автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Роман Кристофа Рансмайра "Последний мир": миф и литература

Полный текст автореферата диссертации по теме "Роман Кристофа Рансмайра "Последний мир": миф и литература"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИ Й ГОСУДАРСТВЕН! IЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

Потехина Ирина Геннадьевна

Роман Кристофа Рансмайра «Последний мир»: миф и литература

Специальность 10.01,03 - литература народов стран зарубежья {литературы народов Европы, Америки, Австралии)

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата 'филологических наук

Санкт-Петербург 2005

Работа выполнена на кафедре истории зарубежных литератур филоло! нческого факульняа Caiiin-IleiepfiypicKoio юсударствепиою универсшеш

11аучпый руководи гель

- кандидат филологических наук, лоции i Александр Васильевич Ьелобраюв

Официальные огшоисш ы

- докюр филологических наук, профессор Нвгеиин Александрович Зачевский

■ кандидат филологических наук, допей i Напиши Алексеевна Хрусталева

Ведущая организация

■ Инстшу! миронов шпературы им. А.М, Горького РАН (г. Москва)

Защита сос тоится

2005 года

в /6L

часоп на заседании диссертаци-

онного соне га К. 212.232.04 но защите диссертаций па соискание ученой сгспсни кандидата филологических наук при Санкт-Петербургском государе i пенном университете но адресу, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 11.

С дисссртаиисй можно ознакомиться » научной библиотеке им. А.М. Горького Оамкг-1 le i epfiypi екси о i осударс гвенмого уинверсн i era

Атореферат разослан «__»_________2005 юла.

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат филологических нау." доцент Л.И. Владимирова

fOnS-S^

г чз

Oiiiimn характеристика работы

Основным предметом данного исследовании являются мифопсотические особенности одного из ключевых произведений западноевропейской литературы восьмидесятых годов XX века, романа «Последний мир» («Die letzte Well», 1988) современного австрийского прозаика Крнстофа Рансмайра (р. 1054). Ойъект чсае-довашш — способы построения и механизмы взаимного влияния мифологического и литературного материала. Отот выбор обусловлен и тем, что «Последний мир» -произведение, в котором очевидно обращение к мифопоэтическому претексту («Метаморфозам» (8 - 17/1 Г'. гг. н.э.) Публия Овидия Назона (43 г. до н.э. - 17/18 г. и.о.), и тем, что сделанный автором акцепт па полифункцпоналыюсти мифа является продуктивным материалом для разговора о проблеме взаимоотношения мифа и литературы.

Цель исследования состоит в том, чтобы па примере романа «Последний мир» К. Рансмайра рассмотреть способы построения мифопоэтического текста, понять процессы его взаимоотношения с литературной традицией, что приводит в итоге к разговору об авторской рефлексии и о заложенных в самом произведении формах его рецепции. Реализация поставленной цели предусматривает решение ряда конкретных задач:

- выявить па материале сопоставления романа «Последний мир» с другими произведениями этого автора, в частности, с творческим дебютом, книгой «Ужасы льдов и мрака» («Die Schrecken des liises und der Finsternis», 1984), закономерности в организации мифоиотгического пространства исследуемого произведения;

- проанализировать шпертскстуальиые отношения, возникающие между романом К. Рансмайра и пропшедепнями немецкоязычной лшературы первой поло-пины XX века (в связи с разговором о тех авторах, которые в своих художест венных текстах активно обращались к интересующей нас проблеме «миф и литература»), чю позволит рассмотреть исследуемый роман с позиций литературной традиции;

- исследовать одну из ключевых проблем в совремепиотг^те^уре ii^j^n блему «метаморфозы автора» в связи с появлением новых йтонцейцнй мифши'п 1

, t " А

О —___________Jj

контексте возродившейся в литературе конца XX века традиции повествования о художнике.

Научная попита работы состоит п том, что впервые предлагается системный анализ романа Кристофа Рансмайра с исследовательской позиции, ориентирующейся на особую включенность античной мифологии и мифопоэтических текстов XX века в художественное пространство предложенного романного произведения.

■ Актуальность исследования обусловлена тем, что роман «Последний мир» К. Рансмайра в свете обозначенной проблемы взаимоотношений мифа и литературы на современном этапе мало изучен в литературоведении. При этом выделенная нами проблема представляет собой важный аспект в понимании проблематики и поэтики художественного творчества австрийского писателя.

Методологическая Ста исследования включает комплексное использование приемов историко-функциошшмгого, сравнительно-типологического и ннтертек-стуалыюго анализа. Теоретическую основу настоящей работы составили некоторые положения концепции диалогпчности (М.М. Бахтин), немецкой школы рецептивной -эстетики (В. Изер, О. Марквард), а также некоторые положения из трудов В.М.Топорова, Ц. Тодорова, Р. Карта, 10. Кристевой, Ж. Деррида.

Научно-практическая значимость исследования заключается в том, что основные положения и результаты исследования могут найти применение при подготовке общих и специальных курсов по современной западноевропейской литературе и общих историко-литературных курсов в вузовском образовании.

Апробация работы. Основные положения и выводы данного диссертационного исследования наишн отражение в докладах на Всероссийских научно-практических конференциях преподавателей и аспирантов 2001 и 2002 годов (Саша-Петербург), па 2-ом Российском съезде германистов (Москва, 2004), а также в сообщении на аспирантском семинаре при кафедре истории зарубежных литератур Санкт-Петербургского государственного университета (2002). По материалам диссертации опубликовано пять статей.

Работа осуществлялась при поддержке Министерства образования Австрийской Республики.

Структура диссертации определена целью, задачами и принятым способом исследования и состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы. Объем работы составляет 214 страниц. Библиография насчитывает 336 наименований.

Основное содержание работы Во Введении приведено обоснование значения и актуальности избранной темы, выбор предмета и объекта исследования, определены цели и задачи, сформулированы основные положения, составляющие научную новизну и практическую значимость работы, указаны ее методологические основания и теоретические источники. В этой же части проанализирована степень изученности исследуемого произведения в отечественном и зарубежном литературоведении.

Первая глава «"Последний мир" К. Рансмайра: путешествие-поиск в пространстве мифа» несе т главную смысловую нагрузку исследования и состои т из трёх параграфов. В ней рассмотрены мифопоэтические особеннос ти романа «Последний мир», определена степень включенности мифологического материала в художественный мир текста

В первом параграфе «Жанровые модификации романа» дается анализ полиморфной структуры романа «Последний мир», в основу которой легли характерные признаки нескольких жанровых образований, В пользу того, что данное произведение имеет черты «романа-мифа», свидетельствуют способы осовременивания известного мифологического материала, а также отношение к мифу как ведущему сюжетообразующему началу. Наполненность путешествия-поиска, предпринятого г лавным героем, Коттой, историческими деталями и фактами из жизни Овидия является характеристикой исторического романа. Наличие тайны, грех ключевых составляющих в системе персонажей (жертвы, детектива и многочисленных свидетелей, коими являются жители Томов), а также введение в текст разного рода «свидетельских показаний», подтверждающих существование и потерянной рукописи, и

«пропавшего без вести» Назона, являются признаками детективного романа. Замысел автора - желание создать новое прозаическое переложение «Метаморфоз» Овидия (где основой становится произведение литературы, материал, вторичный по отношению к повседневной действительности, то ест ь вымышленный, нереальный, «чудесный» мир, который обладает своим фантастическим типом образности, свойственной ему высокой степенью условности, откровенным нарушением реальных логических связей и закономерностей) говорит об использовании принципов фантастического романа.

В исследуемом тексте присутствуют «атрибуты» и романа-путешествия: во-первых, ото описание путешественником достоверных, на первый взгляд, фактов из жизни Коты, героя романа, в небольшом причерноморском городке, во-вторых, это свойственная путешественнику позиция наблюдателя «чужого мира», при этом очевидно противопоставление «своего мира», коим является для него Рим, «чужому миру» Томов, в-третьих, это уподобление путешест вия письму, которое в итоге выливается в новую форму «путешествия в письме»1 (эта форма настолько универсальна, что может бы ть воспринята как иносказательная реализация некоторых положений современной философии, например, понятия «пулевой степени письма» Р. Барта). История Котгы, прочитанная как метафора развития личности, в итоге наделяет «Последний мир» некоторыми признаками романа воспитания, однако герой при этом не «воспитуется», а, скорее, активизируется как творческая личность. Тот факт, что К. Рансмайр заимствует из биографии древнеримского поэта лишь те события и эпизоды, которые предстают как наиболее распространенные «тоносы» европейской литературы, помещает данное произведение в литературную традицию романа о художнике. Описание возможных физических воплощений слова (к примеру, «заиндевевшие слова»), может быть воспринято как аллюзия для иллюстрации отношения к книге и к литературе в современном обществе, чю позволяет взглянуть на данное прои>.-- чение как на интересную жанровую вариацию романа о книге.

' Gclllmiis Л. Das nllinilhliclw Verblassen der Schrill. Zur Prosa von Peier I Imidkc und Christoph Kuosiuayr H l'oclic.i 1WI1.11 22. S. 106.

Анализируя жанровое своеобразие романа «Последний мир», сложно выделить какую-то одну, доминирующую линию. Совокупность жанровых характеристик подразумевает то» что скрывается под определением «постмодернистский ромам», который предстает как автореференциальная игра, осуществляемая вне всяких связей с социальной действительностью. Iгели творить о романе Раиемайра как о произведении современной литературы, можно усмотреть в 'утой игре фундаментально высокую оценку романа как жанра, прежде всего потому, что 1раницы между вымыслом и реальностью, созданные реалистическим романом XIX века, здесь в рамках метафнкциональноети разрушаются.

Во втором параграфе проанализированы основные принципы построения повествовательной ситуации с привлечением дебютного романа Раиемайра «Ужасы льдов и мрака». Перспектива «возвращения повествования» в «Последнем мире» связана с реализацией в нем трех моделей рассказчика. Исходя из положений работы «Рассказчик. Размышления о творчестве Николая Лескова» (1936) В. Непьямипа, можно выделить в-зависимости от источника и обстоятельств появления рассказа -три «архетипа» рассказчика: «оседлый пахарь» (истории родного края), «мореплаватель» (истории чужого края) и «ремесленник» (обобщенный опыт)- Читатель соучаствует в создании рассказываемой истории, в построении фи кци опального пространства, порождаемого повествователем так, что сознание читателя воссоздаст, воспроизводит и, одновременно, достраивает мир, в котором разворачиваются истории, излагаемые рассказчиком, но одновременно пересказываемые им на основании знакомого1 читателю материала. Таким образом, культурные контексты чита теля активно участвуют в гюеггроении/функционироваиий романного текста. В существенной мере здесь предси.ьлепа и автохарактеристика Раиемайра, его восприятие собственного «участия в хоре» мировой литературы, в создании книга, порождаемой книгой и порождающей книги (то есть в русле «постмодернистского» подхода к литературному творчеству).

Одновременность присутствия в тексте всех трех «моделей», их соприсутствие в одной временной плоскости позволяет вести разговор и об обобщенном представлении образа рассказчика. Художественное повествование в этом случае на по-

мимает единое полотно, как бы сотканное из множества разного рода фрагментов. Именно фрагментарность паделяст исследуемое произведение функцией «обратного процесса» развития, дегероизации. Расщепление фигуры рассказчика, введение нескольких типов повествователя, признание автономности каждого из них свидетельствуют о возможном обра тном процессе - о разложении «мегарассказа» па отдельные, более мелкие, частные истории. При этом возникающая здесь проблема смысла повествования переходит с уровня коллективного и объективного мира, который существует по правилам тотального повествования и расположен вовне по отношению как к произведению, так и к реципиенту, на уровень индивидуальной перцепции. На фойе реконструкции мифа посредством «возвращения» рассказчика К. Рапсмайр перепост' на страницы романа современную дискуссию, сложившуюся вокруг повествования.

Изучение сюжегпо-мотпвного комплекса, представленного в грен,см пари-грифе главы, дает возможность выяснить, насколько книга австрийского прозаика пптертекстуалыю «ведома» заданной стратегией повествования, или это повествование «ведет» автора, пробивающегося сквозь слон культурных напластований к темам и проблемам его современности, автора, реализующего некую систему своих представлений о «далеком» и «данном» явленной ему исторической и актуально» реальности. В «Последнем мире» возникает повествовательная структура, представляющая собой своего рода двойной палимпсест: Кристоф Рапсмайр «как бы» создает свой текст поверх рукописи «Метаморфоз», якобы спасенной и воссозданной неким Копой, рукописи, которую исторический автор (Овидий) писал «поверх» старых мифологических преданий о превращениях. Такой структурпо-композицноинып прием изначально создает ситуацию «неопределенности», «размытости» повествовательной перспекпты - ведь почти в любой точке повествования она оказывается «ведомой» (или может бы ть воспринята как таковой) сразу несколькими «голосами», в зависимости от степени ееаллюзнвпого наполнения.

Одновременно - в аналитических целях - выделены три уровня развертывания романного «рассказывания». Первый уровень ■-- уровень «номинального сюжета» (непосредственное развитие действия романа). Второй - уровень «нрото-

сюжета», ним уровень истории самого Овидия и его «Метаморфоз», то есть «опосредованная сюжетность текста» (термин Л.В. Белобратова), заданпость сюжета уже состоявшимися событиями и произведениями, возникавшими до появления книги Рансмайра и прочертившими свой «след» в литературе. И третий уровень •ую уровень «мифологического сюжета». В последнем случае речь идет и о сюжетах античной мифологии, содержащихся в «Метаморфозах» Овидия, - Рансмаир придерживается п основном этого источника мифологического материала, » и о «мифотворчестве» самого австрийского писателя, подвергающего мифологические субс траты существенной литературной траис<|юрмации. Эта многоуровневость создает в книге Рансмайра пространство «открытой интерпретации», высокую вариативность толкований, возможность движения рецепирующего сознания, вовлекаемого в «игру» смыслами и образами.

Система взаимоотношений этих трех уровней представляется нам подвижной и во многом определяющей художественное своеобразие романа в целом. Принципы взаимосвязи разных сюжетных уровней па разных стадиях художественного повествования могут быть охарактеризованы и как жанровое смешение, и как i тетин i, и как коллаж. Объединяющим же началом является наличие в художественном произведении нескольких сюжето-мотивных констант, которые и организуют художественное пространство данного романа как некое единство. В качестве аргументации данного положения исследуются два из основных мотивов - мотив нуте-Ü !сс*п|ия-пдискги1.,

И.з грех составляющих концепции «путешествия-поиска», а именно, из освещения жанровых вариаций романа, стратегий «возвращения повествования», сю-жетно-мотивного комплекса произведения, следует, ч то книга Рансмайра представляет собой некое единое художеетвегшо-мифолоптческое пространство, Автор выстраивает поэтику текста как бы на противоходе двух процессов; доминирующего в литературе второй половины XX века процесса демифологизации и ставшего для «Последнего мира» приори тетным процесса ремифологизации, Данная особенность исследуемого текста стала возможной благодаря авторской установке, основанной на «обратном движении» от современности конца двадцатого столетия к древним

мифам. Мпогоуровневость и вариативность трактовок и возможных интерпретационных ходов, которые возникают при такой организации художественного повествования, есть следствие влияния мифа, который всегда воспринимался как средство против предпочтения какой-то одной догмы или истины, прошв однозначности каких-либо и ( 1терпрста1 ц ш.

Во второй главе диссертации, названной «Мифонотшка романа К. Рап-смайри "Последний мир" « контексте литературной традиции», высказывается 1гредположсние, что в книге Рансмайра существуют мотивы п тематические комплексы, которые известны в истории запад!юевронейскон литерачуры и проявляются на самых разных уровнях повествования с разном степенью отчетливости, шрая при этом объединительную роль. Анализ некоторых из них дается в иптертексгу-Ш1ыюм сопоставлении с художественными текстами первой половины XX века, частности, речь идет о романах «другая сторона» (1909) Л. Кубина, «Иосиф и его братья» (1926-1943) Т. Манна, «Смерть Вергилия» (1945) Г. Броха и о новелле Ф. Кафки «1 Превращение» (1915).

Параллель между исследуемым произведением и книгой Л. Кубина «Другая сторона», проведенная в первом параграфе, в аспекте развития 'юхатологичсской тематики показала динамику сс присутствия и трансформации в современном контексте. Роман Рапсмайра отличает стремление передать ожидание «гибели мира» как персональное переживание, как субъективное ощущение своего времени. И тгом автор идет несколько дальше читательских ожиданий, предлагая не просю рассказ о современности как о «времени катастроф», а некое художественное полотно, выполненное в традиции «визионерского путешествия», берущего свое начало в историях о походах известных мифологических героев в подземный мир Лида.

В ходе работы было установлено несколько причин, позволяющих говори п> об устойчивости иптертекауальных отношений между романами «./(ругая стропа» и «11оследнпй мир». Во-первых, в обоих произведениях фабульная линия спя мил с иу1ешествием героев (в первом - тто путешествие безымянного рассказчика, во в юром - Котты) в неизвестность, в город, географическое местонахождение кою-рого дос та точно неопределенно. Во-вторых, в топографии места деист пня, городов

Перле и Томы, прослеживается присутствие архетипа «мертвого города», который характеризуется образными зарисовками гибнущего, лишенного всякой надежды полиса, создающими впечатляющую атмосферу безысходности и экзистенциальной безнадежности всех человеческих начинаний.

В-третьих, закрытое социальное пространство городов символизирует замкнутость человеческого существования, выход из которой возможен лишь в случае невероятного эмоционального напряжения - метаморфозы. В «Последнем мире» омытом такого рода наделяется главный герой: постепенно, по мере развития событий, Когга из наблюдателя сначала переходит в категорию «соучастника» происходящего, а в финале романа - сам так же, как и другие жители Томов, переживает метаморфозу. Первая сцепа па море, в которой в центре внимания оказывается один из частотных эсхатологических образов (образ морской бури), в этом случае может быть истолкована как метафора рождения художника, что перекликается с финальной сценой романа. Из этого наблюдения можно заключить, что апокалиптическая (или эсхатологическая) картина мира в произведениях А. Кубина и К. Рансмайра, с одной стороны, носит эстетический характер - это своего рода ретроспектива истории европейской культуры: оба автора предпринимают попытку суммирования в своих произведениях накопленного в художественной культуре опыта. С другой стороны, это - метафора творческой агонии и, одновременно, пофаничного состояния творческого сознания, существующего между рациональным и бессознательным, между земным и трансцендентальным опытом. Последнее обстоятельство является более важным, так как цель обоих авторов заключается не в изображении, а в представлении возможных изменений окружающею мира, находящегося на грани гибели.

Художественный материал «Последнего мира» имеет (и в связи с упомянутым источником, поэмой Олидия «Метаморфозы», и в связи с выбранным автором способом повествования) прямое отношение к феномену «превращения». Этому аспекту поэтики романа с привлечением й качестве сопоставительного материала первоисточника и новеллы Ф. Кафки «Превращение»'посвящен второй параграф главы.

Модель поэтического мира, возникающего уже в поэме о превращениях Овидия, неотделима от феномена метаморфозы. Именно событие, содержащее в своей основе превращение, считается мирообразующим событием, которое возможно лишь во вселенских пределах. Ведя свое правдоподобное повествование от одной мифологической истории к другой, поэт, как мастер мозаики, выстраивает картину мира, целостность которой сложно подвергнуть каким-либо сомнениям. Вместе с тем поэма Овидия, как и другие эпические произведения этого рубежного времени, несот в себе «философию итога»: осмысление достигнутого современностью миропорядка. Сущность «превращения» как явления в трактовке древнеримского поэта сводится к тому, что «с его помощью устраняется различие между внешним образом и внутренней сутыо; то, что прежде было скрыто, после метаморфозы можно увидеть и новом облпчии»2.

При более детальном рассмотрении каждой из представленных в «Последнем мире» мифологических историй становится очевидным тот факт, что Рансмайр, следуя за первоисточником, не только сохраняет основные сюжетные линии, темы, мотивы, по и в целом придерживается овидиевой концепции метаморфозы. И происходит это обычно в тех случаях, когда речь идет об элиминировании каких-либо различий между внешним образом и его внутренней сущностью. За счет введения в текст анахронизмов автор романа не только расширяет интерпретационные возможности того или иного эпизода, но и как бы удваивает само явление «метаморфозы»: происходит своего рода наложение современного материала на мифологическую матрицу.

Традиция концепции «метаморфозы», представленная в творчестве Овидия, была актуальна для литературы начала XX века. Одним из знаковых художественных произведений, в котором данное явление представлено уже как пространст во для своеобразного художественного эксперимента, является ноЬелла Франца Кафки «Превращение». В этом тексте Кафка «переиначивает» представление Овидия о механизме метаморфозы, сразу сталкивая читателя с се результатом - с огромным, в рост человека, жуком, при этом всё здесь, кроме «небольшого обстоятельства»,

2 ВасЫпапп Р. ЛиГсг51е1птЕЛя Му|1юэ ¡п с!сг РгоПпшЬнс// П^Ь^юп 15еи12с1). 19!)0, % 21. - Б. 6Ф1

превращения Грегора, подчиняется естественному ходу вещей. «Художественный трюк» Франца Кафки -заключается и том, что он как бы выворачивает ситуацию наизнанку. Предметы п события, принадлежащие обыденной действительности, он делает- алогичными и абсурдными, а чудесное превращение простого коммивояжера - понятным п естественным. Ситуация «проснувшись однажды утром» н последующее рачиитие событий - что ситуация «кошмарного сна», которую Кафка выдает за «т'звость ума» п бодрствование. Представляя повседневную реальность как «состояние пробуждения», Кафка разрушает сложившуюся между читателем и автором художественного произведении конвенцию. Изображение процесса вторжения хтоинческого мира в обыденную жизнь героя «Превращения» Кафки отличает от других произведений этого ряда, по определению Ф.Харцер, «высокая степень осознания случившегося самим Грегором», что позволяет классифицировать данное превращение как метонимическое, то сеть замещение одного явления другим, основанным на их смысловой смежности, и включенность субъективного сознания в процесс изменения'.

В «11ослсдпем мире», как представляется, есть отсылка н к кафковской версии трактовки данного явления, версии, связанной с индивидуальным переживанием, с личной катастрофой героя. ')кзистспциалыюе прочтение формулы превращения у Рансмапра в ряде случаев также отличает именно неразделен!юсть фикциопальпого и реального начал, о тсутствие каких-либо намеков па их разфаниченне. Кроме того, в своем произведении ои, учитывая опыт своего знаменитого предшественника, пытается воссоздать и сохранить сущностное начало как человека, так и мира в целом, что представляется возможным только посредством сплетения вымысла и повседневной действительности. И метаморфоза как формула фантазийного, вымышленного в данном случае выступает в качест ве основного аргумен та.

Третий параграф главы посвящен исследованию одной из важных идей романа «Последний мир», идеи «возвращении к природе». Используя «слоган» Руссо «назад к природе» как один из важных лейтмотивов, австрийский писатель напол-

'1I.ii/ci 1-, IT/Jllilio Vci wumllmig. I-inc I'uclik cpisclitr Mclnniorphoscn. Ovid • Kalkn Kiiiisnuiyr I tlhmi'.ui, 2000 S l>"

ияет его совершенно иным содержанием, подобно тому, как это в иное время и в иных целях делает Т. Манн в своей тетралогии «Иосиф и его братья». Мотив «возвращения к природе» в книге о библейском герое имеет идейно-смысловую определенность, как и в «Последнем мире», выделенную рамками проблемы вчаимоопю-шеиия мифа и литературы: возможность «обращения» литературы не к современному социально, идеологически, политически и т.п. обусловленному пространству, а к праисторическому пространству мифа. Художественное творчество этих писателей сближает еще одно обстоятельство, а именно, творческая установка, связанная с «осовремениванием», с попытками новой интерпретации известного мифологического материала. Роман об Иосифе представляет для пас определенный интерес и в связи с авторской установкой, с одной стороны, на соотнесение событий библейской мифологам и современности первой трети XX века, что позволило ученым говорить о данном произведении как о первом примере такого рода художественного эксперимента, о первой попытке мифологизации литературного текста; с другой стороны, автор устремлен к «гуманизации мифа», что отчасти определяет специфику повествования. Таким образом,-в романе об Иосифе идея «возвращения к природе» связана с политическими и социальными'Процессами» основанием для которых послужила популяризация массового начала в идеологической мифологии фашизма, поэтому её следует рассматривать прежде всего в плоскости этического.

В «Последнем мире» австрийского романиста, как и в «Иосифе и его братьях» Т Манна, основной акцепт сделан ira особой пространственной форме художественного действия. Смысловое единство изображенных событий раскрывается не во временной, причинной или внешней последовательности действий или событий, а синхронно, в «пространстве сознания». Так же, как и в романе немецкого писателя, процесс осовременивания мифологического материала у Рапсмайра связан с его психологизацией, стой лишь разницей, что в произведении австрийского романиста этот процесс выносится за рамки текста и располагается в сфере рецепции.

В отличие от версии немецкого писателя, идея «возвращения к природе» в «Последнем мире» не имеет отношения к какой-либо конкретной философской концепции, она вбирает в себя многие известные и популярные в европейской

культуре XX века представления, одновременно «преломляя» их относительно своего замысла: это и способы осовременивания древних мифов, новое прочтение мифологического материала с привлечением популярных теорий психоанализа п современной философии, и разрушение мифов «обыденного сознания», и возможность появления новых форм повествования, и ироиично-нгровое переложение художественных произведений прошлых поколений. Понятия же историзма и исторической достоверности в данном произведении вообще сняты. Герои Раисмайра хотя и имеют характеристики, относящиеся к определенному историческому времени, тем не менее представлены в романе прежде всего в рамках своих метаморфоз, где их «превращение» становится своего рода бегством из истории. Стараясь уберечь своих героев от изменяющего их воздействия исторических процессов, автор романа, таким образом, переводит их на уровень архстпннческого, природпо-мифологпчсского начала.

В четвергом параграфе на примере сопоставления книг Раисмайра и Г. Кроха исследуется тема поэтического и политического мифотворчества. Особенность романа «Смерть Вергилия» Ироха заключается в том, что ои выстроен не па мифологическом материале (Вергилий, центральный персонаж его книги, - историческое лицо), однако миф входит в его произведение, с одной стороны, в связи с основывающейся на древнеримской мифологии поэмой «Энеида», главным творением Вергилия. С другой стороны, автор активно участвует в создании мифа о художнике-современнике, мифа, отражающего и социально-политическую, и морально-этическую неоднозначность описываемой исторической эпохи, мифа, в котором многое можно объяснить противостоянием власти н литературы, оказавшейся бессильной перед страшным злом и насилием в тридцатые годы XX в. Роман «Последний мир» в этой связи обнаруживает некоторые схождения с книгой Кроха, часн. которых напоминает скорее «игру в проблему (или проблемы)», еще одну попытку осмысления одного из вечных вопросов творчества - противостояние власти и литературы. Современный автор стремится к некоторому обобщению данной проблемы, к систематизации имеющихся в европейской культуре примеров взаимоотношения властителей и поэтов. Подтверждением данной установки является высокая

степень метафоризацни художественного материала. Другой особенностью этих произведений является временная и пространственная неопределенность, способствующая созданию некоего архетипа абсолютной власти. Рансмайр называет в своем романе причину, которая, по его представлениям, неизбежно приводит любую государственную систему тоталитарного типа к саморазрушению: сначала человек (император Август) создает «машинерию» власти и ставит ее себе на службу, а она, в свою очередь, постепенно начинает «поработать» своего создателя. В итоге аппарат власти все больше начинает напоминать квазимифологическое, ггсев-дохтоническое существо. Подмена одних понятий другими, подмена мифологического знания новой идеологией отражается и в языковой сфере общественного сознания. Противостояние между поэтом и властью в исследуемом произведении усугубляется еще и тем, что у художника, как и у независимой от власти литературы, не только свое представление о мире, но и свой язык4.

Выстраивая повествование на основе общеисторических и общекультурных представлений о возможном развитии отношений между правителем и поэтом, властью и литературой, К. Рансмайр тем самым предлагает своему читателю не просто частную историю,-не просто жизнеописание великого поэта Рима, но некую архетипическую модель, общую для судеб большинства поэтов как-прошлого, так и настоящего. Частотность историй, подобных истории отношений императора Августа и Назона, обусловлена не только причинами политического или мировоззренческого порядка, но и причинами сугубо творческими. «Великая империя» и «великая поэма» - эти, на первый взгляд, столь разные понятия, оказывается, могут быть восприняты как равноценные и равнозначные, если вести речь о мифотворчестве. Между императором и поэтом нет противостояния, по есть соперничество, есть непреодолимое желание перейти все мыслимые и немыслимые временные границы, ведь каждый из них по-своему стремится к бессмертию.

Проблеме автора посвящена третья- глава диссертации - «Метаморфош автора н романе К Рансмайр а "Последний м t/p"», в которой предпринята попыт-

1 lipple Т. Christoph Ransmayr: Die letzte Welt. München, 1992. - S. 60.

ка учесть дискуссии об «авторе», имевшие место в последние два-три десятилетия XX века (поводом послужили работы и М.М. Бахтина, и Р. Барта, и М. Фуко). В нашем случае речь идет о включенности исторического автора в своеобразную игру-маскарад, осуществляемую между «крайними точками» повествования: с одной стороны, «многократно персонифицированное авторство», называемое то «анонимным», то «коллективным», то «мифологическим», с другой - взаимодействие автора исторического с его явленной творческой индивидуальностью.

. В нервом параграфе па материале «Последнего мира» Рапсмайра рассмотрены основные предпосылки актуализации проблемы автора в литературе конца XX столетия, В отличие от романов-реконструкций, содержащих полудокументальный - полуфикционалчи.ш текст о реальном писателе (художнике), у Рапсмайра появляется герой-исследователь (следопыт, свидетель), который предпринимает попытку ремифологгаацни, реконструкции «образа художника», иногда без прямой отсылки к историческому «прототипу». Этот «образ» в результате выходит за рамки какой-то конкретной истории и все больше становится неким обобщением, символом, вобравшим в себя художественный опыт последующих эпох. В «Последнем мире» мы имеем дело с некоей «маской» автора, которая предстает здесь в качестве своеобразной точки преломления возможных отражений или, говори иначе, форм авторства в современном тексте. Процесс мифологизации фигуры автора через воспроизведение некоторых ключевых событий его биофафии в романе австрийского прозаика связан с обращением к формуле повествования, введенной в оборот писателями-романтиками. Художественная стратегия К. Рапсмайра в этом случае заключается в его намерении показать, насколько житпь гения может быть стереотипной, подвластной идеологическому влиянию, различным мировоззренческим штампам независимо от исторической эпохи, и насколько собственная творческая судьба нашего современника может быть подвергнута формализации.

Проблему автора, как и саму фигуру автора в романе Рапсмайра, несмотря па нч значимость и важность для данного художественного произведения, едва ли можно соотнести только с одной из представленных в истории литературы концепций или с одной из концепций последних лет. Это, вероятно, и яв-

ляется причиной присутствия в исследуемом тексте интерпретационной многозначности, позволяющей трактовать текст самыми разными способами: от воспроизведения (пусть и несколько шаблонного) автором процесса творения «своей истории» до его «низвержения» как субъекта действия.

Ситуация «смерти автора» связана в романе «Последний мир» с тремя повествовательными решениями. Во-первых, «Последний мир», заявленный как роман об Овидии, на самом деле таковым не является (хотя основу сюжета и составляют события биографии великого древнеримского поэта, тем не менее, как самостоятельный персонаж он в тексте отсутствует). Во-вторых, творчество Овидия в целом, как некое обобщение, берущее свои истории/сюжеты из античной мифологии, переживает метаморфозу, возвращаясь в миф, в природу, во внетекстовую сферу. В-третьих, ставиться под сомнение роль автора как творца: автор-рассказчик (в н&шем случае - это безличный повествователь романа) является одновременно создателем текста и рассказчиком уже существующего текста. Все сюжетные линии и композиция романа оформляются автором-повествователем и, собственно, держатся на нем, так как именно он ведет повествование. Вместе с тем, все сюжетные ситуации и истории заложены в тексте до автора-повествователя и как бы прочитываются им вновь. Таким образом, он выступает одновременно и как автор-рассказчик, и как читатель-рассказчик «чужих историй».

Роман «Последний мир» - это не только роман о художнике, но и роман, содержащий возможные варианты творческой истории. Этому аспекту поэтики посвящен второй параграф главы. Речь здесь идет о таких романных фигурах, как Котга, Арахна, Кипарис, Молва, Батг и Эхо, так как в исследуемом произведении они наделены двойной функцией, связанной в равной степени и с их внешним, и с их творческим поведением. Все эти герои выступают одновременно и как соавторы, и как «читатели» историй, рассказанных Назоном, и как герои «Метаморфоз». Идентификация героев «Последнего мира» с героями овидиевой поэмы о превращениях намечается сначала в их поименовании, затем разворачивается в многочис-

ленных рассказах каждого и о каждом и завершается глоссарием, в котором они даны в сопоставлении с персонажами первоисточника.

Достаточно неоднозначно выглядит интерпретационная версия образа Котгы. С одной стороны, он - читатель-следопыт, «играющий» в виртуального автора, с другой - читатель-соавтор, который, реконструируя чужой текст/мир, творит тем самым свой. При этом «маска» Котгы как двойника Назона будет «впору» и рас-

I

сказчику, и чи тателю романа «Последний мир». В этой сложной системе двойников и, как следствие, в усложненной художественной форме данного романа Рансмайр » реализует идею рождения «мифологического текста». Названы события, которые

сопровождают рождение художественного произведения, открывают возможность претворения цепи поступков в слове, по примеру того, как все поиски Котгы превращаются в текст. Это воплощение поступка-поиска (как некоего ритуально-мифологического действия) в слове предстает как нарушение запрета па рассказывание священного текста непосвященному (в нашем случае - читателю), запрета, являющегося одним из непременных ограничений, накладываемых на функционирование мифа. Фигура Котты предстает как некий обобщенный образ художника, творческая история которого подтверждается многочисленными примерами как из мифологии, так и из истории европейской литературы, и одновременно - как некий «архетип» творческого повеления, сложившийся в последние два - три десят илет ия

>

XX столетия. История Арахпы, изображая которую повествователь подчеркивает се отстраненность, уединенный образ жизни, имеет иную смысловую нагрузку, < иное значение, не присущее истории Котты. I лавная задача этой лилии заключается

в освещении внутренних процессов истории художника, которые и являются основанием для акта творчества.

Образ Эхо в романе < I 'оследний мир» связан с мотивами: с мотивами болезни и боли, с одной стороны, и с другой - с мотивами беззащитности и жер1-веипости. «Болезнь» Эхо (ползущее пятно на ее теле) может быть прочитана как аллюзия па концепцию Ж, Деррида: как один из «шифров», который оказывается скрыт- и искажен вариантами той воображаемой прарукописи (письма), которая предшествует любой последующей фиксации, любому говорению и письму.

«Интермеццо»"Эхо в романе К. Ранемайра следует рассматривать и как метафору художественного повествования, где основной акцент сделан на отношении автора-рассказчика и читателя.

Новое толкование образа Кипариса связано с травестированием одной из архаичных по своей природе профессий: Кипарис-киномеханик, подобно первым певцам-мифографам или бродячим музыкантам Средневековья, шпильманам и миннезингерам, переезжает со своим кинопроектором из одного причерноморского селенья в другое, сохраняя в памяти и «передавая» многочисленные истории о чудесных превращениях. Творческое поведение Кипариса обусловлено его принадлежностью к «ремесленному цеху», главная функция которого заключается в трансляции, в медиумическом посредничестве между миром повседневности и миром фикциональности.

Романный образ Молвы связан с мотивом голоса, со сплетнями и слухами, которые обычно сопровождают поэта. Вряд ли можно назвать случайным и то, что Рансмайр отходит от мифолошческой версии «Метаморфоз», превращая Молву в мать Ватта (в античной мифологии это две совершено самостоятельные истории), история которого является отражением судьбы исчезнувшего поэта Назона. Благодаря превращению Ватта в огромный булыжник становится очевидным то, что ранее оставалось скрытым: его творческая сущность. Ватт-камень есть некая опустошенная оболочка, тело, в которое должно «влиться» божественное озарение, чтобы затем стать произведением искусства. В данной модели художественного поведения психическая патология, эпилепсия, воспринимаемая как имманентная составляющая творца-гения, что близко модели поведения ясновидящего. Батг - художник-ясновидец, который в окаменении реализует свое стремление выйти за пределы собственного «Я», своего повседневного рационально организованного окружения.

Столь широкое представление разных форм творческого поведения и проявлений авторского начала в романе «Последний мир» не в последнюю очередь связано и с потребностью безостановочного вживания в образы, возникающие в сознании автора. Тем самым К. Рансмайр, помимо позиции художника-ремесленника, занимающего «вторичную» позицию по отношению к тексту, делающего свои произ-

веления из «подручного материала» (ситуация рассказывания рассказанных истории), отстаивает традиционное представление о художнике как маге, ясновидце и пророке, который создает свои тексты под воздействием мгновенного наития, в каком-то «творческом забытьи», не отличая поэтическое от действительного.

В треп,см параграфе представлена проблема рецепции. Основываясь в оценке исследуемого романа на концепции В. Изера, удалось обнаружить, что читательское восприятие, помеченное в своеобразный треугольник между реальным, воображаемым и вымышленным, дает автору возможность продолжи ть свою рабо-1 ту над мифом «преображенного читателя». Создавая игровую ситуацию, смещаю-

щую границы трех полей, а подчас и смешивающую их, К. Рансмайр, на наш взгляд, ведете читателем и сложную, и увлекательную, и в достаточной степени открытую игру. «Обнажал прием», демонстрируя свои средства по «помещению» предполагаемого реципиента в мир художественного пространства, он предлагает читателю определенные условия игры: переступить границу, разделяющую его мир и мир книги, стать своего рода свидетелем-соучастником дальнейших событий. При этом автор дает предполагаемому читателю возможность, оставаясь самим собой, выбрать место в фикциопальном мире романа, предлагая различные «маски».

К. Рансмайр, опираясь в своих взаимоотношениях с читателем на текст, сюжеты и образы которого заведомо ему известны, тем самым не желая окончательно

V

сбить его с толку предложенной шрой в соответствия, сопровождает роман «Последит"! мир» подробным послетекстовым глоссарием, напоминающим своеобраз-' пый «словарь персонажей». Глоссарий, в котором задается «игра в соответствия»

между персонажами романа и героями древнего мира, мифов, имеет вполне конкретную функцию - снятие любых границ между эпохами, между мифологией и реальной действительностью. Эта часть художественного текста является своего рода руководством, с помощью которого происходит «запускания» читателя но «паугиие текста», что разрушает линейное письмо и лишает- историю ее линейной перспективы.

«Овидиев репертуар» играет, с одной стороны, роль «текста-повтора», возвращающего читателя в пространство романного сюжета, заставляющего вновь

«перечитать» и «переписать» его мифологические перипетии, а с другой стороны -является своего рода краткой «нотной записью», позволяющей реципиенту использовать интерпретационную «партитуру» романа. В «Последнем мире» К, Рансмайр, балансируя между мифом и литературой, оставляет своего рода зазор, или, в соответствии с термином Д. Лоджа, вызывает «короткое замыкание», чтобы привести читателя в шоковое состояние и не дать ему возможность ассимилировать предлагаемый ему текст «конвенциональными категориями» традиционной литературы. В момент этого «короткого замыкания», в ситуации замешательства, писатель достигает, наверное, наивысшей точки - в этот момент читателю, как правило, сложно определить, где заканчивается литература и начинается миф.

Разрушение привычных представлений и стереотипов, использование стратегам, призванных стимулировать читательский интерес - все это следствия нарушения соглашений между современным автором и читателем. К. Ран-смайр настолько увлечен этой игрой, что переносит ситуацию и на отношения «мифа» и «литературы», а если быть более точным, мифологического и художественного пространства, последовательно стирая все границы и отличия. И в финале романа происходит, наверное, самая невероятная метаморфоза: кажется, что уже миф становится литературой, а она, в св.ою очередь, мифом.

Заключение содержит итоги проведенного исследования.

Основные положршш диссертации отражены в следующих работах:

1. «Последний мир» Крисгофа Раисмайра: истоки одного романа // Материалы XXX межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспират он. Ими. 15. Секции истории зарубежных литератур. СПб., 2001. Ч. 2. - С. 23-27.

2. Метаморфоза читатели в романс Крисгофа Раисмайра «Последний мир» И Вопросы филологии. Вып. 8. СПб., 2002. — С. 173 -178. -

3. Класть мифа и миф власти: роман Крисгофа Раисмайра «Последний мир» // Материалы XXXI мсжвуижской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып. К). Секция истории здрубсжш.;у литератур. СПб., 2002. Ч. 3. - С 12-15.

4. Повествовательная иереи.» .ива в романе Крисгофа Раисмайра «Последний мир» // Художественный текст: структура и потника. СПб,, 2005. - С. 161 - 165.

5. Идеи «назад к природе» в романе Крисгофа Раисмайра «Последний мир» // Вопросы филологии. Выи, И. СПб.,2005.-С. 107- 115.

Подписано в печать 05.09.05. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,16. Тираж 100 экз. Заказ №59.

Типография Издательства СПбГУ. 199061, С-Петербург, Средний пр., 41.

РНБ Русский фонд

2007-4 10455

/ Р|*

/ нацшкшма.^

I (»Напилка

V S С-ПлвОД^ГЗ i

гт

Получено L-*

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Потехина, Ирина Геннадьевна

Введение.С.

Глава 1.

Последний мир» К. Рансмайра: путешествие-поиск в пространстве мифа.С.

§ 1.1. Жанровые модификации романа.С.

§ 1.2. Стратегии «возвращения повествования».С.

§ 1.3. Сюжетно-мотивный комплекс романа.С.

Глава 2.

Мифопоэтика романа К. Рансмайра «Последний мир» в контексте литературной традиции.С.

§ 2.1. Эсхатология поэтического мира: А. Кубин и К. Рансмайр.С.

§ 2.2. Вокруг метаморфозы: Овидий, Ф. Кафка, К. Рансмайр.С.

§ 2.3. Идея «возвращения к природе»: Т. Манн и К. Рансмайр.С.

§ 2.4. Мифотворчество поэта и правителя: Г. Брох и К. Рансмайр.С.

Глава 3.

Метаморфоза автора в романе К. Рансмайра «Последний мир».С.

§3.1. Контуры проблемы автора в романе.С.

§3.2. Вариации истории о художнике.С.

§3.3. Читатель в контексте проблемы автора.С.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Потехина, Ирина Геннадьевна

Немецкоязычная литература конца XX века отмечена особым интересом к памятникам античной мифологии. Подтверждением этому стали появившиеся в последние десятилетия многочисленные художественные произведения1, в которых масштаб обращения к известным мифологическим сюжетам, мотивам и образам оказался столь обширным и убедительным, что исследователи и критики пишут о сложившейся у шкале приоритетов» в выборе материала. Поэма о превращениях «Метаморфозы» (8 — 17/18 гг. н.э.) Публия Овидия Назона (43 г. до н.э. - 17/18 г. н.э.) стала для современных писателей одним из таких «популярных претекстов».

В приложении к австрийской литературе попытку предварительной систематизации и объяснения подобного художественного выбора мифологического материала осуществляет Клаус Цейрингер, аргументируя свое мнение наличием общих тенденций при работе авторов с теми или иными мифами. Одна из них (ученый называет книги Петера Хандке (р. 1942) «Медленное возвращение домой» («Langsame Heimkehr», 1979) и «Повторение» («Wiederholung», 1986)) проявляется в произведениях, которые, по его мнению, «с помощью мифа дела

1 Среди произведений последних двух десятилетий следует назвать «Кассандру» («Kassandra», 1983) и «Медея. Голоса» («Medea. Stimmen», 1996) К. Вольф, «Я надеюсь все же, Медея меня не слышит» («Doch ich hofTe, Medea hört mich nicht», 1990) К. Ланге-Мюллер, «Дафну и Ио в кругу реального мира» («Daphne und Io am Rande der wirklichen Welt», 1982) Б. Фришмут, «Прометея» («Prometheus Desmotes», 1986) П. Хандке, «Парк» («Der Park», 1983) Б. Штрауса, «Телемаха» («Telemach», 1995) и «Калипсо» («Kalypso», 1997) M. Кольмайера и др. В литературной критике и литературоведческих исследованиях 1990-х - начала 2000-х гг. данная тенденция привлекала пристальное внимание. См. напр.: Schmeling M. Der Erzähler im Labyrinth. Mythos Moderne und Intertextualität // Hg. v. Konstantinou E. Europäischer Philhellenismus. Antike Motive in der heutigen europäischen Literatur. Frankfurt a.M., 1995. S. 251-269; Volker R. Antikerezeption in der deutschen Literatur vom Renaissance-Humanismus bis zur Gegenwart Stuttgart, 2000. S. 516.

2 Следует назвать работы: Zeyringer К. «Kein schönes Land» und «Keinem bleibt seine Gestalt». Tendenzen österreichischer Literatur der 80er Jahre. Tübingen u.a., 1993; Schmidt-Dengler W. Bruchlinien. Vorlesungen zur österreichischen Literatur 1945 bis 1990. Salzburg, Wien, 1995; Gottwald H. Mythos und Mythisches in der Gegenwartsliteratur. Studien zu Christoph Ransmayr, Peter Handke, Botho Strauß, George Steiner, Patrick Roth und Robert Schneider. Stuttgart, 1996; Scheitler I. Deutschsprachige Gegenwartsprosa seit 1970. Tübingen, 2000. ют наглядным наиболее отличительные и характерные признаки современной жизни»3, что предполагает видение авторами мифологических констант в актуальной социальной реальности. Сходную тенденцию в немецкоязычной литературе этого периода выделяет и И. Шайтлер в работе «Современная немецкоязычная проза с 1970-х гг.». Анализируя прозаические тексты П. Хандке, он отмечает, что в них «художник предстает как мистагог, а миф воспринимается как индивидуальное откровение, хотя и с претензией на некую универсальность». Кроме того, «обнаруживается стремление подчеркнуть в мифе эстетико-поэтическое начало: поэт предстает в роли ясновидящего, лишенного всякого субъективизма»4. Оба исследователя при этом соотносят с мифологическими константами не только реалии обыденной жизни, но и эстетический ряд названных произведений.

С художественным экспериментом, основанным на мифологическом материале, К. Цейрингер связывает другую тенденцию, называя такие произведения, как «15 ООО душ» («15 ООО Seelen», 1985) Петера Розая (р. 1946) и «Пепи Прохаска-пророк» («Pepi Prohaska Prophet», 1986) Петера Хениша (р. 1943). По его утверждению, мифологическое начало перемежается с изображаемыми в этих книгах состояниями современной политической жизни: Австрия предстает одновременно и как страна «с хорошим чувством долга», и как страна «счастливых людей», чье душевное состояние определяется забвением («Glücklich ist, wer vergißt»5). К мифопоэтическим экспериментам исследователь относит также романы Лилиан Фашингер (р. 1950) «Комедия» («Lustspiel», 1989) и Эльфриды Елинек (р. 1946) «Пианистка» («Die Klavierspielerin», 1983) и «Похоть» («Lust», 1989): в них, по его мнению, миф предстает совершенно в ином ракурсе, что связано прежде всего с поиском

3 Zeyringer К. Ор. cit. S. 21.

4 Scheitler I. Ор. cit. S. 199.

5 «Счастлив тот, кто способен забыть» - известная цитата из оперетты «Летучая мышь» И. Штрауса, по мнению Цсйрингера, наиболее полно выражает современное духовное и политическое состояние этого европейского государства. См.: Zeyringer К. Ор. cit S. 23. новых возможностей художественного языка, с обращением к «мифам обыденного сознания» (термин Р. Барта), с врабатыванием часто употребляемых фраз и речевых клише из повседневной жизни обывателя в художественный текст, с созданием нового «языкового космоса» (термин Э. Елинек)6. По словам самой Л.Фашингер: «Миф способствует письму, он устанавливает взаимосвязь с существующей литературой, у даже если с ним обращаются не должным образом» .

Книги Кристофа Рансмайра, и в особенности его роман «Последний мир» («Die letzte Welt», 1988), подобно произведениям «У Бирешей» («Bei den Bieresch», 1983) Клауса Хоффера (р. 1942) и «Отель «Сияние смерти» («Hotel Mordschein», 1989) Вернера Кофлера (р. 1947), объединяет еще одна, третья, по мнению Церингера, особенность работы с мифом. В этих книгах осуществляется обращение к мифу одновременно как к строительному материалу для современных авторов, как к «источнику письма» и как к «способу разрешения проблем современноо го бытия» . Исследователь считает, что «Последний мир» австрийского прозаика — одно из произведений современной литературы, вобравших в себя некоторые из наиболее характерных тенденций в освоении мифологического материала.

Кристоф Рансмайр (р. 1954) - современный австрийский писатель, автор таких произведений, как книга эссе «Сияющий закат. Ирригационный проект или Открытие существенного» («Strahlender Untergang. Ein Entwässerungsprojekt oder die Entdeckung des Wesentlichen», 1982), романы «Ужасы льдов и мрака» («Die Schrecken des Eises und der Finsternis», 1984) и «Болезнь Китахары» («Morbus Kitahara», 1995), путевые заметки «Путь в Сурабайю» («Der Weg nach Surabaya», 1997), пьеса «Невидимая» («Die Unsichtbare», 2001). В

6 Zeyringer К. Op. cit. S. 23.

7 Faschinger L., Löffler S. «Ich schreibe, weil ich muß» // Profil. 1986. Nr. 45. S. 80.

8 Zeyringer K. Op. cit. S. 24.

2000 г. в Зальцбурге его творчеству была посвящена большая часть театрального фестиваля, в рамках которого он представил свою авторскую программу «Путь в Вавилон», в нее вошла и презентация его нового художественного проекта - романа «Парящая гора» («Der fliegende Berg»)9.

Мировое признание австрийский прозаик получил после выхода в свет своей третьей книги, романа «Последний мир», опубликованного в серии «Другая библиотека» издательства «Грено» (Нёрдлинген, Германия). Кроме восторженных откликов читательской аудитории эту книгу сопровождает и солидный перечень литературных премий, присужденных автору, наиболее значимые из которых — премия Антона Вильд-ганса (1990), Большая литературная премия Баварской академии искусств (1992), премия Франца Кафки (1995), Европейская премия Ари-стеон (1996). О повсеместном интересе к роману свидетельствуют и появившиеся вскоре его переводы практически на все европейские языки.

Замысел «Последнего мира», по словам самого автора, изначально был «обречен на успех», так как в качестве главного претекста он использовал известнейшую в истории западноевропейской литературы поэму «Метаморфозы» великого древнеримского поэта Овидия. Причины обращения Рансмайра к столь значительному литературному памятнику были довольно разные. Во-первых, идея нового прозаического переложения «Метаморфоз» Овидия была «подарена», по признанию самого писателя, его другом и коллегой по журналистской работе, Гансом Магнусом Энценсбергером (p. 1928)10, которому и адресовано посвящение в начале романа. В статье «Наброски к роману», предвосхитившей появление книги, Рансмайр прямо говорит о том, что его произведение -действительно заказная работа для издательства «Грено», перевернувшая его представления о великой поэме: «Неожиданно для себя я узнал в

9 Schütt H.D. Stiller Widerstand // News. 2000. Nr. 21. S. 159.

10 См. раб.: Gehlhoff F. Wirklichkeit hat ihren eingenen Ort: Lesarten und Aspekte zum Verständnis des Romans «Die letzte Welt» von Christoph Ransmayr. Paderbrn u.a., 1998. S. 9. античных фигурах людей из своего окружения со всей их любовью, печалью и яростью»11.

Во-вторых, у европейских народов поэма Овидия считается чем-то вроде «языческой Библии», а положенная в ее основу идея метаморфозы - источник появления многих произведений последующих эпох, столь же значимых для западноевропейской культуры12. Так, например, немецкий философ и культуролог Ханс Блюменберг в «Работе над мифом» («Arbeit am Mythos», 1979), говоря о значении «Метаморфоз» Овидия, отмечал, что вряд ли существует на сегодня литературное произведение, которое дало бы такое множество сюжетов для мировой культуры: «В целом европейская художественная культура есть сложное сплетение связей, центрированных на фигуре Овидия»13, - заключает учёный.

На замысел романа «Последний мир» помимо прямого претекста - поэмы Овидия «Метаморфозы» - оказали влияние, возможно, и косвенные источники. Так, допустимо предположение, что в исследуемом произведении имеет место определенная связь между осуществленной в 1986 году театральной версией поэмы Овидия в венском «Бургтеатре»14 и «Последним миром» Рансмайра. Известно, что австрийскому писателю перед премьерной постановкой в «Бургтеатре» от одного из венских театральных агентств поступило предложение написать небольшую рецензию. После просмотра спектакля Рансмайр отказался от этого предложения и обратился к работе над своей прозаической версией.

Помимо упомянутых выше обстоятельств общекультурного порядка Рансмайр, как представляется, увидел в этом материале и ту возможность, которая позволила бы ему, как он уже пытался это сделать в

11 Ransmayr Ch. Entwurf zu einem Roman //Jahresring 34. 1987-88, S. 196.

12 Schmidt-Dengler W. «Keinem bleibt seine Gestalt». Christoph Ransmayrs Roman «Die letzte Welt» // Die Erfindung der Welt. Hg. von U. Wittstock. Frankfurt а. M., 1997. S. 101.

13 Blumenberg H. Arbeit am Mythos. Frankfurt а. M., 1979. S. 383.

14 Следует отметить, в достаточно вольной интерпретации под названием: «"Метаморфозы" Овидия или Движение от периферии к центру, туда и обратно» (режиссер А. Фрейер). своем литературном первенце, романе «Ужасы льдов и мрака», развернуть повествование в направлении «реконструкции тайны» - воспользовавшись тем, что обстоятельства ссылки и жизни Овидия в изгнании до конца не известны, обратиться к эксперименту в области сюжета, соединив в нем исторически достоверный материал со смелым и активизирующим интерес читателя художественным предположением.

Литературно-критические отклики на роман К. Рансмайра в основном были едины во мнении, что «Последний мир» - произведение незаурядное, выбивающееся из общего потока современной литературы. Первоначальные оценки, такие как «открытие памятника Овидию»15, «игра с готовыми элементами из истории и литературы»16, «хорошо сделанный биографический очерк, посвященный Овидию»17, уже отражали всю неоднозначность ситуации, сложившейся вокруг «Последнего мира». В 1988 году, в первые месяцы после выхода романа, критики, как и читатели, находились, что теперь очевидно, в состоянии «легкого замешательства». Это общее впечатление от текста показало, что для определения «уровня» и «качества» книги одного прочтения оказывается недостаточно. Для осознания состоявшегося литературного события временная дистанция между выходом романа и первыми рецензиями была слишком короткой.

Воплотивший многие тенденции своего времени, «Последний мир» является произведением, в котором автор обращается не столько к античной мифологии, сколько к поэтическим текстам, передающим мифологические сюжеты в литературной обработке (к «Метаморфозам» Овидия и мифопоэтической традиции, основанной на античных памятниках). Эта особенность романа позволяет говорить о нем как о продук

15 E.H. «Keinem bleibt seine Gestalt». Christiph Ransmayrs Roman «Die letzte Welt» // Neue Zürcher Zeitung. 01.09.1988.

16 Hage V. Mein Name sei Ovid // Die Zeit Nr 41.07.10.1988.

17 Keiser J. Mit erlauchten Worten. Wirkungen zweiter Klasse // Süddeutsche Zeitung. 22-23. 10.1988. тивном материале в разговоре о проблеме взаимоотношения мифа и литературы в конце XX века. Оснований для этого несколько. Одно из них исследователи связывают с мифом как универсальным материалом для художественного произведения и как своеобразным пространством для интертекстуальных отношений (с его способностью к бесконечным изменениям, метаморфозам). В романе «Последний мир» присутствует несколько линий, соотносимых с мифом как понятийным началом: первая линия - родство мифа с поэтическим словом (повседневность места романного действия, причерноморского городка Томы, воспринимается как мифологическое пространство только после ее «фиксации» в художественном слове), ведь именно поэтическое искусство, по утверждению некоторых ученых, является хранителем мифологической тради

1Я ции . Вторая - восприятие мифа как некой правдоподобной реальности19 (все происходящее на черноморском побережье воспринимается прежде всего именно как повседневная действительность). Третья линия связана с утверждением мифа как повествования20 (процесс рассказывания и записывания историй в романе напрямую связан с мифологическим повествованием). Четвертая - более широкое понимание мифа как

Л | формы восприятия мира (соотнесенность художественного и мифологического сознания в романе). Пятая — характеристика мифа как символа22 (в «Последнем мире» представлена в эпизоде первого посещения главным героем романа, Коттой, дома ссыльного Назона, Трахилы).

18 Так, известный русский фольклорист А.Н. Афанасьев писал: «Источник мифологических представлений - живое слово человека», см. Афанасьев А.Н. Древо жизни. Избранные статьи. М., 1983. С. 21, а A.A. Потебня утверждал, что «создание нового мифа состоит в создании нового слова», см. Потебня A.A. Слово и миф. М., 1989. С. 439.

19 М.И. Стеблин-Каменский считал, что миф мыслится первобытным сознанием вполне реальным. См. Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. Становление литературы. Л., 1984. С. 6.

20 Это утверждение лишает миф синкретизма, так как записанный миф - это уже, по терминологии А.Ф. Лосева, «умственное построение». См. Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990, С. 162.

21 По мнению O.M. Фрейденберг: «Миф был всем - мыслью, вещью, действием, существом, словом». См. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. M., 1978. С. 227.

22 О символической природе мифа писали многие исследователи (например, К.Г. Юнг, А.Ф. Лосев, M. Элиаде и др.). Что же касается восприятия мифа как чуда, то еще Ф. Ницше в своей книге «Рождение трагедии из духа музыки» писал: «Миф — это сосредоточенный образ мира, который, как аббревиатура явления, не может обходиться без чуда». См.: Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки, или Эл-линство и пессимизм // Ницше Ф. Соб. соч. в 2-х тт. M., 1990. Т. 1. С. 148.

Другое основание ученые видят в художественных новациях, которые, несомненно, имеют место в исследуемом произведении. Речь идет об иронически-игровом начале (запрограммированная автором установка на «игру» с читательским ожиданием порождает «новый гедонизм», то есть новое «удовольствие», которое возникает как от прочтения текста, так и от его конструирования, от дискурса, от сотворчества), об интертекстуальных возможностях художественного произведения (одна из установок литературного движения последних десятилетий XX века, «постмодернизма», заключается в том, что «каждый текст может быть прочитан только через другой текст: в качестве потенциальной цитаты», «это предпосылка мифологизирования, в основе которой лежит тотальное комментирование, отсылка к другому знанию»23, и подобная установка в исследуемом произведении воплощается повсеместно), а также об авторефлексии и о возрождении интереса к самому процессу рассказывания24. Из этого следует, что «Последний мир» может быть рассмотрен как попытка своеобразного синтеза нескольких мифопоэти-ческих концепций. Сделанный автором акцент на полифункциональности мифа предопределил выбор исследовательской проблемы - взаимоотношение мифа и литературы — в качестве основы нашей диссертационной работы25.

23 Апинян Т.А. Игра в пространстве серьезного. СПб., 2003. С. 358.

24 Следует сказать, что истоки большинства популярных в современной литературе принципов организации художественного материала, в том числе и приведенные выше, обнаруживают себя еще в искусстве рубежа XVIII-XIX вв., а именно, в литературе эпохи романтизма. Так, проблема игровой природы культурного текста особенно отчетливо была поставлена в произведениях писателей романтизма: «Романтизм продемонстрировал игру как универсалию психологии, творчества и культуры. Она не просто символизирует особый подход к реалиям и реальности, она создает картину мира, более полную и многогранную, чем позволяют иные мыслительные структуры. Игра разрушает и созидает, обеспечивая континуум культуры и личности». См.: Апинян Т.А. Указ. соч. С.307. И именно в романтической эстетике утверждается идея метатекстуальности, творческого рефлексирования и теоретизирования, растворенного в пространстве художественного текста: см., например, автохарактеристику Ф. Шлегеля в приложении к его роману «Люцинда» (1799): «Теория романа сама должна бы быть романом». См.: Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. В 2-х тт. М., 1983. Т. 1. С. 405.

23 В отечественном литературоведении проблема взаимоотношения мифа и современной западной литературы неоднократно привлекало внимание исследователей. См., например, основополагающее исследование Е.М. Мелетинского «Поэтика мифа» (1976). Из последних по времени работ данная проблематика на материале литературы конца XVIII-начала XIX вв. рассматривается в монографии Е.Н.Корниловой «Мифологическое сознание и мифопоэтика западноевропейского романтизма». М., 2001.

Исследовательская традиция. За последние десять-пятнадцать лет с момента выхода в свет романа К. Рансмайра опубликовано более десятка научных монографий, посвященных «Последнему миру». Так, в

26 27 28 исследованиях западных ученых С. Вильке , X. Готвальда , М. Киля , Н. Бок-Линденбека29 делаются попытки на материале произведений Рансмайра объяснить состояние мифопоэтической литературы последних двух десятилетий XX века. Ученые сходятся во мнении, что исследуемое произведение представляет собой характерную реализацию идеи «нового повествования», связанной с возрождением интереса к мифологии. При аргументации этого они опираются на известную работу «Диалектика Просвещения» (1947) М. Хоркхаймера и Т. Адорно, обращаясь, главным образом, к той её части, в которой представлена формула общественного развития: «Уже миф есть Просвещение, и Просвещение превращается обратным ходом в мифологию»30, а также к концепции мифа X. Блюменберга, изложенной в его «Работе над мифом». Важно отметить, что формула современного понимания мифа и мифологии во многом обусловила не только проблемный план «Последнего мира», но и его поэтическую структуру: в исследовательских работах рассматриваются проблемы цикличности художественного времени, интертекстуальности, «лабиринтности» повествования, концепция метаморфозы, ситуация «возвращение» к нарративу, обращение автора к разнообразным концепциям двадцатого столетия, связанным с изучением мифа (А.Винер, Э. Топич, Э. Канетти, 3. Фрейд, К.Г. Юнг, Р. Барт др.).

Изучению поэтики данного художественного произведения посвящены работы таких исследователей немецкоязычного региона, как

26 Wilke S. Poetische Strukturen der Moderne. Zeitgenössische Literatur zwischen alter und neuer Mythologie. Stuttgart, 1992.

27 Gottwald H. Op. cit

28 Kiel M. Nexus: postmoderne Mythenbilder. Vexierbilder zwischen Spiel und Erkenntnis. Mit einem Kommentar zu Christoph Ransmayrs «Die letzte Welt». Frankfurt a. M., Berlin u.a., 1996.

29 Bock-Lindenbeck N. Letzte Welten-Neue Mythen. Der Mythos in der deutschen Gegenwartsliteratur. Köln u.a., 1999.

30 Хоркхаймер M., Адорно Т. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М.,1997. С. 13.

Т.Эппле31, А. Фитц32, Е. Гельхоф33, М. Фрелих34, Ф. Харцер35. Эта группа монографий выделена с определенной степенью условности и прежде всего потому, что большее внимание в них уделяется вопросам поэтического своеобразия постмодернистского текста, нежели рассмотрению собственно проблемы мифа. Например, книга Т. Эппле «"Последний мир" Кристофа Рансмайра» - одно из первых конструктивных исследований, в котором сделана попытка структурирования мифопоэтического материала романа австрийского писателя. Однако работа представляет собой скорее развернутый комментарий к художественному тексту, так как главным намерением ученого было желание сделать прозрачной и понятной сюжетную схему этого произведения.

Следующие три из названных работ содержат преимущественно поэтологический анализ романа «Последний мир». Две из них (книги А.Фитц и Э. Гельхофа) обращены к схожей исследовательской проблематике - к анализу взаимоотношения реальности и вымысла, функции субъекта в реконструкции художественного мира «чужого текста» и основных аспектов поэтики, таких как художественное время и пространство, система персонажей, основной мотивационный комплекс романа. А. Фитц строит свое исследование на анализе многоуровневой перспективы повествования и интертекстуальных связей «Последнего мира» с литературной традицией начала XX века. М. Фрелих в своей достаточно обстоятельной монографии «Литературные стратегии десубъективиза-ции» предпринимает попытку проследить развитие проблемы героя, а именно, если пользоваться терминологией ученого, определить «культурно-философский дискурс субъекта» на материале всех прозаических текстов австрийского писателя.

31 Epple Th. Christoph Ransmayr: Die letzte Welt. Interpretation. München, 1992.

32 Fitz A. «Wir blicken in ein ersonnenes Sehen». Wirklichkeits- und Selbstkonstruktion in zeitgenössischen Romanen. Sten Nadolny, Christoph Ransmayr, Ulrich Woelk. St. Ingbert, 1998.

33 Gehlhoff E. F. Op. cit.

34 Fröhlich M. Literarische Strategien der Entsubjektivierung. Das Verschwinden des Subjekts als Provokation des Lesers in Christoph Ransmayrs Erzählwerk. Würzburg, 2001.

Книга Ф. Харцера «Рассказанное превращение. Поэтика эпических метаморфоз (Овидий - Кафка - Рансмайр)» отличается от других тем, что автор исследования, выбрав один из аспектов - метаморфозу как художественный прием и как проблемный комплекс, - предлагает, с одной стороны, три различных исторических варианта его решения (на примере произведений Овидия, Ф. Кафки и К. Рансмайра), с другой стороны — пытается представить логику культурно-исторического развития и наполнения самого понятия «метаморфоза». В одном из разделов диссертационного исследования в связи с разговором об интертекстуальных связях творчества Франца Кафки (1883-1924) (его новеллы «Превращение») и исследуемого текста намерены остановиться более подробно именно на этой работе.

Отдельно следует сказать об одной из последних монографий Холгер Мозебах «Эсхатологические представления в прозаических произведениях Кристофа Рансмайра» . Интерес представляет выбранный автором исследовательский подход: «Последний мир» представлен не только через призму романного творчества австрийского писателя, но и через одну из характерных для литературы конца века тем, тему апокалипсиса. Основную аналитическую часть предвосхищает рассказ о сложившейся в западноевропейской культуре традиции повествований о гибели мира и о возможных способах или сценариях ее развития в современной художественной ситуации. К этому исследованию обратимся в том разделе иследования, в котором речь пойдет об одном из претек-стов «Последнего мира», романе Альфреда Кубина (1877-1959) «Другая сторона».

В отечественной научной рецепции творчество австрийского писателя представлено довольно скупо. Имя Кристофа Рансмайра в ряду авторов, наиболее значимых для литературы 80-х - 90-х гг. прошлого

35 Harzer F. Erzählte Verwandlung. Eine Poetik epischer Metamorphosen (Ovid - Kafka - Ransmayr). Tübingen, 2000.

36 Mosebach H. Endzeitvisionen im Erzählwerk Christoph Ransmayrs. München, 2003.

X 7 столетия, приводит в своих работах В.А. Пестерев . Важно назвать предисловие A.B. Карельского к русскому изданию романа, а также рецензию С. Шлапоберской39, появившуюся вскоре после первой публикации романа «Последний мир». Существуют исследования на русском языке, выполненные коллегами с Украины - это две работы Д. Затонского40 и статья Б. Бегуна41, в которых исследуемая проблема затрагивается лишь «по касательной». Этим русскоязычная литература вопроса в основном и ограничивается.

Представленный обзор исследовательских трудов позволяет заключить, что предложенная тема: «Роман Кристофа Рансмайра „Последний мир": миф и литература» в таком виде на научное обсуждение выносится впервые. Очевидным является и то, что постановка проблемы — взаимоотношение мифа и литературы - своевременна и требует тщательной разработки на материале современной прозы, питающейся мифологическими источниками.

Актуальность исследования обусловлена тем, что роман «Последний мир» К. Рансмайра в свете обозначенной проблемы взаимоотношений мифа и литературы на современном этапе мало изучен в литературоведении. При этом выделенная проблема представляет собой важный аспект в понимании проблематики и поэтики художественного творчества австрийского писателя.

37 Пестерев В.А. Модификации романной формы в прозе запада второй половины XX века. Волгоград, 1999.309 с. Он же. Постмодернизм и поэтика романа. Историко-литературные и теоретические аспекты. Волгоград, 2001.38 с. Он же. «Последний мир» Кристофа Рансмайра: эстетизация мифа и романная форма // Многообразие романных форм в прозе Запада второй половины XX столетия. Под ред. В.А. Пестерева. Волгоград, 2005. С.170-189.

38 Карельский А. О людях и камнях, о людях и птицах // Рансмайр К. Последний мир. М. 1993. С. 5 -15.

39 Шпапоберская С. Кристоф Рансмайр «Последний мир» // Современная художественная литература за рубежом. 1990 - № 3. С. 5 - 6.

40 Затонский Д. Метаморфозы Овидия Назона, или Покушение на движущееся время (К. Рансмайр «Последний мир») // Вжно в свгг: науков1 дослщження. 1998. -№2. С. 141-160. См. также главу «Роман Кристофа Рансмайра «Последний мир» в книге: Затонский Д. Модернизм и постмодернизм. Мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств. М., 2000. С. 144 -172.

41 Бегун Б. «Последний мир» К.Рансмайра: избавление от текста или неизбывность текста? // Вжно в свгг: науков1 дослщження. 1998. №2. С. 141-160.

Научная новизна исследования состоит в том, что впервые предлагается системный анализ романа Кристофа Рансмайра с исследовательской позиции, ориентирующейся на особую включенность античной мифологии и мифопоэтических текстов XX века в художественное пространство предложенного романного произведения.

В связи с этим цель исследования состоит в том, чтобы рассмотреть способы построения мифопоэтического текста, понять процессы взаимоотношения с такого рода литературной традицией, что приводит к разговору о формах авторской рефлексии и о предлагаемых самим текстом формах рецепции.

Реализация поставленной цели предусматривает решение ряда конкретных задач:

1. Выявить на материале сопоставления романа «Последний мир» с другими произведениями этого автора, в частности, с творческим дебютом, книгой «Ужасы льдов и мрака», закономерности в организации мифопоэтического пространства исследуемого произведения.

2. Проанализировать интертекстуальные отношения, возникающие между романом К. Рансмайра и произведениями немецкоязычной литературы первой половины XX века (в связи с разговором о тех авторах, которые в своих художественных текстах активно обращались к интересующей проблеме «миф и литература»), что позволит вести разговор об исследуемом произведении с позиции литературной традиции.

3. Исследовать одну из ключевых проблем в современной литературе — проблему «метаморфозы автора», ее трансформацию в связи с появлением новых концепций мифа и в связи с традицией повествования о художнике в литературе конца XX века.

Методология исследования включает комплексное использование приемов историко-функционального, сравнительно-типологического и интертекстуального анализа. Теоретическую основу настоящей работы составили некоторые положения концепции диалогичности (М.М. Бахтин), немецкой школы рецептивной эстетики (В. Изер, О. Марквард), а также некоторые положения из трудов В.Н. Топорова, Ц. Тодорова, Р.Барта, Ю. Кристевой, Ж. Деррида.

Предметом исследования являются мифопоэтические особенности романа «Последний мир» К. Рансмайра. Объектом исследования -способы построения и механизмы взаимного влияния мифологического и литературного материала.

Основные положения и результаты Исследования могут найти практическое применение при подготовке общрх и специальных курсов по современной западноевропейской литературе и общих историко-литературных курсов в вузовском образовании.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования нашли отражение в докладах на Всероссийских научно-практических конференциях преподавателей и аспирантов 2001 и 2002 годов (Санкт-Петербург), на 2-ом Российском съезде германистов (Москва, 2004), а также в сообщении на аспирантском семинаре при кафедре истории зарубежных литератур Санкт-Петербургского государственного университета (февраль, 2002). По материалам диссертации опубликовано пять статей.

Структура диссертации определена целью, задачами и принятым способом исследования и состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы. Объем работы составляет 214 страниц. Библиография насчитывает 336 наименований.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Роман Кристофа Рансмайра "Последний мир": миф и литература"

Заключение

На основании произведенного анализа удалось выявить в романе К. Рансмайра «Последний мир» те особенности, которые связывают его с ситуацией в западноевропейской литературе конца XX столетия, ориентирующейся на синтез художественного и мифологического знания. Особенно отчетливо эти связи обнаруживаются при исследовании повествовательной структуры романа. Австрийский писатель стремится реформировать традиционную повествовательную ситуацию, вернув ее в прежние пределы «архаического» рассказывания.

В предлагаемой работе удалось выявить определенные закономерности в организации мифопоэтического пространства представленного произведения. Во-первых, в нем осуществляется смещение жанровой парадигмы романа за счет отказа от следования установкам одной, определенной жанровой модели и обращения к жанровой полифонии, к включению в план повествования принципов и приемов детективного, исторического, фантастического и некоторых других жанровых вариаций. Это свидетельствует, наряду с прочим, о наделении «Последнего мира» интертекстуальным началом, позволяющим в единичности рассказанного явления отразить историю нескольких творческих поколений. Так, в смене жанровой парадигмы прочитывается история западноевропейской литературы, а в процессе «демифологизации» жанра «романа путешествия» отражен обратный процесс - «ремифологизация» других жанровых модификаций.

Во-вторых, Рансмайр пытается реализовать возможность организации литературного произведения по принципам мифологического текста: это обнаруживается, в частности, в подчеркнутом внимании австрийского прозаика к проблеме повествования, к процессу «возвращения рассказа», что происходит одновременно и через обращение к мифу как праисторической «колыбели» повествования, и через воспроизведение классических моделей рассказчика (исходя из терминологии В. Бенья-мина, речь шла о трех моделях, а именно, о модели «странствующего торговца», «оседлого пахаря» и «ремесленника»). Жизнестойкость мифа в этом случае объясняется не только «сферой бытования» в устном повествовании, но и непременным его сопровождением - необходимой «страстью к рассказыванию». При этом само повествование имеет отчетливо фрагментарный характер, что разрушает привычную иерархию в системе персонажей.

В-третьих, следует выделить одну особенность, представленную в «Последнем мире», как, наверное, ни в каком другом произведении этого времени. Речь идет об одновременной «соположенности» трех культурных пластов: античной мифологии, памятников мифопоэтиче-ской традиции западноевропейской литературы и современного литературного замысла. Эта комбинация наделяет художественную структуру текста неоднозначностью интерпретационного восприятия, представляя ее форме «двойного палимпсеста». В зависимости от позиции, от жизненных, профессиональных, культурных и прочих установок реципиента исследуемое произведение может иметь соответствующее прочтение. Высокая вариативность толкования в этом случае опять-таки является одним из качеств мифа.

Проанализировав интертекстуальные отношения, возникающие между романом К. Рансмайра и произведениями немецкоязычной литературы первой половины XX века, в итоге пришли к следующему выводу. На интертекстуальном уровне этот роман представляет собой некий комплекс возможных межтекстуальных форм коммуникации. Приведенная параллель между исследуемым произведением и книгой А. Кубина «Другая сторона» в аспекте развития эсхатологической тематика показала динамику ее присутствия и трансформации в современном контексте. Концепция метаморфозы, представленная с привлечением новеллы

Превращение» Ф. Кафки, в романе Рансмайра имеет определенную функцию: метаморфоза, или превращение, с одной стороны, как некая логическая последовательность состояний, создает видимость упорядоченности и целесообразности романного мира, с другой стороны, как некое общее пространство для фикционального и реального начал, снимает парадоксальность первичного восприятия реципиента, меняя суть привычных слов и их значений. В части типологического сопоставления романа К. Рансмайра с другим произведение первой половины XX века - тетралогией «Иосиф и его братья» Т. Манна - была рассмотрены смысловая заданность и эволюция идеи «возвращения к природе» (движение от этического ее обоснования к сугубо литературному), при этом учитывалась одна из ключевых концепций этого времени - «от просвещения к мифу», принадлежащая М. Хоркхаймером и Т. Адорно.

Не менее значимой и интересной в разговоре о «Последнем мире» стала параллель «Последнего мира» с книгой Г. Броха «Смерть Вергилия», которая во много проясняет современную трактовку мифа о художнике; трактовку, вбирающую в себя не только сугубо эстетическую, но и социально-политическую, и этическую неоднозначность описываемого времени, в котором основные отношения строятся на противостоянии власти и художника. Включение в повествование о художнике так называемых «общих мест» из истории западноевропейской литературы подразумевает (со стороны К. Рансмайра) попытку создания некой архе-типической модели, некой мифологической рамки, общей для судеб разных художников разных исторических эпох. Установка на интертекстуальность в этом случае ни коим образом не связана с попыткой «самоуничтожения» или «само-отстранения». С помощью разнообразных намеков, ссылок, цитат Рансмайр дает понять, что пытается лишь модифицировать уже существующие мифы о художнике. При этом «конфронтация» с чужими текстами имеет отчетливо иронический оттенок.

Исследование одной из ключевых проблем в современной литературе — проблемы «метаморфозы» автора в связи с появлением новых концепций мифа и в связи с возродившейся в литературе конца XX века традицией повествования о художнике, стало основанием для следующего заключения. Отказ от «иллюзии невинности» в «Последнем мире» приводит прежде всего к позиции «вынужденного одиночества», как в литературной ситуации (см. образ Назона в «Последнем мире»), так и в жизни. Автору, по версии Рансмайра, отводится роль человека, который должен на свой страх и риск заниматься поисками (по словам Х.Л. Борхеса, пробивать себе дорогу) в «бесконечной вавилонской библиотеке» уже созданных текстов (пример Котты); вместе с тем он выступает и в роли перманентного разрушителя, деструктора коллективных мифов и иллюзий (пример читателя-соавтора).

На уровне рецепции большое число претекстов способствует разрушению авторского стиля и, как следствие, мистифицированию образа автора, что реализуется через непосредственное и аллюзивное цитирование собственных текстов, через пародирование текстов других авторов, через «многоголосое повествование». В итоге автор уподобляется «мифу», который рождается не из действительности, как в древности, а из текста, а если быть более точным, при взаимодействии этого текста с читателем. Автор в «Последнем мире» возвращается из таинственной пещеры потустороннего мира творчества не просто с пустыми руками, но как бы расчлененный «чужими текстами» и читателем; он одновременно и ироничный модератор чужих и собственных текстов, и творец бесконечного процесса их создания.

В «Последнем мире» К. Рансмайр, балансируя между мифом и литературой, оставляет своего рода зазор, или, в соответствии с термином Д. Лоджа, вызывает «короткое замыкание», чтобы привести читателя в шоковое состояние и не дать ему возможность ассимилировать предлагаемый ему текст «конвенциональными категориями» традиционной литературы. Как отмечает Д. Лодж: «Способы достижения этого состояния в следующем: сочетание в одном произведении явно фактического и явно фиктивного, введение в текст автора и тем, постановка проблемы авторства и обнаружение условностей литературы в самом процессе их использования. Эти металитературные приемы сами по себе не являются открытием писателей-постмодернистов — их можно обнаружить и в художественной прозе еще во времена Сервантеса и Стерна, но в постмодернистском письме они появляются настолько часто и в таком количестве, что свидетельствуют о возникновении явно нового фе-111 номена» . В момент этого «короткого замыкания», в ситуации замешательства К. Рансмайр достигает, наверное, наивысшей точки - в этот момент читателю, как правило, сложно определить, когда заканчивается литература и начинается миф.

Разрушение привычных представлений и стереотипов, эпатаж читательской публики и использование стратегий, призванных стимулировать читательский интерес к произведению — все это следствия нарушения соглашений между современным автором и читателем. К. Рансмайр настолько увлечен этой игрой, что переносит ситуацию и на отношения «мифа» и «литературы», или, точнее, на отношения мифологического и художественного пространства, последовательно стирая все границы и отличия. И в финале романа происходит, наверное, самая невероятная метаморфоза: уже миф становится литературой, а она, в свою очередь, мифом.

331 Lodge D. Working with structuralism: Essays a. Reviews on 19* and 20* cent. Lit. L., 1981. S. 15 (207 p). Цит. по: Современное зарубежное литературоведение. Энциклопедический справочник. Под ред. И.П. Ильина. M., 1990. С. 192.

Список научной литературыПотехина, Ирина Геннадьевна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Ransmayr Ch. Die dritte Luft. Oder Eine Bühne am Meer. Rede zur Eröffnung der Salzburger Festspiele 1997 / Ch. Ransmayr. Frankfurt а. M.: S. Fischer, 1997. - 29 S.

2. Ransmayr Ch. Die Erfindung der Welt. Rede zur Verleihung des Franz-KafkaLiteraturpreises 1995. / Ch. Ransmayr // Neue Zürcher Zeitung . Internationale Ausgabe. -1995.-03.11.

3. Ransmayr Ch. Die letzte Welt. Roman. Mit einem Ovidtschen Repertoire. Zifferzeichnungen von Anita Albus / Ch. Ransmayr. -Nördlingen: Greno, 1988. -319 S.

4. Ransmayr Ch. Die Unsichtbare. Tirade an drei Stränden / Ch. Ransmayr. Frankfurt a. M.:S. Fischer, 2001.-90 S.

5. Ransmayr Ch. Der Weg nach Surabaya. Rede zur Verleihung des großen Literaturpreises der Bayerischen Akademie der Schönen Künste 1992. / Ch. Ransmayr // Die Zeit. 1992. -26.06.

6. Ransmayr Ch. Entwurf zu einem Roman / Ch. Ransmayr // Jahresring. 1987-88. - 34. -S. 196-198.

7. Ransmayr Ch. Morbus Kitahara. Roman / Ch. Ransmayr. Frankfurt, а. M.: S. Fischer, 1995.-444 s.

8. Ransmayr Ch. Perdix oder Das Begräbnis des Icarus / Ch. Ransmayr // Wittstock U. (I Ig.) Die Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfurt а. M., 1997. S. 8891.

9. Ransmayr Ch. Przemysl. Ein mitteleuropäisches Lehrstück / Ch. Ransmayr // Ransmayr Ch. (Hg.) Im blinden Winkel. 1985. - S. 7-12.

10. Ransmayr Ch. Die Schrecken des Eises und der Finsternis. Mit 8 Farbphotographien von Rudi Palla und 11 Abbildungen. / Ch. Ransmayr. Wien, München: S. Fischer, 1984. - 266 S.

11. Рансмайр К. Болезнь Китахары (пер. Н. Федоровой) / К. Рансмайр // Новый мир. 1997. - № 7. С. 8 -156; № 8. - С. 58 -126.

12. Рансмайр К. Последний мир. Роман с Овидиевым репертуаром (пер. Н.Федоровой) / К. Рансмайр. М.: Радуга, 1993. - 205 с.

13. Рансмайр К. Ужасы льдов и мрака (пер. Н. Федоровой) / К. Рансмайр. М.: Эксмо, СПб.: Домино, 2003. - 272 с.

14. Литературоведческие работы и рецензии, посвященные творчеству Кристофа Рансмаира

15. Бегун Б. "Последний мир" К.Рансмайра: избавление от текста или неизбывность текста? / Б. Бегун // BiKHO в евгг. науков1 дослщження. 1998 - №2. - С. 141-160.

16. Бутов М. Вечные льды / М. Бутов // Новый мир. 2003. - № 7. - С. 175-178.

17. Затонский Д. Метаморфозы Овидия Назона, или Покушение на движущееся время . К. Рансмайр, «Последний мир» / Д. Затонский // BiKHO в св1т: HayKOßi дослщження. -2000. -№ 2 -С. 132-136.

18. Карельский А. О людях и камнях, о людях и птицах / А.О. Карельский // Рансмайр К. Последний мир. М.: Радуга, 1993. С. 5 -15.

19. Шлапоберская С. Кристоф Рансмайр «Последний мир» / С. Шлапоберская // Современная художественная литература за рубежом. 1990. - № 3, май-июнь. - С. 6.

20. Angelova Р. Christoph Ransmayrs Romanwerk oder Was heißt und zu welchem Ende verlässt man die Universalgeschichte / P. Angelova // Donald G. D., Arlt. H. (Hg.). Geschichte der österreichischen Literatur. Teil I. St. Ingbert. 1996. S. 416 - 433.

21. Anz Th. Spiel mit der Überlieferung der Postmodeme in Ransmayrs «Die letzte Welt» / Th. Anz // Wittstock U. (Hg.) Die Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfurt а. M., 1997. S. 120 -132.

22. Bachmann P. Die Auferstehung des Mythos in der Postmodeme. Philosophische Voraussetzungen zu Christoph Ransmayrs Roman «Die letzte Welt» / P. Bachmann // Diskussion Deutsch. 1990. - Jg. 21. - S. 639 - 651.

23. Bartsch K. Dialog mit Antike und Mythos. Christoph Ransmayrs Ovid-Roman «Die letzte Welt» / K. Bartsch // Modern Austrian Literature. 1990. - № 23. - S. 121 -133.

24. Bernsmeier H. Keinem bleibt seine Gestalt Ransmayrs «Letzte Welt» / H. Bernsmeier // Euphorion. - 1991. - Jg. 85. - S. 168-181.

25. Bleckwenn I I. Gegründete Häuser, verschwindende Spuren. Vom Wandel der Menschen und der Dinge bei Stifter und Ransmayr / H. Bleckwenn // Acta Austriaca-Belgica. 1994. -Jg. l.-p. 31-40.

26. Bock-Lindcnbeck N. Letzte Welten Neue Mythen. Der Mythos in der deutschen Gegenwartsliteratur / N. Bock-Lindenbeck - Köln u.a.: Böhlau - Verlag, 1999. -279 S.

27. Bockelmann E. Christoph Ransmayr / E. Bockelmann // Arnold I I.L. (Hg.) Kritisches Lexikon zur deutschsprachigen Gegenwartsliteratur. München, 1996. S.1978.

28. Burkhardt A. Ein Abendteuer am Ende der Welt / A. Burkhardt // Stuttgart Nachrichten-1996. 02.10.-S. 7.

29. Bumeva N. Gleitende Autorschaft in der Letzten Welt / N. Burneva // Lajarrige J. (Hg.) Lectures croisees de Christoph Ransmayr Le demier des mondes. Paris, 2003. S. 145 -160.

30. Burneva N. Metamorphosen des Textes als literarisches Thema / N. Burneva // Zeitschrift y der Germanisten Rumäniens. -1996. Jg. 5. - H. 1-2. - S. 27 - 30.f*

31. Cook L. Unaufhaltsamer Rutsch ins «Schwarze Loch». Bilder alternativer Welten in den Romanen von Christoph Ransmayr / L. Cook // Germanistische Mitteilungen. 1998. - Jg. 47.1. S. 77 90.

32. Cybenko L. Mythologische Dimension der Wirklichkeit in Christoph Ransmayrs Roman «Die letzte Welt» / L. Cybenko // Kraus W. (Hg). Von Taras Sevcenko bis Joseph Roth. Ukrainisch-österreichische Literaturbeziehungen. Bern u.a., 1995. S. 209 - 220.

33. Duhamel R. Von Vergil bis Ovid. Kunst und Künstler bei Hermann Broch und Christoph Ransmayr / R. Duhamel // Germanistische Mitteilungen. 1996. - H. 43/44. - S. 175-190.

34. Eggebrecht H. Wider das häßliche Haupt der Wahrscheinlichkeit. Erfahrungen mit

35. Vj Ransmayrs «Schrecken des Eises und der Finsternis» / H. Eggebrecht // Wittstock U. (Hg.) Die

36. Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfurt a. M., 1997. S. 74 - 81.

37. E.H. Kleinem bleibt seine Gestalt Christoph Ransmayrs Roman Die letzte Welt / E.H. // Neue Züricher Zeitung. 1988. - 01.09.

38. Epple Th. Phantasie contra Realität eine Untersuchung zur zentralen Thematik von Christoph Ransmayrs «Die letzte Welt» / Th. Epple // Literatur fiir Leser. - 1990. - II. I. - S. 29 - 43.

39. Epple Th. Christoph Ransmayr: Die letzte Welt. Interpretation. / Th. Epple. München: Oldenburg, 1992.-135 S.

40. Faschinger L., Löffler S. «Ich schreibe, weil ich muss» / L. Faschinger, S. Löffler // Profil.- 1986. -N 45. S. 80.

41. Fitz A. «Wir blicken in ein ersonnenes Sehen». Wirklichkeits- und Selbstkonstruktion in zeitgenössischen Romanen. Sten Nadolny, Christoph Ransmayr, Ulrich Woelk. / A. Fitz. St. Ingbert. 1998.-367 S.

42. Fosnes H. E. Die Welt im Grenzgebiet / H.E. Fosnes // Wittstock U. (Hg.) Die Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfurt a. M., 1997. S. 18 - 20.. 43. Fröhlich M. Literarische Strategien der Entsubjektivierung. Das Verschwinden des

43. Subjekts als Provokation des Lesers in Christoph Ransmayrs Erzählwerk. / M. Fröhlich. -Würzburg. 2001.-182 S.

44. Fülleborn U. Christoph Ransmayr «Die letzte Welt» / U. Fülleborn // Kaiser H., Köpf G. (Hg.) Erzählen, Erinnern. Deutsche Prosa der Gegenwart. Interpretationen. Frankfurt a. M., 1992.-S. 372-390.

45. Fuhrmann M. Mythos und Herrschaft in Christa Wolfs «Kassandra» und Christoph Ransmayrs «Die letzte Welt» / M. Fuhrmann // Der altsprachliche Unterricht. 1994. - I I. 2. -S.ll -24.

46. Fuhrmann S. Vorstellbar, mit einem Buch den Rest meines Lebens zu verbringen / S. Fuhrmann // Buchreport. 1996. -Nr. 46. - 14. November - S. 20.

47. Gehlhoff E. F. Wirklichkeit hat ihren eigenen Ort. Lesarten und Aspekte zum Verständnis des Romans Die letzte Welt von Christoph Ransmayr / E.F. Gehlhoff. Paderborn u.a.: Schöning, 1998.-156 S.

48. Geil R. Ovid in den Zeiten der Postmodeme. Bemerkungen zu Christoph Ransmayrs Roman «Die letzte Welt» / R. Geil // Poetica. 1994. - II. 26. - S. 409 - 427.vi 50. Gellhaus A. Das allmähliche Verblassen der Schrift. Zur Prosa von Peter I Iandke und

49. Christoph Ransmayr / A. Cellhaus // Poetica. 1990. - H. 22. - S. 106 - 142.

50. Gorse D. Einige Aspekte der Metaphorik im Roman «Die letzte Welt» von Christoph Ransmayr / D. Gorse // Acta Neophilologica. -1990. H. 23. - S. 75-76.

51. Gottwald H. Mythos und Mythisches in der Gegenwartsliteratur. Studien zu Christoph Ransmayr, Peter Handke, Botho Strauß, George Steiner, Patrick Roth und Robert Schneider / H. Gottwald Stuttgart: Akad. Verlag. Heiny, 1996. - S.189.

52. Gross N. Antike Mythen und ihre Rezeption in der modernen deutschen Literatur: Ovids

53. Metamorphosen» und Ransmayrs «Letzte Welt» / N. Gross // Dogilmunkak. Koreanische Zeitschrift für Germanistik. 1996. - №3. - H. 37. - S. 289 - 301.

54. Hage V. Mein Name sei Ovid. Anmerkungen zu Christoph Ransmayrs «Die letzte Welt» / V. Hage // Wittstock U. (Hg.) Die Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfurt a. M., 1997. S. 92 - 99.

55. Hage V. Der Schatten der Tat / V. Hage // Der Spiegel. -1995. 20.11. - S. 258 - 265.

56. Harzer F. Erzählte Verwandlung. Eine Poetik epischer Metamorphosen . Ovid Kafka -Ransmayr / F. Harzer - Tübingen, 2000. - 226 S.

57. Ibisch E. Zur politischen Rezeption von Christoph Ransmayrs «Die letzte Welt» / E. Ibisch // Ingen F. v. (Hg.) Literatur und politische Aktualität. Amsterdam, 1993. S. 239 - 256.

58. Jablowska J. Das ästhetische Spiel mit der Utopie / J. Jablowska // Jucker R. (I Ig.) Zeitgenössische Utopieentwürfe in Literatur und Gesellschaft. Zur Kontroverse seit den achtziger Jahren. Amsterdam, 1997. S. 159 - 177.

59. Jerochin A. Der Künstler zwischen Isolation und Tod. Paradoxe des Asthetizismus in den Romanen Patrick Süskinds und Christoph Ransmayrs / A. Jerochin // Orbis litteratum. 1996. № 5.-H. 5.-S. 282-299.

60. Jorissen L. Der Autor ist tot es lebe der Autor! / L. Jorissen // Weimarer Beiträge. - 1991. -H. 37.-S. 1246-1252.

61. Kaiser J. Mit erlauchten Worten Wirkung zweiter Klasse / J. Kaiser // Süddeutsche Zeitung.-1988.-22-23.10.

62. Kiel M. Nexus : postmoderne Mythenbilder. Vexierbilder zwischen Spiel und Erkenntnis. Mit einem Kommentar zu Christoph Ransmayr «Die letzte Welt» / M. Kiel. Frankfurt a. M., Berlin u.a.: Lang, 1996. - 252 S.

63. Kovar J. Acht Thesen zu Christoph Ransmayrs Roman «Die letzte Welt» / J. Kovar // Literatur und Kritik. -1990. H. 25. - S. 193-200.

64. Kubaczek M. «Die andere Seite» der «letzten Welt»: Kubin und Ransmayr / M. Kubaczck // Die Rampe. -1997. Jg. 1. - S. 211-238.

65. Kuhnau P. Der letzte seiner Art. Christoph Ransmayrs Abschaffung des Interpreten /P. Kuhnau // Sprachkunst. 1998. - Jg. 19. - H. 2. - S. 307-329.

66. Lissmann K.P. Der Anfang ist das Ende. Morbus Kotahara und die Vergangenheit die nicht vergehen will / K.P. Lissmann // Wittstock U. (I Ig.) Die Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfurt a. M., 1997.- S. 148-157.

67. Löffler S. Das Thema hat mich bedroht / S. Löffler // Falter. -1995. IL 38. - S. 16.

68. Löffler S. Weltwanderer / S. Löffler//Profil. 1993. -H. 6.-S. 74.

69. Lönker F. Das Ende der Deutungen: zu Christoph Ransmayrs Roman «Die letzte Welt» / F. Lönker // Jacobsen D. (I Ig.) Kreuzwege: Transformationen des Mythischen in der Literatur. Frankfurt a. M., Berlin u.a., 1999. S. 61-80.

70. Märtin R. Ransmayrs Rom. Der Poet als Historiker / R. Märtin // Wittstock U. (I Ig.) Die Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfurt a. M., 1997. S. 113-119.

71. Messner R. Langsame Verdüsterung. Der genaue Beobachter einer Welt hinter dieser Welt / R. Messner // Wittstock U. (Hg.) Die Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfürt a. M., 1997. S. 82 - 84.

72. Michälsen S. Mit dunklen Visionen zum Ruhm. Mit Photos von Hanns-Jörg Anders / S. Michälsen // Stern. 1988. - 24.11. - S. 265 - 265.

73. Mischke R. Das Glück ist nicht das Wahrscheinliche. Ein Gespräch mit dem Schriftsteller Christoph Ransmayr / R. Mischke // Stuttgarter Zeitung. 1996. - 17.01.

74. Mosebach H. Endzeitvisionen im Erzählwerk Christoph Ransmayrs / H. Mosebach -München: Meidenbauer, 2003. -284 S.

75. Müller B. Verwandelte Metamorphosen / B. Müller // Blätter. Zeitschrift für Literatur. -1989.-Jg. l.-S.29-32.

76. Nethersole R. Marginal Topologies. Space in Christoph Ransmayrs «Schrecken des Eises und der Finsternis» / R. Nethersole // Moderne Austrian Literature. -1990. Jg. 23. - H. 3-4. -S. 135-153.

77. Nethersole R. Vom Ende der Geschichte und dem Anfang von Geschichten: Christoph Ransmayrs «Die letzte Welt» / R. Nethersole // Acta Germanica. 1992-1993. - Jg. 21. - S. 229-245.

78. Naumann B. Topos-Romane oder Entgrenzung von Zeit und Raum bei Groß, Ransmayr und Malouf / B. Neumann // Arcadia. Zeitschrift für allgemeine und vergleichende Literaturwissenschaft. 1992. - Jg. 27. - S. 95 -105.

79. Neumann Th. «Mythenspur des Nationalsozialismus». Der Morgenthauplan und die deutsche Literaturkritik // Wittstock U. (Hg.) Die Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfürt a. M., 1997. S. 188 -193.

80. Niekerk C. Von Kreislauf der Geschichte. Moderne-Postmoderne-Prämoderne: Ransmayrs «Morbus Kitahara» / C. Niekerk // Wittstock U. (Hg.) Die Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfürt a. M., 1997. S. 158-180.

81. Nikics A. «Lauter Einzelfälle». Christoph Ransmayrs Romane / A. Nikics // Karlheinz F. (Hg.) Die Zeit und die Schrift. Österreichische Literatur nach 1945. Bern u.a., 1993 S. 337349.

82. Nöller J. Das noch nicht beschriebene nächste Blatt. Der Mythos der Initiation zur modernen Dichtkunst in Christoph Ransmayrs «Die Schrecken des Eises und der Finsternis» / J. Nöller // Sprachkunst. 1998. - Jg. 29. - 2. Halbband. - S. 291-305.

83. Orlowski H. Regressives Kastalien. Zu Christoph Ransmayrs Roman «Morbus Kitahara» / H. Orlowski // Goltschnigg H. (Hg.) «Moderne», «Spätmoderne» und «Postmoderne» in der österreichischen Literatur. Graz, 1998. S. 233 - 245.

84. Pachale E. Metamorphose als Prinzip / E. Pachale // Kiesel H., Wöhrle G. (Hg.) «Keinem l bleibt seine Gestalt». Ovid «Metamorphoses» und Christoph Ransmayrs «Letzte Welt».

85. Essays zu einem interdisziplinären Kolloquium. Bamberg. 1990. S. 5 - 8.

86. Pütz P. Wandel und Versteinerung. Christoph Ransmayrs Roman «Die letzte Welt» / P. Püty // Allkemper A. (Hg.) Literatur und Demokratie. Festschrift für Hartmut Steinecke zum 60. Geburtstag. Berlin, 2000. S. 301-312.

87. Reber U., Ruthner C. Das Furchtbare ist längst geschehen. Christoph Ransmayrs «Die letzte Welt» / U. Reber, C. Ruthner // Freund W. (Hg.) Der deutsche Roman der Gegenwart. München, 2001.-S. 117-125.

88. Rushdie S. Der Künstler, zermalmt von den Mythen eines Tyrannen / S. Rushdie //

89. Wittstock U. (Hg.) Die Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfurt a. M, 1997.-S. 14-17.

90. Scheitler I. Christoph Ransmayr: «Die letzte Welt» /1. Scheitler // Klein D. (I Ig.) Lektüren für das 21. Jahrhundert. Schlüsseltexte der deutschen Literatur von 1200 bis 1990. Würzburg, 2000. S. 287 - 296.

91. Schmidt-Dengler W. Das imaginierte Exil. Christoph Ransmayrs Roman Die letzte Welt: Mutmaßungen über Ovid / W. Schmidt-Dengler // Lajarrige J. (Hg.) Lectures croisees de Christoph Ransmayr Le dernier des mondes. Paris, 2003. S. 93 -108.

92. Schmidt-Dengler W. «Keinem bleibt seine Gestalt». Christoph Ransmayrs Romani «Die letzte Welt» / W. Schmidt-Dengler // Wittstock U. (Hg.) Die Erfindung der Welt. Zum

93. Werk von Christoph Ransmayr. Frankfurt a. M., 1997. S. 100 -112.

94. Schmitzer U. Das Kaff, das Irgendwo: Die Erfindung von Tomi durch Ovid und Christoph Ransmayr / Schmitzer // Lajarrige J. (Hg.) Lectures croisees de Christoph Ransmayr Le dernier des mondes. Paris, 2003. S. 13-32.

95. Schütt H.D. Stilller Widerstand / H.D. Schütt // News. 2000. - № 21. - S. 159.O

96. Spoor A. Der kosmopolitische Dörfler. Christoph Ransmayrs wüste Welten / A. Spoor // Wittstock U. (Hg.) Die Erfindung der Welt. Zum Werk von Christoph Ransmayr. Frankfurt a. M„ 1997.-S. 181-187.

97. Steinig S. Postmodeme Phantasien über Macht und Ohnmacht der Kunst: Vergleichende Betrachtung von Süskind «Das Parfiim» und Ransmayrs «Die letzte Welt» / S. Steinig// Literatur für Leser. 1997. - Jg. 1. - S. 37 -51.

98. Töchterle K. Gegen das Große und Ganze, für das Kleine und Viele: Ovids «Metamorphosen» und ihre Nutzung durch Christoph Ransmayr / K. Töchterle // Pannoma. -1990/1991.-H. 18.-S. 12-13.

99. Töchterle K. Spiel und Ernst Ernst und Spiel. Ovid und «Die letzte Welt» von

100. J+ Christoph Ransmayr / K. Töchterle // Antike und Abendland. 1992. - Jg. 38. - S. 95-106.

101. Töchterle K. Von der Natur zur Kultur und zurueck: Ransmayrs Anti-Ovid / K. Töchterle // Lajarrige J. (Hg.) Lectures croisees de Christoph Ransmayr Le dernier des mondes. Paris, 2003. S. 33 - 42.

102. Vogel J. Letzte Momente / Letzte Welten. Zu Christoph Ransmayrs Ovidischen Etüden / J. Vodel // Berger A. (Hg.) Jenseits des Diskurses. Literatur und Sprache in der Postmoderne. Wien, 1994.-S. 309-321.

103. Vollstedt B. Ovids «Métamorphosés», «Tristia» und «Epistulae ex Ponto» in Christoph Ransmayrs Roman «Die letzte Welt» /B. Vollstedt Paderborn: Schöningh, 1998. -201 S.

104. Wilke S. Poetische Strukturen der Moderne. Zeitgenössische Literatur zwischen alter und neuer Mythologie /S. Wilke. Stuttgart, 1992. - 285 S.

105. Zobl S. Von den Wurzeln des Erzählens. Das Finden von Geschichten / S. Zobl // Die Furche.-1996. -18.04.

106. Другая художественная литература

107. Апдайк Дж. Кентавр. Роман / Дж. Апдайк. СПб.: Азбука, 2000. - 362 с.

108. Аристотель. Поэтика / Аристотель // Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. Минск: Литература, 1998. С. 1013-1113.

109. Беньямин В. Маски времени /В. Беньямин. СПб.: Симпозиум, 2004.-480 с.

110. Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе /В. Беньямин. М.: Медиум, 1996. - 240с.

111. Бернхард Т. Стужа. Роман /Т. Бернхард. СПб.: Симпозиум, 2000. - 492 с.

112. Борхес X.JI. Коллекция /X.JI. Борхес. СПб.: изд-во Северо-Запад, 1992. - 638 с.

113. Брох Г. Смерть Вергилия /Г. Брох // Г. Брох. Невиновные. Смерть Вергилия. М.: Радуга, 1990.-С. 241 -559.

114. Брох Г. Мифическое наследие поэзии / Г. Брох // Вопр. лит. № 4, июль-август. 1998.-С. 204-259.

115. Булгаков М. Мастер и Маргарита. Роман. Рассказы / М. Булгаков. М.: Эксмо-Пресс, 2000.-672 с.

116. Валери П. Об искусстве /П. Валерии. М.: Искусство, 1976. - 622 с.

117. Вольф К. Кассандра /К. Вольф. М.: ACT: Олимп, 2001. - 443 с.

118. Вольф К. Медея. Голоса /К. Вольф // Иностр. лит. 1997. - № 1. - С. 5 -79.

119. Вольф К. Миф и образ /К. Вольф // Вопросы литературы. -1999. Июль-август. -С. 178- 185.

120. Джойс Дж. Улисс. Роман / Дж. Джойс. СПб: Симпозиум, 2002. - 830 с.

121. Диоген Лаэрций. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов /Диоген Лаэрций. М.: Мысль, 1986. - 570 с.

122. Дюрренматг Ф. Зимняя война в Тибете /Ф. Дюрренматг. СПб.: Азбука, 2000. -266 с.

123. Зегерс А. Корабль аргонавтов /А. Зегерс // Избранные рассказы и повестей. Соб. соч. в 6 тг. Т. 6. М., 1984.

124. Зюскинд П. Парфюмер. История одного убийцы / П. Зюскинд. СПб.: Азбука, 2001.-400 с.

125. Кальвино И. Раздвоенный виконт / И. Кальвино // Избранное. В сер. «Мастера современной прозы. Италия». М.: Радуга, 1984. С. 210 - 267.

126. Канетти Э. Масса и власть /Э. Канетти. M.: Ad Vargine, 1997. - 527 с.

127. Кортасар X. Игра в классики / X. Картасар // Соб. соч. в 2-х тт. СПб.: Северо-Запад, 1992. Т. 2.-С. 7-530.

128. Кафка Ф. В исправительной колонии /Ф. Кафка // Превращение. Рассказы. Афоризмы. СПб.: Азбука, 2000. С. 170 - 106.

129. Кафка Ф. Письма 1902-1924 /Ф. Кафка //Собр. соч. в 3-х тт. Т. 3. М.: Художественная литература, 1995. 560 с.

130. Кафка Ф. Процесс /Ф. Кафка //Собр. соч. в 3-х тт. Т. 2. М.: Художественная литература, 1995. С. 119 - 294.

131. Кафка Ф. Превращение /Ф. Кафка //Превращение. Рассказы. Афоризмы. СПб.: Азбука, 2000.-С. 104- 169.

132. Кафка Ф. Прометей /Ф. Кафка //Превращение. Рассказы. Афоризмы. СПб.: Азбука, 2000. С.254 - 255.

133. Кубин А. Другая сторона (пер. К.К. Белокурова) /А. Кубин. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2000. - 291 с.

134. Манн Т. Письма/Т. Манн. -М.: Наука, 1975. -401 с.

135. Манн Т. Иосиф и его братья. Доклад /Т. Манн // Манн Т. Иосиф и его братья. В 2-х тт. Т. 2. М.: Правда, 1991. С. 702 - 715.

136. Манн Т. Иосиф и его братья. Роман. В 2-х тт /Т. Манн. М.: Правда, 1991. Т.1. -717 с. Т.2.-718 с.

137. Маркес Г. Сто лет одиночества /Г. Маркес. СПб.: Азбука, 2000. - 544 с.

138. Менассе Р. Страна без свойств. Эссе об австрийском самосознании /Р. Менассе. СПб.: Санкт-Петерберг XIX век, 1999. -127 с.

139. Овидий, Публий Назон. Метаморфозы (перевод С. Шервинского) / Овидий // Овидий Соб. соч. в 2-х тт. СПб.: Биографический институт, «Студиа Биографика», 1994. Т. 2.-С. 7-346.

140. Овидий, Публий 11азон. Письма с Понта /Овидий // Овидий Соб. соч. в 2-х тт. СПб.: Биографический институт, «Студиа Биографика», 1994.Т. 1. С. 341 -432.

141. Овидий, Публий Назон. Скорбные элегии /Овидий // Овидий Соб. соч. в 2-х тт. СПб.: Биографический институт, «Студиа Биографика», 1994. Т. 1. С. 231 - 340.

142. Павич М. Хазарский словарь. Роман /М. Павич. СПб.: Азбука, 2001. - 382 с.

143. Платон. Государство /Платон // Платон. Сочинения. Под ред. Л.Ф. Лосева. М.: Правда, 1999. 526 с.

144. Платон. Федон /Платон // Платон. Сочинения. Под ред. Л.Ф. Лосева М.: Правда, 1999.-654 с.

145. По Э.А. Избранное /Э.А. По. М.: Терра, 1996. Т. 1. - 592 с.

146. Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. /Ф. Рабле. М.: Правда, 1973. - 766 с.

147. Транквилл Гай Светоний. Жизнь двенадцати Цезарей /Гай Светоний Транквилл -М.: Худож. лит., 1990. 255 с.

148. Уайлдер Т. Мост короля Людовика святого. Мартовские иды. День восьмой /Т.Уайлдер. М.: Радуга, 1983. - 703 с.

149. Фаулз Дж. Подруга французского лейтенанта /Дж. Фаулз. М.: Правда, 1990. -480 с.

150. Шлегель Ф. Письмо о романе /Ф. Шлегель // Литературная теория немецкого романтизма. Л.: Издательство писателей в Ленинграде, 1935. - С. 200 - 210.

151. Шлегель Ф. Критические фрагменты /Ф. Шлегель // Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. М.: Искусство, 1983. С. 280 - 289.

152. Эко У. Заметки на полях «Имени розы» /У. Эко // Эко У. Имя розы. СПб., 1997. С. 596 - 644.

153. Эко У. Имя розы. Роман /У. Эко. СПб.: Симпозиум, 1997. - 680 с.

154. Эко У. Шесть прогулок в литературных лесах /У. Эко. СПб.: Симпозиум, 2002. -С. 283.

155. Benn G. Dorische Welt. Eine Untersuchung über die Beyiehung von Kunst und Macht /G. Benn // G. Benn. Essays und Reden. In der Fassung der Erstdrucke. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1989.-S. 283 -310.

156. Handke P. Langsame Heimkehr/P. Handke. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1992. -207 S.

157. Handke P. Wiederholung /P. Handke. Frankfurt a.M.: Suhrkamp,1986. - 333 S.

158. Ilenisch P. Pepi Prohaska Prophet /P. Henisch. Salzburg u.a.: Residenz Verl., 1986. -352 S.

159. Hoffer K. Bei den Bieresch / K. Hoffer. Frankfurt a.M.: S. Fischer, 1983. - 379 S.

160. Kofier W. Hotel Mondschein /W. Kofier. Reinbeck bei I Iamburg: Rowohlt, 1989.— 155 S.

161. Другая исследовательская литература

162. Аверинцев С.С. Меняющийся образ античности / С.С. Аверинцев // Декоративное искусство СССР. 1979. -№ 4. - С. 32 - 37.

163. Аверинцев С.С. Образ античности в западноевропейской культуре XX века. Некоторые замечания / С.С. Аверинцев // Новое в современной классической филологии. М., 1979. № 4. - С. 5 - 40.

164. Адорно Т. Исследование авторитарной личности. / Т. Адорно. М: Акад. исслед. культуры, 2001. - 411 с.

165. Андреев Л.Г. Чем же закончилась история второго тысячелетия? / Л.Г. Андреев // Зарубежная литература второго тысячелетия 1000-2000. М.: Высшая школа, 2001. С. 292 - 334.

166. Апинян Т.А. Игра в пространстве серьезного. Игра, миф, ритуал, сон, искусство и другие / Т.А. Апинян СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2003. - 400 с.

167. Апт С.К. Над страницами Томаса Манна / С.К. Апт. М.: Сов. писатель, 1980. -392 с.

168. Афанасьев А.Н. Древо жизни. Избранные статьи / А.Н. Афанасьев. М.: Прогоресс, 1983. - 364 с.

169. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика /Р. Барт. М.: Прогресс, 1994. -616 с.

170. Батракова С.П. Искусство и миф. Из истории живописи XX века /С.П. Батракова. М.: Наука, 2002.-213 с.

171. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики / М.М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1975.-502 с.

172. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества /М.М. Бахтин. М.: Искусство, 1979.- 444 с.

173. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса / М.М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1990. - 543 с.

174. Березина А.Г. Новеллы Г. Броха /Г. Брох // Брох Г. Новеллы. Л.: Художественная литература, С. 3 - 26.

175. Богомолов Ю. Вечно зеленая теория и преходящая практика /Ю. Богомолов // Поэтика кино. Перечитывая «Поэтику кино». СПб.: Рос. Ин-т истории иск-в, 2001.—261 с.

176. Вейман Р. История литературы и мифология /Р. Вейман. М.: Прогресс, 1975. -375 с.

177. Владимирова Н.Г. Миф в жанровой структуре современного западного романа /Н.Г. Владимирова // Жанровое своеобразие художественных форм в литературе XX века. Ташкент, 1992. С. 3-9.

178. Вулис С.А. Литературные зеркала /С.А. Вулис. М.: Советский писатель, 1991. — 479 с.

179. Вулих Р. Овидий /Р. Вулих. М.: Мол. гвардия, 1996. - 282 с.

180. Галкин А.Б. Литературоведение как миф /А.Б. Галкин // Литературоведение как проблема. М., 2001. С. 393 - 427.

181. Гальцева P.A. Западноевропейская культурфилософия между мифом и игрой / P.A. Гальцева // Самосознание европейской культуры XX века. М.: Политиздат, 1991. -С. 5 -41.

182. Гачев Г. Национальные образы мира / Г. Гачев // Вопросы литературы. 1987. -№ Ю.-С. 156-191.

183. Гегель Г.В.Ф. Эстетика. В 4-х тт. /Г.В.Ф. Гегель. Т. - 1. М.: Искусство, 1968. -312с.

184. Гинзбург К. Мифы-эмблемы-приметы /К. Гинзбург.-М.: Наука, 2003.-492 с.

185. Гринштейн. А.Л. Карнавал и маскарад в художественной литературе /АЛ.Гринштейн. Самара: изд-во СГАКИ, 1999. -119 с.

186. Гулыга A.B. Миф и современность / A.B. Гулыга // Иностр. лит. 1981. - № 2. -С. 167-174.

187. Гулыга A.B. Пути мифотворчества и путь искусства /A.B. Гулыга // Новый мир. -1969.-№5.-С. 217-233.

188. Давыдов Ю.Н. Интеллектуальный роман и философское мифотворчество /Ю.11. Давыдов // Вопр. лит. 1977. - № 9. - С. 127 -171.

189. Давыдов Ю.11. Бегство от свободы. Философское мифотворчество и литературный авангард /Ю.Н. Давыдов. М.: Худ. лит., 1978. - 365 с.

190. Дирзен И. Эпическое искусство Томаса Манна. Мировоззрение и жизнь /И. Дирзен. М.: Прогресс, 1981. - 303 с.

191. Дуров В. Поэзия любви и скорби /В. Дуров // Публий Овидий Назон. Соб. соч. в 2-х тт. Т. 1. СПб., 1994.-С. 15-17.

192. Жак Дсррида в Москве: Деконструкция путешествия / Под ред. Е.В.Петровской. М.: РИК «Культура», 1993. 199 с.

193. Женетт Ж. Фигуры. В 2-х тт. /Ж. Женетт. М.: изд-во им. Собашникова. 1998.

194. Жирмунский В.М. Из истории западноевропейской литературы /В.М.Жирмунский. Л.: Наука, 1981. - 302 с.

195. Затонский Д. Искусство и миф / Д. Затонский // Современная литература за рубежом. М.: Сов. писатель, 1966. С. 481-509.

196. Затонский Д. Искусство романа и XX век /Д. Затонский. М.: Худож. лит., 1973. -535 с.

197. Затонский Д. В наше время / Д. Затонский. М.: Советский писатель, 1979. -431с.

198. Затонский Д. Художественные ориентиры XX века /Д. Затонски.й М.: Сов. писатель, 1988. - 413 с.

199. Затонский Д. Модернизм и постмодернизм. Мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств /Д. Затонский. М.: Эпицентр, Харьков: Фолио, 2000. - 256 с.

200. Изер В. Акты вымысла, или что фиктивно в фикциональном тексте (пер. К.Постоутенко) /В. Изер // Немецкое философское литературоведение наших дней. Антология. СПб.: изд-во С.-Петербергского ун-та, 2001. С. 186-216.

201. Ильин И.П. Постмодернизм от истока до конца столетия /И.П. Ильин. М.: Интрада, 1998. -255 с.

202. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь /И.П. Ильин. М.: Интрада, 2001. - 384 с.

203. Карельский А. Лекции о творчестве Франца Кафки /А. Карельский // Хрупкая лира. М.: изд-во РГГУ, 1999. С. 143-156.

204. Карельский А. От героя к человеку /А. Карельский. М.: Сов. писатель, 1990. -498 с.

205. Киньяр П. Секс и страх /П. Киньяр. М.: Текст, 2000. - 189 с.

206. Козловский П. Современность постмодернизма /П. Козловский // Вопросы философии. -1995. № 10 - С. 85 - 94.

207. Козловский П. Миф о модерне /П. Козловский. М.: Республика, 2002. - 239 с.

208. Компаньон А. Демон теории /А. Компаньон. М.: изд-во им. Сабашниковых, 2001.-334 с.

209. Корнилова E.H. Мифологическое сознание и мифопоэтика западноевропейского романтизма /E.H. Корнилова М.: ИМЛИ, Наследие, 2001. - 447 с.

210. Косарев А. Философия мифа /А. Косарев. М.: Унив. кн., 2000. - 303 с.

211. Кривцун O.A. Эстетика /O.A. Кривцун. М.: Аспект пресс, 2000. - 430 с.

212. Кристева Ю. Бахтин: слово, диалог и роман /Ю. Кристева // Вестник МГУ. -Серия 9. Филология. 1995. - № 1. - С. 97 - 124

213. Курицын В. Книга о постмодернизме /В. Курицын. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 1992. - 133 с.

214. Курицын В. Постмодернизм: новая первобытная культура /В. Курицые //11овый мир. -1992. № 2. - С. 225 - 232.

215. Курицын В. Книги Борхеса /В. Курицын // Искусство кино. 1993. - № 11. - С. 112-119.

216. Курицын В. К ситуации постмодернизма /В. Курицын // НЛО. 1995. -№11.-С. 197-223.

217. Лейтес Н.С. Роман как художественная система /Н.С. Лейтес. Пермь: Пермский гос. ун-т, 1985. - 79 с.

218. Лейтес Н.С. Конечное и бесконечное. Размышления о литературе XX века: мировидение и поэтика /Н.С. Лейтес. Пермь: Пермский гос. ун-т, 1992. - 121 с.

219. Леви-Стросс К. Сырое и приготовленное /К. Леви-Стросс. М., СПб.: Университетская книга, 1999. - 406 с.

220. Литературная теория немецкого романтизма. — Л.: изд-во писателей г. Ленинграда, 1935. 333 с.

221. Лосев А.Ф. Античная мифология в ее историческом развитии / А.Ф. Лосев. М.: Учпедгиз, 1957.-620 с.

222. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура /А.Ф. Лосев. М.: изд-во политической литературы, 1991. - 525 с.

223. Лосев А.Ф. Диалектика мифа/А.Ф. Лосев-М.: Мысль, 2001. 559 с.

224. Лотман Ю. М. Культура и взрыв /Ю.М. Лотман. М.: Гнозис, издательская группа «Прогресс». 1992.-271 с.

225. Лотман Ю.М. Символ в системе культуры /Ю.М. Лотман // Труды по знаковым системам. Вып. 754. Тарту. 1987. С. 10 - 21.

226. Лотман Ю. М., Успенский Б. Миф имя - культура /Ю.М. Лотман, Б. Успенский //Успенский Б. Избранные труды. Т. 1. М., 1994. - С. 298 - 319.

227. Лукин А., Ранкевич В. В магическом лабиринте сознания. Литературный миф XX века /А. Лукин, В. Ранкевич // Иностр. лит. 1992. - № 3. - С. 240 - 249.

228. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках /М.М. Маковский. М.: Гуманитар. Издательский центр «Владос», 1996.-415 с.

229. Марквард О. Искусство как антификция /О. Марквард // Немецкое философское литературоведение. Антология. СПб.: изд-во С.-Петербергского ун-та, 2001. С. 217 - 242.

230. Медведьева Н.Г. Взаимодействие мифа и романа в литературе /Н.Г. Медведьева // Современный роман. Опыт исследования. Под ред. Л.В. Бычихина. М.: Наука, 1990. -С. 57 69.

231. Мелетинский Е.М. От мифа к литературе /Е.М. Мелетинский. М.: изд-во Российского гос. гум. ун-та, 1994. - 354 с.

232. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа /Е.М. Мелетинский. М.: Восточная литература PAII. 1995. - 407с.

233. Михайлов A.B. Античность как идеал и культурная реальность ХУШ XIX вв. /A.B. Михайлов // Античность как тип культуры. М., 1988. - С. 308 - 324.

234. Мифы народов мира. Энциклопедия. Под ред. С.А. Токарева. В 2-х тт. М.: Советская Энциклопедия, 1987.

235. Можаева А.Б. Миф в литературе XX века: структура и смыслы /А.Б. Можаева // Художественные ориентиры зарубежной литературы XX века. М., ИМЛИ РАН, 2002. -С. 305-330.

236. Монин М.А. Пути Парменида /М.А. Монин // Вопросы философии. 1997. - № З.-С. 118-126.

237. Называть вещи своими именами: Программные выступления мастеров западноевропейской литературы XX века. М.: Прогресс. 1986. - 640 с.

238. Нестеренко В. Чудо как событие в слове /В. Нестеренко // Вопр. лит. 1997. - № 1, январь - февраль. - С. 103 - 116.

239. Нечепорук Е. Герман Брох в споре с Джеймсом Джойсом. К вопросу об особенностях «интеллектуального» романа XX века /Е. Нечепорук // Вопросы национальной специфики произведений зарубежной литературы XIX XX веков. -Иваново, 1979.-С.68-78.

240. Пестерев В.А. Модификации романной формы в прозе запада второй половины XX столетия /В.А. Пестерев Волгоград: изд-во Волгоградского гос. ун-та, 1999. - 309 с.

241. Пестерев В.А. «Последний мир» Кристофа Рансмайра: эстетизация мифа и романная форма /В.А. Пестерев // Многообразие романных форм в прозе Запада второйполовины XX столетия. Волгоград: изд-во Волгоградского гос. ун-та, 2005. С. 170189.

242. Пестерев В.А. Постмодернизм и поэтика романа. Историко-литературные и теоретические аспекты /В.А. Пестерев. Волгоград.: изд-во Волгоградского гос. ун-та. 2001.-38с.

243. Потебня A.A. Слово и миф A.A. Потебня /A.A. Потебня. М.: Правда, 1989. -622 с.

244. Пропп В.Я. Морфология / Исторические корни волшебной сказки /В.Я. Пропп. -М.: Лабиринт, 1998.-512 с.

245. Ржанская Л.П. Интертекстуальность /Л.П. Ржанская // Художественные ориентиры зарубежной литературы XX века. М., ИМЛИ РАН, 2002. - С.539 - 555.

246. Русакова A.B. Томас Манн /A.B. Русакова. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та., 1975.-184 с.

247. Рымарь Н.Т., Скобелев В.П. Теория автора и проблема художественной деятельности /Н.Т. Рымарь, В.П. Скобелев. Воронеж.: Логос-Транс, 1994. - 263 с.

248. Саруханян А.П. Новое мифотворчество: У.Б. Йейтс и Дж. Джойс / А.П. Саруханян // Художественные ориентиры зарубежной литературы XX века. М.: ИМЛИ РАН, 2002. - С. 284 - 304.

249. Свасьян К.А. Фридрих Ницше: мученик познания /К.А. Свасьян // Фридрих Ницше. Собр. соч. в 2-х тг. М., 1990. Т. 1. С. 5 - 46.

250. Смирнова H.H. Теория автора как проблема /I LH. Смирнова // Литературоведение как проблема. М., 2001. - С.376 - 392.

251. Смыслы мифа: мифология в истории и культуре. К 90-летию со дня рождения профессора М.И. Шахновича /М.И. Шахновича. СПб.: изд-во Санкт-Петербургского философского общ-ва, 2001. - 300 с.

252. Современная литературная теория /Е.М. Кобановой. Саратов: Стилло, 2000. - 226 с.

253. Современное зарубежное литературоведение. Энциклопедический справочник /И.П. Ильина. М.: Интрада, 1990. - 319 с.

254. Стеблин-Каменский М.И. Мир саги. Становление литературы /М.И. Стеблин-Каменский. Л.: Наука, 1984. - 230 с.

255. Строев А.Ф. Автор, герой, персонаж /А.Ф. Строев // Художественные ориентиры зарубежной литературы XX века. М., ИМЛИ РАН, 2002. - С. 523-538.

256. Тахо-Годи A.A. Миф у Платона как действительное и воображаемое /A.A. Тахо-Го ди // Платон и его эпоха. М., 1979. - С. 306-315.

257. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литеартуру /Ц. Тодоров М.: Дом интеллектуальной книги, Русское феноменологическое общество, 1997. - 144 с.

258. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического /В.Н. Топоров. М.: Прогресс, 1995. - 623 с.

259. Федоров A.A. Томас Манн. Время шедевров /A.A. Федорова. М.: изд-во Московского ун-та, 1981. - 335 с.

260. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности /О.М. Фрейденберг. М.: Вост. Лит. РАН, 1998.-800 с.

261. Фролов Г.А. Роман постмодернизма в Германии /Г.А. Фролов // Филологические науки Л 1аучные доклады высшей школы/. 1999. - № 1. - С. 71-80.

262. Хализев В.Е. Мифология XIX XX веков и литература /В.Е. Хализев // Вестник МГУ.-Серия 9. Филология. - 2002.-№3.-С. 7-21.

263. Ханмурзаев К.Г. Немецкий романтический роман. Генезис. Поэтика. Эволюция жанра /К.Г. Ханмурзаев Махачкала: Махачкалинский гос. ун-т, 1998. - 332 с.

264. Хоркхаймер М., Адорно Т.В. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты /М. Хоркхаймер, Т. Адорно М., СПб.: Медиум, Ювента, 1997. - 311 с.

265. Хоружий С.С. Бахтин, Джойс, Люцифер /С.С. Хоружий // Бахтинология. Исследования Переводы Публикации. СПб., 1995. - С.12 - 26.

266. Чавчанидзе Д.Л. Феномен искусства в немецкой романтической прозе: средневековая модель и ее разрушение /Д.С. Чавчанидзе. М.: Изд-во Московского унта. 1997.-296 с.

267. Чулков O.A. «Живые зеркала». Мифология и метафизика отраженного образа /O.A. Чулков // АКАДНМЕ1А. Материалы и исследования по истории платонизма. СПб.: изд-во Санкт-Петербургского университета. 2000. - № 3. - С. 192-214.

268. Шмидт-Денглер В. Томас Бернхард: смысл и значение /В. Шмидт-Денглер // Т. Бернхард. Стужа. Роман. СПб: Симпозиум, 2000. С. 469 - 490.

269. Щеглов Ю. Опыт о «Метаморфозах» /Ю. Щеглов. СПб.: Гиперион, 2002. - 280 с.

270. Adorno T.W. Negative Dialektik /T.W. Adorno. Frankfurt а. M.: Suhrkamp, 1966. -406 S.

271. Assmann P. Die andere Seite der Wirklichkeit /Р. Assmann. Salzburg u.a.: ResidenzVerlag, 1995.-175 S.

272. Aust H. Der historische Roman /Н. Aust. Stuttgart, Weimar: Verlag J.B. Metzler, 1994,-80 S.

273. Berendsohn A. Die humanistische Front. Einfuhrung in die deutsche Emigrantenliteratur /А. Berendsohn. — Zürich: Europa-Verlag, In 2 Bdn. 1946.

274. Blumenberg H. Arbeit am Mythos /I I. Blumenberg. Frankfurt а. M.: Suhrkamp, 1979.-699 S.

275. Blumenberg H. Wirklichkeitsbegriff und Wirkungspotential des Mythos // Fuhrmann M. (Hg.) Terror und Spiel. Probleme der Mythenrezeption /H. Blumenberg. München: Wilhelm Fink Verlag, 1971.-S. 11-66

276. Cioran E.M. Die verfahlte Schöpfung /T.V. Cioran. Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 2002,-187 S.

277. Citati P. Kafka. Verwandlungen eines Dichters /P. Citati. München: Piper, 1987. -345 S.

278. Collmann T. Zeit und Geschichte in Hermann Brochs Roman «Der Tod des Vergil» /T.Collmann. Bonn: Bouvier, 1967. - 180 S.

279. Farster N. Die Wiederkehr des Erzählens. Deutschsprachige Prosa der 80er und 90er Jahre /N. Farster. Darmstadt: Wiss. Buhges, 1999. - 201 S.

280. Freund W. Deutsch Phantastik. Die phantastische deutschsprachige Literatur von Goethe bis zur Gegenwart /W. Freund. München: Fink, 1999. - 230 S.

281. Gerhards C. Apokalypse und Moderne. A. Kubin «Die andere Seite» und Ernst Jüngers Frühwerk /C. Gerhards Würzburg: Königshausen & Neumann, 1999. - 157 S.

282. Hamburger K. Thomas Mann: Das Gesetz /K. Hamburger. Frankfurt a.M., Berlin, 1964. - 174 S.

283. Harzer F. Ovid /F. Harzer. Stuttgart u.a.: Metzler, 2002. - 153 S.

284. Heizmann J. Antike und Moderne in Hermann Brochs «Tod des Vergils». Über Dichtung und Wissenschaft, Utopie und Ideologie /J. Heizmann. Tübingen: Narr, 1997. - 36 S.

285. Hell P. Kafka // Kinders neues Literatur Lexikon. Bd. 9. München, 1988. S. 22-57.

286. Heuermann H. Medienkultur und Mythos. Regressive Tendenzen im Fortschritt der Moderne /H. Heuermann. Reinbek bei HH, 1994. - 322 S.

287. Hinterhäuser H. Fin de Siecle. Gestalten und Mythen. München: Fink, 1977. 189 S.

288. Horn A. Mythisches Denken und Literatur /A. Horn. Wäryburg: Königshausen & Neumann, 1995.-132 S.

289. Horstmann U. Das Unter. Konturen einer Philosophie der Menschenflucht /U.Horstmann. Frankfurt a.M.: Suhrkamp, 1985. - 116 S.

290. Jameson F. Postmoderne- zur Logik der Kultur im Spätkapitalismus /F. Jameson // Postmoderne. Zeichen eines kulturellen Wandels.Hg. A. Huyssen u. K. Scherpe. Reinbeck, 1986.-S. 45-102.

291. Jünger E. Kubin A. Eine Begegnung iE. Jünger, A. Kubin. Frankfurt a. M.: Propyläen-Verl., 1975. - 119 S.

292. Koopmann H. Tendenzen der deutschen Gegenwartsliteratur (1970-1995) /Knobloch H., Koopmann H. (Hrsg.) //Deutschsprachige Gegenwartsliteratur. Tübingen, 1997. 227 S.

293. Kucher G. Thomas Mann und Heimito von Doderer: Mythos und Geschichte /G. Kucher. Nürnberg: Carl, 1981. - 282 S.

294. Lachtmann R. (Hg.). Dialogiyität /R. Lachtmann. München: Francke, 1982. - 403 S.

295. Lämmert E. Bauformen des Erzählens IE. Lämmert Stuttgart: Metzler, 1993. - 299 S.

296. Lehnert H. Th. Mann. Fiktion, Mythos, Religion /H. Lehnert. Stuttgart: Kohlhammer, 1965.-267 S.

297. Lichtmann T. Die Mythische Erkenntnis bei Hermann Broch einige Bemerkungen zu seinem Roman «Der Tod des Vergils» /T. Lichtmann. Bern u.a., 1990. - 112 S.

298. Lippuner H. Alfred Kubins Roman «Die andere Seite» /H. Lippuner. München: Francke, 1977.-221 S.

299. Mühlher R. Dichtung der Kriese. Mythos und Psychologie in der Dichtung des 19. und 20.Jahrhunderts /R. Mühlher. Wien: Herold, 1951. - 565 S.

300. Petersen J. Der deutsche Roman der Moderne. Grundlegung Typologie -Entwicklung /J. Petersen. - Stuttgart: Metzler, 1991. - 424 S.

301. Pfeiffer J. Franz Kafka. Die Verwandlung / Brief an den Vater /J. Pfeiffer. München: Goldmann, 1998.-164 S.

302. Renner R.G. Die postmoderne Konstellation. Theorie, Text und Kunst im Ausgang der Moderne /R.G. Renner. Freiberg, 1988. - 406 S.

303. Riedel V. Antikerezeption in der deutschen Literatur vom Renaissance-Humanismus bis zur Gegenwart N. Riedel. Stuttgart. Weimar: Metzler, 2000. - 515 S.

304. Rösch E. Stellenkommentar // Kafka F. Verwandlung / F. Kafka. München: Goldmann, 1999.-247 S.

305. Rottensteiner F. Die österreichische phantastische Literatur der Gegenwarts // Freund W. (Hg.) Der Demiurg ist ein Zwitter. Alfred Kubin und die deutschsprachige Phantastik. -München: Wilhelm Fink Verl., 1999. S. 241 - 261.

306. Steudel M. Die Literaturparodie in Ovids «Ars Amatoria» /M. Steudel. Hildesheim u.a.: Olms. Weidmann, 1992.-228 S.

307. Strelka J. P. Poeta Doctus Hermann Broch /J.P. Strelka. Tübingen: Francke, 2001. -157 S.

308. Schärf Ch. Der Roman im 20.Jahrhundert /Ch. Schärf. Stuttgart, Weimar, 2001. -215 S.

309. Scheitler I. Deutschsprachige Gegenwartsprosa seit 1970 /1. Scheitler. Tübingen u.a.: Francke, 2001.-386 S.

310. Scherpe K.R. Die rekonstruierte Moderne. Studien yur deutschen Literatur nach 1945 /K.R. Scherpe. Köln, Weimar, Wien: Böhlau, 1992. - 293 S.

311. Schmeling M. Der labyrinthische Diskurs. Vom Mythos zum Erzähllmodel /M.Schmeling. Frankfurt a.M.: Athenäum-Verl., 1987. - 358 S.

312. Schmeling M. Der Erzähler im Labyrinth. Mythos Moderne und Intertextualität // Konstantinou E. (Hg.) Europäischer Philhellenismus. Antike Motive in der heutigen europäischen Literatur. Frankfurt a.M.: Peter Lange, 1995. - S. 251-269.

313. Schmidt E. Ovids poetische Menschenwelt. Die Metamorfosen als Metapher und Symphonie // Sitzungsberichte der Heidelberger Akademie der Wissenschaften. 1991. - H. 2. - S. 63-97.

314. Schmidt-Dengler W. Bruchlinien. Vorlesungen zur österreichischen Literatur 1945 bis 1990 /W. Schmidt-Dengler. Wien u.a.: Residenz Verlag, 1995. - 559 S.

315. Schmidt-Dengler W. Metamorphosen in der deutschen Literatur. Skriptum zur Vorlesung /W. Schmidt-Dengler. Wien, 1998. - 132 S.

316. Schmidt-Dengler W. Der übertreibungs Künstler: Zu Thomas Bernhard AV. Schmidt-Dengler. Wien: Sonderyahl, 1997. -195 S.

317. Schmitzer U. Zeitgeschichte in Ovids Metamorphosen. Mythologische Dichtung unter politischem Anspruch /U. Schmitzer. Stuttgart: Teubner, 1990. - 377 S.

318. Stierle K. Mythos als «Bricolage» und zwei Endstufen des Prometheusmythos //1 lg.: Fuhrmann M. Terror und Spiel. Probleme der Mythenrezeption /K. Stierle. München: Wilhelm Fink Verlag, 1971. - S. 455 - 472.

319. Vogt J. Aspekte erzählender Prosa. Eine Einfïihrung in Erzähltechnik und Romantheorie /J. Vogl. Hamburg: Westdeutscher Verlag. GmbH, Opladen, 1990. - 273 S.

320. Volker R. Antikerezeption in der deutschen Literatur vom Renaissance-Humanismus bis zur Gegenwart /R. Volker. Stuttgart, Weimar: Verlag J.B. Metzler, 2000. - 516 S.

321. Vondung K. Apokalypse in Deutschland /K. Vondung. München: Dt. Taschenbuchverl.,1988. - 524 S.

322. Weimann R. Literaturgeschichte und Mythologie. Mythologische und historische Studien /R. Weimann. Berlin & Weimar: Aufbauverl., 1971. - 514 S.

323. Weller A. Zur Dialektik von Moderne und Postmoderne /A. Weller. Frankfurt am M.: Peter Lange, 1985.-331 S.

324. Winkler W. Psychologie der moderne Kunst /W. Winkler. Tübingen: Francke, 1949. - S. 423.

325. Wolf J. Visualität, Form und Mythos in Peter Handke Prosa /J. Wolf. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1991.-248 S.

326. Zeyringer K. Innerlichkeit und Öffentlichkeit, österreichische Literatur der achtyiger Jahre /K. Zeyringer. Tübingen: Francke, 1992. - 305 S.

327. Zeyringer K. «Kein schöner Land» und «Keinem bleibt seine Gestalt». Tendenzen österreichischer Literatur der 80er Jahre // Karlheinz F. (Hg.) Die Zeit und die Schrift. Österreichische Literatur nach 1945. Auckenthaler, Szeged, Jäte, 1993. - S. 5 - 26.

328. Zeyringer K. Die Zeit und die Schrift. Österreichische Literatur nach 1945 // K.Zeyringer. Innsbruck: Haymon - Verlag, 1993. - 180 S.

329. Zmegac B. (Hg.). Moderne Literatur in Grundbegriffen /B. Zmegac. Frankfurt a.M. Athenäum, 1987.-414 S.