автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Рабочие тетради М. Кузмина как литературный и биографический источник

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Тимофеев, Александр Генрихович

Введение

ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава первая

Описание содержания рабочих тетрадей М. Кузмина из собрания Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН.

Глава вторая

Комедии о святых (1907): источники текста.

Глава третья

Индекс переписки 1907-1910 годов как материал для реконструкции биографии М. Кузмина и создания летописи его жизни и творчества (на примере 1907 года).

Глава четвертая

К реконструкции книгоиздательских связей М. Кузмина с Германией: историко-биографический и библиографический экскурс.

Глава пятая

Источниковедческие находки (по материалам рабочих тетрадей). а. Неизвестная статья М. Кузмина. б. Пьесы М. Кузмина «Соловей» и «Кот в сапогах». в. О проблеме идентификации записей в рабочих тетрадях.

Глава шестая

О литературных источниках произведений М. Кузмина, не подтвержденных материалами рабочих тетрадей. а. Рассказ М. Кузмина «Кушетка тети Сони». б. Повесть М. Кузмина «Крылья».

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Тимофеев, Александр Генрихович

Спустя восемь дней после кончины М. Кузмина, последовавшей 1 марта 1936 года в Ленинграде, Георгий Адамович, поэт и критик младшего поколения, живший в то время в эмиграции, выступил на страницах газеты с некрологической и мемуарной заметкой «Умер поэт М.А. Кузмин». Она открывалась ссылкой на советский источник: «В Петербурге 3 марта скончался поэт М.А. Кузмин. В последние годы он работал над переводами классиков -перевел комедии и сонеты Шекспира, "Дон-Жуана" Байрона, Апулея, отрывки из "Илиады". ("Изв<естия>", 4 марта)».1

На самом деле некрологическое сообщение имело вид несколько иной: & «ЛЕНИНГРАД, 3 марта. (По телеф<ону> от соб<ственного> корр<еспондента>.) Скончался поэт М.А. Кузмин. В последние годы он работал над переводами классиков мировой литературы, перевел все комедии и сонеты Шекспира, "Дон-Жуана" Байрона, Апулея, отрывки из "Илиады"». 2

Нетрудно заметить, что Адамович (не исключаем, однако, и возможности ■ редакционной правки) исказил официальное известие из СССР в трех местах. i

Но только произвольное объявление даты передачи корреспонденции в Москву датой смерти Кузмина оказалось «камнем преткновения» для написавших о поэте спустя десятилетия, так и не обратившись ко всем без исключения московским и ленинградским газетам 1936 года. 3 i

1 [Адамович Г.] Умер поэт М.А. Кузмин // Последние новости. 1936. № 5463. 8 марта. С. 3. Подпись: Г.А.

2 [Без подписи]. Умер М.А. Кузмин // Известия. 1936. № 54. 4 марта. С. 4. Здесь и далее все газетные сообщения о смерти М. Кузмина цитируются с сохранением всех особенностей их орфографии и пунктуации.

3 Не исключено, что именно ошибке Адамовича мы обязаны появлением неверной даты смерти Кузмина - 3 марта 1936 года - в посвященной ему статье А. Корнеева, которая помещена в «Краткой литературной энциклопедии» ([Т.] 3. Иаков - Лакснесс. М.: Сов. энциклопедия, 1966. Стб. 875). Повторение неточности: Лавров А., Тименчик Р. «Милые старые миры и грядущий век»: Штрихи к портрету М. Кузмина // Кузмин М. Избр. произведения / [Сост., подг. текста, вступит, ст. и коммент. А. Лаврова, Р. Тименчика]. Л.: Худ. лит., Ленингр. отд., 1990. С. 15. Ошибка исправлена Р.Д. Тименчиком в его биографической статье о Кузмине, см.: Рус. писатели. 1800-1917: Биогр. словарь. [Т.] 3. К-М. М.: Бол. Рос. энциклопедия; Науч.-внедренческое предприятие «Фианит», 1994. С. 204.

Авторы новейшей научной биографии Кузмина, выпущенной на английском языке, Джон Малмстад и Н.А. Богомолов были первыми, кто надлежащим образом использовал газетные сообщения о смерти Кузмина в своем исследовании. Они пишут: «Во вторник, 3 марта <1936 года>, газета "Литературный Ленинград" напечатала на последней странице кратчайшее объявление о смерти Кузмина и дате похорон от имени Ленинградской секции Союза писателей и Литературного фонда. Фамилия была в нем напечатана неправильно. "Известия" набрали ее верно в бюллетене из семи строчек, напечатанном на следующий день, но в нем речь шла только о переводческой работе Кузмина». 4

Таким образом, первым некрологическим сообщением о кончине Кузмина в советской печати стала следующая заметка: «Правление Ленинградского Союза советских писателей и Литературный фонд извещают, что 1 марта сего года умер член Союза советских писателей КУЗЬМИН Михаил Алексеевич. Вынос тела из больницы им. Куйбышева (просп. Володарского, 56) 5 марта в 2 часа дня». 5

На организованной нами (совместно с А.Г. Рабинянц) выставке «Петербургский Кузмин. (К 130-летию со дня рождения поэта)» (Всероссийский музей А.С. Пушкина, 25 декабря 2002 - 30 января 2003) был продемонстрирован любопытный экземпляр № 69 брошюры «К ХХ-летию литературной деятельности Михаила Алексеевича Кузмина», выпущенной Ленинградским обществом библиофилов в 1925 году. 6 На обороте обложки

4 Malmstad J.E., Bogomolov N. Mikhail Kuzmin: A Life in Art. Cambridge, Mass.; London, England: Harvard University Press, 1999. P. 358. Сведения об этих «кратких информации и анонимном некрологе» были впервые приведены Клаусом Харером в его обзоре «К 120-летию со дня рождения М.А. Кузмина (1872-1936): Библиографический обзор изданий и исследований» (Новое лит. обозрение. 1993. № 3. С. 165, 173 (прим. 30))

5 Лит. Ленинград. 1936. №11.3 марта. С. 4. (Сообщение - в траурной рамке.)

6 Частное собрание (С.-Петербург). Тираж этой восьмистраничной брошюры составляет всего 200 экземпляров, о чем свидетельствует соответствующая запись на обороте обложки. Однако мы располагаем ксерокопией, которая сделана с экземпляра, где эта запись выглядит иначе: «Отпечатано в количестве 100 экземпляров» (местонахождение оригинала неизвестно). этого экземпляра один из прежних его владельцев, бывший, очевидно, поклонником творчества Кузмина, наклеил три некрологических сообщения о его кончине, вырезанные из газет. Одно из них было из «Известий» от 4 марта, тогда как заметка, напечатанная в газете «Литературный Ленинград», отсутствовала. Для уточнения двух прочих источников мы обследовали все ленинградские и московские газеты, выходившие в марте 1936 года.

Результаты были таковы. Одновременно с «Известиями» официальный орган ленинградских коммунистов поместил следующее сообщение: «Правление Лен<инградского> Отд<еления> Союза Советских писателей и <4 литературный Фонд извещают о смерти члена Союза Советских Писателей

КУЗЬМИНА Михаила Алексеевича, умершего 1 марта 1936 г. Вынос тела из б<ольни>цы им. Куйбышева (пр. Володарского, 56) 5 марта в 2 часа дня».

Два дня спустя после появления в «Известиях» первой заметки о смерти поэта там же была опубликована и вторая: «Группком Писателей при т издательстве "ACADEMIA" с прискорбием извещает о смерти поэта

М.А. КУЗМИНА, последовавшей в Ленинграде». 8

Таким образом, три советские газеты откликнулись на смерть М. Кузмина четырьмя официальными сообщениями.

Единый характер всех сухих некрологических сообщений и полное отсутствие статей, посвященных памяти Кузмина, в советской печати наглядно свидетельствовали о том, что завершился тянувшийся более десятилетия процесс маргинализации Кузмина в отечественной литературе.

Н.А. Богомолов в статье «Литературная репутация и эпоха» отметил, что уже к концу 1920-х годов «.поэзия <позднего> Кузмина, наиболее зрелая к совершенная его поэзия, опять опрокидывалась в мир интересов сексуальных

7 Ленингр. правда. 1936. № 52.4 марта. С. 4. (Сообщение - в траурной рамке.)

8 Известия. 1936. № 56. 6 марта. С. 4. (Сообщение - в траурной рамке.) меньшинств, из которого она в начале <ХХ> века столь решительно вышла, став достоянием большой русской литературы». 9 Верно подметив общую тенденцию того времени - постепенное вытеснение прежней и современной поэзии и прозы Кузмина на литературную обочину, исследователь не вполне отдает себе отчет в том, что невозможно отодвинуть крупного писателя, который на рубеже 1910—1920-х годов «воспринимался читающей публикой как безусловный живой классик» 10 в сферу внимания только одного — не столь уж обширного — круга людей. Правильнее было бы сказать, что знание сочиненного Кузминым отныне становилось уделом знатоков словесности,

9 Богомолов Н.А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М.: Новое лит. обозрение, 1995. С. 66.

10 Там же. С. 63. Мы хотели бы дополнить эту справедливую, основанную на свидетельствах современников Кузмина оценку его роли в русской литературе из статьи нашего коллеги еще одним примером, насколько нам известно, в кузминоведческой литературе не упоминавшимся. Молодой прозаик и критик Ф. Иванов (7-1923) неоднократно fit пользуется кузминскими кодами (в том числе цитатными) в своем произведении «Железный прут»: 1) «Сижу после встречи на бульваре. Золотое бабье лето. Ветер доносит музыку, вечернее небо над синим Днепром. Звездно и ласково. Не завидую прошлому. Зевая, говорит о декорациях Добужинского или новых стихах Кузмина. Тосковать нелепо в нелепых полутемных подвалах»; 2) «Лейтенант В. Восемнадцатилетний мальчик. Георгиевский кавалер. Лицо тонкое, руки холеные, нежные. В походном мешке: "Эмали и камеи", "Сети" Кузмина. Застенчиво улыбнулся: - Вот. Это у меня послелнее. Больше ничего. Ушел. Перелистываю Готье. Победишь ли с этим? Но кто знает, может быть, те, грядущие, оправдают. И в нашем бессилии найдут красоту» (Струги: Лит. альманах. Кн. 1. Берлин: ф Изд-во «Манфред», 1923. С. 95, 110; фамилия Кузмина по ошибке набрана с "ь").

Непререкаемость авторитета Кузмина для автора и некоторых представителей его поколения подчеркнута упоминаниями стихов поэта, его сборника «Сети» и выделенной нами курсивом цитатой второй строки стихотворения «Протянуло паутину.» из цикла «Осенние озера», который открывает одноименную книгу. О Кузмине Ф. Иванов писал также в мемуарной статье «Старому Петербургу. (Что вспомнилось)» (Жизнь: Вестник мира и труда (Берлин). 1920. № 9. Авг. С. 16; материал введен в научный оборот Р.Д. Тименчиком) и в своей книге «Красный Парнас: Литературно-критические очерки» (Берлин: Рус. универс. изд-во, 1922. С. 14—16). По свидетельству писателя Александра Дроздова, автора некролога Иванова, «о Кузмине <.> он говорил с ласковой теплотой» (Дроздов А. Федор Иванов // Накануне (Берлин). 1923. № 412. 19 авг. С. 11). Фрагмент прозы Ф. Иванова, посвященный юному георгиевскому кавалеру, который на войне не расстается со стихами Кузмина, вызывает в памяти рассказанную поэтом Леонидом Мартыновым историю его знакомства в колчаковском Омске с пушкинистом и поэтом Георгием Масловым: она произошла при чтении Мартыновым романа Кузмина «Крылья» и антологии 1917 года, составленной З.Н. Гиппиус, куда в том числе попали и стихи Маслова (см.: Мартынов Л. Черты сходства: Новеллы. М.: Современник, 1982. С. 20-21). людей литературы, театра, изобразительного искусства, букинистов. 11 Однако то же самое происходило тогда не только с наследием Кузмина, но и с литературой символизма, акмеизма и модернизма в целом.

В дальнейшем, если не считать отдельных посмертных изданий и переизданий выполненных Кузминым переводов и осуществленной Э.Ф. Голлербахом накануне войны публикации стихотворения «Орфей»

1 "У

Мольба любви, тоска о милой жизни.»), в изучении творчества этого поэта наступила пауза длиной почти в тридцать лет, если говорить о первых статьях с разбором его сочинений, появившихся в славистской периодике на Западе, и первых усилиях по сбору литературного наследия Кузмина и материалов к его биографии, предпринятых в Советском Союзе Г.Г. Шмаковым. К сожалению, в силу причин внелитературных издание стихов Кузмина в «Библиотеке поэта», работая над которым Шмаков получил доступ в советские архивы к неопубликованным рукописям изучаемого автора, так и не Яркий пример использования кодировки своих чувств (впрочем, н& всеми и не всегда распознаваемой в литературном произведении) с помощью прозаических и стихотворных текстов-вставок Кузмина явлен в описании личных отношений будущего художника В.А. Свитальского и врача, писателя, коллекционера М.М. Мелентьева. См.: Мелентьев М.М. Книга о Володе (художнике В.А. Свитальском). [Изд. 2-е, испр. и доп.] / [Предисл., подг. текста и коммент. Г.Г. Мартынова; Под общей ред. А.Г. Тимофеева]. СПб.: Атон, 2004. С. 23, 29; ср. просьбу Свитальского о присылке поэтических книг Кузмина: Там же. С. 60. Гораздо более выразительны в этом отношении неопубликованные письма

B.А. Свитальского к М.М. Мелентьеву; так, письму от 11 мая 1919 года предпослан эпиграф из Кузмина: «Часто случается, что слова предостережения, всегда вспоминаемые, наталкивают нас именно на то, от чего предостерегают. М. Кузмин. "Девственный Виктор"». На обложке этого тома прозы Кузмина Свитальский сделал следующую надпись: «29/11920, Москва. Когда пьют на "брудершафт", принято меняться крестами, мы же с Вами поменяемся этими томиками, в память нашей весенней любви и "тупиковских" вечеров, тех вечеров, которые нас толкали на ту дорогу, которая теперь уже пройдена. "Баркарола" Чайковского, гимн нашей любви, для меня первой, для Вас, может быть, последней. И когда я буду ее слышать, я всегда буду вспоминать Вас, весну, музыку владыки и все, что скрывается под этими словами. Прощайте и верьте, что плохого от Вас у меня не осталось ничего. Любящий B.C.» (цит. по машинописной копии, любезно предоставленной нам

Г.Г. Мартыновым).

1 См.: Кузмин М. Орфей («Мольба любви, тоска о милой жизни.») / [Публ. Э.Ф. Голлербаха]; Голлербах Э. А .Я. Головин и М.А. Кузмин // Лит. современник. 1941. № 4.

C. 59. Эта публикация, судя по всему, была продолжением работы Голлербаха над изданием воспоминаний художника; см.: Головин А.Я. Встречи и впечатления: Воспоминания художника / Ред. и коммент. увидело света. Шмаков, сумев опубликовать в Советском Союзе только одно научное исследование о Кузмине,13 эмигрировал в США. Изучение творчества Кузмина на серьезном источниковедческом уровне на его родине по сути приостановилось.

Автором диссертации во время работы над описанием рукописных материалов Кузмина в собрании Пушкинского Дома и при подготовке издания его несобранных пьес были обследованы все архивохранилища Москвы и Ленинграда / С.-Петербурга на предмет уточнения того круга документальных источников, который составляет основу для изучения творчества этого мастера художественного слова. Из этого практического обозрения мы вынесли убеждение, что наряду с печатными источниками: публикациями текстов, рецензиями на книги и театральные постановки, сообщениями газетных хроник, воспоминаниями очевидцев и т. д. - для полноценного изучения биографии и творчества М. Кузмина исследователю необходимо одновременно принять во внимание его Дневник, переписку, рабочие тетради и записные книжки. Разумеется, эта возможность существует не по отношению ко всем периодам жизни поэта, поскольку далеко не все рукописи за каждый данный отрезок времени сохранились. Известно, например, что «знаменитый "Дневник" либо не велся в 1890-е годы, либо, под влиянием переоценки своего прошлого, был уничтожен его автором, и почти никаких источников биографии Кузмина этой поры, кроме писем к [Г.В.] Чичерину и автобиографического очерка "Histoire [edifiante de mes commencements]", более не существует». 14 Но,

Э.Ф. Голлербаха. JL; М.: Искусство, 1940.

13 См.: Шмаков Г.Г. Блок и Кузмин: (Новые материалы) // Блоковский сб.: [Вып.] II. Труды Второй науч. конф., поев, изучению жизни и творчества А.А. Блока. Тарту, 1972. С. 341-364.

14 Тимофеев А.Г. Семь набросков к портрету М. Кузмина // Кузмин М. Арена: Избр. стихотворения / Вступ. ст., сост., подг. текста и коммент. А. Г. Тимофеева. СПб.: Северо-Запад, 1994. С. 14. К сказанному в 1994 году можно прибавить, что к числу источников биографии Кузмина этой поры относятся еще и документы С.-Петербургской консерватории, в том числе составленные Кузминым собственноручно; они проанализированы нами в с другой стороны, в рассматриваемой из нашей эпохи жизни Кузмина есть и такие моменты, творческие и биографические элементы которых могут быть взаимно дополнены Дневником, перепиской и рабочими тетрадями. К сожалению, пока что это не сделано в полной мере.

Вхождение в творческую лабораторию всякого крупного писателя — долгий и многотрудный путь, по которому зачастую проходит не одно поколение исследователей. Независимо от того, начинается оно параллельно публикации неизвестных ранее текстов изучаемого автора или предпринимается в отношении литератора, чьи сочинения были почти полностью опубликованы при его жизни, - это неизбежный этап для истории литературы, как бы притягивающей еще вчера современного, а иногда запретного и/или полузабытого писателя в свое сохраняющее поле. Никакое подведение итогов, каким могло бы стать издание обстоятельной биографии или академического собрания сочинений такого автора, невозможно без подготовительной работы источниковедческого характера, высший смысл которой состоит, на наш взгляд, в уяснении творческих принципов анализируемого писателя. Эти принципы могут выявляться как через историю текста его произведений, так и путем уточнения литературных и биографических источников сочинений, вышедших из-под его пера. Кроме того, на стадии предварительных исследований, предшествующих выпуску текстологически выверенного и снабженного комментариями собрания сочинений, весьма актуальна литературоведческая работа в жанре «поисков и находок» - установление ранее неизвестных фактов биографии, обнаружение новых текстов, реконструкция неосуществленных авторских замыслов и т. д. Подобное исследование возможно вести только с опорой на архивные источники - неопубликованную переписку, дневники, записные книжки, статьях: Тимофеев А.Г. 1) Михаил Кузмин и его окружение в 1880-1890-е годы: (Новые материалы к биографии) // Рус. литература. 2002. № 4. С. 173-193; 2) Володя Звонарев // Петербургская библиотечная школа. 2003. № 3. С. 8-18. черновые и беловые автографы произведений изучаемого писателя; обязательно привлечение и таких творческих рукописей, как рабочие тетради.

Говоря о «рабочих тетрадях М. Кузмина», мы имеем в виду переплетенные рукописные тетради поэта, непременно содержащие его творческие рукописи - как правило, наряду с записями иного рода: списками собственных произведений с указанием дат их написания, подсчетом гонораров, выписками при чтении, списками книг и журналов для чтения и/или приобретения, различными планами. Отсутствие творческих рукописей в переплетенной тетради обычно указывает исследователю на то, что перед ним — * записная книжка.

Таким образом, целью настоящей диссертации нам видится защита определенного типа исследования в сфере изучения жизни и творчества М.А. Кузмина - кузминоведения. Мы имеем в виду исследование, которое основано не только на всестороннем изучении биографии и художественного творчества автора, но также и на полном обследовании и анализе архивных источников, включая творческие рукописи поэта.

В ряду таких рукописей рабочие тетради Кузмина являются для исследователя - наряду с перепиской и Дневником - одним из важнейших биографических источников, а если речь заходит о творческой истории произведений или же об установлении литературного происхождения того или иного сочинения изучаемого автора, то едва ли не самым важным. Немаловажно, что сам Кузмин прекрасно отдавал себе в этом отчет, продав в 1920-е годы две наиболее значительных в творческом плане рабочих тетради Институту истории искусств.15 Ныне они хранятся в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН.

15 Рабочая тетрадь начала 1920-х годов, проданная не ранее марта 1928 года (на этой именно дате обрывается авторский список произведений, находящийся в тетради), была оценена, согласно описи фонда Института истории искусств, в 200 рублей. Кроме того, в интересах будущих исследователей его творчества Кузмин составил оглавление материалов этой тетради.

Н.А. Богомолов и С.В. Шумихин предваряют издание первого тома Дневника Кузмина указанием на то, что «чтение и изучение дневника <.> дает исследователю и внимательному читателю Кузмина возможность воссоздать круг его художественных интересов намного точнее, чем если бы мы опирались только на опубликованные произведения».16 Однако они помнят и о том, «что жизнь человека — а человека искусства в особенности — не может быть зафиксирована каким-то одним текстом, сколь бы обширен и откровенен он ни был. <.> .любой дневник, и дневник Михаила Кузмина в том числе, не может показать человеческую личность как объективную реальность. Тому есть ряд существеннейших причин, и прежде всего та, что для многих, как и для самого Кузмина, дневник был художественным произведением». 17

В отличие от Дневника рабочие тетради, несмотря на присутствие внутри них в том числе и текстов художественных произведений, быть художественными произведениями не могут. Любые записи в рабочих тетрадях подлежат рассмотрению только в информационном и никак не художественном качестве, исключая тексты художественных произведений как таковые, вне контекста их нахождения в рабочей тетради.

В сфере исследований, посвященных творчеству Кузмина, в последние годы стала складываться весьма двусмысленная ситуация. Некоторые начинающие исследователи лишь заявляют о своей приверженности принципам, сходным с нашими и направленным на всестороннее изучение творчества поэта с учетом всех доступных источников. Зачастую они определяют литературное происхождение сочинений поэта по чисто внешним основаниям. Так, это может быть совпадение имен персонажей в более позднем по времени, нежели предполагаемый текст-источник, произведении Кузмина.

16 Богомолов Н.А., Шумихин С.В. Предисловие // Кузмин М. Дневник 1905-1907 / Предисл., подг. текста и коммент. Н.А. Богомолова и С.В. Шумихина. - СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2000. С. 8.

17 Там же. С. 5-6.

Не располагая доказательствами того факта, что Кузмин подобное сочинение своего предшественника читал, они считают достаточным внешнее хронологическое соответствие, иными словами — удовлетворяются тем допущением, что Кузмин такой воображаемый текст-источник мог читать.

Яркий пример такого рода допущения мы встречаем в недавно изданном эфемерным тиражом в 50 экземпляров труде А.А. Ковзуна «Мина Карловна: К литературной биографии персонажа сборника М.А. Кузмина "Форель разбивает лед"». С одной стороны, автор высказывает справедливую мысль о том, что изучение <.> сборника ("Форель разбивает лед". —А.Т.) должно строиться

• <. .> на привлечении дневников и писем поэта и его современников, на привлечении разнообразного литературного материала (как современного ему, так и предшествующих эпох) и на использовании информации о культуре и истории его времени (это максимально широкий контекст, включающий

1 й музыку, кинематограф, живопись и т. д.)». С другой стороны, почти голословным, если не считать последующего мотивного анализа, является утверждение автора о литературном генезисе персонажа поэмы Кузмина «Для августа»: «.Мина Карловна, сидящая у черного хода в окружении двух Лун, неожиданно оказалась персонажем, перешедшим в кузминский цикл из повести Ф.В. Ростопчина "Ох, французы!" (впервые опубликованной в 1842 г.) *. Кузмина, скорее всего знакомого с этой повестью по ее републикации в "Русском архиве" в 1902 г. (№ 5), несомненно привлекли некоторые эротические мотивы данного произведения». 19

Действительно, Кузмин мог читать «Русский архив» за 1902 год, однако при отсутствии четкого доказательства, с опорой на документальную запись,

18 Ковзун А.А. Мина Карловна: К литературной биографии персонажа сборника М.А. Кузмина «Форель разбивает лед». Кадыево: [Изд. автора], 2001. С. 5. Благодарим автора брошюры за предоставление нам ее экземпляра. Ростопчин Ф.В. Ох, французы! - М.: Русская книга (Советская Россия), 1992. -Прим. А.А. Ковзуна.

19 Там же. С. 11. Ср. дальнейший цитатно-мотивный анализ, никак не подкрепленный автором документально и - с нашей точки зрения — не вполне убедительный (см.: Там же. положение, выдвинутое исследователем, является на сегодняшний день лишь гипотезой, верификация которой весьма проблематична. Думается, что «Русский архив» вряд ли входил в круг непременного и - соответственно -могущего заведомо нами подразумеваться чтения поэта, как произведения, изучавшиеся в гимназии, или символистские журналы, или книги, отрецензированные поэтом на страницах периодических изданий.

Подобного рода отрыв от документальных источников ныне можно наблюдать и в диссертационных исследованиях, частично или полностью посвященных творчеству Кузмина. Так, например, Н.Б. Граматчикова полагает, что «английский роман путешествий, имитирующий документально достоверные записки в духе Д. Дефо» питает повесть Кузмина «Путешествие сера Джона Фирфакса по Турции и другим примечательным странам» (1910; в первой публ.: «.и другим замечательным странам»). 20 Автор другой диссертации М.П. Гецевичюте, обсуждая особенности «сказок» М. Кузмина, пишет: «Вторичность сказок может быть <.> представлена литературными аллюзиями ("Сказка о рыбаке и рыбке" А. Пушкина, "Рыбак и его Душа"

О. Уайльда, совмещенные и стилизованные под китайскую притчу в "Принце

Желания" (так!) М. Кузмина)», латентна (<.> посвящение Ю. Юркуну сказки

М. Кузмина "Принц Желания" (так!) акцетирует мотив их совместного 1 путешествия)». Третий автор, А.Н. Мурашов, утверждает: «Если обратиться к 9 "Курантам любви", то станет очевидным, что Кузмин связан с такими поэтами младшего поколения символистов, как Эрнест Доусон и Альбер Жиро, автор текстов "Лунного Пьеро" Шёнберга. Это традиция мелодекламации, поэзии

С. 11-17). лл

Граматчикова Н.Б. Игровые стратегии в литературе серебряного века (М. Волошин, Н. Гумилев, М. Кузмин): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Екатеринбург, 2004. С. 18.

21 Гецевичюте М.П. Прозаическая сказка в творчестве символистов (1895-1917): Автореф. дис. канд. филол. наук. Пермь, 2004. С. 13. На какое «совместное путешествие» М. Кузмина и Юр. Юркуна ссылается автор, неясно. Если это не лакуна в биографии Кузмина — приезд его младшего друга в Петербург (в случае если он был «совместный»), то такие «совместные путешествия» серьезным исследователям неизвестны. верленовского, музыкального типа». 22 Система доказательств описывается автором таким образом: «В "Весне" из "Курантов", например, четыре строфы реплики Фавна написаны на две рифмы, нарочито-банальные, как нарочито-банальны иногда образы у Доусона; повторяются варьированные и полные сегменты стихов, сами стихи, группы стихов в измененном или прежнем порядке - и в "Курантах", и у Доусона. И Кузмин, и Доусон нанизывают сложные трехрифменные созвучия. И Доусону, и Кузмину присущ стилизаторский интерес к маргинальным поэтам доромантической литературы. Иллюзия дилетантизма и faux naif ("деланной наивности") становится * приемами у обоих поэтов. Однако у Кузмина - строгая композиция времен года, каковой следует музыка XVIII столетия и его поэзия: первая поэма Поупа "Пасторали" написана в буколическом роде по временам года». 23

Бросается в глаза та настойчивость, с которой авторы недавних диссертаций утверждают связи сравнительно раннего творчества Кузмина с английской литературой, и даже с творчеством авторов далеко не первого ряда, f тогда как английский был последним из европейских языков, с которым познакомился Кузмин, сначала изучавший французский, итальянский и немецкий. Естественно, что при таком положении дел очевидным может считаться знакомство человека литературы с общеизвестной мировой классикой, как то сочинениями Шекспира или же, условно говоря, громкими ш именами, каким было в России 1890-1990-х годов имя английского писателя Оскара Уайльда из-за его скандального судебного процесса и последующего осуждения английским судом. Однако прежде чем утверждать влияние творчества Э. Доусона на М. Кузмина - автора «Курантов любви», следует документально подтвердить факт знакомства последнего с произведениями английского поэта до 1906 года. Если такое подтверждение не найдено, можно

22 Мурашов А.Н. Проблема неоклассицизма в русской поэзии 10-20-х годов XX века: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2004. С. 12.

Там же. С. 12-13. Не вполне ясно, как «банальность» рифм может быть соотнесена с «банальностью» образов у другого автора. говорить лишь об определенных совпадениях в свойствах тех или иных сочинений двух поэтов и следует ограничиться констатацией возможности знакомства Кузмина с текстом своего предшественника.

Судя по всему, авторам цитированных диссертационных трудов осталась неизвестной статья Е.Г. Рабинович «Ресницы Антиноя», в которой методологически безупречно обсуждается возможность знакомства М. Кузмина - автора «Александрийских песен» с романом немецкого египтолога Георга Морица Эберса (1837-1898) «Император» (1881; рус. пер. 1881), посвященном любимцу императора Адриана Антиною - фигуре, исключительно значимой для Кузмина. Убедительно разъяснив, что немецкий роман был «заведомой книгой № 1" для интересующегося Антиноем русского читателя начала <ХХ> века» (ссылка на него приведена даже в статье об Антиное, помещенной в Энциклопедическом словаре Брокгауза-Ефрона), Е.Г. Рабинович для подтверждения знакомства Кузмина с этим произведением приводит следующие аргументы: «Кузмин интересовался Александрией пристрастно, Антиноем тоже, редких античных авторов знал хорошо, но знал и Эберса. В рецензии на переведенных Вяч. Ивановым Алкея и Сафо он упоминает <другой> роман Эберса <.>. 24 Кузмин упоминает Эберса не без пренебрежения, как образец исторической беллетристики, но "Александрийские песни" довольно наглядно демонстрируют, что в качестве я» бытописателя Эберс на Кузмина повлиял: Александрия Кузмина очень похожа на Александрию Эберса, а так как Александрия Эберса на другие литературные Александрии похожа мало (она уютнее и конкретнее остальных) и так как Кузмин знал об эллинистической Александрии среди прочего и от Эберса, то и

24 Здесь автор цитируемого фрагмента, благодаря нас за предоставленные сведения о рецензии Кузмина, заявляет, что Кузмин «путает название» романа Г. Эберса. На самом деле названия каких бы то ни было романов Эберса в рецензии не приводятся; в ней говорится лишь об изображении романистом древнегреческой поэтессы Сафо «буржуазной матерью» (Кузмин М. Проза: [В 12 т.]. Т. X. Критическая проза. Кн. 1 / Сост. Н. Богомолов, О. Коростелев, В. Марков, А. Тимофеев и Ж. Шерон; Под общей ред. В. Маркова и Ж. Шерона. [Oakland, Calif.]: Berkeley Slavic Specialties, [1997]. С. 197). влияние несомненно - как бы ни оценивал Кузмин впоследствии литературную продукцию романиста, читанного, скорей всего, в раннем отрочестве». 25

По мнению Е.Г. Рабинович, «.комментаторы и толкователи при отыскании источников исследуемого сочинения склонны искать нечто, "равноценное" исследуемому, - и потому в источники усложненной поэзии попадает что-нибудь достаточно сложное или хотя бы древнее. А между тем поддерживаемые текстами свидетельства повседневного опыта указывают на известную ограниченность такого подхода, ибо ни для кого не секрет, что "элитарные поэты" расхожую беллетристику читают - иногда в детстве, до * приобщения к элите, но иногда и в зрелом возрасте, хотя редко бывают верны детским вкусам (как Цветаева). А раз читают, то так или сяк попадают под влияние прочитанного, и беллетристика в качестве источника становится равнозначима более изысканному чтению, хотя каждый источник влияет,

О/л разумеется, по-разному <. .>». Вывод автора о воздействии романа Эберса «Император» на поэтическое творчество Кузмина выглядит довольно неожиданно на фоне известной к тому времени в кузминоведческой литературе ссылки на доклад Н.В. Волькенау «Лирика Михаила Кузмина», который был прочитан 4 декабря 1925 года в Государственной академии художественных наук и согласно которому «сам М.А. Кузмин на вопрос о том, что он считает источником "Александрийских песен", указал докладчице на переводы ф древнеегипетских текстов, издававшиеся в 70-х годах XIX в. под эгидой английского Общества Библейской археологии и выходившие в течение

97 нескольких лет сер ией под названием "Records of the Past"». Вместе с тем он абсолютно справедлив и вряд ли может быть подвергнут сомнению.

25 Рабинович Е. Ресницы Антиноя // Вестник новой литературы (СПб.). 1992. № 4. С. 236, 239.

26 Там же. С. 239.

27 Цит. по.: [Лавров А., Тименчик Р.] Комментарии // Кузмин М. Избр. произведения.

С. 509.

Научная новизна нашего исследования состоит, прежде всего, в том, что впервые в отечественной и зарубежной практике написана диссертация на основе подробного изучения и анализа творческих рукописей М. Кузмина. Во-вторых, впервые в диссертационных исследованиях, посвященных творчеству Кузмина, работа, проведенная с подготовительными и справочными авторскими материалами, приводит к установлению ряда неизвестных ранее биографических фактов и находке новых текстов. В-третьих, в исследовании утверждается принцип обязательного использования рабочих тетрадей и записных книжек поэта при подготовке научных изданий его наследия (что, Р к сожалению, соблюдалось доныне далеко не всеми исследователями и не всегда).

Выносятся на защиту следующие положения:

1) недостаточная изученность рабочих тетрадей М. Кузмина зачастую ведет к серьезным просчетам и пропускам необходимой информации при комментировании его художественных произведений, к числу которых относится и его Дневник, поскольку он рассматривался автором не в качестве записей для себя, но как текст, ориентированный на восприятие публикой;

2) исследование рабочих тетрадей М. Кузмина может привести не только к восполнению таковых пропусков и исправлению просчетов, но и а) к точному установлению литературных источников его произведении; о) к восстановлению более полной картины его переписки за отдельные периоды жизни; в) к уточнению времени создания целого ряда сочинений и находке неизвестных ранее текстов; г) к реконструкции биографической основы авторского художественного слова;

28 Об этом, в частности, см.: Богомолов Н.А. Дневники в русской культуре начала XX века // Тыняновский сб.: Четвертые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. С. 152-154; Тимофеев А.Г. Михаил Кузмин и издательство «Петрополис»: (Новые материалы по истории «русского Берлина») // Рус. литература. 1991. № 1. С. 190-191, 193; Богомолов Н.А., Шумихин С.В. Предисловие. С. 6, 11, 18.

3) для достижения перечисленных результатов справочные и подготовительные материалы, равно как и творческие тексты, содержащиеся в рабочих тетрадях, должно рассматривать в более широком контексте других рукописей и публикаций произведений изучаемого автора и на фоне современных изданий и научных трудов, посвященных его жизни и творчеству.

Практическая значимость диссертации состоит, во-первых, в том, что она способствует утверждению в сфере изучения жизни и творчества М. Кузмина определенных типов документальных разысканий, которые Р основаны на исследовании и анализе всех доступных архивных и печатных источников и приводят к установлению неизвестных историко-литературных и биографических фактов. Такое утверждение представляется исключительно важным и актуальным в нынешний, еще продолжающийся период активного поиска, подготовки к печати и публикации новых текстов изучаемого автора. Во-вторых, материалы диссертации имеют большое значение для написания в будущем подробной биографии и/или летописи жизни и творчества М. Кузмина и при подготовке академического собрания его сочинений. В-третьих, они необходимы историкам литературы при чтении специальных и общих курсов по русской литературе начала XX века на филологических факультетах университетов.

Основным методом, использованным в диссертации, является метод историко-литературного исследования в сочетании с источниковедческим анализом изучаемых рукописей. При написании отдельных глав использовались иные методики, например: описание содержания изучаемых творческих рукописей в соответствии с принципом «дополнительности» по отношению к современному уровню введения описываемых текстов в научный оборот; 29 сравнительный анализ поэтики исследуемых текстов; метод комментирования текста с помощью данных, полученных в результате историко-архивных и библиографических разысканий; сопоставление биографической информации, которая представлена изучаемым автором, с данными научных исследований и публикаций.

Хронологические рамки диссертации определены, временем жизни изучаемого автора-с 1872 по 1936 гг. т Структура диссертации. Исследование состоит из введения, шести глав,

Заключение научной работыдиссертация на тему "Рабочие тетради М. Кузмина как литературный и биографический источник"

Заключение

Завершая длительный этап многолетних разысканий, посвященных творчеству М.А. Кузмина (1872-1936), представленное диссертационное исследование является промежуточным итогом нашей источниковедческой научной работы, которая связана с именем и личностью этого автора. За годы поисков, анализа, обработки и публикации литературного наследия Кузмина в процессе нашей деятельности вполне сложился определенный тип исследования, целью которого, наряду с введением в научный оборот новых рукописей и творческих текстов изучаемого автора, является выяснение литературных источников его произведений и обнаружение новых биографических данных, осуществляемое исключительно на документальной основе. Как уже отмечалось во Введении, демонстрация методов и защита такого рода исследования сегодня является весьма актуальной. На фоне многочисленных ныне документально не подкрепленных разысканий, относящихся к сфере поиска источников ряда кузминских текстов, в нашем диссертационном исследовании впервые в числе работ такого рода поднимается вопрос об обязательном использовании рабочих тетрадей, записных книжек, Дневника и переписки М.А. Кузмина для нужд поиска как новых биографических данных, так и выяснения литературных источников его произведений. До нашей диссертации мы следовали этому принципу в своих статьях и публикациях и встречались с примерами его применения и использования в трудах Н.А. Богомолова, П.В. Дмитриева, А.В. Лаврова, Дж. Малмстада, Г.А. Морева, Р.Д. Тименчика, Ж. Шерона, С.В. Шумихина и других ученых.

В представленной диссертации мы не ставили нашей целью дать исчерпывающий свод локальных исследований, отправной точкой поиска в которых были бы подготовительные и прочие материалы, сосредоточенные в двух рабочих тетрадях, избранных нами в качестве предмета изучения. Однако стоит подчеркнуть, что почти все главы диссертации, за исключением того ее фрагмента, где рассмотрено литературное происхождения центрального героя повести Кузмина «Крылья» Вани Смурова, в той или иной степени базируются на материалах, почерпнутых в рабочих тетрадях изучаемого автора и проанализированных в интересах каждого конкретного исследования, составившего одну из глав нашего труда.

Последовательность глав в представленной диссертации выстроена таким образом, чтобы с помощью образцов конкретных исследований, помещенных после краткого описания содержания изучаемых рукописей, очертить круг возможных типов историко-литературных и библиографических разысканий, ведущих свое происхождение от различных подготовительных и справочных материалов из рабочих тетрадей.

Во второй главе «Комедии о святых (1907): источники текста» нами продемонстрировано текстологическое доказательство использования Кузминым житий трех святых - Алексея человека Божия, блаженной Евдокии и Мартиниана Палестинского — в редакции Четьих-Миней св. Димитрия Ростовского, полученное в том числе благодаря изучению и анализу планов и подготовительных выписок Кузмина при работе над текстами «Комедии о Алексее человеке Божьем», «Комедии о Евдокии» и «Комедии о Мартиниане». Представляется, что проделанный подробный текстологический анализ и полученные точные результаты являются достаточным основанием для утверждения требования непременного обращения к творческим рукописям Кузмина при установлении возможного литературного источника того или иного его произведения, имеющего «вторичный» характер, иными словами — вдохновленного литературным текстом-предшественником.

Однако, вполне отдавая себе отчет в том, что документы творческой лаборатории автора могут предъявить исследователю строгие доказательства работы художника с текстом, который является источником его сочинения, далеко не всегда, в главе шестой «О литературных источниках произведений

М. Кузмина, не подтвержденных материалами рабочих тетрадей» мы выбрали два произведения Кузмина, суждения относительно литературной предыстории которых, основанные на различных данных, содержащихся в тексте, можно вынести, прибегнув к анализу источников, с рабочими тетрадями никак не связанных. Если литературный источник рассказа «Кушетка тети Сони» (план которого сохранился в рабочей тетради, но никак не указывает на происхождение текста) искусно скрывается автором, скорее всего, по причине его принадлежности к области бульварной литературы, то центральный герой повести «Крылья» приходит в произведение Кузмина из знаменитого романа Ф.М. Достоевского, знакомство с которым является условием культурного минимума любого человека, не только писателя. Таким образом, хотя в каждом из трех случаев обсуждавшихся литературных заимствований имеет место развитие и переосмысление того, что почерпнуто в тексте-источнике, характер сокрытия такого заимствования у Кузмина может быть неодинаковый, от почти бесспорного распознавания с сохранением документального подтверждения («Комедии») до совершенной неясности («Кушетка тети Сони»),

В третьей главе «Индекс переписки 1907-1910 годов как материал для реконструкции биографии М. Кузмина и создания летописи его жизни и творчества (на примере 1907 года)» сопоставлена информация, содержащаяся в авторском индексе корреспонденции за 1907 год, со всеми известными публикациями переписки Кузмина этого времени (по состоянию на июнь 2005 года). Результатом этой работы стал исчерпывающий перечень кузминской корреспонденции за 1907 год, с указанием в сносках мест хранения дошедших до нас писем, а также их публикаций. Такой сводный каталог является первым шагом на пути создания полного сводного каталога переписки поэта и подспорьем для будущих создателей документальной Летописи жизни и творчества Кузмина.

В четвертой главе «К реконструкции книгоиздательских связей

М. Кузмина с Германией: иеторико-биографичеекий и библиографический экскурс» на основе авторского списка произведений 1920-1928 годов из рабочей тетради 1920-х годов и записей в Дневнике продемонстрированы возможности комментирования конкретного поэтического текста («Поручение», май 1922) и пути развития этого комментария. Историко-литературное и библиографическое исследование, выросшее из него, посвящено бытованию произведений Кузмина — как по-русски, так и на немецком языке - в Германии первой трети XX века.

Основная часть пятой главы нашей диссертации повествует о работе в жанре «поисков и находок» — поэтому данная глава и носит название «Источниковедческие находки (по материалам рабочих тетрадей)». Классическим типом архивного историко-литературного исследования является рассказ о находке неизвестной статьи Кузмина «Ленинград в этом сезоне. I (Опера и балет)» (1925), опубликованной в советской дальневосточной газете. Тему использования черновых планов авторских творческих текстов развивает история обнаруженного в архиве текста пьесы «Соловей» (1922) по сказке Г.-Х. Андерсена. В заключительном фрагменте пятой главы затронута проблема идентификации тех записей в рабочих тетрадях, которые содержат списки разнообразных литературных источников.

Список научной литературыТимофеев, Александр Генрихович, диссертация по теме "Русская литература"

1. Соссие В. Дневник Кушетки. 4-5. Там же. 9. Там же. Цит. по: Кузмин М. Первая книга рассказов. 159.

2. Шмаков Г.Г. Блок и Кузмин: (Новые материалы). 351.

3. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. и нисем: В 30 т. Т. XIV. Л., 1976. 498.

4. Далее все цитаты из новести «Крылья» даются но этому изданию. Там же. 195.

5. Шмаков Г. Михаил Кузмин и Рихард Вагнер Русская мысль. 1988. J2 3750. 11 нояб. Лит. приложение. 7. XIII; то же: Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin Ed. by John E. Malmstad. Wien, 1989. P. 36. Там же. С

6. Кузмин М. Проза: [В 12 т.]. [Т.] I. 186. Там же.

7. Курсив наш. -А.Т. Жанровая автохарактеристика этого произведения, предваряющая публикацию записей-выписок, выглядит так: При републикации этого произведения П.А. Богомолов предложил не рассматривать данное сочинение в качестве опубликованных при жизни автора фрагментов Дневника, отражающих суждения Кузмина по некоторым литературным

8. Кузмин М. Чешуя в неводе: (Только для себя) Стрелец: Сб. третий и последний Нод ред. А. Беленсона. СПб., 1922.

9. Кузмин М. Проза: [В 12 т.]. [Т.] I. 189,270. 2 Там же. 286-287.

10. Чехов А.П. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч.: В 18 т. Т. X. М., 1977. 43.

11. Впервые опубл.: Жизпь искусства. 1918. I. 29 окт.

12. Кузмин М. Условности. Статьи об искусстве. 147.

13. Кузмин М. Чешуя в неводе: (Только для себя).

14. Перечень античеховских вынадов Кузмина на этом не кончается. Ср. рассказ «"Высокое искусство"» (1910, публ. 1911) и повесть «Шелковый дождь» (Эпоха: Кп. 1. М., 1918. 97—135), особенно диалог Анны Павловны Шаликовой и Николая Михайловича Лугина о «пошлости» романса (Эноха: Кн. I e 103-104).