автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Система мотивов в лирике А.С. Пушкина 1820-х гг.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Система мотивов в лирике А.С. Пушкина 1820-х гг."

На правах рукописи

АПОЛЛОНОВА АННА ВЛАДИМИРОВНА

СИСТЕМА МОТИВОВ В ЛИРИКЕ А.С. ПУШКИНА 1820-Х ГГ.

Специальность 10.01.01. - русская литература.

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

МОСКВА, 2003

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы филологического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова

Научный руководитель:

кандидат филологических наук, доцент Смирнов A.A.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Краснов Г.В.

доктор филологических наук, доцент Сидорова М.Ю.

Ведущая организация: Московский государственный областной университет

Защита диссертации состоится " декабря 2003 г.

в часов на заседании диссертационного совета Д 501.001.26 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова, филологический факультет.

Адрес: 119992, Москва, ГСП—2, Ленинские горы, МГУ им. М.В. Ломоносова, I корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке МГУ.

Автореферат разослан " 0 " foaJfcS 2003 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук,

Смирнов A.A.

9 78 ige

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ.

Предмет исследования и принципы анализа. Предмет настоящего исследования - система мотивов поэтического языка A.C. Пушкина, представленная в лирике 1820-х гг. "Мотивная система" рассматривается в совокупности ее содержательного и структурного компонентов. Основная задача работы - описать устойчивые пушкинские мотивы через способы их создания и развития в поэтическом тексте. В качестве исходной позиции принимается существование мотива как в буквальном, так и в образном выражении, когда прямое позиционирование лирического героя (я одинок и несчастен) сменяется тропеической формой (последний листок на ветке). В зависимости от способа выражения мотива в тексте выбирается характер его описания. При наличии образной составляющей необходим анализ сопутствующей тропеической структуры.

Поскольку исследование ведется внутри поэтического языка, абсолютное большинство в исследуемом материале составляют образные контексты, что дает возможность в рамках избранного теоретического подхода предложить определение мотива в трехсторонней форме: "мотив" —> "образ" —» "троп". Единство двух последних категорий не нуждается в подтверждении: природа поэтического образа двойственна: "образ, обладая условностью знака, наделен, вместе с тем, безусловностью предмета" (Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1941. С.23) и может рассматриваться на пересечении предметного и смыслового рядов, словесно-обозначаемого и подразумеваемого. Образ, с одной стороны, представлен как содержательная разновидность тропа в ряду других "оборотов речи" (таких, как метафора, метонимия, олицетворение), с другой - расширяется до мотива, и можно утверждать,. что именно мотив определяет оценочное звучание всего семантического ряда.

Любое умозаключение относительно семантики бури, ветра или паруса в определенном лирическом тексте становится

достоверным только при соотнесении с устойчивым мотивом.

■ >

\

' j

2f393

Образ вне мотивной системы поэтического языка лишен конкретного содержания и может существовать только в виде пространных рядов гипотетических употреблений и примеров, то есть иметь форму словаря. Природа образа не предполагает типологической однородности: море или звезда в пушкинской лирике действительно "переходят" из одного текста в другой, но в каждом из них имеет место отдельный образ, для описания которого необходимо привлекать оценочный предикат (например, печальная звезда или свободная стихия, внутри перифразы). Семантика образа расширяется за счет введения более общего философского или психологического критерия, который определяется доминирующим мотивом. Даже в пределах одного авторского стиля образ может менять свою семантическую принадлежность к тому или иному мотиву. В этом случае либо меняется, либо усложняется и форма тропа.

Таким образом, представляется оправданным привлечение тропеической системы пушкинского языка к анализу мотивов. Например, в ряду: девушка —> луна —» любовь - образ соотносится с мотивом через олицетворение; при этом сохраняются и антропоморфические черты, и характерная специфика образа: любовь к недосягаемому созданию, обреченная на вечную разлуку. Мотивная система поэтического языка представляет собой формально-синтетическое единство, в котором, с одной стороны, мотив реконструируется как категория мышления, с другой - является результатом взаимодействия различных уровней поэтического языка: мотивного, образного и тропеического.

Термины "лирический мотив" и "мотивная система" понимаются прежде всего функционально: 1) Мотив не может быть представлен как элементарная единица поэтического языка. 2) Мотив всегда выступает в двух ипостасях: прямой и образной: семантика образа направлена к мотиву, форма определена тропом. 3) Мотив - это категория поэтического языка, отражающая наиболее существенные связи и отношения между условной действительностью художественного текста и познанием, которое осуществляет

лирический субъект. (Уточнить последнее положение следует, обратившись к тому, каким образом происходит формирование и обозначение определенного мотива: какая-либо условная ситуация интерпретируется в системе взглядов и переживаний героя как свобода или неволя, как страдание или, наоборот, счастье). 4) Мотивы могут реализовываться как в одном тексте, так и в системе поэтического языка. Системное обозначение мотивов возможно через бинарные оппозиции, когда даже отсутствие одного из членов является значимым.

Предложенная концепция позволяет эффективно выделять мотив в лирическом тексте, а также провести последовательное описание мотивной системы, используя отдельные воплощения образов и тропов в качестве оперативной базы. Выбор релевантных для системы мотивов продиктован конкретным поэтическим материалом (пушкинской лирикой 1820-х гг.), а также ведущими для любой поэтической системы категориями: 'счастье' / 'страдание', пространство, время.

Общая методология исследования. Учитывая понятие "системности", заявленное в заглавии настоящей работы, необходимо определить единый критерий описания поэтического материала: мотивная система лирики A.C. Пушкина 1820-х гг. организована по бинарным (а в ряде случаев, многочленным) оппозициям. Представляется нецелесообразным, анализируя комплекс чувств и идей лирического субъекта, называть положительные проявления отдельно от негативных, если перед нами две ипостаси одной проблемы. Также рассматриваются мотивы с нулевой (имплицитной) оппозицией, которая не названа в тексте, но подразумевается.

Выходя за рамки бинарной семантики, можно провести параллели между несколькими мотивами одной категории. Например, категория "время" имеет в поэтическом языке A.C. Пушкина следующие мотивные воплощения: 'воспоминание', 'память' / 'вечность' / 'миг', 'мгновение' / 'забвение', которые соотносятся между собой по двойному

набору сем, а именно наличие-отсутствие самого акта памяти и длительность этого процесса во времени. Указанные ряды мотивов реконструируются частично гипотетически, поскольку в ряде текстов отсутствует прямая референция к миру лирического субъекта, а условная ситуация принимает вид образа. При этом поэтический образ является одной из форм воплощения мотива, устойчивые образы переходят из текста в текст, но содержательная составляющая контролируется доминирующим мотивом. Мотив в свою очередь определяется через оценочные предикаты в семантически двойственных тропах (метафора и сравнение), или через параллельный мотивный ряд, как в случае с олицетворением.

Актуальность темы исследования. Исследования, посвященные поэзии А. С. Пушкина разных ее периодов, в большинстве случаев используют понятие "мотив" не терминологически, но в качестве общедоступной семантической единицы поэтического языка, на основе которой можно описать творчество отдельного автора. Выделяя один структурный элемент за другим, исследователь соотносит отдельные мотивы как в рамках исторической перспективы творчества поэта, так и линейно, внутри поэтического языка. Поэтический язык A.C. Пушкина выступает как совокупность мотивов - однородная структура, в которой научный интерес имеет семантика, но не синтагматика элементов.

Представление о формальной однородности мотива сочетается с широкой областью реализации в одном или нескольких текстах, "независимо от того, находили ли они [мотивыJ соответствующее выражение в какой-либо устойчивой словесной формуле" (Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996. С.81). Если Б.В. Томашевский и М. Верли рассматривали мотив как "минимальный элемент структуры текста" (Верли М. Общее литературоведение. М., 1961. С.53), то в "Лермонтовской энциклопедии" (Щемелева Л.М. Мотивы // Лермонтовская энциклопедия. М., 1981) в основу разграничения мотивов положен проблемно-тематический критерий. Метатекстовые мотивы, таким образом, уступают место

"частному содержанию" мотивной системы поэтического языка конкретного автора. Обнаружив, например, мотив бегства из плена в лирическом произведении проводится анализ сопутствующего ряда мотивов (бури, простора, паруса) с целью разоблачения эмоционально-психологического портрета лирического героя.

В работах по проблематике творчества различные мотивы описываются на пересечении традиции и индивидуального стиля. Диахронический подход позволяет проследить эволюцию мотива от метатекстового, обусловленного жанром, до мотива, имманентного авторскому поэтическому языку. Б.М. Гаспаров для анализа поэтического языка A.C. Пушкина с привлечением культурологической истории русской литературы и литературного языка, использует термины "тема", "образ", "мотив" в качестве полных лексических синонимов (ср.: мессианистические мотивы, образы-типы (Александр, Наполеон, поэт-пророк). Уязвимость подобной концепции заключается в неразличении объекта исследования и средств выражения, а точнее в закономерном отказе от такого различения на фоне исторического анализа. Образ с учетом временной перспективы увеличивается до масштабов мотива, мотив переходит в тему и так далее. Внутри произведения анализ мотивов идет от характерных лирических тем к конкретным элементам поэтики, историческая (гипотетическая) реконструкция мотива подтверждается примерами из текста, как правило, в образном воплощении. Диахронический подход сохраняется и при анализе средств выражения, в рамках литературного языка эпохи: "императив культурного мифа может и должен быть рассмотрен с историко-литературной и историко-линвистической точки зрения" (Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина. Спб., 1999. С.11).

Помимо проблемно-тематического подхода, где акцент делается на содержание, и диахронической концепции, где мотив является продуктом культурной эволюции, в рамках лингвопоэтической традиции существуют исследования авторского стиля (идиолекта), посвященные анализу средств

выражения авторской позиции (Арутюнова Н. Д. Образ (опыт концептуального анализа) // Референция и проблемы текстообразования. М., 1988.; Григорьев В. П. Поэтика слова. М., 1979; Некрасова Е. А. Олицетворение // Тропы в индивидуальном стиле и поэтическом языке. М., 1994; Ревзина О. Г. От стихотворной речи к поэтическому идиолекту // Поэтический язык и идиостиль. М., 1990). Поэтический язык определяется как особый модус языковой действительности (термин Г.О. Винокура), то есть не имеет исходной референции к реальному миру. С опорой на этот модус, посредством которого вводится "возможный мир", общеязыковые тропы в поэтическом языке приобретают печать авторского стиля. А комплексный тропеической анализ призван вскрыть индивидуальные представления языковой личности об окружающей действительности, которые, будучи соединены в систему, дают целостную картину поэтического мировосприятия отдельного автора. Так в работах В.В. Виноградова о поэтике русской литературы, в частности о стиле A.C. Пушкина, отражен в конкретном языковом воплощении "живой" мир пушкинских текстов (.Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1941; Язык Пушкина: Пушкин и история русского литературного языка. М., 1935). При этом образный уровень признан самодостаточным для анализа поэтического языка, собственно фигуры речи образуют базу исследования, подчеркивается формально-семантическая двуплановость образа. Содержательный аспект выявляется путем определения мотива, имманентного внутрипоэтическому единству образов.

Условно говоря, мотив дает возможность реконструировать "авторскую позицию" поэта, а образная парадигма может быть описана в метатекстовом диахроническом аспекте. Как уже упоминалось выше, в данном случае имеется в виду создание словаря образов по гнездовому принципу, когда семантически разноплановый образ дает парадигмы возможных употреблений (Павлович Н. Словарь поэтических образов. На материале русской художественной литературы XVIII - XX вв. М., 2000). Внутри тематического

гнезда значение образа определяется доминирующим мотивом или особенностями авторского стиля в целом. Лингвистический анализ не проводится, отсюда показательными признаются преимущественно метафорические контексты, когда основу образа составляет метаморфоза или метемпсихоз. Поэтика и проблематика образа разводятся по разным полюсам теоретического исследования.

Однако при анализе произведения разделить формальный и содержательный компоненты практически невозможно. Любая, даже самая характерная лирическая тема требует подтверждения с помощью конкретных контекстов. И нет оснований предполагать, что на уровне языковых средств (фигур речи) поэтический язык также не организует систему. Потенциальные возможности такой системы доказали работы Н.Д. Арутюновой, О.Г. Ревзиной, Е.А. Некрасовой. С другой стороны, изучение различных тропов в рамках поэтического языка отдельного автора должно иметь своей целью "разоблачение" его художественного мира, системы взглядов и представлений. В противном случае, индивидуальный, авторский подход стирается, а поэтические контексты становятся специфической иллюстрацией к общеязыковым характеристикам какого-либо тропа.

Изучение мотивной системы, безусловно, предполагает обращение как к авторской проблематике в общем, так и к конкретному образному ряду. И наоборот, функции тропов нередко возводятся к особенностям авторского поэтического мышления. В результате существуют исследования с доминирующим содержательным или формальным компонентом: и те, и другие, выделяют в поэтике (лингвистической или литературоведческой) некую минимальную, элементарную единицу, которой становится как раз образ или мотив, причем оба понятия приравниваются друг к другу. Так, система поэтических мотивов может быть представлена и в абстрактном аспекте (например, Эрос и Танатос), и весьма конкретными образами (например, ночь, шепот).

Научная новизна диссертационной работы. В работах по поэтическому языку (лингвистических и литературоведческих) анализ поэтики ведется по двум разнонаправленным векторам: одни уделяют внимание истории возникновения элементов языка и их взаимосвязи с другими элементами, в других - ставится проблема реализации мотивов в тексте, либо семантическая составляющая мотива выводится на первый план исследования, либо формальное единство распадается, и средства выражения мотива - образы и тропы -становятся предметом самостоятельного анализа. Основная задача при этом не меняется и заключается в реконструкции комплекса авторских идей, чувств и переживаний. С той существенной разницей, что лигвопоэтические исследования подробно объясняют методы такой реконструкции, где каждый "устойчивый словообраз" носит системный характер. В данном случае повышается доказательный уровень исследования, которое может проводиться как в синхронном (в рамках индивидуального авторского стиля), так и в диахроническом аспектах (с привлечением дополнительных исторических сведений).

В работах Б.В. Томашевского, В.А. Грехнева, Б.М. Гаспарова (Томашевский Б. В. Пушкин. 2-е изд. Т. 1,2. М., 1990; Грвхнев В. А. Мир пушкинской лирики. Н. Новгород, 1994; Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина. Спб., 1999) рассматриваются различные семантические парадигмы мотивов, каждый из которых восходит к совокупному представлению о лирическом субъекте поэтического текста. Набор элементов парадигмы меняется от традиционного "одиночества" до мессианских мотивов, но принцип исследования сохраняется: заявленный тезис подтверждается статистикой релевантных контекстов. При соотнесении с широкой исторической и культурной ситуацией, можно говорить об эволюции пушкинских мотивов и выделять периоды пушкинской лирики. С другой стороны, концептуальная сосредоточенность на поэтическом тексте в работах Н.Д. Арутюновой, О.Г. Ревзиной, Е.А. Некрасовой позволяет определить индивидуальный

авторский стиль не ч олько на уровне семантики, но и на собственно языковом уровне. Отдавая предпочтение синтагматическому анализу текста, современные исследователи основывают реконструкцию идиолекта на поэтических функциях отдельных языковых элементов, таких как, например, "перестановка отношений человека и природы" в акте олицетворения. Поскольку синтагматика предполагает восхождение от наименьших единиц поэтическою языка (тропов и образов) к более крупным - мотивам, оценочная составляющая функции задается именно мотивом как семантически значимой единицей поэтического языка.

Следует отметить, что практически во всех исследованиях поэтического языка A.C. Пушкина сохраняется диахронический подход, то есть на мотивную систему накладывается условная историческая парадигма: романтическая, эволюционная и даже собственно пушкинская, когда речь идет о "поэтах пушкинской плеяды". В рабоiах В.В. Виноградова или А.Д. Григорьевой, H.H. Ивановой "Поэтическая фразеология Пушкина" проводятся комплексные стилистические исследования элементов пушкинской поэтической системы. Доля последних работ на общем фоне весьма незначительная. Лингвопоэхические работы по лирике A.C. Пушкина практически не встречаются. Однако аналогичные исследования по языку русской поэзии XX века дают возможность спроецировать данный подход на пушкинский поэтический язык, что и предполагается в настоящей работе. При этом не стоит задача отказаться от анализа мотивов за пределами образных употреблений. Мы полагаем, что вся мотивная система базируется в первую очередь на прямом выражении авторских чувств и идей, а образные структуры являются необходимым дополнением, чья соотнесенность с доминирующим мотивом очевидна. Тем не менее, при анализе образа недостаточно констатировать мотив, к которому он восходит, но необходим комплексный анализ тропеической системы пушкинского языка.

Цель работы в объединении возможностей поэтического анализа на основе содержательного и формального компонентов. Культурологическое, философские, религиозные, научные, биографические и другие дискурсы представлены в той мере, в какой они "развертывают" парадигматику пушкинских текстов. Это значит, что диахронический подход во многом уступает место синхронному и ведется внутритекстовой анализ поэтического языка. Руководствуясь изложенными выше принципами анализа, мы начинаем в первой главе с описания конкретных пушкинских мотивов, взятых внутри единых семантических категорий. Во второй главе, посвященной синтагматическому анализу гнезд тропов и отдельных элементов тропеической системы, предполагается показать актуальность неэволюционного подхода, так как основополагающие характеристики пушкинских тропов сохраняются на протяжении всего его творчества.

Апробация работы. Положения, наблюдения и выводы диссертации обсуждались на заседаниях аспирантского объединения кафедры истории русской литературы филологического факультета МГУ. По материалам диссертации были подготовлены доклады, прочитанные на международных научных конференциях ("Мир романтизма", 2000, Тверь; "Язык Пушкина", 2002, Пушкинские горы; Мир романтизма", 2002, Тверь; "Пушкинские чтения-2002", Москва). По материалам этих докладов опубликованы шесть статей.

Практическая значимость исследования заключается в возможности использования его результатов в лекционных курсах и спецкурсах по истории русской литературы, при составлении учебной литературы. Исследование предлагает конкретный метод анализа мотивной системы пушкинского поэтического языка в совокупности образного и тропеического компонентов, может быть использовано в качестве пособия по практическому анализу пушкинской лирики 1820-х гг. как в части поэтики, так и проблематики текста.

Структура диссертационной работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, каждая из которых делится на разделы, заключения и библиографии.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ.

Во Введении определяется предмет исследования и принципы анализа, проводится дифференциация смежных терминов, дается обзор актуальной литературы вопроса.

В первой главе мы обращаемся к анализу семантической парадигмы мотивов лирики A.C. Пушкина 1820-х гг. В качестве основного критерия описания предлагается понятие "семантической категории", то есть определенной философско-психологической константы, вокруг которой реконструируются ряды мотивов и их семантические оппозиции. Система мотивов лирики A.C. Пушкина 1820-х гг. в настоящей работе определена тремя основными направлениями: 1) время, 2) пространство, 3) эмоционально-психологические состояния лирического субъекта. Выбор категорий во многом обусловлен очевидной аналогией между условной поэтической картиной мира, акт познания (оценки) которой осуществляет лирический субъект, и внехудожественной действительностью, являющейся предметом философского исследования. Внутри каждой категории предполагается индивидуальная парадигма мотивов. Анализ ведется на уровне семантики с привлечением образных контекстов и тропеических структур для синтагматического расширения значения мотива.

Внутри категории "Время" рассматриваются следующие мотивные воплощения: 'воспоминание', 'память' / 'вечность' / 'миг', 'мгновение' / 'забвение'. Условием возникновения временных мотивов является обозначение причины воспоминаний, а протяженность во времени может подчеркиваться единицами измерения: годами, минутами, часами, что обусловлено семантикой "времени" как подвижной субстанции. Акт памяти предстает как смешанное состояние волненья и тоски, где инициатором выступает любовное чувство

героя, от силы которого прямо зависит длительность воспоминаний. Предмет памяти может не иметь собственной оригинальной семантики, которая полностью соотносится с мотивами 'счастья' / 'страдания' на дружеской или любовной основе, 'славы' / 'безвестности' (поэтической или общественной). Однако являясь недостойными памяти, те же предметы могут быть обращены в забвение: "И вы забыты мной, изменницы младые..." (пример из стихотворения "Погасло дневное светило..."). Вопрос об истинных и ложных идеалах решается во временнбй семантике: память для лирического субъекта становится своеобразным лотом, орудием для измерения глубоких ран любви. Все то, что можно забыть, например, "минутной младости минутные друзья", будет забыто - лишено протяженности во времени, что на лексическом уровне поддерживается мотивом обмана - измены, а также постоянным указанием на прошедшее время, завершенный период жизни лирического субъекта ("потерянную младость"). Напротив, акт памяти обладает устойчивой связью с настоящим, вплоть до олицетворения: "Мечта знакомая вокруг меня летает...", когда воспоминание приобретает одушевленный характер. Здесь значение имеет скорее временнбй контур "завершенность - протяженность чувства во времени", нежели моральная оценка. Важно, что герой помнит, независимо от характера предмета воспоминания. Мотив "мгновения" также легко реконструируется в ироническом дискурсе ("Кокетке", "Калмычке").

В рамках воссоздания эмоционального портрета лирического субъекта реконструируется бинарная оппозиция эмоционально-психологических мотивов, условно

обозначаемых как 'счастье' / 'страдание'. В стихотворении "Увы! За чем она блистает..." состояние счастья для лирического субъекта зыбко и непостоянно: любовная скорбь и упоение присутствуют одновременно, и наслаждение стремительно обращается в уныние. Еще не потеряв возлюбленную, герой предвосхищает страдания, связанные с ее утратой: "Увянет! Жизнью молодою / Не долго наслаждаться ей; / Не долго

радовать собою...". Образ влюбленного, предчувствующего скорую разлуку и страдающего, подчеркивается метафорой в заглавных строках стихотворения, где девушка изображена "увядающим цветком", который услаждает душу, и всё-таки обречен на смерть. 'Страдание' находится внутри 'счастья' как ипостась одной и той же метаморфозы, которая соответственно обратима. Так другой образный контекст в стихотворении "Черная шаль" представляет героя в воспоминаниях о былой любви, когда в настоящем уже положен конец короткому счастью, а "хладную душу терзает печаль". Метафора снова организует поэтический текст: образ черной шали становится обозначением черного дня, выпавших на долю героя страданий. Интересно, что в обоих контекстах пушкинские метафоры поддерживаются словами одного семантического ряда: возлюбленная "приметно увядает / Во цвете юности живой...". Дополнительные коннотации актуализируются на фоне постоянно сохраняющегося устойчивого значения перифразы: цвет юности - молодость, черный день - несчастье.

Развернутый в обратном порядке, процесс формирования мотива обнаруживает определенную иерархическую систему: субъект метафоры (равно как и другого тропа) становится основой образа; значение образа реконструируется в соответствии с мотивом, к которому он восходит. В данном случае, и девушка - цветок, и черпая шаль сочетают в себе возможность короткого любовного счастья - страдания с параллельно разворачивающимся мотивом 'жизни' и 'смерти'.

В разделе представлены случаи нулевой оппозиции мотива. Содержание 'счастья' как личностной психологической категории лирического субъекта, его любовная основа, обозначается через противоположное состояние - разлуку с любимой. Причина будущих неизбежных мучений может оставаться неназванной, а реконструкция смысла ведется через доминирующий мотив. Или через ряд мотивов, которые в пушкинской лирике 1820-х гг. равно оказываются катализаторами страданий лирического субъекта. Один из них -

мотив смерти возлюбленной, другой - призрак измены - и оба, в равной степени, могут быть актуализированы.

Категория "пространство" в пушкинском языке преимущественно сосредоточена вокруг мотивов 'путь' / 'дорога', условно соотносимых по принципу наличия -отсутствия цели движения, а также мотивов 'бегства' / 'путешествия', соотносимых на добровольной или вынужденной основе с аналогичными психологическими ощущениями лирического субъекта как 'изгнанника' или 'избранного'. Кроме того, пространственная картина пушкинских текстов должна быть существенно дополнена за счет различных пространственных персоналий: ветер {Зефир, Аквилон), буря, туман,роза, сосны, море, океан и другие. Поскольку подробный анализ соответствующих контекстов проводится во второй части работы, здесь выбираются только пространственные мотивы внутри ситуации психологического параллелизма, то есть случаи взаимного раскрытия человеческих отношений сквозь призму природных явлений.

Ситуация психологического параллелизма является основной для пространственных мотивов пушкинской лирики 1820-х гг. Предметы-катализаторы расширяют ситуацию не только в прошлое, но и в будущее: как в стихотворении "Узник". Персонифицированный образ птицы открывает для героя возможность перемещения в пространстве, то есть мотив 'романтического бегства'. Выделяя в категории "пространство" мотивы 'бегства' и 'путешествия', можно утверждать, что именно целенаправленный характер такого бегства не дает всей ситуации вернутся к безобразному контексту. Цель принята, но не достигнута: отсюда олицетворение "орел молодой, мой грустный товарищ" не только не нейтрализуется, но проявляется в императивной форме внутри обращения.

Выбор категорий для анализа, как уже говорилось выше, обусловлен аналогией между условной поэтической картиной мира, акт познания которой входит в задачу лирического субъекта, и внехудожественной действительностью. Отсюда, в качестве основной, предложена пространственно-временная

парадигма. Категории "времени" и "пространства" не только актуализируют комплекс чувств и мыслей лирического субъекта, но и задают границы восприятия: иными словами, простое наименование какого-либо топоса может реализовывать набор устойчивых переживаний героя. Таким образом, развернутое описание какого-либо топоса в одном тексте (или ряде текстов), в другом - может заменяться на краткое наименование, однако содержащее в себе развернутую парадигму коннотаций (например, Царское село или край Овидия).

Временной аспект имеет более сложную внутреннюю организацию. Достаточно сказать, что в пушкинских текстах 1820-х гг. прошлое - настоящее - будущее, как правило, соотнесены на одной временнбй оси. С этой точки зрения, характерны единые контексты для мотива 'счастья' / 'страдания', когда герой, наслаждаясь любовью, предчувствует утрату или вспоминает о былых печалях. В любом случае, терзаясь сомнениями внутри стремительно меняющейся временнбй парадигмы.

Образы - звуки, будь то песня или колокольный звон, или журчание фонтана обладают способностью напоминать герою о прошлом как в активной (олицетворение), так и в пассивной (прямая номинация) форме. Привычный звук колокола ("Зорю бьют...") возвращает героя в детство, гусарские песни (<Денису Давыдову:») воспламеняют сердце "воспоминаньем прежних дней", а жестокие напевы Грузии ("Не пой красавица при мне...") воскрешают роковой призрак далекой девы, уже забытой героем. Аналогичный эффект вызывают принадлежащие вечности поэтические или художественные произведения. Так поэт в тексте <Из письма к Гнедичу>, который "Ахилла призрак воскресил", оживает при звуках песен Гомера и смеется над смертью в стихотворении <Кипренскому>, чей портрет живет вне времени: "И я смеюся над могилой, / Ушед навек от смертных уз".

Заслуживают внимания многочисленные предметные образы (увядший цветок, последний лист, талисман и другие). Для пушкинской лирики представляется возможным реконструировать общий принцип реализации большинства мотивов, когда в первой части лирического текста (или отдельной строфы) указывается такой катализатор, а далее разворачивается собственно мотив. Естественно, сам предмет или пейзажная зарисовка (для ситуации психологического параллелизма) не несут в себе оценочного пафоса, но приобретают его при соотнесении с мотивом.

Закономерен и выбор поэтом тропеических средств: преимущественно, олицетворения и метафоры. С той существенной разницей, что для олицетворения характерна внутритекстовая полифония (троп базируется на прямой связи слова с денотатом): например, лирический субъект и море. Прием может организовывать весь текст, тогда как метафоры в пушкинской лирике 1820-х гг. (в функции предиката) имеют, как правило, местное образное значение.

Поскольку в задачу настоящей работы входит системный анализ лирики A.C. Пушкина 1820-х гг. по двум разнонаправленным векторам: от содержательной стороны текста к языковым средствам выражения мотивов и от единиц тропеической системы пушкинского языка к семантическим функциям отдельного тропа в рамках поэтического идиолекта, то во второй главе проводится синтагматический анализ мотивной системы пушкинской лирики 1820-х гг. с точки зрения отдельно взятой единицы поэтического языка -олицетворения.

Являясь широко распространенным способом эстетического преобразования слова, олицетворение часто трактуется не как самостоятельный троп, а как один из видов метафоризации или форма аллегорического иносказания по следующему семантическому плану: признаки двух различных субъектов (в данном случае, подобие живому существу) совмещаются посредством оценочных коннотаций (или по аналогии). В разделе синтагматическая модель олицетворения

мы утверждаем, что такая, условно говоря, "метафорическая" модель утрачивает свою вариативную двуплановость в ситуации олицетворения и рассматриваем его как троп, который - в отличие от метафоры - не связан с семантическим сдвигом. Акценты в данной трактовке смещены от олицетворяющих признаков в сторону самого субъекта олицетворения. Так как уже в структуре языка, а тем более в структуре художественного (поэтического) текста заложены потенции к антропоморфизации, неодушевленный предмет признается как бы "живым" в рамках условности художественного изображения, что, в свою очередь, связано с созданием особого мира художественного произведения (и авторского стиля в целом). Законченный поэтический текст можно рассматривать не только как метафорическое описание реального мира, но и как реалистическое описание мира поэтического, сугубо субъективного. Отсюда - возможность игры, когда реальная "языковая картина мира" подменяется условной, отвечающей задачам автора.

С опорой на данный модус олицетворяемому объекту могут приписываться черты и свойства, которыми он в действительности не обладает. Тем более, что антропометрический взгляд на мир - соотнесение окружающей действительности с эталонами и стереотипами, выработанными в "личностном тезаурусе", - применим, прежде всего, к олицетворению как специфическому средству выражения ' языкового сознания, свойственного каждому носителю языка.

Поэтому олицетворяться могут как отдельные характеристики, чувства и свойства, так и различные абстрактные понятия, не имеющие предметной основы в реальности.

Вышеизложенные принципы позволяю! эффективно выделять персонификацию в ряду других способов семантического преобразования. Можно утверждать, что даже при взаимодействии олицетворения с другими тропами в рамках одного художественного текста, оно не теряет своей специфики, скрепляя смысловое пространство общей идеей одушевленности. В работе особо отмечаются случаи

олицетворения, реализующихся в текстах с относительно автономными композиционными конструкциями, такими как обращение, прямая речь, диалог.

В теоретическом плане представляется очевидным, что олицетворение - это самостоятельная тропеическая единица, которая художественно преобразует свойства и отношения природных явлений, включая и внутренние атрибуты человека, связанные с его чувственной и интеллектуальной сферой, но не переназывает их. Олицетворение - семантически одноплановый троп: результатом метаморфозы становится реальное одушевление предмета или опредмеченного свойства в рамках поэтического текста (и шире языка отдельного автора). Отсюда базисная позиция олицетворения - это субъект активного действия, при котором все предикативные, атрибутивные и прочие характеристики воспринимаются в их прямом значении. В случае установления признаков олицетворения, фрагмент текста по законам семантического согласования, строящегося от субъекта, рассматривается как полифонический образ, вокруг которого формируется фрагмент художественного мира с опорой на модус фиктивности. Таким образом, позиция интерпретации тропа "от субъекта" относит олицетворение в область устойчивых художественных представлений, что позволяет говорить об определенной системе олицетворенных понятий, в основе которой лежит не языковая, но условно поэтическая собственно пушкинская картина мира.

Действительно, в поэтическом языке A.C. Пушкина совокупность одушевленных предметов и

персонифицированных опредмеченных свойств представляет собой определенную систему. Элементами ее являются тематические группы номинаций, причем число их в достаточной степени ограниченно. Можно сказать, что и сами группы и их состав - это замкнутый конгломерат понятий, которые последовательно олицетворяются Пушкиным, переходя из текста в текст, и из одного периода в другой. Так, в хронологическом плане меняются приемы создания олицетворения, но набор одушевленных реалий остается

практически неизменным. Назовем наиболее яркие из них: 1) состояния природы {ветер, буря)-, 2) растительный мир (роза); 3) времена суток (день); 4) времена года (осень); 5) пространства (водные стихии)', 6) артефакты (корабль)', 7) чувства (веселье, любовь); 8) интеллектуальные представления (Муза, рифма).

Что касается универсальных моделей, порождающих олицетворение, то в поэтическом языке Пушкина наблюдается общая тенденция, которую условно можно обозначить как "одушевить - не искажая": характеристики, которые присваиваются выбранному предмету (в расширительном толковании данного понятия) не являются принципиально антропоморфными или зооморфными, но "отвлекаются" от реального денотата различными синтактико-грамматическими средствами. Таким образом, луч солнца или струи ручья на уровне текста соотносятся с чертами человека (или животного), но на уровне восприятия сохраняют свою метонимическую сущность «часть - от целого». Сюда же можно отнести и ряд предикатов: например, шуметь, журчать в значении "говорить" и другие.

Обращаясь собственно к ирреальному наполнению олицетворенных образов, можно констатировать тот факт, что большинство пушкинских текстов дают ту или иную картину природы в движении', и именно это действие является самым распространенным катализатором олицетворения. Причем словопреобразующий потенциал тропа поддерживает, как правило, не сам факт движения, но его психологическое обоснование - например, эмоция, вызвавшая "ответную реакцию".

Предыдущее утверждение сохраняет свою значимость и для абстрактных понятий. Однако здесь наряду с различными предикатами с семой "движение" последовательно употребляются антропоморфные характеристики, что в общем не противоречит тенденции к сохранению исконного значения номинации, поскольку имеет иную цель: "опредметить" отвлеченную сущность. Другими словами, если какая-либо природная реалия олицетворяется, как правило, в один этап:

субъект + олицетворяющий признак, то для чувства или интеллектуального представления эта схема может принимать вид: субъект + персонифицирующая деталь + олицетворяющий признак.

Другой значимый принцип в лирике A.C. Пушкина связан с перестановкой отношений человека и предметного мира. И здесь наблюдается движение от традиционной ситуации психологического параллелизма, где изобразительный ряд -только фон для душевных переживаний героя, к внесубъектному миру как самостоятельному действующему лицу текста, то есть оказывается возможным совместное действие (или диалог) двух и более равноправных субъектов.

Для лирики Пушкина чрезвычайно характерны способы взаимного раскрытия природных явлений сквозь призму человеческих отношений, и, наоборот - эмоции и поступки лирического героя соотносятся с аналогичными активными действиями реально неодушевленного предмета.

В заключении подводятся итоги настоящего исследования лирики A.C. Пушкина 1820-хгг. в рамках выбранного теоретического подхода и делаются выводы. Анализ системы мотивов лирики A.C. Пушкина 1820-х гг., предпринятый в трехсторонней форме "от тропа через образ к мотиву" как глобальному уровню поэтического языка, представляется функционально оправданным. Анализ семантики пушкинских мотивов заявленного периода на протяжении всего текста исследования подтверждался наблюдениями, сделанными на ином языковом уровне тропеической системы языка.

Выбранный в качестве единицы анализа троп -олицетворение - выполняет в авторском идиолекте ряд показательных семантических функций, что позволяет говорить о таком явлении, как полифиния в рамках однородного поэтического текста. В условной авторской картине мира лирический субъект выступает "на равных" с воспринимаемым им объектом. Отсюда, если в первой главе работы речь идет, в первую очередь, о системе авторских взглядов и представлений,

то во второй через устойчивые модели олицетворений воссоздан живой мир пушкинских текстов, вне личностного восприятия лирического субъекта.

Тотальный анализ всех возможных сочетаний не входил в задачи настоящей работы: более важной представлялась практическая демонстрация заявленного теоретического подхода. Ряды мотивов реконструировались частично гипотетически, олицетворения во второй главе в каждом конкретном случае не соотнесены с доминирующим мотивом, но рассматривались как целостная система с собственной внутренней семантикой и рядом функций внутри авторского идиолекта. Определенно можно сказать, что данные функции и со стороны мотива, и со стороны олицетворения совпадают, как в случае с ситуацией психологического параллелизма, диалогом и другими.

Представляется целесообразным отметить возможности предложенной мотивной системы к развитию и взаимному обогащению одного уровня через другой. В рамках предмета исследования - лирики A.C. Пушкина 1820-х гг. - намечены три основные категории мотивов: время, пространство, эмоционально-психологических портрет. Возможно расширение ряда категорий за счет привлечения ряда философских констант, таких как Жизнь и Смерть, например. Однако прогрессирующий абстрактный характер подобных сущностей в конкретном поэтическом тексте приводит к минимализации образной ' составляющей в сторону прямой номинации авторских

представлений, что, в свою очередь, изменяет форму синтагматического анализа.

Следует подчеркнуть, что изучение мотивной системы безусловно предполагает обращение как к авторской проблематике в общем, так и к конкретному образному ряду. И, наоборот, изучение различных тропов в рамках пушкинского поэтического языка должно иметь своей целью "раскрытие" его художественного мира, системы взглядов и интеллектуальных представлений. В противном случае, индивидуальный, авторский подход стирается, а поэтические контексты

становятся специфической иллюстрацией к общеязыковым характеристикам какого-либо тропа. Возможное объединение существующих литературоведческих и лингвопоэтических традиций следует вынести как одно из основных теоретических положений настоящей работы. Акцент на поэтический "модус фиктивности" позволил создать жизнеспособную модель мотивной системы лирики A.C. Пушкина 1820-х гг. внутри одного авторского стиля.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора:

1. Мотив 'счастья' / 'страдания' в лирике A.C. Пушкина 1820-х гг.: иерархическая модель интерпретации поэтического текста // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 2003. № 5. С. 116-124.

2. "Время" в мотивной системе лирики A.C. Пушкина 1820-х годов // Филологические науки. М., 2002. № 5. С. 22-33.

3. Олицетворение романтического объекта - адресата в поэтическом языке A.C. Пушкина // Мир романтизма: Материалы международной научной конференции "Мир романтизма" (IX Гуляевских чтений). Тверь, 2000. Выпуск 4 (28). С. 57-62.

4. Мотивная система лирики A.C. Пушкина 1820-х гг.: к определению понятия // Пушкинские чтения-2002: Материалы конференции. М., 2003. С. 29-41.

5. Перестановка отношений человека и природы в поэтическом языке A.C. Пушкина: семантические процессы в акте олицетворения // Мир романтизма: Материалы международной научной конференции "Мир романтизма" (X Гуляевских чтений). Тверь, 2002. Выпуск 6 (30). С. 293-301.

6. Мотив - образ - троп (на материале лирики A.C. Пушкина 1820-х гг.) // Przeglqd Rusycystyczny: Polskie towarzystwo rusycystyczne. 2002. № 3. С. 5-19.

РНБ Русский фонд

2005-4 25393

О 2 ФЕЗ 2004

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Аполлонова, Анна Владимировна

О. ВВЕДЕНИЕ:

0.1. Предмет исследования и принципы анализа.

0.2. История вопроса.

0.3. Актуальность темы исследования.

ГЛАВА

Семантическая парадигма мотивов лирики А.С. Пушкина 1820-х гг.:

1.1. "Время" в мотивной системе лирики А.С. Пушкина 1820-х гг.

1.2. 'Счастье' / 'страдание' в мотивной системе лирики А.С. Пушкина 1820-х гг.

1.3. "Пространство" в мотивной системе лирики А.С. Пушкина 1820-х гг.

ГЛАВА

Синтагматический анализ мотивной системы лирики А.С. Пушкина 1820-х гг. на материале олицетворений) :

2.1. Синтагматическая модель олицетворения.

2.2. Тематические группы образов в лирике

А.С. Пушкина 1820-х гг.

2.3. Полифония поэтического текста: способы создания олицетворений.

2.4. Семантика мотива в акте олицетворения.

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Аполлонова, Анна Владимировна

0.1. Предмет исследования и принципы анализа.

Предмет настоящего исследования - система мотивов поэтического языка А.С. Пушкина, представленная в лирике 1820-х гг. "Мотивная система" рассматривается в совокупности ее содержательного и Ш структурного компонентов. Основная задача работы - описать устойчивые пушкинские мотивы через способы их создания и развития в поэтическом тексте. В качестве исходной позиции принимается существование мотива как в буквальном, так и в образном выражении, когда прямое позиционирование лирического героя (например, я одинок и несчастен) сменяется тропеической формой {последний листок на ветке). В зависимости от способа выражения мотива в тексте выбирается характер его описания. В частности, при наличии образной составляющей необходим анализ тропеической структуры.

Поскольку исследование предполагается вести на основе поэтического языка, абсолютное большинство в исследуемом материале составляют образные контексты, что дает возможность в рамках теоретического подхода обозначить связь между понятиями "мотив" —»■ "образ" —» "троп". Единство двух последних категорий не нуждается в подтверждении: сама природа поэтического образа двойственна: "образ, обладая условностью знака, наделен, вместе с тем, безусловностью предмета. Жизнедеятельность образа проистекает как бы по двум направлениям: 1) по горизонтали - в саморазвитии разнообразных сопряжений, пронизывающих все пласты художественного произведения; 2) по вертикали - в структуре отношений между художественной идеей и внутренней формой и внешней формой - словесной, звуковой, зрительной"1. В приведенном выше определении В.В. Виноградова образ представлен как содержательная разновидность тропа. Референция к внешней и внутренней форме образа ставит данное понятие в ряд других "оборотов речи" (прежде всего, это метафора, метонимия и олицетворение).

С другой стороны, поэтический образ "расширяется" до мотива, можно утверждать, что именно мотив определяет оценочное звучание всего семантического ряда. Любое умозаключение относительно семантики бури, ветра или паруса в определенном лирическом тексте становится достоверным только при соотнесении с устойчивым мотивом. Образ вне мотивной системы поэтического языка лишен конкретного содержания и может существовать только в виде пространных рядов гипотетических употреблений и примеров, то есть иметь форму словаря2. Природа образа не предполагает типологической однородности: море или звезда в пушкинской лирике действительно переходят из одного текста в другой, но в каждом из них имеет место отдельный образ, для описания которого необходимо привлекать оценочный признак (например, печальная звезда или свободная стихия, внутри перифразы). Семантика образа расширяется за счет введения более общего философского или психологического критерия, который определяется референцией к мотиву.

Даже в пределах одного авторского стиля образ может менять свою семантическую принадлежность к тому или иному мотиву. Закономерно, что в этом случае меняется или усложняется и форма тропа.

Описание поэтического языка отдельного автора в системе образов -это либо последовательная классификация контекстов, либо в теоретическом аспекте исследование возможностей образа как средства художественной выразительности. Последняя возможность неоднократно учитывалась в работах по поэтическому идиолекту и функциям тропов в поэтическом языке3, где конкретные образные контексты выступают в качестве базы для изучения структуры и функций общеязыкового тропа: метафоры, метонимии и других. Однако даже в лингвопоэтических исследованиях вопросы изучения индивидуального авторского стиля предполагают обращение как к формальному, так и к содержательному компоненту: проблематике, психологическому, философскому, социально-политическому аспектам авторской картины мира.

Мотивная система поэтического языка представляет собой формально-синтетическое единство, в котором, с одной стороны, мотив реконструируется как категория мышления, а с другой является результатом взаимодействия различных уровней поэтического языка: мотивного, образного и тропеического. Комплексный анализ дает возможность проследить процесс бытования отдельного мотива и через прямую номинацию, и через поэтический образ. Образный ряд в текстах поддерживается устойчивыми видами тропов, что позволяет говорить о специфических приемах создания мотивов в поэтическом языке А.С. Пушкина.

Трехсторонняя форма исследования также позволяет придать законченный (системный) характер самому понятию "мотив". Отказавшись от представления о мотиве как о "минимальной, неразложимой тематической единице произведения"4, необходимо уточнить границы этого диффузного понятия, хорошо известного в теории литературы и широко используемого на практике. В работах В.М. Жирмунского, М. Верли, Б.В. Томашевского5 мотив определяется как минимальный формально-содержательный компонент художественного текста, функции которого изменяются в зависимости от жанровой принадлежности произведения. Имеются в виду фольклорные и драматические мотивы, которые выступают в качестве минимальных элементов сюжетосложения, а также лирические мотивы, для которых сюжетообразующая функция не характерна. Мотивы в лирике вообще не являются компонентами структуры отдельного произведения. Для того, чтобы зафиксировать конкретный мотив в качестве минимальной неразложимой единицы в структуре поэтического текста, его абстрактное значение сводится к устойчивой словесной формуле, то есть к образу. Например, "мотив имеет непосредственную (и предметную) закрепленность в самом тексте произведения: в поэзии его критерием служит наличие ключевого опорного слова"6, или "в основе каждого мотива лежит устойчивый словообраз, закрепленный самим поэтом как идеологически акцентированное ключевое слово"7. Одно теоретическое понятие определяется через другое: мотив превращается "в образ, повторяющийся в нескольких произведениях, выявляющий творческие пристрастия одного о или нескольких образов" . Конкретная реализация мотива в тексте становится основным правилом, согласно которому данное понятие выделятся в семантическом ряду: тема - мотив - образ. Теоретический подход к термину постоянно колеблется, приближаясь то к теме (любовь, смерть, время), то к образу (так называемые предметные мотивы: буря, ветер, камень, солнце).

Уязвимость проблемно-тематического подхода очевидна и заключается в потенциально бесконечном укрупнении единиц: от философско-символических концептов (одиночество, страдание) к традиционным "лирическим темам" (Свобода, Родина, Любовь) - вплоть до всеобъемлющего Этического идеала9. Выделение предметных мотивов, в свою очередь, приводит к нейтрализации образа как самостоятельной единицы текста. Основная задача таких теоретических установок заключается в том, чтобы объединить формальный и содержательный компоненты в одной элементарной единице художественного текста, то есть раскрыть проблемно-тематический аспект произведения с помощью образной структуры текста. Как правило, простые необразные контексты не выбираются для анализа. Однако прямые указания в тексте на чувства и переживания лирического субъекта являются не менее важными для выявления мотива, чем зашифрованные в образах.

Следует также отметить, что образ, как бы часто он ни повторялся в отдельном поэтическом языке, мотива не образует. Многочисленные репродукции образа могут отвечать различным творческим задачам и реализовывать разные мотивы (например, в ироническим дискурсе). Однако, образы неизменно восходят к мотивам, как к более крупным семантическим единицам (буря -» свобода и воля, парус —> одиночество, странничество). Именно на мотив приходится основная семантическая нагрузка, при этом возможна смена функции образа вплоть до прямо противоположной.

Анализ поэтического языка обычно ведется на двух параллельных уровнях - мировоззренческом и собственно поэтическом (то есть уровне поэтики). Первый - сложно объективируем, порождает множество интерпретаций, второй - не имеет самостоятельного значения: семантика образа формируется доминирующим мотивом. Буря, море или цветок не могут рассматриваться в качестве мотивов в виду отсутствия оценочного пафоса. По этой же причине такие концепты, как Время или Свобода входят в мотивную систему только в качестве критериев (формальных элементов) для построения лирических композиций, являются "вопросами" для получения ответов-мотивов. В традиционной терминологии категории Времени, Судьбы, Идеала и т. п. можно определить как "лирические темы", хотя термин этот трудно отделить от сопутствующих коннотаций, из области музыкального искусства, например10. ч

Лирическая тема не предполагает самостоятельной референции к поэтической картине мира конкретного автора. Такая тема имеет безусловное типологическое сходство с общими философскими категориями (время и пространство, закономерность и случайность) и может использоваться при описании поэтического языка только в соотнесении с мотивом или рядом мотивов. В свою очередь, мотив существует на пересечении двух и более семантических оппозиций: 'свобода' ('воля') / 'рабство' ('неволя') - различные семы" актуализируются в зависимости от авторской задачи, жанровой принадлежности произведения, выбранного дискурса.

Учитывая понятие "системности", заявленное в заглавии настоящей работы, необходимо определить единый критерий описания поэтического материала: вся мотивная система лирики А.С. Пушкина 1820-х гг. организована по бинарным (а в ряде случаев, многочленным) оппозициям. Представляется нецелесообразным, анализируя комплекс чувств и идей лирического субъекта, называть положительные проявления отдельно от негативных, в случае, если перед нами две ипостаси одной проблемы. Также рассматриваются мотивы с нулевой (имплицитной) оппозицией, выраженной по принципу: названа в тексте 0 подразумевается свобода и воля —► сема 'счастье' неволя —> сема 'страдание'

Выходя за рамки антонимичной семантики, можно провести параллели между несколькими мотивами одной категории. Например, категория "время" имеет в поэтическом языке А.С. Пушкина следующие мотивные воплощения: 'воспоминание', 'память' / 'вечность' / 'миг', ''мгновение'' / 'забвение', которые соотносятся между собой по двойному набору сем, а именно, наличие - отсутствие самого акта памяти и длительность процесса во времени. В действительности при определенной вариативности членов оппозиция всегда остается бинарной, а мотивы выделяются на разных основаниях. Но в работе мы будем развертывать семантический ряд, переходя непосредственно к новому звену и минуя промежуточное, во избежание повторений.

Указанные ряды мотивов реконструируются частично гипотетически, поскольку в ряде текстов отсутствует прямая референция к миру лирического субъекта, а условная ситуация принимает вид образа. При этом поэтический образ является одной из форм воплощения мотива, устойчивые образы переходят из текста в текст, однако содержательная составляющая контролируется доминирующим мотивом. Мотив, в свою очередь, определяется через оценочные предикаты и атрибуты в семантически двойственных тропах (имеются в виду метафора и сравнение, которые ассоциируют две различные категории объектов12) или через параллельный мотивный ряд, в случае с тропами, "работающими" на субъекте (то есть олицетворением).

Поэтический образ создается на пересечении предметного и смыслового рядов, словесно-обозначаемого и подразумеваемого. Представляется функционально оправданным привлечение тропеической системы пушкинского языка. Семантика тропа находится в прямой зависимости от обозначаемого им образа. Например, в ряду: девушка —> луна —> любовь - через олицетворение образ соотносится с мотивом; при этом сохраняются и антропоморфические черты, и характерная специфика образа: любовь к недосягаемому созданию, обреченная на вечную разлуку.

В соответствии с изложенными выше тезисами, следует указать, что понятия "лирического мотива" и "мотивной системы" понимаются прежде всего функционально: проведена последовательная дифференциация смежных терминов, анализ пушкинских текстов проводится в тройственной структуре:

МОТИВ сема нтика семантс ка, форма прямая номинация ОБРАЗ фс рма Y

ТРОП

На схеме курсивом выделены интересующие нас аспекты и линии взаимосвязей).

Предложенная концепция позволяет эффективно выделять мотив в поэтическом контексте, а также провести последовательное описание мотивной системы, используя конкретные воплощения образов и тропов в качестве оперативной базы. Такая система предполагает прежде всего четкое разграничение мотива и образа, а также их функций в поэтическом языке: 1) мотив не может быть представлен как элементарная единица; 2) мотив всегда выступает в двух ипостасях: прямой и образной (в рамках одного или нескольких текстов); 3) мотив - это категория поэтического языка, отражающая наиболее существенные связи и отношения между условной действительностью художественного текста и познанием, которое осуществляет лирический субъект; 4) мотивы могут реализовываться как в одном тексте, так и в системе поэтического языка. Системное обозначение мотивов возможно через многочленные оппозиции, когда даже отсутствие одного из членов является значимым.

Первоочередной целью настоящей работы является показать жизнедеятельность мотива через внутритекстовые связи, а также раскрыть возможности такой системы к развитию и взаимному обогащению одного уровня через другой. Выбор релевантных для системы мотивов продиктован конкретными пушкинскими текстами, а также гипотетически значимыми для любой поэтической системы категориями времени, пространства, счастья, жизни и смерти и другими.

Поскольку исследование посвящено лирике А.С. Пушкина определенного периода {двадцатые годы), эволюция поэтических мотивов будет представлена лишь в той мере, в какой она "развертывает" парадигматику поэтических текстов в рамках доминирующего теоретического дискурса. Искусствоведческие, философские, религиозные, биографические и другие дискурсы привлекаются для трактовки некоторых конкретных образов, но не мотивов в целом, которые суть значимые представления субъекта внутри условной поэтической действительности. Широкое привлечение интертекстовых связей для реконструкции отдельных мотивов неизбежно приведет к смещению поэтической системы в общеисторическом направлении (трансцендентные Щ мотивы). Период 1820-х гг. в лирике А.С. Пушкина традиционно связан с двумя глобальными темами: это творческая философия романтизма, с одной стороны, и преодоление романтического канона, с другой. Так как в качестве основного, в работе декларируется принцип системности, то взаимодействие лирики А.С. Пушкина 1820-х гг. с философией ^ романтизма представлено также через мотив с привлечением соответствующих образных структур.

0.2. История вопроса.

К определению понятия "мотив". Исследования, посвященные поэзии А. С. Пушкина разных ее периодов, в большинстве случаев используют понятие "мотив" не терминологически, но в качестве общедоступной семантической единицы поэтического языка, но основе которой возможно описать творчество отдельного автора13. Выделяя один структурный элемент за другим, исследователь соотносит отдельные мотивы как в рамках исторической перспективы творчества поэта, так и линейно, внутри одного поэтического языка. Таким образом, нет необходимости в четком разграничении темы, мотива и образа - все эти понятия употребляются как равноправные лексические синонимы. Поэтический язык А.С. Пушкина выступает как совокупность мотивов -однородная структура, в которой научный интерес имеет семантика, но не синтагматика элементов.

С другой стороны, исследования, в которых термин "мотив" рассматривается в теоретическом аспекте, ставят своей задачей выявление "элементарной, неразложимой единицы произведения"14. Таким "устойчивым смысловым элементом литературного текста, повторяющимся в пределах ряда фольклорных (где мотив означает единицу сюжетосложения) и литературно-художественных произведений"15 и называется мотив. При этом подчеркивается образное единство ситуации и действия, а мотив трактуется как структурный элемент поэтики, "минимальная единица формальной структуры произведения"16.

Представление о формальной однородности мотива сочетается с широкой областью реализации в одном или нескольких текстах, "независимо от того, находили ли они [мотивы] соответствующее выражение в какой-либо устойчивой словесной формуле"17. Б.В. Томашевский говорит о воплощении мотива "в ведущих темах, символах, сюжетных ситуациях, образах", указывая на природу мотива -минимального структурного элемента, с одной стороны, и жанровую зависимость мотива - единицы сюжетосложения, с другой.

Мотив поступает в авторское произведение в уже готовой форме, являясь продуктом метатекстового уровня. Речь может идти только о масштабе явления, о количестве вовлеченных дискурсов и конкретных воплощений. В этом смысле, наиболее общими признаются фольклорные мотивы, где реализация проходит на сюжетном уровне. Соответствующий концептуальный анализ представлен в "Исторической поэтике" А.Н. Веселовского, работах В.Я. Проппа18. Характер мотива описывается на основе строгой последовательности и повторяемости элементов, с учетом логической целостности всей структуры.

Наиболее близко к фольклорным, стоят драматические мотивы, такие, как возвращение потерянных родителей, соперничество братьев, измена возлюбленной. Единство внутренних формальных элементов сохраняется, однако семантическая однородность утрачивается в результате привнесения в текст оценочной авторской позиции, как в случае с классическим мотивом обогащения в "Венецианском купце" У. Шекспира или пушкинском "Скупом рыцаре". Практически всеми исследователями отмечается жанровая соотнесенность мотива, отсюда проистекает выделение лирических мотивов в отдельную группу. Так поступает JI.M. Щемелева в теоретической статье о мотиве в "Лермонтовской энциклопедии"19. Понимание мотива как единицы сюжета признается нерелевантным на лирическом материале и сменяется пониманием мотива как некого средоточия чувств, представлений, идей, даже способов выражения. JI. М. Щемелевой в границах мотивной системы рассматриваются характерные лирические темы, комплекс чувств и переживаний лирического героя, константные свойства лирического образа. В данной трактовке термин "мотив" нейтрализует понятие "темы" и одновременно перерастает в образ (см. "предметные мотивы" в определении JI.M. Щемелевой) и выступает как конкретный элемент поэтики. В дальнейшем мотивы-темы расширяются до философско-психологических констант.

Если М. Верли и Б.В. Томашевский рассматривали "мотив" как элемент структуры текста, то в "Лермонтовской энциклопедии" в основу разграничения мотивов положен проблемно-тематический критерий. Метатекстовые мотивы, таким образом, уступают место "частному содержанию" мотивной системы поэтического языка конкретного автора. Обнаружив, например, мотив бегства из плена в лирическом произведении, авторами проводится анализ сопутствующего ряда мотивов (бури, простора, паруса) с целью выявления эмоционально-психологического портрета лирического героя, без привлечения исторического (или эволюционного) аспекта. Мотив - "нервный узел повествования (в том числе и лирического)"20 - не является неразлагаемой единицей, но существует в двух и более ипостасях, предполагает наличие мотива-антонима, выраженного в тексте буквально или имплицитно.

Диахронический подход позволяет проследить эволюцию мотива -от метатекстового, обусловленного жанром, до мотива, имманентного авторскому поэтическому языку. Б.М. Гаспаров для анализа поэтического языка А.С. Пушкина, привлекая материалы по истории русской литературы и литературного языка, использует термины "тема", "образ", "мотив" в качестве полных синонимов (см.: мессианистические мотивы, образы-типы (Александр, Наполеон, поэт-пророк), тема поэтической миссии21. Уязвимость подобной концепции заключается в неразличении объекта исследования и средств выражения, а точнее в закономерном отказе от такого различения на фоне исторического анализа. Образ с учетом временной перспективы увеличивается до масштабов мотива, а мотив переходит в тему. Внутри произведения анализ мотивов идет от характерных лирических тем к конкретным элементам поэтики, историческая (гипотетическая) реконструкция мотива подтверждается примерами из текста, как правило, в образном воплощении. Диахронический подход последовательно сохраняется и при анализе средств выражения литературного языка эпохи: "императив культурного мифа может и должен быть рассмотрен с историко-литературной и историко-линвистической точки зрения"22.

Помимо проблемно-тематического подхода, где акцент делается на содержание, и диахронической концепции, где мотив является продуктом W культурной эволюции, в рамках лингвопоэтической традиции существуют исследования авторского стиля (идиолекта), посвященные анализу средств выражения авторской позиции23. Поэтический язык определяется как "особый модус языковой действительности"24, то есть не имеет исходной

25 референции к реальному миру. С опорой на данный модус "как если бы" , ^ посредством которого вводится "возможный мир", общеязыковые тропы в поэтическом языке приобретают печать авторского идиолекта. А комплексный тропеической анализ призван вскрыть индивидуальные представления языковой личности об окружающей действительности, которые, будучи соединены в систему, дают целостную картину поэтического мировосприятия отдельного автора. Так, в работах В.В. Виноградова о поэтике русской литературы , в частности о стиле А.С. Пушкина, отражен в конкретном языковом воплощении "живой" мир пушкинских текстов. При этом образный уровень признан самодостаточным для анализа поэтического языка, собственно фигуры речи образуют базу исследования, подчеркивается формально-семантическая двуплановость образа. Содержательный аспект выявляется путем определения мотива, имманентного внутрипоэтическому единству образов.

В ряде случаев семантика образа выполняет определенную формальную функцию. Речь идет о так называемых поэтических штампах, которые сближают образ с мотивом в его сюжетообразующей функции. Одинокий путник, далекая звезда в лирике выступают в той же роли "несущих стен здания", что и мотивы в волшебных сказках, а также в произведениях эпического рода (романах, повестях т. д.). Тем не менее, подобные образы проходят в поэтическом тексте своеобразную семантическую коррекцию через мотив как повторяющийся комплекс чувств и идей лирического субъекта. Условно говоря, мотив дает возможность реконструировать "авторскую позицию" поэта, а образная парадигма может быть описана в метатекстовом диахроническом аспекте. Как уже упоминалось выше, в данном случае имеется в виду создание словаря образов по гнездовому принципу, когда семантически разноплановый образ дает парадигмы возможных употреблений. Поэтический образ у Н. Павлович трактуется максимально объемно: как "небольшой фрагмент текста (слово, несколько строк, предложение, строфа и т.д.), в котором сближаются противоречащие в широком смысле понятия (логически противоречивые, противоположные, несовместимые и т.д.)" . Внутри тематического гнезда значение образа определяется доминирующим мотивом или особенностями авторского стиля в целом. Лингвистический анализ не проводится, отсюда показательными признаются преимущественно метафорические контексты, когда основу образа составляет метаморфоза или метемпсихоз. Поэтика и проблематика образа разводятся по разным полюсам исследования.

Но при анализе произведения разделить формальный и содержательный компоненты практически невозможно. Любая, даже самая характерная лирическая тема требует подтверждения с помощью конкретных контекстов. И нет оснований предполагать, что на уровне языковых средств (фигур речи) поэтический язык также не организует систему. Потенциальные возможности для исследования такой системы раскрылись в работах Н.Д. Арутюновой, Е.А. Некрасовой, О.Г. Ревзиной. ^ С другой стороны, изучение различных тропов в рамках поэтического языка отдельного автора должно иметь своей целью "разоблачение" его художественного мира, системы взглядов и представлений. В противном случае, индивидуальный, авторский подход стирается, а поэтические контексты становятся специфической иллюстрацией к общеязыковым характеристикам какого-либо тропа. Последний подход проводится, как правило, на материале лирике XIX-XX вв. Особое внимание уделяется 4С соотнесенности субъекта с образной структурой текста; акцент на "модусу фиктивности" дает возможность создать законченную модель поэтического языка в синхронном аспекте, внутри одного авторского стиля.

Изучение мотивной системы предполагает обращение как к авторской проблематике в общем, так и к конкретному образному ряду. И, наоборот, функции тропов нередко возводятся к особенностям авторского поэтического мышления. В результате, существуют исследования с доминирующим содержательным или формальным компонентом. Интересно, что и те, и другие выделяют в поэтике (лингвистической или литературоведческой) некую минимальную, элементарную единицу, которой становится как раз образ или мотив. Оба понятия приравниваются друг к другу. Так система поэтических мотивов может быть представлена и в абстрактном аспекте (например, Эрос и Танатос), и весьма конкретными образами (например, Лунный мир). Примеры заимствованы из работы А. Ханзен-Леве по системе поэтических мотивов раннего символизма28.

Представляется очевидным, что любовь легко представить объектами не только лунного, но и земного или водного миров. Абстрактный поэтический мотив успешно реализуется в тексте и через устойчивые образы луны или звезды, и через прямую номинацию (Это любовь). Кроме того, один и тот же предмет Лунного мира может относиться к различным мотивам: например, звезда —» 1. любовь // 2. одиночество. Таким образом, в общее семантическое поле введены понятия разных уровней, то есть мотив (любовь) и образ (звезда). Оспорить данное положение можно, представив как мотив весь Лунный мир, но в этом случае мотив будет лишен целостности, постоянно меняясь от одного образа к другому.

Тем не менее, А. Ханзен-Леве в полной мере реализует другой существенный принцип теоретического восприятия мотива: отказ от парадигматики конкретного текста и парадигматики конкретного образа компенсирует синтагматический анализ. Например, в том, что касается функций звукового ряда в символистских текстах. Синхронный анализ поэтического языка также используется при каталогизации предметных символов, под ними А. Ханзен-Леве понимает все те же традиционные образы: ночь, вода, шепот, символика собаки и другие. Термин "мотив" в ** данной работе трактуется прежде всего функционально, а не просто тематически-описательно. Наконец, на материале поэтического языка проводится реконструкция оппозиций семантических признаков или целых символических комплексов: "дискурс 'пустоты1, 'покой' —» 'риторика негативности', 'ничто' —> 'душевная пустота', 'бессмысленность' и ie алогичность'.

0.3. Актуальность темы исследования.

В работах по поэтическому языку (лингвистических и литературоведческих) анализ поэтики ведется по двум разнонаправленным векторам: одни уделяют внимание истории возникновения элементов языка и их взаимосвязи с другими элементами (имеются в виду мотивы, образы, темы, взятые как синонимы), в других - ставится проблема ^ реализации мотивов в тексте. Вопрос о формальной однородности мотива служит в данном случае определенным тактическим целям. Либо семантическая составляющая мотива выводится на передний план исследования, либо формальное единство распадается, и средства выражения мотива - образы и тропы - становятся предметом самостоятельного анализа. Основная задача не меняется и заключается в реконструкции комплекса авторских идей, чувств и переживаний. Лигвопоэтические исследования подробно объясняют методы такой реконструкции, где каждый "устойчивый словообраз" носит системный характер, благодаря чему повышается доказательный уровень исследования, которое может проводиться как в синхронном (в рамках ^ индивидуального авторского стиля), так и в диахроническом аспектах с привлечением дополнительных исторических сведений.

В работах Б.В. Томашевского, В.А. Грехнева, Б.М. Гаспарова рассматриваются различные семантические парадигмы мотивов, каждый из которых восходит к совокупному представлению о лирическом субъекте ^ поэтического текста. Набор элементов парадигмы может меняться от традиционного "одиночества" до мессианских мотивов, но принцип исследования сохраняется: заявленный тезис подтверждается статистикой релевантных контекстов. При соотнесении с широкой исторической и культурной ситуацией, это позволяет говорить об эволюции пушкинских мотивов и выделять периоды пушкинской лирики. С другой стороны, концептуальная сосредоточенность на поэтическом тексте в работах Н.Д. Арутюновой, О.Г. Ревзиной, Е.А. Некрасовой позволяет определить индивидуальный авторский стиль (идиолект) не только на уровне семантики, но и на собственно языковом уровне. Отдавая предпочтение синтагматическому анализу текста, современные исследователи основывают реконструкцию идиолекта на поэтических функциях отдельных языковых элементов, таких, как "перестановка отношений человека и внесубъектного мира" в акте олицетворения. Поскольку синтагматика предполагает восхождение от наименьших единиц поэтического языка (тропов и образов) к более крупным - мотивам, оценочная составляющая функции задается именно мотивом как семантически значимой единицей поэтического языка. В результате связь поэтического текста с идиолектом также имеет референцию к мотивной системе.

Следует отметить, что практически во всех исследованиях поэтического языка А.С. Пушкина сохраняется диахронический подход, то есть на мотивную систему накладывается условная историческая парадигма: романтическая, эволюционная и даже собственно пушкинская, когда речь идет о "поэтах пушкинской плеяды". В работах В.В. Виноградова или в работе А.Д. Григорьевой, Н.Н. Ивановой "Поэтическая фразеология Пушкина" проводятся комплексные стилистические исследования элементов пушкинской поэтической системы. Доля последних работ на общем фоне весьма незначительная. Лингвопоэтические работы по лирике А. С. Пушкина практически не встречаются. Однако аналогичные исследования по языку русской поэзии XX века дают возможность спроецировать данный подход на пушкинский поэтический язык, что и предполагается сделать в настоящей работе. Перед нами не стоит задача отказаться от анализа мотивов за пределами образных употреблений. Мы полагаем, что вся мотивная система базируется в первую очередь на прямом выражении авторских чувств и идей, а образные структуры являются необходимым дополнением, чья соотнесенность с доминирующим мотивом очевидна. Тем не менее, при анализе образа недостаточно констатировать мотив, к которому он восходит, но необходим комплексный анализ тропеической системы пушкинского языка.

Цель работы в объединении возможностей поэтического анализа на основе содержательного и формального компонентов, что дает возможность отказаться от двуплановых лингвистических, либо литературоведческих исследований поэтического языка в пользу синтетического исследования как семантической парадигмы мотивов, так и функций отдельных тропов в рамках пушкинского идиолекта. Культурологическое, философские, религиозные, биографические и другие аспекты представлены в работе лишь в той мере, в какой они "развертывают" парадигматику пушкинских текстов в рамках доминирующего теоретического дискурса. Это значит, что диахронический подход во многом уступает место синхронному и ведется преимущественно внутритекстовой анализ поэтического языка, без учета эволюции системы. Во второй главе, посвященной синтагматическому анализу гнезд тропов и отдельных элементов тропеической системы, предполагается показать актуальность неэволюционного подхода, так как основополагающие характеристики пушкинских тропов сохраняются на протяжении всего его творчества.

Наконец, необходимо отметить, что анализ лирических текстов и пушкинского языка 1820-х гг. строится на основе оппозиций семантических признаков и целых мотивных комплексов, в соответствии с методом, предложенным А. Ханзен-Леве для исследования русского символизма XX века. Руководствуясь изложенными выше принципами # анализа, мы начинаем в первой главе с описания конкретных пушкинских мотивов, взятых внутри ведущих семантических категорий.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Система мотивов в лирике А.С. Пушкина 1820-х гг."

3. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Подводя итоги настоящего исследования лирики А. С. Пушкина 1820-хгг. в рамках выбранного теоретического подхода, можно сделать ряд следующих общих выводов.

Анализ "системы мотивов" в творчестве конкретного автора, предпринятый в совокупности содержательного и структурного компонентов поэтического языка, представляется функционально оправданным. Анализ семантики пушкинских мотивов заявленного периода на протяжении всего текста исследования подтверждался наблюдениями, сделанными на ином языковом уровне: тропеической системы языка.

Выбранный в качестве единицы анализа троп - олицетворение -выполняет в авторском идиолекте ряд показательных семантических функций, что позволяет говорить о таком явлении, как полифиния в рамках однородного поэтического текста. В условной авторской картине мира лирический субъект выступает "на равных" с воспринимаемым им объектом. Отсюда, если в первой главе работы речь идет, в первую очередь, о системе авторских взглядов и представлений, то во второй -через устойчивые модели реконструкции олицетворений - воссоздан живой мир пушкинских текстов, вне личностного восприятия лирического субъекта.

Таким образом, последовательно утверждаемый теоретический подход к мотиву как к формально-синтетическому единству, в котором, с одной стороны, мотив реконструируется как категория поэтического мышления, а с другой - является результатом взаимодействия различных уровней поэтического языка, дает возможность проследить процесс бытования мотива и через прямую номинацию, и через поэтический образ.

Трехсторонняя форма исследования (в рамках программы: мотив -образ - троп) также позволяет придать законченный (системный) характер самому понятию "мотив". Анализ поэтического языка идет на двух параллельный уровнях: мировоззренческом и собственно на уровне поэтики. При этом нет необходимости в частном изучении таких образов как буря или цветок, вне семантики мотива, к которым они восходят, и напротив, в рамках синтагматического анализа, можно выделить общие типологические черты практически у каждого такого объекта применительно к индивидуально-авторскому стилю.

Не менее важным представляется декларируемый бинарный подход к семантике мотивной системы. Внутри практически любой категории можно провести параллели между несколькими антонимичными мотивами, которые также могут соотноситься между собой по двойному набору сем. В действительности, при определенной вариативности членов, оппозиция всегда остается бинарной, а мотивы просто выделяются на разных основаниях. Тотальный анализ всех возможных сочетаний не входил в задачи настоящей работы: более важной представлялась практическая демонстрация заявленного теоретического подхода.

Отсюда ряды мотивов реконструировались частично гипотетически, олицетворения во второй главе прямо не соотносились с доминирующим мотивом в каждом конкретном случае, но рассматривались как целостная система с собственной внутренней семантической и рядом функций внутри авторского идиолекта. Определенно можно сказать, что данные функции и стороны мотива и со стороны олицетворения совпадают, как в случае ситуацией психологического параллелизма, диалогом и другими.

Необходимо еще раз отметить, что поэтический образ является одной из форм воплощения мотива и не имеет собственного оценочного пафоса, его содержательная составляющая контролируется доминирующим мотивом. Мотив, в свою очередь, определяется через оценочные предикаты в семантически двойственных тропах (т.е. внутри метафоры или олицетворения). Поэтические образы (они же субъекты олицетворения, например) могут переходить из текста в текст, но сохраняют при этом не значение, но семантическую функцию. Поэтому в любых исследованиях по образному ряду поэтического текста объект всегда соотнесен с сопутствующими ему признаками. Во второй главе работы такие модели были рассмотрены.

Представляется целесообразным отметить возможности предложенной мотивной системы к развитию и взаимному обогащению одного уровня через другой. В рамках предмета исследования - лирики А.С. Пушкина 1820-х гт. - намечены три основные категории мотивов: время, пространство, эмоционально-психологических портрет. Возможно расширение ряда категорий за счет привлечения ряда философских констант, таких как Жизнь и Смерть, например. Однако прогрессирующий абстрактный характер подобных сущностей в конкретном поэтическом тексте приводит к минимализации образной составляющей в сторону прямой номинации авторских представлений, что, в свою очередь, изменяет форму синтагматического анализа.

Изучение мотивной системы безусловно предполагает обращение как к авторской проблематике в общем, так и к конкретному образному ряду. И, наоборот, изучение различных тропов в рамках пушкинского поэтического языка должно иметь своей целью "раскрытие" его художественного мира, системы взглядов и интеллектуальных представлений. В противном случае индивидуальный, авторский подход стирается, а поэтические контексты становятся специфической иллюстрацией к общеязыковым характеристикам какого-либо тропа. Возможное объединение существующих литературоведческих и лингвопоэтических традиций следует вынести как одно из основных теоретических положений настоящей работы. Акцент на поэтический "модус фиктивности" позволил создать жизнеспособную модель мотивной системы лирики А.С. Пушкина 1820-х гт. с системном аспекте внутри одного авторского стиля.

Список научной литературыАполлонова, Анна Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 17 т. Т. 1. Лицейские стихотворения. М., 1994.

2. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 17 т. Т. 2. Стихотворения 1817 1825. Лицейские стихотворения в позднейших редакциях. - М., 1994.

3. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 17 т. Т. 3. Стихотворения 1826 1836. Сказки. - М., 1995.1. Литература:

4. Арутюнова Н. Д. Номинация и текст // Языковая номинация: Том 2. М., 1977.

5. Арутюнова Н. Д. Образ (опыт концептуального анализа) // Референция и проблемы текстообразования. М., 1988.

6. Арутюнова Н. Д. Языковая метафора (синтаксис и лексика) // Лингвистика и поэтика. М., 1979.

7. Белецкий А. И. Изображение живой и мертвой природы // Избранные труды по теории литературы. М., 1964

8. БенвенистЭ. Общая лингвистика. Благовещенск, 1998

9. Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина (1813-1826). М.; Л., 1950.

10. Болквадзе Б. И. Олицетворение в русской лирике 19 века. -Воронеж, 1995.

11. Болквадзе Б. И. Олицетворение как продукт речемыслительной деятельности // Речевое мышление и текст. Воронеж, 1993.

12. Бройтман С. Я. Русская лирика XIX начала XX века в свете исторической поэтики: Субъектно-образная структура. - М., 1997.

13. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989.

14. Веселовский А. Н. Психологический параллелизм и его формы в отражении поэтического стиля // Историческая поэтика. М., 1989.

15. Виноградов В. В. Избранные труды: Поэтика русской литературы. -М., 1976.

16. Виноградов В. В. О теории художественной речи. М., 1971

17. Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1941.

18. Виноградов В. В. Стилистика: Теория поэтической речи: Поэтика. -М., 1963

19. Виноградов В. В. Язык Пушкина: Пушкин и история русского литературного языка. М., 1935.

20. Винокур Г. О. О языке художественной литературы. М., 1991.

21. Гаспаров Б. М. Язык: Память: Образ. М., 1996.

22. Гаспаров Б. М. Поэтический язык Пушкина. Спб., 1999.

23. Гин Я. И. Категория рода в языке. Петрозаводск., 1993.

24. Гинзбург Л. Я. О лирике. 2-е изд., доп. - JL, 1974.

25. Гореликова М. И., Магомедова Д. М. Лингвистический анализ художественного текста. М, 1983.

26. Грехнев В. А. Жанровый объект и лирический субъект в элегиях Пушкина//Болдинские чтения. Горький, 1982.

27. Григорьев В. П. Введение // Поэт и слово. Опыт словаря. М.,1973.

28. Григорьев В. П. Поэтика слова. М., 1979.

29. Григорьева А. Д., Иванова Н. Н. Поэтическая фразеология Пушкина. М., 1979.

30. Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М., 1965.

31. Долинин К. А. Интерпретация текста. М., 1985.

32. Домашенко А. В. К проблеме изобразительности художественного слова (эстетический субъект и эстетический объект в поэзии Пушкина) // Эстетический дискурс. Новосибирск, 1991.

33. Донская С. Л. К истории стихотворения "Телега жизни" // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 7. Пушкин и мировая литература. -Л., 1974.

34. Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. -Л., 1977.

35. Золотова Г. А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. -М., 1982

36. Золотова Г. А., Опипенко Н. К, Сидорова М. Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М, 1998

37. Иванова Н. Н. Поэтические номинации в русской лирике. М., 1992.

38. Касаткина В. Н. "Здесь сердцу будет приятно." М., 1995

39. Касаткина В. Н. Романтическая музу Пушкина. М., 2001

40. Квятковский А. П. Поэтический словарь. М.,1966.

41. КовтуноваИ. И. Поэтический синтаксис. М., 1986.

42. Колобова Н. М. Природа в поэзии А. С. Пушкина // Пушкинист: Ист. -лит. сб.-Спб., 1914.-Т. 1.

43. Кожевникова Н. А. Об обратимости тропов // Лингвистика и поэтика. М, 1979.

44. Константинова С. К. Олицетворение в художественном тексте: семантические и грамматические аспекты. Белгород, 1996.

45. Константинова С. К. Семантика олицетворения. Курск, 1997.

46. Корман Б. О. Избранные труды по теории и истории литературы. -Ижевск, 1992.

47. Краснов Г. В. Пушкин: Болдинские страницы. Горький, 1984

48. Краснов Г. В. Пушкин. Миф и реальность // Болдинские чтения. -Н.Новгород, 1994

49. Краснов Г. В. Пушкинский герой и наше время // Пушкин и современная культура. -М., 1996

50. Краснов Г. В. Реплика Гамлета в устах пушкинского Дон Гуана // Пушкин: проблемы поэтики. Тверь, 1992.

51. Краснов Г. В. Сюжеты русской классической литературы. Коломна, 2001

52. Кулешов В. И. А. С. Пушкин: Научно-художественная биография. -М,2002

53. Левин Ю. И. Избранные труды: Поэтика. Семиотика. М., 1998.

54. Левкович Я. Л. "Воспоминание" // Стихотворения Пушкина 1820-1830-х годов: История создания и идейно-художественная проблематика. Л., 1974.

55. Левкович Я. Л. Лицейские "годовщины" // Стихотворения Пушкина 1820-1830-х годов: История создания и идейно-художественная проблематика. Л., 1974.

56. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

57. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.

58. Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста. Л., 1972.

59. Лотман Ю. М. Русская поэзия начала XIX века // Поэты начала XIX века. 3-е изд. - Л., 1961.

60. Любушин В. И. Функции иносказательной образности как формы художественной условности. М., 1976.

61. Минц 3. Г. Символ у Блока // Russian Literature. Amsterdam, 1979.

62. Мукаржовский Я. Структуральная поэтика. М., 2000.

63. Мурьянов М. Ф. Из символов и аллегорий Пушкина . М., 1996.

64. Некрасова Е. А. Функциональная роль сравнений в стихотворных идиостилях различных типов // М. А. Бакина, Е. А. Некрасова. Эволюция поэтической речи XIX- XX вв. Перифраза. Сравнение. М., 1986.

65. Некрасова Е. А. Олицетворение // Очерки истории языка русской поэзии XX века. Тропы в индивидуальном стиле и поэтическом языке. -М., 1994.

66. Непомнящий В. С. Поэзия и судьба: Статьи и заметки о Пушкине: 3-е изд.-М., 1999.

67. Павлович Н. Словарь поэтических образов: На материале русской художественной литературы XVIII XIX вв. - М., 2000.

68. Поспелов Г. Н. Лирика среди литературный родов. М., 1976.

69. Поспелов Г. Н. Художественная речь. М., 1974.

70. Поспелов Н. С. Поэтика и стилистика русской литературы. -Л., 1971.

71. Поспелов Н. С. Синтаксический строй стихотворных произведений Пушкина. М, 1960

72. Поэтическая фразеология Пушкина / Отв. ред. В. Д. Левин. -М., 1969

73. Потебня А. А. Из записок по теории словесности // Теоретическая поэтика. М., 1990.

74. Пропп В. Я. Морфология сказки. Л., 1928

75. Ревзина О. Г. От стихотворной речи к поэтическому идиолекту // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Поэтический язык и идиостиль. М., 1990.

76. Ревзина О. Г. Марина Цветаева // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Опыты описания идиостилей. М, 1995

77. Рогачевский А. Б. Риторика и индивидуальный стиль: (Жуковский -Пушкин Лермонтов) // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. - М., 1990.

78. Скачкова О. Н. Предметный мир лирики Пушкина: (К постановке вопроса) // Пушкин: проблемы поэтики. Тверь, 1992.

79. Скляревская Г. Н. Метафора в системе языка. Спб., 1993.

80. Словарь языка А. С. Пушкина: В 4 т. М., 1961.

81. Сидорова М. Ю. Грамматика художественного текста. М., 2000

82. Сидорова М. Ю. "Пиковая дама" как полилог // Тексты прошлого нашего века: Вып. 1. М., 1999

83. Смирнов А. А. Лирика Пушкина: Принципы анализа поэтического идеала. Учебно-методическое пособие. М., 1988.

84. Смирнов А. А. Романтическая лирика А. С. Пушкина. М., 1994.

85. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: Опыт исследования. -М., 1997

86. Телия В. Н. Метафора как модель смыслопроизводства и ее экспрессивно-оценочная функция // Метафора в языке и в тексте. -М., 1988.

87. Тимофеев Л. И., Тураев С. В. Словарь литературоведческих терминов. М., 1974.

88. Тимофеева Е. А. Лингвостилистический анализ тропа: метафора -олицетворение в русских и белорусских поэтических текстах начала XX века. Минск, 1991.

89. Томашевский Б. В. Пушкин: Книга первая: 1815-1824 М.; Л., 1956.

90. Томашевский Б. В. Пушкин: Книга вторая: Материалы к монографии: 1824-1837. М.; Л., 1961.

91. Томашевский Б. В. Теория литературы: Поэтика. М., 1996.

92. Федоров А. И. Семантическая основа образных средств. -Новосибирск, 1969.

93. Фомичев С. А. Поэзия Пушкина: Творческая эволюция. JL, 1986.

94. Ханзен-Лёве Л. Русский символизм: Система поэтических мотивов. -М., 1999.

95. Шмелев Д. Н. Проблема выбора релевантного денотативного пространства и типы миропорождающих операторов // Референция и проблемы текстообразования. М., 1988.

96. Чернухина И. Я. Имплицитные смыслы в поэтическом тексте (на материале лирики А. С. Пушкина) // Текст и его изучение в вузе и в школе. М., 1991.

97. Щемелева Л. М. Мотивы // Лермонтовская энциклопедия. М., 1981.

98. Якобсон Р. Я. Лингвистика и поэтика // Структурализм "за" и "против". М., 1975

99. FarynoJ. Wst?p do literaturoznawstwa: Cz?sc II. Katowice, 1980

100. Formen und Funktionen der Allegorie / Hg. Haug W. Stuttgart, 1979.

101. Killy W. Wandlungen des lyrischen Bildes. Gottinngen, 1988.

102. Koller W. Semiotik und Methapher.- Stuttgart, 1975.

103. Kurz G. Methapher, Allegorie, Symbol. Gottinngen, 1988.

104. Theorie der Methapher / Hg. A. Haverkamp. Darmstadt, 1983.