автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Русская "деревенская проза" в англо-американской славистике

Полный текст автореферата диссертации по теме "Русская "деревенская проза" в англо-американской славистике"

На правах рукописи

/ уу

ЧЕКАННИКОВА Ирина Михайловна

РУССКАЯ «ДЕРЕВЕНСКАЯ ПРОЗА» В АНГЛО-АМЕРИКАНСКОЙ СЛАВИСТИКЕ

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Томск - 2005

Работа выполнена на кафедре общего литературоведения Томского государственного университета

Научный руководитель

кандидат филологических наук, доцент Серебренников

Николай Валентинович

Официальные оппоненты

доктор филологических наук, профессор

Кафанова Ольга Бодовна

кандидат филологических наук доцент

Машки на Ольга Александровна

Ведущая организация Красноярский государственный

педагогический университет

Защита состоится «22» декабря 2005 г. в_ч._м. на заседании

диссертационного совета Д.212.267.05 при Томском государственном университете по адресу: 634050 г. Томск, пр. Ленина, 36.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Томского государственного университета.

Автореферат разослан «_17_» ноября 2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук,

профессор л -п. -у Л. А. Захарова

ооз

i

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В современную эпоху, отмеченную тенденцией к сближению и взаимообогащению культур разных стран, вопрос об актуальности изучения и сопоставления литературных традиций России и Запада не вызывает сомнения. Художественная литература, способная в полной мере раскрыть накопленный человеческий опыт, в этом диалоге может стать одним из важнейших факторов взаимовлияния национальных культур и гармонизации отношений между народами.

В 1960-1980-х годах на страницах советских периодических изданий проходили ожесточенные литературные баталии, в результате которых исподволь формировалось представление о существовании в СССР различных эстетических школ и литературных течений, о сложности и реальном многообразии литературного процесса. Влиятельность критики в этот период приобрела такой масштаб, что иногда дискуссии, вызванные «деревенской прозой», отодвигали ее на второй план. С одной стороны, в результате этого появились не только интересные комментарии, но и более глубокие, многогранные прочтения некоторых основополагающих текстов и трактовка течения в целом. С другой стороны, критики разрабатывали идеи и образы, которые находили в «деревенской прозе», и пытались преобразовать их в идеологические концепции. «Деревенская проза» и то, что было о ней написано, заняли пространство, которое можно назвать «окололитературным»: это была «сфера дебатов, цитирования, слепой веры, предательства, примирения <...> но не сфера единства или взаимного согласия по вопросу о природе литературного творчества»1. В этом зачастую предвзятом, политизированном контексте вместе с развитием «деревенской прозы» эволюционировала и критика. Обсуждение произведений «деревенской прозы» провоцировало споры об исповедальности и положительном герое, о реализме и границах условности, об органичности мировосприятия и новом художественном сознании, об истории и культуре, о морали и экологических проблемах в эпоху научно-технической революции. Споры приводили к разногла-

Krauss R. Poststructuralism and the Paralitera Other Modernist Myths MIT-Press. 1985 P 292-293

' 11 Ji)e UTtsnnatity-ofthe-Avent-Garde and РОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА j

Sjf&n

сиям, непримиримость сторон вызвала размежевание позиций литературных журналов и разделение всей критики на «либералов» и «почвенников».

Изучая дискуссии вокруг «деревенской прозы» 1960 - 1980-х годов, мы сталкиваемся с феноменом национально-культурного самосознания, проявляющимся на разных уровнях - региональном, национальном, глобальном, обозначающих контекст творчества русских писателей. Всеобщая значимость «деревенской прозы» как литературы, затрагивающей вопросы бытия вселенского значения, привела к тому, что дискуссия о ней приобрела глобальный масштаб и изменилось ее видение.

Актуальность диссертационного исследования - в растущем интересе современного литературоведения к литературным связям, к диалогу культур и национальных образов мира. Многочисленные отзывы англо-американских критиков - от рецензий до монографий - свидетельствуют о внимании Запада к «загадке России». Знакомство с зарубежными исследованиями «деревенской прозы», их критическое усвоение позволяют не только оценить это явление русской литературы с точки зрения представителей другой национальной среды, но и увидеть его значимость для всей мировой литературы в целом.

Постановка проблемы определяется необходимостью объективного, всестороннего подхода к изучению «деревенской прозы» как одного из самых влиятельных явлений русской литературы XX века, для чего мы рассматриваем и русскую, и англоязычную критику этого идейно-стилевого течения. Западные критико-литературоведческие произведения 1960 - 1990-х годов дают возможность оценить состояние и уровень англо-американской славистики второй половины XX века, а сопоставление англоязычной и русской критики «деревенской прозы» позволяет взглянуть на это явление литературы под новым углом зрения (используя понятие «славистика», которое означает научное изучение литературы, языка и этнографии славянских народов, мы предполагаем сужение этого термина до исследований в области русской литературы, включая сюда и западную литературную критику). Диалог критиков и литературоведов России и Запада помогает определить отличие русской литературной критики от западной и обнаружить точки их сближения.

Объектом исследования стали работы английских и американских литературоведов и критиков о «деревенской прозе» Ее изучению посвящены монографии Д. Брауна, Дж. Хоскинга, Э Дж. Брауна, Д. Лоуи, Р Марш, К. Кларк, Н.

Шнайдмана, Б. Хельдт, статьи Ф. Льюис, Э. Олкотга, Дж. Б. Вудворда и др. Наиболее обстоятельно это литературное течение представлено в монографии К.Ф. Партэ «Русская деревенская проза: светлое прошлое» (1992). Творчество отдельных писателей-«деревенщиков» рассматривалось в монографиях и статьях Т. Половы, А. Мак-Миллина, Д. Гиллеспи, Дж. Байкович, Р. Портера, Дж. Гибиана и др. История развития «деревенской прозы» и анализ ее основных произведений вошли в энциклопедический «Путеводитель по русской литературе» (1985) В. Терраса, систематизирующий литературные персоналии, жанры и стили. Привлекаются также труды российских критиков и литературоведов, писавших о прозаиках-неопочвенниках.

Предметом исследования являются особенности восприятия русской «деревенской прозы» англоязычными критиками и учеными.

Основная цель представленной работы состоит в выявлении специфики восприятия «деревенской прозы», выразившей русское национальное самосознание, англоязычной критикой, ориентированной преимущественно на модернизм.

Этим обусловлены конкретные задачи:

1) Описать эволюцию и спектр рецензий на русскую прозу о деревне.

2) Определить влияние «деревенской прозы» на развитие советской литературной критики.

3) Охарактеризовать состояние западного литературоведения, в частности славистики, в конце XX века и описать основные критические подходы к исследованию русской литературы западными критиками.

4) Систематизировать отзывы англоязычных критиков о «деревенской прозе».

5) Определить роль англоязычного литературоведения в расширении диалога о России и, по возможности, осветить интертекстуальные связи литератур.

Методологическая основа исследования представляет собой применение текстологического, сравнительно-исторического и типологического методов изучения литературных явлений.

Теория архетипа, по К.Г. Юнгу, как сквозной модели, первоначального образца, существующего на уровне коллективного бессознательного и воплотившегося в литературе в виде мифов, легенд и т.д., взята за основу при иссле-

довании архетипа Деревня Это позволяет, с одной стороны, выявить генетико-типологические схождения в литературе России и Запада, а с другой стороны, увидеть место русской «деревенской прозы» в мировом литературном процессе.

Научная новизна исследования содержится в привлечении зарубежных источников, ранее не задействованных в отечественном литературоведении и впервые переведенных и систематизированных диссертантом.

Теоретическая значимость диссертации базируется на итоговом в данное время разборе дискуссий 1960 - 1980-х годов в контексте международной полемики и заключается в анализе возможностей применения к русским текстам методологии современного англо-американского литературоведения.

Практическое применение результатов исследования предполагается при построении общих и специальных курсов, лекций и семинаров по истории русской литературы XX века, общему литературоведению, зарубежной критической литературе. Полученные результаты создают предпосылки для более взвешенной оценки вклада авторов «деревенской прозы» в современный литературный процесс.

Апробация темы подтверждена докладами на Десятой международной научной конференции «Проблемы литературных жанров» (Томск, 2001), на Всероссийской научно-практической конференции «Образование на пороге XXI века» (Новокузнецк, 2001), на научно-практической конференции «Образование в третьем тысячелетии» (Новокузнецк, 2002).

Содержание диссертации изложено в нижеозначенных публикациях статей и в комментариях к монографии К.Ф. Партэ «Русская деревенская проза: светлое прошлое», переведенной диссертантом и опубликованной с разрешения автора в издательстве Томского государственного университета (2004).

Структура работы: введение, три главы, заключение и список источников и литературы, включающий 251 название.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы, определяется актуальность, научная новизна и методологическая база диссертационного исследования, формулируются цель, задачи и предмет исследования, приводится теоретиче-

екая значимость и определяется область практического применения материала диссертации.

Также здесь характеризуется состояние западного литературоведения в советский период в связи с затруднениями объективного анализа ввиду цензурного диктата в СССР и раздробленности литературного процесса и дан анализ положений, заявленных в работах о необходимости рассматривать литературные отношения Запада и России в свете диалога культур.

В первой главе «Становление "деревенской прозы" я ее ренеппия в русской критике» исследуется эволюция «деревенской прозы» и ее влияние на становление русской критики, выявляющей своеобразие национального контекста этого литературного течения.

При формулировании причин обращения писателей к теме деревни выделяются социально-экономические и политические, связанные с бедственным положением русской деревни, историко-культурные, главная из которых - трагический характер судьбы русского народа в XX веке и уничтожение народной культуры, этические и мировоззренческие, вызванные осознанием изменений в национальной этике как следствия разрыва с традициями. Творчество писателей в русле этих причин позволяет определить литературу о деревне как литературу национального самосознания. В то же время «деревенская проза» стала ответом на разочарование в технократическом пути развития страны и попыткой обретения утраченного «рая» через возвращение к истокам национальной культуры.

Истоки возникновения «деревенской прозы» некоторые исследователи связывают с именем В. Овечкина. Заслугой В. Овечкина, Е. Дороша, Г. Трое-польского, А. Яшина и других писателей было то, что их проблемные публицистические очерки положили начало социально-аналитическому направлению литературы с характерным для него стремлением к постижению народного характера и осмыслению того, что стало в XX веке с патриархальным обществом. Одновременно с этими очерками, в конце 1950 - начале 1960-х годов, появляются лирические произведения, фиксировавшие уникальность и неповторимость всего принадлежащего национальному миру. Отметим это как первый период - этап развития «деревенской прозы» со своей жанровой системой, эстетикой, проблематикой и поэтикой.

Самые известные произведения этого идейно-стилевого течения были соз-таны с 1964 г. по начало 1980-х. и мы определяем это время как этап классиче-

скид, период поиска русской литературой универсальных ценностей, перехода от критики системы к критике цивилизации, - период наивысшей популярности творчества писателей-ядеревенщиков». «Деревенская проза» достигла своего расцвета. Изживание социальных иллюзий в условиях советской эпохи и стремление к целостному осмыслению судьбы нации и личности в мире привели к тому, что произведения авторов «деревенской прозы» 1970-х годов породили, с одной стороны, эсхатологическое мироощущение, а с другой - идеализацию национального прошлого и природы, противопоставляемую современной цивилизации.

Можно говорить об эволюции «деревенской прозы» как нравственно-философской, эстетической общности, доказательством чего являются такие значительные, во многом итоговые для ее авторов, произведения, как «Прощание с Матерой» (1976) В. Распутина, «Царь-рыба» (1976) В. Астафьева, «Дом» (1978) Ф. Абрамова, «Лад» (1982) В. Белова. Они свидетельствовали об окончательном перерастании «деревенской прозы» в философско-этическую, «онтологическую» литературу.

Название «онтологическая», утверждавшее значимость этой прозы, ставившей универсальные, всеобщие вопросы о вечном, неизменном, об эмоционально-душевной ценности бытия, о смысле жизни и смерти, не смогло вытеснить прежнее название. Термин «деревенская проза» оспаривался и с эстетической, и с идеологической стороны, но попытки заменить его иным, акцентирующим другие качества и достоинства, не увенчались успехом. Литература диктовала необходимость работы над созданием нового критического кода, ключа, с помощью которого можно было понять процессы, движущие современной литературой.

В 1980-е годы начинается третий период «деревенской прозы», этап кризиса художественного сознания, что подтверждают такие произведения, как «Пожар» (1985) В. Распутина, «Всё впереди» (1986) В. Белова, «Печальный детектив» (1986) В. Астафьева, в которых писатели ставят проблему судьбы народных идеалов и их разрушения, приводящего к духовной деградации нации. Эти сочинения показательны для «тупика», в который зашли их авторы при утрате обществом нравственных ориентиров и моральных ценностей, и уже не могли оказать прежнее воздействие. «Деревенская проза» перестает существовать как жизнеспособное литературное течение, а ее самые известные предста-

вители начинают чаще посвящать себя публицистике и обращаться к общественности напрямую.

Исследование причин возникновения «деревенской прозы» позволяет судить об объективности появления этого литературного течения и закономерности этапов его становления, отражающих своеобразие русской национальной жизни во второй половине XX века.

В обоснование тезиса, что деревенская проза» во многом способствовала возрождению в России критической мысли, подчеркнем, что писатели-почвенники были вовлечены в полемику изначально: Ф. Абрамов, В. Тендряков, С. Залыгин, Е. Дорош и В. Овечкин написали эссе о связи «колхоза и литературы». Так, имя Ф. Абрамова стало известно после публикации его злободневной статьи «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» (1954).

С появлением «Деревенского дневника» Е. Дороша (1956-1970) и «Владимирских проселков» В. Солоухина (1957) «деревенская» литература отдалилась от «колхозной», а вместе с тем изменилась и критика. Писатели обратили более пристальное внимание на повседневную жизнь простых крестьян, их культурное и природное окружение и вышли за пределы колхозной конторы.

Внимание критиков к «деревенской прозе» свидетельствовало о признании ее идейно-художественной значимости. Вместе со становлением этой литературы эволюционировала и критика, но отмечалось, что она не успевает за стремительным развитием «деревенской прозы».

Ее обсуждение стало ведущей тенденцией некоторых журналов. Критики спорили о героях ее произведений, народном характере, драматизме исторической судьбы русской деревни, истинном и мнимом патриотизме. Иногда это приводило к ожесточенным спорам, напоминающим о давнем разделении на «западников» и «славянофилов», - например, дискуссия, начатая в 1968 г. статьями В. Чалмаева и М. Лобанова в журнале «Молодая гвардия», где прославлялись традиции народности в литературе, «нравственная природа России» и «святыни национального духа». Оппоненты (А. Дементьев, Ю. Суровцев, И. Мотяшов, Ф. Чапчахов и др.) обвинили авторов статей в национальной ограниченности и идеализации прошлого. Выход дискуссии на новый виток развития и подключение к ней партийных функционеров привели к размежеванию литературных позиций журналов и разделению всей критики, когда-либо писавшей о «деревенской прозе», на «почвенническое» и «либеральное» направления. По-

мимо этого, реакция «сверху» свидетельствовала о том, что в глазах тоталитарной власти идея национальной замкнутости представлялась более приемлемой по сравнению с идеями, призывавшими к общению со всем миром

В данной главе также анализируется вклад в исследование «деревенской прозы» советских и российских критиков: А. Макарова, Е. Стариковой, И Дед-кова, Е Осетрова, Г Белой, А. Адамовича, Л. Вильчек, Г. Цветова.

В современный период «деревенская проза» переживает повторное критическое осмысление. Большой вклад в привлечение внимания к ней как явлению не только литературному, но и философско-этическому, нравственному, социально-историческому внесла А. Большакова, а за рубежом аналогичный интерес к этой теме проявляет американская славистка К. Партэ. Сходство литературоведческих позиций исследовательниц наблюдается не только в их оценке неопочвеннической прозы как самого влиятельного, эстетически полноценного и идеологически значимого течения русской литературы второй половины XX века. Обе исследовательницы доказывают актуальность изучения «деревенской прозы», потенциал которой выходит за рамки решения крестьянских проблем: она сущесгвует в контексте споров по вопросам национализма, феномена «рус-скости», проблемы Россия - Запад.

Необходимость понимания сути этого литературного явления и его органичного включения в контекст мировой литературы дает возможность рассматривать «деревенскую прозу» с позиций компаративистики, позволяющей осуществить подход объективный и всесторонний. Установление связей типологического плана в русской прозе и англо-американской способствует выявлению общих истоков, объясняющих универсальность темы деревни в литературе разных стран.

Вслед за А. Большаковой для установления типологического сходства мы берем такую сущностную единицу сравнительного анализа, как архетип - сложившуюся исторически на уровне коллективного бессознательного сквозную модель, способную порождать бесчисленное количество отражений и помогающую прийти к пониманию истоков любого явления.

Взгляд на историю вопроса позволяет прийти к заключению, что относимый к архетипическим формам образ Деревни всегда занимал особое место в произведениях русских писателей, являясь прообразом России и естественно доминируя в картине национального мира.

Восприятие русского национального мира в глазах зарубежных читателей складывалось во многом благодаря изображенной в литературе деревне, поскольку

- Россия еще до недавних пор воспринималась на Западе как аграрная патриархальная страна, а слова «русский народ» и «русское крестьянство» понимались как синонимы;

- в деревне больше, чем в городе, сохранялся национальный дух, поддерживаемый народной культурой, традициями и обычаями.

Ретроспективный взгляд на русскую литературу позволяет утверждать, что в XIX веке важным объектом творчества было дворянское поместье, а его постепенный упадок символизировал общее нездоровье, в том числе и крестьянства. Литература конца XIX столетия отражала состояние русского общества и пыталась определить тенденции его развития. Произведения наиболее выдающихся писателей, чутко уловивших надвигавшиеся великие потрясения, способствовали оживленным дискуссиям о судьбе России и путях ее развития

Авангардные художественные и политические движения начала XX века сконцентрировали внимание на городе, и сельская тема отошла на задний план литературной жизни. Однако после начала коллективизации в 1928 г. и декларативного утверждения социалистического реализма в 1934-м деревня вновь становится важной темой с переносом фокуса внимания на колхоз. «Колхозная» литература провозглашала программу быстрых и необратимых изменений, призванных стереть грань между городом и деревней. Западные исследователи, изучавшие литературу этого периода, приходят к выводу, что деревня как локус исчезла из произведений, в которых рассказывалось не о крестьянской жизни, а о «заботливом» отношении партии к колхозникам.

В 1940 - 1950-е годы насущной необходимостью стала литература, способная поддержать боевой дух народа в восстановлении сельского хозяйства, истощенного войной. Взявшие на себя эту роль очерки В. Овечкина и других писателей, критикующих недостатки управленческой политики на селе, одновременно поднимали вопросы социально-политического и нравственно-этического характера. Постепенно переходя от критики местного руководства к критике системы, сельскохозяйственные публицистические очерки подготовили почву для «деревенской прозы». Ее эстетическая модель вскоре полностью заменила приукрашенную действительность «колхозных» романов. Успех «дере-

венской прозы» некоторые критики склонны объяснять тем, что ее авторы были крестьянского происхождения и описывали деревенскую жизнь «изнутри».

Изображение деревни, являющейся центром коллективной жизни в пространстве патриархального уклада, занимает в «деревенской прозе» значительное место. Отличительными признаками Деревни как архетипа являются ее пространственно-временные характеристики: замкнутое и изолированное от остального мира пространство создает образ микромира, ограниченного, но самодостаточного, а, в отличие от литературы соцреализма с ее стремлением приблизить будущее, время «деревенской прозы» направлено в прошлое и отмечено ностальгией по ушедшему образу жизни.

Возрождая традиции русской классической литературы, «деревенская проза» по возможности правдиво изображала деревню в разные периоды ее существования, сохраняя в памяти людей то, что безвозвратно исчезало на глазах. Для западных читателей запечатленные на ее страницах национальные типы, предметы русской крестьянской культуры, народные традиции и обычаи создавали образ уникального русского мира.

Во второй главе «Восприятие "деревенской прозы" англоамериканской славистикой» анализируются и систематизируются отзывы западных критиков на произведения писателей-деревенщиков.

Обзор рецензий английских и американских исследователей и их хронологический анализ позволяет сделать вывод, что интерес западных специалистов к «деревенской прозе» был спровоцирован вниманием к ней советских критиков и многолетним обсуждением ее на страницах периодической печати. Таким образом, исследованию подвергались не только сами произведения, но и вызванные ими отклики в советской прессе.

Несколько десятилетий господства в культуре СССР методов соцреализма сформировали на Западе представление о советской литературе как серой, однообразной массе с изображением приукрашенной действительности, стереотипными положительными героями и обязательным счастливым концом. На этом фоне появление более правдивой «деревенской прозы» было подобно «глотку свежего воздуха». Западных славистов, вынужденных использовать художественную литературу как способ получения информации, «деревенская проза» привлекала тем, что, будучи официально разрешенной, создавала досто-

верное представление о жизни советского народа по сравнению со средствами массовой информации, дающими лишь мимолетные поверхностные знания.

Изучая причины приверженности советских писателей к деревенской теме, критики приходили к выводу, что, перестав быть крестьянской страной по основным способам производства материальных ценностей, Россия духовно, памятью сердца очень недалеко отдалилась от своего крестьянского прошлого -ровно настолько, чтобы ощутить потребность и получить возможность окинуть его взглядом, оценить нравственно и эстетически то, от чего она ушла и продолжает стремительно уходить.

Грандиозные изменения в облике советской деревни в XX веке привлекли внимание всех, кто интересовался судьбой России По мнению американского критика Дж. Хоскинга, процесс превращения патриархального общества в индустриальное, являясь по существу мировым, в России протекал с огромной, катастрофической для множества личных судеб скоростью: традиции разрушались, не успевая смениться другими, поколения отцов и детей оказывались разделенными не годами, а историческими эпохами. Дж. Хоскинг особо выделяет годы индустриализации и урбанизации: он не сомневается, что в этом процессе многое, характерное для крестьянской жизни, было разрушено. То, как проходила коллективизация, сделало этот переход острее, чем в других странах.

Р Марш считает, что изображение коллективизации в произведениях писателей-деревенщиков сыграло более важную роль в «подготовке перестройки в умах людей», чем политология или историография. По словам Р. Марш, одно из самых сильных впечатлений на нее произвел сюрреалистический роман А. Платонова «Котлован», написанный на пике коллективизации и не публиковавшийся в СССР до горбачевских реформ. Автор подвергает сатире призыв властей вести массы к «светлому счастью», и неистовое рытье котлована с целью строительства многоэтажного здания под названием «социализм» происходит на фоне «всеобщей нищеты» близлежащей деревни. Р. Марш полагает, что в этом романе А Платонов высмеивает многие социалистические идеи, толкуя их буквально и доводя до абсурда.

Публикация романа «Мужики и бабы» (1976) Б. Можаева, на ее взгляд, подготовила почву для других произведений на эту тему - «Канунов» (1976) В Белова и «Оврагов» (1977) С. Антонова. Заслугой этих писателей Р. Марш считает привлечение внимания ко многим важным вопросам, в том числе и того,

который волновал историков и публицистов: сопротивлялись ли крестьяне коллективизации? Р. Марш, исследовавшая историко-литературные архивы, заявляет, что о случаях противостояния коллективизации конца 1920-х годов стало известно только с приходом гласности. Р. Марш утверждает, что в романах Б. Можаева, В. Белова и С. Антонова показана горестная враждебность крестьян, вызванная насильственной коллективизацией и несправедливым раскулачиванием. По мнению исследовательницы, .эти писатели дают интерпретацию понятия «кулачество», не согласную с навязанной «сверху», поскольку благополучие зажиточные крестьяне приобрели благодаря своей способности к предпринимательству и трудолюбию, за что были высоко ценимы и уважаемы в сельском обществе, представляя его динамичную силу. Б. Можаев показывает глупость власти, уничтожающей людей, способных внести огромный вклад в развитие сельского хозяйства.

По убеждению американского русиста Д. Брауна, все, что написано о русской деревне, так или иначе сводится к ее материальному благополучию. Американские исследователи, изучавшие литературные источники послевоенного времени, делали неутешительные выводы о социально-экономической ситуации в СССР и считали низкий уровень жизни в селе последствием политики государства. К. Кларк, например, заявляла, что «сельское хозяйство всегда было "ахиллесовой пятой" экономики Советского Союза»2. К бедственному положению послевоенная русская деревня пришла в результате административного закрепления ее жителей, что привело к их бесправию и разительному социальному неравенству в сравнении с городом. В. Данхэм в книге о меняющихся ценностях в советском обществе делится мыслями о том, что отношение к деревне напоминало отношение к колониальной стране: вместо того, чтобы создавать программы, направленные на помощь колхозникам, государство лишь ужесточало контроль, призванный выжать из них все возможное.

В послевоенные годы десятки миллионов людей тем или иным способом покидали деревни, переезжая в города на постоянное место жительства. Переезд в город, по мнению Дж. Хоскинга, оказывал психологическое воздействие на личность бывших крестьян, что убедительно показано, например, в рассказах Н.

2 Clark К The Centrality of Rural Themes in Postwar Soviet Fiction // Perspectives on Literature and Society in Eastern and Western Europe. London, 1949. P.17.

Жданова «Поездка на родину» (1964) и Ю. Казакова «Запах хлеба» (1965). Часто деревня остается в памяти бывшего деревенского жителя осадком смущения и вины за себя и за общество, в котором он живет, как в рассказе Н. Жданова. Литература не только способствовала сохранению памяти о прошлой жизни, но и напоминала, что деревня все еще существует и жизнь там далека от идеальной. Возвращение давно забытых воспоминаний, порой долго подавляемых, отзывалось болью в сердце человека, не так давно ставшего городским. Таким образом, Дж. Хоскинг пытается доказать, что благодаря людям, живущим в городе, но помнящим деревню, связь эта была все еще очень значима и способствовала сохранению духа крестьянской жизни не только в деревне Кроме того, американский исследователь говорит и о внутреннем протесте старых крестьян против мобильности новой действительности и ее жестких требований к человеку.

Анализируя причины популярности «деревенской прозы», Д. Браун говорит об ее способности заполнить тот духовный вакуум, который почувствовали многие вместе с разочарованием в коммунистических идеях. «Деревенская проза» повернулась к крестьянству как источнику нравственного возрождения, и ее авторы доказывали абсолютную необходимость сохранения народных традиций, чувствуя, что устойчивые национальные культурные и нравственные ценности русской деревни должны стать главным фактором в решении современных проблем.

В то же время среди англо-американских критиков существует убеждение, что писатели-деревенщики выполняли государственный заказ на создание литературы, способной поддержать трудовой энтузиазм народа в восстановлении сельского хозяйства. Д. Браун, Д. Лоуи, Э. Дж. Браун считают, что «деревенская проза» никогда не представляла серьезной угрозы советскому режиму и никогда не шла наперекор программе партии Цензура внимательно следила, чтобы «деревенская проза» не переходила рамки идеологически дозволенного, и когда стало ясно, что она, изображая бедственное положение деревни, предполагает «недомогание» всего советского общества, власти начали сдерживать эту литературу.

Систематизация отзывов англоязычных исследователей приводит к необходимости охарактеризовать состояние зарубежной славистики конца XX века, на которое влияли как внешние, так и внутренние факторы. К внешним фак-

торам мы относим период холодной войны, приведший к многолетнему взаимному противостоянию России и Запада и способствовавший еще большей изоляции советского государства. Внутренние факторы включают цензуру и раздробленность литературного процесса (официальная литература, самиздат), мешавшую его целостному восприятию. Работы, написанные по методу соцреализма, не давали достоверных знаний о нашей стране, и эту миссию в 1960-х годах стали выполнять произведения «деревенской прозы», помогавшие создавать образ русского национального мира за рубежом и становившиеся «проводником в закрытый мир».

В третьей главе «Творчество авторов "деревенской прозы" в оценке английских и американских критиков» анализируются отзывы западных критиков о творчестве самых читаемых на Западе авторов- А Солженицына, Ф. Абрамова, В. Распутина, В. Белова, В. Шукшина, В. Астафьева.

Англоязычные материалы позволяют классифицировать их по двум направлениям:

- изучение творчества писателя;

- анализ воплощения русского национального типа в героях «деревенской прозы».

Исследование творчества Ф. Абрамова представлено английским критиком Д. Гиллеспи и американской исследовательницей К. Партэ, которые рассматривают его произведения в интертекстуальном контексте. Необходимость такого подхода К. Партэ объясняет изменениями, произошедшими в русской литературе с приходом перестройки и гласности, когда переосмыслению и переоценке стали подвергаться многие реалии советской действительности. «Деревенскую прозу», например, обвиняли в получении официального признания во времена жестокой цензуры благодаря сотрудничеству с советским режимом. Дабы изменить постсоветскую оценку всего движения и нравственный облик его создателей, западные критики считают необходимым в новый литературный контекст поместить все произведения этих писателей - и опубликованные официально, и написанные в свое время «в стол», их личные архивы и все критические работы о них. Неоценимый вклад в постсоветскую переоценку ценностей вносят, по мнению западных славистов, «задержанные» произведения этих авторов, позволяющие осознать, что писатели-«деревенщики» не были «любимцами режима» и им не разрешалось публиковать все, чтб угодно.

Одно из таких произведений - повесть Ф Абрамова «Поездка в прошлое» (опубл. в 1989 г.}- заставляет Д. Гиллеспи переосмыслить все творчество писателя Английский критик утверждает, что достаточно «Поездки в прошлое», чтобы имя Ф Абрамова вошло в историю русской литературы Компактностью формы и широтой взгляда эта повесть напоминает Д. Гиллеспи рассказ «Матренин двор» (1963) А. Солженицына. Интерес к ней вызван не только тем, что она обличает коллективизацию Внутритекстовое пространство повести организовано таким образом, что позволяет вместить несколько смысловых пластов на символическом уровне. Ассоциации, возникающие в ней, вызывают образы и мотивы, характерные как для русской, так и для мировой литературы например, внезапное обретение правды героем, преодолевающим различные препятствия. Здесь Д. Гиллеспи явно усматривает аллегорию на все советское общество: правда вскрывается, несмотря на тщательное замалчивание десятилетиями. Другой мотив - покаяние, и К. Партэ напоминает, что именно Ф Абрамов предложил «символическую проработку покаяния» - темы, начавшей доминировать в СССР в конце 1980-х годов. Еще одним символом, отмеченным Д. Гиллеспи, является поиск отцовства, расширяющийся до символа утраты и поиска национальной идентичности. Анализируя эту повесть, Д. Гиллеспи находит в ней типологические сближения с другими произведениями русской и мировой литературы, позволяющие говорить об единой онтологической основе словесности разных стран.

Идеализация традиционной русской крестьянской жизни, по мнению К Партэ, приводит Ф Абрамова к ретроутопии, так как светлая печаль и ностальгия по ушедшему образу жизни превращается у него в оплакивание утерянного идеала. Описывая то, что исчезало на глазах, или то, чего уже не было в действительности, Ф. Абрамов невольно придавал этому изображению светлую, идеалистическую ауру и потенциальную символическую ценность К Партэ утверждает, что другие писатели, - например, В. Белов в сборнике очерков о народной эстетике «Лад» (1982), - также сообщали своим произведениям идеалистическую окраску. К. Партэ усматривает в поисках гармонии некую опасность, считая, что «Лад» и подобные ему произведения могут легко представлять примеры желаемого, выдаваемого за действительное, и не давать подлинного изображения деревенской жизни

При исследованиях воплощения русского национального типа в героях произведений «деревенской прозы» западные критики, как и их советские коллеги, отмечают отличие этих героев, больше не питающих иллюзий относительно будущего, от персонажей литературы соцреализма. Сопоставление высказываний западных и русских критиков о героях «деревенской прозы» позволяет подойти к вопросу с двух''сторон, услышать различные мнения и понять, что объединяет или отличает критиков разных культур.

Появление рассказа «Матренин двор» А. Солженицына, четырех повестей В. Распутина, «Последнего поклона» В. Астафьева заставило критиков задуматься о необыкновенной популярности женских персонажей, особенно старух, у писателей «деревенской прозы». Удачнее других эту тенденцию объяснил Ф. Абрамов, заявив, что это запоздалая, сыновняя благодарность русской крестьянке, которая одна, без посторонней помощи, кормила и одевала армию и город во время и после войны. Западные критики также искали объяснение этому феномену, и спектр высказываний в отношении героинь деревенской литературы оказался очень широк. Доминирование женщин Д. Гиллеспи рассматривает как подсознательное отражение отсутствия мужчин в советской деревне после всех «чисток», коллективизации и войн. Таким образом, полагает Д. Гиллеспи, в советской литературе воплотилось представление о преобладании в обществе женской фигуры. Дж. Хоскинг считает, что на уровне подсознательного проза явилась плацдармом для актуализации конфликта между мужскими и женскими ролями. Один из американских критиков, Д. Лоуи, признавал, что Матрёна в повести Солженицына становится современной святой, символом достоинства и праведности, и в то же время настаивал, что писатель демонстрирует свою «слепоту» к реальностям деревенской жизни, в которой «все Матрены давным-давно стали циничными и способствуют деградации деревни, торгуя самогоном»3. Женские персонажи анализируются чаще всего на примере героинь А. Солженицына и В. Распутина.

Канадская исследовательница Т. Половы рассматривает этапы эволюции женских характеров из повестей В. Распутина «Деньги для Марии» (1967), «Последний срок» (1970), «Живи и помни» (1974), «Прощание с Матерой» (1978) и

анализирует изменение их позиции по отношению к окружающему миру. На ее __К.

' Lowe О Russian Literature since 1953. New York, 1987. P. 85.

взгляд, Мария из первой повести не является главной героиней, несмотря на имя, вынесенное в название: она прописана недостаточно, ей отведена второстепенная роль по сравнению с Кузьмой. Следующая повесть - «Последний срок» - показывает гораздо большую сосредоточенность на героине и ее внутреннем мире В повестях «Живи и помни» и «Прощание с Матёрой» Распутин изображает уже более сильную личность, чье психологическое развитие, по замечанию Т. Половы, глубже, так же, как и ее вовлечение в события, разворачивающиеся вокруг нее Т. Половы считает, что Настена в «Живи и помни» - самая активная героиня Распутина в общепринятом смысле, так как ее действия и ее судьба - центральные в развитии сюжета.

Исследование этих образов дается нами в сопоставлении позиций русского (Н. Котенко) и зарубежного (Т. Половы) критиков. По мнению Н Котен-ко, в авторской трактовке Настены получает развитие намеченная В. Распутиным идея о стремлении русских женщин к самопожертвованию, об извечной готовности взять вину на себя и нести свой крест Здесь становление ответственности героини за поступки других, начатое писателем в «Последнем сроке», достигает своего пика. Робкая попытка проникнуть во что-то огромное и таинственное, утверждает советский критик, «приведет героиню, в конце концов, к вечному и общечеловеческому, и Настена, неграмотная крестьянская баба, выведет нравственный императив, который сделал бы честь любому философу: каждый человек должен быть постоянно в ответе за своего ближнего, равно как и за все человечество»4 Т Половы согласна, что разлад в душе героини вызван внутренним конфликтом - с одной стороны, жалостью и состраданием к мужу, а с другой стороны, чувством вины и стыда за себя, но моральную ответственность за поведение Настены склонна возложить на нормы поведения между супругами, веками складывавшиеся в русской деревне, отказывая героине в праве решать свою судьбу Принятие Настеной на себя ответственности за ближнего, которое Н. Котенко определил как нравственный выбор, Т. Половы называет необдуманным поступком, который провоцирует трагедию

По мнению западных критиков, присутствие в «деревенской прозе» образов стариков и старух в качестве главных персонажей, в отличие от молодых

1 Котенко В Загадка и правда образа // Распутин В Избр произведения В 2 т Т 1 М . 1990. С. 8

энергичных героев литературы соцреализма, говорит о ярко выраженной ностальгии по уходящему прошлому, о желании запечатлеть исчезающий на глазах вековой уклад жизни и стремлении отдать дань памяти людям, обладающим традиционными добродетелями.

Самым обсуждаемым литературным персонажем в дискуссиях советских критиков стал Иван Африканович из повести В. Белова «Привычное дело» (1966). У западных литературоведов он также вызывал неоднозначные оценки. Д. Лоуи заметил, что критики никак не могут решить, должно ли имя этого героя вызывать усмешку или уважение. Дж. Хоскинга удивляет внимание советской критики к Ивану Африкановичу, - хоть он и считает его наиболее прописанным из всех крестьянских персонажей, ему недостает тех качеств, которыми обладают другие литературные герои, ставшие известными: Иван Африканыч -не «мастер на все руки», как Михаил Пряслин из тетралогии Ф. Абрамова и не бесстрашный и находчивый борец против бюрократии, как Федор Кузькин из повести Б Можаева «Живой». Он похож на ребенка, привлекательный и зависимый, легко поддающийся влиянию других, попадающий во всякие переделки и не очень умелый в делах, которые должен уметь делать любой крестьянин. Критик обнаруживает сходство Ивана Африкановича с Юрием Живаго Б. Пастернака: крестьянин проявляет ту же детскую непосредственность, чувствительность, его мучают те же вечные вопросы, особенно бессмертие.

В отличие от героя «Привычного дела» Михаил Пряслин, по мнению Д. Брауна, человек мужественный, самоотверженный, духовно богатый и нравственный, но критик считает, что обсуждение в советской прессе этого образа спровоцировало целый спектр националистических чувств. Проанализировав критику тех лет, Д. Браун отметил, что восхищение положительными качествами героя подчас приводит к утверждению, якобы ни один народ в мире такими достоинствами больше не обладает Ведущие обсуждение героя в таком русле, действуют, по мнению Д. Брауна, в рамках официальной идеологии, поощряющей чувства нездорового патриотизма. Он склонен согласиться с И. Дедковым, что в образе Михаила предстает человек, на каких земля держится, однако оговаривает, что в спорах о национальном характере героя критики забывают или пытаются игнорировать суть романа, который, на взгляд Д Брауна, является протестом против неправильной государственной политики, приносящей простым людям страдания.

К другим типам героев, характерным для «деревенской прозы», английские и американские критики относят образы праведников и «странных людей» К. Партэ рассматривает эволюцию образа праведника, начиная с исследования народно-религиозных корней праведницы А Солженицына, восходящих к русским литературным героиням XIX века, и заканчивая праведниками-обличителями в произведениях В. Распутина, В. Белова и В Астафьева, созданными в новейшее время, в период дестабилизации советского общества.

Дж. Хоскинга привлекают образы, созданные В Шукшиным. Их главной отличительной чертой он называет неуверенность бывшего деревенского жителя, вызванную оторванностью от корней. По мнению Дж Хоскинга, излюбленная писателем ситуация скандала, которую он особенно часто использовал в рассказах, позволяла ему раскрыть и выразить в конкретно-чувственной форме подспудные стороны человеческой природы- именно поэтому его герои кажутся «чудаками», не от мира сего.

Интерес западных литературоведов к герою «деревенской прозы», исследование различных человеческих типов, воплощенных в персонажах литературы, объясняется интересом к «загадочной русской душе» и стремлением постичь чужой национальный характер Анализ приведенных работ позволяет сделать вывод о том, что в них конкретный образ героя рассматривается как обобщенный тип, позволяющий судить о своеобразии русской жизни

В частности, по мнению западных славистов, создание образа мужественного, самоотверженного человека, преодолевающего все препятствия, вызвано миссией литературы поддерживать дух народа в восстановлении разрушенного войной хозяйства. Образ человека, оторванного от генетических корней и вырванного из привычного круга событий, также соответствовал исторической трагедии XX века, приведшей многих бывших крестьян, переехавших в город, к чувству неуверенности в себе. По наблюдению англо-американских критиков, на закате существования «деревенской прозы» некоторые писатели, переживавшие потерю традиционных нравственных ценностей, возродили образы праведников, характерных для русской литературы.

В Заключении подводятся итоги исследования, обобщаются результаты текстологического, сравнительно-исторического и типологического методов изучения «деревенской прозы», использования сопоставительного анализа в изучении титературных явлений русскими и западными критиками

Публикации

1. Чеканникова И.М. Стилистические особенности прозы Валентина Распутина // Образование на пороге XXI в.: Мат-лы Всерос. науч.-практической конф. -Новокузнецк, гос. пед. ин-т, 2001. - С. 25-31.

2. Чеканникова И.М. Русская онтологическая проза в американском литературоведении (Катлин Партэ) // Проблемы литературных жанров: Мат-лы X Международ, науч. конф. - Томск, гос. ун-т, 2001. - С. 275-279.

3. Чеканникова И.М. Русская литературная ситуация советской эпохи глазами зарубежных критиков // Образование в третьем тысячелетии: проблемы и перспективы: Мат-лы межвузовской науч.-практической конф. - Новокузнецк: Кузбасская гос. пед. академия, 2002. - С. 111-116.

4. Чеканникова И.М. Феномен русской деревенской прозы сквозь призму американского литературоведения // Актуальные проблемы гуманизации образования в ВУЗе: Сб. науч. тр. Гуманитарный вып. - Новокузнецк: Кузбасский фил. Владимирского юрид. ин-та. 2004. - С. 97-102.

5. Чеканникова И.М. Сибирь в произведениях Валентина Распутина глазами американских критиков // Разыскания. Ист.-краеведческий альманах. Вып. 6. - Кемерово: Департамент культуры и нац. политики Кемеровской обл., 2004 -С. 98-103.

6. Партэ Катлин. Русская деревенская проза: светлое прошлое / Пер. с англ. (совместно с Е.С. Кирилловой), комм. И.М. Чеканниковой. - Томск, гос. ун-т.2004,-203 с.

Подписано к печати 15 ноября 2005г. Отпечатано в минитипографии ООО "Диалог Сибирь" заказ № 223, тираж 100 экз.

»2322t

РНБ Русский фонд

2006i4 25009

f

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Чеканникова, Ирина Михайловна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. СТАНОВЛЕНИЕ «ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЫ» И ЕЕ РЕЦЕПЦИЯ В РУССКОЙ КРИТИКЕ.

1.1. Этапы формирования течения.

1.2. Советская критика о «деревенской прозе».

1.3. Национальный образ мира в русской литературе.

ГЛАВА 2. ВОСПРИЯТИЕ «ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЫ» АНГЛОАМЕРИКАНСКОЙ СЛАВИСТИКОЙ.

ГЛАВА 3. ТВОРЧЕСТВО АВТОРОВ «ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЫ» В ОЦЕНКЕ АНГЛИЙСКИХ И АМЕРИКАНСКИХ

КРИТИКОВ.

3.1. Восприятие творчества Ф. Абрамова англоамериканскими славистами.

3.2. Воплощение русского национального типа в героях «деревенской прозы».

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Чеканникова, Ирина Михайловна

Шестидесятые годы XX века отмечены появлением литературного течения, спор о котором продолжался около сорока лет, - так называемой «деревенской прозы». Критики говорили о закате этого течения уже в 1970-е годы, однако в эту пору появились значительные произведения В. Белова, В. Астафьева, М. Алексеева, В. Распутина, свидетельствующие о наступлении второго этапа «деревенской прозы». Так или иначе, литература этого течения способствовала подъему критики и, шире, национально-культурного самосознания в России. В то же время «деревенская проза» стала тем литературным явлением, которое привлекло внимание многих зарубежных критиков, так как в эпоху закрытости советского государства давало возможность увидеть своеобразие русского национального мира. Это внимание способствовало возрождению интереса к нашей стране, о чем свидетельствуют многочисленные отзывы англо-американских славистов - от рецензий до монографий.

Постановка проблемы определяется необходимостью всестороннего подхода к изучению «деревенской прозы», как одного из самых влиятельных направлений русской литературы XX века. Западные критико-литературоведческие произведения 1960 — 1990-х годов дают возможность получить представление об англо-американской славистике второй половины XX века, а сопоставление англоязычной и русской критики «деревенской прозы» позволяет взглянуть на это явление литературы под новым углом зрения. Диалог критиков и литературоведов России и Запада помогает определить отличие русской литературной критики от западной и обнаружить точки их сближения.

Популярность и значимость этой прозы за рубежом подтверждается тем фактом, что самые известные произведения «деревенской прозы» переведены на многие языки мира, а вызванные ими дискуссии не угасают до настоящего времени. В настоящее время количество англо-американских критических произведений, посвященных этому литературному течению, представляет довольно значительный корпус. Зарубежная критика, отзывавшаяся о «деревенской прозе» как о преемнице традиций русской классической литературы, и в то же время, как о прозе со своей собственной, присущей только ей системой ценностей, позволяет осознать значимость «деревенской прозы» для всей мировой литературы в целом. Еще Д. Лихачев говорил, что «издания, переводы, отклики на наши произведения за рубежом помогают нам наряду с откликами нашими собственными самоопределиться в мировой культуре, найти в ней свое место» [85, с. 27]. Продиктованный тенденцией к сближению и взаимообогащению культурных традиций России и Запада интерес современного литературоведения к литературным связям, к диалогу культур и национальных образов мира определяет актуальность диссертационного исследования.

Однако в настоящее время значительная часть англо-американских критико-литературоведческих работ о «деревенской прозе», представляющих интерес для отечественных филологов, остается все еще непереведенной и неизвестной в России. Перевод и анализ этих произведений позволяет говорить о критическом осмыслении «деревенской прозы» на Западе и оценить ее влияние на развитие литературного процесса не только в России, но и во всем мире. Таким образом, научную новизну диссертации составляет обращение к материалу русской «деревенской прозы» в рецептивном аспекте и комплексный подход к ее изучению, основанный на сопоставлении позиций русской и англоамериканской критики, а также рассмотрение специфики восприятия русского национального самосознания англоязычной критикой на материале «деревенской прозы».

По мнению Д. Лихачева, на наших глазах рождается новое сознание, новая идеология, новое мышление. Суть его сводится к тому, что появившиеся в настоящее время многочисленные опасности обострили в человеке чувство родства с другими людьми, своими собратьями по планете, родства с природным миром. Ныне человек все прочнее осознает себя и частью человечества, и частью природы, и частью культуры [84, с.З]. Всеобщая значимость «деревенской прозы» как литературы, затрагивающей вопросы бытия вселенского значения, привела к тому, что дискуссия о ней приобрела глобальный масштаб, в чем можно усмотреть влияние глобалистских тенденций. Иными словами, меняется масштаб видения феномена «неопочвенничества», «нового руссоизма». Тем не менее, процессам глобализации многие пытаются сопротивляться, усматривая в этом не только подрыв национального своеобразия, особенности, специфичности, но и угрозу утраты своей собственной идентичности. «Лавинообразная модернизация, создание мирового рынка, всеобщая урбанизация, вовлекающие многие народы и отдельные этнические группы в процессы интенсивной интеграции и смешения, приводят, вопреки предсказаниям ранних либералов и социалистов, не к унификации и нивелировке культуры, а, напротив, к взрыву этнических чувств, к стремлению сохранить свою идентичность, к попыткам сознательной консервации наследия предков» [152, с. 398].

Движение России к цивилизованному миру у многих в нашей стране ассоциируется с западным идеалом. Однако современные исследователи предупреждают о возможных последствиях такого стремления: «Если копировать лишь некоторые результаты развития по западному образцу, то мы получим, скорее всего, нечто более похожее на Латинскую Америку, чем на США и Западную Европу» [151, с. 70].

Проблема «Запад - Россия» имеет многовековую историю и является основой любых рассуждений о грядущей судьбе не только России, но и Запада. Проблема взаимоотношений с Западом возникает уже вскоре после освобождения Руси от монгольского ига — вначале лишь как один из многих аспектов русской внешней политики, но уже в конце XV в. становится, по справедливому мнению американского историка Дж. Биллингтона, «более важной, чем любая другая политическая или экономическая проблема» [162, с. 420].

Наши предшественники пытались решить двуединую задачу: с одной стороны, сохранить свою самобытность и особенность, свой менталитет и духовное наследие; с другой - открыть источники обновления, связанные с наукой, зарубежным опытом, достижениями передовой соседней цивилизации. В настоящее время проблема состоит в том, чтобы противостоять вестернизации, осуществляя модернизацию, и сохранить при этом родовые психологические основы мировосприятия своего народа. Так или иначе, по убеждению историка А. Уткина, отношение Запада к России и России к Западу - заглавная тема нашего прошлого, настоящего и будущего [138, с. 7].

Россия, пройдя в XX веке через тяжелые испытания, пережив разочарование из-за горького опыта социалистического эксперимента, вновь находится на перепутье. Издавна стоявшая перед Россией дилемма: идти ли своим путем развития, учитывая исторический опыт предков, или следовать западному идеалу, делала представителей этих позиций непримиримыми противниками. Сейчас, однако, даже западные историки признают, что поиск новой самобытности России представляет собой нечто большее, чем еще один вариант знаменитого спора между западниками и славянофилами, поскольку почти все его участники исходят из того, что строительство новой России должно вестись на основе собственных ее органичных державных традиций, но с привнесением внешних элементов современного западного социально-экономического уклада [28, с. 13]. Русские мыслители всегда искали путь, способный снять проблему противостояния Востока и Запада. В свое время один из путей решения предлагал в своей философии Всеединства В. Соловьев. Еще в XIX веке славянофилы И. Киреевский и А. Хомяков, указывая на пороки западной цивилизации, в то же время признавали ее достоинства. Они настаивали на необходимости синтезирования ценных элементов западного и русского духа [89, с. 47]. Современные критики тоже высказывают точки зрения, созвучные общему тону: «В нынешней ситуации кризисного выживания уже несколько отвлеченным кажется былое разведение полюсов на «славянофилов» и «западников» [29, с. 8]. «Западный опыт, конечно, должен быть использован, но с большой осторожностью, не как образец, которого необходимо достичь» [151, с. 70].

Известно, что в своем развитии Запад сам уже давно испытывает кризис. Наряду с преимуществами технократическая цивилизация несет в себе разрушительные начала, о чем с тревогой говорят многие зарубежные писатели. Далеко идущие глобальные последствия технократического развития очень убедительно изображены в фантастических произведениях Курта Воннегута, а в поэме «Бесплодная земля» Т.С. Элиота западную цивилизацию символизирует безрадостная пустыня, отчаянно нуждающаяся в дожде (духовном обновлении). Современные исследования подтверждают, что «на Западе сейчас растет интерес к различным вариантам исторического развития -именно в поисках структур, которые возможно использовать для преодоления современного кризиса. В обширной литературе исследуется система ценностей в обществах третьего мира и в «примитивных» обществах, - например, относительная ценность свободного времени и материальных благ, принципы отношения к природе, к традиции, воспитанию, культурная и религиозная жизнь этих обществ» [151, с. 70].

Проблемы современного развития общества, естественно, волнуют и российских ученых, среди которых нередко встречается мнение, что наиболее ценной моделью развития для нас может являться та крестьянская цивилизация, в которой еще так недавно протекала жизнь наших предков. Научиться у нее можно многому и, «главное, «космоцентризму» - жизни в состоянии устойчивого социального, экономического и экологического равновесия» [151, с. 70]. В этих условиях особое значение приобретает проблема диалога культур, исследование возможностей таких взаимоотношений Востока и Запада, которые бы открыли путь к гармоничному существованию всего человечества.

Роль литературы в этом диалоге культур, ведущем к взаимному обогащению опытом, трудно переоценить. Художественная литература, способная в полной мере раскрыть накопленный человеческий опыт, историю, образ жизни людей, становится одним из важнейших факторов взаимовлияния и взаимообогащения национальных культур, гармонизации отношений между народами.

Насколько известно из различных источников, знакомство зарубежного читателя с русской литературой шло по мере развития взаимоотношений России с этими странами. В XX веке зарубежные читатели могли получить представление о русской жизни и русской культуре благодаря знакомству с лучшими образцами русской литературы в переводе. На английском языке издавались произведения не только классиков русской литературы, но и писателей второго плана, которые также внесли большой вклад в развитие культуры. Знакомству зарубежных читателей с русской литературой способствовали и переводчики, и издатели. В 1943 году в Нью-Йорке вышел сборник «Сокровища русской литературы» [199]. в переводе Бернарда Гилберта Гернея. В 1947 году этот же автор издает еще одну антологию произведений русских писателей «От классики до наших дней» [200]. В 1960 году Дэвид Мэгаршак переводит «Грозу» А. Островского и другие пьесы [222]. Благодаря изданным в переводе сказкам, былинам, частушкам, пословицам, поговоркам, прибауткам, загадкам, поверьям и т.д. западный читатель знакомится с русским народным творчеством. Так, в 1967 году в Оксфорде под редакцией Д. Костелло и И. Фути был опубликован сборник «Русский народный фольклор» [178]. Этот список переведенных на Западе произведений включает также древнерусскую литературу, философские трактаты, поэзию, фантастику и многие другие жанры.

Русская литература, ставшая частью мировой культуры, всегда представляла интерес и для западных исследователей. Зарубежная критика русской литературы начала появляться уже в конце XIX века, 'о чем свидетельствуют, например, «Английские очерки русской литературы» И. Срезневского [124], вышедшие в серии «Записки Императорской Академии Наук» в 1867 г. Свой вклад в исследование истории русской литературы внесли М. Бэринг, Дж. Лаврин, Дж. Биллингтон, Р. Дэйвис [160, 216, 162, 180], русские эмигранты Д. Мирский, Е. Мучник, М. Слоним. Книги «История русской литературы, включая современную литературу» Д. Мирского и «Русская литература: обзор» М. Слонима вышли в 1958 г., «Введение в русскую литературу» Е. Мучник в 1964 г. [229, 252, 232].

О значимости изучения зарубежной критической литературы для любой страны говорили многие русские ученые, работавшие в области международных литературных взаимосвязей, указывая в то же время на проблемы сравнительно-исторического изучения литератур. Ю.М. Лотман предостерегал своих коллег от бездумного отношения к зарубежным источникам. Он говорил, что из этих текстов может быть почерпнута как ценность, так и глубокая ошибочность сведений. Ю.М. Лотман считал, что заметки иностранных наблюдателей о России нуждаются в дешифровке, своеобразном раскодировании, которое должно предшествовать цитатному их использованию. «Только тогда мы сможем не только отделять верные высказывания от ошибочных, но и в самих этих ошибках, в характере непонимания находить источник ценных сведений» [90, с. 125]. Как замечал Ю.М. Лотман, наблюдая одну и ту же действительность, иностранец и местный житель создают в силу разных причин различные тексты.

Многочисленные изменения, произошедшие в России в XX веке, требовали осмысления и своей оценки, а закрытость и изолированность советского общества еще больше «подстегивали» интерес к нему. Так, например, в предисловии к одному из изданий монографии, посвященной русской советской литературе, говорится: «Значительные изменения в международном положении России после Второй мировой войны привели к настоятельной необходимости в информации обо всех аспектах жизни страны

Советов. Пресса, радио и телевидение имеют дело с текущими событиями, но по самой своей природе они могут предоставить только мимолетные впечатления о факторах, существенных для понимания советской политики и характерных особенностей русских событий. Россия - огромная, древняя и чудесная страна, и хотя её культурные достижения не идут дальше конца XVIII или начала XIX века, в России есть много такого, о чём несведущий человек хотел бы узнать, даже несмотря на зловещую репутацию этой страны в наше время. Бесчисленные составляющие формируют жизнь и политику нации, и чем больше мы знаем о прошлом и настоящем России, тем больше наши шансы правильно её оценить и понять» [186, с. 5]. Заявляя о тесной связи литературы и политики в бывшем СССР Н. Шнайдман пишет: «Литература всегда отзывалась на политические изменения. Она отражала жизнь советского народа и, в то же время, социальную и идеологическую атмосферу в стране. Государство поддерживало культуру, искусство и литературу, а взамен требовало соответствовать политическим и идеологическим целям партии» [250, с. 9].

Негативное влияние политической власти на литературу в советскую эпоху заметили еще до господства соцреализма. В статье, посвященной десятилетию большевистской революции, эмигрант, литературный критик Марк Слоним писал: «Власть может влиять на культурное развитие страны, может ему способствовать или тормозить его, но никогда никакая власть не смогла единственно своими усилиями ни культуры создать, ни культуры разрушить. Культура всегда сильнее власти. Развитие русского искусства за эти десять лет, когда власть проделывала над ним столько губительных опытов, -лучшее тому доказательство» [116, с. 516]. По мнению М. Слонима, давление политики, которое всегда было гибельно для оценки искусства, привело к тому, что и в России, и за ее пределами писателей рассматривают с точки зрения их «классового подхода», партийной принадлежности и коммунистических симпатий [116, с. 517].

Многие западные ученые говорят о литературной критике в Советском Союзе как об инструменте цензуры. Тщательно отслеживая соответствие литературы идеологической линии партии и реагируя на малейшие изменения в государственной политике, критики тенденциозно анализировали произведения русских писателей, а недостатки и сильные стороны понимали идеологически. Критика, таким образом, выступала посредником между литературой и государством и выполняла контролирующую функцию. Опубликованные не только в специализированных изданиях, но и в массовой прессе, критические работы служили цензором идеологического соответствия, с одной стороны, и пытались формировать общественный вкус, с другой. Политизация советских художественных произведений - тема, входящая в, своего рода, обязательный минимум для зарубежных исследователей. В их представлении связь литературы и политики в советском государстве была очевидной во все времена. По мнению К. Партэ, исследовавшей состояние литературного процесса в Советском Союзе, это была не литературная жизнь, а ее «симуляция»: «В период застоя в Советском Союзе многомиллионными тиражами выходили книги и литературно-художественные журналы, были написаны тысячи статей и рецензий. Писатели, критики и литературоведы регулярно собирались на съездах и конференциях для обсуждения литературных проблем. И все же, очень немногие могли бы назвать то, что происходило, естественной и органично развивавшейся «литературной жизнью». Скорее это была попытка создания иллюзии полноценной литературной жизни, о чем свидетельствуют и многочисленные факты: откровенная внешняя цензура, «внутренний цензор» опытных писателей и критиков, государственный подход к Союзу писателей с позиций «кнута и пряника» и множественные примеры того, что может произойти с писателем, нарушившим эти правила» [102, с. 13]. Именно поэтому литература, ходившая в самиздате или изданная за рубежом, другими словами, - «задержанная» литература имела более высокую историческую и художественную ценность для западных критиков по сравнению с тем, что было официально опубликовано в СССР [102, с. 13]. В то время, когда в средствах массовой информации можно было писать только о положительных сторонах жизни в нашей стране, «задержанная» литература рассматривалась славистами и как источник информации, и как индикатор состояния общества.

Представление о Советском Союзе как огромной стране, имевшей могущественную армию, новейшие разработки в области науки и техники, ядерное вооружение, а потому представлявшую реальную угрозу для остального мира, и в частности для США, требовало подтверждения или опровержения. Однако, изучение художественных произведений, созданных в послевоенный период по методу соцреализма, а также советской критики, выявляющей достоинства этих работ, привело зарубежных литературоведов к устойчивому убеждению, что советская литература — это однообразная «серая масса» с обязательным дидактическим уклоном и практически неизменная по форме. Как признается Дж. Хоскинг: «Для утонченного западного литературоведа, воспитанного на сложной и высоко индивидуальной диете, не может быть ничего более угнетающего и отталкивающего, чем толстые запыленные тома советских классиков, особенно опубликованные в сталинскую эру, с самоуверенными героями, выдуманными конфликтами и обязательным счастливым концом. Разве это можно назвать литературой?» [205, с. 12].

В основе методики нашего исследования лежит целостный подход к изучению творчества писателей, представляющий собой применение текстологического, сравнительно-исторического и типологических методов. Типологический метод, находящийся в основе сравнительно-исторического литературоведения, используется для выявления типовых соответствий и национального своеобразия англо-американской и русской культур. Мы также применяем историко-генетический метод для установления генетических связей «деревенской прозы» с русской классической литературой и мировой литературой в целом. Диссертационное исследование, таким образом, исследует вопросы, входящие в сферу сравнительного литературоведения.

Методологическую основу исследования составили труды В.М. Жирмунского, М.П. Алексеева, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Ю.Д. Левина, Р. Барта. Работы психолога Карла Густава Юнга и его теория архетипа как сквозной модели, первоначального образца, существующего на уровне коллективного бессознательного и воплотившегося в литературе в виде мифов, легенд и т.д., взяты нами за основу при исследовании литературного архетипа Деревня. В работе также используются данные об архетипических формах национального самосознания, разработанные российскими исследователями А. Большаковой [138] и Е. Мелетинским [197]. Теория архетипа, широко используемая в литературоведении, позволяет, на наш взгляд, с одной стороны, выявить генетико-типологические схождения в литературе России и Запада, а с другой стороны, увидеть место русской «деревенской прозы» в мировом литературном процессе.

К современному диалогу литературных критиков России и Запада о «деревенской прозе», и в целом о литературе неотрадиционализма, нам показалось необходимым привлечь также материалы работ русских философов Н. Бердяева и С. Булгакова. Их предостережения начала XX века о неизбежной трагической развязке революционных событий, предсказания о возможных путях развития России и русского общества, мысли о русском народе, крестьянстве, взаимоотношениях народа с интеллигенцией, высказанных еще до Октябрьской революции и опубликованных в сборнике «Вехи» в 1909 году, представляют интерес как дополняющие исследование с философско-исторической точки зрения.

Исследование русской литературы за рубежом продолжалось и в советское время, но если творчество русских писателей - классиков XVIII, XIX и начала XX века зарубежными литературоведами в значительной мере изучено, то литературе советского периода повезло в этом отношении меньше. В советскую эпоху страна оказалась изолированной от остального мира.

В послевоенный период, в течение нескольких десятилетий зарубежные слависты сталкивались с различными препятствиями при изучении произведений советской литературы. Американская исследовательница К. Партэ утверждает, что даже в СССР не было не только доступа ко всему корпусу литературных текстов, но даже и информации об их существовании, в течение долгих лет просто невозможно было открыто говорить о ряде произведений и писателей [102, с. 143]. В списке тем, вызывающих трудности в советскую эпоху, цензура занимала лидирующее место. Один из западных исследователей пишет, что те, кто пытался понять систему извне, работали тихо, без преимуществ архивного доступа и со случайными возможностями подтвердить свои находки: «Система была неизвестна официально и засекречена. Позднее оказалось, что мы были правы, предполагая, что прикасаемся только к верхушке айсберга» [171, с. 385].

Такие явления литературной жизни, как «самиздат», «тамиздат», эмигрантская литература, способствовали тенденциозности литературного процесса и также препятствовали созданию целостного и достоверного представления о жизни в советском обществе. Другими словами, создание образа русского национального мира для зарубежного читателя было осложнено в силу многих причин. Литература, публиковавшаяся в Советском Союзе официально, прошедшая цензуру, по мнению большинства литературных критиков на Западе, обладала не столько художественной, сколько идеологической значимостью [102, с. 13; 163, с. 243].

Зарубежные исследователи признают, что какая-то часть советских писателей стала известной на Западе благодаря своим политическим убеждениям [163, с. 235]. Так, например, журналистка из Великобритании С. Лейрд, как и многие западные литературоведы, не ставит знака равенства между талантом русских писателей и их политическими убеждениями, больше того, она даже считает, что ярлык «политического мученика», пострадавшего за убеждения, мешает по-настоящему оценить уровень мастерства писателя: «Если преследование писателей, отъезд многих из них на Запад принесли горькую известность этим самым людям, в то же время это некоторым образом исказило наше понимание русской литературы как таковой. Русских писателей читали не за их вклад в искусство, а за их политические взгляды. Внимание, естественно, было приковано к тем, кто напрямую критиковал режим и кто впоследствии больше страдал. Существовала тенденция разводить на абсолютно противоположные полюса «диссидентов», осевших на Западе, и «конформистов», которые строго придерживались линии партии у себя дома. Все же среди тех, кто был изгнан из страны, не все были несомненными политическими борцами; во многих случаях их «диссидентство» было просто убеждением, что искусство должно быть свободным от идеологических директив любого рода» [214, с. XIII]. В постсоветское время некоторые критики стали предъявлять обвинения тем писателям и поэтам, которые, получив отказ в публикации своих произведений в СССР, присваивали себе роль политических мучеников. В российской критике существовало также мнение, что некоторые представители искусства умело использовали эту ситуацию для приобретения соответствующей репутации. Критик В. Бондаренко вспоминает о системе избирательной дозволенности для немногих - на фоне вынужденного молчания большинства [31, с. 431].

В своей книге «Голоса русской литературы» С. Лейрд утверждает, что после войны новости о русской литературе приходили на Запад в основном с политическими скандалами. «Унижение Бориса Пастернака, суд над Иосифом Бродским и его изгнание из страны, арест Синявского и Даниэля, гонения и преследование Солженицына за его публичное разоблачение советского режима, - всё это снискало им международную славу» [214, с. XIII].

Как и многие критики литературы, английская журналистка С. Лейрд считает, что понимание творчества советских писателей и других деятелей культуры невозможно вне исторического контекста, и в то же время именно условия, в которых развивалось их творчество, способствовали привлечению к ним внимания и их славе за границей: «В конце 70-х и начале 80-х годов удушливая атмосфера цензуры и репрессий вынудила целую плеяду многих талантливых писателей, музыкантов, танцовщиков балета, художников и кинорежиссёров протестовать и уезжать. Никогда ещё, возможно, ни одна страна в мире так эффектно не добивалась такого пристального к себе внимания, как Россия в сумерках брежневской эры» [214, с. XIII].

Атмосфера обоюдных враждебности и недоверия продолжала влиять на развитие литературных отношений между Советским Союзом и Западом и в 1980-е годы. В 1988 г. в «Огоньке» была напечатана статья американского ученого Карла Сагана «Наш общий враг». Таким врагом, способным привести к взаимному уничтожению, он считает обоюдную враждебность и недоверие, основывающиеся на «образе страны». В свою очередь этот образ строится на фактах истории. В нашей истории одним из моментов, вызывающих наибольшее недоверие американцев, Карл Саган видит концепцию неизбежности мировой революции. «В глазах многих американцев коммунизм означает бедность, отсталость и ГУЛАГ в награду за высказывание своего мнения, жестокое подавление человеческого духа и жажду покорить весь мир» [76, с. 133].

Напряженность жесткого соревнования с Западом, ставшая еще более ощутимой в 1980-е годы, повлекла окончание холодной войны. А. Уткин пишет: «когда к власти на Западе пришли более склонные к самоутверждению лидеры - М. Тэтчер (1979), Р. Рейган (1981), Г. Коль (1982), надежды Москвы на мир с Западом развеялись окончательно» [138, с. 428]. В эти годы советская пропаганда настолько демонизировала образ Запада, что это вызвало соответствующую реакцию у многих интеллигентов: они бросились в другую крайность, теряя историческое чутье и критическое восприятие действительности [138, с. 438]. Русолог С. Хантингтон писал, что с крушением коммунизма и Советского Союза политико-идеологическое взаимодействие между Западом и Россией оборвалось. Русские перестали действовать как марксисты и начали вести себя как русские, еще больше увеличивая разрыв между Россией и Западом [210, с. 141].

Политика продолжала оказывать влияние на литературу и в эпоху перестройки. Н. Шнайдман в книге «Русская литература 1988-1994 годов. Конец эры» довольно подробно рассказывает о политических изменениях в нашей стране, повлекших за собой реформы во всех остальных областях, включая и литературу: «С приходом перестройки, демократии и гласности была отменена цензура, перестал существовать прежний состав Союза писателей, на литературной сцене появились новые имена. Однако в постсоветскую эру литература до определенной степени продолжала отражать общественную и идеологическую атмосферу в стране» [250, с. IX]. Это мнение подтверждает теоретик литературы Гари Сол Морсон: «В свете советского и восточноевропейского опыта слависты переживают трудное время, сталкиваясь с чрезмерной политизацией современной критики. Преобладающим в советских критических статьях остается политическое направление - замена всех эстетических категорий на политическую, а результатом является работа оцепеневшего ума. Почему политизация должна быть более приемлемой, чем психологизм, бихевиоризм или любая другая форма направления? Предсказуемость результатов политизации делает такой подход похожим на предписание к скуке» [231, с. 227]. Уважаемый за рубежом литературовед высказал эти слова уже в послесоветские, 1990-е годы, когда в России все еще существовал диктат идеологии над анализом литературного произведения. Определение, данное в советском учебнике 1963 г. о том, что «в основе нашей науки о литературе лежит прежде всего понимание литературы как идеологической деятельности человека, познающего и оценивающего действительность в определенной исторической обстановке» [131, с. 388], было все еще актуально и в конце двадцатого столетия. Г.С. Морсон доказывает, что русские писатели не воспринимают литературу вне идеологии [231, с. 230]. Н. Шнайдман также напоминает, что «советское государство искренне и прямо использовало все формы литературы для политических целей: возможность создания произведения искусства без политического посыла или социального вовлечения официально не допускалась. Поэтому связывать- политику и литературу, когда мы говорим о современной России, - вполне естественно» [250, с. XII].

Проблемы методологии старой формалистической компаративистики, переживающей, по выражению В.М. Жирмунского, «вторую молодость» в зарубежном сравнительном литературоведении в 1960-х годах, оказали влияние и на славистику. Основываясь на принципах «критики текста» американские слависты стремились избавиться от всего, что мешало восприятию произведения, в том числе, и от исторического фона его создания. Использование методики «критики текста» в западной компаративистике привело к тому, что произведения могли быть соотнесены друг с другом лишь на основе каких-то внешних схождений. Такое «беспринципное эмпирическое сопоставление фактов художественной литературы, вырванных из исторического контекста и из системы мировоззрения и стиля писателя, на основе наличия между ними чисто внешнего сходства, часто случайного, <.> вызвали в советской науке вполне обоснованное недоверие к «сравнительному методу» [54, с. 9]. Мы в своей работе используем сравнительно-исторический метод, основоположником которого в российском литературоведении считался В.М. Жирмунский.

Изучение литературы давало западным исследователям возможность получить представление о советской действительности и в то же время оценить уровень развития самой литературы. Так, Дж. Хоскинг идею создания книги «После соцреализма» объясняет тем, что, когда отношения между Западом и Россией вновь обострились после «оттепели», многие были вынуждены догадываться, что происходит в советской литературе, и делать выводы о перспективах ее развития [205, с. 5].

С конца 1970-х до начала 1990-х годов на Западе стало господствовать такое направление в мирообъяснении как постмодернизм. Постмодернисты старались смотреть на мир под новым углом зрения - менее идеологизированно, более «объективно». Приверженцы этого направления важнейшим фактором культурной и материальной жизни Запада считали возможность для личности углубиться в частную жизнь, выбрать любой путь, любые самые оригинальные идеи. Перенося фокус внимания на личность, постмодернисты выдвинули принцип универсальности мира. Это как бы нивелирует разрыв между Западом и другими странами - ведь речь идет не о компактных государственных группировках, а об индивидуальностях, о персональных судьбах, которые могут быть в принципе схожими у представителей всех стран [138, с. 393]. Настаивая на том, что существуют универсальные, общечеловеческие ценности, постмодернисты, на наш взгляд, подготовили почву для восприятия русской традиционалистской литературы за рубежом. Тем не менее, литература с деревенской тематикой начала привлекать внимание зарубежной критики раньше - с начала 1970-х годов [164, с. 49]. К. Партэ отмечает, что «деревенская проза наиболее часто приводилась в качестве доказательства того, что в СССР во времена застоя литература все-таки выжила» [102, с. 13]. Она называет ее «самым эстетически полноценным и идеологически значимым направлением официально издаваемой в Советском Союзе литературы за последние три десятилетия после смерти Сталина» [102, с. 13].

Интерес к личности стал характерной чертой «деревенской прозы» в отличие от литературы соцреализма, для которой человек был лишь «винтиком» огромного механизма в системе. Взаимодействие личности и общества рассматривалось и в советских эпических романах 1970-х годов. «Поиск эпопейного со-бытия, то есть гармонии между человеком и миром, определил динамику внутреннего развития и преемственности различных форм эпического романа в 60 — 70-е годы. Герой эпоса 1970-х годов — это человек, осознавший объективную ценность личностного начала. Он вступает в народ не как слуга, а как равнодостойная со всем народом величина. Он не приемлет никаких компромиссов, которые ущемляли бы его потребность в свободном развитии. Этими препятствиями к свободному самоосуществлению личности в народных эпопеях 70-х годов, как правило, оказываются идеологические табу и партийные догмы, диктат тоталитарной власти» [79, с. 15].

Русская литература создавала образ уникального национального мира, основанного на тысячелетней истории, вобравшего в себя культуру многих народов, разбросанных по всей необъятной территории государства Российского, неповторимого, сложного, прошедшего через многие испытания и готового поделиться своим опытом с другими народами. Мир, который представал в художественных произведениях литературы досоветского периода, уходил в прошлое. Официальная литература советского периода, вынужденная соответствовать идеологическим требованиям, как оказалось, искажала представление о мире. И поэтому «деревенская проза» стала той литературой, которой удавалось в какой-то мере создавать образ русского национального мира. Конечно, это не было настоящей свободой творчества. По меткому замечанию И. Золотусского, «для крестьянской прозы оставили щель -и то ей разрешалось писать лишь о том, что не задевало настоящего времени или не касалось истоков истощения деревни, не задевало сталинских поборов и раскулачивания. В лучших произведениях этой прозы нашим глазам предстал итог, горестный итог разорения деревни и уничтожения крестьянина, «раскрестьянивания русского человека», как сказал Ф. Абрамов. Но кто это сделал и как, и когда - об этом не было позволено сказать ни слова. И ни смех Б. Можаева, ни слезы В. Белова, ни песнь песней, которую пропел русской крестьянке Ф. Абрамов, - ничто не могло сломить этого запрета» [61, с. 288].

Наша страна, постепенно преодолевающая экономический кризис, меняет жизнь людей к лучшему, и в то же время мы теряем многое из того, чем обладали раньше наши предки. Современная русская литература приводит много примеров, подтверждающих, что люди утрачивают многие духовные качества - терпимость, сострадание, милосердие. Таким образом, заслуга «деревенской прозы», отмечаемая и российскими, и западными критиками, в том, что в кризисный момент состояния нашего общества основное свое внимание она стала уделять вопросам нравственного, этического характера, существенно изменив облик русской литературы второй половины XX века и повлияв вместе с тем на развитие национального самосознания. В этой работе мы обращаем столь же пристальное внимание на русскую критику «деревенской прозы», как и на англоязычную, потому что пытаемся раскрыть суть неотрадиционалистской прозы, исходя из разных точек зрения и позиций миропонимания. Кроме того, как указывает А. Латынина, «без национальной самокритики национальное самосознание может перерасти в национальное самодовольство» [76, с. 129].

Зарубежные исследователи чутко уловили, что это литературное течение показывало пример, хоть и уже ушедшего, но «органичного, устойчивого общественного уклада, основанного на глубоком единстве человека и космоса: модель того уклада, поиск которого является главной проблемой современного человечества» [151, с. 71]. Поэтому сейчас, как подчеркивает А. Большакова, «непростительной роскошью оборачивается небрежение к тем «вышедшим из моды» явлениям русской культуры, которые, может быть, по-настоящему и не познаны, а выдали лишь поверхностный слой» [29, с. 8].

Теоретическая значимость исследования базируется на итоговом в данное время разборе дискуссий 1960 - 1980-х годов в контексте международной полемики и заключается в анализе возможностей применения к русским текстам методологии современного англо-американского критического литературоведения. Размышления о русском народе и национальном своеобразии России нашли отражение в работах зарубежных литературоведов. В 1970 году в жанре литературной критики выходит книга «Литература и национальная идентичность» [219]. В постсоветское время интерес к изучению темы национальной идентичности и культурного своеобразия русского народа проявляли многие исследователи, среди которых особенно выделяются монографии Кэтлин Ф. Партэ [237, 238]. Она была также одним из первых популяризаторов «деревенской прозы» на Западе.

Изучение русской литературы велось западными славистами по нескольким направлениям. В конце 1970 - начале 1980-х годов исследования Макса Хэйворда [201], Марка Слонима [253], Рональда Хингли [203] были посвящены творчеству русских советских писателей и их взаимоотношениям с советским обществом. Существование наряду с официальной литературой самиздата и других форм неофициальной литературы изучали Джоанес Хольтхузен и Элизабет Маркштайн [204]. Руфус Мэтьюсон исследовал положительного героя в русской литературе [226]. Катерина Кларк стала одним из самых известных исследователей литературы соцреализма и опубликовала книгу об особом жанре - жанре советского романа [174].

Советская литература была также областью проведения тендерных исследований. Так, в аннотации к книге Р. Марш «Гендерный аспект в русской литературе: новые перспективы» говорится: "Книги, написанные женщинами-писательницами, ценны, потому что обеспечивают достоверную картину повседневной жизни женщин, представляют реальных женщин в узнаваемых ситуациях и создают детальную, часто мрачную картину русского общества. Этот подход будет знаком славистам, которые привыкли использовать литературу как средство оценивания состояния русского общества» [224, с. 6].

Отмечая отличие «деревенской прозы» от литературы соцреализма, выразившееся в искренности, возрождении живого народного языка, создании нового типа героя, привлечении внимания к насущным проблемам современности, западные критики отводят этой прозе значительную роль как продолжательницы традиций русской классической литературы.

Исследованию «деревенской прозы», явившейся первым этапом становления литературы национального самосознания, были посвящены главы в монографиях Д. Брауна, Дж. Хоскинга, Э. Дж. Брауна, Д. Лоуи, Р. Марш, К. Кларк, Н. Шнайдмана, Б. Хельдт; статьи Ф. Льюис, Д. Брауна, Э. Олкотта, Дж. Б. Вудворда [163, 205, 168, 221, 225, 174, 249, 202, 218, 164, 234, 263]. В настоящее время наиболее обстоятельное исследование этого литературного течения представлено в монографии К. Партэ «Русская деревенская проза: светлое прошлое» (1992). Творчество отдельных писателей, авторов «деревенской прозы», рассматривалось в разное время в монографиях и статьях таких зарубежных исследователей, как Т. Половы, А. МакМиллин, Дж. Хоскинга, Д. Гиллеспи, Дж. Байкович, Р. Портера, Дж. Гибиана [241, 228, 206, 192, 193, 159, 191] и др. В 1980 - 1990-е годы за рубежом стали появляться книги, в которых осмысливались определенные явления русской литературы советского периода, а также такие, в которых авторы рассматривали и анализировали основные тенденции и направления литературы нашей страны и пытались подвести итог эволюции русской литературы XX века. Так, в 1980-е годы вышел подробный энциклопедический путеводитель по русской литературе Виктора Терраса [257], охватывающий период, начиная с древнерусской литературы и до новейшего времени, систематизирующий литературные персоналии, жанры и стили. Всесторонние обзоры русской литературы XX века опубликовали в 1980 - 1990-х годах Деминг Браун, Дэвид Лоуи, Джефри Хоскинг [163, 221, 205] и др.

Критико-литературоведческие работы английских и американских исследователей стали объектом диссертационного исследования. Для диалога культур привлекаются также труды отечественных критиков и литературоведов, писавших о прозаиках-«неопочвенниках». Для объективного, всестороннего подхода к русской «деревенской прозе» мы рассматривали всю совокупность этих произведений в их сопоставлении.

Предметом исследования являются особенности восприятия русской «деревенской прозы» англоязычными критиками.

Основная цель диссертационного исследования состоит в выявлении специфики восприятия «деревенской прозы», выразившей русское национальное самосознание, англоязычной критикой, ориентированной преимущественно на модернизм.

Этой общей целью обусловлены конкретные задачи работы:

1) Осветить этапы развития «деревенской прозы» и определить ее влияние на развитие советской литературной критики.

2) Систематизировать отзывы английских и американских критиков и литературоведов на русскую «деревенскую прозу»: описать эволюцию и спектр их рецензий.

3) Описать основные интерпретационные подходы к исследованию русской литературы западными критиками. \,

4) Осветить роль западной славистики в обсуждении «деревенской прозы» в международном контексте, и соответственно, определить вклад англоязычной славистики в расширение диалога о России во второй половине XX века.

Исследование интереса к «деревенской прозе» за рубежом, вызванного интересом к России, неизбежно приводит к вопросу о международных литературных отношениях, входящего в область компаративистики. Поскольку одной из наших задач является определение роли англоязычного литературоведения в расширении диалога о России, мы пытаемся выявить истоки связей наших литератур, способствующие духовному сближению наций. Несмотря на разницу в национальном мировоззрении, обусловленную менталитетом, физиологическими и психологическими особенностями, климатическими условиями, религией, другими факторами, есть общие точки соприкосновения, объединяющие такие народы, как русский (восточный) и американский (западный). Литература может стать разгадкой этого феномена. «Цивилизацией современные народы сближены, культурами различены, и в этом, с одной стороны, - возможность взаимопонимания, а с другой - красота разнообразия» [41, с. 29]. Дж. Хоскинг считает, что цель у русских авторов «деревенской прозы» и их западных коллег была одна: «Точно так же, как в Англии Джордж Эварт Эванс и другие собирали устные свидетельства о прошлом, которое иначе было бы безвозвратно утеряно, так и писатели в России - где задача была более трудная и важная - пытались спасти социальную историю своей страны. Это была «ностальгия по истории»: возвращение дани своим родителям и предкам» [205, с. 2].

Таким образом, интерес к «деревенской прозе» на Западе можно объяснить разными причинами, в том числе и интересом к внешнему национальному своеобразию русского мира. Российский исследователь А. Большакова считает, однако, что проблему соотношений и связей разных культур, разных национальных ментальных миров нужно искать на более глубоком уровне типологических ментальных пластов. «Только на этом уровне может проходить поиск генетико-типологических схождений, общего, типического, повторяемого. И только такой поиск может быть основой любого сравнительного анализа» [30, с. 5]. Сущностной единицей такого анализа становится ментальная модель, архетип.

Образ русской деревни А. Большакова относит к архетипическим формам национального самосознания, уходящим в глубины коллективного бессознательного. Последовательно разворачивая всеобщность природы архетипа Деревня, российская исследовательница доказывает правомерность интереса западного читателя к «деревенской прозе» как явлению литературы [29, с. 10]. В 40 - 60-е годы XIX века, например, особого расцвета во многих странах Европы достиг такой жанр, как крестьянский роман.

Интерес на Западе к русской деревне только на первый взгляд кажется парадоксальным, ведь все люди, живущие на планете, объединены тем, что живут в странах, «участвующих в общем движении мировой цивилизации, исконно выросшей из самой древней, богатейшей по духовному потенциалу, общечеловеческой крестьянской цивилизации. Все попытки игнорировать эту родовую - не только в локальном, но и в общечеловеческом плане - природу обречены в конечном счете на самоотрицание, как это убедительно показал исторический опыт XX столетия» [29, с. 10].

Успех «деревенской прозы» на Западе может объясняться также такой спорной, но достаточно любопытной мыслью, высказанной Г. Гачевым. Он утверждает, что в основании американской цивилизации залегает первородный грех «отцов-пилигримов» - истребление индейцев. «В настоящее время, говорит Г. Гачев, - когда совесть проснулась и американское общество становится более гуманным, долг к краснокожим платится, за почти отсутствием таковых. - чернокожим» [41, с. 188]. Можно продолжить эту мысль, предположив, „что интерес в Америке к деревенской литературе обусловлен сходством процессов, произошедших в обеих странах, -истреблением коренного населения в Америке и трагическими последствиями коллективизации в сельской России, приведшими к значительному сокращению числа крестьян. Тогда прежний мир индейцев, истребленных или загнанных в резервации, и освободивших место для новой технологической цивилизации, может рассматриваться как обобщенный образ утерянного исконного органичного уклада жизни. Найдя на уровне коллективного бессознательного общий онтологический мотив, американцы, таким образом, совершают покаяние и отдают «последний поклон» ушедшей цивилизации.

Кроме того, сторонниками западной теории мирового традиционализма в конце 1960-х годов высказывалось мнение, что в мире происходит гигантская крестьянская революция, бунт мировой деревни против мирового города [254; 233]. На Востоке и Западе выявились противоположные по направленности процессы. Так, на Западе население хлынуло из городов в пригороды, а в России в то же время лишь увеличивался исход крестьян в города [138, с. 390].

Важнейшей чертой архетипа является типологическая повторяемость. Архетип может вызвать бесчисленное количество проекций, вариантов первоначального образа, которые можно встретить в литературе разных стран. Являясь структурообразующей единицей архетип лишь приобретает новые очертания в зависимости от культуры и исторических особенностей страны. Конечно, русская деревня неповторима, поэтому невозможно вообразить, чтобы литература другой страны представила ее точную копию. Но составляющие архетипа Деревни, формирующие, так сказать, его «костяк», могут быть обнаружены в любой национальной культуре. К этим компонентам архетипа Деревня мы относим специфические пространственно-временные характеристики, архетипические образы героев, определенные жанровые каноны, мотивы утраты родины, возвращения в родной дом, а также ретроспективную модель развития со свойственной ей ностальгией по утраченному идеалу. В американской и русской литературе таким образом можно найти много общего. Благодаря единой онтологической основе мировых ментальностей и всеобщности архетипа Деревня природа «деревенской прозы» становится универсальной. В центре внимания писателей оказываются схожие проблемы, а «деревенская проза» - созвучной и понятной американцам.

Несмотря на то, что в романе «Три солдата» (1921) Джон Дос Пассос описывает разочарование Америки, наступившее после первой мировой войны, в нем очень многое напоминает мотивы традиционной «деревенской прозы». В романе показано, как непросто было вернуться солдатам из сельских районов к своим корням. Повидав мир, многие теперь стремились к современной городской жизни. Таким образом, так же, как и в русской «деревенской прозе», в Америке в послевоенные годы актуальными становились проблемы утраты идеала, отчуждения человека и поиска его идентичности. К последствиям первой мировой войны автор литературных портретов Гертруда Стайн относила душевное состояние молодых американцев 1920-х годов, которых она окрестила «потерянным поколением». Лишенный устойчивой традиционной системы ценностей, человек утрачивал свое чувство самоидентификации. Надежная семейная жизнь, дающая человеку опору, знакомое устоявшееся сообщество, естественные и вечные ритмы природы, управляющие посевом и сбором урожая на ферме, стимулирующее чувство патриотизма и моральные ценности, привитые религиозными верованиями и наблюдениями, - все это, казалось, было подорвано первой мировой войной и ее последствиями. Мотив ностальгии по утраченному раю, традиционный для русской «деревенской прозы», стал главной причиной популярности Роберта Фроста, как утверждали американские критики. «Успех Р. Фроста легко объясним: он писал о традиционной фермерской жизни, апеллируя к ностальгии по старым обычаям. Его темы универсальны - сбор яблок, деревенские дома, ограды, сельские дороги» [122, с. 68]. Всеобщие человеческие темы волновали и У. Фолкнера, один из романов которого назывался «Деревушка» (1940). В центре внимания писателя были традиции южан, семья, сообщество, родная земля, история и прошлое.

К. Партэ обращает внимание других исследователей на универсальный характер «деревенской прозы», хотя многие аспекты литературного процесса в России, начиная с революции, уникальны и присущи только этой стране. «Любая страна, в сжатые сроки сменившая преимущественно сельский образ жизни (где аграрный сектор был основной сферой жизнедеятельности) на более урбанизированный путь развития (со всеми присущими ему переменами и потерями), имеет много общего с Россией, какой она предстает в деревенской прозе. Американский Юг в романах У. Фолкнера, сельская Англия Р. Блита и Ф. Томпсон, Дж. Элиота и Т. Гарди, Франция Д. Бергера, не говоря уже о развивающихся странах, находятся гораздо ближе к деревенской России, чем можно было бы предположить, взглянув на географическую карту» [102, с. 18].

Эти примеры общности мотивов, свойственных русской и западной литературе, свидетельствуют, на наш взгляд, о том, что именно «деревенская проза» в силу своего эмоционально-духовного, нравственного потенциала оказалась наиболее близка и понятна иностранцам и объясняют в какой-то мере ее успех на Западе.

Структуру диссертации определяет логика исследования, исходящая из поставленных задач. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Эволюция «деревенской прозы», а также ее влияние на становление русской критики, выявляющей своеобразие национального контекста этого литературного течения, исследуется в первой главе диссертации. Критическое осмысление «деревенской прозы» англоамериканской славистикой рассматривается во второй главе. Анализу исследования творческих индивидуальностей писателей-деревенщиков и, преимущественно Ф. Абрамова как их характерного представителя, посвящена третья глава диссертации.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Русская "деревенская проза" в англо-американской славистике"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Многочисленные отзывы англо-американских критиков, анализируемые в предпринятом нами исследовании, подтверждают, что в советскую эпоху именно «деревенская проза» стала литературным явлением, которое точнее других смогло передать национальное своеобразие нашей страны и способствовало созданию образа русского мира на Западе.

Исследование, осуществленное в рамках диссертационной работы, позволяет сделать следующие выводы:

Деревенская проза» и дискуссии, которые она вызвала в Советском Союзе в 1960 - 1980-х годах, привели к тому, что это явление стало восприниматься феноменом национально-культурного самосознания, проявляющимся на разных уровнях - региональном, национальном, глобальном. С вовлечением в дискуссии, затрагивающие вопросы бытия вселенского значения, представителей других, иноязычных культур диалог приобрел масштаб, выходящий за внутринациональные пределы, и видение «деревенской прозы» изменилось. Рассмотрение англоязычной критики этого литературного явления дало нам возможность, с одной стороны, взглянуть на «деревенскую прозу» с точки зрения представителей иноязычной культуры, с другой стороны, оценить состояние и уровень англо-американской славистики второй половины XX века. Приведенный в диссертации анализ работ английских и американских славистов позволил выявить специфику восприятия «деревенской прозы», выразившей русское национальное самосознание, на Западе.

Продолжательница традиций русской классической литературы -«деревенская проза» вызывала интерес зарубежных исследователей удачным сочетанием идейно-нравственного и высокого художественного содержания. Дидактизм, присущий русской литературе во все времена, по мнению западных критиков, в советские годы воплощался по-разному. В отличие от литературы соцреализма, с ее стремлением покорить природу и разрушить все старое ради «светлого коммунистического будущего», «деревенская проза», призывавшая к сохранению традиционных ценностей, воспринималась как способ воспитания, просветления и нравственного пробуждения нации.

Когда в центр внимания дискуссий, вызванных «деревенской прозой», стали попадать вопросы внелитературного ряда, касающиеся различных аспектов национального бытия русского народа, критика заговорила о возрождении национального самосознания. Анализ приведенных критических работ свидетельствует, что в то же время западные ученые исследовали причины поиска национальной идентичности и роли «деревенской прозы» в этом процессе. К основным причинам, приведшим к возникновению этой литературы, западные критики (Д. Браун и др.) относят экономические факторы и связанные с ними культурно-исторические и мировоззренческие причины. Д. Браун утверждает, что бедственное положение деревни не могло не вызывать протест против экономических условий жизни крестьян. Заботившая «деревенскую прозу» проблема сохранения культурного и исторического наследия была, по мнению критика, националистической по ориентации, так как представляла поиск ценностей, способных заменить марксистско-ленинскую идеологию, уже не удовлетворяющую основные духовные потребности русских. Влияние города и разрыв с традициями народной жизни вызывали изменения в национальной этике; разрушение целостного крестьянского сознания и миропонимания и формирование фрагментарного маргинального сознания как основного типа мышления угрожали привести к духовно-нравственной деградации. Таким образом, исследователи делают вывод, что возникновение литературы национального самосознания было закономерно и исторически обосновано.

Одной из самых парадоксальных особенностей советского литературного процесса Дж. Хоскинг называет то, что достоинства, за которые в 1960 - 1970-е годы ценили «деревенскую прозу», в постсоветский период обернулись главным аргументом против нее. В годы застоя эту литературу уважали за правдивость и честность, а в конце 1980-х годов В. Распутин, В. Белов и В. Астафьев стали считаться консерваторами, пытавшимися вернуть патриархальные ценности. Постсоветская оценка еще больше осложнила репутацию этих писателей. «Деревенская проза», которая казалась важным и ценным завоеванием и символом надежды для литературы и общества с 1950-х до конца 1970-х годов, в эпоху гласности перестала выглядеть правдивой. Именно поэтому англо-американские слависты (Д. Гиллеспи, К. Партэ) высказывали необходимость рассмотрения творчества писателей во всей совокупности разнообразных связей, влияющих на восприятие их произведений. Интертекстуальное пространство их творчества должно включать произведения, опубликованные официально, и написанные в свое время «в стол». Только с рассмотрением всей совокупности произведений становится ясно, что писатели-деревенщики не были избалованными любимцами режима и им не разрешалось публиковать все, что угодно. «Задержанные» произведения, иногда опубликованные уже посмертно, вскрыли трагизм судьбы писателей, которые не могли сказать всей правды в эпоху жестокой цензуры. Одно из таких произведений - повесть «Поездка в прошлое» Ф. Абрамова - Д. Гиллеспи называет вершиной творчества писателя. Он считает, что достаточно было бы одного этого произведения, чтобы имя Абрамова вошло в историю русской литературы. Однако эта повесть, богатая символическими ассоциациями, позволяет поставить Абрамова и в один ряд с писателями мирового уровня. По мнению славистов, даже в условиях тотального контроля «деревенская проза» выражала скрытый протест против условий, в которых вынуждено было существовать крестьянство. К. Партэ, например, делает вывод, что этот протест был замаскирован ретроспективной утопией.

Уже в 1990-е годы некоторые западные критики стали утверждать, что патриотические чувства, вызываемые деревенской литературой поначалу, привели в постсоветской России к появлению крайних форм национализма. Вопрос взаимосвязи «деревенской прозы» и проявлений национализма обсуждался и в российской прессе. В других приведенных в диссертации работах американские исследователи доказывают, что не может быть прямой взаимосвязи между «деревенской прозой» и расцветом русского шовинизма, и такой взгляд на деревенских писателей не выдерживает критики. К. Партэ утверждает, что «деревенская проза» стала средством навязывания националистических идей для тех, кто пытался использовать литературу в идеологической борьбе. Более того, в привлечении общественного внимания к важным темам роль «деревенской прозы» неоценима и некоторые западные ученые (Р. Марш, Д. Гиллеспи, К. Партэ) считают, что литература и культурные дискуссии сыграли более важную роль в «подготовке перестройки в умах людей», чем политология или историография.

Однако в настоящее время дискуссии о «деревенской прозе» не утихли, это литературное течение переживает повторное критическое осмысление, о чем свидетельствует появление уже после 2000 года исследовательских работ как российских, так и западных ученых (А. Большакова, К. Партэ). На наш взгляд, возрождение интереса к «деревенской прозе» подтверждает, что это явление, вышедшее на мировой уровень, не только литературное, но и философско-этическое, нравственное, социально-историческое. Применение сравнительно-исторического и типологического методов изучения литературных явлений в русской «деревенской прозе» и литературе западных стран, в частности, Америки, выявило наличие в них типологических схождений: общности тематики, архетипических образов героев, определенных жанровых канонов, нравственно-философских идей, мотивов утраты родины, возвращения в родной дом, поиска национальной идентичности, а также ретроспективной модели развития со свойственной ей ностальгией по утраченному идеалу. Таким образом, сравнительные методы помогли нам выявить общие аспекты национальных литератур, что свидетельствует о единой онтологической основе мировых ментальностей и всеобщности архетипа Деревня. Природа «деревенской прозы» универсальна, поэтому в центре внимания писателей оказываются схожие проблемы, а «деревенская проза» становится созвучной и понятной американцам. Теория архетипа, по К.Г. Юнгу, как сквозной модели, первоначального образца, существующего на уровне коллективного бессознательного, взятая нами за основу при исследовании архетипа Деревня, позволила нам, с одной стороны, выявить генетико-типологические схождения в литературе России и Запада, а с другой стороны, увидеть место русской «деревенской прозы» в мировом литературном процессе.

Слависты считают, что «деревенская проза» - это точное и очень убедительное отражение жизни русской деревни в XX веке. Эта литература много сделала в тот сложный период для восстановления исторической правды и развития общественного сознания. Заслуга этой прозы, по мнению западных критиков, в возвращении в литературу живого народного языка и создании положительного народного характера. Для них очевидно, что «деревенская проза» сыграла центральную роль в возвращении русской литературы к своим корням, в восстановлении достоинства и ценности русского крестьянства, его традиций, фольклора и всего того, что было утеряно в первой половине существования советской власти.

Результаты исследований позволяют подчеркнуть перспективность дальнейшего изучения затронутой нами проблемы. Начало XXI века обусловило новые возможности для сближения литератур, дальнейшего выявления как сходных черт, так и различий между ними. Однако в настоящее время без должного внимания остается такой аспект изучения литературы как возможности применения методологических новаций англо-американской славистики в отечественном литературоведении. На наш взгляд, данное исследование, позволяющее соотнести наработки западных ученых с выкладками российских литературоведов, что определяет его практическую и теоретическую значимость, существенно заполняет этот пробел. Оно вносит вклад в развитие компаративистики и межнациональных связей и позволяет рассматривать дальнейшее применение его результатов в области общего литературоведения, русской литературы, зарубежной критической литературы и сравнительного литературоведения.

Список научной литературыЧеканникова, Ирина Михайловна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абрамов Ф. Люди колхозной деревни в послевоенной прозе / Ф. Абрамов // Новый мир 1954. - № 4.

2. Абрамов Ф. О хлебе насущном и хлебе духовном // Собр. соч.: В 3 т. Л., 1982. Т. 3. С. 249-260.

3. Автономова Н. Важна любая ступень // Вопросы литературы. Май, 1990. -С. 102-107.

4. Адамович А. О войне и мире / А. Адамович // Новый мир -1981.- №№ 6, 7.

5. Азадовский К. Переписка из двух углов Империи / К. Азадовский // Вопросы литературы 2003. - № 5. С. 3 - 34.

6. Алексеев М.П. Английский язык в России и русский язык в Англии. Учен, зап. ЛГУ. 1944. № 72. - Сер. филол. наук. - Вып. 9. С. 128-140.

7. Алексеев М.П. и др. История западноевропейской литературы. Средние века и Возрождение: Учебник для вузов. М., 2000. 462 с.

8. Анастасьев Н., А. Мулярчик, Л. Лазарев и др. XX век как литературная эпоха. "Круглый стол" // Вопросы литературы. -1993. Вып. второй.

9. Аннинский Л. Конец литературы? // Дружба народов. 1992. - № 8. - С. 244247.

10. Ю.Аннинский Л. Локти и крылья. М., 1989.

11. П.Аннинский Л. Послесловие. В кн. Шукшин В. До третьих петухов. М., 1976.

12. Аннинский Л., Кожинов В. Критический диалог. Мода на простонародность //Кодры.- 1971.- №3.

13. Астафьев В. Кончина // Наш современник. 1988. - № 6.

14. Астафьев В. Посох памяти. М., 1980.

15. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994,- 380 с.

16. Барт Р. Критика и истина // Семиотика. Поэтика. Избранные произведения. -С. 323-340.

17. Басинский П. Memento Mori. В. Распутин, большой и маленький // Литературная газета. 1992.- 28 октября.- № 44.

18. Басинский П. Плачь, сердце! Виктор Астафьев и «письмо XX века // Литературная газета. 1993. - № 31.- 4 августа.

19. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит., 1975.

20. Бахтин М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. - 424 с.

21. Белая Г. "Срыв культуры": нераспознанное поражение // Вопросы литературы. 2003,- № 1.- С. 5-13.

22. Белая Г. Польза интуиции // Литературное обозрение.- 1981.- № 9.

23. Белая Г. Художественный мир современной прозы. М., 1983.

24. Белов В. Гудят провода. Рассказы. М.: Советская Россия. 1978.

25. Белов В. Привычное дело // Избранные произведения: В 3 т. М., 1983. Т. 2.

26. Беляев A.A. Идеологическая борьба и литература (критический анализ американской советологии). М., 1988.

27. Бердяев H.A. Философская истина и интеллигентская правда // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. Репринтное воспроизведение издания 1909 года. М., 1990. С. 1-23.

28. Биллингтон Дж. Икона и топор. М.: «Рудомино», 2001. - 710 с.

29. Большакова А. Нация и менталитет: феномен «деревенской прозы» XX века. М., 2000.

30. Большакова А. Типология и менталитет// Филологические науки. 1996.- № 6.-С. 5.

31. Бондаренко В. Очерки литературных нравов // Позиция. Литературная полемика. М.: Сов. Россия, 1988. С. 420-466.

32. Бочаров А. И нет ему прощения // Октябрь. 1975. - № 6.

33. Булгаков С. Героизм и подвижничество // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. Репринтное воспроизведение издания 1909 года. М., 1990. С. 23-70.

34. Буртин Ю. «Вам, из другого поколенья.» // Позиция. Литературная полемика. М.: Сов. Россия, 1988. С. 39-65.

35. Быков Д. Слезный дар. Поздний Распутин: изобразить умеет все, объяснить почти ничего // Литературная газета. - 1998.- 23 сентября. - № 38.

36. Вильчек Л. Вниз по течению деревенской прозы // Вопросы литературы.-1985.-№6.

37. Вопросы литературы. 1973. -№8. С. 303.

38. Вопросы литературы. 1975. №2. - С. 132.

39. Гайтанов Г. На французской земле // Согласие,- 1995. № 30. - С. 157.

40. Галимов III. Федор Абрамов: творчество, личность. Архангельск, 1989.

41. Гачев Г. Национальные образы мира: Курс лекций. М.: Академия, 1998. -430 с.

42. Гулыга А. Русская идея и ее творцы. М.: Эксмо, 2003.- 446 с.

43. Дедков И. Возвращение к себе // Наш современник. 1975,- № 7.

44. Дедков И. Предисловие // Абрамов Ф. Собр. соч.: В 3-х т. Л., 1980. Т.1.

45. Дедков И. Страницы деревенской жизни // Новый мир. 1969. - № 3.

46. Дементьев А. О традициях и народности // Новый мир. 1969. - № 4.

47. Джеймсон Ф.Р. Теория в новой ситуации // Вопросы литературы.- 1990.- № 6.- С. 89.

48. Дима А. Принципы сравнительного литературоведения. М.: "Прогресс", 1977.-228 с.

49. Дорош Е. Иван Африканович // Новый мир. 1966. - № 8.

50. Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1984. Т. 27.

51. Дырдин А. Былинный источник силы // Творческие взгляды советских писателей / Под ред. В.А. Ковалева. Л., 1981.

52. Ерофеев Вик. Поминки по советской литературе // Русская литература XX века в зеркале критики. СПб., 2003. С. 38-46.

53. Жирмунский В. Гете в русской литературе. Л., 1982.

54. Жирмунский В. Проблемы сравнительно-исторического изучения литератур. В кн.: Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. Избранные труды. Л.: Наука, 1979. С. 9-23.

55. Жирмунский В. Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. Избранные труды. Л.: Наука, 1979. 493 с.

56. Жмаев A.M. Советская литература в Англии, 1917-1945. Пути культурного сближения. М., 1968.

57. Залыгин С. Жизнь колхозной деревни и литература. Творческая дискуссия в

58. История всемирной литературы: В 9 т. М.: Наука, 1989. Т. 6. 784 с.

59. Казаркин А.П. Русская литературная критика XX века. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2004. - 350 с.

60. Кардин В. Двое против города // Литературное обозрение. -1986. № 6.

61. Кардин В. Дискуссионная трибуна. Секрет успеха // Вопросы литературы. — 1986.-№4.

62. Карякин Ю., Плимак Е. Мистер Кон исследует «русский дух». М., 1961.

63. Ковалев В.А. Советская литература в исследованиях русистов ГДР и Чехословакии. М., 1972.

64. Ковтун Н. Русская литературная утопия второй половины XX века. Автореферат дис. . докт. филол. наук. Томск, 2005. 30 с.

65. Ковтун Н. Утопия в новейшей русской прозе. Бюллетень оперативной научной информации / Общенауч. период, журнал. Томск, 2003. № 16. 129 с.

66. Кожинов В. Статьи о современной литературе. М., 1990.

67. Котенко В. Загадка и правда образа // Распутин В. Избранные произведения: В 2 т. М., 1990. Т. 1.С. 5-24.

68. Кригер Мюррей. Теория: Проблемы и размышления. Материалы советскоамериканского «круглого стола» // Вопросы литературы. -1990,- № 6.

69. Кузнецов Ф. С веком наравне: Критика прозы. Критика критики. М.: Моск. рабочий, 1981.-383 с.

70. Куняев Ст. Все начиналось с ярлыков // Позиция. Литературная полемика. Вып. второй. М.: Советская Россия, 1990.

71. Ланщиков А. Осторожно концепция! // Молодая гвардия.- 1969. - № 2.

72. Латынина А. Колокольный звон не молитва // Позиция. Литературная полемика. М., 1990.

73. Левин Ю. Восприятие творчества инонациональных писателей // Историко-литературный журнал. Проблемы и методы изучения. Л., 1974.

74. Левин Ю. Русские переводчики XIX века и развитие художественного перевода. Л., 1985.

75. Лейдерман М., Липовецкий Н. Русская литература XX века.- М., 2001.

76. Лейдерман Н. Движение времени и законы жанра. Свердловск, 1982.

77. Лейдерман Н. Крик сердца // Русская литература XX века в зеркале критики. Хрестоматия. СПб., 2003.

78. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: 1950 — 1990-е годы: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. М., 2001.

79. Лесневский Ст. Возвращение // Вопросы литературы.- 1967. № 3.- С. 66.П

80. Лихачев Д. Планета мира и добра. Говорят участники форума «За безъядерный мир, за выживание человечества» //Лит. обозрение. 1987.- № 5. - С. 3.

81. Лихачев Д. Россия // Позиция. Литературная полемика. Вып. 2. М., 1990. С. 24-39.

82. Лихачев Д.С., Панченко А.М. Смеховой мир Древней Руси. Л., 1976.

83. Личутин В. Дивись-гора. В ожидании чуда // Дивись-гора. М.: Современник, 1996.

84. Ломинадзе С. У них и у нас // Вопросы литературы. 1990. - № 6. - С. 97100.

85. Лосский Н. История русской философии. М.: Сварог и К, 2000.- 496 с.

86. Лотман Ю.М. К вопросу об источниковедческом значении высказываний иностранцев о России. В кн.: Сравнительное изучение литератур. Л.: Наука, 1976. С. 125-139.

87. Макаров А. Во глубине России. М., 1973.

88. Макаров А. Критик и писатель. М., 1974.

89. Манн Ю.В. Литература в первой половине XIX века // История всемирной литературы: В 9 т.- М.: Наука, 1989.- Т. 6. С. 291.

90. Мезенцев П. История русской литературы XIX века. М., 1963.

91. Мелетинский Е. Литературные архетипы и универсалии. М., 2001.

92. Мулярчик А. XX век как литературная эпоха / Анастасьев Н., А. Мулярчик, Л. Лазарев и др. // Вопросы литературы. 1993. - Вып. 2. - С. 7-10.

93. Независимая газета. 1996. 15 марта.

94. Новицкая Л. Ф. Российский нравственный утопизм в контексте проблемы Другого // Философский век: Альманах. Вып. 13. СПб., 2000. С. 111-119.99.0вечкин В. Колхозная жизнь и литература // Новый мир. 1955. - № 12.

95. Осаченко Ю.С. Миф и мифология: «возможные миры» и их картины // Картина мира. Модель. Методы. Концепты. Материалы Всерос. междисц. школы молодых ученых. Томск, 2002. С. 23-27.

96. Осетров E. Родное, заветное, выношенное // Лит. газета. -1980. 19 марта.

97. Партэ К. Русская деревенская проза: светлое прошлое / Пер. И. Чеканниковой. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2004. — 204 с.

98. Петрик А. «Деревенская проза»: Итоги и перспективы изучения // Филологические науки. 1981. - № 1.

99. Потебня A.A. Эстетика и поэтика. М.: Искусство, 1976.- 614 с.

100. Против буржуазной фальсификации истории советского общества. М., 1961.

101. Распутин В. Избранные произведения в двух томах. М.: Худож. лит., 1990. Т. 1-2.

102. Распутин В. Любовь к своему герою // Книжное обозрение. — 1977. 22 апр. - № 8. - С. 9.

103. Распутин В. Право писать // Радуга 2. 1980.

104. Распутин В. Что в слове, что за словом? Иркутск, 1987.

105. Русская литература XX века. Очерки. Портреты. Эссе. / Под ред. Ф. Кузнецова. М., 1994.

106. Русская литература XX века: В 2 т. / Под ред. Л.П. Кременцова.- М., 2002.

107. Селезнев Ю. Мысль чувствующая и живущая. М., 1990.

108. Семенова С. Валентин Распутин. М., 1987.

109. Семенова С. Преобразить себя и жизнь.// Наш современник. 1987.-№3.

110. Синенко B.C. Этическое сознание Александра Солженицына и диалог культур // Русская литература в XX веке: имена, проблемы, культурный диалог. Томск, 1999.

111. Слоним М. Десять лет русской литературы // Литература русского зарубежья. Антология в 6 т. М.: Книга, 1991. Т. 2. С. 516-524.

112. Современная русская советская литература 60 80-х годов. Хрестоматия. /Сост. Кузнецова C.B., Ревякина И.А. М.: Просвещение, 1984.

113. Солженицын А. Матренин двор. В кн.: «Один день Ивана Денисовича» и другие рассказы. Томск: Том. кн. изд-во, 1990. С. 145-220.

114. Солженицын А. Слово при вручении премии Солженицына В. Распутину 4 мая 2000 года // Новый мир.- 2000. № 5.

115. Соловьев В. Сочинения в двух томах. М., 1988.

116. Солоухин В. Письма из Русского музея. В кн.: Славянская тетрадь. М.: Сов. Россия, 1990.- 384 с.

117. Спэнкерен К. Краткая история американской литературы. Издано Информационным агентством США. 1994 г. 136 с.

118. Сравнительное изучение литератур. JI.: Наука, 1976. 460 с.

119. Срезневский И. Английские очерки русской литературы // Записки имп. АН. Т. 11. 1867.

120. Старикова Е. Колокол тревоги // Вопросы литературы. 1986.- №11.

121. Старикова Е. Социологический аспект современной деревенской прозы // Вопросы литературы. 1972.- № 7.

122. Старикова Е. Шаги командора. О рассказах В. Тендрякова // Знамя. -1988.- №9.

123. Суханов В. Предисловие. В кн.: Партэ К. Русская деревенская проза: светлое прошлое. Томск, 2004.- 204 с.

124. Тендряков В. День на родине // Наука и религия. 1964. № 11.

125. Тендряков В. Покушение на миражи. Чистые воды Китежа. Рассказы. М.: Кн. палата, 1988. 384 с.

126. Тимофеев Л.И. Основы теории литературы. М.: Учпедгиз, 1963.- 455 с.

127. Трифонов Ю. Как слово наше отзовется. М.: Сов. Россия, 1985. 384 с.

128. Трубина Л.А. Русская литература XX века. Учебное пособие. М., 2003.

129. Турков А. Федор Абрамов. М., 1987.

130. Урнов Д. В поисках утраченного пути. Литературоведение Англии и США последних лет // Вопросы литературы. 1979.- № 12.

131. Урнов Д. Критическая "промышленность" и литературное «сырье» // Иностранная литература. 1975 - № 6. С. 225-232.

132. Урнов Д. О близком и далеком // Вопросы литературы. 1987. - № 9.

133. Уткин А.И. Россия и Запад: история цивилизаций: Учеб. пособие / А.И. Уткин. М.: Гардарики, 2000. 574 с.

134. Федосеева Л.Г. Советская литература в современном мире. Проблемы восприятия зарубежными читателями. М., 1987.

135. Фрадкина С. Русская литература XX века как единая эстетическая система // Вопросы литературы. 1993. - Вып. 2. С. 86-90.

136. Хватов А. Знаки подлинности. Заметки о современной литературе // Звезда. 1987.-№3.

137. Хиллис Миллер Дж. Триумф теории и производство значений// Вопросы литературы. Май 1990. С. 83-87.

138. Цветов Г. Русская деревенская проза. Эволюция. Жанры. Герои. Учебное пособие. СПб., 1992.

139. Цветов Г. Тема деревни в современной советской прозе. Л., 1985. 32 с.

140. Чалмаев В. "Воздушная воздвиглась арка."// Вопросы литературы. -1985.-№6.

141. Чалмаев В. Великие искания // Молодая гвардия. 1968. - № 3.

142. Чалмаев В. Неизбежность // Молодая гвардия. 1968. - № 9.

143. Черниченко Ю. Предисловие // Овечкин В. Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1989. Т. 1-3. С. 5-32.

144. Чупринин С. Критика это критики. Проблемы и портреты. М.: Сов. писатель, 1988.- 320 с.

145. Чупринин С. Настающее настоящее. М., 1989.

146. Шафаревич И. Две дороги к одному обрыву // Позиция. Литературная полемика. Вып. 2. М., 1990. С. 68-80.

147. Шнирельман В.А. Послесловие. В кн.: Гачев Г. Национальные образы мира: Курс лекций. М.: Академия, 1998. С. 398-402.

148. Шукшин В. До третьих петухов. М., 1976.

149. Эпштейн М. Критика в конфликте с творчеством // Вопросы литературы. 1975. №2. С. 131-168.

150. Юнг К.Г. Психология бессознательного. М.: Канон, 1994. 319 с.

151. Яковлев А. Против антиисторизма // Литературная газета. -1972.- 15 ноября.

152. Яновский Н. Писатели Сибири: Избранные статьи. М.: Современник, 1988.- 494 с.

153. Auden W. Dingley Dell and the Fleet // The Dyer's Hand and Other Essays. N.Y.: Vintage, 1968.

154. Baikovich G. Tetralogy of F. Abramov // The Life and Work of F. Abramov. Ed. by D. Gillespie. Northwestern University Press, 1997. P. 36-58.

155. Baring M. An Outline of Russian Literature. New York, 1915.

156. Bethea, David M. The Shape of Apocalypse in Modern Russian Fiction. Princeton, 1989.

157. Billington J. H. The Icon and the Axe: An Interpretive History of Russian Culture. New York, 1966.

158. Brown D. Soviet Russian Literature since Stalin. Cambridge: Cambridge University Press, 1978. 394 p.

159. Brown D. Nationalism and Ruralism in Recent Soviet Russian Literature // Review of National Literatures (Spring, 1972). P. 183-209.

160. Brown D. The Last Years of Soviet Russian Literature. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. 208 p.

161. Brown D. Valentin Rasputin // Russian Literature and Criticism. Selected Papers from the 2nd World Congress for Soviet and East European Studies. Ed. by Evelyn Bristol. Berkeley, 1982. P. 190-201.

162. Brown E. J. Russian Literature Since the Revolution. London: Collier-Macmillan Ltd., 1969. 367 p.

163. Brown E. J. Russian Literature Since the Revolution. 2 ed. London, 1982. -430 p.

164. Brown E. J. Major Soviet Writers. Essays in Criticism. Oxford University Press, 1973.-439 p.

165. Brown E. J. The First Twenty Years // "Russianness". In Honor of Rufus Mathewson. Studies on a Nation's Identity. Ardis: Ann Arbor, 1990. P. 227-233.

166. Choldin M. T. Book Review to Censorship in the Soviet Union by Herman Ermolaev. Lanham, 1997. // Slavic Review 46. no. 8,- 1998,- P. 385.

167. Clark K. Political History and Literary Chronotope: Some Soviet Case Studies // Literature and History: Theoretical Problems and Russian Case Studies. Stanford, 1986.

168. Clark K. The Centrality of Rural Themes in Postwar Soviet Fiction // Perspectives on Literature and Society in Eastern and Western Europe, ed. G. Hosking. London: Macmillan, 1989.

169. Clark K. The Soviet Novel: History as Ritual, 2d ed. Chicago: University of Chicago Press, 1985.

170. Clark K. Zhdanovist Fiction and Village Prose // Russian Literature and Criticism. Sept. 30 Oct. 4, 1980 (Berkeley: Berkeley Slavic Specialities, 1982). P. 36-48.

171. Clowes E. W. Russian Experimental Fiction. Resisting Ideology after Utopia. Princeton, 1993.-290 p.

172. Condee N., Padunov V. "The Soiuz on Trial: Voinovich as Magistrate and Stage Manager // Russian Review (July, 1987).

173. Costello D. P., Foote I., eds. Russian Folk Literature. Oxford. 1967.

174. Crouch M. Revolution and Evolution. Gorbachev and Soviet Politics (Philip Allan, 1989).

175. Davies R. The Great Books of Russia. University of Oklahoma Press, 1968.

176. Diment G. Valentin Rasputin and Siberian Nationalism // World Literature Today. 1993, no. l.P. 69-73.

177. Dunham V. In Stalin's Time. Middleclass Values in Soviet Fiction. Cambridge: Cambridge University Press, 1976. 275 p.

178. Dunlop John B. Farewell to Matyora // Russian Literature and Criticism. Ed. by E. Bristol. University of Illinois, 1982.

179. Ermolaev H. Censorship in Soviet Literature, 1917 1991. Lanham, Md.: Rovyman & Littlefield, 1997.

180. Fanger D. The Peasant in Literature // The Peasant in Nineteenth-Century Russia. Stanford, 1968.

181. Florinsky M. Preface // Russian Literature since the Revolution by E.J. Brown. Cambridge, 1982. P. 3-5.

182. Friedberg M. A Decade of Euphoria: Western Literature in Post-Stalin Russia. 1954-64. Book Review // The Slavonic and East European Review (October, 1978). V. 56, no. 4.

183. Friedberg M. Soviet Criticism of American Literature // Russian Review. 1980, no. 2.

184. Gaddis J.L. The Tragedy of Cold War History // Diplomatic History. Winter 1993. P. 3-4.

185. Gibian G. Reviving Russian Nationalism // The New Leader (Nov. 19, 1979).

186. Gibian G. Yurii Kazakov // Major Soviet Writers. Ed. by E. Brown. 1973. P. 321-332.

187. Gillespie D. History, Politics and the Russian Peasant: Boris Mozhaev and Collectivization of Agriculture // The Slavonic and East European Journal 67, no. 2. (April, 1989). P. 183-208.

188. Gillespie D. Ironies and Legacies of the Village Prose // Forum for Modern Language Studies. -1991.- Vol. xxvii. No.l. P. 70-84.

189. Gillespie D. Russian Writers Confront the Past: History, Memory, and Literature, 1953-1991 // World Literature Today. 1993 - no. 1. P. 74-79.

190. Gillespie D. Social Spirit, Private Doubts // The Life and Work of Fyodor Abramov. Ed. by D. Gillespie. Northwestern University Press. 1997. P. 10-79.

191. Gillespie D. The Twentieth-Century Russian Novel. An Introduction. Oxford: Berg, 1996.- 179 p.

192. Gillespie D. Valentin Rasputin and Soviet Russian Village Prose. London: Modern Humanities Research Association, 1986.

193. Gillespie D. Valentin Rasputin's "Pozhar" // Quinquereme, New Studies in Modern Languages 9, no. 2 (July 1986).

194. Guerney B.G. A Treasury of Russian Literature. New York. 1943.

195. Guerney B.G. The Portable Russian Reader. New York. 1947.

196. Hayward M. Writers in Russia. 1917- 1978. London, 1983.

197. Heldt B. Terrible Perfection: Women and Russian Literature. 1987.- 176 p.

198. Hingley R. Russian Writers and Soviet Society, 1917-1978. London, 1979.

199. Holthusen J. and Markstein E. Twentieth-Century Russian Literature: A Critical Study with a Supplement on Censorship, Samizdat and New Trends (1972).

200. Hosking G. Beyond Socialist Realism: Soviet Fiction since Ivan Denisovich. London, 1980.

201. Hosking G. The Russian Peasant Rediscovered: "Village Prose" of the 1960s // Slavic Review 32, no. 4. (December, 1973). P. 705-724.

202. Hosking G. The Search for an Image of Man in Contemporary Soviet Fiction // Forum for Modern Language Studies (October, 1975).

203. Hosking, Geoffrey. The Awakening of the Soviet Union (Cambridge: Harvard University Press, 1990).

204. Hosking, Geoffrey. The Twentieth Century: In Search of New Ways, 1933-80 // The Cambridge History of Russian Literature / Ed. by Charles Moser. Cambridge, 1989.

205. Huntington S. The Clash of Civilizations and the Remarking of World Order. N.Y., 1996. P. 141-148.

206. Jackson R. L. The Mask of Solzhenitsyn: Ivan Denisovich // One Day in the Life of Ivan Denisovich. A Critical Companion. Ed. by A. Klimoff (Northwestern University Press, 1997). P. 41-54.

207. Keller B. "Yearning for an Iron Hand". Russian Nationalists // New York Times Magazine. January 28, 1990.

208. Kunkle S. Nationalism, Chauvinism, and Victor Astafyev's "Pechalny Detectiv" // Graduate Essays on Slavic Languages and Literatures (University of Pittsburgh, Dept. Of Slavic Languages and Literatures), no. 2 (1989).

209. Laird S. Voices of Russian Literature. Interviews with Ten Contemporary Writers. (Oxford University Press, 1999). 231 p.

210. Laquer W. From Russia with Hate // The New Republic. February 5, 1990. P. 21-25.

211. Lavrin J. From Pushkin to Mayakovsky: A Study in the Evolution of a Literature. London, 1948.

212. Lewin M. The Making of the Soviet System (New York: Pantheon, 1985).

213. Lewis P. Peasant Nostalgia in Contemporary Russian Literature // Soviet Studies 27, no. 4. (October, 1976).

214. Literature and National Identity: Nineteenth Century Russian Critical Essays. Ed. and trans. Paul Debreczeny and Jesse Zeldin. University of Nebraska Press, 1970.

215. Lord R. Russian Literature. An Introduction. New York, 1980.

216. Lowe D. Russian Writing since 1953. A Critical Survey. New York: The Ungar Publishing Company, 1987. 208 p.

217. Magarshak D. The Storm and Other Russian Plays. New York, 1960.

218. Marsh R. Collectivization and the Repression of the Peasantry // History and Literature in Contemporary Russia. New York, 1995. P. 74-83.

219. Marsh R. Gender and Russian Literature: New Perspectives. Cambridge, 1996. 206 p.

220. Marsh R. Soviet Fiction since Stalin: Science, Politics, and Literature. New Jersey: Barnes & Noble Books, 1986.- 338 p.

221. Mathewson R., Jr. The Positive Hero in Russian Literature. 2nd ed. Stanford University Press, 1975.

222. Mathewson, Rufus. The Novel in Russia and the West // Soviet Literature in the 1960's. /Ed. by Max Hayward and Edward Crowley. Oxford, 1965.

223. McMillin A. Town and Country in the Work of Vasily Belov // Russian Literature and Criticism. Ed. by E. Bristol. Berkeley, 1982. P. 130-139.

224. Mirsky D. P. A History of Russian Literature from its Beginnings to 1900. New York, 1958.

225. Mojeiko E., Briker B., Dalgard P. Vasily Aksyonov. A Writer in Quest of Himself. N.Y., 1991.

226. Morson, Gary Saul. Russian Cluster // Publications of the Modern Language Association. Vol.107. Issue 2.- March, 1992. P. 226-231.

227. Muchnik H. An Introduction to Russian Literature. New York, 1964.

228. Nettle J., Robertson R. International Systems and Modernization of the Societies. N.Y., 1968.

229. Olcott A. What Faith the God-Contemporaty? Chingiz Aitmatov's Plaklia // Slavic Review 49, no. 2. (Summer, 1990). P. 213-226.

230. Parthe K. and Sergei Kovalyov. Village Prose: An Exchange // New York Review of Books, (Feb. 2, 1989).

231. Parthe K. F. The Village Rescued in Memory // The Life and Work of Fyodor Abramov. Ed. by D. Gillespie. (Northwestern University Press, 1997). P. 80-125.

232. Parthe K. F. Russia's Dangerous Texts (New Haven and London: Yale University Press, 2004).- 283 p.

233. Parthe K. F. Russian Village Prose: the Radiant Past. Princeton: Princeton University Press, 1992.-280 p.

234. Parthe K. F. The Righteous Brothers and Sisters // World Literature Today. 1993, no. l.P. 91-99.

235. Piatt K. F. Plistory in a Grotesque Key. Russian Literature and the Idea of Revolution (Stanford: Stanford University Press, 1997).- 294 p.

236. Polowy T. The Novellas of Valentin Rasputin. Genre, Language and Style. New York: Peter Lang, 1989. 262 p.

237. Porter R. Four Contemporary Russian Writers. Oxford, 1989. 221 p.

238. Porter R. Russia's Alternative Prose. Oxford and Providence: Berg, 1994.

239. Rogers T. F. "The Superfluous Men" and the Post-Stalin Thaw. Mouton, 1972.

240. Rubin B. Highlights of the 1962-1963 Thaw // Soviet Literature in the 1960's. / Ed. by Max Hayward and Edward Crowley. New York, 1965.

241. Russianness. In Honor of Rufus Mathewson. Studies on a Nation's Identity. -Ann Arbor, 1990.

242. Schaarschmidt G. Interior Monologue and Soviet Literary Criticism // Canadian Slavonic Papers. No.8. - 1966.

243. Seyffert P. Soviet Literary Structuralism. Background. Debate. Issues (Columbus, Ohio: Slavica Publishers, Inc., 1983). 378 p.

244. Shneidman N. Soviet Literature in the 1970-s: Artistic Diversity and Ideological Conformity. Toronto: University of Toronto Press, 1979.

245. Shneidman N. Russian Literature 1988-1994: The End of an Era. Toronto: University of Toronto Press, 1995.- 245 p.

246. Shneidman N. Soviet Literature in the 1980-s: Decade of Transition. University of Toronto Press, 1989.

247. Slonim M. An Outline of Russian Literature.- Oxford, 1958.

248. Slonim M. Soviet Russian Literature: Writers and Problems, 1917-1977 (1977).

249. Smelser N Essays on Sociological Explanation. Englewood Cliffs, 1968.

250. Smith R.E.F. ed. The Russian Peasant 1920-1984 (1977).

251. Tempest R. The Geometry of Hell: The Poetics of Space and Time // One Day in the Life of Ivan Denisovich. A Critical Companion. /Ed. by A. Klimoff. Northwestern University Press, 1997. P. 54-70.

252. Terras V. ed. Handbook of Russian Literature. Yale University Press. 1985.558 p.

253. Tolczyk, Dariusz. Who is Ivan Denisovich? Ethical Challenge and Narrative Ambiguity in Solzhenitsyn's text // One Day in the Life of Ivan Denisovich. Ed. by Alexis Klimoff. Northwestern University Press, 1997.

254. Under Eastern Eyes. The West as Reflected in Recent Russian Emigre Writing. Ed. by Arnold McMillin. 1991.

255. Understanding Soviet Politics Through Literature. / Ed. Martin Crouch and Robert Porter. Unwin Hyman, 1984.

256. Vaughan J. C. Soviet Socialist Realism: Origins and Theory. McMillan, 1973.

257. Wachtel Andrew. The Battle for Childhood: The Creation of a Russian Myth. -Stanford. 1990.

258. Woodward J. B. Chingiz Aitmatov's Second Novel // The Slavonic and East European Review. Vol. 69. no. 2. - (April, 1991). P. 201-221.

259. Zekulin G. Aspects of Peasant Life As Portrayed in Contemporary Soviet Literature // Canadian Slavic Studies 1, no. 4 (Winter 1967).

260. Zekulin G. The Contemporary Countryside in Soviet Literature: A Search for New Values // James R. Millar (ed.), The Soviet Rural Community: A Symposium (Urbana, 1971).