автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Репрезентация национальных концептосфер в картине мира казахско-русских билингвов

Полный текст автореферата диссертации по теме "Репрезентация национальных концептосфер в картине мира казахско-русских билингвов"

ЖАНПЕИСОВА НАЗИЯ МАДЕНОВНА

РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ НАЦИОНАЛЬНЫХ КОНЦЕПТОСФЕР В КАРТИНЕ МИРА КАЗАХСКО-РУССКИХ БИЛИНГВОВ

10.02.19 - теория языка

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

ЖАНПЕИСОВА НАЗИЯ МАДЕНОВНА

РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ НАЦИОНАЛЬНЫХ КОНЦЕПТОСФЕР В КАРТИНЕ МИРА КАЗАХСКО-РУССКИХ БИЛИНГВОВ

10.02.19 - теория языка

Автореферат диссертации на соискание учено? степени доктора филологических наук

Работа выполнена в Башкирском государственном университете

Официальные оппоненты: доктор филологических наук профессор

Аюпова Людмила Лутфеевна

доктор филологических наук

профессор Рогожникова Татьяна Михайловна

доктор филологических наук профессор Гарипов Равил Касимович

Ведущая организация: Казанский государственный университет

Защита состоится «.ЛяС- »года в часов 0-& мин. на заседании диссертационного совета Д 212.013.02 в Башкирском государственном университете по адресу: 450074, г. Уфа, ул. Фрунзе, 32, ауд.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Башкирского государственного университета.

Автореферат разослан

2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Ибрагимова В.Л.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Реферируемая работа посвящена проблеме экспликации знаний в структуре картины мира казахско-русских билингвов.

Актуальность исследования. В теории межкультурной коммуникации вопросы сосуществования двух языков, особенно в аспекте обучения второму языку, являются предметом серьезных научных дискуссий, обсуждаются на международных форумах. Предпринимаются достаточно успешные попытки составления лингвострановедческих словарей с учетом «лексического фона» (Верещагин, Костомаров), активно обсуждается проблема «стереотипов сознания» (Вежбицкая и др.)

Двуязычие активно исследуется с позиций социолингвистики, психолингвистики, лингводидактики. Многочисленные исследования в этих областях позволяют выработать методики преодоления различных видов интерференции, решать задачи лингвопедагогического, социолингвистического, психолингвистического характера (Э.Хауген, У.Вайнрайх, Р.Белд Р.Штержманн, Л.В.Щерба, Ф.П.Филин, Е.М. Верещагин, М.М.Михайлов, Х.К.Ханазаров, А.А.Залевская, В.Г.Костомаров, А.М.Шахнарович, ЛЛ.Аюпова, А.П.Майоров, М.М.Копыленко, А.Е.Карлинский, Б.Х.Хасанов, Э.Д.Сулейменова, С.Т.Саина и ДР.).

Массовое двуязычие в Казахстане в условиях СССР характеризовалось следующей спецификой. Русский язык, являясь государственным, стал обслуживать практически все сферы общественной жизни. Казахский язык (в статусе языка коренного населения) получил функциональную специализацию, обслуживая бытовую сферу, художественную литературу, публицистическую и культурную жизнь в узконациональных рамках. Социальный престиж русского языка способствовал усилению тенденции к получению образования на русском языке и сужению сферы функционирования казахского языка (за исключением сельской местности). Все это привело к формированию некольких поколений казахско-русских билингвов [ Хасанов 1987; Сулейменова 1996]. Мощные интеграционные процессы в пределах СССР, широкие культурно-языковые связи, возможность обучения за пределами республики стали причиной того, что билингв, получая образование на русском языке, приобщался к мировой культуре через посредство русского языка и культуры, а в повседневной жизни сталкивался с многочисленными проявлениями национально-казахского как из сферы материальной (быт, природа, артефакты), духовной культуры (система верований, ценностей, этических представлений и др.), так и из сферы социальной культуры (модели, нормы поведения, отношения, способ мышления о мире и т.д.).

Ученые, обращаясь к проблеме культурных типов в современном Казахстане, выделяют: 1) архаистский тип («традиционалистический», «ортодоксальный», «фундаменталистический», «партикулярный»), 2) так называемый манкуртский тип и 3) евразийский культурно-социальный тип

[Габитов 2001]. Такая позиция позволила более объективно охарактеризовать ментальность того многомиллионного слоя коренных жителей Казахстана, которые, ставши русскоязычными в силу объективных социально-исторических факторов (по данным М. Татимова, в 1992 г. 25%, т.е. четвертая часть казахов не говорила в своих семьях на родном языке), тем не менее не оторвались от духовных, культурных ценностей своего народа. Известно, что речь большинства билингвов характеризуется интерференцией на разных языковых уровнях. Интерференцию даже в пределах лексико-семантического уровня можно прогнозировать, обратившись к КОМПОНЕНТНОМУ, а также полевому анализу с позиций контрастивистики. Различия в семантическом объеме слов, характере семантических компонентов, а также разница в структурных -парадигматических и синтагматических связях сопоставляемых языков, выявленные посредством такого анализа, позволяют составить представление об объективных причинах лексико-семантической интерференции [Гудавичюс 1989, Лузенина 1996]. Гораздо труднее выявить «фоновые знания» («неязыковые знания», «содержательные понятия», «когнитивные значимости», «импликационал»), составляющие культурно-языковую компетенцию билингва.

В последнее время конечная задача лингвистики видится в максимальном приближении описания значения к реальной компетенции носителей языка [Стернин 1985]. Таким образом, на первое место выдвигается антропологический принцип, определяющий в качестве предмета семантики концептуализацию мира посредством языка, который способствовал развитию таких отраслей науки, как лингвогносеология (когнитология), лингвосоциология, лингвокультурология и др. Термины концепт, концептосфера, активно используемые в последнее время в когнитивно-лингвистических исследованиях, как нельзя более точно отражают это явление. Стремление перевести бессознательные архетипы восприятия, мышления и поведения на сознательный уровень и эксплицировать их посредством языка привело к слиянию исследований в области логики и лингвистики, разработке энциклопедической концепции лингвистической семантики, появлению теории прототипов, фреймовой семантики (М. Минский, Ч. Филлмор, Дж. Лакофф и др.). Ученые подчеркивают, что новый подход к исследованию объекта никоим образом не умаляет результатов исследований, предпринятых с других позиций, а только углубляет, расширяет наши знания в области языковой репрезентации действительности.

В этом аспекте весьма актуальным является изучение концептосферы билингвов как языковых личностей, столкнувшихся с освоением мира сквозь призму двух языков. Из трех уровней разработки концепта, о которых говорит Р.З. Загидуллин (вербально-грамматический, когнитивный, прагматический), с лингвокультурологической точки зрения интерес представляют два первых -вербально-грамматический, когнитивный. Культурно значимые ценности, убеждения, понимаемые как истинные пропозиции («их истинность никак не

связана с логикой или эмпирическими соображениями, они являются истинными в силу того что принимаются всеми носителями культуры» [Елизарова 2000]), являясь внутренними стандартами для восприятия и направления действия, зачастую бессознательны и могут различаться в частотных, национально не маркированных словах, совпадающих на поверхности в своих лексических значениях. Так, например, в функционировании даже таких частотных слов, как мать, отец, брат, сестра, имеются существенные различия, обусловленные спецификой казахской и русской концептосфер.

Цель данного исследования определяется как выявление сходств и различий в знаниях лингвокультурологического характера (лексико-семантических и когнитивно-прагматических), представленных в казахской и русской концептосферах и релевантных для языкового сознания казахско-русских билингвов.

Достижение этой цели требует решения ряда задач:

обосновать необходимость исследования картины мира билингвов в рамках контрастивной лингвокультурологии;

охарактеризовать структуру картины мира билингвов как результат взаимодействия национальных концептосфер, включающих языковые и неязыковые знания;

описать традиционно-лингвистические методы экспликации языковых знаний (на уровне семемы, лексемы, ЛСГ);

представить способы экспликации неязыковых знаний посредством обращения к концептуальному анализу;

охарактеризовать методы когнитивного анализа в качестве одного из эффективных путей выявления знаний невербального характера;

дать краткую характеристику специфики контрастивного анализа;

разработать метод контрастивно-лингвокультурологического анализа на основе оптимального сочетания традиционно-лингвистических методов и методов когнитивной лингвистики;

осуществить контрастивный лингвокультурологический анализ одного из наиболее частотных и национально не маркированных концептов - концепта мать/ана в картинг мира казахско-русских билингвов.

Предметом настоящего исследования являются концепты

«обычных», «частотных» слов конкретной и абстрактной семантики, воплощающие специфику духовной и социальной культуры двух народов. В частности, в качестве примера исслздуется концепт мать/ана. Таксе видение предмета исследования отнюдь не означает отрицания ставших традиционными аспектов культурологического анализа, которые плодотворно изучаются в рамках смежных наук(Дж. Фрэзер, Л.Я. Штернберг, Д. Банзаров, Ч. Валиханов,

0.М. Фрейденберг, A.M. Золотарев, Вяч. Вс. Иванов, В.Н. Топоров, М.М. Копыленко А. Кайдаров и др.).

Как известно, в круг предметов исследования лингвокультурологии входят: 1) безэквивалантная лексика и лакуны; 2) мифологизированные языковые единицы: обрядово-ритуальные формы культуры, легенды, обычаи, поверья, закрепленные в языке; 3) паремиологический фонд языка; 4)фразеологический фонд языка; 5) эталоны, стереотипы, символы, ритуалы; 6)метафоры и образы языка; 7) стилистический уклад языков; 8) речевое поведение; 9) область речевого этикета [Маслова 1997,2001]. Представляется, что все перечисленные единицы с учетом контрастивного подхода к их исследованию могут быть отнесены к предмету рассмотрения контрастивной лингвокультурологии. Кроме того, правомерно выделение в этом ряду и слздующего пункта: 10) слова и их концепты как когнитивно-прагматические структуры.

Объектом исследования является казахско-русское двуязычие. Во-первых, это наиболее распространенная разновидность двуязычия на территории Республики Казахстан. Во-вторых, термину казахско-русское двуязычие в рамках данного исследования придается некоторая условность. Основанием служит не уровень владения тем или иным языком либо сложный вопрос о степени осознания первичности-вторичности языка, а чисто «этническая» позиция - речь пойдет о билингвизме лиц казахской национальности. В-третьих, немаловажной является причина внешнего характера, а именно, возможность обращения к исследовательской интроспекции. Задача исчерпывающего описания картины мира носителей двух языков достаточно сложна, так как формирование картины мира каждого билингва сугубо индивидуально и зависит не только от уровня владения тем или другим языком, меры погруженности в ту или иную культуру, но и от ряда объективных факторов - характера взаимодействующих языков, их способности к репрезентации той или иной части реальной действительности, социолингвистических условий - степени распространённости второго языка, охвата им различных социальных сфер. Важны и такие социолингвистические характеристики, как возраст языковой личности, социальное окружение и образование, характер информационного пространства, в котором осуществляется деятельность личности, и т.д. Поэтому в данном исследовании предлагается один из возможных путей частичного решения указанной задачи.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Картина мира билингвов, являясь результатом репрезентации двух

национальных концептосфер, может быть адекватно исследована в рамках контрастивной лингвокультурологии.

2. Анализ картины мира билингвов должен быть осуществлен в контексте

взаимодействия двух общенародных (национальных) концептосфер с учетом даных социолингвистики, психолингвистики, когнитологии, культурологии.

3. Контрастивный лингвокультурологический анализ картины мира билингвов

необходимо осуществлять в совокупности языковых и неязыковых знаний.

4. Предметом контрастивного лингвокультурологического анализа являются

«частотные» концепты, в структуре которых присутствуют в неявном виде национально-специфические знания о мире.

5. Языковые знания в структуре картины мира носителей двух языков могут

быть выявлены посредством обращения к традиционно-лингвистическим методам, в то время как для экспликации неязыковых знаний обязательно обращение к методам когнитивной лингвистики.

6. Адекватный контрастивный лингвокультурологический анализ может быть

осуществлен на основе непротиворечивого сочетания традиционно-лингвистических методов и новейших методов когнитивной лингвистики.

7. Эффективность комплексного подхода к контрастивному анализу

концептов можно продемонстрировать на примере описания концепта матъ/ана.

8. Контрастивный лингвокультурологический анализ концепта мать/ана в

структуре языкового сознания казахско-русских билингвов позволяет обнаружить как знания универсального для обоих языков и культур характера, так и специфические знания, почерпнутые из казахской концептосферы, в которую погружены билингвы (преимущественно из области норм, оценок, стереотипов).

Методологической основой исследования является философский постулат о принципиальном единстве человеческого мышления, а также диалектика общего, частного и отдельного. Так, В.фон Гумбольдт и его последователи (Л.Вайсгербер, Э.Сепир, Б.Уорф, Й.Трир, Г.Ипсен, В.Порциг и др.) отдавали приоритет языку (идея детерминированности мышления языком). Восточный философ Абу Хаййан ат-Таухиди утверждал о невозможности создания преграды для знания, которое «рассеяно по миру между всеми». Таким образом, Гумбольдт в качестве объекта изучения выбирает частное, особенное, «отличное», в то время как Таухиди интересовала проблема общего, «универсального» в языке( Э.Д.Сулейменова).

В картине мира билингвов представлено и общее - то, что является неотъемлемым фактором адекватного поведения в условиях межкультурной коммуникации, и особенное, уникальное, что отличает языковое сознание носителя двух языков от сознания монолингва.

Специфика задач исследования обусловила обращение к самым различным методам лингвистического анализа: лексикографическому, описательному, сопоставительному, методу интерпретации, исследовательской интроспекции, методу компонентного анализа, методу поля, когнитивным методам («фреймовой семантике» и др.). В работе предложено поэтапное использование лингвистических методов как одного из возможных способов наиболее полного выявления языковых и неязыковых знаний в картине мира билингвов.

Материалом исследования послужили около 60 источников различного

характера на русском и казахском языках: толковые, этимологические, фразеологические, культурологические, двуязычные, диалектные словари, сборники пословиц и поговорок, афоризмов и пр., а также исторические, этнографические исследования.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что впервые предлагается комплексный подход к методике анализа картины мира билингвов в совокупности языковых и неязыковых знаний. Осуществляя исследование в рамках контрастивной лингвокультурологии, автор обращается ж к национально маркированным единицам (экзотизмам, безэквивалентной лексике и т.д.), а к наиболее привычным, «частотным» словам-концептам, которые скрывают за собой специфические знания, стереотипы, социальные нормы, оценку и пр.

Практическая ценность исследования заключается в решении ряда лингводидактических задач, связанных с изучением казахского языка в школах с русским языком обучения и русского языка в казахских школах. В частности, при изучении языка и культуры народов, вовлеченных в межкультурные контакты, многие сведения, связанные с экспликацией языковых и неязыковых знаний, способствуют преодолению не только лексико-семантической, но и лингвокультурологической интерференции. Анализ концептов с контрастивной лингвокультурологической позиции с привлечением энциклопедических материалов, данных этнолингвистики, социолингвистики, культурологии, психологии и других смежных наук может быть положен в основу лингвокультурологического словаря. Использование материалов исследования а) в переводческой практике, б) в дидактических целях, в) при анализе художественных переводов позволит преодолеть так называемые национальные стереотипы, являясь одним из источников формирования «национальной» толерантности, «филического» отношения (Сорокин) к инонациональному.

Результаты исследования могут быть использованы в преподавании ряда языковых дисциплин, в разработке спецкурсов по проблемам лингвокультурологии, двуязычия, межкультурной коммуникации на филологических факультетах высших учебных заведений.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что адекватный лингвокультурологический анализ позволяет вычитывать свойства национального характера из языка (Вежбицкая), создавая почву для непредвзятого философского осмысления ментального мира билингвов. Результаты исследования могут найти применение в развитии теории лингвокультурологии и межкультурной коммуникации, в теоретическом обосновании контрастивной лингвокультурологии; способствовать более глубокому освещению проблем картины мира двуязычных индивидов.

Апробация результатов диссертационного исследования

Результаты диссертационного исследования были сообщены на международных конференциях: «Русистика в Казахстане: проблемы, традиции,

перспективы» (Алматы 1999); III международной научной конференции по переводоведению «Федоровские чтения» (С-Петербург 2001); «Реальность этноса. Образование и проблемы межэтнической коммуникации» (С-Петербург, 2002); «Ребенок в современном мире. Культура и детство» (С-Петербург 2003); «10 лет суверенному Казахстану: ретроспективы, акализ и перспективы» (Актобе 2001); «Интеграция науки и практики в условиях мирового образовательного пространства» (Алматы 2003); «Казахстанско-российская интеграция в области социально-экономических и политических проблем: состояние и перспективы» (Актобе 2003); «Мир тюркского слова» (Алматы 2004); на республиканских конференциях «Абылхаирхан и идея евразийства: историческая правда и заблуждения» (Актобе 1998); «Жубановские чтения» (Актобе 2002). По теме диссертационного исследования опубликованы 2 монографии общим объемом 19,2 п.л., около 40 научных статей и тезисов докладов.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка сокращений, списка литературы, иллюстрирована таблицами. Общий объем - 329 стр.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первой главе «Картина мира билингвов: лингвокультурологический аспект исследования» рассматриваются проблемы терминообозначения и структуры картины мира билингвов, а также анализируется лингвокультурологический аспект исследования двуязычия в контексте антропологической парадигмы изучения языка посредством обращения к концептосфере как культурно-языковому феномену, воплощающему когнитивный опыт народа.

Выдвинутый в начале XIX века В. фон Гумбольдтом антропологический принцип изучения языка дал мощный толчок развитию самых различных направлений языкознания. Исследуя языки, Гумбольдт пришел к выводу, что они результат не прямого отражения мира, а только интерпретации человеком действительности. Народ видит мир сквозь призму своего языка, представляющего круг, выйти за пределы которого можно, только вступив в другой круг. Философсксе осмысление сущности языка, предложенное немецким ученым, не потеряло своей актуальности и по сей день. Представитель европейского неогумбольдтианства Л. Вайсгербер выдвигал идею о детерминированности мышления языком, считая, что люди, говорящие на одном языке, преобразуют внешний мир, превращая его в особую, специфическую для данного языка «картину мира» или «образ мира». Эту идею подхватывают и по-своему интерпретируют Э. Сепир, Б. Уорф, Й. Трир, Г. Ипсен, В. Порциг и др. Общим лейтмотивом в их исследованиях звучит мысль о том, что

язык народа сам создает мировоззрение и картину мира, а разные языки порождают различные взгляды на мир.

Точки зрения ученых относительно взаимоотношения языка и мышления в картине мира различны, к термину картина мира относятся зачастую как к метафоре, сам термин вызывает к жизни новые терминообозначения, применяется в различных контекстах и не всегда однозначно, однако идея «картины мира» в последнее время, по-видимому, начинает наполняться именно тем содержанием, которое подразумевалось В. фон Гумбольдтом. Так, в трудах ученых советского периода (Г.В. Колшанский, Б.А. Серебренников, В.Г. Гак, Ю.Д. Апресян, Ю.Н. Караулов и др.) не отрицается влияние языка на способ мышления: носители разных языков могут видеть мир немного по-разному, через призму своих языков [Апресян 1995]. Однако ученые говорят об отражательной способности языка: в целом не язык навязывает нам то или иное восприятие действительности, а, напротив, действительность неодинаково отражается в различных языках в силу нетождественных условий материальной и общественной жизни людей [Колшанский 1990].

Если быть точнее, то «результатом отражения являются концепты или понятия <...> Язык не отражает действительность, а отображает ее знаковым образом» [Серебренников 1988].

Развитие лингвистической науки способствовало расширению границ понимания термина картина мира. Во второй половине XX века активно обсуждается соотношение «концептуальной картины (модели) мира» и «языковой картины (модели) мира» (Г.А.Брутян, Р.И.Павиленис, Г.В.Рамишвили, Г.В.Колшанский, Н.Г.Комлев, Б.АСеребренников, B.C. Кубрякова, Ю Д.Апресян, В.Н.Телия, В.И. Постовалова, А.А. Уфимцева, Э.Д.Сулейменова и др.), появляется множество производных терминологических выражений: «языковая репрезентация мира», «языковая организация мира», «языковой промежуточный мир»; «обыденная (повседневная, бытовая) картина мира», «общеэтническая картина мира», «наивная картина мира», «научная картина мира» и т.д.

Особый интерес представляет картина мира личности, сформировавшейся на пересечении двух языков и культур (В.В.Иванов, В.Н.Топоров, В.И.Постовалова, А.С.Мыльников и др.). Успешность акта коммуникации проблематична для билингва не в большей степени, чем для монолингва, что обусловлено самой спецификой человеческого общения, связанного с так называемым «эффектом растворения» [Комлев 1988; Вежбицкая 1996; Богин 1999].

Вместе с тем представляется, что структура картины мира билингва отличается от подобной структуры монолингва по следующим параметрам:

1. Когнитивная система билингва сформирована на базе двух языков. Поэтому в картине мира билингва в разной конфигурации, обусловленной индивидуальными особенностями двуязычия, представлена разница в

организации лексики двух языков на уровне семемы, слова, семантической группы, значимостей, выраженная, в частности:

в различном семантическом объеме слов (наличие/отсутствие тех или иных сем, семем);

в различной функционально-стилистической характеристике; в разнице внутренней формы слов и словосочетаний; в наличии межъязыковых лакун, связанных с различным членением окружающего мира и разницей предметного содержания; в разнице парадигматических и синтагматических связей слов и т.д.

Кроме того, динамика языковых знаний в сознании билингва несколько отличается от подобных процессов в сознании монолингва:

высока вероятность «взаимной» проницаемости лексики двух языков с частичной ассимиляцией;

своеобразен характер приобретения или утраты сем (в структуре слов одного языка под влиянием второго языка).

Разница внутренней формы слов и фразеологизмов обусловливает и специфику соотношения наивных картин мира двух народов, сохраняющих элементы прототипического (архетипического) сознания, с общей картиной мира.

2. В когнитивную систему включается и весь комплекс знаний о мире: «энциклопедические» знания, или «внеязыковые» знания. В.И. Герасимов и В.В. Петров считают, что вопрос о составляющих базы знаний исследован, в общем-то, достаточно полно. По их мнению, в состав базы знаний входят следующие компоненты:

1) языковые знания: а) знание языка - грамматики (с фонетикой и фонологией), дополненное знанием композициональной и лексической семантики; б) знания об употреблении языка; в) знание принципов речевого общения;

2) внеязыковые знания: а) о контексте и ситуации, знания об адресате (в

том числе знание поставленных адресатом целей и планов, его представления о говорящем и об окружающей обстановке и т.д.); б) общефоновые знания (т.е. знания о мире) - знания о событиях, состояниях, действиях и процессах и т.д. [Герасимов, Петров 1988].

Думается, к общефоновым знаниям можно также причислить систему убеждений и ценностей (внутренние стандарты для восприятия и направления действий), «культурно обусловленные сценарии», т.е. все то, что входит в понятие «концептуального содержания». Концептуальное содержание («фоновые» знания, «импликационал») в картине мира билингва представляет наибольший интерес с точки зрения контрастивного исследования, ибо в целостную картину мира билингва обязательно вплетаются общефоновые знания, несущие на себе национально-специфический отпечаток.

Таким образом, взаимодействие языковых знаний вызывает различные виды языковой интерференции, в том числе и лексико-семантическую;

взаимодействие внеязыколых знании вызывает явление, аналогичное «лингвострановедческой интерференции» [Верещагин, Костомаров 1980], которую в данном случае уместно назвать «лингвокультурологической интерференцией» (термин В.Г. Клокова). Попытка контрастивного описания языкового и неязыкового знания (описания «вглубь») в рамках определенной концептосферы может быть рассмотрена как опыт частичной реализации идеи В. фон Гумбольдта, который считал энциклопедическое описание хотя и невероятно трудоемким, но, тем не менее, необходимым этапом в развитии языкознания.

Заложенная еще в трудах ученых XVШ-XIX вв. идея связи культуры и языка получила целенаправленную разработку в виде антропологического подхода к изучению языка. Однако бурное развитие концепции антропоцентризма в лингвистичекой науке следует отнести ко второй половике XX века. Дж. Брунер говорит в связи с этим о двух когнитивных революциях в лингвистике. Первая когнитивная революция приходится на 50-е годы и связана с разработкой действующих моделей языка (попыткой создать систему автоматического перевода). Известно, что язык оказался принципиально менее регулируемой структурой, чем это представлялось ранее. По мнению Дж. Брунера, первая когнитивная революция закончилась своего рода бифуркацией. Причем, если одна линия развития науки о человеке способствовала созданию компьютерных моделей, то другая характеризует деятельность ученых, которые стремились интегрировать лингвистику и психологию с культурной антропологией и другими науками о человеке, что, собственно, и реализовалось в перспективе как вторая когнитивная революция (60-е годы XX века)-[Фрумкина 1995].

Итак, вторая половина XX столетия характеризуется в языкознании тем, что ни один крупный лингвист не миновал вопроса об антропоцентризме в языке. Под антропоцентрическим принципом в современной лингвистике понимают позицию, впервые представленную в рамках этнолингвистики (антрополингвистики, этносемантики - Ф. Боас, Э. Сепир, Б. Уорф). Принцип социального антропоцентризма гласит, что основные функции языка как семиологической системы формируются в элементарном виде в непосредственном акте высказывания и общения двух людей - партнеров по диалогу. Термин антропоцентризм означает, что функции представляют собой в исходной точке отвлечение, абстракцию некоторых сторон или качеств человека как активного, познающего и преобразующего объективный мир субъекта. Э. Бенвенист в своей концепции «человека в языке» воплощает, по словам Ю.С. Степанова, «определенную и глубокую традицию европейского языкознания, в особенности отчетливую во французской и русской лингвистических школах»[Степанов 1975]. Известно, что антропологический принцип, не называя его таковым, на материале лексикологии утверждал в 40-х годах XX века академик Л.В. Щерба. Позиция, которую при описании имен артефактов (типа стол чашка) и имен природных объектов (яблоко, собака и др.) А.Вежбицкая называет «антропоцентрической»,

означает следующее: «Чтобы понимать значение с лов, именующих продукты человеческой деятельности, следует прежде всего понять, для какой цели созданы соответствующие объекты, т.е. необходимо понять их функцию». «Антропоцентризм» Бенвениста и «антропологический подход», представленный линией Боас-Сепир-Уорф, достаточно долго ждали своего воплощения на эмпирическом материале, т.к. в соответствии с установками XX века, который ценил в гуманитарных науках «строгость», отношение «внутренний мир человека - язык» закономерно оставалось за пределами того, что считалось доступным для подлинно научного подхода. Первым, кто воплотил на обширном материале идеи Гумбольдта и Бенвениста, стала А. Вежбицкая Wierzbicka) [Фрумкина 1995].

Таким образом, ориентация на переход от позитивного знания к глубинному, к постижению языка как антропологического феномена ст,ала основной чертой языкознания в последние десятилетия и заставила ученых заговорить об антропологической парадигме изучения языка, в рамках которого развиваются этнолингвистика, лингвокультурология и др. науки. При антропологическом подходе к изучению языка провозглашается принцип постижения языка в тесной связи с бытием человека. По мнению ученых, возможны и реализуются следующие пути развития науки на антропологических основаниях: 1-й путь. Рассматривается как подступ к антропологической парадигме: человек в теорию не вводится, но сам язык при этом гипостазируется, одушевляется, мифологизируется. 2-й путь. Предлагается рассматривать язык не «в самом себе», а как «часть человека». 3-й путь. Предмет исследования — человек, изучаемый в аспекте владения языком. 4-й путь. Язык интерпретируется как конструктивное свойство человека, а человек определяется как человек именно через посредство языка. Такой путь был определен В. фон Гумбольдтом, который рассматривал разрабатываемую им лингвофилософскую концепцию языка в качестве ядра формирования теории человека в рамкак философско-практического человековедения. Раскрывая указанные выше варианты истолкования антропологической парадигмы изучения языка, В.И. Постовалова подчеркивает: «Изучение языка, по Гумбольдту, не заключает в себе конечной цели, а вместе со всеми прочими областями служит высшей и общей цели совместных устремлений человеческого духа, цели познания человечеством самого себя и своего отношения ко всему видимому и скрытому вокруг себя» [Постовалова 1999].

В противовес понятию антропоцентризм Ю.А. Сорокин вводит термин антропофилия, аргументируя его предпочтительность следующим образом: «любое «центрическое» отношение вольно или невольно пытается представить себя в качестве исходной точки отсчета, автономней и независимой от других центров и в силу этого конкурирующей с ними... Антропоцентрическое отношение - антипаритетно и рассудочно, утверждая себя доказательствами, а не эмпатией» [Сорокин 1999]. Характеризуя любое «филическсе» отношение как эмпатичное, ученый обращает внимание на любовно-бережнее отношение

«филического» к мельчайшим событиям и фактам не только человеческого, но и природного существования в целом. По Ю.А.Сорокину, антропофилическая позиция - констатация, а не приговор, понимающая эмпатия, а не хула или хвала. «В антропофилическом мире показывают, а не диктуют, сопоставляют, а не противопоставляют. В нем любые отдельности стремятся понять друг друга (или уразуметь причину своего непонимания)».

Представляется, что эта позиция «аксиологической толерантности» весьма важна в контрастивном исследовании сферы языковой семантики в рамках межкультурной коммуникации, ибо способствует снятию (исходя непосредственно из языкового материала, недекларативным способом) различного рода стереотипов, ярлыков, навешанных на тот или иной «национальный характер» без учета всей совокупности факторов существования этноса. В контексте сказанного нельзя не обратиться к исследованиям В. Айсмана [Eismann 1999], считающего, что понятие «национальный характер» - миф, конструкт, стереотип, созданный взглядом представителей другого этноса с иной концептуальной системой видения мира. Задача исследователя не в том, чтобы искать соответствия этим конструктам в реальности - она состоит в изучении причин, которые привели к конструированию тех или иных стереотипов.

В рамках лингвистики антропологической ориентации на первый план выдвигается разработка таких дисциплин, как лингвогносеология (когнитология), лингвосоциология, лингвопсихология, лингвоэтнология, лингвопалеонтология, лингвокультурология [Постовалова 1999]. «Культурная лингвистика» в понимании американского лингвиста Г.Б. Пальмера (G.B. Palmer) соединяет разные традиции этнолингвистики с когнитивной лингвистикой, что «имеет явные точки соприкосновения с этнолингвистическими концепциями в России (Н.И. Толстой и его школа, М.М. Копыленко, и в области фразеологии В.Н. Телия и ее научный семинар)» (Айсман). Об этом же, но применительно к изучению фразеологии, говорит и В.И. Постовалова: «Лингвокультурологический анализ ... нуждается в дополнении его лингвокогнитивным и другими видами анализов в русле антропологической лингвистики» [Постовалова 1999].

Изучение языка и культуры, форм взаимодействия этих систем, культурных конструктов, возникших в результате такого взаимодействия, а также того, как они влияют на коллективную культурную идентичность, осуществляется в рамках нескольких направлений, среди которых наиболее близкими по характеру исследований считаются этнолингвистическое, лингвокультурологическое, контрастивное направления. Ряд авторов (В.Н.Телия, В.И. Постовалова, Е.О. Опарина, Н.Г. Брагина, И.И. Сандомирская, Ю.А. Сорокин, В.А. Маслова и др.) разрабатывают проблемы лингвокультурологического анализа, в основном, применительно к фразеологии. Это обусловлено переводом исследования идиом в русло когнитивистики и культурологии в связи с новым взглядом на идиому, как на 1) языковой знак, передающий информацию; 2) знак, хранящий и воспроизводящий культурные установки народа, знак, «вся семантика которого

предстает в проблесках культуры» [Телия 1996; Степанов 1997]. «Значение идиомы может быть представлено как информационный текст, различные смыслы которого проходят «сквозь фильтр ментальности» говорящего и слушающего, интерпретируются в пространстве социального и культурного знания, активизируемого субъектом в момент общения» [Ковшова 1999]. Вышесказанное с полным правом может быть отнесено и к слову, поэтому автор считает возможным отвлечься от подобного деления языковых единиц на идиомы и слова.

Основные методологические установки лингвокультурологического анализа, метаязыковые средства переплетены с методами этнолингвистики, предшествовавшей и по времени становления, и по временному срезу исследуемого материала лингвокультурологии. В центре интересов лингвокультурологии - исследование и описание взаимодействия языка и культуры современного культурно-национального самосознания и его знаковой презентации. Этнолингвистика реконструирует по данным языка отражение в языке культурных, этнопсихологических и других представлений в их диахроническом движении. Результаты контрастивного описания проливают свет на этническую логику, запечатленную в «наивных» картинах мира. Однако и этнолингвистические, и контрастивные исследования выступают в качестве своеобразного фундамента для лингвокультурологии. «Это связано с исторической природой как культуры, так и языка: окультуренное мировидение, отображенное в языковых знаках, как правило, запечатлевается в их внутренней форме <... > оно межпоколенно транслируется ими, донося до современности те коллективные представления, которые складывались в процессах культурного освоения мира этносом» [Телия 1996].

По определению В.В. Воробьева, лингвокультурология—«комплексная научная дисциплина синтезирующего типа, изучающая взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании и отражающая этот процесс как целостную структуру единиц в единстве их языкового и внеязыкового (культурного) содержания при помощи системных методов и с ориентацией на современные приоритеты и культурные установления (систем норм и общественных ценностей)» [Воробьев 1999]. К базовым терминам лингвокультурологии, уточненным В.Н. Телия и Е.А. Брагиной, относятся: культура, установки культуры, культурная интерпретация, культурная референция, культурно-языковая компетенция, культурная коннотация, устойчивость, коллективная культурно-языковая память, материал, текст культуры, тезаурус культуры, код культуры, симболарий культуры и др.

Целью лингвокультурологии является «выявление «повседневной» культурно-языковой компетенции субъектов лингвокультурного сообщества на основе описания культурных коннотаций, соотносимых с концептуальным содержанием языковых знаков различных типов и воспроизводимых вместе с ними в процессах упо гребления языка, и тем самым несущих сведения о

совокупной идентичности культурно-языкового самосознания как части общекультурного менталитета социума» [Телия 1999].

Автор предлагает обратиться к контрастивному исследованию картины мира билингвов в рамках лингвокультурологии, условно обозначив его как «контрастивную лингвокультурологию». В рамках контрастивной лингвокультурологии исследуются «синхронно действующие средства и способы взаимодействия языка и культуры» (Телия) двух языков, вступивших в культурно-языковой контакт, на материале лексических единиц, фразеологии, афористики. Таким образом, контрастивная лингвокультурология интегрирует основные методологические установки всех трех направлений: этнолингвистики, лингвокультурологии и контрастивной лингвистики.

Такой подход позволяет подойти к характеристике картины мира билингва в более широких пределах, как целостному явлению, включающему языковые и неязыковые знания.

Наиболее оптимальным решением проблемы лингвокультуро-логического анализа картины мира билингвов является обращение к выдвинутой учеными идее концепта (А. Вежбицкая, Ю.С. Степанов и др.) и концептосферы (С.Д. Лихачев). Термин концептосфера весьма важен для контрастивного исследования, т.к. главным объектом контрастивного анализа автором избираются фрагменты национальных концептосфер, в различной степени представленные в картинг мира билингва. Д.С.Лихачев ввел термин концептосфера по аналогии с терминами В.И.Вернадского ноосфера, биосфера. Слова, значения слов, концепты этих значений существуют не сами по себе, а в определенной человеческой «идеосфере». Концепты возникают в сознании человека не только как «алгебраическое» выражение значения, но и как отклик на целостный (поэтический, научный, социальный, исторический и пр.) опыт человека. Концепт всегда оставляет возможности для сотворчества, домысливания, «дофантазирования». Концептосфера, по Лихачеву, это все потенции в совокупности, «открываемые в словарном запасе отдельного человека, как и всего языка в целом» [Лихачев 1993]. Концептосфера национального языка тесно связана с культурой нации, соотносится со всем историческим опытом нации и религией. Индивидуальные концептосферы по-своему связаны с концептосферой семьи, социального коллектива (например, по профессиональной принадлежности) и т.д.

Представляется, что термин концептосфера наиболее удачен для обозначения языка в его кумулятивной функции именно в рамках общенародной (национальной) картины мира. Поэтому в дальнейшем изложении автор считает целесообразным употреблять термин концептосфера в этом смысле (концептосфера русского, казахского языка и т.д.). Что касается концептосферы индивидуальной, то в целях удобства используется термин картина мира (личности, индивида, человека и т.д.). В картине мира билингва с учетом всех факторов его формирования как языковой личности представлены в причудливой

конфигурации две концептосферы. Характер языковой деятельности билингва зависит от степени его погруженности в ту или иную концептосферу, определяясь не только богатством лексикона (па том и другом языке), но и глубиной познаний в области концептуального мира.

Определения термина концепт свидетельствуют о существовании психологического и культурно-лингвистического аспектов его понимания (Д.С.Лихачев, С.А.Аскольдов, В.Н.Телия, Е.С.Кубрякова, Ю.С.Степанов, К.Д.Арутюнова, Р.М.Фрумкина, А.П.Бабушкин и др.)

При психологическом определении «концепт» трактуется как некое мысленное образование, имеющее заместительную функцию (С.А.Аскольдов). На первое место выступают при этом субъективно-значимые характеристики концепта в сознании участников общения, сводимые, как правило, к разным образам, которые являются устоявшимися и типичными для социальных отношений формами индивидуальной и групповой жизни и деятельности людей. Существенная особенность этой способности концептов, по С.А.Аскольдову, состоит в том, что она основывается иногда на потенции к замещению, причем, позможно, слабо ощутимой, но действенной, без которой не может состояться-общение. При культурно-лингвистическом понимании концепта «концепт» трактуется как многомернее образование, включающее, в частности, образные, понятийно-дефиниционные, нормативно-оценочные характеристики. Это деятельностная сфера, включающая в себя понятийные сферы, которые контролируются, осознаются. Это такие сгустки поведения, которые значимы и составляют ценностную сферу того или иного общества и которые определяются с помощью языка [Бунеева 1996].

Думается, что содержание терминов концепт и концептосфера дает право отнести их к разряду базовых терминов лингвокультуралогии, которая формируется в поле, создаваемом когнитивными науками.

Попытки вербализовать неязыковые знания предпринимаются исследователями в русле различных направлений. И если одни авторы вполне успешно работают в рамках многократно оправдавшего себя компонентного анализа, а также плодотворно сочетают его с полевым методом, то другие обращаются к различным видам концептуального анализа в рамках когнитивной лингвистики, логического анализа языка, фреймовой семантики, теории прОТОТИПОВ и т.п. Удачное, непротиворечивое сочетание традиционных методик с новыми подходами (в направлении от языка к концептосфере и наоборот) позволяет выявить ту часть знаний, которую не всегда удается эксплицировать в рамках того или иного метода, тем более что современные тенденции в развитии методов характеризуются стремлением к сочетанию и, комбинированию различных общенаучных общих и частных методов.

Вторая глава «Проблема репрезентации национальных концептосфер сквозь призму контрастивной лингвокультурологии» посвящена анализу традиционных и современных методов лингнистического исследования,

непротиворечивое сочетание которых способствует экспликации языковых и неязыковых знаний в структуре концепта.

Для семантики как лингвистической науки характерен так называемый кумулятивный тип развития: этапы становления переходят в постоянные течения, сосуществующие в одно время. В последней четверти XX века устанавливается наиболее гармоничный и полный комплексный подход к семантике языка* исследуются объективные, внеязыковые, денотатные связи слов и других знаков и высказываний, отражение действительности в их семантике (Ю.Н.Караулов, Л.А.Новиков, А.А.Уфимцева и др.); а также их внутриязыковые связи (В.А. Звегинцев, Ю.Д. Апресян, Н.Д. Арутюнова, Е.В. Падучева, О.Н. Селиверстова и др.), причем все исследования имеют ориентацию на прагматику языка. А. Вежбицкая и ее последователи занимаются поисками «семантических примитивов».

Семантические исследования в области языка так или иначе выводят на проблемы языкового значения и понятия, языковых и неязыковых знаний. Ученые однозначно признают следующие факты: в распоряжении исследователей нет инструмента для четкого разграничения понятия и значения [Караулов 1976], предельный объем у лексического значения есть, но он практически не может быть исчислен [Стернин 1985; Васильев 1990]. Утверждение о том, что всякий акт продукции речи или ее понимания либо всякий акт семантизации (в сфере деятельности лингвиста) требует обращения к знаниям о мире, стало, по словам Ю.Н. Караулова, общим местом в семантических исследованиях. Понимание редко бывает однозначным, и примеров продуцирования неадекватных высказываний, порожденных искаженными представлениями относительно знаний о мире, особенно в пределах межкультурной коммуникации, достаточно много [Караулов 1987; Мыльников 1999; Eismann 1999].

Итак, языковые знания - знания, представленные в виде компонентов в структуре значения слова; знания о мире (неязыковые знания) — знания, не входящие в семантическую структуру слова. В некоторых лингвистических , трудах в последнем значении используются понятия энциклопедические знания (Л.М. Васильев), экстралингвистические знания (А. Худяков). Вопрос о том, как происходит взаимодействие неязыкового и языкового, по сути дела, остается открытым. Существуют два пути решения этого вопроса. Одни ученые решают его в планеразличенияядерного и потенциального (вероятностного) КОМПОНЕНТОВ в языковом значении (М.В.Никитин), другие - в разграничении языкового (системного) значения и речевого (актуального) смысла (И.А.Стернин). М.В.Никитин в целостном когнитивном содержании словозначения выделяет интенсионал (содержательное ядро лексического значения) и импликационал (периферия значения, совокупность таких семантических признаков, наличие или отсутствие которых с необходимостью и вероятностью предполагается интенсиональными признаками [Никитин 1983]. Ю.Н.Караулов выделяет три уровня организации языковой личности: высший - гносеологический

(познавательный), тезаурусный (уровень организации знаний о мире) и семантический (языковой) - и предлагает решить таким образом проблему взаимосвязи языковых и познавательных структур. Ученый вводит термин промежуточный язык, который «прямому наблюдению не дан, у него нет словаря и текстов на нем тоже нет <...> его надо реконструировать», а также подчеркивает, что «в любом, даже элементарном речевом акте всегда проявляется взаимодействие всех трех уровней организации языковой личности -семантического (ассоциативно-вербальная сеть), лингво-когнитивного (тезаурус) и прагматического» [Караулов 1987].

Как уже отмечалось, знаки языка непосредственно отражают не объективный мир, а нашу концептуализацию этого мира (Вежбицкая, Селиверстова, Худяков). Как и почему происходит изменение значений у данного слова, как они между собой связаны и каким образом все они вместе формируют единый концепт, случайны или закономерны выражаемые словом новые смыслы и какое воздействие они оказывают на концепт в целом? Подобные вопросы характеризуют когнитивный подход к анализу языка, который заключается в выявлении, объяснении и предсказании процессов категоризации и концептуализации, явно или неявно отражающихся в языке и потому реконструирующихся в виде понятийной системы. Эта понятийная система несет заметный отпечаток человеческого опыта. Когнитивисты отказываются проводить четкую разграничительную линию между лингвистическими и Лингвистическими (энциклопедическими) знаниями. Существование четкой границы, по Лангакеру, было признано только на методологической основе, ибо только такой подход позволяет описать семантическую структуру и вообще лингвистическую структуру как самодостаточную систему, пригодную для алгоритмического формального подхода. «Именно когнитивно-прагматический подход к семантике делает ее изучение задачей собственно лингвистической», «позволяет в собственно лингвистических терминах описать концептуальный субстрат языка» Рудяков 2000].

Концептуализация объективного мира воплощена в концептосфере (Д.С. Лихачев). Представляется, что термин концептосфера, введенный Д.С. Лихачевым, близок по содержанию к терминам тезаурус (Караулов), спроецированный мир (Р. Джэкендофф) («спроецированный мир» отличается от мира действительности, во-первых, в силу специфических особенностей человеческого организма вообще, во-вторых, в силу специфики конкретных культур [Рахилина 1997]), а также может быть приближен с некоторой долзй условности к «промежуточному миру» Л. Вайсгербера. «Коль скоро концептосфера являет собой обработанный сознанием когнитивный слепок с объективного мира, то именно она и должна быть признана объектом лингвистической семантики». Поэтому «лингвистическая семантика не может не быть, с одной стороны, когнитивной, т.е. ориентированной на закономерности мыщления, в частности,концептуализации, а сдргойругой стороны, прагматической,--

ибо отражает, концептуализирует и оперирует языковыми знаками не сам язык, а человек - носитель языка» [Худяков 2000].

Учитывая, что «структурные методы сохраняют значение как научные методы начального описания всякого языка, установления его структуры и систематики элементов» [ЛЭС 1990], метод компонентного анализа лексического значения рассматривается в работе как необходимый этап контрастивного анализа национальных концептосфер. Вместе с тем лингвистическое описание языковой (лексической) семантики не представляется без системного подхода (В. фон Гумбольдт, Г.Штейнталь, Ф. де Соссюр, И.А.Бодуэн де Куртенэ, Р.Мейер, М.М.Покровский, Г.Ипсен, А.Йоллес, Й.Трир, В.Порциг, Н.В.Крушевский и др.). Как известно, в полевом подходе к изучению лексики выделяются несколько направлений. Преобладающими из них являются парадигматический и синтагматический (синтаксический): парадигматический связан с именами Й. Трира и Л. Вайсгербера, а синтагматический - с именем В. Порцига. В самом общем виде к парадигматическими полям относятся различные классы лексических единиц, тождественных по тем или иным смысловым признакам: лексико-семантические группы слов, синонимы, антонимы, совокупности связанных друг с другом значений многозначных слов, словообразовательные парадигмы и т. д. К синтагматическим относятся классы слов, тесно связанных друг с другом, но никогда не встречающихся в одной синтаксической позиции: глагол + сущ. со значением субъекта действия; прилагательное + существительное и т.д. Синтаксические парадигмы - это -семантические поля, выраженные конкретными словосочетаниями и предложениями, связанными друг с другом трансформационными (синонимическими и деривационными) отношениями. В истории системного изучения лексики известны и другие подходы. Так, наиболее плодотворным является понятие лексико-семантические группы (Ф.П. Филин). Лексико-семантические группы (ЛСГ) являются объединением слов по их лексическим значениям. ЛСГ представляют собой продукт законов и закономерностей развития лексической системы языка. Это внутреннее, специфическое явление языка. Выделяемые в ряде исследований тематические группы, их состав и даже наличие/отсутствие в том или ином языке зависят от умения классифицировать явления внешнего мира, получившие словесные обозначения. Отношения между словами в тематических группах строятся только на внешних отношениях между понятиями, причём при различных классификационных целях слова могут объединяться и разъединяться, что не затрагивает их значения. Методика описания поля, вычленения элементов «не подразумевает единой технологии исследования: в сферах конкретной лексики это может быть, например, компонентный анализ, <.. .> в абстрактных областях - классический полевой анализ (например, поле Verstов у Вайсгербера) либо построения, близкие к контент-анализу, как, например, у Маторе ^'ш!) и т.д.» [Караулов 1976]. Плодотворные идеи в области КОМПОНЕНТНОГО анализа и

теории поля не только активно используются в современной лингвистической семантике, но и находят эффективное применение в разработке методов когнитивного анализа (А.П.Бабушкин, Е.В.Рыжкова и др.).

Проблемы экспликации неязыковых знаний достаточно активно разрабатываются в рамках концептуального анализа с привлечением достижений когнитивной науки. В лингвистической философии («философии обыденного языка»), философского направления, поставившего своей задачей анализ естественного языка строгими методами, концептуальный анализ предпринимался с целью определения философски значимых концептов (таких, как «добро», «зло», «долг», «знание», «значение» и др.), опираясь на контексты употребления соответствующих слов в обыденной речи. В последнее время концептуальный анализ получил широкое распространение в лингвистических исследованиях, однако единого метода анализа, общего операциального аппарата в науке до сих пор не существует, что позволило ЛЭС взять само понятие концептуальный анализ в кавычки: «В традиционном языкознании была замечена нежесткость связи понятия с его знаковой формой и сделан шаг к сближению с современной логикой. В далыейшем при этом сближении понятие (концепт) стало выводиться из употребления разных слов и конструкций (ср. концепты «события», «процесса», «факта» и др.). При этом за основу берутся и предложения, и их номинализации, и существительные конкретного и общего значения с учетом контекстов употребления. Эта процедура называется «концептуальным анализом», одна из задач которого сделать концепт более определенным» [ЛЭС 1990].

Эпистемологию концептуального анализа подробно рассматривает Р.М.Фрумкина. По ее мнению, вопрос о методиках анализа, да и о критериях выделения исследуемых концептов пока остается открытым. Вместе с тем она вносит ясность в предмет исследования: анализ концептов невозможен без обращения к языковым категориям, однако, в свою очередь, многие чисто языковые явления вне категорий логики плохо поддаются описанию [Фрумкина 1995]. В рамках трех разных подходов к концептуальному анализу, выделяемых Р.М.Фрумкиной, осуществлены исследования Н.Д.Арутюновой, А.Вежбицкой, Ю.С.Степанова, С.Е.Никитиной, Е.С.Кубряковой и др.

Обращают на себя внимание следующие моменты теории, разрабатываемой А. Вежбицкой («теория семантических примитивов»):

1) термин концепт понимается и исследуется в новом аспекте. Это не только ключевое слово - понятие культуры, а ментальная сущность, стоящая за любым «простым» словом; 2) анализ концептов возможен посредством метода тренированной интроспекции и толкования, что не исключает обращения к другим методам; 3) «антропоцентрический» характер языка позволяет вычитывать свойства национального характера из языка посредством адекватного лингвистического анализа.

Динамично развивающимся направлением является когнитивный подход

к языку, и исследования в этом аспекте не только способствуют решению прикладных задач, углублению знаний о скрытых механизмах языковой коммуникации, но и выявлению социально-культурного пласта знаний (Р.Шенк, Р.Абелсон, Р. Джэкендофф, Ф. Бартлетт, В. Раскин, Т. Гивон, Ж. Пиаже, М. Минский, Дж. Лакофф, Ч.Филлмор, Е.С.Кубрякова и др.).

В рамкахкогнитивнойлингвистики одним из самыхраспростраданенных подходов к решению проблемы представления знаний стал ситуационный (событийный) подход к трактовке значения. Так, Ф. Бартлетт еще в 30-х гг. XX века обнаружил, что память никогда не бывает буквальной: при воспроизведении текста по памяти нередко производится его изменение в связи с различными стереотипами и нормами, принятыми в социуме. Ученый использует понятие схемы для описания необходимого представления информации в памяти.

Эти и другие структуры знаний (фреймы, сценарии, стратегии, планы, кластеры и пр.) являют собой «пакеты информации (хранимые в памяти или создаваемые в ней по мере необходимости из содержащихся в памяти композитов), которые обеспечивают адекватную когнитивную отработку стандартных ситуаций. Эти структуры играют существенную роль в функционировании естественного языка» [Герасимов, Петров 1988]. Следует отметить существование противоположного подхода к решению проблемы представления знаний. Его сторонники (Дрейфус и др.) считают ключевым звеном отнюдь ЕЕ знания, а те характеристики, которые не подлежат стереотипизации и концептуальному моделированию (например, целеполагание, формирование и удовлетворение потребностей, эмоциональные состояния, скрытые мотивы, мировоззренческие ценности и т.д.), т.е., по-видимому, то, что мы относим к прагматическим знаниям.

Когнитивная лингвистика охотно обращается к последним разработкам из области психологии, наполняя термины новым содержанием, не всегда однозначным. И все же наибольшее применение в исследованиях лингвистов получил термин фрейм, под которым понимается некоторое стереотипное представление о компонентах и структуре ситуации, обозначаемое словом (М.Минский, Ч.Филлмор, Р.Шенк, Ю.Н.Караулов и др.). Семантика фреймов, в отличие от теории лексических полей, допускает возможность того, что коммуниканты могут в полной мере обладать знанием данного слова, входящего в некоторую область лексики, даже если они вообще не знают других слов, входящих в поле, или знают только часть из них. Семантика фреймов, по Ч.Филлмору, рассматривает множество фреймов интерпретации как альтернативные «способы видения вещей». Наиболее существенно то, что «семантика фреймов допускает существование фреймов, каждый из которых имеет единственного представителя в сфере лексики, возможность, в принципе отвергаемая теорией лексического поля» [Филлмор 1988]. Ч. Филлмор приводит пример: «Мы хорошо понимаем лексические единицы типа devein, или scratch «царапина», не ощущая никакой необходимости знать <...> слова, которым они

парадигматически противопоставлены». Ч. Филлмор считает, что ситуация с фреймами интерпретации подобна тому, что Фоконье сказал о ментальных пространствах: «Они не являются частью языка как такового <...>, однако язык не может обойтись без них» [Филлмор 1988]. Таким образом, язык определяет зависимость между выбором языковых выражений и фреймами интерпретации. Часть фреймов создана языком, часть существует независимо от языка, отражаясь в нем. Фреймы вводятся в процесс понимания текста вследствие их «активации» интерпретатором или самим текстом, например, тогда, когда интерпретатор в состоянии приписать ему интерпретации, поместив в модель, которая известна независимо от текста. Фрейм «активируется» текстом, если некоторая языковая форма или модель обычно ассоциируется с рассматриваемым фреймом. Фреймы могут быть врожденными (знание черт лица), могут возникать в ходе накопления когнитивного опыта (установления, нормы), иногда полностью зависят от языковых выражений (неделя, названия месяцев).

Обращает на себя внимание позиция Ч. Филлмора по поводу того, насколько такие структуры знания должны подлежать лингвистическому описанию: «Нельзя считать осмысленым требование к лингвистике о том, чтобы она ввела в сферу своего исследования все знания такого рода; однако лингвистика должна представлять себе, как возникает такое знание, как оно функционирует в формировании категорий значения, как оно действует в процессе понимания языка и т.д. <...> подход семантики фреймов к значению существенно более энциклопедичен, чем подход традиционный. <...> она не стремится установить априорное различие между собственно семантикой и (идеализированным) концептом понимания текста» [Филлмор 1988].

В числе многих дисциплин, оказавшихся под влиянием идей когнитивной лингвистики, Э.Д. Сулейменова называет и контрастивную лингвистику, имеющую непосредственный выход к проблемам когитологии: «Определение знания языка в терминах когнитивной лингвистики и включение его в общий массив знания, интегрирующегося в целостность и создающего так называемую «картину мира», дает хорошую возможность уточнения понятия «языковая картина мира» в связи с двуязычием» [Сулейменова 1996]. Далее подчеркивается, что признание когнитивной лингвистикой ориентации на знания в качестве ведущего принципа речевой деятельности влияет на формирование принципов обучения языку с позиций контрастивной лингвистики, и точек соприкосновения когнитивной и контрастивной лингвистики достаточно много. Контрастивная лингвистика, являясь, по сути, интегральной наукой, оформилась в последнее десятилетие в самостоятельное направление со своим предметом, объектом, кругом задач, собственными методами. Что касается последних, то практически нет ни одного лингвистического метода, ни одной современной языковедческой теории, которую не попытались бы поставить на службу сравнительному изучению языка, использовать в контрастивных целях [Так 1989].

Терминологические понятия контрастивная лингвистика,

контрастивный анализ употребляются в данной работе в аспекте видения Э.Д.Сулейменовой [Сулейменова 1996], а именно в синхронно-сопоставительном плане исследования. Факты диахронного характера используются лишь с позиции лингво-когнитивного опыта (культурно-языковой компетенции) современного носителя языка.

В контрастивных исследованиях проделана большая работа по сопоставлению лексико-семантических систем, определены основные уровни лексических сопоставлений, намечена процедура контрастивно-семасиологического анализа, позволяющая адекватно рассматривать эквивалентности на уровне семемы, лексико-семантических групп и лексических систем в целом (В.Г.Гак, И.А.Стернин, А.Й.Гудавичюс, Э.Д.Сулейменова, Р.М.Гайсина, И.Н.Лузенина, ТАКильдибекова, Г.В.Гафарова, И.М.Миниярова и др.). Что касается так называемых «когнитивных значимостей» («дополнительной информации»), то максимальное выявление этих знаний вряд ли осуществимо как на уровне синтагматических, так и на уровне парадигматических отношений лексико-семантического анализа, и требует новых подходов с использованием методов когнитивного анализа.

Лингвокультурологический аспект рассмотрения концептосфер с контрастивной точки зрения предполагает выделение тех деятельностных сфер, которые, с одной стороны, достаточно типизированы, не отличаются яркой национальной маркированностью, а с другой - содержат элементы различных национальных моделей поведения, систем ценностей, установок, приоритетов, понимаемых как внутренние стандарты и отражающих социальную сущность носителя языка.

Процедура экспликации языковых и неязыковых знаний может быть осуществлена в несколько этапов.

I этап - определение перечня фрагментов концептосферы, а также входящих в них концептов слов, которые подлежат описанию. Представляется, что соответствующие им слова (наименования) могут быть вычленены исследователем из идеографических (понятийных) и предметно-тематических словарей методом выборки либо выявлены посредством дедуктивной или индуктивной процедуры, используемой при построении лексического поля, см., например: [Верещагин, Костомаров 1980].

II этап - контрастивный компонентный анализ слов, который, в свою очередь, состоит из нескольких процедур, направленных на выявление семантического объема слов сопоставляемых языков.

1. Вычленение и контрастивное описание значений (лексико-семантических вариантов, семем): основные - производные значения; коннотативные характеристики (функционально-стилистические и эмоционально-экспрессивные); выявление внутренней формы (если она актуальна для носителя языка). Уже на этом этапе исследования обнаруживаются языковые факты, вызывающие лексико-семантическую

интерференцию в речи билингвов (обусловленные разницей в количестве семем, в их коннотативных характеристиках, внутренней форме)

2. Семный анализ. Выявление макро- и микрокомпонентов значения, ядерных и периферийных, интегральных (архисем) и дифференциальных, денотативных и коннотативных и др. сем с учетом аспектов значения и их контрастивное описание.

Работа на II этапе характеризуется достаточно высокой степенью объективности, т.к. анализ осуществляется с привлечением лексикографических данных, зафиксированных письменно текстов (в качестве иллюстративного материала), хотя и требует обращения к интуиции исследователя и его компетенции в области сопоставляемых языков, особенно в сфере коннотаций.

III этап - построение и анализ семантических полей. Наиболее трудоемкий с точки зрения исследовательской процедуры этап, направленный на выявление системных связей слов. В процессе анализа выявляются системные (парадигматические и синтагматические) связи слов с учетом важнейших критериев описания полевых структур. В частности, структурируются лексико-семантические группы, включающие как однородные, так и разнородные элементы (слова разных частей речи, лексемы, ЛСВ, фразеологизмы; номинативную и метафорическую лексику). Сопоставительный анализ системных связей слов позволяет увидеть специфику гипо-гиперонимических, антонимических, синонимических связей слов в сопоставляемых языках, учёт которых важен не только в лингводидактике, характеристике билингвизма, но и в переводческой практике.

Таким образом, контрастивный анализ на этих этапах охватывает три уровня сопоставления лексических систем: уровень семемы, уровень слова, уровень лексико-семантических групп (объединений)

IV этап - концептуальный анализ.

Этот этап в большей степени, чем все остальные этапы анализа, нуждается в процедуре «толкования», комментариях различного характера. Концептуальный анализ позволяет соединить языковую и культурную семантику, обращая нас к знаниям внеязыкового характера. Широко используются методы когнитивной лингвистики. Разработка какого-либо концепта «крупным планом», преобладание в концептуализации определенной базовой метафоры, сосуществование внутри фрейма противоположных по характеру оценок - все эти показатели «модуса» [Опарина 1999] базируются, как правило, на особенностях видения лингвокультурной общности. Интерпретация слова-концепта осуществляется в рамках жанра «монографии о слове». Приводятся сведения этнографического, историко-культурологического, когнитивно-прагматического характера, актуальные для современного языкового сознания носителя соответствующего языка, т.е. составляют его культурно-языковую компетенцию. На этом этапе необходимо привлечение энциклопедических материалов (в широком смысле) для адекватной интерпретации концептов. К

числу важнейших факторов интерпретации следует отнести исследовательское чутье, научную интуицию.

V этап - социолингвистическое и психолингвистическое описание, основанное на результатах опроса информантов и данных ассоциативных экспериментов. Репрезентативность социолингвистических данных обеспечивается посредством обращения к информантам с различным уровнем компетенции в области казахского и русского языков. В их число включаются представители одноязычных слоев населения (например, казахи, проживающие в сельской местности с преобладанием населения коренной национальности; русские, не владеющие казахским языком, преимущественно, городские), а также билингвы. Объективность данных обеспечивается учетом важнейших социолингвистических факторов, а также корректной с научной точки зрения формулировкой вопросов, включаемых в опросник и т.д. Считаем, что данные социолингвистического и психолингвистического характера в определенной степени корректируют результаты, выявленные на других этапах анализа, и обязательно должны быть учтены при составлении лингвокультурологического словаря.

VI этап - сопоставление концептов в текстах информативных и художественных переводов. Данный этап не является обязательным, т.к. требует учета специфики переводных текстов, теоретических знаний в области проблем перевода (типы и виды перевода, переводческая эквивалентность, переводческие трансформации и пр.), умения различать переводческие эквиваленты и переводческую интерпретацию. Работа с текстами художественных переводов еще более осложняется в связи с так называемой эстетической функцией, свойственной языку художественной литературы, и требует специальных знаний в области лингвопозтического анализа. Тем не менее, сопоставления на указанном этапе могут открыть такие грани концептов, которые нельзя выявить при самом тщательном анализе на основе узуальных словарных данных и даже при обращении к методам когнитивного анализа.

Разница в природе описываемых концептов обусловливает и некоторую вариативность процедуры анализа. Так, если при контрастивном описании частотных концептов внимание должно быть сосредоточено на сопоставлениях в рамках лексико-семантических систем (уровень семемы, слова, лексико-семантических объединений), а также когнитивного анализа, то исследование культурных концептов философского характера требует более высокого уровня осмысления на основе работы с энциклопедическими материалами, философской, художественной литературой.

В связи с анализом концептосферы обратим внимание на следующий факт. Ю.Н. Караулов отмечает, что любое семантическое поле допускает развертывание в связный текст. Эта закономерность получает отражение в словарях, где F иллюстративных примерах часто фигурируют слова, входящие, независимо этих примеров, в ассоциативную группу и яключаемые в поле

[Караулов 1976]. Именно эту особенность следует учитывать при подготовке статей лингвокультурологического словаря.

В третьей главе «Контрастивно-лингвокультурологический анализ концепта матъ/ана в картине мира казахско-русских билингвов» на материале почти 60 словарей, сборников пословиц и поговорок, а также историко-этнографических исследований производится анализ одного из наиболее частотных, национально не маркированных концептов в структуре картины мира казахско-русских билингвов. Последовательно выявляются языковые и неязыковые знания, релевантные для языкового сознания билингва, погруженного в казахскую концептосферу.

Концепт матъ/ана объединяет словамать, мама (рус), ана, ене, шеше, ana, мама (каз.).Сопоставительный анализ семантического объема слов-зквивалентов двух языков обнаруживает следующее:

1. Слова мать и ана (шеше) в основном значении «Женщина по отношению к своим детям/Женщина, имеющая или имевшая детей» - «Балалы болган эйел, туган шеше» являются абсолютными эквивалентами.

2. Метафорическое (переносное) значение, связанное с «источником, ДАВШИМ жизнь кому-чему-нибудь, представляет духовную ценность, являясь родным, близким», свойственно обоим языкам (Мать-земля, Родина-мать=Жер-ана, Оган-ана...) Шеше в этом значении не употребляется.

3. Далее следует разница. Третье значение — «Самка по отношению к своим детенышам» - передается в казахском языке посредством слова ене («2. Малтолшш анасы»; «2. Жан-жануарлардыц толшщ аналыгы») Слово ене, помимо этого является синонимом, однако почти устаревшим, к слову ана в первом значении («мать»), а также обозначает в казахском языке свекровь и тещу, причем в этих значениях употребляется чаще. Слово ене зафиксировано в значении «ана» («мать») в устно-поэтическом контексте с ярко выраженной звукосимволической функцией. В словаре синонимов слово с этим значением дано с пометой (жерг.) -(местн.).

4. В казахском языке, в отличие от русского, ни одно из указанных слов не функционирует в фамильярном обращении к женщинг.

5. Спецификой казахского языка является грамматический показатель принадлежности (тэуелдк жалгау), имеющий различное фонетическое оформление, обусловленное законом сингармонизма. В отличие от русского языка, з обращении мужа к жене в исходной форме не употребляется ни одна из указанных лексем. В этих случаях к лексемам мама, шеше, ana добавляется тэуердж жалгау, аффикс принадлежности (мамасы, шешеа, апасы), который ВНОСИТзначение «его (её, их), т.е. своих детей мать».

6. В обращении к пожилой женщине для казахского языка характерно функционирование лексемы шеше (шешей) либо ana.

Слово шеше — почти абсолютный синоним ана, но более нейтральной скоаски, не имеет высокого, символического значения, присущего слову ана.

Лексемы ана, шеше никогда не употребляются по отношению к животным, духовным лицам. Для казахского языка свойственно более дифференцированное употребление слов, обеспечивающих функционирование концепта мать.

Таким образом, значения, выражаемые в русском языке словами мать, мама, в казахском языке передаются посредством слов ана, теше, ене, апа, мама, которые различаются не только стилистическими оттенками, но и смысловыми нюансами, являясь, по сути, идеографическими синонимами. Лексема ана, эквивалентная слову мать, характеризуется большей книжностью, ограниченностью как в семантическом, так и в стилистическом плаве.

Исследование синтагматических связей указанных слов-концептов производилось на материале фразеологического и паремиологического фонда сопоставляемых языков. Анализ фразеосочетаний в контрастивном плане позволяет предположить, что сочетания, в которых лексемы мать к ана реализуются в образно-метафорическом значении "источник, начало чего-н.; то что дорого, близко каждому; представляет собой какую-либо духовную ценность", актуальны для обоих языков (Родина-мать/Отан-ана; Земля-мать (матушка)/Жер-ана и др.), причем имеют оттенок книжности. Во всех этих случаях в казахских эквивалентахупотребляетсялексема ана (не шеше, ене, ana). Терминологические сочетания, отмеченные в указанных словарях русского языка {мать-героиня, материнская порода, биологическая мать, мать-одиночка) имеют соответствующие эквиваленты в казахском языке, хотя и не получили отражения в толковых словарях. По всей видимости, это связано с более поздним формированием казахских терминосистем. Эти сочетания достаточно активно функционируют в казахских текстах и вошли в специальные терминологические словари, большой двуязычный словарь : мать-героиня-ардакты ана; материнская порода—анальщ тек;мать-одиночка - жалгызбасты ана;

Контрастивный анализ атрибутивных сочетаний, представленных в словарях, позволяет сделать следущие выводы. Являясь фразеосочетаниями по форме {крестная мать, посаженая мать; вгей ана, кшдж ене, кайын ене, кшдж шеше, кш1 шеше, нагашы шеше, вгей шеше, туган шеше, улкен/улы шеше), терминами родства по содержанию, все они имеют давнюю историю формирования, обусловлены национальными традициями и не всегда могут иметь адекватный переводной эквивалент.

Совпадение базовых фразеологизмов, основанных на метафорическом или метонимическом переносе, по-нашему, свидетельствует о единых языковых процессах. Например, выражения В чем мать родила — Анадан тугандай в значении "нагой", а также Всосать (впитать) что-либо с молоком матери — Ана сут1мен стген идентичны, ибо подобное сравнение подсказано процессом вторичной номинации. Для словосочетаний и выражений русского языка, в составе которых имеется лексема мать {матушка), характерен широкий диапазон стилистических оттенков: высок. (Русь-матушка, Родина-мать), нар-поэт. (Мать-

сыра земля), <нейтр> (мать семейства, мать одиночка), грубо-прост. (Мать их в душу; Едрена мать!)

В казахских словосочетаниях и выражениях отмечается следующая дифференциация:

сочетания и выражения со словом ана или имеют оттенок возвышенности (ананын ак, сутО, или нейтральны (вгей ана). Даже употребляясь в составе проклятия, они лишены грубо-просторечного, вульгарно-бранного оттенка (например, "Ананнын корi жангыр "), что лишний раз свидетельствует о некоторой книжности лексемы ана;

лексема вне в значении "мать" в современном казахском языке малоупотребительна. Все устойчивые выражения, словосочетания свидетельствуют о функционировании слова в иных значениях: "матка (животного)", "свекровь", "теща". Интересно, что в вульгарно-бранном "енест урайын", эквивалентном русскому выражению "по матери (выругаться)" употреблен вариант ене вместо ана. Ни в русском, ни в казахском языке не зафиксированы устойчивые сочетания с лексемой мама в значении "мать".

Анализ содержательной стороны пословиц и поговорок русского и казахского языка ВЫЯЕИЛ любопытные тенденции, отражающие своеобразие концепта мать в сопоставляемых концептосферах. Во-первых, обнаружен пласт пословиц и поговорок, адекватных в содержательном плане. Отражая многовековой опыт наблюдения, эти пословицы и поговорки характеризуют типичные проявления взаимоотношений матери и ребенка, роль матери и отца в воспитании ребенка, обязательность почтительного отношения к родителям и пр. Общими для двух языков являются пословицы и поговорки, утверждающие незаменимость родителей; необходимость почтительного отношения к родителям, заботы о них в старости; силу материнской любви; различную направленность чувств матери и ребенка; относительность материнского наказания, степени восприятия этого наказания ребенком; различную степень необходимости отца и матери для ребенка.

Вместе с тем в корпусе исследованных пословиц и поговорок обнаружены смыслы, характеризующие те или иные тенденции социальных взаимоотношений, этических норм, свойственных сопоставляемым культурам. Так, в русских устойчивых выражениях достаточно четко прослеживается противопоставление родной матери мачехе ("Сыр калача милее, а мать мачехи мИЛЕЕ", "Достаток - мать, убожество - мачеха", "Мачеха добра, да не мать родна", "'Чешет, что мачеха пасынка", "Таланное дитя, мачехино",и т.д.). Казахских устойчивых фраз подобного характера не обнаружено, хотя само понятие "'мачеха" — "вгей шеше" существует, отражая реальные взаимоотношения мачехи и расынка (вгей ул), мачехи и падчерицы (вгей кыз), а термин зафиксирован в -поворях. Представляется, что в пословицах и поговорках, являющих собой концентрированное выражение не только народной мудрости, но и социальных стереотипов, отразилась некоторая "размытость" материнского начала,

характеризующая свойственный казахскому обществу патриархальный уклад (т.е. для общества роль отца важнее роли матери).

Для русских пословиц и поговорок типично указание на особую близость матери и ребенка, подчеркивание разницы между силой материнской и отцовской любви независимо от пола ребенка ("Отцов много, а мать одна", "Матушкин сынок, да батюшкин горбок", "Материна дочь - отцова падчерица" и др.). В устойчивых выражениях русского языка особо выделяется роль матери в формировании личности ребенка ("Какова матка, таковы и детки", "Куда матушка, туда и дитятко"). В казахских фразеологизмах отчетливо звучит мысль о роли отца в воспитании сына, а матери - в воспитании дочери ("Ата керген ок жонар, Ана керген тон шшер", "Ата тшн алмаган улдан без, Ана тшн алмаган кыздан без", "Ата турып ул сейлегеннен без, Ана турып кыз сейлегеннен без", "Анасын керш кызын ал, аягын корiп, асын iш", "Атадан тагылым алмаган ул жаман, анадан онеге алмаган кыз жаман" и др.). Весьма характерным является выражение "Ата тшн алмаган баладан без, Бала басу бшмеген анадан без" ("Плох ребенок, что перечит отцу, Плоха мать, что не остановит ребенка").

Казахские пословицы и поговорки воспевают материнство как таковое, подчеркивая святость, возвышенность этого понятия: "Ердш анасы - елдщ анасы' ("Мать героя — мать народа"), "Алып анадан туады..." ("И богатыря рожает мать...") "Ана сутш актамаганды ешкгм мактамайды" ("Никто ш похвалит того, кто не оправдал материнского молока"), "Ана - к^рет, табынарьщ, эке - дэулет, кара нарьщ" ("Мать - святыня, которой поклоняются, отец- залог благополучия"), "Агайын алтау, ана бiреу" ("Родных шестеро, а мать - одна"), а также многодетную мать "Алты бала (ул) таппай ана болмайды, Бес бала таппай белгш эйел болмайды' ("Не родившая шестерых детей (сыновей) ж сташт матерью, не родившая пятерых детей не станет известной женщиной"). Вторая часть последнего выражения позволяет сделать предположение о позднем его происхождении, что обусловлено изменением социального статуса женщины ("белгш эйел"). В целом, и казахские, и русские фразелогические выражения подчеркивают высокий статус отца и матери, великую силу материнской любви.

Таким образом, исследованный языковой материал позволяет сделать вывод о том, что в казахском языке слово ана сохранило древнее значение, присущее понятию "мать": "родоначальница", "источник жизни". Как предполагает Л.А.Покровская, "основное современное значение "мать" постепенно конкретизировалось из более общего, широкого понятия "мать", "родоначальница" вообще по отношению ко всему живому" (Покровская 1961). Функционирование целого ряда синонимов разговорного характера в современном казахском языке подчеркивает эту особенность лексемы ана.

Попытка рассмотрения парадигматических связей указанных слов-концептов осуществлялась на базе слов одной части речи - имен существительных. Специфика исследуемого объекта - концепта мать облегчает задачу поиска

системных связей стоящих за концептом слов,т.к. лексико-семантическая группа слов, объединяемых в поле, представляет собой тематическую группу («Родство»). Контрастивно-лингвокультурологический подход позволил обнаружить в тематической группе "Родство" такие семы, семантические признаки, характеризующие взаимоотношения этих наиболее древних и устойчивых социальных групп, в процессе выявления которых достаточно рельефно обозначаются тенденции, связанные с семантическими процессами, сопровождающими развитие концепта мать.

Контрастивный компонентный анализ позволил обнаружить следующие тенденции. В целом, в сопоставляемых языках терминология родства представляет собой замкнутую группу, а новообразования, заимствования, в основном, дублируют имеющиеся наименования. Унаследованная с древних пор, система терминов родства в русском языке явно обнаруживает тенденцию к сужению: размываются некоторые понятия, что приводит даже к их смешению и подмене (например, шурин, деверь), см.: [Моисеев 1963]. Как подчеркивает И.А. Потапова [Потапова 1992], малочастотные слова выходят из употребления, заменяясь описательными выражениями (жена сына, муж дочери). "Термины родства и свойства постепенно уходят из активного употребления, что обусловлено экстралингвистическими факторами", - подытоживает она свои наблюдения на основе материалов Курганской области. Особенно это касается терминов свойства. Тенденцией, общей для обоихязыков, является использование терминов родства применительно к лицам, находящимся в свойственных отношениях. Однако этот процесс вполне объясним, т.к. слова используются примущественно в обращении и, по-видимому, выполняют фатическую функцию ("мама" вместо "теща", "свекровь" и пр.). В казахском языке разветвленная терминология родства почти не претерпела изменений. Из употребления вышли или изменили свое значение лишь те термины, которые отражали социальные взаимоотношения, изжившие себя (бэйбше - первая жена при многоженстве, эменгер - близкий родственник (брат) мужа, обязанный жениться на вдове, юш1 шеше—жена отца младше матери (при многоженстве) и некоторые др.). Конечно, утверждать однозначно, что для всех носителей казахского языка термины родства одинаково знакомы и актуальны, нельзя. XX век наложил свой отпечаток на характер социальных, семейных взаимоотношений, структуру семьи и, что самое главнее, на уровень владения языком.

Социально-экономические факторы, определившие тенденцию к сокращению количества, а также нивелировке терминов родства, и проявившиеся уже в середине XIX века в русском языке, оказывают свое влияние и на развитие казахского языка. Специфика национальной культуры восточного типа, прочность традиций определяют темпы и характер изменений в системе казахских терминов родства, однако уже сейчас можно говорить об изменениях, обусловленных увеличением количества нуклеарных семей и уменьшашем числа сложных семей, которые, в основном, являются трехпоколенными [Аргынбаев 1996], а также той

социальной ролью, которую выполняет современная казахская женщина.

Существенные различия в системе русских и казахских терминов родства проявились в связи с выделением семы "родовая соотносительность" (зависимость названия от того, какого пола лицо, по отношению к которому оно использовано), а также семы "возраст по отношению к говорящему лицу". Эти различия проливают свет и на особенности функционирования лексем мать и ана, а значит, на структуру соответствующих концептов. Термины кровного родства по мужской линии имеют в казахском языке четкую дифференциацию по степени родства (коленам), в то время как термины по женской линии часто объединены общим названием. В этой связи представляется обоснованным мнение М.Ш. Сарыбаевой, которая полагает, что "вероятно, в закреплении посредством ТР <терминов родства> отношений между ego и его потомками проявляется забота о будущей принадлежности к данному коллективу и желание соблюдения его потомками родовой экзогамии" [Сарыбаева 1991]. Современный русский язык не дает такой картины, т.е. все термины родства одинаковы как по мужской, так и по женской линии. Однако включение в таблицу устаревших терминов, имеющих праславянские, а то и индоевропейские корни, выявило любопытный факт: в древнерусском языке термины боковой линии разнились по указанному признаку, названия дифференцировались в зависимости от того, по какой линии (мужской, женской) они употреблялись ( например, стрый - «дядя по отцу», уй.вуй -«дядя по матери»). Разветвленная система терминов родства по мужской (отцовской) линии, по-видимому, свидетельствует о существовании в определенную эпоху приоритета патриархального начала, которое позднее было утрачена Вместе с тем О.Н.Трубачев отмечает, что "слав, stryjb <...> сохраняет память о древней классификаторской системе" времен матриархата [Трубачев 1959].

Таким образом, контрастивный компонентный анализ позволил наметить в общих чертах тенденцию к различению терминов родства по женской и мужской линии: в казахском языке в системе терминов кровного родства; в русском языке - в системе терминов свойства.

Контрастивный анализ групп слов в рамках эпидигматических связей позволяет сделать следующие выводы. Как в русском, так и в казахском языке, слова, образованные от основ, представляющих концепт мать, в основном, являются существительными - экспрессивными вариантами наименования с оттенками ласкательности и почтительности, а также прилагательными, выражающими относительное качество.

Слова русского языка, объединенные в группы по словообразовательному признаку (производные от мат- и мам-), демонстрируют широкий диапазон стилистических коннотаций (как собственно-стилистических, так и эмоционально-экспрессивных), высокую степень экспрессивности, а также достаточно широкий спектр семантических

переносов. Производные от указанных основ служат для обозначения матери, духовного лица женского пола, бабушки (в том числе бабушки по матери и бабушки по отцу), свекрови, тещи, пожилой женщины, жены, любовницы, девушки (старой девы), крестной матери, няни, просто женщины и даже мужчины и пр. Часть употреблений устарела (например, обозначение няни, мужчины), часть имеет диалектный либо просторечный характер. Усилению экспрессивности служат двойные суффиксы (ср.: мамулечка, мамусенъка, мамашечка и т.д.).

Слова казахского языка, включенные в группу по указанному признаку, также обнаруживают принадлежность к разным стилистическим (стилевым) пластам, эмоционально-экспрессивны (преимущественно с оттенком ласкательности и почтительности). Небольшое разнообразие суффиксальных образований может быть объяснено степенью научной разработки и фиксации речевых фактов (например, элементов детской речи), однако более вероятно, что словари казахского языка отражают объективный языковой факт, который свидетельствует о некоторой сдержанности чувств, проявляемых в этой сфере социальных взаимоотношений. Производные от основ ана, ене, шеше, ana, мама служат для обозначения матери, тещи, свекрови, бабушки, сестры, тети, пожилой женщины, женщины старше говорящего по возрасту, учительницы, родителей (сложные основы) и др.

Слова русского языка, образованные от основ мат и мам-, свидетельствуют об актуальности процесса десемантизации — способности функционировать в качестве междометия для выражения различных эмоций, чувств (изумления, радости, удивления, испуга, злости и т.п.). Слова казахского языка, имеющие отношение к указанным основам, в такой функции не употребляются.

Для русского языка характерно сближение (возможно, на основе ложной этимологии) производных от основ мат- и мат-, что находит отражение даже в некоторых словарях, хотя бранных выражений, включающих слово мать, по нашему мнению, в русском языке не так уж много В казахском языке существуют выражения подобного характера, которые включают слова ана, ене, шеше, однако сами эти лексемы не связываются в языковом сознании носителей с бранью, бранной лексикой (балагат создер). Более того, функционирование этих слов, особенно, лексемы ана, сопровождается некоторым пиететом.

Для наиболее полного представления концепта мать в казахской концептосфере (экспликации неязыковых знаний) в работе была осуществлена попытка моделирования текста в рамках фреймовой семантики. Модель текста в виде ансамбля схем в составе блоков была создана на основе социальных функций матери, в системе субъект-объектных и субъект-субъектных отношений, в которой возможна наиболее полная интерпретация концепта мать. Концепт мать проанализирован в совокупности функций, базирующихся на основной ФУНКЦИИ

- функции деторождения («это женщина, имеюп|ауосб№И|1ЮИМ№^МГаким

БИБЛИОТЕКА

образом, точкой отсчета явилось рождение ребенка (точнее, ношение его в чреве).

В интерпретации фреймов представлены знания, почерпнутые из казахской концептосферы. Такая подача материала обусловлена как предметом исследования - попыткой эксплицировать картину мира казахско-русских билингвов, живущих на территории Казахстана, так и возможностями исследовательской интроспекции. Следуя рекомендации Ю.Н. Караулова, который предлагает реконструировать единицы «гносеологического» уровня (в триаде «семантика» - «знания о мире (тезаурус)» - «гносеология») посредством операции компрессии, информационного сжатия (от текста к реферату) либо расширения, развертывания (от текста к метатексту) [Караулов 1987], фреймы интерпретации в работе представлены в несколько этапов: от «терминалов» (Минский), или «утверждений фрейма» (Чарняк) к комментариям в рамках концептуальной схемы.

Концепт мать - довольно сложная, динамичная структура, связанная со сферой нематериальной культуры. Его специфика обусловлена не только развитием социальных отношений, изменением ценностных ориентаций в историческом развитии одного общества, а также разницей социальных установок в сопоставляемых культурах, ко и изменением социальных функций женщины-матери на протяжении ее жизни. Данное обстоятельство требует рассмотрения концепта мать с учетом возрастного статуса женщины-матери. Интерпретация фреймов в соответствии с концептуальной схемой, принятой в культурном сообществе, осуществлялась с ориентацией на стереотипы, этические нормы, правила, ценности, идеалы современного социума (вместе с тем не отрицается существование отклонений от этих норм, обусловленных многочисленными факторами субъективного и объективного характера).

Концепт мать в совокупности функций, осуществляемых женщиной-матерью в лингвокультурном сообществе, представлен в модели, состоящей из трех блоков: I. «Мать в молодости»; II. «Мать в зрелом возрасте»; III. «Мать в старости». Соответственно, в каждом блоке актуализируются те или иные социальные роли матери, исполнение которых накладывает отпечаток на формирование целостного стереотипного образа матери в культуре. Так, в Ьм блоке мать выступает одновременно в роли родительницы, жены, невестки, снохи, хозяйки, труженицы; во II блоке—в ролиродительницы, жены, невестки, снохи, хозяйки, свекрови, тещи, сватьи, бабушки, труженицы; в III блоке — в ролиродительницы, жены, невестки, снохи, хозяйки, свекрови, тещи, сватьи, бабушки, прабабушки.

В исследовании приведены только те социальные роли, которые, на взгляд автора, являются первостепенными, определяющими в выявлении объема концепта мать. Абстрагированная схема концепта мать в отвлечении от концептуальной схемы, принятой в конкретном этническом сообществе, будет выглядеть примерно так (Рис. 1 ).

Разнообразие форм семьи в современном обществе, различный статус женщины в семье, обусловленный как экономическими факторами, так и личностными взаимоотношениями, развивающимися в рамках трех культурно-социальных типов, которые сложились в современной казахской культуре [Габитов и др. 2001], определяют различия в структуре ментальных образований, соответствующих одному концепту в психике разных людей, принадлежащих к одному социуму и говорящих на одном языке. В работе были

учтены стереотипные представления о том, «какой должна быть хорошая мать». Общеизвестно, что в зрелости (II блок) социальная роль снохи, невестки в определенной степени теряет свою актуальность, а в старости (III блок) становится номинальной, исполняемой лишь в рамках этикета в случае, если живы представители старшего, чем женщина-мать, поколения. Учитывая, что главной функцией женщины, определяющей статус матзри, является функция деторождения, первой в списке представлена роль родительницы.

Социально-исторический и этнографический комментарий с привлечением работ дореволюционного, советского и постсоветского периодов (Ковалевский

1886; Косвен 1948; 1957; 1963;Кисляков 1969; Абрамзон 1971; Кустанаев 1894; Маковецкий 1886; Сабитов 1956; Толыбеков 1971; Казахи 1995; Аргынбаев 1973, 1996 и др.) позволили осветить некоторые особенности социального института семьи, определявших статус женщин-матери в историческом развитии казахского общества.

Кратко характеризуя положение казахской женщины-матери в современном обществе, можно отметить следующие моменты.

Исследователи отмечают сохранение в современном казахском обществе патриархально-родовых традиций. Как полагает Н.Н. Камбарова, причины кроются в особенностях семейного быта, в том, что "семейные отношения, сохраняя отчасти интимный, личный и обособленный характер, <...> скрыты от контроля со стороны общественности" [Камбарова 1966]. Вместе с тем советская власть дала женщине экономическую независимость и равные с мужчиной права, и тенденция эта получила развитие в постсоветский период. Так, казахстанская женщина не утратила своего общественного статуса, ограничившись рамками семьи, более того, активно подключилась к деятельности в новых для же сферах.

Положение казахской женщины-матери, кардинально изменившееся в советскую эпоху (запрет многоженства, левирата, сорората; обретение социальной свободы на основе равноправия с мужчинами, доступ к образованию; участие во всех общественных институтах, вплоть до парламента), одновременно характеризуется тем, что, пользуясь всеми гражданскими свободами и имея достаточно высокий социальный статус, женщина-казашка в современном быту все же подчиняется нормам морали, обусловленным особенностями национальной культуры с ярко выраженным патриархальным началом, которые приобрели форму этикета. В целом, эта объективная сторона современной казахской культуры и отражается в языковых фактах, обусловив структуру концепта мать/ ана в казахской концептосфере и картине мира казахско-русских билингвов.

В заключении обобщаются результаты исследования, намечаются дальнейшие перспективы диссертационной работы.

Несмотря на всю сложность проблемы выявления специфики ментального мира казахско-русских билингвов, в данном исследовании была осуществлена попытка экспликации содержания одного из важнейших концептов - концепта матъ/ана посредством анализа языковых и неязыковых знаний в структуре казахской концептосферы.

Таким образом, сведения о «национальном характере» оказались результатом лингвистического анализа (осуществленного посредством обращения к традиционным и современным методам), а не его исходной предпосылкой (Вежбицкая). Анализ концепта выявил массу любопытных моментов, не осознаваемых самими носителями языка, но достаточно рельефно очер- ивающих специфику ментальности двух народов, фрагменты концептосфер которых стали объектом исследования. Изучение конкретного концепта позволило уточнить некоторые положения, представленные в теоретическом

обосновании контрастивной лингвокультурологии. Так, процедуры анализа во многом детерминированы спецификой исследуемого концепта и, как показала практика, не могут быть строго выдержаны в той последовательности, которая предполагалась ранее. В частности, синонимические ряды как разновидность парадигматических связей слов не рассматриваются отдельно, ибо анализ семантической структуры слов в контрастивном плане предполагает обязательное обращение к эквивалентам в сопоставляемых языках, актуализируя проблему тождества семем, в том числе и на уровне значимости. Кроме того, характер концепта мать/ана обусловил достаточность рассмотрения синтагматических связей обозначающего его слова в пределах фразеологических единиц, зафиксированных в словарях, сборниках афоризмов, пословиц и поговорок.

Некоторая перегруженность информации кажется обоснованной, т.к. именно в этом поле знаний живет, формируется сам концепт. Более того, с сожалением приходится констатировать тот факт, что в силу объективных причин часть сведений не получила должной фиксации в источниках (представлена в материалах сопоставляемых языков неравнозначно), часть выпала из поля зрения интерпретатора, что связано с ограниченными возможностями исследовательской интроспекции. Однако в данной ситуации уместной является ссылка на А. Вежбицкую, которая, не отрицая определенного риска в подобных попытках, все же считает, что «стоит пойти на такой риск,<...> хотя, возможно, благоразумно было бы избегать его в тот период, когда еще не выработаны адекватно исследовательские приемы в этой области» [Вежбицкая 1996].

Перспективы исследований в этом направлении видятся в том, что сведения контрастивно-лингвокультурологического характера могут стать базой лингвокультурологического словаря с необходимыми уточнениями на основе социологического опроса лиц с разным уровнем компетенции в области русского и казахского языка. Поэтому обязательным этапом исследования должен стать корректный социолингвистический опрос, а также обращение к методам из области психолингвистики. Энциклопедический характер исследовании обусловливает необходимость скрупулезных, долговременных изысканий, а также привлечения группы исследователей.

Основные положения диссертации полностью отражены в следующих

публикациях автора:

1. Репрезентация национальных концептосфер в картине мира казахско-русских билингвов: теоретические аспекты: Монография. - Алматы: ДОИВА-Братство, 2003. - 199 с.

2. Концепт мать/ана в казахской концептосфере: (опыт контрастивно-лингво-культурологического анализа в аспекте казахско-русского билингвизма): Монография. - Актобе: Изд.центр АУ им.С.Баишева, 2003. -140 с.

3. К проблеме соотношения языковой и концептуальной картин мира // Батыс Казакстан жас галымдарыныц III гылыми конференциясы. Баяндамалар тезистер1 /29-30 маусым/. - Актебе: АОТ 1992. - С.41-42.

4. Формирование системы духовных ценностей в процессе преподавания лингвистических дисциплин // Жогары оку орындарындагы окыту методикасы жэне педагогика мэселелер1 Конференция материалдары. -Актебе: АОТ, 1993. - С.98-99.

5. Взаимодействие русской и казахской концептуальных картин мира в поэтической системе О.Сулейменова // Записки группы "Структурно-семантический анализ языка". - Актюбинск: АОТ, 1993. - С.9-19.

6. К проблеме изучения эстетической природы художественного текста в казахской аудитории // Эстетическая природа художественного текста, типы его изучения и их методическая интерпретация. Международная конференция - семинар МАПРЯЛ. Санкт-Петербург. 11-14 мая 1993 г. Тезисы докладов. - СПб.: Изд-во СП6ТУ, 1993. - С.79-80.

7. Художественный билингвизм О.Сулейменова // Проблемы теории и практики изучения русского языка: Межвузовский сборник научных трудов. Вып.1. - М.; Пгяза: МГЛУ, ПГПУ, 1998. - С.43-47.

8. Авторская этимологизация О.Сулейменова // Функционирование языковых единиц в тексте. Сб.статей. - Актюбинск: Актюбинский педагогический институт им.Х.Жубанова, 1996. - С.58-71.

9. К вопросу о переводах А.Байтурсынова // Общенациональное согласие - основа демократического обновления Казахстана. - Актобе: ПО "Полиграфия", 1997. - С.86-88.

10. К постановке проблемы отображения языковой картины мира в казахско-русских переводах // Время выбирает людей: По материалам научно-теоретической конференции, посвященной памяти профессора П.С.Щетинина. - Актюбинск: Актюбинсксе отделение Международного университета в Москве - 1998. - С. 15-16.

11. Лингвистические исследования профессора Х.Жубанова в области казахской музыкальной терминологии (к проблеме "палеонтологии речи") // Жубанов тагылымы. K,a3ipri замангы гуманитарлык; гылымдарыныц езект1 мэселелерi бойьпша еткен Республикалык,

«Жубанов тагылымы» конференцияларынын материалдары (1989, 1994, 1996 ж.ж.) - Актебе: к;.Жубанов ат. АУ РББ, 1998. - С.127-131.

12. Идеи профессора Х.Жубанова в области теории перевода и его роль в становлении казахской терминологии // Жубанов тагылымы. Казiргi замангы гуманитарлык гылымдарынын езектi мэселелерi бойынша oткен Республикалык «Жубанов тагылымы» конференцияларыньщ материалдары (1989, 1994, 1996 ж.ж.) - Актебе: К-Жубанов ат. АУ РББ, 1998.-С.176-181.

13. Перевод статьи проф. Х.Жубанова "О возникновении казахского музыкального жанра кюй" (историко-лингвистический очерк) // Вестник АГУ им.К.Жубанова. - 1998. - №1. - С.5-19.

14. Наследие А.Байтурсынова: история одного перевода // Вестник АГУ им.К.Жубанова. - 1998. - №1. - С.65-70.

15. Паронимическая аттракция в индивидуально-поэтической системе О.Сулейменова // Русистика в Казахстане: проблемы, традиции, перспективы: Доклады Международной научно-практической конференции, посвященной 90-летию со дня рождения доктора филологических наук, профессора Х.Х.Махмудова. - Алматы: Изд-во КазГУ им.Аль-Фараби, 1999.-С. 198-200.

16. Трансформация символического образа огня в поэтической системе О.Сулейменова // Эбшкайыр хан жэне Евразиялык идея: тарихи шындык пен кумэн: Республикалык гылыми-теориялык конференция материалдары. 16-17 казан, 1998. -Актебе: К-Жубанов ат. АУ РББ, 1999. -С.117-121.

17. Соотношение языковой и концептуальной картин мира как одна из важнейших проблем современной лингвистики // Вестник АУ им.С.Баишева. - 2001. - №1(3).- С.74-83.

18. Термины родства в картинг мира носителей современного казахского языка // Человек и Вселенная. - Санкт-Петербург, 2001. - № 5. - С.88 -93.

19. К проблеме этнолингвистической характеристики картины мира казахско-русских билингвов // Человек и Вселенная. - Санкт-Петербург, 2001.-№9. -С. 75-19.

20. Термин концепт в современной лингвистике // Вестник Актюбинского университета им. К.Жубанова- 2001.-№4- С.37-42.

21. Проблема государственного языка в Казахстане сквозь призму общественного мнения // 10 лет суверенному Казахстану: ретроспективы, анализ и перспективы (Материалы международной научно-практической конференции). - Актобе: Изд-во АУ им. С.Баишева. -2001. - С.209-215.

22. К проблеме лингвокультурного взаимодействия в поэзии Запада и Востока (на материале перевода А.Байтурсынова) // Университетское переводоведение. - Вып.З. Материалы III Международной научной

конференции по переводоведению «Федоровские чтения». 26-28 октября 2001 г. - СПб.: Филологический факультет СпбГУ, 2002. - С.51-59.

23. К проблеме изучения концептосферы казахско-русских билингвов // Реальность этноса. Образование и проблемы межэтнической коммуникации. Материалы IV научно-практической конференции (Санкт-Петербург, 17-20 апр., 2001 г.) /Под ред. И.Л.Набока. -СПб.: Астерион, 2002. - С. 187-189.

24. Казахско-русское двуязычие сквозь призму лингвокультурологии // Жубанов тагылымы. V Республикалык, гылыми-теориялык конференция материалдары. 4-5 казан, 2002 ж. - С.69-72.

25. Концептуальный анализ: к вопросу о подходах // Вестник АУ им. С.Баишева. - 2002. - №2 (6). - С.23-30.

26. К вопросу о структуре картины мира билингвов // Вестник АГУ им. ЮЖубанова. - 2002. -№1(11) - С.69-74.

27. Национальные концептосферы в аспекте художественного билингвизма // Казахстанско-российская интеграция в области социально-экономических и политических проблем: состояние и перспективы (Материалы Международной конференции, посвященной году Казахстана в России). Актобе, 20-21 мая 2003. - Актобе: Изд. центр Актюбинского университета им. С.Баишева. - С.289-292.

28. Перспективы контрастивно-лингвокультурологического анализа картины мира казахско-русских билингвов // Детство в контексте культуры и образования. Материалы X Международной конференции «Ребенок в современном мире. Культура и детство». 16-18 апреля 2003 г. - СПб.: Изд-во СПбГПУ, 2003. - С.464-467.

29. «Когнитивные революции» в лингвистике и антропологическая парадигма изучения языка // Вестник АГУ им. К.Жубанова. - 2003.-№1 (15) - С.50-53.

30. Картина мира билингвов: объект лингвокультурологического описания // ¥лт тагылымы. - №3. - 2003. - С.227-230.

31. Контрастивная лингвокультурология: метаязык и уровни описания // Ьдешс/Поиск.- 2003. - №3. - С.217-222.

32. Перспективы контрастивно-лингвокультурологического анализа в свете интеграции науки и практики // Интеграция науки и практики в условиях мирового образовательного пространства. Материалы Международной научно-практической конференции, посвященной 75-летию Алматинского государственного университета им. Абая. (13-14 февраля 2003 г.) - Алматы: ББЖ КБАРИ. - 2003. - С.205-209.

33. Лингвокультурология как одно из направлений антропологической лингвистики // Ьдешс /Поиск. - 2003. - №4. - С. 175-179.

34. Концептосфера национального языка как воплощение когнитивного опыта народа // Бшм/Образование. - 2003. -№1 (11) - С.84-87.

35. Проблема экспликации лексико-семантического и концептуального содержания в свете контрастивной лингвокультурологии // ¥лт тагылымы. - №1. - 2004. - С. 182-186.

36. Некоторые особенности тематической группы «Родство» в русском и казахском языках // Вестник АУ им.С.Баишева. - 2004. - №9. -С.26-31.

37. Концепт мать/ана в казахской концептосфере: опыт лингвокультурологического анализа сквозь призму казахско-русского билингвизма // Вестник КазНУ им.Аль-Фараби. - 2004. - №6(78). - С. 158159.

Жанпеисова Назия Маденовна

РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ НАЦИОНАЛЬНЫХ КОНЦЕПТОСФЕР В КАРТИНЕ МИРА КАЗАХСКО-РУССКИХ БИЛИНГВОВ

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Подписано в печать 11.11.2004г. Бумага офсетная. Формат 60x84/16 Гарнитура Times. Отпечатано на ризографе. Усл. печ.л. 2,4.Уч.-изд.л 2,52. Тираж ЮОэкз. Заказ 302.

Отпечатано в учебно-издательском центре Актюбинского университета им. С.Баишева 463020, г.Актобе, ул Маресьева, 105. тел 54-79-49

Hi24 9 4 5