автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Роман И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Роман И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева""

На правах рукописи

СМОЛЕНЦЕВ Алексей Иванович

РОМАН И.А.БУНИНА «ЖИЗНЬ АРСЕНЬЕВА»: «КОНТЕКСТЫ ПОНИМАНИЯ» И СИМВОЛИКА ОБРАЗОВ

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

1 5 НОЯ 2012

Воронеж-2012

005054741

005054741

Работа выполнена на кафедре русской литературы XX и XXI веков ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук, доцент

кафедры русской литературы XX и XXI веков ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный университет» БЕРДНИКОВА Ольга Анатольезна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

кафедры русской литературы ФГБОУ ВПО «Уральский Федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина» ПРАЩЕРУК Наталья Викторовна

доктор филологических наук, профессор кафедры литературы

ФГБОУ ВПО «Липецкий государственный педагогический университет» САТАРОВА Людмила Георгиевна

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Самарский государственный

университет»

Защита состоится 28 ноября 2012 года в 15 часов на заседании диссертационного совета Д 212.038.14 в Воронежском государственном университете по адресу: 394000, Воронеж, пл. Ленина, 10, ауд. 18.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Воронежского государственного университета.

Автореферат разослан «2.Ь» октября 2012 года.

Учёный секретарь диссертационного совета,

доктор филологических наук, .

доцент О.А. Бердникова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИТИКА РАБОТЫ

Роман И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева», который почти 80 лет назад послужил основным поводом для вручения писателю Нобелевской премии, достаточно основательно изучен отечественными и зарубежными исследователями [Ф.А. Степун, О.Н. Михайлов, О.В. Сливицкая, Б.В. Аверин, Клер Ошар, O.A. Бердникова, A.A. Пронин]. Вместе с тем анализ истории изучения единственного романа И.А. Бунина показывает, что наиболее распространенный научный подход, основанный на биографической (автобиографической) трактовке произведения, оставляет «лакуны» в понимании произведения. О принципиальной трудности адекватного «прочтения» этого романа, даже «непознаваемости объекта изучения» пишут современные ученые [Мальцев, 1994; Болдырева, 2007]. Сам писатель, прочитав первые отзывы о романе, по свидетельству Г.Н. Кузнецовой, сетовал: «Все, что душа несла, выполняла, — никем не понято, не оценено по-настоящему!» Все это рождает необходимость поиска иной, в отличие от биографической (автобиографической), исследовательской парадигмы, особой методологической стратегии.

В нашем диссертационном исследовании мы предприняли попытку наметить и апробировать методологическую стратегию, основанную на гипотезе К.И. Зайцева, предложившего оригинальный и до настоящего времени не реализованный подход к пониманию жанровой природы романа «Жизнь Арсеньева»: «Это не художественная автобиография, в которой переплетается вымысел и правда, а именно опыт метафизического перевоплощения в самого себя, опьгг воплощения в творческом слове этого метафизического перевоплощения. Что правда, что вымысел в этом произведении? Это не существенно. Поэт не связан фактами - он подчиняется не биографической, позитивной правде, а правде художественной, метафизической» [Зайцев, 1934].

Важнейший посыл для формирования своего рода «метафизической» методологии мы обнаружили в работе М.М. Бахтина «К методологии гуманитарных наук» (Бахтин, 1979), где ученый формулирует принципы «контекстов понимания» и «интерпретации смыслов». Размышляя о «границах текста и контекста», ММ. Бахтин отмечает: «Каждое слово (каждый знак) текста выводит за его пределы. Всякое понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами». При этом «понимание» (по М.М. Бахтину) осуществляется «как соотнесение с другими текстами и переосмысление в новом контексте». Творческое развитие идей М.М. Бахтина мы, вслед за И.А. Есауловым, находим в трудах современного болгарского исследователя Н.М. Нейчева, который рассматривает русскую литературную классику как «текстовую целостность в Библейском контексте» [Нейчев, 2007].

Это позволило нам в качестве «нового контекста» для «понимания» романа И.А. Бунина воспринять не один или несколько конкретных текстов, а «текстовую целостность», обозначенную как «евангельский текст» русской литературы. «Евангельский текст в русской литературе» - масштабное

научное направление, динамично развивающееся на базе Петрозаводского государственного университета с начала 90-х годов XX века (сборники «Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр», 1994 - 2011). По аналогии с «петербургским текстом» русской литературы «евангельский текст» мы можем понимать как «синтетический сверхтекст, с которым связываются высшие смыслы и цели» [Топоров, 1995].

Для нас особенно важно, что определение В.Н. Захаровым «евангельского текста» не ограничивает пространство произведения рамками (реальностью) текста: «...что делает русскую литературу русской. Чтобы пенять то, что говорили своим читателям русские поэты и прозаики, нужно знать Православие. Православный церковный быт был естественным образом жизни русского человека и литературных героев, он определял жизнь не только верующего большинства, но и атеистического меньшинства русского общества; православно-христианским оказывался и художественный хронотоп даже тех произведений русской литературы, в которых он сознательна не был задан автором» [Захаров, 1994]. Полагаем, о подобном преодолении границ текста писал и М.М. Бахтин: «Текст - печатный, написанный или устный - записанный - не равняется всему произведению в его целом (или «эстетическому объекту»), В произведение входит и необходимый внетекстовый контекст его. Произведение как бы окутано музыкой интонациок-но-ценностного контекста, в котором оно понимается и оценивается (конечно, контекст этот меняется по эпохам восприятия, что создает новое звучание произведения)» [Бахтин, 1979]. Однако наше исследование сосредоточенно не на выявлении «нового звучания произведения» (М.М. Бахтин), но на стремлении приблизиться к прочтению исходных, авторских намерений о «Жизни Арсеньева», которые и станут своего рода «новым звучанием», открывающим и новые подходы к осмыслению «проблем» изучения романа.

Предлагаемое диссертационное исследование выстроено с учетом различных методик изучения текста. Выбирая в качестве основного методологического приоритета при выполнении литературоведческого анализа текста романа - пристальное внимание (повышенное доверие) к тесту произведения, - мы обращаемся к составным частям текста, к слову как смысловой единице и его «смысловому контексту» (A.A. Фаустов); к свидетельствам текста и «текстовым фактам» (Хализгв), позволяющим вскрыть «информационные узлы» произведения» (Фарино). Сочетание обозначенных методик позволяет позиционировать изучаемый нами роман «Жизнь Арсеньева» в культурном контексте.

Творчески воспринимая тезисы М.М. Бахтина и его последователей, мы в нашем исследовании предлагаем применение их в новой, Евангельской парадигме, включающей по принципу контекста «евангельский текст русской литературы». Это открывает как новое содержание в реальном пространстве произведения, так и обеспечивает «выход» в его символическое пространство. Вводя в диссертации категорию «символическое простран-

ство», мы обращаемся к опыту изучения творчества И.А. Бунина и оперируем понятием «символического пространства» как производным от «пространства жизни... в метафизическом смысле» [Пращерук, 1999].

В числе методологических оснований исследовательского «контакта» с «евангельским текстом» нами учтены принципы ««контекстного» чтения», предложенные в трудах современных исследователей творчества И.А. Бунина: Г.Ю. Карпенко, Г.П. Климовой, Н.В. Пращерук, Т.А. Кошемчук, O.A. Бердниковой.

В применении и совершенствовании методологического арсенгла научной традиции исторической поэтики (в русле которой развивается и исследование «евангельского текста русской литературы»), получившей новую динамику и новое содержание в трудах современных ученых, состоит актуальность нашей диссертационной работы. Непреходяще актуальным представляется обращение к творчеству И.А. Бунина как одного из крупнейших художников XX века.

Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые роман И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» концептуально осмыслен в границах «евангельского текста» русской литературы, включающем критерии православного миропонимания, святоотеческой антропологии и традиции русской классической литературы. Данный «контекст понимания» по-новому раскрывает проблематику и поэтику романа «Жизнь Арсеньева» и дает основания для нового алгоритма решения основных проблем изучения произведения.

Объектом исследования принят полный содержательный формат романа «Жизнь Арсеньева», учитывающий текстологические разночтения ранней и последующих авторских редакций.

Материал исследования включает, помимо текста романа «Жизнь Арсеньева», поэтические произведения Бунина разных лет, эпистолярное наследие писателя, его литературно-критические работы.

Предмет исследования - новые «контексты понимания» романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» и символика образов.

Цель диссертации — выявить основные духовно-творческие параметры романа «Жизнь Арсеньева» в избранном «контексте понимания».

Исходя из поставленной цели, в работе решаются следующие задачи:

1. Систематизировать основные подходы к изучению романа «Жизнь Арсеньева» в литературоведении XX века.

2. Исследовать особенности художественной реализации авторской позиции в романе.

3. Определить основные духовно-религиозные константы романа «Жизнь Арсеньева», раскрывающиеся в границах «евангельского текста».

4. Обозначить соотношение лирического героя поэзии Бунина и романа «Жизнь Арсеньева».

5. Рассмотреть некоторые аспекты присутствия в романе русской классической литературы как одного из «контекстов понимания» романа.

6. Разработать методику обнаружения в романе особого символического пространства, позволяющего выявить знаковые символы произведения.

Цели и задачи обусловили выбор методологии исследования, в основе которой лежат историко-культурологический, сравнительно-типологический, системный, структурно-поэтический методы и подходы.

Теоретико-методологической основой послужили труды мыслителей и ученых: по проблемам теории литературы - М.М. Бахтина, Ф.И. Буслаева, А.Н. Веселовского, В.А. Воропаева, Л .Я. Гинзбург, Л.К. Долгополова, И.А. Есаулова, В.Н. Захарова, В.В. Кожинова, Т.А. Кошемчук, А.Е. Кунильского,

A.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, Т.Г. Мальчуковой, Т.А. Никоновой, Л.Г. Сатаровой, Б.Н. Тарасова, Ю.Н.Тынянова, A.A. Фаустова, Е. Фарино, В.Е. Хализева, Л.В. Чернец, А.Я. Эсалнек; по исследованию творчества И.А. Бунина - Б.В. Аверина, Г.В. Адамовича, Ю.И. Айхенвальда, A.M. Алданова,

B.Н. Афанасьева, А.К. Бабореко, O.A. Бердниковой, П.М. Бицилли, Е.М. Болдыревой, Т.М. Бонами, Н.В. Борисовой, А.Е. Горелова, Т.В. Двинятиной, К.И. Зайцева, Г.Ю. Карпенко, Г.П. Климовой, Л.А. Колобаевой, Л.В. Крутиковой, О.Н. Михайлова, Н.В. Пращерук, A.A. Пронина, О.В. Сливицкой, В. П. Смирнова, Н.П. Смирнова, Л.А. Смирновой, Ф.А. Степуна, В.Ф. Ходасевича; по философии и святоотеческой антропологии — H.A. Бердяева, А.Б. Блума (митрополита Антония Сурожского), Б.П. Вышеславцева, Г.В. Говорова (свт. Феофана Затворника), свт. Игнатия (Брянчашшова), И.А. Ильина, архим. Георгах (Капсаниса), диак. Андрея Кураева, К.Н. Леонтьева, В.Н. Лосского, Е.Н.Трубецкого, С.Л. Франка, архим. Георгия (Шестуна).

Теоретическая значимость диссертации заключается в разработке методологии и методики анализа прозаического произведения в русле «евангельского текста» русской литературы. Это открывает возможность выявлять и исследовать новые содержательные смыслы прозаического текста, позволяющие объективно определять личностные константы героя. Результаты исследования могут быть учтены при разработке методологии выявления новых смыслов в произведениях русской литературы, при изучении новых аспектов «теории творчества».

Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее научные результаты могут быть использованы в дальнейшем научном изучении русской литературы, могут быть включены в курсы профильных дисциплин, преподаваемых в вузах, стать основой специальных курсов по творчеству И.А. Бунина, по теории творчества.

На защиту выносятся следующие положения.

1. В отличие от общепринятой в науке «биографической» концепции романа И.А. Бунина в разных ее модификациях, предлагаемая в диссертации методология изучения художественного текста позволяет рассмотреть «Жизни Арсеньева» как опыт метафизического «перевоплощения» героя романа.

2. Изображенные в романе пути и формы познания человеком бытия сконцентрированы в духовно-религиозных константах: «мир Бога», «мир смерти», «мир любви», «мир творчества», которые рассматриваются в русле «евангельского текста» русской литературы, что дает основание по-новому осознать «стержень сознания» Алексея Арсеньева как «человека духовного».

3. «Мир творчества» раскрывает осмысленные и сформулированные И. А. Буниным начала созидательной (в личном творчестве) возможности человека. Реализация данной возможности предстает в романе как «путь приближения к Творцу». Феномен «наитие» при этом зыступает как основной «элемент» созидательной возможности человека, интерпретированной в святоотеческой традиции как наитие Духа Святого. Отсюда столь значимой в романе сказывается иконическая символика православной Троицы.

4. Основной метод воплощения замысла И.А. Бунина - «воскресить чей-то далекий, юный образ» - трактуется нами не как «воспоминание», а «воскрешение», «преодоление смерти благодатью Христовой». Творческая возможность писателя и есть возможность — воскрешать. В этом отношении основным евангельским «контехстом понимания» романа становится Пасхальная смысловая парадигма, реализованная на всех уровнях произведения.

5. Сопоставление лирического героя поэзии И.А. Бунина с героем романа «Жизнь Арсеньева» позволяет представить этот роман как произведение, развивающие традиции русской литературы, в первую очередь, «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова. Жанровую природу романа в типологии второго уровня (А.Я. Эсалнек) можно определить как «историю души лирического героя», имеющую в основе не биографическую, но метафизическую природу.

6. В процессе исследования романа выявлен особый мотивный комплекс - «грач», символизирующий действие сил инстинкта в душе героя, что позволяет заявить гипотезу о наличии особого - символического пространства в романе «Жизнь Арсеньева». Мотивы, образующие данный комплекс, в своей динамике способствуют углублению символики, восходящей к религиозным символам Нового Завета

7. В романе актуализированы важные аспекты пушкинского и гоголевского «контекстов понимания», ранее не отмеченные исследователями. На основе сопоставления романа, литературно-критических статей и автобиографических заметок впервые в художественном наследии писателя выявлены «воронежские реалии» и их значимость в аспекте «землячества», которое самим И.А. Буниным осознано и в географическом плане («подстепье»), и как культурная «почва», сформировавшая тип русского писателя.

Апробация работы. Основные положения диссертации излагались на научных чтениях, конференциях и семинарах, в том числе международных: Общероссийская научная конференция языковедов России «Русский язык и литература: вопросы истории, современного состояния и методики их

преподавания в вузе и в школе» (6-8 мая 2001, г. Самара), международная научно-практическая конференция «Взаимодействие культур Европейского Севера: традиции и современность» (21-23 ноября 2001, г. Киров), межвузовская научная конференция «Провинциальная поэзия в контексте русской культуры. Поэзия Ермила Кострова в историко-литературном процессе» (3-5 декабря 2001, г. Киров), межрегиональная научно-практическая конференция «Актуальные проблемы гуманитарных и экономических наук» (Кировский филиал МГЭИ, 13-14 марта 2002, г. Киров), международная научная конференция ««Третий Толстой» и его семья в русской литературе» (7-8 октября 2002, г. Самара), международные научно-литературные чтения «Художественный мир Николая Заболоцкого: К столетию со дня рождения H.A. Заболоцкого (1903-2003)» (Литературный Институт имени A.M. Горького, 15-16 мая 2003, г. Москва), научная конференция «VIII Петряевские чтения» (24-25 февраля 2005, г. Киров), международные научно-литературные чтения «Художественный мир Иннокентия Анненского», посвященные 150-летию И.Ф. Анненского (Литературный Институт имени A.M. Горького, 12-15 октября 2005, г. Москва), международная научная конференция «И.А. Бунин и XXI век» (21-23 октября 2010, г. Елец), пятая международная научно-практическая конференция «Православие и русская культура: прошлое и современность» (Тобольск, 19-21 мая 2011 г.), седьмая международная конференция «Евангельский текст в русской литературе XVIII—XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (13-16 июня 2011, г. Петрозаводск), Всероссийская научная конференция ««Воронежский текст» русской культуры» (26 октября 2011, г. Воронеж); на творческих мастерских «Метафизика И.А. Бунина» (Воронеж, 2010, 2011) и других.

Материалы диссертации были апробированы при ведении творческого семинара по темам «Художественный метод Ивана Бунина», «Мир творчества И. А. Бунина» в рамках работы Кировского обласгного литературного клуба «Молодость» при Кировском отделении Союза писателей России (в учебные семестры периода 1999 - 2006 гг.).

Структура диссертации определяется последовательностью и логикой решения поставленных задач. Работа состоит из Введения, четырех глав и заключения, а также библиографического списка (всего: 242 наименования). Общий объем диссертации - 223 страницы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во Введении обосновывается методология исследования, актуальность проблемы, научная новизна диссертации, излагается история вопроса, определяются цели и задачи, объект, предмет и материал исследования, формулируется теоретическая и практическая значимость работы и основные положения, выносимые на защиту.

В первой главе Роман И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева»: история изучения рассматриваются наиболее заметные этапы изучения романа

«Жизнь Арсеньева», определившие автобиографический подход к пониманию произведения как «магистральный». Между тем альтернатива биографическому подходу уже в пределах «малого времени» (М.М. Бахтин) получила не только выверенную формулировку, но и серьезное научное обоснование, однако осталась вне поля зрения исследователей.

В первом разделе первой главы «Проблема автобиографизма романа» проанализированы первые оценки романа, появившиеся в критике русского зарубежья. Систематизируя интерпретации «Жизни Арсеньева» по отношению к автобиографичности, мы принимаем во внимание серьезнейшие научные изыскания в сфере «автобиографизма» «Жизни Арсеньева»: работы Б.В. Аверина и О.В. Слнвицкой, рассматривающих прежде всего воплощение в романе концепции художественной памяти, исследование Е.М. Болдыревой, перспективно осознающей творчество И.А. Бунина в едином пространстве «автобиографического метатекста» [Болдырева, 2007]. Мы отмечаем ряд общих тенденций и обозначаем три очевидных концепции в развитии литературного спора об автобиографизме романа. 1. Концепция «автобиографическая» - полное отождествление автора и героя (A.B. Бахрах, И.А. Ильин, JI.K. Долгополов, Ю.В. Мальцев). Автобиографическая концепция послужила поводом к обозначению позиции автора произведения по отношению к собственному творению. 2. Концепция «авторская», последовательным приверженцем и охранителем которой была В.Н. Муромцева-Бунина («не автобиография, а роман, написанный на биографическом материале). 3. Концепция «полуавтобиографическая» [Горелов, 1980]. Полуавтобиографическая концепция стала началом целого направления в изучении «Жизни Арсеньева» - исследования жанровой природы, жанровых особенностей произведения: «Простейший подход к решению проблемы - ответить на вопрос, в какой степени «Жизнь Арсеньева» можно назвать произведением автобиографическим» [Штерн, 1997]. Мы также обращаемся к трудам В.Я. Линкова, Е.А. Михеичевой, О.М. Кириллиной, к анализу «жанра литературной биографии» в контексте литературы русской эмиграции (Е.Р. Пономарев). Учитывая вполне определенный вклад каждой концепции в изучении романа И.А. Бунина, мы отмечаем недостаточность традиционных подходов к исследованию этого произведения.

Во втором разделе первой главы «Феноменологический подход в интерпретации романа» мы исследуем характеристики понятия «феноменологический роман» в изучение «Жизни Арсеньева», введенного Ю.Мальцевым, назвавшим «Жизнь Арсеньева» первым русским феноменологическим романом» [Мальцев, 1994]. Мы отмечаем дискуссион-ность термина и масштабность распространения термина в современном изучении романа и трансляцию «феноменологического подхода» в «пространство» русской литературы [Л.А. Колобаева, 1998]. В рамках научной дискуссии с «феноменологией Мальцева» мы обращаемся к суждению М.М. Бахтина, для которого - «феноменологическое описание» -лишь один из этапов на пути исследования взаимоотношений автора и героя.

В трудах Н.В. Пращерук существенно методологически уточняется понятие «феноменологический роман», а также заявлена мысль о несводимости художественного метода И.А. Бунина и романа «Жизнь Арсеньева» лишь к феноменологической концепции. Таким образом, в аспекте методологии «феноменология» - один из методов познания, «неокончательный», неприоритетный и научно дискутируемый.

В третьем разделе первой главы «Духовно-религиозные аспекты в оценках романа» мы исследуем понимание И.А. Бунина «в контексте православной духовности», анализируя работы И.А. Ильина и К.И. Зайцева, посвященные творчеству И.А. Бунина. К.И. Зайцеву удалось сформировать и реализовать такую методологию, которая отвечает природе творчества исследуемого объекта, тот «конгехст понимания», который позволяет объекту раскрывать все свое существо. К. Зайцев формулирует «главный предмет» (Ильин) - «опыт метафизического перевоплощения в самого себя, опыт воплощения в творческом слове этого метафизического перевоплощения». Выход исследовательской мысли К.И. Зайцева к выводам о «русском быте» воскрешенном в «Жизни Арсеньева», о быте, воскрешенном как традиция русской литературы от «бытописателей» Пушкина и Тургенева» (Зайцев) является следствием «символогического» синтеза. В этом смысле труд К.И. Зайцева - есть открытие, есть «освобождение» Бунина. К сожалению, труд К.И.Зайцева ( с пометами самого И.А.Бунина) до сих пор не переиздан.

Методологический посыл И.А. Ильина, выступившего, вероятно, в полемике с К.И.Зайцевым, исходит из того, что художественная критика не имеет «своим предметом жизнь самого автора» [Ильин, 1991], в практике же его исследования произведений писателя более внимания уделено личности Бунина («Бунин каялся»), чем его «художественному акту». Именно этим «несовпадением» мы объясняем широко известные теперь критические суждения И.А.Ильина о «додуховности И.А.Бунина» и отсутствии личностного начала в его героях. В исследовательских главах мы ведем последовательный спор с данной концепцией философа.

Вторая глава «Бог, смерть и любовь как основные духовно-религиозные константы романа» посвящена выявлению «стержня сознания» (В.Хализев), «творческого ядра личности» (М.Бахтин) Алексея Арсеньева. Однако мы исследуем не биографическую историю главного героя, подчиненную «позитивной правде», но «историю его души», художественными средствами выявляющую «метафизическую правду» жизни человека. Мы исходим из принципиального разграничения «автора» и «героя», учитывая, что автор «прежде всего, иерархически организованное явление» [Фаустов, 1986]. Мы рассматриваем книги I - IV «Жизни Арсеньева» отдельно от книги V, принимая во внимание первоначальный формат публикации романа: ведь не случайно и сам Бунин отдельно публиковал пятую часть под самостоятельным названием «Лика».

Роман «Жизнь Арсеньева» представлен нами в его сюжетно-композиционных особенностях как «четыре эпохи жизни» (JI.H. Толстой)

главного героя: Младенчество, Детство, Отрочество, Юность. Следуя за логикой текста мы обозначаем «новые познания» личности на земле как духовно-религиозные константы: «мир Бога», «мир смерти», «мир любви», «мир творчества».

В первом разделе второй главы «Мир Бога» мы анализируем этапы становления души главного героя, сама жизнь, которого начинается с пробуждения души. Рождение чувства веры в Бога подготовлено постижением героем мира творчества. ««Страшная месть» Н.В. Гоголя пробуждает в душе героя «высокое чувство», которое «есть несомненная жажда Бога, есть вера в Него». Чувство веры в Бога рождается при соприкосновении формирующейся личности с миром Бога в эпизоде «смерть сестры Нади», следующим за эпизодом «зеркало» и первой болезнью героя (это важнейшие этапы осознания и становления личности). С миром Бога соприкасается уже осознающая себя, начинающаяся личность, и ее устремления логичны: если смерть проявление мира Бога, то и защиты от нее следует искать у Бога. «И вот я вступил еще в один новый для меня и дивный мир...» При этом полноценное чувство веры в Бога как части «жизненного состава»героя становится возможным только при слиянии первых детских ощущений и пониманий Бога с духовным и религиозным опытом, сконцентрированным в жизни Церкви. В отроческом восприятии Арсеньева-гимназиста внешняя, парадная сторона церковной службы все еще занимает значительное место, но в отличие от детского восприятия, в центре храмового действия уже не «я - Арсеньев», а сама служба.

Произошедшая во внутреннем мире перемена, позволяет Арсеньеву воспринимать не внешнюю сторону церковной службы, но ее сущность, осознать и свою религиозную принадлежность: «И у меня застилает глаза слезами, ибо я уже твердо знаю теперь, что прекрасней и выше всего этого нет и не может быть ничего на земле...» На службе воскресного дня герой переживает собственное воскресение - воскрешение в младенческое состояние души: «Я родился с чувством всего этого». Именно с этого момента и именно в таком виде вера в Бога - уже не чувство, а именно сама вера в Бога и становится частью «жизненного состава» личности Алексея Арсеньева. Момент этот настолько важен для жизни героя, что текст «Жизни Арсеньева» «укрепляет» символ «Воскресения» (служба накануне воскресного дня) символом «Креста» («церковка Воздвиженья») как пример того феномена, который отмечен Н. Нейчевым - «объясняющий самого себя текст».

Мы обращаем внимание на тот факт, что для Арсеньева в постижении мира Бога важное значение (мы предполагаем — первостепенное) имеет образ матери. Поясним влияние матери в аспекте, еще не отмеченном исследователями, на формирование духовного мировоззрения героя: «Мать в это время дала Богу, за спасение брата, обет вечного поста, который она и держала всю жизнь, вплоть до самой своей смерти, с великой строгостью». В «контексте эпохи» (Россия второй половины XIX века) - «великая

строгость» - это монашество в миру. Мы отмечаем, что приведенную нами цитату в тексте предваряет описание монастыря и монашки, выходящей из его ворот. Так Арсеньез на примере матери, который всегда у него перед глазами, видит опыт монашеского образа жизни в миру. На человека столь душевно чуткого (чувствующего), как Арсеньев, отсюда и его творческие интуиции, этот факт не может не оказывать прямого воздействия. Следовательно, данный факт необходимо учитывать в понимании личности главного героя, тем более - в «истории души». Бог для Арсеньева - духовная реальность, объективно (реально в метафизике) действующая в жизни героя.

Мы выявляем в тексте «Жизни Арсеньева» прямые цитаты, обозначающие действие «силы Божией: «Бог спас меня неожиданно» [с. 143144]; «Бог непременно поможет мне даже в аористах» [с.95]; «Бог не только пощадил, но и наградил ее: через год брата освободили» [с.92]. Но Бог и карает: Брат Арсеньева арестован по доносу приказчика. - «этого приказчика убило деревом». В романе показан путь души Арсеньева от чувства детского, отроческого «торжества возмездия» - к чувству более глубокому, естественно-православному — состраданию даже к врагам своим.

Во втором разделе второй главы «Мир смерти» мы рассматриваем «Жизнь Арсеньева» не в аспектах философского обоснования смерти, но как «наблюдение ума зрелого» над восприятием смерти на различных этапах земного бытия героя. Логика размышлений героя может быть представлена следующим образом: мир смерти в своем существе не самостоятелен, он лишь часть мира Бога, органичная часть - ибо смерть существует, но побеждена Христом. Однако в земном мире мир смерти претендует на самостоятельное значение, явленное в мире людей, посредством страха смерти.

В понимании героем «мира смерти» определяющую роль играет эпизод «смерть Писарева», особое значении которого отмечено исследователями [Сливицкая, 2002]. Однако мы предлагаем новую трактовку этого фрагмента. Эпизод «смерть Писарева» занимает три главы, что соотносится с тремя сутками, когда по кончине христианина следует его «вынос во храм...» Арсеньеву предоставлены в тексте произведения те же три дня. Наиболее значим в этом ряду третий день, когда при «кульминации» — погребении — он замечает, что «на Анхен было новое батистовое платьице». Однако «платьице» в этом случае, деталь не столько бытовая, сколько символическая. Здесь мир Бога, мир любви и мир смерти сталкиваются, чтобы со всей очевидностью выявить их иерархию (взаимоположение) в художественном мире произведения. Чувство к Анхен для Арсеньева - это его первое разделенное чувство в мире любви. Анхен рядом с Арсеньевым все три дня пребывания его в мире смерти. И первый, и второй день Анхен - символ любви, она бестелесна и обожествлена. Но в третий день символ вдруг обретает реальность, зримые черты. В этом «платьице» - начинающая открываться ему с этого мига гармония мира любви, которая есть сочетание чувства души и чувства тела, иначе — инстинкта, но подчиненного

(поглощенного) духом. Не случайно смерть Писарева наступает в Пасхальные дни: вновь в тексте «работает» символика Воскресения.

В третьем разделе второй главы «Мир любви» мы исходим из того, что «Жизнь Арсеньева» являет в тексте «мир любви» как символически повторяющееся «разлучение души и тела» и вновь воссоединения их. Постижение героем мира любви так же, как и (одновременное для души героя) постижение мира смерти, подготовлено всем детским и отроческим бытием Арсеньева. В первом чувстве героя практически отсутствует объект влюбленности, это просто «хорошенькая барышня», практически лишенная реального воплощения. Она более символ, чем реальность: чувство вызвано «существом» более духовным, чем телесным. Однако взрослеет герой, взрослеет душа - «впервые в жизни я вдруг почувствовал не только влюбленность ... но уже и нечто мужское телесное». Именно на этом примере очевидно то «разлучение души и тела», о котором мы говорим как об одном из принципов изображения мира любви в произведении. «Хорошенькая барышня» - это «душа». В новом соприкосновении с миром любви речь идет «о теле» (Наля). В художественном мире «Жизни Арсеньева» мир любви обретает гармонию лишь в том случае, когда основой телесного чувства служит духовное, когда инстинкт проявляется в облачении духа (поглощен духом, по аналогии с миром смерти, поглощенном миром жизни), когда личность склоняется на сторону духа (влюбленность в Анхен).

Анализируя влюбленность Арсеньева в Лизу (душа) и Асю (тело), приходим к выводу о том, что здесь «душа», вновь разлученная с «телом». Но Ася и Лиза принадлежат к тому же кругу общества, что и Арсеньев, «вполне нашего круга». Бабы и девки на плотине (действие инстинкта) -«низший круг». При этом в «Жизни Арсеньева» движение к инстинкту, плоти есть движение вниз (точно так же, как мир смерти имеет «низовые» характеристики). Но движение вниз, соблазн - это движение к земле. Силу «влечения к земле» Бунин раскрывает в эпизоде падения героя с горничной его брата Тонькой, которое сам герой переживает как убийство: «На крыльцо я выскочил после того с видом человека неожиданно совершившего убийство». При этом слово «убийство» (всего два упоминания в тексте) первый раз употреблено Буниным в эпизоде убийства маленьким Арсеньевым грача.

Это позволило нам выязить в «Жизни Арсеньева» особый мотивный комплекс «грач», который несет особую символическую смысловую нагрузку, являясь, в развитии сюжета прямым символом инстинкта и смерти. Нами выявлено семь проявлений мотива, находящего свое кульминационное проявление в эпизоде падения Арсеньева с Тонькой, которую «на деревне звали..галкой, дикой». Так символически сопряжены в тексте «убийство грача» и «убийство галки» как действие на душу героя сил инстинкта. Крайне значимо, что время «любви» с Тонькой осознается Арсеньевым как «ужасное время», «настоящее помешательство», от которого «Бог спас меня неожиданно».

В третьей главе «Замысел воскресить чей-то далекий, юный образ»: мир творчества в романе» мы определяем на основании анализа текста творческий потенциал личности Алексея Арсеньева. Арсеньев - верующий православный человек, что подтверждено его самоидентификацией в личностном постижении основных «миров» земного бытия. Арсеньев — человек, творчески воспринимающий действительность. Мир творчества -определяющая часть «жизненного состава» героя, и сам герой способен к творческому созиданию. Герой романа определен нами как «человек духовный», то есть личность, естественно для себя «склоняющаяся на сторону духа» (свт. Феофан Затворник).

В первом разделе третьей главы «Бессмертие» («воспоминание» или «воскрешение»?)» обращаясь к миру собственного творчества Алексея Арсеньева, мы анализируем связь творчества с памятью и воскрешением. Ибо «на протяжении всего романа осуществляется не фиксация прошлого, а его воспоминание, которое и оказывается силой воскрешающей» [Аверин, 2001]. Не споря с этим очевидным суждением, мы обращаемся к осмыслению потенциала «памяти» и «воскрешения» в работах Б.П. Вышеславцева: «Память и есть частичное воскрешение и оживление, победа над смертью и временем, а «вечная» или абсолютная память, о которой мы молим и которую желаем, была бы полным воскресением в вечной жизни божественного воображения» [Вышеславцев, 1994]. Об этом пишет сам Бунин в статье «Инония и Китеж» (1925 г.), где размышляет о «воспоминании, религиозно звучащем во всем нашем существе», таким образом, творческое воображение равное воскрешению образа.

Однако в центре нашего исследования выявление природы «метафизической правды» (К.И.Зайцев) бытия человека и его души, что предполагает иную, в отличие от «воспоминаний», «воскрешающую силу», способную явить «опыт воплощения в творческом слове этого («в самого себя») метафизического перевоплощения» [Зайцев, 1934]. Арсеньев четко формулирует свою творческую задачу: «Пытаюсь воскресить чей-то далекий юный образ» (гл. II книги IV,с. 148-149), который есть «как бы некое подобие моего младшего брата». «Некое подобие», повторенное в тексте дважды, в «символическом пространстве» романа обретает вполне определенный евангельский смысл: «В пятницу поставят пред алтарем в Рождественской церкви то, что называется Плащаницей и что так страшно -как некое подобие гроба Христа - описывали мне, в ту пору еще никогда не видевшему Ее, мать и нянька». То есть «некое подобие» отсылает нас даже не к прообразу Гроба Господня, но в Нем (в подобии Гроба Господня, Плащаницы) к «Источнику нашего воскресения» (Иоанн Дамаскин). Таким образом, Пасхальная смысловая парадигма, заявленная в тексте произведения, корректирует саму природу воскрешающей силы как творческой сверхзадачи героя.

Сама книга «Жизнь Арсеньева», «книга о жизни» (как жанрово понимал свое произведение И.А. Бунин), есть преодоление гибели («конца») России.

Это художественно реализуется в первой «формуле конца» романа (мы имеем в виду первоначальные редакции романа, то есть текст, еще не сокращенный автором к полному - всех пяти книг в одном переплете - изданию 1952 года). Конец XXII главы (IV книги «Жизнь Арсеньева)» интонационно и ритмически актуализирует еще один - гоголевский —«контекст понимания» романа: «Над головой разверзается черно-вороненое, в белых, синих и красных пылающих звездах небо. Все несется куда-то вперед, вперед ... ветви пальм, бурно шумя и мешаясь, тоже точно несутся куда-то». Вполне узнаваемая аллюзия к образу Руси в финале гоголевской поэмы способствует воскрешению образа (духа) России в ее провиденциальной сущности в романе Бунина.

Во втором разделе третьей главы «Быт как религиозно-моральная ценность» мы рассматриваем пушкинский «контекст понимания» в романе «Жизнь Арсеньева», который КИЗайцев связывает с «утверждением и оправданием человеческого быта и, в частности, русского быта, в его вечных морально-религиозных основах» [Зайцев, 1934]. «Пушкинское начало КЗайцев ввдит в возвращении к «истокам дней», однако не только возвращение к России, как к мистической ценности, не только возвращение к личному Богу, к православной церкви, но ...возвращение к быту ках к какой-то исходной религиозно-моральной ценности» (К.И. Зайцев).

Быт в романе приобретает черты не только реалистического постижения действительности, а «прорывом в вечность», который был основной темой Бунина Художник Бунин как бы говорит миру: Вот смотрите, такой была Россия в ее неизреченной красоте. Мы ее потеряли. Всмотритесь в окружающую вас жизнь - в ней есть красота. «Время величайшей русской силы» изображено в романе как своего рода золотой век. Он слагается из очень простых вещей: церковь, национальное государство, семья, человеческая свободная личность.

Быт как ценность явлен в «Жизни Арсеньева», воскрешен в «действительность бытия», и это есть воскресение России «во плоти». Бунину не достаточно воскрешения души России, писатель работает по воскрешению «плоти» (быта).

В третьем разделе третьей главы «Прочность умоначертаиня» мы

рассматриваем истоки и духовный смысл творческой возможности человека (способности человека творить), предстающие как путь «приближения к Творцу».

Важнейшим духовным истоком творчества Бунин считает одиночество — это один из самых значимых мотивов его поэзии и сквозной мотив 1-ГУ книг «Жизни Арсеньева» (до 50 употреблений в тексте). Однако в романе этот мотив обретает новый «смысловой контекст» (А. Фаустов) благодаря соотнесенности с иночеством: «Те весенние дни моих первых скитаний были последними днями моего юношеского иночества. В первый день в Орле я проснулся еще тем, каким был в пути, - одиноким, свободным, спокойным, чужим гостинице, городу, - и в необычный для города час: едва стало светать. Но на другой ... - как все» (гл.1 кн.У). Бунин — поэт, тонко

чувствующий состав и оттенки русского слоза. Замеченное нами созвучие (ОД-инок и иночество - ОД-иночество) не могло остаться вне его внимания. Этот фрагмент обозначает четкую границу между ¡-IV книгами и «Ликой»: в V книге Арсеньев, до этого иней, «чужой» всему окружающему становится «как все». Таким образом, характер существования героя в детстве и отрочестве осознается им самим как «иночество=одиночество» - это и есть «восхождение» к Богу, но «восхождение», осуществленное героем в миру, в быте-бытии России.

Воспоминание об иночество в V книге романа связано с образом матери, что подтверждает наши суждения: «Потом встал, умылся и оделся, привычно покрестился на образок ... означающем своими выпуклостями трех сидящих за трапезой Авраама ангелов ... - наследие рода моей матери, ее благословение мне на жизненный путь, на исход в мир из того подобия иночества, которым было мое детство, отрочество, время первых юных лет, вся та глухая, сокровенная пора моего земного существования, что кажется мне теперь совсем особой порой его, заповедной, сказочной, давностью времени преображенной как бы в некое отдельное, даже мне самому чужое бытие ... Покрестившись на образок, я пошел за покупкой, которую выдумал лежа» [с.241]. «Покупка» - это покупка тетради, на которой будет выведено: «Алексей Арсеньев. Записи», в которых герой намеревается писать о своей собственной жизни.

Началу мира собственного творчества предстоит Икона («образок») Святой Троицы, да еще и наследственная, по роду. Иконическая символика православной Троицы особенно явно была обозначена в первом издани «Жизнь Арсеньева»: «Въ Духовъ день, памятуя, что «Святымъ Духомъ всякая душа живится», призываетъ Церковь за литургией» [Бунин, 1930]. Это сказано о возможности - для каждого человека (всякая душа) -воскресения. И тем самым и о возможности «творческого», со-творческого, в со-работничестве со Святой Троицей - воскрешения событий жизни души, ее «вещей и дел». Феномен творческого «наития» при этом выступает как основной «элемент» возможности человека творить, интерпретированной в святоотеческой традиции как наитие Духа Святого.

В четвертой главе «Культурные контексты романа» мы обращаемся к «диалогу» романа (прозы) с поэзий самого Бунина, а также диалогу с русской классической литературой.

В первач разделе четвертой главы «Лирический герой и герой романа» мы акцентируем факт издания «Избранных стихов» (Париж, 1929) накануне выхода «Жизни Арсеньева» (Париж, 1930). Мы полагаем, что до-воплощение лирического героя поэзии И.А. Бунина до «телесности», реальности, свойственной литературному герою б образе Алексея Арсеньева, есть одно из начал замысла произведения. Обосновывая наши предположения, мы рассматриваем одно из самых «загадочных» в определенном смысле стихотворений И. А. Бунина— «1885 год».

Это единственный случай в поэзии Бунина, когда в качестве заглавия стихотворения использован полный формат даты. В стихотворении присутствует четкое логическое построение, основанное на развернутой оппозиции «весна (жизнь) - могила (смерть)». Рассматривая контекст (в широком смысле) стихотворения, мы на основе общности основных мотивов сопоставляем «1885 год» с текстом дневниковой записи (29 декабря 1885 г.) и финальной сценой эпизода смерть Писарева. Происходит полное «совпадение» философского смысла эпизода «смерть Писарева» -преодоление мира смерти миром любви - с философским смыслом стихотворения: «попрала смерть, как Бог». «Биография» лирического героя, отделенная от фактов жизни И.А. Бунин», получает «текст своей жизни» в «Жизни Арсеньева». Таким образом, «Жизнь Арсеньева» представляет собой «историю души», которая не может быть воплощена биографически, автобиографически. «История души» имеет иное жанровое содержание, которое и представляет нам «Жизнь Арсеньева». «Подлинный автор не может стать образом» [Бахтин, 1979], отсюда Бунин использовал возможность воплощения лирического героя в образе героя литературного, в котором сохраняется на. новом эстетическом уровне близость автору и вместе с тем представлена «истории души» русского поэта, поэта русской литературы, история становления и бытия творческой души в России.

И с этой точки зрения актуальным представляется вывод А .Я. Эсалнек: «Когда мы имеем дело с большими художниками, то в их творчестве индивидуальные жанровые или стилевые вариации произведений являются одновременно и типологическими, имея в виду типологию второго уровня» [Эсалнек, 1985]. Мы полагаем, что исследование А.Я. Эсалнек позволяет нам обозначить жанровую природу (в типологии второго уровня) «Жизни Арсеньева» как «историю души лирического героя».Это открытие Бунина нашло свое художественное воплощение в дальнейшем развитии русского романа - в произведениях Г.Газданова, Вл.Набокова, Б.Пастернака.

Во втором разделе четвертой главы «Диалоги» с М Ю. Лермонтовым» мы исследуем различные аспекты того творческого «диалога» в русской классической литературой, который мы уже отмечали при анализе «Жизни Арсеньева». На наш взгляд, М.Ю.Лермонтов становится основным «адресатом» в бунинском романе. Сам прием соотнесения лирического героя с героем литературным (романным) творчески воспринят Буниным от «Героя нашего времени».

Не менее важно, что «о родстве» с Лермонтовым свидетельствует («сам о себе») текст «Жизни Арсеньева»: «Вспомнив вместе с тем Лермонтова. Да, вот Кропотовка, этот забытый дом ... Вот бедная колыбель его, наша общая с ним ... и первые стихи, столь же, как и мои, беспомощные... Я подумал: что такое Лермонтов? - и увидел сперва два тома его сочинений, увидел его портрет, странное молодое лицо с неподвижными темными глазами, потом стал видеть стихотворение за стихотворением и не только внешнюю форму их, но и картины, с ними связанные» [с. 157-158]. И еще

одно свидетельство и, вновь, родство (фамильное), но уже и с русской литературой: «И в мою душу запало твердое решение... вернуться в Батурине и стать «вторым Пушкиным или Лермонтовым», Жуковским, Баратынским, свою кровную принадлежность к которым я живо ощутил, кажется, с тех самых пор, как только узнал о них, на портреты которых я глядел как на фамильные» [с.95].

Конечно, речь идет о творческой «родословной» русского писателя, но на основе этого суждения героя романа мы считаем возможным предложить гипотезу об истоках имени и фамилии Алексей Арсеньева, обнаруженных нами в реальной родословной М.Ю.Лермонтова: «25 октября 1827 года пензенской помещице Елизавете Алексеевне Арсеньезой ... выдано следующее свидетельство: «Октября 2-го ... у живущего капитана Юрия Петровича Лермонтова родился сын Михаил... крещен того же октября 11 дня... Восприемницей была ... Елизавета Алексеевна Арсеньева» [Марченко, 1984].

Идея писательской преемственности заявлена и в мотиве «толстой тетради», где рассказана «повесть о самом себе»: «Что ж, думал я, может быть, просто начать повесть о самом себе?» [с.236]; «Я сходил в писчебумажный магазин, купил толстую тетрадь в черной клеенке. И, обмакнув перо, старательно и четко вывел: - Алексей Арсеньев. Записи» [с.241-242]. Мы предполагаем, что именно в этом аспекте автор «Жизни Арсеньева» ведет осознанный диалог с автором «Героя нашего времени»: «В моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою» (М.Ю. Лермонтов «Журнал Печорина». Предисловие).

В третьем разделе четвертой главы «Воронежские «реалии» и их значимость в романе» мы исследуем ту значительную роль, которую сыграла «средняя Россия» и три ее топоса: Воронеж, Елец, Орел — в жизни Бунина и ее отражение в «Жизни Арсеньева».

Если елецкие и орловские реалии достаточно заметны в «Жизни Арсеньева» (и этому посвящены исследования ученых), то Воронеж лишь дважды упоминается в заметках писателя. Однако «углубление путем расширения далекого контекста» [Бахтин 1979] позволяет нам при «интерпретации «воронежских» смыслов» жизни Бунина и его героя привлечь одну из ранних статей писателя «Памяти сильного человека», посвященную воронежскому поэту И.С.Никитину. Повод для подобного сопоставления прямо обозначен в тексте романа: «В гимназии я пробыл четыре года, живя нахлебником у мещанина Ростовцева ... Он, случалось, заходил к нам, своим нахлебникам, и порой вдруг спрашизал, чуть усмехаясь: А стихи вам нынче задавали? ... Потом я читал Никитина .... - Вот это надо покрепче учить! И ведь кто писал-то? Наш брат мещанин, земляк наш!» [с.63-64].

Статья «Памяти сильного человека», в точном соответствии с заглавием, рисует читателю образ, в первую очередь, сильного человека. И з романе «Жизнь Арсеньева», и в статье для Бунина важна (подчеркнута,

названа автором) типичность, то есть не единственность, а распространенность такого человеческого типа в жизни сословия («мещанин»), то есть в глубинах русской жизни. Об этом говорит завершающий, и в нашем понимании - кульминационный - посыл (пафос) статьи Бунина: «Никитин, этот сильный человек духом и телом. Он в числе тех великих, кем создан весь своеобразный склад русской литературы, её свежесть, её великая в простоте художественность, её сильный простой язык, её реализм в самом лучшем смысле этого словами. Все гениальные её представители — люди, крепко связанные с своей почвой, с своей землею, получающие от неё свою мощь и крепость. Так был связан с нею и Никитин, и от неё был силён в жизни и творчестве. Кажется, переводятся такие люди» [т.9, с.505-506]. На примере И.С. Никитина Бунин показывает символическую связь русской литературы с почвой, с землей как основу (исток) ее, русской литературы, силы.

Воскрешая в «Жизни Лрсеньева» Россию времен «величайшей русской силы и огромного сознанья ее», Бунин воскрешает и образ подлинного русского человека того времени. Этот воскрешенный образ сильного человека, выявленный Буниным в натуре (личности) русского человека на примере И.С. Никитина (в статье 1894 года), в романе получает имя Ростовцева, но это образ (и тип и символ) - именно сильного человека. При этом «глубина символического пространства» данным наблюдением не исчерпывается. Важнейшему «символическому» посылу статьи «Памяти сильного человека» - «люди, крепко связанные с своей почвой, с своей землею, получающие от неё свою мощь и крепость» (именно к таким людям принадлежат и Никитин и Ростовцев) - соответствует в «Жизни Арсеньева» посыл, на первый взгляд, исключительно реалистический: «Наш брат мещанин, земляк наш!» (о Никитине) [с.64]. «Земляк наш» - за этим утверждением и символически объединяющая Ростовцева с Никитиным «своя почва, своя земля», и - реальная, географическая, местность, общее пространство рождения и жизни: «Самый город тоже гордился своей древностью и имел на то полное право: он и впрямь был одним из самых древних русских городов, лежал среди великих черноземных полей Подстепья ... принадлежал к тем важнейшим оплотам Руси ... первые давали знать Москве о грядущей беде и первые ложились костьми за нее» [с.57,59].

В.Н. Муромцева-Бунина приводит следующую документальную запись Бунина: «Я рос в средней России, в той области, откуда вышли не только Анна Бунина, Жуковский и Лермонтов, - имение Лермонтова было поблизости от нас, — но вышли Тургенев, Толстой, Тютчев, Фет, Лесков... И все это: эти рассказы отца и наше со всеми этими писателями общее землячество, все влияло, конечно, на мое прирожденное призвание ... Область, о которой я только что сказал, есть так называемое Подстепье, вокруг которого Москва, в целях защиты государства от монгольских набегов с юго-востока, создавала заслоны из поселенцев со всей России» [Муромцева-

Бунина, 1989]. Таким образом, в историко-культурных и географических реалиях Подстепье — это средняя Россия, откуда вышли и писатели, названные И.А. Буниным, и он сам, свидетельствующий об «общем землячестве». «Земля» эта, как мы сейчас доказательно выяснили -Подстепье. Но для даже перечисленных здесь имен великих русских писателей, символизирующих русскую литературу, почвой является, конечно, не собственно Подстепье, но сама Россия. Поэтому, в зависимости от ко¡ггекста, Подстепье у Бунина выступает символом самой России, Отечества, Родины.

Особое наполнение 'данный символ получает в «Воспоминаниях» (1950), где уже не Подстепье, а сама Россия охвачена «большим ветром из пустыни». В данных сопоставлениях открывается еще один символический смысл «Подстепья». По Бунину, Подстепье-земля - это рубеж, первым встречающий врагов России, это первая линия обороны России. Но тогда Подстепье-родина русских писателей - это первая линия духовной обороны России. И именно «оскудение» линии духовной обороны Отечества, отмеченное И.А. Буниным еще в 1894 году - «переводятся такие люди» -сделало возможным тот разгул «большого ветра из пустыни», о котором идет речь в «Воспоминаниях». Выявленный нами «контекст понимания» может свидетельствовать о том, что «Воронеж», включенный в «землячество» по целому ряду смыслов, становится не просто существенным, но во многом взаимо-сущностным как для «главного» произведения И.А. Бунина - романа «Жизнь Арсеньева», так и для понимания И.А. Буниным России - трагедии России и причин трагедии.

В заключении подводятся основные итоги исследования и формулируются основные выводы. Предложенная в диссертационном исследовании методологическая стратегия прочтения и изучения романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева», действительно, позволяет открыть ранее не отмеченные исследователями смысловые величины и элементы поэтики романа. Тем самым практически подтверждается постулат И.А. Бунина: «В основе всего видимого есть элемент невидимый, но не менее реальный, и что не учитывать его в практических расчетах - значит рисковать ошибочностью всех расчетов» (Бунин, «Эртель», 1929). Диссертация открывает новые подходы к изучению и пониманию как романа «Жизнь Арсеньева», так и произведений русской литературы.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНЫ В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ:

монография

1. Смоленцев Алексей Иван Бунин. Гармония страдания : лит.-худож. исследование : «Жизнь Арсеньева». Художественный мир. Пафос. Жанр -автобиография лирического героя. Инстинкт истины. Творческий космос / А. И. Смоленцез ; предисл. Н. Переяслова, послесл. Е. Шестуна. - Самара : Самар. отд-ние Лит. фонда России, 2001. - 96с. - ISBN 5-8530-467-Х. научные статьи в изданиях, рецензируемых ВАК РФ

2. Смоленцев А.И. Замысел «Воскресить чей-то далекий юный образ...» (стихотворение И. А. Бунина «1885 год» и роман «Жизнь Арсеньева») / А.И. Смоленцев // Научный журнал «Известия Самарского научного центра РАН». - Самара, 2012. -т. 14, № 3 (2). - С.776-783.

3. Смоленцев А.И. Мир Бога в мире И. А. Бунина / А.И. Смоленцев // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета : научный журнал. — Киров, 2012.-№ 1 (2). — С.111-115.

4. Смоленцев А.И. «Землячество» как «контекст понимания» в творчестве Ивана Бунина / А.И. Смоленцев // Вестник Тамбовского университета : научный журнал. - Тамбов, 2012. Выпуск 7 (111) - С.57-61. публикации в других научных изданиях

5. Смоленцев А.И. Заболоцкий, Бунин - Евангелие. Уржум, Елец — Египет / А.И. Смоленцев // Петряевские чтения, 2005: Материалы научной конференции. - Киров, 2005. - С. 324-329.

6. Смоленцев А.И. «Ты приглядись, там не совсем темно...» (о некоторых аспектах религиозного символизма в творчестве И. А. Бунина) / А.И. Смоленцев // Метафизика И. А. Бунина : Межвузовский сборник научных трудов. - Воронеж, 2008. - С.51-61.

7. Смоленцев А.И. «Стыд мыслить и ужас быть человеком». Анненский и Бунин над переводом JI. Де Лиля / А.И. Смоленцев // Иннокентий Федорович Анненский. Материалы и исследования : По итогам международных научно-литературных чтений, посвященных 150-летию со дня рождения И.Ф. Анненского. - М.: Изд. Литературного института им. А.М. Горького, 2009. — С.566-582.

8. Смоленцев А.И. Текст, подтекст и символическое пространство произведения И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» / А.И. Смоленцев // Метафизика И.А. Бунина : Сборник научных трудов, посвященный творчеству И.А. Бунина - Воронеж : НАУКА-ЮПИРЕСС, 2011. - Вып.2. -С.32-42.

9. Смоленцев А.И. Мир Бога в художественном мире произведения И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева». / А.И. Смоленцез // И.А. Бунин и XXI век : Материалы Международной научной конференции. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2011.-С.61-78.

10. Смоленцев А.И. «Знание Бога» (Благодать) и «знание о Боге» (закон) как критерий понимания при изучении объектов гуманитарного исследования.

Материалы к постановке проблемы (на примере изучения творчества И. А. Бунина)» / А.И. Смоленцев // Православие и русская культура: прошлое и современность : Материалы V Международной научно-практической конференции (Тобольск, 19-21 мая 2011 г.). - Тобольск : Славянский печатный дом, 2011. -С.212-216.

11. Смоленцев А.И. Рецензия на книгу: О. А. Бердниковой, Так сладок сердцу Божий мир. - Воронеж, 2009. / А.И. Смоленцев// Научный центр «Бунинская Россия». Итоги деятельности в 2010 году : Бюллетень № 1. - Елец, 2011. -С.27-32.

12. Смоленцев А.И. «Интерпретация смыслов»: об одной Воронежской аллюзии в романе И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» / А.И. Смоленцев // Материалы Всероссийской научной конференции «Воронежский текст» русской культуры. - Воронеж, 2012. - С.133-139.

публикации в литературно-художественных изданиях

13. Смоленцев А.И. «Небесная составляющая русской литературы». Несколько слов к вопросу о «бессюжетности». Из работы «Иван Бунин. Гармония страдания» / А.И. Смоленцев // Литературный альманах «Русское эхо». - Самара, 1999. - № 5. - С.49-57.

14. Смоленцев А.И. «Божественный зов» (Религиозные аспекты символизма в поэзии И. А. Бунина) / А.И. Смоленцев // «Воскресная школа». - М., 1999. -№45 (117). - С. 10-11.

15. Смоленцев А.И. «Перечитывая «Жизнь Арсеньева» / А.И. Смоленцев /У «Час России». - М„ 2001. - № 1. - С.105-110.

AHO «НАУКА-ЮНИПРЕСС» 394024, г. Воронеж, ул. Ленина, 86Б, 2. Заказ № 168 от 23.10.2012. Бумага офсетная. Печать трафаретная. Формат 60x84/16. Усл. г.еч. л. 1,4. Тираж 100 экз. Отпечатано в типографии AHO «НАУКА-ЮНИПРЕСС» 394024, г. Воронеж, ул. Ленина, 86Б, 2.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Смоленцев, Алексей Иванович

1. ВВЕДЕНИЕ.

2. ГЛАВА 1.

Роман И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева»: история изучения.

1.1. Проблема автобиографизма романа.

1.2. Феноменологический подход в интерпретации романа.

1.3. Духовно-религиозные аспекты в оценках романа.

3. ГЛАВА 2.

Бог, смерть и любовь как основные духовно-религиозные константы романа.

2.1. Мир Бога.

2.2. Мир смерти.

2.3. Мир любви.

4. ГЛАВА 3.

Замысел воскресить чей-то далекий юный образ»: мир творчества в романе.

3.1. «Бессмертие» («воспоминание» или «воскрешение»?).

3.2. Быт как религиозно-моральная ценность.

3.3. «Прочность умоначертания».

5. ГЛАВА 4.

Роман «Жизнь Арсеньева» в контексте русской литературной традиции.

4.1. Лирический герой и герой романа.

4.2. «Диалоги» с М.Ю. Лермонтовым.

4.3. Воронежские «реалии» и их значимость в романе.

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Смоленцев, Алексей Иванович

Творчество, жизнь и личность русского писателя Ивана Алексеевича Бунина отмечены в истории русской литературы особым - «неуловимым» [Бунин, 1, с.93] , «невидимым» [Бунин, 9, с.419] - сокрытым до времени, значением.

Это тем необычайнее, что, по нашему предположению, в русской литературе нет другого писателя, который оставил бы в своих произведениях столь прямое свидетельство о собственном творческом методе. И при этом нет в русской литературе писателя, который был бы столь же «не прочтен» - в собственном свидетельстве о себе, особенностях своего творческого дара и художественного метода. Бунин сетовал: «Как обидно умирать, когда все, что душа несла, выполняла, - никем не понято, не оценено по-настоящему!» [Кузнецова, 1995, с.247-248].

Мы полагаем, что основные творческие свидетельства И.А. Бунина, «все, что душа несла, выполняла», представлены в романе «Жизнь Арсеньева». Именно в этом произведении художественная глубина, открывающаяся в простоте и ясности русской письменной речи, приглашает к «созерцанию» [Ходасевич, 1991, с.651] творческой мастерской писателя.

Роман «Жизнь Арсеньева» в качестве объекта научного исследования многократно и самым тщательным образом был осмыслен, изучен, проанализирован писателями и публицистами, критиками и литературоведами, философами, богословами и психологами, людьми самых разных, иногда диаметрально противоположных, взглядов, убеждений, мировоззрений. И не единожды роман «Жизнь Арсеньева» «вспыхивал», «приобщался к диалогу», соприкасаясь с «другим текстом

Далее цитаты: Бунин 1965-1967, Собр. соч. в 9-ти т. - приводятся с указанием [т., с.]; цитаты т.6 «Жизнь Арсеньева» и «Комментарии» с указанием [е.]. контекстом)»2, даже самым, казалось бы, несопоставимым, неродственным собственной художественной природе.

Вместе с тем о таком свойстве романа «Жизнь Арсеньева», как принципиальная непознаваемость объекта изучения, в 1994 году говорил Ю.В. Мальцев: «Невозможно выразить философские и эстетические взгляды Бунина (заключенные в этом «романе», как впрочем, и в других его произведениях) в рациональных категориях. Едва мы пытаемся сделать это . как сразу все опускается на порядок ниже и теряет ту иррациональную и невыразимую логически глубину, которая составляет магическую тайну этой книги» [Мальцев, 1994, с.320].

Подводя итог восьмидесятилетней истории изучения романа, представляя классификацию основного спектра исследовательских интенций, направленных на «Жизнь Арсеньева», Е.М. Болдырева заключает: «Важной проблемой остается по-прежнему и определение той методологической стратегии, которая релевантна исследуемому материалу. «Жизнь Арсеньева» активно изучается и литературоведами, и лингвистами, попадая на перекрестье самых различных теоретических концепций и методов . Научная ценность подобных исследований несомненна, однако текст романа оказывается востребованным в большей степени как материал, по отношению к которому возможно осуществить всевозможные интерпретационные проекты» [Болдырева, 2007, с.8]. В научном обосновании представлены Е.М. Болдыревой формулировки основной, научно постигаемой, но нерешенной проблематики исследований романа: «Первая проблема, возникающая в связи с изучением романа, - проблема жанровой идентификации «Жизни Арсеньева», осуществляемой исходя не из внеположных ей систем, а из

2 «Текст живет, только соприкасаясь с другим текстом (контекстом). Только в точке этого контакта текстов вспыхивает свет, освещающий и назад и вперед, приобщающий данный текст к диалогу» [Бахтин, 1979, с. 365]. внутренних законов самого текста». Вторая проблема - это «определение имманентных объекту исследования методологических принципов, которое позволит осмыслить роман не как сферу применения различных литературоведческих штудий, а как особое явление, продуцирующее собственный «объясняющий» код». Третья проблема - определение «принципов соотношения «Жизни Арсеньева» со всем творчеством Бунина и вопрос о месте романа в художественной системе Бунина» [Болдырева, 2007, 7-9].

Методом «от противного» в данном случае акцентирован недостаток исследовательского внимания к самому произведению, его содержанию, собственно к тексту романа «Жизнь Арсеньева».

Отсюда следует еще одна особенность в изучении романа: «Жизнь Арсеньева», «главная книга И. А. Бунина» [Пращерук, 1999, с.84], художественный состав романа, его содержание оказываются на периферии исследовательского внимания. Обращение к содержанию романа в большинстве случаев носит вспомогательный характер для построения общих концепций творчества, понимания личности (философских и эстетических взглядов) и даже жизни И.А. Бунина.

Выход из данной ситуации возможен только на строгой научной основе, с применением эффективной - для прочтения и понимания данного произведения - методологии.

В кратком обзоре работ, посвященных осмыслению творчества И. А. Бунина и собственно романа «Жизнь Арсеньева», мы выражаем принципиальное несогласие с тенденцией «высокомерия» (которое мы полагаем вульгарным, то есть ненаучным) по отношению к исследованиям литературоведов советского периода истории нашего государства. Мы считаем необходимым назвать как важные, в должной мере объективные для изучения и понимания творчества И.А. Бунина, послужившие основой нашей методологии, труды А.К. Бабореко; драгоценные (учитывая творческий масштаб личности), пусть и не бесспорные, как всякий ярко-индивидуальный взгляд, размышления А.Т.Твардовского в статье, «до сих пор не устаревшей» [Никонова, 2011, с.93], предваряющей столь же драгоценное для того времени собрание сочинений Бунина в девяти томах; работы О.Н. Михайлова, точно формулирующие одну из основных особенностей творческой личности писателя - «строгий талант». Необходимо упомянуть исследования В.Н. Афанасьева, Т.М. Бонами, A.A. Волкова, JI.K. Долгополова, А.Е. Горелова; статью В.П. Смирнова в словаре «Русские писатели» (1989 г.), по основным параметрам итоговую, накануне нового «коренного перелома» русской жизни в последнем десятилетии XX века.

Нами учтены исследования Б.В. Аверина, O.A. Бердниковой, Е.М. Болдыревой, Н.В. Борисовой, Т.В. Двинятиной, Г.Ю. Карпенко, Г.П. Климовой, JI.B. Колобаевой, JI.B. Крутиковой, Т.А. Никоновой, Н.В. Пращерук, О.В. Сливицкой, J1.A. Смирновой, P.C. Спивак, М.С. Штерн и других.

Непреходяще актуальными мы полагаем материалы современников писателя: Г.В. Адамовича, Ю.И. Айхенвальда, A.M. Алданова, A.B. Бахраха, П.М. Бицилли, И.А. Ильина, Г.Н. Кузнецовой, В.Н. Муромцевой-Буниной, Ф.А. Степуна, В.Ф. Ходасевича. Особое внимание уделено в нашей работе труду К.И. Зайцева «И.А. Бунин. Жизнь и творчество» (Берлин, 1934).

Учитывая значительный научный опыт в изучении романа, мы, в дополнение к нему, предполагаем, что сам текст «Жизни Арсеньева» содержит определенные методологические интуиции, позволяющие приближаться к пониманию художественных намерений создателя произведения. Поэтому, первостепенно необходимо пристальное внимание может быть, - повышенное доверие) к тесту3, к его составным частям, к слову как смысловой единице и его «смысловому контексту» (A.A. Фаустов)4, к слову как единице «строительного материала», из которого создается текст; к связям, очевидным в содержании и неочевидным в подтексте; к свидетельствам текста и «текстовым фактам» [Хализев, 1999, с.285], позволяющим вскрыть «информационные узлы» произведения» [Фарино, 2004, с.72], открывающим как новое содержание в реальном пространстве произведения (собственно письменный текст), так и обеспечивающим «выход» в символическое пространство произведения.

Понятие «символическое пространства», вероятно, не заняло еще должного места в современном литературоведении. Вводя в диссертации понятие «символическое пространство», мы обращаемся к опыту изучения творчества И.А. Бунина. Основания говорить о «символическом пространстве» «Жизни Арсеньева» мы находим не в прямых научных формулировках, не «в букве», но «в духе», то есть - в интенциях вдумчивого осмысления романа. Так, Н.В. Пращерук обращаясь к постижению «Художественного мира прозы И.А. Бунина», вводит в научный оборот понятия, которые просто не могут быть ограничены реалиями и неизбежно предполагают символический состав, - «язык пространства», «пространство жизни» [Пращерук, 1999, с.23, 84]. Исследователь понимает «пространство жизни» как пространство без границ - и в «географическом» и в метафизическом смысле» [Там же.

3 Именно о таком внимании к творчеству И.А. Бунина предупреждает Ф.А. Степун: «мы читаем невнимательно, неряшливо и приблизительно, не погружаясь в отдельные слова, а лишь скользя по ним, т. е. читаем вовсе не то, что написано, а нечто лишь отдаленно на написанное похожее. (.) Бунин такого чтения не переносит. При приблизительном чтении от него почти ничего не остается; это видно по переводам его вещей. Он почти непереводим. Потому добрый совет всем тем, которые сейчас снова, а, может быть, и впервые, возьмутся за книги Бунина. Читать его надо медленно и погружено, всматриваясь в каждый образ и вслушиваясь в каждый ритм, памятуя о знаменитых словах Шопенгауэра: «Искусство суровый властитель; подчас надо долго ждать, пока оно соизволит заговорить с тобой» [Степун, 1962, с. 102].

4 Сравним с исследованием А.А. Фаустова: «слово для М.М. Бахтина имеет крайне специфический облик. Это не нейтральный объект лингвистики, но идеологически и экспрессивно отмеченная единица. Слово всегда чье-то, с ним неразрывно слиты некое «что» (особый смысловой контекст) и некое «как» (особая интонационная окраска), так что слово у М.М. Бахтина всегда есть идея» [Фаустов, 1986].

С.233]. Это позволяет нам оперировать понятием «символического пространства» романа «Жизнь Арсеньева» как производным от «пространства жизни. в метафизическом смысле». Но на данном этапе мы будем лишь обращаться к «символическому пространству», обосновывая сам факт его существования и возможность «выхода» в символическое пространство из текста произведения. Выявить «точки выхода» в символическое пространство исследуемого произведения нам поможет заявленное повышенное внимание и доверие к тексту романа «Жизнь Арсеньева». Вместе с тем само понятие можно считать введенным в научный оборот в смежных сферах, в частности - в социальной философии: «Ответом всеобщему растворению и смешению, как на социальном уровне, так и на уровне личностном могло бы послужить возрождение единого символического пространства, между различными точками которого осуществляется непрестанный обмен смыслов. Это символическое пространство способно расширить область значимых формирований за пределы предметно-функциональной действительности, объяв собой и объединив в себя все сферы бытия, доступные человеку» [Тагиров, 2003, с.2-3]. Автор исследования отмечает: «Все явления, доступные человеку, а также все уровни человеческого бытия, предположительно оказываются соотнесенными между собой, и эта соотнесенность открывается нам через символ или смысл» [Там же. С.З]. Этот тезис напрямую взаимодействует с научными подходами литературоведения, в частности трудами М.М. Бахтина, А.Ф. Лосева, осмысляющими «уровни человеческого бытия» не как таковые, а в их отражении в художественной действительности. Мы предполагаем, что роман «Жизнь Арсеньева», как и в целом интенции русской классической литературной традиции, взыскуют (и обретают по факту - создания произведений) именно объединяющее начало в осмыслении основных «уровней человеческого бытия». И роль «символа» при этом фундаментально осмыслена литературоведением. Поэтому мы считаем возможным, и вводим в нашем исследовании понятие «символического пространства» романа «Жизнь Арсеньева». Но исследовать и обосновывать на данном этапе мы будем лишь сам факт существования «символического пространства» и возможность «выхода» в «символическое пространство»5.

Выявить «точки выхода» в символическое пространство исследуемого произведения нам поможет заявленное повышенное внимание и доверие к тексту романа «Жизнь Арсеньева». Этот приоритет основан на индивидуально-авторских характеристиках И.А. Бунина. Необходимо принять во внимание не раз отмеченную исследователями особую точность (т.е., отсутствие случайных величин), даже тщательность Бунина в вопросах творчества. Запись, сделанную Буниным на полях рукописи рассказа «Солнечный удар»: «Ничего лишнего» -исследователи называют «эстетическим «символом веры» писателя» [РП, 1989, с.360].

Полагая нашим приоритетом повышенное внимание (и доверие) к тексту романа «Жизнь Арсеньева», мы, там где это возможно, будем оставаться в пределах лексической органики текста произведения, то есть формулировать - объекты, предметы, явления - в пределах тех «звуковых комплексов» (В.В. Виноградов), которыми они обозначены в тексте романа «Жизнь Арсеньева». Так, например, в тексте романа на ранних стадиях жизни героя два основных субъекта взаимодействия определены в

5Отметим, что наши научные интересы, как и интересы автора цитируемого исследования, имеют в основании общие ориентиры - онтологические (бытийные, в смысле земного бытия человека в единстве с национальным и общечеловеческим бытием, - «жизнь») и общий «дискурс в поле сакрального», которые мы полагаем - «метафизической» парадигмой изучения «Жизни Арсеньева». Сравним: «если некая единая символически-смысловая матрица коренится только в умах людей, то объединение на ее основе может быть лишь очень относительным . Лишь в случае онтологической укорененности этой матрицы можно говорить об объединении на некоторых глубинных основаниях; в строящемся на них символическо-смысловом поле и будет явлена множественность, обретаемая через разногласия и иные индивидуализационные процессы. Это и приводит нас к необходимости изучения доступных человеку сегодня моделей и форм дискурса в поле сакрального» [Тагиров, 2003, с.2-3]. следующих понятиях: «душа» и «окружающий мир», ими мы и оперируем при анализе текста в начале второй главы нашего исследования. Этот же принцип (следование - «терминологии» произведения, органике текста) избран при обозначении духовно-религиозных констант романа. Сравним: «И моя . душа устремилась за помощью, за спасеньем к Богу . я вступил еще в один новый для меня и дивный мир: стал жадно, без конца читать копеечные жития святых и мучеников» [с.44]; также о «мире смерти» - «Дом все еще делился на два совершенно разных мира: в одном была смерть, был зал с гробом, в другом же. наша беспорядочная жизнь» [с. 108]; «мир любви» - по аналогии с «миром жизни».

В то же время, мы исходим из принципов объективного отношения к тексту произведения. Принятая нами «терминология текста» - не есть механическое, «слепое» повторение, но осмысленная методология, предполагающая предварительный анализ понятия. Так, обозначенные нами, вслед за текстом «миры» (духовно-религиозные константы) и в действительности в тексте «Жизни Арсеньева» преодолевают рамки «темы». В романе мы наблюдаем именно взаимодействие «миров», где «мир» - это совокупность разнообразных проявлений в их динамике, дающей объемное и целостное представление о той или иной бытийной сфере («нелегкими познаниями, мыслями и чувствами, приобретенными мною на земле» [с.29]), художественно явленной в произведении.

Теоретико-литературоведческая основа нашего исследования представлена спектром работ от традиционно-классического подхода до развивающих научную традицию теоретических положений В.Е. Хализева. В том числе - труды А.Н. Веселовского, Ф.И. Буслаева, М.М. Бахтина, А.Ф. Лосева. В формате «поиска жанра» мы учитывали изыскания Г.Н. Поспелова, Л.В. Чернец, В.В. Кожинова. В понимании «внутренней жанровой типологии» - исследования А.Я. Эсалнек.

Во многом определяющей является работа М.М. Бахтина «К методологии гуманитарных наук» (1979), в которой сформулированы реализованные в нашем исследовании «контексты понимания» [Бахтин, 1979, 373], «интерпретация смыслов» [Там же. С.363]. Размышляя о «границах текста и контекста», М.М. Бахтин отмечает: «Каждое слово (каждый знак) текста выводит за его пределы. Всякое понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами». При этом «понимание» (по М.М. Бахтину) осуществляется «как соотнесение с другими текстами и переосмысление в новом контексте» [Там же. С.365-367].

Мы считаем возможным в качестве «нового контекста» для «понимания» романа И.А.Бунина рассматривать «евангельский текст» русской литературы. «Евангельский текст в русской литературе» -масштабное научное направление, динамично развивающееся на базе Петрозаводского государственного университета с начала 90-х годов XX века. К настоящему времени изданы несколько фундаментальных трудов («Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр», 1994 - 2011), объединивших научные изыскания целого ряда видных представителей современного литературоведения: В.Н. Захарова, И.А. Есаулова, А.Е. Кунильского, В.А. Воропаева, Т.Г. Мальчуковой, Т.А. Кошемчук и других. Феномен «евангельского текста» может быть осмыслен по аналогии с «петербургским текстом» русской литературы [Топоров, 1995]. В настоящее время данный научный вектор - исследование «совокупности текстов» - является одной из ведущих тенденций современной науки, получившей интенсивное развитие в первом десятилетии XXI столетия в сфере «локальных текстов» («пермский текст», «орловский текст», «воронежский текст» и другие).

Все это, предполагаем мы, дает достаточно оснований, для того, чтобы в нашем исследовании интерпретировать «евангельский текст русской литературы» в качестве основного «контекста понимания» романа «Жизнь Арсеньева». Мы принимаем тезис В.Н. Захарова: «Евангельский текст» - научная метафора. Она включает в себя не только евангельские цитаты, реминисценции, мотивы, но и книги Бытия и притчи царя Соломона, и псалтирь, и книгу Иова, - словом, все то, что сопутствовало Евангелию в повседневной и праздничной церковной жизни» [Захаров, 1994, 7]. Определение В.Н. Захаровым «евангельского текста» не ограничивает пространство произведения рамками (реальностью) текста: «.что делает русскую литературу русской. Чтобы понять то, что говорили своим читателям русские поэты и прозаики, нужно знать Православие. Православный церковный быт был естественным образом жизни русского человека и литературных героев, он определял жизнь не только верующего большинства, но и атеистического меньшинства русского общества; православно-христианским оказывался и художественный хронотоп даже тех произведений русской литературы, в которых он сознательно не был задан автором» [Там же. С.9]. Полагаем, о подобном преодолении границ текста писал и М.М. Бахтин: «Текст - печатный, написанный или устный -записанный - не равняется всему произведению в его целом (или «эстетическому объекту»). В произведение входит и необходимый внетекстовый контекст его. Произведение как бы окутано музыкой интонационно-ценностного контекста, в котором оно понимается и оценивается (конечно, контекст этот меняется по эпохам восприятия, что создает новое звучание произведения)» [Бахтин, 1979, с.370].

Православный церковный быт» как «естественный образ жизни русского человека и литературных героев» будет принят нами (именно по Бахтину) в качестве «необходимый внетекстового контекста» исследуемого произведения - романа «Жизнь Арсеньева». Этот исследовательский шаг предпринят нами единственно в целях выбора «методологической стратегии, релевантной исследуемому материалу»

Е.М. Болдырева). В этом смысле наше исследование сосредоточенно не на выявлении «нового звучания произведения» (М.М. Бахтин), но на стремлении приблизиться к прочтению исходных, авторских, намерений о «Жизни Арсеньева», которые и станут своего рода «новым звучанием», открывая новые подходы к осмыслению «проблем» изучения романа.

Таким образом, основным «контекстом понимания» романа «Жизнь Арсеньева» нами принят «евангельский текст» с его религиозно-философским и святоотеческим осмыслением русского человека, русского быта. Кроме того, «контекстом понимания» является и русская классическая литература, наследником и продолжателем которой И.А. Бунин всегда себя осознавал и «следы» которой открыто или аллюзивно во множестве представлены в романе «Жизнь Арсеньева».

В числе методологических оснований исследовательского «контакта» с «евангельским текстом» стала для нас монография O.A. Бердниковой «Так сладок сердцу Божий мир» (2009), в которой отмечено: «И. А. Бунин был крещен в православии, воспитан глубоко верующей матерью, впитал в детстве и отрочестве высокую поэзию церковного богослужения» [Бердникова, 2009, с.11]. Монография O.A. Бердниковой открывает новый этап изучения творчества И.А. Бунина, в полной мере реализуя «основной методологический посыл» - «религиозное понимание духовности», избранный автором «исследования для изучения наследия Бунина в контексте христианской традиции». Труд O.A. Бердниковой доказательно утверждает духовные, - не в культурном аспекте, а именно в религиозном понимании - основания поэзии И.А. Бунина и позволяет нам, учитывая творческую цельность личности писателя, обратить к прозе писателя тот же «методологический посыл». Методологически актуальным мы принимаем осмысление творчества И.А. Бунина в соотнесении (контексте) «с религиозными и метафизическими настроениями конца XIX - начала XX века» представленное в работах Г.Ю. Карпенко, как и сформулированный ученым принцип ««контекстного» чтения» [Карпенко, 1998]. Принимаем во внимание и тот факт, что 2011 году Н.В. Пращерук уже прямо говорит о «традиции Православия в жизни Алексея Арсеньева»» [Пращерук, 2011, с.7].

Положения В.Н. Захарова о «евангельском тексте русской литературы» развивает доктор филологии Н.М. Нейчев (Болгария), труд которого о Ф. М. Достоевском высоко («талантливо, увлекательно и, в целом, убедительно») оценен И. А. Есаул овым: «Цитируя А.Н. Веселовского, основателя исторической поэтики, мы порою как-то позабываем вдуматься в то, как сам корифей нашей отечественной науки понимал задачу этой поэтики: «. определить роли и границы предания в процессе личного творчества». Исходя из этой чеканной формулировки, представляется не просто корректным, но и абсолютно необходимым определять «роль и границы предания», христианского предания в произведениях отечественной словесности. Именно поэтому вполне правомерно рассматривать поэтику русской литературы в контексте православной культуры - с ее собственными категориями, с собственными представлениями о должном и недолжном, собственными рецептивными установками и собственной архитектоникой. Возможности такого подхода, его плодотворность для развития русистики и показал своей книгой о Достоевском Николай Нейчев» [Есаулов, 2010]. Так же методологически важно для нас то, что, говоря о Н.М. Нейчеве, И.А. Есаулов размышляет и о «вынужденных умолчаниях» в работах М.М. Бахтина, обретающих звучание в работе болгарского исследователя: «Представляется корректным и продуктивным восстановить в исторической поэтике те фигуры умолчания, те положения, о которых и хотел бы, но не мог высказаться в свое время Бахтин, что мы и видим в представляемой книге» [Там же]. Все это в целом актуально для нашей методологической стратегии. Н.М. Нейчев в статье «Русская литературная классика как текстовая целостность в Библейском контексте» отмечает: «Но русская литература XIX века порождает и что-то в высшей степени удивительное - это не только цельный, но и цитирующий самого себя и объясняющий самого себя текст. Феномен, сравнимый единственно с «книгами» священного библейского логоса» [Нейчев, 2007, с. 16]. Мы намерены подтвердить на примере свидетельств текста «Жизни Арсеньева», соответствие произведения обозначенному формату.

В основе нашего исследования, наряду с упомянутыми гипотезами Н.М. Нейчева и М.М. Бахтина, получает практическое осуществление гипотеза, высказанная К.И. Зайцевым, предлагающим оригинальный и до настоящего времени не исследованный подход к пониманию жанровой природы романа «Жизнь Арсеньева»: «Это не художественная автобиография, в которой переплетается вымысел и правда, а именно опыт метафизического перевоплощения в самого себя, опыт воплощения в творческом слове этого метафизического перевоплощения. Что правда, что вымысел в этом произведении? Это несущественно. Поэт не связан фактами -он подчиняется не биографической, позитивной правде, а правде художественной, метафизической» [Зайцев, 1934, с.223].

В применении и совершенствовании методологического арсенала научной традиции исторической поэтики (в русле которой развивается и исследование «евангельского текста русской литературы»), получившей новую динамику и новое содержание в трудах современных ученых, состоит актуальность нашей диссертационной работы. Непреходяще актуальным представляется обращение к творчеству И.А. Бунина как одного из крупнейших, - лауреата Нобелевской премии, - художников XX века.

Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые роман И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» концептуально осмыслен в контексте «евангельского текста» русской литературы, включающем критерии православного миропонимания в целом, святоотеческой антропологии в частности и традиции русской классической литературы. Данный «контекст понимания» по- новому раскрывает проблематику и поэтику романа «Жизнь Арсеньева» и дает основания для нового алгоритма решения основных проблем произведения.

Объектом исследования принят полный содержательный формат романа «Жизнь Арсеньева», учитывающий текстологические разночтения ранней и последующих авторских редакций.

Материал исследования включает, помимо текста романа «Жизнь Арсеньева», поэтические произведения Бунина разных лет, эпистолярное наследие писателя, его литературно-критические работы.

Предмет исследования - новые «контексты понимания» романа И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева» и символика образов.

Цель диссертации - выявить основные духовно-творческие параметры романа «Жизнь Арсеньева» в избранном «контексте понимания».

Исходя из поставленной цели, в работе решаются следующие задачи:

1. Систематизировать основные подходы к изучению романа «Жизнь Арсеньева» в литературоведении XX века.

2. Исследовать особенности художественной реализации авторской позиции в романе.

3. Определить основные духовно-религиозные константы романа «Жизнь Арсеньева», раскрывающиеся в контексте «евангельского текста».

4. Обозначить соотношение лирического героя поэзии Бунина и романа «Жизнь Арсеньева».

5. Рассмотреть некоторые аспекты присутствия в романе русской классической литературы как одного из «контекстов понимания» романа.

6. Разработать методику обнаружения в романе особого символического пространства, позволяющего выявить знаковые символы произведения.

Цели и задачи обусловили выбор методологии исследования, в основе которой лежат историко-культурологический, сравнительно-типологический, системный, структурно-поэтический методы и подходы.

Теоретико-методологической основой диссертации, в дополнение к перечисленным выше, послужили труды H.A. Бердяева, Б.П. Вышеславцева, Л.Я. Гинзбург, H.A. Есаулова, В.Н. Захарова, Г.Ю. Карпенко, Т.А. Кошемчук, диак. Андрея Кураева, К.Н. Леонтьева, В.Н. Лосского, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, Н.В. Пращерук, Б.Н. Тарасова, Е.Н.Трубецкого, Ю.Н.Тынянова, A.A. Фаустова, С.Л. Франка.

Теоретическая значимость диссертации заключается в разработке методологии и методики анализа прозаического произведения в контексте «евангельского текста». Это открывает возможность выявлять и исследовать новые содержательные смыслы прозаического текста (по аналогии со спектральным анализом, позволяющим отчетливо выявлять в очевидно-бесцветном содержании света составляющие его цвета); в принципиальном разграничении «автора» и «героя» на текстуальном уровне анализа, позволяющим объективно определять личностные константы героя. Результаты исследования могут быть учтены при разработке методологии выявления новых смыслов в произведениях русской литературы, при изучении новых аспектов «теории творчества».

Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее научные результаты могут быть использованы в дальнейшем научном изучении русской литературы, могут быть включены в курсы профильных дисциплин, преподаваемых в вузах, стать основой специальных курсов по творчеству H.A. Бунина, по теории творчества.

На защиту выносятся следующие положения.

1. В отличие от общепринятой в науке «биографической» концепции " романа И.А.Бунина в разных ее модификациях, предлагаемая в диссертации методология изучения художественного текста позволяет рассмотреть «Жизни Арсеньева» как опыт метафизического «перевоплощения» героя романа.

2. Изображенные в романе пути и формы познания человеком бытия сконцентрированы в духовно-религиозных константах: «мир Бога», «мир смерти», «мир любви», «мир творчества», которые рассматриваются в русле «евангельского текста» русской литературы, что дает основание по-новому осознать «стержень сознания» Алексея Арсеньева как «человека духовного».

3. «Мир творчества» раскрывает осмысленные и сформулированные И.А. Буниным начала созидательной (в личном творчестве) возможности человека. Реализация данной возможности, предстает в романе как «путь приближения к Творцу». Феномен «наитие» при этом выступает как основной «элемент» созидательной возможности человека, интерпретированной в святоотеческой традиции как наитие Духа Святого. Отсюда столь значимой в романе оказывается иконическая символика православной Троицы.

4. Основной метод воплощения замысла И.А. Бунина - «воскресить чей-то далекий, юный образ» - трактуется нами не как «воспоминание», а «воскрешение», «преодоление смерти благодатью Христовой». Творческая возможность писателя и есть возможность - воскрешать. В этом отношении основным евангельским «контекстом понимания» романа становится Пасхальная смысловая парадигма, реализованная на всех уровнях произведения.

5. Сопоставление лирического героя поэзии И.А. Бунина с героем романа «Жизнь Арсеньева» позволяет представить этот роман как произведение, развивающие традиции русской литературы, в первую очередь, «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова. Жанровую природу романа в типологии второго уровня (А.Я. Эсалнек) можно определить как «историю души лирического героя», имеющую в основе не биографическую, но метафизическую природу.

6. В процессе исследования романа выявлен особый мотивный комплекс - «грач», символизирующий действие сил инстинкта в душе героя, что позволяет заявить гипотезу о наличии особого - символического пространства в романе «Жизнь Арсеньева». Повторяемость мотивов, образующих данный комплекс, способствует углублению символики, восходящей к религиозным символам Нового Завета.

7. В романе актуализированы пушкинский и гоголевский «контексты понимания», ранее не отмеченные исследователями. На основе сопоставления романа, литературно-критических статей и автобиографических заметок впервые в художественном наследии писателя выявлены «воронежские реалии» и их значимость в аспекте «землячества», которое самим И.А.Буниным осознано и в географическом плане («подстепье»), и как культурная «почва», сформировавшая тип русского писателя.

Апробация работы. Диссертация обсуждалась на кафедре русской литературы XX и XXI веков Воронежского государственного университета. Основные положения диссертации излагались на научных чтениях, конференциях и семинарах, в том числе международных: «Проблемы изучения лирики И.А. Бунина» - Общероссийская научная конференция языковедов России «Русский язык и литература: вопросы истории, современного состояния и методики их преподавания в вузе и в школе» (6-8 мая 2001, Самара), международная научно-практическая конференция «Взаимодействие культур Европейского Севера: традиции и современность» (21-23 ноября 2001, Киров), «Перевод на рубежах веков (И. Бунин и Е. Костров)» - межвузовской научной конференции

Провинциальная поэзия в контексте русской культуры. Поэзия Ермила Кострова в историко-литературном процессе» (3-5 декабря 2001, Киров), «Публицистика И.А. Бунина» - межрегиональная научно-практическая конференция «Актуальные проблемы гуманитарных и экономических наук» (Кировский филиал МГЭИ, 13-14 марта 2002, Киров), международная научная конференция ««Третий Толстой » и его семья в русской литературе» (7-8 октября 2002, Самара), международные научно-литературные чтения «Художественный мир Николая Заболоцкого: К столетию со дня рождения H.A. Заболоцкого (1903 - 2003)» (Литературный Институт имени A.M. Горького, 15-16 мая 2003, Москва), научная конференция «VIII Петряевские чтения» (24-25 февраля 2005, г.Киров), международные научно-литературные чтения «Художественный мир Иннокентия Анненского», посвященные 150-летию И.Ф. Анненского (Литературный Институт имени A.M. Горького, 12-15 октября 2005, г.Москва), международная научная конференция «И.А. Бунин и XXI век», посвященная 140-летию со дня рождения И.А. Бунина (21-23 октября 2010, Елец), пятая международная научно-практическая конференция «Православие и русская культура: прошлое и современность» (Тобольск, 19-21 мая 2011 г.), седьмая международная конференция «Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (13-16 июня 2011, г.Петрозаводск), Всероссийская научная конференция ««Воронежский текст» русской культуры» (26 октября 2011, Воронеж); на творческих мастерских «Метафизика И.А. Бунина» (Воронеж, 2010, 2011) и других. Материалы диссертации были апробированы при ведении творческого семинара по темам «Художественный метод Ивана Бунина», «Мир творчества И. А. Бунина» в рамках работы Кировского областного литературного клуба «Молодость» при Кировском отделении Союза писателей России (в учебные семестры периода 1999 - 2006 гг.).

По теме работы опубликована монография: Смоленцев Алексей Иванович «Иван Бунин. Гармония страдания: лит.-худож. исследование: «Жизнь Арсеньева». Художественный мир. Пафос. Жанр - автобиография лирического героя. Инстинкт истины. Творческий космос»/Предисл. Н. Переяслова; Послесл. Е. Шестуна.-[Самара]:Самар. отд-ние Лит. фонда России, 2001.-96с.-ГБВЫ 5-8530-467-Х.

Содержание работы отражено в 14 публикациях, из которых три опубликованы в изданиях, рецензируемых ВАК РФ.

Структура диссертации определяется последовательностью и логикой решения поставленных задач. Работа состоит из Введения, четырех глав и заключения, а также библиографического списка (всего 242 наименования). Общий объем диссертации - 223 с.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Роман И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева""

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы сосредоточили наше исследование на выявлении и осмыслении основных духовно-творческих параметров романа «Жизнь Арсеньева», интерпретировав «евангельский текст» (в трактовке данной «научной метафоры» В.Н. Захаровым) как основной «контекст понимания» исследуемого произведения. Данный подход позволил нам учесть постулат И.А. Бунина - «в основе всего видимого есть элемент невидимый, но не менее реальный, и что не учитывать его в практических расчетах - значит рисковать ошибочностью всех расчетов». Формулировка постулата относится к 1929 году, следовательно, вбирает в себя «духовно-душевный» опыт создания романа «Жизнь Арсеньева».

Для выявления «невидимых» элементов художественного мира «Жизни Арсеньева» общенаучная методология работы с «видимым» составом произведения представлялась недостаточной. В практике исследования мы опирались на иной инструментарий - методологию, позволяющую выявлять метафизические смыслы художественного произведения54. Апробированная (примененная на практике) в ходе диссертационного исследования «метафизическая методология» изучения романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» по результатам выполненной работы предстает как научно эффективная.

Теоретические положения М.М. Бахтина о «контекстах понимания» («в точке этого контакта текстов вспыхивает свет») и Н.М. Нейчева о ««библейском» приеме» («земной, горизонтальный, феноменологический дискурс вдруг превращается в вертикальный, трансцендентальный») явились основными посылами в изучении романа «Жизнь Арсеньева». Интерпретация романа как «опыта метафизического перевоплощения» (К.И. Зайцев) в аспекте «евангельского текста» и православного миропонимания, позволила выявить целый ряд принципиально новых смысловых парадигм.

Основные духовно-религиозные константы романа «Жизнь Арсеньева» в целом и его героя в частности обозначены нами как «мир Бога», «мир смерти», «мир любви» и «мир творчества». Они помогли нам выявить «стержень сознания» (В.Е. Хализев) Алексея Арсеньева и определить его как «человека духовного». Его духовно-творческий потенциал реализуется в восприятии мира художественным естеством личности и в мире «собственного творчества».

Самостоятельную ценность имеют выявленные в ходе диссертационного исследования особенности понимания И.А. Буниным «тайны творчества», критериев творческой возможности человека, т.е. способности творить. Феномен «наитие» при этом выступает как основной «элемент» творческой возможности, интерпретированной в святоотеческой традиции как наитие Духа Святого. Сама творческая возможность,

54

В русле данной методологии осуществляются научные исследования творчества И.А. Бунина, в рамках масштабного проекта кафедры русской литературы XX и XXI вв. Воронежского университета -«Метафизика И.А. Бунина», осуществляемого под руководством зав. кафедрой, д. филол. н., профессора Т.А. Никоновой и д.ф.н., профессора О.А.Бердниковой. осмысленная в контексте постулата «обожение» (Н.М. Нейчев), предстает как потенциал, открытый каждому человеку по аналогии с вектором Евангелия: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» [Матф.5:48].

Обычные» («видимые») на текстуальном уровне смысловые феномены («грач», «убийство», «некое подобие», «толстая тетрадь») представлены в контексте их повторения как «сюжеты», «свидетельства текста о себе самом». Это позволяет нам обозначить принцип «двойного свидетельства» как художественный прием И.А. Бунина, открывающий «выход» в особое - символическое («невидимое») пространство произведения. «Информационный узел» (Е. Фарино), выявленный в эпизоде «устье», дополняет положение Е. Фарино практической методологией «вскрытия узла», что позволяет в перспективе, с учетом «выхода» в символическое пространство, расширить и теоретическую формулировку понятия, и практику его применения.

Основной конфликт романа осмыслен в Пасхальной парадигме и может быть обозначен как противостояние духа (жизни) и «инстинкта» (смерти), реализованный на всех уровнях понимания. В символическом пространстве победа духа («творчества») над «инстинктом» («гробом безпамятства»), «преодоление смертоносных сил мира» (H.A. Бердяев) осуществляется «благодатью Христовой», находящей свое воплощение в художественном творчестве. Основной художественный метод воплощения замысла в текст может быть понят в Пасхальной парадигме принципиально по-новому: в его основе - «воскрешение» (в отличие от «воспоминания»), реализуемое посредством работы творческого воображения - как основы «стихов российских механизма» (A.C. Пушкин) - в отличие от «механизмов» работы «памяти». Бунин подчеркивает желание Арсеньева воссоздать «некое подобие вымышленного младшего брата» - «чувствуя», «думая», «пытаясь воскресить». Но текст «Жизни

Арсеньева» лишь дважды говорит о «неком подобии». И первый раз: Плащаница - «как некое подобие гроба Христа», явленного в контексте «евангельского текста» - как «Источник нашего воскресения» (тропарь святого Иоанна Дамаскина, который поет Православная Церковь в Пасхальные дни).

Основная идея произведения в аспекте «евангельского текста» -«воскрешение России» - с важным уточнением: «воскрешение» не только духа России («величайшей русской силы и огромного сознанья ее»), но и «воскрешение» России «во плоти», то есть «религиозно-моральная реабилитация русского быта» (К.И. Зайцев): «Художник Бунин как бы говорит миру: Всмотритесь в окружающую вас жизнь - и в ней есть красота, берегите ее, берегите окружающий вас быт. Помните - в нем содержится золотой век, который может уйти. Он слагается из очень простых вещей: церковь, национальное государство, семья, человеческая свободная личность -вот из чего сложен этот быт» [Зайцев, 1934, с.264].

Важнейшим «контекстом понимания» романа становится поэзия Бунина. Осуществленный нами сопоставительный анализ стихотворения «1885 год» и романа «Жизнь Арсеньева» позволил нам доказать наличие общего замысла «воскресить чей-то далекий, юный образ» и общих «механизмов» этого воскрешения через раскрытие образа «лирического героя» поэзии И.А. Бунина. На основании чего, можно предположить: «Жизнь Арсеньева» представляет собой «историю души». В ней есть видимые («биографические») элементы, но содержание «истории» определено невидимой логикой «жизни души». И этот тезис соответствует именно характеру Арсеньева: «жил я не той подлинной жизнью, что окружала меня, а той, в которую она для меня преображалась, больше же всего вымышленной» [с.40]. - Жить «вымышленной жизнью» возможно в переживании лирический событий всей душой, жить «жизнью души». Состав «жизни души» (есть - «история души»), не может быть воплощен биографически, автобиографически. - «История души» имеет иное жанровое содержание, которое и представляет нам «Жизнь Арсеньева». И стихотворение «1885 год», с достаточной степенью основательности, может рассматриваться как поэтическое воплощение одного из событий «жизни души» Алексея Арсеньева (пережитое в эпизоде смерть Писарева): «попрала смерть как Бог». Отмечен по аналогии и целый пласт творчества - и стихов и прозы И.А. Бунина, - который может быть рассмотрен в качестве контекста «Жизни Арсеньева».

В диалоге» (М.М. Бахтин) с традицией русской литературы жанровое содержание произведения (в типологии второго уровня, по терминологии А.Я. Эсалнек) определяется как «история души лирического героя», имеющая в основе не биографическую, но метафизическую природу. Это позволяет осознать «Жизнь Арсеньева» как закономерный «этап» в развитии русской литературной традиции. «Евгений Онегин» являет конструкторскую детализацию «стихов российских механизма» (A.C. Пушкин), «Герой нашего времени» (М.Ю. Лермонтов) обозначает по аналогии с эпюрой распределение моментов (сил) при работе «стихов российских механизма» в пространстве русской прозы. «Жизнь Арсеньева соединяет стих и прозу, лирического героя и героя романа в особом синтезе. Тем самым «Жизнь Арсеньева» - закономерный этап, обеспечивший дальнейшее развитие этого «направления» в романах В.В. Набокова, Б.Л. Пастернака, Г.И. Газданова.

В «контакте текстов» (М.М. Бахтин) - романа «Жизнь Арсеньева» с произведениями русской литературы - на уровне анализа интонации текста выявлен не отмеченный ранее диалог «Жизни Арсеньева» с хрестоматийным «сюжетом» Н.В. Гоголя - «Русь, куда ж несешься ты»? По аналогии, но уже на уровне антропонимов осмыслена соединенность романа «Жизнь Арсеньева» с творческими интуициями М.Ю. Лермонтова. Нами предложена гипотеза о наличии определенной взаимосвязи имени и фамилии главного героя - Алексея Арсеньева - с фамилией и отчеством бабушки М.Ю. Лермонтова - Елизаветой Алексеевной Арсеньевой. В сопоставлении фактов текста «Жизни Арсеньева» и осмысления родового имения М.Ю. Лермонтова - Кропотовки как «нашей с ним общей колыбели» открыто, тем самым, ранее не предполагаемое «родословие» главного героя «Жизни Арсеньева».

Впервые в исследовательском формате «Бунин - Воронежский текст» заявлена гипотеза о новом «контексте понимания» романа И.А.Бунина «Жизнь Арсеньева». На основе текстуального анализа романа, литературно-критических статей и автобиографических заметок впервые в художественном наследии писателя выявляются «воронежские реалии» и их значимость в аспекте «землячества», которое самим И.А.Буниным осознано и в географическом плане («подстепье»), и как культурная «почва», сформировавшая тип русского писателя.

В целом наше исследование предлагает оригинальную (т.е. не сформулированную ранее) концепцию решения «трех основных проблем» (Е.М. Болдырева) изучения романа «Жизнь Арсеньева». Нами предложены «жанровая идентификация» «Жизни Арсеньева»» и «собственный «объясняющий» код»», намечены перспективы выявления соотношения «Жизни Арсеньева» со всем творчеством Бунина».

Отсюда в перспективе возможен новый взгляд, открывающий принципиально новое значение русской литературы. Литература предстает как «видимый» состав того «диалога», который нация ведет с Творцом, «диалога», в котором явлен ответ Творца, как «фактор», скорее -«потенциал», формирующий национальное самосознание.

Список научной литературыСмоленцев, Алексей Иванович, диссертация по теме "Русская литература"

1. Бунин, И. А. Великий дурман. Неизвестные страницы : сб. ст. / И. А. Бунин ; сост., вступ. ст., примеч. О. Василевской. М. : Совершенно секретно, 1997. - 352 с.

2. Бунин, И. А. Воспоминания Бунина Электронный ресурс. : И. А. Бунинъ. Воспоминашя. Париж 1950. Автобюграфическш заметки / И. А. Бунин. 6 с. - Режим доступа: http://bunin.niv.ru/bunin/bio/vospominaniya-bunina-l.htm. - (27.08.2012).

3. Бунин, И. А. Жизнь Арсеньева. Истоки дней. Париж 1930 Электронный ресурс. / И. А. Бунин. Режим доступа: http ://imwerden.de/pdf7buninzhiznarsenj evaistokidnejl 930text.pdf. -(27.08.2012).

4. Бунин, И. А. Избранные стихи 1900-1925. Париж 1929 Электронный ресурс. / И. А. Бунин. Режим доступа: http://imwerden.de/pdf7buninizbrannyestikhi1929.pdf. -(27.08.2012).

5. Бунин, И. А. Новые материалы / И. А. Бунин ; сост., ред. О. Коростелев, Р. Дэвис. Вып. 1. - М. : Русский путь, 2004. - 584 с. : ил.

6. Бунин, И. А. Новые материалы / И. А. Бунин ; сост., ред. О. Коростелев, Р. Дэвис. Вып. 2. - М. : Русский путь, 2010. - 536 с. : ил.

7. Бунин, И. А. Окаянные дни / И. А. Бунин ; сост. А. В. Кочетов. М. : Современник, 1991. - 255 с.

8. Бунин, И. А. Письма 1885-1904 годов / И. А. Бунин ; под ред. О. Н. Михайлова ; Ин-т мировой лит. Рос. акад. наук. М. : ИМЛИ РАН, 2003.-768 с. : ил.

9. Бунин, И. А. Письма 1905-1919 годов / И. А. Бунин ; под общ. ред. О. Н. Михайлова ; Ин-т мировой лит. Рос. акад. наук. М. : ИМЛИ РАН, 2007. - 832 с.

10. Бунин, И. А. Публицистика 1918 1953 годов / И. А. Бунин ; под общ. ред. О. Н. Михайлова. - М. : Наследие, 1998. - 639 с.

11. Бунин, И. А. Собрание сочинений. В 9 т. Т.1. Стихотворения 1886-1917 / И. А. Бунин ; под общ. ред. А. С. Мясникова и др.. М. : Художеств, лит., 1965. - 595 с.

12. Бунин, И. А. Собрание сочинений. В 9 т. Т.5. Повести и рассказы 1917-1930 / И. А. Бунин ; под общ. ред. А. С. Мясникова и др.. -М. : Художеств, лит., 1966. 544 с.

13. Бунин, И. А. Собрание сочинений. В 9 т. Т.6. Жизнь Арсеньева: Юность / И. А. Бунин ; под общ. ред. А. С. Мясникова и др.. -М. : Художеств, лит., 1966. 340 с.

14. Бунин, И. А. Собрание сочинений. В 9 т. Т.8. Стихотворения 1918-1953. Переводы / И. А. Бунин ; под общ. ред. А. С. Мясникова и др.. М. : Художеств, лит., 1967. - 471 с.

15. Бунин, И. А. Собрание сочинений. В 9 т. Т.9. Освобождение Толстого. О Чехове. Избранные биографические материалы, воспоминания, статьи / И. А. Бунин ; под общ. ред. А. С. Мясникова и др.. М. : Художеств, лит., 1967. - 622 с.

16. Бунин, И. А. Устами Буниных : дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны и др. арх. материалы : в 2 т. / И. А. Бунин, В. Н. Бунина ; под ред. М. Грин. М. : Посев, 2004. - 2 т.

17. Аверин, Б. В. Дар Мнемозины : романы Набокова в контексте рус. автобиогр. традиции / Б. В. Аверин. СПб. : Амфора, 2003. - 399 с.

18. Адамович, Г. В. Критическая проза / Г. В. Адамович. М. : Изд-во Лит. ин-та им. А. М. Горького, 1996. - 381 с.

19. Адамович, Г. В. Одиночество и свобода : лит.-крит. ст. / Г. В.

20. Адамович. СПб. : Logos, 1993. - 222 с.

21. Айхенвальд, Ю. И. Силуэты русских писателей / Ю. И. Айхенвальд. М. Республика, 1994. - 589 с.

22. Аксаков, С. Т. Детские годы Багрова-внука : повесть / С. Т. Аксаков ; предисл., примеч. и словарь В. Богданова. М. : Дет. лит., 1986. -316с.

23. Антоний (митр.). О встрече / митрополит Антоний // Воскресные проповеди / митрополит Антоний. 2-е изд. - Таганрог, 2003. -С. 30-35.

24. Афанасьев, В. Н. И. А. Бунин. Очерк творчества / В. Н. Афанасьев. М. : Просвещение, 1966. - 384 с.

25. Бабореко, А. К. Бунин: жизнеописание / А. К. Бабореко. М. : Молодая гвардия, 2004. - 457 с. : ил. - (Жизнь замечат. людей : сер. биогр. ; вып. 906).

26. Бабореко, А. К. Дороги и звоны : Воспоминания, письма / А. К. Бабореко. М. : Моск. рабочий, 1993. - 223 с.

27. Бабореко, А. К. И. А. Бунин. Материалы для биографии (с 1870 по 1917) / А. К. Бабореко. -М. : Художеств, лит., 1967. 322 с.

28. Бабореко, А. К. И. А. Бунин. Материалы для биографии с 1870 по 1917 / А. К. Бабореко. 2-е изд. - М. : Художеств, лит., 1983. - 351 с.

29. Баратынский, Е. А. Стихотворения. Проза. Письма / Е. А. Баратынский. М. : Правда, 1983. - 352 с. : ил.

30. Бахрах, А. Бунин в халате / А. Бахрах. М. : Согласие, 2000.242 с.

31. Бахрах, А. Бунин в халате: по памяти, по записям Электронный ресурс. / А. Бахрах // Товарищество Зарубежных Писателей.- ВаууШе, 1979. 179 с. - Режим доступа: http://antisoviet.imwerden.net/bahrahbunin.pdf. - (27.08.2012).

32. Бахтин, М. М. Вопросы литературы и эстетики : исслед. разных лет / М. М. Бахтин. М. : Художеств, лит., 1975. - 504 с.

33. Бахтин, М. М. К методологии гуманитарных наук / М. М. Бахтин // Эстетика словесного творчества / сост. С. Г. Бочаров ; текст подгот. Г. С. Бернштейн, Л. В. Дерюгина ; примеч. С. С. Аверинцева, С. Г. Бочарова. 2-е изд. - М., 1986. - С. 361-373, 409-412.

34. Бахтин, М. М. Литературно-критические статьи / М. М. Бахтин.- М. : Художеств, лит., 1986. 541 с.

35. Бахтин, М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М. М. Бахтин. 4-е изд. - М. : Совет. Россия, 1979. - 318 с.

36. Бахтин, М. М. Эпос и роман / М. М. Бахтин. СПб. : Азбука, 2000. - 300 с.

37. Белинский, В. Г. Собрание сочинений : в 3 т. / В. Г. Белинский. -М. : ОГИЗ, 1948.-3 т.

38. Бердникова, О. А. «Так сладок сердцу Божий мир.» : творчество И. Бунина в контексте христианской духовной традиции : монография. / О. А. Бердникова. Воронеж : Воронеж, обл. тип. - изд-во им. Е. А. Болховитинова, 2009. - 272 с.

39. Бердникова, О. А. Антропологические художественные модели в русской поэзии начала XX века в контексте христианской духовной традиции : дис. . д-ра филол. наук / О. А. Бердникова ; Воронеж, гос. унт. Воронеж, 2009. - 406 с.

40. Бердннкова, О. А. Антропологические художественные модели в русской поэзии начала XX века в контексте христианской духовной традиции : автореф. дис. . д-ра филол. наук / О. А. Бердникова. -Воронеж, 2009. 40 с.

41. Бердникова, О. А. Жизнь и Житие в прозе И. А. Бунина / О. А. Бердникова // Бунин в диалоге эпох : межвуз. сб. науч. тр. / Воронеж, гос. ун-т. Воронеж, 2002. - С. 7-15.

42. Бердникова, О. А. Концепция творческой личности в прозе И. А. Бунина : автореф. дис. . канд. филол. наук / О. А. Бердникова ; Воронеж, гос. ун-т. Воронеж, 1992. - 24 с.

43. Бердяев, Н. А. О назначении человека / Н. А. Бердяев. М. : Республика, 1993.-383 с.

44. Бердяев, Н. А. Самопознание / Н. А. Бердяев. М. : Междунар. отношения, 1990. - 334 с.

45. Библия. Книги Священного писания Ветхого и Нового Завета : канон, с парал. местами. М. : Библ. лига, 1999. - 1227. с.

46. Бицилли, П. М. Трагедия русской культуры : исследования, статьи, рецензии / П. М. Бицилли ; сост., вступ. ст., коммент. М. Васильевой. М. : Рус. путь, 2000. - 608 с.

47. Блок, А. А. Собрание сочинений : в 6 т. / А. А. Блок ; под общ. ред. М. А. Дудина и др.. Л. : Художеств, лит., Ленингр. отд-ние, 1980. -6 т.

48. Болдырева, Е. М. Memini ergo sum: автобиографическийметатекст И. А. Бунина в контексте русского и западноевропейского модернизма : моногр. / Е. М. Болдырева. Ярославль : Изд-во ЯГПУ, 2007. - 500 с.

49. Болдырева, Е. М. Автобиографический метатекст И. А. Бунина в контексте русского и западноевропейского модернизма : автореф. дис. . д-ра филол. наук / Е. М. Болдырева. Ярославль, 2007. - 48 с.

50. Брянчанинов, И. Слово о смерти / И. Брянчанинов. М. : Р.8., 1991.-315 с.-Репр. воспр. изд.: СПб., 1905.

51. Бунина, В. Н. Письмо к Н. П. Смирнову, 9 марта 1959 / В. Н. Бунина//Новый мир. 1969. -№3.-С.211.

52. Введение в литературоведение : хрестоматия / сост. П. А. Николаева и др.. 2-е изд., испр. и доп. - М. : Высш. шк., 1988. - 479 с.

53. Виноградов, В. В. Избранные труды. Язык и стиль русских писателей от Карамзина до Гоголя / В. В. Виноградов. М. : Наука, 1990. -388 с.

54. Волков, А. Проза Ивана Бунина / А. Волков. М. : Моск. рабочий, 1969.-448 с.

55. Вышеславцев, Б. П. Бессмертие, перевоплощение и воскресение / Б. П. Вышеславцев // Переселение душ : сб. М., 1994. - С. 315-335.

56. Вышеславцев, Б. П. Этика преображенного Эроса / Б. П. Вышеславцев. М. : Республика, 1994. - 368 с.

57. Георгий (архим.). Обожение как смысл человеческой жизни Электронный ресурс. / архимандрит Георгий // Истина Святой Руси. -Режим доступа: http://istina-rusi.narod.ru/celshizni.html. (27.08.2012).

58. Гече, Г. Библейские истории : пер. с венгр. / Г. Гече. 2-е изд. -М. : Политиздат, 1990. - 318 с. : ил.

59. Гиндин, С. И. Текст / С. И. Гиндин // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Рос. акад. наук. Ин-т науч. информ. пообществ, наукам ; гл. ред. и сост. А. Н. Николюкин. М., 2001. - С. 10631064.

60. Гоголь, Н. В. Собрание сочинений : в 6 т. / Н. В. Гоголь М. : Гослитиздат, 1937. - 6 т.

61. Головко, В. М. Методологические парадигмы литературного жанра в современной генологии Электронный ресурс. / В. М. Головко ; Ставропольский гос. ун-т. Режим доступа: http://www.confcontact.com/20110531/fllgolovko.htm. - (27.08.2012).

62. Горелов, А. Е. Звезда одинокая. И. Бунин // Три судьбы: Ф. Тютчев. А. Сухово-Кобылин. И. Бунин / А. Е. Горелов. Д., 1980. - С. 275623.

63. Горелов, А. Е. Избранное / А. Е. Горелов ; послесл. А. И. Рубашкина. J1. : Лениздат, 1988. - 557 с.

64. Григорий Палама. Беседы (омилии) святителя Григория Паламы : в 3 ч. Ч. 1 : пер. с греч. / Григорий Палама. М. : Паломник, 1993.-257 с.

65. Гулыга, А. В. Русская идея и ее творцы Электронный ресурс. / А. В. Гулыга. М. : ЭКСМО, 2003. - 448 с. - Режим доступа: http://sbiblio.com/biblio/archive/guligarus/. - (27.08.2012).

66. Гумеров, Ш. Говоров Георгий Васильевич (Святитель Феофан Затворник-Вышенский) / Ш. Гумеров // Русские писатели, 1800-1917 : биогр. слов. М., 1989. - Т. 1. - С. 590-591.

67. Гутлин, М. Н. Концепция духовного обновления российского общества в социальной философии И. А. Ильина : автореф. дис. . канд. филос. наук / М. Н. Гутлин. Иваново, 2008. - 22 с.

68. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / В. И. Даль. М. : Прогресс : Универс, 1994. - 4 т.

69. Дальние берега: Портреты писателей эмиграции : мемуары / сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. М. : Республика, 1994. - 383 с.

70. Долгополов, Л. К. На рубеже веков / Л. К. Долгополов. Л. : Совет, писатель. Ленингр. отд-ние, 1977. - 364 с.

71. Долгополов, Л. К. На рубеже веков: о русской литературе конца XIX начала XX века / Л. К. Долгополов. - Л. : Совет, писатель, 1985.-351 с.

72. Долгополов, Л. К. О некоторых особенностях реализма позднего Бунина (опыт комментария к рассказу «Чистый понедельник») / Л. К. Долгополов // Рус. лит. 1973. - № 2. - С. 93-109.

73. Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений : в 30 т. / Ф. М. Достоевский ; Акад. наук СССР, Ин-т рус. лит. (Пушкин, дом). Л. : Наука, 1990.-30 т.

74. Дунаев, М. Испытание веры (о творчестве А. П. Чехова) / М. Дунаев // Лит. в школе. 1993. - № 6. - С. 12-20.

75. Дунаев, М. М. Православие и русская литература. В 5 ч. 4.2 / М. М. Дунаев. М. : б. и., 1997. - 576 с. - (Московская Духовная Академия).

76. Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр : сб. науч. тр. / Гос. ком. Рос. Федерации по высш. образованию, Петрозавод. гос. ун-т. Петрозаводск : Изд-во Петрозавод. ун-та, 1994. - 387 с.

77. Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр : сб. науч. тр. / Петрозавод. гос. ун-т. Вып. 2. - Петрозаводск : Изд-во Петрозавод. ун-та, 1998. - 5511. С.

78. Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр : сб. науч. тр. / Петрозавод. гос. ун-т. Вып. 6. - Петрозаводск : Изд-во Петрозавод. ун-та ; СПб. : Алетейя, 2011.-408 с.

79. Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр : сб. науч. тр. / М-во образования Рос. Федерации, Петрозав. гос. ун-т ; редкол. В. Н. Захаров и др.. Вып. 3. - Петрозаводск, 2001. - 511 с.

80. Ермакова, Е. Е. Художественная перспектива в поэзии И. А. Бунина : автореф. дис. . канд. филол. наук / Е. Е. Ермакова ; Тюмен. гос. ун-т. Тюмень : Изд-во Тюмен. ун-та, 2003. - 22 с.

81. Есаулов, И. А. Категория соборности в русской литературе / И. А. Есаулов ; Петрозавод. гос. ун-т. Петрозаводск : Изд-во Петрозавод. ун-та, 1995.-287 с.

82. Есаулов, И. А. Пасхальность русской словесности : моногр. / И. А. Есаулов ; Гос. акад. слав, культуры, Центр литературовед, исслед. -М. : Кругъ, 2004. 560 с.

83. Зайцев, Б. К. Жуковский. Жизнь Тургенева. Чехов : лит. биогр.

84. Б. К. Зайцев ; сост., подгот. текста, вступ. ст. и примеч. А. Д. Романенко. -М. : Дружба народов, 1994. 541 с.

85. Зайцев, Б. К. Сочинения : в 3 т. / Б. К. Зайцев ; сост., подгот. текста Е. Воропаевой, А. Тархова ; вступ. ст., коммент. Е. Воропаевой. -М. : ТЕРРА, 1993.-3 т.

86. Зайцев, К. И. А. Бунин: жизнь и творчество / К. Зайцев. -Берлин : Парабола, 1934. 267 с.

87. Захаров, В. Н. Русская литература и христианство / В. Н. Захаров // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Петрозаводск, 1994. - С. 511.

88. Злобина, Н. Ф. Концепция историзма в филологическом наследии Ф. И. Буслаева : моногр. / Н. Ф. Злобина ; Лит. ин-т им. А. М. Горького. М. : б. и., 2010. - 336 с.

89. Злобина, Н. Ф. Христианская тема в научном наследии Ф. И. Буслаева / Н. Ф. Злобина // IV Пасхальные чтения. Гуманитарные науки и православная культура / науч. ред. И. Г. Минералова. М., 2007. - С. 3841.

90. И. А. Бунин и его окружение : к 140-летию со дня рождения писателя / Ассоциация «Бунинское наследие», сост. Т. М. Бонами и др. . -М. : Русский импульс, 2010. 304 с.

91. И. А. Бунин и русская культура XIX-XX веков : тез. междунар. науч. конф., посвящ. 125-летию со дня рождения писателя, 11-14 окт. 1995 г. / Воронеж, гос. ун-т. Воронеж : Квадрат, 1995. - 108 с.

92. И. А. Бунин и русская литература XX века : по материалам междунар. науч. конф., посвящ. 125-летию со дня рождения И. А. Бунина, 23-24 окт. 1995 г. / Рос. акад. наук. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. М. : Наследие, 1995. - 267 с.

93. И. А. Бунин: pro et contra : Личность и творчество Ивана

94. Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей : антол. / сост. Б. В. Аверин и др.. СПб : РХГИ, 2001. - 1016 с. - (Русский путь).

95. Иван Бунин : в 2 кн. М. : Наука, 1973. - 2 кн. - (Литературное наследство).

96. Иванова А. Жуковский Василий Андреевич (1783-1852) Электронный ресурс. : биогр. указ. / А. Иванова // ХРОНОС / ред. В. Румянцев. Режим доступа: http://hrono.ru/biograf/biozh/zhukovskiva.php. -(27.08.2012).

97. Из истории русской литературы и общественной мысли, 1860 -1890 гг. : сб. / Акад. наук СССР, Ин-т мир. лит. им. А. М. Горького ; ред. А. Н. Дубовиков, С. А. Макашин. М. : Наука, 1977. - 727 с. : ил. -(Литературное наследство).

98. Ильин, И. А. О тьме и просветлении : кн. художеств, критики : Бунин Ремизов - Шмелев / И. А. Ильин. - Мюнхен : б. и., 1959. - 196 с.

99. Ильин, И. А. О тьме и просветлении : кн. художеств, критики : Бунин, Ремизов, Шмелев / И. А. Ильин ; авт. послесл., примеч. В. Молодяков. -М. : Скифы, 1991.-211 с. : ил.

100. Историческая поэтика: литературные эпохи и типы художественного сознания : сб. ст. / Рос. акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. М. : Наследие, 1994. - 509 с.

101. История русской литературы XIX начала XX века : библиогр. указ. / Рос. акад. наук, Ин-т рус. лит. (Пушкин, дом) ; под ред. К. Д. Муратовой ; сост. Э. Г. Гайнцева и др.. - СПб. : Наука, 1993. - 496 с.

102. История русской литературы. XX век. Серебряный век : пер. с фр. / Ж. Абенсур и др. ; под ред. Ж. Нива [и др.]. М. : Прогресс : Литера, 1995.-702 с.

103. Карпенко, Г. Ю. Возвращение Белинского: литературно-художественное сознание русской критики в контексте историософскихпредставлений / Г. Ю. Карпенко ; М-во образования Рос. Федерации, Самар. гос. ун-т. Самара : Самар. гос. ун-т, 2001. - 367 с.

104. Карпенко, Г. Ю. Творчество И. А. Бунина и религиозно-философская культура рубежа веков / Г. Ю. Карпенко. Самара : Изд-во Самар. гуманит. акад., 1998. - 114 с.

105. Карпов, И. П. Религиозность в условиях страстного сознания / И. П. Карпов // Жизнь Арсеньева. Юность / И. Бунин. 1994. - С. 341-347. - Евангельский текст.

106. Карпов, И. П. Авторское сознание в русской литературе XX века : (И. Бунин, М. Булгаков, С. Есенин, В. Маяковский) / И. П. Карпов. -Йошкар-Ола, 1994. 98 с.

107. Климова, Г. П. Творчество И. А. Бунина и М. М. Пришвина в контексте христианской культуры : автореф. дис. . докт. филол. наук / Г. П. Климова. М., 1993. - 412 с.

108. Климова, Г. П. Художественный мир И. А. Бунина / Г. П. Климова. М., 1991. - 100 с.

109. Кожинов, В. В. Проблема автора и пути писателя // Контекст, 1977 : лит.-теорет. исслед. / В. В. Кожинов. М., 1978. - С. 23-47.

110. Кознова, Н. Н. Функции образа света в повествовании И. А. Бунина и Ф. М. Достоевского / Н. Н. Кознова // Взаимодействие творческих индивидуальностей писателей XIX-XX в. : межвуз. сб. науч. тр.-М., 1991.-С. 110-120.

111. Колобаева, J1. А. Концепция личности в русской литературе рубежа Х1Х-ХХ вв. / JI. А. Колобаева. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1990. -336 с.

112. Колобаева, JI. А. От временного к вечному / Л. А. Колобаева // Вопросы лит. 1998. - № 3. - С. 132-144.

113. Корман, Б. О. Изучение текста художественного произведения / Б. О. Корман. М. : Просвещение, 1972. - 110 с.

114. Котляр, Л. Художественная проза Бунина 1917-1953 годов : автореф. дис. . канд. филол. наук. -М., 1967. 19 с.

115. Кузнецова, Г. Н. Грасский дневник. Рассказы. Оливковый сад : биогр. отдельного лица / Г. Н. Кузнецова ; сост., подгот. текста, предисл. и коммент. А. К. Баборенко. М. : Моск. рабочий, 1995. - 410 с.

116. Куприн, А. И. Собрание сочинений : в 9 т. / А. И. Куприн. М. : Правда, 1964. - 9 т.

117. Лавров, В. В. Катастрофа : истор. роман / В. В. Лавров. М. : Терра, 1994.-622 с.

118. Лавров, В. В. Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции (19201953) : роман-хроника / В. В. Лавров. М. : Молодая гвардия, 1989. - 384 с.

119. Лермонтов, М. Ю. Избранные сочинения / М. Ю. Лермонтов ; сост. В. Вацуро, И. Чистова ; вступ. ст. В. Вацуро ; прим. И. Чистовой. М. : Художеств, лит., 1983. - 831 с.

120. Лермонтов, М. Ю. Избранные сочинения : в 2 т. / М. Ю

121. Лермонтов. М. : Художеств, лит., 1959. - 2 т.

122. Лермонтов, М. Ю. Собрание сочинений : в 4 т. / М. Ю Лермонтов. 32-е изд., испр. и доп. - Л. : Художеств, лит., 1979-1981. - 4 т.

123. Летопись жизни и творчества И. А. Бунина : т. 1. 1870-1909 год / Ин-т мировой лит. Рос. акад. наук. М. : ИМ Л И РАН. 2011. - 944 с.

124. Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева ; редкол. Н. Д. Арутюнова и др.. М. : Совет, энцикл., 1990. - 682 с. : ил.

125. Линкова, В. Я. Мир человека в творчестве Л. Толстого и И. Бунина / В. Я. Линкова. М. : Изд-во МГУ, 1989. - 174 с.

126. Литература и история : (Ист. процесс в творч. сознании рус. писателей XVIII-XXbb.) : сб. ст. / Рос. акад. наук. Ин-т рус. лит. (Пушк. дом) ; отв. ред. Ю. В. Стенник. СПб. : Наука, 1992. - 362 с.

127. Литература русского зарубежья : антол. : в 6 т. Т. 1-3 (4 кн.) / сост. В. В. Лавров. М. : Книга, 1990-1997.

128. Литературная энциклопедия Русского Зарубежья (1918-1940). Т. 1.4. III / РАН. ИНИОН, Рос. гуманит. науч. фонд ; гл. ред. А. Н. Николюкин. М., 1995.

129. Литературный энциклопедический словарь / под общ. ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. М. : Совет, энцикл., 1987. - 751 с.

130. Лихачев, Д. С. Внутренний мир художественного произведения / Д. С. Лихачев // Вопросы лит. 1968. - № 8. - С. 74-87.

131. Лихачев, Д. С. Прошлое будущему : ст. и очерки / Д. С. Лихачев. - Л. : Наука, 1985. - 576 с. : ил. - (Наука. Мировоззрение. Жизнь).

132. Лосев, А. Ф. Знак. Символ. Миф : тр. по языкознанию / А. Ф. Лосев. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1982. - 478 с.

133. Лотман, Ю. М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман. М. : Искусство, 1970. - 384 с. - (Семиотические исследования потеории искусства).

134. Лощинская, Н. В. И. А. Бунин в английских и американских исследованиях конца 1960-х начала 1970-х годов / Н. В. Лощинская // Рус. лит. - 1974. - № 3. - С. 422-453.

135. Мальцев, Ю. Иван Бунин, 1870-1953. Франфкфурт-на-Майне / Ю. В. Мальцев. М. : Посев, 1994. - 432 с.

136. Марченко, А. С подорожной по казенной надобности : Лермонтов. Роман в документах и письмах / А. М. Марченко. М. : Книга, 1984. - 333 с. - (Писатели о писателях).

137. Материалы Международной научной конференции, посвященной 600-летию спасения Руси от Тамерлана и 125-летию со дня рождения И. А. Бунина, 7-12 сент. 1995 / Елец. гос. пед. ин-т. Елец, 1995. - 178 с.

138. Мережковский, Д. С. Акрополь : избр. лит.-крит. ст. / Д. С. Мережковский. М : Кн. палата, 1991.-351 с. - (Из архива печати).

139. Мережковский, Д. С. В тихом омуте : ст. и исслед. разных лет / Д. С. Мережковский. М. : Совет, писатель, 1991. - 489 с.

140. Метафизика И. А. Бунина : сб. науч. тр., посвящ. творчеству И. А. Бунина / науч. ред. Т. А. Никонова. Вып. 2. - Воронеж : НАУКА-ЮНИПРЕСС, 2011.- 199 с.

141. Михайлов, О. Н. Литература русского зарубежья / О. Н. Михайлов. М. : Просвещение, 1995. - 429 с.

142. Михайлов, О. Н. Строгий талант. Иван Бунин. Жизнь, судьба, творчество / О. Н. Михайлов. М. : Современник, 1976. - 279 с.

143. Михеичева, Е. А. Образ России в творчестве писателей первой «волны» русской эмиграции / Е. А. Михеичева. Брянск : Курсив, 2011. -194 с.

144. Мраморнов, О. Иван Бунин перед загадкой русской души : рец. на кн.: Мальцев, Ю. Иван Бунин, 1870-1953. Франфкфурт-на-Майне / Ю. В. Мальцев. М. : Посев, 1994. / О. Мраморнов // Новый мир. - 1995. - № 9.-С. 236-240.

145. Муромцева-Бунина, В. Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью / В. Н. Муромцева-Бунина. М. : Совет, писатель, 1989. - 509 с.

146. Нечаева, В. С. Из наблюдений над работой Белинского-критика / В. С. Нечаева // Известия акад. наук СССР, отделение лит. и языка. -1961.-Т. XX.-Вып. З.-С. 207-216.

147. Никонова, Т. А. К проблеме периодизации русской литературы XX века: историческая и художественная реальности / Т. А. Никонова // XX век как литературная эпоха : сб. ст. Воронеж : Наука-Юнипресс, 2011.-С. 5-17.

148. Никонова, Т. А. Метафорический смысл сюжета рассказа «Чистый понедельник» / Т. А. Никонова // Метафизика И. А. Бунина : межвуз. сб. науч. тр., посвящ. творчеству И. А. Бунина / Воронеж, гос. унт. Воронеж, 2011. - Вып. 2. - С. 93-99.

149. Никулин, Л. Чехов, Бунин, Куприн: литературные портреты / Л. Никулин. М. : б. и., 1960. - 324 с.

150. О, Русь волшебница суровая / сост., вступ. ст. и примеч. Л. Е. Шапошников. Н. Новгород : Волго-Вят. кн. изд-во, 1991. - 252 с.

151. Одоевцева, И. На берегах Невы : воспоминания / И. Одоевцева ; вступ. ст. К. Кедрова, послесл. А. Сабова. М. : Художеств, лит., 1988. -334 с.

152. Ожегов, С. И. Словарь русского языка : 70000 слов / С. И. Ожегов ; под ред. Н. Ю. Шведовой ; Акад. наук СССР. Ин-т рус. яз. 23-е изд., испр. - M : Рус. яз., 1991. - 915 с.

153. Паламарчук, П. Иван Ильин критик / П. Паламарчук // Моск. вестн. - 1990.-№ 1.-С. 246-255.

154. Полторацкий, Н. Русские зарубежные писатели в литературно-философской критике И. А. Ильина / Н. Полторацкий // Русская литература в эмиграции : сб. ст. / под ред. Н. П. Полторацкого. Питтсбург, 1972. - С. 271-296.

155. Пономарев, Е. Россия, растворенная в вечности. Жанр житийной биографии в литературе русской эмиграции / Е. Пономарев // Вопросы лит. 2004. - № 1. - С. 84-111.

156. Пономарев, Е. Ф. Отзывы современников о книге И. А. Бунина «Освобождение Толстого» / Е. Ф. Пономарев // Рус. лит. 1995. - № 4. - С. 168-171.

157. Поспелов Г. Н. Эстетическое и художественное / Г. Н. Поспелов. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1965. - 360 с.

158. Православный обряд погребения / сост. Н. И. Карасева, ред. И. П. Карпов. Йошкар-Ола, 1992. - 48 с.

159. Пращерук, Н. В. Метафизическое сознание И.А. Бунина в романе «Жизнь Арсеньева» / Н. В. Пращерук // Метафизика И. А. Бунина : сб. науч. тр., посвящ. творчеству И. А. Бунина / науч. ред. Т. А. Никонова. Вып. 2. - Воронеж, 2011. - С. 7-15.

160. Пращерук, Н. В. Художественный мир прозы И. А. Бунина: язык пространства / Н. В. Пращерук. Екатеринбург : МУМЦ «РО» : НОУ «Фонд «Созидание», 1999. - 253 с.

161. Пронин, А. А. Цитата в книге И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева. Юность» : автореф. дис. . канд. филол. наук / А. А. Пронин ; Петрозавод. гос. ун-т. Петрозаводск, 1997. - 20 с.

162. Пуля, И. И. Библейские мотивы и персонажи в русской литературе XX века : учеб.-метод, пособие / И. И. Пуля. Киров, 1997.

163. Путь к спасению : сб. / сост. И. М. Косов. Саранск : Мордов. кн. изд-во, 1994. - 542 с.

164. Пушкин, А. С. Золотой том : собр. соч. / А. С. Пушкин ; ред., библиогр. очерк и примеч. Б. Томашевского. Изд. испр. и доп. - М. : Имидж, 1993,- 975 с.

165. Пушкин, А. С. Полное собрание сочинений Электронный ресурс. / А. С. Пушкин. М., 1937-1959. - Режим доступа: http://feb-web.ru/feb/pushkin/texts/pushl7/y00.html?cmd=l&dscr=l.- (27.08.2012).

166. Пушкин, А. С. Собрание сочинений : в 3 т. / А. С. Пушкин. -М., 1985.-3 т.

167. Пчелкина, В. В. Словарь иностранных слов / В. В. Пчелкина, Е. Н. Захарченко, Т. А. Пичугина. 18-е изд., стер. - М. : Русский язык, 1989. - 622 с.

168. Роднянская, И. Б. Образ автора / И. Б. Роднянская // Литературный энцикл. слов. М., 1987. - С. 13-14.

169. Розанов, В. В. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского : лит. очерки о писательстве и писателях / В. В. Розанов. М. : Республика, 1996. - 701 с.

170. Русские писатели, 1800-1917 : биогр. слов. Т. 1 / гл. ред. П. А. Николаев. М. : Совет, энцикл., 1989. - 672 с.

171. Сатарова, Л. Г. Человек и природа в романе М. Шолохова «Тихий Дон» : учеб. пособие по спецкурсу / Л. Г. Сатарова ; Воронеж, гос. пед. ин-т. Воронеж : ВГПИ, 1989. - 85 с.

172. Свирелин, А. И. Церковно-славянский словарь для толковогочтения Св. Евангелия, Часослова, Псалтири, Октоиха (учебных) и других Богослужебных книг протоиерея А. Свирелина / А. И. Свирелин. М. ; Воронеж : Град Китеж : ВТИК, 1991. - Репр. изд. 1909 г.

173. Серебряный век : мемуары / предисл. Н. Богомолова ; сост. Т. Дубинская-Джалилова. М. : Известия, 1990. - 672 с.

174. Сливицкая, О. В. «Повышенное чувство жизни» : мир Ивана Бунина / О. В. Сливицкая ; Рос. гос. гуманит. ун-т. М. : РГГУ, 2004. - 270 с.

175. Сливицкая, О. К проблеме «Бунин и Восток»: рассказ Бунина «Сны Чанга» глазами японских студентов / О. Сливицкая // Рус. лит. -1996.-№ З.-С. 212-214.

176. Сливицкая, О. Чувство смерти в мире Бунина / О. Сливицкая // Рус. лит. 2002. - № 1. - С. 64-78.

177. Словарь литературоведческих терминов / ред.-сост. J1. И. Тимофеев, С. В. Тураев. М. : Просвещение, 1974. - 509 с.

178. Словарь современного русского литературного языка : в 17 т. / под ред. А. М. Бабкина и др. ; Акад. наук СССР. Ин-т рус. яз. M. ; JI. : Изд-во Акад. наук СССР, 1948-1965. - 17 т.

179. Смирнов, В. П. Бунин Иван Алексеевич / В. П. Смирнов // Русские писатели. 1800-1917 : биогр. слов. -М., 1989. Т. 1. - С. 354-361.

180. Смирнова, J1. А. Иван Алексеевич Бунин: жизнь и творчество / JI. А. Смирнова. М. : Просвещение, 1991. - 192 с.

181. Смирнова, J1. А. Проблемы реализма в русской прозе начала XX века / JI. А. Смирнова . М. : Просвещение, 1977. - 208 с.

182. Смирнова, Л. А. Реализм Ивана Бунина : учеб. пособие к спецкурсу / Л. А. Смирнова ; Моск. обл. пед. ин-т им. Н.К. Крупской. М. : МОПИ, 1984.-93 с.

183. Соловьев, В. С. Литературная критика / В. С. Соловьев. М. : Современник, 1990. - 422 с.

184. Солоухина, О. В. О нравственно-философских взглядах И. А. Бунина / О. В. Солоухина // Рус. лит. 1984. - № 4. - С. 48-59.

185. Сомин, Н. В. Достоинства и недостатки миросозерцания И. А. Ильина Электронный ресурс. / Н. В. Сомин. Режим доступа: ЬМр://сЬг1-soc.narod.ru/ilyn.htm. - (27.08.2012).

186. Сохряков, Ю. И. И. А. Ильин как мыслитель и литературный критик /Ю. И. Сохряков //Лит. в шк. 1996. -№ 1. - С. 6-41.

187. Спивак, Р. С. Язык прозы И. А. Бунина и традиции Л. Н. Толстого / Р. С. Спивак // Филол. науки. 1968. - № 3. - С. 23-33.

188. Степун, Ф. А. Встречи / Ф. А. Степун. М. : Аграф, 1998. - 256с.

189. Степун, Ф. А. Письма И. Бунину / Ф. А. Степун // С двух берегов. Русская литература XX века в России и за рубежом. М., 2002. -824 с.

190. Струве, Н. А. Классик в неклассическую эпоху : интервью с Н. А. Струве / Н. А. Струве, беседовал В. В. Байков // Филол. записки. 2003. -Вып. 20.-С. 27-34.

191. Струве, Н. А. Православие и культура / Н. А. Струве. М. :

192. Христиан, изд-во, 1992. 237 с.

193. Табак декоративный Электронный ресурс. Режим доступа: http://flower.onego.ru/annual/nicotid.html. - (27.08.2012).

194. Творчество И. А. Бунина и русская литература XIX-XX веков : материалы Всерос. науч.-практ. конф. Белгород, 1998. - 249 с.

195. Толстой, JI. Н. Детство. Отрочество. Юность / Л. Н. Толстой. -М. : Наука, 1978. 527 с.

196. Толстой, Л. Н. Литература, искусство : сб. ст., писем, отрывков из дневников / Л. Н. Толстой. М. : Современник, 1978. - 272 с.

197. Томашевский, Б. В. Теория литературы. Поэтика : учеб. пособие / Б. В. Томашевский. М. : Аспект Пресс, 1996. - 334 с.

198. Топоров, В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: исследования в области мифопоэтического : избранное. М. : Прогресс : Культура, 1995. -623 с.

199. Тютчев, Ф. И. Стихотворения / Ф. И. Тютчев. М. : Художеств, лит., 1986. - 287 с.

200. Фарино, Е. Введение в литературоведение : учеб. пособие для студентов вузов / Е. Фарино. СПб. : Изд-во РГПУ, 2004. - 639 с.

201. Фаустов, А. А. К вопросу о концепции автора в работах М. М Бахтина / А. А. Фаустов // Формы раскрытия авторского сознания : межвуз. сб. науч. тр. Воронеж : Изд-во ВГУ, 1986. - С. 3-10.

202. Феофан Затворник. Алфавит духовный святителя Феофана Затворника. Избранные советы и наставления / Феофан Затворник. М. : Ковчег, 2009. - 320 с.

203. Феофан Затворник. Добротолюбие в русском переводе святителя Феофана Затворника Вышенского, дополненное : в 5 т / Феофан Затворник. М. : Паломник, 1998. - Репр. изд.

204. Феофан Затворник. Мысли на каждый день года / Феофан Затворник. М. : Отчий дом, 2008. - 320 с.

205. Философский энциклопедический словарь. 2-е изд. - М. : Совет, энцикл., 1989. - 815 с.

206. Флоренский, П. А. Столп и утверждение истины (опыт православной теодицеи в двенадцати письмах). Сочинения : в 2 т. / П. А. Флоренский. -М. : Правда, 1990.

207. Хализев, В. Е. Теория литературы / В. Е. Хализев. М. : Высш. шк, 1999.-398 с.

208. Ходасевич, В. Колеблемый треножник : избранное / В. Ходасевич ; сост. и подгот. текста В. Г. Перельмутера, под общ. ред. Н. А. Богомолова, коммент. Е. М. Беня. М. : Совет, писатель, 1991. - 683 с.

209. Ходасевич, В. Ф. Некрополь: Воспоминания. Литература и власть. Письма Б. А. Садовскому / В. Ф. Ходасевич. M. : СС, 1996. - 464 с.

210. Христианство и русская литература : сб. ст. СПб. : Наука, 1994.-396 с.

211. Христос Воскресе! Правда и факты. Почаев : Свято-Успенская Почаевская лавра, 2007.

212. Царственная свобода. О творчестве И. А. Бунина : межвуз. сб. науч. тр. к 125-летию со дня рождения писателя / Воронеж, гос. ун-т. -Воронеж : Квадрат, 1995. 168 с.

213. Цвета богослужебных облачении. Символика цветов Электронный ресурс. // ЛИТУРГИЯ.РУ : сервер посвящ. Богослужению Православной Церкви. Режим доступа: http://www.liturgy.ru/articleodeyanie5. - (04.08.2012).

214. Чин великого освящения воды Электронный ресурс. Режим доступа: http://days.pravoslavie.ru/rubrics/canon266.htm. - (04.08.2012).

215. Шкловский, В. Б. Гамбургский счет : статьи, воспоминания, эссе (1914-1933) / В. Б. Шкловский. М. : Совет, писатель, 1990. - 544 с.

216. Шмелев, И. С. Собрание сочинений : в 5 т. / И. С. Шмелев. -М. : Рус. кн., 1998. 5 т.

217. Штерн, М. С. В поисках утраченной гармонии (проза И. А Бунина 1930-1940-х гг.) : моногр. / М. С. Штерн. Омск : Изд-во ОмГПУ, 1997.-240 с.

218. Штерн, М. С. Проза И. А. Бунина (1930-1940 гг.) : пособие для студентов и учителей / М. С. Штерн. Омск, 1995.

219. Штерн, М. С. Философско-художественное своеобразие русской прозы XIX века / М. С. Штерн. Омск : ОГПИ, 1987. - 86 с.

220. Эйхенбаум, Б. М. О прозе. О поэзии : сб. ст. / Б. М. Эйхенбаум. Л. : Художеств, лит., 1986. - 455 с.

221. Электронная энциклопедия Константин (Зайцев) Электронный ресурс. Режим доступа: http://ш.wikipedia.org/wiki/Koнcтaнтин(Зaйцeв). -(27.08.2012).

222. Энциклопедический словарь юного литературоведа / сост. В. И. Новиков. М. : Педагогика, 1988. - 415 с.

223. Эсалнек, А. Я. Внутрижанровая типология и пути ее изучения / А. Я. Эсалнек. М. : Изд-во Моск. гос. ун-та, 1985. - 183 с.

224. Якобсон, Р. О. Работы по поэтике / Р. О. Якобсон. М. : Прогресс, 1987.-460 с.

225. Яновский, В. С. Поля Елисейские : книга памяти / В. С. Яновский. М. : Астрель, 2012. - 479 с.