автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Религиозно-философские поэмы М. М. Хераскова

Текст диссертации на тему "Религиозно-философские поэмы М. М. Хераскова"

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ имени А.М.ГОРЬКОГО

Георгий Андреевич Давыдов РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКИЕ. ПОЭМ М.М.ХЕРАСКОВА

Специальность 10,01,01 - Русская литература

Диссертация на, соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель

Д а у!) к ЗНЕ & Ё? а б ^[¡^З О 33

Мо с».' зн^в X 9 5 9

Введение................................................. 3

Глава, I:

Творческие идеи и художественные образы

религиозно-философских поэм М.М.Хераскова...............38

Глава II

Символика религиозно-философских поэм М.М.Хераскова....132

Заключение...................................................................166

Примечания,............................................ 175

Библиография........................................... 189

Приложение...................................................»20 7

ВВЕДЕНИЕ

Художественное наследие Михайлы Матвеевича Хераскова (1733"-180?), крупнейшего русского писателя XVIII в., разнообразно, Он оставил заметный след практически во всех жанрах словесности своего времени: от любимой широкой публикой комической оперы до презираемого классицистами жанра романа. Но основной областью применения его творческих способностей были жанры поэтические и прежде всего жанр поэмы.

В системе классицизма жанр поэмы., и в первую очередь поэмы эпической, занимает главное место. Деятели русского классицизма не раз приступали к ответственной и, по условиям словесности эпохи классициэма, необходимой задаче - созданию эпической национальной поэмы., без которой национальная литература была бы неполной. Но ни А.Д.Кантемиру3 ни М.В.Ломоносову,,, ни А.П.Сумарокову., ни В.И.Майкову не удалось осуществить этого естественного стремления русской словесности (единственный законченный опыт В.К.Тредиаковского не стая национальной эпопеей1). Лишь в 1779 г. Михаила Херасков представил на суд публики свою "Россияду", что было принято с восторгом и до конца жизни обеспечило ему почет и место на русском художественном олимпе2. Впоследствии Херасков не только не оставляет жанра эпической поэмы,, но вносит в него существенные изменения. Историки литературы обращали на них внимание, прежде всего указывая на программное авторское предисловие к поэме "Владимироднако они практически не анализировали данные изменения как на материале этой, так и иных поэм Хераскова.

Это объясняется отчасти тем, что ни одна из херасковс-ких поэм не имела такого же успеха, как "Россияда", ни (что важно для исследователей) такого же значения для русской литературы вообще. Поэтому в истории русской литературы Херасков предстает прежде всего "певцом бессмертной <<Россияды>>" (правда., в отличие от Державина, исследователи таковой ее все же не считают). Прочие поэмы как правило, исключая разве что поэму "Владимир" (которая воспринимается в комплексе с "Россиядой"), не рассматриваются.

Но заметной фигурой в русской литературной жизни, "почитаемой в числе лучших наших стихотворцев", - фигурой, имеющей значение не только для узкого круга профессионалов, но для широкого круга читающей публики, Херасков становится задолго до написания "Россияды". Это, в частности, отражает первая обстоятельная критическая статья о нем в новиковском "Опыте исторического словаря о российских писателях", составление которого относится к 1770-71 гг., а издание было завершено в 1772 г. Соответственно Новиков упомянул две написанные к тому времени поэмы Хераскова - "Плоды наук" (1761) и "Чесмесский бой" (1771) (поэма "Селим и Селима" С1771], надо полагать, показалась ему "камерной" вещью). Статья Новикова ценна не только подробным перечислением произведений, вышедших из-под пера Хераскова, но и своим резюме об особенностях "стихотворства" писателя: "Стихотворство его чисто и приятно, слог текущ и тверд, изображения сильны и свободны (...)м3. Разумеется, данная работа стоит особняком в литературе,,посвященной Хераскову; во-первых, она находится ближе к жанру литературной критики, во-вторых, Новиков

был не только современником писателя (что всегда накладывает отпечаток на суждения), но и единомышленником - духовным и литературным. Для историка литературы подобная оценка важна прежде всего тем, что определенно указывает на прижизненное значение Хераскова., которое само по себе есть достаточное основание для всестороннего изучения наследия писателя.

В собственно исторической литературной науке исследование творчества Хераскова начинается вскоре после его кончины. Чем дальше уходит эпоха классицизма, тем настойчивее деятели литературного общества (да и само общество) стремятся дать оценку предшествующей словесной культуре вообще и самим предшественникам в частности (именно поэтому продолжительное время оценка херасковского наследия не отделима от оценки его личности).

Первым таким опытом следует считать обстоятельный разбор "Россияды", проделанный А.Ф.Мерзляковым и напечатанный уже в 1815 г.4 В этом единственном в своем роде ("премудром"., по ироническому замечанию А.С.Пушкина5) разборе, обращенном к В.А.Жуковскому, Мерзляков останавливается не только на литературных достоинствах и особенностях поэмы, но и на гражданском значении творчества Хераскова в целом: "Всякому молодому человеку, который готовится быть честным гражданином, добрым сыном отечества, хорошим супругом, отцом, другом, верным Вере и Богу, советовал бы любить и читать сочинения Хераскова"6. Здесь Мерзляков выступает как типичный классицист: собственное литературное значение Хераскова нерасторжимо с его же политическим, идеологическим, государственным значением. Мерзляков видит в Хераскове одного из

лучших, образцовых представителей русской литературы XVIII в. Тогда как в действительности писатель несомненно занимает весьма своеобразное место в этой литературе - и эстетическое, и философское (как и проистекающее из последнего политическое). Подобный взгляд, во-первых, позволяет увидеть отношение к Хераскову поздних классицистов, литературных консерваторов, во-вторых, показывает, что иная, по объему более значительная часть его эпического наследия, ими (ревнителями его памяти!) была упущена. Главенствующее среди них представление о литературе как бы выпрямляло все то, что этому не соответствовало, а не соответствовала этому, как мы видим, немалая часть херасковского творчества. Так, казалось бы парадоксально, на установившуюся позднее одностороннюю оценку его наследия повлияли уже его почитатели.

Статья Мерзлякова как бы предшествует не замедлившему вскоре проявиться в полную силу противостоянию классицистов и романтиков, поклонников "старины" и сторонников "новизны".

Вслед за статьей Мерзлякова, в том же 1815 г», появляется резко критический разбор "Россияды" П.Строева, в котором ведется полемика с положениями статьи Мерзлякова. По Строеву, "Россияда" не только не является художественно удачной поэмой, но и вообще не отвечает требованиям эпической поэмы, поскольку Херасков не соблюдал правила, предъявляемые к такого рода сочинениям7. Поэтому, заключает Строев, "(.,.) мы не имеем еще истинно хорошей поэмы. <<Россияда>> не достойна тех громких похвал, коими ее до сих пор осыпали, еще менее <<Владимир>>"6. Обвиняя Хераскова в "надутости и неестественности", Строев предвосхищает последующие оценки

романтической критики,

Критики-романтики подвергают Хераскова резким и чрезмерным нападкам и, можно полагать, нередко вовсе не знакомы с прочими поэмами Хераскова. О Хераскове и прежде всего о "Россияде" пишут братья Николай и Ксенофонт Полевые. Для них Херасков выступает обыкновенной для подражательной и ученической русской словесности XVIII в. бесцветной фигурой. Единственное, что обращает на себя внимание у этого автора, - "громадная пустота"10, то есть поразительная даже на фоне иных многопишущих сочинителей его времени плодовитость и одновременно бессодержательность. Херасков имеет для них значение в большей степени как символ "старой" литературы, его значение "приуготовительное" (хотя они и признают за ним известные заслуги).

Во многом следующий за ними. В.Г.Белинский также отмечает заслуги Хераскова перед русской словесностью: "Херасков подарил Россию двумя эпическими или героическими поэмами -<<Россиядою>> и <<Владимиром>>. Эпическая поэма считалась тогда высшим родом поэзии, и не иметь хоть одной поэмы народу значило тогда не иметь поэзии"11. Будучи убежденным материалистом и сторонником прогресса, Белинский не придает никакого значения религиозно-философским поэмам Хераскова, его религиозной и нравственной философии (хотя, разумеется, основа его оценок прежде всего литературно-художественная). Впрочем, как видно из приведенного выше взгляда Мерзлякова, Белинский, как и братья Полевые, в данном случае не оригинален: религиозно-философские поэмы писателя были либо не прочитаны, либо не замечены.

Противостояние защитников классицистической старины и проповедников романтической новизны имело, помимо чисто литературного и лингвистического аспекта, политический аспект. Херасков как представитель признанной, образцовой русской словесности и равно как выразитель определенных идей и ценностей был предпочтительнее для консерваторов, нередко усматривавших в новой словесности политическую неблагонадежность. Для образцового классицистического сознания антигосударственность и антиавторитетность была невозможной. Романтики, напротив, видели в прежней словесности лишь консерватизм как в политическом, так и собственно литературном отношении. Разумеется, в подцензурной печати литературная полемика была более возможна, чем полемика политическая. Пафос "нового*" в литературе или, вернее, "новой литературы", не существовал и не мог существовать отдельно от политического пафоса "новой эпохи", "нового поколения". Отношение к устоявшейся литературе XVIII в. и к новой литературе XIX в., не выходя или осторожно выходя за рамки сугубо эстетические, становится показателем политического выбора. Связь романтизма с национальным духом есть не только переосмысление русским обществом европеизма и подражательности попетровской России, но и естественное проявление активности третьего сословия, бывшего проповедником самобытного национального начала во всех европейских странах. Подчеркнем, что сами по себе политические взгляды, выраженные в литературе, не были причиной этого противостояния. Высказывать взгляды, выходящие из круга привычных и дозволенных, было затруднительно. Но обе стороны, прибегая к разного рода эвфемизмам, прекрас-

но понимали всю глубину спора. Н.Полевой иронически,, и благодаря иронии не скрываясь, высмеял это в "Очерках русской литературы"; критик романтизма, писал он, "должен громко вопиять о разврате, о погибели вкуса; должен искусно соединять с этим мысль, что Романтизм есть то же, что Атеизм, Шелли-гизм, Либерализм, Терроризм, чадо безверия и революции, должен сильно вопить о славе Державина, Ломоносова, Хераскова, Поповского, Кострова, Петрова, Майкова"12.

Резкое противопоставление "старого" и "нового" не позволяло ни той, ни другой стороне увидеть различия внутри этих направлений, между тем, эти различия существовали, как идеологические, так и собственно литературные. Литературная борьба направлений, отживающего "старого" и пробивающего себе дорогу "нового", значительно затрудняла трезвый исторический взгляд на наследие Хераскова и на его место в русской литературе. Взвешенный исторический взгляд был делом будущего, когда оппозиция "классицизм-романтизм" потеряла свою остроту. Впрочем, стремление к взвешенно-историческому подходу заметно и тогда, в период бескомпромиссных дискуссий.

Н.И.Греч в "Опыте краткой истории русской литературы", ограничиваясь перечислением послужного списка, наград и обширного количества произведений Хераскова, дает ему лаконичную оценку, в которой ярко выражено отношение современников: "<.,.> Херасков принадлежит к числу самых плодовитых писателей; но неумолимое потомство, отдавая справедливость его трудолюбию, познаниям, вкусу, не решается дать ему опреде-

1 о

ленно имя Поэта"10. Подобная точка зрения будет преобладать в течение всего XIX в.; историческая наука либо .отказывала

Хераскову в звании поэта (А.Н.Пыпин спустя десятилетия повторит те же слова: "Херасков лично весьма достойный человек, но не поэт"14), либо ограничивалась перечислением его "заслуг" перед историей русской литературы. Следует, однако, отметить, что Гречу, благодаря своей отстраненной формулировке, удается избежать излишней субъективности, поэтому его отношение к Хераскову выглядит более тактичным, нежели отношение современников, хотя он, несомненно, разделяет их "неумолимую" оценку.

Однако не все современники думали так же. Например, А.Д.Илличевский, соученик Пушкина по Лицею, пишет: "Но не худо иногда подымать завесу протекших времен, заглядывая в наших отцов отечественной поэзии - Ломоносова, Хераскова, Державина, Дмитриева: там лежат сокровища, из коих каждому почерпать должно"15. Отсутствие имен Тредиаковского и Сумарокова после имени Ломоносова и постановка Хераскова на второе место после Ломоносова совсем не есть небрежность частного письма - здесь обнаруживается глубокое убеждение той части современников, чей взгляд на историю русской литературы можно условно называть "консервативным". Впрочем, и для романтиков литературная табель о рангах была примерно такой же, иными были не положения писателей, а их оценки.

Н.Остолопов в "Словаре Древней и Новой поэзии", вышедшем в 1821 г., в статье "О поэтах и поэмах Епических", перечислив античные и европейские образцы данного жанра, заканчивает произведениями Хераскова ("Владимиром" и "Россия-дой"), указывает разбор Мерзлякова, но, что необходимо отметить, воздерживается от каких-либо оценок, хотя ко всем пре-

дыдущим поэмам дает краткое резюме16. Это само по себе показательно. Справедливо полагать, что подобного рода тактичное умолчание естественно для человека и литератора, живущего еще в продолжающемся в культуре XVI11 в.

Для этого времени вообще характерно три варианта оценок словесности XVIII в.: панегирический (например, разбор А.Ф.Мерзлякова), резко критический (романтическая критика) и безоценочный (Н.Остолопов). Это могло быть вызвано как нежеланием критиковать устоявшиеся авторитеты, к тому же подкрепленные официальной оценкой (Хераскову была присуждена премия Российской Академии в 1808 г. за трагедию "Зареида и Ростислав", спустя год после смерти, и, что важно отметить, он обошел здесь Державина, единственного "поэта", по мнению клеймившей Хераскова критики, однако совсем "недержавинско-го" в своих трагедиях), - так и поиском отстраненно-исторического взгляда. Последний все же плодотворнее в науке. Однако оценочно-критический взгляд постоянно проникал в труды и курсы литературоведения как в XIX , так и в XX вв., в одном - имея в большей степени "эстетические" обоснования, в другом - "идеологические".

По прошествии эпохи романтизма, когда противопоставление XVIII в. и современности потеряло прежнюю остроту, в исследовании херасковского наследия наступает новый период. Собственно словесность утрачивает интерес к Хераскову, и наследие поэта становится достоянием практически единственно историков литературы, а если и интересует широкую публику, то как достойный предмет для помещения в table talk. Когда затихают литературные споры (в том числе и идеологические),

происходит своеобразное "бытовое" восстановление прошедшей эпохи. В 1850 г. журнал "Москвитянин" помещает воспоминания о Хераскове, которые при всем своем лаконизме ярко представляют чудаческий образ писателя17. Появление этих воспоминаний десятилетиями раньше было бы невозможно как для "консерваторов" (воспоминания, по их мнению, скомпрометировали бы корифея русской словесности), так и для "новаторов", по-человечески равнодушных к словесности миновавшей эпохи.

Однако то, что Херасков стал предметом сугубо историко-литературного изучения, не означает, что исследователи преодолевают сложившиеся о нем мнения. Напротив, в течение всего XIX в. редки принципиально новые суждения о Хераскове, как, впрочем, и о словесности XVIII в. вообще. Если и появляются новые суждения (например, в курсе истории русской литературы И.Порфирьева), то ввиду отсутствия монографических работ и даже отдельных статей о сочинениях Хераскова эти суждения не углубляются, не развиваются и, в значительной степени, остаются точными, но совсем не разобранными и не доказанными тезисами. Культурное развитие XVIII в. по-прежнему неизбежно воспринимается как "приуготовительная" эпоха. Впечатляющие успехи русской литературы XIX в. затрудняют взвешенную оценку литературы XVIII в. "Подражательность" литературы XVIII в. мешает увидеть ее самоценность, особенность, вне всякой увязки с литературой XIX в., ее поэтикой, не "лучшей" или "худшей" по отношению к поэтике XVIII в., но иной.

А.Галахов, автор сам�