автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Полигенетичность художественного мира романа Б.Л. Пастернака "Доктор Живаго"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Полигенетичность художественного мира романа Б.Л. Пастернака "Доктор Живаго""

БУРОВ Сергей Глебович

ПОЛИГЕНЕТИЧНОСТЬ ХУДОЖЕСТВЕННОГО МИРА РОМАНА БЛ. ПАСТЕРНАКА «ДОКТОР ЖИВАГО»

10.01.01 — Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

42427

Ставрополь-2011

4842427

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Ставропольский государственный университет»

Научный консультант: доктор филологических наук профессор Бронская Людмила Игоревна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук профессор Кихней Любовь Геннадьевна

доктор филологических наук профессор Ларионова Марина Ченгаровна

доктор филологических наук профессор Тропкина Надежда Евгеньевна

Ведущая оршппацня: ГОУ ВПО «Российский университет дружбы народов»

Защита состоится 27 апреля 2011 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета ДМ 212.256.02 при ГОУ ВПО «Ставропольский государственный университете по адресу: 355009, г. Ставрополь, ул. Пушкина, 1а, ауц. 406.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Ставропольский государственный университет» по адресу: 355009, г. Ставрополь, ул. Дзержинского, 120.

Автореферат разослан 17 марта 2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук профессор

А. А. Фокин

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Диссертация посвящена проблеме полигенетичности художественного мира Б.Л. Пастернака, исследуемого на примере романа «Д(щор /¡Кивага». Истолкование романа исходит из представления об интерпретации как реализации герменевтического круга (по В. Дильтею). Предварительно в качестве этапа герменевтического понимания было предпринято исследование композиционной структуры «Доктора Живаго»1. Выявленная алгоритмическая система субтекстов позволила перейти к анализу не просто отдельных интертекстуальных связей, но их системной проявленности в романе. Такой подход создает условия для онтологического структурного момента понимания. Задача охватить анализом весь роман обусловила распределение анализируемого материала по главам диссертации, которое наряду с неоднократным обращением к отдельным участкам текста предстает практической реализацией представления о герменевтическом круге как «парадоксе несводимости понимания и истолкования текста к логически непротиворечивому алгоритму» (Э.Д. Хирш).

В работе принят метод интерпретации, который П. Рикёр в «Конфликте интерпретаций» назвал регрессивно-прогрессивным, требующим «долгого пути», предполагающим постепенное погружение в «фундаментальную онтологию» и углубление методологических возможностей истолкования. Регрессивность как аналитический метод применительно к роману «Доктор Живаго» представляет собой выявление «первичных? слоев» - сначала линейной структуры как системы субтекстов и сказочного слоя в произведении2, затем, в реферируемой диссертации, претекстов, которые участвуют в интертекстуальной работе Пастернака. Прогрессивностью же 1сак методом синтетическим предстает определение смыслов, порождаемых при взаимодействии претекстов друг с другом как на пространстве повествования, так и в рамках одного участка текста. Необходимость использовать такие подходы вместе и их диалектическая связь были подчеркнуты П. Рикёром и соответствуют видению истории и культуры Пастернаком, который не только (во многом за счет интертекста) обозначал предпосылки исторической и культурной трагедии России, но и телеологическую проспективность ее* исхода, рисовал эсхатологическую картину ожидаемого будущего, мотив которого

1 Буров С. Сказочные ключи к «Доктору Живаго». - Пятигорск, 2007. - С. 20-93. Субтекст определяется как циклически организованное и обладающее четкими границами сюжетное пространство, локализация которого обусловлена работой определенного кода (или кодов) и его зависимостью от общего линейного повествования. Субтекст представляет собой синхронный срез участка структуры.

2 Буров С. Сказочные ключи к «Доктору Живаго». — Пятигорск, 2007. - 968 с.

играет значительную роль в художественной системе писателя. В этом ключе внимание, уделяемое в диссертации фактам биографии Пастернака, объясняется тем, что понимание как способ бытия предполагает поглощение интерпретирующего (в данном случае самого писателя) тем материалом, который он подвергает интерпретации, иначе его бытие как исходное условие понимания никоим образом не будет соответствовать этому материалу.

Актуальность исследования. Динамика развертывания романного повествования определяется алгоритмически организованной композиционной структурой, которой подчинены реализации в художественном тексте тех или иных тем и мотивов. Процесс смыслопорождения, происходящий за счёт взаимодействия претексгов в пространстве романа и обусловленный поэтикой таинственного, определяется общими для романов Серебряного века принципами организации, обусловливающими жанровый генезис произведений. Первичность генезиса, по сравнению с интертекстуальными связями, подчеркнутая И.П. Смирновым, определяет необходимость обозначения типологических особенностей «Доктора Живаго», вписывающих его в жанр романа Такой анализ дает основание для последующего рассмотрения интертекстуальных связей, которые «надстроены над типологическим сходством литературных произведений, разнообразят жанровую парадигму» (И.П. Смирнов), и взаимодействия претекстов, кодирующих элементы текста и нарушающих линейность чтения. Перспективность интертекстуального анализа романа была обозначена еще в 1986 году Н. Корнвеллом, назвавшим этот метод одним из трех наиболее плодотворных в отношении исследований «Доктора Живаго»3, и подтверждена продуктивностью работ многих литературоведов.

Тенденция к обобщению результатов исследований, накопленных за десятилетия пастернаковедческих штудий, реализуется как в фундаментальных работах, посвященных биографии писателя (К. Барнс, Г. де Маллак, Е.Б. Пастернак, JI.C. Флейшман), историко-культурному (Вяч. Вс. Иванов, JLC. Флейшман), ингертекстуальному (С. Вил; Б.М. Гаспаров, А.К. Жолковский, A.B. Лавров, А. Ливингстон, М.Ф. Роупанд и П. Роуланд, K.M. Поливанов, И.П. Смирнов, H.A. Фатеева, О. Хьюз) аспектам исследований творчества Пастернака, так и в библиографиях и трудах, представляющих аналитические обзоры достижений исследователей в разных сферах пастернаковедения: Т.Н. Беловой; Е.Б. Пастернака и Е.В. Пастернак; K.M. Поливанова; НА Фатеевой; Н. Корнвелла и др. Библиография, посвященная творчеству Пастернака,

3 Два других - это исследование романа в свете традиций русской прозы, особенно экспериментальной прозы Андрея Белого, предполагающее не-реалисгичесюое прочтение романа, и рассмотрение «Доктора Живаго» в плане теории читательского восприятия и истории литературы, при котором роман интерпретируется как произведение искусства, впитавшее опыт настоящего времени.

огромна и стала отдельным предметом усилий исследователей. Так, «International Bibliography of Criticism» (1994) M. Сендича за период 1914^-1990 насчитывает 1049 позиций, а библиография, собранная Э. Гребер и пока не опубликованная - более 1600. Другие списки менее весомы. По авторитетной оценке Е.Б. и Е.В. Пастернаков, «библиография написанного о Пастернаке уже превышает шестизначные цифры, выделить в н.ей существенное и сказать кратко об этом трудно». Первый подытоживающий обзор исследований творчества Пастернака был сделан в 1962 году ГЛ. Струве, следующие - в 1972 году Дж. В. Диком, во многом обновившем наблюдения Струве, и в 1986-м Н. Корнвеллом, который представил весь спектр мнений и интерпретаций, существовавших к тому времени. Даже те несколько сотен работ, которые были доступны, производят впечатление необычайной (в том числе внутренней) противоречивости и содержат разнородные подходы, некоторые из которых явились актуальными для данного исследования. Противоречивостью отмечены и оценки перспектив пастернаковеде-ния, которое за последние 20 лет, если не раньше, стало отдельной сферой литературоведения. Так, если еще в 1961 году Г. Боуман, оценивая изученность романа Пастернака, посчитал, что «it is difficult to say anything new about Doctor Zhivago», то в 1981-м Я. Лилли отметил, что «many facets have yet to be illuminated». Последнее мнение за протекшие годы лишь приобрело в актуальности.

Поскольку «теория литературы изоморфна своему материалу» (И.П. Смирнов) и критика лишь отражает внутренние противоречия «Доктора Жш(аго» и творчества Пастернака в целом, постольку в пастернаковеденйи было достаточно много конструктивных программ исследования романа. Существующие 12 стратегий классифицированы Н. Корнвеллом в 1986 году в два класса -беллетристический и пост -беллстристический. Первый включает традиционные текстуальные, биографические, идеологические и оценочные прочтения. Второй - формалистически-сфуетурашстские, аллегорические, в рамках теории восприятия и читательской реакции, интертекстуальные, деконструкционные, метатекстуальные, супра / интеркультурные и метакритические, во многом развивающие традиционные подходы. Поскольку, согласно П. Рикёру, «интерпретированное бытие» выделяется «только в движении интерпретации», и онто-логичность понимания, по М. Хайдеггеру, остается включенной в методологаю интерпретации, то основной в данной работе избрана интертекстуальная стратегия. Другие использованы в качестве дополнительных. В частности, из метакритической категории особенно важным представляется «an approach to a particular text through and across the prevaling spectrum of literary theory» (H. Корнвелл). Дискредитация теоретизирования привела к поискам выходов,

одними из которых стали «медленное чтение» и «точечная интерпретация», практически реализованные Р. Бартом в работе «S/Z» и позже предложенные В; Каншшгэмом. Данные методы (однако при учете теории интертекста, разработанной И.П. Смирновым) были использованы в диссертации в применении к «Доктору Живаго». Это в полной мере соответствует тяготению ткани повествован™ и особенно «Эпилога» к «деконструкции» организующих роман культурных кодов, а с другой стороны - к спрессовыванию в единице текста целых систем, которые ранее требовали полного развертывания. Попыткой приложения к роману крупноформатной идеи, оправдывающей данные подхода, в работе стал анализ ретроспективного кодирования повествования парадигматическими комплексами, характеризующими историческое развитие русской литературы. «Предельность» упомянутых двух методов, изоморфных «предельности» «Доктора Живаго» как текста, демонстрирующего неспособность ст руктур развертываться вновь и вновь в прежнем циклическом режиме, заключается в том, что исчерпывающий анализ в принципе невозможен, а топ:, что произведен, становится невоспроизводимым, хотя и остается возможность пополнения результатов типологически близкими наблюдениями. Жанр исследования в свете такой «финальности» его объекта приобретает черты филологического комментария, что, с определенной точки зрения, может лишь подчеркивать вторичность литературоведческого дискурса относительно литературы. Однако противовесом этому низведению к подсобное™ служит не только понимание того, что и сама литература фикциональна в отношении действительности, но и олитературивание литературоведения, которое особенно ярко проявилось в работах Р. Барта, Ж. Батая и др., и было доведено в некоторых трудах (например, КА. Свасьяна о творчестве Ф. Нищие) до стадии эстетизации самою литературоведческого письма.

Г. де Маллак определил «Доктор Живаго» как произведение, написанное в ключе «а post-modernistic realism». В исследованиях романа вопрос о происхождении и специфике самобытности реалий является одним из самых актуальных. Этим определяется преимущественное внимание к категории интертекстуальности, уделяемое в работе. Под интертекстуальностью в ней понимается «слагаемое широкого родового понятия, так сказать интер[...]альности, имеющего в виду, что смысл художественного произведения полностью или частично формируется посредством ссылки на иной текст; который отыскивается в творчестве того же автора, в смежном искусстве, в смежном дискурсе или в предшествующей литературе» (И.П. Смирнов). «Доктор Живаго» - благодатный объект для интертекстуального анализа, поскольку представляет собой произведение, в котором комбинируемые

гетерогенные элементы связаны не только причинно-следственными и метафорическими, но по большей части метонимическими отношениями, что, как показал P.O. Якобсон, является важнейшей чертой поэтики Пастернака. Интертекстуальный анализ подразумевает; прежде всего, работу по опознанию источников и лишь затем — выяснение особенностей их трансформации в произведении, что позволяет выявить не топью глубинные смыслы текста, но и условия его прочтения. Поиск источников ведется «по тематической линии: писатель лимитирован в выборе претекстов принятым им тематическим заданием» (И.П. Смирнов). Многие претвксты «Доктора Живаго» опознаны, но еще больше остаются пока вне сферы внимания литературоведов, например, масонский и алхимический пласты в романе, требующие отдельного исследования. Мы не только учли многие из источников, следы которых в произведении анализировались исследователями, но и предприняли то же самое в отношении еще не попадавших в поле внимания.

Выявление ключевой ради интертекста для понимания романа невозможно без учета того, что «Доктор Живаш» является текстом, в котором Пастернак «дописывал» незавершенные сюжеты своих более ранних проюведений. Этот момент (вслед за И.П. Смирновым) акцентируют в своей работе С. А. Куликова и JI.E. Герасимова, которые считают интратекстуальный дискурс Пастернака главным в романе. Нам представляется, однако, что при определении приоритетного метода Пастернака должны приниматься то внимание не только аллюзии на его ранние произведения, но и объем скрытой полемики с кем-либо, и картина способов организации материала за счет какого-либо кода, и многочисленные способы намекания и виды намеков на тексты и произведения других авторов, и, наконец, то, что Пастернак сам применял источниковедческий метод чтения произведений предшественников, в частности стихов А.А. Блока. В пастернашведении стало почти общим местом наблюдение, что творчество писателя имеет корни в множестве источников, спектр которых простирается от мифологии, народного творчества, литературы и философии—до музыки, живописи и кино. Написаны десятки работ; посвященные проблемам, вписывающимся в эти направления, в том числе и избранные С А. Куликовой и JI.E. Герасимовой. Данное исследование может восполнить дефицит обобщающих трудов, в которых определялись бы «удельный вес» дискурсов Пастернака и диапазон средств и методов его интертекстуальной работы.

Значение интертекстуального анализа в применении к «Доктору Живаго» заключается в том, что он позволяет увидеть, как активизируются различные типы эстетик, как взаимодействуют коды, как вскрытие определенного пласта значений позволяет интерпретировать какую-либо деталь в контексте другого кода. В работе мы сосредоточены на коннотациях, вторичных

смыслах, которые являются следствием множественности кодирования текста. Интерпретировать ту или иную деталь или участок текста значит понять, как реализуется эта множественность, отреагировать на заманчивость примера Р. Барта, который вслушивался в многоголосие текста. Что касается проблемы янгертекстуальности, рассмотрению которой посвящены работы многих исследователей, в частности Б.М. Гаспарова, А.К. Жолковского, И.П. Смирнова, H.A. Фатеевой, то мы исходили из того, что «сигналы интертекстуального отношения имеют двойную функцию - апеллятивную и экзегетическую: они призваны не только сдвинуть внимание реципиента с авторского слова на чужое, заимствуемое и трансформируемое (ведь они некая загадка [...]}, но и возвести читателей на такой метауровень, находясь на котором, те в принципе могут истолковать значение контакта между двумя текстами, дистанцированными друг от друга во времени. Коротко: в интертекстуальных сигналах (или: эмфазах) писатель косвенно формирует свое понимание того, как и куца течет историческое время» (И.П. Смирнов).

Круг претекстов «Доктора Живаго» чрезвычайно широк. Его максимально возможный учет, а также то, что у Пастернака практически нет явных цитат4, затрудняет анализ романа, в том числе и тем, что связан с необходимостью описания источников, интертекстуальные следы которых обнаруживаются в произведен™. Вскрьггие различных значений какой-либо детали или участка текста размывает синтагматику работы, уводит в сторону и в общем-то разрушает последовательность анализа. Тем не менее, выявление максимума интертекстуальных связей позволяет выстроить сюжетику роли, которую играет в романе тот или иной персонаж или деталь. Особенности «Доктора Живаго» определяются, в частности, тем, что Пастернак строил его с использованием моделей мифологических, сказочных, а также моделей предшествующей литературы, будь то сюжетные линии романов или традиционные темы. В диссертации предпринята попытка выявить особенности трансформаций этих моделей через рассмотрение их манифестаций в тексте и их взаимодействие с учетом структуры пространства. Кроме того, проанализированы «составные» некоторых персонажей и ситуаций в литературном, автобиографическом, социальном контекстах.

В принципе каждое из отражений чужих текстов в «Докторе Живаго», может быть рассмотрено по «вертикали»: можно проследить, как многократно и многообразно использован в романе тот или иной мифологический сюжет, сказка, произведение литературы, собственная биография Пастернака

4 Те прямые цитаты, что присутствуют в романе, вводятся на уровне метатекста и с указанием на автора (Пушкин, Тютчев, Шекспир и др.) с целью неявного ввода себя Пастернаком в историю и литературу.

или биографии других людей. Роман дает яркие иллюстрации теоретического положения, гласящего, что обращение к претексту в творчестве писателя обязательно повторяется. Многократное наложение на текст одной и той же модели и выявление ее реализаций, а также, с другой стороны, исследование изоморфизма текстов вскрывают смысловой потенциал прЬйзве-дения. Эти процедуры были применены нами как при исследовании влияния на «Доктор Живаго» моделей и мотивов русской волшебной сказки и посвященных их исследованию трудов В.Я. Проппа (в упомянутой работе), так и при анализе следов, оставленных в романе творчеством и биографическим «текстом» П.Я. Чаадаева5. В идеале необходимо было бы составить исчерпывающий «каталог» всех манифестаций в «Докторе Живаго» той или иной использованной писателем модели, но получившаяся огромная работа была бы тогда аналитическим и принципиально неполноценным двойником романа — таким же, как и другие подобные двойники, стремящиеся исчерпать это произведение каждый в своей сфере. Данное исследование -шаг на пути к комплексному рассмотрению произведения с учетом многих вступающих в работу культурных моделей6. Именно множественностью источников обусловлена фрагментарность и калейдоскопичность «Доктора Живаго» и его многомерность и многоголосие. Связанная с этим нелинейность компенсируется жесткостью линейного построения, в котором субтексты разных видов образуют группы, связанные отношениями параллелизма и контраста. Эти отношения обеспечивают дополнительные возможности перекличек и переходов от одного элемента текста, к другому, связанному с ним пучком смыслов. Переклички поддерживаются и внутренним динамизмом повествования. Регулярность вступления в работу субтекстов обусловливает сюжетику, которая подчиняется аналитическому подходу писателя к компоновке повествования. За композиционное же размещение субтекстов ответственна не только «эстетика»; но и идейное задание, которое выполняет специфика выстройки романа.

С учетом предварительно проанализированной композиционной структуры романа, позволяющей видеть его как систему параллелизмов и определять регулярность присутствия трансформируемых ингертекстов, так сказать, на макроуровне,' способ анализа следов чужих текстов в произведении используется в двух разновидностях: 1) их поиск в пространстве самого «Доктора Живаго», предполагающий проекцию романа на чужой текст, и здесь ключом служиг понимание специфики линейной структуры «Доктора Живаго», параллелизмы которой

,5 Буров С.Г. Пастернак и Чаадаев. - Пятигорск, 2009. - 218 с.

е Диссертация вошла в монографию: Буров С.Г. Игры смыслов у Пастернака. В 2-х ч. - Ставрополь: Издательство СГУ, 2010. - Ч. I, 225 е.; ч. II, 229 с.

позволяют опознать чужое слово в его любой трансформации, и 2) наложение прете кета на роман, дающее возможность увидеть именно те участки текста, которые вступают в интертекстуальные отношения с чужим словом. Такие подходы позволяют избежать произвольности и одноразовости гфочтеиий и уйти от «чтения как сугубо принудительной процедуры, когда интергекст становится формой террора», нсид а интергекст; по мысли М. Риффатерра, - «это уже не то, что я свободно могу воспринимать, а то, что я обязан выискивать». Особенно таким «террором» грешат большие претексты. Выступающие в таком качестве романы вход ят в отношение когерентности с «Доктором Живаго», и потому мало кто берется за выявление максимума связей крупных произведений. Предпринимая такую попытку, мы руководствовались принципом, что наилучшая интерпретация -это та, что открывает путь новым толшваниям, а максимум выявленных связей увелич ивает возможности толкований.

Объектом исследования является роман Б Л. Пастернака «Доктор Живаго» как центральное и самое сложное произведение писателя, представляющее собой интертекстуальный палимпсест, созданный в контексте и с учетом литературы Серебряного века и явившийся итогом творческого пути. Кроме всего корпуса текстов Пастернака, включая переписку, к исследованию привлекаются также произведения и факты биографий И.Ф. Анненского, А А. Ахматовой, А. Белого, Вяч. Ив. Иванова, В.В. Маяковского, П.А. Флоренского, М.И. Цветаевой и др., отдельные тексты зарубежной литературы и мемуарные свидетельства.

Предмет исследования - проблема полигенетичности художественного мира Пастернака, обусловленная использованием в «Докторе Живаго» мотивов и творческих установок, являющихся общими для литературы Серебряного века. Полигенетичносгь как явление художественного осмысления Пастернаком творческой практики хуцожников-предшеспвешшков и современников выявляется благодаря анализу интертекстуальных связей романа с кругом текстов вышеназванных и других авторов и специфики инверсиро-вания культурного материала, а также влияний, оказанных на формирование образов героев биографиями писателей.

Цель диссертации состоит в изучении генезиса художественной ткани романа «Доктор Живаго», выявлении особенностей скрытой полемики Пастернака с текстами и их авторами и порождаемых при этом смыслов. Поставленная цель предполагает решение следующих задач: 1. Проанализировать особенности типологической близости «Доктора Живаго» с литературой Серебряного века:

- рассмотреть роман как явление «конца литературы», произведение, «преодолевающее» литературу и подытоживающее эпоху; исследовать литературный, исторический, идеологический, биографический фоны текста;

- исследовать установки Пастернака на устную речь, эпистолярность, интимизацию и обращенность к специфическому читателю, обусловленные как философско-эстетическими принципами литературы Серебряного века, так и внутренней эволюцией писателя;

- охарактеризовать жанровые признаки романа и ориентацию на традицию, осуществляемую как этический выбор; выявить специфику протагониста.

2. Определить проявленные в романе тенденции художественного моделирования:

- проанализировать элементы писательской стратегии Пастернака, обусловливающие поэтику таинственного;

- исследовать особенности «символического реализма» (Г'.П. Струве) Пастернака: его отталкивание от футуризма, реабилитацию символизма и тяготение к реализму;

- выявить специфику инверсирования претекстов, в частности особенности их профанизации, а также внутритекстовые связи, обусловливающие циклическое инверсированное воспроизведение тем и мотивов;

- исследовать особенности реинтерпретации Пастернаком претекстов за счет оперирования с посттекстами.

3. Вскрыть отразившиеся в «Докторе Живаго» влияния некоторых произведений 1900-1930-х годов, которые еще не становились предметом рассмотрения в пастернаковедении, при этом с максимально возможной полнотой выявляя участвующие в работе другие претексты:

- рассмотреть композиционное значение и генезис мотивов дома, бала и выстрела;

- проанализировать генезис персонажей и мотивов основных локусов: мелюзеевского, московского, уральского (варыкинского);

- исследовать интертексты, присутствие которых в мелюзеевскэм локусе определяет особенности реакции Пастернака на произведения современников (в основном - футуристов) и предшественников;

- на примере варыкинского локуса определить следы влияния некоторых произведений Вяч. Ив. Иванова и И.Ф. Анненсюго, а также черт этих поэтов, послуживших прототипическими при создании образов героев «Доктора Живаго».

Теоретическую и методологическую основу диссертации составляют труды отечественных и западных ученых, занимавшихся проблемами полиге-нетичности текста, теории интертекстуальности, теории романа, аспектами творчества Пастернака и его биографией: В.В. Абашева, B.C. Баевского, К. Дж. Барнса, Р. Барта, М.М. Бахтина, Д.М. Бетеа, П. А. Бодана, Э. Вильсона, С. Витт, Б.М. Гаспарова, МЛ. Гаспарова, JI.E. Герасимовой, Г. Гиффорда, JIЛ Горелик, АХ Жолковского, Вяч. Вс. Иванова, Н. Корнвелла, С.А. Куликовой,

АВ. Лаврова, А. Ливингстон, М.Ю. Догмата, Ю.М. Лотмана, И. Мазинг-Делич, Г. де Маллака, Г.В. Обатнина, М. Окупорье, Е.Б. Пастернака, Е.В. Пастернак, В.Я. Проппа, Ж. де Пруайар, О. Раевской-Хьюз, П. Рикёра, О. Ронена, М.Ф. Роуланд, П. Роуланда, К.М. Поливанова, И.П. Смирнова, И.А. Сухановой, Е. Фарыно, НА. Фатеевой, Л.С. Флейшмана, B.C. Франка, К. Эванс-Ромейн, А.М. Эгкинда, А. Юнггрен, P.O. Якобсона и др.

В исследовании использованы герменевтико-интерпретационный, структур но- семиотич ее кий, интертекстуальный, историко-функциональный, сравнительно-типологический и биографический методы, а также методика мотивного анализа. При рассмотрении художественной практики Пастернака учитывались не только идейно-эстетические и социально-политические фаисторы, воздействовавшие на формирование и эволюцию художественного мира писателя, но и факты его биографии. Правомерность применения к «Доктору Живаго» интертекстуального анализа, вскрывающего связи романа с широким кругом литературных, критических, политических и др. текстов, произведений музыки и живописи, обусловлена тем, что во «вторичной культуре» постмодернизма «отдельное произведение [...] может быть истолковано только в ею ингергекстуальных связях, то есть как итог совместной работы разных текстов» (И.П. Смирнов).

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Роман «Доктор Живаго» представляет собой жанровую модель на поздней стадии эволюции модернизма Реставрация традиционной жанровой формы происходит после периода «конца литературы», разрушения сюжетности в жанре романа и работы в параметрах бессюжетной прозы. Вместе с тем реанимированный роман впитывает как достижения последней, так и многочисленные «прививки» разнообразных культурных систем, становясь произведением, подытоживающим эпоху..

2. Несмотря на «воинствующую креативность» (И.П. Смирнов) Пастернака, его роман (и шире - все творчество) обнаруживает органическую связь с предшествующими литературными течениями (реализмом, символизмом, футуризмом) и подставляет собой синтезирующее произведение, вступающее с ними в отношения! притяжения-отталкивания.

3. Конструктивно важные мотивы воспроизводятся в различных вариантах в зависимости от раз вертывания линейной структуры повествования и являются общими для романов Серебряного века Ключевыми являются мотивы отправки героя на 'Восток' (на испытания) и возвращения в свой Дом. Если романы XIX веха ((¿Евгений Онегин», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы» и др.) завершались отправкой на 'Восток' (в широком смысле), то романы ХХ-го, в частности «Доктор Живаго», воспроизводили (часто в свернутом виде)

движение героя к отправке, но основной упор их авторами делался на испытаниях, которым подвергались герои на 'Востоке', и на возвращении домой, в 'Центр'. «Доктор Живаго» представляет собой роман, не только вобравший в себя модель романов XIX века, но и алгоритмически воспроизводящий ее трижды: отправка Юрия Живаго на Первую мировую войну (на 'Запад'); отправка на Урал и гражданскую войну (на 'Восток'); смерть доктора Свидетельством «возвращения» в 'Центр' (в Москву) при этом служат «Стихотворения Юрия Живаго».

4. Эволюция протагониста зависит от одновременного кодирования текста литературными, сказочными, мифологическими претекстами, доминирование которых на фоне других по мере продвижения повествования в будущее ориентировано на все большую архаику.

5. В генерировании имплшсативных смыслов произведения участвуют не только литературные тексты, но и биографии писателей - предшественников и современников Пастернака. Степень апологетизации и/или отторжения Пастернака от текстов и биографий последних зависит от меры профанирования ими таинственного, обусловливающего принципы поэтики Пастернака

6. Разворачивание в тексте той или иной «чужой» структуры происходит амбивалентно - не только в апологетических, но и в дезавуирующих целях, что производится за счет инверсирования. Претексты участвуют в движении повествования и генерировании смыслов в соответствии с алгоритмами линейной структуры текста, всякий раз подвергаясь различному инверси-рованию. Последнее представляет собой важнейший прием скрытой полемики Пастернака с источником или его апологетизации.

7. Для полноценного научного осмысления жанровой формы и генезиса «Доктора Живаго» необходимо перенести центр внимания исследований произведения на его структуру и интертекстуальные связи, что позволит видеть генезис текста и порождение смыслов, происходящее за счет столкновений на его пространстве внетекстовых структур.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые:

1. Произведен комплексный анализ романа «Доктор Живаго» со стороны его типологических связей с русской литературой Серебряного века и в плане влияний целого круга авторов и их произведений. Исследованы факторы, определившие эволюцию индивидуально-творческой системы писателя и русской литературы данного периода, важнейшим из которых является установка на создание произведения, подытоживающего эпоху как со стороны тематической, так и со стороны операциональной.

2. Особенностью настоящего исследования является то, что генезис романа вскрывается с помощью такой системообразующей категории художественного дискурса постмодернизма как интертекстуальность.

Благодаря этому стало возможным как выявление максимально прочитываемого числа источников (в том числе и интратекстуальных связей с произведениями самого Пастернака), участвующих наряду со специально исследуемыми в построении художественной ткани произведения, так и анализ результатов их взаимодействий на пространстве текста и роли в организации повествования.

3. Выявлен механизм инверсирования претекстов, что в контексте пастер-наковской поэтики таинственного позволяет им оставаться неузнанными и служит своего рода средством культурной мимикрии в условиях советской литературы и идеологического прессинга 1950-х годов.

4. Предложен подробный анализ отражений в тексте «Доктора Живаго» отдельных произведений и фактов биографий таких авторов как И.Ф. АнненСкий, A.A. Ахматова, Вяч. Ив. Иванов, В.В. Маяковский, М.И. Цветаева, П.А. Флоренский и др. Конкретные случаи данных влияний по большей части еще не попадали в сферу внимания исследователей. Почти не рассматривались и результаты столкновений на определенных участках и в деталях романа нескольких претекстов.

5. Феномен «Доктора Живаго» исследован с учетом результатов, полученных как отечественным, так и зарубежным пастернаковедением. Сделанные в диссертации наблюдения и выводы вносят определенный вклад в разработку пробй&м типологии русской литературы Серебряного века и генезиса поздней прозы Пастернака, расширяют круг источников романа, позволяют оценить значимость для писателя того или иного явления культуры и определить его отношение к ним.

Теоретическая значимость диссертации заключается в выдвижении новой модели интерпретации крупного произведения русской литературы XX века. Эта модель предполагает рассмотрение текста в системе герменевтического круга с применением регрессивно-прогрессивного метода П. Рикёра и метода интертекстуального анализа. «Доктор Живаго» исследуется как в отношении аспектов поэтики, так и в плане интертекстуальных влияний, определивших функционирование его структур и порождение смыслов. Е! диссертации предложено рассмотрение полигенетичности «Доктора Живаго» как синхронной работы структурно разнородных слоев, скрыто подключающих смысловые комплексы чужих текстов (и актуализирующих память культуры) и явно - гетерогенные темы и мотивы. При этом значимым является как то, что претексты подвергаются инверсиро-ванию, так и то, что анализ их проявленности позволяет определять значимое отсутствие в тексте структур, не менее важных для формирования семантики произведения. С учетом алгоритмов, определяющих динамику внутренних

структур романа и свойственных и другим романам Серебряного века, такой анализ позволяет не только с оптимальной полнотой демонстрировать картину источников «Доктора Живаго», но и определять его скрытые смысловые интенции. Аналогичный подход к другим романам упомянутого периода может быть весьма продуктивным. Исследование художественной прозы Пастернака позволяет углубить представление о многомерности дискурса литературы модернизма и расширить диапазон подходов к ней. Результаты работы могут применяться при исследовании культурно-семиотических механизмов, работающих в русской литературе Серебряного века, закономерностей литературного процесса, выявления особенностей динамики и смены литературных течений.

Практическая значимость исследования состоит в расширении круга источников текста «Доктора Живаго», возможности применения выявленного и проанализированного в работе материала для дальнейшего изучения как данного произведения, так и всего творчества Пастернака, а также для использования результатов работы при научном издании и комментировании романа Пастернака. Положения и выводы исследования могут быть использованы в построении курсов по истории русской литературы XX века, теории литературы, культурологии, нарратологии, мифопоэтике, методологии литературоведческого исследования, спецкурсов и спецсеминаров, посвященных изучению жизни и творчества Пастернака, при составлении учебных пособий, а также при написании курсовых и дипломных работ. Материалы диссертации могут быть востребованы при написании исследований, посвященных интерпретации текста, взаимодействию литературы и других видов искусства. Исследователям творчества писателей Серебряного века, и в частнос ти Пастернака, результаты работы позволят углубить методику исследования художественного дискурса модернизма, использовать их при исследован™ взаимоотношений произведений литературы, а также взаимоотношений литературного текста и биографии писателя. Методологические принципы, предложенные в диссертации, могут быть использованы для анализа типологически близких произведений литературы, а также для исследования интертекстуальных связей художественного текста.

Апробация. Результаты работы были изложены на международных, всероссийских, межвузовских научных и научно-практических конференциях: в Москве (1990), Воронеже (1991), Донецке (1992), Киеве (1995); Пятигорске (2006), Армавире (2007,2008,2010). Основные положения и результаты диссертационного исследования докладывались и обсуждались на заседании кафедры истории новейшей русской литературы Ставропольского государственного университета.

Структура работы обусловлена поставленными целью и задачами. Диссертация состоит из введения, четырех глав (включающих 18 параграфов), заключения и библиографического списка, включающего 420 наименований. Общий объем исследования - 650 с.

Общая логика исследования заключается в последовательном рассмотрении произведения сначала в фокусе типологической близости с романами Серебряного века, затем - в контексте отношений к футуризму, символизму и реализму, и наконец (то ходу исследования) - в выявлении следов конкретных источников и определении особенностей оперирования писателя с ними. Притяжения и отталкивания с упомянутыми литературными течениями конкретизируются на примерах отраженной в романе реакции Пастернака на факты биографий отдельных авторов и их произведения. Такая логика обращения к роману и исследования претекстов продиктована разно-векторностью интенций произведения и внутренней динамикой взаимодействующих друг с другом кодов, организующих текст.

Роль 1-й главы заключается в исследовании работы некоторых из этих кодов в романе; а также в рассмотрении особенностей «Доктора Живаго», определяющих его принадлежность к литературе Серебряного века В романе выделяются три основных локуса: московский ('Центр'), мелюзеевский ('Запад') и уральский ('Восток'). Соответственно во 2-й главе предметом исследований становится московское повествование, разделяющее и обрамляющее мелюзеевский и уральский локусы. В 3-й главе преимущественное внимание уделяейй Мблюзеевскому участку текста, в 4-й - уральскому.

Поскольчу Пастернак стремился написать реалистический роман и проецировал по ходу текста изображаемую действительность на все более отдаленное прошлое, Первая книга «Доктора Живаго» полемизирует преимущественно с футуризмом, а Вторая - с символизмом. Выявление следов произведений писателей, принадлежащих к этим течениям, а также следов их биографических «текстов» сосредоточено в основном в 3-й и 4-й главах, тогда как во 2-й исследуются интертекстуальные переклички с писателями и мыслителями, находившимися вне течений.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении определено направление исследования, обоснованы актуальность и научная новизна работы, указаны объект и предмет, поставлены цель и задачи, определены теоретическая и методологическая основы, изложены основные положения, выносимые на защиту, описаны теоретическая и практическая значимость, даны сведения об апробации, описана структура.

В первой главе «БЛ. Пастернак и его роман в контексте традиции: литература и история как механизмы организации повествования» рассмотрены жанровые и сюжетные особенности «Доктора Живаго» в контексте эволюции модернистской литературы. Роман исследуется как одно из «итоговых» произведений Серебряного века, отвечающее идеям «конца литературы», ее бесписьменного бытования и впитывающее в трансформируемом виде культурную толщу предшествующего времени и современности. Прежде всего речь идет об органической связи и притяжении-отталкивании с реализмом, символизмом, футуризмом. Множественность кодирования текста литературными, сказочными, мифологическими претекстами обусловливает эволюцию протагониста как ориентированного на все более архаические культурные слои.

В параграфе 1.1. «Корреляция художественной системы БЛ. Пастернака с идейно-эстетическими установками литературы Серебряного века: "Доктор Живаго" как явление "конца литературы"» определяется место писателя и его произведения в духовной культуре его времени, особе нности его «внелитературности» как исключения себя из сферы официальной культуры и как стремления автора выйти за пределы литературы. Последнее реализовывалось за счет того, что, стремясь написать именно роман, Пастернак не только оживлял, но и отменял жанр романа. Прагматика «плохого качества» произведения заключается в том, какими писатель видел аудитории читателей и особенности воздействия романа. Тенденции, подводящие к «распадающемуся» «Эпилогу», определены как стремление к мини-малистичности; как упрощенчество, соответствующее примитивизации советского мира и все более обозначающейся социальной идентификации повествователя (Евграфа); как намеренная наивность в шнллеровсюм смысле, парадоксально компенсированная стремлением избегать наивности; как установка на спрессовывание информации. • ■.. t ■

Поскольку «Доктор Живаго» генетически связан с Серебряным веком русской литературы, полемическому обсуждению подвергнут термин «Серебряный век» и трактовка границ этого периода истории литературы, предложенная в работе О. Ронена. Доводы подкрепляются дальнейшим анализом особенностей романа, общих для литературы упомянутого периода.

Значимое отсутствие Пастернака в литературе (и в плане официального признания, и как позиция) влекло за собой соответствующую недоступность: физическую недоступность текста для советского читателя и недоступность романа для понимания. С последней связаны противоречивые оценки^' которые давались роману со времени его публикации в 1957 году. Они объясняются множественностью способов прочтения, обусловленной

множественностью кодирования текста, к которому прибег автор. Попытки вскрыть роман с помощью кодов-ключей предполагают видение структуры линейного пространства текста как изоморфной отраженной в романе линейной картине хода истории. Такая картина, в свою очередь, выступает противовесом контрастирующей с ней нелинейной и полифонической картине мира, показанного в романе. Композиционную структуру мы исследовали путем анализа линейной структуры пространства, описанной через определение относительно изолированных участков текста — алгоритмической системы субтекстов7. В параграфе кратко представлены итоги данной работы. «Горизонтальное» строение романа, выявленная система параллелизма позволили прослеживать внутритекстовые переклички и составлять картину интертекстуальных связей. С учетом структуры линейного пространства «Доктора Живаго» в диссертации рассмотрены особенности инверсирования в романе некоторых литературных произведений, фактов биографий писателей, культурных и других реалий. Инвер-сирование представляется основной процедурой, которая как метод интертекстуальной работы потребовалась Пастернаку для компрометации и апсшо-гетизирования претекстов, а также моделирования и остранения как культурных, так и социально-политических конфликтов. «Доктор Живаго» рассмотрен как произведение, испытавшее «внутреннее,функциональное воздействие» (Б Л. Пастернак) разнообразных культурных текстов как в отношении жанровом, так и хронологическом. Для читателя текст романа оказывается губкой-генератором чужих структур. Скрыто вводя в текст ту или иную скрытую цитату, Пастернак подвергал ее многоступенчатому инвер-сированию, что позволяло придать тому или иному персонажу или ситуации необходимую степень профанности. Этим объясняется наличие в романе разветвленной системы двойников.

В произведении, полном «случайных» событий и деталей, встреч и совпадений, которые сразу же были по большей части с неудовольствием отмечены многими критиками, парадоксальным образом нет ничего случайного. Проблеме совпадений уделено особое внимание. Мы связываем ее с поиском поздним Пастернаком «неслыханной простоты», нового языка прозы,;установкой на создание текста, «дописывающего» Откровение.

В литературе Серебряного века и биографиях художников исследователи выделяют ряд стабильных мотивов, каждый из которых в творчестве конкретного писателя реализуется индивидуально. Рассмотрению некоторых таких мотивов у Пастернака и исследованию особенностей ориентации «Доктора Живаго» на Апокалипсис посвящен параграф 1.2. «Апокалиптические

7 Буров С. Сказочные ключи к «Доктору Живаго». - Пятигорск, 2007. - С. 20-93.

мотивы в романе: "Доктор Живаго" как подытоживание эпохи и "дописывание" Откровения Иоанна». Итоги эпохи подводились представителями Серебряного века в течение нескольких десятилетий после 1917 года. У Пастернака такое подытоживание шло в каждой выпускаемой книге. Очень сильны «финальные» настроения были у него в течение 1920-х годов и достигай пика к 1929-му. И не случайно главный герой «Доктора Живаго» умирает именно в этом году - переломном в истории страны и судьбах писателей. Другим критичным моментом было решение уже после войны писать «итоговый» роман. «Доктор Живаго», который создавгшся с установкой на антилитературность, стремится слиться с «жизнью» путем отталкивания от литературы и ее течений, стать актом жизнетворчества. «Дописывая» символизм, тяготея к реализму и отталкиваясь от футуризма, Пастернак одновременно отталкивался и от советской официальной литературы, и от собственного «стиля до 1940 года». К этой определенности Пастернак шел все 1930-е годы, когда для него особенно важным стало следование традиции. Приступив к работе над «Доктором Живаго», Пастернак (после «Охранной грамоты» и других произведений) вернулся к сюжетной прозе, учитывая опыт бессюжетности в литературе. Эволюционный процесс в искусстве и, в частности, переход Пастернака «от усложненности стиля в начале творческого пути к "классической" простоте в конце» Ю.М. Лотман обозначил (в статье «Риторика») формулой: «переход от риторической ориентации к стилистической». В таком ракурсе особенность «Доктора Живаго» мы определяем как скрываемую от внимания читателя наполненность чужими текстами, пропущенными через организующее авторское начало. Последнее обусловливает выдержанный стиль при видимости его эстетического «распада». Сказалось здесь и стремление Пастернака написать сюжетную вещь, предполагавшее противоборство с установками левой литературы на разложение письма. Воскрешая роман и полагая, что только большая сюжетная проза оправдывает его как писателя, Пастернак стремился воспользоваться всеми возможностями жанра по впитыванию культурной толщи и создавал своего рода метапрозу. Огромное количество информации, «замурованное» в «Докторе Живаго», требует пристального и медленного чтения, остановок, расшифровки, однако жанр романа предполагает достаточно быстрое продвижение читателя. Главное произведение Пастернака мимикрически соответствует обоим способам чтения. При этом, чем ближе к концу, тем явственнее проступают признаки «распада» текста, разрушения сюжетности. Огветом на эту деструкцию, которая на новом витке воспроизводит «конец литеразурьо и невозможность

сюжетной прозы, преодоленные когда-то Пастернаком, оказываются «Стихотворения Юрия Живаго», функционально выступающие в роли нового мифа, дающего новый сюжет. По ходу повествования сакральное с «переднего» плана уходит «вглубь», остается лишь профанный план происходящего. Внешне части «Окончание» и «Эпилог» предстают образцом «распада» литературы. Вместе с тем усиление по мере приближения к концу романа «простоты» и множественности прочтений текста является результатом интерференции кодов. Тенденция к неразрешимости, множественности и создает «простую» поверхность текста.

В условиях катастрофизма эпохи, вызвавшего «прочтение» писателями своего времени как являющего и «конец литературы», и «конец истории», ответом социальной и культурной ломке и нарождающимся советским мифам было выдвижение мифологического же противовеса. Далеко не старые писатели неоднократно начинали подводить итоги. Таким «последним» произведением эпохи и был для Пастернака его мифологизирующий метароман.

Провидение светлого будущего в финалах романов, ориентированного на последние главы Откровения, имеет свою традицию в русской литературе: от сна Растльникова - до чтения писаний Сковороды Николаем Аблеуховым и обретения вечного покоя Мастером и Маргаритой. «Доктор Живаго» — чрезвычайно значимое звено в этой традиции и едва ли не последний роман в руссшй литературе XX века, строившийся и как «биороман, отстаивающий ценность родовой жизни и завершающийся деторождением - генерированием не знака, а тела», й в то же время как «апокалиптический роман» (И.П. Смирнов). В параграфе предпринят анализ «Доктора Живаго» как ствогшкб-аллегорической версии Откровения Иоанна Богослова, фабульным «дописыванием» которого он, по мысли Пастернака, и является. Рассмотрены эволюция восприятия Откровения Пастернаком и точки зрения исследователей. Апокалиптический код организует текст романа на сюжетно-фабульном, композиционном и мотивном уровнях. По ходу повествования фигура рассказчика становится все более значительной, а изображаемое историческое время все более «сжимается». «Сжатие» времени заканчивается вечностью мифа (часть шестнадцатая, глава 5). Отражается это и на пространственной структуре, разрешающейся в дисконтинуум. Апокалиптичность романа поддерживается очевидным влиянием блоковской идеи возмездия и ненависти к «теориям прогресса», отразившимся также в построении романа как демонстрации смены трех поколений семьи Живаго (РЛ. Джексон).

Исследована ориентация романа на Апокалипсис в жанровом отношении, соотношения с Иоанном Богословом Юрия и Евграфа Живаго, для которых он выступает общим прототипом. При этом образ Юрия Живаго совмещает

черты духовного облика как Иоанна, так и Христа. Через постановку вопросов о цели истории, ее смысле и значении предстает в «Докторе Живаго» эсхатология России. Явное выведение кода на «поверхность» текста проявляется в стремлении отождествить повествовательную «фактуру» «Доктора Живаго» с «фаюурой» Откровения. Пастернак сделал это в конце произведения, что дает усиленную проекцию на Откровение всего предшествующего текста. Этическая программа автора сливается с эстетической. Текст романа оказывается «дописывающим» «большое, истинное искусство, то, которое называется Откровением Иоанна» (Б.Л. Пастернак), дух произведения -тождественным духу Откровения.

В параграфе 1.3. «Полемик! романа с художественными направлениями литературы Серебряного века: от футуризма через символизм к реализму» обрисованы проблема отношения Пастернака к традиции и вопрос, актуальный со времени выхода «Доктора Живаго» в свет: по какому «ведомству» -реалистическому или символистскому - числить роман. Позиция Пастернака объясняется не только канонизированностью футуристов и неканонизи-рованностью символистов в литературной ситуации 1950-х, но и логикой внутреннего пути Пастернака, которая определяется сменой циклов его отталкивания от одних культурных моделей и следования другим.

Неосимволизм «Доктора Живаго» проявляется, в частности, в том, что повествование подхватывает сосредоточенность символистских текстов на начальной фазе пути, апокалиптическом конце и особенностях прохождения этого пути героем. «Начальная пора» жизни Юрия Живаго изображается автором подчеркнуто реалистично. А символичность постепенно усиливается по мере продвижения к концу. Нарастает и апокалиптичность изображаемых событий, в чем сказывается усиление ориентации текста на Откровение Иоанна. Эта закономерность - общая для прозы Серебряного века, в которой Апокалипсис становится важнейшим кодом повествования (в случае «Доктора Живаго» — особенно Второй книги). «Сближение» Пастернака (усиливающееся к шнпу романа) с символизмом — инверсионное. Выступая в романе, а также в переписке апологетом символизма, «дописывающим» его, Пастернак боролся тем самым с «десимволизирующей ориентацией культуры в целом» (Ю.М. Лотман). Впрочем, актуальной для него была и борьба с тотальной советской мифологизацией жизни, символизировавшей действительность на свой манер.

С тенденцией к ослаблению и устранению авторского начала в «Докторе Живаго» напрямую связана ингертекстуальная многослойность произведения, его смысловая работа, организованная по принципу палимпсеста. Если текст приобретал черты анонимного, это означало, что он приобретал статус

рукописи догуттенберговой эпохи. Это «обезличивающее» начало отмечает тяготение романа к эпопее (как называл роман сам Пастернак). Однако авторское начало выполняет и функцию обесценивания множества голосов участников. Таким образом, работают две тенденции: а) яркой индивидуализации жанровости «Доктора Живаго» и б) ее разложения, в частности за счет обезличивания авторского начала и персонажей, говорящих по сути тем же авторским голосом. Первая тенденция, кроме прочего, обусловливает формульность стиля, которая отличается от фольклорной. Последняя обусловлена «не недостаточностью, но избыточностью авторства, свойственной этому этапу в развитии словесного искусства» (И.П. Смирнов).

У Пастернака действуют две стратегии утаивания: внешняя - через отрицание; сим вол ичности, внутренняя - через устранение большей части намеков на источники текста и «редукции претекстов до их простейших семантических составляющих» (И.П. Смирнов). Разумеется, перечнем задействованных источников смысл повествования не исчерпывается. Главное -та система, в которую они помещаются и, вступая во взаимодействие, порождают новые смыслы. Тяготение к реализму и стремление «дописать» символизм, выраженное, в частности, через отталкивание от футуризма и инверсированное использование опыта как символистов, так и предшествовавших им реалистов XIX века, выражаются в том, что текст обретает не явное, как у символистов, символическое значение, а тайное, содержащееся в нем не только в силу символической природы языка, но и как результат преодоления и в то же время продолжения символизма. Нельзя сбрасывать со счетов и отталкивание Пастернака в своей реалистической манере от «социалистического реализма». Всем этим определяются особенности цитации в романе. Поскольку «Доктор Живаго» представляет собой сплошную шифровку (или сплошное поле скрытых цитат), а ключами к шифрам являются тексты - мифологические, художественные, научные и пр., постольку функция исследователя сводится к тому, чтобы продемонстрировать, как эти ключи действуют, склеить мозаику расшифровок в убедительное прочтение.

Символизм для Пастернака, ощущавшего себя в «нашей современности», представлялся осевым явлением, относительно которого по хронологической линии симметрично располагались враждебные ему и «нашей современности» и контрастирующие по отношению друг к другу реализм и постсимволизм. Именно в силу того что Пастернак ощущал трудность отделения себя от футуризма (и тем настойчивее подчеркивал свое отталкивание от него), гораздо ближе оказался ему реализм, подготовивший символизм, а не развенчивавший его, как футуризм. В «Докторе Живаго» он «обновлял» символизм,

проводя мысль, что самой подлинной является действительность, себя преодолевшая, то есть ставшая искусством, в то время как считающаяся настоящей, неотменимой - на самом деле призрачна. В романе символы наполняются «реальным», «буквальным» содержанием, приобретают «реалистический» вес и оказываются, так сказать, сверх-футуристическими. При этом общая символическая система произведения размывается, и символы становятся автономными. Синтез триады стилей в романе предстает продуктивной «тяжбой борющихся качеств», любое из которых инверсиро-валось Пастернаком с позиции «нашего времени». Каждый из стилей в чем-то проигрывал, но и приобретал за счет других. Если символисты, теоретически обосновывали возможность творчества-теургии, но были недовольны тем, что получается, то Пастернак о теургии не теоретизировал, но создавал роман как произведение именно теургическое. Это утверждение не только не противоречит тому, что «Доктор Живаго» в то же время и роман реалистический, но, более того, развивает мнение А. Ливингстон о том, что «Pasternak had no inclination to repeat that either. His desire was to name what was 'as yet unnamed and new'». В таком качестве роман являет читателю буквальность воплощения в жизни мифа, сказки, литературы. Отметим и инверсированность ориентации произведения: отталкивание автора от постсимволизма, к которому он принадлежал, - через апологию (трансформируемого) символизма - к реализму. Роман в таком ракурсе предстает реалистической прозой будущего, которая, впитав достижения предыдущих школ, футуристически отражает прошлое на всех языках культуры.

В параграфе 1.4. «Установки на устную речь и эпистолярность как принципы работы Б. Л. Пастернака над романом. Традиция как этический выбор» внимание сосредоточено на том, что «конец литературы» актуализировал традицию устной передачи опыта, устного слова. Тема бесписьменное™ литературы была одной из наиболее занимавших писателей пореволюционного времени. Реализация в тексте установки на его чтение вслух выступала условием истинности, запоминаемости и гарантии его дальнейшей, также устной, передачи. Писатель рассчитывал уже не на читателя, а на слушателя, как соучастника в действе, которое описывается в тексте. Работа над романом была связана у Пастернака именно с установкой на устную передачу. Расчет на герметичность текста, его обращенность к кругу «избранных» читателей был таюке общим для писателей Серебряного века. В советское время он получил дополнительную акцентировку. Но в любом случае воспроизводилась ситуация времен первохристианства.

В литературе модернизма особое значение имел конец. В «Докторе Живаго», не только учитывающем опыт символистского романа, но и продолжающем его, важное значение конца проявилось в воспроизводстве

апокалиптической фабулы и переменой ориентации на время. Если литература символизма, как явление письменной культуры, ориентирована на прошлое, то «Доктор Живаго» - на будущее, но обращенное «назад», в глубины истории, и потому представляющее собой прошлое навыворот. Такая устремленность в будущее определила установку на устную передачу содержания кругу «избранных», наделявшую роман статусом предания.

Установка на бесписьменное бытование литературы, на устное слово тесно связана с возрастанием роли эпистолярного жанра и приобретением прозой его свойств. Если в XIX веке печатное слово было обращено от государства к обществу, а письменное от одного частного лица к другому (Ю.М. Лотман), то в 1920-30-е годы в связи с усилением идеологического контроля и подавлением свободною выражения мыслей в литературе возникла не только тенденция устного бытования литературы, но и произошел «возврат» к частной переписке. Удельный вес и значение эпистолярного жанра в жизни и творчестве многих писателей, и в частности Пастернака, резко возросли. Общим свойством, отмечающим работу в эпистолярном жанре многих писателей гак до революции, так и после нее, является автометаопи-сательность. В условиях 1940-50-х для Пастернака апокалиптичность исторических событий и духовной жизни последних десятилетий обусловила расчет на «избранных», который, создавая высокое духовное напряжение, вступал в конфликт со стремлением Пастернака быть услышанным широким кругом читателей. Роман приобрел качество послания к «избранным», которое оказалось предназначено всему миру и было прочитано им.

Пастернак считал свой роман удачей, «какая не снилась». Добиться успеха ему помогло следование традиции. Прослежена эволюция отношения Пастернака к традиции с 1920-х годов до времени создания «Доктора Живаго». Так, в 1920-е в выборе Пушкина как образца и традиции как противовеса послереволюционной современности Пастернаку помогла своей созвучностью статья Б.М. Эйхенбаума «Проблемы поэтики Пушкина» (1921). Преемственность Пастернака по отношению к Пушкину особенно выразительна при сравнении романа с «Капитанской дочкой». Проанализированы некоторые пушкинские мотивы и сюжетные ходы, трансформация которых показательна для интертекстуальной работы Пастернака.

Параграф 1.5. «Образ протагониста романа как конденсатор культурной памяти» посвящен проблеме генезиса образа плавного героя. Связь с традицией выражается в том, что если в XIX веке на смену активному герою романтизма приходил герой безвольный и стареющий душою, то в «Докторе Живаго» коллизию смены героя Пастернак воспроизвел в обновленном виде: и безвольный Живаго, и кончающий самоубийством его волевой двойник

Антипов-Стрелышков наделены живой душой и сердцем. Сходство и отличие Живаго по отношению к героям литературы XIX века проявляется и в том, что он тоже «маленький человек», но совсем иной, чем в прошлом веке: амплуа «маленького человека» и «лишнего человека» работают лишь в отношении социума. Тем выше в личностном плане оказывается трагедия героя. «Доктор Живаго» реалшует оба варианта судьбы «лишнего человека». Через Стрельникова, воплощающего ролевые действия героя, и Живаго, сохраняющего статусное амплуа, в романе представлены обе проблемы романа XIX века: изменения социальной действительности и преображения духовного облика героя. Роль демонического героя-«губителя» — у Кома-ровского. Живаго и Стрельников наделяются отличительными чертами противопоставленного ему героя-«спасителя», который обычно приходит со стороны. Оба они по отношению к Ларе (России) выступают как пришлые «спасители» - подлинный и ложный. Отказ Живаго от того, чтобы быть волевым, — это отказ от придания смыслов новому порядку, однако он при этом (а также повествователь) оперирует смыслами, археология которых позволяет прогрессивно (в рикёровском смысле) реконструировать мир. вошедший в стадию разложения. Эта реконструкция призвана служить противовесом советской «сознательности», претендующей быть источником смысла.

Для Пастернака самым важным было дать протагониста как свидетеля времени, повторяющего путь страданий Христа. Главный герой романа духовно пребывает в сфере сакрального, и читатель может «прорваться» в этот скрытый план, лишь расшифровав «внешние» знаки (текст), использовав их, как ключи к «внутреннему». В момент смерти Живаго физически переходит как раз в эту невидимую сферу - план бессмертия, Царства Божьего. При этом доктор — не только отверженный миром, но и отвергают,ий его. И наоборот: не только приемлющий мир, но и совпавший с ним. Его реинтеграция в мир посредством стихов возможна только из состояния бессмертия.

Пастернак сделал своего героя врачом и писателем по «рецепту» М.Ю. Лермонтова, сравнившего в предисловии к «Герою нашего времени» писателя с врачом. «Доктор Живаго» оказывается в инверсионных отношениях с «Героем нашего времени». Если врач был «одной из центральных фигур художественных текстов» реализма (И.П. Смирнов), то поэт, писатель имели тот же статус в символизме. Весьма значимы для Пастернака были и личности писателей-врачей В.И. Даля, А.П. Чехова и М.А. Булгакова. В романах Серебряного века герой - часто художник (писатель, поэт, философ), юродивый, пророк, неузнанный мессия, безумец. Христианское или, вернее, неохристианское начало в нем — главное. Эпизоды его биографии прочитываются как инверсированные реализации житийных сюжетов,

поскольку, кроме прочих культурных моделей, биография строится по схеме агиографической. Протагонист в то же время персонаж автобиографический. На примере Живаго демонстрируется необратимое разрушение социальной, но не духовной биографии героя. Он «лишний» человек, продолжающий плеяду, подобных фигур литературы XIX и начала XX веков. Прослежена эволюция такого героя и в других произведениях писателя.

Во второй главе «Образ дома как доминанта организации пространства в московском локусе: дом как место рождения трагедии» рассмотрен один из конструктивно важных мотивов «Доктора Живаго» - мотив дома, который воспроизводится в зависимости от развертывания композициионной структуры повествования и от реализованности контрастирующего с ним мотива отправки героя на 'Восток' (на испытания). Романы XIX века завершались такой отправкой, тогда как романы ХХ-го, в частности «Доктор Живаго», воспроизводили движение героя к отправке, но основной упор их авторами делался на испытаниях героев на 'Востоке' и на возвращении домой. Мотив дома в романе интертекстуально определен влиянием статьи П.А. Флоренского «Органопроекция». Бал как центральное событие, происходящее в доме, оказывается чреват конфликтом, отражающим степень противостояния в социуме и реализующимся в выстреле, контрастом которому служит дружба персонажей.

В параграфе 2.1. «Образ дома в московских субтекстах: структура и функции» внимание сосредоточено на пространственной модели «Доктора Живаго». Движение героя в романах Серебряного века, и в том числе в романе Пастернака, - это путь к настоящему Дому, при этом герой обязательно проходит испытания. Начиная с Евгения Онегина, герои романов русской литературы отправляются на 'Восток', под которым понимается не только Сибирь, но и Кавказ. Но если в литературе XIX века и даже начала XX герой (от Евгения Онегина - до Николая Аблеухова) делает это в конце повествования, то в «Докторе Живаго» отъезд на 'Восток', совершаемый не по своей воле, уравновешивается таким же невольным, но с иной мотивировкой, предшествующим испытанием на 'Западе'. Сибирь (шире - 'Восток') с XIX века стала культурной мифологемой, движение туда обусловливало литературный сюжет и давало композиционную модель произведения (Ю.М. Лотман). В начале XX века композиционно структурирующей становится ось 'Восток - Запад' (в «Докторе Живаго» она расширяется: 'Восток - Центр (Москва) - Запад'). В романе Пастернака дом главного героя находится в Москве и контрастирует с другими домами, в которых живет или в которые попадает Юрий Живаго на 'Западе' (в Мелюзееве) и на 'Востоке' (в Варыкино и Юрятине). Исследовано значение упомянутых домов, особенно тех, в которых происходят кульминационные события романа.

Картина эволюции (постепенной социальной деградации) Юрия Живаго, подобная той, что проявляется при рассмотрении отношения героя к домам, наблюдается и при анализе других общих для «московскою» повествования тем, в частности темы бала. Пастернак, вводя ее, трансформировал кульминационный сюжетный ход русских романов не только XIX века от Пушкина до Толстого, но и начала ХХ-го. Выстрел Лары на елке у Свентицких актуализирует кульминационносгь бала в контексте дворянской культуры и враждебность этой культуре революционных настроений нового XX века. По три разновидности трансформации данного сюжетного хода присутствуют в каждом отрезке «московского» повествования. Параграф содер;кит таблицу распределения домов «московского» повествования по субтекстам и описание специфики каждого дома и их прототипов.

Значимое место, отводимое в «Докторе Живаго» дому, описываемому регулярно и во множестве профанирующих разновидностей, свидетельствует о его особом значении для героя и автора. Дом - с его благополучием, разрушением, уходом старых и появлением новых жильцов — предстает показателем наличия / отсутствия свободы у человека, а также положения семьи в социуме и ее состояния. Следствием разрушения дома становится крушение социального уклада, разрушение семьи. Подкрепление своей позиции Пастернак мог находить в отношении к образу дома, проявленном в трудах П.А. Флоренского.

Параграф 22. «Влияние идей "Органопроекции" П.А. Флоренского на структуру образов романа Б.Л. Пастернака» посвящен исследованию интертекстуальных следов упомянутой работы, проявляющихся в «Докторе Живаго». Обсужден вопрос о том, каким образом и благодаря кому Пастернаку стало известно содержание этой статьи, проведена аналогия между книжками, которые писал Живаго после возвращения в Москву в 1922 году, и работами Флоренского. К «Органопроекции» и оптическим идеям мыслителя отсылает интерес Живаго к физиологии зрения. Рассмотрены мотивы технических проекций голосового аппарата, нервной системы, сердца и дома как «синтетического орудия, которое объединяет в себе многие орудия». У Пастернака вслед за Флоренским дом подобен человеческому тел)', а «разные части домашнего оборудования [...] органам тела» (П.А. Флоренский).

Кульминацией происходящего в каждом из домов «московского» по вествования, в которых живет или в которые попадает Живаго, служит бал, представленный, как правило, в профанном варианте. Структурные позиции трансформаций балов в участках «московского» повествования различаются по включенности каждой из этих трансформаций в части. Рассмотрению бала и порождаемою им социального конфликта, разрешающегося выстрелом,

посвящен параграф 2.3. «Бал и выстрел как кульминация сюжета в романе: трансформации мотивов в контексте традиций русской литературы Х1Х-ХХ вв.». Преимущественное внимание в нем уделяется эпизоду празднования Рождества у Свенгицких и последнему инверсионному аналогу бала в романе - пребыванию Юрия Живаго к комнате в Камергерском переулке. В последнем случае мотив прихода героя на пир проявлен не столько через сказочные или евангельские- коннотации, сколько через литературный код — за счет использования стихотворения Г.Р. Державина «На смерть князя Мещерского», стихотворения М.И. Цветаевой «Квиты: вами я объедена...», статьи О.Э. Мандельштама «Слово и культура» и автоцитат из раннего творчества.

Чтобьг оценил; Ьсобенности балов и их вариантов в «Докторе Живаго», обращено внимание на то, какие изменения по сравнению с балами, описанными в 'ййтер'йтуре XIX века, появились в произведениях начала ХХ-го. В литературе Серебряного века бал стал местом, где наиболее остро выявлялись неблагополучие эпохи, распад человеческих отношений. В «Докторе Живаго» конфликт, местом разрешения которого служит дом Свентицких, обусловлен пространством, где происходит действие, и интертекстуальными значениями, которыми наделяются части этого пространства.

Если елка у Свентицких ориентирована на бал как явление дворянской культуры XIX века, и в частности на балы в изображении Л.Н. Толстого, то «роман в двадцати ведрах» - дружба Юрия Живаго с Мариной Щаповой -представляющий собой кульминацию пребывания героя в доме Маркела (бывшем доме Свентицких), отсылает к культуре разночинцев, и в частности к роману Ф.М. Достоевского «Бедные люди». В таком определении «романа» иронически обыгрывается ставшая жанровым штампом сюжетная ситуация не только «Бедных людей», но и вообще литературы XIX века.

Несмотря на то что «новый» роман заканчивается буквальным разночин-ством, социальной деградацией и исторической регрессией, в личностном плане он демонстрирует «позитив»: от взрывающегося выстрелом деградировавшего .дворянского бала — к полному христианского самопожертвования разночинскому «роману в двадцати ведрах». Новое разночинство действует в новой исторической модели развития русского общества, движущегося теперь не к революции, а от нее. Этому процессу зеркального порождения структур сопутствует смена кодовых доминант, исторически обратная тому, как в романе за революциями (в трех участках «московского» повествования) следуют войны—Первая мировая, гражданская, Вторая мировая. Если в довоенном участке повествования кодовой доминантой текста является русский роман XIX - начала XX веков, то в революционном и далее ею становится

русская сказка, а в нэповском - Евангелие. Чтобы полнее продемонстрировать, какие внутренние связи пронизывают триаду «московских» участков текста, проведено сравнение ситуаций, связанных с прибытием и пребыванием Живаго на елке у Свентицких и домами, в которых он находится в нэповский период, — с дворницкой Маркела и комнатой в Камергерском переулке.

Выстрел и дружба связываются с двумя любимыми женщинами -Ларой и Мариной (Тоня как жена соответственно будущая и бывшая в обоих случаях по-разному отсутствует) - и знаменуют «второе рождение» героя. Выстрел и дружба находятся соответственно в противопоставленных друг другу участках повествования и различным образом «невидимы» героем. Выстрел и дружба связываются в романе и с двумя мужчинами - Юрием Живаго и Антиповым-Стрельниковым, и пара эта оказывается симметрична двум аналогично противопоставленным друг другу относительно Лары женщинам. Отношения Живаго и Стрельникова мы определяем как дружбу/ вражду двойников, которая представляет собой трагически противоречивую духовную близость («притяжение» к Ларе, символизирующей Россию) и в то же время отталкивание (социально-политический план). В связи с тем что одним из прототипов как Комаровского, так и Антипова-Стрельникова был В.В. Маяковский, и самоубийство персонажа отсылает к его гибели, отразившейся в стихотворении Пастернака «Смерть поэта», в параграфе анализируются как черты Маяковского, проявляющиеся в образе Стрельникова, так и переклички с прозой «Доктора Живаго» упомянутого стихотворения и других ранних текстов Пастернака. Рассмотрена также параллель 'Пастернак и Маяшвский' / 'Лермонтов и Пушкин'. Мотивы дружбы и выстрела находятся и в соотношении со стихотворением О.Э. Мандельштама «К немецкой речи».

Связь дружбы и выстрела проявляется в каждом из трех участков московского повествования. Но если в довоенном ее можно проанализировать, рассматривая сюжетную кульминацию романов XIX - начгша XX веков - бал, то в революционном такой кульминацией предстает вечеринка в тесном кругу родных и друзей, а в нэповском - индивидуальное творчество, места которому в социуме нет. Так в каждом го периодов времени показывается «взрыв» социальных противоречий. И всякий раз Живаго так или иначе пребывает в одиночестве. Все три ситуации исследованы в работе.

В параграфе 2.4. «Интертекстуальные следы романа В.П. Свенцицкого "Антихрист" в "Докторе Живаго"» продолжено рассмотрение ингёртек-стуальных составляющих эпизода на ёлке у СвенгиНких, в частности подоплёки отношений в треугольнике 'Акгипов-Стрельнйков - Лара — Комар'овский'.

И здесь важное значение имеет фигура философа, писателя и журналиста Валентина Павловича Свенцицкого, к личности и творчеству которого Пастернак, судя по всему, проявлял значительный интерес. Уделено внимание эпизодам из жизни Свенцицкого, нашедшим отражение в «Докторе Живаго». Использование Пастернаком фамилии Свенцицкого применительно к хозяевам дома сигнализирует о включении кода, с помощью которого, как выясняется, могли или еще будут «прочитываться» те или иные персонажи и события. Известные факты, связанные со Свенцицким, Пастернак «распределил» едва ли не на всех главных персонажей романа. Выявлено их сходство не только со Свенцицким, но и с героями его романа «Антихрист».

Влияние того или иного автора, сказавшееся в «Докторе Живаго», осложнено не только тем, что иной раз при малой частоте упоминаний какого-либо автора обнаруживается его сильное влияние, но и тем, что интертекстуальные следы этого влияния всякий раз вступают во взаимодействие с типологически близкими следами датах автороа Одна и та же деталь получает множественное кодирование, и результаты скрытой конфронтации или притяжения этих кодов позволяют приподнимать завесу тайны над смыслом многих эпизодов. Узнавание интертекста и получение читателем этих результатов, очевидно, входило в замысел Пастернака, спрессовавшего в романе такое колоссальное количество информации, что в принципе недостаточной оказывается любая попытка прочтения даже самого малого отрывка текста Однако подобные попытки как раз и оправдываются замыслом автора.

В качестве примера такого «уплотнения» (А.-Ж. Греймас) в третьей главе «Полигенетичность персонажей мелюзеевского локуса: ннверсирующая переоценка прототипов» рассматриваются персонажи мелюзеевского участка романа. В центре внимания - отражения в «Докторе Живаго» личности В.В. Маяковского, персонажей некоторых его произведений, а также личностей и текстов поэтов-современников - H.H. Асеева, A.A. Ахматовой, М.И. Цветаевой и др. В главе анализируются интертекстуальные следы, дающие представление о совмещении оппозиционных кодов, в частности то, как при создании образа Антипова-Стрельникова Пастернак использовал детали биографии Маяковского и отдельные мотивы его творчества и как этот материал сочетается с проекцией персонажа на апостола Павла. «Генетику» Антипова-Стрельникова дополняет выяснение его сказочного интертекстуального «родства» с героем лубочной повести Ерусланом Лазаревичем. Что касается Ахматовой и других, то основное внимание сосредоточено на образе Усгиньи. В одном из разделов содержится анализ «происхождения» второстепенного .персонажа - Коли Фроленко, игравшего

связующую роль между мадемуазель Фпери и Гинием. Инверсионные операции с претекстами Пастернак проводит не только в апологетических, но и в дезавуирующих целях, показательным примером чего являются интертексты, связанные с образом Фроленко. Алгоритмы линейной струюуры текста позволяют определять регулярность появления героев под личинами, которые они надевают.

Пастернак сознательно выстраивал свою биографию и судьбу главного героя романа с ориентацией не только на классиков, но и на поэтов-современников. Образы персонажей создавались путем контаминации черт нескольких прототипов. В параграфе 3.1. «Евангельские и литературные источники образа Антипова-Стрельникова» представлен анализ фактов биографии Маяковского и интертекстуальных следов его произведений в «Докторе Живаго». Маяковский -единственный поэт поколения Пастернака, прямо названный в романе в качестве исторического лица. Тема самоубийства - одна из тех, с которым и идет спор в романе — постоянно звучит в ранних произведениях Маяковского, в частости в поэме «Флейта-позвоночник».

Ангипов-Стрельников наделен чертами не только Маяковского, но и апостола Павла, причем на последнего оказывается спроецирован и Маяковский. Рассмотрены некоторые детали «жизнеописания» героя романа и соответствующие ключевые моменты жития апостола. Аналогия Антипова-Стрельникова с Маяковским позволяет сопоставлять прототипов героя. Одним: из таковых является герой древнерусской повести Еруслан Лазаревич. Именем лубочного героя называет Антипова-Стрельникова Руфина Онисимовна Войт-Войт-ковская, прототипами которой являются ветхозаветная Руфь и «бабушка русской революции» Е.К. Брешко-Брешковская.

Трагедия Антипова начинается с отказа от имени, его смены, а «недоступность» Маяковского д ля Пастернака - с поэмы «150000000». Рассм отрены следы этого произведения в «Докторе Живаго» и мотив «второго рождения», важный для обоих поэтов. Еще одной моделью трагедии современного художника для Пастернака была «Трагедия Владимир Маяковский».

Живаго в беседе с Дудоровым говорит, что Маяковский — «это какое-то продолжение Достоевского. Или, вернее, это лирика, написанная кем-то из его младших бунтующих персонажей». Поскольку Антипова-Стрельникова связывает с Маяковским множество деталей и ассоциаций, это дает основание взглянуть на героя Пастернака с точки зрения его связей с персонажами Достоевского. Едва ли не первое, что указывает на эти связи, — имя и отчество Антипова-Стрельникова. Они отсылают к герою повести Достоевского «Вечный муж» Павлу Павловичу Трусоцкому. Вторым не менее важным

прототипом Антипова-Стрельникова из этого произведения был Алексей Иванович Велшанинов, бывший любовник жены Трусоцшго. Исследованы интертекстуальные связи «Доктора Живаго» с этой повестью.

В параграфе 32. «Полигенетичность образов второстепенных персонажей: полемическая работа Б.Л. Пастернака с претекстами как средство пародирования» продолжен анализ следов произведений Маяковского в «Докторе Живаго». Внимание сконцентрировано на второстепенных персонажах -юном комиссаре Гинце и помощнике начальника станции Коле Фроленко. Прототипами были не только герои Маяковского, но и сам поэт. Гинц связывается в романе с Авраамовой жертвой. Его качества намекают на гаавного персонажа «Бани» Маяковского - матерого советского служащего Побе-доносикова. Интертекстуальное «родство» Гинна с персонажем Маяковского и самим поэтом позволяет решить вопрос о прототипе антагониста Гинца -бирючевского телеграфиста Коли Фроленко. Многие детали отсылают к сподвижнику и последователю Маяковского и бывшему соратнику Пастернака по «Центрифуге» Н. Асееву. Проанализированы факты биографии последнего, отразившиеся в образе Фроленко и интертекстуальные связи с «Баней».

Параллельное и совершенно разное обыгрывание в Первой и во Второй книгах «Доктора Живаго»! «Бани» позволяет различить во Второй книге двойника Фроленко - студента Блаженна. Доказано, что последний - это переменивший обличье и сменивший имя Фроленко, и оба представляют пародию на Асеева. Отношение к нему Пастернака рассмотрено также на фоне писательской «творческой дискуссии» 1931 года. Еврейская тема, звучащая в связи с ходящей по ночному Крестовоздвиженску лавочницей Галузиной, прототипом которой была М.И. Цветаева, связана с фрагментом романа А. Белого «Москва». Тождественность Фроленко и Блаженна дают основание к поиску аналогичных соотношений других второстепенных персонажей. В параграфе рассмотрены образы Флери и Устиньи, разыгрывающих роль сказочной яги и представляющих соответственно западное и восточное начала. В уральском повествовании им соответствуют Галузина и Кубариха. Исследована вероятность того, что Кубариха — это Устинья, в ходе революционных перипетий сменившая облик. Последняя предстает также безымянной «крестьянкой», у которой Тоня на станции, расположенной до Урала, выменивает ползайца. Прослежены общие черты всех троих, и в качестве прототипов Устиньи рассмотрены A.A. Ахматова и О.М. Фрейденберг. В связи с мелюзеевским повествованием исследовано интертекстуальное присутствие стихотворения Ахматовой «Лотова жена»

и полемичного по отношению к нему стихотворения самого Пастернака «Анне Ахматовой». К этой полемике подключены также стихотворения Цветаевой из цикла «Ахматовой». '

Качеством «златоустости» Устинья, неизвестная «крестьянка», Галузина и Кубариха объединены с двойниками-мужчинами: Клинцовым-Погоревших, Костоедом, Власом Галузиным и Ливерием. Цветаевский претексг обеспечивает на интертекстуалыюм уровне более или менее сильную скрытую контрастную связь между всеми перечисленными героинями, с одной стороны, и персонажами-мужчинами — с другой. Далее внимание сосредоточено на перечисленных персонажах-мужчинах и их прототипах. В отношении Ливерия это Маяиэвский, Костоеда- Ленин, гр. H.H. Муравьев-Амурский игр. BJ3. Муравьев-Амурский. Образ Устиньи как «исходный» в отношении «крестьянки» и Кубарихи, а также мелюзеевское повествование рассматривается далее в связи с циклом Цветаевой «Куст», рассказами А: Белого «Куст» и «Йог». Последний дает еще один ключ к фшуре комиссара Гинда. Другими претекстами, участвующими в работе, являются сказка Ш. Перро «Кот в сапогах», ее переложение, сделанное Г. Каллау, «Кот в сапогах» Л. Тика и стихотворение A.A. Блока «Митинг». '

В качестве примера множественного кодирования литературными претекстами й параграфе выявлены источники кульминационного для мелю-зеевского повествования эпизода стука в окно «обломка липового сука» (Б.Л. Пастернак), содержащего морскую тему, которая отсылает к творчеству М.И. Цветаевой. Важнейшей здесь является скрытая автоцитация Пастернака: отсутствующая в доме ночью Устинья как выразительница народного мнения является персонификацией парадоксально безличного «я» из стихотворения «Лесное» (1913). Последнее позволяет понять отношения Устиньи и Клинцова-Погоревших. Автоцитирование распространяется и на стихотворения книги «Сестра моя - жизнь». Производящая наряду с «суком» стук оторвавшаяся «ставня» представляет выразительный пример множественного кодирования текста даже на самых «мелких» уровнях. Стук «сука» и «ставни» отсылает, в частности, к поэме A.A. Блока «Двенадцать», к незавершенной трагедии A.A. Ахматовой «Энума Элиш», рассказу М.А. Шолохова «Двухмужняя», романам Ч. Диккенса «Приключения Оливера Твиста» и М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», стихотворению Э. По «Ворон».

В параграфе 3.3. «Исторические прототипы Клинцова-Погоревших и его учителей» внимание сосредоточено на фигурах современников Пастернака, черты которых проявлены в образе этого персонажа: поэта Д.В. Петровского и друга Пастернака К.Г. Локса. Биографическая связь первого с Украиной

определяет ее инфернальное и хтоническое значение в романе. Манера поведения Клинцова-Погоревших и детали поездки Юрия Живаго из Мелюзеева в Москву отсылают к статье A.B. Амфитеатрова «Мое масонство». Утка которую дарит доктору его спутник, отсылает к таким претекстам как «Дикая: утка» Ибсена и «Закат Европы» О. Шпенглера.

Еще одним прототипом Клинцова-Погоревших был М.А. Волошин. Рассмотрены эпизоды романа, подтверждающие такое сближение. Претекетами сцен, связанных с Клинцовым, выступают стихотворения Волошина «Петрограда, «Русь глухонемая», «Демоны глухонемые», трактующие тему «Бесов» Достоевского и притчи из Евангелия от Луки о бесах, вселившихся в стадо свиней. Это позволяет отождествить Клинцова с «квартирохозяином», которому Юрий Живаго и Марина в Москве носят дрова. Рассмотрены и другие источники эпизода, в частности одна из записей П.Я. Чаадаева.

Параграф 3.4. «Алхимические коннотации мелюзеевского локуса как пространства запретной любви: Юрий Живаго и Лара» включает рассмотрение алхимического пласта значений топонима Мелюзеев. Название города указывает на черную фазу Великого Делания и отсылает к средневековой легенде о змеедеве Мелюзине. Множество деталей и образов в мелюзеевском локусе тем или иным образом корреспондирует с легендой. Так, например, Лара при всяком появлении в романе, подобно нимфической Мелюзине, оказываетс я тем или иным образом связана с водой. Подобно Мелюзине, которая «поднимается из своего водного царства и принимает "человеческий облик", по возможности вполне конкретный» (К.Г. Юнг), Лара появляется в жизни Юрия Живаго в «пограничных» ситуациях, в моменты ломки личной судьбы и / или социального порядка. При этом всякий раз рядом присутствует ее стерший двойник, и обе представляют собой персонификации «архетипа объективной души, коллективного бессознательного» (К.Г. Юнг). В параграфе рассмотрены соответствующие ситуации. Среди других источников, оказавших влияние на общую атмосферу мелюзеевского повествования и интертекстуально определяющих отношения Юрия Живаго и Лары, анализируются «Незнакомка» A.A. Блока, «Хуторки» Я.П. Полонского и «Побег» М.И. Цветаевой. Ингергексты, вступающие в работу в мелюзеевском участке, конфликтуют между собой в силу принадлежности к литературе романтизма и реализма, а также к национальным литературам.

В параграфе 3.5. «Скрытая трансформация образа Устиньи: мимикрия под социальную среду при сохранении амплуа» основное внимание уделено Устинве, которая в дальнейшем (после мелюзеевского) повествовании появлялась в облшее безымянной «крестьянки», а затем Кубарихи. У этой крестьянки во время поездки на Урал Тоня обменивает на «вышитое петухами,

парубками, дугами и колесами полотенце» зажаренного ползайца «Петухи» отсылают к рассказу М.А. Булгакова «Полотенце с петухом», ингертекстуальные следы которого проанализированы. Кроме ассоциаций с блоковским олицетворением России, а также «направленной на мужчин женской агрессивности» Настасьи Филипповны из «Идиота» Ф.М. Достоевского (И.П, Смирнов), описание одежды и лица безымянной «крестьянки» отсылает к одежде и лицу поэта из Иваново-Вознесенска A.A. Барковой, которая является еще одним, помимо Ахматовой, и противопоставленным последней, прототипом рассматриваемых героинь «Доктора Живаго», и в особенности безымянной женщины. Прослежена связь Устиньи с Клинцовым-Погоревших, которому тождествен безымянный муж-охотник, подстреливший зайца.

Роль Кубарихи в партизанском отряде аналогична роли Устиньи как хлыстовской Богородицы в «тысячелетнем зыбушинском царстве», что еще раз свидетельствует: они, а также безымянная «крестьянка» — один и тот же человек. Подтверждается это и значением имен Кубарихи. Рассмотрены претексты, к которым отсылают эти имена, в частности стихотворения A.C. Пушкина «Городок» и В.В. Хлебникова «Там, где жили Свиристели».

В четвертой главе «Полигенетичность персонажен варыкинсмого локуса: полемика с символизмом» исследованы интертекетуальные связи уральского участка текста с отдельными произведениями Вяч. Ив. Иванова, И.Ф. Аннен-ского, В.А. Комаровского и других авторов. Рассмотрены реинтерпретации Пастернаком более ранних претекстов, становившихся предметом внимания старших поэтов-современников, а также прототипы персонажей романа. Показано, как обращение к «старшим» претекстам обусловливает дизъюнкцию посттекстов - интертекстуальных откликов на произведения предшественников со стороны символистов. И как порождение смыслов в «Докторе Живаго» происходит за счет столкновений на его пространстве внетекстовых структур.

Параграф 4.1. «Семья Вяч. Ив. Иванова как прототипический источник образов членов семьи Микулицына» посвящен рассмотрению ситуаций «Доктора Живаго», свидетельствующих как о масштабе и особенностях влияния Вяч. Ив. Иванова на Пастернака, так и об отношении последнего к личности и творчеству старшего поэта. Так, семейная ситуация Иванова, женившегося на падчерице, воспроизводится в романе неоднократно, на строго обусловленных участках текста и в развитии. Выявлены интертексты, связанные с именем умершей жены Микулицына, в частности следы рассказа Б.К. Зайцева «Аграфена» и стихотворений гр. В.А. Комаровского. Выявлены

прототипы сестер Тунцевых (сестры Синяковы, Аверкиевы), Микулицыной (Ф.Н. Збарская, В.К. Шварсалон, сказочная яга, Д.П. Святополк-Мирский) и Микулицына (М.А. Волошин, К. Д. Бальмонт, Л.Я. Карпов, Б.И. Збарский, былинный герой Микула Селянинович, Д.В. Аверкиев, Вяч. Ив. Иванов и др.). Рассмотрено значение вопросов, которые задает доктору Микулицына.

Контакты Пастернака с Ивановым включали разговоры о Маяковском. Исследовано значение змеиной темы в романе, связанной с эпизодом совместного пребывания Пастернака и Иванова в Петровском на Оке и с творчеством: Иванова и Маяковского. Внимание обращено на С.К. Шварсалона как одного из прототипов сына Микулицына — Ливерия, в плен к которому попадает доктор. Рассмотрены интертекстуальные связи стихотворения «Земля», вошедшего в «Стихотворения Юрия Живаго». Источниками этого текста являются одноименное стихотворение Иванова 1928 года и доклад «Евангельский смысл слова "земля"» (1909, 1929). Аллюзии на Иванова в «Докторе Живаго» вводились автором, как правило, с оглядкой на Гете, а с другой стороны — на Маяковского. Трое поэтов были самыми масштабными фигурами в литературе своего времени. А внимание Иванова к Гете давало толчок к осмыслению произведений и личности каждого на фоне другого.

В параграфе продолжено исследование влияния творчества и семейной ситуации Иванова, проявленное в «Докторе Живаго». При использовании в изображении треугольника 'Амалия Карловна — Комаровский — Лара' семейной ситуации Иванова Пастернака нисколько не смущало ¡то, что Зиновьева-Аннибал умерла «своей смертью», а вовсе не травилась и не была отравлена. Момент отравления и другие биографические коллизии связаны с другими прототипами, но ивановский «сюжет о женщине, ищущей истинного мужа» в случае Амалии Карловны остался актуальным. В качестве прототипов последней рассмотрены З.Н. Нейгауз, О.В. Ивинская и О.М. Фрей-денберг, предложившая наряду с В.Я. Проппом и Б.В. Казанским свою трактовку «Тристана и Исольды»: Сцена отравления рассмотрена и с учетом биографической составляющей - попытки самоубийства Пастернака в 1932 году.

В параграфе 4.2. «Реинтерпретация Б.Л. Пастернаком Произведений литературных предшественников через посредство дизъюнкций вторичных претексгов Вяч. Ив. Иванова» определено, как сказались некоторые положения статьи Иванова «Гете на рубеже двух столетий», которая содержит истолкования важнейших произведений немецкого классика, в образах героев и композиционной структуре «Доктора Живаго» и какие соответствия им имеются в биографии Пастернака, Вероятность обсуждения Пастернаком с Ивановым названной статьи и творчества Гете определяет то, что упоминание одного из этих писателей или аллюзия на какое-либо его произведение

всякий раз отзываются появлением в тексте деталей и мотивов, указывающих на черты личности и мотивы творчества другого. Гете и Иванов предстают в паре, своего рода двойниками — такими же, какими были в духовном мире Пастернака, к примеру, Толстой и Шопен. Негативные отзывы позднего Пастернака об Иванове объясняются, по-видимому, соперничеством и скрытым стремлением самому предстать двойником Гете. Этот мотив был одной из сил, двигавших колоссальную работу по переводу «Фауста» в период создания «Доктора Живаго». В романе стремление «преодолеть» Иванова выразилось в реинтерпретации Пастернаком тех же гетевских образов, мотивов и положений, на которые обращал внимание в статье старший современник. И Пастернак, й его герой шли вслед за Гете по «третьему пути», который Иванов определил как «путь творчества про зглас, во имя вечности и на пользу грядущих времен». В статье Иванова «Гете на рубеже двух столетий» Пастернак усмотрел не просто попытку подключения к традиции, но и своего рода узурпацию права на преемственность, тем более сильные, что производились они одним из самых глубоких мыслителей современности. «Доктор Живаго» в этом свете предстает серьезным полемическим аргументом, за счет которого происходило Подключение самого Пастернака к магистральной линии европейской культуры. В работе прослежены особенности следования Живаго по пути Гете, истолкованном Ивановым. '' ''1 ' ''"'•"'

Еще одна реинтерпретация произведения Гете, осуществленная Пастернаком в результате чтения статьи Иванова, просматривается в интертек-стуальньгх следах «Коринфской невесты». И в данном случае Пастернак учитывал истолкование баллады Гете, которое дал Иванов, и отталкивался от него. Интерес Пастернака к «Коринфской невесте» (переведенной А.К. Толстым) объясняется также его интересом к франкмасонству, который играл не последнюю роль в его напряженном внимании к произведениям и личностям Иванова и Гете, которые были масонами. В связи с этим предпринят анализ фигуры Комаровского, его связи с Уралом и Дальним Востоком и черт, перешедших от прототипа - поэта гр. В.А. Комаровского. Рассмотрены факты биографии последнего, стихотворения, а также топонимы, которые могли привлечь внимание Пастернака.

В параграфе 4.3. «Соположение претекстов: образ Гамлета в посттексте И.Ф. Анненского как образца поэта для Б.Л. Пастернака й его главного героя» отмечено, что стихотворение «Гамлет» и соотносимые с ним места в прозаическом тексте романа вступают в иг ггерте кстуал ь ную игру не только с «Гамлетом» Шекспира, но и с многочисленными посттекстами - отражениями и трактовками трагедии в литературе. Обычно проекция Живаго

на Гамлета (а также на Христа) проявляется в романе в связи с болезнями доктора, которые предстают разнообразными эквивалентами творческого вдохновения, пророческого видения и смерти. Так, варыкинская запись доктора о болезни представляет собой инверсию конца статьи И.Ф. Аннен-ского «Проблема Гамлета», являющего посттекстом, который сополагается шекспировскому претексту, и стихотворения в прозе «Моя душа». Другими участвующими в работе претекстами являются произведения М.И. Цветаевой, Ф.И. Тютчева и П.Я. Чаадаева.

Проблема влияния Анненского на Пастернака рассмотрена посредством анализа отношения Пастернака к старшему поэту, интереса к его биографии и творчеству, детали которых нашли отражение в «Докторе Живаго». Особое значение для Пастернака имел последний год жизни и обстоятельства смерти Анненского, на которые спроецированы события последнего года жизни главного героя. Если Анненский давал Юрию Живаго «музыку в сердце», которая позволяла «гамлетизировать» действительность, то Пушкин - «угль, пылающий огнем» вместо сердца, дабы поэт Живаго «жег сердца людей». Глава 5 девятой части романа интертекстуально связана и со стихотворением A.C. Пушкина «Пророк». Пастернак подверг инверсированию не только этот текст, но и собственные его трактовки, которые дал в цикле «Тема с вариациями» и стихотворении «Лето». Выявлены переклички с «Пророком» в сцене глажки белья Ларой в Мелюзееве и варыкинских записях Живаго.

Еще одним текстом, на который ориентировано как стихотворение «Гамлет», так и описание сна Живаго во врет болезни в Варыкино (шире -его занятий там) является статья Вяч. Ив. Иванова «Кризис индивидуализма», в которой Гамлет рассматривается (наряду с Дон-Кихотом) как предтеча современного индивидуализма и один из «светлых мучеников», «первых "героев нашего времени"». В «Докторе Живаго» эта статья отразилась и концептуально (в том, как Пастернак решил проблемы индивидуализма и анархизма, реализма и следования традиции), и в деталях. Рассмотрению этих отражений посвящен параграф 4.4. «По.ля интертекстуальных значений в собирательных образах братьев Живаго», в котором продолжается анализ гамлетизма героя. Ассоциирование Гамлета Шекспира с Пророком Пушкина, имплицитно присутствующее в «Докторе Живаго», могло восходить именно к статье Иванова, которая встала в один ряд с текстами, на которые Пастернак ориентировал не только соответствующие участки повествования, но и духовный мир главного героя. Понять позицию Живаго помогает противо-постаатение Ивановым Гамлета Дон-Кихоту: Путь доктора - это путь героя, проходящего путями тайнознания все фазы индивидуализма, отмеченные Ивановым. Живаго отличен от Гамлета и Дон-Кихота, но он остается

отличен и когда встает в один ряд с героями, наследующими им, - такими как Заратустра Ф. Ницше. Характеристика анархизма, которую Иванов дает в статье - один из ключей к пониманию тайных мотивов действий героя Пастернака, скрытых за кажущейся безыскусностью и простотой того, что вынесено на «поверхность» текста. ■ i ■

Заключительная часть «Кризиса индивидуализма» является: не только ключом к судьбам героев (Юрия Живаго В сцене разговора с Гордоном и Дудоровым; друзей в финале романа) и «итогам» «Доктору Живаго», но и во многих аспектах - к позиции й судьбе Пастернака. В свете идей Иванова Живаго предстает мистическим анархистом, нашедшим свой путь, прошедшим его до конца и в конце жизни экстатически, подобно пророку, воспринимающим мир. Отчуждение от социума и одиночество нарастают у Живаго по ходу повествования и дост игают пика в Москве 1922-1929 годов. Важнейшую роль в духовном оформлении позиции героя сыграло его пребывание на Урале и в Сибири, в партизанском плену. Сказочные мотивы проникновения героя на «тот свет» и возвращения из «иного мира» ассоциировались у Пастернака с несколькими случаями возвращения в советскую Москву представителей «уходящей расы» (М.И. Цветаева). Все эти люди — Д.Ф. Самарин, С.М. Волконский, Вяч. Ив. Иванов - послужидй'гфотогипами Юрия Живаго. Рассмотрена общность с доктором каждого из них.

Исследована также роль Евграфа в отношении Юрия Живаго, подобной роли Иоанна Богослова в отношении Христа. Внимание уделено и фигуре Васи Брыкина, сопровождавшего доктора по пути с Урала в Москву и также предстающего в роли Иоанна, но профанного. В этом качестве Брыкин являет собой негативного двойника Евграфа. Значение фигуры Евграфа проясняется интертекстуальным материалом, связанным с его матерью — княгиней Столбуновой-Энрици. Рассматриваемыми претекстами являются «Петербург» А. Белого, стихотворение A.C. Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» и ода Г.Р. Державина «Фелица».

В Заключении диссертации подводятся итоги исследования полигене-тичности «Доктора Живаго» как гибридного романа, делаются выводы об общих творческих установках Пастернака и перспективности исследований интертекстуальности его творчества.

Положения и результаты исследования изложены в 32 публикациях по теме диссертации общим объемом 155,27 пл., в том числе 3 монографиях (122,6 пл.), 9 статьях в изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ для публикации основных научных результатов диссертаций на соискание ученой степени доктора наук (8,32 пл.); 20 публикациях в сборниках научных трудов, материалах международных и всероссийских научных и научно-практических конференций (24;35 пл.).

Монографии (122.6 пл.)

1. Буров С.Г. Сказочные ключи к «Доктору Живаго» [Текст] / С.Г. Буров. -Пятигорск: «РИА на ШВ», 2007.-968 с. (57,11 пл.).

2. Бурон! С.Г. Пастернак и Чаадаев [Текст] / С.Г. Буров. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2009. - 218 с. (13,6 пл.).

3. Буров С.Г. Игры смыслов у Пастернака: В 2-х ч. [Текст] / С.Г. Буров. -Ставрополь: Изд-во СГУ, 2010. - Ч. I. - 225 е.; Ч. II. - 229 с. (51,89 пл.).

Статьи в рецензируемых научных изданиях, включенных в реестр ВАК Министерства образовании и науки РФ (8,32 пл.)

4. Буров С.Г. «Повесть о двух городах» Ч. Диккенса в «Докторе Живаго» Б. Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Русская литература, 2004. - № 2. -С. 90-134 (2,59 пл.).

5. Буров С.Г. О сказочном морфологизме «Доктора Живаго» Б Л. Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Научная мысль Кавказа. — Ростов-н/Д., 2006. -№8 (Спецвыпуск). - С. 358-363 (0,35 пл.).

6. Буров С.Г. Прототипы Агриппины Тунцевой в «Докторе Живаго» Б. Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Культурная жизнь Юга России. - Краснодар, Изд-во Ультрапресс, 2010. - № 2(36). - С. 56-59 (0,45 пл.).

7. Буров С.Г. «Проблема Гамлета» и личность И. Анненского в «Докторе Живаго» Б. Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2010,-№2.-С. 204-211 (1,0 пл.).

8. Буров С.Г. Борис Пастернак и Вячеслав Иванович Иванов: два стихотворения «Земля» и два подхода к гениальности [Текст] / С.Г. Буров // Культурная жизнь Юга России. - Краснодар, Изд-во Ультрапресс, 2010. - № 3(37). -С. 65-68 (0,45 ал.).

9. Буров С.Г. Булгаков как одна из тайн «Доктора Живаго» Пастернака [Текст] / СГ. Буров // Вестник Ставропольского государственного университета. -Ставрополь: Изд-воСГУ>2010.-№71(6).-С.76-85(1,Опл.).

10. Буров С.Г. В. Маяковский и Н. Асеев в мелюзеевском локусе «Доктора Живаго» Б. Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2010. -№ 3. - С. 205-212 (1,0 пл.).

11. Буров С.Г. Полигенетичность образа Юрия Живаго как проявление памяти кул ьтуры [Текст] / С.Г. Буров // Культурная жизнь Юга России. -Краснодар, Изд-во Ультрапресс, 2010. - № 4(38). - С. 52-57 (0,68 пл.).

12. Буров С.Г. О прототипах Микулицьгна в «Докторе Живаго» Б. Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2010. - № 4. -С. 191-197 (0,8 пл.).

Публикации в периодических изданиях, сборниках материалов

международных и всероссийских научных конференций (24,35 пл.)

13. Буров С.Г. К вопросу об ингертекстуалыюм прочтении стихотворений О. Мандельштама, обращенных к Н. Штемпель [Текст] / С.Г. Буров // Воронежский период в жизни и творчестве О.Э. Мандельштама: Материалы междунар. научной конф. - Воронеж, 1991. - С. 31-34 (0,23 п.л.).

14. Буров С.Г. Апокалипсические аллегории в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» [Текст] / С.Г. Буров // Целостность художественного произведения и проблемы его анализа и интерпретации: Тезисы междунар. конф. 13-16 октября 1992 года - Донецк: ДонГУ, 1992. - С. 61-64 (0,23 пл.).

15. Буров С.Г. Особенности трансформации сюжетно-юмпозиционной схемы «Капитанской дочки» в «Докторе Живаго» Б. Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Материалы Пушкинской междунар. научной конф. 1-2 марта 1995 года (к 200-летию со днярождеш1яА.С.Пуцлшна).-Киев, 1995.-С. 130-132 (0,17 пл.).

16. Буров С.Г. «Испанцы» М.Ю. Лермонтова и «вакансия поэта» в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Русский язык и межкультурная коммуникация. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2005. -№ 1(5). -С. 126-132 (0,41 пл.).

17. Буров С.Г. «Доктор Живаго» Б.Л, Пастернака как инверсия волшебной сказки [Текст] / С.Г. Буров // Актуальные проблемы герменевтики и интерпретации художественного текста: Сб. научных трудов: Филологические чтения, посвященные Дням славянской письменности и культуры. Вып. 3. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2006. - С. 52-€9 (1,06 пл.).

18. Буров С.Г. М.И. Цветаева как скрытый раздражитель в «Докторе Живаго» Б Л. Пастернака [Текст] I С.Г. Буров // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2006. 1. - С. 119-125 (0,41 пл.).

19. Буров С.Г. Дом в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака и влияние «Органопроекции» П.А. Флоренского [Текст] / С.Г. Буров // Университетские чтения-2006: Материалы научно-метод. чтений ПГЛУ. Ч. VI. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2006. - С. 175-180 (0,35 пл.).

20. Буров С.Г. «Вечный муж» Ф.М. Достоевского в «Докторе Живаго» . Б,Л. Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Синергетика образования: Межвуз. сб.: Четвертые Междунар. Кирилло-Мефодиевские научно-педагогич. чтения. Армавир, 18-19 апреля 2008. - М, Росгов-н/Д, 2008. - С. 337-344 (0,47 пл.).

21. Буров С.Г. Борис Пастернак и фотография [Текст] / С.Г. Буров // Научный вестник Южного Федерального округа. - Пятигорск, 2008. -№ 1(5). -С. 7- 16 (0,59 пл.).

. 22. Буров С.Г. К вопросу о генетике Юрятина и Варыкино в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Научный вестник Южного Федерального округа. - Пятигорск, 2008. - № 2(6). - С. 10-15 (0,35 пл.).

23. Буров С.Г. Масонский подтекст обращений Б Л. Пастернака к И.В. Сталину [Текст] / С.Г. Буров // Творчество В.В. Кожинова в контексте научной мысли рубека XX — XXI веков: Сб. статей 6-й междунар. научно-пракг. конф. / Сост. Н.И. Крижановский; под ред. Н.Л. Федченко. - Армавир: ИП Шу-рыгин В.Е., 2008. - С. 16-20 (0,29 пл.).

24. Буров С.Г. Пастернак и Достоевский: «Записки из Мертвого дома» на новый лад [Текст] / С.Г. Буров // Синергетика образования: Научный журнал (социальные и гуманитарные науки). - Армавир, 2009. -№ 3(16). -С. 26-53 (1,65 пл.). * : ; ч !

25. Буров С.Г. Мотив стука в «Докторе Живаго» в аспекте полигене-тичности текста [Текст] / С.Г. Буров // Творчество В.В. Кожинова в контексте научной мысли рубежа XX XXI веков: Сб. статей 7-й междунар. научно-пракг. конф. / Сост. Н.И. Крижановский; под ред. НЛ. Федченко. - Армавир: ИП Шурышн В.Е., 2009. - С. 18-21 (0,23 пл.).

26. Буров С.Г. Пастернак в контексте Серебряного века (1 часть) [Текст] / С.Г. Буров ¡1 Научный вестник Южного Федерального округа. - Пятигорск, 2009.-№ 1(9)-С. 14-23 (0,59 пл.).

27. Буров С.Г. Пастернак в контексте Серебряного века (2 часть) [Текст] / С.Г. Буров // Научный вестник Южного Федерального округа. - Пятигорск, 2009.-№ 3(11). _ с. 41-51 (0,64 пл.).

28. Буров С.Г Пастернак в контексте Серебряного века (3 часть) [Текст] / С.Г. Буров Ч Научный вестник Южного Федерального округа. - Пятигорск, 2009. -№4(12).- С. 7-31 (1,48 пл.).

29. Буров С.Г. Востребованный жанр: «Записки из подполья» Ф.М. Достоевского в «Докторе Живаго» Б Л Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Синергетика образования: Научный журнал (социальные и гуманитарные науки). -Армавир, 2010. - № 1(17). - С. 12-22 (0,64 пл.).

30. Буров С.Г. Об интертекстуальных «предках» Евграфа в «Докторе Живаго» [Текст] / С.Г. Буров // Синергетика образования: Материалы Шестых Междунар. Кирилло-Мефодиевских чтений. - Армавир, 2010. — №2(18).-Ч. 2.-С. 127-133 (0,41 пл.).

31. Буров С.Г. К вопросу об ингергекетах в «Докторе Живаго» Б. Пастернака [Текст] / СГ. Буров // Синергетика образования: Материалы заочной междунар. научно-практ. конф. «Когда строку диктует чувство...», посвященной 120-летию Б. Пастернака. - Армавир, 2010. -№ 3(19). - С. 26-46 (1,23 пл.).

32. Буров С.Г. Алхимическая семантика детали в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака [Текст] / С.Г. Буров // Синергетика образования: Научный журнал (социальные и гуманитарные науки). - Армавир, 2010. - № 4(20). -С. 20-26 (0,4 пл.).

Подписано в печать 14.02.2011 Формат 60x84 1/16 Усл.печ.л. 2,48 Уч.-щд.л. 2,3 Бумага офсетная__Тираж 100 экз._ Заказ 300

Отпечатано в Издательско-полиграфическом комплексе Ставропольского государственного университета. 355009, Ставрополь, ул.Пушкина, 1.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Буров, Сергей Глебович

ВВЕДЕНИЕ

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Буров, Сергей Глебович

Диссертация посвящена проблеме полигенетичности художественного мира Б.Л. Пастернака, исследуемого на примере романа «Доктор.Живаго». Истолкование романа исходит из представления об интерпретации как реализации герменевтического круга (по В". Дильтею). Предварительно в качестве этапа герменевтического понимания было предпринято исследование композиционной структуры «Доктора Живаго» (Буров, 2007в, 2093). Выявленная алгоритмическая система субтекстов1 позволила перейти к анализу не просто отдельных интертекстуальных связей, но их системной проявленности в романе. Такой подход создает условия для онтологического структурного момента понимания. Задача охватить анализом весь роман обусловила распределение анализируемого материала по главам диссертации, которое вкупе с неоднократным обращением к отдельным участкам текста предстает практической реализацией представления о герменевтическом круге как «парадоксе несводимости понимания и истолкования текста к логически непротиворечивому алгоритму» (Западное литературоведение XX века, 2004, 102).

В работе принят метод интерпретации, который П. Рикёр в «Конфликте интерпретаций» назвал регрессивно-прогрессивным, требующим «долгого пути», предполагающим постепенное погружение в «фундаментальную онтологию» и углубление методологических возможностей истолкования. Регрессивность как аналитический метод применительно к роману «Доктор Живаго» представляет собой выявление «первичных слоев» — сначала линейной структуры как системы субтекстов и сказочного гу слоя в произведении , затем, в реферируемой диссертации - претекстов,

1 Субтекст определяется как циклически организованное и обладающее четкими границами сюжетное пространство, локализация которого обусловлена работой определенного кода (или кодов) и его зависимостью от общего линейного повествования. Субтекст представляет собой синхронный срез участка структуры.

2 Буров С. Сказочные ключи к «Доктору Живаго». — Пятигорск, 2007. — 968 с. которые участвуют в интертекстуальной работе Пастернака. Прогрессивностью же как методом синтетическим предстает определение смыслов, порождаемых при взаимодействии претекстов друг с другом как на пространстве повествования, так и в рамках одного участка текста. Необходимость использовать такие подходы вместе и их диалектическая связь были подчеркнуты И. Рикёром и соответствуют видению истории и культуры Пастернаком, который не только (во многом за счет интертекста) обозначал предпосылки исторической и культурной трагедии России, но и телеологическую проспективность ее исхода, рисовал эсхатологическую картину ожидаемого будущего, мотив которого играет значительную роль в художественной системе писателя. В этом ключе внимание, уделяемое в диссертации фактам биографии Пастернака, объясняется тем, что понимание как способ бытия предполагает поглощение интерпретирующего (в данном случае самого писателя) тем материалом, который он подвергает интерпретации, иначе его бытие как исходное условие понимания никоим образом не будет соответствовать этому материалу.

Актуальность исследования. Динамика развертывания повествования в «Докторе Живаго» определяется алгоритмически организованной линейной структурой, которой подчинены реализации в художественном тексте тех или иных тем и мотивов. Процесс смыслопорождения, происходящий за счет взаимодействия претекстов на пространстве романа и обусловленный поэтикой таинственного, определяется общими для романов Серебряного века принципами организации, обусловливающими жанровый генезис произведений. Первичность генезиса, по сравнению с интертекстуальными связями, подчеркнутая И.П. Смирновым, определяет необходимость обозначения типологических особенностей «Доктора Живаго», вписывающих его в жанр романа. Такой анализ дает основание для последующего рассмотрения интертекстуальных связей, которые «надстроены над типологическим сходством литературных произведений, разнообразят жанровую парадигму» (Смирнов, 2008а, 262), и взаимодействия претекстов, кодирующих элементы текста и нарушающих линейность чтения. Перспективность интертекстуального анализа романа была обозначена еще в 1986 году Н. Корнвеллом, назвавшим этот метод одним из трех наиболее плодотворных в отношении исследований «Доктора Живаго»1, и подтверждена продуктивностью работ многих литературоведов.

Тенденция к обобщению результатов исследований, накопленных за десятилетия пастернаковедческих штудий, реализуется как в фундаментальных работах, посвященных биографии писателя (К. Барнс, Г. де Мал-лак, Е.Б. Пастернак, JI.C. Флейшман), историко-культурному (Вяч. Вс. Иванов, JI.C. Флейшман), интертекстуальному (С. Витт, Б.М. Гаспаров, А.К. Жолковский, А.В. Лавров, А. Ливингстон, М.Ф. Роуланд и П. Ро-уланд, К.М. Поливанов, И.П. Смирнов, Н.А. Фатеева, О. Хьюз) аспектам исследований творчества Пастернака, так и в библиографиях и трудах, представляющих аналитические обзоры достижений исследователей в разных сферах пастернаковедения: Белова, 1993; Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В.; Поливанов К.М., 1993; Фатеева, 2003; Cornwell, 1986. Библиография, посвященная творчеству Пастернака, огромна и стала отдельным предметом усилий исследователей. Так, «International Bibliography of Criticism» (1994) M. Сендича за период 1914-1990 насчитывает 1049 позиций (Sendich, 1994), а библиография, собранная Э. Гребер и пока не опубликованная - более 1600. Еще один перечень публикаций о Пастернаке и его творчестве - Указатель, 1995. По авторитетной оценке Е.Б. и Е.В. Пастернаков, «библиография написанного о Пастернаке уже превышает шестизначные цифры, выделить в ней существенное и сказать кратко об этом трудно» (Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В.). Первый подытоживающий обзор исследований творчества Пастернака был сделан в 1962 году Г.П. Струве

1 Два других — это исследование романа в свете традиций русской прозы, особенно экспериментальной прозы Андрея Белого, предполагающее не-реалистическое прочтение романа, и рассмотрение «Доктора Живаго» в плане теории читательского восприятия и истории литературы, при котором роман интерпретируется как произведение искусства, впитавшее опыт настоящего времени (Cornwell, 1986, 126-127).

Struve, 1962), следующие - в 1972 году Дж. В. Диком (Dyck, 1972), во многом обновившем- наблюдения Струве, и в 1986-м Н. Корнвеллом (Cornwell, 1986), который представил весь спектр мнений и интерпретаций, существовавших на то время. Даже те несколько сотен работ, которые были доступны, производят впечатление необычайной (в том числе внутренней) противоречивости и содержат разнородные подходы, некоторые из которых явились актуальными для данного исследования. Противоречивостью отмечены и оценки перспектив пастернаковедения, которое за последние 20 лет, если не раньше, стало отдельной сферой литературоведения. Так, если еще в 1961 году Г.Е. Боуман, оценивая изученность «Доктора Живаго», посчитал, что «it is difficult to say anything new about Doctor Zhivago1» (цит. no: Brown, 1982, 216), то в 1981-м Я. Лилли отметил, что «many facets have yet to be illuminated» (Lilly, 1981, 250). Последнее мнение за протекшие годы лишь приобрело в актуальности.

Поскольку «теория литературы изоморфна своему материалу» (Смирнов, 2008а, 12), и критика лишь отражает внутренние противоречия «Доктора Живаго» и творчества Пастернака в целом, постольку в пастер-наковедении было достаточно много конструктивных программ исследования романа. Существующие 12 стратегий классифицированы Н. Корнвеллом в 1986 году в два класса — беллетристический и постбеллетристический. Первый включает традиционные текстуальные, биографические, идеологические и оценочные прочтения. Второй — формалистически-структуралистские, аллегорические, в рамках теории восприятия и читательской реакции, интертекстуальные, деконструкционные, метатек-стуальные, супра / интеркультурные и метакритические, во многом развивающие традиционные подходы (Cornwell, 1986, 2—3). Поскольку, согласно П. Рикёру, «интерпретированное бытие» выделяется «только в движении интерпретации» (Рикёр, 2008, 60), и онтологичность понимания, по М. Хайдеггеру, остается включенной в методологию интерпретации, то ос

1 Выделения в цитатах принадлежат авторам, за исключением оговоренных случаев. новной в данной работе избрана интертекстуальная, стратегия. Другие использованы в качестве дополнительных. В частности, из метакритиче-ской категории особенно важным представляется «an approach to a particular text through and across the prevaling spectrum of literary theory». Дискредитация теоретизирования привела к поискам выходов, одними из которых стали «медленное чтение» и «точечная интерпретация», практически реализованные'Р. Бартом в работе «S/Z» и позже предложенные В. Каннингэ-мом (Canningham, 2002, 150-156). Данные методы (однако при учете теории'интертекста, разработанной И.П. Смирновым (Смирнов, 1995)), были использованы в работе в применении к «Доктору Живаго». Это в полной мере соответствует тяготению ткани повествования и особенно «Эпилога» к «деконструкции» организующих роман культурных кодов, а с другой стороны - к спрессовыванию в единице текста целых систем, которые ранее требовали полного развертывания. Попыткой приложения к роману крупноформатной идеи, оправдывающей данные подходы, в данной работе стал анализ ретроспективного кодирования повествования парадигматическими комплексами, характеризующими историческое развитие русской литературы. «Предельность» упомянутых двух методов, изоморфных «предельности» «Доктора Живаго» как текста, демонстрирующего неспособность структур развертываться вновь и вновь в прежнем циклическом режиме, заключается в том, что исчерпывающий анализ в принципе невозможен, а тот, что произведен, становится невоспроизводимым, хотя и остается возможность пополнения результатов типологически близкими наблюдениями. Жанр исследования в свете такой «финальности» его объекта приобретает черты филологического комментария, что, с определенной точки зрения, может лишь подчеркивать вторичность литературоведческого дискурса относительно литературы. Однако противовесом этому низведению к подсобности может служить не только понимание того, что и сама литература фикциональна в отношении действительности, но и олитерату-ривание литературоведения, которое особенно ярко проявилось в работах

Р. Барта, Ж. Батая и др., и было доведено в некоторых трудах (например, К.А. Свасьяна о творчестве Ф. Ницше (Свасьян, 1990)) до стадии эстетизации самого литературоведческого письма.

Г. де Маллак определил «Доктор > Живаго» как произведение, написанное в ключе «а post-modernistic realism». В исследованиях романа вопрос о происхождении и специфике самобытности реалий - один из^ самых актуальных. Этим определяется преимущественное внимание к категории интертекстуальности1, уделяемое в работе. Под интертекстуальностью в ней понимается «слагаемое широкого родового понятия^ так сказать ин-тер[.]альности, имеющего в виду, что смысл художественного произведения полностью или частично формируется посредством ссылки на иной текст, который отыскивается в творчестве того же автора, в смежном искусстве, в смежном дискурсе или в предшествующей литературе» (Смирнов, 1995, 11).

Доктор Живаго» - благодатный объект для интертекстуального анализа, поскольку представляет собой произведение, в котором комбинируемые гетерогенные элементы связаны не только причинно-следственными и метафорическими, но по большей части метонимическими отношениями, что, как показал P.O. Якобсон, является важнейшей чертой поэтики Пастернака. Мотивировка интертекста метонимией обусловливает то, .что «новый смысл возникает не в результате добавления каких-то элементов к образному строю текста, а по причине наличия между двумя текстами отношения смежности» (Пьеге-Гро, 2008, 122). Интертекстуальный анализ подразумевает прежде всего работу по опознанию источников и лишь затем — выяснение особенностей их трансформации в произведении, что позволяет выявить не только глубинные смыслы текста, но и условия его прочтения. Поиск источников ведется «по тематической линии: писатель лимитирован

1 О проблемах определения теоретического статуса интертекстуальности как раздела поэтики, критике традиционной теории источников и условиях ее приемлемости в интертекстуальном анализе см.: Пьеге-Гро, 2008. О критике теории источников см. также: Смирнов, 1995, 11—12. в выборе претекстов принятым им тематическим заданием» (Смирнов, 1995, 44). Многие претексты «Доктора Живаго» опознаны, но еще больше остаются пока вне сферы »внимания литературоведов, например, масонский И' алхимический пласты в- романе, требующие отдельных исследований. Мы попытались не только учесть многие из уже определенных источников,, следы которых в произведении проанализированы исследователями, но и предпринять то же самое в отношении еще не попадавших в поле внимания1.

Выявление ключевой роли интертекста для понимания- романа- невозможно без учета того, что «Доктор Живаго» является текстом, в котором Пастернак «дописывал» незавершенные сюжеты своих более ранних произведений. Этот момент (вслед за И.П. Смирновым) акцентируют в своей работе С.А. Куликова и JI.E. Герасимова, которые считают интратек-стуальный дискурс Пастернака главным в романе (Куликова, Герасимова, 2000, 125). Представляется, однако, что при определении приоритетного метода Пастернака должны приниматься во внимание не только аллюзии на его ранние произведения, но и объем скрытой полемики* с кем-либо, й картина способов организации материала за счет какого-либо кода, и< многочисленные способы намекания и виды намеков на тексты других авто

1 При этом мы учитывали вывод И.П. Смирнова о том, что «все многообразие диахронических интертекстуальных трансформаций не может быть охвачено лишь с помощью понятий метафоры и метонимии, как бы мы таковые ни интерпретировали — сообразно классической риторике или в духе P.O. Якобсона. Интертекстуальная риторика должна объединиться с теорией диахронии и подвергнуться расширению за счет учета таких отношений, которые прежде в ее рамках не рассматривались. На выходе текст обретает тематическую автоидентичность относительно источников и одновременно становится в той или иной мере идентичным другим текстам, образующим вместе с ним какую-либо диахроническую систему. Литературное произведение вписано как минимум в две тематические парадигмы — в интертекстуальную и интраси-стемную. Иначе говоря, оно открыто дважды: в проекции как на преинтертекст, так и на совокупность диахронически родственных текстов. Мы сможем уверенно эксплицировать трансформацию претекстов, совершаемую данным текстом, только в том случае, если убедимся, что ров, и, наконец, то, что Пастернак сам применял источниковедческий метод чтения произведений предшественников, в частности, стихов A.A. Блока (последнее отмечено в работе: Смирнов, 1995, 185). В пастернакове-дении стало почти общим местом наблюдение, что творчество писателя, имеет корни в множестве- источников, спектр которых простирается от мифологии, народного творчества, литературы и философии - до музыки, живописи и кино. Написаны десятки работ, посвященных проблемам, вписывающимся в эти направления, в том числе и избранные Куликовой и Герасимовой. Данное исследование может восполнить дефицит обобщающих трудов, в которых определялись бы «удельный вес» дискурсов Пастернака и диапазон средств и методов его интертекстуальной работы.

Значение интертекстуального анализа в применении «Доктора Живаго» заключается в том, что он дает возможность увидеть, как активизируются различные типы эстетик, как взаимодействуют коды, как вскрытие определенного пласта значений позволяет интерпретировать какую-либо деталь в контексте другого кода. Истолкование при этом превращается в комментарий: Или - иначе: полноценный комментарий становится невозможен без истолкования. Толкователь оказывается биографом, а тот, в свою очередь, должен стать дешифровщиком и рассказать об обстоятельствах обращения автора к тому или иному произведению. В работе мы сосредоточены, на коннотациях, вторичных смыслах, которые являются следствием множественности кодирования текста. Интерпретировать ту или иную деталь или участок текста — значит понять, как реализуется эта множественность, отреагировать на заманчивость примера Р. Барта, который вслушивался в многоголосие текста. Что касается проблемы интертекстуальности, рассмотрению которой посвящены работы многих исследователей, в частности Б.М. Гаспарова, А.К. Жолковского, И.П. Смирнова, H.A. Фатеевой, то мы будем исходить из того, что «сигналы интертекстуального ее абстрактный механизм работает (пусть вариативно) как системопоро/вдающий» (Смирнов, 1995,45-46). отношения имеют двойную функцию - апеллятивную и экзегетическую: они призваны не только сдвинуть внимание рецепиента с авторского слова на чужое, заимствуемое и трансформируемое (ведь они некая загадка,[.]), » но и возвести читателей на такой метауровень, находясь на котором, те в принципе могут истолковать значение контакта между двумя текстами; дистанцированными-друг от друга во времени. Коротко: в интертекстуальных сигналах (или: эмфазах) писатель косвенно формирует свое понимание того, как и куда течет историческое время» (Смирнов, 2002).

Круг претекстов «Доктора Живаго» чрезвычайно широк. Его максимально возможный учет, а также то, что у Пастернака практически нет явных цитат1, затрудняет анализ романа, в том числе и тем, что связан с необходимостью описания источников, интертекстуальные следы которых обнаруживаются в романе. Вскрытие различных значений какой-либо детали или участка текста размывает синтагматику работы, уводит в сторону и, в общем-то, разрушает последовательность анализа. Тем не менее выявление максимума интертекстуальных связей позволяет выстроить костяк той роли, которую играет в романе тот или иной персонаж или деталь. Особенности романа определяются, в частности, тем, что Пастернак строил его с использованием моделей мифологических, сказочных, а также моделей предшествующей литературы, будь то сюжетные линии романов или традиционные темы. В' диссертации предпринята попытка выявить, особенности трансформаций этих моделей, рассматривая их манифестации'в тексте и их взаимодействие с учетом структуры линейного пространства, исследованной в работе «Сказочные ключи к "Доктору Живаго"» (Пятигорск, 2007). Кроме того, проанализированы «составные» некоторых персонажей и ситуаций в литературном, автобиографическом, социальном контекстах. Выявление линейной структуры «Доктора Живаго» было не

I е цитаты, что присутствуют в романе, вводятся на уровне метатекста и с указанием автора (Пушкин, Тютчев, Шекспир и др.) с целью неявного ввода себя Пастернаком в историю и литературу. обходимо, поскольку нарушающий линейность, размывающий принципы организации повествования напор претекстов был столь велик, что Пастернак в многочисленных попытках дать в произведениях (особенно в предваряющих «Доктор Живаго» попытках писать роман) широкую панораму исторических событий, неоднократно останавливался перед описаниями периодов информационных «взрывов» (Ю.М. Лотман), поскольку не мог найти способ вмещения их в повествовательное целое. Такими периодами, ломавшими организованное авторской волей описание предшествующих им времен и событий, было время революции 1917 года, перед невозможностью адекватного изображения которого Пастернак остановился в «Повести» (а в «Докторе Живаго» посвятил лишь изображение провинции в это время), и время с 1929 года до конца Великой Отечественной войны. В романе 30-е годы вообще выпали из повествования, а войне посвящены лишь несколько главок, изображающих не ее, а изменения, произошедшие с Гордоном и Дудоровым.

В принципе, каждое из отражений чужих текстов в «Докторе Живаго», может быть рассмотрено по «вертикали»: можно проследить, как многократно и многообразно использован в романе тот или иной мифологический сюжет, сказка, произведение литературы, собственная биография Пастернака или биографии других людей. Роман дает яркие иллюстрации теоретического положения, гласящего, что обращение к претексту в творчестве писателя обязательно повторяется. Вообще, подробное и последовательное рассмотрение связей «Доктора Живаго» лишь с каким-либо одним текстом потребовало бы (в оптимальном случае) интерпретации сквозь призму этого текста всего романа. И хотя такая работа чревата избыточностью, мы все же предпринимаем несколько опытов такого рода, используя по мере необходимости и сил уже имеющиеся интерпретации, сделанные исследователями. Оправдание такой избыточности можно видеть, в частности, в том, что материал, который любая из задействованных в тексте чужих моделей в определенном перечне ситуаций организует, у

Пастернака в каждом случае преобразовывается С- учетом окружающего контекста, и результаты таких наложений моделей на.текст романа всякий раз продуцируют новые смыслы. Их порождение и делает роман уникальным явлением культуры. Избыточность многократного наложения наггекст одной и той же модели, и выявление ее реализаций; а также, с другой« стороны, исследование изоморфизма текстов вскрывают смысловой потенциал произведения, что уже было предпринято нами как при исследовании влияния на роман Пастернака моделей и мотивов русской волшебной сказки и посвященных их исследованию трудов В .Я. Проппа (в упомянутой работе), так и при анализе следов, оставленных в романе творчеством и биографическим «текстом» П.Я. Чаадаева (в монографии «Пастернак и Чаадаев» (Пятигорск, 2009)). В идеале необходимо было бы составить исчерпывающий «каталог» всех манифестаций в «Докторе Живаго» той-или иной использованной писателем модели, но получившаяся огромная работа была бы тогда аналитическим и принципиально неполноценным двойником «Доктора Живаго» — таким же, как и другие подобные: двойники, стремящиеся исчерпать роман каждый в своей сфере. Данное исследование - шаг на-пути к комплексному рассмотрению произведения с учетом многих вступающих в работу культурных моделей. Именно множественностью источников обусловлена фрагментарность и калейдоскопичность «Доктора Живаго» и его многомерность и многоголосость. Связанная- с этим нелинейность компенсируется жесткостью линейного построения, в котором субтексты разных видов образуют группы, связанные отношениями параллелизма и контраста. Эти отношения обеспечивают дополнительные возможности перекличек и переходов от одного элемента текста к другому, связанному с ним пучком смыслов. - Переклички поддерживаются и внутренним динамизмом повествования. Регулярность, вступления в работу субтекстов обусловливает сюжетику, которая по необходимости подчиняется аналитическому подходу писателя к выстройке повествования. За композиционное же размещение субтекстов ответственна не только «эстетика», но и идейное задание, которое выполняет именно такая специфика выстройки романа.

Неизбежно возникающий во всяком исследовании интертекстуальности вопрос о границах этого понятия осложняется, если учесть что ее можно рассматривать «уже не как феномен, создаваемый письмом, но как продукт чтения. Проблема в данном случае заключается уже не в том, чтобы идентифицировать интертекст, а в том способе, каким он может или должен читаться: в этом случае интертекстуальность определяется через посредство актов чтения» (Косиков, 2008, 56). В данной работе использован в основном метод прочтения, объединяющий анализ присутствия в «Докторе Живаго» следов чужих произведений со вскрытием следов биографий их авторов, причем эти биографии составляют такой же текст жизни, как и события социально-исторические. Это объясняется тем, что в мире Пастернака текст литературы не только не отделен непроходимыми границами от текстов биографий их авторов и общего текста жизни, но, напротив, слит с ними. С учетом предварительно проанализированной структуры романа, позволяющей видеть его как систему параллелизмов и определять регулярность присутствия трансформируемых интертекстов, так сказать, на макроуровне, способ анализа следов чужих текстов в произведении используется в двух разновидностях: 1) их поиск в пространстве «Доктора Живаго», предполагающий проекцию романа на чужой текст, и здесь ключом служит понимание специфики линейной структуры произведения, параллелизмы которой позволяют опознать чужое слово в его любой трансформации, и 2) наложение претекста на «Доктор Живаго», дающее возможность увидеть именно те участки произведения, которые вступают в интертекстуальные отношения с чужим словом. Такие подходы позволяют избежать произвольности и одноразовости прочтений и уйти от «чтения как сугубо принудительной процедуры, когда интертекст становится формой террора», когда интертекст, по мысли М. Риффатерра — «это уже не то, что я свободно могу воспринимать, а то, что я обязан выискивать» (цит. по: Пьеге-Гро, 2008, 57). Особенно таким «террором» грешат большие по объему претексты. Выступающие в таком качестве романы входят в отношение когерентности с «Доктором Живаго», и потому мало кто берется за выявление максимума связей крупных произведений. Предпринимая-такие попытки, мы руководствовались принципом, что наилучшая интерпретация - это та, что открывает путь новым толкованиям, а максимум выявленных связей увеличивает возможности толкований.

Для характеристики «Доктора Живаго» как интертекстуального романа лучше всего подходит образ палимпсеста, использованный Т. Де Квинси в «Бизрша с1е ргоШпсПБ, составляющих продолжение "Исповеди англичанина, любителя опиума"» при определении особенностей работы человеческого мозга (Де Квинси, 2000, 151-152). Образ английского писателя, для которого «палимпсест - это, в первую очередь, не метафора, представляющая* работу памяти и забвения», а «предмет, носящий в высшей степени исторический характер» (Пьеге-Гро, 2008, 200), содержит не только представление о регрессивном движении к первоисточнику при считывании более старых слоев текста, чему у Пастернака соответствует представление о движении истории в будущее как возврате к древности (о чем ниже); при этом в роли такого первотекста предстает, с одной стороны — Библия, композицию которой повторяет роман (уже — Евангелие, апокрифически тематизированное в «Стихотворениях Юрия Живаго», и Откровение Иоанна, предстающее как дух творчества, которое его «дописывает», и дух новой жизни после «конца истории»), с другой — «сангвиническое свинство жестоких, оспою изрытых Калигул» (IV, 13). Образ палимпсеста позволяет говорить и о возможной иерархии огромного количества претек-стов, подобных иерархии воспоминаний, хранимых и теряемых памятью, которая, как и личность характеризуется единством и непрерывностью. Вместе с тем, интертекстуальность предстает и как «нечто совершенно чуждое истории литературы, ибо она полностью нарушает порядок следования произведений и разрывает отношения порождения и филиации между ними» (Пьеге-Гро, 2008, 175). Роман работает не только как хроника истории России первой половины XX века, но и как память об этой истории, в которой что-то теряется, что-то истолковывается иначе, нежели официально. С этим связаны, в частности, анахронизмы, отмечавшиеся исследователями и мемуаристами. Темпоральность письма Пастернака оказывается изоморфна темпоральности истории, и это является одним из важных показателей «итоговости» романа. «Доктор Живаго» так же хорошо «поддается генеалогическим методам исследования», как и палимпсест, который является «привилегированным образом интертекстуальности, ибо она тоже представляет собой работу по накоплению текстовых отложений; нередко она стимулирует такое прочтение и такую интерпретацию текста, когда главное заключается в обнаружении в нем скрытых следов иного текста. Этот образ не нейтрален, он отсылает к особой текстовой модели — такой модели текста, в которой он мыслится как нечто единое, а гетерогенность оказывается всего лишь обратной стороной глубинной гомогенности» (Пьеге-Гро, 2008, 166-167).

Образ палимпсеста был близок и самому Пастернаку, о чем свидетельствует эпиграф из романа М. Пруста «В поисках утраченного времени» к книге стихов «Когда разгуляется»: «Un livre est un grand cimetière où sur la plupart des tombes on ne peut plus lire les noms effancés» (II, 148). Именно «стертостью имен» объясняется преимущественное отсутствие в романе упоминаний скрыто цитируемых авторов, с которыми он полемизирует, которых пародирует и которых «дописывает». «Стершиеся имена» - это и счищаемые динамикой повествования слои истории, чужих текстов и биографий, литературных сочинений и фольклора, научных и алхимических трактатов и инициаций - от мифологических до масонских и розенкрейцерских. Интертекстуальность как скрытое цитирование предстает огромным количеством эпитафий, а роман/книга - кладбищем культуры, где выборочно работает лишь память. «Стертость имен» сигнализирует о «смерти автора» как показателе «конца литературы», что в романе буквализировано нарастанием безличности текста к концу повествования, и приобретением текстом анонимности, которая аналогична анонимности первоисточника - Библии. Уничтожение произведения как литературы, его выход за пределы литературы оборачиваются-приобретением им статуса несравненно более высокого. С другой стороны, представление о «Докторе Живаго» как многослойном интертекстуальном палимпсесте позволяет говорить о том, что введение новых слоев и их трансформация Пастернаком являются поиском своего пространства в искусстве и истории среди исторического и культурного массивов прошлого и современности1. Интерпретируя претексты, Пастернак оказывается их комментатором, стимулируя соответствующее отношение и к своим текстам. Так размывается граница между художественным текстом и комментарием и между художественным текстом и действительностью, между научной работой и ее объектом, текстом и жизнью (субъективный пример чего - данная работа). Высокий статус литературы, исторически сложившийся к началу XX века,в России, в советское время (если-не считать сервилистскую^ советскую литературу) парадоксальным образом стал еще выше — О.Э. Мандельштам в 1934 году говорил о том, насколько велико значение поэтического слова, если за него убивают (Мандельштам Н., 1989, 149). Это означает, кроме прочего, что литуратура стала восприниматься на правах действительности, более того - в качестве явления, способного изменять ее. Литература приобрела статус первичности по сравнению с действительностью. Не этим ли объясняется отношение большевиков к печатному слову, выразившееся, в частности, в репрессиях в отношении писателей, в затушевывании имен репрессированных партийных лидеров и ликвидации страниц со статьями о них в уже отпечатанных томах энциклопедий, в запрете на публикации, в миллионных тиражах творений генсеков, в перманентном переписывании ис

1 См. например анализ отрывка, в котором описывается поездка Юрия Живаго и Тони на елку к Свентйцким и в котором присутствуют отсылки к «Фонарю» Г.Р. Державина, «Посланию Юдину» A.C. Пушкина и «Невскому проспекту» Н.В. Гоголя: Matich, 1999, 209-210. тории, в истории публикации «Доктора Живаго» на Западе1 и травле Пастернака? Интертекстуальность романа была еще и «маскирующим покровом, косвенным способом выражения в условиях, когда речь несвободна, а к читателю невозможно обратиться напрямик» (Пьеге-Гро, 2008,144).

Критерием внутренней надежности представления о «Докторе Живаго» как интертекстуальном палимпсесте служит его модификационный потенциал. Эта модель строения произведения может быть экстраполируема и на другие романы Серебряного века. Теоретически выводимый модификационный потенциал подсказан вариативностью пастернаковского понимания истории, отразившейся в «Докторе Живаго». Роман имеет одной из главных тем течение истории, но и сам, как показала полувековая история его присутствия* в культуре, воздействует на историю. Ретроактивность «Доктор Живаго» заключается в том, что он возвращает тайное течение истории к цикличности, которая явным образом усиливается по мере движения повествования к «Эпилогу» и в «абсолютном», мифологичном виде являет себя в «Стихотворениях Юрия.Живаго». Надвигающееся будущее в романе тайно занято восстановлением ритуальных циклических действий -в противовес явной усиливавшейся ритуальности советской жизни, являвшей собой ритуал навыворот.

Объектом исследования в диссертации является роман Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» как центральное и самое сложное произведение писателя, представляющее собой интертекстуальный палимпсест, созданный в контексте и с учетом литературы Серебряного века и явившийся итогом творческого пути. Кроме всего корпуса текстов Пастернака, включая переписку, к исследованию привлекаются также произведения и факты биографий И.Ф. Анненского, А.А. Ахматовой, А. Белого, М.А. Булгакова, Вяч. Ив. Иванова, В.В. Маяковского, П.А. Флоренского и др., отдельные тексты зарубежной литературы и мемуарные свидетельства.

1 О причинах энтузиазма, с которым был воспринят роман на Западе см.: Hampshire, 1978, 126— 127.

Предмет исследования - проблема полигенетичности художественного мира Пастернака, обусловленная использованием в «Докторе Живаго» мотивов и творческих установок, являющихся общими для литературы Серебряного века. Полигенетичность как- явление художественного осмысления Пастернаком творческой' практики художников-предшественников и современников выявляется благодаря анализу интертекстуальных связей романа с кругом текстов вышеназванных и других авторов и специфики инверсирования культурного материала, а также влияний, оказанных на формирование образов героев биографиями писателей.

Цель диссертации состоит в изучении генезиса художественной ткани романа «Доктор Живаго», выявлении особенностей скрытой полемики Пастернака с текстами и их авторами и порождаемых при этом смыслов.

• Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

1. Проанализировать особенности типологической близости «Доктора Живаго» с литературой Серебряного века:

- рассмотреть роман как явление «конца литературы», произведение, «преодолевающее» литературу и подытоживающее эпоху; исследовать литературный, исторический, идеологический, биографический фоны текста;

- исследовать установки Пастернака на устную речь, эпистолярность, интимизацию и обращенность к специфическому читателю, обусловленные как философско-эстетическими принципами литературы Серебряного века, так и внутренней эволюцией писателя;

- охарактеризовать жанровые признаки романа и ориентацию на традицию, осуществляемую как этический выбор; выявить специфику протагониста;

2. Определить проявленную в романе тенденцию художественного моделирования:

- проанализировать элементы писательской стратегии Пастернака, обусловливающие поэтику таинственного;

- исследовать особенности «символического реализма» (Г.П. Струве) Пастернака: его отталкивание от футуризма; реабилитацию символизма; и тяготение к реализму;

- выявить специфику пнверсирования претекстов, в частности, особенности их профанизации, а также внутритекстовые связи; обусловливающие циклическое инверсированное воспроизведение тем и мотивов;

- исследовать особенности реинтерпретации Пастернаком претекстов за счет оперирования с посттекстами;

3. Вскрыть отразившиеся в «Докторе Живаго» влияния некоторых произведений 1900-1930-х годов, которые еще не становились предметом рассмотрения в? пастернаковедении, при этом с максимально возможной полнотой выявляя участвующие в работе другие претексты:

- рассмотреть композиционное значение и генезис мотивов дома, бала и выстрела;

- проанализировать генезис персонажей и мотивов отдельных локу-сов: мелюзеевского; московского, уральского (варыкинского);

- исследовать отразившуюся в романе реакцию Пастернака, на-.произведения, биографические факты и поведение М.И. Цветаевой;

- реконструировать динамику взаимоотношений Пастернака с М.А. Булгаковым и выявить детали, позволяющие рассматривать, последнего в качестве одного из прототипов Юрия Живаго;

- на примере уральского (варыкинского) локуса определить следы влияния некоторых произведений Вяч. Ив. Иванова й И.Ф. Анненского, а также черт этих поэтов; послуживших прототипическими при создании образов героев «Доктора Живаго». Теоретическую и методологическую основу диссертации составляют труды отечественных и западных ученых, занимавшихся проблемами полигенетичности текста, теории интертекстуальности, теории романа,, аспектами творчества Пастернака и его биографией: В .В. Абашева, В.С. Ба-евского, К. Дж. Барнса,.Р. Барта, М.М1 Бахтина, Д.М; Бетеа, П.А. Бодина,

Э. Вильсона, С. Витт, Б.М. Гаспарова, М.Л. Гаспарова,,Л.Е. Герасимовой, Г. Гиффорда,. Jim. Горелик, А.К. Жолковского, Вяч. Вс. Иванова, Н. Корн-велла, С .А. Куликовой,. A.B. Лаврова; А. Ливингстон, М.Ю. Лотмана, Ю.-М1 Лотмана, Ш Мазинг-Делич, Г. де Маллака;. F.B-. ©батнина; М. ©кутюрье, Е.Б. Пастернака; KB; Пастернак, В.Я. Проппа, Ж. де Пруайар, О: Раевской-Хьюз, П. Рикёра, О. Ронена, М.Ф. Роуланд, П. Роуланда, K.M. Поливанова, И.ГГ. Смирнова, И.А. Сухановой, Е. Фарыно, Н:А. Фатеевой; Л.С. Флейшмана; B.C. Франка, М.О; Чудаковой, К. Эванс-Ромейн, A.M. Эткинда, А. Юнггрен, P.O. Якобсона и др.

В исследовании; использованы герменевтико-интерпретационный, структурно-семиотический, интертекстуальный, историко-функциональ-ный, сравнительно-типологический и биографический методы, а также методика мотивного анализа. При рассмотрении художественной практики Пастернака учитывались не только идейно-эстетические и социально-политические факторы, воздействовавшие на формирование и эволюцию художественного мира писателя; но й факты биографии и психологические составные его поведения. Правомерность применения к «Доктору Живаго» интертекстуального анализа, вскрывающего связи романа с широким кругом литературных, критических, политических и др. текстов,,произведений музыки и живописи, обусловлена тем, что во «вторичной; культуре» постмодернизма «отдельное произведение [.] может быть истолковано только в его интертекстуальных связях, то-есть как итог совместной работы разных текстов» (Смирнов, 2000, 168)1

Основные положения, выносимые на защиту: 1. Роман «Доктор Живаго» представляет собой жанровую модель на поздней стадии эволюции модернизма и может быть отнесен к раннему постмодернизму. Реставрация, традиционной жанровой формы происходит после периода «конца литературы»^ разрушения сюжетности в жанре, романа и работы в параметрах.бессюжетной прозы. Вместе с тем реанимированный роман впитывает как достижения последней, так и многочисленные «прививки» разнообразных культурных систем, становясь произведением, подытоживающим эпоху.

2. Несмотря на «воинствующую креативность» (И.П. Смирнов) Пастернака, его-роман (и шире — все творчество),обнаруживает органическую связь с предшествующими литературными течениями: реализмом; символизмом, футуризмом и представляет собой синтезирующее произведение, вступающее ^ ними в отношения притяжения-отталкивания.

3. Конструктивно важные мотивы воспроизводятся в своих вариантах в зависимости от развертывания линейной структуры повествования и являются общими для романов Серебряного века. Ключевыми являются мотив отправки героя на Восток (на испытания) и возвращения в свой Дом. Если романы XIX века («Евгений Онегин», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы» и др.) завершались отправкой на Восток (в широком смысле), тороманы ХХ-го, в частности «Доктор Живаго», воспроизводили (часто в свернутом виде) движение героя к отправке, но основной упор их авторами делался на испытаниях, которым подвергались герои на Востоке, и на возвращении домой, в Центр. «Доктор Живаго» представляет собой роман, не только вобравший в себя модель романов XIX века, но и алгоритмически воспроизводящий ее трижды: отправка Юрия Живаго на Первую мировую войну (на Запад); на Урал и гражданскую войну (на Восток); смерть доктора, свидетельством «возвращения» в Центр (в Москву) при этом служат «Стихотворения Юрия Живаго».

4. Эволюция протагониста зависит от одновременного кодирования текста литературными, сказочными, мифологическими претекстами, доминирование которых по мере движения повествования в будущее ориентировано как приближение к наиболее архаическим.

5. В генерировании импликативных смыслов произведения участвуют не только литературные тексты, но и биографии писателей — предшественников и современников Пастернака. Степень апологетизации и/или отторжения Пастернака от текстов и биографий последних зависит от меры профанирования ими таинственного, обусловливающего принципы поэтики Пастернака.

6. Разворачивание в тексте той или иной «чужой» структуры, происходит амбивалентно — не только, в апологетических, но и в дезавуирующих целях, что производится за счет инверсирования-: Претекстьь участвуют в движении повествования и генерировании« смыслов в соответствии с алгоритмами линейной структуры текста, всякий раз подвергаясь различному инверсированию. Инверсирование претекстов представляет собой- важнейший прием скрытой полемики Пастернака с источником или его аполо-гетизации.

7. Для полноценного научного осмысления жанровой формы и генезиса «Доктора Живаго» необходимо перенести центр внимания исследований произведения на его структуру и интертекстуальные связи, что позволит видеть генезис текста и порождение смыслов, происходящее за счет столкновений на его пространстве внетекстовых структур.

Научная новизна работы'состоит в том, что в ней впервые:

1. Производится комплексный анализ романа «Доктор Живаго» со стороны его типологических связей с русской литературой Серебряного века и в плане влияний целого круга авторов и их произведений. Исследованы. факторы, определившие общую эволюцию индивидуально-творческой системы писателя и русской, литературы данного периода, важнейшим из которых является установка на' создание произведения, подытоживающего эпоху как со стороны тематической, так и со стороны операциональной.

2. Особенностью настоящего исследования является то, что генезис романа вскрывается с помощью такой системообразующей категории художественного дискурса- постмодернизма как интертекстуальность. Благодаря этому стало- возможным как выявление максимально возможного числа источников (в том числе и произведений самого Пастернака), участвующих наряду со специально исследуемыми в построении художественной ткани произведения, так и анализ результатов их взаимодействий на пространстве текста и роли в организации повествования.

3. Выявляется механизм инверсирования претекстов, что в контексте пастернаковской поэтики таинственного позволяет им оставаться неузнанными и служит своего- рода средством культурной мимикрии* в условиях советской литературы и идеологического прессинга 50-х годов.»

4. Предлагается подробный анализ отражений в тексте «Доктора Живаго» отдельных произведений и фактов биографий таких авторов, как И.Ф. Анненский, A.A. Ахматова, М.А.Булгаков, Вяч. Ив. Иванов, В.В. Маяковский, М.И. Цветаева, П.А. Флоренский и др. Конкретные случаи данных влияний по большей части еще не попадали в сферу внимания исследователей. Не рассматривались и результаты столкновений на определенных участках и в деталях романа нескольких претекстов.

5. Феномен «Доктора Живаго» исследуется с учетом результатов, полученных как отечественным, так и зарубежным пастернаковедением. Сделанные в диссертации наблюдения и выводы вносят определенный вклад в разработку проблем типологии русской литературы Серебряного века и генезиса поздней прозы Пастернака, расширяют круг источников романа, позволяют оценить значимость для писателя того или иного явления культуры и определить его отношение к ним.

Теоретическая значимость диссертации заключается в выдвижении новой модели интерпретации крупного произведения русской литературы XX века. Эта модель предполагает рассмотрение текста в системе герменевтического круга, регрессивно-прогрессивного метода П. Рикёра и с применением метода интертекстуального анализа. «Доктор Живаго» исследуется как в отношении аспектов поэтики, так и в плане интертекстуальных влияний, определивших функционирование его структур и порождение смыслов. В диссертации предлагается рассмотреть полигенетичность «Доктора Живаго» как синхронную работу структурно разнородных рядов, скрыто подключающих смысловые комплексы чужих текстов (в широком смысле - актуализирующих память культуры) и явно - гетерогенные темы и мотивы. При этом значимым является как то, что претексты подвергаются инверсированию, так и то, что анализ их проявленности позволяет определять значимое отсутствие в тексте структур, не менее важных для формирования семантики произведения. С учетом алгоритмов, определяющих динамику внутренних структур романа и свойственных и другим романам Серебряного века, такой анализ позволяет не только с оптимальной полнотой видеть картину источников «Доктора Живаго», но и определять его скрытые смысловые интенции. Аналогичный подход к другим романам упомянутого периода может быть весьма продуктивным. Исследование художественной прозы Пастернака позволяет углубить представление о многомерности дискурса литературы модернизма и расширить диапазон подходов к ней. Результаты работы могут применяться при исследовании культурно-семиотических механизмов, работающих в русской литературе Серебряного века, закономерностей литературного процесса, выявления особенностей динамики и смены литературных течений.

Практическая значимость исследования состоит в. расширении круга источников текста «Доктора Живаго», возможности применения выявленного и проанализированного в работе материала для дальнейшего изучения как данного произведения, так и всего творчества Пастернака, а также для использования результатов работы при научном издании и комментировании романа Пастернака. Положения и выводы исследования могут быть использованы в построении курсов по истории русской литературы XX века, теории литературы, культурологии, нарратологии, мифопо-этике, методологии литературоведческого исследования, спецкурсов и спецсеминаров, посвященных изучению жизни и творчества Пастернака, при составлении учебных пособий, а также при написании курсовых и дипломных работ. Материалы диссертации могут быть востребованы при написании исследований, посвященных интерпретации текста, взаимодействию литературы и других видов искусства. Исследователям творчества писателей Серебряного века, и в частности Пастернака, результаты работы позволят углубить методику исследования художественного дискурса модернизма и расширить диапазон подходов^к ней. Методологические принципы^ предложенныевдиссертации,' могут быть, использованы, для?анализа типологически близких:произведений; литературы, а также для исследования интертекстуальных связей художественного текста.

Апробация. Результаты работы были изложены на международных, всероссийских, межвузовских научных и«. научно-практических конференциях:;^ Москве (1990), Воронеже (1991), Донецке (1992), Киеве (1995); Пятигорске. (2006), Армавире (2007, 2008^ 2010). Положения и результаты, исследования-изложены-в 32 публикациях по теме диссертации общим объемом 155,27 пл., в том числе 3 монографиях (122,6 п.л.), 9 статьях в; изданиях, рекомендованных. ВАК Министерства образования и науки РФ для публикации основных научных результатов диссертаций: на соискание ученой степени, доктора: наук, (8,32 п.л.); 20 публикациях в сборниках научных трудов, материалах: между народных ивсероссийских научных и научно-практических конференций (24,35 п.л.). Основные положения и результаты диссертационного исследования докладывались и обсуждались на заседании кафедры: истории новейшей русской: литературы Ставропольского государственного университета.

Структура работы обусловлена поставленными целью и задачами. Диссертация состоит из введения, четырех глав (включающих 18 параграфов), заключения и библиографического списка, включающего 420 наименований. Общий объем исследования - 650 с.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Полигенетичность художественного мира романа Б.Л. Пастернака "Доктор Живаго""

ВЫВОДЫ ПО 4 ГЛАВЕ

В четвертой главе «Полигенетичность персонажей: варыкинского локуса: полемика с символизмом» исследованы интертекстуальные связи упомянутого участка текста с отдельными произведениями Вяч. Ив. Иванова, И.Ф. Анненского, А.С. Пушкина, В.А. Комаровского, И.В; Гете и других писателей. Рассмотрены реинтерпретации Пастернаком более ранних претекстов, становившихся предметом внимания старших поэтов-современников, а также прототипы персонажей романа. Анализируется, как порождение смыслов в «Докторе Живаго» происходит за счет столкновений на его пространстве внетекстовых структур.

Параграф 4.1'. «Семья-Вяч. Ив. Иванова как прототипический источник образов членов семьи Микулицына» посвящен рассмотрению ситуаций» романа, свидетельствующих как о масштабе и- особенностях влияния Вяч. Ив. Иванова на Пастернака, так и об отношении последнего к личности и творчеству старшего поэта. Так, семейная ситуация Иванова, женившегося на падчерице, воспроизводится в «Докторе Живаго» неоднократно, а если учесть регулярность развертывания структуры линейного пространства романа, то, по-видимому, на строго обусловленных участках текста и, так сказать, в развитии. Когда в треугольнике 'Амалия Карловна

- Комаровский - Лара' воспроизводится треугольник 'Зиновьева-Аннибал

- Иванов- В.К. Шварсалон', то актуализируется момент «замены» матери

- ее дочерью. В треугольнике 'Агриппина (Аграфена) Севериновна Тунце-ва (покойная жена Микулицына) - Микулицын - Елена Прокловна' Пастернак вновь воспроизвел те же семейные отношения Иванова, но акцентировал момент смерти старшей женщины и устранил ее родственные связи с преемницей. В.К. Шварсалон, дочь умершей Л.Д. Зиновьевой-Аннибал и падчерица Вяч. Ив. Иванова, предстает одним из прототипов не только Лары, но и Елены Прокловны Микулицыной. В параграфе проанализированы интертексты, связанные с именем умершей жены Микулицына, в частности, следы рассказа Б.К. Зайцева «Аграфена», интересовавшего Иванова, и стихотворений гр. В.А. Комаровского. Внимание обращено также на прототипов сестер Тунцевых (сестры Синяковы, Аверкиевы), Микулицыной (Ф.Н. Збарская, В.К. Шварсалон, сказочная яга, Д.П. Свято-полк-Мирский) и Микулицына (М.А. Волошин, К.Д. Бальмонт, Л .Я Карпов, Б.И. Збарский, былинный герой Микула Селянинович, Д.В. Аверкиев,

Вяч.Ив. Иванов и др.). Выявлено также интертекстуальное значение вопросов, которые задает Юрию Живаго Микулицына.

Контакты Пастернака с Ивановым включали разговоры о Маяковском. В'параграфе исследовано значение змеиной темы в «Докторе Живаго», связанной- с эпизодом совместного пребывания Пастернака.и Иванова* в Петровском на Оке и с творчеством Иванова и Маяковского. Далее определены использованные в романе черты, одного из прототипов Ливерия, в плен к которому попадает Юрий Живаго, а именно — В.К. Шварсалона.

Рассмотрены интертекстуальные связи стихотворения «Земля», вошедшего в «Стихотворения Юрия Живаго». В творчестве Иванова источниками этого текста являются одноименное стихотворение 1928 года и доклад «Евангельский смысл слова «земля»» (1909), переработанный в 1929 году. Аллюзии на Иванова в «Докторе Живаго» вводились автором, как правило, с оглядкой на Гете, а с другой стороны - на Маяковского. Все трое были самыми масштабными фигурами в литературе своего времени. А внимание Иванова к Гете давало толчок к осмыслению произведений и личностей обоих на фоне друг друга.

Если обобщить проблему отношений Пастернака к старшим поэтам и поэтам-современникам, о которых шла речь, то «Доктор Живаго» можно интерпретировать как текст, реализовавший тайную идиосинкразию Пастернака к «гиперсексуальным» и творчески плодовитым гениям. При этом каждый из этих гениев, подвергаемых скрываемой от читателя обструкции, входил в триаду, средний член которой был анти- или асексуален в пользу значительнейших (для Пастернака) духовных прорывов. Две крайние фигуры противопоставлялись друг другу, но были сходны как раз в «гиперсексуальности», в приверженности сексуальным «излишествам». Так, например, Иванов противопоставлялся не менее «любвеобильному» Блоку, а осевой, средней между ними и потому позитивной фигурой представал Андрей Белый, давние ивановские намеки на «слабость» которого все еще возмущали 66-летнего Пастернака. Осевым же по отношению к Маяковскому, противоположностью которого была не менее того занятая многочисленными романами Цветаева, представал сам Пастернак, выстраивавший с Белым отношения двойничества.

В параграфе также продолжено исследование влияние творчества и семейной ситуации Иванова, сказавшееся в «Докторе Живаго». При использовании в; изображении треугольника 'Амалия Карловна - Комаров-ский - Лара' семейной ситуации Иванова Пастернака нисколько не смущало то, что Зиновьева-Аннибал умерла «своей смертью», а вовсе не травилась и не была отравлена. Момент отравления и другие биографические коллизии связаны с другими прототипами, но ивановский «сюжет о женщине, ищущей истинного мужа» в случае Амалии Карловны остается актуальным. В4 качестве прототипа последней рассмотрены З.Н. Нейгауз, О.В. Ивинская и О.М. Фрейденберг, предложившая наряду с В .Я. Проппом и Б.В. Казанским свою трактовку «Тристана и Исольды». Ролью кубка, описанною Проппом и Фрейденберг, объясняется пристальное внимание Пастернака, которое уделяется причинам отравления Амалии Карловны, в образе которой можно усмотреть черты, пародирующие О.М. Фрейденберг и ее интерпретацию. Сцена отравления рассмотрена и с точки зрения автобиографической составляющей — эпизода с попыткой самоубийства, которую Пастернак предпринял в 1932 году.

Ассоциирование Пастернаком персонажей романа с героями «Тристана и Исольды» является его еще одним, более поздним и художественным, а не эпистолярным ответом на письмо М.И. Цветаевой от 15 июля 1927 года, в котором она проецировала свои отношения с Пастернаком на отношения литературных героев (при этом в роли «другой Изольды» оказывалась Е.В. Пастернак). Отношения Тристана с двумя Изольдами в «Докторе Живаго» Пастернак распределил по «треугольникам»: 'Тоня — Живаго - Лара' и 'Лара — Живаго — Марина'. В параграфе 4.2: «Реинтерпретация Б.Л. Пастернаком произведений литературных предшественников „через посредство дизъюнкции вторичных претекстов Вяч. Ив. Иванова» прослежено, как сказались некоторые положения статьи Иванова «Гете на рубеже двух столетий», которая содержит истолкования важнейших произведений немецкого классика, в образах героев и композиционной структуре «Доктора Живаго», и какие соответствия* им* имеются в биографии самого Пастернака. Вероятность обсуждения с Ивановым упомянутой' статьи и творчества Гете определяет то, что упоминание одного из этих писателей или аллюзия на какое-либо его произведение всякий раз отзываются появлением в тексте деталей и мотивов, указывающих на черты личности и мотивы творчества другого. Гете и Иванов предстают в паре, двойниками — такими же, какими были в духовном мире Пастернака, к примеру, Толстой и Шопен. Негативные отзывы позднего Пастернака об Иванове объясняются, по-видимому, соперничеством и скрытой борьбой за возможность самому предстать двойником Гете. Этот мотив был, возможно, одной из сил, двигавших колоссальную работу по переводу «Фауста», проделанную в период создания «Доктора Живаго». Интертекстуально в романе стремление «преодолеть» Иванова выразилось в реинтерпретации Пастернаком тех же гетевских образов, мотивов и положений, на которые обращал внимание в своей статье старший современник. Впрочем, восприятие Иванова и Гете как двойников, отношение Пастернака к Гете определялось примерно теми же параметрами, что и его притяжение к символизму и отталкивание от него.

Проводы Гете и Шиллером «великого столетия», всматривание в «темный лик» и «мглу» нового века, который, в свою очередь, уже ушел для Иванова, и гадание о преемнике (Иванов, 1971-1987, IV, 111, 113), в «Докторе Живаго» трансформированы в ночные беседы Живаго и Гордона на фронте Первой мировой войны, в «разговоры вполголоса» Живаго и Лары в Юрятине, в беседу Гордона и Дудорова «высоко* у раскрытого окна над необозримою вечернею Москвою» (IV, 514). Рассмотренная тематика этих «сократических диалогов» близка тем, что были у прототипов.

И Пастернак, и его герой шли вслед за Гете по «третьему пути», который Иванов определил как «путь творчества про запас, во имя вечности и на пользу грядущих времен» (Иванов, 1971-1987, IV, 116). Мотив» «владения, временем» Пастернак, в частности, инверсировал в. «формулу», которой завершается стихотворение «Ночь» (1956). Исследованы претексты стихотворения.

В* статье1 Иванова «Гете на рубеже двух столетий» Пастернак усмотрел не просто попытку подключения к традиции, но и своего рода узурпацию права на преемственность, тем более сильные, что производились они одним из самых глубоких мыслителей современности. «Доктор Живаго» в этом свете предстает серьезным аргументом в оспаривании предшественника, за счет чего происходило собственное подключение Пастернака к магистральной линии европейской культуры. В работе прослежены особенности следования Живаго по пути Гете, истолкованном Ивановым. Влиянием статьи старшего современника объясняется, в частности, «сма-занность» трагического конца доктора, отсутствие внешне, яркой катастрофы, подчеркнутая обыденность его смерти. Совершающаяся трагедия духа героя скрывается от читателя.

Еще одна реинтерпретация произведения Гете, осуществленная Пастернаком в результате чтения статьи Иванова, просматривается в интертекстуальных следах «Коринфской невесты». И в данном случае Пастернак учитывал истолкование баллады Гете, которое дал Иванов, и отталкивался от него. Интерес Пастернака к «Коринфской невесте» (переведенной А.К. Толстым) объясняется также его интересом к франкмасонству, который играл далеко не последнюю роль в его напряженном внимании к произведениям и личностям Иванова, и Гете, которые были масонами. В связи с этим предпринят анализ фигуры Комаровского и его связи с Уралом и Дальним Востоком. Понять более точную привязку Комаровского, наделенного чертами хтонического змея, к местности позволяет проговорка часового, который провожает доктора после разговора с «солнечным змеем»

Стрельниковым в теплушку, в которой доктор ехал на Урал. Называя!себя «моршанские мы», часовой выдает свою принадлежность к миру мертвых: в память погибших под Мукденом солдат Моршанского полка И.А. Шатровым был написан на слова С. Петрова (Скитальца) вальс «На сопках Манчжурии», напоминавший' слушателям о Русско-японской войне. Часовой, житель Моршанского уезда Тамбовской* губернии, являющийся' в то же время- «живым трупом» из погибшего Моршанского полка, сигнализирует и о том, что Юрий Живаго попал в местность, принадлежавшую «старому змею» — Комаровскому. Далее выявлены исторические и литературные претексты, связанные с часовым.

Ключ к разгадке связи «хтонического змея» Комаровского с Мор-шанским уездом Тамбовской губернии дает как фамилия^ персонажа, совпадающая с фамилией поэта гр. В.А. Комаровского, так и топонимы: в Моршанском уезде находилось имение гр. Комаровских Ракша, пожалованное их предкам Павлом I и описанное в стихотворении В.А. Комаровского «Ракша». Приведены факты биографии Комаровского, родственные связи и некоторые стихотворения, которые могли привлечь внимание Пастернака. В качестве примера раннего интереса писателя (поддержанного ассоциациями с «Рождественскими историями» Диккенса) к старшему современнику проанализировано стихотворение «Может статься так, может иначе», вошедшее в цикл «Болезнь».

В параграфе 413. «Соположение претекстов: образ Гамлета в посттексте И.Ф. Анненского как образца поэта для Б.Л. Пастернака и его главного. героя» отмечено, что стихотворение «Гамлет» и соотносимые с ним места в прозаическом тексте романа вступают в интертекстуальную игру не только с «Гамлетом» У. Шекспира, но и с многочисленными отражениями трагедии в литературе.

Обычно проекция Юрия Живаго на Гамлета (а также на Христа) проявляется в романе в связи с болезнями доктора, которые выступают разнообразными эквивалентами творческого вдохновения, пророческого видения и смерти. Так, варыкииская запись о болезни представляет собой инверсию конца статьи И.Ф: Анненского «Проблема Гамлета» и стихотворения: в прозе: «Моя душа». Другими участвующими в работе- претекстами; являются произведения* М.Ж Цветаевой; Ф.И. Тютчева и ГГ.Я. Чаадаева.

Исследована проблема влияния Анненского на Пастернака: рассмотрено отношение Пастернака к старшему поэту, интерес к его-биографии, семейной ситуации и творчеству, детали которых нашли: отражение в «Докторе Живаго». Особое значение для Пастернака: имел последний год жизни и обстоятельства смерти Анненского, на которые спроецированы события последнего года жизни Юрия Живаго.

Если Анненский давал Юрию Живаго «музыку в сердце», которая позволяла «гамлетизировать» действительность,, то Пушкин — «угль, пылающий огнем» вместо сердца, дабы поэт «жег сердца людей». Глава 5 девятой части романа интертекстуально связана также со стихотворением A.C. Пушкина «Пророк», следы которого в романе также исследованы. В романе Пастернак подверг инверсированию не только пушкинское: стихотворение, но и собственную его трактовку, которую дал в* цикле «Тема с вариациями» и стихотворении «Лето». Выявлены; переклички с «Пророком» в сцене глажки Лары в Мелюзееве и варыкинских записях Живаго.

Еще одним: текстом, на который ориентировано как стихотворение «Гамлет», так и описание сна доктора во время болезни в Варыкино (шире — его занятий там) является: статья Вяч. Ив. Иванова «Кризис индивидуализма», в которой Гамлет рассматривается (наряду с Дон-Кихотом) как предтеча современного индивидуализма и один из «светлых мучеников», «первых «героев нашего времени»» (Иванов, 1971-1987,1, 831). В «Докторе Живаго» эта статья? отразилась и концептуально (в том, как Пастернак: решил проблемы индивидуализма и анархизма, реализма и следования, традиции), и в деталях. Анализ этих отражений содержится в параграфе' 4.4. «Поля интертекстуальных значений в собирательных образах братьев Живаго», который продолжает исследование гамлетизма доктора.

Ассоциирование Гамлета Шекспира с Пророком Пушкина, скрыто явленное в «Докторе Живаго», могло восходить именно к статье Иванова, которая встала в один ряд с текстами, на которые Пастернак ориентировал не только соответствующие участки повествования, но и духовный мир главного героя. Понять позицию Живаго-помогает противопоставление Ивановым Гамлета Дон-Кихоту. Путь доктора^— это путь героя, проходящего все фазы индивидуализма, отмеченные Ивановым, и проходящего всеми путями тайнознания. Живаго отличен от Гамлета и Дон-Кихота, но он остается отличен и тогда, когда встает в один ряд с героями, наследующими им - с Заратустрой Ф. Ницше. Доктор как анти-сверхчеловек противопоставлен сверхчеловеку Ницше в плане отношения к христианству. Основание для этого вывода дают высказывания Пастернака о Ницше. Особенно важен уход доктора в комнату в Камергерском переулке. «Синтез личного начала и начала соборного» Иванов видел в анархизме, и Живаго как раз* и предстает здесь тем идеальным- анархистом, о котором писал Иванов. Развернутая характеристика анархизма, которую он дает в статье, является одним из. важнейших ключей к. пониманию тайных мотивов действий героя-Пастернака, скрытых за кажущейся безыскусностью и простотой того, что вынесено на «поверхность» текста. Приводимая Ивановым строфа из своего стихотворения «Океаниды» служит претекстом сцены гибели Юрия Живаго и служит одним из ключей к имени его брата Евграфа.

Заключительная, часть «Кризиса индивидуализма» является не только ключом к судьбам героев (Живаго в сцене разговора с Гордоном и Ду-доровым; друзей в финале романа) и «итогам» романа, но и во многих аспектах — к позиции и судьбе Пастернака. В свете идей Иванова Юрий Живаго предстает мистическим анархистом, нашедшим свой путь, прошедшим его до конца и в конце жизни экстатически, подобно пророку, воспринимающим мир. Живаго, пишущий в комнате в Камергерском стихотворение «Гамлет», ведет себя в романе, как тайный пророк. Его похороны предстают как тайное действо, как ритуал, предназначенный для того, чтобы вызвать понимание возможности стать таким пророком у любого из тех, кто понимает, что происходит. Отчуждение от социума и одиночество нарастают у доктора по мере продвижения повествования и достигают пика в^ Москве 1922-1929 годов. Важнейшую роль в духовном оформлении позиции героя сыграло его пребывание на Урале и в Сибири, в партизанском плену. Поскольку те, с кем доктор1 сталкивается вгМоскве, являются для .него представителями «потустороннего мира», постольку и- сам он, вернувшийся из Сибири, предстает таковым в их глазах. «Сказочное» восприятие усиливается тем, что Живаго - выходец из «старого мира», которого уже нет. Сказочные мотивы проникновения героя на «тот свет» и возвращения из «иного мира», по-видимому, ассоциировались у Пастернака с несколькими конкретными примерами возвращения в советскую Москву ярких представителей «уходящей* расы» (Цветаева). Все эти люди — Д.Ф. Самарин, кн. С.М. Волконский, Вяч. Ив. Иванов - послужили прототипами Юрия Живаго. Рассмотрена общность с доктором каждого из них.

Исследована роль Евграфа в отношении Юрия Живаго, подобная роли Иоанна Богослова в отношении Христа. Внимание уделено и фигуре Васи Брыкина, сопровождавшего доктора по пути с Урала в Москву и также предстающего в роли Иоанна, но профанного. В этом качестве Брыкин являет собой негативного двойника Евграфа. Значение фигуры Евграфа проясняется в параграфе интертекстуальным материалом, связанным с его матерью - княгиней Столбуновой-Энрици. Выявленными претекстами являются «Петербург» А. Белого, стихотворение A.C. Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» и ода Г.Р. Державина «Фелица». Аналогия 'Евграф Живаго - Иосиф Сталин' позволяет находить в образе Евграфа и черты, сближающие его с ветхозаветным Иосифом.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Пишущий о Пастернаке должен нарушить несколько < запретов, наложенных самим писателем. Один из них высказан в1 одном из писем к Р. Швейцер: «Не пишите обо мне громоздких исследований, но дайте мне появиться». В4 сложнейшей' стратегии Пастернака, ставившего будущим^ исследователям его творчества в принципе недостижимое требование' быть конгениальным - лукавство и игра культуры XX века. «Появиться» Пастернак в свою подлинную величину может только после вскрытия смыслов, заложенных в его произведениях, и сделать это не громоздко, пожалуй, невозможно. Вероятно, вариант письма, балансирующего, как, например, Освальд Шпенглер, между наукой и чуть ли не публицистикой, был бы наиболее адекватным роману. Но' лукавство Пастернака заключается и в том, что его автометаописатальный метод творчества предполагает, что «дать появиться» ему не может никто, кроме него самого. Исследователю остается лишь трезво обольщаться возможностью вскрыть хотя бы отдельные пласты семантики, которые позволят «новому художнику», появления которого ждал Пастернак, понять великого предшественника немного глубже и шагнуть если не дальше, то хотя бы не менее значительно.

В работе были использованы разные подходы, без применения которых невозможно более-менее адекватное понимание мира Пастернака: сопоставительный анализ «Доктора Живаго» с тем или иным произведением, выявление многочисленных прототипов того или иного героя, исследование автобиографического пласта и др. Это позволило избежать односторонности в интерпретациях и продемонстрировать относительность какой-либо одной концепции-, используемой в применении к творчеству Пастернака. Избранный подход к тексту, отличающийся от анализа структуры крупного прозаического произведения, предпринятого, например, в отношении «Братьев Карамазовых» (см.: Бэлнеп, 1997), оправдан уже хотя бы тем, что он, подтверждая слова Р. Барта, демонстрирует, что «любая структура пригодна для жизни. Может быть, в этом и состоит ее наилучшее определение» (Барт, 300). Изоморфность научной работы объекту исследования, который, по признанию автора, является «записью со многих концов разом», выражается в том, что она строится путем оперирования не скрытыми цитатами, как это делал в, романе Пастернак, но явными, в» которых были опознаны скрытые.

В работе показано, что «Доктор Живаго» представляет собой интертекстуальный палимпсест, скомпонованный из множества неоднократно воспроизводимых и трансформирующихся по ходу повествования сюжетов и мотивов, позаимствованных из широчайшего круга источников - от фольклора и художественной литературы и философии разных времен и народов до научных теорий XX века, например, теории волшебной сказки В.Я. Проппа. Влияние последней было проанализировано нами вне рамок данного исследования (Буров, 2007в). Подступы к роману осложнены тем, что для выявления следов любого источника необходимо не упускать из виду особенности композиции, задающей систему алгоритмов воспроизведения того или иного сюжета или детали всякий раз в новом, почти неузнаваемом виде. Предварительно проведенный анализ композиционной структуры «Доктора Живаго» позволил избежать показа того, как в рамках нескольких выделенных видов субтекстов работают использованные Пастернаком претексты, хотя структура каждого из видов субтекстов иногда подсказывала специфику проявления влияний. С другой стороны, поскольку выявление претекстов «Доктора Живаго» обусловлено парадигмой общих для литературы Серебряного века тем и мотивов, показ их работы был также необходим.

Особенности композиционной структуры с одной стороны и пастер-наковские варианты тем и мотивов литературы Серебряного века с другой позволили выявлять генезис текста как со стороны количественной (регулярности проявления претекстов), так и качественной (спектра источников и особенностей их преломления). Одной из решаемых задач работы стала демонстрация продуктивности такого подхода при анализе интертекстуальности романа. Вскрытие работы отдельных интертекстов обусловлено весомостью1 этих сфер в мире Пастернака и исследовательской субъективностью, которая ничуть не более странна, чем выбор тем любым литературоведом. Анализом были охвачены едва ли все персонажи; главные же рассмотрены многократно и в различных ракурсах. Взгляд на «Доктора Живаго» сквозь призму значимых для Пастернака произведений и биографий их авторов мотивирован значительностью смыслов, порождаемых как пастер-наковской интерпретацией претекстов, так и столкновениями этих интерпретаций между собой.

В диссертации выявлена генетическая близость «Доктора Живаго» с литературой (романами) Серебряного века, представлены доказательства того, что роман стал одним из «завершающих» и «преодолевающих» литературу произведений, написанным после ее «конца». Произведение рассмотрено на фоне биографии Пастернака и с учетом его литературной, идеологической и прочих позиций. Даны объяснения установкам писателя, создававшего главное произведение жизни, на устную речь, эпистолярность и обращенность к «особому» читателю. Позиция Пастернака и его роман исследованы с точки зрения реализации философско-эстетических принципов, сформированных у писателя в дореволюционные годы и трансформировавшихся в советское время. Уточнены жанровая природа произведения, особенности подключения Пастернака к культурной традиции (особенно к традиции русской литературы XIX — первой половины XX века), специфика главного героя, продолжающего, в частности, линию «маленького человека». Мы пришли к выводу, что специфика художественного моделирования действительности романа определяется подключением повествования к различным, зачастую конфронтирующим друг с другом пластам смыслов, относящимся к культурным эпохам, литературным направлениям, творчеству отдельных писателей. «Неузнаваемость» многих кодов при этом связана с установкой на «таинственность», что позволяло Пастернаку как избегать прямолинейности, так и «запечатывать» в< романе колоссальный объем информации. Автоорганизация романа происходит за счет полемики, с «родовым лоном» футуризма и апологетически противопоставлявшегося ему Пастернаком футуризма, и обе литературные школы XX века отстранялись-в пользу следования-предшествовавшему им реализму, хотя, конечно, реализм Пастернака, впитавший опыт модернистской литературы, совсем не похож на реализм XIX века. Мы стремились истолковать роман в разных ракурсах: интертекстуальном, биографическом, историко-культурном. Но в любом случае это произведение предстает результатом инверсионной работы Пастернака с исходными реалиями. Текст «Доктора Живаго» выполняет роль конденсатора разнородных по времени и культурам реалий, объединяющего их в картину эпохи. Разно-качественность интертекстуальных слагаемых текста отражает и «эпизодическую» и «семантическую» память. Пастернака как свидетеля своего времени, учитывавшего и «память дискурса» (Смирнов, 1995, 125). Инвер-сирование претекстов, вариативно производившееся Пастернаком в соответствии с регулярностью развертывания линейной структуры циклично организованного текста, предполагало, как правило, реинтерпретацию претекстов («первоисточников») за счет дизъюнкции посттекстов (позднейг ших текстов-посредников). И чем современней был претекст, тем большей профанизации за счет инверсирования он подвергался. Выявление возможного максимума претекстов позволило получить более четкое представление о генеративном процессе, в ходе которого возник «Доктор Живаго». Именно поэтому предметами внимания в работе были не только произведения, с которыми Пастернак полемизировал или на которые ориентировался, но и мотивы (дома, бала, выстрела и др.), играющие конструктивно важную роль в литературе Серебряного века. Стремление Пастернака представить в романе альтернативу социальной истории в истории героя, продолжающего историю христианства, обусловило соответствие общей ориентации повествования, относящегося к 1910-м годам, на литературу постсимволистскую (Маяковский, Ахматова, Цветаева) и повествования, носящегося к 1920-м — на литературу символизма (Иванов, Аннен-ский, Комаровский). Альтернативой такому переворачиванию,, подчеркивавшему отсутствие культурной преемственности, и противонаправлен-ность в отношении истории в христианском понимании, был показ судьбы (в том числе и литературной) героя, не прилагавшего никаких усилий к тому, чтобы участвовать в происходившем, поскольку его «программой» был путь тайного следования Христу и «совпадения» с ним. Исключительная оригинальность пастернаковской апокалиптики рассмотрена нами не только на примере Юрия Живаго, но и других персонажей.

Доктор Живаго» как одно из «итоговых» произведений литературы Серебряного века продолжает оказывать сильнейшее влияние на современную русскую литературу и является показательным примером столкновения характерных для модернизма художественных процессов ломки и сохранения^ традиции. Анализ творческой реализации результатов данного столкновения востребован, на наш взгляд, не только в силу сохраняющейся актуальности этих процессов, происходящих на новом витке в социально-исторической, идеологической и других сферах, но и потому, что эти результаты являют собой модель современного мировидения, предвосхищенного Пастернаком. «Доктор Живаго» опередил свое время не только в силу «технических средств», пущенных в ход в небывалой до тех пор концентрации и качественном составе, но и духовным зарядом, влияние которого в последовавшие после выхода романа десятилетия трудно переоценить. Вскрытие интертекстуальных составных произведения дает ключ к смысловым глубинам романа, которые иным образом — в силу его «таинственности» — не прочитываются.

Список научной литературыБуров, Сергей Глебович, диссертация по теме "Русская литература"

1. I-XI — Пастернак Б. Полное собрание сочинений с приложениями. В одиннадцати томах. Составление и комментарии ,Е.Б. Пастернака и Е.В. Пастернак. -М.: СЛОВО/SLOVO, 2003-2005.

2. Абашев, 2000 Абашев В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе XX века. - Пермь: Издательство Пермского университета, 2000. - 404 с.

3. Аверинцев, 1996 Аверинцев С.С. Поэты. - М.: Школа Языки русской культуры, 1996. — 365 с.

4. Азадовский, 1994 Азадовский К. Эпизоды // «Новое литературное обозрение», № 10, 1994. Историко-литературная серия. - С. 115-136.

5. Альтман, 1975 Альтман М.С. Достоевский. По вехам имен. - Саратов: Издательство Саратовского университета. 1975. — 280 с.

6. Альфонсов, 1984 — Альфонсов В. «Эй, вы! Небо!.» (О раннем Маяковском) // В мире Маяковского. Сборник статей в двух книгах. Составители Ал. Михайлов, Ст. Лесневский. — М.: Советский писатель, 1984. — Т. I, с. 174-211.

7. Альфонсов, 19906 Альфонсов В. Поэзия Бориса Пастернака. — Л.: Советский писатель, 1990. — 368 с.

8. Анненский, 1979 Анненский И. Книги отражений. Издание подготовили Н.Т. Ашимбаева, И.И. Подольская, A.B. Федоров. — М.: Наука, 1979. - 680 с. (Серия «Литературные памятники».)

9. В ссылках на многотомные издания римской цифрой указывается том, арабской — страница.

10. П.Аннинский, 2003 Аннинский Л. Анна Баркова: «Кровавые звезды-на. смирившихся башнях.» (Из цикла «Медные трубы») // «День литературы», № 11 (87), 10 ноября 2003 года. http://www.zavtra.ni/cgi/veil/data/denlit/087/81 .html .

11. З.Асеев, 1996 Асеев Н. Московские записки. Вступительная заметка, подготовка текста и примечания А.Е. Парниса // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. - М.: Наследие, 1996. - С. 151-167.

12. Ахматова, 1990,1—II Ахматова А. Сочинения. В двух томах. Составление, подготовка текста и комментарии В. Черных. 2-е издание, исправленное и дополненное. — М.: Художественная литература, 1990.

13. Ахматова, 1998-2002, I-VI Ахматова А. Собрание сочинений в шести томах. - М.: Эллис Лак, 1998-2002.

14. Баевский, 1980 Баевский B.C. Миф в поэтическом сознании и лирике Пастернака. (Опыт прочтения) // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1980, № 39 (2). - С. 116-127.

15. Баевский, 1988 Баевский B.C. Стихосложение Б. Пастернака // Проблемы структурной лингвистики. 1984. - М.: Наука, 1988. - С. 137-151.

16. Баевский, 1998 — Баевский B.C. Пушкин и Пастернак: к постановке проблемы,// Пастернаковские чтения. Выпуск 2. М.: Наследие, 1998. - С. 222-243.

17. Баран, 1996 Баран X. Первая мировая война в стихах, Вячеслава Иванова // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. - Ml: Наследие,1996.-С. 1,71-185.

18. Барт, 1989 Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. Составление, общая редакция и вступительная статья Г.К. Косикова. М.: Прогресс, 1989.-616 с.

19. Барт, 1994 Барт P. S/Z. Перевод с французского Г.К. Косикова и В.П. Мурат. Общая редакция и статья Г.К. Косикова. - М.: РИК Культура, Ad Marginem, 1994. - 304 с.

20. Барт, 1999 Барт Р. Фрагменты речи влюбленного. Перевод с французского Виктора Лапицкого. Редакция-перевода и вступительная статья, Сергея Зенкина. - М.: Ad Marginem, 1999. - 432 с.

21. Бахтин, 1986а Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. Составитель С.Г. Бочаров. Текст подготовили Г.С. Бернштейн и Л.В. Дерюгина. Примечания С.С. Аверинцева и С.Г. Бочарова. - М.: Искусство, 1986. -445 с.

22. Бахтин, 19866 — Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. Составители С.Г. Бочаров и В.В. Кожинов. — М.: Художественная литература, 1986. 543 с.

23. Батай, 1997 Батай Ж. Внутренний опыт. Перевод с французского, послесловие и комментарии С.Л. Фокина. - СПб.: Аксиома, Мифрил,1997.-336 с.

24. Бахнов, Воронин, 1990 С разных точек зрения: «Доктор Живаго» Бориса Пастернака. Составители Л.В. Бахнов, Л.Б. Воронин. - М.: Советский писатель, 1990. — 288 с.

25. Башилов, 2004 Башилов Б. История русского масонства. - М.: Лепта-Пресс, 2004. - 1246 с.

26. Бейджент, Ли, Линкольн, 2006 Бейджент М., Ли Р., Линкольн Г. Тайна Святой Крови и Святого Грааля. Иллюстрированная история величайшей загадки тысячелетия. Перевод с английского О. Фадиной, А. Костровой, К. Савельева. - М.: Эксмо, 2006. — 480 с.

27. Бейли, 2004 — Бейли Ф. Дух масонства. Сменить эзотерические ценности. М.: Навна-3, 2004. - 216 с.

28. Белова, 1993 Белова Т.Н. Роман Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» в англоязычных исследованиях 80-х годов // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 1993, № 6.

29. Белый, 1981 Белый А. «Петербург». Роман в восьми главах с прологом и эпилогом. Издание подготовил Л.К. Долгополов. - М.: Наука, 1981. -696 с.

30. Белый, 1989 Белый А. Москва. Составление, вступительная статья и примечания С.И. Тиминой. - М.: Советская Россия, 1989. - 768 с.

31. Белый, 1995 Белый А. Собрание сочинений. Серебряный голубь. Рассказы. Составление, предисловие, комментарии В.М1 Пискунова. - М.: Республика, 1995.-335 с.

32. Бердяев, 1990 Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма. -М.: Наука, 1990.-222 с.

33. Блок, 1960-1963,1—VIII — Блок А. Собрание сочинений в восьми томах. -М.-Л.: ГИХЛ, 1960-1963.

34. Богомолов, 1999 Богомолов H.A. Русская литература начала XX века и оккультизм. Исследования и материалы. - М.: Новое литературное обозрение, 1999. - 551 с.

35. Богомолов, Шумихин, 2000 Предисловие к Дневнику М. Кузмина // Кузмин М. Дневник 1905-1907. Предисловие, подготовка текста! и комментарии H.A. Богомолова и C.B. Шумихина. - СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2000. - С. 5-19.

36. Борисов, Пастернак Е., 1988 — Борисов В.М., Пастернак Е.Б. Материалы к творческой' истории романа Б. Пастернака «Доктор Живаго» // «Новый мир», № 6, 1988. С. 205-248.

37. Брачев, 2007а Брачев В. «Победоносный Февраль» 1917 года: масонский след // Масоны и Февральская революция 1917 года. — М.: Яуза-пресс, 2007.-С. 5-236.

38. Брачев, 20076 Брачев В. Оккультные истоки революции. Русские масоны XX века. - М.: Издатель Быстров, 2007. - 480 с.

39. Бродский, 1995 Бродский И. Вершины великого треугольника. Примечания к комментарию // «Независимая газета», 10 февраля 1995 года. -С.З.

40. Булгаков, 2002,1—VIII — Булгаков М.А. Собрание сочинений в 8 томах. — СПб.: Азбука-классика, 2002.

41. Буров, 1991 Буров С.Г. К вопросу об интертекстуальном прочтении стихотворений О. Мандельштама, обращенных к Н. Штемпель // Воронежский период в жизни и творчестве О.Э. Мандельштама. Материалы научной конференции. — Воронеж: 1991. - С. 31-34.

42. Буров, 1992 Буров С.Г. Апокалипсические аллегории в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» // Целостность художественного произведения и проблемы его анализа и интерпретации. Тезисы конференции 1316 октября 1992 года. - Донецк: ДонГУ, 1992. - С. 61-64.

43. Буров, 1995 Буров С.Г. Особенности трансформации сюжетно-композиционной схемы «Капитанской дочки» в «Докторе Живаго» Б.

44. Пастернака // Материалы Пушкинской научной, конференции 1-2 марта 1995 года (к 200-летию со дня рождения A.C. Пушкина). Киев: 1995. -С. 130-132.

45. Буров, 2004 Буров С. «Повесть о двух городах» Ч.' Диккенса в «Докторе Живаго» Б. Пастернака // «Русская литература», 2004, № 2. - С. 90-134.

46. Буров, 2005а Буров С.Г. «Испанцы» М.Ю. Лермонтова и «вакансия поэта» в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака // Русский язык и межкультурная коммуникация. 2005, № 1 (5). - Пятигорск: Издательство ПГЛУ,2005.-С. 126-132.

47. Буров, 20056 Буров С. Самоубийство Маяковского: реакция Пастернака // «ВВС» («Вести. Версии. События»). - Киев: 2005, № 17 (146). -С. 4-5.

48. Буров, 2005в Буров С. Пастернак, оскорбляемый Хлестаковым // «ВВС» («Вести. Версии. События»). - Киев: 2006, № 18 (199). - С. 15.

49. Буров, 2006а,- Буров С.Г. О сказочном морфологизме «Доктора Живаго» Б.Л. Пастернака // Научная мысль Кавказа. Северо-Кавказский научный центр высшей школы. Спецвыпуск 8'2006. Ростов-на-Дону:2006.-С. 358-363.

50. Буров, 2006в Буров С.Г. М.И. Цветаева как скрытый раздражитель в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. 2006, № 1 (январь — март). -Пятигорск: Издательство ПГЛУ, 2006. - С. 119-125.

51. Буров, 2007а Буров С. Оскорбляемый Хлестаковым // День литературы. 2007, июль, № 07 (133). - С. Г.

52. Буров, 20076 Буров- С. Пастернак и масонство // День литературы.• 2007, сентябрь, № 09 (133). С. 3.

53. Буров, 2007в Буров С. Сказочные ключи к «Доктору Живаго». - Пятигорск: РИА на КМВ, 2007. - 968 с.

54. Буров, 20086 Буров С.Г. Борис Пастернак и фотография // Научный вестник Южного Федерального округа. № 1 (5). Январь - март 2008 г. -С. 7-16.

55. Буров, 2008в Буров С.Г. К вопросу о генетике Юрятина и Варыкино в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака // Научный вестник Южного Федерального округа. № 2 (6). Апрель - июнь 2008 г. — С. 10-15.

56. Буров, 20096 Буров С.Г. Пастернак и Чаадаев. - Пятигорск: Издательство ПГЛУ, 2009. - 218 с.

57. Буров, 2009г Буров С.Г. Пастернак в контексте Серебряного века (1 часть) // Научный вестник Южного Федерального округа. № 1 (9). Январь-март 2009 г. - С. 14-23.

58. Буров, 2009д Буров С.Г. Пастернак в контексте Серебряного века (2 часть) // Научный вестник Южного Федерального округа. № 3 (11). Июль-сентябрь 2009 г. - С. 41-51.

59. Буров, 2009е Буров С.Г. Пастернак в контексте Серебряного века (3 часть) // Научный вестник Южного Федерального округа. № 4 (12). Октябрь-декабрь 2009 г. - С. 7-31.

60. Буров, 2010а Буров С.Г. Востребованный жанр: «Записки из подполья» Ф.М. Достоевского в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака // Синергетика образования. Научный журнал (социальные и гуманитарные науки). - Армавир: 2010, № 1 (17). - С. 12-22.

61. Буров, 20106 Буров С.Г. Об интертекстуальных «предках» Евграфа в «Докторе Живаго» // Шестые Международные Кирилло-Мефодиевские чтения. Армавир, АФ ГОУ ККИДППО, 9 апреля 2010. Синергетика образования. - Армавир: 2010, № 2 (18) - Ч. 2, с. 127-133.

62. Буров, 20 Юг Буров С.Г. Прототипы Агриппины Тунцевой в «Докторе Живаго» Б. Пастернака // Культурная жизнь Юга России. - Краснодар: Изд-во Ультрапресс, 2010, № 2 (36). - С. 56-59.

63. Буров, 201 Од Буров С.Г. «Проблема Гамлета» и личность И. Аннен-ского в.«Докторе Живаго» Б. Пастернака // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. 2010, № 2 (апрель -июнь). - Пятигорск: Издательство ПГЛУ, 2010. - С. 204-211.

64. Буров, 2010е Буров С.Г. Борис Пастернак и Вячеслав Иванович Иванов: два стихотворения «Земля» и два подхода к гениальности // Культурная жизнь Юга России. - Краснодар: Изд-во Ультрапресс, 2010, № 3 (37). - С. 65-68.

65. Буров, 2010ж Буров С.Г. Булгаков как одна из тайн «Доктора Живаго» Пастернака // Вестник Ставропольского государственного университета. 2010, № 71 (6). - Ставрополь, Издательство СГУ, 2010. - С. 76-85.

66. Буров, 20 Юз Буров С.Г. Полигенетичность образа Юрия Живаго как проявление памяти культуры // Культурная жизнь Юга России. — Краснодар, Изд-во Ультрапресс, 2010, № 4 (38). - С. 52-57.

67. Буров, 2010и Буров С.Г. О прототипах Микулицына в «Докторе Живаго» Б. Пастернака // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. 2010, № 4 (октябрь - декабрь). — Пятигорск, Издательство ПГЛУ, 2010. - С. 191-197.

68. Буров, 2010л Буров С.Г. Игры смыслов у Пастернака. В двух частях. -Ставрополь, Издательство СГУ, 2010. - Ч. I, 225 с. Ч. II, 229 с.

69. Буров, 2010м Буров С.Г. Алхимическая семантика детали в «Докторе Живаго» Б.Л. Пастернака // Синергетика образования. Научный журнал (социальные и гуманитарные науки). - Армавир, 2010, № 4 (20). — С. 20-26.

70. Быков, 2005 Быков Д. Борис Пастернак. - М.: Молодая гвардия, 2005. — 893 с. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий; Выпуск 962.)

71. Былины, 1957 Былины. Вступительная статья, подготовка текста и примечания Б.Н. Путилова. - Л.: Советский писатель, 1957. — 486 с. («Библиотека поэта». Большая серия.)

72. Бэлнеп, 1997 Бэлнеп Р.Л. Структура «Братьев Карамазовых». Предисловие B.C. Баевского «К читателю русского перевода». - СПб., Гуманитарное агентство Академический проект, 1997. — 144 с.

73. Вахтель, 1996 Вахтель М. К теме: «Вячеслав Иванов и Гете» // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. - М.: Наследие, 1996. - С. 186-191.

74. Витт, 2000 Витт С. Мимикрия в романе «Доктор Живаго» // В кругу Живаго. Пастернаковский сборник. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 22. - Stanford: 2000. - Pp. 87-122.

75. Войтехович, 2004 Войтехович Р. Оккультные мотивы у Цветаевой: астрология // Лотмановский сборник. 3. Редакторы Л.Н. Киселева, Р.Г. Лейбов, Т.Н. Фрайман. - М.: О.Г.И., 2004. - С. 419^42.

76. Воспоминания о Пастернаке, 1993 — Воспоминания о Борисе Пастернаке. Составление, подготовка текста, комментарии Е.В. Пастернак, М.И. Фейнберг. М.: СП Слово, 1993. - 750 с.

77. Воспоминания Шаламова, 1988 «Над старыми тетрадями.» (Письма Б.Л. Пастернака и воспоминания о нем В.Т. Шаламова). Публикация И.П. Сиротинской // Встречи с прошлым. Выпуск 6. - М.: Советская Россия, 1988. - С. 291-305.

78. Вроон, 1998 Вроон Р. Знак близнецов: Опыт интерпретации первого сборника стихов Пастернака. Перевод с английского М.Л. Гаспарова // Пастернаковскис чтения. Выпуск 2. - М.: Наследие, 1998. - С. 334-354.

79. Галушкин, 2000 Галушкин А. Сталин читает Пастернака // В кругу Живаго. Пастернаковский сборник. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 22. - Stanford: 2000. - Pp. 38-65.

80. Гаспаров Б., 1992a Гаспаров Б.М. Gradus ad Parnassum. Самосовершенствование как категория творческого мира Пастернака // «Быть знаменитым некрасиво.». Пастернаковские чтения. Выпуск 1. - М.: Наследие, 1992.-С. 110-135.

81. Гаспаров Б., 19926 Гаспаров Б. Поэтика Пастернака в культурно-историческом измерении. (Б.Л. Пастернак и О.М. Фрейденберг) // Сборник статей к 70-летию проф. Ю.М. Лотмана. Тартуский университет. Кафедра русской литературы. - Тарту: 1992. - С. 366-384.

82. Гаспаров Б., 1994 — Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе XX века. М.: Наука, Издательская фирма Восточная литература, 1994. — 304 с.

83. Гаспаров M., 1997,1—III Гаспаров М.Л. Избранные труды, т. X—III. -М.: Языки русской культуры, 1997.

84. Гаспаров, Поливанов, 2005 — Гаспаров М.Л., Поливанов К.М. «Близнец в тучах» Бориса Пастернака: опыт комментария. — М.: Издательство РГГУ, 2005. 143 с. (Чтения по истории и теории культуры. Выпуск 47).

85. Герцен, 1954—1966 Герцен А.И. Собрание сочинений в 30 томах. — М.: 1954-1966.

86. Гинзбург, 1988 Гинзбург Л.Я. «И заодно с правопорядком.» // Третьи Тыняновские чтения. - Рига: Зинатне, 1988. - С. 218-230.

87. Гладков, 2002 — Гладков А. Встречи с Пастернаком. Предисловие Е.Б. Пастернака. Примечания Е.Б. Пастернака, С.В. Шумихина. — М.: Арт-Флекс, 2002. 288 с.

88. Греймас, 2004 Греймас А.-Ж. Структурная семантика. Поиск метода. Перевод Людмилы Зиминой. - М.: Академический проект, 2004. — 368 с.

89. Гречишкин, Долгополов, Лавров, 1981 Гречишкин С.С., Долгопо-лов Л.К., Лавров А.В. Примечания // Белый А. «Петербург». Роман в восьми главах с прологом и эпилогом. Издание подготовил Л.К. Долго-полов. - М.: Наука, 1981. - С. 641-692.

90. Де Квинси, 2000 Де Квинси Т. Исповедь англичанина, любителя опиума. — М.: Ладомир, Наука, 2000. (Серия «Литературные памятники».)

91. Державин, 1985 Державин Г.Р. Сочинения. Составление, биографический очерк и комментарии И.И. Подольской. — М.: Правда, 1985. — 576 с.

92. Деринг-Смирнова, 1999 Деринг-Смирнова Р. Пастернак и Вайнин-гер // «Новое литературное обозрение», № 37, 1999.

93. Диккенс, 1960,1-XXX Диккенс Ч. Собрание сочинений в тридцати томах. Под общей редакцией A.A. Аникста и В.В. Ивашевой. - М.: ГИХЛ, 1960.

94. Документы, 2001 — «А за мною шум погони.» Борис Пастернак и власть. Документы 1956-1972 гг. Под редакцией В.Ю. Афиани и Н.Г. Томилиной. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2001.-432 с.

95. Достоевский, I-XXX Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 томах. - Л.: Наука, 1972-1990.

96. Д'Анджело, 2007 Д'Анджело С. Дело Пастернака: воспоминания очевидца. Перевод с итальянского О. Уваровой. Послесловие и комментарии Е.Б. Пастернака. - М.: Новое литературное обозрение, 2007. - 192 с.

97. Емельянова, 2006 — Емельянова И. Пастернак и Ивинская. — М.: Ваг-риус, 2006. 336 с.

98. Жирмунский, 1937 Жирмунский В.М. Гете в русской литературе. -Л.: 1937.

99. Жолковский, 1990 Жолковский А.К. Механизмы второго рождения. О стихотворении Пастернака «Мне хочется домой, в огромность.» // «Литературное обозрение», 1990, № 2. - С. 35^41.

100. Жолковский, 1994 Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. - М.: Наука, Издательская фирма Восточная литература, 1994. - 427 с.

101. Жолковский, 2005 Жолковский A.K. Избранные статьи о русской поэзии: инварианты, структуры, стратегии, интертексты. Ответственный редактор Л.Г. Панова. - М.: Издательство РГГУ, 2005. - 654 с.

102. Жолковский, Щеглов, 1996 Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности. Инварианты - Тема — Приемы - Текст. Сборник статей. Предисловие М.Л. Гаспарова. — М.: АО Издательская группа Прогресс, Универс, 1996. - 344 с.

103. Зайцев, 1989 Зайцев Б. Улица Святого Николая. Повести и рассказы. Вступительная статья, составление О. Михайлова. - М.: Художественная литература, 1989. - 399 с.

104. Земляной, 1997 Земляной С. Философия и художество. «Доктор Живаго» и его интерпретации // Свободная мысль, 1997, № 8. - С. 7284. № 10.-С. 58-71.

105. Западное литературоведение XX века, 2004 Западное литературоведение XX века. Энциклопедия. -М.: Интрада, 2004. - 560 с.

106. Иванов, 1971-1987, I-IV Иванов В. Собрание сочинений. T. I-IV. Под редакцией Д.В. Иванова и О. Дешарт с введением и примечаниями О. Дешарт. - Брюссель: Foyer Oriental Chrétien, 1971—1987. (Том IV при участии А.Б. Шишкина.)

107. Иванов Вяч. Be., 1998-2009,1-VI Иванов Вяч. Be. Избранные труды по семиотике и истории культуры, т. I—VI. - М.: Школа Языки русской культуры, 1998-2009.

108. Иванова Л., 1992 Иванова Л. Воспоминания. Книга об отце. Подготовка текста и комментарий Джона Мальмстада. - М.: РИК Культура, Феникс, 1992.-432 с.

109. Иванова Н., 2001а Иванова Н. Пересекающиеся параллели. Борис Пастернак и Анна Ахматова // «Знамя», 2001, № 9; http://magazines.russ.ru/znamia/2001/97ivan.html

110. Иванова Н., 20016 Иванова Н. «Собеседник рощ» и вождь. К вопросу об одной рифме // «Знамя», 2001, № 10; http://magazines.russ.ru/znamia/2001/10/ivan.html

111. Иванова Н., 2001 в Иванова Н. Точность тайн. Поэт и Мастер // «Знамя», 2001, № 11 ; http://magazines.russ.ru/znamia/2001/11/ivan.html

112. Ивинская, 1978 Ивинская О. В плену времени. Годы с Борисом Пастернаком. - Paris: Librairie Arthème Fayard, 1978. - 433 с.

113. Ионкис — Ионкис Г. Велижская драма и трагедия Лермонтова «Испанцы» // http://www.berkovich-zametki.com/Nomerl9/Ionkis2.htm

114. ИР Л, 1908 Народная словесность. (Том вышел в составе Истории русской литературы XIX века под редакцией Е.В. Аничкова, А.К. Бороздина и Д.Н. Овсянико-Куликовского.) - М.: Издание товарищества И.Д. Сытина и товарищества Мир, 1908. - 428 с.

115. ИР Л, 1980,1-IV — История русской литературы в четырех томах. Редакционная коллегия: A.C. Бушмин, E.H. Купреянова, Д.С. Лихачев, Г.П. Макогоненко, К.Д. Муратова. Главный редактор Н.И. Пруцков. -Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1980.

116. Йейтс, 1999 Иейтс Ф. Розенкрейцерское просвещение. Перевод с английского А. Кавтаскина под редакцией Т. Баскаковой. - М.: Алетейа, Энигма, 1999.-496 с.

117. Йенсен, 1997 Йенсен П.А. Стрельников и Кай: «Снежная королева» в «Докторе Живаго» // Scando-Slavica. 43. Münk sgaard. - Copenhagen: 1997.

118. Канселье, 2002 Канселье Э. Алхимия. Несколько очерков по Герметической символике и Философской Практике. Перевод с французского К.А. Векова. Предисловие О. Фомина. - М.: Энигма, 2002. - 448 с.

119. Карпачев, 2003 Карпачев С.П. Путеводитель по масонским тайнам. - М.: Издательство Центр гуманитарного образования, 2003. — 381 с.

120. Кац, 1990 Кац Б. «.Музыкой хлынув с дуги бытия»: Заметки к теме «Борис Пастернак и музыка» // «Литературное обозрение», 1990, № 2. - С. 79-84.

121. Кацис, 1998 Кацис Л.Ф. К поэтическим взаимоотношениям Б. Пастернака и О. Мандельштама // Пастернаковские чтения. Выпуск 2. — М.: Наследие, 1998. - С. 267-287.

122. Кацис, 2000 — Кацис Л. Диалог: Юрий Живаго — Михаил Гордон и русско-еврейское нео-кантианство 1914—1915 гг. // В кругу Живаго. Пастернаковский сборник. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 22. Stanford: 2000. - Pp. 206-220.

123. Клинг, 2002 — Клинг О. Андрей Белый: место поэта в творческой эволюции Б. Пастернака (к проблеме символистских влияний) // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. - С. 279294.

124. Книпович, 1987 Книпович Е. Об Александре Блоке. Воспоминания. Дневники. Комментарии. — М.: Советский писатель, 1987. - 144 с.

125. Кожевникова, 1998 Кожевникова О. К определению жанра романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго» // Пастернаковские чтения. Выпуск 2. - М.: Наследие, 1998. - С. 215-221.

126. Кондаков, 1990 Кондаков И.В. Роман «Доктор Живаго» в свете традиций русской культуры // Известия АН СССР. Серия литературы и языка, т. 49, № 6, 1990. - С. 527-540.

127. Конева, 2004 Конева И. За далью — Даль. К истолкованию одного образа пастернаковской лирики. Заметки на полях книги Григория Амелина и Валентины Мордерер «Миры и столкновения Осипа Мандельштама» // «Крещатик», 2004, № 1. — С. 335-341.

128. Коряков, 1959 — Коряков M. Заметки на полях романа «Доктор Живаго» // «Мосты», № 2, 1959. С. 216-220.

129. Кузмин, 1996 — Кузмин М. Стихотворения. Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания H.A. Богомолова. СПб.: Гуманитарное агентство Академический проект, 1996. — 832 с.

130. Куликова, Герасимова, 2000 Куликова С.А., Герасимова Л.Е. По-лидискурсивность романа «Доктор Живаго» // В кругу Живаго. Пастер-наковский сборник. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 22. - Stanford: 2000. - Pp. 123-154.

131. Лавров, 1992a- Лавров А. «Другая жизнь» в стихотворении А. Блока «Было то в темных Карпатах.» // Сборник статей к 70-летию проф. Ю.М. Лотмана. Тартуский университет. Кафедра русской литературы. -Тарту: 1992.-С. 347-357.

132. Лавров, 19926 — Лавров A.B. Еще раз о Веденяпине в «Докторе Живаго» // «Быть знаменитым некрасиво.». Пастернаковские чтения. Выпуск 1.-М.: Наследие, 1992. С. 92-100.

133. Лавров, 1993 Лавров A.B. «Судьбы скрещенья» (теснота коммуникативного ряда в «Докторе Живаго») // «Новое литературное обозрение», 1993, № 2. - С. 241-255.

134. Лавров, 1994 — Лавров A.B. Вступительная статья и примечания к «Воспоминаниям» C.B. Троцкого // «Новое литературное обозрение», № 10, 1994.-С. 41^6, 74-87.

135. Лавров, 19956 Лавров A.B. Андрей Белый в 1900-е годы. Жизнь и литературная деятельность. - М.: Новое литературное обозрение, 1995. - 335 с. (Научное приложение. Выпуск IV.)

136. Лавров, 2007 — Лавров A.B. Андрей Белый: Разыскания и этюды. -М.: Новое литературное обозрение, 2007. — 520 с. (Научное приложение. Выпуск LXVI.)

137. Левин, 1998 Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. -М.: Языки русской культуры, 1998. - 824 с.

138. Лермонтов, 1981,1-IV Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений в четырех томах. Издание второе, исправленное и дополненное. - Л.: Наука, Лениградское отделение, 1981.

139. Ливанов, 2002 Ливанов В. Невыдуманный Борис Пастернак. Воспоминания и впечатления. — М.: Дрофа, 2002. — 112 с.

140. Лихачев, 1985 — Лихачев Д.С. Вступительная статья «Борис Леонидович Пастернак» // Пастернак Б. Избранное в двух томах. Составление, подготовка текста и комментарии Е.В. Пастернак и Е.Б. Пастернака. — М.: Художественная литература, 1985. — С. 3-28.

141. Лихачев, 1989 Лихачев Д.С. Борис Леонидович Пастернак // Пастернак Б. Собрание сочинений в пяти томах. Составление и комментарии Е.В. Пастернак и K.M. Поливанова. - М.: Художественная литература, 1989-1992. - T. I, с. 5-44.

142. JIokc, 1994 Локс К. Повесть об одном десятилетии (1907-1917). Публикация Е.В. Пастернак и K.M. Поливанова // Минувшее. Исторический альманах, 15. -М., СПб.: Atheneum - Феникс, 1994. - С. 7-162.

143. Лосская, 1992 — Лосская В. Марина Цветаева в жизни. Неизданные воспоминания современников. М.: Культура и традиции, 1992. - 348 с.

144. Лотман М.Ю. — Лотман М.Ю. Мандельштам и Пастернак (попытка контрастивной поэтики). Таллин: Александра, б.г. - 176 с.

145. Лотман, 1992,1—III Лотман Ю.М. Избранные статьи в трех томах. — Таллин, «Александра», 1992.

146. Лотман, 1994 — Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX века). - СПб.: Искусство-СПБ, 1994.-399 с.

147. Лотман, 1995 Лотман Ю.М. Пушкин. Биография писателя. Статьи и заметки 1960-1990. «Евгений Онегин». Комментарий. - СПб.: Искусство-СПБ, 1995.-847 с.

148. Лотман, 2000 — Лотман Ю.М. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. Статьи. Исследования. Заметки. — СПб.: Искусство-СПБ, 2000. 704 с.

149. Лотман, 2002 Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. Составители Л.Н. Киселева, М.Ю. Лотман. - СПб.: Искусство-СПБ, 2002. - 768 с.

150. ЛЭС, 1987 — Литературный энциклопедический словарь. М., Советская энциклопедия, 1987. — 530 с.

151. Майдель, Безродный, 2000 Майдель Р. фон, Безродный М. Из наблюдений над ономастикой «Доктора Живаго» // В кругу Живаго. Пас-тернаковский сборник. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 22. - Stanford: 2000. - Pp. 234-238.

152. Мак-Налти, 2006 Мак-Налти У.К. Масонство. Перевод с английского И.Д. Голыбиной. — М.: Арт-Родник, 2006. - 320 с.

153. Мандельштам, 1990 Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама. Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. — Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1990.-544 с.

154. Мандельштам, 1990,1—II Мандельштам О. Сочинения в двух томах. Составление С.С. Аверинцева и П.М. Нерлера. Подготовка текста и комментарии А.Д. Михайлова и П.М. Нерлера. - М.: Художественная литература, 1990.

155. Мандельштам, 1993-1997,1-IV Мандельштам О.Э. Собрание сочинений в четырех томах. Составление и комментарии П. Нерлера и А. Никитаева (том 4 — тех же и Ю. Фрейдина, С. Василенко). — М.: Арт-Бизнес-Центр, 1993-1997.

156. Мандельштам Н., 1989 Мандельштам Н.Я. Воспоминания. Текст подготовил Ю.Л. Фрейдин. Послесловие Н.В. Панченко. Автор примечаний и составитель раздела «Стихотворения О. Мандельштама» A.A.

157. Морозов. — М.: Книга, 1989. 480 с. (Серия «Время и судьбы».)

158. Мандельштам Н., 1990 Мандельштам Н.Я. Вторая книга. Воспоминания. Подготовка текста, предисловие, примечания М.К. Поливанова. - М.: Московский рабочий, 1990. — 560 с.

159. Мансуров, 2009 Мансуров Б.М: Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская. - М.: Инфомедиа Паблишерз, 2009. - 392 с.

160. Марбург, 2001 Марбург Бориса Пастернака. - М.: Русский путь, 2001.-244 с.

161. Маркович, 1996 Маркович В.М. Автор и текст. - СПб.: 1996. - 244 с.

162. Масленикова, 1995 Масленикова 3. Портрет Бориса Пастернака. -М.: Присцельс, Русслит, 1995. - 384 с.

163. Маяковский, 1955-1961, I—XIII Маяковский В. Полное собрание сочинений в 13 томах. -М.: ГИХЛ, 1955-1961.

164. Маяковский в переписке, 1996 В.В. Маяковский в переписке современников. Публикация И.И. Аброскиной // Встречи с прошлым. Выпуск 8. - М.: Русская книга, 1996. - С. 390^140.

165. Мелетинский, 1998 Мелетинский Е.М. Избранные статьи. Воспоминания. Ответственный редактор Е.С. Новик. — М.: Издательство РГГУ, 1998.-576 с.

166. Мелетинский, Неклюдов, Новик, Сегал, 2001 Мелетинский Е.М., Неклюдов С.Ю., Новик Е.С., Сегал Д.М. Проблемы структурного описания волшебной сказки // Структура волшебной сказки. - М.: Издательство РГГУ, 2001. - С. 11-121.

167. Минц, 1999 Минц З.Г. Функция реминисценций в поэтике Ал. Блока // Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. - СПб.: Искусство-СПБ, 1999.-С. 362-388.

168. Мир Пастернака, 1989 Каталог выставки к «Декабрьским вечерам» в Государственном музее изобразительных искусств имени A.C. Пушкина. Составитель каталога Е.С. Левитин; с участием H.A. Борисовской и В.В. Леоновича. М.: Советский художник, 1989. - 208 с.

169. Мифы, 1994,1—II Мифы народов мира. Энциклопедия в двух томах. 2-е издание. - М.: Российская энциклопедия; Минск: Дилер; Смоленск: Русич, 1994.

170. Морамарко, 1990 Морамарко М. Масонство в прошлом и настоящем. Перевод с итальянского кандидата исторических наук В.П. Гайдука. Вступительная статья и общая редакция доктора исторических наук В.И. Уколовой. - М.: Прогресс, 1990. - 304 с.

171. Найман, 1989 Найман А. Рассказы об Анне Ахматовой. - М.: Художественная литература, 1989. — 302 с.

172. Новик, 2001 Новик Е.С. Система персонажей русской волшебной сказки // Структура волшебной сказки. - М.: Издательство РГГУ, 2001. -С. 122-160.

173. Обатнин, 2000 Обатнин Г. Иванов-мистик. Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907-1919). - М.: Кафедра славистики Университета Хельсинки, Новое литературное обозрение. 2000. — 240 с. (Научное приложение. Выпуск XXIV.)

174. Папкова, 2008 Папкова Е.А. Путь на Восток в произведениях Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» и Вс. Иванова «Возвращение Будды» // Любовь пространства. Поэтика места в творчестве Бориса Пастернака.

175. Парнис, 2000 — Парнис А. О государственной службе поэта и романе «Доктор Живаго». Неизвестные письма Б. Пастернака к G. Мотовило-вой // «Зеркало недели», 29 января 4 февраля 2000 года, № 4 (277). -G.5.

176. Пастернак, 1989-1992,1-V Пастернак Б. Собрание сочинений в пяти томах. Составление и комментарии Е.В. Пастернак и K.M. Поливанова. -М.: Художественная литература, 1989-1992.

177. Пастернак, 2007 «Спекторский» Бориса Пастернака: Замысел и реализация. Составление, вступительная статья и комментарии А.Ю. Сергеевой-Клятис. - М■: Совпадение, 2007. - 231 с.

178. Пастернак А., 2002 Пастернак А. Воспоминания. - М.: Прогресс -Традиция, 2002. - 432 с:

179. Пастернак Е., 1991 — Пастернак Е.Б. Достоевский и Пастернак // Достоевский. Материалым исследования. Т. 9. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1991, с. 231-242.

180. Пастернак Е., 1997 Пастернак Е. Борис Пастернак. Биография. -М.: Цитадель, 1997. - 728 с.

181. Пастернак Е., 2001 Пастернак Е. В осаде // «А за мною шум. погони.» Борис Пастернак и власть. Документы 1956-1972 гг. Под редакцией В.Ю. Афиани и Н.Г. Томилиной. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2001. - С. 10-60.

182. Пастернак Е., 2009 — Пастернак Е. Понятое и обретенное. Статьи и воспоминания. Составитель Е.В. Пастернак. — М.: Три квадрата, 2009. -600 с.

183. Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В. Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В. Очерк исследований о Б. Пастернаке // http://edu.novgorod.ru/fulltext/167/past301002.rtf

184. Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В., 1979-1981 Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В. (Без указания авторства.) Заметки о пересечении биографий Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака // Память. Исторический сборник. Выпуск 4.-М.: 1979; Париж: 1981. - С. 282-337.

185. Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В., 1988 Пастернак Е.Б., Пастернак Е.В. Из переписки Бориса Пастернака с Андреем Белым // Андрей Белый. Проблемы творчества. Составители С.С. Лесневский и А.Л. Михайлов. - М., 1988. - С. 686-706.

186. Пастернак E.B., 1990a Пастернак Е.В. «Новая фаза христианства». Значение проповеди Льва Толстого в духовном мире Бориса Пастернака // «Литературное обозрение», 1990, № 2. - С. 25—29.

187. Пастернак Е.В., 19906 — Пастернак Е.В. Лето 1917 года. «Сестра моя жизнь» и «Доктор Живаго» // «Звезда», 1990, № 2. — С. 158-165.

188. Пастернак Е.В., 1992 — Пастернак Е.В. «Ты — царь: живи один.» // Scando-Slavica 38. 1992. Pp. 64-76.

189. Пастернак Пастернак З.Н., 1993 — Пастернак Б. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак. З.Н. Пастернак. Воспоминания. - М.: ГРИТ, Дом-музей Пастернака, 1993. - 480 с.

190. Переписка, 1990а Из переписки Б. Пастернака. Письма И.О. Буркову, Б.К. Зайцеву, письмо Н.Б. Соллогуб. Публикация, сопроводительные заметки и комментарии М.А. Рашковской // «Наше наследие», I (13), 1990.-С. 44-48.

191. Переписка, 19906 Переписка Бориса Пастернака. Составление, подготовка текстов и комментарии Е.В. Пастернак и Е.Б. Пастернака. -М.: Художественная литература, 1990. — 575 с.

192. Переписка с Бобровым, 1996 Борис Пастернак и Сергей Бобров: письма четырех десятилетий. Публикация М.А. Рашковской // Встречи с прошлым. Выпуск 8. -М.: Русская книга, 1996. - С. 195-309.

193. Переписка с Дурылиным, 1990 — Две судьбы. Б.Л. Пастернак и С.Н. Дурылин. Переписка. Публикация М.А. Рашковской // Встречи с прошлым. Выпуск 7. М.: Советская Россия, 1990. — С. 366-407.

194. Переписка с Евгенией Пастернак, 1998 — Существованья ткань, сквозная. Борис Пастернак. Переписка с Евгенией Пастернак (дополненная письмами к Е.Б. Пастернаку и его воспоминаниями). М.: Новое литературное обозрение, 1998. — 592 с.

195. Переписка с Сувчинским, 1994 Переписка П. Сувчинского и Б. Пастернака (1957-1959) // Козовой В. Поэт в катастрофе. - М.: Издательство Гнозис, Редакционно-издательская группа Логос; Paris: Institut d'études slaves, 1994. - С. 187-286. '

196. Переписка с Фрейденберг, 2000 Борис Пастернак. Пожизненная привязанность. Переписка с О.М. Фрейденберг. Составление, вступление и примечания Е.В. и Е.Б. Пастернаков. - М.: Арт-Флекс, 2000. — 416 с.

197. Переписка с Цветаевой, 2004 Марина Цветаева. Борис Пастернак. «Души начинают видеть». Письма 1922—1936 годов. Издание подготовили Е.Б. Коркина и И.Д. Шевеленко. - М.: Вагриус, 2004. - 720 с.

198. Переписка с Эфрон, 1989 Переписка с Борисом Пастернаком // Эфрон А. О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери. Составитель и автор вступительной статьи М.И. Белкина. — М.: Советский писатель, 1989.-С. 301-462.

199. Писемский — Писемский А.Ф. Масоны // http://www.pisemskiy.org.ru/lib/al/bookyi 16

200. Письма к З.Н. Нейгауз, 1993 Письма Б.Л. Пастернака к жене З.Н. Нейгауз-Пастернак. Вступительная статья С.Л. Прокофьевой. Предисловие, составление, подготовка текстов и комментарии K.M. Поливанова. -М.: Дом, 1993. - 248 с.

201. Письма 1926 года, 1990 P.M. Рильке, Б. Пастернак, М. Цветаева. Письма 1926 года. Подготовка текстов, составление, предисловие, переводы, комментарии K.M. Азадовского, Е.Б. Пастернака и Е.В. Пастернак. - М.: Книга, 1990. - 256 с.

202. Письма к де Пруайар, 1992 Борис Пастернак. Письма к Жаклин де Пруайар. Публикация Ж. де Пруайар. Перевод И. Кузнецовой и Е.Б. Пастернака. Сопроводительный текст к письмам Е.В. Пастернак // «Новый мир», 1992, № 1.

203. Поливанов М.К., 1990 Поливанов М.К. Тайная свобода // «Литературное обозрение», 1990, № 2. - С. 103-109.

204. Поливанов K.M., 1992 Поливанов K.M. Марина Цветаева в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго» // «De visu», 1992, № 0. - С. 52-58.

205. Поливанов K.M., 1993 Поливанов K.M. Отечественная пастерна-киана за 10 лет // «Новое литературное обозрение», 1993, № 2. - С. 256261.

206. Поливанов K.M., 2006 Поливанов K.M. Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения. — М.: Издательский дом Государственный университет - Высшая школа экономики, 2006. — 272 с.

207. Померанц, 1990 Померанц U. Неслыханная простота;// «Литературное обозрение», 1990, № 2. - С. 19-24.

208. Пузиков, 1990 Пузиков А.И. «Небожитель». (Б.Л. Пастернак) // Ново-Басманная, 19: Вступительная статья Г. Анджапаридзе. Составление Н. Богомолова. - М.: Художественная литература, 1990. - С. 477-498.

209. Пуассон, 2006 — Пуассон А. Теории и символы алхимиков // Книга, алхимии. История, символы, практика. Составление, вступительная статья, комментарии В. Рохмистрова. СПб.: Амфора, ТИД Амфора, 2006. - С. 89-185. (Серия «Александрийская библиотека».)

210. Пушкин, 1977-1979,1-Х Пушкин А^С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Издание четвертое. - Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1977-1979.

211. Пятигорский, 1996 Пятигорский А.М. Пастернак и «Доктор Живаго». Субъективное изложение философии доктора Живаго // Пятигорский А.М. Избранные труды. — М.: Школа Языки русской культуры, 1996.-С. 213-230.

212. Пятигорский, 2009 Пятигорский А.М. Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства. Авторизованный перевод с английского К. Боголюбова. Под общей редакцией К. Кобрина. — М.: Новое литературное обозрение, 2009. - 448 с.

213. Рабинович, 1979 Рабинович В.Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. -М.: Наука, 1979. - 292 с.

214. Рикёр, 2008 Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. Перевод с французского, вступительная статья и комментарии И.С. Вдовиной. - М.: Академический Проект, 2008. - 695 с. (Серия «Философские технологии».)

215. Розанов, 1990 Розанов В.В. Уединенное. — М.: Политиздат, 1990. — 543 с. (Серия «Мыслители XX века».)

216. Ронен, 1997 — Ронен О. «Инженеры человеческих душ»: к истории изречения // Лотмановский сборник. 2. Составитель Е.В. Пермяков. -М.: О.Г.И., Издательство РГТУ, ИЦ-Гарант, 1997. С. 393-400.

217. Ронен, 2000 — Ронен О. Серебряный век как умысел и вымысел. Вступительная,статья Вяч. Вс. Иванова: Под ред. Е.В. Пермякова. — М.: О.Г.И., 2000: 152 с. (Материалы и исследования по истории русской культуры. Выпуск 4.)

218. Российские социалисты и анархисты Росийские социалисты и анархисты после Октября 1917 года. История, идеи, традиции демократического социализма и судьбы участников левого сопротивления большевистскому режиму // http ://sociali st.memo .ru/index.htm

219. РП, 1992-2007,1-V Русские писатели 1800-1917. Биографический словарь в 5 томах. - М.: Научное издательство Большая Российская энциклопедия, Фианит, 1992-2007.

220. Руб, 2007 Руб А. Алхимия и мистицизм. Перевод с английского А. Кондратьева. - М.: ACT, Астрель, 2007. — 191 с.

221. Саакянц, 1997 — Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. — М.: Эллис Лак, 1997. 816с.

222. Свасьян, 1990 — Свасьян К.А. Фридрих Ницше: мученик познания // Ницше Ф. Сочинения в двух томах. Составление, редакция, вступительная статья и примечания К.А. Свасьяна. Перевод с немецкого. М.:

223. Мысль, 1990. Т. I, с. 5-46.

224. Сегал, 2006 Сегал Д.М. Литература как охранная грамота. - М.: Водолей Publishers, 2006. - 976 с.

225. Сергеева-Клятис, Смолицкий, 2009 — Сергеева-Клятис А.Ю., Смо-лицкий В.Г. Москва Пастернака. М.: Совпадение, 2009. — 527 с. .

226. Симпличо, 1989 — Симпличо Д. де. Б. Пастернак и живопись // Мирi

227. Пастернака. М.: 1989. - С. 46-54.

228. Синявский, 1965 — Синявский А.Д. Поэзия Пастернака // Пастернак Б. Стихотворения и поэмы. Составление, подготовка текста и примечания JI.A. Озерова. — М.: Советский писатель, 1965. — С. 9-62.

229. Смирнов, 1981 Смирнов И.П. Диахронические трансформации литературных жанров и мотивов. Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 4. - Wien: 1981.-262 s.

230. Смирнов, 1986 Смирнов И.П. Творчество Андрея Белого в восприятии Пастернака // Andrej Belyj: Pro et Contra. - Milano: 1986. - Pp. 207220.

231. Смирнов, 1994 Смирнов И.П. Психодиахронологика. Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. - М.: Новое Литературное Обозрение, 1994. - 351 с.

232. Смирнов, 1995 Смирнов И.П. Порождение интертекста. (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака). - СПб.: Языковой центр СПбГУ, 1995.- 192 с.

233. Смирнов, 1996 Смирнов И.П. Роман тайн «Доктор Живаго». - М.: Новое литературное обозрение, 1996. - 208 с. (Научное приложение. Выпуск VIII.)

234. Смирнов, 1997 Смирнов И.П. Система фольклорных жанров (метафизика фольклора) // Лотмановский сборник. 2. Составитель Е.В.

235. Пермяков. М.: О.Г.И., Издательство РГГУ, ИЦ-Гарант, 1997. - С. 1438.

236. Смирнов, 2000 Смирнов И.П. Мегаистория. К исторической типологии культуры. - М.: Аграф, 2000. - 544 с. Первая часть «Очерков по исторической типологии культуры» (с. 11—196) — «Реализм» (с. 21-97) — написана в сотрудничестве с И.Р. Деринг-Смирновой.

237. Смирнов, 2002 Смирнов > И.П. Об агиографических и иных источниках романа Пастернака «Доктор Живаго» // Русистика. Славистика. Лингвистика. Festschrift für Werner Lehfeldt zum 60. Geburtstag, hrsg. von S. Kempgen е. a. - München.

238. Смирнов, 2008a Смирнов И.П. Олитературенное время. (Ги-по)теория литературных жанров. — СПб.: Издательство Русской христианской гуманитарной академии, 2008. — 264 с.

239. Смирнов, 2009 Смирнов И.П. Видеоряд. Историческая семантика кино. - СПб.: Издательский дом Петрополис, 2009. - 404 с.

240. Спивак, 2006 Спивак М.Л. Андрей Белый - мистик и советский писатель. - М.: Издательство РГГУ, 2006. - 577 с.

241. Степун, 1990 Степун Ф. Б.Л. Пастернак // «Литературное обозрение», 1990, № 2. - С. 65-71.

242. Степун, 1994 Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Послесловие Ю.И. Архипова. - М.: Прогресс - Литера; СПб.: Алетейя, 1994. - 651 с.

243. Суханова (а) — Суханова И.А. Интермедиальные связи стихотворений Б.Л. Пастернака «Рождественская звезда» и «Магдалина» с произведениями изобразительного искусства //http ://www.y spu.yar.ru/vestnikyuchenuepraktikam/11 7/

244. Суханова (б) Суханова И.А. Интермедиальные связи стихотворений1 Б. JI. Пастернака «Чудо», «Дурные дни» и «Гефсиманский сад» с произведениями изобразительного искусства // http ://www.y spu.yar.ru/vestnik/uchenuepraktikam/159/

245. Суханова (в) Суханова И.А. Некоторые интертекстуальные связи стихотворения Б. Пастернака «Дурные дни» // http://www.yspu.var.ru/vestnik/nowe Issledovaniy/5 1/

246. Суханова (г) Суханова И.А. Еще раз о лейтмотиве свечи в романе Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» // http://www.yspu.yar.ru/vestnik/novye Issledovaniy/2112/

247. Суханова, 2005 Суханова И.А. Структура текста романа Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго». — Ярославль: Издательство Ярославского государственного педагогического университета, 2005. - 147 с.

248. Такер, 2006 Такер Р. Сталин. История и личность: Путь к власти. 1879-1929; У власти. 1928-1941. Перевод с английского Г.П. Бляблина, А.Э. Габриэлян, А.К. Зура, М.М. Кобрина, A.A. Обухова, Р.Ю. Руденко. - М.: Издательство Весь Мир, 2006. - 864 с.

249. Тарасенков, 1990 Тарасенков А. Пастернак. Черновые записи 1934— 1939 // «Вопросы литературы», 1990, № 2. - С. 73-107.

250. Тарасов, 1990 Тарасов Б. Чаадаев. - М.: Молодая гвардия, 1990. — 576 с.

251. Теософия в России Теософия в России. Франц Хартманн // http://www.theosophy.ru/hartmann.htm

252. Тименчик, 1987 Тименчик Р.Д. К символике трамвая в русской поэзии // Символ в системе культуры. Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 754. Труды по знаковым системам XXI.-Тарту: 1987.-С. 135-143.

253. Толстой, 1985 — Толстой JI.H. «Анна Каренина». Роман в восьми частях. — М.: Художественная литература, 1985. 766 с.

254. Толстой И:, 2009 — Толстой И.Н. Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ. М.: Время, 2009. - 496 с.

255. Топоров, 1995 Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. - М.: Издательская группа Прогресс - Культура, 1995. — 624 с.

256. Троцкий, 1994 — Троцкий C.B. Воспоминания. Публикация и примечания A.B. Лаврова // «Новое литературное обозрение», № 10, 1994. С. 41-87.

257. Тынянов, 1977 — Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. Издание подготовили Е.А. Тоддес, А.П. Чудаков, М.О. Чудакова. М.: Наука, 1977.

258. Тютчев, 1966, I—II Тютчев Ф.И. Лирика. В двух томах. Издание подготовил К.В. Пигарев. - М.: Наука, 1966. (Серия «Литературные памятники».)

259. Уилмхерст, 2001 — Уилмхерст У.Л. Масонское посвящение. М.: Сфера, 2001.-304 с.

260. Указатель, 1995 Русские писатели и поэты. Советский период. Биобиблиографический указатель. 18. Б. Пастернак. - СПб.: 1995. - 473 с.

261. Успенский, 1995 Успенский Б.А. Семиотика искусства. - М.: Школа Языки русской культуры, 1995. — 360 с.

262. Фатеева, 2003 — Фатеева H.A. Поэт и проза: Книга о Пастернаке. Предисловие И.П. Смирнова. М.: Новое литературное обозрение, 2003. - 400 с. (Научное приложение. Выпуск XXX.)

263. Фатеева, 2007 — Фатеева Н.А. Интертекст в мире текстов: контрапункт интертекстуальности. Издание 3-е, стереотипное. — М.: КомКни-га, 2007. 280 с.

264. Федоров, 1979 Федоров А.В. Стиль и композиция прозы Анненско-го // Аниенекий И. Книги отражений. Издание подготовили Н.Т. Ашим-баева, И.И. Подольская, А.В. Федоров. - М.: Наука, 1979. - С. 543-576. (Серия «Литературные памятники».)

265. Флейшман, 2000 — Флейшман Л. Еще о Пастернаке и Сталине: К публикации А.Ю. Галушкина // В кругу Живаго. Пастернаковский сборник. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 22. -Stanford: 2000. Pp. 66-86.

266. Флейшман, 2003a Флейшман Л. Борис Пастернак в двадцатые годы. - СПб.: Академический проект, 2003. - 464 с.

267. Флейшман, 20036 Флейшман Л. Свободная субъективность // Пастернак Б. Полное собрание сочинений с приложениями. В одиннадцати томах. Составление и комментарии Е.Б. Пастернака и Е.В. Пастернак. -М.: СЛОВО/SLOVO, 2003. - Т. I, с. 5-60.

268. Флейшман, 2005 Флейшман Л. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. - СПб.: Академический проект, 2005. - 656 с.

269. Флейшман, 2006 Флейшман Л. От Пушкина к Пастернаку. Избранные работы по поэтике и истории русской литературы. - М.: Новое литературное обозрение, 2006. - 784 с.

270. Флейшман, 2009 Флейшман JI. Встреча русской эмиграции с «Доктором Живаго»: Борис Пастернак и «холодная война». Stanford Slavic Studies, Volume 38. - Stanford: 2009. - 499 pp.'

271. Флоренский, 2000 — Священник Павел Флоренский. Сочинения в четырех томах. М.: Мысль, 2000. Том. 3 (1) «У водоразделов мысли*

272. Черты конкретной метафизики)» — составление- игумена Андроника 'i

273. A.C. Трубачева), П.В. Флоренского, М.С. Трубачевой; вступительнаястатья «История создания цикла «У водоразделов мысли». С. 5-24.

274. Франк, 1959 Франк В. Реализм четырех измерений (Перечитывая Пастернака) // Мосты, 1959, № 2. - С. 189-209.

275. Франк, 1990 Франк B.C. «Водяной знак». Поэтическое мировоззрение Пастернака// «Литературное обозрение», 1990, № 2. — С. 72—77.

276. Фрейденберг, 1997 — Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. Подготовка текста и общая редакция Н.В. Брагинской. М.: Лабиринт, 1997.-448 с.

277. Фуко, 1997 Фуко М. История безумия в классическую эпоху. -СПб.: 1997.-576 с.

278. Хлебников, 2001, I—III Хлебников В. Собрание сочинений в трех томах. - СПб.: Гуманитарное агентство Академический проект, 2001.

279. Христианство, 1993-1995,1—III Христианство. Энциклопедический словарь в трех томах. — М.: Научное издательство Большая Российская энциклопедия, 1993-1995.

280. Цветаева, 1994—1995,1—VII — Цветаева М. Собрание сочинений в семи томах. Составление, подготовка текста и комментарии А. Саакянц и Л. Мнухина. -М.: Эллис Лак, 1994-1995.

281. Черняк, 1990 Черняк Е. Из воспоминаний // «Вопросы литературы», 1990, № 2. - С. 50-72.

282. Чудакова, 1995 Чудакова М.О. Пушкин у Булгакова и «соблазн классики» // Лотмановский сборник. 1. Редактор-составитель Е.В. Пермяков. - М.: ИЦ-Гарант, 1995. - С. 538-567.

283. Чуковская, 1990 Чуковская Л. Из дневниковых записей. Примечания K.M. Поливанова // «Литературное обозрение», 1990, № 2. - С. 9095.

284. Чуковская, 1997,1—III Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой в трех томах. Издание пятое, исправленное и дополненное. — М.: Согласие, 1997.

285. Шаламов, 1989 Шаламов В. «Новая проза». Публикация И.П. Си-ротинской // «Новый мир», 1989, № 12.

286. Шапир, 2004 — Шапир М. «.A ты прекрасна без извилин.» Эстетика небрежности в поэзии Пастернака // «Новый мир», 2004, № 7.

287. Шолохов, 1962—1968, I—VIII Шолохов М. Собрание сочинений в восьми томах. - М.: Правда, 1962—1968. (Библиотека «Огонек».)

288. Щеглов, 1998 Щеглов Ю.К. О некоторых спорных чертах поэтики позднего Пастернака. (Авантюрно-мелодраматическая техника в «Докторе Живаго») // Пастернаковские чтения. Выпуск 2. — М.: Наследие, 1998.-С. 171-203.

289. Эйхенбаум, 1969 — Эйхенбаум Б.М. О поэзии. — Л.: Ленинградское отделение издательства Советский писатель, 1969. — 552 с.

290. Эткинд А., 1998 Эткинд А. Хлыст. Секты, литература и революция.- М.: Новое литературное обозрение, 1998. 688 с.

291. Эткинд А., 2001 — Эткинд А. Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах. — М.: Новое литературное обозрение, 2001. 496 с. (Научное приложение. Выпуск XXIX.)

292. Эткинд Е., 1995 Эткинд Е. Там, внутри. О русской поэзии XX века.- СПб.: Максима, 1995.-568 с.

293. Юнг, 1996 Юнг К.Г. Собрание сочинений. Дух Меркурий. Перевод с немецкого. - М.: Канон, 1996. - 384 с. (Серия «История психологии в памятниках».)

294. Юнг, 2008 Юнг К.Г. Психология и алхимия. Перевод с английского. С. Удовика. - М.: ACT, ACT МОСКВА, 2008. - 603 с.

295. Юнг, 2009 Юнг К.Г. Эон. Перевод с немецкого М.А. Собуцкого. -М.: ACT, ACT МОСКВА, 2009. - 411 с.

296. Юнггрен, 1982 Юнггрен А. О поэтическом генезисе «Доктора Живаго» // Studies in Twentieth Centuiy Russian Prose. Edited by Nils Ake Nillson. - Stockholm: Almquist & Wiksell International, 1982. - Pp. 228249.

297. Ютен, 2005 — Ютен С. Жизнь алхимиков в Средние века. Перевод, вступительная статья В.Д. Балакина. — М.: Молодая гвардия, Палимпсест, 2005.-245 с.

298. Якобсон, 1987 — Якобсон P.O. Работы по поэтике. Вступительная статья доктора филологических наук Вяч. Вс. Иванова. Составление, общая редакция доктора филологических наук M.JI. Гаспарова. М.: Прогресс, 1987. - С. 324-338.

299. Ямпольский, 1998 Ямпольский М. Беспамятство как исток. (Читая Хармса). - М.: Новое литературное обозрение, 1998. - 384 с. (Научное приложение. Выпуск XI.)

300. Янгфельдт, 1991 Янгфельдт Б. Любовь это сердце всего. В.В. Маяковский и Л.Ю. Брик. Переписка 1915-1930. - М.: Книга, 1991. - 287 с.

301. Angeloff, 1968 Angeloff A. Water Imagery in the Novel Doctor Zhivago II Russian Language Journal, XXII, 1968, № 81/82. - Pp. 6-13.

302. Barnes, 1972 Barnes C.J. Boris Pasternak and Rainer Maria Rilke: Some Missing Links // Forum for Modern Language Studies 8. № 1, January, 1972.-Pp. 61-78.

303. Barnes, 1989,1; 1998, II Barnes C.J. Boris Pasternak. A literary biography. Volume I, 1890-1928. - 508 pp. Volume II,. 1928-1960. - 491 pp. -London: «Cambridge University Press», 1989; 1998.

304. Barnes, 1990 Barnes C.J. Pasternak, Dickens and the novel tradition // Forum for Modern Language Studies 26, № 4. 1990. - Pp. 326-341.

305. Berlin; 1980 Berlin I. Meetings with Russian Writers in 1945 and 1956 // Berlin? I. Personal Impressions. Edited by Henry Hardy. Introduction by Noel Anman. - London: Hogarth Press,, 1980: - Pp. 156-200:

306. Bethea, 1989 — Bethea D. The Shape of Apocalypse in Modern Russian Fiction. Princeton: «Princeton University Press», 1989.

307. Bird, 2009 Bird R. The Aesthetic Interval in Doctor Zhivago // The Life of Boris Pasternak's Doctor Zhivago. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 37. - Stanford: 2009. - Pp. 185-200.

308. Bodin, 1976a Bodin P.A. Nine Poems from «Doctor Zhivago»: A Study of Christian Motifs in Boris Pasternak's Poetry. Stockholm Studies in Russian Literature, № 6. - Stockholm: Almquist & Wiksell International; 1976. -176 pp.

309. Bodin, 1976b Bodin P.A. Pasternak and Christian Art // Boris Pasternak. Essays. Edited by Nils Ake Nillson. Stockholm Studies in Russian Literature, № 7. - Stockholm: Almquist & Wiksell International, 1976. - Pp. 203-214.

310. Brown, 1982 Brown E.J. Russian Literature Since the Revolution. Revised and enlarged edition. - Cambridge, Mass.: 1982. — Pp. 215-221.

311. Canningham, 2002 Canningham V. Reading after Theory. - Oxford: 2002.

312. Cassedy, 1999 Cassedy S. The European Context of the Early Pasternak // Poetry and Revolution: Boris Pasternak's My Sister Life. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 21. - Stanford: 1999. - Pp. 925.

313. Cornwell, 1986 Cornwell N. Pasternak's Novel: Perspectives on «Doctor Zhivago». Essays in Poetics Publications, № 2. - Keele (England): Department of Russian Studies, Keele University, 1986. - 165 pp.

314. Davidson, 2009 Davidson P. C.M. Bowra's «Overestimation» of Pasternak, and, the Genesis of «Doctor Zhivago» // The Life of Boris Pasternak's Doctor Zhivago. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 37. - Stanford: 2009. - Pp. 42-69.

315. Dyck, 1972 Dyck J.W. Boris Pasternak. Twayne's World Author Series, № 225. - New York: Twayne Publishers, 1972. - 208 pp.

316. Evans-Romain, 1997 Evans-Romain K. Boris Pasternak and the tradition of German Romanticism. - München: 1997. - Pp. 68-69, 190-198.

317. Fleishman, 1990 Fleishman L. Boris Pasternak: The Poet and His Politics. - Cambridge, Massachusetts; London, England: «Harvard University Press», 1990.-359 pp.

318. Fleishman, Harder, Dorzweiler, 1996, I—II Fleishman L., Harder H.-B., Dorzweiler S. Boris Pasternaks Lehrjahre. Неопубликованные философские конспекты и заметки-Бориса Пастернака. Stanford Slavic Studies, Volume 11:1,2.- Stanford: 1996. - 398, 402 pp.

319. Fortin, 1974 Fortin R.E. Home and the Uses of Creative Nostalgia in Doctor Zhivago II Modern Fiction Studies. № 20 (Summer), 1974. - Pp. 203-209.

320. France, 1990 France P. Pasternak and the English Romantics // Forum for Modern Language Studies, Volume 26, № 4, 1990. - Pp. 315-325.

321. Gifford, 2003 Gifford H. Pasternak. A Critical Study. - London: «Bristol Classical Press», 2003. - 280 pp.

322. Hughes O., 1974 Hughes O.R. The Poetic World of Boris Pasternak. Princeton Essays in European and Comparative Literature. — Princeton, New Jersey: «Princeton University Press», 1974. - 192 pp.

323. Jackson, 1963 — Jackson R.L. The Symbol of the Wild Duck in Dr. Zhivago // Comparative Literature, Volume XV, № 1, 1963. Pp. 39-45.

324. Jackson, 1978 Jackson R.L. Doctor Zhivago: Liebestod of the Russian Intelligentsia // Pasternak. A Collection of Critical Essays. Edited by Victor Erlich. - Englewood Cliffs, New Jersey: «A Spectrum Book», «Prentice-Hall, Inc.», 1978. - Pp. 137-150.

325. Jones, 1979 Jones D.L. History and Chronology in Pasternak's Doctor1. V

326. Zivago // Slavic and East European Journal, 23. 1979. — Pp. 160-163.

327. Kermode, 1962 — Kermode F. Pasternak // Puzzles and Epiphanies: Essays and reviews 1958-1961.-London: 1962.-Pp. 108-120.

328. Kermode, 1966 Kermode F. The Sense of an Ending: Studies in the Theory of Fiction. - Oxford: 1966.

329. Lilly, 1981 Lilly I.K. Moscow as City and Symbol in Pasternak's Doctor Zhivago // Slavic Review, 40 (Summer). 1981. - Pp. 241-250.

330. Livingstone, 1967 — Livingstone A. Allegory and Christianity in «Doctor Zhivago» // Melbourne Slavonic Studies, 1, 1967. Pp. 24-33.

331. Livingstone, 1975 Livingstone A. Pasternak i Rilke I I Boris Pasternak, 1890-1960. Colloque de Cerisy-la-Salle (11-14 septembre 1975). - Pp. 431439.

332. Livingstone, 1978 Livingstone A. Pasternak's Last Poetry // Pasternak. A Collection5 of Critical Essays. Edited by Victor ErlicH. — Englewood Cliffs, New Jersey: «А Spectrum Book», «Prentice-Hall, Inc.», 1978". - Pp. 166— 175.

333. Livingstone, 1989 Livingstone A. Boris Pasternak. «Doctor Zhivago». -Cambridge: «Cambridge University Press», 1989. - 118 pp. (Landmarks of world literature.)

334. Livingstone, 1990 Livingstone A. Unexpected Affinities between1 Doctor Zhivago and Chevengur // В кругу Живаго. Пастернаковский сборник. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 22. — Stanford: 2000.-Pp. 184—205.

335. Mallac, 1983 Mallac G. de. Boris Pasternak. His Life and Art. Foreword by Rimvydas Silbajoris. - London: «А Condor Book», «Souvenir Press (Educational & Academic) Ltd.», 1983.-450 pp.

336. Masing-Delic, 1979 Masing-Delic I. Some Allusions to «Besy» in «Doctor Zivago» // Bulletin of the International Dostoevsky Society, 8. 1979. -Pp. 31-41.

337. Masing-Delic, 1981 Masing-Delic I. Zhivago as Fedorovian Soldier // Russian Review, 40. 1981. - Pp. 300-316.

338. Matich, 1999 Matich O. «Doktor Zivago». Voyeurism and Shadow Play as Narrative // Die Welt der Slaven, XLIV. 1999 - Pp. 201-212.

339. Milosz, 1977 Milosz Ch. On Pasternak Soberly // Emperor of the Earth: ^ Modes of Eccentric Vision. - Berkeley, Los Angeles, London: University of Califirnia Press, 1977. - Pp. 62-78.

340. Mossman, 1986 Mossman E. Metaphors of History in 'War and Peace' and 'Doctor Zhivago' // Literature and History. Theoretical Problems and Russian Case Studies. Edited by Gary Saul Morson. - Stanford, CA: Stanford University Press, 1986. - Pp. 247-262.

341. Payne, 1963 Payne R. The Three Worlds of Boris Pasternak. - Bloom-ington: «Indiana University Press», «First Midland Book» and «Coward -McCann, Inc.», 1963. - 222 pp.

342. Piatt, 1999 Piatt K.F.M. Revolution and the Shape of Time in «My Sister Life» // Poetry and Revolution: Boris Pasternak's My Sister Life. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 21. — Stanford: 1999. -Pp. 123-147.

343. Rogers, 1974 Rogers T.F. The Implications of Christ's Passion in Doctor Zivago II Slavic and East European Journal, Volume 18, № 4. 1974. - Pp. 384-391.

344. Rowland M.F., Rowland P., 1967 Rowland M.F., Rowland P. Pasternak's Doctor Zhivago. With a preface by H.T. Moore. - Carbondale and Ed-wardsville: «Southern Illinois University Press»; London and Amsterdam: «Feffer & Simons, Inc.», 1967. - 216 pp.

345. Ruge, 1959 Ruge G. Pasternak. A pictorial biography. - New York -Toronto - London: «McGraw - Hill Book Company Inc.», «Thames and Hudson», 1959. - 143 pp.

346. Scherr, 1974 Scherr B.P. The Structure of Doctor Zhivago // Proceedings of the Northwest Conference on Foreign Languages. Edited by Walter Kraft. Volume 25, part 1. - Corvalis: Oregon State University Press, 1974. -Pp. 274-279.

347. Seifrid, 2009 Seifrid T. Razgovor vpolgolosa: Pasternak's Novel, Its Discourse, and Its Times // The Life of Boris Pasternak's Doctor Zhivago.

348. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 37. Stanford: 2009.-Pp. 173-184.

349. Sendich, 1994 Sendich M. Boris Pasternak: a reference guide. (A Reference Guide to Literature) - New York: G.K. Hall & Co. An Imprint of Mac-millan Publishing Company, 1994. - 376 pp.

350. Steussy, 1959 Steussy R.E. The Myth Behind Dr. Zhivago II Russian Review, 18. 1959.-Pp. 184-198.

351. Struve, 1962 Struve G. Sense and Nonsense about Doctor Zhivago // Studies in Russian and Polish Literature. In Honor of Waclaw Lednicki. Edited by Zbigniew Folejewski. Slavistic Printing and reprinting, 27. - Hague: Mouton, 1962. - Pp. 229-250.

352. Struve, 1970 Struve G. The Hippodrome of Life: The Problem of Coincidences in Doctor Zhivago II Symposium in Memory of Boris Pasternak (1890-1960). Books Abroad, № 44. 1970. - Pp. 231-236.

353. Wilson, 1958 Wilson E. Doctor Life and his Guardian Angel // New Yorker, 34, November 15. 1958. - Pp. 201-226.

354. Wilson, 1959 Wilson E. Legend and Symbol in Doctor Zhivago // Nation 188, № 17, April 25. 1959. - Pp. 263-273.

355. Witt, 2009 Witt S. «Nature» in Doctor Zhivago // The Life of Boris Pasternak's Doctor Zhivago. Edited by Lazar Fleishman. Stanford Slavic Studies, Volume 37. - Stanford: 2009. - Pp. 156-172.i