автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Публичная речь как источник формирования историчности

Полный текст автореферата диссертации по теме "Публичная речь как источник формирования историчности"

Санкт-Петербургский государственный унивеоситет

АЛЕКСАНДР ЕФИМОВИЧ СМУЛЯНСКИЙ

ПУБЛИЧНАЯ РЕЧЬ КАК ИСТОЧНИК ФОРМИРОВАНИЯ ИСТОРИЧНОСТИ

09. 00. 11 — "Социальная философия"

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

Научный руководитель — докт. филос. н., проф. К.С. Пигров

1 3 ОНТ 2011

Санкт-Петербург 2011

4857236

Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет».

Научный руководитель: Пигров Константин Семенович (СПбГУ)

Доктор философских наук, профессор.

Официальные оппоненты: Савченкова Нина Михайловна (СПбГУ)

Доктор философских наук, доцент.

Михайлова Марина Валентиновна (СПбГУКиТ) Кандидат философских наук, доцент.

Ведущая организация Санкт-Петербургский государственный

университет культуры и искусств.

Защита состоится (ЖТ$\ 9\ в часов на заседании

диссертационного совета Д 212.232.05 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В.О., Менделеевская линия, д. 5, философский факультет, аудитория 167.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета. Автореферат разослан «&6» СО.рЦ'Ояр^ 20_^|г.

Ученый секретарь совет;

Б. Рукавишников

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования обусловлена нарастающим фоном заведомой важности, которую приобретает сегодня высказывание, являясь мерой социальной активности субъекта и его вовлеченности в происходящее при одновременной непроясненное™ онтологических оснований, задающих формат этой активности. Ввиду этого необходимо привлечение внимания к тому факту, что речь не является естественной и неизменной способностью, одинаково сопровождающей человека на всех этапах его истории и выполняющей одни и те же социальные функции. Напротив, именно в современную эпоху, когда появляется тенденция в той или иной степени редуцировать речь к простому акту установления взаимодействия и кооперации общих целей, выявляется совершенно особая роль, которую речь и, конкретно, акт высказывания, выполняют в современном обществе. Эта роль такова, что речь сегодня не только не укладывается в формат социального, который был бы для нее заготовленным полем применения. Напротив, сама речь и является главнейшим источником формирования того облика, который социальное и политическое сегодня приобретает. В связи с этим делается необходимым выделение такого института как «публичная речь», посредством которого можно было бы проблематизировать и объяснить механизмы этого формирования. Рассмотрение, отводящее речи и акту высказывания данную роль, естественно предполагает недостаточность механистических и метафизических моделей коммуникации, в которых невозможным становится объяснить, каким образом речь оказывается не только психологической или интерсубъективной социальной реалией, но и обладает потенцией историчностной детерминации, формируя весь облик социального и одновременно присущие ему глубокие противоречия. Необходимость анализа этих противоречий требует разработки концепции, в которой речь в качестве пространства современной публичности получила бы новое социально-историческое осмысление.

Степень разработанности проблемы:

Проблематика публичной речи и тех важных социально-исторических процессов в сообществе, которые эта речь отражает и, одновременно, стимулирует, волновала сообщество уже в эпоху античности, когда каждый из философов уделял внимание «благой речи» как речи, улучшающей человека - особенно такого, который сам был носителем публичной позиции - или сам по мере сил (Платон, Аристотель, Цицерон) старался быть носителем этой речи. Тем не менее публичная речь в качестве всеохватывающего феномена, обнаруживаемого на всех уровнях социальной и политической сферы, возникает только в эпоху современности, начало которой мы датируем особой политикой, которую начало проводить Просвещение в отношении публичного преобразования самого формата публичности. Данная политика радикально преобразовала пространство публичности, сделав его институтом «свободной и всеобщей речи» и вменив ему в обязанности образование нового секулярного общества, которое посредством инструментов публичности (образование, литература, цензура, пропаганда) стремилось бы к воплощению идеала всеобщего блага. Сомнение в релевантности подобной политики в области публичной речи впервые было эксплицировано в мысли такого крупнейшего представителя философской мысли как С. Кьеркегор. Долгое время его критика «публичности» и вырабатываемой в ее режиме «объективной истины» рассматривалось как сугубо экзистенциальная заявка, но в первой половине 20 века к наследию Кьсркегора привлек внимание Т. Адорно, пролив свет на иной смысл его критики и показав ее подлинно социальный характер. Адорно опознал в мысли Кьеркегора критику публичной речи как критику ценных для сообщества понятий, являющихся условием непротиворечивости публичной речи как хранительницы ценностей и возникающей на их основе общности, которую сам Адорно подверг социально-философской критике. Почти одновременно с этим возник проект критики публичной речи М. Хайдеггера, указавшего на план непризнания («отшатывание»), который

сопровождает публичную речь и, вызывая ее появление к жизни, одновременно заставляет напоминать об этом непризнании, вносящем в нее онтологическое противоречие. Хайдеггер представляет собственное аналитическое наследие критики крупных философских эксцессов предшествующей эпохи, в которых он фиксирует наличие точно такого же противоречия (Ф. Ницше, Э. Юнг). При том прочтение этого противоречия сугубо в онтологической форме не помешало Хайдеггеру в разворачивании подробного текстуального анализа, в котором показано, каким образом это противоречие разворачивается на уровне избранной формулировки и в какой степени эта формулировка потакает тем склонностям и интеллектуальным привычкам, которые распространены среди широкой интеллектуальной публики и требуют анализа.

Сегодня философия Кьеркегора и его теория «субъективной истины» как особого модуса истины в ее подвижной, критической форме по прежнему пользуется широким вниманием. Свежий вклад в нее, равно как и в понимание ее историчностного и социального смысла, внесли такие исследователи, как S. M. Emmanuel, M. С. Favis, A.G. Hale, Pattison G., Domaradzki M., R. С. Solomon, П.П. Гайденко, В.М. Подорога, С.А. Исаев, Н.С. Мудрагей и др. Вопрос языка и речи в философии М. Хайдеггера осмыслен такими исследователями как J. J. Kockelmans, С. Lafont, Lin Ma, Nicholls H., B.B. Бибихин, П.П. Гайденко, O.B. Никифоров и др. Одновременно с другой стороны производила аналитическую работу философия языка, впервые привлекшие внимание к ложности и наличию в акте речевого высказывания различных инстанций, способных вступать в противоречие друг с другом. К изучению особенностей этих противоречий обратились аналитические философы и философы обыденного языка, такие как Б. Рассел, Г. Фреге, Дж. Остин, Г. Райл и др. В России среди исследователей логических и лингвистических следствий, на которые указала аналитическая можно назвать М.В. Лебедева, C.JI. Катречко, М.Е. Соболеву, С.Б. Куликова. Их исследования показывают, что речь не исчерпывается

классической коммуникативной моделью, в которой она выступает в качестве несамопротиворечивого и единого инструмента, но что, напротив, различные инстанции речи - в первую очередь, акт высказывания и содержание высказывания - ^способны вступать в противоречие друг с другом, образуя парадоксальные и зачастую логически неразрешимые образования. В своем продолжении данное обстоятельство, может иметь важные следствия для тех социальных структур и институций, где на изначальное логическое единство инстанций речи полагаются как на основное условие отправления общественной деятельности - к примеру, институты власти или образования. Мысли Хайдеггера развила и значительно преобразовала X. Арендт, посвятившая масштабное сравнительное исследование понятию, роли и практикам публичности в античности и модерне

Одновременно с этим к критическому рассмотрению положения акта высказывания в социальных практиках современного субъекта уже подобралось психоаналитическое знание, где недоверие к внутреннему структурному единству акта высказывания достигло пика в практике психоанализа и в философской мысли Ж. Лакана, показавшего, к каким масштабным историческим, политическим и социальным последствиям приводит неспособность субъекта отдавать себе отчет в тех парадоксальных следствиях, которыми чревато естественное доверие к феномену речи и высказывания. Лакан представил теорию, в которой расщепление инстанций акта высказывания оказывалось изначально вытесненным и обуславливало обманчивую стабильность субъекта и его социальной активности, скрывая непрерывную работу бессознательного по воспроизводству этого единства. Последователи Лакана (Ж.-А. Миллер, Я. Ставракакис, Дж. Батлер) продемонстрировали, каким образом необходимость постоянно акцентировать внимание социума на этом структурном расщеплении являлась двигателем социально-критической мысли, став основой для политических преобразований современной эпохи. На западе мысль Лакана

была политически задействована в работах таких исследователей как Э. Лакло, Я. Ставракакис, Дж. Батлер, Р. Салецл. В России исследованию психоаналитического подхода и его актуализации в социально-критическом поле в качестве отказа от доверия к содержанию и явленным целям речи, а также уклонению от классических политических и социальных представлений о роли блага в этике субъекта способствовали работы О.В. Аронсона, В.А. Мазина, Н.М. Савченковой, И. Жеребкиной, Д.А. Ольшанского, A.B. Дьякова.

Цели и задачи исследования. Цели настоящего исследования могут быть сформулированы следующим образом:

- Выделение и определение понятия «публичной речи» как совокупности практик коммуникации, сложившихся в поле модерна на базе просвещенческого проекта.

- Осмысление существа «историчности» как следствия современной конфигурации публичной речи, обрекающей ее на повторение и самовоспроизводство.

- Анализ механизмов продуцирования современной социально-критической мысли и оценка ее возможностей и перспектив в качестве публичной интеллектуальной практики.

Для достижения этих целей поставлены следующие задачи:

- Активизировать потенциал социально-критической установки с целью анализа феноменов речи и акта высказывания как актуальной сцены происходящего в социальном и политическом поле современности.

- Разработать стратегию перепрочтения и переосмысления крупнейших философских проектов 19-20 веков, разрабатывавших понятие историчности, учтя при этом неслучайность демонстрируемого ими критического отношения к общепринятым целям коммуникации.

-Проанализировать характер установки публичной речи модерна, продемонстрировав ее укорененность в аксиологическом измерении и те противоречия, которые оно учреждает в практиках коммуникации. - Провести анализ понятия «повторения» в философской традиции 19-20 века и продемонстрировать его актуальную работу в практиках публичной речи, в то же время установив его связь с трансформациями социально-критической мысли.

Основные методы исследования:

1. Метод структурно-функционального анализа, применяемый с целью изучения системы современной публичной речи и ее основных инстанций, вступающих друг с другом, как показано, в проблематическое отношение, связанное с выявляющимся несовпадением намерения, выраженного в акте высказывания и, с другой стороны, содержания сказанного. Проанализировано, каким образом структурное место, которое в концептуальном тренде занимает то или иное значимое понятие, способно незаметно для высказывающегося агента изменять место, организуя внутреннее противоречие между намерением говорящего и той позицией, которую в итоге его высказывание займет в социально-политической диспозиции публичной речи.

2. Диалектический метод. Применение данного метода оправдано в данном случае постольку, поскольку он сам является основной ставкой современной социально-критической теории, анализ источников которой произведен в работе. Показано, откуда именно для данного метода постоянно исходит угроза гипостазирования, процесс которого тревожит современную социально-критическую мысль. Вопреки общему мнению, в котором кьеркегоровский субъективный стиль продумывания противопоставляется «диалектической методе гегельянского толка», продемонстрировано, каким образом этот метод был проблематизирован и оживлен Кьеркегором в его собственных работах и как именно это повлияло на открывшуюся

возможность для мыслителей XX столетия открыть диалектическое мышление в более принципиальной и чувствительной к противоречию форме. В методологической составляющей работы задействован тот факт, что Кьеркегор задолго до Т. Адорно и прочих социально-критических мыслителей XX века принципиализировал диалектический метод и потребовал для продумывания феномена коммуникации инструмента т.н. «действительной диалектики». В ней, помимо содержания сообщения, должны были браться в расчет реальные исторические последствия того, что те или иные «мнения» оказались публично высказаны субъектом и тем самым сделались элементами публичной сцены, приобретя в ней звучание, характер которого сам субъект предсказать не в состоянии.

Результаты исследований и их научная новизна:

Новизна диссертационного исследования заключается в том, что:

- Продемонстрировано наличие изначальной связи между вкладом мыслителей 19-20 века - С. Кьеркегор, М. Хайдеггер - в изучение понятия историчности и, с другой стороны, их отношением к феномену публичности и общим практикам высказывания как к проблематическому ареалу, изучение которого намечает путь к сближению онтологического и социально-критического срезов современной философской мысли.

- Показано, каким образом структурное различие между актом высказывания и содержанием речи, проведенное в философии языка и нашедшее после применение в психоанализе, делает возможным углубление социально-критической установки по отношению к целям, которые субъект в социальном поле ставит перед собой и сообществом.

- Подчеркнута историческая уникальность формы современной публичной речи и феномена ее воспроизводства, не сводимого к психологическим, антропологическим и социально-утилитарным основаниям «речевой способности».

По итогам проведенного исследования получены конкретные новые результаты:

- На социально-философской основе заново продумано существо историчности, на существенности императива которой базируется философская мысль модерна.

- Скоординированы и показаны в их нерасторжимой взаимосвязи два направления современной мысли - структурный анализ инстанции акта высказывания в лингвистике и критический анализ основных ценностных установок субъекта модерна в философии и социально-критической теории.

- Проанализированы причины тех затруднений, с которыми столкнулась социально-критическая мысль прошлого столетия, видящая истоки социальных противоречий исключительно в горизонте властных практик и ценностных отношений.

- Произведена критика основных направлений теории коммуникации, имеющих хождение в современной социально-философской мысли, проанализирована их недостаточность для понимания онтологической сущности акта высказывания, не могущего быть исчерпанным в психологических и социологических моделях исследования.

- Произведено социально-критическое и онтологическое осмысление понятия «публичная речь», проанализирован структурообразующий характер этого феномена и его роль в преобразовательной установке Нового времени.

Положения, выносимые на защиту:

1. Критическая мысль, являющаяся уникальным продуктом ситуации модерна и носителем его историчностного смысла, находит основания для своего воспроизводства там, где проект модерна обнаруживает изначальное противоречие, выражаемое в невозможности реализовать начальную установку на создание абсолютно секулярного поля публичности и внедрение всеобщей единой критической установки.

2. Истоки отчуждения, захватывающего как субъекта, так и критическую мысль, постоянно вступающую в самообновляющую борьбу с самой собой, необходимо искать в том поле, где происходит воспроизводство самой публичной речи. Под публичной речью предлагается понимать не просто феноменологически регистрируемый акт «говорения многими и для многих», но сложный, охватывающий сегодня все социальное поле историко-социальный феномен в практиках которого современный субъект упорствует в своих ценностях, воспроизводит свое видение происходящего, а также формулирует собственные чаяния и надежды в форме, проблематичность и самопротиворечивость которой требует специального социально-философского и философско-исторического анализа.

3. В результате анализа структуры акта публичного высказывания и обнаружения в этой структуре противоречий, характерных для ценностной стилистики проекта Просвещения, заложившего основы отправления публичности в ее современном виде, обнаруживается невозможность создания непротиворечивой картины социального поля, обеспечивавшего бы устойчивость и автоматическую идентичность позиции, из которой субъект держит речь.

4. Данную невозможность предлагается считать источником историчности, поскольку именно она является инстанцией, несводимой к чисто фактической смене событий, но при этом одновременно активно участвующей в этих событиях, стимулируя возникновение феномена самоотчета субъекта и возобновление критической тревоги, диалектизирующей среду современной публичности.

Теоретическая и практическая значимость работы. Предложенный в работе способ анализа структуры акта публичного высказывания и находимых в этой структуре противоречий позволяет экстраполировать выводы работы на самые широкие отрасли публичной инициативы - в

частности, на такие существенные паттерны публичной речи как властные и, с другой стороны, критические акты высказываний. Результаты исследования могут быть применены при анализе разнообразных социальных практик, а также институтов СМИ. Намеченная проблематика и выводы, сделанные в работе, могут применяться при разработке и чтении учебных курсов для представителей общественных и политических объединений, а также студентов, обучающихся по основной образовательной программе «Социальная философия».

Апробация исследования: Материал работы на протяжении ряда лет использовался автором при чтении курса современной философии, курса теории современного искусства в аспекте его критико-социального значения, а также при участии в разработке спецкурсов по направлению «социальная философия». Методология, примененная в работе, легла в основу мероприятий, проводимых на базе Международной Летней Школы по тендерным исследованиям Харьковского Центра Тендерных Исследований. Результаты работы представлялись автором в ходе различных научных мероприятий - круглых столов, семинаров, конференций, проводимых философским факультетом СПбГУ, кафедрой социальной философии и философии истории СПбГУ, Восточно-европейским институтом психоанализа, Санкт-Петербургским гуманитарным университетом профсоюзов, Русской антропологической школой РГГУ и др.

II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Первая глава «Кризис «объективной» коммуникации и появление вопроса об историчности» отведена прослеживанию истоков постановки вопроса о публичной речи в Новое время как об институте, существование которого не может быть до конца объяснено нуждами и потребностями социальной коммуникации как таковой. Так, уже первая, предпринятая С. Кьеркегором, философская попытка рассмотрения устройства публичного высказывания показывает, что публичная коммуникация в облике публичной дискуссионной среды содержит в себе некий элемент, выходящий за пределы чисто прагматической задачи обмена информацией и производства знаний. Показано, что этим дополнительным элементом оказывается сама сцена публичной речи, которая служит причиной изменения характера высказывания в тот момент, когда оно получает публичное измерение. В связи с этим ставится вопрос историчности, связанной с вопрошанием о дополнительном значении того, что в публичной инициативе не сводимо к одним только нуждам упорядочения сообщества. При этом демонстрируется, что эта историчность не может быть помыслена в качестве возвышенной трансцендентной цели, но предстает как внутренняя проблема самого устройства коммуникации. Как уже предчувствует Серен Кьеркегор в своей концепции «субъективной истины», последняя содержит в самом своем устройстве базовый разрыв, связанный с расщеплением ее инстанций между субъективным намерением высказывающегося субъекта и структурой инстанции публичной речи как исторически оформившейся модели акта высказывания. Этот разрыв постоянно требует о себе свидетельства и потому не позволяет ограничиться естественным доверием по отношению к проблемам, программам и темам, которые в публичной («объективной» в терминологии Кьеркегора) коммуникации выдвигаются и обсуждаются при одновременном отсутствии осознания этого структурного расщепления.

В первом параграфе первой главы «Субъективная истина» С. Къеркегора как выражение разрыва в акте сообщения» осуществлена попытка заново продумать кьеркегоровское понятие «субъективной истины» так, чтобы прояснить его связь с образовывавшимся в середине XIX века контекстом мысли, приведшей к возникновению критической теории общества. С этой целью разобраны толковательные паттерны, в свете которых обычно представляется кьеркегоровская философия. Последние, как правило, вписывают в нее разнообразные этические и структурные оппозиции, которыми мысль Кьеркегора оказывается исчерпана, представая в виде законченного экзистенциального проекта, преодолевшего все искушения публичности. В результате, главной среди толковательных оппозиций становится оппозиция «внешнего» и «внутреннего», выраженная в отношении кьеркегоровской философии в качестве противостояния «публичного» и «приватного». В данной работе, напротив, подчеркивается тот факт, что мысль Кьеркегора стояла на позициях сомнения в истинности любой заранее данной оппозиции, и что главным опорным пунктом, сделавшим подобное преодоление возможным, является внимание мыслителя к институту публичной речи, получившему в то время значительное развитие. Ставшая местом образования интеллектуального мировоззренческого дискурса, публичная речь одновременно обнаружила неспособность отдавать себе отчет в неоднозначности тех истин, которые приобретали в акте публичного высказывания обманчиво несомненный характер. Вопреки этому, Кьеркегор настаивает на диалектическом положении, в котором находится всякий без исключения акт высказывания и которое не позволяет ему совпасть с самим собой. Таким образом для «субъективной» и «объективной» истин коррелятом оказывается не этическое противостояние «приватной мудрости» и «суетной публичности», но изначальный онтологический изъян, находимый в «объективной истине», посредством которой публичность собирает себя в общую речь. По данной причине среда публичности и публичной речи является для Кьеркегора не

простой внешней помехой на пути внутреннего постижения трансцендентной и экзистенциальной «субъективной истины», но, напротив, становится основным предметом его вопрошания, посредством которого только и приобретает смысл кьеркегоровская медитация о «субъективной истине». Последняя предстает как удержание в памяти того, что непрестанно ускользает от публичного способа суждения, представляя собой его структурный остаток. Таким образом, важнейшее значение приобретает вопрос о том, каким образом понятие «субъективной истины» может быть истолковано в связи с опытом коммуникации так, чтобы оно не стало чистой трансценденцией, но сохранило связь с тем, что сам Кьеркегор называл «диалектикой опыта», носящей конкретный и историчный характер.

Во втором параграфе первой главы «Двойная рефлексивная коммуникация» и производимый ей истинностный расклад» разобрано введенное Кьеркегором понятие «рефлексивной коммуникации», которое получает продумывание в контексте задачи, поставленной в первом параграфе. Рассмотрены традиционные толкования этого кьеркегоровского нововведения и показано, каким образом ставка Кьеркегора на данное понятие успешно преодолела с одной стороны попытку отделаться от речи как от фактора, уступающего по значимости пространству «внутреннего опыта», а с другой - инструментальную альтернативу истолкования речи как чисто коммуникативного орудия. Анализ «двойной рефлексивной коммуникации» показывает, что речь идет не просто о «сознательности» агента коммуникации по отношению к условиям и задачам коммуникационного акта, но о положении, в котором субъект оказывается вовлечен в структуру акта высказывания, находясь в ней в качестве элемента, определяемого ее исходным требованием. Данный факт делает возможным выявить и описать устройство этого исходного требования. Анализ показывает, что в проблематизации публичной речи прежде всего открывается дорога господству того, что Кьеркегор среди многих других мыслителей называет «повторением», придавая последнему при этом особый

смысл. Предполагается, что вслед за Кьеркегором необходимо настаивать на центральном положении этой категории, лежащей в основании историчностного смысла современности, по отношению к которому определяется социальный план коммуникации. В связи с этим произведено сравнительное рассмотрение двух, важных для Кьеркегора, базовых категорий воспроизводства онтологического опыта - «припоминания» и «повторения», и показано, что «повторение», вытесняя «припоминание», приобретает для Кьеркегора и его философской эпохи решающее значение именно в свете того, что инстанция повторения является новым организующим агентом опыта публичности Нового времени. Проясняется двойной план повторения, в котором «повторение» в качестве модели воспроизводства современной публичной речи, оказывается коррелятивно повторению, обнаруживающемуся на уровне структурного противоречия в инстанциях. Проблематические последствия этого двойного плана и начинают впервые оформляться в мысли Кьеркегора с тем, чтобы получить дальнейшее продумывание и стать основой для формирования инстанции современной критической мысли, заостренной, как показано в работе, именно против ряда последствий того, что Кьеркегор называл «объективной речью». Феномен последней доказывает, что речь субъекта всегда является потенциально публичной, независимо от количества актуальных слушателей, поскольку субъект изначально допускает, что она насыщена общепонятным смыслом и социальной пользой. Некритичность данной установки становится объектом социально-критической мысли XX столетия, становясь, в частности, вдохновителем социально-критической теории Т. Адорно.

Вторая глава «Социально-онтологические основания критики коммуникации» посвящена детальному анализу той формы настоятельности, наличие которой в поле современной мысли открывает М. Хайдеггер и которую полагает важнейшей составляющей События, призывающего к себе современного субъекта и ждущего от него истолкования. Показано, каким образом возможно прояснение неустранимой

связи между характером этой настоятельности и «речью» как главным инструментом публичности модерна. Также рассмотрен вопрос о том, почему эта связь носит историчностный характер, не сводясь к феноменам социо- и антропогенеза, но представляя собой феномен, сущностно связанный с той онтологической и этической ситуацией, в которой публичная речь находится со времени просвещенческой ставки на свободомыслящее секуляризованное сознание. Показано, каким образом последняя обуславливает как, с одной стороны, развертывание критической мысли, так присущий ей внутренний структурный сбой.

В первом параграфе второй главы «Соотношение критики социального поля П. Бурдье и фундаментальной онтологии М. Хайдеггера» основное внимание уделено моменту, все еще остающемуся болезненным и важным для истории современной общественной мысли -критике П. Бурдье, адресованной фундаментальной онтологии М. Хайдеггера. От прочих критических толкований, посвященных «делу Хайдеггера», анализ Бурдье отличается тем, что опирается на его собственное учение о социальном производстве как о совокупности полей публичности, в которых агенты осуществляют свои позиционные ставки. Проект Хайдеггера, соответственно, рассмотрен Бурдье в качестве предприятия, обладающей типичными чертами, соответственно, философской игры с сомнительными политическими последствиями. Но именно в этом, как показано, и состоит проблемное зерно, поскольку невозможно видеть хайдегтеровскую философию в качестве покорного объекта бурдьеанской критики, не учитывая того, что публичность и публичная речь сами были центральными объектами хайдеггеровского продумывания. Уже это заставляет поменять типичную диспозицию и, вместо того, чтобы отстаивать в альтернативе «Хайдеггер-Бурдье» ту или иную сторону, напротив, настаивать на том, что на уровне вопроса о речи в пространстве публичности проекты Хайдеггера и Бурдье развернуты в одном и том же направлении. Тем самым они становятся теоретически соизмеримы,

так что вместо «социологического разоблачения» бурдьеанством хайдеггерианства можно, в известном смысле, говорить об их историко-философском соперничестве. В связи с этим встает задача продемонстрировать, что Хайдеггеру удалось глубже и дальновиднее, чем Бурдье, поставить проблему публичной речи и характерной для нее позиции «забвения своих оснований». С этой точки зрения открывается возможность заново продумать способ хайдеггеровской мысли, характер и методология которой до сих пор представляет богатую пищу для исследования. В частности, известные образцы и характерные ходы хайдеггеровской мысли, в которых Бурдье видит совокупность приемов, легитимирующих «эзотерическую позицию философа» в отличие от «социологической прозрачности», на деле со стороны Хайдеггера являются строгой и продуманной онтологической стратегией и вызваны невозможностью иного подступа к анонимным основаниям отношений субъекта с сущим, опыт данности которого всегда историчен и коррелятивен («равноисходен» в терминологии Хайдеггера) речи субъекта. Утверждается, что в своем учении о языке и «манере сказывания» Хайдеггер не просто предвосхищает достижения лингвистической теории речевых актов 40-50-х годов XX века, но представляет еще более глубокое и историчностно-ориентированное толкование, в котором публичная речь современного субъекта предстает в разных областях как отмеченная непризнанием своего основания, что требует возобновления критических усилий на ее счет.

Во втором параграфе второй главы «Аксиологический характер акта высказывания как источник нигилизма» показано, что для лучшего понимания характера того забвения своих оснований, которым отмечена публичная речь современного субъекта, необходимо заново продумать спор М. Хайдеггера и Э. Юнгера, посвященный попытке определить сущность нигилизма. В центре внимания таким образом оказывается историчностный смысл последнего в качестве основного источника всех толковательных искажений и смещений представления об историческом смысле.

Продемонстрировано, какого рода основания были у Хайдеггера остаться неудовлетворенным юнгеровской попыткой интерпретации, в которой нигилизм представлен как неотвратимый и исторически необратимый планетарный процесс, долженствующий после ряда временных, «закаляющих» испытаний вывести «все человечество целиком» на новый этап бытия. Хайдеггер акцентирует внимание Юнгера и его читателей на том, что «нигилистичен» по форме уже сам по себе избранный Юнгером описательный характер нигилизма. Тем самым, по сути, смещается вся дискуссионная сцена. В параграфе проанализированы основные структурные последствия этого толковательного разворота, в результате которого делаются видны все основные составляющие нигилистического видения: его метафизический характер, неустранимо антропоморфный,

человекоразмерный подход, и - главное - совершенная Юнгером подмена принципиального историчностного характера нигилизма его «общеисторическим» смыслом как коррелятом планетарной масштабности и апокалиптической монументальности. В результате, вместо того, чтобы оспаривать или дополнять юнгеровскую картину публичного торжества нигилизма, Хайдеггер показывает, что уже в самой публичной мысли и ее основных понятиях заложено невидимое основание для воспроизводства нигилистической оптики. В качестве аналитической модели упущения этого основания и, тем самым, существа нигилизма проанализирована структура знаменитого ницшеанского противоречия, в котором борьба с нигилистическими последствиями рессентимента и с ценностной опорой оборачивается воскрешением на новом уровне всех прежних аксиологических и метафизических посылок. Как показано, причиной этому является то, что посылки нигилизации, даже будучи поставлены под сомнение в содержании философско-критического высказывания, тем не менее остаются непоколебленными в его акте и - как следствие - в самих ключевых терминах сформулированной критики. Последнее позволяет объяснить обострение нигилистических противоречий как раз в тот момент,

когда нигилизм сам ставится в критической мысли под вопрос и выступает в роли «проблемы, требующей разрешения». Это заставляет прийти к выводу, что сутью нигилизма является не та или иная этическая или социальная позиция субъекта или сообщества, но сама структура устройства публичного высказывания в целом, в которой ведущая роль отводится «содержанию сказанного» и его предположительной ценности для сообщества, тогда как ключевая роль характера акта высказывания остается непризнанной. Именно это и является основным источником процесса нигилизации в целом, делая его угрозу ближайшей и, одновременно, невидимой для социальной критики, мыслящей в жанре «существующих проблем» и их «устранения». В третьей главе «Место и роль истины в коммуникации» поставлен вопрос об уникальной ситуации, в которой оказалась современная публичная практика высказывания. С целью демонстрации этой уникальности произведена аналитическая проработка двух основных, выделенных X. Арендт, моделей публичности - античной и модернистской. Поставлен вопрос о сопряжении в них двух фундаментальных категорий - истины и блага, диспозиция которых показана как определяющая характер интенции речи. Рассмотрены исторические изменения в данной диспозиции, которые привели к утрате общего представления о необходимом благе и образованию современной парадигмы критического мышления, которая становится в Новое время образчиком для философского вопрошания.

В первом параграфе третьей главы «Высказывание субъекта и функция утраты истины: возникновение инстанции «невозможного» поставлен вопрос об историческом различии в характеристиках истины и, соответственно, ее места в высказывании субъекта. Показано, что характерная для античной онтологической установки фундаментальная связь истины и блага обеспечивает возникновение публичных техник поиска знания, в осуществлении которых становится возможна «созерцательная установка» (X. Арендт), или же так называемый «перфекционизм» (Н. Луман). Данные установки предполагают такую модель взаимодействия речи с истиной, в которой достижение последней соразмерно

самосовершенствованию самого познающего и приращению его знания о себе в самых различных областях, включая также практическую область этоса. Этой цели служит публичная коммуникация, где происходит удостоверение того этапа, на котором познающий находится по отношению к истине. На примере предпринятого Луманом анализа коммуникации, основанной на допущении парадокса лжеца, показано, что публичная коммуникация античности обладала онтологической установкой, позволяющей отчетливо разделять в ней истину и ложь, чему в свою очередь она снова была обязана стойкостью и гарантированностью центральной онтологической позиции блага. По сравнению с этим в данной диспозиции в Новое время происходят значительные изменения, характеризующиеся раскоординированием позиций блага и истины. Благо, ставшее теперь «будущим благом всего общества», больше не дано, но является объектом мессианского ожидания (В. Беньямин). В связи с критическим императивом Просвещения благо теперь не существует в качестве метафизической меры, удостоверяющей качество познания субъекта и задающей порядок политического управления, но представляет собой то, что само должно быть учреждено с помощью знания и политического действия. Тем самым различие между истинным и ложным уступает место другим оппозициям, где на первый план выходят оппозиции прозрачного и утаенного от взгляда, проанализированного и бессознательного, специально выражаемого и невольно репрезентируемого и т.п. Во всех этих случаях не видимая субъектом онтологическая подоплека происходящего заключена в том, что оба члена каждой из этих оппозиций явлены в каждом высказывании и в каждом публичном жесте одновременно. В этом новом положении истина меняет позицию и становится оператором, позволяющим свидетельствовать об упущенном плане внутри самого устройства публичной коммуникации и ее декларируемых программных ожиданий. Совершившийся в критической мысли 19 столетия и оформившийся в 20 веке разворот свидетельствует, что истина теперь больше не лежит впереди субъекта в качестве его трансцендентной благой цели, но свидетельствует о расстановке между намерением, заложенным в публичную мысль, осуществляющую модернизацию во имя будущего блага, и, с другой стороны, критическим отношением. Это несовпадение эмпирически выражается в расколе, которым отмечена позиция субъекта, держащего речь и тем самым вписанного в

структуру, которая делает его намерение возможным и в то же время структурно противоречивым. По этой причине к спектру метафизических модальностей «возможного» и «реального» добавляется новое измерение «невозможного», отличающееся от «невозможного» предыдущего религиозного и сакрального образца тем, что лежит оно не за пределами социальной активности субъекта, но обнаруживается в самом ее онтологическом основании, становясь двигателем этой активности.

Во втором параграфе третьей главы «Дилемма критической мысли в структурной установке публичной речи» специально рассматривается вопрос о том, какой именно должна быть стратегия критического мышления в условиях, где не существует возможности гарантировать непреложность и однозначность каждого отдельного публичного жеста, включая также и жест самого критического сомнения. Показано, что последнее ставит в диалектическую ситуацию и саму критическую мысль, поскольку оглашение ее результатов и помещение их в публичную речь в уже установленной форме акта, причиняет этой мысли новое положение, в котором она сама со своими выводами теперь становится объектом вопрошающего сомнения. С целью освещения причин подобного положения проанализированы две базовые критические процедуры, используемые агентами социально-критической мысли. Первой из них является сомнение как критическое вопрошание общеизвестного, вторая же устанавливает новые истины. Показано, что в современной социально-критической ситуации эти две процедуры являются несимметричными, поскольку операция сомнения направлена на подрыв необходимости данных мнений и установок, тогда как операция истины устанавливает основания и причины, по которым доступное субъекту знание, даже являясь внутренне противоречивым, тем не менее имеет скрытое основание для нахождения в публичном поле. Именно это размежевание между двумя инстанциями внутри критической мысли с одной стороны активизирует ее потенциал, а с другой кладет препятствие на пути этической программы, пытающейся преодолеть или, по крайней мере, смягчить несбалансированность, заключенную в преобладании активной

публичной жизни (X. Арендт) и заново возродить ценность созерцательности невовлеченного субъекта. Показано, что ввиду неустранимости историчностного измерения публичной речи, этическое измерение больше не противолежит социальности и публичному характеру активности субъекта, но должно сегодня стать упорством в том, что сама публичность, избавляясь от противоречий, стремится вытеснить. Задачей для социального философа, таким образом, напротив, становится заострение аналитического внимания на присущих установке публичного высказывания структурных противоречиях и противостояние попыткам избавиться от их факта в процессе той или иной некритичной солидаризации с «очевидным».

В заключении диссертации сформулированы основные и наиболее общие результаты исследования. Показано, что провозглашенное на заре модерна доверие к самой пользе речевой способности, которая должна послужить «улучшению нравов» сообщества, его гуманизации, секуляризации и т.п., одновременно вызывает к жизни ряд противоречий, возникающих в результате реализации этой ставки в публичном поле. Возникновение критической мысли, направленной в том числе против последствий самых базовых чаяний модерна, приводит к размежеванию между ставкой на истину и ставкой на «благо» в публичной среде. Данное размежевание ведет к возникновению публичной структуры, которая с трудом поддается классическому социологическому взгляду, исходящему из метафизической посылки единства и гомогенности социального поля при одновременном его разделении на сферы «приватного» и «публичного». Вопреки этой посылке показано, что сохранить свое критическое и политическое значение социальная мысль может только удерживая в центре внимания разрыв в самой структуре акта высказывания, делая тем самым затруднительным некритичное применение классического разделение на «социальное» и «индивидуальное». Это становится возможным благодаря тому, что акт высказывания современного субъекта уже несет в себе все структурные противоречия, находимые в установке модерна и его ставки на

публичность. Показано, что вопреки сохраняющейся до сих пор вере в скрытый центр стабилизации, находящейся в нереализованных ресурсах приватного, последнее само меняет свой характер точно так же, как изменяет его публичное, становясь в современности характеристикой не «индивида», «места» или «количества», но выражаясь через ряд определенных социально-критических и вместе с этим онтологических ожиданий, определяющих как характер коммуникации субъекта, так и устройство интеллектуального поля.

Публикации в научных журналах аккредитованных ВАК РФ:

1. Риторическое осмысление сетевого общества: метафора или метонимия? // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 6. Вып. 2. 2007. С. 61-67.

Научные статьи:

1. Здравый смысл как трансгрессия // Измененные состояния сознания. Сборник статей. С-Пб. 2006. С. 40-52.

2. Риторика безумия в постклассическую эпоху // Контексты культуры. Антропологический и аксиологический аспекты. СПбГУСЭ. 2008. С. 232-242.

3. Онтологический исток западной тендерной теории и проблема его вытеснения: взгляд из России // Журнал «Гендерные исследования». № 19. 2009. С. 240-250.

4. Заграждение «Реального» vs загражденное «Реальное» // Журнал «Гендерные исследования». № 20-21. 2010. С. 341-354.

5. Философия как место предстоящего раскола публичной речи. // Будущее философии. СПб. 2011. С. 196-203.

6. «Парменид» как своевременный и неуместный текст. // Философский журнал. № i (6) 2011. С. 148-155.

Подписано в печать 21.09.11 Формат 60x84'/,6 Цифровая Печ. л. 1.5 Уч.-изд.л. 1.5 Тираж 100 Заказ 14/09 печать

Отпечатано в типографии «Фалкон Принт» (197101, г. Санкт-Петербург, ул. Большая Пушкарская, дом 54, оф. 2)

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Смулянский, Александр Ефимович

Введение.

Глава 1. Кризис «объективной» коммуникации и появление вопроса об историчности.

§1. «Субъективная истина» С. Кьеркегора как выражение разрыва в акте сообщения.

§2. «Двойная рефлексивная коммуникация» и производимый ей истинностный расклад.

Глава 2. Социально-онтологические основания критики коммуникации

§1. Соотношение критики социального поля П. Бурдье. и фундаментальной онтологии М. Хайдеггера.

§2. Аксиологический характер акта высказывания как источник нигилизма.

Глава 3. Место и роль истины в коммуникации.

§ 1. Высказывание субъекта и функция утраты истины: возникновение инстанции «невозможного».

§2. Дилемма критической мысли в структурной установке публичной речи.

Введение диссертации2010 год, автореферат по философии, Смулянский, Александр Ефимович

Актуальность работы определяется в первую очередь необходимостью расставить акценты и проложить пуги возможного ориентирования в критически возросшей массе материала, которая накопилась после т.н. «лингвистического поворота», сообщество все еще продолжает делать разнообразные ставки на речь как на некий «социальный» инструмент, в своей роли не подлежащий вопрошанию и деконструкции. Реальность подобного рода ставок доказывается существованием огромного количества социальных институтов, призванных продуцировать те или иные речевые ограничения (т.е. гарантировать пресловутую «чистоту коммуникации») - начиная от цензурных подразделений и заканчивая чем-то таким, что нигде законодательно не сформулировано, но дает о себе знать, когда кто-то нарушает своим публично адресованным высказыванием некий порядок, переступает неписанную черту - тот, кто публично позволяет себе высказать на первый взгляд невинное восхищение мощью террористических действий, немедленно ощутит на себе все последствия этого шага.

У подобного рода евгенических дискурсивных мер должно быть некое основание, которое не сводимо с одной стороны к наивному представлению о необходимости «понятности речи», а с другой должно быть чем-то иным, чем сложные конспирологические модели социально-критического толка, в которых хитроумно объясняется, каким образом то или иное конкретное цензурное ограничение служит тем или иным властно-идеологическим интересам. Учитывая, весь тот богатый толковательный материал, который эти модели успели накопить в 20 веке, тем не менее полностью удовлетвориться ими нельзя, поскольку объяснение, которое они дают, снова оказывается для инстанции речи чем-то абсолютно внешним и никак не учитывающим ту особенную ситуацию, которую - как в данной работе будет показано - вводит само ее публичное измерение. Также мы полагаем небезразличным и говорящим тот факт, что от признания этого измерения сообщество старается всячески уклониться, поддерживая идеологему, согласно которой высказывание всегда коэкзистенциально «человеческому существу» и потому во все времена одинаково устроено и носит естественный характер.

Именно в- этом уклонении следует искать ответ на вопрос, почему до сих пор понятие публичной речи не только не воспринимается в качестве реальной сцены происходящего в умах и интеллектуальных (критических или политических) замыслах, но отчего и само общеупотребимое понятие «речевой коммуникации» продолжает точно таким же образом обсуждаться на этой самой публичной сцене, как будто дело лишь в том, чтобы дать ему объяснение и определить его на общей, все такой же неустранимо инструментальной основе. В настоящем исследовании получат обсуждение все парадоксы, которые за собой влечет этот мнимо естественный дискусионный расклад.

Под «публичной речью» здесь будет пониматься произведение любого высказывания, адресатом которого является то, что не сводимо ни к конкретному субъекту, ни к их отдельному конгломерату (например, к «школе» в античном смысле или к христианской пастве), но появляется впервые в истории тогда, когда речь новоявленного картезианского субъекта получает дополнительное принципиальное измерение, связанное с тем, что субъект этот призван продемонстрировать свою- пригодность для осуществления проекта современности. Именно поэтому мы приписываем этой речи историчностный статус, поскольку условия для такого высказывания появляются лишь в эпоху, которую называют «современной», понимая-под этим то время, в которое субъект начинает со своим историческим местом' соотноситься и полагать > это соотношение центральным - то есть в эпоху т.н. «модерна».

Важно увидеть, что в эту эпоху вопрос никогда не стоит чисто количественно, как это представляется в различных современных «информационных» теориях - иначе говоря, дело-не в простом приросте в масштабе и скорости коммуникативного оборота. Напротив, необходимо показать, что одновременно с пересечением линии возникновения субъектности в Новое время возникает ставка на то, что выше было названо «общественным благом» и что особым образом ориентирует и универсализирует поле, где субъект - опять же впервые в известной, нам истории - призван публично выражать свою осведомленность на-счет этой задачи: Это благо и есть то, что по сути носит характер обещания совершенно уникального толка, поскольку, обманчиво представляясь всего лишь совокупностью мер по улучшению культурно-социального климата (Просвещение), на деле вскоре выдает свою «вторую природу», радикально и требовательно отсылая к некоей будущности, которая носит характер сбывания и осуществления, где понятие «общего блага» не только не исчезает по причине отсутствия гарантов, но вспыхивает с еще большей силой, становясь всеобщим социальным императивом. Именно во имя- этого ожидаемого блага публичная речь постоянно отдается на заклание разнообразным цензурным инстанциям, существование которых само по себе показывает, что это обещанное и завещанное субъекту улучшение напрямую зависит от того, что именно речь в себе содержит и что в ней должно быть напрямую слышно. Иначе говоря, первоначальной посылкой субъекта всегда является то, что в звучащей, регистрируемой и переиздаваемой в различных формах речи постоянно образуется род очевидности, где непосредственно содержание и есть то, из чего как будто следует заключить о характере инициативы. Те многообразные затруднения, которые эта посылка содержит, будут тщательно исследованы с тем, чтобы показать, насколько масштабный раскол лежи! в этой изначальной ставке на «содержание высказывания» и насколько сама эга ставка зависима от тех условий, которыми с самого начала было ограничено право публичного высказывания на свое звучание и распространение.

Ввиду всего вышесказанного можно постановить, что объектом исследования является инстанция публичной речи как поля производства высказываний, ориентированных ценностными императивами, характерными для1 конкретного исторического периода.

Предметом исследования: предстает акт высказывания, который учреждает особый режим историчности, поскольку представляет собой минимальную единицу речи и одновременно предстает структурным зерном вышеописанной ставки на «общее благо», позволяя выявить внутренние противоречия, присущие этой ставке на современном этапе.

Актуальность исследования: доказывается нарастающим фоном заведомой важности, которую приобретает сегодня социальная активность субъекта, оформленная в актах высказывания как изъявлении своей позиции. Негласно признаваясь мерой «вовлеченноеIи» субъекта как его участия в происходящем, феномен речи сегодня нуждается в истолковании в качестве источника особого онтологического расклада, который помимо инструментальной прозрачности обладает неявленной областью, подлежащей исследованию.

Новизна исследования-, состоит в> выбранной позиции подхода к инстанции публичной речи, которая рассматривается^ как ближайший агент и в то же время структурный - а не только содержательный - носитель того, что в социально-критической традиции 19-20 вв. именуется «отчуждением», «идеологизацией», или же - в психоаналитической традиции - вытеснением и непризнанием. В работе продемонстрировано, каким образом на территории публичной речи стало возможным становление современного социально-критического проекта как попытки предъявить субъекту то, что им упущено и вытеснено в качестве анонимных посылок, продолжая при этом действовать в качестве непризнанных трансцендентальных условий и обуславливая особое положение современного субъекта по отношению к инстанции истины.

Цели и задачи исследования. Цели настоящего исследования могут быть сформулированы следующим образом:

1. Выделение и определение понятия «публичной речи» как совокупности практик высказывания, сложившихся в поле модерна на базе просвещенческого проекта.

2. Осмысление существа «историчности» как следствия современной конфигурации публичной речи, обрекающей ее на повторение и самовоспроизводство.

3. Анализ механизмов продуцирования современной критической мысли и оценка ее возможностей и перспектив в качестве публичной интеллектуальной практики. Для достижения этих целей поставлены следующие задачи:

1. Активизировать потенциал социально-критической установки на анализ речи и речевого акта как актуальной сцены происходящего в социальном, культурном и политическом поле современности.

2. Представить стратегию перепрочтения и переосмысления крупнейших философских проектов, разрабатывавших понятие историчности, с учетом неслучайности их критического отношения к общепринятым целям коммуникации.

3. Проанализировать характер аксиологической установки субъекта публичной речи модерна, продемонстрировав ее укорененность в инстанции акта высказывания и те социально-онтологические противоречия, которые подобная организация за собой влечет.

4. Провести анализ понятия «повторения» в философской традиции 19-20 века и продемонстрировать его актуальную работу в практиках публичной, речи, одновременно установив его связь с трансформациями социально-критической мысли.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в демонстрации изначальной связи между онтологическим вкладом мыслителей 19-20 века - С. Кьеркегора, М. Хайдеггера, и Т. Адорно - в изучение понятия историчности и, с другой стороны, их отношением к феномену публичности и практикам публичного высказывания как к еще подлежащему выделению проблематическому ареалу. Также показано, каким образом проведенное в лингвистике и, нашедшее после применение в психоанализе Ж. Лакана, фундаментальное различие между актом высказывания и содержанием речи делает возможным углубление социально-критической установки по отношению к основным целям, которые субъект в социальном поле ставит перед собой и сообществом. Подчеркнута историческая уникальность формы современной публичной речи и феномена ее воспроизводства, не сводимого к психологическим, антропологическим и социологическим основаниям «речевой способности», а также намечены перспективы дальнейшего исследования, сочетающего в себе как последние достижения социально-критической мысли, так и доказательства их тесной связи с современным состоянием вопроса об истине и связанной с этим необходимости их толкования на более глубоком онтологическом уровне

Заключение научной работыдиссертация на тему "Публичная речь как источник формирования историчности"

Заключение.

Как было показано, проследовав за генезисом публичной речи можно обнаружить в ее структурном устройстве некие обстоятельства, которые не позволяют, однажды признав их наличие, прибегать к прежним способам изучения «речи» и связанного с ней древа инстанций и понятий, ветви которого уводят с одной стороны на территорию-многочисленных версий- «философий языка», одно собирательное наименование которой путает карты, поскольку здесь так или иначе занимаются не языком, но именно высказываниями и/или актами высказываний. Другая часть кроны традиционно занята понятием «коммуникации», а также чисто практическими вопросами ее возможности и эффективности. Обе стороны находятся в давнем соперничестве - одна выступает более принципиальной с точки- зрения структурного анализа, другая видит себя «социально V ориентированной». Но ни. одна из них по сути не ставит вопроса о речи как о той» сцене, где субъект осуществляет свое намерение и тут же получает его в виде, который - даже при отсутствии какого бы то ни было логического и коммуникативного изъяна. -неизменно • отмечен отчуждением. Здесь никогда не пытаются исследовать, отчего так быстро изменяется облик и контекст самых крупных эпохальных спичей и злободневных трендов - причем изменяется неуловимо для них самих; отчего нарастает напряжение в критической мысли; почему лучшие социально-критические намерения заводят критику в положение, в котором она перестает доверять сама себе, как это- произошло в случае франкфуртской социально-критической программы Т. Адорно и М. Хоркхаймсра?

Именно поэтому в нашем исследовании- мы избрали другой путь, на котором нет нужды предлагать искусственную гипотезу, но становится- возможным задействовать реальность тех историко-философских и историко-критических происшествий, в.которых одна за другой- участвовали заявки самых провокативных мыслителей - таких как Кьеркегор, Ницше, Хайдеггер и Лакан. Всех их объединяет то, что они, каждый со своей стороны предприняв принципиальное разыскание касательно императива историчности, столкнулись с реакцией со. стороны» публичности в форме постоянного массового обсуждения и сумели опознать последнее как неустранимую часть своих исследований, тем самым впервые в философской истории выведя ее за пределы, инстанции т.н. «мнения». Причем если еще Кьеркегор видел в характерной манере публики полагать и высказываться некую загадочную противосилу, лежащую на пути его мысли, то Хайдеггер и Лакан «расколдовывают» ее, почти полностью осознавая; что именно в этой повадке публичности им и надлежит открыть реальную сцену происходящего, указав, что именно в ней необходимо искать императив историчности как настоятельности свидетельства о чем-то упущенном и, в то же время, требовательно о себе заявляющем.

Именно это обрекает «поиск истины» современного образца - в частности, образца социально-критическом, поскольку именно так задана сегодня техника истины - на невозможность схватить основное условие сцены, на которой разворачивается публичная коммуникация, и увидеть то структурное зияние из-за которого в пространстве говорящей публичности находим источник двусмысленности, открепляющий акт высказывания.(или политического действия) от его содержания и способный последнее скомпрометировать. Это раздвоение планов и есть то самое веление историчности, из-за которого у данной сцены больше нет ни внутренности приватного, ни «света публичности».

Данный вывод самым основательным образом подтверждается и в поле самой социальности, где какая-либо двусмысленная речь, практикуемая на экологическом или психоаналитическом форуме, оборачивается обвинениями, которые бросают друг другу супруги во время семейного столкновения. Это указывает на глобальность и, одновременно, на истину произошедшего: если не существует больше никаких специальных «приватных» заблуждений, если нет никаких заблуждений самой приватности, то это означает только одно - нет больше самой приватности как таковой. При этом очевидно, что и понятие «публичности» прежнего образца, до того находясь от понятия «приватности» в жесткой бинарной зависимости, также должно теперь претерпеть сильные изменения.

Все это подталкивает нас к признанию того, что классическая социально-философская оппозиция приватного/публичного (она же, в сниженном и опрощенном виде, оппозиция индивидуального/социального) подошла в своем теоретическом существовании к концу. Ее структуры «умерли на улице», поскольку то, что разворачивается в итоге на месте прежних представлений о бинарном устройстве социального - это общее поле имманенции, заявляющее о себе во всех направлениях. Тем не менее, этот вывод не подводит к каким-либо параделезианским надеждам, которые провозглашают отсутствие преград, «возможности выбора бесконечного количества вариантов», «веселой игры» и, в качестве реактивного результата, ведут к призраку «необязательности», который вызывает в философском сообществе такую сильную тревогу - вызывает справедливо, но с одной оговоркой, состоящей в том, что на источник этой тревоги постоянно указывают неточно. Не в том дело, чтобы обвинить теорию имманенции в отсутствии тревоги, призвав ее «держаться реальности». Напротив, не поддаваясь такого рода требованиям - ибо они сами находятся в рамках общего конспирологического императива - следует показать, что допущение имманентности как раз и раскроет перед нами имманентное поле социального, полыхающее от тревоги со всех сторон - и с пресловутой «реакционной» или же «бюрократической» не меньше, чем с «социально-критической», поскольку ни та ни другая сторона не смеют узнать себя в своей речи, предпочитая представлять ее как «(оп)позицию» и тем самым снова скрывать противоречивое положение, в которое структурная двусмысленность актового предъявления ставит внешне невинное содержание социально-значимой речи.

Именно потому появляется возможность с большей основательностью указать на то, что все разделительные гипотезы социального, все типичные оппозиции, применяемые для его описания и картографирования, так или иначе иллюзорны. Все они подпитываются и поддерживаются исключительно в той самой инстанции, которую мы назвали «содержанием речи» - то есть, иными словами, они, опять же по-своему репрезентируя сложившуюся в ней ситуацию, ничего по сути об устройстве последней не говорят. Именно это и позволило в данной работе осуществить жест «расколдовывания» ряда гипотез коммуникации, рассмотрев их не как более или менее удачный аналитический меганарратив, но как очередное проявление той самой публичности, которую они тщетно пытаются проанализировать. В качестве дальнейшей перспективы надлежит более подробное и фактичностное рассмотрение исторических, социальных и онтологических вех, на которых шаг за шагом складывалась структура современной публичной речи с присущими ей противоречиями, а также анализ последствий этих противоречий.

Список научной литературыСмулянский, Александр Ефимович, диссертация по теме "Социальная философия"

1. Agamben J. Homo Sacer. Sovereign Power and Bare Life. London, New York: Routledge, 1998.

2. Badiou A. Being and Event. New York: Continuum, 2005.

3. Batler. J., Laclau E., Zizec S. Contemporary, Hegemony, Contigency. London:Verso. 2000.

4. Braidoitty R. Transpositions: on Nomadic Ethic. Polity Press. Cambridge,2006.

5. Braidotti R. Nomadic subjects: embodiment and sexual difference in contemporary feminist theory. New York: Columbia University Press, 1994.

6. Derrida J. Of Spirit. Heidegger and the Question. The University of Chicago Press. 1989.

7. Domaradzki M. Kierkegaard's Theory of Communication / Lingua ac Communitas. № 14. 2004 http://www.lingua.amu.edu.pl/lingua articles 14.html. Ссылка действ, на 10.06.10.

8. Emmanuel S. M. Kierkegaard and the Concept of Revelation. State University of New York Press. 1996.

9. Farclough N. Critical discourse analiysis and the marketisation of public discourse: the universities. "Discourse and Society", 4(2). 1993. 133-68.

10. Favis M. C. The Conccpt of Writing, with Continual Reference to "Kierkegaard" // PHILOSOPHY AS LITERATURE // The European Legacy. 2009. Vol. 14. №5. Pp. 561-572.

11. Gouwens D. Kierkegaard as Religious Thinker. Cambridge University Press,1996.

12. Hale A. G. Kierkegaard and the Ends of Language. University of Minnesota Press, 2002.

13. Heidegger M. The Fundamental Concepts of Metaphysics: World, Finitude, Solitude. Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1995.

14. Irigaray L. The Sex Which is not One. Cornell Universisty Press. 1985.

15. Jeimison F. Adorno or The Persistence of The Dialectic. London. Verso, 2007.

16. Kierkegaard S. Philosophical Fragments. Prinston University Press. 1985.

17. Lacan J. Logical Time and the Assertion of Anticipated Certainty

18. Lin Ma. Heidegger on East-West Dialogue: Anticipating the Event. London,1995.

19. Nicholls H. Heidegger's Saying and the Silence About Silence http://baharna.com/psychozoan/98Q2/silence.htm Ссылка действ, на 15.06.10.

20. Pattison G. Kierkegaard's Upbuilding Discourses. London, Routlege, 2002.

21. Rockmor T. On Heidegger's Nazism and Philosophy. University of California Press. 1992

22. Solomon R. C. From Hegel to Existentialism. Oxford University Press. 1987.

23. Аверинцев С. Образ античности в западноевропейской культуре XX в. Некоторые замечания // Новое в современной классической филологии. М. «Наука». 1979. С. 5-40.

24. Агамбен Дж. Скрытый подтекст тезисов Беньямина «О понятии истории»/ Новое литературное обозрение. 2000. № 6. С. 91-96.

25. Адорно Т. Жаргон подлинности. О немецкой идеологии. М. «Канон».2010.

26. Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика Просвещения. М. 1998.

27. Адорно Т. Негативная диалектика. М. «Научный мир». 2003.

28. Антоновский А. Ю. Никлас Луман: эпистемологическое введение в теорию социальных систем. М., ИФРАН, 2007.

29. Арендт X. Vita activa, или о деятельной жизни. М. 2002.

30. Аристотель. Никомахова этика. М.: «ЭКСМО-Пресс». 1997.

31. Бадью А. Краткий трактат по метаполитике. М. «Логос». 2005;

32. Бакусев В. М. Вечное возвращение и античность. // Журнал «Вопросы философии» №2, 2008. С. 161-166.

33. БатлерДж. Психика власти. М. «Алетейя». 2002.

34. Батлер Дою. Отдавая отчет о себе. // «Гендерные исследования». № 17. 2008. С. 104-119.

35. Бахтин М.М. К философии поступка // М.М. Бахтин. Работы 1920-х годов. Киев. «Next». 1994.

36. Беньямин В. О понятии истории // Новое литературное обозрение. 2000. №46. С. 81-90.

37. Благо и истина: классические и неклассические регулятивы. М.: РАН.1998.

38. Бодрияр Ж. Символический обмен и смерть. М. «Добросвет». 2000.

39. Больное О.Ф. Философия экзистенциализма. СПб., «Лань». 1999.

40. Брюкнер П. Тирания покаяния. М. 2009 г.

41. Бурдъе П. Политическая онтология Мартина Хайдеггера. М. «Праксис».2003.

42. Бурдье П. Социология социального пространства. Москва: Ин-т экспериментальной социологии; СПб. «Алетейя». 2007.

43. Бурдъе П. Университетская докса и творчество: против схоластических делений//Альманах российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. M.: Socio-Logos, 1996.

44. Буренина О. Что такое абсурд, или по следам Мартина Эсслина // Абсурд и вокруг: Сб. статей / Отв. ред. О. Буренина. М., 2004

45. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: «Искусство». 1991.

46. Гайденко П. П. Прорыв к трансцендентному. М., 1997.

47. Гайденко П.П. Человек и история в экзистенциальной философии Карла Ясперса // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М. 1991.

48. Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. С-Пб. «Наука». 2006.

49. Гиренок Ф.И. Философский манифест археоавангарда http://www.antropolog.ru/doc/persons/fedor/girenok4. Ссылка действ, на 05.04.10

50. Гройс Б. Инновация как вторичная обработка//Сб.«Мысль изречённая.» М. 1991.

51. Гройс Б. Под подозрением: Феноменология медиа. / перевод с нем. А. Фоменко. Художественный Журнал: Москва, 2006 г.

52. Гуссейнов А.А. Закон и поступок / Этическая мысль. Вып. 2. М. ИФ РАН.2001.

53. Давыдов Ю. Н. Критика социально-философских воззрений франкфуртской школы. М. 1977.

54. Давыдов Ю. Н. Неомарксизм и проблемы социологии культуры. М. 1980.

55. Декарт Р. Рассуждение о методе. Сочинения в 2-х томах, т. 1, М., 1989.

56. ДелезЖ. Различие и повторение. «Петрополис». 1998 г. С. 16.

57. Деррида Ж. Диссеминации / Пер. с фр. Д. Кралечкина; науч. ред. В. Кузнецов. Екатеринбург. «У-Фактория» 2007.

58. Деррида Ж. Маркс и сыновья. M. «Logos altéra». 2006.

59. Деррида Ж. Отобиографии. М. 2007.

60. Деррида Ж. Позиции. М. «Академический проект» 2007.

61. Деррида Ж. Страсти//Ж. Деррида. Эссе об имени. СПб. «Алетейя». 1998.

62. Дорцен ван Э. Вызов подлинности по Хайдеггеру / Крымский психологический вестник, http://www.psy-sev.com/ekzistenciy-psy/21 -haidegger. Ссылка действ, на 14.07.10.

63. Дьяков А.В. Жак Лакан: философия-синтом // Вестник ВГУ. Серия «Философия». 2009. № 1. С. 34-48.

64. Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М. «Художественный журнал». 1998.

65. Зейфрид Т. Хайдеггер и русские о бытие и языке / Новое Литературное Обозрение. №53. 2002. С. 45-64.

66. Земляной С. Триумф пародиста. О творениях Бориса Гройса. http://www.intelros.ru/2007/05/03/sersejj zemljanoji triumf parodista о tvorenijakh boris а groijsa.html. Ссылка действительна на 16.08.10.

67. Иглтон Т. Теория литературы / пер. с англ. Е. Бучкиной. М. «Территория будущего». 2010.

68. Катречко C.JI. Расселовский парадокс брадобрея и диалектика Платона — Аристотеля // Современная логика: проблемы теории, истории и применения в науке. СПб. 2002. С. 239-242.

69. Коплстон Ф. От Фихте до Ницше // Пер. с англ., вступ. ст. и примеч. д. ф. н. В. В.»Васильева. М. «Республика». 2004.

70. Кьеркегор С. Повторение. М. «Лабиринт». 2008.

71. Кьеркегор С. Заключительное Ненаучное Послесловие к философским крохам / Пер. Исаева. СПбГУ. 2005.

72. Лакан Ж. Семинары. Т. VII. Этика психоанализа. М. «Логос». 2006.

73. Лакан Ж. Семинары. Т. XI. Четыре основные понятия психоанализа. М. «Логос». 2004.

74. Лакан Ж. Семинары. Т. XXVII. Изнанка психоанализа. М. «Логос». 2008.

75. Лакан Ж. Семинары. Т. X. Тревога. М. «Логос». 2010.

76. Лакло Э. Невозможность общества// «Логос». № 4-5. 2002. С. 54-57.

77. Лаку-Лабарт Ф. Música Ficta: фигуры Вагнера. С-Пб. «Азбука». 1999.

78. Лаку-Лабарт Ф. Поэтика и политика. М.: Институт экспериментальной социологии, СПб. «Алетейя». 1999.

79. Лиотар Ф. Хайдеггер и «евреи». Издательство «Аксиома». С-Пб. 2001.

80. Лумап Н. Социальные системы. Очерк общей теории. С-Пб. «Наука».2007.

81. Магун А. О негативной диалектике Т. Адорно // «Синий диван». Вып. 4.2004.

82. Майданский А.П. Общение: опыт логико-семантического анализа./ Человек в пространстве образования. Таганрог. 2003. С. 72-78.

83. Мазгш В.А. Паранойя. Шребер-Фрейд-Лакан. М. «Скифия-принт». 2008.

84. Мазин В.А. Призраки Фрейда // Психоаналитический вестник. 2005. №. 14. С. 114-154, № 15 С. 146-165.

85. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М. «Гнозис». 2003.

86. Мудрагей Н.С. Проблема человека в иррационалистическом учении Серена Кьеркегора // Вопросы философии. 1979. №10. С. 76-86.

87. Михайлов И. А. Был ли Хайдеггер «феноменологом»? //Логос. 1995. №6. С. 283-302.

88. Никифоров О. Хайдеггер на повороте: «Основные понятия метафизики» //Логос. 1996. № 8. С. 76-91.

89. Пензин А. Паоло Вирно: Грамматика множеств как антропология капитала // «Синий диван». Вып. 8. 2008 г.

90. Пигров К. С. Оборачивание метода и превращенные формы в процессе исторического творчества // Материалистическое учение К. Маркса и современность. Л.1984.

91. Платон. Соч. в 4-х томах. М. «Мысль».1993.

92. Подорога В. М. Выражение и смысл. Ландшафтные миры философии. М. «Ас! Ма^тет». 1995.

93. Померат/ Г. Язык абсурда //Померанц Г. Выход из транса. М. 1995.

94. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1. Чары Платона. М. «Культурная инициатива». 1992.

95. Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность. М. «Лабиринт». 2008.

96. Савчук В. В. Судьба нигилизма в России // Политическая концептология. №2. 2009. С. 280-303.

97. Серль Дэю. Что такое «речевой акт» // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. М„ 1986. С. 151-169.

98. Скирбекк Г., Гилье Н. История философии. М. «ВЛАДОС». 2003.

99. Соболева М. Е. Философия как «критика языка» в Германии. СПб.: Изд-во СПбГУ. 2005.

100. Соколов Б.Г. Движение «против»: Серен Кьеркегор и Лев Шестов. / Русская и европейская философия: пути схождения // Сборник материалов конференции. С-Пб. 1997.

101. Сололова H.A. Этическая проблематика в современных концепциях «эстетической жизни» // Этическая мысль. Вып. 4. М.: ИФ РАН. 2003.

102. Солонин Ю.Н. Эрнст Юнгер: от воображения к метафизике истории. /Эрнст Юнгер. В стальных грозах. С-Пб. «Владимир Даль». 2000.

103. Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. Извлечения // Звегинцсв В.А. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях. Ч. 1. М. I960.

104. Ставракакис Я. Двусмысленная демократия и этика психоанализа // «Логос» №2. 2004. С. 198-216.

105. Судьба нигилизма: Эрнст Юнгер. Мартин Хайдеггер. Дитмар Камиер. Понтер Фигаль. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та. 2006.

106. Судьбы гегельянства: философия, религия и поли гика прощаются с модерном. Под ред. Козловски П., Соловьева П.Ю. М. «Республика». 2000.

107. Сухачев В.Ю. Ницше: генеалогия versus историзм // Ницше и Дарвин сквозь призму XX века. С-ПБ. Институт биологии и психологии человека. 1999. С. 45-48.

108. Тиллих П. Избранное. Теология Культуры. М. «Юрист». 1995.

109. Тимофеева О. введение в эротическую философию Ж. Батая. М. «НЛО».2009.

110. Фшишпс Л., Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ. Теория и метод. Харьков.2004.

111. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет./ Пер. с фр., М. «Касталь». 1996 г.

112. Фуко М. Ницше Фрейд, Маркс // «Кентавр». 1994 № 2. С. 48-56.

113. Фуко М. Что такое Просвещение? // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 1999. № 2. С. 132 149.

114. Фуре В. Н. Критическая теория современности // «Логос» 2004 № 1. С.42.71.

115. Хабермас Ю. Дискурс о модерне. М. «Весь мир». 2003.

116. Хабермас Ю. Первым почуять важное // Речь на вручении премии имени Бруно Крайского // «Неприкосновенный запас». 2006. № 3 (47). С. 5-11.

117. Хайдеггер М. Бытие и время. Харьков. «Фолио». 2003

118. Хайдеггер М. Время и бытие. М. 1993.

119. Хайдеггер М. Ницше, в 2-х т. С-Пб. «Владимир Даль». 2007.

120. Хайдеггер М. Парменид. С-Пб. «Владимир Даль». 2009.

121. Хайдеггер М. Слова Ницше «Бог мертв» // Вопросы философии. 1990, №7. С. 143-176.

122. Хайдеггер М. Феноменология и теология // Хайдеггер и теология, пер. В. К. Зелинского. М. 1974.

123. Хайдеггер М. Что зовется мышлением. М.: «Академический проект».2007.

124. Хайдеггер М. Что такое метафизика. М. «Академический проект». 2007.

125. Хевеши М.А. Толпа, массы,, политика: Историко-философский очерк. М.2001.

126. Чичнева Е.А. Философия как проповедь // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. №5. 2000 С. 62-73

127. Шестов Л.И. Киркегард религиозный философ // Кьеркегор С. Наслаждение и долг. Ростов-на-Дону: Феникс. 1998. С. 384-411.

128. Эткинд А. Из «измов» в демократию // Знамя. № 12. 2000. 161-181.

129. Юнгер Э. Рабочий. С-Пб. «Наука». 2002.