автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Сопоставительный анализ актуализированных лексиконов поэтов Серебряного века

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Климас, Роман Игоревич

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. СВОЕОБРАЗИЕ ЯДРА ЛЕКСИКОНОВ ПОЭТОВ

СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА

§1. Методика доминантного анализа в применении к словарю

§2. Мастеренное соотношение самых употребительных слов

§3. Доминанты предметного мира в поэтических словарях

3.1. Класс «Человек»

3.2. Класс «Живой мир»

3.3. Класс «Неживой мир»

§4. Доминанты признакового мира в актуализированных лесиконах

4.1. Прилагательные, обозначающие качественный признак

4.2. Прилагательные со значением относительного признака

§5. Доминанты процессуального мира в индивидуальных конкордансах

5.1. Класс «Действие и деятельность»

5.2. Класс «Бытие, состояние, качество»

5.3. Класс «Отношение»

§6. Доминантные лексемы наречные модификаторы

§7. Доминанты количественного мира

§8. Общие тенденции в формировании ядра поэтических лексиконов поэтов Серебряного века

§9. Индивидуально частотные слова

ГЛАВА II. РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ФРАГМЕНТА ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА В ПОЭТИЧЕСКИХ ИДИОЛЕКТАХ

Кластерный анализ как путь к пониманию художественного мировидения

§2. Состав кластера «Небо» в поэзии

Серебряного века

§3. Функционально-семантическая характеристика субкластеров

3.1. «Небо, небеса»„

3.2. «Солнце»

3.3. «Заря»

3.4. «Звезда»

3.5. «Луна и месяц»

3.6. «Облако и туча»

3.7. «Закат и восход»

ГЛАВА III. КОНЦЕПТ «ДУША» КАК ОТРАЖЕНИЕ

СПЕЦИФИКИ ПОЭТИЧЕСКОГО МИРОВИДЕНИЯ

§1. Роль концепта «душа» в русской языковой картине мира и его изучение

§2. Создание лексикографического «портрета» слова.

Методика аппликации словарных статей

§3. Сопоставление системных связей и отношений лексемы-репрезентанта

3.1. Атрибутивные характеристики„

3.2. Субстантивные связи

3.3. Связи с числительными

3.4. Сочетаемость с глаголами а) субъектные глаголы б) объектные глаголы

3.5. Общеязыковые фразеологизмы со словом «душа». Авторское преобразование фразеологизмов

3.6. Ассоциативные связи лексемы «душа». Однофункциональные слова

3.7. Анализ поэтических функций

Введение диссертации2002 год, автореферат по филологии, Климас, Роман Игоревич

Проблема актуализированных лексиконов связана с возникшим в 60-е годы 20 века под влиянием идей математической логики математическим течением конструктивизма. Его основной принцип - требование конструктивности: « объект может быть принят как объект теории только в том случае, если ученый может его построить или смоделировать» [РЯЭ 1998: 675]. В русле течения конструктивизма разрабатывалась теория порождающих, или генеративных грамматик, основанная на понятии алгоритма (Н. Хомский и его последователи в США, С.К. Шаумян в России). Формальный анализ языка используется в трудах И.А. Мельчука, Ю.Д. Апресяна.

Благодаря применению методов машинной обработки языка к 90-м годам в России под руководством Ю.Н, Караулова оформилось новое направление конструктивизма. «Компьютерная революция реформировала методику лингвистических исследований, стало возможным составление глобальных словарей-тезаурусов. и быстрое решение лингвистических задач на этой базе данных» [Пиотровский 1998: 27]. Центральным понятием нового направления является понятие языковой личности. Под языковой личностью понимается любой носитель языка, а способ представления (изучения и описания) языковой личности предполагает воссоздание ее структуры на основе производимых и воспринимаемых ею текстов [Караулов 1998: 671]. Ю.Н. Караулов так формулирует основную заповедь современной лингвистической парадигмы: «За каждым текстом стоит система языка», а также «стоит языковая личность, владеющая системой языка» [Караулов 1987: 27].

Идея рассматривать существование и функционирование языка в связи с его носителем-человеком далеко не нова, хотя приоритет в разработке и использовании термина языковая личность принадлежит современным российским лингвистам. Основоположником теории языка как «органа внутреннего бытия человека» следует считать В. фон Гумбольдта, который еще в 19 веке трактовал язык как выразитель духа и характера народа, нации [Гумбольдт 1985: 373]. А.А.Шахматов в начале 20 века писал: «.Реальное бытие имеет язык каждого индивидуума; язык села, города, области, народа оказывается известною научною фикцией» [Шахматов 1941: 215]. Сам термин «языковая личность» впервые употребил в 1930 году В.В. Виноградов в своей книге «О языке художественной прозы».

По мнению Ю.Н. Караулова, к языковой личности как задаче исследования, объекту изучения и исследовательскому приему можно прийти тремя путями, следовательно, есть три способа попадания языковой личности в «глотосферу», а значит, в поле зрения лингвиста:

- от психологии языка и речи - путь психологический («Человеческий язык, человеческая речь существуют только в мозгу, только в «душе» человека, а основная жизнь языка заключается в ассоциации представлений в самых различных направлениях» - Бодуэн де Куртенэ);

- от закономерностей научения язьиф - путь лингводидактики, связанный с именем Ф.И. Буслаева;

- от изучения языка художественной литературы - чисто филологический путь (труды В.В. Виноградова).

Для нашей работы несомненный интерес представляет последняя ипостась языковой личности, т.к. на основе анализа языка (текстов) можно получить сведения о «личности» как индивидууме и авторе этих текстов, со своим характером, интересами, социальными и психологическими предпочтениями и установками. Характеристика языковой личности коррелиру-ется с понятием картины мира. «Языковая личность начинается по ту сторону обыденности языка, когда в игру вступают интеллектуальные силы, и первый уровень. ее изучения - выявление, установление иерархии смыслов и ценностей в ее картине мира, в ее тезаурусе» [Караулов 1987: 36]. Употребляемое иногда для обозначения способа упорядочения знаний сочетание «картина мира» при всей своей кажущейся метафоричности очень точно передает сущность .тезаурусного уровня языковой личности: он характеризуется представимостью, перцептуальностью составляющих его единиц, причем средством придания «изобразительности» соответствующему концепту (идее, дескриптору) служат самые разнообразные приемы. Это может быть создание индивидуального образа на базе соответствующего слова-дескриптора или включение его в некоторый постоянный, но индивидуализированный контекст, или обрастание его определенным набором. специфических ассоциаций, или выделение в нем какого-то особого, нестандартного, нетривиального отличительного признака и т.п.» [Караулов 1987: 172].

Структуру языковой личности рассматривают как складывающуюся из 3-х уровней:

1) вербально-семантического {лексикон личности в широком смысле, включающий и фонд грамматических средств);

2) лингво-когнитивного (тезаурус личности, в котором запечатлен «образ мира», или система знаний о мире);

3) мотивационного {прагматикой личности: система ее целей, мотивов, установок и интенциональностей).

Соответственно в терминах объектов, подлежащих расшифровке и пониманию на каждом уровне, говорят о подтексте (3), тексте (2), и о словах (1). Каждый уровень состоит из трех типов терминов: единиц, отношений и стереотипов [Караулов 1987: 51-53].

Методы исследования языковой личности весьма разнообразны: ассоциативные эксперименты, метод семантического дифференциала, статистический анализ и проч. Из традиционно устоявшихся в сфере собственно филологии направлений в изучении текста ближе всего к пониманию языковой личности стоят такие, как «язык писателя» и «речевой портрет» персонажа художественного произведения или реального человека с улицы.

Поскольку «языковая личность» - понятие обобщающее, но очень широкое и многоуровневое, в последнее время употребляются и другие термины для данного объекта научных исследований. Ю.Н. Караулов считает, что синонимами и квазисинонимами по отношению к языковой личности являются: субъект (осмысливающий мир и отразивший его в своей речи); индивид; автор текста; носитель языка; <.>речевой портрет; идиолект; образ автора [Караулов 1998: 672].

Идиолект - совокупность формальных и стилистических особенностей, свойственных речи отдельного носителя данного языка [Виноградов 1990: 171]. Термин идиолект создан по модели термина диалект для обозначения индивидуального варьирования. «Идиолект в узком смысле -только специфические речевые особенности данного носителя языка; в таком аспекте изучения идиолекта актуально прежде всего в поэтике, где основное внимание уделяется соотношению общих и индивидуальных характеристик речи (стиля).» [Там же]. В широком смысле идиолект - вообще реализация данного языка в устах индивида, т.е. совокупность текстов, порождаемых говорящим и исследуемых лингвистом с целью изучения системы языка; идиолект всегда есть «точечный» представитель определенного идиома (литературного языка, территориального или социального диалекта), соединяющий в себе общие и специфические черты его структуры, нормы и узуса.

Идиолект противопоставляют социолекту и в другом смысле, с точки зрения художественно-языковой системы определенной поэтической школы. В лингвистическом плане поэтическая школа, как известно из работ В.В. Виноградова, представляет собой «группировку не самих литературных произведений, а отвлеченных от них однородных форм словесной композиции» [Виноградов 1980: 70], к которым относятся «не только элементы речи, но и композиционные приемы их сочетаний, связанные с особенностями словесного мышления» [Там же: 91] заключенные в ряды «своеобразно слитых или дифференцированных социально-языковых и идеологически групповых контекстов», они образуют «стиль школы, как некий отстой однородных стилистических особенностей, в языковом творчестве группы лиц, объединенных тяготением к одному художественному центру» [Там же: 96]. С этой точки зрения художественно-языковая система поэтической школы может рассматриваться как вариант языка - «тип идиолектов», представляющий собой определенную систему, <.>, а будучи соотнесенной с ближайшим социально-культурным контекстом, и как своего рода «социальный диалект» [Северская 1995: 543].

Применительно к анализу индивидуальной художественной системы популярным стал термин идиостиль. Так, группа ученых РАН работает над серией «Очерки истории языка русской поэзии 20 века». Выпущено уже пять коллективных монографий. Анализ идиостиля понимается как целостное описание поэтической системы автора [Очерки 1995: 2,3].

Автор художественного произведения как творческая языковая личность - это создатель, преобразователь, эстетически трансформирующий и варьирующий средства языка, пользующийся им как тончайшим инструментом в выражении своих взглядов и оценок [Бахтин 1986]. Эстетически ценные элементы, безусловно, и создают идиостиль, причем стиль творческой индивидуальности причисляется к достоянию национальной литературы [Виноградов 1967: 83].

По мнению В.В. Леденевой, идиостиль обнаруживает себя и в предпочтении традиционной или расширяющей валентные связи слов синтагматики, в пристрастии к определенным сцеплениям, в тяготении к отдельным типам сочетаемости, управления формами и под., т.е. в приемах соединения слов. Предпочтительное использование каких-либо приемов создания образа (тропов и фигур) - также несомненный признак идиостиля [Леденева 2001:40].

Идиостиль - это явление не только плана выражения, но и плана содержания. Например, в исследованиях Е.И. Дибровой идиостиль как стиле-во-стилистический параметр относится к способу выражения содержания текста [Диброва 1996: 136].

Кроме того, языковая личность художника не всегда проявляется в тексте в одной ипостаси. Так, сложность понятий лирического, лироэпиче-ского и автобиографического субъектов в творчестве Хлебникова дала основание исследователям ввести термин «образ автора идиостиля» [Григорьев 1998: 152].

Понятия идиостиля и идиолекта либо не разграничивают вообще, либо они разграничены нечетко (см.: [Золян 1986, 1990]). Как отмечают авторы «Экспериментального системного толкового словаря стилистических терминов», по предлагаемым описаниям вырисовывается следующая иерархия: язык автора индивидуальные компоненты (идиолект) конно-тативно значимые компоненты (идиостиль), Например: «Вопрос о системной организованности и иерархической зависимости конституентов идио-лекта/идиостиля сложен. Если считать идиолект фазой формирования идиостиля, то. первый нельзя назвать ни устойчивым, ни стабильным, ни сознательно замкнутым, а системные связи внутри него приходится рассматривать как лишь до известной степени реализованные потенции. Идио-стиль по существу обладает большей системностью, иерархической организованностью, ограниченной упорядоченностью элементов» [Очерки 1990: 57]. Существует, однако, и обратная иерархия [Никитина, Васильева 1996: 78-79]. Соотношение между терминами языковая личность, идиолект и идиостилъ пытается выстроить В.В. Леденева: «.идиостиль - это индивидуально устанавливаемая языковой личностью система отношений к разнообразным способам автопрезентации средствами идиолекта» [Леденева 2001: 40]. В силу неустойчивости терминологии мы склонны употреблять идиолект и идиостиль как равноправные синонимы.

Итак, языковая личность в отношении к индивидуальному художественному творчеству реализуется в идиолекте, идиостиле и проявляется через всю систему изобразительных средств, главным образом - через тезаурус. Своеобразие идиостиля зависит от установок той поэтической школы - социолекта, в рамках которой творит автор.

Применительно к словарю языковой личности также используются разные термины на основании различных классификаций. С.Е. Никитина и Н.В. Васильева считают, что языковая личность может быть представлена ассоциативным и когнитивным тезаурусом [Никитина, Васильева 1996: 158].

Весьма ценным для нашей работы представляется разграничение формального и функционального словарей, составленных М.Л. Гаспаровым для 25 стихотворений М. Кузмина из книги «Сети» [Гаспаров: 1998]. По мнению исследователя, формальный тезаурус - это тезаурус, построенный на сходстве (т.е. чувства группируются к чувствам, оружие к оружию, а потом чувства и ум объединяются в разряде «душевный мир», а оружие и одежда - в разряде «вещи». Фунуциональный тезаурус построен на смежности как в рамках фразы, так и в рамках целого произведения или группы произведений (чувства, напр., храбрость и оружие, напр., копье группируются по текстовым ситуациям, напр., сражение) [Там же: 126]. Таким образом, функциональный тезаурус будет словарем поэтических ассоциаций. Гаспаров считает, что формальный тезаурус незаменим как средство межтекстового анализа, функциональный - внутритекстового [Там же: 133]. Формальный тезаурус позволяет сравнивать тексты по составу лексики внутри семантических гнезд, функциональный - по структуре этих гнезд [Там же: 134]. МЛ, Гаспаров размышляет, является ли рассматриваемая структура элементом идиостшя. Это зависит от того, какое содержание мы вкладываем в понятие «идиостиль». «С одной стороны, нет: если идиостиль - это те явления, которые неминуемо присутствуют в речи автора, о чем бы в этой речи ни говорилось, то наш тезаурус охватывает не столько словесный, сколько образный уровень речи, то есть именно специфику того, «о чем в ней говорится». С другой стороны, да: наш тезаурус - это картина нестандартных семантических связей, присущих не языку вообще, а только данному автору (произведению, группе произведений), и как таковая, по-видимому, имеет право называться «идиостилем» [Там же].

Рассуждения M.JI. Гаспарова подводят к необходимости введения термина актуализированный лексикон. Актуализированный лексикон существует наряду с активным и пассивным словарем личности и «представляет собой вербальную «сеть» индивидуальной картины мира, явленной в художественном произведении, группе произведений и во всем творчестве того или иного автора» [Праведников, Хроленко 2000: 5]. «Своеобразие индивидуальной картины мира и изменения в ней выявляются путем сравнения актуализированных лексиконов» [Там же]. Отмечается, что актуализированный лексикон возможен в двух версиях - словнике лексем и частотном списке этих лексем [Там же].

В настоящее время появилось много исследований тезауруса языковой личности применительно к художественному тексту в разных аспектах.

1. Анализируются поэтические идиостили отдельных авторов. Наиболее значительной работой последних лет является серия коллективных монографий ученых РАН «Очерки истории языка русской поэзии 20 века» (1990, 1993, 1994, 1995). «Очерки.» содержат целостные описания нескольких поэтических систем, представлены разные подходы и методы анализа, разные способы построения языковых портретов. Известны также монографические описания дискурса некоторых поэтов, напр.: Григорьев В.П. Грамматика идиостиля. В. Хлебников [Григорьев: 1983]. Задача таких исследований - «увидеть душу по стилю» (А. Блок).

2, Развивается жанр «сопоставительной идиостилистики» - опыты «двойного описания» «под знаком интертекстуального подхода» [Очерки 1995: 4]. Примером такого сопоставительного исследования может служить анализ идиостилей Хлебникова и Мандельштама [Григорьев 1994; 1995; 1997]. Одна из недавних диссертационных работ посвящена сравнению словоупотребления М. Кузмина и В. Хлебникова [Гик 1998], Однако сравниваться могут не только индивидуальные художественные системы, но и определенные темы, мотивы и их языковое воплощение в творчестве разных авторов. Например, в статье J1.JI. Вельской рассматривается описание августа в поэзии К. Бальмонта, 3. Гиппиус, В, Брюсова, М. Кузмина, И. Анненского, М. Цветаевой, Б. Пастернака и др. [Бельская 1999].

Знание текстологических параметров идиостиля может служить базой для установления авторства. Так, в статье В.А. Черных доказывается, что автором рецензии «О стихах Н. Львовой», несмотря на подпись, является не А. Ахматова, а Н. Гумилев [Черных: 1995].

3. Составляются словари персоналий, произведений, корпусов текстов, поэтических образов и лексических групп.

Идея создания словаря языка отдельного автора не нова. Как первый словарь языка русского писателя известен «Словарь к сочинениям и переводам Д.И. Фонвизина» К.П. Петрова (1904) - алфавитный список слов с немногочисленными примерами из текстов. Наиболее полным и теоретически разработанным является «Словарь языка Пушкина» под ред. В.В. Виноградова, созданный в Институте русского языка АН СССР по проспекту Г.О. Винокура. Словарь включает список всех слов, зафиксированных в полном собрании сочинений А.С. Пушкина, включая и письма (более 21 тысячи лексем в 544777 словоупотреблениях). Словари подобного типа могут быть составлены и не на основе полной выборки из всех известных материалов, но включать слова только из определенных сочинений: Словарь-справочник «Слова о полку Игореве» В.Л .Виноградовой; «Словарь автобиографической трилогии М. Горького», основанный Б.А. Лариным, и т.п.

Тип писательского словаря зависит от целей и задач составителей. Исследователи дают разные классификации словарей языка писателей. Так, О.М. Карпова по форме представления материала выделяет конкордансы (словоуказатели с перечислением всех или выборочных контекстов), индексы (частотные словари, где фиксируется число случаев, в которых встретилось то или иное слово), глоссарии (собрания глосс, т.е. непонятных читателю, с точки зрения составителей, слов и выражений), толковые словари, дающие всестороннюю филологическую характеристику употребления слова в идиостиле писателя [Карпова 1989: 7].

Д.М Поцепня, исходя из соотношения языка писателя и общенародного языка, делит писательские словари на полные и дифференциальные. Это противопоставление охватывает разные аспекты: словник, семантико-стилистическую характеристику лексем, учет словоупотреблений. Отмечается, что на современном этапе складывается новый тип словаря - дифференциально-распределительный [Поцепня 1997: 7].

JI.JI. Шестакова основным считает деление на словари авторские, или монографические (описывающие язык одного поэта), и сводные (описывающие язык двух и более поэтов) [Шестакова 2001: 487].

Словарь языка писателя, по определению P.M. Цейтлин, «является своего рода путеводителем по творчеству писателя, ключом к правильному пониманию текста автора, пособием при изучении языкового и литературного стилей писателя, для атрибуции его неподписанных сочинений и для многих других историко-филологических исследований, связанных с творчеством писателя» [РЯЭ 1998: 669].

Что касается словарей языка писателей 20 века, то это в основном частотные словари определенного корпуса текстов или отдельных произведений: Частотный словарь «Стихотворений Юрия Живаго» Б.Л. Пастернака [Романова 1997]; частотный словарь «Стихов о Прекрасной Даме» Ал. Блока, частотный словарь первого тома лирики Ал. Блока [Минц 1999]; словари отдельных групп лексики: словарь тропов И. Бродского [Полухина, Пярш 1995]; словарь неологизмов В.Хлебникова [Перцова 1995]; словарь метафор В. Маяковского [Туранина 1997]; а также словари конкорданс но го типа: словарь поэтического языка М. Цветаевой (рук. О.Г. Ревзина) [ 19961999]; словарь поэзии В. Высоцкого [Изотов 2000 и др.]. За рубежом издан словарь поэзии А. Ахматовой [см. рецензию Черных 1997]. Как своеобразный сопоставительный словарь можно рассматривать и публикации Н. Павлович «Парадигмы образов в русском поэтическом языке» [Павлович: 1991] и «Значение слова и поэтические парадигмы» [Павлович: 1988], где анализируется лексическая семантика некоторых слов-образов в широком поэтическом контексте 18-20 веков. Например, сравнение употребления в поэзии слов звезды, луна // месяц выявляет регулярность таких семантических признаков слова, «которые не видны или кажутся случайными в узком кругу текстов» [Павлович 1988: 151]. Регулярные признаки становятся системными и образуют образные парадигмы; так, для слова звезды выявлено более 50 таких парадигм: звезды - шатер, замок, архитектура; звезды - россыпь, пыль, труха, крошки и т.д.

И наконец, самым впечатляющим итогом изучения поэтических лексиконов Серебряного века является подготовка и выпуск словаря слов-экспрессем «Самовитое слово. Словарь русской поэзии». Словарь включает (для первого издания) в качестве источников творчество 10 поэтов - Ан-ненского, Ахматовой, Блока, Есенина, Кузмина, Мандельштама, Маяковского, Пастернака, Хлебникова, Цветаевой. В.П. Григорьев отмечает проблемы, актуальные и для нашей работы, которые возникли в процессе подготовки словаря: проблема отлаживания конкордансов, выбора (и «жертв») среди конкурирующих (в пределах принятых объема и формата) контекстов, их размещения, связей со словоуказателями [Очерки 1995: 5],

Словник включает слова всех частей речи, а также собственные имена. Структура словарной статьи представлена, помимо заголовочного слова, зоной значений, зоной контекстов, зоной комментариев и зоной шифров, где указана паспортизация источника (см. об этом:: [Самовитое слово» и его словарное представление 1994: 69-74]).

В.А. Черных отмечает, что практическая работа по составлению словарей языка русских поэтов, развивающаяся в последние десятилетия чрезвычайно бурными темпами, наталкивается на большие трудности и намного отстает от теоретической разработки проблем поэтической лексикографии. «Составитель словаря языка поэта XX в. неминуемо сталкивается со значительно большими трудностями, чем составитель языка поэта Пушкинской эпохи» [Черных 1997: 261], Прежде всего это касается установления корпуса текстов, подлежащих расписыванию в словаре. Во-первых, нет надежных академических изданий поэтических текстов, поскольку работа текстологов по собиранию и публикации наследия разных авторов еще не завершена. Во-вторых, даже самое полное издание не всегда оказывается тщательно подготовленным в текстологическом отношении: при сравнении легко убедиться, что тексты одного и того же произведения печатаются по-разному [Там же: 262]. Эта проблема близка и нам, поскольку уже после компьютерной обработки тех корпусов текстов, которые представлялись оптимальными для избранной цели, изданы или начали выходить в печати гораздо более полные, в том числе многотомные, издания произведений В. Хлебникова (Хлебников В. Собрание сочинений в 6-ти томах, Т.1. - М., 2000; Т. 2 - М., 2001) и М. Кузмина (Кузмин М. Стихотворения. - СПб, 2000 («Новая библиотека поэта»).

О специфике изучения словаря поэтического текста писал Ю.М. Лотман: «Слово в стихе - это слово из естественного языка, единица лексики, которую можно найти в словаре, И тем не менее, оно оказывается не равно самому себе. И именно сходство, совпадение его со «словарным словом» данного языка делает ощутимым различие между этими - то расходящимися, то сближающимися, то отделенными и сопоставленными -единицами: общеязыковым словом и словом в стихе» [Лотман 1972: 85]. Слово в поэзии «крупнее» этого же слова в общеязыковом тексте. <.> Чем лапидарнее текст, тем весомее слово, тем большую часть данного универсума оно обозначает» [Там же: 86]. «На самом деле текст стихотворения можно представить как реализацию ряда (иерархии) языков» «русский язык», «русский литературный язык данной эпохи», «творчество данного поэта», «поэтический цикл как целостная система», «стихотворение как замкнутый в себе поэтический мир». По отношению к каждой из этих систем текст будет выступать как разная степень реализации, будет меняться и его относительная «величина» на фоне системы» [Там же]. «Составив словарь того или иного стихотворения, мы получаем - пусть грубые и приблизительные - контуры того, что составляет мир, с точки зрения этого поэта» [Там же]. «.Словарь данного поэтического текста будет представлять, в первом приближении, его универсум, а составляющие его слова -заполнение этого универсума. Отношение между ними воспринимается как структура мира» [Там же: 87; подчеркнуто нами - Р.К.].

По мнению B.C. Баевского, исследующего язык русской поэзии с помощью методов компьютерного моделирования, «изучая словарь поэта, мы изучаем ключевой фактор его поэтики, существенную сторону его художественного мира» [Баевский 2001: 453].

Составление и анализ писательского словаря связаны с понятием «гипертекста». «Конкорданс одного автора - это гипертекстовая модель его совокупного текста (если понимать гипертекст как «нелинейный многомерный текст») [Караулов 1994: 20].

Особый интерес с точки зрения моделирования и сопоставления авторских словарей имеет недавно открытая для читателя поэзия начала XX в. Во-первых, она представлена разнообразием поэтических направлений, школ и группировок, многие из которых сформулировали свои взгляды на природу и задачу творчества в поэтических манифестах. Это дает возможность проследить, отражаются ли теоретические установки на своеобразии мйровидения, объединяют ли они творческие индивидуальности.

Исследователи полагают, что художественные миры писателей XX в. «развиваются преимущественно вглубь, а не вширь. Чисто внешнее движение из символистов в футуристы (Б. Пастернак), из футуристов в пролетарские поэты (В. Маяковский), из романтиков в соцреалисты (М. Горький) не затрагивало структуру художественного мира: Пастернак был и остался модернистом, Маяковский - романтиком, Горький - критическим реалистом.» [Мущенко 1995: 211].

Во-вторых, появление значительных имен женщин-поэтов позволяет проанализировать возможные тендерные различия в поэтическом языке одной эпохи.

В-третьих, большое количество ярких талантов, своеобразный поэтический «взрыв» на рубеже веков и в начале XX века провоцирует исследователя задаться вопросом: существуют ли какие-то общие языковые и стилевые константы, характеризующие именно этот период, можно ли говорить о наличии некоего «интеридиостиля» (по терминологии В.П. Григорьева, «интеридиостилевого ряда современников» [Григорьев 1998: 158]) поэтов Серебряного века? Е.Г. Мущенко полагает, что именно в переходные эпохи литература тяготеет к единству. «Но если не все могут держать общий темп, то необходимо создать хотя бы общую атмосферу эстетического бытия - то, что теоретики называют атмосферой целостности, целостностью без единства» [Мущенко 1995: 212]. Кроме того, ученые свидетельствуют о «значительном масштабе интертекстуальности в русской поэзии XX века» [Кузьмина 1999: 143-162; Шестакова 2001: 493].

Надо отметить достаточно осторожное использование в исследованиях последних лет определения «поэзия Серебряного века». Термин Серебряный век в немалой степени скомпрометировал себя неоднозначным пониманием (1) временных границ: если начало эпохи все связывают с появлением теоретических работ «старших» символистов, то конец «размыт»: революция 1917 г., 20-е годы XX в. или включение целиком творчества поэтов, ассоциирующихся с данной эпохой; (2) персоналий и «школ»: относить ли к представителям Серебряного века, помимо символистов, акмеистов и футуристов, так называемых «крестьянских» или «пролетарских» поэтов, обэриутов, творивших в это время или более поздних обэриутов, а также тех, кто не входил ни в одну литературную группировку или «колебался» между разными течениями? Нам импонирует широкий культурологический подход, сформулированный Н. Богомоловым на основании единства мироощущения: Серебряный век - это «не только время, но и отношение художника к этому времени, которое. может выстраиваться совершенно по-разному, но всегда осознается как целенаправленное, волевое воссоздание образа мира и времени в своем собственном творчестве именно в тех рамках и формах, которые диктует эпоха» [Серебряный век. 1990: 6]. Поэтому в рамках поэзии Серебряного века мы рассматриваем поэтов-современников, очень разных по творческим принципам и направленности таланта, но объединенных деятельным, действенным отношением к этой эпохе и ее проблемам.

Творчество поэтов начала XX века, различных по принадлежности к литературным школам и группировкам, изучено в неодинаковой степени.

3. Гиппиус начинала свое творчество в русле раннего символизма, для которого характерны краинии индивидуализм, установка на безграничный творческий произвол художника, бессознательно-интуитивистское постижение тайны «я» [Соколов, Фатющенко 1979: 19]. Три главных элемента символизма - «мистическое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности» [Смирнова 1993: 233-234]. В идиостиле 3. Гиппиус они отразились как проклятие скучной реальности, прославление мира фантазии, поиски нездешней красоты, ощущение разобщенности с людьми [Брюсов 1914; Чуковский 1914]. Раннее творчество З.Гиппиус связано с исканиями так называемого «религиозного символизма», когда религиозные вопросы решались не в традиционном церковном духе, а с точки зрения неуспокоенного человеческого ума, по-новому определявшего отношения человека с Богом [Богомолов 1990: 7]. Отмечаются такие особенности идиолекта Гиппиус, как яркая афористичность, умение передать сложность и противоречивость человеческого чувства, звукопись, музыкальность стиха [РП: I: 179]. Значительный период творчества 3. Гиппиус приходится на годы эмиграции, где она «сыграла роль интеллектуального катализатора в общественной жизни» [Крейд 1991: 15]. В. Крейд считает, что именно в эмиграции написана ее лучшая поэтическая книга - «Сияние» (в противоположность утверждению А.Г. Соколова, называющего вершиной творчества поэтессы 1910-е годы). «Это рациональная, интеллектуальная поэзия, отличающаяся глубиной и оригинальностью мысли: поэзия острая, ироничная, субъективная, скупая на эмоции, но когда в ней есть непосредственное чувство - оно достигает особой концентрации и выразительности» [Там же: 14-15]. Поэзию она определяла вслед за Баратынским как «полное ощущение данной минуты». Темы 3. Гиппиус - «святое своей души», любовь, смерть, высшая метафизическая мера и трагическая невозможность ее достижения. Ее стихотворения, писал Д. Святополк-Мирский, «исключительно оригинальны, и я не знаю ни на каком языке ничего на них похожего».

Интересны наблюдения Н.Берберовой, проливающие свет на личность и творчество 3. Гиппиус: «Между нею и внешним миром происходила постоянная борьба-игра. Она, настоящая она, укрывалась иронией, капризами, интригами, манерностью от настоящей жизни вокруг и в себе самой» [Берберова 1990: 514]. Какая-то смутная тайна чувствовалась в ней, тайна, дававшая ей всю ее своеобразность, и тайна, дававшая ей все ее страдание.» [Там же]. Берберова отмечала также «невозможность эволюции», или «окаменение, глухоту к динамике своего времени», склонность «закрывать глаза на реальность в человеке» [Там же: 516-517]. В творческом отношении это выражалось в том, что в 3. Гиппиус «не чувствовалось желания разрешать в поэзии формальные задачи, она была очень далека от понимания роли слова в словесном искусстве, но она по крайней мере имела некоторые критерии, имела вкус, ценила сложность и изысканность в осуществлении формальных целей» [Там же: 516]. Вообще творчество Гиппиус остается малоизученным, а замечания о ее языке и стиле единичны (см., напр.: [Лошаков, Биричевская 2000: 150-158]). Некоторые сведения об эстетических взглядах и поэтических пристрастиях 3. Гиппиус можно почерпнуть из ее дневников и воспоминаний [Гиппиус 1990; 1997].

Поэтическое наследие М. Кузмина также исследовано недостаточно полно. «Жизнь замечательного поэта М. Кузмина, по-настоящему открывающегося нам только сейчас, кажется документированной очень подробно: громадные собрания его писем, иногда за много лет; дневники за 19051933 годы, составленные им самим списки произведений с датами, разного рода удостоверения, анкеты, автобиографии - все могло бы удовлетворить любопытство любого исследователя. Однако, начиная заниматься его биографией, обнаруживаешь, что в ней зияют громадные пробелы, ничем не заполненные. Даже год рождения с несомненной точностью был установлен сравнительно недавно, т.к. сам Кузмин называл и 1872, и 1875, и 1876, и даже 1878-й.» [Богомолов 1990: 8]. Почти ничего, кроме того, что он сам вложил в свои произведения, неизвестно о его поездках за границу, на Восток и в Италию, Он старательно затушевывал длившийся несколько лет период пристального увлечения старообрядчеством, когда побывал в поволжских и северных скитах. Почти невозможно понять, как вызревали в его душе важнейшие изменения, приводившие к решительным переменам в творчестве. «За грудами документов личность просматривается неотчетливо, как за матовым стеклом» [Там же: 9].

Вопрос об отношении М. Кузмина к какой-либо из литературных группировок также неоднозначен. С одной стороны, идея акмеизма как нового направления в поэзии впервые была высказана именно им, хотя сам он в «Цех поэтов», объединявший акмеистов, не вошел. В статье «О прекрасной ясности» (1910) он отстаивал необходимость появления художников, «несущих миру ясность», в противовес «несущим хаос», имея в виду символистов. По существу же Кузмин не касался сложных процессов жизни, признавал любое ее восприятие («мистическое, реалистическое, скептическое или даже идеалистическое»), а отрицал, намекая на символизм, только определенную форму выражения - «непонятный, темный космический убор». Кузмина не интересовал философско-нравственный поиск в искусстве; внимание было сосредоточено на предпочтительном художественном мастерстве: логичность «в замысле, в постройке произведения, в синтаксисе», экономности в средствах и словах [Смирнова 1993: 250]. Секрет такого поэтического метода был назван «кларизмом» (лат. clarus - ясный). Составители антологии «Русская поэзия конца 19 - начала 20 века» считают, что в стихах Кузмина «нашли отчетливое выражение основные концепции акмеизма», но на практике кредо «прекрасной ясности» и обращения к новому чувству «сводилось к культу чувственности и жизненных мелочей» [Рус. поэзия. 1979: 350-351]. С другой стороны, Кузмин сам «решительно сопротивлялся попыткам зачислить его в «школу» [Ермилова 1989: 8]. По определению Ахматовой, которая решительно отказывалась считать его акмеистом, это «человек позднего символизма»; но и Блок не хочет числить его символистом: «он на наших пирах не бывал». Известно о позднейшем сближении Кузмина с футуристами и обэриутами и даже о попытке создания собственной школы «эмоционализма».

Неуловимость личности и творческих установок, несводимость Кузмина к стандарту, стереотипу сквозит и в его поэзии. Исследователи отмечают разноцветье его интересов, любовь к изысканному, свежесть взгляда, тягу к земным проявлениям жизни, радостное приятие мира [РП: I: 380382]. Стихотворения Кузмина часто стилизованы, насыщены реминисценциями, оставляют, по выражению О. Мандельштама, «впечатление припоминания». В них царит атмосфера изящной легкости, импровизации; убеждение в веселом, игровом характере искусства зачастую приводит к «обнажению» приема, имитации буколистической наивности. «Плоть мира, его прекрасная «вещность» выразилась у Кузмина с акмеистической остротой, в полной объемности, раздельности, ясности, четкости реальных очертаний. Но чем буквальней и конкретней воспроизводимый мир, тем закономерней просвечивает его одухотворенность, «благодатность» [Ермилова 1989: 13]. Пестрота, текучесть, легкость поэтической манеры Кузмина, склонность к игре и иронии в языке проявляется в свободе словоупотребления, смелом использовании прозаизмов и неологизмов [РП: I: 382], «неологизмы соседствуют с шаблонами сентиментализма или романтизма, грубоватые обороты разговорной речи - с высокой лексикой» [Ермилова

1989: 17]. «Но сама чрезмерность свободы может порой смущать читателя - и способность так благостно ровно принимать весь мир (незаметно переступая грани добра и зла), и «легкомысленное порхание по строчкам» (А. Блок), и ненужная откровенность» (в его стихах есть «что-то до жуткости интимное» - И. Анненский) [Там же: 4,15]. Поэтому его так трудно анализировать: простота и сложность удивительным образом сочетаются в его поэзии; при всей открытости он как бы «скрыт в тени», герметичен, при внешней откровенности - непознаваем. М. Кузмин, скорее, «последователен в непоследовательности, текучести, изменчивости» [Там же: 17].

Наиболее изучен из выбранного нами круга поэтов Серебряного века, как это ни странно, В, Хлебников - самый сложный и гениально-странный, пытавшийся сформулировать объясняющие круговорот жизни законы и опередивший время. Это яркий представитель российского футуризма с его стремлением к поиску языковых форм и возможностей поэтического творчества, тенденциями обновления языка, В манифесте футуристов обосновывалось отрицание предшествующей литературы и в противовес ей устанавливались требования «увеличения словаря в его объеме произвольными и производными словами» и провозглашалась «Новая Грядущая Красота Самоценного (самовитого) Слова». Маяковский, объясняя одно из самоназваний группы - «будетляне», писал: «Будетляне - это люди, которые будут. Мы накануне, чтобы «заполнить радостью выгоревшую душу мира. В процессе творчества крайности первоначальных лозунгов изживались. Тем не менее идея освоить новый словарь и поэтические формы во имя искусства будущего понимались индивидуально и не всегда перспективно» [Смирнова 1993: 264-265]. Исходным положением в эстетической программе футуристов была «материализация» поэтического слова, его сближение с обозначаемым предметом, расширение звукового значения в целях преобразующего влияния слова на человека (слушателя, читателя). Часто футуристы тяготели к «лабораторному» изобретательству языковых форм (вплоть до зауми), почитая их предвосхищением будущего. В, Хлебников назвал заумный язык «грядущим мировым языком в зародыше», единственно способным объединить людей.

После знакомства с единомышленниками Хлебников ведет «совершенно безбытное существование, отказавшись от дома, переезжает с места на место, общаясь с очень разными людьми, всюду стремясь прояснить свою концепцию бытия и искусства» [Там же: 266]. По словам Маяковского, его «бессребренничество принимало характер настоящего подвижничества, мученичества за поэтическую идею». Футуристы объявили Хлебникова «гением - великим поэтом современности» [Русская поэзия. 1979: 382]. «Это был гений и человек больших прозрений. Органическая косноязычность, марка «футуриста» и выдавание исключительно филологических (хотя и блестящих) опытов за поэтические произведения сделают надолго его непонятным» но Вы давно уже оценили его опьянение русским языком и южно-русской природой, его лирико-этическую силу, детскую нежность под шершавой корой и, наконец, его способность проникать в самую глубь, сердцевину творчества русских сил и предвидения <.> Современность проходит по творчеству Хлебникова, как лучи прожектора по облачному небу, образуя странную и смутную игру сдвигов, но, перенесенная в метафизический план, приобретает тем более устойчивую и убедительную реальность. Хлебников был бы величайшим поэтом, «ведуном» наших дней, если бы можно было надеяться, что со временем он будет понятен» [Куз-мин 1989: 393-394].

Все вершинные достижения В. Хлебникова в поэзии восходят к его настоящей работе мыслителя над языком, словом как творчеством. Поэт стремился найти универсальные числовые законы Времени, постигая Время через мифологическую призму. Слово же как самоценная чувственная данность ощущалась им частью пространства. В единении Времени и пространства открывалась как бы единая «книга бытия», Природы, которая должна быть одухотворена трудом «творян» и «изобретателей». Таким образом, искусство воспринималось Хлебниковым как проект жизни, а поэт как верховный предводитель «творян» [РП: II: 220-222]. Поэт должен быть «современником всех эпох» и «соучастником всех культур».

Исследователь творчества В. Хлебникова В.П. Григорьев отмечает такие особенности стиля поэта, как «народный зинзивер» («большая синица») в «Кузнечике» и «голоса улицы» в поэме «Настоящее», любовь к просторечию, но и мифологическому, и «устарело-высокому»: .дабы, чертог, внемля; детские бо-бо и бяка, перемежающие профессиональное арго каспийских поморов в стихотворении «Море», славянские цекавый, пивни, разнообразие междометий, неординарные неологизмы, публицистический пафос, - которые «окрашивают идиостиль Будетлянина особым личным чувством» [Григорьев 1998: 128-129]. У Хлебникова его словесные эксперименты позднее связались с идеей создания «звездного» (мирового) языка. Он полагал, что звук имеет самоценное значение, поэтому слова можно разлагать на фонемы, а из созвучий собирать новые слова. Иногда целые стихи строились на основе гнезд неологизмов одного корня (что у Хлебникова называлось «сопряжением корней»), в результате стих обретал особую ассоциативную структуру (например, знаменитое «Заклятие смехом»). Хлебниковская «заумь» не была беспочвенной, ее основа - в народных заклинаниях и заговорах. Исследуя звуковые эксперименты поэта по созданию «нового языка», Р. Якобсон писал: «Слово в поэзии Хлебникова утрачивает предметность, даже внутреннюю, наконец даже внешнюю форму» [Якобсон 1987: 68]. Но, как доказывает М.И. Шапир в статье «Об одном анаграмматическом стихотворении Хлебникова: к реконструкции «московского мифа», это «не только не объясняет поэтического смысла, но, напротив, способствует его гибкому и полному воплощению» [Шапир 1992: 8]. Многие из принципов семантизации звуковой формы во всей полноте проявились, когда поэт составлял бесчисленные алфавиты созданных им языков [Григорьев 1983: 83 и далее]. Сама область «экспериментального» и «заумного» может быть верно понята только в общей картине творческих намерений Хлебникова, ибо «его заумь» в корне иноприродна внешне сходной, но по существу импрессионистической и декоративной звукописи А. Крученых, его «отстраненный образ» - шаржированному образу Д. Бурлюка»; «хлебниковская речь образна естественно и непроизвольно» [Седакова 1987: 30,31].

Многие исследователи отмечают, что путь реального комментирования Хлебникова очень сложен: прежде всего его эрудиция, выходящая за пределы гуманитарных сведений, непредсказуема и неповторима [Там же: 33]. «Эта уникальная заязыковая личность требует и «метафизического» подхода к ее Пути, а этот поэт-подвижник - «Жития» [Григорьев 1998: 128]. «Очевидно, что высокая культура в долгу перед поэтом: пока она не нашла меры, отвечающие Его Мере» [Там же: 162].

Творчество другого поэта футуристического направления -И. Северянина - воспринималось и воспринимается в науке неоднозначно, «В своих лучших созданиях, - по мнению В.Я. Брюсова, - Игорь Северянин - лирик, тонко воспринимающий природу и весь мир», «ироник, остро подмечающий вокруг себя смешное и низкое». Однако Брюсов же отмечал в стихах Северянина «безвкусие», «отсутствие знаний и неумение мыслить», стирание границы между иронией и пошлостью» [Брюсов: 1975]. Северянин возглавлял группу эгофутуристов, которая возникла как оппозиция символизму. Как и футуризм в целом, он исходил из неприятия пошлой действительности, вел к поиску новых поэтических форм, идеализации первобытности, но был тесно «увязан» с городскими реалиями и технической атмосферой эпохи [Смирнова 1993: 272]. Для эгофутуристов было характерно стремление к эпатажу, которое проявлялось в необычном словотворчестве (часто вне связи с законами языка). Е. Филькина пишет: «Стихи Игоря Северянина могли поразить, возмутить, рассердить, но на них обращали внимание» [Филькина 1999: б]. Свои поэтические произведения он называл «поэзами», но никогда - стихами [Формаков 1969: 175]. Они отличались музыкальностью и зачастую были рассчитаны на произнесение вслух [Шеляпина 1993: 68]. Северянин много ездил по стране и выступал с «поэзоконцертами», для чего выработал собственную неповторимую манеру исполнения [Шумаков: 1989]. «.На фоне упадка символизма и не устоявшихся еще новых течений русской поэзии 1910-х годов прозвучало «слово как таковое», вычурно замаскированное, манерно игривое, декоративно пряное, но по сути своей - именно поэтическое, льющееся, звонкое слово. Недаром же это слово просилось на эстраду и так быстро ее завоевало» [Кривошеев 1987: 73]. И. Северянин имел шумный успех и в 1918 году на вечере в Политехническом музее был избран «королем поэтов», опередив Маяковского. «Своим позитивным отношением к миру (подлинным или ироничным, но - «суррогат» нетребовательная «площадь» воспринимала как подлинник) он оказался ближе многих к тому, что ожидала публика от искусства» [Бавин, Семибратова 1993: 356]. И, Северянин характеризуется критиками как «наивный лирик, фантазер, творец идеальной страны, столь же далекой от грубой действительности, сколь и желанной простодушному сердцу, уставшему от тягот бытия» [Там же: 356]. Хотя «звездный час» поэта продолжался недолго - всего около пяти лет на фоне более чем четырех десятилетий творчества, он запомнился свежестью своего «детского таланта» (А. Блок): полнотой ощущений, просветленным и красочным восприятием жизни [Урбан 1987: 171]; дерзостью и новаторством [Крейд 1991: 19], тяготением к естественной красоте природы [Смирнова 1993: 273]. Оказавшись в эмиграции в Эстонии, Северянин был забыт, несмотря на то, что много писал и пытался печататься. Эстонский период, по мнению многих исследователей, характеризуется стремлением к простоте, реалистичности, точности и емкости стиха (см. напр.: [Исаков 1990]). «.Поэзия И.Северянина освобождается от экстравагантных изысков» [Шаповалов 1992: 17]; «.он сам порой иронизировал над .чарующими красотами, но море и сосны уже поработили его» [Петров 1996: 232]. Потом о нем напишет Марина Цветаева: «Вы выросли и стали простым. Вы стали поэтом больших линий и больших вещей. Вы открыли то, что отродясь Вам было приоткрыто - природу. Вы наконец-то раз нарядили ее.» [Цветаева 1971: 20].

В последние годы началось изучение поэтического идиостиля Северянина. Подчеркивается обильное использование в ранний период иноязычной лексики и географических названий, создающих ореол «экзотики», блеска «шикарной» жизни [Баевский 1994: 220]. В работе В.Н. Виноградовой предпринято подробное исследование индивидуальных особенностей поэзии И. Северянина: заглавий его стихов, лексического состава (подчеркивается, что лексика поэзии И. Северянина отражает, пожалуй, все возможные стилистически маркированные пласты общелитературной и даже нелитературной лексики), ключевых слов, синтаксиса (отмечается «деформация сочетаемости»), тропов, фигур и ритмико-композиционного строя [Виноградова 1995: 100-130]. В некоторых публикациях дается анализ отдельных стихотворений Северянина с точки зрения языкового выражения образного строя: «Классические розы» [Яковлева 1994]; «Зовущаяся Грустью» [Гулова 1997]; «Русская» [Никульцева 2000]; «У Е.К. Мравинской» [Никульцева 2001].

Творчество Н. Клюева своими корнями связано с крестьянской поэзией начала века. Истоки его поэтики - в старообрядческой семье: мать -искусная вопленица, «былинница» и «песельница»; дед ходил с медведем по деревням, «как святой». В доме было много старопечатных и рукописных книг и икон [Грунтов 1973]. Сам Н. Клюев, странствуя по монастырям и старообрядческим скитам, овладел разными формами фольклорного искусства - словесным, музыкальным, театрально-обрядовым. Он умел перевоплощаться, «играл» в жизни и искусстве [Азадовский 1975]. В предисловии к первому сборнику стихов Клюева «Сосен перезвон» В. Брюсов назвал его «полукрестьянином-полуинтеллигентом».

В поэзии Клюева проявились «очень разнородные тенденции: мотивы народного гнева и горя, любование деревенским бытом, крестьянским трудом соседствуют с религиозными темами и образами, взятыми из духовных стихов, «Неотъемлемой частью клюевского миросозерцания является тема охраны целомудренного мира природы, защиты исконного национального начала в русском народе», которая предстает и как «культ религиозно-мистического миросозерцания» [Соколов, Фатющенко 1979: 27-28]. Исследователи отмечают в его поэзии объединение христианского и языческого, религиозного и бытового начал [РП: I: 346]. Многие произведения Н. Клюева основаны на фольклорном материале. Мотивы поклонения природе, земле, солнцу, чистому небу и звездам иногда приобретают мистический оттенок [Русская поэзия.1979: 422-423]. В центре его поэтического мира - деревенский рай, «матерь-земля», изба, работники, боги и нечистая сила. Мировоззрение Н. Клюева, по свидетельствам мемуаристов, оказало большое влияние на творчество С. Есенина (см., напр. [Иванов 1990: 273, 278], но подчеркивается, что Клюев, в отличие от Есенина, «пел Россию по книжным летописям». Постепенно в его творчестве усиливается характерное для крестьянской поэзии противопоставление хрупкой и беззащитной природы городу, «железу»: природа, деревня - хранительница национальных устоев, «заветов отцов», город - символ зла, «чужого», «с Запада», «Америки». Мечту об «избяном рае» Клюев связывал с верой в грядущее братство людей: «Идеальное «Лесное Царство» наступит на Святой Руси, когда в ней будет уничтожено все наносное, искусственное, чуждое народу, называемое империей, культурой, интеллигенцией, правовым порядком и т.д.» [Иванов 1990: 278]. Первоначально чаяния о «святом братстве» ассоциировалось у поэта с Октябрьской революцией, что сыграло роль и в его биографии, но в итоге он был сослан и умер безвестным в Сибири.

В идиостиле Клюева отмечают такие особенности, как перенасыщенность бытовыми деталями, диалектизмы, этнографизмы, библейскую символику [РП: I: 346], сильную фольклорную струю [Осетров 1977: 8]. «В творчестве Клюева сложился особый тип лирической зарисовки, основанный на соединении природно-бытовых и психологических деталей.» [Там же: 125]. «Художественная система его стихотворений создавалась на основе мифологического романтизма, не допускающего четкого разграничения между живым и неживым, реальным и воображаемым» [Там же: 125]. «Смешение разнородных элементов» видится в объединении церковно-книжной риторики и реалистической образности, устно-поэтических и обиходно-разговорных словосочетаний [Там же: 126,130].

Актуальность исследования состоит в том, что до сих пор язык поэзии Серебряного века остается малоизученной областью. Хотя постулируется своеобразие идиостилей поэтов, но, как правило, описываются их отдельные характерные черты, а комплексный сопоставительный анализ словарей пока не предпринимался.

Объектом исследования является поэтическое творчество пяти авторов начала XX века - 3. Гиппиус, М. Кузмина, Н. Клюева, В. Хлебникова, И. Северянина. Выбор имен не случаен и обусловлен (1) меньшей изученностью по сравнению с другими поэтами Серебряного века; (2) яркостью, самобытностью художественной натуры каждого автора; (3) различными теоретическими установками тех школ и группировок начала века, к которым принадлежали поэты (религиозный символизм 3. Гиппиус, тяготение к акмеизму М. Кузмина, футуризм В. Хлебникова и И. Северянина, «крестьянская поэзия» Н. Клюева; (4) возможностью сопоставить в языковом плане представителей разных направлений в одном поэтическом лагере («эгофутуризм» Северянина и «будетлянство» Хлебникова); (5) тендерным подходом, попыткой осознать своеобразие «мужского» и «женского» поэтического взгляда на мир.

В качестве предмета исследования мы рассматриваем составленные нами при помощи компьютерной обработки материала актуализированные лексиконы указанных авторов. Программы компьютерного анализа материала были разработаны совместно со студенткой-дипломницей физико-математического факультета Курского госпедуниверситета О.Н. Лазаревой. В работе использовались консультации А.А. Поликарпова - руководителя лаборатории общей и компьютерной лексикологии и лексикографии МГУ им. М.В. Ломоносова.

Цель работы - установить своеобразие актуализированных в текстах лексиконов пяти поэтов начала XX века - 3. Гиппиус, М. Кузмина, Н. Клюева, В. Хлебникова, И. Северянина. Общая цель обусловила постановку следующих задач исследования:

- составить алфавитные словники и частотные словари с учетом использования всех полнозначных лексических единиц в сопоставимых по параметрам поэтических гипертекстах избранных авторов;

- выявить и охарактеризовать верхушечную часть словарей - по сто самых употребительных лексем, фиксирующих приоритеты индивидуально-творческих языковых моделей мира;

- сопоставить важнейший для поэтического сознания фрагмент языковой картины мира, кластер «Небо», с точки зрения особенностей его лексической репрезентации у разных поэтов;

- сравнить «лексикографические портреты» слова душа, представляющего один из основных концептов русской поэзии и национальной ментально-сти вообще;

- на основании разноуровнего анализа лексиконов попытаться сделать выводы о зависимости поэтического словаря от принадлежности авторов к различным творческим группировкам и направлениям, о возможной тендерной специфике в языке поэзии начала XX века, о вероятности существования определенного «интеридиолекта», или «социолекта» у поэтов Серебряного века.

Научная новизна работы видится в том, что:

- это первое многоуровневое сопоставление актуализированных лексиконов ряда поэтов начала XX века;

- впервые представлен весь фонд апеллятивной лексики значительных текстовых массивов;

- исследована адекватность оригинальных методик анализа словарного материала, выработанных применительно к другому художественному тексту - фольклорному.

Базой эмпирического материала послужили достаточно авторитетные в научном отношении и полные (на момент составления словарей) сборники произведений пяти поэтов.

1. 3. Гиппиус. Стихотворения (Новая библиотека поэта) - СПб.: Академический проект, 1999 - 592 с. (при цитировании: I, № стр.)

2. М. Кузмин. Арена: Избранные стихотворения. - СПб.: Северо-Запад, 1994. - 479 с. (II, № стр.)

3. Н. Клюев. Избранное. Стихотворения и поэмы. - М.: Сов. Россия, 1981. -272 с. (III, № стр.)

4. В. Хлебников. Стихотворения. Поэмы. Драмы. Проза. - М.: Сов. Россия, 1986. - 368 с. (IV, № стр.)

5. И. Северянин. Тост безответный: Стихотворения. Поэмы. Проза,

- М.: Республика, 1999. - 543 с. (V, № стр.)

Выборочность в использовании объясняется задачами количественной сопоставимости материала: число словоупотреблений знаменательных лексем в гипертексте каждого из поэтов колеблется около 16000. Широта хронологических границ создания стихотворных произведений зависит от возраста поэта, времени вступления в литературу, различий в пиках творческой активности. Количественый критерий и характерность художественной манеры авторов определили и включение (или невключение) в материал текстов поэм.

Методология исследования. В процессе работы применялись традиционные лингвистические методы (описательный, сопоставительный, методика компонентного анализа), оригинальные лексикографические методики, выработанные на базе исследования фольклорного материала (доминантного анализа, кластерного анализа, сжатия конкорданса, аппликации словарных статей), а также и методики компьютерной обработки текста для составления словников и частотных словарей, выделения заданных лексем, подбора конкордансов.

Теоретическая значимость и практическая ценность исследования. Наблюдения и выводы, содержащиеся в работе, способствуют дальнейшему решению проблем языковой личности в аспекте художественного творчества, соотношения поэтических идиолектов и существования «интеридиолектов» определенных эпох. В научный оборот вводится фактический материал, имеющий значение для развития лексикографической практики и писательской лексикографии в особенности. Работа может иметь применение в учебных курсах лексикологии, лексикографии, лингвистического анализа текста, при всестороннем изучении творчества поэтов Серебряного века.

Достоверность результатов и обоснованность выводов обеспечиваются совокупностью многих факторов: изучением широкого круга теоретических работ, в том числе новейших, по анализируемым проблемам; использованием комплекса разнообразных методов, методик и приемов, привлечением значительного по объему эмпирического материала; многоаспект-ностью исследования темы.

Апробация. Основные положения диссертации излагались в докладах на заседаниях аспирантского семинара при кафедре русского языка КГПУ в 1992-2002 гг. и нашли отражение в семи опубликованных статьях.

Положения, выносимые на защиту. 1. Актуализированные лексиконы исследуемых поэтов начала XX века обладают несомненным своеобразием. 2 Своеобразие проявляется на уровне верхушечной части словаря, на уровне лексической группы и на уровне функционально-семантических характеристик отдельного слова и зависит от индивидуальности поэтического мировосприятия. 3. Состав словарей разных поэтов имеет много общего по сравнению с непоэтическим языком. 4. Влияние различных теоретических установок на формирование разных частей писательского лексикона незначительно. 5. Тендерный аспект в поэзии Серебряного века проявлен слабо.

6. Вряд ли есть основания предполагать наличие особого поэтического «интеридиолекта» данной эпохи. 7. Методики лексикографического анализа фольклорного текста как художественного явления могут быть адекватны для сопоставления поэтических идиолектов.

Структура работы. Диссертационное сочинение состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы (184 наименования), списка источников и сокращений, приложений. Текст изложен на 194 страницах рукописи.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Сопоставительный анализ актуализированных лексиконов поэтов Серебряного века"

Выводы

1. Концепт «душа» занимает столь же важное положение в поэтическом сознании Серебряного века, сколь и в национальном сознании вообще и в русской поэзии в частности. Лексема-репрезентант входит в ядро всех сравниваемых актуализированных лексиконов, где имеет высокий ранг: в словаре И, Северянина и Н. Клюева стоит на 2 месте, 3. Гиппиус - на 3, М. Кузмина - на 17 и В. Хлебникова - на 5 3.

2, Исследование лексикографических «портретов» слова душа с помощью методики аппликации адекватных частей словарной статьи стало основой для выявления специфики соответствующего концепта в поэтическом восприятии.

3. Атрибутивные характеристики играют очень большую роль, т.к. помогают поэту прямо сформулировать отношение к концепту. Лексема душа сочетается с определениями в диапазоне от четверти всех словоупотреблений у М. Кузмина до их половины у 3. Гиппиус.

В поэзии 3. Гиппиус большую часть определений составляют негативно оценочные слова, среди них выделяются отрицательные, с приставкой или частицей не. В. Хлебников негативно-гиперболически описывает душу как некую невоплощенную сущность, не принадлежащую отдельному человеку: вселенская, проклятая, пророческая, темная. В идиолекте Н. Клюева, напротив, большинство определений души - притяжательные прилагательные, причем «одушевляются» и человек, и природа. У И. Северянина среди широкого спектра определений выделяются притяжательные прилагательные девическая и женская, слова, соотносящие душу с цветами (бутончатая, мимозовая). Некоторые эпитеты (напр., душистая) раскрывают свой смысл только в широком контексте. М. Кузмин характеризует душу как бедную, убогую, смущенную, молчаливую.

Совпадения атрибутивных связей слова душа у сравниваемых поэтов немногочисленны, причем семантика определительных сочетаний может различаться (вселенская душа у Хлебникова и Северянина).

Показательны местоименные определения, проявляющие самое «личностное» восприятие души в поэзии 3. Гиппиус.

4. Субстантивные связи лексемы душа наиболее характерны для идиостиля Хлебникова, реже всего встречаются у Гиппиус.

Среди субстантивных пар преобладают геиитивные конструкции, где слово душа может быть главным или зависимым; семантика таких сочетаний различна. У Клюева это преимущественно семантика принадлежности - как человеку, так и любому природному явлению. Для И. Северянина наиболее распространенной моделью являются конструкции со словом душа в творительном падеже, в которых семантически сопоставляется внешнее и внутреннее в человеке.

В этом же параграфе мы рассмотрели конструкции, где субстантив выступает в предикативной функции по отношению к слову душа. Большинство таких конструкций отмечено у Гиппиус.

Совпадающих у разных поэтов субстантивных сочетаний не выявлено. Немногочисленны связи лексемы душа с числительными или числовыми словами, зафиксированные у отдельных поэтов.

5. Глагольные связи характеризуют душу «активную», «действующую» (в сочетаниях с субъектными глаголами) или «пассивную», «испытывающую воздействие» (в сочетаниях с объектными глаголами).

Самая «деятельная» душа в поэзии М. Кузмина, причем глаголы главным образом называют интеллектуальные действия, и наоборот, объектных глаголов у Кузмина меньше всего. В идиостиле 3. Гиппиус отмечаем глаголы с отрицанием. Глагольные связи проявляют те же смысловые ассоциации, что и атрибутивные: плакать, умереть, устать и т.п. У Хлебникова отмечено мало индивидуальных сочетаний существительного душа с глаголами, при этом некоторые глаголы являются фразеологически связанными. В идиостилях И. Северянина и особенно Н. Клюева глаголы могут характеризовать действия «души человеческой» и «души природной».

Для И. Северянина, у которого отмечено больше всего объектных глаголов, характерна индивидуально частотная модель с творительным падежом управляемого существительного, которая передает глубокую внутреннюю освоенность действия или переживания.

Совпадений глагольных связей у разных поэтов отмечено больше, чем атрибутивных, но внешне идентичные сочетания не всегда имеют аналогичную семантику в контексте.

6. Одним из показателей «освоенности» концепта является высокая степень фразеологизированности лексемы-репрезентанта. Поэты начала века употребляют общеязыковые фразеологизмы со словом душа в неизменном или преобразованном виде. Общей семантикой 'вместилища чувств и состояний' объясняется широкая употребительность фразеологизма в душе (14 словоупотреблений у Северянина и 10 - у Гиппиус). Больше всего устойчивых оборотов со словом душа зафиксировано у Северянина, Хлебникова, Гиппиус. Клюев и Гиппиус используют фразеологизмы - религиозные формулы. У Клюева встречаем стилизованное под фольклор наименование душа-зазноба. Очень интересны авторские преобразования устойчивых оборотов. М. Кузмин не склонен использовать общеязыковые фразеологизмы со словом душа.

7. Ассоциативные связи лексемы душа, как и употребление одно-функциональных слов, строятся на стабильных семантических оппозициях «земного» и «небесного», «духовного» и «телесного», «эмоционального» и «рационального».

Индивидуален для идиостиля Северянина является оппозитивный ряд душа.бездушъе. Лилия как «символ чистой души» является по отношению к душе однофункциональным словом и тоже может образовывать с ней ассоциативный ряд. В стихах Гиппиус формально организованные смысловые связи единичны, но можно отметить несколько окказиональных рядов со словом душа, так же как и у Н. Клюева.

8. Анализ поэтических функций лексемы душа при использовании в переносном значении показывает, что чаще всего душа встречается в составе метафор и только у М. Кузмина - олицетворения (в которых рисуется интеллектуальная» душа) преобладают над метафорами. Метафоризация возникает в сочетаниях с объектными глаголами (чаще у Северянина) и прилагательными-определениями (у Гиппиус), реже - с субъектными глаголами (у Кузмина) и существительными (у Клюева).

Олицетворения основаны главным образом на сочетаемости с субъектными глаголами и определениями-прилагательными или причастиями. В противовес «мыслящей душе» у Кузмина Северяниным изображается «эмоциональная и деятельная» душа; главными признаками олицетворенной души в поэзии Гиппиус являются усталость, одиночество, обреченность и несвобода. Н. Клюев использует оригинальный прием «обратного олицетворения»: «очеловеченнная» душа - это душа медведя, камня, дерева.

Синекдоха (слово душа в значении 'человек') является общеязыковой и присуща всем поэтам, но осуществляется по разным моделям.

Больше всего сравнений со словом душа использует Н. Клюев, причем они основаны главным образом на сопоставлении с миром природы. Душа чаще всего бывает субъектом сравнения, но может быть и его объектом. Сравнения со словом душа имеют разные способы выражения у разных поэтов.

Гиперболическое изображение души характерно для идиостилей Хлебникова и Северянина. У Хлебникова зафиксированы оксюморонные сочетания душа трупа и души мертвых.

191

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1. В области словесного искусства языковая личность, для которой характерен определенный идиолект (идиостиль), проявляет себя в актуализированном в границах гипертекста лексиконе. Актуализированный лексикон логично исследовать на разных уровнях:

- на уровне ядра словаря — самых частотных лексем, что дает представление о приоритетах индивидуальной языковой модели мира;

- на уровне кластера, то есть набора и связей лексем, репрезентирующих целостный фрагмент языковой картины;

- на уровне концепта и его лексической репрезентации.

Сопоставление данных параметров помогает не только выявить специфику языковой личности, но и провести корректное сопоставление.

2. Поэзия начала XX века дает благодатный материал для сопоставления актуализированных лексиконов в аспекте влияния теоретических установок разнообразных школ и направлений, в тендерном аспекте, в аспекте выяснения вопроса о существовании поэтического «интеридиолекта» определенного периода,

3. На основе количественно соотнесенных текстов нами были сопоставлены словари пяти поэтов - 3. Гиппиус, М. Кузмина, Н. Клюева, В. Хлебникова, И. Северянина - с учетом общего количества словоупотреблений всех знаменательных лексем. Для анализа словарей использовались методики, выработанные курскими лексикографами при описании фольклорного материала: методика доминантного анализа, методика кластерного анализа, методика сжатия конкорданса и методика аппликации словарных статей. Все методики оказались адекватными для исследования другого вида художественных текстов, созданных не коллективно, а индивидуально.

4. Сопоставление ядра актуализированных лексиконов - ста самых частотных лексем в каждом словаре - выявило несомненную творческую специфику в выборе «узлов» языковой модели мира. Эта специфика проявилась и в частеречном составе самых употребительных слов («безглаголь-ность» и предметная детализированность мира Клюева; незначительность признаковых показателей в поэзии Северянина), и в тематической группировке ядерных лексем вокруг определенных концентров. Так, в словаре Гиппиус большую роль играет эмотивиая лексика, с преобладанием названий негативных эмоций - страха, страдания. Важен выраженный различными лексическими средствами концепт «безмолвие», очень высок процент абстрактных слов, в том числе наименований религиозных понятий - возможно, не будет грубым упрощением проследить здесь косвенную связь с течением религиозного символизма. Поэт «крестьянской школы» Н. Клюев предпочитает конкретную лексику, называющую в основном природные и бытовые реалии. Импрессионистичная манера М. Кузмина, певца «мимолетностей» жизни, делает его «всеядным» и потому неоригинальным в выборе приоритетов языковой картины мира. У него отмечено самое малое количество индивидуально частотных слов. Словари В. Хлебникова и И. Северянина, представителей двух направлений в футуризме, в своей ядерной части имеют очень мало точек соприкосновения, что может служить еще одним подтверждением отсутствия внутреннего единства русского футуризма. Окказиональных новообразований, соответствующих эстетике футуризма, в верхушечной части словарей Хлебникова и Северянина не отмечено. В. Хлебников тяготеет к решению глобальных вопросов, объединяет «высокое» и «низкое». И. Северянин наслаждается природой, куртуазностью и своим местом в поэзии.

Анализ верхнего слоя частотных словарей не дает оснований говорить о различии в приоритетах «мужской» и «женской» поэзии. Очевидно, причины надо искать не только в недостаточности материала, но и в том, что «истинная поэзия - поэзия «вечных тем», без дифференциации по половому признаку.

То же можно сказать и по поводу существования особого «интеридиолекта» в поэзии Серебряного века. Хотя общий процент совпадений в составе частотных лексем высок, по сравнению с общенациональным языком, это скорее свидетельствует о наличии поэтического языка вообще, а не языка поэзии определенной эпохи. Универсальный набор ядерных лексем (белый, душа, ночь, смерть) по большей части универсален для всей русской поэзии, но необходимо отметить возросшую роль концепта «смерть» в эпоху грандиозных перемен и эсхатологических предчувствий начала XX века.

5. Анализ лексической репрезентации кластера «Небо» в словарях пяти поэтов показал своеобразие в наборе составляющих кластер концептов, их лексической реализации, в степени употребительности лексем-репрезентантов и различном деривационном потенциале у разных поэтов. В целом состав кластера, очень важного для создания поэтического макрокосма, представлен рядом основных понятий, но явно выделяются как предпочтения, так и своеобразные лакуны. Шире всего набор наименований небесной сферы в поэзии Кузмина, наиболее ограниченный - у Гиппиус. В словаре Н. Клюева отсутствует восход, В. Хлебникова - луна; И. Северянин уделяет мало внимания облакам и тучам, 3. Гиппиус - солнцу. Ключевыми концептами являются для Клюева - «заря», 3. Гиппиус - «месяц», В. Хлебникова и Н. Клюева - «звезды», В. Хлебникова и М. Кузмина - «небо», для И. Северянина - «солнце», «луна», В. Хлебникова - «облако», М. Кузмина - «закат», «радуга», «свет». Больше всего окказиональных лексем кластера «Небо» отмечено у Н. Клюева (30) и И. Северянина (16).

Для каждого поэта характерны определенные смысловые модели описания объектов небесной сферы: «осада неба» у Хлебникова; вовлечение в круг бытовых понятий, «одушевление» у Клюева; отстраненное и обреченное восприятие неба в его холодном равнодушии у Гиппиус; созерцательность у Кузмина; эпатажность в превознесении своего поэтического дара, равновеликого солнцу, у Северянина.

Можно предположить, что в построении фрагмента индивидуально-языковой картины мира лишь косвенно отражается принадлежность поэтов к различным литературным направлениям, в то время как гендерный принцип заметной роли не играет. Сходство мировосприятия основано на общеязыковых факторах (дихотомия небесного и земного), общепоэтических (развитие образа «глаз неба») или вероятных интеридиолектных (эпитет зеленый в применении к объектам небесной сферы).

6. Семантико-функциональные характеристики лексемы душа свидетельствуют о явных различиях в трактовке концепта разными авторами. Различия состоят в предпочтении тех или иных синтагматических связей и специфичных моделях их реализации, в построении ассоциативных рядов и выборе однофункциональных слов, в развитии способов переносного значения лексемы при участии в поэтических приемах, в неодинаковой представленности общеязыковой фразеологии со словом душа. Таким образом, важнейшее для национальной ментальности понятие в поэтических идиолектах концептуализируется по-разному, что в первую очередь объясняется индивидуальными особенностями его восприятия, наиболее личностного в поэзии Гиппиус и максимально абстрагированного у В. Хлебникова. На уровне репрезентации отдельного концепта еще сложнее судить о влиянии каких-то экстралингвистических установок и тем более тендерного аспекта на языковую личность. Причины некоторых совпадений вновь находим в общеязыковой системе (например, понимание души как 'вместилища' и обусловленные этим связи, в том числе фразеологизированные) или в поэтической традиции (душа летит, поет).

7. Наше исследование не претендует на то, чтобы дать окончательные ответы на поставленные вопросы о специфике поэтического словаря и факторах, влияющих на его формирование. Сопоставление актуализированных лексиконов с необходимостью потребует увеличения объема материала, привлечение более широкого круга авторов, проведения анализа на фоне словарей писателей других эпох.

Список научной литературыКлимас, Роман Игоревич, диссертация по теме "Русский язык"

1. Абрамянц А. Звездные руны Ивана Бунина // Русская речь. 2002. - № 2. - С. 29-33

2. Азадовский К.М. Личность и судьба Николая Клюева // Нева. 1988. -№ 12. - С. 177-188

3. Азадовский К. Николай Клюев: Путь поэта. JL: Сов. писатель. Jle-нингр. отд-ние, 1990. - 336 с.

4. Азадовский К.М. Раннее творчество Н.А. Клюева (новые материалы) // Русская литература. 1975. - № 3. - С. 191-212

5. Арензон Е. К пониманию Хлебникова: наука и поэзия // Вопросы литературы. 1985. -№ 10. -С 34-41

6. Арутюнова Н.Д. Тождество и подобие // Логический анализ языка. Тождество и подобие. Сравнение и идентификация. М., 1990. - С. 28-40

7. Ашукин Н.С., Ашукина М.Г. Крылатые слова: Литературные цитаты; Образные выражения. 4-е изд., доп. - М.: Худож. лит., 1987. - 528 с.

8. Бавин С., Семибратова И. Судьбы поэтов серебряного века. М.: Кн. палата, 1993.-475 с.

9. Баевский В. С. История русской поэзии (1730 -1980). Смоленск: Русич, 1994.-301 с.

10. Баевский B.C., Романова КВ., Самойлова Т.А. Тематические парадигмы русской лирики XIX-XX веков // Изв. АН. Серия лит. и яз Т. 59. -2000.-№6.-С. 19-30

11. Баевский В. С. Лингвистическое, семиотическое, математическое, компьютерное моделирование в истории литературы и поэтики. К изучению тематики и фоники русской поэзии XIX-XX веков // Текст. Интертекст. Культура. М., 2001. - С. 447-465

12. Базанов В. Николай Клюев // Клюев Н.А. Стихотворения и поэмы. -М., 1981.-С. 5-46

13. Баран X. Заметки о Хлебникове (3-7) // Язык как творчество. Сборник статей к 70-летию В.П. Григорьева. М., 1996.-С. 7-17

14. Баранов А.Н. Частота слова и характеристика идиостиля: «по крайней мере» и «по меньшей мере» в художественных текстах Ф.М. Достоевского // Вестник МГУ. Сер. 9, Филология. М., 1998. -№2.-С. 121-135

15. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Иск-во, 1986. -44 с.

16. Белый А. Пушкин, Тютчев и Баратынский в зрительном восприятии природы // Семиотика. М., 1983. - С. 551-557

17. Вельская JT.JJ. «И вот он, август.» //Русская речь. 1999. - № 4. - С. 35-43

18. Берберова К Курсив мой // Серебряный век. Мемуары (сборник). -М., 1990.-С. 431-574

19. Бобунова М.А. Изофункциональность в фольклорном тексте // Фольклор и литература: Проблемы изучения. Сборник статей. Воронеж, 2001.-С. 98-104

20. Богомолов Н. Об этой книге и ее авторах // Серебряный век. Мемуары (сборник). М., 1990. - С. 3-14

21. Бондарева А.Г., Соболева Г.В. О некоторых особенностях описания поэтической языковой картины мира // Rec. philologica. Архангельск, 2000.-Вып. 2.-С. 24-26

22. Борецкий М.И. Художественный мир и частотный словарь поэтического произведения: На материале античной литературной басни // Изв. АН СССР. Серия лит. и яз.- Т. 37. 1978. - № 5. - С. 453-461

23. Борухов Б.А. «Зеркальная» метафора в истории культуры // Логический анализ языка. Культурные концепты. М,, 1991. - С. 109-117

24. Брюсов В.Я. З.Н. Гиппиус // Русская литература XX в. / Под ред. С.А. Венгерова. М., 1914. - Вып. I. - С. 33-39

25. Брюсов ВЯ. М. Кузмин, М. Волошин // Брюсов В.Я. Сочинения. В 2х т. // Т. 2. Статьи и рецензии 1893-1924; Из книги «Далекие и близкие»; Miscellanea. -М., 1987. С. 344-346

26. Брюсов В.Я. Игорь-Северянин // Брюсов В.Я. Собрание сочинений. В 7 т. М., 1975. - Т.6. - С. 444-459

27. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М.: Школа «Языки русской культуры», 1997.-576 с.

28. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов / Пер. с англ, А.Д. Шмелева. М.: Языки славянской культуры, 2001. -288 с.

29. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание: Пер с англ. М.: Рус. словари, 1997.-416 с.

30. Вендина Т.Н. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (Макрокосм). М,: Индрик, 1998. - 240 с.

31. Виноградов В.А. Идиолект И Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: Сов. энциклопедия, 1990. - С. 171

32. Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М.: Худо-жест. л-ра, 1959. - 653 с.

33. Виноградов В.В. О языке художественной прозы: Избранные труды. -М.: Наука, 1980.-360 с.

34. Виноградов В.В. Проблемы литературных языков и закономерностей их образования и развития. М.: Наука, 1967. - 134 с.

35. Виноградова B.JT. Словарь-справочник «Слова о полку Игореве», -М.-Л., 1965-1984.-Вып. 1-6

36. Виноградова В.Н. Игорь Северянин // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Опыты описания идиостилей. М., 1995. - С. 100-131

37. Виноградова В.Н Об эстетической критике словотворчества // Филологический сборник (К 100-летию со дня рождения академика В.В. Виноградова). М., 1995. - С. 90-98

38. Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М.: Гос. учебно-пед. из-во М-ва просвещения РСФСР, 1959, 432 с.

39. Виткоеская Л.В. О когнитивных стратегиях идиостиля писателя // Стилистика и культура речи. Пятигорск, 2000. - С. 88-97

40. Вроон Р. Хлебников и Платонов: Предварительные заметки // Язык как творчество. Сборник статей к 70-летию В.П. Григорьева. М.,1996.-С. 55-65

41. Гаспаров М.Л. Стих поэмы В. Хлебникова «Берег невольников» // Язык как творчество. Сборник статей к 70-летию В.П. Григорьева. -М., 1996.-С. 18-32

42. Гаспаров М.Л. Художественный мир писателя: тезаурус формальный и тезаурус функциональный // Проблемы структурной лингвистики. 1984.-М., 1988.-С. 125-137

43. Гервер Л. «Инструменты игры» Блока, Хлебникова и Маяковского // Язык как творчество. Сборник статей к 70-летию В.П. Григорьева. -М., 1996. -С. 66-79

44. Гик А. В. «Какой же гений налепит на слово точный ярлык?» (Языковые воззрения М. Кузмина) // Русская речь. 1998. - № 6. - С. 23-29

45. Гик А.В. Звуковой аспект организации поэтических текстов М. Кузмина// Текст. Интертекст. Культура. -М., 2001. С. 204-212

46. Гик А.В. Словоупотребление М. Кузмина и В. Хлебникова: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М. 1998. - ??? с.

47. ГикА.В. Языковые парадоксы М, Кузмина // Русский язык: Исторические судьбы и современность: Международный конгресс исследователей русского языка: Труды и материалы. М., 2001. - С. 439

48. Гиндин С.Н. Частота слова и его значимость в системе языка // Уч. зап. Тартусского ун-та, 1982. Вып. 628. С. 22- 54

49. Гиппиус 3. Итальянский дневник // Новое литературное обозрение.1997.-№27.-С. 237-251

50. Гиппиус 3. Необходимое о стихах // Гиппиус З.Н. Стихотворения. -СПб., 1999.-С. 71-74

51. Гиппиус-Мережковская З.Н. Дмитрий Мережковский // Серебряный век. Мемуары (сборник).-М.: Известия, 1990.-С. 15-110.

52. Григорьев В., Брейдо Е., Колодяжная Л. Русская душа в поэзии XX века, компьютере и словаре «Самовитое слово» // Диалог 97. Труды международного семинара / Под ред. А.С. Нариньянц. М., 1997. - С. 56-59

53. Григорьев В.П. «Впереди не провал, а промер.» (Два идиостиля: Хлебников и Мандельштам) // Русистика сегодня. 1994. - № 1. - С. 38-55

54. Григорьев В.П. В защиту Будетлянина (Оппонирую О.А. Седаковой и «Миру» Хлебникова // Текст. Интертекст, Культура. М., 2001. - С. 283-297

55. Григорьев В.П. Велимир Хлебников // Новое литературное обозрение. 1998.-№34.-С. 125-174

56. Григорьев В.П. Грамматика идиостиля: В. Хлебников. М.: Наука, 1983.-225 с.

57. Григорьев В.П. Два идиостиля: Хлебников и Мандельштам. Подступы к теме. II // Филологический сборник (к 100-летию со дня рождения академика В.В, Виноградова), М., 1995. - С. 132-138

58. Григорьев В.П. Два идиостиля: Хлебников и Мандельштам. Подступы к теме. III // Облик слова. Сборник статей / РАН. Ин-т рус. яз. М., 1997.-С. 214-225

59. Григорьев В.П. Словотворчество и смежные проблемы языка поэта. -М.: Наука, 1986.-255 с.

60. Грунтов А.К. Материалы к биографии Н.А. Клюева // Русская литература. 1973. - № 1.-С. 118-126

61. Гулова И.А. «Осеню себя осенью» (о лирике И. Северянина) // Русский язык в школе. 1997. - № 2. - С. 53-59

62. Гулова И.А. Нетрадиционная традиционность (Образ пути в лирике И, Северянина) // Русский язык в школе. 2001. - № 6. - С. 69-74

63. Гумбольдт В, фон. Язык и философия культуры. М.: Прогресс, 1985.-451с.

64. Диброва Е.И Коммуникативно-когнитивная модель текстопорожде-ния//Семантика языковых единиц. М., 1996. Т. 2.-С. 121-138

65. Дубнов А.П. «Падение Запада» и глобальные проблемы человечества (общедоступное введение) // О. Шпенглер. Закат Европы. Новосибирск, 1993.-С. 5-13

66. Дуганов Р. О Хлебникове // Хлебников В.В. Поэмы. Драмы. Проза. -М., 1986.-С. 3-28

67. Дуганов Р.В. Поэт, история, природа: К 100-летию Хлебникова // Вопросы литературы. 1985. - № 10. - С. 130-190

68. Дуганов Р.В. Велимир Хлебников: Природа творчества. М.: Советский писатель, 1990. - 352 с.

69. Ермилова Е.В. О М. Кузмине // Кузмин М.А. Стихи и проза. М, 1989.-С. 3-22

70. Зноско-Боровский Е. О творчестве М. Кузмина // Аполлон. 1917. - № 4-5.-С. 25-44

71. Золян С. Т. К проблеме описания поэтического идиолекта // Изв. АН СССР. Серия лит. и яз. 1986. - № 2 - С. 47-52

72. Золян С. Т. От описания идиолекта к грамматике идиостиля // Язык рус. поэзии XX в. М., 1990. - С. 97-110

73. Иванов Г. Петербургские зимы (главы из книги) // Серебряный век. Мемуары (сборник). М., 1990. - С. 228-284

74. Изотов В.П. Словарь поэзии Владимира Высоцкого: Ф, Э. Орел, 2000

75. Исаков С. Игорь Северянин в Эстонии // Северянин И. Сочинения. -Таллинн, 1990.-С. 5-34

76. Караулов Ю.Н. Новый взгляд на возможности писательской лексикографии // Ломоносовские чтения. 1994. М., 1994 - С. 18-27

77. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Наука. 1987.- 262 с.

78. Караулов Ю.Н. Языковая личность // Русский язык. Энциклопедия. -Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 1988. - С. 671-672

79. Карпова О.М. Словари языка писателей. М.: Наука, 1989. - 96 с.

80. Клюевский сборник. Вып. 1, Вологда, 1999. - 212 с.

81. Кожевникова НА. О соотношении прямого и метафорического словоупотребления в стихах В, Хлебникова // Язык как творчество. Сборник статей к 70-летию В.П. Григорьева, М., 1996. - С. 43-49

82. Кожевникова Н.А., Петрова З.Ю. Материалы к словарю метафор и сравнений русской литературы XIX-XX вв. М.: Языки рус. культуры, 2000. - Вып. 1: Птицы / Отв. ред. Гаспаров М.Л., Григорьев В.П. -476 с.

83. Козырев В.А., Черняк В.Д. Вселенная в алфавитном порядке: Очерки о словарях русского языка. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2000. - 356 с.

84. Комлев Н.Г. Словарь новых иностранных слов (с переводом, этимологией и толкованием). М.: Изд-во МГУ, 1995. - 144 с,

85. Коршунова Т.Н. Семантико-деривационная структура и функционирование новообразований в художественных произведениях Игоря Северянина: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Орел, 1999. - 22 с.

86. Крейд В. Поэзия первой эмиграции // Ковчег: Поэзия первой эмигра-ции.-М., 1991.-С. 3-21

87. Кривошеее Е. «Я Россию люблю свой родительский дом.» // Аврора, 1987.-№5.-С. 70-81

88. Кузмин М.А. Заметки о литературе («Письмо в Пекин») // Кузмин М.А. Стихи и проза.-М., 1989.-С. 384-414

89. Кузьмина НА. Интертекст и его роль в процессе эволюции поэтического языка. Екатеринбург - Омск, 1999. - 198 с.

90. Кулаков И.В. Богослужебный текст в поэзии Н. Клюева // Православие и культура. 1997. - № 1-2. - С. 39-50

91. Лавров А.В. З.Н. Гиппиус и её поэтический дневник // Гиппиус З.Н. Стихотоврения. СПб., 1999. - С. 5-68

92. Леденева В.В. Идиостиль (к уточнению понятия) // Филологические науки. 2001. - № 5. - С.36-41

93. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. Л.: Просвещение, 1972.-271 с.

94. Лошаков А.Г., Биричевская Е.А. «Развяжите его. Пусть идет.» Опыт интерпретации стихотворения 3. Гиппиус «Лазарь» // Rec. philologica. Архангельск, 2000. - Вып. 2. - С. 150-158

95. Мартыненко Ю.Б. Грамматические особенности антропонимов В. Хлебникова // Текст. Интертекст. Культура. М., 2001. - С. 259-267

96. Матвеев Б.И. Главная книга Н.А. Клюева, её жанр и язык // Русская речь. 2000. - № 4. - С. 20-27

97. Маяковский В.В. В.В. Хлебников // Маяковский В.В. Полн. собр. соч.: В 13-ти Т.-М., Гослитиздат, 1957.-Т.12. С. 134-142

98. Минц З.Г. Частотный словарь «Стихов о Прекрасной Даме» Ал. Блока; Частотный словарь первого тома лирики Ал. Блока // Минц З.Г. Поэтика Ал. Блока. СПб, 1999. - С. 568-722

99. Мирский Д. Велимир Хлебников // Мирский Д. Литературно-критические статьи. М.: Сов. писатель, 1978. - С. 218-225

100. Михайлова О.А. Ограничения в лексической семантике: Семасиологический и лингвокультурологический аспекты. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1998. - 240 с.

101. Мущенко Е.Г. Русская литература XX века // Филологические записки. Вып. 4. Воронеж, 1995. - С .209-216

102. Неженец НИ. Певец Северного края // Русская речь. 1988. - № 1. -С. 124-131

103. Никитина С.Е., Васильева Н.В. Экспериментальный системный толковый словарь стилистических терминов, М., 1996. - 172 с.

104. Никульцева В.В. Песенные мотивы в стихотворении И. Северянина

105. Русская» // Русский язык в школе. 2000. - № 6. - С. 50-56

106. Никульцева В.В. Символика смерти в стихотворении И. Северянина «У Е.К. Мравиной» // Русский язык в школе. 2001. -№2.-С. 75-79

107. Никульцева В.В. Об индивидуальном поэтическом стиле Игоря Северянина // Русский язык в школе. 2001. - № 6. - С. 64-69

108. Осетров Е. На рубеже веков // Русская поэзия начала XX века (дооктябрьский период). М., 1997. - с. 5-22

109. Остренкова М.А. Время в поэтической речи В. Хлебникова // Русский язык в школе. 1997. - № 1. - С. 47-52

110. Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль. М.: Наука, 1990. - 300 с.

111. Очерки истории языка русской поэзии XX века: Опыты описания идиостилей. М.: Наследие, 1995. - 558 с.

112. Павлович Н.В. Значение слова и поэтические парадигмы // Проблемы структурной лингвистики. 1984.-М., 1988. с.151-166

113. Павлович Н.В. Парадигмы образов в русском поэтическом языке // Вопросы языкознания. 1991. - № 3. - С. 104-117

114. Панов М.В. Язык художественной литературы // Современный русский язык / Под ред. В.А. Белошапковой. Изд-е третье, испр. и доп. -М.,2002. -С. 35-43

115. Перцоеа Я Словарь неологизмов В. Хлебникова. Wien, Moskau, 1995.- 115с.

116. Перцоеа Н.Н. Словообразовательные гнезда в неологии В. Хлебникова // Текст. Интертекст. Культура. М., 2001. - С. 268-282

117. Петренко В.Ф. Психосемантика сознания. М.: Изд-во МГУ, 1988. - 207 с.

118. Петренко О.А., Хроленко А.Т. Доминантный анализ в исследовании этнической ментальности // Лингвофольклористика. Вып. 2: Сборник научных статей. Курск, 2000. - С. 3-18

119. Петров А. Осенняя соната короля поэтов (к биографии И. Северянина) // Нева. 1996. - № 1. - С. 229-234

120. Петрова З.Ю. О некоторых образных соответствиях природных реалий в языке В. Хлебникова // Язык как творчество. Сборник статей к 70-летию В.П. Григорьева. М., 1996. - С. 49-55

121. Пиотровский Р.Г. Автоматическая переработка текста: теория и практика к концу XX в. // НТИ/ВИНИТИ. Сер. 2, информ. процессы и системы. М., 1998. - № 5. - С. 26-36

122. Полухина В., Пярш Ю. Словарь тропов Бродского (на материале сб. «Часть речи») Тарту, Изд-во Тартуского ун-та, 1995. - 342 с.

123. Поцепня Д.М. Образ мира в слове писателя. СПб: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 1997. - 264 с.

124. Праведников С.П., Хроленко А.ТВ поисках методик исследования идиолекта // Идиолект. Вып. 1. Сб. научных трудов. —Курск, 2000. -С. 4-14

125. Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира / отв. ред. Б.А. Серебренников. М.: Наука, 1988. - 216 с.

126. Романова И.В. Частотный словарь «Стихотворений Юрия Живаго» Б.Л.Пастернака // Рус. филология: Уч. записки. Смоленск, 1997. -Вып. 3. - С. 28-55

127. Русская поэзия конца XIX начала XX века (дооктябрьский период) / Под ред. А.Г. Соколова. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. - 558 с.

128. Русский футуризм: Теория, практика, критика, воспоминания. М.: Наследие, 1999. - 480 с.

129. Самовитое слово: Словарь русской поэзии XX века: Пробный выпуск / Сост. В.П. Григорьев, А.В. Гик, Л.И. Колодяжная и др.; Под ред. В.П. Григорьева. -М.: Русские словари, 1998. 125 с.

130. Северская О.И. Метареализм. Язык поэтической школы: социолект- идиолект / идиостиль // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Опыты описания идиостилей. М., 1995. - С. 541-557

131. Седакова О.А. Велимир Хлебников поэт скорости // Русская речь.- 1987 -№ 3. С. 29-35.

132. Серебряный век. Мемуары (сборник) / Сост. Т. Дубинская-Джалилова. М.: Известия, 1990. - 672 с.

133. Скулачева Т.В. Свободный стих В. Хлебникова // Язык как творчество. Сборник статей к 70-летию В.П. Григорьева. М., 1996. - С. 3242

134. Словарь автобиографической трилогии М.Горького: В 6 вып.; с прил. слов имен собственных: Осн. Б.А. Лариным / Редкол.: Л.С. Ковтун и др. Л.: Изд-во ЛГУ, 1974 - 1990. - Вып. 1-6

135. Словарь поэтического языка М. Цветаевой: В 4-х т. / Сост. И.Ю. Беляева, И.П. Оловянникова, О.Г. Ревзина; Рук. О.Г. Ревзина. -М.: Дом-музей М. Цветаевой, 1996-1999

136. Словарь языка Пушкина: В 4 т. / Гл. ред. В.В. Виноградов. М.: ГИС, 1956-1961.-Т. 1-4

137. Смирное В. Поэзия Велимира Хлебникова // Велимир Хлебников. Избранное. М., 1986. - С. 5-26

138. Смирнова Л.А. Русская литература конца XIX начала XX века. -М.: Просвещение, 1993. - 383 с.

139. Соколов А.Г., Фатющенко В.К Русская поэзия конца XIX начала XX века // Русская поэзия конца XIX - начала XX в. (дооктябрьский период) - М., 1979. - С. 7-31

140. Солганик Т.Я. Стилистический словарь публицистики. М.: Русские словари, 1999. - 650 с.

141. Степанов Н.В. Велимир Хлебников. Жизнь и творчество. М.:1. Наука, 1975-157 с.

142. Судаков Г.В. Звук и слово в поэзии Клюева // Русская речь. 2000. -№5.-С. 19-26

143. Тарасова НА. Отражение индивидуальной картины мира в писательском тезаурусе: к проекту толково-идеографического словаря поэзии Г.В. Иванова // Вопросы стилистики: Межвуз. сб. научн. тр. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999. - Вып. 28. - С. 254-262

144. Тарасова И.А., Залесный AT. Два или один? (Попытка содержательной интерпретации данных частотного словаря Г. Иванова) // IV Житниковские чтения: Актуальные проблемы лексикографирования научных исследований. В 2 ч. Ч. I. Челябинск, 2000. С. 172-179

145. Тимофеев А.Г. Семь набросков к портрету М. Кузмина // Кузмин М.А. Арена: Избранные стихотворения. СПб., 1994 - С. 5-38

146. Толковый словарь русских глаголов: Идеографическое описание. Английские эквиваленты. Синонимы. Антонимы / Под ред. проф. Л.Г. Бабенко. М.: АСТ-ПРЕСС, 1999. - 704 с.

147. Толстой Н.И. Язычество древних славян // Очерки истории культуры славян, М., 1996. - С. 134-168

148. Туранина К А. Метафора В, Маяковского: Словарь. Таблицы. Комментарий. -Белгород, 1997. -191 с.

149. Урбан А. Добрый ироник. К 100-летию со дня рождения Игоря Северянина// Звезда. 1987. - № 5. - С. 164-173

150. Урбан А. Философская утопия: поэтический мир В. Хлебникова // Вопросы литературы. 1979. - № 3. - С. 153-183

151. Урысон Е.В. Душа, сердце и ум в языковой картине мира It Путь. Международный философский журнал. 1994. - № 6. - С. 219-231

152. Филькина Е. Предисловие // Северянин И. Тост безответный: Стихотворения. Поэмы. Проза. М., 1999. - С. 5-12

153. Фольклорная лексикография. Вып. 18. Сборник научных трудов. -Курск: Изд-во КГПУ, 2001. 82 с.

154. Формаков А. Встречи с Игорем Северяниным // Звезда. 1965. - № З.-С. 173-181

155. Фрумкина P.M. Культурологическая семантика в ракурсе эпистемологии // Изв. РАН. Серия лит. и яз. -Т. 58. 1999. - № 1. - С. 3-10

156. Хроленко А.Т. Лингвокультуроведение. Курск: Изд-во ГУИПП «Курск», 2000. - 168 с.

157. Хроленко А.Т. Поэтическая фразеология русской народной лирической песни. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1981. - 163 с.

158. Цветаева М. Нездешний вечер // Лит. Грузия. 1971. - № 7. - С. 17-23

159. Частотный словарь русского языка / Под ред. Л.Н Засориной. М.: Рус. язык, 1977. -535 с.

160. Частотный словарь языка М.Ю.Лермонтова // Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. - С. 717-774

161. Черных В.А. Ахматова или Гумилев? (Кто автор рецензии «О стихах Н,Львовой»?) // Новое литературное обозрение. 1995. - № 14. -С. 151-153

162. Черных В.А. Соображения в связи с выходом словаря поэтического языка А. Ахматовой // Филологические записки. Воронеж, 1997. -Вып. 9. - С. 259-264

163. Чуковский К. З.Н. Гиппиус // Чуковский К.И. Лица и маски. Пб., 1914.-С. 44-61

164. Шанский Н.М. Лингвистический анализ художественного текста. -2-е изд., дораб. Л.: Просвещение, Ленингр. отд-ние, 1990. - 415 с.

165. Шапир М.И. Об одном анаграмматическом стихотворении Хлебникова. К реконструкции «московского мифа» // Русская речь. 1992. -№6.-С. 3-9

166. Шаповалова М.А. Король поэтов. Путь И. Северянина // Литература в школе. 1992. - № 5-6. - С. 14-19

167. Шапошникова В.В., Шишлова С.Н. Слово-образ душа в лирике

168. М.Ю. Лермонтова // Русский язык в школе. 1997. - № 1. - С. 67-72

169. Шахматов А. А. Очерк современного русского литературного языка. -Изд. 4-е. -М.: Учпедгиз, 1941.-285 с.

170. Шеляпина О. Поэма жизни. Игорь Северянин и его окружение // Аврора. 1993 - № 4 - С. 61-69

171. Шестакова J7.J7. Авторский словарь в аспекте лексикографической типологии // Русистика сегодня. М., 1998. - № 1-2. - С. 41-52

172. Шестакова JI.JJ. Поэтический язык в лексикографической интерпретации // Текст. Интертекст. Культура. М., 2001. - С. 482 - 494

173. Шестакова JT.JJ. Слово-образ душа в поэзии Евгения Баратынского // Русский язык в школе. 1999. - № 4. - С. 52-59

174. Шипицына Г.М. Компонентный анализ при повторении лексики // Русский язык в школе. 1999. - № 4. - С. 32-39, 84

175. Шмаков Г. Блок и Кузмин // Блоковский сборник. II. - Тарту, 1972.-С. 341-360

176. Шмелев А.Д. Лексический состав русского языка как отражение «русской души» // Русский язык в школе. 1998. - № 4. - С. 37-42

177. Шоу Д.Т. Конкорданс к стихам А.С. Пушкина: В 2 т. М.: Языки рус. культуры, 2000. - 1300 с.

178. Шумаков Ю. Поэт на эстраде//Нева, 1989. -№ 12.-С. 198-201

179. Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны: О лит. развитии XIX-XX в. -М.:Сов. писатель, 1988.-414 с.

180. Явинская Ю.В. Семантика вещи у В. Хлебникова и М. Цветаевой // Русская речь, 2000. - № 2. - С. 20-24

181. Якобсон Р. Работы по поэтике.-М: Прогресс, 1987.-460 с.

182. Яковлева Н.В. «Классические розы» (Опыт анализа стихотворения И. Северянина) // Русский язык в школе. 1994. - № 4. - С. 70-75

183. Alexander N. Meaning in Language. Illinois, 1969.-212 p.

184. Patera Tatiana. A Concordance to the Poetry of Anna Akhmatova. -Ardis: Dana Point, 1995. 339 p.

185. Список использованных словарей с необходимыми сокращениями

186. Русский язык. Энциклопедия / Гл. ред. Ю.Н. Караулов. 2-е изд., пе-рераб и доп. - М.: Большая Российская энциклопедия; Дрофа, 1998 (РЯЭ)

187. Русские писатели. Биобиблиографический словарь. В 2-х ч. / Под ред. П.А. Николаева. М.: Просвещение, 1990 (РП)

188. Словарь современного русского литературного языка. M.-J1.: Изд-во АН СССР. - Т. 3. - 1954 (БАС)

189. Словарь русского языка: В 4-х т. / Под ред. А.П. Евгеньевой. М.: Рус. язык, 1981-1984 (MAC)

190. Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений / РАН. Ин-т рус. яз.; Под общей ред. Н.Ю. Шведовой. Т. I. М.: Азбуковник, 1998. - 800 с. (РОС)