автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.20
диссертация на тему: Редупликация в лезгинских языках

Полный текст автореферата диссертации по теме "Редупликация в лезгинских языках"

Алисултанов Алисултан Султанмурадович

На правах рукописи

005045505

Редупликация в лезгинских языках

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Специальность

10.02.20 - Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание

- 7 ИЮН 2072

Махачкала 2012

005045505

Работа выполнена в Федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Дагестанский государственный педагогический университет».

Официальные оппоненты: доктор филологических наук

Бижева Зара Хаджимуратовна Ведущая организация - Институт языкознания

Защита состоится 6-го июля 2012г., в 14ч., на заседании диссертационного совета Д. 212.051.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора и кандидата наук в ФГБОУ «Дагестанский государственный педагогический университет» по адресу: 367003, Республика Дагестан, г. Махачкала, ул. М. Ярагского, 57, ауд. 78.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ФГБОУ «Дагестанский государственный педагогический университет».

Автореферат размещен на сайте ВАК РФ (vwvw.referat-vak@ministry.ru) 21-го марта 2012 г.

Автореферат разослан «29» декабря 2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

профессор ДГУ Керимов Керим Рамазанович доктор филологических наук профессор гнс ИЯЛИ ДНЦ РАН Абдуллаев Иса Халидович доктор филологических наук профессор КБГУ

Российской академии наук (г.Москва)

кандидат филологических наук

С

М.О. Таирова

Общая характеристика работы

Реферируемая работа посвящена исследованию структурных и функциональных особенностей редупликации в системе лезгинских языков. Хотя данное явление активно разрабатывается в современной лингвистике, все же многие аспекты редупликации до конца не получили своего истолкования. Так, если обратиться к материалам лингвистических словарей, можно обнаружить отсутствие исчерпывающей классификации типов редупликации, как с формальной, так и с содержательной стороны. Более того, сам термин, отражающий данное языковое явление, до последнего времени не был устоявшимся, поскольку само понятие редупликации, а так же и связанные с ним проблемы находятся на периферии лингвистических исследований.

Для более адекватной интерпретации морфологического статуса редупликации необходимо определение ее основных дифференциальных признаков посредством соположения со смежными понятиями. Ряд параметров демонстрируют, например, сходство редупликации с таким морфонологическим явлением, как сингармонизм и вообще вариантность аддитивных морфем, имеющих распределенные фонетически алломорфы (ср. формы эргативного падежа некоторых лезгинских существительных: цТар 'линия' > ц!арц1и; чар 'бумага' > чарчи\ ч1ар 'волос' > ч1арч1и\ жин 'джинн' > жинжи). Подобные явления не могут быть квалифицированы как редупликация, поскольку, здесь достаточно очевидно вычленяется исходный вид морфемы, видоизменяющейся под влиянием определенных фонетических условий.

Удвоение целого слова (ср. рус. еле-еле, белый-белый), по характеристике В. А. Виноградова [ЛЭС 1990], смыкается со словосложением. Логически такое удвоение может быть детерминировано как частный случай словосложения, при котором компоненты сложного слова оказываются тождественными.

В диссертации принята точка зрения, согласно которой линию демаркации между композитами и редуплицированными комплексами можно проводить на основе соответствия редупликации тем или иным моделям образования сложных слов.

Адекватная квалификация редупликации затрагивает также отношение повторов к фразеологизмам. Кроме того, важным представляется и тот факт, что не всякое удвоение можно рассматривать как действительную редупликацию. Так , например, нельзя относить к редупликации, например, удвоенные формы рефлексива некоторых союзов типа лезг. гагъ..., гагь 'то..., то', я..., я 'либо..., либо', гьам..., гьам 'как..., так (и)' и т.п.

Объектом исследования в данной диссертационной работе являются речевые произведения с редуплицированными единицами в дагестанских языках, и, главным образом, в лезгинских языках.

Предметом исследования стали, во-первых, формальные, функциональные и семантические характеристики редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском, агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском, хиналугском и удинском языках; во-вторых, выявление возможной классификации редуплицированных языковых единиц в исследуемых языках; в-третьих диагностика грамматической и лексической продуктивности редупликации в дагестанских языках вообще и в лезгинских языках в особенности.

Актуальность избранной темы диссертации обусловлена

необходимостью выявления сущности редупликации в ее различных проявлениях, что требует привлечения к исследованию материала различных языков мира с учетом не только «прототипических», хрестоматийных случаев, но и всего диапазона поверхностных реализаций с целью четкого разграничения исследуемого явления и смежных категорий. Нельзя не отметить также ту роль, которую играет проблематика способов проявления

редупликации в таких областях лингвистики, как психолингвистика, особенно в связи с изучением специфики детской речи, процессов овладения языком в детском возрасте. Такое свойство редупликации, как иконичность, делает ее весьма важным компонентом в исследовании знаковых систем. Это свойство увязывается в лингвистической литературе, прежде всего, с характерными для редупликации функциями выражения множественности.

Актуальность названной проблемы в дагестанском языкознании подтверждается отсутствием публикаций по данному вопросу, с одной стороны, и, с другой - нерешенностью целого ряда задач грамматики и лексикографии. К числу которых относится неопределенный статус форм, образованных путем эхо-редупликации: во-первых, в грамматиках им практически не уделяется внимания, если не считать беглого обзора в разделе «Словообразование», во-вторых,, словари практически не фиксируют эти формы, даже если это касается их нестандартной семантики. Адекватная интерпретация редупликации в диссертации представляется также существенным фактором верификации сравнительно-исторических построений, особенно в связи с теорией моноконсонантизма кавказского корня. Особого внимания требует исследование редупликации при наличии семантических и значительных фонетических изменений, которые требуют идентификации привлекаемых к анализу лексем и их компонентов, что предполагает проведения комплекса операций, увязываемых со сравнительно-историческим исследованием материала, равно как и с семантическими и типологическими процедурами.

Цель и задачи работы. Основной целью работы является сравнительное изучение различных видов редупликации в лезгинских языках с точки зрения выявления как ее структурных типов, так и выражаемой ими семантики.

При достижении этой цели в диссертации были поставлены следующие

конкретные задачи:

1. Исследование особенностей редупликации в лезгинских языках на основе их сопоставления со смежными структурами как в рамках словоизменения, так и в пределах словообразования,

Как показывает анализ современных лезгинских языков, сфера функционирования в них редупликации весьма широка. Основным подразделением различных видов редупликаций с функциональной точки зрения является разграничение формообразовательной и словообразовательной редупликации.

2. Определение возможностей классификации типов редупликации с точки зрения формальной, семантической и функциональной.

3. Выявление элементарных типов семантических отношений, передаваемых отдельными редуплицированными комплексами.

4. Диагностика функций редупликации в дагестанских языках.

5. Определение общелезгинского наследия в грамматической системе лезгинских языков в области редупликаций.

Научная новизна работы, прежде всего, заключается в выборе объекта исследования: изучение типов редупликации как с формальной, так и с семантико-функциональной позиции до сих пор не являлось предметом монографического исследования на материале лезгинских языков, равно как и в дагестановедении в целом. Таким образом, в настоящей работе впервые в изучении дагестанских языков всесторонне исследованы в сопоставительном аспекте формальные и содержательные типы редупликации; представлена их классификация, выявлены и подробно описаны все типичные случаи их функционирования, осуществлено детальное их сопоставление в синхронии и диахронии.

Теоретическая значимость диссертации определяется сравнительным анализом различных типов функционирования редупликации, существенным

вкладом в изучение теории морфологии кавказских языков в теоретическом отношении, для разработки принципов их описания. Осуществленный в работе комплексный анализ проблем, связанных с функционированием редупликации в языках различной морфологической структуры, во многом восполняет имеющийся до настоящего времени пробел в исследовании морфологической структуры лезгинских и других дагестанских языков, обогащает методику сопоставительной морфологии результатами, полученными на новом языковом материале.

Практическая значимость состоит в выявлении новых фактических данных. Результаты исследования могут стать основой для сопоставительно-типологического изучения морфологии лезгинских и родственных дагестанских языков, особенно в аспекте морфологической типологии.

Выводы и наблюдения, содержащиеся в настоящей диссертации, могут найти практическое применение при составлении научных, вузовских и школьных грамматик, словарей, учебных пособий по исследуемым языкам для учителей дагестанских школ, и др.

Разработка проблемы редупликации обогащает также практические рекомендации, касающиеся орфографии.

Методы исследования. Приемы и методы исследования, использованные в настоящей диссертации в целом квалифицируются, как характерологические с учетом не только схождений в сопоставляемых структурах, но и различий в средствах выражения тождественных значений, что является оправданным как в теоретическом, так и в учебно-методическом плане. В работе использованы описательный,

сравнительно-исторический и сопоставительно-типологический методы.

Гипотеза исследования. Исследование должно позволить выявить новые закономерности в структурной, функциональной и семантической интерпретации редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском,

агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском, хинапугском и удинском языках. Редупликация проявляется как грамматическое и лексическое средство.

Методологической основой послужили исследования отечественных и зарубежных лингвистов, исследовавших проблемы редупликации в языках различной генеалогии и структурного устройства. В основу диссертационной работы положены идеи и мысли таких исследователей, как П.К, Услар, В.И. Абаев, А.Е. Кибрик, М.Е. Алексеев, С.М. Хайдаков, И.А. Мельчук, Ф.И. Рожанский, В.А., Гигинейшвили Б.К., Ибрагимов Г.Х., Мейланова У.А. Плунгян, Р.И Гайдаров., А.Г. Гюльмагомедов, И.Х. Абдуллаев, Г.Т. Бурчуладзе, Н.Д. Сулейманов, Д.С. Самедов, К.К. Курбанов, З.Г. Абдуллаев, Г.И. Мадиева, Ч. Хоккет, М. Моор, Е. А. Моравчик, Е.У. Хопкинс, А.Ф. Потт и др.

Материалом и источниками исследования послужили словари лезгинских языков: лезгинско-русский [Талибов, Гаджиев 1966], табасаранско-русский [Ханмагомедов, Шалбузов 2001], агульско-русский [Сулейманов 2003; Рамазанов 2010], рутульско-русский [Джамалов, Семедов 2006], цахурско-русский [Ибрагимов, Нурмамедов 2010], арчинско-русский [Кибрик и др. 1977], будухско-русский [Мейланова 1984], удинско-азербайджанско-русский [Гукасян 1974] и хиналугско-русский [Ганиева 2002], а также работы дагестановедов, посвященные рассматриваемому явлению. К сожалению, специалисты по дагестанским языкам не так много внимания уделяли данной проблеме. В силу этого многие вопросы в диссертации исследуются на материале, собранном автором в ходе полевых исследований, а также в результате анализа произведений художественной литературы на лезгинских языках.

На защит}' выносятся следующие основные положения диссертации:

1. Редупликация представляет собой морфонологическое языковое явление, в основе которого лежит полное или частичное повторение корня, основы или целого слова без изменения их звукового состава В то же время различаются разновидности эхо-редупликации.

2. В лезгинских языках редупликация характеризуется полифункциональностью. Она выступает в виде словоизменительного и словообразовательного средства, а в определенных случаях она исторически присуща ряду лексем исследуемых языков. Она объединяет случаи грамматической и лексической редупликации.

3. Процедура сравнительного анализа редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском, агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском, хиналугском и удинском языках открывает новые перспективы изучения морфологии и лексики лезгинских языков.

4. Системное исследование редупликации в лезгинских языках позволяет установить семантику, характерную для отдельной редуплицированной части речи в каждом из сравниваемых языков.

5. Степень мотивированности редупликации в процессе номинации позволяет представить структурную, семантическую, функциональную, а также лексико-тематическую классификацию звукоизобразительной и звукоподражательной лексики в исследуемых языках

Апробация и публикации. Основные положения, изложенные в данном исследовании, были обсуждены на международных, всероссийских, региональных, внутривузовских научных и научно-практических конференциях. Проблемы, связанные с темой диссертационного исследования, были изложены в серии публикаций общим объемом более 25 п.л., в том числе в журналах «Известия ДГПУ», «Вопросы филологии», «Искусство и образование», и трех монографиях.

Структура и объем исследования. Данная работа структурно

состоит из введения, трех глав, заключения, списка сокращений, списка источников и списка использованной литературы.

Диссертация изложена на 274 страницах.

Основное содержание работы Во введении сформулированы объект, предмет, цели и задачи исследования, а также обоснованы актуальность темы, научная новизна, теоретическая и практическая значимость. Описаны методы исследования, материалы и источники, использованные в данном изыскании, а также основные положения, выносимые на защиту, и определяется методологическая основа. Подчеркивается полифункциональный характер редупликации, приводится ее рабочее определение.

В первой главе «Редупликация как грамматическое средство» последовательно анализируются редуплицированные формы в словоизменении различных частей речи. Среди множества разновидностей редупликации существительных в современных лезгинских языках выделяется модель, выполняющая функции «дистрибутивного множественного», которая в грамматических описаниях лезгинских языков относится, как правило, к словообразованию наречий: лезг. твар-твар 'по зернышку, помалу' (из твар 'зернышко'); ст1ал-ст1ал 'по капельке' (из ст1ал 'капелька'); таб. тки-тки 'по кусочку, по немногу' (из тки 'кусочек'); лит1ан-лит1ан 'по капельке' (из лит1ан 'капля'); будух. даста-даста 'группами'; пилте-пщте 'хлопьями'; лака-лака 'пятнами' (ср. лака 'пятно'); удин. к1от1ор-к1от1ор 'кусками, по кускам' (к1от1ор 'кусок, часть, ломтик',); рут. маьхъ-люьхь пригоршня, маьхь-маьхъне пригоршнями (из маьхь) ' горсть', к1абал-к1абал 'группами' (из к1абая 'группа'); агул, джут-джут 'попарно, парами' {джут 'пара') и т.п. Имеющиеся разновидности рассматриваемого типа редупликации касаются: во-первых,

наличия/отсутствия в редуплицированных комплексах адвербиального показателя; во-вторых, использования этих комплексов в качестве наречий или же в качестве компонентов сложных глаголов.

Несколько иная роль выявляется у редуплицированных имен с абстрактной временной семантикой, т.е. у имен, обозначающих временные отрезки, не определенные с точки зрения длительности и т.п. Здесь редуплицированный комплекс приобретает значение множественности, неоднократности (рут. к1ыб-к1ыб 'часто', ара-ара 'иногда, временами' при ара 'промежуток, интервал...').

Случаи употребления редуплицированных комплексов в иных значениях довольно редки. Все они могут рассматриваться как результат определенного преобразования исходной дистрибутивной семантики (ср. буд. дама-дама суьъуь 'играть в шашки' при дама 'шашка').

Возникновение повторов названного типа увязывается в диссертации с тюркским влиянием. В частности, многие из рассмотренных выше лексических единиц являются непосредственно заимствованными, хотя наличие редуплицированных комплексов, образованных от исконных лексических единиц, говорит о том, что заимствованы не готовые лексические единицы, а редупликация как грамматическое (словообразовательное) средство. К тому же в кумыкском языке выделяются формы, связанные с экспрессивным выражением множественности.

Второй тип редупликации существительных, получивший в диссертации именование «эхо-редупликация», достаточно хорошо представлен не только в дагестанских, но и во многих других языках Востока (с формальной позиции рассматриваемая модель характеризуется как "неточная редупликация"). В качестве основного значения рассматриваемой модели редупликации выделяется значение "X и подобное", что, на наш взгляд, адекватно вписывается в определение

репрезентативной множественности. С точки зрения плана выражения, наиболее распространена модель именно такого рода повтора с изменением начального согласного второго компонента на м: лезг. верч-мерч 'куры и другие домашние птицы» (из верч «курица'); як-мак 'мясо и другие мясные продукты' (из як «мясо»); агул, gttr 'чашка' - gitr-mur 'чашки или другая посуда', han 'одежда' - кап-тап 'одежда и другие подобные вещи'.

Анализ семантики подобных комплексов позволяет выделить класс употреблений со значением пейоративности (презрение, пренебрежение и т.п.: лезг. ахпа ада кьежей пекинал суфрадилай фан, хуърекдап к1ус-мус tdeatnl хъувуна [A.A.] «потом она мокрой тряпкой со скатерти хлеба, еды остатки (кусок и т.п.) собрала»), В данных примерах репрезентативное значение модели 'множество объектов, подобных X' выявляется достаточно рельефно.

Еще одна группа примеров выражает включение в совокупность не только объектов, подобных выраженному исходной формой, но также и тех объектов, которые присущи описываемой ситуации: лезг. Назлуди исятда чай-май гъида, ичкгши [A.A.] «Назлу сейчас чай и т.п. (т.е. то, что положено к чаю) принесет, и выпивку».

В ряде случаев редуплицированная форма подчеркивает разнообразие объектов, описываемых ею: лезг. ... инсан-минсапни гзаф аквазвай [A.A.] «... и разных людей много было видно».

При именах обобщенной семантики редуплицированные формы приобретают прономинальное значение. В положительных предложениях такие формы выполняют роль неопределенных местоимений: лезг. ли аялриз зат1-мат1 кьачуз туьквенраз фена [A.A.] «он детям что-нибудь купить по магазинам пошел»). В отрицательных предложениях эти формы, естественно, выступают в роли кванторных отрицательных местоимений.

Отмечен ряд случаев, где редупликация приобретает идиоматический

словообразовательный характер. Ср. уд. к!ак1улла-мак1улла — название детской игры в "чижики". При отсутствии самостоятельной мотивирующей основы семантическую структуру данного комплекса анализировать сложно.

В плане формального варьирования в лезгинских языках отмечены и иные виды неточной редупликации. В первую очередь, здесь можно отметить наличие других согласных, выступающих в качестве субститута начального согласного исходной основы, охватывающих практически весь диапазон вариативности по месту образования: рут. уен-бу'ен 'то-сё; то да сё'; ч1а1ра1кь-п1а1ра1кь выъыын 'галдеть'; руг-дуг гъыъын 'разбивать вдребезги'; ихр. да1ваь-ша1ваъ 'драка, скандал, нелады'; гьа1пыр-ча1пыр 'хлам, барахло'; рут1-кьут1 гьаькъын 'изнашивать, износить, разорвать в клочья' и т.д. В ряде случаев в силу отсутствия самостоятельного функционирования какого-либо из компонентов рассматриваемого редуплицированного комплекса можно считать, что редупликация здесь имеет левосторонний характер, хотя, как мы полагаем, нет оснований отступать здесь от общего правила правосторонности редупликации.

Второй разновидностью неточной редупликации являются чередования гласных. Редуплицированный компонент при этом может приобретать носовой признак гласного: буд. гьай-гьуй 'шум, гам'; рут. тарап-туруп 'шум, скандал; шей-шуй 'всякое барахло, всякая всячина'; буд. г1аиел-гийсл 'ребенок, дитя'; и т.д.

Поскольку функциональная нагрузка различных формальных типов эхо-редупликации практически совпадает, в языках функционируют разного рода дублеты, например, рут. гада-гуда 'мальчишка, несерьезный человек' и гада-бада (значение то же). Кроме того, семантика редуплицированных комплексов и их нередуплицированных коррелятов не всегда дифференцируется.

В диссертации проводится мысль, согласно которой от собственно эхо-

редупликации следует отличать неточную редупликацию в звукоподражаниях и идеофонах, особенно в тех случаях, когда ни один из компонентов самостоятельно не используется. Данный тип редупликации также формируется в дагестанских языках под влиянием тюркских языков на фоне: во-первых, всего контекста тюрко-дагестанских контактов (в дагестанские языки рассматриваемое явление могло проникнуть именно с многочисленными лексическими тюркизмами); во-вторых, широкого распространения этого явления в обеих семьях языков.

Редуплицированные прилагательные, проявляющие свойство иконичности, обычно выражают идею множественности, разнообразия. Среди них можно выделить прилагательные, образованные от существительных и имеющих значение 'обладающий множеством...; покрытый множеством...': буд. чилчш 'веснушчатый'; уд. зол-зол 'полосатый'; рут. хар-хар йишид 'крупчатый (о масле)' и др.

Непродуктивной в лезгинских языках является модель редупликации со значением слабой степени качества. Она представлена в буд. чиг-чиг 'сырой, сыроватый' при чиг 'сырой, несваренный'; уд. кедже-кедже 'кисло-сладкий, кисловатый' при кедже 'кислый'.

В ряде случаев редупликация сопряжена с множеством соответствующих референтов: уд. гъуй-гъуй 'толстые, потолще' при гъуй 'толстый'; лезг. гъвеч1и-гъвеч1и 'маленькие, самые маленькие'.

В рутульском языке выделяется нетривиальный тип редупликации, заключающийся в повторении начального согласного в исходе основы: хьуьлуьхьтды 'полный, толстый'; ху1ла1х-ды 'длинный'. В плане семантики обращает на себя внимание выражение обоими прилагательными большого размера.

Тюркские языки обладают специфической моделью, так в кумыкском имеем «модель частичной редупликации с повторением первого слога прила-

гательного, ср.: кап-кара 'черный-пречерный', кижи-кажы 'всякие люди'.

В некоторые лезгинские языки проникла тюркская модель префиксальной (левой) редупликации прилагательных с редупликатом -слогом типа СУР, где Р - губной согласный. Ср. уд. кедже 'кислый'-кепкедже 'очень кислый'.

Путём редупликации основы простых количественных числительных образуются в рассматриваемых языках распределительные числительные.

Особенности функционирования распределительных числительных в отдельных языках тесно связаны с морфологическими и функциональными особенностями соответствующих количественных числительных. Так, в лезгинском, агульском и удинском языках для числительных не характерна категория классно-именной дифференциации, присущая остальным анализируемым языкам. Ср. лезг. са(д)-сад (по одному; по одиночке; поочередно' (из сад 'один'); кьве(д)-кьвед 'по два; попарно' (из къвед 'два'); пуд-пуд 'по три' (из пуд 'три'); ц1уд-ц1уд 'по десять' (из ц1уд 'десять'); ц1усад-ц1усад 'по одиннадцать' (из ц1усад 'одиннадцать'); ц!ерид-ц1ерид 'по семнадцать' (из ц!ерид 'семнадцать'); кьад-къад 'по двадцать' (из къад 'двадцать'); вчш-виш 'по сто' (из вши 'сто') и др.; агул. са(д)-сад (по одному; по одиночке; поочередно' (из сад 'один'); кьве(д)-кьвед 'по два; попарно' (из кьвед 'два'); пуд-пуд 'по три' (из пуд 'три'); г11уд-у1уд 'по десять' (из г11уд 'десять'); ц1усад-ц1усад 'по одиннадцать' (из цТусад 'одиннадцать'); ц1ерид-ц1ерид 'по семнадцать' (из ц1ерид 'семнадцать'); къад-кьад 'по двадцать' (из къад 'двадцать'); виш-виш 'по сто' (из виги 'сто') и др.

В других языках при наличии классно-именной категории сам набор именных классов, арсенал классно-именных формантов, а также порядок их размещения в структуре числительных специфичны для каждого языка.

В диссертации обращается внимание на то, что русским

словосочетаниям «предлог по + числительное + существительное» с распределительным значением, выступающим в объектной функции, соответствуют в лезгинских языках два члена предложения: существительное в объектной функции и распределительное числительное в обстоятельственной. Ср.: таб. Керимдира шилар ю-юкьубди хруган, [А.Дж.] «Когда и Керим приносил по четыре снопа (букв, «приносил снопы по четыре)...».

Функционально дистрибутивные числительные аналогичны дистрибутивным формам имен существительных. По этой причине, в литературе выдвигаются предложения объединять отнумеративные и отсубстантивные формы в единую категорию распределительных наречий. Поскольку в редупликации существительных отмечаются очевидные параллели дагестанских и тюркских языков, в поисках истоков этого явления также целесообразно обратиться к данным последних языков. Между тем, в тюркских языках основной способ образования данного лексико-граммати-ческого разряда - суффиксальный, в то время как редупликация (причем суффигированной формы) носит вспомогательный, дополнительный характер. Последний способ в дагестанских языках является практически единственным, хотя при этом имеет место ряд морфологических процессов, что позволяет думать о развитии этого явления на собственно дагестанской почве в единой системе с существительными, где, впрочем, семантика распределительности не получила категориального оформления. На этом фоне нельзя не обратить внимания на предположение, что однотипное образование разделительных числительных посредством редупликации во всех дагестанских (и кавказских) языках есть отражение праязыковых особенностей этого разряда числительных.

Как было показано выше, редуплицированные наречия со значением распределительности (дистрибутивности) могут быть получены в результате

редупликации существительных. Кроме того, в лезгинских языках имеется и редупликация собственно наречий, имеющая несколько иные условия ее функционирования. Семантика же рассматриваемых редуплицированных форм проявляется в различных языках по-разному.

В отдельную группу можно выделить наречия времени, образованные от соответствующих прилагательных, с кванторным значением всеобщности: таб. йишван-йшиван (< йишван 'ночной'), агул. тпиг. ъ'ушан-ъ'ушап; лезг. йифеп-йифен 'еженощно, каждую ночь'. Можно предполагать, что значение всеобщности в этих лексемах является развитием значения дистрибутивности.

Пространственные редуплицированные наречия представлены примерами типа уд. хъош-хъош 'назад, вспять' (хъош 'сзади, позади').

Широко распространено в лезгинских языках функционирование редуплицированных качественных наречий, образованных от адъективных основ, ср. таб. ц1и-ц1чбди (ц1иб-ц1ибди) 'мало-помалу, понемногу' от ц1иб 'малый; мало'; буд. дыхта-дыхта 'быстро, спешно' (ср. дыхта 'часто'; 'спешный, безотлагательный, срочный'); рут. кьуру-къурунаь 'сухо' (// кьурунаь то же); агул, йаваш-йаваш 'медленно, тихо'; уд. айах-айах//айех-айех 'без соли, совсем пресно' (ср. айах // айех 'несоленый, без соли, пресный') и т.п.

Редупликация деепричастий широко распространена в собственно лезгинском языке. Характер ее проявления позволяет, с одной стороны, рассматривать ее на фоне редупликации наречий и, с другой стороны, не увязывать ее с фактами редупликации глагольных основ. Кроме того, редупликация деепричастий играет далеко не последнюю роль в дифференциации собственно деепричастия и целевой формы в лезгинском языке.

В целом истоки редуплицированных деепричастных форм в лезгинскомязыке достаточно очевидны: они обусловлены азербайджанским

влиянием. В азербайджанском языке «деепричастия на -а/-э употребляются только попарно; они служат не только для выражения длительности действия, но и для указания на манеру и сам характер протекания действия, например, Баз ансаалар бирбирштзи в]рэнв- в]рэнв гочалырыг «Мы, люди, изучая друг друга, стареем»; О кулэ- кулэ данышырды «Он, смеясь, говорил» [Гаджиева 1966: 82].

В других лезгинских языках рассмотренное выше явление представлено не столь широко. В табасаранском языке, как и в лезгинском, редупликация деепричастия, по-видимому, имеет факультативный характер, поскольку не обладает функциональной нагрузкой.

В остальных лезгинских языках можно обнаружить лишь единичные примеры деепричастных по происхождению редуплицированных наречий с дистрибутивным значением.

Редупликация глагольных основ в той или иной степени представлена практически во всех лезгинских языках, хотя условия ее функционирования, равно как и семантика редуплицированных форм проявляется в различных языках по-разному.

В лезгинском глаголе редупликация имеет место в формах повелительного наклонения. В некоторых лезгинских диалектах редупликация не ограничивается конкретной глагольной словоформой, но характеризует глагольную основу во всей парадигме словоизменения: фийск. кьуркьу 'сохнуть' (лит. кьурун), хурху 'ткать' (лит. хурун), чурчу 'жарить' (лит. чурун), джабинск. хырхы" 'вязать', кьуркьу" 'сохнуть', гыргы" 'варить' (лит. ругун), докузпар. хутху" (лит. тухун) 'отнести', хырхы" 'вязать, ткать', гыргы" 'варить', кьыркьы" 'вялить, сушить'.

В табасаранском и агульском языках редупликация не отмечена, хотя в агульском имеется несколько глаголов с редуплицированной основой, которая достаточно хорошо мотивируется семантикой этих глаголов,

предрасполагающей к звукоизображению.

В рутульском языке зафиксирован ряд глаголов с исторически редуплицированной основой: кьшкьас 'дрожать', джирджес 'жарить' (ср. мухад. йидже-гъыъын 'жарить'), гыргас 'вести' - борч.-хн. кыркас (мухад. тж. йиргас, мюхр. гьыггас), гъургъвас 'гулять' (борч.-хн. рудгъун, ср. тж. ругъвас 'быть круглым',), хурхеас 'вязать'- мюхр. хырхас, - борч.-хн. хырхын, хырхас 'ткать', [ср.: Алексеев 1985: 87]

В цахурском языке к редуплицированным глаголам можно отнести, например, лексемы ухьйхьанес 'пасти' и выггыггАас 'чесаться'. Кроме того, в ряде глаголов, число которых весьма ограниченно, с помощью редупликации противопоставляются некоторые видовые основы, причем активные (переходные) глаголы имеют редуплицированную основу несовершенного вида (дуратива), а стативные - основу совершенного вида (терминатива).

Наиболее разнородны примеры редупликации в арчинском языке. Здесь регулярно редуплицируются формы дуратива, императива и масдара

В крызском языке редуплицируется основа несовершенного вида (дуратива) нескольких глаголов с основой С\П. При редупликации конечный VII усекается : джир-идж 'жарить' — дур. джидж-ри, зым-ыдж 'мыть' — дур. зыз-на, шил-идж 'прясть' — дур. шиш-пи и др.

Что касается сравнительно-исторической интерпретации перечисленных выше фактов, в работе находит подтверждение предположение о связи редупликации со специфической корневой структурой целым рядом межъязыковых соответствий: лезг. импер. чуруж, фийск. чурчу, рут. джирджес, арч. импер. чуреча, крыз. дур. джидж-ри «жарить». Этот глагол имеет редуплицированные формы и за пределами лезгинской группы, ср. бежт. зизАл, гунз. жежа 'жарить(ся)' < общедаг. *=ч(Гт'/4'Ё(£г [Мко1ауеу, 81аго5^п 1994: 643] и др.

Во второй главе «Лексическая редупликация» отмечается, что лексическая редупликация в отличие от грамматической мотивируется семантической природой слова, не будучи противопоставленной соответствующей нередуплицированной форме. Признаки, позволяющие говорить о редупликации в подобных случаях, вытекают из самого характера номинации, когда «основой наименования может быть не только четкое представление именуемого объекта действительности, но и чувства, эмоциональное состояние именующего субъекта» [Языковая номинация 1977: 34].

В связи с мотивированностью редупликации в процессе номинации, в первую очередь, обращают на себя внимание звукоподражания. При этом совсем не обязательным оказывается требование точного копирования с помощью звукоподражания того звука, который копируется, чем, в частности, объясняются многочисленные расхождения в передаче одних и тех же звучаний в разных языках. Следует также учитывать, что в звукоподражании может быть выделен лишь один из комплекса признаков естественного звучания.

Существующие классификации звукоподражаний опираются, с одной стороны, на их формальную выраженность, т.е. структурные особенности, и, с другой - стороны, на природу копируемых звучаний. Одна из формальных классификаций [Гайдаров1966: 131-132] включает следующие группы редуплицированных комплексов собственно лезгинского языка:

1. Комплексы СУ(К)С-СУ(Я)С;

2. Комплексы СУ(И)СУ-СУ(Я)С;

3. Комплексы СаСаС-СуСуС;

4. (а) СУС-рУС;

4. (б) СУСУС-мУСУС;

4. (в) СУС(УС)-РУС(УС);

5. CVC-CVpVC;

5. Подражания музыкальным ритмам (с разнообразной структурой двойной редупликации).

Эти же модели фиксируются в рутульских звукоподражаниях. При этом практически все звукоподражательные и звукоизобразительные глаголы в рутульском языке образуются сочетанием звукоподражательного (изобразительного) комплекса со вспомогательным глаголом (в подавляющем большинстве случаев выъын 'делать', реже гьухьун, в единичных случаях - хъу1вч1ун 'раздаться', либхьун 'подняться', ветин 'производить', йывхы1н 'выделывать', хъийбхьун 'издать'). Звукоподражательный (-изобразительный) комплекс при этом может иметь следующую структуру:

Нередуплицированные модели:

1. VC:

а!ъ выъын - кричать; орать; ыгь выъын - стонать.

2. CVC (без конечных сонорных):

ба1ъ выъын - блеять; киш выъын - отогнать птицу; гъах выъын -отхаркиваться; гьаГ.с гьухьун - осознать; дойти до кого-либо; къагъ ветин — каркать; т1икь вы1ын - молвить; разговаривать; ч1ы1гъ выъын - скрипеть; чТыхь выъын — навалиться скопом; ша1къ выъын - бить; ударять (по рукам и т.п.); жа1кь выъын - треснуть; кьы1гъ хъу1вч1уи/либхьун - сопротивляться; пройти (о слухе); джа1гъ гьухьун - промокнуть; мугь выъын — мычать; man гьухьун - грохнуться; упасть; maxь гьухьун - стукнуть; удариться; суьт выъын/ветнн/11ывхы1н - свистеть; рытI ветчн/йывхы1н - прохлаждаться; бездельничать; па1хъ выъын - стучать; стрелять; гьа!х выъын/ветин -проясниться;

3. CVR (с конечным сонорным):

гур гьухьун - сорваться с места; гьа1р выъын/ветин - реветь (об осле);

гьа1м гьыъын - съесть; дыр выъын - остановить коня; дзер выъын - звенеть (о разбитом стекле); хыр выъын/веппт - задыхаться; ц1ар выъын - ёкнуть;

4. СУСС, где срединный -С- не является сонорным. Комплексы этого типа встречаются редко: бавх выъын - выстрелить, кыштI кывхыТн -погнать овец, бист выъын - отгонять кошку, дашт выъын - отогнать овец, гьовкь выъын - останавливать (о быках);

5. СУЯС со срединным сонорным: ба]ргъ выъын - сообщить плохую новость.

Помимо структуры и значения, звукоподражания характеризуются и с точки зрения их функций в составе предложения-высказывания. Наиболее очевидно использование звукоподражаний в качестве междометий, выступающих вне состава предложения. Обычным для звукоподражаний является также употребление со вспомогательными глаголами, в роли которых могут выступать и полнозначные глаголы (как правило, «делать»). При этом довольно часто встречаются случаи повторов звукоподражаний, не являющихся, строго говоря, редуплицированными комплексами.

Звукоподражания легко образуют сложные глаголы со вспомогательным глаголом "делать".

Перечисленные синтаксические свойства выводят звукоподражания за рамки междометий, которые, как известно, не включаются в состав предложения.

Рубрикация звукоподражаний с точки зрения семантики фактически основывается на классификации объектов, производящих те или иные звуки: в настоящее время классифицировать собственно звучания не представляется возможным, в отличие, скажем, от цветообозначений.

По признаку сопряженности с тем или иным субъектом-производителем звука в звукоподражаниях выделяется несколько довольно однородных групп, хотя некоторые звуки при этом могут ассоциироваться с

достаточно разнородными объектами, ср. агул. кош. пишите (.хьуьртI) 'свист'. Данное звучание может относиться как к человеку, так и к птице или же пролетающему предмету (напр., пуле).

1. Наиболее отчетливо выделяется группа, объединяющая подражания звукам, издаваемым животными. В этой группе может быть выделено несколько подгрупп [Рашидов1988]:

а) слова, воспроизводящие голос того или иного животного;

б) слова, передающие непроизвольные звуки, издаваемые животными;

в) слова, передающие звуки движения;

г) слова, которые являются воспроизведением звуков столкновения при соприкосновении, касании и т. д....

2. Весьма разнообразны звукоподражания, передающие звуки, издаваемые человеком с помощью голоса, ударом руки или движением ног.

3. Не менее многочисленной является группа звукоподражаний, копирующих звуки движения неодушевленных предметов.

Цах. варх-вурх 'грохот; рут. шир-шир - звукоподр. журчанию; шир-шир выъыын 'журчать';

В ряде звукоизобразительных и звукоподражательных слов редупликация является основой многократности или длительности обозначаемого действия: дзер ваъас '(про)звенеть' - дзер-дзер ваъас 'звенеть'. Аналогичная семантика выявляется в уд. марчамарч 'продолжительное чмоканье' (ср.:марч 'поцелуй').

В лезгинских языках редупликация не является единственным средством передачи интенсивности или продолжительности звучания: для этой цели могут быть использованы и формы множественного числа.

4. В отдельную группу могут быть выделены звукоподражания, в которых звукоподражательная семантика осложняется наличием смысловых оттенков экспрессивного характера: рут. ихр. васва'с 'болтовня; разговоры

без толку'; цах. тгьлагь 'болтовня' и т.п.

Звукоизобразительная лексика или идеофоны, довольно разнообразна по своей семантике. В дагестановедении исследование идеофонов имеет сравнительно недавнюю историю.

В диссертации выделено несколько семантических групп звукоизобразительной лексики:

1. Близко к собственно звукоподражаниям стоят звукоизобразительные комплексы, передающие световые эффекты, как правило, достаточно сильно воздействующие на воспринимающего, ср.: таб. рапрап 'блик, блеск, сверкание' (также рут. рапрап в том же значении), рач1врач1в 'отблеск, блик', ч1варч1вар 'блеск, сияние, сверкание'; рут. ихр. ц1алц1а'лаь: ц1алц1алаъ гъаькьын 'делать блестящим, сверкающим'; цах. гургур 'пламя'.

2. Комплексы, передающие характер различного рода движений, перемещений, изменений, напоминающих движения, ср.: арч. 1ар'-ц'а1р'-Ьопа 'лениво покачиваясь из стороны в сторону', к'Ш'-к'щ'-Ьопа 'быстро и изящно (обычно о детях)', с!а1тр-с1а1тр-Ьопа 'медленно, тяжело ступая ногами', хер-яГер-Ьопа 'медленно, лениво, волоча ноги' ...

Особую группу здесь составляют образные слова, обозначающие характер вытекания воды из различных сосудов: к'иг-к'иг-Ьопа 'при вытекании воды тонкой струей' (но к'иг-к'цг-Ьопа ксеШз 'быстро вращаться'), я^аг-ц^аг-Ьола 'при вытекании воды из сосуда с широким горлышком', сн-£ц-Ьопа 'при вытекании воды тонкой, но сильной струей' [Кибрик и др. 1977: 84].

3. Весьма распространены редуплицированные комплексы среди лексических единиц, выражающих различные эмоции и ощущения (в т.ч. болевые) человека, а также связанные с ними физиологические реакции: уд. т1ут1у 'дрожь, озноб'; ч1ич1и 'боль, мурашки', агул. тпиг. вич1вПч1ар 'щекотка'; рут. дзыз 'зуд'; арч. к'иг-к'иг-Ьопа агхшиз 'быстро скатиться (о

слезах)', с'ар'-с'ар'-Ьопа аШ^ ехшиэ 'почувствовать ноющую боль', \varx-waгx-bona еГштиэ 'горько заплакать' ...

4. Можно выделить и семантическую группу идеофонов, передающих семантику разрушения: уд. хаъхаъхпсун 'ломать, разбивать' и др.

5. К звукоизобразительной лексике можно отнести также лексические единицы с очевидной экспрессивной пейоративной семантикой, ср. лезг. гъулгъула 'ропот; волнение брожение'; агул. тпиг. вара-зара акьас, кош. фана-зана акьас 'транжирить, разбазаривать'; уд. к1упк1уп 'легкомысленный, несерьезный человек', цах. варварай 'душевнобольной', ут. ихр. саърсаьраъ' 'дурак, олух, балда; безумец, чудак'.

Редупликация отмечается и в междометиях, не являющихся звукоподражаниями, но по ряду признаков (главным образом, своей экспрессивностью) сближающихся с ними. В целом лексико-семантическая квалификация междометий остается неопределенной. Лексикографические источники выделяют в лезгинских языках следующие редуплицированные единицы данной лексико-семантической группы: лезг. ай-ай '(выражает упрек) ай-ай-ай!\ таб. гьайгъай 'ай-ай! (выражает удивление, сожаление и т.п.) '; агул. кош. гъа-гьа // агьрай '(выражает удивление) ой-ой!'; буд. ай-ай 'ай-ай-ай! (выражает упрек)'; рут. бай-бай '(выражает удивление) ой-ой!'; цах. вай-вай 'ну- ну, ой, ой-ой (выражает удивление)', уд. п1аьгъ-п1аьгь\ 'пех-пех! (для выражения похвалы и восторга)'.

Значительное место уделено в диссертации редупликации в именах, образованных от звукоподражательных (и звукоизобразнтельных) комплексов.

Редуплицированные имена с точки зрения их лексико-тематической принадлежности и мотивированности подразделены в диссертации на следующие группы:

1. Прямые звукоподражания:

а) Названия лиц, которые обычно связаны с особенностями воспроизведения речи: буд. лагълагъ 'болтун, болтунья'; уд. лагълагъи 'балагур, пустомеля' (< азерб. лаглагы)-, другая разновидность слов этой группы маркирует особенности произношения, дефекты речи и т.п.: буд. ныгъныгь 'говорящий в нос, гнусавый'; рут. ны1гъны1гъъы1й 'гнусавый'; агул. тпиг. ъ'абаб, кош. ъ'абаб (г1абаб) 'немой; глухонемой';

б) Названия музыкальных инструментов, а также предметов, издающих характерный звук: лезг. гъаргъар 'трещотка (игрушка из грецких орехов)'; агул. кош. гаргар 'колокольчик'; буд. балабан 'дудук; балабан (музыкальный инструмент напоминающий флейту)'; цах. гыргыр 'колокольчик'; уд. симси 'свирель пастушья'; рут. сипси 'свирель' и т.п.

2. Названия птиц. В силу своей существенной привязанности к звукоподражаниям (как правило, имеются в виду слова, передающие характерный крик или пение птиц), а также относительной многочисленности эта группа слов заслуживает выделения из общей массы названий животных: буд. джив-джив 'птичка певчая'; цах. ц1инц1илий 'синица'; уд. гуъгеъп 'сова'; рут. кьукьуй 'вяхирь'; агул, бидбид 'индюк, индейка' и т.п.;

3. Названия животных.

В данной группе имен выделяется достаточно большое количество оснований, мотивирующих появление редупликации.

Существенную группу среди названий животных составляют названия насекомых, мотивация редупликации у которых объясняется следующими причинами: (а) большинство насекомых очень мелкого размера; уд. пампалук! // паъпаьлаьк! 'бабочка'; рут. дзыдза!.х 'муравей'; (б) многие насекомые вызывают отрицательные эмоции (прежде всего, пренебрежение и отвращение): агул, гадрад 'клоп'; и (в) несколько в меньшей степени - это звукоподражания: лезг. бугъубугь 'слепень'; буд. пырпыра 'майский жук';

Из других названий животных в наших материалах представлены: буд. джаджу 'еж'; рут. ихр. заь'заьй 'корова небольших размеров, дающая немного молока'; хьуьтхьуьл \ гш1кьы1ва1кь 'ящерка'; бакьукь 'медвежонок' и т.п.

4. Названия растений (в том числе частей растений и т.п.)

Анализ имеющегося в нашем распоряжении материала показывает, что редупликация в этой лексической группе мотивирована несколькими причинами, в основном: (а) обилием мелких цветов, плодов или же косточек в плоде, (б) звукоподражанием шелесту листьев и т.д.: лезг. бубу 'полевой мак'; буд. джоьъджоьг1уь 'душистый горошек'; уд. гъогъ 'алыча'; рут. г1аьрг1аъл 'овсюг'; агул. к1уч!к1уч1ай (г1учЫуч1ай) 'шиповник'; цах. пырпырай 'хворостина; тонкая ветка сосны'; арч. кьве1кьэ1ла 'кустарник, растущий около рек';

5. Названия частей тела и болезней.

Многие лексемы этой группы могут быть отнесены, по крайней мере, по своему происхождению к детской лексике: лезг. бубух 'борода (у петуха)'; агул, бадбад / базбаз (гъавгьав) 'гребешок (петуха)'; цах. ц1амц!амай 'судороги, дрожь'; буд. хытхыт 'хрящ'; уд. зизам 'селезенка'; рут. хихет1 'бородавка' и т.п.;

6. Названия мелких предметов. В именах этой группы нередко выражается также экспрессивная (пренебрежительная и т.п.) семантика: агул. к1утЫут1ай / баг1дудай (дугъдугъай, будгъудай) 'сосулька'; рут. хырхыт! 'сосулька'; цах. г/ы/л/ы/; 'самодельная лампа с закрученным фитилём'; буд. к1ет1-к1ет1 'комочек теста'; уд. г/ 'ог/ 'ик! 'бахрома' и др.

К этой группе отнесены также названия артефактов, различных по размеру и соответственно имеющих иные основания для номинации звукоизобразигельного характера

7. Названия двигающихся предметов. В данной группе имен можно констатировать в отдельных случаях и номинацию по характерному

звучанию: буд. ноьнуь 'люлька (висячая)'.

8. Названия больших, длинных и т.п. предметов: Лезг. кварквацI 'булыжник'; уд. горгор 'шест для бобовых растений, жердь'; рут. тентене 'большой дом, хоромы'.

9. Названия жидких и сыпучих веществ: рут. шириш 'клейстер, клей для склеивания разбитой посуды смесь яичного балка и извести)';

10. Названия природных объектов и явлений: лезг. гур-гур 'водопад'; цах. хархар 'гремучий водяной поток'; уд. дамдам 'утро'; рут. заьлзаыаь 'землетрясение'; агул, турут 'шуга'.

11. Обозначения вкусовых ощущений: рут. ч1ырч1ымый 'яблоко (дичок)'; агул, кьулкьунф 'горький' и др.

12. Названия предметов, выражающих семантику парности: агул, кь'амкь' 'грабли; вилы' (по наличию двух зубцов).

Помимо лексико-тематической классификации рассматриваемых имен возможно их распределение по отношению к исходной основе. По признаку наличия или отсутствия самостоятельного лексического значения у повторяющегося фонетического комплекса сложные слова-повторы делятся на две группы:

1. Сложные слова, повторяющаяся часть которых может употребляться как самостоятельная лексическая единица

2. Сложные слова, повторяющаяся часть которых самостоятельно как лексическая единица не может употребляться.

Звукоподражательный и звукоизобразительный характер некоторых лексем, равно как и наличие в них редупликации подтверждается размытостью семантики комплекса, ср. буд.

ЧТич!' IV ворс, шерстинка; Ч1ич!2 Ш саранка (однолетнее растение с высоким стеблем, употребляемым в пищу); ЧТич!3 IV жало; ШичТ* IV ботва; Ч1ич1ек Ш лук. Наличие у приведенной основы нескольких значений с

очевидным экспрессивным компонентом дает основания полагать, что лексемы образованы путем редупликации.

Другим признаком редупликации является параллельное функционирование редуплицированной и нередуплицированной форм. Ср. уд. Гор, Горгор — шест для бобовых растений, жердь и т.п.

Среди звукоподражаний можно отметить также наличие фонетических вариантов, которые, с одной стороны, возникают в результате субституции отдельных фонем. Ср., например, рут. ихр.

Фыч-фыч Ш шепот и Фыт-фыт гъаыйын а) шушукать, шептать б) перен. подстрекать, подбивать, толкать кого-л. на что-л.; провоцировать что-л., натравливать друг на друга.

С другой стороны, вариативность может заключаться в изменении структуры слова. Ср.: рут. Хурх - Хур-хур звукоподр. 1) храп 2) мурлыканье; хур-хур выъын а) храпеть б) мурлыкать.

Идеофонические комплексы могут служить основой для суффиксального образования имен существительных.

Достаточно хорошо развита в лезгинских, как и в других дагестанских языках, междометная лексика, характеризующая общение человека с животными, что естественно для традиционно животноводческих культур народов Кавказа Лексемы такого рода, полученные путем редупликации, прежде всего, выполняют функцию подзываний: буд. Бачи-бачи межд. возглас, которым погоняют коз; Голи-голи межд. возглас, которым подзывают собак и т.д.; цах. бац1и-бац1и Ш. подзывание козленка; уд. Були-бу.чи\ межд. были-были! (так зазывают индейку); Егье-егье\ .межд. эге-эге (так подзывают корову) и др.

В ряде случаев один и тот же звуковой комплекс в редуплицированном и нередуплицированном виде используется соответственно, чтобы отгонять или подзывать животное: уд. Баъд-баъд! межд. — бад-бад (так подзывают

утку), ср. Баъд\ межд. — бад, кыш (утку).

Детские слова, хотя и выделяются исследователями в особую группу, обнаруживают тесную связь со звукоизобразительной лексикой. В дагестановедении нет однозначного подхода к интерпретации этого слоя лексики, поскольку признанию за ними права полноценной редупликации препятствует отсутствие отношения производности,

К детской по своему происхождению лексике следует отнести прежде всего некоторые термины родства, ср. лезг. диде мать; агул. тпиг. баб кош. бав мать; буд. биби 1) сестра отца; 2) дама (в картах); 3) (Б прописное) Биби (имя собств. женское); джуьджуь тетя (жена дяди с отцовской стороны); уд. баба//бава (-ух'/-ох) — отец, папа, предок; рут. гыгый дядя (брат отца или матери), ихр. ба'баьй ласкат. Старуха и т.п.

В рамках данной группы в диссертации рассмотрена этимология лезгинской лексемы паб 1) женщина; 2) жена, супруга, восходящей, по нашему мнению, к общелезгинской основе со значением «мать».

Вторую подгруппу детских слов образуют слова, обозначающие предметный мир ребенка: игрушки, еда, одежда и т.п. Ср. названия блюд: лезг. кака яйцо; качТкачI затирка обл., мелкие мучные комочки; цах. хъахъу Ш. густая каша из пшена; буд. хьихьи Ш 1) молочный суп (с рисом или вермишелью)-, 2) похлебка; уд. куькуь — яичница, омлет из зелени и яиц; мижлтж — холодец; агул. тпиг. ккуккйлай круглый пирог; арч. óalnnalü, сущ. мясо и т.п. Другие лексемы данной группы: рут. гугалый 'лепешка' дзиций кукла; агул. кош. джимджим матрац, предназначенный для люльки; цах. папыш IV детская обувь.

Третья группа включает мир ощущений ребенка: цах. ваава IV боль, ушиб, травма.

Четвертая группа обозначает действия ребенка или же действия взрослых по отношению к ребенку: лезг. баабагь бай-бай; уд. куркур1 —

ласкать; цах. almlamlaii Ш - наказание и др.

В третьей главе «Роль редупликации в развитии лексики лезгинских языков» анализируются редуплицированные основы, привлекаемые в качестве рефлексов в общедагестанских сравнительно-исторических исследованиях

Роль редупликации в историческом развитии лексики лезгинских языков до настоящего времени оставалась совершенно не исследованной, хотя дагестановеды в своих комментариях нередко прибегают к этому понятию. Сопоставление редуплицированных форм отмечено уже в работах основоположника северокавказской компаративистики Н.С.Трубецкого. В частности, в число 100 северокавказских изоглосс включены следующие: адыг. ze 'терновник'.— Авар, zaz, табас. заз, лезг. ссаз 'терн' (уд. сас 'колючка'?), лак. ссасс 'плод шиповника', рут. ziza 'брусника' (?), агул, zaz 'пряжка'; адыгейск. kkankke (шапсуг. kkaekke, абадзех. □ L'JanH Се) 'яйцо'. — Лак. kkunuk, арч. genuk 'яйцо' или лезг. kkakka, бацб. gaga 'яйцо'; убых. zaza 'почка', каб. zezej 'легкое, печень, почка'.— уд. zizam 'селезенка'; абх. г(э), убых. zeze, адыг. zeza 'желчь'.— авар, ccin, анд. ssim, лак. ssi, арч. ssam 'желчь' ; адыг. zaza (убых. bzábzá?) 'дрожать'. — арч. assas, лезг. zurzun 'дрожать'; отсюда же авар, siri 'лихорадка', откуда, в свою очередь, произведен глагол авар, soróze 'дрожать'. Как показывает проведенный анализ, из 100 лексем основного словарного фонда северокавказских языков редупликация охватывает около 5% списка.

Сопоставление редуплицированных и нередуплицированных форм встречается и в работах Е.А. Бокарева [1961; 1981]. Активно прибегают к понятию редупликации при объяснении звуковых соответствий в общедагестанском лексическом фонде авторы коллективной монографии «Сравнительно-историческая лексика дагестанских языков»[1971]. Так, по их мнению, редупликацией корневого *къв образована основа «колено» в

даргинском и лезгинских языках, ср. дарг. къукьа, кьвакьва, табас. кьамкь, агул, кьвакьв, рутул. кьвакь, цахур. кьараца, удин, каькаъп (варт.), ккаъюсаб (нидж.), хотя в данном ряду удинская основа не связана генетически с другими формами.

В сравнительно-сопоставительном словаре С.М. Хайдакова [1973] многие словарные статьи содержат указание на наличие повторов в той или иной форме. Например, в словарной статье «бабочка» автор пишет: «Есть основание думать, что мы имеем здесь дело с повторами, которые следуют друг за другом или же соединены слогом с сонорным согласным. Ср. ч/ы-мир-ч1а; ц1и-ц1им-кала, пи-рин-па; па-зи-пен-ди; гин-ги-лиш» [Хайдаков 1973: 14]. В данной лексеме имеется двойная мотивация для редупликации: во-первых, слово означает мелкое насекомое;, во-вторых, здесь возможно звукоизображение частого мелкого движения крыльями (ср. внешнее сходство некоторых лексем с обозначением ресницы).

В сравнительно-историческом исследовании Б.К. Гигинейшвили [1977] мы встречаем несколько пометок «редупл.», причем большинство из них касается лезгинских языков: ав. сэШ „ящерица": анд. копс'и: ахв. капсэага: лак. №1Г§эа1а: арч. ип§а1а: таб. сиг-си1 (редупл.): цах. хоса „змея" [Гигинейшвили 1977: 96].

Исследование фонетики лезгинских языков, осуществленное Б.Б. Талибовым, также содержит комментарии, связанные с редупликацией, например: удин, гъу <* гъур (варт.) — ср. нидж. гъо1гъ (< *гъо1р конечный гъ результат редупликации корневого согласного) 'заяц', ср. лезг. ¡сьу1р, табас. къу1р, гъу1р, агул. гъу1р (ус., цир., фит.), г1ур (тп., дул.), рутул. гъы1р, цахур. къиШе, хиналуг. к1изаь (< *к!ираь). [Талибов 1980: 197] Б.Б.Талибов объясняет наличие редупликации сугубо фонетическими причинами, хотя здесь нельзя исключать семантику: заяц - быстрое относительно мелкое животное, что может служить стимулом для

редупликации.

Осуществленный в диссертации обзордетерминирует тот факт, что исследователи говорят о редупликации только при сопоставлении редуплицированных и нередуплицированных форм, а это сужает сферу функционирования данного явления. В диссертации проведен анализ редуплицированной лексики лезгинских языков, восходящей соответственно к общедагестанскому (восточнокавказскому) и общелезгинскому лексическому уровням.

Общедагестанский (восточнокавказский) хронологический уровень.

Названия птиц:

кукушка: лезг. кукуп! таб. ккуккум, агул, ккекку, рут. гиггуб, цах. гукки, арч. гикку, крыз. ругу, буд. гугут! уд. ккуппккуп ~ ав. гагу, анд. гигу, ботл., год., кар. гугу, ахв. гагу, багв. гиго, дарг. гегут, лак. ччекку, хин. гукку, бежт. куккут1о, хвар. куку. См. Бокарев 1961, 62; Лексика 1971, 154; Хайдаков 1973, 16; Гигинейшвили 1977, 78; Загиров 1987: 20. Лексема образована от звукоподражания. В некоторых языках основа осложнена вторичным экспрессивным суффиксом (лезг. -ni, буд. -ml и т.п.). О распространении данной звукоподражательной основы в других языках Кавказа см., например, Абаев 1958: 506. р. также лексемы Журавль и Дятел.

Названия насекомых:

муха: лезг. mleeml, агул., буд. mJyml, рут. дыд, цах. mloml « пчела», арч. mlarnnl то же, крыз. mluml, удин, ттатт ~ авар., цез., хварш., гин. mlyrnl, анд. mlanmla, ботл. mlyiiml, год., тинд. mlyumly, кар. mlymly, ахв. mlumlu, багв. тунт1в, чам. пйунпй, бежт., гунз. mloml, дарг. mlenml. См. Лексика 1971, 156; Хайдаков 1973, 20; Климов Г. А., Алексеев M. Е. 1980: 285; Загиров 1987: 21-22. С чеч. rnlod бацб. mlyml 'овод' возводят к правост.-кавк.*® ¿m®; [Nikolayev, Starostin 1994: 998-999]. Ср. также кузнечик,

саранча; муравей; комар; жук.

Из названий частей тела редуплицированными обычно оказываются

(а) выражающие идею парности:

колено: таб. кьамкь, агул, кьвакьв, рут. кьвакъ ~ дарг. кьукъа, кьвакьва, цез. кьа1нкьу, гин. кьакъу 'трубчатая кость'. См. Лексика 1971: 114; Загиров 1987: 28. Возводится к прасев.-кавк. (-1 - [№ко1ауеу,

8гаго5Ьп 1994: 908] на основе сопоставления с абх. а-та 'аоа\ абаз. тата. Ср. также ляжка; берцовая кость; яйцо, 1е511си1до;

(б) детские слова:

грудь (женская): лезг. мам, таб. меме (тин.), пеней (гум.), арч. мам, крыз. маьм, буд. мэм ~ авар., дарг. мама, бежт. момола, гунз. момла. См. Лексика 1971: 108; Талибов 1980, 270; Загиров 1987: 28. С чеч. мамаг возводится к правост.-кавк. *шХтУ [№ко1ауеу, 81агозПп 1994: 806]. Налицо вариативность, характерная для звукоизобразительной и детской лексики. Не ясно, каково соотношение двух синонимичных основ, равным образом обнаруживающих общевосточнокавказское происхождение (ср. ав. кеке и т.п.). См. также зрачок.

(в) звукоподражательные и звукоизобразительные основы:

горло, глотка: таб. кьаркьар, агул, къуркъ, рут. кьакьаъарый, удин. кьокъ, арч. кьакьара ~ лак. кьакьари, дарг. кьакьари, анд. къванкъа, год. кьванкьваткт, ботл. кьванкъват1ир, багул. кьункьа, чам., тинд., кар. къван-кьва, гин. кьекь. См. Бокарев 1961: 64; Лексика 1971: 106; Загиров 1987: 29. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 909] восстанавливают общесеверо-кавказскую редуплицированную основу **а^*ап / **а^га®1, привлекая к сопоставлению также абх. а-" г" '; абаз. " г" ; адыг. /м 'а-%° гдг, каб. р$'а-к" ц: См. также веснушка; слюна.

Среди названий растений более подвержены редупликации названия злаковых и травянистых растений, мелких цветов. Все они имеют

звукоизобразительный характер: бук: лезг. тт-ин ттар, таб. пирп-ун гьар, крыз. пып, буд. mm, уд. пуп, пуп-па ход ~ дарг. пирпи, кайт. пупе, анд. пипи «чинара». Ср. тж. чеч. поп. См. [Хайдаков 1973: 53; Мусаев 1978: 82; Загиров 1987: 33]. Природа редупликации в данной лексеме (< *pi^rpi [Nikolayev, Starostin 1994: 872-873]) остается неясной. Ср. также колючка; ветка.

В других лексико-семантических группах редупликация отмечается обычно в словах, обозначающих мелкие предметы, их совокупность. В некоторых из них легко усматривается «детское» или звукоизобразительное происхождение:

носик (чайника, кувшина): лезг. "и'; крыз. —'чеч. цТузам < правост -кавк. [Nikolayev, Starostin 1994: 367]: Налицо экспрессивный корень с

исходным значением «кончик». Редупликация налицо также в хурр. zizzi 'женская грудь', zizz-wo»» , zuzz-u/o»» 'кувшин с носиком' [ Diakonoff-Starostin 1986: 44].

Мелкие камни: лезг. хирхем, таб., рут. xalxal.i — авар, хахи «гравий» и др. Ср. Загиров 1987: 45; Nikolayev, Starostin 1994:1073 (< *»He^r»V). В лезгинских языках основа осложнена позднейшими аффиксами различной функциональной природы.

Булка, лепешка: таб. ккикк, агул, ккуккал-ай, рут. гугал-ай, арч. герге-бос «раскатывать тесто», удин, ккокком «кусок выпеченного хлеба» —дарг. герг «круглый хлеб», авар, гурга «небольшой круглый хлеб», кар. гышго «хлеб». Ср. Хайдаков 1973 : 67; Загиров 1987: 48. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994 : 474] восстанавливают общевосточнокавказскую нередуплицированную основу *'imgwV(lV), отмечая возможное влияние основы *g-rgw V «круглый». На наш взгляд, редупликация в данном слове могла быть обусловлена его принадлежностью к «детской» лексике.

Яйцо: агул. гъа1гъа1, рут. гъылыгъ, удин, хъохъла — гунз. хъо"хъла. См. Загиров 1987: 48; Nikolayev, Starostin 1994: 906 (< *qwVsV*V /

*qwV*VsV) с привлечением дарг. чираг. с]:иГе «жареное зерно». Как и предыдущую, данную лексему, по-видимому, можно причислить к детской лексике и в связи с этим семантический сдвиг «яйцо - жареное зерно» представляется нам более вероятным.

Релупликацию можно обнаружить и в некоторых общедагестанских прилагательных, возможно, первоначально принадлежавших к детской лексике:

желтый: агул. хьу1хъе-ф, таб. гъатху, арч. хаха ~ лак. хъахъисса, авар. хъах1аб «белый», дарг. бухъут1а; круглый: таб. герглю, агул, гшген-ф, рут. ихр. гыргыны-д, цах. гылгылен, крыз. гургун, буд. гунгур-тЫ, удин. ккакканикк, кканккорой, арч. гукки (возможно, < лак. ккуркки) —■ авар. гургина-б, ахв. гигада, кар. гаргануб, тинд. к1орк1туб, чам. к1орак1уб, баг. гургинаб, год. гирг'аму, анд. горгома, бежт. гомордийо, хварш. к1орк1олол, гин. гургели, гунз. герду, лак. ккурккисса; мягкий: лезг. пурппу, таб. пурпу, уд. поп «гребень петуха» — анд. папа, ботл. папа, ахв. гьвагьвада, тинд. папа-б, чам. папа-б, багв. папа-б, год. папа «легкий, мягкий», бежт. баб, гин. баб «борода

Экспрессивный характер некоторых основ может препятствовать восстановлению исконной семантики. Характерной чертой редупликации является то, что она по сути своей представляет собой разновидность словосложения. В то же время гомогенный состав компонентов позволяет редуплицированной лексической единице реализовывать не только функцию словообразования, но и словоизменения, иными словами диапазон ее использования охватывает как сферу словообразования, так и формообразования.

Диапазон употребления редупликации в лакском языке охватывает случаи словообразования, а также выражения разнообразных модальных оттенков.

При этом первичную номинацию, в виде повторов корневого согласного, как в лакских глаголах гъагъан «сломался», зизип «посыпаться», ккаккаи «увидеть», кьуъъгт «отрезать» и др. можно относить к явлениям исторического порядка, в то время как остальные случаи использования редупликации причисляются к явлениям словообразовательного и формообразовательного порядка.

В аварском и лакском языках редупликация функционально обслуживает не только сферу словообразования, но и формообразования. В частности, в системе глагола редуплицирование способствует передаче одного из способов глагольного действия (акционс-арт), выражающего многократность, множественность действия, ср. в аварском языке i/la-iila-зе «тянуть многократно», и лакского языка, типа чич-ла-чи «пишите часто».

Кроме того, в аварском языке редуплицированные звукоподражания, типа xluxlu «ржанье», мими «мяуканье» + суффикс длительности - д служат основой для образования редуплицированных звукоподражательных глаголов, ср.: xluxludtae «ржать», мгшидизе «мяукать».

В исследуемых языках исторически первичная редупликация в качестве словообразовательного средства встречается, в основном, в именах существительных и глаголах, ср.: авар, зурзудизе «стонать», гургур «индюк», булбул «соловей», лезг. куркур «пузырь», к1ак1ам «ресница», кьакьа «высокий», лакск. ккаккаи «увидеть», къакьан «высохнуть», шатан «скиснуть, свернуться»; рут. дебдебт «бабочка», халхалаг «серьга», mlamlan «палка», халхалаг (устар.) «мелкий камень», дадал «петух», баба «дедушка» и.т.п.

В аварском языке редупликация в качестве словообразовательного средства используется в системе имен существительных, числительных (распределительных), глаголов, ср.: цо-цо

«по-одному», ашфиа цо-цо «по-одиннадцать», нус-нус «по-сто» и. т.п. бахъ-бахъмзе «снимать что-л.» «быстро разбирать» «разобрать что-л.».

В указанном языке редупликация не менее активно проявляется и в сфере словоизменения, прежде всего в системе глагола. При этом глаголы с редуплицированной основой в аварском языке могут выражать следующие способы глагольного действия:

1. Многофазное действие многократного типа, ср.: ц1ц!а-ц!ц1азе «тянуть, тащить», «водить», «весить»;

2. Дробное фрагментарное действие, ср.: дос къунц1-кьунц!ула лемак «он стрижет овцу отдельными местами».

Редупликация также может выступать в качестве средства словообразования при формировании синонимических рядов некоторых глаголов аварского языка. Подобного рода ряды могут содержать от трех до четырех членов, ср.: хьвезе «резаггь» «зарезать», забить» «заколоть» (скот, птицу), хъвехъаризе «заниматься убоем (скота, птицы), хъве-хъвезе «резать» «забивать» «колоть» (скот) и др.

При помощи редупликации в аварском языке могут образовываться и формы имперфекта глагола. В оппозиции перфект-имперфект, маркированным членом, как правило, выступает редуплицированная форма имперфекта, ср.: ц1ц1ат «протянул» - ц1ц1а-ц!ц1ана «многократно тянул».

В парадигме аварского глагола выделяются и аналитические временные формы, ядерными компонентами которых выступают редуплицированные инфинитив, презентное причастие, позитивная форма имперфектного причастия, позитивная и негативная формы имперфектного деепричастия, а также синтетическая презентная форма

При этом сочетания редуплицированных основ и вспомогательного глагола буго образуют два варианта аналитического

презенса, ср.: ц1ц1а-\\1цкиеб буго и ц1ц1а-ц1ц1ала буго «тянет»; два варианта аналитического имперфекта ц1ц1а-ц1ц1арао буго и ц1ц!а-ц1ц1ан буго «тянул» и один вариант аналитического футурума - ц1ц1а-ц1ац1азе буго «будет тянуть».

В даргинском языке редупликация проявляется также на словообразовательно-словоизменительном уровне. Так распределительные числительные в даргинском языке образуются удвоением одной и той же основы исходного количественного числительного, ср.: ца-ца, «по одному» к1и-к1ел «по два», х1яб-х1ябал «по три».

Редуплицированные распределительные числительные в даргинском языке служат базой для образования распределительных наречий, путем замены суффикса числительных -(а)л суффиксом наречия -ли, ср.: ца-цали «по одному», к1и-к1или «по двое», х1яб-х1ябли «по трое».

Основным средством образования кванторных наречий в даргинском языке выступает редупликация, ср.: и.щ1а-1шц1али «несколько больше», кам-камли «несколько меньше», бахъ-бахъал «слишком много», и.т.п.

Путем редупликации в указанном языке образуются и сложные формы совершенного вида, а именно - запретительного или запретительно-оптативного вида, типа вак1-мавак1 «пусть не придет», еебш-ма-вебш «пусть не убежит (сейчас».

Выявлена также еще одна из характерных особенностей анализируемых дагестанских языков - функционировании в них особого рода распределительных наречий, образованных путем удвоения исходных именных основ-названий, обозначающих единицы меры, количества, веса, ср.: авар. сах1-сах1ккуп «по саху» (мера сыпучих веществ; дарг. мех1-мех1ли «по горсточке»; лезг. мике-миксдал «по горсточке», лакск. хаьппа-хаьппали «по горсточке»; рут. маьхь-маъхь-не «пригоршнями».

Общелезгннский хронологический уровень.

Этот слой лексики включает, с одной стороны, общелезгинские инновации, не имеющие параллелей в других дагестанских языках, и, с другой стороны, общедагестанские основы, подвергшиеся редупликации на общелезгинском уровне. Возможно также наличие лексем, подвергшихся дередупликации.

Куница: таб. ц!урц!ул, лезг. ц1уц1ул, агул. ц!уц1ул, арч. ц1уц!ул, цах. сюлецШа, рут. сырыц1ал. См. Хайдаков 1973, 12; Загаров 1987: 73. Изменение структуры основы, вероятно, произошло в рутульско-цахурской подгруппе. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 909] отмечают редуплицированные корреляты и в других северокавказских языках (чеч. ~еса-}оцциг°\ инг, сгс-»о& авар, гая'- ип™:, хин. ~-га-«»ег, абх. а-р«-'Аа'; абаз. 'А 'А -с; адыг. с га; каб. 'А 'Аа\ уб. с'аса, что позволяет им восстанавливать общесеверокавказскую редуплицированную основу

Сова: таб. гугунай, гугу т1ипп (канд.), агул, (бурш.) ккукк-баг1в, удин. гу1ге1л. См. Загаров 1987: 74. Редупликация обусловлена звукоподражательным характером основы, обычно означающей кукушку. В табасаранском (кандикском) сложное образование со вторым элементом -общедагестанским названием совы.

Сорока: таб. кьяркьяр, агул, кьяракъял, рут. кьа1ракьа1л. См. Хайдаков 1973 : 41; Загаров 1987: 74. Редупликация обусловлена звукоподражательным характером основы. С. Л. Николаев и С. А. Старостин [1994: 921] отмечают редуплицированные корреляты и в других северокавказских языках (гунз. Ыаа1а; абх. а-® - "аг °аг; адыг. / -'"г ; каб. с/ - "V что позволяет им восстанавливать

общесеверокавказскую редуплицированную основу **НУ^гУУ. Там же отмечается фонетическая близость с лезг. керекул, крыз. к1ераь1ел «сорока».

Перепелка: лезг. п1ап1иш «жаворонок», таб. п1а1мп1у1гъ, арч. п1а1рп1зла. См. Загпров 1987: 74. Основа осложнена различными словообразовательными суффиксами. Внешних соответствий не имеет. Редупликация обусловлена звукоподражательным характером основы.

Петух: таб. датт, цах. дадал, рут., удин, дадал (?). В составе слова вычленяется суффикс косвенной основы -ал- [Алексеев 1985:40]. Возможно, лексема является по происхождению «детским» словом. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 397] отмечают редуплицированные корреляты в даргинских идиома^ восстанавливая с долей сомнения общедаргинско-лезгинскую редуплицированную основу *с!а11У, указывая одновременно на картвельскую параллель *с!еЛа-1- «курица» [Климов 1964: 72]. По Климову, в картвельских языках лексема является производной от *с1ес1а- «мать».

Червь: лезг., рут. квак, таб. каик, агул, кабк, крыз. квак, цах. кок «личинка». Редупликация обусловлена звукосимволическим характером основы, передающей идею «нечто мелкое (и неприятное)». С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 206-207] сопоставляют с нередуплицированными формами аваро-андийскских языков (ав. пи 'ка ; ахв. ипка), восстанавливая, соответственно, восточнокавказскую нередуплицированную основу *€ ^ткУ. Таким образом, восточнокавказская основа подверглась редупликации на общелезгинском уровне.

Овод, слепень: лезг. бугъбугъ, таб. бугъбугъ «пчела», агул, (кур.) бугъбугьай «шмель», рут. гъубагъ «пчела», крыз. бугъбугъу. См. Загиров 1987: 73. Внешние соответствия не обнаружены.

Угол, колено: лезг., таб. п1ип1 «угол», арч. п!омп «колено», крыз. пип, будух. пен. См. Загиров 1987: 83. Внешние соответствия не обнаружены. Как и в лексеме общедагестанского уровня (см. выше), здесь налицо идея парности.

Ресница: лезг. к1ак1ам, цах. (гельм.) к1ак, крыз. к1вак1 «веко». См.

Загаров 1987: 74. В лезгинском идея множественности передается также с помощью окаменелого суффикса плюралиса -ам (о пралезгинском суффиксе *-ьшсм. Алексеев 1985: 58).

Шкура: лезг. къицикъ, таб. гъидикь, агул, къядикъ, рут. кьыдыкъ, арч. кьонкь, буд. кытджекь «бурдюк». См. Загиров 1987: 74. Возможно, что редупликация здесь возникла случайно - в результате совпадения экспрессивного суффикса -кь с анлаутным согласным.

Череп: лезг. куг, таб. гуг, агул, гуг «череп», рут. гугуй (с уменьш. -ласк, суффиксом -й) «макушка». См. Загиров 1987: 77. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 450-451] находят параллели за пределами лезгинских языков: авар, g0ang0a'ra, бежт. gogf■, гунз. gogor, лак. к:агк. Налицо фонетическая и семантическая близость с лексемой «круглый».

Зоб: таб. гъюдгъюд, цах. гъо1т1, буд. кьат1кьат1 «книжка (часть желудка)». См. Загиров 1987: 77. Цахурская лексема подверглась дередупликации. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 468] находят параллели за пределами лезгинских языков: лак. д:гШ, дарг. q:\idq:исИ. При этом о-гаечается близость данной основы с основой Вторичность

нередуплицированной основы в цахурском подтверждается наличием редуплицированного варианта: ГъыргьыГгГ.

Мушмула: лезг. кищик, агул., бурк. три к, тпиг. киттик, кош. кидик, цах. кыдык, крыз. ктик, буд, кидик, удин, кенекк. См. Талибов 1980: 279; Бокарев 1981: 65; Загиров 1987: 78. Возможно, что редупликация здесь возникла случайно - как результат использования экспрессивного суффикса -к.

Лук (растение): лезг. чич1ек, агул., тпиг. ч1ич1ак1, крыз. ч1ич1ек, буд. ч1ич1ек. См. Загиров 1987: 78. Суффиксальное образование от экспрессивной основы *ч1ич1'ворс, бахрома' (см. ниже).

Вершина: лезг. к1ук1, таб. к1ак1 (и кончик), агул. к1ек1в, кТук! (бурш.),

рут. к1аъ\ к!ек1 (шин.), буд. к!ек1 «кончик». Ср. Талибов 1960; 300; Бокарев 1961: 74; Лексика 1971: 179-180; Загиров 1987: 81. Слово имеет звукоизобразительную природу. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 733] сопоставляют с чам. ™и™ил; абх. а-тм°<з'тм «угол», восстанавливая, соответственно, северокавказскую редуплицированную основу *™we^™e|i. Это значение передается редуплицированной основой и в картвельских языках, ср. *dud [Климов 1964: 75]

Большой камень, валун: лезг. хвах, рут. (мюхр.) хвах «горб», арч. хонх. Ср. Хайдаков 1973: 71; Загиров 1987: 81. Экспрессивная лексема, обозначающая предмет большой величины. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 1070] сопоставляют с абх. »a"w, абаз. "aqw «камень», восстанавливая, соответственно, северокавказскую нередуплицированную основу *»emqwV ( *»wemqV~)£. Если принять данную реконструкцию, редупликация в лезгинском материале оказывается результатом фонетических изменений.

Песок: таб. (хив.) симс, цах. соц, арч. сарси. Ср. Загиров 1987: 87. Лексема, обозначающая сыпучее вещество, состоящее из мелких фракций, имеет звукоизобразительную природу (не исключено, впрочем, и звукоподражание шуму сыплющегося песка). Внешних соответствий не имеет. В цахурском языке произошла дередупликация (диссимиляция).

Грязь, жижа: лезг. хурх, арч. xlepxl «слизь», рут. (хнюх.) хурх. Лексема имеет экспрессивную звукосимволическую природу, отражая неприятные ощущения. Внешних соответствий не имеет.

Волдырь: лезг. курккур, агул куркур, крыз. гыргыр «нарыв». См. Загиров 1987: 86. Звукоизобразительная основа, передающая идею «круглый».

Ворс, бахрома: лезг., таб. ч1ич1 «ворс», рут. ч1ич1 «перья лука», крыз., будух. ч!ич1 «вид растения», удин, чъчъочъик «бахрома» (?). См. Загиров

1987: 87. В удинском (экспрессивный) суффикс -к. Экспрессивная звукоизобразитедьная основа.

Лепешка: рут. к1ик1ер, арч. к1урк1уни «хлеб в виде калача», крыз. к1ук1, буд. к1ук1. Ср. Талибов 1980: 289; Загиров 1987: 84. Как и общедагестанское название булки, лепешки (см. выше), слово первоначально относилось (и относится?) к детской лексике. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 736] сопоставляют с хин. ™м™м, абх. а-™°а™°а>, восстанавливая, соответственно, северокавказскую нередуплицированную основу *™w—

Седло: лезг. пурар, таб. пирпйир, агул, nylpap, рут. папыр, пы1пы1ир (хнюх ) (?). Ср. Хайдаков 1973: 88; Талибов 1980: 277; Загиров 1987: 85. Редупликация вызвана семантикой слова: налицо ярко выраженная идея парности, которая также передается формантом множественного числа -ар, -йир, -ыр. В лезгинском и агульском, видимо, произошла дередупликация. Редуплицированный характер основы подтвеждается наличием редупликации в другом слове с тем же значением, отмеченным в андийских и цезских языках: анд. кьТекьТш, бежт. кьаркьен (тляд.) и др.

Чашка, блюдо: лезг., таб. к1вак1а «деревянный поднос», арч. kIokI «длинное глубокое деревянное блюдо», крыз. к1ук1ай «большая глиняная чашка». См. Загиров 1987: 85. В крызском (экспрессивный) суффикс -й.

Шептание: лезг., агул, кушкуш, рут. хьушхьуш, цах. кушгьуш. Ср. Талибов 1980: 316; Загиров 1987: 86. Лексема имеет очевидный звукоподражательный характер (ср. рус. шушукаться).

Груз, ноша: таб. гъагъ, агул. бурщ. г1аг1, арч. хъохь «спина». С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 921] сопоставляют лезгинскую изоглоссу с хин. кьагъа «спина и плечи», цез. кьо1г, гин., хварш. кьог, лак. къахъ-ла, лак. гъагъ, восстанавливая восточнокавказскую нередуплицированную основу *"o^gV. Соответственно, редупликация в даргинском и лезгинском

материале оказывается вторичной, обусловленной фонетическими изменениями (ассимиляцией). Этим же обусловлена редупликация в хин. кьакьа-л «спина» (с вторичной суффиксацией), восходящем к той же основе.

В общедагестанском словарном фонде имеются случаи обратного соотношения, когда нередуплицированной основе лезгинских языков в других языках соответствует редупликация. Ср.:

Пустой: лезг. кьери, таб. кьяр, агул, кьяре-ф, рут. кьа1р-ды, цах. кьаТра-н. Ср. Магометов 1966: 340. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 921] сопоставляют с цез. кьо1кьо1ру, гин. кьокьору, инх. кьо1кьо1ру, восстанавливая восточнокавказскую нередуплицированную основу **Ho¿rV. Таким образом, редупликация в цезском материале оказывается вторичной, характерной, по их мнению, для адъективных основ.

Редупликация вторичная имело место в развитии отдельных лезгинских языков (несмотря на общедагестанский характер некоторых основ). Помимо случаев, рассмотренных выше, к подобного рода явлениям, можно отнести также и следующие примеры: в восточнолезгинских языках:

лезг. ттуьд (также производное ттуъттуьх), таб. дуьд (также производное дуъдуьх), агул. дуьт1, тут «горло», рут. дуъдуьъ 'глотка'. Звукоподражательное (?), ср. рус. дудка. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 736] сопоставляют с авар, дад (> арч. дад), ахв. дади, кар. диду, багв. даре «маслобойка; кувшин; колесо», лак. дюду «мегафон», дарг. дяд «труба», восстанавливая, соответственно, восточнокавказскую основу *d"w¡dw¡. В то же время отмечаются и внешние параллели: груз, duduk 'вид флейты' (> гунз. duduk). На наш взгляд, ближе к лезгинскому материалу азерб. dfidük 'дудка, рожок, свирель' (> уд. т1уьт1аъй, цах. дют1дяк1, рут. туьтаьг);

лезг. кек, таб. кар к, агул, кар к, кирк «ноготь». В основе редупликации здесь лежит идея множественности. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994:

689-690] сопоставляют с ахв. кеке, дарг. кек «десна», восстанавливая, соответственно, восточнокавказскую основу *к(ЕгкУ;

лезг. къет1къет1, таб. кьятТкьят!, агул. кьят1кьят1 «коник, деталь мельницы». Название дано по характерному звучанию (стуку);

лезг. к1ук1уш, таб. к1ук1уш, агул. к1ук1 «вершина горы, макушка». В данном случае восточнолезгинской инновацией является использование экспрессивного суффикса -ш;

лезг. ц1алц1ам, таб. ц1алц1ам, агул. ц1алц1ам «гладкий, лощеный». Ярко выраженная экспрессивная семантика;

таб. кьюркь, агул. худ. кьуркь «узел». С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 936] сопоставляют с лак. къурхь (> арч. хьерхъ «узел»), восстанавливая основу **туегцУ; в лезгинском языке:

гъуьлаьгъ (< уыаьгъ) «змея» ~ таб. мяляхъв, агул. малуГхъ, рут. мулу1х, цах. мы1хъ, арч. милиху!, буд. мулаъ, уд. мсхъ, а также дарг. лптикь, хин. люк «червь». См. Хайдаков 1973: 11; Гигинейшвили 1977: 97; Загиров 1981: 21; 1987: 18; №ко1ауеу, 81агозПп 1994: 817;

фурфулар «ежевика» ~ таб. урхьар «калина», агул. ч!ула мехьер, рут. хьур, цах. хьура «малина». См. Загиров 1987: 78; №ко1ауеу, БШгозЙп 1994: 1065 (с привлечением бежт. лье", лак. *швай < *х\у—¿г€У); в агульском языке:

агул, кьуркь ~ рут. къырк1 «лишай», арч. кьарк1а-ч: «оборванец». М.Е. Алексеев [1985: 112] предложил вычленять в арчинском слове экспрессивный суффикс -ч: «оборванец» < *«паршивец; плешивый, облезлый». Судя по рефлексам в других языках, агульская редупликация -результат фонетических процессов;

агул, кьабкь «моль» ~ дарг. чир. кьик1в «моль», лак. кьач1и «личинка, червь»; авар, кьвек!, анд. къик1а «червь (в мясе)» [№ко!ауеу, 81аго5йп 1994:

912]. Агульское слово может быть даргинским заимствованием с вторичной редупликацией;

в рутульском и цахурском языках:

рут. ч1ирч1ш1-ды, цах.ч1ырч1ыма1н ~ лезг. уь.щ1уъ «соленый», таб. уч1вру, агул. г1уьч1е-ф, лак. кьурч1и- «кислый» (с преф. кь-), ахв. ч1ч1ик1к1уда кислый. См. Загаров 1987: 59;

рут. бичил, цах. беберчын — таб. псиич1, бисимч1и (дюб.), агул. бишик1, удин, (варт.) бач 'ста 'ласточка'. Редупликация в рутульском и цахурском (на проторутульско-цахурском уровне), как можно полагать, является своеобразным результатом упрощения основы, т.е. некоторой цепочки морфонологических преобразований;

рут. хыных 'ребенок'. C.JI. Николаев и С.А. Старостин [1994: 1063] находят за пределами лезгинской группы: чеч., инг. ховхар, авар. х:ух: 'ягненок', цез. хех-би, гин. хех-бе 'дети', хварш. гъигьа, инх. гьугьо'молодой (о животных)', восстанавливая редуплицированную вост.-кавк. основу *»— n»wV, Следовательно, по их мнению, рутульская форма является не новообразованием, а общедагестанским наследием, утраченным в других лезгинских языках;

в цахурском языке:

цах. mleml 'цветок' ~ арч. míe, лак. mlymlu, ав. т1егь. См. Лексика 1971, 168; Хайдаков 1973, 65; Загиров 1987: 38. Видимо, редупликация в цахурском и лакском - результат параллельного развития. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 1006] отделяют лакско-цахурскую изоглоссу (< *®V®V ; сюда же уд. щищикк) от рефлексов вост.-кавк. *dV"wV (авар. > арч., бежт.).

в шахдагских языках:

крыз. хьаьхь «жидкость», буд. хьи-хъи «суп». Как и многие другие названия пищи, принадлежит к детской лексике. С.Л.Николаев и

С.А.Старостин [1994: 1063] находят параллели в лезг., таб. хьахь, арч. лалтъ (< *лъамлъ), уд. хохо-песун, лак. хъама, дарг. хьамхьа «пена», восстанавливая *xwamV / *xwamxwV. Редупликация, по их мнению, имела место на уровне даргинско-лезгинской общности;

крыз., буд. кьирикь «понос». Не исключено, что редупликация здесь возникла случайно - как результат использования экспрессивного суффикса -кь. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 911] включают нередуплици-рованную основу в широкий ряд соответствий, восходящих к сев.-кавк. a„jir(E «грязь, земля»;

крыз. ч!ерч1ур «болото», буд. ч1ирч!ир «заброшенное место». Лексема имеет очевидный экспрессивный характер. С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 555] включают будухскую основу с крыз. ч1ераь «пещера» в число отражений вост.-кавк. *H"'VrŒ / *HrV"'Œ. На наш взгляд, связь между редуплицированной и нередуплицированной основами существует, однако редупликация имело место на протошахдагском уровне; в крызском языке:

крыз. т1аьт1аьх «папаха» (с экспрессивным суффиксом). Возможно, построено по модели азерб. papaq «папаха, шапка» (> цах. папах, лезг. ôanlax). С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 997] находят параллели в год. mlamla, хварш. mlumlap (< вост.-кавк. *®/®V); в арчинском языке:

арч. къва1къва1р-тту ~ агул. къуь1ре-ф «узкий». С.Л. Николаев и С.А. Старостин [1994: 736] сопоставляют с авар, къвара-, къокъа-, кар. кьора-, ахв. кьварада-, чам. кьора-, тинд. къвара-, бежт. къакьало, дарг. къакъа-си, восстанавливая восточнокавказскую нередуплицированную основу *SvarHV. В то же время наличие в аварском как редуплицированного, так и нередуплицированного коррелятов заставляет актуализировать вопрос о грамматической (лексико-семантической?) корреляции двух типов основ на

общевосточнокавказском уровне.

В диссертации исследованы также случаи параллельного развития редупликации в нескольких языках. Так, в следующих примерах имеет место вторичная редупликация в табасаранском, агульском и крызском языках:

горький: лезг. туькьуьл, таб. кьутЬчи, кьуркьли (дюб.), агул. кьулкьулф, рут. дыкъыГчды, крыз. кьаыпЫьул, арч. кьала. Ср. Талибов 1960: 301; 1980: 307; Лексика 1971: 219; Гигинейшвили 1977: 103; Загаров 1987: 89; Мко1ауеу, 81агоБип 1994: 912 (< сев.-кавк. Налицо

семантическая мотивация экспрессивной редупликации: обозначение неприятного вкуса. С.Л. Николаев и С.А. Старостин считают общелезгинскую основу производной от ""„ I «соль». Если табасаранский и агульский языки могли унаследовать общую редуплицированную основу, то в сравнении с крызским мы имеем параллельное развитие. Редупликация отмечена также в даргинском языке.

Анализ языкового материала в диссертации показал, что не всегда «поверхностная» редупликация является действительной редупликацией: в ряде случаев совпадение различных частей основы может вызываться фонетическими (обычно ассимилятивными) процессами или же морфологическими в случае фонетического совпадения суффикса с корневой фонемой.

Другой источник «поверхностной» редупликации, также не имеющей ничего общего с действительным удвоением, — заимствование. Исходная форма в языке-источнике при этом может являться редуплицированной, однако на соответствующую квалификацию основы в заимствующем языке данное обстоятельство не влияет, ср.:

арч. ч1ач1а "чача", цах. ч1еч1ейбы "жмых" < груз. "виноградные выжимки". М.Ш. Халилов [2003: 299] указывает на грузинский источник для чеч. ч1ач!а "выжимки";

цах. гог IV, -ана, -ан; -ани; мн. -бы. 1. Зелень (растительность). Сувабы гоган аляат1у Горы покрыты зеленью. 2. Зелень нивы, зеленая нива, хлеба. Югун гогбы вод Хорошие хлеба. Заимствовано из азерб. g6y. 1) небо; 2) синий; 3) зелень.

Таким образом, специфика функционирования редупликации в дагестанских языках, вообще, и в лезгинских языках, в частности, показывает, что данный лингвистический феномен представлен в них в трех различных функциональных ипостасях:

1) как средство исторически первичной номинации;

2) как средство вторичной номинации;

3) как средство словоизменения.

Материал исследованных языков также свидетельствует о том, что первые две, из приведенных выше функциональных возможностей редупликации, одинаково характерны практически всем упомянутым дагестанским языкам, а третья, являясь по природе своей атрибутом глаголов, в исследованных языках и функционально и семантически проявляется по-разному.

В заключении формулируются основные выводы осуществленного исследования, в ходе которого было установлено широкое распространение в этих языках различных видов редупликации. Данное явление во многих своих аспектах не получило адекватного описания как с точки зрения синхронии, будь то грамматическое описание или словарные материалы, так и с точки зрения диахронии. Как выявлено в диссертации, причины этого кроются уже в неопределенности самого понятия редупликация и ее разновидностей, в частности, в отношении редупликации к некоторым смежным понятиям, отдельными характеристиками, напоминающими редупликацию: словосложение, фразеологизм, сингармонизм и некоторым другим.

Положения диссертации изложены в следующих публикациях: Список работ, опубликованных в ведущих научных изданиях, рекомендованных ВАК:

1. Дифференциальные признаки редупликации// Известия Дагестанского государственного педагогического университета. Общественные и гуманитарные науки, № 1, Махачкала, 2012, с. 65-67.

2. Морфологический статус редупликации в дагестанских языках // Известия Дагестанского государственного педагогического университета. Общественные и гуманитарные науки, № 4, Махачкала, 2011, с. 89-91.

3. К определению редупликации // Искусство и образование, № 7, М., 2009, с. 189-194.

4. Сложное слово и редупликация // Искусство и образование, № 11, М., 2008, с. 146-150.

5. Об одном уникальном способе именного словообразования в рутульском языке // Вопросы филологии, № 6, М., 2006, с. 107-109.

6. Редупликация в лезгинских языках // Вопросы филологии, № 4, М., 2006, с. 53-55.

7. Число в рутульском языке // Вопросы филологии, № 5, М.,2006, с. 118-120

Монографии:

1. Редупликация в лексической системе лезгинских языков. Махачкала, ДГПУ, 2012, 7 п.л. (140 е.).

2. Редупликация как грамматическое средство в лезгинских языках. Махачкала, ДГПУ, 2011, 7 п.л. (142 е.).

3. Словообразование в рутульском языке. Махачкала, 2007, 11 п.л., (257 е.). Монография (в соавторстве с Султанаевой К. А.).

Статьи и тезисы:

1. Редуплицированные наречия в рутульском языке // Вопросы дагестанских языков и литератур. Вып. 1, Махачкала, ДГПУ, 2003, с. 37-41.

2. Об одном способе образования прилагательных в цахурском, агульском и крызском языках // Актуальные проблемы лингвистики. Махачкала, 2004, с. 5-8.

3. Структура и семантика звукоподражательных глаголов рутульского и цахурского языков // Актуальные проблемы лингвистики. Махачкала, ДГПУ, 2004, с. 12-16.

4. Редупликация глагольных основ в лезгинских языках И Лексико-семантические особенности тюркских и кавказских языков. Махачкала, ДГПУ, 2004, с. 16-22.

5. Историческая редупликация в системе глагола рутульского, лезгинского и агульского языков // Лексико-грамматическое развитие тюркских и нахско-дагестанских языков. Махачкала, ДГПУ, 2005, с. 2327.

6. Особенности редупликации превербных глаголов в рутульском и цахурском языках// Сопоставительные исследования в разносистемных языках. Махачкала, ДГПУ, 2006, с. 32-36.

7. Редупликация как средство выражения дистрибутивного множественного в лезгинских языках // Кавказский лингвистический сборник. Вып. 18, М., Academia, 2007, с. 23-25.

8. Эхо-редупликация в лезгинских языках // Кавказский лингвистический сборник. Вып. 19. М., 2007, с. 3-20.

9. Редупликация глагольных форм в лезгинских языках// Фонетика и нефонетика К 70-летию С.В.Кодзасова М., Языки славянских культур, 2008(в соавторстве с М.Е. Алексеевым)

10. Редупликация в мухадском и ихрекском диалектах рутульского языка // Сопоставительные исследования в разносистемных языках. Махачкала, ДГПУ, 2009, с. 17-21.

11. Структурно-семантические особенности редупликации в языках лезгинской группы // Актуальные вопросы общего и кавказского языкознания. Матёриалы международной научной конференции. Махачкала, 2010, с. 33-35.

12. Диагностика функций редупликации в дагестанских языках // Обучение иностранным языкам в многоязычной и поликультурной среде. Сборник научных трудов. Пятигорск, 2010, с. 28-35.

13. Редупликация как средство образования форм дуратива, императива и масдара в арчинской и крызском языках // Кавказский лингвистический журнал. Вып. 1-П, Махачкала, 2010, с. 14-18.

14. Структура и семантика редуплицированных звукоподражаний в будухском и удинском языках // Кавказский лингвистический журнал, ВыЬуск I-П, Махачкала, 2010, с. 18-24,

15. Особенности функционирования редуплицированных междометий в лезгинском и табасаранском языках И Кавказский лингвистический журнал. Выпуск Ш-IV, Махачкала, 2010, с. 19-24.

16. Особенности использования редуплицированных звукоподражаний в образовании сложнйх глаголов // Кавказский лингвистический журнал. Выпуск Ш-IV, Махачкала, 2010, с. 24-30.

17. Звукоизобразительные комплексы в лезгинских языках // Кавказский лингвистический журнал. Вып. I-П, Махачкала, ДГПУ, 2011, с. 16-21.

18.Редупликация в звукоподражательных номинациях в дагестанских языках // Материалы конференции молодых ученых «Языки Дагестана». Махачкала, ДГПУ, 2011, с. 15-18.

19. Редупликация как способ словообразования деепричастий В лезгинском

и табасаранском языках // Дагестанская литература: история и современность. Вып. 6, Махачкала, 2012, с. 27-29.

20. Форма и содержание языкового знака //Научный мир. Журнал научной общественности Республики Дагестан, № 5, Махачкала, 2012.

21. Об одном способе выражения дистрибутивного множественного числа в лезгинском, табасаранском и будухском языках // Дагестанская литература: история и современность. Вып. 6, Махачкала, 2012, с. 3032.

22. Роль редупликации в образовании деепричастных наречий в системе лезгинских языков // Материалы международной научно-практической конференции «Родные языки: проблемы и перспективы развития». Махачкала, 2012, с. 23-27.

23. Вариативность семантической значимости редупликации в глагольной лексике андийских языков// Материалы международной научно-практической конференции «Родные языки: проблемы и перспективы развития». Махачкала, 2012, с. 23-27.

Печать офсетная. Формат 84x60 1/16 Объем печати 3,4 п.л. Гарнитура Times New Roman. Тираж 60 экз. ИПШахбанов ЭХ.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Алисултанов, Алисултан Султанмурадович

Введение

Содержание

Глава I. Редупликация как грамматическое средство.

1.1. Редупликация как средство выражения дистрибутивного множественного числа.

1.2. Эхо-редупликация.

1.3. Редупликация прилагательных.

1.4. Редупликация как средство словообразования распределительных числительных.

1.5. Редупликация наречий.

1.6. Редупликация деепричастий.

Редупликация глагольных основ.

Глава II. Лексическая редупликация.

2.1. Звукоподражания.

2.2. Структурная классификация звукоподражаний.

2.3. Синтаксические функции звукоподражаний.

2.4. Семантическая классификация звукоподражаний.

2.5. Звукоизобразительные комплексы.

2.6. Собственно междометия.

2.7. Редупликация в именах, образованных от звукоподражательных комплексов.

2.7.1. Прямые звукоподражания. а) названия лиц б) названия музыкальных инструментов, а также предметов издающих характерные звук

2.7.2. Названия птиц.

2.7.3. Названия животных.

2.7.4. Названия растений (в том числе частей растений и т.п.).

2.7.5. Названия частей тела и болезней.

2.7.6. Названия мелких предметов.

2.7.7. Названия двигающихся предметов.

2.7.8. Названия больших, длинных и т.п. предметов.

2.7.9. Названия жидких и сыпучих субстанций.

2.7.10. Названия природных объектов и явлений.

2.7.11. Обозначения вкусовых ощущений.

2.7.12. Названия предметов, выражающих семантику парности.

3. Классификация имен по отношению к исходной основе.

4. Образование имен по модели «редупликация + суффиксация».

5. Подзывания.

6. Детская лексика.

Глава III. Роль редупликации в развитии лексики лезгинских языков.

3.1.0бщедагестанский (восточно-кавказский) хронологический уровень.

3.2. Диагностика функций редупликации в дагестанских языках.

3.3. Общелезгинский хронологический уровень.

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Алисултанов, Алисултан Султанмурадович

Настоящая работа посвящена исследованию структурных и функциональных особенностей редупликации в системе лезгинских языков. Хотя данное явление хорошо известно в лингвистике, многие аспекты редупликации до конца не получили своего истолковании, на что указывается и в специальной литературе. Ср.: «. во всех древних языках, на основе которых происходило формирование лингвистической теории (в древнегреческом, латыни, санскрите, древненемецком) встречается множество редуплицированных форм, относящихся к самому центру грамматики (например, к системе глагольных времен). Все же длительное время редупликация оказывалась на периферии лингвистических интересов, лишь изредка привлекая внимание исследователей» [Рожанский 2007: 57].

Объектом исследования в данной диссертационной работе являются речевые произведения с редуплицированными единицами в дагестанских языках, и главным образом в лезгинских языках.

Предметом исследования при этом являются, во-первых формальные, функциональные и семантические характеристики редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском, агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском, хиналугском и удинском языках; во-вторых, выявление возможной классификации редуплицированных языковых единиц в исследуемых языках; в третьих диагностика грамматической и лексической продуктивности редупликации в дагестанских языках вообще и в лезгинских языках в особенности.

Актуальность избранной в данном исследовании темы определяется в связи с необходимостью выявления сущности редупликации в ее различных проявлениях, что требует привлечения к исследованию материала различных языков мира, с учетом не только «прототипических», хрестоматийных случаев, но и всего диапазона поверхностных реализаций с целью четкого раграничения исследуемого явления и смежных категорий. Нельзя не отметить также ту роль, которую играет проблематика способов проявления редупликации в таких областях лингвистики, как психолингвистика, особенно в связи с изучением особенностей детской речи, процессов овладения языком в детском возрасте. Такое свойство редупликации, как иконичность, делает ее весьма важным компонентом в исследовании знаковых систем. Это свойство увязывается в литературе, прежде всего, с характерными для редупликации функциями выражения множественности.

Актуальность названной проблемы в дагестанском языкознании подтверждается отсутствием публикаций по данной проблеме, с одной стороны, и нерешенностью целого ряда проблем грамматики и лексикографии, с другой. Можно, в частности, указать на неопределенный статус форм, образованных путем эхо-редупликации: с одной стороны, в грамматиках им практически не уделяется внимания, если не считать беглого обзора в разделе «Словообразование», с другой стороны, словари практически не фиксируют этих форм, даже если это касается их нестандартной семантики. Адекватная интерпретация редупликации представляется нам также существенным фактором верификации сравнительно-исторических построений, особенно в связи с теорией моноконсонантизма кавказского корня. Особого внимания требует исследование редупликации при наличии семантических и порой значительных фонетических изменений, которые требуют идентификации привлекаемых к анализу лексем и их компонентов, что предполагает проведения комплекса операций, увязываемых со сравнительно-историческим исследованием материала, равно как и с семантическими и типологическими процедурами.

Цель и задачи работы. Основной целью работы является сопоставительное изучение различных видов редупликации в системе лезгинских языков с точки зрения выявления, как ее структурных типов, так и с точки зрения выражаемой ими семантики. При достижении этой цели в диссертации были поставлены следующие конкретные задачи:

1. Исследование особенностей редупликации в системе лезгинских языков на основе их сопоставления со смежными структурами, как в рамках словоизменения, так и в пределах словообразования.

Как показывает анализ современных лезгинских языков, сфера функционирования в них редупликации весьма широка. Основным подразделением различных видов редупликации с функциональной точки зрения является разграничение формообразовательной и словообразовательной редупликации.

2. Определение возможностей классификации типов редупликации с различных точек зрения: формальной, семантической и функциональной.

3. Выявление элементарных типов семантических отношений, передаваемых отдельными редуплицированными комплексами.

4. Диагностика функций редупликации в дагестанских языках.

5. Определение общелезгинского наследия в грамматической системе лезгинских языков в области редупликации.

Научная новизна работы, прежде всего, заключается в выборе объекта исследования: изучение типов редупликации, как с формальной, так и с семантико-функциональной точки зрения до сих пор не составляло предмет монографического исследования на материале лезгинских языков, равно как и в дагестановедении в целом. Таким образом, в настоящей работе впервые в изучении дагестанских языков всесторонне исследованы в сопоставительном плане формальные и содержательные типы редупликации. Предложена их классификация, подробно описаны типичные случаи функционирования каждого из этих типов, проведено детальное их сопоставление в синхронном и диахроническом планах.

Теоретическая значимость диссертации определяется тем, что сравнительный анализ различных типов функционирования редупликации вносит существенный вклад, в первую очередь, в изучение морфологии кавказских языков в теоретическом отношении, для разработки принципов их описания. Проведенный в работе комплексный анализ проблем связанных с функционированием редупликации в языках различной морфологической структуры, во многом восполняет имеющийся до настоящего времени пробел в исследовании морфологической структуры лезгинских и других дагестанских языков, обогащает методику сопоставительной морфологии результатами, полученными на новом языковом материале.

Практическая значимость состоит в выявлении новых фактических данных. Результаты исследования могут послужить основой для сопоставительно-типологического изучения морфологии лезгинских и родственных дагестанских языков, особенно в аспекте морфологической типологии.

Практическое применение выводы и наблюдения, содержащиеся в настоящей диссертации, могут найти при составлении научных, вузовских и школьных грамматик, учебных пособий для учителей дагестанских школ и др.

Разработка проблемы редупликации приводит также к практическим рекомендациям, касающимся орфографии.

Методы исследования. Приемы и методы исследования, использованные в настоящей диссертации, в целом квалифицируются как характерологические, с учетом не только схождений в сопоставляемых структурах, но и различий в средствах выражения тождественных значений, что является оправданным как в теоретическом, так и в учебно-методическом плане. В работе использованы описательный, сравнительно-исторический и сопоставительно-типологический методы.

Гипотеза исследования. Исследование должно позволить выявить новые закономерности в структурной, функциональной и семантической интерпретации редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском, агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском и удинском языках. Редупликация проявляется как грамматическое и лексическое средство.

Методологической основой послужили исследования отечественных и зарубежных лингвистов, разрабатывавших проблемы редупликации в языках различной генеалогии и структурного устройства. В основу диссертационной работы положены идеи и мысли таких исследователей, как Услар П.К., Абаев В.И., Кибрик А.Е., Алексеев М.Е., Хайдаков С.М., Мельчук И.А., Рожанский Ф.И., Плунгян В.А., Гигинейшвили Б.К., Ибрагимов Г.Х., Мейланова У.А., Гайдаров Р.И., ГюльмагомедовА.Г., Абдуллаев И.Х., Бурчуладзе Г.Т., Сулейманов Н.Д., Самедов Д.С., Курбанов К.К., Абдуллаев З.Г., Мадиева Г.И., Хоккет Ч., Моор М., Моравчик Е.А., Хопкинс Е.У., Потт А.Ф. и др.

Материалом и источником исследования в работе послужили, прежде всего, словари лезгинских языков: лезгинско-русский [Талибов, Гаджиев 1966], табасаранско-русский [Ханмагомедов, Шалбузов 2001], агульско-русский [Сулейманов 2003; Рамазанов 2010], рутульско-русский [Джамалов, Семедов 2006], цахурско-русский [Ибрагимов, Нурмамедов 2010], арчинско-русский [Кибрик и др. 1977], будухско-русский [Мейланова 1984], удинско-азербайджанско-русский [Гукасян 1974] и хиналугско-русский [Ганиева 2002] и нек. др., в меньшей степени - работы дагестановедов, посвященные рассматриваемому явлению. К сожалению, специалисты по дагестанским языкам не так много внимания уделяли данной проблеме. В силу этого многие вопросы обсуждаются в диссертации на материале, собранном автором в ходе полевых исследований, а также в результате анализа произведений художественной литературы.

На защиту выносятся следующие основные положения диссертации:

1. Редупликация представляет собой морфонологическое языковое явление, в основе которого лежит полное или частичное повторение корня, основы или целого слова без изменения их звукового состава. В то же время различаются разновидности эхо-редупликации.

2. В системе лезгинских языков редупликация характеризуется полифункциональностью. Она выступает в виде словоизменительного и словообразовательного средства, а в определенных случаях она исторически присуща ряду лексем исследуемых языков. Она объединяет случаи грамматической и лексической редупликации.

3. Процедура сравнительного анализа редупликации в лезгинском, табасаранском, рутульском, агульском, цахурском, арчинском, будухском, крызском и удинском языках открывает новые перспективы изучения морфологии и лексики языков лезгиноязычного ареала.

4. Системное исследование редупликации в лезгинских языках позволяет установить семантику, характерную для отдельной редуплицированной части речи в каждом из сравниваемых языков.

5. Степень мотивированности редупликации в процессе номинации позволяет представить структурную, семантическую, функциональную, а также лексико-тематическую классификацию звукоизобразительной и звукоподражательной лексики в исследуемых языках.

Апробация и публикации. Основные положения, изложенные в данном исследовании, были доложены его автором на международных, всероссийских, региональных внутривузовских научных и научно-практических конференциях. Проблемы, связанные с темой диссертационного исследования, были изложены в серии публикаций автора общим объемом более 25 пл., в том числе в журналах «Известия ДГПУ», «Вопросы филологии», «Искусство и образование» и трех монографиях.

Структура и объем исследования. Данная работа структурно состоит из введения, трех глав, заключения списка сокращений, списка источников и списка использованной литературы.

Во введении обозначены объект и предмет, цели задачи исследования, а также обоснованы актуальность темы, научная новизна, теоретическая и практическая значимость положений и выводов, сделанных в работе. В связи с этим здесь же изложены методы исследования, материалы и источники, использованные в данном изыскании, а также основные положения, выносимые на защиту, и дается краткий обзор специальной литературы.

Действительно, если обратиться к материалам лингвистических словарей, можно обнаружить отсутствие исчерпывающей классификации типов редупликации, как с формальной, так и с содержательной стороны. Более того, сам термин, описывающий соответствующее языковое явление до последнего времени не был устоявшимся. Обратим в связи с этим внимание на группу определений из словаря О. С. Ахмановой [1966: 327, 382,483-484]:

ПОВТОР (удвоение, редупликация, повторение) англ. reduplication, фр. redoublement, нем. Verdoppelung, Reduplikation. 1. Полное или частичное повторение корня, основы или целого слова без изменения их звукового состава (или с его частичным изменением) как способ образования слов, синтетических и описательных форм и фразеологических единиц (англ. reduplicative phrases, reduplicative expressions); ср. слова-близнецы. □ Англ. sing-song; лат. tango — tetigi; русск. едва-едва, добрый-добрый. Повторы звукоподражательные, □ Русск. кря-кря, ку-ку, пинг-понг, бим-бом. Повторы эмфатические, □ Русск. да-да, вот-вот, еле-еле. Повтор временной. То же, что удвоение временное (см. удвоение).

РЕДУПЛИКАЦИЯ. То же, что удвоение.

УДВОЕНИЕ (геминация, редупликация) . 3. То же, что повтор. Удвоение слов. Удвоение слогов. Удвоение временное (редупликация временная, повтор временной) англ. temporal reduplication, augment, фр. redoublement temporel. Слияние в один долгий гласный аугмента и начального гласного исходной словоформы в греческом языке при образовании форм времени; ср. аугмент временной. □ Греч, é-agon > êgon Удвоение основы англ. reduplication of the stem. Неполное повторение основы, играющее роль формально-грамматического средства, □ Греч. léloipa; готск. haihait.

Довольно краткую, хотя несколько более развернутую, характеристику предлагает «Лингвистический энциклопедический словарь» (автор В.А.Виноградов) [ЛЭС 1990: 408]: «РЕДУПЛИКАЦИЯ (от позднелат. reduplicatio — удвоение) — фономорфологическое явление, состоящее в удвоении начального слога (частичная Р.) или целого корня (полная Р.). Предельный случай Р. — повтор, т. е. удвоение всего слова (ср. рус. «еле-еле», «белый-белый»); образование таких форм смыкается со словосложением. При Р. гласный корня может повторяться, но может появляться и др. гласный (ср. греч. marmarizô 'блистать', didômi 'даю', dédôka 'дал'). Р. свойственна языкам разл. строя, ее функции многообразны: она может выражать грамматич. значения (в нек-рых языках Африки Р. — осн. средство образования мн. ч. существительных; в индоевроп. праязыке Р. наряду с особыми личными окончаниями и аблаутом корня была показателем перфекта); чаще Р. выступает как средство варьирования лексич. значения, выражая интенсивность, дробность, уменьшительность и т. п., ср. в раротонга (полинезийский яз.) tupu 'расти' и tutupu 'буйно расти', в яунде (банту) nda 'дом' и ondenda 'домик'. Р. (и повтор) широко используется при образовании идеофонов и звукоподражательных слов».

Как видим, данное описание не претендует на исчерпывающий характер, ссылаясь лишь на отдельные примеры в некоторых языках. В силу этого, здесь явно не учитываются некоторые виды редупликации (например, удвоение конечного слога или согласного, что имеет место, в частности, в образовании императива в лезгинском языке), а также остается вне адекватного толкования ряд явлений, допускающих неоднозначную интерпретацию, ср. повторы типа лезг. зат1-мат1 'что-нибудь' (< зат1 'вещь', близкие по структурным параметрам к полной редупликации, однако имеющие модификацию начального согласного.

Еще более лаконично определение из «Словаря дагестанской лингвистической терминологии»:

РЕДУПЛИКАЦИЯ. Повторение начального слога (фонетическая Р.), корня (морфологическая Р.) или целого слова (повтор), нередко используемое как средство выражения грамматических значений.

Семантика глагола может служить также основой для редупликации звукоизобразительных комплексов [Самедов Дж. С.]. Англ. reduplication [Омарова 1997: 62]. Ср. также:

ПОВТОР. То же, что редупликация.

Интересно употребление именительного падежа при различных повторах, являющихся в лезгинском языке одним из способов словообразования [Мейланова У. А.]. Англ. reduplication [там же: 54].УДВОЕНИЕ. То же, что редупликация.

На фоне этих определений нельзя не согласиться с мнением Ф. И. Рожанского [2007: 58], согласно которому «несмотря на изрядное число публикаций, в исследовании редупликации до сих пор имеется немало лакун. Прежде всего, это касается теоретического осмысления редупликации как языкового феномена. Объем понятия «редупликация» заметно варьирует в работах разных исследователей. Предлагаемые определения (если они претендуют более чем на рабочее определение, служащее задачам конкретного исследования) оставляют желать лучшего. При этом возросший интерес к формальной стороне рассматриваемого явления во многом затмил проблемы, связанные с функционированием редупликации в системе языка. Обычно мы сталкиваемся лишь с перечислением относительно небольшого набора значений, характерных для редупликации. Что же касается причины появления редуплицированных форм и их соотношения с другими языковыми механизмами (прежде всего с аффиксацией), то эти вопросы изучены относительно слабо Значительное место среди сложных образований в лезгинском языке принадлежит повторам, которые возникают в результате удвоения (редупликации) какой-либо основы или же сочетания ее со своей разновидностью-рифмой [Р. И. Гайдаров] [там же: 79].

Нельзя также не обратить внимания на то обстоятельство, что составители учебных пособий по введению в языкознание и по общему языкознанию, как правило, обходят стороной это языковое явление.

Существенным прорывом в данном направлении явилась монография Ф. И. Рожанского [2011], в которой рассматриваемая проблема освещается как с теоретических позиций, так и в плане описания основных признаков редупликации в ряде конкретных языков, в основном африканских.

При достаточно беглой характеристике редупликации в книге В. А. Плунгяна «Общая морфология» [Плунгян 2000: 69] обращает на себя внимание трактовка данного явления как «операции»: «Частным случаем операций являются также редупликации, так же, как и описание чередований, описание редупликаций апеллирует к фонологическим характеристикам морфем, предписывая полное или частичное повторение элементов исходной цепочки (или повторение части их различительных признаков.). Полная редупликация встречается, например, при образовании множественного числа имен (как в индонезийском языке) или дистрибутивных числительных (типа 'по пять'); те же значения могут выражаться и частичной редупликацией, семантический спектр которой существенно шире — от интенсивности и аттенуативности до перфектива (как в известных латинских примерах типа mordet 'он кусает' ~ momordit 'он укусил') или отпредикатного имени (ср. догон pala 'высокий' ~ ра[la]pala 'высота')». Сущность операции характеризуется следующим образом: «В отличие от сегментного знака, планом выражения которого является цепочка фонем, планом выражения операции является некоторое преобразование над цепочкой фонем» [Плунгян 2000: 68].

Более или менее исчерпывающую характеристику редупликации дает И. А. Мельчук в «Курсе общей морфологии», где также приводятся примеры трипликации и квадрипликации [Мельчук 2000: 46]. Согласно определению И. А. Мельчука [там же: 48], «при редупликаций! некоторая цепочка фонем повторяется ровно один раз; точнее, редупликация! применяется к определенной части сегментного означающего некоторого знака и производит ее копию». В изложении И. А. Мельчука редупликацияь во-первых, находит свое место среди других явлений, будучи квалифицированной в качестве разновидности повторовь которые, в свою очередь, противопоставляются чередованиям в группе модификаций!, т.е. операций, затрагивающих означающее. Во-вторых, вводится терминология, конкретизирующая механизмы функционирования редупликации [там же]: область применения редупликации] - «Та часть означающего знака, которая подвергается некоторой редупликации!, называется областью применения данной редупликации!». редупликанд редупликации! - «Часть области применения редупликации!, непосредственно затрагиваемая редупликацией! (т.е. воспроизводимая), называетсяредупликандом данной редупликации]». образ редупликации! - «Копия редупликанда (полученная в результате применения некоторой редупликации]) называется образом данного редупликанда (или данной редупликации!)».

В связи с понятием «морфемы-операции» в литературе высказывались и критические замечания, ср.: «Значащие чередования эквивалентны не аффиксам, а операциям над ними — присоединению аффиксов, их удалению, замене одних аффиксов другими. То же при редупликации: носителем информации, кодируемой этим приемом, является не операция удвоения, а комплекс, получаемый в итоге» [Вардуль 1991: 41-42].

В целом приходится констатировать, что явление редупликации и связанные с этим проблемы находятся на периферии лингвистических исследований, о чем, в частности, свидетельствует краткий обзор исследований по исследуемой проблематике, данный Ф.И.Рожанским [2011]. В этом обзоре упоминаются не более десяти работ, выходивших вплоть до конца XX столетия, среди которых первым фундаментальным исследованием по данной проблематике признается монография А.Потта [Pott 1862]. Из более ранних публикаций внимания исследователей заслуживают также работы, посвященные анализу данного явления в греческом [Fritzsche 1873], в санскрите [Hopkins 1893], в германских языках [Wood 1895] и др.

Во второй половине XX века заметно возросло количество публикаций, исследующих редупликацию в теоретическом и типологическом аспектах. В сновном на материале индейских языков была предпринята попытка очертить круг функций редупликации в языках различных семей [Key 1965], в которой (о). Основополагающей в интересующем нас направлении считается специальная статья [Moravcsik 1978], обобщающая основные принципы классификации редупликации, в том числе с противопоставлением мономодальной (с повтором либо формы, либо значения) и бимодальной редупликации (с повтором и формы и значения).

Свидетельством возросшего интереса к данному лингвистическому явлению следует считать состоявшуюся в ноябре 2002 г. в г. Грац (Австрия) конференцию, специально посвященную проблеме редупликации. По материалам конференции был также издан специальный сборник [Studies. 2005; см. также Бурлак и др. 2007].

Для более четкого определения морфологического статуса редупликации требуется определить ее основные дифференциальные признаки путем соположения со смежными явлениями. Многие параметры, например, демонстрируют сходство редупликации с таким морфонологическим явлением, как сингармонизм. Ср.: "Так, например, редупликацию обычно трактуют как значащую операцию, т. е. как нечто принципиально отличное от аффиксации. Однако между «прибавлением» аффиксов типа тюркских 11г, din, содержащих «переменный» сегмент, конкретное качество которого определяется вокализмом предшествующей корневой морфемы и частичным удвоением типа греч. A,sutco 'оставляю' — XeXoina 'я оставил', урасрсо 'пишу' — уеурафа 'я писал', которое вполне возможно символизировать как Се- (где С — переменный символ начального согласного основы), принципиального различия нет. По аналогии с гармонией гласных тюркских языков редупликацию греческого типа можно считать «гармонией согласных», а полную редупликацию — «вокально-консонантной гармонией». [Булыгина 1977: 142].

Последовательное применение подобного принципа предполагает признание редупликанта поверхностной реализацией специальной морфемы, отличающейся от стандартах (сегментных) аффиксов лишь некоторой неопределенностью фонологических признаков. Истоки этого подхода, по-видимому, восходят к Л. Блумфилду, определявшему редупликацию как "аффикс, представляющий собой повторяющуюся часть исходной формы" [Блумфилд 1968: 235]. Развивавший эти идеи американский лингвист Ч. Хоккет специфику исследуемого явления обозначил термином "морфема—хамелеон". Анализируя китайские словоформы niannian "год за годом' (< nian 'год'), йапйап "день за днем' (< tian 'день') и т.д., он предложил квалифицировать первую часть редуплицированных комплексов, как специфическую морфему-хамелеон со значением дистрибутивной множественности. Вторую же часть — как морфему, образующую фон (background), к которому "хамелеон" приспосабливается [Hockett 1950: 7981]. На наш взгляд, приводимые примеры нельзя квалифицировать как редупликацию (подробнее см. об этом ниже).

Критикуя данную точку зрения, И. Ф. Вардуль подчеркивает, что она «плохо согласуется с интуицией. Как уже говорилось, для носителя языка редупликация есть всегда повторение "того же", пусть в измененном виде, но "того же". Соответственно воспринимаются и китайские глоссемы: в пшптап удваивается морфема 'год', в йапйап - морфема 'день'. Если же следовать логике Хоккета, пары сегментов пит/ и мап2; йап] и йап2 вовсе не морфы одной морфемы, но омонимы. Действительно, алломорфы одной морфемы-хамелеона, т.е. мап] и йап] совпадают по выражению со вторыми морфами своих глоссем — тап2 и Иап2, принадлежность которых к разным морфемам бесспорна» [Вардуль 1991: 61-62].

Сходство редупликации с вариантностью аддитивных морфем, имеющих распределенные фонетически алломорфы, в некоторых случаях приобретает характер практически полного совпадения, ср.: формы эрагативного падежа некоторых лезгинских существительных: ц1ар 'линия' > ц1арц1и\ чар 'бумага' > чарчи: -ч1и: ч1ар 'волос' > ч1арч1и; -жи: жин 'джинн' > жинжи.

На первый взгляд, в данном случае речь может идти о редупликации, однако обзор всего имеющегося материала дает основание говорить об уподоблении аффикса -ци (< -ди под ударением). Ср.: «Так, показатели -ци, -ч1и, -чи, -ч1и, -жи - результат трансформации аффикса -ди под ударением. Иными словами, если после согласного д следует один из узких гласных (и или уъ) и на такой слог падает ударение, то в такой фонетической позиции д, аффрикатизируясь, переходит в ц, а ц, в свою очередь, в зависимости от качества корневого согласного, переходит в ц1, ч1, ч, ж» [Талибов 1966: 551]. Рассматриваемое явление не может быть квалифицировано как редупликация, поскольку полное уподобление имеет место только в нескольких существительных. Кроме того, достаточно очевидно здесь вычленяется исходный вид морфемы, видоизменяющейся под влиянием определенных фонетических условий.

Сходным образом следует трактовать отрицательные формы реверсивных глаголов табасаранского языка. К.К.Курбанов [2003: 61] так характеризует эти формы: «По структуре к реверсивным глагольным формам приближаются и так называемые редуплицированные вербальные строения.

Редупликация глагольных основ в языке происходит посредством удвоения, повторения реверсивного префиксального элемента Уд-. Реверсивные аффиксы в составе глагольной основы выполняют роль формально-грамматических и семантических средств, основное значение и способ выражения которых закрепились за самим фактом повторности согласного в сочетании с гласным, обусловленным корневым вокалом, ср.: Реверсивные формы: Редуплицированные формы: удуч1вуз 'выйти' уд-уд-уч1вуз 'не выходить', ил-дитуз 'снять с чего-то' ил-ди-ди-туз ал-дат1уз 'срубить' ал-да-да-т1уз гьи-дипуз 'вытолкнуть' гъи-ди-ди-пуз кка-дауз 'вызволить из-под' кка-да-да-уз кки-дипуз 'выбить из-под' кки-ди-ди-пуз ил-т1ик1уз 'повернуть' ил-т1и-т1и-к1уз кку-т1урччвуз 'выскочить из-под' кку-т1у-т1у-рччвуз ад-ауз 'вывести' ад-ад-ауз ид-ипуз 'вытолкнуть' ид-ид-ипуз.

Таким образом, глаголы, имеющие префикс и преверб, редуплицированные формы образуют посредством удвоения префиксального элемента, следующего за превербом». Как видно из приведенных примеров, под понятие редупликации подводятся и отрицательные формы глаголов с экспрессивными превербами (-т1-).

Это явление затрагивает и другие табасаранские превербы, о чем, например, см.: «Одним из распространенных способов образования отрицательной формы глагола в табасаранском языке является удвоение превербов. Так, например, в говорах как северного, так и южного диалектов таким повторяющимся превербом является ал- 'на': алакуз 'намазать' -алалакуз 'не намазать'; алархьуз 'нападать' - алалархъуз 'не нападать'; алахъуз 'встречать', 'накрывать или лезть сверху' - алалахъуз 'не встречать', 'не накрывать или не лезть сверху'; алагуз или алабгуз 'бросить' (резко) -алалагуз или алалабгуз 'не бросать'. При этом наблюдается действие закона фонетического сингармонизма, сущность которого, заключается в уподоблении гласных аффиксов гласным корня (улуч1вуз 'залезать' -улулуч1вуз 'не залезать')» [Кухмазова 2009: 13].

Противоречивость подобной характеристики проявляется уже в используемой терминологии: такие термины как «сингармонизм» и «уподобление» не применимы к редупликации, поскольку они описывают видоезменение служебных морфем, чего в случае редупликации нет.

Думается, что адекватное решение данной проблемы сопряжено с анализом всей системы образования отрицательных глагольных форм, в которой основными формантами отрицания выступают префиксы дар- (дяр-, дур-, дир-, дюр-), -др- и д(У)~ [см., например, Кухмазова 2009: 12]. Следовательно, в случаях, описанных выше, мы имеем дело не с редупликацией превербов, а с полной ассимиляцией отрицательного форманта.

Резюмируя вышесказанное, приведем справеливое, на наш взгляд, мнение: «Сколько бы ни уподоблялся аффикс принимающей его морфеме, он не становится вариантом этой морфемы. И как бы ни менялся морфемный экспонент при редупликации, морфема остается себетождественной» [Вардуль 1991: 63].

Удвоение целого слова (ср. рус. еле-еле, белый-белый), по характеристике В. А. Виноградова [ЛЭС 1990: там же], смыкается со словосложением. Логически такое удвоение может быть представлено как частный случай словосложения, при котором компоненты сложного слова оказываются тождественными.

На материале дагестанских языков такое решение поддерживается многими исследователями. В частности, оно было принято при описании словосложения в лезгинском языке Р. И. Гайдаровым, писавшим, что «сложные слова различаются в зависимости от того, чем являются их компоненты по отношению друг к другу — разными основами или же одной и той же основой.

По данному признаку сложные слова делятся на две группы: 1) собственно сложные слова, то есть такие, которые состоят из основ разных слов и 2) повторы, то есть такие, в которых повторяется одна и та же основа» [Гайдаров 1966: 96]. Как видим, повторы автор считает особой группой сложных слов, противопоставленной «собственно сложным словам».

Той же схемы придерживается Ф. А. Ганиева при классификации сложных слов в хиналугском языке, подразделяя их «на две группы:

1) сложные слова, состоящие из разных основ разных слов;

2) повторы, т. е. слова, в которых повторяется одна и та же основа» [Ганиева 1986: 122].

Разновидностью словосложения считает редупликацию (повтор) Д. С. Самедов, рассматривающий способы словообразования в арчинском языке [Самедов 1975: 5-6]: «Особым типом образования сложных субстантивов являются повторы, которые возникают в результате удвоения какого-либо субстантива. При этом сложные субстантивы образуются по двум моделям: а) по первой модели удвоение основы сопровождается заменой начального согласного основы абруптивным [к'] или шипящим [§]: с'аНа-к'аНап "дрова" и тому подобное" (с'аНап "дрова"), позо-к'озо "творог и т.п." (побо "творог"); б) по второй - если исходный субстантив начинается с гласного, то при повторе к нему присоединяются абруптив [к'] или шипящий [§].»

Аналогичная интерпретация редупликации принята и в даргино-ведении. Ср.: «Все сложные слова можно разделить на две основные группы.

Первую группу образуют сложные слова, которые состоят из разных слов: къукьу-лямц1 «гроза» (къукъу «гром», лямц1 «молния»), хабар-ч1ябар «новости» (хабар «рассказ», ч1ябар «площадь»), мурул-хьунул «супруги» (мурул «муж», хьунул «жена» и др.)».

Вторую группу образуют сложные слова-повторы, образовавшиеся путем редупликации одной и той же основы: къукъу «гром» (звукоподражательное слово), шут1шут1 «свист» (звукоподражательное слово — говор с. Варсит кайтагского диалекта), багьбагьи «пословица» (багьи «узнай» - гласный и первого компонента выпадает; в говоре с. Бакни сирхинского диалекта), туту «губы» (ту «плевок» — звукоподражание в говоре с. Тама кайтагского диалекта) и др.» [Магомедов 1972: 30].

Как словосложение рассматривает повторы в чамалинском языке 3. М. Алиева. По ее заключению, «особым видом образования сложных существительных являются повторы, которые возникают в результате удвоения какого-либо существительного или же его сочетания с семантически пустым компонентом, являющимся фонетической разновидностью первого компонента» [Алиева 2003: 91].

Авторы монографии по рутульскому словообразованию следуют тому же классификационному принципу, хотя вместо термина «повтор» используют термин «редупликация», ср.: «Междометные и звукоподражательные слова, вступая в редупликацию, образуют особый тип сложных слов. Главное в этих словах - новая семантика, см.: ц1ив-ц1ив ваъас «пищать», ц1ип1-ц1ип1 (в некоторых диалектах - цГив-цХиВу) ваъас «подзывать цыплят», хьут-хьут ваъас «дуть» (в некоторых диалектах -«шептать», «вести бессмысленный разговор»), т1акь-т1акь ваъас «стучать», «барабанить», «создать шум», хур-хур ваъас «храпеть», мыр-мыр ваъас «ворчать», «невнятно разговаривать», «выражать недовольство» и т. д.». [Султанаева 2004: 13; Ибрагимов и др. 2007: 134] При этом авторы ссылаются на работу по морфологии рутульского языка [Махмудова 2001, с.

167-168], в которой речь идет об образовании сложных глаголов по модели «звукоподражание + вспомогательный глагол».

Концепция, согласно которой редуплицированные комплексы представляют собой особую группу, не сводимую к сложным словам, также представлена в дагестанском языкознании. Например, К. Г. Гаджиев выделяет следующие способы образования прилагательных в даргинском языке: морфологический (суффиксальный), морфолого-синтаксический (словосложение), редупликационный и лексико-морфологический (адъекти-визация) [Гаджиев 1982: 16-18]. Самостоятельный словообразовательный тип представляет собой редупликация («слова-повторы») и, по мнению А. А. Сулейманова [2003: 113], 3. Г. Абдуллаев [1993: 123-129], говоря о композитном словообразовании в даргинском языке, вообще не упоминает редуплицированные образования. М.-С. М. Мусаев приводит примеры редупликации лишь в связи с комбинированным словообразованием (редупликация + словосложение) [Мусаев 2002: 97-98].

Как самостоятельный способ словообразования рассматривает редупликацию в цахурском языке Г. X. Ибрагимов [1990: 87].

Как отмечает Н. Б. Эседуллаева [2001: 13], «удвоение слова в лексико-семантической системе лезгинского языка занимает особое место. Оно усиливает значение удваиваемого слова, иногда и всей фразы в целом. Однако удвоение используется не только для указанной цели. Во многих случаях удвоение создает новые словарные единицы, имеющие свою собственную семантику и грамматические функции». Как видим, здесь не идет речь об удвоении как разновидности словосложения.

Исследователи аварского языка придерживаются несколько иной позиции. По мнению Г. И. Мадиевой [1980: 68], «к сложным словам можно отнести слова-повторы и удвоенные слова. Такие слова стоят как бы на грани словосочетаний и сложных слов». В то же время к повторам в аварском языке она относит следующие случаи: а) слова-повторы, состоящие из существительных как бы противоположных по отношению друг к другу значений: сордо-къо 'день'-'ночь' - 'сутки', эбел-эмен 'мать'-'отец' - 'родители', оц-г1ака. 'бык'-'корова' - 'скот', г1анк1у-х1елеко 'курица'-'петух' - 'домашняя птица'; б) слова-повторы, состоящие из двух разнозвучащих слов с одинаковыми значениями: нич-ламус 'стыдливость', лага-черх 'тело', зулму-х1ал 'насилие', адаб-х1урмат 'почет, уважение'; в) слова-повторы, компоненты которых близки по значению: квана-гьекъей 'еда-питье', бугТа-ролъ 'ячмень-пшеница', т1егъ-хер 'цветок-трава', вац-вас 'брат-сын'» [там же].

На наш взгляд, такое расширительное понимание повторов противоречит принятому в современном языкознании употреблению терминов «повтор», «удвоение» и «редупликация» в качестве синонимов [см., например, Ахманова 1966: 327, 382, 483-484]. Заметим также, что понятие «удвоенные слова» в работе Г. И. Мадиевой осталось нераскрытым.

В специальной работе, посвященной сложным словам в аварском языке мы также не находим упоминания редуплицированных форм [Асельдерова 2000]. В то же время «слова-повторы» получают здесь более адекватную характеристику как «наименования собирательного характера» [там же: 14].

Как видно из представленного выше обзора, как интерпретация редупликации в качестве одного из способов словосложения, так и ее квалификация как самостоятельного способа словообразования не сопровождаются в литературе какими-либо аргументами в пользу той или иной точки зрения. За исключением, пожалуй, одного: к сложным словам повторы могут быть отнесены по формальному признаку: в их составе налицо две корневые морфемы.

На материале кавказских языков выяснение специфики редупликации как самостоятельного способа словообразования мы находим в работе В. А. Касландзия, посвященной сложным словам в абхазском языке. Как отмечает автор, «образование сложных слов посредством редупликации представляет в современном абхазском языке также продуктивный способ словообразования. Данный способ в абхазской лингвистической литературе не выделяется отдельно, вернее, не отграничивается от понятия «основосложение» хотя особенности этого вида словообразования подчеркиваются специалистами абхазского языка.

Между тем, сложные объединения, образованные путем редупликации, отличаются от сложных слов, возникших в результате словосложения или основосложения, рядом особенностей структурно-семантического характера. Между компонентами редуплицированных сложных слов нет ни подчинительной, ни сочинительной связи. Удвоенные сложные слова чаще всего пишутся через дефис. В абхазско-адыгских языках, в противоположность индоевропейским, сложные слова, возникшие в результате удвоения основ (корней), характерны не только для экспрессивной 1 эмоциональной речи, но и для языка художественной литературы, для нейтрального стиля» [Касландзия 1998: 53-54].

Хотя приведенная аргументация представляется нам недостаточной, она, тем не менее, показывает, что рассматривать редупликацию как частный случай словосложения нецелесообразно во многих отношениях.

Наибольшей объяснительной силой, на наш взгляд, обладают современные трактовки редупликации с позиций общей морфологии. В курсе «Общая морфология» мы находим упоминание о редупликации как о частном случае операции, входящей в один ряд с такими грамматическими явлениями, как чередования и др. Ср.: «Частным случаем операций являются также редупликации, так же, как и описание чередований, описание редупликаций апеллирует к фонологическим характеристикам морфем, предписывая полное или частичное повторение элементов исходной цепочки (или повторение части их различительных признаков.).

Более подробное описание дано у И. А. Мельчука, в котором редупликация определяется как вид повтора, который, в свою очередь, оказывается разновидностью модификации [Мельчук 2000: 48 и сл.]. Таким образом, ни для определения повтора, ни для определения редупликации понятие «сложное слово» не применяется. Соответственно, говорить о повторе и редупликации как о частном случае словосложения представляется в принципе неверным, хотя формальное сходство в определенных случаях очевидно.

С убедительной, на наш взгляд, аргументацией по данному вопросу выступил И. Ф. Вардуль: «Семантическое "главенство" редупликативного комплекса над составляющими его редупликативами лишает последние самостоятельной значимости, (причем даже в разновидности I). Синий-синий несет информацию не о двух признаках "синий", а об одном "очень синий". Здесь проявляется отличие редупликации от композиции. В композитах, содержащих повторные вхождения одной и той же корневой морфемы, морфы этой морфемы раздельнозначимы» [Вардуль 1991: 61].

В связи с вышесказанным линию демаркации между композитами и редуплицированными комплексами, видимо, можно проводить с точки зрения соответствия редупликации тем или иным моделям образования сложных слов.

Проблема адекватной квалификации редупликации затрагивает, на наш взгляд, еще один существенный аспект, а именно отношение повторов к фразеологизмам. В связи с этим обращает на себя внимание включение повторов в число фразеологических единиц в описаниях фразеологии конкретных языков. Ср.: «Среди устойчивых словосочетаний чеченского языка обращает на себя внимание отдельная группа ФЕ, состоящая из двойных слов, которых мы условно называем фразеологическими композитами» [Байсултанов 2006: 205]. Примеры единиц, объединяемых в данной группе, показывают, что автор не различает редуплицированные комплексы и собственно композиты, ср.: акь-сакъ - «быть в оцепенении»; аьлла-хезна - «обычно о слухах»; бес-бесара - «на все сорта, цвета и выбор»; вевза-везарг - «знакомые» и др. [там же].

Немаловажным мы считаем и другой аспект рассматриваемой проблемы: на наш взгляд, не всякое удвоение является действительной редупликацией. Укажем в связи с этим на формы, выражающие рефликсив, и т.п. В частности, Н. Б. Эседуллаева [2001: 14] отмечает следующие редуплицированные формы, которые не нашли своего отражения в словарях: «. распределительные числительные, удвоенные формы возвратных местоимений вич, чеб, жув и ряд других образований, которые в языке полностью отвечают статусу самостоятельных словарных единиц. Ср. жуваз «себе, для себя» - жува-жуваз «лично сам, без помощи других». К подобным формам, на наш взгляд, следует подходить дифференцированно.

В частности, следует более детально рассмотреть квалификацию способа образования взаимных местоимений, вопрос о самостоятельном статусе которых на материале лезгинского языка ставит Б. Р. Курбанов [1998: 36]. Он пишет, что в лезгинском языке «существуют специальные способы передачи реципрока - путем повтора числительного-местоимения сад, о чем свидетельствуют примеры следующего типа: Итимар яргъалди чпин къуеатар алцумзавай тегьерда сад-садаз килигна [Къ.А.] 'Мужчины долго смотрели друг на друга, измеряя собственные силы'.». При формальном повторе лексической единицы, как нам представляется, нельзя в данном случае говорить о редупликации, поскольку за каждой из составляющих «редуплицированный комплекс» единиц сохраняется свое собственное значение. Сказанное подтверждается и теми языками, в которых соответствующие единицы передаются сочетанием двух различных лексем, ср. англ. each other, франц. l'un l'autre и т. п.

В силу этого формулировку, согласно которой образование взаимных местоимений происходит посредством редупликации числительного «один» [Махмудова 2007: 18], мы считаем некорректной, не учитывающей особенности образования действительных редуплицированных комплексов. Более уместным в данном случае представляется термин «повтор». Ср. также: «. образование взаимных местоимений посредством редупликации числительного «один» можно рассматривать как одну из структурных черт, сближающих нахско-дагестанские языки с тюркскими, ср. аналогичную модель в кумыкском языке: Ёлдашларым бири-бирине къарады 'Друзья мои посмотрели друг на друга'» [Алексеев 2006: 11].

Еще в меньшей степени под понятие редупликации подпадают случаи лексических повторов, приводимые М.Е.Алексеевым [2006]: буд. джанаварджир джанаеарджухун йикъидж чорми сидеъира 'Волк к волку спиной не поворачивается' (= волки друг к другу.) Повторы этого типа объясняются М.Е.Алексеевым [там же] следующим образом: «. в подобных ситуациях ведущим является несколько иной смысл: направленность действия от представителя одного класса объектов к представителю того же класса, т.е. обоюдная направленность действия отсутствует. Такого рода примеры имеются и в русском языке: Рыбак рыбака видит издалека Ворон ворону глаз не выклюет Рука руку моет и т.п.»

Не может рассматриваться как редупликация и явление согласования, имеющее место в табасаранском и удинском языках. Как известно, в табасаранском языке в эргативной конструкции различаются два ряда личных показателей с различной огласовкой - «субъектный» и «объектный», например. узу у ву агура-за-ву 'я тебя ищу', узуучву азура-за-чву 'я вас ищу', учуучву азура-ча-чву 'мы вас ищем'. уву узу агура-еа-зу 'ты меня ищешь' уву учу агура-ва-чу 'ты нас ищешь'

Объектные показатели могут быть опущены: (узу уву агураза и т. д. В абсолютной конструкции используются показатели субъектного ряда: узу жаргъура-за 'я бегу', уву жаргъура-ва 'ты бежишь' и т. д., хотя глаголы непроизвольного действия или состояния используют в субъектной функции аффиксы объектного ряда: узу иццура-зу 'я болею', уву иццура-ву 'ты болеешь' и т. д.

Кроме того, имеется возможность отражения в глаголе любого местоимения 1-го или 2-го лица независимо от роли, которую оно играет в предложении: ич адаш учвугъна гъюрайич 'наш отец к вам идет — наш', ич адаш учвугъна гъюра-чвугьна 'наш отец к вам идет-к-вам'.

Рассматривая выше отмеченные факты в свете их отношения к редупликации, следует подчеркнуть, что помимо того, что в данном случае мы имеем дело с взаимоотношением самостоятельной лексемы (местоимения), с одной стороны, и словоизменительной морфемы (личного показателя), с другой, признанию данного явления в качестве редупликации препятствует также факультативность самого личного местоимения. Не способствует признанию этого также противопоставление субъектной (активной) и объектной (инактивной) форм личного показателя при единой форме личного местоимения, ср.: Узу ахураза «Я засыпаю», но Уву ишураву «Ты плачешь».

В удинском языке личные глагольные показатели как в случае абсолютной, так и в случае эргативной конструкции указывают на лицо субъекта, ср. ч1ап1-зу-бса 'я прячу', ч1ап1-ну-6са 'ты прячешь' и т. д., с одной стороны, и ч1ап1-зу-бакса 'я прячусь', ч1ап1-ну-бакса 'ты прячешься' и т. д., с другой. Вместе с тем, аргументы против трактовки личного согласования в качестве примеров редупликации налицо и здесь.

Аналогичной квалификации заслуживают факты личного согласования в крызском языке, ср.: зын карджат тез паъчаь тер-зын 'я на работу спешу', вун гъаълджаъ дарыхмыш шедирм-ун 'ты здесь не скучаешь?' (неперех. предложения), зын марка конвертджуь къуькоду-зун 'я марку на конверт наклеил', вун аыпаьдж-вун аьд 'ты побил его' (перех. предложения) [Климов, Алексеев 1980: 251-252].

Нецелесообразно рассматривать как редуплицированные и повторяющиеся союзы типа лезг. гагъ. гагъ 'то., то', я., я 'либо., либо', гъам., гъам 'как., так (и)' и т.п. Каждый компонент подобных сложных союзов имеет свою собственную функциональную нагрузку и не может считаться редупликантом другого компонента, ср.:

Гагь са, гагъ маса карди акъвазарзаеа 'То одно, то другое останавливает' [A.A.];

Гъам хъфинни ийида, гъам хкеенни 'И пойдет, и вернется'; Я за адаз къисас къада, я ада заз 'Или я ему отомщу, или он мне' и т.д. Эти же союзы встречаем в других лезгинских языках, например, в табасаранском: «Союз гагь (гагь. гагь) обычно употребляется как повторяющийся союз в значении русского разделительного союза «то» («то. то»). Сложносочиненные предложения с этим союзом состоят из двух или нескольких частей, обозначающих последовательную смену действий или их чередование. Например:

Гагь ерхъуйи хуйин аъмпар, гагь раккнаригъ рякъюй Уъмар «То слышался лай собак, то в дверях показывался Умар». Гагь ригъ anlyüu, гагь зав дифари ккебкуйи, гагь хъанара гъава ачухъ шуйи «То выглядывало солнце, то небо покрывалось тучами, то снова погода прояснялась». Супу гагь ликар явашди алдагъуйи, гагьсана, бацари ккирибгъури, думу фит'ин-вуш алжабгъуйн (А. Дж.) «Лиса то медленно передвигалась, то, лапами разбрасывая землю, она на кого-то набрасывалась». Люкъру гагь хлинццар гъат1арпдуйи, гагь диди чан к1ул гъарзлан исина эбхуйи. (А. Дж.) «Орел то расправлял свои крылья, то он опускал вниз свою голову со скалы» и др.» [Ханмагомедов 1970: 177].

Аналогичным образом мы квалифицируем повторяющиеся соединительные союзы, ср. агул, rus-ra geda-ra „девочка и мальчик" („и девочка и мальчик"). Повторяющийся союз в таких конструкциях не копирует первый, а маркирует соответствующий однородный член.

Из случаев редупликации необходимо исключить такие конструкции с повторяющимися словами, которые, как отмечает М. Ю. Магомедов, исследующий обособленные члены предложения в аварском языке, дают осложненное простое предложение. Это, во-первых, «повтор, который сам по себе не может сообщать что-либо новое, а служит лишь средством усиления, выполняет функцию настаивания (осложняющий элемент второй группы). Дидамун лъаларо, лъаларо «Я тебя не знаю, не знаю» [Магомедов 2009: 187].

Близким к этому случаем является повтор, который «может быть использован говорящим (или автором) не как одно место, а как перечисление мест. Семантическая близость компонентов конструкции с повторяющимися обстоятельствами здесь не превращается в полное тождество, что, по нашему мнению, можег соответствовать возникновению отношения однородности (функция осложняющего элемента первой группы)» [там же: 188].

Думается, не может быть признан действительной формой редупликации и так называемый «смешанный тип редупликации», т.е. такой тип словосложения, при котором при повторяющихся основах используются суффикс, префикс, инфикс, флексия, союзная частица -ни: к1вал-ба-к1вал 'поквартирно' (к1вал 'квартира', -ба- - суффикс); гзафни-гзаф 'больше всего, чаще всего' (гзаф 'много', -ни- - частица) и др. [Гайдаров 1991: 29-31]. В подобных образованиях повторяющиеся морфемы выступают со своим собственным значением, вступая друг с другом в определенные морфо-синтаксические отношения (ср.: рус. со дня на день, из года в год и т.п.). На наш взгляд, слова, образованные таким образом, могут быть квалифицированы как композиты.

Следует исключить из примеров редупликации и сугубо речевые повторы, обусловленные экстралингвистическими условиями. Ср. лезг.

Буюр, буюр!. Вун лап вахтунда агакъна [З.Э.]

Заходи, заходи! Ты очень вовремя пришел.

Здесь повтор вызван проявлением настойчивости, стремлением говорящего достичь убедительности, но никак не грамматическими закономерностями. Ср.: также таб. Гъей, инсан, инсан!. У вуз рябкъюрануз, зиян сагъ гъабхьну.

Л.Х.] Эх, человек, человек! Ты видишь, рана зажила.

Здесь повтор является стилистическим средством выражения сожаления и т.п.

Такого рода повторы нередки в традиционном фольклоре, ср.: цах.

Годий-годий гармадей, годий-годий гармадий. Начальные слова обрядовой (ритуальной) песни: наряжают куклы (лицо напоминает солнце) и с песнями ходят по дворам; весеннее народное празднество, связанное с зороастризмом; весенний праздник плодородия.

В аналогичном аспекте следует рассматривать термин «редупликация», используемый в «Грамматике азербайджанского языка» для указания на повторение членов предложения: «В азербайджанском языке любой член предложения выражается также редупликацией одного и того же слова. Больше всего это относится к сказуемому. В целом простое глагольное или же именное сказуемое может выражаться удвоением одних и тех же слов, а также путем сочетания повторяемого глагола с различными частицами. Парно-повторные сказуемые создают различные смысловые оттенки, увеличивают силу эмоционального воздействия в речи, выражении. Парно-повторное глагольное сказуемое в основном выражается изъявительным и повелительным наклонениями глагола. В редупликациях одно и то же слово в основном повторяется два (а иногда три или же четыре) раза. Формы редупликации сказуемых имеют различные функции» [ГАЯ 1971: 280]. Очевидно, что повтор в данном случае относится не к грамматическим, а к стилистическим явлениям.

Ко всем случаям подобного рода, на наш взгляд, приложимо замечание И. Ф. В ар дуля, согласно которому понятие редупликации «не распространяется ни на единицы более высокого ранга, чем глоссемы (ср. повторение синтаксем в конструкциях с однородными членами предложения: Он все бежит, бежит; Бежит он все, бежит; Он все бежит и бежит), ни на единицы более низкого ранга, чем морфема (ср. внутриморфемные удвоения, лишь этимологически возводимые к редупликации: куку—шк-а, хохот—а—тъ). Не являются редупликацией и чисто речевые повторы вроде: Почему, почему он не пришел; Очень, очень вам благодарен; Мне так одиноко, так одиноко; Подойди сюда, подойди сюда» [В ар дуль 1991: 57].

С функциональной точки зрения в дагестанских языках с одним типом редуплицированных комплексов сближаются сложные лексемы, которые Г. И. Мадиева обозначает термином «слова-повторы» (см. выше). В финно-угорском и тюркском языкознании подобные образования обозначаются термином «парные слова». Хотя они образуют, на наш взгляд, со словообразовательной точки зрения особую группу, в их структуре и семантике можно усмотреть близость к редуплицированным формам. На это указывают, в частности, исследователи тюркских и финно-угорских языков: «Близкие (к парным словам. - А. А.), но не аналогичные в грамматическом и семантическом отношениях сочетания двух лексем составляются в одно слово и в том случае, когда в качестве компонентов повторяется одна и та же лексема. Этот словообразовательный тип обычно именуется повтором, или удвоением (редупликацией, см. Виноградов В.А. 1990, 408). Различают повторы полные и трансформированные. Примеры: полные - улуг-улуг 'большие-пребольшие', барза-барза - 'в конце концов, в конечном счете'; трансформированные - кап-кара 'черный-пречерный', хер-херексел 'инструменты', кижи-кажы 'всякие люди'». [Ондар 2004: 3]

Термин «парные слова» использует и Н. Б. Эседуллаева, ср.: «Под парными словами понимается сочетание двух антонимичных по семантике или же относящихся к одному и тому же кругу понятий, близких по значению лексем, которые выражает отличное от семантики обоих компонентов новое понятие или значение. Именно данная особенность парных слов дает основание для выделения их в лексико-семантической системе языка в особую группу или разряд лексических единиц, восполняющих отсутствующие в языковой системе слова для выражения отдельных понятий и умозаключений» [Эседуллаева 2001: 9].

Из всех видов редупликации наиболее близки к парным словам, на наш взгляд, случаи эхо-редупликации, или неточной редупликации, которая используется в основном для выражения значения "X и подобное", ср. лезг. к1арас-марас «дерево и т.п.», къван-ман «камни и т.п.» и др. (подробно см. [Алисултанов 2007]). Функциональная близость рассматриваемых моделей все же не дает оснований для их полного отождествления.

Более строгие требования к редупликации предъявляет И.А.Мельчук.

По его мнению, «выражение вида /хх/, где /х/ — произвольная цепочка фонем, не является результатом применения редупликации], если неудвоенная форма либо вообще не существует в С (*/х/), либо существует, но не имеет регулярной семантической связи с /хх/. За пределами нашего рассмотрения остаются, например, французские корни типа cancan 'канкан', bébé 'младенец', caca 'кака', papa 'nana', bonbon 'конфета', gnan-gnan 'рохля', glouglou 'бульканье', ronron 'мурлыканье', flonflon 'припев' (и множество других звукоподражаний). Это так называемые «слова-повторы» (франц. mots en écho, букв, «слова-эхо».), которые с морфологической точки зрения интереса не представляют» [Мельчук 2000: 50]. Последнее замечание дает нам основание различать морфологическую редупликацию как средство противопоставления морфологических категорий или же способ словообразования и лексическую редупликацию как средство номинации. К последнему виду редупликации мы относим французские примеры, приводимые И.А.Мельчуком.

Подытоживая обзор раздела диссертации, следует отметить, что редупликация как языковой феномен характеризуется полифункциональностью и многообразием структурных форм своей практической реализации, при этом варьирует также и семантика редуплицируемой единицы. В следствии такого рода переплетения разнообразных лингвистических характеристик в одном явлении, в лингваистической литературе наблюдается заметный разброс мнений о структуре, семантике и функциях редупликации. И, как результат, дать однозначное и исчерпывающее определение редупликации представляется делом непростым.

Вместе с тем, в данном исследовании для удобства анализа принято следующее рабочее определение редупликации. Редупликация - это морфонологическое явление, состоящее, как правило, в правостороннем полном или частичном удвоении слога, корня или основы слова, приводящее к появлении в редуплицированном комплексе нового лексического или грамматического значения.

Нельзя не отметить также ту роль, которую играет проблематика способов проявления редупликации в таких областях лингвистики, как психолингвистика, особенно в связи с изучением особенностей детской речи, процессов овладения языком в детском возрасте. Во всяком случае, выводы о том, что детский язык содержит больше экстраграмматической редупликации по сравнению с языком взрослых (и в целом он более иконичен, нежели язык взрослых), требуют своего подтверждения на более широком эмпирическом материале. Как показали специальные исследования В. Дресслера и других исследователей, «многие слова детской речи по форме являются редупликативными: ням-ням, буль-булъ, кап-кап, и вследствие этого редупликация начинает осмысляться как нечто относящееся к детям, получает уменьшительное или гипокористическое значение. Кроме того, редупликация проявляется в детском языке, когда вместо взрослых слов с сильно различающимися фонемами ребенок произносит цепочки похожих друг на друга звуков, сохраняя при этом количество слогов и общую «мелодию» слова» [Бурлак и др. 2007: 144].

Такое свойство редупликации, как иконичность, делает ее весьма важным компонентом в исследовании знаковых систем Нельзя не согласиться в связи с этим со следующим рассуждением по поводу иконичности: «Иконичность, то есть корреляция между означаемым и означающим языкового знака, при редупликации определяется двумя паттернами. Первый из них связан с повтором и, следовательно, множественностью. В результате редупликация является носителем разнообразной количественной семантики: мультипликативности, итеративности, дистрибутивности, аугментативности, аттенуативности и пр. Вероятно, с этим же паттерном связана экспрессивная функция редупликации (повтор служит для усиления и акцентирования выражаемого смысла). Второй паттерн несколько менее очевиден. Он определяется тем, что редуплицированная форма похожа на свой нередуплицированный коррелят, но не является им. Тем самым редупликация может выражать значение «быть похожим на X (но не совпадать с ним)». Сюда же, судя по всему, следует отнести и семантику пейоративности (типичную для редуплицированных форм). Хотя на первый взгляд пейоративность не относится к очевидной иконической семантике, несложно вспомнить такой пример, как намеренное искажение имени человека с целью задеть или обидеть его (то есть отличное от правильного использования этого самого имени). Пейоративность также типична для некоторых разновидностей редуплицированных конструкций, например, для «шм-редупликации» [Рожанский 2007: 59].

Это свойство увязывается в литературе, прежде всего, с характерными для редупликации функциями выражения множественности: «Видимо, есть все основания для того, чтобы постулировать для способа удвоения связанность с выражением значений семантического поля квантитативности. Все случаи мотивированных повторов, имеющих в языке синхронные соответствия — неудвоенные морфемные или словесные единицы, могут быть содержательно интерпретированы как имеющие отношение к значениям количества. Это относится к словам, как с предметными, так и с предикатными значениями. Именно в этом можно увидеть основание для того, чтобы рассматривать способ удвоения как иконический прием» [Алиева 1991:220].

Актуальность названной проблемы в дагестанском языкознании подтверждается отсутствием публикаций по данной проблеме, с одной стороны, и нерешенностью целого ряда проблем грамматики и лексикографии, с другой. Можно, в частности, указать на неопределенный статус форм, образованных путем эхо-редупликации: с одной стороны, в грамматиках им практически не уделяется внимания, если не считать беглого обзора в разделе «Словообразование», с другой стороны, словари практически не фиксируют этих форм, даже если это касается их нестандартной семантики.

Отсутствие сколько-нибудь заметной дагестановедческой традиции в исследовании редупликации приводит порой и к терминологической путанице, что можно подтвердить следующим примером: «Встречаются случаи, когда редупликат изменяется не только в анлауте, но и в системе вокализма, ср.: къынгыр-чонгур теректер "кривые деревья", где редупликат къынгыр-чонгур "кривой" содержит во второй части компонент чонгур. являющийся фонетическим вариантом первого» [Абдуллаева 1997: 23]. В данном высказывании термин «редупликат» используется в двух различных значениях: в первый раз как обозначение исходной основы (= исходная основа изменяется) и второй раз как обозначение всего редуплицированного комплекса (=редуплицированный комплекс содержит.). Там же говорится о модели «с изменением гласных в редупликате» (= во второй части редуплицированного комплекса). Иными словами, один и тот же термин в пределах небольшой статьи используется в трех противопоставленных друг другу значениях!

Адекватная интерпретация редупликации представляется нам также существенным фактором верификации сравнительно-исторических построений, особенно в связи с теорией моноконсонантизма кавказского корня. «В связи с этим ср. редуплицированные основы, в которых сращиваются морфемы, абсолютно синонимичные между собой. Они и материально, и по значению ничем не отличаются: аг. т1-ал-т1-ам "родимое пятно"; з-уьле-з "селезенка", лезг. цц-или-з (<- *з-или-з) то же, рут. з-или-з, уд. з-и-з-ам, лезг. цц-а-з (<- *з-а-з) "шип, колючка", таб. дз-а-дз-а (дюб.), з-а-з (канд.) то же, аг. з-а-з; лезг. к1-у-к1 "вершина, макушка", кк-у-к (ахт.) (<— *к1-у-кГ), аг. к1-у-к1, таб. к1-а-к1, ср. ав. т1-о-гь "вершина, макушка", дарг. кь-а-р-бек1 макушка", лак. кьа-бак1 то же; лезг. ккур-ккур "колокольчик", аг. гур-гур "колокол"; лезг. т1 (в)-е-т1 "муха", аг. т1-у-т1 то же, ср. также цах. т1-о-т1, крыз. т1-ы-т1, буд. т1-у-т1; лезг. к-е-к "ноготь", аг. к-ир-к то же» [Сулейманов 2000: 93]. Как видим, правомерность некоторых из вышеперечисленных сближений во многом опирается на признание тех или иных цепочек морфем в качестве редуплицированных комплексов.

Особого внимания требует исследование редупликации при наличии семантических и порой значительных фонетических изменений, которые требуют идентификации привлекаемых к анализу лексем и их компонентов, что предполагает проведения комплекса операций, увязываемых со сравнительно-историческим исследованием материала, равно как и с семантическими и типологическими процедурами.

К сказанному следует добавить целый ряд положений, выдвинутых Ф. И. Рожанским [2007: 57-58] в качестве аргументов, подтверждающих необходимость исследования редупликации:

- редупликация является одним из важнейших языковых механизмов, используемых как для формообразования (категория числа у имени, видо-временные системы у глагола), так и для словообразования;

- обилие материала по редупликации требует типологических обобщений, обзоров и т.п.;

- в современных европейских языках редупликация, хотя и находится на языковой периферии, все же представляет достаточно интересный феномен;

- редупликация тесно связана со звукосимволизмом;

- редупликация как языковой феномен требует осмысления с точки зрения современных лингвистических теорий (особое внимание обратили на нее создатели теории оптимальности).

В сфере формообразования в первую очередь можно отметить, что редупликация во многих языках является средств выражения значений аспектуального характера.

Для лезгинских глагольных форм характерна редупликация в формах повелительного наклонения [см. Мейланова 1954: 269]. Она имеет место в случае односложности исходной формы, ср.: агъ-угъ 'верь', ак1-ук1 'вязни', ат1-ут1 'режь' и т.п.

В цахурском языке с помощью редупликации противопоставляются некоторые видовые основы, число которых весьма ограниченно, причем активные глаголы имеют редуплицированную основу дуратива, ср. хьикека 'приносить' при терминативе хьыкы, ухуха 'рожать' при терм, ухы и т.п.; стативные - основу терминатива, ср. ык1ейк1ыр 'болеть' при дур. ык1ар и т.п.

Наиболее разнородны примеры редупликации в арчинском языке [см. Хайдаков 1975: 75-76]. Здесь регулярно редуплицируются формы дуратива, императива и масдара.

В крызском языке редуплицируется основа дуратива нескольких глаголов: джир-идж 'жарить' — дур. джидж-ри, зым-ыдж 'мыть' — дур. зыз-ни, шил-идж 'прясть' — дур. шиш-ли и др.

В некоторых языках встречаются редуплицированные глаголы: например, в лезгинских диалектах: фийском — кьуркьу 'сохнуть', хурху 'ткать', чурчу 'жарить' [Абдулжамалов 1965], джабинском — хырхы" 'вязать', кьуркьу" 'сохнуть', гыргы" 'варить' [Ганиева 1980: 17], докузпаринском — хутху" 'отнести', хырхы" 'вязать, ткать', гыргы" 'варить', кьыркьы" 'вялить, сушить'.[Мейланова 1964: 216]

В рутульском языке редуплицированная основа налицо в глаголах кьалкьас 'дрожать', джирджес 'жарить', гыргас 'вести', гьургьвас 'гулять', хырхас 'вязать', хырхас 'ткать' (ср.: их диалектные варианты в нередуплицированной форме: йиргас 'вести', йиджес 'жарить', ругьвас быть круглым'). В цахурском языке к таким глаголам можно отнести, например, лексемы ухьйхьанес 'пасти' и выг1ыг1ас 'чесаться'.

Одно из первых детальных исследований словообразовательной редупликации на материале лезгинского языка было осуществлено Р. И. Гай-даровым. Автор исследует, по его словам, "словообразующие или лексические повторы", которые "возникают вследствии удвоения двоякого рода элементов; во-первых, в результате удвоения основ самостоятельных (преимущественно-знаменательных слов фуг-руг «вдребезги» (руг «пыль») и, во-вторых, посредством редупликации подражательного комплекса, не имеющего в языке самостоятельного употребления (мур-мур «бормотанье»)". [Гайдаров 1966: 125]

Функции редупликации в лезгинском языке довольно разнообразны. Так, в наречиях, образованных редупликацией форм существительного, и числительных редупликация используется для выражения дистрибутивного множественного: а) редупликация существительных: къат-къат «послойно; по слоям; слоями» (из къат «слой); твар-твар «по зернышку, помалу» (из твар «зернышко») и др. б) редупликация числительных: са(д)-сад (по одному; по одиночке; поочередно» (из сад «один»); кьве(д)-кьвед «по два; попарно» (из кьвед «два»); пуд-пуд «по три» (из пуд «три») и т.д.

Если редупликация существительных носит нерегулярный характер, что дает основание для квалификации форм типа вышеприведенных в качестве наречий, то редуплицированные числительные вполне можно выделять в особый класс дистрибутивных числительных.

Редупликация наречий, по-видимому, не дает значения дистрибутивности, ср.: фад-фад «быстро; бегло» (из фад «рано»); гагь-гагь «иногда, время от времени» (из гагь «иногда»); яваш-яваш «потихоньку, не спеша» (из яваш «тихо, медленно») и др.

Р. И. Гайдаров рассматривает в своей монографии повторы, в т. ч. и осложненные формообразовательными аффиксами. Между тем, на наш взгляд, в этой группе повторов следует различать а) редупликацию той или иной грамматической формы, ср. к1вач-и-к1вач-и 'пешком' (из к1вач-и — эргат. от к1вач 'нога'); йикъ-ан-йикъ-ан 'ежедневно; каждый день' (из йикъан — родит, от югъ 'день' и др., и б) повторы, в которых идентичные соединяются служебными элементами: союзной частицей -ни (эвелни-эвел 'в самом начале; первоначально' < эвел 'начало') и др., словообразующим аффиксом -ба: а также в) повторы, образованные сочетанием разных грамматических форм одной и той же лексемы, что не подпадает, на наш взгляд, под определение редупликации.

В то же время повторы, с изменением (заменой) согласных звуков (заменой начального согласного основы шипящим ш, сонорным м или его появлением перед начальным гласным второй основы), вполне вписываются в рамки редупликации: верч-мерч 'куры и другие домашние птицы' (из верч 'курица'); як-мак 'мясо и другие мясные продукты' (из як 'мясо'); мехъер-шехъер 'свадьба и тому подобное' (1иехъер 'свадьба'); ич-мич 'яблоки и тому подобные' (из ич 'яблоко'); уьфт-муьфт 'свист и тому подобное'; (из уьфт. 'свист') и др.

Редуплицированными можно назвать и повторы, формирование которых "из подражательных комплексов в основном происходит теми же путями, что и рассмотренные выше повторы, возникшие из лексически значимых основ" [Гайдаров 1966: 131], ср.: лухъ-лухъ 'подражание кипению густой массы'); шир-шир 'подражание шуму текучей воды, ручья'; лекь-лекь 'болтовня; пустые разговоры'; рапа-рап 'подражание коллективному хлопанию', гу-па-гуп 'подражание ударам'; дарам-дурум 'подражание беспорядочным шумам, крикам; скандал'; лахъ-рахъ 'подражание быстрому падению стоячего предмета'; ц1екь-рекь 'подражание треску горящих дров; хвороста'; ч1игъ-п1игъ 'подражание тонкому скрипу дверей'; куьт1куьруьт1 'подражание пению мелких птиц'; дагдабадаг-дагдабадаг/ тикила-тикан-тикила-тикан; рап1дап1дап1-рап1дап1дап1 - подражания музыкальным ритмам (игре на барабане) и др.

Отмеченные выше типы редупликации в той или иной степени характерны и для других лезгинских языков.

Так, табасаранские повторы подразделяются на следующие группы [Загиров 1981]: а) повторы — удвоения основ самостоятельных слов: тки-тки 'по кусочку, по малу' (из тки «кусочек»); лит1ан-лит1ан 'по капельке' (из литГан «капля»); гагь-гагь 'иногда, время от времени' (из гагь 'иногда'); яваш-яваш 'потихоньку; не спеша' (из яваш 'тихо, медленно'); к1улди-к1улди 'раздельно; каждый в отдельности' (из к1улди 'раздельно'); йишван-йишван 'еженощно, каждую ночь' (из йишв-ан род. п. от йишв 'ночь'); к1ули-к1улар 'квиты' (из к1ул 'голова'); кьял-къяляхъ 'назад; задом' (от кьяляхъ 'назад'); б) повторы с изменением начального корневого согласного: кас-мас 'кто-либо' (из кас 'лицо; личность; человек'); хал-мал 'дом, всякое жилище' (от хал 'дом') и другие; в) повторы — удвоения подражательных комплексов: чахъ-рахъ-пахърахъ 'подражание тарахтению, грохоту'; гупа-гуп подражание ударам'; пахъ-рахъ 'подражание шуму падающего предмета'; к1ант1-к1ант1 'подражание шуму капающих капель'; ц1акь-ракь 'подражание скрипу зубов'; кьярт1-пярт1 'домашняя утварь; различные предметы' и другие.

Один из видов редупликации в агульском языке квалифицируется как способ не словообразования, а словоизменения, выражающий так называемую репрезентативную множественность [Мерданова 2004: 188].

К примерам редупликации в рутульском языке в литературе относят лексемы, редуплицированный характер которых обусловлен исторической звукоподражательностью, ср.:

1) редупликация полная: тыр-тыр 'удод', вар-вар (название цветка);

2) редупликация с фонетическими изменениями: т1а-т1ал 'древко', 'палка', хьаъ-хьаъл 'овсюг';

3) редупликация может сопровождаться огласовкой: къ'а1р- а1-къ'а1л 'сорока';

4) лексемы, полученные путем редупликации, в исходе могут иметь словообразовательные суффиксы: хал-хал-аг 'серьга', даьб-даьб-ил 'бабочка'" [Ибрагимов 1978: 67].

Общность некоторых моделей позволяет исследователям реконструировать некоторые редуплицированные комплексы на пралезгинском уровне. Кроме того, звукоподражательное (звукосимволическое) происхождение предполагается и для некоторых лексем конкретной семантики [Алексеев 1965: 108]: таб. кьаркьар, агул, кьуркь, рут. ихр. кьакьарак, арч. кьакьара, уд. къокъ 'горло, гортань'; таб. канд. кьискьис, агул, кьискьис, рут. шин. кьискьис 'жадный'; таб. къа1ркъа1р, агул. къа1ракъа1л, рут. къа1ракъа1л 'сорока'; таб. фарфалаг 'волчок', крыз. фаьрфаьраьнг 'круглая доска веретена'; лезг. хл. фтфил, рут. хьуьтхьуьл ' ящурка'; лезг. нют. мизмиз, таб. мизмиз, агул, бурш, мизмиз, цах. бызбыза муха, комар';

Ср. также *ц1имц1- 'муравей'; бабочка; кузнечик', *ц1иц1- 'кузнечик', *ц1инц1- 'ящерица', *ц1ор(А)ц1ол 'куница', *тортор 'куропатка'.

Звукосимволическое и звукоподражательное происхождение подобных лексем устанавливается не только вследствие самого принципа называния предмета по характерному звучанию, но и в силу их характерной структуры (редупликации) (выделено нами. - А.А.), а также нередких перебоев в звуковых корреспонденциях" [там же].

Дело в том, что в современной литературе нет единообразия в способах написания редуплицированных комплексов: однотипные комплексы могут оформляться слитно или через дефис. Так, в рутульско-русском словаре

Джамалов, Семедов 2006: 236] встречаем, с одной стороны, словарную статью

Сырсыр гьаьп1ын дрожать от холода и, с другой стороны,

Сып1-сып1: Сып1-сып1 гьаьп!ын 1) злиться, трястись от злости 2) перен. жадничать.

С этой проблемой связан и вопрос лексикографического характера: что считать заглавным словом редуплицированный комплекс или его нереду-плицированную основу. О значимости этого вопроса свидетельствует лексикографический опыт исследователей дагестанских языков. Так, в упоминавшемся выше рутульско-русском словаре мы находим следующую словарную статью:

Выз звукоподр. жужжанию; вызвыз гьаьп1ын жужжать [Джамалов, Семедов 2006: 49].

В связи с этим закономерно возникает вопрос, каковы основания для включения в заглавия нередуплицированной основы?

Непоследовательность отмечается и в других ситуациях. Так, толкование редуплицированной формы может включаться в рамки словарной статьи с входным нередуплицированным словам:

Суру' IV (-йраь, -быр) отара, стадо овец; суру-сурунаь нареч. отарами, стадами.

Наряду с этим в рассматриваемом словаре гораздо чаще встречаются примеры самостоятельной подачи редуплицированных форм, ср.:

Дене-дене'наь нареч. поштучно и

Дене' IV (деныйраь, -быр) 1) штука 2) семя, ядро; ишбишк1ыйд дене одна штука.

Выведение различных типов редупликации определяются, с одной стороны, лексико-грамматическими характеристиками лексических единиц, обнаруживающих редупликацию, и, с другой стороны, семантикой редуплицированных комплексов. Такое деление несколько отличается от рубрикации, предлагавшейся в свое время в литературе. Ср., например, деление материала, предложенное Н. Ф. Алиевой [1991: 221]: а) слова с предметной семантикой, т.е. существительные нарицательные предметные; б) слова с семантикой действий, процессов, состояний, протяженных во времени, т.е. глаголы; в) слова с семантикой качества, т.е. качественные адъективные и адвербиальные слова; г) слова с семантикой числа, т.е. числительные». Как видим, эта рубрикация отражает по существу частеречную классификацию и не отражает собственную специфику редуплицированных комплексов, что, на наш взгляд, нельзя признать адекватным подходом».

В заключении даны основные выводы по итогам проведенного в данной работе исследования.

Список использованной литературы включает названия наиболее значимых работ отечественных и зарубежных лингвистов, имеющих непосредственное отношение к проблемам, которым посвящено данное исследование.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Редупликация в лезгинских языках"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В ходе проведенного исследования структурных и функциональных особенностей редупликации в лезгинских языках, в том числе лезгинском, табасаранском, агульском, рутульском, цахурском, крызском, будухском, арчинском, удинском и примыкающего к ним хиналугском, было продемонстрировано широкое распространение в этих языках различных видов редупликации, несмотря на то, что данное явление в многих своих аспекта не получило адекватного описания как с точки зрения синхронии, будь то грамматическое описание или словарные материалы, так и с точки зрения диахронии. Как показано в диссертации, причины этого кроются уже в неопределенности самого понятия редупликация и ее разновидностей, в частности, в ее отношении к некоторым смежным понятиям, некоторыми характеристиками, напоминающими редупликацию: словосложение, фразеологизм, сингармонизм и нек.др.

В работе получил обоснование подход, в ходе реализации которого, с одной стороны, в рамках единого понятия были объединены случаи грамматической и лексической редупликации и, с другой стороны, за пределы рассматриваемого явления были выведены примеры повторов, которые не могут быть квалифицированы как частные случаи редупликации.

Анализ конкретных способов редупликации в лезгинских языках, а также тех функций, которые она здесь выполняет, подтвердил высказанное в специальной литературе мнение о том, что «значения, выражаемые в повторах, весьма многообразны; подчас идея количества предстает неочевидной, в измененном виде. Более конкретно идеи количества реализуются при характеристике удвоения в применении к определенным разрядам понятий. При передаче субстантивных понятий — это значения множественности, собирательности, многообразия, но часто также ослабление идеи количества, проявляющееся как значение подобия, сходства. При передаче процессов — это значения интенсивности, длительности, повторности. многократности, а также взаимности и совместности; здесь также проявляются значения снижения количества: недостаточная интенсивность, однократность, попытка к совершению действия. При передаче качественных признаков — это выражение градаций интенсивности признака: как правило, интенсивность, усиление степени, разнообразие качественных признаков, но зачастую и ослабление степени качества, поверхностное сходство» [Алиева 1991: 221].

Редупликация в сфере имени существительного получила в диссертации однозначную квалификацию как средства выражения дистрибутивного множественного, несмотря на адвербиальный статус получаемых в результате редупликации единиц. Дело в том, что в исследуемом процессе имеет место взаимодействие нескольких факторов, как правило, не получивших адекватной дифференциации в специальной литературе: собственно словообразовательного (частеречного: существительное —> наречие образа действия) и семантического.

Сопоставительный анализ этого типа редупликации позволил выявить его изоморфность в различных лезгинских языках (ср. лезг. къат-къат 'послойно; по слоям; слоями' < къат 'слой'; таб. лит1ан-лит1ан 'по капельке' < лит!ан 'капля'; буд. даста-даста 'группами' < даста 'группа, отряд', уд. тикаъ-тикаь 'по кускам, по частям' < тикаъ 'кусок, доля, часть'; рут.парпа'ц-парпа'цнаъ ';болыпими кусками; хлопьями' < парпа'ц 'большой кусок (хлеба, сыра и т.д.)'.

Адвербиальный характер редуплицированных комплексов дает основу для их использования в составе сложных глаголов (рут. хы1л-хы1л гьыъын 'крошить'; хы1л-хы1л йишин 'крошиться', агул, парча-парча акъас 'разорвать на куски'; парча-парча хьас 'разорваться на куски' и т.д.)

Редуплицированные комплексы, не имеющие дистрибутивной семантики, встречаются редко и могут рассматриваться как результат семантического преобразования исходной семантики дистрибутивности.

Возникновение повторов дистрибутивного типа связывается нами с тюркским влиянием.

Следующий тип редупликации, называемый нами эхо-редупликацией, достаточно хорошо представлен не только в дагестанских, но и во многих других языках Востока. В лезгинских языках эхо-редупликация в зависимости от вида дивергенции оказывается представленной несколькими моделями. Среди них наиболее распространена модель с изменением начального согласного второго компонента на м. Материалы проведенного исследования показывают, что в определенных контекстных условиях данный тип редупликации передает целый набор значений, которые связаны между собой, типа:

- "X и подобное" (репрезентативная множественность): агул, рек 'тряпка' - рек-тек 'одежда, белье и под.';

- то же, но с приданием исходному значению оттенка пейоративности (презрение, пренебрежение и т.п.);

- включение в совокупность не только объектов, подобных выраженному исходной формой, но также и тех объектов, которые присущи описываемой ситуации, ср.: лезг. чай-май 'чай и т.п., т.е. то, что положено к чаю';

- множественного с оттенком разнообразия включенных в данное множество объектов: лезг. инсан-минсан '(разные) люди';

Вторая эхо-форма в последнем примере зат1-мат1 обычно не имеет негативной коннотации, однако в данном контексте это значение может усматриваться и здесь: «что-нибудь (плохое)».

При именах обобщенной семантики редуплицированные формы приобретают прономинальное значение. В положительных предложениях такие формы выполняют роль неопределенных местоимений: лезг. зат1-мат1 'что-нибудь'. В отрицательных предложениях эти формы, естественно, выступают в роли кванторных отрицательных местоимений: кас-масни авачир 'никого не было'. При именах более или менее конкретной семантики в отрицательных предложениях данная модель может иметь значение «какой-нибудь /никакой X». Все подобные формы, несмотря на регулярный характер, требуют своего особого лексикографического описания не только в силу имеющихся семантических нюансов, но и по причине исключений формального характера.

В работе проводится дифференциация между понятиями эхо-редупликации, объединяющей формальную и содержательную стороны, и неточной редупликации, отражающей лишь план выражения. Помимо эхо-редупликации, неточная редупликация широко используется в звукоподражаниях и идеофонах.

Редуплицированные прилагательные, в отличие от существительных, обычно в наших материалах выражают идею множественности, разнообразия, в зависимости от лексического значения основы реализуемую в нескольких вариантах. Так, ряд прилагательных, образованных от существительных (X), имеет значение «обладающий множеством X; покрытый множеством X»: буд. чилчил 'веснушчатый'< чип 'веснушка'; уд. зол-зол 'полосатый' < зол 'полоса, полоска'; цах. зол-золна 'полосками, полосатый'; рут. къут-къут ад 'в клетку' < къут 'клетка';

В лезгинских языках представлена также модель редуплицированных прилагательных со значением неполноты качества, приблизительности, которая, впрочем, не является продуктивной, ср. буд. чиг-чиг 'сырой, сыроватый' при чиг 'сырой, несваренный', уд. кедже-кедже 'кисло-сладкий, кисловатый' при кедже 'кислый'.

Редупликация прилагательных для выражения усиленного качества или для выражения разнообразия, отмеченная в ряде дагестанских языков, для лезгинских языков нехарактерна, хотя имеют место отдельные примеры и такого рода: уд. гъуй-гъуй 'толстые, потолще' при гъуй 'толстый'.

Нетривиальный тип редупликации, заключающийся в повторении начального согласного в исходе основы, мы отмечаем в рутульском языке: хъуълихъ-ды 'полный, толстый'; ху1ла1х-ды 'длинный'. Редупликация здесь мотивирована выражением обоими прилагательными большого размера.

В некоторых лезгинских языках регистрируется также проникновение специфической тюркской модели редупликации прилагательных, ср. уд. кепкедже 'очень кислый' при кедже 'кислый', буд. дум-дуз 'прямо, совершенно прямо; верно, точно' и т.п.

В целом влияние азербайджанского языка в этом аспекте на языки азербайджанского региона весьма ощутимо.

В области числительных в лезгинских языках редупликация имеет место при образовании распределительных числительных. Отдельные лезгинские языки при этом демонстрируют следующие особенности: (а) в лезгинском, агульском и удинском для числительных как для грамматического класса слов не характерна категория классно-именной дифференциации, (б) в арчинском, рутульском, табасаранском языках при употреблении количественных числительных, как правило, системно выдерживается классное согласование. Следует также отметить, что сам набор именных классов, арсенал классных формантов и порядок их размещения в структуре числительных специфичны для каждого языка.

Особо в работе рассмотрено образование дистрибутивных форм составных числительных.

Поскольку в редупликации существительных отмечаются очевидные параллели дагестанских и тюркских языков, целесообразно искать истоки появления дагестанских дистрибутивных числительных также в тюркских языках. С другой стороны, однотипное образование разделительных числительных посредством редупликации рассматривается как одна из структурных изоглосс кавказских языков.

Редуплицированные наречия, помимо дистрибутивных наречий, полученных в результате редупликации существительных, могут быть образованы редупликацией собственно наречий или же от соответствующих прилагательных, ср. наречия времени с кванторным значением всеобщности: таб. йишван-йишван 'еженощно, каждую ночь' (< йишван 'ночной'), агул, тпиг. ъ'ушан-ъ'ушан 'каждую ночь, еженощно'. По нашему предположению, значение всеобщности в этих лексемах является развитием значения дистрибутивности.

Пространственные редуплицированные наречия в наших материалах представлены единственным удинским примером: хъош-хъош 'назад, вспять'.

Достаточно широким является функционирование качественных наречий, образованных от адъективных основ: таб. шад-шадди 'весело-весело' -шад 'радостный, веселый, жизнерадостный' - шадди 'весело, радостно'

В собственно лезгинском языке широко распространена редупликация деепричастий. Характер ее проявления позволяет сопоставить ее с редупликацией наречий, не увязывая ее в то же время с фактами редупликации глагольных основ. Важным обстоятельством является то, что редупликация деепричастий играет далеко не последнюю роль в дифференциации собственно деепричастия и целевой формы в лезгинском языке. Истоки редуплицированных деепричастных форм в лезгинском языке достаточно очевидны: они обусловлены азербайджанским влиянием. В других лезгинских языках рассмотренное выше явление представлено не столь широко.

Редупликация глагольных основ в той или иной степени представлена практически во всех лезгинских языках, хотя условия ее функционирования, равно как и семантика редуплицированных форм проявляется в различных языках по-разному. В ходе нашего исследования предположение о связи редупликации со специфической корневой структурой было подтверждено рядом межъязыковых соответствий, в т.ч. лезг. импер. чуруж, фийск. чурчу; рут. джирджес; арч. импер. чуреча, крыз. дур. джидж-ри «жарить» и др. которым отвечают редуплицированные формы и за пределами лезгинской группы.

В отличие от исследователей, рассматривавших редупликацию как сугубо морфологическое явление, мы склонны считать необходимым сохранить понятие «редупликация» и за идеофонической лексикой. Но с различением грамматической (морфологической) и лексической редупликации, поскольку последняя мотивируется семантической природой слова, даже не будучи противопоставленной соответствующей нередуплицированной форме.

В связи с мотивированностью редупликации в процессе номинации, в первую очередь, в диссертации были рассмотрены звукоподражания.

В работе рассмотрено несколько вариантов структурной классификации звукоподражаний. Согласно одной из версий, редуплицированные звукоподражательные комплексы подразделяются на следующие группы: а) с полной редупликациейструктуры СУС (реже УС и СУЯС); б) с неполной редупликацией (с фонетическими изменениями во втором компоненте) структур (С)УС; СУЯУС.

Помимо структуры и значения, звукоподражания характеризуются и с точки зрения их функций в составе предложения-высказывания. Наиболее очевидно использование звукоподражаний в качестве междометий, выступающих вне состава предложения. Особая позиция звукоподражания в составе высказывания может подчеркиваться кавычками и другими способами выделения.

Обычным для звукоподражаний является также употребление со вспомогательными глаголами, в роли которых могут выступать и полнозначные глаголы (как правило, «делать»).

От редуплицированных комплексов следует отличать случаи повторов звукоподражаний, не являющихся, строго говоря, таковыми.

Некоторые звукоподражания могут выступать в качестве субстантива, приобретая падежно-числовое словоизменение.

Классификация звукоподражаний с точки зрения семантики фактически основывается на классификации объектов, производящих те или иные звуки: в настоящее время классифицировать собственно звучания не представляется возможным. При этом следует иметь в виду, что некоторые звуки могут ассоциироваться с достаточно разнородными объектами.

1. Наиболее отчетливо выделяется группа, объединяющая подражания звукам, издаваемым животными, полдразделяемая на (а) слова, воспроизводящие голос того или иного; (б) слова, передающие непроизвольные звуки, издаваемые животными; (в) слова, передающие звуки движения; (г) слова, которые являются воспроизведением звуков столкновения при соприкосновении, касании и т. д.: къар-къар «поскребыванье».

2. Весьма разнообразны звукодражания, передающие звуки, издаваемые человеком - с помощью голоса, ударом руки или движением ног;

3. Не менее многочисленна группа звукоподражаний, копирующих звуки движения неодушевленных предметов.

4. В отдельную группу могут выделяться звукоподражания, в которых звукоподражательная семантика осложняется наличием смысловых оттенков экспрессивного характера.

Звукоизобразительная лексика представляет собой, по сравнению с звукоподражаниями, более сложное явление. Звукоизобразительная лексика, или идеофоны, довольно разнообразна по своей семантике, дифференцируя, по крайней мере, несколько семантических групп:

1. Близко к собственно звукоподражаниям стоят звукоизобразительные комплексы, передающие световые эффекты, как правило, достаточно сильно воздействующие на воспринимающего.

2. Большое количество редуплицированных комплексов обнаруживается среди образных слов, выражающих «характер различного рода движений, перемещений, изменений, напоминающих движения.

3. Весьма распространены редуплицированные комплексы среди лексических единиц, выражающих различные эмоции и ощущения (в т.ч. болевые) человека, а также связанные с ними физиологические реакции.

4. Выделяется также семантическая группа идеофонов, передающая семантику разрушения.

5. К звукоизобразительной лексике отнесены также лексические единицы с очевидной экспрессивной пейоративной семантикой.

Редупликация выявляется также в междометиях, не являющихся звукоподражаниями, но по ряду признаков (главным образом, своей экспрессивностью) сближающимися с ними. В целом же лексико-семантическая квалификация междометий остается неопределенной. В работе отмечается ненормированный характер рассматриваемого слоя лексики. Соответственно, подобные междометия нередко фиксируются словарями как в редуплицированной, так и в не редуплицированной форме, что можно назвать одним из проявлений общего свойства вариативности (< ненормированности) данной группы лексики.

В работе предложена классификация редуплицированных имен с точки зрения их лексико-тематической принадлежности и, соответственно, мотивированности.

1. Прямые звукоподражания а) Названия лиц (обычно связаны с особенностями воспроизведения речи). Эти названия характеризуют прежде всего людей болтливых, многословных, ср.: буд. лагълагъ 'болтун, болтунья'; уд. лагълагъи 'балагур, пустомеля'. Другая разновидность слов этой группы маркирует особенности произношения, дефекты речи и т.п.: буд. ныгъныгъ 'говорящий в нос, гнусавый'; агул. тпиг. ъ'абаб, кош. ъ'абаб (г1абаб) 'немой; глухонемой'; б) Названия музыкальных инструментов, а также предметов, издающих характерный звук. Эта группа лексем имеет очевидный звукоподражательный характер, поскольку название предмета передает его звучание: агул. кош. гаргар 'колокольчик'; буд. балабан 'дудук; балабан (.музыкальный инструмент типа флейты)'; цах. к1арк1ар 'трещотка'; уд. симси 'свирель пастушья'; рут. туьтег 'дудка; рожок'; туътег йывхыЫ играть на дудке.

2. Названия птиц. Эта группа слов в силу своей существенной привязанности к звукоподражаниям, а также относительной многочисленности заслуживает выделения из общей массы названий животных: цах. еудвуд 'дрозд'; уд. гуъгеъл 'сова'; ч'ач'и 'дрозд'; агул. кош. бидбид 'индюк, индейка'.

3. Названия животных.

В данной группе имен имеется достаточно большое количество оснований, мотивирующих появление редупликации.

Заметную группу среди названий животных составляют названия насекомых, в которых редупликация мотивирована мелким размером, и несколько в меньшей степени звуоподражательной символикой: агул. тпиг. чигриг 'саранча'; буд. пырпыра 'майский жук'; уд. гъоъгъоъл 'бомбардир (жук)'.

3. Названия растений, редупликация которых мотивирована несколькими причинами, в основном (а) обилием мелких цветов, плодов или же косточек в плоде, (б) звукоподражанием шелесту листьев и т.д.: буд. джоъъджоъг1уъ 'душистый горошек'; уд. т!иът1иъп1 'дикий гранат'; рут. гыргыр 'колокольчик (цветок)'; агул. к1уч1к1уч1ай 'шиповник'; цах. г1арг1ар 'вид растения (сорняка) в посеве'; арч. къве1къэ1ла 'кустарник, растущий около рек'.

4. Названия частей тела и болезней. Многие лексемы этой группы могут быть отнесены, по крайней мере, по своему происхождению к детской лексике.

5. Названия мелких предметов. В именах этой группы нередко выражается также экспрессивная (пренебрежительная и т.п.) семантика.

В эту группу мы отнесли также названия артефактов, различных по размеру и, соответственно, имеющих иные основания для номинации звукоизобразительного характера.

6. Названия двигающихся предметов. В данной группе имен можно констатировать в отдельных случаях и номинацию по характерному звучанию.

7. Названия больших, длинных и т.п. предметов

8. Названия жидких и сыпучих субстанций

9. Названия природных объектов и явлений

10. Обозначения вкусовых ощущений

11. Названия предметов, выражающих семантику парности:

Помимо лексико-тематической группировки, в работе предложена классификация редуплицированных имен по отношению к исходной основе.

К сопутствующим признакам редупликации мы относим наличие у соответствующей основы нескольких значений с очевидным экспрессивным компонентом и параллельное функционирование редуплицированной и нередуплицированной форм.

Идеофонические редуплицированные комплексы могут служить основой для суффиксального образования имен существительных.

В лезгинских языках достаточно хорошо развита междометная лексика, характеризующая общение человека с животными. Лексемы такого рода, полученные путем редупликации, прежде всего, выполняют функцию подзываний.

Редупликация тесным образом связана также с детской лексикой, которая по своему происхождению неоднородна. Наиболее очевидные параллели здесь наблюдаются в различных слоях звукоподражательной и звукоизобразительной лексики. К детской по своему происхождению лексике следует отнести, прежде всего, некоторые термины родства. Вторую подгруппу детских слов образуют слова, обозначающие предметный мир ребенка: игрушки, еда, одежда и т.п. Третья группа обозначает действия ребенка или же действия взрослых по отношению к ребенку.

Остальная лексика не маркируется специфической семантикой, но характеризуется исключительным употреблением в детской речи.

Роль редупликации в историческом развитии лексики лезгинских языков до настоящего времени оставалась совершенно неисследованной, хотя дагестановеды (Н.С.Трубецкой, Е.А.Бокарев, С.М. Хайдаков, Б.К.Гигинейшвили, Б.Б.Талибов, В.М.Загиров и др.) в своих комментариях нередко прибегали к этому понятию. При этом в исследованиях по сравнительно-исторической лексикологии лезгинских языков редупликация отмечается только при сопоставлении редуплицированных и нередуплицированных форм. В предлагаемом в диссертации обзоре редуплицированной лексики лезгинских языков проводится дифференциация лексики, восходящей соответственно к общедагестанскому (восточно-кавказскому) и общелезгинскому лексическому уровню.

Анализ языкового материала в диссертации показал, что не всегда «поверхностная» редупликация является действительной редупликацией: в ряде случаев совпадение различных частей основы может вызываться фонетическими (обычно ассимилятивными) процессами или же морфологическими в случае фонетического совпадения суффикса с корневой фонемой.

Другой источник «поверхностной» редупликации, также не имеющей ничего общего с действительным удвоением, - заимствование. Исходная форма в языке-источнике при этом может являться редуплицированной, однако на соответствующую квалификацию основы в заимствующем языке данное обстоятельство не влияет, ср.: арч. ч1ач1а "чача", цах. ч1еч1ейбы "жмых" < груз. "виноградные выжимки". М.Ш. Халилов [2003: 299] указывает на грузинский источник для чеч. ч1ач1а "выжимки"; цах. гог IV, -ана, -ан; -ани; мн. -бы. 1. Зелень (растительность). Сувабы гоган аляат1у Горы покрыты зеленью. 2. Зелень нивы, зеленая нива, хлеба. Югун гогбы вод Хорошие хлеба. Заимствовано из азерб. goy. 1) небо; 2) синий; 3) зелень.

Таким образом, специфика функционирования редупликации в дагестанских языках, вообще, и в лезгинских языках, в частности, показывает, что данный лингвистический феномен представлен в них в трех различных функциональных ипостасях:

1) как средство исторически первичной номинации;

2) как средство вторичной номинации;

3) как средство словоизменения.

Материал исследованных языков также свидетельствует о том, что первые две, из приведенных выше функциональных возможностей редупликации, одинаково характерны практически всем упомянутым дагестанским языкам, а третья, являясь по природе своей атрибутом глаголов, в исследованных языках и функционально и семантически проявляется по-разному.

СОКРАЩЕНИЯ В НАЗВАНИЯХ ЯЗЫКОВ, ДИАЛЕКТОВ И

ГОВОРОВ абаз. - абазинский яз. абх. - абхазский яз. ав. (авар.) - аварский яз. агул. - агульский яз. адыг. - адыгейский яз. азерб. - азербайджанский яз. анд. - андийский яз. арм. - армянский яз. арч. - арчинский яз. ахв. (ахвах.) - ахвахский яз. багв. - багвалинский яз. бацб. - бацбийский яз. башк. - башкирский яз. беж. (бежт.) - бежтинский яз. борч.-хн. - борчинско-хновский д-т рутульского языка ботл. (ботлих.) - ботлихский яз. буд. (будух.) - будухский яз. варт. - варташенский д-т удинского языка гин. - гинухский яз. год. - годоберинский яз. груз. - грузинский яз. гунз. - гунзибский яз. дар. (дарг.) - даргинский яз.

ИНГ. - ингушский яз. ихр. - ихрекский д-т рутульского языка каб. - кабардинский яз. карат. -каратинский яз. крыз. - крызский яз. кош. - кошанский говор агульского языка кум. - кумыкский яз. лак. - лакский яз. лез. (лезг.) - лезгинский (собств. лезгинский) яз. мух. - мухадский диалект рутульского языка мюхр. - мюхрекский д-т рутульского языка нидж. - ниджский д-т удинского языка рут. (рутул.) таб. (табас.) тат. тин д. туртюрк. убых. уд. (удин.) хин. (хиналуг.) хнюх. цах. (цахур.) цез. чам. (чамал.) чеч.

- рутульскии яз.

- табасаранский яз.

- татарский яз.

- тиндинский яз.

- турецкий яз.

- тюркский яз.

- убыхский яз.

- удинский яз.

- хиналугский яз.

- хнюхский говор мухадского д-та рутульского языка

- цахурский яз.

- цезский яз.

- чамалинский яз.

- чеченский яз.

Список научной литературыАлисултанов, Алисултан Султанмурадович, диссертация по теме "Сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание"

1. Абаев В. И. Мимео-изобразительные слова в осетинском языке // Труды Ин-та языкознания АН СССР. М., 1956. Т. V1.

2. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. I. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1958.

3. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. II. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1973.

4. Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. III. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1979.

5. Абдоков А. И. О звуковых и словарных соответствиях северокавказских языков. Сравнительно-исторический анализ фонетики и лексики. Нальчик: Эльбрус, 1983.

6. Абдулжамалов Н. А. Фийский диалект лезгинского языка: (Особенности консонантизма. Система глагола). Махачкала, 1965.

7. Абдуллаев 3. Г. Даргинский язык. Т.П. Морфология. М.: Наука, 1993.

8. Абдуллаев И. X. Мимео-изобразительные слова в лакском языке // ЕИКЯ, 1979. Т. VI.

9. Абдуллаев И. X. Структурно-морфологические особенности количественных числительных в лакском языке // ЕИКЯ, 1990. Т. XVII.

10. Абдуллаев ИХ., Элъдарова Р.Г. Вопросы лексики и словообразования лакского языка. Махачкала, 2003.

11. Абдуллаева А. А. Структура прилагательных-повторов в кумыкском языке // Современные проблемы кавказского языкознания и тюркологии. Материалы per. науч. конф., поев. 65-летию кафедры даг. языков Даггосуниверситета. Махачкала, 1997.

12. Алексеев М. Е. Вопросы сравнительно-исторической грамматики лезгинских языков. Морфология. Синтаксис. М.: Наука, 1985.

13. Алексеев М. Е. Проблема групповых заимствований в языках лезгинской группы // Проблемы общего и дагестанского языкознания. Махачкала,2005.

14. Алексеев М. Е. К вопросу о взаимных местоимениях в дагестанских языках // Вопросы типологии русского и дагестанских языков. Махачкала,2006.

15. Алексеев М. Е. Структурные общности тюркских и восточнокавказских языков // Вестник ВЭГУ. Спец. вып. «Мир Востока». Ч. 2. Уфа, 2006.

16. Алексеев М. Е., Атаев Б. М. Аварский язык. М., Academia, 1997.

17. Алексеев М. Е., Шихалиева С. X. Табасаранский язык. М.: Academia, 2003.

18. Алиева 3. М. Словообразование в чамалинском языке. Махачкала, 2003.

19. Алиева Н.Ф. Удвоение как грамматический способ (на материале языков Юго-Восточной Азии) // Морфема и проблемы типологии. М., 1991.

20. Алисултанов A.C. Структура и семантика звукоподражательных глаголов рутульского и цахурского языков // Актуальные проблемы лингвистики. Махачкала, ДГПУ, 2004, с. 12-16.

21. Алисултанов A.C. Редупликация глагольных основ в лезгинских языках // Лексико-семантические особенности тюркских и кавказских языков. Махачкала, ДГПУ, 2004, с. 16-22.

22. Алисултанов A.C. Историческая редупликация в системе глагола рутульского, лезгинского и агульского языков // Лексико-грамматическое развитие тюркских и нахско-дагестанских языков. Махачкала, ДГПУ, 2005, с. 23-27.

23. Алисултанов A.C. Об одном уникальном способе именного словообразования в рутульском языке // Вопросы филологии, № 6, М.,2006, с. 107-109.

24. Алисултанов A.C. Число в рутульском языке // Вопросы филологии, № 5, М.,2006, с.118-120

25. Алисултанов A.C. Особенности редупликации превербных глаголов в рутульском и цахурском языках// Сопоставительные исследования в разносистемных языках. Махачкала, ДГПУ, 2006, с. 32-36.

26. Алисултанов A.C. Словообразование в рутульском языке Махачкала,2007, 11 п.л., (257 е.). Монография (в соавторстве с Султанаевой К.А.).

27. Алисултанов A.C. Редупликация в лезгинских языках // Вопросы филологии, № 4, М., 2006, с. 53-55.

28. Алисултанов A.C. Редупликация как средство выражения дистрибутивного множественного в лезгинских языках // Кавказский лингвистический сборник. Вып. 18, М., Academia, 2007, с. 23-25.

29. Алисултанов A.C. Эхо-редупликация в лезгинских языках // Кавказский лингвистический сборник. Вып. 19. М., 2007, с. 3-20.

30. Алисултанов A.C. Редупликация глагольных форм в лезгинских языках// Фонетика и нефонетика. К 70-летию С.В.Кодзасова. М., Языки славянских культур, 2008(в соавторстве с М.Е.Алексеевым).

31. Алисултанов A.C. Сложное слово и редупликация // Искусство и образование, № 11, М., 2008, с. 146-150.

32. Ъ4. Алисултанов A.C. К определению редупликации // Искусство и образование, №7, М.,2009, с. 189-194.

33. Алисултанов A.C. Редупликация в мухадском и ихрекском диалектах рутульского языка // Сопоставительные исследования в разносистемных языках. Махачкала, ДГПУ, 2009, с. 17-21.

34. Алисултанов A.C. Структурно-семантические особенности редупликации в языках лезгинской группы // Актуальные вопросы общего и кавказскогоязыкознания. Материалы международной научной конференции. Махачкала, 2010, с. 33-35.

35. Алисултанов A.C. Диагностика функций редупликации в дагестанских языках // Обучение иностранным языкам в многоязычной и поликультурной среде. Сборник научных трудов. Пятигорск, 2010, с. 2835.

36. Алисултанов A.C. Редупликация как средство образования форм дуратива, императива и масдара в арчинском и крызском языках // Кавказский лингвистический журнал. Вып. I-II, Махачкала, 2010, с. 14-18.

37. Алисултанов A.C. Структура и семантика редуплицированных звукоподражаний в будухском и удинском языках // Кавказский лингвистический журнал, Выпуск I-II, Махачкала, 2010, с. 18-24.

38. Алисултанов A.C. Особенности функционирования редуплицированных междометий в лезгинском и табасаранском языках // Кавказский лингвистический журнал. Выпуск III-IV, Махачкала, 2010, с. 19-24.

39. Алисултанов A.C. Особенности использования редуплицированных звукоподражаний в образовании сложных глаголов // Кавказский лингвистический журнал. Выпуск III-IV, Махачкала, 2010, с. 24-30.

40. Алисултанов A.C. Морфологический статус редупликации в дагестанских языках // Известия Дагестанского государственного педагогического университета. Общественные и гуманитарные науки, № 4, Махачкала, 2011, с. 89-91.

41. Алисултанов A.C. Звукоизобразительные комплексы в лезгинских языках // Кавказский лингвистический журнал. Вып. I-II, Махачкала, ДГПУ, 2011, с. 16-21.

42. Алисултанов A.C. Редупликация в лексической системе лезгинских языков. Махачкала, ДГПУ, 2012, 7 п.л. (140 е.).

43. Алисултанов A.C. Об одном способе выражения дистрибутивного множественного числа в лезгинском, табасаранском и будухском языках // Дагестанская литература: история и современность. Вып. 6, Махачкала, 2012, с. 30-32.

44. Алисултанов A.C. Форма и содержание языкового знака //Научный мир. Журнал научной общественности Республики Дагестан, № 5. Махачкала, 2012.

45. Алиханов С. 3. Словообразование в аварском языке. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Махачкала, 1998.

46. Асельдерова Р. О. Морфологическая структура и семантика словообразовательных моделей сложных существительных и прилагательных в аварском языке в сопоставлении с русским: Автореф. дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2000.

47. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов, М.: Советская энциклопедия, 1966.

48. Байсултанов Д. Экспрессивно-стилистическая характеристика фразеологизмов чеченского языка. Дис. д. ф.н. Лейден, 2006.

49. Блумфилд Л. Язык. М., 1968.

50. Бокарев A.A. Очерк грамматики чамалинского языка. M.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949.

51. Бокарев Е. А. Введение в сравнительно-историческое изучение дагестанских языков: Материал к курсу. Махачкала: ДГУ, 1961.

52. Бокарев Е. А. Сравнительная фонетика восточнокавказских языков. М.: Наука, 1981.

53. Булыгина Т. В. Проблемы теории морфологических моделей. М.: Наука, 1977.

54. Бурлак С. А., Иткин И. Б., Минлос Ф. Р. Рец. На кн. Studies on reduplication // Вопросы языкознания, 2007, № 6.

55. Бурчуладзе Г. Т. Редупликация и грамматические классы в лакском языке // Вопросы языкознания. 1982, № 5.

56. Вакилов X. С. Звукоподражательные слова-выкрики представителей животного мира в гинухском языке // Отраслевая лексика дагестанских языков: Названия животных и птиц. Махачкала, 1988.

57. Вардуль И. Ф. Морфема в типологическом исследовании // Морфема и проблемы типологии. М., 1991.

58. Василевич А. П. "Психолингвистическая значимость" слов-цветообозначений в разных языках. // Экспериментальные исследования в психолингвистике, М., 1982.

59. Вопросы словообразования дагестанских языков. Махачкала, 1986.

60. Вукович Й. К проблеме классификации частей речи // ВЯ, 1972, № 5.

61. Гаджиахмедов Н. Э. Словоизменительные категории имени и глагола в кумыкском языке (сравнительно с другими тюркскими языками). Махачкала: Юпитер, 2000.

62. Гаджиев М. М., Гайдаров Р.И., Мейланова У. А. Орфографический словарь лезгинского языка. Махачкала, Дагучпедгиз, 1989.

63. Гаджиева Н. 3. Азербайджанский язык // Языки народов СССР. Т. 2. Тюркские языки. М., 1966.

64. Газов-Гинзберг А. М. Был ли язык изобразителен в своих истоках? М., 1965.

65. Гайдаров Р. И. Лексика лезгинского языка. Махачкала, 1966.

66. Гайдаров Р. И. Лезгинская диалектология. Махачкала, 1966. На лезг. яз.

67. Гайдаров Р. И. Морфология лезгинского языка (Учебное пособие). Махачкала: РИО ДГУ, 1987.

68. Гайдаров Р. И. Основы словообразования в лезгинском языке. Махачкала, 1991.

69. Гайдаров Р. И., Мегьамедов Гь. И., Эседуллаева Н. Б. Лезги ч1ал. Махачкала, 1994.

70. Гайдаров Р. И., Эседуллаева Н. Б. Об удвоенных словах в лезгинском языке // Современные проблемы кавказского языкознания и тюркологии. Вып. 2. / Мин.обр. РФ / Даг.гос.университет/ Отв. ред. М.-С. М. Мусаев. Махачкала, 2000.

71. Ганиева Ф. А. Джабинский диалект лезгинского языка: Автореф. дис. канд. филол. наук. Тбилиси, 1980.

72. Ганиева Ф. А. Словосложение как один из способов словообразования в хиналугском языке // Вопросы словообразования дагестанских языков. Махачкала, 1986.

73. Ъ.Ганиева Ф. А. Орнитологическая терминология в лезгинском языке // Отраслевая лексика дагестанских языков: Названия животных и птиц. Махачкала, 1988.

74. Ганиева Ф. А. Хиналугско-русский словарь. Махачкала, 2002.

75. Гасанова У. У. Междометно-наречные повторы даргинского языка // Семантика языковых единиц разных уровней. Выпуск 6. Махачкала, 2000.

76. ГАЯ Грамматика азербайджанского литературного языка (Фонетика, морфология и синтаксис). Баку: Элм, 1971.

77. Гшинейшвили Б. К. Сравнительная фонетика дагестанских языков. Тбилиси, 1977.

78. Гудава Т. Е. Сравнительный анализ глагольных основ в аварском и андийских языках. Махачкала, 1959.

79. Гудава Т.Е. Ботлихский язык. Тбилиси: Мецниереба, 1962. На груз. яз.

80. Гудава Т.Е. Годоберинский язык // Языки народов СССР. Т. 4. Иберийско-кавказские языки. М., 1967а.

81. Гудава Т.Е. Тиндинский язык// Там же. 1967д.

82. Гукасян Ворошил. Удинско-азербайджанско-русский словарь. Баку: Элм, 1974.

83. Гюльмагомедов А. Г. Фразеология лезгинского языка. Махачкала, 1990.

84. Гуълмегъамедов А. Г. Лезги ч1алан словарь. 1 ктаб. А-К1. Махачкала, 2003.

85. Гюльмагомедов А. Г. Лезги ч1алан словарь. II китаб. Л-Я. Махачкала, 2005.

86. Даниэль М. А. Типология ассоциативной множественности: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2000.

87. Дарбеева А. А. Повторы и удвоения в бурятском языке. В кн.: К изучению бурятского языка. Улан-Удэ, 1969.

88. Джавадова У. Г. Наречие в табасаранском языке: Автореф. дис. канд. филол. наук. Махачкала, 1999.

89. Джамалов К.Э., Семедов С.А. Рутульско-русский словарь. М., 2006

90. Джейранишвили Е. Ф. Основные вопросы фонетики и морфологии цахурского и мухадского (рутульского) языков: Автореф. дис. докт. филол. наук. Тбилиси, 1966.

91. Джейранишвили Е. Ф. Цахский и мухадский языки. Тбилиси, 1984.

92. Джидалаев Н. С. Некоторые замечания о статусе иноязычных слов в лексике дагестанских языков // Отраслевая лексика дагестанских языков: Названия животных и птиц. Махачкала, 1988.

93. Дмитриев Н. К. Грамматика кумыкского языка. М.; JT. Изд-во академиинаук СССР, 1940.

94. Дмитриев Н. К. Грамматика башкирского языка. M.-JL, 1948.

95. Жирков Л. И. Грамматика лезгинского языка. Махачкала, 1941.

96. Загиров В. М. Лексика табасаранского языка. Махачкала, 1981.

97. Загиров В. М. Историческая лексикология языков лезгинской группы. Махачкала: Дагучпедгиз, 1987.

98. Ибрагимов Г. X. Рутульский язык. М.: Наука, 1978.

99. Ибрагимов Г.Х. Рутульский язык. Махачкала, 2004.

100. Ибрагимов Г. X. Цахурский язык. М.: Наука, 1990.

101. Ю.Ибрагимов Г. X., Алисултанов А. С., Султанаева К. А. Словообразование в рутульском языке. Махачкала, 2007.

102. Ибрагимов Г.Х., Нурмамедов Ш.М. Цахурско-русский словарь. Махачкала, 2011.

103. Касландзия В. А. Сложные слова в абхазском языке. Сухум, 1998.

104. Керимов К. Р. Деепричастие, инфинитив или целевая форма? (К трактовке так называемых основных форм лезгинского глагола) // Языкознание в Дагестане: Лингвистический ежегодник. № 3. -Махачкала, 1999.

105. Кибрик А. Е., Кодзасов С. В., Оловянникова И. П., Самедов Д. С. Опыт структурного описания арчинского языка. Т. I. Лексика. Фонетика. М., 1977.

106. Кибрик А. Е., Кодзасов C.B., Оловянникова И. П., Самедов Д. С. Арчинский язык. Тексты и словари. М., 1977.

107. Кибрик А. Е., Кодзасов С. В. Сопоставительное изучение дагестаских языков. Глагол. М., Изд-во МГУ , 1988.

108. Кибрик А.Е. и др. Элементы цахурского языка в типологическом освещении. М.: Наследие, 1999.

109. Кибрик А.Е. и др. Багвалинский язык. Грамматика. Тексты. Словари. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001.

110. Климов Г. А. Этимологический словарь картвельских языков, М.: Изд-во АН СССР, 1964.

111. Климов Г. А., Алексеев M. Е. Типология кавказских языков. М., 1980.

112. Крылов С. А. Типы морфем в современном халха-монгольском языке // Морфема и проблемы типологии. М., 1991.

113. Курбанов Б. Р. Местоимение в лезгинском языке (к проблеме частей речи). М., 1998.

114. Курбанов Б. Р. Проблема частей речи в лезгинском языке. М.: Центр языков и культур Северной Евразии, 1999.

115. Курбанов К. К. Морфология табасаранского языка. Махачкала: Дагучпедгиз, 1986.

116. Курбанов К. К. Грамматические классы слов табасаранского языка. Махачкала: Изд-во ДГУ, 1995.

117. Курбанов К. К. Система табасаранского глагола (К проблеме литературного нормирования). Махачкала, 2003.

118. Кухмазова Д. М. Категория отрицания в табасаранском языке в сопоставлении с русским: Автореф. дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2009.

119. Лексика: Сравнительно-историческая лексика дагестанских языков. М.: Наука, 1971.

120. Ломтатидзе КВ. О функции редупликации в абхазском // Известия ИЯИМК, 1940, тт. V-VI.

121. ЛЭС: Лингвистический энциклопедический словарь / Под ред. В. Н. Ярцевой. М.: Советская энциклопедия, 1990.

122. Магомедбекова З.М. Ахвахский язык: Грамматический анализ, тексты, словарь. Тбилиси: Мецниереба, 1967.

123. Магомедбекова З.М. Каратинский язык// Языки народов СССР. Т. 4. Иберийско-кавказские языки. М., 1967.

124. Магомедов М.-Г. 3. Именное словообразование в даргинском языке. Махачкала: Дагучпедгиз, 1972.

125. Магомедов М. Ю. Обособленный член предложения в аварском языке // Теоретические и методические проблемы национально-русского двуязычия. Материалы международной научно-практической конференции. 27-28 мая 2009 г. Часть II. Махачкала, 2009.

126. Магометов А. А. Табасаранский язык. Тбилиси, 1965.

127. Мадиева Г. И. Морфология аварского литературного языка. -Махачкала, 1980.

128. Малъмберг Б. Проблема метода в синхронной фонетике // Новое в лингвистике. Вып. 2. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1962.

129. Махмудова С. М. Морфология рутульского языка. М., 2001.

130. Махмудова 3. Ш. Местоимения в дагестанских языках в сопоставлении с английским: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2007.

131. Мейланова У. А. Типы образования повелительного наклонения глагола в лезгинском языке // Языки Дагестана. Махачкала, 1954, вып. 2.

132. Мейланова У. А. Очерки лезгинской диалектологии. М., 1964.

133. Мейланова У. А. Лезгинский язык // Языки народов СССР. Т.IV. Иберийско-кавказские языки. М., 1967.

134. Мейланоеа У. А. Будухско-русский словарь. М.: Наука, 1984.

135. Мейланоеа У. А., Ганиева Ф. А. К характеристике некоторых терминов животноводства в лезгинском языке // Отраслевая лексика дагестанских языков: Названия животных и птиц. Махачкала, 1988.

136. Мельчук И. А. Курс общей морфологии. T. III. Москва; Вена, 2000.

137. Мельчук И. А. Курс общей морфологии. T. IV. Москва; Вена, 2001.

138. Мерданоеа С. Р. Морфология и грамматическая семантика агульского языка. М., 2004.

139. Минлос Ф. Р. Редупликация и парные слова в восточнославянских языках. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. М., 2004.

140. Муркелинский Г. Б. Грамматика лакского языка. Махачкала, 1971.

141. Мусаев М.-С. М. Лексика даргинского языка: Сравнительно-исторический анализ. Махачкала: ДГУ, 1978.

142. Мусаев М.-С. М. Даргинский язык. М.: Academia, 2002.

143. Мусаев М.-С. М. Виды и способы функционирования русизмов в даргинском языке // Теоретические и методические проблемы национально-русского двуязычия. Материалы международной научно-практической конференции. 27-28 мая 2009 г. Часть II. Махачкала, 2009.

144. Общее языкознание. Внутренняя структура языка. М., Наука, 1972.

145. Ожегов С. И. Словарь русского языка. Под ред. Н.Ю.Шведовой. М.: Русский язык, 1991.

146. Омарова С. И. Материалы к словарю дагестанской лингвистической терминологии. М.: Academia, 1997.

147. Ондар H. М. Парные слова в тувинском языке: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2004.

148. Плунгян В. А. Выражение множественности ситуаций в чамалинском языке // Типология итеративных конструкций. Л., 1989.

149. Плунгян В. А. Общая морфология. М.: УРСС, 2000.

150. Рагимова В.М. Фазовые глаголы в немецком и лезгинском языках. Дисс. . канд. филологических наук. Махачкала, 2004.

151. Рамазанов М. Р. Агульско-русский словарь. Махачкала: Лотос, 2010.

152. Рашидов А. А. Звукоподражательные глаголы рутульского языка, воспроизводящие «язык» и действия животных // Отраслевая лексика дагестанских языков: Названия животных и птиц. Махачкала, 1988.

153. Рожанский Ф. И. Редупликация в Западной Африке // Основы африканского языкознания. М., 2000.

154. Рожанский Ф. И. Редупликация и названия животных в африканских языках // Вопросы языкознания, 2007, № 2.

155. Рожанский Ф. И. Редупликация как словообразовательное средство в языках Западной Африки // Основы африканского языкознания. М.: Academia, 2008.

156. Рожанский Ф.И. Редупликация: Опыт типологического исследования. Знак, 2011.

157. Русская грамматика. М.: Изд-во АН СССР, 1980. Т. I.

158. Русская разговорная речь. Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. Под ред. д. ф. н. Е. А. Земской. М.: Наука, 1983.

159. СаидовМ. Аварско-русский словарь. М.: Советская энциклопедия, 1967.

160. Самедов Д. С. Некоторые вопросы лексики арчинского языка: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1975.

161. Самедов Дж. Фонологические особенности образных слов в некоторых дагестанских языках // Вестник Московского университета. Филология, № 5, V. 1975.

162. Самедов Д. С., Гаджиахмедов Н. Э., Махмудова С.М. К вопросу об идеофонической лексике в дагестанских языках (на материале детских слов) // Сравнительно-сопоставительные исследования лексики. Межвузовский научно-тематический сборник. Махачкала, 1992.

163. Самедов Д. С., Магомедов Г. И. К вопросу о лексических и структурных общностях в дагестанских языках (на материале названий частей тела) // Отраслевая лексика дагестанских языков: Материалы и исследования. Махачкала: ИИЯЛ, 1984.

164. Саникидзе Л. К. Редупликация в сванском и занском языках // Ежегодник ИКЯ. 1977. T. IV.

165. Словарь русского языка в 4-х томах. Под ред. А. П. Евгеньевой. 2-е изд. М.: Русский язык, 1982. Т.2. К О.

166. Сравнительно-историческая лексика дагестанских языков. М.: Наука, 1971.

167. Сулейманов А. А. Морфология даргинского языка. Махачкала, 2003.

168. Сулейманов Н. Д. Словообразование и структура слова в восточно-лезгинских языках. Махачкала, 2000.

169. Сулейманов Н. Д. Агульско-русский (диалектологический) словарь. Махачкала, 2003.

170. Султанаева К. А. Словообразование в рутульском языке. Автореферат дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2004.

171. Сусеева Д. А. Закономерности развития калмыцкого языка в советскую эпоху. Элиста, 1978.

172. Таджибова Р. Р. Контрастивный анализ моделей словосложения в английском и лезгинском языках: Автореф. дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2001.

173. Талибов Б. Б. Сравнительная фонетика лезгинских языков. М.: Наука, 1980.

174. Талибов Б. Б. Грамматический очерк лезгинского языка // Талибов Б. Б., Гаджиев M. М. Лезгинско-русский словарь. М.: Советская энциклопедия, 1966.

175. Талибов Б. Б. Имя числительное в цахурском языке // ЕИКЯ, 1990. Т. XVII.

176. Талибов Б. Б. Будухский язык. М.: Academia, 2007.

177. Талибов Б. Б., Гаджиев M. М. Лезгинско-русский словарь. М.: Советская энциклопедия, 1966.

178. Топуриа Г. В. Основные морфологические категории лезгинского глагола (по данным кюринского и ахтынского диалектов). -Тбилиси, 1959.

179. Услар 77. К. Этнография Кавказа: Языкознание. T. VI: Кюринский язык. Тифлис: Изд. Упр. Кавказского учебн. округа, 1896.

180. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Изд. 2-е. М.: Прогресс, 1986. Т. 1.

181. Хайдаков С. М. Очерки по лексике лакского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1961.

182. Хайдаков С. М. Сравнительно-сопоставительный словарь дагестанских языков. М.: Наука, 1973.

183. Хайдаков С. М. Система глагола в дагестанских языках. М.: Наука, 1975.

184. Халилов М. Ш. Грузинско-дагестанские языковые контакты (на материале аварско-цезских и некоторых лезгинских языков). М.: Наука. 2003.

185. Ханбалаева С. Н. Категория таксиса в русском и лезгинском языках в сопоставлении: Дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2005.

186. Ханмагомедов Б. Г.-К. Очерки по синтаксису табасаранского языка. Махачкала, 1970.

187. Ханмагомедов Б. Г.-К., Шалбузов К. Т. Табасаранско-русский словарь. М.: Наука, 2001.

188. Церцвадзе И.И. Андийский язык: Грамматический анализ с текстами. Тбилиси: Мецниереба, 1965. На груз. яз.

189. Чирикба В. А. Аспекты фонологической типологии. М.: Наука, 1991.

190. Шахбанова 77. Б. Семантические и структурные особенности междометий в аварском языке: Автореф. дис. канд. филол. наук. Махачкала, 2004.

191. Шахбанова П. Б. Редуплицированные междометия в аварском языке // Вопросы дагестанских языков и литератур. Махачкала, 2004.

192. Шейхов Э. M. Масдар и целевая форма глагола лезгинского языка в сопоставлении с инфинитивом // Отглагольные образования в иберийско-кавказских языках. Черкесск, 1989.

193. Шейхов Э. М. Сравнительная типология лезгинского и русского языков. Морфология. Махачкала, 1993.

194. Шейхов Э. М. Сопоставительная грамматика лезгинского и русского языков. Морфология. Синтаксис. M.: Academia, 2004.

195. Эседуллаева Н. Б. Сравнительные и образные обороты, парные и удвоенные слова в лезгинском языке: АКД. Махачкала, 2001.

196. Эфендиев И. И. Иранизмы в лезгинском языке. Махачкала, 2000.

197. Юзбеков А. Н. Служебные части речи в лезгинском языке. Махачкала: Дагучпедгиз, 1990.

198. Языковая номинация (Общие вопросы). М.: Наука, 1977.

199. Янко-Триницкая Н. А. Штучки-дрючки устной речи (Повторы-отзвучия) // Русская речь, 1968, № 4.

200. Янко-Триницкая Н. А. Продуктивные способы и образцы окказионального словообразования // Актуальные проблемы русского словообразования, I. Ташкент, 1975.

201. Authier G. Grammaire kryz (langue caucasique d'Azerbaïdjan, dialecte d'Alik). Leuven-Paris: Peteers, 2009.

202. Berlin В., Kay P. Basic colour terms: Their universality and evolution. Berkeley, 1969.

203. Fritzsche A. R. Questiones de reduplicatione graeca. Lipsiae, 1873.

204. Haspelmath M. A grammar of Lezgian. В.; N.Y.: Mouton-de Gruyter, 1993.

205. Hockett C. F. Peiping Morphonemics // Language. 1950, vol. 26, No 1.

206. Hopkins E. W. Vedic Reduplication of Nouns and Adjectives // Amer. Journal Phil. 1893. № 14.

207. Key H. Some Semantic Functions of Reduplication in Various Languages//Anthropological Linguistics. Vol. 7. 1965. № 3.

208. Moor M. Formenbildung des Lezgischen Verbs unter besonderer berücksichtigung der Negation. Lizentiatsarbeit in allgemeiner Sprachwissenschaft. Zürich, 1981.

209. Moor M. Studien zum lesgischen Verb. Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1985.

210. Moravcsik E. A. Reduplicative Constructions // Universals of Human Language. Vol. 3: Word Structure / Ed. by J. H. Greenberg. Stanford, 1978.

211. Nikolayev S. L., Starostin S. A. A North Caucasian etymological dictionary. M.: Asterisk, 1994 NCED.

212. Pott A. Fr. Doppelung (Reduplikation, Gemination) als eines der wichtigsten Bildungsmittel der Sprache, beleuchtet aus Sprachen aller Welttheile. 1862.

213. Studies on reduplication / Ed. by V. Hurch with editorial assistance of V. Mattes (Empirical approaches to language typology; 28). Berlin, New York: Mouton de Gruyter, 2005. 640 p.

214. Schulze W. Die Sprache der Uden in Nord-Azerbajdzan. Wiesbaden: Otto Harassowitz, 1982.

215. Schulze W. The Udi Gospels. Annotated Text, Etymological Index, Lemmatized Concordance. LINCOM EUROPA, 2001.

216. Turner V. Color Classification in Ndembu Ritual//1966.

217. Wood Fr. A. I. Verner's law in Gothic. II. The reduplicating verbs in Germanic. Chicago. University Dept. of Germanic Languages and Literatures. Germanic Studies. 2. 1895.