автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтическая онтология Марины Цветаевой

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтическая онтология Марины Цветаевой"

г- — П I О V. М

2 1 'ДЕК 1933

На правах рукописи

Бабушкина Светлана Валерьевна

ПОЭТИЧЕСКАЯ ОНТОЛОГИЯ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ (1926 -1941 гг.)

Специальность 10.01.01 - Русская литература

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

АВТОРЕФЕРАТ

Екатеринбург 1998

Работа выполнена в Уральском государственном университете им. А. М- Горького на кафедре русской литературы XX века филологического факультета.

Научный руководитель Официальные оппоненты

Ведущая организация

доктор филологических наук Т. А. Снигирева. доктор филологических наук Н. В. Барковская

кандидат филологических наук Н. А. Рогачева

Пермский государственный университет

Защита состоится 23 декабря 1998 г. в_

диссертационного совета Д063.78.03 по защите

час. На заседании диссертаций - на

соискание ученой степени доктора филологических наук в Уральском государственном университете им. А. М. Горького (620083, г. Екатеринбург, К-83, пр. Ленина, 51, комн. 248).

С диссертацией можно ознакомится Уральского государственного университета.

в научной библиотеке

Автореферат разослан «_» ноября 1998 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук, профессор В. В. Эйдинова.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ.

Актуальность исследования. Для российского и западного литературоведения конца XX века Марина Цветаева - одна из самых полемичных фигур. Поле напряжения здесь - соединение биографической и поэтической личностей поэта. Несмотря на всю исключительность Цветаевой из общего ряда литературных течений, заявленную ею с самых первых сборников (то, что В. Брюсов назвал «вызывающей интимностью»), ее творчество по мере своего развития обнаруживает общие для всей русской поэзии первой трети XX века типологические черты.

Сопряжение человеческого и поэтического по отношению к Цветаевой принципиально, даже несмотря на то, что сама Цветаева утверждала их неслиянность - «исконную ненависть Психеи к Еве», так как выводит к кардинальной проблеме Поэта и Времени. Судьба Цветаевой - все перипетии ее жизненного пути: от счастливого детства через все невзгоды революции, гражданской войны и эмиграции до возвращения на родину, закончившегося гибелью, - напряженно сопрягается с ее творчеством и находится в центре внимания многих исследователей. С одной стороны, это трагическая судьба поэта в тоталитарном государстве: если в XIX веке русских поэтов убивали, то XX век - век еще и самоубийств русских поэтов. С другой стороны, это судьба человека, в горниле эпохальных катаклизмов теряющего близких, семью и ощущающего опасность потери и собственной человеческой сущности: «В Бедламе нелюдей// Оказываюсь - жить»1.

Соединение исключительности и, в то же время, типичности в поэтической судьбе Цветаевой требует от исследователей, во-первых, определения традиции, породившей такого поэта, и, во-вторых, поиска сходных явлений в современности. Первое - это традиция харизматических поэтов2, чье явление есть «противовес времени» (5,

1 Цветаева М. И. Собр. соч.: В 7 т. М., 1994. Т. 2. С. 360. Далее цитируется по этому изданию с указанием в тексте в скобках тома и страницы.

2 В данном случае используется термин Л. П. Быкова: «Для стиля «харизматического» характерно представление о поэте как посреднике между вечным и временным, идеальным и эмпирическим, абсолютным и земным». // Быков Л. П. Русская поэзия начала XX века: стиль творческого поведения (к постановке проблемы) // XX век. Литература. Стиль. Вып. 1. Екатеринбург, 1994. С. 168.

341)1. Но одновременно с этим Цветаева остро ощущает всю трагическую невозможность противостоять своему времени, времени уничтожения человеческого «я»: «Брак поэта со временем -насильственный брак... «Брака - нет». Нет, брак - есть: тот же брак колодника с колодкой...» (5, 343).

В таком контексте интересна эволюция цветаевского творчества и особенно поздний его период, наименее исследованный на сегодняшний день. Этот период начинается после приезда, Цветаевой в Париж в 1926 году из Праги. Пражский период традиционно считается в цветаеведении периодом расцвета лирики поэта и создания вершинных лирических поэм - «Поэмы Горы» и «Поэмы Конца». Но после приезда в Париж цветаевское творчество характеризуется расширением родовых рамок лирики за счет включения в нее эпического начала: преобладание в поэзии лиро-эпических жанров - поэм и циклов, а также особое развитие получает проза: автобиографическая, воспоминания, трактаты об искусстве, - доля же отдельных стихотворений очень невелика. Такой «отказ от лирики» в поздний период воспринимается исследователями как общий спад в цветаевском творчестве, и это несмотря на очень высокую оценку отдельных произведений. Подобное отношение,во многом спровоцировано самим поэтом. В 1931 году Цветаева написала: «Знаю еще, что по сравнению с - хотя бы чешской захлеснутостью лирикой (1922 г. - 1925 г.) я иссохла, иссякла - нищая. Но иссыхание, иссякновение - душевное, а не стихотворное. Глубинно-творческое, а не тетрадное» (4, 601). Вопрос о качестве такого «глубинно-творческого» изменения напрямую связан с вопросом об эволюции цветаевского творчества.

Научная новизна данной работы определяется тем, что целостность творчества поздней Цветаевой рассматривается через призму ее поэтической онтологии 1926 - 1941 годов. Такой подход уже назрел, но еще не осуществлен в цветаеведении, так как совокупность отдельных исключительно высоких оценок произведений этого периода: от лирики («Новогоднее», «Поэма Воздуха», циклы «Стихи к Пушкину» или «Стихи к Чехии», стихотворения «Тоска по родине...», «Бузина», «Дом», «Родина») до прозы (автобиографической «Мать и

«Подхожу к самому трудному для себя ответу: показателен ли для наших дней Рильке, этот из далеких - далекий, из высоких - высокий, из одиноких - одинокий. Если - в чем никакого сомнения - показателен для наших дней - Маяковский. Рильке есть ни заказ, ни показ нашего времени, - он его противовес». (5,341).

музыка», «Отец и его музей», «Мой Пушкин» и трактатов об искусстве «Искусство при свете совести», «Поэт о критике»), - представляет все творчество Цветаевой этих лет как нечто исключительное и для всей русской литературы первой трети XX века. Еще одна причина, объясняющая необходимость целостного подхода к поздней Цветаевой: восприятие произведений этого периода и цветаеведением, и самой Цветаевой как итоговых, завершающих и во многом как духовного завещания.

«Совпадение творческой и человеческой жизней» (А. А. Саакянц) поэта в этот период объясняет тотальность языкового освоения мира поздней Цветаевой, что сравнимо только с тотальностью философских систем, определяющих бытие всего сущего. Закономерным в таком случае является сопоставление ее поэзии с философией XX века, и современное цветаеведение уже подошло к той границе, где встает вопрос об иных возможностях поэтического языка в XX веке. Суть вопроса в том, какова многоуровневая природа совмещения поэтического и философского в художественном мире произведения.

Предмет данного исследования - феномен поздней Цветаевой, а основной задачей является моделирование и анализ поэтической онтологии позднего периода творчества Цветаевой. Проблемное поле включает в себя вопросы целостности итогового периода творчества Цветаевой с 1926 по 1941 год и определения специфики творчества поздней Цветаевой как поэтической онтологии. Задачи исследования формулируются следующим образом:

- определить структуру поэтической онтологии, ее основные элементы;

- выявить принципы существования философских категорий в поэтическом языке;

- описать способы проявления поэтической онтологии в художественном мире поздней Цветаевой. Данная задача предполагает три основных этапа: 1) сопоставить мотивную структуру позднего творчества Цветаевой со структурой целостных философских систем того времени; 2) очертить принципы формирования философии поэта, исходя из соотношения различных жанров в позднем творчестве художника; 3) проследить способы и динамику художественного воплощения философии поэта в структурно-смыловом единстве стихотворных циклов Цветаевой 1926 - 1941 годов.

Поставленная проблема - исследование поэтической онтологии итогового периода творчества Марины Цветаевой обусловила сочетание структурно-системного и сравнительно-типологического методов

исследования с учетом методологии сопоставительного анализа художественных и философских систем. Достижения историко-литературных исследований всего корпуса цветаеведения введены в контекст философии XX века: как западной (А. Камю, Ж.-П. Сартр, М. Хайдеггер), так и русской (Н. Бердяев, Л. Шестов) ветвей экзитенциализма. Совпадение сходных процессов в философии и в литературе в первой трети XX века потребовали при сопоставительном анализе поэтических и философских систем обращения к теории и истории литературы, особенно лирики (работам М. Бахтина, В. Виноградова, Л. Гинзбург, В. Жирмунского, Ю. Лотмана, А. Потебни, Т. Сильман, Б. Томашевского, Ю. Тынянова). Необходимы были для данного исследования положения концепции целостности М. Бахтина (произведение как динамическое целое), М. Мамардашвили (произведение как структурирование нового бытия) и диалогическая концепция искусства М. Бубера. Особенно важны в выборе единого направления исследования обобщающие термины, предложенные М. Гиршманом (понятие целостности художественного произведения) и Н. Корминым (понятие эстетической онтологии).

Практическая значимость работы заключается в возможности использования ее материалов и выводов в качестве опыта анализа творческой эволюции М. Цветаевой в общих курсах по истории русской литературы XX века; при подготовке спецкурсов и спецсеминаров по поэтике в вузовском и школьном преподавании. Мотивный словарь поэзии Цветаевой 1926- 1941 годов может быть использован при дальнейшем научном постижении ее позднего творчества.

Апробация работы. Материалы диссертации служили основой для докладов на Дергачевских чтениях (Екатеринбург, 1995 и 1998 гг.), на Международных конференциях: "Константин Бальмонт, Марина Цветаева и хужожественные искания XX века" (Иваново, 1996), в Доме-музее М. Цветаевой (Москве, 1997), на Международной летней филологической школе (Екатеринбург, 1998). Этапы исследования и его результаты обсуждались на заседаниях кафедр русской литературы XX века Уральского государственного университета и современной русской литературы Уральского государственного педагогического университета, научной лаборатории "Историко-литературные системы XX века" при УрОРАН. Отдельные положения работы нашли отражение в шести публикациях автора.

Структура работы и объем работы. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения и Списка литературы. Содержание изложено на_страницах. Список литературы включает_

наименований. Диссертация дополнена Приложением, включающем мотивный словарь поэзии Цветаевой 1926 - 1941 годов, объем Приложения_страниц.

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновываются характер и задачи исследования, определяется степень его актуальности и научной новизны. В тенденциях современного цветаеведения с учетом хронологии выделяются следующие подходы: биографический подход, отраженный в монографических трудах русских и зарубежных исследователей (А. Саакянц, И. Кудрова, В. Швейцер, С. Карлинский); статьи и монографии, опирающиеся на семантический подход - выявление семантических пластов, формирующих цветаевский дискурс (Л. Зубова, Е. Коркина, М. Серова и статьи исследователей-лингвистов); структурно-системный подход, поднимающий проблему целостности цветаевского твочества и выявляющий принципы этой целостности (М. Гаспаров, О. Ревзина, Е. Коркина, Н. Осипова).

Рождающийся в цветаеведении последних лет философский подход к творчеству Цветаевой пытается разрешить противоречие между принципиальной «органичностью» художественного целого, подчеркиваемой Цветаевой, и одновременным интеллектуальным аналитизмом ее произведений, что возможно только в контексте иных уже существующих целостных систем человеческой культуры.

Основной задачей Введения была задача обоснования термина "поэтической онтологии" по отношению к позднему творчеству Цветаевой. Понятие "онтология" в данном исследовании определяется так же, как в экзистенциальной философии в XX веке. Экзистенциализм свою фундаментальную онтологию основывает не на неразличимости отдельного «Я», а помещает в центр общей онтологической системы определенное и отдельное «Я». И потому для описания "семантики" бытия экзистенциализмом вводится система экзистенциалов - или «ряда модусов человеческого существования»1 (состояний).

Главное отличие поэтической онтологии от фундаментальной онтологии состоит в ее языковом характере: она не ограничивается констатацией состояния «Я» (где доминируют отчаяние и тоска), но обладает позитивной направленностью к диалогу с миром («Ты»), так

1БСЭ. Т. 28. М., 1974. С. 590.

как беспредельность и потенциальность языка как универсальной системы обеспечивает непрерывное поступательной движение динамического художественного целого в качестве «бытийно-личностной структуры». В таком контексте, поэтическая онтология есть система повторяющихся на протяжении всего творчества или периода творчества мотивов, которые определяют самосознание поэтического Я-субъекта и предполагают создание им целостной картины мира, где даются ответы на основные онтологические вопросы.

Исследование соединяет в себе два направления, так как искусство в качестве онтологии жизни есть, во-первых, «своего рода нотация (система условных обозначений)» и, во-вторых, «исполнение в своеобразном материале акта выхода объекта из некоторого «в-себе-бытия»1. Это и объясняет двухчастную структуру исследования.

Первая глава "Поэтические экзистенциалы поздней Цветаевой (1926 - 1941 гг.)" посвящена решению нескольких проблем.

В первом параграфе главы "Проблема художественной целостности периода" 1926 - 1941 гг., анализируются все изменения, произошедшие в поэтическом мировосприятии Цветаевой на материале переписки 1926 года с Б. Пастернаком и Р.-М. Рильке и прозы 1926 -1941 годов в контексте общего сравнения поэм и поэтических циклов пражского периода и периода с 1926 года по 1941 год - и тем самым, исходя из выявленных изменений, определяется целостность позднего периода творчества М. Цветаевой.

Крупные жанровые образования в творчестве Цветаевой 1926 -1941 гг., позволяющие выявить основные мотивы, следующие: Письма 1926 года. Переписка М.Цветаевой, Р.-М.Рильке и Б.Пастернака названа в литературоведении "эпистолярной лирикой", так как строится по законам поэтического текста: здесь и единый лирический герой, и единый хронотоп, и ритмическая организация текста, и его мотивная структура. Это выход поэтического "Я" Цветаевой на новый уровень "самобытия" - эпистолярный, и такая новизна есть источник возникающего онтологического вопроса. Центральное место в Письмах 1926 года занимает хронотоп, его основная задача - формирование основ бытия, такого бытия, где преодолевалось бы трагическое начало в субъекте. Поэмы. ("Лестница", "С моря", "Попытка комнаты", "Новогоднее", "Поэма Воздуха" - поэмы, все законченные до 1927 г.) Основной сюжет поэм определяется как Вознесение духовного "Я"

1 БСЭ. Т. 28. М., 1974. С. 109.

человека, отделение его от "телесного", материального. Проза (автобиографическая и воспоминания о современниках, трактаты об искусстве). В автобиографической прозе и воспоминаниях Цветаева обращается к прошлому. Особенно важно детство как период приобщения к основным бытийным человеческим категориям. В трактатах об искусстве они описаны уже состоявшимся Человеком, установлены их онтологические связи. Особенно важна этическая доминанта всей системы "автобиографическая проза - трактаты": от Черта в детской комнате до "Искусства при свете совести". Расцвет цветаевской прозы приходится на 1930-е годы, на достаточно краткий промежуток времени, но именно здесь происходит обоснование цветаевского онтологизма, так как все прозаические произведения Цветаевой проникнуты единым пафосом - пафосом доказательности. Его специфику точно отражают заголовки ее статей об искусстве: "Поэт о критике" (1926), "Несколько писем Райнер-Мария Рильке" (1929), а далее целый блок статей 1932 - 1933 гг. - "Поэт и время", "Искусство при свете совести", "Эпос и лирика современной России", "Поэты с историей и поэты без истории". Онтологизм Цветаевой начинается с Времени, с отсчета его: "Современность поэта в стольких-то ударах сердца в секунду, дающих точную пульсацию века - вплоть до его болезней ... во внесмысловом, почти физическом созвучии сердцу эпохи" (5, 337). Именно здесь даны основные онтологические категории. Лирика. Единичных стихотворений мало, и они тесно связаны основными мотивами с поэтическими циклами. Поток лирики неровен и неоднороден, выделяются два больших блока: до цикла "Куст" и после него, так как именно перед этим циклом (как и в начале периода, до цикла "Маяковскому", и в конце, после "Стихов к Чехии") вновь создается довольно большая группа стихотворений, хронологически тесно связанных. Лирика скрепляет циклы между собой, выступает в качестве субъективного пояснения к тому обобщающему взгляду на мир, который представляют собой поэтические циклы: отдельные стихотворения образно, лейтмотивно, тематически примыкают к поэтическим циклам. И иногда выполняют роль своеобразного эпиграфа к циклу (стихотворение "Страна" по бтйЬшению к "Стихам к сыну"). Несомненна связь цикла " Куст" и таких стихотворений, как "Бузина", "Дом", "Сад" или "Разговора с Гением" и цикла "Стол". Поэтические циклы. Выделяются три тематических группы: циклы о Поэте и Поэзии ("Маяковскому", "Стихи к Пушкину", "Ici - Haut", "Стол"); циклы основных для человека пространственно-временных координат ("Ода пешему ходу" - чужбина,

"Стихи к сыну" - будущее, "Куст" - родина, "Отцам" - прошлое); "лирические" циклы ("Надгробие" и "Стихи сироте" открывают неизбежное человеческое одиночество XX века). Наконец, "Стихи к Чехии" - самый "онтологичный" цикл, так как в нем объединены все "бытийные" мотивы предыдущих циклов.

Во втором параграфе "Проблема философии поэта" описывается единая структура бытийных категорий позднего творчества Цветаевой, что позволяет обнаружить "точки выхода на поверхность искусства глубинных смыслов бытия человека, его внутреннего мира"1. Процесс онтологизации всех уровней художественного целого приводит к расширению онтологических границ этого целого. На формальном уровне это оборачивается, если использовать терминологию М. Мамардашвили, явным структурированием текста как бытия. В структурировании текста наиболе важны онтологические категории: как традиционные -пространства, времени, так и специфические для философии XX века категории игры как способа мировосприятия, творчества как онтологического пути развития человека и, особенно, парадигмы состояний человека, являющейся основой онтологии экзистенциализма.

Сопоставление творчества Марины Цветаевой и экзистенциальной философии очень показательно. Западная ветвь экзистенциализма, начав отсчет от человеческого "Я", закончила дробящейся, не-целостной картиной мира. Катастрофичность, эсхатологические мотивы привели к бессмысленности бытия "Я"-субъекта в контексте всего бытия. Как и "ранний" экзистенциалист Марсель, русские экзистенциалисты Н. Бердяев и Л. Шестов настаивали на существовании трансцендентного и в этом видели выход из Хаоса.

Западный экзистенциализм.

боль

одиночество

ВСЕ —-Я < -смерть

страх, забота

Кормин Н. А. Онтология эстетического. М., 1992. С. 4.

Русский экзистенциализм.

боль

одиночество

ВСЕ -Я ^^- смерть

страх забота

Если мы сравним основные экзистенциалы западной и русской ветвей экзистенциальной философии, то обнаружится, что русский экзистенциализм нацелен на поиск определенного выхода: традиционная экзистенциальная ситуация "заброшенности" и "одиночества" должна быть преодолена стремлением к связанности и целости с чем-то большим. Во многом позднее творчество Цветаевой сопоставимо с русской ветвью экзистенциальной философии: лирика не может существовать в условиях " принципиального звукового одиночества", . а языковая система требует установления парадигматических (системных) отношений между явлениями бытия.

Подтверждением существования структурно-смыслового единства творчества поздней Цветаевой как поэтической онтологии будет «категориальная сетка» - или парадигма мотивов, формирующих «структуру превращенной формы»1, в которой осуществляется перевод «невидимого в видимое»2. Для вычленения такой парадигмы был создан мотнвный словарь поэзии М. Цветаевой 1926 - 1941 гг. Общий анализ материалов мотивного словаря (лирика, поэмы, поэтические циклы) явился базой для основных выводов третьего параграфа первой главы. Сам словарь пприведене в Приложении.

Третий параграф посвящен описанию системы поэтических экзнстенциалов Цветаевой 1926 - 1941 гг. Онтологизм позднего периода твосчества поэта определяется стабильностью такой системы. Во многом бытийная экзистенциальная триада поэтической онтологии поздней Цветаевой "Я - Все - Смерть" сходна по своим принципам с одной из самых замкнутых и устойчивых поэтических систем -системой символов Вячеслава Иванова: "Символические линии,

1 Кормин Н. А. Онтология эстетического. М., 1992. С. 102.

2 Там же.

символические цепи, парные противоположения" в поэзии Иванова и экзистенциальные линии, экзистенциальные цепи и противоположения в поэзии Цветаевой. Такое сравнение показывает, что Цветаева не только в ранний период "была тем, кем хотели, но не могли быть все символисты, вместе взятые" (Б. Пастернак), но и в своем позднем творчестве совершила невозможное для символистов: создала как нечто стабильное и постоянное систему поэтических категорий, и эта система не утратила при всей своей жесткой структурированности открытости и проницаемости.

Мотивная структура в качестве основной парадигмы имеет систему поэтических экзистенциалов, которые в цветаевском тексте нагружены бытийным - онтологическим - смыслом. Этим она сближается с фундаментальной онтологией экзистенциализма. Парадигма выглядит следующим образом:

_2)_ВСЕ _____ 3). СМЕРТЬ

?) В<рЕ мы, вы,

ты

родство

ЖИЗНЬ (живое, дерево)

рУТЬ

(казнХуход, выстрел)

I

НЕВЫНОСИМОСТЬ

БЫТИЯ (боль, грязь, нищета, горе, болезнь, тюрьма) |

АД

НАРОД

ЧЕСТЬ

Экзистенциальная парадигма состояний боли, тоски, страха, отчаяния преодолевается в творчестве поздней Цветаевой существованием иных более общих и регулярных "смысловых сцеплений", онтологически понятых категорий живого (через дерево и животных), родства, слова, Бога, народа, индивидуальности ("Я" и "Ты"). Тем, что бытие входит во всей целостности в произведение искусства осуществляется в поэзии "синтез живого, превращение

Аверинцев С. С. Системность символов в поэзии Вяч. Иванова // Аверинцев С. С. Поэты. М., 1996. С. 171.

неживой материи в живую"1. Обнажение Цветаевой единой онтологической парадигмы в каждом из своих поэтических произведений разных жанров 1926 - 1941 годов (поэм, циклов, лирики) является напоминанием о всеобщей онтологической связи явлений.

Вторая глава "Онтологическое разрешение поэтического конфликта "Я-Мир" в циклах Цветаевой 1926 - 1941 гг." рассматривает реализацию онтологической парадигмы - «акт выхода» -в пространстве поэтических циклов М. Цветаевой 1926 - 1941 гг., пронизывающих все творчество позднего периода, включающих все основные мотивы и потому являющихся ядром ее поэтической онтологии. Таким образом, речь идет о формировании онтологического сюжета в поэзии поздней Цветаевой и процессе создания философии поэта.

Анализ произведений, входящих в структурно-смысловое единство поэтических циклов 1926 - 1941 годов, позволил выявить основные особенности поэтики поздней Цветаевой.

В первом параграфе "Циклы о Поэте и Поэзии: онтологизм слова" рассматриваются циклы "Маяковскому", "Стихи к Пушкину", "Ici - Haut" и "Стол". В этих циклах Цветаева определяет само бытие поэзии в мире: ее конечность или бесконечность, ее пространство и время, применимость к поэзии категорий Жизни и Смерти. Главное же, в этих циклах исследуется механизм познания мира поэтом. Конфликт "Я - Мир" преодолевается именно посредством слов: мир тотально подвергается называнию и полностью включается в высказывание о нем.

Если говорить об общем сюжете циклов о поэте и поэзии, то это построение все - расширяющегося контекста (прежде всего временного), в который включается феномен поэта: от современного Маяковского через "вечного" Пушкина и мифологического Волошина к бытию самой поэзии в цикле "Стол". Принцип "освоения" темы в данных циклах - Поэт как след, оставленный в сознании современников. Цветаева идет от маски или многих масок, однобоко и опосредованно указывающих на существование поэта, к созданию образа глубокого, цельного и, главное, живого в своей цельности. Общая оппозиция "маска - лик" заявлена во всех "именных" циклах: "кофта - кровь" (в "Маяковскому"), "имя - Пушкин" (в "Стихах к Пушкину"), "скопище -одиночество" (в "Ici - Haut").

Зинченко В. П. Посох Мандельштама и трубка Мамардашвили. М., 1997. С. 24.

Для Цветаевой в последних циклах характерно тематическое расширение. Мотив, существовавший раньше, становится более широким (в пространстве и во времени), так как подключает все новые и новые элементы, и потому как бы является отправной точкой для следующей ситуации: Маяковский в цикле после смерти способен говорить и думать (встреча Маяковского и Есенина в раю после смерти в 6-м стихотворении цикла); Пушкина Цветаева дает не "в роли" монумента, пулемета, а в ощущении "тепла" и "свежести"; Волошина она просто оставляет живым: "Макс, мне будет так мягко спать на твоей скале" (как плече, груди).

Особое "пространственное" осуществление взаимодействия онтологического и лирического пространств предлагается в цикле "Стол": у "существительной" Цветаевой начинает превалировать глагол. Процесс (вечное незавершенное движение) становится таким же основанием мира, какими были раньше понятия-сущности предыдущих циклов. Основной темой и основным мотивом цикла становится движение всего живого: "рос" и одушевление неодушевленного предмета - "стола": "нес", "срывался", "блюл", "отбивал". Весь цикл -непрерывный, из прошлого в будущее, процесс рождения новой вселенной, всякий раз новый и многогранный.

Композиция цикла строится по принципу концентрических кругов: постоянное помещение одного "лирически замкнутого пространства" в контекст другого такого же пространства и так далее. Центром такого движения становится Поэт, оставшийся один на один с Богом.: "Есть Бог. Поэт - устойчив!". Бог появляется в образе Столяра, все творчество которого заключается именно в найденном точном соответствии вещи и сути того, кому будет принадлежать эта вещь: "Спасибо тебе, Столяр, II За доску - во весь мой дар, П За ножки -прочней химер // Парижских, за вещь - в /?азл<е^"(курсив мой - С. Б.) (2, 313).

В циклах о Поэте и Поэзии, помимо найденной основной темы своего творчества, - "Жизнь", Цветаева постулирует в цикле "Стол" и свой творческий принцип: "с корнями до дна земли", в котором отражено и стремление в Поэзии и по ее законам искать ответы на основные вопросы бытия, и особенность собственно поэтического языка, берущего свою сущность, прежде всего, из самого человеческого языка.

Второй параграф "Циклы онтологических координат"

определяет важную роль небольших по объему (2-3 стихотворения) циклов "Ода пешему ходу", "Стихи к сыну", "Куст", "Отцам" как

структурирующих новое бытийное пространство цветаевской поэзии: "чужбина - родина", "будущее - прошлое". Сюжет этих "онтологических" циклов разворачивается как диалог лирического "Я" и всей окружающей действительности: от ситуации "меня не понимает мир" поэт приходит к необходимости самому понять мир. В этой группе циклов «активен» окружающий мир: человеческое "Я" подвергается его воздействию, и неожиданно происходит резонанс в самых, на первый взгляд, отдаленных сферах. Так обнаруживается родство человека, а значит, и зависимость его от различных "больших вещей", которые являются природными составляющими сущность человека: природе, крови, своему человеческому естеству и человеческой памяти. Конфликт "Я - мир " преодолевается посредством родства.

"Ода пешему ходу" - цикл, лексически наиболее насыщенный приметами времени: "век... скоростей", - что поддержано "веком турбин и динам", метафорами "рекламные клейма", "алкоголики верст" и лексемами "мотор", "шина" и т.д. Конфликт заявлен в первом же четверостишии: " В век сплошных скоропадских // Роковых скоростей -// Слава стойкому братству // Пешехожих ступней!" (курсив мой - С. Б.) (2, 291), - где "скорость" не совпадает с "пешим ходом", а значит, и "век" не совпадает с "братством пешехожих ступней". Традиционный для Цветаевой романтический конфликт (одинокого противостояния миру) приобретает другое значение - сопричастности, неодиночества. "Братство пешехожих ступней" включено в мир, непосредственно связано с ним. Так возникает в поздних циклах Цветаевой самое общее значение родства - родства природе.

В "Стихах к сыну" . "родство природе вообще" становится "родством деяния", "творения". Итогом человеческого творчества оказывается История, которая и есть самая великая повесть одного единственного рода. Основные мотивы "своего - чужого", "чистого листа - повести" в "Стихах к сыну" соотносятся Цветаевой напрямую с категориями самого близкого кровного родства "мать - сын". Образ чистого листа (2-ое: "Дело чисто твое, кудряш!") оказался необходим для того, чтобы оттенить всю наполненность - заполненность страницы - мира лирической героини. Но экзистенциальное одиночество и непонимание каждого из участников диалога (матери и сына) преодолевается, так как есть момент совпадения времен ("чистого" и "дописанного" листов, грядущего и уходящего): " Я, что в тебя - всю Русь // Вкачала - как насосом! // Бог видит - побожусь! - // Не будешь ты отбросом // Страны своей" (2, 301).

В цикле "Куст" диалогическое начало оказывается все более и более явным: прямота вопроса 1-го стихотворения: "Что нужно кусту от меня?" (2, 317) и такая же прямота ответа 2-го: "А мне от куста - не шуми // Минуточку, мир человечий!" (2, 318). Граница между участниками диалога все больше и больше уходит на глубину: внешнее несовпадение миров в "Оде пешему ходу", разделенность кровно связанных поколений в "Стихах к сыну", а теперь граница проходит по самому внутреннему миру лирической героини. Ибо обращение к кусту оборачивается обращением к себе (природе себя). Конфликт природного и не-природного здесь есть ничто иное как конфликт временного и вечного: лирическая героиня не ощущает себя существом смертным, так как внутри нее самой есть источник вечности - природы, которую нельзя уничтожить: "Ну - шума ушного того, Н Все соединилось в котором" (2,318).

В цикле "Отцам" ницшеанское мировосприятие 20-х годов "по ту сторону добра и зла" уступит место системе определенных категорических императивов - этических координат. Ибо пафос цикла "Отцам" - соединение: человека со своей историей, со своим прошлым, посредством этой связи включающегося в мировое единство: "В мире, ревущем: // - Слава грядущим! // Что во мне шепчет: Н - Слава прошедшим!" (2, 330). Семантика конкретного поколения (поколения Ивана Владимировича, "труженика") перерастает рамки временные и предстает именно как "братство", вечное, тех, кто: " Кроме звонкой монеты // Все - учившее чтить: II Кроме бога Ваала! // Всех богов - всех времен - и племен ..." (2, 332).

Таким образом, в позднем творчестве Марины Цветаевой обнаруживается переоценка основных понятий ее поэтического мира. Лирическое "Я" разомкнуло границы своего "эго". Поэт оказался вписан во всю человеческую историю по праву кровного родства людей.

Третий параграф "Я-субъект" в лирических циклах поздней Цветаевой ("Надгробие" и "Стихи сироте")".

Онтологический конфликт разрешается в данных циклах Цветаевой посредством "слишком человеческого", того, что, в понимании Ницше, составляет онтологические отличие и слабость человека: его смертность, конечность человеческого бытия, когда страх ничто сковывает человеческую волю. Но у Цветаевой категория "слишком человеческого" включает одно из важнейших понятий - любовь ("Могла бы, взяла бы в пещеру утробы"). И, по-ницшеански, онтологическая слабость у нее оборачивается онтологической силой.

Круг в качестве особого хронотопа становится основным образом, связующим "Надгробие" и "Стихи сироте" в единое образование: "Напрасно в ока оборот // Обшариваю небосвод" ("Надгробие", 2) (2, 325); "Кругом клумбы и кругом колодца, // Куда камень придет - седым! // Круговою порукой сиротства, - // Одиночества

- круглым моим!" ("Стихи сироте", 2) (2, 338). Два мотива постоянно сопровождают основной мотив круга: памяти и человеческого прикосновения: это единственный путь преодоления неизбежного одиночества человека в мире: "И если где-нибудь ты есть - // Так - в нас" ("Надгробие", 2) (2, 326); "Что для ока - радуга, // Злаку - чернозем

- П Человеку - надоба // Человека - в нем" ("Стихи сироте", 6) (2, 340 -341).

Поэт оказывается прежде всего человеком. Все основные экзистенциальные вопросы о сущности мировых явлений оказались решаемы в лирических циклах. Связь их между собой, взаимодействие и взаимосуществование в мире в конкретный век станут основными проблемам последнего, поэтического цикла Цветаевой - "Стихов к Чехии".

Четвертый параграф "Стихи к Чехии": лирическое пространство с онтологическим размахом" посвящен последнему поэтическому циклу Цветаевой, в котором происходит осознание одним из самых субъективных поэтов XX века единой природы всех человеческих Я.

В последнем поэтическом цикле, написанном Цветаевой как "заказ времени", ее поэтический язык претерпевает самые заметные изменения: большое пространство цикла являет собой, на первый взгляд, языковое целое вне каких-либо индивидуальных знаков. Отличительная особенность его - реализация всех языковых норм общенационального русского языка. Глубину "национальному языку как таковому" обеспечивает его диахронный, а не синхронный разрез: Цветаева одновременно присутствует в различных временных пластах и языковых реальностях, но из-за того, что она не выходит за рамки самого языка, все явления ощущаемого ее человеческой личностью бытия жестко связаны друг с другом - посредством человеческого как таковогоВ "Стихах к Чехии", помимо языковой памяти,

1 "Человек в генах своих, в безднах души несет "хаосы": это уникальный организм, в котором "замкнулись" космос и вечность. И космос, и вечность - он сам, его душа, его плоть, его психика; он "точка" всех метафизических и онтологических пространств; его судьба - "конечная

задействуется и культурная память - в самом поэтическом цикле эти два уровня проявляются через мотивную структуру цикла и через его жанровую характеристику. Это самый сложный цикл, так как объединяет в себе все структурные особенности предыдущих циклов.

Мотивная структура цикла "Стихов к Чехии" у Цветаевой так же "ступенчата" (многоуровнева), как и сам цикл и вся система циклов 1926 - 1941 годов, мотивы, выделяемые в цикле, могут быть распределены на несколько групп в зависимости от интенсивности, (определяемой не только частотностью, но и определенной позицией) их появления в цикле.

Структурная схема взаимодействия мотивов цикла выглядит следующим образом:

1. Край - рай - народ

(четко выявленный лексический уровень)

2. Гора - лес - весь

(лексически явный, возникающий в качестве основного закона - на не доминирующий, а пронизывающий весь цикл уровень)

3. Рифма, песня

(почти не явный лексически, главнейший закон, объединяющий все мотивы на уровне рифмы, ритма, тропов).

Понятие жанра объединяет в себе два важных мотива цикла -"рифмы, песни" и "народа" ("колыбельная" - "народная песня"), определяет его значимость в цветаевском мире. Причем жанра фольклорного: кроме колыбельной, Цветаева использует балладу (4-е стихотворение "Сентября" - "Один офицер"). Былинные тенденции проявлены здесь не столько на тематическом уровне (так как Цветаева не апеллирует к традиционным национальным эпическим героям), сколько на уровне поэтики - приемов, характерных для русской былины. Жанровые формы заклятия, клятвы и плача использованы в 6-ом, 9-ом, 11-ом стихотворениях "Марта". Вторая жанровая тенденция -публицистическая направленность стихотворений, что придает тексту

точка" времени. Потом - он может быть личностью, человеком социальным, историческим. Но в личности, в социальном и историческом человеке есть неистребимая сущность - "человек как таковой". Возможно, в статусе личности он состоится лишь в той мере, в какой состоялся в качестве "человека как такового". // Заманская В. В. Русская литература первой трети XX века: проблема экзистенциального сознания. Екатеринбург, 1996. С.6.

полемичночть. Совмещение высокой, книжной лексики с явно разговорными синтаксическими конструкциями в данном случае является основной приметой публицистики. Жанрово Цветаева расставляет знаки полярности. Но обе жанровые тенденции имеют точку соприкосновения, когда фольклор и злободневность на сливаются в частушке - 5-е стихотворение «Марта».

В отличие от "вертикального" лирического сюжета, "горизонтальный" онтологический лексически более явлен: основными мотивами (края, рая и народа) и жанровыми тенденциями, имеющими явную онтологическую направленность. И по отношению к лирическому сюжету, онтологический оказывается кругом, в который помещено всякое лирическое начало. (1-е стихотворение цикла: "Полон и просторен Край...". Последнее - "Не умрешь, народ!.."). Но лирическая сюжетная линия дает четвертое, самое высокое измерение миру, построенному по онтологическим законам. Это утверждение "сродности" человека и природы: однородность или синонимичность окружающего контекста. Человека и человека: самое трагическое стихотворение Цветаевой "О слезы на глазах!.." оказывается включено в контекст "не-умирающих", несмотря на весь окружающий трагический контекст, нет смерти - безоговорочной. Весь пафос Цветаевой - это пафос утверждения: "Есть" - "будешь". Но главной силой, позволяющей осуществить такой колоссальный по преодолению сопротивления шаг, оказывается сила человеческих чувств: любви, привязанности, со-чувствия.

Заключение подводит итог проделанной работе и определяет место тзорчества Цветаевой в кулЕ»туре XX века.

Цветаева как мыслитель смыкается с философией диалога М. Бубера и других, утверждающий онтологическую первичность отношения. Но Цветаева находится абсолютно вне каких-либо теологических обосновании, так как ее дизлогизм рожден внутренней жизнью и внутренними органическими законами самого языка. Прекрасно чувствуя и воспринимая трагическую изолированность экзистенциального сознания, Цветаева преодолевает пограничность и ограниченость такого сознания. Бесстрашие экзистенциального человека никуда не уходят из универсума Цветаевой, но противостояние "Я" и мира оказывается включено в некое большее единство: онтологическое единство языка.

Онтологическая структура поэтических циклов поздней Цветаевой противостоит "я"-субъекту поэм Цветаевой, которое "победило "путем отказа" свою человеческую природу, вырвалась за

границы жизни и в абсолютной свободе летит в абсолютное бытке"'. В новом хронотопе художественного мира Цветаевой именно онтологическая сторона - определяюща, так как своим языком маркирует новую точку отсчета при взгляде на окружающий мир. Высшее гуманистическое содержание творчества поздней Цветаевой как раз и состоит в утверждении уникального места Человека в мире, -его все связующей сути. Человека, который "на труп и призрак неделим", который "заслуживает Ада, но и сада семиверстого - для одного".

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:

1. Этико-эстетическое единство творчества Марины Цветаевой второй половины 1920 - 1930-х годов // Дергачевские чтения - 96. Русская литература: национальное развитие и региональные особенности: Тез. докл. и сообщ. научн. конф. Екатеринбург, 1996. С. 15 -16.

2. Эпистолярная лирика Марины Цветаевой (Письма 1926 года) // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века. Межвуз. сб. научн. трудов Вып. 3. Иваново, 1998. С. 123 - 132.

3. Мотив родства в творчестве Марины Цветаевой 1930-х гг. (Цикл "Отцам") // "... Все в груди слилось и спелось". Пятая цветаевская международная научно-тематическая конференция. М., 1998. С. 245 -251.

4. Мотив родства в творчестве Марины Цветаевой 1930-х гг. (Цикл "Отцам") // "Урал в прошлом и настоящем. Материалы научной конференции. Ч. 2. Екатеринбург, 1998. С. 106 -110.

5. "Поэтические экзистенциалы" поздней Цветаевой (1926 -1941 гг.) //' Русская литература первой трети XX века в контексте мировой культуры: Материалы I Международной летней филологической школы. Екатеринбург, 1998. С. 225 - 229.

6. Поэтические экзистенциалы "поздней" Цветаевой // Дергачевские чтения - 98: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. Материалы междунар. науч. конференции. Екатеринбург, 1998. С. 39 - 40.

1 Коркина Е.Б. Поэтическая трилогия Марины Цветаевой. // Цветаева М.

Поэмы 1920 - 1927 годов. СПб., 1994, С. 8.

Подписано в печ. 1 3. 1 * Форм--: 00 х 84 J/16.

Бумага fbtAbXCvi Объем f, О Тир. (CP №2Ь 1

Екатеринбург, К-83, нр, Ленина, 51. Типо--;.'оратория УрГУ.