автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Словесная пластика и архитектоника

Введение диссертации2000 год, автореферат по филологии, Капинос, Елена Владимировна

Словесная архитектоника и пластика тесно связана с другой, не раз подвергавшейся исследованию проблемой, - проблемой предметного мира лирики. «Формоориентированным» называет А.П.Чудаков восприятие поэтов, «отличающихся предметной точностью и наблюдательностью»1. К «формоориентированным» поэтам можно отнести Державина: предметный мир всегда становится объектом внимания при описании державинской поэтики . Функцию «репрезентации социального уклада» выполняет вещь в лирике Некрасова , «деревенский колорит» передается через предмет у Есенина4 и т.д. Но вещественной репрезентацией социального уклада или «обстановочностью» не может быть исчерпан вопрос о предметности лирического произведения. По мнению И.Б.Роднянской, «.мир вещей в принципе не составляет специфического начала в лирике, и в границах целых эпох или стилей он может лежать на периферии ее возможностей»3. Подчиненное, «неспецифическое» положение вещей в лирике является

1 Чудаков А.П. «Предметный мир литературы» // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М., 1986. С.275-280.

См. замечание о Державине С.С.Аверинцева: «В уютном, тяжеловесном, насыщенном запахами домашнем обиходе поэт ощущает не какую-нибудь иную, а ту самую красоту, которую он уже видел льющейся в блеске солнечных лучей «с синей крутизны эфира». Но увидеть ее могут только глаза, которые приучены глядеть на каждый предмет благодарно». См.: Аверинцев С.С. Поэзия Державина // Аверинцев С.С. Поэты. М., 1996. С.126. Л

См.: Чудаков А.П. Слово и предмет в стихе Некрасова // Чудаков А.П. Слово - вещь -мир. От Пушкина до Толстого. Очерки поэтики русских классиков. М., 1992. С. 55.

4 Коточигова Е.Р. Вещь в художественном изображении // Литературное произведение: Основные понятия и термины. М., 1999. С.45.

5 Роднянская И.Б. Лирический образ вещи в поэзии нашего века // Роднянская И.Б. Художник в поисках истины. М., 1989. С. 323. следствием высокой предикативности поэтической речи, по своему характеру более всего напоминающей внутреннюю речь, законы построения которой описаны Л.С.Выготским6. С внутренней речью, субъективно ориентированной, сконцентрированной на «я», поэтическую речь роднит высокая сосредоточенность вокруг лирического «я»7, которая и поглощает все, к «я» не относящееся, в том числе и весь вещественный пласт лирического произведения. Таким образом, «сюжет», «обстановочность» лирического текста отходят на второй план, главным и единственным сюжетом лирики становится напряженное эмоциональное поле, созданное вокруг лирического героя, «властное установление поэтом своей позиции в хаотическом или не так упорядоченном мире, где поэт ощущает необходимость сам навязать порядок»8.

Пластичность и структурность как атрибуты внешней оформленности материи заставляют говорить о границах предметности. В отношении определений предмета в художественном произведении существуют разные мнения. А.И.Белецкий называет «вещью» только «орудия и результаты производства - искусственную обстановку, созданную человеком»9. Такой подход к вещи заостряет внимание исследователя на оппозиции природа/культура в художественном мире того или иного писателя. Для творчества Батюшкова, Баратынского и Мандельштама, ставшего объектом нашего исследования, оппозиция природы и культуры, безусловно, очень

6 См.: Выготский Л.С. Мышление и речь. М.-Л., 1934.

7 И.И.Ковтунова, рассматривая в составе лирического произведения слова с субъективным модусом, проиллюстрировала высокую предикативность поэтической речи. См.: Ковтунова И.И. Поэтический синтаксис. М., 1986.

8 Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм: Эпос, лирика, театр. М., 1968. С.149.

9 Белецкий А.И. В мастерской художника слова // Белецкий А.И. Избранные труды по теории литературы. М., 1964. С.209. значима, но мы не касались этой проблемы, выбрав еще более широкое определение вещии.

Более широкое понимание границ «вещи» приводит В.Н.Топоров в статье «Вещь в антропоцентрической перспективе (апология Плюшкина)»: состав «правещей» определяется «возможностью двух проекций — внутрь и вовне (тело, человек, я и мир)»10. Противопоставленность внутреннего, относящегося к «я», и внешнего, принципиально отличного от «я», подчеркнута у М.М.Бахтина; вещественный мир предстает чужим, «другим» и статичным по отношению к живому, незавершенному, меняющемуся «я». Бахтин отметил и предметную «невыразительность» лирики, нацеленной на воспроизведение жизни внутреннего строя «я»: «Особенность чистой лирики именно в том, что предметная реакция героя недостаточно развита и не принципиальна, автор как бы соглашается с ее познавательно-этической стороной, не входя в ее принципиальное рассмотрение, оценку и обобщение». Лирика в этом отношении «близка непосредственной песне, где переживание само себя воспевает, скорбь и скорбит, и воспевает себя одновременно, и плачет, и воспевает свой плач»11. Но законы лирики не ограничиваются следованием законам внутренней речи, отражением внутренней жизни «я», поскольку, в соответствии с концепцией М.М.Бахтина, «я не герой своей жизни»12, законы лирики определяются и другими, внешними факторами. Лирика представляет собой не саму внутреннюю речь, а ее «слепок», изображение, проекцию вовне. Следовательно, в лири

10 Топоров В.Н. Вещь в антропоцентрической перспективе (апология Плюшкина) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтики. М., 1995. С.13.

11 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности (фрагмент первой главы) // Бахтин М.М. Работы 20-х годов. Киев, 1994. С.83.

12 Бахтин М.М. Временное целое героя // Бахтин М.М. Работы 20-х годов. Киев, 1994. С.178. ке парадоксальным образом сходятся признаки внутреннего, неостановимо меняющегося мира «я», и формально завершенного, внешнего, вещественного, изображенного. Причем оформленность, вещественность и завершенность становится обратной стороной открытости, фрагментарности и изменчивости стиха. Таким образом, проблема «вещественности» стихотворного произведения может прочитываться не только как вопрос об изображении вещи, а как вопрос о «вещественной» природе самой стихотворной материи, внимание переносится на материал, из которого, как вещь, создано поэтическое произведение: «Что представляет собой язык в поэтическом искусстве? Он является здесь материалом, так же как материален камень в скульптуре, красящее вещество, материя картины в живописи и т.д. Он также вступает в художественное произведение извне как воспринимаемое органами чувств явление, чтобы стать здесь носителем нематериальной структуры художественного произведения и подвергается с этой

13 целью обработке», - пишет Ян Мукаржовский . «Материя стиха» - такой заголовок имеет книга Е.Эткинда, для которого анализ «материи стиха» является «единственным возможным анализом лирического произведения»: «вне слова, звука, ритма от просодии и рифмы до композиции - в поэтическом произведении нет ни идеи, ни даже просто смысла, а тот, который можно разглядеть вне материи стиха и помимо нее - обманчив, иллюзорен»14. Подобная точка зрения характерна для многих литературоведческих школ, в центре внимания которых стоит поэтика художественного произведения. Здесь нет возможности даже упомянуть все, скажем несколько слов лишь о некоторых из них.

Художественное произведение как вещь, доступная для анализа «изнутри себя самой», рассматривалась исследователями формальной школы. 1

Мукаржовский Ян. Структуральная поэтика. М., 1996. С.82.

14 Эткинд Е.Г. Материя стиха. СПб, 1998. С.9.

Пространственные образы применял В.Шкловский для определения поэтического языка: «Мы приходим к определению поэзии как речи заторможенной, кривой. Поэтическая речь - речь-построение. Проза же - речь обычная: экономичная, легкая, правильная»75. Именно представление о «вещественности» художественного произведения, по мысли К.А.Баршта16, лежало в основе разработанного Ю.Н.Тыняновым понятия «литературного факта» как отдельного, но тесно связанного с нелитературой эстетического и коммуникативного образования . Внутренняя организация поэтической материи служила предметом исследования для структуральной поэтики Ю.М.Лотмана18, определившего художественный текст как модель мироздания19.

Обратим внимание также на то, что ощущение поэтического произведения как вещи было свойственно некоторым поэтам. Цикл стихотворений -вещей (Ding) принадлежит Р.-М.Рильке. Тема этих стихотворений может быть задана пластически-вещественными образами («Лебедь», «Единорог»), но не тематика опеделяет принадлежность того или иного стихотворения к жанру стихотворения-вещи. И.Д.Рожанский, исходя из анализа эстетических взглядов Р.-М.Рильке, в качестве отличительной особенности жанра стихотворения-вещи назвал «отрешенность, невозмутимость» интонации. Среди стихотворений-вещей не может быть примеров любовной

15 Шкловский В. Искусство как прием // Шкловский В. О теории прозы. М., 1983. С.25.

16 Баршт К.А. Русское литературоведение XX века. В 2 ч. 4.2. СПб, 1997. С. 245.

17 См.: Тынянов Ю.Н. Литературный факт. М., 1993. Определяя ритмические факторы, на которых строится поэтическая речь, Ю.Н. Тынянов говорит о «плотности», «тесноте» стихового ряда. Назв. соч. С.54.

18

См.: Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста // О поэтах и поэзии. СПб, 1995. С.18-131.

19 См.: Лотман Ю.М. Лекции по структуральной поэтике // Ю.М.Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 17-263. лирики-настроения, поскольку если стихотворение-вещь содержит описание «какого-то состояния души, то оно [состояние] трактуется не как личностное переживание, а как "модель", т.е. повод для бесстрастной, формообразующей деятельности поэта»20.

В отношении стиха Батюшкова уже в критических оценках, прозвучавших в XIX в., была отмечена словесная пластика и объемность. Приведем здесь два характерных высказывания, одно из которых принадлежит Н.В.Гоголю, другое - В.Г.Белинскому: "В то время, когда Жуковский стоял еще на первой поре своего поэтического развития, отрешая нашу поэзию от земли и существенности и унося ее в область бестелесных видений, другой поэт, Батюшков, как бы нарочно ему в отпор, стал прикреплять ее к земле и телу, высказывая всю очаровательную прелесть осязаемой существенности. Как тот терялся весь в неясном еще для него самого идеальном, так этот весь потонул в роскошной прелести видимого, которое так ясно слышал и так сильно чувствовал. Все прекрасное во всех образах, даже и незримых, он как бы силился превратить в осязательную негу наслаждения. Казалось, как бы какая-то внутренняя сила равновесия, пребывающая в лоне поэзии нашей, храня ее от крайности какого бы то ни было увлеченья, создала этого поэта именно за тем., чтобы даже и сам стих, начинавший принимать воздушную неопределенность, исполнился той почти скульптурной выпуклости, которая видна у древних, и той звучащей неги, которая слышна у южных поэтов новой Европы»21. (Н.В.Гоголь); «Светлый и определенный мир изящной, эстетической древности - вот что было призванием Батюшкова. В стихах его много пластики, много скульптурности., стих его часто не только слышим уху, но виден глазу: хочется ощупать извивы и складки его мраморной драпировки»

9 П

Рожанский И. Райнер Мариа Рильке // Р.-М. Рильке. Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи. М„ 1971. С.34.

21 Гоголь Н.В. Собр. соч. в восьми томах. М., 1984. Т.7. С.351.

В.Г.Белинский) . Слова критиков - непосредственная реакция на те процессы, которые происходили в поэтическом языке начала XIX в.

По определению М.Л.Гаспарова, стих представляет собой «текст повышенной важности, рассчитанный на запоминание и повторение»23. Принцип повтора, организующего «повышенную упорядоченность»24 (одно из главных свойств поэтического текста) реализуется на уровне рифмы, ритма, членения поэтического текста на стихи, синтаксического членения, а также на фонетическом и композиционном уровнях. В этом ряду лексика занимает одну из самых нестабильных позиций по причине огромного объема и разнообразия лексического материала, по причине трудностей, возникающих при классификации. «Школа гармонической точности», одним из законодателей которой был Батюшков, проделала эксперимент по превращению лексического пласта в систему устойчивых, повторяющихся поэтических «формул», виртуозное владение которыми требовалось от поэта. После «теории трех штилей» Ломоносова создание лексических формул «школы гармонической точности» может служить вторым крупным примером систематизации поэтической лексики в лирике, в результате чего лексика превращается в систему повторов. Подробно процессы отбора и систематизации поэтической лексики в лирике XIX в. были описаны

25 26 27

Г.А.Гуковским , Ю.Н.Тыняновым и Л.Я.Гинзбург . Предметное значение слова, а, следовательно, и изобразительность, утрачивались, когда слово оказывалось заключенным в рамки лексических формул, но зато внима

22

Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. М., 1961. С.81.

23 Гаспаров М.Л. Очерк истории европейского стиха. М., 1989. С.8.

24 «Повышенная упорядоченность» как одно из свойств художественного текста описана Ю.М.Лотманом. См. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста // С.50.

25 Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтиков. М., 1995. С.33-73. л/Тынянов Ю.Н. Пушкин // Пушкин и его современники. М., 1968. С.122-166.

27 Гинзбург Л.Я. О лирике. Л., 1974. С. 19-51. ние приковывала выверенность в расположении лексического материала, что и открывало вещественные черты самого стиха, симметрию и асимметрию его лексических узоров. Гармонизация лексики обостряет восприятие фонетического орнамента и четкость композиции. Благодаря согласованности всех частей лирическое произведение превращается в «совершенство «разыгрываемой» формы» (В.Н.Топоров). Вот как формулирует мысль о пластичности самого стиха Ю.Н.Чумаков: «У стихотворения есть одна парадоксальная черта. Написанное словами, отобранными в «школе гармонической точности», вознесенное над житейскими реалиями, опроз-рачненное душевным порывом, оно не невесомо и бесплотно, но, напротив, предметно-пластически осязаемо. Эта рельефность самого стиха порождается, на наш взгляд, устойчивыми риторическими фигурами - повторами синтаксических форм, всем построением из речевых «кирпичиков», оплотненных и звучных. Да и отношения симметрии и асимметрии, инверсивные узоры и многое другое играют в «пластике» стихотворения

28 далеко не последнюю роль» .

Но ассоциативная поэтика была характерна для стихов Батюшкова в той же мере, что и для стихов Жуковского. Законы ассоциативной поэтики Г.А.Гуковский описывает, анализируя не Батюшкова, а «Невыразимое» Жуковского, однако именно в сравнении со стихом Жуковского, исполненным «живого чувства», стих Батюшкова казался «мраморной драпировкой». Причем традиция контрастного сопоставления Батюшкова и Жуковского, положенная Гоголем и Белинским, продолжалась и в современ

29 ном литературоведении . Особенность поэзии Жуковского определена А.Н.Веселовским как «умение не только питать чужой мыслью свою соб

28

Чумаков Ю.Н. Стихотворная поэтика Пушкина. СПб, 1999. С. 352.

29 См.: Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. М., 1970. С.82-83; Кошелев В.А. Жуковский и Батюшков (К проблеме формирования литературных представлений) // Жуковский и русская литература. Л., 1982. С.217-229. ственную, но и находить в чужих образах и метрах формы для выражения своего наболевшего чувства»30. Для лирической манеры Батюшкова, напротив, характерна холодность и отстраненность, что и мешало исследователям творчества поэта однозначно отнести его либо к «романтикам», либо к «классикам». Иногда классическая выдержанность батюшковских построений нарушалась иностилевыми, чужеродными элементами, что провоцировало читателей Батюшкова «находить» в его поэзии скрытые намеки на непроявленную, глубоко скрытую эмоциональность. Примером «угадывания» таких «намеков» может служить следующий отрывок из Воейкова:

Чудо! Под окном на ветке

Крошка Батюшков висит В светлой проволочной клетке;

В баночку с водой глядит, И поет он сладкогласно:

Тих, спокоен сверху вид, Но спустись на дно: ужасный Крокодил на нем лежит!»31 Слабая, едва угадываемая выраженность «личностного компонента» ослабляет яркое эмоциональное поле ассоциативной семантики, на первый план выдвигается ее формальное переживание. Поэтому ощутить «вещественную» пластику стиха Батюшкова гораздо легче, чем стиха Жуковского. В той же мере «переходной», в какой предстает в литературоведении поэтика Батюшкова, может быть увидена и поэтика Баратынского. Баратынский работал над обновлением того же элегического языка, котог

30 Веселовский А.Н. В.А.Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». М., 199. С.398.

31 Цит. по: Зубков H.H. Опыты на пути к славе. О единственном прижизненном издании К.Н. Батюшкова// Свой подвиг совершив. М., 1987. С. 279. рый служил материалом для опытов Батюшкова. Но если эмоциональное единство элегического языка в творчестве Батюшкова нарушалось чрезвычайно редким вторжением иностилевых элементов, выраженным отсутствием «личностности», то Баратынский разрушил эмоциональное единство элегического языка другими способами. Во-первых, вторжением двойной точки зрения. Ю.В.Манн пишет о «постромантическом» характере конфликта в поэмах Баратынского и переносит некоторые, определенные им, черты конфликта романтических поэм и на его элегию: «Конфликт у Баратынского является постромантическим в том смысле, что он децентрализует действие, переносит акцент на неброское течение событий, наконец,

32 отодвигая в прошлое стадию отчуждения» . И.М.Тойбин видит своеобразие художественного мышления Баратынского, «новое качество утверждаемого им лиризма» в том, что «.эмоциональности, .излиянию чувств Баратынский противопоставил максимальную сдержанность, сосредоточенность, силу внутреннего напряжения мысли и чувства»33. Наблюдения над процессом трансформации элегии Баратынского содержатся и у О.Проскурина34, он также пишет о «редукции эмоциональности», дву-геройности и появлении у Баратынского «новых для элегии чувств».

Ослабленность эмоционального поля, обнаруживающая в стихе пластические качества, кажется нам той причиной, по которой можно плодотворно сопоставлять стихи Батюшкова и Баратынского со стихами Мандельштама, создававшимися в антитезе символистскому «субъективизму». Идея сопоставления поэзии Батюшкова и Мандельштама была намечена

32 Манн Ю.В. Динамика русского романтизма. М., 1995. С. 182.

Тойбин И.М. Е.А.Баратынский // Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений. JL: Советский писатель, 1989. С.22.

34 Проскурин O.A. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. М., 1999. С. 199-203.

Б.М.Эйхенбаумом в «Конспекте речи о Мандельштаме»35. Ю.Н.Тынянов в

36 статье «Промежуток» указал на влияние элегического языка Батюшкова на Мандельштама. В.Вейдле в главе «Певучие ямбы» из «Эмбриологии поэзии»37 рассмотрел фонетическую и ритмическую общность некоторых стихов Батюшкова и Мандельштама. Примеры сопоставительного анализа произведений Баратынского и Мандельштама нам не известны, если не считать отмеченных в комментариях интертекстуальных перекличек.

Предромантические» тенденции творчества Батюшкова и «постромантические» - Баратынского ответили постсимволистским, акмеистическим устремлениям Мандельштама. Основы акмеизма были сформированы в статьях самих акмеистов, в их диалоге с символистами. Изуче

38 нию критического наследия акмеистов уделялось пристальное внимание . (В своей работе мы не затрагивали этого вопроса, поскольку он требует

О Q подробной проработки в рамках другой темы .) Общими постулатами ак

У Б.М.Эйхенбаума это всего лишь одна фраза: «Архаистичность (Батюшков) и смысл этого». См.: Эйхенбаум Б.М. О литературе. М., 1987. С. 448.

3 ¿1

См.: Тынянов Ю.Н. Промежуток // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М, 1977.

Вейдле В.В. Эмбриология поэзии. Введение в фоносемантику поэтической речи. Париж, 1980. С.263-283. lo

См., например: Ронен О. Осип Мандельштам; Паперно И. О природе поэтического слова // Лит. обозрение. 1991. № 1. С.3-19, 29-36; Тоддес Е.Поэтическая идеология// Литературное обозрение, 1991, № 3. С.30-43: Искржицкая И. П.Чаадаев-О.Мандельштам-М.Бахтин (К типологии гуманитарного мышления) // Бахтин и философская культура XX века. СПб, 1991. Вып. 1.4.2. С.70-77; Тименчик Р. Заметки об акмеизме / Rus. Lit, 1974. 7/8. P. 23-46.

39 Отвлечение от прозы, литературно-критических произведений Мандельштама, конечно, демонстрирует ограничеснность подхода, поскольку все творчество Мандельштама пронизано цепочками переходящих из одного текста в другой общих образов, тем, слов, словосочетаний. Литературно-критическая проза, в частности, «Разговор о Данте» с учетом плотной сети межтекстовых связей всего творчества Мандельштама меизма стало усиление изобразительных элементов поэтики, признание «полноправной ценности бытия» вне связей с «миром идей», уход от открытого лиризма и «устранение субъективности». В соответствии с акмеистическими принципами стихи акмеистов характеризует «равновесие образов», продуманность архитектоники, полнозвучность и «ясность» поэтической мысли40. Внимание к «смыслу» художественного произведения уступило у акмеистов вниманию к его структуре и «приемам» творчества («поэтической технологии», по выражению Н.С.Гумилева); «не простая случайность, а пристальный интерес к проблемам поэтики привел членов «Цеха поэтов» в романо-германский семинар при историко-филологическом факультете Петербургского университета. Этот семинар -«штаб-квартира акмеизма», как называли его современники, стал в то же время и первой лабораторией формального метода. Здесь выступали В.М.Жирмунский, К.В.Мочульский»41.

Внимание акмеистов к предметной изобразительности возвращает нас к вопросам, поставленным в начале «Введения» и касающихся предметного мира поэтического произведения. Связь словесной архитектоники и пластики с изобразительным рядом задана фактом представленности предметного мира в нашем сознании и художественном произведении в словесной форме. Через название, хранящее все «напластования» языковой этимологии, «память» включенности в разные контексты, через обобщенность семантического ядра слова и осуществляются вещи: обретают свои функции и умирают. Связь слова с обозначенной им реалией стала предметом осмысления для многих философских и лингвистических школ, мы рассмотрена Л.Е.Пинским. См.: Пинский Л.Е. Магистральный сюжет: Ф.Вийон, В.Шекспир, Б.Грасиан, В.Скотг. М., 1989. С.367-397.

40 См.: Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М., 1990.

41 Грякалова Н.Ю. Н.С.Гумилев и проблемы эстетического самоопределения акмеизма // Николай Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. СПб, 1994. С. 115-116. не можем подробно останавливаться на этом вопросе, скажем лишь еще раз, почему лирика уходит от проблемы изображения вещи к словесной архитектонике.

Работа А.П.Чудакова над описанием роли вещи в художественном тексте допускала в отношении к прозе такой прием, как «установление внутренних качеств предмета во временном отвлечении от его словесной оболочки»42. А.П.Чудаков установил также принципиальную невозможность такого мысленного «отвлечения от словесной оболочки предмета» в лирике из-за неразрывной связи слова и вещи в лирике43. Тесная связь между словом и вещью в стихе не может быть нарушена, но характер этой связи может просматриваться у различных авторов по-разному: более или менее отчетливо. Для тех авторов, которые ощущают «переходность» от одной поэтической системы к другой (а это и отличало все трех поэтов, выбранных нами), в наибольшей степени характерна рефлексия по отношению к связи, существующей между предметом и его именем, эта рефлексия «усиливает вещность» и автономность каждого слова в стихе, «ов-нешняет» структуру стиха44. «Словесная автономность» накладывает свой отпечаток и на изобразительный ряд стиха, но здесь не стоит искать прямых соответствий. Так, например, в глубоко личностной, романтической (без ярких черт переходности) поэзии Лермонтова изобразительный ряд

42 Чудаков А.П. Предметный мир литературы» // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М., 1986. С. 254

43 Там же. С.288.

44 В поэтической концепции Мандельштама важную роль играет «тождество слова с вещью», что порождает пристальное внимание литературоведов к таким примерам мотивированности слов в поэзии Мандельштама, как анаграмматический (См.: Ronen О. Лексический повтор, подтекст и смысл в поэтике Мандельштама // Slavic poetics: Essays in honor of Kiril Taranovsky. The Hague, Paris, 1973. P.368.) и к языковой мотивированности манделынтамовской метафоры (См.: Успенский Б.А. Избранные труды. Том II. Язык и культура. М., 1994. С.246-276). очень четкий и зримый. Но та автономность и вещественность, о которой пробовали рассуждать мы, не равна «зримости» вещи, это, скорее, «пространственная логика изображения», направленная по вектору, идущему от «я» лирического героя, это пространственная логика развития образа. Г.Г.Шмаков очертил круг поэтов XX века, в произведениях которых пространственные отношения преобладают над другими, например, временными45. Среди таких поэтов Г.Г.Шмаков назвал и Мандельштама, с присущим ему «особым культурно-историческим сознанием, для которого история внеисторична, а время лишено своего движения вперед с четко обозначенными вехами периодов». Пространственные отношения, по мнению Г.Г.Шмакова, извлекаются из того, что «синтаксическая временная последовательность, которую естественно ожидает читательское восприятие, заменяется интеллектуально понимаемой и восстанавливаемой читателем структурой, которая возникает из подспудно скрыто существующих взаимоотношений между семантическими блоками»46. Черты пространственной поэтики мы пытались показать и в произведениях Батюшкова и Баратынского. Пространственность, созданная не изобразительными деталями, а смысловой геометричностью формы, сложными линиями, связывающими «семантические блоки», порождает иллюзию ослабления предикативности стиха: зависящая от «я» речь получает признаки «объективности», вот почему говорится о некотором овнешняющем, направленном от «я» впечатлении, производимом подобными стихами. В этом смысле примечательны такие определения отношений, свойственных художественному миру Мандельштама, как определение Д.Бака, говорящего об «инвариант

45 Шмаков Г.Г. О некоторых чертах пространственно-временных отношений в поэзии XX века и об особенностях ее восприятия // Михаил Кузмин и русская культура XX века. Тезисы и материалы конференции 15-17 мая 1990 г. Л., 1990. С.9.

46 Там же. С.9. ной временной коллизии утраты "я"»47, характерной для Мандельштама. По отношению к вещам «утрата "я"» дает иллюзию недооформленности и самоосуществления вещей.

Пластика стиха аккомпанирует законам индивидуального, внутреннего пространства автора, и ее описание становится важным моментом в характеристике индивидуального стиля.

Упомянутым выше комплексом проблем определяется актуальность предпринимаемого нами исследования. Интересовавший нас круг вопросов лежит в области поэтики и касается структуры стиха. В статьях Мандельштама для обозначения структуры используется слово «архитектоника», оно несет в себе смыслы, не исчерпывающиеся термином «структура». Мандельштамовский термин «архитектоника» не раз комментировался различными исследователями48, ими отмечалось сходство архитектоники с композицией, с ее твердыми, фундаментальными основами.

Создание фрагментов той разнообразной картины литературной традиции, в которую вписалось творчество Мандельштама, было целью нашего исследования. Помещая стихи Мандельштама в контекст традиции элегического языка XIX в. , в контекст двух разных и в некотором смысле противоположных стилей - Батюшкова и Баратынского, мы пытались выявить новые грани поэтического языка Мандельштама, а в текстах Батюшкова и Баратынского сопоставление открыло возможности новых трактовок, что продемонстрировало бесконечную способность текстов к смысло-порождению.

47 Бак Д. К вопросу о поэтической эволюции Мандельштама // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики. Кемерово, 1990. С.38.

48 См., например: Левин Ю.И., Сегал Д.М., Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Русская семиологическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Rus. Lit/ 1974-1975. Vol. 7/8.

Мы помещали стихи Мандельштама в контексты заведомо противоположных стилей: именами Батюшкова и Баратынского отмечены две «крайние точки» элегического языка XIX в. В послании Богдановичу (1824) Баратынский назвал Батюшкова «нежным» («Так нежный Батюшков, Жуковский живописный.»), этот, данный Батюшкову Баратынским, эпитет повторил Мандельштам в стихотворении «Батюшков».

Мягкость, «нежность» поэтики Батюшкова может быть истолкована как точная работа с семантическими оттенками слов, с семантической сочетаемостью внутри стиха. Внимание к «узору значений», возникающему на пересечении сложных линий семантических связей между словами, роднило с Батюшковым Мандельштама. «Ключ поэзии Мандельштама» Л.Е.Пинский видит в «живом органическом единстве слов в их собственной культурной связи, собственной жизни. «Сюжет» стихотворения <Манделыптама> часто строится по принципу музыкальной мозаики соотнесенных и вместе с тем автономных строк-словосочетаний»49. И далее, комментируя одно из таких, чисто «манделыптамовских» сочетаний - «На стекла вечности уже легло / Мое дыхание, мое тепло», Л.Е.Пинский замечает: «По первозданной свежести наивного выражения эти стихи сделали бы честь Батюшкову, которого так чтил Мандельштам»50. На «первозданной свежести наивного выражения» и семантической выверенное™ словесной техники держится литературоведческая метафора «стройного здания поэзии Мандельштама», возникающая прежде всего в работах В.М.Жирмунского. В.М.Жирмунский пишет о Мандельштаме: «Он не подсказывает словами-намеками смутного настроения воспроизводимой картины, он дает своеобразную и точную словесную формулу ея. Он любит также заострять и заканчивать свои стихи эпиграммой, строчки, в ко

49 Пинский Л.Е. Поэтика Данте в освещении поэта // Пинский Л.Е. Магистральный сюжет: Ф.Вийон, В.Шекспир, Б.Грасиан, В.Скотт. М., 1989. С.388

50 Там же. С.390. торых дано заключение, почти всегда читаются отдельно, как формула. в этой любви к эпиграмматической словесной формуле Мандельштам обнаруживает сходства с поэтикой французского классицизма»51 («Классици-стичность» акмеистического стиля В.М.Жирмунский противопоставляет «романтичности» символизма.). Приведем еще одну цитату из В.М.Жирмунского о Мандельштаме: «Призрачный и таинственный мир, нет корней и зацепок в подлинной жизни, в ея земной плотности и тяжести, что-то своеобразно волнующее и острое, хрупкое, прозрачное и нежное - в таких чертах открывается нам поэтическая душа автора».

Абсолютно иной предстает поэзия Мандельштама в описании

B.Н.Топорова: «.поэт . одаривает читателя тем, что сохраняется в его прапамяти., которая и составляет содержание и смысл «припоминаний», эксплицируемых из хаоса, туманного бреда, зыбкости, сна с помощью «органического кода», и далее - «.среди этих явлений. особое место занимает длительность, иногда в аспекте медлительности, и тяжесть (тягучесть связывает ее с медлительностью)»52.

Мы намеренно заострили противоречивость процитированных нами

53 высказывании , тем не менее разнонаправленность отмеченных исследо

31 Жирмунский В.М. Поэзия Александра Блока. Преодолевшие символизм. М., 1998.

C.46-47.

52

Топоров В.Н. О «психофизиологическом» компоненте поэзии Мандельштама // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М„ 1995. С. 440.

53

В статье «Преодолевшие символизм» В.М.Жирмунский характеризует особенности акмеизма. Творчество Ахматовой, Мандельштама и Гумилева исследователь рассматривает сквозь призму акмеизма. Однако, отмечая иддивидуальные особенности стиля Мандельштама, В.М.Жирмунский отмечает «особенный лиризм, сознательно затушеванный и неяркий», проявившийся уже в ранних стихах (написанных «до участия в новом поэтическом движении») и сохранившийся вопреки четкой акмеистической фор-мульности и в дальнейшем. (С.43 указ. соч.). И, по мнению В.Н.Топорова, именно ранвателями тенденций в творчестве Мандельштама очевидна: четкость, вы-строенность, эпиграмматичность формы сосуществует с тяжестью, неясностью, неочерченностью контуров, погруженностью в хаос. В темной, тяжело-материальной, укорененной в хаосе, стороне стиха Мандельштама нам видится его связь с Баратынским. «"Хтонические" темы и мотивы, «хтоническая» фактура стиха, та тяжесть недобрая, из которой создается прекрасное, тот тип «непрозрачного», затрудненного, «шероховатого», как бы хранящего следы своего тяжелого рождения поэтического языка»54 -эта фраза В.Н.Топорова подходит для характеристики и Баратынского (к которому В.Н.Топоров ее отчасти и относит), и Мандельштама (цитата из Мандельштама угадывается в этом высказывании).

Нам было интересно показать, как совмещаются в творчестве Мандельштама две названные тенденции, одна из которых, светлая, аполлони-ческая, идет от Батюшкова (и Пушкина), другая - темная, ночная, диони-сийская - от Баратынского.

Основная часть нашей работы состоит из двух глав, первая посвящена рассмотрению батюшковской традиции в творчестве Мандельштама, вторая - традиции Баратынского, обе главы заканчиваются выводами. В каждом параграфе первой и второй глав сопоставляется несколько текстов, которые, по нашему мнению, особенно наглядно помогают очертить традицию элегического языка лирики XIX в. в творчестве Мандельштама. ние, «доакмеистические» стихи демонстрируют «хтоническое начало» манделыптамов-ской лирики. В.Н.Топоров прослеживает дальнейшее развитие «хтонических» черт лирики Мандельштама, тогда как В.М. Жирмунский, констатируя наличие в стихах Мандельштама «символистиской прививки», обращает внимание на противоположные особенности. Следует сказать также, что взгляд В.Н.Топорова ретроспективен, тогда как В.М.Жирмунский имеет дело с незавершенной картиной творчества поэта.

54 Топоров В.Н. О стихотворении Шевырева [Пушкину] и античной параллели к нему// Лотмановский сборник. 2. М., 1997. С.445.

Для достижения цели работы мы прибегали к сопоставительному анализу текстов с привлечением широкого контекста творчества поэтов.

Новизна нашей работы определяется отсутствием подробных исследований о влиянии творчества Батюшкова и Баратынского на Мандельштама, однако сопоставление стихов Мандельштама со стихами предшественников и современников имеет богатые корни в литературоведении. Здесь нельзя не упомянуть разработанную К.Тарановским55 и его

56 последователями концепцию подтекста как описания широкого поля ци-татности в творчестве Мандельштама. Широкое поле цитатности ман-делынтамовских текстов привлекает внимание литературоведов и сейчас57. Но, кроме того, большое количество литературоведческих исследований посвящено и вопросам влияния на творчество Мандельштама одного из

58 его предшественников или современников . Наша работа мыслится нами

55 См., например: Taranovsky К. Essays on Mandelstam. London., 1976.

56 См., например: Slavic poetics: Essays in honor of Kiril Taranovsky. The Hague; paris, 1973; Broyd St. Osip Mandel'stam and his age: Acomment. on the themes of war and revolution in the poetry, 1913-1923. Cambridge (Mass.), 1975.

57

См., например: Гаспаров Б.М. Сон о русской поэзии ( О. Мандельштам «Стихи о русской поэзии», 1-2); Еще раз о функции подтекста в поэтическом тексте («Концерт на вокзале»); Ламарк, Шеллинг, Марр (стихотворение «Ламарк» в контексте переломной эпохи); Смерть в воздухе (к интерпретации «Стихов о неизвестном солдате»)// Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе XX века. М., 1994. С. 124-241.

58

См., например: Тоддес Е. К теме: Мандельштам и Пушкин // Philologia: Рижский фи-лол. сб. Рига, 1994. Вып.1. Рус. лит. в ист.-культ. контексте. С.74-109; lein, Jovanovic M. «Выхожу один я на дорогу» Лермонтова и поэзия Мандельштама // Wien. Slaw. Alm. 1992. Bd. 30. S.27-46; Venclova T. A.A. Фет «Моего тот безумства желал» // Rus. Lit. 1985 Vol. XVII, № 2. P. 88-105; Аверинцев C.C. Пастернак и Мандельштам: опыт сопоставления // ЛГ-Досье: Прил. к "Лит.газ." 1990. Февр. С.20-21; Фрейдин Ю.Л. Михаил Кузмин и Осип Мандельштам: Влияние и отклики // Михаил Кузмин и русская как еще одна попытка обнаружения тех связей, которые сопрягают между собой два века русской поэзии. культура XX века. Тезисы и материалы конференции 15-17 мая 1990 г. JL, 1990. С.28-31; Мусатов В. Ахматова и Мандельштам // Rus. Lit. 1991. Vol. XXX, № 3. P. 357-372.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Словесная пластика и архитектоника"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Резюмируя содержание, еще раз сформулируем основные положения работы.

Первый параграф первой главы мы посвятили проблемам словесной архитектоники и пластики у Батюшкова и Мандельштама. Эта проблема в отношении Батюшкова и Мандельштама была поставлена Ю.Н.Тыняновым в статье «Промежуток»: «Мы переживаем то время, когда новостью не может быть метр или рифма, «музыкальность» как украшение. Но зато мы. стали очень чувствительны к музыке значений в стихе, к тому порядку, к тому строю, в котором преображаются слова в стихе. И здесь - в особых оттенках слов, в особой смысловой музыке - роль Мандельштама. Мандельштам принес из XIX в. свой музыкальный стих - мелодия его стиха почти батюшковская:

Я в хоровод теней, топтавших нежный луг, С певучим именем вмешался, Но все растаяло, и только слабый звук В туманной памяти остался.

Эта мелодия нужна ему (как была нужна, впрочем, и Батюшкову) для особых целей, она помогает спаивать, конструировать особым образом смысловые оттенки»1.

Анализируя «Мадагаскарскую песнь» Батюшкова и «Меганом» Мандельштама, мы пытались показать «смысловую музыку», семантическую игру этих текстов. Мотивно-тематический комплекс этих стихов проявляется через определенные средства языкового выражения: через элегическую фразеологию, лексику, поэтический синтаксис. Отбор элегических языковых

1 Тынянов Ю.Н. Промежуток // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С.188. средств диктуется принципом ассоциативной семантики; мы пытались показать несколько главных семантических линий «Мадагаскарской песни» и «Меганома» и выявить не только подобие семантических компонентов, проявляющееся в различных словосочетаниях, составяляющих стих, но и семантическое расподобление, отталкивание.

Музыка значений» напрямую связана с проблемой вещи. Принцип ассоциативной семантики, с одной стороны, открывает в слове его периферийные, эмоциональные коннотаты. Актуализируясь в контексте элегического стиля, периферийные семантические компоненты слова заслоняют его семантическое ядро, что ослабляет соотнесенность слова с обозначенной им реалией . С другой стороны, номинативный компонет в значении слова ослабляется за счет интертекстуальности всех мотивов, лежащих в основе элегического стиля, поскольку слово элегического стиля отсылает не к неожиданному, необычному, а к заранее известному и многократно повторенному мотивному комплексу, что позволяет называть элегическую поэтику «поэтикой узнавания»3.

На основе сравнения основных черт элегического стиля Батюшкова и Мандельштама можно сделать некоторые наблюдения о различиях их поэтических систем. Батюшкову присущи плавные ассоциативные переходы между словами, что влечет за собой внутренне хорошо мотивированную логику сцепления и развертывания поэтических мотивов. Так, в «Мадагаскарской песне» мотив сна «в прохладной тени» при помощи слабых

2 Принцип ассоциативной поэтики описан Г.А.Гуковским. См.: Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики. М., 1995. С.33-73. Об отношении к слову как к «лексическому тону», влекущему за собой целый ряд ассоциаций, писал также Ю.Н.Тынянов. См.: Тынянов Ю.Н. Пушкин // Пушкин и его современники. М., 1996. С.122-166.

3 «Элегическая поэтика - поэтика узнавания. И традиционность, принципиальная повторяемость являются одним из сильнейших ее средств», - пишет Л.Я.Гинзбург. См.: Гинзбург Л.Я. О лирике. Л., 1974. С.29. вкраплений с негативной семантикой переходит в мотив смерти («И нас у кущи ожидает / Постель из листьев и покой»). Внутренняя логика сцепления и развертывания мотива может быть перенесена и на все творчество Батюшкова, которое может прочитываться как «лирический роман с неназванной героиней», позже трансформированный Пушкиным в миф об «утаенной любви». Мандельштамовский элегический стиль гораздо более «оплотнен» в сравнении и с пушкинским, и с батюшковским. В нем нет столь плавных переходов от одной семантической линии к другой, сразу несколько семантических линий («семантический пучок», по выражению самого Мандельштама) задается с самого начала. Например, в «Меганоме» между мотивами путешествия к смерти и путешествия к новым, лучшим берегам не совершается постепенных переходов, они одновременны, соприсутствуют с первых строк. Следовательно, невозможно вычитать из цикла "ТпБЙа", наполненного элегическими мотивами, «лирического романа с героиней». На первый план выдвигается сама семантическая структура стиха, мотивные комплексы. Определенные, стоящие за каждой формулой элегического языка, семантические ходы перестают быть актуальными для Мандельштама, они сгущаются и концентрируются. В стихе Мандельштама ведется уже отбор не словесных формул, а отбор словесных формул с присущими им семантическими ходами, множественными мотивными комплексами. На первый план выдвигается семантическая структура без биографической мотивированности и даже слабой предметной соотнесенности, поэтика узнавания превращается в поэтику узнавания узнавания, элегия становится элегией элегии. А по отношению к вещам это выглядит как намеренное создание не изобразительных, а словесных картин, наглядно продемонстрированных в стихотворении «Золотистого меда струя»4. Вещественность стихотворения определяется его оплотненной семантической структурой, которой отвечает четко прорисованный фонетический и синтаксический узор.

Во втором параграфе первой главы мы продолжали наблюдения над словесной архитектоникой в произведениях Батюшкова и Мандельштама, но уже на новом материале. В центре нашего внимания оказалась эпиграмма, жанр, тесно связанный с вещью уже в момент своего возникновения. Мы рассмотрели несколько эпиграмм Батюшкова («Когда в страдании девица отойдет.», «О милый гость из отческой земли.», «С отвагой на челе.») и несколько эпиграмм Мандельштама, одна из которых содержит имя Батюшкова («Нет, не луна.»).

Жанровый лаконизм выявляет в семантической структуре эпиграммы не подобие, а прежде всего расподобление. В каждой из рассмотренных нами эпиграмм так или иначе прослеживается диссонансный след, разбивающий гармонический словарный ряд. Диссонанс может вторгаться в эпиграмму в виде иностилевого словосочетания (как сочетание «синеющий труп» в «Когда в страдании.»), либо в виде смены точек зрения на предмет или ситуацию («слом лирической позиции»), нежелательной в пределах элегии. Эпиграмма представляет собой удобное поле для вторжения подобных диссонансов, поскольку ее лаконизм препятствует медленному развитию темы, требующемуся для элегии. Лаконичный характер эпиграммы дает возможность парадоксального и резкого поворота темы, тогда как равновесие элегической системы нарушить очень сложно, любое иностилевое вкрапление или неоправданное усиление какого-либо элегического момента поглощается инерцией фонетического единства, устойчивостью мотивных комплексов и соответстующей устойчивостью лексики, абсолютным

4 Другим часто приводимым примером с похожим эффектом является стихотворение «Я пью за военные астры.». композиционным совершенством. В жанре эпиграммы «парадоксальное» наполнение слова открывает иные, по сравнению с элегией, возможности для логической смысловой игры вокруг предмета. Конечно, и в рамках элегического языка происходит со- и расподобление признаков предмета, но в эпиграмме этот процесс проявляется еще острее. С.С.Аверинцев сравнивает эпиграмматическую традицию изображения предмета с игрой «секретарь», «состоявшей в том, что надо было найти пункт сходства между двумя возможно менее сопоставивыми объектами, например, быком и розой»5. По словам С.С.Аверинцева, в эпиграмме «упорядоченность мыслительной панорамы ценится гораздо выше, чем богатство выхваченного «из жизни» материала»6. Богатство «мыслительной панорамы», открывающееся в слове, называющем предмет или событие, приводит к высокой автономности каждого эпиграмматического слова, к возможности «геометрического» сочетания автономных слов. Это позволяет предстать вещи в любых мыслимых вариантах, в любых качествах, подчас противоположных. Сама эпиграмма при этом становится словесной конструкцией, легко «переводящей» реальные предметы или ситуации, на которые она отзывается, из одного плана в другой, высвечивающей в них то одни, то другие признаки. Внимание к широкому спектру вероятностных качеств вещей и к переходным моментам в существовании вещей (эпох, культур и т.д.) отличало Мандельштама, писавшего: «.композиция складывается не в результате накопления частностей, а вследствие того, что одна за другой деталь отрывается от вещи, уходит от нее, выпархивает, отщепляется от системы, уходит в свое функциональное пространство или измерение, но каждый раз в строго узаконенный срок и при условии достаточно зрелой для этого и единственной ситуации. э Аверинцев С.С. Риторика как подход к обобщению действительности // Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. С. 170.

6 Там же. С. 171.

Самих вещей мы не знаем, но зато весьма чувствительны к их положению. вещь возникает как целокупность в результате единого дифференцирующего порыва, которым она пронизана. Ни на минуту она не остается похожа на себя самое».

А поэзия Батюшкова, в которой еще не вполне сформировались, но уже обозначились новые возможности поэтического языка, как нельзя лучше отвечала поэтике Мандельштама. В третьем параграфе нашей работы мы попытались, рассматривая стихотворение Мандельштама «Батюшков», отметить некоторые особенности «портрета» Батюшкова, созданного Мандельштамом. Батюшков важен для Мандельштама как один из создателей, наряду с Пушкиным, крымско-эллинского мифа. В творчестве самого Мандельштама отголоски этого мифа воплотились в ряде текстов из «ТпБЙа». Показательным в этом смысле является стихотворение Мандельштама «Меганом», речь о котором шла в первом параграфе. Крымско-эллинский миф косвенно, едва уловимо отозвался и в позднем «Батюшкове». В подтексте «Батюшкова» мы усматриваем несколько стихотворений Цветаевой, одно из которых - «Встреча с Пушкиным» особенно важно для нас. «Встреча с Пушкиным» как дальний план манделыптамовской «встречи с Батюшковым» заставляет вспомнить высказывание Мандельштама о Батюшкове как «нерожденном Пушкине», основанное и на манделынтамовских представлениях о поэтике Батюшкова, но и на основе его биографии. Батюшковское «предшествование» Пушкину смыкается с одним из главных семантических звеньев в поэтической системе Мандельштама, - с мотивами косноязычия. Мотивы косноязычия возвращают нас к проблемам пластичности и вещественности, так как косноязычие является признаком недооформившегося, окончательно непоименованного предмета, то есть того, интересовавшего Мандельштама состояния, когда вещь предстает не как реально воплощенная, с определенными и определившимися качествами, а когда она еще хранит в себе все мыслимые возможности воплощения.

Вторая глава работы посвящена Баратынскому и Мандельштаму.

В описании внешнего, изобразительного ряда в стихах Баратынского и Мандельштама мы видим подход к разговору о проблеме вещи в творчестве этих поэтов. Нас привлекли прежде всего не целостные образы вещей, а только изображения их поверхностей, открывающие в конечном счете фактуру изображенной в стихах материи и фактуру самого стиха.

Мы отметили, что фактурное чувство акцентировано в восприятии вещей как у Баратынского, так и у Мандельштама; поэтов привлекали резкие черты в фактуре изображаемой материи: острота, сильный блеск, разломы. Описание фактуры не может обходиться без анализа световой, цветовой гаммы стихов, поскольку свет и цвет, наряду с кинестетическими качествами, характеризуют структуру и характер материи. Так, сравнивая цветовые и световые особенности, можно увидеть несколько сопоставимых явлений в стихах двух поэтов. Например, как и у Мандельштама, у Баратынского блеск и порождающийся им свет не способствуют проявлению четких контуров предметов, а являются признаком «разреженной», умирающей материи.

Изображение острой, «надломленной», «мучительной» материи соответствует целому ряду явлений в структуре стиха Баратынского и Мандельштама. У Баратынского резкость фактуры достигается при помощи деструкции романтических формул, разработанных «школой гармонической точности». Целиком метафорическая, направленная на создание единого «сладостного» звучания, семантика слов в составе устойчивых формул подвергается значительным сдвигам у Баратынского, поскольку резкость в восприятии материи оживляет прямые значения слов своей обращенностью к органике, своим стремлением достичь болевых областей восприятия. И это одна из причин, на основании которой можно говорить о том, что «Баратынский, пожалуй, первым из русских поэтов нарушает привычный монологизм творческого мышления, а вместе с тем и монологизм поэтического высказывания. Поэтому в «Сумерках» . возникает большое количество всякого рода стилистических оксюморонов, поэтических парадоксов и фантастических допущений. В пределах одного текста у Баратынского можно встретить «детей волшебной тьмы» и «улыбающийся ужас»»7. Обращенность к органике материи, к болевым областям ее восприятия является важной и для Мандельштама, писавшего: «Дошло до того, что в ремесле словесном я ценю только дикое мясо, только сумасшедший нарост:

И до самой кости ранено Все ущелье стоном сокола, — Вот что мне надо». Необходимая Мандельштаму болевая органика особым образом организует семантические линии его стиха. Болевая органика сообщает им предельную гибкость: по традиции, идущей из зимних лирических пейзажей XIX века, яркость, блеск, сверкание связывают с красотой и ослепительностью, радостью. У Мандельштама яркость и блеск оказываются пронизаны изнутри остротой и мучительностью. Острота восприятия позволяет извлекать оксюморонные смыслы из качеств описываемой материи, но в соединении противоположных смыслов ударение делается Мандельштамом не на конкретности негативных или позитивных ощущений, а на самом пути перехода от одного смысла к другому.

Все перечисленные выше проблемы затрагивались нами в первом параграфе второй главы, где была сделана попытка анализа «Осени»

7 Дарвин М.Н. Поэтика лирического цикла («Сумерки» Баратынского). Кемерово, 1989. С.46.

Баратынского и «Грифельной оды» Мандельштама с точки зрения фактурности изображения.

Во втором параграфе объектом нашего внимания служил уже не столько фактурный и даже не предметный пласт поэзии Баратынского и Мандельштама, сколько способ создания целостного образа, в отношении ' которого действуют те же силы, что и в отношении изображения вещи. Баратынского и Мандельштама объединяет приверженность к негативным описаниям: предмет или образ дается через отрицательные (или присутствующие в недостаточной степени) свойства.

У Баратынского негативный способ изображения разрушает единую стилистическую тональность, присущую его предшественникам и современникам. Показателен такой пример восприятия Баратынского на фоне романтической поэзии: «Как романтик Баратынский стоит далеко ниже Жуковского. В его поэзии совсем нет тех элементов романтизма, которые бы обогатили русскую литературу явлениями романтической поэзии Запада. Круг представлений и образов у Баратынского уже и беднее сравнительно с Жуковским. Стих его не отличается музыкальностью и ясностью, как нежный стих разнообразной музы «поэтического дядьки на Руси ведьм и чертей». Стиль Баратынского, способ его выражения и отдельные слова в его поэзии, часто идущие вразрез складу русской речи, ниже стиля поэзии о

Жуковского» . Стилистическое единство обеспечивается единством и силой эмоционального тона, которому подчинено все, в том числе и предметный и образный миры, в элегии. Баратынского же чаще всего представляют как отстраненного повествователя («он стоит вдали от большой дороги жизни и о

Жураковский Евгений. Симптомы литературной эволюции. М., 1903. С.78. скромно кланяется прохожим»9), внешний мир не подчинен его воле, не растворен в авторской эмоции, а сохраняет свою независимость.

Русское шеллингианство оказало большое влияние на творчество Баратынского10. Б.Гаспаров устанавливает в связи с этим параллели между «На смерть Гете» Баратынского и написанным ровно на сто лет позже «Ламарком» Мандельштама. В стихотворениях можно найти отзвуки перекликающихся между собой идей из немецкой культуры: о труднопроницаемой жизни живой и неживой природы для отпавшего от органической целостности мира человека (Шеллинг) - у Баратынского; о независимости живой и неживой природы от внешнего фактора выживания, о внутреннем, независимом саморазвитии организма (Ламарк) - у Мандельштама. Такая объективизация природы соотносится с объективизацией в изображении вещей в стихах Баратынского и Мандельштама. Погружение в синкретическую предысторию объективированного внешнего мира, движение к истокам его саморазвития отражено в сюжетах «Запустения» Баратынского и двойчатки Мандельштама («К пустой земле.» - «Есть женщины.»): мертвый мир предстает в них в синкретичных, нечетких и самодостаточных формах.

Кроме «Запустения» Баратынского и двойчатки Мандельштама, во втором параграфе упоминается элегия Лермонтова «Как часто, пестрою толпою окружен.». Она служит примером ненарушенного стилистического единства, следовательно, в ней действуют противоположные законы:

9 Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. С. 110.

10 Об этом см.: Альми И.Л. Лирика Е.А.Баратынского. Автореф. дисс. на соискание учен, степени канд. филол. наук. Л., 1970. С. 10.

Щемелева Л.М. Типы философского и психологического сознания в русской лирике XIX в. (Баратынский, Тютчев, Лермонтов). Автореф. дис. на соискание учен, степени канд. филол. наук. М., 1975. предметы внешнего мира, окружающая обстановка и образы полностью подчинены авторской воле, легко дематериализуются. Предметный мир Лермонтова имеет тенденцию проясняться, приближаясь к полю авторской эмоции, тогда как предметный мир Баратынского и Мандельштама сохраняет за собой возможность погружения в синкретическую нерасчлененность. Сильное напряжение авторской воли по отношению к вещам, быстрое превращение вещей из атрибутов внешнего мира в атрибуты внутреннего мира поэта объясняет высокую контрастность лермонтовского стиля. На фоне высокой контрастности Лермонтова особенно ярко проявляется неконтрастная, синкретическая природа стилей Баратынского и Мандельштама («ощущение рассеянности взгляда»11), наполненных «едва нащупываемыми» связями одного ощущения с другим, чувства с «противочувствием».

В последнем, третьем, параграфе второй главы мы попытались показать, как целостный образ поэзии Баратынского отразился в творчестве Мандельштама в оплотненном и вещественном виде. В статье «О собеседнике» Мандельштам сравнивает впечатление от стихов Баратынского с впечатлением от письма, извлеченного из плотно закупоренной бутылки, «брошенной в критическую минуту мореплавателем». Именно среди морских образов Баратынского можно увидеть такие, которые нашли отражение у Мандельштама, воплотив в себе его вещественное переживание поэзии Баратынского. Морские образы взяты Мандельштамом из стихотворения Баратынского «Пироскаф», это стихотворение занимает особое место в творчестве Баратынского. Последовавшая вскоре после написания «Пироскафа» смерть поэта сообщила стихотворению «круговые импульсы

11 Это выражение употребляет С. С.Аверинцев в применении к Мандельштаму. См.: Аверинцев С.С. Судьба и весть Осипа Мандельштама // Аверинцев С.С. Поэты. М., 1996. С.206. обращенности назад»12: реальная смерть заставила прочитывать «Пироскаф» как сбывшееся для Баратынского предчувствие конца жизни, а поскольку сюжет «Пироскафа» представляет собой незаконченное путешествие с лучшими надеждами, то и реальная смерть Баратынского получает значение открытости13. Такая взаимообращенность не могла не привлекать Мандельштама, устами одного из своих героев произносившего: «Я хочу жить в повелительном причастии будущего, в залоге страдательном.».

Представление об океане как о сферическом сосуде, содержащееся в «Пироскафе», могло служить Мандельштаму прообразом часто используемых им обозначений сферичности морского и воздушного пространств. А «поэтическая глубина и серьезность, граничащая с меланхолией»14, и «сомкнутость в собственном бытии», уловленные в стихах Баратынского уже его современниками, нашли отголоски в стремлении Мандельштама к «тяжести недоброй», к погружению в область синкретического хаоса. Это стремление не было неизменным на протяжении всего творчества Мандельштама, оно усиливалось от ранних стихов к

19

Цивьян Т. «Образ Италии» и «образ России» в последнем стихотворении Баратынского // Русско-итальянский архив. Archivo italo-russo. Trento, 1997. С. 87.

13 Процитируем здесь отрывок из стихотворения А.Кушнера, связанного с «Пироскафом»:

Так Баратынский с его пироскафом Думал увидеть, как мячик за шкафом, Влажный Элизий земной, Башни Ливурны, а ждал его тесный Ящик дубовый, Элизий небесный, Серый кладбищенский зной.

14 Г.Кёнинг. Literarische Bilder aus Russland. Stuttgart und Tubingen, 1837. Цитируется по: Летопись жизни и творчества Баратынского. С.343. поздним. Сравнивая стихи Баратынского и Мандельштама, мы обращались чаще всего именно к позднему периоду творчества Мандельштама.

Как видно из содержания работы, одни и те же явления в поэтике Мандельштама мы пытались рассматривать то с позиций светлого, гармонизированного строя (Батюшков, Пушкин), то с противоположной точки зрения (Баратынский). Например, прием апофатического (идущего от негативных определений предмета) описания был рассмотрен нами во втором параграфе первой главы (при анализе стихотворения «Нет, не луна.») как одно из средств создания эпиграмматического геометризма, оттачивающего и завершающего форму. Во втором параграфе второй главы мы вновь вернулись к рассуждениям об апофатических описаниях, характеризуя манеру Баратынского и Мандельштама создавать пространственную объемность образов путем их погружения в противоположность, отталкивания от неопределенности, от неизвестного мира смерти, «предстояние котрому свидетельствует о высоком достоинстве человека, не отменяет, а усиливает его»15.

Одно и то же стихотворение Мандельштама - «Меганом» стало объектом анализа в первом параграфе первой главы в связи с Батюшковым и в последнем параграфе второй главы в связи с Баратынским. И в том, и в другом случае в «Меганоме» нас интересовало совмещение противоположных семантических линий: легкости и тяжести, светлых и смертельных предчувствий. Но в первом случае, сравнивая «Меганом» с «Мадагаскарской песнею» Батюшкова, мы пытались описать процессы семантического дробления, семантические переходы между средоточиями расходящихся значений. Во втором случае нас интересовала взаимообращенность противоположных смыслов.

15 Таким определением завершает Ю.Манн главу о Баратынском. См.: Манн Ю. Динамика русского романтизма. С.445.

Анализ элегических черт, обнаруживающих общность поэтики Батюшкова, Баратынского и Мандельштама, послужил поводом рассмотреть творчество этих поэтов с точки зрения словесной пластики и архитектоники.

Словесная пластика является важной характеристикой поэтики лирического произведения. Описывая словесную пластику, мы пытались уловить движение, осуществляющееся в семантической структуре стиха. Семантическая динамика рассматривалась нами в рамках твердой архитектонической основы. Архитектоника, соотносясь с понятием «композиция», не исчерпывается им, а включает в себя черты, свойственные формообразованию классической поэзии: отстраненность лирического «я», виденье пространства как места соотнесенности культур, языков и смыслов. Статичная архитектоническая основа в контрасте с динамической семантической структурой порождает сложное вещественно-пластическое переживание поэтического текста, которое мы пытались описать, анализируя различные стихотворения Батюшкова, Баратынского, Мандельштама и соотнося их между собой.

Мы не ограничились описанием элегической пластики, а затронули также вопрос о влиянии на Мандельштама эпиграмматической пластики, образцы которой можно найти у Батюшкова. Эпиграмма близка элегии по своей природе; эпиграмматическая пластика имеет общие черты с элегической пластикой, но в то же время несет свою специфику.

Нашей целью не было исчерпывающее описание традиции Батюшкова и Баратынского у Мандельштама, скорее, наоборот, в процессе исследования обнаруживались новые грани и глубины темы. Круг других жанровых отголосков и их пластических черт может быть расширен. Отдельной темой могло бы стать описание одического пласта в стихах Мандельштама, одические приемы, наряду с элегическими, придают торжественность поэтической интонации Мандельштама. Косвенное влияние оды могло бы по-новому сблизить стилистику Баратынского и Мандельштама и открыть новые способы создания словесной пластики, укорененной уже в другой жанровой традиции.

Проведенные нами наблюдения о влиянии Батюшкова и Баратынского на Мандельштама встраиваются как в описание обширного поля истоков поэтики Мандельштама, так и ретроспективно, через сопоставление с Мандельштамом, открывают возможность новых литературоведческих трактовок творчества Батюшкова и Баратынского.

Список научной литературыКапинос, Елена Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Батюшков К.Н. Опыты в стихах и прозе / Изд. подгот. И.М.Семенко. М.: Наука, 1977. 608 с. (Серия Литературные памятники)1.

2. Батюшков К.Н. Сочинения в двух томах. Т.1: Опыты в стихах и прозе. Произведения, не вошедшие в «Опыты.» / Сост., подгот. текста, вступ. статья и комментарий В.Кошелева. М.: Художественная литература, 1989. 511 с.

3. Батюшков К.Н. Сочинения в двух томах. Т.2: Из записных книжек; Письма / Сост., подгот. текста и комментарий А.Зорина. М.: Художественная литература, 1989. 511 с.

4. Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений / Вступ. ст. И.М.Тойбина; Сост., подгот. текста и примеч. В.М.Сергеева. Л.: Советский писатель, 1989. 464 с. (Серия Библиотека поэта).

5. Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений / Подгот. текста, вступ. статья и примечания Е.Н.Купреяновой. Л.: Советский писатель, 1957. (Серия Библиотека поэта).

6. Баратынский Е.А. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников / Сост. С.Г.Бочаров; Вступ. ст. Л.В.Дерюгиной; Прим. Л.В.Дерюгиной и С.Г.Бочарова. М.: Правда, 1987. 480 с2.

7. Мандельштам О. Полное собр. стихотворений/ Вступ.ст. М.Л.Гаспарова и А.Г.Меца; Сост., подгот. текста и примеч. А.Г.Меца. СПб.: Академический проект, 1995. (Серия Новая библиотека поэта) .

8. Мандельштам О.Э. Сочинения. В 2-х томах. Т.1. Стихотворения. / Сост., подготовка текста и коммент. П.Нерлера; Вступ. статья С.Аверинцева. М.: Художественная литература, 1990. 638 с.

9. Стихотворные тексты К.Н.Батюшкова в тексте работы приводятся по данному изданию.

10. Стихотворные тексты Е.А.Баратынского в тексте работы приводятся по данному изданию.

11. Стихотворные тексты О.Э.Мандельштама в тексте работы приводятся по данному изданию, если не содержится специальных сносок.

12. Мандельштам О.Э. Сочинения. В 2-х томах. Т.2. Проза / Сост., подготовка текста С.Аверинцева и П.Нерлера; коммент. П.Нерлера. М.: Художественная литература, 1990. 464 с4.

13. Ю.Мандельштам О. Собр. соч. в 4-х томах. Т. 1-4. / Сост. и коммент. П.Нерлера и А.Никитаева. М.: Арт Бизнес - Центр, 1993-1997.

14. П.Пушкин A.C. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 1-3. М.: Наука, 1958.

15. Лермонтов М.Ю. Собр соч. в 4-х т. Т.1, 2. Л.: Наука, 1979.

16. Бунин И.А. Собр. соч. в 5 кн. СПб.: «Лисс», «Бионт». Кн.5.

17. Цветаева М. Собр. соч. в 7 т. Т. 1-2. М.: Эллис Лак, 1995.

18. Литература по теории и истории вопроса

19. Аверинцев С.С. Поэты. Москва.: Школа «Языки русской культуры», 1996. 364 с.

20. Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. М.: «Республика», 1994. 591 с.

21. Альми И.Л. Большая лирическая форма в русской поэзии. Генезис и характер развития (К постановке вопроса) // Художественный текст и культура: Тезисы докладов на междунар. конференции 23-25 сентября 1997 г. Владимир: ВГПУ, 1997. С. 16-19.

22. Баткин Л.М. Тридцать третья буква. Заметки читателя на полях стихов Иосифа Бродского. М.: «Российский гос. гуманитарный университет», 1996. 333 с.

23. Бахтин М.М. Работы 20-х годов. Киев: "Next", 1994. 384 с.

24. Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья третья // Белинский

25. Бетеа Д. «Треугольное зрение» Бродского. Изгнание как палимпсест // Диапазон. Вестн. иностр. лит. 1993. № 1. С. 14-19.

26. Прозаические тексты О.Э.Мандельштама приводятся в тексте работы по данному изданию.

27. Баршт К.А. Русское литературоведение XX века: Учебное пособие. В 2-X ч. 4.1-2. СПб.: РГПУ им. А.И.Герцена, 1997. 4.1. 336 е.; 4.2. 447 с.

28. Белецкий А.И. Труды по теории литературы. М.: Просвещение, 1964. 478 с.

29. Ю.Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. М.: Просвещение, 1961.

30. Белый А. Символизм как миропонимание. М.: "Республика", 1994. 527 с.

31. Бергсон А. Собр. соч. в 4-х т.т. Т.1. М.: "Московский Клуб", 1992. 336 с.

32. Бродский И. Письмо Горацию. М.: Наш дом L'Age d'Homm, 1998. CCXCIXIII с.

33. Васильева Г.М. Образ И.В.Гете в культуре серебряного века // Время Дягилева. Универсалии серебряного века. Третьи Дягилевские чтения. Материалы. Пермь: Пермский университет, 1993. Вып. 1. С.39-41.

34. Вацуро В.Э. Лирика пушкинской поры. СПб: «Наука», 1994. 340 с.

35. Venclova Т. A.A. Фет «Моего тот безумства желал.» // Rus. Lit. 1985 Vol. XVII, №2. P. 88-105.

36. Веселовский A.H. В.А.Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». M.: INTRADA, 1999. 448 с.

37. Винкельман И.-И. Избранные произведения и письма. М.: Ладомир, 1996. 687 с.

38. Виноградов В.В. Стиль Пушкина. М.: Наука, 1999. 704 с.

39. Виролайнен М.Н. Лицейское творчество Пушкина // Пушкин A.C. Лицейская лирика. СПб: «Художественная литература», 1993. С. 5-20.

40. Волков Соломон. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Независимая газета, 1998. 328 с. (Серия «Литературные биографии).

41. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе XX века. М.: «Наука», «Восточная литература», 1993. 304 с.

42. Гаспаров M.JI. Избранные труды, том I. О поэтах. М.: «Языки русской культуры», 1997. 664 с.

43. Гаспаров М.Л. Избранные труды, том II. О стихах. М.: «Языки русской культуры», 1997. 504 с.

44. Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М.: Новое литературное обозрение, 1995. 478 с.

45. Гаспаров М.Л. Очерк истории европейского стиха. М: Наука, 1989. 304 с.

46. Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха. Метрика. Ритмика. Строфика. М.: Наука, 1984. 320 с.

47. Гаспаров М.Л. Русские стихи 1890-х 1925-х годов в комментариях: Учеб. пособ. для вузов. М.: Высшая школа, 1993. 272 с.

48. Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм: Эпос, лирика, театр. М.: Просвещение, 1968. 303 с.

49. Гершензон М. Гольфстрем // Лики культуры. Альманах Том первый. М.: Юристъ, 1995. С.7-121.31 .Гершензон О.М. Мудрость Пушкина. Томск: Водолей, 1997. 288 с.

50. Гинзбург Л.Я. О лирике. Л.: Советский писатель, 1974. 408 с.

51. Гоголь Н.В. В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность // Гоголь Н.В. Собр.соч. в 7 т. Т.7. М.: «Правда». С.340-384.

52. Голлербах Э. Город муз: Царское село в поэзии. СПб.: «Арт-Люкс», 1993. 224 с.

53. Грехнев В.А. Лирика Пушкина: О поэтике жанров. Горький: Волго-Вятское книжное издательство, 1985. 239 с.

54. Григорьева А.Д. Язык лирики Пушкина // Григорьева А.Д., Иванова H.H. Язык лирики XIX в. Пушкин. Некрасов. М.: Наука, 1981. С.3-219.

55. Григорьева Т.П. Дао и логос (Встреча культур). М.: Наука. Главная редакция восточной литературы. 1992. 424 с.

56. Грякалова Н.Ю. Н.С.Гумилев и проблемы эстетического самоопределения акмеизма // Николай Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. СПб.: «Наука», 1994. С. 103-123.

57. Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики. (Очерки по истории русского реализма, часть I). М.: Интрада, 1995. 319 с.

58. Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М.: Современник, 1990. 383 с.

59. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т.1. М.: «Терра»- "Terra", 1994. 800 с.

60. Женетт Ж. Пространство и язык // Женетт Ж. Фигуры. В 2-х т. T.l. М.: Издательство Сабашниковых, 1998. С. 126-132.

61. Жирмунский В.М. Композиция лирических стихотворений. Пг.: ОПОЛЗ, 1921. 109 с.

62. Жирмунский В.М. Поэзия Александра Блока. Преодолевшие символизм. М.: Автограф, 1998. 115 с.

63. Жирмунский В.М. Творчество Анны Ахматовой. Л.: Наука, 1973. 184 с.

64. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика: Избр. тр. Л.: Наука, 1977. 407 с.

65. Жирмунский В.М. Теория стиха. Л.: Советский писатель, 1975. 664 с.

66. Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М.: Наука, 1994. 428 с.

67. Жураковский Евгений. Симптомы литературной эволюции. М., 1903.

68. Завадская E.B. Ut pictura poesis Андрея Белого // Андрей Белый. Проблемы творчества. М.: Советский писатель. С.461-470.

69. Квятковский А. Поэтический словарь. М.: «Советская энциклопедия», 1966. 376 с.

70. Киреевский И. Критика и эстетика. М.: Искусство, 1979. 439 с.

71. КовтуноваИ.И. Поэтический синтаксис. М.: «Наука», 1986. 206 с.

72. Косиков Г.К. Два пути французского постромантизма: символисты и Лотреамон // Поэзия французского символизма. Лотреамон. Песни Мальдорора. М.: Издательство МГУ, 1993. С.5-62.

73. Коточигова Е.Р. Вещь в художественном изображении // Литературное произведение: Основные понятия и термины. М.: Высшая школа, издательский центр «Академия», 1999. С.37-47.

74. Кушнер А. Аполлон в снегу. Л.: Советский писатель, 1991. 512 с.

75. Лахманн Р. К поэтике оксюморона (на примере стихотворения Даниэля Наборовского «Krótkosc zywota» // Лотмановский сборник. Т.2. Сост. Е.В.Пермяков. М.: Издательство РГГУ, издательство «Иц-Гарант», 1997. С. 58-70.

76. Левин Ю.И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: «Языки русской культуры», 1998. 824 с.

77. Левин Ю.И., Сегал Д.М., Тименчик Р.Д., Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Русская семиологическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Rus. Lit/ 1974-1975. Vol. 7/8.

78. Лессинг Г.Э. Лаокоон, или О границах живописи и поэзии. М.: Художественная литература, 1957. 520 с.

79. Ian К. Lilly. Динамика русского стиха. М.: «ИЦ-Гарант», 1997. 128 с.62,Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. С-Петербург: «Искусство- СПб», 1996. 848 с.63 .Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте. М.: «Ad Marginem», 1995. 548 с.

80. Манн Ю. Динамика русского романтизма. М.: Аспект Пресс, 1995. 384 с.

81. Марков В.Ф. О свободе в поэзии. Статьи, эссе, разное. Петербург: Издательство Чернышева, 1994. 368 с.

82. Мейкин Майкл. Марина Цветаева: поэтика усвоения. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 1997. 312 с.

83. Мерлин В. Ритуально-мифологический протосюжет лирики Ахматовой // Анна Ахматова и русская литература начала XX в.Тезисы конференции. М., 1989. С.22-24.

84. Михайлов A.B. Языки культуры. Учебное пособие по культурологии. М.: «Языки русской культуры», 1997. 912 с.

85. Мочульский К.В. Владимир Соловьев. Жизнь и учение // Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М.: «Республика», 1995. С. 63-219.

86. Мукаржовский Ян. Структуральная поэтика. М.: «Языки русской культуры», 1996. 480 с.

87. Мурьянов М.Ф. Из символов и аллегорий Пушкина. М.: «Наследие», 1996. 279 с. (Серия «Пушкин в XX веке).

88. Набоков В. Другие берега. М.: Книжная палата, 1989. 279 с.

89. Набоков В. Комментарий к роману А.С.Пушкина «Евгений Онегин» СПб: «Искусство МПБ»- «Набоковский фонд». 928 с.74.0доевцева И. На берегах Невы. М.: Художественная литература, 1988. 334 с.

90. Пигарев К. Мураново. М.: Московский рабочий, 1948. 153 с.

91. Потебня A.A. Философия языка // Потебня A.A. Слово и миф. М.: «Правда», 1989. С.17-285.

92. Проскурин O.A. Имя в «Арзамасе» («Материалы к истории пародической антропологии) // Лотмановский сборник. T.l. М.: «ИЦ-Гарант», 1995. С. 353-365.

93. Проскурин О. Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест. М.: Новое литературное обозрение, 1999. 464 с.

94. Роднянская И.Б. Лирический образ вещи в поэзии нашего времени // Роднянская И.Б. Художник в поисках истины. М.: Современник, 1989. С.321-343.

95. Рожанский И. Райнер Мариа Рильке // Рильке Р.-М. Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи. М.: «Искусство», 1971. С.7-50.

96. Седакова O.A. Заметки и воспоминания о разных стихотворениях, а также Похвала поэзии // Седакова O.A. Стихи. М.: «Гнозис», «Carte Blanche», 1994. С.317-363.

97. Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. М.: Художественная литература, 1970. 296 с.

98. Сильман Т.П. Заметки о лирике. Д.: «Советский писатель», 1977. 223 с.

99. Синявский А.Д. Акмеизм//КЛЭ. М., 1962. Т.1. Стб. 118-119.

100. Тодд III У.М. Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху. СПб.: Академический проект, 1994. 207 с.

101. Тоддес Е.Поэтическая идеология// Литературное обозрение, 1991, № 3. С.30-43.

102. Тименчик Р. Заметки об акмеизме // Rus. Lit, 1974, 7/8. С.23-46.

103. Топоров В.Н. Апология Плюшкина: вещь в антропоцентрической перспективе // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М., «Прогресс»- «Культура», 1995. С. 428446.

104. Топоров В.Н. О стихотворении Шевырева «Пушкину.» и античной параллели к нему // Лотмановский сборник. Т.2. Сост. Е.В.Пермяков. М.: Издательство РГГУ, издательство «Иц-Гарант», 1997. С. 224-244.

105. Томашевский Б. О стихе: Статьи. Л.: Прибой, 1929. 328 с.

106. Тынянов Ю.Н. Литературный факт. М.: Высшая школа., 1993. 319 с.

107. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: «Наука», 1977. 574 с.

108. Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка. М.: «Советский писатель», 1965. 301 с.

109. Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М.: «Наука», 1969. 424 с.

110. Успенский Б.А. Избранные труды. Т. 2. Язык и культура. М.: Гнозис, 1994. 688 с.

111. Федоров В.И. От классицизма к романтизму. Формирование нового художественного стиля. От сентиментализма к романтизму. Поиски нового поэтического содержания // История романтизма в русской литературе. 1790-1825. М., 1979. С.42-87.

112. Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика. М.: Языки русской культуры, 1997. С.351-380.

113. Фреге Г. Понятие и вещь // Семиотика и информатика. М.: Языки русской культуры, 1997. С.380- 396.

114. Фризман JT. Два века русской элегии // Русская элегия XVIII- начала XX века. JL: Советский писатель, 1991. С.4-48. (Серия Библиотека поэта).

115. Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М.: Прогресс, 1993. 324 с.

116. Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления. М.: «Республика», 1993. 447 с.

117. Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник: Избранное. М.: Советский писатель, 1990. 640 с.

118. Царькова Т.С. Русская стихотворная эпитафия XIX-XX вв. СПб.: Русско-балтийский информационный центр БЛИЦ, 1999. 192 с.

119. Цивьян Т.В. К семантике и поэтике вещи (Несколько примеров из русской прозы XX века)// Aequinox (Эквинокс равнодействие) МСМХСШ. М.: «Книжный сад», Carte Blanche, 1993. С.212-230.

120. Чистякова H.A. Греческая эпиграмма // Греческая эпиграмма. СПб.: «Наука», 1993. С.325-365. (Серия Литературные памятники).

121. Чудаков А.П. «Предметный мир литературы»// Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М.: Наука, 1986. С.251-292.

122. Чудаков А.П. Слово вещь - мир. От Пушкина до Толстого. Очерки поэтики русских классиков. М.: Современный писатель, 1992. 320 с.

123. Чумаков Ю.Н. Стихотворная поэтика Пушкина. СПб.: Государственный Пушкинский Театральный Центр, 1999. 432 с.

124. Шкловский В.Б. О теории прозы. М.: Советский писатель, 1983. 383 с.

125. Шмаков Г.Г. О некоторых чертах пространственно-временных отношений в поэзии XX века и об особенностях ее восприятия // Михаил Кузмин и русская культура XX века. Тезисы и материалы конференции 15-17 мая 1990 г. Л., 1990. С.9.

126. Эйхенбаум Б.М. О литературе. М.: Советский писатель, 1987. 541 с.

127. Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны: О литературном развитии XIX-XX веков. М.: Советский писатель, 1988. 416 с.

128. Эпштейн М.Н. «Природа, мир, тайник вселенной.»: Система пейзажных образов в русской поэзии. М.: Высшая школа, 1990. 303 с.

129. Эткинд Е.Г. «Лирическая эпиграмма» как жанровая форма // Philologica. Исследования по языку и литературе. Памяти ак. В.М.Жирмунского. Л.: Наука, 1973. С.425-434.

130. Эткинд Е.Г. Материя стиха. СПб.: «Гумантитарный союз», 1998. 507 с.

131. Эткинд Е.Г. Там, внутри. О русской поэзии XX века. СПб.: Максима, 1995.568 с.

132. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). М.: Гнозис, 1994. 344 с.

133. Литература о творчестве К.Н. Батюшкова

134. Альми И.Л. Стихотворение «Тень друга» в контексте элегической поэзии К.Н.Батюшкова // Венок поэту. Жизнь и творчество Батюшкова. Вологда, 1987. С. 52-61.

135. Асоян A.A. Батюшков и Данте // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С. 38-39.

136. Баранов С.Ю. Гедонизм Батюшкова // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С. 20-22.

137. Володина H.B. Статья К.Н.Батюшкова «Прогулка в Академию художеств» как опыт художественной критики // Венок поэту. Жизнь и творчество Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат,, 1989. С. 103-113.

138. Ермолаев М. Батюшков. Заметки дилетанта // Юность, 1987. № 5. С.76-80.

139. Зорин A.JI. Батюшков и Германия // Arbor mundi = Мировое древо. М., 1997. Вып. 5. С. 144-164.

140. Зубков H.H. Опыты на пути к славе (О единственном прижизненном издании К.Н.Батюшкова) // Свой подвиг совершив: О судьбе произведений Г.Р.Державина, К.Н.Батюшкова, В.А.Жуковского. М.: Книга, 1987. С.265-249.

141. Ионин Г.Н. Анакреонтика К.Н.Батюшкова и Г.Р.Державина // Венок поэту. Жизнь и творчество Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1989. С. 15-28.

142. Касаткина В.Н. Предромантизм в русской лирике. К.Н.Батюшков. Н.И.Гнедич: Учебное пособие / Моск. обл. пед. ин-т им. Н.К.Крупской. М.: МОПИ, 1987. 87 с.

143. Ю.Кочеткова Н.Д. Батюшков и Карамзин // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С. 47-48.

144. Кошелев В.А. В предчувствии Пушкина: (К.Н.Батюшков в русской словесности начала XX века). Псков: Псковский областной институт усовершенствования учителей, 1995. 124 с.

145. Кошелев В.А. Жуковский и Батюшков (К проблеме формирования литературных представлений) // Жуковский и русская культура. Л.: Наука, 1982. С.217-229.

146. Кошелев В.А. Константин Батюшков. Странствия и страсти. М.: Современник, 1987. 349 с.

147. Кошелев В.А. Творческий путь К.Н.Батюшкова: Учеб. Пособие к спец-курсую.Л.: ЛГПИ, 1986. 146 с.

148. Лебедева О.Б. Творчество Ф.Шиллера в восприятии и переводах К.Н.Батюшкова // Венок поэту. Жизнь и творчество Батюшкова. Вологда, 1989. С.38-52.

149. Луцевич Л.Ф. М.Н.Муравьев и К.Н.Батюшков (К проблеме литературно-теоретических взглядов) // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С.46-47.

150. Лысогорский В.А. Неосуществленная поэма Батюшкова «Русалка»: итальянские параллели// Филология. Саратов, 1996. С.155-157.

151. Матяш С.А. К.Н.Батюшков в истории русского вольного стиха // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С.37-38.

152. Мирошникова О.В. Скандинавские мотивы в творчестве К.Н.Батюшкова и поэтов XIX начала XX веков // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С. 62-64.

153. Паламарчук П.Г. Последние стихотворения Батюшкова и Державина: («Река времен.» и «Изречение Мельхиседека») // Державинский сборник. Новгород, 1995. С. 63-69.

154. Пеуранен Э. Батюшков и Пушкин (К эволюции русской элегии) // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С. 55.

155. Пильщиков И.А. Из истории русско-итальянских литературных связей: (Батюшков и Тассо) // Philologica. Moscow-London, 1998, Т.4. № 8-10. С. 7-84.

156. Пильщиков И.А. Литературные цитаты и аллюзии в письмах Батюшкова: (Комментарий к академическому комментарию. 1-2) // Philologica. Москва-Лондон, 1994. Том. 1, № 1/2, 1994. С.205-239.

157. Пильщиков И.А. Литературные цитаты и аллюзии в письмах Батюшкова: (Комментарий к академическому комментарию. 3-4) // Philologica. Москва-Лондон, 1994. Том. 1, № 3/4, 1994. С.219-262.

158. Проскурин O.A. Батюшков и поэтическая школа Жуковского (Опыт переосмысления проблемы) // Новые безделки, 1995/1996. С.77-440.

159. Пушкин A.C. Заметки на полях 2-ой части «Опытов в стихах и прозе» К.Н.Батюшкова// Пушкин A.C. Полн. собр. соч. в 10 т. М.: Наука, 1958. Т.7. С.564-592.

160. Россина Н.В. Элегия К.Н.Батюшкова и А.С.Пушкина. Эволюция романтической элегии // Венок поэту. Жизнь и творчество Батюшкова. Вологда, 1989. С.87-93.

161. Савченко Т.Т. Мотив воспоминания в «Опытах в стихах и прозе» К.Н.Батюшкова // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С. 13-15.

162. Смирнов A.A. Пути формирования романтизма в лирике К.Н.Батюшкова и А.С.Пушкина // Венок поэту. Жизнь и творчество Батюшкова. Вологда, 1989. С. 68-87.

163. Тихменева-Пеуранен Т. Батюшков и Финляндия // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С. 74.

164. Тоддес Е.А. Опыты в стихах Батюшкова // Батюшков К.Н. Стихотворения. М.: Книга, 1987. С.3-21.

165. Топоров В.Н. Трагическое у Батюшкова // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С. 11-13.

166. Турбин В.Н. Преломление мотивов и художественных принципов К.Н.Батюшкова в романе А.С.Пушкина «Евгений Онегин» // Венок поэту. Жизнь и творчество Батюшкова. Вологда, 1989. С.

167. Фридман Н.В. Поэзия Батюшкова. М.: Наука, 1971. 383 с.

168. Фридман Н.В. Проза Батюшкова. М.: Наука, 1965. 167 с.

169. Ходанен JI.A. Образы и мотивы лирики К.Н.Батюшкова в ранней поэзии М.Ю.Лермонтова // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С. 59-60.

170. Чижова И.Б. Рисунки К.Н.Батюшкова // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С.71-72.

171. Чумаков Ю.Н. Антологическое чувство Батюшкова // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Константина Николаевича Батюшкова. Вологда: Упрполиграфиздат, 1987. С. 8-9.

172. Янушкевич A.C. В.А.Жуковский и К.Н.Батюшков // Венок поэту. Жизнь и творчество Батюшкова. Вологда, 1989. С. 61-68.

173. Литература о творчестве Е.А.Баратынского

174. Альми И.Л. Лирика Е.А.Баратынского. Автореф. дисс. на соискание учен, степени канд. филол. наук. / Ленинградский гос. пед. ин-т им. А.И.Герцена. Л., 1970. 18 с.

175. Булкина И. Баратынский и Лермонтов // В честь 70-летия Ю.М.Лотмана. Тарту: Эйдос, 1992. С. 122-134.

176. Бочаров С.Г. «Обречен борьбе верховной» // Бочаров С.Г. О художественных мирах. М.: Советская Россия, 1985. С.69-123.

177. Григорьева E.H. Категория судьбы в ранней лирике Баратынского // Имя сюжет - миф. Проблемы русского реализма. Межвузовскийсборник. СПб.: Издательство Петербургского университета, 1995. С.86-100.

178. Дарвин М.Н. Поэтика лирического цикла («Сумерки» Баратынского). Кемерово, 1989. 52 с.

179. Дерюгина JI.B. О жизни поэта Евгения Баратынского // Баратынский Е.А. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников.М.: Правда, 1987. С.5-24.

180. Ичин К. «Запустение» Баратынского в поэзии Бродского // Возвращенные имена русской литературы. Самара, 1994. С. 178-185.

181. Коровин В.И. Две заметки о стихах Баратынского // Новые безделки. М, 1995/1996. С.432-440.

182. Курганов Е. Бродский и Баратынский // Звезда. СПб., 1997. № 1. С.200-209.

183. Ю.Лебедев E.H. Тризна: книга о Е.А.Баратынском. М.: Современник, 1985. 301 с.

184. П.Лекманов O.A. О собеседниках: К теме «Баратынский и акмеисты» // Русская речь. М., 1997.; 4. С.13-17.

185. Летопись жизни и творчества Е.А.Баратынского. 1800-1844. Сост. А.М.Песков. М.: Новое литературное обозрение, 1998. 496 с.

186. Мазепа Н.Р. Е.А.Баратынский. Эстетические и литературно-критические взгляды. Киев: Издательство Академии наук УССР, 1960. 80 с.

187. Манн Ю.В. Необходимость Баратынского // Вопросы литературы, 1994. Выпуск I. С. 135-165.

188. Песков A.M. Боратынский. Истинная повесть. М.: «Книга», 1990. 384 с.

189. Песков A.M. Боратынский: одинокие криле // Филологические науки. М., 1995. № 2. С.22-32.

190. Пильщиков И. Debilita venus (два стихотворения Е.А.Баратынского о старости и красоте) // В честь 70-летия Ю.М.Лотмана. Тарту: Эйдос, 1992. С.108-122.

191. Пильщиков И.А. "Les Jardins" Делиля в переводе Воейкова и «Воспоминания» Баратынского // Лотмановский сборник. Т.1. М.: «ИЦ-Гарант», 1995. С. 365-375.

192. Пилыциков И. О «французской шалости» Баратынского // Тр. по рус. и славян, филологии. Литературоведение. Н.С. Тарту, 1998. № 1. С.85-111.

193. Пэн Д. Евгений Баратынский: поэтика двойственности // Дон. Ростов н/Д., 1996. № 10. С. 245-255.

194. Тойбин И.М. Е.А. Баратынский // Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений. Л.: Советский писатель, 1989. С.5-52. (Серия Библиотека поэта).

195. Тойбин И.М. Тревожное слово: (О поэзии Е.А.Баратынского). Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1988. 196 с.

196. Топоров В.Н. Встреча в Элизии: Об одном стихотворении Баратынского // Темы и вариации. Themes and variation: Сб. ст. и материалов к 50-летию Лазаря Флейшмана. Stanford, 1994. С. 197-222.

197. Фризман Л.Г. Творческий путь Баратынского 1800-1844. М.: "Наука", 1966. 142 с.

198. Хетсо Г. Евгений Баратынский. Жизнь и творчество. Oslo Bergen -Tromso, 1973.

199. Цивьян Т. «Образ Италии» и «образ России» в последнем стихотворении Баратынского // Русско-итальянский архив. Archivo italo-russo. Trento: Dipartimrnto di Scienze Filologiche e Storiche, 1997. C. 85-99.

200. Щемелева Л.M. Типы философского и психологического сознания в русской лирике XIX в. (Баратынский, Тютчев, Лермонтов). Автореф. дисс. на соискание учен, степени канд. филол. наук. М., 1975.

201. Литература о творчестве О.Э.Мандельштама

202. Аверинцев С.С. Конфессиональные типы христианства у раннего Мандельштама // Слово и судьба. Осип Мандельштама. Исследования и материалы. М.: «Наука», 1991. С. 287-298.

203. Аверинцев С.С. Пастернак и Мандельштам: опыт сопоставления // ЛГ-Досье: Прил. к "Лит.газ." 1990. Февр. С.20-21.

204. Аверинцев С.С. Судьба и весть Осипа Мандельштама // Аверинцев С.С. Поэты. Москва.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 189-277.

205. Аверинцев С.С. «Чуть мерцает призрачная сцена.» // «Отдай меня, Воронеж.»: Третьи международные Манделыптамовские чтения: Сборник статей. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1995. С.116-122.

206. Амелин Г.Г., Мордерер В.Я. «Дайте Тютчеву стрекозу.» Осипа Мандельштама // Лотмановский сборник. Т.2. Сост. Е.В.Пермяков. М.: Издательство РГГУ, издательство «Иц-Гарант», 1997. С. 401-416.

207. Айхенвальд Ю. Рецензия на книгу: Мандельштам О. Шум времени. Л., 1925. // Сегодня. Рига, 1926. 23 апр. С.7.

208. Баевский B.C. "Не луна, а циферблат." (Из наблюдений над поэтикой Мандельштама) // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биогр. «Новые стихи». Коммент. Исслед. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1990. С. 314-323.

209. Бак Д.П. К вопросу о поэтической эволюции Мандельштама: тема художественного творчества // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики: Межвуз. сб. науч. тр. / Кемеровский ун-т. Кемерово, 1990. С.24-31.

210. Берковский Н.Я. О прозе Мандельштама // Мир, создаваемый литературой. М.: «Советский писатель», 1989. С.286-306.

211. Ю.Бройтман С.Н. «Я не слыхал рассказов Оссиана.» в свете исторической поэтики // «Отдай меня, Воронеж.»: Третьи международные Манделыптамовские чтения: Сборник статей. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1995. С.153-170.

212. П.Володарская Л.И. Теория поэтического перевода Н.Гумилева и поэтические переводы О.Мандельштама // «Отдай меня, Воронеж.»: Третьи международные Манделыптамовские чтения: Сборник статей. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1995. С.280-287.

213. Дарвин М.Н. «Камень» О.Мандельштама: поэтика заглавия // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики: Межвуз. сб. науч. тр. / Кемеровский ун-т. Кемерово, 1990. С.57-64.

214. Добрицын A.A. «Нашедший подкову»: античность в поэзии Мандельштама: (дополнение к комментарию) ) // Philologica. Москва-Лондон, 1994. Том. 1, № 1/2, 1994. С.115-131.

215. Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1993 год. Материалы об О.Э.Мандельштаме. СПб.: Академический проект, 1997. 407 с.

216. Жолковский А.К. Тоска по мировой культуре («Я пью за военные астры») // Слово и судьба. Осип Мандельштама. Исследования и материалы. М.: «Наука», 1991. С. 413-428.

217. Завадская Е.В. «В необузданной жажде пространства» (Поэтика странствий в творчестве О.Э.Мандельштама) // Вопросы философии. 1991. № 11. С.26-33.

218. Завадская Е. Небесный Иерусалим и пути к нему, начертанные поэтом Осипом Мандельштамом // Лики культуры. Альманах. Том первый. М.: Юристъ, 1995. С.456-467.

219. Завадская Е. Поэзия вещи в творчестве Осипа Мандельштама // Сов. Музей. 1988. № 6. С.46-53.

220. Иванов Вяч. Be. «Стихи о неизвестном солдате» в контексте мировой поэзии // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биогр. «Новые стихи». Коммент. Исслед. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1990. С. 356-367.

221. Иваск Ю. Дитя Европы // Мандельштам О.Э. Собр. соч.: В 4-х т. Т.3-4. Москва: «Терра»- "Terra", 1991. С. 1-21.23.lein, Jovanovic М. «Выхожу один я на дорогу» Лермонтова и поэзия Мандельштама // Wien. Slaw. Alm. 1992. Bd. 30. S.27-46.

222. Искржицкая И. П.Чаадаев-О.Мандельштам-М.Бахтин (К типологии гуманитарного мышления) // Бахтин и философская культура XX века. СПб, 1991. Вып. 1.4.2. С.70-77

223. Казаркин А.П. Оппозиция «природа-культура» в творческом сознании Мандельштама // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики: Межвуз. Сб. науч. тр. / Кемеровский ун-т. Кемерово, 1990. С. 31-37.

224. Лекманов О. О стихотворении Мандельштама «Заснула чернь. Зияет площадь аркой» // Даугава. 1994. № 5. С. 153-159.

225. Лекманов O.A. «То, что верно об одном поэте, верно обо всех» (вокруг античных стихотворений Мандельштама) // Мандельштам и античность. Сб. ст. под ред. О.А.Лекманова. М.: «Радикс», 1995. С. 142-154.

226. Махлин В. Л. Архитектоника культурно-исторического мышления О.Э.Мандельштама // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики: Межвуз. сб. науч. тр. / Кемеровский ун-т. Кемерово, 1990. С. 4-14.

227. Мусатов В. Ахматова и Мандельштама // Rus. Lit. 1991. Vol. XXX, № 3. P. 357-372.

228. Мусатов B.B. К проблеме поэтического генезиса Мандельштама // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биогр. «Новые стихи». Коммент. Исслед. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1990. С.438-452.

229. Мусатов В.В. «Логизм вселенской идеи» (К проблеме творческого самоопределения раннего Мандельштама) // Слово и судьба. Осип Мандельштама. Исследования и материалы. М.: «Наука», 1991. С. 321-330.

230. Мусатов В.В. Мифологема «смерти поэта» в стихотворении Осипа Мандельштама «Концерт на вокзале» // Пушкин и другие. Сб. статей. Новгород: НовГУ, 1997. С.284-292.

231. Мусатов В.В. «Ночь над Евфратом». // «Отдай меня, Воронеж.»: Третьи международные Манделыдтамовские чтения: Сборник статей. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1995. С. 170-177.

232. Немировский А.И. Образ и прототип // Слово и судьба. Осип Мандельштама. Исследования и материалы. М.: «Наука», 1991. С. 222-231.

233. Немировский А.И. Поговорим о Риме. // Мандельштам и античность. Сб. ст. под ред. О.А.Лекманова. М.: «Радикс», 1995. С. 129-142.

234. Паперно И. О природе поэтического слова // Лит. обозрение. 1991. № 1. С. 29-36.

235. Пинский Л.Е. Поэтика Данте в освещении поэта // Пинский Л.Е. Магистральный сюжет: Ф.Вийон, В.Шекспир, Б.Грасиан, В.Скотт. М.: Советский писатель, 1989. С.367—397.

236. Пшыбыльский Рышард. Рим Осипа Мандельштама // // Мандельштам и античность. Сб. ст. под ред. О.А.Лекманова. М.: «Радикс», 1995. С. 3365.

237. Рокпелнис Я. Мандельштам («И этот с ножом а много ли проку.») // Родник, 1989. №9. С. 9.

238. Рейнолдс Э. «Есть женщины, сырой земле родные.» // Слово и судьба. Осип Мандельштама. Исследования и материалы. М.: «Наука», 1991. С. 454-457.

239. Ronen О. Лексический повтор, подтекст и смысл в поэтике Мандельштама // Slavic poetics: Essays in honor of Kiril Taranovsky. The Hague, Paris, 1973. P.368.

240. Ронен О. О «русском голосе» Осипа Мандельштама // Тыняновский сборник. Пятые тыняновские чтения. Рига: «Зинатне», Москва: «Им-принт», 1994. С.180-198.

241. Ронен О. Осип Мандельштам // Лит. обозрение. 1991. № 1. С.3-190.

242. Сегал Д. О некоторых аспектах смысловой структуры «Грифельной оды» Мандельштама // Rus.Lit., V, 1972. Р. 42-102.

243. Семенко И.М. Поэтика позднего Мандельштама. Rome, 1882. 126 р.

244. Семенко И.М. Творческая история "Стихов о неизвестном солдате" // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биогр. «Новые стихи». Коммент. Исслед. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1990. С. 479-506.

245. Семчук Ю.О. Пространство и время в поэзии О.Мандельштама 19151921 гг. // О Мандельштаме: Сб. докл./ Даугавпилс. пед. ин-т. Даугав-пилс: Даугавпилс. пед. ин-т, 1991. С. 31-32.

246. Таборисская Е.М. Петербург в лирике Мандельштама // Жизнь и творчество О.Э.Мандельштама: Воспоминания. Материалы к биогр. «Новые стихи». Коммент. Исслед. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1990. С.515-529.

247. Тарановский К.Ф. Два «молчания» Осипа Мандельштама // Мандельштам и античность. Сб. ст. под ред. О.А.Лекманова. М.: «Радикс», 1995. С. 116-123.

248. Тарановский К.Ф. Еще раз о стихотворении Мандельштама «На розвальнях, уложенных соломой.» // Rus. Lit. Amsterdam, 1987. Vol. 22. № 4. p. 447-475.

249. Тарановский К.Ф. Пчелы и осы в поэзии Мандельштама: К вопросу о влиянии Вячеслава Иванова на Мандельштама // То honor Roman Jakobson / Essays on the occasion of his seventieth birthday. Vol. III. The Hague-Paris Mouton, 1967. P. 1973-1995.

250. Тарановский К.Ф. Три весенних дня в русской поэзии начала двадцатого века // Культура русского модернизма. Сб. ст. в приношение Владимиру Федоровичу Маркову. М.: «Наука», 1993. С. 326-338.

251. Т.В. Рецензия на книгу: Мандельштам О. О поэзии. М., 1928. // Литература и жизнь. Рига, 1928. № 1. С.24-25.

252. Террас В.И. Классические мотивы в поэзии Осипа Мандельштама (перевод М.Э.Брандес) // Мандельштам и античность. Сб. ст. под ред. О.А.Лекманова. М.: «Радикс», 1995. С. 12-33.

253. Тоддес Е.А. Антисталинское стихотворение Мандельштама (К 60-летию текста). Тыняновский сборник. Пятые тыняновские чтения . Рига: «Зинатне», Москва: «Импринт», 1994. С. 198-223.

254. Тоддес Е. К теме: Мандельштам и Пушкин // Philologia: Рижский филол. сб. Рига, 1994. Вып.1. Рус. лит. в ист.-культ. контексте. С.74-109.

255. Топоров В.Н., Цивьян Т.В. Нервалианский слой у Ахматовой и Мандельштама (Об одном подтексте акмеизма) // Ново-Басманная, 19. М.: Художественная литература, 1990. С.420-448.

256. Топоров В.Н. О «психофизиологическом» компоненте поэзии Мандельштама // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М., «Прогресс»- «Культура», 1995. С. 428-446.

257. Трофимов И.В. Речь как инструмент культуры в поэтическом творчестве О.Мандельштама // О Мандельштаме: Сб. докл./ Даугавпилс. пед. ин-т. Даугавпилс: Даугавпилс. пед. ин-т, 1991. С. 16-22.

258. Тюпа В.И. Проблема эстетического адресата в творческом самоопределении Мандельштама («О собеседнике», «Камень») // Творчество Мандельштама и вопросы исторической поэтики: Межвуз. сб. науч. тр. / Кемеровский ун-т. Кемерово, 1990. С. 15-24.

259. Фаустов A.A. Миф как зрение и осязание: Введение в художественную онтологию Мандельштама // «Отдай меня, Воронеж.»: Третьи международные Манделыптамовские чтения: Сборник статей. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1995. С.234-241.

260. Федоров Ф.П. О центральных мифологемах раннего Мандельштама // О Мандельштаме: Сб. докл./ Даугавпилс. пед. ин-т. Даугавпилс: Даугавпилс. пед. ин-т, 1991. С. 4-14.

261. Фрейдин Ю.Л. Античная тема в «Опытах о Мандельштаме» К.Ф.Тарановского (попытка запоздалой рецензии) // Мандельштам и античность. Сб. ст. под ред. О.А.Лекманова. М.: «Радикс», 1995. С. 123— 129.

262. Фрейдин Ю.Л. Заметки о хронотопе московских текстов Мандельштама // Лотмановский сборник. Т.2. Сост. Е.В .Пермяков. М.: Издательство

263. РГГУ, издательство «Иц-Гарант», 1997. С. 703-729.-j

264. Фрейдин Ю.Л. Михаил Кузмин и Осип Мандельштам: Влияние и отклики // Михаил Кузмин и русская культура XX века. Тезисы и материалы конференции 15-17 мая 1990 г. Л., 1990. С.28-31.

265. Хазин В.И. «И это будет вечно начинаться» (О стихотворении Мандельштама «К пустой земле невольно припадая.») // О Мандельштаме: Сб. докл./ Даугавпилс. пед. ин-т. Даугавпилс: Даугавпилс. пед. ин-т, 1991. С.36-41.

266. Хансен-Лёве А. Текст Текстура - Арабески. Развертывание метафоры ткани в поэтике О.Мандельштама // Тыняновский сборник. Вып. 10. Шестые - Седьмые - Восьмые Тыняновские чтения. М., 1998. С. 241270.

267. Черашняя Д. К эволюции пространственно-предметного мира в лирике О.Мандельштама: (Период «Камня») // Пространство и время в литературе и искусстве: Конец XIX в. XX в. Даугавпилс: Даугавпилс. пед. ин-т. 1987. С.22-24.

268. Швейцер В.А. Мандельштам и Цветаева // Слово и судьба. Осип Мандельштама. Исследования и материалы. М.: «Наука», 1991. С. 160-176.

269. Эткинд Е.Г. Два «движения» две эстетики // Культура русского модернизма. Сб. ст. в приношение Владимиру Федоровичу Маркову. М.: «Наука», 1993. С. 92-97.

270. Эткинд Е. Осип Мандельштам трилогия о веке // Слово и судьба. Осип Мандельштама. Исследования и материалы. М.: «Наука», 1991. С. 240-271.

271. Эткинд Е. «Рассудочная пропасть». О манделынтамовской «Федре» // «Отдай меня, Воронеж.»: Третьи международные Манделынтамовские чтения: Сборник статей. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1995. С.43-60.

272. Юрченко Т.Г. Зарубежные исследования творчества Мандельштама // Русская литература в зарубежных исследованиях 80-х годов (Розанов, Хлебников, Ахматова, Мандельштам, Бахтин). М., 1990. С. 113-134.

273. Литература на иностранных языках

274. Binnbaum Н. Parallels and Contrasts, Traces and Echoes: Further Remarks on Mandel'shtam and Celan // Культура русского модернизма. Сб. ст. в приношение Владимиру Федоровичу Маркову. М.: «Наука», 1993. С.24-40.

275. Broyd St. Osip Mandel'stam and his age: A comment, on the themes of war and revolution in the poetry, 1913-1923. Cambridge (Mass.), 1975.

276. Hansen-Love A. Mandel'shtam's Thanatopoetics // Культура русского модернизма. Сб. ст. в приношение Владимиру Федоровичу Маркову. М.: «Наука», 1993. С.

277. Karlinsky S. Morshen after Ekho i zerkalo // Культура русского модернизма. Сб. ст. в приношение Владимиру Федоровичу Маркову. М.: «Наука», 1993. С. 165-173.

278. Mejer J.M. The early Mandel'stam and symbolism // Rus. Lit. Amsterdam,1979. Vol. 7. № 5. P. 521-536.

279. Przybylski R. Wdzi^czny gosc Boga: Esej о poezji Osipa Mandelsztama. P.,1980, 190 p.

280. Slavic poetics: Essays in honor of Kiril Taranovsky. The Hague; paris, 1973.

281. Taranovsky K. Essays on Mandelstam. London., 1976.