автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Репрезентация русской ментальности в сказах П.П. Бажова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Репрезентация русской ментальности в сказах П.П. Бажова"

На правах рукописи

ХАРИТОНОВА Екатерина Владимировна

РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ РУССКОЙ МЕНТАЛЫЮСТИ В СКАЗАХ П. П. БАЖОВА

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

Екатеринбург 2004

Работа выполнена на кафедре фольклора и древней литературы государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования Уральского государственного университета им. А. М. Горького

Научный руководитель

доктор филологических наук, профессор Блажес Валентин Владимирович

Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор Проскурина Юлия Михайловна

кандидат филологических наук, доцент Слобожанинова Лидия Михайловна

Ведущая организация

Курганский государственный университет

Защита состоится 14 декабря 2004 г. в 11 час, на заседании диссертационного совета Д 212.286.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук в Уральском государственном университете им. А. М. Горького (620083, Екатеринбург, К-83, пр. Ленина, д. 51, комната 248).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Уральского государственного университета.

Автореферат разослан « 12 » ноября 2004 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор филологических наук, .

профессор Литовская М. А.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Исследование творчества П. П. Бажова, представленное в работах Л. И. Скорино, М. А. Батина, А. С. Саранцева, Л. С. Слобожаниновой и др., на данном этапе развития отечественного и регионального литературоведения может быть дополнено изучением тех аспектов художественного мира писателя, которые до сих пор не получили должного внимания. В советский период творческое наследие П. П. Бажова воспринималось как феномен соцреалистического искусства. В творчестве П. П. Бажова выявлялись прежде всего социально-исторический и нравственно-философский аспекты. Значительное внимание было уделено вопросам биографии писателя, осмыслению роли его творчества в контексте литературы 1930-1940-х гг., фольклорным и литературным источникам творчества П. П. Бажова, языку сказов. На наш взгляд, изучение репрезентации национальной картины мира, национального мирочувствования и национального характера в творчестве П. П. Бажова представляется весьма перспективным, поскольку позволяет поставить и частично решить широкий круг актуальных сегодня вопросов: характер связи региональной литературы с общерусским историко-литературным и социокультурным процессом, выявление границ самобытности региональной культуры, установление регионально-специфичных черт, создающих, в конечном счете, «уральский текст» в русской культуре. Разговор о национальной, общерусской традиции с неизбежностью приводит нас к проблеме регионально-локальной специфики: как известно, общеэтническое содержание конкретизируется регионально-локальным (вариативным) контекстом. Обозначенная ситуация справедлива не только по отношению к фольклорному, но и к литературному и - шире - культурному материалу. Наша работа - одна из попыток установить соотношение общенациональной традиции и регионально-локальной специфики в творчестве П. П. Бажова. Подобный опыт невозможен без подключения к исследованию категории «ментальность».

Материалом исследования являются, главным образом, сказы П. П. Бажова, частично публицистика, а также автобиографические произведения, связанные со сказовым творчеством писателя (цикл очерков «Уральские были», повести «Зеленая кобылка», «У караулки на Дум-

I БИБЛИОТЕКА |

ной горе», «У старого рудника»). Необходимо подчеркнуть, что весь корпус сказов П. П. Бажова рассматривается нами как сверхтекст.

Объект диссертационного исследования — русская ментальность в творчестве П. П. Бажова. Предметом исследования признается специфика репрезентации русской ментальности в творчестве П. П. Бажова. Такой выбор объекта и предмета изучения обусловил цель диссертационного исследования — через выявление форм репрезентации национальной ментальности установить роль изучаемого феномена в формировании художественного мира П. П. Бажова. В соответствии с поставленной целью были решены следующие задачи:

- обозначены существующие в современной гуманитаристике тенденции изучения ментальности;

- на материале творчества П. П. Бажова выявлены основные факторы, детерминирующие ментальность (природно-социальное пространство и время);

- проанализирована образная система сказов П. П. Бажова, представлены типологии мужских и женских образов;

- исследована репрезентация констант русской культуры в сказовом мире П. П. Бажова (мастерство и семья/сиротство/судьба);

- определена специфика отображения «уральской ментальности» в сказах П. П. Бажова, выявлено ее своеобразие в соотношении с общерусской менталь-ностью.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней впервые ставится проблема репрезентации русской ментальности в творчестве П. П. Бажова, предлагается анализ факторов, детерминирующих национальную менталь-ность, рассматриваются константы русской культуры в уральском - регионально-локальном - преломлении.

Методологическая основа исследования - комплексный подход, позволяющий в рамках одного исследования объединить различные способы анализа художественного текста. Основополагающим признается культурно-исторический метод, также используется междисциплинарный подход (герменевтический метод, метод концептуального анализа), мотивный анализ и т.д. Теоретическую базу исследования составили работы И. Тэна, А. Я. Гуревича,

Теоретическая значимость диссертации. Исследование вносит вклад в изучение проблемы репрезентации национальной картины мира в художественном тексте, а также в изучение «уральского текста» русской культуры.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Национальная ментальность, реализуясь на регионально-локальном уровне, определяется пространственно-временными факторами и эксплицируется в русском национальном характере.

2. Ментальный облик уральца характеризуют неодолимое стремление к идеалу красоты, выраженное в желании «показать красоту камня», осознание, что богатство должно обеспечиваться трудовыми усилиями, а также крепость тела и духа, веселость как проявление жизненной позиции.

3. Горнозаводское производство обусловлено синтезом пространственного и временного факторов. На Урале завод является не только способом организации горного дела, но и формой жизненного уклада.

4. Одаренность русского человека реализуется в мастерстве, играющем роль ценностного центра в жизни уральца, это личное неотъемлемое достояние человека.

5. Семейственность как сущностное свойство русского национального характера осмысляется в сказах П. П. Бажова через соотношение с понятиями сиротства / судьбы / рода. Семья является способом укоренения человека в многовековой традиции. Индивидуальное начало органически вписывается в семейно-родовое.

Практическая значимость диссертационного исследования определяется тем, что его материалы могут быть использованы в курсах истории русской литературы, истории литературы Урала, а также для проведения спецкурсов и спецсеминаров по проблемам творчества П. П. Бажова и традиционной культуры.

Апробация работы. Результаты исследования обсуждались на кафедре фольклора и древней литературы филологического факультета Уральского государственного университета. Основные положения диссертации изложены в восьми публикациях. По материалам исследования прочитаны доклады на Всероссийской научной конференции «Дергачевские чтения: Русская литература:

национальное развитие и региональные особенности» (Екатеринбург, 2002; 2004); Всероссийской научной конференции «Вторые Лазаревские чтения» (Челябинск, 2003); Международной научной конференции «Детство как культурный перекресток: на пути к самотождественности» (Екатеринбург, 2003); Всероссийской научной конференции «Творчество П. П. Бажова в меняющемся мире» (Екатеринбург, 2004); Всероссийской научной конференции «Проблемы анализа литературного произведения в системе филологического образования: наука — вуз - школа» (Екатеринбург, 2004); Межвузовской научной конференции «Жил на Урале великий русский сказитель...» (Нижний Тагил, 2004).

Структура работы

Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, примечаний и библиографии.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении аргументируется актуальность темы, определяются объект и предмет изучения, формулируются цель и задачи работы, излагаются теоретические предпосылки исследования. Феномен ментальности осмысляется в нескольких аспектах, выделяемых той или иной гуманитарной наукой: рассмотрены определения ментальности с точки зрения истории (Л. Февр, М. Блок, А. Я. Гуревич), психологии (И. Г. Дубов), лингвистики (О. Г. Почепцов, В. В. Ко-лесов), культурологии (А. С. Кармин), а также дисциплин интегративного характера - психосоциологии (Б. А. Душков), этнопсихологии (Т. Г. Стефаненко, В. С. Кукушкин, Л. Д. Столяренко). Делается вывод о том, что рассмотренные определения при всем их многообразии не могут претендовать на исчерпывающую полноту. В диссертации делается акцент на следующих параметрах:

— системность и структурность ментальности;

— акцентуализация детерминации ментальности естественно-историческими процессами;

— «составляющие» ментальности: субьект, социальное окружение, пространственное окружение, временная последовательность событий, характер деятельности;

— носителем ментальное™ является индивид, принадлежащий к той или иной культуре, объединяющий характерно-личностное и национально-типическое начала;

- уровни ментальности: социокультурный мир или тип культуры (например, античная менгальность, ментальность первобытной эпохи); национальные культуры (русская, американская и т.д.); уровень субкультуры (дворянская, актерская и др.).

Предложенная А. С. Карминым типология дополняется выделением регионального уровня национальной ментальности, поскольку Урал - своеобразный этно-социальный локус, обладающий целым рядом уникальных черт и в то же время вписанный в общерусскую национальную традицию.

Материал первой главы («Пространство и время как факторы формирования мен гальности») изложен в пяти параграфах.

В «Предварительных замечаниях» (1.1) подчеркивается, что в настоящей работе пространство и время рассматриваются как сущностные категории человеческого бытия, а также как важнейшие параметры художественного текста; отмечается, что пространственное окружение и временная последовательность событий являются, с одной стороны, факторами формирования менталь-ности, с другой стороны, художественное пространство и время не что иное как способы выражения ментальности.

Параграф 1.2 «Пространственная организация сказового мира П. П. Бажова как способ выражения ментальности» посвящен выявлению своеобразия русской ментальности через анализ пространственного континуума сказов П. П. Бажова.

В разделе 1.2.1 «Общая характеристика пространственного континуума: национальный контекст и региональная специфика» дается анализ пространственной организации сказов П. П. Бажова. Отмечается, что художественное пространство структурируется и осмысляется в соответствии с сущностной бинарной оппозицией свое/чужое. Этот принцип конструирования пространства уходит своими корнями в националыгую почву. Как известно, дуализм, бинарность — одно из основных свойств русской культуры. Однако уни-

* Кармин А С. Культурология. - СПб : Лань, 2001. С. 219.

версальное содержательное «наполнение» бинарной оппозиции (свое - принадлежащее человеку, освоенное им; чужое - нечеловеческое, враждебное человеку) нуждается в корректировке. Своеобразие рассматриваемой оппозиции в сказовом мире П. П. Бажова заключается в том, что свое и чужое пространство взаимопроникаемы. Центральным пространственным образом является образ Горы, задающий вертикальную модель мира. Гора является хранителем сути и тайны бытия, поэтому она сакрализована. Гора объединяет верхний и нижний миры. В мифологической традиции верхний космос маркируется позитивно, однако в сказах П. П. Бажова он не столь значителен, как нижний. Хозяйка Медной горы владеет подземной частью горы, соотносимой с царством мертвых. Таким образом, для человека горнозаводского поселка Гора одновременно является и жизнью, и смертью; и благоприятным, и неблагоприятным; в конечном счете, и своим, и чужим, точнее, — это освоенное чужое. Сущность Горы двуедина, как и природа ее Хозяйки - Малахитницы. Гора - вертикальная модель мира - обусловливает и горизонтальную проекцию. В непосредственной близости к Горе расположен завод (заводской поселок), жители которого работают в Горе и вступают с ней в непосредственный контакт. При этом власть Горы распространяется не только на самих горщиков (Степана, Данилу, Ганю Зарю), но и на членов их семей (Катерину, Настасью, Таютку). Пространство Завода, являясь своим, не вполне свободно от власти Горы, — это отчужденное свое. Отчуждение своего пространства от его обитателей, проникновение чужого в свое становится конструктивным мотивом в ряде сказов П. П. Бажова («Хрупкая веточка», «Малахитовая шкатулка» и др.). В других сказах влияние Горы в социальном пространстве проявляется через чудесные предметы: малахитовая шкатулка, подаренная Степану Хозяйкой («Медной горы Хозяйка»), пуговка «из бутылочного стекла», в которой зеленоглазая красавица насмехается над Паротей («Малахитовая шкатулка»), обломки каменной чаши, которые сохранила Катерина («Теплая грань»). Пространственная и бытийная приближенность к Горе сообщает жизни человека высший смысл, придает ей ценностную значимость, поскольку позволяет ему самореализоваться, самоосуществиться в мастерстве. Социальный мир, удаленный от Горы, - это мир профан-

ный, воспринимаемый Хозяйкой Медной горы и жителями заводского поселка как совершенно инородный и потому отторгаемый.

Несмотря на то, что отношения противопоставления трансформируются в отношения включенности, можно констатировать наличие двух уровней пространственной организации сказов, один из которых является социально-историческим (реальным, уровнем бытия человека), другой - мифологическим или другим (местом обитания демонологических персонажей). Контактирование представителей мира реального с обитателями другого мира должно быть охарактеризовано, в частности, с учетом категорий «мужское» и «женское». Пространственная организация сказов П. П. Бажова гендерно маркирована, причем на глубинно-символическом уровне. В традиционных мифологических системах типичные для сказового мира П. П. Бажова пространственные образы-символы - гора, пещера, колодец - относятся к женскому началу и загробному миру. Обращает на себя внимание и то, что антропоморфные фантастические персонажи имеют преимущественно женский облик: девка-Азовка, Золотой Волос, Голубая Змейка, Хозяйка Медной горы, Огневушка-Поскакушка, бабка Синюшка, змеевки, Веселуха. Таким образом, мир сверхъестественный позиционирует себя преимущественно как женский. Представительницы «тайной силы» воспринимаются мужчинами - героями сказов Бажова - неоднозначно: с одной стороны, встреча с ними нежелательна, поскольку это существа иной — нечеловеческой, сверхъестественной - природы; с другой стороны - способность представительниц «тайной силы» обретать человеческий облик заставляет мужчин воспринимать их как женщин. На уровне сверхъестественного преобладает женское начало. На уровне социальных отношений мужское начало (черты характера, модели поведения и прочее) считаются первичными, доминирующими, а женское определяется как вторичное и подчиненное. Иными словами, в сказах П. П. Бажова имеет место «двойная» тендерная асимметрия. На уровне сверхъестественного преобладает женское начало, соотносимое с глубинами бытия. Мужчины-мастера, контактирующие с представительницами «тайной силы», вынуждены соблюдать этико-поведенческие нормы, чтобы избежать опасности или минимализировать негативные последствия. На уровне социальных отношений доминирует мужское начало, признаваемое первичным.

В разделе 1.2.2. «Гора как центральный пространственный образ в

сказах П. П. Бажова» дается характеристика Горы как персонифицированного субъекта, во многом определяющего судьбу уральца. В сказах П. П. Бажова понятие «гора» используется не столько в общеязыковом, сколько в профессиональном употреблении. Если в типичном языковом национальном сознании под «горой» понимается «возвышенность», то в сказовом мире П. П. Бажова (и в горнозаводской среде Урала) горой называют место добычи руды или других полезных ископаемых. В сказе «Золотоцвстень горы» эта особенность получает разъяснение: «...по нашим местам гора может там оказаться, где ее вовсе не ждут. Поселились, к примеру, на ровном будто месте, жили не один десяток годов, а копнул кто-то поглубже в своем огороде - оказалась руда... на что низкое место - болото, а и под ним гора может оказаться». Субстанция горы персонифицируется в фантастических образах, которые выступают хранителями и распорядителями земельного богатства и тайны красоты (последнее - лишь во власти Малахитницы). Идеал красоты воплощен в нерукотворном каменном цветке, растущем в подземном саду Хозяйки Медной горы, таким образом, он недоступен земному человеку. Неодолимое стремление к идеалу красоты, выраженное в желании «показать красоту камня», является уральской формой выражения сущностного ментального свойства русского человека.

В сказах второй половины 1940-х гг. пространственный образ горы приобретает символический смысл. Так, в сказе «Васина Гора» (1946 г.) в понятии «гора» обнаруживается семантика «испытание», «препятствие на пути человека»: «Не всякая гора наружу выходит. Главная гора - работа». Гора воспринимается как средство выявления силы человека: «Гора-то на дороге силу людскую показывает. Иной по ровному месту, может, весь свой век пройдет, а так своей силы и не узнает». В сказе «Золотоцветень горы» появляется образ пояса земли: гора осмысляется как сплошная гряда, опоясывающая землю. С лейтмотивом горы связана тема земельного богатства. В сказовом мире богатство осмысляется как негативное, способное не осчастливить, а погубить человека. Не приносит горя только то богатство, размеры которого невелики; достается оно либо детям («Голубая змейка»), либо старику и ребенку («Огневушка-поскакушка», «Серебряное копытце»). Отношение человека к богатству - один

из факторов выявления ментального облика человека. Сказы П. П. Бажова позволяют утверждать, что в рабочей среде была выработана этическая норма, согласно которой богатство мыслится как достаток, обепеченность семьи всем необходимым, но без излишеств; оно должно быть обеспечено трудовыми усилиями. Все остальные формы приобретения богатства, в том числе с помощью «тайного слова», «тайной силы», оцениваются негативно, как неэтичные. Ригоризм народной этической нормы проявляется или в осуждении скупщиков золота, или в иронии над людьми типа Ваньки Сочня, или в насмешке над Стаканчиком, пропившем за два года «тяжелую витушку», - семь килограммов золота. Даже положительный герой, получающий земельное богатство, не обретает счастья («Синюшкин колодец»). Счастье сопряжено с умеренным семейным достатком, добытым в труде, - такова ментальная установка, репрезентированная в сказах П. П. Бажова. В сказах 1940-х годов мотив земельного богатства трансформируется. Точнее, изменяется цель поиска богатства — это не жажда личной наживы, но желание «народу сказать, что где полезное лежит». Мотив обновления и сбывшихся надежд разрабатывается в «реалистических» сказах через образы рудяного перевала, золотоцветня горы, далевого глядельца. Параграф 1.3. «Завод как типичная форма организации жизни на Урале» посвящен исследованию завода как одного из смысло- и структурообразующих понятий сказового мира П. П. Бажова. Специфика уральского осмысления этого явления заключается в том, что оно осознается не только как промышленное предприятие, но и как традиционный (заведенный, устроенный, способ жизни). В жизни рабочего заводу придается исключительный статус.

Своеобразие заводской жизни определяется следующими параметрами:

1. Соревновательность как принцип, организующий трудовую деятельность, духовную и бытовую жизнь рабочих.

2. Культ физической силы. Заводская работа рассматривается как одно из самых тяжелых физических испытаний для человека, поэтому особенно ценной оказывается способность человека сохранить себя — как в физическом, так и в онтологическом смысле.

3. Рабочая династийность, преемственность в передаче ремесла сопряжена с лейтмотивом семьи: во-первых, это поддерживает уровень

развития «каменного дела»; во-вторых актуализирует значимость внутрисемейных связей.

4. Устоявшиеся формы регулирования социальных отношений. Одной из форм социального протеста, своеобразным регулятором социальных отношений была учь («Уральские были») — наказание мелкого заводского начальства, зверствующего в обращении с рабочими.

5. Корпоративность или, по словам П. П. Бажова, «привычка к коллективному труду». Изготовление любой продукции в заводском производстве распадается на ряд операций, поэтому рабочие завода составляют «совокупного рабочего» (А. С. Черкасова), единое целое. Принцип корпоративности организует не только заводскую деятельность рабочих, но и распространяется на бытовую жизнь человека.

6. Статусность, субординация рабочих проявляется на двух уровнях: во-первых, это статус профессии (одни заводские работы сложны и требуют высокой квалификаци, другие - проще и не требуют ее) и, во-вторых, статус в профессии (герой сказа «Живинка в деле» Тимо-ха Малоручко приходит к осознанию того, что даже в работе угольщика можно достичь вершин мастерства).

В цикле очерков «Уральские были» П. П. Бажова предлагает социально-производственную типологию жителей горнозаводского поселка: он характеризует владельцев и управляющих («бары»), рабочих («мастерко», «шаровка») и служащих («приказные»), крестьян, занятых на заводских работах («заводские», независимых от заводского начальства охотников и рыболовов («чер-тознаи»), заводских стариков. Представленные типы заводского населения объединяло отношение к особому сложившемуся на горнозаводском Урале способе жизни, с которым они - и не только экономически - связывали свое существование.

В параграфе 1.4. «Временная организация сказов П. П. Бажова как способ выражения ментальности» речь идет о вариантах образа времени в сказовом мире: это биографическое время (личное время, время отдельной человеческой жизни); календарное время (сказы во многом ориентированы на воспроизведение традиционного уклада жизни, регламентированного народным

календарем с его чередой будней и праздников); историческое время (в сказах получает характеристику и оценку смена эпох и поколений). Один из образов времени связан с биографической канвой сказового героя. В сущности, каждый персонаж показан на определенном этапе своей жизни. Продолжительность такого этапа различна - как правило, он совпадает с какой-либо возрастной группой: дети, старики, девки и т. д. Жизнь Степана изображена с молодости до зрелости (до смерти), жизнь Данилы - с детства до зрелости. Биографическое время коррелирует с семейно-родовым; в циклах сказов речь идет также о семьях мастеров. Семейно-родовое время становится существенной характеристикой исторического времени. Так, в сказе «Шелковая горка» время жизни семьи повествователя, в сущности, становится объектом рассказывания: «Наше семейство из коренных невьянских будег. На этом самом заводе начало получило». В свою очередь, семейно-родовое время осмысляется через события ло-куса - в данном случае, «большой невьянский пожар»: «До большого невьян-ского пожару тут, помню, избушечка стояла. Она покойному родителю от дедушки досталась, а тот не сам ее строил, — тоже по наследству получил».

В дореформенных сказах время мифологично, точнее, антропоморфно. Длительность времени и его отсчет ведется по приказчикам.

В сказах пореформенных и особенно послереволюционных время конкретно-исторично. При этом, как мы уже отмечали, большое (историческое) время отсчитывается либо через малое (семейно-родовое), либо через исторические события: революция 1905 г., война с немцами, Февральская революция, Октябрьская революция, гражданская война и т.д.

С определенной долей условное ги биографическое, календарное, историческое время может быть названо социальным — это время жизни персонажей, функционирующих в социально-историческом пространстве. В мифологическом пространстве время внесоциально — собственно, оно «вневременно».

При выявлении связи между прошлым / настоящим / будущим особую значимость приобретает мотив памяти. Так, в сказе «Шелковая горка» рассказчик, критикуя авторов книг по истории Невьянского завода, замечает, что не сами Демидовы сделали себе славу, а замечательные мастера, оказавшиеся незаслуженно забытыми. Целью повествователя становится рассказ о «тех людях,

кои самих Демидовых столь высоко подняли, что их стало видно на сотни годов». Таким образом выявляется роль рассказчика: как и другие заводские старики, он служит поддержанию связи времен, напоминает о значимости категории и механизма памяти. Через категорию исторической памяти, через механизм воспоминания / повествования о давно прошедшем талантливые мастера обретают вторую (подлинную, по мысли рассказчика) жизнь в настоящем.

В сказах второй половины 1940-х годов автор обращается преимущественно к со- и противопоставлению прошлого и настоящего. Так, в сказе «Не та цапля» рассказчик соотносит «цаплю»-экскаватор с «цаплей» - заводской маркой и приходит к мысли о том, что в новом - советском - обществе даже то, что раньше приносило вред рабочим, становится полезным, облегчающим труд. «Цапля» старого времени (заводская марка) и «цапля» нового времени (шагающий экскаватор) становятся своего рода символами двух эпох.

Параграф 1.5. содержит Выводы к I главе:

1. В сказах П. П. Бажова Гора является центральным образом-символом, определяющим вертикальную и конституирующим горизонтальную модели мира Будучи сакральным центром, «осью сказового мира», Гора задает параметры жизни Завода. Мир, удаленный от Горы, признается профанным. Его включение в мир Горы и Завода воспринимается как ситуативное вмешательство извне. Гора является хранительницей высших ценностей - тайны красоты и земельного богатства, через отношение к которым выявляется сущность человека

2. Тендерный аспект пространственной организации позволяет установить взаимосоотнесенность, условно говоря, социально-исторического и мифологического пространств - сфер бытия.

3. Завод, заводской поселок обусловлен синтезом пространственного и временного факторов. Завод является не только способом организации горного дела, но и формой жизненного уклада на Урале.

4. Подключение категории времени позволяет утверждать, что для сказового мира П. П. Бажова особое значение имеет культурно-исторический аспект ментальности. В дореформенных сказах движение времени мифологично -большое (историческое) время воспринимается через малое (биографическое,

семейно-родовое). В пореформенных и послереволюционных сказах время конкретно-исторично: отсчет малого времени (личного, семейно-родового) ведется через большое (историческое время).

Материал второй главы «Проблема русского национального характера в сказах П. П. Бажова» излагается в четырех параграфах. В «Предварительных замечаниях» (2.1.) вводится понятие «национальный характер», устанавливается соотношение ментальности и национального характера. По мысли современного культуролога А. С. Кармина, «национальный характер, если под ним понимать комплекс специфических для данной национальной культуры традиций, установок, представлений, поведенческих норм, обусловлен национальной ментальностью и выступает как ее выражение». Осмысление специфики русской ментальности нашло свое выражение в высказываниях русских философов о народе и национальном характере (К. В. Кавелин, Н. Я. Данилевский, Н. О. Лосский, В. Н. Сагатовский и др.). Приведенный материал позволяет утверждать, что природа русского характера дуалистична. Анализ высказываний П. П. Бажова о русском национальном характере свидетельствует о том, что сущностными его чертами художник считал радость бытия, веселость, общий оптимистический строй жизни, а также выносливость, твердость, «крепость» тела и духа. Следует подчеркнуть, что существенной проблемой при изучении национального характера оказывается поиск методологических основ для выявления его специфики. Думается, наиболее адекватной изучаемому материалу в этом случае является концепция ключевых слов-понятий культуры (А. Вежбицкая) или - иначе - констант русской культуры (Ю. С. Степанов). На наш взгляд, в литературоведческом исследовании ключевые слова-понятия культуры могут быть изучены с помощью мотивного анализа, приемы и принципы которого мы используем при анализе понятий мастерства, а также семьи / сиротства / судьбы.

Поскольку национальная ментальность выражается через ее носителя -представителя данной культуры - в параграфе 2.2. «Воплощение представления о русском национальном характере в образной системе сказов П. П.

Бажова» предлагаются типологии мужских и женских образов.

Творчество П. П. Бажова во многом направлено на воссоздание уклада традиционного общества, в котором была значима половозрастная дифференциация, поэтому в основу типологии персонажей может быть положен половозрастной аспект.

В разделе 2.2.1. «Типология мужских образов» отмечается, что фантастические персонажи, имеющие мужскую форму манифестации, в сказах П. П. Бажова крайне редки - это Великий Полоз, змей Дайко, Богатырь Денежкин. Мужские персонажи функционируют преимущественно в сфере социальных отношений. Первая группа образов - «парнишечки» — многочисленна. Для называния мальчиков используются традиционные народные номинации: «пар-нишечко», «робята», «ребятки», «ребятишки». В жизни этой половозрастной группы автора интересует прежде всего выявление творческого начала в ребенке и процесс становления профессиональной личности - будущего мастера. Следующий тип - парень. В сказе «Малахитовая шкатулка» приводится любопытная собирательная номинации для этой половозрастной группы - «холо-стяжник». Определяющим здесь является мотив отсутствия своей семьи и необходимости ее создания. Следующая половозрастная группа - мужики; эта номинация означает мужчин вообще. Для этой группы важным оказывается критерий профессиональности, в соответствии с которым можно выявить и охарактеризовать следующие образы:рудознатцы, угольщики, камнерезы, гранильщики, старатели, приказные, владельцы заводов и т. д. Старики в сказах П. П. Бажова являются воплощением народной этики - они устраивают судьбу сироток. Как отмечала Л. И. Скорино, заводские старики выполняют еще одну важную социокультурную функцию: они передают молодежи не только свой собственный опыт, но и опыт предыдущих поколений. Приисковые старые рабочие «служат великому делу - связи времен».

Женские образы в сказах (раздел 2.2.2. «Типология женских образов в сказах П. П. Бажова») функционируют как на уровне, условно говоря, реального, так и на уровне сверхъестественного. Так, антропоморфные фантастические персонажи имеют преимущественно женскую форму манифестации: дев-ка-Азовка, Золотой Волос, Голубая змейка, Хозяйка Медной горы, Огневушка-Поскакушка, бабка Синюшка, Веселуха. Женские фантастические персонажи

контактируют преимущественно с мужчинами. На уровне социальных отношений система женских образов создается с учетом стадиальности женской жизни. Образы девочек в сказах П. П. Бажова немногочисленны (Танюшка, Дарен-ка, Таютка). Характеристики «девчоночек», рассказы об их судьбах, сложившихся непременно удачно, согреты особым теплом, ласковостью авторской интонации. Следующая стадия жизни - «подлетки» (подростки). Эта возрастная группа встречается в сказах П. П. Бажова на уровне беглого упоминания. Едва ли не единственным индивидуализированным образом девочки-подлетка является образ Васенки, героини сказа «Ключ земли». Образы девушек в сказах П. П. Бажова многочисленны. В речи рассказчика и персонажей используются следующие номинации героинь этого возраста: «девка», «девица», «деваха», «девушка». Все эти определения контекстуально синонимичны. Образы девушек в сказах П. П. Бажова близки к идеальной ипостаси девушки-невесты, воплощенной в русском фольклоре: таковы Дуняха («Травяная западенка»), Катерина («Горный мастер»), Оксютка («Иванко Крылатко»), Марфуша Зубомойка («Шелковая горка») и др. Эти девушки веселы, смышлены, трудолюбивы, хозяйственны, верны своим возлюбленным, самоотверженны - таков этический женский идеал, сформированный народным сознанием. Выйдя замуж, девка становится бабой. Эта номинация обозначает женщину как таковую; «баба» -определение одновременно половозрастного и социального статуса. Образ бабы в сказах П. П. Бажова также идеализирован. Настасья («Малахитовая шкатулка»), Катерина («Хрупкая веточка»), Глафира («Золотые дайки»), Татьяна («Марков камень»), Марьюшка («Аметистовое дело») - женщины работящие, хозяйственные, заботящиеся о детях, ладящие с мужьями. В сказе «Сочневы камешки» появляется негативный образ «сочневой женешки». Кроме того, в сказах присутствует упоминание о бабешках и бабенках. Бабешки — это сплетницы, бабы, которыми овладела зависть и корысть. Номинация «бабенка» означает «гулящую» бабу. В определении «бабочка» ощутимы положительные коннотации - это, как правило, молодая женщина, работящая, веселая, ласково относящаяся к мужу. Так, дедушко Бушуев («Иванко Крылатко») называет Ок-сютку «отменной бабочкой». Кроме того, выделяются образы матери, бабушки («Уральские были», «Зеленая кобылка», Дальнее - близкое»), вдовы («Малахи-

товая шкатулка», «Травяная западенка»), злой мачехи («Огневушка-Поскакушка», «Шелковая горка», «Таюткино зеркальце»). Образы старух в сказах П. П. Бажова не особенно многочисленны, но очень выразительны. Бабушка Вихориха («Каменный цветок»), бабка Лукерья («Синюшкин колодец»), бабка Анисья («Чугунная бабушка») выполняют важную социкультурную функцию: они, как и заводские старики, являются хранительницами мировоззренческого и социального опыта. Кроме ярких, индивидуализированных образов в сказах П. П. Бажова присутствуют собирательные обозначения девушек и женщин вообще, — определенных половозрастных групп. Повествователь называет их «девушки», «подружки», «бабы», «соседки». Тот или иной колоритный образ создается на имперсональном фоне. Кроме того, в ряде текстов возникает наименование «девки-бабы», «бабы-девки», очевидно, обозначающее женскую субкультуру как таковую.

Параграф «Константы русской культуры в художественном мире П. П. Бажова» (2.3) посвящен исследованию отображения ключевых слов-понятий национальной культуры в творчестве П. П. Бажова. В разделе 2.3.1 «Мастерство как способ самоосуществления человека» отмечается, что в сказах 1930-х годов понятие мастерства соотносится с категорией красоты, которая, в свою очередь, осмысляется через оппозиции живое / мертвое (неживое), вечность / временность, земное / потустороннее. Задача мастера — актуализировать потенциальную силу камня, в сущности, сделать из живого еще более живое. В сказовом мире П. П. Бажова действуют мастера разных типов. Так, творческие поиски Данилы («Каменный цветок») драматичны и мучительны для него самого и близких ему людей (Прокопьич, Катерина). Данила находит идеальное воплощение красоты в потустороннем инфернальном мире. В своих творческих поисках Данила руководствуется желанием показать красоту камня, которая для него первичнее красоты окружающего мира. Митюнька же («Хрупкая веточка») воспринимает мир как некую этико-эстетическую целостность, он принимает красоту во всех ее земных проявлениях, интуитивно чувствуя, что красота отнюдь не всегда воплощается в безукоризненно совершенных формах. Митюнька признает первичность земной природной красоты,

именно поэтому хрупкая веточка - идеал красоты Митюньки - оказывается способной передать красоту камня и окружающего мира.

В ряде художественных текстов («Железковы покрышки», «Чугунная бабушка», «Коренная тайность» и др.) воплощается мотив уважения мастерства и почтительного отношения к мастеру. Для героев сказов мастерство - способ «укоренения в бытии», внутренняя опора и основа. В сказовом мире способность к созидательному труду является характеристикой, определяющей значение и, в сущности, статус человека вообще. В этом контексте концептуальный характер приобретает метафора «пустая порода» (сказ «Приказчиковы подошвы»), В сказах 1940-х годов претерпевает изменение мотив преемственности: настоящим признается наследник не по родству, но по роду занятий (сказ «Ио-нычева тропа», «Шелковая горка», «Аметистовое дело» и др.). Мастерство лишается иррационального компонента, подменяется идеей создания высоких технологий. В целом мотив мастерства как индивидуального проявления творчества трансформируется в мотив выдумки как коллективного достояния.

В следующем разделе «Понятия семьи / сиротства / судьбы» (2.3.2) речь идет о том, что в осмыслении понятия судьбы и категории семейственности П. П. Бажов во многом наследует этнокультурную традицию. В смысловом пространстве сказов П. П. Бажова понятия судьбы / доли и семьи / брака / любви оказываются коррелятивными. Представления о судьбе неизменно соотносятся с брачной семантикой (сказы «Малахитовая шкатулка», «Золотые дайки», «Аметистовое дело» и др.). Народное отношение к бессемейности, бездетности было негативным, эту установку автор выражает через механизм людской молвы, через речь рассказчика.

Категории семейственности в творчестве П. П. Бажова противостоит категория сиротства. Сироты, сиротство в сказах П. П. Бажова имеют особый статус. В семантическом пространстве русской культуры понятие сиротства соотносится с понятиями рода, семьи, доли. Как и в народной культуре, в сказах П. П. Бажова категория сиротства находит свое выражение в двух аспектах: социальном (бытовом) и онтологическом (бытийном). В онтологическом плане сиротство соотносится с одиночеством, безродностью и бесприютностью. В плане

социальной семантики сиротство понимается как бессемейность, обездоленность и социальная незащищенность.

Образ сироты в сказах П. П. Бажова относится к числу постоянных. Сиротами в сказах нередко являются дети: Данилко Недокормыш («Каменный цветок»), Даренка («Серебряное копытце»), Дениско («Жабреев ходок») Фе-дюнька («Огневушка-Поскакушка»), Таютка («Таюткино зеркальце»), Васенка («Ключ земли»). Главным в осмыслении образа ребенка-сироты является мотив отсутствия заступника. Рядом с образами сироток возникает образ злой мачехи как потенциальной или актуализированной угрозы благополучию сироты («Та-юткино зеркальце», «Серебряное копытце», «Огневушка-Поскакушка», «Шелковая горка»). В сказах П. П. Бажова судьбу сироток устраивают старики - воплощение принципов народной этики: Федюнька идет жить к дедке Ефиму, Прокопьич «вместо отца» Даниле, Кокованя «берет в дети» Даренку.

В сказах П. П. Бажова сиротами являются не только дети, но и взрослые: Настасья («Малахитовая шкатулка»), Илюха после смерти бабки Лукерьи («Синюшкин колодец»), Катя после смерти своих родителей («Горный мастер»). В осмыслении образа сироты-взрослого актуализируется онтологический план категории сиротства: определяющими являются мотивы одиночества, покинутости, отпадения от мира. Маргинальность как одна из главных характеристик образа сироты сохраняется и в отношении сирот-взрослых: эти герои способны вступать в контакт с «тайной силой».

В ряде сказов категория сиротства выполняет функции сюжетообразую-щего мотива. Так, сказ «Таюткино зеркальце» основан на нарушении одного запрета — запрета женщине спускаться в шахту. Таким образом, мотив сиротства не только обеспечивает художественную и психологическую достоверность рассказываемого, но и является одним из составляющих сюжета, находясь в причинно-следственной связи с другими сюжетными мотивами.

Параграф 1.4. содержит Выводы ко II главе:

1. Экспликацией ментальное™ является русский национальный характер, его специфика может быть исследована посредством выявления ключевых слов-понятий кульгуры, при литерагуроведческом изучении которых применимы приемы и принципы мотивного анализа.

2. Анализ образной системы сказов П. П. Бажова позволяет утверждать, что в системе мужских образов определяющим становится маркер социально-профессиональной принадлежности человека (камнерез, гранильщик, старатель, угольщик и т.д.). Женские образы выделяются в зависимости от занимаемой роли в семье (мать, бабушка, вдова, злая мачеха, «жена настоящая», «же-нешка», и т.д.).

3. Одаренность и семейственность - константы русского национального характера, имеющие особое значение на горнозаводском Урале и - соответственно - в сказовом мире П. П. Бажова. Одаренность реализуется в мастерстве, играющем роль ценностного центра в жизни уральца; это личное неотъемлемое достояние человека. Категория семейственности теснейшим образом связана с понятием судьбы / доли. В сказовом мире П. П. Бажова семья воспринимается как необходимое условие жизни человека; в противовес семье сиротство - отпадение от рода.

В Заключении обобщаются итоги и перспективы исследования.

Диссертационное исследование являет собою, в сущности, первую попытку изучения сказового творчества П. П. Бажова с учетом нескольких аспектов: проблем русской ментальное™, регионального уровня национальной культуры и индивидуального художественного мира писателя.

В сказовом творчестве П. П. Бажову удается показать русский народ в его единстве и многообразии. Каждый сказовый образ объединяет в себе национально-типическое и характерно-личностное начала. «Впитанность» традиционной культуры является сущностной основой личности. Русский национальный характер в сказах П. П. Бажова предстает многогранным, причем в разных ситуациях актуализируется тот или иной его аспект. Русский национальный характер в уральском «преломлении» оказывается цельным в своей «пестроте» и разнородности.

В качестве перспективных направлений исследования творчества П. П. Бажова в русле обозначенной проблемы выдвигаются следующие:

1. Выявление специфики репрезентации русской ментальности в художественном мире П. П. Бажова предполагает расширение исследовательского дискурса - сопоставление с творчеством Д. Н. Мамина-Сибиряка.

2. Дальнейшее исследование «уральского текста» русской культуры.

Основные положения диссертационного исследования были изложены в следующих публикациях:

1. Харитонова Е. В. «Аленушкины сказки» Д. Н. Мамина-Сибиряка и сказы «детского тона» П. П. Бажова в контексте традиций народной педагогики // Художественное, научно-публицистическое и педагогическое наследие Д. Н. Мамина-Сибиряка в современном мире. Материалы региональной научной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения Д. Н. Мамина-Сибиряка (23-24 октября 2004 г.). Нижний Тагил: Изд-во НГПИ, 2002. С. 166170.

2. Харитонова Е. В. Репрезентация национальной ментальное™ в романе Д. Н. Мамина-Сибиряка «Три конца» (К проблеме литературного фольклоризма) // Вторые Лазаревские чтения: Материалы Всероссийской научной конференции (21-23 февраля 2003 г.) - Челябинск: Изд-во ЧГАКИ, 2003. С. 129-132.

3. Харитонова Е. В. Понятия судьбы и семьи в народной культуре и сказах П. П. Бажова // Народная культура Сибири: Материалы XII научно-практического семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. - Омск: Изд-во ОмГПУ, 2003. С. 207211.

4. Харитонова Е. В. Типология женских образов в сказах П. П. Бажова // Творчество П. П. Бажова в меняющемся мире: Материалы межвузовской научной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения П. П. Бажова, 28-29 января 2004 г. Екатеринбург, 2004. С. 80-87.

5. Харитонова Е. В. Система тендерных отношений в сказах П. П. Бажова (Этнокультурный контекст и региональная специфика) // Известия Уральского государственного университета. 2003. № 8. Гуманитарные науки. Вып. 6. С. 58-69.

6. Харитонова Е. В. Уральская литература в системе среднего профессионального образования (анализ произведений Д. Н. Мамина-Сибиряка и П. П. Бажова) // Анализ литературного произведения в системе филологического образования: профильные классы, колледжи: Материалы X Всероссийской научно-практической конференции. 24-25 марта 2004. -Екатеринбург: Изд-во АМБ, 2004. С. 88-96.

7. Харитонова Е. В. Русская ментальность и ее репрезентация в художественном мире П. П. Бажова (к постановке проблемы) // Дергачевские чтения - 2002: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности. Материалы международной научной конференции. - Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2004. С. 358-360.

8. Харитонова Е. В. Проблемы тендерной социализации в сказах П. П. Бажова // Мальчики и девочки: реалии социализации: Сб. статей. - Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2004. С. 323-328.

Подписано в печать 5.11.04 формат 60x84/16 Бумага офсетная. Усл. печ. л. 1,5 Заказ № 349 Тираж 100 экз.

Отпечатано в ИГЩ «Издательство УрГУ» 620083, г. Екатеринбург, ул. Тургенева, 4.

«22 410

РНБ Русский фонд

2005-4 21125

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Харитонова, Екатерина Владимировна

Введение

Глава I. Прраво и время как факторы формирования ментальни

1.1. Предварительные замечания

1.2. Пространственная организация сказового мира П. П. Бажова какб выражения ментальни

1.2.1. Общая характеристика пространственного континуума: национальный конте и региональнаяецифика

1.2.2. Гора как центральный пространственный образ вазах П. П. Бажова

1.3. Завод как типичная форма организации жизненного уклада на Урале

1.4. Временная организация сказов П. П. Бажова какособ выражения ментальности.

1.5. Выводы к I главе

Глава II. Проблема русского национального характера вазах П. П. Бажова

2.1. Предварительные замечания

2.2. Воплощение представления о русском национальном характере в образнойстемеазов П. П. Бажова

2.2.1. Типология муих образов

2.2.2. Типология жеих образов

2.3. Константы русской культуры в художественном мире П. П. Бажова

2.3.1. Мево какбмощвления человека

2.3.2. Понятиямьи /рова /дьбы

2.4. Выводы ко II главе

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Харитонова, Екатерина Владимировна

Актуальность темы исследования

Творческое наследие П. П. Бажова имеет достаточно долгую историю изучения. Исследование творчества этого писателя началось еще на рубеже 30-40 годов XX в. с установления художественной -фольклорной или литературной - природы его сказов (см. об этом [Астахов 1939], [Красноставский 1939], [Боголюбов 1939] и др.).

Еще при жизни П. П. Бажова была предпринята, в сущности, первая попытка комплексного изучения его творчества. Л. И. Скорино в монографии 1947 года характеризует сказы П. П. Бажова как феномен реалистического (точнее, соцреалистического) искусства, рассматривая их, однако, как продолжение традиций литературной сказки. Автор литературно-критического очерка анализирует тематику и проблематику сказов, выявляя прежде всего социально-исторический и нравственно-философский аспекты. Рассматривая систему персонажей, Л. И. Скорино обнаруживает в творчестве П. П. Бажова концепцию русского народного характера, главными чертами которого являются ясный ум, изобретательность, сметливость, непобедимый оптимизм [Скорино 1947: 241—242]. Таким образом, проблема национального ставится уже в этом прижизненном исследовании творчества П. П. Бажова, однако не получает должного развития.

Позднее в бажововедении рассматриваются преимущественно проблемы жанра и стиля. Так, М. А. Батин в ряде статей и монографий [Батин 1976], [Батин 1963], [Батин 1974], [Батин 1983] составляет творческую биографию П. П. Бажова, анализирует его художественный мир: систему образов, речевые характеристики персонажей, языковые средства выразительности и т.д. Рассматривая творчество П. П. Бажова как социально-эстетический феномен, М. А. Батин делает акцент на социальном (что типично для литературоведения советского периода): он стремится вписать творчество П. П. Бажова в рамки социалистического реализма. Однако работы М. А. Батина, безусловно, содержат ряд ценных научных наблюдений. В частности, выявляя источники сказов П. П. Бажова [Батин 1974], исследователь сопоставляет произведения уральского писателя с повестями Н. В. Гоголя, романами П. И. Мельникова-Печерского, драмами Г. Ибсена, тем самым вводя творчество П. П. Бажова в контекст русской и мировой литературы. При широте круга научных интересов М. А. Батина проблема национального в творчестве П. П. Бажова исследователем не ставилась. В сущности, она была заменена проблемой классового.

Особого внимания заслуживают работы Р. Р. Гельгардта — статьи, посвященные историческим и фольклорным источникам сказов П. П. Бажова [Гельгардт 1955], [Гельгардт 1966], некоторым особенностям языка сказов [Гельгардт 1966]. В монографии «Стиль сказов Бажова» [Гельгардт 1958] автор косвенно обращается к проблеме национального характера в творчестве уральского писателя. Так, он отмечает: «Бажов изображал людей с чертами русского национального характера, с живым умом, богатой натурой, людей, бодрых духом, любящих родину, с широким размахом души» [Гельгардт 1958: 62]. По мысли исследователя, П. П. Бажов создает «модель» горнозаводского фольклора, система художественных средств П. П. Бажова является проявлением фольклоризма - способом создания фольклорного колорита. Однако едва ли правомерно говорить о П. П. Бажове исключительно как о стилизаторе.

В нашем весьма беглом обзоре мы не будем касаться как исследований, общепризнанно считающихся неудачными [Федь 1989], [Саранцев 1957], так и более значительных [Мущенко, Скобелев 1984], [Акимова 1980] и др.

Отметим только несколько работ, посвященных проблемам изучения поэтики сказов П. П. Бажова. В исследованиях А. И. Чижик-Полейко [Чижик-Полейко 1955], [Чижик-Полейко 1958] выявляются основные языковые особенности стиля сказов П. П. Бажова, устанавливается роль диалектной лексики в сказах, приводятся наблюдения, касающиеся употребления тропов, языковой игры и т. д.

В работах В. В. Блажеса [Блажес 1976], [Блажес 1982] также ставятся вопросы поэтики. Исследователь изучает особенности бажовской циклизации, жанрово-композиционную специфику сказов, предлагает новую интерпретацию образов «тайной силы».

Отметим также работы JI. М. Слобожаниновой. В ее многочисленных статьях [Слобожанинова 1979], [Слобожанинова 1981], [Слобожанинова 1982] рассматриваются особенности субъектной организации бажовского повествования, выявляются и анализируются некоторые художественные приемы в сказах П. П. Бажова, в частности, приемы комизма. В книге «Сказы - старины заветы» [Слобожанинова 2000] автор излагает творческую биографию П. П. Бажова, расширенную и уточненную с позиции современного литературоведения.

В работе В. А. Михнюкевича «Литературный сказ Урала: Истоки. Традиции. Поиски» [Михнюкевич 1990] выявляется жанровая специфика сказов П. П. Бажова. Автор предлагает следующую дефиницию жанра сказа: «Сказ — это эпическое произведение в прозе малой формы, повествование в которой ведется с установкой на достоверности» [Михнюкевич 1990: 105]. Исследуя элементы фольклорной поэтики в сказах П. П. Бажова, В. А. Михнюкевич указывает на эстетическую и мировоззренческую связь П. П. Бажова с фольклором.

Поэтике сказов П. П. Бажова посвящено диссертационное исследование Д. В. Жердева. Цель работы заключается в исследовании «своеобычности бажовских сказов как художественной системы, значения и взаимодействия отдельных элементов этой системы при функционировании эстетического целого» [Жердев 1997: 3]. Сказы П. П. Бажова диссертант осмысляет как специфическое надтекстовое единство («активный сверхтекст») и рассматривает закономерности функционирования этого единства.

Наконец, 2004 год - юбилейный год П. П. Бажова —активизировал изучение творчестве уральского писателя. Сборник материалов и статей «Творчество П. П. Бажова в меняющемся мире» [2004] включает разделы: «П. П. Бажов в культурном пространстве России», «П. П. Бажов в культурном пространстве Урала», «Образная система и поэтика сказов П. П. Бажова», «Фольклоризм сказов П. П. Бажова. Фольклор Урала», «Язык сказов П. П. Бажова», «П. П. Бажов в Объединенном музее писателей Урала». В сущности, перечень разделов представляет собой диапазон актуальных проблем бажововедения. Также небезынтересным и, на наш взгляд, перспективным было бы изучение репрезентации культурного пространства России и Урала в творчестве П. П. Бажова. Такая постановка проблемы, в сущности, подготовлена всем предшествующим исследовательским опытом, однако до сих пор она не получила должного внимания и развития.

Следует подчеркнуть, что разговор о национальной, общерусской традиции с неизбежностью приводит нас к проблеме регионально-локальной специфики. Б. Н. Путилов, размышляя о соотношении общенационального и более частных начал в фольклоре, приходит к следующему утверждению: «Нет текстов общенародных. Фольклор в его конкретных выражениях существует только как региональный, локальный. Общенародные признаки вычленяются из этих традиций в виде различных обобщений, универсалий, интегрирующих качеств» [Путилов 1994: 146]. Не разделяя категоризм исследователя в отрицании общерусской традиции, следует все же признать, что общенациональное действительно реализуется в регионально-локальном: общеэтническое содержание конкретизируется регионально-локальным (вариативным) контекстом. Обозначенная ситуация справедлива не только по отношению к фольклорному, но и к литературному и - шире — культурному материалу. Наша работа — одна из попыток установить соотношение общенациональной традиции и регионально-локальной специфики в творчестве П. П. Бажова. Подобный опыт невозможен без подключения к исследованию категории «ментальность».

Некоторые теоретические предпосылки

На рубеже XX—XXI веков многие исследователи, работающие в системе общественных и гуманитарных наук, размышляют о первоосновах русской социальной и индивидуальной жизни, углубляясь в истоки отечественной ментальности.

События в общественной жизни последних лет сделали актуальной проблематику культуры как хранительницы норм мироощущения и поведения, активизировали дискуссию о ее миссии и социальных функциях.

Так, в сборнике научных статей «Этнознаковые функции культуры» ведущие специалисты-культурологи, этнографы, философы рассматривают феномен культуры с целью выявления ее этнической специфики. Ю. В. Бромлей в статье «Этнические функции культуры и этнография» среди выполняемых культурой многочисленных ролей (инструментальная, нормативная, сигнификативная, коммуникативная, а также эстетическая, познавательная, религиозная) особо выделяет ее этническую функцию: «Эту функцию. выполняет совокупность. этнодифференцирующих и этноинтегрирующих свойств культуры» [Бромлей, 6].

Первая и главная проблема, встающая перед исследователем, изучающим специфику русской ментальности, заключается в особенностях самого объекта рассмотрения: ментальность — понятие, с трудом поддающееся определению. Вероятно, этим и вызвана дискуссия ученых-гуманитариев, развернувшаяся вокруг спорной дефиниции. Итогом полемики явилась ситуация, аналогичная той, о которой говорят екатеринбургские исследователи, изучающие соотносимое с русской ментальностью, но не синонимичное ей понятие русской идеи: «В результате само понятие русская идея оказывается не столько поливариантным и многоаспектным, сколько утрачивает свою смысловую конкретность и определенность, превращаясь в некую «расхожую монету» в современных спорах о русском обществе. Спектр применения предельно широк: от практического до мифологического» [Снигирева, Подчиненов: 5].

С екатеринбургскими учеными солидарен JI. В. Карасев: «О русской идее» сказано много, может быть, слишком много: во всяком случае, изобилие текстов уже начинает мешать пониманию «самого главного», уводя мысль в сторону - в хаос подробностей и разночтений» [Карасев: 92].

Очевидно, что, упорядочивая терминологическую базу исследования, необходимо рассмотреть основные определения ментальности.

Как известно, термин «ментальность» восходит к латинскому «mens, mentis» - ум, склад ума.

Понятие ментальности используется в гуманитарном знании для обозначения надындивидуальных составляющих массового сознания, определенных традицией и культурой; и транслирующихся из поколения в поколение.

Ментальность как способ осознавания своего природного и социокультурного окружения является фундаментом всей системы общественного сознания. Выделяют индивидуальный менталитет на уровне отдельного человека и общественный менталитет на уровне групп, коллективов, сообществ, отличающихся по национально-этническим, классовым, возрастным, профессиональным признакам.

Различие ментальностей разных народов проявляется в том, как они воспринимают и осознают целый ряд явлений: представление о мире земном и трансцендентном, их связи; понимание места человека в структуре мироздания; интерпретация пространства и времени; образ природы и способы взаимодействия с ней; образ социального целого и оценка социальной структуры; представления о праве и норме; понимание свободы и необходимости; отношение к труду, собственности, богатству, бедности и т.д.

Таким образом, ментальность является неким общим «умственным инструментарием» (А. Я. Гуревич), который наличествует у людей, принадлежащих одной культуре. Это дает им возможность по-своему воспринимать и осознавать свое природное и социокультурное окружение и самих себя в нем.

Современная гуманитаристика предлагает различные подходы к определению ментальности. Каждая научная дисциплина в зависимости от объекта изучения актуализирует в этом понятии тот или иной его аспект.

Прежде всего обратимся к осмыслению понятия ментальности исторической наукой, поскольку общепризнанно, что приоритет в исследовании ментальности принадлежит французской Школе

Анналов» как в лице ее основателей М. Блока, JI. Февра, так и их продолжателей Ж.Ле Гоффа, Ж.Дюби и др.

Школе «Анналов» или «Новой исторической науке», возникшей еще на рубеже 20-30-х гг. XX в., принадлежит заслуга снятия избыточной дифференциации исторических дисциплин, за которой исчезает представление о целостности изучаемого объекта. Встав на путь преодоления обособленности истории от других гуманитарных наук, Люсьен Февр и Марк Блок приходят к преобразованию «исторической науки в традиционном ее понимании в культурно-антропологически ориентированную историю, в науку о человеке в том его конкретном социальном и ментальном облике, какой он обретал в разные эпохи своего развития» [Гуревич: 7].

С точки зрения представителей Школы «Анналов», ход истории обусловлен сложившимися в человеческих сообществах ментальностями. А. Я. Гуревич, посвятивший изучению Школы «Анналов» фундаментальную монографию, отмечает: «Слово mentalite, обозначающее ключевое понятие, вводимое Февром и Блоком в историческую науку, считается непереводимым на другие языки. Его действительно трудно перевести однозначно. Это и «умонастроение», и «мыслительные установки» и «коллективные представления», и «воображение», и «склад ума». Но, вероятно, понятие «видение мира» ближе передает тот смысл, который Блок и Февр вкладывали в этот термин, когда применяли его к психологии людей минувших эпох» [Гуревич: 60].

Сам же исследователь называет ментальностью «уровень индивидуального и общественного сознания; mentalite означает нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, т. е. глубинный и труднофиксируемый источник мышления, идеологии и веры, чувств и эмоций. Именно эта картина мира, унаследованная от предшествующих поколений и непременно изменяющаяся в процессе общественной практики, лежит в основе человеческого поведения» [Гуревич : 454-455].

Размышляя о неясности и содержательной размытости понятия ментальность, А. Я. Гуревич приходит к следующему заключению: «Эта неясность в отношении ментальностей отражает, я убежден, суть дела: предмет не очерчен четко в самой ткани истории, он присутствует в ней повсюду» [Гуревич, 68].

Следует признать справедливость приведенного выше утверждения и для филологической сферы гуманитарного знания. Очевидно, что ментальные установки «растворены» в истории литературы и - шире — культуры; в художественном тексте (как и в историческом памятнике) они присутствуют имплицитно. Выявление и изучение ментальных установок является одной из задач современных филологов, в частности, лингвистов.

Обратимся к основным положениям статьи О. Г. Почепцова «Языковая ментальность: способ представления мира». Исходя из того, что с помощью языка говорящий отражает мир, а не только описывает его, исследователь приходит к определению речевой ментальности. Понятия языковой и речевой ментальности О.Г.Почепцов использует как взаимозаменяемые, понимая под ними «способ речевого мышления, то есть способ речевого представления мира, соотношение между миром и его речевым представлением, или образом» [Почепцов, 1990: 113]. Речевая ментальность реализуется в речементальных актах — это «акты ситуационного представления мира. Речементальные акты имеют своим результатом выделение, или вычленение, ситуации из мира, которая закрепляется в высказывании или дискурсе. Языковой составляющей речементального акта, таким образом, является предложение или текст» [Почепцов, 1990: 114]. Выявляя факторы, определяющие и формирующие языковую ментальность, исследователь отмечает следующее: во-первых, это те особенности индивида, «которые определяются его принадлежностью к некоторой социальной группе (в самом широком понимании культуры), т. е. особенности данного индивида как представителя некоторой социокультурной группы (выделяемой на основе образовательного уровня, профессии, пола, возраста и т.д.) и, во-вторых, те его особенности, которые определяются его социокультурной средой. К социокультурной среде относятся, например, круг знакомых на работе, круг знакомых вне работы, круг родственников, близких, страна проживания. Особенности страны как социокультурной среды — это культурные традиции, история, политическое устройство и подобное» [Почепцов, 1990: 118]. О. Г. Почепцов отмечает, что возможно выделение ментальностей как в рамках одной языковой общности (например, дореволюционная русская языковая ментальность / советская русская языковая ментальность), так и вне рамок языковой общности (например, советская языковая ментальность). Нам представляется закономерной и научно-продуктивной мысль о возможности изучения мира по его речевому отражению. Нельзя не согласиться с тем, что языковая интерпретация мира (т. е. его языковое представление, или репрезентация) этноспецифична.

В. В. Колесов, исследуя вербальную репрезентацию русской ментальности, размышляет о соотношении ментальности с категорией ratio; в содержании этого понятия, по мысли исследователя, преобладает идея разумности, тогда как для славянского употребления более характерно значение, связанное с выражением духовного, а не рассудочного знания: «Модное ныне слово "менталитет" ("ментальность" в русской форме) соотносится именно с ratio; в русской традиции ментальности соответствует духовность, т. е. та же способность воспринимать и оценивать мир и человека в категориях и формах родного языка, но с преобладанием идеальной, духовной точки зрения» [Колесов, 2001: 3]. В нашем исследовании мы все же будем избегать отождествления ментальности и духовности, поскольку за понятием «русская духовность» также закреплена особая сфера употребления и бытования. Так, С. JI. Франк понимает под духовностью «религиозную настроенность» [Франк: 14]. Современный исследователь интересующего нас понятия предлагает следующее определение: «Духовность - это многомерная идеальная реальность, пронизывающая все человеческое бытие» [Шумихина, 2000: 31]. Выявляя соотношение ментальности и духовности, можно предположить, что духовность — идеальная ипостась ментальности.

Ментальность является предметом осмысления философов. Так, философский энциклопедический словарь трактует ментальность как «глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, включающий и бессознательную совокупность установок, предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом. Ментальность формируется в ходе длительного исторического развития данного этноса и определяет национальный характер, национальную модель экономического и социального поведения» [Философский энциклопедический словарь: 365-366]. Очевидно, что приведенное определение ментальности дано с философских и психологических позиций.

И. Г. Дубов в статье «Феномен менталитета: Психологический анализ» также выделяет философский и психологический аспекты интересующего нас понятия. Исследователь отмечает, что в сфере философии ментальностью называют совокупность представлений, «чувствований» людей определенной эпохи, географической области и социальной среды, особый психологический уклад общества, влияющий на исторические и социальные процессы. Полемизируя с Р. В. Манекиным, разделяющим данное определение феномена ментальности, И. Г. Дубов критикует указанный подход прежде всего за отождествление ментальности с массовым сознанием. Исследователь настаивает на необходимости психологического анализа феномена менталитета, исходя из того, что «данное понятие описывает именно специфику отражения внешнего мира, обусловливающую специфику способов реагирования достаточно большой общности людей» [Дубов, 1993: 20]. И. Г. Дубов понимает ментальность как «глубинную особенность психологической жизни людей, которая раскрывается через систему взглядов, оценок, норм и умонастроений, основывающуюся на имеющихся в данном обществе знаниях и верованиях и задающую вместе с доминирующими потребностями и архетипами коллективного бессознательного иерархию ценностей, а значит, и характерные для представителей данной общности убеждения, идеалы, склонности, интересы и другие социальные установки, отличающие указанную общность от других» [Дубов, 1993; 22]. По мысли И. Г. Дубова, ментальность - это специфика психической жизни представляющих данную культуру людей. Для изучения ментальности необходимо сравнивать психологические явления в жизни представителей разных культур, однако при таком подходе невозможно проследить изменения ментальности во времени.

В последние десятилетия в сфере научного знания активно развиваются дисциплины интегративного характера, к ним относится, в частности, психосоциология, также изучающая феномен ментальности. Так, Б. А. Душков, автор монографии «Психосоциология менталитета и нооменталитета», предлагает следующее определение изучаемого понятия, которое, несмотря на обширность цитаты, мы не можем не привести здесь: «Менталитет. - сложная многоуровневая и многомерная система образов и представлений архетипов сознания, обнаруживающихся в видах жизнедеятельности личности, социумов, детерминированных этноестественно-историческими процессами. В качестве субъективной картины мира менталитет отражает самого субъекта, других людей, пространственное окружение и временную последовательность событий, происходящих, происходивших или событий, которые будут происходить в жизни субъектов. Менталитет на чувственной ступени познания выступает в качестве ощущения, восприятия и представления, на уровне личности - в качестве понятий, суждений и умозаключений. Менталитет социума отражает определенный этап развития массовой культуры, массового сознания, национальный характер, мышление и ум науки и т.д. Менталитет человечества раскрывает такие черты мышления и сознания народов, которые свойственны каждому народу, но в силу специфики их естественноисторического развития имеющие устойчивый или неустойчивый общечеловеческий характер» [Душков, 2002: 16-17].

В предложенном определении ментальности нам представляются принципиально важными следующие моменты:

1. Системность и структурность ментальности;

2. Акцентуализация детерминации ментальности естественно-историческими процессами;

3. Выделение «составляющих» ментальности: сам субъект, другие люди, пространственное окружение и временная последовательность событий;

4. Выявление уровней репрезентации менталитета: «чувственная ступень познания», уровень личности, социума, человечества.

Т. Г. Стефаненко, занимающаяся проблемами этнопсихологии, подчеркивает, что уникальны не культурно-специфические черты и не их сумма, а «сложным образом детерминированная культурой и опытом исторического развития структура ментального мира (курсив Т. Г. Стефаненко) представителей того или иного народа» [Стефаненко 2003: 196]. Исследовательница соглашается с определением ментальности, данным Ж. Дюби, - это «система образов. которые. лежат в основе человеческих представлений о мире и о своем месте в этом мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей» [Дюби 1991: 51]. Т. Г. Стефаненко отмечает, что при таком понимании ментальности трудно переводимый термин оказывается ближе всего к русскому слову миропонимание, «характеризующему в данном контексте общественные формации, эпохи или этнические общности» [Стефаненко 2003: 137].

Важно отметить, что общие методологические принципы этнопсихологии оказываются вполне адекватными феномену ментальности, поэтому прокомментируем их с учетом нашего объекта исследования: 1) принцип детерминизма — причинная обусловленность этнопсихологических явлений социальными, историческими, культурными и прочими факторами. По отношению к ментальности актуализируются такие детерминанты как пространство и время; 2) психологический принцип единства сознания и деятельности — этнопсихологические особенности зависят от закономерностей тех видов деятельности, в которую вовлечен представитель национальной общности. Однако этот процесс является двунаправленным: национальное самосознание не только определяется видами деятельности, но и само определяет формы и результаты деятельности народа; 3) принцип личностного подхода - носителем этнопсихологических особенностей всегда выступает конкретная личность, которая имеет и личностно- и национально-особенные свойства. Вероятно, носителем и, точнее, формой репрезентации ментальности является индивид, принадлежащий к той или иной культуре, объединяющий характерно-личностное и национально-типическое начала (см. [Кукушкин, Столяренко 2000: 93]).

Очевидно, что рассмотренные определения при всем их многообразии и некоторой эклектичности не могут претендовать на исчерпывающую полноту. Поэтому вполне закономерны попытки систематизации и обобщения всего имеющегося материала. Так, в 1993 г в редакции журнала «Вопросы философии» состоялось заседание «круглого стола» на тему «Российская ментальность». Диапазон проблем, выдвинутых на обсуждение, был весьма широк: это сущность понятия ментальность, природа российской ментальности, ее изменения, ведущие ценностные ориентации и характеристика российского менталитета. В обсуждении приняли участие ведущие философы, социологи, политологи, историки, филологи; диапазон мнений был столь же широк, как и круг рассматриваемых проблем. В нашей работе мы затронем только некоторые из них. Доктор филологических наук Г. Д. Гачев предлагает заменить понятие ментальности термином «национальный космопсихологос». В этом выступлении, как и в своих книгах, исследователь осуществляет попытку выявления и осмысления факторов, определяющих национальную целостность, которая, собственно, и рассматривается автором как космопсихологос, т. е. единство местной природы, характера народа и его склада мышления. Междисциплинарный подход позволяет описать национальный мир и национальный ум как некий инвариант на разных уровнях: в быту, языке, естествознании, религии, литературе и искусствах и т. д. Г. Д. Гачев определяет свой подход как «космософию», т. е. «мудрость космоса» (по аналогии с историософией — «мудростью Истории»). «Слово «космос» берется в первичном эллинском смысле: как строй мира, гармония, но с акцентом на материальном, природном» [Гачев 1983: 36].

При зачастую немотивированном и весьма произвольном толковании многих явлений Г. Д. Гачевым идея троичного единства — национальной природы, национального характера народа и склада мышления, - а также рассуждения о соотношении пространства и времени, базирующиеся на образных структурах, позволяют автору концепции осмыслить «интегральные ментальные структуры» [Российская ментальность 1993:29].

Доктор философских наук И. К. Пантин, размышляя о национальном менталитете и истории России, выявил следующие определения ментальности:

- умственный и духовный строй народа;

- память народа о прошлом;

- глобальный, всеобъемлющий «эфир» культуры;

- противоречивая целостность картины мира;

- дорефлективный слой сознания;

- социокультурные автоматизмы сознания индивидов и групп;

- образная форма мышления, выраженная в мифе и религии, сохранившая изначальную самобытность;

- регулятор поведения социальных групп;

- духовно-исторический феномен культуры [Российская ментальность 1994: 29-30].

В диссертации делается акцент на следующих параметрах: системность и структурность ментальности; акцентуализация детерминации ментальности естественно-историческими процессами; составляющие» ментальности: субъект, социальное окружение, пространственное окружение, временная последовательность событий, характер деятельности; носителем ментальности является индивид, принадлежащий к той или иной культуре, объединяющий характерно-личностное и национально-типическое начала.

До сегодняшнего дня предпринимаются попытки адекватного определения понятия ментальность. Так, современный культуролог А. С. Кармин приходит к определению ментальности через ее соотношение с понятием ментальное поле культуры. Исследователь не дает строгого определения вводимому понятию: ментальное поле характеризуется как «дух культуры», «определенный культурный потенциал»; это единая «смысловая среда», связывающая все культурные формы (см. [Кармин, 2001: 211-221]. В этом случае ментальность предстает одной из форм репрезентации ментального поля культуры: «Под действием ментального поля в обществе вырабатывается характерная для данной культуры совокупность представлений, переживаний, жизненных установок людей, которая определяет их общее видение мира. Эту совокупность называют менталитетом или ментальностью. Менталитет есть проекция ментального поля культуры на психику людей» [Кармин 2001:213].

Определяя особенности анализируемого понятия, исследователь отмечает, что менталитет, являясь исторически обусловленным феноменом, отражает специфические особенности определенного типа культуры, определенный образ мыслей и мирочувствования, который складывается у носителей этой культуры. Менталитет входит в структуру индивидуальной психики человека в процессе его приобщения к данной культуре; общественное и индивидуальное здесь могут сливаться до отождествления, существуя на стыке сознательного — бессознательного.

А. С. Кармин выделяет 3 уровня ментальности:

- уровень социокультурных миров или типов культуры — например, ментальность первобытной эпохи, античная, западноевропейская, восточная; уровень национальных культур - например, ментальность русская, китайская, американская; уровень субкультур, носителями которых являются различные социальные группы (классы, сословия, профессиональные, возрастные, этнические и т.д.) — например, ментальность дворянская, криминальная, актерская, православная [Кармин 2001: 219].

Думается, эта классификация может быть дополнена за счет выделения регионального уровня ментальности. Вопрос о региональном аспекте русской культуры был поставлен исследователями достаточно давно, однако до настоящего времени он не потерял своей актуальности. На наш взгляд, можно говорить о регионально-локальном воплощении общенационального уровня ментальности. Очевидно, что Урал -своеобразный этно-социальный локус, обладающий целым рядом уникальных черт и в то же время вписанный в общерусскую социокультурную традицию (1). Ментальное поле культуры ведет к возникновению культуроспецифичных текстов и даже художественных миров, имеющих ярко выраженную территориальную определенность. Можно предположить, что подключение художественных текстов к исследованию национального и регионального аспектов ментальности позволило бы поставить и частично решить широкий круг актуальных сегодня вопросов: характер связи региональной литературы с общерусским историко-литературным и - шире - социокультурным процессом, выявление границ самобытности региональной культуры, установление регионально-специфичных черт, создающих, в конечном счете, «уральский текст» в русской культуре. Думается, в свете сказанного обращение к текстам П. П. Бажова не только закономерно, но и необходимо.

Суждения П. П. Бажова на этот счет не лишены противоречий. Так, в своем Вступительном слове на 1-й межобластной конференции писателей в Свердловске П. П. Бажов замечает: «В быту нередко слышишь, а порой видишь и в литературе такие понятия, как уральский язык, уральский говор, уральские обычаи, даже уральский характер. Жители Урала отличаются от остальных русских только тем, что пестрее собраны (выделено мною. — Е.Х.). Если в срединной части нашего государства можно найти такие пункты, где население не смешивалось с другими областями, то у нас этого не найдешь. Три конца - кержацкий, туляцкий и украинский, о которых рассказывал Мамин-Сибиряк в своем романе этого же названия - у нас повсеместны и даже более пестро составлены» [Бажов 1955: 87]. На наш взгляд, приведенное высказывание П. П. Бажова вовсе не означает отрицания того феномена, который сегодня мы называем «уральской ментальностью», оно, скорее, свидетельствует о специфике последней: уральское — гипертрофированное («пестрое») русское. Во всяком случае, своеобразие Урала - географического и социокультурного края — П. П. Бажов осознавал как никто другой. В одном из писем к JI. И. Скорино, сетуя на то, что ему приписывается слово «гуторят», П. П. Бажов отмечает: «Тоже слово не из моих. Скорей из словаря М. А. Шолохова. Словарь, что говорить, хороший. Да зачем мне к чужому хлебу руки тянуть, когда своего довольно. Пусть на Украине и Кубани гуторят. У нас Урал. Климат не тот и слова другие» [Бажов 1955: 186. — выделено мною. — Е.Х.].

Итак, наше исследование представляет собой попытку изучения специфики и форм репрезентации русской ментальности в сказах П. П. Бажова.

Материалом исследования являются, главным образом, сказы П. П. Бажова, частично публицистика, а также автобиографические произведения, которые тесно связаны со сказовым творчеством писателя («Уральские были», «Зеленая кобылка», «Дальнее - близкое», очерки «У караулки на Думной горе», «У старого рудника»).

При этом необходимо подчеркнуть, что весь корпус сказов П. П. Бажова будет рассматриваться нами как сверхтекст. В последние годы понятие сверхтекста утвердилось в отечественном литературоведении. Под сверхтекстом понимают «совокупность высказываний, текстов, ограниченную темпорально и локально, объединенную содержательно и ситуативно, характеризующуюся цельной модальной установкой, достаточно определенной позицией адресата и адресанта, с особыми критериями нормального / анормального» [Купина, Битенская 1994: 215]. Подобный подход уже имел место в бажововедении - в диссертационном исследовании Д. В. Жердева, о чем было сказано выше. Кроме того, в настоящей работе будет активно использоваться понятие «сказового мира», которым обозначается корпус сказов П. П. Бажова как органическое целое.

Объект диссертационного исследования - русская ментальность в творчестве П. П. Бажова. Предметом исследования признается специфика репрезентации русской ментальности в творчестве П. П. Бажова. Такой выбор объекта и предмета изучения обусловил цель диссертационного исследования — через выявление форм репрезентации национальной ментальности установить роль этого феномена в формировании художественного мира П. П. Бажова. Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи: обозначить существующие в современной гуманитаристике тенденции изучения ментальности; на материале сказов П. П. Бажова выявить основные факторы, детерминирующие ментальность (природно-социальное пространство и время); проанализировать образную систему сказов П. П. Бажова, представить типологии мужских и женских образов; исследовать репрезентацию констант русской культуры в сказах П. П. Бажова (мастерство и семья / сиротство / судьба); определить специфику отображения «уральской ментальности» в сказах П. П. Бажова, выявить ее своеобразие в соотношении с общерусской ментальностью.

Такое обозначение цели и задач обусловило структуру работы: диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, примечаний, списка использованной литературы. Во введении обосновывается актуальность темы диссертации, освещаются некоторые теоретические предпосылки исследования, характеризуется материал, композиция работы, намечаются объект и предмет, цели и задачи исследования. Первая глава посвящена установлению основных факторов, детерминирующих русскую ментальность в ее уральском «варианте», дается анализ преимущественно пространственно-временных отношений в сказах П. П. Бажова. Во второй главе предлагаются типологии мужских и женских образов, рассматриваются константы русской культуры в уральском «преломлении» - речь идет о чертах, реализующихся в художественных текстах как на онтологическом уровне, так и на уровне поэтики, — это понятия мастерства и семьи. В заключении подводятся итоги диссертационного исследования, а также намечаются перспективы разработки поставленной проблемы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Репрезентация русской ментальности в сказах П.П. Бажова"

Выводы ко П главе

1. Экспликацией ментальности является русский национальный характер, его специфика может быть исследована посредством выявления ключевых слов-понятий культуры, при литературоведческом изучении которых применимы приемы и принципы мотивного анализа.

2. Поскольку национальная ментальность репрезентируется через ее носителя — представителя данной культуры - анализ образной системы сказов П. П. Бажова позволяет выявить представления о национальном характере, воплощенные в образах русских людей.

3. Типологии как мужских, так и женских образов созданы с учетом стадиальности жизни человека. В основе системы образов лежат этические начала традиционной культуры.

4. Анализ образной системы сказов П. П. Бажова позволяет утверждать, что в системе мужских образов определяющим становится маркер социально-профессиональной принадлежности человека (камнерез, гранильщик, старатель, угольщик и т.д.). Женские образы выделяются в зависимости от занимаемой роли в семье (мать, бабушка, вдова, злая мачеха, «жена настоящая», «женешка», и т.д.).

5. Одаренность и семейственность - константы русского национального характера, имеющие особое значение на горнозаводском Урале и — соответственно - в сказовом мире П. П. Бажова.

6. Одаренность реализуется в мастерстве, играющем роль ценностного центра в жизни уральца; это личное неотъемлемое достояние человека. Для героев сказов мастерство — способ «укоренения в бытии», внутренняя опора. В сказах 1930-х гт. понятие мастерства соотносится с категорией красоты, которая, в свою очередь, осмысляется через оппозиции живое / мертвое (неживое), вечность / временность, земное / потустороннее. Задача мастера - актуализировать потенциальную силу камня, в сущности, сделать из живое еще более живое. В сказах 1940-х годов претерпевает изменение мотив преемственности: настоящим признается наследник не по родству, но по роду занятий (сказ «Ионычева тропа», «Шелковая горка», «Аметистовое дело» и др.). Мастерство лишается иррационального компонента, подменяется идеей создания высоких технологий. В целом мотив мастерства как индивидуального проявления творчества трансформируется в мотив выдумки как коллективного достояния.

7. Категория семейственности теснейшим образом связана с понятием судьбы / доли. В сказовом мире П. П. Бажова семья воспринимается как необходимое условие жизни человека; в противовес семье сиротство - отпадение от рода. В традиционном сознании мир в целом воспринимается как семейство, строится по модели семьи. Герой-сирота не имеет своей доли (части) в общей судьбе мира. Обретая семью - типичные финалы сказов П. П. Бажова, в которых действуют герои-сироты, — человек находит свою долю в общем традиционном укладе жизни. Таким образом, для русского человека — семья - форма органичного включения в жизнь рода, во «все-бытие».

Заключение

Диссертационное исследование являет собою, в сущности, первую попытку изучения сказового творчества П. П. Бажова с учетом нескольких аспектов: проблем русской ментальности, регионально-локального уровня национальной культуры и индивидуального художественного мира писателя.

Подводя итоги, хотелось бы обратить внимание на следующие моменты:

1. Национальная ментальность, реализуясь на регионально-локальном уровне, определяется пространственно-временными факторами и эксплицируется в русском национальном характере.

2. Ментальный облик уральца характеризуют неодолимое стремление к идеалу красоты, выраженное в желании «показать красоту камня», осознание, что богатство должно обеспечиваться трудовыми усилиями, а также крепость тела и духа, выносливость, твердость, веселость как проявление жизненной позиции, общий оптимистический строй жизни.

3. Горнозаводское производство обусловлено синтезом пространственного и временного факторов. На Урале завод является не только способом организации горного дела, но и формой жизненного уклада.

4. Одаренность русского человека реализуется в мастерстве, играющем роль ценностного центра в жизни уральца, это личное неотъемлемое достояние человека.

5. Семейственность как сущностное свойство русского национального характера осмысляется в сказах П. П. Бажова через соотношение с понятиями сиротства / судьбы / рода. Семья является способом укоренения человека в многовековой традиции. Индивидуальное начало органически вписывается в семейно-родовое.

Размышляя о причинах «долговекости» бажовских сказов, JL М. Слобожанинова отмечает: «Актуальность звучания сказов достигалась благодаря полноте и целостности изображения русского характера. И в «классических» сказах 1930-х годов, и в тех, что создавались в военное лихолетье, писателю не требовалось выносить в заглавие такие слова и понятия, как «русский характер», «Россия», «русские люди». А между тем камнерезы и малахитчики Бажова естественно, в силу творческой интуиции автора, выразили суть русского национального характера в его уральском преломлении. Можно было бы назвать много отличительных черт мастеровых — персонажей сказов Бажова. Это и острый, зачастую насмешливый ум, и природная одаренность, и отсутствие корысти и мелочности, и благородство помыслов в сочетании с патриотизмом. Однако весь этот перечень объединяется центральным для бажовских персонажей качеством. Ибо главный герой сказов — прежде всего Мастер, то есть человек, наделенный редким и поистине бесценным даром — способностью оживлять камень. Именно этот дар ведет уральских умельцев в жизни, заставляет стремиться к высшей точке личной самореализации, которая в то же время становится вершиной общенародного мастерства» [Литература Урала 1998: 256].

Сегодня словосочетание «уральский характер» воспринимается, скорее как метафора, чем как устойчивое, семантически наполненное целое. С другой стороны, ощущается наполненность понятия неким смыслом, в котором особо акцентируется его социальная значимость. В традиционном национальном сознании высказывание «проявил уральский характер» обычно соотносится с такими качествами личности, как самоотверженность, верность долгу, добросовестность, выносливость. При этом контекст словоупотребления, как правило, имеет временную заданность: об уральском характере обычно говорят применительно к годам Великой Отечественной войны (героический труд и отвага на полях сражений) или к «трудовым будням», требовавшим проявления героизма в выполнении поставленных производственных задач.

В такой ситуации словосочетание «уральский характер» приобретает ярко выраженный эмоционально-оценочный и этический смысл, адресующий к исторической памяти, времени создания, социальной общности людей, для которых рассматриваемое понятие является значимым. Кроме того, носители традиционного национального сознания отчетливо ощущают, что существует некий тип личности, для которого совокупность качеств, входящих в понятие «уральский характер», является естественной и органичной. Этот объемный образ тесно связан с историей края и осмыслением образа уральца в общественном сознании.

Обобщенный тип уральца представил А. И. Лазарев в статье «Тип уральца в изображении русских писателей»: «Это сильный, сметливый, несколько суровый, сдержанный вольнолюбивый человек, чаще всего из старообрядцев, но не очень-то богобоязненный, имеющий полуазиатскую-полуевропейскую внешность, по преимуществу русый, но с темными глазами и приподнятыми скулами, говорящий на хорошем русском языке, с большой примесью иноязычных и местных слов и в несколько убыстренном темпе» [Лазарев 1997: 41].

Образ, который попытался создать известный фольклорист и литературовед, при всем желании автора увидеть его как некую целостность, отличает эклектичность и внутренняя противоречивость.

В сказовом творчестве П. П. Бажову удается показать русский народ в его единстве и многообразии. Каждый сказовый образ объединяет в себе национально-типическое и характерно-личностное начала. «Впитанность» традиционной культуры является сущностной основой личности. Русский национальный характер в сказах П. П. Бажова предстает многогранным, причем в разных ситуациях актуализируется тот или иной его аспект. Л. М. Слобожанинова справедливо замечает: «Объективно Бажов полемизирует с распространенным в то время (да и сейчас) представлением об одномерном характере уральца: человек суровый и замкнутый, чувств своих выражать не любит. Автор «Малахитовой шкатулки» полагает, что его земляки духовно намного богаче. В них живет творческая одержимость малахитчика Данилы и мудрость бабки Лукерьи; веселое озорство Артюхи и сердечная тоска Степана; твердость Катерины и песенный лиризм Аленушки; «крылатый» природный талант Иванки и точный расчет Евлахи Железко; душевний размах старого Бушуева и добродушное лукавство богатыря Тимохи Малоручко» [Литература Урала 1998: 262]. Русский национальный характер в уральском «преломлении» оказывается цельным в своей «пестроте» и разнородности.

Наша работа явилась одной из попыток установления соотношения общенациональной традиции и регионально-локальной специфики в творчестве П. П. Бажова.

В качестве перспективных направлений исследования творчества П. П. Бажова в русле обозначенной проблемы могут быть выдвинуты следующие:

1. Выявление специфики репрезентации русской ментальности в художественном мире П. П. Бажова предполагает расширение исследовательского дискурса — сопоставление с творчеством Д. Н. Мамина-Сибиряка.

2. Дальнейшее исследование «уральского текста» русской культуры.

Список научной литературыХаритонова, Екатерина Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Художественные тексты

2. Бажов П. П. Сочинения в трех томах. М.: Правда, 1976.1.. Словари и справочники2. 50/50 1989: 50/50: Опыт словаря нового мышления / Под общ. ред. М. Ферро и Ю. Афанасьева. М., 1989.

3. БАС 1954: Словарь современного русского языка. В 17 тт. M.-JL: Изд-во Акад. наук СССР, 1954.

4. Даль 1953: Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х тт. М.: Гос. изд-во иностр. и национальных словарей, 1953.

5. Керлот 1994: Керлот Хуан Эдуардо. Словарь символов. — М.: Refl-book, 1994.

6. Литературный энциклопедический словарь 1987: Литературный энциклопедический словарь / Под общ. ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. М.: Сов. энциклопедия, 1987.

7. Мифы народов мира 1998: Мифы народов мира. Энциклоп.: В 2-х тт. / Гл. ред. С. А. Токарев. — 2-е изд. М.: Большая Российская энциклопедия; Олимп, 1998.

8. Новейший философский словарь / Сост. и гл. науч. ред. А. А. Грицанов. 2-е изд., перераб. и доп. - Минск: Интерпрессервис: Книжный Дом, 2001.

9. Ожегов 1994: Ожегов С. И. Словарь русского языка. Екатеринбург: Урал-Советы (Весть), 1994.

10. Ю.Руднев 1997: Руднев В. П. Словарь культуры XX в. Ключевые понятия и тексты. М.: Аграф, 1997.

11. И.Славянская мифология 1995: Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М.: Эллис Лак, 1995.

12. Словарь тендерных терминов 2001: Словарь тендерных терминов / Под ред. Е. В. Здравомысловой. М., 2001.

13. З.Степанов 2001: Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: Изд-е 2-е, испр. и доп. — М.: Академический Проект, 2001.

14. Трессидер 1999: Трессидер Дж. Словарь символов. М., 1999.

15. Уральская историческая энциклопедия 2000: Уральская историческая энциклопедия. 2-е изд., перераб. и доп. — Екатеринбург: Академкнига; УрО РАН, 2000.

16. Философский энциклопедический словарь 1983: Философский энциклопедический словарь / Гл. ред.: Л. Ф. Ильичев, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалев. В. Г. Панов. — М.: Советская энциклопедия, 1983.

17. Шанский 1984: Шанский Н М., Боброва Т. А. Этимологический словарь русского языка. М.: Прозерпина, 1984.

18. Ш. Материалы и исследования

19. Абашев 2000: Абашев В. В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе XX в. Пермь: Изд-вЬ Пермского ун-та, 2000. 404 с.

20. Акимова 1980: Акимова Т. М. Жанррвая природа сказов П. П. Бажова // Фольклор народов РСФСР. Межвузовский научный сборник. -Уфа: Изд-во Башкирского ун-та, 1980. С. 52-61.

21. Александрова 1980: Александрова Л. П. Художественный историзм сказов П. Бажова // Вестник Киевского ун-та, 1980. Вып. 22. С. 19-26.

22. Алексеев 1999: Алексеев В. В. Регионализм в России / РАН Урал, отд.; Урал, туманит, ин-т. Екатеринбург, 1999. 193 с.

23. Алексюк 1969: Алексюк Е. И. Средства и приемы экспрессивной оценки в языке сказов П. П. Бажова «Малахитовая шкатулка»: Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Киев: АН УССР, 1969. 20 с.

24. Архарова 1993: Архарова Д. И. Функциональная семантика диалектизмов в сказовом тексте (на материалах сказа П. П. Бажова «Малахитовая шкатулка») // Функциональная семантика слова. -Екатеринбург: Урал. гос. пед. ин-т, 1993, С. 103-110.

25. Аскин 1974: Аскин Я. Ф. Категория будущего и принципы ее воплощения в искусстве // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 67-73.

26. Астахов 1939: Астахов И. «Малахитовая шкатулка» // Литературное обозрение, 1939, № 17. С. 5.

27. Ахметшин 1979: Ахметшин Б. Г. Отражение быта и устной поэзии башкир в сказах Бажова // Фольклор народов РСФСР. Межвузовский научный сборник. Вып. 6. — Уфа: Изд-во Башкирского гос. ун-та, 1879. С. 74-81.

28. Бабаева 2001: Бабаева А. В. Формы поведения в русской культуре (IX-XIX века). СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001. 148 с.

29. Бажов 1955: Бажов П. П. Публицистика. Письма. Дневники. -Свердловск: Свердловское кн. изд-во, 1955.272 с.

30. Бажов 1970: Бажов П. П. Письма//Урал, 1970, № 1. С. 180-191.

31. Бажова-Гайдар 1970: Бажова-Гайдар А. П. Дом на углу. — Свердловск: Свердловское кн. изд-во, 1970. 82 с.

32. Бажова-Гайдар 1978: Бажова-Гайдар А. П. Глазами дочери. — М.: Советская Россия, 1978. 194 с.

33. Байбурин 1990: Байбурин А. К. Ритуал: свое и чужое // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Л.: Наука, 1990. С. 3-17.

34. Балашов 1989: Балашов Д. М. Формирование русской нации и современные проблемы национального бытия // Вопросы литературы, 1989, №9. С. 89-105.

35. Батин 1950: Батин М. А. Об особенностях реализма сказов П. П. Бажова // Уральский современник. Альманах Свердловского отделения союза писателей: № 17. Свердловск: Обл. гос. изд-во, 1950. С. 195-219.

36. Батин 1959: Батин М. А. Народное по содержанию и по форме // Урал, 1959, № 1. С. 170-183.

37. Батин 1963: Батин М. А. П. Бажов. Жизнь и творчество. М.: Гос. изд-е худ. лит-ры, 1963. — 344 с.

38. Батин 1974 I: Батин М. А. Еще об источниках сказов Бажова // Проблемы стиля и жанра в советской литературе: Сб. 5. К вопросу о сказовой форме. — Свердловск: Уральский гос. ун-т, 1974. С. 3—40.

39. Батин 1974 II: Батин М. А. П. Бажов и Г. Ибсен // Первые уральские «Бирюковские чтения»: Доклады и сообщения — Челябинск: Изд-во Челяб. ун-та, 1974. С. 54-57.

40. Батин 1979: Батин М. А. Жанр и мастерство. Воспоминания, литературно-критические статьи. — Свердловск: Средне-Уральское кн. изд., 1979. 152 с.

41. Бахтин 2000: Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // М. М. Бахтин. Эпос и роман. — СПб.: Азбука, 2000. С. 11-194.

42. Безденежных 1998: Безденежных В. В. Труд гранильщиков в Уральских преданиях и сказах // Дергачевские чтения — 98: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности.

43. Материалы международной науч. конференции / Отв. редактор А. В. Подчиненов. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1998. С. 49-51.

44. Белов 1984: Белов В. И. Лад: очерки о народной эстетике / Избранные произведения: В 3-х тт. -М.: Современник, 1984. Т. 3. С. 7-328.

45. Белова 1999: Белова В. Л. Регионоведение. Регионообразующие факторы // Социально-гуманитарные знания. 1999. № 2. С. 57-67.

46. Бердяев 1990: Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. — М.: Наука, 1990. 224 с.

47. Бердяев 1994: Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX- начала XX века // Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. В 2-х т. Т. 2 / Сост. В. М. Пискунов. М.: Искусство, 1994. С. 204-286.

48. Бердяев 1994: Бердяев Н. А. Философия свободного духа. — М.: Республика, 1994. 406 с.

49. Берннггам 1988: Берштам Т. А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX начала XX в. Половозрастной аспект традиционной культуры. -М.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1988. 274 с.

50. Бирюков 1936: Бирюков В. П. Дореволюционный фольклор на Урале / Собр. и сост. В. П. Бирюков. Свердловск: ОГИЗ, 1936. 368 с.

51. Блажес 1976: Блажес В. В. О фолыслоризме бажовских сказов. Полемические заметки // Литература и фольклор. Фольклор Урала; Вып. 2. Свердловск: Изд-во Урал. гос. ун-та, 1976. С. 79-97.

52. Блажес 1979: Блажес В. В. «Институт заводских стариков» в оценке П. П. Бажова // Фольклор народов РСФСР. Межвузовский научный сборник: Вып. 6. — Уфа: Изд-во Башкирского ун-та, 1979. С. 81—86.

53. Блажес 1982: Блажес В. В. П. П. Бажов и рабочий фольклор. Учебное пособие по спецкурсу для студентов филологического факультета. — Свердловск: Изд-во Урал. гос. ун-та, 1982.104 с.

54. Блажес 1987: Блажес В. В. Сатира и юмор в дореволюционном фольклоре рабочих Урала. — Свердловск: изд-во Уральского ун-та, 1987. 204 с.

55. Блажес 2003: Блажес В. В. К истории создания бажовских сказов // Известия Уральского государственного университета, 2003, № 28. Гуманитарные науки. Вып. 6. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. унта. 2003. С. 5-11.

56. Блажес 2004: Блажес В. В. Тайная сила и этикет магического поведения человека в сказах П. П. Бажова // Текст. Поэтика. Стиль: Сб. науч. ст. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2003. С. 307-315.

57. Боголюбов 1939: Боголюбов К. «Малахитовая шкатулка» // Уральский рабочий, 1939,18 января, № 15. С. 2.

58. Боголюбов 1955: Боголюбов К. Павел Петрович Бажов (Жизнь и творчество) // Павел Петрович Бажов. Сборник статей и воспоминаний. Молотов, Молотовское кн. изд-во, 1955. С. 3-26.

59. Борев 1997: Борев Ю. В. Эстетика. В 2-х т. 5-е изд., доп. Смоленск: Русич, 1997.

60. Бромлей 1991: Бромлей Ю. В. Этнические функции культуры и этнография // Этнознаковые функции культуры / Под ред. Ю. В. Бромлея, А. К. Байбурина, Я. В. Чеснова. М.: Наука, 1991. С. 5-23.

61. Бруева 1961: Бруева Е. М. Производственная лексика в сказах Бажова // Горьковский государственный ун-т им. Н. И. Лобачевского. Ученые записки. Вып. 52. Серия историко-филологическая. Горький: Волго-вятское кн. изд-во, 1961. С. 360-384.

62. Булгаков 1996: Булгаков С. Н. Тихие думы. М., 1996. 347 с.

63. Веденин 1988: Веденин Ю. А. Искусство как один из факторов формирования культурного ландшафта // Известия АН СССР. Серия географическая. 1988. С. 5-17.

64. Вежбицкая 2001: Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. — М.: Языки славянской культуры, 2001.288 с.

65. Вышеславцев 1995: Вышеславцев Б. П. Русский национальный характер // Вопросы философии, 1995, № 6. С. 111-122.

66. Гаврилов 2004: Гаврилов Д. В. П. П. Бажов как историк // Творчество П. П. Бажова в меняющемся мире: Материалы межвузовской научной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения П. П. Бажова, 28-29 января 2004 г. Екатеринбург, 2004. С. 53-59.

67. Ганопольский 1998: Ганопольский М. Г. Региональный этос: истоки, становление, развитие. Автореф. дисс. д. ф. н. Тюмень, 1998. 40 с.

68. Гачев 1994: Гачев Г. Д. Национальный Космо-Психо-Логос // Вопросы философии, 1994. № 12. С. 59-78.

69. Гачев 1998: Гачев Г. Д. Национальные образы мира. М.: Академия, 1998. 431 е.,

70. Гельгардт 1955: Гельгардт Р. Р. Об исторических мотивах в сказах П. Бажова К проблеме советская литература и фольклор // Павел Петрович Бажов. Сборник статей и воспоминаний. — Молотов: Молотовское кн. изд-во, 1955. С. 69-172.

71. Гельгардт 1958: Гельгардт Р. Р. Стиль сказов Бажова. Очерки. -Пермь: Пермское кн. изд-во, 1956. 484 с.

72. Гельгардт 1966 I: Гельгардт Р. Р. Виды парных сочетаний и парных объединений в языке сказов П. П. Бажова // Гельгардт Р. Р. Избранные статьи. Языкознание, фольклористика. Калинин: Калининский пед. институт, 1966. С. 160-199.

73. Гельгардт 1966 П: Гельгардт Р. Р. Рабочий фольклор и лингвистические аспекты его исследования // Гельгардт Р. Р. Избранные статьи. Языкознание, фольклористика. — Калинин: Калининский пед. институт, 1966. С. 435-473.

74. Гельгардт 1966: Гельгардт Р. Р. Народная этимология и культура речи // Гельгардт Р. Р. Избранные статьи. Языкознание, фольклористика. — Калинин: Калининский пед. ин-т, 1966. С. 270-306.

75. Гельгардт 1966: Гельгардт Р. Р. Фантастические образы горнозаводских сказов и легенд // Гельгардт Р. Р. Избранные статьи. Языкознание, фольклористика. — Калинин: Калининский пед. ин-т, 1966. С. 474—523.

76. Голд 1990: Голд Дж. Психология и география: Основы поведенческой географии. М.: Прогресс, 1990. 304 с.

77. Гольдпггейн 1957: Гольдштейн Р. В. Фантастика в сказах П. П. бажова (к вопросу о художественных особенностях сказов) // Свердловский гос. пед. ин-т. Ученые записки. Вып. 15. Литература. -Свердловск, 1957. С. 89-108.

78. Гройс 1992: Гройс Б. Поиск русской национальной идентичности // Вопросы философии, 1992. № 1. С. 52-61.

79. Громыко 1986: Громыко М. М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. — М.: Наука, 1986. 279 с.

80. Гумилев 1993: Гумилев Л. Н. Этносфера: История людей и история природы. -М: Экопрос, 1993. 544 с.83 .Гуревич 1981: Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. -М.: Искусство, 1981. 359 с.

81. Гуревич 1989: Гуревич А. Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М.: Искусство, 1989. 366 с.

82. Гуревич 1993: Гуревич А. Я. Исторический синтез и Школа «Анналов».-М.: «Индрик», 1993. 328 с.

83. Гуревич 1999: Гуревич П. С. Культурология. М.: Знание, 1999. С. 262-280.

84. Давыдова 1997: Давыдова Н. Л. Региональная специфика сознания россиян // Общественные науки и современность. 1997. № 4. С. 1224.

85. Далгат 1981: Далгат У. Б. Литература и фольклор. Теоретические аспекты. -М.: Наука, 1981. 304 с.

86. Данилевский 1991: Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М.: Наука, 1991.869 с.

87. Дергачев 1957: Дергачев И. А. Неудачная книга о Бажове // Урал, 1957, №2. С. 211-216.

88. Дергачев 1973: Дергачев И. А. Дальнее и близское // Дергачев И. А. Книги и судьбы. Страницы литературной жизни Урала. Свердловск, Средне-Уральское кн. изд-во, 1973. С. 137—144.

89. Дергачев 1977: Дергачев И. А. С любовью о прошлом, с заботой о будущем // Урал, 1977, № 6. С. 174-179.

90. Дергачев 2002: Дергачев И. А. Творчество Д. Н. Мамина-Сибиряка — историко-литературный парадокс // Известия Уральского государственного университета. 2002, №. 24. Гуманитарные науки. Вып. 6. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. ун-та, 2002. С. 5-8.

91. Дмитриев 1993: Дмитриев А. Земля и рабочий Урал: Уроки прошлого //Урал, 1993, № 8. С. 251-271.

92. Дубов 1993: Дубов И. Г. Феномен менталитета: психологический анализ // Вопросы психологии, 1993, № 5. С. 20-29.

93. Душков 2002: Душков Б. А. Психосоциология менталитета и нооменталитета. Учебное пособие для вузов. Екатеринбург: Деловая книга, 2002. 448 с.

94. Дюби 1991: Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 г. // Одиссей. Человек в Истории. М., 1991. С. 48-59.

95. Егоров 1974: Егоров Б. Ф. Категория времени в русской поэзии XIX века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. — Л.: Наука, 1974. С. 160-173.

96. Емельянов, Ионайтис 2001: Емельянов Б. В., Ионайтис О. Б. Философия, ключевые понятия. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2001. С. 85-86.

97. Ефимова 1993: Ефимова Е. С. Былички в сказах П. Бажова // Вестник Челябинского ун-та. Научный журнал. Вып. 2: филологические науки, 1993. № 1. С. 40—47.

98. Жердев 1997: Жердев Д. В. Поэтика сказов П. П. Бажова: Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. — Екатеринбург, 1997. 21 с.

99. Жердев 2003: Жердев Д. В. Бинарность как элемент поэтики бажовских сказов // Известия Уральского государственного университета, 2003, № 28. Гуманитарные науки. Вып. 6. -Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. ун-та. 2003. С. 46-57.

100. Жердев 2004: Жердев Д. В. Мотив «Ключ земли» // Творчество П. П. Бажова в меняющемся мире: Материалы межвузовской научной конференции, посвященной 125-летию со дня рождения П. П. Бажова, 28-29 января 2004 г. Екатеринбург, 2004. С. 128-131.

101. Зинченко, Зусман, Кирнозе 2002: Зинченко В. Г., Зусман В. Г., Кирнозе 3. И. Методы изучения литературы. Системный подход: Учебное пособие. М.: Флинта: Наука, 2002. - 200 с.

102. Зобов, Мостепаненко 1974: Зобов Р. А., Мостепаненко А. М. О типологии пространственно-временных отношений в сфере искусства // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. — JL: Наука, 1974. С. 11-26.

103. Иванов 1974: Иванов В. В. Категория времени в искусстве и культуре XX в. // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 39-67.

104. Ильин 1994: Ильин И. О путях России //Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. В 2-х тт. Т. 2 / Сост. В. М. Пискунов. М.: Искусство, 1994. С. 128-135.

105. История Урала 2002: История Урала с древнейших времен до конца ХЕХ века / Под редакцией академика Б. К. Личмана. Изд-е 2-е. Екатеринбург: Изд-во «СВ-96», 2002. 432 с.

106. Кавелин 1989: Кавелин К. Д. Наш умственный строй: статьи по философии русской истории и культуры. М.: Наука, 1989. 348 с.

107. Каменских 1999: Каменских Н. М. Сиротство в онтологическом и социальном аспектах // Современное состояние фольклора Урала и Сибири: Тезисы докладов преподавателей и студентов на межвузовской научной конференции. Челябинск: 41 НУ, 1999. С. 18-20.

108. Карасев 1992: Карасев Л. В. Русская идея (символика и смысл) // Вопросы философии, 1992, № 8. С. 92-105.

109. Кармин 2001: Кармин А. С. Культурология. СПб.: Лань, 2001. 832 с.

110. Касьянова 1994: Касьянова К. О русском национальном характере. — М.: Институт национальной модели экономики, 1994. 367 с.

111. Китайник 1953: Китайник М. Г. Бажов о фольклоре // Павел Петрович Бажов в воспоминаниях. — Свердловск: Свердловское кн. изд-во, 1953. С. 240-247.

112. Ключевский 1987: Ключевский В. О. Курс русской истории: Сочинения в 9 томах. -М.: Наука, 1987. Т. 1.386 с.

113. Кобзарь 1981: Кобзарь Е. Н. Человек и природа в русской советской прозе 1930-х годов // Человек и природа в художественной прозе. — Сыктывкар, 1981. С. 77-86.

114. Колесов 2001: Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб.: Филологический факультет Санкт-Петербургского гос. ун-та, 2000. 326 с.

115. Красноставский 1939: Красноставский И. «Малахитовая шкатулка» // Индустрия социализма, 1939, № 7. С. 17-18.

116. Кузнецова 1960: Кузнецова Н. В. Павел Петрович Бажов (18791950): Библиографический указатель. Свердловск: Свердловское кн. изд-во, 1960. 208 с.

117. Кукушкин, Столяренко 2000: Кукушкин В. С., Столяренко JI. Д. Этнопедагогика и этнопсихология. Ростов-на-Дону: Феникс, 2000.

118. Купина Битенская 1994: Купина Н. А., битенская Г. В. Сверхтекст и его разновидности // Человек текст — культура: Коллект. монография / Под ред. Н. А. Купиной, Т. В. Матвеевой. — Екатеринбург, 1994. С. 214-233.

119. Лавренова 1998: Лавренова О. А. Географическое пространство в русской поэзии XVIII начала XX вв. (Геокультурный аспект). - М.: Институт наследия, 1998. - 128 с.

120. Лазарев 1970: Лазарев А. И. Предания рабочих Урала как художественное явление. Челябинск: Южно-Уральское книжн. изд., 1970.202 с.

121. Лазарев 1984: Лазарев А. и. Региональные аспекты изучения фольклора и литературы // Региональные аспекты изучения литературы и фольклора. Межвузовский научный сборник. Уфа: Челябинск, 1984. С. 4-20.

122. Лазарев 1988: Лазарев А. И. Рабочий фольклор Урала: Об этапах становления и развития нового типа художественного мышления народа. Иркутск: Изд-во Иркутского ун-та, 1988.279 с.

123. Лазарев 1997: Лазарев А. И. Тип уральца в изображении русских писателей // Вестник Челябинского ун-та. Серия 2. Филология. № 1 (5). 1997. С. 30-42.

124. Литература Урала 1998: Литература Урала: Очерки и портреты. — Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, Изд-во Дома учителя, 1998. 692 с.

125. Лихачев 1990: Лихачев Д. С. О национальном характере русских. Расширенный текст выступления в телевизионной передаче «Философские беседы» // Вопросы философии, 1990. № 4. С. 4-6.

126. Лосский 1991: Лосский Н. О. Характер русского народа // Условия абсолютного добра: основы этики; Характер русского народа. М.: Политиздат, 1991. С. 238-362.

127. Лотман 1988: Лотман Ю. М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Ю. М. Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Наука, 1988. С. 203-289.

128. Лотман 2000: Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. — СПб.: Искусство-СПб, 2000. 638 с.

129. Лукьянин 2004: Лукьянин В. П. Согласно, но вопреки. П. П. Бажов как «художник социалистического реализма» // Урал, 2004, № 1. С. 77-97.

130. Мамин-Сибиряк Д. Н. Три конца. Уральская летопись / Подгот. текста и коммент. И. А. Дергачева. — Свердловск: Средне-Уральское кн. изд-во, 1982.416 с.

131. Медриш 1974: Медриш Д. Н. Структура художественного времени в фольклоре и литературе // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 121-143.

132. Мейлах 1974: Мейлах Б. С. Проблемы ритма, пространства и времени в комплексном изучении творчества // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 3-11.

133. Мелетинский 2001: Мелетинский Е. м. От мифа к литературе. Курс лекций «Теория мифа и историческая поэтика». М.: Российск. гос. гуман. ун-т, 2001.170 с.

134. Мид 1988: Мид М. Культура и мир детства. Избранные произведения / Сост. и послесл. И. С. Кона. М.: Наука, 1988. 429 с.

135. Милюков 1994: Милюков П. Русская культурная традиция // Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. В 2-х тт. Т. 2 / Сост. В. М. Пискунов. М.: Искусство, 1994. С. 46-67.

136. Миночкина 1984: Миночкина Л. И. Социальный роман Д. Н. Мамина-Сибиряка как порождение «особого быта» Урала // Региональные аспекты изучения литературы и фольклора. Межвузовский научный сборник. Уфа: Челябинск, 1984. С. 20-32.

137. Михнюкевич 1984: Михнюкевич В. А. Уральский литературный сказ (К истории становления жанра) // Региональные аспекты изучения литературы и фольклора. Межвузовский научный сборник. -Уфа: Челябинск, 1984. С. 32-41.

138. Михнюкевич 1990: Михнюкевич В. А. Литературный сказ Урала: Истоки. Традиции. Поиски. — Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1990. 192 с.

139. Мишланов 2003: Мишланов В. А. О некоторых особенностях синтаксиса сказов Павла Бажова // Известия Уральского государственного университета, 2003, № 28. Гуманитарные науки. Вып. 6. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. ун-та. 2003. С. 69-83.

140. Молчанов 1974: Молчанов В. В. Время как прием мистификации читателя в современной западной литературе // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 200-209.

141. Мотылева 1974: Мотылева Г. Л. О времени и пространстве в современном зарубежном романе // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 186-200.

142. Мурзина 2003: Мурзина И. Я. Феномен региональной культуры: поиск качественных границ и языка описания. — Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. пед. ун-та, 2003. 205 с.

143. Мущенко, Скобелев 1984: Мущенко Е. Г., Скобелев В. П. О единстве литературных и фольклорных элементов в сказах П. П.

144. Бажова // Проблемы взаимодействия литературы и фольклора. Межвузовский сборник научных трудов. — Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1984. С. 67-76.

145. Мущенко, Скобелев, Кройчик 1978: Мущенко Е. Г., Скобелев В. П., Кройчик JI. Е. Поэтика сказа. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1978.288 с.

146. Неизвестный 1992: Неизвестный Эрнст. Кентавр: об искусстве, литературе и философии. М., 1992. 224 с.

147. Никулина 2002: Никулина М. П. Камень. Пещера. Гора. -Екатеринбург: Банк культурной информации, 2002.120 с.

148. Пермяк 1978: Пермяк Е. А. Долговекий мастер. О жизни и творчестве Павла Бажова. М.: Детская литература, 1974. 224 с.

149. Плещева 2001: Плещева Г. Люди горного хребта (несколько слов об уральском характере) // Родина. 2001. Ноябрь. С. 137-139.

150. Померанцева 1988: Померанцева Э. В. Писатель-сказитель // Э. В. Померанцева. Писатели и сказочники. — М.: Советский писатель, 1988. С. 103-111.

151. Понятие судьбы 1994: Понятие судьбы в контексте разных культур / Под ред. Н. Д. Арутюновой. М.: Наука, 1994. 410 с.

152. Потебня 1989: Потебня А. А. О доле и некоторых сродных с нею существах // А. А. Потебня. Слово и миф. М.: Правда, 1989. С. 472517.

153. Почепцов 1990: Почепцов О. Г. Языковая ментальность: способ представления мира// Вопросы языкознания, 1990, № 6. С. 110—122.

154. Приказчикова 2003: Приказчикова Е. Е. Каменная сила Медных гор Урала // Известия Уральского государственного университета, 2003, № 28. Гуманитарные науки. Вып. 6. — Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. ун-та. 2003. С. 11-24.

155. Путилов 1994: Путилов Б. Н. Фольклор и народная культура. — СПб.: Наука, 1994. 380 с.

156. Рождественская 1955: Рождественская К. Воспоминания о Бажове // Павел Петрович Бажов. Сборник статей и воспоминаний. -Молотов: кн. изд-во, 1955. С. 173-225.

157. Российская ментальность 1993: Российская ментальность (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии, 1994, № 1. С. 25-53.

158. Русская идея 1992: Русская идея / Сост. и авт. вступ. статьи М. А. Маслин. М.: Республика, 1992. 496 с.

159. Русская национальная идея 1997: Русская национальная идея: духовное наследие и современность. Сб. статей. Екатеринбург, 1997.264 с.

160. Сагатовский 1994: Сагатовский В. Н. Русская идея: Продолжим ли прерванный путь? СПб., 1999. 214 с.

161. Сапаров 1974: Сапаров М. А. Об организации пространственно-временного континуума художественного произведения // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л.: Наука, 1974. С. 85-104.

162. Саранцев 1957: Саранцев А. С. Павел Петрович Бажов. Жизнь и творчество. Челябинск: Челябинское кн. изд-во, 1957. 372 с.

163. Синкевич 1996: Сикевич 3. В. Русские: Образ народа. — СПб., 1996. 220 с.

164. Скорино 1944: Скорино Л. И. Сказы П. Бажова // Новый мир. 1944. № 6-7. С. 179-190.

165. Скорино 1947: Скорино Л. И. Павел Петрович Бажов. — М.: Сов. писатель, 1947. 275 с.

166. Скорино 1956: Скорино Л. И. Павел Бажов // Л. И. Скорино Семь портретов. М.: Сов. писатель, 1956. С. 321-364.

167. Слобожанинова 1979: Слобожанинова Л. М. Легок язык, да твердо слово // Урал, 1979, № 1. С. 83-88.

168. Слобожанинова 1981: Слобожанинова Л. М. Возможности жанра (довоенные сказы П. П. Бажова) // Русская литература, 1981, № 2. С. 29-44.

169. Слобожанинова 1982: Слобожанинова Л. М. В контексте эпохи. Об истоках «Малахитовой шкатулки» // Урал, 1982, № 2. С. 154-162.

170. Слобожанинова 1982: Слобожанинова Л. М. Страничка Ленинианы (Сказы Бажова О Ленине) // Урал, 1982, № 4. С. 180-184.

171. Слобожанинова 1984: Слобожанинова Л. М. Слово и история. Творческий опыт П. П. Бажова в историческом жанре // Урал, 1984, № 1. С. 166-171.

172. Слобожанинова 1992: Слобожанинова JI. М. Творческий кризис П. П. Бажова в начале 30-х годов // Дергачевские чтения: Тезисы докладов и сообщений научной конференции. 15-16 сентября 1992. — Екатеринбург. Уральский гос. университет, 1992. С. 56-58.

173. Слобожанинова 2000: Слобожанинова JI. М. Сказы — старины заветы. Очерк жизни и творчества П. П. Бажова Екатеринбург: Издательский дом «Пакрус», 2000. 160 с.

174. Слобожанинова 2002: Слобожанинова JI. М. Д. Н. Мамин-Сибиряк и П. П. Бажов // Известия Уральского государственного университета. 2002, №. 24. Гуманитарные науки. Вып. 6. — Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. ун-та, 2002. С. 86-97.

175. Слобожанинова 2004: Слобожанинова JI. М. «Малахитовая шкатулка» Бажова вчера и сегодня // Урал, 2004, № 1. С. 130-140.

176. Снигирева, Подчиненов 2001: Снигирева Т. А., Подчигненов А. В. Русская идея как художественный феномен. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. ун-та, 2001. 104 с.

177. Стефаненко 2003: Стефаненко Т. Г. Этнопсихология: Учебник для вузов. М.: Аспект Пресс, 2003. 368 с.

178. Топоров 1983: Топоров В. Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. Сб. науч. трудов. М.: Наука, 1983. С. 190— 263.

179. Традиционная культура 1996: Традиционная культура русского крестьянства Урала XVIII-XIX вв. Екатеринбург: УрО РАН, 1996. 360 с.

180. Трофимов 1998: Трофимов В. К. Душа русского народа: Природно-историческая обусловленность и сущностные силы. — Екатеринбург: Банк культурной информации, 1998. 159 с.

181. Трубецкой 1998: Трубецкой Е. Н. Избранные произведения. -Ростов-на-Дону: «Феникс», 1998. 512 с.

182. Тэн 1987: Тэн И. История английской литературы. Введения // Зарубежная эстетика и теория литературы ХГХ-ХХ вв. Трактаты. Статьи. Эссе / Сост. и общ. ред. Г. К. Комкова. М. 1987. С. 76-89.

183. Тэн 1996: Тэн И. Философия искусства. М.: Республика, 1996. 351с.

184. Успенский 2000: Успенский Б. А. Поэтика композиции. СПб.: Азбука, 2000. 352 с.

185. Ушинский 1988: Ушинский К. Д. Педагогические сочинения: В 6 тт. Т. 2. М.: Педагогика, 1988. 329 с.

186. Федотов 1991: Федотов Г. П. Мать-земля (к религиозной космогонии русского народа) / Г. П. Федотов. Судьба и грехи России (избранные статьи по философии русской истории и культуры): В 2-х тт. Т. 2. СПб.: София, 1991. С. 67-83.

187. Федь 1989: Федь Н. М. Русский литературный сказ // Федь Н. М. Жанры в меняющемся мире. — М.: Советская Россия, 1989. С. 238542.

188. Флоренский 1990: Флоренский П. А. Обратная перспектива // П. а. Флоренский. Соч. в 2-х тт. Т. 1. -М., 1990. С. 45-176.

189. Фомин 2000: Фомин А. А. Ономастика «Фанданго» А. Грина: хронотоп и концептуальный план произведения // Известия Уральского гос. ун-та, 2000, № 17. Гуманитарные науки. Вып. 3. -Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. ун-та, 2000. С. 133-147.

190. Франк 1990: Франк С. Л. Смысл жизни // Вопросы философии, 1990, №6. С. 13-21.

191. Хализев 1999: Хализев В. Е. Теория литературы. Учебник. М.: Высш. школа, 1999. 398 с.

192. Человек как субъект культуры 2002: Человек как субъект культуры / Отв. ред. Э. В. Сатко. М.: Наука, 2002. 445 с.

193. Черкасова 1985: Черкасова А. С. Мастеровые и работные люди Урала в ХУШ в. М.: Наука, 1985. 248 с.

194. Чеснов 1991: Чеснов Я. В. Этнический образ // Этнознаковые функции культуры / Под ред. Ю. В. Бромлея, А. К. Байбурина, Я. В. Чеснова. М.: Наука, 1991. С. 58-86.

195. Чижик-Полейко 1955 П: Чижик-Полейко А. И. О диалектной лексике сказов П. П. бажова «Малахитовая шкатулка» // Труды университета / Воронежский государственный ун-т. Т. 42. Вып. 3. — Воронеж: Воронежское кн. изд-во. 1955. С. 88-90.

196. Чижик-Полейко 1958: Чижик-Полейко А. И. Диалектная лексика сказов П. П. Бажова «Малахитовая шкатулка» // Славянский сборник. Вып. 2, филологический. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1958. С. 159-174.

197. Швабауэр 2002: Швабауэр Н. А. Типология фантастических персонажей в фольклоре горнорабочих Западной Европы и России. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Челябинск, 2002. 24 с.

198. Швабауэр 2003: Швабауэр Н. А. Хтоническая природа образов животных в сказах Бажова // Известия Уральского государственного университета, 2003, № 28. Гуманитарные науки. Вып. 6. — Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. ун-та. 2003. С. 24-31.

199. Шумихина 2002: Шумихина Л. А. Русская духовность: В 3-х тт. Т. 1. Рождение русской духовности. — Екатеринбург: Изд-во Т. И. Возяковой, 2002. 318 с.

200. Эйдинова 2003: Эйдинова В. В. О стиле Бажова // Известия Уральского государственного университета, 2003, № 28. Гуманитарные науки. Вып. 6. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. унта. 2003. С. 40-46.

201. Яковлева 1994: Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира (Модели пространства, времени и восприятия). М.: Изд-во «Гнозис», 1994. 344 с.