автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Причастие как двуприродная самостоятельная часть речи: истоки и современность

Полный текст автореферата диссертации по теме "Причастие как двуприродная самостоятельная часть речи: истоки и современность"

На правах рукописи

КАЧМАЗОВА ЕЗЕТХАН СЕРГЕЕВНА

ПРИЧАСТИЕ КАК ДВУПРИРОДНАЯ САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ РЕЧИ: ИСТОКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ (на материале форм индоевропейского, индоиранского, древне-, средне- и новоиранских языков)

Специальность 10.02.19 - теория языка

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

НАЛЬЧИК 2006

Работа выполнена в Кабардино-Балкарском государственном университете им. Х.М. Бербекова

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Аликаев Рашид Султанович Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Габуниа Зинаида Михаиловна

кандидат филологических наук Парсиева Лариса Касбулатовна

Ведущая организация

Северо-Осетинский государственный педагогический институт

Защита состоится 26 апреля 2006 г. в 9.00 ч. на заседании диссертационного совета Д.212.076.05 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при Кабардино-Балкарском государственном университете по адресу: 360004, г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Кабардино-Балкарского государственного университета.

Автореферат разослан "_"_2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Г.Е. Щербань

Реферируемая диссертационная работа посвящена проблеме определения лингвистического статуса причастия.

Как известно, части речи в науке о языке стали выделяться уже в античный период. Так, Гераклит Эфесский и его сторонники выделяли всего две части речи — и мя и глагол, Платон также говорил о двух частях речи. Но уже Аристотель, ученик Платона, писал о трёх частях речи (имя, глагол, союз). Индийцы (Панини) - четыре части речи (имя, глагол, предлог, частицы). Хрисипп и другие стоики писали о пяти частях речи (имя собственное, имя нарицательное, глагол, союз, член). Аристарх Самофракийский, Дионисий Фракийский, Варрон и Присциан же говорили о восьми частях речи (имя, глагол, причастие, наречие, местоимение, предлог, междометие, союз). Позднее, уже в новое время, те же восемь частей речи встречаются у М.В. Ломоносова и др.

Важно отметить то обстоятельство, что уже у истоков языкознания появляется проблема количества частей речи, проблема статуса тех или иных разрядов слов, их определения и названия. Несомненно, что отмеченные колебания в установлении частеречного статуса тех или иных классов слов, а также их количества и названий, прежде всего порождаются разными подходами к определению понятия «часть речи». Проблема ещё и в том, что сам объект определения и описания — язык всегда предстаёт перед взором разных исследователей по-разному, чему способствует его многоплановость, многоликость и его изменчивость.

Среди всех спорных частей речи, или «классов (разрядов) слов», особое место занимает причастие.

Причастие как самостоятельная часть речи (или, скорее всего, как некий разряд слов) выделяется уже в грамматических трудах Панини, Аристарха Самофракийского, Дионисия Фракийского, Варрона, Присциана, Пор-Рояля, М.В. Ломоносова. Но если у Аристарха Самофракийского причастие было «причастно и имени, и глаголу», то уже в грамматике Пор-Рояля причастие находится в ряду классов слов, обозначающих предметы мысли, т.е. в системе имени.

Уже в первой половине Х1Х-го века А.Х. Востоков, В.А. Богоро-дицкий и др. включили причастие в состав прилагательного. Интересно, что причастия некоторое время «рассматриваются грамматиками в разделах, посвящённых образованию и склонению имён»[Барроу 1976].

Позже статус причастия определяется уже названиями двух частей речи — глагола и имени (ср. у О.С. Ахмановой, С.Е. Никитиной, см. «Лингвистический энциклопедический словарь» и др.). Причастие помещается между именем и глаголом во всех научных, университетских, школьных грамматиках, хотя всё же чаще и больше приближается (прикрепляется) к глаголу, называя егг " ' " «нефи-

нитной формой глагола», «отглагольным именем» и т.д., что позволяет не вносить его в перечень частей речи, а описывать под рубрикой «Глагол». Иногда делается крен и в сторону имени, называя причастие «отымённой глагольной формой», «именной глагольной формой/именной формой глагола», но при этом оно не называется в ряду частей речи и продолжает описываться в разделе «Глагол».

В начале 90-х гг. ХХ-го века появляются грамматики (в т. ч. школьные тоже), в которых причастие не называется в перечне частей речи (тем самым и причисляется к глаголу), описывается не под рубрикой «глагол», а как самостоятельная часть речи, более того, его определение начинается следующим образом: «Причастие - это самостоятельная часть речи...». Появляются и грамматики, в которых причастие называется уже и в перечне частей речи.

В схематическом и обобщенном изложении причастие в теоретических и практических грамматиках: 1) не выделяется и не называется; 2) выделяется, но под другим названием: либо как самостоятельная единица, либо как некая ипостась другой единицы, либо же как «поселенец» этой последней; 3) выделяется как полностью самостоятельная часть речи; 4) выделяется как самостоятельная часть речи, но при этом считается либо разновидностью глагола, либо разновидностью имени; 5) считается разновидностью глагола; 6) принимается за особый класс слов в системе именных частей речи; 7) называется гибридной (глагол ьно-именной), смешанной частью речи и т. д.

При этом острота проблемы здесь в том, что все эти перечисленные понимания морфологической природы (статуса) причастия не просто сменяют друг друга, а сосуществуют в одном и том же лингвистическом и педагогическом пространстве и времени. Несомненно, сложившаяся ситуация с определением частеречного статуса причастия создает огромную напряжённость не только в теоретической, но и педагогической лингвистике.

Указывая на значительный разнобой в интерпретации лингвистической сущности причастия, в работе делается вывод не о необходимости выбора из приведённого выше набора определений (интерпретаций) причастия, а об установлении объективного непредвзятого статуса этого класса слов. Установление же такого статуса возможно путём проведения критического анализа лингвистической литературы о сути причастия в системе одной языковой семьи, путём сбора и обобщения описаний причастий в той же системе языковой семьи, путём соотношения лингвистических моделей-определений причастий с описанием их в языках.

При этом гипотеза, которая в работе выдвигается в качестве руководящей, обусловливает структуру данного исследования. Она

заключается в том, что мы определяем причастие как самостоятельную часть речи, возникшую одновременно с именем и глаголом, как связующее звено, и потому обладающей характером двуприродности. При этом причастие не конструируется ни именем, ни глаголом и не зависит от них ни в начале своего возникновения, ни в процессе своего развития, а подчиняется только принципу «лингвистической непрерывности», что лишний раз подтверждает его статус самостоятельной части речи. Изменение структуры и функций имени и глагола не влекут за собой изменение структуры и функций причастий: сохранение или изменение прежних форм и функций, а также появление новых форм и функций у причастий не порождаются, не связываются и не поддерживаются таковыми глагола и имени.

Изложенные факторы не только подсказывают выбор темы, но и обусловливают актуальность данного исследования.

Научная новизна настоящего исследования заключается в том, что выдвигается идея определения морфологического статуса причастия как самостоятельной части речи, возникающей одновременно с именем и глаголом в качестве независимого их посредника (связующего звена) и субститута придаточного предложения. Эта идея проверяется и доказывается путбм проведения системного критического анализа лингвистических восприятий-определений причастий (причастие в языкознании) и обобщения описаний этого класса слов (причастие в языке) на основе данных индоевропеистики, индоевропейских частных языкознании и материала индоевропейских языков в историко-синхронном (описательном) плане.

Объектом исследования является лингвистическая теоретическая модель причастия как двуприродной самостоятельной части речи, независимой ни от имени, ни от глагола, но находящейся между ними как связующая единица «буферной» зоны.

Предметом исследования являются различные определения -дефиниции - понимания - представления - концепции - точки зрения о причастии в индоевропеистике, в частных индоевропейских языкознаниях (причастие в языкознании), описания причастных форм в индоевропейских языках (причастие в языке), а также факты «лингвистической непрерывности» и инноваций.

Целью исследования является выявление необходимых принципов построения и обоснования непротиворечивой теоретической модели причастия как двуприродной самостоятельной части речи, занимающей позицию между именем и глаголом в качестве функционального медиума.

В соответствии с целью были определены задачи исследования: 1. Для проведения исследования: а) выбрать метод - подход; б) построить модель метода - методики; в) разработать метод -процедуру; г) выбрать и обосновать выбор парадигмы языкознании

языков. 2. Провести точечный анализ определений (дефиниций, пониманий) причастия в индоевропеистике, санскритологии, иранистике; составить реестр основных концепций (точек зрения); подвергнуть полученный набор лингво-логическому критическому анализу; построить модели восприятия причастия. 3. Построить гипотетическую модель сначала понятия «часть речи», а затем на его основе - понятия «причастия». 4. Подготовить описания причастия по всем языкам начерченной парадигмы индоевропейских языков по схеме: «индоевропейский язык - арийский (индоиранский) язык (санскрит) - древнеиранские языки - среднеиранские языки -новоиранские языки». На основе данных описаний проследить «лингвистическую непрерывность» причастия - в процессе «возникновение - этапы развития»; выявить преемствующие константные причастные формы, проходящие по указанной парадигме языков. 5. Произвести как можно более полное синхронное описание всех способов и средств образования причастий осетинского (иронского) языка. 6. Сопоставить и сравнить картину сравнительно-исторического «слепка» причастий (пункт 4) с картиной синхронного описания осетинских причастий (пункт 5); сделать выводы об особенностях развития и функционирования причастия в языках, об истоках — традициях и инновациях - современность; построить общую модель причастия в языке. 7. Сопоставить и сравнить модель причастия в языке (пункт 6) с моделями причастия в языкознаниях (пункт 2) и гипотетической (конструктной) моделью причастия (пункт 3). 8. Сделать (на основе пункта 7) окончательные выводы из сопоставления элементов исследовательской парадигмы «причастие в языкознаниях - гипотетическая модель причастия - причастие в языках». 9. Построить итоговую теоретическую модель - определение (дефиницию) причастия вообще.

В качестве материала исследования послужили описания (определения) причастия в индоевропеистике, в частных индоевропейских языкознаниях, описания причастия в индоевропейском - индоиранском (санскрите) - древне-средне-новоиранских - осетинском языках.

Методологической базой исследования послужили положения ономасиологии и когнитивной лингвистики, рассматривающие части речи (в т.ч. и причастие) как сегменты фиксации ментальных состояний, как стандартные (матричные) модели - категории языкового закрепления (выражения) результатов работы сознания по освоению и обобщению окружающего материального (а потом и идеального -мыслительного - ментального) мира.

Методами исследования явились (наряду с общенаучными) исто-рико-сравнительный (прослеживание истории языкознаний и истории языков в сфере причастий) и описательный (причастие в современном осетинском языке).

На защиту выносятся следующие положения:

1. В теоретических и практических грамматиках причастие до настоящего времени не получило однозначной интерпретации. Разнородные лингвистические определения причастия, никак не совместимые друг с другом, а уж тем более с самим языковым феноменом - причастием, не только сосуществуют в современном языкознании - они «тихо» (т.е. не заявляя о своём несогласии с другими идеями) противостоят друг другу, появляясь в разных теоретических и практических грамматиках.

2. Резкие колебания в определении причастия являются показателем неудовлетворительного состояния интерпретации понятия «часть речи» в лингвистике, детерминированного использованием различных подходов к уяснению сути «класса слов» - логического, семантического, семиотического, ономасиологического, когнитивного, функционально-синтаксического, формально-грамматического и т. д., при обязательной гиперболизации какого-нибудь одного из них. Частеречный статус же слов обычно определяется наличием/отсутствием следующих признаков: а) общеграмматическое значение; б) част-нограмматические значения (грамматические категории); в) синтаксические функции; г) словообразовательные особенности; д) сочетае-мостные признаки. При этом в качестве доминирующего используется только один (в лучшем случае - два-три) какой-то признак. Для объективного и адекватного описания его лингвистической сущности интерпретации причастия необходим гносеологиический синтез, как подходов, так и выводимых из них признаков частей речи

3.Отталкиваясь от ономасиологического и когнитивного подходов к пониманию семной структуры слов, за основу определения части речи в целом следует принять вышеозначенный набор признаков, выстроив их по степени значимости в строго иерархическом порядке (в данном случае: а, б, в, г, д), в которых нумерация означает лестницу: поднимаясь (или спускаясь) по ступенькам (порядковым номерам сем) лестницы - семной структуры слов, мы поднимаемся ог периферийных сем к ядерной семе, или спускаемся от десигнатной (ядерной) семы к периферийным семам, что обусловлено иерархической структурированностью значений слова.

4. Тестируя причастие по приведённому набору признаков частей речи, можно предложить такую теоретико-гипотетическую модель (определение) причастия, как: причастие - это самостоятельная часть речи, отличающаяся от всех других частей речи теми или иными признаками, но сходящаяся одновременно и с глаголом, и с именем (в отличие от всех других, отдельно взятых частей речи) теми или иными

своими признаками. При этом причастие может отличаться в разных языках степенью сходства либо с именем, либо с глаголом.

5. Причастие - это двуприродная самостоятельная часть речи, возникшая как имя одновременно с именем и глаголом в качестве связующего их звена, овладев одновременно свойствами и имени (субъекта), и глагола (предиката), причастие приобретает способность в отличие от других частей речи выступать в роли не только приименного определения, но и в качестве субституента (заменителя) придаточного предложения.

Теоретическая значимость работы заключается в определении причастия как самостоятельной двуприродной части речи - такое представление морфологического статуса анализируемого класса слов может стимулировать выход из создавшегося тупика не только относительно причастия, но и в понимании части речи вообще, а это не может не интенсифицировать дальнейшие изыскания в этой области лингвистики.

Практическая значимость - ценность работы несомненна: определение причастия, которое поможет избавиться от множества существующих взаимоисключающих дефиниций, что весьма важно для развития лингвометодики, лингводидактики и педагогической лингвистики.

В силу этого материал настоящего исследования может стать основой для новых спецкурсов, спецсеминаров, лекций и учебных пособий по морфологии языка.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации обсуждались на международных, всероссийских, региональных научных конференциях в Ростове-на-Дону (1995 гг.), Пензе (2000 гг.), Владикавказе (2001 - 2005 гг.), на заседаниях кафедры осетинского и общего языкознания Северо-Осетинского госуниверситета, на заседании Лингвистического семинара КБГУ. По теме диссертации опубликовано 14 работ, в т.ч.: Учебное пособие по синтаксису современного осетинского языка (для студентов 3-4 курсов) (в соавторстве).

Структура диссертации определяется ее исследовательскими целями и задачами.

Диссертация состоит из введения, двух разделов, включающих три главы, заключения, списка сокращений источников и библиографии.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность выбранной темы, формулируются цели и задачи, объект и предмет исследования, характеризуются методы исследования, определяются методологическая база, научная новизна работы, её теоретическая и практическая значимость.

Первый раздел диссертации - «Общетеоретические и методологические предпосылки исследования» - состоит из одной главы. Первая глава - «Части речи и причастие в языкознании: аналитический обзор и решение проблемы» - посвящена истории возникновения и становления учения о частях речи, колебаниям в выделении причастия как части речи и точечному обзору причастия в современных индоевропейских языках. Материал большого ряда индоевропейских языков из источников по теоретической грамматике привлечен и проанализирован для показа постановки вопроса о статусе причастия в романских, германских, славянских и иранских языках.

В дальнейшем в данной главе ставится вопрос о критериях определения морфологического (частеречного) статуса причастия и отмечается, что причастие как класс слов представляет собой не простую смешанную часть речи, которая якобы складывается чисто механически из элементов имени и глагола. Резкие повороты в восприятии морфологического статуса причастия в языкознании, отмеченные в работе, говорят не просто о двуприродности данного разряда слов, а об их особом эволюционном построении. На основе этого можно утверждать, что причастие и не от глагола, и не от имени, не представляет собой и сочетание имени и глагола. Причастие - это самостоятельный класс слов, вызванный к жизни эволюцией языка, необходимостью выполнять те функции, с которыми не справлялись ни имя, ни глагол, ни их синтагмация.

После изложения краткой истории изучения сути частей речи вообще и причастия в частности естественно встаёт вопрос: в чём же причина столь разноречивого определения морфологического статуса названного класса слов и каков же на самом деле тот объективный критерий, который даёт возможность безошибочного определения реального морфологического статуса, во-первых, самого понятия «часть речи», во-вторых, причастия?

Во Втором разделе, объектом изучения является причастие, точнее, его возникновение, развитие, изменения и современное состояние в контексте единой парадигмы языков индоевропейской семьи. Основная цель такого рассмотрения заключается в эмпирическом обосновании частеречного (морфологического) статуса причастия и подтверждения теоретической модели его восприятия, как самостоятельного, структурно-двуприродного, функционального класса слов, не произошедших в своём начале ни от имён, ни от глаголов.

Для достижения поставленной цели контекстом рассмотрения причастия избирается не отдельный какой-то язык (пусть даже это было бы диахронно-синхронным обозрением этого языка), а система (парадигма) генетически близких языков. В качестве такой системы здесь предстаёт индоевропейская семья языков.

Для причастия сказанное означает, что оно порождается языковой системой, развивается и изменяется в своем взаимодействии с другими языковыми единицами по требованию этой же системы.

В то же время сама система (в том числе и языковая), в свою очередь, порождается системой систем, развивается, изменяется по требованию этой же гиперсистемы. Отсюда можно сделать вывод о том, что и языковая система порождается гиперсистемой, состоящей (в достаточно упрощенной формулировке) из других систем, сформировавшихся в ментальных, эпистемиальных, этносоциальных, природных и т.п. мирах. При этом данная языковая система, развиваясь в самой себе, но для нужд гиперсистемы, постепенно расщепляется на диалекты, которые затем превращаются в языки, а эти последние сами начинают расщепляться на диалекты и языки. Процесс этот непрерывный, и он включает в себя моменты умирания, рождения, возрождения, перерождения. Но однородность процесса и систем поддерживается функционированием инварианта, т.е. преемственностью, или, по-другому, «лингвистической непрерывностью» (А. Мейе) и еще-традицией. Однако, названный процесс «лингвистической непрерывности», поддерживается одновременной реализацией противонаправленного процесса обновления системы.

Совершенно естественно, что все единицы и их системы в языке очень подвержены названным процессам, а потому на них не только печать системы, но и отметины пройденного пути, прожитой жизни.

Из изложенного становится понятным наше стремление рассмотреть возникновение причастия в индоевропейском праязыке, его функционирование и развитие в арийский, индоиранский, древне- и среднеиранский периоды, а также его состояние в новоиранских языках. Реализация данного стремления-подхода позволит пролить свет на подлинный частеречный статус причастия, поможет подтвердить реальность лингвистической непрерывности, а по результатам синхронного состояния позволит сделать выводы об обновлении, развитии репертуара форм рассматриваемого класса слов и тем самым ещё раз заявить о самостоятельности их морфологической природы.

Глава 2-я рассматривает причастие в индоевропейском, арийском, древне-средне-новоиранских языках: истоки двуприродности и проблему «лингвистической непрерывности». История поучительна всегда и во всём не только своей универсальной номологичностью, но и опреде-

лённой эвристичностью. При этом понятно, что под историей здесь имеется в виду феномен возникновения и движения (развития) не только конкретных предметов, но и их взаимоотношений (совокупностей). Именно потому история - это, с одной стороны, онтология реализаций, заложенных сверхсубстанцией закономерностей появления и движения реальных объектов в овременённом пространстве (или, в опространствленном времени). С другой стороны, история - это рефлекс, это метод рассмотрения, исследования движения и, следовательно, развития объектов на фоне учета их внутренних и внешних (фоновых) взаимоотношений (взаимодействий). Заметим также, что всякое развитие объекта включает в себя либо полностью, либо частично, признак преемственности.

В развитии языков, как мы отмечали выше, такую преемственность известный индоевропеист А. Мейе назвал «лингвистической непрерывностью».

Следует отметить, что парадигмой отмеченной преемственности предстаёт такая триада, как «праязык - ветвь языков - отдельный язык», конкретной реализацией которой является последовательность: «индоевропейский язык - индоиранские языки - современный осетинский язык». Именно через такую диахроническую тернарную модель пропускается объект нашего наблюдения - причастие. При этом, разумеется, что здесь преследуется цель: раскрыть на основе уже имеющихся штудий по индоевропейскому, древне- и среднеиранским языкам историю появления и развития новоиранских (в т.ч. осетинских) причастных форм. И тем самым ещё раз подтвердить объективность идеи «лингвистической непрерывности», а главное - установить и определить причастие как самостоятельную часть речи.

Нам представляется, что в науке полезны не только исследования, восходящие от современных конкретных языков к языковым архетипам (праязыкам), но и изыскания, спускающиеся уже от праязыка (праформ) к тому или иному его преемнику - конкретному языку. Именно в результате реализации последнего подхода можно увидеть (проследить) устойчивость одних форм причастий, например, индоевропейского пассива (ср. факт сохранения во многих новоиранских, в том числе и в осетинском, языках причастия на -1а) и изменчивость других форм, а также причины (возможно, семантические, грамматические - в широком смысле), породившие их.

Таким образом, нами рассматриваются причастные формы не только индоевропейского языка и санскрита, но и языков древнеиранского, среднеиранского и новоиранского периодов, причем особенно таких, которые наиболее близки к осетинскому. При этом для установления круга языков иранского цикла мы обратились к авто-

ритетной работе А. Мейе, где сказано: «Осетинский язык представляет собой остаток древней скифской группы, совершенно отличной от указанного выше персидского и авестийского типа... Он стоит в видимом родстве с современными говорами Памира и с языком древних согдийских текстов, которые могут представлять другую часть скифской группы, и ягнобским, на котором ныне говорят к востоку от Самарканда... Афганский язык занимает промежуточное положение между скифским (памирскими языками) и юго-западными говорами, к которым принадлежат древнеперсидский и зендский (авестийский). Близко к этим языкам находится и восточно-иранское наречие - язык «сака» в Центральной Азии» [Мейе 1914: 54-55; Мейе 1938: 92].

Исходя из приведённого, развитие причастных форм излагается по схеме: «Индоевропейский язык - санскрит - древнеиранские языки (авеста, древнеперсидский язык) - среднеиранские языки (хотано-сакский, согдийский, среднеперсидский язык) - новоиранские языки (ягнобский, осетинский языки)».

В 3-ей главе представлено логическое продолжение второй главы данного раздела с той лишь разницей, что если в предыдущей главе причастие рассматривалось в историко-сравнительном аспекте (возникновение и развитие причастия и его форм), то здесь оно излагается в описательном плане. Причастие в своём словообразовательном аспекте описывается во всей своей полноте, что логично соответствует принципу: меньше истории - больше современности. Такой подход больше соответствует характеру цели настоящей работы: нас интересует теория причастия с позиций сегодняшнего дня, хотя мы никак не могли игнорировать и историю.

Осетинский язык выбран нами по двум причинам: во-первых, осетинский язык (как это было видно из введении и второй главы, относится к тому небольшому кругу индоевропейских языков, в которых в наиболее полной мере сохранились черты праязыка; во-вторых, осетинский язык является родным для автора, что не может не сказаться на более компетентном изложении фактов языка.

Далее в работе рассматриваются и анализируются все типов и деривационные модели осетинских причастий.

Морфологический тип словообразования включает причастия на -гаг, -га:йаг. Исследование данной проблемы показывает, что суффикс -га; в словах, образованных от основы глагола настоящего времени, может выступать и как причастная форма, и как деепричастная, поэтому часто в осетиноведении эта форма ещё называется причастно-деепричастной [Шёгрен, 1844; Миллер, 1882; Абаев, 1959 и др.]. Большинство примеров с отмеченным суффиксом чётко разделяет причастные функции от деепричастных. Исходя из этого, лучше было бы

говорить дифференцированно о причастных и деепричастных формах осетинского глагола, образованных при помощи суффиксов -гае и -гаейае.

Суффикс -гае в контексте может образовывать как причастия (при наличии определяемого слова - существительного или вообще суб-стантива), так и деепричастия (при выражении добавочного действия при основном).

Таким образом, без контекстных ситуаций вряд ли следует говорить о принадлежности суффикса -гае к той или иной форме (в данном случае причастий или деепричастий).

Рассматривая одни и те же слова в разных предложениях, можно уверенно сказать, что слова, образованные от основы настоящего времени глагола при помощи суффикса -гае также выполняют функции причастий, как и деепричастий, например: 1(а) Худгэе хуры тынтае i фаелмген рагвдауынц заехх - «Лучи смеющегося солнца мягко ласкают

землю». 1(6) Мурат худгае рахызт фаелвараенагй - «Мурат, смеясь, вышел с экзамена». 2(а) Студенттэзн лгеваерд агрцыд дзургае куыст - «Студентам было дано устное задание». 2(6) Студент фыста дзургае - «Студент писал, ' разговаривая».

В первых предложениях («а») слова «худгае» и «дзургае» являются причастиями (имеют определяемые слова - существительные (субстантивы), а во вторых предложениях («б») эти же слова выполняют функцию деепричастий - обстоятельственных слов.

Приведённые примеры являются ярким показателем того, что суффикс -гае активен в образовании тех или иных (в данном случае причастно-деепричастных) глагольных форм. Этим подчеркивается языковая (парадигматическая) несвободность образований суффикса -гае и -гаейае и их речевая (дискурсная), т.е. контекстная зависимость.

Деепричастия, как известно, совмещают в себе признаки глагола и наречия и тоже являются неспрягаемой формой глагола, это позволяет ' полагать, что по своему значению деепричастные формы на -гае и -гаейае

близки, и что в разных контекстах первую форму (-гае) часто можно заменить другой (-гаейае) формой, например: 1. Тыргъагй хъуыста » Уасилы ныхаестгем гемаг, йаг хъагбулы йаехимэе нылхьивгае, куыдта

къуырма куыдаей - «Прислушивалась к словам Васила на крыльце и, прижав к себе своего ребёнка, плакала глухим плачем» (Гуыцм. А. 1998. С. 114). 2. Лфмазст-иу уад-тымыгъ миты хъаепаентаг, уылжнтаегаенгж, хаста азмаз сгв лаггшты дуармае амадта - «И только буря снежные лавины, волнообразно, поднимала и складывала их около пещеры» (Гаед. С. 1979. С. 242).

Приведённые примеры можно использовать в этих же контекстах с -гаейае, и при этом они не изменят своё лексическое значение, хотя суффиксы -гае, -гаейае как деепричастные, обычно бывают синонимичны,

однако второй суффикс приобретает иногда функцию семантического дифференциала - выражение более углубленного, продвинутого, продолжительного действия: 1. ...Фэекагсынц аем хардзау, гевирхъау йае хъыгтае - гуырысхотав аемае даем уарзгаейае дзуры... - «Кажутся напрасными, трагичными свои печали - сомнения и к тебе, любя, обращается» (Ск. 1973. С.244). 2. ...Кадмае баелгаейае, аггадаей маелаем... -«Стремясь к славе, погибаем в бесчестии» (Хет. Къ. 1984. С. 71).

Сложные формы на -гае могут быть несовершенного и совершенного вида. Для образования совершенного вида от сложных форм на -гае в единственном числе глагольные приставки (превербы) прибавляются только к вспомогательному глаголу «кагнын» что, кстати, лишний раз заставляет убедиться в почти полной грамматикализации «кеепып», т.е. утвердиться в правоте крупного американского специалиста в когнитивной лингвистике Л. Талми, утверждающего, что содержание концептов (открытый класс - лексика) может переходить в разряд закрытых классов - грамматических категорий, концептуальной структуры [Талми 1999: 110-119], например, цаеугае кэенын - (иду) - цаеугае акодтон (ушбл) - цаеугае акаендзынаен (пойду, уйду); фысгае каенын (пишу) - фысгае акодтон (пописала) - фысгае акаендзынаен (попишу); къазгае каенын (играю, шучу) - хьазгае акодтон (пошутил, поиграл) - хъазгае акаендзынаен (пошучу, поиграю); дзургае каенын (говорю, разговариваю) - дзургае акодтон (поговорил) - дзургае акаендзынаен (поговорю); каеугае каенын (плачу) - каеугае акодтон (поплакал) - каеугае акаендзынаен (поплачу); маелгае каенын (умираю) - маелгае акодтон (умер) - маелгае акаендзынаен (умру); лаеугае каенын (стою) - лаеугге акодтон (постоял) - лаеугае акаендзынаен (постою) и т. д.

Как видно из этих примеров, сложная форма на -гае имеет все три времени, а вторая является формой совершенного вида, причём в его образовании могут быть использованы и другие глагольные приставки, т.е. не только а.

Деепричастный суффикс -гае нельзя заменить суффиксом -гаейае при употреблении вышеназванных сложных форм глагола. Нельзя сказать: «маелгаейае каенын» вместо «маелгае каенын» - умираю (букв., «делаю умирать»). Другое дело, если выражения «маелгаейае каенын», «лаеугаейае каенын», «худгаейге каенын», «цаеугаейае каенын», «кафгаейае каенын», «хъазгаейае каенын», «бадгаейае каенын» означают действие, происходящее в определенном состоянии: маелггейге каенын - делаю, умирая, лаеугаейае каенын - делаю, стоя, худгаейае каенын - делаю, смеясь, цаеугаейае каенын - делаю, идя, кафгаейае каенын - делаю, танцуя, хъазгаейае каенын - делаю, играя, бадгаейае каенын - делаю, сидя и т. д.

Форма на -гае при наличии в предложении двух субъектов обозначает не действие субъекта главного действия, а действие второго

субъекта, например: 1. Л5з Магдинагйы баййэефтон кусгяе - Я застала Мадину работающей. 2. Мах дае федтам фысгяе — Мы видели тебя пишущим. 3. Мад сываеллоны ныууагьта каеугае - Мать оставила ребёнка плачущим и т. д.

Если же отсутствует в предложении второй субъект, то форма на -гае показывает добавочное действие при основном, т.е. действие субъекта главного действия: 1. Мах рараст стаем хаедзармае хъазгэе згмаг худгае - Смеясь и шутя, мы направились домой. 2. Лгеппу кгеугге къазсгерыл агрбалгеууыд- Мальчик, плача, появился на пороге и т. д.

Итак, как это выяснено, и как это было видно из изложенного выше, осетинские отглагольные формы на -гае и -гаейае в языке предстают своеобразными «полуфабрикатами», которые уже только в контексте (речи, тексте) могут доформировываться либо до причастий, либо до деепричастий.

К причастным образованиям надо отнести также формы с суффиксом -аг, означающие постоянное свойство или склонность к какому-либо действию: уайаг - «скакун» от уайын - «скакать»; нуазаг -«пьяница» от нуазын - «пить»; Хъазаг- «балагур» от хъазын - «играть, шутить»; таерсаг - «пугливый» от таерсын - «бояться» и т. д. Полагаем, что отглагольные формы с суффиксом на -аг относятся к разряду причастий настоящего времени с присущим им свойством постоянства признака и склонностью лица к какому-либо действию: 1. Цаеваг галавн йге сыкъа саеттаг у (поел.) — У бодающегося быка рог ломается (или букв.: «рог является ломающимся). 2. Раттаджы къух райсаг у (поел.) -Рука дающего не оскудеет» (или букв.: «рука дающего будет берущим»).

Причастия на -аг, -аег довольно часто предстают как отпри-частные прилагательные. Именно это обстоятельство, на наш взгляд, и послужило причиной причисления всех образований на -аг и -аег на основе формального морфологического признака к прилагательным: 1. Хиуарзаг лаег балаеууыд, чындзыхсаев цы хаедзары уыди, уый дуармае -«Себялюбивый, человек очутился около дома, где должна была быть свадьба» (Л2мб. Ц. 1991, с.36). Как показывает данный пример, здесь причастие перешло в разряд прилагательных. 2. Уый уыдис аефсармджын хмх цаестдараг зонд, йагхи стыр наг кодта, аенагсагьагсжй -худагджы дзэекъул - Он был застенчивый и внимательный, не возвышал себя, без переживаний - мешок смеха (Л5мб. Ц. 1991, с.231). В приведенном примере причастие перешло также в разряд прилагательного.

Причастия, образуемые при помощи суффикса -аег, в осетинском выражают чётко признак по действию в настоящем времени, это касается тоже и причастий, образуемых при помощи суффикса -гае: дзуреег лаег - «говорящий человек», кусагг лаег - «работящий человек», кусгсе бон - «рабочий день», фаусег ныхас - «осуждающая речь», хсецхг адагм - «воюющий народ», каеуеег айнаег - «плачущая скала», каугее сываеллон - «плачущий ребёнок» и т. д.

Также от глаголов «худын», «хуыфын», «сехснырсын» и некоторых других образуются слова-субстантивы при помощи суффикса -агг, показывающие состояние действия: худсег - смех, хуыфагг - кашель, (ехснырсшг - насморк, чихание и т. д.

Нельзя не заметить и то, что суффикс -аег в приведенных примерах, и не только в них, является показателем полноценного действователя. Так, например: худсег - тот, кто смеется, хуыфхг - тот, кто кашляет, ахснырссег- тот, кто чихает, и т. д. Объяснения подобного рода лучше подтвердить предложениями: 1. Уыцы худаег уж чи у? - Кто из вас такой смеющийся? 2. Уыцы хуыфаегген ма йаг былтае бакъуыр -Этому кашляющему дай-ка по губам. 3. /Ехснырсжг нырмж каем бадти? - Где до сих пор сидел чихающий? и др.

Обратим внимание и на то, что приведённые примеры чаще являются субстантивами.

Сложные причастия, образуемые от имен существительных, в том числе и от глаголов, прилагательных, числительных, местоимений, наречий, междометий путем сочетания их с вспомогательными глаголами становятся показателями действователя.

При прибавлении к ним (ко вторым словам) суффикса -аег причастия в осетинском языке будут выглядеть следующим образом: хъжр кжнын - хыергсенсег (кричащий, глашатай), хжццж кжнын -хащц(ег(Енсег (смешивающий, смешиватель), ахуыр кжнын - ахуыргсешег (обучающий, учитель), раст кжнын - растгсешег (исправляющий, исправитель), сраст ужвын - срастусевсег (освободившийся, но никак не освободитель) хъал кжнын -хъалгсенсег (тот, кто будит).

Следует подчеркнуть, что причастия в осетинском языке, образуемые при помощи суффикса -гег (и простые и сложные) могут быть в форме всех падежей, если брать их без сочетания с существительным.

В осетинском языке нередко встречаются причастия, образованные от основы настоящего времени при помощи прибавления к ним суффикса -аен, например: куссен (бон) - «рабочий» (предназначеннный для работы день; ахорагн (дзаума) - вещь, предназначенная для краски; фысссен (фжйнжг)- доска, предназначенная для письма.

Как видно из приведённых примеров, суффикс -аен образует причастия одинаков активно и от простых глаголов, и от сложных, причём, причастия с -аен, образованные от сложных глаголов, более конкретизируют предназначенность действия, но при прибавлении к некоторым причастиям на -аен дополнительного суффикса -дон слова-причастия приобретают значение субстантива с указанием места, предназначенного для того или иного действия: харсендон - место для кушанья (столовая), кувагндон - место для молитвы (молитвенник), кагссендон - место для чтения (библиотека), гуырчендон — место для родов (родильный дом).

В заключение отметим, что образования на -аен (особенно их всевозможные модификации) чаще всего выглядят субстантивами. Приведём примеры: 1. Фазлурсаей, уазалагй хуыссыди паддзах йе стыр зынаргъ хуыссаентыл... - Бледным, холодным лежал государь на своей дорогой постели (Жмб. Ц. 1991. С.218). 2. Цэгй диссаджы раесугъд, цагй диссаджы райдзаст ваеййынц нае хаеххон быдыртае агмаг фагзтаг хосгаердаенты!.. Как удивительно красивы, как удивительно светлы бывают наши горные равнины и поля в жатву (Коц. А. 1991. С.67) и т. д.

От основы настоящего времени некоторых глаголов при помощи глагола -он образуются причастия, выражающие признак постоянного (продолжительного) действия, аналогично суффиксу -аг. Например: кардзындсеттон (сылгоймаг) - «хлебосольная» «букв.: «хлебодающая (женщина); цардбагплон (адаеймаг) - «жизнелюбивый» (человек); фондзагхстон (топп) - «пятиствольное» (ружьё); уарзон (загрдаз) «любящее» (сердце); фиддон (хаес) - «долг, который следует заплатить»; фаразон (адаеймаг) - «терпеливый» (человек) и др.

Суффикс -он в глагольных образованиях в осетинском языке показывает и признак предмета по его действию: 1. Фенагм уал... Фесаефаед cay лагппу цардбжллон - Чи мае цы айса, йазхи!.. - Жадный до жизни, пускай и погибну я, но за себя постою! (Хет. Къ. 1994. С.46). 2. ЛЕвагццэегаен, уый тынг фаеразон Хуыцау уыдзаен? - Наверное, он очень терпеливый Бог будет? (Жмб. Ц. 1991, с.266) и др.

Малопродуктивный суффикс -ин образует причастия со значением признака по действию или другому процессу, например: рсестдшвин (адаеймаг) - «тот, кто метко стреляет»; фсесдзсеуин (л ж г) - букв.: «идущий следом», «слуга»; агмднцрин (хаедзар) - «место для совместного проживания»; зындзарин (лазг) - «неуживчивый», «человек, с которым трудно жиТь» и т. д.

Слова-причастия с суффиксом -ин (семдзаерин, зындзарин) аналогичны таким же причастиям, образованным при помощи суффикса -д прошедшего времени: «хемдзард» - «вместе живший» (употребляется только в прошедшем времени), шндзард - «неуживчивый». Имея конкретное представление о причастиях будущего времени, следует подчеркнуть, что они образуются от всех глаголов (простых и сложных, переходных и непереходных) путём прибавления суффикса -инаг к основе в настоящем времени.

Причастия будущего времени выражают имя действия, которое должно быть сделано, совершено, или называют имя конкретного лица, намеревающегося совершить то или иное действие. 1. Уаерцц бирэггъаен афтае загьта: «Уаг, бираегь, маенае дын саегъ аергаевдинаг, азмаг йаг аргагвд, агмге дзы мае мает даер райе...! - Перепел волку говорит: «О, волк, вот тебе коза для закалывания, и зарежь её и отомсти за меня тоже» (Дж. Ш. 1989. С.96). 2. Дардыл азрзылдысты цаестытае, иу чжрджхсаинаг бынат

дагр аеназсгаргае нае ныууагътой, фаглаг никуы агмае ницы - Осмотрели все глаза: ни одного подозрительного места не оставили, не обыскав, но нигде ничего (Бедж. Ч., Хъуыл. 1995. С. 182).

В современном осетинском языке активно употребляются причастные формы прошедшего времени на -т, -д, -ст, реже на -ыд, -ад: а) в значении имён существительных образуются от всех глаголов (переходных и непереходных) и обозначают названия производимых действий, например: хард «еда»; цыд «ход»; цард «жизнь», «житье»; рсевдыд «ласка»; тахт «полет», «летание»; тыхт «сверток»; фыст «письмо», «писание»; хьазт «игра», «играние»; хьызт «вьюга»; уарзт «любовь»; кафт «пляска»; севзеерст «выбор»; ахсад «мойка»; рсгхсад «штопка», «латание» и т. д.; б) в значении имён прилагательных, образованных от переходных глаголов, обозначают признак предмета, лица по произведённому над ним действию (соответствуют причастиям прошедшего времени страдательного залога русского языка), например: фыст гагххагтт - «написанная бумага»; реевдыд сывагллон -«обласканный ребёнок»; аевзагрст нартхор - «отборная кукуруза»;рывд хуым - «прополотая пашня»; карст уыгардеен - «скошенный луг»; марзт yam - «подметённая комната» и т. д.

Следует отметить, что не от всех непереходных глаголов именные формы, образуемые при помощи суффиксов -д, -т, -ет, -ад, могут употребляться в значении имён прилагательных, например: цард «жизнь»; кафт «танец»; зард «пение» и т. д.

Причастия, образованные от переходных глаголов при помощи вышеуказанных суффиксов, обозначают действие, произведённое над определённым предметом, например: каст чиныг «прочитанная книга»; тыд фсеткъуы «сорванное яблоко»; хает хседзар «унесённый, разворованный дом»; саст тогбагъ «поломанная тарелка»; севард чиныг «положенная книга»; калд батас «снесённое дерево»; агфенайд yam «убранная комната»; сехсад пъолтее «вымытые полы»; барст магнау «взвешенная пшеница» и т. д.

Нельзя не заметить и то, что причастия, образованные от основы прошедшего времени переходных и непереходных глаголов на -д, -т, -ст, -ад, можно чётко разграничивать по тем или иным грамматическим категориям. Такая процедура зависит исключительно от контекстной ситуации и ещё от того, что причастия данной группы особенно охотно переходят в разряд имён существительных: 1. Гъей! Сымахаен у мае цагьд, Уае мае хазхтае! - Гъей! Для вас назначен мой танец, О, мои горы! (Ал. мазс. 1987. С.216). 2. Дыгьд куы фагци, уаед хаедзармэе рацыд - Когда дойку закончила, то пошла домой (Гуыцм. Ал. 1988. С.27).

По своим синтаксическим функциям эти причастия не отличаются от других. Приобретая числовое или падежное изменение, они автоматически переходят в разряд субстантивированных слов.

Ряд страдательных причастий имеет в своем образовании двоякие, а то и больше, формы. Например: ивылын «разливаться» - ивылд -ивылыд; ирваезын «спасаться» - ирвагзт- ирвгезыд; фаезмын «дразнить»

- фаезмд - фгезмыд; лведарын «выжимать» - лаздгерст - лждгерд - лагдард и многие другие слова, которые употребляются в указанных вариантах. Но литературным считается первый вариант, остальные являются разговорной формой, т.е. нежелательной.

Причастия прошедшего времени на -ад и, в особенности, на -ыд сравнительно редки. Что касается формы на -ыд, то ее можно отнести как к разговорной, так и к литературной.

Наряду с вышеприведёнными примерами в осетинском имеется также ряд причастий прошедшего времени, имеющих по две формы, причём обе являются литературными. Например: комын «соглашаться»

- куымд - комд; каенын «делать» - конд - каенд; ссын «точить», «молоть» - ссад - ссыд.

Некоторые причастия в прошедшем времени совпадают с формой 3-го лица глагола с нарастающим значением действия: фатлад лэег «уставший» человек и уый фатлад - он уставал (как бы постепенно); калд нартхор «разбросанная кукуруза» и дон калд - вода «текла», «стекала»; сефссест сывэеллон «наевшийся» ребёнок - «наедачсч ребёнок» и т. д.

В случаях затруднения определения принадлежности таких слов к причастиям или глаголам решить проблему может только контекст.

Осетинские причастия наряду с моноаффиксальным способом образования широко используют и полиаффиксальный способ, что, несомненно, расширяет их семантический диапозон и, что самое главное, обогащает их функциональный спектр. Данный способ в осетинском языкознании вообще не был объектом лингвистического исследования, что, в принципе, понятно, ибо всесторонее описание - дело монографических исследований.

Сложный суффикс -аеггаг в образовании причастий в осетинском языке играет немаловажную роль. Причастия, образованные при помощи суффикса (сег(г)+аг) - агггаг обозначают признак предмета по производимому или произведенному (с превербом) действию' афцауагггаг бинонтаг - «приехавшая семья»; арбаскьагфхггаг ныхагстае -«переданные слова»; куровггаг эехца - «прошенные деньги».

Уместно подчеркнуть, что причастия, образованные при помощи сложного суффикса -аеггаг, обозначают не только признак предмета по «произведённому» действию, но и признак постоянства, так как слова-

причастия данной категории носят в себе постоянное качество; другое дело, если мы используем с этими же причастиями превербы, которые придают им вид совершенного (произведенного) действия. Например: сербах(есссеггаг и т. д. Как известно, что от глаголов совершенного вида образуются причастия совершенного вида и от глаголов несовершенного вида - причастия несовершенного вида: арххсссеггаг сываеллон -«приёмный ребенок» (букв.: «принесённый»).

Сложный суффикс «аеггаг» действительно складывается из двух, ранее рассмотренных нами, простых суффиксов -аег и -аг. Суть в том, что если в моноаффиксальных причастиях в качестве основы выступают глагольные корни-основы, то уже в полиаффиксальных образованиях в качестве основы обязательно выступают дериватемы причастия, предстающие как производящие основы (ср.: (кур + сег) + аг - курагггаг.

Непродуктивные суффиксы -(аг)ццаг и -иццаг образуют причастия исключительно редко, да и в образовании других частей речи мало эффективны: 1. Йаз фезмаелд - рогдаер, йге цагстагнгас - цаераеццагдаер, раст цыма йге ас дагр багрзонддаер фагцис - Его движения - легче, его взгляд - жизненнее, будто бы и рост его выше стал (Бар. Г. 1991. С.259). 2. Ницэемжй уыди баелл иццаг, ницазмэей арфаейаг зазронд цард - Ничем не была желательна, ничем - счастлива старая женщина (Бедж. Ч., Хъуыл. С. 1995. С.232).

Данные образования построены тоже в два этапа: 1. Бгеллын «желать», «хотеть» + иц = баеллиц «желание, мечта» - Баеллиц + аг= баеллиццаг «желаемое»; 2. Цаерын «жить» + аец = цаераец - Цаераец + аг = цяераеццаг «тот, кому суждено жить» и т. д.

Наряду с причастиями настоящего времени с суффиксом -аег, выделяются и некоторые причастия с -аег, к которым прибавляется ещё и суффикс -ой и которые сохраняются при этом как причастия:уарзын -«любить» - уарзсег - «любящий» уарзагой «любящий»; хъазын -«играть» - хъазсег - «играющий» - хъазсегой «играющий» («любитель играть, шутить»);

Отметим и то, что если причастия настоящего времени с суффиксом -аег показывают действователя, т.е. того, кто совершает дейс1-вие, например: кафагг (лшппу) - «танцующий мальчик» (тот, кто танцует); дзурсег (лсег) - «говорящий человек» (тот, кто любит говорить); цаусгг (адсеймаг) - «идущий человек» (тот, кто идёт) и т. д., то после прибавления к ним превербов эти причастия начинают носить характер совершенного действия прошедшего времени: акафсег (лагппу) -станцевавший (мальчик); иыххудсег (сываллон) - засмеявшийся (ребенок) и т. д.

Следует отметить, что малопродуктивный суффикс -ой образует причастия, сочетаясь с суффиксом -аег, причастия настоящего времени:

уарзсег - «любящий» и уартаггой - «любитель любить»; сайсег -«обманывающий» и сайеегой - «обманывающий», «любитель обманывать»; худсег — «смешной», «смешливый» и худаггой - «смешливый», «любитель смеяться»; смудсег - «нюхающий» и смудсегой - «любитель нюхать что-либо»;

Если в причастиях, образованных от основы настоящего времени глагола при помощи суффикса -ser, сохраняется действие в настоящем времени, то с прибавлением к таким словам-причастиям суффикса -ой слова приобретают признак постоянного качества действия. Остаются ли такие слова причастиями (если они при определяемом слове) или нет, т.е. субстантивируются, определяется контекстом.

Словообразовательные модели причастий на -ынцъаг/-ынцъжг и -ындзгег весьма непродуктивны в осетинском языке. Так на -ынцъаг: бырынцъаг (фоендаг) - «скользкая» (дорога); мизыпцъаг (тсеф) - «(запах) мочевины»; на -ындзэег: кауындзхг (хытагс) - «плачущий, плаксивый (голос)»; омыпдкег (хуыз) - «рвота (состояние, вид)».

Причастия указанных моделей обозначают либо признак по действию, либо лексикализованность этого признака.

Нам представляется интересным вопрос структуры указанных суффиксов. Во-первых, с точки зрения современного состояния языка, здесь трудно говорить о выделении отмеченных суффиксов: поскольку у них есть общий элемент -ын, который совпадает с инфинитивом на -ын, то похоже, что выше речь может идти только о суффиксах -цъаг / -цъаег, -дзяег. И если это действительно так, то следует отметить уникальность модели, поскольку это единственный случай, когда суффикс присоединяется не к глагольному корню (основе настоящего времени), а к инфинитиву на -ын.

Суффикс -дзаг образует новые причастия от причастий, образованных от основы прошедшего времени глагола при помощи суффикса -д: калд + дзаг (каелзеддзаг - «ветхий, разрушенный»); хаелд + дзаг (хаелаеддзаг - аналогично «каелаеддзаг»); хауд + дзаг (хжуддзаг - «то, что осталось, что негодится»); мард + дзаг (маерддзаг - «вещи, предназначенные для покойника»); уад + дзаг (уаддзаг «то, чю отрезали, оставили»).

Это полисуффиксальное явление в современном осетинском языке малопродуктивно.

Причастия, образованные вышеуказанным способом, показывают признак по произведённому или производимому действию: 1. Афтаемаей аивгьуыйы фэгсивгедэсн cae тагккаг хъаруджын, cae тагккаг цаерддзаг афон - Так уходит у молодёжи их самое сильное, полное жизни время. 2. Асинетаен йае маердцзаг дарагс цаеттэейае лагууыдысты айв аефснайд сынтаегыл - Вещи для покойной Асинет лежали на аккуратно убранной кровати.

В приведённые примерах причастные формы выполняют функцию определения и показывают признак производимого действия с некоторой предназначенностью.

В Заключении содержатся основные выводы, сделанные в результате проведенного диссертационного исследования. При этом выявлено, что причастие в языкознании трактуется по-разному: оно не выделяется совсем, выделяется как имя, определяется как неличная форма, считается глагольно-именной формой, признается самостоятельной частью речи и т. д. В ходе разработки темы было установлено, что уже в индоевропейском языке четко противопоставлялись имя и глагол, а между ними были имена с глагольной основой, т.е. причастия (ср.: имя - имена с глагольной основой, т.е. причастия - глаголы). Были и имена с неглагольной основой (ср.: «имя -имена с неглагольной основой - глагол»), но они, по мнению А. Мейе, были неиндоевропейского происхождения.

Далее отмечается широкая маневренность причастия, объясняющаяся его морфологической двуприродностью, или многоприродностью, на которую обратил внимание еще основоположник осетинского языкознания А. Шёгрен. В работе также особо выделяется амаль-гамность залоговых форм, которая сохраняет и расширяет диапазон варьирования осетинского причастия, его относительную независимость от глагола.

В итоге для определения лингвистического статуса причастия на основе комплексного подхода выделяются основные признаки частей речи: I) общеграмматическое значение; 2) частнограмматическое значение; 3) синтаксические функции; 4) валентностные признаки и 5) деривационные свойства. Для установления частеречного статуса слов необходимо объединить все названные выше признаки в одну иерархическую структуру и использовать ее как когнитивный индикатор морфологического статуса вербальных лингвистических единиц. В результате такого подхода в работе утверждается, что в причастие от глагола переходит первый признак целиком, от второго признака -только план содержания, для которого обсуждаемая часть речи создает свой план выражения, выступающий при этом в виде пятого признака, а от прилагательного присоединяются третий и четвертый признаки. Такое положение причастия свидетельствует о его двуприродности, в нем тесно сочетаются два ведущих признака - субстанциональная сущность глагола и функционально-синтаксическая сущность прилагательного, но при этом причастие выступает как самостоятельная часть речи, как вполне эмерджентная морфологическая единица независимо от его субстанциональной и функциональной конструированности.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:

1. Экспрессивные функции неизменяемых глагольных форм (на материале осетинского языка) // Материалы Всероссийской научной конференции. - Ростов-на-Дону, 1995. - С. 43-45.

2. Причастно-деепричастные формы глагола как средство речевого воздействия (на материале осетинского языка) // Материалы Всероссийской научной конференции. - Ростов-на-Дону, 1996. - С. 63-64.

3. Стилистика неизменяемых глагольных форм (на примере осетинского языка) // Актуальные проблемы лингвистики в вузе и в школе / Сб.науч.тр. - Пенза, 1999. - С. 51-53.

4. Мивдисседжы сенсеифтындзоеггсенгое формоетсе Хетоегкаты Къостайы «Ирон фсендыр»-ы // Тезисы докладов на Международной научной конференции, посвященной 140-летию со дня рождения К.Л. Хетагурова. - Владикавказ, 1999. - С. 95-97.

5. Морфологические проблемы осетинского причастия // Актуальные проблемы психологии и лингвистики / Материалы 4-ой Всероссийской научной конферен-ции школы молодых лингвистов. - Москва-Пенза, 2000.-С. 91-93.

6. Глаголы с мимео-изобразительными словами в осетинском: к проблеме влияния кавказских языков на осетинский // Актуальные проблемы психологии и лингвистики / Материалы 4-ой Всероссийской научной конференции школы молодых лингвистов. - Москва-Пенза, 2000.-С. 67-69.

7. Причастие и деепричастие в жизни языка и этноса // Филология на рубеже тысячелетий / Материалы Международной научной конференции. - Вып. 1. - Ростов-на-Дону, 2000. - С. 71-72.

8. Учебное пособие по синтаксису современного осетинского языка (для студентов 3-5 курсов). - Владикавказ: СОГУ, 2001. - С. 203.

9. Вазыгджын миногмиты дзырдарсезт ирон севзаджы // Лингвистические этюды / Сб. науч. тр. - Вып. VI. - Владикавказ: СОГУ, 2000.-С. 183-193.

10. Функциональная характеристика причастий и деепричастий с суффиксами -г® и -гсейое в осетинском языке // Лингвистические этюды / Сб. науч. тр. - Вып. VIH-IX. - Владикавказ, изд. СОГУ, 2003. - С. 215-223.

11. Малопродуктивные суффиксы причастий в осетинском языке // Кредо/Сб.кафедральных науч.тр.-Владикавказ: СОГУ,2001.-С.27-30.

12. Осетинское причастие: рефлексы индоевропейского языка. Северо-Кавказские чтения: «Язык как система и деятельность // Материалы научной Всероссийской конференции, посвящённой 80-летию проф. Ю. А. Гвоздарёва. - Ростов-на-Дону: ООО «Сигма», 2005. - С. 204-206.

13. Причастие: от индоевропейского к осетинскому (проблема «лингвистической непрерывности») // Лингвометодические заметки / Ред. Р.П. Бибилова. - Владикавказ: СОГУ, 2005. - С. 101-ИЗ.

14. Двуприродность причастий и проблема их морфологического статуса // История и философия культуры: актуальные проблемы / Сб. науч. тр. - Вып. 8. - Владикавказ: СОГУ, 2005. - С. 20-33.

В печать 10.03.2006.

Тираж 100 экз. Заказ № 4750.

Типография КБГУ 360004, г. Нальчик, ул. Чернышевского, 173

1

т

í

#

в

1

'J

<9

;

gOOCft !

-5692

j - »

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Качмазова, Езетхан Сергеевна

ВВЕДЕНИЕ.

РАЗДЕЛ I

ОБЩЕТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ.

Глава 1 .Части речи и причастие в языкознании: аналитический обзор и решение проблемы.

§1. Предварительные замечания.

1. Понятие «часть речи» в языкознании. Возникновение и становление учения о частях речи: рост количественного и поименного состава.

2. Причастие в науке о языке. Колебания в выделении причастия, разные понимания, статусы и номинации.

3. Причастие в современных индоевропейских языкознаниях (точечный обзор проблемы).

3.1. Проблема причастия в грамматических описаниях романских языков

3.1.1. Причастие в испанском языке.

3.1.2. Причастие во французском языке.

3.1.3. Образ причастия в романском языкознании.

3.2. Причастие в германистике.

3.2.1. Причастие в английском языке.

3.2.2. Причастие в немецком языкознании.

3.2.3. Образ причастия в германском языкознании.

3.3. Причастие в славистике.

3.3.1. Причастие в польском языкознании.

3.3.2. Причастие в чешском языке.

3.3.3. Причастие в словацком языкознании.

3.3.4. Причастие в серболужицком языкознании.

3.3.5. Причастие в болгарском языкознании.

3.3.6. Причастие в сербохорватском языкознании.

3.3.7. Причастие в словенском языкознании.

3.3.8. Причастие в македонском языкознании.

3.3.9. Образ причастия в русском языкознании.

3.3.10. Сборный образ причастия в славяноведении.

3.4. Образ причастия в иранистике (на примере осетинского языкознания).

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Качмазова, Езетхан Сергеевна

Части речи в науке о языке, как известно, стали выделяться уже в античный период.

Так, Гераклит Эфесский и его сторонники выделяли всего две части речи-имя и глагол, Платон также говорил о двух частях речи. Но уже Аристотель, ученик Платона, писал о трёх частях речи (имя, глагол, союз). Индийцы (Панини) - четыре части речи (имя, глагол, предлог, частицы). Хрисипп и другие стоики писали о пяти частях речи (имя собственное, имя нарицательное, глагол, союз, член). Аристарх Самофракийский, Дионисий Фракийский, Варрон и Присциан же говорили о восьми частях речи (имя, глагол, причастие, наречие, местоимение, предлог, междометие, союз). Позднее, уже в новое время, те же восемь частей речи встречаются у М.В. Ломоносова и др. Важно здесь отметить то обстоятельство, что уже у истоков языкознании появляется проблема количества частей речи, проблема статуса тех или иных разрядов слов, их определения и названия. Одни выделяли член, другие - союз, третьи - предлог, четвёртые - междометие и т. д. Уже в новое время эти колебания и споры становятся всё более ощутимыми. А.Х. Востоков выделяет как самостоятельную часть речи прилагательное и ставит также вопрос о статусе причастия. Г.П. Павский как самостоятельную часть речи выделяет числительное, а Л.В. Щерба и В.В. Виноградов отделяют от наречия слова, обозначающие слова состояния, и включают их «во вновь образованную часть речи под названием «категория состояния». Продолжаются споры о местоимениях (одни их выделяют как самостоятельную часть речи, другие же разносят их по разным частям речи), о причастиях, деепричастиях, о частицах, междометиях.

Несомненно, что отмеченные колебания в установлении частеречного статуса тех или иных классов слов, а также их количества и названий прежде всего порождаются разными подходами к определению понятия «часть речи». Проблема ещё и в том, что сам объект определения и описания - язык - всегда предстаёт перед взором разных исследователей по-разному, чему способствует его многоплановость, многоликость и его изменчивость.

Среди всех спорных частей речи или, будем говорить пока «классов (разрядов) слов», особое место занимает причастие.

Причастие как самостоятельная часть речи (или, скорее всего, как некий разряд слов) выделяется уже в грамматических трудах Панини, Аристарха Самофракийского, Дионисия Фракийского, Варрона, Присциана, Пор-Рояля, М.В. Ломоносова. Но если у Аристарха Самофракийского причастие было «причастно и имени, и глаголу», то уже в грамматике Пор-Рояля причастие находится в ряду классов слов, обозначающих предметы мысли, т.е. в системе имени.

Уже в первой половине Х1Х-го века А.Х. Востоков, В.А. Богородицкий и др. включили причастие в состав прилагательного. Интересно, что причастия некоторое время «рассматриваются грамматиками в разделах, посвященных образованию и склонению имён» [Барроу 1976].

Позже статус причастия определяется уже названиями двух частей речи - глагола и имени (ср. у О.С. Ахмановой, С.Е. Никитиной, см. «Лингвистический энциклопедический словарь» и др.). Причастие помещается между именем и глаголом во всех научных, университетских, школьных грамматиках, хотя всё же чаще и больше приближается (прикрепляется) к глаголу, называя его «глагольной формой», «нефинитной формой глагола», «отглагольным именем» и т. д.

Причастие не называется в перечне частей речи, а описывается под рубрикой «глагол», иногда - под рубрикой «имя», называя причастие «отымённой глагольной формой», «именной глагольной формой/ именной формой глагола», но при этом не называется в ряду частей речи -и продолжает описываться в разделе «глагол». В начале 90-х гг. ХХ-го века появляются грамматики, в т. ч. школьные (см. ниже в первой главе), в которых причастие не называется в перечне частей речи (тем самым и причисляется к глаголу), описывается не под рубрикой «глагол», а как самостоятельная часть речи, более того, его определение начинается так:

Причастие - это самостоятельная часть речи.». Появляются и грамматики, в которых причастие называется уже и в перечне частей речи. Итак, причастие в грамматиках:

1) не выделяется и не называется;

2) выделяется, но под другим названием: либо как самостоятельная единица, либо как некая ипостась другой единицы, либо же как «поселенец» этой последней;

3) выделяется как полностью самостоятельная часть речи;

4) выделяется как самостоятельная часть речи, но при этом считается либо разновидностью глагола, либо разновидностью имени;

5) считается разновидностью глагола;

6) принимается за особый класс слов в системе именных частей речи;

7) называется гибридной (глагольно-именной), смешанной частью речи и т. д.

При этом острота проблемы здесь в том, что все эти перечисленные понимания морфологической природы (статуса) причастия не просто сменяют друг друга, а сосуществуют в одном и том же лингвистическом и педагогическом пространстве и времени. Несомненно, сложившаяся ситуация с определением частеречного статуса причастия создает огромную напряжённость не только в теоретической, но и педагогической лингвистике: причастие одновременно и отсутствует как таковое, и присутствует как таковое, причём и как самостоятельная часть речи и как несамостоятельная часть речи; причастие относится и к глаголу, и к имени, относится только к глаголу и только к имени и т. д. Или (в зависимости от той или научной грамматики) одними вообще причастие не будет выделяться и называться, другими же будет восприниматься как самостоятельная часть речи, третьими - как несамостоятельная часть речи и т. д. Но, как известно, один и тот же объект никак не может выступать в разных взаимоисключающих ролях.

Это постулат, которым мы и руководствуемся в нашем исследовании, и на основе которого мы делаем вывод не о необходимости выбора из приведённого набора определений (восприятий) причастия, а об установлении объективного непредвзятого статуса этого класса слов. Установление же такого статуса возможно путём проведения критического анализа лингвистической литературы о сути причастия в системе одной языковой семьи, путём сбора и обобщения описаний причастий в той же системе языковой семьи, путём соотношения лингвистических моделей-определений причастий с описанием их в языках.

При этом гипотеза, которую мы здесь выдвигаем, которой мы руководствуемся и которая обусловливает композицию (структуру) данного исследования, заключается в том, что мы определяем причастие как самостоятельную часть речи, возникшую одновременно с именем и глаголом, как связующее звено, и потому обладающей характером двуприродности. При этом причастие не конструируется ни именем, ни глаголом и не зависит от них ни в начале своего возникновения, ни в процессе своего развития, а подчиняется только принципу «лингвистической непрерывности», что лишний раз подтверждает его статус самостоятельной части речи. Изменение структуры и функций имени и глагола не влекут за собой изменение структуры и функций причастий: сохранение или изменение прежних форм и функций, а также появление новых форм и функций у причастий не порождаются, не связываются и не поддерживаются таковыми глагола и имени.

Изложенные факторы не только подсказывают выбор темы, но и обусловливают актуальность данного исследования.

Научная новизна настоящего исследования заключается в том, что выдвигается идея определения морфологического статуса причастия как самостоятельной части речи, возникающей одновременно с именем и глаголом в качестве независимого их посредника (связующего звена) и субститута придаточного предложения. Эта идея проверяется и доказывается путём проведения системного критического анализа лингвистических восприятий-определений причастий (причастие в языкознании) и обобщения описаний данного класса слов (причастие в языке) на основе данных индоевропеистики, индоевропейских частных языкознаний и материала индоевропейских языков в историко-синхронном (описательном) плане.

Объектом исследования является лингвистическая теоретическая модель причастия как двуприродной самостоятельной части речи, независимой ни от имени, ни от глагола, но находящейся между ними как связующая единица «буферной» зоны.

Предметом исследования являются различные определения -дефиниции - понимания - представления - концепции - точки зрения о причастии в индоевропеистике, в частных индоевропейских языкознаниях (причастие в языкознании), описания причастных форм в индоевропейских языках (причастие в языке), а также факты «лингвистической непрерывности» и инноваций.

Целью диссертационного исследования является выявление необходимых принципов построения и обоснования непротиворечивой теоретической модели причастия как двуприродной самостоятельной части речи, занимающей позицию между именем и глаголом в качестве функционального медиума.

В соответствии с целью были определены задачи исследования:

1. Для проведения исследования: а) выбрать метод - подход; б) построить модель метода - методики; в) разработать метод - процедуру; г) выбрать и обосновать выбор парадигмы языкознаний языков.

2. Провести точечный анализ определений (дефиниций, пониманий) причастия в индоевропеистике, санскритологии, иранистике; составить реестр основных концепций (точек зрения); подвергнуть полученный набор лингво-логическому критическому анализу; построить модели восприятия причастия.

3. Построить гипотетическую модель сначала понятия «часть речи», а затем на его основе - понятия «причастия».

4. Подготовить описания причастия по всем языкам начерченной парадигмы индоевропейских языков по схеме: «индоевропейский язык -арийский (индоиранский) язык (санскрит) - древнеиранские языки -среднеиранские языки - новоиранские языки». На основе данных описаний проследить «лингвистическую непрерывность» причастия - в процессе «возникновение - этапы развития»; выявить преемствующие константные причастные формы, проходящие по указанной парадигме языков.

5. Произвести как можно более полное синхронное описание всех способов и средств образования причастий осетинского (иронского) языка.

6. Сопоставить и сравнить картину сравнительно-исторического «слепка» причастий (пункт 4) с картиной синхронного описания осетинских причастий (пункт 5); сделать выводы об особенностях развития и функционирования причастия в языках, об истоках - традициях и инновациях - современность; построить общую модель причастия в языке.

7. Сопоставить и сравнить модель причастия в языке (пункт 6) с моделями причастия в языкознаниях (пункт 2) и гипотетической (конструктной) моделью причастия (пункт 3).

8. Сделать (на основе пункта 7) окончательные выводы из сопоставления элементов исследовательской парадигмы «причастие в языкознаниях - гипотетическая модель причастия - причастие в языках».

9. Построить итоговую теоретическую модель - определение (дефиницию) причастия вообще.

В качестве материала исследования послужили описания (определения) причастия в индоевропеистике, в частных индоевропейских языкознаниях, описания причастия в индоевропейском - индоиранском (санскрите) - древне - средне - новоиранских - осетинском языках.

Методологической базой исследования послужили положения ономасиологии и когнитивной лингвистики, рассматривающие части речи (в т.ч. и причастие) как сегменты фиксации ментальных состояний, как стандартные (матричные) модели - категории языкового закрепления (выражения) результатов работы сознания по освоению и обобщению окружающего материального (а потом и идеального - мыслительного -ментального) мира.

Методами исследования явились (наряду с общенаучными) историко-сравнительный (прослеживание истории языкознаний и истории языков в сфере причастий) и описательный (причастие в современном осетинском языке).

На защиту выносятся следующие положения:

1 .В теоретических и практических грамматиках причастие до настоящего времени не получило однозначной интерпретации. Разнородные лингвистические определения причастия, никак не совместимые друг с другом, а уж тем более с самим языковым феноменом - причастием, не только сосуществуют в современном языкознании - они «тихо» (т.е. не заявляя о своём несогласии с другими идеями) противостоят друг другу, появляясь в разных теоретических и практических грамматиках.

2.Резкие колебания в определении причастия являются показателем неудовлетворительного состояния интерпретации понятия «часть речи» в лингвистике, детерминированного использованием различных подходов к уяснению сути «класса слов» - логического, семантического, семиотического, ономасиологического, когнитивного, функционально-синтаксического, формально-грамматического и т. д., при обязательной гиперболизации какого-нибудь одного из них. Частеречный статус же слов обычно определяется наличием/отсутствием следующих признаков: а) общеграмматическое значение; б) частнограмматические значения (грамматические категории); в) синтаксические функции; г) словообразовательные особенности; д) сочетаемостные признаки. При этом в качестве доминирующего используется только один (в лучшем случае - два-три) какой-то признак. Для объективного и адекватного описания его лингвистической сущности интерпретации причастия необходим гносеологический синтез, как подходов, так и выводимых из них признаков частей речи.

3.Отталкиваясь от ономасиологического и когнитивного подходов к пониманию семной структуры слов, за основу определения части речи в целом следует принять вышеозначенный набор признаков, выстроив их по степени значимости в строго иерархическом порядке (в данном случае: а, б, в, г, д), в которых нумерация означает лестницу: поднимаясь (или спускаясь) по ступенькам (порядковым номерам сем) лестницы - семной структуры слов, мы поднимаемся от периферийных сем к ядерной семе, или спускаемся от десигнатной (ядерной) семы к периферийным семам, что обусловлено иерархической структурированностью значений слова.

4.Тестируя причастие по приведённому набору признаков частей речи, можно предложить такую теоретико-гипотетическую модель (определение) причастия, как: причастие - это самостоятельная часть речи, отличающаяся от всех других частей речи теми или иными признаками, но сходящаяся одновременно и с глаголом, и с именем (в отличие от всех других, отдельно взятых частей речи) теми или иными своими признаками. При этом причастие может отличаться в разных языках степенью сходства либо с именем, либо с глаголом.

5.Причастие - это двуприродная самостоятельная часть речи, возникшая как имя одновременно с именем и глаголом в качестве связующего их звена, овладев одновременно свойствами и имени (субъекта), и глагола (предиката), причастие приобретает способность в отличие от других частей речи выступать в роли не только приименного определения, но и в качестве субституента (заменителя) придаточного предложения.

Теоретическая значимость работы заключается в определении причастия как самостоятельной двуприродной части речи - такое представление морфологического статуса анализируемого класса слов может стимулировать выход из создавшегося тупика не только относительно причастия, но и в понимании части речи вообще, а это не может не интенсифицировать дальнейшие изыскания в этой области лингвистики.

Практическая значимость - ценность работы несомненна: определение причастия, которое поможет избавиться от множества существующих взаимоисключающих дефиниций, что весьма важно для развития лингвометодики, лингводидактики и педагогической лингвистики.

В силу этого материал настоящего исследования может стать основой для новых спецкурсов, спецсеминаров, лекций и учебных пособий по морфологии языка.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации обсуждались на международных, всероссийских, региональных научных конференциях в Ростове-на-Дону (1995 гг.), Пензе (2000 гг.), Владикавказе (2001-2005 гг.), на заседаниях кафедры осетинского и общего языкознания Северо-Осетинского госуниверситета, на заседании Лингвистического семинара КБГУ. По теме диссертации опубликовано 14 работ, в т. ч.: Учебное пособие по синтаксису современного осетинского языка (для студентов 3-4 курсов) (в соавторстве).

Структура диссертации определяется её исследовательскими целями и задачами.

Диссертация состоит из введения, двух разделов, заключения, списка сокращениц источников и библиографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Причастие как двуприродная самостоятельная часть речи: истоки и современность"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, в проведённом нами исследовании была предпринята попытка разобраться в морфологической (частеречной) природе причастия, что было вызвано актуальностью проблемы определения его места в системе частей речи, установления его подлинного статуса как самостоятельного класса слов.

При этом в первом разделе, состоящем из двух частей, более-менее подробно изложена сначала история изучения и понимания сути причастия в индоевропеистике и в современных языкознаниях индоевропейской парадигмы, затем был описан подход, позволяющий разобраться в сути определения части речи вообще и причастия в частности.

Было выявлено, что причастие в языкознании трактуется по-разному: оно не выделяется совсем, выделяется как имя, определяется как неличная глагольная форма, считается глагольно-именной формой, признаётся самостоятельной частью речи и т. д. При этом в ходе разработки темы было установлено, что уже в индоевропейском языке чётко противопоставлялись имя и глагол, а между ними были имена с глагольной основой, т.е. причастия (ср.: имя-имена с глагольной основой, т.е. причастия-глаголы). Были и имена с неглагольной основой (ср.: «Имя-имена с неглагольной основой-глагол), но они, по мнению А. Мейе, были неиндоевропейского происхождения. Следуя же Ж. Одри, между именами и глаголами были причастия - прилагательные (ср.: имя - причастие (прилагательное) - глагол). Заметим также, что В. Шмалыитиг разделяет мысль Гонды о том, что название «adjectivum verbale» греческой грамматики более предпочтительнее термина «причастие страдательного залога совершенного вида», ибо последний характеризует функцию, приобретённую со временем лишь частью этих форм. Иначе, причастия на *-to предстают адъективными эквивалентами медиа. В. Шмалыитиг, развивая мысль Гонды и др. об отсутствии в древнейший период категории залога, приходит к выводу о том, что некоторые глагольные формы восходят к именным, у которых как раз и отсутствовал залог. Этот же автор отмечает, что глагольные окончания восходят к местоимениям, напр., *-еу и относительное местоимение *-уо, а также Мо /*-е! /*-а! восходят к местоимению, отражённому в тематическом гласном *-е или *-о. Слияние его с элементами *-у, *-т привело к образованию форм: е/о/в, (е/о/у, (е/оЯ, (е/о/т. Эти же формулы, присоединяясь к тематическим именным основам, давали последним возможность функционировать как глаголы. Иначе говоря, «(местоимение + элемент = формы) + именные основы = глаголы». Или по-другому: «глагол = имя + (местоимение + окончание = формы)», т.е. «имя - причастие - спрягаемый глагол».

Описывая состояние причастия в (индо) арийский период, Т. Барроу также отмечает, что формы этой лексико-морфологической единицы в действительном и страдательном залогах происходят от именных форм, что формы на *-ап! до соединения с глаголами были обычными прилагательными.

И опять обратимся к А. Мейе: «Это причастие есть форма именная, но оно допускает при себе те же дополнения, что и личные формы той основы, к которой оно принадлежит. С другой стороны, корни, к которым принадлежат глаголы, не отымённые, образуют в то же время и имена, которые, смотря по их природе, имеют значения, близкие к значению глагола. Наконец, эти самые имена могут входить как составные части в сложные слова. Эти-то три обстоятельства позволяли не прибегать к придаточным предложениям».

Кроме того, А. Мейе отмечает, что «причастие в индоевропейских текстах, как и всякое прилагательное, может относиться к любому члену предложения, к подлежащему, дополнению глагола, дополнению имени». И ещё: «Причастие может быть вторым элементом именного предложения, комбинированного с глагольным». И, наконец: «Важная роль причастий проистекает из того, что они служат для примыкания, являющегося основным синтаксическим приёмом индоевропейского языка».

Как видно из приведённого, широкая функциональная манёвренность причастий, по А. Мейе, объясняется их морфологической двуприродностью, или даже многоприродностью. Удивительно, но именно эту особенность причастия ещё в 1844г. выделил основоположник осетинского языкознания А. Шёгрен: «Вообще многоразличные осетинские причастия, как и деепричастия, сообщают языку гибкость, многообразность и приятность, выражая одним словом то, что иначе следовало бы обозначить многими». Из данного фрагмента ясно, что А. Шёгрен в осетинских причастиях увидел их необычную функциональную природу, их особую образность, изобразительность. Выше мы приводили аналогичные суждения об этом же М.В. Ломоносова и A.C. Пушкина. Следует заметить, что подобные функции обогащения и украшения речи выполняют причастия и во многих других (напр., в индоевропейских) языках (здесь, кроме А. Мейе, см. также у Одри, Шмалыптига). Именно потому можно сказать, что отмеченное есть универсальная черта причастий вообще, хотя, возможно, верно и утверждение о том, что всякое слово предстаёт как свёрнутое предложение, как вместилище магии, мифа, таинства (ср. в работах А.Ф. Лосева, П. Флоренского).

Итак, сочетая в себе признаки разноплановых частей речи - глагола и имени - и умело используя их функциональные потенции, причастия приобретают силу особой, третьей, части речи, обладающей, однако, энергией и первых двух. Но вот что при этом интересно: причастие к выбору признаков той или иной части речи подходит весьма избирательно. Отмеченное проявляется в том, что в разных языках причастие в стороне оставляет именно те признаки, которые бы мешали его свободному маневрированию в пространстве предложения между именем и глаголом. Так, например, осетинское причастие берёт у глагола только категорию залога и времени. Но берёт тогда, когда залог, появившийся у индоевропейского глагола позже других категорий, был ещё слабо дифференцирован. Именно потому в осетинском языке, как в наиболее последовательном преемнике индоевропейского праязыка, «залоговые границы между причастиями весьма текучи и зыбки» [Абаев 1959].

Здесь нетрудно убедиться в том, что отмеченная амальгамность залоговых форм сохраняет и расширяет манёвренные возможности осетинского причастия, его относительную формальную независимость от глагола.

Как это было видно из изложенного в первом разделе (причастия в романском, германском, славянском - причём, более подробно, в русском, а также в иранском (осетинском) языкознаниях, и в эмпирическом плане - в соответствующих языках), а также во-втором разделе (причастия в индоевропейском, санскрите, в древних, средних и новоиранских языках -2-глава, и особенно подробно, всесторонне в новоиранском(осетинском) языке - 3-глава), причастие возникает в индоевропейском языке одновременно с именем и глаголом, т.е. как самостоятельная часть речи, которая не только не формируется за счёт имени и глагола, но сама им помогает в их полнокровном функционировании. Причастие при этом функционирует в действительном (наст, и прош. вр.), медиальном залогах, имея несколько типов форм. Индоевропейское причастие сохранило отдельные свои формы во всех своих парадигмах, языках, одинаково изменялось в языках одной парадигмы, и тем самым всегда оставалось самим собой.

Следует далее заметить, что причастие в некоторых других индоевропейских (как, напр., в русском) и неиндоевропейских языках может иметь не только чётко очерченные формы залога (а также и других категорий) глагола, но и те или иные грамматические показатели (род, число, падеж) прилагательного, выступающие, как правило, средствами согласования. Однако же опять об осетинском языке этого не скажешь, ибо причастию здесь нечего заимствовать у прилагательного, поскольку у последнего нет грамматических согласовательных форм числа, падежа, рода. Именно поэтому можно сказать, что осетинский язык в сфере причастий также сохраняет исконно индоевропейский синтаксический приём в виде примыкания.

Итак, причастие возникает как звено, связующее имя и глагол, как мост над пропастью между ними. И если позволительна здесь такая аналогия, то можно сказать, что причастие выступает своеобразным смесителем функций правого (имя как выражение конкретики) и левого (глагол как отражение динамических - изменяющихся свойств) полушарий мозга. Или, если ещё говорить терминами онтологии, то причастие есть выражение связи свойств (прилагательное) конечного (существительное) с его движением / изменением / развитием (глагол) в пространстве и времени.

Таким образом, из всего приведённого выше становится ясно, что причастия в истории языкознания либо вообще не выделялись, либо выделялись как придатки (или ответвления) глагола или прилагательного (имени), либо считались синкретичной частью речи (с исходной доминацией опять же или глагола, или прилагательного), либо же рассматривались как слова самостоятельной части речи. Все это, естественно, порождалось и провоцировалось самим лингвистическим феноменом - причастием, его необычностью, неординарностью. Во-первых, причастие, как это следует уже из его собственной истории, появляется только после глагола и имени, появляется между ними, появляется от них. Забрав в себя все главные признаки «родителей», и поэтому, представляя их достойно, причастие становится самим собой и занимает своё достойное место среди всех остальных частей речи, также предстающих «детьми» имени и глагола -лингвистических субстанций, соответственно представляющих также первоосновы мирозданья, как материя и движение / изменение / развитие.

После констатации отмеченных фактов остаётся вопрос: как складывается двуприродная сущность причастий, каково их место в системе и структуре частей речи? Достаточно очевидно, что ответ на этот вопрос требует совмещённого онтолого-гносеологического (предметно-восприятийного) подхода к определению такого понятия, как «часть речи».

Отметим сразу, что в лингвистической ментальности один и тот же онтологический объект (в данном случае, часть речи как реальный фрагмент языковой действительности) получает самые различные толкования, из которых потом складывается ментальный конструкт, претендующий на роль полноценного аналога онтологического объекта.

При этом некоторые базовые трюизмы, входящие в те или иные когнитивные процессы, остаются имплицитными. Здесь мы имеем в виду нечёткое осознавание сути таких банальных истин, как:

1. В мире всё взаимосвязано (либо непосредственно - в пределах одной системы, либо опосредованно - в рамках иерархических соотносительных систем).

2.Взаимосвязанность единиц есть системно-структурное образование.

3.Системы образуются из гомогенных единиц.

4.Каждая единица есть отношение различия / сходства, в котором числитель - эта сама единица, а знаменатель - система, куда входит единица.

5.Каждая единица обладает системными и межсистемными отношениями. б.Отношения эти бывают релевантными / существенными . / семантическими / смыслозначимыми / статусообразующими и нерелевантными.

7.Каждая единица, в зависимости от нахождения вне/внутри системы, естественно, ведёт себя по-разному и, несомненно, воспринимается тоже по-разному.

Учитывая всё отмеченное, можно сказать, что понятие части речи в лингвистике, в зависимости от того или иного подхода, как правило, рассматривавшего объект своего восприятия с позиции одного какого-то, но гиперболизированного, признака, представало чаще всего своеобразной «вещью в себе». Подходы же эти были самые разнообразные: семасиологический, логический, психологический, формальнолингвистический, семантический, функциональный, системный/асистемный, концептуальный (когнитивный) и т. д. Именно этими подходами были выявлены такие основные признаки частей речи, как:

1) общеграмматические значения;

2) частнограмматические значения;

3)синтаксические функции;

4) валентностные (сочетаемостные, дистрибутивные) признаки;

5) деривационные (словообразовательные) свойства.

Очевидно, что в деле определения частеречного статуса тех или иных слов языка крайне необходимо объединить все названные выше признаки ((1) — (5)) в одну иерархическую структуру и использовать её как когнитивный индикатор морфологического статуса вербальных лингвистических единиц.

Поступая таким образом, мы теперь можем сказать, что в причастие от глагола переходит (1)-й признак целиком, от (2)-го же - только план содержания, для которого обсуждаемая часть речи создает свой план выражения, выступающий при этом уже не как (2), а как (5). Далее к полученному лингвистическому «полуфабрикату» от прилагательного присоединяются (3) и (4) признаки. В итоге перед взором наглядно предстаёт смешанность, двуприродность причастий, в которых тесно сочетаются два ведущих признака - субстанциальная сущность глагола (процессность как признак) и функционально-синтаксическая сущность прилагательного (признак/определение как процессность).

Следует заметить, что по признаку присутствия глагольного общеграмматического значения в словах их можно объединить под общим названием «(от)глагольные имена». Если же теперь к «отглагольным именам» присоединяются признаки (3) и (4) прилагательного, то перед нами предстаёт уже причастие. При этом крайне необходимо, чтобы «отглагольные имена» реализовали (3)-й пункт посредством экспликации (4)-го пункта как сочетаемости (отнесённости) только с именем, если же

4)-й пункт реализует (3)-й через сочетание с глаголом, то перед нами уже не причастие, а деепричастие, т.е. класс слов, чей морфологический статус также подвергается сомнению.

Итак, заключая изложенное выше, сделаем закономерный вывод о том, что причастие есть самостоятельная часть речи, поскольку это и не глагол, и не прилагательное, а вполне эмерджентная морфологическая единица, хотя по своей субстанциальной и функциональной конструированности предстаёт как этимологически двуприродная сущность.

В любом случае, независимо от того, приемлема ли изложенная точка зрения по обсуждавшейся лингвистической единице или нет, следует отказаться (и прежде всего в интересах средней и высшей школы) от набившего оскомину разнобоя в восприятии частеречного статуса причастий, от маятникового однообразного движения «слева-направо -справа-налево».

Список сокращений источников

1 .Ал. мсес. - Алыхуызон мсесыг. Цхинвал, 1987.

2.СЕмб. Ц. - СЕмбалты Цоцко. Уацмыстсе. Дзоеуджыхъсеу, 1991.

3.Бар. Г. -Барахъты Гино. Боестырсесугъд. Дзоеуджыхъсеу, 1991.

4.Бар. Г. - Барахъты Гино. Тауыче. Орджоникидзе, 1970.

5.Бедж. Ч., Хъуыл. С. - Беджызаты Чермен, Хъуылаты Созырыхъо. Уацмыстое. Дзсеуджыхъоеу, 1995.

6.Гсед. С. - Гседиаты Секъа. Ирон айв дзырды хсезна. Цхинвал, 1979.

7.Гсед. Ц. - Гседиаты Цомахъ. Уацмыстсе. Орджоникидзе, 1984.

8.Гуыцм. А. - Гуыцмсезты Алеш. Азарут иронау, лсеппутсе. Дзоеуджыхъсеу, 1988.

9.Дзаб. Т. - Дзабайты Таиссе. Донхоерис. Дзсеуджыхъоеу, 1986. Ю.Дж. Н. - Джусойты Нафи. Изоеры рухс. Цхинвал, 1987.

11.Дж. Ш. - Джыккайты Шамил. (Ехссевы оертытсе. Орджоникидзе, 1990.

12.Дж. Ш. - Джыккайты Шамил. Ирон таурсегъ. Дзоеуджыхъсеу, 1989.

13.Дз. К. - Дзесты Куыдзоег. СЕвзоерст уацмыстое. Орджоникидзе, 1988.

14.Ир. таур. - Ирон тауроегьтое. Дзоеуджыхъсеу, 1989.

15.Коц. А. - Коцойты Арсен. Уацмыстое. Дзоеуджыхъсеу, 1991.

16.Коч. Р. - Кочысаты Розое. Ирон айв дзырды хоезна. Цхинвал, 1987.

17.Ск. - Скифирон. Лирикое. Цхинвал, 1973.

18.Ток. А. - Токаты Алихан. Ирон айв дзырды хоезна. Цхинвал, 1987.

19.Хадж. Т. - Хаджеты Таймураз. Фоесизоер. Дзсеуджыхъоеу, 1995.

20.Хет. Къ. - Хетоегкаты Къоста. Ирон фоендыр. Дзсеуджыхъоеу, 1984.

21.Х. К. - Ходы Камал. Мыртое. Дзоеуджыхъсеу, 1992.

22.Хъ. М. -Хъазиты Мелитон.СЕное фоехудгое, оеное фоекоеугое. Цхинвал, 1979.

23.Хъайт.Аз. -Хъайтыхъты Азоемоет. Тауроегъ оемое цард. Дзсеуджыхъоеу, 1998.

24.Хъайт. Аз. - Хъайтыхъты Азоемоет.Амондуарджытое. Дзсеуджыхъоеу, 1994.

153

Список научной литературыКачмазова, Езетхан Сергеевна, диссертация по теме "Теория языка"

1. Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. - Т. 1. -М.-Л.: Изд. АНСССР, 1949.

2. Абаев В. И. Мимео-изобразительные слова в осетинском языке // Труды Института языкознания. Т. 6. - М.: АНССР, 1956. - С. 409-428.

3. Абаев В. И. Грамматический очерк осетинского языка. -ч Орджоникидзе, 1959.

4. Абаев В. И. Иторико-этимологический словарь осетинского языка. -Т. 1,-М.-Л., 1958.

5. Абаев В. И. Грамматический очерк осетинского языка . Приложение к «Осетинско-русскому словарю». Орджоникидзе, 1970.

6. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. -Т. 2.-М.-Л, 1973.

7. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. -Т. 3.-М.-Л, 1979.

8. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. -Т. 4. М.-Л, 1989.

9. Алборов Б. А. Краткая грамматика осетинского языка. М.Владикавказ, 1925.

10. Ю.Алефиренко Н. Ф. Современные проблемы науки о языке. -М, 2005.

11. П.Алпатов В. М. История лингвистических учений. М, 1999.

12. Амирова Т.А, Ольховиков Б.А, Рождественский Ю.В. Очерки по г истории лингвистики. М, 1975.

13. З.Андреев Н. А. Раннеиндоевропейский праязык. Л, 1986.

14. Аникина А. Б, Калинина И. К. Современный русский язык: Морфология. М, 1983.

15. Апресян Ю. Д. Перфомативы в грамматике и словаре // Изв. АНСССР Серия лит. и языка. 1986. - Т. 45.

16. Арпольд И. В. Современные лингвистические теории взаимодействия системы и среды//ВЯ. 1991. -№3. С. 118-126.

17. Ахвледиани Г. С. Сборник избранных работ по осетинскому языку. -Кн. 1.-Тбилиси, 1960.

18. Ахвледиани Г. С. Грамматика осетинского языка / Под редакцией проф. Г.С. Ахвледиани. Т. 1. - Орджоникидзе, 1963.

19. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. М., 1966.

20. Жлборты Б. А. Ирон агвзаджы цыбыр грамматикге. Дзазуджыхъгеу, 1925.

21. Бабайцева В. В., Чеснокова Л. Д. Русский язык. Теория: Учебное г пособие (для 5-9 кл.). М., 1993.

22. Багаев Н. К. Современный осетинский язык. Ч. 1. Орджоникидзе, 1965.

23. Барроу Т. Санскрит. М., 1976. - С. 342.

24. Бархударов Л. С. Грамматика английского языка. М., 1960.

25. Бенвенист Э. Индоевропейское именное словообразование / Пер. с. фр. Н.Д. Андреева М.: Иностранная литература, 1955. - С. 260.

26. Бенвенист Э. Очерки по осетинскому. М., 1965.

27. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. - С. 447.

28. Бергман Н. А., Натанзон М. Д. Грамматика немецкого языка. -М., 1957.

29. Березин Ф. М. История лингвистических учений. -М., 1975.

30. Берестнев Г. И. Образы множественности и образ множественности в русском языковом сознании // ВЯ. 1999. - № 6. - С. 83-99.

31. Блохина И. Г., Жукова Т. Е., Иванова И. С., Хамидова Л. В. Русский язык. Морфология и синтаксис: Практикум для студентов учреждений среднего профессионального образования. М., 2004.

32. Богданов В. В. Семантико-синтаксическая организация предложения. -Л., 1977.-С. 204.

33. Брагина А. А. Словообразование // Современный русский язык. М., 1986.-С. 118-132.

34. Булыгина Т. В. Шмелев А. Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997. - С. 574.

35. Бязыров А. X. Формальное выражение категорий времен и видов в глаголах и отглагольных словах осетинского языка. Сталинир, 1941. - С. 31.

36. Бязыров А. X. О происхождении прошедшего времени осетинских глаголов // Известия ЮОНИИ. Вып. 8. Сталинир, 1957. - С. 300-323.

37. Бязырты А. X. Ирон гевзаджы грамматикам- Цхинвал, 1976.

38. Вандриес Ж. Язык: Лингвистическое введение в историю. -М., 2001.

39. Васильева Л. И. Словацкий язык // Славянские языки. М., 1977. - С. 161-166.

40. Вежебицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.

41. Вендина Т. И. Языковое создание и методы его исследования // Вестник московского университета. Серия 19. Лингвистика и международная коммуникация. 1999. - № 4. - С. 15-33.

42. Виноградов В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М.: АНСССР. - 1953.

43. Виноградов В. В. Имя прилагательное // Виноградов В. В. Русский язык. М., 1972.

44. Виноградов В. В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. -М.: Наука, 1975. С. 560.

45. Виноградов В. В. Грамматика испанского языка. М., 1990. -С. 212.

46. Винокур Г. О. Культура языка. М., 1925.

47. Вольф Е. М. Грамматика и семантика прилагательного. М., 1978.

48. Всеволодова М. В. Организации предложения в рамках функционально-коммуникативной прикладной модели языка // Вестник МГУ. Сер. 9 Филология. 1997. - № 1.

49. Всеволодова М. В. Синтаксемы и строение категории предложения в рамках функционально-коммуникативного синтаксиса (к вопросу о предикативности, предикации и члены предложения) // Вестник МГУ. Сер. 9.-М., 1987.

50. Габараев Н. Я. Об основных типах сложных слов в современном осетинском языке // Известия ЮОНИИ. Вып. 12. Цхинвал, 1963. - С. 107-144.

51. Габараев Н. Я. Морфологическая структура слова и словообразования в современном осетинском языке. Тбилиси, 1977. - С. 175.

52. Газбгераты Н. Я. Ирон азвзаджы грамматикае. Цхинвал, 1973.

53. Гагкаев К. Е. Очерк грамматики осетинского языка. —Дзгеуджыхъгеу, 1952.

54. Гагкаев К. Е. О языке и стиле Коста Хетагурова. Орджоникидзе, 1956

55. Гагкаев К. Е. Синтаксис осетинского языка. Орджоникидзе, 1956. - С. 275.

56. Гагкаев К. Е. Из области стилистики и семантики осетинского языка // Изв. СОНИИ Т. 23, вып. 1. 1962. - С. 5-44.

57. Гагкаев К. Е. О языке и стиле нартских сказаний // Сказания о нартах.

58. Эпос нартов. Кавказа. М., 1969.5 8.Гак В. Г. Имя прилагательное // Теоретическая грамматикафранцузского языка. Морфология. М., 1979.

59. Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В. Индоевропейский язык и ндоевропейцы. -Т.2. Тбилиси, 1984.

60. Герценберг JL Г. Хотано-сакский язык // Основы иранского языкознания. Среднеиранские языки. М., 1981. - С. 233-313.61 .Герценберг JI. Г. Грамматика и речевая коммуникация. М., 1987.

61. Герценберг JI. Г. Грамматические исследования: функционально-стилис-тический аспект. Морфология; словообразование: синтаксис. -М., 1991.-С. 247.

62. Гуриев Т. А. Словообразоваение с помощью суффиксов в современном осетинском языке. Орджоникидзе, 1957. - С. 27.

63. Гуриев Т. А. О словообразовательной функции глагольных префиксов. Орджоникидзе, 1959. - С. 23.

64. Гуриев Т. А. Влияние русского языка на развитие осетинской лексики. -Орджоникидзе, 1962.-С. 116.

65. Давыдов С. И., Клюканова Н. Д., Севериненко Ю. Д. Русский язык (для техникумов). М., 1973.

66. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.З. М., 1955.-С. 459.

67. Долгова О. В. Синтаксис как наука о построении речи. М., 1980.1

68. Изер В. "Я слышу речь не рыбы, но кита" (Ответ Стэнли Фишу) // Вестник МГУ, Серия 9. Филология. 1999. - № 5. - С. 141-150.

69. Изер В. Иранские языки. Дардские языки. Дравидийские языки. 1978. - С. 440.

70. Изер В. Ирон ныхасы культураг. Орджоникидзе, 1989.

71. Израеливеч Е. Е., Камалова К. Н. Практическая грамматика английского языка. М., 1953.

72. Илия Л. И. Грамматика французского языка. М., 1964. - С. 186.

73. Исаев М. И. Осетинский язык // Языки народов СССР. Т.1. Индоевропейские языки // М., 1966. С.237-256.

74. Исаев М. И. Дигорский диалект осетинского языка. М., 1966.

75. Исаев М. И. Очерки по истории изучения осетинского языка. -Орджоникидзе, 1974.

76. Исаев М. И. Становление и развитие осетинского литературного языка (диалектная база). М., 1974.• 87.Исаев М. И. Васо Абаев. Орджоникидзе, 1980.

77. Исаев М. И. Осетинский язык // Основы иранского языкознания. Новоиранские языки: Восточная группа. М., 1987. - С. 537-643.

78. Исаев М. И., Таказов X. А. Осетинское языкознание: Становление и задачи//ВЯ, 1985, №6.

79. Калакуцкая Л. Т. Адъективизация причастий в современном русском литературном языке. М., 1971.

80. Каражаев Ю. Д. Некоторые особенности функционирования синтаксической системы в языке массовой коммуникации (на материале осетинского языкознания // Язык и массовая коммуникация. М., 1984.-С. 106-110.

81. Каражаев Ю. Д. О языковом и речевом статусе слова // Изв. Сев.-Кавк. научного центра высшей школы. Ростов-на-Дону, 1985. - № 2. - С. 61-64.

82. Каражаев Ю. Д. Система и структура языка: Новый подход к старой проблеме // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвис-тики: Сб. научных трудов. Вып. V. - Владикавказ, 2004. - С. 9-21.

83. Каражаев Ю. Д., Джусоева К. Г. Прагматическая направленность синтак-сической экспрессии // Экспрессивная стилистика. Ростов-на-Дону, 1987.

84. Каражаев Ю. Д. Этноязыки как летописи жизни этносов: опыт философ-ского-герменевтического и лингвистического осмысления // Филология и журналистика в контексте культуры: Материалы Всероссийской научной конференции. Вып. 1.-Ростов-на-Дону, 1998.

85. Каражаев Ю. Д. Синтаксические отношения в осетинском языке: Авто-реф. докт. диссертации. М., 1996.

86. Каражаев Ю. Д. Понятие "родной язык": мифы и реальность // Национальные отношения и международные конфликты. Владикавказ, 1997.

87. Каражаев Ю. Д. Парадигмы в истории языкознания: проблемы конверген-ций и дивергенций. // Актуальные проблемы философии и педагогической лингвистики: Сб. научных трудов. Вып. IV. -Владикавказ, 2003.

88. Кверк Р., Гринбаум С., Лич Дж., Свартвик Я. Грамматика современного английского языка (для университетов). М., 1982.

89. Клобуков Е. В. Части речи в контексте когнитивной лингвистики // Вест-ник МГУ. Серия 9. Филология. 1999. -№ 1. - С. 138-145.

90. Ю1.Кнацер Ф. И. Сравнительная грамматика индоевропейских языков. -Киев: Изд. для студентов филологии университета, 1912.

91. Кодухов В. И. Введение в языкознание. М., 1987.

92. Кожина М. Н. Стилистика русского языка. М., 1977.

93. Козырева Т. 3. Глагол // Грамматика осетинского языка. Т.1. -Орджоникидзе, 1963.

94. Комаева Р. 3. Слово и образование. Орджоникидзе, 1987. С. 172.

95. Кондаков Н. И. Логический словарь справочник. - М., 1975.

96. Кораблева А. Г. Краткая грамматика немецкого языка. М., 1965.

97. Котова Н. В. Болгарский язык // Славянские языки. М., 1977. - С. 249251. Костромин Н. В., Николаев К. А., Ставская Г. М., Ширяев Е. Н. Русский язык. Пособие для пединститутов. Ч. 2. - М., 1989.

98. Краткий справочник по современному русскому языку / Под ред. П.А. Леканта. М., 1991. - С. 239.

99. ПО.Крекий Йожеф. Педагогическая грамматика русского глагола: Семантика и прагматика. Szeqed 1997. - С. 215.

100. Ш.Крылова И. П.,Гордон Е. М. Грамматика современного английского языка: Учебник для факультетов иностранных языков. М., 2000.

101. Кубрякова Е. С. Части речи в ономасиологическом освещении. М., 1978.

102. Кубрякова Е. С. Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи. М., 1991.

103. Кубрякова Е. С. Начальные этапы становления когнитивизма: лингвистика психология - когнитивная наука // ВЯ. - 1994. - № 4.

104. Кубрякова Е. С. Части речи с когнитивной точки зрения. М.: РАН, Институт языкознания, 1997. - С. 330.

105. Леонтьев А. А. Основы психолингвистики. М., 1997.

106. Лившиц В. А, Хромов А. Л. Согдийский язык // Основы иранского языкознания среднеиранские языки. - М., 1981. - С. 347-514.

107. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

108. Лингвистический энциклопедический словарь. Основы иранского языкознания. Древнеиранские языки. М., 1999

109. Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Русская словесность. Антология. М., 1997.

110. Ломоносов М. В. Российская грамматика 1765г. (См. в: М.В. Ломоносов. Полн. собр. соч., т. 7. М-Л., 1952. С. 407).

111. Лоя Я. В. История лингвистических учений. Материалы к курсу лекций. -М., 1968.

112. Лукин М. Ф. Переход частей речи или их субституция? // ФН.1982. №2.

113. Майсак Т. А. Грамматикализация глаголов движения: опыт типологии // ВЯ. 2000. - № 1.-С. 10-32.

114. Матвеева H. H. О понятиях "функция" и "позиция" в синтаксисе // ФН. 1975.-№9.

115. Мейе А. Введение в сравнительную грамматику индоевропейских языков.-Юрьев, 1914.

116. Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М.-Л., 1938.

117. Мещанинов В. И. Члены предложения и части речи. Л., 1978.

118. Миллер В. Ф. Осетинские этюды. 4.1. -М., 1981.

119. Миллер В. Ф. Осетинские этюды. Ч. 2. М., 1882.

120. Миллер В. Ф. Осетинские этюды. Ч. З.-М., 1887.

121. Миллер В. Ф. Язык осетин / Пер. с нем. М.И. Исаева) М.-Л., 1962.

122. Милославский И. Г. Морфологические категории современного русского языка.-М., 1981.-С. 225-226.

123. Може Г. Практическая грамматика французского языка. СПб. 1996. -С.263.

124. Москальская О. И. Проблемы системного описания синтаксиса. М., 1981.

125. Московая Э.А. Глагол // Современный русский язык. М., 1986. - С. 211-215.

126. Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М., 1985.

127. Новоиранские языки. Восточная группа. М., 1987.

128. Новоиранские языки. Северо-Западная группа. М., 1991.

129. Никитина С. Е. Тезаурус по теоретической и прикладной лингвистике. -М, 1978.-С. 144.141.0дри Ж. Индоевропейский язык // Новое в зарубежной лингвистике.

130. Т.21. Новое в современной индоевропеистике. М., 1988. - С.24-121. 142,Одри Ж. «Индоевропейский язык» // «Новое в зарубежной лингвистике». Вып. XXI. - M., 1988. - С. 46-79.

131. Оранский И. М. О соотношении периодизации истории языка с периодизацией памятников письменности (по материалам иранских языков) // ВЯ. 1975. - № 2.

132. Оранский И. М. Введение в иранскую филологию. М., 1988.

133. Основы иранского языкознания // Новоиранские языки. Западная группа (языки юго-западной группы и прикаспийские языки, относящиеся к северо-западной группе). М., 1982.

134. Нб.Пахалина Т. Н. Ваханский язык // Основы иранского языкознания. Ново-иранские языки: Восточная группа. М., 1987а. - С. 408-473.

135. Пахалина Т. Н. Ишкашимский язык // Основы иранского языкознания. Новоиранские языки: Восточная группа. -М., 19876. С. 474-536.

136. Пахалина Т. Н. Семнанский язык // Основы иранского языкознания. Новоиранские языки: Северо-Западная группа. М., 1991. - С. 176-205.

137. Плотникова О. С. Словенский язык // Славянские языки. М., 1977. С. 327-328.

138. Посвянская А. С. Польский язык // Славянские языки. М., 1977. - С. 57-58.

139. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т.1. Харьков, 1888. -С. 88.

140. Почепцов О. Г. Языковая ментальность: способ представления мира // ВЯ. 1990.-№6.-С. 110-122.

141. Почепцов О. Г. Предложение и текст: семантика, прагматика и синтактика. Л., 1988.-С. 168.

142. Почепцов О. Г. Психолингвистика. -М., 1976.

143. Радзиховская В. К. Морфология современного русского языка. Вводный курс: Учебное пособие. М., 2001.

144. Радзиховская В. К. Морфология современного русского языка. М.: Флинта, 2001.

145. Расторгуева В. С.,Молчанов Е. К. Среднеперсидский язык // Основы иранского языкознания. Среднеиранские языки. М., 1981 (а). - С. 6146.

146. Расторгуева В. С.,Молчанов Е. К. Парфянский язык // Основы иранского языкознания. Среднеиранские языки. М., 1981(6). - С. 147232.

147. Речевые жанры. Саратов, 1997.

148. Родригес-Данилевская Е.И., Патрушев А. П., Степунина И. Л. Испанский язык (для студентов 1 курса). М., 1988.

149. Розенталь Д. Э. Практическая стилистика русского языка. М., 1974. -С. 351.

150. Роль человеческого фактора в языке. М., 1988. - С. 216.

151. Русская грамматика. Изд. «Наука». Т. 1. М., 1982. - С. 457.

152. Русская грамматика. Т.1. -М., 1987.

153. Русская грамматика // Под. ред. Н.Ю. Шведовой и В.В. Лопатина. М., 1990.

154. Русский язык: в 2-х частях / Под ред. Л.Ю. Максимова. Ч. 2. М., 1989. -С. 145.

155. Русский язык: энциклопедия. М., 1979. - С. 234.

156. Савченко А. Н. Сравнительная грамматика индоевропейских языков: Пособие для филологических факультетов университетов М., 1974 — С. 410.

157. Савченко А. Н. Лингвистика речи // ВЯ. 1986. - № 3.

158. Сазонова И. К. Русский глагол и его причастные формы: толково-грамматический словарь. М., 1989. - С. 589.

159. Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. М., 2002. - С. 331-338.172. Семиотика.-М., 1983.

160. Сизова И. Л. Что такое синтаксис? М., 1968.

161. Синтаксис и стилистика. М., 1982.

162. Системы и уровни языка. М., 1969.

163. Сиротинина О. Б. Лекции по синтаксису русского языка. М., 1980. -С. 41.

164. Словарь русского языка в четырех томах. Главный редактор А.П. Евгеньева. Т.4. М., 1988

165. Слюсорева Н. А. Методологический аспект понятия функции языка // Изв. Ан СССР, Сер. лит. и языка. Т. 38. М., 1979.

166. Современный русский язык / Под ред. Д.Э. Розенталя. Ч. 1. М., 1979. -С. 264.

167. Современный русский язык / Под ред. Д.Э. Розенталя. Ч. 2. М., 1981. - С. 202.

168. Соколов С. Н. Основы иранского языкознания: Древнеиранские языки. М., 1989.

169. Соколов С. Н. Язык Авесты // Основы иранского языкознания. Древнеиранские языки.-М., 1979(a).-С. 129-233.

170. Соколов С. Н. Древнеиранский язык // Основы иранского языкознания. Древнеиранские языки. М., 1979(6). - С. 234-271.

171. Степанов Ю. С. В трехмерном пространстве языка. М., 1985. - С. 335.

172. Степанова М. Д. Словообразование современного немецкого языка. -М„ 1953.

173. Стилистика русского языка. Учебное пособие для педагогических институтов / Под ред. Н.М. Шанского. Л., 1989. - С. 223

174. Суник О. П. Общая теория частей речи. М. -Л., 1966.

175. Сущность, развитие и функция языка. М., 1987.

176. Таказов X. А. Категория глагола в современном осетинском языке: Автореф. докт. дисс. М., 1992.

177. Таказов X. А. Краткие сведения о дигорской грамматике / Ред. Ю.Д. Каражаев // Ф. М. Таказов. Дигорско-русский словарь. Владикавказ, 2003.

178. Талми Л. Отношение грамматики к познанию // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 1999. - № 1. - С. 91-115; 1999. - № 4. - С. 76-104.

179. Теория языка «История лингвистических учений». Ч. 1. М., 2004.

180. Теория функциональной грамматики: Качественность. Количес-твенность. СПб.: Наука, 1996. - С. 264.

181. Тогузов В. И. Осетинская грамматика. Ч. 1. Морфология Харбин, 1934.

182. Томсен В. История языковедения до конца XIX в. М., 1938.

183. Тохов Ф. Д. Проблема частей речи в осетиноведении // Изв. ЮОНИИ. -1980.-Вып. 24. С.120-128.

184. Тропина Н. И. Глагол как средство речевого воздействия (в публицисти-ке на международные темы). М., 1989. - С. 95.

185. Трофимович К. К. Серболужицкий язык // Славянские языки. М., 1977.-С. 206-207.

186. Трубецкой Н. С. Избранные труды по филологии. М., 1987.

187. Улуханов И. С. Словообразовательная семантика в русском языке. -М., 1977.

188. Урысон Е. В. Языковая картина мира // ВЯ. 1998. - № 2.

189. Усикова Р. П. Македонский язык // Славянские языки. М., 1977. - С. 368-369.

190. Уфимцева Н. В. Языковое сознание: структура и содержание (обзор) // Реферативн. журнал языкознания. 1997. - № 2. - С 21-30.

191. Философский энциклопедический словарь. М., 1989.

192. Фомина М. И. Введение в морфологию // Современный русский язык. -М., 1986.-С. 133-137.

193. Хроленко А. Г., Бондалетов В. Д. Очерки по истории лингвистики. -М., 1975.

194. Хромов А. Л. Ягнобский язык // Основы иранского языкознания. Новоиранские языки: Восточная группа. М., 1987. - С. 644-701.

195. Хъарадзауты Ю. Д. Ирон азвзаджы иу цымыдисаг уацы тыххагй // Мах дуг. 1984.-№2.

196. Хъоцты Бидзина. Ирон гевзаджы грамматикам. Дзшуджыхъазу, 1930.

197. Цнммерлннг А. В. Американская лингвистика сегодняшнего дня глазами отечественных языковедов // ВЯ. 2000. - № 2. - С. 118-133.

198. Чернейко Л. О. Лингвофилософский анализ абстрактного имени. М., 1997.-С. 320.

199. Члены предложения в языках различных типов. Л., 1972. * 213. Шендельс Е. И. Грамматика немецкого языка. - М., 1952.

200. Шёгрен А. М. Осетинская грамматика с кратким словарем осетинско-российским и российско-осетинским. СПб., 1844.

201. Широкова А. Г. Чешский язык // Славянские языки. М., 1977. С. 110-111.

202. Шмалынтиг В. Морфология глагола // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 21. Новое в современной индоевропеистике. М., 1988.-С. 262-330.

203. Шмелёва Т. В. Семантический синтаксис. Красноярск, 1994.

204. Шрамм А. Н. Очерки по семантике качественных прилагательных. Л., 1979.

205. Штейнберг Н. М. Грамматика французского языка. Ч. 1. М., 1966. -С. 236.

206. Штеллинг Д. А. Грамматическая семантика английского языка, факторчеловека в языке. М., 1996.9

207. Шутова Е. И. Вопросы теории синтаксиса. М., 1984.

208. Шулежкова С. Г. История лингвистических учений. М., 2004. 223.Эдельман Д. М. Вопросы периодизации индоиранских языков, неимеющих древней письменности // Народы Азии и Африки. М., 1972. -№ 3.

209. Эдельман Д. М. Шугнано-рушанская языковая группа // Основы иранского языкознания. Новоиранские языки: Восточная группа. М, 1987 (б).-С. 348-407.

210. Этическое и языковое сознание. М., 1995.

211. Юрченко В. С. Структура предложения и система частей речи // ФН. -1992.-№2.-С. 49-58.