автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Шарль Пеги: философия истории и литература

Полный текст автореферата диссертации по теме "Шарль Пеги: философия истории и литература"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

ТАЙМАНОВА Татьяна Соломоновна

ШАРЛЬ ПЕГИ: ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ И ЛИТЕРАТУРА

Специальность 10.01.03 - Литератур« народов стран зарубежья (литература народов Европы, Америки, Австралии)

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук.

^/¿¿г&Т?

Санкт-Петербург 2006,

Работа выполнена на кафедре истории зарубежных литератур Санкт-Петербургского государственного университета.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Евгения Андреевна Петрова доктор филологических наук, профессор Сергей Леонидович Фокин доктор философских наук, профессор Эльга Павловна Юровская

Ведущая организация:

Институт мировой литературы им. A.M. Горького РАН

Защита состоится в час.

на заседании диссертационного совета Д 212.232.26 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, г. Санкт-Петербург, Университетская набережная, д.11.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. A.M. Горького (г. Санкт-Петербург, Университетская набережная, д. 7/9)

Автореферат разослан 2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук, доцент —Т.Ю. Боярская

Общая характеристика работы

Проблемы философии истории в наше время составляют предмет острых дискуссий как в западной, так и в российской философии и историографии. Осмысление закономерностей развития человечества невозможно силами одной дисциплины, будь то история, социология или классическая философия, Современная мысль приходит к выводу, что судить об истории только на основании научно-спекулятивного разума или же чисто иррациональной интуиции неплодотворно. Это под силу лишь новому философскому дискурсу, который является синтезом философских размышлений, религиозных откровений, экзистенциальных переживаний и, что очень важно в контексте данной работы, художественно-эстетических прозрений.

Само словосочетание "философия истории" принадлежит французской философско-литературной традиции: впервые в научный оборот его ввел Вольтер в 1765 г, Первым вариантом подлинной философии истории, появившимся в Европе, считается трактат итальянского правоведа и филолога Дж, Вико под названием "Основания новой науки об общей природе наций" (1725), Оформив философию истории как науку, эпоха Просвещения пренебрегла таким образом многими составляющими того философского дискурса, которые были обозначены выше, В качестве альтернативы философии эпохи Просвещения, а в дальнейшем философии позитивизма будет развиваться то направление философии истории, которое представляется наиболее плодотворным в XX и XXI вв, (во Франции его представителями были М, Блок, П, Рикер, В, Декомб, П, Нора) и предтечей которого стал Шарль Пеги.

В России имя Пеги упоминалось еще его современниками (Г,Селибер, М.Волошин), В советском литературоведении, несмотря на высокую оценку, данную Пеги А, В, Луначарским, французский писатель оставался одиозной фигурой, к которому приклеивались такие ярлыки, как «оппортунист», «националист», «реваншист», Впервые более объективная оценка Пеги была дана в исследовании В, Е, Балахонов», посвященном творчеству Р.»Роллана',

В 1995 г, в Санкт-Петербурге был создай научно-исследовательский Центр Жанны д'Арк -Шарля Пеги, который возглавил автор настоящего исследования. Задачей Центра была активизация и координация в России исследований, связанных с творческим наследием Пеги и его временем, Центр стал проводить регулярные конференции междисциплинарного характера

1 Балахонов В, Е, Ромен Роллан и его время, "Жан Кристоф", Л,: Изд-яо Ленингр, ун-т», 1968,

(литература, история, культура) и публиковать их материалы. Одним из результатов работы Центра стала публикация перевода двух основных произведений Пеги — "Наша юность" и "Мистерия о милосердии Жанны д'Арк"2. До этого издания на русском языке существовала лишь небольшой сборник выдержек из публицистики Пеги, изданный в Великобритании3. В 2006 г. вышла книга с переводами фрагментов прозы и поэзии Пеги под редакцией Н Струве4 На родине Пеги суцьба его наследия сложилась совершенно иначе. В течение почти ста лет, прошедших со дня гибели писателя, интерес к его творчеству постоянно растет. Среди авторов первых работ, посвященных Пеги, можно назвать Д Галеви и братьев Tapo. Из всех свидетельств друзей и современников особо выделяется двухтомный труд Р. Роллана, опубликованный в 1944 г.

В начале 60-х гг. в Орлеане открылся Центр Шарля Пеги, и с этого времени начинается методичное университетское исследование его творчества (Ж Виар, Ж Бастер, Б Гийон). Из относительно недавних работ о Пеги необходимо отметить исследование Ф. Лехтера5 и монографию Р. Бюрака6. В некоторых работах более подробно изучались отдельные аспекты мировоззрения Пеги — теологический (Э. Мунье, А. Бегэн, А. Руссо, П. Дюплуайе) и философский (А Анри, И. Вадэ, А. Финкелькрауг)

Если говорить о работах, непосредственно связанных с темой данного исследования, то в

первую очередь необходимо назвать работы Ж. Онимгаса ("Пеги и тайна истории"7 и "Введение

8 9

к "Трем мистериям" Пеги" ), Ф. Жербо ("Письмо и история в творчестве Пеги" ), С. Фрэсс (

"Пеги и античный мир"10 и "Пеги и Средние века"11). О возрастающем интересе к проблемам

истории в творчестве Пеги свидетельствует вышедший в 2002 г. специальный номер журнала

12

"Миль неф сан , который называется "Пеги и история

" Пеги Щ Наша юность Мистерия о милосердии Жанны д 'Арк. СПб Наука, 2001.

1 Пеги Ш Фундаментальные истины. London' Overseas Publications interchange Ltd , 1992

4 Пеги Ш Избранное. Проза Мистерии Поэзия. M : Русский путь, 2006

5 Laichter F Péguy et ses Cahiers de la Quinzaine. Paris !a Maison des sciences de l'homme, 1985

6 Burac R. Charles Péguy. La révolution et la grace Paris: Robert Laffont, 1994.

OmmusJ Péguy et le Mystère de l'histoire. Paris. Cahiers de l'Amitié Ch Péguy, 1958.

8 Ommus J Introduction aux ""Trois Mystères" de Péguy" Pans1 Cahiers de l'Amitié Ch Péguy, 1962

' Gerbod F Ecriture et histoire dans l'oeuvre de Péguy, En 2 vol. Lille- Service de reproduction des thèses, 1981

10 Fraisse S Péguy et le monde antique Pans. Armand Colin, 1973.

" Fraisse S. Péguy et le Moyen Age Pans: Honoré Champion, 1978

12 Mil neuf cent Revue d'histoire intellectuelle Péguy et l'histoire. 2002. N 20.

' При сопоставлении СТЕПЕНИ ИЗУЧЕННОСТИ творческого наследия Пеги я нашей стране и за рубежом становится очевидной необходимость заполнить эту лакуну в отечественном литературоведении, Кроме того, если во многих французских исследованиях, посвященных Пеги, так или иначе затрагивается проблема истории в его творчестве, то не существует ни одной работы, которая была бы полностью посвяшена концепции истории во всем многообразии наследия Пеги. Более того, ни один автор не рассматривает творчество Пеги в русле философии истории — науки, которая становится все более актуальной и все более взаимосвязанной с литературой. Все вышесказанное определяет НАУЧНУЮ НОВИ31ГУ нашей работы.

При этом появление данного исследования вызвано не только малой изученностью творчества Пеги в России, но и особым интересом, который возник в XX в. на Западе, а в последнее время и в России, к теме истории, проблемам философии истории, различным культурно-историческим концепциям, нашедшим свое отражение в том числе и в литературно-художественных текстах, В последнее время все чаще обсуждается вопроо о взаимодействии христианской традиции и культуры13. Исследование исторической концепции христианина, философа и художника Пеги, как нам кажется, отвечает этому запросу нашего времени. Все вышеперечисленное определяет востребованность творческого наследия Пеги, не рассматривавшегося ранее в литературоведении в таком контексте, В этом заключается АКТУАЛЬНОСТЬ данной работы,

ПРЕДМЕТОМ исследования является философское осмысление исторического процесса у Пеги, рассматриваемое сквозь призму художественно-эстетических, религиозных и гражданских взглядов писателя,

ОБЪЕКТОМ исследования является совокупность публицистического и художественного наследия писателя, рассматриваемая как единый мегатекст,

В данной работе делается попытка обобщить мысли Пеги об Истории на материале его наследия и поместить его историческую концепцию в некий литературно-философский контекст, В качестве объекта исследования из обширного поэтического наследия Пеги выбрана "Мистерия о милосердии Жанны д'Арк", как самая репрезентативная для анализа философии истории автора, В связи о этим ЦЕЛЬ работы определяется следующим образом: на основе

11 См., например: Аверинцев С, Предисловие к "Истории религии" А. Меня // http:// www.i-u.ru/blbllo/erchlve/men_lstrellg_l/00,aspx,

комплексного анализа духовной и гражданской эволюции писателя, проявившейся в его публицистическом и художественном творчестве, показать специфику философской концепции истории Ш. Пеги

Поставленная цель определяет ЗАДАЧИ исследования-

1. Проанализировать этапы духовного и гражданского становления личности публициста, писателя, философа и соотнести их с духовными исканиями, характерными для эпохи кризиса позитивистской философии.

2. Проследить генезис и эволюцию таких ключевых концептов историософского тезауруса писателя, как: град, современный мир, интеллектуалы, политика, мистика, история, память, событие, эпохи и периоды, временное (земное), вечное (небесное), Инкарнация.

3. Определить вектор исторического процесса согласно Пеги и показать специфику соотношения у писателя временных составляющих истории (прошлого, настоящего, будущего), определяющую провиденциальный характер его творчества

4 Поместить духовные искания Пеги в контекст духовных исканий его современников, а также рассмотреть их в свете русской историософской мысли

5. Проследить эволюцию религиозных взглядов Пеги и их роль в создании таких первостепенных для понимания его исторической концепции произведений, как "Диалоги об истории" и "Мистерии"

б Показать, как из синтеза религиозно-философских и гражданственно-публицистических и эстетических воззрений Пеги рождаются его особые творческий метод и стиль.

7. Выявить специфику отношения автора к истории и к тексту как к взаимосвязанным и взаимообусловливающим феноменам

8. Рассмотреть, как писатель трактует образ Жанны д'Арк в связи с его многогранностью (исторический персонаж, святая, легенда, символ)

Перечисленные задачи определили СТРУКТУРУ данного исследования. При этом необходимо сказать несколько слов о стиле Шарля Пеги, который заслуживает отдельного разговора и некоторых особенностей которого мы коснемся в данной работе Стиль писателя настолько своеобразен, что мы вынуждены в какой-то мере подчиниться его законам, ибо он является прямым отражением авторского способа мышления. Только следуя за автором по спирали его долгих периодов, постоянно возвращаясь вместе с ним на каждом витке к одним и тем же тезисам и понятиям, можно уловить некое подобие целостной концепции, постоянно им углубляемой и обогащаемой. Таким образом, все творчество Пеги следует рассматривать как

некий мегатокст, т. е, "совокупность текстов, которые воспринимаются или исследуются как единое дискурсивное целое, пронизанное общими темами, лейтмотивами, архетипами, символами, ключевыми словами, стилевыми приемами"14. Эта особенность творческого наследия Пеги (нужно заметить, что практически ни в одном его произведении нет ни глав, ни параграфов, ни подзаголовков) в некотором роде повлияла на структуру данной работы, делая бессмысленной какую бы то ни было классификацию его произведений, например хронологическую, тематическую или жанровую,

Работа состоит из Введения, трех глав, посвященных трем составляющим исторической концепции Пеги и Заключения, Библиография насчитывает 345 наименований,

Во Введении представлен критический обзор литературы, дается краткая биография Пеги, намечены цели и задачи диссертационного исследования и обозначена его методологическая база,

В первой главе "Шарль Пеги и современный мир (Histoire présente)" рассматриваются взгляды Пеги на историю современности в контексте его социалистических убеждений и полемики с Ж, Жоресом и анализируется один из важнейших концептов его философии истории "современный мир". Вторая глава "Беседы с Клио (Histoire simple)" посвящена в основном исследованию взглядов Пеги на христианскую историю. Здесь концепция Пеги рассматривается в связи с исканиями историософской мысли эпохи, Третья глава "Жанна д'Лрк: Литература и история (Histoire passée)" обращает наш взгляд на историю прошлогов интерпретации Пеги, В первых двух главах делается попытка обобщить его теоретические построения (в основном на материале публицистики Пеги) МЕТОДАМИ культурно-исторического и сравнительно-исторического анализа с элементами социологического подхода, а в третьей главе к ним добавляются мифологический метод (А.Ф.Лосев) и метод психоанализа (К,Г,Юнг), позволяющие более детально рассмотреть художественное воплощение исторической концепции писателя на примере "Мистерии о милосердии Жанны д'Арк"),

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ диссертационного исследования состоит в том, что его материалы и результаты могут быть использованы в вузовских курсах и спецкурсах по истории

14 Эпштейн И Проектный словарь философа, Новые понятия и термины, Философия языка // http://www,topos.ru /article/3031, Оговоримся, что мы используем термин "мегатекст" применительно к совокупности текстов Пеги, а отдельные его произведения рассматриваем как индивидуальные тексты мегатекста, тогда как общепринято истолковывать "мегатекст" несколько иначе, Например, мегатекст немецкого романтизма, или мегатекст китайской пейзажной лирики, или мегатекст «лишнего человека» в русской литературе,

французской литературы, а также при разработке курсов истории журналистики и философии истории

Основные результаты исследования получили АПРОБАЦИЮ в различных формах: в ряде статей в научных изданиях и журналах; в составлении, комментариях и вступительной статье первого в России издания произведений Пеги (Шарль Пеги. Наша юность Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. СПб : Наука, 2001); в докладах на межвузовских и международных конференциях, организованных филологическим и философским факультетами СПбГУ, РГПУ им. А. И. Герцена, Обществом Поля Клоделя, Обществом друзей Шарля Пеги, Ассоциацией "Порт", Петербургским Центром Жанны д'Арк-Шарля Пеги и Центром французских исследований филологического факультета СПбГУ в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Париже, Руане, Лионе, Орлеане, Хельсинки, Варшаве. Основные положения диссертационного исследования отражены в монографии "Шарль Пеги: философия истории и литература" (СПб . изд-во СПбГУ; Филологически факультет СПбГУ, 2006).

Основное содержание диссертации

В первой главе "Шарль Пеги и современный мир" рассматривается отношение писателя к своему времени и истории в ракурсе того смысла, который он вкладывал в часто употребляемое им словосочетание "современный мир". Борец за справедливость и истину, враг косности и догматизма, убежденный мистик, Пеги принадлежит к основоположникам нового мира XX столетия с иным типом мышления, противопоставляющим себя рационализму, детерминизму и эволюционизму прошлых веков

Говоря о современности, Пеги пользуется выражениями monde nouveau— «новый мир», monde neuf в значении «новый, пришедший на смену старому», monde jeune — «юный мир, monde contemporain и monde moderne— «современный мир». Пеги не был первым, кто ввел понятие "современный мир", оно издавна занимает умы философов и писателей, ведущих спор о современности, "модерне" или "модернизме". Обычно модернизм рассматривают двояко: и как художественно-эстетический феномен, своеобразно отражающий духовный кризис буржуазного общества конца XIX — начала XX в, связанный с утратой авторитета позитивистского рационализма и усиления влияния иррационалистических идей, и как рационалистическое направление в западноевропейской культуре, сформировавшееся в Новое время15 Имея эту

1! См • Ипъин И П Постмодернизм. Словарь терминов М.: Инион— INTRADA, 2001. С.209.

двоякую семантику, модернизм зарождается в эпоху Просвещения и уже » это время находит своих адептов и противников в обоих своих проявлениях.

Констатация критического отношения Пеги к "современному мир/' отмечается в ряде исследований (И. Ваде, С. Фресо, А, Финкелькраут, А. Компаньон), где акцентируется негативное отношение Пеги к современности. Но понятие "современный мир" в системе его взглядов выходит далеко за рамки эпохи, современником которой он был, и нуждается в более объективной оценке.

А, Компаньон16 показывает, что противники современности образуют на протяжении веков некую линию преемственности, идущую от Ж. де Мэстра через Шатобриана и Бодлера к Р. Барту, Автор называет их антимодернистами, Выступая против Просвещения, антимодериисты строят свое поведение на основе реальной истории, "естественном" знании, а не на научных построениях философов. Этим исследователь объясняет их постоянный пессимизм, ведущий к историческому скептицизму (меланхолия, сплин и болезнь века на фоне убежденности в конце истории и необратимости ужасов революции в эпоху романтизма и болсо позднее разочарование в прогрессе, оказавшемся неспособным покончить с мировым злом), А. Компаньон отводит антимодернистам роль хулителей современности. Последовательно клеймящий "современный мир" Пеги, с его точки зрения, это образец антимодерниств, атакующего с позиций бергсонианской философии иррационализма метафизику истории, социологии, политического и общественного действия. Безусловно, такой взгляд на философию истории у Пеги выглядит оправданным, учитывая негативное отношение писателя к исторической реальности и моральному духу Третьей республики, но нам представляется, что было бы несправедливо столь радикально именовать Пеги "антимодернистом",

Трудно найти другого писателя этого периода, который бы так же четко, как Пеги, осознавал историческую значимость современности, чьим духом пронизаны все его произведения, В них есть и ощущение быстро меняющегося времени, и стремление зафиксировать убегающее мгновение в его материальной данности (как у Бодлера с его эстетизацией духа современности -modernité), Однако сам интерес Пеги к истории продиктован его ангажированностью в современность и осознанием ее как одного из моментов вечной истории, Публициста и философа-моралиста Пеги волнуют прежде всего история и состояние духа общества. Поэтому

14 Compagnon A. Les antlmodernes. Paris: Gallimard, 2005,

его понятие "современный мир" отличается от "духа современности" в эстетике Бодлера и приобретает оценочный и вневременной характер.

Словосочетание "современный мир" является одним из ключевых в концепции истории Пеги. Его интерпретация является столь емкой и столь основополагающей для всего его творчества, что можно говорить о концепте, развивающемся и углубляющемся по мере эволюции самого писателя, пронизывающем всю его философию истории. К критике "современного мира" молодой Пеги с его обостренным чувством социальной справедливости приходит через социализм Большое влияние на него оказали работы Ж. Жореса, Ж. Геда, а также их интерпретатора Л. Эрра. Первым теоретическим обоснованием взглядов Пеги была статья «О социалистическом граде» (1897) Это была практическая программа построения совершенного социалистического Града в духе социалистов-утопистов XVIH-XIX вв. — Морелли, Милье, Мабли, Сен-Симона, Фурье, Оуэна. В основе устройства Града лежит идея всеобщего братства. Свое продолжение идеи статьи нашли в утопическом диалоге "Марсель, первый диалог о граде гармонии" (1896-1898), гае речь идет об эмоциональном, интеллектуальном и духовном развитии граждан и об этических основах их взаимоотношений Здесь Пеги особым образом ставит вопрос о памяти и истории. Поскольку в гармоническом обществе не существует даже понятия о ненависти, борьбе и страданиях, то не может храниться и память об этих чувствах и о событиях, с ними связанных Не знает общество и чувств жалости, сострадания, справедливости, поскольку они неразрывно связаны со страданием и несправедливостью Поэтому все те деяния, которые были совершены в догармоническом обществе во имя построения Града гармонии, должны быть забыты.

Социалистические воззрения Пеги имели две основные отличительные черты- это непримиримая борьба против нищеты ради раскрытия духовных возможностей человека и полная внутренняя свобода, приводящая в совокупности с материальной раскрепощенностью к духовной гармонии индивида и общества Для понимания отношения Пеги к "современному миру" важны как этот идеалистический взгляд молодого писателя на современное ему общество, так и его попытка сформулировать положительную альтернативу или путь спасения человечества Максималистский идеализм и бескомпромиссность молодого Пеги заставили его воспринимать социализм как средство духовного преобразования, как реализацию Града гармонии, где господствует нравственное начало Акцент на необходимости нравственного оздоровления общества к "современному миру" является чрезвычайно важной чертой

жизненной и художественной концепции Пеги, существенно отличавшей позицию писателя от позиций прочих социалистов, в частности Ж, Жореса.

Полемика писателя с Жоресом способствовала развитию в философской публицистике Пеги понятия "современный мир". Она приобретает новую окраску в свете изучения христианских корней социализма Пеги теологом М. Люсом", устранившим дихотомию между социалистом и христианином Пеги. М. Люс убедительно показывает, что все творчество Пеги является катализатором тех христианских ценностей, которые несет в себе социализм.

Для юного Пеги Жорес был кумиром и образцом для подражания в интеллектуальном, политическом и человеческом плане. Обоими социализм понимался как окончательная реализация идей Республики и завершение Революции 1789 года. Впервые на страницах "Тетрадей" обрушивается с критикой "современного мира" вовсе не Пеги — его лицемерие обличает Жорес, Терминология Жореса предвосхищает лексикон, в дальнейшем употребляемый Пеги в отношении "современного мира", Но уже в 1900-1901 гг. отношение Пеги к Жоресу радикально меняется. Всегда презиравший радикализм, он обвиняет социалистическую партию в отсутствии программы, демагогии, закулисных интригах, прикрытии консервативной деятельности прогрессивной идеологией, соглашательстве с политикой комбизма, В авторитарности партии, культурной монополии, засилии бюрократии, неизбежно ведущих, по его мнению, к вербовке, преследованию неконформистской интеллигенции, доносительству, культу личности, уравниловке, Пеги проницательно увидел угрозу тоталитаризма (статья «Краткий ответ Жоресу», 1900), В глазах Пеги Жорес, когда-то упорно критиковавший "современный мир", но предавший идеалы дрейфусизма и социализма, превратился в его самого отвратительного представителя.

Одно из определений, закрепившихся за Пеги в советском литературоведении, — религиозный писатель-реакционер и мистик. Мистицизм Пеги — явление особое, Мистика для Пеги — этический критерий, проверяющий реальность и историю на их соответствие бескомпромиссно честным представлениям писателя. Мистика разграничивает мир христианский и "современный мир", где царят политиканство и ложь. Дело Дрейфуса стало для Пеги "высшим усилием героизма и мистики", В «Нашей юности» (1910) разделение мира на политику и мистику достигает своего апогея, В ней звучит ставшая знаменитой формулировка писателя: "Все начинается в мистике и заканчивается в политике", Слово "мистика" имеет здесь

11 Luce M.; Socialisme et christianisme selon Ch, Péguy // L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'Informations et de recherches, 1987,N38, P,104-111,

отнюдь не узко религиозный смысл, а подразумевает внутреннюю цельность личности, ее верность идеалам, жертвенность и преданность, бескомпромиссность, "неконъюнктурность", исключительную порядочность Мистика явилась для Пеги тем инструментом, при помощи которого совершается этический анализ Истории (Истории вневременнбй, которая в отличие от Истории временной единственно достойна рассмотрения). Приверженность Пеги "мистике" делает его философию истории актуальной, отвечающей требованиям времени и отличает ее от мировоззрения современных ему ученых, которые исповедуют "новейшие" концепции истории, строя их на политике. В противопоставлении "мистики" и "политики" как мотивов, определяющих направление исторического развития, заключена важная для концепции "современного мира" у Пеги антиномия. На эти два полюса он разделяет современную духовную жизнь своей страны. Под "мистикой" Пеги подразумевает духовную силу, способную к нравственному историческому творчеству Коннотацией понятию "политика" у него служат властолюбие, цинизм и карьеризм, корысть и двурушничество Таким образом становится очевидным этический аспект антиномии, предложенной Пеги

Суд совести над современной историей как воплощением "современного мира" — центральная тема произведений Пеги, в которых часто и недвусмысленно идет речь о политической истории Франции эпохи рубежа веков Для Пеги новое и современное в политике отождествлялось с социализмом, сравнительно недавно появившимся на исторической арене. Но если в период ранней юности Пеги воспринял социализм как новое, современное течение в самом положительном смысле этих слов, то с течением времени его отношение к нему резко переменилось, так же как и к слову "современный"

Центральным событием современности для Пеги стало Дело Дрейфуса, представлявшее собой уникальныи шанс повернуть ход исторического развития на путь спасения и открывавшее новые перспективы духовного развития. Своеобразное отношение Пеги к дрейфусизму выражалось в мистическом, т. е. метафизическом восприятии общественной жизни Интерпретация Дела в терминах христологии достигает своей кульминации в "Нашей юности", где Пеги открыто включает фигуры Дрейфуса и Христа в единое русло христианской мистики. Подчеркивая исключительный характер дела Дрейфуса, Пеги развивает свою теорию об избранности исторических событий, одни из которых имеют значение лишь для истории мирской, другие же остаются в вечности.

Разочарование Пеги в результатах Дела способствовало формированию и углублению его концепции "современного мира". Пеги супит "современный мир" как концентрированное

выражение негативных черт своей эпохи, которую его русский современник Ленин называл эпохой империализма, В своей критике "современного мира" Пеги подвергает анализу прежде всего политический строй Третьей республики и характерное для этого периода французской истории проникновение политики во все сферы жизни (будь то образование, наука, жизнь церкви, частная жизнь или смерть отдельного человека), Понятие "современный мир" в истолковании Пеги не соответствует общепринятой разбивке просто на исторические периоды и шире, чем просто историческая реальность, сопутствующая определенному политическому режиму или заключенная в определенные хронологические рамки,

Пеги в первую очередь публицист. Современность не только постоянно находится в его поле зрения (статьи «О положении партии интеллектуалов в современном мире», 1906, «О положении партии интеллектуалов в современном мире перед лицом мирской славы», 1907, «Наша юность»,1910, «Новый теолог, г-н Фернан Лоде», 1911, «Деньги», 1913), но и представляется ему одним из важнейших, поворотных моментов мировой истории, нуждающимся в пристальном изучении и анализе. Поколение дрейфусаров является последним в череде поколений, еше не развращенных "современным миром", Пеги нигде не дает исчерпывающего определения явлению "современного мира", но неоднократно возвращается к нему, постоянно углубляя и наделяя новыми гранями и смыслами,

Для Пеги предмет критики в "современном мире" — все те застывшие стереотипы современной ему жизни (наука, прогресс, политика, деньги, Церковь), бездумное приятие которых современниками вызывают у него чувства тревоги и негодования. Обращаясь к тем, кто чрезмерно увлечен новейшими завоеваниями наступающей цивилизации XX в., он, казалось бы, определяет хронологические границы этого нового "современного мира", соотнося его прежде всего со временем, в котором живет сам. В качестве альтернативы современности Пеги обращается к прошлому. Когда понятие "современный мир" прочно войдет в его лексикон, антиподом ему станет некий достаточно абстрактный и расплывчатый в своих хронологических границах "прежний мир" — monde ancien. Этот "прежний мир" объединяет в себе мир древний (языческий), мир первых христиан, мир "старой Франции". В "прежних мирах", считает Пеги, существовал баланс разных сил как материального, так и духовного порядка, удерживающих общественную жизнь в равновесии благодаря своей разионаправленности. Антимодернистские настроения часто приводят не только к идеализации и героизации прошлого, но и к стремлению возродить прежний героизм в своем времени, Это характерно и для Пеги, пытавшегося героизировать себя и "свое время" (в свете высоких идеалов дрейфуеарской борьбы) в

противовес "современному миру" — засилью жадности, косности и политиканства Истоки современного героизма он видел как в средневековой Франции, так и во Франции периода зарождения республики. Отсюда ясно, что многочисленные обвинения Пеги в пассеизме поверхностны и безосновательны

Пеги не анализирует социальные, экономические, политические процессы, происходящие в современном ему обществе, но констатирует симптомы общественной болезни, давая каждому из них свое название Так, в его публицистике появляются ключевые слова, символизирующие то или иное общественное явление, ставшее целью его инвектив. Это — деньги, нищета (статьи "Деньги" и "Деньги. Продолжение"), антисемитизм ("Так сказал поэт", "Новый теолог, г-н Фернан Лоде", "Деньги Продолжение", "Наша юность"), партия интеллектуалов ("О положении истории и социологии в современности", "О положении партии интеллектуалов в современном мире", "О положении партии интеллектуалов в современном мире перед лицом мирской славы").

Пеги приходит к мысли о невозможности для честно трудящегося человека избежать нищеты. Если прежняя общественная мораль учила, что скромная и трудолюбивая бедность — залог достойного существования, то в "современном мире" она предана забвению "Современный мир" с его культом денег у Пеги является антиподом не только христианского, но и наделенных духовностью миров иудейского, греческого, латинского и французского.

Характерным пороком "современного мира", проявившимся в Деле Дрейфуса, Пеги считал охвативший французское общество антисемитизм. В период Дела о себе заявляет ряд личностей, отстаивавших честь французского народа, запятнанную антисемитскими настроениями Среди них особое положение занимает Бернар-Лазар (1865-1903) Этот журналист, критик, еврейский мыслитель и общественный деятель предоставил Золя документы, свидетельствующие о невиновности Дрейфуса и побудившие его опубликовать знаменитое "Я обвиняю". Пеги посвятил ему самые вдохновенные страницы "Нашей юности". Для Пеги Бернар-Лазар был соратником в битве за претворение в жизнь идеалов Республики, справедливости, истины, в нем он глубоко ценил «не запятнанный политикой» первоначальный дрейфусизм. Фигура истинного дрейфусара Бернар-Лазара подвигла Пеги на вдохновенные строки о судьбе еврейского народа и его пророков.

Своеобразие всей публицистики Пеги и "Нашей юности" в частности заключается в особом сочетании поэтичности, гражданского пафоса, глубокого философско-этического анализа и репортерской точности. Пеги последовательно развенчивает расхожие антисемитские мифы.

Кроме конкретных примеров Пеги дает удивительный по тонкости, красоте, силе чувства и проникновения философский анализ коллективного сознания' еврейского народа, формировавшегося на протяжении пятидесяти столетий, В пафосном, глубоко поэтичном стиле, в каком написана "Наша юность", посвященная судьбе евреев, переплавляются возвышенные до изумительной красоты слова, истины и символы, почерпнутые в публицистических работах Бернар-Лазара,

Дело Дрейфуса высветило для Пеги еще один аспект современности — политизацию французской интеллектуальной элиты и ее стремление к власти, ■ В силу объективных причин по второй половине XIX в, сформировался особый "класо" оппозиционно настроенных людей, оправдывающих свою политическую линию рационалистическим анализом фактов и обращением к незыблемому Праву, оспаривающий у крупной буржуазии со главенство в политике и названный Клемансо "классом интеллектуалов". Понятие "интеллектуалы" или "партия интеллектуалов" в лексиконе Пеги смыкается с понятием "современного мира". Причины неприятия им класса интеллектуалов связаны с опасениями по поводу усиления его идеологической авторитарности. В' руках у современных интеллектуалов "всо хитроумные инструменты современного светского социального ада"1®, поэтому Пеги со свойственным ему пророческим даром помещает интеллектуалов в плоскость политики. Ярким примером такого перерождения Пеги называет бывшего университетского профессора Жореса,

Слово "современный" в лексиконе Пеги связано с бытовавшим тогда словосочетанием "современное образование", В 1881 г. был принят закон об обязательном школьном образовании, вводивший единые государственные школьные программы и исключавший из них изучение классических языков. В школах начинается целенаправленная идеологическая «штамповки» поколений, призванных обслуживать институты Третьей Республики. Это "штампованное" поколение и составит, по мнению Пеги, всю силу "партии интеллектуалов". Особое внимание положению образования в "современном мире" Пеги уделяет в набросках к диссертации по истории («О положении истории в обшей философии современного мира», 1909), Он видит в современной ему системе образования один из мощнейших рычагов влияния на развитие культуры и при этом один из важнейших источников опасности, угрожающей человечеству. Пеги рассматривает современный ему кризис образования как наиболее очевидное проявление всеобщего кризиса общественной жизни. Рожденио нового "современного мира" он связывает с

" Péguy Ch. Œuvres en prose complètes : En 3 vol, Paris: Gallimard, 1987-1992, T, II. P. 513,

1881 годом, когда установилось "некое засилье невежества, которое безосновательно отождествляет себя с Республикой, будучи лишь господством партии интеллектуалов, опасного врага и паразита Республики"15. Размышления Пеги о системе образования во Франции проникнуты критикой монополии государства в этой сфере. В принятии современных ему законов об образовании он сумел прозреть будущую зависимость умонастроений нации от государственной идеологии, формирующей новые поколения посредством школьных учителей — агентов образования, состоящих на государственной службе. Ополчаясь на систему образования в целом, писатель продолжает защищать простых школьных учителей, противопоставляя их бывшей профессуре, занявшейся политикой, — "партии интеллектуалов". Тезис о пропасти, разделяющей культуру горстки интеллектуалов, захвативших кафедры в Сорбонне, Эколь Нормаль и Коллеж де Франс, и культурой народа станет одним из центральных в ряде его произведений, В "Клио" он будет рассуждать о государственной истории, не имеющей ничего общего с историей народа, и покажет, что история — наука идеологическая.

Вера в миф о прогрессе стала для Пеги одним из характерных признаков "современного мира" Республиканцы считали началом прогресса 1789 год. Вся новая система школьного образования прославляет прогресс, и этот положительный стереотип Пеги подвергает развенчанию Он считает, что в современном мире прогресс воспринимается как процесс накопления, аналогичный накоплению в сберегательной кассе. В обоих случаях материальное накопление считается благом. Мотив сберегательной кассы как символа "современного мира" присутствует во многих произведениях писателя и в конечном итоге мыслится как источник всех пороков и бесплодия. Это сравнение, кажущееся излишне конкретным и узким, затрагивающее лишь одну сторону "современного мира", связанную с так называемыми буржуазными ценностями, на деле оказывается характерной чертой всей современной Пеги системы представлений об общественном прогрессе. Определяя новую эпоху как время, пришедшее на смену античности и христианству, Пеги выделяет в ней "современный мир" как исторический период, характеризующийся в первую очередь идеологией прогресса и совмещением двух приоритетных направлений человеческого знания — техники и экономики, играющих главенствующую роль в современном ему обществе. Принцип накопления мыслится его современниками универсальным и должен действовать не только в экономике, науке и технике, но и быть приложимым к сфере идеального — искусства, философии, морали Против такой

" Пеги Ш Наша юность Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. С. 82

инерции современного мышления и выступает Пеги, который чувствует, что идея накопительства, определяющая в идеологии прогресса (гегельянский закон перехода количества в качество: накапливая знания и материальные богатства, человечество счастливо идет вверх по лестнице истории), ущербна. Ока подтачивает эту лестницу, поскольку не учитывает, что груз знаний и материальных благ становится непосильным для человека, В условиях широкого распространения пресловутых идей о всеобщем благе и прогрессе происходит ненужное накопление мертвых знаний и суетных представлений, Для Пеги прогресс и упадок — две грани одного и того же феномена, закованного в цепи жесткого детерминизма системы накопления. Все творчество Пеги направлено на освобождение человеческой мысли от этого детерминизма накопительства, Взгляд с позиций нашего времени на развенчание Пеги мифа о прогрессе позволяет «вписать» мысль писателя в широкий историко-философский контекст и показать, что тот сумел интуитивно предугадать последствия, к которым пришло человечество, безоговорочно верящее в прогресс,

"Современный мир" становится универсальным концептом, с помощью которого Пеги клеймит все то, чего он не приемлет ни в своем времени, ни в предшествующих веках и чего он не принял бы никогда и в будущем. Представителями "современного мира" оказываются у него самые разные исторические личности (Карл VIIи Филипп Красивый, Еврипид и Аристотель,,,), !'Современны8 мир" как нечто качественно негативное не.'имеет привязки ко времени, И грехопадение первого человека, и последние политические скандалы современности у Пеги на равных принадлежат "современному миру". "Современный мир" занят подсчетом исчисляемых ценностей, забывая о ценностях пеисчисляемых, которые и являются предметом особых забот и размышлений Пеги, Такая универсальность понятия "современный мир" не позволяет вписать его в общепринятую историческую хронологию, даже если под ним подразумевать историю идей Новейшего времени, эпохи, идущей от времени Галилея и Декарта, когда зарождался дискурсивный метод и откуда пришло разделение на линию Декарта (прямого предшественника с точки зрения многих во Франции диктата материализма, научного и технического знания) и на линию Паскаля (олицетворяющую собой философию "сердца", преемником которой становится Бергсон со своей интуитивистской философией, ориентированной на идеальные ценности),

Пеги боролся с "современным миром" на протяжении всей своей жизни, В молодые годы борьба шла в русле полемики с Жоресом, олицетворявшим социализм, лишенный мистики, Пеги, заявляя себя атеистом, тем не менее, противопоставлял ему христианский социализм и неосознанно противопоставлял "современному миру" христианские ценности, В зрелом

возрасте, когда писатель заявил о своей вере, он все более настойчиво представляет альтернативой "современному миру" мир христианский. Наблюдаемую им потерю гуманистических идеалов Пеги связывает с утратой обществом истинной веры Пеги пришел к религии много позже, чем начал свою борьбу с "современным миром", воспринимаемым как воплощение алчности, политиканства и ведущим к дегуманизации технического прогресса Его новое религиозное мироощущение повлияло на понимание им "современного мира", где он нашел новые изъяны — отсутствие истинной веры, упадок Церкви и вырождение христианства. Лишенный милосердия, "современный мир" бесплоден для мистической истории, единственной приемлемой для Пеги. Понимание неотъемлемости милосердия и религии сердца от истинной истории приведет его к написанию по сути единственного в его творчестве религиозно-исторического произведения — "Мистерии о милосердии Жанны д'Арк". При анализе современности с мистической точки зрения (с точки зрения мистического человека) Пеги будет вписывать эту современность в историю вечную, бессмертную, тогда как историцизм партии интеллектуалов, т е история, лишенная мистики, — это методология "современного мира", явление преходящее и смертное.

Во второй главе "Беседы с Клио" рассматриваются взгляды Пеги на христианскую историю в связи с исканиями историософской мысли эпохи

Взгляд Пеги на историю и на современность в значительной мере отличался от взглядов его современников: в истории он видел не материал для сухого исследования, а живой источник духовного обогащения настоящего и будущего. Начиная с 1900 г он все чаще обращается к теме истории как науки, занимающей особое место в познании человека и общества, объективного процесса, отражающего жизнь общества во времени, в прошлом и настоящем, предмета нравственно-этического осмысления и художественного познания Пеги разрабатывал тему истории в самых разных по жанру и художественным особенностям произведениях. Условно их можно разделить на три основные группы — научное исследование, публицистика и собственно художественные произведения В данной главе основное внимание уделено трем наиболее репрезентативным произведениям ("Диссертация" (1901-1909), "Наша юность" (1910) и "Диалоги об истории" (1909-1914)). В них Пеги углубляет свое понимание истории, отстраняясь от критики современной исторической науки и переходя к критике современности как исторического отрезка В незавершенной и напечатанной посмертно работе "О положении истории в общей философии современного мира", обычно называемой диссертацией, обнаруживается глубокая озабоченность Пеги вопросами гносеологии, образования, религии,

морали, этики и ответственности ученого, Все это Пеги рассматривает в свете неприятия им позитивизма (О. Конт, И, Тэн, Э, Ренан, Ф, Брюнетьер, Г, Лансон, Э, Дюркгейм) и официального историцизма Сорбонны (Э, Лависс, Ш, Сеньобос и Ш,-В, Ланглуа),

Истоки негативного отношения Пеги к исторической науке следует искать в его увлечении философией А, Бергсона, с которым он познакомился в 1894 г, и преклонение перед гением которого он выразил в двух поздних работах — "Заметки о г-нс Бергсоне и бергсонианской философии" (1914, апрель) и "Дополнительные заметки о г-не Декарте и картезианской философии " (1914, июль).

Благодаря Бергсону Пеги окончательно избавился от интеллекгуалистских предрассудков, отточил и углубил свой подход к явлениям и тайнам духовной жизни. Для данного исследования наиболее важным представляется усвоение Пеги бергсонианской концепции времени и памяти. Вслед за автором "Материи и памяти" Пеги отказывается от понимания времени как линейного процесса, длину которого в пространстве можно измерить, Истинное время, время нашей внутренней жизни, — это непрерывная "длительность", качество которой изменчиво.

Современную ему историческую науку Пеги упрекает в неспособности дать живоо знание о людях и событиях прошлого, ибо исследования, выполненные научным методом, дают то, что он называет "окаменением" или "пеплом", Для Пеги важна мысль о первичности живого исторического опыта по отношению к книжной культуре, что подразумевает ангажированность историка, обязанного взять на себя ответственность за настояшее,

Вопрос о статусе исторического познания (научного или художественного) волнует на рубеже веков многих писателей (А, Франса, Р. Роллана, М. Барреса, А, Сюареса, П. Клоделя, М, Пруста), Пеги продолжил традицию, развивавшуюся некоторыми из них, — традицию отрицания роли исторической науки в познании духовной эволюции человечества, но выбрал свой путь, направив искания не в область социологии, как, например, Роллан и в некоторой степени Франс, а в область религиозно-мистическую,

Прервав в 1909 г. работу над "Диссертацией", Пеги приступает к наброскам, которые по сложившейся традиции называют "Клио", Плавным персонажем в них выступает муза истории, В главе дается подробный генезис этого текста, который в посмертном издании разбит на две части под условными названиями "Клио" I ("Вероника, Диалог Истории и Плотской души") и "Клио" II ("Клио, Диалог Истории и Языческой души"), Этот труд стал итогом размышлений Пеги над смыслом истории, "Клио" отразила ту эволюцию, которую претерпела мысль философа и художника в последние годы, В ней рассмотрены темы, волновавшие Пеги на

протяжении всей его жизни (суд над современными историками, размышления над языческой и христианской историей, осмысление роли и сущности творца и основателя с акцентированием параллелизма, существующего между Творцом и художником-автором, попытка прочтения истории как сотворенного текста и др.). Важнейшая и новая для творчества Пеги черта "Клио" — постепенное приобретение выраженной христианской окрашенности Это свидетельствует о существенном изменении хода мысли философа, которая вопреки кажущейся хаотичности текста "Клио" приобретает необходимую стройность и завершенность.

Хотя Пеги создавал "Клио" в виде свободных размышлений, зачастую уводящих читателя далеко от глобальных философских тем к темам злободневным, в произведении явственно прослеживаются узловые моменты, составляющие каркас произведения, свобода и благодать, освобождение от косности, проблема Инкарнации и связанное с ней понимание значения земного и временнбго, а также капитальное значение настоящего.

Продолжая вести скрытый диалог с Клио, полемизируя с ней по поводу мирской и вечной славы, Пеги в 19101 обращается к собственному историческому опыту и публикует одно из своих самых известных произведений — "Нашу юность". Его задача — раскрыть историческое значение поколения, принявшего участие в борьбе за справедливое решение дела Дрейфуса, оставить свою запись на скрижалях истории. Пеги волнует вопрос: как запечатлеть еще не остывшую недавнюю историю, очевидцы которой уже начинают покидать этот мир? Он «опрокидывает» восходящую к Сен-Симону традицию отношения к воспоминаниям, как к сугубо историческому произведению, в котором нет места внутреннему миру автора, субъективизму, и поступает в духе начала XX в , когда начинает осознаваться «открытость» воспоминаний не столько собственно истории, сколько истории создающей их личности.

Противопоставление истории и жизни, мысль о том, что эрудиция, картотеки, книжное знание истощают способность воображения и отягощают современного человека, мешая ему жить в своем времени и продолжать историю, высказанная Ницше, были близки Пеги Он показывает, что современная историческая наука отмечена печатью увядания и смерти, что она является врагом жизни, а ее безмерная память — формой склероза, признаком старения человечества. Здесь Пеги не вполне объективен и совершает методологическую ошибку, т. к., противопоставляя Мишле Сеньобосу, он сравнивает вещи априори несравнимые, принципиально не признавая разницу, существующую между научным и художественным познанием действительности

' Практически все произведения Пеги чрезвычайно трудно поддаются жанровой классификации. В этом отношении "Наша юность" имеет все характерные черты жанрового своеобразия прозы Пеги (слияние поэтической прозы, публицистики, мемуаристики и эссеистики). В связи с этим встает вопрос о художественном стиле Пеги, Его можно охарактеризовать как бурный поток, но не спонтанный, а тщательно выстроенный. Ему свойственны пафосность, назидательность, которые проявляются в бесконечном повторении одних и тех же пассажей, которые автор наполняет все новым и новым смыслом. Ощущая кризис языка как средства выражения мысли и понимая, что слова-стереотипы при широком употреблении теряют свою истинную семантику, а их смысл стирается как старая монета, Пеги делает лексические повторы и инструментом очищения смысла, и средством сохранения верности действительности, Пеги широко пользуется приемами полемики, диалога; его тексты изобилуют отступлениями (digressions) и авторскими комментариями, В качество основных составляющих поэтики Пеги выделяются мотивы католической литании, нарочитая простота и некрасивость стиля (как оппозиция стилю университетских интеллектуалов) и, наконец, стиль трибуна, полемиста и моралиста, стремящегося убедить свою аудиторию. Стиль писателя кажется вначале тяжеловесным, нудным и дидактичным, но постепенно возникает эффект втянутости в некий водоворот, в пафос Пеги, Его искренность и увлеченность дают такой нравственный посыл, что, несмотря на дидактичноеть и патетичность текста, возникает та особая поэтика, благодаря которой произведение Пеги невозможно спутать о текстом другого автора.

Что касается идейного, содержания "Нашей юности", то, задуманная как предисловие к переписке Миллье, она, по сути, явилась ответом на статью Даниэля Галеви "Апология нашего прошлого", Пеги больно задел и текст, написанный Галеви, поставившего под сомнение смысл всей его преданности Делу, и название статьи, В результате "Наша юность" стала не апологией дрейфусарского прошлого Пеги, а его апофеозом,

В "Нашей юности" прослеживаются несколько важнейших концептов филофии истории у Пеги, таких как политика, мистика, история, память, событие, эпохи и периоды, временное (земное), вечное (небесное), Инкарнация, Здесь Пеги не только дал им определение и развитие, показал их тесную взаимосвязь, но и использовал их как инструмент для своего анализа истории, В целом это оригинальный, глубокий и талантливый философский анализ истории, уникальный и, может бьггь, впервые осуществленный ее этический анализ,

В "Нашей юности" Пеги пишет о республике, республиканских традиции Франции, еврейской истории и еврейских пророках, своих друзьях дрейфусарах и их врагах, олицетворением которых стала фигура Жореса Он повествует об истории и историках, религии и церкви, но помимо конкретных лиц и событий возникают философские и поэтические обобщения, собственно и цементирующие текст.

Пеги не формулирует свое определение истинной истории, но дает читателю немало положений и тезисов, подводящих к такой формулировке Определение истории "по Пеги" нельзя дать без анализа его понимания мистики "Движение за деРеспубликанизацию Франции по сути своей — то же самое движение, что и движение за ее дехристианизацию, — пишет Пеги. — Вместе они составляют единое и глубинное движение за уничтожение мистики,,И). Его мистика была явлением глубоко самобытным. При анализе этого концепта Пеги напрашивается аналогия с философским дискурсом Н Бердяева. Бердяев считал мистику основой религии и источником ее творческого движения. У Пеги именно мистика является источником творческого движения истории. В "Нашей юности" он связывает понятия "история" и "политика" со словами "тайна" и "мистика" Эти два диалектических концепта "тайна-история" и "мистика-политика" представляют собой костяк всего его произведения. При прочтении текста Пеги становится очевидным, что слово "мистика" окружено целым полем понятий, его проясняющих (мистика и политика, республиканская мистика и республиканская политика, монархическая мистика и монархическая политика, христианская мистика и христианская политика). Мистика у Пеги играет роль движущей силы события, единственной силы, способной нравственно его оправдать Пеги рассматривает историческое событие как результат творческой деятельности человека, цена которого зависит от его мистических или политических целей, и нравственно оправдывает лишь то событие, цели которого совпадают с божественными Как истинный мистик, Пеги констатирует взаимопроникновение и взаимозависимость тварного и божественного и рассматривает историю не только в ее земном проявлении, но и дает ей оценку с точки зрения вечности.

В философии Пеги большое место занимает теософия, и в сочетании с поисками тайны истории мысль писателя и философа развивается в русле историософии. В связи с этим на первый план у Пеги выступает другое противопоставление — история земная и история небесная Своеобразие философско-исторической концепции Пеги особенно выпукло

10 Пеги Ш Наша юность Мистерия о милосердии Жанны д'Арк С 70

проявляется в контексте русской философской мысли (Д Мережковский, В Соловьев, Н Бердяев, С Булгаков, Е. Трубецкой, В. Эрн). Существуют очевидные параллели в метафизической трактовке истории, возникающие при прочтении наследия Пеги и русских философов. При сопоставлении текстов обнаруживаются ключевые проблемы, которые становятся доминантами творчества как для французского, так и для русских мыслителей' идея Воплощения (Н. Бердяев, С. Булгаков, Н. Федоров,); идея истории как Богочеловеческого процесса (историософия Вл. Соловьева); идея таинства исторического процесса как выражения цельности существования человеческого духа (С. Франк); идея слияния небесной и земной истории, вечного и бренного (Н. Бердяев, В. Соловьев) и др.

Историческая христология Пеги приводит к сопоставлению его историософских взглядов с концепциями Бердяева, тем более что обоих философов сближает не только взгляд на христианскую историю, но и отношение к исторической науке в целом Подобно Пеги Бердяев пишет в книге "Смысл истории", что необходимо развести понятия историцизма, т е. истории как науки, и исторического Исходным тезисом рассуждений обоих философов, целью которых является соединение в нерасторжимое целое земной и небесной истории, становится идея явления на земле Христа как центрального факта христианской истории. Идея взаимопроникновения Временного и Вечного, присутствующая практически во всем творчестве Пеги, в полной мере сформулирована и Бердяевым: "Понимание исторического процесса, в котором совершается соединение временного и вечного, сближается и отождествляется историческое и метафизическое, то, что нам дано в исторических фактах, в историческом воплощении и что раскрывается в глубочайшей духовной действительности, приводит к соединению истории земной с историей небесной"21 (выделено мной. — Т. Т.)

И Бердяев, и Пеги раскрывают смысл истории с позиций метафизики и христианского экзистенциализма Для Пеги Воплощение, слияние во Христе божественной и человеческой природы, — это центр истории. С этого момента история мистически обретает весь свой смысл. Бердяев об этом таинстве истории пишет иначе, хотя и очень близко к Пеги, утверждая, что история предполагает богочеловечество как взаимосвязь Божества и человека, Божественной необходимости и неизъяснимой таинственной человеческой свободы.

Существуют, безусловно, и различия в историософии Пеги и Бердяева Для русского философа очень важным является момент совершенства Христа как совершенного человека и

21 Бердяев Н А. Смысл истории. М.: Мысль, 1990, С 31.

совершенного Бога. Для Пеги же важнее человеческая ипостась Христа с его слабостями, ошибками, а также о его мужеством свободы выбора. В исследовании прослеживаются и другие параллели в восприятии тайны исторического развития Пеги и Бердяевым, в частности, оба автора задумываются об истоках исторического и ищут его в эллинизме и иудаизме. Они убеждены в глубочайшей историчности и профетизме еврейского народа, т. е, в его мистичности и в том, что эта мистика нашла свое завершение в христианстве,

Далее выявляются истоки христианского мироощущения Пеги, анализируется его отношение к Библии как к человеческому документу, средоточию народной памяти, плоду деятельности свидетелей и хронистов, легенде, отразившей реальность, как к запечатленной в тексте подлинной, живой истории человечества. Тексты Пеги изобилуют ссылками, аллюзиями, интерпретациями персонажей и событий Ветхого Завета. ("Клио", "Виктор-Мари, граф Пого", "Дополнительные заметки о Декарте и картезианской философии"), Однако предметом его внимания в первую очередь становится не Ветхий Завет, а Евангелия как исторический памятник, воплотивший в себе связь между древней историей и современностью, язычеством и христианством, Это объясняется следующим: для Пеги Иисус — ключевая фигура мировой истории, "величайший святой, князь и первейший из святых". Отмечая двойственную, богочсловечсскую природу Иисуса, Пеги подчеркивает, что Евангелия представляют его нам прежде всего в человеческой ипостаси. Евангелия оказываются в понимании Пеги портретом, жизнеописанием Христа, а следовательно, создается впечатление, что писатель рассматривает Евангелия как художественный текст, несущий в себе историческое знание о Боге в его человеческой ипостаси,

В связи с вышесказанным на материале "Клио, диалога истории и языческой души" рассматривается взаимодействие в сознании Пеги понятия о художественном тексте и его концепции истории, "Клио" изобилует ссылками не только на творчество античных авторов (Гомера, Софокла, Эсхила, Гесиода), но и дает своеобразную концепцию французской литературы (Расин, Корнель, Ронсар, Мольер, Бомарше, Гюго, Виньи, Мюссе, Ламартин) по Пеги,

Для Пеги не имело существенного значения, является ли рассматриваемый им текст собственно художественным, В своих рассуждениях он руководствовался одинаковыми критериями, будь то произведения Корнеля, Гюго, или речь Жореса на съезде социалистов, или любой текст Золя, В статье "Параллельные молящие" (1905), написанной как отклик на события 9 января 1905 г. в Санкт-Петербурге, Пеги говорит о современной русской истории с точки

зрения законов античной трагедии. Сопоставляя текст петиции русских рабочих к царю и текст трагедии Софокла, он строит свои рассуждения на антиномии «молимый — молящий». Знаток античной литературы, Пеги вспоминает о законах греческой трагедии, где любой Молимыи, даже царь, как Эдип, именно в силу своего внешнего успеха считался у греков достойным сожаления, поскольку над ним довлел рок. В своем анализе двух текстов Пеги приходит к удивительным выводам и неосознанно делает поразительные исторические прогнозы Его сопоставления проводят прямую параллель между Эдипом, чья трагическая судьба всем хорошо известна, и последним русским царем Николаем П, о страшном конце которого Пеги в то время знать не мог.

Одна из целей, которые Пеги преследует в этом произведении, — показать органическую связь между древностью и современностью, непрерывный, спиралеобразный ход истории, подчиняющийся вечным законам. Именно понимание исторического движения как нелинейного процесса, где синхронными могут оказаться события, разнесенные во времени на тысячелетия, позволяет ему плодотворно сопоставлять очевидно несопоставимое, уравнивать в своем значении исторический факт и художественный вымысел ради анализа современности. Пеги ставит своей целью провести вертикаль от античной истории до современности и выявляет общие закономерности, опираясь на художественный текст. Очевидно, что Пеги смотрит на современность и на творящуюся при нем историю взглядом не только философа, но и художника

Как философ истории Пеги задается вопросом о критериях истины и той роли, которую в ее постижении играют свидетели и документы. Он предупреждает ученых-историков об ограниченных возможностях исторического познания, в основе своей 1лубоко субъективного, и в этом отношении оказывается предтечей субъективно-идеалистического направления во французской исторической науке (Школа Анналов). Будучи учеником Бергсона, Пеги проповедует "восприятие изнутри» (une saisie intérieure), а также "действие памяти» (une opération de mémoire). Чтобы постичь тайну истории, считал он, нужно вызвать к жизни образы людей прошлого и просить их свидетельствовать. Таким образом Пеги отказывается от роли историка и отдает предпочтение роли хроникера, который находится «внутри» события и оказывается способным воссоздать его изнутри. Под верным историческим методом Пеги подразумевает метод "присутствия" (présence), в какой-то мере унаследованный им от Мишле и развитый в свой собственный метод постижения истории.

' Сам Пеги как издатель "Тетрадей" был хроникером дрейфусизма, Для него дело Дрейфуса оказалось той лакмусовой бумажкой, с помощью которой он мог проверить духовную материю на принадлежность к политике или мистике. Поэтому ему было так важно передать потомкам ощущение реальности Дела устами участника, свидетеля и' хроникера. Особенность произведений Пеги заключается в том, что они являются неким сплавом художественного текста и исторической хроники, Текст у Пеги — это одновременно критика исторического дискурса и построение нового исторического дискурса, представляющего взгляд автора на историю и его восприятие истории,

Когда Пеги обращается к техсту как литератор, он говорит о нем в тех же терминах, в каких рассуждает об истории как историк. Непосредственное восприятия подразумевает, что существует «чистое чтение», при котором отсутствует экран между читателем и текстом, По мнению Пеги, научный комментарий никогда не должен сковывать текст, а читателю следует воспринимать его как ценный дар, "Простое чтение — это совместное деяние, совместная работа читающего и читаемого, автора и чтеца, произведения и чтеца, текста и чтеца „, Чтение это в полном смысле слова сотрудничество, сокровенное, внутреннее сотворчество, уникальное, высшее,,,"51. Поэтому произведение искусства никогда не может быть закончено, ибо каждый читатель его изменяет. При этом произведение "изнашивается", во все же это лучше, чем "нулевое прочтение", Пеги уверен, что и событие истории постигает та же судьба, Уникальность произведений Пеги заключается в том, что автор одновременно говорит о методологии Истории, сам пишет Историю и создает художественный текст. Истинный историк для Пега — всегда поэт, ибо он убежден, что лишь поэту дано выразить и объять подлинную суть происходящего, глубинную суть истории,

Третья глявв "Жянна д'Арк: Литература и истории" обращает взгляд на историю прошлого в интерпретации Пеги, Здесь показывается, как теоретические философские рассуждения Пеги об истории привели писателя к собственно художественному творчеству, в основе которого — исторический сюжет, выбранный им еще в юные годы и развивавшийся им па протяжении всей жизни,

В главе дается краткий обзор литературной традиции образа Ж, д'Арк, насчитывающей несколько веков (К, Пизанская, Ф, Вийон, Ф, Э, д'Обиньяк, Ж, Шаплен, Ф, М, А, Вольтер, Ж, Мишле, К. Делавинь, А, Суме, А, Дюма-отец, Э, Скриб, Т, де Банвиль, Р, Ф, А, Сюлли-

21 Péguy Ch. Œuvres en prose complètes, T. Ш, P, 1008,

Прюдом, А Франс, П, Клодель) Каждый писатель истолковывал историю Жанны в духе своей эпохи и в соответствии со своим мировоззрением. Любая художественная интерпретация образа Жанны провоцировала множество высказываний профессиональных историков относительно ее соответствия установленным историческим фактам и теологов — относительно правомерности толкования образа святой. Интерпретация истории Жанны д'Арк у Пеги представляется особенно интересной, т к в ней сочетаются искания человека, который никогда не упускал из виду историческую перспективу и оставил глубокие размышления о смысле истории, не был ни атеистом, ни рационалистом, но пытался найти свой собственный путь к Богу и обладал неоспоримым художественным и поэтическим даром

Жанна — лирическая героиня Пеги, который, подобно Флоберу, мог бы сказать: «Жанна д'Арк — это я» Устами Жанны в ее монологах, молитвах, спорах с другими персонажами Пеги раскрывал собственные мысли о мире и войне, о людях и Боге, о религии и вере. Начав с юношеской драмы в 1897 г Пеги пришел к произведению совершенно иного жанра и плана — «Мистерии о милосердии Жанны д'Арк» (1910).

Первая «Жанна» Пеги была задумана одновременно и как историческая работа, и как очень личное размышление, где автор пытался воссоздать образ мыслей и обстановку XV в , наделяя при этом свою героиню собственными чувствами и идеями. Пеги уже понимал, что методы исторической науки не позволят ему достичь того уровня проникновения во внутренний мир героини, к которому он стремился, и что необходимо обратиться к искусству Все же драма, состоящая из трех пьес ("Домреми", "Битвы", "Руан"), основывалась на исторических документах и фактах, ее действие развивается в хронологическом порядке, хотя историки, в частности Ф. Контамин, П. Крылов, отмечают множество несоответствий между событиями, происходящими в драме, и историческими фактами, а также наличие в ней вымышленных персонажей и отсутствие реальных. На историческое мировоззрение Пеги особое влияние оказал Ж. Мишле Яростный противник позитивизма в истории, Пеги видел в его подходе плодотворное начало. Мишле одним из первых привел Пеги к параллели между Страстями Христа и судьбой Жанны. Урок подражания Христу, усвоенный Жанной, согласно Мишле, заключается в повторении его жертвы и Страстей, через которые становится возможным искупление и спасение других людей Как и Мишле, Пеги на протяжении всего своего творчества будет считать Жанну святой, как ни кто другой повторившей путь Христа. Очень близка Пеги была и патриотическая идея, которую Мишле связывал с Жанной д'Арк.

' Главное в драме — не история одного из эпизодов Столетней войны, а интерпретация Пеги образа национальной героини, Ж, Онимюс назвал Жанну Пеги святой-социалисткой, "Это абсолютно внутренняя драма, обладающая обнаженностью трагедии", — пишет Ж, Онимюса. Это драма человека действия, столкнувшегося с бездействием верующих, Жан ну ранят не только и, быть может, не столько страдания несчастных, сколько смирение счастливых. Ее оппонент — монахиня г-жа Жервеза — представляет здесь созерцательно-духовное начало, ту духовность, которую автор на момент написания драмы еще не мог оценить, но его поэтическое чутье, дар художника и писательская честность заставили ввести в драму эту героиню как противовес Жанне, альтернативу ее мучительным поискам истины. Все, что г-жа Жервеза может сделать, — противопоставить несгибаемости Жанны молитву и смирение, На этом этапе между ними непреодолимая пропасть, как и между мировоззрением г-жи Жервеэы и самого Пеги,

В 1909 г. он задумывается о постановке в Орлеане на ежегодном иоанническом празднике "Мистерии-тридиума". Именно тогда он делает пометку на экземпляре драмы! "Мистерия о Жанне д'Арк". Название свидетельствовало о его обращении к области религиозных размышлений. Его истоки — в физическом, интеллектуальном и духовном кризисе, пережитом Пеги в 1908-1909 гг. В данной главе прослеживается генетическая связь, существующая между драмой "Жанна д'Арк" и "Мистерией о милосердии Жанны д'Арк", показываются их текстологическио сходства и различия, По своему объему драма намного превосходит Мистерию. Интересно свидетельство самого Пеги, который сравнивал Драму с деревом, лишенным листвы, а Мистерию — с деревом со всеми ветвями, листьями и цветами. Таким образом, Пеги, беря за основу исторические события, представляющие для него лишь голый ствол, создает произведение, где сухое дерево оживает и расцветает благодаря особому мистическому смыслу, который Пеги придает этим событиям,

Обращаясь к образу Жанны в "Мистерии", Пеги все больше абстрагировался от исторической капвы и концентрировался на том Послании, в котором соединялась миссия Христа, миссия Жанны и глубинный смысл его собственной жизни. Если представить серию исторических фактов как горизонтальную линию, а глубинный мистический смысл истории — как вертикаль, устремленную в Небо, то Пеги строит свои произведения на основе вертикали. Именно такова его «Мистерия о милосердии Жанны д'Арк». Вместе с тем понятие "Присутствия" (Présence), означающее постоянное присутствие Бога на земле, является здесь

и Onlmus J, 1л Mystère de la Charité de Jeanne d'Arc // Feuillets mensuels de l'Amitié Charles Péguy, 1961, N89, P, IS,

одним из основополагающих моментов мистической концепции истории у Пеги История для писателя не есть движение от прошлого к настоящему и будущему. Все уже произошло и в то же время происходит сейчас. Жизнь и Страсти Христа, заложившие основы христианской истории, а именно она и интересует Пеги в первую очередь, бесконечно повторяются в веках, воплощаясь в самых разных, на первый взгляд, событиях.

Следуя художественному методу Мишле, Пеги живет жизнью своей героини При этом между художником и его моделью устанавливается некая обратная связь, постоянное духовное взаимодвижение, некий осмос, олицетворение, которое позволяет художнику узнать себя в свосм персонаже. Здесь можно привести термин "психо- и биовживание"24, который применял К А. Свасьян к историческому видению О. Шпенглера.

В отличие от последователей так называемого исторического метода, Пеги не смотрел в прошлое из своего времени, а относился к Жанне как к своей современнице и был ее хроникером (сиром Жуанвилем) Говоря о концепции Пеги художника-хроникера, мы опять сталкиваемся с феноменом Присутствия. На этот раз речь идет о присутствии художника-творца как духовного очевидца тех или иных событий или деяний героев. Как Жанна во всех своих действиях ошущала Божий промысел и считала, что ответ должна держать перед Богом, так Пеги, описывая ее историю, ощущает живое присутствие Жанны и Бога и свою ответственность перед ними. При этом его Жанна, как любая святая, является современницей для всего человечества, несет свое вечное послание, свой отпечаток лика Христа, Присутствия Христа. И здесь из некоей химической реакции духовного и художественного Присутствия рождается уникальное видение истории у Пеги В главе проводится жанровый анализ "Мистерии о милосердии Жанны д'Арк", выявляются ее сходства и различия с жанром средневековой мистерии. Страсти Христа занимают в "Мистерии" особое место, выделяясь и в стилистическом, и в смысловом плане Они представляют собой отдельную, совершенно самодостаточную поэтическую форму на мотивы евангелических Страстей Здесь, как нигде, проявляется видение Пеги христианской истории сквозь призму идеи Инкарнации

Мистерия Пеги подверглась суровой критике как с точки зрения католической доктрины, так и с точки зрения исторической науки В этом отношении заслуживает внимания полемика Пеги с директором бюллетеня университетских профессоров-католиков Ф. Лоде. Он не только упрекал Пеги в том, что его Жанна не имеет ничего общего с историческим персонажем, но и в

24 Свасьян К Освальд Шпенглер и его реквием по Западу. // Шпенглер О Закат Европы Очерки морфологии мировой истории В 2 т. М.: Мысль, 1998. Т. I. С 82.

наивности, в создании простодушной истории для маленьких детей, Объектом полемики с Лоде становятся следуюшие темы: история христианства, жизнь святых, католицизм, дело Дрейфуса, современный мир, современное образование, партия интеллектуалов и др, Полемизируя с Лоде, Пеги пишет, какие исторические источники и документы он считает самыми важными (процессы Кишра, свидетельства современников Жанны, а также катехизис и Евангелия),

Возмущение Пеги вызывает сопоставление Лоде истории и легенды. Пеги настаивает, что нет отдельно Жанны исторической и легендарной, есть только Жанна глубоко и вечно народная. Эти "детские истории", восхитительные истории, такие как снятие осады Орлеана, коронование в Реймсе, — события вечные, принадлежат вечной истории, а не популярной или лубочной, С истории Жанны спор переходит на историю святых и Христа, Евангелие, жизнь Христа — все те же "детские истории", Издевка Лоде не оправдана, Пеги ссылается на Евангелие, вспоминая слова Христа, что "их есть царствие небесное". Пеги понимает, что Лоде не может ему простить народную христианскую веру, т, к. предпочитает веру интеллектуалов, более элегантную и изысканную,

Еще одним предметом спора становится вопрос о правомочности изображения скрытых от истории сторон жизни Жанны, святых и Христа, Для Лоде история — это только "общественная жизпь", а для Пеги — жизнь частная. Пеги дает определение истории. Для него histoire publique — это официальная, государственная история (история государства), а истинная история — это свидетельства простых людей. Эти свидетельства они приносили не только на суд истории и общественности, но на суд "мистического трибунала", на суд Бога, Пеги настаивает на том, что из всей истории человечества явствует, что общественное, публичное рождается только из частного, Это исторический закон, один из важнейших, по его мнению, законов внутреннего регулирования самого события. Согласно ему земпое переходит в вечное. Этот закон Пеги называет "историческим включением", "временным включением" и "включением в духовную историю".

В главе раскрывается смысл полемики Пеги с Лоде, которая помимо дискуссии на злобу дня дает представление о целостной концепции истории Пеги как о мистической концепции, где исторические факты и их хронология имеют лишь вспомогательное, второстепенное значение. Историческая фактография, имеющая земное значение, — это фундамент, на котором строится здание иной истории, небесной, подобно тому как вечное возникает на фундаменте временного. Понять эту историю дано не научному знанию, в лишь непосредственному восприятию человека верующего, но, чтобы ее запечатлеть, необходим еще и дар художника.

Еще одним серьезным оппонентом Пеги в отношении созданного им образа Жанны выступил католический философ Ж. Маритен. Их многолетний спор, касающийся вопросов веры, неизбежно должен был привести к разногласию в восприятии образа Жанны д'Арк Маритен, упрекавший Пеги в литературной трактовке образа, очень тонко понял и замысел автора, и его видение Жанны, но, как многие ортодоксальные католики, был неспособен принять художественное видение там, где затрагиваются догмы церкви. Писатель же как раз с помощью литературы, художественного слова создал те образы, которые помогай религии проникнуть в сердце каждого и понять, что земное и вечное неразделимо.

Многочисленные интерпретации образа Жанны на протяжении веков делают правомерным использование понятий "миф" и "архетип", которые существуют в любом национальном сознании и находят свое отражение именно в художественном творчестве Поскольку образ Жанны д'Арк имеет не только литературную, но и народную традицию устной легенды, возникает вопрос о рассмотрении этого образа сквозь призму мифоло! ического и психоаналитического анализа. Рассмотрение различных мифологических концепций приводит к выводу о плодотворности концепции А. Ф. Лосева в отношении мифологемы Жанны д'Арк. Что касается архетипа, то, по мысли К. Г. Юнга, они дают жизнь мифам, религиям и философским концепциям, воздействующим па целые народы и разделяющим исторические эпохи. Если считать Жанну д'Арк архетипом, всплывающим в моменты исторического или общественного "невроза" (а именно таким и было, в частности, время Ш Республики для Франции, когда проводился настойчивый поиск и создавались национальные символы, и в целом время рубежа веков — как время разлома двух эпох, время преддверия Первой мировой войны, когда Пеги создавал свою Жанну), то понятно, что начало XX в. активизировало этот архетип.

В литературах других стран не найдется такого всеобъемлющего примера, как Жанна д'Арк, уникальность образа которой заключается в некой христианской универсальности. Это, пожалуй, единственный персонаж западноевропейской истории, чей архетип оказался достаточно устойчивым в славянском менталитете и нашел свое отражение и в русской литературной традиции В связи с этим особый интерес представляют две работы, мало известные в России Это третья часть трилогии «.Лица святых от Иисуса к нам» Д С. Мережковского («Жанна д'Арк» (1938)) и монография С. С, Оболенского «Жанна — Божья Дева» (1988) Объединяет эти книги стремление осмыслить религиозно-философское значение подвига Жанны, хотя жанры этих произведений различны. В данной главе проводится анализ этих произведений, поскольку оба автора, размышляя о Жанне д'Арк, неоднократно упоминают

имя Пеги как своего предшественника, В ходе сопоставления их текстов возникает мысль о параллелизме духовных исканий русской православной интеллигенции икатолика Пеги.

В главе делается вывод, что разные писатели в разные годы обращались к одному архетипу, но при этом делали акцент на различные его парадигмы (в зависимости от собственного мировоззрения), Более того, можно считать, что наиболее талантливые произведения добавили к существующему, архетипу новые парадигмы, которые будут постепенно укореняться в общественном сознании, Так, в "Мистерии о милосердии Жанны д'Арк" Пеги, опираясь на уже существующий архетип Жанны как девы-воительницы и спасительницы, обогатил его новой парадигмой, ранее ему несвойственной, — Милосердием — и показал, что это качество не менее важно для всеобщего спасения, чем героические подвиги.

Таким же образом архетип Жанны д'Арк послужил для создания замечательной оратории современнику Пеги П, Клоделю, Когда к поэту обратилась И, Рубинштейн с предложением написать произведение о Жанне, поэт отказался, посчитав, что ее история олишком хорошо известна и не дает простора воображению художника, Более того, он считал, что писать о канонизированной святой не нужно и даже кощунственно. Но, как вспоминал сам Клодель, перед ним вдруг явился образ Жанны на костре, причем ее связанные руки образовывали форму креста. Писатель понял, что не нужно описывать историю и деяния Жанны, Нужно писать об их высшем смысле. Сам того не сознавая, Клодель пошел тем же путем, что и Пеги, опираясь на существование устойчивого архетипа Жанны в общественном сознании,

Возвращаясь к поставленному в главе вопросу о правомерности называть "Мистерию о милосердии Жанны д'Арк" историческим сочинением, можно согласиться с утверждением друга Пеги, Ж, Лотта, о том, что это скорее произведение о вере, чем об истории, Жанна здесь представляет скорее символическую фигуру, а Домреми — средневековый или, говоря более обобщенно, вневременной приход, Лотт очень верно определил смысл "Мистерии", подчеркнув и архетипичность Жанны, и вертикальную устремленность христианской истории. Задача данной главы — показать, что вера и.история у Пеги не только не противопоставляются, но суть единое целое и 'об истинной истории может говорить только художник, переживший весь опыт мирского страдания и устремивший свой взгляд в вечность,

В Заключении подводятся итоги исследования. Весь творческий путь Пеги отмечен постоянным развитием и углублением его исторической концепции. В ранние годы, когда Пеги написал историческую драму "Жанна д'Арк", он ещо не занимался специально проблемами исторического видения, т.е. философией истории. Однако уже в 1905г. в "Параллельных

молящих" Пеги вырабатывает свою художественную интерпретацию истории и, используя законы греческой трагедии применительно к современности, интуитивно приходит к удивительным историческим прогнозам. В 1910-е гг. историческая концепция Пеги начинает приобретать четкие контуры и воплощаться во всех жанрах его творчества: философские эссе ("Диалоги об истории"), публицистика ("Наша юность"), художественные произведения ("Мистерия о милосердии Жанны д'Арк", поэма "Ева").

Своеобразие творческой личности Пеги, выделяющее его на фоне многих современных ему писателей, заключается прежде всего в том, что его интересы далеко выходят за рамки собственно литературы. «Я не могу забыть, что я философ»35, — писал Пеги. Активный участник современного ему исторического процесса, Пеги как философ истории и аналитик современности всегда опережает собственно литератора, а публицистические и, казалось бы, сиюминутные выступления писателя на злобу дня подготавливают появление его художественных произведений Отличительная черта творческой личности Пеги — умение видеть в конкретном факте, историческом событии, в деталях, характеризующих ту или иную эпоху, проявление глобальных и универсальных законов истории. Опираясь в своей публицистике на актуальные события эпохи, касающиеся общественной жизни не только Франции, но и самых разных уголков мира, Пеги высказывает суждения, выходящие далеко за пределы и данного события, и его значения для нации, и для его современников. В каждой своей публицистической работе Пеги включает заинтересовавшую его тему в универсальный общечеловеческий контекст, рассматривает ее с точки зрения всеобщей истории и делает выводы, существенные не только для его поколения, но и для всех последующих.

Пеги убежден в существовании всеобщих исторических законов и закономерностей, но видит Историю не как хронологически поступательный процесс, подразумевающий эволюцию общества и человека, а как некое спиралевидное движение, внутри которого, повторяя друг друга, смыкаются разные эпохи. Сохраняя надежду на грядущую моральную революцию, Пеги предлагает вертикальную концепцию истории, где нет последовательного накопления духовных ценностей, а есть стремление человека (христианина) приблизиться к идеалу, персонифицированному в образах святых и Христа, т. е. вписать свою жизнь в историю вечную, небесную Начав с осмысления той мирской человеческой истории, в которую он был вовлечен лично как журналист, гражданин и политик (прежде всего, это Дело Дрейфуса), Пеги приходит к

25 йир1о\ё Р Ьа ге1^10п с!е Р^иу. Рапе- КПпсЬаеск, 1965. Р. 60.

осознанию ее неотъемлемости от вечной священной истории, При этом связующим звеном между земной и небесной историей для него становится таинство Инкарнации, что объясняет подчеркнутый христоцентризм позднего творчества писателя,

Пеги делает акцент на "простой" истории, что означает, во-первых, отказ от историцизма, который Пеги ассоциирует с детерминизмом, академизмом и официозом. Во-вторых, Пеги интересуют не великие имена и даты, а простая жизнь простых людей, оказавшихся свидетелями тех глубинных исторических процессов, которые приводят к качественным (вертикальным) скачкам в истории. По существу, Пеги возвращается к древней библейской мудрости Екклесиаста, представлявшего историю человечества как смену эпох подъема и спада, которые у нашего автора называются "эпохами" и "периодами", Отметим, что мысль о цикличном характере истории приобретает все большее распространение в наше время, достаточно привести в качестве примера недавнюю работу Д, В, Затонского, посвященную проблемам модернизма и постмодернизма24, Развивая идею об «извечном коловращении изящных и неизящных искусств", автор опирается на присущее многим мыслителям разного времени (Дж>Вико, И,-В,Гете, Ф.Ницше, О,Шпенглеру, Г,Броху, Н.Бердяеву, А,Тойнби) понимание духовной истории как едва ли не замкнутого циклического процесса.

Пеги остро ощущает, что живет в переходный период и он один из немногих в его время, кто делает попытку не только зафиксировать момент перехода, но и объяснить его причины. Он пытастоя найти универсальный инструмент этического исторического анализа, и проверка эпохи на присутствие в ней "мистики" как духовного двигателя видится писателю обязательным условием ее оправдания в глазах Истории,

Сегодняшний интерес к творчеству Пеги, а его изучают не только во Франции, но и практически во всем мире", объясняется тем, что оно оказывается одновременно и прецедентным многим современным теориям философии истории и в то же время опровергает некоторые выводы современных нам философов и писателей, В настоящее время и в литературе, к в философии принято много говорить о полной исчерпанности идеи исторического прогресса,

16 Затанский Д, В, Модернизм и постмодернизм. Мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств. (От сочинений Умберто Эко до пророка Екклезиаста), Харьков! Фолио-Ает, 2000, С. 93,

17 За последние годы Центры друзей Пеги возникли не только в России, о чем мы писали, но и в

Польше, и в Финляндии, Кроме того, в Италии в университете г. Лечче проходят коллоквиумы,

посвященные Пеги, а среди пегиистов, выступающих на международных конференциях, есть ученые из

Японии, Израиля, США, Кореи, Австралии.

конце истории, утрате ею искомого смысла (это касается прежде всего тех, кого принято именовать постмодернистами). Такой антиисторизм, когда говорят о конце истории, когда "нет уже ни времени, ни пространства; они даже не перемешаны, а как бы слиты воедино, и нет более ни Прогресса, ни Регресса, ни вообще человеческой Истории"28, выглядит безнадежно пессимистичным Пеги же, поставив под сомнение идею материального прогресса, разуверившись в методах современной ему исторической науки, предугадав многие беды XX столетия (прежде всего государственный тоталитаризм и опасность интеллектуального авториторизма), испытав разочарование в идеалах социализма, развенчав политику и идеологию, испив всю горечь несправедливости мироустройства, казалось бы, разочаровавшись во всем, сумел найти им альтернативу и оправдание Истории. Его взгляды недалеки от формулы Гегеля, одухотворявшего исторический процесс и писавшего: "Всемирная история есть изображение божественного абсолютного процесса поступательного развития духа в его высших образах, процесса, в результате которого дух достигает своей истины, самопознания"25. Переведя земную историю в плоскость вечного и духовного, Пеги обрел ее универсальный общечеловеческий смысл Поэтому в его лексиконе превалируют не политика, а мистика, не идеология, а искусство, не ученый, а свидетель, не герой, а святой. Эти постоянно возникающие в его произведениях понятия позволяют рассматривать все творчество Пеги как некий мегатекст, где они постоянно пересекаются и перекрещиваются, углубляя свой смысл и значение Именно в этих терминах творится настоящая духовная (моральная) история по Пеги, именно благодаря им она видится ему несмотря ни на что в оптимистических красках. Свой исторический оптимизм Пеги обосновывает понятиями надежды и веры.

Пеги очень хорошо понимал, что историческая память является функцией власти, определяющей, как следует представлять прошлое, и поэтому приобретает политическое значение, отсюда его инвективы, обращенные к официальным историкам Сорбонны и Высшей Нормальной школы, и стремление писать историю художественными методами. Свое назначение и свою роль как свидетеля и писателя Пеги видит в том, чтобы записать жизнь своего поколения на скрижалях вечной истории. Еще во времена Ш Республики Пеги в какой-то мере предвосхитил то направление французской исторической мысли, которое будет представлено известной Школой Анналов, в первую очередь именами М. Блока, Л. Февра, Ж. Ле Гоффа и др В дальнейшем, в наше время, идею замены истории исторической памятью

28 ЗатонскийД В Указ соч. С. 98.

25 Гегель Г В Ф Эстетика В 4 т. М • Искусство, 1968-1973. Т. 4. С 284.

будет развивать П. Нора в широко известном коллективном трупе "Места памяти"30, У Нора речь идет о таком же, как и у Пеги, недоверии к хоммеморативной практике официальной историографии, об очищении ее традиций от наслоений, возврате к изначальному, к истокам, к тому, что Пеги называл "простой историей",

По мнению другого известного французского историка, Ф, Ариеса, официальная политическая история значительно сузила свой горизонт, предав забвению свои истоки в коллективной памяти, Историческое познание избирательно, но коллективная память устойчива. Если народная нравственность и этикет игнорировались официальной историографией, то они сохранились живыми в устной традиции, и это в настоящее время так привлекает историков, По сути, современные историки приходят к выводу, что их задача — расшифровка тех мнемонических схем, о помощью которых была сформулирована национальная идентичность той или иной страны, В том же ключе можно рассматривать и споры, возникшие в момент выхода в свет "Мистерии и милосердии Жанны д'Арк", и прежде всего полемику Пеги с Ф, Лоде,

Излюбленные художественные формы Пеги — диалог и полемика. Пеги пишет только о том, что является предметом его полемики с тем или иным оппонентом, а это определяет достаточно произвольный выбор тем, привлекающих его внимание. Важно, что он не столько заостряет свое внимание на таких классических вопросах философии истории, как ее смысл и направление исторического процесса, движущие силы и роль личности в истории, сколько, будучи сам художником, размышляет над принципами и способами отображения истории, Самым главным ему представляется непосредственное свежее восприятие, отказ от обычных методов анализа, приводящих к умерщвлению (в терминологии Пеги — "изнашиванию") предмета анализа, будь то ткань истории или текст. Отождествляя художественное произведение и историческое событие, Пеги видит и Историю как некий текст, создаваемый творцом, которого он интерпретирует двояко! и как Творца-Бога, и как творца-художника. И здесь особую роль играет момент Присутствия: как Бог присутствует в каждом своем творении в каждый момент человеческой истории, так и творец-художник присутствует внутри своего произведения, являясь правдивым свидетелем описываемых событий и людей.

Философы могут согласиться, что художественная литература занята осмыслением сути исторического процесса не менее, чем сама философия (об этом свидетельствуют, в частности,

)0 Франция — память / Пьер Нора, Мона Озуф, Жерар де Пюимеж, Мишель Винок / СПб,: Изд-во С,-Петерб, ун-та, 1999,

многочисленные ссылки в философских работах на Достоевского, Камю, Сартра и лр.) По масштабу личности и масштабу философского мировоззрения Пеги вполне можно было бы поставить в один ряд с этими авторами. Как верующий католик, Пеги не подвергает сомнению вопрос о смысле истории, который очевиден для него и который был сформулирован одним из крупнейших философов нашего времени, П. Рикером, следующим образом- "...христианин — это человек, живущий в двойственной истории; он живет в мирской истории, но одновременно он приобщен к сокровищам священной истории, "смысл" которой ему понятен, он верит в личную историю, где он ощущает связь виновности с искуплением. Христианский смысл истории в таком случае — это вера в то, что мирская история составляет часть смысла, воплощаемого священной историей, что в конечном итоге существует одна история и любая история священна"31. Как истинный поэт, он уверен, что только художник в силах сохранить живую ткань истории и дать читателю возможность присутствовать при описываемых событиях вместе с автором-хроникером. Однако в своей "Мистерии о милосердии Жанны д'Арк" Пеги идет еще дальше- он показывает, что важны не сами хрестоматийные события и герои, а их архетипы в общественном сознании, которые одновременно и вызывают в памяти читателя живую историю, и заставляют думать о современности.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях-Монографии

1. Тайманова Т Шарль Пеги- философия истории и литература СПб . Изд-во С -Пстерб унта Филологический факультет СПбГУ, 2006. — 14, 5 п л.

Статьи

2. Тайманова Т Мистерия о милосердии Жанны д'Арк (Современная мистерия: к вопросу о жанре) // Уч. зап Тартуск. гос. ун-та. Труды по романо-германской филологии. Проблемы метода и жанра в зарубежных литературах Вып 792. 1988 —0,5 п.л

3 Тайманова Т "Шарль Бланшар" Шарля-Луи Филиппа // Уч зап. Тартуск гос. ун-та. Труды по романо-германской филологии. Проблемы характера в зарубежных литературах Вып. 828 1988. —0,3 п л

11 Рикер П История и истина Санкт-Петербург Алетейя, 2002 С 112

■ 4, Тайманова Т, Шарль Пеги и духовная атмосфера его "Двухнедельных тетрадей" // Уч, зап. Тартуск, roc, ун-та. Труды по романо-германской филологии, Проблемы фона и атмосферы в зарубежных литературах, Вып. 871,1989, — 0,4 п.л.

5, Taymanova T. Les "Cahiers" vus de la Russie // L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'information et de recherches. Paris, 1993, №62. — 0,3 п.л,

6, Taymanova T. Actualité de la philosophie de Péguy // L'Amitié Charles Péguy, Bulletin d'information et de recherches. Paris, 1995, №72. — 0,4 п,л,

7, Taymanova T„ Vladimirova A «Pour décrire les différentes facettes de mon Sme,,.» // Suppléments au N 1 du PORCHE publié par l'Association des Amis du Centre Jeanne d'Arc — Charles Péguy de Saint-Pétersbourg, Orléans, 1997. —• 0,2 п,л,

8, Taymanova T. Les Cahiers de la Quinzaine de Charles Péguy et la presse périodique russe des années 1880 à 1914 // Le Porche: Bulletin de l'Association des Amis du Centre Jeanne d'Arc —Charles Péguy de Saint Pétersbourg, Orléans, 1997. N 2. — 0,3 п.л,

9, Taymanova T. Mysticisme de la réalité (Alain Fournlcr et Charles Péguy) II Le Porche: Bulletin de l'Association des Amis du Centre Jeanne d'Arc — Charles Péguy de Saint Pétersbourg, Orléans, 1997, N2. —0,2 п.л.

10, Taymanova T. Jeanne d'Arc dans la correspondance Maritain — Péguy: figure littéraire ou sainte? Il Le Porche: Bulletin de l'Association des Amis du Centre Jeanne d'Arc — Charles Péguy de Saint Pétersbourg. Orléans, 1998. N 4. 0,2 п.л,

И, Тайманова T., Владимирова A, Спор о Жанне д'Арк: переписка Ш, Пеги и Ж. Маритена // Вопросы филологии. Вып. 4. СПб.: СПбГТУ, 1998, — 0,5 п.л,

12, Taymanova T. Jeanne d'Arc de Draitri Merejkovsld et Scrgei Obolenski //Le Porche: Bulletin de l'Association des Amis du Centre Jeanne d'Arc-Charles Péguy de Saint-Pétersbourg, Orléans, 2001. N7, — 0,4 пл.

13, Taymanova T. L'Imago de la "pucelle guerrière" dans les mentalités française et russe // Le Porche: Bulletin de l'Association des Amia du Centre Jeanne d'Arc — Charles Péguy de Saint Pétersbourg, Orléans, 2001, N 8, — 0,2 п.л.

14, Taymanova T. "Notre jeunesse" et le "Mystère de la charité de Jeanne d'Arc" traduits en russe. Présentation du projet // Le Porche: Bulletin de l'Association des Amis du Centre Jeanne d'Arc — Charles Péguy de Saint Pétersbourg, Orléans, 2001. N8, — 0,2 п.л.

15, Тайманова T, Шарль Пеги (вступительная статья) // Пеги Ш, Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д'Арк, СПб,: Наука, 2001, — 4 п.л,

16. Тайманова Т Комментарии к «Нашей юности» // Пеги Ш. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. СПб.: Наука, 2001. — 1 п.л.

17. Тайманова Т Центр Шарля Пеги в Санкт-Петербурге // Le Messager. Вестник русского христианского движения Pans, 2002 N 184. — 0,7 п.л

¡8. Taymanova T., Leguenkova Е. Péguy et la révolution russe // Le Porche. Bulletin de l'Association des Amis de Jeanne d'Arc et Charles Péguy. Orléans, 2004. N 17. — 0,3 н л.

19. Тайманова T, Владимирова А И. Жанна д'Арк — героиня Шарля Пеги и Поля Клоделя // Автор. Герой. Рассказчик: Межвуз. сб. Вып. 5: Зарубежная литература. Проблемы метода СПб : Изд-во С -Пстерб. ун-та, 2003. — 0,5 п.л.

20 Taymanova T. Le Pans poétique de Péguy // Le Porche: Bulletin de l'Association des Amis de Jeanne d'Arc et Charles Péguy. Orléans, 2003. N 12. — 0,3 п л.

21 Taymanova T. La Jeanne d'Arc et l'histoire selon Péguy // Le Porche: Bulletin de l'Association des Amis de Jeanne d'Arc et Charles Péguy. Orléans, 2003. N 14. — 0,3 п.л.

22. Taymanova T Le Mystère de l'histoire chez Péguy et chez Berdiaev // Le Porche: Bulletin de l'Association des Amis de Jeanne d'Arc et Charles Péguy. Orléans, 2005 N 18 — 0,4 п л.

23. Тайманова T Шарль Пеги: текст и история // Зарубежная литература Проблемы метода Вып 6' Художественный текст: структура и поэтика. СПб.. Изд-во С -Петерб. ун-та, 2005. — 0,8 п.л.

24 Тайманова Т О художественной интерпретации Евангелия в творчестве Ш.Пеги // Изв. Самарского научного центра РАН. Спец. вып.: Актуальные проблемы гуманитарных наук. 2006. № 2 — 0,5 п л

25. Тайманова Т Жанна д'Арк и духовные искания русского зарубежья // Русская литература. 2006 № 4 — 0,5 п л

Материалы научных конференций

1. Тайманова Т Шарль Пеги и некоторые актуальные вопросы его философии // Материалы Междунар. науч -теор конф. "Шарль Пеги как источник обогащения культурных связей Франции и России". СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1995 — 0,3 п.л.

2 Тайманова Т, Джусоева Е. "Двухнедельные тетради "Ш. Пеги и российская периодика второй половины XIX - начала XX веков // Материалы 2-й Междунар науч -теор конф. "Историческое и литературное наследие Франции и культурные традиции России от средневековья до наших дней" СПб.: СПбГУП, 1996. — 0,3 п.л.

'3, Тайманова Т., Владимирова А. "Чтобы описать разные лики моей души,.," // Материалы 2-й Междунар, науч.-теор, конф. "Историческое и литературное наследие Франции и культурные традиции России от средневековья до наших дней". СПб.: СПбГУП, 1996, — 0,3 п,л,

4, Тайманова Т., Джусоева Е, Рйссия и Франция; писатели диссиденты // Тезисы докладов Междунар, науч, конф, "Взаимосвязи и взаимовлияние русской и европейских литератур". СПб.; Изд-во С,-Петерб, ун-та, 1997, — 0,1 п.л.

5, Тайманова Т, Литературный образ или святая? (по переписке Ш, Пеги и Ж Маритена) // Тезисы Ш Междунар, науч.-теор, конф, «Историческое и литературное наследие Франции и культурные традиции России от средневековья до наших дней», СПб.; СПбГУП, 1998, — 0,1 п,л,

6, Тайманова Т., Легенькова Е, Шарль Пеги, интеллигент и антиинтеллектуал (к вопросу об антисемитизме) II Материалы IV Междунар, науч.-теор, конф, «Культурные традиции России и Франции; история, литература, искусство. Интеллигенция России и Франции», СПб.: СПбГУП, 1999, —0,2 п.л,

7, Тайманова Т, Мифологема Жанны д'Арк во французской литературе на рубеже Х1Х-ХХ веков Н Материалы ХХУШ Межвуз, науч.-метод, конф. преподавателей и аспирантов, Вып, 20, СПб,: Изд-во С.-Петерб, ун-та, 1999, — 0,3 п.л,

8, Тайманова Т. Шарль Пеги и христианство II Христианская культура на пороге третьего тысячелетия: Теоретический семинар. Третьи научные чтения. Философская мысль и христианство: Тез, докл. и еообщ, СПб.: Изд-во С.-Петерб, ун-та, 1999, — 0,4 п,л,

9, Тайманова Т. Россия и Франция: писатели-диссиденты // Материалы Междунар, науч. конф, "Взаимосвязи и взаимовлияние русской и европейских литератур",СПб,: Изд-во С.-Петерб, ун-та, 1999, — 0,3 п.л.

10, Тайманова Т., Легенькова Е, Джусоева Е. Жанна д'Арк Д.Мережковского и Д. Оболенского // Тезисы докладов и сообщений V Междунар. науч.-теор, конф, "Культурные традиции России и Франции: история, литература, искусство", СПб.: СПбГУП, 2000, — 0,1 п.л,

11, Тайманова Т„ Легенькова Е. Пророки Франции: Бернар-Лазар и Пеги // Материалы XXIX Межвуз, науч.-метод. конф, преподавателей и аспирантов, СПб,: Изд-во С.-Петерб, ун-та, 2000, — 0,3 п.л,

12, Тайманова Т., Легенькова Е, Жанровые особенности произведения Ш, Пеги "Наша юность" II Материалы XXX Межвуз, науч.-метод. конф, преподавателей и аспирантов, Вып, 15, СПб,: Филологический факультет СПБГУ, 2001, — 0,3 п.л,

13 Тайманова Т, Владимирова А Синтез музыки, литературы и театра оратория Артура Онеггера и Поля Клоделя "Жанна д'Арк на костре" // Тезисы П Междунар. конф. "Взаимодействие литературы и искусства в культуре XX века". СПб., 2001. — 0,1 п.л.

14 Тайманова Т Поэтический Париж Пеги // Тезисы докладов VI Междунар науч. конф. "Россия и Франция. Тема Города в литературе, истории, культуре" СПб : Изд-во С.-Петерб унта, 2002. — 0,1 п л

15 Тайманова Т. Санкт-Петербург и исторические параллели Пеги // Материалы ХХХП Междунар филол конф 11-15 марта 2003 г. Вып. 19: История зарубежных литератур. 4.2. СПб.: Изд-во С -Петерб. ун-та, 2003. —0,2 п.л.

16. Тайманова Т Франция, Россия, Древняя Греция: неожиданные сопоставления Шарля Пеги // Материалы IV Междунар. конф «Проблема "другого голоса" в языке, литературе, культуре. 27-29 марта 2003 г. СПб : Янус, 2003 — 0,5 п.л

17. Тайманова Т, Легенькова Е Шарль Пеги о русской революции // Материалы докладов VII Междунар кауч конф. 8-10 апреля 2003 г. СПб.1 Филологический факультет СПбГУ, 2004 — 0,2 п.л.

18. Тайманова Т Тайна истории в творчестве Ш, Пеги и Н. Бердяева // Материалы ХХХОТ Междунар филол конф Вып. 12 Центр французских исследований. Французские чтения. 2-20 марта 2004 г СПб. Изд-во С -Петерб. ун-та, 2004. — 0,4 пл.

19. Тайманова Т Жанна д'Арк в творчестве Шарля Пеги и Поля Клоделя // Материалы междунар. конф. «Встреча с Клоделем на земле Пушкина. Неизведанная Вселенная Общество Поля Клоделя» / Региональный центр французского языка. Нижний Новгород, 2005. — 0,6 п.л.

20 Тайманова Т, Легенькова Е. Шарль Пеги и Французская академия К Материалы XXXV Междунар филол конф. 13-18 марта 2006 г. Вып. 4' Французские чтения. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2006. — 0,5 п л.

Подписано в печать 18,09.2006, Формат бОх 84 1/16, Усл.-печ. л, 2,48, Тираж 100 экз, Заказ

Филологический факультет СПбГУ 199034, С.-Петербург, Университетская наб., 11

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Тайманова, Татьяна Соломоновна

Введение.

Глава I. Шарль Пеги и «современный мир». Histoire présente.

Глава II. Беседы с Клио. Histoire simple.

Глава III. Жанна д'Арк: литература и история. Histoire passée.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Тайманова, Татьяна Соломоновна

Проблемы философии истории в наше время составляют предмет острых дискуссий как в западной, так и в российской философии и историографии. Уже давно интеллектуалов всего мира интересуют не сами исторические факты — предмет изучения историков, а их роль в понимании закономерностей развития человечества. Осмысление этих закономерностей невозможно силами одной дисциплины, будь то история, социология или классическая философия. Современная мысль приходит к выводу, что судить об истории только на основании научно-спекулятивного разума или же чисто иррациональной интуиции неплодотворно. Это под силу лишь новому философскому дискурсу, который является синтезом философских размышлений, религиозных откровений, экзистенциальных переживаний и, что очень важно в контексте данной работы, художественно-эстетических прозрений.

Само словосочетание «философия истории» принадлежит французской философско-литературной традиции: впервые в научный оборот его ввел Вольтер в 1765 г. Такое название носило его введение к семитомным «Опытам о нравах и духе народов». К тому времени интерес к осмыслению истории стал характерной чертой интеллектуальной атмосферы Европы. Первым вариантом подлинной философии истории, появившимся в Европе, считается трактат итальянского правоведа и филолога Дж. Вико под названием «Основания новой науки об общей природе наций» (1725), в котором он делает попытку создания теории и методологии исторического познания, философски осмысляя реальный исторический процесс. Однако во Франции уже Ж.-Б. Боссюэ в своем «Рассуждении о всеобщей истории» (1687) развивал христианско-теологическое понимание истории или ее провиденциали-стскую концепцию, разработанную Августином Блаженным в трактате «О граде Божием» (1426). В XVIII в. идеи исторического прогресса развивались А.-Р. Тюрго, Ж.-А. Кондорсе, К.-А. де Сен-Симоном, а Ш.-Л. Монтескье и Ж.-Ж. Руссо заложили основы политико-правового понимания истоптш ршл»

За два с половиной века, прошедших с момента введения Вольтером словосочетания «философия истории», ее содержание претерпело существенные изменения и обогатилось новыми гранями. Уже в XIX в. возникают фундаментальные системы философии истории Ф. Шеллинга, Г. Гегеля, К. Маркса и О. Конта, которые отражают ее многоплановость. Наряду с рационалистическим и научным пониманием истории в XIX в. появляются и ее альтернативные интерпретации, например «философия жизни» (Ф. Ницше, В. Дильтей, Г. Зиммель и др.) и неокантианство (В. Виндельбанд, Г. Риккерт, Э. Кассирер и др.).

Важным фактором, сыгравшим свою роль в последующем развитии различных тенденций философии истории, стало противоборство идей, в основе которого лежит расхождение между Декартом и Паскалем, подчеркнутое Вольтером в его критике философии Паскаля. Эта критика содержится в известном XXV философском письме Вольтера «Замечания на Мысли Паскаля». Исходный тезис Паскаля— человек является самой главной непостижимой для себя самого тайной и загадкой бытия. Ф. М. А. Вольтер критикует и опровергает известную мысль Паскаля о том, что «человек не ангел и не животное». Он пишет: «Человек вовсе не загадка, как вы это вообразили, дабы доставить себе удовольствие ее разгадать. Человек. занимает свое место в природе, более высокое, чем животное, и более низкое, чем другие существа, которым он уподобляется. Он наделен страстями, чтобы действовать, и разумом, чтобы управлять своими поступками. Пресловутая двойственность человека — это идея столь же нелепая, сколь и метафизическая. Я признаю, что человек непостижим, но столь же непостижима и вся остальная природа»1. Кто победил в этом споре, показала только современная нам эпоха. Уже в XIX в. о загадке человека и его роли в истории говорили в духе Паскаля С. Кьеркегор, Ф. Ницше, Ф. Достоевский. Сегодня становится очевидным, что линия Паскаля возобладала, а человек как субъект истории остается величайшей тайной и загадкой для философии, религии, искусства и науки.

Оформив философию истории как науку, эпоха Просвещения пренебрегла таким образом многими составляющими того философского дискурса, которые мы обозначили в самом начале. В качестве альтернативы философии эпохи Просвещения, а в дальнейшем философии позитивизма будет развиваться то направление философии истории, которое, как мы полагаем, оказалось наиболее плодотворным в XX и XXI вв. (во Франции его представителями были М. Блок, В. Декомб, П. Рикер, П. Нора) и предтечей которого стал Шарль Пеги.

Саму суть очевидной для него порочности философствования эпохи Просвещения сумел очень точно и ярко определить Н. А. Бердяев: «Эпоха «просвещения» есть такая эпоха в жизни каждого народа, когда ограниченный и самонадеянный человеческий разум ставит себя выше тайн бытия, тайн жизни, тех божественных тайн жизни, из которых исходит, как из своих истоков, вся человеческая культура и жизнь всех народов земли . Для этих эпох характерна попытка сделать малый человеческий разум судьей над тайнами мироздания и тайнами человеческой истории. Эпоха «просвещения» отрицает тайну «исторического». как специфическую реальность. Она его разлагает, производит над ним такие операции, что оно перестает быть той

1 Вольтер Ф. М. А. Философские сочинения. М.: Наука, 1988. С. 192-194,207-208. первоначальной целостной реальностью, которая и делает его «историческим». Поэтому эпоха «просвещения» XVIII в. была глубоко анти2 историчной» . Будучи религиозным философом, Н. А. Бердяев, по сути, ставит в упрек эпохе Просвещения ее главное завоевание — разрушение веры в Бога, что, с его точки зрения, лишает исторический процесс всякой перспективы. Несколько неожиданное упоминание здссь имени русского религиозного философа на самом деле оправданно, поскольку его размышления о смысле истории, как мы будем показывать в данной работе, в большей мере продолжают искания писателя Ш. Пеги в области философии истории, нежели философствования современников и соотечественников французского писателя.

Поскольку в нашей стране Шарль Пеги остается малоизученной фигурой3, остановимся вкратце на некоторых моментах его творческой биографии. Ш. Пеги родился в 1873 г. в предместье Бургонь города Орлеана и был единственным сыном Дезире Пеги и Сесили Кере. Отец Пеги умер от ран, полученных на войне 1870 г., когда мальчику было всего несколько месяцев. После смерти отца ребенок оказался на попечении матери, плетельщицы стульев, и бабушки, простой неграмотной крестьянки. Эти две женщины сыграли важную роль в воспитании Пеги, привив ему уважение к труду и ненависть к нищете. С самого детства Пеги погрузился в атмосферу истории, героических деяний его предков. Улицы, площади и церкви его родного города хранили память о былом. Церковь Сент-Эньян, где был прихожанином маленький Пеги, носила имя епископа, который своими молитвами спас город от нашествия полчищ Атиллы. В сознании французского народа Орлеан

2 Бердяев Н. Смысл истории. М.: Мысль, 1990. С. 7.

3 С 1995 г. в Санкт-Петербурге при участии французских коллег функционирует научно-исследовательский Центр Жанны д'Арк-Шарля Пеги, который регулярно проводит международные конференции, а также инициирует и координирует российские исследования, связанные с творчеством Ш. Пеги и его временем. С 2001 г. этот Центр входит в структуру Центра Французских Исследований филологического факультета СПбГУ. неразрывно связан с именем Жанны д'Арк, чью память высоко чтили в городе. Вплоть до наших дней там ежегодно проводятся празднества в честь снятия осады Девой-освободительницей. После Ватерлоо в Орлеане собираются солдаты Наполеона, а в 1870 г., после Седана, честь страны спасают солдаты-добровольцы, бившиеся с врагом на равнине Бос, неподалеку от города. В 1880-е гг. многие бывшие участники франко-прусской войны были еще живы. Пеги, выросший в среде мелких ремесленников и виноградарей, внимательно слушал рассказы этих бывших солдат, исполненные болью и гневом за попранную честь Франции. Вспомним также, что Гюго одним выражением «ужасный год» (1870) объединил и торжество пруссаков, и разгром Коммуны.

Первым учителем истории Пеги можно назвать соседа-кузнеца, участника войны, республиканца и патриота, мечтавшего увидеть когда-нибудь своего маленького слушателя депутатом. Его рассказы были настолько эмоциональными и интересными, что Пеги раз и навсегда отдал предпочтение истории, услышанной из уст свидетеля, нежели той, которая излагается в учебнике. Много лет спустя муза истории Клио, героиня неопубликованных при жизни Пеги его религиозно-философских размышлений, обратится к нему: «Вы счастливый, Пеги <.> Вы прикоснулись хотя бы к краешку того времени. Ваша исповедь не пропадет, если вы оставите нам свидетельство. того, чем была эта благородная Республика. Вы прикоснулись к тому времени, когда люди прятались, тайком унося экземпляр "Возмездия". Именно это воспоминание в течение жизни. не позволит Вам примириться с какой бы то ни было тиранией, будь она радикальной или же клерикальной»4.

В 1881-1882 гг. во Франции вводится обязательное бесплатное светское образование, и сын плетельщицы стульев получает возможность учиться Péguy Ch. Œuvres en prose complètes: En 3 vol. Paris: Gallimard, 1987-1992. T. Ш. P. 1099. сначала в школе при Высшей нормальной школе департамента Луаре, затем в ремесленном училище. Однако один из бывших учителей мальчика, г-н Но-ди, разглядевший его незаурядность, сказал матери Пеги: «Он должен изучать латынь». Эта фраза определила всю дальнейшую судьбу будущего писателя. Кем бы он стал в противном случае? Сам он тоже задавал себе этот вопрос: «Часто я задумываюсь, испытывая страх за прошлое <.> куда бы я пошел, кем бы я стал, если бы не попал в шестой класс и если бы г-н Ноди не поймал меня как раз на те пасхальные каникулы. Мне было 12 лет и три месяца. Самое время»5. Тот же г-н Ноди добился для юного Пеги муниципальной стипендии, и мальчик поступил в лицей Орлеана. Затем последовала учеба в лицее Лаканаль в Со под Парижем. С третьей попытки, пройдя курс подготовки в школе св. Варвары, Пеги поступает в 1894 г. в Высшую Нормальную школу в Париже. Годы учебы в школе св. Варвары Пеги считает лучшим периодом своей жизни: «Два или три самых чудесных года нашей юности, пламенных года. Все тогда было чисто. Все было молодо <.> не только мы были молоды, но и мир нам казался молодым. Исторически все было молодо тогда в те чудесные три или четыре года»6.

Интересно, что уже в это время у Пеги зародилось свое понимание истории и он охотно делился им с однокашниками. На одной из перемен он излагал им свою теорию исторического времени, которое он разделил на периоды и эпохи. Под эпохами Пеги подразумевает короткие исторические моменты, когда и творится история. Счастлив тот, на чью долю выпало пережить их. Периодами он называл безвременье, когда история идет на ощупь и беда тем, кто оказался там. Но Пеги считал, что эта беда поправима, он был убежден, что один человек или группа людей совместными действиями спо

5 Uht. no: HalévyD. Péguy et les Cahiers de la Quinzaine. Paris: Bernard Grasset, 1941. P. 24.

6 Péguy Ch. Op. cit. T. m P. 539-540. собны изменить ход истории и в бездарности периода засияет слава эпохи7. В дальнейшем он будет придерживаться такой классификации и, в частности, напишет в «Нашей юности» о своем времени: «Бывают в современной истории, но не в истории в целом <.> великие волны кризисов, источником которых обычно бывает Франция (1789-1815, 1830, 1848), и они сотрясают мир от края до края. Но ссть б истории и более или менее длительные моменты затишья, мертвого штиля, когда все успокаивается на относительно длительное время. Бывают эпохи, а бывают периоды. Мы живем в одном из о периодов» . Всю свою жизнь Пеги будет увлечен идеей превращения современного ему периода истории в эпоху.

Учеба в Высшей Нормальной школе позволила Пеги войти в счастливое сообщество молодых людей, которое позднее образовало особое «поколение 1903 года». Его ядром стали выпускники Нормальной школы, и именно о них много позже с горькой нежностью написал Р. Роллан: «Это поколение с глупой доверчивостью тешило себя иллюзиями о Прогрессе, о Великом Человеческом Существе позитивистов, о грядущей, неизбежной, предначертанной провидением победе без кровопролитных битв, о Демократии, Праве, Справедливости, Свободе, доброте жизни (то было время "доброго художника", "доброго скульптора", "доброго писателя", "доброго музыканта". Человека доброго и просто добряка, а также время, когда верили: "Придет добрый человек <.> завтра". Сохрани Бог, я не собираюсь смеяться над этими иллюзиями! Это была мучительная трагедия»9. В Нормальной школе завязались те дружеские связи, которыми Пеги очень дорожил. Дружбе людей одного с ним поколения он посвятил следующие строки: «В силу того, что непреодолимая пропасть отделяет настоящее от прошедшего, необходимо вы

7 См. об этом: Halévy D. Op. cit. P. 35.

8 Пеги Ш. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. СПб.: Наука, 2001. С. 75.

9 Роллан Р. Воспоминания. М.: Художественная литература, 1966. С. 253. бирать друзей только среди людей своего времени и своего возраста, своего круга, своего класса. Дружба - это удивительное полнокровное чувство, которое дается нам единожды в жизни и больше не повторяется. Дружба - чувство в высшей степени земное. Дружба - явление того же порядка, что и младенчество, семья, народ, родина, эпоха - все определяющие нашу жизнь события. Дружба — кс та область человеческих отношений, где блеск гения или печать благодати могут возместить отсутствующие в человеке черты, какие воспитываются длительным влиянием определенной среды. Никакая гениальность не поможет, если людей не связывает схожее детство, общая родина, среда, время, место. .»10.

Удивительная, можно сказать, мистическая дружба связывала молодого Пеги с его соучеником по школе Святой Варвары, поступившим затем и в Высшую Нормальную школу, Марселем Бодуэном. История этой дружбы трагична — Бодуэн умер молодым, — но Пеги навсегда сохранил о нем память и, казалось, пытался прожить жизнь за себя и за рано ушедшего друга. Р. Роллан писал, что «Пеги дал тайный обет — ив течение долгого времени выполнял его — сделать все, чтобы мысль умершего друга продолжала жить в нем»11. Считается, что именно Бодуэн первым внушил Пеги социалистические идеалы. Юношеские мечты Бодуэна и Пеги о Всемирной социалистической республике воплотились в одном из ранних художественно-философских произведений Пеги под названием «Марсель, или Первый диалог о граде гармонии». Это произведение •— дань памяти и любви ушедшему другу. 7 июня 1896 г., во время своей последней встречи, друзья обсуждали устройство Града гармонии, а 25 июня того же года М. Бодуэн умер. Пеги закончил «Марселя» в 1898 г., но пометил 1896 годом и напечатал под псевдонимом Пьер Бодуэн.

10 Цит. по: Роллан Р. Собр. соч.: В 14 т. М.: Художественная литература, 1954-1958. Т. 14. С. 647.

11 Там же. С. 658.

Увлечение социализмом приводит Пеги к участию в социалистических кружках студенческой молодежи и к сотрудничеству в социалистической прессе. Он принимает участие в создании журнала «Ревю дю Палэ», позднее переименованного в «Гранд Ревю». Агитируя подписчиков, он называет это издание «истинным журналом» и надеется на его значительный вклад в

11 формирование «социалистической философии» . С февраля 1897 г. по февраль 1898 г. Пеги опубликовал ряд статей в журнале «Ревю Сосиалист» (с 1894 г. директором этого журнала был Жорж Ренар, и его программа носила реформистско-социалистический характер), которые так или иначе затрагивали вопросы устройства социалистического общества.

Пеги заканчивал обучение в Нормальной школе, когда офицера французского генерального штаба, еврея по национальности Альфреда Дрейфуса обвинили в шпионаже в пользу Германии. Факт несправедливого осуждения Дрейфуса стал тем узловым пунктом, вокруг которого во Франции разразился крупный политический кризис, грозивший стране гражданской войной. Убежденный дрейфусар, Пеги с неистовством и со страстью окунулся в развернувшуюся борьбу. Он был окрылен возможностью бороться за справедливость, принять участие в «битве века», в одном строю со своими единомышленниками. Однако, когда правительство свело широкое движение протеста лишь к частному судебному разбирательству, стало ясно, что сплоченного фронта единомышленников и не было. Пеги со свойственной ему бескомпромиссностью отвернулся от своих прежних учителей и кумиров, в том числе от своего друга и идейного наставника библиотекаря Высшей нормальной школы Люсьена Эрра и даже от Жана Жореса, перед которым преклонялся. Это первое столкновение Пеги с политикой определило его будущее положение человека, стоящего вне группировок и партий.

12 Peguy Ch. Op.cit. Т. Ш Р. CXXV-CXXVI.

Кроме того, в борьбе за Дело Пеги стал более зрелым. В 1899 г. Пеги напечатал 11 статей в «Ревю Бланш», главным образом о деле Дрейфуса, под общей рубрикой «Политические и социальные заметки». В одной из этих статей он впервые заговорил о сделанном им открытии, что знание настоящего и вовлеченность в действие позволяют писать Историю . Эту мысль он будет развивать на протяжении всей свссй жизни.

Не желая зависеть от социалистической партии ни материально, ни в плане цензуры, Пеги порывает с «Ревю сосиалист» и открывает собственное издательство и книжную лавку при нем на углу улиц Кижас и Виктор-Кузен, напротив Сорбонны. В этом издательстве Пеги намеревался публиковать только те произведения, которые имели высокие этические достоинства. Здесь он напечатал свое первое художественное произведение — историческую драму «Жанна д'Арк» (1897), из всего тиража которой было продано лишь два экземпляра. Здесь же были напечатаны «Марсель» (1898) и книга друзей Пеги братьев Tapo «Тщедушный носильщик». Кроме того, в своем издательстве Пеги опубликовал революционную драму Р. Роллана «Волки», монографию германиста, философа и историка Шарля Андлера «Князь Бисмарк», брошюру «История колебаний в Генеральном штабе», неизвестного автора и «Социалистическую деятельность» Ж. Жореса. Начиная с 1899 г. дважды в месяц в издательстве Пеги выходил журнал «Мувман сосиалист».

Не будучи коммерсантом, Пеги очень быстро пришел к финансовому краху, и его предприятие на унизительных для него условиях выкупил бывший друг Люсьен Эрр вместе с Леоном Блюмом и другими социалистами. Отныне Пеги не мог сам решать, что печатать в этом издательстве. Неспособный действовать в условиях компромисса и несвободы, Пеги решает создать собственный журнал, идею которого он вынашивал еще со времени со

13 Guyon В. Péguy. Connaissance des Lettres. Paris: Hatier, 1973. P. 78-79. труцничества в «Гранд ревю». Так родились знаменитые «Двухнедельные тетради», которые А. В. Луначарский назвал «самым замечательным литературным предприятием за последние четверть века»14.

Отныне все, что выйдет из-под пера самого Пеги, а также его друзей и единомышленников, будет публиковаться в «Двухнедельных тетрадях». Такому литературному и журналистскому явлению, как «Тетради» Пеги, посвящено бесчисленное количество исследований, о которых будет говориться далее. Поэтому мы не видим необходимости подробно останавливаться на характеристике «Тетрадей». Заметим только, что дальнейшая биография Пеги неотделима от истории «Тетрадей», ибо все, что в них печаталось (описание политических, социальных, интеллектуальных, литературных событий и споров его времени), и составляло жизнь писателя и издателя.

В чем же заключалось отличие «Тетрадей» от тогдашней периодики? Их своеобразие было отмечено уже современниками «Двухнедельных тетрадей». В декабре 1900 г. журнал «Эфор» провел анкету, в которой задавался вопрос: «Как определить эти странные тетради, которые не являются ни журналом, ни книгой, ни беседами, ни газетой?»15.

Первый номер «Тетрадей» вышел 5 января 1900 г., и первая публикация в нем называлась «Письмо Провинциала», где от лица вымышленного корреспондента, Провинциала, сообщалось о факте выхода журнала. Этот вымышленный корреспондент олицетворял собой всех тех социалистов, страстных дрейфусаров, воспитателей будущих граждан — школьных учителей, вниманию которых Пеги и адресовал свой журнал. Автор письма требовал от Пеги продолжить борьбу за дело Дрейфуса и призывал журнал «говорить правду, всю правду, ничего кроме правды, говорить глупо глупую правду,

14 Луначарский А. В. Собр. соч.: В 8 т. М.: Художественная литература, 1963-1967. Т. 5. С. 247.

15 Цит. по: Fraisse S. Les grandes étapes des «Cahiers de la Quinzaine» H La revue des Lettres Modernes. Charles Péguy 2. Les «Cahiers de la Quinzaine». Paris: Minard, 1983. P. 39. скучно скучную правду, грустно грустную правду»16.

Действительно, журнал печатал материалы, касавшиеся всех острых вопросов современности, которые замалчивались остальными изданиями: национальный вопрос в России, положение армян, образование на Мадагаскаре, события русской революции 1905 года, положение евреев в Румынии и т. п. Кроме того, «Тетради» постоянно поддерживали интерес читателей к делу Дрейфуса. Большинство статей так или иначе затрагивали этот больной для французской интеллигенции вопрос. Однако необычная атмосфера журнала возникла не только благодаря его содержанию.

Безусловно, стоит обратить внимание на подбор авторов. Р. Роллан писал: «Люди сегодняшнего дня часто судят о писателях, участвовавших в "Тетрадях", по тому влиянию, какое эти писатели приобрели в мире после сорока лет борьбы <. .> Нынче почти не помнят о том, что наш вклад в ту пору, когда "Тетради" только возникли, был ничтожен. Никто из нас не был известен еще, никто не пользовался влиянием.»17. Пеги очень взыскательно относился к подбору авторов, но руководствовался отнюдь не известностью автора, не его положением в литературном мире, а исключительно личным чутьем. Поэтому в журнале печатались как малоизвестные в то время авторы (Р. Роллан, братья Tapo, Д. Галеви, Ж. Сорель, А. Сюарес, Ж. Шлумберже, А. Спир, Ж. Бенда и др.), так и А. Франс, А. Бергсон и даже JI. Толстой.

Причудливой была и форма подачи материала. Пеги забавляется игрой псевдонимов, пишет анонимные статьи, без конца полемизирует и переписывается сам с собой, изобретает новых корреспондентов и собеседников, иногда вполне реальных, а порой фантастических, как, например, «гражданин доктор социалист революционер моралист интернационалист» (в серии статей «О гриппе»).

16 Péguy Ch. Op. cit. T. I. P. 291-292.

17 Роман P. Собр. соч. T. 14. С. 702.

И содержание, и подбор авторов, и форма журнала неразрывно связаны с личностью Пеги, перу которого принадлежала значительная часть публикаций. Можно сказать, что журнал был долгой и мучительной исповедью писателя миру. Журнал жил и менялся вместе с его автором. И когда в сентябре

1908 г. Пеги признался одному из самых своих преданных друзей и сотруд

18 никое, Ж. Лот}', что он снова стал католиком , читатели не преминули отметить (и многие верные подписчики тогда отвернулись от журнала) изменение направленности и тематики публикаций. Именно тогда Пеги начал работу над целой серией религиозно-философских трудов, посвященных смыслу христианской истории.

Журнал-исповедь, журнал-дневник - именно так ответили бы мы на вопрос журнала «Эфор». Эта неповторимо-личная, страстно-субъективная интонация «Двухнедельных тетрадей» определила их исключительное место в духовной атмосфере Франции на рубеже Х1Х-ХХ вв.

Говоря о Пеги, писателе и публицисте, нельзя не отметить его ангажированность. Всю жизнь Пеги был одержим идеями всемирного добра, социальной справедливости, христианского равенства, поисков истины и смысла истории. Журнал служил главной цели жизни Пеги превратить современный исторический «период» в «эпоху». По сути, «Тетради» были для Пеги летописью современной истории. Журнал претворил на практике то, о чем Пеги неустанно размышлял в своих трудах, посвященных Истории, и стал для потомков живым документом и свидетельством эпохи рубежа веков. Это понимали и некоторые наиболее проницательные современники Пеги. Так историк и религиовед Рауль Алье писал в «Пари-Миди» 4 января 1914 г., за несколько месяцев до смерти Пеги, что подборка «Двухнедельных тетрадей» «станет однажды самым значительным собранием документов первостепенного значения»19.

18 Halévy D. Op. cit. P. 170.

19 Hht. no: Laichter F. Péguy et ses Cahiers de la Quinzaine. Paris: Ed. de la Maison des sciences de

Шарля Пеги не стало 5 сентября 1914 г. в битве на Марне. Он ушел на фронт добровольцем. 4 августа 1914 г. в прощальном письме, обращенном к своей давней и доброй приятельнице г-же Фавр (матери будущего известного философа Ж. Маритена), он писал: «Я ухожу как солдат Республики сра

ЛЛ жаться за всеобщее разоружение, за последнюю из войн» . Пеги погиб в самом расцвете своей творческой биография и творческих планов. Среди его неопубликованных работ, которым он придавал капитальное значение, остались во фрагментах «Диалоги» об истории— «Клио»-1 и «Клио»-И, «Дополнительные заметки о г-не Декарте и картезианской философии», «Мы побежденные» и некоторые другие. Именно в этих сочинениях в значительной мере Пеги раскроет свое понимание и видение истории.

Если говорить о литературе, посвященной жизни и творчеству Ш. Пеги, то в первую очередь, необходимо подчеркнуть несопоставимость объема исследований, проводимых в России и на родине писателя.

Имя Пеги было известно ряду его российских современников. Немалый интерес представляют статья русского современника Пеги Г. Селибера «Шарль Пеги»21, напечатанная в 1915 г. в «Русской мысли». Она отличается вполне профессиональным и тонким литературоведческим анализом. В ней, хотя и кратко, автор останавливается на почти всех узловых пунктах творчества и эволюции писателя, которые так или иначе привлекали и привлекают всех пегиистов. Очень важно отметить, что Селибер сумел понять внутреннюю цельность Пеги при его внешней противоречивости и убедительно доказал это в своей статье.

Необходимо остановиться и на статье «Шарль Пеги» Максимилиана l'homme, 1985. Р. 303.

20 Halévy D. Op. cit. P. 368.

21 Селибер Г. Шарль Пеги // Русская мысль: Ежемесячный литературно-политическое обозрение.

Петроград, 1915. Т. 10. XXXVI. С. 32-52.

Волошина, которая вошла в его книгу «Лики Парижа»22, изданную посмертно по его статьям и по плану, составленному поэтом во время и после Первой мировой войны. Конечно, статья, написанная поэтом и художником, не может претендовать на объективный анализ, которого ожидают от литературоведа и критика. В ней есть высказывания, с которыми трудно согласиться.

1 TTTTf Г Г"» ЛТЛ/'Ч г»/"

В частности, Волошин пишет, что смысл французский тлирии исчсрпывас!-ся для Пеги двумя «великими пастушками» — святой Женевьевой и святой Жанной. Но совершенно очевидно, что в этой статье Пеги предстает перед читателем во всем многообразии, неоднозначности и трагичности своей жизни и судьбы.

Несмотря на высокую оценку, данную Пеги А. В. Луначарским23, в советский период французский писатель оставался в отечественном литературоведении одиозной фигурой, характерные для того времени эпитеты «оппортунист, шовинист, националист, реваншист» изобилуют в академическом издании трехтомной «Истории французской литературы»24. Впервые более объективная оценка Пеги была дана в исследовании В. Е. Балахонова «Ромен Роллан и его время: Жан Кристоф»25, которого можно считать инициатором серьезного изучения Пеги в СССР. Подробный, хотя и далеко не исчерпывающий отчет о состоянии исследований творчества Пеги в последней трети XX в., переводов и изданий его произведений в СССР и в России дает Даниэль Бонно-Ламот в статье «Пеги в СССР»26. Немалый интерес представляет обзор Ива Авриля «Три советских портрета Пеги»27.

Волошин М. Автобиографическая проза. Дневники. М.: Книга, 1991. С.153-158. Луначарский А. В. Указ. соч. Т. 5. С. 247-258.

24 История французской литературы: В 4 т. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1946-1963. Т. 3. С.546-547.

25 Балахонов В. Е. Ромен Роллан и его время: Жан Кристоф. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1968.

26 Bonnaud-Lamotte D. Péguy en URSS// L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. 1993. N 62. P. 106-115.

27 Avril Y. Trois portraits soviétiques de Péguy // L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. 1993. N 63. P. 170-174.

Нужно сказать, что судьба изучения творческого наследия Пеги в послереволюционной России складывалась неудачно, т. к. для советского периода писатель был слишком «правым», а для постсоветского — слишком «левым».

В 1995 г. по предложению французских коллег в Санкт-Петербурге был создан научно-исследовательский Центр Жанны д'Арк - Шарля Пеги, который возглавил автор настоящего исследования. К тому моменту ей принадлежали практически единственные опубликованные в Советском Союзе статьи, посвященные Ш. Пеги , и ею была защищена кандидатская диссертация «Шарль Пеги — поэт, литературный критик, публицист». Задачей Центра были активизация и координация в России исследований, связанных с творческим наследием Пеги и его временем. Центр стал проводить регулярные конференции междисциплинарного характера (по литературе, истории, культуре) и публиковать их материалы. Центр располагает уникальным для России фондом Пеги, в котором представлена подборка «Двухнедельных тетрадей» (1900-1914), большая часть периодических публикаций французского «Общества друзей Шарля Пеги», раритетные издания первых книг о Пеги у него на родине, большая часть французских университетских исследований о Пеги, литература о современниках Пеги и «Бэль эпок», французской истории 1900-х гг., исследования по медиевистике, в частности о Жанне д'Арк. Собрание этой библиотеки, хранящейся на филологическом факультете Санкт-Петербургского государственного университета, оказалось возможным благодаря поддержке французской ассоциации «Порш», основанной во Франции в 1996 г. и выпускающей свой бюллетень , где публикуются ис

28 Тайманова Г. 1) Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. (Современная мистерия: к вопросу о жанре) // Уч. зап. Тартуск. гос. ун-та. Труды по романо-германской филологии. Проблемы метода и жанра в зарубежных литературах. Тарту, 1988. Вып. 792. С. 99-106; 2) Шарль Пеги и духовная атмосфера его «Двухнедельных тетрадей» // Там же. Проблемы фона и атмосферы в зарубежных литературах. Тарту, 1989. Вып. 871. С. 87-93.

29 Le Porche. Bulletin de l'Association des Amis de Jeanne d'Arc et de Charles Péguy (France, Russie, следования, связанные с именем Пеги, как французских, так и российских ученых. Одним из результатов работы Центра стала публикация перевода двух основных произведений Пеги — «Наша юность» и «Мистерия о милосердии Жанны д'Арк» . Необходимо отметить, что до выхода в свет этого издания на русском языке была выпущена лишь небольшая книжка отрывков

31 из публицистики Пеги, изданная б Великобритании . Совсем недавно в издательстве «Русский путь» вышла книга переводов отрывков из прозы и поэзии Пеги, одним из составителей которой является Н. Струве. Переводы выполнены С. Аверинцевым, Ю. Гинзбург, Н. Струве .

На родине Пеги судьба исследований его наследия, естественно, складывалась иначе. Если при жизни писателя можно было говорить о его непризнанное™ и неизвестности, то в течение почти ста лет, прошедших со дня его гибели, интерес к его творчеству как во Франции, так и во всем мире постоянно растет. Заметим, что для узкого круга читателей и сотрудников «Двухнедельных тетрадей» уже при жизни Пеги его фигура была культовой. Здесь интересно привести портрет Пеги, представленный Р. Ролланом в седьмой книге «Жана-Кристофа»: «Это был писатель, обладавший железной логикой, стойкой волей, всего себя отдававший служению высшей морали, служению бескорыстному и готовый пожертвовать во имя ее целым миром и самим собой <.> он поклялся бороться за идею чистой, героической и свободной Франции, авторитет которой признали бы не только во Франции, но и во всей Европе. Он твердо верил, что настанет день, когда все поймут, что он вписал в историю французской мысли одну из самых смелых страниц, и он не ошибся» . Понятно, что друзья и соратники Пеги старались сделать все

Pologne, Finlande).

30 Пеги Ш. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д 'Арк.

31 Пеги Ш. Фундаментальные истины. London: Overseas Publications Interchange Ltd., 1992.

32 Пеги Ш. Избранное. Проза. Мистерии. Поэзия. М.: Русский путь, 2006.

33 Роман Р. Собр. соч. Т.14. С. 636. возможное, чтобы имя писателя стало широко известно. В первые же годы после гибели Пеги появляются отклики на его смерть — от знаменитых слов М. Барреса («Он погиб с оружием в руках, встретив смерть лицом к врагу <.> так он вошел в ряд героев французской мысли. Его жертва преумножает значение его творчества <.> Погибший стал вождем, более чем когда-либо он приобрел силу воздействия, сегодня он живее всех живых»)34 до скромного свидетельства одного из солдат его роты Виктора Будона35.

Среди первых работ, посвященных Пеги, назовем эссе из сборника Д. Галеви «Новые мэтры» (1914) , куца вошли также работы о Роллане, Сюаресе и Клод еле. В 1918 г. Галеви вновь обращается к этому эссе, переделывает его и создает на его основе книгу «Пеги и "Двухнедельные тетра

37 ди"» . В 1940 г. он готовит одноименную книгу, но «почти полностью обло новленную» . Это издание до сих пор является настольной книгой всех пе-гиистов и содержит подробную информацию о биографии и ключевых моментах жизни и творчества Пеги, таких как Дело Дрейфуса, создание «Тетрадей», дружба с Р. Ролланом, работа над образом Ж. д'Арк, обретение веры, отношения с современниками. Свидетельство Галеви тем более ценно, что это свидетельство человека, который сам обладал незаурядным талантом писателя и историка, автора трудов о Ницше, Мишле, Прудоне, о рабочем движении во Франции. Галеви активно сотрудничал в журнале Пеги и был его постоянным собеседником и оппонентом, о чем свидетельствуют такие крупнейшие произведения Пеги, как «Наша юность» и «Викгор-Мари, граф Гюго», в значительной мере построенные на диалоге с Галеви.

34 Barrus M. Charles Péguy mort au champ d'honneur // Feuillets mensuels de l'Amitié Charles Péguy. 1954. N41. P. 4.

35 Boudon V. Mon lieutenant Charles Péguy, juillet, septembre 1914. Paris: Albin Michel, 1964.

36 Halévy D. Quelques nouveaux maîtres. Moulins: Les Cahiers du Centre. 1914. Fasc. 59-60. Février-mars.

37 Это издание стало библиографической редкостью и осталось недоступным автору работы

38 Halévy D. Péguy et les Cahiers de la Quinzaine. P. 9.

Не менее ценными для первого знакомства с биографией и творчеством Пеги являются свидетельства его однокашников, сотрудников «Тетрадей» братьев Жерома и Жана Tapo39, воспоминания г-жи Женевьевы Фавр40, сборник переписки с различными корреспондентами и записи бесед с Пеги его другом Жозефом Лотом41, профессором лицея Кутанс и издателем «Бюллетеня университетских профессоров-католиков», воспоминания типографа, подписчика «Тетрадей» Лукаса де Песлуана42. Особое место в пегиане занимает его переписка с разными корреспондентами — Ален-Фурнье, Ж. Маритеном, Дом Л. Байе, Л. Жилле43.

Среди всех свидетельств друзей и современников особо выделяется труд Р. Роллана, опубликованный в 1944 г.44 Роллан начинает свою книгу с введения, которое носит название «Carmen Saeculare. — L'An Mil-neuf-cent» и дает подробную картину состояния французского духа в переломную эпоху рубежа веков. Это капитальное исследование творчества Пеги на фоне того кризиса гуманизма, который охватил Европу в начале XX в. и вылился в трагедию Второй мировой войны. Тонкий критик и талантливый писатель, Р. Роллан анализирует как издательскую, так и литературную деятельность Пеги и отдает должное его личности, оказавшей очищающее влияние на духовную атмосферу Франции конца XIX - начала XX в. Он пишет: «Мы погибли бы от удушья и горя без неукротимого упорства Пеги»45. В двух томах своей книги Роллан постарался коснуться всех аспектов личности, деятель

39 Tharaud Jerome et Jean. Notre cher Péguy. En 2 vol. Paris: Pion; Nourrit, 1926.

40 Favre G. Souvenirs sur Péguy (1903-1914) // Europe.1938. N 182.15 fevrier. P. 147-169; N 183. 15 mars. P. 319-344; N 184.15 avril. P. 475-503.

41 Péguy Ch. Lettres et entretiens. Paris: L'artisan du livre, 1927 ; Edition modifiée: Editions de Paris, 1954.

42 Peslouan L. de. Hommage à Charles Péguy // Lettre. Paris: Gallimard, 1929. P. 24-29.

43 Reclus M. Le Péguy que j'ai connu. Avec 100 lettres de Charles Péguy 1905-1914. Paris: Hachette, 1951. Péguy au porche de l'Eglise. Correspondance inédite Jacques Maritain — Dom Louis Baillet. Paris: CERF, 1997.

44 Rolland R. Péguy: En 2 vol. Paris: Albin Michel, 1944.

45 Ibid. T. I. P. 85. ности, творчества Пеги, но при этом особенно пристального внимания заслуживают страницы, посвященные Пеги-социалисту и Пеги-издателю. Однако труд Роллана не преследовал научных или литературоведческих целей: жанр этого произведения близок скорее к «Героическим жизням», написанным им в начале века. В то же время книга носит и автобиографический характер: ее ценность заключается именно в том, что автор воспроизводит а ней живой образ человека, которого он знал и любил, несмотря на все разногласия, приведшие в конечном итоге к их разрыву. Роллан делает акцент именно на своеобразии личности Пеги, полностью проявившейся в его творчестве. Это творчество автор рассматривает как Монолог писателя, как его Исповедь, где «открываются те трагические тайны человека, в которых никто - ни Жан-Жак, ни даже Толстой - не осмелился себе признаться»46. При всей своей симпатии и даже восхищении по отношению к Пеги Роллан не избегает ни критической ноты, ни суровых оценок. Он пишет и о гордыне писателя, и о его известной ограниченности, субъективизме, предвзятости.

С нашей точки зрения, особого внимания в книге Р. Роллана заслуживают страницы, посвященные Мистериям о Жанне д'Арк. Будучи сам талантливым художником и тонким ценителем литературы, Роллан сумел оценить по достоинству художественный дар Пеги, показав, что гений писателя раскрылся в полной мере тогда, когда тот вернулся к вере своего детства. Глава, посвященная эволюции образа Жанны д'Арк у Пеги и названная «Благодать и гениальность», занимает самое большое место в двухтомнике Роллана. Здесь автор проницательно оценивает художественное видение Пеги исторического персонажа, впервые пишет о художественном методе «присутствия», свойственном Пеги и развившимся под влиянием Мишле. И хотя Роллан не пишет непосредственно об историческом видении Пеги, его анализ Драмы и

46 Ш. Р. 8.

Мистерии, посвященных Жанне, наводят на размышления о преломлении истории в художественном творчестве. Роллан пишет о Пеги: «Он обладает интеллектуальным даром извлекать из знания прошлого изумительное присутствие настоящего (и в этом даре сочетаются бергсонистское и христианское мироощущения)»47. Огромное значение труда Р. Роллана заключается в его творческом посыле, в том, что он, обращаясь к ключевым моментам творческой биографии Пеги, побуждает исследователей продолжить размышления над затронутыми писателем проблемами.

Современники Пеги не знали и половины из того, что им было написано: в течение двадцати лет писатель сохранял в коробках все неизданные им рукописи, которые увидели свет уже только после его смерти, благодаря усилиям семьи, друзей и историков литературы. Ими проделана огромная работа по популяризации и публикации произведений Пеги. Следует сказать, что неопубликованные при жизни труды Пеги составляют нерасторжимое единство с его опубликованными работами в силу поразительной цельности всего его творчества. Не случайно Пеги писал: «Можно начать публикацию моего собрания сочинений хоть с завтрашнего утра. <.> Во всех моих старых тетрадях нет и слова, которое я бы изменил»48. В начале 60-х годов в Орлеане открылся Центр Шарля Пеги, который приобрел все архивы «Двухнедельных тетрадей» и большую часть рукописей Пеги и который стал Меккой всех пегиистов. С этого времени начинается методичное университетское исследование творчества Пеги. Постепенно, по мере накопления мемуарного, биографического, архивного материалов, интерес исследователей стал концентрироваться на более специальных проблемах творчества и мировоззрения писателя. Появились специализированные исследования, посвященные его социалистическим и утопическим идеям, публицистике, фи

47Пж1 Р. 193.

48 Пеги Ш. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. С. 99. лософии, теологии и т. д. В то же время сама публикация текстов Пеги нуждалась в упорядочивании. Заслугой Ж. Виара стало издание под эгидой Орлеанского центра книги «Неизданные произведения Ш. Пеги»49. В ней он сумел классифицировать неизданные тексты Пеги, навести порядок в его разрозненных рукописях и воссоздать в полном объеме такие важные его произведения, как «Нанта родина» и «О положении партии интеллектуалов». На основании опубликованных им материалов автору удалось показать, что Пеги это не просто католический поэт, как считали многие, и не только участник социалистического движения, как думали прежде, а крупный писатель и мыслитель. Ж. Виар опубликовал размышления Пеги о тоталитарном государстве, интеллектуале в роли политического вождя, личной и публичной жизни человека, об искусстве и промышленности, философии производителей, философии искусства литературы, об отношении философии и христианской веры, старении и революции, показав, таким образом, ту эволюцию, которая проделала мысль Пеги с момента работы над диссертацией до момента создания «Клио». Многочисленные публикации Ж. Виара, в том числе и его главная книга «Философия литературного искусства и социализм по Пеги»50, ставили своей целью не только вернуть имя Пеги в русло республиканских традиций, но и показать благодаря ему, каким был настоящий французский социализм, заброшенный марксизмом на свалку современности. Работы Виара носят ангажированный характер, и с ним университетское литературоведение обращается к политическим, этическим и религиозным спорам современности.

В духе Виара, ориентированного на пропаганду социалистических идей Пеги, писал и Ж. Бастер. Его книга «Неизвестный Пеги»51 представляет со

49 Viard J. Les oeuvres posthumes de Charles Péguy. Avec la publication des textes de prose du fonds Orléanais. Paris: Minard, 1969.

50 Viard J. Philosophie de l'art littéraire et socialisme selon Péguy: These. Paris: Klincksieck, 1969.

51 BastaireJ. Péguy tel qu'on l'ignore. Paris: Gallimard, 1973. бой подборку текстов Пеги, характеризующих его как революционера, социалиста, анархиста, философа, патриота и христианина. Вторая книга Ж. су

Бастера «Пеги инсургент» исследует творчество и деятельность писателя с точки зрения его отношения к социализму. Исследователь показывает Пеги как противника «современного мира», восстающего против удела современного человека, утратившего свободу, угнетенного всем укладом своей жизни и труда. Пеги предстает нонконформистом, не принимающим окружающей его современности — капитализма и империализма, буржуазности и сциентизма, клерикализма, элитарного образования и идеологии культуры, ведущим борьбу против бесчеловечности «современного мира» сначала с помощью социализма, потом христианства. Ж. Бастер подробно останавливается на особенностях социализма Пеги, его революционного патриотизма, неприятии им идеалистической теологии и определяет его позицию как позицию верующего анархиста. Анализируя произведения, написанные Пеги после 1910 г., Бастер приходит к выводу, что до конца своих дней Пеги оставался верным социализму, философии Бергсона, революционным патриотом и пророком.

Одной из первых написанных в русле университетского литературоведения была работа Б. Гийона «Пеги»53, которая удачно сочетает исследование биографии Пеги с литературоведческим анализом его произведений. Это строго документированное исследование, опирающееся на актуальные для того времени архивные данные, позволяет представить творчество Пеги во всем его многообразии. Комплексный подход автора к личности и творчеству Пеги позволяет ему создать некий синтез, где Пеги, писатель и поэт, образует органичное целое с Пеги-издателем, а социализм писателя напрямую связывается с его христианскими идеями. Б. Гийон останавливается и на отноше

52 Bastaire J. Péguy l'insurgé. Paris: Payot, 1975.

53 Guyon B. Péguy. Connaissance des lettres. Paris: Hatier, 1973. нии Пеги к церкви, показывая, что, вернувшись к вере, писатель продолжал до конца своих дней оставаться антиклерикалом. Книга Б. Гийона носит общий и в какой-то мере компилятивный характер, но замечательна своей скрупулезностью и справочным аппаратом.

Из крупных биографий Пеги, вышедших в относительно недавнее время, стоит отметить монографию Робера Бюрака (издателя и комментатора трехтомного собрания прозы Пеги в «Библиотеке Плеяды») «Шарль Пеги. Революция и благодать»54. Эта серьезная научная биография Пеги подводит итог почти тридцатилетним изысканиям целой плеяды пегиистов, появившихся во Франции после Второй мировой войны. Особенностью данной работы по сравнению с биографиями Пеги, написанными предшественниками, является основанное на уникальном знании текстов новое прочтение фактов жизни писателя, которое многое объясняет в его творчестве. Р. Бюрак создает выпуклый, живой образ писателя со всеми противоречиями и слабостями, но в то же время удивительно притягательный и масштабный. Книга описывает историю освобождения личности, трагедию человека, искушаемого смертью, адюльтером, счастьем, литературной славой, разрывающегося между верностью своим юношеским убеждениям и вошедшим в его сердце, благодаря мучительному духовному опыту, любви и благодати. Свободомыслящий социалист, интернационалист, страстный дрейфусар, противник политиканства и демагогии, враг пацифизма и милитаризма одновременно, моралист, человек, стоящий у истоков христианского обновления,—таким предстает Пеги на страницах этой книги.

Утверждая, что все произведения Пеги — это «произведения, написанные на злобу дня», Б. Гийон писал: «Наилучший способ понять их — это написать историю "Двухнедельных тетрадей" в строго хронологическом по

54 Burac R. Charles Péguy: La révolution et la grâce. Paris: Robert Laffont, 1994. рядке, где рассмотрение каждого произведения Пеги и его сотрудников предварялось бы точным анализом вызвавших его обстоятельств и завершалось бы последовавшей на него реакцией. Это был бы увлекательный труд, дающий сверх того широкую панораму политической, интеллектуальной и духовной жизни Франции за десять лет. Такая история еще не написана»55. Книга Ф, Лехтера «Пеги и его "Двухнедельные тетради"»56 как раз представляет собой первое строго документированное систематическое исследование истории «Тетрадей» Пеги. Акцентируя в своей книге политическую ангажированность издателя «Тетрадей», Ф. Лехтер сумел внимательно проследить внутреннюю эволюцию Пеги, освободив представление о нем от таких штампов, как националист и предатель. Чешский исследователь первым заговорил о значении пророчеств Пеги, видевшего в рационализме опасность неизбежного наступления тоталитаризма на литературу, искусство, образование, гуманитарные науки, как и гонения на верующих со стороны государства. Выявляя актуальность политических воззрений издателя «Тетрадей», Ф. Лехтер уделяет особое внимание углублению метафизического мировоззрения Пеги на протяжении всей его жизни. Автор книги не акцентирует какие-нибудь отдельные аспекты творчества Пеги, но, показывая его во всем многообразии и с массой ценных деталей, касающихся как жизни самого Пеги, так и его окружения, дает неоценимый материал для дальнейшего, более специального исследования проблематики творчества Пеги.

Естественно, что в католической Франции наиболее глубоко и интенсивно стали развиваться исследования, рассматривающие религиозные аспекты мировоззрения Пеги с теологической точки зрения. В период между двумя мировыми войнами, на волне обновления томизма рождается журнал «Эспри» (1932), основателем которого был Э. Мунье (1905-1950). Перу Му

55 &иуоп В. Ор. сЛ. Р. 86.

56 ЬакЫег Р. Ор. ей. нье (в соавторстве с сыном Пеги Марселем и Г. Изаром) принадлежит книга

57

Концепция Ш. Пеги» (1931) .В предисловии к книге говорится о том, что настало время обобщений, философские пророчества Пеги неисчерпаемы и плодотворны для последующих поколений философов. «Настанет день, и он уже близок, — пишет Мунье, — когда один из наших самых великих поэтов го и пророков будет оценен по достоинству» . Мунье можно назвать первооткрывателем всей глубины смысла духовного послания Ш. Пеги, еще мало в ту пору известного широкой публике. Философу и публицисту Мунье было особо близко свойственное Пеги мироощущение, в котором тесно переплетаются небесное и земное. Подобно ему Мунье прекрасно понимал, как важно не потерять в повседневной рутине политических дискуссий духовность и сознание вечного. Кроме того, он, как и Пеги, ощущал угрозу надвигающейся войны и искал образ героя-освободителя. Оба мыслителя имели крестьянское происхождение и сходные католические корни, но если Пеги, пройдя период увлечения социализмом, вернулся к религии, то Мунье остался близок идеям христианского социализма. Философия Пеги оказала существенное влияние на Мунье. Особенно близким ему было размышление о духовной (или, согласно Пеги, «моральной») революции, идеями которой был проникнут журнал «Эспри». Развивая мысли Пеги в русле персонализма, Мунье и его журнал намеревались содействовать развитию литературы, поэзии, искусства и через них выразить основные требования «личностной» философии. Таким образом, можно считать, что Мунье не только воспринял философию Пеги, но развил те ее положения, в которых говорится о божественной природе художественного творчества и его влиянии на историю. Благодаря Мунье дух Пеги проник в среду журнала «Эспри» и оказал глубокое влияние на его сотрудников.

57 Mounier Е„ Péguy M., Izard G. La pensée de Charles Péguy. Paris: Le Roseau d'Or, 1931.

58 Ibid. P. УШ.

Альбер Бегэн, сменивший Мунье на посту издателя «Эспри» после его смерти, окончательно определил место Пеги в европейской литературе как одного из величайших пророков современности. Практически всю свою жизнь Бегэн занимался творчеством Пеги и в послевоенные годы сотрудничал в изданиях, выходящих под эгидой «Амитье Пеги», публиковавших исследования о Пеги начиная с 1948 г. Автор многочисленных статей о Пеги, Бегэн также написал книгу «Молитва Пеги»59, в которой, сосредотачиваясь на теме молитвы, рассматривает творчество Пеги с сугубо религиозной точки зрения, его интересуют в творчестве Пеги такие понятия, как причастие, проповедь, литания, благодать и т. п. В центре внимания Бегэна находится прежде всего поэтическое творчество Пеги, в 1944 г. он посвящает большое исследование поэме «Ева»60. Бегэн был и инициатором публикации неизданных текстов Пеги. В 1956 г. он издает на основании своих текстологичесих разысканий полное издание «Мистерии о милосердии Жанны д'Арк»61, дополненное двумя неопубликованными ранее актами пьесы.

Именно Бегэн подсказал А. Руссо идею создания книги «Пророк Пеfi) ги» . Руссо пишет, что с момента публикации трудов Э. Мунье и А. Бегэна исследования творчества Пеги приобретают более научную и специальную ориентацию. Сам Руссо предваряет свою книгу замечанием о том, что критикам еще предстоит продолжить тот путь, который он только начинает, углубить некоторые из намеченных им тем и начать исследование новых, причем потребуются усилия как литературных критиков, так и ученых — теологов63. Автор отказывается от хронологического порядка в своем исследова

59 Béguin A. La prière de Péguy. Neuchâtel: La Baconnière; Paris: Seuil, 1942.

60 Béguin A. L'Eve de Péguy. Paris: Cahiers de l'Amitié Charles Péguy, 1948.

61 Béguin A. Le Mystère de la Charité de Jeanne d'Arc, avec deux actes inédits. Paris: Le Club du meilleur livre, 1956.

62 RousseauxA. Le prophète Péguy: (Introduction à la lecture de l'oeuvre de Péguy). Genève; Neuchâtel: La Baconnière, 1942. P. 1 / Le Poète de l'incarnation.

63 Ibid. P.10. нии и анализирует творчество Пеги во всей его целостности, выделяя такие главные темы, как человек и вечность, необратимость времени, вера и ересь Пеги, земная история, тайна события, Пеги — пророк Инкарнации. Из этого перечисления явствует, что работа Руссо носит в первую очередь философ-ско-теологический характер, что, однако, не исключает помещения наследия Пеги в некий литературный контекст, в котором упоминаются имена Пруста, Жида, Бодлера и Нерваля, исповедовавших культ мгновения, запечатленного в памяти. Однако следует заметить, что сопоставление Пеги с указанными авторами носит мимолетный и поверхностный характер, который, впрочем, определяется сознательно суженными автором рамками исследования.

Одним из фундаментальных трудов, исследующих религиозные воззрения Пеги можно считать монографию известного французского теолога отца Пия Дюплуайе «Религия Пеги»64. Отличительная черта этой книги — соединение литературы и теологии в одном исследовании. Как пишет сам автор, ее названием могло быть «О положении литературы в теологии», если пользоваться терминологией самого Пеги65. Ученый подробным образом исследует все ключевые моменты духовного становления Пеги сквозь призму религиозного сознания. Таким образом, и социализм Пеги, и его участие в Деле Дрейфуса, и его отношение к «современному миру», и, самое главное, его художественные принципы рассматриваются отцом Дюплуайе с точки зрения католической доктрины. Однако автора, к счастью, нельзя упрекнуть в догматизме. Он с пониманием относится к «протестантизму» Пеги и, в отличие от многих теологов, как современников писателя, так и принадлежащих к последующим поколениям, не стремится заклеймить его как еретика, а старается понять корни расхождения писателя с Церковью и проникнуть в глубину его религиозной концепции во всем ее своеобразии. Исследователь в

64 Duployé P. La religion de Péguy. Paris: Klincksieck, 1965.

65 Ibid. P. I. полной мере понимает и оценивает художественный дар Пеги и подходит к анализу его творчества с критериями не только теолога, но литературного критика. Очень важно отметить, что в этом обширном исследовании одна из глав носит название «Исторические концепты» и рассматривает такие понятия, как событие, революция, поколения, классическое наследие, модернизм, которые составляют основу исторической концепции Пеги. Большое внимание автор уделяет и «пророческим» произведениям Пеги, таким как «Клио», «Наша юность» и «Мистерия о милосердии Жанны д'Арк», подчеркивая антирационалистический дух исторического видения Пеги. Все же теологическая направленность этого труда не дает возможности всестороннего и объективного анализа художественного творчества Пеги. А глава, посвященная истории занимает совсем незначительное место во всей монографии (40 страниц из 700). Безусловно, тема истории в творчестве Пеги, не является центральной темой книги П. Дюплуайе.

Если продолжить анализ тех исследований, от которых мы отталкивались в нашем анализе исторической концепции Пеги, то необходимо остановиться на двух работах известного исследователя творчества Пеги Ж. Ониf\f\ fH мюса — «Пеги и тайна истории» и «Введение к «Трем мистериям» Пеги» . Уже само название первой книги говорит о том, что ее автор выделил историческую тему в творчестве Пеги как отдельный предмет исследования. Автор подробно останавливается на отношении Пеги к истории как науке в свете неприятия им позитивизма и подходит к его метафизическому пониманию истории. Ж. Онимюс подчеркивает влияние Бергсона на историческое видение Пеги и показывает, как это видение проявляется в его публицистическом и художественном творчестве. Он прослеживает генезис и эволюцию образа Клио в текстах Пеги и показывает, как в диалогах с Клио Пеги развивает

66 Onimus J. Péguy et le Mystère de l'histoire. Paris: Cahiers de l'Amitié Ch. Péguy, 1958.

67 Onimus J. Introduction aux «Trois Mystères» de Péguy». Paris: Cahiers de l'Amitié Ch. Péguy, 1962. свою историческую концепцию, главной составляющей которой является мистическое мировосприятие, согласно которому историческое событие не является фактом с фиксированной датой, а представляет собой местом встречи пошлого и настоящего, определяемого Божественным провидением. Основная ценность книги Ж. Онимюса заключается в том, что он представляет Пеги как крупного философа истории. Благодаря этой работе у нас появилась возможность развивать мысль об историософском характере творчества Пеги, исходя не только, как это делает автор книги, из произведений, где сама Клио или размышления Пеги о ней присутствуют эксплицитно, а основываясь также на имплицитном присутствии исторического сознания у Пеги в любом из его произведений.

В книге, посвященной мистериям Пеги, Ж. Онимюс не ведет непосредственный разговор об истории. Но поскольку центральной фигурой этих Мистерий является исторический персонаж — Жанна д'Арк, — историческая тема, безусловно, присутствует в рассуждениях автора. В поле его зрения оказывается религиозная составляющая исторического видения Пеги. Одной из центральных тем становится тема Инкарнации. Ж. Онимюс пишет о трагизме веры Жанны и, соответственно, самого Пеги. Он показывает, как на протяжении трех Мистерий Жанна приходит к некому смирению, и пытается объяснить эволюцию ее образа стремлением самого Пеги смириться с католической доктриной. Большое внимание уделяется соответствию героини, созданной Пеги, ее историческому прототипу и образу канонизированной святой, что заставляет нас задуматься о возможности и плодотворности изображения Божественной истории в художественном творчестве.

Изучая философский взгляд Пеги на историю, нельзя не углубиться в истоки его философского мировоззрения, и в этом отношении фундаментальное значение имеет труд Андрэ Анри «Бергсон— учитель Пеги»68. Главная задача, которую ставит перед собой автор, — показать плодотворное взаимовлияние Пеги и Бергсона, а не только повторить за всеми, что Пеги был учеником и последователем Бергсона. На эту мысль автора навело параллельное прочтение «Мистерии о милосердии Жанны д'Арк» и «Двух источников морали и религии». А. Анри прослеживает превращения бергсони-анской философии в творчестве Пеги, показывая, что, отталкиваясь от идей учителя о времени, длительности, памяти, творческом порыве, Пеги создает свою собственную философию, которая становится инструментом его художественного творчества.

Говоря о специальных исследованиях, связанных с темой истории в произведениях Пеги, необходимо остановиться на диссертации известной исследовательницы его творчества Ф. Жербо. Ее двухтомный труд озаглавлен «Письмо и история в творчестве Пеги»69. Автор ставит перед собой задачу выявить связи между художественным почерком Пеги и его видением истории. Она стремится показать, что художественный метод Пеги, благодаря которому в его произведениях проступает история, является неким культурологическим символом эпохи, наступающей на смену позитивизму. Поэтому Ф. Жербо берет за основу противопоставление художественного мировоззрения Пеги существовавшим в ту пору устойчивым представлениям, принятым в литературной критике и исторической науке позитивистского толка (Г. Лансон, Э. Лависс, Ш. Сеньобос, Ш. Ланглуа). Она подробно рассматривает такие понятия, как документ, текст, критика, и показывает, что их значения совершенно по-разному истолковываются у ученых-позитивистов и у Пеги. В своей работе автор касается вопросов исторической истины, собы

68 Henry A. Bergson maître de Péguy. Paris: Elzévir, 1948.

69 Gerbod F. Ecriture et histoire dans l'oeuvre de Péguy : En 2 vol. Lille: Service de reproduction des thèses, 1981. тия, исторического свидетельства, памяти, исторического героя и т. п. Далее Ф. Жербо пытается свести исторический дискурс к филологическому и показать, что относительно творчества Пеги это суть одно и то же. Именно это нам показалось самым существенным и интересным в данном исследовании. Во второй части работы исследователь анализирует огромный текстологический материал и пытается выявить принципы организации текстов Пеги на основе семиотического метода, и в этом мы видим некоторую ограниченность данной работы, тем более что, с нашей точки зрения, в ней прослеживается явный дисбаланс между небольшой историко-литературной частью и довлеющей структуралистской.

Продолжая обзор работ, касающихся исторического видения Пеги, остановимся на двух монографиях замечательного французского филолога С. Фрэсс «Пеги и античный мир»70 и «Пеги и Средние века»71. Выбор тем французской исследовательницей не случаен, поскольку обе эти эпохи мировой истории всегда находились под пристальным вниманием Пеги.

Помимо всеобщего интереса к античности, распространенного среди европейской интеллигенции на рубеже веков, Пеги испытывал по отношению к классической культуре особые чувства. Он сам успел получить классическое образование, поскольку в 1880-гг. во французских лицеях уделяли большое внимание преподаванию греко-латинской культуры (les humanité ). Но уже в самом начале XX в. система образования реформируется, что приводит к отмене обязательного ранее экзамена по латыни и греческому. Для Пеги этот факт стал знаком наступления «варварства». И дело было даже не в том, что, как справедливо считал Пеги, без античного образования не может быть интеллигента, а в том, что без постижения античной культуры и истории (античного града) невозможно воспитание гражданина, который бы

70 Fraisse S. Péguy et le monde antique. Paris: Armand Colin, 1973.

71 Fraisse S. Péguy et le Moyen Age. Paris: Honoré Champion, 1978. верно воспринимал современную историю и строил бы новый Град Гармонии.

Основным достоинством работы С. Фрэсс является то, что она рассматривает античность как призму, сквозь которую Пеги видит современность. Логика автора безупречна. Она последовательно рассказывает о полученном Пеги образовании, о культе античности в конце XIX в., проявившемся, в частности, в литературе — у таких авторов, как Флобер, Франс, Леконт де Лиль, Эредиа, Ренье, Самэн, Мореас и др., и подводит читателя к тому восприятию античности, которое было свойственно Пеги. Автор останавливается на круге чтения Пеги (Софокл, Эсхил, Аристотель, Гомер, Еврипид) и показывает, что Греция для Пеги — это модель и идеал гражданственности. Что касается Древнего Рима, то это для Пеги — тоже модель, но модель отрицательная. Застой эпохи Древнего Рима ассоциируется у него с застоем «современного мира». Французская исследовательница выявляет такие ключевые для исторического видения Пеги понятия, как противопоставление культуры и варварства, древнего мира и современного. Отдельная часть исследования посвящена Клио как произведению Пеги и древней музе истории, здесь проводится тонкий филологический анализ проявления античной культуры в текстах Пеги. Автор монографии не говорит непосредственно об исторической концепции Пеги и его философском восприятии истории, но, безусловно, дает солидную базу для исследования этой концепции.

Вторая монография С. Фрэсс, посвященная отношению Пеги к Средневековью, чрезвычайно полезна для литературоведов, занимающихся исследованием Мистерий Пеги, посвященных Жанне д'Арк, т. к. изобилует рядом деталей, углубляющих наше представление об эпохе. В предисловии к книге она ставит задачу выяснить то, что связывало автора Мистерий со средневековой культурой и историей. Подчеркивая, что Пеги ни в коей мере не причислял себя к медиевистам, а отводил себе роль хроникера, С. Фресс выделяет те моменты культуры французского Средневековья, которые, попав в поле зрения Пеги, сформировали его представление об этом времени. В первую очередь это великие личности той эпохи — Жанна д'Арк, Людовик Святой и его хроникер сир Жуанвиль, Франсуа Вийон, далее — культ Девы Марии, знаменитые средневековые романы (например, «Тристан и Изольда»), крестовые походы, готические соборы, жизнь средневекового христианского прихода. Из всего этого Пеги создает свой средневековый мир или, вернее, свой миф о средневековом мире и о «старой Франции», которые, как мы покажем в нашей работе, станут в системе мировоззрения Пеги антиподом «современного мира».

79

Работа Ива Вадэ «Пеги и современный мир» не имеет прямого отношения к исторической проблематике в творчестве Пеги. Понятно, однако, что говорить о философии Пеги, не уделив пристального внимания одному из важнейших концептов его мировоззрения — «современному миру», — невозможно. И. Вадэ рассматривает этот концепт во всей его многогранности и ведет свое исследование в русле эволюции политического сознания Пеги от его юношеского увлечения социализмом и мечты об утопическом Граде Гармонии через этапы борьбы с социалистами и интеллектуалами и до итоговых религиозных и философских обобщений. Автор помещает эту эволюцию в широкий контекст общественно-политической жизни эпохи. Сказав, что лучшим определением уд современного мира» у Пеги является его «измена христианству» , И .Вадэ обращает свое внимание на такие актуальные для цивилизации XX в, черты «современного мира», увиденные Пеги, как стремление к наживе, манипулирование массовым сознание, некоммуникабельность, засилье рекламы, дегуманизация науки и литературы. Делая акцент на публицистике Пеги, И. Вадэ не может не остановиться на восприятии истории Пеги и его современниками, и

72 Vadé Y. Péguy et le monde moderne. Paris: Minard, 1965.

73 Ibid. P. 109. здесь опять идет речь о противопоставлении позитивистской и бергсонианской философий. К сожалению, книга И. Вадэ, подробно исследуя концепт «современного мира» применительно к Пеги, так и не выходит за узкие рамки мировоззрения лишь одного мыслителя, хотя понятия «современного мира» и «модернизма» имеют свои корни и получили дальнейшее широкое распространение, став одним из знаков культуры XX б.

Об отношении Пеги к «современному миру», но несколько в другом ключе с позиций постмодернизма писал современный французский философ Ален Финкелькраут в своей книге «Несовременник. Пеги и его прочтение современного мира»74. В отличие от И. Вадэ, стремившегося выявить все грани концепта «современный мир» в творчестве Пеги, философ анализирует отношение Пеги к современному миру с позиций кризиса культуры конца XX ве. Он пишет о невостребованности наследия Пеги, которое представляется ему в высшей степени актуальным в нашем современном мире, и пытается ввести его в интеллектуальный обиход современников. Финкелькрауту импонирует традиционализм Пеги, пиетет по отношению к культуре прошлого. Работа Финкелькраута носит не только философский, но публицистический характер. «Поднимая на щит» идеи Пеги относительно мира, современного писателю, он клеймит все пороки нашего времени.

Помимо монографий несомненный интерес представляет обширная периодика, посвященная отдельным аспектам творчества Пеги. Регулярные и комплексные исследования берут свое начало от создания в 1942 г. и официального признания в 1946 г. «Общества друзей Шарля Пеги» (Amitié Charles Péguy), инициировавшего с 1948 г. издание ежемесячного информационного бюллетеня «Feuillets mensuels, informations. L'Amitié Charles Péguy», приступившего к публикации огромного количества документов, послуживших ба

74 Finkielkraut A. Le mécontemporain. Péguy, lecteur du monde moderne. Paris: Gallimard, 1991. зой для дальнейшего исследования творчества писателя. Во главе издания был Огюст Мартен, чьи усилия по популяризации творчества Пеги привели к созданию в начале 1960-х гг. в Орлеане Центра Шарля Пеги, директором которого он и стал. Центр объединил вокруг себя группу исследователей (Камиль Кониам, Жан-Пьер Дюбуа-Дюме, Роже Секретен, Бернар Гийон, Жан Онимюс, Жак Виар, Апри Гийомен), заложивших основы университетского изучения творчества Пеги. В фондах Орлеанского центра Ш. Пеги хранятся 320 рукописей писателя, 1200 автографов, 8000 писем, адресованных Пеги различными корреспондентами «Двухнедельных тетрадей», тематические подборки из периодических изданий начиная с 1886 г., а также богатый иконографический материал, архивы отдельных исследователей наследия Пеги. Целью «Общества друзей Шарля Пеги» стали публикация неизданных произведений Пеги, стимулирование и координация исследований, связанных с его творчеством, во всем мире. До 1976 г. было опубликовано 216 номеров бюллетеня.

Наряду с деятельностью «Общества друзей Шарля Пеги», издающего периодический бюллетень, с 1980 г. в течение ряда лет под эгидой журнала «Ревю де летгр модерн» стала выходить серия сборников литературно-критических статей о Пеги. Инициатором издания, его автором и редактором была С. Фресс. Сборники носили тематический характер, выходили без соблюдения периодичности, всего вышло шесть номеров75. Тематика сборников охватывала исследование религиозных взглядов Пеги, его деятельности как издателя и журналиста, различных аспектов его отношения к таким французским романтикам, как В. Гюго, Ж. Мишле, А. де Виньи,

75 Lettres modernes. Charles Péguy 1. Polémique et théologie, le «Laudet». Paris: Minard, 1980; Lettres modernes. Charles Péguy 2. Les «Cahiers de la Quinzaine». Paris: Minard, 1983; Lettres modernes. Charles Péguy 3. Un romantique malgré lui. Paris: Minard, 1985; Lettres modernes. Charles Péguy 4. Dialogues de l'histoire. Paris: Minard, 1988; Lettres modernes. Charles Péguy 5. L'Ecrivain. Paris: Minard, 1990; Lettres modernes. Charles Péguy 6. Lectures de Victor-Marie, comte Hugo. Paris: Minard, 1995.

А. де Ламартин и А. де Мюссе, его творческой манеры и стиля. Особо следует остановиться на сборнике этой серии «Шарль Пеги 4. Диалоги об истории», посвященном анализу одного из самых трудных и загадочных произведений Пеги — четырехсотстраничной «Клио», в котором писатель намеревался построить собственную поэтику, теологию и философию истории. Среди авторов сборника были такие маститые пегнисты, как F. Бюрак, Ф. Жербо, Ж. Сабиани, С. Фресс. Впервые здесь дается история создания «Клио», ее генезис, ключевые понятия. Большая часть материала, помещенного в сборник, посвящена отдельным аспектам поэтики данного произведения. В то же время в сборник помещены статьи, затрагивающие философский и теологический аспекты исторических взглядов Пеги. Вне поля зрения исследователей оказался такой важный для Пеги вопрос, как спор с современными ему историками. Кроме того, авторы сборника осознанно подходят к его тематике исключительно с точки зрения одного произведения «Клио», а это составляет хотя и значительный, но отнюдь не исчерпывающий материал для изучения художественно-исторической концепции Пеги.

Возвращаясь к деятельности «Общества друзей Шарля Пеги», отметим, что с 1976 г., когда руководство деятельностью «Общества» перешло к Франсуазе Жербо, его Бюллетень стал выходить ежеквартально и каждый номер стал посвящаться отдельной теме. Тематика этих Бюллетеней чрезвычайно разнообразна, даже беглый обзор номеров последнего пятилетия позволяет говорить о том, что помимо таких традиционных для для пегиистики тем, как Жанна д'Арк76, теология77 и политика78 в творчестве писателя, Пеги-издатель79, рассматриваются темы, обогащающие наше представление о ху

76 L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. Péguy et Isaac (1901-1911). Les éditions de «Jeanne d'Arc». 2001. N 96.

77 L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. Ecriture et théologie. 2004. N 108; Péguy et la théologie. 2005. N 110.

78 L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. Approches politiques. 2004. N 107.

79 L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. Le centenaire des «Cahiers de la дожественной манере Пеги (пейзаж в его произведениях)80, о его взаимоотношениях с современниками (например, переписка)81.

Для нашего исследования неоценимую помощь оказали следующие номера этого издания: выпуск, посвященный столетию драмы Пеги «Жанна 82 д'Арк» , где произведение Пеги подробно и всесторонне рассматривается как историками-медиевистами, так и литературоведами и театральными критиками; юбилейный, сотый номер издания83, посвященный, в частности, истории и памяти, а также проблемам исторического познания в творчестве Пеги; номер, который называется «Пеги и плотская душа»84, и номер, где сконцентрирована подборка современных статей о Пеги-философе истории, касающихся, в частности, отношения Пеги к Мишле и Бергсону, знаменитых Диалогов об истории Пеги, теологии истории, философии истории. Немалый интерес для изучения отношения Пеги к современной ему исторической

85 науке представляет номер, посвященный позитивизму .

О возрастающем интересе к проблемам истории в творчестве Пеги свидетельствует и вышедший в 2002 г. специальный номер журнала, специализирующегося на проблемах интеллектуальной истории «Миль неф сан», который называется «Пеги и история»86. В этот выпуск журнала вошли как публикации маститых авторов (Ф. Жербо), так и молодых исследователей. В номере представлен интересный материал об отношениях Пеги с современquinzaine». 2001. N 93. L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. Jardins. 2004. N 106.

81 L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. Péguy et Maritain. Une amitié à l'épreuve. 2001. N 95; Péguy et Isaac (1901-1911). Les éditions de «Jeanne d'Arc». 2001. N 96; Lettres de Péguy à Camille Bidault. 2005. N 109.

82 L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. Centenaire de la «Jeanne d'Arc» de Péguy 1897-1997.1998. N 82.

83 L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. Centième numéro. Hommages. 2002. N100.

84 L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. Péguy et l'âme charnelle. 2003. N 102.

85 L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. Péguy et les positivismes. 2004. N 105.

86 Mil neuf cent: Revue d'histoire intellectuelle. Péguy et l'histoire. 2002. N 20. ными ему историками Жоржем Сорелем и Габриэлем Моно, о философии истории Пеги, об актуальности исторического видения Пеги для современной политики, об отношении Пеги к свидетельству и хронике в истории.

Из сопоставления степени изученности творческого наследия Пеги в нашей стране и за рубежом со всей очевидностью вытекает необходимость заполнить эту лакуну в отечественном литературоведении. Кроме того, если во многих французских исследованиях, посвященных Пеги, так или иначе затрагивается проблема истории в его творчестве , то не существует ни одной работы, которая была бы полностью посвящена концепции истории во всем многообразии наследия Пеги — поэта, мыслителя, публициста. Более того, ни один автор не рассматривает творчество Пеги в русле философии истории, науки, которая становится все более актуальной и все более взаимосвязанной с литературой88. Все вышесказанное определяет НАУЧНУЮ НОВИЗНУ нашей работы.

При этом появление данного исследования вызвано не только малой изученностью творчества Пеги в России, но и особым интересом, который возник в XX в. на Западе, а в последнее время и в России, к теме истории, проблемам философии истории, различным культурно-историческим концепциям, нашедшим свое отражение в том числе и в литературно-художественных текстах. С. С. Аверинцев в своем предисловии к «Истории религии» А. Меня писал: «В исторических познаниях наших современников и соотечественников есть обширный пробел — это область христианской традиции. Все мы, кажется, пришли ныне к согласию в том, что пробел этот пользы нашему обществу не приносит. Его надо ликвидировать, и каждому,

87 Здесь следует оговорить, что речь идет, прежде всего, не о проблеме изображения истории в художественных произведениях (как это делается в классических исторических романах), а о проблеме ее философского осмысления писателем.

88 Упомянутая выше диссертация Ф.Жербо «Письмо и история в творчестве Пеги», внесшая несомненный вклад в изучение этой проблемы, все же не делает акцента на философии истории Пеги. кто поможет это делать, следует сказать спасибо. Область религиозной культуры по природе своей пограничная, не исчерпываемая до конца ни школьно-богословским или, скажем, религиоведческим, ни историко-культурным подходом. Религиозная вера и культура — вещи по определению различные, однако выступающие в единстве и лишь в единстве могущие быть адекватно

89 и < увиденными» . Исследование исторической концепции христианина, философа и художника Пеги, как нам кажется, отвечает вышеозначенному запросу нашего времени. Все это определяет востребованность творческого наследия Пеги, не рассматриваемого ранее в литературоведении в таком контексте. В этом заключается не только новизна, но и АКТУАЛЬНОСТЬ данной работы.

ПРЕДМЕТОМ исследования является философское осмысление Пеги исторического процесса сквозь призму его художественно-эстетических, религиозных и гражданских взглядов.

ОБЪЕКТОМ исследования является совокупность публицистического и художественного наследия писателя, рассматриваемая как единый мега-текст.

В данной работе мы делаем попытку обобщить на материале как изданного при жизни писателя, так и опубликованного посмертно наследия Пеги его мысли об Истории и поместить его историческую концепцию в некий литературно-философский контекст. Из всего обширного поэтического наследия Пеги, которое, безусловно, может составить предмет отдельного исследования и в котором акцент должен быть сделан на стилистике и поэтике, мы выбрали в качестве объекта нашего исследования «Мистерию о милосердии Жанны д'Арк» как самую репрезентативную для анализа философии истории автора. В связи с этим ЦЕЛЬ работы можно определить следующим

89 www.i-u.ru/biblio/archive/menistreligi/00.aspx. образом: показать специфику философской концепции истории Ш. Пеги на основе комплексного анализа его духовной и гражданской эволюции, проявившейся в публицистическом и художественном творчестве писателя.

Поставленная цель определяет ЗАДАЧИ исследования:

Проанализировать этапы духовного и гражданского становления личности публициста, писателя, философа и соотнести их с духовными исканиями, характерными для эпохи кризиса позитивистской философии.

Проследить генезис и эволюцию таких ключевых концептов историософского тезауруса писателя, как град, современный мир, интеллектуалы, политика, мистика, история, память, событие, эпохи и периоды, временное (земное), вечное (небесное), Инкарнация.

Определить вектор исторического процесса по Пеги и показать специфику соотношения у писателя временных составляющих истории (прошлого, настоящего, будущего), определяющую провиденциальный характер его творчества.

Поместить духовные искания Пеги в контекст духовных исканий его современников, а также рассмотреть их в свете русской историософской мысли.

Проследить эволюцию религиозных взглядов Пеги и их роль в создании таких первостепенных для понимания его исторической концепции произведений, как «Диалоги об истории» и «Мистерии».

Показать как из синтеза религиозно-философских и гражданственно-публицистических и эстетических воззрений Пеги рождаются его особые творческий метод и стиль.

Выявить специфику отношения автора к истории и тексту как к взаимосвязанным и взаимообуславливающим феноменам.

Рассмотреть, как писатель трактует образ Жанны д'Арк в связи с его многогранностью (исторический персонаж, святая, легенда, символ).

Данные задачи определили СТРУКТУРУ нашего исследования. При этом необходимо сказать несколько слов о стиле Шарля Пеги, который заслуживает отдельного разговора и особенностей которого мы коснемся в данной работе. Этот стиль настолько своеобразен, что мы вынуждены в какой-то мере подчиниться его законам, ибо он является прямым отражением авторского способа мышления. Только, следуя за автором по спирали его долгих периодов, постоянно возвращаясь вместе с ним на каждом витке к одним и тем же тезисам и понятиям, можно уловить некое подобие целостной концепции, постоянно им углубляемой и обогащаемой. Таким образом, все творчество Пеги следует рассматривать как некий мегатекст, т. е. «совокупность текстов, которые воспринимаются или исследуются как единое дискурсивное целое, пронизанное общими темами, лейтмотивами, архетипами, символами, ключевыми словами, стилевыми приемами»90. Эта особенность творческого наследия Пеги (нужно заметить, что практически ни в одном его произведении нет ни глав, ни параграфов, ни подзаголовков) в некотором роде повлияла на структуру данной работы, делая бессмысленной какую бы то ни было классификацию его произведений, например хронологическую, тематическую или жанровую.

Работа состоит из вступления, трех глав, посвященных трем составляющим исторической концепции Пеги, и заключения. Библиография насчитывает 345 наименований.

В первой главе «Шарль Пеги и современный мир» мы рассматриваем взгляды Пеги на историю современности (Histoire présente), исходя из его социалистических убеждений и полемики с Ж. Жоресом, и анализируем один из важнейших концептов его философии истории — «современный

90 Этитейн М. Проектный словарь философа. Новые понятия и термины. Философия языка // http: // www.topos.ru /article/3031. Оговоримся, что мы используем термин «мегатекст» применительно к совокупности текстов Пеги, а отдельные его произведения рассматриваем как индивидуальные тексты мегатекста, тогда как общепринято истолковывать «мегатекст» несколько иначе. Например, как мегатекст немецкого романтизма, или мегатекст китайской пейзажной лирики, или мегатекст «лишнего человека» в русской литературе. мир». Вторая глава «Беседы с Клио» посвящена в основном исследованию взглядов Пеги на христианскую историю (Histoire simple). Здесь концепция Пеги рассматривается в связи с исканиями историософской мысли эпохи. Третья глава «Жанна д'Арк: Литература и история» обращает наш взгляд на историю прошлого (Histoire passée) в интерпретации Пеги. Если в первых двух, танах мы делаем попытку обобщить теорешческие построения Пеги в основном на материале его публицистики и пользуемся для этого МЕТОДАМИ культурно-исторического и сравнительно-исторического анализа с элементами социологического подхода, то в третья главе, посвященной художественному воплощению его исторической концепции на примере «Мистерии о милосердии Жанны д'Арк», к названным методам добавляются мифологический метод (А. Ф. Лосев, Е. М. Мелетинский) и метод психона-лиза (К. Г. Юнг).

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ диссертационного исследования состоит в том, что его материалы и результаты могут быть использованы в вузовских курсах и спецкурсах по истории французской литературы, а также при разработке курсов истории журналистики и философии истории.

Основные результаты исследования получили АПРОБАЦИЮ в различных формах: в ряде статей в научных изданиях и журналах; в составлении комментировании и вступительной статье первого в России издания произведений Пеги (Шарль Пеги. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. СПб.: Наука, 2001); в докладах на межвузовских и международных конференциях, организованных филологическим и философским факультетами СПбГУ, РГПУ им. А. И. Герцена, Обществом Поля Клоделя, Обществом друзей Шарля Пеги, Ассоциацией «Порш», Петербургским Центром Жанны д'Арк-Шарля Пеги и Центром французских исследований филологического факультета СПбГУ в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Париже, Руане, Лионе, Орлеане, Хельсинки, Варшаве. Основные положения диссертационного исследования отражены в монографии «Шарль Пеги: философия истории и литература» (СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та; Филологический факультет СПбГУ, 2006).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Шарль Пеги: философия истории и литература"

Заключение

Весь творческий путь Пеги отмечен постоянным развитием и углублением его исторической концепции. В ранние годы, когда Пеги написал историческую драму «Жанна д'Арк», он еще не занимался специально проблемами исторического видения, то есть философией истории. Однако уже в 1905 г. в «Параллельных молящих» Пеги вырабатывает свою художественную интерпретацию истории и, используя законы греческой трагедии применительно к современности, интуитивно приходит к удивительным историческим прогнозам. В 1910-е гг. историческая концепция Пеги начинает приобретать четкие контуры и воплощаться во всех жанрах его творчества: философские эссе («Диалоги об истории», публицистика «Наша юность»), художественные произведения («Мистерия о милосердии Жанны д'Арк», поэма «Ева»).

Своеобразие творческой личности Пеги, выделяющее его на фоне многих современных ему писателей, заключается прежде всего в том, что его интересы выходят далеко за рамки собственно писательства. Наверное, если бы наследие Пеги исчерпывалось лишь публицистическими и художественными произведениями, отражающими только определенную эпоху и осмысляющими только тот пласт истории, к которому принадлежал он сам, его творчество не привлекало бы внимание столь многих исследователей. «Я не могу забыть, что я философ»1, — писал Пеги. Активный участник современ

1 Оир1оуё Р. Ор. сИ. Р. 60. ного ему исторического процесса, Пеги как философ истории и аналитик современности всегда опережает собственно литератора, а публицистические и, казалось бы, сиюминутные выступления писателя на злобу дня подготавливают появление его художественных произведений. «Пеги — мастер в искусстве долгих приготовлений» , — замечает Д. Галеви. Отличительная черта творческой личности Пеги — умение видеть в конкретном факте, историческом событии, в деталях, характеризующих ту или иную эпоху, проявление глобальных и универсальных законов истории. Эту особенность гения Пеги отмечал уже Ромен Роллан применительно к его суждениям о литературе. «У него была склонность (весьма свойственная выпускникам Нормальной школы) поспешно обобщать, исходя из частных и недостаточно изученных случаев, — писал Р. Роллан. — Он оказался поразительно проницательным в отношении небольшого числа великих произведений, которым поклонялся: его старый Корнель (автор Полиэвкта и трех других "славных": есть ли уверенность, что он прочитал остальное?), его Жуанвиль, его Софокл и открытый им для себя Гомер. Но его умозаключения, всегда безапелляционные, даже касающиеся столь почитаемого им античного и особенно греческого мира (о театре и об истории), часто страдали от узости кругозора, то есть неначитанности, и страстной предвзятости» . Справедливо подчеркивая опасность такого рода интеллектуальной генерализации, основанной на малом числе объектов исследования, Р. Роллан тем не менее отдает дань интуиции и прозорливости Пеги. Отталкиваясь в своей публицистике от актуальных событий эпохи, касающихся общественной жизни не только Франции (будь то закон о всеобщем образовании 1881 г., или открытие памятника Ренану, или съезды французских социалистов во главе с Жоресом), но и самых разных уголков

2 Halévy D. Péguy et les Cahiers de la Quinzaine. P. 345.

3 Rolland R. Op. cit. T. П. P. 258. мира (России, Финляндии, Армении, Молдавии, Мозамбика и т. д.), Пеги высказывает суждения, выходящие далеко за пределы и данного события, и его значения для нации и его современников. В каждой своей публицистической работе Пеги включает заинтересовавшую его тему в универсальный общечеловеческий контекст, рассматривая ее с точки зрения всеобщей истории и делая выводы, существенные отнюдь не только для его поколения, но и для всех последующих.

Пеги убежден в существовании всеобщих исторических законов и закономерностей, но видит историю не как хронологически поступательный процесс, подразумевающий эволюцию общества и человека, а как некое спиралевидное движение, внутри которого, удивительно повторяя друг друга, смыкаются разные эпохи. Сохраняя надежду на грядущую моральную революцию, Пеги предлагает вертикальную концепцию истории, где нет последовательного накопления духовных ценностей, а есть стремление человека (христианина) приблизиться к идеалу, персонифицированному в образах святых и Христа, которому те подражают, то есть вписать свою жизнь в историю вечную, небесную. Начав с осмысления той мирской человеческой истории, в которую он был вовлечен лично как журналист, гражданин и политик (прежде всего это дело Дрейфуса), Пеги приходит к осознанию ее неотъемлемости от вечной Священной истории. При этом связующим звеном между земной и небесной историей для него становится таинство Инкарнации, что объясняет подчеркнутый христоцентризм позднего творчества писателя.

Пеги делает акцент на «простой» истории, что означает, во-первых, отказ от историцизма, который Пеги ассоциирует с детерминизмом, академизмом и официозом, во-вторых, интерес не к великим именам и датам, а к простой жизни простых людей, оказавшихся свидетелями тех глубинных исторических процессов, которые приводят к качественным (вертикальным) скачкам в истории. По существу, Пеги возвращается к древней библейской мудрости Екклесиаста, представлявшего историю человечества как смену эпох подъема и спада, которые у нашего автора называются «эпохами» и «периодами». Отметим, что мысль о цикличном характере истории приобретает все большее распространение в наше время, достаточно привести в качестве примера недавнюю работу Д. В. Затонского, посвященную проблемам модернизма и постмодернизма. Развивая идею «об извечном коловращении изящных и неизящных искусств», автор опирается на присущее многим мыслителям разных времен (Дж. Вико, И.-В. Гете, Ф. Ницше, О. Шпенглеру, Г. Броху, Н. Бердяеву, А. Тойнби) понимание духовной истории как едва ли не замкнутого циклического процесса4.

Столь близкий Пеги по мироощущению Н. Бердяев не случайно писал: «У меня в результате испытаний выработалось очень горькое чувство истории. Периодически являются люди, которые с большим подъемом поют: "От ликующих, праздноболтающих, обагряющих руки в крови уведи меня в стан умирающих за великое дело любви". И уходят, несут страшные жертвы, отдают свою жизнь. Но вот они побеждают и торжествуют. И тогда они очень быстро превращаются в "ликующих, праздноболтающих, обагряющих руки в крови". И тогда являются новые люди, которые хотят уйти "в стан умирающих". И так без конца совершается трагикомедия истории»5. Это несколько упрощенческое, но очень наглядное наблюдение русского философа — лишь констатация факта смены эпох. Пеги же интересовал не столько факт такой смены, сколько возможность уловить и почувствовать момент качественного перехода того, что он называл «перерождением мистики в поли

4 Затонский Д. В. Модернизм и постмодернизм. Мысли об извечном коловращении изящных и неизящных искусств. (От сочинений Умберто Эко до пророка Екклезиаста). Харьков: Фолио-Аст, 2000. С. 93.

5 Бердяев Н. А. Самопознание: (Опыт философской автобиографии). М.: Международные отношения, 1990. С. 229. тику». Рассматривая факт изменений, происходящих в лоне Третьей республики, Пеги пишет: «.точно так же как Вторая империя. не была продолжением Первой империи, так и Третья республика исторически реально не является собственным продолжением. Продолжение, продление Третьей республики не означает преемственности принципов Третьей республики. Несмотря на то что в 1881 г. не случилось никакого великого события, я имею в виду события, достойного описания, именно в этот момент нарушилась преемственность внутри Третьей республики. Из республиканской она превратилась в собственно цезаристскую»6. Пеги остро ощущает, что живет в переходный период, и он один из немногих в его время, кто делает попытку не только зафиксировать момент перехода, но и объяснить его причины. «Понимание невероятных трудностей, встающих перед готовым к действию обществом и человеком, вдруг вспыхнет и озарится в нашем мозгу иным, более ярким светом, если только. обратить внимание на то. что в политическом действии, в политике мы незаконно продолжаем череду действий, начатых надлежащим образом в мистике, — пишет он. — Направленность действия зародилась и выкристаллизовалась в мистике, нашла в ней свое начало и свои истоки. Такое действие прекрасно вписывалось в общий ряд. Последовательность действий была не только естественной, не только законной, но и правильной. Однако жизнь идет своим ходом. Действия сменяют друг друга. Мы смотрим через окно вагона. Поезд ведет машинист. К чему же заботиться об управлении.

Жизнь продолжается. Действие непрерывно. Нить наматывается. Нить действия. Направленность действия непрерывна. И в этой последовательности все те же люди, все та же игра, прежние учреждения, прежнее окружение, прежний вид, прежняя обстановка, уже усвоенные привычки, и вот уже

6 Пеги Ш. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. С. 86. не замечаешь, что нить оборвалась. И там за окном, по ту сторону, снаружи, история, события изменились. Стрелка переведена. Игрой, историей событий, человеческой низостью и греховностью мистика превратилась в политическое действие. политика подменила собой мистику. Такова вечная т бесконечно возобновляющаяся история» . Таким образом, Пеги пытается найти универсальный инструмент этического исторического анализа, и проверка эпохи на присутствие в ней мистики как духовного двигателя видится писателю обязательным условием ее оправдания в глазах Истории.

Сегодняшний интерес к творчеству Пеги, а его изучают не только во Франции, но и практически во всем мире, объясняется тем, что оно оказывается одновременно и прецедентным многим современным теориям философии истории и в то же время опровергает некоторые выводы современных нам философов и писателей. В настоящее время и в литературе, и в философии принято много говорить о полной исчерпанности идеи исторического прогресса, конце истории, утрате ею искомого смысла (это прежде всего касается тех, кого принято именовать постмодернистами). Такой современный нам антиисторизм, представители которого говорят о конце истории, когда «нет уже ни времени, ни пространства; они даже не перемешаны, а как бы слиты воедино; и нет более ни Прогресса, ни Регресса, ни вообще человечео ской Истории» , выглядит безнадежно пессимистичным. Пеги же, поставив под сомнение идею материального прогресса, разуверившись в методах современной ему исторической науки, предугадав многие беды XX столетия (прежде всего государственный тоталитаризм и опасность интеллектуального авторитаризма), испытав разочарование в идеалах социализма, развенчав политику и идеологию, испив всю горечь несправедливости мироустройства,

7 Там же. С. 86-87.

8 ЗатонскийД. В. Указ. соч. С. 98. казалось бы, разочаровавшись во всем, сумел найти им альтернативу и оправдание Истории. Его взгляды недалеки от формулы Гегеля, одухотворявшего исторический процесс и писавшего: «Всемирная история есть изображение божественного абсолютного процесса поступательного развития духа в его высших образах, процесса, в результате которого дух достигает своей истины, самопознания»'. Переведя земную историю в плоскость Вечного и Духовного, Пеги обрел ее универсальный, общечеловеческий смысл. Поэтому в его лексиконе превалируют не политика, а мистика, не идеология, а искусство, не ученый, а свидетель, не герой, а святой. Эти постоянно возникающие в его произведениях понятия позволяют рассматривать все творчество Пеги как некий мегатекст, где они постоянно пересекаются и перекрещиваются, углубляя свой смысл и значение. Именно в этих терминах творится настоящая духовная (моральная) история по Пеги, именно благодаря им она видится писателю, несмотря ни на что, в оптимистических красках. Свой исторический оптимизм Пеги обосновывает понятиями Надежды и Веры.

Пеги очень хорошо понимал, что историческая память является функцией власти, определяющей, как следует представлять прошлое, и поэтому приобретает политическое значение, отсюда его инвективы, обращенные к официальным историкам Сорбонны и Высшей нормальной школы, и стремление писать историю художественными методами. Свои назначение и роль как свидетеля и писателя Пеги видит в том, чтобы вписать жизнь своего поколения в анналы вечной истории. «Мы были великими. Мы были величайшими. Но даже в самой нашей нищете и в силу самой нищеты мы хотим быть великими, величайшими в прошлом. Именно потому, что нам никогда не остаться в скрижалях истории, — пишет он. — Если бы у нас, подобно стольким другим, была бы запись в скрижалях истории, если бы у

9 Гегель Г. В. Ф. Эстетика: В 4 т. М.: Искусство, 1968-1973. Т. 4. С. 284. нас, подобно некоторым, была бы запись, соразмерная нашему усилию, нашему намерению, тому, чем мы были в действительности, уж мы бы сумели заплатить за нее цену сполна, и могли бы не настаивать на должном к нам уважении. Мы так дорожим, мы так ценим историческую запись в мирской памяти человечества, что уважение истории нам важнее любого другого почета. . Мы согласны, чтобы над нами смеялись, но мы хотим быть великими в прошлом»10. В этих строках «Нашей юности» говорится о естественной памяти человечества, не опирающейся на академические труды историков.

Еще во времена Третьей республики Пеги в какой-то мере предвосхитил то направление французской исторической мысли, известной школы «Анналов», которое будет представлено в первую очередь именами М. Блока, Л. Февра, Ж. Ле Гоффа и др.11 В дальнейшем, в наше время, идею замены истории исторической памятью будет развивать П. Нора в широко известном

12 коллективном труде «Места памяти» . Отмечая современный процесс преодоления господствующих тенденций историографии XIX и XX столетий, П. Нора пишет: «Мы больше не прославляем нацию — мы изучаем ее славу»13. Речь у Нора идет о таком же, как у Пеги, недоверии к коммеморатив-ной практике официальной историографии, об очищении ее традиций от наслоений, возврате к изначальному, к истокам, к тому, что Пеги называл «простая история».

По мнению другого известного французского историка — Ф. Ариеса, официальная политическая история значительно сузила свой горизонт, пре

10 ПегиШ. Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. С. 203-204.

11 См. об этом подробнее: Споры о главном. Дискуссия о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». М.: Наука, 1993.

12 См.: Франция— память / Пьер Нора, Мона Озуф, Жерар де Пюимеж, Мишель Винок / Пер. с фр. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999.

Цит. по: Хаттон П. История как искусство памяти / Пер. с англ. СПб.: Владимир Даль, 2003. С. 47. дав забвению свои истоки в коллективной памяти. Историческое познание избирательно, но коллективная память устойчива. Если народная нравственность и этикет игнорировались официальной историографией, то они сохранились живыми в устной традиции, что стало так привлекать историков. В сущности, современные историки приходят к выводу о том, что их задача— расшифровка тех мнемонических схем, с помощью которых была сформулирована национальная идентичность той или иной страны. В этом ключе можно рассматривать споры, возникшие в момент выхода в свет «Мистерии о милосердии Жанны д'Арк», и прежде всего полемику Пеги с Фернаном Лоде.

Излюбленные художественные формы Пеги — диалог и полемика. Пеги пишет только о том, что является предметом его полемики с тем или иным оппонентом, а это определяет достаточно произвольный выбор тем, привлекающих его внимание. При этом существенно, что он не столько заостряет внимание на таких классических вопросах философии истории, как смысл и направление исторического процесса, движущие силы и роль личности в истории, сколько, будучи сам художником, размышляет над принципами и способами отображения истории. Самым главным здесь ему представляется непосредственное, свежее восприятие, отказ от обычных методов анализа, приводящих к умерщвлению (в терминологии Пеги— «изнашиванию») предмета анализа, будь то ткань истории или текст. «Как только вы прекращаете работать над вашим произведением, — пишет не без горечи Пеги — .в этот самый момент за работу принимается публика; опрометчивая — опрометчиво, грубая — грубо. И продолжаться это будет долго. Надо надеяться — всегда. Ибо, если бы она как-то раз остановилась, было бы еще хуже. Какой риск, друзья мои. И для произведения, и для автора, какая неудача. Подвергаться такому риску, оказаться в любых руках, самых грубых и подвергаться, таким образом, всевозможным опасностям, или же подвергнуться самому страшному риску — высочайшему риску: не оказаться ни в чьих руках. То есть, по сути, это болезнь или смерть. Таков общий печальный земной удел произведения и события»14. Отождествляя в этих строках художественное произведение и историческое событие, Пеги видит и Историю как некий текст, создаваемый творцом, которого он интерпретирует двояко: и как Творца-Бога, и как творца-художника. И здесь особую роль играет момент Присутствия: как Бог присутствует в каждом своем творении в каждый момент человеческой истории, так и творец-художник присутствует внутри своего произведения, являясь правдивым свидетелем описываемых людей и событий.

Философы могут согласиться, что художественная литература занята осмыслением сути исторического процесса не менее, чем сама философия (об этом свидетельствуют, в частности, многочисленные ссылки в философских работах на Достоевского, Камю, Сартра и т. п.). По масштабу личности и философского мировоззрения Пеги вполне можно было бы поставить в один ряд с этими авторами. Как верующий человек, Пеги не подвергает сомнению вопрос о смысле истории, который был сформулирован одним из крупнейших философов нашего времени Полем Рикером следующим образом: «.христианин— это человек, живущий в двойственной истории; он живет в мирской истории, но одновременно он приобщен к сокровищам Священной истории, "смысл" которой ему понятен, он верит в личную историю, где он ощущает связь виновности с искуплением. Христианский смысл истории в таком случае— это вера в то, что мирская история составляет часть смысла, воплощаемого Священной историей, что в конечном итоге су

14 Péguy Ch. Œuvres en prose complètes. T. Ш. P. 1017. ществует одна история и любая история священна»15. Как истинный поэт, он уверен, что только художник в силах сохранить живую ткань истории и дать читателю возможность присутствовать при описываемых событиях вместе с автором-хроникером. Однако в своей «Мистерии о милосердии Жанны д'Арк» Пеги идет еще дальше: он показывает, что важны не сами хрестоматийные события и герои, а их архетипы в общественном сознании, которые одновременно и вызывают в памяти читателя живую историю, и заставляют думать о современности.

15 Рикер Я. История и истина. СПб.: Алетейя, 2002. С. 112.

Список научной литературыТайманова, Татьяна Соломоновна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1.Пеги Ш. Избранное: Проза. Мистерии. Поэзия. М.: Русский путь, 2006. — 400 с.

2. Пеги Ш. Наша юность: Мистерия о милосердии Жанны д'Арк. СПб.: Наука, 2001. —406 с.

3. Пеги Ш. Фундаментальные истины. London: Overseas Publication Interchange Ltd, 1992. — 104 с.

4. Péguy Ch. Correspondance de guerre de Charles Péguy suivie de lettres de capitaine Claude Casimir-Perier, son compagnon d'arme // Boudon V. Avec Charles Péguy de la Lorraine à la Marne. Paris: Fayard, 1916. — 183 p.

5. Péguy Ch. Deuxième élégie XXX. Paris: Gallimard, 1955. — 434 p.

6. Péguy Ch. Lettres et entretiens. Paris: L'Artisan du livre, 1927. — 211p.

7. Péguy Ch. Œuvres en prose complètes: En 3 vol. Paris: Gallimard, 1987-1992.

8. Péguy Ch. Œuvres poétiques complètes. Paris: Gallimard, 1975. —1610 p.

9. Péguy Ch. Saints de France. Paris: Gallimard, 1941. — 76 p.

10. Péguy Ch. Véronique: Dialogue de l'histoire et de l'âme charnelle. Paris: Gallimard, 1972.

11. Péguy Ch. et Alain Fournier. Correspondance (1910-1914). Présentation et notes par Yves Rey-Herme. Paris: Fayard, 1973. — 271 p.

12. Péguy et Emile Moselly. Correspondance échangée, souvenirs par Emile Moselly // Cahiers Amitié Charles Péguy. Paris, 1966. N 18. — 79 p.

13. Péguy Ch. et Romain Rolland. Une amitié française. Correspondance présentée par Yves Rey-Herme // Cahiers Amitié Charles Péguy. Paris: Albin Michel, 1935. N 10.—106 p.

14. Péguy Ch. et Suarès A. Correspondance. Présentée par A. Saffrey// Cahiers Amitié Charles Péguy. Paris, 1961. N 14. — 86 p.

15. Féguy tel qu'on l'ignore: Textes choisis et présentés par J. Bastaire. Paris: Gallimard, 1973, —371 p.* ♦

16. Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. M.: Coda, 1977. — 342 с.17Аверинцев С. С. Притча // Краткая литературная энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1971. Т. 6. С. 20-21.

17. Анналы на рубеже веков. Антология / РАН. Ин-т всеобщ, истории; Сост. С. И. Лучицкой. M.: XXI век: Согласие, 2002. — 284 с.9Арон Р. Избранное: Введение в философию истории. M.: Per se; СПб.: Университетская книга, 2000. — 543 с.

18. Балахонов В. Е. Ромен Роллан и его время: Жан Кристоф. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1968. — 262 с.2\.Балахонов В. Е. Ромен Роллан и его время: Ранние годы. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1972. — 197 с.

19. Барахов В. С. Литературный портрет: (Истоки, поэтика, жанр). Л.: Наука, 1985.

20. Бахтин M. М. Собр. соч.: В 7 т. М.: Русские словари, 2002. Т. 6: Проблемы поэтики Достоевского, работы 1960-х—1970-х гг. — 799 с.

21. Бахтин M. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1965. — 527 с.

22. Т0>.Бахтин M. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. — 444 с.

23. Бенъямин В. Маски времени: Эссе о культуре и литературе. СПб.: Симпозиум, 2004. — 480 с.

24. Бенъямин В. О понятии истории // Новое литературное обозрение. 2000. №46. С. 81-90.

25. Бенъямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости: Избранные эссе. М.: Медиум, 1996. — 240 с.

26. Бергсон А. Два источника морали и религии. М.: Канон, 1994.

27. Бергсон А. Собр. соч.: В 4 т. М.: Московский клуб, 1992. Т. 1. — 325 с.

28. Бердяев Н. А. Духи русской революции // Бердяев Н. А. О русских классиках. М.: Высшая школа, 1993. С. 75-106.

29. Бердяев Н. А. Самопознание: (Опыт философской автобиографии). JL: Лениздат, 1991. —397 с.

30. Бердяев Н. А. Смысл истории. М.: Мысль, 1990. — 175 с.

31. Бердяев Н. А. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994. — 479 с.

32. Бернанос Ж. Сохранять достоинство: Художественная публицистика. М.: Прогресс, 1988.—435 с.

33. БернарЛ. Общие причины антисемитизма. Харьков: Харьковское русское собрание, 1908. — 16 с.

34. Бернштейн А. И. Современный литературный портрет как жанровая форма мемуаристики. Вильнюс: Мин-во культуры и образования Литовской республики, 1990.

35. Бобок О. А. Романы Марка Твена о европейской истории: Автореф. дис. канд. филол. наук. СПб.: СПбГУ, 2000.

36. Бодлер Ш. Об искусстве. М.: Искусство, 1986. — 422 с.

37. АЪ.Бодлер Ш. Цветы зла. СПб.: Терция; Кристалл, 1999. — 446 с.

38. Брюнетьер Ф. Возрождение идеализма. Одесса: Типо-лит. М. Шпенцера, 1897. —28 с.

39. Брюнетьер Ф. Источник пессимизма. СПб.: И. Юровский., 1895. — 30 с.

40. Владимирова А. И. Франция на рубеже XIX и XX веков: Литература, живопись, музыка, театр. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. — 147 с.

41. Волошин М. А. Автобиографическая проза: Дневники. М.: Книга, 1991. — 416 с.

42. Вольтер Ф. М. А. Философские сочинения. М.: Наука, 1988. — 750 с.

43. Гальцева Р. А. Социальные идеи христианства в XX веке. М.: Наука, 1989. — 282 с.

44. Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии истории. СПб.: Наука, 1993. — 477 с.

45. Гегель Г. В. Ф. Эстетика: В 4 т. М.: Искусство, 1968-1973.55 .Герье В. И. Философия истории от Августина до Гегеля. М.: Т-во «Печатня С. П. Яковлева», 1915. — 268 с.

46. Гиляров А. Н. Предсмертные мысли XIX века во Франции. Киев: Тип. С. В. Кульженко, 1901. — 663 с.51 .Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. Л.: Художественная литература, 1977.

47. Голосовкер Я. С. Логика мифа. Миф о моей жизни // Вопросы философии. 1989. №2.

48. Греков Л. И. Неотомизм философия современного католицизма // Соловьев В. С. Сочинения: В 2 т. М.: Правда, 1989. Т. 2: Чтения о богочеловечестве. Философская публицистика. — 735 с.

49. Гурина Т. Л. Принцип философского и художественного осмысления истории во французском романе 20-30 гг. XX века // Вопросы поэтики литературы и фольклора. Воронеж, 1974.

50. Зенкин С. Н. Французский романтизм и идея культуры. М.: РГГУ, 2002. — 288 с.

51. ЮЛвин А. А. Философия истории. М.: Гардарики, 2000. — 528 с.7{.Ильин И. П. Постмодернизм: Словарь терминов. М.: Инион — INTRA, 2001. —344 с.

52. История французской литературы: В 4 т. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1946-1963. Т. 3. С. 544-547.

53. Исупов К. Г. Русская эстетика истории. СПб.: Высшие гуманитарные курсы РХГИ, 1992. —156 с.1А.Каримский А. М. Философия истории Гегеля. М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 1988. —268 с.

54. Карсавин Л. П. Философия истории. СПб.: АО «Комплект», 1993. — 350 с.1в.Карулина Т. Б. Освальд Шпенглер и немецкая философия истории 20-30-х гг. XXвека: Автореф. дис. . канд. филос. наук / Моск. гос. ун-т. М., 1993. —24 с.

55. Киютин В. Г. Философия истории Аврелия Августина: Автореф. дис. . д-ра филос. наук / Нац. акад. наук Кыргыз. Респ., Ин-т философии и права. Бишкек, 1998. — 35 с.1%.Клодель П. Извещение Марии. М.: Христианская Россия; La casa di Matriona, 1999. —239 с.

56. ЛеГофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М.: Прогресс; Прогресс — Академия, 1992. — 372 с.86Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. М.: Атеист, 1930. — 344 с.87Ленин В. И. Собр. соч.: В 55 т. М.: Госполитиздат, 1958-1965. Т. 2. — 700 с.

57. Лосский Н. О. Интуитивистская философия Бергсона. Пг.: Учитель, 1922.109 с.

58. Лосский Н. О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция.

59. Мелетинский Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. М.: Наука, 1986. —318 с.

60. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976. — 407 с.

61. Мережковский Д. С. Лица святых от Иисуса к нам. М.: Республика, 1997. —365 с.

62. МиитеЖ. Жанна д'Арк. Пг., 1920.

63. МишлеЖ. Народ. М.: Наука, 1965.01 .Мокулъский С. С. Вольтер и «Орлеанская девственница» // Вольтер Ф.М.А. Орлеанская девственница. М.; Л.: Academia, 1935. С. 3-24.

64. Новиков А. В. От позитивизма к интуитивизму. Критические очерки буржуазной эстетики. М.: Искусство, 1976.

65. Нодъе Ш. Жан Сбогар; Бурже П. Ученик; Ален-Фурнье. Большой Мольн. М.: Правда, 1990.

66. Паскаль Б. Мысли. М.: Эксмо-пресс, 2001. — 588 с.

67. Паскаль Б. Письма к провинциалу. СПб.: JI. Ф. Пантелеев, 1898. — 352 с.

68. Петрова Е. А. «Театр революции» Ромена Роллана: (Драмы конца 1890 — начала 1900-х годов и их исторические источники). Саратов: Изд-во Саратов, гос. ун-та, 1979. — 247 с.

69. Петрова Е. А. «Театр революции» Ромена Роллана: (Драмы 1920-1930-х годов). Саратов: Изд-во Саратов, гос. ун-та, 1983. — 173 с.

70. Подгорский А. В. Жанр дневника в английской литературе эпохи Реставрации: Автореф. дис. . д-ра филол. наук. М.: Моск. пед. гос. ун-т им. В. И. Ленина, 1997.

71. Поляков Л. История антисемитизма. Эпоха знаний. М.; Иерусалим: Гешарим, 1998.

72. Попова И. Мистерийные корни русского театра // От текста — к сцене. Российско-французские театральные взаимодействия Х1Х-ХХ веков. М.: ОГИ, 2006.2\.Поппер К. Нищета историцизма. М.: Издательская группа «Прогресс»

73. Балахонова. Л.: Наука, 1986. — 318 с. \ 24.Реизов Б. Г. Французская романтическая историография: (1815-1830).

74. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1956. — 535 с. 125 .Ренан Э. Жизнь Иисуса. М.: Изд-во политической литературы, 1991.

75. Республика словесности: Франция в мировой интеллектуальной культуре. Сб. ст. / Отв. ред. С. Н. Зенкин. М.: Новое литературное обозрение, 2005. — 528 с.

76. Рикер П. История и истина. СПб.: Алетейя, 2002. — 400 с.

77. Роллан Р. Воспоминания. М.: Художественная литература, 1966. — 590 с.

78. Роллан Р. Основание журнала «Двухнедельные тетради» (из книги «Пеги») // Роллан Р. Собр. соч.: В 14 т. М.: Художественная литература, 1954-1958. Т. 14. С. 644-706.

79. Роллан Р. Святой Людовик // Роллан Р. Собр. соч.: В 20 т. Л.: Время, 1930-1936. Т. 13. С. 223-299.

80. Роллан Р. Собр. соч.: В 14 т. М.: Художественная литература, 1958. Т. 14. —832 с.

81. Россия и Запад: Сб. ст. СПб.: СПбГУ, 1996. — 256 с.

82. Рябов А. А. Философия истории и актуальные проблемы русской идеи. СПб.: Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та экономики и финансов, 2003. — 132 с.

83. Сарамаго Ж. Евангелие от Христа. М.: Махаон, 2005. — 444 с.

84. Селибер Г. Шарль Пеги // Русская мысль: Ежемесячное литературно-политическое обозрение. 1915. Т. 10. № 36. С. 32-52.13Ь.Семенов Ю. И. Философия истории: От истоков до наших дней: Основные проблемы и концепции. М.: Старый сад, 1999. — 380 с.

85. Смирнов И. П. Новый историзм как момент истории // Смирнов И. П. Мегаистория. М.: Аграф, 2000. С. 487-527.

86. Соколов Б. Г. Гипертекст истории. СПб.: Санкт-Петербургское философское об-во, 2001. — 192 с.

87. Соколова Т. В. От романтизма к символизму: Очерки истории французской поэзии. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005. — 308 с.

88. Соловьев В. С. Чтения о богочеловечестве // Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. М.: Правда, 1989. Т. 2. С. 5-170.

89. Социальная философия и философия истории: Открытое общество и культура: Материалы науч. конф. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1994. — 226 с.

90. Споры о главном: Дискуссия о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». М.: Наука, 1993. — 208 с.

91. Стародубцева Л. В. Мнемозина и Лета: Память и забвение в истории культуры. Харьков: Изд-во Харьков, гос. акад. культуры, 2003. — 692 с.

92. АА.Степанова Н. Н. Морис Баррес и его творчество: Автореф. дис. . канд. филол. наук. СПб.: СПбГУ, 1991.

93. Тайманова Т., Владимирова А. Спор о Жанне д'Арк: переписка Ш. Пеги и Ж. Маритена // Вопросы филологии. Вып. 4. СПб.: СПбГТУ, 1998. С.114-120.

94. Тайманова Т., Легенъкова Е. О жанровых особенностях произведения Ш. Пеги «Наша юность» // Материалы XXX Межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып. 15. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2001. С. 52-54.

95. Тайманова Т., Легенъкова Е. Шарль Пеги и Французская академия // Материалы XXXV международной филологической конференции. Вып. 4: Французские чтения. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2006. С. 43-51.

96. Сверхжизнь. М.: Наука, 1987. \52.Тойнби А. Дж. Постижение истории. М.: Прогресс, 1996. — 608 с. 153.Тэн И. Происхождение современной Франции: В 5 т. СПб.: Тип. П. Ф. Пантелеева, 1907.

97. Филатова Г. В. Теория романа и проблемы истории в переписке Роже Мартен дю Гара (1920-1930-е годы): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Л.: ЛГУ им. А. А. Жданова, 1987.

98. Философия истории / Под ред. А. С. Панарина. М.: Гардарики, 1999. — 432 с.

99. Фокин С. JI. Жорж Батай в 30-е годы: Философия, политика, религия. СПб.: Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та экономики и финансов, 1998. — 131 с.

100. Франс А. Жизнь Жанны д'Арк. М.; Л.: Земля и фабрика, 1928. — 464 с.

101. Франс А. Из «Литературной жизни» // Франс А. Собр. соч.: В 8 т. М.: Художественная литература, 1957-1960. Т. 8. С. 482-522.

102. Франс А. Преступление Сильвестра Бонара // Франс А. Собр. соч.: В 8 т. М.: Художественная литература, 1957-1960. Т. 1. С. 295-458.

103. Франс А. Сад Эпикура // Франс А. Собр. соч.: В 8 т. М.: Художественная литература, 1957-1960. Т. 3. С. 251-351.161 .Франс А. Суждения господина Жерома Куньяра // Франс А. Собр. соч.: В 8 т. М.: Художественная литература, 1957-1960. Т. 2. С. 525-656.

104. Франция — память / Нора П., Мона О., Пюимеж Ж. де. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. — 325 с.

105. Фрид Я. В. Анатоль Франс и его время. М.: Художественная литература, 1975, —390 с.

106. Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. М.: Праксис, 2002. — 384 с.

107. Avril Y. Trois portraits soviétiques de Péguy // L'Amitié Charles Péguy: Buiietin d'informations et de recherches. 1993. N 63. P. 170-174.

108. Bancquart M.- C. Les écrivains et l'histoire. Paris: Nizet, 1966. 388 p.

109. Barrus M. Charles Péguy mort au champ d'honneur // Feuillets mensuels de l'amitié Charles Péguy. 1954. N 41. P. 4.

110. BastaireJ. Péguy, l'inchrétien. Paris: Desclée; Proost, 1991. — 141 p.

111. BastaireJ. Péguy l'insurgé. Paris: Payot, 1975.

112. Sl.Bastaire J. Péguy tel qu'on l'ignore. Paris: Gallimard, 1973.

113. Beaujard P. Péguy socialiste et l'incident du mandat // Feuillets mensuels de l'Amitié Charles Péguy. 1961. N 88. P. 39.

114. Bédarida F. Histoire et mémoire chez Péguy // L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. 2002. N 100. P. 409^23.

115. Béguin A. De la Jeanne d'Arc de 1897 au Mystère de 1909 // Feuillets mensuels de l'Amitié Charles Péguy. 1956. N 53.

116. Béguin A. La prière de Péguy. Neuchatel: La Baconnière; Paris: Seuil, 1942. — 131p.

117. Béguin A. L'Eve de Péguy. Paris: Cahiers de l'ACP, 1948.

118. Béguin A. Le Mystère de la Charité de Jeanne d'Arc, avec deux actes inédits. Paris: Le Club du meilleur livre, 1956.9A.BendaJ. La trahison des clercs. Paris: Grasset, 1927.

119. BendaJ. Les cahiers d'un clerc. (1936-1949). Paris: Emile-Paule, 1950.

120. Bergson H. Mélanges. Paris: Gallimard, 1972.

121. Bernanos G. Le Chemin de la Croix-des-Armes. Paris: Gallimard, 1948. — 509 p.

122. Bernanos G. Scandale de la vérité. Paris: Gallimard, 1939. — 79 p.

123. Billy A. L'époque contemporaine (1905-1930). Paris: Armand Colin, 1956.

124. BloyL. La femme pauvre. Paris: Mercure de France, 1921. — 187 p.201 .Bonnaud-Lamotte D. Péguy en URSS// L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. 1993. N 62. P. 106-115.

125. Boudon V. Mon lieutenant Charles Péguy, juillet, septembre 1914. Paris: Albin Michel, 1964.

126. Bredin J.-D. Bernard Lazare. Paris: Fallois, 1992. — 424 p.

127. A.Burac R. Charles Péguy: La révolution et la grâce. Paris: Robert Laffont, 1994. —347 p.

128. Burac R. Histoire de Clio // La revue des lettres modernes. Charles Péguy 4. Les dialogues de l'histoire. Paris: Minard, 1988. P. 11-19.

129. Charles Péguy, l'écrivain et le politique / Ed. par R. Vaissermann. Paris: Rue d'Ulm, 2004. — 332 p.

130. Christophe L. Les Grandes heures de Charles Péguy: Du fleuve à la mer: (1905-1914). Bruxelles: La renaissance du livre, 1964. — 211p.21 l.ClaudelP. Théâtre: En 2 vol. Paris: Gallimard, 1965-1968.

131. Comment sont-ils devenus dreyfusards ou anti-dreyfusards? / Mil neuf cent: Revue d'histoire intellectuelle. 1993. N 11. — 206 p.

132. Compagnon A. La notion de genre // www.fabula.org/compagnon/genre.ph.2\A.Compagnon A. Les antimodernes. Paris: Gallimard, 2005. — 464 p.

133. Compagnon A. Les cinq paradoxes de la modernité. Paris: Seuil, 1990. — 190 P21 ô.Contamine Ph. La Jeanne d'Arc de Charles Péguy: simple note d'un médiéviste // L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. 1998. N82. P. 55-61.

134. Correspondance. Péguy — Jacques Maritain // Feuillets mensuels de l'Amitié Charles Péguy. 1972. N 176. P. 3-39; N 177. P. 1-28.

135. Dadoun R. Péguy: baroque, baraka, barrocco // L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. Hommages. 2002. N 100. P. 385-392.

136. David J. Le procès de l'intelligence dans les lettres françaises aux seuil de l'entre-deux-guerres. Paris: Nizet, 1966.

137. Décaudin M. XX-e siècle français. Les temps modernes. Paris: Seghers, 1964.221 .Delaporte J. Connaissance de Péguy: En 2 vol. Paris: Pion, 1944.

138. Deux hommes se rencontrent: Correspondance entre Jean-Richard Bloch et Romain Rolland: 1910-1918. Paris: Albin Michel, 1964. — 386 p.

139. Devaux A. Temps et vieillissement // La revue des lettres modernes. Charles Péguy 4. Les dialogues de l'histoire. Paris: Minard, 1988.

140. Douglas W. W. The Meaning of «Myth» in Modem Criticism // Modem Philology. 1953. N1.

141. Drieu La Rochelle P. Gilles. Paris: Gallimard, 1939. — 484 p.

142. Duhamel G. Le jardin des bêtes sauvages. Paris: Mercure de France, 1977. — 184 p.

143. Duployé P. La religion de Péguy. Paris: Klincksieck, 1965. — 693 p.

144. Faire de l'histoire: En 3 vol. / Sous la dir. de J. Le Goff et de P. Nora. Paris: Gallimard, 1986.

145. Favre G. Souvenirs sur Péguy (1903-1914)// Europe.1938. N 182. 15 fevrier; N 183.15 mars; N 184. 15 avril.

146. Feuillets mensuels de l'Amitié Charles Péguy. 1948-1977. N 1-216.231 .Finkielkraut A. Le mécontemporain: Péguy, lecteur du monde moderne. Paris: Gallimard, 1999. —242 p.

147. Fraisse S. L'année 1904 /'/' L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. 1987. N 40. P. 210-219.

148. Fraisse S. Les dialogues de l'histoire // La revue des lettres modernes. Charles Péguy 4. Les dialogues de l'histoire. Paris: Minard, 1988. P. 5-8.

149. Fraisse S. Les grandes étapes des «Cahiers de la Quinzaine» // La revue des lettres modernes. Charles Péguy 2. Les «Cahiers de la Quinzaine». Paris: Minard, 1983. P. 5-42.235 .Fraisse S. Michelet ou l'évangéliste de Jeanne // L'Amitié Charles Péguy:

150. Bulletin d'informations et de recherches. 1998. N 82. P. 70-74. 236.Fraisse S. Péguy. Paris: Seuil, 1979. — 189 p.

151. Fraisse S. Péguy et le monde antique. Paris: Librairie Armand Colin, 1973.567 p.

152. Fraisse S. Péguy et le Moyen Age. Paris: Librairie Honoré Champion, 1978.100 p.

153. Fraisse S. Péguy, l'histoire et la chronique // Péguy vivant: Atti del Convegno Internazionale «Péguy vivant» svoltosi presso l'Universita degli Studi di Lecce dal 27 al 30 aprile 1977.

154. GerbodF. Les voies de la redecouverte du christianisme entre 1897 et 1905 // L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. 1987. N 40.

155. Gide A. The jouraals of A. Gide. 1928-1933. New York: A.A. Knopf, 1949. Vol. III.

156. Gide A. — Martin du Gard R. Correspondance. En 2 vol. Paris: Gallimard, 1968. Vol. i: 1913-1934; vol. 2: 1935-1951.

157. Guillemin H. Charles Péguy. Paris: Seuil, 1981. — 509 p.

158. Guillemin H., Mandouze A., Ricrbur P., Hourdin G., Viley D., Monticlard M. I. Les chrétiens et la politique. Paris: Gallimard, 1948. 170 p.

159. Guyon B. Péguy. Connaissance des Lettres. Paris: Hatier, 1973. — 287 p.251 .Guyon B. Péguy devant Dieu. Paris: Desclée de Brouwer, 1974. — 194 p.

160. HalévyD. Péguy et les Cahiers de la Quinzaine. Paris: Bernard Grasset, 1941. — 393 p.

161. Isaac J. Expériences de ma vie: En 21. Paris: Calmann Levy, 1960. T. 1. — 379 p.

162. Jaurès J. L'Armée nouvelle: L'organisation socialiste de la France. Paris: Editions sociales, 1977. 408 p.

163. Jeanne la Pucelle, une héroine européenne. Lyon: Horvath, 1994. — 199 p.259Xrumeich G. Jeanne d'Arc à travers l'histoire. Paris: Albin Michel, 1993. — 348 p.

164. Lalou R. Histoire de la littérature française contemporaine. De 1870 à nos jours. T. I, II. Paris: Presses Universitaires de France, 1946, T. I; 1953. T. II.

165. L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. 19782006. N 1-114.

166. L'amitié Charles Péguy. Péguy et les positivismes. 2004. N 105. — 112 p.

167. Langlois Ch.-V., Seignobos Ch. Introduction aux études historiques. Paris: Hachette, 1898.

168. Lanson G. Histoire de la littérature française. Paris: Hachette, 1908.

169. Le Bras-Chopard A. Le socialisme de Pierre Leroux: une nouvelle conception de la vie // Ecrivains de la dissidence: Pierre Leroux, Charles Péguy, Boris Souvarine: 2-e Colloque 1985. Orléans: Centre Charles Péguy, 1987. P. 3553.

170. Le GoffJ. Histoire et mémoire. Paris: Gallimard, 1988. — 409 p.

171. Lettres modernes. Charles Péguy 1. Polémique et théologie, le «Laudet». Paris: Minard, 1980.

172. Lettres modernes. Charles Péguy 2. Les «Cahiers de la Quinzaine». Paris: Minard, 1983.

173. Lettres modernes. Charles Péguy 3. Un romantique malgré lui. Paris: Minard, 1985.

174. Lettres modernes. Charles Péguy 4. Dialogues de l'histoire. Paris: Minard, 1988.

175. Lettres modernes. Charles Péguy 5. L'Ecrivain. Paris: Minard, 1990.

176. Lettres modernes. Charles Péguy 6. Lectures de Victor-Marie, comte Hugo. Paris: Minard, 1995.2S3.Loisy A. Les mystères païens et le mystère chrétien. Paris: E. Nourry, 1930. — 352 p.

177. Looten F. Forme de l'imagination poétique de Péguy dans les trois mystères // Feuillets mensuels de l'Amitié Charles Péguy. 1995. N 45. P. 17-26.2&5.Lubac H. de. Le drame de l'humanisme athée. Paris: Spes, 1945. — 243 p.

178. Luce M. Socialisme et christianisme selon Ch. Péguy // L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches, 1987. N 38. P. 104-111.

179. Magne E. Le machinisme dans la littérature contemporaine // Mercure de France. 1910.16 janvier.

180. Martin du Gard R. Jean Barois. Paris: Gallimard, 1972.

181. Massis H. Barrés et nous. Paris: Pion, 1962. — 255 p.

182. Mourras Ch. Heures immortelles. 1914-1919. Paris: Nouvelle Librairie Française, 1932. -219 p.

183. Maurras Ch. Jeanne d'Arc, Louis XIV, Napoléon. Paris: Ernest Flammarion, 1937.-260 p.

184. Michelet J. Jeanne d'Arc. Paris: Hachette, 1902. — 191 p.

185. Milet J. Péguy et le sens de l'histoire // Feuillets mensuels de l'Amitié Charles Péguy. 1957. N 61. P. 8-20.

186. Mounier E., Péguy M., Izard G. La pensée de Charles Péguy. Paris: Le Roseau d'Or, 1931.

187. Nelson R. J. Péguy : poète du sacré. Essai sur la poétique de Péguy. Paris: Cahiers de l'Amitié Charles Péguy, 1960. — 222 p.296,Onimus J. Introduction aux «Trois Mystères» de Péguy. Paris: Cahiers de l'Amitié Charles Péguy, 1962. — 91 p.

188. Onimus J. La genèse de Clio // Feuillets mensuels de l'Amitié Charles Péguy. 1955. N47. P. 3-5.

189. Onimus J. Le Mystère de la Charité de Jeanne d'Arc // Feuillets mensuels de l'Amitié Charles Péguy. 1961. N 89.

190. Onimus J. Péguy et le Mystère de l'histoire. Paris: Cahiers de l'Amitié Charles Péguy, 1958. — 167 p.

191. Pascal B. Pensées. En 2 vol. Paris: Gallimard, 1977.

192. Péguy au porche de l'église: Correspondance inédite Jacques Maritain — Dom Louis Baillet. Paris: Les éd. du CERF, 1997. — 249 p.

193. Péguy, Bernanos et le monde moderne. Paris: Honoré Champion, 2000. 275 P

194. Péguy, homme du dialogue: Actes du colloque organisé par l'Amitié Charles Péguy et l'Université de Paris X. 27-28 mai 1983. Textes réunis par Françoise Gerbaud. Aurillac: Gerbert, 1988. — 149 p.

195. Péguy et l'histoire // Mil neuf cent: Revue d'histoire intellectuelle. 2002. N 20.

196. Péguy vivant: Atti del Convegno Internazionale «Péguy vivant» svoltosi presso l'Universita degli Studi di Lecce dal 27 al 30 aprile 1977. Lecce: Millela, 1978. —679 p.

197. Péguy M. Notice // Péguy Ch. Véronique: Dialogue de l'histoire et de l'âme charnelle. Paris: Gallimard, 1972. P. 12.

198. Péguy M. Pourquoi Péguy fonda les «Cahiers». Paris: Edition du Conquistador, 1950. — 88 p.

199. Péguy P. La pensée de Péguy. Paris: Ed. de la France Nouvelle, 1941. — 60p.

200. Pereira K. M. R. Charles Péguy i Biblia. Warszava: Neriton, 2005. — 240 p.310PernoudR. Les Gaulois. Paris: Seuil, 1957. — 191 p.31 \.Peslouan L. de. Hommage à Charles Péguy // Lettre. Paris: Gallimard, 1929. P. 24-29.

201. Pour l'honneur de l'esprit: Correspondance entre Charles Péguy et Romain Rolland. Paris: Albin Michel, 1973. — 167 p.

202. Quinze lettres de Charles Péguy à Georges Renard, présentées et annotées par Robert Burac // Amitié Charles Péguy. Paris, 1987. N 39. P. 126-136.

203. Reclus M. Le Péguy que j'ai connu. Avec 100 lettres de Charles Péguy 19051914. Paris: Hachette, 1951.

204. Renan E. L'avenir de la science (1848-1890) // Renan E. Œuvres complètes. Paris: Calmann-Lévy, 1949. T. III.

205. Ricoeur P. Parcours de la reconnaissance. Paris: Stock, 2004. — 387 p.

206. Robinet A. Péguy entre Jaurès, Bergson et l'Eglise. Paris: Seghers, 1968. — 351p.

207. Rolland R. Péguy: En 2 vol. Paris: Albin Michel, 1944. T. I. — 355 p.; T. II. — 334 p.

208. Roulin P. Paul Valéry. Témoin et juge du monde moderne. Neuchatel: Langages. A la baconnière, 1964.

209. Secrétain R. Ceux qui ont éclairé nos chemins. Paris: Pion, 1977. — 217 p. 323 .Secrétain R. Péguy soldat de la vérité. Paris: Emile-Paul Frères, 1944. — 2971. P

210. Paris: Société française d'éditeurs, 1934. 321.Simon P.-H. Histoire de la littérature française contemporaine. 1900-1950.

211. Paris: Armand Colin, 1956. 328.Souday P. Les Mystères de Jeanne d'Arc // L'Amitié Charles Péguy: Bulletin d'informations et de recherches. 1988. N 43. P. 130-137.

212. Tharaud Jérôme et Jean. Notre Cher Péguy: En 2 vol. Paris: Librairie Pion, 1926. T. I. — 273 p.; T. II. — 255 p.

213. Thibaudet A. Histoire de la littérature française de 1789 à nos jours. Paris: Stock, 1936.331.7/0 Jung Ok. Jeanne d'Arc dans l'oeuvre de Péguy de 1910 à 1914. Taegu: Univ. de Hyosung, 1982. — 243 p.

214. Zyi.Tricaud M. Les sources de la «Jeanne d'Arc» // Feuillets mensuels de l'Amitié Charles Péguy. 1954. N 37. P. 3-16.

215. Vadé Y. Anti-modernisme et modernité de Charles Péguy // Le Porche: Bulletin de l'Association des amis du Centre Jeanne d'Arc — Charles Péguy de Saint-Pétersbourg. 1998. N 4. P. 63-73.

216. Vadé Y. Péguy et le monde moderne. Paris: Cahiers de l'Amitié Charles Péguy, 1965. — 113 p.

217. ValéryP. Cahiers: En 21. Paris: Gallimard, 1973. T. 1; 1974. T. 2.33ô.VaïéryP. Œuvres: En 21. Paris: Gallimard, 1957. T. 1; 1960. T. 2.

218. Vallet de Viriville A. Histoire de Charles VII et de son époque: En 3 vol. Paris, 1862-1865.

219. Vassiouchkine A. Péguy et «Le monde moderne» // Le Porche: Bulletin de l'Association des Amis du Centre Jeanne d'Arc-Charles Péguy de Saint-Pétersbourg. 1998. N 4. P. 73-79.

220. Viard J. Les oeuvres posthumes de Charles Péguy. Paris: Cahiers de l'Amitié Charles Péguy, 1969. — 264 p.

221. Viard J. Pierre Leroux, Charles Péguy, Charles de Gaulle et l'Europe. Paris: Klincksieck, 2004. — 268 p.

222. Viard J. Philosophie de l'art littéraire et socialisme selon Péguy: Thèse. Paris: Klincksieck, 1969. —415 p.

223. Winling R. Péguy et Renan: Aspects du drame spirituel d'une époque: Thèse. Lille, 1975. -481 p.