автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.02
диссертация на тему: Словоизменение имени существительного в удмуртском языке (грамматические категории падежа и числа)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Словоизменение имени существительного в удмуртском языке (грамматические категории падежа и числа)"

На правах рукописи

КОНДРАТЬЕВА Наталья Владимировна

Словоизменение имени существительного в удмуртском языке (грамматические категории падежа и числа)

Специальность 10.02.02 - языки народов Российской Федерации (финно-угорские и самодийские языки)

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

2 2 СЕН 2011

Ижевск 2011

4853304

Работа выполнена на кафедре общего и финно-угорского языкознания ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет»

Научный консультант - доктор филологических наук

Официальные оппоненты: доктор филологических наук Норманская Юлия Викторовна (г. Москва)

доктор филологических наук Атаманов Михаил Гаврилович (г. Ижевск)

доктор филологических наук Лудыкова Валентина Матвеевна (г. Сыктывкар)

Ведущая огранизация: Национальный исследовательский Мордовский государственный университет им. Н. П. Огарева

Защита состоится «5» октября 2011 г. в 10.00 часов на заседании диссертационного совета ДМ 212.275.06 при ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» по адресу: 426034, г. Ижевск, ул. Университетская, 1, корп. 1.

Текст автореферата диссертации размещен на официальном сайте ВАК Минобрнауки России http://vak.ed.gov.ru и на официальном сайте ФГБОУ ВПО «УдГУ» http://v4.udsu.ru/science/avtoref_2011_06.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» (426034, г. Ижевск, ул. Университетская, 1, корп. 2).

Автореферат разослан «1» сентября 2011 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

Кельмаков Валей Кельмакович

д. филол. наук, проф.

А. Ф. Шутов

Общая характеристика работы

Диссертация посвящена стуктурно-типологическому исследованию узловых проблем словоизменения имени существительного в современном удмуртском языке.

Актуальность исследования. В языках агглютинативного типа одной из базовых грамматических категорий имени существительного является категория падежа, направленная на реализацию основных синтаксических потенций соответствующей части речи. Определяя характер словоизменительной парадигмы слова, категория падежа также регулирует способы внутренней организации предложения или словосочетания - способы выражения субъектно-объектных отношений и речевого распределения актантов в многоместном предложении, способы выражения глагольно-объектных, глагольно-обстоятельственных и атрибутивных связей, тип порядка слов в предложении.

Интерес ученых к выделению, описанию и осмыслению падежных форм проявляется со времен зарождения лингвистических традиций (от «Восьмикнижия» Д. Дж. П. Панини и «Поэтики» Аристотеля) до наших дней. Так, разработка принципов выделения падежных форм и анализ их семантической структуры органично вписался в круг рассматриваемых проблем отечественного языкознания конца XIX - начала XX в. и поднимался в трудах А. А. Потебни, Ф. Ф. Фортунатова, А. А. Шахматова, А. М. Пеш-ковского и др. В 30-ые годы XX века труды по теории падежа JI. Ельмслева, Р. Якобсона, А. В. де Грота положили начало исследованию грамматической сущности категории падежа как целостной языковой подсистемы. Новый всплеск научного интереса к указанной проблематике возникает в связи с появлением в середине 1950-ых годов работ Е. Куриловича по падежной семантике, а также исследований американского ученого Ч. Филлмора, и, в частности, его работы «The Case for Case» (1968). Отказ от учета

формальных способов выражения падежных значений и перенос анализа в плоскость «глубинных структур» и «семантических ролей аргумента» оказался весьма востребованным на этом этапе развития лингвистики, особенно американской, и породил целый ряд самостоятельных моделей «падежной грамматики»: в частности, модель Р. Джакендоффа и Дж. Грубера, основанная на тематических отношениях; модель, разработанная в рамках тагме-мики; «матричная» модель В. Кука и др.

В отечественной лингвистике вопросы теории падежа отражаются в трудах Т. В. Булыгиной, В. Г. Гака, А. В. Гладкого,

A. А. Зализняка, Г. А. Золотовой, С. Д. Кацнельсона, А. Е. Кибрика, Е. В. Клобукова, В. В. Мадояна, Г. П. Мельникова, И. А. Мельчука, Е. В. Падучевой, В. А. Плунгяна, Ю. С. Степанова, В. А. Успенского, С. Е. Яхонтова и многих других.

Несмотря на широкий научный интерес русской и мировой науки к теории падежа, степень изученности падежной парадигмы удмуртского языка не соответствует требованиям современной лингвистики: динамика возникновения новых направлений в области общего языкознания, изменившиеся условия функционирования удмуртского языка выдвигают новые требования к его описанию. Необходима теоретизация, углубленный анализ системы склонения исследуемого языка как с точки зрения синхронии, так и диахронии.

Другой базовой грамматической категорией системы субстантивного словоизменения является категория числа. В русской лингвистической традиции вопросы квантификации нашли отражение в исследованиях И. А. Бодуэна де Куртене, А. В. Бондарко,

B. В. Виноградова, И. Б. Долининой, М. М. Копыленко, Л. Д. Чес-ноковой, Д. И. Эдельмана и др. К сожалению, указанная категория имени существительного в удмуртской лингвистике до сих пор остается малоисследованной и требует дополнительного изучения как в типологическом, так и контактологическом аспектах.

Комплекс всех вышеперечисленных факторов стал основной причиной обращения автора данной диссертационной работы к исследованию грамматических категорий падежа и числа имени существительного в удмуртском языке. Среди субстантивных сло-

воизменкгельных категорий вне поля зрения автора осталась категория притяжательное™, которая нашла подробное описание в работе С. В. Едыгаровой «Категория посессивности в удмуртском языке» (2010).

Цель и задачи данного исследования непосредственно вытекают из перечисленных выше обстоятельств. Целью исследования является комплексное описание системы словоизменения (а именно: грамматических категорий падежа и числа) имени существительного в современном литературном удмуртском языке.

Для осуществления указанной цели были поставлены следующие задачи:

- проследить историю изучения грамматических категорий имени существительного в удмуртском языке;

- провести инвентаризацию морфологических средств выражения категорий падежа и числа в исследуемом языке;

- охарактеризовать синтагматический и парадигматический аспекты функционирования падежных форм в литературном удмуртском языке;

- выявить семантическую структуру членов падежной парадигмы;

- систематизировать научные труды по сравнительно-исторической морфологии имени существительного пермских языков и выявить основные пути развития падежной парадигмы удмуртского языка;

- рассмотреть грамматические способы выражения категории числа в удмуртском языке.

Объектом исследования является словоизменительная система (грамматические категории падежа и числа) имени существительного, представленная в современном литературном удмуртском языке.

В качестве предмета исследования выступают падежные и числовые формы имени существительного исследуемого языка.

Методы исследования. Цель и задачи данной работы, специфика исследуемого материала, ориентация на многоаспектность изучения языковых фактов определили использование в данном научном изыскании ряда исследовательских методов, среди кото-

рых основным является описательный метод. При изучении вопросов диахронического характера важным становится сравнительно-исторический метод. Привлечение лингвистических данных из родственных финно-угорских и типологически близких агглютинативных алтайских языков позволило использовать метод сопоставительного анализа. Для подтверждения объективности полученных результатов по мере необходимости привлекается метод количественного анализа. В качестве дополнительных методов применяются метод компонентного анализа, метод дистрибутивного анализа и др.

Теоретической и методологической базой данного исследования явились лингвистические труды по финно-угорскому (удмуртскому, финскому, венгерскому, карельскому, марийскому, мордовским, коми и др.), индоевропейскому, алтайскому и др. языкознанию, в частности, работы Р. Бартенс, А. В. Бондарко, Д. В. Бубриха, Г. А. Золотовой, С. Д. Кацнельсона, В. К. Кельма-кова, А. Е. Кибрика, Е. В. Клобукова, Ю. П. Князева, В. И. Лыт-кина, Б. А. Серебренникова, И. В. Тараканова, Д. В. Цыганкина, Л. Д. Чесноковой, Ш. Чуча и др.

Основным материалом исследования послужили текстовые фрагменты с падежно-числовыми формами имени существительного (более 24 ООО единиц), отобранные методом сплошной и частичной выборки из произведений удмуртских авторов.

Научная новизна диссертационного исследования определяется тем, что в нем впервые:

- представлено подробное описание системы именного словоизменения в современном удмуртском языке;

- более детально рассмотрена семантическая структура падежных форм;

- исследуется вопрос об употреблении суффикса -гес в морфологической структуре имен существительных;

- рассматривается явление двупадежности в современном удмуртском языке в типологическом аспекте;

- прослеживается взаимодействие различных элементов языковой системы, что позволяет установить изменения в значении и

условиях употребления отдельных падежных и числовых форм с точки зрения диахронии;

- систематизируются труды отечественных и зарубежных ученых в области сравнительно-исторической морфологии пермских языков и предлагается авторская концепция развития падежной системы удмуртского языка;

- данная работа представляет собой первый опыт комплексного исследования категории падежа и числа в удмуртском языке с точки зрения ее морфологического статуса, функциональных особенностей, межкатегориальных связей и др.

Теоретическая значимость диссертации определятся ее вкладом в решение актуальных проблем современного языкознания. Проведенное исследование дает комплексное представление о системе склонения имени существительного в удмуртском языке с точки зрения синхронии и диахронии, что включает: (а) инвентаризацию морфологических маркеров падежных форм простого и притяжательного склонений; (б) определение семантической структуры и функций каждого члена падежной парадигмы, их классификацию, обобщение; (в) выявление происхождения и развития падежных суффиксов, представленных в литературном удмуртском языке. На основе всего этого производится попытка уяснить синтагматические и парадигматические отношения, представленные в системе словоизменения современного удмуртского языка, т. к. любая грамматическая категория должна рассматриваться, во-первых, в ее единичных проявлениях; во-вторых, в ее системных связях и отношениях.

Учитывая вышесказанное, можно считать, что данное диссертационное исследование вносит свой вклад в решение теоретических вопросов морфологии удмуртского и финно-угорских языков.

Практическая значимость работы заключается в том, что выводы и материалы исследования дают представление о лингвистических особенностях удмуртского языка, являются важным источником для изучения падежной парадигмы пермских языков с точки зрения синхронии и диахронии. Результаты исследования могут быть использованы при чтении курсов по морфологии, ис-

торической грамматике финно-угорских языков, при подготовке спецкурсов по проблемам общего языкознания и типологии языков; при составлении учебников и учебных пособий нового поколения по актуальным проблемам грамматики и морфологии, а также при разработке учебников удмуртского языка для иностранцев - учебников, направленных на развитие лингвистической компетенции и чувства языка.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Удмуртская морфология как раздел грамматики имеет более чем двухвековую историю развития. Учение о словоизменительной парадигме удмуртского языка сложилось в результате поисков форм, способных выражать значения русских падежей. Однако, в связи с привлечением лингвистических данных из родственных финно-угорских и типологически близких алтайских языков в изучение грамматической структуры удмуртского языка вносились изменения и уточнения, раскрывающие специфику исследуемого языка.

2. Система субстантивного словоизменения в удмуртском языке включает в себя категории падежа, числа, притяжательное™ и, в отличие от формообразования, представляет собой морфологическое изменение слов, образующее их устойчивые парадигмы.

3. Формирование большинства морфологических маркеров членов падежной парадигмы удмуртского языка и их ведущих се-манических функций относится к общепермскому языку-основе. Основным рычагом к образованию новой словоизменительной системы в пермских языках, по-видимому, следует считать возникновение в общепермский период омонимичных падежных форм, появившихся в результате выветривания консонантных суффиксов (аккузативного *-т, лативного *-к(У), аблативного*-^)), которое, в свою очередь, было обусловлено массовым отпадением конечных гласных основы (слова).

4. Выявление семантических функций падежных форм и определение направления их развития позволяет не только объяснить многие особенности функционирования падежей в совре-

менном удмуртском языке, но и в ряде случаев прогнозировать дальнейшее развитие тех или иных языковых процессов.

5. Для системы современного удмуртского языка характерно наличие явления двупадежности, сущность которого заключается в образовании падежных форм не от основы слова, но от какой-нибудь падежной формы. Его функционирование поддерживается такими лингвистическими явлениями, как: (а) эллипсис; (б) инверсия; (в) парцелляция.

6. Суффикс -гес в морфологической структуре имени существительного используется для: (а) указания на неполную степень проявления субъектно-объекшых, пространственно-временных и др. характеристик действия; (б) для выражения субъективной модальности, при котором актуализируется эмоционально-волевое отношение говорящего лица к предмету сообщения.

7. В зависимости от соотношения грамматических и семантических значений, категория числа в литературном удмуртском языке может рассматриваться как бинарное противопоставление единичности/множественности или дискретности/континуатив-ности, а также как тернарное противопоставление единичности/ множественности и неисчисляемости.

Апробация результатов исследования. Основные положения данного диссертационного исследования были представлены в форме докладов и сообщений и стали предметом обсуждения на более чем 30 международных, всероссийских, межвузовских, региональных научных и научно-практических конференциях в период с 1999 по 2011 годы в Москве, Петрозаводске, Сыктывкаре, Йошкар-Оле, Тюмени, Чебоксарах, Перми, Кудымкаре, Ижевске, а также в Хельсинки (Финляндия), Турку (Финляндия), Выру (Эстония), Сегеде (Венгрия) и др., в том числе на X (Йошкар-Ола, 2005) и XI (Пшшшчаба, 2010) Международных конгрессах финно-угроведов. Фактический материал исследования используется при чтении лекций и проведении практических занятий на факультете удмуртской филологии Удмуртского государственного университета.

Основные выводы и идеи диссертации нашли отражение в монографиях «Межкатегориальные связи в грамматике удмуртского языка (на материале падежа прямого объекта)» (12 пл.),

«Категория падежа имени существительного в удмуртском языке» (12,7 п.л.) и «Формирование падежной системы в удмуртском языке» (8,3 п.л.), а также в 41 публикации по теме исследования, в том числе 9 статей опубликовано в изданиях, рекомендованных Высшей Аттестационной Комиссией РФ.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, четырех глав, заключения, списка условных сокращений, перечня источников, списка использованной литературы. В первой главе представлена история изучения вопроса и определены теоретические положения, на которых базируется решение исследовательских задач. В последующих главах проводится анализ отобранного эмпирического материала с учетом системного подхода к изучению языковых единиц, предполагающего парадигматический и синтагматический аспекты изучения отношений между знаками. Список использованной литературы включает 479 наименований, куда вошли научные труды отечественных и зарубежных авторов. Общий объем диссертационного исследования составляет 540 страниц.

Содержание работы

Во Введении раскрывается актуальность темы исследования, определяются цель и задачи работы, обосновывается выбор основных методов и источников исследования, отмечается научная новизна, теоретическая и практическая значимость диссертации, даются сведения об апробации ее результатов, формулируются положения, выносимые на защиту.

В первой главе «История изучения грамматических категорий имени существительного в удмуртском языкознании» прослеживается история развития удмуртской морфологии с точки зрения исследуемого вопроса.

Современное состояние изучения грамматических категорий имени существительного сложилось в результате более чем двухвековой истории развития удмуртской морфологии. Формирование лингвистических традиций описания удмуртского языка принято связывать с экономическо-полиггаческим подъемом в России XVIII века, а также с развитием идеи европейского Просвещения,

10

включавшей в себя народоведение как часть общей программы рационального познания мира. В его основе лежат три работы: подготовленная под руководством митрополита В. Г. Пуцек-Гри-горовича и изданная в Санкт-Петербурге первая грамматика удмуртского языка под названием «Сочинешя принадлежащш кь грамматики вотскаго языка» (1775); рукописная грамматика М. Могилина «Краткой отяцюя Грамматики опыть» (1786), удмуртская грамматика И. Мышкина (1795), рукопись которой пока еще не введена в научный оборот. Появление данных грамматик имело не только важный культурно-исторический резонанс, но и позволило сформировать языковедческое обоснование зарождавшегося лингвистического учения, которое выразилось: (а) в разработке специальной проблематики языкознания; (б) в определении объекта исследования; (в) в оформлении форм и методов лингвистических традиций и др.

Как показывают структура и содержание грамматик этого периода, учение о словоизменительной системе удмуртского языка сложилось в результате адаптации традиций составления описательных грамматик русского языка применительно к удмуртскому. Так, для системы склонения исследуемого языка авторами работы «Сочинешя принадлежала къ грамматикЬ вотскаго языка» (1775) выделяется шесть членов парадигматического ряда: именительный, родительный, дательный, винительный, творительный и звательный падежи (хотя, следует отметить, что уже здесь фактически представлено семь падежных форм, т. к. в качестве морфологических маркеров родительного падежа выделяются суффиксы -лэн и -лэсь, которые с позиций современных грамматических традиций являются формантами родительного и разделительного падежей соответственно). Иные падежные маркеры (в современном литературном языке выделяется 15 падежей) ошибочно отнесены к другим языковым явлениям - предлогам, наречиям, словообразовательным суффиксам и др. Однако, с развитием филологической мысли в изучение грамматической структуры удмуртского языка, и, в частности, в учение о грамматических категориях отдельных частей речи, вносились изменения и уточнения, раскрывающие лингвистические особенности исследуемого языка.

XIX век в истории удмуртской лингвистики ознаменовался началом нового этапа развития науки о языке. Целая плеяда известных зарубежных финно-угроведов (X. К. Габеленц, Ф. Й. Ви-деманн, Т. Г. Аминофф, Ю. Вихманн, Д. Р. Фокош-Фукс и др.) посвятили свои исследования изучению теоретических и практических вопросов удмуртского языкознания. Характерной особенностью лингвистических трудов этого периода стало сравнительное изучение фактов и явлений удмуртского языка с данными родственных финно-угорских, а иногда и неродственных, но типологически сходных алтайских языков. В области изучения грамматических категорий имени существительного основное внимание было направлено на установление количественного состава падежной парадигмы. В отличие от грамматик XVIII в., в работах зарубежных авторов XIX в. последовательно выделяется простое и притяжательное склонение имени и разграничивается от 11 до 17 падежных форм, что значительно ближе к истине. Особенностью работ исследуемого периода стало также выявление семантических и синтаксических функций удмуртских падежей в синхронно-типологическом и диахроническом аспектах, вопросы функционирования морфологических маркеров множественного числа в структуре имен существительных и др.

В конце XIX - начале XX в. к исследованию теоретических проблем удмуртского языкознания подключились и отечественные лингвисты: Г. Б. Верещагин, П. П. Глезденев, И. В. Яковлев, П. Д. Горохов, А. И. Главатских, А. И. Емельянов, С. П. Жуйков и др. К сожалению, несмотря на то, что к концу XIX в. в трудах зарубежных авторов уже были заложены научные традиции изучения грамматических категорий имени существительного, исследователи удмуртского языка 1920-х гг. вновь вернулись на исходные позиции и во главу угла своих работ ставили проблему установления количества членов падежной парадигмы, вопросы функционально-семантической характеристики падежных форм, а также проблемы терминологии, касающейся исследуемых грамматических категорий. Традиционные обзоры склонения имен существительных в работах отечественных лингвистов этого периода сводятся к следующим типам описей: (а) приведение списка па-

дежей, являющихся членами падежной парадигмы удмуртского языка; б) фиксация перечня их морфологических маркеров; (в) описание перечня семантических функций, свойственных каждому отдельному падежу в различных контекстах, в которых он встречается. В основе разграничения типов склонения в работах отечественных лингвистов исследуемого периода лежат два принципа: (а) одни исследователи (в частности, П. Д. Горохов, С. П. Жуйков, А. А. Поздеева) в качестве основания для разграничения типов склонения в удмуртском языке отмечают лексико-семантическую характеристику имен по признаку одушевленности/неодушевленности, (б) другие ученые (в частности, Г. Е. Верещагин, И. В. Яковлев, А. И. Емельянов и др.) важным признаком для разграничения типов склонения считают наличие/отсутствие в структуре имени существительного лично-притяжательных суффиксов. Последний принцип получил более широкое распространение в научной литературе и лег в основу современных грамматических исследований.

20-26 марта 1937 г. в г. Ижевске состоялась Первая республиканская языковедческая конференция, посвященная обсуждению ряда важных вопросов в области удмуртской морфологии, терминологии, орфографии и переводческой деятельности. Озвученный на данной конференции доклад В. И. Алатырева о падежной парадигме удмуртского языка, а также его печатный вариант положили конец дискуссиям о количественном составе системы склонения удмуртского языка и ее типах. Так, на сегодняшний день в парадигме склонения литературного удмуртского языка принято выделять 15 падежей.

Смена научной парадигмы в решении актуальных вопросов удмуртского языкознания происходит во второй половине XX в. Основными характеристиками современного этапа развития науки о языке становятся повышение научного уровня удмуртской лингвистики, смыкание теоретических отраслей языкознания с прикладными, а также смыкание отечественной и зарубежной традиций исследования системы удмуртского языка. С точки зрения изучения грамматических категорий имени существительного, современное языкознание характеризуется подходом к языку как

системе, явлении структурном и подвижном. Здесь рассматриваются вопросы как диахронического (Б. А. Серебренников, В. И. Лыт-кин, Т. И. Тепляшина, К. Е. Майганская, Ш. Чуч, К. Редей, Р. Бартенс,

A. П. Юдакин, И. В. Тараканов, В. К. Кельмаков, Г. А. Некрасова и др.)', так и описательно-типологического характера (И.В.Тараканов,

B. К Кельмаков, Г. А. Ушаков, Р. Ш. Насибуллин, А. Ф. Шутов, Б. И. Ка-ракулов, Л. Л. Карпова, С. Г. Конева, Г. А. Некрасова и др.).

Вторая глава «Категория падежа имени существительного в системе современного удмуртского языка» состоит из четырех разделов.

В первом разделе «Краткий экскурс в развитие теории падежа» поднимаются вопросы общетеоретического характера. Здесь прослеживается краткая история вопроса от «Восьмикни-жия» Дж. Д. Панини и «Поэтики» Аристотеля до глубинных падежей Ч. Филлмора, теория которого породила целый ряд самостоятельных моделей падежной грамматики, в частности, модель Р. Джакендоффа и Дж. Грубера, основанная на тематических отношениях; модель У. Чейфа; модель, разработанная в рамках тагмемики В. Кука; модель, основанная на правилах зависимости Дж. Андерсона и др.

Изучение основных направлений развития теории падежа в лингвистике позволяет выделить ряд концепций в определении сущности изучаемого понятия, среди которых в качестве ключевых можно выделить следующие подходы: (а) парадигматический (или морфологический); (б) синтагматический (или синтаксический); в) логико-семантический; (г) системно-функциональный. В основе каждой концепции лежат свои основополагающие критерии в определении понятия падежа.

В рамках нашего диссертационного исследования мы следуем за определением Е. В. Чешко, который, опираясь на бинарный характер исследуемой категории, подчеркивает: «если по своей структуре падеж является морфологической категорией, то по своей функции в речи он может быть определен как синтаксическая категория, т. е. такая, которая служит для выражения связи между словами в словосочетаниях (синтаксическая функция па-

дежа) и, соответственно, отношений между понятиями, обозначаемыми этими словами (семантическая функция падежа)'». Таким образом, каждая падежная форма: (а) имеет свое морфологическое выражение; (б) обладает определенным набором значений, реализуемых в контексте; (в) выражает определенные синтаксические отношения и (г) выступает в характерных для него синтаксических функциях.

Во втором разделе «Падежная парадигма имени существительного в современном удмуртском языке» приводится описание каждого члена падежного ряда с точки зрения его морфологического оформления и семантической структуры.

Система склонения литературного удмуртского языка представлена 15 членами парадигматического ряда, которые по основному значению формально подразделяются на субъектно-объ-ектные: именительный (-0), винительный (-ез/-эз, -е/-э, -ес/-эс; -0; -ты/-ды, -ыз и др.), родительный (-лэк), разделительный (-лэсь), дательный (-лы), творительный (-ек/-эн, -ын, -н, -ены-1-эны-, -ыны), лишительный (-тэк), соответственный (-я(-)); и пространственные: местный {-ын, -н, -о, -лан, -а-/-я-), входный (-е/-э, -ы, -0, -ла, -а-/-я-), исходный (-ысь, -сь, -лась, -ысьты-Асьты-), отдалиггель-ный (-ысен, -сен, -ласен, -ысены-Асены-), переходный {-етй/-эти, -ыти, -тй), предельный (-озь, -озя-), направительный (-лань) падежи. В парадигме склонения современного удмуртского языка следует разграничивать простое и притяжательное склонение.

Количественный состав падежей в удмуртских диалектах различен и варьируется от 12 до 21. Минимальное количество членов системы словоизменения представлено в периферийно-южных и некоторых южных говорах, где уменьшение количества парадигматического ряда происходит за счет замещения адвербиальных и аппроксимативных форм послеложными конструкциями, в частности, одним из говоров с минимальной падежной парадигмой является красноуфимский говор, где помимо падежа аппроксиматив отсутствует и элативный падеж, функциональная нагрузка кото-

1 Четко, Е. В. История болгарского склонения [Текст] / Е. В. Чешко. - М.: Наука, 1970. - С. 20-21.

poro передается формами пролатива: шо карти 1ъктиж 'он вернулся из города Красноуфимска'2.

В отдельных северных говорах и бесермянском наречии, напротив, количество падежей увеличилось до 21 за счет возникновения новой серии приблизительно-местных падежей с маркером -н - (< дин'- 'у, около, при, возле'), препозитивно присоединяемого ко всем первичным пространственным падежным формантам, за исключением аппроксиматива (-лань). В отличие от обычных пространственных падежей, новая серия локальных форм на -и'-указывает на нахождение или действие по отношению к конкретному месту, к конкретному лицу, например, среднечепецкое: нъ-лъдн'э 'к твоей дочери', пийэзн'ъс' 'от его сына' и др.3

Типологически система склонения имен существительных в современном литературном удмуртском языке характеризуется следующими основными чертами:

- имя в именительном падеже единственного числа совпадает с его основой и является исходной формой при образовании косвенных падежей (корка 'дом': корка-ез (аккузатив), корка-лэн (генитив), корка-лэсь (аблатив), корка-лы (датив) и т. д.;

- падежные формы всех имен существительных, характеризуемых категорией склонения, образуются при помощи одних и тех же суффиксов. Некоторые из этих суффиксов могут выступать в различных фонетических вариантах в зависимости: (а) от типа

2 Пример из: Насибумин, Р. Ш. Наблюдения над языком красно-уфимских удмуртов [Текст] / Р. Ш. Насибуллин // О диалектах и говорах южноудмуртского наречия: Сб. ст. и материалов / У дм. НИИ ист., экон., лит. и языка при Сов. Мин. Удм. АССР. - Ижевск, 1978. - С. 96-97.

3 См. об этом: Карпова, Л. Л. Среднечепецкий диалект удмуртского языка: Образцы речи [Текст] / Л. Л. Карпова. - Ижевск, 2005. - С. 61; Келъмаков, В. К. Краткий курс удмуртской диалектологии: Введение. Фонетика. Морфология. Диалектные тексты. Библиография [Текст] / В. К. Кельмаков / Удм. гос. ун-т. Каф. общего и финно-угорского языкознания. - Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1998. - С. 117.

склонения (эш-ен 'с другом/подругой' ~ эш-ены-м 'с моим другом/ с моей подругой'); (б) дистрибутивных особенностей словоформы на морфонологическом уровне (ураметй 'по улице' ~ китйз кутйз 'взял(а) за руку'); (в) от ауслаутной огласовки первичного корня (например: пиен 'с мальчиком' ~ нылын 'с девочкой') и др.;

- границы падежных суффиксов в составе слова не нарушаются, вследствие чего они обладают относительно большей самостоятельностью, чем при фузионном способе соединения морфем;

- падежный суффикс в составе словоформы выражает одно категориальное значение, причем во множественном и в единственном числе используются одни и те же падежные морфемы (иногда в различных морфонологических огласовках). Значение множественности выражается особым суффиксом -ос!-ёс: гурт-ын 'в деревне' ~ гуртъ-ёс-ын 'в деревнях';

- в парадигме склонения современного удмуртского языка следует разграничивать простое и притяжательное склонение. При притяжательном склонении в морфологической структуре слова наряду с падежными аффиксами (которые иногда представлены в иных, чем в случае простого склонения, морфонологических огласовках) присутствуют аффиксы принадлежности, которые содержат указание на количественные характеристики обладателями) и предмета(ов) обладания: гурт-ын 'в деревне' ~ гуртъ-ёс-ын 'в деревнях'; гурт-а-м 'в моей деревне' ~ гуртъ-ёс-а-м 'в моих деревнях'; гурт-а-мы 'в нашей деревне' ~ гуртъ-ёс-а-мы 'в наших деревнях';

- с точки зрения синтагматики, в структуре одной словоформы могут присутствовать до двух падежных маркеров: гурт-ын-лэсь тросгес уждун 'зарплата выше, чем в деревне', гур-ысь-с-э гианъгиез веръяны 'попробовать шаньги, [испеченные] в печке'. Однако, словоизменение имен существительных (а также местоименных форм) в условиях двойного склонения чаще всего представлено дефектными парадигмами и имеет невысокую частотность употребления, что вызвано особыми условиями дистрибуции (см. об этом ниже).

Каждый из членов системы склонения обладает своим набором семантических функций. В данном разделе диссертационно-

го исследования большое внимание уделяется описанию семантической структуры каждого из членов парадигматического ряда. Как показали примеры из удмуртской художественной литературы, максимальной широтой семантической структуры обладают дательный, творительный и разделительный падежи.

Распределение семантических функций между членами парадигматического ряда в удмуртском языке формировалось под влиянием как интралингвистических, так и экстралингвистических факторов. Доказательством этого может выступать наличие падежной синонимии, которое формируется: (а) между падежными формами; (б) между падежными и словообразовательными суффиксами; (в) между падежными формами и послеложными конструкциями. В частности, первый тип синонимических отношений может быть представлен в бинарной оппозиции: иллатив ~ инессив, формирующейся при выражении темпоральных значений: Яблокпуос нош, доразы дтъыса сямен, со аре трос яблок сё-тйзы. 'А яблони, словно притягивая к себе, в том году дали богатый урожай яблок' ~ Со вал 1910 арын. 'Это случилось в 1910-м году'.

Второй тип синонимических отношений может быть представлен, к примеру, следующей оппозицией: морфологический маркер инструменталя ~ словообразовательный суффикс -о/-ё: Кемаласъ двол соослы сётйллям кык комнатаен усто квартира. 'Недавно им выделили отличную двухкомнатную квартиру' ~ Пукиськом ми Владимир но Людмила Котляровъёслэн вить ком-натаё квартираязы. 'Мы находимся в пятикомнатной квартире Владимира и Людмилы Котляровых'.

Третий тип падежной синонимии формируется, в частности, на основе параллельного использования падежных и послелож-ных конструкций: Оло чапак соослэн пытьы кузязы нуллэ монэ Людмила Ивановна? 'Может быть как раз по их [Эсмеральды и Квазимода] следам водит меня Людмила Ивановна? ~ Мынйз пы-тъыетйз, нош кечез тёпак ышиз. 'Он шёл по следу, а заяц совсем исчез [из виду]'.

Проблема падежной синонимии определяется межкатегориальными связями в грамматической структуре языка. В удмурт-

ском языке в качестве основных причин возникновения данного лингвистического явления можно назвать: (а) перераспределение семантических значений падежной формы, (б) изменения (сужение, расширение), касающиеся семантической структуры вербальной единицы; (в) интерференция соседствующих языков.

В третьем разделе «Явление двупадежности в современном удмуртском языке» поднимаются вопросы дистрибуции двух падежных маркеров в морфологической структуре одной словоформы, например: Нош Татьяна Ипьинична-лэн-эз-лы [нылызлы] эмъ-ямзы таз бз мыны. 'А для [дочери] Татьяны Ильиничны лечение не пошло на пользу'; Марым, чечы сюс-ен-з-э вай. 'Того, мед принеси тот, который в сотах (букв, с сотами)'. В современной алтаис-тике проблема двупадежности подробно раскрывается в исследованиях В. И. Сергеева, Н. Н. Убушаева, М. Н. Орловской и др. В удмуртском языкознании данное лингвистическое явление до сих пор не было предметом специальных научных изысканий.

Проанализировав примеры из художественной литературы на предмет сочетаемости падежных маркеров в структуре одной словоформы, были сделаны следующие выводы:

а) практически все формы двойного склонения имеют дефектную парадигму, что обусловлено категориями логико-семантического порядка. Полную парадигму склонения (в данном случае мы опускаем формы именительного падежа, поскольку указанная падежная форма характеризуется наличием нулевого показателя, и, в таком случае, только при построении всей парадигмы словоизменения можно восстановить формы именительного падежа), по-видимому, можно выстроить только для генитивной производящей основы: Суйёсыз [Лагуненколэн] кышномурт-лэн-лы кель-шо. 'Руки [Лагуненко] похожи на женские (букв, женщины)'; Та-оссэ нокызьы уд чошаты Андрей-лэн-эны-з. 'Эти [письма] никак не сравнить с [письмами] Андрея'. Дистрибутивные возможности генитивной производящей основы ярко проявляются и при словоизменении местоименных основ, например: Тазъы учконо ке, Ве-роникалы кадь со [Юберов] дасоосын операциос лэсьтйз ни, со-лэн-лэсь но шугъёсыз вал. 'Если так посмотреть, таких операций, как Веронике, он [Юберов] уже делал десятки, были даже слож-

нее, чем у нее'; Кайсин куддыр дышетскисьёслы солэсь суредъ-ёссэ соос-лэнъ-ёс-ыны-з чогиатыса вералляз-возъматъялляз. 'Иногда Кайсин его рисунки показывал другим ученикам, сравнивая с их [рисунками]';

б) другими относительно активными производящими основами в образовании двойного склонения в удмуртском языке являются формы разделительного и творительного падежей: Кузебай Герд-лэсь-ёс-с-э гинэ дз лэзелэ. 'Только [произведения] Кузебая Герда не разрешали [читать]'; Нокинлы вазисъкыны, юрттэт ку-рыны, одйг малпан-оскон гинэ йыраз чуртнаськиз: пычал-энъ-ёс-ын Чош кариськоно, агайзэ шедътоно. 'Не к кому обратиться, не у кого попросить помощи, одна мысль закралась в его голову: надо [ему] пойти вместе с теми, у кого есть ружья, надо найти старшего брата';

в) среди пространственных падежей в случае двойного склонения в качестве производящей основы чаще всего выступают те формы, которые характеризуются более высокой дистрибутивной нагрузкой и, следовательно, более высоким уровнем абстракции (в этом ряду исключение составляет падеж иллатив, для которого характерна невысокая частотность словоупотреблений в качестве производящей основы): Пырисько Двореце: шундые-куазе, тыпы дсъёс черк-ын-лэсь устоесь! 'Захожу во Дворец: о боже! дубовые двери [здесь] даже лучше, чем в церкви'; Городын гужем уйёс но гурт-ын-лэсь воксё мукетэсь. 'В городе даже летние ночи другие по сравнению с деревенскими (букв, чем в деревне)'; Гуртысь пи-налъёслэн огзылэн но солэсь олокыче ик пдртэм дй вал, райцгнтр-ысь-ёс-ыз-лэн гинэ пдртэмгес вал. '[Одежда] деревенских детей ничем не отличалась [от его одежды], а у райцентровских (букв, у тех, кто из райцентра) [она] была несколько иной'. Особенностью употребления пространственных падежей в функции производящей основы при двупадежности, по-видимому, является то, что чаще всего они склоняются только по субъектно-объектным падежным формам; более широкую парадигму (но тоже без участия всех пространственных падежей) допускает падеж элатив.

Явление двупадежности характеризуется невысокой дистрибутивной нагрузкой, что обусловлено особыми условиями его функционирования. В качестве последних можно назвать такие лингвистические явления, как: а) эллипсис, б) инверсия, в) парцелляция.

В четвертом разделе «Дистрибуция суффикса -гес в морфологической структуре имени существительного» рассматривается функциональная нагрузка и особенности употребления указанного суффикса в рамках исследуемой части речи, например: Ачим но махорка-лы-гес дыши ини, котьку сигарет басьтыны конъдон уг тырмы, но куд-ог дыръя ческытсэ веръям потэ. 'Я и сам больше к махорке привык, денег не всегда хватает, чтобы купить сигареты, хотя иногда хочется покурить хорошие [сигареты] (букв, хочется попробовать хорошие)'; Кызьы ке озьы луиз: ваньмон дырзэс Яша-ен-гес куинь кузя ортчытъяло. 'Как-то само собой получилось: свое свободное время [они] проводят чаще с Яшей втроем'; Коньдон но Володя ки-ын-гес возиськылйз. 'И деньги чаще хранились у Володи (букв, на руках у Володи)'. Как показали примеры из художественной литературы, суффикс -гес в морфологической структуре имени существительного может употребляться:

а) для выражения неполной степени проявления субъектно-объектных, пространственно-временных и других харакеристик действия, например: Водопроводэз но Кирла кышно-ез-лы-гес луы-са ас коркаезлы матэ кыскытиз. 'И водопровод Кирла попросил протянуть поближе к своему дому большей частью из-за свой жены'; Будйз пияш, вань эшъёсыз сямен ик - урам-ын-гес. 'Рос мальчик, как и все его товарищи - большей частью на улице'. Исходная форма существительных (или формы без показателя -гес) в этом контексте указывает на степень проявления качества по отношению к типичной норме проявления этого признака, в связи с чем соотносится с абсолютной нормой. Следует однако заметить, что норма в этом отношении для любого признака субъективна и ситуативно обусловлена;

б) для выражения субъективной модальности, при котором обозначается эмоционально-волевое отношение говорящего лица

к предмету сообщения: Кышномурт кышномурт-гес ик, солэн бордон ымдур-а-з-гес, куректон-кайгу кыл йылаз. 'Женщина - это все же женщина, ее легко довести до слез (букв, плач у нее на губах), она делится своими печалями (букв, печаль-кручина у нее на языке)', или вносится дополнительный оттенок предположения, допущения: Сюанмы ресторан-ын-гес луоз. 'Нашу свадьбу, скорее всего, сыграем в ресторане (букв. 'Наша свадьба, скорее всего, в ресторане будет)'.

Третья глава «Происхождение и развитие падежных маркеров современного удмуртского языка» посвящена вопросам диахронического характера.

Падежные маркеры, представленные в системе словоизменения литературного удмуртского языка и его диалектах, можно классифицировать:

а) по времени происхождения морфологического маркера: суффиксы финно-пермского происхождения ~ суффиксы общепермского происхождения ~ суффиксы, возникшие в период самостоятельного развития удмуртского языка;

б) по характеру морфемного состава падежного маркера с учетом диахронии: простые (= однородные) падежные суффиксы и составные падежные суффиксы. В этом случае важным признаком становится наличие/отсутствие контаминационных процессов между двумя или более падежными суффиксами, имевшее место в диахронии.

Система склонения пермских языков значительно отличается от падежной парадигмы финно-пермского языка-основы, для которого большинство исследователей реконструирует шесть падежей: номинатив, аккузатив, абессив, латив, локатив, аблатив. С нашей точки зрения, рычагом к формированию новой словоизменительной парадигмы пермских языков является процесс отпадения конечных гласных, что повлекло за собой выветривание оставшихся в ауслаутной позиции согласных. В результате данного процесса, с точки зрения морфологического выражения, образовались омонимичные формы, что привело к нарушению морфологического противопоставления субъектно-объектных отноше-

ний, а также лативных и аблативных ориентации. Все это в своей совокупности, с нашей точки зрения, стало важным толчком для перестройки всей системы словоизменения в грамматической структуре общепермского праязыка.

По-видимому, для того, чтобы восполнить утраченные элементы системы языка, в зависимости от семантического ядра, формирование новых падежных форм шло в нескольких направлениях:

а) с одной стороны, система языка требовала разграничения субъектно-объектных отношений, в связи с чем началось формирование новых аккузативных маркеров, формы единственного числа которых сложились на базе притяжательного суффикса 3-го лица и первоначально имели также определительно-выделитель-ное значение.

Одним из первых к проблеме изучения генезиса аккузативных маркеров в пермских языках подошел финский исследователь Ю. Вихманн4. С точки зрения ученого, в истории развития формантов исследуемого падежа в пермских языках следует выделить три этапа, где для первого этапа характерно функционирование уральского аккузатива на *-т; второй этап характеризуется утратой древнего аккузативного форманта и употреблением конечных гласных основы (коми -в, -е, удм. -е) в качестве аккузативных маркеров (в рамках литературного языка наиболее последовательно они сохранились в системе словоизменения местоименных форм: монэ 'меня', тот 'тебя', кинэ 'кого' и др.). На третьем этапе в целях устранения омонимии аккузативного и иллативного маркеров в пермских языках появляются специальные аккузатив-ные показатели. Проблемы формирования и развития аккузативных показателей исследуются также в работах Т. Уогилы, А. И. Емельянова, В. И. Лыткина, Т. И. Тепляшиной, Б. А. Серебренникова, Р. Бартенс, Ш. Чуча и др.;

б) с другой стороны, система языка не могла обойтись без таких важнейших типов ориентации, как латив, актуализирующий

4 Жкктапп, У. 2лг рептшсИеп рттта^к [Текст] / У. Wichmann // РОТ. - 1923-1924 (XVI). - 8. 160.

перемещение объекта к пространству, связанному с ориентиром и элатив, маркирующий перемещение объекта из пространства, связанного с ориентиром. Компенсировав утрату финно-угорского аблативного *-г(У) близким по значению словообразовательным суффиксом потеп роввезз! & потеп розэезБОЛЗ5 на -5, система общепермского языка определила основные тенденции дальнейшего развития падежной парадигмы пермских языков. А именно: учитывая, что элативная ориентация нашла свое морфологическое выражение, отпала необходимость в грамматическом оформлении падежа иллатив, в связи с чем в результате переразложения морфемного шва ауслаутные гласные основы приняли падежное значение6;

в) несмотря на то, что дистинкгавные функции омонимичных падежей были восстановлены, кажется возможным, что начавшиеся изменения повлекли за собой еще ряд преобразований. Так, в результате поиска форм морфологического выражения объектных значений, в грамматической структуре общепермского языка начинает складываться (но не формируется до отдельной грамматической категории) лексико-грамматический разряд лица/нелица (одушевленности/неодушевленности). В качестве его реликтовых явлений в современных пермских языках, по-видимому, остались: тенденция к морфологической маркировке объектов, относящихся к лексической группе одушевленных; разграничение инструментальных и локативных значений на базе первичного локативного суффикса *-п(У) и др. Кажется возможным, что именно в этом контексте начинают формироваться /-овые падежи, которые образовались в результате слияния двух падежных марке-

3 Об особенностях протекания данного процесса см. подробнее:

Rédei, К. Oder die Herkunft des permischen Elativsuffixes [Текст] / К. Rédei

// СФУ. - 1981. - № 4 (XVII). - S. 279-284.

6 Для современного финно-угроведения общепризнанным является гипотеза о происхождения морфологических маркеров иллатива в пермских языках в результате переразложения морфемного шва, протекавшего после выветривания финно-угорского (уральского) дативного *-k{V) (см. об этом, в частности, исследования Й. Синнеи, В. И. Лыткина, Б. А. Серебренникова, К. Редей, Г. А. Некрасовой и др.).

24

ров: адессив < *-1а + *-па!*-па-покатив, аблатив < *-1а + ♦-¿-аблатив, аллатив < *-1а + *-А-латив и аппроксиматив < *-1а + *-и-латив.

В научной литературе проблема определения /-ового элемента и времени его происхождения в структуре указанных падежных маркеров представляет одну из сложнейших проблем диахронического финно-угроведения. Ряд ученых (в частности. Б. А. Серебренников, Д. Дечи, П. Алвре и др.) данный коаффкс рассматривает в качестве древнего падежного показателя; по мнению других ученых (в частности, О. Доннера, Й. Буденца, М. Корхонена, К. Е. Майтинской, Г. А. Некрасовой и др.), исследуемый формант следует возводить к словообразовательному суффиксу с пространственным значением. Имеется также ряд работ, в которых /-овый элемент по своему происхождению возводится к самостоятельной лексеме (см. в частности, труды Э. Лённрута, Б. А. Серебренникова, М. Корхонена и др.). В нашей работе, опираясь на отсутствие реликтовых явлений древнего /-ового падежа, а также послелога или лексемы с идентичным значением в пермских языках, исследуемый коаффикс рассматривается как /-овый деривационный элемент с пространственным значением.

Что касается проблемы хронологизации процесса возникновения и развития /-овых падежей в пермских языках, по этому вопросу также представлено несколько точек зрения. Так, ряд ученых (в частности, М. Кёвеши, Д. Дечи, В Таули и др.), приводя в качестве основного доказательства наличие /-овых падежей в большинстве современных угорских и финно-пермских языков, исследуемые падежи относят к прафинно-угорскому периоду. Учитывая грамматическую и семантическую неоднородность /-овых падежей в угорских и финно-пермских языках, другие исследователи (например, М. Кастрен, И. Синнеи, Ю. Вихманн, М. Корхонен и др.) приходят к мысли об автономном развитии исследуемых падежей как в угорской, так и в финно-пермской группах языков. В последнее время преобладает третья точка зрения, согласно которой /-овые падежи прибалтийско-финских, марийского и пермских языков образовались независимо друг от друга в каждой языковой группе путем параллельного развития

(см. в частности, исследования П. Равилы, Э. Пайусалу, Г. А. Некрасовой и др.);

г) наметившаяся тенденция к разграничению субъектно-объ-ектных и пространственных падежей, по-видимому, способствовала размежеванию инструментальных и инессивных значений уральского локативного суффикса *-па/*-ш, на базе которого в общепермский период формируются творительный и местный падежи (см. об этом, в частности, исследования Д. Фокош-Фукса, Э. Беке, Б. Коллиндера, К. Редей, Р. Бартенс, Ш. Чуча, Г. А. Некрасовой и др.). О возможности генетической связи местного и творительного падежей говорят и примеры из некоторых финно-угорских языков, в частности, в финском языке на основе локативного суффикса *-na/*-nä развились падежи комитатив и ин-структив. Как подчеркивает Б. А. Серебренников, связь н-ового локатива с творительным падежом прослеживается также в хантыйском, ненецком, марийском и некоторых саамских языках. К аналогичным выводам на материале саамских, финского, пермских, марийского и обско-угорских языков приходит в своей работе Й. Беронка;

д) другим центром (помимо /-ового компонента) преобразований в системе словоизменения общепермского языка продолжал оставаться новый элативный суффикс -¿s, который, по-видимому, по аналогии с /-овыми падежами стремился создать свою серию падежных форм и способствовал возникновению оппозиционной пары отдалительного и предельного падежей. В качестве второго элемента эгрессивного маркера удм. -¿sen ~ к.-з. -san в научной литературе представлены различные точки зрения, в частности, ученые соотносят его либо с эмфатической частицей (Й. Буденц), либо с финно-пермским суффиксом инструменталя (Т. Г. Аминофф), либо с финно-угорским лативным *-« (М. Кас-трен, Э. Васои, П. Хайду, Т. И. Тепляшина, В. И. Лыткин). В последнее время преобладающей является точка зрения, согласно которой в прапермском языке в качестве алломорфов функциони-

ровали как суффикс *-Бап (< + лативный *«), так и *-1зеп (< + локативный *-па/*-па)1.

Относительно происхождения терминативного суффикса удм. -озь!-озя— к.-з. -ддз в научной литературе также представлено несколько гипотез. В частности, одни ученые (И. Буденц, Д. Бубрих, Т. И. Тепляшина, В. И. Лыткин и др.) происхождение формальных показателей предельного падежа в пермских языках возводят к самостоятельной лексеме. Согласно другой гипотезе, терминативные суффиксы в пермских языках представляют собой сложное образование. Так, по мнению Б. А. Серебренникова, составляющими единицами данного маркера могут быть лативный *~д, *-е + лативный *-л'8. В современной уралистике существует еще одна гипотеза относительно происхождения морфологических маркеров предельного падежа, которая поддерживается большинством современных лингвистов (данную точку зрения разделяют, в частности, Р. Бартенс, К. Редей, Ш. Чуч и др.). Согласно данной гипотезе, корни терминативного суффикса в пермских языках следует искать в суффиксе финно-угорского происхождения *-с(У);

е) как и большинство других падежных аффиксов удмуртского языка, пролативные маркеры -етШ-этй, -ыти, -тй, скорее всего, имеют общепермское происхождение и, с точки зрения диахронии, представляют собой результат слияния уральского аблативного *-/У и финно-угорского латива на *-/ Учитывая, что суффикс пролатива в удмуртском языке имеет морфонологичес-кое чередование -ы И -е/-э (типа нюлэскытй 'по лесу, через лес' ~ гуртэтй 'по деревне, через деревню'), напоминающее аналогичное чередование современного иллатива, кажется возможным, что, с точки зрении диахронии, указанные элементы -ы ~ -е/-э

7 См. об этом подробнее: Некрасова, Г. А. Вежлбг перым кывъясын: Пертас, вежбртас, артманног: Велбдчан неббг [Текст] / Г. А. Некрасова. - Сыктывар, 2004. - С. 95.

8 См. об этом подробнее: Серебренников, Б. А. Историческая морфология пермских языков [Текст] / Б. А. Серебренников. - М.: Изд-во АН СССР, 1963.-С. 61.

в структуре исследуемого маркера представляют собой конечную гласную основы;

ж) среди падежных форм литературного удмуртского языка, имеющих общепермское происхождение, самым последним формируется падеж адвербиаль, который успел закрепиться в качестве падежной формы только в структуре удмуртского языка. В финно-угроведении имеются различные точки зрения как о времени возникновения данного маркера, так и о его структуре. В частности, В. И. Лыткин и авторы коллективного труда «Основы финно-угорского языкознания» (1976) формирование показателя соответственного падежа относят к периоду самостоятельного развития удмуртского языка. Однако, наличие исследуемого маркера в структуре отдельных послеложных и адвербиальных форм коми языков позволяет сделать выводы, что начало формирования семантической структуры и морфологического выражения удмуртского соответственного падежа можно возводить уже к концу общепермского периода. В диссертационном исследовании приведены как традиционные точки зрения относительно формирования и развития удмуртского адвербиаля, так и представлена авторская концепция развития исследуемого показателя;

з) происхождении морфологического маркера абессива -тэк - это результат слияния каритивного суффикса -t- (генетически восходящего к уральскому каритивному суффиксу *-pt(V) > *-tt(V)) и коаффикса -к, который является предметом бурных научных дискуссий в исторической уралистике. Так, одни исследователи коаффикс -к считают словообразовательным суффиксом и возводят его к финно-угорскому *-к или *-ф. В частности, И. Синнеи, рассматривая элемент -g в отглагольных формах венгерского (-atag, -eteg), коми-зырянского (-/g) и удмуртского языков (-tek), а также элемент -ф- инфинитивных форм мансийского языка, приходит к выводу о генетических связях исследуемых форм и возводит их к словообразовательному суффиксу *-rjk ~ *-Tjg9. С точки зрения П. Н. Перевощикова, рассматриваемый элемент в струк-

9 Szinnyei, J. Egy finnugor deverb. névszôképzô [Текст] / Szinnyei J. // NyK. - 1923-27 (46). -01. 161-167.

туре абессивных и деепричастных форм удмуртского языка следует соотносить со словообразовательным суффиксом, который представлен в таких словоформах10, как путэг 'трещина, щель', кесэг 'отрезок', шапык 'капля', кежег 'спешка, суета' и др. Однако, как на уровне фонетики, так и на уровне семантики данная гипотеза вызывает ряд сомнений.

А. И. Емельянов, вслед за венгерским исследователем Э. Беке, проводит генетические параллели между элементом к в структуре абессивного суффикса и деепричастным суффиксом на -ку. К аналогичным выводам - но уже с выявлением дативного характера второго элемента - приходят Т. И. Тепляшина и В. И. Лыт-кин: «суффикс лишительного падежа -¡ек состоит из финно-угорского каритивного суффикса *-Ыа и лативного суффикса *-к, посредством которого образуются отглагольные имена (деепричастия) на -к // (удм. мыныку // к-з. мушган 'когда шел')»11 Следует заметить, что именно эта гипотеза - или возведение второго элемента в морфологической структуре пермского абес-сива к дативному суффиксу *-к - получила наибольшее признание в современном финно-угроведении. Сохранение данного коаф-фикса в ауслаутной позиции, скорее всего, можно объяснить его дистинктивной функцией, которая проявляется в двух рядах противопоставлений: (а) в оппозиции типа дунтэм 'дешевый'-дунтэк 'бесплатно', коркатэм 'бездомный' ~ коркатэк 'без дома' и др. Данное разграничение, которое строится на синтагматических отношениях (употребление в приименной/привербальной позиции), характерно и для системы современного удмуртского языка. В этом контексте удмуртский абессив является единственной падежной формой, которая употребляется только в приглагольной позиции (в отдельных случаях может также употреб-

См. подробнее: Перевощиков, П. Н. Деепричастия и деепричастные конструкции в удмуртском языке [Текст] / П. Н. Перевощиков. -Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1959. - С. 53.

Основы финно-угорского языкознания: Марийский, пермские и угорские языки [Текст] / АН СССР. Ин-т языкозн. - М: Наука, 1976 -С. 149.

ляться в предикативной функции в контексте с именными формами). Несмотря на невысокую дистрибутивную нагрузку и семантическое однообразие удмуртского абессива, данная падежная форма занимает активную позицию в падежной парадигме удмуртского языка, т. к. находит поддержку в аналогичном противопоставлении отглагольных форм: верасышсътэм адями 'неразговорчивый человек' ~ верасысытэк пукыны 'сидеть молча (букв, не разговаривая)' и др.; (б) в противопоставлении двойного и одинарного отрицания в контексте с лексемами с темпоральным значением: Выны гужемтэк дз вуы 'Мой младший брат не вернулся, пока не наступило лето' ~ Туэ пдсь гужемтэк кылим 'В этом году остались без знойного лета'. Как можно заметить, именно в случае двойного отрицания более четко прослеживается лативное значение абессивного маркера, которое в грамматической системе удмуртского языка также представлено в структуре отглагольных форм;

и) в системе словоизменения удмуртских диалектов ряд падежных маркеров образовался в период самостоятельного развития удмуртского языка. В частности, это относится к новой серии приблизительно-местных падежей с показателем -«'-, препозитивно присоединяемым ко всем первичным пространственным падежным формантам, за исключением аппроксиматива, которая сформировалась в системе словоизменения отдельных северных говоров и бесермянского наречия: напр.: -н'ън ~ н'ын (инессив II), -н'э (сев.) (иллатив И), -н'ъс' ~ н'ыс' (элатив II), -н'ъс'эн ~ н'ыс'эн (эгрессив II), -н'ът'и ~ н'ыт'и (пролатив II), -н'оз' (терминатив П). Относительно происхождения элемента -н- в научной литературе представлены различные гипотезы. В частности, с точки зрения А. И. Емельянова, формант -н'э в указанных падежных формах восходит к послелогу отсубстантивного происхождения ин 'место' + падежное окончание. Однако, большинство исследователей происхождение показателя -и - связывает с послеложными формами с основой дин' 'у, около, возле, при', которые, в свою очередь, сформировались от имени существительного дин' 'основание, комель; близость, околица' (см. исследования Ю. Вихманна, Т. И. Тепляшиной, В. К. Кельмакова, Л. Л. Карповой и др.).

Таким образом, современная падежная парадигма удмуртского языка представляет собой продукт длительного исторического пути развития.

Четверая глава «Именная количественность в удмуртском языке» посвящена описанию способов выражения квантитативных отношений в современном удмуртском языке: рассматривается оппозиция «единственное - множественное число» имен существительных; выявлены принципы дистрибуции абсолютива. На материале примеров из художественной литературы исследуется характер взаимодействия морфологических признаков категории числа с признаками логико-семантического порядка.

В современном удмуртском языке морфологическая категория числа имен существительных как словоизменительная грамматическая категория выражается в системе двух противопоставленных рядов форм - единственного и множественного числа. Следует однако подчеркнуть, что «единственность/множественность» как бинарный признак морфологического уровня структуры языка не всегда совпадает с «единственностью/множественностью» логико-семантического порядка. Так, в отношения асимметрии могут вступать: (а) морфологическая «единственность» с «множественной субстантностью» как совокупным логико-семантическим признаком, или: (б) морфологическая «множественность» с логико-семантическим комплексом «единственная/парная субстантность». Учитывая вышесказанное, в первом разделе «Единственное число как член бинарной оппозиции единственное чист — множественное число. Абсолютив» подчеркивается, что единственное число как член морфологического противопоставления «единичность/множественность» в современном удмуртском языке характеризуется отсутствием формальных показателей: Гу-резьв йылын ик, сюресв дурын, вол-вол вож куаро бадярв сылэ. 'На пригорке у дороги растет раскидистый клен с зеленой листвой'.

Обозначение единичности в противоположность множественности - основное значение форм единственного числа в данной оппозиции: Собере, ас дуннеяз усьыса, [Юра] контора юрте пала вамыштйз. 'Затем, погрузившись в свои мысли, [Юра] пошел к

зданию конторы'. Ср.: Тэль кузяна чуренак кыстпйсько из юртъёс. 'Вдоль леса в ряд выстроены каменные дома'.

Формы единственного числа могут указывать также на родовое множественное: Отйяз сардав, колысв жужало. 'Затем всходят сныть, борщевик'; Собере ожогубив потэ. 'Затем вырастают луговые опята'. В этом случае употребление имени числительного одйг 'один' или его формы, маркированной указательно-выделительным суффиксом -ез/-эз, указывает на подчеркнутую единичность: Одйг пилем гинэ йыромем отчы [инбаме]. 'Только одно облако заблудилось [на небе]'; Одйгзэ нингубиез сиисько ке, кот тыре. 'Как только съем один груздь, сразу наедаюсь'.

В диахронии имена существительные без формальных показателей множественного числа, по-видимому, можно рассматривать как немаркированную форму в отношении признака коли-чественности, т. к. для уральского праязыка было характерно использование абсолютного числа (см., в частности, об этом труды К. Е. Майтинской, Б. А. Серебренникова, М. Кёвеши и др.).

Грамматическая категория числа в удмуртском языке существенно отличается от исследуемой категории русского языка. Здесь (в удмуртском языке) форма единственного числа имен с лексической семантикой «единичного», т. е. имен, обозначающих конкретные, считаемые объекты, более нейтральна по отношению к выражению ею оппозиций единичного/общего, конкретного/собирательного и может иметь в качестве денотата как один конкретный объект, так и класс однородных (однокачественных) объектов, начиная с двух (парные предметы), в зависимости от контекста. Например, сапег 'сапог' может означать один конкретный сапог (сапегме ыштй 'потерял сапог'), пару сапог одного человека (сапегме мисъки 'свои сапоги помыл') или сапоги вообще (ба-зарын сапег вузало 'на базаре продаются сапоги (букв, сапог)').

Таким образом, функционирование форм единственного/множественного числа в удмуртском языке имеет контекстуальную обусловленность. В связи с этим в исследуемом языке нет основания разграничивать группы слов 81^и1апа- и р1игаНа 1апйт, а гораздо целесообразнее говорить о стратегиях зш§и1апа гапШт. Преимущество данного термина заключается в том, что он не обя-

зывает распределять имена существительные с точки зрения лек-сико-морфологического выражения на разные семантические группы в отношении выражаемой количественности, а позволяет подходить к рассматриваемому вопросу с точки зрения прагматического аспекта, выражающего отношение между носителем информации и его функцией, т. е. отношение между употреблением высказывания и его результатом; иными словами, он позволяет рассматривать каждое словоупотребление с учетом реального контекста, поскольку грань между континуальными и дискретными характеристиками не является абсолютно жесткой. К примеру, слово улмо 'яблоко' может употребляться как в вещественном значении - и тогда употребляются конструкции со значением сегментации (кык кило улмо басьтыны 'купить два килограмма яблок'); так и в дискретном значении (куиньулмо басьтыны 'купить три яблока').

Как показывают примеры из художественной литературы, к именам существительным, тяготеющим к стратегии singularia tantum, в удмуртском языке относятся те же самые семантические группы слов, что и во многих других языках мира:

а) названия уникальных объектов: шунды 'солнце', толэзь 'луна, месяц', инбам 'небо' и др. Шунды вылэ но вылэ тубе. 'Солнце поднимается все выше и выше'; Инбам пумен пшьмась-ке. 'Небо постепенно заволакивает облаками'. Как отмечает А. Б. Кибрик, «имена, обозначающие уникальные объекты, естественным образом имеют дефектную парадигму с иконическим единственным числом»12;

б) гомогенные субстанции без естественного способа членения на составляющие их совокупности: ну 'вода', омыр 'воздух', чын 'дым', тузон 'пыль', сюй 'земля', пень 'зола', азвесъ 'серебро', туй 'бронза' и т. д.: Котырез копак чын басьтйз. 'Все вокруг заволокло дымом'. К этой же группе слов принято относить лексемы, указывающие на продукты питания: Лось куазен йдл туж чаляк чырса. 'В жаркую погоду молоко быстро скисает';

12 Кибрик, А. Е. Константы и переменные языка [Текст] / А. Е. Кибрик. - С.-Пб.: Алетейя, 2005. - С. 255.

Пызь мертам бере, Гаян гурт йырзылы начальникьёс лыктэм сярысь вераз. 'После того как муку взвесили, Гаян сообщил главе села о том, что приехали начальники';

в) названия группы однородных объектов (растений, насекомых, грибов, предметов и др.), составляющих в совокупности массу: кем 'моль', векчи кут 'мошкара', куак 'кустарник', сюрел 'цветочная пыльца' и др.: Саранча уллё ортчем бере кадь котырын. '[Вокруг ни травинки], словно прошлась саранча'; Куак пблысь потй но ури-бери гурезь уллань васъкыны кутски. 'Я вышел из-за кустов (ед.ч.) и помчался вниз под горку';

г) концепты растительного мира: злаки, растения, овощи, фрукты, деревья): Жоген ю-нянь утялтыны потозы - бер жы-тозь улэ отын. 'Подождите там до вечера: скоро выйдут убирать хлеба (ед. ч.)'; Гужем туж шулдыр. Сомындаулмо, слива, виноград, груша. 'Летом здесь очень хорошо. Вокруг столько яблок (ед. ч.), слив (ед. ч.), винограда, груш (ед. ч.)';

д) объекты, описывающие физические свойства среды. Чаще всего они также концептуализируются как несчетные имена и имеют тенденцию к дистрибуции в форме единственного числа: тол 'зима', гужем 'лето', тулыс 'весна', сизьыл 'осень', куазь 'погода', зор 'дождь', тыл 'огонь', тол 'ветер' и др.: 3ырдам тыл, кабанысъ кабанэ тэтчаса, крепость пала мынэ. 'Разгоревшийся огонь идет в сторону крепости, перекидываясь с одной скирды на другую';

е) имена существительные, указывающие на психофизиологическое состояние/ощущения человека: яратон 'любовь', курек-тон 'печаль', шуд 'счастье', чидан 'терпение' и др.: Кужым нош весьуг быры. 'А силы все не кончаются'; Трос малпанъёс сюпсизы сюлэмез: яратон но вожпотон, оскон но супыльтон. 'Разные думы его одолевали (букв, глодали сердце): любовь и злоба, надежда и сплетни (ед. ч.)'.

Все указанные группы существительных в традиционном понимании могут поддаваться измерению, но не счету (как в случае с дискретными предметами). Для того, чтобы подобные имена подвергнуть количественному измерению, как и в других языках, в системе удмуртского языка активно использутся нумеративы

или послеложные конструкции: Коня ке дыр ортчыса, Петя паль-потйсъ ъшныро луиз, кияз - жыны черык аръянэз. 'Спустя некоторое время на лице Пети появилась улыбка, в руках он держал банку, наполненную наполовину простоквашей'; Мын ай, бакча берысьтымы ог кык ыыр коть кубиста пырты. 'Иди, принеси из-за огорода хотя бы два кочана капусты'; Ярам, гид тыр пудо вор-диськомы, гулбеч тыр картошкамы. 'Да ладно, в хлеву полно скотины (букв, растим полный хлев скотины), в подполье - картошки (букв, целое подполье картошки)'.

Как уже неоднократно отмечалось, имена существительные, тяготеющие к стратегии singularia tantum, чаще всего характеризуются дистрибуцией в форме единственного числа, но они могут иметь и формы множественного числа. В этом случае имена существительные в форме множественного числа приобретают дополнительные семантические характеристики, в частности, от лексем, указывающих на вещественные субстанции, образуются интенсификаты, включающие сему «значительность», «большое количество»: Нош кыче умой вылэм лысвуо гудждорв вылын погылляськыны. 'Оказывается, как хорошо валяться на покрытой росой траве'. Ср.: Шуныт зор бере вож-вож гуждоръёсжужазы. 'После дождя травы зазеленели'.

Таким образом, сингулярные формы абстрактных существительных не следует считать стилистически закрепленными. Анализ языкового материала показал, что появление у абстрактных/вещественных существительных форм множественного числа обусловлено не столько стилистически (то есть внешними по отношению к слову факторами), сколько внутренними, семантическими причинами: реализацией семантического потенциала слова в определенном контекстуальном окружении. Как подчеркивает JI. Калинина, «семантика слова — это то, что выражается скрыто, имплицитно, но в итоге определяет и возможности словоизменения, и коммуникативно-синтаксическое функционирование лексемы»13.

13 Калинина, Л. В. К вопросу о критериях выделения и отличительных приметах лексико-грамматических разрядов имен существи-

35

Во втором разделе «Множественное число как член бинарной оппозиции «единственное число - множественное число» рассматриваются вопросы функционирования указанной категории с точки зрения синхронии и диахронии. Так, морфологическим показателем множественного числа в системе современного удмуртского языка является суффикс -ос/-ёс: Весъкрес кызьпуос чуж дэрем дйсяло ни. 'Стройные березы надевают свои желтые наряды (ед. ч.)'; Трос малпанъёс сюпсизы сюлэмез. 'букв. Разные мысли глодали сердце'.

В научной литературе представлен ряд гипотез, в которых прослеживается история развития морфологического маркера множественного числа в пермских языках. В частности, с точки зрения венгерских авторов И. Буденца, JI. Хонти, К. Редей, маркер множественного числа в пермских языках возник из самостоятелной лексемы коми jez ~ удм./'oz 'Gelenk, Altergenosse', 'народ, люди'14. По мнению другого венгерского ученого Ш. Чуча, гипотезу которого поддерживает и автор данной диссертационной работы, маркер множественного числа в пермских языках возник из самостоятельной лексемы jäse нем. 'Gelenk', рус. 'член (группы)', подвергшейся в дальнейшем расширению семантического значения15.

Множественное число как член морфологического противопоставления форм единственного числа формам множественного числа обозначает, что лицо/предмет представлен(о) в количестве большем, чем один: пиос 'мальчики', пуконъёс 'стулья', осъёс

тельных [Текст] / Л. В. Калинина // Вопросы языкознания. - 2007. - № 3. -С. 58.

14 См. об этом: Honti, L. Numerusprobleme (Ein Erkundugszug durch den Dschungel der uralischen Numeri) [Текст] / L. Honti // FUF. — 1997 (54). № 1-2. - S. 82; Rédei, К. A zilrén -jas stb. és a votjâk -Jos többesejel eredetéhez [Текст] / К. Rédei // NyK. - 1963 (65). - 374-375 oL; Rédei, К. Geschichte der permischen Sprachen [Текст] / К. Rédei // The Uralic Languages. Description, history and foreign influences / Denis Sinor (ed.). - Leiden-New York-Kobenhavn-Köln, 1988. - S. 351-394.

15 См. об этом: Csûcs, S. Die Rekonstruktion der permischen Grundsprache [Текст] / S. Csücs. - Budapest: Akadémiai Kiadô, 2005. - Ol. 171-172.

'двери', пиньёе 'зубы' и др. Его основным значением является обозначение расчлененной множественности предметов в противоположность их единичности: Районысь усто колхозлэн бусыяз комбайнъёс жургето. 'На полях лучшего в районе колхоза работают трактора'; А ми пока Нюрочкаен апелъсинъёсты, яблокъ-ёсты миськом. 'А мы пока с Нюрочкой будем мыть апельсины и яблоки'.

Кроме указания на множество дискретных предметов, граммема множественного числа в удмуртском языке обладает разнообразным спектром вторичных значений:

а) родовое множественное (с тем же значением, что и родовое единичное): Чебересь сялберъёс, йырберазы такьязы вань. 'Красивы свиристели, на головах хохолки'. Ср.: Тани нумырез бась-том. Сое тылобурдо сие, тылобурдоез кыче ке сьдсь пдйшур. 'Возьмем, к примеру, червяка. Его поедают птицы (ед. ч.), а птиц (ед. ч.) - звери (ед. ч.)';

б) видовое множественное: 'разные виды Х-а' или разные манифестации Х-а (ср. вина, жиры, гадости, нежности и т.д.): Со шоры пыр-поч учке тротуар сопаласъ винаен, сурен, сокьёсын, «сникерсъёсын» но маин вузкарись. 'На нее [на Нюру] пристальным взглядом смотрит торгующий вином, пивом, разными соками, сникерсами продавец'; Мукет улонъёсты солэн пичи но ут-чамезуг поты. 'Ему совсем не хочется искать другой образ жизни (жизнь-мн. ч.)';

в) эмфатическое множественное выражает 'большое количество Х-а (типа снега, пески, воды, леса)': Йдос вылтй туливитьёс кесяськыса ветло, солань-таланъ лобало. 'Над льдами взад-вперед пролетают кулики'; Шукрес бызё та палан вуос. 'Здесь бушующие реки';

г) ассоциативное (используются также термины репрезентативное, аппроксимативное и др.) множественное: 'X и другие подобные ему объекты'. В этом случае речь идет о группе лиц, называемых по одному из его представителей. Необходимо отметить, что в зависимости от контекста, здесь могут использоваться различные критерии для репрезентации групповой множественности.

Как показывают примеры из художественной литературы, при выражении репрезентативной множественности в удмуртском языке наиболее частотным является использование собственных имен: Чипчирганъёс но гурт пала кошккзы. 'Чипчирган и его друзья направились в сторону дома'; Секыт ядроос Камайёслэн йыр йылтйзы ик жуэтыса кошко. 'Тяжелые ядра со свистом пролетают над головами Камая и его отряда'.

Основой для репрезентативной множественности могут служить также топонимы, микротопонимы и различные апеллятивы. В этом случае подчеркивается групповая множественность лиц, проживающих в указанном населенном пункте (местности): Луд-зиос, Кашабекьёс, Пирог гуртъёс, Юсьпиос - ваньмыз огкылысь карисъкизы. 'Жители деревень Лудзя, Кашабеково, Пирогово, Юськи - все встали за одно'; Мон ачим Уча паласъ но, Вылгаосыз автостанщысен тодмасько. 'Я сам со стороны Учи, но на автостанции вылгинских узнаю'.

При выражении репрезентативной множественности в качестве основы слова могут также использоваться термины родства и свойства: Кузёоос кунозэс кдлыны туж косо вал но, чужмуртъ-ёсыз ыштозы шуыса, Василий Николаевич уйин ини Вылгала бер-тйз. 'Хозяева упрашивали гостя остаться у них на ночь, но Василий Николаевич не согласился и ночью отправился в Вылгу, чтобы его не потеряли дядя (по материнской линии) и его семья'; Мон яратйсько Павол кудоос доры ветлыны. 'Я люблю ходить [в гости] к свату Павлу и его семье'.

Употребление форм множественного числа для выражения репрезентативной множественности в финно-угорских языках, помимо удмуртского языка, характерно лишь для марийского языка. В связи с этим данное языковое явление многие лингвисты определяют как тюркское влияние (в частности, Э. Беке, Р. Бартенс, Й. Луутонен).

Следует заметить, что при выражении именной количествен-ности особое место занимают собирательные слова, указывающие на совокупность, целостность, неразделимость множественности. В системе современного удмуртского языка основную группу собирательных слов составляют парные слова, которые представля-

ют собой сочетания двух имен, объединенных по способу сочинения и обозначающих, чаще всего, предметы одного порядка: Гаян песътэраз сиён-юон тыриз, вуж пукыч дасяз. 'Гаян в свой пестерь собрал еды, приготовил старый лук'; Тусьты-пуньызэ вунэ-тйз нылаш. 'Девочка совсем забыла о своей посуде'.

В зависимости от семантических отношений между компонентами различаются следующие разновидности парных слов, имеющих собирательное значение:

а) оба компонента характеризуются близостью значений, обозначают предметы и явления одного и того же семантического круга, но не имеют между собой синонимических или антонимических отношений: Зэмзэ вераса, газет-журнал кутылэме ик вунйз ни. 'Честно говоря, я уже позабыл, когда в последний раз читал периодику (букв, газеты-журналы)'; Со дэремзэ-штанизэ курткиз но урам кузя уллане кошкиз. 'Он встряхнул свою одежду (букв, рубашку-штаны) и пошел вниз по улице';

б) компоненты парных слов по своему значению имеют противоположную семантику: Ма... шбгзэ-кузьытсэ дскалтоно-а, мар-а?. 'Что, надо попробовать [суп] на вкус (букв, пресность-соленость)?'; Уен-нуналэн пуны сямен бызьылиськод. 'Сутками (букв, днями-ночами) бегаешь как собака';

в) парные слова, компоненты которых являются синонимами или близки по своему семантическому значению: Гурт събрысъ нюлэскын жомо-югдо вакытэ пурысялэс лымы пурзе, собере нюк-гопъёс вамен каньылля гурт пала пельтэ. 'За деревней в лесу в сумерках разлетается сероватый снег, через лощины и овраги метет в сторону деревни'; Учебникъёсья гинэ тодон-валан бичаны шуг. 'Сложно получить знания только из учебников';

г) парные слова, один из компонентов в которых, с точки зрения синхронии, утратил свое семантическое наполнение: Нош ик жуг-жаг ваизы, луоз. 'Наверное, снова привезли отходы'; Со-ослэсъ юртсэс асьсэ выжы-кумызы ик басьтйз вал. 'Их дом купила своя же родня'.

Собирательное множество может быть выражено также с помощью сложных слов, содержащих в своей структуре более двух компонентов: Соин ик, шоколад-преник-кампет-улмо двбл, кол-

баса, йблвыл я мар сярысь малпанэз но ом вал ни. 'Поэтому не только о сладостях и фруктах (букв, шоколаде-пряниках-кон-фетах-яблоках) не могло быть и речи, но и о колбасе и сметане пришлось позабыть'.

Кроме способа словосложения, собирательное множество в удмуртском языке выражается синтаксическими образованиями, в частности,

а) словосочетаниями, содержащими в своей структуре формы творительного падежа, например: Корка пыра, Петя, эмезен чай юод. 'Зайди в дом, Петя, чай с малиной попьешь'; Табере Галяен Ванялы куспазы номыр понна тэкшерыны, нукыртыны ни кадь. 'Теперь Ване с Галей, казалось бы, не о чем спорить, ворчать';

б) послеложными конструкциями: Агай атаен чош ждк съд-рын пуко. 'Старший брат и отец (букв, вместе с отцом) сидят за столом'; Зорен чош йбусе. 'Вместе с дождем выпадает град';

в) с помощью соединительных союзов: Тулыс - со яратон но уж, ортчемзэ тодэ ваён но шумпотон, арлэн самой исулдыр вакытэзв. 'Весна - это пора любви и труда, это воспоминания о прошлом и радость, это самая веселая пора'; Маня но Оля Ижев-скын медрабфакын чош дышетскизы. 'Маня и Оля вместе учились в Ижевском медрабфаке' и др.

Говоря о функциональной нагрузке показателя -ос!-ёс в системе современного удмуртского языка, следует отметить, что данный маркер не всегда является словоизменительным суффиксом. В ряде случаев он обладает словообразовательным значением. Так, сочетание словообразования с формообразованием характерно для следующих случаев:

а) при образовании имен существительных:

- от имен прилагательных: мбйыос 'взрослые', егитъёс 'молодежь', гордьёс 'красные', тбдъыос 'белые', узыръёс 'богатые': Пичиослы ватскемен но гиудыны луоз. 'Детям можно поиграть и в прятки'; Ми, пичи пиос но ныльёс, бадзымъёслы быгатэммыя юрттыны тыршылйм. 'Мы, девочки и малчики, по возможности старались помогать взрослым';

- от причастных форм: Урам палась кык вамыигьясьёс ад-скизы, соос но жбк пала кариськизы. 'Со стороны улицы появи-

лись два человека (букв.: двое шагающих), они тоже подошли к столу'; Ужысь бертйсьёс коня ке чалмыт вамыгиъязы. 'Возвращающиеся с работы [люди] немного прошагали молча';

- от местоименных основ: - Д кыче милямъёс пораны? -ушъяськись муртлэн куараеныз юаз Ишан. '- Ну и как наши умеют готовить? - довольным голосом спросила Ишан (имя персонажа)'; А ведь котькуд ми шуон уно монъёслэсь люкаське. 'А ведь любое «мы» состоит из множества «я»';

- от послеложных основ: Тани вал вылынъёс кык сюресчиос доры вуизы. 'Вот всадники (букв, те, кто на конях) приблизились к двум путникам';

б) в случае интерференции русского языка: Ортчизы ва-тонъёс. 'Прошли похороны'; Мылкыд карисьёс палэзънянъ пьг-жозы, юзматйсь юонъёс пуктозы. 'Желающие испекут из плодов рябины пироги, приготовят прохладительные напитки'; Концерт бере эктонъёс кутскизы. 'После концерта начались танцы'; Ма, такем дй но жуммысалзы соос, ыштонъёс бжытгес луысалзы. 'Они [механизаторы] так бы не уставали, и потерь было бы меньше'; Со нунал быръёнъёс вал. 'В тот день были выборы'.

Таким образом, содержательная функция категории числа, основанная на количественном различении предметов й сводимая к квантитативной актуализации имени, в удмуртском языке в ряде случаев имеет факультативное выражение. Важными характеристиками употребления имени существительного по отношению к числовым характеристикам является контекст, поскольку ни морфологический, ни синтаксический критерии не позволяют четко разграничивать имена существительные с точки зрения числового распределения.

В Заключении подводятся основные итоги и перспективы исследования, делаются общие выводы.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:

I. Монографии:

(1) Кондратьева, Н. В. Межкатегориальные связи в грамматике удмуртского языка (на материале падежа прямого объекта) [Текст] / Н. В. Кондратьева - Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 2010. -247 с.

(2) Кондратьева, Н. В. Категория падежа имени существительного в удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева / -Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 2011. - 256 с.

(3) Кондратьева Н. В: Формирование падежной системы в удмуртском языке / Н. В. Кондратьева / - Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 2011.-152 с.

П. Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК:

(4) Кондратьева, Н. В. Роль пространственных падежей в выражении темпоральных отношений в современном удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Вестник Поморского университета. Сер. Гуманитарные и социальные науки. - 2009. - № 9. -С. 162-167.

(5) Кондратьева, Н. В. О влиянии синтаксических единиц текста на морфологическую маркировку винительного падежа в удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Сибирский филологический журнал. - 2010. - № 1. - С. 157-161.

(6) Кондратьева, Н. В. Выражение пространственных отношений в современном удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Урало-Алтайские исследования. - 2010. -№ 1 (2). - С. 5-16.

(7) Кондратьева, Н. В. К вопросу о грамматической категории числа имен существительных в удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Вестник Удмуртского университета. Сер. 5. История и филология. - 2010. - Вып. 2. - С. 92-101.

(8) Кондратьева, Н. В. Способы передачи семантических значений удмуртского инструментального падежа на финский язык [Текст] / Н. В. Кондратьева // Вестник Челябинского государствен-

ного университета. Сер. Филология. Искусствоведение. — 2010. — №7 (188).-С. 78-81.

(9) Кондратьева, Н. В. Семантическая структура родительного падежа в современном удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Вестник Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова. Сер. Гуманитарные науки. - 2010. - № 4 (14). -С. 129-133.

(10) Кондратьева, Н. В. Межкатегориальные связи глагольной и именной количественное™ в удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. - 2010. - Вып. 6. - С. 58—64.

(11) Кондратьева, Н. В. ИЛЛАТИВ или ТЕРМИНАТИВ?.. К вопросу о семантической структуре входного и предельного падежей в удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Вестник Красноярского государственного педагогического университета им. В. П. Астафьева.-2011.-Вып. 1.-С. 163-168.

(12) Кондратьева, Н. В. К вопросу о явлении двупадежности в современном удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Вестник Удмуртского университета. Сер. 5. История и филология. -2011.-Вып. 2.-С. 111-117.

III. Учебно-методические пособия:

(13) Кондратьева, Н. В. Удмуртский язык: начальный курс: Учеб. пособие для студентов гуманит. факультетов [Текст] / Н. В. Кондратьева, Л. П. Федорова. - Ижевск, 2004. - 97 с. (авторство - 50 %).

(14) Кондратьева, Н. В. Введение в финно-угорскую филологию: Учебно-методический комплекс = Финн-ушр кылосбуре пыр-тон: Амалтодослыко-дышетскон комплекс [Текст] / Н. В. Кондратьева, Н. А. Сергеева. - Ижевск, 2010.-105 с. (авторство - 50 %).

IV. Статьи в зарубежных изданиях:

(15) Kondratieva, N. Udmurtin kielen käyttö nyky-yhteiskun-nassa [Текст] / N. Kondratieva // Kirändüs/kill veidembüsen = Kirjan-

dus/keel vähemuses: Minority Literature/Language. - Vöro: Voro Instituut, 2009. - S. 90-97.

(16) Kondratyeva, N. V. Udmurtin kielen nykytila [Текст] / N. V. Kondratyeva // Kielioppi ja konteksti: uusia näkökulmia urali-laisten kielten tutkimukseen II = Grammar and Context, New Approaches to the Uralic Languages II. Helsinki 27.-29.8.2007. -Helsinki, 2007.-S. 51-52.

(17) Kondratyeva, N. V. Category of Substantive Number in Udmurt [Текст] / N. V. Kondratyeva // Congressus XI. International Fenno-Ugristarum: Piliscsaba, 9-14. VIII. 2010. - Piliscsaba, 2010. -P. 2. Summaria acroasium in sectionibus. - P. 38.

V. Статьи в различных изданиях:

(18) Кондратьева, Н. В. Особенности выражения прямого объекта в удмуртском языке в зависимости от характера глагола и объекта [Текст] / Н. В. Кондратьева // Пермистика 6: Проблемы синхронии и диахронии пермских языков и их диалектов: Сб. ст. / Удм. гос. ун-т. Каф. общ. и финно-угор. языкозн. - Ижевск: Изд. дом «Удм. ун-т», 2000. - С. 100-102.

(19) Кондратьева, Н. В. Употребление аккузатива для выражения дуративных отношений [Текст] / Н. В. Кондратьева // Пермистика 8: Диалекты и история пермских языков во взаимодействии с другими языками: Сб. ст. / Сыктывкар, гос. ун-т. Каф. коми и финно-угор. языкозн. - Сыктывкар: Изд-во Сыктывкар, унта, 2001.-С. 138-140.

(20) Кондратьева, Н. В. К проблеме употребления оформленного и неоформленного винительного падежа в удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Вордскем кьш. - 2001. - № 6. - С. 18-21.

(21) Кондратьева, Н. В. К проблеме определенности/неопределенности в удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Меж-дунар. симп. по дейктическим системам и квантификации в языках Европы и Северной и Центральной Азии / Удм. гос. ун-т. -Ижевск, 2001.-С. 109-110.

(22) Кондратьева, Н. В. К вопросу об употреблении винительного падежа в удмуртских письменных памятниках XVÜI-XIX веков

[Текст] / Н. В. Кондратьева // Пермисгика 9: Вопросы пермской и финно-угорской филологии: Межвуз. сб. науч. тр. / Удм. гос. ун-т. Каф. удмурт, языка и методики его преподавания. - Ижевск: Изд. дом «Удм. ун-т», 2002. - С. 255-261.

(23) Кондратьева, Н. В. Семантические функции падежа прямого объекта в удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Бубриховские чтения: Проблемы прибалтийско-финской филологии и культуры. - Петрозаводск, 2002. - С. 235-239.

(24) Кондратьева, Н. В. К проблеме дистрибуции маркированного/немаркированного аккузатива в удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Научные издания Венгерского колледжа 11/1. - М.: Валанг, 2002. - С. 216-222.

(25) Кондратьева, Н. В. Влияние темо-рематических отношений на морфологическую маркировку удмуртского аккузатива [Текст] / Н. В. Кондратьева // Вестник Удмуртского университета. -2002.-№ 7.-С. 158-163.

(26) Кондратьева, Н. В. К вопросу о количестве залогов в современном удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Язык, литература, культура: диалог поколений: Сб. ст. - М.-Чебоксары, 2004.-С. 227-231.

(27) Кондратьева, Н. В. Особенности употребления числовых форм имен существительных в современном удмуртском литературном языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Формирование и развитие литературных языков народов Поволжья: Мат-лы V Меж-дунар. симпозиума по языкам народов Поволжья / Удм. гос. ун-т. Фак-т удмурт, филол. Каф. общ. и финно-угор. языкозн. - Ижевск: Изд. дом «Удм. ун-т», 2004. - С. 150-155.

(28) Кондратьева, Н. В. О первых печатных книгах на удмуртском языке 1847 года издания [Текст] / Т. Р. Зверева, Н. В. Кондратьева // Формирование и развитие литературных языков народов Поволжья: Мат-лы V Междунар. симпозиума по языкам народов Поволжья / Удм. гос. ун-т. Фак-т удмурт, филол. Каф. общ. и финно-угор. языкозн. - Ижевск: Изд. дом «Удм. ун-т», 2004. -С. 322-326. (авторство - 50 %).

(29) Кондратьева, Н. В. К истории изучения удмуртского винительного падежа [Текст] / Н. В. Кондратьева // Проблемы и

перспективы развития восточных финно-угорских народов: Мат-лы науч.-практ. конф. «Функционирование языков и состояние этно-культуры восточных финно-угорских народов: проблемы и перспективы развития» (4-7 июля 2003 г., Саранск) - Саранск, 2004.-С. 242-250.

(30) Кондратьева, Н. В. Удмуртский язык в системе образования [Текст] / Н. В. Кондратьева // Проблемы и перспективы функционирования родных языков: к 85-лет. государственности УР: Мат-лы Междунар. науч.-практ. конф., Ижевск, 25-28 окт. 2005 г. / Мин-во нац. политики УР; НИИ нац. образования УР; Отв. ред.: 3. В. Суворова, Г. Н. Васильева. - Ижевск: Удмуртия, 2006.-С. 206-211.

(31) Кондратьева, Н. В. Туала удмурт кылысь каронтус каблэн пбрмемез но кутйськемез [Текст] / Н. В. Кондратьева // Вестник УдГУ. Сер. Филологические науки. - 2007. - Вып. 5. - Часть 1. -С. 25-34 (на удмурт, яз.).

(32) Кондратьева, Н. В. Семантические возможности падежа инструмешаль в современном удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Язык, литература, национальное образование: диалог культур и поколений: Мат-лы Межрегион, науч.-практ. конф., поев. 80-летию со дня рожд. канд. филол. наук, проф. Ф. К. Ермакова (24 окт. 2007 г.) / Ин-т повыш. квалификации и переподгот. работников образов. УР; УдГУ; Удмурт, гос. нац. гимназия им. К. Герда. - Ижевск: Изд-во ИПК и ПРО УР, 2008. - С. 46-51.

(33) Кондратьева, Н. В. О роли падежных форм в выражении временных координат (на материале удмуртского и финского языков) [Текст] / Н. В. Кондратьева // Сравнительно-историческое языкознание. Алтаистика. Тюркология. - М., 2009. - С. 218-220.

(34) Кондратьева, Н. В. Морфолого-семантическая структура лишительного падежа в современном удмуртском языке (в сопоставлении с финским абессивом) [Текст] / Н. В. Кондратьева // Актуальные проблемы сопоставительной типологии: Сб. ст.: Междунар. науч.-методич. конф. - Тюмень: Вектор Бук, 2009. -С. 43-47.

(35) Кондратьева, Н. В. Семантическая структура дательного падежа в современном удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кон-

дратьева // Финно-угры - славяне - тюрки: опыт взаимодействия (традиции и новации): Сб. мат-лов Всерос. науч. конф. / Сост.: А. Е. Загребин, В. В. Пузанов; ГОУВПО «УдГУ». - Ижевск: Удм. ун-т, 2009.-С. 719-725.

(36) Кондратьева, Н. В. О роли падежных форм в выражении пространственных отношений в современном удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Языки и культура финно-угорских народов в условиях глобализации: мат-лы IV Всерос. конф. финно-угроведов (17-20 нояб. 2009, Ханты-Мансийск); Отв. ред. Т. В. Волдина. - Ханты-Мансийск, 2009. - С. 75-78.

(37) Кондратьева, Н. В. Роль симпозиума по пермским языкам в развитии удмуртского языкознания [Текст] / Н. В. Кондратьева // Пермистика 10: Вопросы пермской и финно-угорской филологии: Мат-лы 10 Междунар. симпозиума «Диалекты и история пермских языков во взаимодействии с другими языками» (24-25 марта 2004 г., г. Ижевск) / ГОУВПО «УдГУ». Каф. общего и финно-угор. языкозн.; Отв. ред. В. К. Кельмаков. - Ижевск: Изд-во УдГУ, 2009. - С. 65-68.

(38) Кондратьева, Н. В. Туала удмурт кьшысь залог каблэн пбрмемез но кугйськемез [Текст] / Н. В. Кондратьева // Вестник Удм. ун-та. Сер. История и филология. - 2009. - Вып. 1. - С. 7386. (на удмурт, яз.).

(39) Кондратьева, Н. В. Система пространственных падежей в современном удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Многоязычие в образовательном пространстве: Сб. ст. к 60-летию проф. Тамары Ивановны Зелениной: в двух частях / ГОУВПО «УдГУ». Ин-т иностр. яз. и лит. (ИИЯЛ), Науч.-образоват. центр (НОЦ), «Инновац. проектирование в мультилингв. образоват. пространстве»; Под ред.: А. Н. Утехиной, Н. М. Платоненко, Н.М. Шутовой. - М.: Флинта; Наука, 2009. - Часть. 1. - С. 176-181.

(40) Кондратьева, Н. В. Семантическая нагрузка соответственного падежа в современном удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Проблемы филологии народов Поволжья: Мат-лы Всероссийской науч.-практ. конф. (19-21 марта 2009 г.) / Отв. ред. А. Т. Сибгатуллина. - М.-Ярославль: Ремдер, 2009. -Вып. 3. - С. 99-102.

(41) Кондратьева, H. В. Инессив в системе пространственных падежей современного удмуртского языка [Текст] / Н. В. Кондратьева // Проблемы филологии народов Поволжья: Мат-лы Всероссийской науч.-практ. конф. (1-2 апреля 2010 г.): Сб. ст. / Мос-ковск. пед. гос. ун-т; Отв. ред. д.ф.н., проф. А. Т. Сибгатуллина-М.-Ярославль: Ремдер, 2010. - Вып. 4. - С. 155-158.

(42) Кондратьева, Н. В. Семантическая структура пролатива в пермских языках [Текст] / Н. В. Кондратьева // Обучение родному языку в полиязычном пространстве: Мат-лы II Междунар. науч.-практ. конф. (10-11 февр. 2010): Сб. ст.; Отв. ред. Скопкарева С. Л. - Ижевск: Проект, 2010. - С. 101-104.

(43) Кондратьева, Н. В. Семантическая структура отделительного падежа в современном удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Проблемы филологии народов Поволжья: Мат-лы Всероссийской науч.-практ. конф. (7-9 апреля 2011 г.): Сб. ст. / Мос-ковск. пед. гос. ун-т; Отв. ред. д.ф.н., проф. А. Т. Сибгатуллина-М.-Ярославль:Ремдер, 2011.-Вып. 5.-С. 141-147.

(44) Кондратьева, Н. В. К вопросу происхождения абес-сивного суффикса в удмуртском языке [Текст] / Н. В. Кондратьева // Ежегодник финно-угорских исследований. - Ижевск: Изд-во «Удм. ун-т», 2011. - Вып. 2. - С. 7-13.

Отпечатано с оригинал-макета заказчика

Подписано в печать 30.08.2011. Формат 60x84 '/,6. Тираж 100 экз. Заказ № 1616.

Типография ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» 426034, Ижевск, ул. Университетская, 1, корп. 4.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Кондратьева, Наталья Владимировна

Введение

Глава I. История изучения грамматических категорий имени существительного в удмуртском языкознании.

§ 1. Лингвистическое наследие XVIII в.

§ 2. Исследования XIX в. - первой четверти XX в.

§ 3. Лингвистические труды середины XX - начала XXI вв.

Выводы к главе I

Глава II. Категория падежа имени существительного в системе современного удмуртского языка. ^

§ 1. Краткий экскурс в развитие теории падежа.

§ 2. Падежная парадигма имени существительного в современном удмуртском языке.

2.1. Субъектно-объектные падежи.

2 Л Л. Именительный падеж.

2.1.2. Винительный падеж.

2Л.З. Родительный (притяжательный) падеж.

2 Л .4. Разделительный падеж.

2Л .5. Дательный падеж.

2Л.6. Творительный падеж.

2 Л .7. Лишительный падеж.

2Л .8. Соответственный падеж.

2.2. Пространственные падежи.

2.2.1. Местный падеж.

2.2.2. Входный падеж.

2.2.3. Предельный падеж.

2.2.4. Исходный падеж.

2.2.5. Отдалительный падеж.

2.2.6. Переходный падеж.

2.2.7. Направительный падеж.

§ 3. Явление двупадежности в современном удмуртском языке

§ 4. Дистрибуция суффикса -гес в морфологической структуре имен существительных.

Выводы к главе П.

Глава III. Происхояадение и развитие падежных маркеров современного удмуртского языка.

§ 1. Простые падежные маркеры.

§ 2. Составные падежные маркеры.

§ 3. Генезис аккузативных маркеров.

Выводы к главе III.

Глава IV. Именная количественность в удмуртском языке

§ 1. Единственное число как член бинарной оппозиции «единственное число — множественное число». Абсолютив.^^

§ 2. Множественное число как член бинарной оппозиции «единственное число - множественное число».

Выводы к главе IV.

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Кондратьева, Наталья Владимировна

Диссертация посвящена стуктурно-типологическому исследованию узловых проблем словоизменения имени существительного в удмуртском языке.

Актуальность исследования. В языках агглютинативного типа одной из базовых грамматических категорий имени существительного является категория падежа, направленная на реализацию основных синтаксических потенций соответствующей части речи. Определяя характер словоизменительной парадигмы слова, категория падежа также регулирует способы внутренней организации предложения или словосочетания - способы выражения субъектно-объектных отношений и речевого распределения актантов в многоместном предложении, способы выражения глагольно-объ-ектных, глагольно-обстоятельственных и атрибутивных связей, тип порядка слов в предложении и др.

Интерес ученых к выделению, описанию и осмыслению падежных форм проявляется со времен' формирования филологической мысли (от «Восьмикнижия» Димри Дж. П. Панини и «Поэтики» Аристотеля) до наших дней. Разработка принципов выделения падежей и анализ их семантической структуры органично вписался в круг рассматриваемых проблем отечественного языкознания конца XIX - начала XX вв. и поднимался в трудах А. А. Потебни, Ф. Ф. Фортунатова, А. А. Шахматова, А. М. Пеш-ковского, В. В. Виноградова и др. В 30-ые годы XX века труды по теории падежа Л. Ельмслева, Р. Якобсона, А. В. де Грота положили начало исследованию грамматической категории падежа как целостной языковой подсистемы. Новый всплеск научного интереса к указанной проблематике возникает в связи с появлением в середине 1950-ых годов работ Е. Ку-риловича по падежной семантике, а также исследований американского ч ученого Ч. Филлмора, и, в частности, его работы «The Case for Case» (1968). Отказ от учета формальных способов выражения, падежных значений и перенос анализа в плоскость «глубинных структур» и «семантических ролей аргумента» оказался весьма востребованным на этом этапе развития лингвистики, особенно американской^ и породил целый, ряд самостоятельных моделей «падежной грамматики»: в частности, модель У. Чейфа, модель Р. Джакендоффа.и Дж. Грубера, основанная^ на тематических отношениях, модель, разработанная в рамках тагмемики; «матричная» модель В: Кука и др.

Bf отечественном, языкознании вопросы, теории падежа^ поднимаются* в исследованиях Т. В: Булыгиной, В. Г. Гака,.А. В. Гладкого, А. А. Зализняка, Г. А. Золотовой, С. Д. Кацнельсона, А. Е. Кибрика, Е. В. Клобукова, В: В". Мадояна, И: А. Мельчука, Г. П. Мельникова; Е. В: Падучевой,, В. А. Плунгяна, Ю. С. Степанова, В. А. Успенского, С. Е. Яхонтова- и многих других.

Несмотря на широкий научный интерес русской и мировой лингвистики к теории падежа, степень изученности падежной? парадигмы удмуртского языка не соответствует требованиям современной лингвистики: динамика возникновения новых направлений в области общего языкознания, изменившиеся условия, функционирования, удмуртского языка выдвигают новые требования к его описанию; Необходима теоретизация, углубленный анализ словоизменительной парадигмы как с точки зрения- синхронии, так и диахронии.

Другой базовой грамматической категорией системы субстантивного словоизменения является категория числа. В русской лингвистической традиции вопросы квантификации нашли отражение в исследованиях И. А. Бодуэна де Куртенэ, В. В. Виноградова. Л. Д. Чесноковой, М. М. Ко-пыленко, А. В. Бондарко и др. К сожалению, указанная, категория имени существительного в удмуртской лингвистике до сих пор остается малоисследованной и требует дополнительного изучения как в типологическом, так и контактологическом аспектах.

Комплекс всех вышеперечисленных факторов стал основной причиной обращения автора данной диссертационной работы к, исследованию категорий падежалИ числа имени существительного в удмуртском языке. Среди субстантивных словоизменительных категорий имени, существительного вне поля зрения осталась категория притяжательно сти, которая нашла подробное описание в монографии С. В. Едыгаровой «Категория-посессивности в удмуртском языке» [2010].

Цель, и задачи данного диссертационного исследования вытекают из перечисленных выше обстоятельств. Целью исследования является комплексное описание системы словоизменения (грамматических категорий падежа и числа) имени, существительного в современном удмуртском языке.

Для достижения цели исследования решались следующие задачи:

- проследить историю изучения грамматических категорий имени существительного* в удмуртском языке;

- провести инвентаризацию морфологических средств выражения категорий падежа и числа в системе современного удмуртского языка;

- охарактеризовать синтагматический и парадигматический аспекты функционирования падежных форм в литературном удмуртском языке;

- выявить семантическую структуру членов падежной парадигмы;

- систематизировать научные труды по сравнительно-исторической морфологии имени существительного пермских языков и выявить, основные пути развития падежной парадигмы удмуртского языка;

- рассмотреть грамматические способы выражения категории числа в удмуртском языке, выявив взаимосвязь именной и глагольной множественности.

Объектом исследования является словоизменительная система имени существительного, представленная в современном удмуртском языке.

В качестве предмета исследования выступают падежно-числовые формы имени существительного исследуемого языка.

Методы исследования. Цель и задачи данной работы, специфика исследуемого материала, ориентация на многоаспектность изучения языковых фактов определили использование в данном научном изыскании ряда исследовательских методов. Широкое применение описательно-аналитического метода в процессе работы над текстом позволило установить функциональные особенности падежно-числовых форм и систематизировать их. Привлечение лингвистических данных из родственных финно-угорских и типологически близких агглютинативных алтайских языков позволило использовать метод сопоставительного анализа. Для подтверждения объективности полученных результатов по мере необходимости привлекается метод количественного анализа. В качестве вспомогательных используется метод компонентного анализа. При изучении функциональной нагрузки падежной формы интегрируются общенаучные методы: наблюдение, описание, обобщение, сопоставление, метод дистрибутивного анализа. При изучении вопросов диахронического характера широко используется сравнительно-исторический метод.

Теоретической« и методологической- базой данного исследования явились обобщающие труды по финно-угорскому (удмуртскому, финскому, венгерскому, карельскому, марийскому, мордовским, коми и др.), индоевропейскому, алтайскому и др. языкознанию. При выборе основных понятий и дефиниций учитываются положения традиционных, функциональных и коммуникативных грамматик.

Основным материалом исследования послужили текстовые фрагменты с падежно-числовыми формами имени существительного (более 24 ООО единиц), отобранные методом сплошной и частичной выборки из произведений удмуртских авторов. Текстовые фрагменты, послужившие источником примеров, характеризуются диалектным разнообразием авторов и разным временем написания произведений (начало XX - начало XIX вв.).

Научная новизна диссертационного исследования определяется тем, что в нем впервые:

- представлено- подробное описание системы именного словоизменения в современном удмуртском языке;

- детально рассмотрены семантические функции всех падежных форм, представленных в литературном удмуртском языке;

- исследуется вопрос О'функционировании суффикса -гес в морфологической структуре имен существительных;

- рассматривается проблема двупадежности в современном удмуртском языке в типологическом-аспекте;

- прослеживается взаимодействие различных элементов языковой системы, что позволяет установить изменения в значении и условиях употребления отдельных падежных и числовых форм с точки зрения диахронии;

- систематизируются' труды отечественных и зарубежных ученых в области сравнительно-исторической морфологии пермских языков и предлагается авторская концепция развития падежной системы удмуртского языка;

- данная работа представляет собой первый опыт комплексного исследования грамматических категорий падежа и числа в удмуртском языке с точки зрения их морфологического статуса, функциональных особенностей, межкатегориальных связей.

Теоретическая значимость диссертации определятся ее вкладом в решение актуальных проблем современного языкознания. Проведенное исследование дает комплексное представление о системе склонения имени существительного в удмуртском языке с точки зрения синхронии и диахронии, что включает: инвентаризацию морфологических маркеров падежных форм простого и притяжательного склонений; определение семантических значений и функций каждого падежа, их классификацию, обобщение; выявление основных линий формирования и развития падежных форм, представленных в литературном удмуртском языке. Все это позволяет раскрыть парадигматические и синтагматические отношения, представленные в системе словоизменения исследуемого языка, т. к. любая грамматическая категория должна рассматриваться, во-первых, в ее единичных проявлениях; во-вторых, в ее системных связях и отношениях.

Учитывая вышесказанное, можно считать, что данное диссертационное исследование вносит свой вклад в решение теоретических вопросов морфологии и семасиологии удмуртского и финно-угорских языков.

Практическая значимость работы заключается в том, что выводы и материалы исследования дают представление о лингвистических особенностях удмуртского языка, являются важным источником для изучения падежной парадигмы пермских языков с точки зрения синхронии и диахронии.

Результаты исследования могут быть использованы при чтении курсов по морфологии, исторической грамматике удмуртского и финно-угорских языков, при подготовке спецкурсов по проблемам общего языкознания и типологии языков; при составлении учебников и учебных пособий нового поколения по актуальным проблемам морфологии, а также при разработке учебников удмуртского языка для иностранцев — учебников, направленных на развитие лингвистической компетенции и чувства языка.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Удмуртская морфология как раздел грамматики имеет более чем двухвековую историю развития. Учение о словоизменительной парадигме удмуртского языка сложилось в результате поисков форм, способных выражать значения русских падежей. Однако, в связи с привлечением лингвистических данных из родственных финно-угорских и типологически близких алтайских языков в изучение грамматической структуры удмуртского языка вносились изменения и уточнения, раскрывающие специфику исследуемого языка.

2. Система субстантивного словоизменения в удмуртском языке включает в себя категории падежа, числа, притяжательности и, в отличие от формообразования, представляет собой морфологическое изменение слов, образующее их устойчивые парадигмы.

3. Формирование основных грамматических значений членов спадеж-ной парадигмы удмуртского языка и их морфологических маркеров относится к общепермскому периоду. Основным рычагом к образованию новой словоизменительной системы в пермских языках, по-видимому, следует считать возникновение в общепермский период омонимичных падежных форм, появившихся в результате выветривания консонантных суффиксов, (аккузативного *-т, лативного *-к(У), аблативного*-/^), которое, в' свою очередь, было обусловлено массовым отпадением конечных гласных основы (слова).

4. Выявление семантических функций падежей и определение направления их развития позволяет не только объяснить многие особенности функционирования.падежей в современном удмуртском языке, но и в ряде случаев прогнозировать, дальнейшее развитие тех или иных языковых процессов.

5. Для системы современного удмуртского языка характерно наличие явления двупадежности, сущность которого заключается в образовании падежных форм не только от основы слова, но и от какой-нибудь падежной формы. Его функционирование поддерживается такими лингвистическими явлениями, как: а) эллипсис; б) инверсия; в) парцелляция.

6. Суффикс -гес в морфологической структуре имени существительного используеся для: а) указания на неполную степень проявления субъектно-объектных, пространственно-временных и др. характеристик действия; б) для выражения субъективной модальности, при которой актуализируется эмоционально-волевое отношение говорящего лица к предмету сообщения.

7. В зависимости от соотношения грамматических и семантических значений, категория числа в системе литературного удмуртского языка может рассматриваться как бинарное противопоставление единичности/множественности или дискретности/континуативности, а также как.тернарное противопоставление единичности/множественности и неисчисляемости.

Апробация результатов исследования. Основные положения, диссертационного исследования были представлены в форме докладов и сообщений и стали предметом обсуждения на более чем 30 международных, всероссийских, межвузовских, региональных научных и научно-практических конференциях в период с 2002 по 2011 годы.'в Москве, Петрозаводске, Сыктывкаре, Йошкар-Оле, Тюмени, Чебоксарах, Перми; Ку-дымкаре, Ижевске, а также в Хельсинки (Финляндия), Выру (Эстония), Сегеде (Венгрия) и др., в том числе на X (Йошкар-Ола, 2005) и XI (Пилиш-чаба, 2010) Международных конгрессах финно-угроведов. Фактический материал исследования используется при чтении лекций и проведении практических занятий на факультете удмуртской филологии ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственныйуниверситет».

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:

I. Монографии:

1) Кондратьева Н. В. Межкатегориальные связи в грамматике удмуртского языка (на материале падежа прямого объекта) / Удм. гос. ун-т. Каф. общ. и финно-угор. языкозн. - Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 2010. - 247 с.

2) Кондратьева Н. В. Категория падежа имени существительного в удмуртском языке / Удм. гос. ун-т. Каф. общ. и финно-угор. языкозн. -Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 2011. - 256 с.

3) Кондратьева H. В. Формирование падежной системы в удмуртском языке / Удм. гос. ун-т. Каф. общ. и финно-угор. языкозн. -Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 2011. - 154 с.

II. Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК:

4) Кондратьева Н. В. Роль пространственных падежей в выражении темпоральных отношений в современном удмуртском языке // Вестник Поморского университета. Сер. Гуманитарные и- социальные науки. - 2009. - №,9. - с. 162-167.

5) Кондратьева Н. В. О влиянии синтаксических единиц текста на морфологическую маркировку винительного падежа в удмуртском языке // Сибирский филологический журнал. - 2010. - № 1. - С. 157—161.

6) Кондратьева Н. В. Выражение пространственных отношений в современном удмуртском языке // Урало-Алтайские исследования. - 2010. -№1(2). -С. 5-16.

7) Кондратьева Н. В. К вопросу о грамматической категории числа имен существительных в удмуртском языке // Вестник Удмуртского университета. Сер. История и филология. - 2010. - Вып. 2. - С. 92-101.

8) Кондратьева Н. В. Способы передачи семантических значений удмуртского инструментального падежа на финский язык // Вестник Челябинского государственного университета. Сер. Филология. Искусствоведение. -2010. -№ 7 (188). - С. 78-81.

9) Кондратьева Н. В. Семантическая структура родительного падежа в современном удмуртском языке // Вестник Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова. Сер. Гуманитарные науки. -2010.-№4(14).-С. 129-133.

10) Кондратьева Н. В. Межкатегориальные связи глагольной и именной количественности в удмуртском языке // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. — 2010. - Вып. 6. — С. 58-64.

11) Кондратьева Я В. ИЛЛАТИВ или ТЕРМИНАТИВ?. К вопросу о семантической структуре входного и предельного падежей в удмуртском языке // Вестник Красноярского государственного педагогического университета им. В. П. Астафьева. 2011. - Вып. 1. - С. 163-168.

12) Кондратьева Н. В. К вопросу о явлении двупадежности в современном удмуртском языке // Вестник Удмуртского университета. Сер. Историями филология. - 2011. - Вып. 2. - С. 111-117.

Помимо вышеуказанных изданий, основные выводы и идеи диссертации нашли отражение в 32 публикациях (в том числе в учебно-методических и зарубежных изданиях).

Структура» работы; Диссертационное исследование состоит из введения, четырех глав, .заключения, списка условных сокращений, перечня источников, списка использованной литературы. В первой главе представлена история изучения вопроса и определены теоретические положения, на которых базируется решение исследовательских задач. В последующих главах проводится анализ отобранного эмпирического материала с учетом системного подхода к изучению языковых единиц, предполагающего парадигматический и синтагматический аспекты изучения отношений между %

Заключение научной работыдиссертация на тему "Словоизменение имени существительного в удмуртском языке (грамматические категории падежа и числа)"

Выводы к главе IV

В современном удмуртском языке морфологическая категория числа имен существительных как словоизменительная грамматическая категория» выражается в системе двух противопоставленных рядов форм — единственного и множественного числа.

Обозначение единичности в противоположность множественности является основным значением форм единственного числа в, данной оппозиции. Однако, отсутствие числовых показателей в» морфологической структуре имени существительного в исследуемом языке, как и в большинстве других агглютинативных языков, в определенной степени является нейтральным по отношению к выражению оппозиций единичного/ общего, конкретного/собирательного, соответственно, в качестве денотата может иметь как один конкретный объект, так,и класс однородных (одно-качественных) объектов, начиная с двух (парные предметы). Именно поэтоме для выявления семантической структуры важное значение занимает контекст.

Морфологическим показателем множественного числа в удмуртском языке является суффикс -оЫ-ёс\ куара 'голос' ~ куараос 'голоса', урам 'улица'~ урамъёс 'улицы' и др. Происхождение данного маркера традиционно возводят к самостоятельной лексеме коми ]ег ~ удм. ]ог 'народ, люди' (Й. Буденц, Ю.' Вихманн, Т. Уотила, К. Редей, Л. Хонти и дрг) либо у'оуе 'член, представитель- (Ш. Чуч, Й. Луутонен и др.). Основным значением форм множественного числа в исследуемом языке является указание на множество дискретных предметов. Помимо этого граммема множественного числа обладает разнообразным спектром вторичных значений, указывающими на: а) родовое множественное; б) видовое множественное; в) эмфатическое множественное, которое выражает 'большое количество Х-а (типа снега, пески, воды, леса)'; г) ассоциативное (используются также термины репрезентативное, аппроксимативное и др.) множественное.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Настоящее диссертационное исследование было посвящено изучению синтагматических и парадигматических характеристик категорий* падежа и числа в удмуртском языке, с учетом их функциональных связей*с другими морфолого-синтаксическими единицами языковой структуры. Его основные выводы сводятся^ к следующему:

1. Формирование традиций описания, грамматической структуры-удмуртского языка относится-ко второй, половине XVIII в. Предложенная! авторами первых удмуртских грамматик систематизация> падежно-числовых форм имени существительного представляет собой адаптацию, научных результатов русской и греко-латинской грамматических школ применительно к удмуртскому языку. Однако, с развитием филологической мысли как. в учение о грамматической структуре удмуртского языка в целом, так и в учение о грамматических категориях отдельных частей речи вносились изменения и уточнения; раскрывающие специфику исследуемого языка.

Важную роль- в определении лингвистической- сущности категории падежа, в удмуртском, языке сыграли зарубежные исследователи X. Габе-ленц, Т. Г. Аминофф; Ф. Й. Видеманн, Ю: Вихманн, Д. Р. Фокош-Фукс и др. Характерной особенностью лингвистических трудов этого периода стало сравнительное изучение фактов и явлений удмуртского языка с данными родственных финно-угорских, а также типологически сходных алтайских языков. В отличие от грамматик XVIII в., в работах зарубежных авторов XIX в. последовательно выделяется простое и притяжательное склонение имени существительного и разграничивается от 11 до 17 падежных форм. Особенностью научных трудов исследуемого периода является также выявление семантико-синтаксических функций удмуртских падежно-числовых форм в синхронно-типологическом и диахроническом аспектах.

В' конце XIX - начале XX в. к исследованию теоретических вопросов удмуртского языкознания подключились и отечественные лингвисты: Г. Е. Верещагин, П. П. Глезденев, П. Д. Горохов, С. П. Жуйков, И. Я. Яковлев, А. И. Главатских, А. И. Емельянов и др. К сожалению, несмотря на то, что к концу XIX в. в трудах зарубежных ученых уже были- заложены научные традиции изучения грамматических категорий имени существительного, исследователи удмуртского языка 1920-х гг. вновь вернулись» на исходные позиции и во главу угла своих работ ставили проблемы установления количества членов» падежной парадигмы, вопросы функционально-семантической характеристики падежных форм, а также проблемы терминологии, касающейся исследуемых грамматических категорий. Традиционные обзоры склонения' имен существительных в работах отечественных лингвистов этого периода сводятся к следующим типам описей: (а) приведение списка падежей, являющихся членами падежной парадигмы удмуртского языка; б) фиксация перечня» их морфологических маркеров; (в) описание перечня комбинаторных значений, свойственных каждому отдельному падежу в различных контекстах, в которых он встречается. В основе разграничения^ типов склонения в работах отечественных лингвистов исследуемого периода лежат два принципа: (а) одни исследователи (в частности, П. Д. Горохов, С. П. Жуйков; А. А. Поздеева) в качестве основания для разграничения типов склонения в удмуртском языке отмечают лексико-семантическую характеристику имен по признаку одуI шевленности/неодушевленности, (б) другие ученые (в частности, Г. Е. Верещагин, И. В. Яковлев, А. И. Емельянов и др.) важным признаком для разграничения типов склонения считают наличие/отсутствие в структуре имени существительного лично-притяжательных суффиксов. Последний принцип получил более широкое распространение в научной литературе и лег в основу современных грамматических исследований.

20-26 марта 1937 г. в г. Ижевске состоялась Первая республиканская языковедческая конференция, посвященная обсуждению ряда важных вопросов в области удмуртской морфологии, терминологии, орфографии и переводческой деятельности. Озвученный на данной конференции доклад В. И. Алатырева о падежной парадигме удмуртского языка, а также его печатный вариант положили конец дискуссиям о количественном составе падежной парадигмы и типах склонения современного удмуртского языка. Так, на сегодняшний день для системы склонения литературного языка принято выделять 15 падежных форм.

Смена научной парадигмы* в решении актуальных вопросов' удмуртского языкознания происходит во- второй половине XX века. Основными характеристиками современного этапа развития науки о языке становятся повышение научного уровня удмуртской лингвистики, смыкание теоретических отраслей языкознания с прикладными, а также смыкание отечественной, и зарубежной традиций исследования^ системы удмуртского языка. С точки зрения изучения грамматических категорий имени существительного, современное языкознание характеризуется-подходом к языку как системе, явлении структурном и подвижном. Здесь рассматриваются вопросы как диахронического (Б. А. Серебренников, В. И. Лыткин, К. А. Майтинская, Ш. Чуч, К. Редей, Р. Бартенс, И. В. Тараканов, Г. А. Некрасова, М. Г. Атаманов «и др.), так и описательно-типологического характера (И. В. Тараканов, В. К. Кельмаков, Г. А. Ушаков, Р. Ш. Насибул-лин, А. Ф. Шутов, Б. И. Каракулов, Л. Л. Карпова и др.).

2. Система склонения литературного удмуртского языка представлена 15 членами парадигматического ряда, которые традиционно подразделяются по основному значению на субъектно-объектные (именительный, винительный, родительный (притяжательный), разделительный, дательный, ли-шительный, соответственный, творительный) и пространственные (местный, входный, исходный, отдалительный, переходный, предельный, направительный) падежи.

Количественный состав падежей в удмуртских диалектах различен и варьируется от 12 до 21. Минимальное количество падежей представлено в системе склонения большинства периферийно-южных и некоторых южных говорах, где уменьшение количества парадигматического ряда происходит за счет замещения, адвербиальных и аппроксимативных форм послеложны-ми конструкциями. В отдельных северных говорах и бесермянском наречии, напротив, количество, падежей увеличилось до 21 замечет возникновения новой серии.приблизительно-местных падежей с приметой^ -н препозитивно присоединяемой ко- всем первичным пространственным падежным формантам, за исключением аппроксиматива (-лань).

Типологически, система склонения имен существительных в современном литературном удмуртском языке характеризуется следующими основными чертами:

- имя? в именительном падеже единственного, числа совпадает с его основой и является исходной формой при образовании косвенных падежей (корка 'дом': корка-ез (аккузатив), корка-лэн (генитив), корка-лэсь. (аблатив), корка-лы (датив) и т. д.;

- падежные формы всех имен существительных, характеризуемых категорией склонения, образуются при помощи одних и тех же суффиксов; Некоторые из этих суффиксов могут выступать в различных фонетических вариантах в зависимости: (а) от типа склонения (эш-ен, 'с другом/по другой' ~ эш-ены-м 'с моим* другом/ с моей подругой'); (б) дистрибутивных особенностей словоформы на морфонологическом уровне (ураметй 'по улице' ~ китйз кутйз 'взял(а) за руку'; (в) от ауслаутной огласовкич первичного корня (например: пиен 'с мальчиком' ~ нылын 'с девочкой' и др.);

- границы падежных суффиксов в составе слова не нарушаются, вследствие чего они обладают относительно большей самостоятельностью, чем при фузионном способе соединения морфем;

- падежный суффикс в составе словоформы выражает одно категориальное значение, причем во множественном и в единственном числе используются одни и те же падежные морфемы (иногда в различных мор-фонологических огласовках). Значение множественности выражается особым суффиксом -ос!-ёс\ гурт-ын^в деревне' ~ гуртъ-ёс-ын 'вдеревнях';

- в парадигме склонения современного удмуртского языка следует разграничивать простое и притяжательное склонение. При притяжательном склонении в морфологической структуре слова наряду с падежными аффиксами (которые иногда представлены в иных, чем в случае простого склонения, морфонологических огласовках) присутствуют аффиксы принадлежности, которые содержат указание5 на количественные характеристики обладателя(ей) и предмет(ов) обладания: гурт-ын. 'в деревне' : гуртъ-ёс-ыт 'в деревнях' ~ гурт-а-м 'в моей деревне' : гуртъ-ёс-а-м1 в моих деревнях' : гурт-а-мы *в нашей деревне' ~ гуртъ-ёс-а-мы 'в наших деревнях';

- с точки зрения синтагматики, в структуре одной'словоформы могут присутствовать до двух падежных маркеров: гурт-ын-лэсь тросгес уждун 'зарплата выше, чем в- деревне', гур-ысь-с-э шанъгиез веръяны 'попробовать шаньги, [испеченные] в печке'. Однако, словоизменение имен существительных (а также'местоименных форм) в условиях двойного склонения чаще всего представлено дефектными парадигмами и имеет невысокую частотность употребления, что вызвано особыми условиями дистрибуции (эллипсисом, инверсией, парцелляцией).

3. Категория падежа имени существительного традиционно определяется как полифункциональная. В> частности, Н. Юг Шведова определяет падежную парадигму существительного как «замкнутую систему многозначных грамматических единиц с распределенными между ними комплексами значений» [РГ 1980: 483]. Каждый падеж со своей системой значений занимает определенное место в парадигме. Конкретные значения у отдельных падежей мо1уг совпадать, но в целом их семантические комплексы оказываются различными. Таким образом, падежная система характеризуется «полифункциональностью каждого падежа и изофункциональ-ностью отдельных значений разных падежей» [Кацнельсон 1972: 43]. В этом отношении в словоизменительной парадигме литературного удмуртского языка максимальным спектром семантических значений обладают дательный, творительный и разделительный падежи.

41. Падежные маркеры, представленные в системе словоизменения литературного удмуртского языка и его диалектах, можно классифицировать:

- по времени происхождения морфологического маркера: суффиксы финно-пермского происхождения ~ суффиксы общепермского (= праперм-ского)«происхождения ~ суффиксы, возникшие в,период самостоятельного' развития удмуртского языка;

- по характеру морфемного состава падежного маркера с учетом диахронии: простые (= однородные) падежные суффиксы и* составные падежные суффиксы. В этом* случае важным^ признаком становится наличие/отсутствие контаминационных процессов между двумя или более падежными суффиксами, имевшее место в диахронии.

Система склонения« пермских языков* значительно отличается от падежной парадигмы финно-пермского языка-основы. С нашей точки зрения, в основе- формирования новой словоизменительной системы, пермских языков лежит, процесс отпадения конечных гласных; в результате которого'* образовались следующие омонимичные падежные формы:

Финно-пермский праязык Условное описание процесса номинатив ,*-о аккузатив *-т латив *'ЫУ)9 *п(У)

СУСУк(У) > СУСУ СУСУІ(У) > СУСУ/ СЧСЧп(У) > СУСУп СУСУп(¥) > СУСУп СУСУі(У) > СУСУ

СУСУ > СУ с СУСУт > СУСУ локатив *-п(У), аблатив *-/(Р)

Таким образом, в результате выветривания консонантных согласных в прапермском праязыке с точки зрения морфологического выражения три падежные формы оказались абсолютно идентичными, в результате которого нарушилось морфологическое противопоставление субъектно-объ-ектных отношений, а также лативных и аблативных ориентаций. Все это в своей совокупности, с нашей точки зрения, стало важным толчком для перестройки всей системы словоизменения в грамматической структуре пра-пермского праязыка.

По-видимому, для того, чтобы восполнить утраченные элементы системы языка, в зависимости от семантического ядра, формирование падежных форм, началось в нескольких направлениях:

- с одной стороны, система языка требовала разграничение субъект-но-объекных отношений, в связи с чем началось формирование новых ак-кузативных маркеров;

- с другой стороны, система языка не могла обойтись без таких важнейших типов ориентации, как латив, актуализирующий перемещение объекта к пространству, связанному с ориентиром и элатив, маркирующий перемещение объекта из пространства, связанного с ориентиром. Компенсировав >утрату финно-угорского-аблативного близким по значению словообразовательным суффиксом потеп розБезз1 & потеп роББеззопэ на--л, система прапермского языка определила основные тенденции дальнейшего развития падежной парадигмы пермских языков. А именно: учитывая, что элативная ориентация нашла свое морфологическое выражение, отпала необходимость грамматического оформления падежа иллатив, в связи с чем в результате переразложения морфемного шва ауслаутные гласные основы приняли падежное значение;

- несмотря на то, что дистинктивные функции омонимичных падежей были восстановлены, кажется возможным, что начавшиеся изменения повлекли за собой еще ряд преобразований. Так, в результате поиска форм морфологического выражения объектных значений, в грамматической структуре общепермского языка начинает складываться (но не формируется до отдельной грамматической категории) лексико-грамматический разряд лица/нелица (одушевленности/неодушевленности). В качестве его реликтовых явлений в современных пермских языках, по-видимому, ос, тались: тенденция к морфологической маркировке объектов, относящихся к лексической группе одушевленных; разграничение нструментальных и локативных значений на базе первичного локативного суффикса *-п(У). Кажется возможным, что именно в этом контексте начинают формироваться-/-овые падежи, которые образовались в результате слияния двух падежных маркеров: адессив < *-1а + *-па/-па-локатив, аблатив < *-1а + *-й-аблатив, аллатив < *-1а + латив и аппроксиматив < *-1а + *-и-латив;

- другим центром (помимо /-ового компонента) преобразований продолжает оставаться новый элативный суффикс который, по-видимому, по аналогии с /-овыми падежами стремится создать свою серию падежных форм и способстует возникновению оппозиционной пары отда-лительного и предельного падежей;

-среди падежных форм литературного удмуртского языка, имеющих общепермское происхождение; самым последним формируется падеж ад-вербиаль, который успел закрепиться в качестве падежной формы только в структуре удмуртского языка. Таким образом, современная падежная парадигма удмуртского языка представляет собой продукт длительного исторического развития.

5. В современном удмуртском языке морфологическая категория числа имен существительных как словоизменительная грамматическая категория выражается в системе двух противопоставленных рядов форм -единственного и множественного числа. Однако «единственность/множественность» как бинарный признак морфологического уровня структуры языка не всегда совпадает с «единственностью/множественностью» логико-семантического порядка. Так, в отношения асимметрии могут вступать: а) морфологическая «единственность» с «множественной субстантностью» как совокупным логико-семантическим признаком, или б) морфологическая «множественность» с логико-семантическим комплексом «единственная/парная субстантность».

Единственное число, как член морфологического противопоставления-«единичность / множественность», в удмуртском языке характеризуется отсутствием формальных показателей. Обозначение единичности в противоположность множественности является основным значением форм единственного числа в данной оппозиции. Однако, отсутствие числовых показателей в морфологической структуре имени существительного в исследуемом языке, как и в большинстве других агглютинативных языков, в определенной степени является нейтральным по отношению к выражению оппозиций единичного/общего, конкретного/собирательного; соответственно, в качестве денотата может иметь как один конкретный объект, так и класс однородных (однокачественных) объектов, начиная с двух (парные предметы), в зависимости от контекста: напр.: сапег 'сапог' может означать один конкретный сапог (сапегме ыштй 'потерял сапог'), пару сапог одного человека (сапегме мисъки 'свои сапоги помыл') или сапоги вообще (базарын сапег еузало 'на базаре продают сапоги (букв.: сапог)'). Таким образом, функционирование форм единственного / множественного числа в удмуртском языке имеет контекстуальную обусловленность. В связи с этим в исследуемом языке нет основания разграничивать группы слов впщи1апа- и р1игаИа 1апШт, гораздо целесообразнее говорить о стратегиях зн^и1апа tantum. Преимущество данного термина заключается в том, что он не обязывает распределять имена существительные с точки зрения лек-сико-морфологического выражения на разные семантические группы в отношении выражаемой количественности, а позволяет подходить к рассматриваемому вопросу с точки зрения прагматического аспекта, выражающего отношение между носителем информации и его функцией, иными словами, он позволяет рассматривать каждое словоупотребление с учетом реального контекста, поскольку грань между континуативными и дискретными характеристиками не является абсолютно жесткой; К' примеру, слово улмо 'яблоко? может употребляться как в вещественном значении — и тогда: употребляются конструкции со значением сегментации (кык кило улмо басътыны 'купить два килограмма яблок'); так и. в дискретном значении (куиньулмо басыпыны 'купить три яблока').

Как показывают примеры из художественной литературы, к именам существительным, тяготеющим к стратегии, зш§и1апа ^апШш; вудмуртском; языке относятся те же самые семантические группы слов, что и во многих других языках мира: а) названия уникальных- объектов; б) гомогенные субстанции без естественного способа членения, на составляющие их совокупности; в)« названия? масс однородных объектов; составляющих в совокупности массу; г) концепты растительного мира: злаки; растения; овощи; фрукты, деревья, грибы и др.; д) объекты, описывающие физические свойства среды; е) имена существительные; указывающие' на; психо-физиологи-ческое состояние/ощущения человека и т. п. Морфологическим показателем множественного^ числа в^ системе сот временного удмуртского языка является суффикс -ос!-ее: куара лтолосу ~ куараос'голоса', урам'улица'— урамъёс''улицы' и др. Происхождение данного маркера? традиционно возводят к самостоятельной лексеме коми /ег ~ удм. уог 'народ, , люди'" (Й. Буденц,. Ю. Вихманн, Т. Уотила; К. Редей; Л. Хонги и др.) либоуш-е 'член, представитель' (Ш. Чуч, Й. Луутонен и др.).

Основным значением форм множественного числа в удмуртском; языке является указание на множество дискретных предметов; Помимо этого граммема множественного числа обладает разнообразным спектром вторичных значений,.указывающими на: а) родовое множественное (с тем же значением, что и родовое единичное): Чебересь сялаберъёс, йырберазы такъязы вань. 'Красивы, свиристели, на затылках хохолки'; б) видовое множественное:.'разные виды Х-а' или разные манифестации Х-а (ср. вина, жиры, гадости, нежности и т.д.): Со шоры пыр-поч учке тротуар сопалась винаен, сурен, сокъёсын, «сникерсъёсын» но маин вузкарисъ. 'На нее пристальным взглядом смотрит с той стороны тротуара торгующий вином, пивом, разными соками, сникерсами продавец'; в) эмфатическое множественное выражает 'большое количество Х-а (типа снега, пески, воды, леса)': Шукрес бызё та палан вуос. 'В этих краях бурно текут реки (букв, воды)'; г) ассоциативное (используются также термины репрезентативное, аппроксимативное и др.) множественное: 'X и другие подобные ему объекты'. В этом случае речь идет о группе лиц, называемых по одному из его представителей. Секыт ядроос Камайёслэн йыр йылтйзы ик жуэтыса кошко. 'Тяжелые ядра со свистом пролетают над головами Камая и его отряда'.

Таким образом, в зависимости от соотношения грамматических и семантических, значений, а также прагматического аспекта, категория числа в системе литературного удмуртского языка, может рассматриваться как бинарное противопоставление единичности/множественности, а также как тернарное противопоставление единичности/множественности и не-исчисляемости.

СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИЙ башк. — башкирский язык бес. - бесермянское наречие удмуртского языка б.-тан. - буйско-таныпский говор удмуртского языка бурят. - бурятский язык венг. - венгерский язык вепс. - вепсский язык вин. п. - винительный падеж

ВП- винительный падеж глаз. — глазовский диалект (северное наречие) удмуртского языка

Гул. - говор д. Гулёково Глазовского района УР дат. п. - дательный падеж

Дзяк. - говор д. Дзякино Ярского района УР диал. — диалектная форма доперм. -допермский

ДП - дательный падеж др.-тюрк. - древнетюркский язык ед. ч. — единственное число знач. - значение

ИП- именительный падеж к.-з. - коми-зырянский язык к.-зыр. — коми-зырянский язык канл. - канлинский говор периферийно-южного диалекта удмуртского языка

Кож. - говор д. Кожиль Глазовского района УР коми-зыр. - коми-зырянский язык коми-перм. — коми-пермяцкий язык красноуф. - красноуфимский говор удмуртского языка кркм. - кырыкмасские говоры удмуртского языка кукм. - кукморский говор удмуртского языка лат. - латинский язык лит. - литературный язык лок. - локатив манс. — мансийский язык мар. - марийский язык мн. ч. - множественное число мокш. — мокшанский язык монг. - монгольский язык морд. - мордовские языки напр. - например ненец. — ненецкий язык нган. - нганасанский язык нег. - негидальский язык нем. — немецкий язык общеп. - общепермский пад. - падеж п. -мо. - старописьменный монгольский язык ПП- предложный падеж прикилъмприкильмезские говоры (срединное наречие) удмуртского род. п. — родительный падеж РП - родительный падеж санскр. - санскрит сдз. — северная диалектная зона удмуртского языка сев. - северное наречие; северные диалекты (или говоры) удмуртского языка селък. — селькупский язык см. — смотри ср. - сравни сред. - срединные говоры удмуртского языка сущ. - имя существительное сч. - среднечепецкий диалект северного наречия удмуртского языка т. д. - так далее т. к. — так как т. п. — тому подобное тат. - татарский язык

777 - творительный падеж тур. - турецкий язык удм. - удмуртский язык фин. — финский язык ф.-уг. — финно-угорский праязык хант. — хантыйский язык черем. - черемисский (марийский) язык чу в. - чувашский язык ьиошм. - шошминский говор периферийно-южного диалекта удмуртского языка эвен. - эвенкийсий язык эвенк. - эвенкийский язык эн. - энецкий язык эрз. - эрзянский язык эст. - эстонский язык юдз. - южная диалекная зона удмуртского языка якут. - якутский язык

Асс — Accusativ (нем.) 'аккузатив'

Ad - локализация 'поверхность ориентира'

Ante - локализация 'пространство перед ориентиром'

Apud - локализация 'область пространства рядом с ориентиром / вблизи ориентира' Аррг - падеж аппроксиматив

Circum - локализация 'пространство вокруг ориентира'

Сх - Kasussuffix (нем.) 'падежный суффикс' е - deutsch (нем.)'немецкий язык' e/gi/. - eigentlich (нем.),'в сущности, в значении'

Egr - падеж эгрессив

El - падеж элатив elat. - elatiivi (фин.) 'элатив' esim. - esimerkiksi (фин.) 'например' est. - estisch (нем.) 'эстонский язык'

- локализация 'пространство вне ориентира' fi. - finnisch (нем.) 'финский язык' finn. - finnisch (нем.) 'финский язык' fiugr:- finnisch-ugrische Grundsprache (нем.) ' финно-угорский праязык'

EU - finnisch-ugrische Grundsprache (нем.) 'финно-угорский праязык' illat. - illatiivi (фин.) 'иллатив'

In - локализация 'пространство внутри ориентира'

Ines - падеж инессив iness. - inessiivi (фин.)^^ 'инессив'

Instr. - Instrumental (нем) 'инструменталь'

Inter — локализация 'пространство между элементами множества или совокупности; служащих ориентиром' kar. — karelisch (нем.) 'карельский язык' котР - komi-permjakische Dialekte (нем.) 'коми-пермяцкий диалект' komJ- komi-Jäzvinische Dialekte (нем.) 'коми-язьвинский диалект'

KP - komi-permjakische Dialekte (нем.) 'коми-пермяцкий диалект' liv. - livonisch (нем.) 'ливский язык' lp - lapin kieli (фин.) 'саамский язык'

Lu - Luza-Dialekt (нем.) 'Лузинский диалект коми языка' тт. — muun muassa (фин.) 'например', mord. -mordvalaiset kielet (фин.) 'мордовские языки'

Nom. - Nominativ (нем.) 'номинатив' ostj. - ostjakisch (нем.) 'хантыйский язык' perm. - permiläinen (фин.) 'общепермский'

PIS—Pluralsuffix (нем.) 'суффикс множественного числа' poss.-suffi - posesiivisuffiksi (фин.) 'посессивный суффикс'

Post - локализация 'пространство позади ориентира'

РР - permische Grundschprache (нем.) 'пермский праязык'

Prol - падеж пролатив

PxS- Posessivsuffix (нем.) 'посессивный суффикс' saam - saamisch (нем.) 'саамский язык' sam - samojedische (нем.) 'самодийские языки' sm - suomi (фин.) 'финский язык' stb — s a többi (венг.) 'и тому подобное'

Sub - локализация 'пространство ниже ориентира'

Super - локализация 'верхняя поверхность ориентира'

Supra - локализация 'пространство над ориентиром' syrj. - syrjänisch (нем.) 'коми-зырянский язык'

Тег - падеж терминаив

UR - uralische Grundschprache (нем.)'уральский праязык' usw - und so weiter (нем.) 'и так далее' ung. - ungarisch (нем.) 'венгерский язык' vgl. - vergleichen (нем.) 'сравните'

VT- wotjakisch (нем.) 'удмуртский язык' votj. - votjakin kieli (фин.) 'удмуртский язык' weps. - wepsisch (нем.) 'вепсский язык' wot. - wotisch (нем.) 'водьский язык' wotj. - wotjakisch (нем.) 'удмуртский язык' z. В. - zum Beispiel (нем.) 'например'

ZR - syrjänisch (нем.) 'коми-зырянский язык' zyrj. — zyrjäni (фин.) 'коми-зырянский язык'

Список научной литературыКондратьева, Наталья Владимировна, диссертация по теме "Языки народов Российской Федерации (с указанием конкретного языка или языковой семьи)"

1. Анд. — Андрианов М. А. Пумиськонъёс: Веросъёс. — Ижевск: Удмуртия, 1964. 52 б.

2. Арх. Архипов Т. А. Лудзи шур дурын: Роман. - Ижевск: Удм. кн. изд-во. 1957. - Ч. 2. - 369 б.

3. Архип. — Архипов Т. А. Адямилэн чеберез: Роман. Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1963.-288 б.

4. АС Ар-Серги В. Ноктюрн: Веросъёс. - Ижевск: Удмуртия, 2003. — 304 6. .

5. Ат. Атаманов М. Г. Эграпи Гавир Микаль. Тангыра: Эпос. — Ижевск: Удмуртия, 2008. - 320 б.

6. Байм. — Байметов И. М. Сюлэмам тон гинэ: Веросъёс. — Ижевск: Ижевская республиканская типография, 1998. 120 б.

7. Байт. Байтеряков Н. С. Сьбд валъёс. Повесть, веросъёс, гожтэтъёс. -Ижевск: Удмуртия, 1995. - 160 б.

8. Вал. Валишин Р. Г. Инвожо уйшоре но пиштэ: Повесть. - Ижевск: Удмуртия, 1974. - 156 б.

9. Вас. Васильев Н. В. Кин тон, атай? Веросъёс но повесть. — Ижевск: Удмуртия, 1969. - 124 б.

10. ВИ Волег Иники. Юсьёс но кучъёс: Роман. - Ижевск: Удмуртия, 1995.- 135 б.

11. Ворон. — Воронцов М. С. Меч гурезе: Очеркъёс. Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1963. -60 б.

12. Гаер. Гаврилов И. Г. Вордйськем палъёсын: Роман. — Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1963. - Ч. 1. - 264 6.

13. Гриш. — Гришкина М. Г., Корепанов К. И. Дауръёс пыр: Вашкала-вашкала удмуртъёс сярысь очеркъёс. Ижевск: Удмуртия, 1997. - 190 б.

14. Гряз. Грязев Г. Г. Кирень куректон: Очеркъёс, повестьёс. - Ижевск: Удмуртия, 1996.-280 б.

15. Дан. Данилов Г. Кырзамтэ кырзан: Повестьёс. - Ижевск: Удмуртия, 1991.-312 6.

16. Дяд. — Дядюков И. Т. Пашка Педор: Повесть, верос но кылбуръёс. -Ижевск: Удмуртия, 1971. 56 б.

17. Евс. Евсеев Н. Н. Пеймыт уй гинэ вералоз: Документъёсъя гожтэм повесть но очеркъёс. - Ижевск: Удмуртия, 1995. - 144 б.

18. Емел. Емельянов Л. П. Кудпала берга дунне питран: Повесть / Послесловиез А. Н. Уваровлэн. — Ижевск: Удмуртия, 1999. — 248 б.

19. Загр. Загребин Е. Е. Тулыс зор: Пьесаос, веросъёс / Послесловиез А. Г. Шкляевлэн: - Ижевск: Удмуртия, 1997. - 416 б.

20. Инг. Ингур: Удмурт фольклоръя лыдзет: Шор ёзо школаослы / Лю-каз, радъяз.но валэктонъёссэ гожтйз Т. Г. Владыкина. - Ижевск: Удмуртия, 2004.-352 б:

21. Исл. Ислентьевъ В.. Учебникъ русскаго языка для вотяковъ Ела-бужскаго уЬзда. Составилъ Инспекторъ народныхъ училищъ Елабужскаго уЬзда Владиславъ Ислентьевъ. — Елабуга, 1889. — 254 с:

22. КА Клабуков А. Н. Адями огназ бвбл: Кылбуръёс, веросъёс, пьеса-ос. - Ижевск: Удмуртия, 1974. - 112 б.

23. КГ— Красильников Г. Д. Кошкисез мед кошкоз: Веросъёс. Ижевск: Удмуртия, 1971. - 176 с.

24. Кед. Кедров Ф. А. Быръем произведенное. - Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1959.-207 б.

25. Клаб. Клабуков А. М. Палбам: Верос. - Ижевск: Удмуртия, 1983.84 б.

26. КМ Кедра Митрей. Секыт зйбет: Роман, повесть, веросъёс, кыл-буръёс, поэма, тодэ ваён / Азькылэз П. Поздеевлэн. - Ижевск: Удмуртия, 1988.-392 б.

27. Конов. Коновалов М. А. Гаян: Роман. - Ижевск: Удм. кн изд-во, 1958.-230 6.

28. Кр. Красильников Г. Д. Вуж юрт. Дилогия. - Ижевск: Удмуртия, 1976.-412 6.

29. Крас. Красильников Г. Д. Тонэн кылисько: Роман. Повесть. - Ижевск: Удмуртия, 1991. - 390 б.

30. Кузн. Кузнецова А. А. Чимошуре, Чимошуре: Кылбуръёс. -Ижевск: Удмуртия, 1991. - 98 б.

31. Леон. Леонтьев А. К. Сюрес усьтйське мынйсьлы: Исторической повесть-легенда. - Ижевск: Удмуртия, 1995. - 192 б.

32. Лом. Ломагин К. Е. Котьку возь сюлэмад: Повесть. - Ижевск: Удмуртия, 1983.-228 б.

33. Лям. Лямин М. А. Шудбур понна: Повесть. - Ижевск: Удмуртия, 1976.-464 б.

34. Мад. — Мадьяров Г. М. Аналтэм сяська: Повесть. — Ижевск: Удмуртия, 1994.-184 б.

35. Мат. Матвеев С. В. Мылкыд: Кылбуръёс. - Ижевск: Удмуртия, 1991.-119 6.

36. Мате. — Матвеёв С. В. Шузи: Роман, повесть, веросъёс. Ижевск: Удмуртия, 1995.-288 6.

37. МДЭ — Материалы диалектологической экспедиции. ДЭ 2002. д. Уйвай Дебесского района.

38. Меде. — Медведев Г. С. Лбзя бемен: Роман-трилогия. — Ижевск: Удмуртия; 1984.-704 б.

39. МС Матвеев С. В. Чорыглэсь лушкам кылбуранъёс: Роман-уйбыр-тон. - Ижевск: Удмуртия, 2005. - 224 б.

40. Ник. — Никифоров Н: М. Толэзен вераськон: Веросъёс, повестьёс. — Ижевск: Удмуртия, 1995. 200 б.

41. Нян. — Нянькина Л: В^Ваёбыж кар: Веросъёс, повесть. Ижевск: Удмуртия, 1996. - 176 б. ,

42. Панф. Панфилова Е. В. Мумы: Повесть. - Ижевск: Удмуртия, 2008. -64 6. •.''■ '

43. ПВ Петров В., Гаврилов И. Бугрес аръёс. - Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1958:- 247 б. Л

44. Т1Г Перевощиков Г. К. Шелеп: Повестьёс, верос; Жестокосердие: Повести. Трилогия / Пер. с удм. Вл. Емельянова. — Ижевск: . Удмуртия,, 2004.-464 6.

45. Пер. .— Перевощиков Г. К. Йыбыртты музъемлы: Роман-тетралогия. -Ижевск: Удмуртия, 1992. Т. 1. - 496 б.

46. Перев. — Перевощиков Г. К Тбдьы куака: Роман. — Ижевск: Удмуртия, 1994. 328 б.

47. Перевощ. Перевощиков Г. К. Сюлэмтэм дунне: Романъёс, повестьёс.-Ижевск: Удмуртия, 1997. - 776 б.

48. Пет. Петров М. П. Люкам сочиненное.- Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1959.-Т. 3. -280 б.

49. Петр. — Петров М. И. Вуж Мултан. Роман / Азькылэз Ф. Ермаковлэн. Устинов: Удмуртия, 1987. - 360 б.

50. ПМ Петров М. П. Люкам сочиненное. Зардон азьын. - Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1959. - Т. 4. - 239 б.

51. НАШ Петров М. П. Италмас: Легенда. - Ижевск: Удмуртия, 1984. -48 б. .

52. ПС — Перевощиков С. А. Выльысь лыктй мон дорады: Кылбуръёс. -Ижевск: Удмуртия, 1990. 78 б.

53. Пукр. — Пукроков Ф. П. Кизили ныл: Роман, повестьёс. — Ижевск: Удмуртия, 1997. 312 б.

54. РГ- Романова Г. В. Жужыт-жужыт гурезе.: Верос сузьет, серемес веросъёс, выжыкылъёс, сценкаос: — Ижевск: Удмуртия, 2000. — 160 б.

55. Роман. — Романова Г. В. Выль кен: Веросъёс, выжыкылъёс. — Ижевск: Удмуртия, 1991.- 214 б; .

56. Сад. Садовников В. Е. Кошкизы но - бз берытске: Повесть, очерк, веросъёс. - Ижевск: Удмуртия, 1995. - 142 б.

57. Сам: Самсонов С. А. Тау тыныд, адями. - Ижевск:, Удмуртия, 1963: -84 6.- '

58. Само. — Самсонов С. А. Яратйсько тонэ. Ижевск: Удмуртия; 1965. -224 6. ■ : ' . . V ; \

59. Самсош— Самсонов С^ А. Вужер: Повестьёс. — Ижевск: Удмуртия;, 1989.- 360 6.

60. САС — Самсонов? С. А: Дыдыкъёс бус полы уг йыромо: Ромаш — Ижевск: Удмуртия, 1979. 384 6.

61. СЕ — Самсонов. Е. В. Тулыс чукна: Повесть, очеркъёс но веросъёс; — Ижевск::Удмуртия; 1995.-288 б.

62. СЕВ Самсонов Е. В. Арама кузя::Веросъёс: — Ижевск: Удм. кн: изд-во, 1959.-76 б.

63. Сер. Ар-Серги В: Тулкымъёс вылынд- пыжед: Повестьёс, веросъёс, кылбуръёс. - Ижевск: Удмуртия, 1993 ; - 224 6. .

64. Серг. — Ссрегеев В. В. Льщъя, лыдъя кикые: Повестьёс, веросъёс. -Ижевск: Удмуртия, 1988. 208 б.

65. Скатк. — Скаткин М. Н. Естествознание: Ньылетй классын лыдзон книга. Ижевск, 1956. - 120 б.

66. Смир: — Смирнов В. Е. Погонтэм солдатъёс: партизанъёслэн уло-нысьтызы суредъёс. —Ижевск: Удмуртия, 1968: 89 б.

67. Смирн. — Смирнов В. Е. Будо бадяръёс: Повесть. — Ижевск: Удмуртия, 1976.-200 6. '

68. СН Самсонов Н. Агбай: Веросъёс, повестьёс, роман. — Ижевск: Удмуртия, 1996.-416 б.

69. С С Самсонов С. А. Гожтйсько тыныд - сопал дуннее: Повесть, веросъёс, очерк, тодэ ваёнъёс. — Ижевск: Удмуртия, 1993. - 3 84 б.

70. Тих. Тихонова Л. И. Лул-сюлэм: Кылбуръёс, кырзанъёс. — Ижевск: Удмуртия, 2002. - 160 б.

71. Хайд. Хайдар Р. О. Ачим: Веросъёс, юморескаос, скетчъёс. -Ижевск: Удмуртия, 1999. - 200 б.

72. Хр. Христолюбова Л. С. Калык сямъёсты чакласа. — Ижевск: Удмуртия, 1995.-212 б.

73. Чер. Чернов П. К. Дор: Повестьёс. - Устинов: Удмуртия, 1985.256 б.

74. Черн. Чернов П. К. Пилемо дауръёс: Повесть. - Ижевск: Удмуртия, 1993.- 160 б.

75. Четк. Четкарев О. Г. Выж герза ядуръёсты: Повесть. - Ижевск: Удмуртия, 1985.-120 б.

76. ЧП — Чернов П. К. Казак воргорон: Повестьёс. Ижевск: Удмуртия, 1996.-480 б.

77. ЧТ Чернова Т. Н. Тыныд тодмотэм кырзанэ: Кылбуръёс. — Ижевск: Удмуртия, 1980. - 48 б.

78. Шир. Широбоков В. Г. Ошмес жильыртэ ваньмызлы. - Ижевск: Удмуртия, 1980.-240 б.

79. СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

80. Аврорин В. А. Грамматика^ нанайского языка: Фонетическое введение и морфология именных частей речш/ Ин-т языкозн. АН СССР: -Mi-Л., 1959.- Т. 1.-284 с.

81. Алатырев В. И. Падежи в удмуртском языке; Тезисы к 1-й республиканской языковой конференции. — Ижевск: Удм; Госиздат, 1937. -8 с. (на правах рукописи).

82. Алатырев В. И. О некоторых способах выражения категории вида в удмуртском языке // Вопросы удмуртского языкознания / Удм. НИИ ист.,экон., лит. и языка при Сов. Мин. Удм. АССР. Ижевск, 1959. - Т. 1. -С. 164-204.

83. Алатырев В. И. Выделительно-указательная категория в удмуртском языке: Расширенный доклад на III Международном,конгрессе финно-угроведов в г. Таллине / Удм: НИИ ист., экон., лит. и языка при-Сов.* Мин. Удм. АССР: Ижевск, 1970. - 74 с.

84. Алатырев^ В. И. Краткий грамматический очерк удмуртского языка // Удмуртско-русский словарь: Около 35000" слов / Удм. НИИ при Сов. Мин. Удм. АССР. М.: Русский язык, 1983. - С. 561-591.

85. Алашеева А. А. Пространственные падежи северноудмуртского наречия (на материале верхнечепецкого говора) // Пермистика 3: Диалекты и история пермских языков: Сб. статей / РАН. УрО. Коми НЦ. Ин-т ЯЛИ. -Сыктывкар, 1992.-С. 16-19.

86. Алексеев А. А. Первые печатные грамматики чувашского, языка как памятники письменности // 200 лет марийской письменности: Материалы научной* сессии / Мар. НИИ при Сов. Мин. Мар. АССР. Йошкар-Ола, 1977.-С. 144-151.

87. Алпатов В. М. История лингвистических учений: Учебное пособие. М.: «Языки русской культуры», 1998. - 368 с.

88. Апсатарова С. Употребление форм- множественности в Миш-кинском говоре марийского языка // LU. 1998. -№ 4 (XXXIV). - С. 34-38.

89. Арзамазов,А. А. «Тэ-тэ»: удмурт кылэз дышетыны тэтэ карись-ёслы / Факультет психологии и педагогики. Каф. социальной работы. — Ижевск: Изд-во «Удм. ун-т», 2005. 147 с.

90. Атаманов М. Г. Бесермянский след в диалектах удмуртского языка // Congressus Nonus Internationalis Fenno-Ugrístarum. Tarto 7.-13; 8. 2000. Summarica acroasiumin sectionibus et symposiis factarum. Lingüistica. Р. II. -Tartu, 2000.* — C. 19.-20:

91. Атаманов M. Г. Академик Пауль Аристэ и удмуртское языкознание // LU. 2005. - № 1 (XLI). - С. 66-67.

92. Атаманов М. Г. Происхождение удмуртского' народа: Монография. Ижевск: Удмуртия, 2010. - 576 с.

93. Ахматов И. X. Вопросы теории словосочетания и предложения в тюркских языках: Сб. статей. Нальчик: Эльбрус, 2006. - 280 с.

94. Беккер 1995 Беккер Э. Г., Алиткина Л. А., Быконя В. В., Ильяшенко И. А. Морфология селькупского языка: Южные диалекы. -Томск, 1995.-Ч. 1.-293 с.

95. Берецки К Взаимосвязи языков Волжско-Камского ареала // Пленарные доклады X Международного конгресса финно-угроведов: I часть./ Мар. гос. ун-т. Йошкар-Ола. 2005. - С. 5-54.

96. Благова, Г. Ф. Тюркское склонениев ареально-исорическом освещении (юго-восточный регион) / Ин-т языкозн. АН СССР: М.: Наука, 1982.-304 с.

97. Бондарко А. В. Формообразование, словоизменение и классификация морфологических категорий (на материале русского языка) // ВЯ. -1974.-№2.-С. 3-14.

98. Бондарко А. В; Субъектно-предикатно-объектные ситуации // Теория функциональной грамматики; Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива- высказывания. Определенность/неопределенность. — С.-Пб: Наука, 1992. С. 29-70.

99. Бубрих Д. ВГрамматика литературного коми-языка. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1949.-201 с.

100. Бубрнх Д. В. Историческая грамматика эрзянского языка / Под ред. М. Н. Колядёнкова и Н. Ф. Цыганова. — Саранск: Морд-, кн. изд-во, 1953.-272 с.

101. Бубрих Д. В. Прибалтийско-финское языкознание: Избранные труды / Под ред. Г. М. Керта, Л. И. Сувиженко. С.-Пб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005. - 382 с. (Филологическое наследие)

102. Бушмакин С. К. Морфологические особенности средневосточных говоров удмуртского языка // СФУ. 1969. -№ 1 (V). - С. 59-69; ,

103. БЭС Языкознание. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. В: Н1 Ярцева:. 2те изд. - М:: БЬлыпаягРоссийская,энциклопедия; Л 998. -685 с.

104. Вахрушев В. М. Притяжательные формы, связи«имен в.определи-тельных словосочетаних удмуртского языка // Записки / Удм. НИИ ист., экон:,,лит, и языка при Сов. Мин. Удм. АССР. Ижевск, 1957. - Вып: 18. -С. 71-91.

105. Вахрушев В. М. Об особенностях говоров северного диалекта удмуртского языка // Записки / Удм. НИИ ист., экон., лит. и языка при Сов. Мин. Удм. АССР. Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1959. - Вып. 19.- С. 228-241.

106. Вахрушев В. М. Изафетные конструкции в удмуртском: языке // Записки / Удм: НИИ» ист., экон., лит. и языка при Сов. Мин. Удм. АССР. -Ижевск, 1970. Вып. 21. Филология. - С. 78-106.

107. Вахрушев В. М. Первая удмуртская грамматика и развитие удмуртской лингвистики // Вопросы удмуртского языкознания. Сб; статей./

108. Удм. НИИ ист., экон., лит. и языка при Сов. Мин. Удм. АССР! Ижевск, 1975. - Вып. З . - С. 3-23.

109. Вахрушев В. М. Субстантивные словосочетания;; в удмуртском языке // Словосочетания. вгудмуртском!Языке 7 Удм. НИИ при Сов. Мин. Удм. АССР.-Ижевск, 1980.-С. 130-168:

110. Вахрушев Bi Mi-Субстантивные словосочетания: с; зависимыми, именами числительными и местоимениями // Вопросы грамматики.удмуртского языка. Об! статей; / Удм. НИИ ист., экон., лит: и?языка пршСовгЖйн: Удм;. АССР; Ижевск, 1984; - С. 67-78;

111. Вахрушев В. М. Изучение грамматического строя удмуртского языка;// Вопросы;фонетикиш*грамматикшудмуртскогоязыка: Сб;,статей;!/ НИШпршСов: Мин. Удм: АССР; Устинов;. 1986;.- С. 147-1791

112. Верещагин Г. Е. О книгахъ на вотскомъ язьигВ. — Вятка, 1895. — 21 с.

113. AT. Верещагин: Верещагин Г. Е; Удморт.! Руководство к изучению- вотского языкам // Г. Е. Верещагин. Собрание сочинений в*6 томах. Т: б; Кш1.: Трудьг по^языкознанию;/ РАН; УрО: Удм: ишт ИЯЛ;.- Ижевск; 2002. С. 24-158." . ; ; ;

114. Верещагин 2002 — Верещагин Г. Е. Удмурт грамматика кык кылын- удмурт кылын, дзюч кылын // Г. Е. Верещагин:. Собрание сочинений в 6 томах. Т. 6. Кн. 1.: Труды по языкознанию / РАН. УрО: Удм. ин-т ИЯЛ. - Ижевск, 2002. - С. 160-285.

115. Виноградов В. В1 Русский язык (Грамматическое учение о слове):: Учеб. пособие для вузов / Отв. ред. Г. А. Золотова. -М;: Высш. шк., 1986. -640 с.

116. Воейкова В. Д. Бытийные ситуации // Теория функциональной; грамматики: Локативность. Бытийность. Посессивность. Обусловленность. С-Пб: Наука, 1996. - С. 53-79.

117. Галкин И. €. О древнем значении латива на -и в финно-угорских языках. // Вопросы, истории и. дилектологии; / Мар:. НИИ прш Сов>~ Миш; Мар; АССР; Йошкар-Ола; 1979; - С. 112-116.

118. Галкин И. С. Отдел языка Маар НИИ за 70 лет (1930-2000 гг.) // МарНИИ 70 лет (1930-2000) / Под ред. Казимова А. С., Никитиной Т. Б. / Мар. НИИ языка, лит. и ист. при Правительстве Респ. Марий Эл. - Йошкар-Ола, 2001.-С. 13-35.

119. Ганеев И. В., Перевозчиков Ю. А. Марым, лэся:.: Удмурт кыл нырысь кутскисьёслы. Дышетскон ёзэт. — Ижевск: Удмуртия, 2005. — 204 б;

120. Грузов Ш. : Лингвистическое: значение: первой марийской! грамматики:.// 200 лет марийской, письменности: Материалы: научной сессии / Map. НИИ' при Сов. Мин. Map. АССР; Йошкар-Ола,-1977. - С. 23-32.

121. ГСЯЛЯ 1982 Грамматика современного якутского литературного языка:. Фонетика и морфология / Якутский филиал ИЯЛИИ Сибирского отделения АН СССР.-М.: Наука, 1982.- 496 с.

122. Гуляев Е. С. Функции исходного падежа в коми языке // Историко-филологический сборник / АН СССР. Коми филиал. -Сыктывкар: Коми/кн.изд-во, 1958. Выпуск 4. - С. 197-212.

123. Гуляев Е. С. Происхождение падежей с элементом сь в коми языке // Историко-филологический сборник / АН СССР. Коми филиал. -Сыктывкар: Коми.кн. изд-во, 1960. Выпуск 5. — С. 131—163.

124. Данилов В. Элатив и его функции в мордовских и прибалтийско-финских языках // Fenno-Ugristica. Труды по финно-угроведению / Тартуский ун-т. Тарту, 1975. - Вып. 1. - С. 72-88.

125. Десницкая А. В. Теория? ранней ступени номинативного строя (О труде С. Д. Кацнельсона «Историко-грамматические исследования») // ВЯ: 1988: —№ 6. - С. 34-44.

126. Дмитриев Н. К. Строй тюркских языков,/ АН СССР. Отделение лит-ры и языка. -М.: Изд-во восточной литературы, 1962. — 608 с.

127. Домокоги 77. История и роль международных конгрессов финно-угроведов' // Пленарные" доклады X Международного конгресса финно-угроведов: I часть / Map. гос. ун-т. Йошкар-Ола, 2005. - С. 93-108.

128. Дульзон А. 77. Общность падежных аффиксов самодийских языков*, с енисейскими // Вопросы финно-угроведения: Йошкар-Ола / Map. НИИ' при Сов. Мин. Map. АССР, Ин-т языкозн. АН СССР. Йошкар-Ола, 1970. -ВыпускУ.-С. 31-36.

129. Сост. Л. M. Ившин, отв. за вып. JI. Е. Кириллова. Предисл. Л. М. Ившин. Репр. воспр. текстов изд. 1847 г. Ижевск, 2003. - С. 11-248.

130. Емельянов А. И. Грамматика вотяцкого языка / ЦИК CGGP. Ленинград, восточный; ин-т:- иш. A. С1 Енукидзе; Л;: Издгво Лёнингр: восточного ин-та, 1927. — 160¡с.

131. Ш. Ермаков1Ф. К. Характеристика дореволюционных удмуртских изданий// 200^лет: удмуртской«письменности!/ Удм; НИИ ист., экон., лит. и языка при Сов. Мин: Удм. АССР. Ижевск, 1976. - С. 83-87. '

132. Ермушкин Г. К Типологическая, эволюция/ системы местных падежей в истории мордовских языков // Историко-типологические исследования по1 финно-угорским языкам; -М.: Наука, 1978. — С. 155—265. '

133. Ефремов Д. А. Категория степеней качества прилагательного в удмуртском языке // Тезисы- докладов 4-й Российской университетско-акаде-мической научно-практической^ конференции* — Ижевск: Изд-во Удм. ун-га, 1999.-4.3.-С. 166-167.

134. Ефремов Д. А. О способах выражения неполноты качества; в удмуртском языке // Материалы II Всероссийской научной» конференции^ финно-угроведов "Финно-угристика на пороге III тысячелетия". Саранск, 2000. - С. 92-96.

135. Ефремов Д. А. Грамматические свойства имени прилагательного в удмуртском языке. Автореф. дис. . канд. филол. наук.,— Ижевск, 2002. -20 с.

136. Ефремов Д. А. Удмурт кылысь каронкыллэн управлениез сярысь // Вестник Удмуртского университета. Сер. История и филология. 2009. — Вып. 1.-С. 43-54.

137. Жуйков С. П. Основы грамматики удмуртского языка. Тезисы-к I-й республиканской языковошконференции: Ижевск, 1937. - 48 с:

138. Загребин А: Е. Финно-угорские этнографические* исследования* в-России * (ХУШ-первая. пол овина» XIX в.): Монография. — Ижевск, 2006. -324 с.

139. Загуляева Б. Ш. Морфологические особенности прикильмезских говоров удмуртского языка // Реппо-^ПБйса. Труды по финно-угро-ведению / Тартуский ун-т. — Тарту, 1980: — Вып. 6: Специфические1 особенности лексики и грамматики уральских языков. С. 103-109.

140. Загуляева Б. Ш! Форма множественного числа имен* существительных- в южноудмуртском наречии // Пермистика: Вопросы диалектологии и. истории пермских языков: Сб: статей. / Удм. НИИ1 при Сов. Мин: Удм. АССР; Удм. гос. ун-т. Ижевск, 1987. - С. 92-97.

141. Загуляева Б. Ш., Решетникова А. Е. Дуно эше: Интенсивный курс удмуртского языка (начальный, этап) / Мин-во народн. обр. УР; Удм. гос. ун-т; Гуманитарный лицей г. Ижевска. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1998. - 222 с.

142. Зайцева М. И. Грамматика вепсского языка (Фонетика и морфология). -Л.: Наука, 1981а. -360 с.

143. Зайцева Н. Г. Именное словоизменение в вепсском языке (История и функционирование форм слова). Петрозаводск: Изд-во «Карелия», 19816. -218 с.

144. Иванов И. Г. История марийского литературного языка: — Йошкар-Ола; Map. кн^изд-во, 1975.-256 с.

145. Иванов Hi F. Функциональное равитие марийского языка в дореволюционное время // Труды Института финно-угроведения: Сб. статей. / Науч. ред. О: Н. Тихонов. Йошкар-Ола: МарГУ, 2005. - Выпуск 2. -С. 63-79. . . • Г.

146. Ившин Л. М. Становление и развитие удмуртской графики и орфографии в XVIII первой половине XIX века / Удм. ИИЯЛ УрО РАН. г Екатеринбург-Ижевск, 2010i - 236 с. ' ' ' • ■ ,

147. Исхаков Ф: Г., Палъмбах А. А. Грамматика тувинского языка. Фонетика и морфология.-М.: Изд-во восточной лит., 1961. — 472 с.

148. Калинина JI. В. К вопросу о критериях выделения и отличительных приметах лексико-грамматических разрядов имен существительных// ВЖ 2007. - №3. - С. 55-70.

149. Камынина А. А. Современный русский язык. Морфология: Учебное пособие для студентов филологических факультетов государственных университетов.- М^ Изд-во МКУ, 1999.- 239 е. ,

150. Каракулов Б. И. К истории формирования удмуртского литературного' языка // Пермистика 4: Пермские языки и диалекты в синхронии и диахронии: Сб. статей. / Удм. гос. ун-т. Каф. общ. и фино-угор. языкозн. -Ижевск, 1997в -С. 33-42.

151. Каракулов Б. И. Удмурт литературной кыллэн сюресэз: XVIII-XXI дауръёс=История удмуртского литературного языка: XVIII-XXI века. Ижевск: Удмуртия, 2006. — 208 с

152. Каракулова М. К, Каракулов Б. И. Сопоставительная грамматика русского и удмуртского языков: Учебное пособие для высших учебных заведений. Ижевск: Изд. дом «Удм. ун-т», 2001. — 228 с.

153. Карпова Л. Л. Особенности употребления падежных форм в среднечепецком диалекте удмуртского языка // LU. 1996. - № 1 (XXXII). -С. 36-42.

154. Карпова Л. Л. Среднечепецкий диалект удмуртского языка: Образцы речи / Удм. ИИЯЛ УрО РАН. Ижевск, 2005. - 581 с.

155. Карпова Л. Л. Особенности употребления падежных форм в северно-удмуртских диалектах // Коми-пермяки и финно-угорский мир: Материалы III международной научно-практической конференции. -Кудымкар: Алекс-Принт, 2007а. С. 72-77.

156. Карпова Л. Л. Отличительные явления в морфологии северноуд-муртских диалектов // Материалы X Международного конгресса финно-угроведов: IV часть / Map. гос. ун-т. Йошкар-Ола, 20076. - С. 365-371.

157. Категория 1989 Категория посессивности в славянских и балканских языках / Под ред. В. В. Иванова. - М.: Наука, 1989. - 262 с.

158. Категория 1990 Категория количества в современных европейских языках / В. В. Акуленко, С. А. Швачко, Е. И. Букреева и др. -Киев: Науко-ва думка, 1990.-284 с.

159. Кацнелъсон С. Д. Заметки о падежной теории Ч. Филлмора // ВЯ. 1988. —№ 1. - С. 110-131.120: Келъмаков В. К Кукморский диалект удмуртского языка: Дис. . канд. филол. наук. -М., 1969. -ХХХ+ 475 с. + Приложение. + 175 с.

160. Келъмаков В. К. Некоторые особенности словообразования имен прилагательных в кукморском диалекте удмуртского языка // СФУ. -1969а. № 2 (V). - С. 133-140.

161. Келъмаков В. К Образцы удмуртской речи. Северное наречие и срединные говоры. Ижевск: Удмуртия, 1981. - 300 с.

162. Келъмаков В. К. Первый зарубежный исследователь удмуртского языка в полевых условиях // Пермистика 2: Вихманн и пермская филология: Сб. статей. / АН СССР. УрО Удм. ин-т ИЯЛ. Ижевск, 1991. -С. 95-109.

163. Кельмаков В. К. К вопросу о лексико-семантическом разряде лица/нелица имен существительных в удмуртских диалектах // Вестник Удмуртского университета. — 1995. — № 5. С. 13-19.

164. Кельмаков В*. К. Морфологические различия в удмуртских диалектах и их типы // Ш. 1998а. - № 2 (XXXIV). - С. 106-120.

165. Кельмаков В! К Краткий, курс удмуртской диалектологии: Введение. Фонетика. Морфология. Диалектные тексты. Библиография / Удм. гос. ун-т. Каф: общ. и финно-угор: языкозн. — Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 19986.- -38б;с.

166. Кельмаков В. К. Удмуртский язык в »типологическом и*контакто-логическом аспекте: Препринт / Удм. гос. ун-т. Каф. общ: и финно-угор. языкозн. Ижевск, 20006. - 72 с.

167. Кельмаков, В. К. Очерки истории удмуртского языкознания / Удм. гос. ун-т. Каф. общ. и финно-угор. языкозн. — Ижевск: Изд. дом «Удм. ун.-т», 2001а. — 232 с.

168. Кельмаков В. К. О категории определенности/неопределенности в удмуртском языке (к постановке вопроса) // Международный симпозиум, по дейктическим системам и квантификации в языках Европы-и Северной и Центральной Азии. Ижевск, 2001 б. - С. 179-181.

169. ХЪб. Келъмаков В. К. Г. Е. Верещагинш некоторые проблемы удмурт-ского/языкознания^/ РАНіУрО; Удм. ин-т ИЯЯ; Ижевск, 2004а; - МО с;

170. КелъмаковsBl К Диалектная- ш историческая фонетика удмуртского языка / Удм;, гос.ун-т. Каф. общ. и; финно-угор. языкозн. — Ижевск:* Изд; дом«<Удм:.унгТ»;,20046; Часть 2':,- 395 с.,

171. Кибрик А Е. Константы и переменные языка. С.-Пб.: Алетейя, 2005; - 720 с.

172. Клобуков, Е. В. Семантика падежных форм, в современном русском литературном языке: Введение в методику позиционного анализа. -М.: Изд-во МГУ, 1986.- 120 с. v

173. Г44; Коша П. ©> системе?падежей в* первой? грамматике- марийского . языка'.// 200" лет марийской?письменности::^^териаиы<научной».сессии»-/ Map; НШТпртСов: Миш Map? AGGP: Йошкар-Ола; 1977С С. 47-50i;

174. Кондратьева Н. В:, Фёдорова Л. П. Удмуртский язык: Начальный курс: Учебное пособие для студентов гуманитарных факультетов / УдГУ. Ижевск: Изд. дом «Удм. ун-т», 2004. — 98 с.

175. Кондрашкина Е. А. Динамика функционального -развития марийского языка / РАН: Ин-т языкозн-М., 2008. 180 с.

176. Конева С. Г. Значения инессива в удмуртском языке // Пер-мистика 5: Сб. статей. / Удм. гос. ун-т. Ижевск: Изд. дом. «Удм. ун-т», 2002.-С. 128-132.

177. Краснова Т. А., Шкляев А. Г. Критическая.мысль и истоки формирования удмуртского письменного и литературного языка в XVIII в.

178. B. Г. Пуцек-Григорович // Первой удмуртской грамматике 225 лет: Сб. статей / УдИИЯЛ УрО РАН. Ижевск, 2002. - С. 73-85.

179. Крылов С. А. Дихотомический подход к классификации реферинци-альных статусов // Анализ знаковых систем. История логики и методоло-гии науки: Тезисы докладов IX Всесоюзного совещания. — Киев, 1986.-С. 21-23.

180. Кузнецова А. И. Произойдет ли в XXI в. смена парадигмы в изучении уральских языков? // Congressus Nonus Internationalis Fenno-Ugris-tarum. 7.- 13.8.2000. Tartu, 2000. - Pars I: Orationes plenariae & Orationes pub-licae. - C. 93-108.

181. Кузнецова А. И. Дефектные парадигмы в некоторых уральских языках // Тезисы секционных докладов ¡X Международного конгресса фин-но-угроведов. Йошкар-Ола, 2005. - Ч. II: Лингвистика. - С. 90-91.

182. Кургшович Е. Очерки по лингвистике. М. Изд-во иностр. литры, 1962.-456 с.

183. Кыдыкова Р. А. Проблема падежной синонимии в киргизском языке // Исследования по киргизскому языкознанию. Фрунзе, 1987.1. C. 60-66.

184. КЭСК Лыткин В. И., Гуляев Е. С. Краткий этимологический словарь коми языка. — Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1999. - 430 с.

185. КЯ- Комиязык. Энциклопедия / Отв. ред. Г. В. Федюнева. Mi: Изд-во ДиК, 1998. - 608 с.

186. Лаврентьев Г. И. «Номинатив» прямого дополнения в Марийском языке // Вопросы,финно-угроведения / Ин-т языкозн.;АН(600В, НИИ языка; лит:, ист. и экон. при Сов. Мин. Морд. АССР. Саранск, 1975. -ВышЖ-с. 114-12ir. V,.'•. '■•:.".•; .

187. Лудыкова В. М. Предиктивное прилагательноев коми; языке. -Сыктывкар: Изд-во Сыктывкар, ун-та, 2005. — 144 с.

188. Лудыкова В. М. Синтаксис имени прилагательного в коми языке. Дис. . докт. филол. наук. — Сыктывкар; 2006. — 445 с.

189. Лудыкова В. М., Федюнёва Г. В. Местоимение и прилагательное в грамматической системе коми и русского языков:; Научное издание: -Сыктывкар: Изд-во Сыктывкар, ун-та, 2003: 171 е. .

190. ПЗ. Лыткин В! И: Древнепермский язык: Чтение текстов, грамматика, словарь ДАН СССР: Ин-т языкозн. М: Изд-во АМ СССР*. 1952:,-174 е.- ; ' .

191. Лыткин В. Ш Историческая грамматика коми языка: уч: пособие; для высших учебных заведений: Ч: 1: Введение. Фонетика. Сыктывкар: Комшкн. издтВо;Л957! — 135 с. '1751Лыткит В1 И1 вокализме: непервого^ слога* финно-угорскиж ■ языков?// €ФУ, :' /

192. Лыткин В1 И. Историческая морфология коми языка: Учебное': пособие. Пермь-Сыктывкар: Изд-во Пермского ун-та, 1977. - 86 с. ;

193. Лыткин В. И: Коми кывлбн исторической морфология. Учебное пособие. 2-е изд. доп. / Сыктывкарский ун-т. — Сыктывкар, 1995. 101 с.

194. Лыткин В. И.,Тепляшина Т. И. Некоторые особенности вазовского диалекта// Записки / Удм. НИИ ист., экон., лит. и языка при Сов. Мин. Удм. АССР. Ижевск, 1959. - Вып. 19. - С. 218-227.

195. Мадар И. Л Из истории марийской языковедческой науки в 3 0-х годах // Марийская филология: Межвуз. сб. науч. трудов / Марийский гос. ун-т. Йошкар-Ола, 1986. - С. 118-128.

196. Майер В. Е. Исторические и культурные предпосылки написания первой; грамматики, удмуртского языка // Вопросы удмуртского языкознания: Сб. статей/ Удм. НИИ ист., экон., , лит. и языка при Сов. Миш Удм. АССР: Ижевск,, 1975: - Вып. 31 - С.;24-34;.

197. ША.Михалев АСБ. Общее языкознание. История языкознания. М.: Флинта: Наука, 2005. - 240 с.

198. Могилинъ 1786 — Могилин ÏVI. Краткой отяцюя Грамматики опытъ = Опыт, краткошудмуртскойграмматики / 0.тш .редо. ^.Èv^I&^HJijiÔBa;;:' Слово; к;читателям JIi.Е; Кириллова; Предисл.;—^

199. Т. И; Тепляшиной.- Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, ,1998v 203'с. (Памятники: культуры: Лингвистическое наследие).

200. МСГ Межкатегориальные связи в грамматике / РАН. Ин-т лингвистич. исслед-й. Предисл. А. В. Бондарко. — С.-Пб: "Дмитрий Булла-нин", 1996.-232 с.

201. Некрасова Г. А О падежах. на -л<янь(-) в» коми? языке: // Fënno-Iffgristica:.Труды по финно-угроведению / Тартускишунтт.- Тарту; 1985:.-Вып. 12.- С. 147-154.

202. Некрасова Г. А. Функциональное развитие присубстантивного генитива в финно-пермских языках. — Сыктывкар, 19956. — 24 с. (Научные доклады/Коми;НЦ;УрО РАН; ВышЗ63)., г.

203. Некрасова F А. Семантическая структура приименного генитива в пермских языках.// Лексика и грамматика финно-угорских языков: Межвузовский сборник научных трудов: Саранск: Изд-во Морд, ун-та,; 1996. -С 96-102

204. Некрасова Г. А. Коми кывйын кык вежлбг формалбн бттшбш паныдасьлбм*// Комш слово в грамматике ш словаре. — Сыктыквар;, 20001— С.30МК(Друды:ИЙЛ^^

205. Некрасова Г. А. Система Х-овых падежей в пермских языках: происхождение и семантика / Коми НЦ УрО РАН. Сыктывкар, 20026., -168-с. • ■ ■'■': ,; . '' .'.' ," •■'■' . •' ' ' •' ■ ■':>.' ; ■

206. НекрасоваЩ А Некоторые особенности:функционированияша-дежей: в коми-пермяцком языке // Коми-зырянская; культура XX века и; финно-угорский: мир:: Сб; статей. — Сыктывкар:: Изд-во Сыктывкар:, ушта; 2002в.-С. 142-149.

207. Некрасова Г. А. Вежлбг перым кывъясын:. Пертас, вежбртас,. артманного: Велбдчан неббг. Сыктывкар; 2004. - 118 с.

208. Некрасова Г. А. Типология выражения объектно-целевых отношений (на материале финно-угорских и русского языков) // Материалы X Международного конгресса финно-угроведов: Лингвистика: V часть / Мар. гос. ун-т. Йошкар-Ола, 2008. - С. 130-137.

209. Ольховников Б. А. Теория языка и вид грамматического опии-сания в- истории языкознания: Становление и эволюция канона грамматического описания в Европе. М.: Наука, 1985. - 280 с.

210. Орловская М. Н. Имена существительные и прилагательные в современном монгольском языке / АН СССР. Ин-т народов Азии. М.: Ин-т восточ. лит-ры, 1961. - И 6 с.

211. ОФУЯ 1976 Основы финно-угорского языкознания: Марийский, пермские и угорские языки / АН СССР. Ин-т языкозн. — М: Наука, 1976.-466 с.

212. ОКК- Ошя коми кыв: Морфология / Под ред. Г. В. Федюневой. Сыктывкар, 2000. - 544 с.

213. Падучева Е. В. Родительный субъекта в отрицательном предложении: синтксис или семантика? // ВЯ. 1997. - № 2. - С. 101-116.

214. Падучева Е. В. Еще раз о генитиве субъекта при отрицании // ВЯ. 2005. - № 5. - С. 84-99.

215. Пенгитов Н. Т. Состояние и задачи марийского языкознания // Труды / Мар. НИИ ИЯЛИ. Йошкар-Ола, 1960. - Вып. XIII. - С. 3-12.

216. Перевощиков П. Н. Краткий очерк грамматики удмуртского языка (синтаксис, лексикология, морфология) // Удмуртско-русский словарь: Около 15 ООО слов / НИИ ист., языка, лит. и фолькл. при Сов. Мин.' Удм. АССР. -М.: ОГИЗ ГИИНС, 1948. С. 369-446.

217. Перевощиков 77. Н. Краткий очерк грамматики удмуртского языка// Русско-удмутскишсловарь:: 0коло>40 000?слов;/ Удм. НИИ ист., языка и лит. -М:: ГИИНС, 1956. С. 1271-1360: л , .

218. Перевощиков 77. Н: Притяжательные! формьъ связи* имен» в; определительных словосочетаниях удмуртского языка // Записки/Удм. НИИ экош, лит.: и языка при^

219. Поздеева А. А. Удмурт кыл грамматика. Нырысетй люкетэз: Фонетика но морфология / 2-этйез изд. — Ижевск: Удмуртгосиздат, 1939. — 120 б:

220. Поздеева Ai А. Удмурт кыл грамматика. Фонетика; и морфология. Ижевск, 1982. — 156 б.

221. Сергеев OI А. Истоки; марийской5 письменности: Историко-лин-гвистический анализа рукописных памятников; марийского языка XVIII-XIX веков. Йошкар-Ола: Мар. кн. изд-во, 2002. - 192 с.

222. Серебренников Б. А. Из истории падежной системы пермских языков // Вопросы финно-угорского языкознания / АН СССР. Ин-т язы-козн. -М.; Л., 1962. С. 9-32.

223. Серебренников Б. At Историческая морфология пермских языков / АНСССР. Ин-т языкозн. М:: Изд-во АН СССР, 1963. - 392 с.

224. Серебренниковг Б. А. Основные линии развития* падежной? и1глагольной систем в уральских языках. М:: Наука, 1964. — 184 с.

225. Серебренников Б. А. Еще раз-о происхождении некоторых'грамматических форм коми-зырянского языка // СФУ. 1968. - №4 (IV): -С. 257-261.

226. Серебренников. Б. А. О некоторых проблемах истории, финно-угорских-языков // СФУ. 1982. - № 2 (XVIII). - С. 81-83.

227. Сковородников А. П. О критерии эллиптичности1 в русском синтаксисе (По материалам современной советской* лингвистической литературы) // ВЯ. 1973. - № 3. - С. 114-123.

228. СКЯ — Современный коми язык: Учебник для высших учебных заведений: Фонетика, лексика, морфология / Под ред. В. И. Лыткина. -Сыктывкар, 1955. -312 с.

229. СМЯ Современный марийский язык: Морфология. - Йошкар-Ола: Map. кн. изд-во, 1961. - 324 с.

230. СРЯ Современный русский язык: Учебник: Фонетика: Лексикология; Словообразование. Морфология. Синтаксис / Л. А; Новикова,5 Л. Г. Зубкова, В. В: Иванов и др; - С.-Пб.: Изд-во «Лань», 2003. - 864 с.

231. Тараканов И. В. О первой научной грамматике удмуртского языка // Записки / Удм. НИИ ист., экон., лит. и языка при Сов. Мин. Удм. АССР. Ижевск, 1959. - Вып. 19. - С. 149-166.

232. Тараканов И. В. Некоторые явления ассимиляции, элизии и вставки звуков вудмуртском* языке (на материале бавлинского диалекта) // Труды / Ин-т язьжа и- лит. АН ЭССР. Таллин: Эст. гос. изд-во, I960: -С. 117-153.

233. Тараканов И. В. Первой грамматике удмуртского языка 190 лет // СФУ. 1965. - № 3 (I). - С. 229-230.

234. Тараканов,И. В. К вопросу об употреблении суффиксов -la, -lan, -las,в удмуртском языке // СФУ. 1975. - № 3 (XI). - С. 173-178.

235. Тараканов И. В. К вопросу о несоответствии отдельных грамматических форм и терминов в школьной и научной литературе // Тараканов И. В. Исследования и размышления об удмуртском языке: Сб. статей: -Ижевск: Удмуртия, 19986. С. 221-228.

236. Тараканов И. В: Прилагательные, обозначающие степени качества в1 пермских языках // Тараканов1 И. В: Исследования и размышления^об' удмуртском языке: Сб. статей. Ижевск: Удмуртия, 1998в. — С. 216-220.

237. Тараканов И. В. Удмуртский язык: становление и развитие: Сб. статей. Ижевск: Удмуртия, 2007. — 288 с.

238. ТГ Татарская грамматика: Морфология / АН Татарстана ИЯЛИ им. Г. Ибрагимова. - Казань, 1993. - Т. 2.-397 с.

239. Тепшшина Т. И. О суффиксах сравнительной степени в северозападных удмуртских диалектах // Вопросы финно-угорского языкознания. Грамматика и лексикология. -M.-JI.: Наука, 1964. С. 136-145.

240. Тепляшина Т. И. Язык бесермян / АН СССР. Ин-т языкозн. М.: Наука, 1970.-288 с.

241. Тепляшина Т. И. Нижнечепецкие говоры« северно-удмуртского наречия // Записки / Удм. НИИ ист., экон., лит. и языка при Сов. Мин. Удм. АССР. Ижевск, 1970а. - Вып. 21. Филология. - С. 156-198.

242. Тепляшина Т. И. О'новых удмуртских падежах // Congressus Quintas Internationalis Fenno-Ugristarum. Turku 20.-27. VIII. 1980. Pars VI: Disser-tationes sectionum: Pñonologica et morfológica; syntactica et semantica. -Turku, 1981'. C. 285-292'.

243. Терещенко Н. М. Выражение субъектно-объектных отношений в структуре предложения (на материале самодийских языков) // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Л., 1967. — С. 289-297.

244. Терещенко H. M. Синтаксис самодийских языков: Простое предложение. Л.: Наука, 1973. - 323 с.

245. Терещенко H. М. Выражение совместности в самодийских языках // SUST. 1973а (150). - С. 404-412.

246. Тимерханова H. Н. Удмурт кыл: Нырысь кутскисьёслы дышет-скон книга / Кылосбур факультетын дышетскисьёслы. Ижкар-Пилиш-чаба, 2006. -201 с.

247. Тирасполъский Г. И. Греко-латинская модель коми грамматик;и ее языковая основа'// Коми-зырянская-культура- XX века и финно-угорский мир: Сб. статей. Сыктывкар: Изд-во Сыктывкар, ун-та, 2002. - С. 94-99.

248. Трубецкой Н. С. Основы фонологии / Пер. с нем. А. А. Холо-довича; Под ред. С. Д. Кацнельсона. М*.: Аспект Пресс, 2000: - 352 с. (Серия «Классический учебник»).

249. Тужаров Г. М. К вопросу о существовании немаркированных падежей в марийском языке // СФУ. 1987 а - № 1 (XXIII). - С. 19-27.

250. Тужаров Г. М. Правомерно ли признание статуса абсолютной формы имени в марийском языке // СФУ. 19876 - № 2 (XXIII). - С. 171-178.

251. Тужаров Г. М. Грамматические категории имени существительного в марийском языке. Йошкар-Ола: Map. кн. изд-во, 1987в. - 144 с.

252. Тужаров Г. М. Немаркированны косвенные падежи в марийском языке // Лексика и грамматика финно-угорских языков: Межвуз. сб. науч. трудов. Саранск: Изд-во Морд, ун-та, 1996. - С. 54-57.

253. Тужаров Г. М. Статус номинатива в марийском* языке // Материалы X Международного конгресса финно-угроведов: Лингвистика: V часть / Мар: гос. ун-т. Йошкар-Ола; 2008. - С. 317-322.

254. Тулуз Е. Николай Иванович Ильминский и финно-угорские • народы // Congressus nonus internationalis fenno-ugristarum. 7.-13.8.2000 Tartu. Pars VI. Dissertationes sectionum: Lingüistica III. Tartu, 2001. C. 309-314.

255. Typaeea 3: Я., Биреибаум Я. Г. Некоторые особенности категории количества (На материале английского языка) // В Я. 1985. — № 4. -С. 122-130.

256. Туркин А. О времени исчезновения звука л: в диалектах коми языка (на топонимическом материале)»// Festschrift für Károly Rédei zum 60: Geburtstag. Emlékkonyv Rédei Károly 60. születésnapjára. — Wien—Budapest, 1992.-C. 421-426.

257. ТФГ Теория функциональной, грамматики: Качественность, количественность / Под ред. А. В. Бондарко. - С-Пб.: Наука, 1996. - 264 с.

258. Убушаев Н. Н. Диалектная» система калмыцкого языка / Калмыцкий ин-т гуманит. исследований РАН. Элиста: АОр 111111 «Джангар», 2006. - 256 с.

259. Ушаков Г. А. Сопоставительная грамматика русского и удмуртского языков. — Ижевск: Удмуртия, 1982. 144 с.

260. Ушаков Г. А. Грамматические категории имени существительного и имени прилагательного // Вопросы грамматики удмуртского языка: Сб. статей. / Удм. НИИ при Сов. Мин. Удм. АССР. Ижевск, 1984. -С. 5-17.

261. ЪШ^ХднтиШ, 'НаЬеге' «по-уральски»;// ЕШ. 2008: - №6?(ХЕШ): -С. 161-177.

262. Хямяляйнен. М. М. О развитии: внутренне-местных падежей; в северо-восточной группе,прибалтийско-финских языков,// Труды Карельского филиала Академии Наук СССР. Сер. Прибалтийско-финское языкознание. М:-Л.,1960. - Вып. XXIII. - С. 84-109.

263. Цинциус, В: И., Летягина II. И. К истории форм множественности; в алтайских: языках // Очерки сравнительной; морфологии алтайских яыков. Л.: Наука, 1978. - С. 197-231.

264. Цыганкин Д. В. Мордовские языки глазами ученого-лингвиста. — Саранск: Красный Октябрь, 2000. 316 с.309.' Цыпанов Е. А. «Степени^действия» глагола в коми языке // Ы1. -1996.-№2 (XXXII).-С. 105-115.

265. Цыпанов Е. А. Грамматические*категории»глагола в коми языке / Коми Научный Центр УрО РАН: Сыктывкар, 2005. - 284 с:

266. Чейф У. Л. Значение и структура языка / Пер. Г. С. Щура. М1.: Прогресс; 1975. - 432 с.

267. Черелшсина М И. Принципы составления^ научной грамматики^ бурятского, языка // Теоретические' проблемы синтаксиса и' лексикологии языков разных систем. Новосибирск: Наука, 2004. - С. 681-695.

268. Черемисина МИ, Содовар В. Н. Залоговость, переходность, прямой, объект в яыках разных систем, // Языки народов Сибириг Грамматические исследования: Сб. научных трудов. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1991'. - С. 66-83. '

269. Чешко Е. В. История болгарского склонения / АН- СССР. Ин-т славяноведения и балканистики. -М.: Наука, 1970. 320 с.

270. Чинчлей К Г. Поле посессивности и посессивные ситуации // Теория функциональной грамматики: Локативность. Бытийность. Посес-сивность. Обусловленность. С.-Пб: Наука, 1996. - С. 100-117.

271. Шутов А. Ф. Субстантивные словосочетания с зависимыми именами существительными в удмуртском языке // Вопросы грамматики и контактирования языков: Сб. статей. / АН СССР. Удм. ин-т ИЯЛ. — Ижевск, 1990. С. 28-31.

272. Шутов А. Ф. Первым удмуртским книгам 150' лет // LU. — 1997. 7 (XXXIII). - С. 215-217.

273. Шутов А: Ф. Гипотаксис в удмуртском языке: Пособие для студентов по ситаксису / У дм. гос. ун-т. Каф. совр. удм. языка: — Ижевск: Изд:. дом «Удм:.ун-т»; 1999;-101: с.

274. Эдельман Д. И. Поле количественное™ и категория единичного/общего // Теория функциональной грамматики: Качественность. Количественно сть. С.-Пб.: Наука, 1996. - С. 170-180.

275. Эршлер Д. А. К типологии непациентивных значений аккузатива // ВЯ. 2009. - № 3. - С. 32-49. ;

276. ЭСЛТП 2008 Энциклопедический словарь-справочник лингвистических терминов и понятий: Русский язык: в 2 т. / Под общ. ред. А. II. Тихонова, Р. И; Хашимова.- М!: Флинта : Наука, 2008. - Т. 1. - 840 с.

277. ЭСЛТП 2008 а — Энциклопедический словарь-справочник лингвистических терминов и, понятий:; Русский, язык: в; 2 т. / Под общ. ред. А. Н. Тихонова, Р^И: Хашимова; —М;: Флинта : Наука; 2008.- Т. 2. 814 с.

278. Юдакин А. П. Сравнительно-историческая грамматика финно-угорских языков (Становление системы падежей). М.: «Г ЛАС», 1997.31с. . Vr.V .; . • : ■ У.-;': ' ; ■'.

279. Юдакин > А. П: Сравнительно-историческая грамматика финно-угорских языков: Внешние связи финио-угорских языков / РАН. Ин-т языкозн. М., 2008. - 243 с.

280. Якобсон Р. Избранные работы / Пер. с англ., нем., франц. языков / Под ред. В. А. Звегинцева. М.: «Прогресс», 1985. - 456 с.

281. Яковлев И. В. Основные правила вотского правописания: Справочник для вотских редакторов, литературных работников, корреспондентов, народных учителей и прочих лиц, имеющих дело с вотским письмом. -Казань: Удкнига, 1924. 16 с. '

282. Яковлев И. В. Удмурт кылрадъян: Элементарная грамматика вотского языка. — Ижевск; Удкнига, 1927. 87 б.

283. ЗЗ'-l'.- -Zur;-Kasuskennzeichnung: des. Objekte^ imtMordwim-!--''schen // Suomen kielitieteellisen yhdistyksen vuosikirja (SKY). Helsinki, 1991. -S. 12-30. 'V;''

284. Alhoniemi A. Grammatik des Tscheremissischen (Mund Glossar. Aus dem Finnischen übersetzt von Has-Hermann Bartens. — Hamburg: Helmut Buske Verlag, 1993. 256 s.

285. Alvre P. Zur Frage nach der Entwicklung */<я; jä> i in den uralischen Sprachen // СФУ. 1965. - № 1 (1). - С. 11-20. . " ; :

286. Alvre P. Zu den finnisch-ugrischen /-Kasus // СФУ. 1986. - № 2 (XXII).-С. 81-87.

287. Aminoff Т. G. Votjakin äänne- ja muoto-opin luonnos // JSFOu. -1896.-2. (XIV).-S. 1-48.

288. Anderson J: The Grammar of Case. Towards a localistic Theory / Cambrige University. Cambridge, 1971. - 244 p.

289. Ankeria J. Über metodische Fragen der Uralischen Sprachforschung // Uppsala universitets ärsskrift 1957: 12. Spräkvetenskapliga sällskaptes i Uppsala förhandlingar. Uppsala -Wiesbaden, 1957. - S. 3-7.

290. Baker R. The Development of the Komi Case System. A Dialectological Investigation. Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1985. -266 p. (MSFOu 148).

291. Baker R. The Rolle of Animacy in Komi Direct Object Marker Selection // UAJb. 1986 (6). - P. 47-60:

292. Bartens R. Mordvan, tseremissin ja votjakin konjugation infiniittisten muotojen syntaksi. Helsinki: Suomalais-ugrilainen Seura; 1979. - 251 s. (= MSFOu 170>

293. Bartens R. Permiläiset /- ja s- koaffiksit // Sananjalka. 1993'(35). -S. 23-41'.

294. Bartens R. Permiläisten kielten rakenne ja kehitys. Helsinki: Suomalais-ugrilainen Seura; 2000; - 376,s.

295. Bärczi G. Zum Sprachgeschehen der ungarischen Zeit // CIFU. Budapestini habitus 20-24. IX. 1960. Budapest: Akademiai Kiadö, 1963. - S. 27-47.344: Beke Ö. A magyar tagado kepzö // NyK. 1909-10 (39). - 418431 old.

296. Beke Ö. A votjäk es zürjen prolativusrol // NyK. 191 l-1912a (41). -241-274 old.

297. Beke Ö. A votjäk locativusi ragröl V/ Keletii Szeml'e. 1911—1912b (XII). -154-158 old:

298. Beronka J. Lappische Kasusstudien. Zur Geschichte des Komitativ-Instruktivs und des Genitivs im Lappischen.' Oslo: A. W. Br0ggers Boktrykkeri A/S, 1937.-226 S.

299. Budenz J. Ugrische Sprachstudien. Pest: Ludwig Aigner, 1870. -Heft 2.-72 S.

300. Budenz J. Zürjen nyelvmutatvänyok: I. Popov Andräs: «Keresztyen jämborsäg peldäi.» II1. Szawajitov Pal zürjen nyelvtanäbol // NyK. 1879 (15). -407-461 old.

301. Budenz J. Az ugor nyelvek összehasonlitö alaktana. Budapest: Kiadja a Magyar Tudomänyos Akademia. - 1884-1894. - 39Told.

302. Castren M. A. Elementa grammatices Syrjanae. Conscripsit M. A. Castren. Helsingforsiae, 1844. - 168 p.

303. Collinder B. Comparative Grammar of the Uralic Languages. -Stockholm: Alqvist&Wiksell, 1960.-426,p.

304. Collinder B. Ant Introduction to the Uralic Languages. — BerkeleyLos Angeles: University of CalifomiaPress, 1965: 167 p.

305. Cook W A. Case Grammar Theory. — Washington, D. C.: Georgetown University Press, 1989. 224 p.

306. Csucs S. Chrestomathia Votiacica. Budapest: Tankönyvkiado, 1990. - 224 1.

307. Csucs S. Die Rekonstruktion der permischen Grundsprache. — Budapest: Akademiai Kiado, 2005. 410 ol.

308. Decsy G. Einfuhrung in finnisch-ugrische Sprachwissenschaft. -Wiesbaden, 1965.-251 S.

309. Donner O. Die gegenseitige Verwandtschaft der finnisch-ugrischen Sprachen. Helsingfors: Druckerei der Finnischen Litteratur-Ges'ellschaft, 1879. -159 S.

310. Farkas J. Der Genetiv und der Akkusativ in der uralischen Grungsprache // UAJb. 1956 (XXVIII). - S. 5-17.

311. Fillmore С. "The Case for Case" // E. Bach, R. Harms (ed.). Universals in Linguistic Theory. New York: Holt, Rinehart and Winston, 1968.-P. 1-88.

312. Finke Р. Theoretische Probleme der Kasusgrammatik (Skripten Linguistik und Kommunikationswissenschaft 9). GmbH: Scriptor Verlag GmbH & Kronberg Ts., 1974. - 164 S.

313. Fokos D. A lokativusz-féle határozók a votjákban // NyK. 1906 (36). - 207-250; 399-447 oíd.

314. Fokos D. Рецензия. // NyK. 1963 (65): - №1. - 215-218 old. Рец. на: Грамматика современного удмуртского языка: Фонетика и морфология /

315. Удмуртский НИИ ист., экон., языка и лит. Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1962. - 376 с:

316. Fokos-Fuchs D. Die Verbaladverbien der permischen Sprachen // ALH. 1958 (VIII). - S. 273-342:

317. Fuchs D. R. Beiträge zur grammatik der permischen sprachen // SUSA'. 1913-1918 (XXX). - Heft 14. -S. 1-10.

318. Gabelentz H. Zur wotjakische Deklination Zeitschrift für die Wissenschaft der Sprache Berlin, 1846. -В.' I. - S. 112-116.

319. Györke J. Die Wortbildungslehre des Uralischen (Primäre Bildungssuf-fixe) / Instituti Litterarum Hungarici Universitatis Tartuensis. — Tartu, 1934. 96 S.

320. Haidú Р. Lativus és infinitives. kapcsolata a szamojédban¡ // In memoriam Gedeon Mészoly. — Szeged, 1961. 119-131 old. (= Acta Universitatis Szegediensis. Sectio Etnographica et Lingüistica).

321. Haidú Р. Lativ und Infinitivi im Samojedischen // CIFU. Budapestini habitus 20-24. IX. 1960. Budapest: Akadémiai Kiadó, 1963. -S. 269-271.

322. Haidú Р. A magyar nyelv finnugor alapjai. Budapest: Tankönyv-kiadó, 1965.-2101.

323. Haidú Р. Das sölkupische Translativsuffix -wlä II FUF. 1973 (XL). -Heft 1-2. - S. 20-28.

324. Hajdú Р., Domokos Р., Kesztyüs Т. Geschichte der Uralistischen Forschung II Sibirien Finnland Ungarn. Finnisch-ugrische Sprachen und Völker inder Tradition eines Göttinger Sondersammelgebietes. — Göttingen, 1998. — S. 9-24.

325. Hakulinen L. Suomen kielen rakenne ja kehitys / Heisingin yliopiston suomen kielen laitos. Vantaa, 2000. - 634 s.

326. Hakulinen A., Ojanen J. Kielitieteen ja fonetiikan termistöä. — Helsinki: Suomalaisen Kirjallisuuden Seura, 1976. 170 s.

327. Havas F. Unmarked Objeck in the Uralic Languages. A Diachronic Typological Approach //LU.-2008.-№ 1 (XLIV).-P. 1-33.

328. Heine B. Posession. Cognitive sources, forces, and grammati-calisation. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. - 274 p.

329. Honti L. Az U/FU alapnyelv paradigmasorainak rekonstruäläsäröl // Ünnepi könyv Mikola Tibor tiszteletere. Szeged, 1996. - 133-137 old.

330. Honti L. Numerusprobleme (Ein Erkundugszug durch den Dschungel der uralischen Numeri) // FUF. 1997 (54). - Heft 1-2. - S. 1-126.

331. Hovdhaugen 2000 — Hovdhaugen E., Karlsson F., Henriksen C., Sigurd B. The History of Linguistics in the Nordic Countries. — Jyväskylä: Societas Scientiarum Fennica, 2000. 672 p.

332. Häkkinen K. Suomen kielen vanhimasta sanastosta ja sen tutki-misesta. Suomalais-ugrilaisten kielten etymologisen tutkimuksen perusteita ja metodiikkaa / Turun yliopiston suomalaisen ja yleisen kielitieteen laitos. -Turku, 1983.-435 s.

333. Häkkinen K. Suomen kielen äänne- ja muotorakenteen historiallista taustaa. Turku, 1985. - 132 s.

334. Häkkinen K. Suomen kielen historia 1: Suomen kielen äänne- ja muotorakenteen historiallista taustaa. Turku, 2002. - 126 s. (= Turun yliopiston ja yleisen kielitieteen laitoksen julkaisuja 69).

335. Häkkinen K. Suomen kielen historia 2. Suomen kielen tutkimuksen historia / Turun yliopiston suomalaisen ja yleisen kielitieteen laitoksen julkaisuja. Turku, 2008. - 246 s.

336. Jackendoff R: Foundations of Language: Brain, Meaning, Grammar, Evolution. Oxford: University Press. 2002. - 477 p.

337. Janhunen J\ On the Structure of Proto-Uralic. // FUF 1982 (44). -P. 23-42.392: Kangasmaa-MinnE. Suomalais-ugrilaiset omistussuhteet // Systeemi ja. poikkeama. Juhlakirja Alho Alhoniemen 60-vuotispäiväksi: 14.5.1993. -Turku, 1993.-S: 46-54.

338. KarlssomF. Yleinen kielitiede Suomessa kautta aikojen. Helsinki, 1997. - 134 s. (= Heisingin yliopiston julkaisuja №-28).

339. Kel'makov V., Hännikäinen S. Udmurtin kielioppia ja harjoituksia/ — Helsinki, 1999. 319 s: (= Apuneuvoja suomalais-ugrilaisten kielten opintoja varten XIV).

340. Kel'makov V., Saarinen S. Udmurtin murteet. Turku; Izevsk, 1994. - 368 s. (Turun yliopiston suoma-laisen ja yleisen kielitieteen laitoksen jul-kaisuja 47).

341. Korhonen M. Entwicklungstendenzen des finnisch-ugrischen Kasussystems // FUF. 1979. - S. 1-21.

342. Korhonen M. Johdatus lapin kielen historiaan. — Helsinki: SKS, 1981.-378 s.

343. Kozmäcs I. Udmurt nyelvkönyv = Удмурт кыл: Дышетскон книга. Szeged; Kecskemet, 1998. - 103 1.

344. Kövesi M. A komi -/ kepzö // NyK. 1954 (55). - 98-137 old:

345. Kövesi M. A permi nyelvek ösi kepzöi. Budapest: Akademiai Kiadö, 1965.-4321.

346. Kövesi M. Az uräli alapnyelv. többesjeleiröl // NyK. 1970 (72). -31-44 old.

347. Kiinnap A. System und Ursprung der kamassischen Flexionssuffixe. Numeruszeichen und Nominalflexion//MSFOu. 1971 (141). - S. 1-203.

348. Künnap A. Breakthrough in Present-Day Uralistics / University of Tartu. Tartu, 1998.-122 p.

349. Kiinnap A. The Uralic accusatival and genitiv direct object // Valencia Uralica: Materialen der Konferenz Valencia Uralica (Szombathely, 18—19. April 2002). Szombathely, 2003. - P. 58-65. (= Specimina Sibirica XXI).

350. Künnap A: On the Uralic (*-)m-Akkusative // LU. 2006a. - № 3 (XLII).-P. 161-166.

351. Künnap A. Historically Problematic Morphosyntactic Features in Uralic Languages-GmbH: LINCOM EUROPA, 2006b. 92 p. (= LINCOM Studies in Uralic Linguistics 01).

352. Laanest A. Einführung in die ostseefinnischen Sprachen / Autoris. Übertr. aus d. Estn. von H.-H. Bartens. Hamburg: Buske, 1982. - 352 S.

353. Lako Gy. A permi prosecutivusrag es transitivusrag rokonnyelvi megfelelöi // NyK. 1939 (51). - 14-23 ol.

354. Lakö Gy. Zur Frage des permischen Prosekutivs und Transitivs // MSFOu. 1950 (XCVIII). - S. 219-243.

355. Lakö Gy. Emploi du prosekutif et du transitif dans les langues permiennes, l'origine de leurs desinences casuelles // ALH. — 1951 (1). 347-371p.

356. Lavotha Ö. A tärgy jelölese a manysiban // NyK. 1952 (54): -200-218 old.

357. Lehtisalo T. Über die primären ururalischen Ableitungssuffixe. -Helsinki: Suomalais-Ugrilainen.Seura, 1936.-400 S (= SUST LXXII)

358. Lieber R. Introducing Morphology. — Cambridge: University Press, 2010.-215 S.

359. Luutonen J. The Variation of Morpheme Order in Mari Declension. — Helsinki, 1997. 201 p. (= SUST 226).

360. Luutonen J. The history of Permic, Mari and Chuvash plural suffixes in the light of Indo-Aryan parallels // SUSA. 1999 (88). - P. 73-101.

361. Luutonen J. Tsuvassin suffiksit -i, -/z (*-ki) ja -sker ural-altaisessa ja ariaalisessa kontekstissaan: Altaistiikan pro gradu-tutkielma. Turku, 2010. — 127 s.

362. Lyktin V. A többesszäm -jas (-jos) es -jan kepzöi a permi nyelvekben // Magyar Nyelvör. 1930(LIX). - III-IV fuz. - 76-77 old.

363. Marcantonio A. The Uralic Language Family. Facts, Myths and Statistics. Publications of the Philological Society, 35. Oxford UK & Boston USA, 2002.-335 p.

364. Meszöly G. Az ikes ragozäs -ik ragjänak eredete // NyK. 1941 (51). - 1-13 old.

365. N.-Sebestyen I. Zur juraksamojedischen Konjugation // FUF. 1970 (XXXVIII). - S. 137-225.

366. Pajusalu E. Soome-ugri /-käänetest // Emakeele seltsi aastaraamat. -1957 (III).-S. 159-172.

367. Rannut L. Seesütlev ja alaütlev ajamääruse käänetena // Emakeele seltsi aastaraamat. 1959 (V). — S. 55-77.

368. Ravila P. Die Stellung der lappischen' innerhalb* der finnisch-ugrischen sprachfamilie // FUF.- 1935 (XXIII). Heft 1-3. - S. 20-65.,

369. Ravila' Pi Über die Verwendung der Numeruszeichen in den uralischen Sprachen//FUF. 1941 (XXVII). - S. 1-1361

370. Ravila P. Nomen verbale suomalais-ugrilaisissa kielissä II Virittäjä. — 1945.-S. 148-158.

371. Ravila P. Die-Ursprache als Grundbegriff der Sprachgeschichte // SUSA. 1958 (LX). - Heft 6. - S. 1-15.

372. Redei K. A züren -jas stb. es a votjak -jos többesjel eredetehez // NyK. 1963 (65). - 374-375 old.

373. Redei K. Adalekok a permi» nyelvek törteneti alaktanähoz II MTA NylOK. 1966 (23): - 249-252 old.

374. Redei K. Beiträge zur historischen« Formenlehre der permischen Sprachen! II Congressus Secundus Internationalis Fenno-Ugristarum (Helsinki 23.-28: VIII. 1965). Pars I: Acta linguistica. - Helsinki, 1968. - S. 431-435.

375. Redei K. Szeljegyzetek Väszolyi' Erik „Prolativusz, tranzitivusz, lokativusz a zürjenben, a votjäkban es a finnugor alapnyelvben" c. cikkehez // NyK. 1968a (70). - 171-173»old.

376. Redei K. Monikon tunnukset uralilaisessa ja suomalais-ugrilaisessa kantakielessä // Congressus. Quintus Internationalis Fenno-Ugristarum (Turku 20.-27. VIII. 1980). Pars VI. Turku, 1981a: - S. 210-217.

377. Redei K. TÖbbesjelek a PU-PFU alapnyelvben // NyK. 1981b (84). -221-228 old:

378. Redei K. Üder die Herkunft des permischen Elativsuffixes // COY. -1981c. No 4 (XVII). - S. 279-284.

379. Redei K. Geschichte der permischen Sprachen // The Uralic Languages. Description, history and foreign» influences / Denis Sinor, (ed.). -Leiden-New York-K0benhavn-Köln, 1988. S. 351-394.

380. Rieux J.; Rollin E. B. Janua Linguarun. Studia memoriae. Series Minor, 208. Ghent: NICI, 1975. - 200 p.

381. Saarinen S. F. J'. Wiedemann volgalaisten ja permiläisten kielten» tutkijana Ferdinand Johann Wiedemannin muisto: Suomalais-virolainen Wiedemann-seminaari Helsingissä 5.-6.10.1987. Castrenianumin toimitteita 31. -Helsinki, 1989.-S. 31-38.

382. Saarinen'S. Uralisten kielten tutkimushistoria Suomessa // Uralilaiset kielet tänään. Toim. T. Salminen. Kuopio: Snellman instituutti. 1993a. — S. 15-23.

383. Salminen Е-J. Üdmurtim kielen EZfpäätteinen; jät päätteetöm suora objekti::Proigradü-tutkielma:,- Turku:iTurun,liopisto; 2006: 1542 s. • ',

384. Sälminen ill Aatteen: tiede:::Suomaais-Ugriliaihen Seura% 1883-20081-H€lisinki::Suomalaisen;KirjallisuudemSeura; 2008i-282!s.448; Seidel

385. Termihus>(amiBeispielides/Russisclien): Tübihgen:.Narr; 1988L- 167 S:.449: Serebrennikov Bl Ai Fomigeschichtliche; Untersuchungenill. ALHL-1963 (XIII).-S. 257-274. • :

386. Szinnyei J. Finnisch-ugrische Sprachwissenschaft. — Berlin-Leipzig, 1922.-133 S.

387. Szinnyei J. Egy fmnugor deverb. névszôképzo // NyK. 1923-27 (46).-161-167 old.

388. Tauli V. The Origin of ; Affixes // FUF. 1956 (XXXII). -S. 170-225. , , ,: ' \ ; ■

389. Tauli W. Bemerkungen ziim Ursprung der uralischen, Kasussysteme // UAJb^- 1952: Heft 3—4; Sï 27-41ч

390. Toivonen Y. //. Zur geschichtederfimiisch-ugrischen inlautenden! affrikaten // FUF. 1928; (XIX): - Hèft. 1—3. — S. 1—270.1 . •

391. Toivonen Y. H: Zur Vorgeschichte des ungarischen bativs //FUF. — 1944 (XXVIII).-'S. 9-19. v

392. UEW RédeiK Uralisches Etymologisches Wörterbuch. В. I-IH. -Budapest: Akadémiai Kiadô, 1988-1991. ;

393. Uotila T. E. Zur Geschichte dès Konsonantismus in den permischen Sprachen: Helsinki: SiiomalaisrUgrilairieni Sëura, 1933.- 446 S (= MSFOu

394. V) ; ■'.'• 7 ' : . . ' '■■'■"•.■■■.

395. Uotila T. E. Sijapäätteiden syntyhistoriaa // Virittäjä. 1945: S. 327-336. ; ;463: Yli-Vakkuri V. Suomen kieliopillisten muotojen toissijainen käyttö. -Turku, 1986. 327 s. (= Turun yliopiston ja yleisen kieiitieteen- laitoksen jul-kaisuja 28).

396. Vâszolyi E. Prolativusz, tranzitivusz, lokativusz a, zürjenben, a votjakban és a finnugor alapnyelvben //NyK. 1968a (70). - № 1. - 47-85 old.

397. Vâszolyi E. Az urali -n lativuszrag nyomai a ziirjén. és a votjâk nyelvben//NyK (70). 19686. - № 2. -373-382 old>

398. Veenker W. Relationierende Bemerkungen zu den Kasus im1. V/ . .

399. Finnischen, Ceremissichen und; Syrjänischen // Festschrift für Kâroly Rédèi zum 60. Geburtstag., Emlékkônyv Rédei Kâroly 60. szûletésnapjâra. WienBudapest, 1992. - S. 427-434.

400. Vértes E. A birtoklâs fogalmânak kifejezései a fînnugor nyelvekben //NyK. 1957. - 102-119 old. /7