автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: "Александрийские песни" М. Кузмина

Полный текст автореферата диссертации по теме ""Александрийские песни" М. Кузмина"

На правах рукописи УДК 882.091-1

НЕГАНОВА ОКСАНА НИКОЛАЕВНА

«АЛЕКСАНДРИЙСКИЕ ПЕСНИ» М. КУЗМИНА: КОМПОЗИЦИЯ, ПОЭТИКА, ЖАНР

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Санкт-Петербург 2004

Работа выполнена на кафедре новейшей русской литературы Российского государственного педагогического университета имени А.И. Герцена

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Кобринский Александр Аркадьевич

доктор филологических наук, старший научный сотрудник Института мировой литературы им. A.M. Горького Российской Академии наук Лекманов Олег Андершанович, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы Московской государственной классической академии им. Маймонида Сергеева-Клятис Анна Юрьевна

Ведущая организация: Ивановский государственный университет

диссертационного совета Д 212.199.07 по присуждению ученой степени доктора наук в Российском государственном педагогическом университете им. А.И. Герцена по адресу: 199053, г. Санкт-Петербург, В.О., 1-я линия,

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке РПТУ им. А.И. Герцена по адресу: 199053, г. Санкт-Петербург, наб. р. Мойки, д. 48, корп. 5.

Официальные оппоненты:

Защита состоится 25 марта 2004 г. в

на заседании

Автореферат разослан ¿0 февраля 2004

г.

Ученый секретарь

диссертационного совета,

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Творчество и личность Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) закономерно вызывают интерес как исследователей, так и массового читателя. Количество упоминаний эгого имени в статьях, обзорах и даже пародиях десятых годов говорит о том, что писатель рассматривается в качестве одной из ключевых фигур русской литературы начала XX века.

В последние годы меняются взгляды на особенности художественной системы Кузмина, на принципы периодизации его творчества, ведется изучение отдельных произведений в общей системе автоцитации писателя. В то же время многие стереотипы, «критические шаблоны» в восприятии Кузмина в практически неизменном виде присутсивуют и в энциклопедиях, и в литературоведческих обзорах, и в новейших учебниках по истории русской литературы.

Состояние современного кузминоведения обусловливает актуальность предпринятого исследования, направленного на изучение одного из самых значимых произведений Кузмина - «Александрийские песни». Отнесение «песен» к лучшему у Кузмина не подвергается сомнению пи автором, ни исследователями, книга занимает особое место и в раннем творчестве Кузмина, и в последующем формировании его поэтики. При жизни автора «песни» издаются неоднократно, с 1907 по 1923 год, при этом они составляют различные сверхжанровые образования (от журнальной подборки стихов до раздела книги стихов «Сети» и, наконец, самостоятельной книги), то есть образуют разные контексты.

Интересный пример обращения к «Александрийским песням» представляет собой разбор, предложенный С. Ильинской, где выделены некоторые основные мотивы текста и обозначено их сходство с «александрийской моделью», представленной и в поэзии Константиноса Кавафиса, где Александрия — «символ любви, .красоты, человечности, терпимости, учености, художественной утонченности». Однако С. Ильинская не ставит перед собой задачи более подробного рассмотрения цикла. В её исследовании элемент, определяющий целостность произведения — это создание единой картины мира.

Н. А. Богомолов, выделяя в цикле сходные мотивы, отказывает ему в какой-либо сюжетности или упорядоченности, хотя «...всё это заключено в рамку одного культурно-исторического типа сознания, тесно связанного со своеобразием александрийской культуры, какой она представлялась автору».

В исследованиях, посвященных Кузмину, до настоящего времени не изучались принципы становления книги стихов, а сами «Александрийские песни» рассматривались как подборка стихов или как раздел поэтической книги.

Степень разработанности проблемы. Отправной точкой для рассмотрения особенностей поэтики М.Кузмипа послужили положения, сформулированные в историко-литературных трудах Г.Шмакова, АЛаврова, Н.Богомолова. Работы последних лет (Н.Салма, С.Корниенко) доказывают, что эти исследования становятся классикой кузм и поведения. Ранней лирике Кузмина посвящена монография К.Харера (К.Нагег), работы В.Жирмунского, В.Маркова, в диссертационном исследовании С.Корниенко рассматривается поэтика книги «Сети».

В.Марков определяет место и роль «Александрийских песен» в книге «Сети» и всем творчестве Кузмина, отмечает сюжетность книги и необходимость анализа «песен» как цикла. Однако целенаправленные исследования в этой области не были осуществлены.

Объектом исследования являются «Александрийские песни» М.Кузмина во всех вариантах прижизненных публикаций. В качестве материала для сопоставления изучается художественная проза и поэтические сборники, дневники • писателя, опубликованная переписка, модернистские журналы начала XX века («Весы», «Аполлон», «Золотое руно», «Новый путь», «Вопросы жизни» и др.) и критические работы современников Кузмина, в которых получают осмысление феномен его творчества и особенности литературной, музыкальной и культурной стилизации. При рассмотрении «александрийского» слоя текста мы обращаемся к материалам «александрий»: от древних до новейших.

Обращение к дневнику писателя в качестве материала для анализа представляет ся нам и возможным, и необходимым, так как исследования поэтики Кузмина показывают, что для самого писателя дневник был художественным произведением; кроме того, дневник начат поэтом одновременно с работой над «Александрийскими песнями» и выполняет некоторые функции автокомментария к поэтическому тексту.

Предмет исследования - литературная и культурная ситуация в России начала XX века; выявление и осмысление жанровых особенностей поэзии раннего Кузмина, реализующих художественный замысел писателя.

Целью диссертационного исследования является рассмотрение «Александрийских песен» как единства, в котором наглядно проявляются особенности формирования художественной системы Михаила Кузмина.

Исходя из той цели, были поставлены следующие задачи исследования:

- Определить жанровую сущность рассматриваемого произведения.

- Исследовать принципы организации текста и создания картины мира.

- Изучить семантическое наполнение разных уровней организации текста.

- Установить характер взаимодействия «голосов» в тексте, характер и 1раницы стилизации.

- Рассмотреть специфику текста на фоне ранней лирики Кузмина и русской культуры первого десятилетия XX века.

Методологическая основа работы — это современные методики анализа цикла, который, согласно И.В.Фоменко, понимается как «система авторских взглядов в системе определенным образом организованных стихотворений», то есть как репрезентативная часть мироотношения и поэтической системы писателя в целом. Анализ цикла позволяет делать выводы о поэтической системе писателя, системе его взглядов, а методики, разработаные в трудах И.В.Фоменко, МН.Дарвина, кормановской школы, позволяют использовать целый ряд приемов изучения текста. Термины «автор», «лирический герой», «ролевой герой», «субъектный и объектный план произведения» мы используем в том значении, которое зафиксировал в своих трудах Б.О.Корман.

Исходя из конкретных задач каждой главы, мы обращаемся также к применению следующих методов:

- методика целостного анализа поэтического текста, предложенная Е.Фарыно, рассмотрение семантики слова в художественном тексте и мифопоэтического значения слова (МЛ.Гаспаров, Е.М.Мелетинский);

- системно-субъектный анализ текста, обоснованный в работах Б.О.Кормана и кормановской школы;

- изучение мира Александрии и Петеррбурга в текстах Кузмина потребовало обращения к таким категориям, как «модель мира» и «александрийское урочище» (Б.М.Гаспаров, С.Б.Ильинская), «петербургский текст» (Т.В.Цивьян, Р.Д.Тименчик и др.);

- в исследовании учитывается также метод составления «формального» и «функционального» тезауруса текста, который позволяет на основе составления словаря представить описание «художественного мира» произведения (МЛ.Гаспаров) и используется методика работы с частотным словарем.

Научная новизна исследования заключается в осмыслении литературных стратегий раннего Кузмина, осуществившего в ходе публикации «Александрийских песен» интересный эксперимент в области жанровой формы (подборка стихов - раздел кнш и - книга стихов).

В исследовании выявляется ряд смыслообразующих моделей в раннем творчестве поэта, позволяющих интерпретировать особенности мотивной структуры его зрелого творчества.

Впервые проводится сопоставление «александрийской модели мира», представленной в традиционных источниках («александрии») и в произведениях М.Кузмина.

В работе выделены и охарактеризованы следующие особенности книги «Александрийские песни»:

- обращение к музыкальному началу, что характерно для авангарда в целом и для символизма в частности, как возможность обретения новых средств выражения;

- «прозаизация» на уровне формы, что в начале XX века - всегда эксперимент или стилизация. Критика этой эпохи воспринимает обращение к свободному стиху как закономерный для художника, ищущего возможности максимально полного самовыражения, отказ от «скованности» поэтической формой;

- «прозаизация» содержания, что во многом определяет направление дальнейшего развития литературы в тот период (начиная с 1910-х годов), когда отказ от «мистических туманов» символизма потребует поиска новых путей в поэзии.

Теоретическая значимость исследования:

- в области кузминоведения впервые применяется субъектно-объектный метод анализа текста, который дает инструментарий для анализа авторской позиции в произведении. Данный метод исследования этого «сверхжанра» очень продуктивен, как показывают работы, посвященные циклам и книгам стихов А. Блока, А.Ахматовой, О.Манделыптама, М.Цветаевой;

- в работе дается осмысление литературных стратегий раннего Кузмина, осуществившего в ходе публикации «Александрийских песен» эксперимент в области жанровой формы (подборка стихов -раздел книги - книга стихов);

- художественные искания М.Кузмина, в ходе работы над книгой начавшего вхождение в литературную и культурную жизнь «духовной элиты» Петербурга первого десятилетия XX века, рассматриваются в историко-литературном контексте эпохи, что позволяет проследить как причины популярности рассматриваемого произведения, так и некоторые важные особенности эпохи.

Практическая значимость работы.

Выводы и основные положения работы в практическом плане могут быть использованы и уже используются при подготовке курсов лекций и спецкурсов по истории русской литературы начала XX века, при подготовке учебников и учебных пособий, посвященных этому периоду, для студентов-филологов и учащихся гуманитарных классов лицеев и общеобразовательных школ.

Рекомендации по использованию полученных результатов. Комплекс принципов анализа текста «Александрийских песен» ориентирован на его применение в качестве исследовательской модели для подхода к изучению цикла/книги стихов в русской литературе. Полученные в

исследовании результаты могут стать базой для совершенствования методики анализа цикла/книги стихов и изучения индивидуальных художес1 венных систем начала XX века.

На защиту выносятся следующие положения:

1. История создания «Александрийских песен» отражает принципы формирования системы стихотворений, функционирующей в качестве самостоятельной текстовой единицы - книги стихов.

2. «Александрийские песни» обладают собственным сюжетом, как продолжающим сюжет книги «Сети», так и самостоятельным, самоценным. Сюжет, включая изображение внешнего мира, строится не на эпических событиях, сюжетообразующими элементами становятся проблематика, развитие лейтмотивов, субъектная организация.

3. На разных уровнях организации текста «Александрийских песен» (субъектная организация, хронотоп, и др.) реализуется общий принцип создания особого т»та тскс:а, которым строятся на взаимном отражении, повторе элементов и «умножении» смыслов.

4. Поэтика «Александрийских песен» по своей природе являегся шровой, Кузмин последовательно выстраивает «игровой», «масочный» мир, предлагая несколько уровней прочтения текста в зависимости от готовности читателя к восприятию художественного кода прои ведения.

Таким образом, мы рассмотрели проявление в рамках конкретного текста некоторых принципов поэтики Кузмина, сближающих ранее и зрелое творчество писателя.

Апробация работы. Материалы диссертации прошли апробацию на международных научных конференциях «Текст-2000» (Ижевск, 2001), «Литературный текст: проблемы и методы исследования» (Тверь, 2001), а также на межвузовских научных конференциях «Корманонские чтения» (Ижевск), «Проблемы эволюции текста в традиционных и современных культурах» (Коломна, 2002), «Потаенная литература: вопросы истории и типологии» (Иваново, 2003). Отдельные материалы работы использовались при чтении спецкурсов для студентов-филологов УдГУ и учащихся гуманитарных лицеев УР.

Объём и структура диссертации. Диссертационное исследование изложено на 131 странице и состоит из Введения, двух глав, Заключения и Библиографии, которая содержит 210 наименований.

СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Содержание работы определено задачами исследования. В первой главе рассмотрена история формирования «Александрийских песен» как единого текста, продуцирующего определенную картину мира. Изучая художественный мир Александрии, созданный Кузминым, мы сопоставляем его с «Александриями», повестями о жизни Александра Великого. Мы рассматриваем также структуру голосов, звучащих в произведении. С этой целью анализируется субъектная и объектная организация книги.

Во второй главе определяется жанровая природа стихотворений, входящих в состав «Александрийских песен» (в категориях стилизация -пародия — лирическое стихотворение), а сами «песни» Кузмина рассматриваются как сверхжанровое образование (цикл - раздел книги стихов — книга стихов). Определяется и роль «Александрийских песен» в системе автоцитации Кузмина, то есть связь основных мотивов этой книги стихов с поэтическими и прозаическими произведениями писателя и дневником того периода, когда идет работа над книгой. Таким образом, мы анализируем как текст, так и контекст произведения.

Рассматривая контекст «Александрийских песен», мы не ставим перед собой задачи подробного описания философских, мифологических, культурологических моделей, которые демонстрирует эпоха. Во многом эти положения уже определены специальными исследованиями, некоторые аспекты проблемы еще ждут своего исследователя. В центре внимания главным образом контекст творчества Кузмина, то есть система автоцитации писателя. Выбранный путь представляется нам наиболее продуктивным, так как современное состояние кузминоведения требует прежде всего пристального изучения текстов самого писателя.

Глава I. СТРУКТУРА «ГОЛОСОВ», ЗВУЧАЩИХ В «АЛЕКСАНДРИЙСКИХ ПЕСНЯХ»

22 августа 1905 года, на первой странице начатого Кузминым дневника, появляется запись: «написал слова "Алекс<андрийских> песен"». Уже при появлении первых стихотворений поэт подчеркивает их принадлежность к некоему единству, называя их «серией»: «все живо заинтересовались новой серией "Александрийских песень" <так! - О.Н.>» (Дневник, 6 октября 1905). Однако, говоря об «Александрийских песнях», следует помнить, что состав этого единства претерпевал значительные изменения.

Первая публикация «Песен» - это подборка стихов. В данном случае Кузмин не настаивал на определенном расположении и даже составе текста. Одиннадцать стихотворений были напечатаны в седьмом номере журнала «Весы» за 1906 год, четыре - в альманахе «Корабли» (1907) под заголовком «Александрийские песни (дополнительные)».

В составе книги стихов «Сети» (1908) «песни» становятся разделом книги («Часть 4»), уже имеющим не только название («Александрийские песни»), но и посвящение («Н.Феофилактову»), деление стихотворений на

разделы, пронумерованные римскими цифрами («внутренние» 5 разделов озаглавлены и «окольцованы»- тремя стихотворениями «Вступления» и одним «Заключения»), сквошую нумерацию текстов внутри разделов и пометки, касающиеся издательской истории «Песен»: в содержании выделены звездочкой «не напечатанные прежде стихотворения». В разделе «Александрийские песни» это: 1.2, Н.1-6, III.1, 2, 5, 6, VI.1-4, VII. «Лх, покидаю я Александрию...». Перечисленные стихотворения написаны уже в 1908 году, специально для публикации в этой книге. Стихотворения в издании не датируются, дается только общая дата после «Заключения»: «1905 - 1908». Этим «Александрийские песни» отличаются от первых трех разделов книги «Сети», где датируюся каждый микроцикл в отдельности.

В 1919 году в издательстве «Прометей» «Александрийские песни» опубликованы как отдельная книга стихов. При этом полностью (за исключением посвящения, которое в этом издании отсутствует) воспроизводится структура, сложившаяся при предыдущих публикациях: названия частей и их римская нумерация, расположение и нумерация стихотворений, принцип датирования текста.

Таким образом, сопоставление прижизненных изданий «Александрийских песен» показывает, как формировалась система стихотворений, менялась их последовательность, изначально заданная система мотивов усложнялась. за счет введения новых персонажей цикла. Если в первых публикациях можно было говорить о едином биографическом сюжете, объединяющем стихотворения, то впоследствии книга выстраивается таким образом, что эта сюжетность разрушается, и задействуются иные уровни организации текста.

Согласно теории автора, авторская позиция в тексте выражается опосредованно, через систему субъектов речи и сознания. Сопоставление разных редакций текста дало.нам возможность выявить роль безличного повествователя, функция которого — это группировка и называние стихотворений. Ему же принадлежит название книги - «Александрийские песни».

Обращение М.Кузмина к Александрии неслучайно, также как и обращение к этой теме философской мысли начала XX века. Александрийская культура, то есть культура позднейшего эллинизма, развившаяся после Александра Великого, главным очагом которой является Александрия, стала для начала XX века своеобразным ориентиром.

Отмечавшееся многими сходство эпох вызывало как пессимизм, так и упование на будущее. А. Блок проводит параллель между «древним александризмом» и современностью, отмечая сходные черты и в характере эпохи, и в восприятии роли поэта, художника.

Как и 2-3 век до н.э., современность воспринимается как «сумерки», как эпоха «жуткая», таящая в себе предчувствие гибели или нового рождения: «сплав откровений всех племен готовился в недрах земли; земля была как жертвенник». «Великим Александрийцам тайна экстаза была известна <... > синтез выразился бы в слиянии радости научного исследования с радостью

внутреннего созерцания. Цель, достойная человечества и несомненно горящая перед ним», — писал Н.Минский.

Рассматривая «Александрийские песни», мы обнаруживаем, что каждый из циклов на текстуальном или контекстуальном уровне связан с одним из богов эллинистического мира: Кибела (1.1), Ника (1.1), Юнона (1.3), Адонис (1П.5), Афродита (III), Ра-Гелиос (IV), Фта (У.1), Гатор (У.2), Изида (У.2), Зевс (VI.3), Адонис и Киприда (У[.4), Сарапис (VI), и, наконец, Богиня (VII). На первый взгляд, перед нами пестрая картина, представленная греческими, римскими и египетскими богами, ничем между собой не связанными и придающими циклу колорит определенного локуса.

Однако функции этих богов, при всем их разнообразии, сходны. Кибела, Юнона, Гатор, Изида и Афродита объединяются в эллинистическую эпоху в комплекс Богиня-мать, ставший исходным для образа Богоматери. Ра-Гслиос, Фта, Зевс, Сарапис в разных религиях выполняют сходные функции — это синкретическое божество, объединяющее функции большинства других богов, создатель мира и людей.

Сложная система религий и культов отражает тенденцию к поиску единого бога, Ф.Зелинский пишет: «Сына Божия искала античность во все время своего существования; она находила его поочередно в Геракле, Аполлоне, Александре Великом, Августе, но успокоилась лишь тогда, когда нашла его в Иисусе».

Итак, мы видим глубокую связь «Александрийских песен» с духовными исканиями эпохи Серебряного века, которая, констатируя «общий кризис культуры, общий распад сё <...> [полное отсутствие] каких-либо положительных идеалов», обращается к миру Александрии, давшему пример создания таких идеалов. Поэтому главной темой «Александрийских песен» является духовный путь.

Таким образом, рассматривая обращение Михаила Кузмина к теме Александрии, мы можем констатировать, что Кузмин создает миф, который опирается на философские и религиозные искания эпохи начала XX века, при этом во многом опережая их.

В композиционном плане «Александрийские песни» представляют собой сложную структуру, которую можно разделить на три части. Две из них («Вступление» и «Заключение») создают своеобразную рамку основной части книги («Любовь», «Она», «Мудрость», «Отрывки», «Канопские песенки»). Наибольшее количество стихотворений цикла (почти все стихотворения основной части) строится как «ролевые», то есть субъектами речи в них являются объектные герои, которым дана возможность высказаться о себе прямооценочно. «Ролевые» герои являются вторичными субъектами речи. Содсржательно-субъектно над их сознанием надстраивается, как это обычно бывает в «ролевых» стихотворениях, первичный субъект речи и сознания, в данном случае - это безличный автор-повествователь.

Речевые зоны говорящих различны в количественном отношении - от одного стихотворения до микроцикла. В сфере «ролевых» героев на единстве говорящего строятся два цикла: «Любовь» и «Мудрость». Формально говорящие в этих циклах максимально близки в речевой сфере и по степени проявленности «биографических черт» к личному повествователю «Вступления» и «Заключения». В то же время упоминание некоторых реалий определяет их хронотоп - принадлежность к миру эллинистической Александрии.

В речевую зону безличного повествователя входит одно стихотворение — «Адониса Киприда ищет...» (VI.4). Исключительное положение данного стихотворения в плане субъектной организации связано с особой ролью его в цикле. Пространство и время мифологическое, повествователь воспроизводит миф о гибели Адониса. В художественном мире М.Кузмина этот сюжет становится основой для формирования индивидуального мифологии, где традиционный миф преломляется в сфере быта и приобретает новый смысл.

В романе «Крылья» можно пронаблюдать становление этого сюжета. Здесь возможность возрождения эксплицирована в мифе (рассказ об Антиное), но в «реальном» мире романа метафоризована: Ваня «пробуждается» к жизни, увидев мертвое тело своего утонувшего ровесника-тезки.

В «Александрийских песнях» мотив гибели в воде, дарующей бессмертие, актуализирован в нескольких вариантах. В частности, гибель в воде - один из путей к смерти, о котором размышляет ролевой герой стихотворения «Сладко умереть...» (^.4). Среди других возможностей этот путь кажется ему «еще слаще, еще мудрее». В стихотворении «Три раза я его видел лицом к лицу...» ^.5)о6 Антиное и его гибели рассказывает очевидец, и в пространстве его сна смерть героя несет бессмертие: «и голоса ангелов пели:/ "осанна!/ новый бог/ дан людям"».

В более поздних текстах мотив воплощается в редуцированной форме, как воплощение уже сформировавшейся мифологемы. В «Рассказе о Ксанфе, поваре царя Александра, и жене его Калле» (1910) гибель в воде дарует вечную жизнь и молодость: герои превращаются в тритона и наяду и восклицают: «Александр, спасибо тебе, что ввергнул нас в море, теперь <...> мы не боимся ни смерти, ни скучной дряхлости». Итак, традиционный миф получает новое осмысление и становится частью индивидуальной мифологии Кузмина. В.этом стихотворении на уровне подтекста снимается проблема смерти - одна из важных для цикла.

«Ролевые» герои в цикле не более «реальны», чем само путешествие: их голоса представляют собой отголоски общего «голоса» Александрии, а их индивидуальность носит масочный, карнавальный характер. Наблюдается и взаимопроникновение речевых зон. В разные речевые зоны включаются одни и те же прямые оценки, что обычно является указанием на слияние субъектов речи: «светлые серые глаза под густыми бровями» (1.2); «серые глаза под темными бровями» (11.4); «серые глаза под густыми бровями» (II. 1); «глаза, / серые под густыми бровями» (111.4).

Субъектная организация «Александрийских песен» отличается от организации других частей книги «Сети», где преобладает речевая зона лирического героя. Кузмин предпринимает попытку создания «многоголосия», «хора». Жанровое обозначение цикла — «песни» — дает такую возможность.

При этом возникает не только «хор», но и «лабиринт» голосов. Сюжет «Александрийских песен», включая изображение объектного мира, строится на развитии авторской мысли, которая находит выражение в разных субъектных формах, и возникают «переклички» между героями: в различных речевых зонах используются одинаковые элементы.

Текст организован различными говорящими: личным и безличным повествователем, многочисленными ролевыми героями, при этом «разными голосами» «одно звучит»: бесконечно повторяется сравнительно небольшой набор тем и мотивов. Это взаимопроникновение, слияние разных «голосов» становится элементом общего художественного задания. На субъектном уровне текста «Александрийских песен» реализуется «бесконечное повторение и наращивание элементов», характерное для организации художественного пространства в средиземноморских культурах. Это создаст сходство «александрийской модели», представленной в книге Кузмина, и традиционной модели «эллинистического мира».

Глава II. «АЛЕКСАНДРИЙСКИЕ ПЕСНИ» КАК ЖАНРОВОЕ И СВЕРХЖАНРОВОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

Рассматривая «Александрийские песни» как книгу стихов, мы обнаруживаем, что текст строится на разветвлении сравнительно небольшого количества лейтмотивов, которые находят отражение в разных речевых зонах и на разных уровнях организации текста. Таким образом создается тематическое единство книги. Названия циклов, составляющих книгу стихов, обозначают жанровый или тематический принцип построения циклов и выполняют функцию лейтмотивов (любовь, мудрость), характеризуя мир Александрии, созданный поэтом.

Изучая хронотоп «Александрийских песен», мы пришли к выводу, что это пространство в произведении одновременно замкнутое и открытое. Замкнуто оно с композиционной точки зрения: Вступление и Заключение создают «рамку», обозначая «прибытие» в Александрию и прощание с ней. В этих стихотворениях время - длящееся настоящее, невозможно определить, к какому пространству и какому времени (какой эпохе) принадлежит говорящий. Хронологические ориентиры относительны и обманчивы. Александрия оказывается увиденной («я вижу») внутренним взором и соотносится с хронотопом мечты. В «Заключении» Александрия - это один из городов «прекрасного мира»: упоминаются Тир, Эфес, Смирна, Афины, Рим - города мира эллинистического.

В центральных циклах («Она», «Любовь», «Мудрость») хронотоп -эллинистическая Александрия. На это указывает множество реалий (географических, климатических, этнографических, религиозных).

«Ролевые» герои циклов воспринимают Александрию как целый мир и как часть Египта. В то же время в тщательно воссозданной Александрии эпохи Птолемеев встречаются отдельные приметы современного автору мира. На уровне автора-повествователя Александрия приобретает черты Петербурга начала XX века, и проблемы современности разрешаются именно в мифологическом пространстве Александрии.

В циклах «Отрывки» и «Канопские песенки» к пространству Александрии подключается ближайшее географическое окружение Города: пустыня, Каноп, Лохия, Гиза, - а к пространству Египта добавляется пространство Азии - Пикомидия. Эти циклы связаны с многочисленными путешествиями, которые для ролевых героев этих циклов могут быть и реальными, и воображаемыми.

В то же время хронотоп «Александрийских песен» - это искусно сделанная декорация. Хронотоп и эллинистической Александрии, и Канопа — мнимый, воспроизводящий определенные заданные схемы восприятия древнего мира и при этом ориентированный на мир современный. И здесь мнимый хронотоп Александрии рассматривается как возможность разрешить вполне реальные проблемы действительности.

В тщательно воссозданной картине Александрии времен Птолемеев встречаются довольно неожиданные, на первый взгляд, вкрапления другой эпохи. Так, «ролевой» герой цикла «Любовь», говоря о возлюбленном, вспоминает «синий ворот у смуглой шеи». Между тем, данный элемент одежды - примета начала XX века, когда синие рубашки как раз входили в моду. Перед нами яркий пример анахронизма, смещения времени. А «серые глаза», о которых говорит повествователь во «внешней» части, неоднократно в речевой зоне «ролевых» героев, формально принадлежащих к друтй эпохе.

Показывая Александрию начала нашей эры, Кузмин придает ей некоторые черты современного ему Петербурга. В дневнике писатель отмечает, что в характере этих городов есть «сложные, смутные настроения <...>, до слез привязанность к плоти, печаль кончившихся вещей, готовность на лишения, какая-то пророческая веселость, вакхика, и мистика, и сладострастие», находя сходство в характере древней Александрии и «почти еще будущей современности» Петербурга (Дневник, 29 сентября 1905).

Таким образом, хронотоп «Александрийских песен» включает в себя несколько составляющих:

- реальный хронотоп современного Петербурга как хронотоп страха смерти и одиночества. «И как жалко все это покинуть, а между тем ни почти привязанности, ни любви, и молодость [почти] уже уходит, и что впереди?» (Дневник, 6 сентября 1905)

- мнимый хронотоп Александрии - хронотоп мечты и любви. «Я положительно безумею, когда только касаюсь веков около первого; Александрия, неоплатоники, гностики, императоры меня сводят с ума и опьяняют, или скорее не опьяняют, а наполняют каким-то эфиром; не ходишь, а летаешь, весь мир доступен, всё достижимо, близко» (Дневник, 27 сентября 1906).

— мифологический хронотоп — вечное мифологическое время и пространство, где смерть дарит бессмертие и где земная любовь равноценна божественной.

Видов хронотопа в цикле столько же, сколько разновидностей субъектных форм. Как и субъектные формы, они существуют в цикле не изолированно, а переплетаясь, пересекаясь и вступая во взаимодействие друг с другом. Таким образом создается особый тип текста, который строится на взаимном отражении, повторе элементов и «умножении» смыслов.

Своеобразие жанра «Александрийских песен» утверждается самим названием книги. Прежде всего, это значимая отсылка к поэтической традиции. Александрийский стих входит в литературу прежде всего как форма рассказа о жизни Александра Великого, то есть как поэтический размер «александрий». Таким образом, ссылка на александрийский стих предполагает и определенную форму - шестистопный ямбический стих, и определенное содержание - Ронсар называет его героическим, и сфера его употребления - рассказ об эпических или драматических событиях. «Песня»-это также род поэзии эпической, в отличие от «песенки». В то же время указание на этот жанр сближает поэзию и музыку.

М.Кузмин входит в культурную жизнь русского общества как писатель и композитор, как «поющий поэт». Как отмечает Н.Богомолов, Кузмин до 1906 года воспринимался как «подтекстовщик» собственных мелодий. Своим стихотворным опытам он долгое время не придавал особого значения, создавая их как тексты, сопровождающие музыку.

В 1906 году Кузмин начинает активную работу в сфере литературы, и практически одновременно в большем или меньшем кругу становятся известными повесть «Крылья», Дневник и «Александрийские песни»: «Теперь я гастролирую со чтением своего романа "Крылья", <...> собираюсь продолжать александрийские песни, написать сцены (драматические) из той же эпохи, что "Евлогий" — "Возвращение Филострата" и прозой: "Поучительная повесть об Елевсиппе, рассказанная им самим"», - сообщает писатель своему другу Г.Чичерину. Таким образом, готовится кузминский вариант «мистерии», где обыгрываются различные стороны эллинистического мироотпошения, даётся взгляд на эту эпоху с точки зрения разных времён и жанров.

«Александрийские песни» пишутся как цикл стихотворений и как музыкальный цикл одновременно. До того, как появилась публикация в «Весах», Кузмин пел их на вечерах любителей музыки, в домах художников-«мирискусников» (в частности, у Сомова), на «субботах» в театре Комиссаржевской.

Исполнение музыкального варианта цикла отличалось от поэтического исполнения. Кузмин пел, как правило, некоторые «песни», причем музыкальное исполнение отдельных произведений из этого цикла контекстно приравнивалось к исполнению «Александрийских песен» в целом. Наряду с бросающимися в глаза стихотворениями «музыкальных» жанров: гимн (!У.5), песенка (У1.2), хороводная (VI.5), - большинство текстов являются

нейтральными в музыкальном отношении лирическими стихотворениями и выполняют ту же функцию, что и немузыкальные вставки в произведении драматическом: выражают сущность «драматических действий» и объединяют отдельные «вокальные номера» в одно целое, обозначая место и время событий и общую интенцию, присущую произведению.

Таким образом, и с поэтической точки зрения, и с музыкальной «Александрийские песни» представляют собой «произведение произведений», «систему голосов». Отдельные голоса «звучат» как вокальные партии, сливаясь в звучании хора. В то же время исследователями отмечается и «прозаическая» направленность ранней лирики Кузмина, которая обращает на себя внимание в «Александрийских песнях».

«Александрийские песни» продуцируют целую систему возможных прочтений. Во-первых, обращает на себя внимание принцип включения «Александрийских песен» в другие произведения Кузмина. В «Комедии из Александрийской жизни» стихотворение "УГ.З исполняется как песенка девушек, VI. 4 включено в качестве реплики главной героини, VI. 1 поет Голос. В «Крыльях» стихотворение 1.3 поет под фортепьяно один из гостей Штрупа. В повести «Плавающие-путешествующие» (опубликована в 1915) «Александрийские песни» упоминает героиня, считающая себя «роковой женщиной». В этом эпизоде в свернутом виде представлены схемы восприятия «Александрийских песен» в «культурной» среде Петербурга: «Я буду декламировать «Александрийские песни» Кузмина, а вы будете танцевать или просто лежать в позе. Будет много, много цветов. Мы будем задыхаться от них. И наши друзья, только самые близкие друзья, поймут, как это прекрасно». Значимо здесь и упоминание в монологе Полины Подьяческой улицы, которую Кузмин не терпел («это то, от чего я содрогаюсь и чего не хочу и не понимаю», Дневник, 7 сентября 1905).

«Александрийские песни» и как отдельные стихотворения, и как единое целое, широко используются Кузминым в других произведениях, выполняя различные функции: от создания колорита определенной эпохи и культуры до изображения «псевдокультурности». В речевых зонах разных персонажей их включение продуцирует различные жанровые ситуации и «прочтения»: стилизация в «Комедии...», цитата в «Крыльях», пародия в «Плавающих...».

Цикл «Она», центральный в составе «Александрийских песен», убедительно демонстрирует возможность прочтения в качестве подражания и пародийного текста. Первое стихотворение - «Нас было четыре сестры». Здесь тайна любви развенчивается, любовь превращается в рациональное «полюбила <...> потому что», «любила ...> потому что», «разлюбила <...> потому что». В то же время стихотворение обращается к традиционной для поэтики символизма многозначности. От конкретики «семейной истории» героиня переходит к размышлениям символического характера:

А может быть, нас было не четыре, а пять? Такая постановка вопроса явно противоречит программной «ясности» поэта, давая возможность для выстраивания бесконечной цепочки смыслов. Само

стихотворение почти не выдерживает тяжести символической нагрузки этого вопроса, превращаясь в ребус для исследователя и пленительную загадку для читателя. Но если текст поэта-символиста «непроходимо серьезен», то Кузмин подчеркивает игровой характер смысловой конструкции: в тексге цикла разбросано множество подсказок ответа на поставленный вопрос, и весь цикл можно прочитать именно как отгадку.

Героинь всех стихотворений цикла объединяет то, что они раскрываются в своем отношении к любви. Стихотворения 2-6 - это пять историй любви, и их «ролевые» героини составляют духовную общность, являются сестрами. Поэтому любая из них может быть пятой сестрой.

В стихотворениях 1-5 каждая из героинь одинока, любовь отнесена либо в прошлое («все мы четыре разлюбили», III. 1, «ты же весной куда уезжаешь, моя радость?», Ш.2), либо в будущее («приди, мой ненаглядный/ и праздник сделай праздником и для меня», Ш.З, «ты меня полюбишь», Ш.4). В любом из этих случаев любовь осознана говорящей (Ш.2, 3, 4) или подчиняется причинам (III. 1, 5). Следствием является отрицательный итог - одиночество. Противопоставлено стихотворениям 1-5 стихотворение 6, героиня которого не узнает любовь («Не знаю, как это случилось») и поэтому её любовь -иная, чем у других героинь цикла, это любовь пятой сестры (пятая история любви в цикле оказывается отличной от предыдущих).

Кроме того, упоминается Адонис, олицетворяющий недолговечность расцвета в природе и жизни и надежду на новый расцвет. Культ Адониса своим происхождением обязан переменам в природе, расцветающей под живительными лучами весеннего солнца «весною листья меняет тополь/ весной возвращается Адонис/ из царства мертвых...» (Ш.2); праздник Адониса тесно переплетается с праздником просыпающейся природы («Сегодня праздник:/ все кусты в цвету», Ш.З) и любви («на празднике Адониса я бросила тебе гвоздику», III.S). Празднуя" адонии, люди вспоминают о божественной любви Адониса и Афродиты, образ которой в подтексте проходит через весь цикл: «пойдут попарно в луга с цветами/ сбирать фиалки» (Ш.2) («фиалковенчанная» — один из постоянных эпитетов Афродиты); «нежно голубей воркованье» (III.4) (голубь - символ Афродиты); «вместо нарцисса ты выткала розу» (Ш.6) (розы и нарциссы - цветы, традиционно окружающие Афродиту). Исходя из этого, Афродита также может быть включена в круг сестер. Но её любовь божественна, это идеальный вариант любви, поэтому Афродита - пятая сестра для всех земных любящих.

Возможно и большее расширение общности сестер: пятая сестра -олицетворение любви как таковой, то есть это сама любовь. К так понимаемому образу любви стягиваются другие объектные сюжеты. Любовь может вызвать смерть («удушилась косою из страха в него влюбиться», Ш.5) и новую жизнь, прежде всего — творение искусства: «спою греческую песню под арфу» (Ш.З), «написал в мою честь тридцать элегий» (Ш.5), «вместо нарцисса ты выткала розу» (111.6). Любовь оказывается сильнее смерти, что подтверждает семантика чисел «четыре» и «пять» в первом стихотворении:

выход за пределы числа «четыре» - это преодоление смерти. Таким образом, любовь - одна из важнейших духовных ценностей, что осознается даже в «перегруженной всевозможными ценностями» Александрии.

Одно из стихотворений цикла «Она» обозначено как «Подражание П.Луису». Более того, все «Александрийские песни» многие современники Кузмина рассматривали как подражание книге Пьера Луиса «Песни Билитис». Однако обращает на себя внимание принцип введения текста Луиса в текст Кузмина. Пьер Луис подчеркивает «подлинность» созданной им поэтессы-куртизанки, беря на себя только роль «издателя» книги «Песни Билитис». Создавая «подражание» Луису, а не Билитис, Кузмин разрушает эту игру, отказываясь верить в реальность персонажа, созданного французским поэтом. Кроме того, сюжеты, связанные для Билитис с лесбийской любовью, Кузмин воспроизводит в тех циклах, где говорящим является мужчина, и лесбийские мотивы соответствующим образом трансформируются.

Таким образом, одно и то же стихотворение в «Александрийских песнях» может быть прочитано как подражание, пародия и стихотворение, развивающее лирический сюжет. Такая многозначность становится элементом литературной игры и в то же время подчеркивает позицию поэта: «для живого законы гибки, а не закостенели, можно и так, можно и этак, было бы понятие и любовь...».

Такая «поли вариативность» прочтений текста одновременно пародирует символистский текст, не всегда понятный, но практически всегда серьезный, и в то же время создает возможность разных прочтений произведения в зависимости от степени подготовленности читателя («было бы понятие») и его способности распознать художественный код самого Кузмина («... и любовь»).

Итак, изначально «Александрийские песни» создаются как единство -вокально-поэтический цикл. И если отдельные произведения, входящие в этот вокальный цикл, могли исполняться отдельно, как песни, имеющие собственное имя, то история издания этого цикла как текста показывает, как в процессе публикаций создавалось текстовое единство с четко заданной структурой.

В ряде случаев, говоря о циклах и книгах стихов поэтов начала XX века (А.Блока, А.Белого и др.), исследователи отмечают процессы как конструктивные, так и деструктивные. Состав «Александрийских песен» после их публикации в качестве цикла и раздела книги стихов «Сети» остается неизменным. При этом «Песни» публикуются и как раздел книги, и (после этого!) как самостоятельная книга стихов.

История издания «Александрийских песен» и книги «Сети» отражает процессы, характерные для эпохи - стремление к циклизации, объединение стихотворений в книги с фиксированным составом и последующее распадение крупных контекстов на более дробные. При этом определенная

целостность «Александрийских песен», в отличие от книги «Сети», сохраняется в качестве незыблемого принципа.

Отделы книги стихов «Александрийские песни» представляют собой микроциклы, различные по объему (от одного до восьми стихотворений) и по типу связи стихотворений. Названия микроциклов носят как тематический («Любовь», «Мудрость», Она»), так и жанровый характер («Вступление», «Отрывки» «Канопские песенки» и «Заключение»). Рассматривая типы связи стихотворений в циклах, мы обнаружили, что в разделах «Вступление», «Любовь», «Мудрость» целостность цикла обеспечивается единством речевой зоны: стихотворения организованы одним говорящим. В цикле «Она» связь как субъектная, так и тематическая: можно говорить об общей речевой зоне в стихотворениях I и 4, при этом все стихотворения цикла организованы формой «я» ролевых героинь, каждая из которых - «она» для повествователя, которому принадлежи г название цикла.

В циклах «Отрывки» и «Канопские песенки» сюжетообразующим фактором становится жанровая принадлежность стихотворений. «Отрывки» представляют собой поэтический аналог микророманов (форма, к которой Кузмин обращается в тахил произведениях как «Из ииееы десяти Клары Вальмон...» или «Приключения Эме Лебефа»), которые строятся на изображении отдельного эпизода из жизни героя с намеренным отсутствием завершенности, досказанности сюжета. Объединяет стихотворения общий сюжет инициации героев.

В «Канопских песенках» представлены различные вариации песенных форм - от хороводной песенки до песни хора, то есть сюжетообразующим фактором является жанровая принадлежность стихотворений.

Микроциклы «Александрийских песен» существуют не изолированно и находятся в более тесной взаимосвязи, чем традиционные отделы поэтической книги. Мотивы микроциклов тесно переплетаются, получая развитие не только в смежных, но и в остальных циклах. За счет этого обеспечивается единство книги как на субъектном, так и на тематическом уровне.

На субъектном уровне единство книги складывается за счет особым образом организованного субъектного сюжета: «Вступление» и «Заключение» организованы личным повествователем и строятся как «путешествие» в Александрию и «прощание» с ней. «Пребывание» в Александрии осуществляется посредством подключения голосов «ролевых» героев - её обитателей («внутренние» циклы «Александрийских песен»). «Ролевое» сознание Александрии включает в себя множество голосов, герои отличаются друг от друга полом, возрастом, социальным положением и жизненным опытом. Но в цикле «всё одно звучит разными голосами»: повторяется в различных вариантах сравнительно небольшое количество тем, прежде всего, это мудрость знания и «мудрого сердца», любовь-«потому что» и любовь не иигущая причин. Таким образом создается тематическое единство книги.

В составе книги «Сети» «Александрийские песни» становятся завершением сюжета «движение от любви плотской к любви духовной», объединяя их, наделяя любовь плотскую святостью духовной любви. В то же время сюжет «Александрийских песен» разворачивается в несколько иной образной системе (в частности, мотив вожатого, центральный для книги «Сети», в «Александрийских песнях» полностью отсутствует), выстраивается автономная, отличная от складывающейся в «Сетях», система хронотопа и система говорящих. Все это обеспечивает возможность функционирования «Александрийских песен» в качестве самостоятельной текстовой единицы -книги стихов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Результаты проведенного в соответствии с поставленными в работе целями и задачами исследования позволили прийти к следующим выводам, характеризующим поэтику, композицию и жанр «Александрийских песен» М. Кузмина:.

1. «Александрийские песни» необходимо рассматривать как книгу стихов (как единый текст), то есть осуществляя разбор на всех уровнях этого текста, анализируя как отдельные стихотворения, так и их «сумму» как семантическое целое. Смыслообразующим может быть любой из уровней текста, поэтому в работе проведен анализ следующих уровней: уровень языка и речи, субъектно-объектная организация, хронотоп, интертекстуальные связи, уровень жанра. Закономерности, выявленные на любом из уровней организации текста, получают подтверждение при условии, что они находят отражения на другом/других его уровнях.

2. Поэтика «Александрийских песен» по своей природе является игровой, Кузмин последовательно выстраивает «игровой», «масочный» мир. Рассматриваемый текст предполагает возможность различных прочтений -от философского, метафизического, до пародийного. Ни один из этих смыслов не является в тексте доминирующим, и любое из этих прочтений, взятое изолированно, обедняет семантику текста.

3. На лексическом уровне игоровое начало проявляется в смысловом тождестве лексем «казалось», «случилось», «не знаю, как это случилось». Реализованные и нереализованные возможности контекстно приравниваются, что создает в особой роли в цикле мотивов ожидания, воспоминания, мечты. Романтическая устремленность к нереализованному не воплощается; однако, в традиционном мотиве сна (стихотворение «Не во сне ли это было, / Что жил я в великой Александрии») не включено автором в состав цикла. Романтический хронотоп сна уступает место идеальному хронотопу Александрии.

4. На уровне субъектной организации цикл «Александрийские песни» представляет сложную структуру. Как мы показали, наибольшее количество стихотворений цикла строится как «ролевые». «Ролевые» герои цикла

принадлежат к хронотопу Александрии и формально являются носителями «александрийского» типа сознания. Однако «ролевые» герои в цикле настолько же «реальны», как и само путешествие: их голоса представляют собой часть общего «голоса» Александрии, а их индивидуальность носит масочный, карнавальный. характер. А «серые глаза», о которых говорит лирический герой во внешней части и которые являются одним из сквозных мотивов всего творчества Кузмина, не раз встречаются и во внутренней части. Возникает единство «ролевых» героев и личного повествователя, которому принадлежат «Вступление» и «Заключение», и создается «хор», в котором «все одно звучит разными голосами» (11.2)

5. На уровне хронотопа, на первый взгляд, «Александрийские песни» последовательно воплощают античный мир. Воссозданы выразительные детали быта («узкое окно у потолка», «золотой узор твоих сандалий», особенно насыщены египетскими реалиями стихотворения цикла «Она»), многочисленные упоминания египетских и греческих богов создают мир эллинистической культуры. Если рассматривать отдельные стихотворения «Александрийских песен» (либо такие их подборки, как публикация в «Весах»), атрибуция хронотопа не вызывает сомнений. Перед нами хронотоп эллинистической Александрии. Довольно четко обозначены место и время, существующие неотделимо друг от друга, и «...все это заключено в рамку одного культурно-исторического типа сознания, тесно связанного со своеобразием александрийской культуры, какой она представлялась автору» (Н.Богомолов).

Но в структуре цикла Александрия оказывается увиденной внутренним взором и соотносится с хронотопом мечты. Поэтому невозможно определить, к какой эпохе принадлежит этот город. Хронологические ориентиры относительны и обманчивы. В цикле «Канопские песенки» функцию «идеального» топоса выполняет уже не Александрия, а островок близи нее. Путешествие в Каноп строится аналогично путешествию в Александрию. Каноп является хронотопом мечты и любви; речь о нем ведется извне.

В то же время в тщательно воссозданной картине Александрии времен Птолемеев встречаются вкрапления другой эпохи. Древняя Александрия приобретает в тексте сходство с современным Кузмину Петербургом.

6. На уровне жанра текст строится таким образом, что одно и то же стихотворение может быть прочитано как подражание, пародия и лирическое стихотворение. Ярче всего это проявляется в центральном цикле «Александрийских песен» — «Она», в стихотворениях которого сочетаются пародия на символистскую поэтику многозначности и неопределенности, подражание пародийного характера, стилизация и развитие общего для «песен» лирического сюжета.

7. Сюжет книги, включая изображение внешнего мира, сгроится не на эпических событиях, а на развертывании авторской мысли, чувств и переживаний. Это связь не причинно-следственная и не хронологическая, а ассоциативная, сюжетообразующими элементами становятся проблематика, развитие лейтмотивов, субъектная организация. Сюжет и композиция

держатся на сложной системе ассоциаций, при этом пространственно-временное или ритмическое единство стихотворений является фактором, объединяющим стихотворения только в пределах микроциклов. В структуре книги стихов «Александрийские песни» сюжетообразующим элементом является единство авторского сознания.

Список публикаций

1. Неганова О.Н. К семантике пятой сестры: системно-субъектный анализ цикла М.Кузмина «Она»// Литературоведение XXI века. Анализ текста: метод и результат. Материалы международной конференции студентов-филологов. СПб., 1997. 0,25 п.л.

2. Неганова О.Н. О циклической природе «Мудрости» М.Кузмина («Александрийские песни»)// Сборник научных студенческих работ. Литературоведение. Ижевск, 1998. 0,43 п.л.

3. Неганова О.Н. «Милые старые миры...»: Михаил Кузмин и Пьер Луис. Еще раз о стилизации// Ижевские филологические записки. Ижевск, 1999. 0,5 пл.

4. Неганова О.Н. Структура хронотопа в лирическом цикле М.Кузмина «Александрийские песни»// Кормановские чтения. Вып. 4. Ижевск, 2002. 0,43 п.л.

Подписано в печать 20.02.2004 г.

Формат 60* 84 1/16 Усл. печ. л 1.2. Тираж 100 экз. Заказ № 62

Отпечатано в ООО «Издательство «ЛЕМА» 199034, Санкт-Петербург, В.О., Средний пр., д.24

^ - 4 5 8 8

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Неганова, Оксана Николаевна

ВВЕДЕНИЕ С.

ГЛАВА 1. СТРУКТУРА «ГОЛОСОВ», ЗВУЧАЩИХ В «АЛЕКСАНДРИЙСКИХ ПЕСНЯХ»

§ 1. «Александрийские песни»: издательские стратегии и С. 17 композиция

§ 2. «Голос» Александрии как объект авторского сознания С.

§ 3. Субъектная организация книги С.

ГЛАВА 2. «АЛЕКСАНДРИЙСКИЕ ПЕСНИ» КАК ЖАНРОВОЕ И СВЕРХЖАНРОВОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

§ 1. Система мотивов в «Александрийских песнях» С.

§ 2. Структура хронотопа книги С.

§ 3. Жанровая природа «Александрийских песен» С.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Неганова, Оксана Николаевна

Творчество и личность Михаила Кузмина (1872 - 1936) закономерно вызывают интерес как исследователей, так и массового читателя. В период расцвета литературы в начале XX века, даже на фоне таких поэтов, как В. Брюсов, А. Блок, Вяч. Иванов, Н. Гумилев, это имя было на первом плане. Об этом говорит и множество отзывов современников, и непременное упоминание Кузмина в ряду значимых для литературного процесса этого времени писателей (характерный пример - статья Иннокентия Анненского «О1 современном лиризме»1). В частности, когда в 1910 году в Киеве Алексей Вознесенский готовит книгу «Поэты, влюбленные в прозу», он замечает: «не было почти знакомого, который бы с дружеской заботой не осведомился: "включаете ли вы в свою лекцию Кузмина: это всех заинтересует!"»2. Количество упоминаний этого имени в статьях, обзорах и даже пародиях десятых годов говорит о том, что писатель рассматривается в качестве одной из ключевых фигур русской литературы начала XX века.

Уже при жизни Кузмина формируются составляющие того индивидуального мифа, который стал основой для восприятия писателя как современниками, так и читателями и критиками последующих поколений. В отзывах Вячеслава Иванова и Максимилиана Волошина практически одновременно с вхождением писателя в литературу - в 10-х годах XX века - выделяются «три кита» этого мифа: гомосексуализм, стилизация и прекрасная ясность3. Еще одним «китом» можно назвать «загадочность»: «местами подлинная загадочность»4 (И. Анненский), «понятным можно было бы его назвать, если бы его понимали»5 (Вяч. Иванов). «По-своему загадочной» видят критики и литературную позицию Кузмина6.

1 Аполлон. - 1909. - № 2. - С. 3 - 29.

2 Вознесенский Ал. Поэты, влюбленные в прозу. - Киев, 1910. - С. 47.

3 Подробно об этом, в частности: Лавров А., Тименчик Р. «Милые старые миры и грядущий век». Штрихи к портрету М. Кузмина // Кузмин М. Избранные произведения. - Л., 1990. - С. 5 - 9.

4 Анненский И. О современном лиризме// Аполлон. - № 2. - 1909. - С. 11.

5 Иванов Вяч. О прозе Михаила Кузмина// Аполлон. - № 7. - 1910. - С. 46.

6 Леденев A.B. Творчество М. Кузмина и русские модернистские течения начала XX века// Время и творческая индивидуальность писателя. Сб. статей. - Ярославль, 1990. - С. 80.

Самого Кузмина эта «непонятость» не пугала. В частности, в письме к Вячеславу Иванову он замечает: «Блок пишет, что я сам виноват, что "большая публика" не видит моего настоящего лица. Но кто хочет, кто может, - видит, и не довольно ли этого?»7. Имеется в виду следующее высказывание А. Блока: «Кузмин теперь один из самых известных поэтов, но такой известности я никому не пожелаю. <.> Кузмин, одевший маску, обрек себя на непонимание п большинства».

А,. Блок рассуждает о поэтической «маске» Кузмина, которая «немного портит его слишком печальное для всяких масок лицо»9; «игровой» характер его творчества отмечает и И. Анненский: «тут не без лукавства»10. Исследования, предпринятые в конце XX века, показывают, что программная «ясность» Кузмина скрывает за собой тщательно продуманную игру с читателем и критиком. Отдельные составляющие этой игры уже выявлены исследователями. Это и дата рождения, неверно указанная писателем в автобиографии11, и загадочный князь Жорж, реальный прототип которого пока не установлен, и скрывающийся за доступным для массового читателя содержанием произведений «герметичный», потайной слой.

Как отмечает Г. Шмаков, в творчестве Кузмина «реальный мир и его "элементы" незамедлительно порождают культурных двойников, дублеров, подобия, вступают с ними в сложнейшие "семантические блоки, которые "герметичны", ибо рассчитаны на; <.> способность читателя к дешифровке "культурного кода", разгадка которого обусловливает смысл поэтического произведения»12.

Некоторые особенности творчества Кузмина позволяют говорить о его принадлежности к семантической поэтике, эстетика которой исходит из представления о смысловом единстве мира, реализуемом в построении текстов

7 Цит. по: Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. - М., 1999. - С. 215.

8 Блок А. А. Собрание сочинений. В 8-ми тт. - М., 1962. - Т. 5. - С. 289.

9 Там же.

10 Анненский И. О современном лиризме// Аполлон. - № 2. - 1909. - С. 11. Суворова Н. К. Архивист ищет дату// Встречи с прошлым. - М., 1976. - Вып. 2. - С. 119.

12 Шмаков Г. Блок и Кузмин (Новые материалы) // Блоковский сборник. - Вып. 2. - Тарту, 1972. - С. 350. и всей жизни поэта как единого «смыслового пространства»13, поэтому И. Паперно закономерно выявляет черты семантической поэтики в художественном мире Кузмина14.

В кузминоведении постепенно складывается противоречие между перенесением на лирику Кузмина рассмотрения позднего (после 1916-17 годов) периода творчества как «герметичного» и раннего как «автобиографического», «бытоописательного»15 с одной стороны,, и утверждением того, что уже в ранних его произведениях, как прозаических, так и поэтических, активно функционирует «потайной» слой, - с другой. Н. Богомолов обращает внимание на то, что общее художественное задание автора на создание этого слоя присуще уже роману «Крылья»16 (1906 год), В. Марков и вслед за ним С. Корниенко указывают на «многослойность» книги «Сети» (1908), Б. Гаспаров выявляет в программной статье «О • прекрасной ясности» (1910) «образные элементы, символическая ценность которых вырабатывалась на протяжении всего его творческого пути» и прослеживает их воплощение в поэме «Форель

17 разбивает лед» (1929) .

Таким образом, в последние годы меняются взгляды на особенности художественной системы Кузмина, на принципы периодизации его творчества, с и наиболее продуктивными оказываются такие методы исследования, как изучение отдельных произведений в общей системе автоцитации писателя. В то же время многие стереотипы, «критические шаблоны» в восприятии Кузмина в практически неизменном виде присутствуют и в энциклопедиях, и в литературоведческих обзорах, и в новейших учебниках по истории русской литературы.

13 Левин Ю. И., Сегал Д. М. и др. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма// Russian Literature. - 1974. - Vol. 7/8. - S. 47 - 82.

14 Паперно И. Двойничество и любовный треугольник: поэтический миф Кузмина и его пушкинская проекция// Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin. - Wiener slavistischer Almanach. - Sb. 24. - S. 57 - 82.

15 Отмеченная В. Марковым «периодизация» прозаического творчества Кузмина («если сильно упрощать<„.>, то ее можно разделить на периоды стилизаторский, халтурный<.>, неизвестный <.> и экспериментальный», Марков В. Беседа о прозе М. Кузмина// О свободе в поэзии. - С. 166-167) во многих исследованиях воспринимается a priori. le Богомолов Н. А. Михаил Кузмин // Эрос. Россия. Серебряный век. - М., 1992. - С. 85.

17 Гаспаров Б. Еще раз о прекрасной ясности: эстетика M. Кузмина в зеркале ее воплощения в поэме «Форель разбивает лед»// Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin. - S. 83 - 114.

Состояние современного кузминоведения обусловливает актуальность темы предпринятого исследования, направленного на изучение одного из самых значимых произведений Кузмина — «Александрийские песни». Отнесение «Александрийских песен» к лучшему у Кузмина не подвергается сомнению ни автором, ни исследователями, книга занимает особое место и в раннем творчестве Кузмина, и в последующем формировании его поэтики. При жизни автора «песни» издаются неоднократно, с 1907 по 1923 год, при этом они составляют различные сверхжанровые образования (от журнальной подборки стихов до раздела книги стихов «Сети» и, наконец, самостоятельной книги), то есть образуют разные контексты.

Сети» — первая книга стихов Михаила Кузмина, «основание кузминской славы»18. Положительные отзывы современников весьма многочисленны и показательны, С. М. Соловьев писал в рецензии на книгу: «Замечательно умение Кузмина говорить о самых обыденных вещах <.> Кажется, со времен Катулла и Марциала мы не встречали в поэзии такой интимности, такой простоты, такой поэтизации житейских отношений»19.

В. Я. Брюсов высоко оценил «Сети» уже в период работы над первой их публикацией. «Если Вы позволите мне выразить свое мнение кратко и просто, я скажу: "Прекрасная книга!"» - писал он Кузмину 15 февраля 1908 года . А. Блок восклицает: «Господи! Какой Вы поэт и какая это книга! Я во все влюблен, каждую строку и каждую букву понимаю»21 и отмечает «ноту смиренной любви, которая звенит в его <Кузмина> "Александрийских песнях" и в "Вожатом"»: «Мне, как человеку, любящему поэзию, дороги, хотя и неодинаково, почти все его стихи»22.

Н. Гумилев подчеркивает у Кузмина «оригинальность размеров, звонкость рифм, все это опьяняет и восхищает даже в наше время Брюсова, Бальмонта и

Марков В. Ф. О свободе в поэзии. О свободе в поэзии: Статьи, эссе, разное. - СПб., 1994. - С. 159.

19 Соловьев С. М. «Александрийские песни» М.Кузмина. // «Весы». - 1908. - № 6. - С. 64.

20 Брюсов В. Я. Далекие и близкие. - М.: Скорпион, 1912. - С. 171.

21 Блок А. А. Собрание сочинений. В 8-ми тт. - М., 1962. - Т. 5. - С. 294.

22 Там же.

Блока» . В статье И. Анненского «Сети» расцениваются как «книга большой культурности», а лиризм Кузмина признается «изумительным по своей музыкальной чуткости»24.

Сам поэт относит книгу «Сети» к лучшим из своих созданий: «Перечитывал свои стихи. <.> По-моему, оценивая по пятибалльной системе все сборники, получится: "Сети" (все-таки 5), "Осенние Озера" 3, "Глиняные голубки" - 2, "Эхо" - 2, "Нездешние Вечера" 4, "Вожатый" 4, "Параболы" 4, "Новый Гуль" - 3, "Форель" 5»25.

Обратим внимание на то, что авторов перечисленных отзывов привлекает прежде всего заключительная часть книги «Сети» — раздел «Александрийские песни». Владимир Марков, один из интереснейших исследователей творчества поэта, отмечает, что «бесспорность отнесения "Александрийских песен" к лучшему у Кузмина можно назвать «четвертым китом» среди критических шаблонов» . В этом сходятся, резюмирует В. Марков, Д. Мирский, А. Блок и энциклопедии, недружелюбный А. Измайлов считал «Александрийские песни» «свидетельством, что у <Кузмина> настоящая поэтическая душа»27. Б. Михайловский называет их «виртуозно выполненными», а С. Соловьев «совершенными». Н. Арсенев отводит им «Ehrenplatz in der russischen Literatur». Б. Дике подчеркивает, что «Александрийские песни» «налагают свой отпечаток почти на все произведения поэта, внося в его вещи хрупкую усталость,

28 изысканную сложность последнего расцвета таинственного города» .

Лишь немногие с такой оценкой не соглашаются. Р. Поджоли называет «Александрийские песни» «pastiche of a pastiche», а И. Тхоржевский - хотя и чл изысканными, но бессодержательными» . Отрицательные или пренебрежительные отзывы критиков на эту книгу, как правило, совпадают с

23 Гумилев Н. С. Письмо о русской поэзии//Аполлон. - 1912. - № 8. - С. 61.

24 Анненский И. О современном лиризме. - С. 11.

25 Запись в дневнике от 18 октября 1931 года цит. по: Богомолов H.A., Малмстад Дж. Михаил Кузмин: искусство, жизнь, эпоха. - М., 1996. - С. 141 - 142.

26 Марков В.Ф. О свободе в поэзии. - С. 159.

27 Измайлов А. Помрачение божков и новые кумиры. Книга о новых веяниях в литературе. - М., 1910. - С. 89.

28 Дике Б, Книга о русских поэтах последнего десятилетия. - СПб. - М., 1909. - С. 387.

29 Цит. по: Марков В. Ф. О свободе в поэзии. - С. 159. аналогичной оценкой всего творчества Кузмина (Ал. Вознесенский: «символист в миниатюре, и талант у него - в миниатюре»30).

Первой попыткой рассмотреть «Александрийские песни» как цикл является рецензия Максимилиана Волошина, который обращается к первоначальной редакции «Александрийских песен», опубликованной в «Весах», и воссоздает «подробности биографии Кузмина, - там, в Александрии, когда он жил своей

Ч | настоящею жизнью в этой радостной Греции времен упадка» . Речь идет о биографии художественной, вымышленной, Волошин отождествляет автора «Александрийских песен» и персонажей цикла. Как мы видим, он выделяет в стихотворениях единого героя, считая именно это началом, объединяющим цикл. Так в восприятии критика циклообразующим фактором становится биографический сюжет.

Интересный пример обращения к «Александрийским песням» представляет собой разбор, предложенный С. Ильинской, где выделены некоторые основные мотивы текста и обозначено их сходство с «александрийской моделью», представленной и в поэзии Константиноса Кавафиса, где Александрия -«символ любви, красоты, человечности, терпимости, учености, художественной

Х'У утонченности» . Однако С. Ильинская не ставит перед собой задачи более подробного рассмотрения цикла. В её исследовании элемент, определяющий целостность произведения - это создание единой картины мира.

Н. А. Богомолов, выделяя в цикле сходные мотивы, отказывает ему в какой-либо сюжетности или упорядоченности, хотя «.всё это заключено в рамку одного культурно-исторического типа сознания, тесно связанного со своеобразием александрийской культуры, какой она представлялась автору»33. Рассматривая «Александрийские песни», Н. Богомолов дает подробную характеристику причин их популярности, отмечая, что «цикл очень точно попал (вряд ли осознанно для Кузмина, не слишком пристально следившего в

30 Вознесенский Ал. Поэты, влюбленные в прозу. - Киев, 1910. - С. 44.

31 Волошин М. «Александрийские песни» Кузмина // Волошин М. «Средоточье всех путей». - М., 1989. -С. 389-395.

32 Ильинская С. Б. К. Кавафис - М. Кузмин, александрийцы // Знаки Балкан. - М., 1993. - Т. 2. - С. 347.

33 Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: статьи и материалы. - С. 29. то время за современной литературой) в самый центр художественных исканий»34: и стихотворная форма (верлибр, основанный на регулярном синтаксическом параллелизме), и сюжеты стихотворений (основанные на изображении далеких стран и времен), и намеренная их недосказанность, - всё это соответствовало тенденциям поэзии символистов, но в то же время читатель становится «почти непосредственным участником всего происходящего, автор <.> делал его равным себе и героям как отдельных стихотворений, так и всего цикла»35. Последнее замечание связано с субъектной структурой цикла, но более подробно Н. Богомолов его не проясняет.

М. Л. Гаспаров анализирует три цикла из сборника «Сети» и демонстрирует возможность описания «художественного мира писателя», исходя из функционального тезауруса текста. Однако результат получается в большей степени описательный: «мир "Александрийских песен" - более конкретный, более вещественный, более живой, более внешний, более созерцательный»36. Само предпринятое исследование лишь «подтверждает и уточняет интуитивное впечатление»37.

Фундаментальный труд В. Маркова «Поэзия Кузмина» - это первое крупное исследование, рассматривающее все его поэтические сборники. Анализируя книгу стихов «Сети», ученый формулирует ряд положений, которые мы будем рассматривать как исходные для настоящего исследования: 1) «Александрия, которую Кузмин увидел еще до того, как стал поэтом, имела исключительное значение для его творчества. Это и печка, от которой он танцует, и Рим, куда ведут его пути. <.> в ней коренятся его гомосексуальная тема и его баснословная ученость; из нее потом разовьется его гностика. <.>

34 Богомолов Н. А. «Любовь - всегдашняя моя вера»// Кузмин М. Стихотворения. - СПб., 2000. - С. 18.

35 Там же.

36 Описание метода, предложенного исследователем, см. в работе: Гаспаров М. Л. Художественный мир писателя: тезаурус формальный и тезаурус функциональный: (М. Кузмин, «Сети». Ч.З)// Избр. труды. - Т. 2. О стихах. - М„ 1997. - С. 416 - 433.

37 Там же. - С. 417.

Видимо, его особенно пленила своеобразная смесь расцвета и упадка в культуре этого города»38;

2) «"Александрийские песни" составляют четвертую часть "Сетей" и, на первый взгляд, кажутся придатком <.>. На самом деле, это финал большой симфонии, где прежние темы и мотивы звучат вновь, объединяются, приобретают универсальность <.>. "Милые хрупкие вещи" "Александрийских песен" заставляют вспомнить "милый, хрупкий мир загадок" "Ракет"; в Антиное объединены гомосексуальная тема и тема эфемерности (утонул молодым)»;

3) «Многие циклы "Сетей" <.> романы в стихах; сюжетность - важная черта его лирики на всем её протяжении»;

4) «Критики редко обращают внимание на расположение стихотворений в книге и их группировку в разделы или циклы, хотя без этого нельзя говорить о "содержании". Композиция отдельных стихотворений <.> изучалась, в подробностях, но не рассматривалось разделение книги стихов на части, не анализировались переходы, каденции от раздела к разделу, от стихотворения к стихотворению»39.

Итак, В. Марков определяет место и роль «Александрийских песен» в книге «Сети» и всем творчестве Кузмина, отмечает сюжетность книги и необходимость анализа «песен» как цикла.

Однако исследования в этой области все еще не проведены, а Н. А. Богомолов, обращаясь к «Александрийским песням», говорит о том, что цикл этот, «в отличие от других частей "Сетей", лишен сюжетного развития, стихотворения в нем обладают полной автономностью»40. Вызывает некоторое удивление стремление авторитетнейшего исследователя противопоставить данный цикл остальным частям «Сетей» и выявить в нем такие нехарактерные для цикла тенденции, как полная автономность стихотворений.

Объектом исследования являются «Александрийские песни» М. А. Кузмина во всех вариантах прижизненных публикаций. Текст

38 Марков В.Ф. О свободе в поэзии. - С. 65 - 70.

39 Там же.

40 Богомолов Н.А. Михаил Кузмин: статьи и материалы. - М., 1995. - С. 29.

Александрийских песен» цитируется по изданию 1919 года41 (первое отдельное издание) с указанием порядкового номера стихотворения: римская цифра - обозначение раздела, арабская — номер стихотворения в разделе. Этот принцип кажется нам допустимым, поскольку и сам Кузмин нумеровал стихотворения этого цикла. Записи из дневника даются с указанием в скобках даты записи и страницы в издании Н. Богомолова и С. Шумихина42.

В качестве материала для сопоставления используется художественная проза и поэтические сборники, а также дневники писателя, опубликованная переписка, кроме того, модернистские журналы начала XX века («Весы», «Аполлон», «Золотое руно», «Новый путь», «Вопросы жизни» и др.) и критические работы современников Кузмина, где получают осмысление как феномен его творчества, так и особенности литературной, музыкальной и культурной стилизации в эту эпоху. При рассмотрении «александрийского» слоя текста мы обращаемся к материалам «александрин»: от древних (хронограф XVI века) до новых (А. Боннар).

Обращение к дневнику писателя в качестве материала наряду с художественными текстами представляется нам и возможным, и необходимым, так как исследования поэтики Кузмина показывают, что для самого писателя «дневник был художественным произведением», а некоторые эпизоды дневника оказываются «иногда единственным источником для проникновения в смысловую структуру его произведений»43. Кроме того, дневник начат поэтом одновременно с работой над «Александрийскими песнями» и выполняет некоторые функции автокомментария к поэтическому тексту.

Целью диссертационного исследования является рассмотрение цикла «Александрийских песен» как сверхжанрового единства, в котором наглядно проявляются особенности формирования художественной системы Михаила Кузмина.

41 Кузмин М. Александрийские песни. - СПб.: Прометей, б/г. - 78 с.

42 Кузмин М. Дневник, 1905 - 1907. - СПб., 2000. - 606 с.

43 См. предисловие Н. А. Богомолова и С. Шумихина // Кузмин М. Дневник, 1905 - 1907, - С. 5 - 17. Ср.: «Чтение было пленительно. Дневник - художественное произведение»// Иванов Вяч. Собрание сочинений. -Брюссель, 1974. - Т. 2. - С. 749.

Исходя из той цели, были поставлены следующие задачи исследования:

- Определить жанровую сущность рассматриваемого произведения.

- Исследовать принципы организации текста и создания картины мира.

- Изучить семантическое наполнение разных уровней организации текста.

- Установить характер взаимодействия «голосов» в тексте, характер и границы стилизации.

- Рассмотреть специфику текста на фоне ранней лирики Кузмина и русской культуры первого десятилетия XX века.

Задачи исследования определяют структуру и содержание работы. В первой главе рассмотрена история формирования «Александрийских песен» как целого и предпринята попытка их прочтения как единого текста, обладающего самостоятельным смыслом и продуцирующего определенную картину мира. Мы рассматриваем структуру голосов, звучащих в произведении. С этой целью анализируется субъектная и объектная организация книги.

Во второй главе определяется жанровая природа стихотворений, входящих в состав «Александрийских песен» (в категориях стилизация -пародия - лирическое стихотворение), а сами «песни» Кузмина рассматриваются как сверхжанровое образование (цикл - раздел книги стихов -книга стихов). При этом определяется и роль «Александрийских песен» в системе автоцитации Кузмина, то есть связь основных мотивов этой книги стихов с поэтическими и прозаическими произведениями писателя и дневником того периода, когда идет работа над книгой. Таким образом, мы анализируем как текст, так и контекст произведения.

Рассматривая контекст «Александрийских песен», мы не ставим перед собой задачи подробного описания философских, мифологических, культурологических моделей, которые демонстрирует эпоха. Во многом эти положения уже определены, некоторые аспекты проблемы еще ждут своего исследователя. В центре внимания главным образом контекст творчества Кузмина, то есть система автоцитации писателя. Выбранный путь представляется нам наиболее продуктивным, так как современное состояние кузминоведения требует прежде всего пристального изучения текстов самого писателя.

Методологическая основа работы — это современные методики анализа цикла, который, согласно И. В. Фоменко, понимается как «система авторских взглядов в системе определенным образом организованных стихотворений»44, то есть как репрезентативная часть мироотношения и поэтической системы писателя в целом, как «созданный автором ансамбль стихотворений, главный признак которого - особые отношения между стихотворением и контекстом, позволяющие воплотить в системе определенным образом организованных стихотворений целостную и как угодно сложную систему авторских взглядов»45. Именно анализ цикла позволяет, обращаясь к анализу сравнительно небольшого текста, делать выводы о поэтической системе писателя, системе его взглядов. Различные методы анализа цикла в трудах И. Фоменко, М. Дарвина, кормановской школы позволяют использовать целый ряд приемов изучения текста. Понятия «автор», «лирический герой», «субъектный и объектный план произведения» мы используем в том значении, которое зафиксировал в своих трудах Б. Корман46.

Работы по теории и истории цикла показывают, что на данный момент.нет единства в жанровом определении таких образований, как цикл и книга стихов. Большие или меньшие разногласия возникают как по поводу отнесения этих текстовых единств к области жанровых или сверхжанровых образований, так и по поводу разграничения цикла и книги стихов. Как отмечает Л. Е. Ляпина, «настороженность исследователей» по отношению к циклу как художественной форме проявляется даже в терминологии: «жанровое образование» (В. А. Сапогов, Л. К. Долгополов), «вторичное жанровое образование»

44 Фоменко И.В. Поэтика лирического цикла. Автореф. дисс. доктора филол. наук. - М., 1990. - С. 3.

45 Там же.-С. 1.

46 См., в частности: Корман Б.О. Экспериментальный словарь литературоведческих терминов //В сб.: Проблемы истории критики и поэтики реализма. - Куйбышев, 1981. - С. 39 - 54.

И. В. Фоменко), «сверхжанровое единство» (М. Н. Дарвин), «явление незавершенного жанрового генезиса» (К. Г. Исупов)47.

В то же время исследователи сходятся в том, что при рассмотрении и цикла, и книги стихов бесспорными являются следующие положения: эти образования представляют собой «произведение произведений»48, то есть единство, которое отражает «систему взглядов в системе произведений», причем «множество отдельных лирических произведений в цикле имеет значение не складывания, но значение объединения»49. Мы воспользуемся таким достаточно прозрачным критерием их различия, как осуществленная (если речь идет о книге стихов) возможность публикации произведения как самостоятельной единицы.

При анализе цикла/книги стихов, очевидно, могут применяться те же методы, что и при рассмотрении одного произведения. При этом анализ цикла дает и те возможности, которых лишен исследователь, рассматривающий отдельно взятое произведение: цикл состоит из самостоятельных произведений, то есть дает в распоряжение исследователя одновременно и текст, и контекст.

Обладая самостоятельностью и собственным смыслом, стихотворение в составе цикла в результате расширения контекста приобретает новые смыслы, в то же время обогащая смысл целого. Цикл дает возможность и воплотить, и рассмотреть «целостное мировосприятие» писателя («цикл - это весь автор»). Поэтому при изучении цикла можно вводить систему понятий, которая используется при анализе не отдельных произведений, а художественного мира писателя в целом.

Исходя из конкретных задач каждой главы, мы обращаемся также к использованию следующих методов:

- методика целостного анализа поэтического текста, предложенная Е. Фарыно, с опорой на рассмотрение семантики слова в художественном тексте (работы

47 Ляпина Л.Е. Жанровая специфика литературного цикла как проблема исторической поэтики // Проблемы исторической поэтики. Исследования и материалы. - Петрозаводск, 1990. - С. 22.

48 Дарвин М.Н. Циклизация в лирике. Исторические пути и художественные формы. Автореф. дисс. доктора филол. наук. - Екатеринбург, 1996. - С. 9.

49 Дарвин М.Н. Циклизация в лирике. - С. 13.

A. А. Потебни) и мифопоэтическое значение слова (М. Л. Гаспаров, Е. М. Мелетинский и др.);

- системно-субъектный анализ текста, обоснованный в работах Б. О. Кормана и кормановской школы;

- изучение мира Александрии и Петербурга в текстах Кузмина потребовало обращения к таким категориям, как «модель мира» и «александрийское урочище» (Б. М. Гаспаров, С. Б. Ильинская), «петербургский текст» (Т. В. Цивьян, Р. Д. Тименчик и др.);

- в исследовании учитывается также метод составления «формального» и «функционального» тезауруса текста, который позволяет на основе составления словаря представить описание «художественного мира» произведения (М. Л. Гаспаров) и используется методика работы с частотным словарем.

Положения, сформулированные в историко-литературных трудах

B. Маркова, К. Харера, Г. Шмакова, А. Лаврова, Н. Богомолова, послужили отправной точкой для рассмотрения особенностей поэтики М. Кузмина. Работы последних лет (Н. Салма, С. Корниенко) доказывают, что эти исследования становятся классикой кузминоведения.

Научная новизна определяется тем, что в облает^ изучения поэтики Кузмина не было до настоящего времени работ, посвященных непосредственно анализу цикла как особой художественной формы, претендующей на универсальность. Вместе с тем, исследование этого «сверхжанра» очень продуктивно, как показывают работы, посвященные циклам А. Блока, А. Ахматовой, М. Цветаевой. В области кузминоведения впервые используется субъектно-объектный метод анализа текста, который дает инструментарий для анализа авторской позиции в произведении.

Научно-практическая значимость. Выводы и основные положения работы в практическом плане могут быть использованы и уже используются при подготовке курсов лекций и спецкурсов по истории русской литературы начала XX века и спецкурсов по истории и теории циклообразования. В теоретическом плане полученные результаты могут стать базой для совершенствования методики анализа цикла/книги стихов и изучения индивидуальных художественных систем начала XX века.

Апробация работы. Диссертация; прошла обсуждение на заседании кафедры новейшей русской литературы филологического факультета Государственного педагогического университета им. Герцена (Санкт-Петербург). Основные положения исследования представлены в опубликованных статьях и были озвучены на международной конференции студентов-филологов «Литературоведение XXI века. Анализ текста: метод и результат» (Санкт-Петербург, 1996), на межвузовских конференциях «Текст-2000» (Ижевск, 2001), «Литературный текст: проблемы и методы исследования» (Тверь, 2001), «Проблемы эволюции текста в традиционных и современных культурах» (Коломна, 2002), «Потаенная литература: вопросы истории и типологии» (Иваново, 2003). Отдельные материалы работы использовались при чтении спецкурсов для студентов-филологов Удмуртского госуниверситета и учащихся гуманитарных лицеев Удмуртской Республики.

Заключение научной работыдиссертация на тему ""Александрийские песни" М. Кузмина"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы предприняли попытку рассмотреть «Александрийские песни» как единый текст. Выбор произведения обусловлен особым его восприятием как автором, так и читателем. Изначально «Александрийские песни» создаются как единство - вокально-поэтический цикл. И если отдельные произведения, входящие в этот вокальный цикл, могли исполняться отдельно, как песни, имеющие собственное имя, то история издания этого цикла как текста показывает, как в процессе публикаций создавалось текстовое единство с четко заданной структурой.

В ряде случаев, говоря о циклах и книгах стихов поэтов начала XX века (А. Блока,, А. Белого и др.), исследователи отмечают процессы, как: конструктивные, так и деструктивные. Состав «Александрийских песен» после их публикации в качестве цикла и раздела книги стихов «Сети» остается неизменным. При этом «Песни» публикуются и как раздел книги; стихов, и (после этого!) как самостоятельная книга стихов. Прижизненные публикации «Александрийских песен» представляют собой разные в сверхжанровом отношении образования: подборка стихов, раздел книги стихов, книга.

История издания «Александрийских песен» отражает процессы, характерные для эпохи — стремление к циклизации, объединение стихотворений в книги с фиксированным составом и последующее распадение крупных контекстов на более дробные. При этом определенная целостность «Александрийских песен», в отличие от книги «Сети», сохраняется в качестве незыблемого принципа. Состав и расположение «песен», определившийся при первом издании «Сетей», сохраняется во всех последующих публикациях в прижизненных: изданиях, «александрины», созданные автором, но не включенные в это издание, не публикуются.

Однако анализ «Александрийских песен» именно как книги стихов до настоящего времени не предпринимался. «Александрийские песни» рассматривались исследователями либо как подборка стихотворений

М. Волошин и другие современники М. Кузмина), либо как часть книги «Сети» (варианты такого прочтения разнообразны - от «какой-то придаток» до «финал большой сифмонии»), либо анализировались отдельные стихотворения из этого цикла.

Отделы книги стихов «Александрийские песни» представляют собой микроциклы, различные по объему (от 1 до 8 стихотворений) и по типу связи стихотворений. Названия микроциклов носят как тематический («Любовь», «Мудрость», Она»), так и жанровый характер («Вступление», «Отрывки» «Канопские песенки» и «Заключение»). Рассматривая типы; связи стихотворений в циклах, мы обнаружили, что в. разделах «Вступление», «Любовь», «Мудрость» целостность цикла обеспечивается единством речевой зоны: стихотворения организованы одним говорящим; В цикле «Она» связь как субъектная, так и тематическая: можно говорить об общей речевой зоне в стихотворениях 1 и 4, в то же время все стихотворения цикла организованы «я» ролевых героинь, каждая из которых - «она» для повествователя.

В циклах «Отрывки» и «Канопские песенки» сюжетообразующим фактором становится жанровая принадлежность стихотворений. «Отрывки» представляют собой поэтический: аналог микророманов (форма, к прозаическому варианту которой Кузмин обращается в таких произведениях, как «Из писем девицы Клары Вальмон.» или «Приключения Эме Лебефа»), которые строятся на; изображении; отдельного эпизода из жизни героя с намеренным отсутствием завершенности, досказанности сюжета. Объединяет стихотворения общий сюжет инициации героя, в разных его вариантах.

В «Канопских песенках» представлены различные вариации песенных форм - от хороводной песенки до песни; хора, то есть сюжетообразующим фактором является жанровая принадлежность стихотворений.

Микроциклы «Александрийских песен» существуют не изолированно и находятся в более тесной взаимосвязи, чем традиционные отделы поэтической книги. Мотивы микроциклов тесно переплетаются, получая развитие не только в смежных, но и в остальных циклах. За счет этого обеспечивается единство книги как на субъектном, так и на тематическом уровне.

На субъектном уровне единство книги складывается за счет особым образом организованного субъектного «сюжета»; «Вступление» и «Заключение» организованы личным повествователем и строятся как «путешествие» в Александрию и «прощание» с ней. «Пребывание» в Александрии осуществляется; посредством подключения голосов «ролевых» героев — её обитателей («внутренние» циклы «Александрийских песен»). «Ролевое» сознание Александрии включает в себя множество голосов, герои отличаются друг от друга полом, возрастом, социальным положением и жизненным опытом. Но в цикле «все одно звучит разными голосами»: повторяется в различных вариантах сравнительно небольшое количество тем, прежде всего, это мудрость знания и «мудрого сердца», любовь-«потому что» и любовь не ищущая причин. Таким образом создается тематическое единство книги.

В составе книги «Сети» «Александрийские песни» становятся завершением сюжета «движение от любви плотской к любви духовной», объединяя их, наделяя любовь плотскую святостью духовной любви. В то же время сюжет «Александрийских песен» разворачивается в несколько иной образной системе (в частности, мотив вожатого, центральный для книги «Сети», в «Александрийских песнях» полностью отсутствует), выстраивается автономная, отличная от складывающейся в «Сетях», система хронотопа и система говорящих. Все это обеспечивает возможность функционирования «Александрийских песен» в качестве самостоятельной текстовой единицы — книги стихов.

Мы рассматриваем эту книгу стихов как единый текст, то есть осуществляем разбор на всех уровнях этого текста, анализируя как отдельные стихотворения, так и их «сумму» как семантическое целое. Смыслообразующим может быть любой из уровней текста, поэтому в работе проведен анализ следующих уровней: уровень языка и речи, субъектно-объектная организация, хронотоп, интертекстуальные связи, уровень жанра.

Закономерности, выявленные на любом из уровней организации текста, получают подтверждение при условии, что они находят отражения на другом/других его уровнях. При сопоставлении полученных результатов: мы пришли к следующим выводам, характеризующим поэтику «Александрийских песен».

Поэтика «Александрийских песен» по своей природе является игровой, Кузмин последовательно выстраивает «игровой», «масочный» мир. Рассматриваемый текст предполагает возможность различных прочтений — от философского, метафизического («неоплатонизм», гностика), до пародийного. Ни один из этих смыслов не является в тексте доминирующим, и любое из этих прочтений, взятое изолированно, обедняет семантику текста.

На лексическом уровне это проявляется как смысловое тождество лексем «казалось», «случилось», «не знаю, как это случилось». Реализованные г и нереализованные возможности контекстно приравниваются, что проявляется в особой роли в цикле ожидания, воспоминания, мечты. Романтическая устремленность к нереализованному не воплощается, однако, в традиционном мотиве сна (стихотворение «Не во сне ли это было, / Что жил я в великой Александрии» не включено автором в состав цикла). Романтический хронотоп сна уступает место идеальному хронотопу Александрии.

На уровне субъектной организации цикл «Александрийские песни» представляет сложную структуру. Как мы показали, наибольшее количество стихотворений цикла строится как «ролевые». «Ролевые» герои являются вторичными субъектами речи. Содержательно-субъектно над их сознанием надстраивается, как это обычно бывает в «ролевых» стихотворениях, первичный субъект речи и сознания, в данном случае — это безличный автор-повествователь. Автору-повествователю принадлежит название цикла (и циклов в составе цикла), а также выбор ролевых героев и расположение текстов внутри циклов и циклов между собой. «Ролевые» герои принадлежат к хронотопу Александрии и формально являются носителями «александрийского» типа сознания. Однако «ролевые» герои в цикле настолько же «реальны», как и само путешествие: их голоса представляют собой часть общего «голоса» Александрии, а их индивидуальность носит масочный, карнавальный характер. А «серые глаза», о которых говорит лирический герой во внешней части и которые являются одним из сквозных мотивов всего творчества Кузмина, не раз встречаются * и во внутренней части. Возникает единство «ролевых» героев и личного повествователя, которому принадлежат «Вступление» и «Заключение», и создается «хор», в котором «все одно звучит разными голосами» (II.2).

На уровне, хронотопа, на первый взгляд, «Александрийские песни» последовательно воплощают античный мир. Воссозданы выразительные детали быта («узкое окно у потолка», «золотой узор твоих сандалий», особенно насыщены египетскими реалиями стихотворения цикла «Она»). Многочисленные упоминания египетских и греческих богов создают мир эллинистической культуры. Если рассматривать отдельные стихотворения «Александрийских песен» (либо такие их подборки, как публикация в «Весах»), атрибуция хронотопа не вызывает сомнений. Перед нами хронотоп эллинистической Александрии. Довольно четко обозначены место и время, существующие неотделимо друг от друга, и «.все это заключено в рамку одного культурно-исторического типа сознания, тесно связанного со своеобразием александрийской культуры, какой она представлялась автору». Но в структуре цикла Александрия оказывается увиденной внутренним взором и соотносится с хронотопом мечты. Поэтому невозможно определить, к какой эпохе принадлежит этот город. Хронологические ориентиры относительны и обманчивы. Аналогично путешествию в Александрию строится путешествие в Каноп. В цикле «Канопские песенки» функцию «идеального» топоса выполняет уже не Александрия, а островок близи нее. Каноп является хронотопом мечты и любви; рассказ о нем ведется извне.

В тщательно воссозданной картине Александрии времен Птолемеев встречаются довольно неожиданные вкрапления другой эпохи. Ролевой герой цикла любовь, говоря о возлюбленном, вспоминает «синий ворот у смуглой шеи». Этот элемент одежды — яркая примета начала XX века, когда синие рубашки как раз входили в моду. Древняя Александрия приобретает в тексте сходство с современным Кузмину Петербургом.

На уровне жанра текст строится таким образом, что одно и то же стихотворение может быть прочитано как подражание, пародия и лирическое стихотворение. Ярче всего это проявляется в центральном цикле «Александрийских песен» — «Она», — где сочетаются пародия на символистскую поэтику многозначности и неопределенности, подражание пародийного характера, стилизация и развитие общего для «песен» лирического сюжета.

Сюжет, включая изображение внешнего мира, строится не на эпических событиях, а на развертывании авторской мысли, чувств и переживаний. - связь не причинно-следственная и не хронологическая, а ассоциативная, сюжетообразующими элементами становятся проблематика, развитие лейтмотивов, субъектная организация. Сюжет и композиция держатся на сложной системе ассоциаций, при этом пространственно-временное или ритмическое единство стихотворений является фактором, объединяющим стихотворения только в пределах микроциклов. В структуре книги стихов «Александрийские песни» сюжетообразующим элементом является единство авторского сознания.

Список научной литературыНеганова, Оксана Николаевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Кузмин М. Дневник 1905 - 1907. - СПб.: Лимбах, 2000. - 606 с.

2. Кузмин М. Дневник 1934 года. СПб.: Лимбах, 1998. - 413 с.

3. Кузмин М. Арена: Избранные произведения. — СПб.: Северо-Запад, 1994. — 494 с.

4. Кузмин М.А. Избранное. СПб.: Диамант: Золотой век, 1998. - 447 с.

5. Кузмин М.А. Избранные произведения. Л.: Худож. лит., 1990. - 573 с.

6. Кузмин М.А. Лирика. Минск: Харвест, 1998. — 479 с.

7. Кузмин М.А. Нездешние вечера: Стихотворения. М.: Эксмо-пресс, 1999.-381 с.

8. Кузмин М.А. Собрание стихов = Gesammelte Gedichte. Muenchen: Fink, 1977-1978.-Vol. 1-3.

9. Кузмин M. Стихотворения. — СПб.: Академический проект, 1996. 832 с.

10. Кузмин М. Проза и эссеистика. В 3-х тт. М.: Аграф, - 2000.

11. Кузмин М. Александрийские песни. Пб. .: Прометей, [1921] - 71с.

12. Кузмин М. Сети. Первая книга стихов. М.: Скорпион. 1908. - 221 с.

13. Кузмин М. Сети. Издание второе. СПб.: Издание М. Семенова, 1915. - 222 с.

14. Кузмин М. Сети. Первая книга стихов. Издание третье. Пб. — Берлин: Петрополис, 1923. - 208 с.

15. Кузмин М. Условности. Статьи об искусстве. — Пг.: Полярная звезда., 1923.-188 с.

16. Аверинцев С.С. и др. Древние цивилизации. -М.: Мысль, 1989. -479 с.

17. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы: жанры и стиль-М.: Наука, 1977.- 261 с.

18. Александрийская поэзия. Пер. с древнегреч. — М., 1972. - 430 с.

19. Аничков Е. Реализм и новые веяния. СПб., 1909. - 88 с.

20. Анненский И.Ф. Книги отражений. М.: Наука, 1979. — 679 с.

21. Анненский И.Ф. Античный миф в современной французской поэзии // Античная трагедия. М.: Лабиринт-МП, 2000. - 318 с.

22. Арриан. Поход Александра. СПб.: «Алетейя». Сер. Античная библиотека, 1993. - 368 с.

23. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: Языки русской культуры, 1998. - XV. -895 с.

24. Баранов С.В. Проблемы цикла и циклизации в творчестве В. Ходасевича. — Автореф. канд. филол. наук. Волгоград, 2000.- 26 с.

25. Бахтин М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. -СПб., 2000.-332 с.

26. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. — М.: Советская Россия, 1979.-318 с.

27. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Худож. лит., 1990.-541 с.

28. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М.: Искусство, 1986. — 445 с.

29. Безродный М. К характеристике «авторской мифологии» А. Блока // Функционирование русской литературы в разные исторические периоды. -Труды по русской и славянской филологии. Уч. зап. - Вып. 822. — Тарту, 1988. - С. 104 - 108.

30. Белый А. Стихотворения. М.: Книга, 1998. - 576 с.

31. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974. - 447 с.

32. Бердяев H.A. Об одном из последних собеседников Ахматовой: юбилейные заметки // Даугава. 1989. - № 6. - С. 100 - 102.

33. Бердяев Н. Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века: Судьба России. М., 2000. - 540 с.

34. Бердяев Н. Самопознание (Опыт философской автобиографии). М., 19911-446 с.

35. Блок А. Собрание сочинений. В 8-ми тт. М., 1963. - Т. 8. - 771 с.

36. Блок А. Собрание сочинений. В 8-ми тт. М., 1962. - Т. 5. - 799 с.

37. Богомолов Н.А. Михаил Кузмин // Эрос. Россия. Серебряный век. М., 1992.-С. 83 -90.

38. Богомолов Н.А. Михаил Кузмин: статьи и материалы. — М.: Новое литературное обозрение. Научн. приложение. — Вып. 3. — 1995. 368 с.

39. Богомолов НА., Малмстад Дж. Михаил Кузмин: Искусство, жизнь, эпоха.-М.: Новое литературное обозрение. Научн; приложение. Вып. 5. - 1995. -320 с.

40. Боннар А. Греческая цивилизация. В 3-х тт. — Т. 3.: От Еврипида до Александрии. М.: Искусство, 1992. - 339 с.

41. Бродский И. Сочинения Иосифа Бродского. T. V. - СПб., 1999. - 376 с.

42. Бройтман С.Н. Русская лирика XIX нач. XX вв. в свете исторической поэтики (субъектно-образная структура). — Автореф. . д-ра филол. наук. -М., 1991.-43 с.

43. Васюточкин Г. О некоторых аспектах применения математики в стиховедении // НТР и развитие художественного творчества. JL, 1980. -С: 206-213.

44. Васюточкин Г. Ритмика «Александрийских песен» // Лингвистические проблемы функционального моделирования речевой деятельности. — Л., 1976. Вып. 3.- С. 158 - 167.

45. Венгеров С.А. Русская литература XX в. (1890 1910). - Т. 1. - М., 1914.-235 с.

46. Власенко Т.Л. Литература как форма авторского сознания: Пособие. -Ижевск, 2000.-228 с.

47. Вознесенский Ал. Поэты, влюбленные в прозу. — Киев, 1910. 65 с.

48. Волошин М.А. «Путник по вселенным». М., 1990. - С.". 174'—180.

49. Выровцева Е.В. Русская поэма конца XIX начала XX века (Проблема жанра). — Автореф. канд. филол. наук. — Елец, 1999. — 19 с.

50. Гарин И. Серебряный век. В 3-х тт. Т. 2. - М.: Терра, 1999. - 703 с.

51. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы: Очерки русской литературы XX века. М.: Наука, 1994. - 304 с.

52. Гаспаров M.JI. Стих начала XX в.: строфическая традиция и эксперимент // Связь времен: Проблемы преемственности в русской литературе конца XIX начала XX века. - М., 1992. - С. 362 - 367.

53. Гаспаров M.JI. Художественный мир писателя: тезаурус формальный и тезаурус функциональный: (М. Кузмин, «Сети», Ч. 3) // Гаспаров M.JI. Избранные труды, М., 1997.-С. 125 - 137.

54. Гей Н. Проза Пушкина. Поэтика повествования. М.: Наука, 1989. 271 с.

55. Гей Н. Художественность литературы. Поэтика. Стиль. М., 1975. -471 с.

56. Гик A.B. «Случится все, что судьбой предназначено.» (путь и судьба в идиостиле М.* Кузмина) // Логический анализ языка: языки пространств. — М.: Языки русской культуры, 2000. -448 с.

57. Гиндин С.И. «Александрийские песни», «Песни» Метерлинка и семантическая теория стихосложения // Михаил Кузмин и русская культура XX века. Л., 1990. - С. 13 - 16.

58. Гинзбург Л.Я. О литературе. М.: Интрада, 1997. - 414 с.

59. Гинзбург Л.Я. О литературном герое. Л.: Сов. писатель, 1979.-222 с.

60. Глембоцкая Я.О. Творческая рефлексия в контексте художественной циклизации на материале русской поэзии XX века. — Автореф. . канд. филол. наук. — Новосибирск, 1999. — 1 п.л.

61. Голлербах Э. Радостный путник: О творчестве М. Кузмина // Книга и революция. 1922. - № 3. - С. 43.

62. Гофман М. Поэты символизма. СПб., 1908. - 110 с.

63. Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии. М., 1990. - 383 с.

64. Дарвин М.Н. Русский лирический цикл. Проблемы теории и истории. — Красноярск, 1989. 52 с.

65. Дарвин М.Н. Циклизация в лирике. Исторические пути и художественные формы. Автореф. д-ра филол. наук. - Екатеринбург, 1996.-43 с.

66. Дзуцева Н.В. Время заветов: Проблемы поэтики и эстетики постсимволизма. — Иваново, 1999. 133 с.

67. Ефремов В.А. Ассоциативно-вербальная организация цикла лирических новелл И. Бунина «Темные аллеи». Автореф.— канд. филол. наук. -СПб., 1999.-1 пл.

68. Женнет Ж. Фигуры: работы по поэтике. В 2-х тт. — М., 1998.

69. Жирмунский В.М. Поэтика русской поэзии. — СПб., 2001. 485 с.

70. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Избр. труды. Л.: Наука, 1977. -407 с.

71. Зелинский А.Э. Лирические циклы и проблема циклизации в творчестве В. Брюсова. Автореф. канд. филол. наук. — Тарту, 1986. - 16 с.

72. Зелинский Ф. Возрожденцы. Иисус Назаретянин. Пг., 1922. - 256 с.

73. Зелинский Ф.Ф. Соперники христианства (статьи по истории античных религий). СПб., 1995. - 408 с.

74. Зырянов О.В. Роль новеллизации в развитии русской интимной лирики 1820 60-х гт. - Автореф. канд. филол. наук. — Екатеринбург, 1992. - 18 с.

75. Иванов Вяч. По звездам. Статьи и афоризмы. СПб., 1909. - 98 с.

76. Иванов Вяч.Вс. Постсимволизм и Кузмин // Михаил Кузмин и русская культура XX века. Л., 1990. - С. 13-16.

77. Ивнев Р. Встречи с М. А. Кузминым // Звезда. 1982: - № 5. - С. 164-165.

78. Ильинская С.Б. К. Кавафис — М. Кузмин, александрийцы // Знаки Балкан. Сб. статей.-Т. 2.-М., 1993.-С.339-356.

79. Казаркин А.П. Художественная перспектива в цикле А. Блока «На поле Куликовом»// Художественное творчество и литературный процесс. -Вып. 2. Томск, 1976. - С.79 - 90.

80. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Наука, 1987. — 206 с.

81. Кармалова Е.Ю. Неоромантические тенденции в лирике Н. С. Гумилева 1900 1910 гг. - Автореф. канд. филол. наук. - Омск, 1999. - 18 с.

82. Кихней Л.Г. Философско-эстетические принципы акмеизма и художественная практика О. Мандельштама. М.: Диалог-МГУ, 1997. — 232 с.

83. Клинг O.A. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России1910-х годов (проблемы поэтики) Авторефд-ра филол. наук. - М.,1996.-52 с.

84. Кнабе Г. Гротескный эпилог классической драмы: Античность в Ленинграде 20-х гг. М., 1996. - 40 с.

85. Ковтунова И.И. Поэтический синтаксис. М.: Наука, 1986. - 206 с.

86. Коган A.C. Типы объединений лирических стихотворений в условияхперехода от жанрового к внежанровому мышлению. Авторефканд.филол. наук.-Киев, 1988.- 1 п.л.

87. Козицкая Е. Смыслообразующая функция цитаты в поэтическом тексте.-Автореф. канд. филол. наук. Тверь, 2001. - 1 п.л.

88. Комарова Г.С. Поэтика лирических циклов Огарева. Автореф.канд.филол. наук. М., 1982. - 1 п.л.

89. Компаньон А. Демон теории. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2001. -336 с.

90. Кон Ен Хо. Стиль лирики А. Ахматовой (1909 1922 гг.). - Автореф. . канд. филол. наук. - М., 1999. -35 с.

91. Кондратьев А. Сны. Спб. : Северо-Запад, 1993. - 544 с.

92. Копыстянская Н. Понятие «жанр» в его устойчивости и изменчивости // Контекст. 1986. Литературно-теоретические исследования. М.: Наука, 1987.- С. 178-204.

93. Корман Б.О. К методике анализа слова и сюжета в лирическом стихотворении // Вопросы сюжетосложения. Вып. V. - Рига, 1978. - С. 22 - 28.

94. Корман Б.О. Лирика и реализм: монография. Иркутск: Изд-во Иркутск, гос. ун-та, 1986. - 96 с.

95. Корман Б.О. О методике изучения поэтического многоголосья // Проблема автора в русской литературе XIX XX вв. Межвуз. сб. -Ижевск, 1978.- С. 116-117.

96. Корман Б.О. Практикум по изучению художественного произведения. Лирическая система: учебн. пособие. Ижевск, 2003. - 86 с.

97. Корниенко С.Ю. В «Сетях» Михаила Кузмина: семиотические, культурологические и тендерные аспекты. Новосибирск, 2000. — 147 с.

98. Культура русского модернизма = Readings in Russian Modernism: Статьи, эссе и публ. М.: Наука, 1993. - 405 с.

99. Лавров A.B. О книге А. Белого «Стихотворения» (1923) // Белый А. Стихотворения. М.: Книга, 1998. - С. 531 - 544.

100. Лавров A.B. Этюды о Блоке. СПб.: Лимбах, 2000. - 319 с.

101. Леденев A.B. Творчество М. Кузмина и русские модернистские течения начала XX века// Время и творческая индивидуальность писателя. Сб. статей. Ярославль, 1990. - С. 80-91.

102. Левин Ю., Сегал Д., Тименчик Р., Топоров В., Цивьян Т. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Russian Literature. 1974/75. - Vol. 7/8. - P. 49 - 82.

103. Лекманов O.A. Книга об акмеизме и другие работы. Томск: Водолей, 2000. - 704 с.

104. Лекманов O.A. Книга стихов как «большая форма» в русской поэтической культуре начала XX века. О. Э. Мандельштам. «Камень» (1913). Автореф. канд. филол. наук. - М., 1995.- 16 с.

105. Логический анализ языка: Культурные концепты. Сб. статей. М.: Наука, 1991.-204 с.

106. Логический анализ языка: Ментальные действия. Сб. статей. — М.: Наука, 1993.- 176 с.

107. Логический анализ языка: Язык и время. Сб. статей. М., 1997. -351с. ,

108. Логический анализ языка: Язык речевых действий. Сб. статей. М.: Наука, 1994.-188 с.

109. Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. — М.: Мысль, 1993.-959 с.

110. Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996. - 848 с.

111. Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Отзвуки концепции «Москва третий Рим» в идеологии Петра Первого // Художественный язык средневековья: Сб. статей.-М., 1992.-С. 239-242.

112. Лучников М.Ю. Литературное произведение как высказывание. -Кемерово, 1989. 84 с.

113. Ляпина Л.Е. Циклизация в русской лирике XIX века. СПб., 1999. -281 е.

114. Ляпина Л.Е. Жанровая специфика литературного цикла как проблема исторической поэтики.// Проблемы исторической поэтики. Исследования и материалы. Межвуз. сб. Петрозаводск, 1990. - С. 22 - 30.

115. Мазур С. Заметки на полях кузминского сборника // Литературное обозрение. 1992. - № 3 - 4. - С. 68 - 71.

116. Марков В.Ф. О свободе в поэзии: Статьи, эссе, разное. — СПб., 1994.- 368 с.

117. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. М., 1994. - 134 с.

118. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 2000. - 406 с.

119. Минералова И.Г. Русская литература серебряного века: Поэтика символизма. М., 1999. - 226 с.

120. Минц З.Г. Блок и русский символизм: Избр. труды. В 3-х кн. -Поэтика А. Блока. СПб.: Искусство, 2000. - 726 с.

121. Минц З.Г., Безродный М.В., Данилевский A.A. «Петербургский текст» и русский символизм // Труды по русской и славянской филологии. Уч. зап. - Вып. 664. - Тарту, 1984. - С. 78 — 92.

122. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х тт./ Гл. ред. С.А. Токарев. -М., 1991.- Т. 1.-671 с.

123. Мифы народов мира. Энциклопедия М., 1992. - Т. 2.-719 с.

124. Михаил Кузмин и русская культура XX века. Тезисы и материалы конференции 15 17 мая 1990 г.- Л., 1990.-260 с.

125. Мусатов В.В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины XX века. М., 1998. - 484 с.

126. Насрулаева С.Ф. Хронотоп в ранней лирике Анны Ахматовой. — Махачкала, 2000. 144 с.

127. Новелла серебряного века: Сборник. М.: Терра, 1994. - 573 с.

128. Овчаренко О. Русский свободный стих. — М., 1984. 206 с.

129. Овчинкина И. Эстетика неоклассицизма в русской поэтической культуре начала XX в. Автореф. канд. филол. наук. - М, 1998. - 24 с.

130. Орлицкий Ю.Б. Свободный стих в русской советской поэзии 1960 — 70-х годов. Автореф. канд. филол. наук. - М, 1982. - 1 п.л.

131. Орлов В.Н. Поэт и город: А. Блок и Петербург. Л.: Лениздат, 1980.- 270 с.

132. Падучева Е.В. О семантике синтаксиса.- М.: Наука, 1974. 292 с.

133. Падучева Е.В. Семантические исследования: Семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива. М.: Языки русской культуры, 1996. - 464 с.

134. Пайман А. История русского символизма. М., 1998. - 415 с.

135. Петров В.Н. Калиостро: Воспоминание и размышления о М. А. Кузмине. // Согласие. 1993: - № 7. - С. 167 - 188.

136. Платек Я. Радость простоты. Заметки о Михаиле Кузмине // Музыкальный журнал. 1989. - № 20 - 23.

137. Плутарх. Сочинения. Пер. с древнегреч./ Сост. С.Аверинцева. М.: Худож. лит., 1983. - 703 с.

138. Понятие судьбы в контексте разных культур: Сб.статей. М.: Наука, 1994.-318 с.

139. Потебня A.A. Слово и миф в народной культуре. Сб. трудов. М.: Лабиринт, 2000. - 479 с.

140. Потебня A.A. Эстетика и поэтика. М., 1976. - 614 с.

141. Приходько И.С. Мифопоэтика А. Блока. Автореф. . д-ра филол. наук. - Воронеж, 1996. - 82 с.

142. Пурин А. Двойная тень: Заметки о поэзии М. Кузмина // Звезда. — 1990. № 10.- С. 171-176.

143. Резчикова И.В. Динамика текстовой тематической группы в поэтическом тексте А. Блока (Семантическое пространство текста имузыкальное мироощущение). — Автореф.канд. филол. наук. М.,1996.- 19 с.

144. Русский стих: Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика. М., 1996. — 336 с.

145. Салма Н. Опыт интерпретации феномена русского символизма в свете истории развития мысли. // Материалы и сообщения по славяноведению. Вып. XX. - 1989. - С. 89 - 110.

146. Сапогов В.А. Поэтика лирического цикла А. Блока. Автореф. . канд. филол. наук. - М., 1967. - 1 п.л.

147. Сейфи Т.Б. Формосодержательная функция цвета в творчестве русских символистов: На материале поэзии А. Белого и А. Блока. — Авторефканд. филол. наук. Владивосток, 1999. - 1 п.л.

148. Селезнев Л. Как издавать стихи Михаила Кузмина? // Вопросы литературы. 1990. - № 6. - С. 258 - 262.

149. Серебряный век в России. Избранные страницы. — М., 1993. 340 с.

150. Сильман Т. Заметки о лирике. Л.: Сов. писатель, 1977. - 224 с.

151. Сказка серебряного века. М.: Терра, 1994. - 640 с.

152. Слободнюк С. JI. «Дьяволы» «Серебряного» века. — СПб.: «Алеттейя», 1998. 427 с.

153. Смирнов И.П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. М., 1977. - 203 с.

154. Соколов А.Г. История русской литературы конца XIX начала XX века. - M.: Академия, 1999. - 432 с.158*. Спивак P.C. Русская философская лирика. 1910-е годы. И. Бунин. А. Блок. В. Маяковский: Учеб. пособие. М.: Флинта; Наука, 2003. - 407 с.

155. Спроге Л.В. Деструктивные явления в процессе становления жанра лирического цикла (А. Блок, «Тишина цветет») // Некоторые проблемы совершенствования развитого социализма. Тезисы докладов Респ. научн.-теоретич. конф. Рига, 1984. - С. 132 — 134.

156. Спроге Л.В. Лирический цикл в дооктябрьской поэзии А. Блока и проблемы циклообразования у русских символистов. Автореф. . канд. филол. наук. - Тарту, 1988. - 23 с.

157. Стерьепулу Э.А. Лирический цикл как система // Традиции в контексте русской культуры. Череповец, 2000. - С. 170 - 173.

158. Текст, контекст, подтекст: Сб. статей. М., 1986. — 170 с.

159. Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. - 512 с.

160. Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Ахматова и Кузмин // Russian Literature. 1978. - Vol. VI. - № 3. - P. 213 - 305.

161. Тимофеев А.Г. Михаил Кузмин и издательство «Петрополис» (Новые материалы по истории русского Берлина) // Русская литература. — 1991.-№ 1.-С. 189-204.

162. Тимофеев А.Г. Некоторые уточнения и добавления к венскому кузминскому сборнику // Русская мысль. 1990. - 2. XI. - Лит. прилож. 11.-С. IV.

163. Топорков А.К. Задача современности и Александрийская культура// Начала. 1992. - № 4. - С. 37 - 46.

164. Топоров В.Н. К «петербургскому» локусу Кузмина // Михаил Кузмин и русская культура XX века. JL, 1990. - С. 17 - 24.

165. Топоров В.Н.К символике окна в мифопоэтической традиции // Балто-славянские исследования. 1983. М.: Наука, 1984. - С. 164- 185.

166. Топоров В.Н. О числовых моделях в архаичных текстах // Структура текста. М., 1980. - С. 3 - 58.

167. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. СПб.: Искусство-СПб., 2003. - 613 с.

168. Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме // Пути Евразии. М., 1992. - 323 с.

169. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977.-574 с.

170. Тюпа В.И. Постсимволизм: Теоретические очерки русской поэзии XX века. Самара, 1998. - 155 с.

171. Успенский Б.А, Поэтика композиции: Структура художественного текста и типология композиционных форм. — М., 1970. 225 с.

172. Уфимцева Н.П. Лирическая книга М. А. Цветаевой «После России»: Проблема художественной целостности. Автореф. канд. филол. наук. — Екатеринбург, 1999. - 20 с.

173. Уэллек Р., Уоррен О. Теория литературы. М.: Прогресс, 1978. -325 с.

174. Фарыно Е. «Дешифровка» // Russian Literature. 1989. - № 26. - I. -P. 1-67.

175. Фарыно E. «Поэма без героя» Ахматовой // Вторые Ахматовские чтения. Одесса, 1991. - С. 35 - 49.

176. Феокрит, Мосх, Бион. Идиллии и эпиграммы. M., 1958. - 327 с.

177. Фоменко И. О принципах композиции в лирическом цикле // Известия АН. Сер. литературы и языка. 1986. - № 2. - Т. 45. - С.130 -137.

178. Фоменко И.В. Лирический цикл как метатекст // Лингвистические аспекты исследования литературно-художественных текстов. Межвуз. сб. -Калинин, 1979.-С. 112-127.

179. Фоменко И.В. Лирический цикл: становление жанра, поэтика. — Тверь, 1992. 125 с.

180. Фоменко И.В, Поэтика лирического цикла. — Автореф. . д-ра филол. наук. М., 1990. - 32 с.

181. Фомичев С.А. «Подражания Корану»: Генезис, архитектоника и композиция цикла // Временник пушкинской комиссии, 1978. Л., 1981. -С. 22-35.

182. Фрезер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. - 784 с.

183. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997. - 445 с.

184. Фрейди Ю.Л. М. Кузмин и Осип Мандельштам: влияния и отклики // Михаил Кузмин и русская культура XX века. Л., 1990. - С. 28 - 31.

185. Хаев Е.С. Проблема композиции лирического цикла // Природа художественного целого и литературный процесс. Межвуз. сб. — Кемерово, 1980. С. 56 - 64.

186. Хансен-Лёве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб., 1999. - 512 с.

187. Харер К. К 120-летию со дня рождения М. Кузмина: библиографический обзор изданий и исследований // Новое литературное обозрение. -№ 3. (1993). С. 161 - 176.

188. Хоружий С.С. Русь новая Александрия: страницы из предыстории евразийской идеи // Начала. - 1992. - № 4. - С. 17 - 24.,

189. Цивьян Т.В. Движение и путь в балканской модели мира. Исследования по структуре текста. М.: Индрик, 1999. - 375 с.

190. Чурилина Л.Н. Персонаж как особая тема текста и её лексический эквивалент// Традиции в контексте русской культуры. — Череповец, 2000. — С. 110-117.

191. Шатин Ю.В. Жанровообразовательные процессы и художественная целостность текста в русской литературе XIX века (Эпос. Лирика). -Автореф. д-ра филол. наук. М., 1992. - 39 с.

192. Шмаков Г.Г. Блок и Кузмин: Новые материалы// Блоковский сборник. Вып. 2. - Тарту, 1972. - С. 341 - 364.

193. Шмид В. Проза как поэзия. СПб., 1998. - 352 с.

194. Эйхенбаум Б.М. О прозе. О поэзии: Сб. статей. Л.: Худож. лит., 1986.-455 с.

195. Эрос. Россия. Серебряный век. М.: Серебряный бор, 1992. - 302 с.

196. Юрков Е.Е. Лексическая семантика и поэтическая система автора: Лексико-семантические аспекты анализа цикла «Родина» А. Блока. — Автореф. канд. филол. наук. Л., 1989. - 15 с.

197. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). М.: Гнозис, 1994. - 343 с.

198. Ярошевский Л, Песнь песней/ Ред., предисл. М. Кузмина. — Петроград, 1917.-65 с.

199. Cheron G. Letters of М. A. Kuzmin to A. A. Blok // Wiener Slavistischer. Almanach. Sb. 5. - 1980. - S. 55 - 56.

200. Cheron G. Letters of V. Ja. Brusov to M. A. Kuzmin // Wiener Slavistischer Almanach. Sb. 7. -1981. - S. 65 - 79.

201. Cheron G. Mixail Kuzmin and the «Stray Dog» Cabaret // Wiener Slavistischer Almanach. Sb. 14. - 1984. - S. 383 - 387.

202. Cheron G. The Diary of Mixail Kuzmin, 1905 1906 // Wiener Slavistischer Almanach. - Sb. 17. - 1986. - S. 391 - 438.

203. Faryno J. Фарыно E. «Антиномия языка» Флоренского и поэтическая парадигма «символизм/авангард» // Zeszyty naukowe wyzszej szkofy pegagogicznej w Bydgoszczy. Studia Filologiczne. - Z. 41. -Filologia Rosyjska. - 17. - P. 79 - 95.

204. Faiyno J. Введение в литературоведение. В 3-х ч. Katowice, 1978.

205. Harer K. Michail Kuzmin: Studien zur Poetik der fruehen und mittleren Schaffensperiode. Muenchen: Sanger, 1993. - Vol. VI. - 306 s.

206. Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin. Wiener Slavistischer Almanach. - Sb. 24. - 212 s.