автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Роман И.А. Гончарова "Обломов"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Роман И.А. Гончарова "Обломов""

На прагах рукописи

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК Институт русской литературы (Пушкинский Дом)

КИМ Чжон Мин

Роман И. А. Гончарова «Обломов» (система персонажей и ее авторская интерпретация в критических статьях)

Специальность 10.01.01— русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Санкт-Петербург 2004

Работа выполнена в Отделе новой русской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук

Научный руководитель кандидат филологических наук А. Г. Гродецкая

Официальные оппоненты: доктор филологических наук М. В. Отрадин кандидат филологических наук Т. Б. Ильинская

Ведущая организация

Российский Государственный педагогический университет им. А. И. Герцена.

Защита состоится ДЭ декабря 2004 г. в 14 часов на заседании диссертационного совета Д.002.208 01 Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН по адресу. 199034, Санкт-Петербург, наб. Макарова, д. 4.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Пушкинского Дома

Автореферат разослан ноября 2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук

С. А. Семячко

-ч

¿5

Общая характеристика диссертации

В последние полтора-два десятилетия интерес к творчеству И. А. Гончарова заметно возрос — как в России, так и у западных славистов. При этом все чаще высказывается мнение о загадочности и закрытости художественного мира писателя, о недопонимании особенностей этого мира как критикой, так и позднейшей филологической наукой. Большинство исследователей вынуждены признать, что творческое наследие Гончарова нуждается в более адекватном и современном прочтении и осмыслении. За последние годы изменились методика и в целом направленность исследований, посвященных Гончарову. От многократно повторенного в работах 1950—1980-х годов исследования <створческого пути» писателя от романтизма к реализму (работы А. П. Рыбасова, А. Г. Цейтлина, Н. И. Пруцкова, Л. М. Лотман и др.), от анализа гончаровских «характеров» научный интерес переключается в другие области. Благодаря работам последних лет углубилось и усложнилось представление о творческой эволюции писателя, о влиянии на него не только Карамзина, Пушкина, Белинского, Гоголя (что составляет заслугу предшествующих десятилетий и ни в коей мере не оспаривается), но и эстетики Винкельмана, Н. И. Надеждина (его университетского педагога), круга Майковых (Вал. Майкова в особенности), идеологии и поэтики «натуральной школы». Появился ряд обобщающих монографий и статей об эстетике и миросозерцании Гончарова (работы В. И. Мельника, В. А. Недзвецкого, Е. А. Краснощековой, Л. С. Гейро, В. А. Котелышкова, О. Г. Постнова, В. Н. Криволапова и др.), о художественном методе писателя, поэтике и стилистике, об отдельных компонентах его художественной системы — принципах типизации, структуре конфликта, временной организации текста, цитатности, «идиллическом» хронотопе и проч. (работы М. В. Отрадина, П. Е. Бухаркина, Е. И. Ляпушкиной, А. А. Фаустова, Т. Б. Ильинской, Г. Ди-мент и др.). Более широко публикуется и исследуется литературно-критическое наследие писателя. Вышли в свет 7 томов Академического Полного собрания сочинений и писем Гончарова с обширными комментариями.

Центром научного внимания по-прежнему остается роман «Обломов», проблематика которого с течением времени приобретает новую актуальность. Однако нельзя не признать справедливым мнение О. Г. Постнова, писавшего о том, что в новейших работах о Гончарове присутствует «пестрота мнений», но отсутствуют споры и научные дискуссии, и в целом «изучение Гончарова как-то с трудом складывается в единый процесс».' Очевиден, кроме того, дефицит исследований, сопрягающих воедино эстетические принципы Гончарова-романиста и критика.

Актуальность исследования определяется дискуссионностью поставленных в нем проблем, недостаточной степенью изученности струкгурной организации как романного, так и нероманного, литературно-критического, творчества писателя, специфики интерпретации Гончаровым своих и чужих текстов.

Цель работы. В задачи диссертации входит исследование гончйровского автокомментария в его поздних статьях-исповедях, анализ методов его литературной критики, определение и истолкование ряда спорных и внутренне конфликтных позиций у Гончарова-критика и — выявление структурных особенностей организации системы персонажей и принципов взаимодействия персонажной и авторской сфер в романе «Обломов»,

Научная новизна работы заключается в обосновании и демонстрации общности эстетических и структурных принципов в романистике и критических статьях писателя, в утверждении единства реализации в разных жанрах художественного метода писателя.

1 Постное О. Г. Эстетика И. А. Гончарова. Новосибирск, 1997. С. 28.

I 1-Г1С. П'Ч'!;.

Материал исследования. Исследование проводилось на материале критических статей «Мильон терзаний» (1872), «Материалы, заготовляемые для критической статьи об Островском» (1873), «Опять "Гамлет" на русской сцене» (1875), «Намерения, задачи и идеи романа "Обрыв"» (1875), «Лучше поздно, чем никогда» (1879) и, главным образом, — романа «Обломов» с привлечением двух других романов Гончарова и материалов его эпистолярного наследия.

Метод исследования объединяет принципы структурного, проблемного и истори-ко-типологического анализа

Практическое значение работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в научно-исследовательской и преподавательской деятельности.

Апробация работы. Основные положения работы были изложены в докладе на конференции «Герменевтика в гуманитарном знании» (Невский институт языка и культуры, 2004 г.), на заседании Отдела Новой русской литературы ИР ЛИ (2004 г.), отражены в трех публикациях.

Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка, включающего 226 наименований.

Основное содержание работы.

Во Введении формулируются задачи исследования, обосновывается его научная новизна, определяется структура работа. Мы исходим из положения о единой структурной организации «художественного мира» Гончарова, определяющей общую для его романного и нероманного творчества типологию конфликтов и характеров, четко выраженную «системность» в построении персонажной сферы. Данное положение опирается на ряд убедительно обоснованных научных концепций — Б. М. Таборисской, В. А. Нсдзвсц-кого, Н. А. Гузь, Е. А Краснощековой (реализация «сверхзамысла» в каждом из гонча-ровских «замыслов»), А. А. Фаустова («свое»/«чужое», идиллия/история в структуре «художественного мира» Гончарова) и других. В критических статьях писателя выстраиваются те же, что и в романах, конфликты и та же, что и в романах, синтезирующая и примиряющая противоположные крайности концепция «нормального» человека (т. е. соответствующего искомой автором «норме» и его «артистическому идеалу»). Кроме того, мы ориентируемся на утвердившееся в товароведении мнение о принципиальной идентичности «художественного» и «жизненного» «миров» писателя (от Е. А. Ляцкого до М. Эре, Г. Димент и др.)

Глава первая диссертационного исследования: Специфика интерпретации текста в литературно-критических статьях Гончарова и гончаровская концепция «типа» включает три раздела.

Раздел 1: Романные конфликты в зеркале гончаровской критики. Концепция «типа» — посвящен выявлению общих и характерных именно для Гончарова принципов интерпретации собственного художественного текста. Исследование строится на материале статей «Лучше поздно, чем никогда», «Намерения, задачи и идеи романа "Обрыв"». Полемичность и противоречивость характерна для Гончарова-критика. С одной стороны, в свойственной ему «объективной» повествовательной манере, он стремится уйти от резких суждений, с другой — именно в статьях он бывает резко, до парадоксальности субъективен и противоречив. Теоретические и аналитические построения в статьях Гончарова не снимают, а, напротив, заостряют тс конфликты, которые актуальны для его романов, — «ума» и «сердца», «идеи» и «фантазии», т. е. рационально-аналитического и художественно-интуитивного начал. В такой же степени «романным» остается в статьях Гончарова конфликт статики и динамики: статика (устойчивость, повторяемость), по Гончарову, создает и организует «тип», динамика не создает почвы для художественных обобщений.

Разделяя и противопоставляя творчество сознательное и бессознательное, Гончаров относит себя к бессознательным художникам, которые «пишут инстинктом», фантазией, более сердцем, чем умом. Собственную методику создания художественного образа Гончаров подробно разъясняет в названных выше критических статьях, здесь же изложено

и его понимание категорий «натура», «характер», «тип», «идеал». Поиск точного смыслового наполнения этих категорий продолжается в статьях и набросках «Мильон терзаний». «Опять "Гамлет" на русской сцене», «Материалы, заготовляемые для критической статьи об Островском», в письмах к Достоевскому 1Э74 г, написанных в связи с участием обоих писателей в литературном сборнике «Складчина».

Остро конфликтны и противоречивы в трактовке Гончарова отношения «идеи» и «образа» («ума»/«фантазии»). Отстаивая собственную «бессознательную» «способность рисовать», Гончаров утверждает: «Писать художественные произведения только умом <...> Разве это реально?»2 С одной стороны, Гончаров объединяет «ум» с «идеей», с другой, «идея» есть производное не ума, но образа: «Что такое ум в искусстве? Это уменье создать образ. Следовательно, в художественном произведении один образ умен...» (8, 141). Образ приоритетен для Гончарова и по-своему автономен, это первоэлемент в поэтике писателя, более важный, чем сюжет и общая конструкция, или «архитектоника», произведения. Следующее звено творческого процесса — «расстановка» образов. При этом, как правило, все они так или иначе организуются системой оппозиций, подобий, проекций, взаимодополнений и взанмоотражений. И если образ «рисуется» вдохновенно, «художественным инстинктом», «фантазией», то сюжетные линии выстраиваются «необходимостью» — «громадным трудом», логикой, рассудком. Точные определения соотношению сюжета и образа в гончаровской «рефлексии» по поводу собственного творчества найдены О. Г. Постновым: «Сюжет и образ — подобно реальному противопоставлению судьбы и личности — находятся в своеобразном противоречии: сюжет тяготеет к динамике, образ — к статике. <...> Тяготение Гончарова к статике несомненно. Этому соответствуют и черты его характера, темперамента, и своеобразие его художественного мышления. Вполне закономерно, что сюжет в его романах отличается простотой и стремлением к замкнутым, статичным ситуациям, в которых осуществляется "взаиморефлексия" образов, их контакты, протекающие преимущественно в форме напряженного диалога. <...> Гончаров создает целую сеть приемов, призванных передать движение, динамику с помощью тех или иных статичных форм. Это и составляет главную особенность его как повествователя».3

Гончаровым многократно, из статьи в статью, утверждаются важнейшие критерии искусства «истинного», «серьезного и строгого»: оно не изображает «хаоса», «новой, нарождающейся жизни», но только — жизнь «устоявшуюся», сложившуюся и повторившуюся в узнаваемых образах и формах. Эстетические принципы писателя определяют то, почему свои три романа он объединяет в трилогию или в один роман: объединенные, они дают представление о движении исторического времени и о внутреннем разв1стии персонажа, в каждом из них, взятом отдельно, как время так и характеры статичны. Человеческая «натура» (статика) и «общественное развитие» (динамика) в акте творческого сознания, описанном Гончаровым, остаются в неразрешимо конфликтных отношениях.

Гончаров прежде всего тсакпъ-типолог (В. А. Недавецкий). Не случайно и в его критических статьях такое значительное внимание уделяется самому принципу «типизации». Самоосознание и самооценка художника в этом случае отражают то, что объективно составляет особенность его художественного метода. Постоянно и настойчиво в критических заметках, статьях и письмах Гончаров ищет точное определение тому, что он понимает под «типом»: тип — «вседневное, повторяющееся на глазах всякого явление» (8, 58); «типы образуются и плодятся в обыденной среде текущих явлений жизни» (8, 60); «тип слагается из долгих и многих повторений или наслоений явлений и лиц, где подобия <...> устанавливаются, застывают...» (8,407); тип — «нечто очень коренное—долго и надолго устанавливающееся» (8, 410). В области творчества и психологии творчества, в мире со-

2 Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1980. Т. 8. С. 141. В дальнейшем ссылки на 8-й том этого издания даются в тексте.

3 ПостновО. Г. Эстетика И. А. Гончарова. С. 115—116.

творения «творческих типов», по Гончарову, многое остается загадочным, и, в частности, объяснение феномена зависимости/независимости «творческих типов» от условий времени не дается писателю Естественно-природное и социально-типическое в концепции человеческого «характера» у Гончарова разделены и обособлены, но при этом не разделены индивидуально-конкретное (личностное) и общечеловеческое (родовое) Гончаров ценил категорию «натура» выше, чем категорию «тип». Так, главных героев Пушкина и Лермонтова (в статье «Мильон терзаний») он рассматривает только как «типы», принадлежащие своему времени и не способные пережить его, игнорируя присутствие в них «натуры» и очевидным образом сознательно принижая их: Онегин и Печорин, в его представлении, — только светские «франты» и «львы» (об этом речь пойдет ниже). «Натура», по Гончарову, категория для обозначения конкретно-личностного и одновременно общечеловеческого, «тип» — категория более низкого порядка, фиксирующая те или иные как психологические, так и социально-исторические закономерности. Принципиальное для писателя отличие «типа» (как исторически и социально детерминированного обобщения) и «идеала» (как вневременного, универсального обобщения), восходит, по наблюдению М. В. Отра-дина, к эстетике С. П. Шевырева.

Раздел 2: «Свое» в «чужом» тексте: «типы» и «идеалы» в статьях Гончарова «Мильон терзаний» и «Опять "Гамлет" на русской сцене».

Гончаровская модель идеальной человеческой личности подразумевает гармонию «аналитического» и «артистического», «ума» (логики) И «сердца». Подобная личность «моделируется» писателем при интерпретации шекспировского и грибосдовского текстов. «Тонкие натуры, — писал Гончаров о Гамлете, — наделенные гибельным избытком сердца, неумолимою логикою и чуткими нервами, более или менее носят в себе частицы гамлетовской страстной, нежной, глубокой и раздражительной натуры» (8, 57; курсив мой — К. Ч. М.). Образы Гамлета и Чацкого обнаруживают много общего: в противостоянии двух миров оба оказываются воинами-одиночками, оба несчастливы в любви, оба объявлены сумасшедшими.

Критический эпод «Мильон терзаний» согрет горячим личным сочувствием его автора к главному герою «Горя от ума». На первом плане у Гончарова не идейный и социальный конфликт, не противостояние Чацкого фамусовской Москве, но его «горячий поединок» с Софьей, Однако над обеими драматургическими линиями грибоедовской комедии, общественной и любовной, Гончаров выстраивает собственный конфликт — «ума» и «сердца». С первых страниц статьи до последних автор ведет полемику с Пушкиным, с его известным высказыванием в письме 1825 года к А. А. Бестужеву, ставящим под сомнение ум Чацкого' «Сам Грибоедов приписал горе Чацкого его уму, а Пушкин отказал ему вовсе в уме» (8, 24); «Пушкин, отказывая Чацкому в уме, вероятно, всего более имел в виду последнюю сцену 4-го акта, в сенях, при разъезде. Конечно, ни Онегин, ни Печорин, эти франты, не сделали бы того, что проделал в сенях Чацкий. Те были слишком дрессированы "в науке страсти нежной", а Чацкий отличается и, между прочим, искренностью и простотой, и не умеет, и не хочет рисоваться. Он не франт, не лев» (8, 34—35). Для Гончарова «Чацкий как личность несравненно выше и умнее Онегина и лермонтовского Печорина» (8, 24). Весь «критический этюд» выстраивается на этом неожиданном и парадоксальном противопоставлении любимого героя Гончарова намеренно, тенденциозно и несправедливо «сниженным» персонажам не менее им любимых и почитаемых Пушкина и Лермонтова. Признавая вневременное значение поэзии Пушкина (« ..у Пушкина гораздо более прав на долговечность, нежели у Грибоедова. Их нельзя близко и ставить одного с другим. Пушкин громаден, плодотворен, имен, богат...»), Гончаров отказывает в том же созданному его гением литературному «типу», осужденному по его воле «каменеть, в неподвижное-™, как статуи на могилах». Именно «глупость» Чацкого, о которой с любовью и пониманием пишет Гончаров (в отличие от «ума» светских «ловких кавалеров» Онегина и Печорина), его горячность, непоследовательность, доверчивость, детскость своего рода, делает его сердечно близким и дорогим писателю.

Общественный аспект комедии и позиция Чацкого-«Еоина» интерпретируется Гончаровым в согласии с его всегда умеренной и осторожной политической позицией. Чацкий «снижен в своей идейности» (Н. К. Пиксанов), дан вне политического и исторического контекста, цель Гончарова — выявить вечное и неизменное (морально-психологическое, но не идеологическое) в «натуре» главного героя. Характерно, что на том же принципе строится у Гончарова и мемуарный очерк о Белинском: социально-политический аспект (внешнее, преходящее, исторически детерминированное) мало волнует автора, в центре его внимания—неизменные свойства «натуры», «решающий акцент сделан на тех духовно-психических ("вневременных") свойствах критика, которые, по мнению Гончарова, издавна и всегда отличали художественные натуры».4 В «Мильоне терзаний» Гончаров «невольно подводит Чацкого под свой идеал общественного деятеля».' По неожиданно-парадоксальному утверждению писателя, Чацкий «очень положителен в своих положениях и заявляет их в готовой программе, выработанной не им, а уже начатым веком. Он не гонит с юношеской запальчивостью со сцены всего, что уцелело, что, по законам разума и справедливости, как по естественным законам в природе физической, осталось доживать свой срок, что может и должно быть терпимо» (8, 41—42). Гончаров неожиданно лишает Чацкого столь дорогой ему «глупости» и «юношеской запальчивости», наделяя его положительностью и терпимостью к тому, что «уцелело». Однако остается непонятным, к чему же именно из того, что «осталось доживать» в фамусовской Москве, «терпим» Чацкий. И одновременно Гончаров сопоставляет Чацкого с реальными общественными деятелями, своими современниками — Белинским, Герценом... Именно в этих новых Чацких он видит «застрельщиков», «воинов», «передовых курьеров неизвестного будущего», оставаясь и в этих сопоставлениях не вполне историчным и явно предпочитая эмоционально-психологический аспект идейному.

Настаивая на том, что Чацкий (как и Гамлет) «не тип» (в отличие от «типов» Онегина и Печорина), Гончаров, однако, свои рассуждения о нем выстраивает по той схеме, которая в его статьях определяет «тип», то есть явление повторяющееся, дробящееся в бесчисленных подобиях. Парадоксом звучат его слова о многообразных, «повторяющихся на каждом шагу» «миниатюрных» Чацких: «...Чацкие живут и не переводятся в обществе, повторяясь на каждом шагу, в каждом доме, где под одной кровлей уживается старое с молодым...» (8,43).

В образе грибоедовской Софьи (в гончаровской интерпретации, возводящей ее к пушкинской Татьяне), в се «сильных задатках недюжинной натуры» и «влечении покровительствовать любимому человеку» много общего с Ольгой Ильинской, а неудача ее любви к Молчалину близка коллизии Ольги и Обломова.

Если сердечная «глупость» Чацкого сближает его с Обломовым, то у «идеального» гончаровского персонажа обнаруживается и ряд черт, сближающих его со Штольцем, а в ряде авторских характеристик (Чацкий «очень положителен», «не теряет земли из-под ног и не верит в призрак», «в нем нет отвлеченностей») почти дословно повторяются определения, отнесенные в романе к Штольцу.

В обеих статьях в соединении «строгой логики» («неумолимой логики») Гамлета, «положительности» Чацкого с «горячим» и «глупым» «сердцем» моделируется «артистический идеал» Гончарова. Писателя прежде всего интересует «сердечный» мир героев, — «горячих», «страстных», наделенных «гибельным избытком сердца», он исследует жизнь «сердца», наличие же в характере персонажа «неумолимой логики» только постулируется, но никак не иллюстрируется. Это качество персонажей, не поддержанное аргументами, остается в обоих критических очерках не вполне убедительным.

4 Недзвещий В. Л. Публицистика романиста// Гончаров И. А. На родине. М., 1987. С. 17.

5 Кертман Л, Грибоедовские образы в трактовке И. А. Гончарова // Вопросы изучения русской литературы XIX—начала XX века. Уч. зап. Пермск. гос. ун-та. Пермь, 1967. № 165. С. 164.

Раздел 3: Тип «лишнего человека» в критике Гончарова (к полемике об Обло-мове как «лишнем человеке»), В литературно-критических статьях Гончарова, прежде всего в «Мильоне терзаний», но также и в «Лучше поздно, чем никогда», постоянно звучат однотипные, исключительно резкие суждения об Онегине и Печорине. В научной литературе они специально не комментировались. Крайне субъективная логика гончаровско-го анализа, о чем мы говорили выше, сводится к тому, что за счет «снижения» Онегина и Печорина «возвышается» Чацкий. «Онегины и Печорины — пишет, например, Гончаров, — вот представители целого класса, почти породы ловких кавалеров, jeunes premiers. Эти передовые личности в high life — такими являлись и в произведениях литературы, где и занимали почетное место со времен рыцарства и до нашего времени, до Гоголя. Сам Пушкин, не говоря о Лермонтове, дорожил этим внешним блеском, этой представительностью du bon ton, манерами высшего света, под которой крылось и "озлобление", и "тоскующая лень, и "интересная скука". Пушкин щадит Онегина, хотя касается легкой иронией его праздности и пустоты, но до мелочи и с удовольствием описывает модный костюм, безделки туалета, франтовство — и ту напущенную на себя небрежность и невнимание ни к чему, эту fatuité, позированье, которым щеголяли денди. Дух позднейшего времени снял заманчивую драпировку с сто героя и всех подобных ему "кавалеров" и определил истинное значение таких господ, согнав их с первого плана» (8,37—38).

В подобных оценках, имевших для Гончарова, очевидно, принципиальное значение, есть и упрощения и раздраженная, агрессивная тенденциозность, что неизбежно заставляет задуматься об их мотивировках. Возможно, писатель полемизировал с критикой, не понявшей правильно художественной задачи в «Обломовс» и объединившей его героя с Онегиными и Печориными, возможна и срытая негативная реакция Гончарова на тургеневские повести и романы о «лишних людях». Однако для воссоздания целостной картины отношения Гончарова к «лишним» литературным героям и объяснения центральной антитезы в «Мильоне терзаний» (Чацкий — Онегин, Печорин) нет достаточного материала, есть лишь косвенные свидетельства.

В оценке пушкинского и лермонтовского героев как уходящих с исторической сцены литературных «типов» Гончаров зависел и от Белинского (с его трактовкой Онегина как «умной ненужности»), и от Добролюбова как автора статьи «Что такое обломовщина?», и от общего направления переоценки и переосмысления духовного наследия «людей 1830—1840-х годов», которое определилось в последующие десятилетия.

Проблема «лишних людей» в литературе и журналистике 1850-х годов многосторонне исследована. Она выходит за рамки настоящей работы, обширная библиография по этой теме приводится в конце диссертации. Важнейшее значение имеет та концепция «лишнего человека», которая нашла выражение в повестях и романах И. С. Тургенева 1850-х годов и вызвала, в свою очередь, бурные журнальные споры. С произведениями Тургенева справедливо связывают появление и закрепление самого термина «лишний человек». Результатом творческих поисков Тургенева в повестях рубежа 1850-х годов — «Гамлет Щигровского уезда» (1849). «Дневник лишнего человека» (1850) — явилось как раз «снятие заманчивой драпировки» (если назвать это явление гончаровскими словами) с «лишнего» героя. Тургеневский герой — не «франт» и не «лев», он вообще не дворянин, а интеллигент-разночинец, тогда как тип «лишнего человека» прочно идентифицировался в литературе с принадлежностью дворянскому сословию («праздному барству», по Гончарову). Тургеневские повести ставят целый комплекс социальных и этико-психологичсских проблем, а созданный Тургеневым «тип» синтезировал характерные признаки «болезни», которой оказались «заражены» не героические «одиночки», но многие и многие представители поколения. «Лишние люди» в литературе 1840—1850-х годов не выступают наследниками романтических отщепенцев, переживающих не столько разрыв со средой, сколько космическое отчуждение, отрешенность от природного и бытийного мира. Это не «маленькие Байроны» и не «маленькие Печорины» — это «обыкновенные» люди, глубоко страдающие от своей человеческой несостоятельности «Натуральную школу, — пишет В

M. Маркович, — отличало, в частности, стремление вести художественное исследование эпохальных и всеобщих проблем на уровне, определяемом горизонтами сознания, психологии.!! существования среднего человека (исключение составляли, пожалуй, лишь "Сорока-воровка" и "Кто виноват?"). Уровень человека обыкновенного, даже заурядного, представлялся беллетристам 40-х годов наиболее показательным, наиболее существенным для характеристики человеческой природы и общественной жизни. И в конце концов — в наибольшей степени способным приблизить писателя к истине, которую любые отклонения от средней нормы ("вверх" ли, "вниз" ли — все равно) могут лишь затемнить <...> "средний" уровень героя оказывается необходимым условием художественно-философского решения проблемы».6

В журнальной полемике вокруг проблемы «лишних людей» отдельные позиции оказываются созвучны гончаровским, точнее — гончаровские оценки, взятые в контексте публицистики 1850-х годов, не выглядят крайне субъективными, они лишь в той или иной мере следуют уже высказанным мнениям. Призыв «вывести на свежую воду», «свести с мелодраматического пьедестала» прежних «героев времени» в той или иной форме звучит в статьях А. В. Дружинина («Повести и рассказы И. Тургенева», 1857), С. С. Дудышкина («Повести и рассказы И. С. Тургенева», 1857), П. В. Анненкова («Литературный тип слабого человека», 1858). «Люди, ничем не связанные, — пишет, например, Дудышкин, — и имевшие возможность летать по воздуху, должны были наконец отдать отчет перед людьми, трудящимися на земле. Хорошо им было, этим "идеалистам", садиться на корабль и уезжать при первом попутном ветре...»7 По почти единодушному мнению критиков, «отвлеченное понимание жизни» должны сменить «положительные» взгляды и «честный труд».

В негативных оценках «лишних людей» у Гончарова настойчиво повторяются одни и те же мотивы, которые присутствуют и в его художественных текстах. Это неприязнь к светскости и людям света, к «передовым личностям в high life». Это настойчивое и последовательное исповедание идеи примиряющей с жизнью «гуманности» в противоположность любым проявлениям «озлобленности» и социальной обличителыюсти. Для «позитивной» мысли писателя неприемлемы любого рода «отвлеченности» — романтические, идеалистические, метафизические, социально-политические. Гончаров-публицист, кроме того, — враг праздности, «тоскующей лени», «праздного барства». И если «лишние», по Гончарову, это люди, «презиравшие мелкий труд», то в статьях (как и в романах) писатель выступает с апологией труда — неважно какого, мелкого или крупного, заметного или незаметного, лестного или нелестного. В целом же гончаровской «концепции человека», тяготеющей более к «идиллическому», а не «трагическому» типу персонажа, к типу статичному, завершенному и «самоуспокоенному», в принципе чужды «открытые» и «незавершенные» в своей индивидуальной (не «типичной») духовной динамике пушкинский и лермонтовский герои. Рефлектирующие личности, как отметил Н. И. Пруцков, не привлекали внимания Гончарова.8 «Рефлексия у Гончарова — следствие "больной" жизни, т. е, неустоявшейся, ищущей форму. Найденная форма прекращает и процесс самоосмысления героя».5

Главный гончаровский герой прочно в контекст критической полемики о «лишних людях», пожалуй, так и не вписался. Хотя наибольшую остроту спор вокруг образа «лишнего человека» приобрел в знаменитых статьях Н. А. Добролюбова «Что такое обломовщина?» и А. И. Герцена «Very dangerous!!!» и «Лишние люди и желчевики». К той же те-

6 Маркович В. М. «Дневник лишнего человека» в движении русской реалистической литературы // Русская литература. 1984. № 3. С. 106.

Дудышкин С. С. Повести и рассказы И. С. Тургенева. Статья первая // Отечественные записки. 1857. №1. Отд. II. С. 5.

8 IJpyiiKoe H. И. Мастерство Гончарова-романиста. М.; Л., 1962. С. 23.

9 Постное О. Г. Эстетика И. А. Гончарова. С. 136.

ме возвращались Д. И Писарев, А. В. Дружинин, П В. Анненков, А. П. Милюков, М А Протопопов, 10. И. Айхенвальд, Р В Иванов-Разумник, В, Ф. Переверзев, а также и Ф М Достоевский в ряде статей и заметок. Сам Гончаров, как широко известно, однозначно отрицал принадлежность Обломова к «лишним людям». В письме датскому переводчику П Г. Ганзсну (9 февраля 1885 г), ссылаясь на отзыв об «Обломове» немецкого критика, он писал: «...вот и не понял! Я был прав, говоря, что иностранцам неясен будет тип Обломова. Таких лишних людей полна вся русская толпа, скорее не-лишних меньше» (8,476).

Проблема типологизации Обломова как «лишнего человека» всерьез в науке о Гончарове не ставилась (за исключением отдельных попыток). Вполне понятно, что мифологизированная, давно ставшая символом (а не термином) словесная формула «лишний человек» может быть применена к гончаровскому герою, как и к любому «социально непродуктивному» литературному персонажу. Однако, был или не был Обломов «лишним» — вопрос далеко не отзвучавший. Как с точки зрения прояснения позиций критиков и позднейших исследователей творчества писателя, так и с точки зрения литературного генезиса гончаровского героя и позиции его создателя по отношению к той линии русского романа, начало которой было положено «Евгением Онегиным». Другое дело, как Гончаров относился к «коренному русскому типу» (как позднее определил его Ф. М. Достоевский), как переосмыслял это явление, исходя из собственных эстетических и философских принципов и вписывая в конкретную социально-историческую реальность. Эта проблема заслуживает специального исследования.

В Главе второй: Поэтика парных конструкций в романе «Обломов» — исследуется система персонажей романа Изображение парных персонажей является одним из ведущих конструктивных принципов в романах Гончарова. В исследовательской литературе, посвященной творчеству Гончарова, неоднократно анализировались функции парных персонажей, среди которых выделяются пары, соотнесенные по сходству или же контрасту — двойники и антагонисты (или, точнее, антиподы, поскольку антагонизм гонча-ровских персонажей не абсолютен) Так, к персонажам-антиподам относятся дядя и племянник Адуевы, Обломов и Штольц, Вера и Марфинька, а к персонажам-двойникам — Обломов л Захар, Пшеницына и Анисья и другие. В научной литературе давно сложилось представление о взаимодополнителыюсти «сторон» в структуре гончаровских образных оппозиций, об их «компенсационном» значении для воссоздания искомой автором жизненной «нормы» Развитие образов Обломова и Штольца в романе «Обломов» строится так, что читатель постигает характеры и «идеалы» каждого из героев в последовательном сопоставлении и противопоставлении.

Стабильность и повторяемость структурных принципов характерна для художественного мира Гончарова в целом, что мы и продемонстрировали в Главе 1 на примере его критических статей. Однако мы далеки от мысли, что общая конструктивная схема «тезис — антитезис — синтез», целиком описывающая соотношение «система персонажей — автор» в «Обыкновенной истории», просто повторяется в «Обломове». Она, безусловно, «работает» в романе, но система взаимоотношений персонажей здесь сложнее. Каждый отдельно взятый «мир» персонажа, обладает большей, чем в первом гончаровском романс, степенью автономности, цельности и самодостаточности и не является только функцией «другого» мира. Контрасты и противоположности в «Обломове» более сбалансированы, и принцип «дополнительности» не абсолютен, являя себя в сложной форме взаимоопровержения и взаимоутверждения персонажных «миров».

В разделе 1: «Сердце» и «ум»: Обломов и Штольц сопоставляются жизненные «идеалы» центральных персонажей романа В посвященной роману критике, да и в ав торских характеристиках зафиксировалось мнение, что образ Обломова более психологически достоверен, чем образ его оппонента - Штольца Образ Штольца более схематичен и более жестко очерчен, Обломов — полнее, объемнее, словом — реальнее и убедительнее. В романе-«монографии» (Е. А Краснощекова) Обломов занимает большее повествовательное пространство, чем Штольц. В частности, вся первая часть романа, вводящая чи-

татсля в «мир» главного героя, с его предысторией («Сон Обломова») и «парадом гостей», служит лишь «увертюрой» к появлению Штольца Изобразительный метод Гончарова при создании образа Ильи Ильича (как и Агафьи Пшсницыной) богаче и разнообразнее, органичнее для его «увлечения» «способностью рисовать» Штольц не «нарисован» читателю трудно представить его внешность, тогда как в облике, обстановке, речи, поведении Обломова каждая деталь и мелочь является «говорящей», предметный и бытовой мир оживает в авторском рисунке. В характеристиках Штольца преобладает не изобразительный, но аналитический элемент, повествователь не «рисует», но объясняет его. Персонажи по-разному воплощены в романе — пластически и аналитически.

Обломов — «человек идиллии», и его «идеал» — гармония покоя, «идеал» Штольца — движение Апатическое состояние, в котором пребывает Обломов, есть бегство от жизни, которая все же его «трогает» Но можно ли считать его уход от жизни — сознательным нежеланием ни «служить», ни «прислуживаться»? Вопрос о степени сознательности «выбора» гончаровского героя, о возможностях и пределах его самопознания и самоосмысления остается одним из спорных О сути конфликта Обломов - Штольц Вл. Соловьев пишет. «Обломов заснул не оттого только, что воспитывался в Обломовке или был обеспечен, а оттого еще, что чувствовал странную дисгармонию между собой и окружающим, между своей христианской душой и свирепствовавшею вокруг него лихорадкою эгоизма и неудовлетворенного самолюбия».10 Для Штольца жизнь — труд, его жизненное кредо формулируется следующим образом: «Труд - образ, содержание, стихия и цель жизни»." Если Обломов — это сердце, плекомос к покою, то Штольц — разум, побуждающий к движению. В отличие от Обломова, Штольц способен меняться, приспосабливаться к новым условиям в общественной и личной жизни. Жизненная позиция Андрея Штольца получила выражение в его афористическом суждении о том, что «нормальное назначение человека - прожить четыре времени года, то есть четыре возраста, без скачков и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив не одной капли напрасно» (4, 163).

Гончаров намерен был связать с образом Штольца представление о жизненной норме. «Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами!» — восклицает писатель (4, 164). В этих словах слышится надежда на будущее, на воплощение идеала Штольца в реальном мире. Оптимистическую трактовку образа Штольца не приняла русская критика, ни демократическая, ни либеральная, отвергнув «обломовщину», она не признала прав на существование и за «холодной штольцевщиной». С точки зрения многих современных исследователей, Штольц эгоистичен, лишен идеалов, мысли об общественном служении, эмоционально ущербен Образ Штольца не лишен внутренних противоречий. Рационалистический идеал не выдерживает столкновения с реальностью любви, и это приводит к радикальному изменению представлений героя о счастье. Любовь к Ольге определяет моменг, когда Штольц больше не может удерживать свои чувства под жестким контролем разума. Умеренность и трезвость жизненного идеала Штольца выражается в его признании' «. .ровное и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия ни пылала в них» (4, 163). Жизненная позиция Штольца, которая на первый взгляд подается автором как безусловно непротиворечивая, оказывается уязвимой в своих основаниях. Цель героя ограничена трудом, логика - расчетом, но это, как оказывается, противоречит самой жизни, и едва ли может быть человек, способный «донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив не одной капли напрасно». Штольц высоко ценит нравственные качества Обломова, его «честное верное сердце». Но это не столько «сердце» Штольца склоняется в сторону Обломова, а сколько «голова» Штольца признает то, чего нет в нем самом. В поступках и речах Андрея зачастую появляется отгенок снисходительности по отношению к другу. Забота об Обломове в конце концов становится обременительной

10 Цит. по: Егоров Б. Ф. Борьба эстетических идейвРоссии 1860-х годов. Л., 1991.С. 203. " Гончаров И. А. Поли. собр. соч и писем. В 20 т. СПб., 1998. Т. 4. С. 182 Далее ссылки на 4-й том этого издания даются в тексте.

для Штольца. Это лишний раз подтверждает узость штольцевского идеала, мир этого героя ограничен его собственными интересами.

Как в «Обыкновенной истории», так и в «Обломове» образы героев-антиподов должны трактоваться как взаимодополнительные. В характере Штольца воплотился лишь один аспект полноценной личности — активное, деятельное начало Другие аспекты следует искать в образе Обломова. В Штольце можно увидеть образ созидателя новой России, но, по нашему мнению, подлинное существо конфликта «Обломов - Штольц» в противостоянии милой, традиционной старины эпохе «бури и натиска)). Мир вокруг Гончарова пошатнулся, со всех сторон напирают Штольцы, они претендуют на роль преобразователей, навязывая всем свое понимание счастья. Мир, уставая от неуемней активности Штольцев, жаждет покоя. Победитель ли Штольц? Формально - да. Но начала душевности и духовности, «почвенности», получившие воплощение в образе Обломова, незримо прорастают в грядущую жизнь общества, пробиваются ностальгией по благородству, чистоте, гармонии человека с собой. Неожиданным образом Обломов предстает перед нами как натура последовательная и во всем верная себе. Положительные качества Ильи Ильича (честность, верность и т.п.) не изменяют ему на протяжении всей жизни. Обломову удается сохранить собственную цельность, не распылиться в суете бурной эпохи и претворить в жизнь свой идеал покоя и гармонии.

В заключительной части романа Обломову удастся оправдать своей жизнью собственное представление о себе как о человеке, отличном от Ольги и Штольца. Мы видим, как он «наконец, решил, что жизнь его не только сложилась, но и создана, даже предназначена была так просто, немудрено, чтобы выразить возможность идеально покойной стороны человеческого бытия» (4, 474). Гончаров, заставляя Обломова отрекаться в беседах со Штольцем от идеала покойной, счастливой жизни, тем не менее выстраивает логику романа таким образом, что в жизни Илья Ильич остается верен своему идеалу. «Вглядываясь, вдумываясь в свой быт и вей более и более обживаясь в нем, он, наконец, решил, что ему некуда больше идти, нечего больше искать, что идеал его жизни осуществился» (4, 473). То, что, по европейской логике Штольца, является ленью, на деле оказывается стремлением к гармонии с миром и самим собой. Обломов стремится сохранить привычное ощущение уюта, тепла, душевного равновесия. Исчезновение старой Обломовки под натиском века означает разрушение основ привычной жизни и даже более того — крушение основ бытия. Привычный образ жизни формирует характер, а характер, в свою очередь, склоняет с следованию привычкам. Это побуждает Илью Ильича искать замену покою Обломовки деревенской в покое Обломовки городской.

Обломов осуществляет свой идеал, подлинным выражением которого были не слова рассказа о грядущем счастье, обращенные к Штольцу и имевшие целью вызвать понимание с его стороны, но сон Обломова, уносящий героя во времена его детства. Но, к прискорбию, эта мудрость жизни, основанная на законе вечного возвращения к истокам, явно противоречила умонастроению эпохи, в которую был создан роман «Обломов». Демократическая критика, не принявшая Штольца в качестве идеала нового русского деятеля, была и вовсе немилосердна к Обломову, осудив его как пережиток прошлого, увидев в нем только типаж совершенно опустившегося барина, помещика.

Если говорить об авторских интенциях в «бессознательной» трактовке образа Обломова, то стоит упомянуть о том, что Гончаров рисует не столько социальный тип, сколько тип национально-психологический. В отличие от того же Добролюбова, выстроившего линию Онегин-Печорин-Бельтов-Рудин-Обломов, сам Гончаров, описывая «сон» Ильи Ильича, сопоставляет своего героя с персонажем русских народных сказок^— Еме-лей, который «по щучьему веленью по своему хотенью» получал, не покидая теплой печки, вей что ни поделает. В этом символическом ряду диван барина-Обломова становится аналогом мужицкой печи. Прислушиваясь к вековечной мудрости народа — склонного к лени или умевшего ценить покойную жизнь — Обломов минует свое суетное время и находит свой «земной рай» в доме Пшеницыиой. Естественно, что подобный идеал не мог

быть принят современной Гончарову демократической критикой, и роман по сей день требует глубокого философского анализа

В разделе 2: «Умное сердце»; Ольга Ильинская и Агафья Пшепнцына — два центральных женских персонажа рассматриваются, с точки зрения их роли в жизни Ильи Ильича, как антиподы и одновременно двойники Женщины у Гончарова исповедуют собственные взгляды, имеют свою «философию любви» Однако в какой степени «взаимодо-полшггельными» являются образы Агафьи и Ольги9 По нашему убеждению, принцип этот действует и в «женской сфере» романа, хотя очевидно, что едва ли возможно «синтезировать» некий отвлеченный «идеал» из двух далеко отстоящих как в жизненной, так и в художественной реальности и в принципе — ни культурно, ни социально несовместимых образов Поэтический и лирический мир каждой из героинь, кроме того, достаточно завершен и автономен.

Как уже было отмечено в научной литературе, типология женских характеров у Гончарова находится в прямой зависимости от пушкинских «типов» Ольги и Татьяны. В «Обыкновенной истории» отношения между четырьмя героинями не строятся по принципу оппозиции или сходства. Трое — Надинька, Юлия и Лиза — функционально определяют этапы эволюции любовного чувства младшего Адуева, во всех трех случаях чувства «литературного», определяемого той или иной культурной моделью Особая роль отводится Лизавсте Александровне, в образе которой воплощен искомый Гончаровым (и обоими его героями, и дядей и племянником) синтез: гармония рассудка и сердца, независимости (эмансипированности) и покорности (традиционности). Она, а не Надинька (как об этом писал сам Гончаров в статье «Лучше поздно, чем никогда») во многом предвосхищает Ольгу Ильинскую в «Обломовс».

Если иметь в виду своеобразную «парность» Ольги и Агафьи, то мнение о родстве двух героинь уже высказывалось. В частности, Е. А. Ляцкий замечал, «...отнимите у Ольги ее сознательность, делающую се человеком своего века, да опустите классом пониже, и вы получите < > ни больше ни меньше, Агафью Матвеевну Пшеницыну».12 Это мнение не покажется таким парадоксальным, если принять во внимание, насколько каждую из героинь преображает любовь к Обломову, открывая путь прозрения и осознания своего долга. Е А Краснощекова полагает, что «обе женщины <...> после его (Обломова) ухода выглядят во многом равными»." Поэтический и прозаический повествовательные портреты обеих героинь строятся в очевидной зависимости — как контрастные, но при этом «парные». В Ольге Обломов не видит земную женщину, она представляется ему «божеством», «ангелом», перед которым остается лишь «пасть ниц». На Агафью Матвеевну Пшеницыну Обломов смотрит «с удовольствием», с каким смотрят «на горячую ватрушку». Пшени-цына является в романс женщиной из плоти и крови: лицо се не говорит ничего, говорят неотразимые в своем трудолюбии «локти», воскрешая запечатленные в «бессознательном» Обломова детские воспоминания (образы «Сна»). Все существо Агафьи Матвеевны источает спокойствие, и Обломов не просто подпадает под очарование ее земной привлекательности, се простодушия и трудолюбия, он открывает в ней свой идеал безыскусной гармонии и мирного уюта, живущий в его воспоминаниях об Обломовке. Как всякий человек, Обломов нуждается в «пшенице», без которой невозможно жить. Он выбирает «землю», а не «небо», и тем самим признает, что кормит— не Casta Diva, которая звучит с неба, а еда, сделанная Пшсницыной на земле.

В разделе 3: Спутники Обломова: Захар, Тарантьев — исследуются функции второстепенных персонажей, составляющих также «пару», организованную отношениями сходства-контраста. Характеры Захара и Тарантьева, казалось бы, настолько просты, вну тренне непротиворечивы и самодостаточны, что не требуют «пары» для полного рас-

" Ляцкий Е. А. Гончаров. Жизнь, личность, творчество. Критико-бнографические очерки. Стокгольм, 1920. С. 270.

13 Краснощекова Е. Гончаров. Мир творчества СПб., 1997. С. 320.

крытая, однако они взаимно дополняют друг друга и оба «резонируют» с главным героем, Обломовым. Оба они — обломовцы, но если Захар — гротескный двойник Обломова, то Тарантьев — его гротескный антипод. И у Захара и у Тарантьева, за что бы они ни взялись, «все валится из рук», оба обладают редкой способностью «все изгадить». Паразитируя на Обломове, «прикармливаясь» за его счет, Захар и Тарантьев в этой роли оказываются непримиримыми конкурентами, при этом Тарантьев — откровенный жулик, Захар — верный слуга, «русский Калеб». На Выборгской стороне не только барин, но и слуга находит воплощение своего обломовского идеала, укрываясь от перемен, охвативших Россию. «Раб» не жаждет освобождения, он «еще более Обломов», чем Илья Ильич, и верен идеалу патриархальной старины. Тяжкий вздох Захара в финале романа: «пропадает барство!» — о том, что уходит целая эпоха в истории национальной души.

В разделе 3: Поэтика парных конструкций и объективность автора — речь идет о взаимодополнительности центральных образов в структуре гончаровских романов. Гончаров сетовал на критику, говоря: «В огромной толпе моих лиц она также погрузилась в анализ, не добираясь до синтеза. Читатели терялись в обширной рамке...» (8, 103). То есть писатель настаивал на необходимости синтеза идеи, воплощенной в сложно организованной системе персонажей его романов, именно за это умение он так высоко ценил Белинского, способного расшифровать плоды его «бессознательного» творчества и связать образы в одно целое. Белинский был первым, кто отметил характерную для Гончарова «бесстрастность», своеобразие его «политики неприсоединения». В научной литературе многократно рассматривался вопрос о способах реализации в романной структуре по-разному определяемой авторской стратегии (дистанцированность, корректность, самоот-страненость), создающей эффект «повышенной объективности» Гончарова-художника. Дело, разумеется, не в том, что позиция автора у Гончарова неотчетлива, напротив, она отчетливо дистанцирована, равно удалена от всех заявленных в тексте позиций. Благодаря равноудаленности авторского «я» жизненные воззрения героев сохраняют самостоятельность, ни одна из последовательно сопоставляемых и противопоставляемых точек зрения не признается абсолютной, они взаимоопровергаются и взаимоутверждаются, «"самоотстранение автора" реализуется последовательно и до конца, гарантируя обеим сторонам равное право отстаивать свою силу перед действительностью и в конечном счете - равное право потерпеть от нее поражение».14 Каждый из парных гончаровских персонажей — «носитель неполной истины».15 В романе «Обломов» Гончаров последовательно придерживается именно такой объективной позиции.

Семантически более важны у Гончарова мужские пары — как выразители определенной идеологии и участники диалогического конфликта. Персонажи-антиподы выражают у Гончарова крайнюю степень той или иной идеи, жизненной позиции, системы ценностей. И только снятие крайностей предполагает некий искомый синтез, гармонию или «норму», отсутствующую в романе и в жизни, к сотворению которой — в идеале — стремится авторская мысль. Объективность автора исключает возможность однозначных оценок позиций героев-оппонентов в их жизненном диалоге, оставляет сам диалог сторон вечно «открытым» и создает, кроме того, эффект открытого финала романа. «Метафизика финала» (Е. А. Краснощекова) в «Обломове» осмысляется по-разному, что вполне закономерно, при этом большинству исследователей оба «пути» центральных героев видятся «тупиковыми» (ср. точки зрения Вс. Сечкарева, В. Н. Мелышка, А. А. Фаустова, О. Г. Постнова, В. Н. Криволапова и других). Не только Обломов, но и Штольц приходит в итоге к «обломовщине» (в «крымской идиллии» с Ольгой ему «некуда больше идти») и «капитуляции» перед «мятежными вопросами» духа, провоцируемыми метафизической «тоской»

14 Манн 10. Диалектика художественного образа. М., 1987. С. 57.

13 Мельник В. И. Философские мотивы в романе И.А. Гончарова «Обломов»: К вопросу о

соотношении «социального» и «нравственного» в романе П Русская литература. 1982. N 3.

С. 88.

главной героини В «открытом» для разных трактовок финале романа мы видим, однако, не «туник» жизненного движения Штольца, но реализацию гончаровекой программы разумного примирения рационально-эмоциональных начал

Организация в схему «тезис—антитезис» того, что представлялось Гончарову несовместимым в одном характере, отражает двойственность натуры самого Гончарова Наиболее полно эта распространенная концепция изложена в работах Г. Диммгт Самым острым в духовной биографии Гончарова был конфликт между передовыми взглядами, которые надлежало исповедовать любому просвещенному человеку той эпохи, и его консервативной и поэтической привязанностью к «устоявшимся» формам жизни, к уходящему прошлому. Герои типа Петра Адуева, Штольца, Тушина воплотили мечту писателя о социально-общественном преобразовании России и соответствовали критериям демократического направления в критике, но все они, по признанию Гончарова и по единодушному мнению современных ему критиков, выглядели схематично и «бледно», тогда как подлинно «живые» персонажи, нарисованные автором с большой душевной теплотой, принадлежат старому миру, который должен был подвергнуться авторской критике. Ощущая иротворечия своей эпохи как личносшый конфликт Гончаров не ни гаи иллюзий ишои!-тсльно возможности преодоления этих противоречий в литературном произведении

Представление о возможности соприсутствия в человеческой индивидуальности трудносовместимых, а порой и взаимоисключающих свойств художественному мышлению Гончарова чуждо Следствие такого художественного видения человека — специфическая универсальность, непротиворечивая завершенность, статичность и «закрытость» гончаровских характеров, тяготеющих и к типу, и к сверхтипу. Вместе с тем сам принцип парных конструкций и разделение психологически несовместимого — не упрощает, как может показаться, но заостряет психологические, жизненные, идеологические коллизии и конфликты. Таким образом Гончаров и не пытается сделать, по удачному определению Г. Димент, «неразрешимое в жизни разрешимым».

В Заключении подводятся итоги исследования. Как в романах, так и в критике Гончарова центральными остаются конфликты статики/динамики и «сердца»/«ума», т. е шпуитивно-художественного (поэтического, эстетического) и рационально-деятельного начал. Это универсальные конфликты, организующие бытийную и духовную сферы в его художественном мире, определяющие жизнепонимание, стратегию поведения, самоидентификацию и творческую и социальную актуализацию его героя. Принцип «типизации» (не индивидуализации) выдвигается у Гончарова на первое место в собственном (и чужом) творческом процессе как важнейший конструктивный и созидательно-поэтический элемент. Категории «тип» и «идеал» (с той семантикой, которую сообщает им Гончаров) должны означать два уровня обобщения — первый, детерминированный временем и социально-историческими условиями, второй — сверхобобщение, вневременное, универсальное. «Идеал» у Гончарова, помимо предельной степени обобщения, имеет, безусловно, и этическую составляющую, предполагая сочувствие авторского «сердца».

Мы рассмотрели только одну из функций парных конструкций в романе «Обломов», но функцию важнейшую, организующую «горизонт автора» и обеспечивающую благодаря принципу «дополнительности» авторскую «эпическую объективность». В оппозициях Гончарова возможно видеть и «дидактический контраст» (М. Эре), восходящий к просветительской эстетике. Отношения двойничества и антитстичности возможно рассматривать не только как парные конструкции, но как «цепочки» или «гнезда» образов-реплик, во всех случаях служащих «резонансными дополнениями» (А. А. Фаустов) к цен-

10 См.: Diment Galya. I) The Two Faces of Ivan Goncharov: Autobiography and Duality in «Обыкновенная история» // Slavic and East European Journal. 1988 Vol. 32. P. 353—372, 2) The auto-biographical novel of co-consciousness. Florida, 1994; 3) The Precocious Talent of Ivan Goncharov // Goncharov's «Oblomov». A Critical Companion / Ed. by G. Diment Evans-ton, 1998. P. 4—47.

тральному образу. Так, двойниками Ооломова и Захара являются все обломовиы, двойниками Обломова и Алексеева - все «Михайловы. Петровы, Семеновы, Степановы», чье «имя легион» и т. д. Во всех случаях, «подобия» отчетливее всего иллюстрируют тот принцип «дробления», «мельчения» и повторения человеческого «типа», который Гончаров описал в своих статьях-комментариях к романам. «Проест» подобных потенциальных «двойников» Штольца как будто также намечен в романе в авторском патетическом восклицании о грядущих многочисленных Штольцах «под русскими именами». Однако Штольц, как и Ольга, в такой степени индивидуализированы и «идеализированы» Гончаровым (то есть возвышены до «идеала»), что «измельчение» созданного образа на реплики и подобия становится невозможным. А это значит, что эти герои — действительно «идеалы», а «не типы», говоря гончаровским языком.

В отношениях парности у Гончарова состоят не только персонажи, но и все прочие элементы текста. Мы не предпринимаем попытки этот тезис проиллюстрировать, но рассматриваем его как один из продуктивных для дальнейшего исследования. Так, очевидно, что в дуальные оппозиции выстраиваются важнейшие образы-понятия в «Обломове» (барин/джентльмен, бурш/бюргер и др.) и все ключевые понятия-категории эстетики Гончарова. В одном ряду — поэзия, искусство, мечта, фантазия, воображение, созерцание, инстинкт (бессознательное), «сердце». В другом — проза, реальность, деятельность, логика, «ум». Можно выстроить те же категории и их вариации по-другому, отталкиваясь от ключевых оппозиций сердце/ум, образ/идея, мечта/реальность, созерцательность/ деятельность, праздность/труд, артистическое/практическое (характерный вариант во «Фрегате "Паллада"» — артистическое/научное). Эстетические, моральные, бытийные антиномии не создают феномена романтического «двоемирия» (хотя к нему восходят). В разных авторских контекстах и «регистрах» — патетических, элегических, идиллических, иронических, комических, а они у Гончарова постоянно перенастраиваются, — семантика этих категорий радикально меняется. Праздность и мечтательность служат знаками одухотворенно-поэтического, «сердечного» мироощущения, труд ради труда — знаком бездуховного практицизма. Воображение в одних контекстах — синоним творчески-созидательной активности, в других — неприемлемая для Гончарова «отвлеченность», «призрак», «химера». И только в соотнесенности, во взаимоутверждении и взаимоотрицании эти принципиально не обеспеченные автором семантической устойчивостью категории приобретают статус «всеобъсмлемости» (это важное для писателя понятие).

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Специфика авторской интерпретации текста в критических статьях И. А. Гончарова // Герменевтика в гуманитарном знании: (Материалы международной научно-практической конференции). СПб., 2004. С. 97—99.

2. Женщины Гончарова: двойники-антиподы // Нева. 2004. № 7. С. 224—227.

3. Романная проблематика Гончарова в зеркале его же критических статей // Русский язык за рубежом. 2004. № 3. С. 98—103.

Подписано в печать 09.11.2004 г.

Формат 60 х 84 1/16. Объем 2,5 пл.

Тираж 100 экз. Заказ №7/11

Отпечатано в издательстве «Геликон Плюс» 199053, Санкт-Петербург, В.0.1-ая линия, д. 28. Тел.: (812) 327-46-13

РНБ Русский фонд

2007-4 17667

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Ким Чжон Мин

Введение.

Глава 1: Специфика интерпретации текста в литературно-критических статьях Гончарова и гончаровская концепция «типа»

1.1. Романные конфликты в зеркале гончаровской критики. Концепция «типа».

1.2. «Свое» в «чужом» тексте: «типы» и «идеалы» в статьях Гончарова «Мильон терзаний» и «Опять "Гамлет" на русской сцене».

1.3. Тип «лишнего человека» в статьях Гончарова (к полемике об Обломове как «лишнем человеке»).

Глава 2: Поэтика парных конструкций в романе «Обломов».

2.1. «Сердце» и «ум»: Обломов и Штольц.

2.2. «Умное сердце»: Ольга Ильинская и Агафья Пшеницына.

2.3. Спутники Обломова: Захар, Тарантьев.

2.4. Поэтика парных конструкций и объективность автора.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Ким Чжон Мин

В последние полтора-два десятилетия интерес к творчеству Гончарова заметно возрос — как в России, так и у западных славистов. При этом все чаще высказывается мнение о загадочности и закрытости художественного мира писателя, о недопонимании особенностей этого мира как критикой, так и позднейшей филологической наукой. Большинство исследователей вынуждены признать, что творческое наследие Гончарова нуждается в более адекватном и современном прочтении и осмыслении. За последние годы изменилась методика и в целом направленность исследований, посвященных Гончарову. От многократно повторенного в работах 1950—1980-х годов исследования «творческого пути» писателя от романтизма к реализму (работы А. П. Рыбасова, Л. Г. Цейтлина, Н. И. Пруцкова, JI. М. Лотман и др.), от анализа гончаровских «характеров» научный интерес переключается в другие области. Благодаря исследованиям последних лет углубилось и усложнилось представление о творческой эволюции писателя, о влиянии на него не только Карамзина, Пушкина, Белинского, Гоголя (что составляет заслугу предшествующих десятилетий и ни в коей мере не оспаривается), но и эстетики Винкельмана, Н. И. Надеждина (его университетского педагога), круга Майковых (Вал. Майкова в особенности), идеологии и поэтики «натуральной школы». Появился ряд обобщающих монографий и статей об эстетике и миросозерцании Гончарова (работы В. И. Мельника, В. А. Недзвенкого, Е. А. Краснощековой, Л. С. Гейро, В. А. Котельникова, О. Г. Постнова, В. Н. Криволапова1 и др.), о художественном методе писателя,

1 Мельник В. //. 1) И. А. Гончаров в полемике с этикой позитивизма: (К постановке вопроса) // Русская литература. 1990. N 1. С. 34—45; 2) Этический идеал И. А. Гончарова. Киев, 1991; 3) О религиозности И. А. Гончарова // Русская литература. 1995. N 1. С. 203— 212; Недзвсцкий В. А. 1) И. А. Гончаров — романист и художник. М., 1992; 2) Романы И. А. Гончарова М., 2000, Краснощекова Е. А. Гончаров. Мир творчества. СПб., 1997; Ггиро JI. С. Судьба Гончарова: Эпизоды и размышления // Ivan A. Gontcarov: Leben, Werk und 3

• поэтике и стилистике, об отдельных компонентах его художественной системы — принципах типизации, структуре конфликта, временной организации текста, цитатности, «идиллическом» хронотопе и проч. (работы М. В. Отрадина, П. Е. Бухаркина, Е. И. Ляпушкиной, Л. Л. Фаустова, Т. Б. Ильинской, Г. Димент1 и др.). Более широко публикуется и исследуется л литературно-критическое наследие писателя. Вышли в свет 7 томов Академшгсского Полного собрания сочинений и писем Гончарова с обширными комментариями.3

Центром научного внимания по-прежнему остается роман «Обломов», проблематика которого с течением времени приобретает новую актуальность.

• Однако нельзя не признать справедливым мнение О. Г. Постнова, писавшего о том, что в новейших работах о Гончарове присутствует «пестрота мнений», но отсутствуют споры и научные дискуссии, и в целом «изучение Гончарова как-то с трудом складывается в единый процесс».4 Очевиден, кроме того, дефицит исследований, сопрягающих воедино эстетические принципы Гончарова-романиста и критика.

Wirkung. Koln, Weimar, Wien, 1994. S 25—44; Котельников В. А. Иван Александрович Гончаров. М, 1993; Постное О. Г. Эстетика И. А. Гончарова. Новосибирск, 1997, Криволапое В. II. «Типы» и «Идеалы» И. А. Гончарова. Курск, 2001.

1 Отрадин А/. В. 1) К вопросу о своеобразии эпической объективности в романе И. Л. Гончарова «Обломов» // И. А. Гончаров: Материалы юбилейной гончаровской конференции 1987 года. Ульяновск, 1992. С. 115—126; 2) Проза Гончарова в литературном контексте. СПб., 1994; Кухаркин П. Е. «Образ мира, в слове явленный»: (Стилистические проблемы «Обломова») // От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского реализма XIX—нач. XX в. СПб., 1992. С. 118—135; Ляпушкина Е. II. Русская идиллия XIX века и роман И. А. Гончарова «Обломов». СПб., 1996; Фаустов А. А. I) Роман И. А. Гончарова «Обломов». Художественная структура и концепция человека. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Тарту, 1990; 2) Фаустов А. А., Савинков С. В. Очерки по характерологии русской литературы. Воронеж', 1998; Ильинская Т. К. Проблема ретроспективности в творчестве И. А. Гончарова: (соотношение художественного и мемуарного образов). Автореф дисс. . канд. филол. наук. СПб., 2001; Diment Galya. The auto-biographical novel of co-consciousness. Florida, 1994; Goncharov's «Oblomov»: A Critical Companion / Ed. by G. Diment. Evanstone, 1998

2 И. А. Гончаров-критик / Вступ. статья и коммент. Е. А. Краснощековой. М., 1981; Гончаров II. А. Очерки. Статьи. Письма. Воспоминания современников. М., 1986; Гончаров II. А. На родине / Сост., авт. вступ. ст. и примеч. В. А. Недзвецкий. М., 1987.

3 Гончаров II. А. Поли. собр. соч. и писем: В 20 т. JI., 1997— (издание продолжается).

4 Постное О. Г. Эстетика И. А. Гончарова. С. 28.

Необходимый материал для исследования этой проблемы дают критические статьи Гончарова. Именно в соотношении с этими статьями, и в первую очередь в соотнесенности с фигурами Чацкого и Гамлета, — учитывая гончаровскую интерпретацию данных характеров в статьях «Мштьон терзаний» (1872) и «Опять "Гамлет" на русской сцене» (1875), эта проблема и рассматривается в диссертации.

Мы исходим из положения о единой структурной организации «художественного мира» Гончарова, определяющей общую для его романного и нероманного творчества типологию конфликтов и характеров, четко выраженную «системность» в построении персонажной сферы. Данное положение опирается на ряд убедительно обоснованных научных концепций — Е. М. Таборисской,1 Н. Л. Гузь (типологическая общность «сквозных» в л творчестве писателя «характеров»), Е. Л. Краснощековой (реализация «сверхзамысла» в каждом го гончаровских «замыслов»), Л. А. Фаустова («свое»/«чужое», идиллия/история) в общей структуре «художественного мира» Гончарова) и других. В критических статьях писателя выстраиваются те же, что и в романах, конфликты и та же, что и в романах, синтезирующая и примиряющая противоположные крайности концепция «нормального» человека (т. е. соответствующего искомой автором «норме» и его «артистическому идеалу»). Кроме того, мы разделяем неоднократно высказывавшееся в научной литературе (от Е. Л. Ляцкого до М. Эре, Г. Димент и др.) мнение о принципиальной идентичности «художественного мира» и «жизненного мира» писателя.

1 Таборисская Е. А/. 1) Автор и герой в романе И. А. Гончарова «Обломов» // Изв. Воронеж, пед ин-та 1972. Т. 125. С. 61—75; 2) О понятии «пространство героя»: (На материале романа И Л. Гончарова «Обломов») // Изв. Воронеж, пед. ин-та. 1974. Т. 148. Вып. 4. С. 43—64; 3) Роман И. Л. Гончарова «Обломов»: (Герои, художественное пространство, авторская позиция). Лвтореф. дисс. . канд. филол. наук. Л., 1977.

2 Гузь //. А. Типология характеров в романах И. А. Гончарова. Лвтореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1985.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Роман И.А. Гончарова "Обломов""

Заключение

Порядок глав в диссертации — по логике и хронологии — должен был бы быть иным. Но мы выбрали «обратную перспективу», выделив таким образом ряд важнейших для романного и нероманного творчества писателя вдейно-структурных принципов. Главы включаются в отношения «дополнительности» и «резонирования»: анализ структуры романа «Обломов» иллюстрирует некоторые творческие положения, которые описаны Гончаровым в его статьях, статьи служат необходимым аналитическим введением к исследованию романа.

В эстетике писателя, точнее, в той модели собственного творческого процесса, которую Гончаров выстраивает в статьях, в «конфликтные» отношения вступают «образ» и «идея», архитекторами которых в творческом акте, по Гончарову, остаются вечные соперники, оппоненты и антиподы (но не антагонисты) — «ум» (логика) и «сердце» (воображение, интуиция). Как в романах, так и в критике Гончарова центральными остаются конфликты статики/динамики и «сердца»/«ума», т. е. начал интуитивно-художественного (поэтического, эстетического) и рационально-деятельного. Это универсальные конфликты, организующие бытийную и духовную сферы в его художественном мире, определяющие жизнепонимание, стратегию поведения, самоидентификацию и творческую и С01щальную актуализацию гончаровского героя.

Принцип «типизации» (не индивидуализации) выдвигается у Гончарова на первое место в собственном (и чужом) творческом процессе как важнейший конструктивный и созидательно-поэтический элемент. Самоосознание и самооценка художника в этом случае полностью отражает то, что объективно составляет особенность художественного метода Гончарова как пжзтспя-тжолога (В. Л. Недзвецкий) по преимуществу.

Категории «тип» и «идеал» (с той семантикой, которую сообщает им Гончаров) должны означать два уровня обобщения — первый, детерминированный временем и социально-историческими условиями, второй — сверхобобщение, вневременное, универсальное. «Идеал» у Гончарова, помимо предельной степени обобщения, имеет, безусловно, и этическую составляющую, предполагая сочувствие авторского «сердца», и не столько эмоциональное, сколько разумно-гуманное. «Идеальных» героев, сочетающих с «горячим» «сердцем» — «строгую логику», Гончаров видит в Чацком («Мильон терзаний») и Гамлете («Опять "Гамлет" на русской сцене»). Объективность в гоичаровской интерпретации обоих текстов, как демонстрирует наше исследование, приносится в жертву субъективной, эмоциональной, «эстетической» кр1ггике (опускающей социально острые проблемы), направленной на раскрытие вечного и вневременного в человеческой «натуре». Но именно эти «типы» (хотя Гончаров свою интерпретацию выстраивает на категорическом отрицании того, что к героям Грибоедова и Шекспира применимо понятие «тип») оказываются психологически близки самому писателю. Важно, как моделирует Гончаров грибоедовский образ, «вычитывая» в «чужом» «свое», только то, что ему эстетически близко и одноприродно.

Сопоставление гончаровской и тургеневской концепции «лишнего человека», попыток обоих писателей решить проблему «социальной продуктивности» личности, поиск обоими деятельного, цельного и сильного персонажа заслуживает, на наш взгляд, пристального внимания и изучения. В диссертации только обозначена эта проблема как дискуссионная и мало изученная. Нет сомнений, что в сопоставлении, а отчасти и во «взаимодополнении» должны быть прочитаны тургеневский «Гамлет и ДонКихот» и гончаровский «Опять "Гамлет"на русской сцене».

Мы рассмотрели только одну из функций парных конструкций в романе «Обломов», но функцию важнейшую, организующую «горизонт автора» и обеспечивающую благодаря принципу «дополнительности» авторскую эпическую объективность». Возможно, как это предложил, к примеру, М. Эре, видеть в оппозициях Гончарова и «дидактический контраст»,1 восходящий к просветительской эстетике. Отношения двойничества и антитетичности возможно рассматривать не только как парные конструкции, но как «цепочки» или «гнезда» образов-реплик, во всех случаях служащих «резонансными дополнениями» (Л. Л. Фаустов) к центральному образу. Так, двойниками Обломова и Захара являются все обломовцы, двойниками Обломова и Алексеева - все Семеновы, Петровы, Сидоровы, чье «имя легион» и т. д. Во всех случаях, «подобия» отчетливее всего иллюстрируют тот принцип «дробления», «мельчения» и повторения человеческого «типа», который Гончаров описал в своих статьях-комментариях к романам и который рассматривался нами в первой главе диссертации. «Проект» подобных потенциальных «двойников» Штольца как будто также намечен в романе в авторском патетическом восклицании о грядущих Штольцах «под русскими именами». Однако Штольц, как и Ольга, в такой степени индивидуализированы и «идеализированы» Гончаровым (то есть возвышены до «идеала»), что «измельчение» созданного образа на реплики и подобия становится невозможным. А это значит, что эти герои — действительно «идеалы», а «не типы», говоря гончаровским языком.

В отношениях парности у Гоштрова состоят не только персонажи, но и все прочие элементы текста. Мы не предпринимаем попытки этот тезис проиллюстрировать, но рассматриваем его как один из продуктивных для дальнейшего исследования. Так, очевидно, что дуальные оппозиции составляют ключевые понятия-категории эстетики Гончарова В одном ряду — поэзия, искусство, мечта, фантазия, воображение, созерцание, инстинкт (бессознательное), «сердце». В другом — проза, реальность, деятельность, логика, «ум». Можно выстроить те же категории и их вариации по-другому, отталкиваясь от оппозиций сердце/ум, образ/идея, мечта/реальность, созерцательность (праздность) / труд, артистическое/практическое

1 см: Ehre М. Oblomov and His Creator. P. 30. характерный вариант во «Фрегате "Паллада"» — артистическое/научное). Эстетические, моральные, бытийные оппозиции не создают феномена романтического «двоемирия» (хотя к нему восходят). В разных авторских контекстах и «регистрах» — патетических, элегических, идиллических, иронических, комических, а они у Гончарова постоянно перенастраиваются и «резонируют», — семантика этих категорий радикально меняется. Праздность и мечтательность служат знаками одухотворенно-поэтического, «сердечного» мироощущения, труд ради труда — знаком бездуховного практицизма. Воображение в одних контекстах — синоним творчески-созидательной активности, в других — неприемлемая для Гончарова «отвлеченность», «призрак», «химера». И только в соотнесенности, во взаимоутверждении и взаимоотрицании эти принципиально не обеспеченные автором семантической устойчивостью категории приобретают статус «всеобъемлемости» (это важное для писателя понятие).

Список научной литературыКим Чжон Мин, диссертация по теме "Русская литература"

1. Гончаров И. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. JL, 1997— (издание продолжается).

2. Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1952.

3. Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1977—1980.

4. Гончаров И. А. Литературно-критические статьи и письма. Л.,1938.

5. Гончаров И. А. Обломов: Роман в четырех частях / Изд. подготовила Л. С. Гейро. Л., 1987 (Сер. «Лит. памятники»),

6. Гончаров И. А. На родине / Сост., авт. вступ. ст. и примеч. В. А. Недзвецкий. М., 1987.

7. Гончаров И. А. Очерки. Статьи. Письма. Воспоминания современников. М., 1986.

8. И. А. Гончаров-критик / Вступ. статья и коммент. Е. А. Краснощековой. М., 1981.1. Литература

9. Азбукин В. И. А. Гончаров в русской критике (1847-1912). Орёл,1916.

10. Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей. М., 1994.

11. Александрова М. А. «Странный человек» в комедии «Горе от ума»//А. С. Грибоедов. Хмелитский сб. Смоленск, 1998. С. 79—94.

12. Алексеев А. Д. Библиография И. А. Гончарова: (1832-1964). Л.,1968.13. jtieKceee А. Д. Летопись жизни и творчества И. А. Гончарова. М.; Л., 1960.

13. Анненков П. В. Критические очерки / Под ред. проф., д-ра филол. наук И. Н. Сухих. СПб., 2000.

14. Анненский Иннокентий. Гончаров и его Обломов // Анненский Иннокентий. Книги отражений. М., 1979. С. 251—270 («Лит. памятники»).

15. Антонова Г. Н. «Лишние люди» в оценке Тургенева и Герцена в 40-е годы XIX в. // Науч. докл. высш. школы. 1962. № 1. С. 108—117.

16. Антонова Г. Н. Проблема «лишнего человека» в творчестве И. С. Тургенева сороковых-пятидесятых годов XIX века. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Саратов, 1965.

17. Антонова Г. //. Чернышевский и Тургенев о «лишних людях» (1859-1863 гг.) // Н. Г. Чернышевский: Статьи, исслед. и материалы. Саратов, 1962. Т. 3. С. 92—106.

18. Архипова А. В. Чацкий в интерпретации русских писателей XIX века//А. С. Грибоедов. Хмелитский сб. Смоленск, 1998. С. 199—216.

19. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

20. Бахтин М. Л/. Собр. соч. Т. 5, 6. М., 1975, 2002.

21. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. ML, 1979.

22. Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.; Л., 1953—1959.

23. Бёмиг М. «Сон Обломова»: апология горизонтальности // Гончаров И. А.: Материалы междунар. конф., посвящ. 180-летию со дня рождения И. А. Гончарова. Ульяновск, 1994. С. 26—37.

24. Бершова Е. В. Роман И. А. Гончарова «Обломов». Монографический анализ: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1955.

25. Битюгова И. А. Роман И. А. Гончарова «Обломов» в художественном восприятии Достоевского // Достоевский: Материалы и исслед. Л., 1976. Вып. 2. С. 191—198.

26. Бочаров С. Г. О художественных мирах. М., 1985.

27. Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999.

28. Бочарова А. К. Проблема «лишнего человека» в статьях В. Г. Белинского, ее освещение в последующей критике // Русская литература 3040-х годов XIX века. Рязань, 1976. С. 57—70.

29. Буланов А. Л/. «Ум» и «сердце» в русской классике: Соотношение рационального и эмоционального в творчестве И. А. Гончарова, Ф. М. Достоевского, JI. Н. Толстого. Саратов, 1992.

30. Бухаркнн П. Е. «Образ мира, в слове явленный»: (Стилистические проблемы «Обломова») // От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского реализма XIX—нач. XX в. СПб., 1992. С. 118—135.

31. Бухаркин П. Е. Риторика и смысл. Очерки. СПб, 2001.

32. Бухаркин П. Е. Стиль «Обыкновенной истории» И. Л. Гончарова // Вопросы русской литературы. Львов, 1979. Вып. 1(33). С. 69—76.

33. Бялый Г. А. Тургенев и русский реализм. М.; Л., 1962.35. «Век нынешний и век минувший.»: Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума» в русской критике и литературоведении. СПб., 2002.

34. Гаркави А. Л/. Чернышевский и Добролюбов о «лишних людях»: (Преемственность литературно-критических оценок) // П. Г. Чернышевский: Статьи, исслед. и материалы. Саратов, 1975. Т. 7. С. 27—48.

35. Виноградов В. В. Поэтика русской литературы. М., 1976.

36. Виноградов В. В. Избр. труды: О языке художественной прозы. М., 1980.

37. Влащенко В. И. «Ум с сердцем не в ладу» («Горе от ума» как драма Чацкого) // «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской.»: Сб. статьей / Ред. Е. В. Миненко. СПб., 1995.

38. Гейро JT. С. История создания и публикации романа «Обломов» // Гончаров И. А. Обломов: Роман в четырех частях / Изд. подготовила Л. С. Гейро. Л., 1987 (Сер. «Лит. памятники»).

39. Гейро JI. С. Роман «Обломов» в контексте творчества Гончарова // Гончаров И. А. Избр. соч. М., 1990. С. 3—18.

40. Гейро Л. С. Судьба Гончарова: Эпизоды и размышления // Ivan А.

41. Gontcarov: Leben, Werk und Wirkung. Koln, Weimar, Wien, 1994. S. 25—44.

42. Герцен A. //. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954—1965.

43. Гинзбург Лидия. Литература в поисках реальности. Л., 1987.

44. Гинзбург Л. О литературном герое. Л., 1979.

45. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. М., 1999.

46. Гинзбург Лидия. О структуре литературного персонажа // Искусство слова. М., 1973.

47. ГинзбургЛ. Творческий путь Лермонтова. Л., 1940.

48. Глухое В. И. К оценке Герценом «липших людей» // Науч. докл. высш. школы: Филол. науки. 1965. № 3. С. 104—112.

49. Глухое В. И. Образ Обломова и его литературная предыстория (К проблематике «лишнего человека») // И. А. Гончаров: Материалы, междунар. конф., поев. 185-летию со дня рождения И. А. Гончарова. Ульяновск, 1998. С. 134—142.

50. Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14 т. Л., 1937—1952.

51. И. А. Гончаров в воспоминаниях современников / Подгот. текста и примеч. А. Д. Алексеева и О. А. Демиховской. Л., 1969.

52. И. А. Гончаров: Материалы междунар. конф., поев. 180-летию со дня рождения И. А. Гончарова. Ульяновск, 1994.

53. И. А. Гончаров: Материалы междунар. конф., поев. 185-летию со дня рождения И. А. Гончарова. Ульяновск, 1998.

54. И. А. Гончаров: Материалы юбилейной гончаровской конф. 1987 года. Ульяновск, 1992.

55. И. А. Гончаров: Новые материалы и исследования / Отв. ред. С. А. Макашин, Т. Г. Динесман. М., 2000. (Литературное наследство. Т. 102).

56. И. А. Гончаров: Новые материалы о жизни и творчестве писателя. Ульяновск, 1976.

57. Гончаровские чтения, 1994. Ульяновск, 1995.

58. Гончаровские чтения, 1995—1996. Ульяновск, 1997.

59. Григорьев An. Литературная критика / Сост., в ступ. ст. и примеч. Б. Ф. Егорова. М., 1967.

60. Григорьев An. Соч.: В 2 т. М., 1990.

61. Григорьев An. Эстетика и критика. М., 1980.

62. Гришунин А. Л. «Горе от ума» как формула жизни // А. С. Грибоедов: Материалы к биографии.: Сб. науч. трудов. Л, 1989. С. 245—249.

63. Гузь Н. А. Способы выражения авторской позиции Гончарова и Чехова: (На материале романа «Обломов» и повести «Три года») // А. П. Чехов: (Проблемы жанра и стиля). Ростов н/Д, 1986. С. 40—51.

64. Гузь Н. А. Типология характеров в романах И. А. Гончарова. Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1985.

65. Гузь Н. А. Характерология романов И. А. Гончарова в оценке русской критики // Историко-функциональное изучение русской литературы. М., 1984. С. 49—57.

66. Десницкий В. А. Трилогия Гончарова // Десницкий В. А. Статьи и исследования. Л., 1979. С. 165—212.

67. Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т. М.; Л., 1961—1964.

68. Дружинин А. В. Литературная критика. М., 1983.

69. Дружинин А. В. Прекрасное и вечное / Сост., вступ. ст. Н. Н. Скатова; Коммент В. А. Котельникова. М., 1988.

70. Дудышкин С. С. Повести и рассказы И. С. Тургенева. Статья первая//ОЗ. 1857. № 1. Отд. П. С. 1—28.

71. Евгеньев-Максимов В. Е. И. А. Гончаров. Жизнь, личность, творчество. М., 1925.

72. Егоров Б. Ф. Борьба эстетических идей в России 1860-х годов. Л.,1991.

73. Егоров Б. Русская литературная критика // Русская критика: В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев, И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, М. Е. Салтыков-Щедрин. Л., 1973. С. 3—26.

74. Есин Б. И. История русской журналистики. М., 1980.

75. Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. JI.,1977.

76. Жук А. А. Русская проза второй половины XIX века. М, 1981.

77. Зайцева Т. Б. Чехов и И. А. Гончаров: проблемы поэтики. Лвтореф. дисс. . канд. филол. наук. М., 1995.

78. Иванов-Разумник Р. В. История русской общественной мысли: В 2 т. СПб., 1907. Т. 1. С. 176—183.

79. Ильин В. Н.. Митрофанушка Простаков, Петруша Гринев, Ильюша Обломов и Русская Империя // Возрождение. 1968. N 201.

80. Ильинская Т. Б. Проблема ретросиективности в творчестве И. А. Гончарова: (соотношение художественного и мемуарного образов). Лвтореф. дисс. . канд. филол. наук. СПб., 2001.

81. История русского романа: В 2 т. М.; JI., 1964. Т. 2.

82. История русской литературы: В 4 т. Д., 1981, 1982. Т. 2, 3.

83. Кантор В. «Долгий навык ко сну» // Кантор В. В поисках личности: Опыт русской классики. М., 1994. С. 176—210.

84. Кантор В. Русский европеец как явление культуры. М., 2001.

85. Корман Б. О. Метод и материал: Стихотворение А. С. Пушкина «Поэт и толпа» и романтическая традиция // Типология лит. процесса и индивидуальность писателя. Пермь, 1979. С. 16—31.

86. Корман Б. О. Изучение текста художественного произведения. Новгород, 1997.

87. Котельников В. А. «Обломов» Гончарова в оценках 1860-х гг: (Добролюбов и русская критика о романе) // Революционно-демократические традиции и русская культура: Сб. науч. трудов. JI., 1987. С. 76—85.

88. Котельников В. А. Иван Александрович Гончаров. М., 1993.

89. Краснощекова Е. А. Гончаров. Мир творчества. СПб., 1997.

90. Краснощекова Е. А. И. А. Гончаров и А. И. Герцен (к проблематике «лишнего человека») // И. А. Гончаров: Материалы, междунар.конф., поев. 185-летию со дня рождения И. А. Гончарова. Ульяновск, 1998. С. 134—142.

91. Краснощекова Е. А. Два характера («Чувствительный и холодный» Н. М. Карамзина и «Обыкновенная история» И. А. Гончарова // Карамзинский сборник: Творчество Н. М. Карамзина и историко-литературный процесс. Ульяновск, 1996.

92. Краснощекова Е. А. Критическое наследие И. А. Гончарова // И. А. Гончаров-критик. М., 1981. С. 3—19.

93. Краснощекова Е. А. «Обломов» И. А. Гончарова. М., 1970.

94. Криволапое В. Н. Вспомним о Штольце // Русская литература. 1997. № 3. С. 42—66.

95. Криволапое В. Н. Еще раз об «обломовщине» // Русская литература. 1994. N 2. С. 27—47.

96. Криволапое В. Н. «Типы» и «Идеалы» И. А. Гончарова. Курск,2001.

97. Кропоткин П. А. Идеалы и действительность в русской литературе. СПб., 1907.

98. Кулешов В. //. История русской критики. М., 1978.

99. Кулешов В. И. Проблемы реализма в критических статьях писателей: Тургенева, Гончарова, Островского, Короленко // История русской критики XVill—XIX веков. М., 1972. С. 384—387.

100. Лашкевич А. В. Байрон и байронизм в литературном сознании России первой половины XIX в. // Великий романтик. Байрон и мировая литература. М., 1991.

101. Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4 т. М.; Д., 1958—1959.

102. Линков В. Я. История русской литературы XIX века в идеях. М.,2002.

103. Лихачев Д. С. Нравоописательное время у Гончарова // Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М., 1979. С. 299—305.

104. Лотман Л. М. И. А. Гончаров // История русской литературы: В 4т. Л., 1982. Т. 3. С. 160—202.

105. Лотман Л. М. Натуральная школа и проза начала 1850-х гг. // История русской литературы: В 4 т. Л., 1981. Т. 2. С. 580—633.

106. Лотман Л. М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века: (истоки и эстетическое своеобразие). Л., 1974.

107. Лотман Ю. М. Об искусстве. СПб., 1998.

108. Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Л., 1983.

109. Лощиц Ю. М. Гончаров. 2-е изд., испр. и доп. М., 1986.

110. Ляпушкина Е. И. Идиллические мотивы в русской лирике начала XIX века и роман И. А. Гончарова «Обломов» // От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского реализма XIX—начала XX в. СПб., 1992. С. 102—117.

111. Ляпушкина Е. И. Миф в художественной структуре «Сна Обломова» // Имя — сюжет — миф: Межвуз. сб / Под ред. Н. М. Герасимовой. СПб., 1996. С. 100—114.

112. Ляпушкина Е. И. Русская идиллия XIX века и роман И. А. Гончарова «Обломов». СПб., 1996.

113. Ляцкий Е. А. Гончаров: Жизнь, личность, творчество. 3-е изд. Стокгольм, 1920.

114. Ляцкий Е. А. Роман и жизнь: Развитие творческой личности И. А. Гончарова: 1812-1857. Прага, 1925.

115. Мазон А. А. Материалы для биографии и характеристики И. А. Гончарова. СПб., 1912.

116. Манн Ю. В. Диалектика художественного образа. М., 1987.

117. Манн Ю. В. «Истинно липший человек» // И. С. Тургенев: жизнь, творчество, традиции. Будапешт, 1984. С. 140-151.

118. Манн Ю. В. Поэтика русского романтизма. М., 1976.

119. Манн Ю. В. Философия и поэтика «натуральной школы» // Проблемы типологии русского реализма. М., 1969. С. 241—306.

120. Маркович В. К4. «Горе от ума» в критике и литературоведении XIX—XX веков // «Век нынешний и век минувший.»: Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума» в русской критике и литературоведении. СПб., 2002. С. 7—44.

121. Маркович В. М. «Дневник лишнего человека» в движении русской реалистической литературы // Русская литература. 1984. № 3. С. 95—115.

122. Маркович В. М. Парадокс как принцип построения характера в русском романе 19 века. К постановке вопроса // Парадоксы русской литературы. СПб., 2001. С. 158-173.

123. Маркович В. М. И. С. Тургенев и русский реалистический роман XIX века (30—50-е годы). Л., 1982.

124. Маркович В. М. Человек в романах И. С. Тургенева. Л., 1975.

125. Мельник В. И., Мельник Т. В. И. А. Гончаров в контексте европейской литературы. Ульяновск, 1995.

126. Мельник В. //. И. А. Гончаров в полемике с этикой позитивизма: (К постановке вопроса) // Русская литература. 1990. N 1. С. 34—45.

127. Мельник В. И. О религиозности И. А. Гончарова // Русская литература. 1995. N 1. С. 203—212.

128. Мельник В. И. Реализм И. А. Гончарова. Владивосток, 1985.

129. Мельник В. //. «Русские немцы» в жизни и творчестве И. А. Гончарова // И. А. Гончаров: Материалы междунар. конф., поев. 180-летию со дня рождения И.А. Гончарова. Ульяновск, 1994. С. 102—112.

130. Мельник В. И. Философские мотивы в романе И.А. Гончарова «Обломов»: К вопросу о соотношении «социального» и «нравственного» в романе // Русская литература. 1982. N 3. С. 81—99.

131. Мельник В. И. Этический идеал И. А. Гончарова. Киев, 1991.

132. Мещерякова И. Н. Художественно-эстетическая концепция И. А. Гончарова и ее воплощение в образной системе романов. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Тбилиси, 1990.

133. Нароков Н. Оправдание Обломова: (К 100-летию романа) // Новый журнал. 1960. N 59. С. 95—108.

134. Недзвецкий В. А. И. Л. Гончаров и русская философия любви // Русская литература. 1993. N 1. С. 48—60.

135. Недзвецкий В. А. И. Л. Гончаров — романист и художник. М.,1992.

136. Недзвецкий В. А. Публицистика романиста // Гончаров И. Л. На родине. М., 1987. С. 5—24.

137. Недзвецкий В. А. Романы И. А. Гончарова. М., 2000.

138. Никифоровская Н. А. «Гамлет» в русской критике // Комарова В. П., Никифоровская Н. А. Трагедия Шекспира «Гамлет» — жизнь в веках (1601—1901 гг.). СПб., 1999. С. 81—114.

139. Овсянико-Куликовский Д. Н. Илья Ильич Обломов. Обломовщина и Штольц//Овсянико-Куликовский Д. Н. Собр. соч.: В 9 т. СПб., 1914. Т. 7. С. 228—273.

140. Одинокое В. Г. Художественная системность русского классического романа. Новосибирск, 1976.

141. Одинцов В. В. Художественный образ и стиль: О романе И. А. Гончарова «Обломов» // Русская речь. 1973. N 6. С. 37—43.

142. Опришко Е. Н. Преломление взглядов И. С. Тургенева на тип «лишнего человека» в статье «Гамлет и Дон-Кихот» // Русская литература XIX—XX веков и вопросы ее типологии. Днепропетровск, 1975. С. 7—18.

143. Осмоловский О. Н. Этико-философские взгляды И. А. Гонарова. (Концепция личности) //Литература и время. Кишинев, 1987. С. 69—80.

144. От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского реализма XIX—начала XX в.: Сб. статей. СПб., 1992.

145. Отрадин А/. В. К вопросу о своеобразии эпической объективности в романе И. А. Гончарова «Обломов» // И. А. Гончаров: Материалы юбилейной гончаровской конф. 1987 года. Ульяновск, 1992. С. 115—126.

146. Отрадин М. В. Проза Гончарова в литературном контексте. СПб.,1994.

147. Отрадин М. В. Роман И. А. Гончарова «Обломов» Послесл. // Гончаров И. А. Обломов. Роман. Л., 1980. С. 435^146.

148. Отрадин М. В. «Трудная работа объективирования»: (Юмор в романе И. А. Гончарова «Обломов») // От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского реализма XIX— начала XX в. СПб., 1992. С. 80—101.

149. Очерки по истории русской журналистики: В 2 т. Л., 1950; 1965.

150. Переверзев В. Ф. У истоков русского реализма. М., 1989.

151. Пиксанов Н. К. «Горе от ума» в творчестве Гончарова // А.С. Грибоедов. 1795-1829. М., 1946. С. 110-133.

152. Писарев Д. П. Литературная критика: В 3 т. / Сост., вступ. ст., подгот. и примеч. Ю. С. Сорокина. Л., 1981.

153. Плетнев Р. В. Лекции по истории русской литературы XVTII и XIX веков. Торонто, 1959.

154. Плетнев Р. В. Шесть бесед о русской литературе. Six Lectures on Russian Literature. 2-е изд. London; Ontario, 1974.

155. Погорельцев В. Ф. «Лишние люди» в русской литературе XIX в. иоследекабрьского времени // Проблемы русской литературы. М., 1973. С. 36—46.

156. Погорельцев В. Ф. Композиционно-структурные особенности произведений о «лишнем человеке» в русской литературе 10—30-х годов XIX века // Жанр и композиция лит. произведения. Калининград, 1976. Вып. 2. С. 39—45.

157. Погорельцев В. Ф. Проблема «липших людей» в русской литературе XIX века додекабрьского и иоследекабрьского времени: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1974.

158. Постное О. Г. Образ и тип в эстетике И. А. Гончарова // Культурные традиции и литературный процесс. Новосибирск, 1990.

159. ПостновО. Г. Эстетика И. А. Гончарова. Новосибирск, 1997.

160. Прокопенко 3. Т. Чацкий в русской критике XIX века и сатире Салтыкова-Щедрина//Русская литература. 1972. №3. С. 139-150.

161. Пруцков Н. И. Мастерство Гончарова-романиста. М.; JI., 1962.

162. Пруцков Н. И. Последние романы Тургенева и Гончарова // История русского романа. М.; JI., 1964. Т. 2. С. 149—193.

163. Пумпянский Л. В. Статьи о Тургеневе (1929—1930) // Пумпянский А. В. Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. М., 2000. С. 381—505.

164. Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10 т. JI., 1977—1979.

165. Радек Л. С. Л. И. Герцен о поэме Л. Майкова «Две судьбы»: (К вопросу о «лишнем человеке» в русской литературе 40-х годов XIX в.) // Учен. зап. Кишинев, ун-та. 1964. Т. 76. С. 57—68.

166. Радек Л. С. Позиция Герцена в полемике о «лишнем человеке» // По страницам русской классики. Кишинев, 1974. С. 55—78.

167. Развитие реализма в русской литературе: В 3 т. М., 1973. Т. 2

168. Роман И. Л. Гончарова «Обломов» в русской критике / Сост., вступ. ст. и комм. М. В. Отрадина. JI., 1991.

169. Руденко Ю. Роман о смысле жизни: сказка или реальность? Предисл. // Гончаров И. Л. Обломов. Роман в четырех частях. JI., 1982. С. 3—9.

170. Румянцев Б. Г. Художественное выражение комического в романах И. Л. Гончарова. Лвтореф. дисс. . канд. филол. наук. М., 1988.

171. РыбасовА. И. Л. Гончаров. М., 1957.

172. Сапченко Л. А. «Чувствительный и холодный» И. М. Карамзина и типология «двух характеров» в русской литературе первой половины XIX века // Карамзинский сборник: Творчество Н. М. Карамзина и историко-литературный процесс. Ульяновск, 1996.

173. Сахаров В. И. «Добиваться своей художественной правды.»: Путь И. Л. Гончарова к реализму // Контекст 1991. Литературнотеоретические исследования / Отв. ред. А. В. Михайлов. М., 1991. С. 118— 134.

174. Синцов И. Лицо и маска Ивана Гончарова // Нева. 1986. N 11. С. 170—171.

175. Страхов И. В. Художественное мышление И. А. Гончарова в изображении характеров // Вопр. психологии внимания и мышления. Саратов, 1978. Вып. 10. С. 3-46.

176. Сухих И. Н. Тургенев, Базаров и критики // Роман И. С. Тургенева «Отцы и дети» в русской критике. Л., 1986.

177. Таборисская Е. М. Автор и герой в романе И. А. Гончарова «Обломов»//Изв. Воронеж, пед. ин-та. 1972. Т. 125. С. 61—75.

178. Таборисская Е. А/. Анализ оппозиций как средство изучения авторского сознания: (На материале романа И. А. Гончарова «Обломов») // Проблема автора в художественной литературе. Ижевск, 1974. Вып. 1. С. 101—117.

179. Таборисская Е. М. Идейно-художественная структура образа Ольги Ильинской в романе Гончарова «Обломов» // Сб. мат-лов по итогам научно-исследовательской работы за 1968 год. Борисоглебск, 1969. С. 87—90.

180. Таборисская Е. М. О понятой «пространство героя»: (На материале романа И. А. Гончарова «Обломов») // Изв. Воронеж, пед. ин-та. 1974. Т. 148. Вып. 4. С. 43—64.

181. Таборисская Е. М. Роман И. А. Гончарова «Обломов»: (Герои, художественное пространство, авторская позиция). Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Л., 1977.

182. Тамарченко Н. Д. Типология реалистического романа: На материале классических образцов жанра в русской литературе XIX в. Красноярск, 1988.

183. Тирген П. Обломов как человек-обломок: (К постановке проблемы «Гончаров и Шиллер») // Русская литература. 1990. N 3. С. 18—33.

184. Тихомиров В. Н. И. А. Гончаров. Литературный портрет. Киев,1991.

185. Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч.: В 12 т. 2-е изд., испр. и доп. М., 1978—1986.

186. Фаворин В. К. О взаимодействии авторской речи и речи персонажей в языке трилогии Гончарова // Изв. АН СССР. ОЛЯ. 1950. Т. 9. Вып. 5. С. 351—357.

187. Фаустов А. А. Еще один штрих к «обломовщине» // Подъем. 1988. № 2. С. 133—136.

188. Фаустов А. А. К литературному генезису термина «лишний человек»//Филологические записки. Воронеж, 1993. Вып. I. С. 59—68.

189. Фаустов А. А., Савинков С. В. Очерки по характерологии русской литературы. Воронеж, 1998.

190. Фаустов А. А. Роман И. А. Гончарова «Обломов»: Художественная структура и концепция человека. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Тарту, 1990.

191. Фомичев С. А. «Горе от ума» в перспективе «золотого века» русской литературы // «Век нынешний и век минувший.»: Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума» в русской критике и литературоведении. СПб., 2002. С. 404-413.

192. Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. М., 1950.

193. Цейтлин А. Г. Становление реализма в русской литературе: (русский физиологический очерк). М., 1965.

194. Чемена О. М. Создание двух романов: Гончаров и шестидесятница Е. П. Майкова. М., 1966.

195. Чичерин А. В. Гончаров // Чичерин А. В. Очерки по истории русского литературного стиля: Повествовательная проза и лирика. 2-е изд. М., 1985. С. 155—170.

196. Чудаков А. П. О поэтике Тугенева-прозаика (Повествование — предметный мир — сюжет) // И. С. Тургенев в современном мире. М., 1987. С. 240-266.

197. Щиржецкий А. Н. Белинский и Герцен о лишних людях в творчестве Пушкина и Лермонтова. Ростов-на-Дону, 1972.

198. Щукин В. Г. Культурный мир русского западника // Вопросы философии. 1992. № 5. С. 74—86.

199. Щукин В. Русское западничество сороковых годов XIX века как общественно-литературное явление. Krakow, 1987.

200. Щукин В. Тургеневское гнездо и Обломовка // Щукин В. Миф дворянского гнезда: Геокультурологическое исследование по русской классической литературе. Krakow, 1997.

201. Эткинд Е. Г. «Внутренний человек» и внешняя речь: Очерки психопоэтики русской литературы XVIII—XIX вв. М., 1998.

202. Ягодовская А. Т. Проблема характера-типа в литературе и живописи второй половины ХТХ века // Типология русского реализма второй половины XIX века / Отв. ред. Г.Ю. Стерши. М., 1990. С. 65—95.

203. Яловая 3. Ф. И. С. Тургенев и проблема «лишнего человека» в общественно-литературной жизни России периода «мрачного семилетия» (1848—1854): Автореф. дис. канд. филол. наук. Киев, 1983.

204. Яловая 3. Ф. Проблема «лишнего человека» в журнальной беллетристике конца 40-х—начала 50-х годов XIX в. // Методика преподавания рус. языка и литературы. Киев, 1980. Вып. 13. С. 105—112.

205. Baratoff N. Oblomov. A Jungian Approach: A Literary Image of the Mother Complex. Bern; Frankfurt a. M.; New York; Paris, 1990.

206. Bonamour J. Обломов и литература // Slavic Studies. Sapporo, 1981. Vol. 28. P. 1—11.

207. С live G. Goncharov and the Spectrum of Boredom // Clive G. The Broken Icon: Intuitive Existentialism in Classical Russian Fiction. New York; London, 1972. P. 63—85.

208. Ehre M. Oblomov and His Creator: The Life and Art of Ivan Goncharov. Princeton, New Jersey, 1973.

209. Gifford H. Goncharov and the Myth of Oblomov // Gifford H. The Novel in Russia: From Pushkin to Pasternak. London, 1964. P. 57—64.

210. Goncharov's «Oblomov»: A Critical Companion / Ed. by G. Diment. Evanstone, 1998.

211. Diment Galya. The auto-biographical novel of co-consciousness. Florida, 1994.

212. Diment G. The Two Faces of Ivan Goncharov: Autobiography and Duality in «Обыкновенная история» I I Slavic and East European Journal. 1988. Vol. 32. P. 353—372.

213. Ivan A. Goncarov. Leben, Werk und Wirkung: Beitrage der I Internationalen Goncarov-Konferenz. Bamberg, 8—10 Oktober 1991 / Hrs. von P. Thiergen. Koln; Weimar; Wien, 1994.

214. Louria Y., Seiden M. Ivan Goncharov's «Oblomov»: The anti-Faust as Christian hero // Canadian Slavic studies. 1969. Vol. 3. P. 39—68.

215. Love К. H. The structure of space in I. A. Goncarov's «Oblomov» // Russian literature. Amsterdam, 1990. Vol. 28. P. 175—210.

216. Lyngstad A., Lyngstad S. Ivan Goncharov. New York, 1971.

217. Mays Л/. A. Oblomov as Anti-Faust // Western Humanities Review. 1967. Vol. 21. № 2. P. 141—152.

218. Mazon A. Un maltre du roman russe, Ivan Gontcharov. 1812—1891. Paris, 1914.

219. Peace R. Oblomov: A Critical Examination of Goncharov's Novel. Birmingham, 1991.

220. Poggioli R. On Goncharov and his Oblomov // The Phoenix and Spider. Cambridge, 1957.

221. Pritchett V. S. The Great Absentee: On Goncharov // Pritchett V. S. The Living Novel and Later Appreciations. N. Y., 1964. P. 396—406.

222. Schulz R. K. The portrayal of the German in Russian novels: Goncarov,

223. Turgenev, Dostoevskij, Tolstoj. Mtinchen, 1969.

224. Setchkarev V. Andrej Stole in Gontcharov's «Oblomov»: an Attempted Reinterpretation // To Honor Roman Jakobson: Essays on the Occasion of His Seventienth Birthday, 11 October 1966. Mouton, 1967. P. 1799—1805.

225. Setchkarev Vs. Ivan Goncharov: His Life and his Works. Wurzburg,1974.

226. Stilman L. Oblomovka Revisited // The American Slavic and East European Review. 1948. № 7.