше и современная Германия // Биржевые ведомости. 1915. 4 февраля.

321. Бердяев Н.А. Новая Россия // Биржевые ведомости. 1915. 23 января.

322. Бердяев Н.А. О «вечно-бабьем» в русской душе // Биржевые ведомости. 1915. 14-15 января.

323. Бердяев Н.А. О дарящих и отнимающих (К спору о национальном вопросе) // Биржевые ведомости. 1915. 11 марта.

324. Бердяев Н.А. О рабстве и свободе человека // Бердяев Н.А. Царство духа и царство кесаря. М., 1995. 382 с.

325. Бердяев Н.А. Омертвевшее предание //Биржевые ведомости. 1915. 8 апреля.

326. Бердяев Н.А. Россия и Польша // Биржевые ведомости. 1914. 10 октября.

327. Бердяев Н.А. Самопознание: Сочинения. М., Харьков, 1998. 426 с.

328. Бердяев Н.А. Современная Германия // Утро России. 1914. 19 октября.

329. Бердяев Н.А. Судьба Парижа // Биржевые ведомости. 1914. 22 ноября.

330. Бердяев Н.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1918. 240 с.

331. Бердяев Н.А. Футуризм на войне // Биржевые ведомости. 1914. 26 октября.

332. Бердяев Н.А. Эпигонам славянофильства // Биржевые ведомости. 1915. 18 февраля.

333. Бережной А.Ф. Русская легальная периодическая печать в годы Первой мировой войны. Д., 1975. 365 с.

334. Бибиков П.А. Феноменология войны //Время. 1861. № 12. С. 21-145.

335. Бойцов М.А. Вперед, к Геродоту! // Казус. 1999: Индивидуальное и уникальное в истории. М., 1999. С. 19-25.

336. Бореев Ю.Б. Эстетика.: В 2-х т. 5 изд., дополн. Смоленск, 1997.

337. Бочаров А.Г. Человек и война. Идеи социалистического гуманизма в послевоенной прозе о войне. М., 1978. 386 с.

338. Брентано Ф. О происхождении нравственного познания. СПб., 2000. 185 с.

339. Бродский H.J1. Ранние славянофилы. М., 1910. 231 с.

340. Брусилов А.А. Мои воспоминания. М., 1983. 256 с.

341. Булгаков В.Ф. Русские предшественники Ремарка (В. Гаршин, А.Толстой, В. Вересаев, Л.Андреев, Ф. Степун) // Человек в контексте культуры. М., Ставрополь, 1999. С. 142-157.

342. Булгаков С.Н. Война и русское самосознание (Публичная лекция). М., 1915.20 с.

343. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество. М., 1992. 528 с.

344. Булгаков С.Н. Кольцо Нибелунгов (Из размышлений о германизме) // Биржевые ведомости. 1915. 31 августа.

345. Булгаков С.Н. Поверженный кумир // Утро России. 1914. 30 августа.

346. Булгаков С.Н. Родине // Утро России. 1914. 5 августа.

347. Булгаков С.Н. Русские думы // Русская мысль. 1914. № 12. С. 108-115.

348. Булгаков С.Н. Три идеи // Русская мысль. 1913. № 2. С. 142-149.

349. Булгаков С.Н. Человечность против человекобожия. Историческое оправдание англо-русского сближения // Русская мысль. 1917. № 5-6. С.1-32.

350. Булдаков В.П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. 336 с.

351. Бурцев B.J1. О войне. С приложением двух писем П.А. Кропоткина. Пг. -М., 1916.46 с.

352. Бялик Б.А. Властители дум и чувств: В.И. Ленин и М. Горький. М., 1970.248 с.

353. Вараксина Т.А. «Старая русская армия в этой войне дала весьма много поучительного.» // Военно-исторический журнал. 2002. № 7. С. 78-80.

354. Велехов Л. Начало конца О Первой мировой войне, начавшейся 1 августа 1914 г. // Сегодня. 1994. 2 августа.

355. Великая война. 1915 год. Очерк главнейших операций. Русский Западный фронт. Пг., 1916. 62 с.

356. Виноградов В.Н. 1914: Быть войне или не быть? // Новая и новейшая история. 2004. № 6. С. 17-25.

357. Вильчинский В.П. Литература 1914-1917 годов // Судьбы русского реализма начала XX в. / Под ред. К.Д. Муратовой. Л., 1972. С. 228-277.

358. Владиславлев И. Мир или война. Пг., 1917. 16 с.

359. Власов Ю.Н. Власть, право, мораль: категориальная проблематика в актуальных идеях русской философии. М., 1998. 153 с.

360. Военный дневник Великого Князя Андрея Владимировича Романова // -Октябрь. 1998. № 4. С. 138-143.

361. Война и искусство. Л., 1930. 16 с.

362. Волков А.А. Ленин и Горький. М., 1972. 286 с.

363. Гегель Г.В. Ф. Лекции по философии истории. Спб., 1993.

364. Геллер М. Литература периода Первой мировой войны // История русской литературы: XX век: Серебряный век / Под ред. Жоржа Нива. М., 1995. С. 603-609.

365. Гердер И.Г. Идеи о философии истории человечества // Гердер И.Г. Избранные сочинения. М. Л., 1959. С. 182-234.

366. Гершензон М.О. Второй год войны // Биржевые ведомости. 1915.28 июня.

367. Гершензон М.О. Два пути // Биржевые ведомости. 1915.3 октября.

368. Гершензон М.О. История молодой России. М., 1908. 286 с.

369. Гершензон М.О. Религия прогресса // Биржевые ведомости. 1916. 7 мая.

370. Гершензон М.О. Турнир и война//Биржевые ведомости. 1914. 14 июня.

371. Гершензон М.О. Урок войны // Отечество. 1915. № 1. С. 17-23.

372. Гершензон М.О. Школа самосознания//Биржевые ведомости. 1916. 26 марта.

373. Горький и наука. Статьи, речи, письма. Воспоминания. М. 1964. 282 с.

374. Гумилев Л.Н. Может ли произведение изящной словесности быть историческим источником? // Русская литература. 1972. № 1.

375. Гусейнов С.С. Великие моралисты. М., 2000. 324 с.

376. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. 336 с.

377. Денисов Вл. Война и лубок. Очерк. Пг., 1916. 40 с.

378. Дживелегов А.К. Немецкая культура и война. М., 1917. 63 с.

379. Дмитриев А.В. Насилие. М., 2000. 324 с.

380. Долгополов Л.К. Волошин и русская история // Русская литература. 1987. №4. С. 168-175.

381. Дробжев М.И. Проблема человека в русской религиозной философии XIX первой половины XX века. Тамбов, 2000. 320 с.

382. Дробницкий О.Г. Моральная философия. М., 2002. 523 с.

383. Дубровина И.М. Прогностическая образность: возвращенная и современная литература // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. М., 1997. №6. С. 53-67.

384. Думова Н.Г. О художественной литературе как источнике для изучения социальной психологии (на примере романа-эпопеи М. Горького «Жизнь Клима Самгина») // О подлинности и достоверности исторического источника. Казань, 1991. С. 113-124.

385. Ерзин Э.А. Великое испытание России Первой мировой войной. // Первая мировая война: история и психология: М-лы Росс. науч. конф. -СПб., 1989. С. 9-11.

386. Журавлев С.И. Память пылающих лет. Современная советская проза о Великой Отечественной войне. М., 1985. 289 с.

387. Звягинцев Е. Война и лубочная литература // Русские ведомости. 1914. № 12.

388. Зобнин Ю. Стихи Н. Гумилева, посвященные мировой войне 1914-1918 годов: Военный цикл // Николай Гумилев: Исследования и материалы. СПб., 1994. С. 34-46.

389. Зограф Н.Г. Малый театр в конце XIX начале XX века. М., 1966. 604с.

390. Зубов Р.А., Мостапенко A.M. О некоторых проблемах взаимосвязей философии и искусства // Творческий процесс и художественное восприятие. Л., 1975. С. 9 30.

391. Иванов Вяч. Вселенское дело // Русская мысль. 1914. № 12. С. 97-107.

392. Иванов Вяч. Живое предание. Ответ Н.А. Бердяеву // Биржевые ведомости. 1915. 18 декабря.

393. Иванов Вяч. Легион и соборность // Утро России. 1916. 27 февраля.

394. Иванов Вяч. Польский мессианизм, как живая сила // Утро России. 1916.22 марта.

395. Иванова Е.В. «Крушение гуманизма» А. Блока и «Закат Европы» О. Шпенглера // Славянские чтения. Вып. I. Даугавпилс Резекне, 2000. С. 124-139.

396. Иванов-Разумник Р.В. За что воюют великие державы. П., 1917. 28 с.

397. Иезуитов А.Н. Философские вопросы науки о литературе // Взаимодействие наук при изучении литературы. Д., 1981. С. 27-51.

398. Иезуитова JI.A. JI.H. Андреев-публицист в канун революции // Русская литература. 1989. № 3. С. 199-209.

399. Из глубины. Сб. ст. о русской интеллигенции. 2 изд. Нью-Йорк, 1991. 332 с.

400. Из истории русского реализма конца XIX начала XX в. М, 1986. 174с.

401. Из истории русской журналистики конца XIX начала XX в. М., 1973. 267 с.

402. Из творческого наследия советских писателей. JL, 1991. 334 с.

403. Измайлов А. Немец и русская пословица // Биржевые Ведомости. 1914. 7 сентября.

404. Ильин И.А. Духовный смысл войны. М.,1915. 48 с.

405. Ильин И.А. Основное нравственное противоречие войны // Вопросы философии и психологии. 1914. Кн. 125. V. Ноябрь-декабрь. С. 797 -826.

406. Ильин И.А. Почему не надо продолжать войну? М., 1917. 23 с.

407. Ильин И.А. Путь к очевидности: Сочинения. М., 1998. 912 с.

408. Ильин И.А. Религиозный смысл философии: Три речи. 1914-1923. Париж, 1925. 114 с.

409. Ильин Н. Трагедия русской философии // Москва. 2001. № 3 8.

410. Иофе Г. Боже, спаси Россию // Наука и жизнь. 1994. № 10. С. 44-53.

411. История Первой мировой войны. 1914-1918 / Под ред. И.И. Ростунова: В 2-х т. М., 1975.

412. История России XIX-XX веков: Новые источники понимания / Под ред. С.С. Секиринского. М., 2001. 306 с.

413. Каган М.С. Война и культура // Первая мировая война: история и психология: М-лы Росс. науч. конф. СПб., 1999. С. 7-8.

414. Кареев Н.И. Историка (Теория исторического знания). Пг., 1916. 212 с.

415. Карнишин В.Ю. Власть и провинциальное общество в испытаниях Первой мировой войны (1914 февраль 1917 г.)// Краеведение. 1997. № 2. С. 53-58.

416. Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993. 465 с.

417. Карташова И.В., Емельянова Т.П., Семенов Л.Е. Историческая психология и литературоведение: возможности и перспективы взаимодействия // Филологические науки, М., 1995. № 3. С. 3-13.

418. Керсновский А.А. Философия войны // Философские войны. М., 1995. С. 11-98.

419. Киган Д. Первая мировая война. М., 2002. 576 с.

420. Клаузевиц К. О войне. М., 1998. 448 с.

421. Ключевский В.О. О нравственности и русской культуре. М., 1998. 198с.

422. Кожинов В.В. Победы и беды России. Русская культура как порождение истории. М., 1998. 444 с.

423. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. М., 1980. 320 с.

424. Колобаева JI.A. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX вв. М., 1990. 336 с.

425. Кондаков И.В. Архитектоника русской культуры // Общественные науки и современность. 1999. № 1. С. 159-172.

426. Корольков А.А. Пророчества Константина Леонтьева. СПб., 1991. 348с.

427. Косолапов В. Летопись мужества. Историко-революционная и военно-патриотическая тема в литературе. М., 1985. 279 с.

428. Кризисный социум. Наше общество в трех измерениях. М., 1994. 245 с.

429. Круглов В.Ф. Художественная литература и творческая практика мастеров Петербургского нового общества художников (1904-1917) // Русская литература и изобразительное искусство XVIII начала XX века / Сб. науч. тр. Л., 1988. С. 254-284.

430. Кузьмин-Караваев В. Владимир Соловьев и «оправдание» войны // Вестник Европы. 1914. № 10. С. 353- 365.

431. Куницын Г.И. Политика и литература. М., 1973. С. 353-365.

432. Куприяновский П., Шамес П. Русская советская литература периода Великой Отечественной войны. М., 1955. 278 с.

433. Купцова И.В. «Когда пушки стреляют, музы молчат.»? (Художественная интеллигенция в годы Первой мировой войны) // Клио. 1997. № 1.С. 107-116.

434. Купченко В.П. Странствие Максимилиана Волошина: Документальное повествование. СПб., 1997. 544 с.

435. Курыев Ю.И. Философско-этические воззрения A.M. Горького. Саратов, 1988. 152 с.

436. Лазаревский Н. Причины и задачи войны 1914-1915 гг. Пг., 1915. 64 с.

437. Ландау Г. Единая Россия // Вестник Европы. 1917. № 4, 5, 6. С. 548-569.

438. Ландау Г. Идея этнической государственности // Северные записки. 1915. №4. С. 192-237.

439. Ландау Г. Сумерки Европы // Северные записки. 1914. № 12. С. 29-48.

440. Лаппо-Данилевский А.С. Методология истории. Вып. 1-2. Спб., 19101913.

441. Лапшин И.И. О перевоплощении в художественном творчестве // Вопросы теории и психологии творчества. Т. V. Харьков, 1914. С. 149187.

442. Ледовских Н.П. Русская творческая интеллигенция в годы Первой мировой войны // Россия в Первой мировой войне. Тезисы межвузовской научной конференции 4-5 октября 1994г. Рязань, 1994. С. 143-146.

443. Ленин В.И. Автору «Песни о Соколе» // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 96-97.

444. Ленин В.И. и военная история. М., 1970. 323 с.

445. Ленин В.И. О войне, армии и военной науке: В 2-х т. М., 1958.

446. Леонов Б. Свет подвига. Героико-патриотическая тема в советской литературе. М., 1985. 309 с.

447. Литература и история (Исторический процесс в творческом сознании русских писателей XVIII XX вв.) / Отв. ред. Ю.В. Стенник. СПб., 1992. 362 с.

448. Майский И.М. Германия и война. М., 1916. 250 с.

449. Малахова М. На бывшем Братском.О захоронениях героев Первой мировой войны. //Независимая газета. 1994. 30 июля.

450. Малиновский Б. Научная теория культуры. М., 1999. 208 с.

451. Мартов Л. Против войны/Сб. статей. 1914-1916. М., 1917. 76 с.

452. Межуев В.Ф. О национальной идее//Вопросы философии. 1997. № 12. С. 77-86.

453. Мельгунов С.П. О современных литературных нравах. М., 1916. 148 с.

454. Мережковский Д.С. Невоенный дневник. 1914-1916. Пг., 1917. 234 с.

455. Михайлов А.А. Мир Маяковского: Взгляд из восьмидесятых. М., 1990. 464 с.

456. Мировые войны XX века: В 4-х кн. Кн. 1. Первая мировая война: Исторический очерк / Отв. Ред. Г.Д. Шкундин. М., 2002. 698 с.

457. Мировые войны XX века: В 4-х кн. Кн. 2. Первая мировая война: Документы и материалы. М., 2002. 581 с.

458. Моисеев Н.Н. Экология, нравственность, политика // Вопросы философии. 1989. № 5. С. 3-25.

459. Морозова М.Ю. Проблема самоопределения России и отечественной интеллигенции в религиозной философии Г.П. Федотова. Ковров, 1998. 123 с.

460. Мощанский А. Мысли и предсказания Н.Ф. Федорова // Русская мысль. 1914. № 12. С. 140-145.

461. Мур Дж. Э. Природа моральной философии. М., 1999. 351 с.

462. Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. М., 2003. 336с.

463. Ненасилие: Философия, этика, политика. М., 1993. 188 с.

464. Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни // Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. Т. 1.М., 1990. С. 158-230.

465. Одайник В. Психология политики. Политические и социальные идеи Карла Густава Юнга. СПб., 1996. 392 с.

466. Очерки этической мысли в России конца XIX начала XX в. М., 1985. 319 с.

467. Первая мировая война и ее воздействие на историю XX века // Новая и новейшая история. 1994. № 4-5. С. 109-131.

468. Первая мировая война: Дискуссионные проблемы истории. М., 1994. 304 с.

469. Первая мировая война: история и психология: Материалы Российской научной конференции / Под ред. В.И. Старцева и др. СПб., 1999. 356 с.

470. Первая мировая война: Пролог XX века. М.,1998. 412 с.

471. Першиц А.И., Семенов Ю.И., Шнирельман В.А. Война и мир в ранней истории человечества: В 2-х т. М., 1994.

472. Петров М.Т. Итальянская новелла эпохи Возрождения как источник // Проблемы источниковедения западноевропейского средневековья. JL, 1979. С. 144-156.

473. Плеханов Г.В. О войне. 4 изд., Пг., 1916. 85 с.

474. Полежаев Д.В. «Золотой век» русской философии и Первая мировая война. // Первая мировая война: история и психология: М-лы Росс, научн. конф. СПб., 1989. С. 11-18.

475. Полторак С.Н. Неопубликованная рукопись С.А. Соколова (С. Кречетова) о событиях Первой мировой войны как историко-психологический источник // Первая мировая война: история и психология. Спб: Нестор, 1989. С. 81-85.

476. Поляк Л.М. Алексей Толстой художник. М., 1964. 214 с.

477. Прудон П.Ж. Война и мир. Исследование о принципе и содержании международного права: В 2-х т. М., 1864.

478. Прудон П.Ж. Искусство, его основания и общественное назначение. СПб., 1865.237 с.

479. Рерих Н.К. Культура и цивилизации. М., 1994. 146 с.

480. Розанов В.В. В чаду войны // Новое время. 1914. 12 ноября.

481. Розанов В.В. Война 1914 года и русское возрождение. Пг., 1915. 234 с.

482. Российские либералы: кадеты и октябристы. Документы, воспоминания, публицистика. М., 1996. 324 с.

483. Российские офицеры//Военно-исторический журнал. 1994. № 1-4.

484. Россия и Первая мировая война: Материалы международного научного коллоквиума, 1-5 июня 1998 / Отв. ред. Н.Н. Смирнов. СПб, 1999. 372с.

485. Ростунов И.И. Русский фронт Первой мировой войны. М., 1976. 408 с.

486. Русская литература и журналистика начала XX в. 1905-1917. Большевистские и общедемократические издания. М., 1984. 352 с.

487. Русская литература и журналистика начала XX в. 1905-1917. Буржуазно-либеральные и модернистские издания. М., 1984. 368 с.

488. Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). Книга 1/ ИМЛИ РАН. М., 2000. 900 с.

489. Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). Книга 2/ ИМЛИ РАН. М., 2001. 768 с.

490. Сапронов П.А. Русская культура IX XX вв. Опыт осмысления. СПб., 2004. 704 с.

491. Сараскина Л.И. Не мечем, а духом. (Русская литература о войне и мире). М., 1989. 132 с.

492. Сарычев В.А. Маяковский: Нравственные искания. Воронеж, 1984. 203с.

493. Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М., 1999. 383 с.

494. Серебрянников В.В. Войны России: социально-политический анализ. — М., 1998.377 с.

495. Серебрянников В.В. Социология войны. М., 1997. 392 с.

496. Сикевич З.В. Национальное самосознание русских (Социологический очерк). М., 1996. 194 с.

497. Скобелев В.П. В поисках гармонии: художественное развитие А.Н. Толстого. 1907-1922 гг. Куйбышев, 1981. 176 с.

498. Славенсон В. Война и лубок //Вестник Европы. 1915. № 7. С. 142-168.

499. Сливицкая О.В. Реалистическая проза 1910-х годов // История русской литературы: В 4-х т. Т. 4. Литература конца XIX начала XX в. (1881-1917). Л., 1983. С. 632.

500. Слова, пришедшие из боя. Статьи. Диалоги. Письма. Вып. 1. М., 1980; Вып. 2. М., 1985.

501. Смирнов С.В. М. Горький и журналистика конца XIX начала XX в. Л., 1959. 206 с.

502. Смирнова Е.А. Первая мировая война в проблематике русского философско-религиозного Ренессанса // Россия в Первой мировой войне. Рязань, 1994. С. 147-149.

503. Смирнова Л.А. И.А. Бунин: Жизнь и творчество. М., 1991. 192 с.314. «Солдаты смотрят на войну как на огромное несчастье» (Солдатские письма с фронтов Первой мировой войны) // Эхо веков. 1998. № 3-4. С. 177-184.

504. Солнцева В.А. Военный плен в годы Первой мировой войны (Новые факты) // Вопросы истории. 2000. № 4.5. с. 98-105.

505. Солнцева С.А. «Об одном только просим Родину: пусть тыл не забывает фронта.» Армия и гражданское общество России после февраля 1917 г. // Военно-исторический журнал. 2000. № 5. С. 58-66.

506. Соловьев С. Богословские и критические очерки. Собр. статей и публ. лекций. М., 1916. 201 с.

507. Солонин Ю.Н. Опыт войны: от впечатления к метафизике. // Первая мировая война: история и психология. СПб., 1989. С. 7-8.

508. Сорокин П.А. Сочинения. Заметки социолога. Социологическая публицистика. СПб., 2000. 328 с.

509. Сперанский В. Русские монастыри и война // Биржевые ведомости. 1914. 9 сентября.

510. Сталинский Е. Национальное в интернациональном // Вестник Европы. 1916. № 3. С. 123-145.

511. Степанов А.И. Россия в Первой мировой войне // Свободная мысль. 1914. №9. С. 52-66.

512. Столович JI.H. Красота. Добро. Истина: Очерк истории эстетической аксиологии. М., 1994. 463 с.

513. Субботин А.С. О поэзии и поэтике. Свердловск., 1979. 192 с.

514. Сыч А.И. О некоторых социально-психологических последствиях Первой мировой войны // Вопросы истории. 2001. № 11-12. С. 109-113.

515. Тойнби А. Дж. Постижение истории. М., 1991. 273 с.

516. Толстой А.Н.: Проблемы творчества: Межвуз. сб. науч. тр. Воронеж, 1990.322 с.

517. Толстой А.Н.: Материалы и исследования. Куйбышев, 1983. 131 с.

518. Топер П.М. Ради жизни на земле. Литература и война. Традиции, решения, герои: Монография. Изд. 3-е, доп. М.,1985. 656 с.

519. Трубецкой Е.Н. Война и мировая задача России. М., 1915. 28 с.

520. Трубецкой Е.Н. Отечественная война и ее духовный смысл. М., 1915. 24 с.

521. Трубецкой Е.Н. Смысл войны. М., 1914. 26 с.

522. Тыминский А.И. «Идет последняя война.» (Первая мировая война в творчестве поэтов «Серебряного века») // Россия в Первой мировой войне. Рязань, 1994. С. 150-153.

523. Тютюкин С.В. Война, мир, революция. Идейная борьба в рабочем движении России 1914-1917 гг. М., 1972. 304 с.

524. Устрялов Н. Национальная проблема у первых славянофилов // Русская мысль. 1916. № 10. 116-125.

525. Уткин А.И. Первая мировая война. М., 2001. 592 с.

526. Ушаков A.M. «.Тащить понятое время (Маяковский в борьбе за социально-действенное искусство) // Маяковский и современность. М., 1985. С. 43-53.

527. Федотов А.С. Первая мировая война в русских литературно-художественных альманахах и сборниках (1914-1916) // Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн. X начало XX в. Сб. науч. тр. Вып. II. М., 1990. С. 259-294.

528. Федотов Г.П. Война и ее происхождение. Пг., 1917. 32 с.

529. Феноменов М.Я. Русские социал-демократы и война (За Плехановым или за Лениным?) М., 1917. 30 с.

530. Философия культуры: Становление и развитие. СПб., 1998. 324 с.

531. Флиер А.Я. Культура как смысл истории // Общественные науки и современность. 1999. № 6. С. 150 159.

532. Флоренский П.А. У водоразделов мысли // Флоренский П.А. Имена: Сочинения. М., 1998. С. 23-41.

533. Франк C.JI. Духовные основы общества. М., 1992. 510 с.

534. Франк C.JI. Идейные влияния войны // Отечество. 1915. № 9. С. 2-4.

535. Франк C.JI. Мобилизация мысли в Германии. (Немецкие ученые и литераторы о войне) // Русская мысль. 1916. № 9. С. 20-27.

536. Франк C.JI. О духовной сущности Германии // Русская мысль. 1915. № 10. С.1-18.

537. Франк C.JI. О поисках смысла войны // Русская мысль, 1914. № 12. С. 125-132.

538. Франк C.JI. Реальность и человек. М., 1997. 478 с.

539. Франк C.JI. Сила и право //Русская мысль. 1916. № 1. С. 12-17.

540. Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 4657.

541. Харджиев Н.И., Тренин В.В. Поэтическая культура Маяковского. М., 1970. 328 с.

542. Хеллман Б. Когда время славянофильствовало. Русские философы и Первая мировая война // Проблемы истории русской литературы начала XX века. Хельсинки, 1989. С. 211-239.

543. Хеллман Б. Первая мировая война в лубочной литературе // Россия и Первая мировая война. Мат-лы междунар. науч. коллоквиума. СПб., 1999. С. 303-314.

544. Ходоров А.А. Между религией и революцией: духовные искания русской интеллигенции Серебряного века // Общественные науки и современность. 2000. № 1. С. 151-162.

545. Хренов Н.А. Художественный опыт XX века в контексте смены культурных циклов // Общественные науки и современность. 1999. № 2. С. 139-151.

546. Художественный мир А.Н. Толстого: Статьи / Ред.-сост. В.П. Скобелев. Куйбышев, 1983. 231 с.

547. Цехновицер О. Литература и мировая война 1914-1918. М., 1938. 243 с.

548. Человек и война (Война как явление культуры) Сб. статей / Под ред. И.В. Нарского и О.Ю. Никоновой. М., 2001. 431 с.

549. Чернов В. Милитарный социализм // Северные записки. 1916. № 1. С. 171-184.

550. Шамбаров В. Е. За веру, царя и Отечество! М., 2003. 656 с.

551. Шапошников Л.В. Чаша Грааля космической эволюции // Рерих Н.К. Культура и цивилизация. М., 1994. С. 3-18.

552. Шефов Н.А. Самые знаменитые войны и битвы России. М., 1999. 528 с.

553. Шнирельман В.А. Война и мир в традиционных обществах (По материалам западных.исследований): научно-аналитический обзор. М., 1992. 237 с.

554. Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории: Пер. с нем. Т. 1. М., 1998. 663 е.; Т. 2. М., 1998. 607 с.

555. Шумский К. Очерки мировой войны на суше и на море. Пг., 1915. 236с.

556. Эйхенбаум Б. Проблема «вечного» мира / В связи с начавшейся войной //Русская мысль. 1914, № 8-9. С. 116-119.

557. Эрн В. Меч и крест. М., 1915. 54 с.

558. Эрн В.Ф. Время славянофильствует. Война, Германия, Европа и Россия (Сб. публичных лекций). М., 1915. 87 с.

559. Эрн В.Ф. Германия и Европа // Биржевые ведомости. 1915. 29 июня.

560. Эрн В.Ф. Налет Валькирий (Ответ Н.А. Бердяеву) // Биржевые ведомости. 1915. 30 января.

561. Эрн В.Ф. От Канта к Круппу // Русская мысль. 1914. № 12. С. 116-124.

562. Эрн В.Ф. Россия и Польша//Новое звено. 1915. № 9-10. С. 19-21.

563. Эрн В.Ф. Святая Русь и Россия // Биржевые ведомости. 1915. 23 мая.

564. Эрн В.Ф. Сочинения. М., 1991. 575 с.

565. Эрн В.Ф. Царьград и англо-русское сближение // Утро России. 1915. 17 мая.

566. Эрн В.Ф. Царьград и славяно-греческое Возрождение // Утро России. 1915. 1 апреля.

567. Юрьева О.Ю. Своеобразие батальной лирики Н. Гумилева // Юрьева О.Ю. Серебряный век русской поэзии. Иркутск, 2001. С. 204-213.

568. Яковлев Н.Н. 1 августа 1914. М., 2003. 352 с.

569. Яковлев Н.Н. Последняя война царской России. М., 1994. 255 с.

570. Hellman В. Poets of hope and despair. The Russian symbolists in war and revolution (1914-1918). Helsinki, 1995. S. 421.