автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Роман Д.С. Мережковского "Александр 1": художественная картина мира

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Михин, Артем Николаевич

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. СПЕЦИФИКА ХУДОЖЕСТВЕННОГО МЫШЛЕНИЯ

Д.С. МЕРЕЖКОВСКОГО.

§ 1. Понятие художественной картины мира.

§ 2. Дореволюционные и современные критики о художественном мышлении Д.С. Мережковского (исторический и теоретический аспекты).

§ 3. Принципы художественного мышления Д.С. Мережковского.

ГЛАВА II. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КАРТИНА МИРА В РОМАНЕ

АЛЕКСАНДР I».

§ 1. Архитектоника и хронотоп романа Д.С. Мережковского

Александр I».

§ 2. «Сюжет» Валериана Голицына: путь к «воскресению» и свободе

§ 3. «Сюжет Александра I»: путь к смерти и «освобождению».

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Михин, Артем Николаевич

Мережковсковедение — та часть истории русской литературы, которая бурно развивается в последнее время. После 70-летнего перерыва отечественное литературоведение с конца 1980-х гг. (а зарубежное - с 1970-х гг.) активно осваивает обширное наследие Дмитрия Мережковского. На данный момент количество диссертаций, защищенных по творчеству Д.С. Мережковского (причем по разным специальностям), приближается к двум десяткам. Однако, насколько нам известно, работ монографического характера, исследующих наследие писателя во всей его совокупности, в отечественной науке до сих пор не создано. В этом отношении западная славистика оказалась впереди, поскольку еще в середине 1970-х гг. были опубликованы две англоязычные монографии: «The

Seeker: D.S. Merezhkovskiy» («Искатель: Д.С. Мережковский») С.Н. Bedford а и «Dmitri Sergeevich Merezhkovsky and the Silver Age» («Д.С. Мережковский и Серебряный Век») B.G. Rosenthal я. Итоговыми работами о Мережковском, написанными до 1917 г., следует считать книгу Е. Лундберга «Мережковский и его новое христианство» (Пб., 1914), в которой анализируются религиозно-философские взгляды писателя вне связи их с его художественным творчеством, и обстоятельную статью А. Долинина «Дмитрий Мережковский» в первом томе «Истории русской литературы XX века» (М., 1914) под редакцией С.А. Венгерова.

В науке о Мережковском за сто лет ее существования сложилось несколько исследовательских парадигм, которые определяют, иногда жестко и догматично, угол зрения на художественное творчество этого писателя, а именно -на две трилогии, «Христос и Антихрист» (1895-1904) и «Царство Зверя» (19071918). Первая парадигма - «позитивистская», представленная в современной Д.С. Мережковскому журнальной критике 1890-1910-х гг. (К. Чуковский, А. Долинин, Р. Иванов-Разумник, В. Боцяновский, Е. Ляцкий, В. Буренин, А. Богданович и др.) и отчасти в советском литературоведении (А. Соколов, М. Петрова, Е. Старикова). Для этого «направления» характерна трактовка трилогий Мережковского с позиций реалистической эстетики и, как результат, в основном негативная их оценка. Немалое место исследователи этой группы уделяют анализу реально-исторической основы произведений Мережковского, их историзма и историчности (Б. Садовский, А. Ловягин, А. Корнилов, С. Мельгунов, И. Ильин, О. Круглов, А. Петров, M.-JL Додеро Коста и др.).

Вторая научная парадигма, отчасти противостоящая первой, - «религиозно-философская», нацеленная на выявление и анализ религиозно-философских идей Мережковского, развиваемых им во всем корпусе его текстов, в том числе и в двух трилогиях. Представителями ее являются как дореволюционные (Б. Грифцов, В. Розанов, Е. Лундберг, А. Белый, Ж.-Б. Северак, С. Лурье, Л. Щеглова), так и современные, в основном западные, исследователи (Г. Струве, Б. Розенталь, О. Матич, С. Бедфорд, Т. Воронцова). Представлена она, естественно, и в работах философов о Мережковском (С. Франк, Н. Бердяев, Н. Лосский, В. Зеньковский, Н. Рагозин, Н. Злыгостева, И. Евлампиев). Заметим, что обращение к религиозно-философским концепциям Д. Мережковского при анализе его художественных произведений все-таки неизбежно, и поэтому идеологический подход к произведениям Мережковского до сих пор остается доминирующим. Своего рода прорывом в этой группе работ явилась монография Я.В. Сарычева «Религия Дмитрия Мережковского: "Неохристианская" доктрина и ее художественное воплощение» (2001). Но и в ней религиозно-философская схема методологически налагается на художественное целое произведений Мережковского.

Третья группа работ имеет культурологический характер; их авторы анализируют культурофилософские взгляды Д.С. Мережковского, его представления о культурном развитии России и Европы, выразившиеся в его трилогиях и изложенные им в публицистических и литературно-критических статьях (Л. Щеглова, А. Ваховская, М. Коренева, С. Поварцов, М. Ермолаев, И. Кондаков, И. Корецкая, И. Приходько, И. Усок, В. Келдыш и др.).

Определилась группа исследователей, которые рассматривают поэтику историософских романов и драм писателя либо сквозь призму метода «мифоре-ставрации», «неомифологизма» (3. Минц, Л. Колобаева, О. Полонский,

С. Ильев, М. Задражилова, С. Исаев), либо используя системный подход к исследованию материала (О. Михайлов, JI. Долгополов, Б. Бугров, JI. Борисова, Е. Андрущенко, С. Ломтев, Н. Флорова, О. Дефье, А. Петров и др.).

Что же выявлено в науке о Мережковском к настоящему времени?

1) Достаточно подробно изучена биография писателя, эволюция его как религиозного мыслителя и связь психоментальных особенностей его личности с творчеством.

2) Описаны и объяснены эволюция Мережковского-художника и колебания его политической, религиозной, эстетической и пр. позиций.

3) Уяснено место Д. Мережковского в литературном процессе рубежа XIX-XX вв., роль писателя в становлении русского символизма.

4) Подробно исследована и освещена религиозно-философская концепция Д.С. Мережковского - идея Третьего Завета, роль язычества и христианства в движении человеческой культуры, проблема пола и пр.

5) Во многом исчерпана уже тема «Мережковский - литературный критик».

Тем не менее в мережковсковедении остается немало белых пятен. Только недавно начато изучение творчества писателя эмигрантского периода. Крайне неравномерно исследовано и художественное наследие Д.С. Мережковского до 1917 г. Практически нет работ о Мережковском - переводчике античных трагедий. Исследования о лирике Мережковского ограничены вступительными статьями к отдельным изданиям и параграфом в монографии Б. Розенталя. В таком же состоянии находится изучение публицистики писателя 1910-х гг. Основная масса существующих работ (в том числе большая часть современных диссертаций) посвящена трилогии «Христос и Антихрист», однако и здесь остается ряд лакун и малоисследованных тем. Но если первая трилогия была признана выдающимся явлением уже на момент ее завершения, в современной Мережковскому - русской и европейской - критике, то второй трилогии, «Царство Зверя», «повезло» гораздо меньше, и тому есть как объективные, так и субъективные причины. Методология большинства дореволюционных работ о Meрежковском была нацелена на поиск в ней религиозных, политических и философских идей писателя, сами же художественные произведения рассматривались лишь как иллюстрации этих идей. Обнаружив, например, в драме «Павел I» инвективы ее героев против самодержавной власти и цезаропапистские устремления императора, критики считали свою задачу выполненной: Мережковский «проиллюстрировал» тезис из своих публицистических статей - «Самодержавие - от Антихриста». Кроме того, рецензентам казалось, что ничего нового в плане писательской «техники», «приемов» вторая трилогия не дает. Характерен отзыв А. Долинина: «. с той же проповеднической целью и так же надуманно и размеренно написаны первые две части из второй трилогии - «Павел I», «Александр I и Декабристы» с. .>, которые исследуют борьбу этих же двух начал: правды земной и правды небесной в ее отношении к будущим судьбам России. Нет никакой надобности останавливаться на них. Знакомые с писаниями Мережковского знают, что последние его художественные произведения гораздо хуже первых, что в них еще сильнее, ярче проявляются <.> коренные его дефекты»1. Современные литературоведы также игнорируют трилогию «Царство Зверя», особенно вторую и третью ее части. Насколько нам известно, более или менее подробного исследования удостоилась только пьеса «Павел I» (Б. Бугров, О. Круглов, А. Петров). Изучение же романов «Александр I» и «14 декабря» осталось на уровне 1910-х гг. и представлено несколькими статьями и рецензиями тех лет, а также краткими упоминаниями в справочных изданиях и краткими «предисловиями» и «послесловиями» к романам. Таким образом, можно констатировать, что для столь бурно развивающейся отрасли литературоведения, как мережковсковедение, до сих пор остается актуальным анализ трилогии 1911-1918 гг.,ив частности романа «Александр I».

История изучения романа «Александр I» в отечественной и зарубежной науке вполне отразила историю становления и развития всего мережковскове-дения. Хронологически и жанрово эта история представлена тремя этапами: 1) газетно-журнальные рецензии, отзывы и статьи 1910 - начала 1920-х гг.;

2) почти полное забвение в советском литературоведении (краткие или глухие упоминания в академических историях литератур) и рассмотрение на уровне обзоров в западной русистике;

3) поиски новых подходов к роману в монографиях и диссертациях 1990-х гг., но опять же не в отдельных исследованиях (посвященных только «Александру I»), а в контексте изучения творческого пути Д.С. Мережковского (двух его трилогий прежде всего).

Наиболее значимым этапом в истории изучения «Александра I» до сих пор остаются работы 1910 - начала 1920-х гг. В жанровом отношении они достаточно четко делятся на четыре группы: 1) журнальные рецензии и отзывы на роман (Ф. Батюшков, В. Голиков, Л. Войтоловский, А. Измайлов, П. Берлин, Л. Гуревич и др.); 2) отдельные, иногда пространные, критические статьи об «Александре I» в журналах (А. Корнилов, С. Мельгунов, Н. Абрамович, Б. Садовский и др.); 3) «реплики» читателей (А. Блок) и критиков в общих работах о Мережковском (А. Долинин, Р. Иванов-Разумник, Е. Лундберг и др.); 4) рецензии на инсценировки романа на советской сцене (С. Лопов, А. Луначарский).

Газетно-журнальные рецензии на роман были противоречивыми; общая его оценка зависела от отношения критика к религиозной концепции писателя и к его художническим приемам. В целом Д. Мережковский рассматривался как исторический романист (общим местом было сравнение его с Л.Н. Толстым), ставящий перед собой достаточно специфические (символические, религиозные, общественные) задачи, как правило, чуждые критикам; выявлялись особенности историзма романа; кратко характеризовались декабристы и Александр; указывалось на особенности конфликта между ними; выделялись художественно удачные и неудачные сцены. Например, критик газеты «Речь», Ф. Батюшков, отмечая, что Мережковский вернул историческому роману его статус высокого «вида литературы», полагал, что автор «Александра», ставя перед собой задачу «представить нам "душу живую" исторических деятелей, показывает нам с чисто-человеческой стороны этих героев <.>. Он выставляет их людьми, с возможными недостатками и слабостями. И он вполне прав, как художник». О декабристах в понимании Мережковского критик говорит, что они «для него - ранние представители русской интеллигенции», «пророки и праотцы русской свободы» . Критик журнала «Вестник знания» В.Г. Голиков, отдавая должное художественным достоинствам романа, концентрирует свое внимание на «богоискательской» тенденции в нем: «В движении декабристов Мережковский ищет «религиозную душу», как он искал ее в современном освободительном движении»; «кажется, намерение Мережковского - показать, что Россия всегда была, есть и будет религиозная, даже в атеизме своем». Полагая, что Мережковский «модернизирует» александровскую эпоху, Голиков ставит ему в вину субъективность в истолковании характеров исторических лиц и нарочитость художественных приемов, слишком напоминающих Достоевского3.

Более интересными, но и более пристрастными являются развернутые критические работы о романе. Предметом их стал по преимуществу вопрос об исторической достоверности «Александра», его историзме и о заключенном в нем «цитатном слое», т. е. тот принцип художественного мышления Мережковского, который можно обозначить как историзм/мифологизм (см. гл. 1 § 3 настоящей диссертации).

Один из известных журнальных критиков 1910-х гг., Б. Садовский, строит свою статью с примечательным названием «Оклеветанные тени» на «разоблачении» художнических приемов Мережковского - исторического романиста; на перечислении «недостатков» его исторических романов; на «уличении» писателя в исторических неточностях и анахронизмах; на обвинениях Мережковского в искажении исторической истины, в пристрастном подходе к «лучшим людям александровского времени». Общую идею романа Садовский трактует чрезвычайно прямолинейно («Идея «Александра I» все та же, давно известная: это развитие его <Мережковского. - А.М.> учения об Антихристе»), что вызвано, на наш взгляд, обычной для критиков 1910-х гг. инерцией восприятия наследия Д.С. Мережковского, привычкой видеть у него одно и то же, вплоть до художественных приемов. Неудачу романиста, «безнадежно слабого именно в последних, зрелых своих книгах», критик объясняет его рационализмом и «книжностью» («Мертвой теорией, общим методологическим приемом пытается Мережковский подменить то, в чем ему отказано от природы»), а также его чуждостью России («На глубочайшие явления русской жизни, на таинство ее духа Мережковский смотрит глазами умного и наблюдательного иностранца <.>»)4.

Гораздо более вдумчивой и сбалансированной является статья критика журнала «Новая жизнь» Н. Абрамовича5. Он ставит «последний роман Мережковского» в контекст общей идейной и художнической эволюции писателя, высоко оценивая его роль в эпоху литературного «безвременья» и называя его «одним из столпов» «литературной современности». В своем разборе «Александра» критик пытается исходить (и это было нечасто в литературе о Мережковском) из специфики дарования Мережковского, писателя, увлекающегося «умом, а не сердцем», обладающего «талантом-эхом», страстно откликающимся на «идеи и творческие замыслы оригинальных и крупных мыслителей и художников России и Запада». Однако к моменту выхода полного собрания своих сочинений Д. Мережковский «на своих личных литературных путях» исчерпал, по мнению критика, «заемное богатство», «исчерпал новизну увлекавшего его свежего материала», поэтому роман об Александре вышел «вялым» и «безжизненным», несущим на себе печать «усталости» автора. К сожалению, Н. Абрамович пошел затем по традиционному пути сопоставления реально-исторических персонажей с их литературными воплощениями, и здесь он закономерно находит «погрешности против исторической правды», схематичность «беллетристических приемов» и тенденциозность авторского замысла. Однако замечания критика выявляют в то же время, как бы от «обратного», некоторые художнические задачи Мережковского. Так, например, Н. Абрамович указывает, что и в изображении декабристов, и в воссоздании исторического фона Мережковский стремится «провести всюду настроение будничности», «внушить читателю, что все было серо, как Аракчеевские поселения», «обескровить» и лишить эпоху «лиризма», «героической напряженности». И хотя героизма и «юношеской страстности переживаний» у заговорщиков, по нашему мнению, в романе хватает, в задачи романиста, по-видимому, действительно входило передать внутреннюю мертвенность и механистичность, бездушие русского самодержавия, выразившиеся, в частности, в его безрелигиозности или ложных религиозных устремлениях. Отчасти противореча себе, критик «Новой жизни» удачей Мережковского признает изображение «исторического фона» (хотя почему-то говорит о Николаевской эпохе) и «прекрасный, простой и живой язык» романа. В целом Н. Абрамович повторяет основную методологическую ошибку дореволюционных критиков, оценивающих персонажей модернистской прозы с позиций реалистического искусства.

Роман Д.С. Мережковского вызвал живой отклик в интеллигентской среде, и в частности среди историков. Особого внимания заслуживают трактовки романа, предложенные двумя профессиональными историками - А.А. Корнило

6 1 вым и С.П. Мельгуновым . Последний к тому же постоянно ссылается на работу Корнилова, открыто полемизируя с ним. Одинаково отказывая Мережковскому в большом художественном таланте, в способности к «свободному творчеству», рецензенты приходят во многом к полярным выводам о степени исторической достоверности («историчности», в их словоупотреблении) романа «Александр I». Статьи имеют схожее построение, обусловленное общей задачей и методологией: и Корнилов, и Мельгунов исследуют роман не с эстетической, но с собственно исторической точки зрения. С одной стороны, оба историка подходят к созданию Мережковского объективно, скрупулезно (особенно Мельгунов) сопоставляя текст «Александра I» (прежде всего характеристики декабристов и императора, сказанные ими слова и т. д.) с историческими источниками (показания декабристов на следствии, их мемуары, письма; исследования Н.К. Шильдера и Довнара-Запольского как наиболее вероятные материалы, которыми пользовался Д. Мережковский). Однако, с другой стороны, оба рецензента имеют довольно четкие априорные представления (сформированные на основе чтения реалистической литературы - исторических произведений А.С. Пушкина и JI.H. Толстого) о том, чем должен быть исторический роман и какова должна быть «главная задача исторического художника». «Идеалом» исторического романа для Корнилова и Мельгунова является «Война и мир», где «художественная форма», «вымысел» гармонически сочетаются с «исторической правдой». Вполне очевидно, что романы Мережковского изначально не выдержат сравнения с созданием Толстого (хотя бы потому, что преследуют иные цели) и указанному критерию художественности соответствуют мало. Предрешенным поэтому оказывается вывод, к которому приходят два критика, отказывая Мережковскому в праве называться историческим романистом. Однако в суждениях об историчности «Александра I» исследователи расходятся, и иногда очень существенно. По мнению А. Корнилова, Мережковский, собравший и изучивший «обширный исторический материал», стремится «к полной исторической точности изображения общества» александровской эпохи и точен в исторических датах и деталях. Для Корнилова роман об Александре является «добросовестной компиляцией», «художественно написанной исторической монографией», которая «читается и будет читаться с большим интересом». У С. Мельгунова роман вызывает «только отрицательное отношение», поскольку в нем, «помимо совершенно неприемлемой с исторической точки зрения его общей концепции, помимо неверности характеристики действующих лиц, вытекающей из предвзятых точек зрения романиста и неправильных приемов пользования теми историческими материалами, которые легли в основу романа, есть неточности, иногда мелочные, но которые совершенно искажают действительность». Как считает Мельгунов, роман основывается «на весьма скудных пособиях, и первоисточников в руках Мережковского не было или он не сумел ими воспользоваться». Оба историка сходятся в том, что образы большинства декабристов (Рылеева, Пестеля, Бестужева, Каховского, Якубовича) в истолковании Мережковского вышли односторонними, схематичными и тенденциозными - «неисторичными», что неоригинальной и не во всем соответствующей историческим фактам является трактовка образа Александра и его душевной драмы. Говоря об образе Валериана Голицына, С. Мельгунов считает его «проповедником идеи Мережковского: без религии не может быть революции». Немало места оба критика уделяют «методу» работы Д. Мережковского с цитатами и оценивают его как «совершенно непригодный» для исторического романиста. Придавая повествованию видимость «историчности», «исторического колорита», этот метод приводит к созданию «не живых людей, а каких-то кукол и манекенов, за которых говорит автор этими подобранными цитатами» (Корнилов), «ходульных фигур с явно утрированными чертами» (Мельгунов).

Зададимся наконец вопросом: «К чему же приводит в итоге метод «позитивной», добросовестной, «исторической» интерпретации романа (и трилогий в целом) Д.С. Мережковского?» Ответим - к банальному и однозначному выводу: «В конце концов у Мережковского есть намеки на истину, есть верные факты, неверно освещенные, есть отдельные эпизоды, вставленные в неправильную рамку, в непонятную конъюнктуру»8. В сущности метод этот (который будет использоваться и позднейшим, советским, литературоведением) исчерпал себя именно в работах об «Александре I». Тот же С.П. Мельгунов проницательно замечает, разрушая все свои построения и упреки в адрес романиста: «Следуя исторической теории, придуманной Мережковским, в сущности последний и не мог изобразить декабристов, т. е. изобразить их чувства и мысли, если даже у него и был бы достаточный запас фактического материала»9.

Практически в то же время другой вдумчивый читатель, А. Блок, предложил совершенно иной, полярный, подход к роману Мережковского - не с «исторической», а с эстетической стороны, или, как говорят сейчас, с позиций «рецептивной эстетики». Заметив, что в книге «много сырого материала», который «местами не отличается от статей и фельетонов», Блок выразил затем свое читательское впечатление от «Александра I» и от художнической манеры его автора: «Писатель, который никого никогда не любил по-человечески, - а волнует. Брезгливый, рассудочный, недобрый, подозрительный даже к историческим лицам, сам себя повторяет, а тревожит. Скучает безумно, так же, как и его Александр I в кабинете, - а красота местами неслыханная. Вкус утончился до последней степени: то позволяет себе явную безвкусицу, дурную аллегорию, то выбирает до бесконечности, оставляя себе на любование от женщины - вздох, от декабриста - эполет, от Александра - ямочку на подбородке - и довольно»10. Эту линию в изучении романа 1911 года не продолжил никто из современников писателя.

Несмотря на немалый интерес общественности 1910-х гг. к роману, в итоговых, обзорных работах о творчестве Мережковского ему (и второй трилогии вообще) внимания уделялось немного. «Александр I» разделил общую судьбу трилогии «Царство Зверя», идеология и поэтика которой рассматривались как вторичные по отношению к «Христу и Антихристу» и потому оценивались ниже. Один из типичных отзывов - А. Долинина - мы уже приводили. Е. Лунд-берг в своей итоговой работе, считая уже первую трилогию «нежизнеспособной» в качестве «художественного целого», о второй трилогии не сказал практического ничего, отметив только «чрезмерный схематизм "Александра"»11. Идею эту развивает Р. Иванов-Разумник, называя роман «Александр I» «произведением не живого художественного творчества, а искусством мертвого художника». Критик полагает, что Мережковский, «писатель-мертвец», способен создавать лишь «мертвые словесные схемы». Таких «схем» Иванов-Разумник находит в романе 1911 г. две: 1) «религиозная общественность» («Д. Мережковскому надо было взять декабристов и показать, что их "общественность" обречена была на неудачу оттого, что она не была "религиозной"»); 2) «вскрыть 1 трагедию "самодержавия" в его связи с "православием"» .

Началом 1920-х гг. завершается первый период в изучении романа «Александр I». Несмотря на то, что зимой 1919/1920 гг. Д.С. Мережковский оставляет советскую Россию, до середины 1920-х гг. популярными в столичных и провинциальных театрах оставались инсценировки романов его второй трилогии («Александр I» и «14 декабря») и постановки его исторических пьес («Царевич Алексей» и «Павел I»), Востребованной оказалась обличительная тенденция, объективно заложенная в этих произведениях, их антисамодержавная, антицаристская направленность, современно звучащая в условиях гражданской войны. Об этих спектаклях точно, используя соответствующую эпохе тональность и фразеологию, высказался А.В. Луначарский (статья «Цари на сцене», 1924).

Обращаясь перед одной из постановок произведения Мережковского к юным красным командирам-пулеметчикам, Луначарский отметил, что их «глазами молодая и полная надежды история, само грядущее смотрит на затхлую и смердящую историю царизма, на дряхлое прошлое»13. Естественно, что религиозно-мистический пласт содержания романов и пьес Д.С. Мережковского отступал в таких инсценировках на второй план. Показательна в этом смысле рецензия С. Лопова на постановку «Александра I» в Петроградском Драматическом театре (премьера - 20 января 1922 г.). Инсценировка, поставленная «с тщательностью и любовью» (что особо отмечает С. Лопов), «рисует нам по преимуществу мрачную сторону царствования Александра I». Она «совершенно опускает драму Александра - отца» и выявляет такие «элементы душевных его переживаний», как «муки деспота, над которым тяготеет постоянный кошмар, «тайное общество», «вечные угрызения за кровавый исход событий 11 марта. «Кровь за кровь» - в этих словах смысл и ужас для него мыслей, ощущений и тревог по поводу развивающихся роковых событий. <.> Во всем и везде видит он закон возмездия. Бледнее столь красочное в романе кошмарное воздействие ожидаемых революционных событий, еще бледнее чувствительность и мистическое начало». В заключительных картинах инсценировки показаны «последние месяцы жизни Александра I в Таганроге и его смерть. В финале за исчезающей стеной дома, где стоит гроб с останками Александра, в глубь необозримых полей уходит странник с лицом Александра. Пьеса как бы ставит загадку, служившую предметом стольких разногласий в истории литературы»14.

Тогда же, в начале 1920-х гг., достоянием гласности стала история судебного разбирательства по поводу романа «Александр I», исследованная В. Ев-геньевым-Максимовым. Ввиду труднодоступности и немалой историко-литературной ценности данных материалов изложим их подробно.

Инициатором возбуждения вопроса о «предосудительности» романа явился департамент полиции. 28-го января 1912 г. директор департамента полиции обратился к начальнику главного управления по делам печати А.В. Бельгарду с письмом (№ 46044). В письме отмечался «большой успех <романа> среди интеллигентных читателей», который «влияет ввиду своих отрицательных сторон на охлаждение в среде общества интереса к предстоящим юбилейным торжествам в память отечественной войны». Директор департамента с тревогой ссылался на «левые круги», где высказывалось мнение, «что роман с такой тенденцией появился "очень кстати", т. к. доказывает, что исход войны 1812 г. ничуть не зависел от правительства, а явился результатом случайно сложившихся стихийных сил». В своем романе Мережковский, говорится далее в письме, выводит личность Александра I «в отрицательном виде» и «подчеркивает, что в борьбе Александра I с Наполеоном не было абсолютно ничего героического, достойного славы и благодарной памяти потомства.». «Разъяснения были даны, - замечает В. Евгеньев-Максимов, - наблюдающим за беллетристической частью "Русской Мысли" статским советником Генцем»: 1) Александр I в вопросе о военных поселениях, по Мережковскому, разделял ошибку многих своих современников (Сперанского, Карамзина, Чернышева), убежденных в полезности поселений; 2) «неосторожных выражений» в романе тоже нет; 3) в обрисовке личности Александра I тоже нет ничего одиозного, т. к. он изображен «со всеми его хорошо известными достоинствами и недостатками, <.> и оскорбления его памяти в романе нет». К тому же, произведение Мережковского «вовсе не касается Отечественной войны».

17 марта (№ 3619) этого же года последовал новый особый доклад члена совета главного управления Э. Берендтса, который «дал в своем докладе уничтожающую критику мнений департамента полиции». В. Евгеньев-Максимов называет этот доклад «литературно написанным отзывом» о романе Мережковского. Э. Берендтс рассматривает прежде всего образ императора, указывает на психологическую задачу Мережковского-художника, в обрисовке которого Александр I «вызывает симпатию и глубокое сострадание» и которому «очень хорошо и верно» удалось передать «душевную драму Александра», а также противоречия его характера. Однако общий вывод рецензента таков: «В характеристику Александра I Мережковский не внес ничего нового». Разбирая другие образы романа, Берендтс отмечает отрицательное влияние Аракчеева на монарха, дает лаконичные оценки Фотию («грубый фанатик»), Серафиму («трусливый и властолюбивый иерарх»), князю Голицыну («сочетает религиозный пафос и мистицизм с лукавым царедворством»). «Неудовлетворительными» в цензурном отношении Э. Берендтсом были признаны главы о декабристах, Фотии, митрополите Серафиме, A.M. Голицыне. Декабристы, по мнению Берендтса, рисуются Мережковским «в весьма непривлекательном освещении: Рылеев фантазер и притом человек не искренний, Каховский полусумасшедший маниак, Пестель смесь холодного деспота-якобинца и сентиментального мечтателя, Якубович тип нахала-бретера и т. д. Все разговоры о революции и цареубийстве дышат какой-то ребяческой непродуманностью.». Общий вывод чиновника снимал обвинения с Д. Мережковского и редактора «Русской Мысли»: «. причин к возбуждению преследования против редактора журнала "Русская Мысль" не имеется»15.

Подведем предварительные итоги. Несмотря на негативное в основном отношение современников к роману «Александр I», он был признан крупнейшим литературным явлением 1910-х гг. В отзывах на роман превалировало внимание к идеологии Мережковского, к идейному содержанию произведения, а не к его поэтике. Анализируя последнюю, критики иногда указывали на специфику образности и на принципы работы Мережковского с историческими источниками, с «цитатами». Среди устойчивых представлений о романе «Александр I», сложившихся в первой четверти XX в., выделим следующие: 1) «Александр» видится критикам исторической компиляцией, более или менее искусной; 2) авторская концепция декабристского движения и отношений декабристов и императора признается неубедительной, тенденциозной; 3) Мережковскому отказывают в творческом воображении, в способности создавать «живые» образы. Всестороннего исследования поэтики, композиции, сюжетостроения, хронотопа, образной системы «Александра I» критика 1910 - начала 1920-х гг. не предложила. Этот вывод можно распространить и на современную литературу о романе.

Советское литературоведение (1930-1980-х гг.) ничего принципиально нового о романе не сказало, проигнорировав, в сущности, все творчество Д.С. Мережковского (прежде всего по идеологическим причинам). Отдельные замечания о нем можно найти в обзорных главах в академических и вузовских историях литератур. Если еще в 1920-е гг. романы и драмы Мережковского инсценировались на столичной и провинциальной сценах, то уже в 1930-е гг. имя политического эмигранта и врага Советской власти упоминалось не иначе, как в уничижительных контекстах: «В плане литературного наследства творчество Мережковского, реакционное от начала до конца, представляет безусловно отрицательную величину. Оно может служить разве только иллюстрацией позорного бытия нашей «отечественной» буржуазии и ее бесславного конца». В процитированном издании, «Литературной энциклопедии» (1934 г.), замысел Д.С. Мережковского как автора трилогии «Царство Зверя» нарочито утрируется, а изображение в романе декабристов подвергается критике: «Трактуя «революцию» как борьбу с самодержавием во имя бога, Мережковский изобразил декабризм как беспочвенный легкомысленный заговор кучки взбалмошных молодых людей, одержимых религиозными сомнениями. В наиболее невыгодном свете Мережковский представил как раз левую, демократическую часть декабристов (Пестель, Бестужев)». Писатель в очередной раз упрекается в схематизме и тенденциозности: «герои Мережковского не образы с живым содержанием, а рупоры мистической идеи трех царств. Они ведут схоластические споры, цитируют эллинских мудрецов, видят длинные сны, ведут скучнейшие дневники». Общая оценка трилогии крайне негативна: «Холодное резонерство, фальшивый пафос и пророческий тон доминирует в романах и заглушает немногие яркие страницы»16.

В академической 10-томной истории литературы 1940-1950-х гг. о Мережковском говорится только как об авторе книги «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы». Не только отдельной главы, но даже упоминания, в назывном порядке, в разделе «Проза буржуазного упадка» его романное творчество не удостоилось. В 3-томной истории литературы (М., 1964)

Александру I» места также не нашлось, а о трилогии «Христос и Антихрист» сказано, что Мережковский «всякий раз оказывается враждебным поступательному движению истории, ее прогрессивным силам»17. Только в 4-томной истории литературы (JL, 1980-1983) находим краткую характеристику романа, ничего нового в его интерпретацию не вносящую и варьирующую суждения доре

1 fi волюционных критиков об антиисторизме и субъективизме Мережковского .

Западная русистика также не предложила нового взгляда на роман и развернутого его анализа. В исследовании С.Н. Bedford (Kansas, 1975) отмечается, что «Александр I» и «14 декабря» художественно уступают романам первой трилогии, более тенденциозны, содержат множество «исторических неточностей, анахронизмов» и «просто повторяют, а не представляют идеи», «более сильно выраженные» Мережковским в его публицистике19. Большего внимания заслуживают рассуждения С.Н. Bedford'а об атеизме и религиозности русской интеллигенции (в частности декабристов), как их понимал Д. Мережковский, и о религиозном, по Мережковскому, смысле русских социальных революций -прошлых, настоящей (1905 г.) и ожидаемой будущей20. Другой западный исследователь, B.G. Rosenthal, также основное внимание уделяет политической позиции и религиозно-философским взглядам Мережковского между двумя революциями. Крайне нелестно оценивая литературные достоинства «Александра I», B.G. Rosenthal выделяет в нем проблему насилия, «крови ради идеала»; пишет о том, что Мережковский «изобразил декабристов христианами», а в декабризме увидел воплощение «благородного революционного духа христианст-ва»21.

Новый виток интереса к творчеству Д.С. Мережковского приходится только на 1990-е гг., когда начинают выходить собрания его сочинений и отдельные издания художественных произведений и публицистики писателя. Исключительно ознакомительные цели преследуют послесловие Е. Любимовой к четы

11 рехтомнику Мережковского (1990) и предисловие В. Прокофьева к отдельному изданию романа об Александре (1991), где содержится краткий исторический комментарий к трилогии «Царство Зверя» и к роману «Александр I».

Причем В. Прокофьев с сочувствием цитирует отзыв А. Корнилова о добросовестной и интересной компиляции, выполненной Мережковским, а Е. Любимова, по всей видимости, разделяет точку зрения оппонентов Корнилова, говоря об антиисторизме произведений Д. Мережковского. В рецензии на указанный однотомник писателя Т. Бек отметила «дар неспешного и сочного <.> воссоздания эпохи» в романе «Александр I» и противопоставила Дмитрия Мережковского как истинно большого художника Валентину Пикулю как «копиисту» и «соцреалистическому эпигону»24. Едва ли не первой в постсоветское время попыткой взвешенного, беспристрастного подхода ко второй трилогии Д.С. Мережковского является предисловие О.Н. Михайлова к указанному че

25 тырехтомнику . Справедливо считая трилогию «не энциклопедией чужой мудрости, а серией живых картин русской жизни», О. Михайлов именно в романе «Александр I» «ощущает» «ту связь с гуманистической традицией русской литературы XIX века, которая оказалась в других произведениях Мережковского утраченной». Особенно удачными представляются критику женские образы романа, немало интересных указаний делает он и относительно образа императора Александра. Ценные замечания о проблематике романа, образе Александра I и роли легенды в книге содержатся также в статье Л.А. Колобаевой «Мережковский-романист»26. Но в целом второй трилогии «повезло» меньше, чем первой и в современном литературоведении. Ни одного слова не нашлось для нее ни в книге А.Г. Соколова «Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов» (1991) ; ни в исследовании С.В. Ломтева «Проза русских символистов» (1994)28, ни в главе о Мережковском, написанной В. Рудичем, в «Истории русской литературы» (1987; рус. перевод - 1995)29. Ни одного доклада об «Александре I» и «14 декабря» не было сделано на конференции (1991), посвященной жизни и творчеству Д.С. Мережковского (как это следует из обзора конференции30, и вышедшего по ее результатам «первого капитального труда о Мережковском в СССР» - сборника «Д.С. Мережковский. Мысль и слово», 1999).

Из работ последнего времени, в которых рассматривается роман об Александре I, необходимо указать на диссертацию А.В. Петрова «Историческая традиция русской литературы XIX века и драма Д.С. Мережковского «Павел I» (проблема власти)» (1999) и упоминавшуюся уже монографию Я.В. Сарычева «Религия Дмитрия Мережковского» (2001). Исследуя кратологическую1 проблематику драмы «Павел I» в контексте обеих трилогий Д.С. Мережковского, А. Петров указывает на специфику сюжетостроения романа «Александр I» и на некоторые сюжетно значимые мотивы («страха», «крови», «безумия», «рока», «смерти», «жертвенности»). Выстраивая типологию властителей в трилогиях, которые рассматриваются в диссертации как единый 6-частный историософский цикл, А.В. Петров относит Александра в пьесе 1908 г. и в романе 1911 г. к типу «жертвы». Обозначена в данной диссертации и драма Александра-наследника (героя «Павла I»), столь важная для уяснения дальнейшей его судьбы - как императора (в романе «Александр I»)31. Своеобразная трактовка романа и его героев содержится в монографии Я.В. Сарычева. Последовательно развивая свою концепцию о том, что романы Мережковского являются «умозрительными гностико-эротическими» текстами, Я. Сарычев предлагает классификацию героев трилогий с точки зрения воплощения в них различных форм («должных» и «недолжных») Эроса . Героев «Александра I» - самого императора, «некоторых его придворных», «большую часть декабристов» - автор «Религии Дмитрия Мережковского» относит к одной из форм «падшего» Эроса («должной, т.е. «неземной» его формы - андрогинизма), обозначая ее как «эстетический фетишизм на андрогинной почве»33. Данная точка зрения проясняет отчасти сущность отношений в «треугольнике» Александр - Валериан Голицын - Софья Нарышкина; проливает она свет и на «миссию» (как она видится Я. Са-рычеву) Александра I и декабристов. Последняя имеет религиозный смысл: для Александра - «продвинуть мир на его пути к «Третьему Царству», для декабристов - «религиозно пострадать и принять казнь как искупительную жертву во имя «Грядущего» . Очевидно, однако, что представленная в данной работе типология героев не охватывает всех действующих лиц романа (и трилогий) и довольно односторонне трактует отдельные образы, делая их одномерными и

1 Кратология - наука о власти. См.: Халипов В.Ф. Власть: Кратологический словарь. - M.: Республика, 1997. - С. 192. мерными и однозначными. Таким образом, тот исследовательский ракурс, который предложен и в этой, одной из последних монографий о Мережковском, лишь уточняет концепцию «Александра I», его идеологию и почти не затрагивает поэтику романа.

Итак, наукой о Мережковском за сто лет её существования

1) определены исторические источники, легшие в основу «Александра I», и проведено сопоставление реально-исторических персонажей книги с их прототипами. По мнению большинства исследователей, ряд декабристов (Рылеев, Пестель, Каховский, Бестужев и др.) и некоторые деятели культуры и литературы александровской эпохи (Карамзин, Крылов) изображены Мережковским неверно или тенденциозно. Трактовка образа императора Александра в основном признается традиционной (соответствующей уровню исторической науки начала XX в.); с точки же зрения психологической разработки, а не исторической достоверности образ Александра I зачастую оценивается высоко. Еще меньше нареканий в исторической точности вызывают образы Елизаветы Алексеевны и Аракчеева. Персонажи романа второго и третьего планов в работах о романе практически не рассмотрены;

2) выявлены и определены принципы и приемы работы Д.С. Мережковского с историческими источниками (научно-историческими исследованиями, мемуарами, письмами, следственными материалами), и осознаны эти приемы в качестве своеобычной писательской манеры, оцениваемой, как правило, отрицательно («компиляторство», «сырые материалы» и т. п.). Данные принципы изучены в мережковсковедении достаточно хорошо, и нас они будут интересовать как часть романной поэтики Мережковского (например, интертекстемы в их характерологической функции);

3) в общем виде очерчена концепция романа, без углубления и подробной ее разработки. Основной конфликт произведения, движущий его сюжет, усматривается в противостоянии Александра I и заговорщиков (будущих декабристов). Религиозно-мистическое истолкование этого конфликта Мережковским расценивается большинством исследователей негативно и глубиной осмысления не отличается. Выявлены, но подробно не рассмотрены некоторые «словесные схемы», идеологемы и мифологемы, положенные Д. Мережковским в основу его идейного замысла: «религиозная общественность», «религия и революция», «кровь сына за кровь отца» и др.;

4) намечен, но не исследован «сюжет» и образ Александра I в романе (взаимоотношения с окружающими, внутренняя драма императора, отношение к заговору и к власти и пр.). Те истолкования характера Александра и его противоречий, которые представлены в мережковсковедении; а также анализ других образов романа следует признать неполными и не всегда верными. В частности, почти не исследован «сюжет» и образ второго основного героя романа -князя Валериана Голицына, а также образы Елизаветы Алексеевны, Аракчеева, Рылеева и др.

Неизученной в работах о романе остается его поэтика: изобразительно-выразительные средства языка, особенности сюжетостроения и композиции, а также художественного времени и пространства и пр.

Таким образом, можно констатировать, что, несмотря на немалое число работ о романе Д. С. Мережковского «Александр I», комплексных исследований его поэтики не существует, и художественная картина мира, созданная писателем в произведении, остается не изученной. Это обусловливает новизну предпринятого исследования.

Актуальность диссертационной работы состоит в том, что назрела необходимость всестороннего изучения второй трилогии писателя, введения ее в научный обиход. Предлагаемое исследование художественной картины мира в романе «Александр I» позволит заполнить пробел, существующий в науке о Мережковском и его романах 1910-х гт.

Целью данной работы является анализ художественной картины мира в основных ее составляющих, созданной Д. С. Мережковским в романе «Александр I». Для достижения этой цели поставлены следующие задачи:

1) охарактеризовать основные принципы художественного мышления Д. С. Мережковского и определить их роль в построении писателем художественной картины мира в романе «Александр I»;

2) рассмотреть проблематику историософского романа «Александр I»;

3) проанализировать «биографические мифы» важнейших персонажей романа;

4) исследовать сюжетостроение и композицию произведения, хронотоп романа (специфику художественного времени, основные типы художественного пространства и т. д.).

Объектом исследования стала проза Д. С. Мережковского, его роман «Александр I».

Предметом исследования явилась художественная картина мира, созданная Д. С. Мережковским в романе «Александр I».

Поставленные в диссертации цель и задачи требуют привлечения следующих общенаучных и специальных исследовательских методов: конкретно-исторического, системного, типологического, сравнительного, мифопоэтиче-ского, интертекстуального.

Теоретической основой исследования послужили труды М.М. Бахтина, В.Н. Топорова, А.Ф. Кофмана, Л.А. Колобаевой, Ю.М. Лотмана и др.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что предложенная в ней методология исследования может быть использована не только для дальнейшего изучения творчества Д. С. Мережковского, но и для анализа творчества других писателей рубежа XIX-XX вв.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования обсуждались на кафедре русской литературы XX века Магнитогорского государственного университета (2003, 2004), на республиканской научно-практической конференции «Методология и методика формирования научных понятий у учащихся школ и студентов вузов» (Челябинск, 2000), а также на международной научной конференции «Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе» (Магнитогорск, 2003).

Структура работы. Настоящее диссертационное исследование состоит из Введения, двух глав, Заключения и Библиографического списка.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Роман Д.С. Мережковского "Александр 1": художественная картина мира"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В настоящей диссертации предлагается системный в своей основе анализ художественного текста, который позволил использовать достоинства нескольких литературоведческих методов и охватить большинство аспектов содержания и формы произведения в их единстве, - анализ художественной картины мира, созданной Д.С. Мережковским в романе «Александр I». Мы исходили из того, что художественная картина мира, созданная в отдельно взятом литературном тексте (или группе текстов одного писателя), - это отражение в произведении (на всех уровнях его формы и содержания, т. е. в системе) свойственных художнику определенной исторической эпохи субъективных представлений об окружающей действительности. Автор одновременно синтезирует известные ему знания о мире, выражает свои собственные взгляды и познает окружающий мир. Очевидна, таким образом, двойственная природа данного понятия. С одной стороны, художественная картина мира характеризует сферу «автора» и, соответственно, все, что к ней относится: ее биографическую, психоментальную, мировоззренческую составляющие. Художественная картина мира представляет целостный взгляд художника на отображаемые им процессы и явления действительности. С другой стороны, поскольку художественная картина мира опирается на модель мира реального, она наследует свойственные последнему «параметры»: он «населен» (художественная «реология»), существует во времени (художественная «хронология») и пространстве (художественная «топология»). Главным содержанием художественной картины мира является, таким образом, человек (т. е. автор и литературные персонажи, взаимоотношения между ними, типология героев и пр.) в его отношении к среде - обществу (исторической эпохе) и природе («среде обитания»). К формальным (что не значит: «второстепенным») характеристикам этой «картины» и этого «мира» следует отнести способы художественной их организации, т. е. все то, что охватывается содержанием понятий «сюжет», «композиция», «хронотоп», персонажи». Итак, понятие «художественная картина мира» включает в себя аксиологию, онтологию и гносеологию писателя.

На основе анализа важнейших критических работ о Д.С. Мережковском мы определили, что картина мира, создаваемая им в большинстве художественных произведений разных жанров, является культурофилософской, бинарной и фрагментарной. Единство ее, неоднократно прокламируемое самим Мережковским и часто рассматриваемое критиками как результат бессилия его творческой фантазии, обусловлено тремя устойчивыми дихотомическим принципами художественного мышления писателя: 1) тенденцией к диалектичности/метафизичности, 2) историзмом/мифологизмом и 3)рационализмом/ интуитивизмом. На их основе и строится Мережковским художественная картина мира в романе «Александр I». Создаваемая писателем художественная картина мира является, с одной стороны, статичной и устойчивой (строящейся на константных основаниях - идеологемах, мифологемах, лейтмотивах, излюбленных творческих приемах и пр.), с другой же - динамичной и противоречивой. Так, например, концепция «Александра I» не может быть сведена к одной или даже нескольким тезисам-формулам (к подобному - редуцирующему - методу анализа особенно склонны были критики-современники Мережковского), но само наличие этих «тезисов» в идеологии романа несомненно {Самодержавие - от Антихриста', Без религии нет революции; религиозная общественность; свержение царей во имя Христа и пр.).

В раскрытии судеб двух главных героев романа Мережковский обращается к архетипу умирающего и воскресающего бога, но приводит Александра и В. Голицына к противоположным жизненным итогам. В центре аксиологии обоих героев стоят понятия «Христос», «свобода» и «власть» («Все цари земные слагают венцы свои у ног единого царя Христа небесного»). «Ложное» их понимание Александром и составляет во многом его жизненную драму и обусловливает его трагический жизненный финал.

Сюжет» Александра I в романе может быть описан как путь властителя к смерти, при этом смерть мистически понимается героем и его создателем как «последнее освобождение». Смерть императора имеет и символический смысл. Александр I в трактовке Мережковского - та жертва, которою (в плане «личном») должна искупиться смерть отца - Павла I, а в плане «политическом»

- «вина» самодержавной власти перед интеллигенцией и народом (деспотизм и аракчеевщина вместо освобождения, власть кесаря вместо власти Христа). На третьем уровне - «сверхисторическом» - смерть Александра является очередным повторением в рамках земной истории сакрального сюжета -принесения Богом-Отцом Сына в жертву за грехи человеческого рода. Помимо идеи возмездия/принесения в жертву, «сюжет» императора Александра I призван выразить комплекс кратологических идей Д.С. Мережковского о том, что самодержавная власть в России после Петра I от святого дела приобщения России ко всемирной культуре и братству народов ушла на греховный путь «обожения» монарха и угнетения народа.

Сюжет» В. Голицына выстраивается Д.С. Мережковским как путь обретения истинного знания, гнозиса, который состоит в признании того, что «дело» заговорщиков - восстание на царя- «помазанника Божьего» - в целях установления религиозно понятой свободы («Царства Божия на земле как на небе») оправдано «свыше» и исторически неизбежно. Основные сферы, к которым устремлены интересы В. Голицына, замыкаются в основном в триаде Политика - Религия - Эрос, или, как пишет Д. Мережковский: любовь к свободе

- любовь к Богу - любовь к женщине. Их синтеза герой в романе не достигает, поскольку первым двум ценностям он приносит в жертву любовь к женщине, «убивая» своими разговорами Софью. Именно с ее смертью связана и духовная смерть В. Голицына, который «воскресает» лишь после того, как Софья явилась ему в видении и, подтвердив из иного мира правоту заговорщиков, наделила его вещим знанием.

Типологически и генетически образ князя В. Голицына связан, во-первых, с типом Чацкого, во-вторых, с типом «лишнего человека», в-третьих, с героями-правдоискателями JI. Толстого, в-четвертых, с героями-идеологами Ф. Достоевского и, в-пятых, представляет собой дальнейшее развитие Д.С. Мережковским важнейшего для его трилогий типа героя-богоискателя, взыскующего политической справедливости и религиозной истины. В структуре романа В. Голицын выполняет функцию героя-«медиатора», связующего различные сферы («фрагменты») общероманной картины мира жизни александровской эпохи: петербургской аристократии (Нарышкины) и бюрократии (А. Аракчеев) - еретических сект и различных религиозных конфессий (хлыстовство, иудаизм, католицизм) - народа - тайных обществ (Северного и Южного). Жизнь последних воссоздана в «Александре I» через восприятие князя Голицына, является фактом его духовной биографии.

Тема декабризма включает в себя несколько аспектов (кратологический, литературной романтики, «слова и дела») и строится Мережковским на ряде лейтмотивов: обновления (детства и весны), радости, игры и др. Декабристская тема в романе завершается утверждением святости дела борьбы за свободу.

Линейно разворачивающиеся «сюжеты» императора Александра и князя В. Голицына осложняются рядом вставных эпизодов, в которых Мережковский рисует, в частности, значимые, по его мнению, фигуры александровского правления. Все они концентрируются вокруг образов Александра I и В. Голицына. В «персонажный круг» Александра I входят прежде всего государыня Елизавета Алексеевна, Софья Нарышкина и «двойники» императора: А. Аракчеев, старец Федор Кузьмич. С фигурой Валериана Голицына связаны, помимо его «двойников» А.С. Грибоедова и М.С. Лунина, заговорщики и литераторы александровского времени (И.А. Крылов, Н. М. Карамзин). Изображая реально-исторических деятелей начала 1820-х гг., опираясь на разные формы «чужого слова», Д.С. Мережковский создает «биографические мифы». Структура такого «мифа», гибкая и открытая, может варьироваться, хотя и включает в себя некоторые обязательные компоненты: а) портрет; б) интерьер; в) характеристическую деталь и сцену с участием героя; г) цитатный слой (слова самого персонажа, взятые из его писем, дневников, произведений и пр., и слова о нем других исторических личностей); д) точку зрения «со стороны»; е) самоанализ либо исповедь. Среди важнейших в романе назовем «миф Елизаветы Алексеевны» и «миф Аракчеева».

В связи с «мифом Елизаветы Алексеевны» отметим, что он строится, во-первых, на контрапункте мотивов смерти и любви; во-вторых, на реминисценциях античного мифа об Амуре и Психее (через призму стихотворения Г.Р. Державина); в-третьих, с использованием формы дневника (Мережковский художественно воссоздает реально существовавший, но уничтоженный дневник императрицы). Дневник является одной из характернейших для художественного мышления Д.С. Мережковского и для картины мира в романе «Александр I» художественных форм, поскольку 1) дает писателю свободу в обращении с «чужим словом» и, следовательно, в построении субъективных концепций; 2) позволяет органически совмещать реальное (эмпирические факты действительности) и трансцендентное (сверхэмпирические, высшие смыслы, заключенные в этих фактах); 3) дает Мережковскому возможность рисовать лишь наиболее значимые эпизоды, не связанные жесткими причинно-следственными (сюжетными или логическими) отношениями, и излагать разрозненные, на первый взгляд, внутренне же связанные субъективной авторской концепцией мысли героя (дневник князя В. Голицына).

Миф Аракчеева» структурно и содержательно довольно сложен. «Изнутри» он строится на нескольких лейтмотивах: смерти, выморочности, демонизма, регулярности, скуки, сентиментальности, отцовства/сыновства и др. С точки зрения его генезиса он, во-первых, отсылает к сатирической традиции русской литературы XIX в. (Н.В. Гоголь, М.Е. Щедрин, А.П. Чехов); во-вторых - к публицистике самого Д.С. Мережковского. Важной особенностью художественной манеры последнего является развитие интересующих его тем в двух планах, с использованием двух дискурсов - художественного и публицистического. Это касается, например, образов Петра I («Петр и Алексей»), Павла I («Павел I»), Елизаветы Алексеевны, Александра I, Фотия,

Аракчеева и др. («Александр I»). Как правило, в публицистической статье Мережковский дает плоскостное, тезисное, заостренно-полемическое истолкование проблемы или какой-либо личности; в художественном же тексте происходит образное наполнение публицистической схемы, вплоть до ее отрицания. В «мифе Аракчеева» Д. Мережковский использует также интересные способы символизации художественного пространства, а также связи разных типов пространства в романном хронотопе.

В хронотопе «Александра I» пространственные отношения доминируют над временными, что связано с широтой и многообразием изображения различных сфер александровской эпохи: придворной жизни, народного быта, деятельности тайных обществ. Художественное пространство романа во многом строится на оппозиции «столица (Петербург) - провинция (юго-западные губернии и Таганрог)». В «петербургских» частях романа Д. Мережковский создает «миф Петербурга», который основывается на лейтмотивах смерти/конца, двойственности/призрачности, регулярности/ однообразия. Сакральной точкой петербургского пространства является в романе Медный Всадник. В «Александре I» есть несколько случаев, когда автор рисует в снах и видениях своих героев «прорывы» в инопространство. Особым, многофункциональным типом замкнутого пространства в романе является интерьер и, как его частное выражение, кабинет героя (приемная А. Голицына, кабинет Аракчеева, кабинет Александра I), который имеет характерологическое и символическое значение.

Художественное время романа «Александр I» сочетает черты двух типов - времени исторического романа-хроники и времени психологического романа, которые символизируются и мифологизируются автором. При точной датировке важнейших событий романа историческое время имеет символический смысл. Символизация и мифологизация времени существует прежде всего в сознании императора Александра; с его образом связаны в романе довольно редкие модели «остановленного» и «обратимого» времени. Художественная хронология романа основана на реально-историческом времени, действие происходит в столь же реальном пространстве, типологически соотносимом с художественным пространством русского реалистического романа XIX в., однако событиям (фактам, «вещам», датам, топографии) придается символический смысл, при этом указывается на иное — сверхисторическое - пространство и время.

Таким образом, методика описания художественной картины мира^ примененная в ходе комплексного системного анализа романа «Александр I», позволила увидеть за схемой, неизбежной в произведениях Д.С. Мережковского, «живое», многогранное содержание.

Исследование художественной картины мира применительно к творчеству Д.С. Мережковского оказалось довольно плодотворным. Оно позволило выделить доминантные сферы писательского интереса в романе «Александр I», причем каждая из этих сфер располагает своим проблемно-концептуальным полем. Опираясь, в частности, на указанные выше «тезисы», а также на лейтмотивы романа, мы выделили шесть таких сфер: искусство - религия — общественность - историософия - эрос — этика. Детальное рассмотрение соответствующих этим сферам проблем заставило нас пересмотреть традиционное представление об основном художественном конфликте романа, который обычно рассматривался как противостояние Александра I и заговорщиков (исследователи упорно именуют последних «декабристами»). Анализ композиции и сюжетостроения романа показал 1) преобладание темы основного героя романа (две трети объема книги относится к императору Александру и его окружению, и только одна треть описывает Северное и Южное тайные общества); 2) между государем и политическим заговорщиками существует, в изображении Мережковского, немало скрытых точек соприкосновения; 3) роман строится на параллельном развитии двух сюжетных линий - императора Александра I и князя Валериана Михайловича Голицына. Два этих сюжета раскрывают авторскую концепцию, ядром которой может быть назван вопрос об отношениях самодержавной власти и интеллигенции, о религиозном (по Мережковскому) смысле их конфронтации.

Список научной литературыМихин, Артем Николаевич, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абрамович Н. Последний роман Мережковского «Александр I». // Новая жизнь, 1912.-№3.-С. 146-163.

2. Агеносов В.В. Новое о Д.С. Мережковском: (Обзорная статья) // РЖ ИНИОН АН СССР. Серия 7. Литературоведение в СССР. 1990. - № 5.

3. Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. М.: Республика, 1994. -(Прошлое и настоящее).

4. Андрущенко Е.А. «Все предисловия бесполезны.» (из наблюдений над предисловиями Мережковского) // Известия Рос. Академии наук. Серия литературы и языка. 1996. - Т. 55. - № 3.

5. Андрущенко Е.А. Пьеса «Будет радость» в творчестве Д.С. Мережковского // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1992. - Т. 51. - № 6. -С. 25-36.

6. Б.А. Д.С. Мережковский. «Отверженный» // Русское богатство. 1895. - № 11.-С. 60-64.

7. Бабкин A.M., Шендецов В.В. Словарь иноязычных выражений и слов, употребляющихся в русском языке без перевода: В 3 т. СПб.: «Квотам», 1994.

8. Барг М.А. Эпохи и идеи: Становление историзма. М.: Мысль, 1987.

9. Батюшков Ф. Пророки и праотцы русской свободы // Речь 1912. - № 6. -С. 3.

10. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худож. лит., 1975.

11. Бек Т. Слово о «Слове». Всего лишь заметки читателя // Дружба народов. -1993.-№3.-С. 191-199.

12. Белкина О.А. К проблеме восприятия Пушкинской речи Ф.М. Достоевского (Д. Мережковский, С. Булгаков, Л. Шестов) // Достоевский и современность. Тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Ч. 1. -Новгород, 1991.-С. 15-16.

13. Белый А. Трилогия Мережковского // Весы. 1908. - Кн. 1. - С. 73-81.

14. Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994.

15. Белявский Ф. Над бездной. «Петр и Алексей» // Слово. 1905. - № 172.

16. Бенуа А. Мои воспоминания. -М.: Наука, 1993.

17. Библиолог. Ловягин A.M.. Трилогия о Христе и Антихристе // Литературный вестник. 1901. - Т. 2. - Кн. 8.

18. Блок А. Дневник (1911-1913). Л., 1928.

19. Богданович А.И. Годы перелома. 1895-1906. Сб. критических статей. -СПб, 1908.

20. Борисова Л.М. Драматургия русского символизма (художественные особенности). Киев, 1991.

21. Боцяновский Вл. Критические наброски // Русь. 1904. - № 109. - С. 3.

22. Боцяновский Вл. Драма Д.С. Мережковского «Павел I» // Русь. 1908. - С. 2.

23. Брюсов В. Д.С. Мережковский как поэт // Брюсов В. Далекие и близкие. Статьи и заметки о русских поэтах от Тютчева до наших дней. М.: Книгоизд-во «Скорпион», 1912.

24. Брюсов В.Я. Две книги. Д. Мережковский. Павел I. Ф. Сологуб. Пламенный круг // Весы. 1908. - № 6.

25. Бугров Б.С. Драматургия русского символизма. М.: Скифы, 1993.

26. Буренин В. Литературные эпигоны. Г. Мережковский // Новое время. -1913.-№ 13542.

27. Валишевский К. Сын Великой Екатерины. М., 1993.

28. Ваховская A.M. Проза Д.С. Мережковского 1890-х сер. 1900-х гг.: становление и художественное воплощение концепции культуры: Дис. . канд. филол. наук. - М., 1996.

29. Воронцова Т.В. Концепция истории в трилогии Д.С. Мережковского «Христос и Антихрист»: Дис. . канд. филол. наук. -М., 1998.

30. Галич Л. Быть пусту // Утро. 1908. - № 28. - С. 2.

31. Герасимов Ю.К. Драматургия символизма // История русской драматургии (Вторая половина XIX начало XX в.). - Л.: Наука, 1987.

32. Гиппиус З.Н. Чертова кукла: Проза. Стихотворения. Статьи. М.: Современник, 1991.

33. Голиков В. Лики авторов и лики жизни («Александр 1») // Вестник знания. -1913. № 1.-С. 124-128.

34. Головин К.Ф. (Орловский). Русский роман и русское общество. Изд. 2-е. -СПб. Изд. А.Ф. Маркса, 1904.

35. Грибоедов А.С. Сочинения: В 2 т. М.: Правда, 1971.

36. Гриневич П. Заметки читателя («Воскресшие боги») // Русское богатство-1900. № 4. - Отд. II. - С. 140-160.

37. Грифцов Б. Три мыслителя. В. Розанов, Д. Мережковский, Л. Шестов. М.: Изд-во В.М. Саблина, 1911. - С. 85-142.

38. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. СПб.: ТОО «Диамант», 1996.

39. Даниленко В.П. Художественная картина мира Николая Заболоцкого // http://credo.osu.ru/025/003.shtml.

40. Державин Г.Р. Стихотворения. М.: Худож. лит., 1958.

41. Дефье О.В. Путь к гармонии: Д.С. Мережковский // Русская словесность. -1993. -№ 5. -С. 82-85.

42. Дефье О.В. Д. Мережковский: преодоление декаданса (раздумья над романом о Леонардо да Винчи): Монография. М.: Мегатрон, 1999.

43. Долгополов Л. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX начала XX века. - Л.: Сов. писатель, 1985.

44. Долинин А. Д. Мережковский // Русская литература XX века. 1890-1910 / Под ред. проф. С.А. Венгерова. М., 1914. - Т. 1. - Кн. 3-4. - С. 295-356.

45. Домогацкая Е.Г., Певак Е.А. Предисловие // Мережковский Д.С. Было и будет. Дневник. 1910-1914; Невоенный дневник. 1914-1916. М.: Аграф, 2001.-С. 5-20.

46. Духовная жизнь провинции. Образы. Символы. Картина мира: Материалы Всероссийской научной конференции (г. Ульяновск, 19-20 июня 2003 г.). -Ульяновск: УлГТУ, 2003.

47. Евг. JI. Ляцкий Е.. Литературное обозрение («Петр и Алексей» Д.С. Мережковского) // Вестник Европы. 1905. - № 12. - С. 824-829.

48. Евгеньев-Максимов В. «Павел I» Мережковского перед судом царской цензуры // Жизнь искусства. 1922. - № 8 (831).

49. Евгеньев-Максимов В. «Александр I» Мережковского и Департамент Полиции // Жизнь искусства. 1922. - № 13 (836), 28 марта. - С. 5.

50. Евлампиев И.И. История русской философии: Учеб. пособие для вузов. — М.: Высш. шк., 2002.

51. Ермолаев М. Загадки Мережковского // Мережковский Д.С. Лев Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995. - С. 561-567.

52. Жизнь искусства. 1922. - № 2 (825). - С. 4.

53. Жуков В.Н. Третий Завет Дмитрия Мережковского // Мережковский Д. Собрание сочинений. Иисус Неизвестный. М.: Республика, 1996. - С. 676684.

54. Зайцев Б. Памяти Мережковского. 100 лет // Мережковский Д.С. В тихом омуте. Статьи и исследования разных лет. М.: Сов. писатель, 1991. — С. 483—490.

55. Зеньковский В.В. История русской философии. Харьков: Фолио; М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2001. - (Серия «Антология мысли»).

56. Злыгостева Н.И. Философский и социально-политический анализ религиозно-мистических тенденций в русской литературе начала XX в.: Автореф. дис. .канд. филос. наук. М., 1982.

57. Иванов Вяч. Мимо жизни // Иванов. Вяч. Родное и Вселенское. М., 1918.

58. Иванов-Разумник Р.В. Мертвое мастерство // Иванов-Разумник Р.В. Творчество и критика. СПб., 1911. - Т. 2.

59. Иванов-Разумник Р.В. Заветное. О культурной традиции. Статьи 1912-13 гг. Пбг, 1922.

60. Ильин И.А. Творчество Мережковского // Москва. 1990. - № 8. - С. 187-197.

61. Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе: Сб. докладов международной науч. конф. (Магнитогорск, 12-14 ноября 2003 года). -Магнитогорск: МаГУ, 2003.

62. Исаев С.Г. «Сознанию незнаемая мощь.». Поэтика условных форм в русской литературе начала XX века. Великий Новгород, 2001.

63. Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М.: Наследие, 1994.

64. История русской литературы: В 10 т. Т. 10. Литература 1890-1917 гг. М.; Л.: Изд. АН СССР, 1954.

65. История русской литературы: В 3-х т. / Гл. ред. Д.Д. Благой. М.: Наука, 1964.-Т. 3.

66. История русской литературы: В 4 т. Л.: Наука, 1980-1983. - Т. 4. - С. 421— 427, 502-504.

67. История русской литературы конца 19 начала 20 в. Библиографический указатель / Под ред. К.Д. Муратовой. - М.-Л., 1963.

68. История русской литературы: XX век: Серебряный век. М.: Изд. группа «Прогресс» - «Литера», 1995.

69. Керсновский А.А. История русской армии: В 4 т. М.: Голос, 1992.

70. Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. -М.: Мысль, 1989.

71. Козловский Л. Д.С. Мережковский как художник и мыслитель // Жизнь для всех. 1910. -№8-9.

72. Козьменко М.В. Хроника. Международная конф., посвященная жизни и творчеству Д.С. Мережковского // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1991. - Т. 50. - № 4. - С. 380-383.

73. Колобаева Л.А. Мережковский-романист // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1991. - Т. 50. - № 5. - С. 445-453.

74. Кондаков И.В. Культурология: история культуры России: Курс лекций. -М.: ИКФ Омега-Л, Высш. шк., 2003.

75. Коренева М.Ю. Д.С. Мережковский и немецкая культура. (Ницше и Гете. Притяжение и отталкивание) // На рубеже XIX и XX веков. Из историимеждународных связей русской литературы. Сб. науч. трудов. JL: Наука, 1991.-С. 44-73.

76. Корнилов А. Исторический роман Д.С. Мережковского «Александр I» // Современник. -1913. -№11. С. 184-200.

77. Кофман А.Ф. Латиноамериканский художественный образ мира. М.: Наследие, 1997.

78. Краснов П. Д.С. Мережковский. Трилогия «Христос и Антихрист» // Литературные вечера «Нового мира». 1901. - № 12. - С. 674.

79. Круглов О.Ю. Историческая реальность и художественный вымысел в романе «Антихрист» и драме «Павел I» Д.С. Мережковского: Дис. . канд. филол. наук. -М., 1996.

80. Кучеров А.Я. Примечания // Державин Г.Р. Стихотворения. М.: Худож. лит., 1958.-С. 470-546.

81. Левада Ю.А. Историческое сознание и научный метод // Философские проблемы исторической науки. М.: Наука, 1969. - С. 186-224.

82. Литературная Энциклопедия. М., ОГИЗ РСФСР. - 1934. - Т. 7.

83. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. М.: НПК «Интелвак», 2003.

84. Ломтев С.В. Проза русских символистов: Пособие для учителей. М.: Интерпракс, 1994.

85. Лопов С. Александр I (Петроградский Драматический театр) // Жизнь искусства. 1922. - № 5 (828), 31 января. - С. 1.

86. Лосев А.Ф. Символ и художественное творчество // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1971. - Вып. 1. - С. 3-14.

87. Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М.: Республика, 1994.

88. Лосский Н.О. История русской философии-М.: Сов. писатель, 1991.

89. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX века). - СПб.: Искусство - СПб, 1994.

90. Лотман Ю.М.Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970.

91. Луначарский А.В. Цари на сцене // Луначарский А.В. Театр и революция. -М., 1924.-С. 53-58.

92. Лундберг Е. Мережковский и его новое христианство. СПб., 1914.

93. Лурье С.Я. Религиозные искания в современной литературе // Русская мысль. М.-Пг., 1908. - № 10.

94. Любимова Е.Н. Трилогия «Царство Зверя» // Мережковский Д.С. Собр. соч.: В 4 т. М.: Правда, 1990. - Т. IV. - С. 657-661.

95. М. Г. Д. Мережковский. Павел I, драма, СПб., 1908 // Вестник Европы. -СПб. 1908.-Т.4.-Кн. 8.

96. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1996.

97. Малкина В.Я. Поэтика исторического романа: Проблема инварианта и типология жанра. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2002.

98. Марков П.А. О театре: В 4-х т. М.: Искусство, 1974.

99. Мельгунов С.П. Роман Мережковского «Александр I» // Голос минувшего. -1914.-№ 12.-С. 39-80.

100. Мережковский Д.С. Акрополь: Избр. лит.-критич. статьи. М.: Кн. палата, 1991. - (Из архива печати).

101. Мережковский Д.С. Было и будет. Дневник. 1910-1914; Невоенный дневник. 1914-1916.-М.: Аграф, 2001.

102. Мережковский Д.С. В тихом омуте: Статьи и исследования разных лет. -М.: Сов. писатель, 1991.

103. Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995. - (Прошлое и настоящее).

104. Мережковский Д.С. Мысль и слово. М.: Наследие, 1999.

105. Мережковский Д. Павел I, Александр I. М.: «Слово» СП, 1991.

106. Мережковский Д.С. Полное собр. соч.: В 17 т. СПб.; М.: Изд. Т-ва М.О. Вольф, 1911-1913.

107. Мережковский Д.С. Собр. соч.: В 4 т. М.: Правда, 1990.

108. Мережковский Д. Собр. соч. Иисус Неизвестный. М.: Республика, 1996.

109. Мережковский Д.С. Собр. соч. Лица святых от Иисуса к нам. М.: Республика, 1997.

110. Мережковский Д.С., Гиппиус З.Н. 14 декабря: Роман. Дмитрий Мережковский: Воспоминания. -М.: Моск. рабочий, 1991.

111. Минц З.Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1979. - Вып. 459. Творчество А.А. Блока и русская культура XX века. Блоковский сб. III. -С. 77-105.

112. Минц З.Г. О трилогии Д.С. Мережковского «Христос и Антихрист» // Мережковский Д.С. Христос и Антихрист: Трилогия. Т. 1. М.: Книга, 1989.-С. 5-26. - (Из литературного наследия).

113. Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1997.

114. Михайлов О.Н. Литература русского Зарубежья. М.: Просвещение, 1995.

115. Михайлов О.Н. Пленник культуры (О Д.С. Мережковском и его романах) // Мережковский Д.С. Собр. соч.: В 4 т. М.: Правда, 1990. - Т. I - С. 3-22.

116. Николина Н.А. Филологический анализ текста: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений. М.: Издательский центр «Академия», 2003.

117. Новейший философский словарь. Мн.: Изд-во В.М. Скакун, 1998.

118. Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Русская философия истории: Курс лекций. М.: ИЧП «Издательство Магистр», 1997.

119. Окунь С.Б. История СССР (1796-1825): Курс лекций. Л., 1947.

120. Петров А.В. Литературная «цитата» в поэтике Д.С. Мережковского (драма «Павел I») // «Благословенны первые шаги.»: Сб. работ молодых исследователей. Магнитогорск: МГПИ, 1999. - Вып. II. - С. 26-34.

121. Петров А.В. «Борис Годунов» А.С. Пушкина и «Дмитрий Самозванец» Д.С. Мережковского (к проблеме «цитатного слова») // Пушкин: Альманах . Магнитогорск: МГПИ, 1999. - Вып. 1. - С. 58-75.

122. Петров А.В. Историческая традиция русской литературы XIX века и драма Д.С. Мережковского «Павел I» (проблема власти): Дис. . канд. филол. наук. -М., 1999.

123. Петрова М. Г. Первая русская революция в романах предоктябрьского десятилетия // Сб. «Революция 1905-1907 годов и литература». М.: Наука, 1978.

124. Петрухинцев Н.Н. 20 лекций по истории мировой культуры. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 2001.

125. Писарчик Л.Ю. Гуманистические основы взаимосвязи науки и искусства // http://www.orenburg.ni/culture/credo/l 7/2.html.

126. Поварцов С. Возвращение Мережковского // Мережковский Д.С. Акрополь: Избр. лит.-критич. статьи. -М.: Кн. палата, 1991.

127. Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен: В 4 т. М.: Соцэкгиз, 1933.

128. Полехина М.М. «Векам, истории и мирозданью.»: Художественная космогония В. Маяковского: Монография. Магнитогорск: МаГУ, 2001.

129. Полный церковно-славянский словарь / Сост. прот. Г. Дьяченко. М.: Издательский отдел Московского Патриархата, «Посад», 1993. -(Репринтное воспроизведение издания 1900 г.).

130. Полонский В.В. Биографический жанр в творчестве Д.С. Мережковского 1920 1930-х годов: Автореф. дис. .канд. филол. наук. - М., 1998.

131. Пономарева Г.М. «В Европу прорубить окно.» // Русская речь. 1991. -№4.-С. 18-19.

132. Проблемы политической философии. М., 1991.

133. Прокофьев В. Два императора // Мережковский Д. Павел I, Александр I. -М.: Слово, 1991.-С. 3-6.

134. Проф. Кудряшов К.В. Александр I и тайна Федора Козьмича. Пб.: Изд-во «Время», 1923.

135. Пушкин А.С. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Правда, 1981.

136. Рагозин Н.П. Понятие власти в русском либерализме 2-й половины XIX -нач. XX вв. (критический анализ): Автореф. дис. .канд. филос. наук. М., 1987.

137. Развитие реализма в русской литературе: В 3 т. М.: Наука, 1974.

138. Розанов В. Оконченная трилогия г. Мережковского // Новое время. — 1905.-№ 10470.-С. 3.

139. Розанов В. Трагическое остроумие // Новое время. 1909. - № 11822.

140. Розанов В.В. Собр. соч. О писательстве и писателях. М.: Республика, 1995.

141. Рудич В. Дмитрий Мережковский // История русской литературы: XX век: Серебряный век. М.: Изд. группа «Прогресс» - «Литера», 1995. -С. 214-225.

142. Русская литература и философия: постижение человека: Материалы Всероссийской науч. конф. (Липецк, 16-17 октября 2001 г.). Липецк: Липецкий гос. пед. ун-т, 2002.

143. Русский театр и драматургия начала XX века. Л., 1984.

144. Русское литературное зарубежье: Сб. обзоров и публикаций. / Под ред. А.Н. Николюкина. -М.: ИНИОН, 1993.

145. Русские ведомости. 1908. - № 73. - С. 3.

146. Рылеев К.Ф. Стихотворения. Статьи. Очерки. Докладные записки. Письма. Л.: ГИХЛ, 1956.

147. Садовский Б. Оклеветанные тени (О романе Д.С. Мережковского «Александр I») // Северные записки. -1913.-№ 1. — С. 115-119.

148. Садовский Б. Ледоход. Пг., 1916.

149. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Правда, 1988.

150. Сарычев Я.В. Религия Дмитрия Мережковского: «Неохристианская» доктрина и ее художественное воплощение. Липецк: «ГУП «ИГ ИНФОЛ», 2001.

151. Северак Ж.-Б. Религиозно-нравственные идеи в произведениях Мережковского // Вестник знания. 1907. - № 10-11. - С. 106-120.

152. Слободнюк С.Л. Русская литература начала XX века и традиции древнего гностицизма: Монография. СПб.; Магнитогорск: МГПИ, 1994.

153. Слободнюк С.Л. «Дьяволы» «Серебряного» века: (Древний гностицизм и русская литература 1890-1930 гг.). СПб.: Алетейя, 1998.

154. Словарь литературоведческих терминов. М.: Просвещение, 1974.155. Слово.- 1908.-№496.-С. 3.

155. Соколов А.Г. Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов. -М.: МГУ, 1991.-С. 38-48.

156. Старикова Е. Реализм и символизм // Развитие реализма в русской литературе: В 3 т. -М.: Наука, 1974. Т. 3. - С. 165-246.

157. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. М.: Академический Проект, 2001.

158. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной. М.: Флинта: Наука, 2003.

159. Струве Г. Русская литература в изгнании. Опыт исторического обзора зарубежной литературы. Нью-Йорк, 1956.

160. Томсинов В.А. Временщик (А.А. Аракчеев). М.: ТЕИС, 1996.

161. Топоров В.Н. Модель мира (мифопоэтическая) // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М.: НИ «Большая Российская энциклопедия», 1997. -Т. 2.-С. 161-164.

162. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы: Избр. труды. -СПб.: «Искусство-СПБ», 2003.

163. Троицкий Н.А. Александр I и Наполеон. М.: Высш. шк., 1994.

164. Философский словарь. М.: Политиздат, 1987.

165. Флиер А.Я. Культурология для культурологов. М.: Академический Проект, 2000.

166. Флорова Н.Л. Трилогия Д.С. Мережковского «Христос и Антихрист»: история изучения и вопросы поэтики: Дис. .канд. филол. наук. М., 1997.

167. Фостер Л. Библиография русской зарубежной литературы Бостон, 1970.

168. Франк С.JI. О так называемом «новом религиозном сознании» // Франк С. Философия и жизнь. Пб., 1910. - С. 338-346.

169. Фридлендер Г.М. Д.С. Мережковский и Генрик Ибсен (у истоков религиозно-философских идей Мережковского) // Русская литература. 1992. -№1.

170. Фризман Л.Г. Пушкин в концепции Мережковского // Известия АН СССР. Т. 50. - 1991. - № 5. - С. 454^158.

171. Халипов В.Ф. Власть: Кратологический словарь. М.: Республика, 1997.

172. Ходасевич В.Ф. <Павел 1> // Ходасевич В.Ф. Державин. М.: Книга, 1988.

173. Храповицкая Г.Н. Три Юлиана // Филологические науки. 1996. - № 5.

174. Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. -СПб., 1907.

175. Чернышева О.В. Творчество раннего В. Маяковского в контексте русского авангарда: Дис. .канд. филол. наук. Магнитогорск, 2003.

176. Чиж В.Ф. Психология злодея, властелина, фанатика: Записки психиатра. -М.: ТЕРРА-Книжный клуб; Республика, 2002.

177. Чуковский К. Д.С. Мережковский // От Чехова до наших дней. Литературные портреты. Характеристики. СПб.; М., 1908.

178. Чуковский К.И. Сквозь человека (О романах Д.С.Мережковского) // Чуковский К.И. Собр. соч.: В 6 т. М.: Худож. лит., 1969. - Т. 6. - С. 190201.

179. Чулков Г. Наши спутники. Литературные очерки. М., 1922.

180. Чулков Г. Годы странствий. Из книги Воспоминаний. М., 1930.

181. Чулков Г. Императоры. Психологические портреты. М., 1993.

182. Шильдер Н.К. Император Александр I, его жизнь и царствование. СПб., 1897.

183. Шильдер Н.К. Император Павел Первый. СПб., 1901.

184. Шиман Т., Брикнер А.Г. Смерть Павла Первого. Третье издание Моск. К-ского Т-ва «Образование». - б. г.

185. Школьный философский словарь / Т.В. Горбунова, Н.С. Гордиенко, В.А. Карпунин и др. М.: Просвещение: АО «Учеб. лит.», 1995.

186. Шумигорский Е.С. Император Павел I. Жизнь и царствование. СПб., 1907.

187. Щеглова JI.B.(B. А. Щ.). Мережковский. Публичная лекция, прочитанная в феврале 1909 г. в С.-Петербурге, в зале Соляного Городка. СПб., 1910.

188. Эйдельман Н.Я. Грань веков. Политическая борьба в России. Конец XVIII начало XIX столетия. - СПб.: Экслибрис, 1992.

189. Эйдельман Н.Я. Твой восемнадцатый век. Прекрасен наш союз. М.: Мысль, 1991.

190. Эйхенбаум Б.М. Д.С. Мережковский критик // Северные записки. - Пг., 1915. - № 4.

191. Энгельгардт Н. Классицизм в литературе // Новое время. 1904. -№ 10086.-С. 4.

192. Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат. б.г. - Т. 28. - С. 489^93.

193. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. М.: ООО «Издательство Астрель»: МИФ: ООО «Издательство ACT», 2001.

194. Bedford С.Н. The Seeker: D.S. Merezhkovskiy. Kansas, 1975.

195. Rosenthal B.G. Dmitri Sergeevich Merezhkovsky and the Silver Age: The development of a revolutionary mentality. The Hague, 1975.