автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Протоиндийская цивилизация: этнокультурные проблемы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Протоиндийская цивилизация: этнокультурные проблемы"

РГ 6 од

,ч РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

-1 да изб

МУЗЕЙ АНТРОПОЛОГИИ И ЭТНОГРАФИИ им. ПЕТРА ВЕЛИКОГО (КУНСТКАМЕРА)

На правах рукописи

Альбедиль Маргарита Федоровна

ПРОТОИНДИЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИИ ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ПРОБЛ

Специальность — 07.00.07— Этнология, этнография, антропология

Диссертация в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора исторических наук

Санкт-Петербург 1995

Работа выполнена в Группе этнической семиотики Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого (Кунсткамера) Российской Академии наук

Официальные оппоненты: член АН Туркменистана

профессор, доктор исторических наук В.М. Массон

доктор исторических наук Р. В. Кинжалов

профессор, доктор филологических наук профессор В.Г. Эрман

Ведущая организация — Санкт-Петербургский филиал Института

востоковедения РАН

Защита состоится #¡¿£¡3 199® г. в / 7 часов

на заседании Диссертационного совета Д 002.76.02 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Музее антропологии и этнографии имени Петра Великого (Кунсткамера) РАН (199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 3).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН

Автореферат разослан и[/\У\\ , 1995 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета кандидат исторических наук

(А.М. Решетов)

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность и научная значимость исследования. Этнокультурная история народов Индостана изучается в течение длительного периода. За это время выдвигались самые различные, порой противоречивые теории и гипотезы о возникновении и развитии индийского (и шире — южноазиатского) этнокультурного ареала, а также об этногенезе народов Индостана. Картина ранних этапов этнокультурного прошлого этого региона порой оказывалась надуманной, выводы не подкреплялись надежными аргументами, а критерии, выдвигаемые этнологической наукой, нередко нарушались.

Таким было положение несколько десятилетий тому назад. Оно обусловливалось общим уровнем развития этнологических исследований и состоянием источниковедческой базы. Научные археологические изыскания начались только в 20-х годах нынешнего века, велись нерегулярно и лишь в отдельных районах; фрагментарно и неравноценно изучались также этнографические, антропологические, исторические и лингвистические материалы. В результате не было и не могло быть предложено надежной и стройной концепции этнокультурного развития для древнего периода Индостана. Многие кардинальные проблемы этнической истории этого региона не только были не решены, но даже и не поставлены. Между тем именно для индийского субконтинента с его этнической и лингвистической мозаичностью, сочетающейся с неоспоримым культурным единством, особенно важно выявить эти проблемы, корректно поставить их и найти пути для их разрешения.

Открытие протоиндийской (ее именуют также хараппской или индской) цивилизации в 20-х годах XX века и ее более, чем полувековое исследование предоставляет современным исследователям-этнологам достаточное количество надежных источников для подобных изысканий. Они позволяют прояснить ранние этапы этнокультурной истории Индостана, сформулировать узловые проблемы, связанные с ними, и попытаться выявить реальную картину.

Таким образом актуальность исследования протоиндийского культурно-исторического наследия обусловлена прежде всего его связью с общим крутом этнокультурных и этногенетических проблем, относящихся к Южной Азии древнего периода. Кроме того, сведения о протоиндийской цивилизации и культуре представляют собой ценный источниковедческий материал, важный для реконструкции этноисторических и этнокультурных феноменов не только Индии, но и индоевро-

з

пейской исторической общности, а также для общей картины этнической истории народов мира.

Протоиндийские материалы позволяют поставить для южно-азиатского ареала ряд проблем, важных с точки зрения современной этнологической науки, например, проблему субстрата и преемственности культур на субконтиненте, проблему происхождения и эволюции конкретных этнических общностей и выявления ведущих элементов бытовой культуры и ритуальной практики, проблему сложения основных этнолингвистических общностей, проблему этнокультурных контактов с сопредельными регионами, прежде всего Передней и Юго-Восточной Азии, проблему корней религиозных представлений и т.д. Культурное протоиндийское наследие принадлежит не только древности, оно продолжает во многом оставаться живым и активным элементом, источником культуротворящей энергии в последующие исторические периоды культурного развития. Таким образом обращение к древности приобретает современное актуальное звучание.

Цели и задачи исследования. Конечная цель исследования — стремящееся к адекватности осмысление тех фрагментов реальности, которые отражены в протоиндийских источниках, доступных нашему историческому наблюдению, и воссоздание этнокультурного облика протоиндийской цивилизации, по возможности, зримо, ощутимо, органично, во всем множестве и своеобразии ее взаимосвязей. Выполнение задачи в полном объеме — процесс длительный и многоступенчатый, и потому выполненное исследование претендует лишь на определенные шаги в этом направлении. Они сводятся к тому, чтобы очертить круг источников, найти возможные пути и способы их интерпретации, предварительно проанализировав и классифицировав их, показать основные пласты материала, существенные для современных этнологических изысканий, а также обозначить круг основных проблем, поставленных протоиндийским наследием перед современной этнологической наукой.

Одной из важных задач исследования было осмысление познавательной перспективы этнологического знания в современных условиях. Она предполагает широкий общий фон единого всемирно-исторического процесса, сочетаемый с осознанием глубинной нерасторжимости исторических судеб Востока и Запада. Эта задача тесно взаимосвязана с другой: определить пути вхождения в интеллектуальный и психологический мир иных, удаленных от нас во времени и пространстве

культур, традиции которых тысячелетиями складывались под влиянием условий, кардинально отличающихся от привычных нам.

Научная новизну. Читателю впервые предлагается обзор протоиндийской культуры в пределах, предлагаемых современным уровнем наших знаний и с позиций, насколько возможно, методически целостного подхода к проблемам этнокультурной истории индийского субконтинента. Новый подход к материалу, выполненный в русле семиотических исследований последнего времени, дает возможность построить исследование как продуктивный диалог, в котором прошлому задаются вопросы, существенных и актуальные для современности. Полученные результаты восполняют соответствующий пробел в истории изучения древних цивилизаций и этнической истории Индостана и намечают возможности для моделирования путей историко-культурного развития Индии в III—II тыс. до н.э.

Основными источниками для работы послужил корпус известных и доступных протоиндийских текстов. При скудости и фрагментарности этих источников в основу исследования положена разработка принципов их анализа. Сравнительно-сопостовительная перспектива в работе построена на научных источниках, относящихся, во-первых, к синхронно существовавшим древним цивилизациям, и во-вторых, к культурам позднейшей Индии исторического периода, преемственно связанными с протоиндийской.

Методика исследования. Разнородный и разноплановый круг источников по протоиндийской цивилизации и культуре с самого начала исключает возможность найти некий "единоспасающий метод" (по выражению М.М. Бахтина), который бы одинаково хорошо работал во всех случаях. Очевидно, что метод, помогающий освоить этнолингвистический материал, не пригоден при работе с археологическими данными или с религиозно-мифологической символикой. Стоит специально отметить, что методика работы в процессе освоения протоиндийских материалов постоянно менялась. Нередко случалось, что одни из возможных вариантов подходов к явлениям протоиндийской культуры оказывались правильными, отрабатывались и уточнялись, другие же, как обнаруживалось, "не работали", искажали материал и, по сути, ничего не объясняли. Тогда они отвергались и заменялись новыми. В итоге для каждого вида источников был выработан свой метод; они специально оговорены в работе.

Практическое значение работы. Результаты и выводы проведенного исследования могут быть использованы для сравнительно-типологического изучения цивилизаций и культур древнего мира, а также для исследования этногенеза народов Индии. Кроме того, они закладывают основы для дальнейшего, более глубокого и масштабного изучения протоиндийской культуры и цивилизации во всех многообразных формах ее проявления. Результаты работы могут быть полезны и для теоретического освоения этноисторических процессов, и для разработки вопросов методологии этнокультурных исследований. Итоговые материалы могут найти применение в практических и теоретических курсах для обучения студентов-этнологов, культурологов и историков Древнего Востока.

Научная апробация. Основные положения и выводы проведенного исследования отражены в публикациях в виде монографий и статей (см. список опубликованных по теме работ). Они прошли научную апробацию также в форме докладов и лекционных курсов. Доклады были обсуждены на всесоюзных и региональных научных конференциях и конгрессах: на V Международной конференции по санскритологии С1981 г.), на 12-м Международном конгрессе антропологических и этнографических наук (1988 г.), на конференции по актуальным проблемам изучения языков Южной Азии (1987 г.), на годичных научных сессиях Института этнографии, на коллоквиуме "Пространство и время в архаических культурах" (1992 г.), на ежегодных конференциях по теоретическим проблемам интерпретации традиционного текста в Санкт-Петербургском филиале Института Востоковедения РАН и других. Материалы исследования использованы также в лекционных курсах и практических занятиях по истории индийской культуры, религии и мифологии (на Восточном факультете СПб Гос. Университета, Восточном институте, Российском Христианском Гуманитарном институте и Высшей религиозно-философской школе при Союзе ученых Спб).

Структура работы. Работа, представляемая к защите, включает Введение и восемь глав: I. История открытия и изучения протоиндийской цивилизации. II. Обзор этноисторических источников и их классификация. III. К реконструкции хозяйственно-культурного комплекса протоиндийской цивилизации. IV. Становление письменной традиции. V. Этноязыковая ситуация. VI. Протоиндийские надписи как этноисторический источник. VII. Опыт реконструкции религиозно-мифологических воззрений. VIII. Традиционные знания. Представления о времени и календарь. Завершает работу Заключение и Список публикаций основных работ автора.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

ВВЕДЕНИЕ. Протоиндийская цивилизация, существовавшая в III—И тысячелетиях до н.э. на северо-западе Индостана, была одним из звеньев в цепи древних земледельческих цивилизаций Старого Света. Они формировались как устойчивые многокомпонентные социокультурные комплексы и знаменовали собой важный, качественно новый рубеж в истории человечества.

Известный к настоящему времени наличный археологический материал протоиндийской цивилизации и ее ландшафтно-экологический план позволяют в самом общем схематизированном виде наметить логические основы и культурную парадигму згой цивилизации. Культура при этом понимается как "ненаследственная память коллектива",* призванная структурно организовать окружающий мир. Цивилизация же означает качественный рубеж в истории человечества и понимается как ее определенная стадия, на которой формируется присущий ей социально-культурный комплекс. Термин "цивилизация" таким образом сохраняет специфический смысл фундаментальной характеристики исторического процесса.

Информация, которую донесли до нас протоиндийские источники, распределена весьма неравномерно в пространстве и во времени. В дошедших до нас тестах нет всего того, что обычно составляет корпус материалов при исследовании древних цивилизаций (кодифицированных законов, административных предписаний, медицинских и астрологических текстов, теологических рассуждений, молитв, заговоров, предсказаний, учебников, словарей, писем и т.п.). При всей важности и ценности протоиндийских свидетельств, их потенциальные возможности неумолимо скудны.

Специфика протоиндийского материала (крайняя скудость, лапидарность и тематическая монотонность) обрекают всякого работающего с ним иа гипотетичность выеодов, крайнюю осторожность, на неоднозначность и неокончательность в интерпретации анализируемых этнокультурных явлений и процессов. В этой ситуации можно лишь отважиться предложить один из возможных предварительных эскизов к портрету древней цивилизации, имея в виду, что в будущем, с обретением новых фактов и млений, этот портрет может быть уточнен или даже изменен.

* Лотман ЮМ, Успенский S.A. О семиотическом механизме культуры. ТЗС, 1971. Вып.5. С. 146.

ГЛАВА I. ИСТОРИЯ ОТКРЫТИЯ И ИЗУЧЕНИЯ ПРОТОИНДИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Протоиндийская цивилизация была открыта сравнительно поздно — в 1921 г. и логически вписать ее во всемирно-исторический процесс оказалось гораздо труднее, чем ее знаменитых современниц — цивилизации в долине Нила и Междуречья Тигра и Евфрата. Ни один из вопросов, связанных с ее становлением, развитием и упадком, не решен окончательно и не может быть изложен в полном и завершенном виде.

Сейчас известно около тысячи хараппских поселений и, вероятно, можно ожидать археологических открытий новых пунктов. Таким образом, вопрос пространственной протяженности этой цивилизации остается открытым. Но и по очерченному сейчас ареалу она может считаться одной из крупнейших на Древнем Востоке, превосходя Древний Египет и Месопотамию, вместе взятые. С немалыми трудностями сопряжено и установление ее хронологических рамок. Датировка, основанная на радиокарбонных измерениях (период ранней Хараппы — 2 900— 2 100 гг. до н.э., период зрелой Хараппы — 2 200—1 800 гг. до н.э., период поздней Хараппы — I 800— 1 300 гг. до н.э.) условна и ориентировочна. В дальнейшей разработке нуждаются также проблемы истоков и становления протоиндийской цивилизации, этнической атрибуции археологических культур, участия в ее становлении разных, хотя и близких этнических и культурных компонентов, их взаимодействия, интеграции и дифференциации, а также проблемы соотношения дравидоязычных данных с расовой и этнической принадлежностью жителей хараппских поселений, причины, вызвавшие кризис цивилизации и множество других вопросов, без учета которых невозможно проведение крупных этнокультурных и этногенетических изысканий.

Культурное наследие хараппской цивилизации со времени ее открытия было объектом пристального внимания ученых различных специальностей: историков, этнографов, археологов, лингвистов. К настоящему времени материал хараппской культуры освоен неравномерно. Основной массив исследовательской литературы принадлежит археологическим изысканиям: отчетам, обзорам, гипотезам и реконструкциям возможных путей развития цивилизации. В меньшей степени освещены исторические, социальные, лингвистические и собственно этнокультурные характеристики цивилизации. Не в полную меру используются ее материалы и для этногенетических штудий.

С самого начала открытая хараппской культуры центральной, осознаваемой как самая сложная, но и самая многообещающая, была проблема чтения и интерпретации протоиндийских надписей. Повышенный интерес к ним объяснялся тем, что а современном гуманитарном знании письменные свидетельства традиционно считаются аутентичной и самой надежной категорией источников по этнической истории. Протоиндийские надписи разжигали исследовательскую любознательность еще и потому, что представляли собой самый сложный вариант забытой системы письма, на котором надписи выполнены. Множество специалистов, а еще больше неспециалистов дерзали разгадать тайну и искали ключ к дешифровке древней письменности.

В нашей стране работа по исследованию протоиндийских этноисгорическкх источников велась с 1964 г. под руководством Ю.В. Кнорозова. В ней принимали участие специалисты по разным отраслям знания: историки, этнографы, лингвисты, филологи, программисты. Основными направлениями в исследовании были формальный анализ языка надписей, а также изобразительного материала, изучение системы письма и языка текстов, этнокультурная интерпретация надписей и историко-культурный анализ материалов.

Предлагаемое к защите исследование является итоговым для современного уровня изучения протоиндийского наследия. Оно понимается и строится как диалог современности с прошлым, как перекличка культур в "большом времени" и предполагает прежде всего поиски подходов к имеющимся источникам и разработку таких методов их изучения, которые могут заставить эти источники "заговорить" и ответить на поставленные вопросы.

ГЛАВА II. ОБЗОР ЭТНОИСТОРИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКОВ И ИХ КЛАССИФИКАЦИЯ

Существующая традиция этнологических и исторических исследований древневосточных культур была задана главным образом древнеегипетским материалом с его обилием письменных памятников. Обычно не подвергается сомнению и принимается как постулат, что в традиционном наборе источников, используемых для восстановления этнокультурного облика архаической цивилизации, центральное место по авторитетности, значимости и информативности должно отводиться письменным источникам. Затем, по мере надобности привлекаются вещественные памятники, этнографические свидетельства и другие материалы. В результате по-

9

добных взглядов сложились устойчивые интеллектуальные схемы и стереотипы, которые выполняют роль готовых исследовательских орудий.

Между тем преимущественная ориентация на письменный текст, особенно при этнологических штудиях, является скорее данью традициям нашей современной культуры книжного типа с ее преобладанием письменных текстов, когда акт понимания однозначно связывается с процессом чтения. В действительности же проблема понимания текстов предполагает рассмотрение всей совокупности социальных коммуникаций, порождением которых эти тексты были. М.М. Бахтин справедливо видел "повсюду действительный или возможный текст и его понимание", считая, что "всякое понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами"." Подобный подход дает основания для параллельного н равноправного рассмотрения всех текстов, обусловленных двумя основными типами фиксации явлений: предметно-материальным и вербальным (термин "текст" понимается и употребляется в семиотическом значении как любая форма объективации мышления и знаний).

Следует учитывать и то важное обстоятельство, что протоиндийские тексты и их современные исследователи (т.е. адресующий и адресат) принадлежат к разным историко-культурным и социальным ситуацням, разделенным во времени и пространстве весьма солидной дистанцией. Отсюда следует, что степень адекватного восприятия и осознания смысла текстов будет в серьезной мере зависеть от правильной реконструкции этноисторического контекста, с которым они были сращены множеством живых связей, а также от выяснения функционального и целевого назначения текстов. Что же касается контекста — некогда живой, а ныне ушедшей в прошлое реальности, то наши знания о нем фрагментарны и скудны. Они опираются главным образом на археологические данные, сами по себе выразительные и информативные, но нередко отягощенные этнологическими интерпретациями, достоверность которых еще нуждается в доказательствах. Таким образом, складывается некий порочный круг: мы рассчитываем понять тексты, опираясь на отраженную в них реальность, а сведения об этой реальности мы рассчитываем получить из этих текстов, если хотим следовать традиционному подходу.

В этих обстоятельствах работу с протоиндийскими текстами целесообразнее вести, не следуя готовым стереотипам, которые предоставляет нам наша инерция. Изучая, по выражению М. Блока, "некую данность, которую уже ничто не властно

" Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С.293, 364.

10

изменить", исследователь обречен, говоря его же словами, "играть роль следователя, пытающегося восстановить картину преступления, при котором сам он не присутствовал".* Таким образом, этноисторическим источником становится всякий след, оставленный ушедшей в прошлое цивилизацией, который доступен нашему наблюдению и восприятию. Сравнительно-исторический метод позволяет объяснить имеющиеся факты, привлекая при этом не только прямые свидетельства, но и косвенные данные, причем для протоиндийского материала можно выделить два круга таких данных: во-первых, ими являются свидетельства древнеегипетского и месопотамского ареала, т.е. данные цивилизаций, существовавших синхронно с протоиндийской. Они развивались, следуя тем же закономерностям, но, в отличие от последней, сохранились гораздо полнее и изучены несравненно глубже. Во-вторых, косвенные дополнительные материалы можно привлечь из данных позднейших этнокультурных традиций, существовавших на индийском субконтиненте в историческое время, и связанных с протоиндийской культурой узами несомненной преемственности.

Все эти рассуждения подводят к выводу, что для исследования протоиндийского культурно-исторического материала должна быть расширена по сравнению с традиционной общепринятая номенклатура источников.

В свою очередь проблема определения круга источников не может рассматриваться вне связи ее с проблемой выработки четких оснований для возможно более полноценного их использования. Средства же интерпретации диктуются главной целью работы, а именно, реконструкцией хараппского прошлого в виде некоей идеальной модели.

В этих условиях кажется оправданным и обоснованным подход ко всему кругу вопросов с позиции семиологии, предполагающей ставить во главу угла принцип "значения", или, иными словами, понимания, герменевтики, раскрытия смысла, имплицированного в текстах. В самом деле, реально культура функционировала в виде определенных типологических образований, характеризуемых семиотической природой и определенными действующими механизмами. Следовательно, изучение культуры должно связываться не только с выявлением и анализом се феноменов и категорий, но ее смысловых, содержательных параметров.

Исследовательская установка, ориентированная на поиск главных семантических составляющих текстов, имеет по меньшей мере то преимущество, что тексты

' Блок М. Апология истории. М., 1986. С.30, 35.

11

перестают быть мертвым конгломератом непонятных и чуждых реалий давно прошедшей жизни и начинают "говорить": цивилизация как бы дает "отчет" о себе. Более того, в текстах при подобном подходе могут быть раскрыты новые смысловые возможности и глубины, неведомые создателями и потребителями текстов, или, точнее, не осознаваемые ими. Тем самым создаются предпосылки для настоящего творческого понимания текстов.

Следуя семиотическому методу, мы рассматриваем набор всех видов и типов наличных источников как совокупность разного рода моделирующих систем, имеющих одинаковый субстрат (протоиндийскую этноисторическую действительность) и общую прагматическую направленность.

Все наличные источники по способу кодирования и передачи информации можно разделить на две главные группы — прямых и косвенных свидетельств. Внутри каждая группа распадается на несколько типов с соответствующими разделами. В основу классификации положен один из семиотических постулатов, согласно которому естественный язык составляет один ряд с другими, не менее важными способами коммуникации, объединенными общей функциональной ролью. Отдавая дань существующей научной традиции, классификацию открывает раздел прямых источников, представленных предметами материальной культуры. К ним относятся не только археологические находки, обнаруженные в ареале протоиндийской цивилизации, но и предметы традиционной культуры, сохраняющие преемственную связь с протоиндийскими прототипами.

Затем следуют этнолингвистические материалы: протоиндийские надписи; дравидские языковые материалы, сохраняющие протоиндийскую архаическую традицию; санскритоязычные материалы, в той или иной степени отразившие харап-пскую архаику; индийская эпиграфика исторического периода, сохраняющая протоиндийские нормативы; этнографические констатации, зафиксировавшие следы древнейшей этнокультурной традиции. Как самостоятельный источник в этот же раздел входит система протоиндийского письма.

Важный раздел источников образуют иконографические материалы (протоиндийские изображения и образцы изобразительной деятельности позднейшего исторического периода, сохраняющие протоиндийскую традицию).

В отдельный раздел выделены символические тексты: символы, сопровождающие протоиндийские тексты или встречающиеся изолированно, а также символы

в позднейшей традиции субконтинента, сохраняющие семантическую связь с исходными протоиндийскими материалами.

Приведенная классификация отвечает сформулированным выше целям работы. С этой точки зрения ее ценность объясняется тем, что она ориентирует на максимально полную передачу смысла с помощью разного рода текстов, специфичных для протоиндийской культуры. Обращение к разным типам источников ставит исследователя перед разными сторонами человеческой деятельности, которые закреплены, зафиксированы и переданы с помощью разных знаковых систем и потому требуют разных методик для своего изучения. Используя разные по своей природе тексты, используя семантические переклички, мы сможем постепенно обрисовать облик архаической протоиндийской цивилизации как совокупность определенных семантических характеристик.

Попытке установить адекватные семантические характеристики текстов должно предшествовать определение культурно-исторического пространства или фона для текстов и тем самым нахождение правильной перспективы, в которую эти тексты дблжно поместить. Таким образом, изучение харашгеких этнокультурных источников имеет смысл проводить по этим двум взаимосвязанным линиям.

ГЛАВА III. К РЕКОНСТРУКЦИИ ХОЗЯЙСТВЕННО-КУЛЬТУРНОГО КОМПЛЕКСА ПРОТОИНДИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Пытаясь выяснить объективные жизненные закономерности и очертить общие контуры хараппской действительности, целесообразно следовать методике, опирающейся на постулат традиционной культурологии, согласно которому культура надстраивается над естественно-природным началом. Заданная таким образом исследовательская установка побуждает обратиться в первую очередь к природно-экологическому плану и к археологическим материалам — памятникам материальной культуры, выделенным в группу прямых свидетельств.

Из всех возможных уровней изучения и описания материальных предметов для целей нашей работы важнее всего выделить уровень семантики вещей, включая прагматику и социальную семантику. В архаическом коллективе вещи не воспринимались всего лишь как материальные предметы, жестко связанные с какой-нибудь одностороннеЯ прагматикой — ритуальной или утилитарной. Значение вещей, служивших и практическим, и символическим требованиям, складывалось из

и

множества составляющих, поэтому его выявление открывает пути к сведениям самого разного характера, из разных сфер культуры. Постигая эти значения, мы сможем узнать о способах, какими жители протоиндийских городов общались между собой, постигали окружающую действительность, передавали от поколения к поколению накопленный опыт, а также о способах контроля поведения в коллективе и о многой другом. При таком подходе вещи утрачивают видимость самоценности, предстают как проявления единой (но не единообразной) культурной субстанции и выявляют себя прежде всего как средства реализации культурных потребностей.

Однако сами по себе археологические материалы как прямые свидетельства недостаточны, чтобы на их основании можно было вывести заключения доказательной силы об этнокультурном комплексе протоиндийской цивилизации. Нужно привлекать дополнительные, косвенные данные. Их роль в нашем случае могут выполнить экологические материалы, почерпнутые из естественнонаучных изысканий, а также сведения о других цивилизациях, синхронных протоиндийской, и этнографические описания так называемых примитивных сообществ, сохраняющих в своей социальной структуре и культуре некоторые архаические особенности.

Известное сходство в географической специфике очагов архаических цивилизаций древнего Востока делает закономерным предположение, что главным фактором, обеспечивающим их возникновение и развитие, были особенности природных условий среды, в первую очередь субтропический климат и наличие долин крупных рек, имеющих сезонные разливы. Благоприятные природные условия смогли породить первичное интенсивное хозяйство и обеспечить его ускоренное развитие лишь в том случае, если население речных долин в период зарождения очагов цивилизации достигло неолитического уровня развития, т.е. было знакомо с ранними формами скотоводства и земледелия. Интенсивное хозяйство, не нуждающееся в обширных площадях для той или иной системы перелога, т.е. ведущееся на одной и той же площади без нарушения ее плодородия, могло возникнуть столь рано на долинных аллювиальных наносах, которые не требовали для обработки больших затрат труда. Развитие такого хозяйства было сопряжено с преодолением климатического противоречия: с одной стороны, высокая урожайность злаков, трав или иных культур требовала много тепла, с другой стороны, высокая температура быстро снижала влажность почв. Периодические разливы рек лишь отчасти смягчали это противоречие. Полностью его устранило вмешательство людей, начавших создавать системы искусственного орошения хозяйственных площадей.

Щедрая природа и разнообразие ландшафтов в сочетании с минимальным уровнем развития техники допускали существование в долине Инда и его притоков вполне адекватной самообеспечивающейся экономики, которая могла успешно развиваться на основе земледелия и скотоводства. Хараппская культура, таким образом, могла формироваться на базе уже сложившегося здесь экономического уклада в тот период, когда благоприятное природное окружение позволило земледельцам и скотоводам выработать устойчивую систему хозяйства, совместимую с жизнью в оседлых поселениях. Это в свою очередь привело к становлению производящей экономики и к переходу общества на качественно новую ступень. Разумеется, отношения между природой и человеком не сводились только к хозяйственным, они были шире и многограннее. Их надлежит рассматривать в широком контексте взаимодействия между культурой и природой.

Таким образом хараппская цивилизация складывалась как итог согласованного природно-человеческого взаимодействия. В конце III тыс. до н.э. долина Инда и его притоков превратилась в страну небольших (по современным масштабам) городов-государств. Природа щедро, не скупясь, снабжала их ресурсами, необходимыми для развития экономики бронзового века, а люди к этому времени выработали технологию их эффективного использования, дающую возможность получать прибавочный продукт. Таким образом, северо-западный Индостан предоставлял богатые экологические возможности для развития нескольких разновидностей хозяйственно-культурных типов: в речных долинах основой хозяйства было поливное земледелие и отгонное скотоводство, которое в северных районах дополнялось охотой и рыболовством, а на побережье — морским промыслом. Так постепенно зарождалась и складывалась экономическая база протоиндийского культурного комплекса.

Древнейшую хараппскую цивилизацию окружала периферия, имевшая свою структуру. В совокупности они составляли единую динамичную систему, отдельные части которой находились в состоянии интенсивного обмена товарами, людьми, идеями. Необходимость в товарообмене соединила разные этнические группы "деловыми" отношениями. Складывалась система коммуникаций, которая влияла на этнокультурные связи и взаимодействия.

Протоиндийские города возникали не сразу. Основой для их развития служили раннеземледельческие поселения, которые затем, по-видимому, вырастали в храм-городок и город-государство. Процесс хараппской урбанизации сейчас можно

восстановить лишь на уровне модели: проследить детально все его стадии мы не сможем, так как у нас нет для этого достаточных материалов. Хараппские поселения имеют разную площадь. В большинстве своем им свойственна двучленная структура, состоящая из цитадели и нижнего города. В нижнем городе находились, как правило, жилые дома, а в цитадели располагались административно-хозяйственные здания, резиденция правителя и т.п. Хараппские городские центры отличаются регулярной планировкой, продуманной организацией внутреннего пространства и вызывающим у археологов удивленное восхищение благоустройством.

Как правило, город строили по определенной, чрезвычайно четкой схеме, учитывавшей все экологические особенности района, с одной стороны, и все притязания людей — с другой. Со времен первых археологов утвердилось представление о нижнем городе как о квадрате или прямоугольнике, окруженном стенами и пересеченном внутри сетью взаимнопересекающихся улиц, ориентированных строго с севера на юг и с запада на восток. Такое расположение улиц и устроенные на них дренажные стоки были прекрасно приспособлены для того, чтобы свести к минимуму разрушительные последствия муссонных ливней. Ориентация их по направлению ветров обеспечивала естественную вентиляцию. Пересекающиеся улицы образовывали блоки. Самые широкие магистрали имели до десяти метров в ширину. Небрежность и просчеты в строительстве не допускались. Они появились позже, во время упадка цивилизации. Здания были просты и удобны. Древние зодчие предусматривали все мелочи повседневной жизни. Трудолюбие, терпение, изобретательность и глубоко продуманный подход ко всем строительным операциям, который они проявляли, способны вызвать чувство предельного неудовлетворения собой у современных архитекторов.

Образцом великолепного санитарного строительства, кажется, не превзойденным в древности, была система канализации, принятая у жителей протоиндийских городов. Она состояла из целесообразно размещенных каналов и отстойников и была построена, по свидетельству архитекторов, тщательнее и продуманнее, чем иные жилые здания. Нельзя не признать это разумным для страны с жарким климатом.

Цитадель архитектурно доминировала и была подчеркнуто обособлена в городе. Строения, размещенные здесь, воздвигались на высокой платформе, фасад комплекса был укреплен мощными кладками, а располагавшиеся здесь общественные здания были скомпонованы в единый массив с четкой и внушительной пла-

нировкой. Единого и доказательного мнения о структуре, функциях и назначении размещенных в цитадели строений пока не сложилось. Возможно, в цитадели находился крупный культовый центр, функционально близкий к шумерским храмам.

Окруженный мощными обводными стенами, двучленный комплекс (цитадель—нижний город) был городом-государством со сложной структурой и не менее сложными взаимоотношениями с соседями. Его окружала развитая земледельческая периферия. Он являл собой завершающую стадию в развитии древнего городского организма, сформировавшегося из общинных структур оседлых земледель-ческо-скотоводческих обществ. В городах протоиндийской цивилизации представлены все морфологические особенности города как места концентрации населения (и его социальной интеграции), торгово-ремесленной деятельности и орудий производства. Он сосредотачивал в себе также известный культурный потенциал и являлся идеологическим и организационно-хозяйственным лидером. Однако нельзя с уверенностью сказать, что реальное содержание понятия "город" для эпохи протоиндийской цивилизации выяснено до конца.

Чрезвычайно далеки до окончательного выяснения вопросы социальной структуры и государственного устройства протоиндийской цивилизации.

Весьма привлекательной и обладающей достоверной объяснительной силой кажется концепция "сегментарного государства", разработанная А. Саутхоллом и примененная к южноинднйскому материалу Б. Стайном. Следуя этой модели, можно предполагать сильную роль локальных центров власти, существовавших в автономных объединениях, которые формировались на территориально-этнической основе. Подобная территориальная сегментарность могла возникнуть в связи с заселением разных земель отдельными этнически едиными группами, которые образовывали особые административные единицы. Территориальный суверенитет в таком государстве мог быть ограниченным на периферии и абсолютным в центре, переходя здесь в ритуальную гегемонию, а несколько уровней власти могли составлять пирамидальную структуру, причем управленческий штат в центре отчасти дублировался на местах.

Анализ материальных остатков хараппской культуры и экологических данных побуждает задуматься об особом, уникальном пути развития протоиндийского общества. К этому же выводу склоняют и косвенные свидетельства, которые можно почерпнуть из этнической истории современных дравидов — далеких потомков древних жителей хараппских городов.

ГЛАВА IV. СТАНОВЛЕНИЕ ПИСЬМЕННОЙ ТРАДИЦИИ

При воссоздании древнейших этапов этнокультурной истории народов Индостана неоценимую роль играют свидетельства письменной традиции. Самые ранние ее образцы принадлежат протоиндийской цивилизации.

Однако работа с ними с самого начала была затруднена: долгие годы оставалась неясной этнолингвистическая атрибуция хараппской культуры. Что же касается письменных текстов, то они, как уже было отмечено, являли собой пример неизвестного письма, за которым скрывался и неизвестный язык. Прежде чем работать с письменными свидетельствами как с этноисторическими источниками, нужно было дешифровать систему письма и установить их языковую принадлежность.

Положение усугублялось полным отсутствием каких бы то ни было сведений о языке, письменности текстов и их создателях, т.е. того необходимого минимума знаний, который помог бы выбрать основное направление поисков. Не было обнаружено и билингвы. Наличный объем эпиграфического материала и его специфика также не вселяли уверенности в успешный исход дешифровки. Согласно уравнению Шеннона, для дешифровки необходимо иметь текст, объем которого в полтора-два раза будет превышать полный каталог знаков дешифруемого письма.

Все протоиндийские тексты, которых к настоящему времени насчитывается около трех тысяч, весьма кратки (в среднем 5—6 знаков); ни одного монументального текста до сих пор не обнаружено. Не только лапидарность, но и монотонное однообразие текстов, указывающих на повторение одной и той же, довольно ограниченной информации, также налагало известные ограничения. Неизвестны были и обстоятельства, при которых создавались тексты. В этой ситуации благоприятные перспективы в дешифровке письма с самого начала казались сомнительными, тем не менее изучение его велось.

Главным методическим принципом, магистральной линией, объединяющей все исследовательские процедуры, был анализ закодированного текста и составление сводок с целью выявить основные закономерности, конструирующие текст, на основе самих текстов. Было установлено, что протоиндийцы писали справа налево (по сжатию знаков, стоящих слева, по случаям переносов знаков на вторую строку и по наблюдениям за последовательностью знаков).

Следующей важной операцией, осуществленной с помощью электронно-вычислительной техники, было разделение сплошного текста, не имеющего словоразделов, на отдельные блоки (группы знаков), соответствующие единицам языка —

словам и словосочетаниям. В некоторых случаях надписи имеют разделы в оригинале, т.е. они как бы "разбиты на блоки" самими протоиндийцами, следовательно, выделение их не является условным или произвольным. Основываясь на изучении состава блоков, подразделяющихся на основные и различные дополнительные (инициальные и финальные), оказалось возможным дать общую характеристику не только письма, но и языка, на котором были написаны протоиндийские надписи. Выделение всех классов знаков велось на основе позиционной статистики — метода, апробированного Ю.В. Кнорозовым при дешифровке письма майя: определялась позиция знака в блоке и учитывалась его абсолютная и относительная частота в данной позиции.

Чрезвычайно важной процедурой было определение типа письма. О нем красноречиво свидетельствовало количество знаков в протоиндийском "алфавите" (в семиотическом значении термина), длина блоков и кривая убывания новых знаков. На основании этих данных был сделан вывод об иероглифической (морфемно-сил-лабической) системе как о самом вероятном референте для протоиндийского письма. Возможные и допустимые сомнения об отнесении протоиндийского письма к типу "словесного", аббревиатурного снимались анализом состава блоков, прежде всего наличием в них морфологических показателей. Так, в итоге многолетних исследований группа ученых (Кнорозов Ю.В., Волчок Б.Я. и автор данной работы) в 1979 г. объявила дешифровку неизвестной доселе системы письма (см. Список опубликованных по теме работ).

Изучение протоиндийской системы письма к настоящему времени нельзя считать окончательно завершенным. Все перечисленные операции и исследования были подчинены целям дешифровки. Но протоиндийская система письма может быть и самостоятельным объектом изучения, например, как система социальной коммуникации, осуществляемая посредством особой знаковой системы, а следовательно, и как важнейшее этнокультурное явление, воплощающее некоторые аспекты мировоззрения протоиндийцев и создающее основания для реконструкции их картины мира.

Письменные тексты, таким образом, можно рассматривать не только как коммуникативные, но и как семиотические образования. "Если семиотический механизм средствами языковой семантики кодирует в тексте сведения о внетекстовой

действительности, то коммуникативный механизм связывает структуры языковой семантики с реальными условиями коммуникативного акта".*

Целью подобного исследования может стать не только научное знание в его стандартной форме, но и нечто другое: смыслы, их связь, этнокультурное общение и т.п. Протоиндийское письмо как объект специального рассмотрения должно быть адекватно понято в своем культурном бытии, и здесь приходится преодолевать привычные стереотипы восприятия письменного текста. Дело в том, что используемое нами фонемное письмо, в котором графически кодируются фонемы и которое связано с фонографической ступенью в развитии письма, сопряжено с линейным видением, с восприятием цепочки букв, развернутой в пространстве, при ее записи. Иероглифическая система письма устроена и функционирует иначе. Она связана с семасиографической ступенью в развитии письма (в терминологии И.Е. Гельба) и в качественном отношении существенно отличается от полностью фонетизированных систем, жестко связанных со звуковой речью. Поэтому и процесс "чтения" осмысливался в цивилизациях с иероглифическим письмом иначе, ибо иероглиф нужно было видеть, созерцать, чтобы постичь воплощенный в нем образ со всеми сопряженными с ним ассоциациями, отношениями, связями в контексте данной культуры, во всем его динамическом единстве и равновесии.

Кодирование единиц языка в протоиндийской, как и в других иероглифических системах письма, производилось посредством трех видов знаков: 1) имеющих чтение и смысл (в грамматологии такие знаки принято называть идеограммами), 2) имеющих только чтение (называемые обычно фонетическими звуками или фонограммами, фонетическими комплементами) и 3) имеющих только смысл (детерминативы). Семантическая нагрузка отдельных знаков в письме могла определяться также принципом позиции и принципом контекста, в котором тот или иной знак употреблен. Такова в общих чертах содержательная сторона внутренней формы протоиндийского письма, без усвоения которой невозможно претендовать на понимание выраженного его средствами сообщения и таковы особенности его функционирования в этнокультурном "поле".

Совсем другие проблемы ставит перед исследователями внешняя форма письма. Изучение его с этой точки зрения представляет собой совокупность связанных между собой задач: составление унифицированной транскрипции, каталога графем,

" Лотман Ю.М. Двойственная природа текста / Текст и культура: общие и частные проблемы. М., 1985. С.6.

выявление аллографов, выявление общих правил орнаментальной композиции, отразившихся в письме, изучение материалов и орудий письма, способы выполнения знаков, характеристика использования текстов и т.п. При этом рассмотрение письменности в семиотическом аспекте может соотноситься не только с разными видами словесных и изобразительных искусств, но и с некоторыми иными сферами проявлений культуры, хотя письменный н культурный ареалы не обязательно должны полностью совпадать. Думается, что наибольший интерес в ракурсе проблем настоящей работы может представить изучение письма как феномена культуры, свидетельствующего о способах организации знаний, присущих этой культуре, и о становлении и развитии письменной традиции. Основой для развертывания такого исследования может послужить выявление принципов и моделей графического построения письменных знаков в протоиндийской системе письма, т.е. выделение собственно семиотического аспекта ее изучения.

Возможности для решения сформулированных задач определяются, как и в других случаях, объемом и спецификой исследуемых надписей.

Протоиндийская система письма с точки зрения конструктивного использования ее данных отличается от известных иероглифических систем по крайней мере одной особенностью: непроницаемая тайна скрывает не только ее происхождение и ранние ступени развития, но и последующую, "послехараппскую" жизнь. Тем самым равным образом оказываются закрытыми пути к изучению графем, стадиально восходящих от ее начальных форм, т.е. пиктограмм и нисходящих от ее конечных форм к предшествующим (ретроспективный анализ). Не сохранилось для известных нам протоиндийских надписей и параллельных видов письма, как, например, несакральная скоропись.

В этих условиях для уточнения информации, извлеченной из протоиндийской письменности и для повышения уровня ее надежности, целесообразно привлечь "косвенные свидетельства", т.е. дополнительный материал, имея в виду конкрет-~ ную задачу: поиски графических аналогий знакам протоиндийского письма в индийском этнокультурном ареале.

Для ее решения имеет смысл проследить всю линию развития протоиндийского письма, не пугаясь ее фрагментарности и "разорванности" во времени. Надежным ориентиром здесь могут служить общие тенденции и закономерности развития древнейших форм письма, которые современной грамматологией выявлены довольно четко. Эвристическая ценность такого подхода очевидна. В случае выяв-

ления искомых графических соответствий дешифровка протоиндийской письменности получит проверку и подтверждение в отношении трактовки значения морфем. Кроме того, появятся основания для решения еще одной задачи, а именно, для выяснения аксиом, или, точнее, моделей порождения знаков письма, а также их воспроизведения, сохранения и преобразования. Тем самым будут созданы дополнительные предпосылки для объективной характеристики некоторых особенностей протоиндийской культуры.

Происхождение древних систем письма обычно связывают с пиктографией. Протоиндийское письмо не являясь исключением, развивалось на мнемонической основе и прошло ряд последовательных этапов, являя собой в дошедших до нас надписях стадию иероглифического письма. Соответственно, претерпела ряд изменений и графическая форма письма.

Подавляющее большинство знаков протоиндийского письма представляют собой рисунки предметов, взятых из окружающей среды. Но в соответствии с задачами письма они освобождены от излишних деталей, схематизированы и часто стилизованы. Точно также пиктограммы, обнаруживаемые у аборигенных племен Индии, первоначально могли быть лишь отражением явлений и предметов окружающего мира. Значит, правильное понимание стилизованных и схематичных изображений может быть достигнуто путем сравнения с их реалистическими прототипами, получившими свое отражение также и в пиктографии и в ней как бы законсервированными. Вследствие этого представляется целесообразным обращение к туземной пиктографии для выявления материальной основы знаков древней системы письма.

В самом деле, как бы условен, симвсличен и схематичен ни был тот или иной знак в пиктографии, его связи с живым прообразом, т.е. со стоящей за ним культурно-исторической реалией, либо не утрачены, либо поддаются восстановлению по той ритуально-мифологической "оболочке", в которой он существует. Кроме того, подобные сопоставления дают основания для суждений о соотношении знаков письма с другими семиотическими системами культуры, когда знак письма может быть заменителем (субститутом) образов, представлений и понятий, существенных для данной этнической культуры. Очевидно, для выявления таких соответствий можно воспользоваться и свидетельствами живой этнографической традиции, причем не обязательно замкнутой рамками дравидоязычного ареала. Правомерность подобных поисков обосновывается стойким традиционализмом.

значительной глубиной памяти и непрерывной линией культурной преемственности в Индии, где многие архаичные представления сохраняются до настоящего времени в глубинных пластах народной культуры. Здесь открывается интересный и многообещающий путь для выяснения способов отражения предпочтительных семантических моделей и их соответствий заданным практическим требованиям, способов соотнесения знаков письма с объектами и ситуациями реальной жизни, их использования в бытовой и ритуальной практике и тд.

Так выглядят возможности выявить историко-этнографические прототипы для знаков протоиндийского письма, рассмотреть их в контексте культуры и тем самым осветить предысторию и этапы становления письменной традиции в южноазиатском этнокультурном ареале.

Наясной остается ситуация, связанная с послехараппской жизнью письменности. Мнение о ее полном исчезновении, изглаживании из памяти последующих поколений утвердилось довольно прочно в индологической традиции. Однако сейчас в этих негативных оценках можно усомниться. Введение в научный обиход дешифрованной протоиндийской системы письма создает объективные предпосылки для пересмотра проблемы происхождения древнеиндийского алфавита с тем, чтобы либо убедиться в правильности традиционных взглядов, либо их откорректировать в соответствии с новыми данными.

Таким образом, протоиндийское письмо, как и всякое иное, может исследоваться в разных аспектах: этнокультурном, историческом, семиотическом, лингвистическом и потому ставит перед современным исследователем немало проблем. Вместе с тем оно доставляет яркие свидетельства о дравидской этнической общности, составляющей и в древности, и в настоящее время важную часть населения южноазиатского субконтинента. С их помощью могут быть заложены реальные основы для этнокультурного районирования этого региона как в синхронном, так и в диахронном планах.

ГЛАВА V. ЭТНОЯЗЫКОВАЯ СИТУАЦИЯ

Один из важнейших источников для воссоздания этнокультурной истории древнего Индостана — лингвистические материалы. Однако история индийского этнолингвистического ареала не могла быть объективно описана и исследована без учета протоиндийского языкового пласта, а работа с ним долгое время была зат-

руднсна отсутствием достоверных сведений о языковой принадлежности населения протоиндийской цивилизации.

Близость языка хараппских надписей дравидским была предположительно установлена в 1965 г.* Тогда все наличные тесты были подвергнуты позиционно-статистическому анализу с помощью вычислительной техники. Был произведен ряд формальных операций, позволивших установить основные параметры языка, т.е. выявить формальную структуру его грамматической системы. Затем полученные данные последовательно сопоставлялись со структурами тек языков, гипотетическое бытование которых можно было предположить в долине Инда в период существования там цивилизации, т.е. хеттского, санскрита, языков Передней Азии: шумерского, эламского, а также языков мунда, бурушаски и дравидских. В результате последовательного соотнесения все из перечисленных выше языков, кроме дравидских, отпали. Были определены основания для установления возможной аналогии языка протоиндийских надписей с языками дравидской семьи. И хотя этих оснований было достаточно, оставалось допущение, что исследуемый язык (или группа языков) принадлежит к числу несохранившихся, "мертвых" языков, как, например, шумерский, и лишь по своему грамматическому строю отдаленно приближается к дравидской языковой семье. Дальнейшие исследования сняли это допущение. Однако говорить обоснованно и аргументировано о языке протоиндийских надписей, условно названном хараппским, стало возможным лишь после дешифровки системы письма.

Дравидская принадлежность языка надписей, которую мы полагаем доказанной, нуждается в некоторых уточнениях. Отождествление языка протоиндийской цивилизации с дравидским не означает, что носители этой цивилизации были непосредственными предками современных дравидов. Вопрос о соотношении лингвистической, этнической и расовой категорий применительно к протоиндийской культуре весьма сложен и еще ждет своего окончательного решения. Палеоантро-пологические, а также некоторые лингвистические и культурно-исторические данные свидетельствуют о том, что на основной территории распространения цивилизации дравидоязычное население было, скорее всего, неоднородным этнически и сыграло адстратаую роль по отношению к аборигенному населению.

* Кнорозов Ю.В. Характеристика протоиндийского языка / Предварительное сообщение об исследовании протоиндийских текстов. М., 1963.

24

Особо следует отметить, что протоиндийский язык (или группа языков) по фонетике, грамматическому строю и лексике не может быть прямо сопоставлен с позднейшими, исторически засвидетельствованными дравидскими языками, ибо они не являются его прямыми потомками. Для этого утверждения имеется целый ряд оснований: огромный, почти двухтысячелетний разрыв, отделяющий самые ранние дравидские тексты от протоиндийских, их качественное различие, обусловленное целым рядом причин. И хотя хараппский язык (или языки) и дравидские связаны отношениями генетической преемственности, близость их грамматических систем никоим образом не сводится к механическому тождеству и чисто количественным различиям. Отсюда следует вывод о недопустимости механической экстраполяции фонетики, грамматики и лексики исторически засвидетельствованных языков на протоиндийский язык. Следовательно, исследование грамматики и лексики хараппского языка должно основываться прежде всего на изучении собственно протоиндийских текстов, а свидетельства позднейших языков-потомков могут учитываться лишь как своеобразный "поправочный коэффициент". Принадлежность сопоставляемых языков к единой дравидской общности не исключает, а напротив, предполагает возможные расхождения в рамках этого единства.

Вследствие этих обстоятельств изучение языка надписей велось с самого начала на основании главным образом самих текстов. Привлекались и дополнительные экстралингвистические данные, прежде всего изображения и символы, сопровождающие текст; а также форма объекта, на котором текст был начертан. Эти данные, за неимением других, выполняли роль контекста, уточняющего смысл надписи.

Скудость этнолингвистического материала и его тематическая ограниченность делает невозможным описание языка как целостной системы, реально существовавшей в означенное время: можно указать лишь совокупность отдельных языковых характеристик. На этой базе в будущем можно будет попытаться реконструировать утраченную формальную языковую систему по ее отображению в отдельных фрагментах, представленных языковыми явлениями, доступными наблюдению.

Следует особо отметить, что описание протоиндийского языка на основе методики и концепций старой европейской грамматики, опиравшейся на латинскую традицию, будет заведомо искаженным. Современные лингвистические концепции базируются в конечном счете на работе с живыми языками и постоянно развиваются, черпая силу как раз в изучении доступного живого материала. Но таковым

не является хараппский языковой материал, мертвый в филологическом отношении и к тому же скрытый сложной системой письма. Стремление к более адекватному описанию структуры протоиндийского языка, исходящему из его имманентных характеристик, возможно, в будущем потребует отказа от ряда принятых терминов и способов описания.

Важнейшим звеном при исследовании языка протоиндийских текстов было выявление семантики отдельных знаков. Оно сводилось к тому, чтобы выявить единицы смысла, тождественные в хараппсхом и позднейших дравидских языках, но в первом случае обозначенные знаками протоиндийского письма, а во втором — словами, или, точнее, морфемами естественных дравидских языков, взятыми в их семантическом аспекте. При выборе соответствующих дравидских лексем, отождествляемых со знаками исследуемых текстов, учитывалось и собственное значение слова как единицы языка (ингсрентное), н совокупность его конкретных проявлений в разных дравидских языках и текстах. В случаях больших синонимических рядов предпочтение отдавалось архаическим дравидским лексемам. Архаичность удостоверялась регистрацией того или иного слова в ранних дравидских текстах. Приемлемость семантической интерпретации протоиндийских знаков на основе сопоставления с дравидской лексической системой подтверждается в возможных случаях перекрестным чтением.

Методика работы в этом случае была связана с кругом явлений, обозначаемых как проблема значения слова. Известно, что удовлетворительной и адекватной теории семантики еще не предложено. Что же касается традиционной семантики, то она рассматривает отношения между словами, соотносимыми с предметами и явлениями, в терминах референции. Она получила немало упреков и замечаний в свой адрес, обусловленных тем, что термин "значение" в его обычном употреблении имеет много значений, тяготеющих либо к механицизму, либо к ментализму. Неоднократно указывалось и на необходимость изучения этнографической семантики, хотя вопросы ее методологии до сих пор нельзя считать разработанными. Но и при наличии готовых, разработанных методик специфика протоиндийских текстов потребовала бы, скорее всего, серьезных коррективов к ним.

Семантический анализ протоиндийских надписей осложнен целым рядом обстоятельств. Возможна ситуация, например, когда надлежит реконструировать и как-то выразить доступными языковыми средствами явление, впослеяствие исчезнувшее. Это может относиться и к сфере социальных отношений, и к правовым

нормам, и к земледельческим орудиям и приемам труда, и к терминам родства и тд. Отсюда следует вывод, что реконструировать нужно не отдельные понятия, а системы понятий, категориальную сетку, понятийный каркас мышления и, соответственно, семантические поля и глоссы, которые их выражают. Богатые возможности семантического анализа хараппской лексики открывает сопоставление ее с поздними дравидскими лексемами н лексическими группами. Таким путем можно не только реконструировать былое празиачение лексем, но, что важнее для целей работы, выяснить, какими ассоциациями пользовались носители хараппсхой культуры в споем языке, какие основные семантические блоки составляли "культурный слой" протоиндийской лексики и в конечном итоге дать типологическую характеристику протоиндийской культуры.

Одна из важнейших этнолингвистических проблем исследования протоиндийских текстов — их перевод. Древние тексты, выраженные дравидскими языковыми единицами и переведенные дословно на современный русский язык, остаются в значительной степени мертвой массой языковых элементов, а для современного русского читателя они иногда попросту невразумительны в силу вынужденной рабской буквальности перевода и чуждости многих реалий. Выходом из положения кажется сочетание формального перевода с переводом-интерпретацией, ориентированным прежде всего на передачу семантики текстов. .

Таким образом, протоиндийские лингвистические данные значительно расширяют фонд сопоставимого материала, который относится к древним этапам этнокультурного прошлого дравидов, к связям дравидских языков с языками других семей (эламской, урало-алтайской) и уточняют не только историю, но и лингвистическую географию дравидской семьи. Однако этнолингвистическая ситуация для этого периода сейчас не может быть выяснена окончательно и с предельной ясностью. Остается нерешенным целый ряд проблем: четко не определена этническая и языковая атрибуции некоторых археологических культур, не выявлены контакта разных этнокультурных общностей и взаимодействие их языков, а также конкретные этапы развития дравидской семьи от периода протодравидской общности до образования самостоятельных исторически засвидетельствованных дравидских языков и т.п.

ГЛАВА VI. ПРОТОИНДИЙСКИЕ НАДПИСИ КАК ЭТНОИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК

Стремление к адекватному и непредвзятому восприятию исторической и этнокультурной информации, содержащейся в протоиндийских текстах, ставит нас перед проблемой, которая заключается в выяснении степени достоверности при интерпретации текстов, пределов в их пониманин, установлении главных и опосредующих связей между отдельными фрагментами свидетельств.

Специфика нелегко осваиваемого протоиндийского материала породила ситуацию, когда исследователи протоиндийских текстов, несмотря на сравнительно долгое изучение, все еще не пришли к единодушному мнению относительно назначения большинства надписей. Этот вопрос связан с другим: как воспринимает эти тексты современный человек, например, рефлексирующий исследователь, нередко склонный при изучении памятников культуры древних народов подменять их представления собстсгнными и привносить черты привычных понятий в элементы чуждых культур. Таким образом, проблема интерпретации текстов порождает целый круг вопросов. С какой целью создавались тексты? Чем явились они для тех, кто их начертал? Каким предполагалось взаимодействие с аудиторией, на которую они были рассчитаны? Какие сферы жизни обслуживали? Какая среда сохраняла и поддерживала письменную традицию? В каких отношения письменная традиция находилась с устной? Каковы критерии достоверности нашего истолкования текстов?

Для того, чтобы наметить пути для разрешения этих и множества других вопросов, следует сначала все эпиграфические памятники, несущие этнокультурную и этноисторическую информацию, разделить на группы и исследовать каждую группу в отдельности. Для этой цели кажется наиболее удобным тематический принцип классификации надписей, в основу которого положены структурный и семантический признаки, свойственные каждому типу.

Разделение всех надписей по определенным типам учитывает по возможности все значимые составляющие текстов: грамматическое построение (парадигматическое оформление надписи), лексический или, точнее, семантический состав (синтагматическое оформление), сопровождающие изображения и символы, форму, характер и назначение объекта, на котором надпись начертана. В возможных случаях принимаются во внимание также палеографические особенности надписи и археологическая стратификация объекта, на котором надпись начертана.

Обзор каждого типа надписей сопровождается — там, где это возможно, — синхронными или диахронными сопоставлениями из традиций других архаических

цивилизаций или из культурных традиций народов позднейшей Индии. Цель этих сопоставлений — наметить сеть соответствий для дальнейшей, более углубленной работы по изучению этнокультурного прошлого Индостана.

Надписи на печатзд составляют самую обширную в количественном отношении группу с несколькими разновидностями. Изготавливались они обычно из стеатита, терракоты и фаянса, реже из серебра, мрамора, известняка и кальцита. Большинство печатей (отличных от штампов) были квадратной, круглой или прямоугольной формы; встречаются и цилиндрические печати месопотамского типа. Форма печатей имела определенный семиотический статус: она свидетельствовала об их назначении. Так, храмовые печати, например, были продолговатыми. Надписи на печатях, за редким исключением, сопровождаются изображениями животных или символов, которые иногда комбинируются в определенных сочетаниях.

Надписи на печатях в полном виде состоят из основного блока и дополнительных инициальных и финальных блоков. Основной блок передает имя владельца печати. Инициальный блок содержит пояснения или уточнения календарно-хронологического характера, а финальный блок составляют знаки, передающие понятия "власть", "дом", "печать" или указывающие срок действия печати. В целом надпись на печатях следует формуле "такого-то лица власть (печать) период правления". Для удобства описания все надписи на печатях разделены на две группы: маркированные и не маркированные финальным блоком.

Жертвенные наяписи образуют следующую группу, также подразделяющуюся на несколько разновидностей. Процарапанные на тонких каменных (обычно стеатитовых) пластинках, они в большом количестве встречаются в ранних слоях Ха-раппы. Преобладающая форма их — прямоугольная, квадратная, круглая, овальная; есть фигурные пластинки, воспроизводящие форму древесного листа, палочки, щита, дощечки для письма, полумесяца и т.п. Обнаружены и другие археологические объекты с жертвенными надписями: сосуды, статуэтки, медные пластинки, костяные палочки. Форма объектов с жертвенными надписями тесно увязана с текстом и иногда образует для нее определенный контекст. Так, форма рыбы у тонких каменных пластинок передает название второго большого сезона, а форма полумесяца указывает на жертвоприношение в новолуние.

В полном виде жертвенные надписи состоят из инициального блока, имеющего календарный смысл, основного блока, передающего имя мифического персонажа, и финального блока со знаком, обозначающим жертву. В минимальном виде

вся жертвенная надпись состоит из имени божества или иного мифического персонажа. Иногда жертвенная надпись включает в себя только блок с календарными сведениями. В целом жертвенные надписи следуют формуле "в такое-то время богу такому-то жертва" (в полном варианте). Интересной разновидностью жертвенных надписей являются надписи на микроскульптуре, на керамических сосудах, на предметах, найденных в поздних культурных слоях, не относящихся к культуре Ха-раппы, а также в периферийной зоне протоиндийской цивилизации. Тематически и содержательно к жертвенным надписям примыкает и группа объектов, найденных в Южной Индии (мегалитические сосуды). Особую разновидность жертвенных надписей образуют праздничные. Значительная часть их встречается на медных пластинках. Полные варианты праздничных надписей следуют формуле "божества такого-то день". В сокращенных варианта слово "день" опущено, и эллиптичный текст, как и в других случаях, восстанавливается по полному варианту.

Надписи на топорах и наконечниках, сделанных из бронзы и меди, представляют особую группу. Большая часть их обнаружена в ранних слоях Мохенджо-Даро. Вероятно, это оружие входило в состав храмового инвентаря и употреблялось, во-первых, как культовые символы мифических персонажей, во-вторых, как орудия для совершения кровавых жертвоприношений, связанных со сменой власти по истечении установленного жрецами срока правления вождей. Надписи имеют календарно-хронологические указания и связаны с определенными церемониями, соотносимыми с пяти-, двенадцати-, девятнадцати- и шестидесятилетними хронологическими циклами.

Небольшую в количественном отношении, но весьма интересную тематическую группу образуют надписи с титулатурой на объектах, которые условно можно назвать знаками отличия. Первая подгруппа этого типа представлена браслетами, а вторая — уникальным предметом — нагрудной подвеской.

Классификация протоиндийских надписей и их краткий обзор показывают, что подавляющее большинство этнокультурных и исторических сведений, которые можно почерпнуть из них, относятся к религиозно-мифологической сфере: именно она являлась мировоззренческим ядром, группировавшим вокруг себя культурные ценности, нормативные образцы и значения. Таким образом, этнокультурная информация протоиндийских письменных источников не только скудна в количественном отношении и тематически ограничена, но и распределена крайне неравномерно, свидетельствуя преимущественно о религиозно-мифологических коорди-

катах жизни хараппского общества. Множество имен собственных реальных и мифических лиц, астрономическая и хронологическая номенклатура, календарная терминология — вот те "обломки" знаний, которые можно обнаружить в хараппс-ких письменных источниках и которые современный исследователь должен скреплять с помощью Еесьма скудных сведений, а иногда и с помощью зыбких теоретических рассуждений.

Следует учитывать и то обстоятельство, что весь устный, письменно не фиксированный пласт культуры остается нам неизвестен. Между тем он смог бы стать ключом к расшифровке содержания значительной части письменных текстов. По этой причине фрагменты общей картины культуры, воссозданные на основании текстов, будут неизбежно смещены в сторону письменно фиксированного аспекта и будут отражать "картину мира", в значительной степени обусловленную образованностью жреческого слоя и его местом в структуре общества.

ГЛАВА VII. ОПЫТ РЕКОНСТРУКЦИИ РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИХ ВОЗЗРЕНИЙ

Следующая группа источников — это тексты, невербальные по способу выражения, т.е. относящиеся к нелингвистаческой коммуникации. К ним прежде всего относятся иконографические материалы — изображения, сопровождающие надписи или выступающие самостоятельно. Основной акцент в их восприятии делается на их семантической значимости. Заключенный в них смысл усваивался носителями хараппской культуры непосредственно, без промежуточного "перевода" на естественный язык. Кроме того, иконографические тексты обладают максимальной моделирующей способностью — в этом их ценность для исследования протоиндийской культуры.

"Чтение" подобных текстов, которому в большинстве случаев должна предшествовать дешифровка, как и в случае с вербальными текстами, опирается на контекст, заданный в этом случае семантической ситуацией: так, изображение, сопровождающее жертвенную надпись, будет "читаться" иначе, чем сопровождающее именную печать.

Произведения изобразительного творчества, в практике историко-этнографи-ческих и этнокультурных исследований используются уже давно как полноценные свидетельства. Однако при работе с протоиндийскими текстами стоит специально отметить один важный момент. Иконографические материалы, равно как и симво-

31

лика, организованные преимущественно по сюжетно-формульному типу, не сообщают сведения, а пробуждают их в восприятии зрителей, вводя их — по цепи ассоциаций — в целостную, не расчлененную аналитически систему образов, кодирующих то же семантическое пространство, что и тексты протоиндийских надписей, так что расшифровка текстов одной группы приближает нас к постижению смысла другой, образуя своего рода семантические переклички.

В круг рассмотрения протоиндийского изобразительного материала может быть включена также мелкая пластика, графика, резьба по кости, роспись (главным образом на предметах хозяйственного назначения), т.е. то, что принято с известными оговорками называть "мобильным искусством". Монументального, наскального искусства, пещерных росписей, барельефов, стел среди остатков материальной культуры в хараппских городах не обнаружено.

Для того, чтобы конкретно-историческое осмысление протоиндийских памятников этого крута не оказалось смещенным далеко в сторону от реально существующей ретроспективы, важно выбрать правильную методику работы. И здесь наиболее продуктивным кажется семиотический подход.

По отношению знака к денотату в семиотике вслед за Ч.С. Пирсом, заложившим общие основы семиотики, выделяют три основных вида знакообозначения и соответственно три вида знаков." К первой группе относятся иконические знаки, действие которых основано на внешнем, фактическом подобии означающего и означаемого, например, рисунок с натуры »щи фотография человека. В протоиндийском изобразительном материале этот тип знаков широко употреблен и применяется обычно как знак для класса объектов, например, изображения деревьев, животных, птиц н т.п. При этом объекты часто изображены в соответствии с пиктографической традицией.

Ко второй группе знаков относятся индексы (индексальные знаки), действие которых основано на существующей смежности означающего и означаемого, т.е. на ассоциации по смежности. Так, характерная сердцеобразная форма листьев указывает на изображение дерева ашваттхи.

К третьей группе относятся символы-знаки, действие которых основано на установленном для данной культуры соглашении или правиле, соединяющем означающее и означаемое, и не обязательно связано с внешним фактическим подо-

" Лире Ч.С. Основания теории знаков / Семиотика. М., 1983.

3}

бием или ассоциативной смежностью. Интерпретация этих знаков-символов зависит целиком от знания конвенциональных установлений культуры.

Выделение названных трех типов изобразительных знаков удобно для работы и построения строгого и экономного научного описания протоиндийской изобразительной системы. Но нужно осознавать, что жестких границ, разделяющих эти знаки, равно как и жестко закрепленного за каждым знаком употребления его в роли символа, индекса или иконического знака, в протоиндийском материале нет. Так, знаки некоторых животных могут употребляться в роли иконических и символических, в первом случае обозначая самих себя, а во втором выступая в роли символов календарных сезонов.

Обзорное рассмотрение семантики и синтактики знаков изобразительного материала протоиндийцев демонстрируют высокую степень сложности этой системы, причем ее коммуникативная и моделирующая функции были, вероятно, значительно усилены по сравнению с привычными нам европейскими моделями искусства.

Количество символов в протоиндийских текстах невелико: сердцеобразных лист дерева ашваттха, так называемые штандарты, сердцеобразный символ на плече тура, различные геометрические фигуры (свастика, решетка и т.п.). Основная задача при работе с символическими текстами состоит в поисках такого толкования знака, которое объяснило бы все варианты его употребления непротиворечивым способом.

Исследования показали, что большая часть иконографических и символических материалов относится к религиозно-мифологической сфере. Религиозные филиации всегда способствовали сохранению преемственных уз и длительному сохранению сквозных инвариантных черт культуры, идущих от глубокой архаики, — все это создает благоприятные возможности для реконструкции основных характеристик стиля и основ протоиндийской культуры, исходные варианты которых запечатлены в хараппском изобразительном творчестве.

Традиционная общеиндийская культура всегда была сопряжена с религиозно-мифологической идеологией, и мифологическая модель мира была ее неотъемлемым компонентом. Отсюда следует, что некоторые методы семантической интерпретации протоиндийских изобразительных памятников выводимы из общих закономерностей мифологического мышления, а другие определяются по преимуществу стилевыми характеристиками.

Нынешний этап исследования протоиндийских иконографических и символических материалов, опирающийся на указанный подход, делает для нас более прозрачной семантику основных иконических знаков и символов.

ГЛАВА VIII. ТРАДИЦИОННЫЕ ЗНАНИЯ.

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВРЕМЕНИ И КАЛЕНДАРЬ

Принято считать, что самосознание традиционной индийской культуры выводит истоки всех своих форм из древнейших памятников ведийского периода. Протоиндийские материалы позволяют отодвинуть эти истоки вглубь на несколько столетий. Жители долины Инда обладали обширными и глубокими знаниями в разных областях: астрономии, математике, металлургии и т.д.

Сейчас лучше всего изучены протоиндийские представления о времени. Б каждой культуре они составляли ее уникальные и фундаментальные основы: определенный тип традиционной культуры подразумевает определенное понимание времени. Оно отражалось прежде всего в способах и формах измерения времени, позже оформленных в системы, именуемых календарными.

На примере индийского календаря и хронологии можно не только рассмотреть эти знания, но и показать, каким образом "работают" описанные в предыдущих главах протоиндийские источники, т.е. как они отвечают на конкретно заданные вопросы, касающиеся фундаментальных категориальных установлений культуры.

Протоиндийский календарь в целостном и завершенном виде ни в надписях, ни в изобразительном материале, ни в символической графике не дается. Он восстанавливается по датировкам, которые содержатся главным образом в жертвенных надписях, и выводится из интерпретации некоторых изобразительных сцен и символов. Тексты, использованные для реконструкции, представляют собой даже не описания, хотя бы краткие, изобилующие чем-то вроде своеобразных инструкций, напоминающих, когда и какой ритуал надлежит совершить, или квитанций, подтверждающих, что ритуальные воззвания и жертвы достигли или по крайней мере посланы адресату (например, божеству, ответственному за своевременный приход муссона) и теперь должны вое пользовать чаемые плоды (обильный дождь, богатый урожай и т.п.). Как и в других случаях, здесь был использован семиотический подход, связанный с доведением анализа до выявления смысловых структур и, по возможности, до определения всего ряда ассоциаций, связывающих эти значения.

34

Это, в свою очередь повлекло за собой изучение культурных традиций, предметных типовых ситуаций и т.п. — всего того, что являлось контекстом, живой этнокультурной действительностью. Пришлось обращаться и к культурным традициям исторического времени — наследницам протоиндийской и по наблюдаемой, сохранившейся в памяти коллектива информации восстанавливать исходную.

В результате выяснилось, что в системе счета времени в протоиндийской культуре использовалось несколько, условно говоря, подсистем, различающихся внутренними структурами года. Эти подсистемы, вызванные к жизни в разное время и разнымн целями, обслуживали разные сферы жизни. Они образовывали сложное напластование, где различные слои взаимопроникали и переплетались друг с другом.

По всей вероятности, к древнейшим пластам протоиндийского календаря относится деление на микросезоны, связанное с нуждами интенсивного собирательства и по времени происхождения относящееся к неолиту. Позже, со становлением форм производящего хозяйства и с развитием земледелия, на основе этого деления сложился счет времени, ориентированный на солнечный (тропический) год и сформировался календарь земледельцев.

К ранним пластам протоиндийского календаря относится и лунная система счета времени, основанная, во-первых, на изменении фаз луны и, во-вторых, на движении луны через созвездия. Доказано, что лунный календарь существовал со времен палеолита. Жители долины Инда довольно рано начали использовать астрономические явления для измерения счета времени. Календарь, основанный на астрономических наблюдениях, которые позволяли предсказывать смену сезонов, был необходим для выполнения некоторых хозяйственных работ, приуроченных к определенному сроку. В отличие от микросезонов — естественных месяцев неравной длительности, отражающих природные явления долины Инда, этот календарь делил год на равные, симметричные части. Астрономический солнечный год основан на четырех "неподвижных точках" (два солнцестояния и два равноденствия). Таким образом древнейшие пласты протоиндийского календаря запечатлели знания не только прикладной, но и теоретической астрономии.

С появлением государства и сложением устойчивых политических структур была введена еще одна система счета времени, которую условно можно назвать государственным календарем: на уже имеющихся основаниях проводилась реформа календаря и, возможно, не одна.

Наконец, последняя подсистема счисления времени в протоиндийском календаре — жреческая, членящая год на так называемые нумерованные месяцы. Подобный календарь был, вероятно, необходим для установления сроков официальных жертвоприношений. Таким образом может быть восстановлено реальное содержание протоиндийского календаря.

В качестве базового цикла времени, с которым отождествлялось время вообще, был выделен год. Он стал эталоном и главной мерой отсчета при структурировании других единиц времени. Более крупные и более мелкие членения временного потока образовывали изоморфные ряды, где год выступал стержневым компонентом, организующим всю систему календарно-хронологических представлений в единое целое. Год членился на более мелкие циклы (полугодия, сезоны, месяцы, полумесяцы, сутки и т.п. до мельчайших сегментов) и был моделью для построения всей хронологической архитектоники протоиндийцев. Вариантами "большого" года были пятилетие, основанное на лунно-солнечном согласовании, и 12-летие, основанное на согласовании движения Солнца и Юпитера. Существовал у протоиндийцев и 60-летний цикл Юпитера, совмещавший 5-летие и 12-летие. Для обозначения годов употреблялись разные наборы символов. Унифицированная столь стройно и симметрично хронологическая архитектоника протоиндийцев, построенная на законах ритма и гармонии, открывала глубокую временную перспективу. По образцу структуры гола выстраивались ярусы эпох, создавая грандиозный временной универсум.

Человеческий год был приравнен к суткам богов, ибо год богов обязан быть величественнее года людей. Тем самым обосновывалось продление царской власти, необходимость в котором возрастала вместе с развитием цивилизации. 5-летия и 12-летия выступали, по всей вероятности, как единицы "царского" счета времени, т.е. времени правления облеченной властью особы. Власть эта, по традиции, должна была длиться "год богов". Архаический государственный ритуально-мифологический комплекс представлений, связанных с персоной "священного царя", предполагал магическую связь благополучия государства, особенно в хозяйственной и военной сферах, с сакральной силой царя.

Вероятно, в протоиндийской, как и в поздней традиции, устанавливались ряды соответствий между единицами разных сторон описания, причем соответствия эти, основанные главным образом на аналогии или метафоре, образовывали сложные переплетения, так что обозначением временного подразделения мог выступать

м

определенный бог, стихия, зверь, металл, а также культурные (в противоположность природным) классификаторы, например, вкус, цвет, геометрическая фигура и т.п. Таким образом, явления биологического, астрономического и человеческого бытия связывались и переплетались в единой гармонии, пристрастием к которой отличалась вся протоиндийская культура.

Весь временной универсум протоиндийцев воспринимается как целостная система, организованная таким образом, что выделяемые в ней компоненты могут рассматриваться как подсистемы, воспроизводящие ее структуру на всех уровнях. Главным свойством, делающим эту систему целостной, является ритм: экологические ритмы увязаны в ней с космическими и челозеческими, человеку остается лишь "вписаться" в эту общую гармонию, чтобы не нарушить мировой порядок.

Являясь системой календарных знаний создателей хараппской цивилизации, упорядочивающей их временные представления, календарь в своем реальном функционировании был шип* в более общую систему протоиндийской культуры и составлял с ней неразрывное целое. Весь комплекс календарных установлений столь органически входил в систему мировосприятия протоиндийцев, столь глубоко пропитывал все сферы их жизни — хозяйственную, ритуальную, политическую и т.д., что едва ли удастся найти явление культуры, не соотнесенное с календарными знаниями или не ориентированное посредством календаря в единстве с культурой. Таким образом, значение протоиндийского календаря как мощного генерирующего механизма культуры может быть нагляднее всего продемонстрировано и понято, если рассматривать календарь как определенную этнокультурную область.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В исследовании показаны основные пласты материала, которым располагает современный исследователь протоиндийской культуры, показана степень его освоенности на современном уровне изучения и намечены пути дальнейшей работы. Предлагаемые в ходе изложения интерпретации, мотивировки, выводы и решения тех или иных этнокультурных проблем нередко носят гипотетический характер.

Воссоздаваемый сейчас этнокультурный облик протоиндийской цивилизации остается еще во многом эскизным, незавершенным. Вряд ли можно ожидать, что в ближайшем будущем эта древняя культура предстанет перед нами как открытая, легко и свободно читаемая книга.

В будущем надлежит проделать огромную работу, "вытягивая" те линии исследования, которые начаты в настоящей работе, доводя их до возможного завершения и выстраивая сетку, говоря метафорически, со множеством пересечений, позволяющих верифицировать предлагаемые толкования и реконструкции. Так в конечном итоге на основе имеющегося материала можно будет приблизиться к тому, что в современной этнографической науке принято называть моделью или картиной мира — во всем многообразии составляющих ее структур и во всем богатстве их реализаций в конкретных этнокультурных явлениях, ситуациях, предметах.

Неоднократно подчеркиваемая в работе предельная скудость протоиндийского материала, его лапидарность и тематическая монотонность отнюдь не обрекает на неутешительный вывод о невозможности его этноисторического познания. Такая ситуация скорее заставляет искать нетривиальные пути исследования, активно используя при этом обильные косвенные свидетельства. По сути, тематика каждой главы может быть развита далее и расширена до самостоятельного исследования.

Остался незатронутым целый ряд культурологических вопросов. Протоиндийская культура определялась не просто механическим объединением составляющих ее частей, но и в значительной степени их взаимодействием. Ни эти составляющие части, ни пути и способы их взаимодействия в полной мере не определены. Не развернуто достаточно глубоко понимание феномена протоиндийской цивилизации в его национально-культурной специфике. Между тем национально-культурная специфика связана с выявлением ряда культурологических лакун. В этом смысле может быть интересен анализ существенных с точки зрения этнографии лакун, связанных с отсутствием в современной русской культуре реалий, характерных для протоиндийской. Таков далеко не полный перечень вопросов и проблем, стоящих сегодня перед исследователями протоиндийских текстов. Работая в намеченных направлениях и привлекая сведения из смежных научных дисциплин, можно надеяться получить в итоге обнадеживающие результаты.

Таким образом настоящая работа может послужить основой для целой серии дальнейших исследований.

СПИСОК МОНОГРАФИЙ Я ОСНОВНЫХ СТАТЕЙ

Монографии

1. Report of the Investigation of the Proto-Indian Texts. M., 1981. (Proto-Indica. 1979) (совм. с Кнорозовым Ю.В. и Волчок Б.Я.) 116 с.

2. Забытая цивилизация в долине Инда. СПб., 1991. 176 с.

3. Протоиндийская цивилизация. Очерки культуры. М., 1994. 274 с.

Стати

4. Изучение протоиндийских текстов // Краткое содержание докладов сессии Ин-т» этнографии АН СССР, посвященной столетию первого этнографо-аитрополопгческого центра. Л., 1980. O.I I—13. (совм. С Волчок Б.Я., Кнорозовым Ю.В.).

5. К вопросу о санскрнтско-дравидских мифологических параллелях (на материале мифологии Скакды) // Тезисы докладов и сообщений советских ученых к V Междунар. конференции по санскритологии. М., 1981. С.7—11.

6. О южноиндийских ритуальных коромыслах // Материальная культура и мифология. Л., 1981. С.93—102.

7. Некоторые проблемы исследования протоиндийских текстов. // Советская этнография. 1982. № 1. С.35-45.

8. Исследование протоиндийских надписей // Забытые письма. М, 1982. С.240—29S. (совм. с Волчок Б.Я. и Кнорозовым Ю.В.).

9. О лексике протоиндийских жертвенных надписей // Краткое содержание докладов научной сессии, посвященной основным итогам работы в девятой пятилетке. Л., 1983. С.28-30.

10. К вопросу о реконструкции первоначального смысла мифологических протоиндийских текстов // Годичная научная сессия Ин-та этнографии АН СССР. Краткое содержание докладов. Л., 1983. С.36—37.

11. Этноисторическая основа сюжета о трех братьях // Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л., 1984. С.102—111. (совм. с Мм-сюгиным В.М.).

12. Протоиндийское письмо: итоги и перспективы Ц Советская этнография. 1984. N¡4. С. 122-134.

13. За семью печатями. Археологическое изучение древнеиндийской культуры // Знание — сила. 1984. № 12. С.24—25. (совм. с Кнорозовым Ю.В.).

14. Протоиндийские надписи // История. Научно-популярные очерки. Сб. М., 198$. С.82—85. (совм. с Кнорозовым Ю.В.).

15. Регламентация поведения в связи с четырьмя стадиями жизни в индуизме // Этнические стереотипы поведения. Л., 1985. С.65—95.

16. К проблеме истоков индуистского течения бхакти // Мифы, культы, обряды народов зарубежной Азии. М., 1986. C.I35—154.

17. Типы протоиндийски* надписей // Древние системы письма. Этническая семиотика. М., 1986. С.36-69.

18. Орфография протоиндийских текстов // Актуальные проблемы изучения языков Южной Азии. М., 1987. С.99-103. (соам. с Кнорозовым Ю.В.).

19. Кольцо протоиндийской богини и коллекции МАЭ // Советская этнография. 1987. № 2. С.117-129. (совм. с Левиэн ЛЛ.).

20. К реконструкции мифологической семантики протоиндийских текстов // Литература и культура древней и средневековой Индии. М., 1987. С.11—26.

21. Proto-Indian Temple Inscriptions // Questions of Ethnic Semiotics. Forgotten Systems of Writing. 12th International Congress of Anthropologics! and Ethnological Sciences. Moscow, 1988-P.26—42.

22. Stamped Inscriptions on Proto-Indian Vessels // Questions of Ethnic Semiotics. Forgotten Systems of Writing. 12th International Congress of Anthropological and Ethnological Sciences. Moscow, 1988. P.4-25.

23. Dating in Proto-Indian Texts // 12th International Congress of Anthropological and Ethnological Sciences. Moscow, 1988. P.l —17.

24. Die Erforechung proto-indischer Texte in Leningrad // Circumpacifica. Festschrift fir Thomas S. Barihel. Bd.2, 1990. S.363—375. (совм. с Кнорозовым Ю.В.).

25. Модель брачного поведения в южноиндийской мифологии // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб., 1991. С.92—109.

26. Об этноисторическом субстрате индуистских мифов о "юном боге" // Фольклор и этнографическая действительность. СПб., 1992. С9—18.

27. Время и пространство в протоиндийской цивилизации // Пространство и время в архаических культурах (материалы коллоквиума). М., 1992. С.12—15.

28. Протоиндийское "колесо времени" // Календарь в культуре народов мира. М., 1993. С.70-102.

29. Южный Индостан и Шри Ланка // Этногенез и этническая история народов Южной Азии. М., 1994. С.237—269. (совм. С Краснодембской Н.Г.).

30. О мифологической семантике сакрального брака в традиционном индуизме // Кунсткамера. 1994. № 4. С.34—47.