автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Речевая стратегия упрёка: лингвокогнитивный подход

Полный текст автореферата диссертации по теме "Речевая стратегия упрёка: лингвокогнитивный подход"

На правах рукописи

ФЁДОРОВА АННА ЛЕОНИДОВНА

РЕЧЕВАЯ СТРАТЕГИЯ УПРЁКА: ЛИНГВОКОГНИТИВНЫЙ ПОДХОД (на материале немецкого, английского и русского языков)

Специальность 10.02.20 - сравнительно-историческое, сопоставительное и типологическое языкознание 10.02.04 - германские языки

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Уфа-2004

Работа выполнена на кафедре немецкой филологии Башкирского государственного университета.

Научный руководитель

доктор филологических наук, профессор Мурясов Рахим Закиевич

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Маковский Марк Михайлович доктор филологических наук Иванова Светлана Викторовна

Ведущая организация Уфимский государственный авиационный технический университет

Защита состоится «■/У» ^вЖЛ^иЛ^_ 2004 г. в 40 часов на

заседании диссертационного совета 1С 212.013.05 по присуждению ученой степени кандидата филологических наук в Башкирском государственном университете по адресу: 450076, г. Уфа, ул. Коммунистическая, 19, ауд. 31.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Башкирского государственного университета.

Автореферат «6 разодйан^Я*^ 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного

З.З.Чанышева

zoo s-ч

4SM5 3

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Одним из превалирующих и наиболее плодотворно осваиваемых векторов развития гуманитарных наук на современном этапе можно с полным правом считать антропоцентричное направление, ознаменованное живым и нескрываемым интересом ученых разных областей к человеку как многогранному и таинственному объекту научных изысканий. Удивительно то, что человек, будучи в фокусе научной мысли уже на протяжении многих веков, не теряет своей притягательной силы для ищущего разума исследователя и остается загадкой, своего рода океаном, неизведанные глубины которого по-прежнему таят в себе мириады будущих чудесных открытий. Он, словно птица Феникс, сгорая дотла в горниле научных исканий, возрождается вновь, открываясь прежде неизвестными гранями и даря исследователю искру творческой надежды. «Есть какая-то потаенная злонамеренность в том упорстве, с каким человек постоянно бросает вызов ученым-гуманитариям: то он предстает перед их взором как нечто совершенно определенное, то обескураживает полной непредсказуемостью своего поведения» [Ажеж 2003:12].

В центре современных исследований языка стоит homo loquens, или человек говорящий, выступающий носителем не только того или иного языка, но вместе с тем и определенной культуры, т.е. являющийся представителем определенного национально-лингво-культурного сообщества с присущими ему знаниями и представлениями, концептуальными установками и культурными максимами, со своим уникальным менталитетом - национальным способом видеть и понимать мир, а также «действовать (когнитивно и прагматически) в определенных обстоятельствах» [Колесов 1991: б]. Таким образом, принадлежность к тому или иному национально-лингво-культурному сообществу обусловливает этнокультурное своеобразие коммуникативного поведения человека говорящего. Немаловажную роль среди составляющих коммуникативного поведения играют речевые стратегии и тактики.

Представленная работа, актуальность которой обусловлена ее направленностью на лингвокогнитивное исследование феномена человека говорящего как члена определенного этносоциума, рассматривает универсальные и этноспецифичные черты коммуникативного поведения представителей немецкого, английского и русского национально-лингво-культурных сообществ в свете стратегического подхода к коммуникации. Объектом настоящего исследования являются экстра- и интралингвистические потенции речевой стратегии и тактик упрека как одного из вариантов выражения косвенного неодобрения вкупе с конкретными языковыми средствами реализации данной стратегии в рассматриваемых дискурсах. Материалом для анализа послужили аутентичные тексты наглядно

демонстрирующие национально-культурную специфику коммуникативного поведения русских, немцев и англичан в ситуации негативной оценки в целом и упрека в частности.

Основной целью данной работы является раскрытие сквозь призму языка и дискурса базовых культурно-обусловленных доминант коммуникативного сознания, присущих представителям исследуемых этносоциумов и создающих когнитивное, коммуникативное и эмоциональное своеобразие языковых репрезентаций речевой стратегии упрека. Поставленная цель базируется на исходном предположении о том, что константы поведения, в число которых входят речевые стратегии и тактики, во многом детерминированы содержательными структурами коммуникативного сознания говорящих, охватывающими обширный круг коммуникативных категорий и концептов. Последние в свою очередь несут в себе как прагматически значимую информацию общекультурного плана, так и не менее ценные кванты частнокультурных знаний, порой не осознаваемых носителями языка и наиболее рельефно проступающих на фоне контрастивного анализа языковых фактов.

Сформулированная нами цель предполагает решение следующих

задач:

1. обобщение и систематизация имеющих место в различных лингвистических концепциях взглядов исследователей на общение как речевое взаимодействие стратегического характера;

2. обоснование статуса упрека как речевой стратегии;

3. выделение релевантных для реализации речевой стратегии упрека коммуникативных категорий и концептов и раскрытие этноспецифичных черт их содержательной структуры;

4. описание экстралингвистических условий успешности речевой стратегии упрека в немецком, английском и русском лингво-культурных пространствах;

5. определение репертуара прототипических тактик упрека в немецком, английском и русском дискурсах и выявление характерных для них языковых маркеров;

6. осмысление упрека как варианта косвенного выражения негативной оценки, как сферы пересечения «мира идей» и «мира страстей», рационального и эмоционального моментов;

7. раскрьпие биоценочной природы упрека и интерпретативной специфики его дискурсивных проявлений в немецком, английском и русском языках.

Научную новизну диссертации определяют, во-первых, применение стратегического подхода при осмыслении языковых возможностей косвенного выражения неодобрения, или упрека, и, во-вторых, рассмотрение речевой стратегии упрека в лингвокогнитивном ключе, что позволяет выявить универсальные и этноспецифичные черты

коммуникативного поведения представителей немецкого, английского и русского национально-лингво-культурных сообществ в ситуации негативной оценки. Впервые на материале представленной триады языков выделены типичные для коммуникативной ситуации упрека тактики и характерные для них языковые маркеры.

Теоретическая значимость диссертационного исследования определяется, во-первых, систематизацией накопленных в современной лингвистике знаний о речевых стратегиях и тактиках и, во-вторых, пересмотром коммуникативного статуса упрека с позиций стратегического подхода. Развитие теоретических положений о этноспецифичности коммуникативного сознания вносит вклад в разработку проблем лингвистической когнитологии и этнопсихолингвистики. Теоретическая разработка проблемы взаимодействия эмоционального и рационального представлений действительности, а также вопроса о национально-культурном своеобразии эмоциональных стратегий коммуникативного поведения в ситуации оценки способствует дальнейшему развитию лингвистической культурологии и теории межкультурной коммуникации. Предложенный в исследовании анализ биоценочных проявлений упрека представляет ценность для лингвистики текста.

Теоретическая значимость работы определяется также совокупностью следующих положений, выносимых на защиту:

1. Речевые стратегии и тактики, являясь характеристиками когнитивного плана общения, тесным образом сопряжены с содержательными структурами коммуникативного сознания говорящих, а именно: с коммуникативными категориями и концептами. Последние, будучи, по сути, универсальными доменами человеческого сознания, обладают определенными этноспецифичными чертами, находящими свое выражение в ассоциативной «ауре», эмоциональной нагрузке, ценностном ранжировании того или иного коммуникативного концепта или коммуникативной категории в рамках конкретной культуры.

2. Упрек выступает одной из языковых возможностей косвенного выражения говорящим неодобрения относительно поведения партнера по коммуникации и обладает позитивно-конструктивной наполненностью, в силу общего положительного настроя упрекающего по отношению к слушающему.

3. Стратегический характер упрека обусловливается множественностью мотивов общающихся, сложным переплетением эмоциональной реакции на проступок собеседника и необходимостью рационального представления данной аксиологической ситуации, а также косвенным характером выражения интенции упрека, что влечет за собой трудно прогнозируемые перлокутивные эффекты и тенденции.

4. Своеобразие речевой стратегии упрека в немецком, английском и русском дискурсах создается приоритетной выраженностью одной из ее

компонент: когнитивной, коммуникативной или эмоциональной составляющей. Если в английском языке интенция упрека «кодируется» преимущественно на когнитивном уровне, а в немецком языке доминантную роль играет коммуникативная компонента, то в русском языке ключевые позиции в реализации упрека занимает эмоциональная составляющая данной речевой стратегии.

5. Коммуникативная ситуация упрека, словно лакмусовая бумага, обнаруживает разнохарактерные стратегии эмоционального плана в немецком, английском и русском дискурсах - от сдержанной эмоциональности немцев, тщательно завуалированного мира чувств англичан до порой безудержной свободы аффективных проявлений носителей русского языка.

6. В интерпретативном аспекте упрек биоценочен по своей природе, поскольку предполагает двунаправленную деятельность интерпретатора относительно акта номинации в сложившейся коммуникативной ситуации, а именно в направлении говорящий - адресат и сообщение -интерпретатор, в результате чего формируется определенная оценочная характеристика в виде того или иного модального признака или совокупности признаков

Практическая ценность диссертационного исследования состоит в том, что его теоретические обобщения и результаты могут быть использованы в вузовских курсах сопоставительного языкознания, когнитивной лингвистики, лингвистики текста, в рамках спецкурса «Теория и практика межкультурной коммуникации», а также в процессе преподавания английского и немецкого языков в русскоязычной аудитории и при преподавании русского языка как иностранного.

Методологическую основу исследования составили теоретические положения и принципы, выдвинутые в трудах Т.А. ван Дейка, В.Кинча, О.С.Иссерс, И.А.Стернина, Т.В.Булыгиной и А.Д Шмелева, В.В.Красных и Д.Б.Гудкова, Т. А.Графовой и др.

Основным источником выводов и положений, содержащихся в представленной работе, послужил индуктивный метод, нацеленный на «полное, исчерпывающее, адекватное документирование языковых фактов и их больших совокупностей», что, как справедливо отмечает А.Е.Кибрик, представляет собой задачу трудную, но выполнимую [Кибрик: http.//www.dmlog-21.ru/dialogjnatenals.asp]. Необходимым дополнением индукции стали гипотетико-дедуктивные построения, поскольку представляется вполне очевидным, что, «прежде чем собирать факты, надо строить гипотезы, какими бы умозрительными они не казались» [Кубрякова 1994: 41]. Учитывая тот факт, что «существенные особенности языка и тем более культуры вскрываются при сопоставлении, при сравнительном изучении языков и тем более культур» и «это настойчивое «тем более» призвано подчеркнуть особую неявность, невидимость культурного барьера

на уровне одной культуры» [Тер-Минасова 2000: 33], ключевую роль в настоящей работе играет контрастивный анализ. Еще одним мощным источником знаний о языке является, безусловно, интуиция, «высоко развитая способность к эмпатии», которая позволяет «вжиться в объект, стирает границу между субъектом и объектом, делая из объекта наблюдения объект своеобразного самонаблюдения, точнее интроспекции» [Пипер 2001: 185]. По словам И.Б.Шатуновского, именно интуиция открывает нам добытые путем бессознательной индукции обобщения [Шатуновский 1996: 19]. Наряду с вышеперечисленными методами, в работе использовались методы дефиниционного, лексикографического, контекстологического и концептуального анализа.

Логика изложения результатов исследования, его цель и задачи определили структуру работы. Данная диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и приложения.

Во введении обосновывается актуальность исследования, и формулируются проблемы, цели и задачи диссертации, указывается новизна, теоретическая значимость и практическая ценность работы, характеризуются методические приемы и материал диссертационного исследования.

В первой главе основное внимание уделяется раскрытию стратегической природы общения, дается обзор существующих в современной лингвистической литературе научных концепций по данной проблематике, определяются опорные пункты адекватного речевого взаимодействия и успешной реализации речевых стратегий в условиях реальной коммуникации, анализируется многоуровневый интенциональный базис диалогической интеракции, освещаются вопросы национально-культурной детерминированности коммуникативного поведения.

Во второй главе предпринимается попытка разграничения упрека как косвенного выражения неодобрения и иных вариантов негативной эмоционально-оценочной модальности, рассматриваются особенности эмоционального оформления косвенных оценочных смыслов в немецком, английском и русском дискурсах с последующей дифференциацией соответствующих речевых стратегий эмоционального плана в коммуникативном поведении представителей анализируемых этносоциумов, наглядно демонстрируется биоценочная природа упрека, а также этнокультурная специфика приоритетной локализации интенции упрека на когнитивном, коммуникативном или эмоциональном уровне в структуре немецкого, английского и русского дискурсов.

В третьей главе предлагается собственное понимание коммуникативного статуса упрека как речевой стратегии, определяются экстралингвистические условия успешности реализации данной стратегии, выделяются типичные для исследуемой триады языков тактики упрека и характерные для них языковые показатели.

В заключении подводятся основные итоги исследования, делаются общие выводы и концептуальные обобщения.

В приложение входят список использованной научной литературы (216 единиц), список справочной литературы (13 источников) и список художественных источников (43 единицы).

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были представлены на научно-методической конференции «Лингво-методические проблемы обучения иностранным языкам в вузе» (Уфа 2002) и на научно-практической конференции «Университетская наука - Республике Башкортостан» (Уфа 2004), а также нашли свое отражение в тезисах и статьях, опубликованных в региональных и общероссийских печатных научных изданиях. Диссертационное исследование прошло апробацию на заседаниях кафедры немецкой филологии Башкирского государственного университета в 2004 г.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Стержнем когнитивной науки в целом и когнитивной лингвистики в частности, по справедливому замечанию Е.С.Кубряковой, «является ее направленность на получение знания о знании, и в фокусе ее внимания находятся многочисленные проблемы, связанные с получением, обработкой, хранением, извлечением и оперированием знаниями, относящиеся к его накоплению и систематизации, его росту, ко всем процедурам, характеризующим использование знания в поведении человека и, главное, в его мышлении и в процессах коммуникации» [Кубрякова 1997: 18]. Таким образом, в поле зрения когнитологов попадают такие сложные феномены человеческого существования, как восприятие действительности и ее отражение в сознании, память и организация когнитивных способностей человека и др. Лингвокогнитивный подход к коммуникации вполне закономерно предполагает обращение как к ее собственно лингвистической, так и когнитивной составляющим, что позволяет, с одной стороны, раскрывать и описывать универсальные, общекультурные моменты речевого взаимодействия, а с другой - высвечивать и всесторонне исследовать его этнокультурное своеобразие, т.е. «выявлять, анализировать и структурировать то, что имеет непосредственное отношение к национальным особенностям сознания» [Красных 2002: 25]. Думается, апробация стратегического подхода к речевому взаимодействию в лингвокогнитивной плоскости делает возможным столь необходимое на современном этапе развития лингвистики эмпирическое освоение теоретических достижений когнитивной парадигмы научного знания.

В первой главе диссертационного исследования «Речевое взаимодействие в свете стратегического подхода к коммуникации или Можно ли творить реальность словом?» на основе всестороннего анализа широкого спектра лингвистических концепций речевого взаимодействия обосновывается правомерность стратегического подхода к диалогической интеракции, формируется системное представление о многоуровневом интенциональном базисе коммуникации, составляющем сущностную предпосылку для развертывания стратегических планов и принятия тактических решений, определяются когнитивные основания диалогичности и выявляются обще- и частнокультурные детерминанты общения.

Обзор лингвистической литературы, посвященной вопросам речевого взаимодействия, уже в первом приближении подтверждает слова известного российского исследователя языка В.З.Демьянкова о том, что долгое время лингвистика «моделировала все-таки скорее молчащего, пассивного слушающего, в лучшем случае аналитика, ничего не выносящего из воспринимаемой речидругихлюдей» Щемьятов 1989а: 144], лишенного желаний и потребностей, в то время как реальность общения доказывает обратное - адресат тоже обладает коммуникативными намерениями, и ему,

как и говорящему, «есть, что сказать». Более того, активная позиция партнера по коммуникации выступает своего рода «катализатором» когнитивной, коммуникативной и интерпретативной деятельности самого говорящего. В рамках концепций речевого воздействия (например, [Тарасов 1977, Киселева 1978, Речевое воздействие 1986, Клюканов 1988, Общение. Текст. Высказывание 1989, Оптимизация речевого воздействия 1990, Фёдорова 1991, Плотников 1999]) акцент ставится прежде всего на активный характер деятельности говорящего субъекта, управляющего поведением слушающего и реализующего собственные коммуникативные цели. Объект говорения, или получатель функционально нагруженного сообщения, учитывается в ходе акта речевой коммуникации в данном случае с точки зрения его психофизиологических особенностей, жизненного и коммуникативного опыта, ценности для говорящего. Постулируемая в таких работах координированная активность общающихся рассматривается в плоскости ожиданий говорящим понимания и реакции со стороны слушающего. Подобная однонаправленность анализа речевого общения характеризует и теорию речевых актов, разрабатываемую в рамках лингвистической философии совместными усилиями философов, логиков и лингвистов, среди которых Дж.Л.Остин, Дж.Р.Серль, П.Ф.Стросон, А.Дж.Айер, П.Ноуэлл-Смит, З.Вендлер и др. Предпринятая ими попытка создания адекватной теории речевого взаимодействия не дала столь существенных результатов, как задумывалось ее авторами, именно в силу односторонности перспективы исследования, игнорирования динамической и стратегической природы естественного речевого общения, единицы которого «в момент их интерпретации еще не являются faist accomplis (завершенными сущностями), а находятся в процессе конструирования» [Франк 1986: 367], в котором равно задействованы все участники коммуникации, поскольку реализация тех или иных намерений не является сугубо прерогативой говорящего.

Каждый из коммуникантов обладает своими намерениями и ценностями и осознанно или неосознанно претворяет в жизнь свою стратегическую линию речевого взаимодействия, координируя ее с линиями поведения собеседников (ср., например, [Азнабаева 2002, Иссерс 2003, Steube 1995, Sottong 1998]). Реальная коммуникация - это во всех отношениях процесс двунаправленный, надежным залогом поступательного движения и успешного завершения которого служат взаимные стратегически выверенные коммуникативные усилия всех участников общения. Вместе с тем, стратегически выверенное речевое поведение «есть не просто конструирование языковых высказываний, а часть интерактивного процесса, в котором слушающий не пассивно воспринимает текст-сообщение говорящего, а активно интерпретирует его речевые действия, реализуя собственную стратегическую линию» [Иссерс 2003:96].

Понимание речевого общения и коммуникации в целом как интерактивного процесса, своего рода «взаимовоздействия» особенно явственно проступает с упрочением позиций когнитивной парадигмы лингвистических исследований, с повышением интереса к «ментальным» основам понимания и продуцирования речи, к тем когнитивным структурам и процессам, которые свойственны человеку как homo loquens. Интерактивность общения подразумевает не столько социальное взаимодействие, сколько взаимопроникновение коммуникантов в «ментальные миры» друг друга, соприкосновение «говорящих сознаний», влекущее за собой более или менее значительные изменения в модели мира каждого общающегося, поскольку «коммуникация - это в первую очередь не что иное, как способ внесения той или иной коррекции в образ мира собеседника» [Леонтьев 1999:272].

Значимой предпосылкой развертывания стратегического взаимодействия является целевой характер интеракции, направленность усилий коммуникантов на достижение поставленных коммуникативных целей. Правда, участники коммуникации ясно осознают, что желаемое редко может быть достигнуто с помощью одного речевого хода, в силу изначально присущей общению «многокомпонентной цепочки мотивов и перлокутивных тенденций» [Безменова, Герасимов 1984: 188]. Понимание множественности мотивов, а значит, и интенций, «запускающих» и регулирующих речевую деятельность говорящего, результирует в необходимости более глубокого и всестороннего изучения интенционального базиса речевого взаимодействия. Наряду с основной, ведущей интенцией, или глобальным намерением, формирующим главную стратегическую линию поведения каждого коммуниканта в ходе речевого взаимодействия, общающиеся с большей или меньшей долей осознанности реализуют и некоторые дополнительные интенции социального характера, которые не подлежат непосредственному распознаванию, но значительно влияют на адекватность и успех общения. В лингвистической литературе такие интенции традиционно рассматриваются в контексте общих стратегий поведения и связываются с понятием вежливости как проявления уважения к другому человеку и одновременно как демонстрации самоуважения [Brown, Levinson 1987, вон Дейк 1989, Карасик 2002]. Если глобальная интенция говорящего приводит в движение весь сложный механизм речевого взаимодействия, то локальные интенции задают скорость, темп и вектор движения к основной коммуникативной цели. Они направлены на избежание конфронтации, создание позитивной атмосферы общения и в итоге очерчивают семантические, прагматические и стилистические контуры коммуникации. Характерной чертой интенционального базиса речевого взаимодействия является его подвижность, определенная нестабильность, обусловленная динамической природой самих коммуникативных намерений, которые могут меняться даже по ходу

отдельного высказывания, так как «автор высказывания строит свою речь, одновременно интерпретируя ее и' внося коррективы в тактическое воплощение стратегического замысла» Щемъянков 19896: 42]. Весь комплекс интенций определяет выбор говорящего относительно эффективной стратегии речевого поведения и оптимальных языковых средств ее реализации.

Достижение коммуникативных целей представляется возможным при пересечении когнитивных пространств общающихся, при наличии у них общей базы знаний, включающей как энциклопедические знания, знание контекста, конситуации, владение языком, так и знание правил коммуникативного поведения, владение «константами речевого поведения» [Гак 1998], закрепленными в той части когнитивного сознания индивида, которую ИАСтернин предлагает называть коммуникативным сознанием [Стернин 20026]. Формой упорядочивания и хранения коммуникативно значимой информации, по мнению авторитетного ученого, выступают коммуникативные категории и концепты, среди которых можно отметить такие, как «общение», «вежливость», «грубость», «сохранение лица», «коммуникабельность», «коммуникативный оптимизм / пессимизм», «коммуникативная неприкосновенность», «коммуникативная оценочность», «коммуникативное доверие», «коммуникативное давление» и др. Полагаем, что изучение этнокультурной специфики коммуникативного поведения представителей различных национально-лингво-культурных сообществ должно идти по пути детального анализа коммуникативных категорий и концептов, аккумулирующих сущностные знания и представления человека об общении и правилах его осуществления в рамках конкретной культуры и проявляющих себя в структуре языка и дискурса в форме культурологической компоненты (термин в [Иванова 2002]).

В число «констант речевого поведения» входят и речевые стратегии и тактики, обладающие, наряду с универсальными, общекультурными чертами, достаточно ярко проступающим национальным колоритом, находящим свое выражение в частотности тех или иных коммуникативных стратегий и тактик, в способах их вербализации и степени формализации, принципах сочетания различных коммуникативных стратегий и тактик друг с другом, а также в социальных, половозрастных, ролевых детерминантах, определяющих выбор линии речевого поведения коммуникантами.

Во второй главе диссертационного исследования «Национально-культурная специфика косвенного выражения оценочных смыслов в диалогическом общении» предпринимается попытка практического освоения достижений лингвистической когнитологии в аксиологическом пространстве языка. Во-первых, упрек как вариант косвенного выражения негативной этической оценки обретает прочную, аргументировано обоснованную позицию в широком и несколько амбивалентном поле отрицательной эмоционально-оценочной модальности. Опираясь на

результаты глубоких и всесторонних исследований по данному вопросу таких серьезных языковедов, к?х Т.В.Булыгина и АД.Шмелев, М.Я.Гловинская, Т.АГрафова, Ч.Филлмор, а также на основе достоверных данных лексикографического анализа, проведенного на материале Толкового словаря русского языка Д.Н.Ушакова, Толкового словаря живого великорусского языка Вл.И. Даля, Этимологического словаря русского языка М.Фасмера в сочетании с базовыми одно- и двуязычными словарями немецкого и английского языков, проводится четкая «демаркационная линия» между следующими вариантами негативной эмоционально-оценочной модальности: осуждение/обвинение, ^упрек/порицание, попрек.

В ряду вышеуказанных вариантов неодобрения осуждение / обвинение выступают как наиболее строгое выражение отрицательной оценки, в силу своей «легитимности», детерминированной общепринятыми социальными нормами, точнее юридически закрепленными или являющимися «неписанными» законами общественного поведения в данном этносоциуме, а также в силу сознательного и порой целенаправленного характера совершенного одним из собеседников проступка.

Порицание /упрёк отличаются меньшей строгостью отрицательной оценки по сравнению с осуждением / обвинением, объяснение чему следует, на наш взгляд, искать в характере проступка слушающего, в тех ролях и позициях, которые занимают собеседники по отношению друг к другу, а также в общем отношении говорящего к партнеру по коммуникации. Порицая / упрекая за что-то, говорящий исходит из того, что собеседник совершил ошибку, промах, но сделал это нечаянно, по незнанию, и говорящий не столько утверждает, что это плохо с позиций обще- и частнокультурных морально-этических норм, а также своих индивидуальных ценностных представлений, сколько намекает на совершенный проступок, желая побудить слушающего задуматься и исправить свое поведение (см. [Булыгина, Шмелев 1997;Графова 1991)). В ситуации порицания / упрека говорящий относится к собеседнику изначально хорошо, по-дружески и поэтому более терпим и снисходителен к его недостаткам. Отсюда проистекает семейность, интимность упреков. Неодобрительно-порицательное отношение, будучи реализовано на социальной или персональной дистанции, предстает в двух ипостасях: в большей степени формальное, назидательное порицание и дружеский, семейныйупрек.

Попрек, несмотря на этимологическую близость с упреком, имеет с ним мало общего и по форме, и по содержанию. Если, упрекая за что-либо, говорящий исходит из истинно благих намерений и желает, чтобы упрекаемый «исправился», то «подлинная цель попрека - поставить адресата на место', напомнить о его зависимом от субъекта РА положении, вызвать у него обиду или досаду, причем не для того, чтобы он исправился в будущем, а чтобы 'чувствовал'» [Булыгина, Шмелев 1997: 421].

Конструктивно-позитивной наполненности и нацеленности упрека противостоит «одиозно-регрессивная политика» попрека. Этим фактом проясняется общепринятое мнение о том, что попрекать - значит поступать дурно, не по-людски, о чем свидетельствуют многочисленные пословицы, приводимые, например, Вл.И.Далем в «Толковом словаре живого великорусского языка»: Лучше не давай, да не попрекай. Своим хлебом-солью попрекать грешно. Накаэюи, да не попрекай. Чем корить, лучше не давать (не кормить). Лучше не дари, да после не кори.

Не случайно и то, что глагол попрекать, впрочем, как и упрекать, не может употребляться перформативно. Такое использование этих глаголов приводит к «иллокутивному самоубийству» (термин принадлежит З.Вендлеру [Вендлер 1985]). Оценить собственное действие как попрек и публично признать это - значит осознать несправедливость своих высказываний и обратить на себя «меч общественного осуждения». Однако, иллокутивная самоубийственность выражения Яупрекаю проистекает не из несправедливости или неэтичности упрека, а из его косвенности. Невозможно прямо заявить Я упрекаю, а затем, намеком указать на предосудительность поступка или поведения собеседника. В обыденном сознании упрекать, в противовес попрекать, - не значит выйти за рамки должного, пристойного, поступить нехорошо, но при этом, думается, никому не хочется стать упрекаемым, объектом упрека, пусть даже и самого справедливого и тщательно завуалированного. Как гласит английская пословица, The sting of a reproach is the truth of it. Пожалуй, любая негативная оценка, в независимости от степени ее обоснованности и от меры предосудительности оцениваемого поступка, не только рационально осмысливается объектом неодобрения, но и эмоционально переживается. Стремление не ранить собеседника, свести к минимуму эмоциональный эффект от высказанного образует ту скрытую часть айсберга, которая и создает «коммуникативную индивидуальность» упрека. Его основными отличительными чертами, на наш взгляд, являются мягкость, косвенность, эмоциональная сдержанность, конструктивно-позитивная нацеленность, дружественность, справедливость и обоснованность упрека.

В основе упрека всегда лежит негативная этическая оценка, содержанием которой выступает тот или иной проступок упрекаемого. В отличие от всех других видов оценок: эстетических, гедонистических, психологических, утилитарных и т.п., этические оценки «непосредственно воспринимаются и переживаются самим оценивающим субъектом как над-или внесубъективные по своим основаниям и критериям, и в этом смысле объективные» [Максимов 2000: 22]. В случае этической оценки индивид исходит из общих представлений о добре и зле, о хорошем и плохом, но никак не из установок на одобрение / неодобрение определенного рода вещей или поступков. При этом этическая оценка, как и другие виды оценок, сопряжена с определенными чувствами и аффектами.

В этой связи наиболее полное и результативное изучение национально-культурной специфики языковых маркеров оценочности видится напрямую сопряженным с рассмотрением эмоциональной составляющей вербальной интеракции. Данная компонента неизменно присутствует на всех этапах речевого взаимодействия, начиная от зарождения мыслительного содержания высказывания, в процессе его выражения средствами языковой системы и далее в вербальных и / или невербальных реакциях коммуникантов на речевое сообщение. Однако, языковое «овнешнение» результатов оценочной деятельности индивида может носить различный характер: начиная от когнитивной оценки в чистом виде без каких-либо явных эмоциональных «обертонов» и заканчивая экспрессивно-маркированным языковым поведением индивида, проистекающим из необходимости сиюминутного воплощения интенсивного эмоционального посыла. В промежуточную зону сопряжения рационального и эмоционального представлений действительности попадают косвенно-оценочные проявления, специфика и чувственно-интеллектуальный статус которых зависят от «удельного веса» эмоциональности, что обусловливает закономерные трудности их четкого структурирования. Именно косвенные оценочные десигнации требуют наибольших когнитивных усилий как со стороны говорящего, так и со стороны слушающего, поскольку, как совершенно верно замечает В.НТелия, косвенная оценка «приводит во взаимодействие и познавательные процессы, и эмпирический опыт, и культурное достояние коллектива, и его языковую компетенцию, чтобы отобразить в языковой форме чувственно не воспринимаемые объекты и сделать наглядной невидимую картину «мира идей и страстей» путем создания ее языковой картины, воспринимаемой за счет вербально-образных ассоциаций составляющих ее слов и выражений» [Гелия 1988: 173]. В ситуации косвенной оценки первичный эмоциональный посыл, проходя многоступенчатую рациональную обработку, тщательно вуалируется говорящим с целью создания скрытого эмоционального напряжения, которое в свою очередь требует интенсификации мыслительных механизмов декодирования сообщения в сознании адресата, достраивающего смысловое наполнение высказывания и переводящего скрытую эмоциональность в продукт аксиологической интерпретации. С достаточно большой долей уверенности можно говорить о том, что каждый конкретный язык в разной степени «облачен» в прямую и скрытую эмоциональность, что и создает неповторимый национально-культурный колорит эмоционально-чувственного обрамления коммуникативного поведения представителей различных этносоциумов.

В данном отношении показательным представляется анализ базовых чувственно-ориентированных концептов: рус. 'сердце', 'душа', 'дух', нем. 'Hen', 'Seek', 'Geist', англ. 'heart', 'soul', 'spirit', которые

принимают непосредственное участие в сфере эмоций и восприятия, хотя и не в равной мере. Так, например, немецкому 'Herz,' присущи нежность, чувствительность, сентиментальность - то, что культивируется в англоязычной среде в меньшей степени. «Сдержанность, стремление не показывать свои чувства окружающим - вот качества, которые воспитываются англоязычной культурой» [Яковенко 1999: 41]. Если для англ. 'heart' и 'spirit' более характерен порыв вперед, к достижению каких-либо целей, то для нем. 'Herz,' и 'Geisf - стремление к возвышенному, к Богу, к небу. Русские сочетания, затрагивающие 'сердце', также показательны в качестве иллюстраций своеобразного отношения к эмоциям: дать им полную власть, никак не пытаясь их контролировать. Ср. Ее сердце было полно страха (злобы, любви, ненависти, радости); В сердце рождалась обида (зависть); Он хотел этого всем сердцем. Чувства и связанные с ними желания человека, органом локализации которых является сердце, «возникают как бы сами по себе, причем в их возникновении и развитии мала роль интеллектуальной оценки» [Урысон 2003: 24]. Несколько отлично от нем. 'Geist' и англ. 'spirit' психологическое представление о 'духе' в современном русском языке, вернее представление о разных состояниях духа, связанных с настроением человека. По словам Е.В.Урысон, «находясь внутри человека, дух как бы окрашивается личностью данного человека» [там же: 66], т.е. отражает его эмоциональное состояние.

Исходя из вышеизложенного, считаем возможным констатировать наличие трех разнохарактерных, но не диаметрально противоположных коммуникативных стратегий эмоционального плана. В русской языковой картине мира четко прослеживается тенденция к превалированию явной эмоциональности, в силу включенности сферы эмоций и чувств в ценностную канву ментального мира носителя русского языка. По всей видимости, этим объясняется тот факт, что русский речевой этикет, ориентированный, по мнению Н.Н.Германовой, в большей степени на сохранение лица говорящего, нежели чем на интересы слушающего, ставит во главу угла самовыражение говорящего, даже в ущерб интересам собеседника. «Стимулом диалога является не столько установление и поддержка гармоничных отношений с собеседником, сколько поиск истины; к говорящему предъявляется этическое требование искренности» [Германова 1993: 31], которая в свою очередь не мыслится без открытого выражения эмоций и чувств. Вместе с тем, доминирование явной эмоциональности играет в общении русских скорее конструктивную, чем деструктивную роль, и зачастую способствует более эффективному достижению взаимопонимания. В английской и немецкой языковых картинах мира довлеет стереотип наличия тесной связи эмоциональных и рациональных концептов, что неизменно в той или иной степени облачает эмоциональность в рациональные формы и не позволяет «миру страстей»

взять верх над «миром идей». В ментальном мире носителей английского языка косвенная оценка ассоциируется со скрытой эмоциогенностью, которая создает внутреннее напряжение сигнификативного наполнения высказывания, но подавляется нормами социального поведения, проявляющимися в максимах вежливости и в маркированной ориентации английского языка на адресата. Английский язык, таким образом, можно назвать языком намеков и недосказанностей, которым приписывается ценность со знаком плюс, в отличие от менталитета носителей русского языка. При этом английская косвенность присутствует в языке a priori, в отличие от русской и даже немецкой. Немецкая аксиологическая косвенность проистекает из таких особенностей национального характера, как одновременно склонность к чувствительности и эмоциональная сдержанность, следствием которых является последовательное проявление эмоционального такта во всех сферах жизни данного национально-лингво-культурного сообщества. Другими словами, немецкая эмоциональность косвенных суждений, контролируемая фильтрами языкового сознания, в равной степени подвержена как скрытым, так и явным проявлениям, последние из которых находят не столь интенсивно выраженные эмоционально-чувственные репрезентации в языке.

При анализе интерпретационного аспекта речевой стратегии упрека мы исходим из представления о его биоценочной природе, находящей свое отражение в двунаправленной деятельности интерпретатора относительно акта номинации в сложившейся коммуникативной ситуации, а именно: в направлении говорящий - адресат и сообщение - интерпретатор, в результате чего формируется определенная оценочная характеристика в виде того или иного модального признака / признаков [Мурясов, Самигуллина, Фёдорова 2004: 68]. При этом, вслед за А.С.Самигуллиной [Самигуллина 2004], считаем целесообразным рассмотрение оценочной составляющей упрека в трехмерном пространстве, представляющем собой наложение следующих шкал: 'ценность - нулевая ценность -антиценность' в общекультурном и частнокультурном аспектах, 'хорошо -безразлично - плохо' в общекультурном и частнокультурном аспектах, 'объективное - субъективное' в частнокультурном и индивидуальном аспектах. Таким образом, ход реализации и интерпретации речевой стратегии упрека, с учетом позиций говорящего, слушающего и интерпретатора-наблюдателя, можно схематически представить следующим образом:

ГОВОРЯЩИЙ

тон / настрой (эмоциональная оценка) => хорошо + субъективно стимул (когнитивная оценка) => ценность со знаком минус + плохо + объективно (конвенции в обще- и частнокультурном смысле) => интенция - упрек.

СЛУШАЮЩИЙ

1 этап: распознание настроя говорящего о объективно вывод: интенция - упрек

2 этап: выявление степени категоричности

вывод 1: высокая степень категоричности => большая близость коммуникантов; низкая степень категоричности => меньшая близость коммуникантов.

вывод 2: неправильная оценка степени категоричности при определенных условиях влечет провал коммуникации.

3 этап: анализ правомерности упрека.

вывод 1: Да, говорящий прав, я поступил плохо => ценность со знаком плюс.

вывод 2: Нет, говорящий неправ, я поступил хорошо => ценность со знаком минус.

4 этап: соответствующая стратегия коммуникативного поведения.

ИНТЕРПРЕТА ТОР-НАБЛЮДАТЕЛЬ

1 этап: анализ высказывания говорящего о объективно.

вывод 1: субъективное отношение говорящего к слушающему - хорошо.

вывод 2: субъективное отношение говорящего к ситуации - плохо.

2этап: распознание интенции говорящего о объективно. вывод 1: ценность со знаком плюс.

вывод 2: интенция - упрек.

этап 3 ... п: соответствующая стратегия, исходя из целевой установки [Мурясов, Самигуллина, Фёдорова 2004: 72].

Итак, каждый из участников коммуникативной ситуации упрека исходит из субъективного восприятия биоценочного высказывания, руководствуясь объективным знанием, закрепленным в коллективной когнитивной базе. Оценка со стороны говорящего выносится поведению партнера по коммуникации и сложившейся ситуации упрека и носит негативный характер, поскольку соотносится с определенной ценностью со знаком минус, что позволяет говорящему закрепить за данной коммуникативной ситуацией статус 'плохо'. Однако, общий настрой упрекающего и соответственно эмоциональный тон общения коммуникантов можно оценить как позитивный, дружеский. Упрекаемый оценивает отношение говорящего к коммуникативной ситуации в целом, а также позицию говорящего по отношению к самому упрекаемому и на основании объективных данных и субъективных ощущений «выносит вердикт» собственному поведению. «Пиком» интерпретации адресатом биоценочного высказывания партнера по коммуникации можно считать этап оценивания правомерности упрека, таящий в себе опасность провала коммуникации в случае «коллапса» разнонаправленных субъективных

векторов движения оценочных смыслов у говорящего и слушающего. Упрек, имеющий объективное основание с точки зрения говорящего, оценивается слушающим в такой ситуации как исключительно субъективный, что и приводит к столкновению 'субъективное говорящего -субъективное слушающего'. Достижение коммуникативной цели представляется возможным лишь при совпадении объективных оснований справедливости упрека у обоих коммуникантов. Интерпретатор -наблюдатель оценивает, во-первых, высказывание говорящего, принимая во внимание отношение говорящий - слушающий, а также общую ситуативную картину диалогического взаимодействия. Во-вторых, взгляд «извне» позволяет проанализировать реакцию слушающего на высказывание говорящего, включить в рассмотрение перлокутивные эффекты. При этом в целях максимальной адекватности результатов интерпретации интерпретатор-наблюдатель исходит из позиций как говорящего, так и слушающего с опорой на коллективную когнитивную базу данного этносоциума и только на основании всех вышеперечисленных данных делает вывод о характере интерпретируемой аксиологической ситуации.

Как наглядно показывают текстовые реализации речевой стратегии упрека в немецком, английском и русском дискурсах (рассказ У.С.Моэма «The Luncheon», отрывок из романа Инго Шульце „Simple Storys. Ein Roman aus der ostdeutschen Provinz", рассказ В.МШукшина «Одни» и отрывок из пьесы В.Розова «В поисках радости»), интенция упрека получает различное когнитивное, коммуникативное и эмоциональное оформление при диалогическом взаимодействии представителей указанных национально-лингво-культурных сообществ. В английском языке, склонном к завуалированному выражению негативных оценочных смыслов и к осторожному преуменьшению значимости ценностной составляющей в языковых структурах, в силу действия культурно маркированных норм английского коммуникативного поведения, реализация стратегии упрека преимущественно когнитивно маркирована. При этом высокая степень имплицитности интенции упрека сопряжена со скрытым эмоциональным напряжением, также находящим свою локализацию на когнитивном уровне.

Немецкий язык ярко демонстрирует коммуникативную выраженность интенциальных смыслов в форме специальных грамматических (сослагательное наклонение, модальные глаголы; порядок слов - топикализация эмоционально окрашенных второстепенных членов предложения, вынесения за пределы рамочной конструкции, дробление предложения, эллиптические конструкции), лексических (модальные частицы, фреквентативные вкрапления) и собственно семантических маркеров, указывающих на наличие в структуре высказывания скрытых оценочных смыслов, ситуативная интерпретация которых обеспечивает возникновение того или иного модального признака.

В упреке на материале русского языка наблюдается очевидное смещение акцентов в сторону эмоциональной компоненты, что подтверждается щедрым использованием эмоционально-окрашенных частей речи, а именно: междометий и частиц речи, которые, будучи лишены полноценной смысло-семантической функции, эмоционально заряжают прагматическое наполнение упрека. Обращает на себя внимание и частое использование лексем с уменьшительно-ласкательными суффиксами, позволяющими, во-первых, сократить дистанцию между коммуникантами, а во-вторых, добавить толику позитивного в общий негативный контекст номинации, выразить добро, ласку, симпатию упрекающего по отношению к собеседнику. Кроме того, анализ обширного числа языковых репрезентаций упрека в русском языке позволяет нам сделать вывод о том, что в русской культуре коммуникативного поведения упрек достаточно легко выходит за рамки скрытых оценочных смыслов и превращается в явное, открытое осуждение с характерными для данной речевой стратегии прямыми негативно-оценочными номинациями, сравнительными конструкциями, содержащими отрицательные характеристики, и т.п.

6 третьей главе «Речевая стратегия упрека: универсальные и национально-культурные черты» на фоне богатого иллюстративного материала в полной мере раскрывается стратегическая природа упрека, отличающегося исключительно противоречивым сопряжением эмоционального и рационального, «мира страстей» и «мира идей», негативной оценки поведения собеседника и позитивного личностного отношения к упрекаемому, эмоциональной реакции на проступок партнера по коммуникации и необходимости вуалирования чувств средствами косвенного выражения.

Среди экстралингвистических условий успешности речевой стратегии упрека отметим его неофициальность, приватность (например, в семейных взаимоотношениях, между друзьями или очень близкими знакомыми). В роли упрекающего обычно выступает лицо с более высоким (например, старшие члены семьи, духовные наставники, учителя) или равным (например, друзья, ровесники) социальным статусом. Упрек со стороны лица, стоящего ниже на социальной лестнице, как правило, считается недопустимым и не принимается во внимание слушающим, в силу отсутствия у говорящего какого бы то ни было общественно закрепленного права судить и высказывать неодобрение.

Мы склонны думать, что существенное значение в ходе реализации воздействующей функции упрека имеют и культурно маркированные представления коммуникантов о возможностях коммуникативного воздействия на собеседника в тех или иных ситуациях общения, о личной неприкосновенности партнера по коммуникации и автономии его личности. Важнейшей ценностью англо-саксонской культуры является privacy, или автономия личности, личностный суверенитет, с которым в первую очередь

связывается личное достоинство человека, его лицо. Отсюда проистекают и многие особенности английского коммуникативного поведения, в частности недопустимость или сведение до минимума прямого коммуникативного воздействия на собеседника. Думается, что такое представление об автономии личности и о допустимых рамках коммуникативного давления присуще в целом западному мышлению. В русской культуре общения коммуникативное давление и своего рода коммуникативная экспансия не воспринимаются как нарушение этикетных норм. И.А.Стернин подчеркивает «сугубо национальное представление об ограниченном коммуникативном суверенитете личности», свойственное русскому коммуникативному сознанию: «русское сознание считает допустимым коммуникативное вторжение в сферу практически любой личности, почти в любых условиях» (Стернин 2002в: http://www.sternin/articles_rus.html#c). Можно предположить, что причины этого кроются в доминировании в русском сознании идей коллективности и солидарности, важности соблюдения правил «общинной жизни» и участия в жизни ближнего. Именно в силу данных особенностей русского и европейского коммуникативного сознания, в русскоязычном сообществе допустимо выражение упрека публично и тет-а-тет, как на персональной, так и на социальной дистанции, в то время как в немецко- и англоязычном социуме подобного рода высказывания на социальной дистанции неприемлемы как в формальной, так и в неформальной обстановке.

Одним из важных моментов успешной реализации и адекватной интерпретации речевой стратегии упрека можно считать реакцию адресата речи на действия говорящего, находящую свое выражение в следующих типичных коммуникативных ходах: оправдание, объяснение причин и мотивов неодобряемого партнером по коммуникации поведения (в том числе отрицание возможности иного хода событий), извинение, признание / отрицание справедливости упрека, реактивный упрек (в случае неприятия адресатом упрека говорящего по причине его недостаточной обоснованности или формального несоответствия условиям общения), смена темы разговора, прекращение разговора.

Любая речевая стратегия предполагает определенный набор тактик, выбор из числа которых осуществляется говорящим на основании его представлений о коммуникативной ситуации в целом и о партнере по речевому взаимодействию в частности. Для номинации тактик упрека мы используем, во-первых, прием семантических бирок и реплик-клише, предложенный Е.М.Верещагиным [Верещагин, Ратмайр, Ройтер 1992], а также прием речевых клише глубинной структуры [Иссерс 2003]. Всесторонний и детальный анализ практического материала выявил следующие наиболее характерные коммуникативные тактики упрека в русском, немецком и английском языках, объединенные общностью семантического потенциала и одновременно проявляющие свою

этнокультурную специфику в форме различной языковой маркированности в структуре дискурса:

1. Вопрошающие упреки: вопросы о причинах негативного поведения; вопросы о возможности, способности, необходимости, желательности совершения поступка; вопросы-восклицания; иные вопросы.

англ. "Oh, Morgan," Bonny said. "Why do you always take the papers so personally?"[Tyler 1996: 34]

нем. Der Graf. Alles zertreten sie! Konnt ihr nicht durchs Tor kommen, ihr Tdlpel? [Grass 1997:195]

2. Тактика контрастного противопоставления, или «Мы разные»

нем. Ich renne den ganzen Tag hin und her. (...) Du kb'nntest doch wohl einmal aufstehen unddir die Illustrierten holen... [Loriot 1981:122]

3. Тактика напоминания

рус. - Я ли тебе не говорила? Я ли тебя не упреждала? - корила бабушка Шарика. - Не лезь за ворота, не лезь! Так ты, язвило бы тебя, послушаешь? [Астафьев 1975:146]

4. Упрек-совет

рус. - У-уф! Ищу, ищу! Чего же не откликаетесь-то?

- Ты бы хоть доложился... - Борис поджал губы, вынимая руки из карманов.

- А я думал, вы меня знаете! Связной ротного, - вытряхивая снег из рукавицы, удивился посыльный.

- С этого бы и начинал. [Астафьев 1975:391]

англ. "/ don't want to blame you, but really for all our sakes I thinkyou ought to have given it a little consideration.'" [Maugham 2000a: 86]

5. Упрек-пожелание

рус. - Ладно уж, ладно, - легонько отстранила меня бабушка. - Ишь, Лиса Патрикеевна, всегда бы такой был ласковый да хороший... [Астафьев 1975: 75]

нем. Ich wunshe nicht, dafi du in diesem Ton zu deinem Vater sprichst! [Loriot 1981:67]

англ. "Bonny, willyoujuststop hammering at me?" {Tyler 1996:112]

6. Тактика «Л еще друг / мужчина /... называется»

нем. Harras. Und so was Mlts du seit neunzehn Jahren vor mir versteckt. Das nenn ich Freundschaft! [Zuckmayer 1996:27]

7. Упрек-предположение

рус. - Ты чего там елозишь? - хрипло спросила из темноты бабушка. - В речке небось опять бродил?Ноги небось опять болят?[Астафьев 1975: 55] англ. "You 'd let me go out in public looking like a fool, wouldn 'tyou? " she said. [Russo 1998:186]

8. Тактика демонстрации неоправданных ожиданий

рус. - Я, Василий Андреевич, надеялась, что вы постучите, прежде чем входить сюда. [Распутин 1982: 74]

нем. Dabei war ich fest uberzeugt, gerade Ihnen seien Niveauunterschiede gelaufig. [Grass 1997:103]

9. Тактика «Ты не понимаешь»

рус. - В шестой класс ходишь, Шурка, а понятия никакого. Надо же умнеть помаленьку! [Шукшин 1984: 9]

англ. "Ifthey marry, I hope I won't be sent to live with them. You have no idea how hard it is," Louisa said, "not knowing where you 'II be shipped to next." [Tyler 1996:195]

10. Тактика перефразирования

англ. "You must go into town and visit the butcher. Tell him we insist on paying."

(...) "I'dreally rather not,"I said. "Ihave some things to do."

"Things? What things?"

"Just things. Can't someone else go ? "

"Whatsomeone else? There is no someone else. Everyone else has an important job. I think it's time you began making more of a contribution. " [Bardi 1998: 100]

11. Ироничный упрек-благодарность

нем. - Wie?Du hast einen Chinesen hierrum knipsen lassen? Nein, isnich wahr? - Das mufi er dochl (...) -Aber klar. Ihr habt euch gut unterhalten, seid einander nahergekommen. Danke. Nur schade, dafi er wieder weg is, nich? [Schulze 2001: 182]

12. Ироничный упрек-извинение

рус. Базилъский. О! Так я вам помешал? Извините! Я мешаю вам орать, реветь, рычать, простите великодушно. [Вампилов 1988: 188]

13. Тактика обращения к чувствам

рус. - Сашка, милый, пойдем домой, пойдем домой, ради бога, - взмолилась

Вера. (...) - Неужели тебе нас не жалко? [Шукшин 1984: 478]

нем. Haben Sie ein Herz, Frau Kramer?[Borchert 1999: 49]

англ. "You don't know how I love you," she gasped. "I can't live without you.

Have you no pity forme?" [Maugham 2000a: 83]

14. Упрек-предостережение

рус. - Спишь? - живо заговорил Наум. - Эхха!.. Эдак, Ванечка, можно все царство небесное проспать. [Шукшин 1984:122]

15. Тактика умолчания

рус. - Вот еще какое дело, - небрежно начал он, - она уж старенькая стала ... надо оы новую. А в магазин вчера только привезли. Хорошие!Давай заодно куплю.(...)

- Ничего, она еще у тебя поиграет. Вон как хорошо сегодня играла!

- Эх, Марфа!.. -Антип тяжело вздохнул.

- Что «эх»? Что «эх»?

- Так ... проехало. -Антип повернулся и пошел к двери. [Шукшин 1984:34]

16. Тактика «Как не стыдно» (Ям стыда, ни совести; Срам, да и только; Как не стыдно; Как не совестно, Какой стыд; Стыд и срам; Стыд-то /Совесть-тоу тебя есть; Вот стыдобушка-то и др.) рус. Да где же это видано, чтобы ботинок-то в урну класть. Чистый срам...[Вампилов 1988:187]

англ. "It's shameful the way you neglect your work. Be offwith you." [Maugham 2000a: 8-9)

Подводя итог вышеизложенному, можно не без оснований говорить о перспективности лингвокогнитивного подхода к коммуникации, открывающего широкие возможности выхода как на более высокий уровень практического овладения навыками результативного речевого взаимодействия в условиях моно- и межкультурной коммуникации, так и на новый уровень теоретического осмысления известных языковых фактов.

Основные положения диссертации получили освещение в следующих публикациях по теме исследования:

1. Общие закономерности расположения членов предложения внутри рамочной конструкции в немецком языке (на примере высказываний, выражающих упрек) // Лингво-методические проблемы обучения иностранным языкам в вузе: Материалы научно-методической конференции. - Уфа: Изд-е Башкирск. ун-та, 2002. - С. 117-119.

2. Коммуникативная стратегия упрека: некоторые универсальные и национально-специфические черты // Вестник Башкирского университета. - 2004. -№ 1. - С. 4549.

3. Речевая стратегия упрека (лингво-когнитивный подход) // Университетская наука - Республике Башкортостан: Том 2. Гуманитарные науки: Материалы научно-практической конференции, посвященной 95-летию основания Башкирского государственного университета. -Уфа: РИО БашГУ, 2004. - С. 118-119.

4. Мурясов Р.З., Самигуллина А.С., Фёдорова А.Л. Опыт анализа оценочного высказывания // Вопросы языкознания. - 2004. - № 5. - С. 68-79.

5. Самигуллина А.С., Фёдорова А.Л. Прямая и косвенная оценка: все дело в эмоциональности // Вестник Оренбургского государственного университета. - 2004. - № 6. - С. 4-9.

Федорова Анна Леонидовна

РЕЧЕВАЯ СТРАТЕГИЯ УПРЁКА: ЛИНГВОКОГНИТИВНЫЙ ПОДХОД (на материале немецкого, английского и русского языков)

Автореферат диссертациинасоисканиеученой степени кандидата филологических наук

Подписано в печать 03.11.2004 г. Бумага офсетная. Формат 60x84/16. ГарнитураИтез. Отпечатанонаризографе. Усл.печ.л. 1,39. Уч.-изд.л. 1,65. Тираж 100 экз. Заказ 774.

Редакционно-издательский отдел Башкирского государственного университета 450074, РБ, г.Уфа. ул.Фрунзе, 32.

Отпечатано на множительном участке Башкирского государственного университета 450074, РБ, г.Уфа,ул Фрунзе, 32.

?0 956

РНБ Русский фонд

2005-4 18915

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Фёдорова, Анна Леонидовна

ВВЕДЕНИЕ.

• ГЛАВА 1. Речевое взаимодействие в свете стратегического подхода к коммуникации или Можно ли творить реальность словом?

1.1. Диалогичность как существенное условие речевой интеракции.

1.2. Стратегический подход к коммуникации.

1.3. Интенциональный базис речевого взаимодействия.

1.4. Адекватность коммуникации и условия ее достижения.

1.4.1. Общий фонд знаний коммуникантов.

1.4.2. Культурные детерминанты общения.

ВЫВОДЫ К ПЕРВОЙ ГЛАВЕ.

ГЛАВА 2. Национально-культурная специфика косвенного выражения оценочных смыслов в диалогическом общении

2.1. Упрёк как частный случай выражения неодобрения. ф 2.2. Эмоциональное обрамление косвенных оценочных смыслов в русском, немецком и английском коммуникативном поведении.

2.3. Биоценочная природа упрека и его текстовые репрезентации в русском, немецком и английском языках.

ВЫВОДЫ КО ВТОРОЙ ГЛАВЕ.

ГЛАВА 3. Речевая стратегия упрека: универсальные и национально-культурные черты

3.1. Стратегический характер упрека.

3.2. Экстралингвистические условия успешности речевой стратегии упрека.

3.3. Стратегия и тактики упрека в современной русской, немецкой и английской культуре коммуникативного поведения.

ВЫВОДЫ К ТРЕТЬЕЙ ГЛАВЕ.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Фёдорова, Анна Леонидовна

Одним из превалирующих и наиболее плодотворно осваиваемых векторов развития гуманитарных наук на современном этапе можно с полным правом считать антропоцентричное направление, ознаменованное живым и нескрываемым интересом ученых разных областей к человеку как многогранному и таинственному объекту научных изысканий. Удивительно то, что человек, будучи в фокусе научной мысли уже на протяжении многих веков, не теряет своей притягательной силы для ищущего разума исследователя и остается загадкой, своего рода океаном, неизведанные глубины которого по-прежнему таят в себе мириады будущих чудесных открытий. Он, словно птица Феникс, сгорая дотла в горниле научных исканий, возрождается вновь, открываясь прежде неизвестными гранями и даря исследователю искру творческой надежды. «Есть какая-то потаенная злонамеренность в том упорстве, с каким человек постоянно бросает вызов ученым-гуманитариям: то он предстает перед их взором как нечто совершенно определенное, то обескураживает полной непредсказуемостью своего поведения» [Ажеж 2003: 12].

Немаловажную, а может быть, и ключевую роль в исследовании феномена человека играют науки о языке. Мы намеренно говорим здесь не только о лингвистике, а о целой совокупности областей научного поиска, выбравших объектом своего исследования язык как «сферу обитания» и необходимую предпосылку существования homo sapiens, а значит, направивших свой взгляд и на самого человека, активного, деятельного, неповторимого в своей индивидуальности и вместе с тем социального, «окультуренного», что не в последнюю очередь проявляется благодаря его языковой способности, т.е. на человека говорящего. Именно в последние десятилетия, на знаковом рубеже тысячелетий, произошел настоящий всплеск языковедческих исследований, для плодотворности и результативности которых значимыми оказались интегративные усилия исследователей из смежных областей научного знания, в частности психолингвистики, социолингвистики, лингвистической антропологии и когнитологии, этнолингвистики и культурологии, компьютерной лингвистики и других гуманитарных наук, обогативших традиционное языкознание как ценным фактическим материалом, так и рядом новых методов исследования, позволивших подняться на иной уровень осмысления языковой субстанции и человека как ее непосредственного выразителя. Вместе с тем именно терминологический аппарат и феномены языкознания, отличающиеся строгостью и упорядоченностью, позволили объяснить, назвать и интерпретировать факты иных гуманитарных областей, поскольку, по справедливому замечанию Т.М.Николаевой, «лингвистика до сих пор остается наиболее виртуозно разработанной таксономически гуманитарной наукой» [Николаева 2000: 162]. Таким образом, в центре современных исследований языка стоит homo loquens, или человек говорящий, а не просто язык как система, отвлеченная от особенностей ее функционирования, от процессов самого ее бытования в человеке и ее развития, поступательного движения, осуществляемого in vivo именно посредством, «через» человека.

Представленная работа, актуальность которой обусловлена ее направленностью на лингвокогнитивное исследование феномена человека говорящего как члена определенного этносоциума, рассматривает универсальные и этноспецифичные черты коммуникативного поведения представителей русского, немецкого и английского национально-лингво-культурных сообществ в свете стратегического подхода к коммуникации. Объектом настоящего исследования являются экстра- и интралингвистические потенции речевой стратегии и тактик упрека как одного из вариантов выражения косвенного неодобрения вкупе с конкретными языковыми средствами реализации данной стратегии в рассматриваемых дискурсах. Материалом для анализа послужили аутентичные тексты художественной литературы, наглядно демонстрирующие национально-культурную специфику коммуникативного поведения русских, немцев и англичан в ситуации негативной оценки в целом и упрека в частности.

Основной целью данной работы является раскрытие сквозь призму языка и дискурса базовых культурно-обусловленных доминант коммуникативного сознания, присущих представителям исследуемых этносоциумов и создающих когнитивное, коммуникативное и эмоциональное своеобразие языковых репрезентаций речевой стратегии упрека. Поставленная цель базируется на исходном предположении о том, что константы поведения, в число которых входят речевые стратегии и тактики, во многом детерминированы содержательными структурами коммуникативного сознания говорящих, охватывающими обширный круг коммуникативных категорий и концептов. Последние в свою очередь несут в себе как прагматически значимую информацию общекультурного плана, так и не менее ценные кванты частнокультурных знаний, порой не осознаваемых носителями языка и наиболее рельефно проступающих на фоне контрастивного анализа языковых фактов.

Сформулированная нами цель предполагает решение следующих задач:

1. обобщение и систематизация имеющих место в различных лингвистических концепциях взглядов исследователей на общение как речевое взаимодействие стратегического характера;

2. обоснование статуса упрека как речевой стратегии;

3. выделение релевантных для реализации речевой стратегии упрека коммуникативных категорий и концептов и раскрытие этноспецифичных черт их содержательной структуры;

4. описание экстралингвистических условий успешности речевой стратегии упрека в немецком, английском и русском лингво-культурных пространствах;

5. определение репертуара прототипических тактик упрека в немецком, английском и русском дискурсах и выявление характерных для них языковых маркеров;

6. осмысление упрека как варианта косвенного выражения негативной оценки, как сферы пересечения «мира идей» и «мира страстей», рационального и эмоционального моментов;

7. раскрытие биоценочной природы упрека и интерпретативной специфики его дискурсивных проявлений в немецком, английском и русском языках.

Научную новизну диссертации определяют, во-первых, применение стратегического подхода при осмыслении языковых возможностей косвенного выражения неодобрения, или упрека, и, во-вторых, рассмотрение речевой стратегии упрека в лингвокогнитивном ключе, что позволяет выявить универсальные и этноспецифичные черты коммуникативного поведения представителей немецкого, английского и русского национально-лингво-культурных сообществ в ситуации негативной оценки. Впервые на материале представленной триады языков выделены типичные для коммуникативной ситуации упрека тактики и характерные для них языковые маркеры.

Теоретическая значимость диссертационного исследования определяется, во-первых, систематизацией накопленных в современной лингвистике знаний о речевых стратегиях и тактиках и, во-вторых, пересмотром коммуникативного статуса упрека с позиций стратегического подхода. Развитие теоретических положений о этноспецифичности коммуникативного сознания вносит вклад в разработку проблем лингвистической когнитологии и этнопсихолингвистики. Теоретическая разработка проблемы взаимодействия эмоционального и рационального представлений действительности, а также вопроса о национально-культурном своеобразии эмоциональных стратегий коммуникативного поведения в ситуации оценки способствует дальнейшему развитию лингвистической культурологии и теории межкультурной коммуникации.

Предложенный в исследовании анализ биоценочных проявлений упрека представляет ценность для лингвистики текста.

Теоретическая значимость работы определяется также совокупностью следующих положений, выносимых на защиту:

1. Речевые стратегии и тактики, являясь характеристиками когнитивного плана общения, тесным образом сопряжены с содержательными структурами коммуникативного сознания говорящих, а именно: с коммуникативными категориями и концептами. Последние, будучи, по сути, универсальными доменами человеческого сознания, обладают определенными этноспецифичными чертами, находящими свое выражение в ассоциативной «ауре», эмоциональной нагрузке, ценностном ранжировании того или иного коммуникативного концепта или коммуникативной категории в рамках конкретной культуры.

2. Упрек выступает одной из языковых возможностей косвенного выражения говорящим неодобрения относительно поведения партнера по коммуникации и обладает позитивно-конструктивной наполненностью в силу общего положительного настроя упрекающего по отношению к слушающему.

3. Стратегический характер упрека обусловливается множественностью мотивов общающихся, сложным переплетением эмоциональной реакции на проступок собеседника и необходимостью рационального представления данной аксиологической ситуации, а также косвенным характером выражения интенции упрека, что влечет за собой трудно прогнозируемые перлокутивные эффекты и тенденции.

4. Своеобразие речевой стратегии упрека в немецком, английском и русском дискурсах создается приоритетной выраженностью одной из ее компонент: когнитивной, коммуникативной или эмоциональной составляющей. Если в английском языке интенция упрека «кодируется» преимущественно на когнитивном уровне, а в немецком языке доминантную роль играет коммуникативная компонента, то в русском языке ключевые позиции в реализации упрека занимает эмоциональная составляющая данной речевой стратегии.

5. Коммуникативная ситуация упрека, словно лакмусовая бумага, обнаруживает разнохарактерные стратегии эмоционального плана в немецком, английском и русском дискурсах - от сдержанной эмоциональности немцев, тщательно завуалированного мира чувств англичан до порой безудержной свободы аффективных проявлений носителей русского языка.

6. В интерпретативном аспекте упрек биоценочен по своей природе, поскольку предполагает двунаправленную деятельность интерпретатора относительно акта номинации в сложившейся коммуникативной ситуации, а именно в направлении говорящий - адресат и сообщение -интерпретатор, в результате чего формируется определенная оценочная характеристика в виде того или иного модального признака или совокупности признаков.

Практическая ценность диссертационного исследования состоит в том, что его теоретические обобщения и результаты могут быть использованы в вузовских курсах сопоставительного языкознания, когнитивной лингвистики, лингвистики текста, в рамках спецкурса «Теория и практика межкультурной коммуникации», а также в процессе преподавания английского и немецкого языков в русскоязычной аудитории и при преподавании русского языка как иностранного.

Методологическую основу исследования составили теоретические положения и принципы, выдвинутые в трудах Т.А. ван Дейка, В.Кинча, О.С.Иссерс, И.А.Стернина, Т.В.Булыгиной и А.Д.Шмелева, В.В.Красных и Д.Б.Гудкова, Т.А.Графовой и др.

Основным источником выводов и положений, содержащихся в представленной работе, послужил индуктивный метод, нацеленный на «полное, исчерпывающее, адекватное документирование языковых фактов и их больших совокупностей», что, как справедливо отмечает А.Е.Кибрик, представляет собой задачу трудную, но выполнимую [Кибрик: http: //www. dialog-21. ru/dialogmaterials. asp]. Необходимым дополнением индукции стали гипотетико-дедуктивные построения, поскольку представляется вполне очевидным, что, «прежде чем собирать факты, надо строить гипотезы, какими бы умозрительными они не казались» [Кубрякова 1994: 41]. Учитывая тот факт, что «существенные особенности языка и тем более культуры вскрываются при сопоставлении, при сравнительном изучении языков и тем более культур» и «это настойчивое «тем более» призвано подчеркнуть особую неявность, невидимость культурного барьера на уровне одной культуры» [Тер-Минасова 2000: 33], ключевую роль в настоящей работе играет контрастивный анализ. Еще одним мощным источником знаний о языке является, безусловно, интуиция, «высоко развитая способность к эмпатии», которая позволяет «вжиться в объект, стирает границу между субъектом и объектом, делая из объекта наблюдения объект своеобразного самонаблюдения, точнее интроспекции» [Пипер 2001: 185]. По словам И.Б.Шатуновского, именно интуиция открывает нам добытые путем бессознательной индукции обобщения [Шатуновский 1996: 19]. Наряду с вышеперечисленными методами, в работе использовались методы дефиниционного, контекстологического и концептуального анализа.

Логика изложения результатов исследования, его цель и задачи определили структуру работы. Данная диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и приложения.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Речевая стратегия упрёка: лингвокогнитивный подход"

ВЫВОДЫ К ТРЕТЬЕЙ ГЛАВЕ

1. Речевая стратегия представляет собой характеристику когнитивного плана диалогической интеракции, отвечающего за организацию и контроль некоторой последовательности речевых действий, осуществляемых коммуникантами, и направленного на оптимальное решение коммуникативных задач локального и глобального характера. Реализация глобального коммуникативного намерения сопряжена с личностными, социальными и культурными детерминантами общения и, как правило, осуществляется с использованием нескольких коммуникативных ходов и разнообразных тактик. Если речевая стратегия соотносима с целью диалогического взаимодействия, то тактики отражают языковые возможности реализации поставленной цели и неизменно опосредуются семантическими, прагматическими и стилистическими потенциями того или иного языка, выбор из числа которых осуществляется в соответствии с коммуникативными нормами и представлениями данного национально-лингво-культурного сообщества.

2. Изучение специфики косвенного выражения неодобрения необходимым образом задействует широкий фронт экстра- и интралингвистических данных, а также объемные текстовые репрезентации, выходящие за рамки отдельного предложения, что позволяет проникнуть в тонкие механизмы порождения смысла и вербализации коммуникативного замысла говорящего, нередко предполагающих ряд взаимосвязанных речевых действий. Стратегический подход к коммуникации открывает новые возможности для комплексного исследования множественных мотивов и интенций общающихся вкупе с многообразными тактическими возможностями реализации дискурсивных целей коммуникантов.

3. Значимую роль в ходе реализации речевой стратегии упрека играют культурно маркированные представления коммуникантов о возможностях коммуникативного воздействия на собеседника в различных ситуациях общения, о личной неприкосновенности партнера по коммуникации и автономии его личности. Если для русского коммуникативного сознания со свойственными ему идеями коллективности и солидарности, важности участия в жизни ближнего приемлемо явное коммуникативное давление на собеседника, то в рамках английской и немецкой культуры имеет место очевидная тенденция к неимпозитивности, недопустимости или сведению до минимума прямого коммуникативного воздействия на слушающего. В силу данных особенностей русского и европейского коммуникативного сознания, в русскоязычном сообществе допустимо выражение упрека публично и тет-а-тет, как на персональной, так и на социальной дистанции, в то время как в немецко- и англоязычном социуме подобного рода высказывания на социальной дистанции неприемлемы как в формальной, так и в неформальной обстановке.

4. Среди экстралингвистических условий успешности речевой стратегии упрека четко прослеживаются такие, как неофициальность, приватность (в семейных взаимоотношениях, между друзьями или очень близкими знакомыми), более высокий (старшие члены семьи, духовные наставники, учителя) или равный (друзья, ровесники) социальный статус упрекающего и его «оценочная компетентность».

5. Одним из существенных моментов успешной реализации и адекватной интерпретации речевой стратегии упрека можно считать реакцию адресата речи на действия говорящего, находящую свое выражение в следующих коммуникативных ходах: оправдание, объяснение причин и мотивов неодобряемого партнером по коммуникации поведения (в том числе отрицание возможности иного хода событий), извинение, признание / отрицание справедливости упрека, реактивный упрек (в случае неприятия адресатом упрека говорящего в силу его недостаточной обоснованности или формального несоответствия условиям общения), смена темы разговора, прекращение разговора.

6. Всесторонний и детальный анализ практического материала выявил следующие наиболее характерные коммуникативные тактики упрека в русском, немецком и английском языках, объединенные общностью семантического потенциала и одновременно проявляющие свою этнокультурную специфику в форме различной языковой маркированности в структуре нарратива: вопрошающие упреки, тактика контрастного противопоставления или «Мы разные», тактика напоминания, упрек-совет, упрек-пожелание, тактика «А еще друг / мужчина / . называется», упрек-предположение, тактика демонстрации неоправданных ожиданий, тактика «Ты не понимаешь», тактика перефразирования, ироничные упрек-благодарность и упрек-извинение, тактика обращения к чувствам, упрек-предостережение, тактика умолчания, тактика «Как не стыдно».

155

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Выдающийся русский критик, публицист и социолог Николай Константинович Михайловский во второй половине 19 в. так афористично сформулировал главное предназначение науки: «Жизнь ставит цели науке; наука освежает путь жизни». Сегодня, в начале третьего тысячелетия, научное познание по-прежнему надежно стоит на службе у человека, решая его насущные проблемы и удовлетворяя самые разнообразные потребности. Жизненный поток, стремительно несущийся вперед в русле времени, неизбежно встречает на своем извилистом пути многочисленные препятствия, будь то неизвестные ранее феномены, непонятные явления или события, неясные природные закономерности, преодоление которых - дело ученых. Именно от их интеллектуальных усилий, творческого потенциала и жажды истины в итоге зависит путь самой жизни. Далеко не последнюю роль в движении научной мысли играют гуманитарные науки, среди которых лингвистика занимает, несомненно, особое место. Будучи нацелена на глубокое и всеобъемлющее изучение языка, лингвистика так или иначе соприкасается с самыми разнообразными сторонами жизни человека, его историческим прошлым, культурным наследием, религиозными канонами и нравственными устоями, бытовым укладом жизни и многим другим. Язык, выступая, с одной стороны, как ценнейший «хранитель древностей», является одновременно и уникальным зеркалом современности, отражая актуальные веяния и тенденции жизни и тем самым вновь и вновь освежая путь науке о языке.

В современную эпоху, когда на научной авансцене особенно пристальное внимание уделяется человеку, его внутреннему миру, его психике и психологии, удивительным особенностям физиологии и функционирования человеческого мозга, его сознанию и подсознанию, можно достаточно уверенно говорить о том, что «стрела познания» в лингвистике устремлена к неизведанным горизонтам человека говорящего, или homo loquens, выступающего носителем не только того или иного языка, но вместе с тем и определенной культуры, т.е. являющегося представителем определенного национально-лингво-культурного сообщества с присущими ему знаниями и представлениями, концептуальными установками и культурными максимами, со своим уникальным менталитетом -национальным способом мировидения и миропонимания. Принадлежность к тому или иному национально-лингво-культурному сообществу обусловливает и особенности коммуникативного поведения человека, которое представляет собой вербализованное воплощение в речевом взаимодействии этноспецифичных коммуникативных концептов и категорий, в большей или меньшей мере культурно маркированных речевых стратегий и тактик.

Предметом представленного исследования послужила речевая стратегия упрека, рассматриваемая в лингвокогнитивном ключе на материале русского, немецкого и английского языков. Думается, что лингвокогнитивный подход позволяет расширить наши представления о русском, английском и немецком культурных пространствах, выявить с помощью языковых данных базовые универсальные и этноспецифичные оппозиции культуры, закрепленные в языке и находящие свое непосредственное отражение в дискурсе, и таким образом вскрыть наиболее потаенные детерминанты коммуникативного поведения представителей исследуемых этносоциумов.

Первым шагом на пути к раскрытию национально-культурной специфики выражения косвенного неодобрения в русском, немецком и английском дискурсах стало определение исходных позиций намеченного научного поиска, которые кратко можно сформулировать следующим образом:

- общение представляет собой диалогический процесс, неизменно предполагающий, по крайней мере, двух равно активных участников речевого взаимодействия: говорящего и слушающего, последовательно меняющихся ролями и одинаково заинтересованных в адекватности и успехе коммуникации;

- когнитивный пласт интерактивности общения видится как взаимодействие «говорящих сознаний», взаимопроникновение участников речевого взаимодействия в сознание друг друга с последующей коррекцией собственного образа мира и образа мира партнера по коммуникации;

- стратегическая природа речевой интеракции проистекает из ее естественной устремленности к решению тех или иных коммуникативных целей речевого и / или неречевого характера, среди которых можно выделить, во-первых, основную, глобальную, дискурсивную цель общения, а во-вторых, дополнительные, локальные цели социального плана;

- коммуникативные цели общающихся формируют интенциональный базис речевого взаимодействия, отличающийся определенной нестабильностью и подвижностью, в силу множественности мотивов у коммуникантов, разнообразия экстралингвистических факторов, влияющих на ход интеракции, а также по причине динамической природы интенции как таковой, способной видоизменяться в условиях реальной коммуникативной ситуации;

- достижение поставленных коммуникантами целей представляется возможным при пересечении когнитивных пространств общающихся, при наличии у них общей базы знаний, включающей как энциклопедические знания, знание контекста, конситуации, владение языком, так и знание правил коммуникативного поведения, владение «константами поведения», закрепленными в коммуникативном сознании представителей данного национально-лингво-культурного сообщества.

Значимую роль среди констант коммуникативного поведения играют речевые стратегии и тактики, представляющие собой наиболее типичные для того или иного этносоциума рефлексы коммуникативных ситуаций. Речевая стратегия как характеристика когнитивного плана общения отвечает за поэтапное планирование, последовательный контроль и ситуативно гибкую реализацию комплексного речевого воздействия на партнера по коммуникации. Выбором речевой стратегии обусловливается репертуар Ш языковых средств воплощения в жизнь коммуникативных намерений общающихся.

Рассмотрение упрека в русле стратегического подхода к коммуникации позволяет не только снять существующие в лингвистической литературе разногласия относительно иллокутивной природы данного речевого действия, но и на базе дискурсивных реализаций косвенного неодобрения в анализируемой триаде языков выявить и описать многослойное «языковое полотно» упрека, сотканное, словно из тончайших нитей, витиеватым переплетением чувственного и разумного, «мира страстей и мира идей», негативной этической оценки и позитивного личностного отношения к упрекаемому, эмоциональной реакции на проступок партнера и необходимости вуалирования эмоций средствами косвенного выражения. ■ф Упрек как одна из вариаций косвенного неодобрения, наряду с осуждением и обвинением, порицанием и попреком, обнаруживает такие отличительные свойства, как конструктивно-позитивная нацеленность, дружественность, справедливость и обоснованность, сниженная категоричность и эмоциональная сдержанность, а также семейность и неофициальность выносимой негативной оценки. Анализ оригинальных русских, немецких и английских текстовых фрагментов выявил наиболее типичные тактики упрека (вопрошающие упреки, тактика контрастного противопоставления или «Мы разные», тактика напоминания, упрек-совет, упрек-пожелание, тактика «А еще друг / мужчина / . называется», упрек-предположение, тактика демонстрации неоправданных ожиданий, тактика «Ты не понимаешь», тактика перефразирования, ироничные упрек-благодарность и упрек-извинение, тактика обращения к чувствам, упрек-предостережение, тактика умолчания, тактика «Как не стыдно»), обладающие в каждом конкретном языке определенными лексическими, грамматическими, стилистическими или иными маркерами, но по сути являющиеся универсальными семантическими решениями данной коммуникативной ситуации. Своего рода особняком среди тактик упрека стоят усовещивающие упреки, отличающиеся завидным разнообразием коммуникативных ходов и высокой частотностью в русском дискурсе и практически нивелированные в немецком и английском языках, что объясняется исключительной важностью нравственных стереотипов сознания для представителей русской культуры и большей значимостью ценностей индивидуального происхождения в рамках европейской культуры.

Изучение средств языкового оформления речевой стратегии и тактик упрека дает богатый материал для раскрытия национально-культурного своеобразия коммуникативного поведения в ситуации негативной оценки в целом и эмоционального обрамления косвенных оценочных смыслов в частности. Исходя из представления о том, что в ходе аксиологического осмысления и представления действительности эмоциональность выступает своеобразным механизмом перевода прямых оценочных десигнаций в косвенные, а также опираясь на данные детального анализа таких базовых чувственно-ориентированных концептов, как рус. 'сердце', 'душа', 'дух нем. 'Herz', LSeele\ 'Geist', англ. 'heart', 'soul', 'spirit', локализующих аффективный мир человека и выявляющих саму природу чувственного познания действительности, считаем возможным выделить три разнохарактерные коммуникативные стратегии эмоционального плана, отчетливо проступающие в русском, немецком и английском дискурсах и накладывающие свой отпечаток на коммуникативное поведение представителей данных этносоциумов. Если для английской культуры коммуникативного поведения характерна очевидная эмоциональная сдержанность, скрытая эмоциогенность, детерминированная принятыми в данном национально-лингво-культурном сообществе правилами вежливости и приоритетной ориентацией на адресата, то немецкой культуре общения свойственны одновременно склонность к чувствительности и эмоциональная выдержанность, следствием чего является последовательное проявление немцами эмоционального такта во всех сферах жизни. Русский аксиологический дискурс, напротив, наиболее ярко и полно воплощает собой свободу эмоциональных проявлений с заметным преобладанием явной эмоциональности, что объясняется включенностью сферы эмоций и чувств в ценностную картину мира русского этносоциума.

Анализ интерпретационного аспекта речевой стратегии упрека позволяет сделать вывод о его биоценочной природе, находящей свое отражение в двунаправленной деятельности интерпретатора относительно акта номинации в коммуникативной ситуации упрека, а именно в направлении говорящий - адресат и сообщение - интерпретатор, в результате чего формируется определенная оценочная характеристика в виде того или иного модального признака или сочетания признаков. При этом важно отметить, что при диалогическом взаимодействии представителей немецкого, английского и русского национально-лингво-культурных сообществ интенция упрека получает различное когнитивное, коммуникативное и эмоциональное оформление. Если в английском дискурсе с характерной для него скрытой эмоциональностью более релевантной является когнитивная составляющая акта номинации, а коммуникативная компонента оказывается в значительной мере «дефектной», то в немецком и русском языках когнитивная составляющая, наоборот, уходит на задний план, уступая место коммуникативной составляющей, наиболее щедро представленной в немецком языке, и эмоциональной составляющей, явно превалирующей в русском языке. Однако, завуалированную эмоциональность английских и в некоторой степени немецких языковых реализаций интенции упрека можно рассматривать как своего рода «намек на эмоциональность» лишь с позиций интерпретатора-наблюдателя по линии «чужой», в то время как непосредственно носителем языка данные высказывания воспринимаются как полноценно эмоциональные.

Подводя итог вышеизложенному, можно не без оснований говорить о перспективности стратегического подхода к коммуникации, открывающего широкие возможности выхода как на более высокий уровень практического овладения навыками результативного речевого взаимодействия в условиях моно- и межкультурной коммуникации, так и на новый уровень теоретического осмысления известных языковых фактов, которые, подобно чудесным кристаллам, таят в себе множество переливающихся разноцветными оттенками граней, обнаруживающих свой удивительный и манящий взор исследователя бездонный мир при каждом новом ракурсе их рассмотрения.

162

Список научной литературыФёдорова, Анна Леонидовна, диссертация по теме "Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание"

1. Акишина, Формановская 1975 Акипшна A.A., Формановская Н.И. Русский речевой этикет. - М.: Русский язык, 1975. - 183 с.

2. Арутюнова 1988 Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. - М.: Наука, 1988. - 341 с.

3. Арутюнова 2000 Арутюнова Н.Д. О стыде и совести II Логический анализ языка: Языки этики / Отв. ред.: Н.Д.Арутюнова, Т.Е.Янко, Н.К.Рябцева. - М.: Языки русской культуры, 2000. - С. 54-78.

4. Бабушкин 2002 Бабушкин А.П. Межкультурная псевдокоммуникация как эффект комического // С любовью к языку: Сб. науч. трудов. Посвящается Е.С.Кубряковой. - Москва - Воронеж: ИЯ РАН, Воронежский государственный университет, 2002. - С. 393-398.

5. Байбурин 1985 Байбурин А.К. Некоторые вопросы этнографического изучения этикета // Этнические стереотипы поведения. - Л.: Наука, 1985. - С. 7-21.

6. Байбурин 1988 Байбурин А.К. Об этнографическом изучении этикета // Этикет у народов Передней Азии. - М.: Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1988. - С. 12-37.

7. Баранов 1990 Баранов А.Н. Что нас убеждает? (Речевое воздействие и общественное сознание). - М.: Знание, 1990. - 63 с.

8. Бахтин 1979 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979. - 423 с.

9. Бирюлин 1990 Бирюлин JI.A. Презумпция побуждения и прагматика императива // Типология и грамматика. - М.: Главная редакция восточной литературы изд-ва «Наука», 1990. - С. 162-173.

10. Блакар 1987 Блакар P.M. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. Сб. статей. - М.: Прогресс, 1987.-С. 88-125.

11. Борисова, Мартемъянов 1999 Имплицитность в языке и речи. Отв. ред. Е.Г.Борисова, Ю.С.Мартемьянов. - М.: Языки русс, культуры, 1999. - 200 с. Брудный 1998 - Брудный A.A. Психологическая герменевтика. - М.: Лабиринт, 1998. - 332 с.

12. Булыгина, Шмелев 1994 Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Оценочные речевые акты извне и изнутри // Логический анализ языка. Язык речевых действий. -М: Наука, 1994.-С. 49-59.

13. Булыгина, Шмелев 1997 Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). - М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. - 576 с.

14. Вахтелъ 2000 Вахтель Н.М. Модели чисто русских речевых актов // Русское и финское коммуникативное поведение. - Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2000.-С. 45-46.

15. Вежбицкая 1997 Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. - М.: Русские словари, 1997. - 405 с.

16. Вежбицкая 1999 Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков / Пер. с англ. А.Д.Шмелева / Под ред. Т.В.Булыгиной. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1999. - 780 с.

17. Вендлер 1985 Вендлер 3. Иллокутивное самоубийство // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. Лингвистическая прагматика. - М.: Прогресс, 1985. - С. 238-250.

18. Верещагин, Ратмайр, Ройтер 1992 Верещагин Е.М., Ратмайр Р., Ройтер Т. Речевые тактики «призыва к откровенности» // Вопросы языкознания. - 1992. -№ 6. - С. 82-93.

19. Вольф 2002 Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. - М.: Едиториал УРСС, 2002. - 280 с.

20. Выготский 1996 Выготский JI.C. Мышление и речь. - М.: Лабиринт, 1996. -414 с.

21. Гак 1998 Гак В.Г. Языковые преобразования. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. - 768 с.

22. Герасимов, Петров 1988 Герасимов В.И., Петров В.В. На пути к когнитивной модели языка // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 23.

23. Когнитивные аспекты языка: Пер. с англ. / Сост., ред., вступ. ст. В.В.Петрова и В.И.Герасимова. М.: Прогресс, 1988. - С. 5-11.

24. Германова 1993 Германова H.H. Коммуникативные стратегии комплимента и проблемы типологии речевых этикетов // Язык и модель мира. Сборник научных трудов. Вып. 416. - М.: Московский Государственный лингвистический университет, 1993. - С. 27-35.

25. Гумбольдт 2001 Гумбольдт В. фон Избранные труды по языкознанию: Пер. с нем. / Общ. ред. Г.В.Рамишвили; Послесл. А.В.Гулыги и В.А.Звегинцева. -М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2001. - 400 с.

26. Демъянков 1981 Демьянков В.З. Прагматические основы интерпретации высказывания // Изв. АН СССР. Сер. литературы и языка. - 1981. - Т. 40. -№ 4. - С.368-377.

27. Демьянков 19896 Демьянков В.З. Намерение в интерпретации и интерпретация намерений в речи // Текст: Структура и анализ. - М.: Институт языкознания АН СССР, 1989. - С. 41-46.

28. Демьянков 1994 Демьянков В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода// Вопросы языкознания. - 1994.- № 4. С. 17-33.

29. Жинкин 1982 Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. - М.: Изд-во «Наука», 1982. - 160 с.

30. Иванова 2002 — Иванова C.B. Культурологический аспект языковых единиц. Уфа: Изд-е БашГУ, 2002. - 116 с.

31. Иссерс 1999 Иссерс О.С. Речевое воздействие в аспекте когнитивных категорий // Вестник Омского университета. - 1999. - №1. - С. 74-79. Иссерс 2003 - Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. - М.: Едиториал УРСС, 2003. - 284 с.

32. Карает 2002 Карасик В.И. Язык социального статуса. - М.: ИТДГК «Гнозис», 2002. - 333с.

33. Караулов 1999 Караулов Ю.Н. Активная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть. - М.: ИРЯ РАН, 1999. - 180 с.

34. Караулов 2002 Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. - М.: Едиториал УРСС, 2002. - 264 с.

35. Кибрик http://www.dialog-21.ru/dialogmaterials.asp Кибрик А.Е. Лингвистические истины и лингвистические заблуждения // Труды

36. Международного семинара Диалог по компьютерной лингвистике и ее приложениям. Архив. http://\vww.dialog-21.ru/dialogmaterials.asp. Киселева 1978 - Киселева Л.А. Вопросы теории речевого воздействия. - Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1978. - 160 с.

37. Колесов 1991 Колесов В.В. Отражение русского менталитета в слове // Человек в зеркале наук. Тр. методол. семинара «Человек»: Межвуз. сб. ЛГУ, НИИ комплексных социал. исследований; Под ред. А.О.Бороноева. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1991.-С. 5-12.

38. Красных 2001 Красных В.В. Основы психолингвистики и теории коммуникации. - М.: ИТДГК «Гнозис», 2001. - 270 с.

39. Красных 2002 Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология: Курс лекций. - М.: ИТДГК «Гнозис», 2002. - 284 с.

40. Кубрякова 1994 Кубрякова Е.С. Начальные этапы становления когнитивизма: лингвистика - психология - КН // Вопросы языкознания. -1994,-№4.-С. 34-47.

41. Кубрякова 1996 Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. - М.: Филологический факультет МГУ, 1996. - 245 с.

42. Кубрякова 1997 Кубрякова Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения. -М.: Институт языкознания РАН, 1997. - 326 с.

43. Лакофф, Джонсон 1987 Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Язык и моделирование социального взаимодействия. Сб. статей. -М.: Прогресс, 1987. - С. 126-172.

44. Леонтьев 1997 Леонтьев A.A. Психология общения. - М.: Смысл, 1997. -365 с.

45. Леонтьев 1999 Леонтьев A.A. Основы психолингвистики. - М.: Смысл, 1999.-287 с.

46. Леонтьев 2003 Леонтьев A.A. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания. - М.: Едиториал УРСС, 2003. - 312 с. Леонтьев 1971 - Леонтьев А.Н. Потребности, мотивы и эмоции. - М.: Наука, 1971.-298 с.

47. Лотман 1994 Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. - СПб.: Искусство-СПб, 1994.-412 с.

48. Лотман 1996 Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. - М.: Языки русской культуры: Кошелев, 1996. - 447 с.

49. Ляпон 1998 Ляпон М.В. Модальность // Языкознание. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н.Ярцева. - М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. - С. 303-304.

50. Максимов 2000 Максимов Л.В. О дефинициях добра: логико-методологический анализ // Логический анализ языка: Языки этики / Отв. ред.: Н.Д.Арутюнова, Т.Е.Янко, Н.К.Рябцева. - М.: Языки русской культуры, 2000.-С. 17-30.

51. Мамардашвши 2003 Мамардашвили М.К. Мысль в культуре. -Электронная библиотека Института философии РАН, 2003. -http://www.philosophy.ru/library/mmk/kultura.html.

52. Матвеева 1997 Матвеева Т.В. Сто лет не видались или разговорный максимализм // Русское слово в языке, тексте и культурной среде. -Екатеринбург, 1997. - С. 200-206.

53. Мецлер 1990 Мецлер A.A. Прагматика коммуникативных единиц. -Кишинев: «Штиинца», 1990. - 104 с.

54. Мурясов, Самигуллина, Фёдорова 2004 Мурясов Р.З., Самигуллина A.C., Фёдорова A.JI. Опыт анализа оценочного высказывания // Вопросы языкознания. - 2004. - № 5. - С. 68-79.

55. Николаева 2000 Николаева Т.М. От звука к тексту. - М.: Языки русской культуры, 2000. - 680 с.

56. Оптимизация речевого воздействия 1990 Оптимизация речевого воздействия Н.А.Безменова, В.П.Белянин, Н.Н.Богомолова и др.. Отв. ред. Р.Г.Котов. - М.: Наука, 1990. - 239 с.

57. Остин 1986 Остин Дж.Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 17. Теория речевых актов. Сборник. Пер. с англ. / Сост. и вступ. ст. И.М.Кобозевой и В.З.Демьянкова. Общ. ред. Б.Ю.Городецкого. -М.: Прогресс, 1986. - С. 22-130.

58. Павлова 1997 Павлова Н.Д. Интент-анализ политических диалогов // XII Международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации «Языковое сознание и образ мира». Москва, 2-4 июня 1997 (Доклады). - М., 1997.-С. 117.

59. Падучева, Зализняк 1982 Падучева Е.В., Зализняк Анна А. Семантические явления в высказываниях от 1-го лица // Finitis duodecim lustris: Сб. статей к 60-летию Ю.М.Лотмана. - Таллин: Ээсти раамат, 1982. - С. 141-149.

60. Писанова 1997 Писанова Т.В. Национально-культурные аспекты оценочной семантики (эстетические и этические оценки): Автореф. дис. д-ра филол. наук.-М., 1997.-40 с.

61. Плотников 1999 Плотников В.В. Координационная природа речевых актов: Автореф. дис. канд. филол. наук. -М., 1999. - 16 с.

62. Потебня 1958 Потебня A.A. Из записок по русской грамматике. Т. 1. - М.: Учпедгиз, 1958. - 536 с.

63. Проскуряков, Бугаева 2001 Проскуряков М.Р., Бугаева Л.Д. Русская ментальностъ и текст в терминах самоорганизации. - СПб.: http://www.iriss.ru, 2001. - 122 с.

64. Прохоров 2003 Прохоров Ю.Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого общения и их роль в обучении русскому языку иностранцев. - М.: Едиториал УРСС, 2003. - 224 с.

65. Речевое воздействие 1986 Речевое воздействие: психологические и психолингвистические проблемы. Сб. ст. / Ред. коллегия: Тарасов Е.Ф. (отв. ред.) и др. - М.: ИЯЗ, 1986. - 247 с.

66. Романов 1988 Романов A.A. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. - М., 1988. - 181 с.

67. Рубинштейн 1984 Рубинштейн C.JI. Эмоции // Психология эмоций. Тексты. Под ред. В. К. Вилюнаса, Ю. Б. Гиппенрейтер - М.: Изд-во МГУ, 1984. - С. 125-173.

68. Рябцева 2000 Рябцева Н.К. Этические знания и их «предметное» воплощение // Логический анализ языка: Языки этики / Отв. ред.: Н.Д.Арутюнова, Т.Е.Янко, Н.К.Рябцева. - М.: Языки русской культуры, 2000. -С. 178-183.

69. Серль 1986а Серль Дж.Р. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 17. Теория речевых актов. Сборник. Пер. с англ. / Сост. и вступ. ст. И.М.Кобозевой и В.З.Демьянкова. Общ. ред. Б.Ю.Городецкого. -М.: Прогресс, 1986. - С. 151-169.

70. Серлъ 19866 Серль Дж.Р. Косвенные речевые акты // Ibid. - С. 195-222. Серль 1986в - Серль Дж.Р. Классификация иллокутивных актов // Ibid. - С. 170-194.

71. Слюсарева 1998 Слюсарева H.A. Функции языка // Языкознание. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н.Ярцева. - М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. - С. 564-565.

72. Степанов 2001 Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. -М.: Академический Проект, 2001. - 990 с.

73. Стернин 2000 Стернин И.А. Понятие коммуникативного поведения и проблемы его исследования // Русское и финское коммуникативное поведение. - Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2000. - С. 4-20.

74. Стернин 2002а Стернин И.А. Речевое воздействие как интегральная наука. - Воронеж: http ://www.stemin/articlesjrus ,html#d, 2002.

75. Стернин 20026 Стернин И.А. Коммуникативное и когнитивное сознание // С любовью к языку: Сб. науч. трудов. Посвящается Е.С.Кубряковой. -Москва - Воронеж: ИЯ РАН, Воронежский государственный университет, 2002.-С. 44-51.

76. Стернин 2002в Стернин И.А. О национальном коммуникативном сознании. -Воронеж: http://www.sternin/articlesrus.htral#c, 2002.

77. Тарасов 1999 Тарасов Е.Ф. Язык как средство трансляции культуры // Фразеология в контексте культуры. - М.: «Языки русской культуры», 1999. -С. 34-37.

78. Тер-Минасова 2000 Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. - М.: Слово / Slovo, 2000. - 262 с.

79. Топоров 1987 Топоров В.Н. Об одном архаичном индоевропейском элементе в древнерусской культуре -*svet- // Языки культуры и проблемы переводимости. - М.: Наука, 1987. - С. 183-191.

80. Урысон 2003 Урысон Е.В. Проблемы исследования языковой картины мира: Аналогия в семантике / Рос. академия наук. Ин-т русского языка им.

81. Филимонова 2001 Филимонова O.E. Язык эмоций в английском тексте. Когнитивный и коммуникативный аспекты: Монография. - СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И.Герцена, 2001. - 259 с.

82. Филлмор 1988 Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 23. Когнитивные аспекты языка: Пер. с англ. / Сост., ред., вступ. ст. В.В.Петрова и В.И.Герасимова. - М.: Прогресс, 1988.1. C. 52-92.

83. Фирсова 2004 Фирсова Н.М. О национальных характерах испаноязычных и англоязычных народов в сопоставительном плане // Филологические науки. -2004.-№2. -С. 51-58.

84. Цурикова 2002 Цурикова JI.B. Естественность дискурса как когнитивно-прагматический феномен // С любовью к языку: Сб. науч. трудов. Посвящается Е.С.Кубряковой. - Москва - Воронеж: ИЯ РАН, Воронежский государственный университет, 2002. - С. 419-429.

85. Шатуновский 1996 Шатуновский И.Б. Семантика предложения и нереферентные слова (значение, коммуникативная перспектива, прагматика). - М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. - 400 с.

86. Шаховский 1987 Шаховский В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. - Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1987. -192 с.

87. Шаховский, Жура 2002 Шаховский В.И., Жура В.В. Дейксис в сфере эмоциональной речевой деятельности // Вопросы языкознания. - 2002. - №5. -С. 38-56.

88. Этнопсихолингвистика 1988 Этнопсихолингвистика / Ю.А.Сорокин, И.Ю.Марковина, А.Н.Крюков и др. Отв. ред. и авт. предисл. Ю.А.Сорокин. -* М.: Наука, 1988.-192 с.

89. Якобсон 1996 Якобсон P.O. Язык и бессознательное: (Работы разных лет). -М.: Гнозис, 1996.-245 с.

90. Altmann 1981 Altmann H. Formen der „Herausstellung" im Deutschen. Rechtsversetzung, Linksversetzung, Freies Thema und verwandte Konstruktionen. - Tübingen: Niemeyer, 1981. - 354 S.

91. Andersson 1988 Andersson Sv.-G. Zur Grammatik und Pragmatik von Herausstellungsstrukturen (Linksversetzungen) // Sprache und Pragmatik. - 1988. -№ l.-S. 1-8.

92. Bever 1970 Bever T.G. The cognitive basis for linguistic structures // Hayes J. (Ed.) Cognition and the development of language. - N.Y.: Wiley, 1970. - P. 277360.

93. Brown, Levinson 1987 Brown P., Levinson S. Politeness: Some Universals in Language Usage. - Cambridge: Cambridge University Press, 1987. - 345 p. Carroll 1981 - Carroll J.M. On fallen horses racing past barns // Masek C.S. (Ed.)t

94. Papers from the parasession on language and behavior. Chicago (111.): U. of Chicago Press, 1981. - P. 9-19.

95. Farch, Kasper 1983 Farch C., Kasper G. Strategies in interlanguage communication. - London: Longman, 1983. - 178 p.

96. Fitzpatrick, Winke 1979 Fitzpatrick M.A., Winke J. You always hurt the one you love: Strategies and tactics in interpersonal conflict // Communication Quarterly. -Vol. 27.-1979.-P. 3-11.

97. Flämig 1964 Flämig W. Grundformen der Gliedfolge im deutschen Satz und ihre sprachlichen Funktionen // Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache und1.teratur. Hrsg. von Th.Frings und E.Karg-Gasterstädt. Bd. 86. - 1964. - S. 309345.

98. French, Raven I960 French J.R.P., Raven B. The bases of social power // Cartwrite D., Zander A. (Ed.) Group Dynamics. - New York: Harper and Row, 1960.-P. 607-623.

99. Glinz 1973 Glinz H. Grammatik und Sprache // Moser H. (Hrsg.) Das Ringen umeine neue deutsche Grammatik: Aufsätze aus drei Jahrzehnten (1929-1959).

100. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1973. S. 42-60.

101. Grice 1975 Grice H.P. Logic and conversation // Syntax and Semantics. Vol. 3.

102. Speech Acts. Ed. by Cole P., Morgan J. New York: Academic Press, 1975. - P.41.58.

103. Härtung 1981 Härtung W. Beobachtungen zur Organisation kommunikativer Ziele // Linguistische Studien. Reihe A. Arbeitsberichte 80. Sprachhandlung, Satz und Text. - Berlin: VEB Kongreß- und Werbedruck Oberlungwitz, 1981. - S. 4361.

104. Hindelang 1994 Hindelang G. Einfuhrung in die Sprechakttheorie. - Tübingen: Niemeyer, 1994. - 120 S.

105. Huelva Unternbäumen 2004 Huelva Unternbäumen E. Vorbereitende Bedingungen von Sprechakten und mentale Räume // Linguistik online 18. - 2004. - Nr. 1. - http://www.linguistik-online.de.

106. Katz 1977 Katz J.J. Propositional Structure and Illocutionary Force. A Study of the Contribution of Sentence Meaning to Speech Acts. - New York: Crowell, 1977.-249 p.

107. Oksaar 1997 Oksaar E. Kultur und Sprache. Beiträge zur interkulturellen Germanistik. - M.: «Диалог - МГУ», 1997. - 97 с.

108. Riesel, Schendels 1975 Riesel E., Schendels E. Deutsche Stilistik. - Moskau, 1975.-316 S.-f Rolf 1997 Rolf E. Illokutionäre Kräfte. Grundbegriffe der Illokutionslogik.

109. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1997. 356 S.

110. Schüttpelz 1996 Schüttpelz E. Figuren der Rede: zur Theorie der rhetorischen Figur. - Berlin: Erich Schmidt, 1996. - 534 S.

111. Schwarz 1996 Schwarz M. Einfuhrung in die kognitive Linguistik. - Tübingen; Basel: Francke, 1996. - 240 S.

112. Searle 1976 Searle J. Speech Acts: An Essay in the Philosophy of Language. -Cambr. (Mass), 1976. - 567 p.

113. Sottong 1998 Sottong H. Zwischen Sender und Empfanger: Eine Einfuhrung in die Semiotik der Kommunikationsgesellschaft. - Bielefeld: Erich Schmidt, 1998. -220 S.

114. Speech act theory 1980 Speech Act Theory and Pragmatics / Ed. by J. R. Searle, ^ F. Kiefer and M. Bierwisch. - Vol. 10. - Dordrecht: Holland, Boston: U.S.A.,1.ndon: England, 1980. 317 p.

115. Steube 1995 Steube A. Sprache - Denken - Welt: vorgetragen in der Sitzung am 11. Juni 1993. -Berlin: Akad. Verl., 1995.-25 S.

116. Weinrich 1993 Weinrich H. Textgrammatik der deutschen Sprache. - Mannheim; Leipzig; Wien; Zürich: Dudenverlag, 1993. - 1112 S.

117. Wunderlich 1976 Wunderlich D. Studien zur Sprechakttheorie. - Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1976.-348 S.

118. Zillig 1982 Zillig W. Bewerten: Sprechakttypen der bewertenden Rede. -Tübingen: Niemeyer, 1982. - 318 S.1831. СЛОВАРИ

119. Городникова М.Д., Добровольский Д.О. Немецко-русский словарь речевого общения. М.: Русский язык, 1998. - 332 с.

120. Граф А.Е. Словарь немецких и русских пословиц. Более 6000 единиц. СПб.: Лань, 1997.-288 с.

121. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М.: ТЕРРА, 1995. - Т.1-4. (СЖВЯ)

122. Ожегов С.И. Словарь русского языка: Ок. 57000 слов / Под ред. д.ф.н., проф. Н.Ю.Шведовой. М.: Русский язык, 1984. - 816 с.

123. Райдаут Р., Уиттинг К. Толковый словарь английских пословиц. СПб.: Лань, 1997.-256 с.

124. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. и с предисл. Б.А.Ларина. СПб.: Терра - Азбука, 1996. - Т. 1-4. Цвиллинг М.Я. Русско-немецкий словарь: Ок. 150000 слов и словосочетаний. - М.: Русский язык, 1997. - 688 с. (РНС)

125. Macmillan English Dictionary for Advanced Learners. UK: Macmillan Publishers Limited, 2002. - 1675 p. /

126. Oxford Advanced Learner's Dictionary of Current English, by A.S.Hornby with

127. A.P.Cowie, A.C.Gimson. London: Oxford University Press, 1988. - 1041 p.

128. СПИСОК ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ИСТОЧНИКОВ

129. Астафьев 1975 Астафьев В.П. Где-то гремит война. Повести и рассказы. М.: Современник, 1975. - 624 с.

130. Вампплов 1988 Вампилов A.B. Я с вами, люди: Рассказы, очерки, статьи, фельетоны; Одноактные пьесы, сценки, монологи; Из записных книжек; Воспоминания друзей / Сост., послесл. и примеч. В.Ю.Поповой; Вступ. ст.

131. B.Распутина. М.: Сов. Россия, 1988. - 448 с.

132. Распутин 1982 Распутин В.Г. Век живи - век люби: Рассказы и очерки. -М.: Мол. Гвардия, 1982. - 285 с.

133. Распутин 1986 Распутин В.Г. Последний срок; Прощание с Матерой; Пожар; Повести. - М.: Сов. Россия, 1986. - 384 с.

134. Распутин 1995а Распутин В.Г. Женский разговор // Москва. - 1995. - № 7. -С. 3-10.

135. Распутин 19956 Распутин В.Г. По-соседски // Ibid. - С. 10-22.

136. Розов 1957 Розов В. В поисках радости // Театр. - 1957. - № 12.http://www.lib.ru.

137. Рощин 1987 Рощин М.М. Полоса: Повести, рассказы, статьи. - М.: Современник, 1987. - 558 с.

138. Шолохов 1987 Шолохов М.А. Из ранних рассказов. - М.: Современник, 1987.-188 с.

139. Шукшин 1984 Шукшин В.М. Рассказы. - М.: Художественная литература, 1984.-495 с.

140. Alltagsgespräche 1975 Texte gesprochener deutscher Standardsprache III. „Alltagsgespräche". Herausgegeben und eingearbeitet von: Harald P. Fuchs und Gerd Schank. 1. Auflage. - München: Max Hueber Verlag, 1975. - 171 S.

141. Boll 1994 Boll H. Wanderer, kommst du nach Spa. // Deutsche Erzähler des 20.

142. Jahrhunderts. Von Joseph Roth bis Hermann Burger. Hrsg. von Marcel Reich

143. Ranicki. Zürich: Manesse Verlag, 1994. - S.240-254.

144. Borchert 1994 Borchert W. Das Brot // Ibid. - S. 227-230.

145. Borchert 1999 Borchert W. „Draußen vor der Tür" und ausgewählte

146. Erzählungen. Hamburg: Rowohlt Taschenbuch Verlag, 1999. - 215 S.le Fort 1994 le Fort G. von Die Opferflamme // Deutsche Erzähler des 20.

147. Jahrhunderts. Von Joseph Roth bis Hermann Burger. Hrsg. von Marcel Reich

148. Ranicki. Zürich: Manesse Verlag, 1994. - S.l 10-158.

149. Roth 1994 Roth J. April // Deutsche Erzähler des 20. Jahrhunderts. Von Joseph Roth bis Hermann Burger. Hrsg. von Marcel Reich-Ranicki. - Zürich: Manesse Verlag, 1994. - S. 5-36.

150. Schulze 2001 Schulze I. Simple Storys. Ein Roman aus der ostdeutschen Provinz.- München: Deutscher Taschenbuch Verlag, 2001. 320 S.

151. Zuckmayer 1996 Zuckmayer C. Des Teufels General. Drama in drei Akten.

152. Frankfurt am Main: Fischer Taschenbuch Verlag, 1996. 160 S.

153. Bardi 1998 Bardi A. My Wild Life // High Infidelity: 24 Great Short Stories

154. About Adultery by Some of Our Best Contemporary Authors / edited by John

155. McNally. New York: Quill, 1998. - P. 82-110.

156. Canin 1998 Canin E. The Year of Getting to Know Us // Ibid. - P. 304-323. Chesterton 2000 - Chesterton G.K. The Flying Stars // English story Английский $ рассказ XX века. Сборник 2. 5-е изд., перераб. - На англ. яз. - Составитель

157. Maugham 1998 Maugham W.S. The Luncheon. // Stories for Discussion: Пособие по домашнему чтению на англ. яз. / Т.А.Бараблина, В.И. Бозылев. -М.: Высшая школа, 1998. - С. 97-99.

158. Maugham 1999 Maugham W.S. The Razor's Edge. Книга для чтения на английском языке. - М.: Менеджер, 1999. - 320 с.

159. Maugham 2000а Maugham W.S. The Painted Veil. - M.: Издательство «Менеджер», 2000. - 272 p.

160. Sellers 1991 Sellers P. Red Geraniums // Sleeping Rough. Stories of the Night. -London: Lime Tree, 1991. - P. 139-143.

161. Simpson 1991 Simpson H. Four Bare Legs in a Bed and other stories. - London: Minerva, 1991. - 183 p.

162. Swick 1998 Swick M. A Hole in the Language // High Infidelity: 24 Great Short Stories About Adultery by Some of Our Best Contemporary Authors / Edited by John McNally. - New York: Quill, 1998. - P. 122-141.

163. Tyler 1996 Tyler A. Morgan's Passing. - New York: Fawcett Columbine, 1996. -348 p.