автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Политические лидеры в контексте социокультурных реалий Дагестана первой половины XIX века

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Чипашвили, Сергей Отарович

Введение.

ГЛАВА 1. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ ЛИЧНОСТИ

1.1. Общие положения теории психологии личности.

1.2. Психоаналитическая теория личности Зигмунда Фрейда.

1.3. Индивидуальная психология Альфреда Адлера.

1.4. Эго-психология Эрика Эриксона.

1.5. Социально-психологическая теория маргинальной личности.

1.6. Теории каузальной атрибуции и когнитивного диссонанса. Особенности восприятия человека человеком.

ГЛАВА 2. ИСТОРИЧЕСКИЙ ФОН И ЭТНОКУЛЬТУРНАЯ СРЕДА

2.1. Политическая структура дагестанского общества в первой половине XIX 44 века.

2.2. Политика России в Дагестане в первой половине XIX века.

2.3. Фактор пассионарности и идеология Кавказской 58 войны.

2.4. Этнокультурная среда. а) Сельская община б) Тухум в) Сословное деление в Дагестане г) Особенности семейного быта и традиционная система социализации

ГЛАВА 3. ЭТНОПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ ЛИДЕРОВ МЮРИДИЗМА

3.1. Гази-Магомед.

3.2. Гамзат-бек.

3.3. Шамиль.

3.4. Хаджи-Мурат.

ГЛАВА 4. МЕХАНИЗМЫ ФОРМИРОВАНИЯ ЛИЧНОСТЕЙ ЛИДЕРОВ МЮРИДИЗМА В КОНТЕКСТЕ КУЛЬТУРЫ

4.1. Социальный характер.

4.2. Мифологизация личностей лидеров мюридизма.

Введение диссертации2006 год, автореферат по истории, Чипашвили, Сергей Отарович

Кавказская война до настоящего времени является объектом исследования исключительно историков. Но, как и любая иная война, Кавказская война явилась результатом не только политических, экономических интересов и противоречий, конкретных социально-политических сил, но и большим социальным событием, в известном отношении социально-культурным явлением, в предпосылках возникновения и в ходе, развития которой, безусловно, сказывались факторы, являющиеся объектом изучения этнографии и этнологии. В Кавказскую войну Российской империи противостояли не просто «горцы» или «горские народы», но широкая общественная среда, обладавшая характерными особенностями материальной, социальной и политической культуры, а также особенностями мировоззрения. Невозможно в надлежащей мере понять эту войну, игнорируя общие закономерности функционирования данной среды как социо-культурного феномена, а также опуская анализ индивидуально-психологических особенностей личности как элемента и продукта этой среды.

Однако у этнографии в целом ограниченные возможности, методики и подходы для подобного анализа, достаточные для описания материальной, социальной и политической культуры, в том числе и условий социализации личности в конкретной культурной среде. Методы этнографии ограничивают исследователя при анализе психологических особенностей личности. Использование соответствующих подходов и методов психологии позволяют преодолеть эти ограничения.

Таким образом, совокупное применение методов этнографии, этнологии, психологии и истории позволяет комплексно и, потому более объективно взглянуть на ход большого исторического события, в данном случае, Кавказской войны, с его личностями-героями по разным причинам (у каждого своим) участвовавщих в нем и по разному корректировавших развитие событий, что в свою очередь влияло на развитие социо-культурных процессов в горном крае. В совокупности все вышеизложенное и определяет актуальность данного исследования.

События 90-х годов XX в., прежде всего, Первая и Вторая Чеченские войны, постепенное вытеснение Российской Федерации с Кавказа возродили интерес у специалистов и широкой общественности к событиям 150-летней давности, прежде всего ввиду их внешней схожести с современностью. Таким образом, тема Кавказской войны вновь стоит на острие идеологической борьбы между различными социально-политическими, конфессиональными силами и является важным инструментом современной геополитики. Совершенно естественно, что не менее идеологизированными являются так же исследования, посвященные историческим деятелям эпохи Кавказской войны. Исторические личности приобретают фантастические черты, на них навешиваются идеологические ярлыки, превращающие их в безликие символы. Между тем, это были живые люди, страдавшие комплексами, испытывавшие эмоции, обладавшие всеми человеческими слабостями, то есть всем тем, что составляет индивидуально-психологические особенности личности. В современных исторических трудах, как правило, рассматриваются материальные, социально-экономические, политические процессы, происходившие в мире, конкретные же исторические личности рассматриваются как объекты анонимных исторических процессов, при этом забывается, что индивид является не только объектом, но и активным субъектом событий. Как правильно отмечает В.Дегоев: «.этим заведомо ставится предел неисчерпаемым возможностям изучения человека в широком контексте прошлого и в конкретных обстоятельствах места и времени» (49; с.9). Понимание индивидуально-психологических особенностей исторических деятелей дает ключ к пониманию многих исторических событий. А.Мень так выразил эту мысль: «Отмахиваться от проблемы личности - значит упускать одну из важнейших сторон исторического процесса.» (93; с.343). Современные прогрессивно мыслящие историки осознают, что личность играет в определенном месте и в определенное время немаловажную роль.

Как писал Л.Н.Гумилев: «.на низких таксономических уровнях -субэтническом, и особенно на организационном, возможны волевые усилия, способные породить события, которые только в последствии и далеко не сразу, компенсируются общей статистической закономерностью. Иными словами, человек с большой пассионарностью иногда может создать зигзаг на кривой развития, даже такой, который будет зафиксирован в истории» (44; с.ЗО).

Исторические факты - это материал, который историки используют для воссоздания событий прошлого. Факты истории доступны современным исследователям в виде фрагментов прошлого - свидетельств очевидцев, писем и других источников, дошедших до нас сквозь столетия. Как правило, информация, дошедшая до нас, носит субъективный характер, что порождает многочисленные исторические мифы, кочующие из исследования в исследование и все больше воспринимаемые как непреложные факты. «Единичное наблюдение не воспринимается критично», - писал Л.Н.Гумилев: «Оно может быть случайным, неполным, искаженным обстоятельствами, в которых находился наблюдатель и даже его личным самочувствием» (44; с.27).

Кроме того, исторические факты могут быть сознательно искажены исследователями, с целью обелить того или иного любимого исторического деятеля или в угоду текущей политической коньюктуре. Они также могут искажаться самими историческими персонажами с единственной целью защитить себя, преувеличить свою роль в событиях, наконец, просто оправдать себя и свои безнравственные поступки, т.е. срабатывает психологический механизм защиты личности - рационализация. Поскольку исторический эпизод нельзя рассматривать непосредственно, то исследователь вынужден его восстанавливать методом исторической критики. Гумилев сравнивал работу исследователя с криминалистической экспертизой, не-допускающей противоречивости свидетельств источников (44; с.27). Но поскольку историю создавали и создают люди со своими индивидуально-психологическими особенностями, то можно говорить не только о криминалистической экспертизе, но и о психологической экспертизе -психологическом исследовании конкретного исторического лица в связи с определенной ситуацией для более точной оценки этой ситуации и роли в ней подлежащего психологической экспертизе исторического деятеля.

Таким образом, предметом исследования в психолого-исторической экспертизе является не просто личность и не ситуация как таковая, а их синтез: человек в конкретных обстоятельствах. Методом исследования является системный, качественный анализ, при котором раскрываются не только характерологические особенности личности, но и источники их формирования. Попытки описать психологические портреты исторических деятелей делались многократно историками, публицистами, политологами, философами, но редко когда профессиональными психологами.

Первым профессиональным психологом и психиатром, сделавшим попытку осмыслить историю, был Зигмунд Фрейд. Он подверг психоаналитическому исследованию социальные явления, религии, культуры и творчество великих людей. Его перу принадлежит несколько психобиографических работ, ставших эталоном для последующих исследователей. Однако для Фрейда была характерна излишняя биологизация социальных процессов, он описывал исторических личностей вне контекста исторической эпохи. Частично этот недостаток был исправлен его последователем Эрихом Фроммом. Как и все неофрейдисты, Фромм учитывал и внешние социальные факторы формирования личности. Крупный теоретик неофрейдизма Эрик Эриксон, высказывался за интеграцию психоанализа и исторических описательных методов, что привело к созданию нового метода исследования комплексного историко-психологического анализа, при котором исторические описания подвергаются психологическим интерпретациям. Эриксон проводил широкие психоисторические исследования, с момента выхода его работы «Молодой Лютер» в 1958 году принято вести отсчет рождению новой науки - психоистории. Один из ведущих американских психоисториков Ллойд Демоз определяет психоисторию как науку об исторической мотивации. Главной задачей психоисторика Ллойд Демоз считает выяснение причин произошедшего события, но не его детальное описание, так как психоистория, по его мнению, не является описательной наукой.

Важным инструментом в исследовании исторической мотивации Демоз считает интроспекцию, а к особому методу исследования психоистории относит уникальное сочетание исторических документов, опыта клинической практики и собственного эмоционального опыта исследователя. «Это и есть главный инструмент открытия в психоистории» - считает Ллойд Демоз (50; с. 118.). Методологический индивидуализм, проповедуемый Демозом, значительно снижает объективность психометодических исследований. В настоящее время психоистория так и не стала целостной дисциплиной, не определены ее методы, она не имеет единой методологической базы, т.е. самостоятельная наука только формируется на стыке истории, психологии, культурной антропологии, философии и других гуманитарных наук, изучающих проблемы человека. Успех любого психоисторического исследования зависит от умения исследователя свободно ориентироваться в сопредельных науках (123). Не вызывает сомнения тот факт, что в настоящее время лидерство в проведении психоисторических исследований принадлежит американским ученым. Между тем, российские ученые также внесли свой вклад в развитие психоистории как науки. Создатели этнографического отделения русского географического общества: академик К.М.Бэр, Н.И. Надеждин и К.Д. Кавелин на рубеже 40-50-х гг. значительно опередив современную им научную мысль, настаивали на интеграции истории, этнографии и психологии. Однако, их мечтам о построении «мостов между науками» не суждено было сбыться, так как по мере накопления знаний пути развития этих наук разошлись. 1

Выдающийся русский ученый профессор В.В .Чиж, теоретик и практик психотерапии, педагог, психолог, первым из психиатров подверг психиатрическому анализу жизнь, личность и творчество русских писателей, исторических деятелей, философов (начало XX в.). «Чиж считал, что изучение истории психиатром имеет нравственное значение, ибо помогает понять взаимосвязь между физическим и душевным состоянием исторического лица и, принимаемыми этим лицом политическими решениями и вынести справедливый приговор, отделив болезнь от издержек власти» - пишет к.п.н. Н.Т.Унаньянц в статье «Судьба профессора Чижа (129; с.8). Задачей психолога В.Ф. Чиж считал простое расположение материала «так, как того требует современная психология; психолог должен воспользоваться разбросанным в исторических трудах и журналах материалом, для того, чтобы обрисовать все главные признаки, все главные особенности психической организации» (145; с. 12). Со времени написания Чижом данной цитаты прошло около 100 лет. Срок большой для столь динамично развивающейся науки, как психология. За это время психологами были сделаны открытия в различных областях психологии, начиная от законов восприятия человека человеком до теорий каузальной атрибуции и когнитивного диссонанса. Современная психология позволяет выявить и воссоздать те особенности индивида, которые не возможно было идентифицировать во времена Фрейда и Чижа. Использование современных теорий психологии и методов исследования позволяет с достаточной точностью выявить и вскрыть мотивы поведения того или иного исторического лица, а следовательно, и понять причины именно такого исхода событий. Л.Н.Гумилев так выразил эту мысль: «Среди историков бытует убеждение, что все, что произошло, не могло не произойти, сколь бы незначительным ни было событие по масштабу. Это мнение нигде не доказано, по сути, предвзято, а потому не обязательно ни для читателя, ни для мыслителя. Конечно, законы природы и социального развития не могут быть изменены произвольно, но поступки отдельных персон не предусмотрены мировым порядком, даже если они влекут за собой существенные последствия. Другое дело, что они взаимно компенсируются в процессах глобальных, региональных и эпохальных, но образуемые этими поступками зигзаги дают ту степень приближения, которая необходима для уточнения описываемого явления» (41; с.21-22).

Не является исключением в этом плане и История Кавказской войны, где наряду с объективными факторами не маловажную роль играл субъективный фактор - личностные особенности лидеров движения горцев.

Научная новизна:

Отсутствие работ, посвященных исследованию личностей лидеров мюридизма методами современной психологии. Неисследованность влияния индивидуально-психологических качеств лидеров мюридизма на развитие конкретных исторических событий Кавказской войны. Историко-этнографический материал анализируется широким применением методов психологии.

Цель исследования:

Воссоздание психологических портретов лидеров мюридизма в контексте этнокультурного своеобразия дагестанского общества первой половины 19-го века.

Объект исследования:

Этнокультурные психологические особенности личности, обуславливающие феномен и механизмы лидерства в конкретной социальной среде.

Предмет исследования:

Личности вождей Кавказской войны в Дагестане в контексте своеобразия культуры местной социальной среды.

Задачи исследования:

1. Исследование влияния традиционной модели социализации на формирование личностей лидеров дагестанских горцев и их мировоззренческих установок.

2. Описание индивидуально-психологических особенностей личностей лидеров дагестанских горцев XIX века.

3.Исследование влияния индивидуально-психологических особенностей лидеров дагестанских горцев на события Кавказской войны и вскрытие мотивов их поведения в конкретных ситуациях в контексте анализа, особенности культуры населения Дагестана XIX века.

Эти задачи решаются с применением методов современной психологии.

Методологические принципы и методы исследования:

Исследование носит междисциплинарный характер, что предопределяет использование подходов таких наук как этнография, история, психология (этнопсихология, социальная психология, психология личности, психология развития).

1. Анализ биографических данных лидеров мюридизма с позиций основных психологических теорий;

2. Системный анализ исторических событий и конкретных эпизодов Кавказской войны в свете социо-культурных особенностей горско-дагестанской среды первой половины XIX века.

3. Метод исторической критики источников, исторические, логические и диалектические методы познания. Историко-типологический метод, позволяющий выделить из общих тенденций частные проявления. Сравнительно-исторический метод.

Научно-практическое значение исследования:

Возможность использовать результаты исследования в теоретических работах, а также в учебных курсах, посвященных теме Кавказской войны. Практическое значение имеет использование полученных результатов для анализа развития современных этнополитических процессов на Кавказе.

Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии и приложения.

Исходя из целей и задач данного исследования, работа строится следующим образом.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Политические лидеры в контексте социокультурных реалий Дагестана первой половины XIX века"

Выводы:

1. Хаджи-Мурат отличался следующими личностными качествами: храбрость, крайнее честолюбие, тщеславие, импульсивность (преобладание процесса возбуждения над торможением), энергичность.

2. Хаджи-Мурат - яркий представитель пассионариев уровня «стремления к победе» (пятый подтип).

3. Хаджи-Мурат был сильно привязан к своей семье, особенно к матери и жене, и открыто демонстрировал свои чувства, что отличало его от окружающего социума и выходило за рамки традиций.

4. Тщеславие Хаджи-Мурата обусловлено его позицией младшего ребенка в семье, а также социальным происхождением (уздень, приближенный хунзахских ханов).

5. Хаджи-Мурат имел сформированные навыки профессионального воина и предводителя и не являлся «самородком и самоучкой».

6. Религиозность Хаджи-Мурата носила нормативный характер для горца XIX века и являлась лишь одной из составляющих его мировоззрения, в основе которого лежали традиционные ценности горско-дагестанской среды.

7. Хаджи-Мурат примкнул к мюридисткому движению в силу сложившихся обстоятельств.

8. Бегство Хаджи-Мурата к русским носило преднамеренный характер и было обусловлено опасениями за свою жизнь.

9. Попытка ухода от русских носила характер спонтанных действий и явилась следствием нахождения Хаджи-Мурата в состоянии фрустрации.

Глава IV

Механизмы формирования личностей лидеров мюридизма в контексте культуры 4.1. Социальный характер

Анализ психологических особенностей четырех лидеров мюридизма, описанных в третьей главе данного исследования, позволяет выделить характерные черты горца-дагестанца XIX века, так называемый социальный характер (термин «социальный характер» введен Э.Фромом для обозначения системы черт личности, наиболее желательных для данного общества и потому поощряемы им. Носителями социального характера выступают родители ребенка, через которых общество воздействует на него в процессе социализации.), а также выявить качества личности, позволявшие ей претендовать на лидерство в данной этнокультурной среде. Следует подчеркнуть, что речь идет о неформальном лидерстве, так как формальное лидерство (обретение реальной, политической власти) имело в Дагестане несколько иную природу. «Достижение индивидом власти во многом зависит от политических традиций и самого политического устройства конкретных обществ» (69; с.226).

В обычных условиях все четыре лидера мюридизма не имели шансов достичь политической власти, так как не имели соответствующего происхождения. Политическая система Дагестана XIX века не терпела самозванства, на вершину политической власти могли попасть только те претенденты, которые «имели на это право». Политическая власть в Дагестане имела разную природу в феодальных образованиях и в «вольных обществах».

В феодальных образованиях она была наследственной. Как отмечает Кушева в Аварии «уже в XIII веке преобладала тенденция к передаче достоинства нусала наследникам по прямой линии» (87; с.42); центральная власть в ханстве (Аварии. - С.Ч.) находилась в руках хана (91; с.111 -113).

Для приведения в покорность непослушных у хана имелось достаточное количество вооруженных нукеров. . На местах волю хана, равно и свою волю, как представителей своих уделов, выполняли беки. Они правили от его имени в отдельных сельских обществах и уделах, опираясь на отряды своих нукеров.-Они пользовались всей полнотой власти на местах» (10; с.72). При этом ханы и беки вынуждены были считаться с сильными джигитами и даже с сильными тухумами. Господствующие классы старались «приспособить древние народные обычаи к потребностям развивающегося феодального строя» (87; с.56). Внутриполитическая борьба в феодальных владениях Дагестана заключалась в том, что феодальное сословие постоянно пыталось расширить свои полномочия, а узденские -сельские общины - их ограничить. Борьба проходила с переменным успехом, и полнота власти того или иного правителя во многом зависела от качеств его личности, но единственным непреходящим условием являлась «законность» ханской и бекской власти.

В «вольных обществах» существовал республиканский принцип управления, что во многом роднило их с республиками за пределами Кавказа. С.Броневский довольно точно охарактеризовал дагестанские «вольные общества», назвав их «аристодемократическими, федеративными республиками» (22; с.40).

Как считает М.А.Агларов, общественно-политический строй претерпевал некоторые изменения: «На смену одной приходила другая форма правления и все они из набора известных на Кавказе и в Дагестане моделей политических образований» (6; с. 154). В общих чертах джамаат - четкая структура публичной власти. Важные вопросы решались на общем собрании всех членов конкретного сельского общества, в остальных случаях решения принимал совет старейшин. «В совет старейшин выдвигались лица в возрасте более 40 лет от каждого тухума и его подразделений» (6; с 159). При внешнем равенстве сильные тухумы все же имели больше веса в решении спорных вопросов. Из них, как правило, выбирались' и представители администрации сельской общины, и представители села в союзе сельских общин. Личные качества также способствовали росту авторитета конкретного старейшины, но степень его влияния ограничивалась силой его тухума и вообще демократической традицией. Как отмечает Ю.Ю. Карпов, «семейно-родственные группы являлись теми ячейками, через которые происходило первоначальное расслоение общины, создававшее условия для ее социальной стратификации. Когда имущественное расслоение проявлялось уже внутри самих коллективов родственников, формирующиеся социальные группировки продолжали скрываться под видом, с одной стороны, «сильных», «знатных», «богатых», а с другой - слабых», «бедных» и, следовательно, маловлиятельных тухумов, тейпов, фамилий» (62,; с134).

Из четырех анализируемых лидеров мюридизма двое: Гамзат-бек и Хаджи-Мурат являлись «гражданами» феодального владения - хунзахского ханства (Аварского нуцальства); Гази-Магомед и Шамиль «гражданами» союза сельских общин - Койсубулу (Хиндалал).

Гамзат-бек являлся представителем богатого, сильного и знатного бекского рода, родственников аварских ханов; его аул Гоцатль был вторым по значимости населенным пунктом после Хунзаха, но Гамзат-бек был чанка и этот факт перечеркивал все остальные достоинства. В путевых заметках Алиханова-Аварского несколько раз подчеркивается происхождение Гамзат-бека: «Коварный чанка, - не раз произносила она (Паху-Бике. - С. Ч.) перед своими приближенными, - хочет господствовать, прикрываясь моим сыном, но, конечно, до первого удобного случая заменить его собою» (11; с. 164). «Какого позора еще ждать? - то и дело слышалось между ними (хунзахцами. - С. Ч.) -Гоцатлинская чанка, кровник половины аула, свободно разгуливает между нами! Лучше умереть, чем выносить это на глазах всего Дагестана!» (11; с.171). В обоих высказываниях присутствует оскорбительный психосемантический подтекст: чанка - полукровка претендует на власть, которая ему по закону принадлежать не может; во второй цитате содержится уточнение «гоцатлинская чанка», т.е. житель Гоцатля, претендующий на власть в метрополии - Хунзахе. Следует отметить, что претензии Гамзат-бека на власть, были не приемлемы не только для собственно хунзахцев, но и для остальных дагестанцев. Этой нелегетимностью власти Гамзат-бека в глазах дагестанцев и объясняется тот факт, что два года своего имамства Гамзат-бек воевал не с русскими, а с непокорными ему дагестанскими джамаатами.

Хаджи-Мурат, коренной хунзахец, из влиятельного узденского тухума, молочный брат ханов, также не имел права на власть. «Позднее, уже. будучи наибом Шамиля, Хаджи-Мурат под угрозой разорения имущества и смертной казни требовал от жителей Хунзаха и соседних аулов называть себя ханом, а Шамиля - султаном (хункером), что исполнялось народом с «душевной насмешкою» (69; с. 235). «Душевная насмешка» народа проистекала из того, что Хаджи-Мурат, несмотря на. все его личные достоинства и социальный статус его тухума, все же был узденем, следовательно, его «претензии» на ханский титул были неестественны.

Гази-Магомед и Шамиль также были узденями, при этом из не очень сильных гимринских тухумов, следовательно, не могли претендовать на власть даже в родном ауле. Расширяя социальное поле, можно отметить, что аул Гимры не был сильнейшим в союзе Койсубулу, отсюда - отказ унцукульцев и араканцев признавать власть «каких-то гимринцев». В масштабе Дагестана Койсубулу не был ни сильнейшим, ни богатейшим обществом, а, следовательно, и авторитетным. В этом и заключалась причина столь ожесточенного сопротивления дагестанцев претензиям на власть «гимринских имамов».

Таким образом, все четыре лидера мюридизма не могли в обычных условиях претендовать на власть даже в пределах своих общин, не говоря уже обо всем Дагестане. При этом, никакие личностные достоинства не могли вознести их на вершину политической власти в устоявшейся социальной системе Дагестана XIX века. В достижении реальной власти честолюбивым пассионариям-мюридам большую помощь оказала сама Россия, вторгшись в обычную жизнь горцев, разрушив привычный их быт. Как подчеркивает Карпов: «Внешняя угроза гораздо более действенно, нежели угроза внутренняя, влияла на вызревание условий для появления фигур лидеров - не только и даже не столько.военных, сколько политических» (69; с.243). Внешняя угроза в лице

Российской Империи заставила горцев искать лидеров, способных объединить и возглавить разрозненные силы многочисленных «республик».

Спустя стопятьдесят лет .история вновь повторилась в мельчайших деталях в Чечне, когда вторжение федеральных вооруженных сил заставило большую часть чеченского народа объединиться вокруг фигуры генерала Дудаева, ставшего в одночасье национальным лидером. Между тем, до начала первой чеченской компании администрация Дудаева совершенно не контролировала процессы, происходившие в Чечне, что привело к тотальному развалу экономики, финансовой сферы, транспортной системы, социальной сферы и образования. «С середины 1993 г. Дудаев фактически развязал гражданскую войну на территории Чеченской республики. К этому времени в республике усилилась борьба за власть, участились разногласия между родовыми кланами (тейпами) и региональными группировками. Лидеры группировок создали свои многочисленные военизированные структуры, в которые входило немало уголовников. Эти группировки стали полностью контролировать ситуацию на значительной территории республики, а альянс Дудаева с некоторыми из них привел к тому, что "криминальные авторитеты" стали диктовать свои условия властям» (34а; с. 15). Проблема Дудаева-президента заключалась в том, что в глазах чеченцев он был «нелегетимен» не в европейском смысле, а в этническом, ментальном. Институт президентства был и остается чуждым ментальности чеченцев. История этого народа полна примеров, когда «случавшееся возвышение отдельных лиц вызывало неприятие и зависть окружающих» (69; с.226). История, как события прошлого, и современность, как события настоящего, находятся в диалектическом единстве: изучение прошлого помогает понять суть современных событий, но . также современные события помогают исследователю понять прошлое. События Кавказской войны вознесли на вершину власти «нелегетимных» в обычных условиях лидеров мюридизма, прежде всего, благодаря частичному слому традиционной системы общественной жизни Дагестана и Чечни, которому способствовали как русские колониальные власти, так и сами лидеры мюридизма.

Мюридизм, являясь, по сути революционным движением, имел мощную идеологическую подоплеку, в основе которой кроме собственно религиозной составляющей, лежала вечная идея всеобщего равенства. Как подчеркивает Карпов: «Фактор внешней угрозы самостоятельной роли здесь не играл. Главным слагаемым успеха явилось достижение эффекта справедливости, реальной или иллюзорной, но именно справедливости как выражения сбалансированности сил общества и; индивида. На этот эффект работала распропагандированная и отчасти осуществленная идея социального равенства. Эффект подкрепляло соблюдение осторожности, такта, щедрости и открытости в общении с окружающими (подвластными), позволявшее последним чувствовать себя «вполне свободными». Значимость указанного определяла исходная посылка о делегированности обществом особых прав, социально выделившимся персонам, которые в известном смысле были нанимаемы обществом и потому подотчетны ему. Выдающиеся личные качества и особые заслуги мало что изменяли в такой взаимозависимости, базировавшейся на глубоко традиционном взгляде на пререгативы властей предержащих» (69; с.256-257). Идея равенства в движении мюридизма, как и во всех революционных движениях, носила иллюзорный характер. Все четыре лидера стремились установить свою власть настолько, насколько это им позволяло социальное окружение, при этом их личностные качества играли ведущую роль. Дальше всех в установлении своей абсолютной власти продвинулся Шамиль, благодаря своим выдающимся административным талантам и глубокому стратегическому мышлению.

Анализ индивидуально-психологических особенностей рассматриваемых лидеров мюридизма позволяет выделить следующие черты характера, общие для всех четырех исторических деятелей: храбрость, мужество, честолюбие, стремление к превосходству, лидерские качества, мстительность, жестокость, гордость. Остальные черты носили личностный характер. Типичными чертами всех четырех лидеров являлись также склонность к насилию и агрессивность. «Насилие являлось существенным элементом и принципом традиционной соционормативной культуры народов Северного Кавказа. Его значение подчеркивали многие русские авторы XIX в.» (53; с.240).

Агрессия, как способ самоутверждения, широко применялась в горах Кавказа. Групповые конвенциальные нормы предписывали индивиду быть агрессивным. Только в этом случае он был способен укрепить свой личный статус в первичной группе.

В современной психологии нет единой теории агрессии. Взгляды психологов на природу агрессивности можно разделить на биологизаторские и социологизаторские.

Биологизаторы, опираясь на данные генетики и биохимии, считают агрессию инстинктом, агрессивная энергия аккумулируется в индивиде и находит свое выражение в его действиях. В пользу биологизаторского подхода говорят: а) данные генетики - на чувствительность нервной системы к возбудителям агрессии влияет наследственность, б) данные биохимии -химический состав крови влияет на чувствительность нервной системы к стимуляции агрессии, в) на агрессивность влияет мужской половой гормон-тестостерон (92; с.488-489).

Социологизаторский подход опирается на исследования социальных психологов, утверждающих, что агрессивному поведению люди научаются в процессе социализации. Многочисленные наблюдения показали, что в сообществах, где агрессивный стиль поведения вызывает восхищение, агрессивные модели поведения легко усваиваются молодым поколением. Эксперименты Берковица показали, что важным стимулом агрессивного поведения является оружие, находящееся в поле зрения подэкспертных. Вызванные оружием ассоциации с насилием стимулировали участников эксперимента демонстрировать агрессивные реакции (92; с.491-492).

Таким образом, связь между социальным научением и агрессивным поведением не вызывает сомнений. Однако возникает вопрос, на который наука пока не может дать ответ, почему-то или иное общество начинает культивировать агрессивность? Раз возникнув, агрессивность культуры, дальше уже передается из поколения в поколение методом научения и подкрепления.

Процесс социализации и становления аффективной сферы индивида в онтогенезе подробно описан О.С.Никольской. Никольская выделяет четыре уровня организации адаптации индивида к требованиям социума. «Уровни аффективной организации -поведения складываются в единую саморегулирующуюся систему со сложными иерархически организованными взаимоотношениями» (98; с. 27).

Первый уровень решает важную задачу общей преднастройки субъекта к активному контакту с миром. Его приспособительный смысл определяется как защита от разрушающей интенсивности среды и как выбор оптимального режима в восприятии мира. С помощью этого уровня субъект вписывается в окружающий его мир, впитывает в себя информацию и уходит от опасности (98; с. 30).

Второй уровень решает более сложные задачи по активации контакта со средой, что проявляется в возникновении активной избирательности в контактах с ней. Переживание, организующее поведенческие стереотипы, характеризуется совершенно определенным чувством удовольствия и неудовольствия и дает индивиду чувство реальной связи с миром (98; с. 54-55).

Третий уровень отвечает за развитие отношений индивида с окружающим миром, усвоение роли активного, готового к индивидуальной экспансии субъекта. «Развитие осуществляется посредством естественного введения ребенка в уклад его культуры, так, например, с раннего возраста уклад может стимулировать ребенка подчеркнутым уважением к храбрецу и презрением к робкому, трусливому» (98; с.99). Таким образом, закрепляются формы желательной экспансии, индивид овладевает культурными знаками власти, силы, формой одежды, особыми атрибутами мужественности, характером принятых движений, жестов, мимики, выправки, интонаций голоса и т.д. Принимая эти особые формы победителя, изначально уподобляясь ему, субъект наследует переживания, что облегчает ему вступление в самостоятельные активные отношения с миром» (98; с. 99).

Четвертый уровень завершает систему базальной аффективной организации и дает возможность осуществлять наиболее активные и сложноструктурированные формы адаптации» (99; с 104). Этот уровень ответственен за развитие специфически человеческих форм психической жизни (28; с.366).

На основе врожденных механизмов разрешения особого класса этологических задач (организации взаимодействия особей одного вида) развиваются средства приобщения индивида к опыту жизни сообщества, культурной организации его поведения и формирования высших психических функций» (98; с. 125). Именно с этим уровнем взаимодействует социальный слой культуры: система правил поведения, норм, социальных ролей, моральных ценностей, «которые в обобщенном виде отражают суть принятых в обществе правил поведения» (98; с. 167).

Эрих Фромм, проанализировав работы известных антропологов,- Рут Бенедикт, Маргарет Мид, Джорджа Мердока и Тёрнбола,- классифицировал описанные ими примитивные общества на три подгруппы с точки зрения доминирования системы агрессивности - миролюбия.

Система А. Жизнеутверждающие общества.

Все идеалы, институты, обычаи и нравы направлены на сохранение и развитие жизни. Враждебность, насилие и жестокость встречаются в минимальных проявлениях. Люди воспитаны в духе дружелюбия и взаимопомощи. Почти не обнаруживается зависть, тщеславие, жадность, индивидуализм и соперничество.

Система В. Недеструктивное, но все же агрессивное общество.

В обществе встречается индивидуализм, соперничество, иерархичность. Агрессивность считается нормальным явлением, хотя и не занимает центрального места. В ней нет. излишней жестокости, подозрительности и разрушительности, но нет и дружелюбия и доверия. Система пронизана духом мужской агрессивности, желанием делать и доставать вещи и решать поставленные задачи.

Система С. Деструктивные общества.

Отмечена агрессивность, . жестокость, разрушительные наклонности членов общества, направленные как во внутрь, так и во вне. В обществе царит воинственный дух, враждебность и страх. Сильно развито соперничество, иерархия (133; с148-150).

Классификация Фромма основана на анализе примитивных обществ, но на наш взгляд применима и к более сложным этносоциальным системам. Дагестан XIX века можно отнести к системе В, в обществе силен был дух соперничества, агрессии и иерархичности, но не деструктивности, отсюда культ мужественности и стремление достичь более высокого социального статуса царившее в обществе. При всех индивидуально-психологических различиях конкретных индивидов, всех дагестанцев объединяли общие черты социального характера. «Способы и средства формирования социального характера (личности) в значительной мере коренятся в культуре» (133; с. 221). В процессе социализации индивид не только научается вести себя соответственно обстоятельствам, но и формирует характер в той специфической форме, которая необходима для функционирования в данном конкретном социуме.

Выделенные общие черты характера лидеров мюридизма относились не столько и их индивидуально-психологическим особенностям личности, сколько к чертам социального характера, сформированного культурой. В рамках заданной парадигмы социального характера, лидеры мюридизма демонстрировали свои индивидуально-психологические особенности личности, в той или иной степени влиявшие на их решения и поступки в конкретных жизненных эпизодах, а, следовательно, влиявшие и на сам ход исторических событий Кавказской войны.

4.2. Мифологизация личностей лидеров мюридизма

Выдающийся мыслитель -XX столетия Хейзенга определял миф как «некий образ, в котором сознательно допускают элементы желаемого и фантазии, объявляют, тем не менее, "реальностью прошлого" и затем этот образ возвышают до роли путеводной нити жизни, тем самым безнадежно смешивая сферу знания и сферу желаемого» (139; с.293). Мифологизация основных действующих лиц Кавказской войны началась сразу же по ее окончании. Во многом повинна в этом идеология. События прошлого и реальные исторические лица начали изменяться в сознании людей, приобретая желаемые черты. Рассмотрим постепенную деформацию образов каждого из рассматриваемых лидеров мюридизма.

Магомед Ярагский Отсутствие достаточных для научного анализа биографических сведений о Магомеде Ярагском не позволяет воссоздать индивидуально-психологические особенности его личности и механизмы её формирования. Магомед Ярагский уже при жизни начал почитаться дагестанцами в качестве святого. «Он спал не более двух часов в сутки, пищей для него была вода, одежда состояла из шерстяной робы» (1; с. 165). Этому способствовал и внешний облик шейха: «он был широкоплечим, с белой бородой и зелеными глазами, обладал мягким голосом» (1; с. 165). Его ученость так же создавала в глазах народа некую непостижимость и величие. «Магомед Эфенди был знатоком шариата и тариката, изучал химию, астрономию и логику» (1; с. 165). В сознании народа столь неординарная личность должна была обладать сверхъестественными способностями, поэтому о шейхе стали складываться легенды, в которых он «представлялся обладателем многих чудес». Он предсказывал будущее своих последователей, и это всегда сбывалось. Если приходил к нему слепой, то после его молитвы уходил зрячим, бедные - становились богатыми. Будто бы после его молитвы четырехмесячный мальчик побежал и наизусть повторил 112 суру Корана и т.д. (1; с.165).- Горцы охотно верили в подобные легенды в силу своей легковерности, а также в связи с мусульманскими традициями, «в соответствии с которыми проповедникам тариката (специфического метода познания истины) муршидам якобы присуща сверхъестественная сила и способность творить чудеса» (73; с.246). Следует отметить, что и в наше время, тысячи последователей современного шейха Саида-Апанди Чиркеевского свято верят в его сверхъестественные способности, которые он не демонстрирует, не желая вводить народ в «искушение», однако легенды продолжают распространяться по всему Дагестану. Поэтому неудивительно, что в XIX веке подобные истории вообще не подвергались сомнению. Во многом созданию мифов способствовали собственно проповеди и молитвы Магомеда Ярагского. По свидетельству очевидцев, шейх легко вводил во время молитвы своих последователей в состояние экстаза. «Когда читал молитвы и ясин по умершему, он завораживал людей, они приходили в состояние, близкое к экстазу. Именно вводя мусульман в экстаз, Магомед-Эфенди доводил до их сердца смысл и предназначение ислама» (4; с.58). После смерти Магомеда Ярагского в 1848 году, верующие соорудили над его могилой мавзолей на кладбище в ауле Согратль, и это место стало объектом зиярата (поломничества), в том числе и в советские времена. При Советской власти имя Магомеда Ярагского упоминалось лишь в негативном контексте, однако в «новой» России под давлением лезгинской общественности одна из центральных улиц Махачкалы стала носить его имя. Историками, философами лезгинской национальности стал активно внедряться в общественное сознание новый миф, отвечающий реалиям современности. Согласно этому мифу, Магомед Ярагский стал выдающимся мыслителем мирового значения, разработавшим концепцию свободы «развития личности», «тарикат Магомеда Ярагского оформился как специфическая школа воспитания современной личности» (4; с.43). Более того, Магомед Ярагский провозглашается духовным руководителем антиколониального движения всего исламского мира (4; с.6). Это, безусловно, необоснованная гиперболизация роли Магомеда Ярагского в мировом исламском антиколониальном движении. В реальности Магомед Ярагский был известен только в Дагестане и Чечне и являлся выдающимся проповедником, но местного масштаба, и, как правильно отмечает Абдуллаев: «Вряд ли его имя было широко известно за пределами Кавказа» (1; с. 157). Как создается идеализированный образ Магомеда Ярагского, хорошо иллюстрирует следующая цитата из научной монографии: «Магомед Ярагский являлся для мусульман мерилом нравственной чистоты и духовного богатства. Им двигало не властолюбие, а свободолюбие. Аллах даровал Ярагскому блестящий ум, незаурядный природный талант, позволивший ему понять высшие истины и доносить их • до людей. Он осознавал, что надвигается опасность разрушения векового уклада жизни местного населения, и выступил инициатором предотвращения этого. Ученость позволила ему выступить в качестве духовного вождя освободительной борьбы против феодально-колониального гнета за восстановление национальной независимости народов. Свои святые речи Мухаммад Ярагский начал на рубеже 10-20 годов XIX в.» (113; с.51). Магомед Ярагский предстает защитником векового уклада жизни горцев, что не соответствует действительности и прямо противоречит речам шейха. В реальности Магомед Ярагский выступал за коренную ломку этого уклада, за повсеместное установление шариата и являлся вдохновителем революционного движения мюридизма. Примером другого полюса мифологизации личности Магомеда Ярагского являются взгляды Блиева и Дегоева. «Но главным побудителем все же оставался социальный мотив, с самого начала вызвавший его интерес к мюридизму. Он четко определил главную задачу своей проповеднической работы, решение которой должно было привести к утверждению не только исламской идеологии, но и новых социальных отношений в Дагестане. Суть этой задачи состояла в том, чтобы добиться, прежде всего, поддержки среди широких масс общинников, вовлечь их в движение за установление шариата. Приемы, к которым прибегал Магомед Ярагский для достижения своей цели, в общем-то, примитивны, но для той социальной и идеологической ситуации - традиционные: Магомед Ярагский убеждал своих слушателей в том, что он " богом предопределенный" «жертвенник». Как "поборник свободы и равенства", ревнитель интересов простых людей, он постоянно подчеркивал свое материальное бескорыстие, воздержанность и аскетизм. Эти и другие методы производили эффект. При желании, Магомед Ярагский мог иметь доходы и от проповедей, которые он вел как мюршид. Но в данном случае задача состояла не в личном обогащении: на пути возвышения класса к своему господству главное не в обогащении отдельных его представителей, а в утверждении "высоких" социальных идей, которые были бы приняты всеми слоями общества; много позже, после прихода класса к власти, "высокие идеи" предаются забвению, а господствующая верхушка приступает к извлечению выгод из новой организации общественной жизни. Магомед Ярагский понимал, что одними проповедями завоевать расположение общинников, найти у них поддержку идей шариата и газавата очень трудно. Он догадывался, что нужны необычные; формы проповеднической и социальной деятельности, способные произвести на рядовых общинников наибольший эффект. Кроме того, предстояло создать образ бескорыстного проповедника, борца за социальное равенство, поборника интересов общинников, притеснявшихся светской и духовной знатью» (19; с.209-210).

Данная цитата - яркий пример вульгарно-материалистического подхода, столь характерного для многих историков. При этом подходе начисто игнорируются какие-либо иные мотивы поведения людей, кроме «осознанной выгоды». Между тем, поведением людей, в том числе и исторических деятелей, порой руководят бессознательные мотивы, идущие из глубин личности, а порой осознаваемые идеалистические мотивы, объективно невыгодные, да и просто опасные для их носителя. В интерпретации Блиева, Магомед Ярагский предстает циничным лицедеем, добивавшимся целей определенными способами.

Этот миф противоречит историческим данным о Магомеде Ярагском. Магомед Ярагский был искренен, в своих действиях, он действительно раздал большую часть своего имущества и отказался от закята (обязательный в исламе 10% налог на прибыль. - С.Ч.), называя его аморальным. «Отмена закята в

Вини-Яраге, а затем и в окрестных аулах, существенно облегчила материальное положение местных мусульман и одновременно еще больше возвысила Магомеда Ярагского в глазах населения» (112; с.44). Его действия шли в разрез с обычной практикой, когда «сплошь и рядом жадные до даровой добычи священнослужители просто наживались за счет закята» (3; с.80).

Им никак не могли понравиться действия шейха, и в большинстве своем духовенство выступало против этих инициатив. До конца жизни Магомед Ярагский остался скитальцем, умерев на чужбине (114; с.54). Объявляя Ярагского выразителем идей то духовенства, то нарождающегося класса феодалов, М.М.Блиев пишет: «Он был слишком органично связан с естественными формационными процессами в "вольных" обществах, что превращало его в генератор социальной идеологии эпохи классообразования.Часто, если не всегда, исторический персонаж действует неоднозначно. Объявляя высокие социальные и нравственные ценности, готовый посвятить им себя, он в сущности преследует земные, осязаемые цели одного класса, нанося тем самым ущерб социальным интересам другого класса или другим общественным слоям» (19; с.213).

Магомед Ярагский жил в Кюринском ханстве и никак не был связан с «вольными обществами». Он не мог быть выразителем интересов нарождающегося класса феодалов, потому что в «вольных обществах» никакого «класса феодалов» вовсе не было, а в ханстве, где он был, существовала развитая феодальная система отношений, при которой феодалы пытались ущемить интересы узденства, их интересы и защищал Магомед Ярагский.

Сила учения Магомеда Ярагского заключалась в том, что он в качестве основного требования к своим последователям выдвигал не жизнь мюрида-отшельника с ее постоянным учением и молитвами, а гази-воина, участие в газавате считалось более важным, чем тарикат и шариат. «Объектом войны за торжество ислама являлись не только гяуры-русские, но и правоверные, если они находились на стороне «неверных, или, если они даже просто уклонялись от участия в газавате» (112; с.48).

Таким образом, идеи Магомеда Ярагского выражали интересы не столько феодалов, духовенства, узденей, а всех тех, кто мечтал повысить свой социальный статус. Его идеи как нельзя больше импонировали выросшим в традиционной горской среде молодым пассионариям из разных сословий, так как давали широкий простор для достижения воинской славы и возможности поправить свое материальное положение за счет военной добычи, так как объект грабежа значительно расширялся за счет «неправильных» мусульман.

Среди последователей Магомеда Ярагского были люди разных национальностей и разных социальных слоев, и преследовали они различные цели: кто воевал против русских (антиколониальный, религиозные мотивы,), кто - против феодалов (антифеодальный мотив), кто мечтал о славе (мотив повышения личного статуса), кто мечтал стать шахидом (идеальный мотив), кто стремился к грабежу (индивидуалистический мотив), а кому - просто необходимы были острые ощущения.

Гази-Магомед

Как было отмечено выше, Гази-Магомед в молодости не отличался благонравием. Этот пламенный честолюбец не стремился к власти и богатству, единственными его стремлениями были непомерная жажда славы и любовь к знаниям. При жизни Гази-Магомед за пределами своих сторонников не пользовался особым авторитетом и любовью, но его героическая смерть сделала его святым мучеником за веру - шахидом. Горцы любили и почитали героев. Бескорыстие первого имама сильно контрастировало с поведением следующих двух. Это и послужило дополнительной основой для создания образа мифического героя. Алкадари так характеризует Гази-Магомеда: «. .он в знании политики и практичности не был выдающимся, тем не менее в знании арабских наук он отличался в совершенстве. Гази-Эфенди и другие ему подобные в Дагестане,.стали причиной притеснений для приверженцев истины» (36; с. 128-129).

М. Алиханов-Аварский говорит следующее: «Этот предприимчивый и глубоко веровавший в святость своего дела религиозный мечтатель пал героем у ворот родного аула» (11, с. 162). К моменту написания этих строк постепенно образ Гази-Магомеда оброс легендами, а реальные черты его характера были замещены вымышленными. Из веселого и пламенного храбреца и честолюбца Гази-Магомед, превратился в грозного, мудрого подвижника-газия (в русской интерпретации бездушного фанатика), и даже возраст его стал мифом. В момент гибели 17 октября 1832 года Гази-Магомед превратился в 75-летнего аксакала-мюршида, хотя в реальности было ему от 35 до 37 лет, и являлся не столько духовным вождем, сколько военным предводителем. Стать известным храбрецом и военным предводителем и было целью жизни Гази-Магомеда. Он не был очень удачливым предводителем, не был он и стратегом, его действия были хаотичными и непродуманными и не выходили за рамки традиционного набега, он не создал постоянного войска, но он обладал харизмой, а это -главное условие для мифологизации. Приведем типичный образец высказываний профессиональных историков-дагестанцев о первом имаме: «Гази-Магомед со знанием дела разъяснял горцам суть предстоящих великих свершений. Он развернул кипучую деятельность по внедрению в горскую жизнь норм шариата. В этом трудном деле ему помогали верные соратники -Гамзат-бек и Шамиль. Гази-Мухаммад владел на высоком уровне ораторским искусством и имел поэтический дар. Стихотворение Гази-Мухаммада "Клич к газавату", которое заканчивается так:

Невеэ/сда выносит несчастному свой приговор,

Презренный - во главе, достойный низвергнут в позор.

Спасти от позора нас может теперь газават.

Нет больше дорог - говорит вам Гази-Мухаммад.

Пускай запылает повсюду священный пожар Точите кинжалы, молитесь! Аллаху Акбар».

В 1832 году в кровопролитнейшем сражении в Гимрах он погиб, ни на секунду не усомнившись в правоте своего дела. Палачи отомстили мертвому имаму» (113; с.65). Таким образом, идеализируемый образ первого имама прочно занимает свое место в научной литературе.

Гамзат-бек

Опрашивая сподвижников Хаджи-Мурата, Алиханов-Аварский таким образом охарактеризовал Гамзат-бека: «Все знавшие его единодушно утверждают, что это был необыкновенно одаренный честолюбец, смотревший на мюридизм только как на средство для достижения власти в Дагестане.

Представительный, почти с обаятельной внешностью, молчаливый, обыкновенно всегда решительный и смелый до безрассудной отваги, он, как фаталист высшей пробы, обладал, говорят, почти невероятным, удивлявшим всех горцев спокойствием в минуты опасности» (11; с. 163).

Далее М. Алиханов-Аварский описывает два эпизода, иллюстрирующих эти особенности Гамзат-бека. Свой фатализм второй имам проявил не только в момент своей гибели в 1834 году,: но и ранее во время покушения на него шести жителей аула Ках, подстроенного Паху-Бике. Несмотря на предупреждение, Гамзат-бек прошел один на молитву мимо дома, где сидели заговорщики. Второй эпизод поражает своей жестокостью современного человека, но вполне вписывается в социокультурные стандарты Дагестана XIX века. Алиханов-Аварский описывает расправу Гамзат-бека над кахцами-заговорщиками, заставив своего двоюродного брата, участника заговора, последовательно отрубить головы пятерым заговорщикам, пощадив одного самого молодого. Гамзат-бек казнил и самого исполнителя за предательство, при этом лицо

Гамзат-бека не выражало никаких чувств (11; с.165-166). Хунзахцы ненавидели Гамзат-бека в момент его правления, он не пользовался авторитетом и среди остальных дагестанцев, но после его гибели отношение к имаму начало меняться, и к моменту написания очерка некогда ненавидившие его хунзахцы уже считали Гамзат-бека загадочным фаталистом, обладающим каменным сердцем (11; с. 170).

Российская общественность, пораженная его жестокостью, создала иной образ: жестокого, трусливого, подлого, честолюбивого тирана-выскочки (97). В советской истории отношение к Гамзат-беку также несколько раз трансформировалось: то он представал антифеодальным борцом, и соответственно истребление аварских ханов оправдывалось революционной целесообразностью, то представителем феодальной верхушки, и тогда поведение Гамзат-бека иллюстрировало низменность его натуры, присущую классу эксплуататоров.

Типичными представителями первого подхода являются Р.М.Магомедов, и Н.И.Покровский. «Гамзат-бек, следуя избранной им и прежде политической линии, пытается силой принудить аварскую ханшу к совместному выступлению. Но в составе войск Гамзата. явно преобладают уздени "вольных" обществ и, особенно, койсубулинцы, которых Паху-Бике боялась и раньше. Ханы попадают в атмосферу наколенной ненависти крестьян к феодалам. По пустяковому поводу, в отсутствии имама вспыхивает ссора. В последовавшей затем свалке и убиты оба хана. Инициатором убийства, таким образом, был не имам, им была вся масса крестьян, она же выполнила и самый акт истребления своих заклятых врагов» (105; с.242).

Яркой иллюстрацией второго являются взгляды Блиева: «Но Гамзат-бек не спешил, как будто вознамерившись до конца насладиться трагической и предрешенной ситуацией. Окончив свою кровавую акцию, Гамзат-бек с мюридами отправился в мечеть возблагодарить Аллаха за помощь» (19; с.332-333).

В описании Блиева Гамзат-бек превращается из субъекта действия в его объект: «Неверно думать, однако, что промахи Гамзат-бека объяснились исключительно его личными качествами. К 1833 году война успела подвести " вольные" общества к порогу феодальной государственности. На пути к этой цели возникало еще немало трудностей, и, преодолевая их Гамзат-бек нередко прибегал к отчаянным и жестоким действиям» (19; с.325).

В современной дагестанской исторической литературе просто «вытеснены» все неблаговидные деяния Гамзат-бека, так как они бросают тень на движение мюридов, и шире, на ислам. «Отдельные отечественные и зарубежные авторы, не разобравшись в фактах, приписывают Гамзат-беку массу отрицательных черт характера. А ведь известно, что Гамзат-бека рекомендовал сам мюршид Ярагский, который предъявлял к кандидатуре имама очень высокие требования» (113; с.68).

Таким образом, Гамзат-бек превращается из реального человека в «величественного сына величия», который «сражался на верном пути джихада» и чьи «старания были прекрасными среди всех людей» (Стихотворение Хаджи-Мухамеда цит. по: 113; с.68).

Шамиль

Образ Шамиля воспринимался также неоднозначно. Будучи знаковой фигурой и великим политическим деятелем, он в большей степени, чем все остальные лидеры мюридизма, подвержен мифологизации. После пленения Шамиля представители аулов, разоренных имамом, рисуют его образ исключительно в черном цвете, его характеризуют как вероломного, коварного, жестокого, корыстолюбивого тирана-выскочку (И; с.178-182).

Представляя собой олицетворенное корыстолюбие, Шамиль был убежден, что бедными легче повелевать, что домовитые и разжившиеся горцы не только теряют известную подвижность и охоту к войне, но еще и вредны как соблазн и дурной пример для массы. Руководствуясь этими взглядами, он в течение 25-летнего своего владычества не возвел, кроме своего дома в Дарги, ни одной постройки, ни одной даже сакли или мечети, тогда, как за это же время редкий из аулов нагорного Дагестана остался им, не разрушенным под тем или другим предлогом. По разным обвинениям, наговорам и простым подозрениям имам казнил смертью. Не менее 6 тысяч дагестанцев, состояния которых были конфискованы в его пользу!» (11; с.178-179). Ненависть Алиханова-Аварского к Шамилю вполне понятна, он коренной хунзахец, представитель бекского сословия, а его аул был до основания разрушен Шамилем. Примерно также к нему относились и чохцы, чей аул тоже сжег имам. В русских работах о Шамиле, как отмечает Алиханов-Аварский: «.слишком его превозносят, чуть не идеализируют, потому что, конечно, мало его знают» (11; с. 180).

Действительно, такие авторы как М.Н.Чичагова, М.Казем-бек, А.Руновский создали несколько идеализированный образ Шамиля, под воздействием его неординарной личности, а также выполняя установку Александра II и А.И.Барятинского. Именно царь и фельдмаршал задали тон восхищения имамом. Диссонансом звучали критические замечания старых «офицеров-кавказцев». «Все когда-либо удававшиеся имаму военные действия были делом его наибов. Шамиль оказался плохим, вялым и нерешительным предводителем воинственной толпы» (61).

Образ Шамиля изменялся в зависимости от точки зрения тех, кто о нем писал, и от актуального политического момента. Таким образом, Шамиль последовательно побывал «предводителем крестьянства», боровшегося с феодалами, турецким шпионом и религиозным мракобесом, строителем «первого на территории России демократического государства». Стараниями Р.М.Магомедова. в дагестанской исторической литературе закрепился образ великого государственного деятеля, непревзойденного полководца, ученого и просто великодушного, мудрого, храброго, простого, скромного, доброго, бескорыстного человека. Образ, описанный дагестанскими учеными, мало походит на прототип, но созданная мифологема живет уже самостоятельной жизнью. Срабатывают механизмы целостности, инерционности и непротиворечивости, в результате - любые объективные данные, не согласующиеся с устоявшимся образом, попросту игнорируются. Все связанное с мифологизированным Шамилем вызывает сильные эмоции. Эмоциональная окраска, носящая иррациональный характер, вообще присуща мифам. Мифический образ Шамиля стал практически символом дагестанца-горца, т.е. неким идеализированным «Я-образом» дагестанца на уровне этнической идентификации. Этот образ всячески поддерживается официальной пропагандой.

Хаджи-Мурад

Как было отмечено выше, Хаджи-Мурат стал легендой еще при жизни. Для дагестанцев это был образец мужества и идеальный «Я-обр аз» горца. Поэтому Хаджи-Мурат в народных дагестанских сказаниях перестает быть собственно Хаджи-Муратом, но превращается в носителя ценностных ориентаций дагестанцев, через его образ передавались социальные нормы, принятые в стране гор. В связи с этим достаточно трудно отделить реальные истории от вымышленных сюжетов.

Большое влияние на мифологизацию Хаджи-Мурата оказала повесть Л.Н.Толстого «Хаджи-мурад». События, описанные в повести и образ, созданный великим писателем, «заменили реальные события и реального человека Хаджи-Мурата. Повесть была необычайно популярна в горах Дагестана на рубеже XIX - XX веков» (121; с. 121).

Причина фольклоризации повести связана не только с популярностью Хаджи-Мурата, но и с гением писателя, сумевшего создать необычайно притягательный и довольно правдоподобный образ этого героя.

Еще один миф о Хаджи-Мурате порожден русским командованием, в нем прославленный наиб представлен «настоящим разбойником, какого, кроме Дагестана, нигде не сыскать» (103; с.96). Сводить боевые диверсионные операции Хаджи-Мурата к банальной уголовщине - значит, упрощать горскую тактику маневренной войны. Набеги Хаджи-Мурата - это, прежде всего, кавалеристские боевые операции, хотя и сопровождавшиеся традиционным грабежом. Не являлся Хаджи-Мурат и абреком, он никогда не рвал связей со своей общиной. Как верно отмечает Ботяков, положение Хаджи-Мурата и его нукеров было схожим с абреческим только в момент бегства наиба от Шамиля к русским (21; с. 156).

Историки создали иной миф о Хаджи-Мурате. В угоду своим теориям о классовой борьбе, они превратили Хаджи-Мурата в представителя бекского сословия, крупного феодала, предающего предводителя узденства Шамиля, в угоду своим узкоклассовым эгоистическим интересам. Подобную трактовку образа Хаджи-Мурата дает крупный ученый-кавказовед Н.И.Покровский: «Характерно, что аварцы встречают мюридов сочувственно, и русским войскам приходится вести постоянную борьбу не только с наседающим отовсюду противником, но и с местным населением и даже с некоторыми беками. Бегство Хаджи-Мурата (речь идет о 1841-42 гг. - С. Ч.) знаменовало собой поворот в их политике» (105; с.301).

Дело резко меняется в пятидесятые годы. Здесь колебания проникают в самые верхи имамата, начинается выявление скрытых доселе тенденций вовне. Однако измена Хаджи-Мурата.не является еще характерной не только для настроений узденской верхушки, но даже и для настроений всей той группы беков, которую Хаджи-Мурат представлял в имамате» (105; с.397).

Блиев также отождествляет Хаджи-Мурата с феодалами, но не «старыми», а с новыми, зародившимися в «вольных обществах»: «Социально-политическая неустойчивость заставляла знать идти на союз с русской военной администрацией, становившейся для нее более прочным, чем Шамиль, залогом сохранения собственности и общественных привилегий. Как уже отмечалось, одним из первых покинул его Хаджи-Мурат, повернув оружие против своего бывшего владыки» (19; с.515). Приведенные выше цитаты Покровского и М.М.Блиева - типичный пример одной из ошибок каузальной атрибуции, когда мотив поведения, который приписывает наблюдатель объекту восприятия, выглядит вполне правдоподобно, его объявляют истинным, отбрасывая другие возможные мотивы. В данном случае ошибочный постулат порождает приписывание объекту ложного мотива. Хаджи-Мурат не являлся беком, а принадлежал к верхнему слою узденства. Он не был обязан Шамилю своим возвышением, так как был по происхождению выше имама (большой, влиятельный тухум Тавулал в Хунзахском ханстве, молочный брат аварских ханов, Шамиль же из маленького, слабого узденского тухума, аула Гимри в Хиндалале). Хаджи Мурат никогда не считал и не мог считать Шамиля своим «владыкой», не считали имама своим хозяином и такие видные люди своих обществ, как Кибит-Магома Телетлинский и Галбац-Дебир Каратинский, так как именно благодаря их поддержке, имам имел влияние в их общинах. Шамиль был для многих своих соратников первым среди равных, а его попытки установить династическую власть привели к отходу от него многих соратников и широкие народные массы. Хаджи-Мурат и вовсе был не столько соратником, сколько вынужденным союзником Шамиля, хотя и признавал первенство имама. Игнорирование историками субъективной психологической составляющей исторического процесса в угоду неким «объективным» теориям (но не объективному историческому процессу) мешает правильно интерпретировать конкретные поступки конкретных исторических лиц. «Любое историческое явление нельзя упрощать, сводить к той или иной идеологической схеме, удобной, полезной, общепринятой», - писал Л.Н.Гумилев (45; с. 147).

Упрощение исторического процесса порождает научные мифы, обслуживающие интересы конкретных лиц и конкретных политических сил.

Однако мифы, несмотря на призрачность своей природы, совсем не безвредны. Они норовят подменить собой : эмпирические обобщения наблюдаемых фактов, т.е. занять место науки и заменить аргументацию декларациями, подлежащими принятию без критики. Проверить данные мифа невозможно. Когда миф торжествует, то наступает подлинный упадок науки, да и всей культуры» (44; с.352).

Заключение

Современная этнополитическая реальность ставит перед наукой новые сложные задачи, требующие своего разрешения. Решение этих задач не под силу многочисленным гуманитарным наукам, втиснутым в «прокрустово ложе» предмета исследования.

На современном этапе развития человечества со всей очевидностью встает вопрос об интеграции научных знаний. Именно на стыке различных научных дисциплин возможен прорыв к новым горизонтам науки XXI в.

Междисциплинарный характер современной науки требует от исследователя владения научными методами сопредельных дисциплин. Использование различных подходов и методов позволяет расширить возможности исследования.

В данной работе была сделана попытка комплексного применения методов исследования этнографии, истории и психологии.

Полученные результаты позволяют достаточно объективно взглянуть на ход большого исторического события, Кавказской войны. Недооценка психологического аспекта развития общества, психологической составляющей исторического события, приводит к его неверному восприятию и к искажению фактов.

Движущей силой исторического процесса являются люди, действующие иногда осознанно, иногда неосознанно. Экстраполяция внутриличностных напряжений приводит личность к неким действиям. При совпадении вектора действий большого количества людей эти локальные события выливаются в исторический процесс, таким образом, происходит влияние личности на ход истории. Именно, сочетание субъективных (личностных) и объективных факторов составляют в совокупности исторический процесс.

В данном исследовании был проведен анализ личностей лидеров мюридизма с целью выявления их индивидуально-психологических качеств и воссоздания психологических портретов реальных исторических деятелей той эпохи.

Достижение цели данного исследования не возможно вне контекста анализа этнокультурного своеобразия дагестанского общества первой половины XIX века.

Именно социум (конкретная среда с конкретной культурой) через привитие индивиду в процессе социализации конвенциальных норм, ценностей, идеалов, установок воспитывает личность. Система санкций закрепляет определенный набор черт личности, поощряемый данной культурной средой, формируя социальный характер. Социальный характер меняется от эпохи к эпохе, и в различных культурах он различен. Сочетание социального характера (образец, навязываемый индивиду социумом) и индивидуально-типологических черт и составляют в совокупности личность.

Насколько навязываемый ' социумом образец (социальный характер) соответствует индивидуально-психологическому типу личности, настолько она «успешна» в данной культурной среде и через реальные достижения, ценимые социумом, способна претендовать на повышение своего социального статуса, вплоть до лидерства.

Личностные качества рассмотренных в диссертации исторических персон при определенных различиях (дифференциации индивидуально-психологических черт) имеют много общего, и это позволяет воссоздать социальный характер, который был присущ данной этнокультурной среде в конкретный исторический период. Такими качествами были: храбрость, честолюбие, целеустремленность, часто жестокость и мстительность и др. Примечательно, что этот тип личности не был востребован по ее окончанию, в связи с чем многие оставшиеся в живых активные участники той войны через несколько лет покинули Дагестан и переселились в Турцию (мухаджиры), где образовалась обширная дагестанская диаспора. Другие, как Байсунгур Беноевский (чеченец), продолжили борьбу в форме абречества и в конце концов были уничтожены.

Очевидно, что подобный тип личности оказался не просто востребованным в свое время, при конкретных политических обстоятельствах, но являлся результатом (плодом) общих правил жизнедеятельности дагестанского общества, и в первую очередь той его части, той этнокультурной среды (а именно аварской и андо-дидойской, а также чеченской), которая пребывала в своеобразном переходном состоянии. В свою очередь невостребованность такого типа личности во второй половине XIX века свидетельствовала не только об изменении общих условий функционирования дагестанского общества (после включения его в сосотав Российского государства), но и о смене вектора его социокультурного развития.

Оценивая фигуры лидеров мюридистского движения, резонно помнить, что, в конечном счете, внушать людям можно только то, что соответствует направлению их интересов, их убеждений, и значит сам авторитет является порождением коллектива, общности и психически индуцирован им (107; с. 166-167). Следовательно, личностные качества рассмотренных деятелей, провозглашенные ими идеалы и предпринятые шаги в политике и в др. были, по большому счету, обусловлены средой. : Не случайно они стали «национальными героями», к тому же героями мифологизированными, и процесс их мифологизации периодически возобновляется, что наблюдается в настоящее время.

Сравнительный анализ исторической ситуации накануне и в период Кавказской войны и современного положения на Северном Кавказе заставляет сделать вывод о параллелях принципиального характера. Это едва ли не идентичность идеологии мюридизма первой половины XIX века и совремнного исламского фундаментализма. Это существенное сходство характера этносоциальных и этнополитичеоких процессов, наблюдавшихся два века назад в Дагестане, конкретно в аварской среде, и имеющих место ныне в чеченской среде. В этой связи изучение социального типажа эпохи Кавказской войны приобретает очевидную злободневность.

Опыт изучения интерпретаций образов политических лидеров Дагестана первой половины Х1Хв. актуализирует также необходимость формирования единого образовательного пространства на территории Российской Федерации в целях недопущения «разрыва в знаниях» у граждан одной страны и формирования «Мы-образа» граждан России.

Особое значение имеют исследования в области психоистории, позволяющие разрушить исторические мифы и воссоздать реальные образы исторических деятелей многонациональной и поликультурной России, что дает возможность, в том числе лучше понять этно-политические и социокультурные процессы прошлого и настоящего.

234

Список научной литературыЧипашвили, Сергей Отарович, диссертация по теме "Этнография, этнология и антропология"

1. Абдуллаев М.А. Суфизм и его разновидности на Северо-Восточном Кавказе. Махачкала ООО Дагпресс-Медиа, 2003. 529с.

2. Абдурахман из Газикумуха. Книга воспоминаний. ДНЦ РАН ИИАЭ. Махачкала, 1997.

3. Агаев А.Г. Магомед Ярагский. Мусульманский философ: поборник веры, свободы, нравственности//Философия совести Махачкала, 1995

4. Агаев А.Г. Магомед Ярагский Махачкала, 1996

5. Агларов М.А. Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII нач. XIX вв. М., Наука,1988. 240 с.

6. Агларов М.А. Андийцы: Историко-этнографическое исследование.-Махачкала:Юпитер,2002-304с.

7. Айтберов Т.М. Древний Хунзах и хунзахцы. Махачкала, 1990.

8. Айтберов Т.М. Закавказские аварцы (VIII нач. XVIII вв.). 4.1. Махачкала, 2000. 172 с.

9. Александров А., Лобанов С. Заметки из путешествия по Дагестану // ЭО. 1910, №1-2.

10. Ю.Алиев Б.Г., Умаханов М-О.К. Историческая география Дагестана XVII -нач. XX вв. Кн.1 и 2. Махачкала, ДНЦ РАН, 1999. 366 с.

11. Алиханов-Аварский М.А. В горах Дагестана: Путевые впечатления и рассказа горцев // Махачкала: Эпоха, 2005. 416с.

12. Аммаев М.А. Хаджи-Мурат Хунзахский (штрихи к портрету и мотивации поступков) // В сб. Хаджи-Мурат в памяти потомков. Махачкала, Библиотека фонда Шамиля 2002.

13. Андреевский Э.С. Записки. Т.1. Одесса, 1913. С.46-47.

14. Атаев М.М. Авария в X-XV;bb. Махачкала, 1995.

15. Атаев Б.М. Аварцы. История, язык и письменность. Махачкала, 1996.

16. Бакрадзе Д. Заметки о Закатальском округе // ЗКОИРГО Кн. 14. Вып.1. Тифлис, 1890.

17. Балабанова JI.M. Судебная психиатрия. // Вопросы определения нормы и отклонений. Д: Сталкер, 1998.422с.

18. Бестужев-Марлинский A.A. Соч. в 2-х т. Т.2. М., ГИЛХ, 1958.

19. Блиев М.М.,Дегоев В.В. Кавказская война. М.:Росет, 1994,-592с.

20. Боденштедт Ф. Народы Кавказа и их освободительные войны против русских. Библиотека фонда Шамиля. Махачкала, 1996.

21. Ботяков Ю.М. Абреки на Кавказе. Социокультурный аспект явления.-СПб.: Петербургское Востоковедение.2004,-208с.

22. Броневский С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. М.:1823,465с.23.БСЭ Изд. 1971. Т.5; Т.6.

23. Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год. 4.1. СПб., 1869.

24. Буцковский A.M. Выдержки из описания Кавказской губернии и соседних горских областей 1812 г. //ИГЭД: История, география и этнография Дагестана XVIII-XIX вв.

25. Венедиктов М. Взгляд на кавказских горцев // Сын Отечества. СПб., 1837. Ч 188.

26. Волконский H.A. Война на Восточном Кавказе с 1824 по 1834 гг. в связи с мюридизмом. //Кавказский сборник. 1886, T.XI.

27. Выготский Л.С. Проблемы развития психики //Собр.соч. :Т6, М. ¡Педагогика, 1982-1985 .-Т-3-1983

28. Гаджи-Али. Сказание очевидца о Шамиле. Махачкала; Дагкнигоиздат, 1990.78с.

29. Гаджиев В.Г. Роль России в истории Дагестана. М.,Наука. 1965.392с.

30. Гаджиева С.Ш. Семья и брак у народов Дагестана в XIX начале XX в. М., Наука, 1985.

31. Гамзат-бек второй имам Дагестана и Чечни. КС., XXXI, Тифлис, 1911.

32. Гамзатов Р. Феномен дагестанского возрождения. Махачкала,2000.

33. Гаммер М. Шамиль. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана. М., Крон-пресс, 1998.512с.

34. Гасан-Эфенди Алкадари. Асари-Дагестан. Махачкала, ДНЦ РАН ИИАЭ, 1994.163с.

35. Гассанилау Гимринский (Пер. Б.Маллачиханова) // Газимухаммед и начальный этап антифеодальной и антиколониальной борьбы народов Дагестана и Чечни. Махачкала, 1997.

36. Гербер И.Г. Описание стран и народов вдоль западного берега Каспийского моря 1728,//История, география и этнография Дагестана. XVIII-XIX вв.: Арх.материалы /Под ред.М.О.Косвена и Х-М.Хашаева, М.,1958.

37. Гидатлинские адаты. /Подготов. к печати Х.М.Хашаева и М.С.Саидова. Махачкала, 1957.

38. Гришина Н.В. Психология конфликта. СПб. Литер, 2002.464с.

39. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., Мысль, 1989.764с.

40. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало. М., Рольф, 2001.384с.

41. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера земли. М., Танаис Ди-Дик.1994. 544с.

42. Гумилев Л.Н. Тысячелетие вокруг Каспия. М., Рольф,2002.384с.

43. Гумилев Л.Н. Чтобы св.еча не погасла. Сборник ЭССЕ, интервью, стихотворений, переводов М.: Айрис-пресс, 2002.560с.

44. Далгат Б.Г. Материалы по обычному праву даргинцев // В кн.: Из истории права народов Дагестана (материала и документы). Сост. A.C.Омаров. Махачкала, 1968.

45. Далгатов М.М. Развитие благоприятной атрибуции в процессе обучения. Ярославль, 2001. 124 с.

46. Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20-50-е гг. XIX века. // Сб.документов. Под ред. -Гаджиева В.Г., Рамазанова Х.Х. Махачкала, Дагкнигоиздат. 1959.705с.

47. Дегоев В.В. Имам Шамиль: пророк, властитель, воин. М., Русская панорама.2001.3 74с.

48. Демоз Ллойд. Психоистория классики психологии XX века. Ростов-Дон, Феникс,2000.512с.

49. Дибиров М.А. Народные игры и спорт в Дагестане. Махачкала, 1968.

50. Дирр A.M. Современное название кавказских племен // СМОМПК. В ып.40.Тифлис, 1909.

51. Добрович А.Б. Устройство и правила примитивной группы // Основы конструктивного общения. Хрестоматия./Составители Т.Г.Григорьева, Т.П.Усольцева, Новосибирск, НГУ, 1997. 198с.

52. Дроздов И. Начало деятельности Шамиля (1834-1836) // Кавказский сборник. 1899. Т.ХХ.

53. Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. СПб., 1871. TI.Kh.1.

54. Дюма А. Кавказ. Тбилиси, Мерани.1988.

55. Записки о Хаджи-Мурате ротмистра М.Т.Лорис-Меликова (1852) // Хаджи-Мурат. Документы, письма, очерки, факты. М., Эхо Кавказа. 1998.

56. Исламмагомедов А.И. Поселение аварцев // Материальная культура аварцев в XIX- начале XX в. Махачкала, 1967.

57. И. Р-ов Начало и постепенное развитие мюридизма на Кавказе // Русский художественный листок. 1859, №3.

58. История 44-го Драгунского полка // Хаджи-Мурат. Документы. Письма. Очерки. Факты. // Эхо Кавказа. 1994.

59. История Апшеронского полка. Т1.

60. История Дагестана (XIX нач. XX в.). М., Наука. 1968.Т.2. 368с.

61. Казем-бек М. Мюридизм и Шамиль. Махачкала, Дагкнигоиздат. 1990.64с.

62. Карпов Ю.Ю. Личность и традиционные социальные институты: принципы взаимодействия; с.107-167. //Северный Кавказ: Человек в системе социокультурных связей. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2004.368с.

63. Карпов Ю.Ю. Общество-Лидер-Власть (на примере политических лидеров Чечни и Дагестана конца XVIII первой половины XIX в.)//Северный Кавказ: Человек в системе социокультурных связей.-СПб.:Петербургское Востоковедение,2004.368с.

64. Карпов Ю.Ю. «Верхние» и «нижние»: к проблемам функционирования горских обществ Кавказа // Научная мысль Кавказа. 2000, №4.

65. Карпов Ю.Ю. Джигит и волк. Мужские союзы в социокультурной традиции горцев Дагестана.// РАН Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (кунсткамера). СПб., 1996.309с.

66. Карпов Ю.Ю. Женское пространство в культуре народов Кавказа. //РАН Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (кунсткамера). СПб, 2001.416с.

67. Карпов Ю.Ю. История народов Северного Кавказа в контексте социокультурного взаимодействия с иноэтничным окружением // В сб.: Евразии. Этнос. Ландшафт. Культура. СПб, 2001.409с.

68. Карпов Ю.Ю. К мировоззренческим основам функционирования горских обществ Кавказа // В сб.: Лавровские (среднеазиатско-кавказские) чтения 2000-2001 гг. Краткое содержание докладов. СПб., 2002. С.34-35.

69. Карпов Ю.Ю. Политические лидеры Чечни и Дагестана конца XVIII -первой половины XIX в.: Средства и методы достижения власти // Социология и социальная антропология. 2002, Т5., №3(19).

70. Киняпина Н.С., Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России. второй половины XVIII 80-е г. XIX в. М., МГУ, 1984.328с.

71. Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе. М., 1890. Т.2. 304с.

72. Ковалевский П.И. Утверждение русского владычества на Кавказе.Тифлис, 1901-1908.Т.1- Т.4.

73. Козубский Е.И. К истории народного Дагестана в Дагестанской области в первое десятилетие . Темир-Хан Шура, 1902.

74. Колоколов П.Ф. Описание Табасарана 1831 // ИГЭД. М., 1958.

75. Комаров A.B. Списки населенных мест Дагестанской области // СССК. Т.1. Тифлис, 1869.

76. Конева Е.В., Орел В.Е. Судебно-психологическая экспертиза. Учебное пособие. Ярославль, ЯГУ. 1998.92с.

77. Константинов И.О. Джаро-белоканцы до XIX столетия // Кавказ. 1846, №2.

78. Косвен М.О. Семейная община и патронимия. М., 1963

79. Коцебу М.А. Сведения о Джарских владениях 1828 г. ИГЭД.

80. Краббе К.К. Замечания о Докуспаре и Рутуле до 1835 г // ИГЭД. М., 1958.

81. Кушева E.H. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией. //II пол. XVI- 30-е г. XVIII вв. М.:Изд. АНСССР,1963.371с.

82. Личко А.Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. М., 1997. 208 с.

83. Ломов Б.Ф. Соотношение социального и биологического как методологическая проблема психологии // Вопросы философии. 1976, №4.

84. Львов Н. Домашняя и семейная жизнь дагестанских горцев Аварского племени // Кавказские горцы. Сборник сведений. Вып. III. Тифлис, 1870.

85. Магомедов P.M. Общественно-экономический и политический строй Дагестана в XVIII начале XIX веков. Махачкала: Дагкнигоиздат.1957. 408с.

86. Майерс Дэвид. Социальная психология. СПб.: Питер. 1997. 684с.

87. Мень А. Сын человеческий. М.: Фонд имени Александра Меня, 1997-496с.

88. Мерабишвили Г.М. Взаимоотношение биологического-социального в человеке. Тбилиси, Изд. Тбилисского университета. 1990. 195с.

89. Мухаммед-Тахир аль-Карахи. Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах./Перевод с араб. А.Барабанова. Махачкала, 1990. 4.2.

90. Мухаммед-Тахир аль-Карахи. Три имама. Махачкала, 1990.

91. Неверовский A.A. Истребление аварских ханов в 1834 году. СПб., 1848.

92. Никольская О.С. аффективная сфера человека. Взгляд сквозь призму детского аутизма. М.: Центр лечебной педагогики,2000.-364с.

93. Один из фанатических поступков Шамиля // Кавказ. 1853, №40.

94. Омаров А.И. Из истории русско-дагестанских политических взаимоотношений в XIX веке. Махачкала, ДГУ, 2002. 168 с.

95. Омаров А.И. Политика России на Северо-Восточном Кавказе в XIX начале XX в. Махачкала, РАН ДНЦ институт истории, археологии, этнографии. 2004.394с.

96. Омаров Абдула. Как живут лаки // Кавказские горцы. Сб.сведений. Вып. III. Тифлис, 1870.

97. Переписка князя М.С.Воронцова с военачальниками // Хаджи-Мурат. Документы. Письма. Очерки. Факты. // Эхо Кавказа. 1999.

98. Переписка Л.Н.Толстого с сестрой и братьями. М., Художественная литература. 1990.

99. Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. /Под ред. В.Г.Гаджиева, Н.И.Покровского. М.,: Российская политическая энциклопедия (РоссПЭН),2000. 511с.

100. Поршнев Б.Ф. Противопоставление как компонент этнического самосознания. М., 1988.

101. Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1966.

102. Потто В.А. Гаджи-Мурат (Биографический очерк) // Военный сборник. 1870, №11. С.159-187.

103. Потто В.А. Кавказская война. Т.5. 1887-1897. Ставрополь, 1994.

104. Психологическое самообразование: Читая зарубежные учебники: Проблемы психологии личности. // Под ред. А.М.Матюшкина. М., Школа-Пресс. 1992.112с.

105. Рагимов A.A. Ислам и Кавказская война XIX века,-Махачкала:Дагкнигоиздат.2004. 144с.

106. ИЗ. Рамазанов Х.Х. Эпоха Шамиля.Махачкала: Исламская тип. Ихлас,2003.342с.

107. Рамазанов Х.Х., Рамазанов А.Х. Мухаммед Ярагский идейный вождь освободительной борьбы народов Кавказа. Махачкала: Юпитер. 1998. 80с.

108. Розен Р.Ф. Описание экономического положения и политического состояния племен./ Материалы по истории Дагестана и Чечни, Махачкала, 1940. Т.3.4.1.

109. Романовский Д.И. Кавказ и Кавказская война. СПб., 1860. .

110. Руновский А. Дневник полковника Руновского, состоявшего приставом при Шамиле во Время пребывания его в городе Калуге с 1859 по 1862 год // Акты, собранные кавказской архиографической комиссией, 1904.Т12.

111. Руновский А. Записки о Шамиле. М., 1989.

112. Русская старина. Т.ХХХ. 1881, март. Бесстрашие Хаджи-Мурата было поразительно даже на Кавказе // Хаджи-Мурат. Документы. Письма. Очерки. Факты. Сост. Иванов Р.И. М., Эхо Кавказа. 1999.

113. Садыки Г.М. Шейх и Муршид Мухаммед ал Яраги. // Газимухаммед и начальный этап антифеодальной и антиколониальной борьбы народов Дагестана И Чечни. Махачкала, ДНЦ РАН, 1997.

114. Салманов М.А. Эстетическая культура горцев Дагестана. Махачкала,2004. 248с.

115. Сидоренко Е.В. Экспериментальная психология. Комплекс неполноценности и анализ ранних воспоминаний в концепции А.Адлера. Учебное пособие.СПб., 1993. 150с.

116. Сидорцев В.Н. Методы психоистории.

117. Сказание народов Дагестана о Кавказской войне (устные рассказы, предания, легенды). Сост. ХалидоваМ.Р. Махачкала, 1997.

118. Советский энциклопедический словарь.// Под ред. Прохорова A.M. М., 1988.

119. Тогошвили Г.Д. Вопросы социального строя народов Северного Кавказа в грузинской советской историографии // Генезис, основные этапы, общие пути и особенности развития феодализма у народов Северного Кавказа. Махачкала, 1980.

120. Толстой JI.H. Хаджи-Мурат. Сборник сочинений в 12-ти т. T.XII. М., 1984.

121. Умаханов М.-С.К. Система управления ханств Дагестана в XVI-XVII вв.//Государства ' и государственные учреждения в дореволюционном Дагестане. Махачкала, 1989,с.55-67

122. Унаньянц Н.Т. Судьба профессора Чижа // Чиж В.Ф. Психология злодея, Властелина, Фанатика.

123. Услар К. Этнография Кавказа. Языкознание III Аварский язык. Тифлис, 1889. С.4-5.

124. Фаталиева X. Новый источник о Газимагомеде // Газимухаммед и начальный этап антифеодальной и антиколониальной борьбы народов Дагестана и Чечни. Махачкала, 1997.

125. Франкл Виктор. Человек в поисках смысла. М., 1990.

126. Фромм Эрих Анатомия человеческой деструктивности: Перевод /П.С.Гуревич.-М.: Республика, 1994.-447с.е

127. Хайдарбек Геничутлинский. Историко-биографические очерки. Махачкала, ДНЦ РАН, 1997.

128. Халидова М.Р. Образ Хаджи-Мурата в преданиях народов Дагестана // Хаджи-Мурат в памяти потомков.

129. Хамзаев X. Кое-что о кумыках. // Кавказ. 1865, №70.

130. Хасан Афанди. Суфийская этика. ДУМД, 2000.

131. Хашаев Х-М.О. Общественный строй Дагестана в XIX в. М., изд. АН СССР. 1961.262с.

132. Хейзенга Йохан Homo Ludens. В тени завтрашнего дня: Пер.с нидерландского Г.М.Тавризяна -М.:Издательская группа «Прогресс», Прогресс-академия», 1992.464с.

133. Хекхаузен Хайнц. Мотивация и деятельность. М., Педагогика. 1986. Т. 1-2

134. Ховжоко Жанбек. Жизнь Хаджи-Мурата. // Хаджи-Мурат. Документы. Письма. Очерки. Факты. М., 1999.

135. Хьелл Л., Зиглер Д. Теории личности. СПб., Питер Пресс1997.608с.

136. Цадаса Гамзат. Адаты о браке и семье аварцев в XIX- начале XX в. // В кн.: Памятники обычного права Дагестана XVII-XIX вв. Сост. Хашаев Х-М. М, 1965.

137. Чеснин-Ибрагимова С.Г. Дагестан и имам Шамиль в политической биографии Гасана Аль-Кадари. Тель-Авив Махачкала, 1997.

138. Чилс В.Ф. Психология злодея, властелина, фанатика. Записки психиатра.

139. Чипашвили С.О. Молодежные субкультуры и проблемы маргинальной личности // Поликультурное образование на Северном Кавказе: проблемы, тенденции, перспективы. Материалы международной научно-практической конференции 30-31 мая Махачкала-Пятигорск, 2000.

140. Чипашвили С.О. Этногенез чеченского народа // Учение Л.Н.Гумилева и современность. Материалы международной конференции. Т.1. СПб., 2002. С. 182-192.

141. Чипашвили С.О. Этнопсихологический анализ явления ваххабизма в Дагестане // Проблемы поликультурного образования. Международный сборник статей. Махачкала, 2001.

142. Чичагова М.Н. Шамиль на Кавказе и в России. Биографический очерк. СПб., 1889. Репринтное издание. 199Г.

143. Чурсин Г.Ф. Этнографический очерк. Авары. // Рук. Фонд ИИЯЛ. Ф.5. Оп.1. Д.65. Л.27 с об.

144. Шамиль ставленник Султанской Турции и английских колонизаторов: Сб.документальных материалов. Тбилиси: Архивное управление МВО Груз.ССР, 1953.

145. Шибутани Т. Социальная психология. Ростов- Дон, Феникс. 1998. 544с.

146. Шульгин С.Ш. Шамилевский наиб Хаджи-Мурат (по воспоминаниям Сейида из дагестанских преданий о Шамиле и Него Абдуррахима, сына Джемаллэддинова // Хадлси-Мурат: Документы. Письма. Очерки. Факты. М.: Эхо Кавказа. 1999.154с.

147. Эпиграфические памятники. Сост. Айтберов Т. // Приложение к сборнику: Газимухаммед и начальный этап антифеодальной борьбы.

148. Эсадзе С. Историческая записка об управлении Кавказом. Тифлис, 1907. Т.1.

149. Садикийский Первоначальное название

150. Обосновал основные принципы1. Название накшбандийа

151. Шамиль Имам 4- 2. Мухаммад Яраги4. 3. Джамалудин Кумуки1. Хронология.1. Гази-Магомед1. Год рождения 1793 (1795)

152. Окончание первоначального обучения 1820 г. 25-27 лет

153. Встреча с Джамалудином Газикумухским 1824 (25) г. 30 -32 года.

154. Переход к М.Ярагскому 1828 (29) г. -34-35 лет.

155. Провозглашен имамом 1829 (30) г. 35-36 лет.

156. Неудачный штурм Хунзаха (февраль 1831 г.), набег на г.Кизляр (март 1831 г.), осада г. Дербента (август 1831 г.), женитьба на дочери М.Ярагского Хафисат - 36-38 лет.

157. Поход на Владикавказ и Назрань (март 1832 г.) 37-39 лет.

158. Гибель во время штурма Гимри отрядом генерала Розена (29 октября 1832 г.) 37-39 лет.1. Гамзат-бек.1. Год рождения- 1789 г.

159. До 1801 г. учился в с.Чохе, а затем в с.Хунзахе. Проживал в доме хунзахских ханов с 11 лет.

160. Встреча с Гази-Магомедом 1826 - 1829 гг. - 37-40 лет.

161. Занимает заметное положение в мюридистском джижении, поход в Закаталы, попытка договориться с русским командыванием, арест — 1830 г. — 41 год.

162. Становиться заместителем Гази-Магомеда в 1831 г. 42 года.

163. Избран имамом в 1832 г. 43 года.

164. Захват Гергебиля 1833 г. - 44 года.

165. Захват Хунзаха, истребление ханской семьи (25 августа 1834 г.), гибель (19 сентября 1834 г.) 45 лет.1. Хронология Шамиль.1. Год рождения- 1797 г.

166. Учеба у Джамалудина Газикумухского 1824 (25) - 1829 - 27-32 года.

167. Сражение у Гимри 1832 г., избрание имамом Гамзат-бека 35 лет.

168. Гибель Гамзат-бека, избрание Шамиля имамом 1834 г. - 37 лет.

169. Аварская экспедиция Фези 1837 г. - 40 лет.

170. Ахульго 1839 г., пленение сына Шамиля - 42 года.

171. Самые успешные компании 1843-1845 гг. - 46-48 лет.

172. Ссора с Хаджи-Муратом 1851 г. - 54 года.

173. Обмен грузинских княгинь на Джамалутдина 1855 г. - 58 лет.

174. Пленение Шамиля 1859 г. - 62 года.

175. Проживание в Киеве с 1866 г. 69 лет.12. Хадж 1868 г.-71 год.

176. Смерть Шамиля 1871 г. - 74 года.1. Хаджи-Мурат

177. Год рождения 1816 (18 ) г.

178. Штурм Хунзаха отрядами Гази-Магомеда 1830 г. - 12-14 лет.

179. Убийство ханов и убийство Гамзат-бека 1834 г. -16-18 лет.

180. Штурм Ахульго 1839 г. - 21-23 года.

181. Бегство Хаджи-Мурата от русских 1840: г., переход к Шамилю -1841г.-23-25 лет.

182. Служба у Шамиля 1841-1851гг.- 23(25)-33 (35) лет.

183. Переход к русским 1851 г. Гибель - 1852 г.-34-36 лет.