автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Роман Ф.Сологуба "Творимая легенда"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Роман Ф.Сологуба "Творимая легенда""

На правах рукописи

Глинкина Наталья Алексеевна

Роман Ф. Сологуба «Творимая легенда»: проблема художественного синтеза жизнеподобия и условности.

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Ульяновск - 2003

Работа выполнена на кафедре литературы Ульяновского государственного педагогического университета имени И.Н.Ульянова.

Научный руководитель - доктор филологических наук, профессор

Алексеева Надежда Васильевна.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Вершинина Наталья Леонидовна; *

кандидат филологических наук, доцент Рыкова Евгения Константиновна.

Ведущая организация - Уральский государственный педагогический

университет.

Защита состоится « »__ 2003 г. в _ часов на заседании

диссертационного совета № К 212.276.02 по присуждению ученой степени кандидата филологических наук при Ульяновском государственном педагогическом университете по адресу: 432700, город Ульяновск, пл. 100-летия В.ИЛенина, 4.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Ульяновского государственного педагогического университета.

Автореферат разослан « » _____ 2003 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

Кузьмина М.Ю.

Общая характеристика работы.

В числе открытых символизмом новых форм повествования роман Ф.Сологуба «Творимая легенда» занимает особое место. В нем представлена авторская программа преобразования несовершенной действительности в мир добра и гармонии. До конца непонятый современниками, роман на долгие десятилетия был забыт и неизучаем.

Современная волна интереса к прозаическому творчеству Сологуба сделала возможным увидеть в романе новую форму диалога с традицией, явление сложносоставной эстетической природы.

Исследования Х.Барана, Л.Силард, Н.Барковской намечают подходы к пониманию особого авторского кода в романе, суть которого в совмещении фантастики с бытом. Однако проблема синтеза условности и жизнеподобия, ставшая ключом к пониманию художественной природы романа «Творимая легенда», еще не стала предметом развернутого исследования. Это и определяет актуальность темы.

Научная новизна исследования состоит в том, что

• впервые роман Ф. Сологуба «Творимая легенда» рассматривается не только как произведение символистской прозы, но и как явление сложносоставной эстетической системы, обусловленной состоянием диффузности в русской литературе рубежа веков;

• впервые предпринята попытка осмыслить поэтику романа под новым углом зрения, в особой системе координат, связанной с процессом взаимодействия двух тенденций художественной образности - условности и жизнеподобия.

Основная цель работы - рассмотреть роман «Творимая легенда» в аспекте взаимодействия условности и жизнеподобия, исследовать своеобразие поэтики романа с учетом двойственности эстетической природы сологубовского образа.

Основная цель определила круг ния:

• осмыслить теоретические аспекты заявленной проблемы;

• определить место категорий условности и жизнеподобия в авторской философско-эстетической системе;

• выявить типологические характеристики форм бытования в романе социо-культурных явлений конкретно-исторической эпохи 1900-х гг. и их ретрансляцию в художественно-сотворенном мире;

• попытаться описать «механизм» синтеза в природе жанра, в структурной организации романа;

• рассмотреть многоуровневый характер сологубовской условности;

• исследовать мифотворчество как способ «творения» собственной реал ьности-мечты.

Материалом исследования является романная проза Ф.Сологуба и литературно-критическое наследие писателя, объектом пристального анализа в аспекте заявленной темы - роман «Творимая легенда».

Методологической основой исследования являются труды по теории литературы (М.Бахтин, Ю.Манн, Ю.Лотман, Д.Лихачев, Б.Гаспаров, Б.Успенский); по проблеме условности в литературе (В.Белинский, В.Дмитриев, О.Шапошникова); по мифопоэтике (Е.Мелетинский, З.Минц, Д.Максимов, О.Фрейденберг, В.Топоров).

В основе исследования лежит единство историко-генетического, структурно-системного, сравнительно-сопоставительного и мотивного подходов к литературному тексту, литературоведческий анализ дополнен элементами лингвостилистического характера.

Научно-практическая значимость диссертации обусловлена возможностью использовать ее основные положения в преподавании курса русской литературы XX века, спецсеминарах по творчеству Ф.Сологуба, спецкурсах по проблемам условности и мифологизма на филологическом факультете вузов, в гуманитарных классах общеобразовательных школ, лицеях и гимназиях.

Апробация работы: основные положения и результаты проведенного исследования изложены на итоговых научных конференциях Ульяновского педагогического университета (Ульяновск - 1999, 2000, 2001, 2003), Третьих и Четвертых Веселовских чтениях (Ульяновск - 1999, 2001), научно-практической конференции «Христианство и культура» (Ульяновск - 2000), отражены в четырех публикациях.

Структура работы определяется целями и задачами исследования. Она состоит из Введения, 2-х глав, Заключения и Списка литературы. Объем работы - 150 страниц. Указатель литературы включает 212 наименований.

Содержание работы.

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, его научная новизна, определены цели и задачи работы, дан обзор научно-критической литературы о Федоре Сологубе и его романе «Творимая легенда».

Первая глава диссертации - «Совмещение фантастики с бытом» как авторский метод» - состоит из трех разделов.

Раздел 1.1. - «Из истории вопроса о взаимодействии условной и жизнеподобной тенденций образотворчества в русской литературе» -посвящен теоретическому осмыслению каждой из представленных тенденций, обзору наиболее значимых примеров взаимодействия условности и жизнеподобия в творчестве писателей XIX и рубежа XIX-XX веков.

В процессе обзора обращается внимание на то, что еще В.Г. Белинский, выделяя два типа художественного мышления - воссоздающий и пересоздающий жизнь, - разделял поэзию «на два отдела - на реальную и

идеальную».1 При этом критик не исключал возможности их взаимодействия в творчестве отдельного автора, предсказывая результат подобного «синтеза»: «...предмет его есть жизнь действительная, но эта жизнь как бы пересоздается и преображается или вследствие какой-нибудь задушевной мысли, или одностороннего, хотя и могучего, таланта».2

Анализ особенностей взаимодействия воссоздающей и пересоздающей тенденций в творчестве А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, И.С.Тургенева, М.Е.Салтыкова-Щедрина, Ф.М.Достоевского выявил те формы синтеза, которые в двадцатом веке будут использованы и трансформированы Ф.Сологубом в его романе. К числу примеров подобного взаимодействия, представленных веком девятнадцатым, относятся:

• прием завуалированной фантастики, предполагающий подвижность границ между жизнеподобным и условным;

• тема омертвления живого и одушевления вещных тел как попытка представить механизм превращения, при котором жизнь омертвляется, а мертвое оживает;

• обращение к мистическому как к особому типу «фантастического в одеждах обыденности»;3

• использование атмосферы мениппеи, предполагающей сочетание фантастики и трущобного натурализма;

• темы кризисного сна и двойничества.

В творчестве «восьмидесятников», сторонников «эмпирического фактографизма и натуралистического правдоподобия», 4 предпочтение отдавалось изображению жизни в формах самой жизни, потому открытые «великими реалистами» новые формы взаимодействий условного и жизнеподобного долгое время оставались невостребованными.

1 Белинский В. Г. О русской повести и повестях г. Гоголя // Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу. -М., 1988.7 С. 117.

2 Белинский В. Г. Указ. соч. - С. 124.

1 Дмитриев В. Реализм и художественная условность. - М., 1974. - С. 75.

4 Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX - начала XX века (В. Брюсов, Ф. Сологуб, А. Белый) // Проблемы поэтики русского реализма XIX века - Л, 1984. - С. 265.

Рубеж Х1Х-ХХ веков - время пересмотра отношения искусства к действительности, новый этап в развитии «отношений» жизнеподобной и условной тенденций художественной образности. Писатели, вступившие в литературу в 90-900-е годы были единодушны в желании преодолеть давление принципов миметического искусства.

В атмосфере художественного поиска рубежа веков символизм как новая художественная парадигма провозгласил свой взгляд на отношение искусства и жизни, в котором искусство - «некая универсальная лаборатория методов по перестройке жизни», 1 вторая реальность, опирающаяся на энергию художественного вымысла, на пересоздающий тип мышления, на категорию «творимого».

В отличие от символистов «по теории» (Д.Минский, Д.Мережковский) - символист «по натуре»2 Ф.Сологуб создал свой определенный стиль, понимание которого при внешней «прозрачности» осложнялось сочетанием «Лирики» и «Иронии», наложением друг на друга разных планов бытия: социально-бытового и условно-фантастического.

Природа взаимоотношений условности и жизнеподобия в творчестве Ф.Сологуба может быть понята в контексте философско-эстетических взглядов автора, представленных им в статьях «Поэты-ваятели жизни», «Искусство наших дней», «Театр единой воли», «Я. Книга совершенного самоутверждения», «Демоны поэтов». Абсолютизация духовного мира личности, представленная у Сологуба философией солипсизма, выдвигает на первый план категорию «творимого», утверждает приоритет в произведении воли автора, его художественного вымысла.

Определяя место двух путей освоения мира - Иронии и Лирики - в новом символистском искусстве, Сологуб отдает предпочтение их синтезу -особому типу художественного мышления, в котором бы гармонично сочетались условность и жизнеподобие - «мистической иронии».

' Белый А. Арабески: Книга статей. - М., 1911. - С. 20.

2 Горнфельд А. Ф. Сологуб // Русская литература XX в (1890-19)0): ВЗ кн /11од ред. проф. С.А. Венгерова. -М, 1914-1918.-Т. 2.-С. 15.

Синтетический тип художественного мышления, предполагающий «совмещение фантастики с бытом» (Л.Силард), в «Творимой легенде» обретает статус метода, который не только выражает точку зрения автора на взаимоотношения искусства и внехудожественной реальности, но и влияет на внутреннюю организацию художественного целого - на жанровую и композиционную природу романа «Творимая легенда».

Раздел 1.2. - «Жанрообразующий аспект взаимодействия двух тенденций художественной образности» - посвящен анализу жанрообразующих возможностей исследуемого взаимодействия.

Пластичность романной формы, ее способность соединять в себе содержательные начала иных жанров позволили Сологубу создать свой тип «свободного романа» - роман-легенду, в котором органично сочетаются достоверно-существовавшее и авторский вымысел.

Воссоздающая тенденция художественной образности, доминирующая в первой части романа - «Капли кроет, обнаруживает себя в чертах социально-бытовою повествования о судьбах русской провинции, в нравоописательной линии романа, создающей собирательный образ российской действительности - город Скородож.

Жизнеподобному миру города созвучна атмосфера навьего мира, переданная в романе с помощью фантастического гротеска. Элементы фольклорного жанра быличек о мертвецах, древнего жанра «разговоры мертвых» обнаруживают себя в сцене шествия мертвецов по Навьей тропе.

Примеры соответствий жизнеподобного мира города мертвенной атмосфере навьего мира помогают автору охарактеризовать земной мир как «гармонию наоборот», «минус-гармонию»1, которой противостоит в первой части романа мир таинственной усадьбы Триродова. Усадьба - это особый космос, построенный по закону совмещения разнополюсных импульсов («Да» и «Нет», Ирония и Лирика, жизнь и смерть, день и ночь),

' Барковская Н. Поэтика символистского романа. - Екатеринбург, 19%. - С. 162.

I

I

расположенный на перекрестке реальной жизни, мира мертвых и мира мечты Триродова.

Элементы волшебной сказки в описании атмосферы усадьбы (ее волшебный кабинет, чудесное зеркало, диковинные иноземные предметы в » коллекции хозяина) соседствуют с чертами мистической новеллы (встречи

с приходящими из мира мертвых, особое ощущение времени, таинственные мистические призмы на столе хозяина, тихие дети - воскресшие мертвецы, внушающие мысли на расстоянии) и романа-утопии (усадьба - это модель школы нового типа - школы будущего, в которой исповедуется новая мораль, формируются противоположные традиционно-земным принципы поведения и обучения).

Спектр разнородных жанровых примет, определивший специфику «Капель крови», был бы неполным без обращения к образу главного героя романа - Георгию Триродову. Процесс взаимодействия условности и жизнеподобия позволяет увидеть в герое элементы мистики и науки, утопии и обыденности, конкретно-исторические реалии и вечные проблемы бытия. Он открывает «смысловую вертикаль образа», 1 складывающуюся из разнополюсных характеристик героя. Конкретно-историческая примета времени - участие в нелегальной, революционной жизни города - соседствует в природе образа с мистической гранью - властью героя над сознанием и поступками людей; реальные земные заботы о живых детях, воспитанниках его школы-колонии - с воскрешением к особой форме бытия детей умерших; любовь к земной российской Елисавете Рамеевой - с любовью к инобытийной лунной Лилит; земная политическая программа перехода к синдикализму - с фантастическим миром свободной инопланетной Ойле. Анализ жанровой природы первой части романа «Капли крови» обнаружил, что при доминирующей интонации социально-бытового повествования через

' Термин, используемый Л. Силард и Н. Барковской. - Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX - начала XX века // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. - Л, 1984. - С. 271: Барковская Н. Поэтика символистского романа. - Екатеринбург, 1996.-С. 161.

главного героя в роман входят элементы жанра утопии, черты любовного романа, мистической повести, фольклорного жанра заговора.

Анализ второй части романа - «Королева Ортруда» - в аспекте жанрообразующей функции взаимодействия условности и жизнеподобия позволил преодолеть однозначность ее жанрового определения, ^ закрепившего за второй частью романа статус романа-сна.

Сновидческому образу далекой средиземноморской страны и ее правительницы сопутствует атмосфера сказочно-легендарная, она * характеризует мир Ортруды в его прошлом, наполненном рыцарскими подвигами и кровавыми легендами рода, и в настоящем - с тревожными предсказаниями и таинственным миром подземной Араминты.

Но прием мистической иронии, синтезирующий в себе реальный и идеальный фокусы восприятия бытия, разрушает иллюзию идеальности, «иной лазурной безоблачной жизни» сказочного королевства Ортруды, противопоставляет сказочно-легендарному, условному рыцарскому миру современную жизнь европейского королевства, наполненную атмосферой политических провокаций, заказных убийств, корыстного расчета, народных волнений.

Черты социально-бытового и политического романов обнаруживают себя в «Королеве Ортруде» через систему разноуровневых соответствий (в настроениях народа, в поведении власть придержащих), которая позволяет увидеть в катастрофической атмосфере условного королевства черты знакомой автору российской действительности. Жизнеподобие разрушает иллюзию идеальности, авантюрно-сказочная атмосфера рыцарского романа и 4 приметы романа-сна постепенно «прорастают» чертами социально-бытового и политического романов. "Ч

Принцип «совмещения фантастики с бытом», взаимодействия субъективно-возвышенного (Лирика) с объективно-критическим (Ирония) в третьей части романа - «Дым и пепел» - позволил соединить линию российских глав с главами средиземноморскими и противопоставить им

многогранный мир романной утопии. Природа романной утопии многолика, в основе ее - спор героя-творца с традиционными земными порядками бытия. В числе ликов романной утопии - общественно-политическая утопия Триродова, воспитательно-образовательная, биологическая, космическая.

По контрасту с субъективно-возвышенным, условно-фантастическим пластом в третьей части развивается план жизнеподобный. Нравоописательная линия российских глав, представленная в координатах социально-бытового повествования, становится проводником авторской мысли о тотальной мертвенности жизни в земных пределах.

Кульминацией нравоописательной линии является фантасмагорически выполненная сцена бала живых и мертвецов в доме Триродова, по природе своей созвучная жанру мениппеи. Поразительное сочетание абсолютно разнородных и несовместимых, на первый взгляд, элементов - фантастики и натурализма - рождает необычный эффект: мир условный, инфернальный и мир жизнеподобный не просто сближаются, а «прорастают» нитями одинаковых проблем, ситуаций, характеристик. «Жизнь вне жизни» 1 совпадает с земной реальной жизнью, усиливая ощущение неизбывности земного зла.

Тональность земного неблагополучия выдержана и в главах средиземноморских, усиливающих в жанровой природе третьей части фарсовые интонации и черты авантюрно-политического романа.

Анализ жанровой природы «Творимой легенды» в аспекте взаимодействия условной и жизнеподобной форм художественной образности позволяет говорить о том, что сложное жанровое образование трехчастного романа-легенды отражает специфику авторского видения мира с особым соотношением факта и вымысла в каждой из его частей.

Раздел 1.3. - «Взаимодействие условности и жизнеподобия как структурообразующий принцип» - посвящен осмыслению роли исследуемого взаимодействия в структурной организации романа «Творимая легенда».

1 Бахтин М Проблемы поэтики Достоевского. - М., 1979. - С. 162.

Характер «сцепления» жизнеподобных и условных картин в романе в полной мере созвучен технике литературного монтажа, при которой внутренние, эмоционально-смысловые, ассоциативные связи между персонажами, событиями, эпизодами, деталями оказываются более важными, чем их внешние, предметные, пространственно-временные и причинно-следственные «сцепления».

Принцип монтажности проявляет себя в «мистическом» соотношении ^

частей романа. Первая и вторая части при их внешней самостоятельности и ™ первоначальной контрастности (пыльная, серая, обыденная Россия и лазурное средиземноморское сказочное королевство) обнаруживают внезапные и немотивированные переходы, сближающие судьбы двух героинь - Елисаветы Рамеевой и Ортруды Первой. Элементы «досознательных воспоминаний» обеих героинь объясняют ход романной мысли приемом «забегания вперед». Природа этого композиционного кода объясняется спецификой авторского ощущения бытия: «что было, будет не однажды», или дежа вю. Опора на принцип «забегания вперед» помогает объяснить природу взаимоотношений второй и третьей частей романа, когда ведущие события третьей части - политическая карьера Триродова, закономерность его претензии на престол островного королевства - предсказаны Ортрудой во второй части «Творимой легенды».

Монтажность, достигаемая при взаимодействии форм условности и жизнеподобия, позволила обнаружить в романе те смысловые параллели и аналогии, которые не продиктованы логикой изображаемого, но позволяют углубленно постичь мир романа в его разнокачественности и единстве. * Эффект семантического эха (совпадение душ и судеб) сближает Елисавету и Ортруду, рождает цепь двойников Триродова (в их числе Танкред, Меччио, ^ Ортруда, Егорка Антипов, Светозарный), соединяет в едином пространстве кризисности Россию и островное королевство, подчеркивает единство мистической природы триродовского усадебного мира и атмосферы подземной Араминты.

Анализ художественной структуры романа «Творимая легенда» делает очевидным тот факт, что взаимодействие условной и жизнеподобной тенденций образотворчества, ослабляя сюжетные связи, увеличивает смысловую нагрузку на мотивную природу повествования. Обращение к ( заглавию романа и начальным предложениям его частей намечает полюсы

притяжения мотивных нитей в романе - мотивы обыденности и мечты.

Идея сотворенности земного бытия, его мертвенного воздействия на

£

красоту реализуется в романе мотивами «капли крови» и «дым и пепел». Рожденные жестокой обыденностью, они становятся в романе символом земного насилия жизни над сладостной мечтой. ,,

Сфера мечты представлена мотивами искусства в самых разных его вариантах: музыка, скульптура, живопись, светопись (фотография), поэзия.

Лейтмотивами романа являются мотивы сна, любви и смерти. Они определяют тональность каждой части романа, усиливают атмосферу взаимоотталкивания и взаимопроницаемости «жизни реальной» с «жизнью творимой», создают ощущение внутренней целостности художественной структуры.

Лейтмотив сна представлен в романе двойственно: в мажорной («сладкий сон») и минорной («сон тягостный») интонациях. Он вводит в роман приметы особого онирического пространства - важной составляющей в многоярусной природе условности.

От взаимообмена энергией между лейтмотивами любви и смерти зависит тональность каждой части романа-легенды. В «Каплях крови» ^ любовь к жизни доминирует над смертью, «Королева Ортруда» завершается

I, мистерией смерти, «Дым и пепел» обнаруживает одновременное звучание

I двух тем: любви и смерти, что дает основание Н.Барковской говорить о

целесообразности присутствия в романе двух финалов: мажорного и минорного.1

' Барковская Н. Указ. соч. - С. 172.

Анализ структурной организации романа «Творимая легенда» обнаруживает, что взаимодействие реального и идеального - тот единый структурирующий стержень, который открывает в романе принципы монтажной композиции, в их числе:

- принцип «забегания вперед», объясняющий взаимоотношения трех частей романа;

- система разноуровневых соответствий образов и эпизодов;

- усиление значимости мотивной организации повествования.

Глава вторая - «Мифотворчество как субъективно-авторская форма выражения многомирности бытия» - состоит из четырех разделов и посвящена исследованию ведущей формы условности Ф.Сологуба -авторского мифа в романе «Творимая легенда».

Обращаясь к мифотворчеству, Сологуб стремится представить альтернативу реальности «нашей бедной жизни» в мифологическом многомирии романа. Расширяя границы многомирности «Творимой легенды», автор вводит читателя в мир абсолютного Я - творца, мир тихого детства, мир вечных тем бытия - любви и смерти, мир инопланетной страны Ойле.

Раздел 2.1. - «Триродов и Светозарный в авторском мифе об абсолютной личности» - посвящен выявлению черт авторского мифа об абсолютной личности в художественном мире романа.

Анализируя новый для русской литературы тип абсолютного «Я», представленный в творчестве Сологуба, С.Бройтман отмечает, что «Сологуб создает миф, согласно одному из вариантов которого «я», подобно орфическому Эросу, существовало еще до сотворения мира, по другим версиям «я» либо самопроизвольно возникает из хаоса, либо создается Творцом. Несведенность вариантов мифа отражает не только абсолютность, «теургичность «я», но и его множественность. Часто оно выступает как «Я», но может писаться и с маленькой буквы, зачастую оно не выражено как лицо

и звучит как субъектно нелокализуемый голос или приближается к «я» ролевому».1

В романе «Творимая легенда» автора интересует два типа абсолютной личности: «абсолютное, но несовершенное демиургическое «я», воплощенное в образе Триродова, и «носитель всебытия, всеведущий разум, покровитель мира духовной свободы» - Светозарный.

Символика имени главного героя романа - Георгия Триродова -вызывает целый спектр мифологических ассоциаций. В их числе: соотнесенность героя с христианским святым Георгием Победоносцем, Змееборцем, «проповедником истинной веры и рыцарским заступником обреченной невинности», 2 являющимся символом христианского мученичества; указание на божественную природу героя, в основе которой догмат о троичности божества; попытка автора представить в Триродове свой тип совершенного человека, который проходит три ступени посвящения, три этапа преображения человеческой природы.

Многообразие мифологических ассоциаций, связанных с главным героем, позволяет увидеть в Триродове черты демиурга, универсально мыслящего преображение жизни - от социального преобразования и изменения системы воспитания до просветления косной материи и победы над смертью. При этом Триродов - несовершенный творец, «обладающий роковым незнанием, в котором лежит проклятие всякой человеческой мудрости». Сочетание в природе героя божественного и человеческого обусловило его двойственность («я ношу в своем теле двойственную душу и два соединяю в себе мира»), отсутствие цельности, стремление сознавать свою независимость от мира и в то же время ощущать свою подвластность земной судьбе.

В отличие от Триродова Светозарный - искомый абсолют, совершенный демиург, наделенный божественной полнотой. Он внутренний

1 Бройтман С. Федор Сологуб // Русская литература рубежа веков (1890-е-начало 1920-х). - М., ИМЛИ РАН «Наследие», 2001. - Кн. 1. - С. 893.

" Иванов В..Топоров В. Исследования в области славянских древностей. - М., 1974. - С. 207

голос творца, который «не поучает истинам, но беспредельно расширяет горизонты мысли, озаряет светом неслыханной радости и зовет к неутомимому религиозному творчеству».

Множественность его имен в романе обнаруживает мифологическую многоликость образа: «утешающий мудрый змей» - близок представлению о демиурге у офитов; «Светоносный бог, Денница» - сближает его с природой Люцифера, «духа возмущения, силы замыкающей обожествление личной воли».1 Светозарный не просто носитель особой природы света - он обладает истиной «всебытия», на которую претендует в романе абсолютное, но несовершенное «я» в образе Триродова.

Воплощая в романе собственный миф об абсолютной личности, Сологуб стремится передать в нем природу двойственности бытия, «нераздельности и неслиянности двух истин» - двух типов абсолютной личности: идеального, всеведущего бога и сомневающегося творца.

Раздел 2.2. - «Вечные темы жизни, любви и смерти в мифологическом мире романа» - исследует природу взаимодействия вечных тем, воплощенную в системе женских образов романа.

В атмосфере мироотрицания, которой наполнено все творчество Ф.Сологуба, смерть неизменно представляется им в образе «милой спутницы», вечно искомой Лилит, Дульцинеи, по сравнению с которой жизнь - Ева, Альдонса, «бабища дебелая и румяная». Любовь, по убеждению автора, - «средство осуществлять мечты», которое способно превратить зримую Альдонсу в желаемую Дульцинею, соединить пространства жизни и смерти в новом «неканоническом замысле мирового чертежа».

Магистральный авторский миф о двух истинах, двух женах, двух ликах любви - земном и инобытийном - представлен в романе образами Елисаветы и первой жены Триродова - Лилит.

Мир реальной жизни, земной любви связан с образом Елисаветы Рамеевой. Она дневная спутница Триродова, любящая солнечную жизнь,

1 Аверинцев С. Люцифер // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. Т. 2. - М , 1998. - С 84

земные ощущения бытия. Чувство героя к ней отождествляется с любовью к земному бытию: «полюбить Елисавету- это значит полюбить и принять весь мир».

Мистический образ лунной Лилит - символ любви к смерти, любви, освобождающей героя от тягостных пут обыденности, «говорящий миру вечное «нет». В этом образе любовь, взаимодействуя со смертью, обретает лик любви-обреченности, любви-жертвы.

Четкая закрепленность пространств жизни и смерти за названными героинями разрушается приемом мифологической зеркальности, сопрягающим эти пространства в образе Ортруды. Сочетание в природе Ортруды чувств земной женщины с мистической любовью к смерти - ключ к мифологической многомерности образа. Черты земной Елисаветы, воплощенные в Ортруде, приметы ее счастливой любви к земным стихиям уступают место стремлению королевы победить ограниченность скудного земного бытия через превращения, смену масок валькирии, колдуньи, нимфы, гетеры, феи. Разнообразные лики королевской любви: любовь-преданность к герою мужу, любовь-покровительство Афре и Астольфу, любовь-месть Реймерсу и Камаи, любовь- служение Светозарному постепенно обретают единственно желанный знаменатель - смерть.

В судьбе королевы отношения любви и смерти выстраиваются по модели близнечного двойничества: от отдаленности - через устремленность друг к другу - до взаимоотождествления. Любовь из пространства жизни переходит в пространство инобытия, сливаясь с природой смерти, обретает способность нести смерть. Мистерия, творимая Ортрудой в храме Светозарного, - это миг слияния любви и смерти, кульминационная точка в развитии взаимодействия вечных тем.

В разделе 2.3. - «Миф о тихих детях» - делается попытка осветить новую ступень в писательском осмыслении феномена детства, представленную в романе в образе тихих детей.

У Сологуба свое особое понимание детства, далекое от традиционного восприятия детства как «золотой поры», светлого времени бытия. В своей поэзии и ранних рассказах автор отмечает, что сила и одновременно слабость ребенка в его особом положении на грани быта и бытия, мертвенного мира взрослых людей и мира мечты, часто обретающей в рассказах писателя лик Смерти-избавительницы от земной жестокости.

В романе «Творимая легенда» тема детства поднимается на мифопоэтическую ступень обобщения. Представляя в образе тихих детей собственный вариант загробного пути ребенка, модель возвращения к особой форме бытия через смерть, Сологуб использует в своем мифе элементы существующих в русском фольклоре сюжетов, связанных с темой загробной судьбы погибшего ребенка. В их числе поверье о крещеных детях, становящихся ангелами, о детях - заложных покойниках, попадающих после смерти под власть нечистой силы, тем самым усиливая злое начало в мире.

Мистический аспект творимого мифа не умаляет значения творчески-волевой интонации, придающей мотиву воскрешения (традиционно рассматриваемому Сологубом как наказание) иное звучание в романе. Воскрешение погибших от зла земной жизни детей становится в мифе Сологуба этапом эксперимента человека-творца по созданию третьего мира, далекого от земных страстей и желаний, с особым ощущением времени и пространства. Этот третий мир - мир искусства, мир творчества, принадлежащий лирическому полюсу, в котором «безрадостные и беспечальные» тихие дети обретают статус «созданий высокого искусства».

Раздел 2.4. - «Космогония «по Сологубу» и миф об идеальном '

устройстве бытия» - рассматривает вопросы художественной космогонии романа «Творимая легенда». <

Космогония представлена миром реальным, земным (в ликах российского Скородожа с его обыденно-земным и навьим пластами и средиземноморского королевства Соединенных Островов), миром

инобытийно-земным (триродовская усадьба и подземелье Араминты) и внеземным, надбытийным миром менты об Ойле.

В мифопоэтическом срезе романа черты обыденно-земного мира воплощены в змеином мифе. Многосоставный по своей изначальной природе образ змея1 обретает в мифотворчестве Сологуба имя Солнца - Змия -Дракона. В свою очередь роман обогащает змеиный миф системой вариативных соответствий, в которой с образом Солнца-Змия соотносятся его варианты: косматое чудовище вулкана, демоны сладострастия, зловещая, черная птица, дракон, стерегущий лазурный грот и др.

Инобытийно-земной составляющей космогонии является творимый Сологубом космос триродовской усадьбы и мистический мир подземной Араминты. Они обнаруживают черты, связывающие их с мифологическим образом рая. Описания Араминты соответствуют описанию райского берега, лес и сад триродовской усадьбы напоминают природу райской рощи и сада Эдема, а в конструкции оранжереи-шара воплотились мечты о райском городе будущего.

Поиск модели идеального бытия завершается творением авторского мифа о фантастической земле Ойле. Образ «своей страны» - «вечного мира блаженства и покоя» - впервые представлен Сологубом в стихотворном цикле «Звезда Маир» (1898-1901). В романе он появляется в третьей, итоговой части как воплощение космического рая, символ благословенной обители свободного духа, которая освобождает Елисавету и Триродова «от ужасных земных оков смерти и времени».

При описании райской земли Ойле автор контаминирует элементы земного Эдема, учение о гармонии небесных сфер с собственными составляющими понятия «рай»: простая жизнь и открытость стихиям, телесная нагота, невинное, по-детски наивное восприятие бытия.

' Многосоставность мифологической природы образа подчеркнута В. Проппом: «Змей очень сложное и многообразное явление, всякие попытки дать ему объяснение обречены на неудачу, общее заключение же всегда сводит разнообразие к единству и тем самым искажает сущность явления». - Пропп В. Исторические корни волшебной сказки. - Л., 1986. - С. 257-258.

Поставленное в систему координат «вечное/преходящее, закономерное/ случайное, творимое/сотворенное» авторское мифотворчество в «Творимой легенде» выражает стремление Сологуба выйти за социально-исторические и пространственно-временные рамки бытийного чертежа, представить собственную интерпретацию вечных тем смерти, детства, любви, творчества, утвердить свою неканоническую модель мира «без власти и без норм».

В Заключении диссертации подводятся итоги исследования взаимодействия условной и жизнеподобной тенденций художественной образности в романе Ф. Сологуба «Творимая легенда».

Характерное для раннего творчества Сологуба совмещение фантастического и реального с целью представить бинарный мир, построенный на антитезе идеала и действительности, в «Творимой легенде» обретает многоаспектный и динамический характер. Тут и взаимоотталкивание векторов фантастического и жизнеподобного, и невольные взаимопроникновения, и сознательные поиски органического синтеза. Многомерность исследуемого явления объяснима в контексте «магистрального сюжета литературного процесса в двадцатом веке» 1 -эстетической совместимости художественных систем реализма и модернизма.

Анализ жанровой и композиционной природы сологубовского произведения обнаружил, что совмещение различных форм жизнеподобия и условности в «Творимой легенде» обретает статус художественного метода, становится своеобразным авторским «кодом». Опираясь на него, можно объяснить и явление жанрового полифонизма, проявляющееся в каждой '

части романа-легенды, и его структуру, созвучную технике литературного монтажа, и многоярусный характер художественного образа. '

В спектре разнообразных форм романной условности (фантастический гротеск, элементы утопии, мистики) авторский миф занимает особое место. Романный миф многолик. Представляя авторскую философскую модель мира,

' Лейдерман Н. Траектории «экспериментирующей эпохи»// Вопросы литературы.-2002,- №4,- С. 21.

он стремится преодолеть мнимую единственность «нашей бедной жизни», претворяет одну скудную жизнь в бесконечность возможных «соответствий».

Совмещение фантастики с бытом, имеющее древнюю родословную, обогащенную открытиями романтизма и реализма девятнадцатого века, поисками «синтеза» на рубеже веков, в романе Сологуба «Творимая легенда» трансформируется в особый художественный язык, в особый принцип повествования и структурирования прозы.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Роман «Творимая легенда» Федора Сологуба в восприятии современников // Проблемы взаимодействия эстетических систем реализма и модернизма. Третьи Веселовские чтения. К 100-летию со дня рождения Артема Веселого: Межвузовский сборник научных трудов / Отв. ред. Н. В. Алексеева. Ульяновск. Изд-во УлГТГУ им. И. Н. Ульянова, 1999. - С.57-62.

2. Ключевая роль авторской субъективности в романе Ф. Сологуба «Творимая легенда» // Проблемы взаимодействия эстетических систем реализма и модернизма. Четвертые Веселовские чтения: Межвузовский сборник научных трудов /Отв. ред. Н. В. Алексеева. Ульяновск. Изд-во УлГПУ им. И. Н. Ульянова, 2002. - С. 58-68.

3. Принципы структурной организации романа Ф. Сологуба ^ «Творимая легенда» // Язык, культура, общество: социально-культурные

аспекты развития регионов Российской Федерации: Сборник научных трудов « Всероссийской научной конференции. Ульяновск, УлГТУ, 2002. - С.134- 138.

4. К вопросу о лейтмотивной организации романа Ф. Сологуба «Творимая легенда» // Фольклор. Литература. Библиография: Работы молодых исследователей. - Ульяновск, 2003. - С. 88-92.

Подписано к печати 07.10.2003 р. 1/16 Формат бумаги 60x90

Бумага ксероксная. Усл.печл. Тираж 100 экз. Заказ № 4008

Ротапринт Ульяновского государственного педагогического университета имени И.Н.Ульянова

432700, Ульяновск, пл. 100-летая В.ИЛенина, 4

2. о

f17 12 0

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Глинкина, Наталья Алексеевна

Введение.

Глава 1. «Совмещение фантастики с бытом» как авторский метод

1.1. Из истории вопроса о взаимодействии условной и жизнеподобной тенденций образотворчества в русской литературе.

1.2. Жанрообразующий аспект взаимодействия двух тенденций художественной образности.

1.3. Взаимодействие условности и жизнеподобия как структурообразующий принцип.

Глава 2. Мифотворчество как субъективно-авторская форма выражения многомирности бытия.

2.1. Триродов и Светозарный в авторском мифе об абсолютной личности.

2.2. Вечные темы жизни, любви и смерти в мифологическом мире романа.

2.3. Миф о тихих детях.

2.4. Космогония «по Сологубу» и миф об идеальном устройстве бытия.

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Глинкина, Наталья Алексеевна

Федор Сологуб (Ф. К. Тетерников 1863 - 1927гг) - крупнейший представитель русского символизма, поэт и прозаик, автор таких романов, как «Тяжелые сны»(1892), «Мелкий бес» (1902), «Творимая легенда» (1912), «Заклинательница змей» (1921).

Роман «Творимая легенда» оказался своеобразной программой преобразования несовершенной действительности в мир добра и гармонии, художественной иллюстрацией к творческим исканиям Сологуба, его воззрениям на взаимоотношения искусства и действительности.

Процесс осмысления художественной значимости романа, начавшийся во времена Сологуба, преодолев этапы непонимания и отлученности от массового читателя, продолжается до сих пор. В нем можно выделить два этапа: 1) отзывы на роман современной автору критики (с 1907 - по 1925гг.), 2) исследования зарубежных и отечественных литературоведов второй половины XX в.

Процесс восприятия и анализа романа "Творимая легенда" для современной Сологубу критики был значительно осложнен тем, что самый большой роман Федора Сологуба издавался дважды. При этом первое издание романа охватило 5 лет (с 1907- 1912г.) и представило читателю четырехчастный роман «Навьи чары». Вторая встреча романа с современным автору читателем состоялась в 1914 г. в «сириновском» собрании сочинений Сологуба, где роман назывался по-новому и состоял уже из трех частей.

К тому же сложность восприятия романа усиливалась еще и постоянной возможностью сравнения его с оценкой предыдущих романов Федора Сологуба - "Тяжелые сны" и, прежде всего, "Мелкий бес".

О "Мелком бесе" (1892-1902) говорили все: и политики, и реалисты, и сами декаденты. В этом романе критикой отмечалось то состояние размытости границ между реализмом и символизмом, о котором позднее скажут В.Ерофеев1 и Е.Старикова.2 Это положение "на грани разрыва" реалистической традиции и перехода в модернизм и способствовало в большей степени положительной реакции критиков. По-иному сложилась в критике судьба самого большого романа Федора Сологуба - "Творимая легенда".

Вопрос о восприятии романа современной автору критикой стал темой статьи Х.Барана «Федор Сологуб и критики: споры о «Навьих чарах». Характеризуя реакцию критики на роман, Х.Баран отмечает, что «в отзывах современников на «Навьи чары» лейтмотивом проходит одна мысль: текст романа содержит несовместимые друг с другом повествовательные элементы, семантические пространства которых организованы по совершенно разным принципам».3 Но для одних нестандартность сюжета, основанного на смешении сказки и реальности, картин-аналогий недавнего прошлого (революция 1905 г.) с жизнью вымышленного королевства Соединенных Островов стала основанием вновь усомниться в перспективности модернистской прозы, тогда как другие увидели в ней ключ к новой поэтике. Причина этой «несовместимости» кроется в особой, новой природе художественной образности, основанной на взаимодействии условности и жизнеподобия.

К числу непонявших и отвергших новую организацию романа, проявившуюся в «сочетании яркого реализма с лишним, органически несвязанным символизмом», в той «калейдоскопической пестроте, где реальное, даже грубо злободневное - митинг, товарищи, казаки, шпионы -вдруг сменяется чистейшею фантастикою с привидениями или тихими мальчиками, в своем роде стоящими привидений»,4

1 Ерофеев В. На грани разрыва: «Мелкий бес» Федора Сологуба на фоне русской реалистической традиции // Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов. - М., 1990. - С. 79-100.

2 Старикова Е. Реализм и символизм // Развитие реализма в русской литературе: В 3-х т. Т. 3 - М. , 1974. - С. 165247.

3 Баран X. Федор Сологуб и критики: споры о «Навьих чарах» // Поэтика русской литературы начала XX века. -М., 1993.-С. 257.

4 Определение стиля романа, прозвучавшее у А.Измайлова. - Измайлов А. Новый роман Сологуба // Русское слово, - 1909.-№ 11.-С. 7-8. принадлежат: В.Львов,1 В.Евгеньев - Максимов,2 И. Игнатов,3 В.Боровский,4 В.Кранихфельд.5

Подобного рода критика судит о нетрадиционном для русской литературы романе с традиционных позиций, главным образом отрицая способ изображения окружающей действительности, во-первых, обратившийся к выходящему за рамки требований поэтики реализма механизму переплетения реального и фантастического, во-вторых, не стремящийся к правде факта в разговоре о политических событиях времени.6 Это крыло критики не учитывало тот факт, что «легенда не стремится к убедительности и правдоподобию, тешит себя игрой фантастики и реального и мир предстает в ней в волшебстве различного освещения».7

Тональность иного - критического, но не уничтожающего - взгляда на роман, допускающего возможность смещения акцента с реальности на фантастику, созвучна мысли С.Венгерова о том, что вектор интереса модернизма «стремится захватить области, чистым реализмом оставленные в тени». Этот взгляд объединяет и отзывы, сопровождавшие длительную

1 Львов В. Из жизни и литературы // Образование. Кн. 2. - М., 1908. - С. 49-62. Критик назвал роман «мистерией, подернутой садической извращенностью». - Львов В. Указ. соч. - С. 62.

2 Евгеньев-Максимов В. Очерк истории новейшей русской литературы. - Л.- М., 1925. Критик открыл в романе «сологубовщину - то беспросветно-пессимистическое мировоззрение, затуманенное эротизмом, мистицизмом и крайним индивидуализмом». - Евгеньев-Максимов В. Указ. соч. - С. 112.

3 Игнатов И. Литературные отголоски. Федор Сологуб «Капли крови» // Русские ведомости. - М., 1908. - № 283, 6 декабря. - С. 7-9. Преследуя цель - поставить на вид автору композиционную неоднородность трилогии, критик отмечал: «В романе идут два течения: одно, воспроизводящее измененную, схематизированную действительность, другое - чистый вымысел, где трудно различить луну от солнца, .словно в кинематографе мелькают перед нами картинки, не имеющие никакой связи между собой.» -Игнатов И. Указ. соч. - С. 8.

4 Боровский В. В ночь после битвы // Воровский В. Литературная критика. - М., 1971. - С. 141-154. Сопоставляя «Тьму» JI Андреева с «Навьими чарами» Ф. Сологуба, обвинил последнего в попытке создать «порнографически - политический роман, пример мародерства, вызванного к жизни поражением революции». - Воровский В. Указ. соч. - С. 149.

5 Кранихфельд В. Федор Сологуб // Вершины. Кн. 1. - СПб., 1909. - С. 165-190. Упрекает Сологуба в том, что «для собственного удобства он в своем романе раздробил жизнь на фрагменты, а время на миги, и связь между отдельными фрагментами и мигами совершенно не постигается им». - Кранихфельд В. Указ. соч. - С. 171.

6 Многие считали освещение Сологубом политических событий упрощенным и даже попросту оскорбительным. Так И. Игнатов и В. Воровский в своих отзывах уделили особое внимание авторским «объяснениям» приверженности ряда его персонажей делу революции, а И. Григорьев отмечал, что манера изображения персонажей, связанных с политикой, непозволительно схематична: «Люди заменяются парой букв, изображающих их убеждения». - Григорьев И. Литературные наброски // Одесское обозрение. - 1907, № 12, 13 декабря. - С. 3-4.

7 Айхенвальд Ю. Литературные заметки // Русская мысль. Кн. 1. - М., 1908. - С. 190.

8 Венгеров С. Этапы неоромантического движения // Русская литература XX века (1890-1910): В 3-х т./ Под ред. проф. С. А. Венгерова. Т. 1.- М., 1914. - С. 3. публикацию романа, касающиеся лишь той части романного айсберга, которая была представлена автором к 1909г., и более поздние мнения о полностью опубликованном романе. К первым принадлежат статьи М.Волошина, А.Чеботаревской, А.Измайлова, В.Малахиевой-Мирович, Ю.Айхенвальда. Ко вторым, итоговым - работы К.Чуковского, А.Долинина, Е.Замятина. Во всех них можно найти ростки интересующей нас проблемы взаимодействия условности и жизнеподобия.

По мнению М.Волошина, механизм «колдовской игры, которую завел Сологуб в своем новом романе, объединяет силы земные, небесные, дьявольские».1 Залогом успешности авторской игры, с точки зрения критика, становится инверсия представлений о реальном и воображаемом, умение Сологуба «совлекать с жизни покров реальностей и из мечты создавать реальности новые». Учитывая, что «символизм неизбежно зиждется на реализме и не может существовать без опоры на него»,3 М.Волошин выявляет ту незримую нить, «импульс напоминания»,4 который связывает у Сологуба мир реальный и условный. Это «напоминание», стремящееся оттолкнуться от обыденности, ведет к строительству «мира наоборот», авторского условного мира в романе. Глядясь в него и соблюдая «фокус опрозрачивания»,5 можно узнать земные законы обывательской жизни и, наоборот, взглянув на будничную действительность, можно представить, как будет построен авторский идеальный мир.

Статья А.Чеботаревской - первая попытка объяснить творчество Сологуба в контексте его философско-эстетических взглядов, «связать в один узел тонкие, скользящие нити его блестящего творческого клубка». 6 Написанная в 1908 году, параллельно с первой частью романа «Навьи чары»,

1 Волошин М. Леонид Андреев и Федор Сологуб // Лики творчества. - Л., 1988. - С. 449.

2 Волошин М. Указ. соч. - С. 449.

3 Волошин M. Указ. соч. - С. 445.

4 Волошин М. Указ. соч. - С. 446.

5 Волошин М. Указ. соч. - С. 448.

6 Чеботаревская А. «Творимое» творчество // Сологуб Ф. Звезда Маир. Стихотворения. - М., 1998. - С. 267. она лишь предсказывает природу будущих глав романа, «еще незаконченной симфонии «Навьих чар».1

Механизм совмещения фантастики с бытом» представлен в статье в образах Царства Необходимости (выписанном по законам жизнеподобия), Царства Свободы (того условного мира, «упоминание о котором все чаще звучит в последних произведениях Сологуба»3) и «моста, который нужно перекинуть из докучного мира обычности к мечте». 4 Антитетичность жизнеподобия и условности, с точки зрения А.Чеботаревской, может быть снята при участии солипсической уравновешивающей силы, корни которой кроются в природе авторской утопии.

В.Малахиева-Мирович подчеркивает важность жизнеподобного компонента в процессе творения легенды: «Материалы земного переживания - не мертвый балласт, и не мираж. Это может быть та, уже обозначившаяся первозданная туманность, из которой дух человеческий сотворит себе миры, где иначе будет жить, чем жил до сих пор».5

А.Горнфельд затрагивает вопрос о роли и месте реальности в рождении утопии и фантасмагории в романе. От реальности отталкивается Сологуб в полете к мечте, «к романтически идеализированной действительности», реальность становится опорой и в создании фантасмагорического, ибо фантасмагория - это реакция на падение нравов жизни, «карикатурно-извращенная действительность».6

В более поздних отзывах на полностью опубликованный роман - в их числе статьи К.Чуковского, А.Долинина, Е.Замятина - есть несколько штрихов, помогающих формированию исследовательского фокуса в решении указанной проблемы. Для К.Чуковского «творчество Сологуба не пустая

1 Чеботаревская А. Указ. соч. - С. 280.

2 Выражение, используемое Л. Силард для наиболее точного обозначения разбираемого литературного кода. -Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX - начала XX века // Проблемы поэтики русского реализма XIX в.-Л., 1984.-С. 275.

3 Чеботаревская А. Указ. соч. - С. 272.

4 Чеботаревская А. Указ. соч. - С. 272.

5 Мапахиева - Мирович В. Обозрение «Шиповника» // Русская мысль. - 1909. - № 10. - С. 235.

6 Горнфельд А. Ф. Сологуб // Русская литература XX века (1890-1910): В 3-х т./ Под ред. проф. С.А. Венгерова. Т. 2.-М., 1914-1918.-С. 16. блажь одного чудака-однодума», в которой главенствует «система условных образов - музейных экспонатов. Все оно продиктовано нашей эпохой, в нем она отразилась как в зеркале»,1 но свойства этого зеркала, его способность воспринимать и отражать действительность и есть «та доктрина Сологуба», в основе которой «превращение уродства в красоту».2

Статья А.Долинина стала своего рода психологическим ориентиром в исследовании художественного мира романа, она направляет вектор решения проблемы взаимодействия жизнеподобия и условности в психологию творчества. По мнению критика, «особый тип воли Сологуба и давление о разума» формируют в художественном мире автора специфический вид жизнеподобия: «.есть жизнеподобие, но нет жизни, все пропущено сквозь призму авторского отношения к жизни».4

Е.Замятин говорит об особом «сплаве», знание секрета которого делает Ф.Сологуба зачинателем «новой главы русской прозы». 5 Стиль сологубовской прозы «без малейших следов надлома или трещины выдерживает сто восьмидесятиградусный перегиб от тяжелейшего быта в фантастику, от земли, пропитанной запахом водки и щей - в землю Ойле».6 Формула синтеза «твердого и газообразного состояния литературного материала - фантастики и быта», выведенная Сологубом в его романе, названа Е.Замятиным «тонким и трудным искусством».7

Нужно отметить, что и неприятие и проявление интереса к роману со стороны современников автора имеет одну причину - предчувствие в романе нового художественного кода, суть которого наиболее точно определил А.Измайлов: «Роману Сологуба трудно найти параллель в прошлом нашей

1 Чуковский К. Путеводитель по Сологубу // Собр. соч: В 6 т. Т. 6. - М., 1965. - С. 362.

2 Чуковский К. Указ. соч. - С. 362.

3 Долинин А. Отрешенный (К психологии творчества Ф. Сологуба) // Долинин А. Достоевский и другие. - Л., 1989.- С. 421.

4 Долинин А. Указ. соч. - С. 421.

5 Замятин Е. Федор Сологуб // Замятин Е. Избранные произведения: В 2 тт. Т. 2. - М., 1990. - С. 259.

6 Замятин Е. Указ. соч. - С. 258.

7 Замятин Е. Указ. соч. - С. 258. литературы. Ни один из старых романистов не рисковал на такие сочетания реальной, прямо газетной правды с цветами фантазии и уклонами мистики».1 Первые (И.Игнатов, В.Евгеньев-Максимов, В.Тан (Богораз) и др.) привыкли противопоставлять фантастику быту или в соответствии с принципами реализма допускать фантастическое лишь в область грез и безумия. Поэтому, обнаружив в природе авторского повествования несоответствие с традицией, сделали акцент на разобщенности, нескоординированности, неорганичности сологубовского соединения реального и фантастического, увидели «симбиоз, а не синтез».

Вторые (В.Малахиева-Мирович, Е.Замятин, Ю.Айхенвальд и др.), констатируя невозможность приложить какой бы то ни было масштаб к этому произведению, прикоснулись к новому авторскому коду, почувствовали ядро синтеза в образной природе романа, но не пошли дальше его констатации (не раскрыли авторский механизм синтезирования).

Значительный вклад в исследование природы сологубовского романа принадлежит зарубежному крылу литературоведения. Учитывая, что интересующий нас аспект не стал объектом внимания отдельных работ зарубежных литературоведов (в их числе O.Ronen,3 J.Connoly,4 L.Dienes,5

• 6 7

S.Rabinowitz, E.Biernat ), следует отметить, что осмысление природы некоторых составляющих его понятий представлено в монографическом исследовании И.Хольтхузена,8 остающимся и по сей день единственным монографическим исследованием романа. В монографии непредвзято рассмотрена история публикации романа, выявлена его связь с некоторыми идейными спорами того времени, намечены основные спорные вопросы

1 Измайлов А. Указ. соч. - С. 5.

2 Выражение, используемое Н. Лейдерманом. - Лейдерман Н. Траектории «экспериментирующей эпохи» // Вопросы литературы. - 2002. - № 4. - С. 21.

3 Ronen О. Toponyms of Fedor Sologubs «Tvorimaja legenda». - Die Welt der Slawen, XIII, 1968.- S.307-3I8.

4 Connoly J. W. The Role of Duality in Sologubs «Tvorimaja legenda». - Die Welt der Slawen. - Jahrgang XIX/XX, 1974-1975.-S. 26-36.

5 Dienes L. Creative Imagination in Fedor Sologubs «Tvorimaja legenda». - Die Welt der Slawen.- Jahrgang XXIII,1, 1978.-S. 176-186.

6 Rabinowitz S. J. Sologubs Literary Children: Keys to Symbolists Prose. - Columbia, Slavica Publishers, 1980.

7 Biernat E. Zur formalin Bau von Sologubs Trilogie Tvorimaja legenda //Fedor Sologub: 1884- 1984 Texte, Bibliographie. - Munchen, 1984. - S. 71-80.

8 Holthusen J. Fedor Sologubs Roman -Trilogie. - Monton, 1960. композиции. Отдельная глава монографии «Утопия и фантастика» выявляет новую природу условности у Ф.Сологуба, сочетающую в себе «техническую» фантастику Ж.Верна и Г.Уэллса с мистической гранью фантастики Э.По. По мнению критика, в основании новой природы условности лежит «стремление Сологуба дать символизму собственную фантастику и направить ее в точные отношения со всеми остальными деталями эмпирического мира1 (курсив мой.- Н.Г.)». Поднимая вопрос о роли фантасмагории в романе, о важных составляющих романной утопии - ее космическом и физико-химическом пластах - И.Хольтхузен не рассматривает «механизм» взаимодействия условного и жизнеподобного.

Особого внимания в обзоре критических отзывов, затрагивающих аспект взаимодействия двух тенденций образотворчества в романе л

Творимая легенда», заслуживает статья Л.Силард. Опубликованная до появления в конце 80-х-начале 90-х гг. новой современной волны интереса к прозаическому творчеству Ф.Сологуба, она стала своего рода порогом, отталкиваясь от которого и зарубежные и отечественные исследования романа будут идти параллельно, взаимодействуя по принципу контрапункта.

В своей статье Л.Силард открывает принципиально новый взгляд на символистскую прозу как на успешную попытку «преодоления давления принципов миметического (натуроподобного) искусства, с его приземленным эмпиризмом, основанным на принципах изображения жизни в формах самой жизни» . Это преодоление, по мысли Л.Силард, становится возможным благодаря открытию символистами новых форм повествования и структурирования прозы, «путей, методов, способов художественного возведения низшей действительности к реальности реальнейшей».4 Holthusen J. Op. Cit. - S. 42.

2 Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX-начала XX века // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. - Л., 1984. - С. 265-284.

3 Силард Л. Указ. соч. - С. 265.

4 Силард Л. Указ. соч. - С. 266.

К числу новых способов, открытых символистской прозой, Л.Силард относит и сологубовский «метод совмещения фантастики с бытом»,1 при котором «в подчеркнуто суховатое нравоописательное изображение быта русской провинции, к тому же насыщенное реалиями социально-политической борьбы эпохи первой русской революции, своенравно вплетаются фантастические элементы.».2

Показательно для детального изучения природы условности в романе и замечание JI. Силард о ее многоуровневом, многоярусном характере: «.переход от одного уровня условности в другой позволил Сологубу создать ту многоярусную множественность параллельных и пересекающихся возведений в условное, которые дотоле русской литературе известны не были».3

Наблюдающееся с начала 90-х гг. двадцатого века в России повышение интереса к творчеству Ф.Сологуба было вызвано новыми публикациями его лирики и прозы, в числе которых и роман «Творимая легенда». Вернувшийся в отечественную литературу в период смены парадигм роман вызвал целый ряд публикаций, в числе которых статьи А.Михайлова,4 Л.Соболева,5 Н.Утехина,6 Х.Барана,7 Б.Парамонова,8 С.Ломтева.9

Важным шагом в изучении поэтики романа стала работа Н.Барковской «Поэтика символистского романа».10 Стремясь определить место «семантического поля романа» «Творимая легенда» не только в целостном романном тексте Ф. Сологуба, где каждый отдельный роман воспринимается как изоморфный всей совокупности авторских текстов, но и в едином Силард Л. Указ. соч. - С. 275.

2 Силард Л. Указ. соч. - С. 274.

3 Силард Л. Указ. соч. - С. 275.

4 Михайлов А. Два мира Федора Сологуба // Сологуб Ф. Творимая легенда. - M., 1991. - С. 5-14.

5 Соболев Л. О Федоре Сологубе и его романе // Сологуб Ф. Творимая легенда: Роман: В 2 кн. Кн.2. - М., 1991.-С. 260-279.

6 Утехин Н. Альдонса и Дульцинея Ф. Сологуба // Сологуб Ф. Мелкий бес. Заклинательница змей. Рассказы. -М., 1991.-С. 3-24.

7 Баран X. Ф. Триродов среди символистов: по черновикам «Творимой легенды» Федора Сологуба // Поэтика русской литературы начала XX века. - М.,1993. - С. 211-234; Федор Сологуб и критики: споры о «Навьих чарах» // Поэтика русской литературы начала XX века. - М., 1993. - С. 234-264.

8 Парамонов Б. Новый путеводитель по Сологубу // Звезда. - 1994. - № 4. - С. 199-204.

9 Ломтев С. Федор Сологуб // Проза русских символистов. - М., 1994. - С. 64-81.

10 Барковская Н. Поэтика символистского романа. - Екатеринбург, 1996. символистском тексте, состоящем из ряда произведений, написанных в одну эпоху (среди них романы Д.Мережковского, В.Брюсова, А.Белого), исследователь помогает посмотреть на проблему синтеза условности и жизнеподобия как на основание ведущего признака поэтики романа - его текучести.

В координатах сологубовского двоемирия проявляется относительность условной и жизнеподобной тенденций, их взаимопроницаемость, сообщаемость друг с другом. Из характеристики Н.Барковской двух романных миров становится очевидным тот факт, что условность и жизнеподобие - это не однозначно противопоставленные полюсы романа. Обращаясь к вопросу о структурных особенностях романа, Н.Барковская использует игру условности и жизнеподобия в качестве некоего ключа к пониманию субъектной организации романа, хронотопической природы повествования, мотивной ткани произведения.

Одной из последних работ, отчасти затрагивающей интересующий нас аспект романа, - стала работа Л.Геллера «Фантазии и утопии Федора Сологуба». 1 Автор, аппелируя к социо-культурному контексту эпохи, предлагает дополнить расхожую в отношении двоемирия романа формулу «реальное - воображаемое» (быт - фантастика) еще одной - «утопия-фантастика» (проект - мечта) . Таким образом, критик предлагает новый поворот в изучении природы условности в романе.

На сегодняшний день исследованию романа Ф.Сологуба «Творимая л легенда» посвящено несколько диссертаций: работы Е.Сергеевой, М.Львовой,4 Н.Рублевой.5

Выявляя влияние мистического аспекта мировоззрения автора на поэтику его романов, Е.Сергеева обращается к вопросам космогонии

1 Геллер Л. Фантазии и утопии Федора Сологуба // Русская литература. - 2000. - № 2. - С. 119-126.

2 Геллер Л. Указ. соч. - С. 121.

3 Сергеева Е.Проблемы мировоззрения и поэтика прозы Ф. К. Сологуба. Художественная космогония романов «Мелкий бес» и «Творимая легенда». - Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. - Магнитогорск, 1998.

4 Львова М. «Творимая легенда» Ф. Сологуба: проблематика и поэтика. - Дис. .канд. филол. наук: 10.01.01. - Ярославль, 2000.

5 Рублева H. «Творимая легенда» Ф. Сологуба - явление русского неореализма. - Дис. . канд. филол. наук: 10.01.01.- Вологда, 2002. романов «Мелкий бес» и «Творимая легенда». Рассматривая авторскую идею многомирия («в его вселенной обязательно присутствует мир реальный - каждодневное земное бытие - и инобытие, трансформируемое в мир инфернальный и в высшую запредельную реальность»1), исследователь, тем не менее, не затрагивает те средства художественной образности, с помощью которых идея многомирия воплощена в романе.

Диссертационное исследование М.Львовой посвящено изучению особенностей внешней и внутренней организации романа. В числе компонентов первой детально анализируется проблема рамочного текста, из элементов внутренней организации наибольшее внимание уделено анализу «параллелизма, повторов, внутри - и межобразной оппозитивности».2

Н.Рублева, причисляя роман к явлениям русского неореализма, выходит на проблему диалогических сцеплений старой (реалистической) и новой (модернистской) методных структур, характерную для литературного процесса XX века. Определяя жанр сологубовского произведения как «триптих, в основе которого синтез социально-психологического романа с романом-сном и утопическим романом», Н.Рублева тем самым намечает перспективы в исследовании взаимодействия условного и жизнеподобного на жанровом уровне. При этом работа Н.Рублевой не ставит цель исследовать те семантические сдвиги, те приращения эстетического смысла, которые несет в себе это взаимодействие.

Современный этап изучения романа выводит на иной уровень осмысления, который невозможен без понимания и определения сути авторского «кода». Его суть - в процессе взаимообмена энергией между двумя тенденциями художественной образности - условной и жизнеподобной. В природе авторского «кода» «синтезированы» художественные поиски литературы рубежа веков в сочетании с индивидуальным авторским новаторством. На сегодняшний день

6 Сергеева Е. Указ. соч. - С. 14.

2 Львова М. Указ. соч. - С. 18.

3 Рублева Н. Указ. соч. - С. 26. специальных работ, посвященных проблеме синтеза условности и жизнеподобия в художественном мире романа, нет, так как, относясь к числу «механизмов взаимодействия классических и модернистских стратегий», эта проблема обрела право на существование лишь в последнее десятилетие XX века, когда стал очевиден тот факт, что оппозицией «модернизм-реализм» «невозможно охватить столь динамичное и многогранное явление как литература рубежа веков».1 Эпоха противостояния реализма и модернизма, закрепившая за первым право отражать жизнь в формах самой жизни, а за вторым - идею абстрактного пессимизма в далеких от жизни формах фантастики, отвергала возможность неоднолинейных отношений между этими тенденциями образотворчества.

Необходимо отметить, что односторонность оппозиции «жизнеподобное в реализме - условное в модернизме» была отмечена еще в советском литературоведении конца 60-х - начале 70-х гг. XX века в работах Т.Аскарова, Д.Николаева, Т.Петровой, А.Михайловой, В.Ковского, Е.Добина, О.Шапошниковой.2 Цель авторов сводилась к стремлению дать ответ на вопрос: может ли условность числиться «по ведомству» реализма. Сняв одну оппозицию, критики создали новую: «реалистическая -модернистская условность».

Перемещение интереса в иную плоскость, в плоскость функционирования «механизма» условности, и стремление осмыслить парность категорий «реальное» и «фантастическое» в их взаимопритяжении и взаимоотталкивании наблюдались уже в начале 70-х в работах Ю. Манна

1 Зверев А. XX век как литературная эпоха // Вопросы литературы. - M., 1992. - Вып. 2. - С. 42.

2 Аскаров Т. Эстетическая природа условности. - Фрунзе, 1966; Николаев Д. Безусловность условности// Вопросы литературы. - М., 1967. - № 12,- С. 198-203; Петрова Т. Эстетическая функция условности в искусстве социалистического реализма II Философские науки. - 1969. - №1. - С. 64-73; Михайлова А. О художественной условности. - М., 1970; Ковский В. Романтический мир Александра Грина. - M., 1969; Добин Е. В природе искусства (К проблеме условности в искусстве) // Нева. - 1972,- № 5. - С. 195-205; Шапошникова О. Об условности в искусстве // Филология. - М., 1977. - Вып. 5. - С .17-25.

3 Манн Ю. Поэтика Гоголя. - М., 1988. В главе третьей «Реальное и фантастическое» исследователь на фоне многообразных аспектов гоголевской поэтики рассматривает проблему «реальное - фантастическое» как осуществляющую объединение и координацию различных уровней художественного целого. и В.Дмитриева.1 Но появившиеся за последнее десятилетие XX века работы Л

А.Зверева, Е.Эткинда, О.Клинга, Л.Андреева, Н.Лейдермана не только отвергают аксиоматический подход к литературному процессу рубежа веков как эпохе противостояния реализма и модернизма, но и утверждают принципиально иной взгляд на литературную ситуацию начала двадцатого века как на «эпоху плюрализма - растекания, рассеивания разнополюсных энергий»,3 взаимодополнения, взаимопроникновения различных художественных систем и, следовательно, принципиально иное понимание соотношения жизнеподобных и условных форм познания действительности -не разведение, не противостояние, а художественный синтез.

Цель исследования: рассмотреть роман «Творимая легенда» в аспекте взаимодействия условности и жизнеподобия, исследовать своеобразие художественной структуры и поэтики романа с учетом двойственности эстетической природы сологубовского образа.

Для этого необходимо решить следующие задачи:

• осмыслить теоретические аспекты заявленной проблемы;

• определить место категорий условности и жизнеподобия в авторской философско-эстетической системе;

• выявить типологические характеристики форм бытования в романе социо-культурных явлений конкретно-исторической эпохи 900-х гг. и их ретрансляцию в художественно - сотворенном мире;

• попытаться описать «механизм» синтеза в природе жанра, в структурной организации романа;

1 Дмитриев В. Реализм и художественная условность. - М., 1974. При том, что исследователь разграничивает и принципиально противопоставляет 2 типа условности, он затрагивает некоторые аспекты исследуемой нами проблемы. К их числу принадлежат: «проблема диалектики условного и жизнеподобного в их переплетении и разъятии» и «проблема фантастического, которое антифантастично». - Дмитриев В. Указ. соч. -С. 30, 71. 2

Имеются в виду работы: Зверев А. XX век как литературная эпоха // Вопросы литературы. - М., 1992. -Вып. 2. - С. 3-56; Эткинд Е. Единство «серебряного века» // Эткинд Е. Там, внутри. О русской поэзии XX века. - СПб., 1997. - С. 15-21; Клинг О. Серебряный век через сто лет: («Диффузное состояние» в русской литературе начала 20 века) // Вопросы литературы. - М., 2000. - № 6. - С. 83-114; Андреев Л. Литературные итоги XX века: художественный синтез и постмодернизм // Вопросы литературы. - М., 2001. - № 1. - С. 3-39; Лейдерман Н. Траектории «экспериментирующей эпохи» // Вопросы литературы,- М., 2002. - № 4. - С. 3-47.

Клинг О. Серебряный век - через сто лет («Диффузное состояние» в русской литературе начала 20 века) // Вопросы литературы. - М., 2000. - № 6. - С. 84.

• рассмотреть многоуровневый характер сологубовской условности;

• исследовать мифотворчество как способ «творения» собственной реальности-мечты.

Материал исследования - романная проза Ф.Сологуба, роман «Творимая легенда» как объект пристального анализа в аспекте заявленной темы, а также литературно-критическое наследие писателя.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что

• впервые роман Ф. Сологуба «Творимая легенда» рассматривается не только как произведение символистской прозы, но и как явление сложносоставной эстетической системы, обусловленной состоянием диффузности в русской литературе рубежа веков;

• взаимодействие жизнеподобия и условности, эмпирики и фантастики является тем ключом в исследовании сологубовского художественного «творения», который позволяет понять сложную жанрово-композиционную структуру романа, многоуровневую семантику мысли и многоярусный характер условности образа.

Методологическую основу исследования составляют труды по теории литературы (М.Бахтин, Ю.Манн, Ю.Лотман, Д.Лихачев, Б.Гаспаров, Б.Успенский); по проблеме условности в литературе (В.Белинский, В.Дмитриев, О.Шапошникова), по мифопоэтике (Е.Мелетинский, З.Минц, Д.Максимов, О.Фрейденберг, В.Топоров).

Апробация работы. Основные положения исследования были представлены автором в форме докладов на теоретическом семинаре, на итоговых научных конференциях Ульяновского педагогического университета (Ульяновск, 2000, 2001), на Третьих и Четвертых Веселовских чтениях (Ульяновск, 1999, 2001), на научно-практической конференции «Христианство и культура» (Ульяновск, 2000). По теме диссертации опубликовано 4 печатных работы: «Роман «Творимая легенда» Федора Сологуба в восприятии современников»//Проблемы взаимодействия эстетических систем реализма и модернизма. Третьи Веселовские чтения: Межвузовский сборник научных трудов. - Ульяновск: УлГПУ, 1999. - С. 5762; «Ключевая роль авторской субъективности в романе Ф. Сологуба «Творимая легенда»//Проблемы взаимодействия эстетических систем реализма и модернизма. Четвертые Веселовские чтения.- Ульяновск: УлГПУ, 2002. - С. 58-68; «Принципы структурной организации романа Ф. Сологуба «Творимая легенда»//Язык. Культура. Общество: Сборник научных трудов всероссийской научной конференции.- Ульяновск: УлГТУ, 2002.- С. 134-138; «К вопросу о лейтмотивной организации романа Ф. Сологуба «Творимая легенда»//Фольклор. Литература. Библиография: Работы молодых исследователей. - Ульяновск, 2003. - С. 88-92.

Возможность практического применения результатов диссертации.

Теоретические выводы и исследовательский материал можно использовать в проведении курса русской литературы XX века, спецсеминарах по творчеству Ф.Сологуба, спецкурсах по проблемам условности и мифологизма, в гуманитарных классах общеобразовательных школ, лицеях, гимназиях.

18

Заключение научной работыдиссертация на тему "Роман Ф.Сологуба "Творимая легенда""

Заключение

Временной рубеж, отделяющий современного читателя от литературного процесса рубежа веков, делает очевидным тот факт, что символистский роман - та искомая форма диалога с традицией, которая, стремясь выйти за пределы оформленного и воплощенного реализмом, взаимодействовала с ним по принципу гегелевской триады.

Состояние диффузности, ставшее определяющим в характере литературного процесса рубежа веков, создало почву для самых неожиданных комбинаций и взаимодействий, для появления художественных явлений сложносоставной эстетической природы.

Подобным явлением, органично вписывающимся в контекст эпохи художественного плюрализма, стал роман Ф.Сологуба «Творимая легенда». Это особая система видения мира, свойства которой обусловлены не четко обозначенной гранью разрыва, а процессом взаимообмена энергий традиционного и новаторского.

Постижение художественной логики романа возможно в особой системе координат, связанной с процессом взаимодействия двух тенденций художественной образности - условности и жизнеподобия.

Еще современная автору критика, неоднозначно оценившая новый роман Ф. Сологуба, указала на «соединение реализма с вымыслом», переходящее границы традиционного взаимодействия условной и жизнеподобной тенденций в творчестве «великих реалистов XIX века» -А.Пушкина, Н.Гоголя, М.Салтыкова-Щедрина. Критическое отношение реализма к вопиющему злу действительности использует в поэтике произведений взаимодействие жизнеподобного и условного одновременно как способ обнажения исторической закономерности и как попытку создать художественный образ, адекватный алогизму действительности.

Ф.Сологуб как представитель новой художественной парадигмы (символизма) демонстрирует в своих произведениях как уже известные, освоенные реализмом формы взаимодействий, так и принципиально новые, опирающиеся на особый тип отношений искусства к действительности и на особую природу творческого Я (сформированную философией солипсизма).

Противостояние искусства и жизни - лишь необходимое условие, начальная ступень в процессе преображения реального мира искусством. Утверждая главенство искусства над жизнью, пересоздающей тенденции над воссоздающей, Ф.Сологуб окончательно не разделяет Иронию и Лирику, а, смешивая их в едином творческом порыве, приводит к синтезу, имя которому «мистическая ирония». Именно синтез, возможный при участии воли Творца, смешивая традиционные противоположности -субъективность Лирики и объективность Иронии, условную и жизнеподобную формы художественного познания, - выражает тенденцию автора к свободе от эстетической нормативности.

Процесс взаимообмена энергией между двумя тенденциями художественной образности в романе обретает статус художественного метода, становится тем авторским «кодом», без которого невозможно в полной мере определить жанровое своеобразие романа и особенности его композиционной структуры.

Пластичность романной формы, ее способность свободно соединять в себе содержательные начала иных жанров позволили Ф.Сологубу создать свой тип «свободного романа» - роман-легенду. В нем аспект реально-существовавшего, жизнеподобного, взаимодействуя с энергией авторского вымысла, создает эффект жанрового полифонизма, разрушает четкую закрепленность за каждой частью романа единственно возможной жанровой формулировки.

Воссоздающая тенденция художественной образности открывает в первой части романа - «Каплях крови» - черты социально-бытового повествования, в котором прочитывается кризисность российской реальности рубежа веков. Собирательному образу российской действительности - тусклому мертвенному миру Скородожа - созвучен фантасмагорически выписанный навий мир. Так, путем аппликации фольклорного жанра быличек о мертвецах в социально-бытовое повествование о нравах русской провинции автор проводит мысль о сотворенности земного мира в разных его ликах, о необходимости противопоставить «одной бедной жизни» иной мир - творимый Триродовым мир усадебного космоса.

Сочетая в себе элементы жизни и смерти, мистики и науки, утопии и реальности, условный усадебный мир соответствует природе образа своего творца - Триродова. «Смысловая вертикаль образа» выстраивается при взаимодействии условности и жизнеподобия, открывая в герое не только черты конкретно-исторического типа, героя-интеллигента, личности, находящейся в оппозиции к среде, но и обнаруживая мистическую и утопическую грани, за которыми скрыт непознанный мир человеческих возможностей.

Во второй части романа - «Королеве Ортруде» - процесс взаимодействия условности и жизнеподобия создает особую систему жанровых координат. Авантюрно-сказочная атмосфера рыцарского романа, ситуация «другой жизни», сновидческий образ далекой средиземноморской страны постепенно «прорастает» злободневной кризисностью Европы рубежа веков, чертами социально-бытового и политического романов. По мере погружения в атмосферу средиземноморской сказки усиливается ее сходство с Россией. Жизнеподобие вытесняет иллюзию идеальности через систему разноуровневых соответствий, в числе которых образная параллель двух «ученых» комиссий, характеристика народных настроений в Скородоже и Пальме, механизмы разного рода политических провокаций. Прием «мистической иронии» позволяет расширить жанровый диапазон второй части «Творимой легенды»: элементы рыцарского романа, волшебной сказки, мистической новеллы сочетаются в ней с чертами социально-бытового, политического романов, романа-трагедии.

Принцип «совмещения фантастики с бытом» в третьей части -«Дыме и пепле»- позволяет соединить линию российских глав с главами средиземноморскими и противопоставить им многогранный мир утопии. Черты романа-утопии, обнаруживающие себя в самом начале третьей части (в общественной теории Триродова) взаимодействуют с элементами политического романа, а социально-бытовое повествование о нравах русской провинции перерастает в фантасмагорию, в которой мистически-ироническим способом воплощен символ единого земного безумия.

Выступая в роли жанрообразующего фактора, взаимодействие условности и жизнеподобия играет ведущую роль и в структурной организации романа-легенды. Характер «сцепления» жизнеподобных и условных картин в романе в полной мере созвучен технике литературного монтажа, которая предполагает внешне немотивированное соединение фрагментов бытовой действительности с вымыслом. При этом внутренние, эмоционально-смысловые, ассоциативные связи между персонажами, событиями, эпизодами, деталями оказываются более важными, чем их внешние, предметные, пространственно-временные и причинно-следственные «сцепления».

Монтажность проявляет себя во взаимоотношениях всех трех частей романа «Творимая легенда». Первая и вторая части при их внешней отдаленности, контрастности (пыльная, серая Россия - лазурное средиземноморское королевство) обнаруживают внезапные, немотивированные «скрепы», созвучия на уровне внутренних миров Елисаветы Рамеевой и Ортруды Первой. Элементы «досознательных воспоминаний» обеих героинь объясняют ход романной мысли приемом «забегания вперед», в будущее. С опорой на него возможно утверждать, что ключевые события третьей части романа (политическая карьера

Триродова, его претензия на королевский престол, успех в парламентских выборах) предсказаны уже во второй части романа.

Ощущение «что было - будет не однажды» становится литературным «кодом», причиной разноуровневых «соответствий». «Соответствиями» связаны не только Россия и королевство, Елисавета и Ортруда, но и Триродов и Танкред, Триродов и Меччио, Триродов и Ортруда, триродовский усадебный космос и подземный мир Араминты.

Взаимодействие условной и жизнеподобной тенденций образотворчества, ослабляя сюжетные связи, увеличивает смысловую нагрузку на мотивную природу повествования.

Противостояние мотивов обыденности и мечты обнаруживает себя не только в диалоге заглавия романа с ключевым предложением-началом первой части («Беру кусок жизни.»), но и при обращении к зачинам каждой из трех частей романа.

Лейтмотивы «капли крови» и «дым и пепел» символизируют усиление мертвенного начала в земной жизни, тогда как лейтмотив творчества в разных своих вариантах отражает стремление творца к созданию иного, неземного мира мечты.

Ведущими лейтмотивами в романе стали мотивы сна, любви и смерти. Они определяют тональность каждой части романа, усиливают атмосферу взаимоотталкивания и взаимопроницаемости «жизни реальной» с «жизнью творимой».

Условность всякой логики, ставшая сутью переходной эпохи и переходной литературной формы - символистского романа, с одной стороны, упраздняла необходимость правдоподобия, открывая путь многообразию форм условной образности, а с другой - предполагала поиск абсолюта, новой точки отсчета в системе бытия.

Миф, являясь частью многоярусной природы условности, представляет авторскую философскую модель мира, тех вечных вопросов, на которых он держится, становится основным путем к пониманию авторского идеала.

Расширяя границы многомирности «Творимой легенды», авторское мифотворчество вводит читателя в мир абсолютного Я-творца, мир детства, мир вечных тем бытия - любви и смерти, мир инопланетной страны Ойле.

Мир абсолютной личности, открывающийся в романе в образах Триродова и Светозарного, несет в себе признаки трагико-иронической природы. Символика имени главного героя романа рождает целый спектр мифологических ассоциаций, которые высвечивают в Триродове черты несовершенного демиурга (герой пытается создать свой мир, зная многие тайны, «обладает роковым незнанием, в котором лежит проклятие всякой человеческой мудрости»). Важной областью творимого становится для Триродова мир литературы, он сближает героя с мифологемой поэта-творца.

Образом совершенного демиурга-покровителя свободного мира Араминты является в романе Светозарный. Идеальный бог и сомневающийся творец - Светозарный и Триродов - это два полюса в едином пространстве абсолютной личности.

Важную роль в системе мифологического многомирия романа играет взаимодействие вечных тем любви и смерти, представленное в системе женских образов «Творимой легенды». Елисавета, Ортруда и Лилит связаны между собой особым типом «соответствий» как разные грани единой мировой души. Земная российская Елисавета противостоит мистической лунной Лилит, подобно жизни и смерти, но прием мифологической зеркальности разрушает четкую закрепленность пространств жизни и смерти, совмещая их в образе Ортруды.

Многомерность образа (созданная обращением к системе мифологических аналогий: Ортруда - нимфа, гетера, валькирия, фея) усиливается характером взаимодействия тем любви и смерти: от отдаленности этих понятий - через устремленность их друг к другу - до взаимоотождествления любви со смертью.

Стремление представить темы любви и смерти в координатах иного - сотворенного, но не традиционно земного мира - обращает Сологуба в мир «тихого детства». Природа этого третьего мира, далекого от яркой солнечно-земной жизни, соткана из созвучий с фольклорными сюжетами о загробной судьбе погибшего ребенка. Мотив воскрешения к жизни, традиционно рассматриваемый Ф.Сологубом как наказание, в мифе о «тихих детях» приобретает новое звучание. Воскрешение здесь - это начальная ступень к иному, неземному бытию, свидетельство победы над смертью воли Творца.

Стремясь преодолеть догматическую модель мира в своем космогоническом поиске, Ф.Сологуб вновь сталкивает земное бытие и «надбытие», разнополюсные миры, явленные в змеином мифе и мифе о райской земле Ойле. Многосоставная природа змеиного мифа (он складывается на пересечении элементов нескольких древних мифов) предстает в романе Ф.Сологуба в особом образном освещении. Сологубовский образ-символ Солнце-Змий-Дракон «обрастает» системой вариативных соответствий, в их числе образ чудовища вулкана, образ черной птицы, дикого зверя, стерегущего лазурный грот и другие.

Неприятию земного мира, явленного в змеином мифе, противостоит миф автора о «земле обетованной», ликами которой в земных пределах является усадьба Триродова и инобытийный мир Араминты Ортруды, в «надбытийной» области образом «земли обетованной» становится чудесный мир Ойле.

Творимый при взаимодействии многообразных форм художественной условности с жизнеподобной стихией образности, многомирный, но единый в своей сути итоговый авторский миф -«Творимая легенда» - отличается своей неканонической природой, в которой сочетаются неуловимая зыблемость и неопределенность соответствий» с кричаще - земными, эмблематично - злободневными явлениями и проблемами.

Список научной литературыГлинкина, Наталья Алексеевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Труды Ф. К. Сологуба

2. Сологуб Ф. Голодный блеск: Избранная проза / Ф. К. Сологуб; Сост. и вступ. ст. В.А.Келдыш; коммент. М.В. Козьменко. Киев: Днипро, 1991. -509 с.

3. Сологуб Ф. Демоны поэтов // Сологуб Ф. Творимая легенда: Роман: В 2 кн.. М.: Худож. лит., 1991.-Кн. 2. - С. 159-171.

4. Сологуб Ф. Жалость и любовь // Сологуб Ф. Творимая легенда: Роман: В 2 кн.. М.: Худож. лит., 1991. - Кн.2. - С. 145-147.

5. Сологуб Ф. Звезда Маир: Стихотворения / Ф. Сологуб; Сост. и авт. вступ. ст. В. Б. Муравьев. М.: ТОО «Летопись», 1998. - 299 с.

6. Сологуб Ф. Искусство наших дней // Сологуб Ф. Творимая легенда:

7. Роман: В 2 кн.. М.: Худож. лит., 1991. - Кн. 2. - С. 177-209.

8. Сологуб Ф. Мелкий бес: Роман / Вступ. ст. В.А. Келдыша. М.: Худож. лит, 1988.-303 с.

9. Сологуб Ф. К. Мелкий бес: Роман; Заклинательница змей: Роман; Рассказы / Ф. К. Сологуб; Сост. и вступ. ст. Н. П. Утехина. М.: Сов. Россия, 1991.-522 с.

10. Сологуб Ф. К. Мелкий бес; Стихотворения; Рассказы; Сказочки / Ф. К. Сологуб; Сост., предисл, коммент. Е. В. Перемышлева. М.: ACT: Олимп, 1999. - 582 с.

11. Сологуб Ф. К. Поэзия. Проза / Ф. К. Сологуб; Вступ. ст. и коммент. М. Павловой. М.: Слово, 1999. - 667 с.

12. Ю.Сологуб Ф. Поэты-ваятели жизни // Сологуб Ф. Творимая легенда:

13. Роман: В 2 кн.. М.; Худож. лит, 1991. - Кн.2. - С. 209-213. П.Сологуб Ф. К. Стихотворения / Ф. К. Сологуб; Сост., авт. вступ. ст. М. И. Дикман. - Л.: Сов. писатель, 1978. - 679 с.

14. Сологуб Ф. К. Творимая легенда: Роман / Ф. К. Сологуб; Сост., авт. вступ. ст. и примеч. А. И. Михайлов. М.: Современник, 1991. - 572 с.

15. Сологуб Ф. К. Творимая легенда: Роман: В 2 кн. / Ф. К. Сологуб; [Подгот. текста JI. Соболева; Коммент. А. Соболева]. М.: Худож. лит., 1991. - Кн. 1,2.- (Забытая книга).

16. Сологуб Ф. К. Человек человеку дьявол // Сологуб Ф. Творимая легенда: Роман: В 2 кн.. - М.: Худож. лит., 1991. - Кн. 2. - С. 153-159.

17. Сологуб Ф. К. Я. Книга совершенного самоутверждения // Сологуб Ф. Творимая легенда: Роман: В 2 кн.. М.: Худож. лит., 1991. - Кн. 2. - С. 148-153.

18. Труды по теории и истории литературы

19. Андреев J1. Литературные итоги XX в.: Художественный синтез и постмодернизм // Вопросы литературы. 2001. - № 1. - С. 3-38.

20. Арнольд И. Значение сильной позиции для интерпретации художественного текста // Иностранный язык в школе. 1978. - № 4.- С. 23-31.

21. Аскаров Т. Эстетическая природа художественной условности / Т. Аскаров. Фрунзе: Илим, 1966. - 157 с.

22. Барковская Н. Мистериальный хронотоп как «форма времени» в русской литературе 1906-1909 годов // Русская литература ХХ-ХХ1вв.: направления и течения. Екатеринбург: УрГПУ, 2002. - Вып.6. - С. 67-79.

23. Бахтин М. Автор и герой: к философским основам гуманитарных наук / М. Бахтин. СПб.: Азбука, 2000. - 336 с.

24. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет / М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1975. - 502 с.

25. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи / М. М. Бахтин.- М.: Худож. лит., 1986. 541 с.

26. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского / М. М. Бахтин. 4-е изд. -М.: Сов. Россия, 1979. - 318 с.

27. Бахтин М. Эстетика словесного творчества: Сб. избр. тр. / М. М. Бахтин.- М.: Искусство, 1979. 423 с. Ю.Белинский В. О русской повести и повестях г. Гоголя // Белинский В.

28. Взгляд на русскую литературу. М.: Современник, 1988. - С. 114-164. П.Белинский В. Полное собрание сочинений: В 13 т. / В. Белинский. - М., АН СССР, 1955.

29. Белый А. Мастерство Гоголя: Исследования / А. Белый. М.- J1., 1934. -118с.

30. Белый А. Арабески: Книга статей / А. Белый. М.: Мусагет, 1911. - 132 с.

31. Большая советская энциклопедия: В 30 т. / Гл. ред. A.M. Прохоров. М.: Сов. энцикл., 1970-1978. - Т. 1 - 30.

32. Бритиков А. Ф. Русский советский научно-фантастический роман / А. Ф. Бритиков. Л.: Наука, 1970. - 448 с.

33. Венгеров С.А. Этапы неореалистического движения // Русская литература XX века (1890-1910): В Зт. Т.1.-М.: Изд-во товарищества «Мир», 1914. С. 1-57.

34. Бенедиктова Т. Секрет срединного мира. Культурная функция реализма XIX века // Зарубежная литература второго тысячелетия. 1000-2000: Учеб. пособие / Под ред. Л.Г.Андреева. М.: Высшая школа, 2001. - С. 186-220.

35. Веселовский А. Историческая поэтика / А. Веселовский.- М.: Худож. лит., 1940. 648с.

36. Гаспаров Б. Из наблюдений над мотивной структурой романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Даугава. 1988. - № 10. - С. 97-107.

37. Гаспаров Б.Литературные лейтмотивы: Очерки русской литературы 20 века / Б. Гаспаров. М.: Наука, 1994. - 303 с.21 .Головачева А. Мечта о фонтанах необыкновенных и рассказ Чехова

38. Невеста» // Вопросы литературы. 2000. - № 5. - С. 168-180. 22.Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т.1. А-3. -М.: Русский язык, 1978. - 699 с.

39. Джанджакова Е. О поэтике заглавий // Лингвистика и поэтика: Сб. статей / АН СССР. М.: Наука, 1979. - С. 207-215.

40. Дмитриев В. Реализм и художественная условность в литературе. // В. Дмитриев. М.: Сов. писатель, 1974. - 279 с.

41. Добин Е. В природе искусства: ( К проблеме условности в искусстве) // Нева. 1972. - № 5. - С. 195-205.

42. Ф. М. Достоевский и И. С. Тургенев. Переписка. Л.: Academia, 1928. -142 с.

43. Есин А. Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения: Учеб. пособие / А.Б. Есин. 2-е изд., испр. - М.: Флинта: Наука, 1999. -247 с.

44. Есин А. Стиль // Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учеб. пособие / Под ред. Л.В. Чернец. М.: Высшая школа, 1999. - С. 350-364.

45. Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв.: Трактаты, ст., эссе / Под общ. ред. Г. К. Колесникова. М.: Изд-во МГУ, 1987. - 510 с.

46. Зверев А. XX век как литературная эпоха // Вопросы литературы. М., 1992.-Вып. 2.-С. 3-56.

47. История русской литературы XIX века: В 5 т. / Под ред. Д. Н. Овсянико-Куликовского. М.: Изд-во товарищества «Мир», 1908-1912.

48. История русской литературы XX века: Серебряный век / Под ред. Ж. Нива и др. М.: Прогресс: «Литера», 1994. - 702 с.

49. Кант И. Критика чистого разума: Пер. с нем. / И. Кант.- М.: Мысль, 1994. 591 с.

50. Клинг О. Серебряный век через сто лет: («Диффузное состояние» в русской литературе начала 20 века) // Вопросы литературы. 2000. -№ 6. -С. 83-114.

51. Клинг О. Эволюция и «латентное» существование символизма после Октября // Вопросы литературы. 1999. - № 4. - С. 37-64.

52. Ковский В. Романтический мир Александра Грина / В. Ковский. М.: Наука, 1969. - 296 с.

53. Ковтун Е. Типы и функции художественной условности в европейской литературе первой половины XX века // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1993. - № 4. - С. 43-51.

54. Колобаева Л. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX веков / Л. Колобаева. М.: Изд-во МГУ, 1990. - 333 с.

55. Кондаков И. «Где ангелы реют»: (Русская литература 20 века как единый текст) // Вопросы литературы. 2000. - № 5. - С. 3-44.

56. Куприн А. И. Собрание сочинений: В 9 т. Т.4: Произведения 1905-1907. / А.И.Куприн. М.: Правда, 1964. - 496 с.

57. Ламзина А. Заглавие // Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учеб. пособие / Под ред. Л.В. Чернец. М.: Высшая школа, 1999. - С. 94-107.

58. Лейдерман Н. Траектории «экспериментирующей эпохи» // Вопросы литературы. 2002. - № 4. - С. 3-47.

59. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. Институт научной информации по общественным наукам РАН. М.:НПК «Интелвак», 2001. - 1600 с.

60. Литературно-эстетические концепции в России конца XIX начала ХХв.: Сб. статей. - М.: Наука, 1975. - 416 с.

61. Литературоведческие термины: (Материалы к словарю).- Коломна: КПИ, 1999. 120 с.

62. Литературный энциклопедический словарь / Под общ. ред. В.М.Кожевникова и П.А.Николаева. М.: Сов. энциклопедия, 1987. - 751 с.

63. Лихачев Д. С- Внутренний мир художественного произведения // Вопросы литературы. 1968.-№8.-С. 74-83.

64. Лихачев Д. С. Заметки и наблюдения: Из записных книжек разных лет / Д. С. Лихачев Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1989. - 605 с.

65. Лихачев Д. С. Поэзия садов: К семантике садово-парковых стилей. Сад как текст /Д. Лихачев. 3-е изд., испр. и доп. - М.: Согласие, 1998. - 469 с.

66. Лотман Ю.М.Смерть как проблема сюжета // Ю.М. Лотман и тартуско -московская семиотическая школа: Сборник. М.: «Гнозис», 1994. - С. 417-430.

67. Лотман Ю. М. Сюжетное пространство русского романа XIX столетия// Лотман Ю. М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь: Кн. для учителя. М.: Просвещение, 1988. - С. 325-348.

68. Манн Т. Письма / Т. Манн.- М.: Наука, 1975. 463 с.

69. Манн Ю. В. Поэтика Гоголя / Ю. В. Манн.- 2-е изд., доп. М.: Худож. лит, 1988. -412 с.

70. Мартынов Ф. Т. Магический кристалл: Эстетическое восприятие и условность в искусстве: Очерк. / Ф. Т. Мартынов. Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1971. - 172 с.

71. Мещерякова М. И. Литература в таблицах и схемах: Теория. История. Словарь. / М. И. Мещерякова. М.: Айрис-пресс: Рольф, 2000. - 219 с.

72. Минц 3. Русский символизм и революция 1905-1907 гг. // Блоковский сборник. Тарту, 1988. - Вып. 8. - С. 3-22.

73. Михайлова А. О художественной условности / А. Михайлова. 2-е изд., перераб. - М.: Мысль, 1970. - 300 с.

74. Николаев Д. Безусловность условности // Вопросы литературы. 1967. -№ 12.- С. 198-203.

75. Одоевский В.Ф. Русские ночи / В. Ф. Одоевский. Л.: Наука, 1975. - 317 с.бО.Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры: Сборник: Перевод. / X. Ортега-и-Гассет. М.: Искусство, 1991. - 586 с.

76. Пайман А. История русского символизма: Пер. с англ. / А. Пайман. М.: Республика, 2000.-413 с.

77. Петрова Т. Эстетическая функция условности в искусстве социалистического реализма // Философские науки. 1969. - № 1. - С. 6473.

78. Пропп В. Исторические корни волшебной сказки / В. Пропп. Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. - 364с.

79. Ритм, пространство и время в литературе и искусстве: (Сб. ст. Ред. коллегия: Б.Ф. Егоров и др.). Л.: Наука, 1974. - 299 с.

80. Руднев В. Словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты / В. Руднев. М.: Аграф, 1997. - 384 с.

81. Русская литература XX века(1890-1910): В 3 кн. / Под ред. проф. С. А. Венгерова. М.: Изд-во товарищества «Мир», 1914-1918.

82. Русская литература конца XIX- начала XX века. Девяностые годы. М, 1968; 1901-1907. - М.; Наука, 1971.; [1908-1917. - М.: Наука, 1972].

83. Сарабьянов Д. В. Стиль модерн: Истоки. История. Проблемы / Д. В. Сарабьянов. М.: Искусство, 1989. - 293 с.

84. Сарычев В. А. Эстетика русского модернизма. Проблема «жизнетворчества» / В. А. Сарычев. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1991.-316 с.

85. Связь времен. Проблемы преемственности в русской литературе конца XIX начала XX века. - М.: Наследие, 1992. - 376 с.

86. Сезанн П. Переписка: Воспоминания современников / П. Сезанн. М.: Искусство, 1972. - 370 с.

87. Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература: Учеб. пособие для вузов / И. С. Скоропанова. 3-е изд., испр. и доп. - М.: Наука: Флинта, 1999.-608 с.

88. Словарь литературоведческих терминов / Сост. Л. И. Тимофеев, Л. И. Тураев. М.: Просвещение, 1974. - 509 с.

89. Смирнова Л. Реальность и фантазия в прозе А. Белого / Л. Смирнова // Белый А. Избранная проза. М.: Сов. Рос, 1988. - С. 3-16.

90. Соколов А. Н. Теория стиля / А. Н. Соколов. М.: Искусство, 1968. -223 с.

91. Старыгина Н. Легенды русских писателей: (Из истории жанра) // Литература в школе. 1993. - № 4. - С. 25-28.

92. Суперанская А. В.Словарь русских личных имен / А. Суперанская. М.: Назрань: ACT, 1998. - 521 с.

93. Тургенев И. Призраки // Полное собр. соч.: В 12 т. Т. 7. М.: Наука, 1981. -С. 191-220.

94. Успенский Б. А. Поэтика композиции. Структура художественного текста и типология композиционной формы / Б. А. Успенский. М.: Искусство, 1970.-225 с.

95. Хализев В. Е. Теория литературы: Учеб. для вузов. / В. Е. Хализев. М.: Высш. шк., 1999. - 397 с.

96. Ханзен Лёве А. Русский символизм: Система поэтических мотивов. Ранний символизм: Пер. с нем. / А. Ханзен - Лёве. - СПб.: Акад. проект, 1999. - 506 с.

97. Хмельницкая Т. Проблемы русской критики и поэзии XX века // Тезисы межвузовской конференции. Ереван, 1937. - С. 37- 45.

98. Хольтхузен И. Модели мира в литературе русского авангарда // Вопросы литературы. 1992. - № 3. - С. 150- 161.

99. Хорунжий С. Ницше и Соловьев в кризисе европейского человека // Вопросы философии. 2002. - № 2. - С. 52-68.

100. Чернец Л. В. Литературные жанры : ( Проблемы типологии и поэтики) / Л. В. Чернец. М.: Изд-во МГУ, 1982. - 192 с.

101. Шапошникова О. Гротеск и художественная условность // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1982. - № 3. - С. 16-23.

102. Шапошникова О. Об условности в искусстве // Филология. М., 1977.-Вып. 5.-С. 17-25.

103. Шлайфер Р. Обобщающая эстетика жанра: Бахтин. Якобсон, Беньямин // Вопросы литературы. 1997. - № 2. - С. 76-101.

104. Энциклопедический словарь: Репр. воспроизведение изд. Ф.А. Брокгауз -И.А. Ефрон. 1890. М.: Терра, 1990. - Т. 22. - 958 с.

105. Эпштейн М. Debut de siecle, или от пост к прото -. Манифест нового века // Знамя. - 2001. - № 5. - С. 180-199.

106. Эткинд Е. Единство «серебряного века // Эткинд Е. Там, внутри. Орусской поэзии XX века. СПб.: Максима, 1997. - С. 15-41. 92.Яроцкий А. Природа человека по Мечникову // Вестник Европы. - 1905. -Кн. 7. - С. 257- 278.1. Труды по мифопоэтике

107. Аверинцев С. С. Ангелы // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 1. М.: Большая Российская энциклопедия, Олимп, 1998. - С. 76-77.

108. Аверинцев С. С. Елена // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 1.- М.: Большая Российская энциклопедия, Олимп, 1998. С.431-432.

109. Аверинцев С. С. Рай // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. -М.: Большая Российская энциклопедия, Олимп, 1998. С. 363-366.

110. Аверинцев С. С. Троица // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 2.- М.: Большая Российская энциклопедия, Олимп, 1998. С. 527-528.

111. Агаджанян А. С. Буддийский путь в XX веке: Религиозные ценности и современная история стран тхеравады / А. С. Агаджанян. М.: Наука, 1993.-294 с.

112. Агранович С. 3. Гармония- цель- гармония: (Художественное сознание в зеркале притчи) / С. 3. Агранович, И. В. Саморукова. М.: Между нар. ин-т семьи и собственности, 1997. - 132 с.

113. Агранович С. 3. Двойничество / С. 3. Агранович, И. В. Саморукова. -Самара: Самар. ун-т, 2001. 129 с.

114. Бидерманн Г. Энциклопедия символов: Пер. с нем. / Г. Бидерманн. М.: Республика, 1996. - 333 с.

115. Васильев JI. С. История религий Востока: Учеб. пособие для вузов. /Л.С.Васильев. -3-е изд., перераб. и доп. М.: Кн. дом «Ун-т», 1998.- 425 с.

116. Ю.Вейман Р. История литературы и мифология: Очерки по методологии и истории литературы: Пер. с нем. / Р. Вейман. М.: Прогресс, 1975. - 344 с.

117. П.Григорьев А. Миф в поэзии и прозе русских символистов // Литература и мифология. Л.: Наука, 1975. - С. 56-78.

118. Григорьева Е. Федор Сологуб в мифе Андрея Белого // Блоковский сборник. Тарту, 2000. - Вып. 19. - С. 108-149.

119. Даль В. И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа / В.И. Даль. СПб.: «Литера», 1996. - 480 с.

120. Евдокимова Л.В. Мифопоэтическая традиция в творчестве Ф. Сологуба: Дис. .канд. филол. наук: 10.01.01,-Волгоград, 1998.

121. Елеонская Е. Н. Сказка, заговор и колдовство в России: Сб. тр. / Е. Н. Елеонская. М.: Индрик, 1994. - 270 с.16.3абылин М. Русский народ: Обычаи, обряды, предания, суеверия / М.

122. Забылин. М.: Рус. кн., 1996. - 494 с. 17.Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901-1913 /

123. Лавров А. Мифотворчество «аргонавтов» // Миф. Фольклор.-Литература. - Л.: Наука, 1978. - С. 137-171.

124. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство / А. Ф. Лосев. 2-е изд., испр. - М.: Искусство, 1995. - 320 с.

125. Лосев А. Эринии // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. М.: Большая Российская энциклопедия, Олимп, 1998. - С. 666-667.

126. Лукин А., Рынкевич В. В магическом лабиринте сознания. Литературный миф XX века // Иностранная литература. 1992. - № 3. - С. 239-340.

127. Максимов Д. О мифопоэтическом начале в лирике Блока // Русские поэты начала века. Л.: Наука, 1986. - С. 199-239.

128. Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила / С. В. Максимов. -М.: Книга, 1989.- 176 с.

129. Мелетинский Е. Валькирии //Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2т. Т. 1. М.: Большая Российская энциклопедия, Олимп, 1998. - С. 211-212.

130. Мелетинский Е. Избранные статьи. Воспоминания / Е.М. Мелетинский. -М.: РГГУ, 1998.-576 с.

131. Мелетинский Е. О литературных архетипах / Е.М. Мелетинский. М.: РГГУ, 1994. - 136 с.

132. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа / Е. М. Мелетинский.- 3-е изд., репр. -М.: Вост. Лит: Пандора-1, 2000. 406 с.

133. Минц 3. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Творчество А. А. Блока и русская культура XX века: Блоковский сборник. Тарту, 1979. - Вып. 3. - С. 76-121.

134. Мифология: Большой энцикл. словарь / Гл. ред. Е. М. Мелетинский. 4-е изд., репр. - М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. - 736 с.

135. Молчанова Н. «Мифотворчество» в трактовке символистов // Творчество писателя и литературный процесс: Межвуз. сб. науч. тр.-Иваново, 1981. С. 205-215.

136. Папазян А. А. Лилит //Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2-т. Т. 2. -М.: Большая Российская энциклопедия, Олимп, 1997. С. 55.

137. Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре / Э. В. Померанцева. М.: Наука, 1975. - 191 с.

138. Славянская мифология: Энцикл. словарь / Науч. ред. В. Я. Петрухин и др.. М.: Эллис Лак, 1995. - 413 с.

139. Славянские древности: Этнолингвистический словарь: В 5 т. Т.2. Д-К (Крошки) / Под ред. Н.И.Толстого. М.: Междунар. отношения, 1999. -699 с.

140. Тахо-Годи А. Художественно-символический смысл трактата Порфирия «О пещере нимф» // Вопросы классической филологии. М., 1976. -Вып.6. - С. 3-27.

141. Токарев С. А. Смерть // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. -М.: Большая Российская энциклопедия, Олимп, 1998. С. 456-457.

142. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное / В. Н. Топоров. М.: «Прогресс»-«Культура», 1995. - 623 с.

143. Топоров В. Об «эктропическом» пространстве поэзии // От мифа к литературе: Сб. в честь 75-летия Е. М. Мелетинского. М.: Наука, 1993.-С. 25-42.

144. Топоров В. Н. Опьяняющий напиток // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 2.- М.: Большая Российская энциклопедия, Олимп, 1998.-С. 256-258.

145. Топоров В. Н. Поэт // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. -М.: Большая Российская энциклопедия, Олимп, 1998. С. 327-328.

146. Тюляев С. Развитие образа Шивы от древней к средневековой эпохе // Искусство Индии: Сб. статей. М.: Наука, 1969. - С. 47-64.

147. Фрейденберг О. Миф и литература древности / О. Фрейденберг. М.: Наука, 1978.- 605 с.

148. Шелогурова Г. Об интерпретации мифа в литературе русского символизма // Из истории русского реализма конца XIX начала XX века. - М.: Наука, 1986.-С. 123-130.

149. Шеппинг Д. Мифы славянского язычества / Д. Шеппинг. М.: ТЕРРА, 1997.-240 с.

150. Юлова А. «Мифотворчество» в эстетических теориях и художественной практике русских символистов // Philologia. Рижский филологический сборник. Вып. 1. Русская литература в историко-культурном контексте. -Рига, 1994. С. 51-57.

151. Юсим М. А. Ведьмы //Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 1.-М.: Большая Российская энциклопедия, Олимп, 1998. С. 226-227.

152. Труды о творчестве Ф. Сологуба

153. Айхенвальд Ю. Литературные заметки // Русская мысль. 1908. - Кн. 1. -С. 190.

154. Баран X. Триродов среди символистов: по черновикам «Творимой легенды» Федора Сологуба // Поэтика русской литературы начала XX века. М.: Прогресс: Универс, 1993. - С. 211-234.

155. Баран X. Федор Сологуб и критики: споры о «Навьих чарах» // Поэтика русской литературы начала XX века. М.: Прогресс: Универс, 1993. - С. 234-264.

156. Барковская Н. В. Поэтика символистского романа / Н. В. Барковская. -Екатеринбург: УрГПУ, 1996. 285 с.

157. Бройтман С. Федор Сологуб // Русская литература рубежа веков (1890-начало 1920-х г.). М, ИМЛИ РАН «Наследие», 2001. - Кн. 1. - С. 882932.

158. Виноградова Н. Роль имени в авторском мифе Ф. Сологуба. Роман-трилогия «Творимая легенда»// Парадигмы: Сб. работ молодых ученых / Под общ. ред. И.В. Фоменко. Тверь: Твер. Гос. Ун-т, 2000. - С. 143-158.

159. Волошин М. Леонид Андреев и Федор Сологуб // Волошин М. Лики творчества. Л.: Наука, 1988. - С. 443-449.

160. Воровский В. В. В ночь после битвы // Воровский В.В. Литературная критика. М.: Наука, 1971. - С. 141-154.

161. Геллер Л. Фантазии и утопии Федора Сологуба // Русская литература. -2000.-№ 2.-С. 119-126.

162. Ю.Горнфельд А. Ф. Сологуб // Русская литература XX века (1890-1910): В 3 кн. / Под ред. проф. С.А. Венгерова. М.: Изд-во товарищества «Мир», 1914-1918.-Т. 2.-С. 14-64.11 .Григорьев И. Литературные наброски // Одесское обозрение. -№ 12. -1907. -С. 3-4.

163. Дворяшина Н. Художественный образ детства в творчестве Ф. Сологуба: Дис. .канд. филол. наук: 10.01.01. Сургут, 1998.

164. Дикман М. Поэтическое творчество Федора Сологуба // Сологуб Ф. Стихотворения. JL: Сов писатель, 1978. - С. 5-74.

165. Долинин А. С. Отрешенный: (К психологии творчества Федора Сологуба) // Долинин А. Достоевский и другие: Ст. и исслед. о рус. классич. лит. -Л.: Худож. лит., 1989. С. 419-451.

166. Евгеньев-Максимов В. Очерк истории новейшей русской литературы. Этюды и характеристики / В. Евгеньев-Максимов. Л.-М., 1925. - 120 с.

167. Ерофеев В. В. На грани разрыва: («Мелкий бес» Ф. Сологуба и русский реализм) // Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов. М.: Сов. писатель, 1990. - С. 79-100.

168. Замятин Е. И. Федор Сологуб // Замятин Е. И. Избранные произведения: В 2т./ Е.И. Замятин. М.: Худож. лит., 1990. - Т.2.- С.254-259.

169. Игнатов И. Литературные отголоски. «Дым и пепел», роман Федора Сологуба // Русские ведомости. 1912. - № 271. - 24 ноября. - С. 7-9.

170. Измайлов А. Новый роман Сологуба // Русское слово. 1909. - № 11. - С. 7-12.

171. Измайлов А. У Ф. К. Сологуба: (Интервью) // Сологуб Ф. Творимая легенда: Роман: В 2 кн.. М.: Худож. лит., 1991. - Кн. 2. - С. 225-233.

172. Клягина М. Проза Федора Сологуба глазами Андрея Белого //Русская речь. 1997. -№ 6. - С. 15-21.

173. Коган П. Очерки по истории новейшей русской литературы / П. Коган. -М., 1910. Т. 3. Вып. 1. - С. 99-122.

174. Козарезова О. Концепция мира и человека в творчестве Ф. Сологуба: Дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. М., 1997.

175. Кранихфельд В. Новые личины Передонова // Современный мир. 1909. -КнЛ.-С. 51-56.

176. Кранихфельд В. Федор Сологуб // Вершины. СПб., 1909. - Кн. 1. - С. 171-175.

177. Крапивин В. Тихие сны о смерти: (О прозе Ф. Сологуба) // Литературная учеба. 1999. - №1/2/3. - С. 103-117.

178. Литвинова И. Жизнь, Смерть и Победа в драме Сологуба «Победа Смерти» // Блоковский сборник. Тарту, 1988. - Вып. 8. - С. 112-123.

179. Ломтев С. Федор Сологуб // Ломтев С. Проза русских символистов.- М.: Интерпракс, 1994. С. 64-81.

180. Львов В. Из жизни и литературы // Образование. М., 1908. - Кн. 2. - С. 49-62.

181. Львова М. «Творимая легенда» Ф. Сологуба: проблематика и поэтика: Дис. . канд. филол. наук: 10. 01.01. Ярославль, 2000.31 .Малахиева-Мирович В. Обозрение «Шиповника» // Русская мысль. -1909. -№ 10.-С. 235-238.

182. Михайлов А. И. Два мира Федора Сологуба // Сологуб Ф. Творимая легенда: Роман. М.: Современник, 1991. - С. 5-14.

183. Неведомский М. О «навьих» чарах и «навьих» тропах // Современный мир. 1908. - Кн. 2. - С. 205-233.

184. Парамонов Б. Новый путеводитель по Сологубу // Звезда. 1994. -№4.-С. 199-203.

185. Рублева Н. «Творимая легенда» Ф. Сологуба явление русского неореализма. - Дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. - Вологда, 2002.

186. Сергеева Е. Проблема мировоззрения и поэтика прозы Ф. К. Сологуба. Художественная космогония романов «Мелкий бес» и «Творимая легенда»: Дис. . канд. филол. наук: 10. 01. 01. Магнитогорск, 1998.

187. Силард Л. Поэтика символистского романа конца XIX начала XX века // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. - Л.: ЛГУ, 1984. - С. 265284.

188. Симачева И. Роман Ф. Сологуба «Тяжелые сны»: на путях переосмысления художественной концепции Н.В. Гоголя // Взаимодействие творческих индивидуальностей русских писателей XIX -начала XX века. М., 1994. - С. 160-172.

189. Симачева И. Явь и мечта в романе Ф. Сологуба «Творимая легенда» // Российский литературоведческий журнал. 1994. - №5/6. - С. 120133.

190. Слободник С. «Отец мой, дьявол» // Сологуб Ф. Мелкий бес; Стихотворения; Рассказы; Сказочки. М.: ACT: Олимп, 1999. - С. 552-558.

191. Соболев А. Комментарии // Сологуб Ф. Творимая легенда: Роман: В 2 кн.. М.: Худож. лит., 1991. - Кн. 2. - С. 280-300.

192. Соболев JI. О Федоре Сологубе и его романе // Сологуб Ф. Творимая легенда: Роман: В 2 кн.. М.: Худож. лит., 1991. - Кн. 2. - С. 260-279.

193. Старикова Е. Реализм и символизм // Развитие реализма в русской литературе: В 3 т. М.: Наука, 1974. - Т. 3. - С. 165-247.

194. Тан (Богораз В.) Речи мертвые и живые. «Творимая легенда» Ф. Сологуба // Свободные мысли. 1907. - № 31. - С. 6-10.

195. Утехин Н. П. Альдонса и Дульцинея Ф. Сологуба // Сологуб Ф. Мелкий бес: Роман; Заклинательница змей: Роман; Рассказы. М.: Сов. Россия, 1991.-С. 3-24.

196. Ходасевич В. Федор Сологуб // Сологуб Ф. Мелкий бес; Стихотворения; Рассказы; Сказочки.- М.: ACT: Олимп, 1999. С. 447-458.

197. Чеботаревская А. «Творимое» творчество // Сологуб Ф. Звезда Маир: Стихотворения. М.: ТОО «Летопись», 1998. - С. 265-281.

198. Чуковский К. Путеводитель'по Сологубу // Чуковский К. Собр. соч.: В 6 т. М.: Худож. лит., 1965. - Т. 6. - С. 343-362.

199. Шестов Л. Поэзия и проза Федора Сологуба // О Федоре Сологубе. Критика. Статьи. Заметки. М., 1911. - С. 71-75.

200. Элсворд Д. О философском осмыслении рассказа Ф. Сологуба «Свет и тени»// Русская литература. 2000. - № 2. - С. 135-138.

201. Biernat Е. Zur formalin Bau von Sologubs Trilogie Tvorimaja legenda // Fedor Sologub: 1884-1984. Texte, Bibliographie. Munchen, 1984.

202. Connoly J. W. The Role of Duality in Sologubs «Tvorimaja legenda». Die Welt der Slawen. Jahrgang XIX/XX, 1974-1975. - S. 25-36.

203. Dienes L. Creative Imagination in Fedor Sologubs «Tvorimaja legenda». -Die Welt der Slawen. Jahrgang XXIII, 1, 1978, N.F. II, 1. S. 176-186.

204. Rabinowitz S. Sologubs Literary Children: Key to Symbolists Prose. -Columbia, Slavica Publishers, 1980.

205. Ronen O. Toponyms of Fedor Sologubs «Tvorimaja legenda». Die Welt der Slawen, XIII, 1968 - S. 307-318.

206. Russel B. Roads to Freedom: socialism, anarchism and syndicalism. London, 1918.

207. Holthusen J. Fedor Sologubs Roman-Trilogie. Monton, 1960.