автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.09
диссертация на тему: Повествовательная система русских преданий Восточной Сибири о заселении и освоении края

Полный текст автореферата диссертации по теме "Повествовательная система русских преданий Восточной Сибири о заселении и освоении края"

РГБ ОД

На правах рукописи

ТИХОНОВА Елена Леонардовна

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА РУССКИХ ПРЕДАНИЙ ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ О ЗАСЕЛЕНИИ И ОСВОЕНИИ КРАЯ (XX век)

Специальность 10.01.09- фольклористика

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Улан-Удэ - 2000

Работа выполнена в Отделе литературоведения, фольклористики и искусствоведения Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук

Научный руководитель:

доктор филологических наук Р.П.Матвеева

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор С.Ш.Чагдуров

кандидат филологических наук Р.П.Потанина

Ведущее учреждение:

Иркутский государственный педагогический университет

Защита диссертации состоится 31 мая 2000 г. в 10.00 часов на заседании диссертационного совета по защите докторских диссертаций Д 003.26,02 в Институте монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук (670042, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Бурятского научного центра СО РАН.

Автореферат разослан » (ХМАЯхЬЯ- 2000 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета / к.ф.н.

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования. Русская народная историческая проза, или предание, являясь одним из жанров несказочной прозы, несет на себе весь груз проблем этого вида традиционного словесного творчества. До сих пор в фольклористике отсутствует четкость в систематизации, классификации несказочной прозы, нет единых критериев жанровой дифференциации в рамках повествований несказочного характера, отсутствует определение их доминирующих функций. Все это влечет за собой терминологическую путаницу. Такое положение создает необходимость дальнейшего теоретического осмысления проблемы жанров несказочной прозы.

Нерешенной остается и проблема регионального функционирования русских преданий на востоке России. В этой связи особое значение приобретает исследование фольклора русских в иноэтнической среде, в частности, иноэтнических сюжетов и мотивов в локальных репертуарах преданий русских старожилов Забайкалья.

Практически не выявлен сюжетно-мотивный фонд цикла преданий о заселении и освоении Восточной Сибири, не раскрыто «мотивное мышление» носителей исторической прозы, не найдены пути детрансформации преданий для установления степени, или меры, их историзма.

Все это свидетельствует о необходимости нового подхода к решению указанных проблем на основе функционально-семантического анализа мотивов всех уровней повествовательной системы преданий, что и является основной целью исследования.

Для достижения цели исследования в работе ставятся следующие задачи:

- рассмотреть жанр предания как форму исторической памяти этноса;

- выявить сюжетообразующие компоненты повествовательной системы преданий;

- выявить сюжетно-мотивно-образный фонд рассматриваемого цикла;

- раскрыть механизм функционирования «мотивного мышления», приемы мнемотехники в повествовании;

- выявить корреляционную систему мотивов как в пределах одного текста, так и в пределах цикла;

- выявить соотношение мифологем и реалий в народной исторической прозе.

Объектом исследования: являетс'я повествовательная система преданий.

Предмет исследдеания- мотивы,' сосгавлякЗДйё'йккЯ'тТреданий о заселении и освоении края.' '•"'' •"' ' ■ •

Методологической базой исследования являются:. ' ■ '

общие теоретико-методологические' " ' псМййсения,' тложбнйые Б.Н.Путиловым в монографии «Фольклор и нарб'Дная ' культура», К.В.Чистовым в монографии «Народные традиции и фольклор»;'"

исследования современной фольклористикй'в области несказбЧМой

прозы; '"'"' ......■

исследования по теории жанра преданий (работы Л.Е.Элиасова, В.К.Соколовой, В.П.Кругляшовой, Н.А.Криничной); ' ■"

теоретическое обоснование выделения мотива в фольклорном произведении (работы В'.Я!Проппа, Б.Н.Пугилбва; "С.Ю.'НеклйДбВа, Н.А.Криничной); "'' " •" • •

теоретические' положения о мифологических корнях" повествовательного фольклора, изложенные в работах М.Е.Мелетинского; философская теория системного анализа; философские категории пространства и времени;' '' ис горико-этнографические исследования; посвященные процессу колонизация сибирского региона и становлению'¿ельской обшйны - основного носителя традиционной фольоорной культуры (работы М.М.Громыко, Н.А.Миненко); |/ч"" "

теоретические исследования ученых в области бурятской мифологии, традиционных жанров бурятскбгО фольклора (работы Д.О.'Д\тарова, М.И.Тулохонова, С.С.Бардахановой и др.).

Oaioeiibie методы исследования. С, целью выяснения ет'оЖетно-мотивно-образного фонда тематического цикла'преданий' о' заселении и освоении края используется сравнительно-типологический метод. Проникновение в семантический'строй'могивного фонда преданий происхо нгг при помощи структурно-семантического метода. При попытка к декодировать'информацию, содержащуюся в Глубинном семантическом слое мотива, частично используется структурно-семиотически й метод.

Источниками исследования послужили о пу б л и ко ва и и Ы t; 'Сбор н и к и текстов преданий; материалы сибирских летописей; архивные материалы фольклорных записей Отдела памятников письменности Востока ИМБиТ СО РАН, введенные в научный оборот автором,'а также-'записи самого автора. Все привлеченные к анализу тексты преданий 'записаны, в основном, в рлличных районах Республики Бурятия, частично - в Иркутской и Читинской областях (в чем прослеживается региональный принцип в ис-

следовании жанра преданий), с привлечением материалов Русскою Севера и иноэтнической фольклорной традиции для уяснения некоторых типологических вопросов.

Научная новизна исследования заключается в следующем: впервые наиболее" ' полно устанавливается сюжетно-мотивно-образный фонд тематического Цикла преданий о заселении и освоении ВостоЧ'н'йй Сибири с проникновением в его семантическое ядро;

■жанр' пред^н'йя рассматривается"кйк система категорий и принципов, определяющих его специфику;

выстраивается' корреляционная система мотивов как г» пре 1елах одного текста предания, так и в пределах всего цикла;

' отдельно рассмафиваются категорий пространства и времени как компоненты модели мира, в котором живут персонажи преданий;

решается вопрос о соотношении мифологем и реалий в повествовательной системе преданий;

в научный оборот вводится Новый фольклорный матёриШГ Теоретическая значгШоаЬь Исследования?"'

основные положения и выводы диссертации могут быть голезны в процессе дальнейшего исследования жанровой системы народной исторической прозы;

работа углубляет научное представление о жанровой специфике преданий, ¿»'системе категорий и принципов, определяющие эту специфику;

в исследовании раскрывается роль жанра предания в развитии фольклорной системы в целом;

в работе делается попытка декодировать информацию, содержащуюся в глубинном семантическом слое мотива; уточняется и углубляется само понятие мотива;

; в исследовании утверждается жинрообразующая роль мифологем для некоторых тематических групп преданий, традиционно считающихся собственно историческими, т.е. наиболее реатистично изображающими действительность.'

Практическая значимость настоящего исследования зак лючается в том, что его результаты могут быть использованы при подготовке к публикации тома несказочной прозы серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока»; при разработке учебных курсов ио'фолькло-' ру на филологических факультетах высших учебных заведений, при разработке спецкурсов как по несказочной прозе в целом, гак и отдельно по жанру преданий. Работа может быть принята во внимание при составлении программ методическою характера по собиранию и исследованию регионального русского фольклора на стыке культур «Восток-Запад».

Апробация работы. Основные теоретические положения диссертации и результаты исследования были представлены в виде докладов на научных конференциях: на Всероссийской научной конференции, посвященной 80-летию со дня рождения известного сибирского фольклориста Л.Е.Элиасова (Улан-Удэ, 1994), на Конференции молодых ученых, проводившейся в рамках Научной сессии Бурятского института общественных наук, посвященной Дню науки (Улан-Удэ, 1996); на Международном научном симпозиуме «Традиционный фольклор в полиэтнических странах» (Улан-Удэ, 1998); на Международной научно-практической конференции «Традиционная культура народов Байкальского региона: возрождение и развитие» (Улан-Удэ, 1999); на Всероссийской научной конференции «Время и календарь в традиционной культуре» (Санкт-Петербург, 1999); изложены в семи научных публикациях автора.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы и приложения.

"Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность темы диссертации, определяются объект и предмет исследования, методологическая база и методы анализа фольклорного материала, указываются основные источники, формулируются цели и задачи исследования, раскрываются его научная новизна, теоретическая и практическая значимость, освещается история вопроса.

Первая глава «Русские предания Восточной Сибири: специфика жанра и проблемы исследования» посвящена постановке и решению теоретических и практических вопросов функционирования жанра преданий в системе повествовательного фольклора, в системе жанров русского фольклора Восточной Сибири; обоснованию положения о принципе достоверности как организующем начале повествовательной системы преданий.

Автором работы констатируется, что выявление жанровой специфики фольклорных произведений и на основании этого - жанровая дифференциация - одна из важнейших задач, стоящих перед фольклористами. Однако для некоторых жанров русского фольклора данная задача до сих пор остается трудно разрешимой. И больше всего вопросов здесь возникает в области произведений несказочной прозы. С целью доказательной дифференциации жанра преданий с другими жанрами повествовательного фольклора автор детально рассматривает систему повествовательных жанров, соотносит эти жанры между собой.

Система повествовательных жанров фольклора в науке традиционно делится на два вида - сказки и несказочная проза. Признак, по которому эти два вида народной прозы объединяются в одну систему, очевиден -их повествовательное начало (ср. система стихотворного фольклора, система малых жанров фольклора). Б.Н.Путилов наряду с чтим признаком, который он называет «установкой на рассказывание», выделяет еще один признак, объединяющий жанры народной прозы - это «певключенность в обрядовую жизнь «Рассказывание вне обряда, - пишет Б.Н.Путилов, - это специфический, организованный целой системой правил, этикета, запретов культурный феномен»'.

Действительно, сказки и произведения несказочной прозы представляют собой «феномен», споры о жанровых границах которых (особенно это касается несказочной прозы) не прекращаются по сей день. Однако бесспорными являются отмеченные признаки, объединяющие сказки и несказочную прозу в одну систему - повествовательное начало («установка на рассказывание») и «невключенность в обрядовую жизнь».

Внутри же самой повествовательной системы сказка и несказочная проза начинают оппонировать друг другу. Существование оппозиции «сказка - несказочная проза» обусловлено видовым признаком, обозначенным В.Я.Проппом как вера/неверие в рассказываемое.

Именно этот признак (наряду с функциональной характеристикой -доминирующая эстетическая функция сказки и «внеэстетическая» несказочной прозы) явился в фольклористике в 1960-70-е годы критерием разграничения сказочных и несказочных жанров в системе повествовательного фольклора.

В первой главе рассматривается современная модель системы повествовательных жанров, основывающаяся на двух оппозициях - «фактическое/вымышленное» и «сакральное/профанное»*. Жанровую систему сказки характеризует сочетание признаков «вымышленное + профанное»: установка на вымысел и десакрализация повествования (что, впрочем, не препятствует включению, когда это требуется, сказки в систему актуальных верований).

Сочетание признаков «фактическое + сакральное» характеризует произведения несказочной прозы, жанровую систему которой составляют предания, легенды, быличкй. устные рассказы (сказы). Признак «фактическое» (или установка на достоверность) является основным жанрообра-зующим признаком'для всех произведений несказочной прозы.

' 11утилов Б.Н. Фольклор и народная культура. - СПб., 1994. - С. 161. 2 См.: Разумова И.А. Сказка и быличка. - Петрозаводск, 1993. - С. 3-4.

Однако то, что Исполнителем может преподноситься как достоверное, действительное, определенной частью Аудитории может восприниматься как вымышленное, фантастическое (в зависимости от мировоззрения). Поэтому критерий достоверность/недостоверность по отношению к произведениям несказочной прозы должен быть определен применительно к каждому из трех компонентов системы «Исполнитель - Текст - Аудитория»'.

Основными признаками легенд и быличек являются достоверное! ь и сакральность с доминированием последней. В других жанрах несказочной прозы - преданиях и устных рассказах - в сочетании признаков «фактическое + сакральное» доминантой является «фактическое», установка на достоверность сообщаемого.

Более подробно автор останавливается на проблеме межжанрового разграничения в системе жанров несказочной прозы. Отмечается, что помимо общих свойств, каждый из жанров несказочной прозы обладает и специфическими признаками, выполняющими жанрово-дифференпирующую роль.

Сюда относятся типы героев и их функции (различные в каждом из жанров несказочной прозы), функциональная природа названных жанров, выбор определенного аспекта действительности для отображения в каждом из жанров несказочной прозы. В исследовании признается, что наиболее глубоко вникнуть в задачу дифференциации жанров фольклорной прозы и наиболее продуктивно решить ее позволяет сопоставительный анализ произведений различных жанров народной прозы, приводятся примеры такого сопоставления и его результаты.

В ходе теоретического исследования проблем, связанных с жанрами несказочной прозы, в том числе преданий, автор устанавливает признаки, дифференцирующие предание с легендами, быличками и устными рассказами, определяет предание как устный народный рассказ локального значения с установкой на историческую достоверность, повествующий о событиях далекого прошлого и обладающий определенными особенностями, основными из которых являются отсутствие композиционных и стилистических канонов как следствие тесной связи предания с «речевым и ситуационным контекстом»".

Таким обраюм, учитывая теоретические посылки выделения жанров несказочной прозы в работах В.Я.Проппа, К.В.Чистова, С.Н.Азбелева,

' Разумова И.А. Сказка и быличка.- Петрозаводск, 1993. - С. 4.

2 Райкова И.Н. Проблема классификации несказочной прозы в истории науки // Наука о фольклоре сегодня: Междисциплинарные взаимодействия. - М., 1998. С 210.

В.П.Аникина, В.Е.Гусева, Б.Н.Путилова и практические разработки отдельных жанров несказочной прозы в работах В.К.Соколовой, В.П.Кругляшовой, Н.А.Криничной, Л.Е.Элиасова, В.С.Кузнецовой, Э.В.Померанцевой, В.П.Зиновьева, Г.В.Медведевой, И.З.Ярневского, М.Р.Базилишиной и др., можно было бы говорить о наметившейся стабилизации положения дел а системе жанров русской несказочной прозы. Выделены как признаки, объединяющие произведения несказочной прозы в одну систему (установка на достоверность и сакральность с доминированием одного из признаков в разных жанрах; общая «внеэстетическая» функция), так и признаки, дифференцирующие несказочные повествования между собой (отображение различных сторон действительности, различные типы героев, различное функциональное назначение).

Однако в последнее время, несмотря на все теоретические выкладки, исследователи фольклорной прозы все чаще пишут «об условности и зыбкости межжанровых границ, многообразии переходных и периферийных форм, даже стирании <...>формальных жанровых признаков»1 у этого вида народной прозы. Причину этого исследователи видят в полифункциональности произведений несказочной прозы, в общности отраженных в них представлений, в стилистической неустойчивости текстов, в недостатке объективных критериев для определения характера вымысла, и, наконец, во взаимодействии произведений народной прозы с нефольклорной устной прозой, с одной стороны, и с книжной культурой - с другой2.

Народная несказочная проза требует, таким образом, дальнейшей детальной разработки критериев ее межжанровой дифференциации, с учетом специфики современного бытования фольклора в целом.

В разделе «Предания в системе жанров русского фольклора Сиби-. ри» определяются роль и место преданий в истории зарождения и бытования сибирского регионального фольклора. Отмечается, что жанр преданий в Сибири наиболее тесно связан с историей заселения и освоения края. Функция, изначалыю присущая жанру преданий - «концентрация исторического опыта», исторических знаний - в Сибири усилилась (в силу специфических жизненных обстоятельств), придавая таким образом жанру преданий особую значимость.

В то же время предания в Сибири возникали не на пустом месте. Существовала фольклорная традиция, «фольклорная среда», которая «питала» предания, стимулировала их возникновение и бытование. Эту

1'айкова И.Н. Проблема классификации несказочной прозы в истории науки // Наука о фольклоре сегодня: Междисциплинарные взаимодействия. - М„ 1998. -С. 212. "Там же.

фольклорную традицию несли с собой заселыцики края, выходцы из различных областей Европейской России, чем и определяется региональная специфика сибирского фольклора, характеризующегося смешением и наслоением локальных фольклорных традиций и репертуаров.

В системе жанров сибирского фольклора (основной фонд которого является принесенным из мест исхода) предание функционирует наряду с такими жанрами русского фольклора, как обрядовая поэзия, эпос, сказка, легенда, быличка, лирика. Фактически все произведения этих жанров, как уже отмечалось, являются частью общерусского культурного наследия, неся на себе одновременно черты региональной специфики, обусловленной «сложной исторической судьбой и своеобразием бытовой и трудовой жизни оторванною от метрополии населения»1.

Краткий обзор жанров сибирского фольклора, произведенный в исследовании, пока (ал, что сибирский фольклор в своей основе носит вторичный характер по отношению к русской материнской культуре, которая имеет древние истоки. Сибирские же предания, возникшие в среде русских засельщиков, являются сравнительно поздними по происхождению (самые ранние из них по осторожным прогнозам можно отнести ко 2-ой половине ХУП века). Это, главным образом, предания о первопроходцах, о заселении и освоении края. Несмотря на свой сравнительно поздний генезис, предания этого цикла в массе своей вполне традиционны, так как в них использованы сюжетные стереотипы, мотивы более древних произведений этнического фольклора.

Таким образом, для разных жанров сибирского фольклора материнская культура имела различное значение: для одних жанров она являлась первоосновой, первоистоком (эпическая поэзия, сказка, традиционная лирика), для других - сюжетно-мотивно-образным фондом, на основе которого создавались оригинальные произведения сибирского происхождения (основная часть преданий, быличка, локальная сибирская лирика).

Далее в работе рассматривается принцип достоверности как одно из составляющих фольклорного историзма и организующее начало повествовательной системы преданий. Предание, как и былина, историческая песня, устный рассказ, относится к сфере исторического фольклора. Содержанием жанров исторического фольклора является история, понимаемая в узком смысле слона - как изображение исторических событий и историие: скихлиц.

1 Матвеева Р.П. Русские волшебные сказки Сибири: исследование региональной традиции. Дис. ... доктора филологии, наук в форме научного доклада. - Упан-У'м, 1993. - С. 4.

Предание, таким образом, к какой бы жанровой разновидности оно ни относилось, всегда своим исходным содержанием имеет историческую действительность, отображает то, что было или могло быть на самом деле. Народный исторический рассказ несет определенное знание о прошлом, определенную информацию, и если ей не, верят, теряется всякий смысл рассказывания. Поэтому принцип достоверности в предании определяется как основополагающий, цементирующий всю повествовательную систему предания. В работе^рассматривается конкретная реализация принципа достоверности на каждом из уровней (персонажи, их функции, место и время действия, композиция, образ повествователя) повествовательной системы преданий о заселении и освоении края.

Во второй гла»е>«Предания как форма осмысления процесса заселения'и освоения "русскими Восточной Сибири» рассматривается сюжет-но-тематический цикл.преданий о заселении и освоении края, в которой автором наряду с циклообразующей тематической группой .преданий о первопоселенцах включена И'тематическая группу преданий об исчезнувших "народах Забайкалья (баргутах), и предания на иноэтнические сюжеты, заимствованные русскими поселенцами из бурятского фольклора.

'' Выбор сгожетно:тематического цикла преданий о заселении и освоений'русскими Восточной Сибири для исследования в диссертационной работе обусловлен тем, 'что народные рассказы о заселении и освоении края являются основой репертуара русских исполнителей преданий в названном регионе. Общественная значимость данного цикла преданий предопределила их жизнеспособность и неплохую (по сравнению с другими циклами) сохранность. Ибо русские предания о заселении и освоении Восточной'Сибири отражают и в рамках всего цикла осмысливают исторический' процесс присоединения сибирского региона к Российскому государству.

В первом разделе второй главы рассматриваются русские предания 0 первопоселенцах, выявляются основные мотивы, структурирующие тексты преданий. Предания, представляющие наиболее ранний уровень рассматриваемой тематической группы, включают в себя следующие архаические сюжетообразующие мотивы: основание селения одним первопоселенцем: основание селения двумя/тремя первопоселенцами, не связанными родствйм; основание селения двумя/тремя.братьями. В локальном репертуаре забайкальцев наиболее распространенным является мотив основания селения одним первопоселенцем. В роли основателей селений выступают как добровольные переселенцы, так и вынужденные - бывшие каторжайе, ссыльные. «Семейное предание Карелиных», например, гласит, что далекий предок Карелиных Василий Карелин пришел в Прибайкалье с

севера через Уральский хребет и основал деревню Нижне-Карелино (Иркутская область). Как отмечает рассказчик, Карелины - «из числа не ссыльных, а землепроходцев, причем из тех, кто пришел в эти края через Енисей и Тунгуску».

В преданиях, содержащих мотив добровольного переселения, как правило, бывает конкретизирован социальный статус поселенца (крестьянин, скотовод, мастеровой человек), а также его национальная принадлежность, ест и известно, что первопоселенец был не русским. В Бичурском районе Республики Бурятия записано несколько текстов преданий, в которых упоминается семья первопоселенцев Смолиных - выходцев «из бурят ли, с монголов ли», которые крестились и «смешались» с русскими поселенцами Но память о том, что род Смолиных имеет монгольские корни, сохраняется.

Предания с сюжетообразующим мотивом основания селения одним первопоселенцем содержат (наряду с мотивом добровольного переселения) и мотив вынужденного/насильственного переселения. Как правило, в роли основателя селения в таких рассказах выступают ссыльные или отбывшие срок каторжники. Повествуя об образовании селаОлинск, информатор сообщает: «С каторги кто вот с Забайкалья увольнялись, вот там селились».

Автором отмечается, что в забайкальской локальной традиции хотя и присутствует, но довольно редок мотив основания селения братьями. Один такой текст записан в 1939 году Л.Е.Элиасовым. «Первыми из се-мейски* за Байкал попали Феломей и Аристарх Рыжаковы. Они были двумя родными братьями. <...> Когда другие семейские сюда пришли, Рыжаковы Куналей основали, и там от них свой род пошел».

Следующий сюжетообразующий мотив преданий о заселении и освоении Восточной Сибири - мотив основания селения соседями-первопоселенцами. Архаичность этого мотива подтверждается наличием в алломошвах преданий традиции трехперсонажности - основателями селения являются, как правило, три семьи. По информации М.Ф.Слепнёва, 1882 года рождения, село Бичура было основано тремя фамилиями - Гнеушевыми, Слепнёвыми и Григорьевыми.

Более поздним по времени возникновения является мотив основания селе ния фуппой первопоселенцев, связанных между собой различного рода социальными отношениями, поскольку «само изображение многих действующи:-; лиц - сравнительно позднее завоевание мюс'а в широком значении этого понятия»1. Предания с сюжетообразующим мотивом «пер-

1 Криничная H.A. Русская народная историческая проза. Вопросы генезиса и струк. уры. - Л.: Наука, 1987. - С. 38.

вопоселенны - группа людей, не связанных родственными или соседскими отношениями» отличаются-наибольшей масштабностью и обобщенностью в изображении процесса заселения и освоения русскими сибирского региона. Персонажами таких преданий являются, как правило, не конкретные люди с конкретными именами и фамилиями (как в преданиях с традицией moho-, двух- и трехперсонажности), а нелыс социо-конфессиональные группы - казаки и крестьяне, ссыльные и каторжники, семейские и монахи. Соответственно меняется и масштаб осваиваемой поселенцами местности - это уже не конкретный локус, а целый край, вся Сибирь.

К типу преданий об основании селения группой первопоселенцев относятся и рассказы, в которых основателями селения оказываются монахи. Структуру таких преданий определяет преимущественно мотив обнаружения горячих (целебных) источников. В одном из преданий, записанном от известного в Забайкалье знатока фольклора Мам мои га Даниловича Софина, 1896 г.рожд., повествуется о монахе Ниле, который, будучи «в побегах», в Тункинской долине, «в той местности, где сейчас находится Нилова Пустынь, <...> обнаружил горячие источники», после чею монахи основали там поселение: «<...> построили дорогу к источник¡м, мост, церковь, часовню, стали заниматься сельским хозяйством».

Наряду с мотивами обнаружения целебных источников и основания поселения монахами в структуру предания входит и мифологический мотив укрытия в пещере: «Затем он [беглый монах Нил - Е.Т.] нашел себе жилье в одной пещере, там он и жил». Появление данного мотива в рассказе далеко не случайно. Мотив укрытия в пещере коррелирует с образом провинившегося монаха (в другом варианте этого предания мотив укрытия в пещере отсутствует, так как отсутсгнует мотив провинности в образе монаха).

Известно, что в мифологической традиции пещера является сакральным убежищем. Она включается в мифологический комплект «жизнь-смерть». В пещеру может удаляться умирающий и иоскресающий бог плодородия. Пешера, таким образом, занимает пограничное положение между жизнью и смертью. Поэтому с образом пещеры связаны народные представления о возможном физическом (классический пример - Иисус Христос) и духовном воскрешении героя. Укрывшись в пещере, провинившийся монах Ни.! получае т шанс к духовному воскрешению за обнаружение горячих источников Нилу прощаются всс грехи, он «возрождайся» к новой жизни.

Сюжетообразующий мотив обнаружения целебных источников соотносится с мотивом основания селения монахами. Эти мотивы соотносятся между собой как действиз (открытие источников) и его результат (осно-

вание поселения). По сравнению с уже рассмотренными преданиями с сюжетообразующим мотивом ......основания селения . социальной/конфессиональной группой людей (казаки, семейские), предания об основании селения монахами носят более конкретный характер, более локализованы. Объясняется это тем, что в этих нарративах мотив основания селения является вторичным. На первом плане здесь мотив обнаружения целебных источников, в основе которого лежит конкретный, частный случай.

Следующий мотив, который автор выделил пока на основании только одного текста предания о первопоселенцах - это мотив основания селения так называемыми разнопоселенцами, то есть смешанными в сОцио-конфессиональном отношении группами людей. Основание в Сибири сел и деревень различными социо-этническими группами поселенцев - явление исторически более позднего порядк'а. Это явствует и из приведенного в диссертации текста, в котором села, названные! старинными (Тарбагатай, Куналей, Куйтун, Десятниково), оказываются основанными людьми, принадлежащими к одной' социо^конфессиональной группе - старообрядцам-семейским. А села, состав населения которых не устойчив, постоянно меняется, осмысливаются рассказчицей как более поздние по времени возникновения. Хронологическая последовательность возникновения сибирских сел в определенной мере зависит, таким образом, от типа персонажей, выступающих в роли основателей селений - чем стариннее село, тем однороднее в социальном, этническом . и- конфессиональном отношении группа первопоселенцев, и наоборот.

В процессе анализа автор выяснил, что в восточносибирских преданиях о первопоселенцах выделяются пять основных типов персонажей: 1) первопоселенец - один человек; 2) первопоселенцы - два брата; 3) первопоселенцы - соседи; 4) первопоселенцы - группа людей, связанных между собой определенными отношениями; 5) первопоселенцы - разнородные группы людей, не связанные между собой какими-либо отношениями. В составе повествовательной системы- преданий эти типы персонажей выполняют мОгивообразующую роль. Мотивема «первопоселенцы» реализуется в рассмотренных выше апломотивах.

' ■ Спецификой бытования преданий о первопоселенцах является то, что носителями-эгих преданий очень часто оказываются прямые потомки тех людей, о которых повествует народный рассказ. Поэтому в работе 01-мечается тог факт,-что предания о первопоселенцах зачастую,генетически восходят к генеалогическим преданиям, где предок, как правило, является и первопоселенцем (что дало основание Л.Е.Элиасову при систематизации материала 'предания о первопоселенцах поместить в разделе генеалогических).

С локальным мотивом «первопоселенцы - прямые предки» коррелирует мотив культа предков, являющийся мифологической универсалией и, следовательно, свойственный практически всем областям народной культуры. Почитание прёдков, наиболее древний и устойчивый мотив в фольклоре, восходит, таким образом, к первобытному обществу и продолжает активно функционировать и в наши дни. Не случайно после смерти основателя поселения или родоначальника (часто в одном лице) на месте его захоронения потомки строили церкви, ставили часовни, поминали иер-врпоселснца/родоначальника; стремясь заполучить его благорасположение ,и покровительство. Таким образом, пространство, на котором быг захоронен первый поселенец, становилось сакральным местом.

В связи с мотивом строительства церкви возникает и мотив выбора места для этого строительства. В восточносибирской региональной традиции мотив,выбора места для сооружения церкви представлен наиболее архаической своей разновидностью - выбор места при помощи священного животного.

Первопоселенцы, как правило, строго соблюдали традиции и обычаи, связанные с выбором мест для поселения, для строительства церкви. Существовал целый набор признаков и правил определения >тих мест. Место должно было быть «чистым». В Восточной Сибири, как и а других регионах, считалось, что определить такое место может конь. Ка е отмечает Н.А.Криничная, «появление коня в обряде определения мест: для сооружения храма отнюдь не случайно: не только славяне, но и германцы, и финно-угры приписывали коню отвращающую от всего злого божественную силу и заручались через него благословением богов на прегстоящее дело»1.

В древнем мотиве, в котором одним из атрибутов выбора места для строительства выступает священное животное (конь), объектом с роитель-ства является церковь - сакральное сооружение. В преданиях жч, повествующих о строительстве профанного поселения (жилых домов и построек хозяйственного назначения), мотив использования священного животного для определения места строительства отсутствует. Возникает бо iee поздний мотив выбора места для поселения по удобству расположения, богатству промысловых угодий, красоте окружающей природы.

На материале восточносибирских преданий автором рабо'ы выделяется мотив нарушения традиции при выборе места для основания церкви. Анализируя текст предания, содержащего подобный мотив, аьгор приходит к выводу, что до конца понять мот ивы, структурирующие i лкст пре-

' Криничиая H.A. Русская народная историческая проза. Вопросы енезиса и структуры. - Л.: Наука. 1937. - С. 50.

дания, понять глубинную семантику его образов вне мифологического контекста невозможно. Ибо с течением времени - этого главного шифровальщика духовной культуры, с утратой тех или иных народных верований информация, которая раньше лежала на поверхности, уходит в глубь текста, кодируется в виде определенных мифологических образов, бинарных оппозиций, культурных универсалий. Как отмечает Н.И.Толстой, «культура многоязычна в семиотическом смысле этого слова и нередко пользуется одновременно в одном тексте несколькими языками»1. И предания, казалось бы, один из наиболее реалистических жанров фольклора, благодаря содержащимся в них архаическим мотивам, также требуют (может быть, не в такой степени, как жанры, связанные с народными верованиями) определенного семиотического подхода. Знание «семиотического языка» фольклора позволяет выявить закодированную временем информацию, содержащуюся в том или ином тексте предания.

Эстетический идеал (одним из воплощений которого является предок-первопоселенец дпя современного рассказчика преданий) в фольклоре всегда связан с трудовой деятельностью, более того, только на почве последней он и мог возникнуть. «Культ труда», свойственный всей фольклорной (и шире - культурной) традиции этноса, в условиях Сибири периода освоения края становится особенно актуальным. «Поднять» Сибирь могли только трудолюбивые, мужественные люди. Поэтому основные качества, которыми характеризуются в преданиях первопоселенцы - это «крепость духа и сила тела».

Анализируя предания, содержащие описание трудностей освоения территории, автор выделил две группы семантически противоположных друг другу слов -- «лес/тайга» и «дом/изба». Как антонимы слова «дом» и «лес» могут восприниматься лишь в фольклорном произведении, в котором слово выступает не только как «знак какого-то понятия», но и получает «дополнительный семантический груз» «устойчиво закрепленных за ним <...> ассоциаций»2. Этот коннотативный аспект пары слов «дом-лес» включает в себя семантику бинарных оппозиций типа «свой-чужой». «ос-военный-неосвоенный», то есть это противопоставление «может быть истолковано в социально-экологической плане как противопоставление освоенного человеком, ставшего его хозяйством, неосвоенному им»"'.

' Толстой Н.И. Язык и народная культура. М.. 1995. - С. 23.

2 X ролен ко А .Т. Семантика фольклорного слова. - Воронеж, 1992. - С. 19. 104.

3 Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (Древний период). - М.: Наука, 1965. - С. 168.

Рассмотрев тематическую группу преданий о первопоселенцах, которая отражает процесс миграции русского населения за Урал и образование новых населенных пунктов и является основной (циклообразующей) в цикле преданий о заселении и освоении Восточной Сибири, автор приходит к выводу, что сюжетообразующие мотивы этих преданий определяются типом центральных персонажей. На восточносибирском региональном материале мы выделили пять типов персонажей в преданиях о первопоселенцах и соответственно пять сюжетообразующих мотивов: 1) основание селения одним первопоселенцем; 2) основание селения двумя братьями; 3) основание селения соседям-первопоселенцами; 4) основание селения группой первопоселенцев, связанных между собой социо-конфессиональными отношениями; 5) основание селения разнопоселенца-ми, то есть смешанными в социо-конфессиональном отношении группами людей.

Остальные мотивы, структурирующие тексты преданий о первопоселенцах. являются, по преимуществу, традиционными, содержащими в себе мифологемы и опорные/ ключевые слова (гак называемые «операциональные единицы семантической компрессии»), позволяющие перейти от поверхностного слоя к глубинному семантическому слою мотива и таким образом декодировать зашифрованную в нем временем информацию. Кодирование же этой информации обусловлено стремлением народного сознания к мифологизации и сакрализации прошлого.

Дистанция во времени, характерная для жанра преданий как такового, позволяет рассказчикам взглянуть на описываемые события как бы со стороны. Постепенно, в рамках всей тематической группы преданий о первопоселенцах, вырисовываются причинно-следственные связи процесса миграции русских за Урал, явственно просматривается народная мотивировка этого процесса. Согласно народному представлению, казаки и крестьяне («мужики») шли из Европейской России потому, что «там земли меньше было, чем здесь [в Сибири - Е.Т.], да притесняли мужиков»; старообрядцев ссылали осваивать Сибирь, поскольку Екатерина Вторая «почуяла, что в Сибири большие богатства», а старообрядцы - люди трудолюбивые; преступников ссылали в Сибирь не только в наказание, но и «работать на царёву казну». Так, из всего цикла преданий о заселении и освоении Восточной Сибири становится понятной интуитивно ошущаемая носителями этих преданий общегосударственная значимость процесса присоединения Сибири к России. (Оговоримся - современными носителями, поскольку в работе рассматриваются предания о заселении и освоении края на современном этапе их бытования, это во-первых; и во-вторых, «большое видится на расстоянии», сами первопоселенцы, естественно, не могли и не стремились осмыслить и оценить процесс в целом. В каждом

отдельно взятом предании мы этого осмысления также не найдем, это возможно только в рамках всего цикла). Народное сознание по-своему осмысливало широкомасштабное явление, присоединения Сибири к России, расставляло собственные акценты, преподносило исторические события и факты, связанные с заселением и освоением новой территории^ пропущенными сквозь призму традиционного миропонимания и мироощущения, во многом утрачивая при этом истинное содержание этих событий и фактов. И тем не менее, как отмечает Н.А.Миненко, «в концепционном плане народная оценка прошлого всегда была ближе к действительности, чем официальная»1, и представление о .народной оценке прошлого дают прежде всего народные исторические рассказы, обращенные в это прошлое, то есть предания. '

, Во втором разделе главы рассматривается топонимический мотив в структуре преданий о заселении и освоении русскими Восточной Сибири. Отмечается, что в структуре преданий о первопоселенцах топонимический' мотив - наиболее часто встречаемый. Однако, здесь он не является сюже-тообразхющим и носит, как правило, ономатологический характер.

На материале преданий о .заселении и освоении русскими Восточной Сибири, содержащих топонимический мотив, автор работы выделяет четыре типа образования топонимов, которые, вслед за другими исследователями, он обозначает как посессивный (от имени или фамилии поселенца), локативный (от наименования местности, в которой основано поселение), квалитативный (от,профессиональной деятельности поселенцев; от памятного события, произошедшего на месте основания поселения; От особенностей (природных или культурных) места основания поселения) и народно этимологический, основанный на стремлении объяснить русский/иноязычный топоним посредством народной этимологии (при отсутствии конкретно-исторических .сведений об образовании того или иного топонима).

В разных тематических группах цикла преданий о заселении и освоении края значение топонимического мотива различно!'Основную сю-жетообр пующую роль топонимический мотив играет "в группе пр'ёДаний, объясняющих происхождение географических названий тех пли иных природных объектов (рек. озер, падей и т.д.). В группах преданий (¡'первопоселенцах и об исчезнувших народах топонимический мотив выполняет нтороск пенную роль по отношению к сюжетообразующим мотивам основания сечения в первом случае, и мотивам образов баргутов и их действий - во втором.

1 Минен со Н.Д. История культуры русского крестьянства Сибири в период феодали ;ма. Новосибирск. 1986 - С. 42.

В рамках цикла преданий о заселении и освоении края топонимический мотив может носить либо реалистический, либо вымышленный/мифологический характер. Зависит это от того, к какому тину происхождения топонимов относится то или иное объясняемое в предании географическое название. Реалистическую окраску носят топонимические мотивы, в которых топоним относится к посессивному, локативному или квалитативному типам происхождения. В восточносибирском регионе подобные мотивы функционируют, в основном, в реалистических нарративах об основании селений первопоселенцами. Вымышленную/мифологическую окраску носят топонимические мотивы, в которых происхождение топонима объясняется по законам народной этимологии. В этом случае в преданиях наблюдается вымысел, основанный ли(»о на мифологических представлениях, либо на ассоциациях, когда происхождение топонима выводится из однокоренных/созвучных слов, либо на соотношении топонима с фамилией известного человека.

Третий раздел главь: посвящен исследованию организации пространственно-временного континуума в преданиях о заселении и освоении Восточной Сибири. Отмечается, что в жанре преданий категории пространства и времени обретают особый смысл, обусловленный Функциональным назначением самого предания Народные рассказы о Г'рошлом, являясь исторической памятью этноса, средоточием этой памяти, выступают одновременно и средоточием исторического времени, В преданиях прослеживается изоморфизм памяти и времени.

Реалистический характер русской народной исторической прозы обусловил стремление к преодолению такого признака фольклорного пространства-времени, как замкнутость. Известно, что в архаических жанрах фольклора (волшебной сказке, старшей былине, обрядовой поэзии) время и пространство абсолютно замкнуты, бе ¡различны к реальному пространству-времени (они безразличны даже к циклической смене времен года). В преданиях же о заселении и освоении края время-пространство характеризуется таким признаком, как относительная открытость, которая окончательно ут верждастся лишь в реалистической литературе.

В то же время наряду с открытостью категории пространства и времени характеризуются таким качеством, как дискретность. На примере приведенных в работе преданий автор покатывает, что время в них фиксируется отдельными отрезками, штрихами. Время в предании это не сплошная линия, а штрих-линия, наиболее значимые штрихи котсрой становятся объектом изображения в повествовании. Пространство в предании также дискретно, представлено отдельными точечными лопсами И каждому локусу соответствует свой [¡ременной отрезок, пространство и время здесь «стянуты в один неразрывный узел». Такие узлы-хронотопы и орга-

ннзовыв.пот пространственно-временной континуум в преданиях о заселении и освоении русскими Восточной Сибири.

В разделе «Русские предания Забайкалья об исчезнувших народах» рассматриваются предания об исчезнувших древних народах, населявших территорию Забайкалья до прихода на нее русских поселенцев. Устанавливается что в русских локальных репертуарах забайкальцев такими народами могут осмысливаться чудь, баргуты, монголы, татары, китайцы. Восточносибирские предания о народах-предшественниках вобрали в себя наиболее традиционные мотивы преданий об исчезнувших народах. Тем не мене( в работе выявляется локальная специфика названной группы предании путем сопоставления их с преданиями Русского Севера о.чуди. С'южетонбразующим мотивом для преданий о баргутах (бытующих в Бар-гузинском районе Республики Бурятия) признается мотив добровольно-го/недобоовольного исчезновения. В устойчивой связи с ним выступает образ белой березы.

Бытующие в забайкальском локальном репертуаре среди русского населения предания о баргутах стоят в одном типологическом ряду с преданиями об аборигенах края других региональных и этнических традиций. Систему образа баргутов составляют мотивы, являющиеся по преимуществу мифолошческими. Конкретно-исторический образ племени баргут, следуя «специфическим законам фольклорного сознания», в предании закономерно и неизбежно трансформируется в фольклорный.

Наряду с преданиями о баргутах, имеющими ограниченный локус бытования (Баргузинская долина), в других районах Республики Бурятия зафиксированы тексты преданий об исчезнувших народах, где в образе народа-предшественника выступают монголы, китайцы и татары. Однако подобная замена мало влияет на общую структуру преданий о древних, исчезнувших с конкретной территории, народах. Этот факт лишний раз подтверждает мысль о том, что русские предания об исчезнувших аборигенах края представляют собой традиционный набор мотивов, приводящих к типологическому сходству исследуемых преданий с аналогичными преданиями в других регионах и даже в других этнокультурных традициях.

И разделе «Сюжеты (мотивы) бурятских этногенетических преданий в речертуаре русского населения Забайкалья» рассматривается тематическая группа преданий, заимствованных некогда русскими из бурятского фолы-лора В работе отмечается, что взаимопроникновение культур разных и » своему этногенезу народов обусловлено исторически и является для Восточной Сибири тем, что принято называть региональной спецификой. В <фере духовной культуры межэтнические контакты проявились прежде всего к области языка и фольклора.

Жанр преданий в русском фолькиоре в силу своей форма п.ной открытости и функционального назначения оказался достаточно восприимчивым к иноэтническим сюжетам (мотивам). Поэтому сюжеты некоторых преданий, бытующих или ранее активно бытовавших в среде русского населения Забайкалья, являются иноэтническим и по своему происхождению.

Это относится и к сюжетам бурятских этногенетических преданий, воспринятых когда-то русскими. Автор не случайно останавливается именно па этой тематической группе бурятских преданий, бытующих в репертуаре русского населения Забайкалья, поскольку этногенетические предания «несут в себе ту информацию, которую сам народ помнит и сохраняет о своих генетических истоках и о своем прошлом, правда пропущенную через коллективно-психологические представления, через коллективное мышление»'. Русским поселенцам важно было уяснить эт пическую специфику бурятского народа, тем более, если буряты были не просто соседями, а становились родственниками. Этногенетические же предания (наряду с обычаями и обрядами) «пожалуй, более, чем другие злементы культуры, этнически специфичны», поскольку «интимно связаны с этническим самосознанием» и являются одним из «наиболее характерных внутренних элементов культуры именно данного народа»'. Этногенетические предания, таким образом, являясь «этнически специфичными», несли в себе информацию о бурятском народе, обладание которой способствовало, во-первых, адаптации русских первопоселенцев в условиях совместного проживания на одной территории, и во-вторых, развитию добрососедских/родственных взаимоотношений.

Еще не так давно в репертуаре русского старожилого населения бытовали предания, повествующие о происхождении некоторых (-урятских родов. Таковы этногенетические предания «О Бурядае и Суйханг», «Богатырь Хоридой», «Олзой, сын бурята», «Каргу и Булагчин» и труп е.

Предания эти, как правило, рассказывают о первопредке, с г которого пошел тот или иной род. Все без исключения сюжеты на дангую тему, зафиксированные среди русскою населения, сохранили тогемжтическос мировоззрение создавшего иХ народа - бурят - и свидетельствую-'' о мифологическом сознании, присущем этому пароду не только на момент создания предания, но и на момент его заимствования русскими поа лендами. Этногенетические предании коренною населения Забайкалья гл боко ар-

1 Алексеев В.П. Этногенетические предания, лингвистические данные, антропологический материал //Этническая история и фольклор. М: Наука. 1977. С. II.

" Гам же.

хаичны и являются по сути мифологическими преданиями. Мифологическое начало в бурятских преданиях, исполнявшихся в русскоязычной среде, всегда связано с образом женщины - шаманки-прародительницы. Именно шаманка (а не простая женщина) должна родить сыновей, от которых возьмут начало бурятские роды.

Характерно то, что, попадая в русскоязычную среду, подобные тексты не меняют своей жанровой принадлежности, так и оставаясь мифологическими преданиями. То есть, русские; восприняв эти произведения в форме преданий, не трансформировали их, например, в сказку. В родном же бурятском фольклоре наблюдается процесс трансформации этногене-тических преданий в сказочное повествование. Происходит это в связи с постепенной утратой мифологического мировоззрения. В русскоязычной среде бурятсме этногенетическне предания не трансформируются в сказку в силу своей генетической чужсродности тем внутрифольклорным процессам, которые характерны и естественны для русского фольклора.

Атлиз сюжетов (мотивов) бурятских этногенетических преданий в репертуаре русского старожилого населения Забайкалья показывает, что в жанре предания если и имеет место процесс адаптации инородных сюжетов (мотивов) к русской локальной традиции, то только на уровне стиля, языковых поэтических средств, не затрагивая сюжетно-тематических глубин и персонажно-образной системы заимствованных преданий.

Маная адаптированность бурятских этногенетических преданий к русской /.окальной традиции приводит к тому, что данные произведения стоят несколько особняком в репертуаре русского населения Забайкалья. Однако, давно и на каком-то этапе своего бытования прочно войдя в репертуар русских сказителей, предания на иноэтнические сюжеты являются неотъемлемой составной частью русской локальной традиции Забайкалья, определяя тем самым ее специфику .

В заключении подведены игоги.исследования. В диссертационной работе рассмотрение сюжетно-тематического цикла преданий о заселении и освоении русскими Восточной Сибири направлено на решение проблемы функционирования жанра преданий как «исторической памяти этноса»,, проблемы межиоколенной передачи этнически важной информации. В связи с решением поставленной проблемы освещаются вопросы:

- жшроьой специфики преданий, их функциональною назначения и способов реализации в живом бытовании;

- принципа историзма в преданиях как диалектической связи между

фольклорным произведением и жизнью общества;

единства отражательного/концептуального и творческою/художественного в преданиях как способа художественного моделирования действительности.

Решение данных вопросов предпринято в диссертации посредством конкретного анализа повествовательной системы преданий о заселении и освоении русскими Восточной Сибири, выявления их структурообразующих элементов. Такими элементами в работе признаются мотивы. Устанавливается, что большинство мотивов, структурирующих тексты преданий о заселении и освоении края, являются традиционными, содержащими в себе мифологемы и опорные/ключевые слова, позволяющие перейти от поверхностного слоя к глубинному семантическому слою мотива и таким образом декодировать зашифрованную в нем временем информацию.

Итак, жанр предания является своеобразной формой «исторической памяти» народа. Большая часть преданий территориально локализована, так как, отображая «местную историю», только для этой местности и бывает актуальна. Локальные репертуары преданий сибирских старожилов формировались под воздействием конкретно-исторических обстоятельств, наиболее значимым из которых было заселение и освоение русскими сибирского региона.

Основные положения диссертации изложены к следующих научных публикациях:

1. Сибирские предания о баргугах и чуди // Русский фольклор и фольклористика Сибири (Тезисы докладов Всероссийской научной конференции. посвященной 80-летию со шя рождения Л.В.')лиасова. 1-2 июня 19941.).-Улан-Уд\>. 1994.-С. 14 16.

2. Принцип лосю верности как организующее начало повествовательной системы русских преданий (на материале фольклора Забайкалья) /<' Гуманитарные исследования молодых ученых Бурятии,- Улан-Удэ. 1996,-С. 189-197.

3. Образ псрноносслеика в русских преданиях о заселении ч освоении '.Забайкалья :! Русский фольклор Сибири. Художественный образ (Исследования и материалы) / Ого. ред. Р.11.М;пт!ссн:1. - УланЛ п: Изд-ио ЫЩСО РАН. 1997.-С 47-52.

4. Несказочная проза Ь'аргузимской долины//Там же.-С. 110-1 <4.

5. Сюжеты и мотивы бурятских генеалогических преданий в репертуаре русского населения Забайкалья /•' Традиционный фольклор а полиэтнических странах (Материалы 11-го Международного симпозиума. 28 июня -5 июля 1998 г.). -Улан-У 'о: Изд-во ВС1АЮ1. 1998. - С. 45-48.

6. Русские предания об исчезнувших народах Забайкалья // Проблемы традиционной культуры народов Байкальского региона (Материалы Международной научно-практической конференции. 2-3 июля 1999 г.). -Улан-Удз: Изя-во БНЦ СО РАН,' 1999. - С. 132-135. -.7. Категория времени в русских преданиях о заселении и освоенйи Вое-' точной Сибири // Время и календарь в традиционной культуре: Тсзисы докладом Всероссийской научной конференции. - С116.:. Ц щ-т

«Лань», 1999. - С. 1?^!%.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Тихонова, Елена Леонардовна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. Русские предания Восточной Сибири: специфика жанра и проблемы исследования.

1.1. Предания в системе повествовательных жанров народной прозы.

1.1.1. Система повествовательных жанров народной прозы.

1.1.2. Проблема межжанровых взаимоотношений в несказочной прозе.

1.1.3. Жанровая система преданий.

1.2. Предания в системе жанров русского фольклора Восточной Сибири

1.3. Принцип достоверности как организующее начало повествовательной системы преданий.

ГЛАВА П. Предания как форма осмысления процесса заселения и освоения русскими Восточной Сибири

2.1. Предания о первопоселенцах - циклообразующий компонент преданий о заселении и освоении края

2.2. Топонимический мотив в структуре преданий о заселении и освоении Восточной Сибири.

2.3. Художественное пространство и время в преданиях о заселении и освоении Восточной Сибири.

2.4. Русские предания Забайкалья об исчезнувших народах.

2.5. Сюжеты (мотивы) бурятских этногенетических преданий в репертуаре русского населения Забайкалья.

Введение диссертации2000 год, автореферат по филологии, Тихонова, Елена Леонардовна

Русская народная историческая проза, или предание, является одним из наиболее древних жанров фольклора. Возникнув в «лоне мифологии», предание прошло длительный и сложный путь «выделения из синкретического мифологического «единства» /135, с. 74/, став в итоге одним из наиболее реалистических жанров в общей системе фольклора.

Однако этот длительный и сложный путь становления преданий как жанра народного творчества до середины нашего века специально не изучался. Предания записывали (в основном, в пересказе), публиковали в различных журналах и сборниках, таких, как «Этнографическое обозрение», «Губернские ведомости», «Живая старина», «Сибирская живая старина» (на страницах которой была напечатана большая часть материалов по изучению русского населения Сибири и его словесного творчества), но интерес к ним был обусловлен содержащимся в них конкретным историко-этнографическим материалом. Появлялись и небольшие статьи, в которых основное внимание уделялось публикациям новых записей и анализу их содержания. Предания как жанр фольклора в таких работах, по существу, не рассматривались. Этот вопрос до конца 50-х годов нашего столетия оставался открытым. Более того, термином «предание» назывались все жанры устного народного творчества, которые не укладывались в уже четко обособившиеся жанры былин, исторических песен, духовных стихов, сказок и некоторых других /182, с. 16/.

Предания как самостоятельный жанр фольклора становятся объектом специального рассмотрения и изучения только с усилением внимания фольклористов к несказочной прозе в целом, к проблеме разграничения жанров и выявления их жанровой специфики. В развитие теории несказоч5 ной прозы существенный вклад внесли появившиеся в 1960-70-ые годы работы ВЛ.Проппа, С.Н.Азбелева, В.П.Аникина, В.Е.Гусева, К.В.Чистова, Э.В.Померанцевой, Л.Г.Барага. Выделение из всего повествовательного фольклора такого видового понятия, как несказочная проза, послужило толчком к постановке и исследованию вопросов жанрового состава несказочной прозы, к изучению ее отдельных жанров.

В 1970 году выходит в свет монография В.К.Соколовой «Русские исторические предания» /157/. Эта работа имела исключительное значение в постановке и решении проблем, связанных прежде всего с систематизацией и классификацией русской народной исторической прозы. Основываясь на общерусском материале и привлекая для сравнительно-типологического анализа историческую прозу других славянских народов, исследовательница систематизирует предания по шести сюжетно-тематическим циклам: предания о борьбе с внешними врагами; предания об Иване IV (Грозном) и Петре I (образ «справедливого» царя); предания о Ермаке; предания о Разине и Пугачеве; предания о разбойниках (образ «благородного» разбойника); предания о кладах. Помимо выявления структурного состава, жанровой разновидности исторических преданий В.К.Соколова подробнейшим образом останавливается на выявлении их жанровой специфики, на установлении границ и соотношений преданий с другими формами устной несказочной прозы /см.: 157, с. 248-274/. Заключает исследование Приложение в виде «Примерной схемы классификации русских исторических преданий» (указатель мотивов). Несмотря на некоторые спорные моменты, которые обнаруживают в монографии ученые-фольклористы (см., например, статью А.А.Круппа /80/), работа В.К.Соколовой сыграла значительную роль в разработке общих принципов систематизации и классификации народной исторической прозы, в понимании природы преданий и за6 кономерностей формирования и распространения отдельных сюжетов/мотивов.

Основной базой, на которой развивались теоретические изыскания по народной исторической прозе в силу присущего ей ряда специфических особенностей, явился региональный материал.

В 1970-е годы появляются монографии А.И.Лазарева (1970) /82/ и В.П.Кругляшовой (1974) /77/, в которых делается попытка провести классификацию на регионально ограниченном материале - на основе уральских преданий.

А.И.Лазарев, например, выделяет четыре жанровые разновидности преданий: 1) топонимические, 2) генеалогические, 3) социально-утопические и 4) демонологические /82, с. 68/. Интересно основание, на котором исследователь пытается провести классификацию материала - это четыре основных вопроса, к которым, якобы, сводятся «историко-эмоциональные интересы» носителей фольклора: 1. Почему так называется? 2. Откуда я (мы) и как все это произошло? 3. Кто мой враг и друг? В чем мое (наше) спасение? 4. Что это? (о чудесных и непонятных явлениях) /82, с. 67/. Совершенно очевидно, что при такой классификации в разряд преданий могут попадать и легенды, и былички. И хотя абсолютно права В.П.Кругляшова, опирающаяся при выделении тематических групп уральских преданий «на психолого-эстетические начала народных представлений» /78, с. 9/, перед учеными все явственнее встает вопрос о недостаточности только тематической классификации такого разнообразного в жанровом отношении материала, как предания. Исследователи, в том числе и В.П.Кругляшова, все ближе подходят к мысли о необходимости морфологического изучения преданий, которое наиболее интенсивно развертывается в 1980-е годы. 7

В 1978 году Н.А.Криничной подготовлен сборник «Северные предания. Беломорско-Обонежский регион» /146/. В этом сборнике распределение преданий по циклам было проведено на основе выявления структурных компонентов каждого из циклов в процессе комментирования конкретных произведений и составления указателя мотивов. В итоге цикл предстал не только как сюжетно-тематическая группа (что было свойственно работам предшественников), но как совокупность традиционных мотивов, скрепленных исторической основой произведения.

Структурно-генетическое исследование преданий предпринято Н.А.Криничной в монографии «Русская народная историческая проза. Вопросы генезиса и структуры» /71/. В работе выявляются и рассматриваются основные циклы русской народной исторической прозы, но уже не только на материале одного региона (Русский Север), а с привлечением большого количества материала из других регионов и этнокультурных традиций. Н.А.Криничная выделяет следующие циклы русской народной исторической прозы: предания о заселении и освоении края; предания об аборигенах края; предания о «панах»; предания о кладах; предания о великанах, богатырях, силачах; предания о борьбе с внешними врагами; предания о разбойниках; предания о раскольниках; предания об исторических лицах. Всего девять циклов. Причем последний цикл включает в себя традиционно выделяемые в отдельные циклы предания об Иване Грозном, Петре I, Ермаке, Степане Разине, Емельяне Пугачеве. Сказалось представление о цикле не только как о сюжетно-тематической группе, но и как о совокупности традиционных мотивов, выработанное еще в сборнике «Северные предания». В цикле преданий об исторических лицах исследовательницу в первую очередь интересует «само становление образа исторического лица [не какого-то конкретного образа, а образа вообще - Е.Т.], 8 отбор приписываемых ему функций, развитие и трансформация того и другого в системе исследуемого цикла» /71, с. 193-194/. Все предания об исторических лицах состоят, по мнению Н.А.Криничной, преимущественно из одних и тех же мотивов, несмотря на разницу в социальной характеристике персонажей /71, с. 26/.

Таким образом, по сравнению с классификацией произведений народной исторической прозы, предложенной В.К.Соколовой, Н.А.Криничная вводит в научный оборот дополнительные циклы: предания о заселении и освоении края; предания об аборигенах; предания о «панах»; предания о великанах, богатырях, силачах; предания о раскольниках.

Продолжением двух предшествующих работ называет Н.А.Криничная свою монографию «Персонажи преданий: становление и эволюция образа» /72/. В ней впервые исследуются персонажи преданий, начиная с образов мифических предков-родоначальников и кончая реальными образами поздних, собственно исторических преданий. В становлении и развитии образа преданий исследовательница выделяет три основные линии: собственно мифологическую, мифолого-эпическую и с реалистическими элементами. В монографии прослеживается трансформация персонажей от одной линии к другой, а также эволюция однолинейных персонажей.

Так, на региональном материале исследователями решается вопрос о генезисе и особенностях сюжетообразования русской народной исторической прозы.

В Восточной Сибири сбором, публикацией и исследованием преданий занимался известный сибирский фольклорист Л.Е.Элиасов. До сих пор его монография, изданная в 1960 году, «Русский фольклор Восточной Сибири. Часть П. Народные предания» /182/ является наиболее полным исследованием возникновения и бытования в Забайкалье преданий различных жан9 ровых разновидностей и тематических групп. Значителен вклад исследователя в дело систематизации сибирских преданий. Заслугой Л.Е.Элиасова является то, что он еще до появления теоретических работ по несказочной прозе, до выработки критериев разграничения повествовательных жанров фольклора практически одним из первых предпринял попытку определить специфику преданий как жанра и их функциональное назначение. Характерными чертами преданий Л.Е.Элиасов называет обращенность в прошлое; установку на достоверность («отражают достоверные в основе своей исторические явления»); неустойчивость художественной формы; контаминацию нескольких сюжетов наряду с тем, что каждый из них бытует отдельно; малую форму («по форме - небольшие рассказы»); и, наконец, познавательную функцию /182, с. 18-20/. Эти положения, несомненно, способствовали дальнейшему постижению жанровой специфики преданий. В то же время трудно согласиться с определением Е.Л.Элиасовым жанра легенд как «устных фантастических рассказов, повествующих о вымышленных исторических лицах и событиях» /182, с. 23/, с отнесением к жанру легенд мифологических преданий /там же/. Подобные издержки, как мы уже отметили, объясняются теоретической неразработанностью в тот период жанров несказочной фольклорной прозы.

Базируясь на обширном региональном материале, Л.Е.Элиасов провел систематизацию русских забайкальских преданий, распределив их по следующим восьми циклам: предания генеалогические; предания о заселении и освоении края; предания о взаимоотношениях народов Восточной Сибири; предания бытовые; предания топонимические; предания о природе и природных богатствах; предания о явлениях природы; предания об исторических лицах и событиях.

10

Формально данная систематизация лишь в двух пунктах совпадает с систематизациями, предложенными В.К.Соколовой (1970 г.) и Н.А.Криничной (1978 г.): предания о заселении и освоении края и предания об исторических лицах. Появление в систематизации Л.Е.Элиасова циклов, не отмеченных в других систематизациях (например, цикл преданий о взаимоотношениях народов Восточной Сибири) обусловлено исторически и отражает региональную специфику бытования преданий в Восточной Сибири. Отсутствие же в систематизации преданий Л.Е.Элиасовым таких циклов, как, например, предания о раскольниках, объясняется тем, что эти предания включены в другие циклы (в данном случае - в цикл генеалогических преданий). Предания об аборигенах края, выделенные Н.А.Криничной в отдельный цикл, у Л.Е.Элиасова входят в цикл преданий о заселении и освоении края, чему, кстати, следуем и мы в своей работе. Ибо предания об исчезнувших аборигенах вошли в репертуар русских за-селыциков Сибири именно в период заселения и освоения края, стали неотъемлемой частью сюжетно-тематического цикла, связанного с этим процессом.

Систематизация преданий по тематическому принципу привела к тому, что в отечественной фольклористике до сих пор нет единой общепринятой систематизации народной исторической прозы. «Выделение данного жанра [предания - Е.Т.] произведено по признаку наличия в нем известной категории действующих лиц или по историческим названиям или событиям, - писал В.Я.Пропп. - Однако этот признак не всегда является решающим. Решающим является поэтика каждого жанра, а поэтика данного жанра изучена еще меньше, чем поэтика других жанров» /128, с. 52/. Подобное положение вещей наводит на мысль о том, что необходимо выработать другие принципы (наряду с тематическими), которые учитывали бы не

11 только тематику произведения, но и его жанровую специфику. На это же указывает В.Е.Гусев, говоря, что «всякая классификация, если она стремится быть научной, должна строиться не на эмпирическом выделении, не на произвольной компановке видов, а должна исходить из объективно присущих предмету изучения свойств, составляющих его специфику [выделено мной - Е.Т.] и выделяющих его среди прочих предметов» /43, с. 103/.

Перед исследователями встала задача морфологического изучения преданий. Еще в середине 1970-х годов В.П.Кругляшова, исследуя уральские предания, писала, что «морфологическое изучение преданий при всей трудности подобного анализа этого жанра стоит сейчас в качестве одной из основных задач. В связи с этим, - пишет исследовательница, - были предприняты поиски структурных единиц, возможных и достаточных для раскрытия особенностей предания в его текстовой форме (зафиксированной на письме). Индуктивный способ изучения показал, что такими единицами являются сюжет и мотив» /78, с. 9-10/.

В практическом плане первый шаг в направлении изучения преданий по мотивам сделала Н.А.Криничная. Она корректирует систематизацию преданий по тематическому принципу таким образом, что цикл становится не просто тематической группой, а совокупностью мотивов, «отражающих определенный аспект исторической действительности и находящихся между собой в специфическом единстве и взаимодействии» /71, с. 14/. Таким образом, цикл, по Н.А.Криничной, - это прежде всего совокупность устойчивых мотивов. Определяя понятие «цикл», обратимся также к мнению М.И.Тулохонова, который считает, что цикл - это «художественная форма, с помощью которой устная поэзия исследует историю в ее составных частях и достигает при этом относительно полной разработки ка

12 ждой темы» /166, с. 242-243/. Тема получает наибольшее освещение в совокупности всех текстов того или иного цикла. Принимая во внимание функциональное назначение понятия «цикл», заключающееся «в отражении события в возможной полноте» /166, с. 11/, при изучении сюжетно-тематического цикла преданий о заселении и освоении Восточной Сибири мы стремимся установить границы этого цикла, выявить ту совокупность мотивов, которые этот цикл составляют и таким образом делают предания данного цикла узнаваемыми.

Здесь закономерно встает вопрос о том, что представляет собой фольклорный мотив в предании. Если «первопроходец в мотивологии»

A.Н.Веселовский определяет мотив как простейшую повествовательную единицу, обладающую формальной устойчивостью /30, с. 305/, то

B.Я.Пропп в своей «Морфологии сказки» показал, что мотив не элементарен, расчленим и не устойчив, т.е. подвержен варьированию: «Мотив разлагается на <.> элементы, из которых каждый в отдельности может варьировать» /133, с. 18/. Этими элементами являются в мотиве: субъект, действие, объект, обстоятельства действия /133, с. 18/. Варьируя между собой, эти элементы составляют мотивьгпроизведения.

В качестве основной далее неделимой единицы В.Я.Пропп в сказке называет функцию героя: «Функции действующих лиц представляют собой те составные части, которыми могут быть заменены мотивы Веселов-ского <.>» /133, с. 24/. Однако современные теоретические разработки в области мотивологии показали, что «понятие повествовательной функции, выдвинутое Проппом, не заменяет понятия мотива, которое использовалось ранее: каждое из них применимо в своей области» /цит. по: 168, с. 7/.

Если В.Я.Пропп развивает учение А.Н.Веселовского о мотиве с позиций структурного состава, то О.М.Фрейденберг в работе «Поэтика сюжета

13 и жанра» рассматривает мотив в его семантическом наполнении, углубляясь в сторону порождающего мотивы сознания /см: 172/. По мнению исследовательницы, сюжеты содержат в себе систему первобытных мифологических представлений людей и возникают непроизвольно, в то время как А.Н.Веселовский считал, что «схематизм сюжета уже наполовину сознательный» и что «сюжет сказки, в известном смысле, уже акт творчества» /30, с. 301/. Возможности подобного «творчества» в сказительстве очень точно определила М.Герхард, сказав, что «оригинальность автора может заключаться в том, что он по-новому использует старую структурную модель или неожиданным образом комбинирует несколько хорошо знакомых мотивов [выделено мной-Е.Т.]»/33, с. 44/.

В исследованиях ученых, таким образом, мотив предстает как интертекстуальная семантическая единица, основным показателем которой является ее репродуктивность. То есть, мотив - это, прежде всего, функционально-семантический повтор /168, с. 6/. Имманентным свойством фольклорного мотива является вариативность, которая предполагает существование некоего инварианта (хотя бы умозрительного), «некоей условной реконструкции, основанной на схематизации множества попавших в поле зрения ученых единичных исполнений» /135, с. 85/. Для мотива таким инвариантом является мотивема. Например, в преданиях об исчезнувших народах (бытующих в различных регионах) для мотивов «аборигены суть великаны» и «аборигены суть лилипуты» инвариантным будет мотив «аборигены суть не такие как мы». «Аборигены суть великаны» и «аборигены суть лилипуты» - алломотивы, которые вместе с мотивемой составляют «двумерное единство» /168, с. 6/ мотива.

Наряду с мотивемно-алломотивным единством категория мотива предполагает и единство тема-ремативное, ведущая роль в котором при

14 надлежит предикативному элементу (реме) /168, с. 8/. Так, в мотиве «первопоселенцы - братья» «быть первопоселенцами» - тематический компонент мотива (или субъективный), «быть братьями» - ремативный, или предикативный, компонент мотива. Алломотивами мотивемы «первопоселенцы» являются мотивы «основание селения одним первопоселенцем» или «первопоселенцы - старообрядцы» и др.

Таким образом, с термином «мотив» в науке связаны разнообразные понятия, вызванные неоднозначностью самого явления.

Б.Н.Путилов в статье «Мотив как сюжетообразующий элемент» выделил два плана рассмотрения мотива - парадигматический и синтагматический: «Мотив может быть в известном смысле уподоблен слову: он функционирует в сюжете <.>, но он существует реально и на уровне эпоса в целом <.>. Отсюда следует, что и каждый отдельный мотив эпического произведения, и мотив как элемент сюжетообразования необходимо рассматривать в двух планах - синтагматическом и парадигматическом. Лишь тогда он будет понят с должной глубиной» /138, с. 145/. Два семантических слоя мотивного фонда - поверхностный и глубинный - выделил в свою очередь и С.Ю.Неклюдов /см.: 117/. Таким образом, были намечены пути исследования мотива как в сюжетно-композиционном, так и в функционально-семантическом направлениях. Ценным для нашего дальнейшего исследования является также положение С.Ю.Неклюдова о том, что «мотив - это реальная данность фольклорного произведения, именно та единица, которой оперирует устная традиция», «<.> мотив является элементом художественного мышления в фольклоре» /117, с. 224/. «Мотивное мышление» (выражение С.Ю.Неклюдова) свойственно и носителям преданий. Оно помогает рассказчикам не заблудиться в безбрежном море сюжетных схем и коллизий. Вернее, «мотивное мышление» сужает количест

15 во сюжетных схем до определенного набора, которым затем и пользуется рассказчик.

Мотивы, в свою очередь, составляют повествовательную систему, или сюжет произведения. Если учесть, что сюжет - это определенная система, которая «не существует без системообразующих факторов», нельзя не согласиться с В.Е.Ларичевым и А.И.Арустамяном, что эффективность исследования всей системы связана с четкостью выделения этих факторов /83, с. 119/. Поэтому рассмотрение повествовательной системы предания предполагает выявление и анализ составляющих это предание мотивов. Таким образом, мы исходим из того, что одно из составляющих повествовательной системы предания - это сюжет. По определению Ю.М.Лотмана, сюжет - это «смысловая связанность повествовательных сегментов» /90, с. 310/. Возникает сюжет только тогда, когда «человек научился различать сюжетный аспект реальности, то есть расчленять недискретный поток событий на некоторые дискретные единицы, соединять их с какими-либо значениями (то есть истолковывать семантически) и организовывать их в упорядоченные цепочки (истолковывать синтагматически). Выделение событий - дискретных единиц сюжета - и наделение их определенным смыслом, с одной стороны, а также определенной временной, причинно-следственной или какой-либо иной упорядоченностью, с другой, составляет сущность сюжета» /90, с. 238/.

Мы не случайно привели столь объемную цитату. Для нас здесь важно не только то, как Ю.М.Лотман определяет сюжет повествовательных форм искусства, но и что ученый понимает под мотивом. По Лотману, мотив -это дискретная единица сюжета.

Следовательно, сюжет является сложным структурным образованием, состоящим из различных структурных компонентов (дискретных единиц),

16 то есть мотивов. Поэтому мотивы преданий о заселении и освоении края являются основным предметом нашего рассмотрения.

Мы в своей работе придерживаемся определения мотива, данного Н.А.Криничной в связи с изучением преданий: «<.> мотив - это сложное структурное единство, в котором определяющая роль принадлежит действию или состоянию, а определяемыми являются субъект, объект, обстоятельства действия или состояния, оказывающие в большей или меньшей степени влияние на основополагающий элемент - предикат» /71, с. 19/. Ядром мотива является действие-предикат. Однако на синтаксическом уровне действие-сказуемое может быть представлено различными частями речи, выражающими значение динамического (глагол) и статического (существительное, местоимение, прилагательное) признака /169, с. 7/. Исследуя предания об исчезнувших народах, И.К.Феоктистова приходит к выводу о том, что на материале преданий также возможно выделение двух основных типов мотивов - статических и динамических. Статические мотивы рассматриваются в ее работе как составляющие образа, а динамические как главные сюжетообразующие мотивы преданий /169, с. 7/. Мотив, таким образом, «условно разделяется на составляющие статического и динамического характера. Статическими элементами являются субъекты, объекты, их признаки, атрибуты и мотивировки их действий. Динамическая основа повествования в преданиях представлена действиями, организующими развитие сюжета, вместе с их характеристиками» /67, с. 6/.

При изучении преданий по мотивам, как пишет Н.А.Криничная, «встают значительные препятствия практического, методологического, теоретического характера. Они обусловлены прежде всего особенностями самого материала, который на первый взгляд кажется вообще не поддающимся структурному изучению» /71, с. 16/ в силу своей нон-канонической

17 формы и огромного числа персонажей. Однако в работах В.Я.Проппа /133/, Б.Н.Путилова /138/, С.Ю.Неклюдова /117/, самой Н.А.Криничной /71/ была разработана методика выявления мотивов в различных жанрах народного творчества: при выявлении мотива в произведении необходимо сохранять приоритет за действием (константой). Субъект, объект, обстоятельства действия являются определяемыми (переменными величинами). Они, в свою очередь, влияют на характер и тип действия. Таким образом, «все подобные элементы повествования (персонажи, реалии, атрибуты, компоненты модели мира) <.> составляют устойчивые конструкции (объектно-атрибутивные, локально-объектные, локально-атрибутивные и пр.), обычно именуемые мотивами» /117, с. 225/.

Мотивное мышление», свойственное носителям фольклора, является прямым результатом «пересемантизации и растворения этнографического материала в своих кодовых системах» /135, с. 125/. Мотив - это тоже своего рода код, который требует расшифровки. Известно, что с древних времен фольклор был средством и способом накопления и хранения информации, причем информации, жизненно важной для людей, заключающей в себе опыт человечества /114, с. 21-22/. Перед фольклором вставала задача «экстраполяции на будущее всего накопленного опыта» /56, с. 52/. Подобная сверхзадача требовала выработки определенных приемов передачи информации сквозь века. Одним из таких приемов стал механизм кодирования информации. Этим объясняется тот факт, что не все явления действительности становятся предметом изображения в фольклоре, а только те, которые обладают высокой степенью семиотичности, возможностью семантической перекодировки /135, с. 122/. Одним из практических воплощений механизма кодирования информации стал мотив. И здесь перед исследователями встает задача экспликации древнейших представлений о

18 мире и человеке, форм материального и духовного опыта, общих идей, неких мифологических универсалий, заключенных в том или ином мотиве.

В связи с этим, становится понятной степень важности изучения мотивов, составляющих повествовательный уровень русской народной исторической прозы, к которой относятся предания о заселении и освоении русскими Восточной Сибири.

Основной специфической чертой русского фольклора Сибири является то, что это фольклор переселенцев, который обладает характерными чертами «вторичной региональное™». Процесс заселения края - миграции населения, образование новых регионов, обмен этнокультурными материалами /135, с. 147/ - определил состояние русской фольклорной культуры Восточной Сибири, то есть тех локальных традиций, которые эту культуру составляют.

Местные репертуары различных жанров фольклора, в том числе и преданий, сформировались в Восточной Сибири под воздействием конкретно-исторических обстоятельств, включая переселенческий фактор. Основной приток переселенцев из европейской части страны в Сибирь развернулся с 90-х годов XVI века. «По своей инициативе двинулась в Сибирь масса «охочего» люда из крестьян и посадских Поморья, - пишет Н.А.Миненко. —Промысловиков привлекали слухи о том, что здесь соболи «черны вельми и велики»; пахари думали о нетронутых сибирских черноземах. И тех и других манила воля - многие бежали в новоосваеваемый край, «не хотя великих государей податей платить и служеб служить» /110, с. 3/.

Это была «первая волна» переселенцев, принесших из мест исхода свой фольклорный репертуар. «Вторая волна» переселенцев относится к середине XVIII века и характеризуется уже принудительным порядком

19 переселения (ссылаемые из Белоруссии и Польши старообрядцы). Наконец, «третья волна» переселенцев «потекла» в Сибирь во 2-ой половине XIX века, после отмены в России крепостного права. Потомки этих трех «волн» переселенцев и составили основное ядро русского старожильческого населения Сибири. Формирование уклада жизни будущих старожилов, их духовной и материальной культуры происходило под сильным влиянием традиций, вынесенных из Европейской России, в первую очередь - с Русского Севера, откуда шел на начальном этапе освоения Сибири основной поток переселенцев /109, с. 4/.

Этно-социальный состав мигрирующего населения был далеко не однородным. Вслед за казаками-первопроходцами в Сибирь двинулись кто по своей воле, а кто и по принуждению пашенные крестьяне, служилые люди, старообрядцы, каторжане, рабочие горных промыслов. И каждая из этих групп населения несла свой фольклор, который со временем стал составной частью локальных традиций.

Присоединение Западной и Восточной Сибири к Русскому государству имело не столько политическое, сколько хозяйственное значение. «В течение ХУП - начала XVIII вв. русский народ проделал титаническую работу по хозяйственному освоению редко заселенного края, создал в тундре и тайге сотни населенных пунктов (зимовий, деревень, слобод, сел, острогов и городов) /58, т. 1, с. 38/. Все это привело к раскрытию возможностей богатейшего по природным ресурсам края.

История присоединения и освоения сибирского региона легла в основу как летописных повестей (Кунгурской, Есиповской, Строгановской, «Истории сибирской», составленной С.У.Ремезовым), так и устных рассказов, часть которых со временем, подвергнувшись семантической перекодировке, трансформировалась в предания. Эти предания составили сюжет

20 но-тематический цикл о заселении и освоении края, который мы и рассматриваем в своей работе. Выбор для анализа одного сюжетно-тематического цикла обусловлен тем, что данный цикл составляет основу репертуара преданий у русских старожилов Забайкалья.

Предания о заселении и освоении края относятся к собственно историческим, повествующим о действительных лицах и событиях истории - в данном случае об истории заселения и освоения русскими Восточной Сибири. Предания эти носят узколокальный характер, ибо рассказывают об истории отдельного села, о первопоселенцах, о каком-либо конкретном месте, связанном с памятным событием. В.К.Соколова дает подобным преданиям эпитет «местные» /157, с. 5, 273/. С ней перекликается Н.А.Криничная, говоря, что «объектом изображения в предании оказываются события местной истории» /71, с. 10/. Знание «местной истории» призваны сохранить и экстраполировать на будущие поколения рассматриваемые нами предания.

Актуальность темы исследования. Русская народная историческая проза, или предание, являясь одним из жанров несказочной прозы, несет на себе весь груз проблем этого вида традиционного словесного творчества. До сих пор в фольклористике отсутствует четкость в систематизации, классификации несказочной прозы, нет единых критериев жанровой дифференциации в рамках повествований несказочного характера, отсутствует определение их доминирующих функций. Все это влечет за собой терминологическую путаницу. Такое положение создает необходимость дальнейшего теоретического осмысления проблемы жанров несказочной прозы.

Нерешенной остается и проблема регионального функционирования русских преданий на востоке России. В этой связи особое значение приоб

21 ретает исследование фольклора русских в иноэтнической среде, в частности, иноэтнические сюжеты и мотивы в локальных репертуарах преданий русских старожилов Забайкалья.

Практически не выявлен сюжетно-мотивный фонд цикла преданий о заселении и освоении Восточной Сибири, не раскрыто «мотивное мышление» носителей исторической прозы, не найдены пути детрансформации преданий для установления степени, или меры, их историзма.

Все это свидетельствует о необходимости нового подхода к решению указанных проблем на основе функционально-семантического анализа мотивов всех уровней повествовательной системы преданий, что и является основной целью исследования.

Для достижения цели исследования в работе ставятся следующие задачи:

- рассмотреть жанр предания как форму исторической памяти этноса;

- выявить сюжетообразующие компоненты повествовательной системы преданий;

- выявить сюжетно-мотивно-образный фонд рассматриваемого цикла;

- раскрыть механизм функционирования «мотивного мышления», приемы мнемотехники в повествовании;

- выявить корреляционную систему мотивов как в пределах одного текста, так и в пределах цикла;

- выявить соотношение мифологем и реалий в народной исторической прозе.

Объектом исследования является повествовательная система преданий.

Предмет исследования - мотивы, составляющие цикл преданий о заселении и освоении края.

22

Методологической базой исследования являются: общие теоретико-методологические положения, изложенные Б.Н.Путиловым в монографии «Фольклор и народная культура», К.В.Чистовым в монографии «Народные традиции и фольклор»; исследования современной фольклористики в области несказочной прозы; исследования по теории жанра преданий (работы Л.Е.Элиасова, В.К.Соколовой, В.П.Кругляшовой, Н.А.Криничной); теоретическое обоснование выделения мотива в фольклорном произведении (работы В.Я.Проппа, Б.Н.Путилова, С.Ю.Неклюдова, Н.А.Криничной); теоретические положения о мифологических корнях повествовательного фольклора, изложенные в работах М.Е.Мелетинского; философская теория системного анализа; философские категории пространства и времени; историко-этнографические исследования, посвященные процессу колонизации сибирского региона и становлению сельской общины - основного носителя традиционной фольклорной культуры (работы М.М.Громыко, Н.А.Миненко); теоретические исследования ученых в области бурятской мифологии, традиционных жанров бурятского фольклора (работы Д.С.Дугарова, М.И.Тулохонова, С.С.Бардахановой и др.).

Основные методы исследования. С целью выяснения сюжетно-мотивно-образного фонда тематического цикла преданий о заселении и освоении края используется сравнительно-типологический метод. Проникновение в семантический строй мотивного фонда преданий происходит при помощи структурно-семантического метода. При по

23 пытках декодировать информацию, содержащуюся в глубинном семантическом слое мотива, частично используется стру ктурно-семио-тический метод.

Источниками исследования послужили опубликованные сборники текстов преданий; материалы сибирских летописей; архивные материалы фольклорных записей Отдела памятников письменности Востока ИМБиТ СО РАН, введенные в научный оборот автором, а также записи самого автора. Все привлеченные к анализу тексты преданий записаны, в основном, в различных районах Республики Бурятия, частично - в Иркутской и Читинской областях (в чем прослеживается региональный принцип в исследовании жанра преданий), с привлечением материалов Русского Севера и иноэтнической фольклорной традиции для уяснения некоторых типологических вопросов.

Научная новизна исследования заключается в следующем: впервые наиболее полно устанавливается сюжетно-мотивно-образный фонд тематического цикла преданий о заселении и освоении Восточной Сибири с проникновением в его семантическое ядро; жанр предания рассматривается как система категорий и принципов, определяющих его специфику; выстраивается корреляционная система мотивов как в пределах одного текста предания, так и в пределах всего цикла; отдельно рассматриваются категории пространства и времени как компоненты модели мира, в котором живут персонажи преданий; решается вопрос о соотношении мифологем и реалий в повествовательной системе преданий; в научный оборот вводится новый фольклорный материал. Теоретическая значимость исследования:

24 основные положения и выводы диссертации могут быть полезны в процессе дальнейшего исследования жанровой системы народной исторической прозы; работа углубляет научное представление о жанровой специфике преданий, о системе категорий и принципов, определяющих эту специфику; в исследовании раскрывается роль жанра предания в развитии фольклорной системы в целом; в работе делается попытка декодировать информацию, содержащуюся в глубинном семантическом слое мотива; уточняется и углубляется само понятие мотива; в исследовании утверждается жанрообразующая роль мифологем для некоторых тематических групп преданий, традиционно считающихся собственно историческими, т.е. наиболее реалистично изображающими действительность.

Практическая значимость настоящего исследования заключается в том, что его результаты могут быть использованы при подготовке к публикации тома несказочной прозы серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока», при разработке учебных курсов по фольклору на филологических факультетах высших учебных заведений, при разработке спецкурсов как по несказочной прозе в целом, так и отдельно по жанру преданий. Работа может быть принята во внимание при составлении программ методического характера по собиранию и исследованию регионального русского фольклора на стыке культур «Восток-Запад».

Апробация работы. Основные теоретические положения диссертации и результаты исследования были представлены в виде докладов на научных конференциях: на Всероссийской научной конференции, посвященной 80-летию со дня рождения известного сибирского фольклориста

25

Л.Е.Элиасова (Улан-Удэ, 1994), на Конференции молодых ученых, проводившейся в рамках Научной сессии Бурятского института общественных наук, посвященной Дню науки (Улан-Удэ, 1996); на Международном научном симпозиуме «Традиционный фольклор в полиэтнических странах» (Улан-Удэ, 1998); на Международной научно-практической конференции «Традиционная культура народов Байкальского региона: возрождение и развитие» (Улан-Удэ, 1999); на Всероссийской научной конференции «Время и календарь в традиционной культуре» (Санкт-Петербург, 1999); изложены в семи научных публикациях автора.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы и приложения.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Повествовательная система русских преданий Восточной Сибири о заселении и освоении края"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Народные предания - одна из важнейших форм общественно-исторического сознания. Актуальность преданий заключается, прежде всего, в их историческом содержании. Поэтому рассмотрение в настоящем исследовании сюжетно-тематического цикла преданий о заселении и освоении Восточной Сибири решает проблему функционирования жанра предания как «исторической памяти этноса», проблему межпоколенной передачи этнически важной информации. Русские предания старожилов Восточной Сибири представляют собой «живую историю родного края, созданную самим народом» /182, с. 367/.

В связи с решением поставленной проблемы освещаются вопросы жанровой специфики преданий, их функционального назначения и способов реализации в живом бытовании. Мы исходим из того, что предание -это «устная хроника одного селения или группы селений, объединенных общностью социально-экономических и культурно-исторических условий развития» /71, с. 13/. Предания, посвященные другим сторонам действительности, отражают, как правило, стремление их объяснить /6, с. 100/ (топонимические, этногенетические и др.).

При общей установке преданий на историческую действительность объектом изображения в них являются события «местной истории». Это положение подтверждается тематикой русских преданий Восточной Сибири, основная масса которых посвящена местным событиям и фактам. На это указывают различного рода реалии (исторические, этнографические, географические и т.д.) в их совокупности. Конкретно-исторические обстоятельства, таким образом, формируют локальные репертуары преданий.

В основу преданий, составляющих сюжетно-тематический цикл о заселении и освоении края, лег процесс освоения сибирского региона. Мае

172 штабность и значимость самого явления послужили толчком к возникновению и бытованию преданий, рассказывающих о том, как шло заселение и освоение Сибири, кто были первыми заселыциками края, с какими трудностями пришлось им столкнуться; кто населял данную территорию до прихода на нее русских поселенцев; какие отношения складывались у русских первопоселенцев с аборигенами края. Вместе с ответами на эти вопросы происходило зарождение и становление сюжетно-тематического цикла преданий о заселении и освоении русскими Восточной Сибири.

В связи с этим предания рассматриваются в диссертации как произведения исторического фольклора, в основе восприятия которых лежит принцип достоверности. Народные предания отражают события, которые действительно имели или могли иметь место в истории. В работе отмечается, что связь жанра преданий с историей, с исторической действительностью не прямая, а опосредованная. Воззрения народа на события истории преломляются сквозь призму «фольклорного сознания», которое «обладает относительной самостоятельностью и не совпадает с общим мировоззрением в своей структуре и в характере моделирования объективной действительности» /136, с. 181/. Принцип историзма в преданиях, таким образом, рассматривается как диалектическая связь между фольклорным произведением и жизнью общества. Историзм жанра преданий представляет собой синкретическое единство действительных исторических событий и художественного вымысла. Единство отражательного/концептуального и творческого/художественного образует художественное моделирование действительности, которая предстает в народных произведениях и диалектически соотносится с объективной реальностью. В работе делается вывод о том, что ретроспективное отражение реального мира в его значительных проявлениях является имманентным свойством жанра преданий.

173

Исследование специфики преданий предпринято в диссертации посредством конкретного анализа повествовательной системы предания, выявления его структурообразующих элементов. Такими элементами в работе признаются мотивы. Предания о заселении и освоении края, таким образом, рассматриваются с точки зрения структурирующих их мотивов, что дает возможность более глубокого проникновения в морфологию исследуемых произведений. Сюжетообразующими в преданиях о первопоселенцах признаются пять основных мотивов /см. с. 106-107 данной работы/. Устанавливается, что большинство мотивов, структурирующих тексты преданий о заселении и освоении края, являются традиционными, содержащими в себе мифологемы и опорные/ключевые слова, позволяющие перейти от поверхностного слоя к глубинному семантическому слою мотива и таким образом декодировать зашифрованную в нем временем информацию.

В работе раскрывается механизм функционирования «мотивного мышления», приемы мнемотехники в повествовании. Народная историческая проза имеет свой сюжетно-тематический круг, определенный спектр мотивов, которые часто выполняют в преданиях роль «общих мест», свою функциональную сферу, также способствующую воспроизведению текста. Все это обеспечивает исследуемому материалу возможность трансляции во времени. Мнемотехника рассказчика предания базируется на апперцепции - жизненном опыте человека и его памяти. В арсенале памяти рассказчика хранится традиционный сюжетно-мотивно-образный фонд жанра преданий, а также определенные события, ситуации, коллизии, из которых в совокупности складывается наиболее подходящая с точки зрения информатора структура произведения. «Мотивное мышление» делает любое предание, даже самое позднее, традиционным, фольклорно маркированным,

174 подводит его под одну из традиционных схем, благодаря чему событие, изображенное в предании, получает свой ценностный/фольклорный статус /15, с. 232/. Одна из функций преданий, таким образом, сводится, по мнению Г.Л.Левинтона, к мифологическому корректированию истории, к превращению бессодержательной с мифопоэтической точки зрения цепи событий в набор осмысленных, то есть канонических сюжетов, к приписыванию историческим персонажам таких свойств, которые позволяют им быть значимыми персонажами и с фольклорно-мифологической точки зрения /15, с. 232/.

Предпринятый в работе анализ конкретных текстов преданий о заселении и освоении русскими Восточной Сибири позволил сделать некоторые общие выводы относительно реализации повествовательной системы этих преданий, их сюжетообразующих элементов, основными из которых являются персонажи.

В работе устанавливается, что:

1. Основополагающим принципом при создании образа-персонажа в предании является осмысливание персонажа как исторически реального лица. Стадиально разные персонажи (например, баргут и конкретный предок-первопоселенец) обладают различным набором мифологем, определяющих, является ли этот персонаж мифологическим или в нем доминирует реалистическая семантика. Герои преданий о первопоселенцах - это реальные, часто действительно существовавшие люди. Они социально детерминированы, раскрываются во взаимоотношениях с другими людьми, которые также изображаются в социальном аспекте.

Стадиально более ранние образы исчезнувших аборигенов в устной традиции забайкальцев, напротив, представляют собой систему мифологи

175 ческих мотивов, позволяющих определить эти образы как мифологические в своей основе, однако включенные в историческую рамку.

2. Действия героев предания соответствуют семантике их образа. Если это мифологический образ, то и действия героя носят мифологическую, чаще всего гиперболизированную окраску. Если же герой предания - реальное лицо, то в его действиях четко прослеживается причинно-следственная связь, он действует сообразно обстоятельствам, то есть в его действиях нет ничего необычного, сверхъестественного.

3. Особое значение в повествовательной системе предания имеет место действия. Оно предельно локализовано, так как часто служит доказательством истинности рассказа. С другой стороны, указание конкретных мест действия, географических объектов и т.д. в предании является проявлением исторической основы произведения. Фольклорное пространство в преданиях о заселении и освоении края обладает такими качествами, как относительная открытость и дискретность.

4. Время действия в предании не имеет такого большого значения, как место действия. Предание - это всегда рассказ о прошлом, события которого давно закончились, они не продолжаются и не повторяются, поэтому датировка в преданиях не столь важна и ее отсутствие не снижает достоверности повествования. Как и фольклорное пространство, фольклорное сюжетно-событийное время обладает открытостью и дискретностью. Единство пространства-времени, хронотопичность образов преданий о заселении и освоении Восточной Сибири организовывают пространственно-временной континуум в исследуемых текстах преданий.

Таким образом, в результате исследования мы пришли к выводу о том, что жанр предания является своеобразной формой «исторической памяти» народа. Большая часть преданий территориально локализована, так

Список научной литературыТихонова, Елена Леонардовна, диссертация по теме "Фольклористика"

1. Азадовский М.К. Русские сказочники // Статьи о литературе и фольклоре.-М.-Л., 1960.

2. Азадовский М.К. Этнографические изучения в Сибири // Сибирские страницы: Статьи, рецензии, письма. Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1988.

3. Азбелев С.Н. Историзм былин и специфика фольклора. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1982.

4. Азбелев С.Н. Отношение предания легенды и сказки к действительности (с точки зрения разграничения жанров) // Славянский фольклор и историческая действительность. М., 1965.

5. Азбелев С.Н. Проблемы международной систематизации преданий и легенд // Русский фольклор. T. X. Специфика фольклорных жанров. М.-Л., 1966.

6. Азбелев С.Н. Отражение действительности в преданиях, легендах, сказаниях // Прозаические жанры фольклора народов СССР. (Тезисы докладов на Всесоюзной научной конференции «Прозаические жанры фольклора народов СССР». 21-23 мая 1974 г.). Минск, 1974.

7. Алексеев В.П. Этногенетические предания, лингвистические данные, антропологический материал // Этническая история и фольклор. М.: Наука, 1977.

8. Алпатов C.B. Эволюционные типы легендарного повествования // Филологические науки. 1996. - № 5.178

9. Аникин В.П. Возникновение жанров в фольклоре (к определению понятия жанра и его признаков) // Русский фольклор. Т. X. Специфика фольклорных жанров. M.-JL, 1966.

10. Аникин В.П. Художественное творчество в жанрах несказочной прозы (к общей постановке проблемы) // Русский фольклор. Т. ХШ. Русская народная проза. Л., 1972.

11. Аникин В.П. Фольклор и искусство // Наука о фольклоре сегодня: Междисциплинарные взаимодействия. /К 70-летнему юбилею Ф.М.Селиванова/. Тезисы Международной научной конференции (Москва, 29-31 октября 1997 г.). М.: Диалог МГУ, 1998.

12. Архипенко H.A. Донские былички о соме // Наука о фольклоре сегодня: междисциплинарные взаимодействия / К 70-летнему юбилею Федора Мартыновича Селиванова / Тезисы Международной научной конференции (Москва, 29-31 октября 1997 г.). -М.: Диалог МГУ, 1998.

13. Базилишина М.Р. Устный народный рассказ: функциональная природа жанра. Дис. . канд. филол. наук. Иркутск, 1997.

14. Байбурин А.К., Левинтон Г.А. К проблеме «У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов» // Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов / Под ред. Б.Н.Путилова. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1984.

15. Баранникова Е.В., Бардаханова С.С. Бурятские волшебные сказки // Сказки. Бурятские волшебные сказки / Сост. Е.В.Баранникова,179

16. С.С.Бардаханова, В.Ш.Гунгаров. Новосибирск: ВО «Наука», Сиб. изд-ая фирма, 1993.

17. Бардаханова С.С. Улигерные мотивы в бурятских сказках о животных // Эпическое творчество народов Сибири. (Тезисы докладов научной конференции, Улан-Удэ, 17-20 июля 1973 г.). Улан-Удэ, 1973.

18. Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

19. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

20. Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках Опыт философского анализа // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

21. Бахтин М.М. Роман воспитания и его значение в истории реализма // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

22. Башкирское народное творчество. Т. П. Предания и легенды / Сост., автор вступ. ст., коммент. Ф.А.Надришина. Отв. ред. Л.Г.Бараг. Уфа: Башкир, кн. изд-во, 1987.

23. Блажис В.В. Предания сибирских татар о Ермаке // Эпическое творчество народов Сибири (Тезисы докладов на научной конференции, Улан-Удэ, 17-20 июля 1973 г.). Улан-Удэ, 1973.

24. Борщуков В.И. Принцип историзма в литературоведении и критике // Проблема историзма в русской советской литературе. 60-80-е годы. Отв. ред. Н.М.Федь. М.: Наука, 1986.

25. Буйских Т.М. Русская несказочная проза Киргизии // Наука о фольклоре сегодня: Междисциплинарные взаимодействия. /К 70-летнему юбилею Ф.М.Селиванова/. Тезисы Международной научной конференции (Москва, 29-31 октября 1997 г.). М.: Диалог МГУ, 1998.180

26. Булич Н. О мифическом предании как главном содержании народной поэзии. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1870.

27. Васильев В.И. Исторические предания ненцев как источник при исследовании этногенеза и этнической истории северосамодийских народов // Этническая история и фольклор / Отв. ред. P.C.Липец. М.: Наука, 1977.

28. Велецкая H.H. Языческая символика славянских архаических ритуалов. -М.: Наука, 1978.

29. Веселовский А.Н. Историческая поэтика / Сост., автор коммент. В.В.Мочалова, автор вступ. ст. И.К.Горский. М.: Высшая школа, 1989.

30. Виноградова Л.Н. Зимняя календарная поэзия западных и восточных славян: Генезис и типология колядования. М.: Наука, 1982.

31. Гацак В.М. Значение эпических памятников народов Сибири для исторического изучения поэтики народов Сибири (Тезисы докладов научной конференции, Улан-Удэ, 17-20 июля 1973 г.). Улан-Удэ, 1973.

32. Герхард М. Искусство повествования: Литературное исследование «1001 ночи». М.: Гл. редакция Восточной лит-ры, 1984.

33. Голованов И.А. Мифологические мотивы и образы в фольклорной прозе Урала (XX век). Автореф. дис. . канд. филол. наук. Челябинск, 1998.

34. Голуб М.Л. Специфика художественного образа в фольклоре. Дис. . канд. филос. наук. Киев, 1991.181

35. Гринблат М.Я. Белорусские легенды и предания // Прозаические жанры фольклора народов СССР. Тезисы докладов на Всесоюзной науч. конф. (21-23 мая 1974 г. г. Минск). Минск, 1974.

36. Громыко М.М. Дохристианские верования в быту сибирских крестьян ХУШ-Х1Х вв. // Из истории семьи и быта сибирского крестьянства в ХУП начале XX в. (Сборник научных трудов). - Новосибирск, 1975.

37. Громыко М.М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII первая половина XIX в.). - Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1975.

38. Громыко М.М. Территориальная крестьянская община Сибири (30-е гг. XVIII 60-е гг. XIX в.) // Крестьянская община в Сибири ХУП - начала XX в. - Новосибирск, 1977.

39. Громыко М.М. Место сельской (территориальной, соседской) общины в социальном механизме формирования, хранения и изменения традиций // Советская этнография. 1984. - № 5.

40. Громыко М.М. Историзм как принцип изучения воспроизводства традиций в малых социальных группах // Советская этнография. 1985. -№2.

41. Гунгаров В.Ш. Современное бытование бурятских легенд и преданий (по материалам полевых исследований в Бурятии и Монголии в 70-90-х годах). Автореф. дис. . канд. филол. наук. Улан-Удэ, 1993.

42. Гусев В.Е. Эстетика фольклора. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1967.

43. Далгат У.Б. Типовые черты нартского эпоса // Типология народного эпоса. М.: Наука, 1975.

44. Дугаров Д.С. Исторические корни белого шаманства (на материале обрядового фольклора бурят). М.: Наука, 1991.182

45. Дутаров Д.С. Об исполнении бурятских улигеров // Музыка эпоса. Статьи и материалы. Йошкар-Ола, 1989.

46. Егоров Б.Ф. Категория времени в русской поэзии XIX века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1974.

47. Емельянов Л.И. Проблема художественности устного рассказа // Русский фольклор. Материалы и исследования. Т. V. М.-Л., 1960.

48. Емельянов Л.И. Историческая песня и действительность // Русский фольклор. Т. X. Специфика фольклорных жанров. М.-Л., 1966.

49. Жамбалова С.Г. Космологические представления бурят // Проблемы традиционной культуры народов Байкальского региона: Материалы Международной научно-практической конференции (2-3 июля 1999 г.). Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1999.

50. Зиновьев В.П. Жанровые особенности быличек / Отв. ред. Н.О.Шаракшинова. Учеб. пособие по курсу «Русское народное поэтическое творчество». Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 1974.

51. Золотарев А.М. Родовой строй и первобытная мифология. М., 1964.

52. Зориктуев Б.Р. Прибайкалье в середине VI-VIII вв. Улан-Удэ, 1996.

53. Зуева Т.В. О жанровом выделении волшебных сказок в восточнославянском повествовательном фольклоре // Сказка и несказочная проза: Межвузовский сборник научных трудов. М.: Изд-во «Прометей» МПГУ им. Ленина, 1992.

54. Иванов Вяч. Вс., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (Древний период). М.: Наука, 1965.183

55. Иванов B.B. Категория времени в искусстве и культуре XX века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. JL: Наука, Ле-нингр. отд-ние, 1974.

56. Иркутская летопись (Летописи П.И.Пежемского и В.А.Кротова). -Иркутск, 1911.

57. История Сибири в 5-ти томах. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1968.

58. Каган М.С. Пространство и время в искусстве как проблема эстетической науки // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1974.

59. Кайсаров A.C. Славянская и российская мифология // Мифы древних славян. Велесова книга / Сост. А.И.Баженова, В.И.Вардугин. Саратов: Надежда, 1993.

60. Календарь в культуре народов мира. М.: Наука, 1993.

61. Коваленко С.А. Связь времен в художественной структуре поэмы // Проблема историзма в русской советской литературе. 60-89-е годы / Отв. ред. Н.М.Федь. -М.: Наука, 1986.

62. Козлова Н.К. Восточнославянские былички о мифическом любовнике: Опыт систематизации сюжетов. Автореф. дис. . канд. филол. наук. -М., 1996.

63. Кормилов С.И. Теоретические аспекты художественного историзма // Проблема историзма в русской советской литературе. 60-80-е годы / Отв. ред. Н.М.Федь. -М.: Наука, 1986.

64. Костомаров Н.И. Славянская мифология. Исторические монографии и исследования. М.: Чарли, 1994.

65. Котельникова Н.Е. Состав несказочной прозы о кладах и ее традиционная образность в жанрообразующем отношении. Автореф. дис. . канд. филол. наук. -М., 1996.184

66. Кошелев Я.Р. Вопросы русского фольклора Сибири. (Дооктябрьский период). Томск: Изд-во Томск, ун-та, 1963.

67. Кравцов Н.И. Система жанров русского фольклора // Кравцов Н.И. Проблемы славянского фольклора. М., 1972.

68. Кравцов Н.И. Фольклор и мифология // Кравцов Н.И. Проблемы славянского фольклора. М., 1972.

69. Кравцов Н.И. Сказка как фольклорный жанр // Специфика фольклорных жанров. -М.: Наука, 1973.

70. Криничная H.A. Русская народная историческая проза. Вопросы генезиса и структуры / Отв. ред. В.К.Соколова. JL: Наука, Ленингр. отд-ние, 1987.

71. Криничная H.A. Персонажи преданий: становление и эволюция образа / Отв. ред. А.К.Микушев. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1988.

72. Криничная H.A. Предания русского Севера. СПб.: Наука, С.-Петербургское отд-е, 1991.

73. Криничная H.A. Элементы обряда в преданиях о заселении края // Советская этнография. № 3. - М., 1973.

74. Криничная H.A. О жанровой специфике преданий и принципах их систематизации // Русский фольклор. Т. ХУП. Л., 1977.

75. Криничная H.A. Предание в контексте эпического творчества // Фольклористика Карелии / Научн. ред. Н.А.Криничная, Э.С.Киуру. Петрозаводск, 1987.

76. Кругляшова В.П. Жанры несказочной прозы уральского горнозаводского фольклора. Свердловск, 1974.

77. Кругляшова В.П. Историческое развитие народных преданий на горнозаводском Урале. Автореф. . доктора филол. наук. М., 1974.186

78. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров: Человек текст - семи-осфера - история. - М.: Языки русской культуры, 1996.

79. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970.

80. Маслова Г.С. Русский народный костюм (Х1Х-ХХ вв.) // Быт и искусство русского населения Восточной Сибири. Ч. 1. Приангарье. Новосибирск, 1971.

81. Матвеева Р.П. Русские волшебные сказки Сибири: исследование региональной традиции. Дис. . доктора филолог, наук в форме науч. докл. -Улан-Удэ, 1993.

82. Матвеева Р.П., Леонова Т.Г. Русские сказки Сибири // Русские сказки Сибири и Дальнего Востока. Волшебные и о животных / Вступ. ст., подг. текстов, примеч., указатели Р.П.Матвеевой, Т.Г.Леоновой. Новосибирск: Наука, 1993.

83. Матвеева Р.П. Творчество сибирского сказителя Е.И.Сороковикова-Магая. Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1976.

84. Матвеева Р.П. Русские сказки Сибири // Русские народные сказки Сибири о богатырях / Сост., вступ. ст. и коммент. Р.П.Матвеевой. Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1979.

85. Матвеева Р.П. Тункинская сказочная традиция // Современный русский фольклор Сибири. Новосибирск, 1979.187

86. Матвеева Р.П. Мотив о девушке-лебеди в русской и бурятской сказочных традициях // Русский фольклор Сибири: Исследования и материалы / Отв. ред. Р.П.Матвеева. Новосибирск, 1981.

87. Матвеева Р.П. Собирание русского фольклора Сибири // Русский фольклор. ХХП. Полевые исследования. Д.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1984.

88. Матвеева Р.П. Фольклорная традиция русского населения Сибири // Фольклорное наследие народов Сибири и Дальнего Востока. Горно-Алтайск, 1986.

89. Медриш Д.Н. Структура художественного времени в фольклоре и литературе // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1974.

90. Мейлах Б.С. Проблема ритма, пространства и времени в комплексном изучении творчества // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. -Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1974.

91. Мелетинский М.Е. Поэтика мифа. М., 1976.

92. Мелетинский М.Е. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. -М, 1986.

93. Мелетинский Е.М. Миф и историческая поэтика фольклора // Фольклор. Поэтическая система. -М., 1977.

94. Мельхеев М.Н. Топонимика Бурятии. История, система и происхождение географических названий. Улан-Удэ: Бур. кн. изд-во, 1969.

95. Миненко H.A. История культуры русского крестьянства Сибири в период феодализма. Новосибирск, 1986.

96. Миненко H.A. Крестьянская семья Западной Сибири в первой половине XIX в. (Численность и структура) // Из истории семьи и быта сибир188ского крестьянства в XVTI начале XX в. (Сборник научных трудов). - Новосибирск, 1975.

97. Миненко H.A. Живая старина. Будни и праздники сибирской деревни. Новосибирск, 1989.

98. Миненко H.A. Развитие феодальных отношений и генезис капитализма в Сибири (конец XVI первая половина XIX в.). - Новосибирск, 1988.

99. Ш.Мирзоев В.Г. Историография Сибири (Домарксистский период). -М.: Мысль, 1970.

100. Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири / Отв. ред. Р.П.Матвеева. Сост., коммент., научн. аппарат В.П.Зиновьева, Г.Н.Зиновьевой, Н.Л.Новиковой. Новосибирск, 1987.

101. Михайлов Т.М. Традиционная культура бурят: история, структура, функции // Проблемы традиционной культуры народов Байкальского региона: Мат-лы Междунар. научно-практ. конф. (2-3 июля 1999 г.). Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1999.

102. Морозов И.Ю. Фольклор как информационная система: методологический аспект // Народная культура Сибири: Материалы УП научно-практич. семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. -Омск, 1998.

103. Назаренко Н.М. Несказочная проза в русском фольклоре Казахстана. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Алма-Ата, 1991.

104. Неклюдов С.Ю. Статистические и динамические начала в пространственно-временной организации повествовательного фольклора // Типологические исследования по фольклору. Сб. статей памяти В.Я.Проппа (1895-1970). М.: Наука, 1975.189

105. Неклюдов С.Ю. О некоторых аспектах исследования фольклорных мотивов // Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов / Под ред. Б.Н.Путилова. Д.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1984.

106. Новик Е.С. К типологии жанров несказочной прозы Сибири и Дальнего Востока // Фольклорное наследие народов Сибири и Дальнего Востока. Горно-Алтайск, 1986.

107. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. Изд-ние 4, доп. М., 1999.

108. Ожегова М.Н. Коми-пермяцкие предания о Кудым-Оше и Перебогатыре и эволюция их идейного содержания // Специфика фольклорных жанров. М.: Наука, 1973.

109. Печников А.Н. К принципам синтаксической организации предложения // Вопросы языкознания. 1995. - № 6.

110. Пименов В.В. Вепсы. Очерк этнической истории и генезиса культуры. М.-Л., 1965.

111. Покровский H.H. Материалы по истории магических верований сибиряков ХУП-ХУШ вв. // Из истории семьи и быта сибирского крестьянства в ХУП начале XX в. (Сборник научных трудов). - Новосибирск, 1975.

112. Померанцева Э.В. Жанровые особенности русских быличек // История, культура, фольклор и этнография славянских народов. VI Междунар. съезд славистов. Доклады сов. делегации. М., 1968.

113. Померанцева Э.В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М.: Наука, 1975.

114. Померанцева Э.В. Русская устная проза: Учеб. пособие по спецкурсу для студентов пед. ин-тов по спец. № 2101 «Русский язык и литература» / Сост. В.Г.Смолицкий. М.: Просвещение, 1985.190

115. Померанцева Э.В., Чистов К.В. Русская фольклорная проза и межэтнические процессы // Отражение межэтнических процессов в устной прозе. М.: Наука, 1979.

116. Пропп В.Я. Русская сказка. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1984.

117. Пропп В.Я. Принципы классификации фольклорных жанров // Пропп В.Я. Фольклор и действительность. Избр. статьи. М., 1976.

118. Пропп В.Я. Жанровый состав русского фольклора // Пропп В.Я. Фольклор и действительность. Избр. статьи. М., 1976.

119. Пропп В.Я. Фольклор и действительность // Пропп В.Я. Фольклор и действительность. Избр. статьи. М., 1976.

120. Пропп В.Я. Об историзме фольклора и методах его изучения // Пропп В.Я. Фольклор и действительность. Избр. статьи. М., 1976.

121. Пропп В.Я. Морфология сказки. М., 1969.

122. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986.

123. Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб.: Наука, 1994.

124. Путилов Б.Н. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1976.

125. Путилов Б.Н. Типология фольклорного историзма // Типология народного эпоса. М.: Наука, 1975.

126. Путилов Б.Н. Мотив как сюжетообразующий элемент // Типологические исследования по фольклору. Сб. статей памяти В.Я.Проппа (18951970). -М.: Наука, 1975.

127. Путилов Б.Н. О региональном аспекте изучения фольклорной культуры // Актуальные проблемы сибирской фольклористики. Межвузовский сборник научных трудов. Иркутск, 1991.

128. Пухов И.В. Сказка или олонхо? (О жанре якутских олонхо) // Специфика фольклорных жанров / Отв. ред. Б.П.Кирдан. М.: Наука, 1973.191

129. Разумова И.А. Сказка и быличка (Мифологический персонаж в системе жанра) / Научн. ред. Б.Н.Путилов. Петрозаводск, 1993.

130. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М.: Наука, 1987.

131. Сабурова Л.М. Русское население Приангарья // Быт и искусство русского населения Восточной Сибири. Ч. 1. Приангарье. Новосибирск, 1971.

132. Сапаров М.А. Об организации пространственно-временного континуума художественного произведения // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1974.

133. Северные предания: (Беломорско-Обонежский регион) / Изд. под-гот. Н.А.Криничная. Л., 1978.

134. Селиванов Ф.М. О специфике исторической песни // Специфика фольклорных жанров. -М.: Наука, 1973.

135. Сидоров В.В. Исторические предания о пугачевском восстании и Салавате Юлаеве (к проблеме русско-башкирских этнокультурных связей). Автореф. . канд. историч. наук. Л., 1985.

136. Сказки, легенды и предания Башкирии (в новых записях на русском языке) / Под ред. и с коммент. д.и.н., проф. Л.Г.Барага. Уфа: Башкир, кн. изд-во, 1975.

137. Скрынникова Т.Д. Космогонические мотивы бурятской мифологии // Проблемы традиционной культуры народов Байкальского региона: Мат192лы Междунар. научно-практич. конф. (2-3 июля 1999 г.). Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1999.

138. Смирнов Ю.И. Русская эпическая поэзия Сибири и Дальнего Востока // Русская эпическая поэзия Сибири и Дальнего Востока / Изд. подгот. Ю.И.Смирнов и Т.С.Шенталинская. Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1991.

139. Соболева Н.В. Художественный мир русской народной новеллистики Сибири: Жанры, типология, локальные традиции, культурный контекст. Дис. . доктора филол. наук в форме науч. доклада. Улан-Удэ, 1993.

140. Соболева Н.В. Типология и локальная специфика русских сатирических сказок Сибири. Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1984.

141. Соболева Н.В. Проблемы изучения русской фольклорной культуры Бурятии // Проблемы традиционной культуры народов Байкальского региона: Материалы Международной научно-практич. конф. (2-3 июля 1999 г.). Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1999.

142. Сокил В.В. Топонимические легенды и предания украинцев Карпат. Дис. . канд. филол. наук. Львов, 1990.

143. Соколова В.К. Русские исторические предания. М.: Наука, 1970.

144. Соколова В.К. Типы восточнославянских топонимических преданий // Славянский фольклор. М.: Наука, 1972.

145. Соколова В.К. Изображение действительности в разных фольклорных жанрах (на примере соотношения преданий с историческими песнями193и былинками) // Русский фольклор. Фольклор и историческая действительность. Т. XX.-Л., 1981.

146. Сокровенное сказание монголов (на бурятском, русском языках). Улан-Удэ: Бур. кн. изд-во, 1990.

147. Стеблин-Каменский М.И. Миф. Л.: Наука, Ленинг. отд-ние, 1976.

148. Теребихин Н.М. Мифология островной культуры Русского Севера // Смерть как феномен культуры / Межвузовский сборник научных трудов. -Сыктывкар, 1994.

149. Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: Изд-во «Индрик», 1995.

150. Томилов H.A. Народные знания и фольклор (Постановка проблемы по материалам сибирских татар) // Народная культура Сибири: Материалы VTI научно-практич. семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. Омск, 1998.

151. Тулохонов М.И. Бурятский героический эпос «Аламжи Мэргэн» // Бурятский героический эпос Аламжи Мэргэн молодой и его сестрица Агуй Гохон / Вступ. ст., подгот. текстов, перевод, коммент. М.И.Тулохонова. -Новосибирск: Наука, Сиб. отд-ние, 1991.

152. Тулохонов М.И. Бурятские исторические песни. Улан-Удэ: Бур. кн. изд-во, 1973.

153. Тюпа В.И. Фазы мирового археосюжета как историческое ядро словаря мотивов // Материалы к «Словарю сюжетов и мотивов русской литературы: от сюжета к мотиву / Под ред. В.И.Тюпы. Новосибирск: Ин-т филологии СО РАН, 1996.

154. Тюпа В.И., Ромодановская Е.К. Словарь мотивов как научная проблема (вместо предисловия) // Материалы к «Словарю сюжетов и мотивов194русской литературы: от сюжета к мотиву» / Под ред. В.И.Тюпы. Новосибирск: Ин-т филологии СО РАН, 1996.

155. Феоктистова И.К. Русские предания об исчезнувших народах (система мифологических мотивов). Автореф. дис. . канд. филол. наук. -Омск, 1999.

156. Феоктистова И.К. Образ исчезнувших аборигенов в русских преданиях // Народная культура Сибири и Дальнего Востока: Материалы VI на-учно-практич. семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. Новосибирск, 1997.

157. Феоктистова И.К. Предания об исчезновении татар и обских угров // Народная культура Сибири: Материалы УП научно-практич. семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. Омск, 1998.

158. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра / Подгот. текста и общая редакция Н.В.Брагинской. М.: Лабиринт, 1997.

159. Хомич Л.В. Ненецкие предания о сихиртя // Фольклор и этнография. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1970.

160. Хроленко А.Т. Семантика фольклорного слова. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1992.

161. Чистов К.В. Народные традиции и фольклор. Очерки теории. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1986.

162. Чистов К.В. Прозаические жанры в системе фольклора // Прозаические жанры фольклора народов СССР. Тезисы докладов на Всесоюзной научн. конф. (21-23 мая 1974 г. г. Минск). Минск, 1974.

163. Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды ХУП-Х1Х вв. М.: Наука, 1967.

164. Шаракшинова Н.О. Героико-эпическая поэзия бурят. Иркутск, 1987.195

165. Шептаев JI.С. Разинские предания в Сибири // Эпическое творчество народов Сибири (Тезисы докладов на научной конференции, Улан-Удэ, 17-20 июля 1973 г.). Улан-Удэ, 1973.

166. Шептаев Л.С. Поэтика исторических преданий о Разине в свете истории жанра // Русский фольклор. T. XV. Л., 1975.

167. Элиасов Л.Е. Русский фольклор Восточной Сибири. Ч. 1. Собиратели и исследователи русской народной поэзии Восточной Сибири. Улан-Удэ, 1958.

168. Элиасов Л.Е. Русский фольклор Восточной Сибири. Ч. П. Народные предания. Улан-Удэ, 1960.

169. Элиасов Л.Е. Фольклор Восточной Сибири. Ч. Ш. Локальные песни. Улан-Удэ: Бур. кн. изд-во, 1973.

170. Элиасов Л.Е. Байкальские предания. Фольклорные записи. Улан-Удэ: Бур. кн. изд-во, 1966.

171. Эрдынеева Э.Д. Формирование русских говоров Бурятии в условиях межъязыкового контактирования (на материале заимствованной лексики) // Русское народное слово в историческом аспекте. Красноярск, 1984.

172. Ярневский И.З. Устный рассказ как жанр фольклора. Улан-Удэ: Бур. кн. изд-во, 1969.196