автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Русско-финские литературные связи 1890-1930-х годов

Полный текст автореферата диссертации по теме "Русско-финские литературные связи 1890-1930-х годов"

На правах рукописи

Сойни Елена Григорьевна

РУССКО-ФИНСКИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ СВЯЗИ 1890 - 1930-х ГОДОВ

Специальность: 10.01.01. Русская литература, 10.01.03 Литература народов стран зарубежья (финская литература).

АВТОРЕФЕРАТ

Диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва 2005 г.

Работа выполнена в Институте языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук ИРИНА ВЛАДИМИРОВНА ГРЕЧАНИК доктор филологических наук СЕРГЕЙ АНДРЕЕВИЧ НЕБОЛЬСИН доктор филологических наук, профессор ГАЛИНА ВИКТОРОВНА ЯКУШЕВА

Ведущая организация - Петрозаводский государственный университет ( факультет прибалтийско-финской филологии и культуры)

Защита состоится «_»_года в_часов на заседании специализированного совета Д 002.209.02 по филологическим наукам при Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН Москва, ул. Поварская, 25а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института мировой литературы РАН

Автореферат разослан « »_года

Ученый секретарь специализированного совета доктор филологических наук

А.В. ГУЛИН

Общая характеристика работы

Русско-финские литературные связи имеют особую историю. Долгое время считалось, что между литературами соседних народов существует некая «китайская стена». Потребовались усилия видных ученых, чтобы развеять это заблуждение, доказать, что у русско-финских литературных связей давняя история, а «разговоры о "китайской стене" между русской и финской литературой не имеют под собой никакой основы»1.

В представленной к защите диссертационной работе предметом исследования являются русско-финские литературные связи 1890-1930-х годов.

Актуальность исследования определяется общественно-политическими процессами современных отношений России и Финляндии, когда в обеих странах возникло стремление к познанию литературы друг друга. Это связано как с поиском каждого народа своего места в мировой истории, пониманием неповторимости, уникальности собственной культуры в сравнении с культурой соседей, так и с желанием вписаться в культуру мировую, желанием быть услышанными и понятыми.

Проблема взаимодействия и взаимовлияния литератур, концентрирующих в себе дух нации, формирующих стереотипы и модели поведения, приобретают особую актуальность в условиях пограничья и постоянных контактов. В этой связи становится необходимым детальное и всестороннее исследование русско-финских литературных связей в их развитии.

Степень научной разработанности проблемы. В последние годы как в русском, так и в финляндском литературоведении началось активное изучение финско-русских и русско-финских литературных связей. Э. Г. Карху посвятил им исследование в двух томах «Финляндская литература и Россия», монографию «Достоевский и финская литература», «Очерки финской литературы начала XX века», в которых показано

1 Бзд^аз А. Типпизкшгса. Зиотеп]а уеп^ап ЮцаШзеп геаНвпип козкеШвкоМа. Рогуоо-НеЫпЫ, 1968. 8.151 ------------

восприятие творчества А. М. Горького финскими литераторами рубежа веков2.

Подробный сравнительный анализ творчества Горького и Йоела Лехтонена содержится в монографии А. Сараяс, посвященной русско-финским литературным контактам. Исследовательница показывает отношения финского и русского реализма, ставит проблемы, до нее в финском литературоведении не поднимавшиеся, в частности, прослеживает формирование понятия «тип» в финском реализме под влиянием эстетики Достоевского. В двух главах Сараяс пишет о связях финской и русской литератур на рубеже веков. «Осложнение финско-русской политики, - считает она, - нашло отражение в натянутом отношении к русской литературе... Но все-таки ситуация не была однозначной: импульсы от русской литературы получили Майла Талвио, Майю Лассила, Илмари Кианто и Эйно Калима»3.

Большое количество новых исследований дали восьмидесятые и девяностые годы. Возникла мода на Финляндию в Москве, Тарту, Санкт-Петербурге, в Соединенных Штатах Америки. В самой Финляндии стал выходить основанный в 1984 году журнал «Studia Slavica Finlandensia». Перу Бена Хеллмана принадлежат исследование «А. Куприн и Финляндия», комментарии и вступительная статья в соавторстве с англичанином Ричардом Дэвисом в книге «Леонид Андреев "S. О. S."» и другие работы4.

В статьях, опубликованных в Ученых записках Тартуского университета, Вероника Шеншина блестяще проанализировала переводы А. Блока на финский и шведский языки5, а Н. Башмакова исследовала влияние А. Киви на творчество Е. Гуро6.

2 Карху Э. Г. Финляндская литература и Россия (1800-1850). Таллинн, 1962, Он же. Финляндская литература и Россия (1850-1900) Л., 1964, Он же. Достоевский и финская литература Петрозаводск, 1976, Он же. Очерки финской литературы начала XX века. Л., 1972. С 113-155.

3 SarajasA Tunnuskuvia .. S. 151.

4 Ekonen К, Hellman В. Aleksandr Kuprin and Finland II Studia Slavica Finlandensia Т. VIII Helsinki, 1991. S. 27-97; Леонид Андреев. «S. O. S » / Вступ. ст, сост. и примеч. Р. Дэвис, Б. Хеллман. М.; СПб., 1994

5 Шеншина В. Поэзия поэтического перевода. // Учен зап. Тартуского ун-та 1990. Вып. 987. С. 119-140.

6 Башмакова Н. «Над далекой полосой отзвука» // Там же. С. 151-170.

Типологические отношения в русской и финской литературы только начинают изучаться. Отто Флорис Буле положил начало изучению стереотипов, финской символики в русской романтической литературе в монографии «Север в литературе русского романтизма»7, переакцентировав исследовательский взгляд с изучения истории литературных взаимоотношений на поэтику и типологию.

С другой стороны, исследовательница финской эпической поэзии Элина Рахимова, изучая эволюцию образов огненно-красного цветка, птицы с голубыми крыльями, знахаря-ведуна в мифопоэти-ке финских неоромантиков, приводит параллели в творчестве русских символистов с их идеалом надземного, поиском недостижимого, постижением иррационального8.

Анализ имеющихся работ о русско-финских и финско-русских литературных связях позволяет говорить о возрастающем интересе к ним в разных странах. Но многое остается неизученным, крайне мало писалось о типологических отношениях литературных направлений Финляндии и России начала XX века. Не выявлены контакты ряда писателей Финляндии и России. Не исследован образ Финляндии в русской литературе этого периода (1890-1930-х годов).

В России практически не знают, как воспринималась в Финляндии русская литература, что и кто писал о переводах русской словесности, что с ними связывалось, какое место занимала русская литература в сознании финской читательской публики по сравнению с литературой Западной Европы. Изучение этих вопросов представляет несомненный интерес, и наше исследование - конкретный опыт в этом направлении.

Цель диссертации — дать сопоставительный анализ русско-финских литературных связей 1890-1930-х годов на всех уровнях художественной системы, представленной контактными и типологическими взаимодействиями двух литератур в ключевые моменты истории, исследовать литературные и эстетические

7 Boele O.The North in Russian romantic literature. Studies in slavic literature and poetics. V XXVI. Amsterdam. 1996.

Рахимова Э.Г. От «калевальских» изустных рун к неоромантической мифопо-этике Эйно Лейно. М., 2001 С. 49

взаимодействия русских и финских писателей различных направлений «в движении» (термин Н.И. Балашова), раскрывая как общее, так и национально-специфическое в их творчестве, выявить, как русская литература, осмысленная творчески, повлияла на формирование мировоззрения финского общества, и в то же время изучить, что дала Финляндия России в литературном отношении.

Исходя из вышесказанного, автором диссертации поставлены следующие задачи:

1) выявление закономерностей восприятия русской литературы в Финляндии до и после закрытия границы между Финляндией и Россией на основе сравнительно-исторического и типологического методов,

2) изучение формирования духовного образа народа в инонациональной литературной среде,

3) осмысление роли «посредников» (писателей, журналистов, русской и финской эмиграции) в сближении литератур в русле регионально-хронологического подхода.

Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые в отечественном литературоведении на основе изучения значимых синхронных явлений литературного процесса России и Финляндии 1890-1930-х годов всесторонне показывается восприятие русской литературы во всех кругах финского общества, подчеркивается важное место, которое занимала русская литература в сознании финских читателей, анализируется влияние русской прозы на общественную жизнь Финляндии, раскрываются, с одной стороны, истоки интереса финских переводчиков к русской литературе, а с другой стороны, увлеченность финской тематикой русскими поэтами начала XX в.

Впервые анализируются типологические соответствия в русском символизме и финском неоромантизме, выявляется общее и специфическое в литературных направлениях соседних народов; раскрывается родство художественных устремлений и достижений ряда русских и финских литераторов (Николая Рериха и Эйно Лей-но, Ильи Эренбурга и Олави Пааволайнена, Ивана Солоневича и Катри Вала).

Впервые на обширном фактическом материале исследуется генезис и эволюция духовного образа Финляндии в русской литературе и образа России в финской. Раскрываются факторы, влиявшие на формирование стереотипов, и показывается динамика их восприятия.

Впервые в диссертации рассматривается роль и значение русской эмиграции в Финляндии и финской эмиграции в России как феномен «посредничества» в литературных контактах.

Впервые вводятся в научный обиход материалы, полученные в результате многолетних разысканий автора в архивах ИРЛИ, РНБ, в фондах Финского национального архива, архивов Финского литературного общества, музеев Финляндии (письма Эйно Лейно, Ильи Репина, Юрия Бессонова, Ивана Солоневича) литературные анкеты, протоколы допросов, воспоминания). Они являются весомыми доказательствами активных русско-финских литературных контактов.

Хронологические рамки исследования охватывают 18901930-е годы. В истории русской и финской культур - сложный и вместе с тем плодотворный период. Естественно, что в работе затрагиваются не все, а некоторые значимые синхронные явления двух литератур. Сознательно опускаются вопросы эволюции литературных направлений России и Финляндии.

Основные положения, выносимые на защиту. Сравнительный анализ позволит нам не только выявить общее в финской и русской литературе, что само по себе интересно, но и обнаружить новые черты внутри явлений каждой из литератур.

Направление современной компаративистики имагология подтверждает как близость отношений России с культурами Северной Европы, так и то, что культуры этих стран противостоят космополитическому межлитературному процессу. Первообразы, архетипы в культурах северных стран тоже иные, точнее отношение к этим образам, их излюбленность и значимость. Рождение универсальных моделей восприятия одного народа другим, первообразов в системе русско-финских литературных связей имеет свою специфику. Например, обращение к образу Финляндии, финляндскому пейзажу, финской мифологии значило

для русских поэтов начала XX века проникновение в глубину древней праславянской памяти, где финский феномен сливался с феноменом восточным, водная стихия со стихией степей, конкретность с неопределенностью, история с мифом. Финляндия для русской поэзии была «тайной тайн», землей сказок, добрых и страшных, код которой не поддается разгадке.

А финской общественности в 1900-е годы нужна была литература с «конкретной реальной основой», изображающая социальные конфликты. Именно такой финны хотели видеть русскую литературу. «Историческая заинтересованность» диктовала выбор книг прежде всего классиков реализма и на самые злободневные темы. Это приводило к восприятию русской литературы как тенденциозной.

Интерес к русскому символизму в Финляндии был распространен меньше. И хотя русских символистов многое сближало с финскими неоромантиками: стремление к показу внутреннего мира личности, черты индивидуализма, психологизм - главное отличие финского неоромантизма и русского символизма заключалось именно в том, что неоромантизм как явление более молодой культуры был значительно ближе к земному, к человеку с его реальными проблемами.

Мы постараемся доказать, что литературы России и Финляндии развивались не изолированно друг от друга, между ними было много точек соприкосновения, что в любую политическую эпоху литературные связи, видоизменяясь, не прекращали своего существования.

Методологической базой нашего исследования являются принципы сравнительно-исторического и типологического литературоведческих методов, примененных к изучению литературных связей в русле регионально-хронологического подхода. • Мы следуем теоретическим концепциям Н.И. Конрада, М.П. Алексеева, Н.И. Балашова и методике Э.Г. Карху, использованной им при исследовании литературных связей России и Финляндии XIX века.

Регионально-хронологический подход к изучению литературных связей считается наиболее эффективным авторами

монографии «Образ России. Русская культура в мировом контексте»9. Решение проблемы межлитературного региона в комплексе с изучением вопросов синхронного компаративизма дает наиболее значимые результаты.

Теоретическая значимость диссертации заключается в постановке важных вопросов, связанных с методикой анализа явлений художественной литературы России и Финляндии первой половины XX века. В системном анализе художественных текстов, не освоенных наукой, автор придерживается регионально-хронологического подхода.

Понимая, что научный анализ русско-финских литературных связей 1890-1930 годов невозможен в чисто литературном ряду, автор использует комплексный подход, объединяющий, синтезирующий в единое целое знание не только литературы и эстетики, но и этики, истории, политики, философии.

Практическая значимость. Результаты диссертационного исследования предполагается использовать при написании обобщающих трудов по истории русской и финской литературы, при изучении отдельных творческих индивидуальностей России и Финляндии, при чтении спецкурсов по русско-финским литературным связям в вузах Петрозаводска, Санкт-Петербурга, Москвы, при дальнейшем анализе актуальных проблем, как компаративистики в целом, так и славистики и фин-но-угроведения в отдельности.

Апробация работы. Основные положения диссертации опубликованы в монографиях автора «Русско-финские литературные связи начала XX века» (изд-во КарНЦ РАН, 1998), «Северный лик Николая Рериха» (Самара, 2001), «Kultainen kuherrukausi» (Helsinki, Gummerus, Ajatuskirja, 2005) [«Золотой медовый век. Образ Финляндии в .русском искусстве» (Хельсинки, изд-во «Гуммерус», серия «Научные книги», 2005. На фин. яз.)].

9 Ким Jle Чун, E.H. Лебедев, А.Д Михайлов, A.C. Мулярчик Литература II Образ России. Русская культура в мировом контексте / Под общ. ред. академика Е.П. Челышева. М., 1998.

Монография «Северный лик Николая Рериха» была отмечена в «Отчете деятельности РАН за 2001 год в разделе «Филологические науки».

Автор приняла участие в инициированном академиком Е.П. Челышевым международном проекте «Образ Финляндии в России» и опубликовала статью «Образ Финляндии в русском искусстве и литературе конца XIX - первой трети XX в.» в коллективном исследовании ученых России и Финляндии «Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России» (Великий Новгород, Изд-во Нов.Гу имени Ярослава Мудрого. Серия «Научные доклады». Вып. 1. 2004). Также по теме диссертации автором опубликовано более 50-ти работ в научных сборниках и журналах, в том числе статья «Катри Вала и важнейшие тенденции финской лирики 1920-1930-х годов» в «Известиях АН СССР» (серия литературы и языка, 1985, том 44, № 6); статья «Русско-финские литературные связи 1920-1930-х годов» (Russian-Finnish literary relations of the 1920-1930) в материалах второго международного симпозиума «Финно-угры и индоевропейцы: языковые и литературные контакты» состоявшегося в г. Гронингене (Нидерланды) в 2001 г.; статьи в итоговых сборниках по результатам международных конгрессов финно-угрове-дов в г. Сыктывкаре (1985 г.), в г. Ювяскюля (Финляндия) (1995 г.), в г. Тарту (2000 г.); а также в трудах институтов РАН и университетов Санкт-Петербурга, Финляндии, Эстонии. С докладом «Творчество Л.Н.Толстого в Финляндии» автор приняла участие в работе конференции «Состояние и задачи сравнительного литературоведения», организованной Научным советом АН СССР по проблеме «История мировой литературы», основные положения доклада были аннотированы в итоговом документе «Всесоюзная конференция по сравнительному литературоведению» в «Известиях АН СССР» (серия литературы и языка, 1990, том 49, № 2)

По теме диссертации автор прочитала спецкурс лекций в Петрозаводском, Санкт-Петербургском государственных университетах, выступала с лекциями в университетах Хельсинки, Йоэнсуу, Ювяскюля (Финляндия).

Обоснованность научных результатов диссертационного исследования подтверждается высоким индексом цитирования опубликованных работ, многими ссылками на статьи и монографии автора в научных трудах русских и финских ученых, в изданиях Института мировой литературы РАН, Санкт-Петербургского университета, в «Известиях АН СССР», в научных журналах «Opusku-lum», «Taide» (Хельсинки).

Структура диссертационной работы определяется логикой исследования, его целью и задачами, она состоит из введения, пяти глав, заключения и библиографического списка.

Содержание работы

Во введении обосновываются выбор темы, актуальность и новизна диссертационной работы, формулируются цель и задачи исследования, определяется его методология, излагается степень разработанности темы и дается историко-литературный экскурс.

В начале XIX Финляндия присутствовала на страницах русских литературно-художественных журналов как край экзотики. Финляндская тема появлялась в творчестве К.Н. Батюшкова, Е.А. Баратынского, Я.К Грота, П.А. Плетнева, Ф.К. Дершау. На рубеже XIX-XX веков в России возникает большой интерес к финской культуре. К этому времени финское искусство и литература имели уже богатые традиции и международное признание: архитектор Э. Сааринен, композитор Я. Сибелиус, художник А. Галлен-Кал-лела, литераторы Ю. Рунеберг, А. Киви, А. Ярнефельт. В Петербурге выходил журнал «Финляндия», а финские журналы «Айка», «Валвоя», «Хельсингин Кайку», словно соревнуясь друг с другом в количестве переводов с русского публиковали произведения JI.H. Толстого, А. П. Чехова, А.М. Горького, ДН. Мамина-Сибиряка, JI.H. Андреева и других писателей России.

Перекрестные влияния литератур давали неплохие результаты. Произведения Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, М. Горького, творчески воспринятые в Финляндии, обогащали финскую прозу, расширяли ее жанровый репертуар, углубляли ее психологический подтекст. В то же время знаками русской поэзии начала XX века становились

образы финской природы: водопад Иматра, озеро Сайма. Видные русские литераторы переводили финских лириков, подолгу жили в Финляндии, иногда отождествляя ее в поэтическом сознании со своей Родиной.

Но с победой Октябрьской революции в России и с поражением рабочей революции 1918 года в Финляндии в истории русско-финских литературных взаимоотношений начался новый и совершенно неожиданный для обеих литератур этап.

Литературные связи 1920-30-х годов были противоречивыми, эпизодическими, даже случайными. Они выражались в совершенно неожиданных формах. Перевод на финский язык романа Ф. Достоевского «Братья Карамазовы» в 1929 году, статья Катри Вала о Вере Инбер, стихи Эльмера Диктониуса о Гоголе, Достоевском, Толстом, статьи О. Пааволайнена о Маяковском и футуристах, переводы Веры Булич стихов Катри Вала, а Рафаэля Линдквиста поэмы А. Блока — это одно из проявлений литературных связей сложной предвоенной эпохи Но были и другие. Рассказ И. Солоневича, готовившего своей побег из лагеря в Финляндию, о встрече на этапе с финскими заключенными, бежавшими из Финляндии в Россию — это тоже страница истории литературных связей.

В первой главе «Восприятие русской литературы в системе контактных связей» рассматриваются различные точки зрения на русскую прозу в Финляндии в 1890-1910-е годы, изучается интерпретация русской поэзии Рафаэлем Линдквистом, прослеживается роль «посредников» - журналистов и литературоведов в развитии отношений России и Финляндии.

Обращаясь к русской литературе, финские критики как бы «примеряли» ее на себя, задавались вопросом: «Нужно ли это нам?» В 1912 г. в журнале «Айка» вышла статья В.А. Коскен-ниеми «Анна Каренина» с подзаголовком на латинском языке «ОпепБ ап ОсЫ(1еп5» («Восток или Запад»), которая стала, по выражению профессора А. Сараяс, «в некотором смысле культурно-политической программой, направленной против русского влияния». Отвечая на вопрос «Восток или Запад?», В. Коскенниеми выбирает Запад потому, что влиянию русской

литературы невозможно противостоять. Выделенные Ф. Ницше два начала в искусстве - «дионисийское» (стихийное) и «аполлоновское» (гармоническое) - В. Коскенниеми относит к литературе России и Западной Европы. Русскую литературу критик называет «дионисийской поэзией русских инстинктов», а мастером описания инстинктов считает прежде всего Л. Толстого. Талант Л. Толстого, по мнению В. Коскенниеми, - антиинтеллектуальный, «герои у Толстого лишены интеллектуальной жизни, поэтому они не могут быть носителями культуры в такой степени, как герои Гёте». Литературный тип в русской прозе, на взгляд В. Коскенниеми, лишен «того равновесия активности и пассивности, ума и сердца, которое характерно для западноевропейского идеала, герой в русской литературе представляет собой крайность».

У позиции Коскенниеми было много противников, но были и последователи, считавшие русскую литературу дионисийской, чувственной, свободной от отвлеченных тем и философских парадигм.

Одновременно с «дионисийской» в Финляндии существовала другая точка зрения на русскую литературу как на литературу тенденциозную, социальную, программную. Причем обе точки зрения, совершенно исключающие друг друга, сосуществовали на страницах одних и тех же журналов и выражались разными авторами, порой по отношению к одним и тем же русским писателям. Самые большие споры вызывало творчество Л. Толстого.

Произведения Толстого и его учение стали известны в Финляндии во многом благодаря писателю Арвиду Ярнефельту.

Ярнефельт, прислушиваясь к Толстому в вопросах веры, духовного совершенствования, экономики, вступает, однако, в полемику с русским писателем, касаясь проблемы патриотизма, старается убедить «великого русского», что в Финляндии патриотизм обозначает нечто совсем иное, чем во Франции или Германии; что пробуждение национального самосознания финнов пронизывалось идеей слияния образованного класса с народом: «В результате усилий образованного класса осуществить эту идею и возникло у

нас все то, что мы теперь имеем. Возникли национальная литература, школы, театр, возникла осознанная финская мысль»10.

Первые переводы Толстого в Финляндии совпали по времени также с зарождением рабочего движения. По статьям Толстого рабочая пресса формировала свой художественный вкус, вырабатывала свое отношение к культуре. Благодаря Толстому многие вопросы рабочего движения стали предметом постоянного обсуждения в прессе. Огромный интерес к Толстому в Финляндии оказал большую услугу рабочим. В. Коскенниеми, не принимавший идей Толстого, считавший его виновником многих бед России, полагал, что Толстой был центральной фигурой, стоявшей на фоне революции и событий 1918 года в Финляндии.

Деятели рабочей культуры восприняли статью Толстого «Что такое искусство?» как свой манифест. Требование от искусства доступности, отрицание элитарного искусства стали основными положениями культурной программы рабочего движения Финляндии. Либеральная печать Финляндии отнеслась к толстовской статье менее заинтересованно и менее восторженно.

В статье «Лев Толстой и современное искусство», опубликованной в «Айка», Ф. Линдстрем сравнивает русского писателя с Платоном и Руссо и считает, что выход трактата Л. Толстого «Что такое искусство?» не является неожиданностью в России, где литература - «целенаправленное и тенденциозное искусство».

Но, пожалуй, самого заинтересованного читателя произведения Толстого нашли в лице лидера финского неоромантизма Эйно Лейно. В своей книге «Финские писатели» (1909) Лейно влиянием Толстого объясняет некоторые факты литературы Финляндии, называет Арвида Ярнефельта «знаменосцем идей Толстого»11, в творчестве Илмари Кианто обнаруживает увлеченность Ярнефельтом, а через Ярнефельта - русской литературой, и, наконец, последняя пьеса Минны Кант «Анна-Лий-са», по мнению Лейно, написана с явной оглядкой на творчество «большого русского писателя и проповедника нравственной

10 Ярнефелът А. Из «Дневника о моей поездке по России» (1899) // Э Г. Карху Общение культур и народов. Петрозаводск, 2003. С. 211.

11 Leino E.Maailmanlaijailijoita.Helsinki, 1978 S. 388

чистоты»12. Сюжет пьесы, считает Лейно, взят из жизни народа, главная героиня в результате эволюции своего мировосприятия устремляется к поиску внутренней нравственной свободы личности, «...которую человеку кроме него самого ничто: ни законодательство, ни революция - не может дать»13.

Статьи Э. Лейно о Толстом отличаются историзмом мышления, остросоциальным пафосом. Лейно связывает творчество Толстого с конкретной политической ситуацией в России. Толстой не мог родиться ни в какое другое время, кроме как в XIX веке, ни в какой другой стране, кроме как в России, - считает Лейно. «Как бы сурово ни осуждал Толстой все современное государственное и общественное устройство мира, он сам был его плодом, его прекрасным, зрелым гением, для появления Толстого необходимо было, чтобы на земном шаре существовало государство, имя которого Россия, и чтобы в этом государстве существовали царь и более двухсот миллионов крестьян, церкви с золотыми куполами и убогие хижины», - писал Лейно в некрологе «Лев Толстой», опубликованном в «Хельсингин саномат». Однако и то, что финский неоромантизм был связан теснее с почвой народной жизни, чем неоромантические направления в Европе, есть тоже результат влияния Толстого.

Большой интерес обнаружили финны и к творчеству А. П. Чехова. Но если режиссер Эйно Калима видел в драматургии Чехова «тончайшие лирические настроения», то критик Я. А. связывал творчество писателя прежде всего с государственной жизнью его времени, с исторической ситуацией и опять же с тенденциозностью. Под тенденциозным финские критики понимали чуткость к социальным проблемам, гражданскую позицию, служение общественным идеалам. Но финские литераторы старались не замечать в России литературу, лишенную социальной тематики. Интерес финских журналов и издательств к русской литературе был прежде всего интересом к писателям-реалистам. С. Степняк-Кравчинский, Д. Мамин-Сибиряк, К. Станюкович, В. Короленко, С. Гусев-Оренбургский, П. Поливанов находили своих читателей в Финляндии. Для перевода выбирались произведения на самые

12 Ьето Е.МааНтапкщаЩюиа. в. 385.

13 ОМ

злободневные темы с антиправительственными акцентами, гражданским накалом, показом современности. В 1900-е гг. в период роста национального самосознания, когда идея государственной самостоятельности Финляндии становилась все более актуальной, финская общественность нуждалась в подобной литературе.

Не раз можно было заметить, что финские критики писали о том или ином переводе русской литературы как о ценном вкладе в литературу финскую. Это несколько по-европейски потребительское отношение к литературе, тем не менее, давало результаты. На вопрос о переводах русской литературы: «Нужно ли это нам?» финская критика ответила однозначно: «Нужно». На вопрос: «Зачем это нам?» ответы были разные. Одни критики видели в русской литературе безграничное, мощное чувство, стихийность, по выражению В. Коскенниеми, «дионисийство»; другие относились к русской литературе как к тенденциозной, социально программной, политически заданной; третьи находили у русских писателей ответы на глубинные вопросы бытия. И русская литература могла удовлетворить любые запросы финской читающей публики.

Интерес к русской литературе в Финляндии в начале XX века был прежде всего интересом к русской прозе. Поэзия России оставалась для финнов «слишком русской». И хотя А. Пушкин надеялся, что о нем будут знать «и гордый внук славян, и финн», финскому читателю имена русских поэтов почти ничего не говорили. В этой связи заслуживает внимания антология «Из поэзии России» («№ Ку5$1ап<1 з&г^»), выпущенная в 1904 г. в Хельсинки в переводах финляндского шведа Рафаэля Линдквиста. Антология получилась полной, но пестрой. Былины, оды Ломоносова и Державина, соседствовали с гражданской лирикой Некрасова, «Песней о Буревестника» Горького. Особенно русскими в «этой пестроте» показались финнам безнадежный пессимизм и горькая ирония. Выбирая для перевода в основном стихотворения с гражданским пафосом, Линдквист представил русскую поэзию излишне социальной, что дало повод Вильо Таркиайнену в отклике на выход книги противопоставить социальную остроту русской поэзии спокойствию финской лиры. Переиздание антологии состоялось через 30 лет, в 1934 г. За это время переводчик познакомился с русской поэзией начала

XX века и включил в книгу стихи русских символистов В. Соловьева, Ф. Сологуба, В. Иванова, К. Бальмонта, В. Брюсова, А. Белого, А. Блока.

Рафаэль Линдквист был тем, кого в современной компаративистике называют «посредником» в литературных связях. С полным правом к «посредникам», способствовавшим сближению русской и финской литератур, можно отнести редакторов журнала «Финляндия» (1908-1910), издававшегося на русском языке, П.В. Гусева и сменившего его A.B. Игельстрема.

В журнале не было особой системы отбора произведений финской литературы, переводились писатели разных направлений и возрастов. Но редакторам «Финляндии» хотелось познакомить русских читателей не столько с литературными знаменитостями и литературными памятниками, сколько с живой, современной им, читателям, финской литературой. Это был главный принцип в подходе «Финляндии» к переводам.

На литературную политику журнала влиял член редколлегии И.Е. Мандельштам, возглавлявший кафедру русского языка и литературы в Гельсингфорсском университете с 1897 по 1909 год. Автор вводит в научный обиход обширную переписку профессо-ра-«посредника» с А.Н. Веселовским, А.Н. Пыпиным, М.М. Ста-сюлевичем, свидетельствующую о непосредственных контактах филологов и литераторов России с Финляндией.

Мандельштам искренне желал, чтобы Россия и Финляндия знали литературу друг друга. Его преподавательская и редакторская деятельность была выражением этого желания. Отрицательное отношение Мандельштама к русским символистам, возможно, сказалось на том факте, что в начале XX века финны их не переводили.

Во второй главе «Типологические соответствия в русской и финской литературе конца XIX - начала XX веков» дается анализ основных черт финского неоромантизма в типологическом сопоставлении с литературно-эстетическим наследием русских символистов.

Финляндией, ее природой и культурой, в большей степени в начале XX века интересовались поэты символистского направления, хотя именно символизм в финской критике практически обойден молчанием.

В стремлении символистов к пониманию вечных проблем, к синтезу, к красоте, в отвлеченности их идеала уже можно почувствовать общее с финским неоромантизмом. Перед писателями-неоромантиками заново встали вопросы о путях истории, о назначении человека, о смысле бытия.

К неоромантикам принято относить Э. Лейно (1878-1926), Л. Онерва (1882-1972), В. Килпи (1874-1939), Й. Линнанкоски (1869-1913), Ларин-Кюэсти (1873-1948). Период неоромантизма был переходным и кратким (середина 1890-х - середина 1900-х годов), но это направление сыграло важную роль в становлении финской национальной культуры. Финский неоромантизм и русский символизм - направления одной эпохи. Их можно отнести к одному так называемому «романтическому» типу культуры. Но финский неоромантизм и русский символизм не повторяли друг друга, и внутри каждого из них были свои противоречия. Русские символисты чувствовали себя отдаленными от народа на несравнимо большее расстояние, чем неоромантики. Подтверждением этому звучат воспоминания поэтессы Е. Кузьминой-Караваевой: «Мы были последним актом трагедии - разрыва народа и интеллигенции»14. Столь очевидного разрыва с народом финский неоромантизм не знал. В этом проявились и своего рода ограниченность, и здоровое начало неоромантизма.

У финского неоромантизма и у европейского и русского символизма одни истоки, одной эпохой вызваны общие черты и проблемы. По словам В. А. Келдыша, «одной из важнейших особенностей литературы рубежа стало изживание мощного — во всемирном масштабе — позитивистского влияния»15.

Но явления, имевшие место в культуре Финляндии и России, имели яркие национальные оттенки. К финскому неоромантизму можно отнести слова Р. Коскимиеса, сказанные о творчестве

14 Кузьмина-Караваева Е. Ю. Встречи с Блоком // Учен зап. Тартуского ун-та. Литературоведение 1968 Вып. 209 С. 267-268.

15 Келдыш В.А. Русская литература «серебряного века» как сложная целостность // Русская литература рубежа веков (1890 - начало 1920-х годов) В 2-х т Т1 М, 2000. С. 29.

Э. Лейно: «Все французское растворялось в национальном колорите Калевалы»16.

Увлечение европейским средневековьем, библейской и греческой мифологией, буддизмом (им некоторое время интересовался Лейно) несравнимо с огромным интересом неоромантиков к истории национальной культуры. Этот интерес вылился в целое направление, захватившее почти всех деятелей финской культуры, - карелианизм. Фольклорные образы впечатляли неоромантиков своей монументальностью. Героями стихотворений Лейно, Ларин-Кюэсти становятся персонажи Калевалы: Куллер-во, Лемминкяйнен, Вяйнямейнен - и простые люди, которые, однако, под стать героям древних мифов. Таковы Уртти из баллады Ларин-Кюэсти «Месть в лесу» и Илерми из баллады Лейно «Илерми». Эти герои были замечены русскими символистами. Брюсов поместил обе баллады в «Сборнике финляндской литературы», который он редактировал вместе с А. М. Горьким, и сам перевел балладу Ларин-Кюэсти.

Фольклорные герои в какой-то степени соответствовали мечте неоромантиков о новом человеке. В эпосе, а также в своих путешествиях по Карелии неоромантики искали материал для создания «благородного человеческого типа, образа нового человека, умного, душевного, альтруиста»17.

Однако отношение к фольклору у неоромантиков было больше эстетическое, чем политическое или какое-либо другое. Отражение красоты в искусстве они ставили в заслугу собственному направлению. Реалисты, на их взгляд, понимали красоту недостаточно. «Когда неоромантики, пораженные эпическим величием "Калевалы", масштабностью ее образов, противопоставляли древний "век Вяйнямейнена" современному <...>, то древность была для них скорее эстетической, чем социально-исторической реальностью», — пишет Э.Г. Карху.

16 Kosktmies R. Suomalainen uusromantiikka // Koskimies R. Suomen kirjallisuus IV. Helsinki, 1965. S. 308.

17 Sarajas A. Viimeiset romantikot Kirjallisuuden aatteiden vaihtelua 1880-luvun jalkeen. Porvoo; Helsinki, 1962.

18 Карху Э.Г.Очерки финской литературы начала XX века. С.57.

Признавая кризис христианства, его раздробленность и несостоятельность, Лейно все же считал, что «христианское мировоззрение привлекает уставшие от холодной действительности души своей эстетической красотой». Свойствами неоромантика, по мнению Лейно, являются «поиск прекрасных чувств», «языческая вера в красоту»19.

Но известная мысль Ницше о том, что «существование мира может быть оправдано лишь как эстетический феномен»20, не удовлетворяла финских неоромантиков. Понятие красоты было неотделимо у них от понятия человеческого счастья. В окружающей действительности вряд ли можно было ожидать воплощения неоромантической красоты. Ее поиск опять-таки уводил финских неоромантиков в народную эстетику. И хотя с именами Волтера Килпи, Эйно Лейно в финскую литературу пришли понятия «трагизм бытия», «трагический оптимизм», тем не менее, первым отличием своего направления от старого финского романтизма середины XIX века неоромантики называли жизнерадостность. Даже Волтер Килпи, эстетизирующий в своих произведениях «Парсифаль» ("Parsifal", 1902), «Анти-ной» ("Antinous", 1903) трагизм одиночества и смерти, включил статью «Слово радости» в сборник «О человеке и жизни» ("Ihmisesta ja elamasta", 1902). Правда, его культ радости — это грань все той же эстетизации трагизма бытия. Поскольку бытие изначально трагично, считал Килпи, нужно научиться радоваться немногому, что дается жизнью. Здесь Килпи явно напоминает Ницше, призывавшего: «...научитесь смеяться, молодые друзья мои, если вы во что бы то ни стало хотите ос-

21

таться пессимистами» .

Отличительной идеологической особенностью финских неоромантиков было отношение к проблеме познания. Интуитивный путь познания воспринимался неоромантиками как высший по отношению к логическому. Именно высшее интуитив-

19 Lemo Е. Suomalaisen kiijallisuuden historia // Kootuit teokset.XIV.Helsinki 1929 S. 397.

20 Ницше Ф. Рождение трагедии // Собр соч Т 1 М, 1912 С. 28

21 Ницше Ф. Указ. соч., с. 33.

ное познание, на их взгляд, позволяло проникнуть в суть бытия. Познание мира, считали они, возможно только через искусство. «Что, что, а это время вызвало пренебрежение к познанию внешней действительности и заставило людей уйти в себя - думать, мечтать, забывать, - писал Лейно. - Для многих финских писателей познание могло осуществляться только в искусстве»22.

Интуицию, «духовное видение», поэтическую страсть считал Йоханнес Линнанкоски главными моментами творчества: «Из внешнего мира надо брать только то, что необходимо для внутреннего. <...> Жизнь бессмертна только в искусстве»23. Однако недооценка логического пути познания не уводила финских неоромантиков в крайнюю мистику. Идеал финских неоромантиков жаждал земного воплощения и воплощения не просто на земле, а на крестьянской земле. Но к идеалу предъявлялись большие требования: обобщенность, цельность, синтетичность. Синтез оставался одним из главных принципов неоромантической эстетики.

В неоромантической трактовке синтеза также имело место объединение понятий земного (материального) и небесного (духовного), рационального и иррационального. Но все же синтез неоромантиков сводился не к единству материального и духовного, как это было в эстетике русского символизма, а к единству национальных устремлений, к духовной цельности народа, к «вере в цельность, вере в назначение человека»24. Именно слово «цельность» было ключом к пониманию синтеза финскими неоромантиками.

С новой силой в творчестве финских неоромантиков зазвучали «вечные» темы одиночества художника, отношения искусства и жизни, лжи и правды, человека и общества. Но до неоромантиков в финской культуре никогда личность и общество не выступали антагонистами. В «Малом катехизисе» Линнанкоски требовал от художника «одиночества, бедности... несчастной судьбы»25.

22 Ьегпо К БиотаЫзеп ЫцаШшЫеп ЫзШпа. в. 398.

23 ЫппапкшЬ 1 УаЪа каНазтш // КоойП ееокзег Ш Не1вт1а. 1952. Б. 654

241тпапкоьк1 У. Ор. ск. в. 657.

25 ЫтапкояШ У. Ор. ск. в. 655.

Однако, наряду с желанием возвыситься над обществом, у неоромантиков жила мечта слиться с обществом.

В поэме «Отшельник» Л.Онерва герой чувствует, что, уйдя от людей, он не приблизился к своему идеалу - он не стал ближе к небу. Хотя Онерва вселяет в героя желание бьггь таким, как другие, она все же возвращает отшельника к людям возвышенным над ними.

Слияния неоромантического героя с обществом не происходит. Сейчас, по прошествии столетия со времени расцвета финского неоромантизма и русского символизма, можно сказать, что в этих направлениях было много общего. Останавливая свой взгляд на русском символизме, мы будем выявлять те черты в его эстетике, которые были близки финским неоромантикам.

Как финским неоромантикам, так и русским символистам было свойственно обращение к древности и древним культурам Вяч. Иванов считал, что «творчество поэта - и поэта-символиста по преимуществу - можно назвать бессознательным погружением в стихию фольклора»26. Только в древности, у древних народов с их синкретичным, дологическим сознанием, полагали символисты, можно было найти высокие истины, личность, не разделенную с природой, «осуществленный синтез». Но стремление символистов к народности носило все же абстрактный, теоретический характер. У финских неоромантиков интерес был не только к народу в целом, но и к конкретным людям из народа, к крестьянам с их земными проблемами, у русских символистов интерес к народу отодвинул «на задний план интерес к человеку из народа»27.

Красота для символистов всеобъемлюща. Без красоты невозможна истина, поскольку истина - «синтез добра и красоты»28. Сама идея добра тоже раскрывается через красоту. А красота являет себя в природе мировой души, в образе Софии-премудрости, в облике Прекрасной Дамы. В неоднозначном понимании красоты рус-

26 Иванов Вяч. По звездам: Статьи и афоризмы. СПб., 1909. С. 40.

27 Минц З.Г. Блок и русский символизм // Александр Блок Новые материалы и исследования. В 4-х кн. Кн. 1 М,1980 С 133

п Блок А. Дневники//Собр. соч. В 8-ми т Т 7 М ; Л ., 1963 С 51

ские символисты сходились с финскими неоромантиками. У тех и других понятие красоты связывалось с понятием истины, доброты, веры. Но опять-таки неоромантики осознавали красоту в более реальных категориях: через красоту человеческих чувств, человеческое счастье, плодотворность. Одна из центральных идей символизма, идея Вечной Женственности, была финскому неоромантизму незнакома.

Одинаковый подход обнаруживают финские неоромантики и символисты к проблеме героя. Ненависть к мещанству породила у символистского героя стремление к одиночеству.

Человек у символистов одновременно и «богоборец», и «богоносец». «Художник противопоставлен богу. Он вечный богоборец», - считает А. Белый, но «художник - творец вселенной»29, т. е. он сам бог, «теург» (термин В. Соловьева). «Эстетика Соловьева, видевшего художника мистическим посредником между горним и дольным в «теургической» (богодейственной) миссии «пересоздания» отдельной личности и, тем самым, обновления бытия, соловьевское понимание искусства как силы, «просветляющей и преображающей весь человеческий мир», определили контуры этикоэстетической утопии символистов»30, — считает И.В. Корецкая. «Я - мир миров», - ссылается Белый на Р. Штейнера31. Почти теми же словами пишет о человеке в стихотворении «Я» («Мшй») Эйно Лейно: «Мтй оп тааПтап ajatus, а1ки, 1оррикт е1йтйп» («Я - это мысль мира, начало и конец жизни»)32. Символистский герой также стремится найти выход из своего одиночества. Она, героиня драмы Ф. Сологуба «Любовь над безднами», уходит от Него, спускается с гор с Человеком земли. И «лирического героя Блока порой сотрясают кризисы «уединенного» сознания, а в художественном мире Белого постоянен поиск дороги к «соборности»33.

"БелыйА. Арабески. М. 1911. С. 152.

30 Корецкая И.В Символизм // Русская литература рубежа веков (1890 - начало 1920-х годов). С. 703

31 Белый А. Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности М, 1917 С. 36.

32 Leino Е. Minä // Kootut teokset. П. Helsinki, 1929. S. 282.

33 Келдыш B.A. Указ соч. С. 36.

«Младшие» символисты, как и финские неоромантики, переоценивали роль искусства, творчества и в сближении людей, и в отношении к проблеме познания. «Познание предопределено творчеством, - считает А. Белый, - творчество прежде познания»34. Отрицание символистами важности логического пути познания приводило их к иррациональному миропостижению, обусловило возникновение интереса ко всему неземному, непреходящему, запредельному, другими словами, к «высшей реальности». Если и можно познать мир, находящийся «за пределами видимости» (выражение А. Белого), то через искусство, ибо «искусство есть гениальное познание»35.

Попытки подчинить логический метод познания интуитивному делались Вяч. Ивановым, А. Белым. На этом основана теория «нисхождения» Вяч. Иванова Интерес к синтезирующему познанию и к синтезу в целом был заимствован символистами из философии В. Соловьева, с его концепцией «всеединства», всеобъемлющего синтеза идеального и материального. «У преемников философа это качество по-разному сказывалось в идеях сближения язычества и христианства на историческом пути человечества, чаяния грядущего синтеза «святой плоти" и "святого духа" и др.»36 Синтез распространялся на рациональное и иррациональное, философию и мистику, искусство и религию, землю и небо, микрокосм и макрокосм, человека и Бога, на жанры литературы. Синтез неоромантиков был прежде всего тягой к цельности в человеке.

Русские символисты и финские неоромантики принадлежали к разным языковым культурам, их творчество начиналось от разных истоков, но вместе с тем финских неоромантиков и русских символистов многое роднило: неудовлетворенность временем, поиск идеала героической личности, стремление к синтезу, одинаковый подход к проблеме познания, понимание красоты как высшей сущности мира. Их искусство было формой существования их мечты, это было искусство ожидания и веры в назначение человека.

34 Белый А. Символизм. М. 1910. С. 211,451.

35 Белый А. Арабески. С. 225.

36 Келдыш В.А. Указ. соч. С 43

Во второй части главы исследуются типологические отношения поэтического творчества Эйно Лейно и Николая Рериха.

Типологические аналогии в творчестве поэта-неоромантика Эйно Лейно и Николая Рериха обусловлены генетическим родством поэзии и драматургии двух авторов. Оба творили в одну эпоху, оба восприняли эстетику символизма, испытали в той или иной степени влияние философской системы Ф. Ницше, оба проявляли большой интерес к теософии. Отношение Э. Лейно к русской литературе не всегда было ровным, восторженные отзывы порой соседствовали с недоверием к ней, однако в русской литературе Э. Лейно ценил прежде всего мастерство духовного анализа. Именно духовная наполненность, этическая проблематика отличали творчество Н. Рериха, когда он жил в Финляндии в 1916-1919 гг.

Чувство кризисности мира заставляло поэтов устремить свои взгляды в будущее. Приближение нового времени они связывали с образом нового героя Героический идеал проецировали в будущее через прошлое, сближая тем самым отдаленные эпохи и освобождая своего героя от реальных исторических связей. Знание фольклорных источников помогло как Н. Рериху, так и Э. Лейно создать образы героев, которые напоминали бы эпических богатырей. У Н. Рериха это Гримр-викинг, Лют-великан, Гайятри, у Э. Лейно — Вяйнямейнен, Коута, Илерми. Но эти герои наделены и чертами индивидуализма, не характерными для героев эпоса. Например, бросивший вызов Богу Илерми неоднократно повторяет, что он не похож на всех, он особого рода. Коута становится всезнающим (ка1кк№еи>), но ценой нравственного падения. Вопрос познания Э. Лейно переносит из области идей в сферу человеческого поведения, и в этом смысле его позиция совпадает с позицией Н. Рериха, автора стихотворения «Не убить?» Проблема познания в поэзии Рериха и Лейно решается с этических позиций. Разница в том, что знахарь Коута жертвует своей человечностью ради получения синкретических знаний прорицателя, а маленький герой Рериха совершает «убийство» в поиске знания рационального.

Что есть истина? И чем она лучше лжи? Поэтические ответы Лейно и Рериха на эти вечные вопросы смыкаются структурно. Антитеза правда - ложь передается поэтами через

антитезу земля-небо.Героиня стихотворения Э. Лейно «В лодке» и мальчик из рериховского стихотворения «Не закрой», склонившись над водой, любуются отражением неба. Гребец учит девушку довольствоваться лишь отражением, не глядеть на небо, ведь ложь всегда красивее правды, в то время как мальчику советуют обратить свой взгляд вверх, чтобы увидеть «великое небо».

К 1896 г. относится стихотворение Э. Лейно «Когда стоят часы» («Кип kello seisoo»), своеобразный портрет эпохи. Поэт спрашивает, когда же будет восстановлено истинное время? Рерих на такой вопрос ответил бы одним словом: «Завтра». В поэзии Лейно и Рериха тема ожидания неразрывно связана с образом вестника. Образ вестника часто сливается с образом певца, а музыка становится вестью. Вестник-певец у Лейно и Рериха всегда путник. Чувство пути, которое Блок считал главным признаком литературного таланта, было для них очень характерно. Герои Рериха ищут путь к солнцу, герои Лейно - к свободе. В стихотворении «Завтра» рерихов-ский путник «под лучами нового солнца» теряет знание, забывает все, «что было накоплено». Э. Лейно в стихотворении «Мой путь» («Minun tieni») свою дорогу называет «дорогой блужданий», а себя плохим проводником на этой дороге, растерявшим все, что получил дома. Но для Лейно и Рериха важно, чтобы их герои не потеряли главного — пути.

К 1908 г. принадлежит стихотворение Э. Лейно «Minä», в котором поэт обожествляет человека в бесчеловечном мире. В поэзии Лейно идеал воплощен в образе земного человека, у Рериха идеал - вне человека: в природе, в космосе. И все же Рерих хочет, чтобы его герой достиг высот познания и нравственности. Обращение к этике выделяло и Лейно, и Рериха среди литераторов-соотечественников.

Стремление Лейно и Рериха возродить давно забытые формы народной культуры - действа, мистерии, где бы сочетались обряды, музыка, драма - привело обоих в драматургию. С установкой на всенародность писал Лейно пьесу «Sota valosta» («Борьба за свет») и Рерих «Милосердие». Но театр, задуманный как всенародный, оказался в большей степени элитарным.

Поэзию Лейно и Рериха многое роднило: поиск идеала героической личности, этические искания, стремление к синтезу.

В третьей главе «Образ Финляндии в русской литературе 1890-1930-х годов» исследуется восприятие финской природы и культуры в творчестве русских поэтов до и после закрытия границы между Финляндией и Россией, прослеживается формирование образа Финляндии в русской прозе, создававшейся по обе стороны границы.

Подолгу живя в Финляндии, Владимир Соловьев создает образ северной природы, в котором тишина и грохот, рай и ад, божественное и демоническое сочетаются в гармоничном единстве. В стихотворениях «Сайма», «На Сайме зимой», «Иматра», «Колдун-камень» финский пейзаж строится на соединении несоединимого, в бинарном ключе: «полярное пламя», «темного хаоса светлая дочь», «шум и тревога в глубоком покое».Фин-ляндия привлекает Соловьева красотой («Краса полуночного края»), тайной («Где ночь безмерная зимы / Таит магические чары»), правдой («Там богу правды я молился... »). С.Н. Булгаков обратил внимание на двусмысленность пейзажной лирики В. Соловьева, но в финских стихах Соловьева важно не само двоемирие, а по словам Д.М Магомедовой, «момент перехода границы между этими мирами»37. В. Соловьев иронизирует над своей любовью к финскому озеру Сайма. Однако в стихотворениях «Июньская ночь на Сайме», «Иматра» воплощается вполне серьёзная мысль философа о явлении Софии в мир финской природы.

В отличие от В. Соловьева Александр Блок проявляет интерес к финской литературе, переводя стихи С. Топелиуса, Л. Онерва, Ю. Рунеберга, рецензируя прозу Арвида Ярнефельта. Блок находит близким себе диалог со звездами в поэзии С. Топелиуса, сюжет нисхождения от небесного к земному в стихах Я. Тегенгрена. Непосредственно образ Финлнядии появляется в одном стихотворении Блока «В дюнах» 1907 г. Для А. Блока Финляндия - это «песчаная, свободная, чужая» страна, рядом с которой Россия выглядит

37 Магомедова ДМ. Владимир Соловьев // Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов). С 765.

«бесприютным храмом». Финская незнакомка убегает от героя блоковского стихотворения, оставаясь чужой и вольной.

Финские пейзажи в поэзии Валерия Брюсова - это озера, берега, водопады, «волны, шитые шелками». Пристрастие к водному пейзажу - это и факт русской поэзии начала XX века, и древнее языческое одухотворение водной стихии, живущее в сознании русских и финнов. Через излюбленные образы воды проявляется и доисторическая память, и реальная история. В. Брюсов показал себя и знатоком «Калевалы», и «финляндского вопроса», и финской живописи, и, что очень ценно, финской поэзии.

В. Брюсов вместе с М. Горьким редактировал «Сборник финляндской литературы» и перевел для него несколько стихотворений. В подходе В. Брюсова к переводам сказались и его любовь к северному пейзажу, и его символистские установки. Стихотворения подбирались с фольклорными сюжетами, с лирическими героями-индивидуалистами, с пантеистическими мотивами. Водная стихия воспевается и Брюсовым-переводчиком, о чем свидетельствуют уже сами названия стихотворений: «У ручья» (Ю. Рунеберг), «Песня Вуоксы» (Ю. Эркко), «При устье речки» (Я. Прокопе). Большая часть переведенных стихотворений принадлежит поэтам-неоромантикам: Э. Лейно («Сердце»), Л.-Кюэсти («Митимарья», «Месть в лесу»), Л. Онервы («Ответственность перед родом»), В. Брюсов привлек к переводам финской поэзии также своих братьев по духу - символистов Вяч. Иванова и А. Блока. И хотя сборник готовился к печати в 1917 году, и мир уже «переболел» символизмом и неоромантизмом, в «Сборнике финляндской литературы» состоялась первая непосредственно литературная встреча русских символистов и финских неоромантиков.

Финская природа стала фактом русской поэзии XX в. Озера и водопады Финляндии в сознании русских поэтов вписались в образный ряд Лукоморье - Волга - Сайма - Иматра. Водопад Имат-ра был одним из знаков русского XX века с его потрясениями.

Обращение к финляндскому пейзажу, а через него к образам финской мифологии значило для русских поэтов 1910-х годов проникновение в глубину древней праславянской памяти. История трактовалась через пейзаж, объяснялась через географические и

пространственные образы. Сама жизнь поэта и его человеческий облик приобретали географические знаки. В то же время ландшафт приобретал исторические и человеческие черты. Происходило слияние культуры и ландшафта.

В творчестве О. Мандельштама, И. Анненского, С. Черного, Г. Петникова, С. Городецкого, Л. Лайцена, Е. Гуро, А. Ахматовой тема Финляндии не была эпизодической, случайной. Поэты придавали образу Финляндии «особенное значение». В сознании О. Мандельштама, К. Фофанова, Е. Гуро Финляндия порой ассоциируется с родиной, а финская природа называется родной.

Финляндия осталась для литераторов России во многом сказкой, страной вдохновения, «приютом поэтических скитаний». Лирические герои русской поэзии искренне растеряны перед природой Финляндии, убеждены, что код сказочной северной земли разгадать невозможно: «Я не знаю, как долго, не знаю, кому я молился...» (О. Мандельштам), «И я мечусь, душой изнемогая...» (К. Фофанов), «Лес - ли - озеро -ли?» (Е. Гуро), «Я ничего не понимаю, горы...» (Н. Гумилев), «Иль тайна тайн во мне опять» (А. Ахматова).

Для русских поэтов, живших в Финляндии после 1917 года постоянно, Финляндия, напротив, была не сказкой, а реальностью, порой страшной. Русские поэты, для кого Финляндия была действительно Родиной, осознавали ее родной, но нелюбимой страной, а себя нелюбимыми детьми, пасынками.

В поэзии Вадима Гарднера образ Финляндии эволюционирует от образа родной земли к образу чужой «белозвездной вселенной» с «чуждыми душами», а родиной осознается уже недосягаемая Россия. Вера Булич создает стихи-молитвы за Россию и Финляндию, «за две рядом стоящие планеты». Образ Финляндии не становится в ее поэзии негативным, но в стихах о Хельсинки, о финской природе и финнах постоянно присутствует «взгляд на Восток» («Гельсингфорс на заре», «Бурелом», «Родина»),

Талантливейший поэт русского зарубежья Иван Савин не осознает Финляндию как родину (даже как родину своего деда), для него это одна из дорог, «перекресток» «под чужим небосводом». Лирического героя И. Савина связывает с Россией море,

море - это граница, связь с минувшим, последняя черта. Стихотворение «У последней черты» напоминает блоковское «В дюнах». Но если от блоковского героя убегает финская незнакомка, в стихотворении Савина лирический герой провожает взглядом уплывающую в Россию птицу: «И я крещу рукой безродной / Пропавший след ее крыла».

Продолжая традицию В. Соловьева, В. Брюсова, О. Мандельштама, Иван Савин прибавляет к сайменскому циклу в русской поэзии свое стихотворение «На Сайме» 1925 года и достигает подлинной поэтической высоты в описании финского озера. «На Сайме» — это образ Финляндии Ивана Савина, образ сочетающий в себе радостное и трагическое, светлое («все в огнях кольцо береговое») и темное («черный бархат залива»), И опять корабельная лексика, даже лес сравнивается со «стомачтовым бригом», описание ночной рыбалки, хотя ни лирическому герою стихотворения, ни «глухому рыбаку у руля» не до нее — у каждого свое горе. Но все понимающая Сайма внемлет их горю, посылая как знаки утешения «кудри волн».

Образ Финляндии в русской прозе и публицистике 1910-1930-х годов прослеживается на материале прозы и публицистики И. Савина, Б. Зайцева, И. Шмелева. А. Куприна. М. Горького, дневников К. Чуковского, писем и статей Л. Андреева.

В прозе писателей, оказавшихся в эмиграции, с Финляндией связаны образы материального мира, а в душе остаются «Бог, родина, музыка» (И. Савин. «Лимонадная будка»). Б. Зайцев и И. Шмелев в очерках, посвященных Валааму, с одной стороны, рады, что финны спасли церковные ценности, что Валаам и Финляндию объединила природа (И. Шмелев. «Старый Валаам»), но с другой - каждый из писателей подчеркивает, что монахам ближе небо, чем Финляндия, в монастырь в Финляндии никто не хочет идти, нет богомольцев.

Как и Валам, Карельский перешеек в начале XX века был местом паломничества русских литераторов. Иметь дачи на Карельском перешейке до революции было престижно. После революции эти дачи для одних стали спасением, для других — гибелью. Еще в 1911 году К. И. Чуковский, владелец одной из дач, назвал Куокка-лу именно гибелью.

Трагично судьба распорядилась жизнью Леонида Николаевича Андреева, поселившегося в 1908 году в Ваммельсуу. Андреевское восприятие Финляндии исследователи деликатно замалчивали. Дело в том, что, живя в Финляндии, Андреев не любил ее. Хотя здесь он написал роман «Дневник Сатаны», брошюру «S.O.S.», несколько статей. Природу Финляндии Андреев называет «Божиим миром», но все, что связано с «человечьим финским миром», вызывает у писателя чувство, похожее на ненависть.

В 1906 году Леонид Андреев, однако, всячески симпатизировал революционерам, ждал свержения Романовых и даже находился в Хельсинки во время Свеаборгского восстания, после которого он написал Горькому знаменитую фразу, что Финляндия -это иллюзия.

Любопытно, что Андреев сохранил симпатии к финским красногвардейцам, считал их честными людьми, «умирающими за свою мечту»38. Но «чистенькие улицы, архитектурно немецкие домики, самодовольные, плоские и тупые люди» (с. 187) «великодержавной» Финляндии вызывали у Андреева явно негативную реакцию. В предсмертной статье «Держава Рериха», опубликованной в день открытия выставки Н.К. Рериха в Хельсинки, Л. Андреев выразил свое иррациональное отношение к природе Севера. По мнению писателя, надо любить не реальную Норвегию или реальную Финляндию - «мрачный Север художников-реалистов, где конец свету и жизни», а Север, существующий в грезах художников -«здесь начало жизни и света, здесь колыбель мудрости и священных слов о Боге и человеке, об их вечной любви и вечной борьбе» (с. 351).

Наиболее заметный след оставила Финляндия в творчестве А.И. Куприна и М. Горького. В очерке «Немножко Финляндии» (1907) Куприн создает образ «настоящего» финского народа, обращая внимание на отношения финнов к детям, женщинам, к собственным художникам. В рассказе «Масленица в

38 Андреев Л. Б.О Б Дневник (1914-1919). Письма (1917-1919) Статьи и интервью (1919) Воспоминания современников (1918-1919) Под ред Р Дэвиса и Б Хеллмана М -СПб., 1994 ( При ссылках на это издание в тексте указываются страницы).

Финляндии» (1914) писатель восхищен даже финскими тюрьмами. Однако вскоре, в 1919-1920-х годах, когда Куприн становится жителем Хельсинки, его любовь к Финляндии превращается в бывшую. Мысли писателя постоянно занимает Россия. В статье «Белое с голубым» (1919 г.), посвященной творчеству Юхана (Йоханнеса) Рунеберга, рассуждения Куприна о том, что такое родина для Рунеберга, соотнесены с размышлениями о судьбе России.

Пожалуй, самым верным и восторженным певцом Финляндии был Максим Горький. Он часто ездил в Финляндию, переписывался с А Галлен-Каллела, его произведения переводились на финский язык, а спектакли по его пьесам шли в Национальном театре в Хельсинки. По его инициативе в Петрограде в 1917 году открылась выставка финского искусства, в издательстве «Парус» вышел сборник финляндской литературы, редактором которого он был вместе с В Брюсовым. Горький — один из немногих русских прозаиков, создавший образ Финляндии в художественном произведении в 1920-1930-х годах В самом значительном своем романе «Жизнь Клима Самгина» он разрушает книжные стереотипы восприятия финнов как «печальных пасынков природы», создавая образ финского народа, строящего чистые города, хорошие дороги, прекрасные школы, знающего свою страну «точно книгу стихов любимого поэта».

Образ Айно, жены отца Клима Самгина, Горький рисует с явной симпатией как умной, трудолюбивой, уверенной в себе женщины, но не идеализирует ее. Айно - хитра, а уют ее комнат «холоден и жестковат».

Вступительное слово Горького к каталогу выставки финского искусства в Петрограде, в котором писатель подчеркивал, что культура Финляндии расцвела в очень тяжких природных условиях, можно назвать словом-пророчеством, во многом повлиявшим на формирование положительного образа Финляндии в России.

В IV главе «Русская тема в литературе Финляндии 19101930-х годов» рассматривается формирование интереса к России и русской литературе в Финляндии в сложнейшей политической об-

становке, когда граница была на замке, а ненависть к коммунизму распространялась на все русское.

И тем не менее в 1920-е годы появились новые поэты, которым суждено было стать лидерами финской и шведской литературы в Финляндии. Это Катри Вала и Эльмер Диктониус. Появилось новое литературное направление, которое пронесло любовь к русской литературе через трудные годы, не дало погаснуть интересу к России. Это «пламеносцы» ("йЛепкат^а!"). В направление пламе-носцев входили молодые финские писатели, близкие к экспрессионизму. Ууно Кайлас, Эркки Вала, Элина Ваара, П. Мустанпя, Лау-ри Вильянен, Арви Кивимаа, Илмари Пимия, Юрьё Юльхя, Олави Пааволайнен, Онни Халла и Мика Валтари.

На страницах журнала «Туленкантаят» появлялись переводы статей Ильи Эренбурга о кубизме, репродукции с картин В. Кандинского, статьи о русском футуризме. В 1929 году Олави Пааволайнен включает в свою книгу «В поисках современности» главу «Русская революционная поэзия». Герои Пааволайнена — Александр Блок, Владимир Маяковский, Сергей Есенин. Их он называет Верой (А. Блок), Надеждой (В. Маяковский) и Любовью (С. Есенин) русской революции. Пааволайнен воспринимает революцию как величайшую трагедию нового времени, но в результате этой трагедии родилась, считает критик, потрясающая, уникальная литература. Пааволайнен прослеживает путь Блока, ценит, что поэт не изменил Прекрасной Даме в момент, когда наступил час ее испытаний. «Мистерия произошла. Мечтатель превратился в борца»39.

Критик считает, что большевики сразу после Октябрьской революции взяли под свою опеку футуристов. «Зародилось самое значительное сотрудничество между искусством и политической пропагандой. Владимир Маяковский становится святым большевиков-футуристов»40.

Проповедником непримиримого противоречия между революционной Россией и Россией крестьянской Пааволайнен называет Сергея Есенина.

»РаоуЫапеп О Кукуфп^¡та^. НЫз^^Щ^!. 40 Рстокппеп 0.1М., е. 210-213. 1

БИБЛИОТЕКА С. Петербург 9» МО «кг

В отличие от Олави Пааволайнена Эльмер Диктониус (1896-1961), признанный лидер шведоязычной поэзии Финляндии, обратился к русской классике. Русская литература нашла отклик в стихах Диктониуса. Достоевский, Гоголь, Толстой становятся героями его стихотворений. В нескольких строках Диктониус создает емкий образ художественного мира писателей. К Достоевскому, особенно им любимому, Диктониус относится как к брату. Стихотворение «Достоевский» (1924) начинается с описания сырого и темного города. Город как зло. С нищими и пропойцами. С нуждой. Достоевский-Брат появляется в городе как спаситель, неся отчаявшемуся человеку надежду.

Лаури Вильянен, также один из пламеносцев, посвятил творчеству Достоевского статью «Достоевский и Ницше» (1937 г.) в книге «Борющийся гуманизм» («Та1з1е1еуа Ииташзгги»). В исключительности героев Достоевского и «сверхчеловека» Ницше Л. Вильянен видит много общих черт, даже исключительность князя Мышкина и Алеши Карамазова не кажутся критику высоко нравственными именно потому, что их доброта исключительна, оторвана от людей.

Ницше, по мнению Вильянена, будучи одной из свободнейших личностей на земле, привнес в современность столько рабства, сколько не привносил никакой другой философ. Лаури Вильянен делает вывод, что «мы сейчас как раз живем в его аду, на небесах Ницше, в инферно жажды власти»41. Людям, на долю которых выпало жить в такое время, столько страдать, необходима утопия. И такой утопией явилось для финнов творчество Достоевского. На фоне Достоевского творчество Толстого предстает перед финским литератором отнюдь не дионисийским, а рациональным, о Толстом, «графе, желающим стать крестьянином, больше не говорили на Западе, сгорела звезда целителя мира и пионера большевизма, тогда как звезда Достоевского, ангела всех страдающих, вознеслась непомерно высоко»42.

Возвысив вечное страдание, Достоевский, по мнению критика, приговорил русский народ к жалкому состоянию, освященная

41 УИ]апеп Ь. Та1з1е1еуа ЬитагиБпп. НатеепНппа, 1950. 8. 150.

42 ViljanenL.Op.cn. Б. 151.

покорность обрекает русский народ жить в царстве зла, в мире призраков, в раю душевнобольных. В этом смысле мировоззрение писателя вызывало у финского критика явный протест. И на примере князя Мыппсина Вильянен доказывает, что путь покорности неизбежно приводит в тупик.

Альманах «Туленкантаят» в 1927 году охотно переводил статьи Ильи Эренбурга. Автором вступительного слова к «Романтизму наших дней» («игш готап^кка») и переводчиком был опять же О.Пааволайнен. Новой истиной, родившейся из хаоса последних лет, по мнению О.Пааволайнена, является удачно сформулированный И. Эренбургом тезис о романтической природе современности, о динамичной эстетике города-гиганта. Идеи этой статьи отозвались в эссе О. Пааволайнена «Петербург — Ленинград», которое ему удалось издать только после войны, в 1946 году.

Бессюжетность, одушевленность техники, света, движущегося мира машин и огней, идеализация советской действительности указывают, что финскому автору явно была близка эстетика города у Эренбурга. Главный герой - «самый европейский город Европы» - рождается в муках. Формируется скелет из «ингерманландских лесов», «народного гнева». Роскошь дореволюционного Петербурга Пааволайнен называет восточной и непонятной финну. Была у дореволюционного Петербурга еще одна ипостась, и о ней Пааволайнен не раз упоминает — финская. Финляндский Петербург был «в пути», трасса от финской границы к городу всегда была оживленной. Переходя к образу Ленинграда, писатель меняет манеру изложения, останавливая свой взгляд на современной архитектуре, модных конструктивистских проектах, на «сотворении нового сердца»43.

В отличие от О. Пааволайнена взгляды ведущей поэтессы пла-меносцев Катри Вала были устремлены не на русский футуризм и, в отличие от Лаури Вильянена и Эльмера Диктониуса, не на русскую классику. Катри Вала стала писать о советской действительности, писать эмоционально, пером поэта.

России Вала посвятила свою талантливую публицистику, не менее яркую, чем ее поэзия. Поводом для непосредственного

43 РаауоШпеп О..Р1йал - Ьетп{$га<Ше1зт1а. 1946. в. 23

обращения Катри Вала к советской теме послужил съезд писателей в 1934 году в Москве, когда был создан Союз писателей СССР.

В статье «Деревянный конь Одиссея» («ОдувзеикБеп рии-Ьеуопеп») Вала с удивлением пишет, что когда советские писатели-материалисты проводят свой съезд, они говорят об идеях, когда встречаются в Хельсинки писатели-идеалисты, единственной темой для разговора являются деньги. Вала полемизирует с газетой «Хельсингин саномат», где Советский Союз сравнивался со Спартой, разница, по мнению газеты, состояла в том, что в Спарте присутствовала мысль о Боге. «По-моему, — возражает Катри Вала в статье "Спартанская черная каша" в 1933 году, — неоспоримая любовь СССР к просвещению, поддержка литературы, театра, науки заменяют с лихвой эту мистическую мысль о боге в Спарте»44.

В конце 1934 года Катри Вала была приглашена в посольство СССР в Хельсинки на встречу с Верой Инбер. В статье «Вера Ин-бер в Финляндии» Вала подробно описывает эту встречу, завидуя советской писательнице, наивно полагая, что Инбер была искренна до конца: «Есть ли у вас какая-нибудь цензура? Заставляют ли Вас писать об определенных вещах?» — спросили у Веры Инбер. «Меня нельзя заставить, — ответила писательница, — я могу писать только о том, что меня интересует».

Даже в 1939 году, когда о сталинских лагерях стали говорить в мире с осуждением, а отношения между СССР и Финляндией подошли к опасной черте, любовь Катри Вала к советскому государству осталась неизменной, полной веры и светлого ощущения. В статье «Пограничная поэзия» ( «1^а-гипоиИа», 1939) К. Вала противопоставляет СССР и Германию: «...роют траншеи на Перешейке ... против государства, которое за двадцатилетнее существование не завоевало с помощью оружия ... ни одной страны и не грозило завоевать. В то же время все границы открыты для государства, которое ... завладевало одной территорией за другой и продолжает угрожать

44 Уа1а К. БрагЫшпеп тийазорра И Уа1а К Йиогавагшзга 30-1иуи11а ja 11т1йа..НеЬт1а. 1981. в. 46.

другим». Вала завершает статью возгласом: «... никогда немцу Финляндии не отдадим!»45.

Тем временем в Финляндию из России, в которую так верила поэтесса, совершали свои побеги узники советских лагерей. Причем по мистическому совпадению одного из беглецов, Ивана Со-лоневича, судьба привела в Иломантси, туда, где за несколько лет до его побега учительствовала Катри Вала.

В пятой главе «Феномен "посредничества" русской эмиграции в Финляндии и финской эмиграции в России» детально изучается литературное наследие писателей, бежавших из советских лагерей в Финляндию, «принесших» туда новую русскую литературу и творчество финнов, перебравшихся в Россию из Финляндии, Америки и Канады. Автором вводится в научный обиход не известный в России материал из государственных и частных архивов Финляндии: переписка, воспоминания, дневники, ценные факты из протоколов допросов и анкет.

Прозу Ю.Бессонова, С.Мальсагова, Т.Чернавиной, И.Соло-невича объединяет мастерское описание побега, поиска финской границы, первых встреч с финнами. Но главное, почти в каждом произведении звучит вопрос: «Стоило ли бежать?», описывается восприятие свободы в лесу и свободы на «свободе». Обретая свободу, бывшие узники теряют цель жизни и даже разочаровываются в побеге (Ю. Бессонов «26 тюрем и побег с Соловков»). Особенную растерянность герои произведений ощущают... за чашкой финского кофе. Бессонов называет ее «бесцельной»,в повести «Побег из Советской России» Т.Чернавиной кофе - «настоящий», в книге И.Солоневича чашка кофе - «не своя», туда надо класть «не свой сахар». Книга Ю.Бессонова «26 тюрем и побег с Соловков» завершается воспоминанием о встрече на рассвете на Соловках главного героя с молодым христианином . В Финляндии главному герою этот рассвет не виден. Все духовное остается для него в покинутой России: «И вот я здесь... Нет Соловков не видно России... Не видно отсюда и ее зари».

45 Уа1а К. ЯгуагипоиПа. 1Ыё. 8 130.

Часть книги И.Солоневича «Россия в концлагере» посвящена Финляндии. Вслед за М.Горьким Солоневич создает образ финна, абсолютно уверенного в самом себе, в завтрашнем дне, в неприкосновенности его буржуазной личности и его буржуазного клочка земли. Образ финской женщины в книге Солоневича отвечал традиционному женскому идеалу: это хлопотунья, безупречная хозяйка.

В главе впервые приводятся фрагменты не известных в России очерков Солоневича, написанных им в финском изоляторе, представляющих несомненный интерес . В очерке «Финские эмигранты в Советской России» Солоневич пишет о финнах, «переходивших карело-финскую границу в расчете на братский прием со стороны советских властей» с чувством большой вины, он явно симпатизирует революционно настроенным финнам, отделяя их от всяческой «коминтерновской шпаны». Называя финнов «наивными мечтателями», Солоневич еще не знал, что через несколько лет эти слова он может сказать о самом себе, перебежавшем в Финляндию: «Куда вернуться нам, русским, ныне пребывающим и по эту и по ту сторону исторического рубежа двух миров?» В Иломантси, где несколько лет учительствовала Катри Вала, И. Солоневич, возможно, написал те страницы своей книги, с содержанием которых будет полемизировать финская поэтесса. Предметом полемики двух литераторов станет, увы, не форма художественного произведения, а отношение к оружию. «Что может родиться от высиживания на штыках, кроме гадюк!» — восклицает Катри Вала в статье «Кантеле или финский нож?»("Кап1е1е tai puukko?") А И. Солоневичу в первые сутки после перехода границы финские штыки кажутся «дружественными», это «не оружие насилия, а оружие от насилия».

В Хельсинки Иван Солоневич столкнулся с проблемами, которые быстро изменили его восторженное отношение к «материалистическому Западу» и заставили покинуть Финляндию через полтора года.

Вклад финских эмигрантов, «наивных мечтателей», как называл их Солоневич, в русскую литературу 1920-1930-х годов был весь-

ма ценным. И хотя исследователи справедливо считают, что для финских писателей-эмигрантов было характерно стремление интегрироваться в советскую литературу46, быть подлинными интернационалистами, на наш взгляд исключительно важным в поэзии финнов было отстаивание своей «финскости», лучших черт финского менталитета, что проявилось, прежде всего, в фанатичном воспевании труда.

Ленинград и Карелия поистине стали Новым Светом для тысяч финнов, приехавших сюда из Финляндии, Соединенных Штатов Америки, Канады. С одной стороны, они перенесли свою культуру, в которой были воспитаны. С другой стороны, условия, в которых пришлось жить финнам в Советской России, идеалы, человеческие взаимоотношения были совершенно иными, чем в покинутых ими странах. И финноязычная поэзия, естественно, стала выражать во многом иные ценности.

Первую поэтическую плеяду финской эмиграции 1920-х годов представляли Ялмари Виртанен, Лаури Летонмяки, Сантери Мяке-ля, Рагнар Руско, Герман Лауканен, Вальде Викман, Оскар Иоганс-сон. Первый поэтический сборник «Китоиквеп киоЬшз1а» («Из бурных волн революции»), объединил стихи трех поэтов - С. Мя-келя, Г. Лауканена и В. Викмана.

Поэзия Сантери Мякеля (1870-1937) была изначально социальна с демократичной и индустриальной лексикой, противопоставлением пролетариев и господ.

В стихотворении «Та1з1е1иа )а кио1етаа» («Борьба и смерть», 1919), посвященном финским красногвардейцам, поэт с проклятьем и благословением одновременно вспоминает покинутую Финляндию, родную землю. Что же остается, когда потеряна родина? Что является неизменной ценностью? На эти сложные вопросы поэт дает простой, и, пожалуй, единственно верный ответ: труд, который не обманет и не предаст. Русские писатели, потерявшие родину, отвечали на этот вопрос иначе: «Бог и Она» (Ю.Бессонов), «Бог и музыка»(И.Са-вин)

46 Алто Э.Л. Финноязычная литература Карелии II История литературы Карелии в 3 т. Т. 2. СПб., 1997. С. 42-48.

Герман Лаукканен (1892-1943) в отличие от Мякеля был более восприимчив к карельской природе. Поэта справедливо можно упрекнуть в некотором «потребительском» отношении к природе. Но это позиция именно человека труда. Он размышляет, какую выгоду принесут народу Карелии сосновые «бревнышки», ранее никому не нужные, как эти бревнышки будут обмениваться на машины, и как будет расти благосостояние народа.

Микаэль Рутанен( 1883-1932) прожил в Карелии всего около двух лет, но именно ему довелось стать певцом этого края. И даже его трагическая смерть на лесоповале от удара падающего дерева, была окрашена в некие символические карельские тона. Рутанен приехал в Карелию в 1931 году из Соединенных Штатов Америки, где жил с 1908 года, меняя в поисках работы Детройт на Нетанн, Миннесоту на Пенсильванию, и где он успел прославиться как рабочий поэт. Микаэль Рутанен явно вышел из романтиков, романтическое, а точнее неоромантические мироощущение характерно для его ранних стихотворений. Образы света, звезд, идея красоты — вот реалии поэтического мира молодого Рутанена. Стихотворение Рутанена «Глашатаю счастья» («Onnen airueelle», 1908) — это такой же, в традиции неоромантиков, поиск нового героя, кто мог бы предсказать великий день, кто мог бы восстановить истинное время.

В России лира Рутанена зазвучала по-новому. От внутреннего мира личности поэт обращается к миру внешнему и воспевает его. Главными героями стихов Рутанена становятся топоры, гвозди, машины, пилы, порой создается впечатление, что все это приходит в действие само по себе, без участия человека.

Если в сборнике Рутанена, вышедшем в 1933 году появляется человек, то это человек работающий, что-то строящий, пилящий, рубящий, и точнее не один человек, а массы. И женщина в поэзии Рутанена представлена как труженица, работница. Причем работает она наравне с мужчинами.

Работа ведется во имя счастья бедняков, блага рабочего люда, рабочей республики, во имя созидания социализма и победы мирового пролетариата. Однако работа, по мнению поэта,

сама по себе счастье. «Благо рабочего люда»... было идеалом прекрасным, но все же условным, утопией. А труд был реален, воплощал в себе все идеалы. Труд стал верой, счастьем, смыслом жизни и, соответственно жизнью. И, пожалуй, ключевой в поэзии Рутанена, созданной в Карелии является строка: «Врубайся, топор! Грызи, пила, дерево! Лесные ударники ни о чем другом не мечтают»( «Лесные ударники», «Ме1з1ет8кипЪ>).

Чтобы воспеть такой труд, поэт призывает появиться знаменитого Элиаса Лённрота, составителя «Калевалы», «ожить» в Советской стране. Поэт обещает Лённроту, что здесь он услышит песни труда, которые и Финляндии могли бы принести вечное счастье. Эпические руны, по словам поэта, меркнут по сравнению с этими песнями, создающимися не воображением.

В стихах Людвига Косонена (1900-1933) много пессимизма и даже отчаяния. Некоторые его стихи не совсем вписываются в поэзию 20-30-х годов с ее пафосом и агитационностью: «Так много загадок, сомнений и боли душевной... »(«У вехи»)

Идеалы финских поэтов-эмигрантов носили черты утопии, но их жажда созидания были искренней. Своим воспеванием труда приехавшие в Россию финны развивали традиционную для литературы Финляндии тему созидания. Труд был излюбленным предметом финского искусства и литературы, начиная с эпических рун о Вяй-нямейнене. Известные стихи Эйно Лейно «Землю пустынную дал нам Господь,/ Мы превратили ее в виноградники» подкрепились художественными образами ударников и ударниц в финской поэзии России. Помимо всякой идеологии писать о труде было для финнов естественно. Эта тема была любима. Поэтизацией труда и необычным отношением к нему финские поэты-эмигранты вызвали уважение к себе местного населения новой родины и вписали достаточно яркую страницу в русскую литературу 1920-1930-х годов.

Через поэзию финских эмигрантов русские читатели познакомились с финским менталитетом, финским национальным характером в эпоху катаклизмов, когда граница между Финляндией и Россией была на замке, когда финским эмигрантам вместе с другими народами России пришлось пройти через испытания 1930-х годов.

В «Заключении» подводятся итоги исследования, подчеркивается, что русская литература была источником вдохновения, как для финских реалистов, так и для писателей, работавших в русле неоромантических идей и эстетики экспрессионизма. Многое роднило финских неоромантиков и русских символистов: неудовлетворенность временем, поиск идеала героической личности, стремление к синтезу, одинаковый подход к проблеме познания, понимание красоты как высшей сущности мира.

В Финлядии в начале XX века обнаруживается несколько подходов к русской литературе. Но финны принимали в русской литературе не все. Признавая русских писателей мастерами психологического портрета, социального пафоса, новаторами языка и формы, финны были явно не согласны с эстетизацией человеческой покорности и смирения в художественном произведении. Хорошо известной была русская проза, в то время как поэзия, считавшаяся «слишком русской», переводилась значительно меньше. В России же именно в поэзии Финляндия оставила заметный след.

Россия, осознавшая себя северной державой, чувствовала в соседней северной стране (сначала в своих государственных границах, а затем и вне их) много близкого, знакомого. С Финляндией обычно связывались образы зимы — снега, холода, льда. Но эти же образы были характерны и для России. Схожее географическое пространство предполагало схожесть характеров, ремесел, видов деятельности.

Почти каждый, кто писал о Финляндии словом и кистью, создавали морской или озерный пейзаж. Как «не наше» воспринимались русскими в Финляндии камни, скалы, обнаженные гранитные площади. Каменная Финляндия одних восхищала, других удручала и наводила на мысль о демонизме Севера, о границах бытия. Как «не наши» воспринимались в Финляндии изумительная чистота, трудолюбие, необыкновенный порядок. Если трудолюбие вызывало восхищение, то порядок некоторым героям русской литературы порой хотелось нарушить, финский уют казался им «холоден и жестковат». С легкой руки A.C. Пушкина в русском сознании утвердился стереотип: финн-рыбак, «печальный пасынок природы». Но

на смену этому стереотипу быстро пришел другой — финн-хозяин, победитель природы.

В целом образ Финляндии в России был одним из излюбленных. Политика, военная конфронтация, конечно, влияли на его формирование, но не могли уничтожить сложившегося образа Финляндии как «не нашей», но надежной и цивилизованной соседней страны.

В 1920-1930-е годы в сложнейший период истории интерес к русской литературе в Финляндии поддерживался писателями, принадлежавшими к направлению «пламеносцев». Их в равной степени интересовала классическая и современная литература России. Русские классики и советские писатели становились героями их статей и стихотворений. По мнению идеолога «пламеносцев» Л.Вильянена, в 1920-1930-е годы финнам была необходима утопия, чтобы жизнь не противоречила здравому смыслу. Для одних такой утопией явилось наследие Ф.Достоевского, для других урбанистическая эстетика русского футуризма, для третьих советский строй. В творчество ведущей поэтессы Финляндии этого времени Катри Вала русская тема вошла через публицистику. Вала, писала о России, мало что о ней зная, но поэтесса абсолютно верно передала жажду идеала молодого поколения Финляндии.

В эпоху закрытых границ роль посредников в русско-финских литературных связях играла эмиграция. Поэзию той же Катри Вала впервые перевела на русский язык Вера Булич, а Иван Соло-невич своими статьями, написанными в Финляндии, вступил с финской поэтессой в своеобразную полемику.

Финские писатели-эмигранты в СССР, погибшие в годы репрессий, все же успели выпустить свои книги, создав уникальную финноязычную поэзию России. Через творчество финских эмигрантов русские могли знакомиться с традицией финской культуры, финским менталитетом, ярко проявившимся в тематике их стихотворений.

Сергей Дягилев, задумываясь о будущем развитии искусства России и Финляндии, выбрал путь «мимо Запада». Николай Рерих также задавался вопросом: «Куда обратимся?» И почти вторил

С. Дягилеву: «Или искусство наше найдет новый светлый путь < . .>, крепкий чарами финскими, высокий взлетами мысли так называемого "славянства"?»47

На наш взгляд, истина все-таки посередине, точнее, истина на границах, там, где происходит диалог культур. Как мы увидели, в любую политическую эпоху духовные связи остаются наиболее ценными и устойчивыми, диалог культур не умирает.

Наш опыт сопоставительного изучения ряда явлений финской и русской литературы подтверждает, что изучение взаимодействия историко-типологической связи явлений национальных культур правомерно. Постановка такого рода проблем заставляет еще раз задуматься над тем, что художественные явления в истории мировой культуры национально не изолированы, а общечеловечны по своему содержанию. Сопоставительный анализ помогает лучше понять каждое явление, поскольку в ходе исследования выясняется общее и специфическое в любом случае.

47 Рерих Н. Радость искусству // Собр. соч. Кн 1 М., 1914 С 116 44

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях автора:

1) Русско-финские литературные связи начала XX века.[Монография]-Петрозаводск: Изд-во КарНЦ РАН, 1998. 136с,- 8 а. л.,

2) Северный лик Николая Рериха. [Монография] - Самара: Изд. дом «Агни» 2001. 250с - 18,8 а.л.,

3) Kultainen kuherruskausi. - Helsinki: Gummerus, Ajatuskiija, 2005. [«Золотой медовый век. Образ Финляндии в русском искусстве».Моногра-фия (Хельсинки: Изд-во «Гуммерус», серия «Научные книги», 2005. На фин. яз.)] 130с.. - 6 а.л.,

4) Образ Финляндии в русском искусстве и литературе конца XIX - первой трети XX в.// Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России: Сб. статей. - Великий Новгород, Изд-во Нов.Гу имени Ярослава Мудрого. (Серия «Научные доклады». Вып. 1. 2004. С. 192239,- 2,0 а.л.,

5) Катри Вала и важнейшие тенденции финской лирики 1920-1930-х годов // «Известия АН СССР» (серия литературы и языка), 1985, том 44, №6. С.481-494. - 1,0 а. л.,

6) Russian-Finnish literaiy relations of the 1920s-1930s. // Finno-Ugrians and Indo-Europeans: Linguistic and Literary Contacts: Studia Fenno-Ugrica Groningana 2,- Maastricht. (Netherlands). 2002. P.360-364 .- 0,8 а. л.

7) Сказка H. Рериха «Гримр-викинг» и ее скандинавские источники // Скандинавика / Сборник трудов Ленинградского госуниверситета, 1986. Вып. IV. - 0,4 а.л„

8) Профессор Гельсингфорсе кого университета И.Е.Мандельштам и его роль в развитии русско-финских литературных связей рубежа XIX-XX веков // ПРоблемы литературы Карелии и Финляндии Сб.ста-тей.Петрозаводск, КФ АН СССР,1988.С.83-95. - 1,0 а.л.

9) Runoperinteet Katri Val an (1901-1944) tuotannossa (Поэтические традиции в творчестве Катри Вала) // Материалы VI Международного конгресса финно-угроведов. В 2-х т. - М.:Наука. 1990. Т. 2.-0,5 а.л.,

10) Русская поэзия начала XX века и Финляндия. Препринт доклада на заседании Ученого совета Института ЯЛИ. Петрозаводск, Карельский научный центр АН СССР, 1991. 24с,- 1,2 а.л.,

11)3аметки о финноязычной поэзии Карелии 1920-1930-х гг. // Проблемы литературы Карелии и Финляндии. Сб. статей. Петрозаводск, КарНЦ РАН, 1995. С.3-26.- 1,0 а.л.

12)Роль «Финляндии» (сборника и одноименного журнала) в истории русско-финских литературных связей начала XX века // Проблемы

литературы Карелии и Финляндии. Сб.статей. Петрозаводск, КарНЦ РАН, 1995. С. 130-137,- 0,5а.л.

13)[Вступ. статья, послесловие, публикация и комментарии] // Bessonov J. 26 vankilaa eli pako Solovetskista /Сarelia. 1994, №11-12,1995, №1-3 . Loppulause //Carelia. 1995, №3. S. 101-107,- 0,8 а.л.

14)Эйно Лейно и Николай Рерих.Вопросы типологических взаимосвязей // Проблемы литературы Карелии и Финляндии.Сб.статей. Петрозаводск, КарНЦ РАН, 1996.С.74-95.-1,0 а.л

15)Venálainen proosa Suomessa 1900-luvun alussa // Congressus Octavus in-temationalis. Fenno-Ugristamm. Pars VII. Literatura, archaeologia, antropología. Jyvaskyla. 1996. - 0,5а.л.,

16)Ландшафт как культура, культура как ландшафт. Образы финской природы в русской поэзии 1910-х годов // Этнос. Ландшафт. Культура. - СПб.: Изд. «Европейский Дом». 1999.С. 135-137 - 0,4 а.л.

17) Иван Солоневич и Финляндия // Гуманитарные исследования в Карелии. - Петрозаводск: Изд-во КарНЦ РАН, 2000.С.138-143. - 0,5 а.л.,

18)«Нет Соловков, не видно России...» // Север.2000.№7.С. 142-155-1,5а.л.

19)Северная страница в творческой биографии Н.К. Рериха // Россия -Индия: перспективы регионального сотрудничества. - Москва: Институт востоковедения РАН .2001.С.54-63. - 0,8 а.л.,

20)Русские сны и финская явь в творчестве Катри Вала // Се-вер.2001 .№1 .с.87-94. - 1,0а.л.

21)Русский символизм, не известный в Финляндии, финский неоромантизм, не известный в России. / Север. 2001. № 1.С.62-69. - 1,0 а.л.,

22)Образ Финляндии в русской литературе 1920-1930-х годов.// Проблемы национальной идентификации, культурные и политические связи России со странами Балтийского региона в XVIII-XX веках. Самара. 2001. С.220-225,- 0,5 а.л.

23)The image of Finland and Finnish Culture in the Russian Art of the end et the 19th and the fírst third of the 20th centuries // Narva and the Baltic Sea Región /Papers of the II international conference on political and cultural relations between Russia and the Baltic Región States. - Narva. 2004. - 0,7.

Изд. лиц. № 00041 от 30.08.99. Подписано в печать 09.08.05. Формат 60x84'/16. Бумага офсетная. Гарнитура «Times». Печать офсетная. Уч.-изд. л. 2,1. Усл. печ. л. 2,8. Тираж 100 экз. Изд. № 51. Заказ № 511

Карельский научный центр РАН 185003, Петрозаводск, пр. А. Невского, 50 Редакционно-издательский отдел

да 18 б б 7

РНБ Русский фонд

2006-4 16894

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Сойни, Елена Григорьевна

ВВЕДЕНИЕ

1. К постановке проблемы.

2. Контактное и типологическое. Методология исследования

3. Духовный образ. Стереотип

4. Историко-литературный экскурс

Глава I

ВОСПРИЯТИЕ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В СИСТЕМЕ КОНТАКТНЫХ СВЯЗЕЙ

1. Два взгляда на русскую прозу в Финляндии (1890-1910-е годы). Восток или Запад? Тенденциозность или дионисийство?.

2. Русская поэзия в переводе и интерпретации Рафаэля Линдквиста.

3. «Посредники» в системе контактных связей. Издатели — журналисты — филологи 1890-1910-е годы).

Глава II

ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ СООТВЕТСТВИЯ В РУССКОЙ И ФИНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ КОНЦА XIX — НАЧАЛА XX ВЕКОВ

1. Русский символизм и финский неоромантизм.

От разобщенности к синтезу.

2. Поэзия Эйно Лейно и Николая Рериха в типологическом сопоставлении.

Глава III

ОБРАЗ ФИНЛЯНДИИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 1890-1930-х ГОДОВ

1. Финляндия в русской поэзии 1890-1910-х годов.

2. Финляндия в русской поэзии 1920-1930-х годов.

3. Финляндия в русской прозе и публицистике

1910-1930-х годов.

Глава IV.

РУССКАЯ ТЕМА В ЛИТЕРАТУРЕ ФИНЛЯНДИИ 1910-1930-х ГОДОВ

1. Россия и «пламеносцы».

2. Взгляд на Восток. Русские акценты в творчестве Катри Вала.

Глава V

ФЕНОМЕН «ПОСРЕДНИЧЕСТВА» РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ В ФИНЛЯНДИИ И ФИНСКОЙ ЭМИГРАЦИИ В РОССИИ

1. Финляндия в творчестве русской эмиграции 1920-1930-х годов.

2. Поэзия-утопия финских эмигрантов в России. 1920-1930-е годы.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Сойни, Елена Григорьевна

1. РУССКО-ФИНСКИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ СВЯЗИ. К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ. Русско-финские литературные связи имеют особую историю. И только от исследователя этих связей зависит, представить ли каждую встречу литератур двух соседних народов индивидуально или увидеть за не всегда равными и не всегда регулярными отношениями какую-либо общую схему. Материал, питающий историю русско-финских литературных связей, столь разнообразен и противоречив, что любое желание подчинить его единой концепции, одной связующей идее будет заведомо неудачной попыткой интерпретации литературной действительности. Ибо противоречиво не только творчество различных писателей, в разное время погружавшихся в инона4 циональную культуру, но даже в творчестве одного и того же автора в одно и то же время одни идеи противоречат другим. Можно говорить о i

В. А. Коскённиеми против В. А. Коскенниеми, об Э. Лейно против Э. Лейнб, о Л. Андрееве против Л. Андреева. Вероятно, ничто иное в литературе не находится в такой прямой зависимости от политики, истории, разных искусств, как литературные взаимоотношения. Любой непродуманный шаг царского правительства (даже незначительный) тут же сказывался на желании художников принимать участие в совместных выставках, на желании писателей переводить произведения друг друга, на желании режиссеров ставить спектакли по пьесам драматургов соседнего народа. Причем сказывался по-разному. Одни авторы прерывали всякие отношения, другие их демонстративно устанавливали. В данной работе нам представляется целесообразным не делать насилия над материалом и не вписывать материал в одну, пусть и красивую концепцию - возможно говорить о ряде идей, об амбивалентности связей. Однако некоторые общие черты, характерные для литературных связей конца XIX — первой трети XX веков необходимо выделить.

Прежде всего, русско-финские литературные связи не были сугубо литературными. Русских писателей чаще вдохновляла финская живопись, а не литература. С другой стороны, русская литература влияла на общественные движения в Финляндии, возможно, больше, чем на финских писателей. Кроме того, русские и финны - не просто соседние народы. Славяне, предки собственно русских, и финны вместе составляли древнейшее население России. С середины I тыс. н. э. предки русских и финнов жили вперемежку (термин X. Г. Портана) на земле, где позже, с появлением Рюрика, образовалось Древнерусскоё государство. Ранние финно-славянские контакты обнаруживают себя во всем - в языке, в архитектуре, в мифологии. Финские ученые Ю. Миккола, Я. Калима1 к VII—VIII векам относят древнейшие славянофинские лексические связи. С тех далеких времен в обоих языках осталось большое количество заимствований. Например, в финский из древнерусского попали: серп - sirppi бобы - рари иго (упряжка для волов) - ies сапоги - saapas окно - akkuna ложка — lusikka лужа - luosa и такие важные слова, как грамота — raamattu край-raja крест - risti. .

В русском заимствований также достаточно (хотя несколько меньше, чем в финском). Это, прежде всего гидронимы, топонимы, названия рыб:

1 Mikkola J. J. Die alteren Beruhrungen zwischen Ostseefinnisch und Russisch. Helsinki, 1938. S. 9; Ka-limaJ. Die slavischen Lehnworter im Ostseefinnischen. Berlin, 1955. озеро Ильмень - из фин. Ilmajarvi (воздушное озеро)1 или Ylameri (верхнее море)

Валдай — из фин. valta (власть) сиг - из фин. siika ряпушка - из фин. raapys корюшка - из фин. koreh.

Само слово Русь, видимо, было усвоено славянами через посредство финнов. В современной науке наиболее обоснованной считается скандинавская этимология. Исходное наименование сформировалось в древнешвед-ском языке — rol)er - «гребля, судоходство, плаванье». Этот термин распространился в финской среде. Финны называли приплывавших скандинавов Ruotsi/Roots. Затем название было заимствовано восточными славянами применительно к воинским дружинам. «Вместе с двигающимися на юг и юго-восток отрядами название robs разносится по Восточной Европе. <.> Отсутствие четкой этнической атрибуции прилагательного "русский" в договорах (с Византией. - Е. С.) подчеркивается тем, что имена доверителей, заключающих договор "от рода русского", имеют не только скандинавское, но и славянское, балтское и финское происхождение, т. е. понятия "русь", "русский" не связываются со скандинавами или лавянами, а все территории, подчиненные великому князю, называются "Русской землей"»2.

Распространенный у древних финнов домик на столбах (для хранения шкур) запечатлен в русских сказках в виде избушки на курьих ножках. Один и тот же музыкальный инструмент становится излюбленным у финнов и у русских, только называется по-разному - кантеле и гусли. Культы одних и тех же животных и птиц прослеживаются в мифологии двух народов - медведя и лебедя. И в финском, и в русском фольклоре о медведе можно было

1 Макс Фасмер. Этимологический словарь русского языка. В 4-х т. Т. 2. М., 1986. С. 128.

2 Бибиков М. В. Комментарии // Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. С. 306-307. говорить лишь иносказательно. Любопытно, что в русском языке утверждалось именно табуированное, иносказательное название медведя - ведающий медом. Исходное же название - бер - сохранилось в слове берлога - логово бера. Древние финны и предки русских, живших на Севере, чтили одни и те же силы природы. Магическими возможностями наделялись камень, дерево, вода. Прежде всего вода. Один и тот же ландшафт влиял на самосознание соседних народов. Ландшафт был своеобразным началом культуры и ее продолжением.

Память о древнем диалоге культур то исчезала из сознания новых поколений, то вновь заявляла о себе. В начале XX века, когда сложные политические отношения между Россией и Финляндией не всегда способствовали взаимодействию культур, литераторы разных направлений обратились в своем творчестве к языческой древности, а эта древность была общей. Поэты могли не встречаться в действительности и даже не знать друг о друге, но были внутренне близки в своем понимании мифов, в чувстве природы, музыки, и их творчество обнаруживало далеко не случайное типологическое родство.

Если учесть немалое количество исследований до русско-английским, русско-японским связям, не говоря уже о русско-французских и русско-немецких, то «особым» отношениям литератур России и Финляндии явно не повезло. Более того, считалось, что между соседними литературами существует некая «китайская стена».

Потребовались усилия видных ученых разных стран, чтобы развеять это заблуждение, доказать, что у русско-финских литературных связей давняя история, а «разговоры о "китайской стене" между финской и русской литературой не имеют под собой никакой основы»1.

1 SarajasA. Tunnuskuvia. Suomen ja VenSjan kirjallisen realismin kosketuskohtia. Porvoo; Helsinki, 1968. S.151.

Актуальность исследования определяется общественно-политическими процессами современных отношений России и Финляндии, когда в обеих странах возникло стремеление к позанию литературы друг друга. Это связано как с поиском каждого народа своего места в мировой истории, пониманием неповторимости, уникальности собственной культуры в сравнении с культурой соседей, так и с желанием вписаться в культуру мировую, желанием быть услышанными и понятыми.

Проблема взаимодействия и взаимовлияния литератур, концентрирующих в себе дух нации, формирующих стереотипы и модели поведения, приобретает особую акутальность в условиях пограничья и постоянных контактов. В этой связи-становится необходимым детальное и всестороннее исследование русско-финских литературных связей в их развитии.

Степень научной разработанности проблемы. В последние годы как в русском, так и в финляндском литературоведении началось активное изучение финско-русских и русско-финских литературных связейД Э. Г. Карху посвятил им исследование в двух томах «Финляндская литература и Россия», монографию «Достоевский и финская литература», «Очерки финской литературы начала XX века», в которых показано восприятие творчества А. М. Горького финскими литераторами рубежа веков1. Перу Э.Г. Карху принадлежит также недавно вышедшее издание «Общение культур и народов», в котором помимо детального исследования творчества А.С. Пушкина в восприятии финнов опубликована переписка составителя «Калевалы» Элиа-са Лённрота с Яковом Карловичем Гротом и Арвида Ярнефельта, финского пропагандиста творчества Льва Толстого в Финляндии, с Толстым . О пребывании Горького в Финляндии, о его дружбе с финскими деятелями культуры не раз писали советские и финские критики. Финские эпизоды биогра

1 Карху Э. Г. Финляндская литература и Россия (1800-1850). Таллин, 1962; Он же. Финляндская литература и Россия (1850-1900). Л., 1964; Он же. Достоевский и финская литература. Петрозаводск, 1976; Он же. Очерки финской литературы начала XX века. Л., 1972. С. И3-155.

2 Карху Э.Г. Общение культур и народов. Исследования и материалы по истории финско-карельско-русских культурных связей XIX-XX веков. Петрозаводск, 2003. фии Горького освещены в работах В. Г. Федорова1, Р. Сюкияйнена2, А. Шумского3, И. Груздева4.

В своей своеобразной статье А. Туртиайнен попытался ответить на вопрос, почему Горький в большей степени был дружен с финскими художниками, а не с литераторами5. Восторженному приему, оказанному Горькому финнами в 1906 году, посвящена статья А. Воронского6. Отношения Горького и знаменитого финского живописца А. Галлен-Каллела стали предметом исследований А. Амбуса и В. Бондаренко . Горьковская публицистика, защищавшая автономные права Финляндии, изучена М. Юновичем в его монографии «М. Горький в борьбе за равенство и дружбу народов»9.

Тема «Горький и финны» наиболее обстоятельно исследована и в Финляндии. Целый ряд статей о связях Горького с финской культурой принадif лежит критику M.-JI. Пальмгрен 10. к

Подробный сравнительный анализ творчества Горького и Йоела Лехто-нена содержится в монографии А. Сараяс, посвященной русско-финским литературным контактам. Исследовательница показывает отношения финского и русского реализма, ставит проблемы, до нее в финском литературоведении не поднимавшиеся, в частности, прослеживает формирование понятия «тип» в финском реализме под влиянием эстетики Достоевского. В двух главах Сараяс пишет о связях финской и русской литератур на рубеже веков. «Осложнение финско-русской политики, - считает она, - нашло отражение в натянутом отношении к русской литературе. Но все-таки ситуация не была

1 Федоров В. Г. Максим Горький и финны // Скандинавский сборник. Таллин, 1963. Вып. 6. С. 274-289.

2 Sykiainen R. Gorki ja Suomi // Neuvosto-Karjala. 1978. Touk. 24 рпй - jouluk. 27 pn2.

3 ШумскийА. Максим Горький и финский народ // На рубеже. 1940. № 5-6. С. 1Ъ-11.

4 Груздев И. Максим Горький и финский народ // Огонек. 1940. № 4. С. 3-5.

5 Туртиайнен А. Максим Горький и финны // На рубеже. 1956. № 5. С. 171-175.

6 Воронский А. Встречи и беседы с М. Горьким // Новый мир. 1966. № 6. С. 211-214.

7 Амбус А. М. Горький и А. Галлен-Каллела // Учен. зап. Тартуского ун-та. 1958. Вып. 65. С. 93-119.

8 Бондаренко В. Горький и Галлен // Литературная Россия. 1978.24 марта. С. 4-5.

9 Юнович М. М. Горький в борьбе за равенство и дружбу народов. М., 1957.

10 Palmgren M.-L. Huomioita Maksim Gorkin kirjailijakuvasta Suomessa. Edistyksen tiet. Oulu, 1983. S. 68-87; VainionpaaM. L. Maksim Gorkin kirjailijakuvasta. Tampereen yliopisto-yleinen kirjallisuustiede. Monistesarja. № 7. Tampere, 1976. S. 43-87. однозначной: импульсы от русской литературы получили Майла Талвио, Майю Лассила, Илмари Кианто и Эйно Калима»1.

Профессор M.-JI. Невала уделила внимание отношению лидера финского неоромантизма Эйно Лейно к русской литературе. Оно не всегда было ровным, «.лихолетье вызвало некоторое недоверие к ней»2, но исследовательница подчеркивает, что русских писателей Лейно считал большими мастерами духовного анализа.

В 1972 году в Финляндии вышла небольшая статья Суло Халтсонена «Леонид Андреев и Финляндия»3, в которой автор исследует причины популярности Андреева у финской публики, а в 1977-м в Туркуском университете Бен Хеллман защитил по этой теме диссертацию4.

К связям русских символистов с Финляндией исследователи обращались меньше всего, хотя в, жизни и творчестве символистов Финляндия занимала далеко не последнее место. «В финском и русском символизме, -пишет П. Песонен, автор статьи "Русские символисты и Финляндия", - есть одинаковые черты. Их идейное и стилистическое изучение могло бы идти параллельно. Наличие связей само по себе интересно и требует точного анализа»5.

Большое количество новых исследований дали восьмидесятые и девяностые годы. Возникла мода на Финляндию в Москве, Тарту, Санкт-Петербурге, в Соединенных Штатах Америки. В самой Финляндии стал выходить основанный в 1984 году журнал «Stadia Slavica Finlandensia», где были опубликованы статьи Лийсы Бюклинг о русско-финских театральных связях, С. Исакова о хельсинкском периоде в жизни литературоведа и жур

1 Sarajas A. Tunnuskuvia. S. 51.

2 Kunnas M.-L. (Nevala). Mielikuvien taistelu. Helsinki, 1972. S. 51.

3 Haltsonen S. Leonid Andreev ja Suomi // Kirjallisuudentutkijain Seuran Vuosikirja. 1972. № 26. S. 32-36.

4 Hellman B. Leonid Andreev. Lisentiatavhandling litteraturvetenskap. Abo Academy, 1977.

5 Pesonen P. Venalaiset Symbolistit ja Suomi // Kirjallisuudentutkijain Seuran Vuosikirja. 1977. № 30. S. 12; Soini H. Iskea aikansa sydameen // Punalippu. 1983. № 5. S. 119-121; [Сойни E. Г. Литературно-эстетические взгляды финских неоромантиков и русских символистов]. налиста К. И. Арабажина1. Перу Бена Хеллмана принадлежат исследование «А. Куприн и Финляндия», комментарии и вступительная статья в соавторстве с англичанином Ричардом Дэвисом в книге «Леонид Андреев "S. О. л

S."» и другие работы .

В статьях, опубликованных в Ученых записках Тартуского университета, Вероника Шеншина блестяще проанализировала переводы А. Блока на финский и шведский языки3, а Н. Башмакова исследовала влияние А. Киви на творчество Е. Гуро4.

Профессор славистики из США Темира Пахмус опубликовала монографию о жизни русских в Финляндии, в которой есть главы и о Я. К. Гроте и некоторых русских писателях, оказавшихся в Финляндии после Октябрьской революции5.

Жизнь русских в Финляндии предмет многолетних исследований профессора Натальи Башмаковой, автора ряда статей и монографии (совместно с Марьей Лейнонен) «Русская жизнь в Финляндии 1917-1939: локальная и устная история»6.

Типологические отношения в русской и финской литературе только начинают изучаться. Серьезные шаги в этом направлении в 1990-2000-х годах сделаны литературоведами Отто Буле (Нидерланды) и докт.ф.н. Еленой Марковой (Карелия). Отто Флорис Буле положил начало изучению стереотипов, финской символики в русской романтической литературе в монографии «Север в литературе русского романтизма»7, переакцентировав иссле

1 Bykling L. Московский художественный театр и финские театральные деятели в начале XX века // Studia Slavica Finlandensia. Т. 4. Helsinki, 1987; Isakov S. G. Профессор Хельсинкского университета К. И. Араба-жин. Очерк жизни и деятельности // Ibid. С. 68-112.

2 Екопеп К., Hellman В. Aleksandr Kuprin and Finland // Studia Slavica Finlandensia. Т. VIII. Helsinki, 1991. S. 27-97; Леонид Андреев. «S. О. S.» / Вступ. ст., сост. и примеч. Р. Дэвис, Б. Хеллман. М.; СПб., 1994.

3 Шеншина В. Поэзия поэтического перевода. // Учен. зап. Тартуского ун-та. 1990. Вып. 987. С. 119-140.

4 Башмакова Н. «Над далекой полосой отзвука» // Там же. С. 151-170.

5 Pachmuss Т. A Moving River of Tears: Russia's Experience in Finland. New-York, Peterland Publishing, 1992.

6 Baschmakoff and Marja Leinonen. Russian life in Finland 1917-1939: A local and oral history // Studia Slavica Finlandensia. T. XVI11. Helsinki, 2001.

7 Boele O. The North in Russian romantic literature. Studies in Slavic literature and poetics. V. XXVI. Amsterdam. 1996. довательский взгляд с изучения истории литературных взаимоотношений на поэтику и типологию. В монографии доктора филологии Елены Марковой впервые был поставлен вопрос о финской ментальности и проблематике в творчестве видного поэта Серебряного века Николая Клюева1. В ее монографии также проблемы типологии и литературного генетического соответствия рассматривается через поэтику и образную семантику в главах «Карельский князь», «Калевальский извод» Николая Клюева.

Анализируя «Песнослов», где поэт называет себя «Калевалов волхвующим внуком», исследовательница приходит к выводу, что «Н. Клюев как герой своей мифопоэтической родословной является внуком Вяйнямей-нена, прародителя, мудрого певца-заклинателя и хранителя векового знания»2, главного героя финской эпической поэзии.

С другой стороны, исследовательница финской эпической поэзии Элина Рахимова, изучая эволюцию образов огненно-красного цветка, птицы с голубыми крыльями, знахаря-ведуна в мифопоэтике финских неоромантиков, приводит параллели в творчестве русских символистов с их идеалом надземного, поиском недостижимого, постижением иррационального3.

В Петрозаводске в издательстве Карельского научного центра РАН вышла также наша монография «Русско-финские литературные связи начала XX века»4, а в Самаре — книга, повествующая о финском периоде в жизни художника и писателя Николая Рериха «Северный лик Николая Рериха»5.

Анализ имеющихся работ о русско-финских и финско-русских литературных связях позволяет говорить о возрастающем интересе к ним в разных странах. Но многое остается неизученным, крайне мало писалось о типологических отношениях литературных направлений Финляндии и России на

1 Маркова Е.И. Творчество Николая Клюева в контексте севернорусского словесного искусства. Петрозаводск, 1997.315с.

2 Там же. С. 43.

3 Рахимова Э.Г. От «калевальских» изустных рун к неоромантической мифопоэтике Эйно Лейно. М., 2001. С. 49.

4 Сойни Е.Г. Русско-финские литературные связи начала XX века. Петрозаводск, 1998. 135с.

5 Сойни Е.Г. Северный лик Николая Рериха. Самара, 2001. чала XX века. Не выявлены контакты ряда писателей Финляндии и России. Не исследован образ Финляндии в русской литературе этого периода (18901930-х годов).

В России практически не знают, как воспринималась в Финляндии русская литература, что и кто писал о переводах русской словесности, что с ними связывалось, какое место занимала русская литература в сознании финской читательской публики по сравнению с литературой Западной Европы. Изучение этих вопросов представляет несомненный интерес, и наше исследование - конкретный опыт в этом направлении.

Цель диссертации — дать сопоставительный анализ русско-финских литературных связей 1890-1930-х годов на всех уровнях художественной системы, представленной контактными и типологическими взаимодействиями двух литератур в ключевые моменты истории, исследовать литературные и эстетические взаимодействия русских и финских писателей различных направлений «в движении» (термин Н.И. Балашова), раскрывая как общее, так и национально-специфическое в их творчестве, выявить, как русская литература, осмысленная творчески, повлияла на формирование мировоззрения финского общества, и в то же время изучить, что дала Финляндия России в литературном отношении.

Исходя из вышесказанного, автором диссертации поставлены следующие задачи:

1. Выявление закономерностей восприятия русской литературы в Финляндии до и после закрытия границы между Финляндией и Россией на основе сранительно-исторического и типологического методов,

2. Изучение формирования духовного образа народа в многонациональной литературной среде,

3. Осмысление роли «посредников» (писателей, журналистов, русской и финской эмиграции) в сближении литератур в русле регионально-хронологического подхода.

Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые в отечественном литературоведении на основе изучения значимых синхронных явлений литературного процесса России и Финляндии 1890-1930-х годов всесторонне показывается восприятие русской литературы во всех кругах финского общества, подчеркивается важное место, которое занимала русская литература в сознании финских читателей, анализируется влияние русской прозы на общественную жизнь Финляндии, раскрываются, с одной стороны, истоки интереса финских переводчиков к русской литературе, а с другой стороны, увлеченность финской тематикой русскими поэтами начала XX в.

Впервые анализируются типологические соответствия в русском символизме и финском неоромантизме, выявляется общее и специфическое в

1, литературных направлениях соседних народов; вскрывается родство художественных устремлений и достижений ряда русских и финских литераторов (Николая Рериха и Эйно Лейно, Ильи Эренбурга и Олави Пааволайнена, Ивана Солоневича и Катри Вала).

Впервые на обширном фактическом материале исследуется генезис и эволюция духовного образа Финляндии в русской литературе и образа России в финской. Раскрываются факторы, влиявшие на формирование стереотипов, и показывается динамика их восприятия.

Впервые в диссертации рассматривается роль и значение русской эмиграции в Финляндии и финской эмиграции в России как феномен «посредничества» в литературных контактах.

Впервые вводятся в научный обиход материалы, полученные в результате многолетних разысканий автора в архивах ИР ЛИ, РНБ, в фондах Финского национального архива, архивов Финского литературного общества, музеев Финляндии (письма Эйно Лейно, Ильи Репина, Максима Горького, Юрия Бессонова, Ивана Солоневича, литературные анкеты, протоколы допросов, воспоминания). Они являются весомыми доказательствами активных русско-финских литературных контактов.

Хронологические рамки исследования охватывают 1890-1930-е годы. В истории русской и финской культур - сложный и вместе с тем плодотворный период. Естественно, что в работе затрагиваются не все, а некоторые значимые синхронные явления двух литератур. Сознательно опускаются вопросы эволюции литературных направлений России и Финляндии.

Основные положения, выносимые на защиту. Сравнительный анализ позволит нам не только выявить общее в финской и русской литературе, что само по себе интересно, но и обнаружить новые черты внутри явлений каждой из литератур. Например, обращение к образу Финляндии, финляндскому пейзажу, финской мифологии значило для русских поэтов начала XX века проникновение в глубину древней праславянской памяти, где финский феномен сливался с феноменом восточным, водная стихия со стихией степей, конкретность с неопределенностью, история с мифом. Финляндия для русской поэзии была «тайной тайн», землей сказок, добрых и страшных, код которой не поддается разгадке.

А финской общественности в 1900-е годы нужна была литература с «конкретной реальной основой», изображающая социальные конфликты. Именно такой финны хотели видеть русскую литературу. «Историческая заинтересованность» диктовала выбор книг, прежде всего классиков реализма и на самые злободневные темы. Это приводило к восприятию русской литературы как тенденциозной.

Мистицизм русских символистов не был воспринят. Главное отличие финского неоромантизма и русского символизма заключалось именно в том, что неоромантизм как явление более молодой культуры был значительно ближе к земному, к народу с его реальными проблемами.

Мы постараемся доказать, что литературы России и Финляндии развивались не изолированно друг от друга, между ними было много точек соприкосновения, что в любую политическую эпоху литературные связи, видоизменяясь, не прекращали своего существования.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Русско-финские литературные связи 1890-1930-х годов"

Однако выводы, к которым приходит поэт в итоге своих размышлений, явно ободряющи. Душевной боли, сомнениям Косонен противопоставляет борьбу:

Nain vuodet ahjossansa aina miesta Ne taistotehtavia varten valaa.

Ain yha tietoisammaks tulet tiesta, Ain yha polttavammin rintas palaa.(C.9) («Так годы в своем горне отливают человека для борьбы. И всегда более знающим становится он на этом пути, и более сильно пылает огонь в твоей груди». «У вехи».)

Идеалы финских поэтов-эмигрантов носили черты утопии, но их вера, искренность, жажда созидания были неподдельны. Своим воспеванием труда приехавшие в Россию финны развивали традиционную для литературы Финляндии тему созидания. Труд был излюбленным предметом финского искусства и литературы, начиная с эпических рун о Вяйнямейнене. Известные стихи Эйно Лейно (приводившиеся выше) «Землю пустынную дал нам Господь,/ Мы превратили ее в виноградники» подкрепились художественными образами ударников и ударниц в финской поэзии России. Помимо всякой идеологии писать о труде было для финнов естественно. Эта тема была любима. Поэтизацией труда и необычным отношением к нему финские поэты-эмигранты вызвали уважение к себе местного населения новой родины и вписали достаточно яркую страницу в русскую литературу 1920-1930-х годов.

Через поэзию финских эмигрантов русские читатели познакомились с финским менталитетом, финским национальным характером в эпоху катаклизмов, когда граница между Финляндией и Россией была на замке, когда финским эмигрантам вместе с другими народами России пришлось пройти через испытания 1930-х годов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подведем некоторые итоги.

Мы попытались проанализировать русско-финские литературные связи 1890-х—1930-х годов как контактные, так и типологические, исследовали образ Финляндии в русской литературе и русскую тему в творчестве финских литераторов, изучили роль и значение «посредников» в истории русско-финских литературных связей и феномен «посредничества» как русской, так и финской эмиграции.

Финские переводчики и редакторы журналов начала XX века знакомили читателей прежде всего с ведущими русскими писателями, с произведениями, выдержавшими проверку времени, а то и успевшими получить известность в других странах Европы. Причем интерес финнов распространялся в большей степени на прозу, меньше на драматургию, и почти не знакомой в Финляндии оставалась русская поэзия. У русских поэтов чаще переводились драматические произведения, а не лирика.

Русская литература была источником вдохновения как для финских реалистов, так и для писателей, работавших в русле неоромантических идей и эстетики экспрессионизма. Но финны принимали в русской литературе не все. Признавая русских писателей мастерами психологического портрета, социального пафоса, новаторами языка и формы, финны были явно не согласны с эстетизацией человеческой покорности и смирения в художественном произведении. Выбирая между Россией (Востоком) и Европой (Западом) путь для развития финской литературы и финского общественного развития вообще, В. Коскенниеми выбрал Запад, признавая тем не менее уникальность русской культуры. По мнению критика, влиянию русской литературы невозможно противостоять. Русскую литературу В. Коскенниеми называет «дионисийской поэзией русских инстинктов», а мастером инстинктов считает, прежде всего, Л. Толстого. Литературный тип в русской прозе, на взгляд В. Коскенниеми, лишен «того равновесия активности и пассивности, ума и сердца, которое характерно для западноевропейского идеала, герой в русской литературе представляет собой крайность».

У позиции Коскенниеми было много противников, но были и последователи, считавшие русскую литературу дионисийской, чувственной, свободной от отвлеченных тем и философских парадигм.

Одновременно с «дионисийской» в Финляндии существовала другая точка зрения на русскую литературу как на литературу тенденциозную, социальную, программную. Причем обе точки зрения, совершенно исключающие друг друга, сосуществовали на страницах одних и тех же журналов и выражались разными авторами, порой по отношению к одним и тем же русским писателям. Самые большие споры вызывало творчество JI. Толстого.

В рассуждении Толстого об искусстве Ф. Линдстрем (журнал «Айка») увидел традицию русской критической мысли, по мнению финского критика, новым у Толстого была не сама теория искусства, а те выводы, которые сделал писатель из своей теории. Лидер финского неоромантизма Эйно Лейно влиянием Толстого объясняет некоторые факты литературы Финляндии, называет Арвида Ярнефельта «знаменосцем идей Толстого», в творчестве Илмари Кианто обнаруживает увлеченность Ярнефельтом, а через Ярнефельта — русской литературой. Лейно связывает творчество Толстого с исторической судьбой России и конкретной политической ситуацией.

Обозреватели литературного журнала «Валвоя» находят тенденциозность в творчестве Толстого, Чехова, Куприна. Под тенденциозным финские критики понимали чуткость к социальным проблемам, гражданскую позицию, служение общественным идеалам. Но финские литераторы старались не замечать в России литературу, лишенную социальной тематики. Интерес финских журналов и издательств к русской литературе был прежде всего интересом к писателям-реалистам, для перевода выбирались произведения на самые злободневные темы. В 1900-е гг. финской общественности нужна была литература с «конкретной реальной основой», изображающая социальные конфликты. Именно такой многие финские критики хотели видеть русскую литературу и видели.

Русская литература могла удовлетворить любые запросы финской читающей публики. Но от читателя, по словам финского переводчика и режиссера Эйно Калима, тоже требовалось не мало — любовь и понимание.

Поэзия, считавшаяся «слишком русской» переводилась значительно меньше. В России же именно в поэзии Финляндия оставила заметный след.

Россия, осознавшая себя северной державой, чувствовала в соседней северной стране (сначала в своих государственных границах, а затем и вне их) много близкого, знакомого. С Финляндией обычно связывались образы зимы — снега, холода, льда. Но эти же образы были характерны и для России. Схожее географическое пространство предполагало схожесть характеров, ремесел, видов деятельности.

Любовь к водной стихии вызывала у русских поэтов симпатии к образам рыбака, моря-озера, морских птиц. И поэтому почти каждый, кто писал о Финляндии словом и кистью, создавали морской или озерный пейзаж.

Как «не наше» воспринимались русскими в Финляндии камни, скалы, обнаженные гранитные площади. Каменная Финляндия одних восхищала, других удручала и наводила на мысль о демонизме Севера, о границах бытия.

С легкой руки А.С. Пушкина в русском сознании утвердился стереотип: финн-рыбак, «печальный пасынок природы». Но на смену этому стереотипу быстро пришел другой — финн-хозяин, отец природы. То есть существовали определенные книжные образы, но они не имели непосредственного отношения к реальности.

Как «не наши» воспринимались в Финляндии изумительная чистота, трудолюбие, необыкновенный порядок. Если трудолюбие вызывало восхищение, то порядок некоторым героям русской литературы порой хотелось нарушить, финский уют казался им «холоден и жестковат».

В целом образ Финляндии в России был одним из излюбленных. Политика, военная конфронтация, конечно, влияли на его формирование, но не могли уничтожить сложившегося образа Финляндии как «не нашей», но надежной и цивилизованной соседней страны.

В 1920-1930-е годы в сложнейший период истории, когда граница между Финляндией и Россией была закрыта, а ненависть к коммунизму распространялась на все русское, интерес к русской литературе в Финляндии поддерживался писателями, принадлежавшими к направлению «пламеносцев». Их в равной степени интересовала классическая и современная литература России. Русские классики и советские писатели становились героями их статей и стихотворений. По мнению идеолога «пламеносцев» Л.Вильянена, в 1920-1930-е годы финнам пришлось жить в кругу ада, «на небесах Ницше», и людям была необходима утопия, чтобы жизнь не противоречила здравому смыслу. Для одних такой утопией явилось наследие Ф.Достоевского, для других урбанистическая эстетика русского футуризма, для третьих советский строй. В творчество ведущей поэтессы Финляндии этого времени Катри Вала русская тема вошла через публицистику. Вала, писала о России, мало что о ней зная, но поэтесса абсолютно верно передала жажду идеала молодого поколения Финляндии, на долю которого выпало пережить последствия гражданской войны.

В эпоху закрытых границ роль посредников в русско-финских литературных связях играла эмиграция. Поэзию той же Катри Вала впервые перевела на русский язык Вера Булич, а Иван Солоневич своими статьями, написанными в Финляндии, вступил с финской поэтессой в своеобразную полемику.

Финские писатели-эмигранты в СССР разделили судьбу многих русских литераторов, погибших в годы репрессий. В то же время они успели выпустить здесь свои книги, вписав уникальную финноязычную страницу в поэзию России. Через творчество финских эмигрантов русские могли знакомиться с традицией финской культуры, финским менталитетом, ярко проявившимся в тематике их стихотворений.

Сергей Дягилев, задумываясь о будущем развитии искусства России и Финляндии, выбрал путь «мимо Запада». Николай Рерих также задавался вопросом: «Куда обратимся?» И почти вторил С. Дягилеву: «Или искусство наше найдет новый светлый путь <.>, крепкий чарами финскими, высокий взлетами мысли так называемого "славянства"?»1

На наш взгляд, истина все-таки посередине, точнее, истина на границах, там, где происходит диалог культур, в результате которого появляются новые литературные произведения, пишутся новые картины, рождаются новые идеи. Как мы увидели, в любую политическую эпоху духовные связи остаются наиболее ценными и устойчивыми, диалог культур не умирает.

Наш опыт сопоставительного изучения ряда явлений финской и русской литературы подтверждает, что изучение взаимодействия историко-типологической связи явлений национальных культур правомерно. Постановка такого рода проблем заставляет еще раз задуматься над тем, что художественные явления в истории мировой культуры национально не изолированы, а общечеловечны по своему содержанию. Сопоставительный анализ помогает лучше понять каждое явление, поскольку в ходе исследования выясняется общее и специфическое в каждом явлении.

1 Рерих Н. Радость искусству // Собр. соч. Кн. 1. M., 1914. С. 116.

Список научной литературыСойни, Елена Григорьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. А. Блоки А. Белый. Переписка / Ред. В. Н. Орлов. М., 1940. 368 с.

2. Андреев Л. S.O.S. // Дневник (1914-1919). Письма (1917-1919). Статьи и интервью (1919). Воспоминания современников (1918-1919) / Под ред. Р. Де-виса и В. Хеллмана. М.; СПб., 1994. 598 с.

3. АнненскийИ. Ф. Избранные произведения. Л., 1988. 736 с.

4. АнненскийИ. Ф. Книга отражений. М., 1979. 679 с.

5. Антология карельской поэзии. Петрозаводск, 1963.

6. Ахматова А. А. Стихотворения и поэмы. Л., 1979. 559 с.

7. Бальмонт К. Д. Избранное. Стихотворения. Переводы. Статьи. М., 1980. 742 с.

8. Баратынский Е. А. Стихотворения и поэмы. Петрозаводск, 1979. 264 с.

9. Батюшков К. Н. Сочинения. Архангельск, 1979. 400 с.

10. Батюшков К. Н. Стихотворения. Л., 1959. 391 с.

11. Белый А. Арабески. М., 1911. 508 с.

12. Белый А. На перевале: Кризис мысли. СПб., 1918. 128 с.

13. Белый А. Рудольф Штейнер и Гете в мировоззрении современности. М., 1917. 344 с.

14. Белый А. Северная симфония // Собр. соч. М., 1917. Т. 4. 326 с.

15. Белый А. Символизм: Книга статей. М., 1910. 634 с.

16. Белый А. Стихотворения и поэмы. М., 1966. 656 с.

17. БенуаА. Н. Мои воспоминания. В 2-х т. М., 1980.

18. Бену а А. Н. Выставка финских художников в Петрограде в апреле мае 1917 г. // Александр Бенуа размышляет. М., 1968. С. 237.

19. Бессонов Ю. Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков. Париж, 1928. 228 с.

20. Бессонов Ю.Д. Партия сильных. Париж, 1942. 260 с.

21. Бестужев-Марлинский А. А. О романе Н. Полевого «Клятва при гробе господнем» // Собр. соч. М., 1958. Т. 2. С. 559-612.

22. БлокА. Дневники // Собр. соч. В 8-ми т. Т. 7. М.; Л., 1963.

23. Блок А. Переписка: Аннот. каталог. В 2-х вып. / Под ред. В. Н. Орлова. Вып. I. Письма Александра Блока. М., 1975. 495 е.; Вып. 2. Письма к Александру Блоку. М., 1979. 644 с.

24. БлокА. А. Собр. соч. В 8-ми т. / Под ред. В. Н. Орлова. М.; Л., 1960-1963.

25. Брюсов В. Я. К истории символизма // Литературное наследство. М., 1963. Т. 27-28. С. 269-274.

26. Брюсов В. Я. Переписка с С. А. Поляковым // Литературное наследство. Т. 98: Валерий Брюсов и его корреспонденты. Кн. 2. М., 1994. С. 103-104.

27. Брюсов В. Я. Собр. соч. В 7-ми т. / Под ред. П. Г. Антокольского. М., 1973-1975.

28. Булич В. Бурелом. Гельсингфорс, 1947.

29. Булич В. Маятник. Гельсингфорс, 1934.

30. Булич В. Пленный ветер. Таллинн, 1938.

31. Булич В. Ууно Кайлас и Катри Вала // Русский журнал Хельсинки. 1947. С. 5.

32. Бунин Й. Наш поэт // Возрождение. Париж, 1927. Июль. № 793.

33. Вала К. Далекий сад: Избранные стихи / Пер. с фин. М., 1966. 248 с.

34. В. Соловьев Н. Я. Гроту II Письма В. С. Соловьева / Под ред. Э. JI. Рад-лова. Т. 1. СПб., 1908.

35. Гарднер В. Избранные стихотворения. СПб., 1995.

36. Гарднер В. У Финского залива. Хельсинки, 1990.

37. Гоголь Н. В. Собр. соч. В 9-ти т. М., 1994.

38. Городецкий С. Избранные произведения. В 2-х т. Т. 1. М., 1987.

39. Горький А. М. Финляндия. Каталог выставки финского искусства. Петроград, 1917. С. 2-3.

40. Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка // Литературное наследство. М., 1965. Т. 72.

41. Горький М. Собр. соч. В 30-ти т. М., 1955.

42. Грабарь И. Э. Письма. 1891-1917. М., 1974. 472 с.

43. Грот Я. К. Из скандинавского и финского мира. Труды в 5 т. СПб., 1898. Т. 1.1069 с.

44. Гумилев Н. С. Гондла // Север. 1988. № 1. С. 77-90.

45. Гумилев Н. С. Стихи; Письма о русской поэзии. М., 1990.

46. Гуро Е. Небесные верблюжата. Избранное. Ростов н/Д., 1993. 288 с.

47. Гуито Ж. Финляндское искусство // Финляндия. 1909. № 15. С. 429-458; № 16. С. 478-485.

48. Гусев П. В. От редакции // Финляндия. 1908. № 3. С. 1-4.

49. Гусев П. В. В поисках правды и права // Финляндия. 1909. № 4. С. 51.

50. Гусев П. В. К издателям // Финляндия. 1909. № 4. С. 47.

51. Два слова о Гельсингфорсе // Финский вестник. 1846. Т. И. Отд. IV. С. 27.

52. Диктониус Э. Колючее пламя. М., 1969.

53. Елена Гуро поэт и художник. СПб., 1992.

54. Зайцев Б. К. Валаам. Таллинн, 1936.

55. Игельстрем А. В., Протопопов Д. Д. Б. н. // Финляндия. 1909. № 20. С. 3.

56. Иванов Вяч. Борозды и межи: Опыты эстетические и критические. М., 1916.359 с.

57. Иванов Вяч. По звездам: Статьи и афоризмы. СПб., 1909.

58. Иванов Вяч. Стихотворения и поэмы. Л., 1978. 560 с.

59. Клюев Н. А. Стихотворения и поэмы. Л., 1977. 559 с.

60. Кольцов М. СЛОН пишет // Правда. 1926. 2 апр. С. 1.

61. К отставке редактора «Финляндской газеты». К. С. // Финляндия. 1909. № 1.С. 11.

62. К Р. Над пенистой бурной пучиной // Финский альбом. Jyvaskyla. 1998. С. 69.

63. Кузьмина-Караваева Е. Ю. Встречи с Блоком // Учен. зап. Тартуского унта. Литературоведение. Вып. 209. С. 267-268.

64. Куприн А. И. Масленица в Финляндии // Куприн А. И. Мы, русские беженцы в Финляндии. Публицистика (1919-1921) / Сост. Б. Хеллман. СПб., 2001. С. 332-338.

65. Куприн А. И. Путешественники // Собр. соч. В 6 т. М., 1958. Т. IV.

66. Куприн А. И\ Собр. соч. В 6-ти т. М., 1958.

67. Куприн А. И. Суоми // Куприн А. И. Мы, русские беженцы в Финляндии. Публицистика (1919-1921) / Сост. Б. Хеллман. СПб., 2001. С. 339-340.

68. Кюэсти. Месть в лесу // Сборник финляндской литературы / Под ред. В. Брюсова, М. Горького. Пг., 1917. С. 434.

69. Лайцен Л. Накал / Пер. с латыш. Г. Горского. Рига, 1963. 304 с.

70. Лайцен Л. Эмигрант / Пер. Л. Осиповой. М., 1967.71 .ЛейноК Литература//Финляндия. Сб. ст. СПб., 1898. С. 422.

71. Лейно Э. Избранное / Пер. с фин. М.; Л., 1959. 174 с.

72. ЛиБо. Избранная лирика. М., 1957. 175 с.

73. Линнанкоски Й. Песнь об огненно-красном цветке / Пер. с фин., предисл. Л. Виролайнен. Л., 1969. 278 с.

74. Мальсагов С. А. Адский остров. Лондон, 1926. 100 с.

75. Мандельштам И. Е. Власть мифа в наше время // Сб. Харьковского ист.-филол. об-ва. Харьков, 1908. Т. 18. С. 11-15.

76. Мандельштам И. Е. Во имя достоинства России // Финляндия. 1909. № 15. С. 419.

77. Мандельштам И. Е. О характере гоголевского стиля: Глава из истории русского литературного языка. Гельсингфорс, 1902.

78. Мандельштам О. Э. Стихотворения. Л., 1978.

79. Мережковский Д. С. Романтики: Пьеса в 4-х действиях. Пг., 1917. 157 с.

80. Мережковский Д. С. Царевич Алексей: Трагедия в 5 действиях. СПб., 1920. 89 с.

81. Мережковский Д. С. Полн. собр. соч. В 24 т. М., 1914.

82. Мережковский Д. С. Христос и Антихрист / Воскресшие боги (Леонардо да Винчи) // Собр. соч. В 4-х т. Т. 2. М., 1990.

83. Метерлинк М. Пьесы / Пер. с француз. Под ред. Н. М. Любимова. М., 1958.

84. Ницше Ф. Рождение трагедии. Собр. соч. / Под ред. проф. Ф. Зелинского. М., 1912.Т.1.

85. Новые Соловки. Орган УСЛОН и соловецкого коллектива ВКП(б). 1926. 26 марта. С. 1.

86. Онерва Л. Человек // Поэзия Финляндии. М., 1962. С. 266.

87. Переживаемый момент// Финляндия. 1909. № 2. С. 19.

88. Переписка И. Е. Репина и А. И. Куприна // Новый мир. 1969. № 9. С. 194.

89. Переписка Н. К. Рериха с современниками // Север. 1981. № 4. С. 111.

90. Петников Г. Заветная книга. Симферополь, 1961.

91. Плетнев И А. Финляндия в русской поэзии // Альманах в память 200-летнего юбилея Императорского Александровского университета. Гельсингфорс, 1841. С. 135-185.

92. Погодин А. Л. Из области финно-русских культурных отношений // Финляндия. 1910. № 2. С. 42-45.

93. Поэзия Финляндии / Пер. с фин. и швед. М., 1962. 559 с.

94. Поэзия Финляндии. М., 1980. 384 с.

95. Поэты Финляндии и Эстляндии / Под ред. Н. Новича. СПб., 1898. 163 с.

96. Прокопе Я. При устье речки // Сборник финляндской литературы. СПб., 1917. С. 451-452.

97. Пунин Н. Андрей Рублев // Аполлон. 1915. № 2. С. 5.

98. Путешествия Элиаса Леннрота. Петрозаводск, 1985.

99. Репин И. К. По адресу «Мира искусства» // Нива. 1899. № 15. Апрель. С. 299.

100. Рерих Н* К. Держава света. Нью-Йорк, 1931. 280 с.

101. РерихН. К: Избранное / Сост. В. М. Сидоров. М., 1979. 384 с.

102. Рерих Н. К. Милосердие // Современная драматургия. 1983. № 3. С.185-207.

103. Рерих Н. К. Письмена. Стихи. М., 1974. 153 с.

104. Рерих Н. К. Собр. соч. Кн. 1. М., 1914. 356 с.

105. Розанов М. Соловецкий концлагерь в монастыре. В 3 т. США-ФРГ, 1979,1980,1987.

106. Савин И. Ладонка. I изд. Белград, 1926.

107. Савин И. Только одна жизнь. Нью-Йорк, 1988.

108. Савина-Сулимовская Л. В. К читателям // Савин И. Только одна жизнь. Нью-Йорк, 1988. С. 8-10.

109. Сборник финляндской литературы / Под ред. В. Я. Брюсова, М. Горького. Пг., 1917. 434 с.

110. Случевский К. К. Стихотворения, поэмы, проза. М., 1988.

111. Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собр. соч. В 7 т. М., 1991. Т. 6.

112. Соловьев В. С. Мифологический процесс в древнем язычестве // Собр. соч. В 9-ти т. СПб., б. г.. Т. 1.

113. Соловьев В. С. Оправдание добра // Собр. соч. Т. VII. СПб., 1903.

114. Соловьев В. С. По поводу последних событий // Вестник Европы. 1990. Т. V, кн. 9. С. 303.

115. Соловьев В. С. Собр. соч. В 9 т. СПб., б. г..

116. Соловьев В. С. Стихотворения и шуточные пьесы. Л., 1974. 354 с.

117. Соловьев С. Биография Владимира Сергеевича Соловьева // Соловьев В. С. Стихотворения. М., 1915.

118. Сологуб Ф. Любовь над безднами // Театр и искусство. СПб., 1914. 42с.

119. Сологуб Ф. К. Собр. соч. В 12 т. СПб., 1913.

120. Сологуб Ф. К. Стихотворения. Л., 1974. 352 с.

121. Солоневич Б. Л. Мой побег из рая // Солоневич И. Л. Россия в концлагере. Вашингтон, 1958. С. 509-515.

122. Солоневич И. Л. Народная монархия. Сан-Франциско, 1978. 472с.

123. Солоневич И. Л. Белая империя. М., 1997. 357 с.

124. Солоневич И. Л. Россия в концлагере. Вашингтон, 1958. 515 стб.

125. Солоневич И. Л. Россия в концлагере. М., 1999. 557 с.

126. СтасюлевичМ. М. Собр. соч. Т. 5. СПб., 1913.

127. ТрубецкойЕ. Миросозерцание В. Соловьева. М., 1913.

128. Финляндия. 1909. № 1-20; 1910. № 1-10.

129. Финляндия в русской печати. Материалы для библиографии. 1901— 1913. Пг., 1915.823 с.

130. Финляндская газета. 1905. 6 дек. № 176.

131. Фофанов К. Б. Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1962.

132. Хлебников В. Творения. М., 1987. 736 с.

133. Чернавина Т. Побег из ГУЛАГа // Чернавин В., Чернавина Т. Записки вредителя. Побег из ГУЛАГа. СПб., 1999. С. 330-490.

134. Черный С. Стихотворения. Л., 1960.

135. ЧуковскийК. И. Дневник 1901-1929. М., 1991. 545 с.

136. Чуковский К. И. Мой Уитмен. М., 1969.

137. Shenshin V. Pro-gradu tutkielma. Сопоставительный анализ поэмы Александра Блока «Двенадцать» в переводах. Helsinki, 1988.

138. Шмелев И. С. Старый Валаам. Чехословакия, 1936. 160 с.

139. Яндиева М. Д. Нас разъединила стихия. / Мальсагов С. А. Адский остров. М., 1991.1. Критическая литература

140. Алто Э. Л. Финноязычная литература Карелии / История литературы Карелии. В 3-х т. Т. 2. СПб., 1997. 238 с.

141. Алто Э. Л. Советские финноязычные журналы. Петрозаводск, 1989.

142. Аверинцев С. С. «Морфологическая культура» Освальда Шпенглера // Вопросы литературы. 1968. № 1. С. 132-153.

143. Аверинцев С. С. Поэзия Вячеслава Иванова // Вопросы литературы. 1975. №8. С. 145-192.

144. Амбус А. М. Горький и А. Галлен-Каллела // Учен. зап. Тартуского унта. 1938. Вып. 65. С. 93-119.

145. Андрееве И. А. Игельстрём. Национальное движение. Партии // Финляндия: Сб. ст. СПб., 1898. С. 274.

146. Базанов В. Карелия в русской литературе и фольклористике 20 века. Петрозаводск, 1955. 309 с.

147. Балашов Н. И. Дадаизм // История французской литературы. В 3-х т. Т. 1.М., 1963.

148. Балашов Н. И. Проблема возможности ренессансных процессов в различных культурных ареалах, споры вокруг нее и вопрос о преемственности взглядов академиков В. М. Алексеева и Н. И. Конрада / Россия Восток -Запад. М., 1998. С. 19-41.

149. Бассель Н. М. Типологические связи эстонской советской литературы с литературами других народов. Таллинн, 1980. С. 29-30.

150. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. 809 с.

151. Башмакова Н. «Мы говорим на разных языках» // Slavica Helsinginsia et Tartuensia. III. Helsinki, 1992. S. 171-173.

152. Башмакова H. «Над далекой полосой отзвука» // Учен. зап. Тартуского ун-та. 1990. Вып. 987. С. 151-170.

153. Безрукова М. Искусство Финляндии. М., 1986.

154. Беликов П. Ф. Рерих и Горький // Учен. зап. Тартуского ун-та. 1968. Вып. 271. С. 251-284.

155. Бибиков М. В. Комментарии // Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. С. 306-307.

156. Боголюбов Е. А. Д. Н. Мамин-Сибиряк: Критико-библиографический очерк // Мамин-Сибиряк Д. Н. Избранные сочинения. М., 1953. С. I—XII.

157. Бондаренко В. Г. А. Галлен-Каллела в оценке русских писателей и художников // Скандинавский сборник. XXII. Таллинн, 1977. С. 218-236.

158. Бондаренко В. Горький и Галлен // Литературная Россия. 1978. 24 марта. С. 4-5.

159. Бондаренко В. Г. Николай Гумилев и Север // Север. 1988. № 1. С. 80.

160. Bykling L. Московский художественный театр и финские театральные деятели в начале XX века // Studia Slavica Finlandensia. Т. 4. Helsinki, 1987.

161. Веселовский Ю. Русская литература в Швеции // Вестник воспитания. 1912, №7-9. С. 183-189.

162. Воронский А. Встречи и беседы с М. Горьким // Новый мир. 1966. № 6. С. 211-214.

163. Громов П. П. Блок, его предшественники и современники. М.; Л., 1966. 572 с.

164. Груздев И. Максим Горький и финский народ // Огонек. 1940. № 4. С. 3-5.

165. Гулыга А. В. Искатель истины // Соловьев В. С. Избранное. М., 1990.

166. Дима А. Принципы сравнительного литературоведения / Пер. с румынского. М., 1977. 229 с.

167. Долгополое Л. К. Поэзия русского символизма // История русской поэзии. В 2-х т. Т. 2. Л., 1969. С. 253-259.

168. Дюришин Д. О европейских межлитературных центризмах // Россия. Запад. Восток. СПб., 1996. С. 269-276.

169. Дягилев С. П. Несколько слов о С.В. Малютине // Сергей Дягилев и русское искусство. В 2-х т. Т. 1. М., 1982. С. 175-176.

170. Дягилев С. П. Памяти Левитана // Сергей Дягилев и русское искусство. В 2-х т. Т. 1.М., 1982. С. 81.

171. Европейский романтизм / Под ред. И. Неупокоевой, И. Шестер. М., 1973. 495 с.

172. Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и современная мистика. СПб., 1914. 206 с.

173. Жирмунский В. М. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад. Л., 1979. С. 137-157.

174. Иванов-Разумник Р. В. Русская литература от семидесятых годов до наших дней. Берлин, 1923. 436 с.

175. Isakov S. G. Профессор Хельсинкского университета К. И. Арабажин. Очерк жизни и деятельности // Studia Slavica Finlandensia. Т. 4. Helsinki, 1978. С. 68-112.

176. Исторические связи Скандинавии и России 9-20 вв.: Сб. статей / Под ред. Н. Е. Носова, И. П. Шаскольского. 1978. 403 с.

177. История всемирной литературы. В 9-ти т. / Гл. ред. Г. П. Бердников, Ю. Б. Виппер. М., 1983-1994.

178. Карху Э. Г. Достоевский и финская литература. Петрозаводск, 1976. 136 с.

179. Карху Э. Г. История литературы Финляндии. От истоков до конца XIX века. Л., 1979. 510 с.

180. Карху Э. Г. История литературы Финляндии. XX век. Л., 1990. 608 с.

181. Карху Э. Г. Общение культур и народов. Исследования и материалы по истории финско-карельско-русских культурных связей XIX-XX веков. Петрозаводск, 2003.

182. Карху Э. Г. Очерки финской литературы начала XX века. Л., 1972. 399 с.

183. Карху Э. Г. Финляндская литература и Россия (1800-1850). Таллинн, 1962.343 с.

184. Карху Э. Г. Финляндская литература и Россия (1850-1900). Л., 1964. 280 с.

185. Келдыш В. А. Русская литература «серебряного века» как сложная целостность // Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). М., 2000. С. 13-69.

186. Ким Jle Чун, Лебедев Е. Н., Михайлов А. Д., Мулярчик А. С. Литература // Образ России. Русская культура в мировом контексте / Под общ ред. академика Е. П. Челышева. М., 1998. С. 126-145.

187. Колихалова Н. Г. Романы «Королевское высочество» Томаса Манна и «Серебряный голубь» Андрея Белого (тема художника в типологическом освещении): Дис. . канд. филол. наук. Петрозаводск, 2004. 270 с.

188. Конрад Я. И. Запад и Восток. М., 1972. 496 с.

189. Корецкая И. В. Символизм // Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). М., 2000. С. 688-732.

190. Кулешов В. И. Литературные связи России и Западной Европы в 19 веке (первая половина). М., 1977. 350 с.

191. Коробов В. К. Преодоление этнических стереотипов и предрассудков // Sociologi/ Narod/ru/Stereotip/6/htm.

192. Литературно-эстетические концепции в России конца 19 начала 20 в. / Под ред. Б. А. Бялика. 1975. 416 с.

193. Лотман Ю. М. Фаталист и проблема Востока и Запада в творчестве Лермонтова // Лотман Ю. М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 234.

194. Лосев А. Ф. Вл. Соловьев. М., 1983.

195. Лосев А. Ф. «Пир» // Платон. Соч. В 3 т. Т. 2. М., 1970. С. 505-531.

196. Лосев А. Ф. Проблема символа в связи с близкими к нему литературоведческими категориями // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1970. Вып. 5. Т. 29. Сентябрь-октябрь. С. 377-390.

197. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976. 367 с.

198. Лосев А. Ф. Символ и художественное творчество // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1971. Вып. 1. Т. 30. Январь-февраль. С. 314.

199. Магомедова Д. М. Владимир Соловьев // Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). М., 2000. С. 732-779.

200. Максимов Д. Е. О мифопоэтическом начале в лирике Блока // Учен, зап. Тартуского ун-та. Вып. 4359: Творчество Блока и русская литература XX века. Блоковский сборник. Тарту, 1979. С. 3-33.

201. Максимов Д. Е. Идея пути в поэтическом сознании А. Блока // Блоковский сборник. Тарту, 1972. Вып. 2. С. 25-121.

202. Маркова Е. И. Творчество Николая Клюева в контексте севернорусского словесного искусства. Петрозаводск? 1997. 316 с.

203. Минц 3. Е. Блок и русский символизм // Александр Блок: Новые материалы и исследования. В 4-х кн. Кн. 1. М., 1980. С. 98-172.

204. Минц 3. Г. Лирика Александра Блока. В 4-х вып. Тарту, 1965-1975.

205. Михайловский Б. В. Символизм // Русская литература конца XIX -начала XX в. 1901-1907. П., 1971.

206. Михайлов О. Н. Шмелев //Литература русского зарубежья. 1920-1940. М., 1999. Вып. II. С. 51-84.

207. Мишин А. И. Творчество Эльмера Диктониуса и проблемы шведоя-зычной литературы Финляндии. Петрозаводск, 1987. 120 с.

208. Назаров М. Миссия русской эмиграции. М., 1994. 416 с.

209. Невалайнен П. Изгои. Русские беженцы в Финляндии (1917-1939) / Пер. с фин. М. Леппя. СПб., 2003. 367с.

210. Неупокоева И. Г. История всемирной литературы: Проблемы системного и сравнительного анализа. М., 1976. 358 с.

211. Неупокоева И. Г. Некоторые вопросы изучения взаимосвязей и взаимодействия национальных литератур // Взаимосвязи и взаимодействия национальных литератур. Материалы дискуссии 11-15 января 1960 г. Институт мировой литературы им. А. М. Горького. М., 1961.

212. Неустроев В. П. Генрих Ибсен и проблемы романтизма // Скандинавский сборник. Таллинн, 1964. Вып. 9. С. 136-156.

213. Неу строев В. П. Литература скандинавских стран (1870-1970). М., 1980.279 с.

214. Обозрение печати // Финляндия. 1909. № 2. С. 26.

215. Озеров Л. Константин Бальмонт и его поэзия // Бальмонт К. Избранное. М., 1980. С. 18.

216. Очерк истории литературы Советской Карелии. Петрозаводск, 1969.

217. Папаян Р. А. Сравнительная типология стиха. Ереван, 1980.

218. Погодин А. Из области финно-русских культурных отношений // Финляндия. 1910. № 2. С. 42-45.

219. Проблемы сравнительной филологии /Под ред. М.П. Алексеева. М.-Л., 1964.496 с.

220. Пунин Н. Андрей Рублев // Аполлон. 1915. № 2. С. 5.

221. Раев М. Россия за рубежом / История культуры русской эмиграции. 1919-1939 гг. М., 1994. 296 с.

222. Расила В. История Финляндии. Петрозаводск, 1996.

223. Раудар М. Образы Севера и северной культуры в творчестве Анны Ахматовой (Ибсен и Ахматова) // Скандинавский сб. Таллинн. Вып. XXVI. С. 208-223.

224. Раудар М. Север и Скандинавия в лирике Блока // Скандинавский сб. Таллинн, 1982. Вып. 27.

225. Рахимова Э. Г. От «калевальских» изустных рун к неоромантической мифопоэтике Эйно Лейно. М., 2001.216с.

226. Родина Т. М. Александр Блок и русский театр начала XX века. М., 1972.312 с.

227. Россия Восток - Запад. М., 1998. 424 с.

228. Россия, Запад, Восток: Встречные течения. К 100-летию со дня рождения академика М. П. Алексеева. СПб., 1996. 446 с.

229. Русская литература конца 19 начала 20 в.: 90-е годы / Под ред. Б. А. Бялика. М., 1968. 504 с.

230. Русская литература конца 19 начала 20 в.: 1901-1907 / Под ред. Б. А. Бялика. М., 1971.592 с.

231. Русская литература конца 19 начала 20 в.: 1908-1917 / Под ред. Б. А. Бялика. М., 1972. 736 с.

232. Русская художественная культура конца 19 начала 20 века. 1895— 1907. Кн. 1 / Под ред. А. А. Сидорова. М., 1968. 442 с.

233. Сергей Дягилев и русское искусство. В 2-х т. Т. 1. М., 1982.

234. Смирнов В. М. Библиография // Сборник финляндской литературы / Под ред. В. Брюсова, М. Горького. Пг., 1917. С. 484.

235. Сойни Е. Г. Русская поэзия начала XX века и Финляндия. Петрозаводск, 1991. 24 с.

236. Сойни Е. Г. Русско-финские литературные связи начала XX века. Петрозаводск, 1998. 135 с.

237. Сойни Е. Г. Северный лик Николая Рериха. Самара, 2001.

238. Тарланов Е. 3. Константин Фофанов: легенда и действительность. Петрозаводск, 1993.

239. Тиме Г. А. О некоторых тенденциях современной компаративистики (Теоретические и практические аспекты) // Россия, Запад, Восток. Встречные течения. К 100-летию со дня рождения академика М. П. Алексеева. СПб., 1996. С. 387-396.

240. Тихменева Т. Вместо комментариев // Финский альбом. Ювяскюля, 1998. С. 69.

241. Туртиайнен А. Максим Горький и финны // На рубеже. 1956. № 5. С. 171-175.

242. Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка. В 4-х т. Т. 2. М., 1986.

243. Федоров В. Г. Максим Горький и финны // Скандинавский сборник. Вып. 6. Таллинн, 1963. С. 274-289.

244. Храповицкая Г. Н. Ибсен и западноевропейская драма его времени. М., 1979.90 с.

245. Чуваков В. Н. Комментарии // Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка / Литературное наследство. М., 1965. Т. 72. С. 277247. Шарыпкин Д. М. Русская литература в скандинавских странах. Л., 1975. 220 с.

246. Шарыпкин Д. М. Скандинавская литература в России // От романтизма к реализму. 1978. С. 56-116.

247. Шарыпкин Д. М. Скандинавская литература в России. Л., 1980. 321 с.

248. Шах-Азизова Т. К. Чехов и западно-европейская драма его времени. М., 1966.

249. Шеншина В. Поэзия поэтического перевода. // Учен. зап. Тартуского ун-та. 1990. Вып. 987. С. 119-140.

250. Шумский А. Максим Горький и финский народ // На рубеже. 1940. № 5-6. С. 73-77.

251. Ямпольский М. А. К. Толстой // Толстой А. К. Собр. соч. В 4-х т. М., 1969. Т. 1.С. 45.

252. Литература на иностранных языках Источники

253. Aleksejeff ravelinnen / V. Т. II Valvoja. 1907. S. 332-373.

254. Anton Tschehov / J-nen H. I/ Aika. 1910. S. 672-673.

255. A. Pushkin. Kapteenin tytar / J. S. II Valvoja. 1911. S. 544.

256. A. S.Pushkin//. A. //Valvoja. 1899. S. 347.

257. A. S. Pushkin. Dubrovski. Suomi. Toivo Kaila / A. S-S И Valvoja. 1912. S. 160.

258. Aho J. Kootut teokset. I-VII. Porvoo; Helsinki, 1952-1954.

259. D.Mereshkovski/£.y4-/f-#.//Aika. 1920. S. 888-889.

260. Dostojevski. Sorrettuja ja solvaistuja / К. V. II Aika. 1907. S. 539-542.

261. Ehrenburg I. Uusi romantiikka. Alkulause O. Paavolainen / Tulenkantajat. 1927. S. 27-54.

262. Fran Ural I N-n O. //Valvoja. 1905. S. 582-584.

263. H-g A. K. Tsaari Feodor Ioannovitsh / К. II Valvoja. 1902. S. 627.

264. Hamalainen A. Nuori Venaja // Aika. 1907. S. 543-546.

265. I. A. Krylov / V. А. К. II Aika. 1913. S. 262.

266. Igelstrom A. Gogol // Valvoja. 1902. S. 83-91.

267. Kaila T. Antikristus // Aika. 1911. S. 631.

268. Kailas U. Me / Tulenkantajat. Porvoo, 1924. S. 7.

269. Kailas U. Unija Kuolema. Helsinki, 1928.

270. Kilpi V. Ihmisestaja elamasta. Kuopio, 1902. S. 10-11.

271. Kilpi V. Bathseba. Helsinki, 1900. 250 s.

272. Kilpi V. Pitajan pienempia. Helsinki, 1934. 432 s.

273. Kosonen L. Marssimme eteenpain. Leningrad, 1932

274. Koskenniemi V. A. Anna Karenina // Aika. 1912. S. 18.

275. Krylov I. A. Tarinoita/ Suom. S. Putro; Esip. E. Kalima. Helsinki, 1913.

276. Kumouksen Kuohuista. Leningrad, 1925.

277. Larin-Kydsti. Ota sun kaunis kantelees: Valitut runot 1897-1946. Toim. H. Anhava. Helsinki: Otava, 1985. 281 s.

278. Larin-Kydsti. Ballaadejaja muitarunoja. Helsinki: Otava, 1913. 142 s.

279. LaukkanenH. Elettya. Petroskoi, 1931.

280. Laurila K. S. Miten Leo Tolstoin elaman tyota on arvosteltava? / Gr. А. И Valvoja. 1911. S. 640-643.

281. Leino E. Ahven ja kultakalat. Helsinki, 1918. 144 s.

282. Leino E. Elaman koreus. Valikoima runoja. Helsinki, 1977. 177 s.

283. Leino E. Kirjokeppi / Toimittaneet ja selityksilla varustaneet A. Peltonen ja Eino Kauppinen. Helsinki, 1962.

284. Leino E. Kootut teokset. I-XIV. Helsinki, 1926-1930.

285. Leino E. Maailmankirjalijoita. Helsinki, 1978.

286. Leino E. Mina // Kootut teokset. II. Helsinki. S. 282.

287. Leino E. Suomalaisen kirjallisuuden historia // Kootut teokset. XIV. Helsinki, 1929.

288. Leino E. Suomenkielinen kirjallisuus ja prof. Werner Saderhjelm // Helsingin Sanomat. 1904. 21 jouluk.

289. Leino E. Tarina Suuresta Tammesta y. m. runoja. Porvoo, 1896. 87 s.

290. Leino E. Tuomas Vitikka. Romaani. Helsinki: Otava, 1906. 219 s.

291. Lehtonen J. Kerran kesalla // Kootut teokset. Helsinki: Otava, 1934. Osa II.5. 7-316.

292. Leonid Andreev. Ihmisen elama / V. А. К. II Aika. 1908. S. 238.

293. Leonid Andrejevin uusi naytelma Kuningas nalka / H. M. II Tyomies. 1908. •11. Heinak. pna.

294. Leo Tolstoi. Haadshi-Murat /Е. J. R. II Valvoja. 1913. S. 295-296.

295. Leo Tolstoi. Vankina Kaukasiassa / K. S. L. II Valvoja. 1911. S. 340-341.

296. Lepola K. Kynatyosaralla, puhujalavalla ja arajilla // Kevatvyory. 1934. N:o6. S. 141-145.

297. Lindquist R. A. N. Jemeljanov-Kohanskij // Ur. Ryssland sang. Helsingfors, 1904. S. 430.

298. Lindquist R. K. Balmont // Ur. Ryssland sang. Helsingfors, 1904.

299. Lindstrom F. Leo Tolstoi ja nykyinen taide // Aika. 1908. S. 634-636.

300. Linnankoski Kootut teokset. I—III. Porvoo, 1917-1929. I 429 s.; II -621 s.; Ill-633 s.

301. Linnankoski J. Laulu tulipunaisesta kukasta (1905) // Linnankoski J. Laulu tulipunaisesta kukasta. Taistelu Heikkilan talosta. 2. Painos. Toim. K. Levola. Helsinki; Jyvaskyla: Gummerus, 1994. 256 s.

302. Linnankoski J. Vaha katkismus // Kootut teokset. III. Helsinki, 1952. S. 654-659.

303. Luoto L. Joonas Mikael Rutanen // M. Rutanen. Tyon laulu. Leningrad, 1933.

304. Laakarin kohtalo eli sairaalan N 6.1 J. C. // Valvoja. 1901. S. 459-460.

305. Mandelstam I. Б. н. // Valvoja. 1905. S. 714-715.

306. Makela S. Elama ikuisessa yossa. Michigan. 191.

307. Makela A. Leo Tolstoi ja sosialismi // Tyomies. 1901. 10. Tammik.

308. Makela S. Proletaarisesta taiteesta II Soihtu. 1929. N:o 10.

309. Makela S. Taistelua ja Kuolemaa. Leningrad, 1925.

310. Noailles de. Les regrets // Walh G. Antologie des poetes frangais contempo-rains. III. Paris, 1912(7). P. 464^69.

311. Onerva L. Eino Leino. I—II. Helsinki, 1932.

312. Onerva L. Valittuja runoja. Osa I. Helsinki, 1919. 327 s.; Osa II. Helsinki, 1927.327 s.

313. Paavolainen O. Ilja Ehrenburg. Uusi Romantiikka / Alkulause // Tulenkantajat. IV. Porvoo, 1927.

314. Paavolainen O. Nykyajan etsimassa. Helsinki. 1929.

315. Paavolainen О. Pietari Leninhrad. Helsinki, 1946.

316. Rodionov. Rikoksemme / J-nen H. И Aika. 1911. S. 397-398.

317. Rutanen M. Taistelun savelia. Superior. 1930.

318. Rutanen M. Тубп laulu. Leningrad. 1933.

319. Tainio T. Leo Tolstoi "Aikamme orjuus" // Tyomies. 1901. Helsinki. 19.

320. Tolstoi tieteesta ja taiteesta//. V. К. И Kanerva. 1905. N:o 23-24. S. 362.

321. Tsernavin Tatjana. Pako Neuvosto-Venajalta / Kaant. E. Palola. Helsinki, 1934.

322. Stanjukovitsh К. M. Molemmat hyva // Valvoja. 1903. S. 476^78.

323. Stepnjak. Nigilist / V. T. S. II Valvoja. 1907. S. 667.

324. Vala K.-O. Hallalle 11 Katri Vala. Tulipatsas. Helsinki, 1946. S. 26.

325. Vala K. Kootut teokset. Helsinki.

326. Vala K. Post bellum floret // Tulenkantajat. 1927. S. 16.

327. Vala K. Suorasanaista 30-luvultaja luvista. Helsinki, 1981.

328. Venalaisia Kirjailijoita / /. A. II Aika. 1907. S. 695-697.

329. ViljanenL. Taisteleva humanisti. Hameenlinna, 1950.

330. VuoritsaloN. Eino Kalima. Leo Tolstoi //Aika. 1908. S. 380-381.1. Критическая литература

331. Ahokas J. A history of Finnish literature // Bloomington Indiana University. 1973.568 р.

332. Baak Joost van. Northen Cultures' what could this Mean? // The Baltic languages and Cultures in interaction. Groningen. 1995. P. 17-20.

333. Baschmakoff N., Leinonen M. Russian life in Finnland 1917-1939. A local and oral history. Studia Slavica Finlandensia. N. XVIII. Helsinki, 2001. 485 s.

334. Boele O. North in Russian romantic literature // Studies in slavic literature and poetics. V. XXVI. Amsterdam, 1996. 312 p.

335. EdfeltJ. Katri Vala / Vala K. Tulipatsas. Muistojulkaisu. Helsinki, 1946.

336. Ekonen K., Hellman B. Aleksandr Kuprin and Finland // Studia Slavica Finlandensia. Т. VIII. Helsinki, 1991. S. 27-97.

337. Haltsonen S. Leonid Andreev ja Suomi // Karjallisuudentutkijan Seuran Vuosikirja. 1972. N:o 26. S. 32-36.

338. Haltsonen S. Pushkin Suomen kirjallisuudessa // SKS. Helsinki, 1937. S. 85-90.

339. Hellman B. Leonid Andreev. Licentiatavhandling litteraturvetenskap. Abo Academy. 1977. 220 p.

340. Hormia O. Suomalaisen lyriikan peonirytmit. Helsinki, 1960.

341. Jensen A. Ryska skaldeportatt. Kultur-och litteraturhistoriska bilder fraan Russland. Stockholm, 1898.

342. Jaaskelainen L. Helsingin kaiku (1906-1916). Kulttuurin esittelijana Pro-gradu tutkelma. Helsingin yliopisto, 1976.

343. Kalima I. Die slavischen Lehnworter im Ostseefinnischen. Berlin, 1955.

344. Kannas К. Karelisnisti-taiteilijan kulta aika // Taide. 1979. N:o 2. S. 7-9.

345. Koskimies R. Minna Canthista Eino Leinoon // Suomen kirjallisuus. I—VIII / Toim. M. Kuusi, S. Konsala. Helsinki, 1965. N. IV. 611 s.

346. Koskemies R. Suomalainen uusromantiikka // Koskemies R. Suomen kirjallisuus. IV. Helsinki, 1965. S. 308-312.

347. Kunnas M.-L. Mielikuvien taistelu. Helsinki, 1972. 326 s.

348. Kiparski V. Suomi Venajan kirjallisuudessa. Helsinki, 1948.

349. Laitinen K. Suomen kirjallisuuden historia. Helsinki, 1981. 676 s.

350. LagunovA. Ma Suomen, muusan Kohtaisin//Parnasso. 1993. S. 159.

351. Lappalainen P. Realistisen valtavirtauksen aatteet ja niiden kontinuitiivisuus Suomen kirjallisuudessa vuosisadan alkuun saakka. Jyvaskyla, 1967. 193 s.

352. Lounela P. Uuno Kailas. Runoilijan tahto // Suomalaisia kirjailijoita. Helsinki, 1982. S. 236.

353. Mikkola J. J. Die alteren Beruhrungen zwischen Ostseefinnisch und Russisch. Helsinki, 1938.

354. Mikkola J. Leo Tolstoin satavuotispaivana. Valvoja-Aika, 1928. S. 345.

355. Nevalainen P. Uskoi kuin luoja kerjalaista. Venajan pakolaiset Suomessa. 1917-1939. Helsinki, 1999.

356. NokkalaA. Tolstoilaisuus Suomessa. Helsinki, 1958.

357. Nuorto O. Eino Leino. Lyhyt johdatus runoilijan elamaan ja tuotantoon. Helsinki, 1938. 134 s.

358. Onerva L. Eino Leino. Runoilija ja ihminen. I—II. Helsinki, 1932. Osa I. 426 s.; osa II. 378 s.

359. Pachmuss T. A. Moving River of Tears: Russia's Experience in Finland. New-York, 1992.

360. Palmgren M.-L. Huomioita Maksim Gorkin kirjalijakuvasta Suomessa. Edistyksentiet. Oulu, 1983. S. 68-87.

361. Palmgren R. Maksim Gorki elama ja teokset. Helsinki, 1978.

362. Pennanen J. Maailman aamun runoilija / Vala K. Tulipatsas. Mustojulkaisu. Helsinki, 1946.

363. Pesonen P. Venalaiset Symbolistit ja Suomi // Kirjallisuudentutkijain Seuran vuoskirja. 1977. N:o 30. S. 1-16.

364. Pesonen P. Andrei Belyin "Peterburg" // Kirjallisuuden Seuran vuosikirja. 1973. N:o 27. S. 101-116.

365. Reitala A. Ystavyytta politiikan varjossa // Taide. 1979. N:o 6. S. 4-11.

366. Roininen A. Kirja liikeessa. Helsinki, 1993. 454 s.

367. Saarenheimo K. Katri Vala aikansa kapinallinnen. Porvoo, 1984. 374 s.

368. Saarenheimo K. Tulenkantajat. Helsinki, 1966.

369. Sarajas A. Tunnuskuvia. Suomen ja Venajan kirjallisen realismin kosketuskohtia. Porvoo; Helsinki, 1968. 176 s.

370. Sarajas A. Viimeiset romantikot: Kirjallisuuden aatteiden vaihtelua 1880-luvun jalkeen. Porvoo; Helsinki, 1962. 270 s.

371. Savutie V. Katri Vala // Suomen kirjallisuus. VI. Helsinki, 1967. S. 340.

372. Soini H. Iskeaa aikansa SYDAMEEN // Punalippu. 1983. N:o 5. S. 119121.

373. Sykijainen R. Gorki ja Suomi // Neuvosto-Karjala. 1978. 24 touk. 27 jouluk. 4 kesak.

374. Suomi V. Pilasiko "Seikkailijatar" Eino Leino kirjallisen maineen? // Kirjallisuudentutkijain seuran vuosikirja. 24. Helsinki, 1969. S. 150-162.

375. Tarkiainen V. Eino Leinon runoudesta. Turkielmia. Helsinki, 1954. 232 s.

376. Valkama L. Johannes Linnankosken "Pakolaisten" tyylista. Turku, 1957. 166 s.

377. Ur Ryssland sang / V. Т. II Valvoja. 1905. S. 595.

378. Vainionpaa (Palmgren) M.-L. Maksim Gorkin kirjailijakuvasta. Tampereen yliopisto-yleinen kirjallisuustiede Monistesarja. N:o 7. Tampere, 1976. S. 43-87.

379. Venalaiset Suomessa. 1809-1917. Helsinki, 1985. 346 s.

380. Weselowski (Tervehdys) // Uusi Suometar. 1904. 6. Helmik.1. Архивные материалы

381. Горький M. А. Галлен-Каллела. Письма. 1916. Архив музея А. Гал-лен-Каллела. Хельсинки.

382. Гуро Е. Г. Дневник. 1908-1913 // Архив ИРЛИ. Ф. 116.

383. Дубровская Е. Ю. Русские военные отряды в Финляндии. Петрозаводск, 1994. Рукопись. Архив КНЦ РАН.

384. Запись беседы с М. Ф. Гарднер от 4 июня 1997 г. Хельсинки. Архив Е. Г. Сойни. Петрозаводск.

385. Мандельштам И. Е. Ф. Д. Батюшкову. Письма. Архив ИРЛИ. Ф. 15. № 161.

386. Мандельштам И. Е. А. Н. Веселовскому. Письма. 1901-1904. Архив ИРЛИ. Ф. 45. Оп. 512. Л. 13-51.

387. Мандельштам И. Е. Н. К. Михайловскому. Письмо (б. д.). Архив ИРЛИ. Архив Н. К. Михайловского. Ф. 181. On. 1. Ед. хр. 423.

388. Мандельштам И. Е. П. О. Морозову. Письма 1904-1905. Архив ИРЛИ. 3258. XI. № 80. Л. 16-28.

389. Мандельштам И. Е. А. Н. Пыпину. Письма 1901 и др. Архив ГПБ. Ф. 621. Ед. хр. 531.

390. Мандельштам И. Е. М. М. Стасюлевичу. 1901-1907 гг. Архив ИРЛИ. Фонд М. М. Стасюлевича.

391. Репин И. Е. Э. Лейно. Письмо от 13.10.1923. Архив финского литературного общества Хельсинки.

392. Савина-Сулимовская Л. В. Черновые пометки на полях. // Савин И. Только одна жизнь. Нью-Йорк, 1988. Архив библиотеки Русского купеческого общества. Хельсинки.

393. Солоневич И. Карелия уходит. Финский полицейский архив. Финский национальный архив. Дело № 118.

394. Солоневич Б. Следователю. Письмо 27.08.1934. Финский полицейский архив. Финский национальный архив. Хельсинки. Дело № 118.

395. Солоневич И. Л. Солоневич Т. В. Письмо 17 августа 1934. Йоэнсуу. Финский полицейский архив. Финский национальный архив. Хельсинки. Дело №118.

396. Солоневич И. Л. Финские эмигранты в Советской России. Финский полицейских архив. Финский национальный архив. Хельсинки. Дело № 118.

397. Bessonov Vilkama. Kirje 6 kesakuu 1925. Suomen poliisiarkisto, Suomen Kansallisarkisto. Helsinkin. № 1107.

398. Bessonov G. Lomake. Suomen poliisiarkisto, Suomen Kansallisarkisto. Helsinkin. № 1007.

399. Leino Kreivitar Tolstoi I I Suomalaisen kirjallisuuden seuran kirjallisuusarkisto. Helsinki. 441:122:1.

400. Vala К. O. Hallalle. Kirje 24.10.1922; 3.12.1922. Suomalaisen kirjallisuuden seuran kirjallisuusarkisto. Helsinki.

401. Vala К. — E. Valalle. Kirje. 08.09.1922; 24.10.1922. Suomalaisen kirjallisuuden seuran kirjallisuusarkisto. Helsinki.

402. Vala K. R. Suorannalle. Kirje. 29.01.1933. Suomalaisen kirjallisuuden seuran kirjallisuusarkisto. Helsinki. 378:41:1.

403. Vilkama O. Bessonoville. Kirje. Suomen poliisiarkisto. Suomen kansallisarkisto. Helsinki. Asia№ 1007.

404. Schonberg. Luutnantti Kuusamo /Kainuun Paallikko. Liitteena / 1 Kpl. S. 910. Suomen kansallisarkisto. Helsinki. Aisia № 1007.