автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Поэтика новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков

Полный текст автореферата диссертации по теме "Поэтика новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков"

На правах рукописи

003446115

Ермоченко Тамара Константиновна

ПОЭТИКА НОВОЙ ПЕТЕРБУРГСКОЙ ПРОЗЫ КОНЦА XX - НАЧАЛА XXI ВЕКОВ

Специальность 10 01 01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

1 8 СЕН 2т

Брянск 2008

003446115

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Брянский государственный университет имени академика И Г Петровского»

Научный руководитель

доктор филологических наук, профессор Шаравин Андрей Владимирович

Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор Никонова Тамара Александровна, Воронежский государственный университет

кандидат филологических наук, доцент Семыкина Елена Николаевна, Белгородский государственный университет

Ведущая организация

ГОУ ВПО «Курский государственный университет»

Защита диссертации состоится 1 октября 2008 года в 12 00 часов на заседании диссертационного совета Д 212 183 02 при Орловском государственном университете по адресу 302026, г Орел, ул Комсомольская, 95

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Орловского государственного университета

Автореферат разослан «/*? » 2008 г

Ученый секретарь диссертационного совета ^U^^AJuJf А А Вельская

Общая характеристика работы

Историко-литературный процесс конца XX - начала XXI веков еще только начинает изучаться исследователями Однако уже сейчас можно отметить несколько методологических подходов, выработанных учеными. Так, востребованной оказалась идентификация произведений современных писателей с позиции принадлежности к постмодернистскому и реалистическому направлениям в историко-литературном процессе.

В последнее время появились исследования, цель которых - выделить и проанализировать типологические общности писателей, сложившиеся в конце

XX - начале XXI веков1. Речь идет прежде всего о корпусах текстов, представляющих «женскую прозу», «новую петербургскую прозу», «новую деревенскую прозу». Выделенные типологические общности писателей, безусловно, нуждаются в изучении прежде всего как эстетические явления. Анализ поэтики женской прозы, новой деревенской прозы, петербургской прозы конца XX -начала XXI веков и подобных историко-литературных феноменов - одна из главных задач, стоящих перед учеными Известно, что в науке существуют разные точки зрения на поэтику как на один из разделов теории литературы, поэтому необходимо определить свой подход к данному вопросу Под поэтикой мы прежде всего понимаем литературоведческую дисциплину, обратившуюся к широкому кругу проблем от изучения стиля и художественной речи до исследования литературы как целостной системы, а также произведений в их родовой и жанровой принадлежности

В данной работе исследуется новая петербургская проза конца XX - начала

XXI веков Эта категория, еще явно нуждающаяся в научном наполнении, впервые появилась в статьях критиков, диссертациях в начале XXI века. Так, в диссертации Ю Н Сипко «Экзистенциальное содержание петербургской прозы конца XX века» под петербургской прозой конца XX века понимается «блок художественных текстов, созданных петербургскими писателями различных литературных поколений в приблизительный период с 1985 г по 2000 г. и испытывающих на себе в той или иной степени влияние Петербургского текста»2 Подобного рода словосочетания («петербургская "нео-проза"», «петербургская проза конца XX века» и т д ) встречаются и в заглавиях литературных сборников

Итак, приведенные факты указывают, что и терминологически, и с позиции выделения вышедших в последнее время рассказов, повестей, романов," продолжающих петербургскую литературную традицию, новая петербургская проза признана одной из составляющих историко-литературного процесса конца XX - начала XXI веков

1 Воробьева, Н В Женская проза 1980-2000 юдов динамика, проблематика, поэтика [Текст] дисс канд. фи-лол наук / II В Воробьева Пермь 2006, Широкова, Е В Художественные эксперименты в женской прозе конца XX века [Текст] дим; канд филол наук ' Е В Широкова. Ижевск, 2005, Сипко Ю Н Экзистенциальное содержание петербургской прозы конца XX века [Текст] дисс канд. филол наук /ЮН Сипко Ставрополь,

2006

" Сипко Ю Н Экзистенциальное содержание петербургской прозы конца XX века [Текст] дясс канд. фи-тол наук /ЮН Сипко Ставрополь 2006 С 7

Проблема существования-функционирования новой петербургской проз связана с вопросом открытости-закрытости петербургского текста русской Л1 тературы Так, ряд известных исследователей (В Топоров, 3. Минц) опреде ют петербургский текст как замкнутый и не считают возможным включать него произведения, появившиеся после 30-х годов XX века, хотя тот В Н. Топоров делает при этом ряд многозначительных оговорок

Другие литературоведы (в частности, М Амусин, М Рождественская), н оборот, утверждают принципиальную открытость петербургского текста

Исследования ученых, посвященные проблеме петербургского текста, п зволяют выделить следующие этапы данного городского сверхтекста русск литературы. Основной начинается с рубежа 20-30-х годов XIX века и продо жается до 20-30-х годов XX века (В Топоров), ленинградский текст или «л нинградская глава петербургского текста» (И 3 Вейсман «Ленинградский тек Сергея Довлатова»3) - с 50-х до конца 80-х годов XX века, третий - с конца X века по настоящее время (Ю Н Сипко «Экзистенциальное содержание пете бургской прозы конца XX века»; М. Амусин)

Новая петербургская проза конца XX - начала XXI веков своего освещен как в критической, так и в научной литературе не получила

В нашей работе под новой петербургской прозой конца XX - начала 2 веков понимаются произведения, созданные с 1985 года по настоящее врем Для их авторов концептуально воплощение образа Петербурга и следовал! традиции петербургской литературы XIX - начала XX веков

Таким образом, актуальность предпринятого исследования обусловлена те что проведен анализ современной петербургской прозы как единого явления тип логического характера О подобного рода работах на материале петербургск рассказов, повестей, романов конца XX - начала XXI веков нам не известно

Объект исследования - петербур1 екая проза конца XX - начала XXI в ков, представленная произведениями М Кураева, П Крусанова, А Секацко Н. Подольского, Т. Толстой, Н Толстой, С. Носова, Н Шумакова, А Вяльце И Долиняка, И Шнуренко, Н Галкиной, В Конецкого, А. Бузулукско Д Елисеева, А Неклюдова.

Предмет исследования - преемственность классического петербургско текста новой петербургской прозой конца XX - начала XXI веков и художе венное развитие традиции современными писателями

Цель диссертационного исследования - рассмотреть петербургскую п зу конца XX - начала XXI веков как новый этап развития классического пет бургского текста XIX - начала XX веков

Достижение цели исследования потребовало решить ряд задач. 1 Выявить концептуальность воплощения образа Петербурга в нов культурно-исторической ситуации конца XX - начала XXI веков современны, писателями

3 Вейсман, И Ленинградский техст Сергея Довлатова [Тексг] дисс канд фил от наук/И Вейсман Сара 2005

2 Проследить развитие традиции петербургской литературы в произведениях петербургских писателей конца XX - начала XXI веков

3 Рассмотреть единую мотивную структуру новой петербургской прозы как стабильное и обновляющееся эстетическое явление

4 Проанализировать воздействие жанровой традиции классической петербургской повести на новую петербургскую повесть

Теоретическую базу исследования составили работы Н П Анциферова, М М Бахтина, В В Вейдле, О Г Дилакторской, Ю М Лотмана, В Н Топорова, Б А Успенского Анализ соотнесения классического петербургского текста с новой петербургской прозой проводился с опорой на труды М Ф Амусина, И 3 Вейсман, К Г Исупова, Ю Н Сипко, М С Кагана

Решение поставленных в диссертации задач повлекло за собой необходимость использования различных методов исследования, в том числе сравнительно-исторического, историко-функционального, генетического и типологического

Научная новизна работы связана с монографическим изучением темы исследования и обусловлена анализом новой петербургской прозы конца XX -начала XXI веков как художественной системы и литературного направления Преемственность современными прозаиками классического петербургского текста рассматривается на уровне концептуальности образа Петербурга, мотив-ной структуры, «памяти жанра», цитат и реминисценций В работе впервые исследуется проблема творческого обновления классической петербургской поэтики в произведениях писателей конца XX - начала XXI веков

Новизна предпринятого исследования определяется и тем фактом, что рассказы, повести, романы прозаиков, рассматриваемых в диссертации, не стали предметом серьезного научного анализа Имеются отдельные критические статьи, где произведения лишь призваны проиллюстрировать то или иное положение о развитии современного литературного процесса

Практическая значимость диссертации состоит в возможности использовать ее результаты в вузовском курсе лекций по истории русской литературы конца XX - начала XXI веков Кроме того, материал исследования может быть полезен при разработке спецкурсов и спецсеминаров по проблемам петербургского текста и современной прозы

Положения, выносимые на защиту:

1 Новая петербургская проза конца XX - начала XXI веков -художественная система, целостность которой обусловлена обращением к традиции петербургского текста XIX - начала XX веков, концептуальностью образа города, мотивной структурой, ориентированностью на классические образцы жанра петербургской повести

2 Новый этап развития петербургской прозы связан с актуализацией образа Петербурга в условиях разрушения советской государственности и становления демократической России По сравнению с «ленинградской главой» петербургского текста писатели конца XX - начала XXI веков делают художественный акцент на характеристиках города как культурного центра, хранителя имперского духа В рассказах, повестях, романах современных прозаиков

Санкт-Петербург осмысляется как самодостаточный, доминирующий по отношению к окружающему пространству топос Появление новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков и связано с художественным освоением идеи города как вечного культурного центра России

3 Новая петербургская проза характеризуется развернутой мотивной структурой, восходящей к мотивной организации классического петербургского текста XIX - начала XX веков Наиболее важными, несущими надтекстуаль-ные значения можно считать мотивы миражности (как одно из частных его проявлений - двойничество), апокалипсический (с таким индивидуальным его воплощением, как вторжение темных сил в человеческую жизнь), двоевластия природ&1 и культуры (с вариантами - насыщенность петербургского топоса водной стихией, аномальность природных явлений («восстание природных стихий»)), столкновения «властелина судьбы» и «маленького человека», человека и чина; братства и братьев (в самых разнообразных звучаниях - от идеологического до родственного), проникновения реалий петровского периода русской истории в современность, противопоставления Европы и Азии (петербургской европейской цивилизации и азиатской неустроенности, европейского права и восточной деспотии)

Одновременно с художественным воплощением современными писателями мотивных инвариантов, концептуальных для петербургского текста, происходит и обновление мотивной структуры Изменения, произошедшие в социальной, исторической, культурной сферах города на Неве на рубеже столетий, привели к модернизации в петербургской прозе конца XX - начала XXI веков таких мотивов, как мотивы оживающего изображения, двойничества, противостояния божественного и животного начал в человеке

4 Центральное звено жанровой системы новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков - петербургская повесть Петербургская повесть воплотила ведущий конфликт - столкновение «маленького человека» и «властелина мира», обратилась к типу героя, который не может выстроить свою жизнь и судьбу Стоящие у истоков классического петербургского текста петербургские повести А С Пушкина послужили типологической моделью, которой следовали современные писатели, и в частности, С Носов («Член общества, или Голодное время») Жанр петербургской повести как «декабристской картинки-загадки», основателем которого был автор «Медного всадника» и «Пиковой дамы», оказался востребован и в новой исторической ситуации конца XX - начала XXI веков

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации были изложены и обсуждены на аспирантском объединении и заседаниях кафедры русской литературы XX века Брянского государственного университета Работа прошла апробацию в ходе спецкурса, прочитанного в Брянском государственном университете, в Брянском институте повышения квалификации работников образования, а также в публикациях и докладах на научно-практических конференциях, проводившихся в Брянском государственном университете

Струетура диссертации. Работа состоит из Введения, трех глав, Заключения и списка литературы, который насчитывает 455 источников

Структура работы определена темой исследования в первой главе рассматриваются историко-культурные предпосылки, обусловившие появление новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков Во второй -проанализирована мотивная организация произведений современных писателей В третьей главе рассматривается новая петербургская повесть конца XX -начала XXI веков в контексте жанровой традиции (на примере повести «Член общества, или Голодное время» С Носова как модификации пушкинской «петербургской декабристской повести в картинках-загадках») Объем диссертации - 236 страниц.

Основное содержание диссертации Во Введении обоснована актуальность темы исследования, степень ее изученности, научная новизна, определены цели и задачи работы, методологические принципы, сформулированы основные положения, выносимые на защиту, дан краткий обзор научно-критической литературы, связанной с историей изучения темы

В главе первой - «Историко-культурные предпосылки, обусловившие появление новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков» -

рассматриваются причины, способствовавшие появлению новой петербургской прозы на стыке столетий

В §1 - «Новая петербургская проза конца XX - начала XXI веков как продолжение традиции классического петербургского текста» - выявляется отношение современных писателей к «граду Петрову», петровскому периоду русской истории, к основной идее петербургского текста, к произведениям, представляющим его основной корпус

Уже реакция на название города на Неве демонстрирует восприятие писателями, философами, культурологами трех периодов жизни Северной Пальмиры (дореволюционный, советский и перестроечный) М Кураев пишет «Смена имен - это смена масок, это обозначение новых правил игры, нового карнавального пространства, где прежняя жизнь, отчасти вывернутая наизнанку, отчасти идущая задом наперед, и есть органическая форма самореализации»4 Поэтому-то писатель и считает, что переименование Ленинграда в Санкт-Петербург не «возрождение», а лишь другой этап в жизни города А Битов придерживается другой позиции Советская власть и Санкт-Петербург - соперничающие, враждующие противоположности, и город на Неве после революции, по мнению автора «Пушкинского дома», превращается в «Ленинград - великий город с областной судьбой»5. И все же независимо от того, признавали ли писатели, философы что-то общее между Петербургом и Ленинградом, или считали их разными величинами, безусловно, в официальной литературе советского периода не могла быть полностью реатизована традиция петербургской литературы

л Кураев М Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург [Текст] / М Кураев СПб БЛИЦ, 1996 С 54 1 Битов А Мы прсхмгушсь в незнакомой стране [Текст] / А Битов Л Сов писатель, 1991 С 10

Если «выйти» из терминологического пространства структурного метода, оценивающего произведения петербургских писателей как единый «Петербургский текст», то, безусловно, в рамках традиционного литературоведения петербургская литература может быть осмыслена как литературное направление Один из важнейших критериев литературного направления - программные манифесты, его провозглашающие такого рода манифестами новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков могут быть признаны «Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург» (1996) М Кураева, «Планета Петербург» (1998) И. Шнуренко, «Раздвоение вечности» (1999) А Битова, «Петербург -урочище культуры» (2004) А М Буровского, «Легионеры незримой империи» (2004) П Крусанова и т д

Особое место среди названных манифестов занимают «Заявление» и «Открытое письмо Президенту Российской Федерации В В Путину» литературной группы петербургских неофундаменталистов (Сергей Коровин, Сергей Носов, Наль Подольский, Владимир Рекшан, Александр Секацкий, Павел Крусанов) В контексте трактовки новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков как литературного направления знаменательной представляется попытка писателей объединиться на основе идеи Империи, по их мнению, «первичной в ряду других культурно-социальных идей» и «законно» доминирующей над ними

Как будет показано при анализе произведений А Секацкого, П Крусанова, С Носова, Н Подольского, их рассказы, повести, романы «прорастают» из традиции петербургского текста Приведенные факты позволяют сделать вывод о подчас имплицитном стремлении петербургских неофундаменталистов претворить какие-то единые эстетико-идеологические критерии в художественную практику Безусловно, появление группы петербургских писателей-неофундаменталистов представляется весьма серьезным аргументом, позволяющим увидеть в новой петербургской прозе конца XX - начала XXI веков литературное направление

Продолжение насильственно прерванной в советский период петербургской традиции не могло осуществиться без реставрации идеи Петербурга Попытка пересмотреть, по-новому осмыслить место города на Неве в меняющемся мире на рубеже XX - XXI веков - отличительный признак всех указанных «манифестов» Это представляется закономерным петербургская проза начинается лишь тогда, когда активизируется и актуализируется идея Петербурга

Однако отношение современных писателей к городу отразилось прежде всего в художественном переосмыслении емких образных характеристик Петербурга, идущих от произведений XIX века

В §2 - «Переосмысление образа Петербурга - «окна в Европу» в новой петербургской прозе конца XX - начала XXI веков» - анализируется функционирование «европейской» идеи в произведениях М Кураева, Н Толстой, А Вяльцева

Многие из отмеченных характеристик Петербурга XIX века - окна в Европу, духовного и культурного центра, столицы, оспаривающей пальму первенства у Москвы, имперского города - в связи с распадом Советского Союза или отошли на второй план, или оказались переосмыслены Так, безусловно, утра-

тило свое значение с падением железного занавеса представление о Северной Пальмире как окне в Европу

«Исторически сложилось так, что Санкт-Петербург стал колыбелью и знамением «русского европеизма»,- замечает автор статьи «Санкт- Петербург как географический феномен» А М Буровский. По его мнению, в «Санкт-Петербурге рождается не то, что мы хотим, а то, чему суждено», в «нем всегда рождалось то, чем было беременно массовое сознание»6. «Русское сознание» конца XX - начала XXI веков изжило идею «европеизма» как идею петербургскую Не только Санкт-Петербург, вся Россия оказалась экономическим, культурным, политическим «окном» в Европу И город на Неве теперь только место, откуда до ближайших западных стран можно добраться за два-три часа М Кураев в путевых заметках «Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург» находит емкий образ для отражения обесценивания «европейской идеи» Северной Пальмиры «без малого триста лет просуществовавшее «окно в Европу» сегодня лишилось стен, оно повисло в воздухе» В данном образе-символе отразились и экономическая безопорносггь существования города 90-х годов XX века, и бессмысленность отношения к Северной Пальмире как к образцовому европейскому мегаполису Необходимо подчеркнуть, что для большинства памфлетов, трактатов, художественных произведений петербургских писателей идея о Санкт-Петербурге как об окне в Европу оказалось невостребованной

В § 3 - «Актуализация образа города-культурной столицы в произведениях М. Кураева, Н. Галкиной и др.» - рассматривается характеристика Петербурга как духовного и культурного центра

Утрата актуальности «европейской идеи» Петербурга, ее эстетическое редуцирование в произведениях М Кураева, А Вяльцева, Н Толстой, И Долиняка, П Крусанова и других привело к возрастанию роли и значения других элементов этого ряда Так, на наш взгляд, приоритет переходит к характеристике Петербурга как духовного и культурного центра Ленинград перестал быть столицей, нивелировалась «европейская идея» города на Неве «как окна в Европу» - всё это могло привести к аннигиляции «Петербургского текста» в конце XX века. Северная Пальмира в литературе как скрепляющая основа петербургской прозы может существовать лишь при осмыслении ее писателями, философами как центрального топоса Привнесение окраинного, периферийного начала приведет к деформации «петербургского текста» Именно на эту проблему обращал внимание Ю Лотман в беседе с М Лотманом, Л Моревой, И Евлампиевым. состоявшейся 22 декабря 1992 года. Известный культуролог, исследователь литературы подчеркивал «Город, который находится как Москва в центре, тяготеет к замкнутости и к концентричности, а город, который на краю или за пределами, он эгоцентричен, он агрессивен, и не только в военном смысле, он выходит из себя, ему еще нужно найти пространство, в котором он будет центром И поэтому Ленинград-Петербург, он сейчас как бы «обрублен-

6 Буровский А. Санкт-Петербург как географический феномен [Текст] / А. Буровский // Звезда 2001 № 6 С 229

ный», потому что он должен быть новым центром, иначе его смысл отсутствует»7 К концу XX века появление новой петербургской прозы совпало с востребованностью идеи Петербурга - культурного и духовного центра

Современные писатели констатируют. Санкт-Петербург навсегда останется воплощением духа культуры, культурным центром

Безусловно, данная концепция должна была отразиться и в мирообразе, художественно воплощенном в произведениях Из многочисленных рассказов, повестей и романов особо выделяются романы «Архипелаг Святого Петра» (1996-1998) Н Галкиной и «Зеркало Монтачки» М Кураева

Название романа Н Галкиной актуализирует еще один важный смысловой ряд Архипелаг всегда окружен водой - он естественная граница воды и суши, нерукотворного и созданного человеком, культуры и природы

Исследователи всегда определяли культуру как пограничное явление, это ее естественное состояние Культура никогда не оперирует раз и навсегда застывшими смыслами, контекстами Для функционирования и существования культуре необходимо свободно перемещаться по разные стороны черты, границы, не абсолютизируясь, учитывая и синтезируя многообразие явлений и подходов Превращение города Санкт-Петербурга в романе Н Галкиной в архипелаг Святого Петра, по мнению автора, и определяет проявление феномена культуры Архипелаг также расположен на границах, и тем самым он и культура -явления одного порядка Поэтому-то и Северная Пальмира в романе обладает «неверностью, неточностью, неопределенностью, изменчивостью геометрии города» Н Галкина стремится воссоздать в «Архипелаге Святого Петра» максимальное количество пограничных явлений Ее интересует восприятие человека, оказавшегося между настоящим и прошлым, мифом и реальностью, бытом и поэзией, природой и культурой, любовью и привычкой, островом и материком, водой и сушей, Европой и Азией, Петербургом и Италией и тд Все произведение построено на взаимодействии перечисленных (и не отмеченных) противоположностей, «зона контакта» между которыми и определяет особенности поэтики произведения. Главные герои романа Н Галкиной «живут» в мифах, исторических, культурных реалиях, куда лишь иногда прорывается социально-бытовое измерение Архипелаг Святого Петра - царство любви, преданий, легенд, архитектурных, живописных, поэтических шедевров И этот мир обладает такой же материальностью и реальностью, как и привычная, окружающая действительность - работа, семейные отношения.

И роман «Архипелаг Святого Петра» Н Галкиной, и роман «Зеркало Монтачки» М Кураева художественно воссоздают концепцию, во многом близкую к концепции А М. Буровского, - города-месторазвития, как хронотопа вечного непрекращающегося движения культуры Санкт-Петербург не только в указанных произведениях, но и в рассказах, повестях, романах других авторов осмысливается как неистощимый и неиссякаемый генератор мифов, «культурных» кодов, «механизм, конденсирующий основные смысловые поля Петербургского текста»

7 Метафизика Петербурга [Теют] СПб Эйдос 1993 С 86

В § 4 - «Обращение современных прозаиков к образу Петербурга -имперского города» - рассматривается мифологема Петербурга - имперского города

В прозе петербургских прозаиков конца XX - начала XXI веков актуализировалась, на первый взгляд неожиданно, и художественное осмысление Петербурга как имперского города (роман «Укус ангела» П Крусанова, повесть «Хроники незримой империи» Н Подольского) Отмеченные произведения написаны авторами в популярном жанре альтернативной истории Писатели моделируют особую реальность - Россию, причудливо соединившую самые различные культуры, народы и веяния И эту воссозданную мозаичную картину объединяет, венчает Петербург - главный город новой державы В романе Крусанова возвышение Северной Пальмиры обусловлено возрождением имперских амбиций России

Особое значение для подчеркивания имперского статуса Петербурга играет и сравнение города с хрустальной игрушкой «Город превозмог ее воображение он является чудной кропотливой игрушкой, заключенной в благородный хрусталь » Этот образ раскрывается автором романа «Укус ангела» в цепочке нарастающих сравнений мегаполиса с «затеей хладного вдохновения нечеловеческого свойства», с «завораживающей проделкой вечности». Выстроенное П Крусановым смысловое поле, генерирующее культурные коды, связанные с Петербургом, построено на аксиоме писателя « проблема империи — это проблема времени история в империи должна остановиться » Именно это утверждение и обыгрывается в сравнении города с «игрушкой», заключенной в благородный хрусталь - «внутри кристалла - время бесправно» Это сравнение красной нитью проходит через весь роман Павла Крусанова Образ города, находящегося внутри непроницаемой прозрачной сферы и недоступного воздействию времени, становится доминирующим авторским видением Петербурга «Петербург походил на запаянную хрустальную сферу, в которой менялись лишь оттенки холодного внутреннего свечения» Отмеченный образ построен на акцептации оторванности северной столицы от конкретного времени, действительности, реальности, погруженности в вечность

Составляющими художественно моделируемой в романе мифологемы Петербурга — имперского города являются мифы об идеальной империи и «истинном» государе - «помазаннике небесном»

Краеугольный камень авторского имперского мифа - эзотерическое учение о соединении «державы земной со всеми ее обитателями» с «тайным» государем Миф об истинном правителе отразился и в поэтике названия романа Павла Крусанова Тайный государь отмечен поцелуем высших сил

Отпечаток незримого для обычного человека божественного поцелуя носит главный герой романа Иван Некитаев Избранность персонажа реализуется автором через слияние метафизических пророчеств и событийной основы произведения

В этой связи необходимо отметить и явно прослеживающиеся параллели между Петром Великим и Иваном Некитаевым, новым российским царством и периодом русской истории от Петра до Екатерины Подобных аналогий роман

П Крусанова содержит большое количество И это не было случайностью именно с Петра Первого и началась мечта об империи и о Петербурге - имперском городе

Таким образом, концепция Петербурга - имперского города художественно реализуется в развернутой мифологической системе романа «Укус ангела» и является важнейшей составляющей мифа об истинном правителе и великодержавной России Необходимо отметить и специфику воплощения данной концепции В отличие от идеи Петербурга - центра культуры или окна в Европу, идея Петербурга - имперского города была художественно смоделирована писателями как мифологема, во многом определяющая «содержание» имперского неомифа, родившегося в конце XX- начале XXI веков

В § 5 - «Диалог Москва-Петербург в новой петербургской прозе конца

XX - начала XXI веков» - анализируется, как происходит «реанимация» идеи соперничества Москвы и Петербурга в произведениях современных писателей

Новая петербургская проза конца XX - начала XXI веков реализовала и традиционную идею соперничества Москвы и Петербурга

Исследователи неоднократно отмечали, что «диалог» двух столиц стал неотъемлемой частью петербургского текста Полемика Москвы-Петербурга в произведениях XVIII- XX веков получила освещение в трудах Ю Лотмана, В Топорова, К Исуповаидр

Эта линия развития литературы, прерванная за годы советской власти, к концу миллениума была восстановлена в новой петербургской прозе Возвращение к данной культурно-исторической традиции предсказывали и литературоведы, уверенно прогнозировавшие, что «душа Москвы и гений Петербурга стоят в наши дни на пороге новых диалогических инициатив»8

Свидетельством их правоты и стали тексты, выдержанные в диалогическом жанре между Москвой и Петербургом и опубликованные в конце XX - начале

XXI веков

Речь прежде всего идет о произведениях «Раздвоение вечности (Исповедь двоеженца)» А Битова, «Планета Петербург» И Шнуренко

Тексты И Шнуренко и А Битова возрождают традицию дискуссии Москвы и Петербурга Важно подчеркнуть, что речь идет не об эпизодических сопоставлениях, а о произведениях, полностью выдержанных в жанре диалога между двумя историческими столицами Однако данная тенденция еще не стала превалирующей, цель ряда писателей ограничивается лишь отдельными наблюдениями над соотнесенностью Москвы и Петербурга

В «Путешествии в одну сторону Опыте мифологизации прошлого» А Вяльцева осуществляется попытка реанимировать художественный диалог исторических столиц в развернутой системе действующих лиц и связанной с ней сюжетной линии Автор отказывается от повествования, основанного сугубо на характеристике двух городов

8 Исупов, К Г Диалог столиц в историческом движении [Текст] /КГ Исупов // Москва-Петербург Pro et contra СПб, 2000 С 64

Указанные произведения художественно свидетельствуют, что диалог Москвы и Петербурга продолжился в новой исторической ситуации на рубеже веков

Во второй главе — «Мотивная организация новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков» - анализируется мотивная организация произведений современных писателей

В § 1 - «Мотивная структура новой петербургской прозы в контексте традиции» - выясняются доминирующие мотивы новой петербургской прозы в соотнесении с мотивной организацией классического петербургского текста.

«Целостное единство» петербургского текста, по мнению исследователей, определяется его непосредственной связью с «внетекстовым» - географическим местоположением, погодными условиями, архитектурой города, особой маркированной петербургской лексикой В контексте обозначенной проблемы очень важным представляется, что фактором, задающим монолитность петербургского текста, по мнению литературоведов, в том числе и В Н Топорова, выступают и мотивы

Анализ работ Н П Анциферова, В Н. Топорова, С В Сойнова, О Г Дилакторской и др позволяет выделить ряд доминирующих, наиболее значительных для петербургского текста мотивов

Прежде всего это мотивы миражности (как одно из частных его проявлений — двойничество), апокалипсический (с таким индивидуальным его воплощением, как вторжение темных сил в человеческую жизнь), двоевластия природы и культуры (с вариантами — насыщенность петербургского топоса водной стихией, аномальность природных явлений («восстание природных стихий»)), столкновение «властелина судьбы» и «маленького человека», человека и чина, братства и братьев (в самых разнообразных звучаниях - от идеологического до родственного), проникновение реалий петровского периода русской истории в современность, противопоставление Европы и Азии (петербургской европейской цивилизации и азиатской неустроенности, европейского права и восточной деспотии)

В дальнейшем в параграфах второй главы рассматривается функционирование каждого из отмеченных мотивов

Мотив двоевластия природы и культуры в произведениях современных петербургских писателей.

Мотив двоевластия природы и культуры изначально обусловлен расположением Петербурга Город на краю «окультуренного» пространства, построенный в вечной борьбе рукотворной искусственной среды со стихией и вопреки ей, обречен на роль знакового воплощения, созданного человеческой волей

В произведениях современных писателей редко встречаются отрывки, построенные на противопоставлении природы культуре, чаще всего отношения между ними подвижны, диалогичны, способны в различных эпизодах в зависимости от концептуальности позиции автора выступать для демонстрации как положительного, так и отрицательного потенциалов В «Путешествии в одну сторону» Вяльцева на приеме антитезы организована лишь одна из цитат

Мотив аномальности природных явлений имманентно присущ петербургскому тексту В произведениях А Вяльцева, М Кураева, И Долиняка, Н Галкиной и др постоянно встречается художественная фиксация аномальных природных явлений Особенно часто в произведениях писателей функционирует мотив ветра, вьюги, несущих человека против его воли, готовых снести петербургские здания

Петербург в прозе конца XX - начала XXI веков перенасыщен и водной субстанцией Даже описание квартиры не может обойтись без использования водной поэтики заблуждения «наводняли» квартиры, монотонность жизни коммуналки сравнивается с устойчивыми ритмами корабельных вахт.

Отмеченные варианты мотивов двоевластия природы и культуры практически не видоизменяются и повторяют традиционные контекстуальные смыслы, уже воплотившиеся в петербургских текстах, создававшихся в XIX - XX веках

Апокалипсические мотивы в новой петербургской прозе конца XX -начала XXI веков.

В русской литературе ХЗХ - XX веков появились апокалипсические петербургские тексты, основанные на предсказании гибели северной столицы Новая петербургская проза не создавала законченные апокалипсические тексты, но отказаться от двухвековой традиции не считала возможным Апокалипсические тексты претерпели в рассказах, повестях, романах, эссе М Кураева, А Вяльцева, И Долиняка, Н Галкиной, В Конецкого, И Шнуренко и др определенную трансформацию Во многом это связано и с тем, что в конце XX -начале XXI веков на смену образу ювенильного города на Неве приходит образ города-старика

Можно отметить несколько различных приемов введения апокалипсического текста в новую петербургскую прозу конца XX - начала XXI веков

Во-первых, через цитату, реминисценцию («Огурец на вырез» В Конецкий)

Во-вторых, апокалипсические тексты в новой петербургской прозе создаются за счет фиксации эсхатологических примет в городском пейзаже

В-третьих, сцена Божьего суда над городом на Неве предваряется описанием ночного, зимнего, безлюдного, тихого Петербурга

И, в-четвертых, идея апокалипсиса неразрывно связана в новой петербургской прозе с произведениями, повествующими о таинственных, сверхъестественных силах, проявляющихся в северной столице (А Секацкий «Моги и их могущество»)

Именно эти герои - моги, ставшие знаковым выражением фантастического как характерологического признака Петербурга, и разрабатывают, подготавливают идею «неизбежной эсхатологии» в виде «предстоящего рукотворного Апокалипсиса»

Мотив миражности в произведениях современных петербургских писателей.

Характеризуя основные черты Северной Пальмиры, М Кураев в «Путешествии из Ленинграда в Санкт-Петербург» отмечает «Говорить о том, что

Санкт-Петербург город умышленный, призрачный, обманный, фантастический, изначально и по сей день совершенно ни на кого не похожий в семействе российских городов, - значит повторять уже авторитетно сказанное и много раз повторенное»9 Из отмеченных современным писателем признаков города «призрачность» и «обманность» имеют прямое отношение к выделенной еще А Григорьевым «миражности» второй столицы Свойство миражности - скрывать, обманывать, показывать в ложном свете, притворяться настоящим, манить, завлекать В новой петербургской прозе эпизодов, сцен, описаний, основанных на указанных признаках, огромное количество, и все они «обеспечиваются» и художественно мотивируются архитектурно-ландшафтной рамкой города на Неве, с туманами, меняющимся освещением, игрой теней

Часто «миражность» сливается с фантастическим, сверхъестественным, и разграничительную линию между ними провести невозможно В романе «Архипелаг Святого Петра» Н Галкина находит поэтическое название для петербургской миражности - «шелестящие свитки для шагреневых пространств» «Подпитывается» этот характерологический признак города и культурно-исторической атмосферой постоянного переименования, изменения названий, сущности предметов и реалий

Фантастичность, тайна, загадка Северной Пальмиры в произведениях современных писателей образуют с «миражностью» нерасторжимое единство, создавая неповторимое, уникальное и сразу узнаваемое читателями смысловое и поэтическое поле петербургской прозы

Мотив столкновения «властелина судьбы» и «маленького человека» в новой петербургской прозе конца XX - начала XXI веков.

Петербургская проза конца XX - начала XXI веков художественно зафиксировала и осмыслила столкновение «властелина судьбы» и «маленького человека» в новых исторических условиях рубежа двух эпох

Отметим несколько наиболее распространенных вариантов развития мотива, получивших свое воплощение в русле уже сложившейся традиции Прозаики констатируют ушли в прошлое застолья интеллигентов 60-80-х годов, о которых с такой ностальгией вспоминают герои повести «Две смерти» И Доли-няка и «Путешествия в одну сторону» А Вяльцева Вечерами «молодые инженеры, художники, работавшие дворниками при жилконторах, артисты, филологи» самозабвенно спорили, обсуждали, острили под песни Галича и Окуджавы, даже не думая о каких-то существующих различиях в социальном положении Конец XX века перевел стрелки на прежнее петровское время, теперь, как и при жизни Башмачкина, перед государственными чиновниками высшего ранга уже необходимо «поприжаться» - в разговорах, поведении

Встречи значительного лица и «маленького человека» в новой петербургской прозе не просто воссоздают «картинку» из жизни России рубежа веков Авторская поэтика художественно убеждает новый властелин сознательно «реанимирует» комплекс униженного и оскорбленного в собеседнике

'Кураев М Путешествие из Ленинграда в Санет^Петербург [Текст] / М Кураев СПб БЛИЦ 1996 С 19

Новое время порождает новые титулы, знаки отличия заменяют доллары, неизменно одно - властелин судьбы нуждается в визуальном контакте с «маленьким человеком» Через ощущение его беззащитности, неустроенности и происходит самоутверждение влиятельных лиц.

Мотив братства в произведениях современных петербургских писателей.

Мотив братства, как и в петербургских повестях XIX века, реализуется в различных инвариантах - мотив родственных отношений, мотив социального братства, мотив христианского братства. В новой петербургской прозе художественно представлены разнообразные индивидуальные воплощения мотива братства. Анализируя специфику воплощения инвариантов, отмеггим, что мотив братства в любой из обозначенных ипостасей оказывается искаженным

Мотив братства (по родству) решается в романе «Зеркало Монтачки» М Кураева в контексте петербургской традиции. Имя Аполлон (в том числе и близкое по звучанию Аполлинарий) стало знаковым для петербургского текста Именно так зовут (Аполлон Аполлонович Аблеухов) одного из главных действующих лиц романа «Петербург» А Белого В столкновении сенатора Аполлона Аполлоновича Аблеухова и его сына Николая Аполлоновича, определившем главную сюжетную линию произведения, по мнению исследователей, отразился не только конфликт «отцов» и «детей», но и двух противоположных начал -аполлонического (гармонического) и дионисийского (хаотического) Отметим, что эта петербургская традиция нашла свое отражение и в романе «Зеркало Монтачки» М Кураева. Аполлинарий Иванович, пытающийся сохранить для потомков культурные ценности города на Неве, безусловно, олицетворяет гармоническое начало, присущее классической Северной Пальмире И наоборот, Акиба Иванович, перешедший в атеистический отдел института, организованный на базе Казанского собора, является воплощением хаотического Именно этот герой пытается подменить понятия, когда деструктивные, разрушительные силы выдаются им за гармонические, созидательные

В повести «Член общества, или Голодное время» С Носова мотив искаженного братства получил новое художественное воплощение Воссоздав пик эмоций людей, уверовавших и пропагандирующих на страницах повести любые проявления братства, автор в дальнейшем сатирически развенчивает высокие устремления, получившие в начале произведения такое романтическое, пафос-ное воплощение Общество вегетарианцев, проповедовавшее единение всех, населяющих Землю, в повести С Носова внезапно превращается в общество антропофагов, а идея любви ко всему живому трансформируется в идею жертвенной любви съедаемого к поедающим

Отметим, что в ряде эпизодов мотив братства обретает и позитивное значение В духе добрососедства, естественности описано коммунальное сообщество семьдесят второй квартиры в романе «Зеркало Монтачки» М Кураева И, конечно, беззаветная любовь к культуре Петербурга объединяет в единое братство «истинных островитян» в романе «Архипелаг Святого Петра» Н Галкиной и настоящих романтиков-ииггеллигентов из «Путешествия в одну сторону», свя-

то верящих, что «от отчаливания Васильевского острова в океан» «спасают только якоря их любви»

Мотив проникновения реалий петровского времени в современность. Мотив проникновения реалий петровского периода русской истории в современность целенаправленно реализуется в рассказах, повестях и романах С Носова, М Кураева, Н Галкиной, А Бузулукского и др В произведениях указанных писателей топографически очерченное пространство северной столицы пестрит названиями архитектурных памятников, улиц, островов, так или иначе связанных с основанием города и с личностью первого русского императора С Петром Великим соотносятся и многие исторические события, легенды, предания, основанные на реальных фактах, воспроизведенные современными петербургскими писателями в своих произведениях Особо следует отметить использование авторами имени основателя Петербурга

Употребление имени императора Петра в петербургской прозе - явление обычное Однако для «м&тенького человека» оно всегда знаменовало воплощение неудачи Персонаж словно на генном уровне заранее обречен на неотвратимое поражение, овеянное памятью о первом властелине судьбы северной столицы

Знаковость и значимость фигуры Петра Великого для петербургского текста не вызывает сомнения И все же 90-е годы внесли свои акценты в осмысление этого образа

В романе «Зеркало Монтачки» именно Петра Первого М Кураев назовет «основоположником» «обращения живых людей в призраки», так как, «подавая пример грядущим поколениям», царь-реформатор «обратил в призрак прежде всего своего собственного сына, царевича Алексея», тем самым объяснив «всем подданным империи, что и к ним ни жалости, ни милосердия не будет»

Сопереживание истории современными писателями приводит к тому, что бывшее (особенно все связанное с истоком-основанием города и образом первого императора) осмысливается в контексте реалий конца XX века

Мотив взаимодействия Европы и Азии в новой петербургской прозе конца XX - начала XXI веков.

Мотив взаимодействия Европы и Азии в петербургском тексте изначально задан историко-культурными, социальными, экономическими задачами, обусловившими строительство Петербурга Северная столица, задуманная как образцовый европейский город, естественно противопоставлялась азиатской России (в частности, Москве) Большинство писателей, для которых осмысление действительности в образах Петербурга или Москвы концетуачьно, воплощали дилемму Европа-Азия как противостояние порядка и безалаберности, европейского права и восточного деспотизма

В новой петербургской прозе конца XX - начала XXI веков антиномия Запад-Восток последовательно не выдерживается Проявление европейского и азиатского в северной столице рассматривается писателями как многоплановое и разнообразное явление, не сводимое к системе оппозиционных противопоставлений В романе «Архипелаг Святого Петра» Н Гаткиной образ Петербурга «окружен» восточным ореолом Главная героиня произведения Настасья - человек двух культур петербургской и японской, их взаимодействие и создает

неповторимый европейско-азиатский колорит Восточные реалии «рассыпаны» автором практически на каждой странице, они настолько органично включены в петербургское начало романа, что приходится констатировать концептуаль-ность такого синтеза

В романе «Зеркало Монтачки» М Кураева писателем воссоздается противоположная концепция взаимодействия европейского-азиатского Даже имена двух главных героев - братьев Акибы и Аполлинария - явно имеют восточное и западное происхождение А если учесть, что их жизненные ценности, поведение, отношение к Петербургу иллюстрируют два различных, концептуальных подхода, то приходится констатировать, что европейское / азиатское в произведении во многом соотносится с оценочным аспектом положительное / отрицательное

Безусловно, сводить западное или восточное начала только лишь к положительному или отрицательному неправомерно Однако «петербургский текст», изначально основанный на оппозиции европейское-азиатское, в определенной степени придерживается установленных «правил» Хотя необходимо заметить, что восточное в ряде случаев скорее иллюстрация негативных этапов азиатской цивилизации, чем тщательное, лишенное предвзятости осмысление образа инонационального мира

В § 2 - «Обновление мотивной структуры петербургской прозы конца XX - начала XXI веков» - рассмотрены наиболее значительные для петербургского текста инварианты, несущие следы воздействия художественной программы авторов, творчески развивающих традиции «Медного всадника», «Пиковой дамы» А С Пушкина, «Петербургских повестей» Н В Гоголя, «Хозяйки», «Слабого сердца», «Записок из подполья», «Преступления и наказания» Ф М Достоевского, «Петербурга» А Белого и др Мотив оживающего изображения.

Мотив оживающего изображения свое наиболее полное и адекватное выражение нашел в поэме «Медный всадник» А С Пушкина в эпизодах преследования скульптурой Фальконе убегающего «бедного Евгения», посмевшего погрозить изваянию «чудотворного правителя»

В новой петербургской прозе конца XX - начала XXI веков писатели художественно не зафиксировали «тяжело - звонкое скаканье» медной статуи основателя города по улицам и проспектам северной столицы Только в романе «Архипелаг Святого Петра» есть упоминание о движении Медного всадника, однако движение названо автором «микронным»

В романе «Зеркало Монтачки» М Кураева и рассказе «Огурец на вырез» В Конецкого можно выделить два эпизода, несомненно, восходящих к погоне Медного всадника за «бедным Евгением», однако вместо изваяния императора-основателя города писатели используют другие архитектурные памятники северной столицы В романе М Кураева Акиба Иванович, всеми силами, способствующий превращению Казанского собора в Музей истории религии и атеизма, является виновником и непосредственным исполнителем уничтожения старого Петербурга, и «оживший собор» стремится отомстить одному из тех, кто способствовал превращению города Петра в советский город

В рассказе В Конецкого взгляд скульптуры Монферана смущает пьянчугу Савельича, забравшегося в Исаакиевскнй собор

Анализ приведенных эпизодов вызывает закономерные вопросы Так почему же в отработанной схеме не находится места более величественным образам - и прежде всего статуе самодержца, основателя города, верхом на вздыбленном коне9 И почему описанные эпизоды у В. Конецкого, М Кураева минимилизированы и не несут дальнейший сюжетной разработки7

Петербургская проза конца XX - начала XXI веков, на наш взгляд, в связи с «перестройкой» и ее последствиями, увидела проблему с другой стороны униженные и оскорбленные оказываются в «силовом поле» воздействия новых вершителей человеческих судеб, а столкновение, конфликт с основателем города, по крайней мере в проанализированных нами произведениях, теряет остроту и уходит, временно, на периферию

Таким образом, можно отметить, что мотив скачущего по улицам города Медного всадника, как и мотив оживающего изображения, получают в петербургской прозе конца XX - начала XXI веков новое прочтение и воплощение

Мотив двойничества в петербургской прозе конца XX - начала XXI веков.

Анализ рассказов, повестей, романов М Кураева, Н Галкиной, А Неклюдова, Д Елисеева, Т Толстой, Н Подольского, Н Шумакова и др позволяет сделать вывод, что мотив двойничества сохраняет свое инвариантное значение в петербургской прозе XX - XXI веков То, в ком герой видит самого себя, кого он признает своим двойником, и определяет глубинную сущность человека Беря за основу и сохраняя данный инвариант, петербургская проза конца XX - начала XXI веков существенно его обогащает разнообразными индивидуальными значениями

В параграфе доказывается, что обновление мотива двойничества связано с художественным воссозданием дублей социальных типов и лучших представителей человеческого рода, уничтоженных в катаклизмах советского времени В рассказах «Соня» Т Толстой, «Мистификация» Д Елисеева, «фантастическом повествовании» «Капитан Дикштейн» М Кураева и тд. герои, движимые не самыми благородными чувствами, постепенно становятся «копией» совершенно других людей, чтобы привнести в петербургское пространство высшие начала любви, добра, таланта

Мотив противостояния божественного и животного начал в человеке. Новая петербургская проза художественно осмысляет, как рождается ощущение Бога в русском человеке конца XX - начала XXI веков В повестях «Две смерти» И Долиняка, «Хроники Незримой империи» Н Подольского, «Войди в наш светлый мир» Н Шумакова, рассказе «Огурец на вырез» В Конецкого герои приближаются к божественной основе мира, истребляя в себе животное начало Происходит обновление традиционного для петербургской прозы мотива, когда человек воспринимался в столкновении божественного и дьявольского Безусловно, современные писатели отразили как последствия атеистического воспитания, так и завершение атеистического этапа с его доктриной о происхождении человека от обезьяны Герой новой петербургской

прозы «забыл» о нечистой силе (о ней могут «сигнализировать» автор, повествователь, но персонажи, даже обнаруживая черта в реальности, не в состоянии идентифицировать «врага рода человеческого») Восприятие человека через противоборство божественного и дьявольского отходит на второй план и сменяется в новой петербургской прозе художественным изображением противоборства божественного и животного начал в индивиде

В третьей главе - «Новая петербургская повесть конца XX - начала XXI веков в контексте жанровой традиции» - рассматривается, как в повести «Член общества, или Голодное время» С Носова функционирует «память жанра», отсылающая к петербургским повестям - «Медному всаднику» и «Пиковой даме» А С Пушкина

В § 1 — «Место петербургской повести в жанровой системе петербургской прозы» — выявляется место петербургской повести в жанровой системе новой петербургской прозы.

Жанровая система новой петербургской прозы включает и очерки, и рассказы, и повести, и путешествия, и романы и т д Однако в третьей главе нашей работы рассмотрена только новая петербургская повесть конца XX - начала XXI веков в контексте классической петербургской повести А С Пушкина Такой подход обусловлен прежде всего тем, что, по мнению исследователей, в жанре повести воплотилось «многообразие коллизий», связанных с Петербургом и петровской цивилизацией

Начавшаяся в конце XX века перестройка во многом оказалась «исторической рифмой», «зеркальным отражением» событий второй трети XIX века и предшествующих им в XVIII веке Начало 90-х годов знаменовало закат советской империи так же, как «шестидесятые годы ХЕХ века знаменовали начало конца самодержавной власти в России, империи Романовых»10 Эра Горбачева открывала новую эпоху реформ, по западной направленности во многом созвучную петровским преобразованиям Эти изменения и стремилась осмыслить петербургская повесть конца XX - начала XXI веков Тем более, что концепция личности, определяющая особенности жанра, явно восходит к предшествующему литературному периоду XIX столетия Герои новых петербургских повестей по-прежнему повторяют судьбу своих генетических двойников из произведений А С Пушкина, Н В Гоголя, Ф М Достоевского они не могут выстроить свою жизнь, и их судьба, как и в «железном веке», зависит от новых властелинов

Все сказанное, с одной стороны, выявляет роль, функции и значение петербургской повести в жанровой системе петербургской прозы конца XX - начала XXI веков, а, с другой, объясняет, почему в третьей главе диссертации автор обращается прежде всего к данной модификации и ее типологическим разновидностям

В § 2 - «Повесть «Член общества, или Голодное время» С. Носова в контексте жанровой традиции петербургской повести А.С. Пушкина» -

10 Днпакторская О Петербургская повесть Достоевского [Текст] / О Дилакторская СПб Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999 С 344

повесть современного писателя рассматривается как жанровая модификация петербургской повести-загадки

Пушкинские петербургские повести («Пиковая дама» и «Медный всадник») получили самую разнообразную оценку у литературоведов. В монографии «Отзвуки фаустовской традиции и тайнописи в творчестве Пушкина» исследователя Р. Шульца названным произведениям дается не только традиционное определение («петербургские повести»), но и добавляется уточнение автора книги («декабристские картинки-загадки»)'1

Такое понимание жанровой природы «Пиковой дамы» и «Медного всадника» обусловлено следующей концепцией ученого В петербургских повестях использованы «графическая аллюзия на столкновение 14 декабря 1825 года на Сенатской площади декабристов с силами императора Николая I», «цифровые аллюзии на восстание декабристов» и «кабалистика чисел», связанная с «декабристской тайнописью», «анаграммы» (полковникъ Павелъ Пестель, Вильгельмъ Кнхельбекеръ, Кондратий Ф Рылесвъ), «собирательные образы» (Германн, с одной стороны, олицетворение Рылеева и Кюхельбекера, с другой, Фауста, один из прототипов Павла (Поля) Томского - Павел Пестель, которому отведена в зашифрованном плане и особая роль Мефистофеля, «бедный Евгений» прежде всего восходит к Кюхельбекеру) и т д Результатом такого построения произведений стала ориентация на особого «квалифицированного» читателя, который должен уметь разгадывать коды, заданные А С. Пушкиным

Петербургская повесть «Член общества, или Голодное время» С. Носова также содержит прямые указания автора на важность использования тайнописи и шифра, которые во многом и определяют организацию художественного текста.

Для современного писателя являются значимыми традиции петербургской повести А С Пушкина Так, в главе седьмой герой оказывается на Дворцовой площади в тот момент, когда пролетающие самолеты сбрасывают листовки с отрывком из поэмы «Медный всадник» Да и сам Олег Жильцов чем-то напоминает «бедного Евгения» из петербургской повести Особую роль в повести С Носова играет числовая (тройка, семерка) тайнопись и карточная символика (дама, туз), восходящая к петербургской повести «Пиковая дама» A.C. Пушкина

Однако необходимо уточнить, увязываются ли для автора «Члена общества, или Голодного времени» описанные события с событиями на Сенатской площади7

С Носов начинает свою повесть с указания на августовский путч 1991 года Главный герой во время «исторических потрясений» получает бытовую травму («самовар загремел» ему на голову) и начинает произвольно совмещать разновременные пласты русской действительности XIX-XX веков И события путча 1991 года проецируются Олегом Жильцовым на восстание декабристов

Вырисовывается смысловой центр повести С Носова, заданный соотнесенностью, заложенной в тексте, - восстание - подавление восстания декабри-

11 Шулыд, Р Отзвук фаустовской традиции и тайнописи в творчестве Пушкина [Текст] / Р Шульц СПб , 2006 456 с

стов; путч 1991 года - разгром путча, бунт главного героя против странного общества, постоянно меняющего свои названия, - подавление бунта

При анализе повести современного писателя особо важным оказывается и масонский контекст, актуализированный в произведении

Масонский отсвет, который, так или иначе, падает на большинство происходящих событий, во многом обусловлен и характерной для петербургских повестей «идеей о всечеловеческом счастье, всеобщем братстве, когда нет деления на бедных и богатых, больших и малых, начальников и подчиненных»12. Именно в этом смысловом поле и происходит взаимодействие идей философов-утопистов и «вольных каменщиков», имеющее первостепенное значение для петербургской прозы XIX, XX и XXI веков

В повести С. Носова на передний план вынесено столкновение Олега Жильцова (маленького человека нового времени) с тайными властелинами судьбы (библиофилы-гастрономы-вегетарианцы-антропофаги-созерцатели) Однако конфликт, как и отношения главного героя с таинственным обществом, во многом представляют загадку. Ведь не только для того Олег Жильцов обхаживался антропофагами, чтобы стать пиршественным блюдом, а если только с этой целью, то возникает вопрос, почему члены организации не довели дело до конца, хотя у них было очень много возможностей'

Рассмотрим с обозначенных позиций взаимоотношения главного героя с членами таинственного общества

Странные, непонятные и таинственные отношения главного героя и библиофилов-антропофагов лишены логики только тогда, когда они воспринимаются вне масонских теорий. «Допущение» Олега Жильцова к созерцанию сталактита трактуется в учении вольных каменщиков как переход человека на новый уровень восприятия бытия По мнению масонов, после грехопадения Адама люди существуют на двух уровнях Первый (эмпирический) характеризуется отступлением от нормы, утратой творческого начала Второй «пласт» бытия скрытый, мистический Опознав в вегетарианцах антропофагов, главный герой повести С Носова перерастает, по масонским учениям, эмпирический уровень и может быть допущен ко второму уровню «контакта» с реальностью Второй пласт бытия определяется маскируемой и тщательно скрываемой принадлежностью к таинственному источнику, воплощением которого в произведении выступает кристалл сталактита. Именно на этом мистическом уровне и происходит прозрение героя, открывшее ему тайну избранных представителей общества.

Сосулька сталактита, которую созерцают библиофилы-антропофаги, очевидно, воплощает масонскую идею о пространстве, состоящем из кристаллов и пронизанном кристаллической решеткой в виде пирамид, которые творит, создает Великий Архитектор, Верховный каменщик вселенной Отметим и то, что библиофилы-антропофаги точно знают, какой участок «хрустальной поверхности» соответствует прошедшим эпохам

и Днлакгорская, О Петербургская повесть Достоевского [Текст] / О Дилакторская СПб Изд-во «Дмитрий Булакин», 1999 С 107

В 1960-е годы в геологии сформировалось новое научное направление -генетическая информационная минералогия Ее основатель - Николай Юшкин - пришел к выводу, что кристаллы заключают в себе генетическую память о происхождении Земли Выскажем гипотезу члены общества с помощью сталактита-проводника объединяют свою память с памятью сверхчеловеческой Такое предположение в контексте масонского учения о масонском ордене как о единой душе позволяет оценить ритуал созерцания кристалла как способ объединения в высшее сознание Цель проводимого ритуала - управление историческими процессами (именно в этот момент и происходит образование нового сегмента сталактита, связанного по времени с периодом формирования новой России) Подчеркнем, что С Носов не первый раз пытается художественно смоделировать образы властелинов истории (можно назвать роман писателя «Хозяйка истории»)

Вовлекая Олега Жильцова в ритуал созерцания кристалла, библиофилы-антропофаги преследуют особую цель - захватить сознание главного героя и включить его в сверхчеловеческое единое сознание Русское начало персонажа используется как «дверь», чтобы прорваться в чужую для членов таинственного общества модель мироздания Именно это и становится понятно главному герою, почувствовавшему воздействие враждебной воли Олег Жильцов не объединился в сверхсознание с библиофилами-антропофагами с помощью кристалла Он не стал «дверью», позволяющей проникнуть и формировать новую российскую реальность членам таинственного общества Читатель может предположить, что планы таинственного общества не реализовались ведь Олег Жильцов оказался жив, а через некоторое время Дом писателей, в котором находился скрытый вход в пещеру со сталактитом, сгорел - именно так уничтожают следы после неудавшегося противозаконного эксперимента

Обнаруженные переклички и совпадения в концепции личности, композиции, хронотопе «Медного всадника», «Пиковой дамы» А С Пушкина и повести «Член общества, или Голодное время» С Носова обусловлены принадлежностью указанных произведений к жанру петербургской повести-загадки

В Заключении подводятся итоги исследования

Список работ автора по теме диссертации:

1. Ермоченко, Т.К. Апокалипсический мотив в новой петербургской прозе конца XX - начала XXI века [Текст] / Т.К. Ермоченко // Известия РПГУ им. А.И. Герцена. Научный журнал. 2007, № 12 (33). Аспирантские тетради № 12 (33) (Общественные и гуманитарные науки; естественные, технические и точные науки; педагогика и психология, теория и методика обучения). С. 87-90.

2 Ермоченко, Т К Переосмысление образа Петербурга - «окна в Европу» в прозе рубежа веков [Текст] / Т К Ермоченко // Вестник Брянского государственного университета № 2 (2006) История Литературоведение Право Философия Языкознание Брянск РИО БГУ, 2006 С 112-115

3 Ермоченко, Т К Мифологема Петербурга - имперского города в новой петербургской прозе конца XX - нач XXI веков [Текст] / Т К Ермоченко //

Вестник Брянского государственного университета № 2 (2006) История Литературоведение Право Философия Языкознание Брянск РИО БГУ, 2006 С 115-119

4 Ермоченко, Т К Мотив оживающего изображения в повести «Войди в наш светлый мир» Н Шумакова [Текст] / Т К Ермоченко // Вестник Брянского государственного университета № 2 (2007) История Литературоведение Право Философия Языкознание Брянск РИО БГУ, 2007 С 103-104

5 Ермоченко, Т К Мотив двоевластия природы и культуры в петербургской прозе конца XX - начала XXI века [Текст] / Т К Ермоченко // Вестник Брянского государственного университета № 2 (2007) История Литературоведение Право Философия Языкознание Брянск РИО БГУ, 2007 С 104-108

Подписано в печать 11 08 08 Формат 60x84 1/16 Печать ризография Бумага офсетная Уел 1,5 п л Тираж 100 экз Заказ_

РИО Брянского государственного университета имени академика И Г Петровского 241036, Брянск, ул Бежицкая, 14

Отпечатано в цехе полиграфин БГУ

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Ермоченко, Тамара Константиновна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Историко-культурные предпосылки, обусловившие появление новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков.

§1 Новая петербургская проза конца XX - начала XXI веков как продолжение традиции классического петербургского текста.

§2 Переосмысление образа Петербурга - «окна в Европу» в новой петербургской прозе конца XX - начала XXI веков.

§3 Актуализация образа города - культурной столицы в произведениях М. Кураева, Н. Галкиной и др.

§4 Обращение современных прозаиков к образу Петербурга — имперского города.

§5 Диалог Москва-Петербург в новой петербургской прозе конца XX начала XXI веков.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Мотивная организация новой петербургской прозы конца XX — начала XXI веков.

§1 Мотивная структура новой петербургской прозы в контексте традиции. а) мотив двоевластия природы и культуры. б) апокалипсический мотив. в) мотив миражности. г) мотив столкновения «властелина судьбы» и «маленького человека». д) мотив братства. е) мотив проникновения реалий петровского времени в современность. ж) мотив взаимодействия Европы и Азии.

§2 Обновление мотивной структуры петербургской прозы конца XX — начала XXI веков. а) мотив оживающего изображения. б) мотив двойничества. в) мотив противостояния божественного и животного начал в человеке.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Новая петербургская повесть конца XX - начала XXI веков в контексте жанровой традиции.

§ 1 Место петербургской повести в жанровой системе петербургской прозы.

§2 Повесть «Член общества, или Голодное время» С. Носова в контексте жанровой традиции петербургской повести А.С. Пушкина.

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Ермоченко, Тамара Константиновна

Историко-литературный процесс конца XX - начала XXI веков еще только начинает изучаться исследователями. Однако уже сейчас можно отметить несколько методологических подходов, выработанных учеными. Так, востребованной оказалась идентификация произведений современных писателей с позиции принадлежности к постмодернистскому и реалистическому направлениям в историко-литературном процессе.

В последнее время появились исследования, цель которых выделить и проанализировать типологические общности писателей, сложившиеся в конце XX - начале XXI веков1. Речь идет прежде всего о корпусах текстов, представляющих «женскую прозу», «новую петербургскую прозу», «новую деревенскую прозу». Перечисленные типологические общности, безусловно, явления разного порядка. Если «женская проза» репрезентируется как «истори-ко-типологическое литературное явление», которое периодически возрождается в историко-литературном процессе, то «новая деревенская проза» и «новая петербургская проза» непосредственно продолжают классические традиции деревенской прозы и «петербургского текста», развивающихся в ценностном русле сельской и урбанистических культур2.

Выделенные типологические общности писателей, безусловно, нуждаются в изучении прежде всего как эстетические явления. Анализ поэтики женской прозы, новой деревенской прозы, петербургской прозы конца XX — начала XXI веков и подобных историко-литературных феноменов — одна из главных задач, стоящих перед учеными. Известно, что в науке существуют разные точки зрения на поэтику как на один из разделов теории литературы, поэтому необходимо определить свой подход к данному вопросу. Под поэтикой мы прежде всего понимаем литературоведческую дисциплину, обратившуюся к широкому кругу проблем: от изучения стиля и художественной речи до ис

1 Воробьева, Н.В. Женская проза 1980-2000 годов: динамика, проблематика, поэтика: дисс. . канд. филол. наук. Пермь, 2006; Широкова, Е.В. Художественные эксперименты в женской прозе конца XX века: дисс. . канд. филол. наук. Ижевск, 2005; Сипко, Ю.Н. Экзистенциальное содержание петербургской прозы конца XX века: дисс. . канд. филол. наук. Ставрополь, 2006.

2 Воробьева, Н.В. Женская проза 1980-2000 годов: динамика, проблематика, поэтика: дисс. . канд. филол. наук. Пермь, 2006. С. 204. следования литературы как целостной системы, а также произведений в их родовой и жанровой принадлежности.

В данной работе исследуется новая петербургская проза конца XX - начала XXI веков. Эта категория, еще явно нуждающаяся в научном наполнении, впервые появилась в статьях критиков, диссертациях в начале XXI века. Так, в диссертации Ю.Н. Сипко «Экзистенциальное содержание петербургской прозы конца XX века» под петербургской прозой конца XX века понимается «блок художественных текстов, созданных петербургскими писателями различных литературных поколений в приблизительный период с 1985 г. по 2000 г. и испытывающих на себе в той или иной степени влияние Петербургского текста» . В статье Е. Козлова «Неомифологизм в петербургской прозе девяностых» утверждается: «Среди молодых петербургских авторов, недавно выпустивших свои романы, с очевидностью выделяется некая группа, объединенная не то чтобы общностью художественного направления или стиля, — скорее, общностью понятий, тем, духовных ориентиров. Речь идет о Павле Крусанове, о его романе «Укус ангела», о Вадиме Назарове («Круги на воде»), Сергее Носове («Член общества, или Голодное время») и Александре Секацком («Моги и их могущества»). Не испытавшие решающего воздействия постмодернистской поэтики, эти писатели - именно те, через кого, как кажется, получает свой шанс на существование петербургская «нео-проза», интегрирующая в свой состав петербургский миф и вообще явно склонная к мифологизации»4. Подобного рода словосочетания («петербургская "неопроза"»; «петербургская проза конца XX века» и т.д.) встречаются и в заглавиях литературных сборников. Так, под общим названием «Новые петербургские повести» изданы произведения четырех современных писателей (Андрей Ефремов «Любовь и доблесть Иоахима Тишбейна»; Василий Голу

3 Сипко, Ю.Н. Экзистенциальное содержание петербургской прозы конца XX века: дисс. . канд. филол. наук. Ставрополь, 2006. С. 7.

4 Козлов, Е. Неомифологизм в петербургской прозе 90-х // Звезда. 2001. № 11. С. 223. бев «Лоб»; Владимир Шинкарев «Квартира», Анатолий Сударев «Отче наш»)5.

Итак, приведенные факты указывают, что и терминологически и с позиции выделения вышедших в последнее время рассказов, повестей, романов, продолжающих петербургскую литературную традицию, новая петербургская проза признана одной из составляющих историко-литературного процесса конца XX - начала XXI веков.

Проблема существования-функционирования новой петербургской прозы связана с вопросом открытости-закрытости петербургского текста русской литературы. Так, ряд известных исследователей (В. Топоров, 3. Минц) определяют петербургский текст как замкнутый и не считают возможным включать в него произведения, появившиеся после 30-х годов XX века, хотя тот же В.Н. Топоров делает при этом ряд многозначительных оговорок. «Здесь не рассматривается специальный вопрос о закрытости «Петербургского текста», хотя очерченный его объем вполне может рассматриваться как самодовлеющее целое. При обсуждении же этого вопроса нужно помнить о нескольких категориях текстов: тексты-имитации (А.Н. Толстой, Тынянов, Фе-дин и др.); тексты, которые могут рассматриваться как субстрат Петербург-; ского текста и/или его «низкий» комментарий (петербургские повести о бедном чиновнике, петербургский фельетонизм и анекдот, низовая литература типа петербургской беллетристики Вл. Михневича или «Тайн Невского проспекта» Амори): тексты с более или менее случайными прорывами в проблематику или образность Петербургского текста, которые будут неизбежно всплывать (актуализироваться) по мере выявления и уточнения особенностей этого текста, - отмечает автор работы «Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение в тему)». - Наконец, нуждается в определении по отношению к Петербургскому тексту петербургская тема в поэзии 3060-х годов (Мандельштам и Ахматова). Особо должен решаться вопрос о соответствующих текстах Набокова. Тем более это относится к прозе Андрея

5 Новые петербургские повести. СПб.: Амфора, 2006.

Битова («Пушкинский дом» и др.). Основная трудность в решении вопроса об открытости или закрытости Петербургского текста лежит не в формальной сфере. Главное зависит от наличия конгениальной этому тексту задачи (идеи), если исходить из того, что в течение века определяло Петербургский текст. При отсутствии ее — неизбежное вырождение этого текста. При конкретной же оценке нужно помнить о возможности более позднего втягивания (или постредактирования) несовершенных заготовок в целое текста»6.

Другие литературоведы (и в частности, М. Амусин, М. Рождественская), наоборот, утверждают принципиальную открытость петербургского текста «Что ж, надо думать, последняя глава Петербургского текста еще не дописана, не может быть дописана. Он еще способен преподносить сюрпризы, влиять своим мощным мифопоэтическим полем на миры авторов и читателей, навевать причудливые сны о метаморфозах, о единстве всего со всем, о власти над временем, пространством, памятью и забвением», — отмечает в статье «В зазеркалье Петербургского текста» Марк Амусин .

Исследования ученых, посвященные проблеме петербургского текста, позволяют выделить следующие этапы данного городского сверхтекста русской литературы. Основной - начинается с рубежа 20-30-х годов XIX века и продолжается до 20-30-х годов XX века (В. Топоров); ленинградский текст или «ленинградская глава петербургского текста» (И.З. Вейсман «Ленинградский текст Сергея Довлатова»8) - с 50-х до конца 80-х годов XX века; третий - с конца XX века по настоящее время (Ю.Н. Сипко «Экзистенциальное содержание петербургской прозы конца XX века»; М. Амусин).

Новая петербургская проза конца XX - начала XXI веков своего освещения как в критической, так и в научной литературе не получила.

В упоминавшейся кандидатской диссертации Ю. Сипко обратилась к важной проблеме воплощения экзистенциального типа сознания в петербургской прозе конца XX века, однако такая постановка вопроса еще не гарантирует

6 Топоров, B.H. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издат. группа «Професс»-Культура», 1995. С. 335.

7 Амусин, М. В зазеркалье Петербургского текста / Нева. 2001. № 5. С. 189.

8 Вейсман, И. Ленинградский текст Сергея Довлатова: дисс. . канд. филол. наук. Саратов, 2005. 7 рассмотрение проанализированных в работе произведений в контексте петербургского текста русской литературы (в исследовании автор интерпретирует рассказы, повести, романы С. Арно, М. Веллера, А. Житинского, Н. Катерли, М. Климовой, А. Мелихова, М. Палей, Р. Погодина, И. Стогова, нами выбраны другие тексты других авторов). Отмеченная диссертация -наиболее полное на настоящий момент монографическое обращение к петербургской прозе. Учитывая ракурс поднятой проблемы и ее косвенное отношение к петербургскому тексту, отметим, что новая петербургская проза в исследовании Ю. Сипко еще не получила адекватного научного освещения.

В нашей работе под новой петербургской прозой конца XX - начала XXI веков понимаются произведения, созданные с 1985 года по настоящее время, для авторов которых концептуально воплощение образа Петербурга и следование традиции петербургской литературы XIX — начала XX веков.

Таким образом, актуальность предпринятого исследования обусловлена тем, что проведен анализ современной петербургской прозы как единого явления типологического характера. О подобного рода работах на материале петербургских рассказов, повестей, романов конца XX — начала XXI веков нам не известно.

Объект исследования — петербургская проза конца XX - начала XXI веков, представленная произведениями М. Кураева, П. Крусанова, А. Секацко-го, Н. Подольского, Т. Толстой, Н. Толстой, С. Носова, Н. Шумакова, А. Вяльцева, И. Долиняка, И. Шнуренко, Н. Галкиной, В. Конецкого, А. Бузулукского, Д. Елисеева, А. Неклюдова.

Предмет исследования — преемственность классического петербургского текста новой петербургской прозой конца XX - начала XXI веков и художественное развитие традиции современными писателями.

Цель диссертационного исследования - рассмотреть петербургскую прозу конца XX - начала XXI веков как новый этап развития классического петербургского текста XIX — начала XX веков.

Достижение цели исследования потребовало решить ряд задач:

1. Выявить концептуальность воплощения образа Петербурга в новой культурно-исторической ситуации конца XX - начала XXI веков современными писателями.

2. Проследить развитие традиции петербургской литературы в произведениях петербургских писателей конца XX - начала XXI веков.

3. Рассмотреть единую мотивную структуру новой петербургской прозы как стабильное и обновляющееся эстетическое явление.

4. Проанализировать воздействие жанровой традиции классической петербургской повести на новую петербургскую повесть.

Теоретическую базу исследования составили работы Н.П. Анциферова, М.М. Бахтина, В.В. Вейдле, О.Г. Дилакторской, Ю.М. Лотмана, В.Н. Топорова, Б.А. Успенского. Анализ соотнесения классического петербургского текста с новой петербургской прозой проводился с опорой на труды М.Ф. Амусина, И.З. Вейсман, К.Г. Исупова, Ю.Н. Сипко, М.С. Кагана.

Решение поставленных в диссертации задач повлекло за собой необходимость использования различных методов исследования, в том числе сравнительно-исторического, историко-функционального, генетического и типологического.

Научная новизна работы связана с монографическим изучением темы исследования и обусловлена анализом новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков как художественной системы и литературного направления. Преемственность современными прозаиками классического петербургского текста рассматривается на уровне концептуальное™ образа Петербурга, мотивной структуры, «памяти жанра», цитат и реминисценций. В работе впервые исследуется проблема творческого обновления классической петербургской поэтики в произведениях писателей конца XX — начала XXI веков.

Новизна предпринятого исследования определяется и тем фактом, что рассказы, повести, романы прозаиков, рассматриваемых в диссертации, не стали предметом серьезного научного анализа. Имеются отдельные критические статьи, где произведения лишь призваны проиллюстрировать то или иное положение о развитии современного литературного процесса.

Практическая значимость диссертации состоит в возможности использовать ее результаты в вузовском курсе лекций по «Истории русской литературы конца XX - начала XXI веков. Кроме того, материал исследования может быть полезен при разработке спецкурсов и спецсеминаров по проблемам петербургского текста и современной прозы.

Положения, выносимые на защиту:

1. Новая петербургская проза конца XX - начала XXI веков рассматривается как художественная система, целостность которой обусловлена обращением к традиции петербургского текста XIX - начала XX веков, концепту-альностью образа города, мотивной структурой, ориентированностью на классические образцы жанра петербургской повести.

2. Новый этап развития петербургской прозы связан с актуализацией образа Петербурга в условиях разрушения советской государственности и становления демократической России. По сравнению с «ленинградской главой» петербургского текста писатели конца XX — начала XXI веков делают художественный акцент на характеристиках города как культурного центра, ,хранителя имперского духа. В рассказах, повестях, романах современных прозаиков Санкт-Петербург осмысляется как самодостаточный, доминирующий по отношению к окружающему пространству топос. Появление новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков и связано с художественным освоением идеи города как вечного культурного цен^й&назитетербургская проза характеризуется развернутой мотивной структурой, восходящей к мотивной организации классического петербургского текста XIX - начала XX веков. Наиболее важными, несущими надтек-стуальные значения можно считать мотивы миражности (как одно из частных его проявлений — двойничество); апокалипсический (с таким индивидуальным его воплощением, как вторжение темных сил в человеческую жизнь); двоевластия природы и культуры (с вариантами — насыщенность петербургского топоса водной стихией, аномальность природных явлений («восстание природных стихий»)); столкновения властелина судьбы и маленького человека, человека и чина; братства и братьев (в самых разнообразных звучаниях — от идеологического до родственного); проникновения реалий петровского периода русской истории в современность; противопоставления Европы и Азии (петербургской европейской цивилизации и азиатской неустроенности; европейского права и восточной деспотии).

Одновременно с художественным воплощением современными писателями мотивных инвариантов, концептуальных для петербургского текста, происходит и обновление мотивной структуры. Изменения, произошедшие в социальной, исторической, культурной сферах города на Неве на рубеже столетий, привели к выдвижению на передний план и модернизации в петербургской прозе конца XX - начала XXI веков таких мотивов, как мотивы оживающего изображения, двойничества, происхождения человека.

4. Центральным звеном жанровой системы новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков является петербургская повесть. Петербургская повесть воплотила ведущий конфликт — столкновение маленького человека и властелина мира, обратилась к типу героя, который не может выстроить свою жизнь и судьбу. Стоящие у истоков классического петербургского текста петербургские повести А.С. Пушкина послужили типологической моделью, которой следовали современные писатели, и в частности, С. Носов («Член общества, или Голодное время»). Жанр петербургской повести как «декабристской картинки-загадки», основателем которого был автор «Медного всадника» и «Пиковой дамы», оказался востребован и в новой исторической ситуации конца XX - начала XXI веков. Проведенный анализ повести «Член общества, или Голодное время» позволяет говорить о подвижности жанровых границ, вызванных модернизацией концепции личности в произведениях С. Носова.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации были изложены и обсуждены на аспирантском объединении и заседаниях кафедры русской литературы XX века Брянского государственного университета. Работа прошла апробацию в ходе спецкурса, прочитанного в Брянском государственном университете, в Брянском институте повышения квалификации работников образования, а также в публикациях и докладах на научно-практических конференциях, проводившихся в Брянском университете.

Структура диссертации. Работа состоит из Введения, трех глав, Заключения и списка литературы, который насчитывает 455 источников. Структура работы определена темой исследования: в первой главе рассматриваются историко-культурные предпосылки, обусловившие появление новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков. Во второй -проанализирована мо-тивная организация произведений М. Кураева, П. Крусанова, А. Секацкого, Н. Подольского, Т. Толстой, Н. Толстой, С. Носова, Н. Шумакова, А. Вяльцева, И. Долиняка, И. Шнуренко, Н. Галкиной, В. Конецкого, А. Бузулукского, Д. Елисеева, А. Неклюдова. В третьей главе рассматривается новая петербургская повесть конца XX — начала XXI веков в контексте жанровой традиции (на примере повести «Член общества, или Голодное время» С. Носова как модификации пушкинской «петербургской декабристской повести в картинках-загадках»). :

Заключение научной работыдиссертация на тему "Поэтика новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков"

Выводы И. Есаулова намечают линию сопоставления снов главных героев Л.Н. Толстого и С. Носова. Глобус из сна Пьера Безухова — символ живой жизни, лишенной ограниченности, антиномии, сопрягающий профанное и сакральное, человеческое и божественное, индивида, общество и мироздание, сердечное, чувственное и умственное, разумное, олицетворяющий естественность, простоту и гармонию. И, наоборот, глобус, который вращает Долмат Луночаров, - мертвенен (хрустален), ограничен (имеет размер), не кругл, а «дынеобразен» (нарушен закон сопряжения, притяжения, равномерности, гармонии), «похож на мяч для регби» (управляется не центральной божественной силой как у Л.Н. Толстого, а вертится капитаном корабля, главой таинственного общества библиофилов-антропофагов). Обращает внимание и определенное тождество между сталактитом (хрустальный, вытянутый) и хрустальным, дынеобразным глобусом. Сопоставление двух символических образов (из «Войны и мира» и «Члена общества, или Голодного времени») позволяет утверждать, что модель земного шара, которую вращает в руках Долмат Луночаров, противоположна и русской православной традиции, и русским представлениям о мироустройстве, о жизни.

Вовлекая Олега Жильцова в ритуал созерцания кристалла, библиофилы-антропофаги преследуют особую цель — захватить сознание главного героя и включить его в сверхчеловеческое единое сознание. Русское начало персонажа используется как «дверь», чтобы прорваться в чужую для членов таинственного общества модель мироздания. Именно это и становится понятно главному герою, почувствовавшему воздействие враждебной воли.

Специфическое свойство персонажа — слышать только для него звучащую музыку, которое так интересует библиофилов-антропофагов, также соотносится с уникальной возможностью управлять временем и историей. «Прослушивание музыкального произведения в силу его внутренней организации останавливает текучее время, как покрывало, развеваемое ветром, оно обволакивает его и свертывает. Только слушая музыку и только в то время, когда мы ее слушаем, мы приближаемся к чему-то, похожему на бессмертие», — отмечал К. Леви-Стросс [207, 28]. Для главного героя звучит та музыка, которая рождается из духа новой воссоздаваемой России («За соседним столиком говорили о музыке революции. А тогда была perestroika. Не то была, не то уже кончилась. Наверное, кончилась. От этого нерусского слова всех мутило давно, им обожралось все человечество, а мы и подавно. У нее тоже была своя музыка. Muzika perestroika. — Уж лучше в Союз композиторов, — сказал я и попытался напеть то, что слышал сейчас; мелодия деформировалась, расползлась, растворилась в кабацком гуле, исчезла. Я остался ни с чем» [285,161]).

Музыка, по концепции автора повести, являясь структурообразующим элементом вечности, проникает в реальность настоящего, формирует ее.

Именно поэтому библиофилы-антропофаги такое большое значение уделяют музыке Моцарта. Важно отметить, что смерть великого композитора странным образом совпадает с единственным днем в году созерцания сосульки-сталактита членами таинственного общества: в этот момент и происходит образование новых сегментов кристалла, воплощающих материю рождающейся эпохи («Молодой человек, наверное, не знает, что сегодня умер Моцарт. — Двести лет назад, — сказал мне Скворлыгин. - Великая дата» [285, 227]. В этом контексте всем хорошо известный факт масонства Моцарта, как и легенда (особенно распространившаяся в немецкой националистической литературе) о его отравлении вольными каменщиками, объясняют интерес библиофилов-антропофагов к личности гения и его музыке. Авторские намеки позволяют предположить, что сознание великого композитора также захвачено сверхсущностью кристалла. Косвенным подтверждением этого служит и то, что все предыдущие жертвы антропофагов увековечены в произведениях искусства (после смерти В.И. Терентьева в память о нем заказан «большой бронзовый бюст», портрет съеденной Зои Константиновны рисует профессор Скворлыгин). В день смерти Моцарта в Петербурге «впервые» (многозначительная деталь) исполняется кантата великого композитора «Кающийся Давид». Название «прозвучавшего» в северной столице шедевра весьма симптоматично для библиофилов-антропофагов, умело манипулирующих произведениями искусства и составляющих на их основе особый текст-жизнь, текст-реальность (достаточно вспомнить, что Олег Жильцов был «опознан» Долматом Луночаровым по книге «Я никого не ем»; именно название кулинарного шедевра первоначально задало для героя его судьбу -быть съеденным членами таинственного общества).

Кантата Моцарта основана на библейской легенде о глубоком раскаянии Давида, совершившего многочисленные преступления, неоднократно нарушавшего закон и наказанного за это Богом. Сокрушение о грехах ветхозаветного персонажа запечатлено в 50 псалме (еще одна аналогия в связи с цифрой пятьдесят - 5 декабря 1791 года произошла смерть композитора).

В свете вышесказанного исполнение музыкального шедевра также может трактоваться как величественный памятник музыканту. Название же кантаты вводится в контекст темы раскаяния и сокрушения масонов (и соотнесенных с ними членов таинственного общества), причастных к смерти Моцарта. В этой связи обращает внимание следующий эпизод: сведения о продаже универмага «Фрунзенского» англичанам спокойно воспринимаются профессором Скворлыгиным, а сообщение об исполнении кантаты композитора вызывает взрыв эмоций («Он спросил: - Нет новостей? - Так, пустяки, - сказал Долмат. - Лев Валенса позвонил Горбачеву. Завтра будет в газетах. - А как насчет «Фрунзенского»? - Союз ассоциаций предлагает продать универмаг англичанам. Весь целиком. Я только что из Филармонии. — Ну? — напрягся

Скворлыгин. - Великолепно. Кантата «Кающийся Давид». Шедеврально. Первое исполнение в Петербурге» [285, 226-227].

По масонским учениям мир создан в соответствующем порядке и стройности из гармонии, милосердия и любви. Сотворенное не является механической суммой разнообразных вещей и процессов. Именно этим и обусловлено то, что бибилиофилы-антропофаги пытаются вызвать у жертв чувство признательности и любви к членам общества.

В концепции Моцарта важнейшее место занимает идея о музыке как динамичной гармонии — способе восприятия мира и художественного преобразования реальности. Энергия гармонии, пронизывающая творения композитора, и призвана через масонский ритуал спаять мир в единый организм, подчиненный замыслам, усилиям и воле библиофилов-антропофагов из таинственного общества. Не случайно Олег Жильцов перед тем как спуститься в пещеру со сталактитом, слышит музыку флейты: «Флейта, флейта, жалобная задыхающаяся мелодия» (очевидная отсылка к названию философской сказки-притчи Моцарта «Волшебная флейта»; произведение, как и «Реквием», написано композитором в последний год жизни - 1791) [285, 225]. Зазвучит в сознании главного героя непосредственно перед созерцанием кристалла и гобой («Да, я слышал музыку. Кажется, гобой. Гобой плакал. Кажется плакал. Да, плакал гобой» [285, 229]). Образование нового звена «хрустальной» сосульки, символизирующего рождение новой эпохи, сопровождается грустной, печальной музыкой - еще одна многозначительная авторская деталь.

С. Носов в повести «Член общества, или Голодное время» художественно создает историческую концепцию развития страны. Можно выделить три периода в модели автора: дореволюционная, советская власть, новая Россия (первые два образуют сегменты, отделенные друг от друга утолщением на сталактите; третий формируется на глазах членов таинственного общества). Подчеркнем, что намек на политические силы, стоящие за теми или иными событиями, — один из важнейших отличительных признаков жанра петербургской повести картинок-загадок.

Симпатии С. Носова на стороне дореволюционной России. Два ключевых момента для писателя — восстание декабристов и бунт народа на Сенной. С. Носов дает этим двум событиям противоположные оценки: декабристы названы «мятежниками», народ на Сенной «бунтует». Об историческом факте выступления дворян на Дворцовой площади автор сообщает в двух коротких фразах. Писатель не излагает известное о казненных и ссыльных декабристах: в контексте повествования масонская подоплека восстания 1826 года накладывает особый отпечаток на это событие. В силу антагонистичности монархического строя России и представлений вольных каменщиков автор воспринимает случившееся как защиту законной власти от «мятежников». к

Отметим, что в 4-х томном «Словаре русского языка» данное слово имеет два значения, различающиеся по семантике умышленности-случайности: «стихийное восстание» и «вооруженное выступление в результате заговора против государственной власти». Контекст, в котором говорится о «мятежни-ках»-декабристах, предполагает под мятежом понимать запланированный, продуманный заговор и его вооруженное осуществление. Наоборот, слово «бунт» объясняется как «стихийное восстание, мятеж». По-видимому, умышленность и случайность происходящих волнений и определяет разную реакцию власти на декабристов и собравшихся на Сенной. В первом случае жестокое подавление восстания и во втором - увещевание государем неразумного народа. Заканчивается же сцена умиротворения бунта на Сенной всеобщей соборной молитвой: «И Сенная, вся Сенная, вся как один, упав на колени, вся на Спас на Сенной со слезами стала молиться, и сам государь, усмиривший народ, молился со всеми на Спас на Сенной.» [285, 39].

Исторические факты свидетельствуют о закрытии лож и запрещении деятельности вольных каменщиков Екатериной И, Александром I, Николаем I, Целый ряд художественных и документальных источников фиксирует как враждебное отношение русского монархического правительства к членам ордена, последние же стремились уничтожить дореволюционный государственный строй России. Для подтверждения данной мысли приведем разговор главнокомандующего графа Растопчина с Пьером Безуховым из романа «Война и мир»: «.я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию. — Да, я масон, — отвечал Пьер. — Ну вот видите ли, мой милый, Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломонова старались разрушить храм своего отечества» [396, Т. 5, 309-310] (Толстой 1987: т. 5, с. 309310). Обращает внимание, что подобную формулу («есть масоны и масоны») употребляет, говоря о таинственном обществе и один из его руководителей — профессор Скворлыгин: «.есть антропофаги и антропофаги. Так вот, мы не те! Понимаешь, не те!. Мы те, которые мы. Ты поймешь, у тебя светлый, критический ум. Мы антропофаги, связанные некоторой декларацией, о которой я не намерен сейчас распространяться» [285, 222].

Намекая на деятельность библиофилов-антропофагов в связи с различными историческими событиями, автор петербургской повести в картинках-загадках использует уже отмеченный прием аналогии. Так предъявляя претензии Олегу Жильцову, что он не бывает на их застольях, от лица членов общества, профессор Скворлыгин спрашивает главного героя: «А где вы были 7 ноября, 25 октября по старому стилю. Мы вас искали, хотели чтоб вы пришли, у нас был праздничный ужин» [285, 201]. После этого следует пояснение мотивов, которыми руководствовались библиофилы-антропофаги: «25 октября 1901 года, это по старому, а по новому стилю 7 ноября, Вегетарианское общество обрело свой устав — первое в Петербурге. Этот день мы традиционно отмечаем скромной, но праздничной трапезой» [285, 201]. Случайно или нет, но указанная дата совпадает с днем Октябрьской революции, подчеркивая загадочное отношение вегетарианцев-антропофагов и к данному событию.

Эта версия получила широкое распространение в антимасонской литературе: к вольным каменщикам или им сочувствующим относили многих больбольшевиков, занимающих важные посты в правительстве, и прежде всего Троцкого. Эту связь подчеркивает и фамилия неформального лидера таинственного общества - Луночаров (Луначарский) в сочетании с прибалтийским именем. Как указывают различные источники, отношения масонов с советской властью можно охарактеризовать термином «мирное существование». Каких-то репрессивных мер, направленных непосредственно на членов лож, не применялось, об инспирировании государством специальных кампаний (что-то вроде «дела врачей») ничего не известно; создавалось впечатление, что страна победившего социализма просто не замечала вольных каменщиков.

В повести С. Носова существование таинственного общества в советское время объясняется мимикрией, маскировкой под официально существующие организации («Это вынужденно. Чтобы не выделяться из общей среды. Из общей среды кулинаров. А шире — из общей среды библиофилов. Наконец всех смертных из общей среды» [285, 200]. В сознании главного героя не случайно происходит инстинктивное соотнесение совершенно разнородных событий: восстания декабристов и путча 91-го года. Автор намеренно заставляет читателя «увидеть» очередную аналогию: подобно тому как многие из вышедших на Дворцовую площадь входили в масонские ложи, так несомненно и то, что члены таинственного общества, держащие руку на пульсе всех знаменательных событий своего времени, по меньшей мере должны были знать о готовящемся заговоре, если не были его организаторами.

Контролируют библиофилы-антропофаги и новые демократические процессы в России (не случайно среди них есть и депутаты).

В рамках жанра петербургской повести-загадки особое место занимают знаки современности или относительно недавнего прошлого (так, в произведении обыгрывается образ бывшего мэра северной столицы Собчака). Естественно, писатель не стремился воссоздать документальное свидетельство о первом градоначальнике Санкт-Петербурга. Образ Собчака уже достаточно мифологизирован (не случайно Н.А. Синдаловский пишет о нем в книге

Санкт-Петербург. История в преданиях и легендах»), и повесть С. Носова вносит свою лепту в этот процесс.

В произведении писателя с бывшим мэром северной столицы связано пять эпизодов. В трех из них лишь упоминается имя градоначальника и содержится короткое сообщение о его деятельности (в одном случае явно мифологизированное). Отмеченные эпизоды могут быть охарактеризованы как «фоновые», информационные, передающие реалии жизни Ленинграда-Санкт-Петербурга осенью-зимой 91-го года. Два других (решения Собчака подписать указ о разгоне Сенной и о создании в городе «пантеона вождя революции», где будут собраны тысячи памятников Ленину, демонтированных в тогда еще советских республиках) имеют более «развернутую» структуру и занимают важное место в концепции «Члена общества, или Голодного времени».

Как уже отмечалось, первый мэр Санкт-Петербурга стал неотъемлемой частью городской мифологии, именно ее воздействие и определяет специфику художественного моделирования образа Собчака.

Иначе и не могло быть - человек, вернувший исконное имя городу, должен был остаться в легендах и преданиях северной столицы. В повести «Член общества, или Голодное время» С. Носов создает один из первых художественных опытов мифологизации образа первого мэра Санкт-Петербурга. В произведении писателя «последний романтик в политике», как стали называть Собчака после его скоропостижной смерти в феврале 2000 года, предстает прежде всего в распоряжениях и постановлениях, какого-то развернутого описания внешности в текст не включается (исключение составляет короткое замечание автора о речи градоначальника: «Говорил долго с присущей ему серьезностью» [285, 165]).

С. Носов подчеркивает прежде всего непредсказуемость, парадоксальность, импульсивность указов первого мэра Санкт-Петербурга. Часто они напоминают о волевых решениях основателя города. «Вообще, мэр города Собчак, надо отдать ему должное, продолжал всех удивлять своей изобретало тельностью. В октябре стало известно о решимости петербургского мэра положить предел уничтожению памятников Ленину на одной шестой части суши, - пишет С. Носов. - Первыми об этом узнали французы. Именно им признался Собчак, что уже «обратился к президентам советских республик, чтобы они направляли снятые статуи в Петербург, где мы устроим пантеон вождя революции. - «Представляете, — передают слова тогдашнего мэра, — тысяча статуй в одном месте. Это будет замечательно». По какой-то причине проект оказался неосуществленным» [285, 148].

Странные» указы градоначальника, о которых становится известно главному герою, как и неожиданное, таинственное появление Собчака на поприще большой политики, заставляют Олега Жильцова удивленно спрашивать: «Что такое Собчак?»; «А Собчак-то? Он-то откуда? Он-то кто?» (Носов 2001: 38, 39). Многоликость и разноплановость личности первого мэра Петербурга, проявляющаяся в указах (от строительства метро и пантеона Ленину до «разгона» Сенной), в чем-то близка мимикрирующему, постоянно меняющему свои названия таинственному обществу библиофилов-антропофагов.

Неочевидность и фантастичность появления Собчака на политической сцене для главного героя в чем-то сродни рождению и выдвижению на общественное поприще булгаковского Шарикова, превращенного из собаки в человека. Персонажа повести на данную ассоциацию, очевидно, провоцирует фамилия градоначальника северной столицы. Именно в этом контексте и воспринимается услышанный главным героем нелепый, шаржированный, но выдержанный в духе мифа о булгаковском человеке-собаке указ первого мэра Петербурга. «По закону теперь, если собака породистая, с родословной, медалями, ей отдельная комната полагается», — объясняют персонажу на Сенной [285, 42]. Где-то в подсознании Олега Жильцова, хотя он и сомневается, что такой закон мог быть принят («Я не верил, не мог он такого придумать. Собчак»), устанавливается причудливая ассоциация между собакой жены и гипотетической возможностью отобрать по новому положению комнату, принадлежащую ему [285, 42]. Этот фантазм психики персонажа усугубляется тем, что со своей супругой он только проживает в одной квартире, а у нее уже давно есть другой мужчина. Данную запутанную ситуацию, идущую к разводу и разделу имущества, подсознание главного героя и преобразовывает в причудливый достоевско-булгаковский мотив («Гадкий сон, тем более гадкий, что никогда до сих пор - даже во сне — за мной кровожадности не замечалось. А приснилось, что хочу зарубить топором их Эльвиру. Туристическим топориком. И что будто в этом вопрос всей моей жизни: дерьмо я, вопрос, или все ж не дерьмо? дерьмо или нет? чтоб топориком тюкнуть?. И что будто Эльвира, с одной стороны, - воплощение зла, исчадие ада, но, с другой стороны, должен я преступить, ибо есть тут порог, ибо в целом к собакам отношусь я нормально, без ненависти, хорошо. И долго терзаюсь. Истерзавшись, пробую лезвие пальцем, решаюсь я: да! Да, готов! Я готов! Да, да! Да». [285, 42-43].

В такой многоплановый, неоднозначный ассоциативный ряд и попадает образ первого мэра Петербурга. Иначе и не могло быть: градоначальник Собчак как знаковое проявление реальности 90-х годов, вернувший городу исконное название, несет на себе отсвет северной столицы с ее характерологическими признаками - миражностью, фантастичностью, отвлеченностью и умышленностью.

Однако следует отметить, что для главного героя повести первый мэр Петербурга - человек другого времени, воплощение новой эпохи. И в этом контексте важное значение приобретают имеющиеся у ряда авторов упоминания о связи реального, исторического Собчака с масонскими организациями. Так, О.А. Платонов сообщает, что митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) поручил ему собирать информацию на политических деятелей, осуществляющих подрывную деятельность против православной России, и среди перечисленных фамилий называется и первый мэр Петербурга. В книге «Загадки Сионских протоколов», одной из частей архивного исследования «Терновый венец России», этот же автор еще раз приводит информацию о Собчаке как о проводнике идей, чуждых русским людям и христианству. Судьбы упомянутых реальных личностей еще раз пересекутся, да так, что остается только процитировать слова А.С. Пушкина: «Бывают странные сближенья». Приведем отрывок из книги «Санкт-Петербург. История в преданиях и легендах» Н.А. Синдаловского. «В 1995 году скоропостижно скончался митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн. По официальной версии православной церкви, отец Иоанн отошел в мир иной, как и положено истинному христианину, в собственной постели, в своей резиденции, исповедовавшись перед смертью. На самом деле, по свидетельству многочисленных средств массовой информации того времени, митрополит скончался на глазах многих людей прямо во время презентации нового петербургского отеля «Северная корона». Смерть его произошла, прямо скажем, при весьма странных обстоятельствах, — отмечает автор. — Владыка, как уверяют многие близкие к нему люди, находился в полном здравии и хорошо выглядел, что не преминул отметить подошедший к нему для приветствия мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак. Затем к митрополиту подошла супруга Анатолия Александровича Людмила Нарусова. Отец Иоанн осенил ее крестным знамением, и в этот момент «сразу же стал крениться и в конце концов упал на пол». Иоанна похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Заговорили о неком знаке, "поданном свыше супруге мэра госпоже Нарусовой"» [356, 456].

Приведенные Н.А. Синдаловским и О.А. Платоновым свидетельства проливают свет на тот ракурс, в котором воспринимаются образы наших современников, созданных С. Носовым, и позволяют увидеть и расшифровать тайный подтекст, скрытый от читателя по закону жанра петербургской повести.

Недавнее прошлое 91-го года представлено на страницах произведения образами первого мэра Петербурга, «Бориса Ельцина почему-то с броневика», обратившегося «к народу», упоминанием о М. Горбачеве [285, 24]. Однако главная его примета — появление каких-то «новых людей». «Они интенсивно скупают валюту, ордена, иконы и золотосодержащие микросхемы» «и имеют особую печать отличия на лице» [285, 39]. Именно увиденный персонажем оттиск нового времени и делает их, по замечанию главного героя, непохожими на «нас», на него. Скорее всего словно ниоткуда появившиеся люди и определяют отрицательное отношение автора и персонажа к «перестройке». Не случайно мотив распада Советского Союза и возрождения новой России накладывается на мотивы старения, смерти природы и сумятицы, неразберихи («Дни слеплялись в комок. Листья верно желтели. Сотрясался Советский Союз. Возрождалась, считалось, Россия» [285, 41].

Даже писатели, воплощающие совесть нации, воспитанные на гуманистических традициях русской литературы, поддаются воздействию идей нового времени. Они образуют «партию победивших (победивших писателей)» и «устами своего председателя сурово осуждают «местных гэкачепистов», главным из которых объявлялся Евгений Васильевич Кутузов» (сидевший в тюрьме при Брежневе, бузотер и буян, отказывающийся быть лояльным новому курсу правительства и ставший «харизматическим лидером» группы писателей). Забывая о христианских заповедях, «инженеры человеческих душ» громогласно объявляют: «От ответственности никто не уйдет», и предлагают «направлять информацию» в «особую комиссию по расследованию обстоятельств попытки государственного переворота». Куда ведет такая безудержная жажда «самоутверждения» представителей новой власти, осмеливается сказать лишь поэтесса Ирина Малярова - «одна она только и подошла к микрофону и что-то вроде сказала: ребята. Очнитесь. -Это же 37-й» [285,157].

Именно в этой общественной атмосфере и происходит разгадывание главным героем сущности библиофилов-антропофагов, завершающееся созерцанием кристалла. Очевидно, создание такой новой России и должен окончательно завершить ритуал с участием главного героя в подземелье с хрустальным сталактитом. И еще одна важная деталь, также ассоциативного плана. Всплеск человеконенавистнических эмоций писателей-победителей, спешащих всех занести в число своих врагов, происходит на собрании в Белом зале Дома писателей. Именно под ним и находится пещера с таинственным кристаллом, выплескивающим эманации ненависти в Петербург. Не случайно, когда Олега Жильцова члены странного общества ведут созерцать сталактит, герою, проходящему через Белый зал, мерещится: «Ночью Белый зал не Белый, а Черный. Черный рояль чернеет на черной сцене. Кресла: мягкая чернота подлокотников. Скворлыгин шел впереди, свечу он держал перед собой, я смотрел ему в спину, извилистый контур скворлыгинской фигуры обозначался тусклым свечением. Вспомнилась детская страшилка. На секунду я поверил, что в креслах люди сидят. В черном зале - черные люди. Или белые люди. В Черном зале. Черно-белые люди. Должно быть флейта. Издалека. Цеховые разборки, партийные проработки, литературные вечера с декламацией» [285, 225]. Внутреннему взору персонажа становятся видимы мысле-образы, исторгаемые кристаллом в реальность, окрашивающие мир в черно-белый цвет, но с преобладанием черного. Герой ощущает атмосферу ненависти, страха, предательства и рождающую «цеховые разборки», «партийные проработки». Особо следует остановиться и на черно-белой гамме (с преобладанием первого цвета) в приведенной цитате. Масонские общества имеют четко разработанную иерархию. Так, нулевой ступени (статус-положение) соответствует белый цвет, с первой по третью — голубой, по седьмую — красный, по тридцать третью — черный и по 99 ступень посвящения — золотой, желтый. С точки зрения масонской цветовой символики белый цвет означает людей, не ставших вольными каменщиками, но подверженных их влиянию, а черный — тех, кто занимает довольно высокое положение в ложах. И наоборот, Скворлыгин, окруженный тусклым свечением, явно трактуется как один из высших, облеченных мистической силой братьев. Созданная С. Носовым картина действительности органично включает и упоминавшегося сразу за этим эпизодом композитора Моцарта: именно ему «черный человек» заказывает «Реквием».

Реальность новой России трактуется в повести как антиправославная, антихристианская. Ее символом оказываются разрушенные храмы, автор упоминает Спас на Сенной, на который когда-то соборно молились государь с народом, а теперь там происходит «интенсивная» покупка-продажа. Рефреном в повествовании С. Носова звучит цитата из рассказа «Счастливые люди» Н.Д. Хвощинской-Зайончковской: «Я книгу взял, восстав от сна, / И прочитал я в ней: / «Бывают хуже времена, / Но не было подлей».

Отмеченное свидетельствует об отрицательном отношении С. Носова к происходящему в стране из-за отсутствия православного фундамента в новой, строящейся России. На негативные процессы, обусловившие изменения в государстве, обществе, и накладывается «воспитательный роман», проводимый библиофилами-антропофагами с Олегом Жильцовым. В последней главе описывается окончательная обработка и подготовка Олега Жильцова для ритуала в пещере со сталактитом. Именно «в эту благословенную ночь», по выражению Луночарова, главному герою поднесут стакан с красным вином. Обряд, явно прочитывающийся как ритуал испития крови, известный из масонских источников. Вольные каменщики в чашу с вином капали кровь, вытекающую из разреза на большом пальце посвященного. Обычно осадок сохранялся в особом сосуде, где таким образом соединялась кровь всех прежних масонов. Интересно отметить, что, сделав глоток, Олег Жильцов отводит руку («Он поднес к моим губам стакан с красным вином. Я сделал глоток и отвел его руку» [285, 221].

Проанализируем числовую тайнопись библиофилов-антропофагов. «Благословенная ночь», очевидно, приходится на шестое декабря (в тексте имеется ссылка на смерть Моцарта пятого декабря). Такой вывод позволяет сделать доминантный смыслообразующий контекст, в который автор включает данное число в последней главе. Как уже отмечалось, в главе девятой отсутствует параграф шестой (сразу после пятого следует седьмой), что может быть обусловлено какими-то тайными ритуалами, которые совершают библиофилы-антропофаги над потерявшим сознание героем (а так как действие в основном ведется от первого лица, то персонаж утрачивает возможность вести повествование). Кроме того, название главы «Страница номер шесть» отсылает к «Кулинарии», где на листе под указанной номеровкой кем-то из таинственного общества были стерты записи Всеволода Ивановича Терентьева, съеденного антропофагами. Однако именно сохранившиеся заметки и позволяют главному герою идентифицировать членов мимикрирующей организации. Страница номер шесть из «Кулинарии» явно имеет связь с похищением Долматом Луночаровым титульного листа книги «Я никого не ем» Олега Жильцова. Очевидно, проведенное главой таинственного общества действо также из разряда ритуальных, превращающих обычный бытовой поступок в одно из условий готовящегося обряда. Если вспомнить характеристику, которую главному герою дает Скворлыгин («ценитель изящной словесности», «не агрессивен», «жертвенность»), то книга «Я никого не ем» может быть представлена как жизнь-текст Олега Жильцова (не случайно библиофилы-антропофаги подсыпают персонажу психотропные средства и заставляют его рассказывать о первых детских книжках).

Однако прежде всего надо остановиться на числовой тайнописи «шестерки» (автор исключает шестой параграф; с шестой страницы стерты записи, проливающие свет на истинный облик таинственного общества: «благословенная ночь приходится на шестое декабря (двенадцатый месяц: 12=6+6), да и последняя глава — девятая, что также может трактоваться как перевернутая шестерка).

На наш взгляд, числовая тайнопись «шести» определяется христианскими, библейскими реалиями. Уже отмечалось, что Олега Жильцова спасло от съедения во время праздничного ужина с библиофилами обращение к Иисусу Христу («Он распят, приколочен. За меня» [285, 141]. Число шесть своего рода связующее звено библейского текста с прерванным рассказом главного героя («От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого; а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или, лама савахфа-ни? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего ты меня оставил? Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили: Илию зовет Он. И тотчас побежал один из них, взял губку, наполнил уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить; а другие говорили: постой, посмотрим, придет ли Илия спасти Его. Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух» (Мф. 27, 45-51). Данный временной промежуток с шести до девяти отмечен в Библии апокалипсической тьмой, охватившей землю, страданиями Иисуса Христа и его обращением к Богу, оставившему его. Завершается хронотоп прекращением земного пути бога-сына и его обретением сакральной ипостаси по замыслу и воле Всевышнего. Очевидно, число шесть (и его перевернутая ипостась — девять) и привлекают внимание масонов ослаблением божественного христианского начала, и возможностью формировать историю магическо-человеческим вмешательством.

Судьба Олега Жильцова библиофилами-антропофагами включается в классическую числовую тайнопись, восходящую к петербургской повести «Пиковая дама» А.С. Пушкина. Герой постоянно окружается сначала тройками, затем семерками (при встрече с ним Луночаров говорит о третьем издании книги «Я никого не ем» и т.д.; седьмого ноября (25 октября =2+5=7) принят устав гастрономов, и в этот день персонаж членами общества приглашается на ужин и т.д.).

Вот, например, как начинается седьмая глава «Посетитель обедов»: «Общественность вспоминала о датах, 170-летие со дня рождения Ф.М. Достоевского готовилась отметить . 7 октября — День Конституции СССР, хотя никакого СССР фактически уже не было. А вот 7 ноября решено, как праздник, переосмыслить.» [285, 147]. И такое «окружение» персонажа числами в тексте происходит постоянно. Данная ситуация восходит к описанной А.С. Пушкиным в «Пиковой даме» («Тройка, семерка, туз - не выходили из его головы и шевелились на его губах. Увидев молодую девушку, он говорил: «Как она стройна! Настоящая тройка червонная». У него спрашивали: «который час», он отвечал: «без пяти минут семерка». Всякий пузатый мужчина напоминал ему туза. Тройка, семерка, туз — преследовали его во сне, принимая все возможные виды: тройка цвела перед ним в образе пышного грандифлора, семерка представлялась готическими воротами, туз огромным пауком» (Пушкин 1981: т. 5, с. 228)). Однако если Германн знал три счастливые карты, и они проецируются его воображением на реальность, то для Олега Жильцова тройки и семерки — это знаки судьбы, которые встречаются на жизненном пути героя.

Библиофилы-антропофаги (и их лидер Луночаров) разыгрывают своеобразную карточную партию с персонажем. Окружив героя тройками и семерками, они подводят его к последней выигрышной для них карте — тузу (сталактит (вертикальная полоска), потолок пещеры (горизонтальная перекладина) могут трактоваться как буква «т»). Однако Луночаров уже сыграл свою карточную партию и вытащил свою пиковую даму - Юлию (кстати, ей по тексту 37 лет (3-7-дама)), - выиграв ее у мужа, который задолжал таинственному обществу деньги: «Казначей говорит: «Для начала опишем все, что есть», — и смотрит на мебель. А на подоконнике лежала колода карт Леньки-на. «Так вы, значит, игрок, милейший?» - говорит Долмат, поднимаясь. Подходит к окну, берет колоду и неторопливо тасует. «Предлагаю игру. Вы тащите карту. Если красная масть, я беру весь ваш долг и еще плачу вам от себя половину. Если черная - Юлия будет моей». — «Это как так?» — спрашиваю. И тут Ленечка мой: «Я согласен, говорит, играем!» А мне: «Будь спокойна, я выиграю!» Ну, я вышла из комнаты. Через несколько секунд он следом, белый как молоко: «Прости, я проиграл все. Включая тебя!» [285, 187].

Перед тем как Олега Жильцова подвести к сталактиту библиофилы-антропофаги опять «включают» его в соответствующий числовой контекст. Персонажу показывают сталактит после «третьего или четвертого поворота» подземного хода: сумма указанных чисел составляет (3+4) семь, также упоминается и число «три». Однако «подключение» к тузу - хрустальной сосульке — не удается: «Господа, пора созерцать, — сказал вахтер. — Я созерцаю. Больше никто не проронил ни слова. Юлия, подумал я, ты где, Юлия, кто ты, что ты, зачем ты, куда? Юлия, все будет хорошо, Юлия, я никому не дам тебя в обиду, Юлия. Юлия, подумал я, Юлия, подумал я, Юлия. Я обвел взглядом их отрешенные лица. Я посмотрел на кристалл. Я понял все» [285, 229]. Вместо концентрации внимания на сталактите герой вспоминает женщину, которую он полюбил, - жену Долмата Луночарова. Олег Жильцов «вытаскивает» после тройки и семерки не туза, а даму, однако проигрывает не он, а члены таинственного общества с их лидером. Герой не объединился в сверхсознание с библиофилами-антропофагами с помощью кристалла. Он не стал «дверью», позволяющей проникнуть и формировать новую российскую реальность членам таинственного общества.

На этом автор заканчивает свою петербургскую повесть-загадку. Однако становится понятным, что Олег Жильцов после произошедшего жив. Герой вспоминает: «Только сразу хочу подчеркнуть, к поджогу Дома писателей я не имею ни малейшего отношения. Дом сгорел через три года после описываемых событий» [285, 50].

Читатель может предположить, что планы таинственного общества не реализовались: ведь Олег Жильцов оказался жив, а через некоторое время Дом писателей, в котором находился скрытый вход в пещеру со сталактитом, сгорел — именно так уничтожают следы после неудавшегося противозаконного эксперимента. Кстати, автор косвенно свидетельствует о победе главного героя над библиофилами-антропофагами в главе третьей «Друзья книги». Когда Олег Жильцов приходит в «Дом писателей» на первое заседание, его встречает вахтер (также один из высокопоставленных членов общества) и задает вопрос в духе сфинкса: «- А загадочку не хотите ли разгадать? Хорошая такая. Я всем загадываю. Живая живулечка сидит на живом стулечке, теребит живое мясцо» [285, 53]. Подобно древнегреческому герою Эдипу, отгадавшему загадку Сфинкса (кстати, и загадка сфинкса, и загадка вахтера чем-то похожи), персонаж повести С. Носова дает правильный ответ. И уже по аналогии с мифом сфинкс-вахтер-таинственное общество должны потерпеть неудачу (еще одна масонская аллюзия: в Петербурге существовала ложа вольных каменщиков под названием «Сфинкс»).

Герой-рассказчик дает комментарий к пожару, уничтожившему Дом писателей: «Соблазн оживить повествование описанием грандиозного пожара, I исполненного невероятной символики, по правде говоря, имеет присутствовать (и есть что сказать, главное), но оставим эту тему в покое. Это другая история» [285, 51]. Намеки персонажа позволяют сделать вывод, что поджог явно не случаен и связан с произошедшими событиями (на это указывает фраза («и есть что сказать, главное»)). Однако С. Носов создает петербургскую повесть, главный герой которой не может «самостоятельно решать свою собственную судьбу и судьбу России». Это и гарантирует жанр повести-загадки, скрывая, шифруя, пряча от читателя победу, одержанную персонажем над таинственным обществом.

Подведем итоги и сделаем выводы.

1. Рубеж XX - XXI веков, ознаменованный необратимыми переменами, все-таки не дает окончательного ответа на вопрос об историческом пути, по которому должна пойти Россия. Неопределенность переломного периода в жизни страны отразилась и в инварианте концепции личности и мира, и жанровых моделях, художественно воплощаемых современными петербургскими писателями. «Жанровая память» обратилась к модификации петербургской повести-загадки, восходящей к «декабристским повестям в загадках и картинках» А.С. Пушкина (по мнению Р. Шульца, к ним относятся «Медный всадник» и «Пиковая дама»),

2. Новая петербургская повесть является центром жанровой системы петербургской прозы конца XX - начала XXI веков, что прежде всего связано с доминирующей концепцией личности, к которой обратились писатели, и в частности, С. Носов в повести «Член общества, или Голодное время». Современные художники слова, как и их предшественники в XIX веке, выбирают особого героя, порожденного петербургским социумом. Персонаж С. Носова явно восходит к маленькому человеку, который не может выстроить собственную жизнь и судьбу, не говоря уже о том, чтобы повлиять на ход истории.

3. Обнаруженные переклички и совпадения в концепции личности, композиции, хронотопе «Медного всадника», «Пиковой дамы» А.С. Пушкина и повести «Член общества, или Голодное время» С. Носова обусловлены принадлежностью указанных произведений к жанру петербургской повести-загадки.

Заключение

В данной работе исследуется новая петербургская проза конца XX - начала XXI веков. Эта категория, еще явно нуждающаяся в научном наполнении, впервые появилась в статьях критиков, диссертациях в начале XXI века.

Безусловно, выделение такого историко-типологического литературного явления, как новая петербургская проза (и соответствующих ему — женская проза, новая деревенская проза) терминологически соотносимо с подобными (военная проза, городская проза, деревенская проза, натурфилософская проза и др.), встречающимися в работах критиков и литературоведов в 70-80-е годы XX века. Думается, уже излишне доказывать, что далеко не тематический критерий является доминирующим при данной классификации. Литература была всегда «частью» культуры, художественно моделируя ее ключевые ми-рообразы. Исходя из исследований философов, культурологов, социологов, основными мирообразами можно считать: земледельческий — урбанистический мирообразы; мирообраз естественного миропорядка — мирообраз разрушенного человеком миропорядка (войны, революции). К отмеченным вариантам «состояния» реальности и восходят ритмы культуры, которые ретранслируются литературой, художественно трансформируясь в разнообразные концепции мира и человека, заданные деревенской-городской; военной-натурфилософской прозой.

Новая петербургская проза функционирует в литературном процессе конца XX - начала XXI веков как явление конкретно-историческое. Однако необходимо учитывать и связь данного художественного феномена с развитием городской литературы (от западноевропейской средневековой «литературы города» до русской городской прозы 70-80-х годов XX столетия).

Безусловно, намеченные линии исследования определяют перспективы изучения данной темы. Важно подчеркнуть и еще один аспект: обозначенный подход смещает главные акценты с понятия «петербургский текст» (в его структурно-семиотическом понимании) на термин «новая петербургская проза» как феномена, ретранслирующего заданный урбанистический мирообраз.

193

При таком подходе необходимо выявить целый ряд художественных составляющих петербургской прозы конца XX - начала XXI веков. Речь идет о концепции мира и человека, типологии героев, мотивной структуре, жанровой и стилевой системах. Только в данном случае могут быть более или менее адекватно опознаны основные «параметры» историко-типологических общностей писателей в рамках литературного процесса конца XX - начала XXI веков (в том числе характерологические особенности новой петербургской прозы).

Еще одна проблема существования-функционирования новой петербургской прозы связана с вопросом открытости-закрытости петербургского текста русской литературы. Так, ряд известных исследователей (В. Топоров, 3. Минц) определяют петербургский текст как замкнутый и не считают возможным включать в него произведения, появившиеся после 30-х годов XX века.

Другие литературоведы (и в частности, М. Амусин, М. Рождественская), наоборот, утверждают принципиальную открытость петербургского текста.

Исследования ученых, посвященные проблеме петербургского текста, позволяют выделить следующие этапы данного городского сверхтекста русской литературы. Основной - начинается с рубежа 20-30-х годов XIX века и продолжается до 20-30-х годов XX века (В. Топоров); ленинградский текст или «ленинградская глава петербургского текста» (И.З. Вейсман «Ленинградский текст Сергея Довлатова») с 20-30-х годов XX века до 80-х годов XX века и третий - с конца XX века по настоящее время (Ю.Н. Сипко «Экзистенциальное содержание петербургской прозы конца XX века»; М. Амусин).

Третий этап развития петербургского текста или (по нашей терминологии) новая петербургская проза конца XX - начала XXI веков своего освещения как в критической, так и в научной литературе не получил.

В нашей работе под новой петербургской прозой конца XX — начала XXI веков понимаются произведения, созданные с 1985 года по настоящее время, для авторов которых концептуально воплощение образа Петербурга и следование традициям петербургской литературы XIX - начала XX веков.

Новая петербургская проза конца XX - начала XXI века рассматривается как художественная система, целостность которой обусловлена обращением к традиции петербургского текста XIX - начала XX века, концептуальностью образа города, мотивной структурой, ориентированностью на классические образцы жанра петербургской повести.

Новый этап развития петербургской прозы связан с актуализацией образа Петербурга в условиях разрушения советской государственности и становления демократической России. Первая попытка моделирования реалий конца XX - начала XXI веков в художественный образ «невского города» на стыке столетий можно считать роман «Архипелаг Святого Петра» Н. Галкиной. В произведении Санкт-Петербург презентируется как «место-развитие» культуры, активно мифологизирующее исторические события, бытовые случаи, факты, связанные с «северной столицей». По сравнению с «ленинградской главой» петербургского текста писатели конца XX - начала XXI веков делают художественный акцент на характеристиках города как культурного центра, хранителя имперского духа. В рассказах, повестях, романах М. Кураева, Н. Галкиной, С. Носова, Н. Подольского, Н. Шумакова, Д. Елисеева и др. Санкт-Петербург осмысляется как самодостаточный, доминирующий топос по отношению к окружающему пространству. Появление новой петербургской прозы конца XX - начала XXI веков и связано с художественным освоением идеи города как вечного культурного центра России.

В произведениях указанных писателей зафиксировано и редуцирование традиционной характеристики «града Петрова» как «окна в Еропу».

Прежде всего это связано с утратой на стыке столетий значения европейской идеи в ее «петербургском контексте». Образ окна всегда нес особую нагрузку у писателей, ориентированных на петербургскую поэтику. Однако рассказы, романы, эссе Н. Толстой, М. Кураева и др. - художественное подтверждение иронического отношения писателей к идее города на Неве как окна в Европу. В произведениях А. Вяльцева, И. Долиняка, А. Бузулукского, Н. Подольского и др. «европейский» контекст образа окна вообще отсутствует.

Новая петербургская проза характеризуется развернутой мотивной структурой, восходящей к мотивной организации классического петербургского текста конца XX - начала XXI веков. Наиболее важными, несущими надтекстуальные значения, можно считать мотивы миражности (как одно из частных его проявлений — двойничество); апокалипсический (с таким индивидуальным его воплощением, как вторжение темных сил в человеческую жизнь); двоевластия природы и культуры (с вариантами - насыщенность петербургского топоса водной стихией, аномальность природных явлений («восстание природных стихий»)); столкновение властелина судьбы и маленького человека, человека и чина; братства и братьев (в самых разнообразных звучаниях — от идеологического до родственного); проникновение реалий петровского периода русской истории в современность; противопоставление Европы и Азии (петербургской европейской цивилизации и азиатской неустроенности; европейского права и восточной деспотии.

Одновременно с художественным воплощением современными писателями мотивных инвариантов, концептуальных для петербургского текста, происходит и обновление мотивной структуры. Изменения, произошедшие в социальной, исторической, культурных сферах города на Неве на рубеже столетий привели к выдвижению на передний план и модернизации в петербургской прозе конца XX — начала XXI веков таких мотивов, как мотивы оживающего изображения, двойничества, противостояния божественного и животного начал в человеке.

Новая петербургская повесть является центром жанровой системы петербургской прозы конца XX - начала XXI веков, что прежде всего связано с доминирующей концепцией личности, к которой обратились писатели, и в частности, С. Носов в повести «Член общества, или Голодное время». Современные художники слова, как и их предшественники в XIX веке, выбирают особого героя, порожденного петербургским социумом. Персонаж С. Носова явно восходит к маленькому человеку, который не может выстроить собственную жизнь и судьбу, не говоря уже о том, чтобы повлиять на ход истории.

Рубеж XX - XXI веков, ознаменованный необратимыми переменами, все-таки не дает окончательного ответа на вопрос об историческом пути, по которому должна пойти Россия. Неопределенность переломного периода в жизни страны отразилась и в инварианте концепции личности и мира, и жанровых моделях, художественно воплощаемых современными петербургскими писателями. «Жанровая память» обратилась к модификации петербургской повести-загадки, восходящей к «декабристским повестям в загадках и картинках» А.С. Пушкина (по мнению Р. Шульца, к ним относятся «Медный всадник» и «Пиковая дама»).

Обнаруженные переклички и совпадения в концепции личности, композиции, хронотопе «Медного всадника», «Пиковой дамы» А.С. Пушкина и повести «Член общества, или Голодное время» С. Носова обусловлены принадлежностью указанных произведений к жанру петербургской повести-загадки.

В 2004-2008 году появилось большое количество произведений, которые могут быть отнесены к новой петербургской прозе. Примечательно, что все они, на наш взгляд, развиваются в русле отмеченных в работе тенденций. Необходимо подчеркнуть и появление произведений-пародий, первоисточником для которых являются как классические петербургские рассказы, повести и романы, так и проза современных писателей. Такое интенсивное развитие петербургской прозы обещает, что образ города на Неве будет расцвечен яркими красками, а петербургская тема обретет новое дыхание.

Список научной литературыЕрмоченко, Тамара Константиновна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абашев, В. Пермь как текст Текст. / В. Абашев. Пермь, 2000.

2. Абашев, В. Пермский текст в русской культуре и литературе XX века Текст.: автореф. дисс. . докт. филол. наук. Екатеринбург, 2000.

3. Абашев, В.В. Урбанизм В.Я.Брюсова и натурфилософская литература Ф.И.Тютчева Текст. /В.В. Абашев // Из истории русской литературы конца 19 начала XX века. М., 1988. С. 78-90.

4. Аверин, Б. Финал петербургского текста Текст. / Б. Аверин // Материалы XXXI Всероссийской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып. 9. СПб.: Изд-во СПб университета, 2002. С. 3-9.

5. Агаева, Т.И. Петербург как город романтической традиции в творчестве В.Ф.Одоевского Текст. / Т.И. Агаева // Рус. филология. Харьков, 1996. № 3/4. С. 19-22.

6. Агаева, Т.И. Петербург как культурное пространство в русской литературе 19 века: (Мифологический аспект) Текст. / Т.И. Агаева // Язык и культура (Мова i культура). Киев, 1997. т.4. С.3-4.

7. Агеев, А. Государственный сумасшедший, или Соловей в петербургском тумане Текст. / А. Агеев // Лит. обозрение. М., 1989. №8. С.48-52.

8. Агранович, С.З. Двойничество Текст. / С.З. Агранович, И.В. Саморукова. Самара: Самарский ун-т, 2001. 129 с.

9. Александров, А.А. Блок в Петербурге-Петрограде Текст. / А.А. Александров. Л.: Лениздат, 1987. 236 с.

10. Амусин, М. В Петербурге мы сойдемся снова (Ленинградская школа прозаиков и петербургский текст русской литературы) Текст. / М. Амусин // Russian studies. 1996. № 2. С. 180-205.

11. Амусин, М. В зазеркалье Петербургского текста Текст. / М. Амусин // Нева. 2001. № 5. С. 184-189.

12. Андреева, Е. Художники «газа-невской культуры» Текст. / Е. Андреева. Л., 1990.

13. Анциферов, Н.П. Быль и миф Петербурга Текст. / Н.П. Анциферов. Пг., 1924.

14. Анциферов, Н.П. «Непостижимый город.»: Душа Петербурга, Петербург Достоевского, Петербург Пушкина Текст. / Н.П. Анциферов. Л.: Лениздат, 1991. 335 с.

15. Арензон, М.Я. «Фантастический реализм» Советской Москвы в романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита» Текст. / М.Я. Арензон //Jenus роё1агиш. Коломна. 1995. с.65-70.

16. Арьев, А. Петербургская пауза Электронный ресурс. / А. Арьев. Режим доступа: magazines.russ.ru/project/arss/ezheg/arev.ht

17. Арьев, А. Свидание после развода Текст. / А. Арьев // Новый мир. 1996. № 1. С. 220-226.

18. Арьев, А. За четверть века до начала сеанса Текст. / А. Арьев // Коллекция: петербургская проза (ленинградский период). 1960-е. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2002. С. 3-24.

19. Асанова, Н.А. Образ Парижа в романе Э.Хэмингуэя «Фиеста» Текст. / Н.А. Асанова// Заруб, лит. Пробл.метода. Л., 1989. Вып.З. С.175-182.

20. Ахматова, А. Собр. соч. в 2-х томах Текст. / А. Ахматова. М., 1990.

21. Ахметьев, И., Кулаков, В. Неофициальная ленинградская поэзия 50-70-х годов: Список литературы Текст. / И. Ахметьев, В. Кулаков // Новое литературное обозрение. 1995. № 14.

22. Балахнов, В.Е. «Разрежьте сердце мне найдёте в нём Париж!» Текст. /

23. B.Е. Балахнов // Париж изменчивый и юный: Сб.произведений. Л., 1990.1. C. 9-41.

24. Барзах, А.Е. Изгнание знака. (Египетские мотивы в образе Петербурга у О.Э.Мандельштама) Текст. / А.Е. Барзах // Метафизика Петербурга. СПб.,1993. С. 236-250.

25. Бахтин, М.М. Проблемы творчества/поэтики Достоевского Текст. / М.М. Бахтин. Киев, 1994. 510 с.

26. Бежецких, М.А. Гротескный образ города в сатирической прозе А.Платонова Текст. / М.А. Бежецких Моск.гос.пед.ин-т им.В.И.Ленина. М.,1989. 30с. Рукопись деп. в ИНИОН АН СССР №40222 от 23.11.89.

27. Белов, С. «Исповедь окончательно утвердила моё имя» (Символика образа Петербурга в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание») Текст. / С. Белов //Слово. М.,1996. №9/10. С.4-6.

28. Белый, А. Петербург Текст. / А. Белый. М.: Наука, 1981.

29. Берар, Е. ОПОЯЗ и петербургская традиция литературной дружбы Текст. / Е. Берар // Звезда. 2001. №3. С. 188-194.

30. Берг, М. Несколько тезисов о своеобразии петербургского стиля Текст. / М. Берг // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 115135,

31. Берков, П. Петербург-Петроград-Ленинград и русская литература Текст. / П. Берков // Нева. 1957. № 6. С. 202-205.

32. Берков, П. Идея Петербурга-Ленинграда в русской литературе Текст. / П. Берков // Звезда. 1957. №6. С. 177-182.

33. Вернадский, С. На перекрёстке. Тема города в современной русской литературе Текст. / С. Вернадский //Лит.обозрение. М.,1987. №12. С.74-77.

34. Бернштейн, Д. Изображение города как форма его средового осознания (Образ города в творчестве Хлебникова) Текст. / Д. Бернштейн // Городская среда. Сб. мат. всесоюз. науч. конф.; 4.1. М.,1989.

35. Бирон, В. Петербург Достоевского Текст. / В. Бирон. Л.: Товарищество «Свеча», 1991.

36. Битов, А. Мы проснулись в незнакомой стране Текст. / А. Битов. JL: Сов. писатель, 1991. 153 с.

37. Битов, А. Раздвоение личности. (Исповедь двоеженца) Текст. / А. Битов. // Звезда. 1999. № 1. С. 6-13.

38. Битов, А. Собр. соч. в 4-х томах Текст. / А. Битов. Харьков: Фолио. М.: ТКОАст, 1996.

39. Бланк, К. По заколдованным местам Гоголя Текст. / К. Бланк // Новое литературное обозрение. М., 1995. №11. С. 177-179.

40. Бло, Ж. Идеальный город Текст. / Ж. Бло // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 11-19.

41. Бло, Ж. Санкт-Петербург в истории Текст. / Ж. Бло // Феномен Петербурга: Труды Второй Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001. С. 13-19.

42. Борисова, Е.А. Некоторые особенности восприятия городской среды и русская литература второй половины 19 века Текст. / Е.А. Борисова // Типология русского реализма второй половины 19 века. М., 1979.

43. Боченкова, О.Б. Тематические аспекты художественного метода. Русские поэты о Петербурге Текст.: дис. . канд. филол. наук / О.Б. Боченкова. М., 2006.

44. Брагинская, Н.В. Затонувший город: стратегема или мифологема? Текст. / Н.В. Брагинская // Поэтика. История литературы. Лингвистика: Сборник к 70-летию В.В. Иванова. М.: ОГИ, 1999. 799с.

45. Brand, D. The spectator and the city in nineteenth century American literature Текст. / D. Brand. N.Y.,1991.7, 242 p.

46. Бродель, Ф. Города Текст. / Ф. Брод ель // Бродель Ф. Структура повседневности: возможное и невозможное. М.: Прогресс, 1986. С.509-592.

47. Бродский, И. Путеводитель по переименованному городу Текст. / И. Бродский // Бродский И. Меньше единицы: Избранные эссе. М.: Независимая газета, 1999. С. 71-95.

48. Бродский, И. Ленинград Текст. / И. Бродский // Бродский И. Меньшие единицы: Избранные эссе. М.: Независимая газета, 1999. С. 120-130.

49. Будина, О.Р., Шмелева, М.Н. Город и народные традиции русских Текст. / О.Р. Будина, М.Н .Шмелева. М.: Наука, 1989. 254 с.

50. Бузулукский, А. Должник. Рассказы Текст. / А. Бузулукский // Нева. 2001. №2. С. 7-25.

51. Булычев, Ю. Петербург и петербургская парадигма русской истории Текст. / Ю. Булычев // Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997. С. 7-11.

52. Бунатян, Г., Чарная, М. Петербург Серебряного века: Дома, события, люди Текст. Г. Бунатян, М. Чарная. СПб.: Лениздат, 2002.

53. Буровский, А. Петербург как географический феномен Текст. / А. Буровский. СПб.: Алтея, 2003. 288 с.

54. Буровский, А. Санкт-Петербург как географический феномен Текст. / А. Буровский // Звезда. 2001. № 6. С. 221-230.

55. Буровский, A.M. Петербург урочище культуры Текст. / A.M. Буровский // Звезда. 2004. № 6. С. 198-214.

56. Бусева-Давыдова, И. Москва как Иерусалим и Вавилон: соотношение сакральных топосов Текст. / И. Бусева-Давыдова //Искусствознание. М., 1999. №1.с.59-75.

57. Бухаркин, П. Судьбы Петербургского текста русской литературы Текст. / П. Бухаркин // Мир русского слова. 2003. № 1. С. 87-94.

58. Бютор, М. Город как текст Текст. / М. Бютор // Бютор М. Роман как исследование. М: Изд-во Моск. ун-та, 2000. С. 157-164.

59. Вайскопф, М. Сюжет Гоголя Текст. / М. Вайскопф. М., 1993. 592с.

60. Вайскопф, М., Толстая, Е. Москва под ударом или Сатана на Тверской. «Мастер и Маргарита» и предыстория мифопоэтического «московского» текста Текст. / М. Вайскопф, Е. Толстая // Литературное обозрение. №3/4. 1994. с.87-90.

61. Васильев, И.Е. Лики петербургской музы: Ахматова и Вагинов Текст. / И.Е. Васильев // Ахматовские чтения: А.Ахматова, Н.Гумилев и русская поэзия начала XX века. Тверь, 1995. с.59-68.

62. Вейдле, В. Петербургская поэтика Текст. // В. Вейдле Умирание искусства. М.: Республика, 2001. С. 308-320.

63. Вейдле, В. Петербургские открытки Текст. / В. Вейдле // Петерб.журн. СПб.,1993. №1/2. с.99-104.

64. Вейсман, И.З. Ленинградский текст Сергея Довлатова Текст.: дис. . канд. филол. наук / И.З. Вейсман. Саратов, 2005.

65. Венцлова, Т. «Кенигсбергский текст» русской литературы и кенигсберг-ские стихи Иосифа Бродского Текст. / Т. Венцлова // Венцлова, Т. Статьи о Бродском [Текст] / Т. Венцлова. М.: Baltrus Новое издательство, 2005. С. 96-120.

66. Видгоф, Л. О.Э. Мандельштам в Москве Текст. / Л. Видгоф // Лит. обозрение. №2. 1995. С.78-89.

67. Видгоф, Л.М. Москва Мандельштама Текст. / Л.М. Видгоф. М.: Корона-принт, 1998. 496 с.

68. Викторова, К. Петербургская повесть Текст. / К. Викторова// Литературная учёба. М. 1993. №2. с. 197-209.

69. Виролайнен, М.Н. Гоголевская мифология городов Текст. / М.Н. Виролайнен //Пушкин и другие. Новгород, 1997. с.230-237.

70. Владимирцев, В.П. Петербург Достоевского: (Поэтика локальных исто-рико-этнографических отражений) Текст. / В.П. Владимирцев./ЯТроблема исторической поэтики. Петрозаводск, 1990. С.82-99.

71. Вишневецкий, И. О «Комедии города Петербурга» Текст. / И. Вишневецкий // Театр. 1991. №11 .С.58-62.

72. Волков, С. История культуры Санкт-Петербурга с основания до наших дней Текст. / С. Волков. М.: Изд-во Независимая газета, 2001.

73. Вяльцев, А. Путешествие в одну сторону. Опыт мифологизации прошлого Текст. / А. Вяльцев // Звезда. 2001. № 6. С. 65-105.

74. Габайдулина, JL Парадокс нерусского города Текст. / JI. Габайдулина // Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997. С. 14-16.

75. Галкина, Н. Архипелаг Святого Петра Текст. / Н. Галкина // Нева. 1999. № 4. С. 5-116.

76. Галкина, Н. Архипелаг Святого Петра Текст. / Н. Галкина // Нева. 1999. № 5. С. 7-107.

77. Гамазина, Е. Петербург Пушкина Текст. / Е. Гамазина // Актуальные проблемы современного литературоведения. М., 2001. Вып. 5. С. 41-43.

78. Гапоненко, Н.В. Михаил Козырев и его повесть «Ленинград» Текст. / Н.В. Гапоненко //Петербургский текст. СПб., 1996. С. 106-114.

79. Гаспаров, Б. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX века Текст. / Б. Гаспаров. М.: Наука, 1994. 303с.

80. Гаспаров, М.Л. Академический авангардизм: Природа и культура в поэзии позднего Брюсова Текст. / М.Л. Гаспаров. М.: Рос.гуманит. ун-т, 1995. вып. 10. 38с.

81. Гаспаров, М.Л. Петербургский цикл Б. Лившица. Поэтика загадки Текст. / М.Л. Гаспаров // Избранные труды. В 3 т. М.: Язык русской культуры, 1997. Т. 2. С. 145-160.

82. Гаспаров, М.,. Ронен, О. О «Веницейской жизни» О. Мандельштама Текст. / М. Гаспаров, О. Ронен // Звезда. 2002. № 2. С. 193-202.

83. Геника, И. Самый «московский» рассказ Бунина Текст. / И. Геника // Куранты. М., 1987. Вып.2. С. 147-155.

84. Генис, А. «Серапионы»: опыт модернизации русской прозы Текст. / А. Генис // Звезда. 1996. № 12. С. 201-209.

85. Генис, А. И. Бродский в Нью-Йорке Текст. / А. Генис // Иностранная литература. 1997. № 5. С. 240-249.

86. Генис, А. Ленинградская словесность и московская литература Текст. / А. Генис // Октябрь. 2003. № 8. С. 173-179.

87. Gibian, G. The Urban Theme in Recent Soviet Russian Prose: Notes toward a Typology Текст. / G. Gibian // Slavic Review. 1978. vol.37. №1. p.49-50.

88. Глинка, Ф. Город и деревня Текст. / Ф. Глинка // Сб. лит. статей. (.) памяти (.) А.Ф. Смирдина. СПб., 1858. т.1.

89. Голубков, С.А. Жанрово-стилевая специфика повести Андрея Платонова «Город Градов» Текст. / С.А. Голубков // Поэтика советской литературы двадцатых годов. Куйбышев, 1990. С.112-121.

90. Голынко-Вольфсон, Д. Петербург: крах мифа и кризис иллюзий Электронный ресурс. / Д. Голынко-Вольфсон. Режим доступа: http://www.mumidol.ru/gorod/wolfson.htm

91. Горбаневская, Н. Окно в Россию Текст. / Н. Горбаневская // Русская мысль. 2001. №4349.

92. Горинова, С. Петербургская тема в творчестве Б. Пильняка Текст. / С. Горинова // Петербургский текст: Из истории русской литературы 2030-х годов XX века: Межвузовский сборник. СПб.: Изд-во СПб Университета, 1996. С. 114-130.

93. Город и искусство: Судьбы социокультурного диалога Текст. М.: Наука, 1996. 285с.

94. Город как социокультурное явление исторического процесса Текст. М.: Наука, 1995.

95. Городская культура. Средневековье и начало нового времени Текст. Л.: Наука, 1986. 276с.

96. Государев, А. Диалектика универсального и национального в культуре Петербурга Текст. / А. Государев // Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997. С. 12-14.

97. Гревс, И. К теории и практике «экскурсий» как научного изучения истории в университетах Текст. / И. Гревс // Анциферовские чтения: Материалы и тезисы конференции. Л., 1989.

98. Грибоедов, А.С. Собр. соч. в 2-х томах Текст. / А.С. Грибоедов. М., 1971.

99. Григорьева, JI. Константы Петербургского текста в Прозе 20-х годов Текст. / JI. Григорьева // Петербургский текст: Из истории русской литературы 20-30-х годов XX века: Межвузовский сборник. СПб.: Изд-во СПб университета, 1996. С. 97-106.

100. Григорьева, JI. О «петербургских пространствах» Михаила Зощенко Текст. / JI. Григорьева // Материалы XXXI Всероссийской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып. 9. СПб.: Изд-во СПб Университета, 2002. С. 28-35.

101. Григорьев, Н. Петербург: в поисках культурного смысла Текст. / Н. Григорьев // Петербург как феномен культуры. Сборник статей. СПб.: Образование. 1994. С. 5-7.

102. Гройс, Б. Имена города Текст. / Б. Гройс // Гройс Б. Утопия и обмен. М: Знак, 1993. С. 357-365.

103. Гроссман, Л.П. Город и люди «Преступления и наказания» Текст. / Л.П. Гроссман //Ф.М.Достоевский. «Преступление и наказание». М., 1939.

104. Губарев, И.М. Тема Петербурга в повестях Н.В.Гоголя 1830-х годов Текст. / И.М. Губарев // Учёные записки ленинградского государственного педагогического института им. А.И. Герцена. Т. 150, вып.2. Л., 1957. С. 19-27.

105. Гуржий, Т., Сатыренко, А. Легенды и мифы Москвы Текст. / Т. Гуржий, А. Сатыренко. М.: Издательство Францисканцев, 1997. 192 с.

106. Д'Амелия А. Стеклянный город в утопии авангарда Текст. / А. Д'Амелия // Поэзия и живопись: Языки русской культуры. М., 2000. С. 565-580.

107. Данилевский, А. Домик на 5-ой Рождественской Ю.П. Анненкова и «Петербургский текст русской литературы» Текст. / А. Данилевский //

108. Русская эмиграция: Литература. История. Кинолетопись: Материалы международной конференции. Таллинн, 2002. С. 44-70.

109. Данилов, С. К «петербургскому тексту» русской живописи Текст. / С. Данилов // Новый мир искусства. 2000. № 4.

110. Даниэль, С. Петербургская тема в романе В. Набокова «Дар» Текст. / С. Даниэль // Блоковский сборник. Т. 13. Русская культура XX века. Метрополия и диаспора. Тарту, 1996. С. 197-205.

111. Дарьялова, Л.Н. Жанровая многогранность и система ценностных противопоставлений в романе А.Платонова «Счастливая Москва» Текст. / Л.Н. Дарьялова //Художественное мышление в литературе 18-20 веков. Калининград, 1996. С. 27-36.

112. Дилакторская, О. Петербургская повесть Достоевского Текст. / О. Дилакторская. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999.

113. Дилакторская, О.Г. Фантастическое в петербургских повестях Н.В. Гоголя Текст. / О.Г. Дилакторская. Л., 1983.

114. Дилакторская, О.Г. Художественный мир петербургских повестей Н.В .Гоголя Текст. / О.Г. Дилакторская. // Гоголь Н.В. Петербургские повести. СПб.: Наука, 1995. С. 205-257.

115. Долгополов, Л. Андрей Белый и его роман «Петербург» Текст. / Л. Долгополов. Л., 1988. 413 с.

116. Долгополов, Л. Миф о Петербурге и его преобразовании в начале века Текст. / Л. Долгополов // Долгополов, Л. К. На рубеже веков: О русской литературе конца Х1Х-начала XX века. Л.: Сов. писатель. Ленинградское отделение, 1977. С. 150-194.

117. Долинин, В., Северюхин, Д. Преодоление немоты Текст. / В. Долинин, Д. Северюхин // Самиздат Ленинграда: Литературная энциклопедия. М: Новое литературное обозрение, 2003. С. 7-51.

118. Долиняк, И. Две смерти Текст. / И. Долиняк // Звезда. 1999. № 1. С. 42121.

119. Домников, С.Д. Мать-земля и Царь-город. Россия как традиционное общество Текст. / С.Д. Домников. М., 2002. 672 с.

120. Достоевский, Ф.М. Собр. соч. в 15-ти томах Текст. / Ф.М. Достоевский. Л., СПб.: Наука, 1988-1996.

121. Доценко, С.М. Петербургский миф A.M. Ремизова: Заметки к теме Текст. / С.М. Доценко // De visu. М., 1994. №3/4. С.60-66.

122. Дрозда, М. Петербургский гротеск Андрея Белого Текст. / М. Дрозда // Umjetnost Rijce 1981 God XXV. Zagreb.

123. Друбек-Майер, H. Россия — «пустота в кишках мира» (Образ Москвы города в романе А. Платонова «Счастливая Москва») Текст. / Н. Друбек-Майер // Новое литературное обозрение. №9. 1994.

124. Дубова, М.А. К философским истокам проблемы «Запад-Восток» в романе Андрея Белого «Петербург» Текст. / М.А. Дубова // Jenus роё1ашш. Коломна, 1995. с. 28-36.

125. Johnston, John Н. The Poet and the City: A Study in Urban Perspectives. Текст. / John H. Johnston. Athens: U of Georgia Pr, 1984.

126. Евзлин, M. Космогония и ритуал Текст. / М. Евзлин. М.: Радикс, 1993. 344 с.

127. Евлампиев И.И. Петербург, Москва, Рим: взаимосвязь культурных мифов (город как смыслообразующий центр культуры) Текст. / И.И. Евлампиев // Человек и город: пространство, формы, смыслы. Екатеринбург: Архитектор, 1998. т.2. С. 215-223.

128. Евтушенко, Е. Что написал бы В.Распутин о горожанах? Круглый стол «Положительный герой сегодня и завтра» Текст. / Е. Евтушенко // Литературная газета. 1980. 20 февраля. С. 4.

129. Елисеев, Д. Мистификация. Рассказ Текст. / Д. Елисеев // Нева. 2001. № 2. С. 134-139.

130. Engel-Braunschmidt, A. Die Suggestion der Berliner bei Vladimir Nabokov (Берлин в жизни и творчестве В.Набокова) Текст. / A. Engel-Braunschmidt // Russishe Emigration in Deutschland 1818 bis 1941. В., 1995. S. 367-378.

131. Есаулов, И.А. Категория соборности в русской литературе. Текст. / И.А. Есаулов. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского университета, 1995.287 с.

132. Жуков, К. О пользе и вреде петербургской мифологии Текст. / К. Жуков // Петербургский Час-Пик. 1999. 2-8 июня.

133. Завьялов, С. Натюрморт с атрибутами петербургской поэзии Текст. / С. Завьялов // НЛО. 1998. № 32. С 323-348.

134. Закс, В.А. Образ города в «круге земном» Снорри Стурлусона Текст. / В.А. Закс // Скандинавский сборник. Таллин, 1990. с.76-86.

135. Заманская, В.В. Русская и западноевропейская литература первой трети XX века: Урбанистическая тема и экзистенциальное сознание Текст. / В.В. Заманская // Пробл. истории, филологии, культуры. М., Магнитогорск, 1996. Вып.З, ч.2. с. 285-293.

136. Замятин, В. Феноменология географических образов Текст. / В. Замятин // НЛО. 2000. № 6 (46). С. 255-274.

137. Звягин, Е. Петербургские арабески Текст. / Е. Звягин // Звезда. 2001. №2. С. 215-218.

138. Зорина, Т.С. Рим Н.С.Гумилёва Текст. / Т.С. Зорина // Гумилёвские чтения. СПб., 1996. -с. 157-169.

139. Зубова, Л. Свобода языка выход из времени Текст. / Л. Зубова // История ленинградской неподцензурной литературы: 1950-1980-е годы. СПб.: Деан, 2000. С. 159-168.

140. Зуева, Н. Феномен Петербурга Текст. / Н. Зуева // Санкт-Петербургский университет. 2000. № 1(3524). С. 14-18.

141. Иванов, Б. В бытность Петербурга Ленинградом Текст. / Б. Иванов // НЛО, 1995. № 14. С. 188-199.

142. Иванов, Б. Эволюция литературных движений в пятидесятые-восьмидесятые годы: Тезисы Текст. / Б. Иванов // История ленинградской неподцензурной литературы: 1950-1980-е годы. СПб.: Деан, 2000. С. 17-28.

143. Иванов, Б. Виктор Кривулин поэт российского Ренессанса (19442001) Текст. / Б. Иванов // Новое литературное обозрение. 2004. № 68. С. 270-285.

144. Иванов, Вяч. К семиотическому изучению культурной истории большого города Текст. / Вяч. Иванов // Труды по знаковым системам. № 19. Тарту, 1986. С. 15-25.

145. Иванова, Н. Загадка и тайна в литературе «петербургского стиля» Текст. / Н. Иванова // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 96-103.

146. Иванова, Н. Ut pictura poesis (Цвета Петрополя в поэтическом описании) Текст. / Н. Иванова // Феномен Петербурга: Труды Второй Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский Информационный центр БЛИЦ, 2001. С. 155-173.

147. Ивинский, Д.П. «Медный всадник» Пушкина и «Отрывок» 3 части «Дзядов» Мицкевича Текст. / Д.П. Ивинский // Рос. литературовед, журн. М., 1996. №8. С. 32-36.

148. Измайлов, Н.В. Литературный фон поэмы «Медный всадник» Текст. / Н.В. Измайлов // Пушкин А.С. Медный всадник. Л.: Наука, 1978. с. 124146.

149. Иконников, А.В. Искусство, среда, время. Эстетическая организация городской среды Текст. / А.В. Иконников М.: Сов. художник, 1985. 334 с.

150. Исаченко, В.Г. Есенин и Петроград Текст. / В.Г. Исаченко // Музеи России. СПб., 1996. Вып.2. С.72-75.

151. История ленинградской неподцензурной литературы: Сборник статей Текст. СПб.: Деан, 2000.

152. Исупов, К.Г. Диалог столиц в историческом движении Текст. / К.Г. Исупов // Москва-Петербург. Pro et contra. СПб, 2000. С. 6-78.

153. Исупов, К. Душа Москвы и гений Петербурга Текст. / К. Исупов // Петербург как феномен культуры. Сборник статей. СПб.: Образование, 1994. С. 33-67.

154. Каган, М.С. Град Петров в истории русской культуры Текст. / М.С. Каган. Спб. 1996. 407 с.

155. Каганов, Г. Санкт-Петербург образы пространства Текст. / Г .Каганов М.: Индрик, 1995. 224 с.

156. Каганов, 3. Петербург в контексте барокко Текст. / 3. Каганов. СПб: Stella, 2001.

157. Казари, Р. Гора/горка одно в московском контексте русской литературы (второй половины 19-начала 20 века) Текст. / Р. Казари // Рус. яз. за рубежом. 1997. №3/4. С.94-98.

158. Казари, Р. «Московские маргиналии к Петербургскому тексту» / Р. Казари // Europa Orientalis XVI: сборник статей / Под ред. А. д'Амелии, А. Конечного, Дж-П. Пиретто. Рим, 1997. № 2. С. 36-39.

159. Кальчевский, А. Феномен феномена Петербурга Текст. / А. Кальчевский // Феномен Петербурга: Труды Второй Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001. С 9-13.

160. Камеяма, Икуо. Водный лабиринт, город смешанной крови: Хлебников и Астрахань (Астрахань в творчестве Хлебникова) Текст. / Икуо Камеяма//Юность. М., 1995. №1. с.41-43.

161. Карабегова, Е.В. Тема «безумного города» в немецкой литературе XVIII века Текст. / Е.В. Карабегова // Другой XVIII в. М.: Экон-информ, 2002. С. 92-104.

162. Кацис, Л.Ф. «.О том, что никто не придёт назад». 2: Предреволюционный Петербург и литературная Москва в «Белой гвардии» М.А.Булгакова Текст. / Л.Ф. Кацис // Лит.обозрение. М., 1996. №5/6. с.165-182.

163. Качурин, М.Г., Кузырская Г.А., Мурич Д.Н. Санкт-Петербург в русской литературе: В 2 т. СПб., 1996.

164. Кибальник, С. Поэт и его город Текст. / С. Кибальник // Пушкин А.С. «Полнощных стран краса и диво.»: А.С. Пушкин о Петербурге. Л., 1987. С. 5-19.

165. Кибальник, С. Петроград 1917-го в неизвестном стихотворном сборнике Константина Вагинова Текст. / С. Кибальник // Новый журнал. СПб., 1993. №2. С. 69-77.

166. Ким, Юн Кюн Типология двойников в творчестве Ф.М. Достоевского и повесть «Двойник» (1846): дисс. . канд. филол. наук Текст. / Юн Кюн Ким. М., 2003.

167. Киселёва, Н.М. Город и природа в поэзии В.В.Маяковского Текст. / Н.М. Киселева. М., А.К.Д., 1978. 18 с.

168. Clark, К. Peterburg, crucible of cultural revolution Текст. / К. Clark. Cambridge, London, 1995.

169. Клочкова, Ю.В. Образ Екатеринбурга/Свердловска в русской литературе Текст.: дис. . канд. филол. наук / Ю.В. Клочкова. М., 2006.

170. Климова, Г.П. Образ города в романе И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» Текст. / Г.П. Климова // И.А. Бунин и русская литература конца XX века. М., 1995. с. 117-124.

171. Кнабе, Г.С. Понятие энтелехии и история культуры Текст. / Г.С. Кнабе // Вопросы философии. 1993. №5.

172. Кнабе, Г. Гротескный эпилог классической драмы: Античность в Ленинграде 20-х годов Текст. / Г. Кнабе. М: Изд-во РГТУ, 1996.

173. Knopflmacher, U.C. The novel between city and country.-In: The Victorian city Текст. U.C. Knopflmacher / . London; Boston, 1973. vol.2. P.517-536.

174. Козицкий, И. Из культурной биографии города на Неве Текст. / И. Козицкий // Нева. СПб., 1995. №9. С.237-240.

175. Козлов, Е. Неомифологизм в петербургской прозе 90-х Текст. / Е. Козлов // Звезда. 2001. № 11. С. 222-229.

176. Кокс, X. Мирской град. Секуляризация и урбанизация в теологическом аспекте Текст. / X. Кокс. М.: «Восточная литература» РАН, 1995. 263с.

177. Колесникова, Э. «Петербургский текст» русской культуры Электронный ресурс. / Э. Колесникова. Режим доступа: www.mgimo.ru

178. Колобаева, Л. Петербург А. Ремизова и «петербургский текст русской литературы» Электронный ресурс. / Л. Колобаева. Режим доступа: www.ruthenia.ru/texts.html

179. Кольцова, Н. Роман Замятина «Мы» и петербургский текст русской литературы Текст. / Н. Кольцова // Вопросы литературы. 1999. № 2. С. 65-76.

180. Конецкий, В. Огурец на вырез. Из старых сундуков Текст. / В. Конецкий // Нева. 1998. № 8. С. 14-45.

181. Конечный, А. Петербург «с того берега» (в мемуарах эмигрантов первой волны) Текст. / А. Конечный // Блоковский сборник. Т. 13. Русская культура XX века. Метрополия и диаспора. Тарту, 1996. С. 128-146.

182. Корниенко, М. Москва во времени Текст. / М. Корниенко // Октябрь. М., 1997. №9. С. 147-157.

183. Котельников, В. «Звезда бессмыслицы» взошла над Петербургом (Творчество Чинарей и конец «петербурского периода») Текст. / В. Котельников // Вопросы литературы. 2004. № 6. С. 115-138.1

184. Кралин, Н. Город славы Текст. / Н. Кралин // Гранитный город: Лит.-худож. сб. Л.,1988. С.5-10.

185. Краснов, Г. Поэма «Медный всадник» и её традиции в современной поэзии Текст. / Г .Краснов // Болдинские чтения. Горький, 1977.

186. Кривонос, В.Ш. М.А.Булгаков и Н.В.Гоголь. Мотив заколдованного места в «Мастере и Маргарите» Текст. / В.Ш. Кривонос // Изв.А.Н. Сер.лит.и.яз. М.,1994. т.53. №1. с.42-48.

187. Кривонос, В.Ш. Фольклорно-мифологические мотивы в «Петербургских повестях» Н.В.Гоголя Текст. / В.Ш. Кривонос // Изв.АН Сер.лит. и яз. М., 1996. т.55. №1. С.44-54.

188. Кривонос, В.Ш. Бунин и петербургская традиция в русской литературе Текст. / В.Ш. Кривонос // Филол.зап. Воронеж., 1996. Вып.7. С.63-73.

189. Кривошеев, М.В. Борьба городов в повестях о рязанском епископе Василии, Марфе, Марии Текст. / М.В. Кривошеев // Религия и церковь в культурно-историческом развитии Русского Севера. Киров, 1996. т.1. С.202-207.

190. Кривулин, В. Петербургская неофициальная культура накануне и в период перестройки Текст. / В. Кривулин // Петербург окно в Европу. Studia Slavika Finlandensia. Tomus XIII. Helsinki, 1996. С. 145-153.

191. Кроль, Ю.Л. Об одном необычном трамвайном маршруте Текст. / Ю.Л. Кроль // Русская литература. 1990. №1.

192. Крусанов, П. Укус ангела: Роман рассказы Текст. / П. Крусанов. СПб.: Амфора, 2003. 478 с.

193. Крючков, В. «Повесть Петербургская.» Б. Пильняка и «Петербургский текст русской литературы» Текст. / В. Крючков. Саратов: Научная книга, 2005.

194. Кузнецов, П. Метафизика и практика Петербурга Текст. / П. Кузнецов // Звезда. 2002. № 8. С. 232-235.

195. Кукулин, И. Рождение постмодернистского героя по дороге из Санкт-Петербурга через Ленинград и далыше (проблема сюжета и жанра в повести Хармса «Старуха») Текст. / И. Кукулин // Вопросы литературы. 1997. №4.С. 112-135.

196. Кулагин, А. Образ Петербурга-Ленинграда в цикле А. Ахматовой «Реквием» Текст. / А. Кулагин // Коломенский альманах. Коломна, 2000. Вып. 4. С. 45-56.

197. Куликова, Е. Петербургский текст в лирике В.Ф. Ходасевича («Тяжелая лира», «Европейская ночь») Текст. Автореф. дисс. . канд. филол. наук / Е. Куликова. Новосибирск, 2000.

198. Кумпан, Е. Наши старики Текст. / Е. Кумпан // История ленинградской неподцензурной литературы: Сборник статей. СПб.: Деан, 2000. С. 29-38.

199. Кураев, М. Капитан Дикштейн Текст. / М. Кураев. Л.: Сов. писатель, 1988.

200. Кураев, М. Петербург-Ленинград: столкновение мифов Текст. / М. Кураев // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 75-84.

201. Кураев, М. Приют теней: Повести, рассказы, роман Текст. / М. Кураев // М.: Центрполиграф, 2001. 605 с.

202. Кураев, М. Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург Текст. / М. Кураев. СПб: БЛИЦ, 1996. 207 с.

203. Ланская, Ю.С. Американская городская легенда в контексте постфольклорной культуры Текст.: дис. . канд. филол. наук / Ю.С. Ланская. М., 2006.

204. Лаппо, Г. Литература и город: (Геоурбанистические заметки) Текст. / Г. Лаппо // География искусства. М., 1998. Вып.2. С. 95-119.

205. Лебедев, Г.С. Рим и Петербург: археология урбанизма и субстанция вечного города Текст. / Г.С. Лебедев // Метафизика Петербурга. СПб., 1993. С. 47-63.

206. Леви-Стросс, К. Мифологичные I Сырое и вареное Текст. / К. Леви-Стросс // Семиотика и искусствометрия. М., 1972.

207. Levy, Diane Wolf. " City Signs: Toward a Definition of Urban Literature" Текст. / Diane Wolf Levy. Modern Fiction Studies 24: 65-74, Spring 1978.

208. Leiten, Sh. Akhmatova's Peterburg Текст. / Sh. Leiten. Philadelphia., 1983. 215p.

209. Левкиевская, E.E. Москва в зеркале современных православных легенд Текст. / Е.Е. Левкиевская //Живая старина. М., 1997. №3. С.15-17.

210. Лелина, В.И. Петербургский стиль как повседневная реальность Текст. / В.И. Лелина // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 41 1-416.

211. Лелина, В. Петербургские тупики Текст. / В. Лелина // Нева. Спб., 1998. №3. С.240-245.

212. Lehan, Richard. "Urban Signs and Urban Literary Form and Historical Process Текст. / Richard Lehan. "New Literary History 18: 99-113, Autumn 1986.

213. Лили, И.К. Ростовщики «Петербургского текста» Текст. / И.К. Лили // Изв.АН.Сер.лит.и яз. М., 1997. т.56. №1. С.36-41.

214. Линч, К. Образ города Текст. / К. Линч. М.: Стройиздат, 1982. 128 с.

215. Литературный Ленинград в дни блокады Текст. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1973.

216. Лихачев, Д. Заметки к интеллектуальной топографии Петербурга первой четверти двадцатого века // Труды по знаковым системам. 18. Тарту, 1984. С. 72-77.

217. Ло Гатто, Э. Закат мифа об «Окне в Европу» Текст. / Э. Ло Гатто // Слова и отзвуки. СПб.: Париж, 1992. №1. С.22-32.

218. Логачева, Т.Е. Тексты русской рок-поэзии и петербургский миф: аспекты традиции в рамках нового поэтического жанра Текст. / Т.Е. Логачева //Вопросы онтологической поэтики. Иваново, 1998. С. 196-203.

219. Лонго, Айза П. Genius Loci и петербургский стиль Текст. / Айза П. Лонго // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 2026.

220. Лосев, Л. Реальность зазеркалья: Венеция Иосифа Бродского Текст. / Л. Лосев // Иностранная литература. 1996. № 5. С. 224-237.

221. Лотман, Ю.М. Блок и народная культура города Текст. / Ю.М. Лотман // Блоковский сборник. Тарту, 1981. Вып.4.

222. Лотман, Ю.М. Город и время Текст. / Ю.М. Лотман // Метафизика Петербурга. СПб., 1993. С.84-95.

223. Лотман, Ю. Символика Петербурга и проблемы семиотики города Текст. / Ю. Лотман // Труды по знаковым системам. 18. Тарту, 1984. С. 30-45.

224. Лотман, Ю., Успенский, Б. Отзвуки концепции «Москва-третий Рим» в идеологии Петра Первого Текст. / Ю. Лотман, Б. Успенский // Художественный язык средневековья. М. Наука, 1982.

225. Лотмановский сборник 2 Текст. . М.: Изд-во РГПУ, 1997. 864 с.

226. Лурье, Л. Пять мифов Петербурга Электронный ресурс. / Л. Лурье. Режим доступа: www.gif.ru/texts/txt-lurie-5mifov/view

227. Любимова, М.Ю. О петербургских повестях Бориса Пильняка Текст. / М.Ю. Любимова // Борис Пильняк: опыт сегодняшнего прочтения. М., 1995. С.55-62.

228. Люсый, А.П. Крымский текст в русской литературе Текст. / А.П. Люсый. СПб.: Алтея, 2003. 314 с.

229. Люсый, А. Крымский текст русской литературы и проблема мифологического контекста Текст.: автореф. дисс. . канд. культуролог, наук / А. Лютый. М., 2003.

230. Магия чисел Текст. М.: ЭКСМО-Пресс, 1998. 350 с.

231. Макаричева, Н. Особенности художественного пространства в романе А. Белого «Петербург» (система двойников, смеховое раздвоение мира) Текст. / Н. Макаричева // Пространство и время в художественном произведении. Оренбург, 2002. С. 80-86.

232. Макаровская, Г.В. «Медный всадник». Итоги и проблемы изучения. Текст. / Г.В. Макаровская. Саратов: Изд-во Саратовского унив., 1978. 95с.

233. Макогоненко, Г.П. Творчество А.С.Пушкина в 1830-е годы Текст. / Г.П. Макогоненко. Л., 1982. 462 с.

234. Макогоненко, Г.П. Тема Петербурга у Пушкина и Гоголя Текст. / Г.П. Макогоненко // Избр. работы. Л., 1987. С. 541-588.

235. Максимов, Д. Русские поэты начала века Текст. / Д. Максимов. Л., 1986. 404с.

236. Малец, Л.В. 1ронично-1нтелектуальна повють кшця двадцатых рок1в двадцятого столптя: абсурд урбашзму? Текст. / Л.В. Малец // Язык и культура (Мова i культура). Киев, 1997. т. 4. С. 101-102.

237. Манин, Ю.И. Архетип пустого города Текст. / Ю.И. Манин // Мировое древо. Международный журнал по теории и истории мировой культуры. М., 1992. С. 28-34.

238. Маркович, В.М. Петербургские повести Н.В. Гоголя. Л.: Худож. литра. Ленингр. отд-ние, 1989. 208с.

239. Марченкова, Л.А. Языковые средства создания образности в ранних стихотворениях В.В.Маяковского (городские мотивы) Текст. // Семиотика лексических и грамматических единиц. М.,1995. С. 19-26.

240. Матяги, С. Человек в городе. Социологические очерки Текст. / С. Матяги. Киев: Политиздат Украины, 1990. 220с.

241. Меднис, Н. Венеция в русской литературе Текст. / Н. Меднис. Новосибирск, 1999. 391с.

242. Меднис, Н. Сверхтексты в русской литературе Электронный ресурс. / Н. Меднис. Режим доступа: kniga.website.ru

243. Мелетинский, Е.М. литературных архетипах Текст. / Е.М. Мелетинский. М.: РГГУ, 1994. 136 с (Чтения по истории культуры. Вып. 4).

244. Мельникова, A.JL, Безродный, М., Паперный, В. Медный всадник в контексте скульптурной символики романа А. Белого «Петербург» Текст. / A.JI. Мельникова, М. Безродный, В. Паперный // Блоковский сборник. Тарту, 1985.

245. Меркулова, А.С. Миф о городе в современной русской прозе Текст.: дис. . канд. филол. наук / А.С. Меркулова. М., 2007.

246. Метафизика Петербурга Текст. СПб.: Эйдос, 1993. 320 с.

247. Минц, З.Г. Блок и Достоевский Текст. / З.Г. Минц // Достоевский и его время. Л., 1971. С.217-247.

248. Минц, З.Г. Блок и Гоголь Текст. / З.Г. Минц // Блоковский сборник. Тарту, 1972. С. 217-247.

249. Минц, 3., Безродный, М., Данилевский, А. «Петербургский текст» и русский символизм Текст. / 3. Минц, М. Безродный, А. Данилевский // Труды по знаковым системам. 18. Тарту, 1984. С. 78-92.

250. Минц, 3. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов Текст. / 3. Минц // Ученые записки ТГУ. 1979. Вып. 459. С. 94-99.

251. Минц, 3. Функция реминисценций в поэтике А. Блока Текст. / 3. Минц // Ученые записки ТГУ. Тарту, 1973. Вып. 368. С. 400-418.

252. Мирза-Авакян, М. Идеи и образы поэмы А.С. Пушкина «Медный всадник» в творчестве поэтов-символистов Текст. / М. Мирза-Авакян // Поэтика русской советской прозы. Уфа, 1985.

253. Миронов, Г., Миронов, JI. В двух городах и во всей России. Текст. / Г. Миронов, Л. Миронов // Две столицы: Произведения русских писателей второй половины 19 в. о жизни Петербурга и Москвы. М., 1990. С.3-18.

254. Миронова, М.Г. Урбанистические тенденции в романе А.Белого «Петербург» Текст. / М.Г. Миронова // Литературные произведения 18-20 веков в историческом и культурном контексте. М., 1985. С. 106-115.

255. Миронова, Н. Столица и провинция в «Медном всаднике» А.С. Пушкина и «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова Текст. / Н. Миронова//Гончаровские чтения. Ульяновск, 1995. С.34-41.

256. Михайлина, Е.И. Капиталистический город в «чикагских» романах Роберта Херика Текст. / Е.И. Михайлина // Писатель и общество. М., 1987. С.9-20.

257. Михалева, А.А. Герой-двойник и структура произведения: дисс. . канд. филол. наук Текст. / А.А. Михалева. М., 2006.

258. Мораняк-Бомбурач, Н. Пильняк и петербургские тексты Текст. / Н. Мораняк-Бомбурач // Пильняк Б. А. Исследования и материалы. Вып. 1. Коломна: Изд-во Коломенского пед. ин-та, 1991. С. 32-35.

259. Москва в русской и мировой литературе: сборник статей Текст. М.: Наследие, 2000. 304 с.

260. Москва и «московский текст» русской литературы Текст. М.: Издат. центр Рос. гуманитарного ун-та, 1998. 226 с.

261. Москва и «московский текст» в русской литературе и фольклоре: Материалы VII Виноградовских чтений Текст. М.: МПГУ, 2004. 244 с.

262. Москва и «московский текст» в русской литературе и фольклоре: Материалы VIII Виноградовских чтений Текст. М.: МПГУ, 2005. 163 с.

263. Москва-Петербург: pro et contra. Диалог культур в истории национального самосознания Текст. СПб., 2000.

264. Москвина, И.К. Город-символ: образ Петербурга в творчестве Д.С. Мережковского Текст. / И.К. Москвина // Город и культура. СПб., 1992. С. 147-152.

265. Муравьёв, Вл. Да вечно здравствует Москва! Текст. / Вл. Муравьев // Город чудный, город древний.: Москва в русской поэзии 18-начала 20 веков. М., 1988. С. 5-37.

266. Муравьев, Вл. Творец московской гофманиады Текст. / Вл. Муравьев // Чаянов А.В. Венецианское зеркало: Повести. М., 1989. С. 5-23.

267. Муравьёв, Вл. «Ударил серебряный колокол» Текст. / Вл. Муравьев // Белый А. Старый Арбат: Повести. М., 1989. С. 5-33.

268. Мусатов, В.В. Пушкинские традиции в русской поэзии первой половины XX века: от Анненского до Пастернака Текст. /В.В. Мусатов. В 2-х томах. М., 1992. Т. 2. 220 с.

269. Мэнли, П. Холл Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии Текст. / П. Холл Мэнли. Новосибирск, 1992. Т. 1.

270. Мягков, Б.С. Булгаковская Москва Текст. / Б.С. Мягков. М.: Московский рабочий, 1993. 223 с.

271. Назиров, Р.Г. Достоевский Чехов: преемственность и пародия Текст. / Р.Г. Назиров // Филологические науки. № 2. 1994.

272. Незримая империя: повести Текст. / А. Секацкий, Н. Подольский,

273. B. Рекшан сост. и предисл. П. Крусанова. СПб.: Амфора, 2005. 439 с.

274. Неклюдова, М.С., Осповат, A.JI. Окно в Европу: Источниковедческий этюд к «Медному всаднику» Текст. / М.С. Неклюдова, A.JI. Осповат // Лотмановский сборник. М., 1997. 2. С.255-272.

275. Неклюдов, А. Как я был Рычанчиком. Рассказ Текст. / А. Неклюдов // Нева. 1998. №9. С. 3-13.

276. Некрасов, А. Брюсов-урбанист в поэме «Конь-блед» Текст. / А.Некрасов // В. Брюсов. Проблемы мастерства. Ставрополь, 1983.1. C. 63-74.

277. Немзер, А. «Через центр или по Садовому?» Текст. / А. Немзер // Литературное обозрение. М., 1986. №10. С.92-97.

278. Немзер, А. Московская статья Текст. / А. Немзер // Волга. Саратов, 1998. №1.С.157-166.

279. Немировский, А.И. Поговорим о Риме Текст. / А.И. Немировский // Мандельштам и античность. Сб. статей. М., 1995. С. 129-142.

280. Немировский, И.В. Библейская тема в «Медном всаднике» Текст. / И.В. Немировский // Русская литература. №3. 1990. С.3-18.

281. Немцев, В.И. Киев и Рим у М.А. Булгакова Текст. / В.И. Немцев // Образ Рима в русской литературе. Самара: Изд-во ООО «Науч.-техн. Центр», 2001. С. 214-220.

282. Нерлер, П. Поэт и город Текст. / П. Нерлер // Мандельштам О.Э. «И ты, Москва, сестра моя, легка.»: Стихи, проза, воспоминания, материалы к биографии; венок Мандельштаму. М., 1991. С.3-20.

283. Ничипоров, И. «Московский текст» в русской поэзии XX века: М. Цветаева и Б. Окуджава Текст. / И. Ничипоров // Вестник Московского ун-та. Серия 9. Филология. 2003. № 3. С. 58-71.

284. Новые петербургские повести Текст. СПб.: Амфора, 2006.

285. Носов, С. Член общества, или Голодное время Текст. / С. Носов. СПб.: Амфора, 2001.

286. Образ Петербурга в мировой культуре: Материалы международной конференции Текст. СПб.: Наука, 2003.

287. Обухова, О .Я. Москва Анны Ахматовой Текст. / О.Я. Обухова // Лот-мановский сборник. М.,1997. С. 695-702.

288. Одним дыханьем с Ленинградом.: Ленинград в жизни и творчестве сов. писателей Текст. / Бунатян Г.Г., Ганин Д.Н., Гурджи Г.К. и др. яя ; Сост. Бунатян Г.Г.-Л.: Лениздат, 1989. 397с.

289. Оляндэр, Л. Евгений Замятин и петербургский текст Текст. / Л. Оляндэр // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня. Научные доклады, статьи, очерки, заметки, тезисы. Кн. XII. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2004. С. 48-53.

290. Орлов, В. Поэт и город: Блок и Петербург Текст. / В. Орлов. JL: Лен-издат, 1980.

291. Орлова, Э.А. Современная городская культура и человек Текст. / Э.А. Орлова. М.: Наука, 1987. 191с.

292. Ослина, Е.В. Эволюция лиро-эпического образа Москвы в творчестве М.Ю. Лермонтова Текст. / Е.В. Ослина // Проблемы развития лирической поэзии 18-19 веков и её взаимодействия с прозой. М., 1985. С. 102110.

293. Осповат, А.Л., Тименчик, Р.Д. Печальну повесть сохранить. Текст. / А.Л. Осповат, Р.Д. Тименяик. М.: Книга, 1987. 350с.

294. Осьминкина, Е. «Как часто в горестной разлуке.» Текст. / Е. Осьминкина // Дет.лит. (Det.lit.) М., 1997. №4. С. 14-22.

295. Отрадин, М.В. Петербург в русской поэзии 18-начала 20 века Текст. / М.В. Отрадин // Петербург в русской поэзии. Л.: ЛГУ, 1988. С. 5-32.

296. Отрадин, М.В. Роман В.В. Крестовского «Петербургские трущобы» Текст. / М.В. Отрадин // Крестовский В.В. Петербургские трущобы (Книга о сытых и голодных): Роман в 2-х кн. Л., 1990. С. 3-24.

297. Осипова, Н. Вятский провинциальный текст в культурном контексте Электронный ресурс. / Н. Осипова. Режим доступа: http:/studnauka.narod.ru

298. Павловский, А.Д. «Петербургский текст»: задачи исследования Текст. / А.Д. Павловский // Из истории русской литературе XX в. СПб.: Изд-во С.-Петер. ун-та, 2003. С. 56-66.

299. Паламарчук, П.Г. Батюшковская Москва Текст. / П.Г. Паламарчук // Памятники Отечества. М.,1987. №1. С. 33-39.

300. Пелипенко, А.А. Городской миф о городе (в эволюции художественного сознания и городского бытия) Текст. / А.А. Пелипенко // Город иискусство: субъекты социокультурного диалога / Составитель Степу-гина Т.В.

301. Перемышлев, Е. «В двойном освещении»: «Петербургский миф» в поэзии Н. Заболоцкого Текст. / Е. Перемышлев // Октябрь. 1995. № 2. С. 186-188.

302. Пессонен, Пекка. Русский и / или европейский контекст в прозе Андрея Битова Текст. / Пека Пессонен // Pesonen Pekka. Texts of life and art. Helsinki: Slavica Helsingiesia, 1997. P. 169-177.

303. Петровский, M.C. Городу и миру: Киевские очерки Текст. / М.С. Петровский. Киев: Рад. Пысьменнык, 1990. 334с.

304. Петровский М. Мифологическое городоведение Михаила Булгакова Текст. / М. Петровский // Театр. 1991. №5. С. 14-32.

305. Пессонен, П. Андрей Белый и Петербург. Проблематика комизма Текст. / П. Пессонен // Pesonen Pekka. Texts of life and art. Helsinki: Slavica Helsingiesia, 1997.

306. Петербург в русской культуре: Тезисы докладов Текст. СПб.: Академия культуры, 1997.

307. Петербург в русском очерке XIX веков: Антологии текстов Текст. Л., 1984. 376 с.

308. Петербург как феномен культуры. Сборник статей Текст. СПб.: Образование, 1994.

309. Петербург окно в Европу. Studia Slavica Finlandensia. Tomus XIII Текст. Helsinki, 1996.

310. Петербургский текст: Из истории русской литературы 20-30-х годов XX века: Межвузовский сборник Текст. СПб.: Изд-во СПб Университета, 1996.

311. Петербургские чтения по теории, истории и философии культуры. Метафизика Петербурга. Вып. 1 Текст. СПб: ФКИЦ«Эйдос», 1993.

312. Петрова, М. Отражение Санкт-Петербурга в художественном тексте Текст. / М. Петрова // Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997. С. 26.

313. Pike, В. Image of the city in modern literature Текст. / В. Pike. Princenton., 1981.

314. Поздние петербуржцы: Поэтическая антология Текст. / Сост. и вступ. заметка В. Топоров, при участии М. Максимова. СПб.: Евразия, 1995.

315. Попов, В. Город по вертикали Текст. / В. Попов // Звезда. 2002. №11. С. 233-238.

316. Попов, В. Литературный Невский Текст. / В. Попов // Феномен Петербурга: Труды Второй Меджународной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001. С. 187-192.

317. Попов, В. «Таланты водятся стайками» Электронный ресурс. / В. Попов. Режим доступа: www.magazines.russ.ги

318. Приходько, И.С. Традиция Бодлера в брюсовской трактовке темы города Текст. / И.С. Приходько //Лирическое начало и его функции в художественном произведении. Владимир, 1989. С.92-100.

319. Приходько, И.С. Мифопоэтика А.Блока Текст. / И.С. Приходько. Владимир, 1994. 132 с.

320. Прохорова, Л.С. Лондонский городской текст русской литературы первой трети XIX века Текст.: дис. . канд. филол. наук / Л.С. Прохорова. Томск, 2005.

321. Пурин, А. Большая Морская Текст. / А. Пурин // Нева. СПб., 1994. №5/6. С.372-383.

322. Путилов, Б.Н. Петербург-Ленинград в устной традиции столетий Текст. / Б.Н. Путилов // Синдаловский Н.А. Петербургский фольклор. СПб., 1994. С. 5-15.

323. Пустыгина, Н. Цитатность в романе Андрея Белого «Петербург» Текст. / Н. Пустыгина // Ученые записки ТГУ. Вып. 512-513. Тарту, 1981. С. 24-35.

324. Пушкин, А.С. Собр. соч. в 10-ти томах Текст. / А.С. Пушкин. М.: Правда, 1981.

325. Пшыбыльский, Р. Рим Осипа Мандельштама Текст. / Р. Пшыбыльский // Мандельштам и античность. Сб. статей. М., 1995. С. 33-65.

326. Пьяных, М. «Медный всадник» Пушкина в восприятии русских писателей и философов трагического XX столетия Текст. / М. Пьяных // Нева. 2003. № 5. С. 160-171; №> 6. С. 164-187.

327. Рабинович, М.Г. «Домик в Коломне» картина из жизни старого русского города (Поэма А.С.Пушкина как исторический источник) Текст. / М.Г. Рабинович // Сов. этнография. М., 1987. №1. С.123-132.

328. Разумова, А.О. Роман Андрея Белого «Петербург»: гносеологическая природа тесторождения Текст.: дис. . канд. филол. наук / А.О. Разумова. М., 2007.

329. Раков, Ю.А. Петербург — город литературных героев: Учеб. пособие по курсу «Краеведение» Текст. / Ю.А. Раков. СПб.: Химия, 1997. 135с.

330. Ранчин, А. «Я родился и вырос в Балтийских болотах, подле.»: поэзия И. Бродского и «Медный всадник» Пушкина Текст. / А. Ранчин // НЛО. 2000. № 5(15). С. 166-180.

331. Ranfield, Donald A. Winter in Moscow (Osip Mandelstam's poems of 1933-1934) Текст. / Donald A. Ranfield // Stand, vol.14. №1. P. 18-23.

332. Раппопорт, А. Сны и видения в «петербургских текстах» Электронный ресурс. / А. Раппопорт. Режим доступа: http/www/mumidol/ru

333. Репин, А. О «московском мифе» в 20-30-е годы XX века Текст. / А. Репин // http:/I September.ru/2003/46/6.km

334. Роговер, Е. Образы и мотивы «Медного всадника» в русской прозе 20 века Текст. / Е. Роговер // Русская литература. 2001. № 2. С. 42-55.

335. Рождественская, М. «Ленинградский текст» петербургского текста Текст. / М. Рождественская // Материалы XXXI всероссийской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып. 9. СПб.г Изд-во СПб Университета, 2002. С. 3-14.

336. Розанов, В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях Текст. /

337. B. Розанов / Под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика., 1995. 734 с.

338. Рубан, А.А. Образ Парижа во французской литературе конца XIX — начала XX века Текст.: дис. . канд. филол. наук / А.А. Рубан. М., 2004.

339. Рубинчик, О.Е. «Медный всадник» в творчестве Анны Ахматовой Текст. / О.Е. Рубинчик // Гумилёвские чтения. СПб., 1996. С. 59-72.

340. Румянцева, B.C. Образ Рима в русской публицистике 17 в. (К постановке вопроса) Текст. / B.C. Румянцева // Церковь, общество и государство в феодальной России. М., 1990. С. 275-283.

341. Руссов, А. Город Гоголя Текст. / А. Руссов //Нева. 1990. №12. С. 172187.

342. Саакянц, А. Три Москвы Марины Цветаевой Текст. / А. Саакянц // Цветаева М. Поклонись Москве.: Поэзия; Проза; Дневники. М., 1989.1. C. 3-14.

343. Савицкий, С. Полоса препятствий. Формирование ленинградской неофициальной литературы. Studia Russia Helsingiesia et Tartuensia, VII (20) Текст. / С. Савицкий //. Helsinki, Tartu. 2000. С. 391-423.

344. Савицкий, С. Андеграунд: история и мифы ленинградской неофициальной литературы Текст. / С. Савицкий. М: Новое литературное обозрение, 2002.

345. Сальмон, JI. Петербург, или das Unheimliche: у истоков отрицательного мифа города Текст. / JI. Сальмон // Феномен Петербурга: Труды Второй Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001, С. 20-34.

346. Санкт-Петербург окно в Европу: Материалы круглого стола Текст. СПб., 2001.

347. Саруханян, Е.П. Достоевский в Петербурге Текст. / Е.П. Саруханян. Л.: Лениздат, 1972. 278с.

348. Сахарова, Е.М. «Я навсегда Москвич» Текст. / Е.М. Саруханян // Чехов А.П. Среди милых москвичей. М., 1988. С.3-16.

349. Седуро, В. О Петербурге Мандельштама Текст. / В. Седуро // Новый журнал. 1974. №117. С.84-91.

350. Семиотика города и городской культуры. Труды по знаковым системам, 18. Ученые записки Тартуского государственного университета Текст. Вып.664. Тарту, 1984.

351. Серкова, В. Неописуемый Петербург Текст. / В. Серкова //Метафизика Петербурга. СПб., 1993. С.250-265.

352. Сидорина, Н. «Святая родина моя». Москва в жизни и творчестве А.С.Пушкина Текст. / Н. Сидорина // День поэзии 1987. М., 1987. С.47-52.

353. Сидорова, A.M. Очерки по истории ранней городской культуры во Франции Текст. / A.M. Сидорова. М., 1953.

354. Симачёва, И.Ю. Урбанистическая традиция А.С. Пушкина в сборнике А.Белого «Пепел» Текст. / И.Ю. Симачева // Поэзия А.С.Пушкина и её традиция в русской литературе 19-начала 20 века. М., 1989. С. 122-129.

355. Синдаловский, Н.А. Санкт-Петербург: История в преданиях и легендах Текст. / Н.А. Синдаловский. СПб.: Норинт, 2005. 480 с.

356. Синдаловский, Н. Кузневский мост, или из Петербурга в Москву на крыльях фольклора Текст. / Н. Синдаловский // Нева. СПб., 1996. №9. С.189-195.

357. Синдаловский, Н. Петербург в фольклоре Текст. / Н. Синдаловский. СПб.: Журнал «Нева», ИТД «Летний сад», 1999.

358. Сипко, Ю.Н. Экзистенциальное содержание петербургской прозы конца XX века Текст.: дис. . канд. филол. наук / Ю.Н. Сипко. Ставрополь 2006.

359. Скарлыгина, Е. Судьбы петербургского мифа Текст. / Е. Скарлыгина // Новое литературное обозрение. М., 1996. №20. С.367-372.

360. Скидан, А. О пользе и вреде Петербурга для жизни Электронный ресурс. / А. Скидан. Режим доступа: skidan@spb.cityline.ru

361. Смирнов, А. Античный Петроград в поле культурных кодов: опыт реконструкции одного творческого задания Текст. / А. Смирнов // Вопросы литературы. 1999. № 4. С. 44-62.

362. Смирнов, А.А. Городская литература с конца 12 века до Столетней войны Текст. / А.А. Смирнов // История французской литературы. М., 1946. т.1. С.133-167.

363. Смирнов, И. Петербургская утопия Текст. / И. Смирнов // Анциферов-ские чтения. Л, 1989. С. 126-131.

364. Советский город. Социальная структура Текст. М.: Мысль, 1988. 286 с.

365. Сойнов, С.В. Творчество К. Вагинова и Петербургский текст русской литературы Текст. / С.В. Сойнов // Дергачевские чтения 2000. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2001. С. 311-315.

366. Спивак, Д. Культурология Петербурга Текст. / Д. Спивак // Феномен Петербурга: Труды Международной конференции. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000. С. 125-128.

367. Спивак, Д.Л. Северная столица. Метафизика Петербурга. СПб, 1998. 427 с.

368. Спивак, Д.Л. Финский субстрат в метафизике Петербурга Текст. / Д.Л. Спивак // Метафизика Петербурга. СПб., 1993. С.38-47.

369. Спроге, Л. «Город Эн» Л. Добычина и «обмурашенный город» в творчестве Ф. Сологуба 1926 г.: урбанистический аспект Текст. / Л. Спроге // Писатель Леонид Добычин. СПб., 1996. С.208-212.

370. Старкина, С.В. Роль города в пьесе Хлебникова «Чертик» (Петербургская шутка на рождение «Аполлона») Текст. /С.В. Старкина // Филол. зап. Воронеж, 1995. Вып.5. С.235-247.

371. Стародубцева, Л.В. Поэтика воображаемого города в реальном мире духовных поисков (как цели в историческом действии человека) Текст. / Л.В. Стародубцева // Город и искусство. М., 1996. С. 46-80.

372. Страда, В. Москва-Петербург-Москва Текст. / В. Страда // Лотманов-ский сборник. М.: ИЦ-Гарант, 1995. Вып. 1. С. 507-512.

373. Стрижак, О. Мальчик. Роман Текст. / О. Стрижак // Дружба народов. 1991. №8.

374. Стрижак, О. Мальчик. Роман Текст. / О. Стрижак // Дружба народов. 1991. №9.

375. Сумцов, Н.Ф. О провалившихся городах Текст. / Н.Ф. Сумцов // Сборник харьковского историко-филологического общества. Харьков, 1896. Т. 8.

376. Сухих, И. Три урока самиздата Текст. / И. Сухих // История ленинградской неподцензурной литературы: Сборник статей. СПб., 2000. С. 154-158.

377. Сухих, И. Московский текст бродяги Гиляя (1926-1935, «Москва и москвичи» В. Гиляровского) Текст. / И. Сухих // Звезда. 2004. № 4. С. 222-233.

378. Sharpe, W., Wallock, L. Visions of the City Текст. / W. Sharpe, L. Wallock. Baltimor, London, 1987.

379. Тан, А. Москва в романе М.Булгакова Текст. / А. Тан // Декоративное искусство СССР. М., 1987. № 2. С.22-29.

380. Тарасевич, И. Андрей Белый в Москве и Петербурге Текст. / И. Тарасевич //Континент.-Берлин, 1993. №76. С.322-326.

381. Тарасова, И. Фрейм «Петербург» и его языковая реализация в поэзии Г. Иванова Текст. / И. Тарасова // Проблемы вербализации концептов в семантике языка и текста. Волгоград, 2003. Ч. 1. С. 294-300.

382. Тверьянович, К. Городское пространство и историческое прошлое в петербургском тексте Б. Лившица Текст. / К. Тверьянович // Мир русского слова. 2003. № 1. С. 52-60.

383. Телегин, С. Жизнь мифа в художественном мире Достоевского и Лескова Текст. / С. Телегин // М., 1995.

384. Теория литературы. Том IV. Литературный процесс Текст. М., ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001. 624 с.

385. Тименчик, Р. «Медный всадник» в литературном сознании начала 20 века Текст. / Р. Тименчик // Проблема пушкиноведения. Рига, 1983.

386. Тименчик, Р.Д. «Медный всадник» в литературном сознании начала XX века Текст. / Р.Д. Тименчик // Проблемы пушкиноведения. Рига, 1983.

387. Тименчик, Р. «Поэтика Санкт-Петербурга» эпохи символизма/ постсимволизма Текст. / Р. Тименчик // Труды по знаковым системам. 18. Тарту. 1984. С. 117-124.

388. Тименчик, Р. Петербург в поэзии русской эмиграции Текст. / Р. Тименчик// Октябрь. 2003. № 8. С. 194-205.

389. Тимина, С.И. Последний роман Андрея Белого Текст. / С.И. Тимина // Белый А. Москва: Роман. М., 1989. С. 3-16.

390. Толстая, Н., Толстая, Т. Двое: Разное Текст. / Н. Толстая, Т. Толстая // М.: Подкова, 2006. 384 с.

391. Толстая, Н. Река Окервиль. Рассказы Текст. / Н. Толстая. М.: Подкова, 2006.

392. Толстой, JI.H. Собр. соч. в 12-ти томах Текст. / JI.H. Толстой. М.: Правда, 1987.

393. Толстая, С.М. Город Иерусалим, гора Сион и царь Давид Текст. / С.М. Толстая // Живая старина. М., 1997. №3. С. 31-35.

394. Томашевский, Б. Петербург в творчестве Пушкина Текст. / Б. Томашевский // Томашевский Б. Пушкинский Петербург. JL, 1949.

395. Топорков, А. Из мифологии русского символизма. Городское освещение Текст. / А. Топорков // Блоковский сборник. Тарту, 1985. С. 101112.

396. Топорков, А. О мифологии Петербурга Текст. / А. Топорков // Всемир. слово- Letter intern. СПб., 1994. №7. С. 9-10.

397. Топоров, В. Двойное дно: Признания скандалиста Текст. / В. Топоров. М.: Захаров; ACT, 1999.

398. Топоров, В. Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте Текст. / В. Топоров // Структура текста. М.: Наука, 1980.

399. Топоров, В. Италия в Петербурге Текст. / В. Топоров // Италия и славянский мир. М., 1990.

400. Топоров, В. Аптекарский остров как городское урочище Текст. / В. Топоров // Ноосфера и художественное творчество. М.: Наука, 1991.

401. Топоров, В. «Господин Прохарчин». К анализу Петербургской повести Текст. / В. Топоров // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издат. группа «Прогресс»-«Культура», 1995. С. 112-192.

402. Топоров, В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического Текст. / В.Н. Топоров. М.: Прогресс, 1995. 624 с.

403. Топоров, В. Петербургский текст русской литературы Текст. / В. Топоров. СПб.: Искусство-СПБ, 2003. С. 7-118.

404. Топоров, В. Петербургские тексты и петербургские мифы Текст. / В. Топоров // Топоров, В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издат. группа «Про-гресс»-«Культура», 1995. С. 368-399.

405. Трисмегистов, А. Москва и Петербург. Заметки зеваки Текст. / А. Трисмегистов // Московский городской листок. 1847. №88.

406. Уваров, М.С. Город. Метапоэзия жизни и смерти в ландшафтах петербургской культуры Текст. / М.С. Уваров // Дружба народов. М., 1996. №6. С. 122-136.

407. Уварова, И. Венецианский миф в культуре Петербурга Текст. / И. Уварова//Анциферовские чтения. Л., 1989. С. 135-145.

408. Урицкий, А. Эстетика не сдается Текст. / А. Урицкий // НЛО. 2004. № 65. С. 329-335.

409. Уфлянд, В. Могучая питерская хворь Текст. / В. Уфлянд // Звезда. 1990. № 1.С. 179-184.

410. Феномен Петербурга: Труды Международной конференции Текст. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000.

411. Феномен Петербурга: Труды Второй Международной конференции Текст. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001.

412. Фиалкова, Л. Москва в произведениях М.Булгакова и А.Белого Текст. / Л. Фиалкова // М.А.Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М., 1988. С.358-368.

413. Филаретова, Е. Петербург реальный и «умышленный», созданный

414. B. Набоковым Текст. / Е .Филаретова // Нева. 2003. № 7. С. 232-239.

415. Филиппов, Б. Ленинградский Петербург в русской поэзии и прозе Текст. / Б. Филиппов. Л., 1974.

416. Фокина, Т. Метафизика Саратова Электронный ресурс. / Т. Фокина. Режим доступа: www.comk.ru

417. Фомичев, С. Пушкин и Зощенко (пушкинская традиция) Текст. /

418. C. Фомичев // Литературная группа «Серапионовы братья»: истоки, поиски, международный контекст. М, 1995. С. 186-207.

419. Франк-Каменецкий, И.Г. Женщина-город в библейской космогонии Текст. / И.Г. Франк-Каменецкий // Сборник, посвященный С.Ф.Ольденбургу. Л., 1934. С.535-547.

420. Фрейдин, Ю.Л. Заметки о хронотопе московских текстов Мандельштама Текст. / Ю.Л. Фрейдин // Лотмановский сборник. М., 1997. 2. С.703-728.

421. Хренков, Д. Анна Ахматова в Петербурге-Петрограде-Ленинграде Текст. / Д. Хренков. Л.: Лениздат, 1989. 223 с.

422. Целкова, Л.Н. Поэтика сюжета в романе Андрея Белого «Петербург» Текст. / Л.Н. Целкова // Филол.науки. М., 1991. №2. С. 11-20.

423. Черников, И.Н. Тема Петербурга у Л.Н.Толстого, А.П.Чехова, Андрея Белого// Становление творческого метода Л.Н.Толстого. Тула, 1988. С. 100-106.

424. Черносвитов, Е. Деревня и город как символы жизни и смерти в прозе Василия Шукшина Текст. / Е. Черносвитов // Дальний Восток. Хабаровск, 1993. №6. С. 173-191.

425. Чернышева, M.JI. Город «растворенного человека» и модели мироздания в непреложности его бытия. Парижский случай Писсарро Текст. / M.JI. Чернышева // Город и искусство. М., 1996.

426. Чернышова, С.И. Макрокосм и микрокосм в метафоре поэтов-урбанистов: (В.В. Маяковский и В. Шершеневич) Текст. / С.И. Чернышова // Вест.С.-Петерб.ун-та. История, языкознание, литературоведение. СПб., 1994. Вып.2. С. 90-93.

427. Четвертаков, С. Семейный портрет в интерьере ампир, или почему русский народ рискует на время утратить государственность Текст. / С. Четвертаков // Звезда. 1998. № 11. С. 164-168.

428. Chatacin'ska-Wiertelak, Н. Феномен Петербурга Андрея Белого. Роман и эссе, (фрагмент) Текст. / Н. Chatacin'ska-Wiertelak // Literatura humani-tas// Masarykova univ.Fak.filoz. Brno, 1996. 4. C. 469-478.

429. Шадурский, В. «Петербургский текст» в романе В. Набокова «Отчаяние» Текст. / В. Шадурский // Интертекст русской классики в прозе В. Набокова: учебное пособие. Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2003. С. 15-25.

430. Шарипова, Э.А. Урбанизм в русской литературе серебряного века Текст. / Э.А. Шарипова // Вест. Башкир, гос. пед. ун-та. Сер. гуманит. наук. Уфа, 1996. №1. С. 83-86.

431. Шварцбанд, С. О Москве и Петербурге у Пушкина: (Семиотика и за-текстовая реальность) Текст. / С. Шварцбанд // Лотмановский сборник. М., 1997. 2. С. 591-598.

432. Шведова, Н.В. Круглый стол «Москва в судьбе и творчестве славянских писателей» Текст. / Н.В. Шведова // Славяноведение. М., 1997. №6. С.110-112.

433. Широков, В.К. Миф о Петербурге в поэзии О.Мандельштама 1910-х годов Текст. / В.К. Широков // Jenus poetarum. Коломна, 1995. С.З7-44.

434. Шелепанова, Т.В. Соловьев и традиции петербургской культуры Текст. / Т.В. Шелепанова // Петербург в русской культуре: Тезисы докладов. СПб.: Академия культуры, 1997. С. 19-21.

435. Шелыганова, Т. Образ Медного Всадника в поэзии конца XX века Электронный ресурс. / Т. Шелыганова. Режим доступа: http:/lit.lseptember.ru/2001/40/lit40l 4htm.

436. Шеххер, Т. Неофициальное искусство Ленинграда: Очерк истории Текст. / Т. Шеххер // Петербургские чтения. 1995. № 3. С, 111-153.

437. Шнуренко, И. Планета Петербург Текст. / И. Шнуренко // Нева, 1998. № 8. С. 3-10.

438. Шубинский, В. Город мертвых и город бессмертных Текст. В. Шубинский // Новый мир. 2000. № 4. С. 145-156.

439. Шубинский, В. Леонид Аронзон Текст. / В. Шубинский // История ленинградской неподцензурной литературы: 1950-1980-е годы. СПб., 2000. С. 85-91.

440. Шугаев, В. Город Нагибина: Портрет писателя Текст. / В. Шугаев // Лит. Россия. М., 1986. 16 мая. №20. С.11.

441. Шулова, Я. «Петербург» прорастает в «Москве» Текст. / Я. Шулова // Нева. 2004. № 5. С. 231-235.

442. Шульц, Р. Отзвук фаустовской трагедии и тайнописи в творчестве Пушкина Текст. / Р. Шульц. СПб., 2006. 456 с.449.450.451.452.453.454.455.

443. Шумаков, Н. Войди в наш светлый мир. Повесть Текст. / Н. Шумаков // Нева. 1998. № 7. С. 117-144.

444. Яблоков, Е. Счастье и несчастье Москвы: («Московские» сюжеты у А.Платонова и Б.Пильняка) Текст. / Е. Яблоков // «Страна философов» А.Платонова. М., 1995. Вып.2. С.221-239.

445. Якобсон, Р. Статуя в поэтической мифологии Пушкина Текст. / Р. Якобсон // Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. С. 140-147.