автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Сакральный текст как лингвокультурный феномен

Полный текст автореферата диссертации по теме "Сакральный текст как лингвокультурный феномен"

На правах рукописи

Коновалова Надежда Ильинична

САКРАЛЬНЫЙ ТЕКСТ КАК ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫИ ФЕНОМЕН

10 02.01 - русский язык

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва —2007

003066823

Работа выполнена на кафедре общего языкознания и русского языка Уральского государственного педагогического университета

Научный консультант Гридина Татьяна Александровна

доктор филологических наук, профессор

Официальные оппоненты Войлова Клавдия Анатольевна

доктор филологических наук, профессор

Иванова Мария Валерьевна

доктор филологических наук, профессор

Химик Василий Васильевич

доктор филологических наук, профессор

Ведущая организация Московский государственный

университет печати

Защита состоится «25» октября 2007 г в 10.00 час на заседании диссертационного совета Д 212 155 02 по защите докторских диссертаций (специальности 10 02 01 - русский язык, 13 00 02 -теория и методика обучения и воспитания [русский язык]) в Московском государственном областном университете по адресу 107005, г Москва, ул Ф Энгельса, д 21-а

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного областного университета по адресу 107005, г Москва, ул Радио, д 10-а

Автореферат разослан «17» сентября 2007 г

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, профессор

М. Ф Тузова

Общая характеристика работы

Одним го основных направлений современной антропоцентрической лингвистики является исследование языковой картины мира и отдельных ее фрагментов, т е представлений о том, как внешняя действительность преломляется в языке народа Идея В. фон Гумбольдта о внутренней форме языка, превращающей его в зеркало мира, получает интенсивное развитие в изучении национальной менгальности и форм ее воплощения Это объясняется потребностью в выявлении специфики отдельных фрагментов языковых систем, отражающих традиционные для русской культуры духовные ценности. К последним относится в первую очередь сфера сакрального

Еще несколько лет назад слово «сакральный» практически не использовалось в лингвистической литературе, его можно было встретить разве что в работах культурологов и философов в связи с исследованиями проблем мифологического сознания и отражения архетипических образов в искусстве [см, например, осмысление в указанных аспектах феномена сакрального в следующих работах Сандулов 1992, Бреле-Руэф 1995, Ми-ролюбов 1997, Кайуа 2003 и др ]

В лингвистическом плане обращение к отдельным сакральным характеристикам отмечается лишь с конца 90-х гг XX века Прежде всего, это касается работ, посвященных лексике и фразеологии библейского происхождения [Юдин 1992, Стижко 1995, Ковшова 1996, Телия 1996, Никитина 1998, Бетехтина 1999, Родионова 2000, Мендельсон 2002, Антропова 2004]. Особое внимание уделяется понятию сакральности исследователями библейских текстов и религиозного дискурса [см., например Ка-расик 1999, Гриненко 2000] Насущная потребность обращения к исследованию сакрального содержания национальных языковых форм объясняется рядом причин во-первых, сфера сакрального долгие годы была «закрытой» для лингвистических исследований, во-вторых, само слово «сакральный» употребляется в настоящее время в самых разных контекстах, чем продиктована необходимость определить суть и границы обозначаемого им понятия, в-третьих, отсутствуют работы, которые комплексно описывали бы специфику сакрального текста и в частности были бы посвящены лингвокулмурной природе данного феномена.

Все вышесказанное обусловливает актуальность предпринятого нами исследования сакрального текста (далее - СТ) как лингвокультурного феномена, фиксирующего стереотипы сознания, которые определяют национально-культурные эталоны поведенческих реакций СТ в этом смысле выступают как интерпретационные языковые структуры, моделирующие поведение человека в этнокулыурно маркированных ситуациях Стереотипия проявляется в них как на уровне отбора самих типовых ситуаций, так и на уровне осмысления информации и выбора кода ее трансляции

Существенной, с нашей точки зрения, характеристикой стереотипа в плане возможности апелляции к нему как к операциональному инструменту лингвокультурологического описания является его отношение к содержательной стороне языка и культуры и корреляция ментального стереотипа с так называемой наивной картиной мира [Толстая 1995]. При

выявлении когнитивных оснований стереотипизации акцентируется стандартность представления об определенном фрагменте действительности в его языковом выражении [см, например- Крейдлин 1996, Сорокин 1985 и др.] Особое значение при таком подходе приобретает зависимость выбора языковой (устойчивой) формы от характера выражаемого (стандартного) содержания Языковые знаки выступают вербальным кодом категоризации действительности (причем, как реальной, так и ирреальной), транслирующим в том числе и национально-культурные стереотипы сознания [см. Брилева и др 2004] Таким образом, стереотип в известной степени схематизирует конкретный прототипический объект, но при этом выделяет, акцентирует в исходной когниции социально и этнокультурно значимое

В социолингвистическом плане стереотип понимается как коммуникативная единица типизированного воздействия на индивида, формирующая в нем соответствующие мотивации [Рыжков 1985] Здесь для нас важна роль стереотипа как регламентирующей ментально-языковой структуры

Особенности функционирования СТ в зависимости от типа носителя лингвокулыуры и динамика сакрального содержания обусловливают необходимость использования понятия «ассоциативный стереотип», соотносимого с психологическим понятием динамического стереотипа Под ассоциативным стереотипом имеется в виду вся совокупность стандартных, воспроизводимых реакций на слово, возникающих в сознании носителей языка и варьирующихся в зависимости социального, возрастного, тендерного, профессионального статуса говорящих [Гридина 1996] Эта вариативность распространяется и на национально-культурные компоненты, закрепленные в фоновой семантике СТ и составляющих его лексических, идиоматических и структурных компонентов

Объект данного диссертационного исследования - СТ как лингво-культурный феномен

Предмет исследования - целостное описание СТ в плане его онтологических, прагмасемантических и функциональных характеристик и представленности в сознании современных носителей литературного языка и говоров

Говоря о СТ как лингвокультурном феномене, составляющем часть традиционной (архаической) духовной культуры, в данной работе мы не будем рассматривать ни Библию, ни другие тексты религиозного назначения, что объясняется разными причинами Во-первых, «церковная» литература - это особого рода тексты, которые отражают религиозные каноны, связанные с традициями церковнославянской письменности, а не с живой духовной культурой русского народа Во-вторых, для таких исследований нужны глубокие специальные знания в области истории религии, богословия, теологии, текстологии и т д, поэтому, не будучи специалистом в данной области, автор не считает возможным вторгаться в «святая святых» К тому же уже существуют фундаментальные исследования текстов Библии и Евангелий В-третьих, мы рассматриваем феномен сакрального в широком смысле (см. далее), поскольку нас интересует СТ как отражение в значительной степени устной народной традиции,

как один из источников изучения наивной (пр алогической, языческой, дохристианской) картины мира

Методология анализа СТ обусловлена спецификой предмета исследования и включает разработку критериев интерпретации семантики, синтактики и прагматики СТ с учетом жанра, мифосимволической основы текста, средств выражения суггестивного эффекта Следует подчеркнуть, что лингвокультурология в ее сегодняшнем виде не имеет еще своего методологического аппарата и собственного инструмента интерпретации объекта исследования Чаще всего используются элементы традиционного структурно-семантического анализа, выступающего в качестве основы описания отдельных концептов. Эта надежная исследовательская база, тем не менее, недостаточна для изучения феномена сакрального Особую трудность вызывает процедура «считывания» сакральных смыслов и выявления динамики сакрального содержания СТ на основе сопоставления словарных данных и показаний языкового сознания носителей современной русской культуры. Здесь существенную роль играют социо- и психолингвистические методы выявления характера восприятия того, что не дано нам в непосредственных ощущениях Наиболее значимым представляется выделение ассоциативных доминант, характеризующих отдельные параметры содержания СТ

Считаем, что только совокупность названных подходов обеспечивает адекватность интерпретации СТ с учетом всех компонентов сакрального канона

Цель исследования - представить комплексную лингвокультурологи-ческой интерпретации СТ, выступающего в качестве одного из базовых знаков традиционной духовной культуры русского народа

Данная цель достигается последовательным решением следующих задач:

1) определить содержательную суть феномена «сакральное» и критерии отнесения текста к разряду сакрального,

2) выявить содержательные, структурные и функциональные параметры СТ,

3) описать способы выражения сакрального содержания в СТ разных типов,

4) определить средства достижения сакральным текстом суггестивного эффекта в зависимости от жанра, прагматических установок адресата и отправителя текста, условий функционирования (ситуации, связи с обрядом и ритуалом и т п.),

5) разработать алгоритм лингвокультурологической интерпретации СТ с учетом специфических особенностей его семантики, синтактики и прагматики,

6) разработать лексикографическую модель представления СТ как лингвокультурного феномена

Выбор методов исследования обусловлен спецификой объекта анализа и решаемых задач Для выявления культурной семантики СТ в данной работе преимущественно используются процедуры лингвокогнитивного анализа, который дает возможность подходить к интерпретации СТ на основе преломления в языке онтологического базиса (то есть от структуры мышления -к структуре языкового выражения акта познания). В качестве дополнительных исследовательских процедур для выявления сакральных смыслов ис-

пользуются методы классификации и сопоставления, компонентного, дистрибутивного и контекстуального анализа, элементы этимологического комментария, а также психолингвистические эксперименты и приемы моделирования ассоциативных полей На заключительном этапе работы при определении принципов составления словаря СТ использовались приемы семантического анализа дефиниций словарей разных типов и лексикографического описания семантики СТ

Научная новизна диссертационного исследования заключается в разработке концептуальных параметров СТ и создании лингвокультуро-логаческой модели его интерпретации с учетом этнопсихологических, символических, прагматических, мифологических, когнитивных и собственно лингвистических основ формирования его структуры и семантики

Теоретическая значимость данной диссертации состоит в том, что в ней предложена типология СТ на основе соотношения вида бытия (реального и ирреального) и типа опыта его освоения (интеллектуального, мистического, рационально-логического), выявлены элементы канона СТ, описаны способы представления сакрального содержания в СТ разных типов и специфика семантизации СТ носителями литературного языка и говоров Полученные результаты могут использоваться в дальнейшей разработке проблем современной лингвокультурологии, в частности в качестве аналога описания лингвокультурных феноменов, наиболее значимых для традиционной русской духовной культуры, в теории лингвокультурологической лексикографии

Материалом исследования являются опубликованные тексты заговоров, примет, идиом, связанных с народным календарем, данные словарей (см список источников), неопубликованные записи текстов разных сакральных жанров (заговоров, заклинаний и закличек, страшных историй, быличек, примет и др ) из картотеки диалектологических и фольклорных экспедиций студентов факультета русского языка и литературы Уральского государственного педагогического университета (более чем за двадцатилетний период с 1981 по 2006 гг), записи авторов выполненных под нашим руководством магистерских диссертаций и дипломных работ, посвященных различным аспектам проблемы сакрального в региональной культуре, а также личные материалы автора данной диссертации, собранные в разных районах Свердловской области (всего около 8000 СТ и более 10000 контекстов, содержащих сведения о функционировании и интерпретации СТ носителями литературного языка и говоров).

Практическая значимость исследования заключается в возможности использования разработанной нами модели лексикографического описания СТ и его отдельных элементов в лексикографической практике описания других фрагментов русской языковой картины мира Кроме того, материалы диссертации могут быть использованы в учебной работе в вузе при подготовке элективных курсов по проблемам лингвокультуро-логии, лингвофольклористики, этносоциолингвистики и диалектологии

Положения, выносимые на защиту:

1 Сакральность в системе народных представлений - это комплексное явление, представленное бинарной оппозицией священное / демоническое.

2. Сакральная семантика может быть передана разными кодами вербальным (тексты, языковые формулы), акциональным (действия, обряды, ритуалы), предметным (вещи, здания), субъектно-объектным (существа, персонажи, лица) и т д

3 СТ - это произносимый по особым правилам или в особых условиях суггестивный текст, символически насыщенный, обладающий относительно устойчивой формально-содержательной структурой, которая отражает особенности мифологического сознания

4 Основным элементом культурного содержания СТ является предписание выполнения адресатом сообщения определенных действий post factum с учетом смоделированной в тексте типовой ситуации (реальной или воображаемой) и «отфильтрованных» народной аксиологией стереотипов поведения

5 Интерпретация полученной информации осуществляется на основе существенных для адресата сообщения социальных, этнопсихологических, лингвокультурных и т п пресуппозиций.

6 Любой СТ характеризуется символичностью и суггестивностью, не предполагающей рациональной оценки содержания, которое принимается как нечто данное, предписанное как «должное» соответствующим языковым коллективом.

7 СТ присуща своя логика - логика условной партиципации, согласно которой принципиально различные связи предметов и явлений представляются в едином семантическом комплексе магической сопричастности

8 Ключевой позицией лингвокультурологического анализа СТ является интерпретация основных элементов сакрального канона, которые можно объединить в три основных блока семантика, синтактика и прагматика СТ

9. Анализ семантики СТ предполагает обращение к его онтологии, сюжетам-истокам СТ, к элементам мифа, представленным в данном конкретном СТ, к сакральной символике, анализ которой дает ключ к пониманию механизмов познания мира и его мифоритуальной интерпретации

10 Анализ синтактики СТ включает описание правил произнесения СТ и/или условий его функционирования При этом вербальный и невербальный компоненты СТ анализируются не как самодостаточные культурные феномены, а как синкретичный сакральный комплекс, в котором слились элементы магии, социальные регламентации и мифоритуальная традиция

11 Анализ прагматики СТ обращен к субъектно-объектной организации сакральной коммуникации в соответствии с прагматическими установками разных типов (предписание, предсказание, предостережение, устрашение, мольба и т.п ) и конкретными тактиками «решения» прагматических задач средствами сакрального канона

Апробация работы. Материалы исследования легли в основу монографических исследований «Народная фитонимия как фрагмент языковой картины мира» (2001) и «Сакральный текст как лингвокультурный феномен» (2007), «Словаря народных названий растений Урала» (2000), учебного пособия «Этносоциолингвистика» (2006).

В течение нескольких лет автором читаются спецкурсы по дисциплинам «Основы лингвокультурологии», «Проблемы изучения языковой картины мира», «Народная фитонимия как фрагмент языковой картины мира», разработан учебный курс «Этносоциолингвистика» для студентов педагогических вузов по специальностям «Русский язык и литература» и «Культурология»

Основные положения работы представлены в виде докладов и сообщений на конференциях и симпозиумах разного ранга:

- международных («Семантика языковых единиц», Москва, 1998, «Язык Система. Личность», Екатеринбург, 1998, 2004, «Русский язык и русистика в современном культурном пространстве, Екатеринбург, 1999, «Говорящий и слушающий, языковая личность, текст, проблемы обучения», СПб, 2001, «Изменяющийся языковой мир», Пермь, 2001, «Проблемы учебной лексикографии», Екатеринбург, 2002; «Русская диалектная этимология», Екатеринбург, 2002, «Русское слово в мировой культуре X Конгресс МАПРЯЛ, Санкт-Петербург, 2003, «Киэусуз1ука Еигоре^ка а \ysp61czesnosc, Рогпай, 2003, «Философские и лингвокульту-рологические проблемы толерантности», Екатеринбург, 2004, «Языки и транснациональные проблемы», Москва, 2004, «Славяно-русские духовные связи», Тюмень, 2005, «Русский язык, система и функционирование», Минск, 2006), 4

- всероссийских («Культурно-речевая ситуация в современной России: вопросы теории и образовательных технологий», Екатеринбург, 2000, «Русский язык на рубеже тысячелетий», Санкт-Петербург, 2001, «Язык Система Личность», Екатеринбург, 2002, 2006, «Современные говоры в системе языковой культуры», Тамбов, 2003, «Человек в мире культуры», Екатеринбург, 2004, 2005; «Лингвистика XXI века», Екатеринбург, 2004; «Новая Россия, новые явления в языке и науке о языке», Екатеринбург, 2005, «Рациональное и эмоциональное в языке и речи», Москва, 2006);

- региональных («Филологический класс», Екатеринбург, 1998, 1999; «Лексикология. Лексикография. Диалектная лингвогеография», Екатеринбург, 2001), а также на теоретических и методологических семинарах кафедры общего языкознания и русского языка УрГПУ.

По теме исследования опубликовано 75 работ, в том числе 5 статей в рекомендуемых ВАК изданиях.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, пяти глав, Заключения, Библиографического списка и Приложений Краткое содержание работы

Во Введении определяются объект, предмет, цели и задачи исследования, его актуальность, научная новизна, теоретическая и практическая значимость, методологические основы, положения, выносимые на защиту

Глава 1. «Сакральный текст и его сущностные параметры» посвящена определению феноменов «сакральное» (1 1 ) и «текст» (1 2.), их соотношения с культурой (13), сути понятия «сакральный текст» (14), его структуры, основных содержательных и прагматических параметров (1 5.)

Традиционно понятие «сакральное» связывается с понятиями «священное», «религиозное», «культовое». Ср , сакральный [лат sacer, sacri] - священный, относящийся к религиозному культу и ритуалу [СИС 573]. Исследователями сакрального в традиционном понимании особо отмечается, что сакральное слово используется в сакральной коммуникации, сакральном дискурсе [Карасик 1999, Михновец 2006]. Этот смысл вкладывается в понятие «сакральное» при исследовании проблемы «язык и религия» [Мечковская 1998, Данченкова 2004], «язык и этнос» [Надеж-дин 1847, Зеленин 1916], при анализе идиоэтнической лексики и фразеологии [Бетехтина 1999, Мендельсон 2002, Markunas 1999] Однако более детализированные словарные дефиниции сакрального дают основания для расширительного определения сути этого понятия Сакральное -1 Вымышленные, наделенные сверхъестественными качествами существа - персонажи религиозных мифов, 2 Религиозные ценности - вера «истины», вероисповедания, таинства, церковь, 3 Совокупность вещей, действий, текстов, языковых формул, зданий и прочее, входящее в систему культа [Атеистический словарь 1984 391]

Ср также Сакральное - Священное (от лат sacrum - священность) -предмет религиозной веры 1) особые существа, связи и отношения, которые в различных религиях приобретают характер сверхъестественного. 2) совокупность вещей, лиц, действий, текстов, языковых формул, зданий и прочее, входящих в религиозную культовую систему [ЭС 1997 337]

Сакральный компонент, таким образом, характеризуется целым спектром содержательных характеристик

• 'священный', 'обрядовый', 'ритуальный', 'таинственный', 'магический', 'сверхъестественный' (см конкретизаторы, которые приводятся в словарных дефинициях) В этот ряд включаются как субстанциональные свойства сакрального, так и функциональные, признаки, которые характеризуют форму его проявления (обряд, ритуал, магия) Здесь понятие священное - лишь один из компонентов, составляющих сверхъестественное, одна из его ипостасей.

• 'относящийся к существу, персонажу, лицу', а также 'к вещи, зданию, действию, таинству' (см релятивные параметры словарных толкований). Данные характеристики демонстрируют воплощение сакрального в некотором персонифицированном или опредмеченном начале Ср понимание сакрального как свойства, носителем которого может стать лицо, вещь, пространство, некоторые «моменты времени» и т.п, но не сами по себе, а только если их наделяет этим свойством некая мистическая благодать. Она может представать как всемогущий Бог, как души умерших, как неопределенно-диффузная сила и т п, и все, что кажется вместилищем этой силы, предстает как сакральное, одновременно опасное и драгоценное, завораживающее [См Кайуа 2003]

• сакральность - явление комплексное, его значение может быть передано разными кодами вербальным (тексты, языковые формулы), акциональным (действия, обряды, ритуалы), предметным (вещи, здания), субъектно-объектным (существа, персонажи, лица) и т.д (см. содержательный компонент 'совокупность' в ряде словарных статей)

Отмеченные семантические компоненты находят отражение в понимании сакрального представителями французской социологической школы, которые рассматривали сакральное как психологическую категорию («категорию чувствительности») Религия при этом является лишь системой управления сакральным, свойства которого используются в обрядах

Подобное понимание сути сакрального отмечается в работах, посвященных исследованию проблемы «язык и мышление» [Леви-Брюль 1994, Мочульский 1889, Режабек 2003], «язык и миф» [Кайуа 2003, Миролюбов 1997], «магия и символика обряда» [Бреле-Руэф 1995, Криничная 1995, Лекомцева 1995, Нечаенко 1991, Сумцов 1996, Топорова 1994, 1996]

Вполне закономерно, что при расширительном понимании сути сакрального в фокус интерпретации попадают как языковые единицы религиозного (и шире - культового, обрядового) содержания, так и демонологическая лексика и фразеология как два полюса одного феномена Именно такое широкое определение понятия «сакральное» представляется нам продуктивным для анализа СТ в плане выявления в нем особенностей русской ментальности.

Другой аспект заявленной в данном диссертационном исследовании проблемы «сакральный текст как лингвокультурный феномен» связан с определением текста, его характеристик и методологии анализа применительно именно к СТ Продуктивным для анализа СТ как лингвокультур-ного феномена представляется подход к тексту как к семиотическому способу трансляции культурно значимой информации В этом случае учитывается возможность многокодового (или, по выражению Н И. Толстого, «многоязычного») способа организации содержания текста

Наконец, третий аспект заявленной в диссертации проблемы - СТ как лингвокультурный феномен - связан, прежде всего, с определением понятия «культура» и его соотношения с понятием «текст». СТ, который в качестве феномена традиционной духовной культуры народа может быть рассмотрен и как хранитель культурной информации, и как часть (единица) этой культуры В первом случае интерес исследователя направлен на анализ текста как на «культуроносный» материал, во втором - текст сам выступает как факт культуры

Разрабатываемая нами концепция расширительного толкования сути сакрального позволяет рассматривать СТ в качестве компонента традиционной духовной культуры народа и источника этнокультурной информации Опираясь на предложенное выше понимание сакральности, к СТ мы относим заклинания, заклички, обереги, заговоры, гадания, гороскопы, обрядовую поэзию, традиционный народный календарь, детские страшилки, а также «свернутые» тексты, мифологемы и приметы, устойчивые ритуальные формулы и идиомы, связанные с семантическими полями сферы сакрального.

Определение СТ можно сформулировать следующим образом- сакральный текст - это произносимый по особым правилам или в особых условиях суггестивный текст, символически насыщенный, обладающий относительно устойчивой формально-содержательной структурой, которая отражает особенности мифологического сознания.

Прокомментируем компоненты данного определения.

Особые правила и/или условия произнесения СТ. Сакральные тексты характеризуются ритуализованностью, те. непременным включением текста в ритуал его исполнения Для того чтобы СТ возымел действие, для каждого жанра существуют свои правила произнесения Так, заговоры проговариваются интонационно невыразительной скороговоркой или шепотом; заклинания - с особой интонационной и ритмической выразительностью, сопровождающейся экзальтацией и усиленной жестикуляцией, тексты детских страшилок произносятся с устрашающей интонацией, протяжным акцентированием «угрожающих» звуков (гласных непереднего ряда, шипящих и свистящих согласных).

Условия произнесения СТ также регламентированы традицией Заговоры читаются чаще всего немолодыми женщинами, обладающими «тайным знанием» Приметы произносятся всегда «к случаю», регламентируя действия адресата. Произнесение текста заговора детально регламентировано ритуалом (обрядом), который, выступая как зеркало морально-этических, национально-культурных, культовых и других представлений народа, детально «алгоритмизирует» действия участников. Например, регламентированными компонентами ритуала излечения были место и время его проведения Так, прострел ('острая пронизывающая кратковременная боль') лечили обязательно где-нибудь на дверном пороге (считалось, что эта боль «входит» в человека с порывом ветра, когда кто-нибудь чужой входит в дом), место у огня (у печи, костра) использовалось при лечении от лихорадки, а между огнями - от повальных болезней и мора скота, когда стадо скота прогоняли между огнями; на межу (символическое воплощение грани жизни и смерти) выносили особо тяжело больных, когда непонятна была причина заболевания, другие способы не помогали и надежд на выздоровление было мало (ср выражения пограничное состояние, между жизнью и смертью) Время проведения ритуального действа было приурочено к восходу и заходу солнца, например, по трем зорям - вечером, утром и вечером следующего дня изгоняли лихорадку, на вечерней заре читали заговоры против зубной боли, на утренней заре - от «насыльных» болезней (порчи, сглаза и прочих детских болезней, которые, как традиционно считалось, были «насланы» на детей специально в наказание родителям)

Суггестивность СТ (от лат эг^езйо «подсказывание, внушение, намек») понимается нами как воспринимаемое без критической оценки активное воздействие текста на воображение, эмоции, чувства слушателя посредством образных, символических, цветовых, ритмических, звуковых и т.п. ассоциаций Так, одним из приемов суггестии примет народного календаря является интерпретация метеорологических признаков на основе их ложноэтимологических связей (по случайному созвучию) с именами святых, связанных с днем-указателем. Мокро на Мокея - жди лета еще мокрее, На Луку высаживай лук, На Евтихия день тихий и др

Маркером суггестии текста, содержащего культурно значимую информацию, является не только форма языкового знака, но и семантический потенциал ритуала, в который включен вербальный текст В этом смысле наиболее показательной является семантика обряда гадания, ко-

гда профанный текст, лишенный каких-либо собственно языковых средств воздействия, обладает особой суггестивной силой, так как произносится в рамках ритуала, призванного ввести адресата в гипнотический транс, когда он готов поверить всему, что услышит Как известно, обращающиеся к гаданиям и не требуют никаких рациональных, логических доказательств прогноза и верят каждому знаку, включенному в СТ в качестве основы гадательной интерпретации

Символическая насыщенность СТ. Как отмечалось выше, СТ не простое бытописание, это представление о бытии по модели архаичного сознания, которому была свойственна произвольная эмоционально-ассоциативная связь реального и воображаемого, природного и человеческого, вещи и ее имени, слова и действия и т п СТ - это особый ритуали-зованный мир, насыщенный символическими знаками, понять смысл которых можно только при соотнесении их друг с другом Продемонстрируем это на примере гадательного СТ Каждый знак в нем - условный, имеющий множественную интерпретацию, которая зависит от адресата сообщения (его «запроса», состояния, жизненных обстоятельств, воображения и тп), от исполнителя (его мотивов, компетенции, творческой фантазии и т.п), от соотнесения с другими знаками и т.д Так, одним из видов гадания является объяснение тени- Листок бумаги, на котором записан вопрос, сминают в комок, поджигают на тарелке, поднесенной к стене, и смотрят на тень, пытаясь разглядеть какое-либо изображение и объяснить его с учетом загаданного Тень человека предвещает незамужней девушке встречу с суженым, бедному - неожиданную помощь, богатому — кражу имущества и т д Прогностический потенциал визуального знака реализуется в опоре на самые общие социальные, культурные, бытовые и др. импликатуры («девушка надеется выйти замуж», «слабый ждет помощи от сильного», «богатый боится потерять нажитое»), что дает возможность установления различных ассоциативных связей для формирования содержания гадательного СТ

Относительная устойчивость формально-содержательной структуры СТ. Любой СТ, в отличие от других текстов, должен обладать устойчивостью формально-содержательной структуры Этот его сущностный параметр - «требование» его магической функции. Устойчивость проявляется в разных жанрах СТ по-разному Например, для примет она определяется составом тематики предсказаний и набором регламентаций, для заговоров - набором клишированных языковых формул и т.д.

Общим параметром устойчивости СТ является то, что основная его часть воспроизводится, а не порождается, варьироваться могут отдельные детали, но не инвариантная формально-содержательная структура.

Вариативность проявляется в таких параметрах, как а) выбор лексического наполнения структур, б) территориальная и временная изменчивость, в) соотнесенность отдельных компонентов с разными символами и ситуациями, г) возможность передачи одного и того же содержания разными средствами; д) набор символов, соотносимых с традиционными мотивами и значимых для данного этнокультурного пространства.

Существенным для понимания параметра «устойчивость» СТ является определение «относительная», что связано с явлением десакрализа-ции. Этот процесс отражает общую динамику функционирования отдельных форм традиционной культуры, связанную с забвением их первичных функций и мифоригуальных основ

Отражение особенностей мифологического сознания в СТ. Языковые средства СТ конституируют основные параметры сопоставления макро- и микрокосма (природы и человека), важные, с точки зрения носителей архаического сознания, приемы воздействия человека на окружающий мир Здесь не может быть истинного или ложного сопоставления, поскольку таковы особенности пралогического сознания Таким образом, в результате таких сопоставлений не просто описываются свойства явлений, а актуализируются наиболее важные для языкового сознания (или мифологического мышления) признаки, раскрываются их магические связи и т п Считается, например, что, используя механизмы установления тождества, в том числе и вербального (имени и вещи, лица), можно воздействовать на различные «символические эквиваленты» человека или животного и тем самым опосредованно влиять на него самого Ср использование имитативной магии как способа излечения больного Симпатические средства связаны какой-либо ассоциативной связью с названием болезни или ее симптомов [см., например Познанский 1917] Принцип их использования закреплен в народной афористике Чем ушибся, тем и лечись> Где упал, там и плюнь (и поскреби) [Даль] Ср Клин клином вышибают и т п Одним из наиболее популярных средств симпатической народной медицины является воздействие на символические эквиваленты симптома болезни или лечение больного с помощью этих эквивалентов [см Герман 1895, Макаренко 1897, Герасимов 1898, Демич 1899, Попов 1903, Торэн 1996 и др ] Например, при боли в спине больной ложился на пороге на живот, на спину ему клали несколько щепок, на них «рубили» ножом или топором три прутика, выдернутых из голика ('веник из веток без листьев, «голый» веник'), и читали наговор При этом само название обряда выступает в качестве симпатического средства Ср. выражение спину пересекло, обозначающее боль в пояснице, и название обряда излечения от этой боли рубить утин ('боль в пояснице от радикулита, ревматизма или подъема тяжестей'), лечить присеком -ассоциативная связка однокоренных слов или симиляров (пересекло -рубить)

В целом когниции, структурируемые СТ, характеризуются определенным способом представления (организации) информации, формируются определенной моделью ментальной деятельности Эта модель основана на соотношении вида бытия и способа его представления в сознании, отражающем опыт освоения различных форм бытия. Традиционно в философской гносеологии [см, например. Блинников 1994] выделяется реальное бытие, обладающее пространственно-временными, качественными, атрибутивными, причинно-следственными и т п характеристиками, и идеальное бытие в платоновском смысле этого понятия, не имеющее пространственно-временного развертывания Идеальное бытие, не поддающееся логическому объяснению (ирреальное бытие, связанное

с идеальными умозаключениями, вымыслом, в том числе с творческой фантазией, догадками), обозначается понятием «металогического бытия», выходящего за пределы законов «тождества, противоречия и исключенного третьего» [Лосский 1957], которое соотносится с понятием интуиции. Кроме отмеченных выше форм бытия, выделяется еще Божественное бытие, предполагающее исключительно «опыт переживания единства с абсолютным началом всего, с Богом» [Ладова 2001] В иррациональном отличают «первичное знание», полученное «металогическим» образом, от знания «отвлеченного» («идеального»), выражаемого в логических понятиях [см, об этом, например- Франк 1996, 1997] Формы бытия находят отражение в сознании в результате их освоения посредством индивидуального и коллективного опыта (когнитивных стратегий). Виды опыта познания бытия в самом общем виде можно свести к чувственному, интеллектуальному, мистическому и религиозному

Чувственный опыт предполагает сенсорную включенность познающего субъекта в происходящие события Это процесс познания, связанный с практическим манипулированием предметами, в результате которого формируется когнитивный образ реального предмета Интеллектуальный опыт представляет собой познание с помощью интеллектуальных операций, которые, по Ж Пиаже, есть действия, перешедшие во внутренний план и ставшие обратимыми благодаря координации с другими умственными действиями Мистический опыт формируется «необычными способами, на основе средств, отличных от сенсорных каналов и познавательных процессов» [БТПС] Это специфический вид опыта познания, связанный с широким спектром явлений антирационалистического характера' ясновидением, телепатией, оккультизмом, медитацией, верой в таинства, экстатическими состояниями и т п [Ладова 2001] Религиозный опыт основывается на переживаниях отдельной личности, посредством которых она чувствует себя причастной к трансцендентному.

В широком смысле в сферу сакрального вовлекаются все формы бытия, осмысленные сквозь призму мистического, интеллектуального и чувственного опыта При этом разные виды соотношения определяют разные жанры СТ. Конечно, мы понимаем условность такого соотношения, поскольку когнитивные стратегии освоения действительности основаны, как правило, не на одной, а на нескольких различных мыслительных операциях и имеют комплексный характер Однако в каждом конкретном случае можно говорить о какой-либо доминантной когнитивной стратегии представления познанного в определенном типе СТ. Так, реальное бытие, освоенное через призму чувственного опыта, представлено в приметах хозяйственного цикла, а через призму мистического опыта - в заговорах, заклинаниях, закличках и т д.

Соотношение типа бытия, типа опыта его освоения и жанра СТ представлено в Таблице._

Тип бытия Тип опыта Жанр СТ

Реальное Чувственный Приметы, традиционный народный календарь

Реальное Интеллектуальный —

Реальное Мистический Заговоры, заклинания, обрядовый календарь, обрядовые тексты, приметы

Идеальное Чувственный 1

Идеальное Интеллектуальный Гороскопы

Идеальное Мистический Гадания, обереги, ритуальные формулы

Металогическое Чувственный Страшилки

Металогическое Интеллектуальный Квазистрашилки

Металогическое Мистический Мифологемы, мистические приметы

Как видно из Таблицы, в сферу сакрального не попадает реальное бытие, освоенное посредством интеллектуального опыта, поскольку здесь нет ничего необъяснимого, таинственного, сверхъестественного Все реальное, что объясняется рационально-логически, не имеет сакрального потенциала

Реальное бытие, познаваемое чаще всего через чувственное восприятие, создает основательную эмпирическую базу для выстраивания поведенческих моделей, регламентирующих взаимоотношения человека с окружающей его природой Это основная когнитивная стратегия таких жанров СТ, как приметы и традиционный народный календарь Реальное бытие включает много такого, что не познается чувственным опытом, в этом случае на помощь приходит опыт мистический Тогда рождаются другие регламентации поведения, зафиксированные в таких СТ, как заговоры, заклинания, обрядовый календарь, приметы и большая часть обрядовых текстов.

Идеальное бытие — это своего рода абстрактная ментальная модель, которая не соотносится с чувственным опытом Если оно осваивается через интеллектуальный опыт, то его проекцию мы видим в гороскопах, которые представляют собой «предначертанную свыше» программу действий адресата на определенный период Гороскопы - не что иное, как модель, основанная на анализе (а это именно интеллектуальный опыт) потребностей адресата В традиционной духовной культуре чаще всего идеальное бытие (= представление о том, как достичь желаемого) осмысляется в свете мифологического (пралогического) сознания, и в.этом случае мистический опыт «подсказывает» СТ в жанре гаданий, оберегов, ритуальных формул. Ср., например, мифоритуальные модели взаимодействия со сверхъестественными силами, в частности СТ, содержащие предписания контактов с домовым Различные формы такого взаимодействия (как вербальные, так и невербальные) обусловлены его высокой психологической значимостью для русского человека, о чем свидетельствует, например, ритуализация взаимодействия со страхом, болезнью, потусторонним миром посредством оберегов, заклинаний, заговоров и т п магических приемов

Металогическое бытие (своего рода необъяснимая реальность) всегда связано с вымыслом В процессе освоения металогического рефлек-

1 Идеальное бытие не может быть познано с помощью чувственного опыта.

сивная составляющая сознания «затихает», так как это бытие подвержено в значительной мере эмоционально-чувственному восприятию Самым мощным сакральным потенциалом обладает металогическое бытие, освоенное через призму мистического опыта Это одна из наиболее древних когнитивных стратегий мифологического (пралогического) мышления, особенность которого состоит, в частности, в том, что «человек как бы «растворяет» себя в природе, сливается с ней и овладевает силами природы лишь в воображении» [Маковский 1996] Ср", например, описанный Л Леви-Брюлем, Э Сепиром, Дж Фрэзером феномен партиципативной магии, основанной на «сопричастности» человека и сходных с ним в каком-либо отношении явлений окружающего мира, когда вещи, носящие одинаковые или сходные имена и обладающие сходными признаками, тесно связаны и влияют друг на друга Этот вид магии активно использовался в мифоритуальной традиции, в частности в практике народной медицины, хозяйственной и семейно-бытовой обрядности и т п Такое соотношение (металогическое бытие — мистический опыт) рождает мифологемы, которые мы рассматриваем как «свернутые» СТ, как способ экспликации структур архаического сознания

Выбор формы представления результатов этого осмысления (жанра СТ) зависит в значительной степени от прагматической направленности высказывания Как известно, выделяется [см , например Ч Моррис 1983] три типа отношения знака в процессе семиотического акта и соответственно три раздела семиотики отношение знака к обозначаемому (семантика), отношение знака к другим знакам (синтактика) и отношение знака к участникам речевого акта (прагматика)

Прежде всего, таким образом, следует определить содержательные параметры СТ (отношение знака к обозначаемому) Содержательно значимой для СТ, очевидно, является семантическая сфера, неоднократно выступающая в качестве темы, которая подвергается интерпретации народным сознанием (например, темы цикла заговоров, примет и пр ) Определение круга тем СТ позволяет, в частности, выявить архетипические модели осмысления действительности, стереотипы национального сознания, представленные в наивной языковой картине мира Архетипы - первообразы коллективного бессознательного - свойственны каждой культуре, поскольку именно через их посредство в регулярно повторяющихся формах интерпретации (верованиях, ритуалах, фольклорных текстах) выявляются истоки традиций, истоки национального характера

Литература по проблемам изучения языковой картины мира весьма обширна [см, основательные обзоры работ по данной теме в Корнилов 2003, Маслова 2001] Отметим лишь существенные для целей нашего исследования сакрального содержания параметры, структурирующие наивную языковую картину мира

1. Синкретизм представлений об окружающем мире, который проявляется, во-первых, в слиянии рационально-логических и чувственных оснований представления, во-вторых, в неразложимости содержания представления между вербальным и невербальным знаками, в-третьих, в разнокультовости фиксируемых явлений Ср, например, смешение языческого и христианского в заговорах, когда в одном тексте содержится

одновременно обращение и к Богородице, и к природным явлениям как олицетворению сверхъестественной силы Таким образом, синкретизм демонстрирует самые причудливые взаимосвязи в языковой картине мира, мистики и реальности, бытия и сознания, знания и представления и т п

2 Аксиологичность языковая картина мира отражает специфически переработанную по законам жанра информацию, значимую для данной культуры, положительно или отрицательно оцениваемую данным социумом Так, например, положительно оцениваются добро и добродетель, трудолюбие, человеколюбие, честность, верность, здоровье, целомудрие, щедрость и тд Отрицательно оцениваются зло и злодеяние, зависть, лень, пьянство, воровство, ненависть, клевета, обман, болезнь (порча), прелюбодеяние, алчность и тп Доказательством особой аксиологической выделенности этих признаков может быть выделение их в качестве средства параметризации народной афористики в сборнике В И Даля «Пословицы и поговорки русского народа».

3 Избирательность явлений, подвергаемых осмыслению и оценке и фиксируемых в языковых формах, что объясняется ценностной неоднородностью реалий окружающего мира Яркими примерами этого свойства языковой картины мира может быть выделенность одних и «незаме-ченность» других явлений в номинативной системе народной номенклатуры растений [см Коновалова 2000, 2001], астрономических и топонимических объектов [см Рут 1992, Березович 2000], традиционного календаря и календарной обрядности [см Толстая 2005(а)] и т п

4 Системность результаты осмысления действительности фиксируются в языковой картине мира не изолированно, а в семантических комплексах, которые, взаимодействуя и пересекаясь друг с другом, демонстрируют системность народных представлений о самом человеке и о мире, где он существует. Так, народные представления о болезни и ее лечении, нашедшие отражение в русской языковой традиции, основаны на логике мифологического мышления, базирующейся на вере в магическую силу слова, обряда, действий с предметами, с помощью которых можно изгнать болезнь и излечить больного Это находит отражение в номинациях болезней, лекарей, средств лечения, ритуальных действий, причин болезни и т п, создающих целые ритуализованные системы Например бальник, баялъник - 'человек, владеющий знахарством, способами лечения с помощью магического слова, тот, кто бает', баять - 'заклинать, осуществлять действие, направленное на излечение', баевка - 'название травы, с помощью которой бают, заговаривают' [Коновалова 2000]

5 Вариативность (содержательная, знаковая, территориальная, ситуативная и т п ) В качестве иллюстрации содержательной вариативности можно привести тот факт, что в народном сознании по-разному представлены качества, атрибуты, функции лечащих людей в зависимости от их половой принадлежности, даже при использовании одного и того же номинативного признака Ср Знахарка II знахурка // знахарица // знато-ха // знаха Обладает гипнотическими способностями Если знахарка потеряла зубы, она уже не могла лечить Знахарь // знаток // знатель // зна-тец - лекарь самоучка, действующий собственными способами, с помощью колдовства Должен иметь острое зрение, иначе он не видит бо-

лезнь Подобная «специализация» традиционно сохраняется в системе народной медицины до сих пор.

Знаковая вариативность проявляется также в возможности передачи одного и того же содержания с помощью знаков, относящихся к разным культурным кодам Территориальная вариативность языковой картины мира широко представлена на разном языковом материале (см, например, исследования в рамках программы «Лексического атласа русских народных говоров») и т д

6. Субъективность и социальность проявляются, например, в номинативной деятельности Процесс наименования определяется во многом субъективными факторами и внешнелингвистическими основаниями, лежащими в основе выбора мотивировочного признака Тем не менее системный характер номинативной деятельности проявляется в ориентации говорящих на действующие в номинативной системе конкретного языка (говора) тенденции, определенные принципы номинации (номинативные модели), в которых фиксируется типовое знание как о реалиях определенного класса, так и о способах означивания, принятых в культуре данного этноса Так, типологизированными оценочными векторами номинации растений [см. Коновалова 2001] выступают лексические и словообразовательные маркеры обозначаемого признака, фиксирующие во внутренней форме фитонима оценочное отношение к называемому объекту В этих моделях фиксируются стереотипы народной аксиологии, связанной с выбором выразительных языковых форм, несущих в себе не только отобъектную, но и отсубъектную информацию об обозначаемом. Сами средства оценочной номинации, как метафорической, так и прямой, выступают как типологизированные мелиоративы или пейоративы Ср, например, мелиоративную коннотацию фитонимов, в состав которых входят имена святых, и эмотивы типа благо, добро, счастье, улыбка, любимый, красивый и т п Пейоративная коннотация закрепляется за фи-тонимами, содержащими в своей лексической основе названия нечистой силы, эмотивы и экспрессивы типа злой, вредный, черный, худой, лихо, беда, хворь, бить, несчастливый, невзрачный, ядовитый, зелье и т п

7 Многослойность языковая картина мира закрепляет факты разных эпох, осмысленные разными социумами, отражающие разные системы ценностей (при наличии общенациональных культурных традиций) Подобная многослойность приводит к тому, что одно и то же явление, отраженное в языковых формах, характеризуется разной глубиной осмысления в соответствии с разными прагматическими установками

Все отмеченные особенности наивной языковой картины мира объясняют тематическое содержание СТ, которое составляют осмысленные сквозь призму мифологического сознания основные бытийные параметры человеческого существования.

Следующий аспект заявленной проблемы - синтактика СТ (отношение знака к другим знакам) Другими словами, необходимо определить, как организован СТ, как он может воздействовать на адресата, выполняя свою основную суггестивную функцию Во-первых, в СТ создается особая реальность - воображаемая, возможная, виртуальная, построенная по особым канонам в соответствии с логикой мифологического мышления.

Во-вторых, события этого смоделированного в СТ пространства воспринимаются как факты реальные, действительные, поскольку они вписаны в реальную жизнь посредством обряда и ритуала, с которым составляют нерасчленимый смысловой комплекс В этом смысле СТ сродни мифу Таким образом, ритуал выступает как способ объективации пралогиче-ских представлений, и в нем естественным образом переплетались и элементы магии, и реликты тотемизма, и социальные регламентации, — все это в некоторой форме, представляющей зачатки народного художественного творчества Ритуал можно рассматривать также и в качестве социокультурного фона языковой коммуникации, участвующего в создании СТ

Сила СТ базируется на идее всеобщей природной связи (единой «мировой души»), мистического тождества или сопричастности предметов и тех, кому они принадлежат Ср , например, описание комплекса «субъект - место - действие - слово - предмет - объект», которым достигается результат магического действия: «Колдун выходит на дорогу и выжидает не подует ли попутный ветер в ту сторону, где живет обреченный на порчу Выждавши, он берет с дороги горсть пыли или снегу (смотря по времени года) и бросает на ветер, причитывая «ослепи (запороши) у раба такого-то черные очи, раздуй его утробу толще угольной ямы, засуши его тело тоньше луговой травы» Главные напускные болезни — икота и стрелы Снять икоту можно, передав ее какому-нибудь неодушевленному предмету, например, камню Кто об него споткнется, тому она и передастся» [Афанасьев 1865, т.1 237] Соответственно обратный результат может быть достигнут с использованием того же комплекса с другим семантическим наполнением элементов снимающий порчу выбирает сакральное место (например, чисто поле с подвосточной стороны), выполняет определенный набор ритуальных действий (молится, бает, плюет три раза и т п ), произносит СТ (заговор), использует сакральные предметы (святая вода, обереги, крест и т п )

Другим вариантом соотношения разных знаков в СТ является ритмизация вербального текста с элементами рифмовки, сочетающаяся с притопываниями и шумовым сопровождением (например, битьем в колотушки), так как считалось, что это привлечет внимание сил, которым адресован СТ Такой суггестивный прием использовался, например, в за-кличках - обрядовых песнях, выполнявших магическую функцию призыва мифологического персонажа или какого-либо одухотворенного явления природы

Воздействие СТ осуществляется и за счет дополнения словесных магических формул изобразительными символическими действиями или атрибутами Изобразительно-символический код часто используется в детских страшилках и быличках, при обращении к традиционным в народной культуре образам (олицетворенной смерти, души умершего, оборотней и т п ), ритуалам и обрядам (крестильный, поминальный, свадебный итп) Например.

Жила женщина с мужем Однажды родился у них ребенок В честь новорожденного собрались гости Начался пир Вдруг в полночь кто-то постучал Женщина открыла дверь На пороге стояла белая старуха «Что вам надо, бабушка?» - спроста она Старуха ничего не ответила,

только указала на ребенка Женщина закрыла дверь «Это сама смерть приходила», - сказал один из гостей Женщина посмотрела в люльку Ребенок был мертв [КДФЭ, 1981]

В этом тексте можно отметить целый комплекс культурно насыщенных знаков, в сочетании передающих сакральное содержание

- обряд хождения «на кашу» к новорожденному,

- полночь - сакрально негарантированное, опасное для человека время, когда и совершается всякая «чертовщина»,

- смерть стучится в дверь, окно (или зовет по имени), кто ей откроет (отзовется), того она и забирает (или у того забирает близкого человека),

- белая старуха - один из традиционных антропоморфизированных образов смерти (наряду с черной костлявой старухой с косой), белый цвет - символ погребального савана,

- указующий перст судьбы при полном молчании (тишина и молчание в данном СТ — знаки мистической невербальной коммуникации)

Магическая символика, выражающая идею «всеобщей сопричастности», может быть представлена в СТ посредством метафорического параллелизма названия обряда и ассоциативно связанного с ним предмета, с помощью которого производится действие Так, название обряда излечения немоты добыть языка на колокольне связано со следующим действием когда у человека отнимается язык, то обливают водой колокольный язык и поят этой водой больного [Даль 1994 179] Ср также ритуально-предметную атрибутику СТ излечения живота пупник-горшок - особый горшок, сделанный по специальному заказу, использовался для лечения от болезней живота в обряде «накидывания горшка на пуп» три восковых огарка, прилепленных к кусочку хлебной корки, ставили на пуп, зажигали и опрокидывали над ним кувшин или горшок, который плотно присасывался к животу [Торэн 1996 20-21]. «Отголоски» этого забытого обряда находим в выражениях Горшок на живот - все заживет // Горшок брюха не испортит //Горшок лиха не попустит [Даль 1994 172]

Таким образом, синтактика СТ представлена как сочетаниями знаков одного типа (например, только вербальных), так и разнокодовыми элементами, но в обоих случаях смысл такого соединения диктуется канонами СТ

Существенным параметром его организации является прагматика СТ (отношение знака к участникам речевого акта). Как известно, прагматика описывает прагматическое значение языковых знаков, включающих три важнейшие категории 1 Перформацию, описывающую намерения говорящего строить фразу в качестве вопроса, повеления и т.д 2 Пресуппозицию, т.е особые условия контекста, благодаря которым высказывание понимается однозначно 3 Постулаты общения - совокупность пресуппозиций, например, диалога [Колшанский 2005].

Все три постулата требуют обращения к субъектно-объектной организации коммуникации, что применительно к СТ приобретает особое значение, поскольку достижение им суггестивного эффекта во многом зависит именно от личности произносящего и воспринимающего СТ

Субъект, произносящий СТ, должен осуществить выбор формы выражения сакрального содержания в соответствии с намерением, ситуаци-

ей, адресатом Объект, воспринимающий СТ, должен быть готов к его восприятию, и, следовательно, обладать соответствующими фоновыми знаниями, культурной компетенцией (совокупностью пресуппозиций), достаточными для декодирования сакрального смысла текста В противном случае сакральная коммуникация не состоится.

Рассмотрим варианты прагматических установок, выражаемых разными типами СТ.

• Достижение желаемого результата (типы СТ - мольбы, заклички, заговоры, календарная обрядность).

Мольба, как правило, сопровождается обещаниями со стороны исполнителя СТ тоже что-то со своей стороны сделать для того, к кому (чему) обращена просьба Например, «Мольба ветру» В поморье перед возвращением рыбаков домой бабы целым селением отправляются к морю молить ветер, чтоб не серчал и давал бы льготу дорогим летникам Для этого они предварительно молятся крестам, моют котлы, бьют поленом флюгер, чтобы тянул поветерье, вспоминают и считают ровно двадцать семь (3 х 9) плешивых знакомых и затем выкрикивают «Веток да обедник, пора потянуть' Запад да шалоник, пора покидать1 Тридевять плешей, все сосчитанные, пересчитанные, встокова плешь наперед пошла Встоку да обеднику каши наварю и блинов напеку, а западу шало-нику спину оголю, у встока да обедника жена хороша, а у запада шало-ника жена померла» [Забылин 1880 392] Данный СТ представляет типичный пример стратегии задабривания для достижения результата вербальной просьбе предшествует строго регламентированный алгоритм мифоритуальных действий, в том числе с использованием магии числовой семантики (целый ряд сакральных чисел - три, девять, двадцать семь) и символической партиципации (плешь - как отсутствие сверхъестественной силы, следовательно, ничто не может помешать возвращению), задабривание одного и посулы в его адрес (восточного ветра) сочетаются с обидой, наносимой его противоположности (западному ветру)

• Предписание исполнения установленного традицией хода вещей, «как положено» (типы СТ - семейная и хозяйственная обрядность) Ярким примером таких СТ являются предписания контактов с домовым при переезде в новый дом хозяева, выходя из старого дома, должны раскланяться во все четыре угла, говоря «Хозяйнушка господин, пойдем в новый дом на богатый двор, на житье, на бытье, на богачество», В новый дом вначале вносят образа, потом впускают кошку, приговаривая «Вот тебе, хозяин, мохнатый зверь на богатый двор, пой, корми, рука- вичкой гладь1» После ужина на новом месте домовому оставляют еду и

питье [КДФЭ, 1978 - , Забылин 1880, Виноградова 2000 и др ] Чтобы все шло «правильно», каждый этап обживания нового пространства регламентирован ритуальными действиями и словесными формулами общения с домовьм, в числе которых и уважительные эвфемистические его имена

• Предсказание, предугадание, прогноз (типы СТ — гороскопы, гадания, приметы) Гадательные СТ, как правило, имеют временную приуроченность считалось, что наиболее «правильный» прогноз можно получить на святочной неделе (переломное время перехода от одного года к

другому) Примеров гадательных практик самого разного свойства множество, приведем здесь лишь один вариант такого гадания Девки ходили подслушивать по деревне под окна и по тому, кто что услышал, судили, что кому будет в году [КДФЭ, 1978] Психологический механизм воздействия данного типа СТ тонко отмечен известным этнографом, культурологом, фольклористом ХЕХ века М Забылиным. «Если воображение сильно возбуждено, нервы тоже, то легко может случиться, что возбужденная особа, в полузабвении увлеченная мыслью и силою воли до мозга костей слышит, скорее во сне, то сладкое венчальное, то погребальное пение, из чего выносит, что ей в этот год или идти замуж, или помереть» [Забылин 1880 16] Такой «гипнотический транс» - необходимая основа подготовки к восприятию и интерпретации прогностического текста К самым распространенным прогностическим СТ относятся народные предсказания на рождение ребенка Родился утром - будет здоровый и счастливый, если в полдень — будет богат, задира и буян, если вечером — хворать часто будет, если ночью — то ладно и хорошо будет жить в семье, работящий и ловкий будет (д Паршино, Богд ) На Куполу в Иванову ночь зачнешь - богатырь будет, а в Святую Троицу — богобоязнен станет На ущербном месяце — болеть будет, а при полной луне — здоров и богат На вечерней заре зачнешь — дитя угрюм и зол родится, на утренней — весел и добр будет В полдень зародится — будет ленив, а в полночь —работлив (д Чернокорово, Богд)

• Защита от возможных бед, подстерегающих человека, от неприятностей и воздействия разного рода сил, в том числе сверхъестественных (типы СТ - обереги, заговоры) Такая апотропеическая функция является одной из ведущих для СТ семейного и хозяйственного тематических циклов Выбор апотропея зависит от конкретных обстоятельств жизни человека, как правило, к таким СТ обращаются в переломные периоды жизни Ср, например, оберег жениха Когда молодой идет в дом невесты на жительство (зять-приемыш), то, вступая в избу после венца, произносит слова, глядя на потолок «Я иду, зверь лапист и горд, горластый, волк зубастый, я есть волк, а вы есть овцы мои» [Забылин 1880] В данном случае субъект, произносящий СТ, отождествляет себя с другим субъектом (могучим зверем), называет себя его именем Считается, что к нему переходит сила того, с кем он себя идентифицирует, эта сила становится магической и производит необходимое воздействие на окружающее пространство Вообще отказ от собственного «я» и произнесение СТ от чужого лица (другого существа, природного явления или даже неодушевленного предмета) - типичный прием для данного типа СТ. Подобного рода тексты являются наиболее символически насыщенными

• Исправление ненормального, неправильного хода событий (типы СТ — магические заклинания, заговоры) Если уже случилась какая-то неприятность, ее устраняют СТ, предусматривающим четко алгоритмизированные действия и слова, направленные на конкретное явление Символика таких СТ максимально прозрачна, в основном это невербальная символика предмета или атрибута Например, устранение сглаза ребенка* Если кто-нибудь говорит матери, что ее младенец красив, здоров

или еще как-то похвалит, то суеверная мать, чтобы не изурочили (= не сглазили) ребенка, облизывает ему три раза лицо и каждый раз сплевывает на землю Можно еще умыть его трижды, если есть под рукой вода, или вытереть ему лицо подолом своей рубахи и стряхнуть ее, говоря «С гуся вода с моего (имярек) прикосы, уроки, переполохи Будьте слова мои крепки и лепки. Аминь'» [КДФЭ, 1999]

• Предостережение, устрашение, угрозы (типы СТ ~ страшилки, заговоры, направленные на злые силы, приметы) Этот вид прагматической установки может быть одной из частных тактик, применяемых в СТ (ср традиционный элемент колыбельных придет серенький волчок и укусит за бочок, устрашение детей, которые не хотят спать вот заберет тебя бука // буканко), или отдельной текстообразующей стратегией Например Если беременная спит, то шторы должны быть закрыты, чтоб лунный свет не падал, на живот, не то ребенок лупать (лунатить) может Беременной нельзя есть со сковороды или из кастрюль, иначе ребенок родится с черными пятнами На воду долго не гляди — ребенок косым на глаза будет Отяжелевшая не должна смотреть на плохое, уродливое — ребенок уродцем может уродиться, смотри на здоровых детей, мужа и на все красивое — ребенок будет здоровый и на мужа похож Рыбу не ешь — ребенок долго не будет говорить, ежели ты тяжелая [КДФЭ, 2004]

Приведенные примеры - яркое проявление особого типа регламентации, в которых запрет объясняется (более типичны ситуации запрета «нельзя, потому что нельзя» и регламентированных правил «так надо, потому что так принято») Причем именно рациональное объяснение и придает силу СТ, так как предостережения и угрозы касаются наиболее значимых моментов человеческого бытия

Глава 2. «Мифосимволизм сакрального текста» включает анализ основных характеристик символа, существенных для интерпретации СТ (2 1 ) и мифологемы как «свернутого» СТ (2 2.) Мифологема рассматривается нами как операциональная единица анализа культурно-национальной картины мира, обладающая многоуровневой иерархией смыслов Во-первых, она обращена в прошлое, ее основу составляют традиции национальной культуры, во-вторых, она отражает настоящее, реальность современной культурной ситуации, стереотипы коллективного сознания. Эти параметры мифологемы обусловливают необходимость обращения как к анализу мифоритуальной традиции, так и к интерпретации современных проявлений исходных архетипов Далее предлагается модель лингвокультурного анализа мифологем, которая базируется на следующих постулатах:

— Мифологические представления являются основой ритуалов, представляют их «мыслительную часть» Именно в мифологических представлениях заложено первичное практическое знание человека о мире, поэтому они выступают основой регламентации поведения отдельного индивида в соответствии с правилами, принятыми социумом

— Мифологема как единица мифологических представлений синтезирует особым образом осмысленную реальность практического знания о

предмете и сакральность ритуализованного образа предмета, сложившегося в сознании человека (в коллективном представлении)

— Мифологема может выступать в качестве единицы структурирования культурного текста, включающего элементы разных кодов- вербального. предметного и пр, что обусловлено сущностными свойствами мифа

В соответствии с вышесказанным модель лингвокультурного анализа мифологемы можно представить следующим образом 1. Семантическая структура «имени» мифологемы (по словарным дефинициям) 2 Современные социально-культурные стереотипы, представляющие мифологему 3 Сюжеты-истоки (мифологические, обрядовые, фольклорные, бытовые) 4. Элементы мифа, формируемого данной мифологемой (система образов, сквозных мотивов, ритуальных действий и атрибутов) 5 Связанная с мифологемой идиоматика (афористика) и ее интерпретация 6 Трансформация семантики мифологемы забвение, переосмысление, рождение новых смыслов и т п

Операциональность предложенной модели продемонстрирована анализом мифологемы баня (2 3 ) и ночь (2 4 ),

Глава 3. «Заговор как сакральный текст» представляет собой лин-гвокультурологическую интерпретацию семантики (3 1), синтактики (3 2 ) и прагматики (3.3 ) заговора как СТ Тематическое содержание заговоров составляют основные бытийные параметры человеческого существования, осмысленные сквозь призму мифологического сознания. При этом в качестве семантической доминанты заговора как СТ выступают семантические сферы, неоднократно интерпретированные народным сознанием и составляющие темы целых циклов заговоров («Детские», «Любовные», «Лечебные», «Семейные», «Хозяйственные» и др). Такая классификация отражает аксиологическую выделенность информации, значимой для данной культуры, положительно или отрицательно оцениваемой народным сознанием Заговорные тексты условно можно представить в виде двух семантических инвариантов (конструктивного и деструктивного) Инвариант понимается нами как совокупность базовых элементов заговорного текста, представляющих все его композиционные части в виде устойчивых языковых формул, формирующих сакральный смысл и создающих суггестивный эффект. Компонентами, структурирующими заговор, являются (1) введение, или молитвенное вступление, состоящее, как правило, из одной - двух клишированных формул; (2) зачин, который включает описание пути отправителя заговора в ирреальное (мифологическое) пространство; (3) описание ирреального пространства, маркирующего сакральный прецедент, (4) описание системы мифологических персонажей (помощников и вредителей), (5) описание действий субъекта заговора и/или мифологических персонажей, (6) заклинательная часть, содержащая обращение субъекта заговора к мифологическим персонажам с просьбой, мольбой, повелением и т.п, что составляет непосредственно предмет сакральной коммуникации, (7) установление партиципативных связей между заговариваемым явлением и явлениями окружающего мира (с использованием типичных приемов вербальной магии), (8) предполагаемый результат заговора, (9) закрепка, как правило, в виде магической формулы, призванной закрепить силу

слов заговаривающего; (10) зааминивание - произнесение заключительного слова, которое в заговоре многофункционально оно может выражать значения 'завершение действия', 'подтверждение произнесенного', 'уничтожение явления, на которое направлен заговор', 'защита от нечистой силы', 'ограждение от напасти' и др [см, например, СД, т I. 105].

Инвариант смоделирован нами на основе 168 «приворотных» заговоров и 66 «отворотных»2 путем выделения в них названных выше композиционных частей и регулярно повторяющихся языковых формул, структурирующих каждый из указанных компонентов заговора Ср :

На благополучие (приворот)

На разлучение (отворот)

(1) Встану я, раба Божья (имярек), благословясь, помолюсь, перекрестясь (отцом прощена, матерью благословлена)

(2) пойду из дверей в двери (из избы дверьми), из ворот в ворота (из двора воротами), в чисто поле под восточну сторону (на восток лицом, на запад хребтом, в праву сторону, на широкий двор, на широкую улицу, в луга изумрудные )

(3) В чистом поле лежит Ла-тыръ-камень (бел горюч камень), стоит Пресвятая апостольская (белокаменная, золотая) церковь, среди церкви стоит престол (есть океан-море, в океан-море - старый дуб)

(4) На престоле сидит сама Пресвятая Богородица (дева Мария), летит святой херувим, живут 77 братьев и Вихорь Вихреевич, три девицы, три молодицы, 12 ветров, красно солнышко-батюшка

(5) Я им помолюся, умоюся росою целебною, утруся мхами шелковыми (белым полотеныш-ком), поклонюся красному солнышку, ясной зорюшке Попрошу

(6) не сушите матери родной

Встану не раба и не Божья, не благословясь, не помолясь, не перекрестясь Не во имя Отца, не Сына, не Святого духа

пойду не из дверей в двери, не из ворот в ворота (не этими дверьми, нижним ходом), на запад лицом, на восток затылком, в темный лес собачьими тропами (кошачьей дорогой, по кротиным следам, мышьей тропою), косой огородой, змеиной норой

Не в чистом поле есть черное-черное море, синий камень, пенье да коренье, стоит избушка на курьих ножках, ледяная печь, по огненной реке плывет осинова лодка (с угольем зыбня, черный плот)

Сидит черт с чертовкой (водяник с водяницей, черт и леший, кошка и собака, жихарь с жихарщей, мокрая медведица), там живет батюшка Сатана, волк идет горою, домовой - водою

Они грызутся, ненавидятся, плюются, харкаются, режутся ножами, секутся топорами, врозь лицами сидят, одной думы не думают, совета не советуют

2 Такая разница в количественном составе двух анализируемых типов заговоров объясняется непопулярностью в русской народной традиции деструктивной магии, направленной на человека.

земли, а присушите раба Божьего (имярек), разожгите у раба Божьего алую кровь и ретивое сердце (черную печень, горячую кровь и всю стать человеческую)

(7) Как серый заяц не может ни быть, ни жить без ретивого сердца, без бурой печени (как рыба без воды не может жить, как без воды, без хлеба, без соли, без свету белого не могут жить), так

(8) чтоб рабу Божию (имярек) не спать, не лежать, ни жить, ни быть, ни днем дневать без меня (меня не забывать), так бы раб Божий припекся (присох) ко мне

(9) вот вам мои слова - ключи и замок

(10) Аминь!_

Как чертуха космата, волосата, соплива, ноздрива

как лютое зверье вместе не живут, не пьют, не едят, друг на дружку не глядят, дерутся, цапаются до кровавых ран, так бы и

такая-то (имярек) казалась рабу Божию космата, волосата, соплива, ноздрива . жили бы такие-то (имена), друг ко другу зло питали, друг друга хулили, попрекали

эти слова взяла я со дна омута

Аминь Тьфу'_

Все компоненты текстов совершенно явно ориентированы на выражение семантических оппозиций «праведный - неправедный», «восток -запад», «чистый—нечистый», «благо — зло», «светлый — темный»

Каждая часть приворотного заговора находит отражение в своем «ан-типоде-отсушке», причем это отражение может быть представлено по-разному Так, в молитвенном вступлении (1) мы видим «зеркальное» противопоставление лексических единиц в тождественных синтаксических структурах, где перед каждым словом ставится прямое отрицание частицей не. раба - не раба, Божья - не Божья, благословясь - не благо-словясь, перекрестясь - не перекрестясь и т д

В части, рисующей путь субъекта заговора в ирреальное пространство (2), сначала тиражируется тот же прием из дверей в двери -не из дверей в двери, из ворот в ворота -не из ворот в ворота. Затем оппозиция доброго - злого усиливается лексико-семантическими средствами, описывающими, с одной стороны, пространство «нереального светлого», с другой — «нереального темного»- чисто поле - темный лес, широкая улица, правая сторона — косая огорода, кошачья дорога, собачьи тропы; широкий двор - змеиная нора и т.д

Сакральный прецедент (3) считывается в опоре на устойчивые лексические маркеры- Латыръ-камень, Пресвятая апостольская церковь, престол, океан-море — пенье да коренье, избушка на курьих ножках, ледяная печь, огненная река, осинова лодка и т д Кроме того, активна цветосим-волика, подчеркивающая противоположность пространств белокаменная, золотая (церковь), бел горюч (камень) - черное-черное (море), синий (камень), черный (плот)

Системы мифологических персонажей (4) обоих пространств традиционно полярны Пресвятая Богородица, святой херувим, солнышко-батюшко — Сатана, леший, водяник с водяницей, черт с чертовкой

Акциональная составляющая (5) представлена несимметрично если «приворот» содержит описание действий субъекта заговора (Я) помолю-ся, умоюся (росою целебною), утруся (мхами шелковыми), поклонюся (красному солнышку), попрошу, то в «отвороте» исполнитель заговора как будто бы самоустраняется, осознавая неправедность своих действий Описываются лишь деструктивные действия мифологических персонажей, населяющих смоделированное в СТ «нечистое» пространство (Они) грызутся, ненавидятся, плюются, харкаются, режутся (ножами), секутся (топорами), совета не советуют и т д

Заклинательная часть (6) содержит указание на желательные действия, с помощью которых можно достичь результата присушите (раба Божьего), разожгите (алую кровь и ретивое сердце) В отвороте эта часть составляет фигуру умолчания, отправитель заговора встает не по правилам заговорного канона (не на восток лицом, на запад хребтом, а наоборот - на восток затылком, на запад лицом) и «не видит», что творит нечистая сила

Логика и способы языковой организации следующих двух частей (7, 8) одинаковы, а с точки зрения содержательного наполнения отличаются лишь тематической отнесенностью оснований сравнения и аксиологической противопоставленностью понятий, используемых в качестве эталонов сравнения

Самоустранение субъекта, отмеченное выше, подчеркивается и тем, что он «открещивается» от произносимых им слов (9), тем, что традиционное зааминивание (10) в «отвороте» сопровождается закрепкой тьфу.

Вообще табуирование (запрет на прогонесение определенных слов, использование предметов и действий) и эвфемизация (замена запретных слов, предметов, действий другими, сходными по функции) - существенные содержательные характеристики заговоров. «Репертуар» приемов эвфемизации в СТ достаточно разнообразен а) синонимическая замена или замена «подставными словами, которые своим содержанием должны воздействовать на природу называемого существа или даже предмета в желательном направлении» [Зеленин 1929], б) замена сакральных наименований профанными, бытовыми или терминами родства, в) образование уменьшительно- ласкательных наименований, г) использование тактик задабривания и лести, д) объяснения намеками, е) использование фигур умолчания и т п

Таким образом, анализ семантики заговора в соответствии с выделенными нами параметрами СТ позволяет отметить, что при всем тематическом разнообразии заговоров для передачи культурно значимых смыслов в них моделируются особые типовые ситуации, чаще всего воображаемые, но «спроецированные» на реальность Все эти ситуации можно представить в виде двух основных формул «НА» («ДЛЯ чего-либо») и «ОТ» («ПРОТИВ чего-либо»). Первый тип ориентирован на достижение цели в будущем, второй - на исправление «неправильного» хода вещей Семантика заговора как СТ обнаруживает синкретизм архаических

представлений о реальной и нереальной действительности, где объединяется в частности логическое и чувственное, рациональное и эмоциональное начала, когда удача приписывается как действиям (= и словам) самого человека, произносящего заклинательный текст, так и вмешательству таинственных сил, неподвластных разуму. Семантическая модель заговора демонстрирует системность архаических представлений о человеческом бытии, что находит отражение в смысловых комплексах, где компоненты выражают сакральную семантику только в соотнесении друг с другом Так, все компоненты семантического пространства лечебного заговора ритуализованы и направлены на «завораживание» болезни целыми вербальными комплексами К ним можно отнести словесный образ (портрет) болезни, ее имя, обозначение лекаря по производимому им действию, названия самого магического действия, симпатического средства, используемого для изгнания болезни (растения, ритуального предмета и т п ) К параметрам заговора как СТ относится также содержательная вариативность, которая проявляется в частности в наборе символов, соотносимых с традиционными мотивами заговорного универсума

Вариативность заговора и его семантическая комплексность особенно ярко обнаруживается при анализе синтактики, демонстрирующей сочетание разнокодовых знаков при формировании и трансляции сакрального содержания, базирующегося на вере в единство и магическую силу слова, обряда и действия

Заговор имеет свою специфику не только в содержательном отношении, но и в правилах реализации сакрального канона, в правилах синтактики Организация заговора как СТ начинается с регламентации правил произнесения Как правило, определяется даже исполнитель на конкретные ситуации, когда необходимо использовать заговорную практику, а параметры, которым должен соответствовать исполнитель, четко осознаются до сих пор диалектоносителями: Например, заговоры на легкие роды должна читать повитуха — пожилая женщина, не изменявшая мужу, которая сама имеет детей Эта женщина никогда не должна участвовать в обмывании мертвых, лучше выбирать светловолосую и светлоглазую старушку, покладистую, с теплыми руками и мягким голосом А вообще заговоры должен произносить здоровый, непьющий, порядочный человек [КДФЭ-2004]

Структура представления информации в тексте подчинена созданию особой реальности, построенной по особым канонам знак - знак (одно-кодовые и разнокодовые), в соответствии с логикой мифологического мышления, не предполагающей рациональной оценки содержания Информация передается с помощью заговорных формул, специальных символов и ритуальных манипуляций Типичным приемом партици-пативной магии является ориентация на прецедент, в том числе и сакральный [см. Топорова 1994, 1996, Агапкина 2005]. На сакральный прецедент ориентирован, например, выбор места для родов1 А рожали где скот обряжают — в хлевах Старики в избу-то не пускали [РЗиЗ-4], Господи, благослови1 На этом месте Богородица Христа родила, свечой крестила, меня спанюшки отвалила [РЗиЗ-5] В последнем контексте содержится прямая отсылка к сакральному прецеденту.

Ведущей в представлении сакральной информации является вербальная магия, которая достигается разными свойствами знаков Вербальный знак указывает на особенности магического манипулирования, а также сам выступает как эквивалент ритуального действия и организующее начало для невербальных знаков

Особую смысловую нагрузку для выражения идеи всеобщей партици-пации выполняют в заговорах разнообразные фигуры сравнения. На приеме сквозного сравнения могут быть построены целые СТ Ср, например, заговор «на остуду между молодцем и девицей»' Как мать быстра река Волга течет, как пески с песками споласкиваются, как кусты с кустами свиваются, так бы и раб такой-то не водился с рабой такой-то, ни в плоть, ни в любовь, ни в юность, ни в ярость, как в темной темнице и в клевнгще есть нежить простоволоса, и долговолоса, и глаза выпучивши, так бы раба такая-то казалась рабу такому-то простоволосой, и долговолосой и глаза выпучивши, как у кошки с собакой, у собаки с росомахой, так бы у раба такого-то с рабой такой-то не было согласья ни днем, ни ночью, ни утром, ни в полдень, ни в пабедок [РЗ-247]

Помимо фигур сравнения, в повествовательную структуру многих заговоров включен ритуальный диалог, который представляет собой своеобразную ролевую игру исполнителя заговора с разными силами, способными помочь в достижении желаемого результата Такие диалоги, как правило, не сопровождаемые действиями, есть не что иное как имитация деятельности (изгнание болезни, снятие сглаза, ведение хозяйства итп)-

— Что куришь ?

— Полуночну, беспокойну, уроки, прикосы, исполохи

— Курь пуще, курь сильнее, чтобы сроду не бывало, рабу Божьему (имя) спокою давало [РЗиЗ-95]

Специфической для заговоров можно, по-видимому, считать фигуру умолчания (= невысказанного сравнения), выступающую как своеобразное табу на произнесение названия болезни, названия нечистой силы и т п. Ср От угля плод не живет, от камня трава не растет, в мертвом теле душа не живет [РЗиЗ-1872] - заговор от чирея, который сам никак не называется. Ассоциативная связь между представленными и «достраиваемой» предикативной структурами логически вычисляется имплика-тура «так и тебе, чирею, не расти на теле» Корректность такой экспликации подтверждается сравнением с аналогами, записанными в разное время в разных районах Ср, например, текст, где вторая часть сравнительной конструкции представлена эксплицитно От камня плоду нет, от угля трава не растет, в мертвом теле души нет, тебе, чирею, вереду, гнойнику, пупышу, на белом теле места нет [РЗиЗ-1874]

Рассмотрим далее сочетания разнокодовых знаков, создающих единый смысловой комплекс СТ В качестве примера приведем текст родин-ного обряда [запись 2004 г., Богд ].

Как только подходили роды, всех посторонних из дома выпроваживали Считали, что когда чужой в доме, то вдвое продлеваются родильные муки, опасались и сглаза. Часто работали в бане, но одну рожениц в бане никогда не оставляли Банник мог уходить насмерть

Роженицы ходили к бабке, просили снять все дурное «Баушка гордая, рука твоя легкая, сведи меня рожонушку во теплу парну баньку, в белу умываленку Вызволи меня, баушка, от мук и болезней» Бабка шибко ловко роды принимала, кого стоя, кого лежа, кого сидя заставляла рожать и ребенка поворачивала, ежели неправильно лежал Уговаривала не хулить, не бранить ребенка пока рожался он. Бабка готовила наго-ворну воду ходила за ней с новым ведром на речку Вернувшись в баню, молилась Потом погружала в ведро правую руку и, зачерпнув там горсть воды, сливала ее по руке через локоть в ведро и приговаривала «Как вода на локте не держится, так и рабе божьей — ни лихие оговоры, ни призоры не держитесь1» Бабка черпала воду три раза, потом с молитвой опускала в эту воду три красных уголька и чертила на воде ножом крест После этого считалось вода целебной Бабка-повитуха сажала рожениг{у на банный порог лицом на восток и три раза брызгала ей в лицо «заговорной водой» со словами «Вода-водица' Вода-благодарица! Вода-царица1 Как течешь, смываешь красны бережочки, желты песочки, пенья и коренья, белы каменья, так омой рабу божью Сухватки, призоры, лихие оговоры — из лиц и косиц, из ясных очей, из черных бровей, из белого тела, из ретивого сердца, из горячей крови Тем моим словам ключ и замок, крепкий заговор> Считалось, что вся нечисть исчезла и роженицу охраняет этот заговор. После бани ребенка сразу же клали к груди матери и желали «Дай Бог кому дитенка родить, тому и вскормить» Ребенка и роженицу оберегали, до каши ребенка не кому не показывали Каша была недель через шесть Крестили раньше иногда сразу при рождении

Эффект суггестивного воздействия СТ достигается не только вербальной его составляющей, но и за счет дополнения словесных магических формул изобразительно-символическими действиями, ритуально-предметной атрибутикой, выражающей базовую для заговорной практики логику партиципации. Ср детально описываемые в данном тексте элементы сакрального канона

Пространственная символика место действия - тепла парна банька, бела умываленка - традиционный сакральный локус, где совершались некоторые семейные обряды Общеизвестной является баня рожениц -место изоляции роженицы на время родов и в послеродовой период [см СД, т.1. 138-140] Значимым элементом пространства бани является в СТ банный порог - символическая граница с внешним миром, от которого на время родов отгораживали роженицу, а также препятствие д ля нечистой силы. В записанном СТ упоминается также дом, из которого выпроваживали посторонних Дом - основа благополучия рода, средоточие жизненных ценностей, внутреннее, безопасное пространство, свое, в противоположность внешнему, опасному, чужому В тексте заговора встречается указание на то, что роженицу садят на банном пороге лицом на восток, что отражает устойчивость традиционной сакральной отмеченности восточной стороны (подвосточной, востока) в противоположность западной, «сакрально негарантированной»

Ритуальные действия направлены, с одной стороны, на изоляцию, ограждение роженицы и появившегося на свет ребенка от внешнего мира,

чужого глаза (всех посторонних из дома выпроваживали, опасались и сглаза, роженицу оберегали, до каши ребенка не кому не показывали), с другой стороны - на охрану, оберег (одну роженицу в бане никогда не оставляли, крестили раньше иногда сразу при рождении) Вполне естественно, однако, что основной функцией ритуальных действий было облегчение родов, и в этом смысле чисто практические действия (бабка шибко ловко роды принимала, ребенка поворачивала) сочетались с собственно ритуально-магическими (уговаривала не хулить, не бранить ребенка пока рожался он - считалось опасным бранить детей, так как их могут забрать злые силы, а на том свете дети отвернутся от бранившей их матери [см. СД, т I 250-253], готовила наговорну воду ходила за ней с новым ведром на речку, молилась, погружала в ведро правую руку, зачерпнув там горсть воды, сливала ее по руке через локоть в ведро и приговаривала, черпала воду три раза, потом с молитвой опускала, сажала роженицу на банный порог, брызгала ей в лицо_«заговорной» водой)

Субъектно-объектная организация в соответствии с сакральным каноном ориентирована на противопоставление свои — чужие и включает как реальных действующих лиц (роженица, бабка, баушка, бабка-повитуха, посторонние, чужой), так и высшие силы, к которым обращаются за помощью (Бог, Вода-царица), и демонологические персонажи (банник, нечисть), в том числе антропоморфные образы болезней, которые могут прийти мучить роженицу и ребенка (сухватки, лихие оговоры, призоры) Предметно-изобразительная символика в данном СТ представлена комплексно текучая (проточная) вода - символ очищения и быстроты (родов) — «очистительная символика воды раскрывается во многих обрядах хождение за водой, внесение ее в дом, обливание, умывание, заговаривание» [СМ 1995 97], новое ведро - ритуальный предмет, сакральный статус которого основан на таких признаках, как 'чистота', 'продуктивность', 'жизнеспособность' [см СД, т1 420 - 422], крест -охранительный символ почти во всех культурах, для христиан — главный символ силы и власти Христовой [Символы . . 2003 244-248], правая рука - элемент базовой семиотической оппозиции правый - левый, связанной в традиции народной культуры с противопоставлением счастье -несчастье, жизнь — смерть

Числовой код данного СТ традиционно представлен символикой троекратности: Бабка черпала воду три раза, три раза брызгала в лицо роженице «заговорной водой», с молитвой опускала в эту воду три красных уголька Троичная символика связана с тремя царствами - небом, землей и преисподней. Для родинного СТ троекратность производимых ритуально-магических действий имеет особое значение, так как символизирует «гармонию микро- и макромиров и Божественное единство начала и конца, ср. бретонск йегои 'начало, начинать', др -инд. $т 'женщина', 'та, которая зачинает жизнь' [Маковский 1996.213].

Символика цвета в СТ достаточно прозрачна и связана с мотивом чистоты, очищения, как вода омывает (очищает) белы каменья, желты пе-сочки, так омывает рабу божью, бело тело — актуализирована сакральная партиципация светлого (= чистого, здорового) природного и человеческого начал. Второй цветосимвол - красный - выступает как «сквозной

симпатический эпитет»' красны бережочки, три красных уголька в ассоциативной связке с ретивым сердцем и горячей кровью.

Весь этот символический комплекс выполняет общую апотропеиче-скую функцию — оберег от нечистой силы, а для его усиления добавляется вербальная закрепка. Тем моим словам ключ и замок Ср осознание информантом, передавшим этот СТ, его силы Считалось, что вся нечисть исчезла и рожениг^у охраняет этот заговор

Соотношение знаков СТ характеризуется, с одной стороны, устойчивостью, с другой - вариативностью Устойчивость заговора как СТ проявляется, во-первых, в заданной каноном композиционной структуре, во-вторых, каждому компоненту структуры соответствует устойчивый набор клишированных конструкций, ритуально-магических формул, символов и атрибутики. Устойчивым является и достаточно ограниченный крут мотивов, реализуемых заговором Это позволяет говорить об инварианте заговора (см , например, смоделированные выше присушку и от-сушку) Вариативность заговора как СТ обусловлена территориальной и временной изменчивостью, что находит отражение в частности в «редукции» текста при сохранении собственно заклинательной части, к которой сводится пафос заговора Существенной является и вариативность СТ, обусловленная разными комбинаторными возможностями знаков для выражения сакрального содержания Прагматика заговора основана на том, что кодирование и декодирование информации осуществляется участниками сакральной коммуникации, владеющими неким общепризнанным набором магико-символических знаков, правил их сочетания и навыками их выбора и использования в определенных ритуалом целях Следует при этом учитывать, что «естественная эгоцентричность человеческой речи находит свое выражение в прагмасемантическом содержании любого высказывания» [Химик 1990 170].

Субъект, исполнитель заговора, должен осуществить выбор формы выражения сакрального содержания (заговорных клише и невербальных компонентов) в соответствии с прагматической установкой, ситуацией, адресатом Особенность заговора по сравнению с другими СТ заключается в том, что субъектом является не только тот, кто исполняет текст, но и тот, кто участвует в ритуале и формально является объектом магических манипуляций заговаривающего Это может быть больной человек, которого нужно излечить посредством СТ, жених и невеста в одном из ритуалов свадебного обряда, на которых нужно наслать «благодать» или от которых отвести возможные неприятности, и тп. Особое значение при интерпретации СТ приобретает фактор учета пресуппозиции, позволяющей участникам ритуала однозначно декодировать его смысл Субъект заговора апеллирует к различным видам магии с целью достижения желаемого эффекта, и в первую очередь использует разнообразные языковые формы взаимодействия с виртуальной реальностью (табу, иносказания, умолчания, задабривания, команды и т.п)

Объект заговора - это своего рода «симулякры», не реальные персонажи, а те, которые созданы коллективным сознанием как воплощение сил добра и зла, помогающих человеку или наносящих ему вред. В соответствии с этим выбор прагматических клише заговорного СТ осуществ-

ляется с учетом верований и сакрального канона жанра При этом от типа объекта, на который заговор направлен, зависит выбор речевого жанра, конкретных языковых формул, неязыковой символики, алгоритма мифоритуалышх действий

Первый тип прагматических установок связан с полем положительной оценки Речевые жанры - просьба, мольба, молитва, уговор Адресат-помощник. высшие силы Вся святая небесная сила, Матушка Пресвятая Богородица, Мать Божья, Царица Небесная, Иисус Христос, Сын Божий, святитель Христов Никола-батюшка, ангелы-хранители, двенадцать апостолов, человек Божий, царь Морской, олицетворенные силы добра или связанные с человеком логикой партиципации явления природы, бытовые предметы (зоренька красная, ясная, утренняя, река-рекица, вода-водица, батюшка дверной скрип, сенной скрип, сенная дверь, ба-нюшка-парушка); животные, птицы, рыбы (куры белы, куры рябы, куры всяки, серый кот, щука) и т д.

По своей содержательной сути указанные речевые жанры представляют собой обращение субъекта, имеющего целью исполнение желания, к кому-либо (адресату-помощнику), кто может это желание исполнить Ср. Просьба - обращение к кому-либо, призывающее удовлетворить какие-либо нужды, желания, исполнить, соблюсти что-либо [MAC, тШ 530]. Мольба - 1 Горячая, страстная просьба 2 Молитва, моление [MAC, т II. 285]. Уговор - 1. Убеждение, увещание кого-либо в чем-либо 2 разг Взаимное соглашение по поводу чего-либо [MAC, т IV 458]

Ведущей конструкцией в этой группе заговоров являются перформа-тивные высказывания, «в которых повествование равносильно самому осуществлению действия, <причем> наличие слова я или других обозначений эксплицитной связи с говорящим является основным условием <их>создания» [Химик 1990 32] Адресат обращения в таких конструкциях может быть как эксплицитным, так и восстанавливаемым из предыдущего контекста. Ср . Идет Иисус Христос, я ему возмолилась, я ему воскорилась Иисус Христос, открой трое ворот выпусти раба Божья младеня - [РЗиЗ-19] На престоле сидит Пресвятая Богородица, Царица Небесная Я тебе помолюсь. Я тебе поклонюсь, возьми ключи золотые, отопри горы местные, горы отпирай, крови проливай, мне, рабе Божьей (имя), младенца на руки давай - [РЗиЗ-16]

В первом случае рефлексивный перформатив используется при прямом обращении, во втором - при обращении, поддержанном контекстом

Специфически представлен в заговоре уговор Эта форма коммуникации предполагает «взаимное соглашение по поводу чего-либо», однако адресат заговорного обращения «лишен права голоса» (см упоминаемую выше «риторическую адресатность») Субъект - отправитель заговора -должен поэтому прибегать к тактикам задабривания и посулов, чтобы «гарантировать» договоренность- Встану, благословясь, пойду, перекрестясь, помолюся и поклонюся двум зорям, двум сестрам Утренняя зоря Дарья, вечерняя зоря Марья, говорю я вам, уговариваю а возьмите-ко вы у меня всю кашлету и удушье, а снесите-ко ее за океан-море За океан-морем вас ждут-пождут, все примут Там для вас напечено и наварено

Второй тип прагматических установок, связанных с полем отрицательной оценки, характеризуется бблыпим разнообразием речевых жанров: принуждение, приказ, предписания, угрозы, устрашение Адресат-вредитель • олицетворенные силы зла - болезни, недуги, золотухи, испо-лох, переполох, причина глазливая, рожа ветряная, водяная, глазная, головная, застудная, ломовая, огненная, пухлая, руда жильная, грыжа белая, желтая, зеленая, грудная, паховая, подветренная, подъязычная, тоска, сухота, собачья пропасть, ревунюшки-плакунюшки, демонологические персонажи- шутуха-бутуха полуночница, денная полуденнща, щекотка, крикса-моракса, бес ночной, бес проклятый, дьявольский нечистый дух, враги-супостаты, сатанинские дети, черт с чертовкой; растения, скрипун-трава, дурман-трава, дуб, тополь, животные, птицы медведь клыкастый широколапый, волк, гад-змей, гадюки гладуши, черный ворон, сова Заозерская; явления природы огонь жгучий палючий, серый мрак, тьма кромешная, антропоморфные пороки, ненавидости, мысль дикая лихая, худая дума, худая мысль, злобищи, раздоры и брани и т п Естественно, что указанные речевые жанры ориентированы на более «жесткую» коммуникацию, предполагающую «давление на партнера» (адресата-вредителя) с той же целью, что и в предыдущем случае — исполнение желания Ср. Приказ - указание о выполнении чего-либо, распоряжение [MAC, T.III 413]. Принуждение - действие по значению глагола принуждать, принудить - заставить что-либо сделать [MAC, т III. 428]. Предписание — 1. Действие по глаголу предписать — отдать распоряжение о чем-либо, приказать 2 Предложить кому-либо соблюдать или сделать что-либо [MAC, т.1П- 368] Устрашение - действие по глаголу устрашить — вызвать, внушить страх, испугать [MAC, т IV 526] Угроза — обещание причинить кому-либо зло, неприятность [MAC, т IV 462]

В этой группе заговоров в качестве ведущей конструкции, выражающей прагматические установки, выступает императив, имеющий достаточно широкий репертуар форм выражения просьбы, приказа, пожелания и позволяющий четко формулировать коммуникативный замысел исполнителя заговора Значение императива может усиливаться угрозами, устрашением, обещанием причинить зло в случае неисполнения приказа-Змея Екатерина и змей Галич, выньте свой яд из крещеного тела рабы Пелагеи Если же вы свой яд не вынете, буду жаловаться ангелу-архангелу небесному, грозному Он вас побьет, он вас пожжет, пепел ваш в океан-море снесет, повыведет весь ваш род, чтоб вас ни одного гада-змея не было на белом свете [РЗиЗ-1764].

К периферии заговорной модели действия можно отнести пожелания в форме оптатива, условного наклонения в несобственном значении, изображения желаемых действий как свершившихся, достигших результата, а также пояснения словом действия. Все описанные выше структурно-семантические формулы заговорного действия соотносятся с ментальными моделями и выступают как интерпретационный фонд прагматических намерений субъекта заговора, ориентированного на социокультурные стереотипы поведения в определенных традицией ситуациях

Глава 4. «Примета как сакральный текст» посвящена лингвокуль-турологической интерпретации приметы как СТ по разработанной схеме семантика (4 1.), синтактика (4 2 ), прагматика (4 3 ).

Анализ приметы в лингвокультурологическом ключе позволяет обозначить ее как СТ однофразовой двухчастной структуры, обладающий суггестивным эффектом и в силу этого моделирующий поведение человека (социума) на основе символической интерпретации информации о типизированных ситуациях, практически значимых для адресата

Традиционность содержания примет позволяет выделить их основные семантические доминанты Приметы связаны с наблюдениями над внешностью человека и его поведенческими реакциями, с традиционными обрядами и ритуалами, с народным календарем природы, с повседневным бытом, с различными видами хозяйственной деятельности, социальных отношений и т п.

К приметам, обладающим «максимальной сакральностью» относятся мистические и связанные с ритуалами и обрядами. В этих случаях содержательную основу приметы составляет сакральное знание, типизированное в аксиологической системе духовной культуры в виде некоторых регламентации Кто не крестится во время зевоты, у того перекосит рот [Талиц, Богд ]. Отрыжка - душа с Богом беседует [Даль 1993]

Часть примет основана на опосредованных ассоциативных связях, более удаленных от исходного образа, вследствие чего декодирование их смысла возможно лишь при учете комплекса факторов- языковой идиоматики, лексического фона, различных этнокультурных пресуппозиций и т.п Например Заусеницы — злой человек замышляет [Богд ] Ср ассоциативную связь заусеницы - 'зацепа, задоринка, задравшаяся кожа под ногтем, острый край'; зацеплять - 'задевать, трогать, задирать кого-либо', зацепа - 'задира, задора, привязчивый человек', зацепка - 'придирка' [Даль 1989, т1. 662]. Семантические доминанты сакральных смыслов примет этой группы связаны с демонологическими образами (домовой, черт, лукавый), с предметной, временной и акциональной атрибутикой мистического (свечи, ночь и пр ), с числовой символикой (тринадцать, три), со звукосимволикой (стук в доме от неизвестной причины, плач и вздохи домового)

Ядро примет данной группы составляет лексика со значением неопределенности, загадочности явлений: неизвестный, чей-либо, нечаянно, почудится, что усиливает суггестивный эффект Регламентация поведения адресата текста приметы определяется либо эксплицитным предсказанием (к смерти, жди несчастья, лукавый зарежет), либо скрытой угрозой (в одночастных текстах) Угроза эксплицируется на основании включения таких текстов в парадигму примет, содержащих во второй части прогноз неприятностей: тринадцатый за стол не садится . *иначе будет плохо) В последнем случае содержится еще и отсылка к сакральному прецеденту — сюжету из Библии, на Тайной вечере изменник Иуда был тринадцатым.

Для семантики примет, как и для любого СТ, характерен синкретизм, свойственный русской традиционной духовной культуре, которая сохраняет «преемственность, идущую из глубины веков, в ее обиходе «явно и

полнокровно» проявляется и языческая, и православная культура русского народа» [Вендина 2004- 353] Ср. серию примет, отражающих эту «фидеистическую многослойность» Кто в пост скоромное ест, у того рябая невеста будет. Кто в пятниуу перед Вознесением постится, тот от утопления сохранится. Кто перед днем Козьмы и Демьяна постится, тот от смертного греха сохранится Кто перед Успением Пресвятой Богородицы постится, тот от покушения лукавого сохранится [Богд ]

Семантика народной приметы характеризуется разными уровнями глубины осмысления зафиксированного в примете опыта освоения действительности, который может представлять когницию, с одной стороны, как обыденную (профанную) бытовую ситуацию, с другой - как мифо-символическую, вписанную в систему архаической народной культуры. На этом основании и формируется стереотипный образ, который актуализируется всякий раз при использовании (употреблении, произнесении) приметы- Первого теленка надыть есть, а то другие гинуть будут [СРНГ, т 6 173] Текст содержит символику языческой традиции жертвоприношения - одного из дохристианских культов. В несколько трансформированном виде это магико-ритуальное действо вошло в состав многих народных праздников и обрядов, хотя его мифосимволическая основа не всегда осознается участниками соответствующих акций

Языковая стереотипия проявляется в СТ в разных репрезентативных формах: постоянных эпитетах, устойчивых сочетаниях, традиционных сравнениях и т п. Однако это лишь внешний уровень стереотипизации Глубинный же (внутренний) уровень находит выражение в смысловых ассоциациях (сближении слов, обозначающих понятия смежных ассоциативных полей), а также в сквозных мотивах, объединяющих целые серии примет

Семантика приметы как СТ включает и разнообразные формы выражения апотропеических смыслов, направленных на нейтрализацию возможных неприятностей и бед Ср., например, вариант апотропеиче-ской приметы - развернутое объяснение причины запрета и «рецепт» действия-оберега:

Ты подоила, надо закрывать полотенышком, чтоб кто придет в это время, дак не видели, сколько ты молока доишь, разны-ть люди есть, кто-то посмотрит, скажет «О-о, ничеу ей корова-то доит'» И все, как обрежет, гаи вымя заболит, или че-нибудь присунется [Талиц.]

Такие пояснения нетипичны для традиционных устойчивых примет и отмечаются, как правило, в разговорном употреблении в ситуации направленного опроса информанта Более частотным является введение лаконичного вербального оберега во вторую часть текста приметы Коли почудится, что кто-то зовет по имени, то надо сказать ответ домовому «Приходи вчера», - эвфемизм, основанный на алогизме и лексической несочетаемости элементов ритуальной формулы.

Таким образом, анализ основных семантических сфер, отмеченных в текстах примет, подтверждает статус последних как средства обобщения и типизации Суггестивный эффект приметы тем сильнее, чем более точно подмечено и представлено в СТ какое-либо типичное и значимое для

социума явление, а также чем более удачна языковая форма, в которой воплощена соответствующая информация

Организация содержания приметы во многом определяется типизированными сочетаниями знаков в тексте, которые могут отражать логические, предметно-понятийные, ассоциативные, системно-языковые и т п основания их комбинирования в тексте приметы

Рассмотрим некоторые из соотношений «знак - знак», представляющиеся нам наиболее существенными для анализа синтактики приметы

Сопоставление однородных предметов, понятий и явлений объективной действительности;

Если капельники ('сосульки') долгие, то весна длинная [повеем] Прилагательные долгий и длинный в говорах синонимизируются в обоих значениях ('срок' и 'размер' на основе семы 'протяженность'), а в данном случае они выступают в ассоциативной связке причинно-следственного типа, что является одним из традиционных приемов эмпирических («житейских») умозаключений

Сопоставление неоднородных предметов, понятий и явлений объективной действительности:

Если после работы не снимают кос с косников (орудия косьбы), куры нестись не будут [СРНГ] Магическая партиципация выражается здесь соотнесением двух сакральных символов коса - символ смерти, конца, яйцо - символ зарождения, начала.

Лед костроватый — к урожаю хлеба соломою и зерном [СРНГ]. Эта примета, казалось бы, отражает практические наблюдения над явлениями природы и не несет сакрального смысла Однако при обращении к мотивировке прогноза можно выявить «мифические приемы мысли», которые, воплощаясь во внутренней образной форме слова, создают ту нерасчлененность образа и значения, которая составляет специфику мифа [см Потебня 1865] Ср костроватая рожь - 'рожь с примесью сорной травы', костроватый лед - 'шероховатый' [СРНГ, т 15 81] Значение прилагательного костроватый содержит образный компонент 'острая колючка', что дает основание для ассоциативного сближения по этому признаку явлений разных понятийных сфер

Сопоставление явлений реальной и нереальной действительности на основе какого-либо условного признака, не отражающего (или весьма опосредованно отражающего) сущностные свойства объектов сопоставления.

Иголки найти в доме воткнутые, сломанные - к порче, вреду, уроку ('сглазу') — [повеем.] Острые предметы, в том числе иголки, — атрибут колдовских манипуляций, а порча, вред, урок - результат этих манипуляций Тем самым данная примета представляет собой экспликацию сакрального прецедента, связанного с магико-ритуальной ситуацией колдовства, когда «насылание порчи» осуществляется воздействием на символические эквиваленты человека - объекта магии - острыми предметами Считалось, например, что можно изурочить (сглазить) человека посредством прокалывания иголками его изображения, разрезания предметов его одежды, листа бумаги с написанным на нем именем объекта магических манипуляций и т п

Таким образом, первый тип структурирования информации в примете демонстрирует наличие объективного соответствия между сопоставляемыми явлениями, это соответствие рационально, логически объяснимо или выводимо из ситуативного контекста Такое освоение реального бытия через призму интеллектуального опыта характерно для метеорологических примет и примет хозяйственно-бытового назначения, которые мы не относим к сакральным текстам (см Главу I)

Во втором случае для установления соответствия между неоднородными предметами реальное бытие осваивается через призму чувственного и/или мистического опыта, что является базовой когнитивной стратегией структурирования текстов примет календарной и обрядовой тематики

И, наконец, третий тип демонстрирует освоение металогического (реже - реального) бытия через призму мистического опыта Сопоставление, сближение явлений здесь условно, символично, суггестивно, иррационально, поэтому является одним из ведущих способов формирования и выражения сакрального содержания в примете.

Так, например, разные типы примет могут базироваться на игровой когнитивной стратегии, становясь в большей или меньшей степени игровыми текстами и не выходя при этом за рамки жанровой отнесенности В этом случае можно говорить об утрате изначальной связи приметы с ритуалом и магией, что ведет к функциональному сдвиху в целеполага-нии текста если исконная функция приметы эзотерическая, то при игровой интенции усиливается ее развлекательная, эвристическая и эстетическая функции Сохраняющийся суггестивный эффект основывается здесь уже не на семантическом, а, скорее, на формальном (фонетическом, структурном, звукосимволическом, ритмико-мелодическом) коде организации текста приметы: исходная магия тайного (сакрального, мистического) знания стирается Ведущей в последнем случае становится магия знака, магия символа, в то время как магия семантики выступает лишь фоном, легким «аккомпанементом» Именно поэтому в игровых приметах часты различные формальные сближения (например, ложноэтимоло-гического, парономастического, структурного характера), основанные на внешнем сходстве слов, выявляющем условно устанавливаемую между ними семантическую связь. Иначе говоря, при игровой целеустановке логика сближения фактов уступает место логике сближения формы, которая подвергается подчеркнутой актуализации Само содержание игрового высказывания как будто бы детерминировано формальным сходством сближаемых компонентов правой и левой частей приметы Ср, например Видеть во сне, что что-либо горит - к горю [Даль 1993] Темна морошка — на морозко. Дождь на Акулину (20 апреля) — хороша калина. Не хочешь лиха - сей в хороший день гречиху [Календарь]. Опока (кур-жак, иней) на деревьях - к покою (о погоде) - [СРНГ].

Такие приметы явно распадаются на две группы, с точки зрения формирующей их когниции. Первая группа игровых примет основана на ассоциативно выводимой (потенциальной) когниции например, гореть - (в данном случае - о пожаре) - к горю (т е несчастью, убытку и т п.). Здесь мо1ут актуализироваться и исходные этимологические связи слов, и связи, основанные на ложноэтимологической мотивации Вторая группа

примет с использованием приемов языковой игры основана на реальных наблюдениях носителей традиционной крестьянской культуры над природными явлениями (ср. в частности приведенные выше и другие примеры, зафиксированные народным календарем природы). В этих случаях можно говорить о симбиозе народной мудрости и народного творчества, ориентированного на культурные традиции русского этноса.

Разные игровые сближения лексем в составе приметы могут основываться на соединении профанного и сакрального смыслов текста- Если 7 дней подряд стоит безветренная погода, значит, райская птица Алконост яйца несет на краю моря Принцип ложноэтимологического сближения реализует сакральные мотивы при реализации профанного смысла приметы. В подобных случаях построение приметы часто базируется на поведенческих стереотипах, связанных с сакральными запретами табуи-стического характера.

Прагматика приметы как СТ не предполагает оценки ее содержания по параметру «достоверность - недостоверность», примета для субъекта, к ней обращающегося (ее использующего), всегда достоверна, поскольку базируется на опыте социума, на традиции, закрепленной в регламентированных моделях поведения в тех или иных типовых ситуациях Вообще индивидуальное «я» в общенародной примете отходит на второй план, перекрывается социосемантикой, «подавляется» социокультурной регламентацией поведения Субъект «открывается» только в контексте интерпретации приметы в специально смоделированной ситуации (например, при объяснении кому-либо ее смысла) или в невербальном поведении, когда он (субъект) сам следует требованиям регламентации, заключенной в примете или в сопровождающих ее апотропеических действиях (например, трижды стучит по дереву, плюет через левое плечо и т п )

Онтология приметы формируется представлением о наличии реальных или возможных ситуаций, как правило, приводящих к ограниченному кругу результатов, оцениваемых как благоприятные/неблагоприятные для участников ситуации при условии выполнения/невыполнения ими определенных действий в определенное время в определенном месте Варианты оформления прогноза сводятся к общей положительной (к добру, к удаче, к благополучию и т.п ) или отрицательной {плохо, к худу, к несчастью) оценке, которая может конкретизироваться не только в серии примет одной темы, но даже и в одном тексте. Если курица курощит (издает частые, отрывистые звуки) - к хорошей погоде и вообще к благополучию [СРНГ, т.16- 141]

В качестве одной из особенностей приметы как интерпретационной структуры можно отметить нестрогую соотносительность частей текста как событие и результат С одной стороны, исходной ситуации соответствует несколько прогнозов, с другой - несколько ситуаций сводятся к одному результату Прагматичность жанра приметы базируется на таких ее составляющих, как апелляция к типовым ситуациям, жизненно важным для любого носителя данной лингвокультуры, проецирование обобщенного прогноза, значимого для гарантированного жизненного благополучия социума, на пространство конкретных притязаний индивида, что придает примете как СТ особую суггестивную убедительность. Приметы,

как и другие тексты в рамках гадательных тактик, - форма рефлексивной деятельности человека. Традиция их создания заключается в выражении стереотипа сознания в стереотипной устойчивой форме В этой связи можно отметить, во-первых, тенденцию отражения (закрепления) в примете этнокультурных стереотипов, связанных чаще всего с отрицательной оценкой обозначаемого. Эта особенность русского менталитета связана не только с большей «отмеченностью» отрицательных качеств по сравнению с положительными (при ориентации на положительное как норму), но и с сакральными (эвфемистическими) мотивами выражения представлений о мире в языковых формах. Во-вторых, в примете действует тенденция, свойственная любому фольклорному тексту, к закреплению обобщенной характеристической семантики, отражающей представления о человеке как социально детерминированной личности Суггестивность приметы базируется на убеждениях, апеллирующих к универсально-психологическим стереотипам сознания, связанным со стремлением к безопасности, с надеждами на лучшее Символика примет обусловлена их семантической организацией примета охватывает пространство на грани мира действительного, должного, и возможного, желаемого

Смысловая организация текста приметы осуществляется в ходе соотнесения элементов текста с элементами ситуации, поэтому лишь соотнесение всех типов знаков, выражающих значимую для пользователя культурную информацию, имеет смысл при декодировании сакрального содержания Рефлексия над СТ может быть спроецирована как в сферу сакрального, так и в сферу профанного. В последнем случае можно говорить о тенденции к десакрализации, однако, как правило, рефлексы сакрального присутствуют в сознании носителей языка, хотя бы на уровне фоновых ассоциаций.

Глава 5. «Модель лексикографического представления сакрального текста» намечает ориентиры использования принципов интерпретации СТ в лексикографическом представлении сакральной семантики Предлагается анализ существующей практики лексикографического представления сакральной семантики в словарях разных типов с выделением отдельных параметров, могущих служить аналогом для лингво-культурологического словаря СТ (5.1 ) Далее разрабатываются принципы лексикографического представления СТ в лингвокультурологическом словаре с учетом изложенных выше теоретических и методологических основ интерпретации СТ.

В качестве варианта разработанной нами модели словарного описания приводится (5 3) фрагмент лингвокультурологического словаря сакральных текстов.

В Заключении подводятся основные итоги исследования и намечаются перспективы использования основных результатов в теории и лексикографической практике современной лингвокультурологии

Основные положения диссертационного исследования опубликованы в следующих работах: • статьи в рецензируемых научных изданиях, включенных в реестр ВАК МОиН-

1 Коновалова, НИ Лечебные заговоры как суггестивный текст / Н И Коновалова // Известия Российского государственного педагогического университета им. А Л Герцена. — СПб., 2004—№ 4(7) Общественные и гуманитарные науки (философия, языкознание, литературоведение, культурология, история, социология, экономика, право).—С. 67 —75.

2 Коновалова, Н И Суггестивный текст как явление языка и культуры / Н И. Коновалова // Вестник УГТУ-УПИ Филология. — Екатеринбург, 2005 — №8(60) —С 206 —216.

3 Коновалова, Н И Сакральность - текст - культура: определение содержательной сути отношения понятий /НИ Коновалова // Вестник УГТУ-УПИ Филология Часть I Язык и культура, концептуально-когнитивные и сопоставительные исследования — Екатеринбург, 2006 — №3 (74)—С 33 —45

4 Коновалова, Н.И. Семантика и сингакгика сакрального текста / Н И Коновалова И Вестник Московского государственного областного университета Серия «Русская филология» — М., 2006. — №2 — С 69 — 73

5 Коновалова, Н И. Прагматика русского заговора / Н. И Коновалова // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «Русская филолошя». — М., 2007.—№3 — С. 60—66

• монографии.

6 Коновалова, Н. И. Народная фитонимия как фрагмент языковой картины мира/НИ Коновалова—Екатеринбург: Изд-во Дома учителя, 2001 —150с

7. Коновалова, Н. И. Сакральный текст как лингвокультурный феномен / Н И. Коновалова, Урал. гос. пед. ун-т — Екатеринбург, 2007 —278 с

8 Коновалова, Н. И. Мифология бани в лингвокупьтурном пространстве города- грани коммуникативной гармонии // Язык вражды и язык согласия в социокультурном контексте современности Коллективная моногр. /Отв ред. И Т Вепрева, Н. А Купина, О А Михайлова. — Труды Уральского МИОНа. Вып 20 Раздел 5. Вражда и согласие в мифологии уральского города Екатеринбург Изд-воУрал.ун-та,2006 —С 472 —489

• словари.

9 Коновалова, Н И Словарь народных названий растений Урала / Н И Коновалова—Екатеринбург Полиграфист, 2000.—234 с

• учебные пособия:

10 Коновалова, Н.И Эгносоциолингвисгака / НИ Коновалова, Урал гос пед. ун-т —Екатеринбург, 2006 — 82 с

• статьи и тезисы в сборниках научных трудов и материалов конференций

11. Коновалова Н И Динамика мотивационных связей и информативная функция слова / ТА. Гридина, Н И. Коновалова // Слово в системных отношениях на разных уровнях языка—Екатеринбург, 1994. — С. 10—16.

12. Коновалова, Н И Специфика антонимии в народной фигонимике / Н. И. Коновалова // Проблемы варьирования языковых единиц. — Екатеринбург, 1994 — С 53—57

13 Коновалова, Н. И. Этнокультурные стереотипы в русской фигонимике / Н И. Коновалова //Язык. Сознание. Этнос Культура: XI Всерос. симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации «Язык, сознание, культура, этнос теория и прагматика», Москва, 6 — 7 июня 1994 г. / Ин-т языкознания РАН — М, 1994 —С 73—75.

14 Коновалова, H. И. Функциональная значимость номинативного признака в высказывании / Н. И Коновалова // Функциональная семантика слова.—Екатеринбург, 1994,—С 81—«5

15 Коновалова, Н. И. Экспрессивность фшонимов показания языкового сознания диалектоносителей /НИ Коновалова // Принципы функционального описания языка : тезисы всерос научн. конф, Екатеринбург, 18 —20 марта 1994 г / Урал. гос. ун-т им. A. M Горького.—Екатеринбург—41. — С 84 —85

16 Коновалова, Н. И Ассоциативный фон внутренней формы слова в представлении языковой картины мира /ТА Гридина, Н. И Коновалова // Изучение лексики, грамматики, текста в аспекте концепции языковой картины мира : тезисы докл. и сообщений междунар научн конф., Екатеринбург, 20—21 мая 1994 г /Урал. гос. ун-т им A M Горького.—Екатеринбург, 1994. — С 17—18

17 Коновалова, H И. Модификации семантической структуры фитонимов с неизменной внутренней формой /НИ Коновалова // Изучение лексики, грамматики, текста в аспекте концепции языковой картины мира • тезисы докл и сообщений междунар научн. конф., Екатеринбург, 20 —21 мая 1994 г / Урал, гос ун-т им А. М. Горького.—Екатеринбург, 1994 —С 23—24

18. Коновалова, H И Отангропонимы в системе народной фитонимики / H И Коновалова // Лексика, грамматика, текст в свете антропологической лингвистики. тезисы докл. междунар. научн конф, Екатеринбург, 12 —14 мая 1995 г /Урал, гос ун-т им A. M Горького —Екатеринбург, 1995 —С 49 —50.

19 Коновалова, Н. И. Функционирование язьпсовых единиц семантического поля "нечистая сила" / НИ.Коновалова //Функциональная лингвистка: Проблемы и перспективы • материалы междунар. научн конф., Ялта 24 —28 апр 1995 г.—Симферополь, 1995 — С122 —123

20 Коновалова, H И. Антиномия "нечистая сила" - "неведомая сила" в русской лексике / НИ. Коновалова // Актуальные проблемы лингвистики : материалы межвуз научн конф, Екатеринбург, 25—26 янв 1995 г / Урал, гос пед. ун-т —Екатеринбург, 1995 -С. 21.

21 Коновалова, H И Релятивный способ представления значений фитонимов в словаре /НИ Коновалова // Слово в системных отношениях на разных уровнях языка тезисы докл. и сообщ. всерос научн. конф Екатеринбург, 13 — 17 нояб. 1995 г /Урал, гос пед. ун-т —Екатеринбург, 1995 —С. 33 —34.

22 Коновалова, Н. И. Интерпретация народных названий растений в детской речи и «фиюнимическая игра» / Т. А Гридина, H И Коновалова // Филологический класс. тезисы докладов региональной научно-практической конференции, Екатеринбург, 24—26 марш 1996 г. /Урал гос. пед. ун-т—Екатеринбург, 1996—СЗЗ—35

23 Коновалова, H И. Принципы создания словаря народных названий растений / Н. И. Коновалова // Глагол и имя в русской лексикографии — Екатеринбург, 1996 —С 59 —66.

24 Коновалова, HL И. Принципы структурирования семантических полей сакральной лексики / Н.И Коновалова // Актуальные проблемы лингвистики Уральские лингвистические чтения материалы решон. научн. конф., Екатеринбург, 5—6 февр. 1996 г. / Уральский гос пед. ун-т — Екатеринбург, 1996 — Выл 9 —С. 30

25 Коновалова, H И. Восприятие национально-культурной семантики фитонимов в фольклорных текстах /НИ Коновалова // Текст проблемы и пер-

спективы. Аспекты изучения в целях преподавания русского языка как иностранного тезисы междунар научно-практ конф, Москва, 25—2бнояб 1996 г / Московский roc ун-т им M В Ломоносова,—М., 1996 —С 136—137

26 Коновалова, H И Изучение народных названий растений в рамках программы «Духовная культура Урала» / НИ. Коновалова // Язык Система Личность тезисы докладов и сообщений междунар симпозиума, Екатеринбург, 25—27нояб 1996г /Урал roc пед.ун-т.—Екатеринбург, 1996 —С 34—35

27. Коновалова, Н. И. Языковая игра с этикетными формулами «микрообрядов» благопожеланий и проклятий /ТА Гридина, H И Коновалова // Актуальные проблемы культурно-речевого воспитания учащихся тезисы научно-практ конф, Екатеринбург, 25—26 апр 1996 г. /Урал roc пед ун-т—Екатеринбург, 1996 -С 41—43

28 Коновалова, Н. И Спецкурс «Славянская мифологическая лексика» в гуманитарном классе / Н. И. Коновалова // Филологический класс, проблемы, тенденции, перспективы работы тезисы докл и сообщ научно-практ. конф, Екатеринбург 24—25 марта 1997 г. / Урал гос пед ун-т—Екатеринбург, 1997. — С 55.

29 Коновалова, H И Национально-культурные стереотипы языкового сознания (на материале малых фольклорных жанров) / ТА Гридина, Н. И. Коновалова // ХП Междунар симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации "Языковое сознание и образ мира", Москва, 2—4 июня 1997 г / Институт языкознания РАН—М, 1997.—С 50—51

30 Коновалова, Н. И. Способы толкования значений фитонимов в словаре / Н. И Коновалова // Актуальные проблемы лингвистики. Уральские лингвистические чтения : материалы регион научн конф, Екатеринбург, 3—4 февр 1997 г./Урал, гос пед.ун-т—Екатеринбург, 1997 —Вып 10 —С 28—29

31 Коновалова, Н.И Изучение духовной культуры Урала в школе / H И Коновалова // Актуальные проблемы культурно-речевого воспитания тезисы докл научно-практ конф, Екатеринбург 26—27 марта 1997 г /Урал гос пед. ун-т—Екатеринбург, 1997 С 30 —31

32 Коновалова, Н. И. Сакральные каноны русских заговорных текстов / H И Коновалова//Единицы текста —Нижний Тагил, 1998 —С. 23—31

33 Коновалова, Н. И. Компоненты сакральных канонов русских заговорных текстов /НИ Коновалова // Семантика языковых единиц доклады VI междунар конф, Москва, 5 —7 июня 1998 г / Московский гос. открытый пед. ун-т. — М, 1998.—Т 2 —С.288 —290

34 Коновалова, Н. И Сакральные мотивы номинации растений / Н.И Коновалова //Язык Система. Личность . материалы докл и сообщений междунар. научн. конф 23 —25 апреля 1998 г. / Урал гос пед ун-т. — Екатеринбург, 1998 —С 27—32

35. Коновалова, Н. И Языковая репрезентация имитативной магии в лечебных заговорах /Н. И. Коновалова // Язык Система. Личность.—Екатеринбург, 1999.—С 18—25.

36. Коновалова, Н. И Социосемангика обозначений действия в русских заговорах / Н. И Коновалова // Язык и текст: прагматический аспект исследования. —Стерлитамак, 1999.—С. 21—26

37 Коновалова, H И Языковая игра как компонент заговора/Т А Гридина, H И Коновалова // Русский язык и русистика в современном культурном про-

странсхве ' тезисы докл. междунар науч конф, Екатеринбург, 19 —20 мая 1999 г./Урал гос ун-т им А М. Горького — Екатеринбург, 1999.-С 47—49

38 Коновалова, НИК проспекту словаря народных названий растений / H И. Коновалова // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества —Екатеринбург, 2000.—Т 4. — С. 13 —19

39 Коновалова, H И. Демонологическая лексика как фрагмент концепта "сакральное" в русском языковом сознании / НИ. Коновалова // Язык Система. Личность —Екатеринбург, 2000 —С 551—556

40 Коновалова, Н. И. Народно-этимологическая мотивация как способ лексикографической фиксации динамики языкового сознания / Т. А. Гридина, Н. И Коновалова // Жигаиковские чтения. Актуальные проблемы лексикогра-фирования научных исследований: материалы межвуз научн конф, Челябинск, 20 —21 апр 2000 г / Челябинский гос. пед. ун-т — Челябинск, 2000 —4L — С. 189—197.

41 Коновалова, H И. Языковая игра с этикетными формулами индивидуализация стереотипа /ТА Гридина, H И Коновалова // Культурно-речевая ситуация в современной России- вопросы теории и образовательных технологий тез. докл. всерос. научно-мегод конф, Екатеринбург, 19 —21 марта 2000 г / Урал. гос. ун-т им А М. Горького —Екатеринбург, 2000 —С 51—52.

42 Коновалова, H И Модели фигонимической номинации в мотивацион-ном аспекте /ТА Гридина, H И Коновалова // Лексикология Лексикография Диалектная лишвогеография —Екатеринбург, 2001.—С 34—49

43 Коновалова, H И Внутренняя форма слова как отражение сознания интерпретатора: мотивационная вариативность ономасиологических структур / Т А Гридина, H И Коновалова // Говорящий и слушающий языковая личность, текст, проблемы обучения. материалы межд. научно-метод конф, Санкт-Петербург, 26 —28 февр. 2001 г. / Санкт-Петербургский гос ун-т. — СПб, 2001 _С 446 —450

44 Коновалова, Н.И. Словесные образы как кумуляция культурно-мифологических представлений в системе народной фитонимии / Н. И. Коновалова // Изменяющийся языковой мир материалы докладов международной научной конференции, Пермь, 12 —17 ноября 2000 г. / Пермский гос ун-т —Пермь,2001 —С.208 —210.

45 Коновалова, H И. Ментальное пространство языковой игры этнокультурный аспект / Т. А Гридина, Н. И Коновалова // Динамика синхронии Описание русского языка как этнокультурного феномена. Язык художественной литературы * материалы докладов и сообщений Всерос. конф "Русский язык на рубеже тысячелетий", Санкт-Петербург, 26 —27 окт 2000 г / Санкт-Петербургский гос ун-т. —СПб, 2001 — ТП — С. 148—153.

46. Коновалова, H И. Язык примет: этнокультурные стереотипы / H И. Коновалова // Национально-культурные стереотипы сознания и их отражение в языке матер, всерос. конф "Язык. Система. Личность", Екатеринбург, 25 —26 апр. 2002 г /Урал гос пед.ун-т —Екатеринбург, 2002.—С 49 —53.

47. Коновалова, Н. И. Способы представления народной демонологии в диалектном высказывании (на материале семантического поля "Нечистая сила") / H И. Коновалова, Л M Федореева // Языковая картина мира и ее метафорическое моделирование материалы всерос. конф "Язык Система. Личность", Ека-

теринбург, 24 —26 апреля 2002 г. / Урал гос пед ун-т — Екатеринбург, 2002 —С 63—66.

48 Коновалова, Н И Языковая игра в русских народных приметах / Т. А Градина, Н. И. Коновалова // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества.—Екатеринбург, 2002 —Т 8—С 97—104

49 Коновалова, Н. И. Названия нечистой силы в уральских говорах как фрагмент народной картины мира, мотивационный аспект / Н. И Коновалова // Русская диалектная этимология • материалы IV междунар научн. конф, Екатеринбург, 22-24 октября 2002 г. / Уральский гос. ун-т — Екатеринбург, 2002 — С 120—122.

50 Коновалова, Н. И. Лингвокогнитивное исследование русских народных примет / Н. И Коновалова // Русское слово в мировой культуре: материалы X Конгресса МАПРЯЛ, Санкт-Петербург, 30 июня—5 июля 2003 г Концепто-сфера русского языка, константы и динамика изменений / Санкт-Петербургский гос.ун-т, —СПб,2003 —С 43—47

51 Коновалова, Н И. Концептуальное поле «страх» языковое выражение стереотипов сознания / НИ. Коновалова // Язык Система Личность — Екатеринбург, 2003 —С. 102—108

52. Коновалова, Н. И Ассоциативное поле страшилки в аспекте ее восприятия / Н. И. Коновалова // Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности Труды Уральского психолингвистического общества — Екатеринбург, 2003.—Выпуск I — С. 25 —32

53. Коновалова, Н И. Ономасиологическая структура как инструмент описания языковой картины мира / Н. И. Коновалова // Лингвистика Бюллетень Уральского лингвистического общества — Екатеринбург, 2003 —Т И —С 249 —258.

54 Коновалова, Н.И Социосемантика демонологемы / О. В Андросова, Н И. Коновалова // Lingüistica juvenis. - Екатеринбург, 2003 —Вып. 3.—С 3-8

55 Коновалова, Н. И. Явление этимологической рефлексии в диалектной речи / Н. И Коновалова // Этимологические исследования. — Екатеринбург, 2003. —Вып. 8 —С. 180—186.

56 Коновалова, Н. И "Болезнь" в русском языковом сознании / Н. И. Коновалова // Проблемы изучения языковой картины мира и языковой личности. материалы межд. конф. "Язык. Система Личность", Екатеринбург 14—16 апр. 2004 г / Урал. гос. пед ун-т.—Екатеринбург, 2004. — С 89 —94.

57. Коновалова, Н. И. Приметы как феномен языкового сознания / Н И. Коновалова // Языки и транснациональные проблемы : материалы I междунар. научн. конф., Тамбов, 22 —24 апр. 2004 г / Тамбовский гос. ун-т. им ГР Державина—М, Тамбов, 2004. — Т L — С 69 —73

58 Коновалова, Н. И Семантическое пространство "болезнь" в русском языковом сознании / НИ. Коновалова // Человек в мире культуры материалы Ш всерос научн.-пракг конф, Екатеринбург, 30 апр. 2004 г. / Урал, гос пед ун-т —Екатеринбург, 2004 — С 42-46.

59 Коновалова, Н И. Динамический аспект интерпретации фразеологизмов с сакральным компонентом /НИ Коновалова // Образ человека и человеческий фактор в языке, словарь, грамматика, текст • материалы расширенного заседания теорешч семинара «Русский глагол», Екатеринбург, 29 сент. — 1 окт. 2004 г / Урал. гос. ун-т им. АМГорького —Екатеринбург, 2004.—С. 127—135

60 Коновалова, H. И Названия дней народного календаря природы: лингво-культуродогический аспект / Н. И Коновалова // Лексикология. Лексикография Диалектная лингвогеография материалы межвуз. научн. конф 8—10 дек. 2004 г. / Урал, roc пед. ун-т. — Екатеринбург, 2004 — Вып. 2 — С. 77—85

61 Коновалова, Н. И. Мотивапионные контексты как показания языкового сознания диалектоносителей /Н. И. Коновалова // Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности. Труды Уральского психолингеистического общества.—Екатеринбург, 2004.—Вып2—С. 50 —56.

62. Коновалова, Н. И. Этнолингвистическая модель описания культурной семантики языковых единиц в словаре / Н. И. Коновалова // Новая Россия, новые явления в языке и науке о языке материалы всерос. научн. конф, Екатеринбург, 14—16 апр. 2005 г. /Урал гас ун-т им А М. Горького — Екатеринбург, 2005—С366—372

63 Коновалова, H И. Сакральное в национальной языковой идиоматике / H И Коновалова, H А. Воробьева // Lingüistica juverns. —Екатеринбург, 2005 —Вып. 6, — С.93—101

64 Коновалова, H И Суггестивный текст как лингвокультурный феномен / Н. И Коновалова // Человек в мире культуры — Екатеринбург, 2005 — С108—113

65. Коновалова, H И. Названия лекарей в русской традиционной культуре / Н. И Коновалова // Славяно-русские духовные традиции в культурном сознании народов России материалы всерос научн -пракг конф, посвященной Дню славянской письменности и культуры, Тюмень, 24 мая 2005 г. / Тюменский roc унт — Тюмень, 2005 —4.1.—С. 89 —91.

66 Коновалова, H И, Народная демонология как фрагмент языковой картины мира / НИ. Коновалова // Исследования по лексикологии и грамматике русского языка. Wspóhvydawca zakiad wydawmczo-poligraficzny grafikon-druk SC — Poznan, 2005 — C. 95 —103

67 Коновалова, H И. Ономасиологическое моделирование как инструмент лингвокультурологической интерпретации знака / НИ. Коновалова // Язык. Система Личность. -— Екатеринбург, 2005. -— С. 40 —49.

68 Коновалова, Н, И. Прагматика сакрального текста / НИ. Коновалова // Проблемы лингвокультурологаческого и дискурсивного анализа • материалы всерос научн конф «Язык Система Личность», Екатеринбург, 23—25 апр 2006 г /Урал roc пед. ун-т—Екатеринбург, 2006 —С. 80—87

69. Коновалова, H И. Сакральный текст и его сущностные характеристики / H И Коновалова // VERBUM язык, текст, словарь / Урал гос ун-т им А. М. Горького.—Екатеринбург, 2006 —С 335—348.

70 Коновалова, H И. Полесский народный календарь в контексте традиционной культуры Рецензия на кн. С M Толстой «Полесский народный календарь» (традиционная духовная культура славян. Современные исследования) / Н. И. Коновалова//Вопросы ономастики —2006 -№3—С 125—129.

71. Коновалова, Н.И Комплексная модель анализа сакрального текста / H И Коновалова // Русский язык, система и функционирование (к 80-летию проф П. П. Шубы) : материалы Щ междунар. научн. конф, Минск, 6—7 апр 2006 г / Белорусский гос. ун-т—Минск, 2006.—4.IL — С. 88 —92

72 Коновалова, Н. И. Сакральная символика и персонификация ночи в русском языковом сознании /НИ Коновалова // Лексикология Лексикография Диалектная лингвогеография —Екатеринбург, 2006 —Вып. 3 — С 26—35

73. Коновалова, Н. И Особенности мифологического сознания и их отражение в сакральном тексте /НИ Коновалова // Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности. Труды Уральского психолингвистического общества.—Вып 4.—Екатеринбург, 2006 —С 56—64

74 Коновалова, Н. И. Аксиологическая параметризация и языковая игра в народной фитонимии /ТА Гридина, Н И. Коновалова // Актуальные проблемы лингвистики и терминоведения межд сб научн. трудов, посвященный юбилею 3. И Комаровой / Урал. шс. пед. ун-т — Екатеринбург, 2007 — С 111 —114

75 Коновалова, Н И Семантические доминанты русской приметы / Н И Коновалова // Язык Система Личность — Екатеринбург, 2007 — С 134—151

Подписано в печать 01 06 2007. Формат 60x84 1/16 Бумага для множительных аппаратов Печать на ризографе Усл. печ 2,9 Тираж 100 Заказ 2379 Оригинал-макет изготовлен и отпечатан в отделе множительной техники Уральского государственного педагогического университета 620017, Екатеринбург, пр Космонавтов, 26

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Коновалова, Надежда Ильинична

Введение.

Глава I. Сакральный текст и его сущностные параметры.

1.1. Определение понятия «сакральное».

1.2. Некоторые подходы к определению понятия «текст».

1.3. Соотношение понятий «культура» и «текст».

1.4. Определение сути понятия «сакральный текст».

1.5. Семантика, синтактика и прагматика сакрального текста Выводы.

Глава II. Мифосимволизм сакрального текста.

2.1. Мифологический символ и его основные характеристики

2.2. Мифологема как «свернутый» сакральный текст: модель лингвокультурологического описания

2.3. Мифологема баня.

2.4. Мифологема ночь.

Выводы.

Глава III. Заговор как сакральный текст.

3.1. Семантика заговора.

3.2. Синтактика заговора.

3.3. Прагматика заговора.

Выводы.

Глава IV. Примета как сакральный текст.

4.1. Семантика приметы.

4.2. Синтактика приметы.

4.3. Прагматика приметы.

Выводы.

Глава V. Модель лексикографического представления сакрального текста

5.1. Анализ существующей практики лексикографического представления сакральной семантики в словарях разных типов.

5.2. Принципы лексикографического представления сакральных текстов в лингвокультурологическом словаре.

5.3. Фрагмент лингвокультурологического словаря сакральных текстов

Выводы.

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Коновалова, Надежда Ильинична

Одним из основных направлений современной антропоцентрической лингвистики является исследование языковой картины мира и отдельных ее фрагментов, т.е. представлений о том, как внешняя действительность преломляется в языке народа. Идея В. фон Гумбольдта о внутренней форме языка, превращающей язык в зеркало мира, получает интенсивное развитие в изучении национальной ментальности и форм ее воплощения. Ср.: « . если бы язык не вторгался во все мыслительные процессы, если бы он не был способен создавать новые ментальные пространства, то человек не вышел бы за рамки непосредственно наблюдаемого» [Маслова 2001: 8]. За рамками такого «непосредственно наблюдаемого» лежит в частности денотативное пространство ирреального, в том числе сакрального.

Исследование сакрального содержания национальных языковых форм вызывает определенные трудности: употребление в настоящее время понятия «сакральный» в самых разных контекстах свидетельствует о необходимости определить, прежде всего, суть этого феномена.

Еще несколько лет назад слово «сакральный» практически не использовалось в лингвистической литературе, его можно было встретить в работах культурологов и философов в связи с исследованиями проблем мифологического сознания и отражения архетипических образов в искусстве [см., например, осмысление в указанных аспектах феномена сакрального в следующих работах: Сандулов 1992, Бреле-Руэф 1995, Миролюбов 1997, Кайуа 2003 и др.].

В лингвистическом плане обращение к отдельным сакральным характеристикам отмечается с конца 90-х гг. XX века. В первую очередь это касается работ, посвященных лексике и фразеологии библейского происхождения [Юдин 1992, Стижко 1995, Ковшова 1996, Телия 1996, Никитина 1998, Бетехтина 1999, Родионова 2000, Христианизация . 2001, Мендельсон 2002, Антропова 2004]. Особое внимание уделяется понятию са-кральности исследователями библейских текстов и религиозного дискурса [см., например: Карасик 1999, Гриненко 2000].

Можно отметить, что исследование феномена сакрального в основном находит отражение в работах, выполненных на стыке лингвистики и смежных парадигм гуманитарного знания: культурологии, психологии, социологии, этнографии, этнологии и др. Это объясняется потребностью в выявлении национальной специфики отдельных фрагментов языковых систем, особенностей национального менталитета и традиций русской духовной культуры. Все вышесказанное обусловливает актуальность предпринятого исследования сакрального текста (далее - СТ) как лингвокуль-турного феномена, фиксирующего стереотипы сознания, которые определяют национально-культурные эталоны поведенческих реакций. СТ в этом смысле выступают как интерпретационные языковые структуры, моделирующие поведение человека в этнокультурно маркированных ситуациях. Стереотипия проявляется в них как на уровне отбора самих типовых ситуаций, так и на уровне осмысления информации и выбора кода ее трансляции.

Отметим некоторые существенные, с нашей точки зрения, характеристики стереотипа, отмечаемые в разных научных парадигмах.

Термин «стереотип», по определению С.М. Толстой, «относится исключительно к содержательной стороне языка и культуры, т.е. понимается, прежде всего, как ментальный стереотип, и коррелирует с так называемой наивной картиной мира. Такой стереотип называют также языковым, имея в виду форму его проявления, сферу его репрезентации - в лексическом значении слова, в его коннотации, в семантической деривации, в синтаксисе, в сочетаемости, в идиоматике, в языковых тропах, в некоторых видах текстов, в частности, фольклорных» [Толстая 1995: 125].

При выявлении когнитивных оснований стереотипизации акцентируется стандартность представления об определенном фрагменте действительности в его языковом выражении [см., например: Крейдлин 1996, Сорокин 1985 и др.]. Особое значение при таком подходе приобретает зависимость выбора языковой (устойчивой) формы от характера выражаемого (стандартного) содержания.

Языковые знаки выступают вербальным кодом категоризации действительности (причем, как реальной, так и ирреальной), транслирующим в том числе и национально-культурные стереотипы сознания. «Стереотип - это некоторое представление фрагмента окружающей действительности (выделено нами. - Н.К.), некая ментальная «картинка», обладающая рядом специфических для нее свойств, некое устойчивое, минимизированно-инвариантное, обусловленное национально-культурной спецификой представление о предмете или о ситуации. Причем не о конкретном предмете или конкретной ситуации, когда-либо имевших место - неважно, в реальной или «виртуальной» действительности - и впоследствии приобретших статус «прецедента», но о предмете или ситуации, так сказать, «вообще» [см. Брилева и др. 2004: 19].

Таким образом, стереотип в известной степени схематизирует конкретный прототипический объект, но при этом выделяет, акцентирует в исходной когниции социально и этнокультурно значимое.

В социолингвистическом плане стереотип понимается как «коммуникативная единица данного этноса, способная . оказывать побуждающее типизированное воздействие (выделено нами. - Н.К.) на .социализируемого индивида, формируя в нем соответствующие мотивации» [Рыжков 1985: 20]. Здесь для нас важна роль стереотипа как регламентирующей ментально-языковой структуры.

Особенности функционирования СТ в зависимости от типа носителя лингвокультуры и динамика сакрального содержания обусловливают необходимость использования понятия «ассоциативный стереотип», соотносимого с психологическим понятием динамического стереотипа. Под ассоциативным стереотипом имеется в виду вся совокупность стандартных, воспроизводимых реакций на слово, возникающих в сознании носителей языка и варьирующихся в зависимости социального, возрастного, тендерного, профессионального статуса говорящих [см. об этом: Гридина 1996]. Эта вариативность распространяется и на национально-культурные компоненты, закрепленные в фоновой семантике СТ и составляющих его лексических, идиоматических и структурных компонентов.

Объект исследования - сакральный текст как лингвокультурный феномен.

Предмет исследования - особенности сакрального текста в плане его онтологических, прагмасемантических и функциональных характеристик и представленности в сознании современных носителей языка (говора).

Говоря о СТ как лингвокультурном феномене, составляющем часть традиционной (архаической) духовной культуры, в данной работе мы не будем рассматривать ни Библию, ни другие тексты религиозного назначения, что объясняется разными причинами.

Во-первых, «церковная» литература - это особого рода тексты, которые отражают религиозные каноны, связанные с традициями церковнославянской письменности, а не с живой духовной культурой русского народа.

Во-вторых, для таких исследований нужны глубокие специальные знания в области истории религии, богословия, теологии, текстологии и т.д., поэтому, не будучи специалистом в данной области, автор не считает возможным вторгаться в «святая святых». К тому же уже существуют фундаментальные исследования текстов Библии и Евангелий.

В-третьих, мы рассматриваем феномен сакрального в широком смысле (см. далее), поскольку нас интересует СТ как отражение в значительной степени устной народной традиции, как один из источников изучения наивной (пралогической, языческой, дохристианской) картины мира.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в разработке концептуальных параметров сакрального текста и создании лингвокультурологической модели его интерпретации с учетом этнопсихологических, символических, прагматических, мифологических, когнитивных и собственно лингвистических основ формирования его структуры и семантики.

Теоретическая значимость данной диссертации заключается в том, что в ней представлена типология СТ, учитывающая соотношение вида бытия (реального и ирреального) и опыта его освоения (интеллектуального, мистического, рационально-логического), выявлены элементы канона СТ, описаны способы представления сакрального содержания в СТ разных жанров, специфика семантизации СТ носителями литературного языка и говоров. Предложена модель лексикографического описания СТ и его отдельных элементов, которая демонстрирует новые возможности лингвокультурологической лексикографии и может быть аналогом для словарного представления других фрагментов русской языковой картины мира.

Методология анализа СТ обусловлена спецификой предмета исследования и включает разработку критериев интерпретации семантики, син-тактики и прагматики СТ с учетом жанра, мифосимволической основы текста, средств выражения суггестивного эффекта. Следует подчеркнуть, что лингвокультурология в ее сегодняшнем виде не имеет еще своего методологического аппарата и собственного инструмента интерпретации объекта исследования. Чаще всего используются элементы традиционного структурно-семантического анализа, выступающего в качестве основы описания отдельных концептов. Эта надежная исследовательская база тем не менее недостаточна для изучения феномена сакрального, где особого внимания заслуживает процедура «считывания» сакральных смыслов СТ и выявления динамики сакрального содержания на основе сопоставления словарных данных и показаний языкового сознания носителей современной русской культуры. Здесь существенную роль играют социо- и психолингвистические методы выявления характера восприятия того, что (перефразируя классика) «не дано нам в непосредственных ощущениях». Наиболее значимым представляется выделение ассоциативных доминант, характеризующих отдельные параметры содержания СТ.

Цель исследования: представить концепцию лингвокультурологиче-ской интерпретации СТ, выступающего в качестве одного из базовых знаков традиционной духовной культуры русского народа.

Данная цель достигается последовательным решением следующих задач:

1) определить содержательную суть феномена «сакральное» и критерии отнесения текста к разряду сакрального;

2) выявить содержательные, структурные и функциональные параметры СТ;

3) описать способы выражения сакрального содержания в СТ разных типов;

4) определить средства достижения СТ суггестивного эффекта в зависимости от жанра, прагматических установок адресата и отправителя текста, условий функционирования (ситуации, связи с обрядом и ритуалом и т.п.);

5) разработать алгоритм лингвокультурологической интерпретации СТ с учетом специфических особенностей его семантики, синтак-тики и прагматики;

6) разработать лексикографическую модель представления СТ как лингвокультурного феномена.

Выбор методов исследования обусловлен спецификой объекта анализа и решаемых задач. Ведущим принципом исследования в данной работе является лингвокогнитивный анализ, который дает возможность подходить к интерпретации СТ на основе преломления в языке онтологического базиса (то есть от структуры мышления - к структуре языкового выражения акта познания).

Такой аспект связан с особенностями рассмотрения языка как специфического «поля личностной проекции, в котором субъект, с одной стороны, действует в соответствии с заданными знаковой системой (социально закрепленными) стереотипами восприятия мира, с другой стороны -проявляет «творческую самодеятельность», привнося в понимание знаковых единиц свой когнитивный и (другой) опыт и действуя в соответствии с собственными языковыми и ментальными предпочтениями» [Гридина, Пя-тинин 2003: 5].

В качестве дополнительных исследовательских процедур для выявления сакральных смыслов используются методы классификации и сопоставления, компонентного, дистрибутивного и контекстуального анализа, элементы этимологического комментария, а также психолингвистические эксперименты и приемы моделирования ассоциативных полей. На заключительном этапе работы при определении принципов составления словаря СТ использовались приемы семантического анализа дефиниций словарей разных типов и лексикографического описания семантики СТ.

Материалом исследования являются опубликованные тексты заговоров, примет и идиоматических выражений, связанных с народным календарем; данные словарей (см. список источников); неопубликованные записи текстов разных сакральных жанров (заговоров, заклинаний и закли-чек, страшных историй, быличек, примет и др.) из картотеки диалектологических и фольклорных экспедиций студентов факультета русского языка и литературы Уральского государственного педагогического университета (более чем за двадцатилетний период с 1981 по 2006 гг.); записи авторов выполненных под нашим руководством магистерских диссертаций и дипломных работ, посвященных различным аспектам проблемы сакрального в региональной культуре, а также личные материалы автора данной диссертации, собранные в разных районах Свердловской области (всего около 8000 СТ и более 10000 контекстов, содержащих сведения о функционировании и интерпретации СТ носителями литературного языка и говоров).

Практическая значимость исследования заключается в возможности использования его в качестве аналога описания лингвокультурных феноменов, наиболее значимых для традиционной русской духовной культуры. Результаты работы могут использоваться в дальнейшей разработке проблем современной лингвокультурологии, в частности - в практике лин-гвокультурологической лексикографии. Кроме того, материалы диссертации могут быть использованы в учебной работе в вузе при подготовке элективных курсов по проблемам лингвокультурологии, лингвофолькло-ристики, этносоциолингвистики и диалектологии.

Положения, выносимые на защиту:

1. Сакральность в системе народных представлений - это комплексное явление, представленное бинарной оппозицией: священное / демонологическое.

2. Сакральная семантика может быть передана разными кодами: вербальным (тексты, языковые формулы), акциональным (действия, обряды, ритуалы), предметным (вещи, здания), субъектно-объектным (существа, персонажи, лица) и т.д.

3. Сакральный текст - это произносимый по особым правилам или в особых условиях суггестивный текст, символически насыщенный, обладающий относительно устойчивой формально-содержательной структурой, которая отражает особенности мифологического сознания.

4. Основным элементом культурного содержания СТ является регламентация адресату сообщения выполнять определенные действия post factum с учетом смоделированной в тексте типовой ситуации (реальной или воображаемой) и «отфильтрованных» народной аксиологией стереотипов поведения.

5. Интерпретация полученной информации осуществляется на основе существенных для адресата сообщения социальных, этнопсихологических, лингвокультурных и т.п. пресуппозиций.

6. Любой СТ характеризуется символичностью и суггестивностью, не предполагающей рациональной оценки содержания, которое принимается как нечто данное, предписанное как «должное» соответствующим языковым коллективом.

7. Сакральному тексту присуща своя логика - логика условной пар-тиципации, согласно которой принципиально различные связи предметов и явлений представляются в едином семантическом комплексе магической сопричастности.

8. Ключевой позицией лингвокультурологического анализа СТ является интерпретация основных элементов сакрального канона, которые можно объединить в три основных блока: семантика, синтактика и прагматика СТ.

9. Анализ семантики СТ предполагает обращение к его онтологии, сюжетам-истокам СТ, к элементам мифа, представленным в данном конкретном СТ, к сакральной символике, анализ которой дает ключ к пониманию механизмов познания мира и его мифоритуальной интерпретации.

10. Анализ синтактики СТ включает описание правил произнесения СТ и/или условий его функционирования. При этом вербальный и невербальный компоненты СТ анализируются не как самодостаточные культурные феномены, а как синкретичный сакральный комплекс, в котором слились элементы магии, социальные регламентации и мифоритуальная традиция.

11. Анализ прагматики СТ обращен к субъектно-объектной организации сакральной коммуникации в соответствии с прагматическими установками разных типов (предписание, предсказание, предостережение, устрашение, мольба и т.п.) и конкретными тактиками «решения» прагматических задач средствами сакрального канона.

Апробация работы. Материалы исследования легли в основу монографических исследований «Народная фитонимия как фрагмент языковой картины мира» (2001) и «Сакральный текст как лингвокультурный феномен» (2007), «Словаря народных названий растений Урала» (2000), учебного пособия «Этносоциолингвистика» (2006).

В течение нескольких лет автором читаются спецкурсы по дисциплинам «Основы лингвокультурологии», «Проблемы изучения языковой картины мира», «Народная фитонимия как фрагмент языковой картины мира», «Лингвокультурологический анализ русской национальной идиоматики», разработан учебный курс «Этносоциолингвистика» для студентов педагогических вузов по специальностям «Русский язык и литература» и «Культурология».

Основные положения работы представлены в виде докладов и сообщений на конференциях и симпозиумах разного ранга:

- международных («Семантика языковых единиц», Москва, 1998; «Язык. Система. Личность», Екатеринбург, 1998, 2004; «Русский язык и русистика в современном культурном пространстве, Екатеринбург, 1999; «Говорящий и слушающий: языковая личность, текст, проблемы обучения», СПб., 2001; «Изменяющийся языковой мир», Пермь, 2001; «Проблемы учебной лексикографии», Екатеринбург, 2002; «Русская диалектная этимология», Екатеринбург, 2002; «Русское слово в мировой культуре. X Конгресс МАПРЯЛ, Санкт-Петербург, 2003; «Кшусу81ука Europejska а ^У8р61сге8п08с, Рогпап, 2003; «Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности», Екатеринбург, 2004; «Языки и транснациональные проблемы», Москва, 2004; «Славяно-русские духовные связи»,

Тюмень, 2005; «Русский язык: система и функционирование», Минск, 2006);

- всероссийских («Культурно-речевая ситуация в современной России: вопросы теории и образовательных технологий», Екатеринбург, 2000; «Русский язык на рубеже тысячелетий», Санкт-Петербург, 2001; «Язык. Система. Личность», Екатеринбург, 2002, 2006; «Современные говоры в системе языковой культуры», Тамбов, 2003; «Человек в мире культуры», Екатеринбург, 2004, 2005; «Лингвистика XXI века», Екатеринбург, 2004; «Новая Россия: новые явления в языке и науке о языке», Екатеринбург, 2005; «Рациональное и эмоциональное в языке и речи», Москва, 2006);

-региональных («Филологический класс», Екатеринбург, 1998, 1999; «Лексикология. Лексикография. Диалектная лингвогеография», Екатеринбург, 2001), а также на теоретических и методологических семинарах кафедры общего языкознания и русского языка УрГПУ.

По теме исследования опубликовано 75 работ, в том числе 5 статей в изданиях, рекомендуемых ВАК.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Сакральный текст как лингвокультурный феномен"

выводы

Разработанная модель лингвокультурологической интерпретации СТ в словарном представлении, безусловно, не рассматривается нами в качестве универсальной и единственно возможной, однако она обладает, на наш взгляд, достаточной операциональностью и вполне может быть использована как одна из лексикографических практик.

Аргументами в пользу предложенного выше описания считаем: во-первых, систематизированное представление корпуса сакральных текстов разных жанров (не имеющего аналогов в лексикографической практике); во-вторых, использование разных способов экспликации сакральных смыслов, что методологически значимо для дальнейшей разработки основ лингвокультурологической лексикографии; в-третьих, демонстрацию конкретных способов семантизации (обнаружения лингвокультурных смыслов СТ), позволяющих структурировать компоненты словарной статьи (ср. толкование компонентов СТ через отсылку к сакрально маркированному мотиватору; выявление базовых сакральных смыслов через денотативные или понятийные компоненты; толкование через анализ системных связей единиц одной парадигмы; толкование с опорой на контексты, свидетельствующие об этимологической рефлексии носителей языка /говора); в-четвертых, такой словарь отвечает требованиям современной комплексной междисциплинарной интерпретации лингвокультурных феноменов (сочетания собственно лингвистического, культурологического, этнографического, когнитивного, психо- и социолингвистического аспектов анализа материала).

Вместе с тем некоторые специальные проблемы составления такого словаря нуждаются в дальнейшей разработке. К ним, по нашему мнению, относится определение самих параметров идеографической сетки, покрывающей денотативное пространство СТ.

Кроме того, неоднозначно определение критериев ограничения объема лингвокультурного комментария, особенно при невыраженности в описываемом тексте сакрального компонента.

Сложен также вопрос определения статуса сакрального символа с точки зрения его универсальности или специфичности (принадлежности одному СТ или серии взаимосвязанных СТ).

Специального обсуждения требует проблема метаязыка описания СТ с учетом адресата словаря.

Чисто технической трудностью является снятие дублирования отдельных компонентов описания СТ, имеющих общую мифосимволиче-скую основу или пересекающиеся сакральные сюжеты-истоки.

Решение этих и других проблем, которые, несомненно, еще обозначатся в процессе реализации заявленного лексикографического проекта, составляют перспективу нашего исследования.

Список научной литературыКоновалова, Надежда Ильинична, диссертация по теме "Русский язык"

1. Агапкина, Т. А. Сюжетика восточнославянских заговоров в сопоставительном аспекте •/ Т. А. Агапкина и др. // Литература, культура и фольклор славянских народов. К XIII Международному съезду славистов. — М., 2002. — С.237—249.

2. Агапкина, Т. А. Сюжетный состав восточнославянских заговоров (мотив мифологического центра) / Т. А. Агапкина и др. // Заговорный текст. Генезис и структура. — М. : Индрик, 2005. — С. 247—291.

3. Адоньева, С. Б. Прагматика фольклора / С. Б. Адоньева. — СПб.: Изд-во Санкт-Петерб. гос. ун-та, 2004. — 312 с.

4. Адоньева, С. Б. Конвенции магико-ритуальных актов / С. Б. Адоньева // Заговорный текст. Генезис и структура. — М., 2005 : Индрик. — С. 385—400.

5. Аникин, В. П. Русский фольклор / В. П. Аникин. — М.: Высшая школа, 1987. — 348 с.

6. Аникин, В. П. Магия и поэзия / В. П. Аникин // Русские заговоры и заклинания: Материалы фольклорных экспедиций 1953—1993 гг. / под ред. В. П. Аникина. — М. : МГУ, 1998. — С.5—36.

7. Аникин, В. П. Теория фольклора. Курс лекций / В. П. Аникин. — М. :КДУ, 2004. —432 с.

8. Апресян, Ю. Д. Избранные труды / Ю. Д. Апресян. T.I. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. — М. : Языки русской культуры, 1995. — 472 с.

9. Апресян, Ю. Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания / Ю.Д. Апресян// Вопросы языкознания. — 1995, №1. — С.5

10. Арнольд, И. В. Стилистика. Современный английский язык: Учебник для вузов / И. В.- Арнольд — 5-е изд., испр. и доп. — М.: Флинта-Наука, 2002. — 383 с.

11. Артеменко, Е. Б. Принципы народно-песенного текстообразования / Б. Б. Артеменко. — Воронеж : Изд-во Воронеж, ун-та, 1988. —173 с.

12. Арутюнова, Н. Д. Язык и мир человека / Н. Д. Арутюнова. — М. : Языки русской культуры, 1998. — 896 с.

13. Афанасьев, А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов / А. Н. Афанасьев. — М.: Современный писатель, 1865—1869, т.1—3.

14. Бабенко, JI. Г. Филологический анализ текста. Основы теории, принципы и аспекты анализа: Учебник для вузов / Л. Г. Бабенко. — М.: Академический проект — Екатеринбург : Деловая книга, 2004. — 324 с.

15. Байбурин, А. К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян / А. К. Байбурин. — Л.: Наука, 1983. — 191 с.

16. Барт, Р. Лингвистика текста // Текст: аспекты изучения семантики, прагматики и поэтики / Р. Барт и др.. — М., 2001. С. 168—175.

17. Бахтин, М. М. Проблема речевых жанров / М. М. Бахтин // Эстетика словесного творчества. — М.: Искусство, 1986. — 444 с.

18. Белякова, С. М. Образ времени в диалектной картине мира (на материале русских старожильческих говоров юга Тюменской области) / С. М. Белякова. — Тюмень : Изд-во ТюмГУ, 2005. — 264 с.

19. Белянин, В. П. Психолингвистика / В. П. Белянин. — М.: Флинта, 2005. —226 с.

20. Березович, Е. Л. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. — Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та, 2000. — 532 с.

21. Бетехтина, Е. Н. Фразеологизмы с библейскими именами: (В русском и английском языках). — СПб. : Изд-во Санкт-Петерб. гос. ун-та, 1999. —171 с.

22. Блинова, О. И. Явление мотивации слов: лексикологический аспект.1. Томск, 1984.

23. Блинова, О. И. Языковое сознание и вопросы мотивации // Язык и личность / О. И. Блинова и др.. — М., 1989. — С. 123 — 133.

24. Блок, А. А. Поэзия заговоров и заклинаний / А. А. Блок и др. // История русской литературы. — М.: Госиздат, 1908. —Т. I. — Вып. I. — С.93—105.

25. Болотнова, Н. С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня / Н. С. Болотнова.

26. Томск : Изд-во Томск, ун-та, 1992. — 309 с.

27. Бондарец, Е.А., Карабулатова, И. С. Заговор: имя собственное в сакральном дискурсе знахарской практики / Е. А. Бондарец, И. С. Карабулатова. — Тюмень : Изд-во ТюмГУ, 2005. — 368 с.

28. Бреле-Руэф, К. Сакральная медицина / К. Бреле-Руэф. — М.: ЯЕРЬ-Ьоок, 1995. — 299 с.

29. Бромлей, Ю. В. Очерки теории этноса / Ю. В. Бромлей. — М.: Наука, 1983. —412 с.

30. Брудный, А. А. Магия как феномен индивидуального и массового сознания / А. А. Брудный // Альфа и омега культуры. — М. : ИНИОН, 1998. —246 с.

31. Брудный, А. А. Понимание и общение / А. А. Брудный. — М.: Новая книга, 1989. — 108 с.

32. Будилович, А. Первобытные славяне в их языке, быте и понятиях. По данным лексикальным. Исследования в области лингвистической палеонтологии славян / А. Будилович. —Киев, 1878—1879. —Ч. 1—3.

33. Буслаев, Ф. И. Значение собственных имен: лютичи, вильцы и волчки в истории языка / Ф. И. Буслаев // Временник императорского московского общества истории и древностей российских. — М., 1851. — Кн. 10. — С. 11 — 17.

34. Буслаев, Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. — СПб., .1880. — Т. 1—2. — 511 с.

35. Буслаев, Ф. И. О влиянии христианства на славянский язык. Опыт истории языка по Остромирову Евангелию. — М., 1848. — 253 с.

36. Буслаев, Ф. И. Русские пословицы и поговорки / Ф. И. Буслаев. — М., 1854. —522 с.

37. Буслаев, Ф. И. Этнографические вымыслы наших предков / Ф. И. Буслаев. — М., 1868. — 298 с.

38. Валенцова, М. М. Календарные паремии западных славян // Славянский и балканский фольклор. Семантика и прагматика текста / М. М. Валенцова и др.. М. : Индрик, 2006. — Вып. 10. — С. 373—424.

39. Вельмезова, Е. В. Об именах персонажей чешского лечебного заговора / Е. В. Вельмезова // Славяноведение. 2002. — №6. — С. 94—101.

40. Вендина, Т. И. Истина, Добро, Красота в языке русской традиционной духовной культуры // Язык культуры: Семантика и грамматика. К 80-летия со дня рождения Н. И. Толстого / Т. И. Вендина и др.. — М., 2004.

41. Вендина, Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. — М. : Индрик, 2002. — 336 с.

42. Веирева, И. Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. — Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та, 2002. — 380 с.

43. Веселовский, А. Н. Историческая поэтика / А. Н. Веселовский. — М., 1889. —685 с.

44. Веселовский, А. Н. Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля / А. Н. Веселовский // Журнал министерства народного просвещения. — Ч. CCCXVI. — Март 1898 (№4). — СПб., 1898. —С.1—81.

45. Ветухов, А. Заговоры, заклинания, обереги и другие виды народного врачевания, основанные на вере в силу слова (Из истории мысли). В 2 вып. / А. Ветухов // Русский филологический вестник. — Варшава, Тип. Варшавского учебного округа, 1907. — 529 с.

46. Виноградов, В. В. О языке художественной прозы / В. В. Виноградов // Избр. труды. — М.: Наука, 1980. — 360 с.

47. Виноградов, В. В. Поэтика русской литературы / В. В. Виноградов. — М.: Высшая школа, 1976. — 320 с.

48. Виноградов, В. В. Стилистика, теория поэтической речи, поэтика / В. В. Виноградов. — М.: Высшая школа, 1963. — 347 с.

49. Виноградов, Г. С. Материалы для народного календаря русского старожилого населения Сибири / Г. С. Виноградов. — Иркутск : Госиздат, 1918. —127 с.

50. Виноградова, JI. Н. Народная демонология и мифо-ритуальная традиция славян / JI. Н. Виноградова. — М. : Индрик, 2000. — 432 с.

51. Виноградова, JI. Н. Формулы угроз и проклятий в славянских заговорах / JI. Н. Виноградова // Заговорный текст. Генезис и структура. — М.: Индрик, 2005. — С.425—440.

52. Власова, М. Н. Русские суеверия / М. Н. Власова. — СПб.: Азбука, 2000.— 421 с.

53. Воробьева, Н. А. Русская сакральная идиоматика: лингвокультуро-логический аспект : автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук / Н. А. Воробьева. — Екатеринбург, 2007. — 22 с.

54. Восточнославянский фольклор: Словарь научной и народной терминологии / отв. ред. К. П. Кабашников. — Мн. : Наука и техника, 1983.

55. Выготский, Л. С. Мышление и речь. Изд. 5-е / Л. С. Выготский. — М.: Лабиринт, 1999. — 352 с.

56. Гаспаров, Б. М. Язык. Память. Образ: Лингвистика языкового существования / Б. М. Гаспаров. — М.: Новое лит.обозрение, 1996. — 351 с.

57. Герасимов, М. К. Материалы по народной медицине и акушерству в Череповецком уезде Новгородской губернии / М. К. Герасимов // Живая старина, 1898. — Вып. 2. — С. 158 — 183.

58. Герман, Ф. Л. Суеверие в медицине / Ф. Л. Герман. — Харьков : Украша, 1895. — 49 с.

59. Гиляровский, В. Москва и москвичи / В. Гиляровский. — М.: Изобр. искусство, 1979. — 334 с.

60. Гиндин, С. И. Советская лингвистика текста: Некоторые проблемы и результаты (1948-1975) / С. И. Гиндин // Изв. АН СССР. Сектор лит. и языка. — 1977. — Т.36. — №4.

61. Гмелин, С. Г. Путешествие по России для исследования трех царств естества / С. Г. Гмелин. — СПб., 1771. — 249 с.

62. Голуб, И. Б. Стилистика русского языка / И. Б. Голуб. — 3-е изд., испр. и доп. — М.: Айрис-Пресс, 2001. — 441 с.

63. Горелов, И. Н., Седов, К. Ф. Основы психолингвистики / И. Н. Седов, К. Ф. Горелов. — 4-е изд. — М. : Лабиринт, 2004. — 224 с.

64. Греймас, А. К теории интерпретации мифологического нарратива // Зарубежные исследования по семиотике фольклора / А. Греймас и др..— М., 1985. —С.109—144.

65. Гридина, Т. А. Ассоциативный потенциал слова и его реализация вречи (феномен языковой игры) : дисс. д-ра филол. наук / Т. А. Гридина. — М., 1996. —640 с.

66. Гридина, Т. А. Мотивационная рефлексия как вид метаязыковой деятельности ребенка / Т. А. Гридина // Детская речь как предмет лингвистического исследования : материалы междунар. конф. — СПб. : РГППУ им. А. И. Герцена, 2004. — С. 13 — 16.

67. Гридина, Т. А. Основные типы народной этимологии в лексической системе русского языка (функциональный аспект): автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук / Т. А. Гридина. — М., 1985. — 23 с.

68. Гридина, Т. А. Проблемы изучения народной этимологии / Т. А. Гридина. — Свердловск, 1989. — 79 с.

69. Гридина, Т. А. Языковая игра: стереотип и творчество. — Екатеринбург : Полиграфист, 1996. — 214 с.

70. Гридина, Т. А., Коновалова, Н. И. Языковая игра в русских народных приметах / Т. А. Гридина, Н. И. Коновалова // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. — Екатеринбург : Урал. гос. пед. ун-т, 2002. — Т. 8. — С. 97—104.

71. Гриненко, Г. В. Сакральные тексты и сакральная коммуникация. Логико-семиотический анализ вербальной магии / Г. В. Гриненко. — М. : Новый век, 2000. — 445 с.

72. Гультяева, Н. В. Язык русского заговора: лексика. Автореф. дисс. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук / Н. В. Гультяева. — Екатеринбург, 2000. — 20 с.

73. Гумбольдт, В. фон. Язык и философия культуры / В. фон Гумбольдт. — М. : Прогресс , 1984. — 451 с.

74. Гура, А. В. Символика животных в славянской народной традиции / А. В. Гура. — М. : Индрик, 1997. — 910 с.

75. Даль, В. И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа / В. И. Даль. — СПб. — М., 1880; СПб. : Литера, 1994. — 480 с.

76. Данченкова, А. В. Табу и буква в языческом обществе /

77. A. В. Данченкова. — М. : Ин-т иностр. яз., 2004. — 25 с.

78. Двигубский, И. А. Таблицы животных, растений и минералов для благородных воспитанников университетского пансиона / И. А. Двигубский. — Изд-е 2-е. — М., 1815. — 398 с.

79. Демич, В. Ф. Легенды и поверья в русской народной медицине /

80. B. Ф. Демич // Вестник общественной гигиены, судебной и практической медицины. — СПб., 1899. №9. Сентябрь. — С. 1151 — 1181; №10. Октябрь.—С. 1240 — 1267.

81. Денисов, П. Н. Очерки по русской лексикологии и учебной лексикографии / П. Н. Денисов. — М.: Изд.-во Моск. ун-та, 1974. — 254 с.

82. Джонсон-Лэрд, Ф. Процедурная семантика и психология значения / Ф. Джонсон-Лэрд // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. — М., 1988. —С. 234 — 257.

83. Дмитриева, С. И. Слово и обряд в мезенских заговорах / С. И. Дмитриева и др. // Обряды и обрядовый фольклор. — М., 1982. — С. 36 — 49.

84. Дымарский, М. Я. Проблемы текстообразования и художественный текст (на материале русской прозы XIX —XX вв.) / М. Я. Дымарский. — СПб.: Изд-во Санкт-Петерб. гос. ун-та, 1999. — 281 с.

85. Елеонская, Е. Н. К изучению заговора и колдовства в России / Е. Н. Елеонская. — М., 1917. — 137 с.

86. Елеонская, Е. Н. Некоторые замечания по поводу сложения сказок. Заговорная формула в сказке / Е. Н. Елеонская // Этнографическое обозрение. — 1912, №1/2. — С. 189 —199.

87. Ермолов, А. С. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах / А. С. Ермолов. — СПб., 1901 —1902. — Т. I —IV.

88. Ефименко, П. Сборник малорроссийских заклинаний / П. Ефименко. — М. : В Университетской тип., 1874. — 70 с.

89. Жидков, В. С., Соколов, К. Б. Десять веков российской ментально-сти: картина мира и власть / B.C. Жидков, К. Б. Соколов. — СПб. : Алетейя, 2001. — 633 с.

90. Забылин, М. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия / М. Забылин — М, 1880. — 432 с.

91. Залевская, А. А. Индивидуальное знание. Специфика и принципы функционирования / А. А. Залевская. — Тверь : ТГУ, 1992. — 135 с.

92. Залевская, А. А. Психолингвистические исследования. Слово. Текст: Избранные труды / А. А. Залевская. — М. : Гнозис, 2005. — 542 с.

93. Зеленин, Д. К. Очерки по русской мифологии / Д. К. Зеленин. — Петербург, 1916. — 4.IL — 467 с.

94. Зеленин, Д. К. Табу слов у народов восточной Европы и северной Азии / Д. К. Зеленин // Сб. музея антропологии и этнографии. — JL, 1929 —'Т.8. — С. 1 —151. — Л., 1930 — Т.9. — С.1 —166.

95. Зелинский, Ф. Ю. О заговорах (История развития заговора и главные его формальные черты) / Ф. Ю. Зелинский. — Харьков, 1897. — 179 с.

96. Зимняя, И. А. Лингвопсихология речевой деятельности / И. А. Зимняя. — М.; Воронеж, 2001. — 349 с.

97. Зорькина, О. С. О психолингвистическом подходе к изучению текста // Язык и культура / О. С. Зорькина и др..— Новосибирск, 2003.—С. 5

98. Иванов, Н. В. Проблемные аспекты языкового символизма (Опыт теоретического рассмотрения) / Н. В. Иванов. — Мн., 2002. — 340 с.

99. Иванова, Р. А. Некоторые аспекты индивидуального религиозного опыта // Христианская культура на пороге третьего тысячелетия. Серия «Symposium» / Р. А. Иванова и др.. — СПб., 2000. — Вып. 5. — С. 117.

100. Иванова, С. В. Лингвокультурология и лингвокогнитология: сопряжение парадигм / С. В. Иванова. — Уфа : БашГу, 2004. — 150 с.

101. Иванилов, В. М. Ассоциативный потенциал слова как основа толкования сновидений : дис. . канд. филол. наук. / В. М. Иванилов. — Екатеринбург, 2006. —231 с.

102. Иорданский, В. Б. Хаос и гармония / В. Б. Иорданский // Художественная культура первобытного общества. Хрестоматия / сост. И. А. Химик. — СПб. : Славия, 1994. — 415 с.

103. Кайуа, Р. Миф и человек. Человек и сакральное / Р. Кайуа. — М. : ОГИ, 2003. — 296 с.

104. Калинский, И. П. Церковно-народный месяцеслов на Руси / И. П. Калинский // Записки Русского географического общества по отделению этнографии. — СПб., 1877. — T. VII.

105. Карасик, В. И.- Религиозный дискурс / В. И. Карасик // Языковая личность: проблемы лингвокультурологии и функциональной грамматики. — Волгоград, 1999. — 272 с.

106. Кармин, А. С. Основы культурологии: Морфология культуры / А. С. Кармин. СПб. : Лань, 1997. — 507 с.

107. Ковшова, М. Л. Культурно-национальная специфика фразеологических единиц (когнитивные аспекты) : дис. . канд. филол. наук / М. Л. Ковшова. — М., 1996. — 244 с.

108. Кожин, А. Н., Крылова, О. А., Одинцов, В. В. Функциональные типы русской речи •/ А. Н. Кожин, О. А. Крылова, В. В. Одинцова. — М. : Высшая школа, 1982. — 223 с.

109. Кожина, M. Н. Стилистика русского языка / M. Н. Кожина. Учеб. пособие. — М. : Просвещение, 1977. —223 с.

110. Колесников, Н. П. Стилистика и литературное редактирование / Н. П. Колесников. — М. : МарТ; Ростов-на-Дону, 2003. — 191 с.

111. Колшанский, Г. В. Контекстная семантика. Изд. 2-е. / Г. В. Колшан-ский. M. : URSS, 2005. — 147 с.

112. Коновалова, Н. И. Демонологическая лексика как фрагмент концепта «сакральное» в русском языковом сознании / Н. И. Коновалова // Язык. Система. Личность. — Екатеринбург, 2000. — С.551 —556.

113. Коновалова, Н. И. Народная фитонимия как фрагмент языковой картины мира. Монография. / Н. И. Коновалова. — Екатеринбург : Изд-во Дома учителя, 2001. — 150 с.

114. Коновалова, Н. И. Сакральный текст как лингвокультурный феномен /Н. И. Коновалова; Урал. гос. пед. ун-т.— Екатеринбург, 2007. — 278с.

115. Коновалова 2006(ву) — Коновалова, Н. И. Этносоциолингвистика: Учебное пособие / Н. И. Коновалова. — Екатеринбург, 2006. — 82 с.

116. Корнилов, О. А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов / О. А. Корнилов. — М. : ЧеРо, 2003. — 347 с.

117. Костомаров, Н. И. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа / Н. И. Костомаров. — М. : Экономика, 1993. — 397 с.

118. Костомаров, Н. И. Историческое значение южно-русского народного песенного творчества. Символика растений / Н. И. Костомаров // Беседа. — 1872 — №4. — С. 5 — 68.

119. Кохановский, В. П., Яковлев, В. П. История философии /

120. B. П. Кохановский, В. П. Яковлев. — Ростов : Феникс, 2006. — 731 с.

121. Красных, В. В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? Человек. Сознание. Коммуникация / В. В. Красных. — М. : Изд-во АО «Диалог-МГУ», 1998. — 350 с.

122. Криничная, Н. А. Магия слова и народный этикет: к семантике и тождеству формул приглашения домового в новое жилище // Язык и этнический менталитет / Н. А. Криничная и др.. — Петрозаводск, 1995. —1. C.67—77.

123. Круглый год. Русский земледельческий календарь / Сост. А. Ф. Некрылова. — М. : Правда, 1989. — 439 с.

124. Крушевский, Н. В. Заговоры как вид русской народной поэзии / Н. В. Крушевский. — Варшава : Имп. Варшавский ун-т, 1876. — 231 с.

125. Крылов, П. О народных лекарственных растениях, употребляемых в Пермской губернии / П. Крылов // Труды общества естествоиспытателей при Императорском Казанском ун-те. — Казань : Тип. Императорского унта, 1876. —Т. 5. —Вып. 2. — 131 с.

126. Кулагина, Л. В. Русское устное народное творчество / Л. В. Кулагина. — М.: Изд-во РАО, 1996. — 798 с.

127. Купина, Н. А. Лингвистический анализ художественного текста / Н. А. Купина. — М. : Просвещение, 1980. — 78 с.

128. Купина, Н. А., Николина, Н. А. Филологический анализ художественного текста: практикум / Н. А. Купина, Н. А. Николина. — М. : Флинта, 2003. —405 с.

129. Ладова, О. Н. Специфика интерпретации мистического опыта / О. Н. Ладова. Автореф. дис. . канд. филос. наук. — Томск, 2001. — 18 с.

130. Леви-Брюль, Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении / Л. Леви-Брюль. — М.: Педагогика-Пресс, 1994. — 608 с.

131. Левкиевская, Е. Е. Мифы русского народа / Е. Е. Левкиевская. — М.: Астрель, 2003. — 476 с.

132. Левкиевская, Е. Е. Славянский оберег. Семантика и структура / Е. Е. Левкиевская. М. : Индрик, 2002. — 476 с.

133. Лейкина, Б. М. К проблеме взаимодействия языковых и неязыковых знаний при осмыслении речи // Лингвистические проблемы функционального моделирования речевой деятельности / Б. М. Лейкина и др.. — Л., 1974. — Вып. 2. — С. 120 — 125.

134. Лекомцева, М. И. Семиотический анализ латышских заговоров каббалистической традиции // Малые формы фольклора / М. И. Лекомцева и др.. — М.: Вост. лит., 1995. — 382 с.

135. Леонтьев, А. А. Общие сведения об ассоциациях и ассоциативных нормах // Словарь ассоциативных норм русского языка / под ред. А. А. Леонтьева. — М. : МГУ, 1977. — С. 3 — 13.

136. Леонтьев, А. А. Языковое сознание и образ мира // Язык и сознание: парадоксальная рациональность / А. А. Леонтьев и др.. — М. : Ин-т языкознания, 1993. — С. 321 — 348.

137. Лепехин, И. Дневные записки путешествия академика и медицины доктора по разным провинциям Российского государства в 1771 году / И. Лепехин. — СПб., 1814. — 356 с.

138. Лисоченко, Л. П. К вопросу о коммуникативном значении слова // Лексическая и словообразовательная семантика в русском языке/ Л. П. Лисоченко и др.. — Ставрополь, 1986. — С. 67 — 75.

139. Лобок, А. М. Антропология мифа / А. М. Лобок. — Екатеринбург : Банк культурной информации, 1997. — 686 с.

140. Лосев, А. Ф. Знак. Символ. Миф. Труды по языкознанию /

141. A. Ф. Лосев. — М. : Экономика, 1994. — 560 с.

142. Лосев, А. Ф. Философия. Мифология. Культура / А. Ф. Лосев. — М. : Политиздат, 1991. — 525 с.

143. Лосский, Н. О. Характер русского народа / Н. О. Лосский. Кн. 1. — М.: Ключ, 1957. —62 с.

144. Лотман, Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века) / Ю. М. Лотман. — СПб.: Искусство, 1994. — 412 с.

145. Лотман, Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек — текст — семи-осфера — история / Ю. М. Лотман. — М. : Яз. рус. культ., 1996. — 447 с.

146. Макаренко, А. Материалы по народной медицине Ужурской волости, Ачинского округа, Енисейской губернии / А. Макаренко // Живая старина, 1897. — Вып. I — IV.

147. Мансикка, В. Заговоры Шенкурского уезда / В. Мансикка // Живая старина, 1912. — Вып. I. — С.125 —136.

148. Мансикка, В. Представители злого начала в русских заговорах /

149. B. Мансикка // Живая старина, 1909. — Вып. IV. — С. 3 — 30.

150. Маслова, В. А. Лингвокультурология / В. А. Маслова. — М. : Академия, 2001. —208 с.

151. Мелетинский, Е. М. Поэтика мифа / Е. М. Мелетинский. — М. : Вост. лит., 1976. —406 с.

152. Мелетинский, Е. М. Миф и историческая поэтика фольклора / Е. М. Мелетинский . — М. : Наука, 1977. — 389 с.

153. Мельников, М. Н. Русский детский фольклор / М. Н. Мельников. — М.: Просвещение, 1987. — 239 с.

154. Мельникова, А. А. Язык и национальный характер. Взаимосвязь структуры языка и ментальности / A.A. Мельникова. —СПб.: Речь, 2003.—317 с

155. Мендельсон, В. А. Фразеологические единицы библейского происхождения в английском и русском языках / В. А. Мендельсон. Автореф. дисс. на соиск учен. степ. канд. филол. наук. — Казань, 2002. — 18 с.

156. Мечковская, Н. Б. Язык и религия / Н. Б. Мечковская. — М. : Агентство «Фаир», 1998. — 352 с.

157. Милюков, П. Н. Очерки по истории русской культуры. В 3-х т. / П. Н. Милюков. — М.: Прогресс-Культура, 1994. — Т. 2, ч.2. — 496 с.

158. Миролюбов, Ю. П. Сакральное Руси. Собр. соч. в 2-х т. / Ю. П. Ми-ролюбов. — М. : Золотой век, 1997. — Т. 1 — 592 с. — Т. 2 — 604 с.

159. Михайлова, О. А. Ограничения в лексической семантике: Семасиологический и лингвокультурологический аспекты / О. А. Михайлова. — Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та, 1998. — 240 с.

160. Михновец, Н. Г. Варианты бытования сакрального текста как факторы его устойчивости и продуктивности в русской культуре / Н. Г. Михновец // Филологические науки. — 2006. — №6. —С.59 —67.

161. Мокиенко, В. М. В глубь поговорки / В. М. Мокиенко. — СПб. : Просвещение : Паритет, 1989. — 224 с.

162. Молданова, Т. А. Архетипы в мире сновидений хантов / Т. А. Мол-данова. — Томск : Изд-во Томск, ун-та, 2001. — 243 с.

163. Мочульский, В. Н. О мнимом дуализме в мифологии славян /

164. B. Н. Мочульский // Русский филологический вестник. — 1889. — Т. XXI.

165. Моррис, Ч. У. Из книги «Значение и означивание». Знаки и действия // Семиотика: Антология / Ч. У. Моррис и др. / сост. Ю. С. Степанов. Изд-е 2-е. — М., 2001. — С. 129 — 144.

166. Моррис, Ч. У. Основания теории языка // Семиотика / Ч. У. Моррис и др.. — М., 1983. — С. 37 — 89.

167. Мукаржовский, Я. Литературный язык и поэтический язык // Пражский лингвистический кружок / Я. Мукаржовский и др.. — М.: Наука, 1967. —С. 230 — 256.

168. Мурзин, Л. Н. Язык, текст и культура // Человек — текст — культура / Л. Н. Мурзин и др.. — Екатеринбург, 1994. — С. 160 — 169.

169. Мурзин, Л. Н., Штерн, А. С. Текст и его восприятие / Л. Н. Мурзин, А. С. Штерн. — Свердловск : Урал, ун-т им. А.М.Горького, 1991. — 171с.

170. Надеждин, Н. И. Об этнографическом изучении народности русской / Н.И. Надеждин // Записки русского этнографического общества. — СПб., 1847. —Кн. 2.

171. Небжеговская-Бартминская, С. Шла болячка с Болентина . Концептуализация болезни в польском языке и в польских народных заговорах // Заговорный текст. Генезис и структура / С. Небжеговская-Бартминская и др.. — М. : Индрик, 2005. — С. 309 —325.

172. Нечаенко, Д. А. Сон, заветных исполненный знаков: таинства сновидений в мифологии, мировых религиях и художественной литературе / Д. А. Нечаенко. — М.: Юрид. лит., 1991. — 302 с.

173. Никитина, А. В. Русская традиционная культура: Учебное пособие для иностранцев / А. В. Никитина. — СПб.: Изд-во Санкт-Петерб. гос. унта, 2002. —338 с.

174. Никитина, С. Е. Устная народная культура и языковое сознание /

175. C. Е. Никитина. — М.: Наука, 1993. — 187 с.

176. Никитина, Т. Г. Проблемы изучения этнокультурной специфики фразеологии / Т. Г. Никитина. — Псков, 1998. — 208 с.

177. Никифоровский, Н. Я. Простонародные приметы и поверья, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказания о лицах и местах / Н. Я. Никифоровский. — Витебск : Губ. типо-лит., 1897. — 338 с.

178. Николина, Н. А. Филологический анализ текста: Учеб. пособие / Н. А. Николина. — М.: Academia, 2003. — 254 с.

179. Новиков, А. И. Семантическое пространство текста и способы его членения // Категоризация мира: пространство и время / А. И. Новиков и др.. — М., 1997. — С. 47 — 58.

180. Остин, Дж. Как производить действия при помощи слов / Дж. Остин // Избранное. — М. : Дом интеллектуал, кн., 1999. — 329 с.

181. Павлова, Е. Г. Опыт классификации народных примет / Е.Г.Павлова // Паремиологические исследования. — М. : Наука, 1984. — 320 с.

182. Пермяков, Г. JL От поговорки до сказки: Заметки по общей теории клише / Г. JI. Пермяков. — М. : Наука, 1970. — 239 с.

183. Петренко, В. Ф. Основы психосемантики / В. Ф. Петренко. — Смоленск : Изд-во Смол, гуманит. ун-та, 1997. — 395 с.

184. Пирс, Ч. С. Начала прагматизма / Ч. С. Пирс. — СПб. : Алетейя, 2000. —21 с.

185. Питина, С. А. Концепты мифологического мышления как составляющая концептосферы национальной картины мира / С. А. Питина. — Челябинск, 2002.

186. Познанский, Н. Ф. Заговоры / Н. Ф. Познанский. — Петроград, 1917; М.: Индрик, 1995. —356 с.

187. Попов, Г. И. Русская народно-бытовая медицина / Г. И. Попов. — СПб., 1903. —341 с.

188. Потебня, А. А. Из записок по теории словесности / А. А. Потебня. — Харьков : Гос. изд-во Украины, 1905. — 302 с.

189. Потебня, А. А. Малорусская народная песня / А. А. Потебня. — Воронеж, 1877. — 312 с.

190. Потебня, А. А. О мифическом значении некоторых обрядов и поверий / А. А. Потебня // Чтение в императорском Обществе истории и древностей российских. — М., 1865. — Кн. 2 — 3.

191. Потебня, А. А. Символ и миф в народной культуре / А. А. Потебня.

192. М.: Лабиринт, 2007. — 480 с.

193. Пропп, В. Я. Поэтика фольклора / В. Я. Пропп. — М. : Лабиринт, 1998. —352 с.

194. Пропп, В. Я. Русские аграрные праздники / В. Я. Пропп. — Л. : Худ. лит., 1963. —186 с.

195. Прохоров, Ю. Е. Действительность. Текст. Дискурс / Ю. Е. Прохоров. — М. : Флинта, 2004. — 221 с.

196. Раденкович, Л. Символика цвета в славянских заговорах / Л. Раденкович // Славянский и балканский фольклор. Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы. — М.: Индрик, 1989. —С. 122 — 149.

197. Ревуненкова, Е. В. Миф, обряд, религия. Некоторые аспекты проблемы на материале народов Индонезии / Е. В. Ревуненкова. — М. : Наука, 1992. —214 с.

198. Режабек, Е. Я. Мифомышление (когнитивный анализ) / Е. Я. Режа-бек. — М.: Едиториал УРСС, 2003. — 304 с.

199. Реферовская, Е. А. Лингвистическое исследование структуры текста / Е. А. Реферовская. — Л. : Наука, 1983. — 215 с.

200. Родионова, И. В. Имена библейско-христианской традиции в русских народных говорах / И. В. Родионова Автореф. дисс. на соиск. учен, степ. канд. филол. наук. — Екатеринбург, 2000. — 24 с.

201. Розин, В. М. Культурология / В. М. Розин. — М. : ИНФРА-М, 2002.341 с.

202. Русское колдовство, ведовство, знахарство: Сборник / отв. ред. М. Стерлигов — СПб. : ВИАН : Литера, 1994. — 463 с.

203. Рут, М. Э. Образная номинация в русском языке / М. Э. Рут. — Екатеринбург : Изд-во Урал. гос. ун-та, 1992. — 144 с.

204. Рыбаков, Б. А. Язычество Древней Руси / Б.А. Рыбаков. — М. : Наука, 1988. —782 с.

205. Рыжков, В. А. Регулятивная функция стереотипов // Знаковые проблемы письменной коммуникации / В. А. Рыжков и др.. — Куйбышев, 1985. — С. 167—173.

206. Садова, Т. С. Народная примета как текст: лингвистический аспект / Т. С. Садова. — СПб.: Изд-во Санкт-Петерб. гос. ун-та, 2003. — 212 с.

207. Сандулов, Ю. А. Культ дьявола как историко-культурный феномен : автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филос. наук / Ю. А. Сандулов. — СПб., 1992. — 17 с.

208. Сахаров, И. П. Сказания русского народа. В 2-х тт./ И. П. Сахаров. — СПб., 1841—1849. —477 с.

209. Селиванов, В. В. Год русского земледельца / В. В. Селиванов. — Владимир, 1902. — Т. II. — 143 с.

210. Селиванов, Ф.М. Хрестоматия по фольклору / Ф. М. Селиванов. — М.: Просвещение, 1972. — 221 с.

211. Сепир, Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии / Э. Сепир. — М. : Прогресс, 1993. — 654 с.

212. Сергеева, А. В. Русские: стереотипы поведения, традиции, менталь-ность / А. В. Сергеева. — М. : Флинта, 2004. — 313 с.

213. Скребцова, Т. Г. Американская школа когнитивной лингвистики / Т. Г. Скребцова. — СПб. : Изд-во Санкт-Петерб. гос. ун-та, 2000. — 259 с.

214. Слюсарева, Н. А. Введение // Аспекты общей и частной теории текста / Н. А. Слюсарева и др.. — М. : Наука, 1992. — 192 с.

215. Смилянская, Е. Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и «духовные преступления» в России XVIII в. / Е. Б. Смилянская. — М. : Индрик, 2003. — 462 с.

216. Смирнов, В. Народные гадания Костромской губернии / В. Смирнов.— Кострома, 1928. — 284 с.

217. Снегирев, И. М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды / И. М. Снегирев. — М., 1837—1839. — Вып. 1—4.

218. Соколова, Т. С. Очерки по русской лингвофольклористике / Т. С. Соколова. — Белгород : Изд-во Белгор. гос. ун-та, 2002. —187 с.

219. Солганик, Г. Я. Стилистика текста: учеб. пособие / Г. Я. Солганик. — М.: Флинта, 1997. — 252 с.

220. Степанов, Ю. С. Константы: словарь русской культуры / Ю. С. Степанов. — М. : Академический проект, 2001. — 990 с.

221. Стижко, Л. В. Русское «черт» и чешское «cert»: значимость и коннотации // Язык и этнический менталитет / Л. В. Стижко и др.. — Петрозаводск, 1995. — С. 78—83.

222. Стрижев, А. Н. Календарь русской природы / А. Н. Стрижев. — М.: Моск. рабочий, 1992. — 224 с.

223. Сумцов, Н. Ф. .Символика славянских обрядов / Н. Ф. Сумцов. — М.: Вост. лит., 1996. — 296 с.

224. Тайлор, Э. Б. Первобытная культура / Э. Б. Тайлор. — М.: Политиздат, 1989. — 572 с.

225. Телия, В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты / В. Н. Телия. — М. : Языки рус. культ., 1996. —288 с.

226. Текст как отображение картины мира / отв. ред. И. Г. Леонтьева — М. : МГИИЯ, 1989. — 136 с.

227. Терещенко, А.В. Быт русского народа / А.В.Терещенко. — М., 1847—1848. — Т. I—VII. — 4.1. — 288 е., Ч.П. — 336 с.

228. Толстая, С. М. К понятию функции в языке культуры / С. М. Толстая // Славяноведение. — 1994. — №5. — С.91— 97.

229. Толстая, С. М. Мифология и аксиология времени в славянской народной культуре // Культура и история. Славянский мир / С. М. Толстая и др.. — М., 1997. — С. 62 — 79.

230. Толстая 2005(а) Толстая, С. М. Полесский народный календарь. (Традиционная духовная культура славян. Современные исследования) / С. М. Толстая. — М.: Индрик, 2005. — 599 с.

231. Толстая 2005(6) Толстая, С. М. Ритм и инерция в структуре заговорного текста / С. М. Толстая // Заговорный текст. Генезис и структура. — М. : Индрик, 2005. — С. 292—308.

232. Толстая, С. М. Стереотип в этнолингвистике / С. М. Толстая // Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии. — М., 1995.

233. Толстая, С. М. Христианство и народная культура: механизмы взаимодействия // Годинпьак Филозофског факултета у Новом Саду. Квьига XXXI (2006). —С. 5—20.

234. Толстая, С. М., Толстой, Н. И. Народная этимология и структура славянского ритуального текста / С. М. Толстая, Н. И. Толстой // Славянское языкознание. X Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. — М., 1988. — С. 250—264.

235. Толстой, Н. И. Избранные труды / Н. И. Толстой. — М.: Яз. рус. культ., 1999. — Т.З. Очерки по славянскому языкознанию. — 462 с.

236. Толстой, Н. И. Этнолингвистика в кругу гуманитарных дисциплин / Н. И. Толстой // Русская словесность. О теории словесности и структуре текста. Антология. — М. : Academia, 1997. — 317 с.

237. Толстой, Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. — М. : Индрик, 1995. — 512 с.

238. Топорков, А. Л. Заговоры в русской рукописной традиции ХУ-ХІХ вв.: История, символика, поэтика / А. Л. Топорков. — М. : Индрик, 2005. — 480 с.

239. Топоров, В. Н. Из наблюдений над загадкой // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Загадка как текст. 1 / В. Н. Топоров и др.. — М., 1994. — С. 10 — 118.

240. Топоров, В. Н. Исследования по этимологии и семантике / В. Н. Топоров. — М. : Языки славянской культуры, 2004 — Т.І: Теория и некоторые частные ее приложения. 816 с.

241. Топоров, В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ / В. Н. Топоров. — М., 1995. —621 с.

242. Топоров, В. Н. Об индоевропейской заговорной традиции // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор / В. Н. Топоров и др.. — М., 1993. — С.З — 103.

243. Топорова, Т. В. Семантическая структура древнегерманской модели мира / Т. В. Топорова. — М.: Радикс, 1994. — 190 с.

244. Топорова, Т. В. Язык и стиль древнегерманских заговоров / Т. В. Топорова. — М. : Эдиториал УРСС, 1996. — 214 с.

245. Торэн, М. Д. Русская народная медицина и психотерапия / М. Д. Торэн. — СПб. : Литера, 1996. — 496 с.

246. Тураева, 3. Я. Лингвистика текста. Текст: структура и семантика. — М. .* Просвещение, 1986. — 126 с.

247. Тэрнер, В. Символ и ритуал / В. Тэрнер. — М. : Наука, 1983. 277 с.

248. Уйбина, Н. Н. К вопросу о суггестивных текстах / Н. Н. Уйбина // Текст: структура и функционирование. — Барнаул, 2002. — Вып.6.

249. Усачева, В. В. Словесные формулы в народной медицине славян / В. В. Усачева // Славянское и балканское языкознание. Структура малых фольклорных текстов. — М., 1993. — С. 163—170.

250. Фадеева, JI. В. Письменная заговорная традиция (проблемы собирания и изучения) / Л. В. Фадеева // Материалы Международной конференции «Фольклор и современность», посвященной памяти проф. Н. И. Са-вушкиной. — М., 1995. — С.38—50.

251. Фаттахова, Н. Н. Семантика и синтаксис народных примет в русском и татарском языках: сопоставительный аспект / Н. Н. Фаттахова. Ав-тореф. дис. на соиск. учен. степ, д-ра филол. наук. — Казань, 2002. — 45 с.

252. Флоренский, П. А. Собр. соч. Философия культа (Опыт православной антроподицеи) / П. А. Флоренский / Сост. игумен Андроник (Труба-чев). — М., 2004. — 685 с.

253. Франк, С. Л. Реальность и человек / С. Л. Франк. — М. : Республика, 1997. —478 с.

254. Франк, С. Л. Русское мировоззрение : сборник. / С. Л. Франк. — СПб.: Наука, 1996. — 736 с.

255. Фрэзер, Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии / Дж. Дж. Фрэзер. — М. : ACT, 1998. — 781 с.

256. Химик, В. В. Категория субъективности и ее выражение в русском языке / В. В. Химик. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1990. — 180 с.

257. Химик, В. В. Поэтика низкого, или Просторечие как культурный феномен / В. В. Химик. — СПб. : Изд-во Санкт-Петерб. гос. ун-та, 2000. — 272 с.

258. Храпченко, М. Б. Текст и его свойства / М. Б. Храпченко // Вопросы языкознания. — 1985. — №2.

259. Христианизация, дехристианизация и рехристианизация в теории и практике русского языка / Под ред. Ежи Калишана. — Познань : Изд-во ун-та им. А. Мицкевича, 2001. — 200 с.

260. Цивьян, Т. В. Лингвистические основы балканской модели мира / Т. В. Цивьян. — М. : Наука, 1990. — 203 с.

261. Цивьян, Т. В. Модель мира и ее лингвистические основы / Т. В. Цивьян. — M. : URSS, 2005. Изд. 2-е. — 279 с.

262. Циммерлинг, А. В. Логика прогноза // Логический анализ языка. Язык и время / под ред. Н. Д. Арутюновой / А. В. Циммерлинг и др. — М. : Индрик, 1997. — С. 337 — 347.

263. Черданцева, Т. 3. Идиоматика и культура / Т. 3. Черданцева // Вопросы языкознания. — 1996. — №1. — С. 58—70.

264. Чередникова, М. «Голос детства из дальней дали.»: Игра, магия, миф в детской культуре / М. Чередникова. — М.: Лабиринт, 2002. — 224 с.

265. Черепанова, О. А. Типологическая и лингвистическая интерпретация некоторых элементов заговоров / О. А. Черепанова // Русский фольклор. — Л., 1991. — Вып. XXVI. Проблемы текстологии фольклора.— С. 143—154.

266. Чичеров, В. И. Зимний период русского народного земледельческого календаря XVI—XIX вв. / В. И. Чичеров. — М.: Наука, 1957. — 136 с.

267. Шиндин, С. Г. К общей характеристике восточнославянских заговоров / С. Г. Шиндин // Этноязыковая и этнокультурная история Восточной Европы. — М. : Индрик, 1995. — С. 303 — 319.

268. Шмелев, А. Д. Русская языковая модель мира: Материалы к словарю / А. Д. Шмелев. — М. : Яз. слав, культ., 2002. — 224 с.

269. Шмид, В. Нарратология / В. Шмид. — М.: Яз. слав, культ., 2003. —311 с.

270. Шукшин, В. М. Избранные произведения в двух томах / В. М. Шукшин. — М., 1975. — Т. 1. — 364 с.

271. Щербатых, Ю. В. Психология страха : Популярная энциклопедия / Ю. В. Щербатых. — М. : ЭКСМО-Пресс, 2002. — 504 с.

272. Щуров, И. Календарь народных примет, обычаев и поверьев на Руси / И. Щуров // Чтения в Императорском обществе исторических древностей при Московском университете. — 1867. — Кн. 4.

273. Этнокультурная специфика языкового сознания : сб. научн. ст.. — М., 1996. —226 с.

274. Юдин, А. В. Русская народная духовная культура / А. В. Юдин. — М. : Высшая шк., 1999. — 330 с.

275. Юдин, А. В. Христианский ономастикон в русских заговорах / А. В. Юдин // Русское языкознание. Межвед. научн. сб. — Киев, 1992. — Вып. 25. —С. 130— 137.

276. Юнг, К. Архетип и символ / К. Юнг. — М.: Ренессанс, 1991. —297 с.

277. Юнг, К. Структура Души / К. Юнг // Проблемы души нашего времени. — М.: Прогресс : Универс, 1993. — 329 с.

278. Юнг, К. Психологические типы. Проблемы типов в истории античной и средневековой мысли / К. Юнг. — Мн. : Попурри, 1998. — 652 с.

279. Язык и культура. Хрестоматия по спецкурсу для студентов-филологов / сост. Л. Г. Саяхова. — Уфа, 2000. — 174 с.

280. Hormann, Н. Psychologie der Sprache / Н. Hórmann. — Berlín; Неі-delberg; NY : Springer, 1967. — 167 s.

281. Markunas, A., Uczitiel, T, Leksykon chrzescijañstwa / A. Markunas, T. Uczitiel. — Poznañ : Wydawnictwo naukowe un-tu im. A.Mickiewicza, 1999. —369 s.