автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Роман И. А. Гончарова "Обломов": художественная структура и концепция человека

Полный текст автореферата диссертации по теме "Роман И. А. Гончарова "Обломов": художественная структура и концепция человека"

ТАРТУСКИЙ 1те*/ДЩ!ШШШГ! У^ИЕГСаТЕ]'

>Л.ТСТСВ AimP« ЛнотожМ5в.:"

УДК ев:; (Gol) Гоп

РСШН П.Л..ГО!ЙЛГОВА "ОБЖ.ЮГ" :

xrriOoixiTEiiüAií i;'.!?уKTÏTA и шшшпп 4I;:0j?:;:I:A 10.01.01 Русская т'ырлпуъ

Автореферат

диссертации па соискание ученой степени кагщпд&та филологических, наук

Тарту ISS0

Работа выполнена ип кафедре русской Литературы Воронежского государственного университета,

Ш'У'Шн? руководитель- ! доктор $илологичоскпх Наук.

профессор Г-Л .Упопов

Официальные оппоненты* : доктор филологических наук,

иро'^-сор И.П.Заславский

Кандидат филологических Наук Е.МЛаборисскол

, ' Ведущее учреждение - харьковски'* государственный Педагогический институт.

Защита диссертации состоится _1990 г.

в , /7 часов па заседании специализированного Совета К,069.02.10 по присуждению ученой степени кандидата филологических Наук при Тартуском государственном университете / Й 024 00 Эстонская ССР( г. Тарту( ул. Р'ликооли, 10 /.

С диссертацией можно ознакомиться в Научно" библиотеке Тартуского х-осудорственного университета.

Автореферат разослан "/С" . 1-У0 г.

Учений секретарь специализированного Совета, доктор ^апологических наук»

грорессор УГЧ-.чл И'С.Ре^ши

Гогш "Обломов" - наиболее исследованное произведение Гон-чг.рога, однако сама "гопчаровиетика" столь долгое время находилась т. окрашгс историко-литературной науки, что иосиотрч яа появление в последние полтора десятилетня работ, существенно про -далиунакх вперед ш«яо понимание творчества писателя и его центрального романа, всевоьможннх вопросов здесь значительно больше, -исколи ответов. Главный из них заключается в том, что »лн до сих пор так н не кмьем адекватного представления о делом "Облсглова", о его структуре и принципах фунщионировашш. Стремлением приблизиться к постижению этого целого и определяется актуальность исследования.

Научна8! новизна диссертации обусловлена как выбором аналп:, -тического ракурса, так и тем, что в "сравнительных" фрагментах работы впервые рассматривается болышнетве опубликованных перо -манных текстов писателя. "Художественная структура" и "кенцеп - -ция человека" - термины, которые широко употребляются в совре -мешгом литературоведении, и на первый взгллд молет показаться, что они довольно-таки механически соединены в одиой формуле. Зто, однако, но так, и в работе как раз предпринимается попытка тс-орз-тпческя обосновать в практически продемонстрировать кх веотчуя -даеиое единство. Категория, п которых шпм'-птся различия двух эт;1х поплтпЯ,- "тировал сущность" и личностная, "индивидуально-всеобщей" ее моди}лкация (и расширение) - "жизненный мир" х^дож-1шка.

Б силу этого главной целью диссертации является реконструкция "яизненного мира" Гончарова, как он мяг!и!естиров;>н в "Обло -мове" и перомашшх, наиболее прозрачных в субъективном плане произведениях. Этим, в 9еога-очередь, определяются болзе частные

- поиск "жанровой сущности" романа, соотнесение его о другими текстами писателя, а такта - более "суммарно" - о соответствующей гапровой традицией.

Отсюда круг тех методов - отруктурннЯ, психологический и исторпко-гпиояогически!!, - которые используются в работе и ко -торые, в их взаимопроникновении, позволяют взглянуть па произ -ведение со стереоскопической, системной точки зрения.

Практическое значение диссертации усматривается прежде всего в ишБяеши перспектив дальнейшего изучения "Обломова" п ми- I -

роотномения Гончарова как особой жжровоД структуры. Результата исследования могут быть применены в процессе чтения курса исто -рш! русской литературы и пршыхевднх к иецу спецкурсов.

С т pvit ту ра и со ледова пул . Диссертация состоит из семи часгеП; От авторь, четырех глав, Заключения и Списка литературы, ыию -чающего 288 цапле новаилй.

Апробация результатов исследования осуществлялась В процессе обсуждения, отдельных ее частей и итогового целого на заседа -ших кафедры русской литератур! Воронежского и Тарту с кого гос -университетов, на иаучшпе сессиях BI7 и Весенних воронежедах 'ил логических чтениях IS3G-I92Q гг. -

Основное содержите' диссертахиш. Б псрво.Ч части кратко ха -растеризуются актуальность теш и ее научная новизна; намечаются 'задачи' и пели исследования; очерчивается методология.

Первая глава. Очерк теории яанра. Еанр идиллии в исторш.о-типологическом и теоретическом аспекте. Вслед за И.1,1. Бахтиным яонр понимается в работе как эстетическое (ценностное) "завершение" реальноеш, которая сила, плгутри не монет собрать себя до целого. При атом, как полагает автор, жинр строится одповреглосго с двух сторон: от определенного образа человека, "жчыроього че -ловека", - прежде всего, к от "слова", которое, в пределе, свертывается к нескольким базаенш для данного л.анра метафоратл-с^ч -вол'.ал.

Основное внимание в главе уделено проблеме канрогенеза. Как правило (у В.Я.Прояпс или О.И.Фрейденберг ) категория эта истолковывается в историческом ключе - лак "палеонтология" иакра. Шж-ду тем, если расширить тыняновскую идею об "автофушаиш" канре, можно вести речь и о "омофоническом" генезисе. Формула его такова: социо-ку амурная потребность-ситуация "создает" определенную жанровую установку, и в результате происходит либо подсоеди-иение к соответстЕувдеЯ генологкческой традиции, т.е. ее воскрешение, либо - ровдеине ití.npa.

Отталкиваясь от иде/. ].1.!,í.E«ctki:b, необходимо разграничивать "первичные" и ""вторичные" жанры (ср.: аналогичное различение "кг о влчноЯ" и "вторичной" форм автора). Согласно такому предполог,:е -шло, "вторичные" (ькутрпллтературане) тг^щи обладают соотноси -' телышми им "первичны;,щ" (ксгпошшш) и определяется t>pKcir®.-.u»:t;¡ на них. Специально следовало бы цодчорк«!} тв (момент, веско ль.*э с.' льбленннй у ¡.¡.¡.¡.Бахтина л йвно иреуменкзешшй у B.H.Tküíjhojsc),

что ср.¡оптация эта осуществляется не в речевой, а в собственно эс.те лтаской плоскости. Необходимо отказаться от излишнего лого — центризма,и скачала' говорить о способа* жизни как целоотностях и об их преломлении и завершении в архитектонике вторичннх жанров, а затем уже - о.свойственных первичным жанрам речевых "диалектах" (обязательность и значимость которых.для различных типов бытия -далеко не одинакова) п о возможном речевом "мимезисе" на уровне кшров литературных.

Модель канрогенеза с необходимостью должна включать и субъективный момент. Ведь жанр, чтобы "материализоваться", должен встретить такого художника, который воплотил бы его в своем творчест -во. Другими словами, солио-культурная потребность нуждается в ответном личностном отклике, который зависит от нее так же, кок "решение" от "задачи" (в терминах К.Л.Абульхановой-€лавсксй).

В работе выдвигается гипотеза, до которой у каждого челозека есть "свой", адекватный ему способ бытия или, по крайней мере, "сеоД" круг жизненных ял проз, причем такое притяяеияс-присвоенлв вряд ли кгЛеет для личности изначально телеологическую природ;' . С это:; точки зрения художник отличается от "просто" человека только тем, что его движение по пути яакроЕЭй саиоактуа'лизадии про -тикает ср£>зу в двух измерениях - реальном ("первичном") и символическом ("вторичном"). Именно "свой" жгнр слу.тсат ядром -лз.чинного мира" субъекта (этил восходящим к феноменологии термином недавно воспользовался Ф.Ь.Василюк), который в целом и есть такое "свое" в горизонте "чужого".

Подобная гипотеза позволяет, во-первых, преодолеть разрыв ■ мегду языками, употребляемы,та при описании творения и творца, во-вторых, увидеть сродство медду автором и его произведениями не в биографических, идеологических я пр. внешних параллелях, а в единстве их аазиекной (в конечном счете историко-культурной) онтологии, и в-третьих, соодшшть то, что зачастую разводится по рубрлкаг.! "индивидуальное" и "общее", "новаторское" л "традн -циошюе" ¡г т.д.

В заключение общетеоретического раздела затрагивается вопрос об эволкг-ии самого пришита жанра в история. Вслед за 1,1.1.5 .Бахтин! Л! автор различает "жанровый канон", господствовавший в ря -торнчгских культурах, и обнаруглшуюся в постриторичбский пе -р:юд "-.лговуп сущность" (глини: альннй обьеи которой -канрошЙ человек). II рл переходе от одной геиояогической эпохи г другой

канр сжимается до размеров своей сущности и погружается в тема -

тячееиую глубину текста - остальные его элементы, приобретя автономность и подвижность, могут рассеиваться по'в.сеП литературе. Внейний результат топологической революции хорошо известен:пре;г.-' де всего это появление "дефектных" по сравнению с "каноном" про -взведений и - жанровое смешение.

Второй раздел главы посвящен идиллии (служащей, по мнении автора, генологической субстанцией и романа "Обломов", в гончаров -ского художественного мира вообще) и призван уточнить распространенное представление о ней как о жанре статичном и семантически бедном. Жизненным субстратом идиллии могут бить такие тшш бытия, которым свойственны (частично см.: Э.Р.Курцкус): открытость природе и наличие таких субъектов, которые свободны для досуга, связаны между собой личностными, а не конвенциальными или вещными отношениями и ощущают себя членами одной "родственной" общности. Это, разумеется, не 'только.кодифицированное традицией пастушес -кое, но п, к примеру, усадебное или дачноо существование.

Идиллия - продукт кризисного, "переходного" времени, когда обостряется недоверие к гражданской цивилизации и к самому принципу государства, а главное, к то11 "трагической", по выражению Л.В.Пумпянского, культуре., которая выступает под его знаком.Идиллия питается энергией отталкивания, которое воегда осознается как разрив с историей. Но это далеко не всегда сопровождается полным возвратом к "естественной" кизгл - отвергаться могут лиль неко -торые формы культуры, причем сама естественность (как, скажем, в ренессансной пасторали - см.: Л.Ы.Батшш) может оказываться синонимом высшей искусности, стилизацией.

Идиллический человек поэтому' совсем не обязательно - только" "невинное" существо, хотя это и на самом деле "отмеченная" его черта. Особо здесь нужно упомянуть о рассуждениях ©.Шиллера: будущая идиллия, по его словам, должна "сохранить пастушескую невинность текне в носителях культуры". В отличие от ренессансно-галантноП пасторали эта ьовая идиллия должна быть не имитацией естественности,' но подлинным "воссоединением" с нею, а возвращение к натуре - не бегством в мечту, но активным преобраке -нием историзированной действительности.

В разделе с разно/1 степенью подробности описаны такке структурные элементы идиллии как жанра. ■ ...

Вторая глава. История вопроса в творетцко-методояогкческш

occegetua. При исследовании образа Обдомога наблюдается два поляр'цгс устремления, неизменно наталкивавшихся на противоречия. С одно?, стороны, в Обломове ног.ет подчеркиваться его "индигп -дуальность" - но тогда утрачивается ощущение столь se осязаемой "тппнчпсчти" и характер повисает в воздухе. С другой стороны,типичность иногда интерпретируется столь отвлеченно, что образ героя вновь - на этот раз по противоположной причине - оказывается "невыводимым" из персонифицируемого ш "общего".

Наименее многочисленная группа критиков и литературоведов (начиная с А.П.Милюкова и U.A. Протопопова) целиком стригала историко-культурную типичность характера Ильи Ильича и предпочитала говорить о натуралистической (иногда патологической) его основе.

Для второго - наиболее представительного - направления Обломов - "аллегория" дореформенной русской жизни, которая, в свою очередь, могла или отождествляться с крепостничеством,или приобретать более широкие и расплывчатые очертания. Иногда (к примеру, у В.'5.ПереЕерэева или И.КЛШксаноьа) социологический генезис героя сукался: Обломов в такой версии - продукт провинциального мелкопоместного бита и выросшей на его почве психоидеологии. Со времен Н.А.Добролюбова, однако, часе Практиковалась иная "методика", безраздельно господствовавшая в советской науке о Готарове 30-50-х годов: "обломовщина" превращалась в синоним царской России, при -чем некоторые ученые делали отсюда вывод, что подлинный ее порт -рет следует искать вообще не в гончзровском романе, а в статье Добролюбова.

Не раз предпринимались попытки как-то преодолеть изъяны слилксм буквального ссяшально-полнтического прочтения. Одну из них - восходящую еще к рецензиям Н.Д.Ахшарумова и др. - можно назвать этнографической. Наиболее систематично соответствующие идеи разработал Д.Н.Овсянико-Куликовский, выделивший в образе Облилова два уровня обобщения - социально-бытовой и национально-психологический. При этом, однако, в рядках указанной концепции не различаются категории национального характера и национального ccj.осознания, не совпадающие друг с другом.

Сразу ке после опубликования "Обломова", в статьях А.В.Дру-r,;iùnia и ¿.И.Писарева, бнло справедливо отмечено, что герой его тип но только "народный", но и общечеловеческий. Недостаток этяс первых спится более глубокого истолкования романа заклв -

чаяси в абстрактном пошшюш самого "общего", которое нрправ -швалось к повторяющееся л получало кроне того чрезмерно психологическую окраску. В советской "гончарошотике" проблема обце -человеческого была надолго забыта и воскресла, унаследовав тот • же норок отвлеченности, лиль на рубеже Ь0-60-х годов - под знаком уже моралыю-филосо^сщда. С тех пор сложились две основные формулы, обозначающие воплощенное в Обломове "вечное": нереализованные возможности человеческой души либо неподвилтость-иокой-сыерть,

В последнее время (превде всего в монографии и докторской диссертации В.И.Мельника) Обломов - хотя и "налоловицу", в "человеческой", но не в "социологической" «го ипостаси - начинает осознаваться как историко-функциональшй тип. Едва ли правомерно, однако, объединять в одном ряда идиллического (античного) и ео -теотвенного человека, Гамлета, Дон-Кихота и др. - функциональные параллели эти слишком разнородны и внеисторичны.

Помимо тех концепций, в которых Обломов является фигурой того или другого урогня "общего", в гончароьистике наличествует давняя традиция истолковывать этот образ иначе - как внутренне конфликтный характер. При этом в качестве противоборствующих элементов называются им "индивидуальное" и какая-либо ферма "общего" (обычно --см.: работы Е.А.Краснощекоъой или М.Русселяя - это социальная роль), или - "цоццально-ввдокое" (в терминах Б.Т.Удо-до1:а) к "вечное".

Кроме того, и это, пожалуй, наиболее рыший вариант традшии (см.: рецензии Д.И.Шюарева и Н.Д.Ахшзрумова) - раздвоенность героя могла объясняться исторнко-теиетически - как отражение фль турных (а на языке советского литературоведения 20-30-х годов -сошшльно-экономичеоких) противоречий эпохи. Несмотря на некоторую прямолинейность модель ета заслуживает • вии.ышя потому, что в ней подчеркивается "переходность" обломовского времени.

В заключение второй гланирассматривается то ¿сак ыг.ревало в иау;:е о Гойчарош предггавяоине об Оолоиоае к«? идиллическом чело веке (а жанровый'образ человека л есть конкретно, а значит, функционально и генетически понимаемое общечеловеческое) и о романе в целом - как идиллическом по сшей основе. Наиболее експлшштао и аргуменгиромнио идея эта висказыш в работах ¡,1,1.1 .Бахтина (а т&кжз учеиот, в той пли иной степени опираелихся н»; его кот /лт;^

' - б

.M.aowma, В.И.Мелыткя, В.Котепышкова и др.) л М.Русседлч, 6ü5"ií.í¡:'íi.to "предтеории" идиллического в западной гончаровистл-е. !.'ео1ходимо сослаться то юге на тех исследователей (в гнрцую череда ка У.М.Лой-з п Ь.М.Таборпсокув), когасротгше тбяплтт сторцх - независимо от общих постулатов ах работ - могут бит о оя9р.*8тодыи> включены'в рилки означенного представления.

Третья глава, "копровая сущность" "Обломова" в контексте опчаровского "жизненного пира". Сначала - о структур;», гончарои-кого "жизненного мира" в целом, о его "космологии". "Мир" Гонча-iosa шоет два измерения, координата которых с шшбольдаЯ спет-зи-сстью обозначен« во "Фрегате "Нпллода". Ото горизонталь не -хоимоЗ и незрячей земли и вертикаль неба-моря с ее жизнь», ;£рстве'1пюй тишиной л столь свойственно!! гончаровской "онти -:е" игрой отражений. Отсюда - двойное членение этого мпрп. Lio 'оризонтали он распадается на "свое" п "чужое" (идиллию и исто-даю)'; по вертикали деление пролегает внутри "своего" и образует 'зо зоил: "виешнето" - собственно идиллии, и "внутреннюю" - ось •истой, вяплескиваимейся за любне какровие рамки фантазии.

Область "чужого" ото 'нарстзо труда к требований долга, ра-'.по, одной из мега/fop которого служит мертнл'!, без ихрн н лучей :бст, и несвободы. Человек здесь - илештк мрачннх и холодных 'туспот" и "тягот" зкизпп; ого повсюду подстерегают судьба, об -шгавдий элоЯ и грубый смех, велдисущие, а иногда и невидимые í;:; ги-соглздатац. Отсюда - уподобление себя Гончаровым беззвщит-юму ребенку или слепну, а всего челогеческого существования -:е;;-то организованнее обману, муравьиному гшозеныо, - на которое "кто-нибудь смотрит сверху - и хохочет". В перснектике "чу-;ого" "croe" - это убежище "временного отдыха", и перемещение из )ДИ01'0 локуса в другой подчинено типично "буржуазной" ритмике з..:еки труда и покоя - последний лишен тут ценностного самодовле-шд. П само творчество в тяг.оЯ перспективе - либо подозритель -;ал роскоаь, сходная с "артистической обломовщиной"; либо осо -ice "призвание" и "назначение" (то есть род "дела", в качестве ПГ.020Г0 лишь и приишлаемнй); либо - наслаждение, которое должно смягчать суровость долга. Вообяе, в "чужих" продолах все "свое" ; veroro, свет, noKoí?...) ггроТ.анпрустоя: "злоупотребление" им joraacT Мйшвс, негативных "двойников".

Сяоеобцчность, а го многом и драма Гончарова состояла в том, r:o о ¡i нередко нотоллч ''ту.юму" ''идеологически" захватывать

себя. В результате -.неожиданные "переключения" из "вертикально:'; системы ценностей в "горизонтальную", сомнения в себе как в ху ~ дояашке и потребность в самооправданиях - плод своего рода комплекса вины, нечистой совести "заблудшего бюргера", как вира - ■ эился бы Т.Манн. Вина усиливается стрпхсм перед "чукпм". Все время ожидая нападения судьба - жизни; с ее страданиями и нмпе ~ ративиостыо, Гончаров пытался обезопасить себя, отвоевав какую-нибудь укрепленную и "мимикрирующую" под "другое" колонию на "чужой" ему территории (этил вызвано, отчасти, и появление герое типа-Штольца). Встречается у Гончарова и прямо противоположное стремление - изолироваться и тем, обезопасив себя от. покуиегшй "чужого", утвердиться внутри творчества, - вариант, требувдш от художника отречения от внешней жизни и принесения в жертву долу своей человеческой ипостаси.

Идиллическое "свое" у Гончарова такке изначально конфликтно. "Эмблематически" противоречие между "внешней" и "внутренней" сгс зонами явлено в антитезе солнце/луна. Гончаровское солнце (к вообще солярная стихия) - это сила, ассоциирующаяся с женским началом и-служащая тем "волшебным помощником", который рассеивает хаос жизни, обращает.его в "тепло и свет" и поддерживает достигнутый счастливый покой. Но само по себе солнце не способно разбудить воображение, просыпающееся лишь ночью, - когда оно аккумулирует дунную энергию, чтобы днем, распускаясь под лучами солнца, источать ее в своих грезах и образах.

Экзистенциальная задача Гончарова как раз и заключалась в том, чтобы две эти "тенденции" - собственно идиллическую и "фантазийную" - примирить, и не путем их взаишограничепия, но так, дабы они резонансно дополняли друг друга. Это предполагает, в частности, что зона "внешнего" непременно должна быть бд&го&е -лг,тельным к человеку простором (отевда еыв одно сближение художника и 'ребенка - равно цуцдашихся в ласке и баловстве) , а с» автор - чтобы прислушиваться в уединении к зреиздол в нем таорчис ыечтш - должен вольно порсмс-меться из "внеапего" во "в^трекнсс поле, и наоборот.

Идиллическое "свое" у Гончарова поэтсй:еитрично:в центре ту i не человек вообще, а худа:ник. Подобный ррдиксяизм отличает гончаровскуи пастораль дяае от ытегелсвси-.й "икиллла праядиссп:' или от той модификации Елнрс, которую L.C.Xnen назвал ropa'i.ui-ской "идиллией поэта". Пасторальный худот.шп: всегда бил в перв-л

- 8 -

очередь блаженшг;I "ленивцем", и якаь ''атом - творцом. У Гончарова творческая фантазия провр&п-ется из обычгого пасторального блага., пусть и тематически виде.лешюго, в единственную автоном -13'» ценность. Такая сфокусированность сопровождается существен -поЛ переакцентировкой идиллического канона благ. И природа, и любовь допускаются в гошаровоклй "мир" по преимуществу в эстетически сублимированной форме: натура замещается воображенном (что зсфиксировано в соответствующих метафорических переносах), а эрос-эстетической любовью автора-демиурга и ыилукхдш прикосновением "тепла и света". Процесс метафорнзации мотет теть у Гончарова и обращенное направление:. так, во "фрегате "Наллзда" невозделанная природа кодируется как парк или сад, а они - как живописный пейзаж.

Вместо эти цепочки семантических трансформаций' создают определенную "кривую смысла" (в терминах Я.З.Голосовкера), полюса которой - Природа и Культур0« а базисная метафора - нрирод<-худояс-Ш'ца (не чу;?до Гончарову я "теологическое" ее прочтение). Естественность и искусность так же тождественны у писателя, как и в ре-ьессансноЛ пасторали, однако принцип их соединения инвертирован: артистичность для Гончарова - продукт творящей стихип, высшее ее шюгснае.

Еудучи началом спонтанным, го.ччаровская фантазия но CJTCcoбнa подчиняться правила!,1 и довольствоваться милш; отсюда экспансия ьз Г:о "внешнее" пространство - чреватая для самой фантазии самоуничтожением. В этом - источша: фундаментальной неустойчивости ( или эксцентричности) идиллического "своего".

"Запрет" на любовь мотивирован у Гончарова и на более глубоком уровне. Воображение и эрос в его универсуме укоренены з чед-р..х :кизпи, а она неотделима от превратностей судьбы и случая. Че- ' логек, охваченный страстью, преисполняется витальными энергиями, , а следовательно, делается слишком заметным для судьбы и поте:,ту -уязь.ль-м.Художшт, напротив, будучи только медиумом этих эпер -г;:Л, остается "прозрачны?,!" для жизни и тем самым, в момент автор-сповялит, ускользает от ее зол. Так что дело здесь не только в худогишчиском "эгоцентризме", но и в "узости" семой жтзпи, ниспо-сы/к.гщел человму свободу лимь в царстве "эстетической видимости".

■;ун'л(!Ш идиллических фрагментов в целом романа неодинаковы, и, в коночной счете, обусловлены.их семантической позицией в "жи: •«„..¡си мире" Гснчяроп. В одну и ту же сшолоцуя иерархию входят

- 9 -

существование обламовдев, обломовская мечта и "гшшя идиллия" выборгской сторош. Нрея'ду всего они различаются но отношению к стихии воображения,

В Обяомовке господствовала праздная, необузданная фантазия (объективация ее - сказка), которая вырастала из страха перед неведомым и - из скука, разьедащей архитектонику обломовского космоса, В миро этом обнаДОзадваыГся некие заполняемые воображе -пнем пустоты, что прямо свидетельствует о его недостаточности.и о "компенсационном", а не творческом характере самого вообраке - • вия. Подобный "духовный люфт" таил в себе возможность изменения, й в ту эпоху, которая обрисована в "Сне", зти абстрактные и искони существовавшие потенции начали реалкзовиваться. Историчность проникает именно в пустоты обломовского менталитета, изнутри пере -страивая его, и в этом - кардинальное отличие "Сна" от классической русской кдклшш XIX века (типа "Конца золотого века" А.Л. Дельвига или гоголс-вских" Старосветских помещиков"), в которой самодостаточный пасторальный мир встречался с чуждым ему началом как пенея тотальность, и в гибели сохраняющая свою целостность.

В душе Обломова-ре бе нка противоречиво соседствует уже два Псияосепантических комплекса - Лншли (в терминах К.-Г.Юнга) и "экзотического цветка - резвого бесенка" (в терминах повествователя). С пгрвш из них связана нега-фора усглшшцей естественные порывы теплицы я тема пластичности (и мэтрицентричности) детской психики. Второй комплекс пересекается с образами зарытых сокро -шщ и поглощаемого лесом солнца и олицетворяет, с одной стороны, потенциальную открытость будущему, а с другой - кипение подзем -пых стихий, ту энергию, которая эти нредчувешш питала. Мечта -ш"! взрослого Цльй Ужкча столь же двойственны: его грози - это и отзвуки впитанной сказочной атмосферы, и спонтанная манифестация (фантазии.

Идиллия Выборгской стороны - неотвратимое и несклонное "погасание" героя, исчерпание мобра.-пешэт. Отсюда - символика болота и ямы, предельно внтиюлфнцпрущая образ погребенного золота п света; нашествие мехшшческой ыыеф-оршш и - окончательное цреьр-ч 1ше в "драгоценное растение" При этом, однако, следует иметь в вида ценности» неоднородность "выборгского" текста. Он молет интерпретирпкаться в двух противоположных субъектных перспективах - Обломопа и Лгсфьге ¡Матвееве», которая,- напротив, достигал'

iciami гизни", перестает бить "пиьым маятником" и дает Обломову 'сть и i.e такое, о к р. ком он грезгл, но счастье,

Идтпшл романа различаются и rio их "участию" в ]1ульт7рз (это, ><5ct5üi:ho, оборотная сторона у;:;е сказанного). Обломовка, как и жеИскпо острова, - крой, где "область.у/.ш и духа цепенеет еще «лцдком, младенческом сне". Причем обломовцы но полностью уде 'жчени в космический круговорот: но мысли У.М.Лоффа, они лишь шблюдатели" жизни. Встречаются в Обломовке и не до конца пасто-;лъиие "предметы" - в том плаце, что идиллические функции (бить 5мом, снадобьем, недугом .и т.д.) могут поручаться здесь не сов-м идиллическим вещам и явлениям.

"Утопия" Обломова, почти целиком неудавшаяся и опровергнутая ,13ныв на выборгской стороне, - это вполне шиллеровскяй, хотя и злее пассивный, проект соединения "наивности" и .духа, млфа и зторизированноя культури (включая такое находящееся на границе евду "чужим" и "своим" благо, как кем,{¡орт) т.е. - типичная "идил-ия'праздности".

Обломовская мечта, однако, не была.внутри себя целиком одно-одной. Фантазия Ильи Ильича рочздала не только картины осененно-о солшем и взорами женн-иарицы "paííckoro житья" (несомненно, лаюнстьущие), но и другие, "романтические" пеПзшхп . Это про-ииоречпе преломляет собой базисную для Гончарова антитезу солн-е/луна, но присутствует в романе не как задача, которую стремил-я бы разрешить протагонист, а скорее, как фон, как то, чего ге -сю на хъатнло. Ибо существенной причиной трагедии Обломова и ила его отторгнутость от сшей натуры. Отсюда - ночные страхи и, другой стороны, попытки легализовать "темный", подлунный мир,' зъяв его из реальности и превратив в чисто эстетический факт. Casia diva "и была продуктом такого психосемантического ¡мещешш, окольной, символической манифестацией запертых в душе ероя жизнешлх стихий. В итоге герой, желавл:й бить "поэтом в изни", так и остался, да и то не навсегда, странником в мире рез.

С этим корреспондирует и многоднкость обломовской "практн -и" покоя. Доминанта его - сугубо пасторальная "полнота удовлет-оршшого счастья", такое состояние ("эмблема" его - вгаимоотра-•енне с te тс®), когда сердца людей открыты и друг другу', и окру -х.г',"ем; ; 11117. Сладостное успокоение немыслимо для героя как единенное пвр?)гявямир; оно ну ¿-дастся в наличии целой общности

сочувствующих яиц и резонирующей с этим всеобщи согласием природы. С зтш.1 ко связан и мотив искренности-прозрачности, пропускающей свет души неискаженным.

Праздность может возникать и из отталкивания от "чудого", бить таким его отрицанием, когда человек оказывается безучастным созерцателем пустой суеты июни. Главное же, в обломовсксм покое есть и тот тайный, артистический смысл, который в обыденно) жизни растворен в сладостной неге. Ьадумчивость,квинтэссенцией которой в романе служит «¡чернее, закатное состояние души (в отличие от других идиллических чувствований - уединенное) - это некий мост, ведущйй от гедонистического переживания к,ценностному. И'персонифицирует ату торжественную тишину именно жеиа-жекщи-на - сакральный центр обломовской мечты. Иной, во многом проти -вополоаный вариант слияния фантазии и блаженства - текучее, движущееся счастье любви (одна из метафор его в романе - река), -Обломову внятен не- был. .

Четвертая глава. "Другой" мир в рома 1:е и "дачная идиллия". "Дача" - это особый хронотоп, атрибуты которого суть переверну -■ тые атрибуты Петербурга. Последний - это мир увядания, холода и заслоняющего солнце камня, первый - полнел его антитеза (кедбо -лее "детализирован" в романе признак "холод"). Перемещение из одного хронотопа в другой имеет для героев фундаментальное зна -чевие,. причем пересечение семантической границы порождает параллельно несколько скяетов разного ранга. Ка архатипическом уровне перед наш весеннее воскресение, а затыл осеннее умирание протагониста; на внутритекстовом символическом уровне сшет "интерпретируется" образом замерзшей реки ("эмблема" неподвижности); в жанровой перспективе Петербург, разъединивший героев, - это инверсия типично идиллического мотпвч (преодоление препятствий, воздвигаемых между герояш зимой). Подобный исход детерминирован давлением "чужого", внутренними противоречиями "поэМл.", а в ко -нечиогл счете, гончаровской "фобией" лю6ел.

Особый раздел главы посвящен анализу "чужого" пространства романа. "Другой" (петербургский) мир пребывает в иепресташшх трудах и суете. Основные его черты - анонимность, тотальность и агрессивность, причем последняя - лишь частный случай реализации• воли к власти. Язык власти, базисная метафора которого - "жизнь есть арена для борьбы", переплетен а романе, с "юридическим" (лета; ры суда и допросов), "финапсоЕО-делонм", "механическим" (мотавн

рециональпо устроенного и управляемого человека-автомата) и некоторою другими кодами.

Ilj u этом орудия "других" - не только явные "социально-экономические'' козни и махиншпш, но и в первую очередь - взгляд и смех; парной категорией к который является в романе (и у Гончарова вообще) структура закрытости-сокрытости: избавиться от притязаний гнзни предде Есего означает в "Обломове" - спрятаться, стать для "других" невидимым (чем мотивировано и "превращение" в эпилоге "автора" в рассказчика с полузакрытыми глазами). Структура эта помечена у Гончарова знаком Лнимы: укрывшийся человек снова чувствует себя возвративншмся в материнское лоно.

В целом мир "других"* характеризуется отгоргнутостью от тво -рпщегося хаоса и безыдеальностьго - бес-цельностью, рабством у довлеющих себе средств. Отсутствие истинной финальной точки изнутри перестраивает и саму категорию пути - "чужого" хронотопа. Отсюда - образы повторного бытйя; расчет - вместо экстази -рования самости.

Крупным планом "другой" мир воплощен в йтолще, однако ге -рой этот более многомерен: с одной стороны, "чужое" доведено в нем до "маркированной" неестественности, с другой - оно сосед -;твует с инфантильной привязанностью к Обломову и попытками по -зтролть своп пастораль. Разрешить это противоречие возмогло, -ютолковав неприязнь Штольца ira всякой бьющей -через край жизни пак симптом соответствующего вытеонешш (расширенная героем "ко-тея" с этой точки зрения - "место" приложения сублимированной энергии), а тяготение к "обломовсюму" - как непрямой путь вы- -:вобо"денил подавленного "элемента". Усилия столь неорганиче-:кой личности и должны были завершаться чем-то вроде апок&липти-гьекпх крымских предчувствий, окончательно разоблачающих достигнутое кгаэиидиллическсв счастье. "Мораль" такого исхода доота -■очно прозрачна: оя говорит о несоединимости для Гончарова '"арготического" и "делового", об экзистенциальной неплодотворнос-■и "буржуазного" существования.

Гели "свое" с жанровой точки зрения Ьтруктурируется как пдил-ия, ю "чужое" явственнее всего соотносится о очерком, и преж-е всего - с "физиологией" (показательно, что прямым обращением этому жанру означено ранее и позднее творчество романиста), чорк, ь гогпароьско!' его редакции, имеет дело с бессмыслицей быденного, "обыкновенного" существования, которая сюжетно может

трактоваться дли нак. механическая повторяемость (см.: "Обшспо--ьешш история", "Уха"), или как слепая текучесть (ад,: "Май месяц в Петербурге"). В обоих вариантах, однако, очерковый мир сам по себе -одинаково не-сюжетен. Событием здесь оказывается извне вторгающийся случай - главенствующая, если не единственная манифестация гончаровской судьбы - непредсказуемой, коварной к, как правило, губительно!!.'

В первую очередь случай подстерегает тех., кто нарушает, осв ценные "чуяим" порядком классификационные границы или, в ином ракурсе, штается сопротивляться потоку существования. Цо по -скольку сам этот Ьорядок оторван от творящих начал, вытесненная жизнь.может прорываться сквозь его поверхность и настигать в облике судьбы-случая вполне добропорядочных "горизонтальных" ге -роев. "Притягательными" для случая являются в гокчаровском космосе и "места", слишком близкие к первоиотокам жизни.

■ Случай у Гончарова может быть - при наличии определенных жанровых условий - и счастливым (ал.: "Счастливая ошибка", "Прев -ратность судьбы"). В ранней пародийно-дсмашней повести это - продукт ничем не скованной эстетической игры, в поздней "очерке" -сказке, где человек заброшен в "чужое" пространство, - религиозно окрашенное чудо. В целом же "счастливый случай" может быть истолкован как "нерегламентированное" - вне эстетической сферы -проявление благотворных начал г-сизни, как-ее милость.

В "Обломове" мотив "олибки" (у Гончарова это один из синонимов случая) играет .фундаментальную сюжетную роль я при этом,' отражаясь в различных субъектных кругозорах, получает разные значения. Для Обломова случай - атрибут пугающего, по неведомым законам кружащегося "другого", для Штольца - результат цепре -ду смотрите ль нос тв, неточного расчета, для Ольги "поэмы" - дар жизни... В авторском горизонте, где все эти интерпретации "суммируются", "ошибочность" "поэмы любви" связывается прежде всего с "узостью" миропорядка.

В то ке время нечаян,шй "дачный" роман обладает своей неотменяемой ценностью: он приносит героям счастье и приоткрывает перед шяли некие превыдащие неумолимую логику характеров и судьбы возможности. Иначе говоря, случай в "Обломове" совмещает в себе черты завистливого фатума и (потенциально проиеяедлего) чуда, что в жанровом ключе может быть определено как парадоксальное .соединение очерка и идийлии-сказкв. Обраэко-тематичесл! у.

?тно-)м.роонаюю это проявляется л столкновение разнородных

JD )."д 1''.' *'р (ср.: "ХОЛОДНОСТЬ" ОЛЬГИ НЛП ШТ'ЗСНСНИО ОбЛОМОВ -

? лм'.илпй ьгрссоивной ¡1 "внеирпродной" сирень»), to разми-«I и п.--/.■реки тродвдошлес идиллических ролей (ср.: Ольго-imvrcjiuurta и - "ра?птаемел") и т.дч

В этой контексте вообще весьма показательна та рот,, которую :>.!Т л povf:«e Ольга (ср.: ф.уимда) Софьи Шгкслг.еяны в ''Семей -xpowu.e" С.Т.Аксакова). С геногогической точки зрегая это зшил без своего яинре, что обусловлено сиротством, "иеспоч-. юстью" героини, а на более глубоком уровне - близость ее к ^ор-.'.гег'поЛ подпочве бытия. Отсюда - раздвоенность' Ольги и сэ -1лкп "прикрепленных" к пей мотивов томительной торопливости, ,щолняс::ол бездны и др., - указу ел их на бессознательное бег -> героини от внутренней неопределенности. Отоога - поиск во-твердо;') и незыблемой опорч и сельпся судьба, загоравшаяся •ш включением Ольги в структура "горизонтального" шра и,, рпзуяатс-т, трагически.* кеуоирхоч на пути садовглуа лиэацпп. Крамская квазипдиялил - как ■.•сиз двух неорганична* тс роев -те явствует,. однако, не толь го о логеюихк "буржуазного" сян-i Нрярод! и Культуры, но и об определением авторском "интере-, Гоп'чН'Об как бы "понглает" для Ольги л Оголена критерии бы, диби вопреки Bcetiy - построить для них, а тем самым и длч i счастливый (хотя и очерковый по сути) и относительно казне-юд!п>Н глрек.

Заключение. Ойтепригпано, что Гончаров по сгопм историчес -был эеоле» л оплотом, веровал в х:рох-ресс и содерча-(л opyw-o) его видел в растущем п колониально 'распространяю-•я по зс.ному шару просЕещешш. С дойствктельностя историче -' к<лэиел.кя Взнчарош была неерпше иво сложнее и нротиворечи-что r.opo'io объясняется строением "жизненного гири" художни-Jlporrccc лоэто!г/ есть всего г.ум образ история на экране "чу-

tctzo как на экраг.е "своего'' это "бездна" ме.тду идеалом адм«к715?. С вдялличеа'.о!! точки зроши история - это отри -льна.? ¡¡:то.;тась г.пзпл, одновременно к "чу?;оЛ" порядок сущест-г:п (Век), и судьба-еду-так. Креме того у Гончарова модно

с;.'.-ого I еда ".!.ои;:рог:.тс<;;!>я" Ьороии - представление о ■ .ю'.нзет:: ркэви-.ют, согласно когорга.у в истории периодически pO^BOV-TOi! ОП рОДОЛгi:illili КЛЬСО "ЕС-ПрССОВ4 (к их числу мояно

отнести и пасторальную идею), по-разному, в зависимости от ист рическв изменчивых обстоятельств, "решаемых" социумом и челоье;

Б рамках этой последней модели современная шсагелп эпоха •, принимается как переходная, переломная, "критическая]" (ср. :взг: ды А,И.Герцена, П.С.Тургенева, В.Л.Сологуба, А.П.Г Лаикова и др.. Требования, предъявляемые ею к "иоюму" идиллическому человеку, суть: "культурное -ьосхоадшше" (по слову Ц.К.Пиксаноьа) ;;отор( у Гончарова неполноценно без уравновс.'цивающей его естественном а также - уединенная активность, ибо лреяияя, подцерлшЕаемая кг бы сама собою и имевшая "соборный" характер пастораль тпла Облс моыа! или Ликейсйой идиллии историей разрушается., В подобном р; курсе все творчество Гончарова (и "Обломов" в первую очередь) с "проверка" пасторального идеала в тех условиях, когда "старое" сменяется "новым". Судьба Обломовки и обломовской мечты - приме явно неудачного "ответа" на оба эти "вызова", Крымское существе вааие - па первыЯ-из та. А поскольку любовная идиллия у Гонча роса неосуществима тем более (см.: "поэма любви"), то такая то таль/ш обреченность неизбежно возвращает пас ко второй модели истории. .

Но жизнь у Гончарова амбивалентна, и потому уберечься от с зол, принимая в то же время "вызов" истории, можно - изменив во тор экзистенции, направив ее энергию в другой, "внеисторически!! ка!'.ал. Такое перекточеапе - принципиально иное "решение" пасто рааьпоР идеи. Оно предполагает: ускользаете (но не отказ, как "старой" идиллии) от истории и тасую открытость импульсам глзии при которой они эстетически сублимируются. Отсюда артистическая антропология и онтология романиста и сама творческая "идиллия праздности", которая, при всей авоей внутренней конфликтности, примиряет в себе пастораль, фантазию - одну из манифестаций янз и историю. И еоли "наивная" идиллия, даао "вертикально" сачово.> растая , остается заикиутой в поле антитезы идиллия/история, то у Гончарова доминирующей становится более многомерная ьнгитеза идиллия/жизнь, и в пернув очередь, вдиллия/»ообрилиш;е.

Такое перенесешь акцента с истории ьа гшэнь в культурологическом плане далеко не случайный факт. Переходная эпоха, "ките* риаллзовавшаяся" л в различных социьльио-иоллтпчешсих катаклизмах второй трети 'XIX века, - это время "смерти бога" (либо, в других терминах, кразиса монодогизма или ригор;г?еской культуры), время, когда утрачивается-вера в разумность миропорядки, в то,

что историей правят Провидение, гегелопскпя логика илл какие-то чные 3t-ко im поступательного соиеряо потно вопия человечества, Апология гсизни или со зстетизацил, ужно Пирод ней и ля, как у Гончаров, пние, более слопнпе "ответа" - <|упдг«е|гшльнал черта оно -я и, и, как полагает автор, именно категория яизнЯ стола для пи -сателя "рсмапотброзуючек".

Па материале диссертации опубгшкошно чотлро статьи

I, Тпустов A.A. К вопросу о коп?.юпцш1 автора в работах М.М.Бахтина // -Торми раскрытия авторского сознания. Воронов, I':'JG. С. 2-10. - ;

/Раустов Л.Л. Тщо олин итрих .к "обломовдипо"«.. // Подъем, I^G. 2. C.I33-IGG. .

.3. 'аустон /I.A. Роман И.Л.Гончарова "Облсиов": Художественная структур-а и гонпегиил человека (Часть I, "Космология* обло -ноьской гечтп. Часть 2. "Другoll" мир а романе П.А.ГоПчпрогп "Облогов"). Bopoix.», I'Ji.'O. JI с. / Рукопись депонирована В ШСГСП ст ii0.07.ICi0, Г 124G2 /. •

А. Фаустов А.Л. ;-Гагф идгллки в ието{•пко-тигголопгчсском и теоретической аспекте. Бсронг-", 1310. 24 с. / Рукопись депонирована в п;п;сн от ;;o.o7.illo, г .имосз/,

/

/ .

Заказ 650 от 5.П.У0 г., тиран 100 экз. Формат GOxDO I/lf., Объем In. л. Офоотпая лаборатория В ГУ.